Те, кто были со мной

               
                «Заходит солнце и снова спешит к тому месту, где восходит…
                Все проходит. Пройдет и это».
               
                Книга Экклезиаста
               
Я не нашел в типологии литературных жанров подходящего к моему изложению. Пусть это будут новеллы и каждая – это один или несколько персонажей и одно или несколько событий.
Всего восемнадцать маленьких новелл с небольшими лирическими отступлениями и единым названием – «альковы души».
Я не писатель и не претендую... И не уверен, что при изложении своих записок мне удастся сказать что-то новое. Наступил период жизни, когда хочется все что было, в чем я участвовал, осмыслить, почувствовать и пережить вновь, «разложить по полочкам», что бы лучше узнать себя, понять какой я, зачем родился, что сделал в жизни, была ли значима моя жизнь, любил ли я, был-ли любим сам… Этих вечных вопросов много, некоторые люди задаются ими, а я, так всю жизнь. Ответить на них сложно, да и ответив, уверены мы, что ответы верны?
Но не стоило бы и трудиться, если б писал я только об этом. И уж точно, не стоило бы выносить это в мир людей. Просто я знаю, что о тех, кто были со мной и кто дорог мне, не напишет никто. И когда придет их время умереть, они исчезнут без следа. А так, след останется. Я сохраню их следы. Ведь это реальные люди, хоть я и назвал их персонажами.
Не хочу никого обидеть из тех, о ком пойдет речь. Пишу я правду, но она у каждого своя, да и память… она странная. Она искажает действительность, как бы правдивы мы не стремились быть. Два человека, вспоминая одно и тоже, говорят иногда совершенно разное. Это научно установленный факт. Но если кто-то на меня обидится, я заранее смиренно прошу у них прощения.
Кто это прочтет, не знаю, ведь готовой аудитории у меня нет. Пусть это будет послание в мир, подобное тем, которые астрономы посылают в пространство все-ленной в надежде, что кто-нибудь да узнает о человечестве, о том, что мы есть.
И еще. Некоторые имена пришлось изменить. Я пишу о тех, кого знал и лю-бил, знаю сейчас, о ком помню, и кто знает или знал меня, пока не умер. Ведь у них есть жены, мужья и дети, или были, и они хранят память о них. Некоторым из тех, кто были со мной, или тем, кто с ними сейчас, написанное может не понравиться…
И так, первые семнадцать новелл.
               

                1. Отсчет начался
Заканчивается день, один из череды похожих друг на друга. Солнце заходит и начинает смеркаться. Я на диване с босыми ногами и постоянной, ставшей привыч-ной, и все же мучающей меня болью в разных частях стоп. Это хроническая демие-линизирующая полинейропатия – последствие тяжело перенесенного три года назад ковида. Мне тогда не повезло – заразился от жены, и теперь приходится с этим жить каждый день. Болезнь прогрессирует, но стопы не снимешь с ног, как тапоч-ки. А как бы хотелось!
Впрочем, многим другим не повезло больше, они умерли.
Начало сентября, но в комнате уже темнеет, хотя за окном «умирающее» солнце еще светит, пытаясь зацепиться за край земли. Не удастся. Экклезиаст не велит.
По телевизору рассказывают о спецоперации на Украине. Первая война в моей жизни. Я всегда думал, что наше поколение проживет без войн. Как же нам повезло! Был, правда, Афганистан и две чеченские войны – локальные конфликты, но теперь мы вновь воюем с фашистами – бандеровцами и настоящими зверями, взрощенными американцами за тридцать лет «свободной Украины». С учетом санкций и сильнейшего давления западных стран и прежде всего США, которое они оказывают на нас, это настоящая, масштабная и страшная война. Война на истребление нашего народа. Я знаю, что далеко не все думают так. Некоторые вообще не думают и стараются не замечать войну. Но для меня это война – вторая Великая Отечественная и она еще только началась.
Правым глазом я выделил в легком сумраке комнаты красное свечение электронных цифр моих часов. Повернул голову и посмотрел. Часы показывали: 1958.
На самом деле, как и все другие часы, они показывали время, поэтому двоеточие располагалось внутри – 19:58. Оставалось две минуты до восьми вечера, но в голове были не часы с минутами, а год. 1958 год. Это год моего рождения. И такая интерпретация, сделанная мозгом, меня заинтересовала. Почему год, а не время?
Это сочетание цифр я, возможно, видел не раз, но вот сейчас они были считаны мозгом как год рождения. А может я ни разу и не смотрел на часы, когда на них была такая комбинация цифр, ведь она длится всего минуту. Сколько таких комбинаций в сутках? Да ровно столько, сколько самих минут – 1440.
Раньше не задумывался, как их мало, ведь сутки – это целый жизненный цикл: трижды успеваем поесть, а до этого приготовить еду, привести себя в порядок утром, выполнить те или иные процедуры, сходить на работу и поработать там, сходить в магазин, вечером посмотреть телевизор, подготовится ко сну и поспать, кто сколько сумеет. И многое, многое другое. Но все это укладывается в 1440 ми-нут.
Интересно было бы попробовать день расписать по минутам и оценить долю
каждого действия и бездействия в объеме прожитого дня. Оценить его наполнение смыслом, делом… Если таковые вообще есть.
Итак, 1958 год. Уже не только в штатах, но и в СССР были стратегические бомбардировщики и баллистические ракеты с ядерными зарядами. Мир только входил в новую эпоху ядерного противостояния. Родившись, вошел в нее и я, и жил потом всю жизнь, мало осознавая масштаб опасности для всего человечества и моей собственной жизни. И, слава богу, так было не страшно, хотя мы все сидели на пороховой бочке.
И вот опять мы на пороге масштабной и страшной войны. Она уже идет, уже гибнут наши люди. Но Украина – это пока лишь бои местного значения. Главная война впереди и, думается мне, что нам ее не миновать. Идея этой войны зародилась в головах англосаксов США и «мелкобритании», еще в сорок пятом. Они составили несколько планов по уничтожению Советского Союза, но мы успевали их догнать и они не решались. Об этом сейчас даже не знают многие из нас.
Уже больше, чем полгода, как мне 65 лет. Верно сказал Лев Толстой: «…старость – это самая большая неожиданность в жизни». Не поспоришь. Но всерьез я начал обращать внимание на свою старость только когда заболел, когда глубоко осознал свою болезнь и с тех пор я живу с этой мыслью – я старик и это уже не ис-править. Но я работаю, не смотря на все горести. Преподаю, учу студентов, пишу статьи в научно-технические журналы, изобретаю и делаю прочие жизнеобеспе- чивающие дела. Работа не дает обмякнуть, раскиснуть, опустить руки и жить в борьбе с перемежающейся депрессией, дожидаясь смерти.
Я стал чем-то похож на «старого профессора Николая Степановича, тайного советника и кавалера…» из самой интересной, на мой взгляд, повести А.П. Чехова «Скучная история». Только ему там шестьдесят, и он значительно моложе меня се-годняшнего. Впрочем, в то время и жизнь людей была короче.
Так вот он сетует на то, что жизнь стала скучной, не интересной, и что у него нет учеников. Соискатели ученой степени приходят к нему «искать готовой темы» для диссертации, и никогда не предлагают своих идей.
Я тоже профессор и все его сетования мне знакомы. Я уже больше не занимаюсь аспирантами. Эти затеи кончались тем, что я сам писал за них их «опусы», но они ничего не могли там понять. Защит не было.
И я тоже, как и главный герой скучной истории, живу в состоянии меланхолии. При Чехове диагноза «депрессивный эпизод» еще не было.
Депрессии мне знакомы, и они очень разные. Сохрани бог от них! Это очень странные и тяжелые состояния.
Кстати, 65 лет – это всего лишь 23725 дней и если сравнить день с рублем, то, что такое 23 тысячи рублей? Это так мало!
Боль в ногах можно снимать водкой, и я иногда делаю это. И тогда я почти счастлив, и не только потому, что боль утихает. Главное, что в этой пьяной эйфо-рии мысли о старости и приближающейся смерти слабеют и исчезают. Тогда думаешь о разном и даже мечтаешь…
Кстати сказать, что раньше я многие свои изобретения создал в пьяном состоянии. Одурманенный этанолом мозг становится смелее и легко рождает образы объектов, о которых ты думаешь. Теперь этого уже нет.
Как и упомянутый Николай Степанович, я живу с ближайшей подругой – моей бессонницей. О, если бы не бессонница! Как хорошо было бы жить. Но, увы. Ло-жишься в одиннадцать или около того, спишь три-четыре часа, а потом не уснуть. Еще б ничего, если утром не идти на работу. Но без нее совсем скоро все кончится. И так всегда, взвешиваешь. В одной чаше весов – выпивка, в другой – плохой сон и разбитость в течение всего дня.

                2. Друг
Пока эти мысли заполняли мою голову, минута на часах перенесла меня в 1959 год. Он бы не значил ничего, ведь в нем я еще дитя. Но, как потом оказалось, в этом году родился мой лучший друг, с которым мы познакомились позже через 1825 дней, когда я уже начал ходить в школу в первый класс. Я проходил по двору перед его окном на первом этаже нашего дома в Ангарске – городе моего детства и ранней юности. Жили мы в одном доме, но в разных подъездах.
Была зима, я возвращался из школы, и в этот прекрасный вечер, а тогда они все были прекрасными, Котька, так его все называли, постучал в свое окно и позвал меня. Машаров, это была его фамилия, болел простудой, и ему было скучно. Я за-шел, и с этого началась многолетняя пожизненная дружба.
Сейчас его уже нет. Он умер через 20285 дней после того, как родился, девять лет назад в возрасте 55-ти лет и был он тогда на десять лет моложе меня сегод-
няшнего. Он убил себя сам, но не буквально, конечно!
В детстве он был жирдяем, но, когда подрос, взялся за себя и стал плотным, мускулистым, сильным и, потому, уверенным в себе человеком. Даже самоуверен-ным. Он, как тогда говорили, «качался» – занимался культуризмом. Я тоже, глядя на него. Мы даже вместе тренировались. Но я вскоре понял, что корм не в коня. Так и остался худым парнем. А он окреп.
Шло время.
С возрастом он опять начал толстеть, много ел и пил, постоянно курил и жил при этом в хорошем достатке и с замечательной, душевной, красивой и умной, но бездетной женой Ольгой, которую он сам такой и сделал, отправив еще до свадьбы на аборт. Так он искалечил ее на всю жизнь. Она могла бы достаться какому-то другому человеку, и могла бы родить. Но у них случилась любовь и за нее она за-платила своими не родившимися детьми.
А чем за это заплатил он?
Любовь всегда дает осложнения, иногда очень тяжелые, ведь в жизни сред-него человека белого и черного поровну, но это в лучшем случае. У многих белого
вообще нет. Кто наблюдает жизнь и людей, тот знает.
«Ребята» из ИГИЛ, отрезающие головы людям, абсолютно черные, исчадья ада. Не лучше и украинские «людоеды», калечащие наших пленных. И таких было множество и во все века.
А совершенно белые в душе, «люди света» есть? Я слышал только об одном, и это – Исус Христос.
Костя и Оля любили друг друга, женились, были счастливы, и конечно, надеялись. Врачи, гадалки, прочая муть… Все было перепробовано, но безрезультатно. Он даже как-то раз, по пьянке, рассказывал мне свою догадку о том, что яйца у мужиков, это антенны. Их надо только правильно настроить.
Серьезная идея, многообещающая! Только вот аборт был у Ольги.
Время текло, ничто не менялось и со временем надежда ушла. А рядом с ним поселилась и постоянно жила его большая лень. Он стал толстым и ленивым, ни спортом, ни даже гимнастикой уже не занимался.
И где-то после 50-ти случился инфаркт, и весьма обширный. Однако, ему повезло: инфаркт случился в день медицинской профилактики.
Косте поплохело, но его тут-же взяли в оборот врачи. Он служил начальником, поэтому был в приоритете. «Откачали», и он сравнительно быстро оклемался и, начал было, отыгрывать назад.
Много воды утекло с тех пор, когда он был мускулистым. Мускулы истончились, обросли жиром, и постепенно стало ясно – уже поздно. И тогда он опять пил и ел, ел и пил, и курил, курил, курил… Так и дожил до инсульта. В 55 лет в поездке на отдых случился инсульт, Костя упал прямо на трапе самолета.
Он снова оклемался, стал себя хорошо чувствовать, но на бок кривило губу, добавилась сильная боль в ноге из-за грыжи в позвоночнике, ведь он весил тогда почти сто двадцать килограмм. Костя продолжал работать. Но он понимал, что зво-ночек уже прозвенел. В конце концов, он осознал и принял тот факт, что скоро на-ступит конец. Выкуривал по две пачки дорогих сигарет и выпивал по бутылке или две в день дорогих и крепких напитков. Что он делал с собой? Он понимал? Я раз-говаривал с ним и могу сказать, что да, все понимал.
И делал он это нарочно: пошел в разнос. Придумал хороший, замаскированный способ самоубийства.
Когда то, теперь уже четырнадцать лет назад, я рассказал Косте, как умер мой старший брат. Он повесился у себя дома от ставшей уже невыносимой боли. Не мог больше носить в себе разросшиеся метастазы.
Костя тогда сказал: «слабак»! Это резануло мне по ушам и немедленно в голове промелькнула мысль – посмотрим, что будешь делать ты, если что-то подобное случится у тебя. Может мне еще придется это узнать.
Теперь я знаю. Я даже злорадствовал, хотя это и глупо, и стыдно.
Теперь он сам оказался в похожем положении. Ему предстояло уйти из жизни, и он планировал это, но так, чтобы всем, кто его знал и любил, показалось бы, что умер он от простого перепоя. Все знали, что он бухает, и это всем было при-вычно. У него не было нестерпимой боли, как у брата…
Ну, бог ему судья.
Я больше не злорадствую, но жалею его. А про себя думаю, как придет мой конец? Жизнь всем нам гарантирует только одно – смерть. Поэтому важно, чем ты ее наполнишь, свою жизнь, как ты ее проживешь, и как ты ее, свою смерь, встретишь. Уйти достойно очень, очень трудно. Слабые мы… Все слабые, даже те, кто думает, что сильные.
Как он все устроил?
В один сентябрьский день он пил на работе в своем кабинете, а потом еще за-глотил бутылку в машине, в собственном «крузере», пока водитель вез его домой из Иркутска в Ангарск, где он жил в своем роскошном коттедже. Его привезли, он вышел из машины, упал и сразу умер. Так, по крайней мере, рассказывала его жена. Меня там не было.
Двадцать четвертого сентября 2014 года он «исчез с поверхности Земли».
Но Константин узнал, что он почти уже мертв, значительно раньше, когда его детородный орган отказался работать. Еще бы. Он весил почти вдвое больше, меня, а ростом был, как и я – 1,76 м.
Я догадался об этом во время одной из последних встреч с ним года за полтора-два до его смерти. Мы беседовали, и я рассказывал ему, как познакомился с интересной и красивой женщиной, рассказывал, как она мне нравится (мы тогда уже не «спали» с женой). Но он резко и раздраженно оборвал разговор: «Думаешь, у меня баб нет»?
Если бы было так, то мои слова не вызвали сильного раздражения. Осознание, что он стал беспомощным и больше уже не мужик, сильно изменило его сознание и поведение.
Так он заплатил за любовь и аборт. Кончается почти у всех плохо…
Я был на похоронах и видел его могилу. Она была рядом с общей могилой его родителей.
Все проходит, прошло и это. Нет его больше, и никогда не будет. Мир без него опустел. Я любил этого человека, хотя и получил от него не мало неприятностей. Он был для меня другом номер один. И все, что я могу теперь сделать для него, это написать о нем. Все и честно. И плохое, и хорошее. Он был наполовину белым, на-половину – черным. Впрочем, как и большинство из нас.
Кроме меня о нем никто не напишет.
Целая жизнь промелькнула в моей голове, пока на часах не появился двухтысячный – 2000! На часах 20:00. Они не умеют показывать 19:60 и 19:61.
А как же мои 40 лет жизни до этого перехода в новое тысячелетие? Списать, как растраченные деньги? Нет! Но об этом потом.
В нем, в 2000-ом мне 41 и почти сразу 42 года, так как я мартовский. Это еще
молодость, много энергии, все интересно, я полон жизни и мечтаю о разном. Жена еще молода, по-прежнему стройна, женственна и желанна. Старшей дочери Ксюше – 18, младшей Кате – только 12. Первая уже познала секс, вторая была пока еще ре-бенком. Теперь одной сорок один, другой совсем скоро будет тридцать пять.
Счастливым было то время. Позади проклятые девяностые, времена Ельцина,   
разрушителя страны, моей родины. Вспоминать не хочется. Послал же бог нам это-го выродка, эту тварь, а с ним и Чубайса, и Гайдара и прочую сволочь. Это они ра-зобрали великую державу на части. Про Гайдара его родная дочь рассказывала по ТВ, что он был куплен спецслужбами США. Уверен, что и многие другие тоже.
Все помнят, как наш президент-подлец, выступая в штатах перед конгрессом, произнес: «Боже, храни Америку», а потом спохватился… «и Россию тоже». Так мог сказать предатель. Он и был им.
Но пришел 2000-ый и с ним пришел Путин. Тьма отступила. Началось очень медленное созидание. Медленное, потому что последышей Эльцера (так Машаров называл первого президента), осталось множество, а привычку воровать можно искоренить только умерщвлением. И все же за двадцать лет при нем страна начала возрождаться. Жизнь изменилась неузнаваемо, магазины и рынки ломятся от еды, кафе и рестораны повсюду, автомобилей больше, чем взрослых людей, медицинские услуги, не доступные ранее, есть все. Но все равно, есть и недовольные и они не довольны всем.
Я не из их числа.
Двухтысячный! Это был год начала моей новой и сильной любви! При живой то жене. Это грех, но так уж случилось. Жизнь гарантирует только смерть, все остальное мы делаем сами, в том числе и грешим. Это наш выбор. Это был и мой выбор. Но я утешал себя тем, что так у многих, очень многих, почти у всех!
Белая полоса, длившаяся несколько лет.
Но сначала кое-что о жене.
                3. Жена
Прежде, чем окунуться в двухтысячный, мне придется нарушить хронологию, навязанную электронными часам и вернуться в 1957 год. Там меня еще не было. Но в этом году, 25 октября родился неведомый мне тогда другой человек, девочка, в будущем – женщина, с которой я познакомился в 1979 году.
Случилось это летом, в июне, когда мы с Костей Маковозовым, другим Костей, студентом политеха, сокурсником и приятелем, сдавшим, как и я, последний экзамен, выпивали в моей однокомнатной квартире на «синюшке» – зачуханном районе Иркутска. Осушив одну бутылку, мы пошли за другой. Тогда еще можно было купить без талонов.
На улице был солнечный, с синим и чистым небом теплый день, который все-
гда особенно хорош, если ты в подпитии. Такие дни и состояния вдохновляют на большие дела.
 Навстречу шли две девушки, абсолютно не похожие друг да друга, но оказавшиеся, как потом стало ясно, сестрами. Если бы не Костя, я бы прошел мимо. Даже пьяным я оставался стеснительным, а Костя был ловеласом и для него познакомиться на улице было плевым делом.
Я шепнул ему, что вот она, та девушка, о которой я рассказывал. Он быстро вошел в тему и начал балаболить с ними, они остановились, заинтересовались, но и насторожились. Им тоже нужны были перемены, свойственные молодости: гормоны, как и у нас, «перли», да и замуж пора выходить.
Потом и я вступил в разговор. Они поняли, что мы безобидные парни, студенты, и опасности нет. И вскоре мы уже шли купаться на Иркут.
О чем мы говорили, не помню. Давно все же это было. Я только видел, что познакомился, наконец, с девушкой, которая привлекала мое внимание уже дав-но…
Учился я на первом курсе Политеха, а жил на жиркомбинате – самом отстой-ном месте отстойной «синюшки». Но в квартире, где был унитаз и ванна. Все было цивильно! На учебу я ездил восемнадцатым номером автобуса. Садился на «жирике», а на следующей остановке садилась, правда через раз, она!
Мы сразу стали смотреть… У нее была рыжая зимняя шапка, как у Нади Шевелевой из «Иронии судьбы…». Всем этот фильм известен, а старые, как я, и даже их (и мои) дети его знают чуть-ли не наизусть.
Она была немного похожа на Надю! Не только шапкой. Некая загадочность таилась в ее карих глазах…
В нее, Надю из кино, первые несколько лет после выхода фильма, были влюблены полстраны мужиков и юношей, как я. И я, конечно, тоже. Очень. Только на-много дольше. Я любил ее еще лет двадцать потом. Фильм этот меня совершенно очаровал и сюжетом, и музыкой, которую я бы назвал божественной. Я и сейчас эти мелодии, считаю волшебными. Таких фильмов в моей жизни было не более десятка, но «Ирония…», первая.
Вот потому, я и глядел на нее, мою будущую жену Татьяну, с восторгом, трепетом и надеждой. Мы часто встречались взглядами в автобусе, но было два-три случая, когда и вне пределов 18 маршрута.
Один раз я пошел к зубному врачу и, подойдя к кабинету, спросил крайнего и
сел ждать. Зуб болел и это мучило меня, трудно было терпеть, но я терпел. Тогда еще были «зубодробильные» аппараты у наших стоматологов, но мне уже было ни-чего не страшно, потому, что я сел и увидел ее. Она тоже была в очереди.
Я перестал думать о боли, а думал о том, как использовать эту ситуацию. Но она зашла, потом вышла и пошла себе, куда глаза глядят. И все. И я почувствовал, что она была разочарована тем, что не случилось… Она ждала, что я сделаю шаг… Не состоялось. Я струсил.
Прошло время, и Костя Маковозов решил мою судьбу. Случайно, но решительно и положительно. Он нас познакомил, и мы начали встречаться. А Костя с Мариной, ее сестрой – нет. Ему таких страшных девок было не надо. Они никогда больше не встретились. Он-то был красавчиком.
Меня, впрочем, это вообще не интересовало.
Что там у нас происходило с Таней, и чем мы занимались, сейчас я почти не помню. Была совместная поездка в Хабаровск к моим родителям. Зимой восьмидесятого, когда я уже почти для себя решил, что женюсь на ней. Мы ездили знакомиться.
Для нее наше знакомство, как теперь ей кажется, было бедой. Но, тогда, она была счастлива. А сейчас – просто врет. Теперь у нас такие отношения.
Родители мои тогда жили в трехкомнатной квартире на улице Ленина, откуда отцу, идя на работу, надо было только перейти через дорогу. Родители встретили нас радушно. Почти две недели, мы с батей пили водку и пиво, ели красную рыбу, селедку, красную икру и все такое прочее. А мама и Таня – нет. Не пили. Видимо тогда я и стал в ее сознании алкоголиком. Всю жизнь она меня потом считала и на-зывала алкашом.
Так она и вышла за меня замуж, за алкаша в сентябре 1980 года. В год летней олимпиады в Москве.
И с тех пор, мы, родившие двух дочек, живем вместе. Правда в 2014-ом я от нее ушел, но это не на долго. Всего-то лет на пять-шесть.
Когда мы стали семьей, да и раньше, пожалуй, мне уже было очевидно, что это не Надя. Загадочность во взгляде оказалась… сонливостью, что-ли… Она почти все время спала. Очень любила спать.
Помню, еще до свадьбы, мы ехали в Ангарск к Машаровым на встречу Нового года в автобусе Иркутск – Ангарск. И она спала всю дорогу. Был день, светило солнце. Она не выспалась? Я хотел разговаривать, было предчувствие Нового года, праздника! Но я был один рядом со спящей женщиной.
У Чехова в повести «Три года» есть интересный персонаж – Ярцев. В беседе с главным героем, он говорит: «мне поздно думать о настоящей любви, и, в сущно-сти, такая женщина, как Полина Николаевна, для меня находка, и я проживу с ней благополучно до самой старости. Но черт его знает, все чего-то жалко, все чего-то хочется… Никогда человек не бывает доволен тем, что у него есть».
Есть в этих словах есть что-то созвучное с моей историей.
Конечно, я немного преувеличиваю, и все же я был рядом с ней чуточку одинок. Мне иногда думалось, что есть на свете женщина, которая рождена именно для меня, и именно она была бы мне близким и полностью родным человеком. Гораздо позже, как мне казалось, я встретил именно такую женщину, рожденную для меня. Почти совершенно светлую, почти лучезарную. Это была Настя Панова и это о ней пойдет речь в «Новом тысячелетии» и дальше. Но, увы, через много лет, я понял, что и это не так. Белого и черного в той самой Насте было намешано не мало.
Это вообще не верно, в принципе. Мой сегодняшний опыт говорит мне, что на свете было множество женщин, которые могли бы стать моей женой, но ни с од-ной не было бы лучше. Было бы иначе, но не лучше.
Так и жили мы с Татьяной всю жизнь. Я любил ее, но как-то не так, как мне представлялось, как любят. Я ждал чего-то большего и сильного от любви. Но было так, как было. Со временем все стабилизировалось и любовь тоже.
Когда я уезжал без нее к родителям, один или с дочками, или с одной из них, я очень скоро начинал ее желать. Меня сильно влекло к ней, именно к ней. Я вспо-минал ее тело, маленькие груди, которые я называл биточками, ее попку, тоже ма-ленькую, и такую манящую. Ее ноги, стройные на зависть многим женщинам. Мне безумно хотелось ее, и я ждал, когда мы вернемся домой. А по возвращению отдавался этой мечте и не желал никакую другую женщину. Но это я… А она – нет. Ответная реакция была довольно тусклая.
Жена видела эту мою слабость, и хорошо понимала, что это ее оружие. И скоро научилась манипулировать мной. Но я же упрямый. И в те юные годы это было моей единственной, наверное, силой. Я не поддавался. И тогда, постепенно, начали возникать «месячные». Нет, я не женских днях!
Я ее хотел, но она говорила: «Ой, я еле лежу». Или: «Ой, меня всю скололо…» (до сих пор не знаю, что это значило). «Ой, я так устала». И так далее в любых вариациях. Иногда, когда после ужина Таня мыла посуду, я подходил сзади, обнимал, целовал в шею, гладил ее и мне казалось, что этого достаточно, что намек понят и что надо прийти (мы спали в разных комнатах). Я ложился в постель и ждал. Она не приходила и ждал я напрасно.
Отказы вызывали во мне протест, я обижался, и мы месяц, а иногда и больше, не разговаривали и не сближались. У нас наступали «месячные», а иной раз и двух-месячные периоды. А один раз это длилось полгода.
В начале девяностых не было денег, но я работал в политехе. И делал, что мог. Многие мужики вообще не работали, просто не могли нигде устроиться, где бы платили. Она меня упрекала, что я ни на что не годен, я не мужик и т. п., хотя сама работала уборщицей в инфекционной больнице и получала нищенские деньги. И что бы меня наказать, отлучила от тела.
Так она сама портила нашу жизнь. Не я был виноват в этом абсурде. Сраное Ельцинское время!
Мне после такого, было трудно перешагнуть через себя и приходилось подавлять обиду, чтобы снова вернуться к нормальной жизни.
Многократное повторение «месячных» изгадило нашу семейную жизнь. Не будь она такой равнодушной к сексу и столь упорно желавшей властвовать надо мною, все могло бы быть идеально долгие годы: она и в пятьдесят лет была для меня желанной. И я бы не искал никого на стороне. Но я начал искать.
В советское время, когда мы жили еще в Братске, это было трудно… Иная мораль, коммунистическая. Проститутки, конечно, были, но где их найти? Не бы-ло тогда интернета, поэтому, что бы найти женщину для секса, надо было идти в ре-сторан.
Однажды Братский индустриальный институт, где я тогда работал, праздно-вал в главном ресторане поселка Энергетик какой-то свой день. Весь ресторан был полон. Напротив, сидела Татьяна Балбасова с нашей кафедры и ее подруга, не работавшая с нами. Маленькая, жопастая бабенка, которая только затем и пришла, что было нужно и мне. Ее звали Наталья и она была постарше меня на два-три года. Я ее пригласил, потанцевали, так и завязалось. Жила Наташа в деревянном двухэтажном доме, на первом этаже, с родителями, спавшими за стенкой. Я залезал в окно, и мы в максимальной тишине занимались сексом.
Боже мой! Какая же могучая сила тащила меня! И тащит других! Либидо! Ес-ли бы природа не изобрела либидо, люди бы не появились на Земле.
По этому поводу есть очень хорошая шутка: самым удачным достижением в индустрии развлечений было разделение людей на два пола. И смешно, и верно! Так появилось либидо.
Случалось это редко, когда жена уезжала в Иркутск к родителям. Потом Наталья получила маленькую квартирку в самом Братске, а я начал заниматься так-совкой, денег не хватало. В это время Михаил Горбачев и его друг Егор Лигачев, вели неутомимую борьбу с пьянством и алкоголизмом, поэтому многие люди, и я тоже, начали заниматься самогоноварением. Я был гидравликом и у меня в лаборатории были всякие трубочки, из, которых я быстро построил весьма эффективный аппарат. Не только для себя, но и на продажу. Спрос был хороший и на извоз, и на эту «дурь». Такая вторая работа, приносила больше денег, чем первая, поэтому и приветствовалось женой.
Но это открывало и окно возможностей. Я сначала возил пассажиров, а потом
ехал к ней. А после нее появилась другая женщина.
Моим соседом был Гарик, армянин, женатый на русской женщине, имевший
двух дочерей, человек. Однажды, когда наших жен не было, мы с ним разговорились на эту скользкую тему. Я рассказал о Наталье, он спросил, нет ли у нее подруги, и я позвонил. Подруга была и уже этим вечером они приехали. Бухали мы в моей квартирке, потом Гарик «снял» Наталью, увел к себе, а мне осталась подруга. Но я не расстроился, наоборот. Лена мне понравилась, у нее было красивое тело с маленькой попкой, как я люблю.
Пару раз мы с ней потом встречались, но я в это время уже был защитившимся кандидатом наук, и вскоре мы с семьей стали собираться в Иркутск. И переехали.
Несмотря на все эти приключения, я любил только жену и всегда хотел ее. Она была желанна! Не было бы никаких измен, если бы она меня хотела, так как я хотел ее.
В самом начале повествования я задаюсь вопросами: любил ли я, любили ли меня? Да, я любил свою жену. А она – нет. Таня вышла за меня замуж потому, что было уже пора выходить, а еще потому, что я был из хорошей семьи, с достатком. Потом она привыкла, родились дети…
Когда я это осознал, мне стало жаль себя. Я прожил жизнь с не любящей меня женщиной. Но и ее жизнь не стала счастливой. Она прожила ее с не любимым человеком.
После переезда в Иркутске жизнь резко изменилась. Виктор Зедгенизов взял меня на работу, на кафедру «строительные, дорожные машины и гидравлические системы», на которой я когда-то учился сам, выпускался, и на которой я работаю сейчас. Он заведовал тогда этой кафедрой.
В стране начался шоковый переход на рыночные отношения, придуманный Гайдаром, внуком известного детского довоенного писателя. Эпоха ельцинизма. Денег не было, зарплата мизерная, но появились продукты в магазинах, которые не на что было купить. Как мы пережили девяностые годы? Не знаю. Но пережили и это удивительно!
В такое тяжелое время было не до измен.
Но к девяностым годам и к жене я еще вернусь. Эта сложная женщина стала мне родной. Она родила наших детей. Это то, что следует ценить. И я ценю.
               
                4. Тысячелетие
Итак, двухтысячный год. Накануне мы встречали, как тогда полагали, новый век и третье тысячелетие, хотя многие знали, что это последний год 20 века. Но число было уж очень красивым, манящим и много чего обещающим.
Все в этом новом веке и тысячелетии было бы таким же, как и прежде, в другие века. Но в те времена меня не было, а здесь я есть. И события произошли невероятные.
Я тогда уже ушел из политеха и работал в коммерческой фирме на заводе по производству железобетона, который был в аренде у одной фирмы, а я был управляющим на этом заводе. В столовой предприятия под новый год устроили банкет, и я намеренно расположился за столом напротив одной дамы, которую давно запри-метил. Чем черт не шутит?
Она была немного моложе меня и меня к ней тянули мои гормоны. Но я был с детства застенчив и не умел обращаться с женщинами. Думал, как подъехать, вы-пивал, храбрился…
Вот, наконец, все наелись и напились. Запустили музыку. И я вроде как уже решился. А рядом с дамой сидела девушка, брюнетка с роскошными волосами, широко посаженными глазами и с немного большой головой. Не красивая, но все же милая и очень молодая. До этого я видел ее не раз, но никаких эмоций не испытывал. Вообще не обращал внимания, слишком молода. Под музыку она поднялась и обратилась ко мне – пригласила танцевать, как будто только и дожидалась подходящего момента. Это было неожиданно и совершенно не по плану, но я не отказался. Ее звали Настей, я уже о ней упоминал, и ей было 24 года. Оказалось, что я ей нравлюсь (такого никогда еще не бывало), и она давно ищет случая, что бы познакомится. У нее муж Серега и ребенок, мальчик, рожденный не от Сереги. Она была родом из деревни не далеко от Иркутска, где года за три или четыре до того, забеременела и собиралась выйти за муж за своего деревенского. Но, увы, не случи-лось, не судьба. Парнишку убили в пьяной драке.
Переехала в город, родила, никого вокруг, ни родных, ни знакомых. Но как-то выжила. Потом появился Серега.
Я с ним знаком, конечно, не был, но по ее рассказам знал, что он был ленивым человеком, кто попался под руку, с тем и спал. У него была квартира, а для нее это уже счастье. Парень ее пригрел, и так без взаимной любви они стали жить. По-женились…
Но чего-то же всегда не хватает. И вскоре, по-видимому, ей тоже стало не хватать. Как я теперь понимаю, я ей вовсе не нравился. Я вообще не нравился ни девушкам, ни женщинам. Жизнь людей тогда была скудная и ей нужен был еще кто-нибудь, у кого водились бы деньги. Наверное, она решила, что у меня они есть. Да и приключений тоже хотелось – самое начало взрослой жизни.
Денег у меня не было. Ни у кого, кого я знал, денег не было. Такое странное было время. Но, зато, я был управляющим заводом, почти директором. Я интелли-гентен, начитан, с хорошим кругозором, умен, образован, кандидат технических на-
ук. И к тому же я еще довольно молод.
Постепенно, сидящие за столом, а их было человек тридцать, перемешались, пересели кто куда. Нашлось место и для нас, мы сели рядом. Опять танцы, алко-голь, закуска, потом еще, а после мы нашли темный уголок и стали целоваться. Я оголил ее, увидел упругие груди, стал целовать. Оба задышали… Очень захотелось сделать это по-быстрому. Но, она меня остановила, шепнула: «не сейчас».
Отлично! Это означало, что будет продолжение и, похоже, долгое. Вот так и случилось.
Недели через три нам удалось уединиться. Тело Насти мне понравилось даже меньше, чем лицо. Но такие события в жизни были слишком редки, чтобы отказаться. У нее на теле остался след от ожога – грубый рубец, размером с раскрытую ладонь. Но это меня не отпугнуло. Ожог был получен в раннем детстве – не уследили родители, и она прислонилась к раскаленной печке. Ожог слишком сильный для малышки, практически не совместимый с жизнью, но она выжила.
Ладно. Просто секс и только, думал я. Тогда я думал, что, скорее всего это на один раз, ведь у меня семья. Да и жену я любил. А когда увидел голую Настю, то невольно сравнил с женой и сравнение не было в ее пользу.
Но я ошибся. Отношения наши не затухли.
Через полгода я уже не мог без нее жить, она стала самой красивой и желан-ной для меня женщиной. Я полюбил ее. Это было счастье. Но если бы знать тогда, чем оно обернется… Впрочем, если бы и знал, не остановился бы.
Семь лет продолжалось это безумство, и никто не знал о нас и не подозревал нас!
Но я любил, а вот она нет. И все же она была со мной, при всех рисках. Нас-тупил день, когда моя любимая N, ничего не объясняя, исчезла. Сразу, в раз, в миг! Вот так, легко. Как я потом понял, для нее все было легко. Она не знала душевных мук, потому что не любила. Ни меня, ни своего мужа, никого-либо еще. Разве толь-ко того парнишку из ее родной деревни, которого убили. Но и в этом я теперь сом-неваюсь.
Занесла в черный список своего телефона мой телефон, как это выяснилось позже, но не стерла его. Оставила на всякий случай.
Мы дважды внутри этого периода мы расставались, но на короткое время. И оба раза она внезапно исчезала. В этот раз навсегда!
Однажды мне все же удалось позднее с ней поговорить, глядя в глаза. Сказа-ла, что мы теперь можем быть только друзьями. Мои «почему» не имели успеха. Рядом стоял холодный и чужой человек, или, та, которая играла роль такого чело-века. Ей, конечно, тоже было трудно, семь лет привязывают, но тем не менее, лю- бимая перевела меня в другую категорию. И все закончилось. Как тогда, казалось,
моя жизнь закончилась. Был май 2007-го.
Два года мучений. Хандра, уныние, тоска. Два года с лишком потребовалось, что бы мое сердце успокоилось.
Все походит! Прошло и это. Помнил я о ней всегда, часто думал, вспоминал, но тоски не было. И все же несколько лет ни на одну женщину я даже не смотрел. Кроме жены. Это странно, но жену я тоже любил тогда. Оказалось, такое бывает.
Я снова увидел N случайно в 2008-ом на одном мероприятии. Я стоял, курил на крылечке павильона, а она вышла из другого. Статной походкой с роскошными, волосами, развиваемыми ветром, она уходила. Сначала я видел ее лицо, но вскоре только затылок. Так захотелось побежать за ней вслед…
Итак, была жизнь до нее и была жизнь после нее. Две отдельные жизни. Было
много белого, а потом много черного.
Я думаю иногда, что лучше бы мне ее не знать. Если бы я пригласил ту даму, сидевшую напротив меня за столом, то было бы проще, обошлось бы без любви. С той могло и не получиться даже примитивного секса, а тут любовь. И даже сейчас она все еще тлеет.
У этой истории было потом короткое продолжение, а пока все закончилось.
На часах красный ноль сменился красной единицей. Наступил 2001 год.
Что было в 2001? Она! А что еще? Что-то, конечно, было, но все было не яр-ким.
А что было в 2002-ом, третьем, четвертом, пятом, шестом? Она! Конечно, бы-ло много всего другого, но сейчас я мало что могу вспомнить. Она затмевала со-бой все! Ее лицо, глаза, губы, волосы, грудь, ладони – все это постоянно всплывало в памяти.
                5. Опыт
В 2001-ом меня пригласили на работу главным инженером на строившийся небольшой заводик по производству полимерно-битумной кровли. Он еще не был готов и меня пристроили в фирму, хозяева которой собирались стать соучредителями этого предприятия, что бы я мог получать зарплату. Но за этой затеей, стояли люди из строительного треста Восточносибирской железной дороги, которые, как им казалось, придумали для себя хорошую кормушку к старости. Они ошиблись, потому что никто из них не имел опыта в бизнесе, никто не изучал рынок кровельных материалов, никто не считал экономику. Но они не понимали и того, что нельзя создать завод для производства современного продукта, располагая не комплектным оборудованием, да еще предназначенным для выпуска рубероида. Так вот я и пришел сделать для них конфетку из дерьма. Пузатые дураки…
Я постоянно бывал на предприятии, изучал оборудование, искал ответы на то, что не мог понять. Интернет помог мало и в январе 2002-го я слетал в Москву, где работал похожий завод. Все, что я видел там, тоже помогло мало. У нас все бы-ло другое. И все же я стал понимать, что и как надо переделать и сделать снова, что бы заработало. Но я начал понимать и другое. Что бы мы не сделали, производ-ственная линия качественного продукта не даст. Тем не менее, я старался. И хотя я уже был хорошим инженером, мне очень нужен был производственный опыт, что бы понять кое-что…
За время общения с моим другом Костей, строителем по специальности, у меня сформировался комплекс неполноценности. Однажды, еще в 90-х, мы пьянствовали у него дома, и третьим был некий Лак. Человек с такой кликухой, по имени Серега, учившийся с Костей в Ангарском филиале Иркутского политеха, был его другом, а мне он был приятель, и не более. Но мы неоднократно пересекались.
Мы сильно напились и у Кости сделались «стеклянные глаза». Это был плохой признак. Они говорили о работе, трудностях и о том, как они все это лихо пре-одолевают. Я помалкивал. И вот он, мой лучший друг, впервые в жизни оскорбил меня. Сказал, что я слабак, не способен на настоящую мужскую работу, он издевал-ся надо мной и Лак пел туже песню. Они буквально раздавили меня, унизили, прев-ратили в чмо. Я испытывал сильнейший стресс и не понимал, за что они так со мной и, в конце концов, заплакал от унижения. Подошла Ольга и увела меня. Перед ней Костя поутих. Ольга уложила меня спать. Но спал я не долго. Было часов пять,  я проснулся и мгновенно все вспомнилось, застучало сердце, появилась безотчет-ная тревога, чувство обиды просто задавило меня. Я стал одеваться. Ольга встала, по-старалась меня удержать, напоить чаем, но я ушел. Это была сильнейшая психо-травма. А эти два скота продолжали храпеть. Я уверен, что на утро у них не было сожаления. Они даже не поняли, что сделали со мной.
Отходил я очень долго. Месяцы. Но, все проходит…
Мы долго не виделись, а когда встретились, никто из нас не вспоминал о слу-чившемся. Все наладилось, мы снова были друзьями, но, когда у него стекленели глаза, это была угроза.
Обиды той я не забыл, и не забуду, пока жив. Такой сильной, как эта, пожалуй, не было никогда. Лак для меня пустое место. На похоронах у Кости он мне тоже рассказал о том, как Костя умер. А еще сетовал, что долгое время был без работы и теперь работает мастером, да и то, вот-вот выгонят. Жаловался на маленькую зарплату, а я к тому времени, поимел восьмилетний опыт производственной практики, который показал, что ни хрена особенного в этом нет. Когда я занимался производством кровельного материала, а потом – вспучиванием вермикулита, я столкнулся с множеством проблем, которые, кстати тебе нарочно создают люди. Это было самое трудное. Технические трудности преодолеваются проще, когда голова хорошо работает.
Я многому научился и вспоминая их издевательства, говорил про себя: «мрази вы, самые настоящие. Ничего особенного вы не могли и не можете сейчас».
Когда Лак жаловался мне на жизнь, говорил как трудно, что приходится вы-живать, я думал о том, как тебе было весело тогда, когда ты меня «чморил» вместе с усопшим. И как жалок ты сейчас.
Я знал, что и я это тоже могу, но могу и больше. Я доктор наук, а кто ты? И теперь я живу в достатке, а ты сосешь х... Да, я тоже имею в себе черноту. Да, я злопамятный. Как и все. Но я не отношу себя к сильным. Они оба были сильнее ме-ня характером. Однако, по-настоящему сильные люди не опускаются до того, чтобы унижать и травить других. Теперь я знаю, что и я могу сопротивляться этому миру, могу найти свое место в нем, могу многого достигнуть.
Не знаю, жив ли Серега Лакайчук (Лак), но Костя умер, а я вспоминаю о нем с негативным оттенком. Грех это! «О мёртвых либо хорошо, либо ничего». Это изречение широко бытует в нашем народе. Но мало кто знает, что оно не полно. Эту глубокую мысль высказал древнегреческий мыслитель Хилон: «О мёртвых либо хорошо, либо ничего, кроме правды». Так что мне не стыдно.
Но вернемся к заводу, который мы строили.
Главным строителем был Анатолий Алексеевич Санников. Он распоряжался там монтажом, сборкой машин и прочего оборудования, совершенно не зная технологии. После нескольких дней общения, он начал меня уважать, понял, что я толковый, изобретательный инженер, простой, скромный и честный человек. А уж он-то навидался в жизни всяких.
Алексеич был на десять лет старше, дважды сидел, второй раз за побег. В него стреляли, когда он и его кореш, с которым они бежали, прятались больше суток в каком-то болоте. Когда он раздевался, видны были места входа и выхода пуль. Ему повезло, обе пули прошли «удачно». Он остался целым и здоровым.
Курил Алексеич, как паровоз, выпивал много, но не пьянел, хотя ростом и ве-сом был не велик. Его тело было из белковой материи иного свойства, чем у других людей. Никогда не болел, зимой ходил на распашку в любой мороз. Вот он был действительно сильный.
Мы с ним были совершенно разными: он матерый волк, закаленный ветрами и морозами со стальными нервами и мышцами. Кроме того – огромная воля. Не дай бог иметь его в числе недругов. А я – просто взрослый мальчик из хорошей семьи. Но он меня уважал, говорил: «ты башка». Уважал и то, что я был кандидат наук. Другие ухмылялись на это, но только не Алексеич.
Короче, мы сошлись. Работали вместе, выпивали вместе, бывали в ресторанах, кафе. Снимали дам… Он даже, зная мою застенчивость, подложил под меня однажды свою молодую соседку.
Иногда пили у него в доме. У него был дом в Жилкино – деревне внутри города. Были друзья и подруги, была и жена. С ней я успел познакомится, но вскоре она умерла в купе, когда ехала поездом к своим родственником в Благовещенск.
Завод мы запустили в конце лета 2002-го, однако первая продукция получи-лась как тот блин – комом. Стало ясно, что линия не работает как надо, и не было ясности, как это исправить. Мозги мои дымились, я мучился бессонницей, а Санников спал хорошо, ведь это были только мои проблемы.
 Осенью, когда было уже холодно, но еще можно было держать температуру битума и подогревающих масел в норме, я наконец, добился относительно стабиль-ной работы линии. Однако, полной уверенности и спокойствия еще не было. Но уже через пару недель я успокоился. Линия работала устойчиво.
Я, воспитанник высшей школы, не имевший до того никакого производствен-ного опыта, сделал такую серьезную работу. Я был горд собой.
Мы взяли пару рулонов и привезли их в кабинет начальнику треста. После показа и недолгого обсуждения, Кекшин сказал, что я заслуживаю должности ди-ректора этого предприятия.
Однако, началась зима, а цех с технологической линией был холодным. Дохо-дов не было и кормился из чужих рук. Это мне не нравилось, но жить то надо. Тер-пел.
Что было еще в 2001? Ну, конечно, башни-близнецы в Нью-Йорке. Тогда все думали, что это дело Аль-Каиды. Отлично! Подлая нация, страна жестоких, беспринципных тварей, страна паразитов, сосущих соки из других стран и народов, и презирающая, подавляющая всех, и ненавидимая всеми, получила по мозгам!
Наивные. Мы думали – это Усама Бен Ладан!
Прошли годы и годы, прежде чем окончательно стало ясно с какой страной мы имеем дело. Теперь все знают, что это сделали сами американцы, и их президент, улыбчивый, милый Буш младший, был в теме. Президент «великой ублюдочной страны», пошел на это, чтобы узаконить введение войск в Афганистан. Германия времен Гитлера с его вермахтом и люфтваффе, по сравнению с современными штатами – это дети в обосранных штанишках.
Если снесли своих, что им наши «северные потоки»? Их никто не остановит. Только мы. Это крысы, загнанные в угол…
Сейчас, в 2023 штаты называют гегемоном. Были гегемоном. Закатывается их империя, они чуют это, но все равно цепляются за власть над миром, гадят и лгут, устраивают «цветные революции», стравливают страны между собой, вводят санк-ции. Но это конвульсии. Империя умирает. У них в руках есть страшное оружие и, кажется, уже не долго ждать: они его применят. Мы им противостоим, война неиз-бежна. Но наше оружие не менее страшное. Монстра мы уничтожим.
На часах сменились цифры. Наступил 2002 год. За минуту прошел год.
В 2002 году моя N поступила учиться в политех на заочное отделение. Я помогал ей решать задачки по начертательной геометрии, а потом мы любились. Хороший год. Я каждый день подвозил ее на работу и забирал с работы домой. Вот только дома у нас были разные.
Мы запустили завод. Стало получаться не плохо, но никто у нас кровлю не покупал. Плоская кровля уходила в небытие. Кекшин делал заказы для ремонта различных цехов по всей железной дороге, но этого было мало. Никакая реклама не помогала, и к концу лета мне стало понятно окончательно – их затея провалилась. К тому же началась зима.
Но у нас была гидрослюда – вермикулит, который использовался для покрытия полотен. Слюда отражала свет и обеспечивала долговечность материала. Вермикулит при обжиге вспучивался, я знал об этом его свойстве и знал, где его можно было закупать. Тогда я придумал электрическую печь для обжига. Самый простой образец мы с ребятами собрали в цехе и показали Кекшину. Он одобрил и выделил нам небольшой участок на деревообрабатывающем комбинате строительного треста. Мы начали собирать другую линию, но прежде всего, печь и она не была обычной. Все обжигали вермикулит либо мазутом, либо дизтопливом. Энергоемкость моей печи была намного ниже, к тому же она была пожаробезопасна.
Запустили производство в конце февраля. Этот цех был с отоплением, и мы работали. Через пару месяцев процесс пошел, хотя и со скрипом. Нагреватели час-то перегорали, а это простои. Надо было ждать пока печь остынет, потом менять их и снова разогревать печь. Но даже при всем этом продукт мы получали и, главное, он хорошо продавался. Мы стали зарабатывать сами!
Но, я забегаю вперед. Все по-настоящему началось, когда мои часы показали 2003 лет от рождества христова.

                Альковы души
                О тишине
Мы, городские, живем в постоянном шуме и не знаем тишины. Даже ночью, когда ложимся спать, мы слышим разные шумы. Но человеческий мозг научился их отсекать, выносить «за скобки».
Я не о той тишине, что бывает ночью.
Случается иногда так, что среди дня, когда ты один в квартире, вдруг наступает такая тишина, от которой вдруг замирает душа. Обычно это бывает зимой. Ты что-то де-лал, но перестал, услышал ее и начал слушать. Наступает блаженное состояние, когда от тишины ты счастлив, ты сливаешься с ней полностью, ты с ней в гармонии, и ты слушаешь ее так, словно это величественная, божественная музыка. Звуки есть, но они не портят тишины, а дополняют ее. Однако, не всякие звуки.
Вспомните, наверное, и вы испытывали такое тихое счастье слияния с тишиной. Вот где-то в далекой соседней квартире звучит музыка, но она едва слышна. Вы вслуши-ваетесь… Какой-то ребенок, наверное, это девочка, играет на пианино, разучивая столь знакомые тебе вальсы Шопена или сонаты Бетховена. Сбивается, начинает снова, и ты больше ничего не хочешь, кроме этой мелодии. Пусть она продолжается. Тепло разливается по всему телу. Мысли, которые обычно роятся в голове, затихают, уходят. Ты в состоянии эйфории от упоения тишиной.
Музыка стихает, ты «просыпаешься» и возвращаешься в прежний мир. Волшебство кончилось.
Я давно уже не слышал такой музыки, это было воспоминание. Теперь мало кто дает музыкальное образование своим детям. Во всяком случае, в квартирах больше нет пианино. Они ушли в прошлое с началом интернета, от которого никто не испытывает эйфории тишины…
А еще бывает такая тишина. Ты дома, работаешь за компьютером, а если прежде, то с ручкой в руке, телевизор молчит, а под окном не «рычит» мусоровоз. День, тихо. Вдруг, ты слышишь, как цокают каблучки какой-то женщины в соседней квартире над то-бой. Это отчетливые звуки, но в тоже время тихие, отдаленные, даже нежные, и ни каких других больше нет. Они как будто отфильтрованы. Ты слышишь только каблучки.
Женщина походила немного, потом затихла. Нежная тишина вокруг. Пауза.
Что она делает сейчас? Возможно, стоит перед зеркалом и подкрашивает ресницы… Она явно собирается куда-то. Иначе ходила бы в тапочках.
Опять раздается цоканье каблучков этого милого существа. Постепенно у тебя в голове рождается образ. Молодая, стройная и, конечно, красивая женщина. У нее хорошее настроение, она предвкушает ожидаемое событие… Я ей сопереживаю, и хочу слышать эти звуки снова. Мечтательное состояние, эйфория. Я жду и слышу тихие звуки, они раздаются опять: цок, цок, цок, цок, цок… Я растворяюсь в этой тишине, как будто засыпаю. Я почти уже влюблен в нее. Я начинаю видеть ее лицо, губы, ладони…
Женщина опять остановилась, замерла. Что она делает теперь? Примеряет другое платье? Надевает колье?
Хотел бы я увидеть, что там?
Нет. Тогда исчезнет волшебство, которое разливается во мне теплом и мечтой. Ка-кой-то не определенной мечтой. О чем она? Не знаю.
А вдруг все иначе, чем ты представляешь?
Ну, конечно! Конечно иначе! Я догадался. Она ждет кого-то к себе и готовится к встрече. Но это встреча интимна. О ней никто не знает. Женщина готова, сделала макияж, она в эротическом белье и в обуви на высоком каблуке, стройнящем ее и без того изящные ноги. На ней халат, рано еще его снимать. Она готовит трапезу, в ожидании встречи.
Такой ее образ вызывает у меня возбуждение. Сладострастье… Как будто это я скоро пойду к ней. А каблучки стучат и цокают по мне...
Потом все стихает.
Что на самом деле там происходило? Никогда не узнаю. Да и эйфория уже закончи-лась. Такие состояния коротки…
Совсем не важно, что там было. Не важно, что делала женщина. Важно то, что про-исходило со мной. Мои фантазии, умиротворение, наслаждение тишиной.

                6. Депрессии
2003 год наступил не заметно. Мы работали и хотели успеть к началу строи-тельного сезона. Он наступил и пошли продажи вспученного вермикулита. Все шло не просто, много было нервотрепки, нас терзали пожарные инспекторы, санэпидемстанция, но сильнее всего – начальство ДОКа. Они поняли, что мы стали хорошо зарабатывать, отключали электроэнергию или находили какие-то огрехи в технике безопасности, писали предписания, вымогали деньги. И все же было очень интерес-но работать и жить. Работать и любить. Любить и N, и любить жену. Странно это, но так и было.
Печь постоянно горела, заказов было много, и мы все стояли «на ушах». Все переделки не давали серьезных изменений, однако простои уменьшались, а производительность росла.
Параллельно мы гнали и рулоны. Но это было в тягость, продаж не было, а были одни неприятности. Два раза случился пожар, едва справились.
В конце ноября продажи вермикулита прекратились, но сырье у нас было, и мы работали на склад. Тогда же я начал продумывать новую печь, а цех по кровле опечатали на зиму. И я решил, что к этому производству я больше не вернусь.
На часах 20:04. Это 2004 год, который ничем особенно примечательным не был. Хотя нет, весной случилось кое-что плохое с моей любимой женщиной, но об это потом.
За зиму первую печь переделали, и она стала работать надежнее. Но все равно, ее надо было менять на новую. Не на новую концепцию, которая родилась в моей голове (и не одна) значительно позже. Просто нужно было построить печь без тех недостатков, которые не устранялись в старой никакими переделками. За новую, вторую, пока не принимались, просто не было денег. То, что наработали летом и осенью, ушло на закупку сырья и на дивиденды нашим учредителям: Кекшину – начальнику треста, Меркулову – его заместителю по экономике и Яковлеву – главному инженеру треста. И мне, конечно.
Немного, но было приятно, ведь такое было впервые в моей жизни.
В то время я постоянно заезжал за Настей, и мы вместе ехали на работу. Работы наши были совсем рядом.
В то утро она была молчаливой, холодной, опустошенной. Мало ли, что с настроением. Я вел себя, как обычно, говорил, в машине звучала музыка. Не заподозрил, что она заболела. А вечером, заехал забрать и отвезти ее домой. Пока ехали, я предложил устроить свидание на неделе, но она очень тихим, слабым и жалобным голосом заболевшего человека ответила: «не до того мне». Я начал расспрашивать, но она не отвечала, так ей было плохо. Только теперь я понял, что у нее началась депрессия. Понял, потому что сам болел.
На другой день я напрасно прождал ее. Она пропала. Я звонил, но ответа не было. Что было делать, я не знал.
Но вот дней через десять она позвонила сама. Сказала, что лежит в стационаре психоневрологического диспансера и что ей немного лучше. Я тогда с этим лечебным заведением знаком еще не был. Приехал к ней вечером, мы посидели в небольшом по-советски казенном помещении для навещающих. Все тот же слабый голос, но что то, все же изменилось. Она разговаривала со мной. Рассказала о том, что случилось.
Ее выгнал муж, но не потому, что узнал о нас. Просто у него появилась другая женщина, и как ему, наверное, показалось, она новая была лучше прежней. Вот такой поворот. Ну а что: квартира его, ребенок не его. Что их удерживает вместе?
А у новой женщины ожогов на теле нет.
Настя перенесла сильнейший стресс и страх, что она одна с маленьким своим сыном останется на улице. Серега, профессиональный сторож и охранник, ленивый и не умный человек, безжалостно выгонял ее из дома. Представляю, как заколотилось ее сердце, как его защемило, какая тоска поселилась в груди, там, в солнечном сплетении, где живет наша душа.
Это состояние приходит в миг и ничем это не исправить, не вернуться обратно. Тревога и тоска.
Я проживал впервые подобное состояние после свадьбы. Но тогда меня «сорвало» от четырех дневного пьянства, и я совершенно не понимал, что со мной случилось. Свадьба была 25 сентября 1980 года. Я был студентом третьего курса политеха. Что я мог знать об этом.
Так я прожил до февраля следующего года. Все это время я просыпался с легким сердцем, но почти сразу приходило вспоминание о том, что я «не нормальный», начинало бешено биться сердце, холодный пот покрывал лицо и все возобновлялось. Правда, через некоторое время становилось немного легче.
Но вот, в один прекрасный день, именно прекрасный день, меня отпустило. Я сидел с подгруппой в маленькой аудитории на занятии по английскому, светило солнышко, было тихо, тепло и, как-то нежно… Я вдруг поймал себя на том, что больше не щемит. Нет тревоги и напряжения. И вспоминание не изменило моего со-стояния. Оно больше не возвращалось. Молодой организм справился сам.
Сейчас, когда я иду в свою лабораторию, то прохожу рядом с этой аудиторией, вспоминаю, иногда заглядываю, если двери открыты, что бы узнать то место, где я сидел. И даже сейчас, всякий раз проходя мимо, испытываю какое-то тепло и спокойствие в душе.
Намного позже, когда мы уже жили в Братске, и я готовился к сдаче кандидатского минимума, я перетрудил свой мозг английским. Прямо почувствовал, как некая волна, тяжкая, темная, невыносимая, прокатилась от головы до стоп. В лодыжках покалывали иголки (парестезия), а в голове была тяжесть. И началась лютая бессонница. В один момент все изменилось. Я опять заболел этой, тогда мне не известной мне тогда болезнью.
Гораздо позже в зрелом возрасте за пятьдесят, я понял, что это досталось мне по наследству от деда по матери. Матушке не передалось, она не знала ничего подобного, а вот по мужской линии это шло от деда.
По рассказам матери, дед мой Семен Семенович, его старший сын Петр и второй Иван, что-то подобное испытывали. Не представляю, как они с этим справлялись.
Мать рассказывала, что дед был на войне, но его быстро комиссовали, вроде как потому, что он был агрономом, а стране нужны были урожаи, нечем кормить народ. Но я почти уверен, что его вернули из-за проблем с психикой. Мать моя, Наталья Семеновна, этого не могла ни знать, ни понимать. Кто не испытал депрессию, тот не может понять, что это такое, как ему не объясняй. Сами врачи-психиатры, хоть они и учатся, не знают, что это за состояние. Лечить умеют, это да, но не знают. Кстати, я слышал, что некоторые из них, кто пошел по этой стезе, сами начинают болеть. Это те, у кого болезнь заложена в генетическом коде.
Я родился с этим наследством, и она, болезнь, только таилась и ждала подходящего случая. Я был обречен и, поэтому, еще несколько раз этим заболевал.
А вот у старшего брата, Володи, ее не было. Или я просто не знаю, но думаю, что все же, что этот ген ему не передался. Но, каждому свое, он умер от мучительной болезни с веревкой на шее.
Значит и у Насти был плохой ген, и он активировался.
Через несколько дней после нашей встречи, она вновь позвонила, попросила купить ей копченой колбаски и фруктов. Муж ее до того времени не навещал. Я купил, мы снова разговаривали, и видно было, что она выкарабкивается.
В третий раз мы встретились в солнечный, и очень теплый для весны день. Она вышла на улицу, и мы сидели в моей машине. N почти поправилась. Она уже улыбалась, но небольшая тревога в ней еще жила. Что-то, наверное, случилось, так
я подумал тогда. Спросил и она, неохотно, но все же показала мне смс-сообщение,
которое ей отправил некто… Вот оно: «умри челядь»!
Кто-то хотел ее добить! Сам ли Серега или его другая женщина? Ни тогда, ни после, мы так и не узнали кто.
Я уехал от греха, потому что муж и сын должны были впервые навестить ее. Не хватало нам еще повстречаться.
Через неделю она выписалась и вскоре мы опять были вместе... Если так можно сказать. С мужем у них как-то наладилось. Эпизод остался в прошлом!
В 2005 все было очень хорошо. Жарился вермикулит, мы с Настей систематически встречались и любились вдоволь.
В конце октября случилась беда – наше второе расставание, из-за которого теперь уже я заболел депрессией.
Если бы знать, чем все это закончится потом, когда мне уже будет шестьдесят пять, то лучше бы пусть закончилось тогда.
Любовь – это счастье, когда ты имеешь доступ к своей любимой. А если нет – начинается болезнь.
Был октябрь. Однажды вечером я привез ее домой, и она сказала, чтобы завтра я не заезжал. От ревности или я что-то почуял, утром я все же приехал, но остановился подальше от того места, откуда она выходила из дома и шла к моей машине. Увидел ее, она пошла внутрь двора и скрылась из вида. И почти сразу оттуда выехала машина, которую я видел возле здания, где она работала и в которой сидела она. За ней приехал кто-то другой. Был ли я в этом уверен? Не до конца. Но буря в моей груди поднялась невозможная. Выть захотелось.
Я помчался на работу и вел машину как сумасшедший. В офисе еще никого не было. На столе нашей бухгалтерши стояла баночка валерьянки, я принял изрядную дозу и характерный запах распространился по коридору. «Кто пьет валерьянку»? Это был зычный возглас бухгалтера ДОКа, где мы снимали помещение. Полная хохотушка Татьяна Кузнецова, напоминавшая мне мою одноклассницу Татьяну Сазонову – так они были похожи.  В компании с ней можно было выпить водки, потравить анекдоты, посмеяться. Она была веселым человеком, но сейчас она меня раздражала. И вообще раздражало все.
Я сел и стал думать о делах, но в голове все кипело. Нормальная жизнь кон-чилась, началась депрессия. Через некоторое время уже не только голова, но и ноги откликнулись на эту психотравму: в лодыжках появилась парестезия, стали покалывать иголки. Болезнь заполняла меня всего.
Попробовал отвлечься, сходил в цех. Оборудование работало, сыпался вермикулит, люди были на своих местах, но меня ничто не радовало, я был абсолютно равнодушен.
Надо было переломить начинавшийся ступор. Я вспомнил, что моя теща лечилась от клещевого энцефалита в нервной клинике медицинского института. Я знал куда ехать.
Меня приняла невролог, выслушала и прописала лечение. Таблетки, физиопроцедуры, массаж шейного отдела позвоночника. И я начал все это делать.
Болел долго и тяжко, но моя семья не замечала ничего. Если подкатывало, и я начинал рыдать, то бежал в ванную, пускал воду и плакал. Затем, умывшись, воз-вращался в комнату. В то время мы с женой уже не спали в одной постели, и она находилась в своей комнате, а дети в своей.
Лечение я продолжал, заканчивался уже второй заход на лечебный массаж и становилось полегче. В один из дней я даже заснул, лежа на кушетке с электрофорезом. Это был хороший признак.
Хорошо помню, что 17 ноября я решил встретиться с ней. Выехал на своем «мобиле» пораньше и остановился на остановке автобуса, где она из него выходила и шла на работу. Получилось, она вышла, и мы столкнулись. Сказал, что жить без нее не могу. А она в ответ: «ты же сам куда-то пропал». Как будто ничего не про-изошло. Ну, если и так, почему не позвонила мне? Не попыталась найти и понять причину моей «пропажи». Я пропал, ну и ладно, хрен со мной, пропадай ты пропадом, так? Холодная, бессердечная, чужая…
Ну, это я сейчас так понимаю. А тогда, я обнял ее, целовал и все шептал, как я сильно ее люблю.
Через пару дней депрессия ушла, как казалось, навсегда, и радость жизни за-полнила все мое существо. Но ничто без следа не проходит. Психотравма изменила что-то в мозге и это что-то до поры до времени оставалось там, затаилось. Потом оно возвращалось по проторенной дорожке. Кто однажды прошел через это, уже не избегнет…
Сама N рассказывала мне, что лежала с женщиной в стационаре, которая получила родовую психотравму и с тех пор уже не вылезает из больницы. Это страшная и странная болезнь. Многие кончают с собой.
Точно так, как тогда, сейчас в мои 65 (а ей уже 48) она поступила со мной и куда более жестоко. Теперь я утвердился в том, что это эгоистичный, бессердечный и бездушный человек. Вот почему я жалею сейчас, что не прервались тогда наши отношения.
На часах 2006-ой – год собаки. Мой год. Я собака по гороскопу.

                7. Год собаки и следующие
Хороший был год. Все работало, я запустил новую печь, а в конце года и вторую. Мы с Настей, продолжали встречаться. Но я любил ее, а почему она продолжала? Она меня не любила. Это я понял после встречи на остановке… «Ты сам ку-да-то пропал»!
Как я сейчас отвечаю на этот вопрос? Все просто. У них не было машины, а ездить автобусом не комфортно. Я же, как личный шофер, тут как тут.
Потом подарки… Я делал подарки, пусть не дорогие, иногда простенькие. Но это же приятно. Водил в кафе, целовал ей тайком пальчики…
Ей нравилось быть любимой, она купалась в этом, это дарило ей огромное удовольствие.
И еще одно. Ее муж, похоже был равнодушен к сексу, она сама рассказывала. Делал он так. Залез, вставил, впрыснул и все!
Я же играл с ней в секс, ведь это увлекательная игра. Она надевала черные чулки и пояс. Иногда и другие наряды из тех, что я покупал. Меня это сильно возбуждало, да и ее тоже. Все это ей нравилось. Подозреваю, что кайф ей доставлял и сам факт, что она наставляет рога своему мужу. Она же помнила, как он обошелся с ней.
В одну из наших встреч, это уже весной 2023 года, она сказала, что очень любит деньги. Я возразил, что деньги не любят, они просто нужны, чтобы нормально жить. Но она повторила, что любит деньги. Зачем сказала это? К чему? Сказала как-то странно. Просто так. Не к месту… Я подумал, не хочет ли она, что бы я ей пла-тил за наши встречи.
Я выдержал паузу, а потом предложил, что мог бы немного помогать ей, давать тысяч двадцать в месяц, ведь в зимние месяцы ее микро-бизнес не приносит хороших доходов. Она отказалась, но добавила, что там видно будет. Но это был апрель двадцать третьего.
А пока…
Наступил 2007-ой. Зимой я купил новенький форд-фокус. Ей захотелось научиться управлять автомобилем, и я охотно тратил время на ее обучение. Потом они с мужем купили бэушный «Ниссан» и в мае у нас состоялась последняя встреча. Потом она исчезла навсегда. И это не совпадение.
Депрессии у меня не случилось, но тоска давила. И я остался со своим «фокусом» и жил с постоянной тоской. Долго, года два, а потом начало стихать. Помогла мне это пережить идея написания докторской диссертации по вермикулиту и технологии его переработки. 
Печи работали, но уже последний год. Я не знал, но чувствовал, что приближается что-то зловещее. Появилась мысль о том, что возможно придется вернуться в политех. Возвращаться кандидатом наук, коим я был, в мои почти пятьдесят, было как то стыдно. Я уже давно начал скучать по научной работе, иногда хотелось что-нибудь написать, и я писал простенькие статьи о вермикулите в местный журнал.
Я часто задумывался, чем должна заполниться докторская диссертация? Но, как ни старался, не мог «ухватить» в голове всю ее целиком. Только какие-то куски, фрагменты.
Тогда появилась идея написать пару серьезных статей, насколько это возможно, и отправить их в центральные научно-технические журналы. Сел и начал. Работа шла тяжело, отвык, но постепенно втянулся и кое-что стало вырисовываться.
Отправил и решил так. Если опубликуют, то надо будет браться за диссертацию. Получится. А до тех пор, подождать. Отправил весной, кажется, в марте, еще до того, как расстаться с Настей. Я говорил ей о своем плане, и она одобряла.
А летом был звонок из редакции журнала «Строительные и дорожные машины». Редакторша уточняла какие-то детали. В первом журнале статью приняли, и она вышла через месяц.
Потом был звонок из другого журнала. Говорил мужчина, заместитель главного редактора, но ничего не спрашивал. Он поблагодарил меня за хорошую, интересную стаю, сказал, что о вермикулите почти никто не пишет. И что он будет рад видеть меня постоянным автором журнала «Строительные материалы». Вышла и эта статья.
Делать было нечего. Раз так загадал, то должно было получиться.
Первый раз я сел за написание примерного плана, кажется, в ноябре, после нашего с женой возвращения из Пекина, куда мы отправились в путешествие на ее пятидесятилетие 25 октября.
То, что я написал, расстроило меня. План был большой, но не было ясно, чем его наполнять. Писать было не о чем, диссертация не состоится.
Однако я решил, поэтому стал пробовать снова и снова. Постепенно некоторые разделы стали проясняться. И стало очевидным, что нужны эксперименты. У меня работали две печи, так как первую мы разобрали. И это жаль. На ней тоже можно было провести много измерений, но, увы, ее больше не было. Я начал планировать и осуществлять эксперименты на двух трехмодульных печах, но параллельно мы начали собирать еще две новых, шестимодульных, причем разных, во многом отличавшихся. Эксперименты я начал зимой.
Весь 20:08 год я был занят экспериментами и их обработкой.
Летом началась «война» с Грузией. Она длилась несколько дней, но против нас ввели первые санкции, обвинив в агрессии против маленькой беззащитной и свободолюбивой страной. Из-за санкций начался спад экономики, и мы скоро это почувствовали на своей шкуре. Строительство замерло, а потом и остановилось. Только лампочки на сторожках горели за заборами строек. Заказчиков поубавилось, приезжали только частники. А потом и главный поставщик сырья – Ковдорский ГОК, рухнул.
Но я успел сделать все необходимые эксперименты, оставалась теория.
Вермикулит возили из Красноярска. Он был плохого качества, грязный, но его все же покупали. В ноябре все кончилось. Денег не стало, платить за работу было нечем и перспективы на получение качественного сырья не было.
В это время я еще сильно тосковал по Насте. Иногда мечтал, что случится
что-то такое, необыкновенное, и все вернется.
Но ничто не вернулось.
Все бывает один раз. Если два и больше – это суррогаты. Бегите от них…
Часы не тикали, но шли. Я вспоминал и не замечал картинок в телевизоре, сменявших одна другую.
Впереди ждал новый, черный год…
                Альковы души
                Сон
Сны – загадочны, но нам они слишком привычны, и мы не задумываемся почти ни-когда, зачем они? 
Есть еще дремы, когда ты не спишь, но уже почти там. Где там?.. Если бы знать…
А пробуждения? Это совсем странные состояния, но только те, о которых я думаю рассказать, но потом.
Однажды мне приснился чудесный, красивый сон. Сон, как мольба, как просьба к богу, что ли? Совсем по Фрейду. Он утверждал, что сны – это не сбывшиеся в жизни людей сильные желания. Впрочем, у Фрейда все несколько сложнее…
Так вот. Это был сон о любимой женщине.
В нем Настя неспешно шла по двору к себе домой. Кругом были деревья, полные зелени и много детей вокруг, а взрослых как будто не было видно. Я стоял на углу дома рядом с дорожкой. Она шла по ней прямо ко мне и увидела меня еще из далека. Подошла, остановилась и молча смотрит в лицо. Ждет...
Я обнял ее и прислонил спиной к стене. Мне хотелось ее охватить моими огромны-ми руками и спрятать, втянуть всю ее в себя, стать одним целым. Но вдруг, из нее вышла вторая, точно такая женщина, как она, точная копия. Даже нет, не копия, а просто вторая она. Первая улыбалась и молча продолжала смотреть на меня, а я глядел на уходящую, вторую.
Я не удивился этому, не испугался, а просто смотрел на ее удалявшуюся спину. Ви-дел я ее со спины, но одновременно видел лицо. Так во снах бывает.
Лицо было безразличным, холодным даже, не было никаких эмоций. Но почему? Ведь это была Настя. Но не та, какая-то другая, не знавшая меня. Она просто шла домой к мужу. Она была просто прохожей.
А эта, первая, смотрела на меня по-прежнему. Она оставалась здесь и со мной.
Мой мозг придумал, как разрешить эту не простую проблему – поделить одну жен


щину между двумя мужчинами поровну. Он знал, что мне тяжело, что я постоянно мучаюсь, и вот решил одарить меня виртуальным счастьем.
Сон был таким явным и четким, что когда я проснулся, то еще продолжал думать, что все было, по правде. Но почему-то потом, я чаще вспоминал вторую, уходившую, а не первую, которая хотела быть со мной. Даже в снах, мы не ценим то, что имеем.
Снилась она мне не раз, но такой красоты в других снах не было.

                8. Первый
Наступил 2009 год. В нем было два главных события – неожиданная смерть брата 17 февраля, а потом и смерь отца – 19 октября.
Я звонил Володе 6 февраля в его день рождения. Но трубку взяла жена Тамара. Сказала, что он спит. Я передал поздравления и сказал, что перезванивать не буду. Ему в этот день исполнилось 57. А через одиннадцать дней он повесился, когда жена ушла в магазин. Не мог больше терпеть непрерывную боль. Уже в запущен-ном состоянии жена, наконец, повезла его на МРТ. Повсюду были метастазы.
Рак он получил в результате поездки на Чернобыльскую АЭС. Он был военным журналистом и их четверых отправили туда для освещения работы ликвидаторов, среди которых были и военнослужащие внутренних войск МВД СССР.
Четыре молодых дурака решили сфотографироваться на фоне разрушенного реактора. Я видел эту фотографию.
Все четверо умерли от рака один за другим, мой брат стал четвертым.
Семнадцатого вечером мне позвонила старшая дочь Володи – Анна. Сдерживая рыдания она сообщила, что умер папа и что у него был рак. Это было неожиданно, ведь они молчали, ни мне, ни родителям ничего не говорили. У них не было денег, чтобы купить морфин или что-то другое, тогда как и у меня, и у родителей день как раз были. Мы могли бы помочь уменьшить его страдания и предсмертную тоску. Почему молчали? Не знаю до сих пор.
Наутро мы с женой уже сели в поезд. Повезло, как раз шел маршрут Улан-Батор – Москва, а он сверхскорый, шел практически без остановок, кроме больших городов, и в нем были купейные места. Доехали очень быстро, менее чем за двое суток.
При прощании в траурном зале к горлу подступил ком, и я вышел на улицу. Там поплакал, выкурил сигарету. Дальше кладбище, дешевый гроб, дешевая водка для похоронной бригады и домой на поминки.
На другой день мы поехали обратно, но в Иркутске не вышли. Поезд шел до Хабаровска, и мы ехали к моим к родителям. Почему-то и жена брата Тамара и дочери – Аня и Лиза, так и не хотели им сообщать о смерти их старшего сына. А мне и не хотелось узнать.
Кем для меня был мой брат?
Он был старше на шесть лет, поэтому в мои юные годы Володя имел сильное влияние на меня. Благодаря ему, я стал читать. Как-то вроде бы не специально, но именно он привил мне интерес к чтению. Я с удовольствием читал русскую и зарубежную классическую, а позже и современную литературу. Достоевский, Чехов, Тургенев, Лев Толстой и Алексей Толстой. Читал я Бунина, и Куприна, и даже Пришвина. А из иностранцев – сначала Марк Твен, Эрскин Колдуэлл, потом Хэмингуэй, Ремарк, Томас Манн, Генрих Манн и много другого. И я стал открывать глаза на этот мир. А мог бы остаться дураком.
У него были пластинки с классической музыкой, и я начал ее понимать и любить. И вообще, я открыл для себя музыку, как сильнейшую по эмоциональному воздействию на душу человека силу.
За музыкой – живопись, театр, кино.
Через его опыт и по его примеру я сам воспитал себя. Ни мать, ни отец, не дали мне столько, сколько дал брат. Но…
Гадом он был тоже…
Мы были пацанами, когда переехали жить в Ангарск. Спали на одном диване. Иногда он предлагал, уже ночью, перед сном, устроить «битву тапками» в темноте. И забивал мня. Конечно, не так сильно, но было очень обидно. Будучи старше на шесть лет, он не делал снисхождения и лупцевал меня по голове, по жопе, да везде. А я лишь отбивался, да отбегал на карачках. Вставать было нельзя.
Как-то мама рассказала, как дурачились деревенские ребята у костра. Они пукали и подносили спичку. Получалась вспышка. Брат-то понял, а я нет. И он предложил мне сделать такой эксперимент. Я выставляю в темноте голую задницу в окно и пукаю, а он поджигает. Я ходил с приспущенными трусами и ждал, когда захочется. И вот получилось. Я быстро залез на широкий подоконник и пукнул, да так смачно, что вылетело огромное пламя и это правда было зрелищно. Но я получил ожег. И сильный. Брат испугался, что я расскажу родителям, но я обещал молчать. Он намазал мне анус каким-то кремом, на том вся история и закончилась.
Он был глупым ребенком? Нет, ребенком он уже на был. И глупым не был. Но почему он так со мной поступил? Он унизил меня. Он же понимал, что поджигать надо через штаны, тогда не будет ожога. Вот уже тогда в нем стало проявляться надменное превосходство надо мной. Да он был надменным и не только в отношении меня. Когда я подрос, то уже стал участвовать, оставаясь, конечно на втором плане, в их гулянках с одноклассниками, когда они проходили в нашем доме, а родителей не было. В разговорах он часто лидировал, так как был авторитетен в своем классе, и часто высказывался высокомерно о ком-то, кого там не было, но это был известный всем человек. Не мое это было дело, и я молчал. Но иногда он мог «пройтись» и по мне, а все смеялись. Может он не хотел меня унизить, но получалось именно так. И я обижался. И обиды эти копились. Ничто не проходит без следа. Если бы я был толстокожим, как многие, то я бы на другой день все это и забыл. Но я иногда от обиды не мог уснуть, и долго гонял в голове те или иные слова, жесты, чувства…
Потом он поступил в университет и поселился в Иркутске, а я поступил в Ангарский политехнический техникум. А затем отца перевели в Хабаровск, ну и меня тоже.
После, когда я закончил уже Хабаровский индустриальный техникум, я отправился в Иркутск, поступать в политех. Поселился в однокомнатной квартире на «синюшке» рядом с жиркомбинатом, квартире брата, а он тогда сожительствовал и жил во втором Иркутске с некой Тамарой, ставшей впоследствии его женой, родившей двух дочерей Анну и Лизу.
Года два я жил так, но потом отец «засунул» Володю в редакцию военной дивизионной газеты, иначе бы он спился. Ему нацепили по две маленьких звездочки на погоны, забрали однокомнатную и выдали двухкомнатную, где поселились все упомянутые и я, пятым номером. Мне они отдали маленькую комнату, а сами, жили вчетвером в большой комнате.
Это была жизнь…
Пить он не стал меньше, а с ним и Тамара, но она не пила много. А много пили его друзья из прошлой жизни и, присоединившиеся кореша – из новой, военной. Пили они до четырех, а иной раз до пяти утра, а начинали часов в восемь вечера. Потом они расходились, брат, пробыв в угарном забытьи пару часов, поднимался и пьяно-похмельный шел на работу в военной форме. Офицер, блин…
Если бы это было раз или два в месяц. Нет. Это происходило регулярно. Я не мог спать, потому что они разговаривали не шепотом за тонкой стенкой из тяжелого бетона. Уснуть было невозможно.
Однажды я вышел к ним и попробовал возразить… Реакция была жуткой. Он просто унизил меня, опустил так, что я получил психотравму. Случилось, видимо, паническая атака, началось сердцебиение, пот лился с головы. Я не спал вообще, даже когда они разошлись.
После этого я стал его ненавидеть. Я приходил домой, Тамара меня кормила, и я больше не выходил их своей комнаты.
Да, я сидел на его шее, но деньги мне присылали родители, и я их не объедал. К тому же я получал стипендию. И обязан ему я был только тем, что занимал комнату. Я терпел. Родителям об этом не писал и не звонил. Просто терпел.
В это время я уже дружил с Таней, и она приезжала иногда ко мне, где мы смотрели телевизор, а иногда потихоньку занимались сексом.
Случилось так, что она забеременела, или сказала, что забеременела. И мы решили ее «погреть» в горячей ванне. Некоторые тогда так делали, и это помогало, если на ранней стадии. Обошлось и у нас.
Володя с Тамарой это поняли и пришло время, когда брателло меня сунул носом в это дерьмо. Унизил как мог. Просто вытер ноги. Такие слова подобрал, что у
меня долго «ныло» в солнечном сплетении. И это не заживало.
Почему он был ко мне жесток? Почему он был надменным, высокомерным и злым в отношении меня? Я не знаю ответа на эти вопросы даже сейчас.
Все проходит. Прошло и это.
В сентябре 1980 года я женился, но на свадьбе брат не присутствовал, потому что он уже служил в Свердловске. Отцу сообщили из редакции о том, что он вытворяет, и Папа быстро его перевел подальше, туда, где не было его друзей-алкоголиков.
Некоторое время мы с Таней жили в деревянном доме на улице Степана Разина, в комнате ее тетки. В этой комнате мы встретили 1981-ый. Потом отец умудрился устроить однокомнатную квартиру и для меня.
Слава богу, брат исчез из моей жизни, я уже не мог его видеть, и желания общаться не было никакого. Мы поздравляли друг друга с днем рождения, а иногда и на новый год. Но меня это всегда тяготило и его тоже. Мне казалось, что со време-нем он стал чувствовать себя виноватым, но я не уверен.
Однажды мы встретились. Это было зимой, в январе 2002 года, когда я воз-вращался из Москвы и решил заехать к ним. Много лет прошло…
Мы встретились утром, поехали смотреть границу Европы и Азии. Сохранилась фотография, где линия границы у меня между ног, а за спиной виден столб-тумба с надписями: на лево – Европа, направо – Азия. А потом поехали к ним домой и пили, и ели. Мы оба делали вид, что все нормально. Но у каждого в душе оставался осадок. У меня он точно был. Накопившиеся обиды не лечатся временем. Унижения оставались со мной. Это как история с Костей и Лаком.
А вечером я сел в поезд и убрался оттуда. И хотя я сутки болел тяжелым похмельем, на душе не было слишком плохо. Я ехал домой и знал, что больше я с ним не увижусь.
Так кто он был для меня?  Родной брат или чужой человек? Как это могло так случиться? Но, было так и другого опыта у меня не было.
Вновь увидел я только его труп…
О мёртвых либо хорошо, либо ничего… кроме правды.
Похоронили Володю, помянули, как водится, и мы с Татьяной поехали обрат-но, но тоже не стали сообщать родителям о его смерти до прибытия. И мама, и папа были не мало удивлены нашему нежданному приезду и заподозрили не ладное. Так мы еще никогда не приезжали.
«Что-то случилось»?
«Случилось, умер Володя. Мы едем с похорон» – так я ответил.
Батя заохал, мать разрыдалась… В воздухе висели вопросы, почему Тамара не сообщила? Почему молчали о болезни, мы могли бы помочь? Почему ты (я) не сказал нам? И т. д. и т. п.  Но я отвечал им такими же вопросами.
Приехали мы поздно, часов в одиннадцать ночи, они уже, наверное, спали перед этим, но сели помянуть. Водку я привез, а еда у них всегда была.
Погостили два-три дня и домой. Когда приезжали летом, ходили по магазинам, купались в Амуре, пили, ели, разговаривали, а зимой, да еще после похорон…
Мы могли бы вообще не приезжать, но что-то меня толкало на эту поездку. Как потом стало ясно, это была последняя встреча с отцом. Ему было в тот момент 82 года, он практически уже не выпивал, выглядел постаревшим, усталым и, как мне показалось, больным.
Я рассказал родителям, что работаю над докторской диссертацией, но они не отреагировали: они в меня не верили. Так же точно, они не верили, что я смогу за-щитить кандидатскую диссертацию. Но надо понять, что они сильно постарели, и многое было просто уже безразлично.
Не припоминаю, что еще было в девятом, о чем можно было бы вспомнить.

                9. Отец
О смерти отца я узнал от своей старшей дочери Ксюши. Мать мне почему-то не дозвонилась, а с ней связалась. Вместе с дочкой мы и поехали. Вечером сели в поезд и в путь. Самолеты до Хабаровска летали три-четыре раза в неделю, а поезда по несколько штук в сутки.
Отец встретил свое 83-летие 13 октября, а умер девятнадцатого.
Путешествие на поезде в то время было еще интересным, как в прежние времена. На маленьких станциях – Забайкальск, Карымская, Чернышевск, Зилово, Ерофей Павлович и многих других, если проводили смену локомотива и поезд стоял долго, мы выходили, как прочие пассажиры, что бы размяться. Смотрели, как бабушки и тетушки продают вареную картошку, соленые огурцы, пирожки и прочую снедь, покупали что-то, пирожками кормили собак, снующих среди людей, потом шли обратно в вагон. Ощущение бедности живущего здесь люда, заброшенности и забытости этих мест не пропадало по всему пути следования.
Когда-то еще с отцом мы ехали из Москвы в Хабаровск. Я тогда учился в техникуме, был пацаном, и мы ездили в отпуск. До Москвы на ИЛ-62 летели восемь часов, потом с разных вокзалов – он в Юрмалу, а я в деревню, откуда они с мамой были родом. Тогда моя жизнь еще только начиналась, а отцу стукнул полтинник – еще молодой мужик.
Как по мне, этот десяток от 50 до 60 очень хорош для жизни. Здоровье не то,
но серьезного еще ничего нет. Можно выпивать, куда-то ездить, можно многое и главное, что все еще хочется. Хотя у кого как. У всех по-разному.
Можно и после 60-ти жить, если не болен. Ну, а если заболел… Опять же, кто как.
Так вот, в той поездке, мы прибывали на станции Зилово. Я хорошо ее запомнил. Поезд еще не остановился, а к вагону ресторану устремилась небольшая группа людей. Я не мог понять, что они хотят. Мы с отцом высунулись в окно и наблюдали. Открылась дверь, и руки людей потянулись вверх. Они давали деньги, а оттуда кто-то нам не ведомый, выдавал по три-четыре упаковки яиц. Я даже не поверил. Огромный поселок в красивой местности – в долине с рекой. Частные дома, подворья. Почему не выращивать кур, коров, свиней?
Это оставило сильное впечатление. Жить на земле и бегать к поездам, чтобы купить продуктов. Что-то не ладное творилось в стране. Это время потом назвали брежневским застоем. Отец мой был коммунистом. Он сказал, что это временные трудности.
Приехали мы с Ксюшей за день, до похорон. Мой отец был военный, и у них все было отработано. Был ответственный человек, музыканты, стрельба из автоматов одиночными холостыми. Все чин чинарем.
Потом откупленный зал, в каком-то кафе, поминки, водка, коньяк, вино, еда и речи сослуживцев, тех, кто еще был жив.
Интересно было послушать, ведь отец о работе почти ничего не рассказывал. Выступали почти исключительно его подчиненные, более молодые офицеры. Хвалили его за добрый характер, за умение прощать ошибки и др. Мне стало ясно, что отца моего любили и уважали, и это было приятно слышать.
А какой я? Я такой, как и он?
Впрочем, об умершем нельзя говорить плохое. Все мы состоим из белого и черного…
Так закончилась жизнь отца – Ивана Федоровича Нижегородова. Умер он от инфаркта и почти мгновенно. Мать все видела. Теперь, после матери, моя очередь. Как? Когда? В муках или быстро и легко?
У отца было большое сердце – в буквальном смысле. Оно почему-то в старости расширилось и это послужило основой для инфаркта.
Кто был мой отец? Что я думаю о нем? Тоже все сложно, но совсем не так, как с братом.
Мое отношение к отцу было и остается другим. Оно формировалось тогда, когда он брал меня на свои офицерские пьянки за Китоем, второй рекой города Ан-гарска, притоком Ангары. Они уезжали туда, где у них было «местечко», чтобы бу-хать. Обычно после работы и делали это регулярно. Им надо было прятаться – ведь люди в погонах должны были быть образцом для подражания.
Но по праздникам, например на день медицинского работника или еще каким-то, они выезжали днем, с солдатами, очень основательно. Солдаты с кухни, повара варили им там всякую снедь, и пьянка шла до позднего вечера.
Я в это время учился управлять автомобилем. У отца был служебный УАЗ-69 и личный водитель, которому он давал команду заниматься со мной и приглядывать. Научился я быстро, и мы с водителем катались по окрестным дорогам.
Дома мы общались мало, и лишь когда я начинал учиться хуже, он меня воспитывал. Делал суровое лицо и ругал. Но я знал, что папа добрый и он просто выполняет святую обязанность.
Учился я не плохо, но и отличником точно не был, потому-то к восьмому классу сошелся с неким Толькой Жуковым, хулиганом, прогульщиком и двоечником. Эта дружба была не долгой. Когда я закончил восьмой класс отец «затолкал» меня в техникум. Именно затолкал, потому-то я завалил какой-то экзамен при поступлении. Но батя договорился и меня зачислили. А через полтора года его перевели в Хабаровск и мы с мамой последовали за ним.
Там я остался без друзей, все с кем я учился, были мне не интересны. Поэтому я стал отличником и больше стал общаться с отцом. Ему там тоже было не сладко. Новая команда, в которой он оказался, не была похожей на Ангарскую. Никаких пьянок и в помине не было. Но служебная машина у него была и теперь на выходные летом мы уже семьей стали выезжать на Амур. Но так, без бухла. Отец теперь выпивал только дома один, как я теперь…
В Хабаровске все было не так.
Наследственность у отца была хорошая, но рамки военной службы и партийная зашоренность, к сожалению, ограничили его кругозор. И все же с ним можно было разговаривать и мы говорили.
В последние годы, 2006-ой, 2007-ой, а может и раньше, и все последующие он как будто устал жить и мало говорил. Вроде бы Папа не болел чем-то серьезным, но выпивать стал мало, а говорить еще меньше. Это как в фильме «Парад планет». Один герой на вопрос его якобы матери почему он не разговорчивый такой стал, ответил: «не о чем говорить, все уже переговорено».
Итак, отец умер. Больше его никогда уже не будет на этой Земле.
Через некоторое время после его смерти в моей голове начала повторяться какая-то странная фраза, которую я вроде бы прочитал или слышал… «Я забыл спросить моего отца»… Иногда она могла целый день повторяться и повторяться. Я забыл спросить… О чем? Когда надо было спросить? Не мог я вспомнить, что я хотел спросить. Да хотел ли? Даже если бы что-то важное нужно было узнать, то смог бы он мне ответить? В год его смерти мне самому был 51 год. Мог ли он что-либо знать, чего не знал я? Прошло уже много лет с тех пор, но иногда эта фраза снова всплывает в голове.
Последнее время мне стало казаться, что с ней, этой фразой, связано мое чувство к нему. Отца я любил. Вернувшись после похорон, я доделал кое-какие дела в цеху, распродал оборудование и все, что можно. В этом году я закрыл главу своей жизни под названием «Квалитет». Так называлась фирма, которая вспучивала вермикулит.
Больше я там никогда не появлялся.
Как я уже писал, отец был фанатично преданным партии или просто вел себя так. И вот он придумал, что ме пора вступать в партию. Шел 1976 -77 учебный год, я учился на четвертом курсе техникума, учился почти на отлично, мне в марте исполнилось 19 лет и формально я мог бы. Но когда я обратился в партком техникума с просьбой подать заявление на вступление в члены партии, сначала, кандидатом, конечно, то мне вежливо отказали. Секретарь партийного комитета разъяснил, что я еще слишком молод, и что мне предстоит себя зарекомендовать. Это, конечно, по-хвально, но лучше Вам, молодой человек, поработать на производстве и тогда…
Мне почему-то стало очень стыдно за себя. Я ушел. Когда рассказал об этом отцу, он не расстроился, помолчал. Потом сказал, что все правильно. Начнешь работать, тогда и вступишь. Но это все равно необходимо.
Эти два с небольшим года, пока я жил без друзей в этом не полюбившимся мне, жарком и душном городе, я много читал. Книги отец покупал еще в Ангарске,
да и здесь тоже, однако сам не читал. А я читал. Не прошло это время даром. Спасибо ему за это.
Потом я поехал в Иркутск поступать в политех. Мать сильно возражала, но Папа меня поддержал, сказал, что там брат, бояться нечего. Все будет нормально. И так и было.
А узнавать его я начал лишь тогда, когда приезжал погостить в летнее время. И так было каждое лето.
Есть одно очень светлое воспоминание об отце. Мы жили еще в Иркутске, но это был наш последний день. Отца перевели с повышением в Ангарский полк на должность заместителя командира по тылу. Это была под полковничья должность. Он уже получил квартиру, какая прежде нам и не снилась. Три комнаты, огромная кухня, огромная прихожая, где стояли шкаф и диван и еще было место, что бы танцевать (и танцевали) и еще огромная кладовка, почти комната, но без окна. После скромной квартиры в Иркутске, это была роскошь.
В последний день шел дождь, и я спал – в детсаду был сон час. Но меня разбудила воспитательница и сказала, что за мной приехал мой папа. И точно. Это было неожиданно, так никогда прежде не было. Меня забирала всегда мама и в конце дня. А тут отец, да еще днем. Он посадил меня в свой й УАЗик, и мы поехали под дождем в Ангарск. По дороге он рассказал мне, что мы переезжаем туда жить.
               
                Альковы души
                Молодой город
Из грязного города, из самого сумрачного места в рабочем предместье, мы переехали в новый, молодой город. А вечером, я впервые в жизни купался в настоящей ванной.
Она была огромна в сравнении с моим, еще маленьким телом. Мне было только семь лет.
Большая и белая, она произвела на меня сильное впечатление. Масса теплой воды, широкая струя из необычного «сплющенного» носика сливной трубки смесителя, журчание струи и гул от этого журчания, который я слышал, погрузившись под воду через ее толщу, вызывали волшебное чувство радости, блаженства, наслаждения. Такая обыденная мелочь сегодня, тогда она воспринималась почти как счастье и потому запомнилось на всю жизнь.
Утром, когда мы проснулись, светило яркое, теплое летнее солнце. Было хорошо и легко на душе, я отчетливо помню то свое настроение. Мы будто вышли из темницы…
Мы с братом пошли гулять, знакомиться с новым городом, городом и его и моей судьбы. Он рассказывал мне что-то, а я спрашивал. Старший и младший братья, любящие друг друга.
Всю жизнь бы так…
 Мы шли по тротуару рядом с молодой тогда тополевой аллеей в сторону от цен-тральной площади и скоро увидели два последних дома, стоящих на границе города, как на страже его. Они были совершенно одинаковыми и зеркально симметричными. На их крышах стояли огромные локаторы…
Я такое видел впервые, поэтому они вызвали у меня ощущение чего-то совершенно фантастического. Володя объяснил мне, что это такое и зачем они нужны. Он знал, а я гордился тем, что мой брат, это знает.
И почувствовал, что здесь начнется новое, большое и главное: моя настоящая жизнь.
За это я должен быть благодарен своему отцу. И я благодарен. Ангарск стал мне малой родиной. Отец был умным человеком, поэтому наша семья и оказалась здесь.
Это был новый уровень жизни.
               
                10.  Матка
Часы «натикали» 2010 год! Он начался трудно. У жены появилась идея удалить себе детородный орган, потому что там обнаружили участок гиперплазии. Перечитали все об этом в интернете, но хирург-онколог уговорил ее согласиться на операцию. «Если не сделать сейчас», говорил он, «через год будем вырезать рак».
Я был против, нутром чуял, что это ошибка, и она делает глупость. Но отец у Татьяны – татарин. А она вся была в него, даже внешностью. И она была упрямая, как и он. Да и меня она показательно не уважала. В ее понимании я был номером вторым, я должен во всем ее слушаться, а не лезть со своими дурацкими советами и сомнениями.
Операция состоялась. И правда, ну зачем ей матка, больше ведь не рожать? Но матка живая – она часть живого организма, связанная в ним нервами, кровеносными сосудами, поэтому ее нельзя вынуть, вывернув болты. Такие дела не проходят бесследно. Ничто вообще не бывает без последствий, даже самое малое, казалось бы, незначительное.
У меня с рождения была уздечка языка. Если ее подрезать маленькому ребенку, никаких последствий не будет, и он не станет картавить. Но Папа меня пожалел. Я уже сидел в кресле у стоматолога, вдруг заорал, как резаный. Это мне родители рассказывали. Батя забрал меня и унес.
Когда я уже работал в Братском индустриальном институте, то после первой лекции читать вторую было трудно. Онемевал и заплетался язык, плохо выговаривались слова.
Я обратился в нашу поликлинику, и женщина-стоматолог мне ее подрезала. Хороший, опытный врач остановил бы меня. Но не эта.
Отошла местная анестезия, язык сильно болел, и что хуже всего, очень распух, заполнив собой весь рот. Дышать он не мешал, а вот есть я не мог совсем. И так продолжалось более недели. Жена варила бульоны, и я их всасывал вместе с перевернутыми на мясорубке мясом, хлебом и прочими ингредиентами.
Когда я, выйдя с бюллетеня, начал читать первую лекцию, я понял, что стало хуже, чем было. За годы жизни язык приспособился «жить так, как родился» и уже не хотел возвращаться в правильное состояние. Кроме того, были подрезаны и нервы, наступило онемение под языком, казалось, что там лежит медная монета и мешает, да еще создает фантомный привкус. Много лет я жил с этим так и не привыкнув. Даже сейчас, в мои 65, когда прошло уже более тридцати лет, я живу с этим каждый день, хотя привычка сделала свое дело. Оно меня не мучает. Это все же старая рана.
Что же удивляться, если женщина теряет матку. Это меняет все, даже психику.
После операции жена не подпускала меня около года, все у нее болело, что-то выделялось, а тут я со своей инфекцией… Врала, конечно. Инфекции никакой не было, тогда я не «ходил налево». Просто ее врожденная фригидность и после операционные изменения, давали ей повод отлучить меня от себя навсегда. И ей это удалось. С этого времени наша жизнь изменилась. Любой дурак знает, что сексом можно заниматься и без проникновения, хотя это уже не полноценная картина мира интимных отношений. Я не был против, но она не хотела. Она была не из тех женщин, которые допускают и даже желают фантазировать и экспериментировать в этой сфере интимных отношений. В конце концов, можно было бы восстановить ущемленную функцию.
Что ж, решение есть всегда. После нескольких не удачных походов я нашелтаки прекрасную молодую женщину двадцати четырех лет, проститутку. Тело великолепное, свежее, красивое, гармоничное, практически без родинок, роскошные черные и от природы кудрявые волосы ниже плеч, и даже вагина и анус были, как нарисованные художником. Честно сказать, я еще не имел близости с такой манящей, желанной, сексуальной женщиной. И хотя лицом она не была выдающейся, но портил его лишь немного маленький шрам, доставшийся от мужа-идиота.
Она возбуждала меня чрезвычайно, и секс был на высоте. Но только секс. Если сравнить с N, то эмоции были иные. Ту я любил.
Я ездил к Ольге часто, и только к ней. Я даже начинал ее любить…
Мы сблизились, хотя мне тогда было пятьдесят два, откровенно разговаривали о многом, и подружились. Я даже предлагал ей поступить к нам в политех на заочное отделение, что бы обрести нормальную специальность и работу. Ведь у нее был ребенок – девочка. Подрастет, спросит, где ты работаешь, мама? 
Но она не согласилась. Видимо, так было проще, никуда не ехать, не надо шевелиться, а просто сидеть и ждать, когда кто-нибудь, неважно кто, сам приедет и привезет деньги. Несмотря на то, что, как она сама рассказывала, приезжали такие уроды, что они с подругами не знали, как и спасаться.
Закончилось это в 2014. Она прислала СМС-сообщение с просьбой удалить ее телефон. Наверное, решила, что надо менять свою жизнь. Удалось ли ей это, я не знаю. Больше в этом «бизнесе» я ее не находил.
Что еще было важного в 2010-ом? Переезд матери из Хабаровска в Иркутск. Точнее перевоз мною ее скраба и ее самой. Это было долго и мучительно. Продажа квартиры заняла месяц. Потом было каждодневное нытье и упреки, что продали дешево. Ну, продавала бы дороже. Не покупали ведь.
Сборы к отъезду шли под непрерывным контролем, и она постоянно говорила, и ныла и кричала, что я все делаю не так, что я безрукий, как и мой отец.
Про отца не спорю, за него все делали солдаты. Но я родился с руками. Достаточно привести пример о том, как я заменил смеситель в ванной на новый при давлении в трубе с холодной водой. Страшновато было, но вентиль не перекрывал трубу из-за старости. Слава богу, горячая перекрылась.
Вода хлестала в стену, и струя не давала мне пристыковать смеситель, гайка никак не наворачивалась, ее откидывало струей. Я был весь мокрый и холодный, но безвыходность положения подняла мою волю до небес, и я смог…
Когда мама жила с нами, у нее начались первые «бзики». Вообще-то она почти не общалась с моими домашними, но, если садились за стол что-то отмечать, она всех обшаривала взглядом, прислушивалась, кто и что говорит и все потом перевирала мне. Это были первые ласточки. Я тогда уже заметил и насторожился.
Однажды, был праздник, и у нас за столом сидели гости и, по словам матери, Ксюша сказала что-то плохое о ней, а потом выглянула из-за других, и посмотрела на нее, что бы понять, расслышала бабушка ее слова или нет? И мать поймала этот взгляд. Я спросил, что плохое она сказала? Она ответила: «я тебе этого не скажу». Я спросил: «почему?». Не скажу – был ответ.
«Мама, Ксюша не может плохо к тебе относиться. У нее нет на это никаких причин». Бесполезно.
Постепенно тягостное молчание и неприязнь с адрес моих дочерей и жены, и, конечно, тещи, стало нормой. И слава богу, что я довольно быстро нашел для нее квартиру.
С нами она прожила два-три месяца, мы купили ей квартиру, оформили на нее, так как она меня очень просила. Я согласился, хотя квартира в Хабаровске на-половину была моя, так завещал отец. Денег, вырученных за Хабаровскую квартиру, хватило, и даже с лишком.
Мать прожила в ней почти тринадцать лет и умерла 10 июля 2023 года.
На часах 20:11. Перелистнулся год жизни.
Что было в одиннадцатом? В политех на работу меня взял Зедгенизов Виктор Георгиевич. Он тогда заведовал кафедрой, на которой я учился, а он в то время, только начал работать. Он был старше меня на пять лет, но я поступал в Иркутский политехнический после техникума.
Взял условно, я не получал зарплаты и не проводил занятий, а только занимался диссертацией. Деньги, накопленные в последние годы в «Квалитете» практически закончились, жить было не на что, но, слава богу, дети уже были взрослые. Неожиданно Зедгенизов предложил мне поступить в докторантуру, а там платили стипендию – 20 000 руб. Мало, но для того времени, уже не плохо. Я, правда, под-рабатывал, делал печь одному бизнесмену. И этих денег хватало на Ольгу. А что еще было надо? На еду хватало, на Оленьку – тоже. Сиди и работай хоть суткам, что я и делал. Так я насидел простатит, постепенно перешедший в хроническую форму. Я мало знал об этом, копаться в интернете не хотелось, да я и не чувствовал его. Хотя можно было просто делать двадцать приседаний через каждые пару часов сиденья.
Когда посетил уролога повторно, кажется, в 2012 году, он сказал, что есть участок гиперплазии… Как у жены в матке. Но я не полез под нож. И живу с этим до сих пор. Проверяюсь регулярно и пока все остается почти без изменений. А если бы мне удалили простату? Я стал бы импотентом. Вот жена бы порадовалась. Жили бы, как два бесполых существа душа в душу. И не лез бы я к ней. А так, я все же иногда на нее забирался.
Я лечился таблетками, помогало мало. Постепенно ухудшилось мочеиспускание, позже, уже после защиты, случилось несколько «осечек» с Ольгой, полностью исчезла эрекция и влечение: я смотрел на женщину, от одной мысли о которой у меня начиналась эрекция, и не испытывал ничего, никакого возбуждения. Правда вскоре все восстановилось, но это меня напугало, и я понял (это как с депрессией), что раз я уже побывал на этой дорожке, когда-то вернусь на нее снова.
Долгое время все было нормально, однако, когда встретили новый 2017 год с Ларисой (о ней позже), эректильная дисфункция вернулась. И потом состояние че-редовалось, то нормально, то опять проблема.
Ковид-19, пришедший к нам в 2020-ом, ударил меня именно в простатит. Я не мог мочиться совсем и неделю вставлял катетеры. А потом – полинейропатия… Дела пошли на убыль. Полгода вообще не было эрекции и ничего не выделял. Но это я забегаю… Об этом потом.
Итак, 2011 год. Все еще впереди. Работа над диссертацией, поездки с докладами. Я долго не мог найти соответствующую научную специальность и совет, где я мог бы защищаться.
Но постепенно все определилось. В Белгороде был технологический университет им. Шухова, где был такой совет по специальности «Машины, агрегаты и процессы в строительстве». Туда я и поехал в конце 2011 года. Там меня приняли, сказали, что я по адресу, «пропеструшили», но подсказали, что и как надо сделать.
Я сел в поезд до Москвы, потом на Ярославском (любимом вокзале Москвы) – на поезд до Иркутска.
Встречал новый 2012 год в купе и был совершенно один. Водка, правда, была.
Приехал домой я рано утром второго января. Так начался год.
Почти весь двенадцатый был отдан диссертации. Я перенапрягся и у меня началась бессонница и легкая депрессия. Пришлось срочно лечиться и это получилось. Через месяц я уже очухался и начал более спокойно и с перерывами ее «гадину» доделывать. Потом ближе к лету я опять поехал в Белгород, где меня в оборот взял один нормальный мужик. Он дал мне литературу и подсказал, как надо написать пятую главу по лучистому переносу энергии, самую сложную для меня.
Пока возвращался в поезде, все услышанное и переговоренное осмыслил, и в голове наступила полная ясность. На станции Омск увидел Зедгенизова. Он садился в наш поезд, был здесь на защите диссертации. Водка была и у меня, и у него… Поэтому поезд пошел быстрее и скоро мы уже прибыли в родной Иркутск.
Диссертация и Ольга. Даже во время депрессии я ездил к ней и все получалось! Учитывая, что половые отношения с женой практически стали равны нулю, она была подарком судьбы. Что было с моей бывшей возлюбленной Настей, я ничего не знал и вообще мало вспоминал о ней. Страдания по ней полностью прошли. Я больше ее не любил.
Какое хорошее было то время. Диссертация и похоть…

                Альковы души
                Верность
Примерно один из десяти мужей воспитывает чужого ребенка.
Ну и что? Иногда мужчины женятся на женщинах, уже имеющих ребенка или даже двух-трех.
Верно, но я не об этих случаях…
Одно время я любил смотреть познавательные программы и вот пошла серия по биологической тематике. Было много интересного, но этот эпизод – особый. Рассказывали об одном наблюдении, сделанном умным врачом. В американской многодетной семье, кажется, у них было пятеро и все мальчики, один из младших, или даже самый младший, заболел странной болезнью. Родители возили его по клиникам, тратили время, деньги. Но диагноза так и не было.
Ребенок себя плохо чувствовал, был капризным, отличался не простым поведением. Что-то с ним явно было не так и это мучило родителей.
И еще: по фотографиям он не был похож ни на мать, ни на отца, ни на своих брать-ев.
Наконец нашелся врач, диагностировавший генетическое заболевание, которое бывает только у мужчин и передается, естественно, только мальчикам. Тогда генетика еще набирала силу – история из семидесятых, но в Америке анализы уже делали.
Врач вынес вердикт не сразу. Сделали повторные анализы всем детям и, конечно, родителям. Ни у кого из них этой болезни не было. Стало очевидно – младший ребенок рожден от другого мужчины.
Семья распалась…
И вот, однажды я оказался на дне рождения молодого человека, который недавно женился на дочери той, с кем я был тогда. Это ее пригласили. Мне не хотелось идти, но отказать не мог, а когда был там, только и хотел – уйти поскорее: совершенно чужие, не интересные мне люди. Просто другие…
Была вся семья, три брата и сестра. И родители, и дети – все полные. Кроме одного сына, младшего. Он был субтильного телосложения, не похож ни на кого из своих. И поведением он тоже отличался.
Как только я заметил эту странность, сразу вспомнил ту историю, и мне стало интересно. Я на-чал наблюдать и слушать их разговоры. Вскоре у меня уже не было сомнений – передо мной тот самый случай.
Это была очень дружная семья, по ним было видно, и в ней никто, ничего не подозревал. И слава богу!
Альковы женских душ… А все говорят о мужской неверности.
Либидо движет нами, и мужчинами, и женщинами! Такие мы с рождения и до старости…
               
                11. Доктор
Защита была назначена на 12 октября 2012 года. Прежде чем ехать в Белгород, мы с женой (я предложил ехать вместе с последующим посещением Санкт-Петербурга) приехали в Москву, где мне предстояло доложиться в ведущей организации. Это был Московский инженерно-строительный университет. Людей, которые пришли меня слушать, можно разделить на две группы. Те, кому было более пятидесяти – нормальные и порядочные, взрослые и знающие свое дело, задавали вопросы по сути, и с ними мне было интересно. Но в другую группу входили те, и они тоже сидели и слушали, кому все мои изыскания были по барабану. Это был наглый и алчный молодняк из кандидатов. Ясно было по предварительному общению с двумя-тремя их представителями, что интересуют их деньги. Они крутили и мутили, намекали на что-то, чтобы понять, могу ли я заплатить за хороший отзыв. Я, наконец, сказал им, что все, что я могу, это устроить банкет после доклада для желающих. Кончилось тем, что один из них предложил выдать ему 10 000 рублей покончить с этим. Он понял, что у меня просто нет тех денег, к каким они привыкли. «С паршивой овцы, хоть шерсти клок».
Я выдал десятку и облегченно вздохнул. Не пришлось сидеть с этими скользкими, как червяки, лощеными кандидатами-чиновниками.
Еще во время доклада и последовавших за ним вопросов и ответов я почувствовал, что их кафедра состоит их ненавидящих друг друга людей.
Это была Москва. Ни у нас в Иркутске, ни в Белгороде такого не было. Но может быть это была примета того времени, не знаю. Не могу представить, что все москвичи скурвились в ельцинские времена. У нас такого нет и сейчас. Люди изменились, это верно, но не скурвились… Не все…
Прибыли в Белгород, оказалось, что очень мало отзывов по автореферату. Время еще было, и меня отправили добывать отзывы в Курске и Орле. Эти города совсем рядом, и я за двое суток управился, привез три-четыре не достававших отзыва.
Наконец, после многой суеты и утряски каких-то совершенно неожиданных препятствий, я вышел на защиту. Она прошла успешно, хотя двое членов диссовета хорошенько меня вздрючили. Но проголосовали без «черных шаров».
Потом подготовка документов в ВАК, поездка в Питер. Жена была в восторге от него, а мне он показался куцым и скучным, по сравнению с Москвой.
После успешной защиты меня сразу взяли в штат. Примерно в середине ноября мне позвонил Богданов – председатель диссовета, и сообщил, ссылаясь на своего друга в Москве, который был в составе экспертного совета ВАК по этой научной специальности, что меня утвердили. Это было редкий случай! Мне сильно подфартило. Многие после защиты ждали по шесть, по десять месяцев, а выхода приказа ждали и больше года. Приказ на меня вышел уже 13 января 2013 года, а диплом доктора технических наук я получил в апреле.
Хороший был этот 2012!
И следующий, 2013, тоже! В нем было много Ольги, а также планов и надежд. В нем мне исполнилось 55 лет, но это был еще возраст надежд. Я много изобретал, делал эксперименты, писал статьи. Все это публиковалось и меня это радовало.
Я читал студентам гидравлику и другие похожие дисциплины по многим специальностям университета, устроил на работу жену учебным мастером в лабораторию гидравлики и гидромашин, которую она постоянно прогуливала и всякий раз сердилась, когда я делал замечания. Летом в период отпуска я отремонтировал ла-бораторные установки, так как они все были не исправны уже много лет. До меня никто и пальцем не пошевелил. Всем было наплевать, но для нас это нормально. А когда я с помощью заочников и жены (тут она мне все же немного помогала) отреставрировал все оборудование, никто даже не заметил и не оценил, даже заведующий кафедрой, коим тогда был Зедгенизов.
Ну и ладно! Зато я мог теперь проводить полноценные лабораторные работы, а не высасывать из пальца всякую херню, как это делала Кисилева, вторая «гидрав-личка» нашей кафедры.
В тот год я был моложе себя сегодняшнего, живущего в 2023-ем (все еще) на десять лет. Разительная разница. Тогда я чувствовал себя почти что парнем, а сейчас, я уже старик. Как это верно: старость самая большая неожиданность в жизни.
Надо сказать, что по российской статистике в возрасте до 65 лет умирают и укладываются на вечный сон в свои могилы 52% мужчин. Я состою в списке оставшихся 48%, и даже не знаю, надо ли этому радоваться. Иногда я думаю, что если бы я, например, год назад, «сыграл в ящик», или как говаривал мой друг Костя, «дал дуба», то уже исчезло бы все, что гнетет меня сейчас. Но живым в могилу не ляжешь. Так не бывает.
Что дала диссертация и докторская степень? Ответ прост – хорошую зарплату. Такую, какую я никогда ранее не получал. И все.

                12. Еще трое
Наступил черный 2014-ый! Трое из тех, кто были со мной, завершили свой жизненный цикл.
Первым приказал долго жить отец моей жены, Хаким Сахабович. Но это его татарское имя. Он родился здесь и не знал ни языка, ни культуры своих соплеменников. Поэтому его все звали Тимофеем Ивановичем. Так было проще.
Тимофей Иванович, или «Тимка», так назвали его друзья, был моим тестем.
Он был добродушный и простой человек. Никакого образования, почти нулевой культурный уровень, ну просто нечего добавить. Работал сварщиком аргоннодуговой сварки на Иркутском радиозаводе и мастером был отменным. Вообще работать любил, именно любил, и выносливости в нем было так много, что даже удивительно. Тесть был тощим, кожа да кости. Но если бы видели, как «пер» он по таежным тропам по восемнадцать-двадцать километров, когда мы отправлялись до-бывать ягоду. Мы все, кого он брал с собой, он был заводилой, уже изнемогали, а ему хоть бы что.  Только ветки шуршали за ним.
Это он показал мне настоящую тайгу, глушь и красоту этой глуши, где никого не было, кроме нас. Это была его стихия. Здесь он раскрывался…
Я много раз бывал с ним в этих походах и никогда мы не возвращались пустыми. Или брусника, или черника, а то и все вместе. Колотили и шишку, привозили домой по три-четыре ведра кедровых орехов.
К сожалению, поговорить с ним было не о чем. Все разговоры шли исключительно о насущном. Он голодал в детстве и всегда потом, уже, будучи взрослым, беспокоился о том, как прокормить семью. Отсюда и тайга-кормилица, грибы бочками, дача, где он жил среди куриц и поросят. Работал он постоянно.
Уже в серьезном возрасте тесть развелся с женой, моей тещей – Тамарой Степановной, пожил с какой-то бабой из Шелехова, потом ушел и от нее, снова женился на моей теще… Чудил он тоже много.
Но кончилось тем, что жена его выгнала из их общей квартиры, а он и не спорил. Ушел и стал жить на даче, в домике, чуть большем, чем собачья конура. Пил много, но и работал постоянно. Это уже в период глубокого пенсионного возраста.
От одиночества и водки в 2013-ом у него начала «съезжать крыша». По началу это было мало заметно, но к концу тринадцатого над ним уже полностью властвовал Альцгеймер и Таня забрала его к нам. Ни Ксюша, ни Катя с нами тогда уже не жили.
Он все время куда-то хотел идти, но выходя на улицу, останавливался и стоял в ступоре. Мы заводили его домой. Кормили. А потом он опять рвался… Наверное на дачу, куда же еще?
Он иногда не узнавал меня, а свою дочь Татьяну, называл женой и лез целоваться. Часто просил водки, и я стал специально ее покупать. Как только он принимал на грудь две-три рюмки, успокаивался, соловел и засыпал на несколько часов. Мы тоже спали. Но не долго.
Подъем среди ночи – стал для нас нормальным явлением. Я постоянно не вы-сыпался, а ведь надо было лекции читать в политехе.
Наконец, мы вызвали врача. Ему поставили диагноз – деменция, но это врач перестраховалась. Альцгеймер – слишком ответственное и смелое заключение: эта болезнь до сих пор не понятна. Они избегают такого диагноза.
Так мы встретили новый, 2014-ый год.
Как мы не просили тещу и сестру жены Марину, они не хотели его брать, а мы уже устали жить в этом кошмаре. Так продолжалось до марта. Я все же настоял: по очереди. Неделю с нами, неделю – у тещи.
Они его забрали, но дома у себя он жил не долго. Они увезли его в какой-то приют, где таких было много. Их брала к себе за деньги какая-то баба на умирание. Там он, «задавленный» таблетками и умер 10-го марта, в день рождения своей младшенькой дочки Марины. Тёща, хоть ненадолго забрала его к себе, а вот Марина полностью устранилась. Эгоистичная дрянь. Она вся в свою мать, а вот моя жена – полностью в отца, и лицом и телом она была похожа, но только с учетом того, что она женщина.
Теперь и теща в пансионате. Таня не может отдавать ей много времени, она работает, а ее сестра на себя взваливать эту ношу и не думала. Эгоистичная дрянь. Я искренне желаю ей такого конца.
Вот так становятся не нужными родители своим детям.
Я и сам такой. У моей матушки тоже испортился мозг, но никаких врачей она не хотела. Боялась, что ей поставят диагноз. Я приходил к ней, общался с ней, а ближе к концу нанял сиделку и в сраный приют я мать не сдал. Она умирала в своей квартире.
Господи, как я сам буду умирать? Надеюсь, хоть…
Вторым был свояк, Шахматов Саша. Сам он с Урала, кажется, из Нижнего Тагила, но перебрался в Иркутск и давно. Здесь он окончил журфак (как и мой брат) в Иркутском университете. Обрел профессию журналиста, с моей точки зрения, одну из самых пустых и бесполезных. Открыл АНО, зарегистрировал газету «Земля», стал ее редактором, и писал о сельском хозяйстве. Газета имела статус областной, но ее никто не читал. Поэтому он лез во все двери власть имущих, чтобы сесть на бюджет. И у него получилось.
Газета ему была нужна, что бы бороться за правду – он был таким, действительно честным борцом и он писал о всяких засранцах, кто воровал, кто брал взятки и о прочих подобных сволочах. Это были девяностые и, таких было множество. Ясное дело, его жизнь из-за этого была не только трудна, но и опасна.
Он женился на Марине и с этого момент я знал о его деятельности.
Так вот, он сумел найти подход к Говорину, ставшему губернатором Иркутской области. Тот видимо решил, что лучше Сашку подкармливать, чем прочитать в одно прекрасное утро о собственных грехах. Саша был очень странный парень и настоящий борец, но есть-то надо…
Со временем Борис Говорин помог ему с двухкомнатной квартирой, Саня получил служебный «Крузак», а потом он поимел каким-то чудом и вторую квартиру.
Все шло хорошо, но все хорошее кончается. Со временем газета загнулась, Говорин состарился и ушел, а он промышлял публикациями о плохих людях и, как я понимаю, оказался на грани. Его, похоже, решили «кончить». Так он надоел всем этим криминальным начальникам.
И Александр Шахматов вынужден был спасаться. Он исчез, а через некоторое время проявился в Тюмени. Марина не декабристка, за ним не поехала. Он про-сто стал ей не нужен.
Потом мы узнали, что Саша умер от инфаркта.
Мы не были с ним друзьями, он был какой-то другой… Поэтому я точно и не помню сейчас его дату смерти. Это случилось, как кажется, в конце мая, но для меня это событие не стало тяжелой утратой. Мы с ним иногда дискутировали, но, как и все журналисты, (напомню о брате), он считал себя очень знающим, а свою профессию – самой нужной. Больше того, кроме родителей, прилетевших на похороны, его кончина ни для кого не был тяжелой утратой. Слишком скандальным было его имя. Но, возможно, я ошибаюсь. Были на поминках какие-то его соратники, вряд ли это были друзья, которые пламенно высказывались в его пользу. Но разные – по-разному. И вот, когда все были в подпитии, случился скандал. Кто-то двое из враждующих лагерей схватились, и едва не дошло до драки. Я уже чувствовал, что назревает нечто, висела какая-то напряженность в этой атмосфере, и предложил жене уйти. Мы стали собираться, и тут занялось. Но, к счастью, мы последствий не увидели. Не хватало еще присутствовать при этом.
В начале, в прологе моего «опуса», я задаюсь вопросами, о значимости человеческой жизни, о следе, который он оставит.
Сейчас, в эпоху интернета, можно вбить в поисковую строку ФИО человека и интернет что-нибудь да найдет. Я там уже есть и меня довольно много. Потому-что я занимался и продолжаю заниматься научной работой, изобретательством, пишу научно-технические статьи. Другой вопрос, чего они стоят? Но след останется. Да и дети у меня есть.
От Кости Машарова, моего лучшего друга, осталось только то, что он был соучредителем какой-то фирмы. И ничего больше… Хотя мужик он был харизматичный, и пока жил, известный. Но детей не оставил.
А Саша оставил след?
Детей у них с Мариной не было – они не были им нужны. Борцам проще без детей. Но его помнят многие. Вот что я нашел в интернете.
«Жестокая несправедливость. Умер журналист Александр Шахматов. Жизнь бывает очень жестокой, когда вырывает лучших людей из наших рядов. И вырывает навсегда! Ушел из жизни Александр Петрович Шахматов, талантливый журналист, борец с беспределом в правоохранительной системе и коррупцией – раковой болезнью буржуазного режима. Его прекрасные книги “Последний полет Чайки” и “Кодекс бесчестия” сегодня знают уже не только россияне. За сравнительно короткую жизнь он много учился и много знал. Провел большое количество серьезных журналистских расследований. И немало сделал для очищения России от тех, кого по праву назвал “организованным преступным сообществом “Прокурорские”. В иркутской газете “Родная земля”, которую редактировал много лет, он смело обличал безнравственность и преступные деяния высокопоставленных чиновников. И постоянно преодолевал их ожесточенное сопротивление. Он был сильной личностью! Не паниковал от преследований и упорно в своих книгах и статьях нес свет правды российским людям. Пусть его жизнь будет примером для живущих! Вечная ему память!»
Ну, что же. Не плохо. Пафос отменный! И таких сообщений несколько. Но это значит, что помнят его многие.
Очень странный был парень. Царствие небесное!
Третьим стал Макшаров Константин Валентинович. О его кончине я уже писал в самом начале. Это мой первый и главный друг и, конечно, пока я жив, я буду помнить его. С его смертью мир для меня заметно опустел.
Он был похоронен на кладбище за деревней Саватеевкой, что под Ангарском. Там лежат все жившие в Ангарске. Но я ни разу не ездил туда, просто поминал все эти годы.
А в двадцать первом году, я был там. Не помня точно места, я все же нашел… Но только могилу его родителей. Он был похоронен рядом с ними, не далее, чем в пятнадцати или двадцати метрах. Что это за хрень…? Где могила? Я все обошел во-круг раз десять. Нет его.
Потом дошло. Ольга, его жена, вскоре покинула Ангарск, живет теперь под Москвой. Она видимо его «выкопала» и перезахоронила где-то на «Рублевке». Там, где живет ее старший брат и она, вместе с ним. Все верно. Не мотаться же ей сюда каждый год.
Позвонить ей и спросить, так ли это? Прав ли я в своей догадке?
Я так и не решился.
Но 2014-ый год – это не только три смерти. В нем было начало интересного, хотя и короткого периода жизни.
Секса с женой больше не было, а человеческие отношения стали тягостными. Мы просто надоели друг другу. Дети с нами не жили и мой мозг все время точила мысль, зачем я с ней? Не в моем характере уходить от жены. Я был семьянином и домашним человеком. Но пустота каждый день, ничего общего, никаких разговоров. Ничего, кроме упреков с ее стороны.
Мой отец не ушел от моей матери, он просто замолчал… Примерно за пятнадцать лет до смерти. Она могла говорить все, что угодно, а он молчал. Похрену. Так он спасался от ее несносного характера. Не выносимого, как я это понял, когда перевез ее в Иркутск после смерти отца.
Итак, в октябре четырнадцатого я переехал к матери и решил пробовать. Начал искать на сайтах знакомств кого-нибудь. Стеснялся знакомиться, но потом привык. Это было не просто. Все свободные женщины были уже сформировавшимися личностями под воздействием их бывших мужей и окружения. Установились характеры, понимание мира и представление о своем месте в нем, приоритеты, само-оценка и т. д.
Каждый человек, как я убедился, твердо верит в две вещи – в то, что он не умрет (всегда умирают другие), и в то, что он-то как раз знает, что и как на самом деле в этом мире…

                Альковы души
                О тайге
Грибной лес, где мы все бываем, это для детей. Тайги в нем нет и в помине. Настоящая тайга, которую я познал еще в юности, это стихия покоя и страсти…
Маленькое озеро на вершине огромной сопки. Выдели вы такое? Оно почти лужа, но вода, какая это вода! Она необыкновенно чиста и прозрачна. Среди высоченных кедров и буйной травы, озерко не приметно. Лишь когда ты походишь к нему, понимаешь, что это таежное сокровище, хранящее тайну.
Почему на такой высоте, вода не уходит? Дождей давно не было, значит это родник. Какая сила поднимает воду из глубины сопки?
Мне говорили те, кто были со мной там, бывалые таежники, что это луна ее тянет к себе.
Да, я знаю о приливном трении, все воды океанов совершают суточные подъемы, но с озером этого не происходит. Мы жили там иногда по трое суток и вода не меняла своего уровня. И я часто был в этом месте, всегда она была.
В один год, озера не стало. Мы забрались на гору, а воды нет. Сухо, как в пустыне.
Но только раз это было. До сих пор не знаю, как это объяснить?
Я чищу картошку у озера, надо поесть после долгого пути и тяжелого подъема. Тишина полная. Ни звука. Даже птиц не слышно. И вдруг легкий свист по верхушкам кедров где-то вдалеке. Вот он усиливается и приближается. И я слышу его уже сильным. Качаются вершины деревьев, как будто начинается буря. Но нет. Пронеслось и стихло. Будто полоска ветра просквозила. Снова тишина.
Что это было? Ничего подобного я не слышал и не видел в гребном лесу.
Мы собираем бруснику. Ее целое море. Был я в тайге и в других местах, но такого изобилия не встречал. Ее как будто кто-то посадил.
Все! Мы полные брусникой – горбовики забиты под крышку. Можно передохнуть. Сажусь прямо в нее, солнце светит, тепло, ни ветерка… Мы у самой вершины. Неподалеку торчит голец, голый большой камень на взлобке. Думаю, пойду посмотрю, что там, за ним. Поднимаю голову и в нее меня бьет холодный, почти ледяной ветер. Невозможно поверить. Спрятался. Опять поднялся, дует так, что хочется бежать. Там, за камнем, не другой стороне Тункинской долины – заснеженные вершина Хамар-Дабана. Красота невероятная. Но надо бежать, да и тесть зовет. Пора в лагерь. Ходу до него минут на сорок. Идем по тропе, пока ничего… Потом начинается ветерок, а уже через пять семь минут – сильный ветер. Одеваем штормовки и бегом. Через десять минут начинается пурга, летит снег.
Пришли в лагерь, снегом облеплены стволы кедров, а на земле его уже по шикототку.
Утром по колено в снегу, не видя тропы, мы спускались вниз.

                13. Вторая жена
Большинство женщин были либо рослыми и тяжелыми, или толстыми и тяжелыми. А у меня был стереотип, я привык к жене. Она была миниатюрная, с маленькой попкой, стройными ногами и не большой грудью. Настя, впрочем, тоже, была миниатюрна, хотя и не так стройна: ноги у нее прямые, не фигуристые, – в любом сечении периметр почти не меняется, таков мой инженерный взгляд.
Так что выбора было не много.
Но, вот, я познакомился с Ириной. Она была маленькая, с не большой попой, но уже не попкой, а попой, и милым лицом. И имя это мне всегда нравилось, поэтому я решил, что с ней должно получится. До нее я не был знаком с Иринами, казалось, что это знак. Она обладала живым характером, энергией, жаждой жизни, и чем очень напоминала мне N. Правда она была блондинка, но очень нравилась мне, и у меня появилась надежда.
Ирина мечтала встретить доктора и связать с ним жизнь, но я оказался хоть и доктором, но не врачом. Это ее даже забавляло. Поначалу…
Пока мы жили порознь и только встречались, все было хорошо. Но вот случился первый звоночек. На мой день рождения она подарила мне «паркер», как человеку пишущему. Ручка выглядела дорого, «паркером» не была, но для меня это не имело никакого значения. Через несколько дней мы говорили по телефону, и я услышал вопрос вроде: «как тебе твой «паркер»? Я, без задней мысли ляпнул, что ручка отличная, нравится, только это фирма «такая-то», а не «паркер». Но фирма хорошая, мирового уровня по ручкам, я об этом прочел в интернете.
Что тут началось. Женщина просто взбесилась, взорвалась. Неблагодарный кусок… Не ценишь внимания и заботы… И т. д. Остановить ее было невозможно. Выпустив пар, она отключила телефон, и все мои попытки связаться с ней не имели успеха несколько дней.
Потом она позвонила сама и ни одного упоминания о случившемся. А ведь я наслушался оскорблений.
Ничего, думал я, притремся, сдружимся, слюбимся… Однако, я уже заподозрил неладное.
Таких закидонов больше долго не было, она сдерживала себя через силу, я замечал это, и тем не менее женился на ней. Сдружимся, слюбимся, притремся…
Она была моложе меня на десять лет, была умна, начитана, имела хороший кругозор, ценила юмор, обладала притягательным телом и хорошей сексуальностью. Секс любила или умело притворялась, что любит. Ей нравилось прижиматься ко мне, обнимать, очень любила, когда я обнимал ее, видно было, что она очень наскучалась по ласке и заботе. Я и ласкал, и заботился. Но.
Началась зима. Она ходила в старой норковой шубе, мерзла в ней и просила купить ей новую. В то время это было еще дорого для меня, и я предложил временный вариант – дубленку. С большим трудом, но она согласилась. Выбирали долго, но вот, наконец, отличный вариант, а плюсом от магазина пошла еще и норковая шапочка. Выглядела она в этой одежде просто великолепно! С ее лица долго не сходила счастливая улыбка.
Однако, с приходом холодов она стала сильно замерзать и в ней, и еще на работе в ее логопедическом кабинете было сильно холодно. Но все это я узнал после тяжелого бойкота мне.
Она приходила с работы и молча, с гордо поднятой головой, проходила в свою комнату и закрывалась там. Мы не разговаривали, хотя я все время пытался понять, чем же я провинился. Однажды, я решил заглянуть в ее комнату… Она ставила укол в вену, как оказалось – хлористый кальций, чтобы согреться. Началась истерика… Я слежу за ней, подсматриваю, захожу без стука… Вместо того, чтобы заботиться и любить…
Накричавшись, она, наконец, успокоилось, и рассказала, в чем дело.
Мы купили электронагреватель и поехали к ней на работу. Так решилась одна «проблема». Потом мы вместе купили ей толстый свитер на период холодов, и так решилась вторая «проблема». Почему все это не рассказать было сразу? Ни гордого молчания, ни криков, ничего этого бы не было.
Все опять стало хорошо, но не совсем.
Я теперь понимал, что у нее, по-видимому, в молодости, возможно после развода, была мощная психотравма, и она изменила ее личность. Ничего мне не отвечая, когда я по доброму и даже душевно спрашивал ее о этом, она постоянно ходила на семинары, лекции или занятия (платные), объясняя, что это для саморазвития. Думаю, что там она находила какое-то временное успокоение от того давления, ко-торое шло на ее мозг со стороны его самого.
Другой случай произошел вечером, когда мы сидели на диване перед телевизором. Она что-то вязала, а я смотрел по каналу «Культура» программу о живописи и машинально постукивал себя по лодыжке чесалкой для спины, которая осталась в моей руке. И в голову не пришло, что это могло раздражать. Но, оказалось, что раздражало и сильно. Терпение ее лопнуло… Буря разыгралась такая, что была несравнима по мощи с той, когда я застал ее за уколом. Я сначала пытался защититься – извинялся, но это только усиливало шторм. Дошло до того, что она начала трястись и перестала нормально говорить. Изо рта вылетали отрывки слов, и почти невозможно было понять, что она говорит.
Потом она бегала по квартире, собирая вещи, стала вызывать такси по телефону. Ее долго не могли понять, но как-то все же поняли и приняли заказ. Машина пришла быстро, и она исчезла. В квартире воцарилась тишина, а я остался сидеть вдавленным в стул, на который пересел в начале «бури». Сердце сильно билось, волнение не проходило, а скоро надо было ложиться спать. Какой там сон. Я бы не уснул всю ночь. Я быстро собрался и пошел в ближайший магазин за водкой. Потом ходил по вечернему городу, заглатывал понемногу и думал о том, что же это было.
Наутро я взял машину и начал перевозить вещи к матери и снова поселился у нее. Но в квартире остались вещи Ирины, и с ними надо было что-то делать. Ведь квартира была съемная, и ее надо было возвращать владельцу. Через несколько дней я поехал собирать остатки ее вещей, с расчетом, что после этого позвоню хозяину квартиры, пусть приезжает.
Вдруг слышу, как в замочную скважину вставляют ключ, входит Ирина, спокойная, красивая, ухоженная и улыбчивая. Подходит ко мне и молча начинает меня целовать, да еще с какой страстью! Я с трудом вырвался из объятий. Она, наконец, осознала, что квартира пуста, а это значит, мосты сожжены. Я, по крайней мере, решил, что так. Но она боролась. Просила прощения, обещала держать себя в руках, просила, что бы я вернулся к ней, на колени встала. «Толечка мой, любимый мой, не бросай меня, я не смогу без тебя жить…», и это разрывало мне сердце. Я пытался поднять ее с колен, она не вставала и тогда я сам сел с ней рядом. И теперь уже я ее целовал…
Ну и сцена! Мы разговаривали и вели себя как два актера, репетировавшие свои роли.
Да, красивая, приятная и умная женщина была эта Ирина. Но жить с ней было не возможно.
Надо сказать, что эта история произошла в октябре 2015 года, через два с половиной месяца после нашей свадьбы, а та, с дубленкой – после, зимой 2016. Значит, мы стали жить опять.
Квартиру я владельцу вернул, и жить нам стало негде. Но скоро я нашел другую квартиру в Университетском, в доме, рядом с тем, где жила моя мать. Случай помог, хотя хорошего в этом соседстве ничего не было. Там мы и жили, пока не пришла в голову идея! У Ирины в Шелехове была малосемейка. А что, если матушку мою пересилить туда, а самим жить в ее квартире, которую, кстати, мы с ее подачи переоформили на меня договором дарения в январе 2015. И на то были причины...
Мать оглохла на левое ухо и уже давно, а правым слышала, но плохо, и мозг начал восполнять утраченное. Из глубин памяти он начал извлекать сначала дере-венские песни и песни ее молодости: «вот кто-то с горочки спустился, наверное милый мой идет…». И многие другие подобные им. Со временем они стали транс-формироваться. В них появился мат, скабрезности, ругань, угрозы… Мама начала сходить с ума. Выяснилось, с ее слов, что сосед по имени Васька, мужичек с испитым лицом, претендует на ее квартиру. Придумал какой-то «приборчик», который стоял у него в квартире и с его помощью «посылал» матери прямо в мозг все эти звуковые сигналы, что бы изводить ее. Потом он научился бить ее током на рас-стоянии через холодильник, а еще посылал газы, весьма не приятные к ней в комнату, когда она спала. Словом, парень этот посвятил всю свою жизнь, чтобы только тем и заниматься. Я принес ей статью, найденную в интернете о таких фантомах у старых и больных людей. Но это не имело успеха.
Ее фантазии рождал ее же мозг, где все перемешалось и реальность и выдумки. Тогда она решила спасти квартиру, передарив ее мне. Мы так и сделали. Но это не спасло ее от пыток соседа Василия Степановича. Он становился все более песенным и говорливым. Он стал на распев повторять фразы, вроде: квартира моя, квартира моя, квартира моя…
Итак, мама согласилась в надежде на то, что Василий Степанович ее оставит. Далеко все-таки. Переехали. Но маму это не спасло – от себя не переедешь. Но не спасло и нас.
Когда мы с Ириной окончательно расстались, я почти не думал о ней. Как гора с плеч. В декабре 16-го нам поставили штампы о разводе и теперь все четыре страницы моего паспорта были заполнены. Те, кто придумал такую форму паспорта, видимо решили, что гражданам можно жениться и разводиться только два раза.
А если случится третий раз? Ну, что же, живите во грехе или в гражданском браке, как вам больше нравится. Это я не зря рассказываю…
Что же хорошего было в нашей с Ириной жизни? Стоило уходить от жены?
Попробую вспомнить и понять.
С ней можно было разговаривать. Ее кругозор, хорошее воспитание и образованность позволяли это. Это я к тому, что с некоторыми дамами разговаривать не о чем, поэтому только секс и спасает.
Она была красива и телом, и лицом и, поэтому, притягательна. Правда у нее были белесые ресницы, и когда на ней не было макияжа, она становилась не красивой. Но это ничего, можно было привыкнуть. Тело ее было слегка полным, и когда я впервые увидел ее маму, сразу понял, какая будет сама Ирина лет через пять или десять. Но и это тоже было терпимо.
Она любила секс, любила играть в секс, и никогда мне не отказывала (ой, у меня «все скололо», ой, я еле лежу, и др. – так отказывала мне первая жена Татьяна), но за все время у нее не было ни одного оргазма. Да, увы. Это, кстати, косвенно доказывало, что с ней когда-то произошло такое сильное потрясение, что убило напрочь ее либидо. Женщинам не нужна эрекция, как нам, поэтому невозможно было понять, получает ли настоящее удовольствие, или просто привыкла думать, что получает. Но, ее внешние реакции во время процесса меня устраивали, они не были фальшивыми, а говорить о том, что может быть сходить к врачу, изучить проблему и постараться исправить она не любила. Я пробовал, но видел, что она раздражает-ся, и прекратил попытки.
Она любила ездить на машине и никогда не говорила под руку, как прежняя жена, как надо рулить… Мы много куда ездили вместе, и нам не было скучно.
Готовила она не плохо и охотно, но не любила алкоголь, совсем, поэтому мы часто ругались с ней по этому поводу. Я-то не прочь был выпить. Она злилась.
Определенно можно сказать, что мы были хорошей парой и прожили бы вместе до конца жизни, но ее разрушенная психика разрушила и наш брак.
Она хороший и добрый человек. Так я всегда о ней и думаю, когда вспоминаю вторую женщину с моей фамилией. Она была светлым существом, не таким как Исус Христос. Но черного в ее душе почти не было. 
Жаль, что не «срослось».
С наступлением 2014 началось настоящее безумие на Украине. Все смотрели в телевизор и не могли поверить, что такое вообще возможно. С этим мы живем до сих пор и не ясно, как и когда это закончится. Дело идет к новой мировой войне…
Пришел 2105 год! Этот год был заполнен Ириной и тем, что мы с Алексеем Звездиным (ему было около сорока) получили грант на электрическую печь. За-работали деньжат, провели кучу экспериментов, было много материала для написания статей и написания им, Алексеем, кандидатской диссертации. Он решительно настраивался на нее, но так и не настроился. Хороший парень, честный и умелый в всем, кроме научной работы. Мы и сейчас хорошо относимся друг к другу. Он, как и я, работает в политехе каким-то клерком.
Все проходит, прошел и пятнадцатый. Мало, что могу вспомнить, потому что весь этот год прошел под знаком близнецов – это был знак Ирины. Я, кстати, смотрел потом совместимость рыб и близнецов и узнал задним числом, что мы были не совместимы и обречены. Если бы я знал это раньше, женился бы?

                14. Лариса
На часах судьбы 2016 год. В декабре мы с Ириной были официально разведены. А еще в октябре, я даже помню – 14 октября, я в «фотостране» познакомился с Ларисой, у которой, как она потом рассказывала, до меня было примерно 300 мужчин (как триста спартанцев), ни одного брака и один ребенок – сын Ромка, большой, жирный и сильно ленивый юноша, весивший килограмм 90 или больше. Он учился в десятом классе и собирался поступать в политех, но не любил мыться, и от него всегда пахло, как от бича, или чуть меньше. Они жили в общаге в большой комнате, и в ней была ванна и душ, но мылся он не чаще одного раза в неделю. Объем комнаты нивелировал его запахи. При потолках под четыре метра атмосфера комнаты поглощала запахи, да и постоянно открытые окна спасали положение. Но вблизи… Я еще подумал, как же он будет учиться в политехе?
 Лариса не могла с ним справиться и давно махнула на него рукой: понимала от кого он родился.
Здание общежития было очень старым, и принадлежало военной комендатуре. Наверное, в комендатуре в туалетах были нормальные унитазы, а в общаге были «сральники». Взрослые люди их помнят – такие, как на не больших железнодорожных станциях, если туалет был вне здания вокзала. Там всегда и все было загажено, и встать, и тем более сесть туда, было очень сложно. Впрочем, у них в туалете иногда убирали и даже стояли растения в горшках, например, был фикус. Я видел это растение только в детстве.
Лорка, так она себя любила называть, была мила на лицо, но красивой – нет, не была, однако имела стройное, почти идеальное тело, на котором была только одна маленькая родинка и упругие груди. Телу она предавала большой смысл. Человек для нее был, прежде всего, телом. Она говорила, например: «если твое тело так хочет…», или «если это нужно твоему телу…» и др. Я ей как-то признался, что меня частенько мучает метеоризм, а она в ответ: «значит это нужно твоему телу…». А как же запахи? А она: «мы все пукаем, и я не исключение».
На теле был один дефект, но он был «благоприобретенным» и назывался генитальный герпес. Время от времени то на влагалище, то на анусе вылезало довольно крупное пузырчатое образование. Кроме менструального периода (ей было со-рок шесть) еще и это ограничивало интимную близость. Не удивительно. Пропустить через себя «триста спартанцев» и не подцепить что-либо, было маловероятно. Хорошо еще, что это был герпес.
Несмотря на ограничения, нам хватало секса. Она была очень раскрепощен- ной в этой сфере человеческой деятельности.
Теперь немного плохого о ней. Она сильно не любила почти всех людей, а таких важных персон, как, начальник военного госпиталя, где она работала почти всю жизнь, или например, президент России – В.В. Путин, просто ненавидела. Ну, это можно было понять. Ее много раз обманывали и весьма жестоко. Никто не брал за-муж. Квартиру ей так и не дали, обманули на работе, где и обещали дать. Никакие жалобы в разные инстанции не помогали и она всю жизнь жила в разных общагах. Не удивительно. Она была в должности фармацевта в аптеке при госпитале.
И еще одно. Она не читала книг, даже по школьной программе, поэтому, когда я что-то цитировал на память, реакции не было. Она не понимала… Но все это я узнал и понял позже.
Родом она была из деревни в Новосибирской области. И мать, и отец были пьющие, таким же был и брат, который тоже жил в общаге, но в Иркутске.
Когда я написал ей в «фотострану», она откликнулась сразу, и стала меня просить: «Вы только дождитесь меня. Я сейчас во Вьетнаме, но уже через два дня буду в Иркутске, отпуск заканчивается». Видно, я ей понравился, и то, что я писал понравилось тоже, и она опасалась, что я успею за это время познакомится с кем-то еще.
Мы встретились, посидели в кафе и к концу разговора я признался, что она мне нравится, я готов продолжить знакомство и искать больше никого не буду. Хотя уровень ее образования и кругозора оставляли желать лучшего.
Но я уже писал, что в зрелом возрасте, найти подходящую для совместной жизни женщину очень трудно. Ничего, думал я, притремся. Надо принимать ее такой, как она есть. Это подарок судьбы, ведь я до Ирины и после встречался со многими женщинами, и хватало получаса, что бы понять, что больше мы никогда не увидимся. С Ларисой мне определенно хотелось продолжить, и мы стали часто встречаться. Я приезжал к ней в общагу, так как жил с матушкой. Но и там был Ромка. Тем не менее, мы находили время, и я узнал ее близко. И был, черт возьми, этим очень доволен. Она была опрятной, чистой, готовила не плохо, словом, хорошая женщина, не смотря на ее «спартанцев». Меня это ничуть не смущало, и я ни-когда ей ни слова не говорил по этому поводу. Это не ее вина. Она очень хотела стать замужней женщиной, хотела одного мужчину, хотела быть верной, но ее ник-то не брал. У других это могло родить комплекс неполноценности, а она продолжа-ла искать и верить.
Один раз она сказала, что сработал ее халат… У нее висел мужской халат в шкафу, купленный не для кого-то конкретного, а в качестве приманки: есть мужской халат, значит будет и мужчина. И она верил в такие «штуки». Это ее суеверия.
Часы перелистнулись и показали 20:17.
Весь 2017 год мы были неразлучны, всегда вместе. Это был один из лучших годов в моей жизни. В нем мне исполнилось 59 лет, а Ларисе – 47. В один июньский день я вышел из дома и увидел в почтовых ящиках бумажки. Предлагали купить двухкомнатную квартиру в нашем доме. Я как раз собирался брать кредит, и был на полпути к нему, но поиском жилья еще не занимался. И вот…
Позвонил и договорился на вечер. Оказалось, что квартира в моем подъезде, но на третьем этаже, а мать жила на втором. Это был знак! Так я подумал, хотя лучше бы квартира была в другом доме. Мать деградировала в своей болезни, общение было трудным, но навещать-то ее было надо.
Квартира была сильно запущена, ремонта в ней предстояло много – все сто процентов. Мы сговорились, и уже в конце июля она перешла в мои руки. Лариса настолько мне доверяла, что отдала все накопления – 700 000 руб., чтобы обойтись меньшим кредитом. Она ни слова не сказала о каких-то процентах, о сроках воз-врата. Тогда она верила, что теперь у нас навсегда и все общее.
Я начал ремонт и когда самая грязная его часть закончилась, Лариса переехала ко мне и мы стали жить гражданским браком. Ремонт продолжали вместе.
Денег было мало, потому что все они ушли на квартиру. Но я тогда был в «рейтинге», много изобретал, писал статьи и все это хорошо оплачивалось. На удивление быстро я выплатил досрочно кредит, но деньги Ларисе пока отдать не мог. Но, зато, они помаленьку подкапливались на моем счете.
Наступил 2018 год. Жизнь наша продолжалась, мы не надоели друг другу, летом часто ездили на природу, а зимой частенько ходили в кафе, часто в то самое, в котором познакомились. Теперь, после эпидемии ковида этого кафе больше нет.
В марте мне исполнилось шестьдесят. Я оформил пенсию и никаких негативных эмоций по этому поводу у меня не было. Не было… До поры до времени. Постепенно, очень не навязчиво и тихо в подсознании что-то менялось и менялось фундаментально. 60 лет, это же старость, хоть я и не чувствовал ее. Да, старость – самая большая неожиданность в жизни. Мне стало казаться, что в Ларисе, в связи с этим тоже начались изменения. А может быть, мне это мнилось. Я сильно мнительный и это от матери.
И все же я стал замечать, что моя гражданская жена «уходит» от меня. Все чаще она заходила к подруге на работу после работы. Все чаще она «дулась», тщательно скрывая это. Черт знает, что-то явно происходило, но едва заметное, на уровне интуиции, предчувствия, догадки.
Однажды мы ездили на Байкал на мое любимое место за деревней Переемная, 232 километра от Иркутска. Я хотел показать его Ларисе. Мы купались, загорали, а потом пошли в таежку – кедровый лес неподалеку, поискать чернику. Там рядом с дорогой протекал едва заметный ручей, и вокруг было скользко. Я перешагнул, а она наступила на скользкое место, и я не успел ее подхватить. Она упала на руку и сломала ее у самого запястья. Боль была сильная, но она не стонала, терпела. Сроч-но нужна была шина – что-то плоское, вроде дощечки от ящика, чтобы за-фиксировать руку. По счастью внутреннего кровотечения не случилось. Мы сели в машину, и я помчался, а она все повторяла: «не гони, а то окажемся на том свете. Доедем, дотерплю».
Наконец, на обочине дороги я увидел торговцев омулем и у них были ящички. Увидел я и отдельные дощечки, но они упорно отказывались помочь, хотя я чуть не плача объяснил, что у нас случилось. Все же дали, мы обвязали руку и до-щечку и зафиксировали сломанную руку. У меня сердце разрывалось, я как будто сам испытывал боль, но главное, было чувство вины. Как потом оказалось, Лариса именно меня и винила. Я должен был подать ей руку, прежде чем перешагивать. Она была права. Это событие стало для нее знаком, что у нас не получится жизнь.
Даже когда я купил новый унитаз при ремонте квартиры, и установил его, она заметила маленькую трещинку в крышке бачка и сказала мне об этом: «нельзя такие вещи допускать». Принести домой что-то с трещиной – это опасно. Это из той же серии ее суеверий, что и о халате.
У меня появилась эректильная дисфункция, хотя впервые это случилось в январе 2017. До этого, когда мы с ней 29 и 30 декабря праздновали новый год, у нас было буйство гормонов. И вдруг, как будто кто-то повернул выключатель и обесточил мой половой орган. Я даже начал думать, что это Ирина навлекла порчу. Она же ходила к какой-то «волшебнице» и могла так отомстить. Но в порчи я не верил и начал принимать таблетки. Потом все восстановилось и надолго. Однако со временем стало повторяться. Меня это напрягало, я стыдился, а Лариса, как будто нет. Тем не менее, это обстоятельство вошло в нашу жизнь и больше не уходило.
Наступил 2019-ый. В феврале этого года встал вопрос о том, чтобы расписаться. Мы поехали в свой районный отдел, оплатили пошлину и написали заявления. И только после всего этого сотрудница отдела, как будто в издевку показала нам мой паспорт – там негде было ставить штамп. Всего две странички, на одной мой брак с «главной» женой Татьяной и, чуть ниже, штамп о разводе с ней. На другой странице брак и развод с Ириной. На вопрос, что делать, ответ был такой: «меняйте паспорт».
Лариса расстроилась и опять стала мне наговаривать, что это знак, что не судьба. Не вышло сразу, значит и не выйдет.
Я сказал, что может это и к лучшему. Смена паспорта дело хлопотное, ехать в соцзащиту, в пенсионный фонд, где-то еще потребуется информация и изменении паспортных данных. Будем жить так, это ничего не меняет. А я сделаю завещание на квартиру на ее имя.
Но она как отрезала: «из этого ничего не получится. Твои дети будут судиться и мне ничего не достанется. Я в подобной ситуации уже была, и нервы, и время, все впустую и ноль в итоге. И так будет и здесь. Пройдет время и я, не замужняя, бес квартирная, старая, останусь одна на улице». Тяжелый был разговор.
После этого все начало помаленьку меняться. Дожили до сентября, я сменил паспорт и сделал ей предложение, но она сказала, что замуж за меня она уже не хочет.
Тогда я решил вернуть ей деньги, которые она давала мне, для покупки квартиры и сказал, что добавлю к ее 700 000 рубле свои 700 000 рублей. Всего она получит 1 400 000! Но она не поверила. Дожили до понедельника и после работы пошли в наше отделение сбербанка, где она открыла счет, а я перевел указанную сумму. Радости она не выказала, но видно было, что ей понравилось, что я сдержал слово. И мне, кстати, совсем не было жаль этих денег. Я относился к ней, как к же-не. А вот она, как оказалось, так ко мне не относилась и 30 декабря вышла ссора, после которой она собрала личные вещи и уехала на такси в свою общагу к сыну. Больше мы никогда не виделись.
                Альковы души
                Океанический секс
Я не пробовал наркотиков и не знаю, что они делают с людьми. Наверное, это очень мощный эмоциональный опыт, не сравнимый ни с чем, поэтому испытавшие раз, тянутся к ним снова и снова.
  Не знаю, что это было, но только раз это было со мной. Я называю это «океанический секс». Я узнал о нем из книг Станислава Грофа, врача-психиатра, одного из основателей психоделической терапии.
Это было 11. 11 в квартире 11, одиннадцатого дома, в моей квартире. Летом 2017-го я купил ее. Там мы жили с моей последней, третьей женой, которая, впрочем, так и не обрела этот статус. Мы жили гражданским браком. В тот субботний день мы были дома, ни-куда не собирались. И решили посвятить его сексу. Был хороший настрой, она любила сексуальные игры, а я еще больше.
Из всех крепких напитков, пила только коньяк Киновский. Кто-то ее еще до мня ее угостил, он ей понравился, а потом понравился и мне. Мы выпили немного. У нас уже был целый гардероб эротической одежды и ей, как и мне, нравилось, когда она была в ней.
Началось все привычно, и ничего особенного не происходило. Потом мы ложились отдохнуть немного, смотрели телевизор, но уже через пять минут, я снова начинал ее ласкать. Нежно потрагивая ее тело пальцами, едва касаясь, я ощущал, как она покрывалась мурашками. Касания переходили в поцелуи, объятья… Потом всплеск, борьба и покой.
Я находился внизу и прижимался к ее влажным губам, впивался в них, пил ее сок…
Мы делали передышку, она меняла наряды. Это повторялось несколько раз, уже был вечер, но мы продолжали. Киновский, легкий перекус и снова любовь, перемешанная с сексом.
Когда она садилась на мое лицо и медленно двигалась, я постепенно начинал вхо-дить в не реальное состояние, я был здесь и не был. Это пограничное состояние тяну-лось долго и мне не хотелось, чтобы оно закончилось. Сладостное пограничное состояние, которое словами описать нельзя. Мы становились единым целым, сливались телом и той своей сущностью, которую называют астральным телом. По-разному называют… Но не важно название!
Временами, на секунды, а возможно и дольше, я терял сознание от упоения плотью.
Иногда я смотрел на ее лицо. Не уверен, но кажется с ней происходило что-то похожее. Она смотрела на меня, но глаза были опьяненными, но не от коньяка. Коньяк отдыхал. Она тоже была и здесь и не здесь.
Мы занимались этим часов десять или больше. Мы не обсуждали никогда, то, что испытывали, понимая, что слова ничего не скажут. Но повторить пробовали. Я спрашивал ее, давай как тогда. Попробуем? Она соглашалась, но у нас больше не получалось.
Есть такие состояния, которые не повторяются. Но я счастлив, что хоть раз я испил этот наркотик – океанический секс.

                15. Второе пришествие
Тридцать первого декабря в 24-00 наступил 2020 год. В нем было много всего, но пока я хочу вернуться к одному интересному и маловероятному событию марта 2019. Началось оно в новогоднюю ночь в первый час 2019 года. На мой телефон пришло смс-сообщение, в котором меня с праздником поздравляла Настя. Это было удивительно, ведь мы не виделись и не контактировали вообще никак двенадцать лет, и вдруг… Я ответил встречным поздравлением и пожеланиями, телефон уведомил, что сообщение доставлено и я ждал продолжения. Но ничего не было. Пробовать звонить я не мог, ведь мы встречали новый год с Ларисой. Поэтому первую попытку связаться с ней я предпринял только после праздников. Телефон моей бывшей возлюбленной не ответил ни разу. Непонятно было, зачем она меня вытащила из прошлого…
Я постоянно думал об этом и наконец сообразил, вернее вспомнил. Когда мы расстались в 2007-ом, я пробовал ей звонить, но трубку не брали. Так бывает, когда тебя вносят в черный список. И я подумал, а что, если все эти годы я был в списке, а она забыла об этом сама? Мой-то телефон она не стерла, как я стер ее номер.
Нашел в интернете название ее фирмы, и позвонил в рабочий день по рабочему телефону. Она взяла трубку, я рассказал ей всю ситуацию, и она засмеялась: «точно, я тогда внесла твой номер в черный список. Совсем забыла».
Мы поговорили. Оказалась, что у нее давно своя фирма по торговле стройматериалами, что за это время она построила себе небольшой деревянный коттедж в новом коттеджном поселке, в 20-ти километрах от города, что муж ее сейчас работает охранником вахтовым методом, что его нет дома и не скоро вернется. Словом, она меня пригласила, но так, вообще…  А я вечером купил всячины и выпивки, вызвал такси и помчался к ней. Залез на забор и увидел ее в окне, начал кричать, махать руками и она услышала и вышла полуголая на крыльцо.
Вскоре мы уже сидели за столом, потом лежали в постели, потом опять за столом и так до утра.
Она изменилась. Стала уверенная в себе, чувствовалось, что у нее завелись деньги, да и коттедж придавал статусность. И похудела. Я это понял не по сравненению с той, молодой Настей, какой она была 12 лет тому назад, а по отвисающей коже на коленках и в промежности. Все то, что мне нравилось прежде в ней, стало другим, чужим и теперь уже не нравилось. Теперь я видел следы от ожога на попе и лодыжке, а раньше – нет, теперь я видел торчащие в большом количестве родинки на спине, а раньше – нет, на шее проявлялись жилы, и вот еще отвисшая кожа. И волосы были не родные, они пахли краской. Спросил, она сказала, что очень поседела. Но грудь была «налитой», а раньше висела.
И она еще рассказала, как год или два назад, ушла от своего Сереги. Он стал изменять, и она уехала жить сюда, в свой дом, где еще не было даже мебели. Спала на полу. Я понял, что это был первый звоночек, прозвеневший, когда ей было, наверное, 42 года. Что ж! Муж был высокий и статный парень (хотя и недалекий), она была ему едва по плечу, у нее, как я уже упоминал, были широко расставлены глаза и большая голова. И, кстати, уши у нее торчали, но это не всегда было видно из-за пышных волос. Хотя она и считала себя красивой, именно эти черные густые волосы, обрамлявшие ее белокожее лицо, действительно были хороши. Возможно, что это я, когда-то, и внушил эту мысль о ее красоте. Но я-то любил ее…
Серега был моложе на два или три года. И главное, он старел медленнее, чем она. Настя из тех женщин, которые старятся быстрее и раньше других. Она стремительно приближалась к своей менопаузе, а он производил тестостерон и сперматозоиды на полную катушку, и еще будет производить долгие годы.
Ночь пролетела, мы немного поспали и полупьяные поехали. Она на работу, а я вышел из машины и автобусом домой, отлеживаться. Меня не было всю ночь, но и Лариса тоже ночевала у сына, как она говорила. Так, что эта экскурсия осталась не замеченной.
Этим не закончилось. Мы еще потом встретились у меня дома днем, когда Лариса была на работе. Но теперь, по трезвому, все как-то не клеилось и она, когда я лежал на ней, сняла меня и сказала: «мне не интересно, не интересно…». Расстались и никаких контактов. Все. И казалось, что навсегда. Но если муж начал гулять…
Ну и ладно! Меня это не сильно затронуло. Я уже давно не любил ее и больше не страдал. С Ларисой было гораздо лучше. Вот раньше, я все сравнивал Ирину, а потом и Ларису с ней. Теперь сравнение было не в пользу моей милой, но уже чу-жой женщины – N.
Какое впечатление осталось у меня от этой нежданной «вспышки» нового общения после двенадцати лет. Встреча у нее дома и буйство до утра – это было сильно! Потому, что было радостно, мы любились, прижимались телом к телу (тело ведь главное по философии Лорки) говорили, вспоминали, слушали нашу музыку, коллекцию которой я собирал несколько лет. А все, что потом, от похмелья и до встречи со словами «мне не интересно», это оставило смрадное впечатление. Все вместе – белое и черное превратилось в серятину. Я вскоре и не вспоминал о ней. Но, как ни странно, она поздравляла меня с новым годом и днем рождения все эти годы до настоящего, текущего – 2023-го. Как будто держала про запас. На всякий случай.
Самоизоляция
Итак, 2020-ый я встречал один. Было очень плохо, и я пьянствовал. Много. Встретился с большим количеством дам за эти зимние дни, но мне было почти 62 и интереса у них ко мне особого не было. Я ни с кем не познакомился. Мешали и воспоминания о Ларисе. Я тосковал по ней, но бы зол и не пытался что-то исправить. 
Начался ковид -19 и в конце марта указом президента всех нас, работников ВУЗов, по крайней мере, отправили на «удаленку». Казалось бы, как хорошо, зарплату платят, а работы не много. Выдал задания и все… Но с началом осеннего семестра, когда я сам написал ректору заявление об удаленной работе, все стало совсем иначе.
Через месяц одиночества я «полез на стену». Что бы занять себя я писал статьи и много. Так много, как никогда прежде. И отправлял в редакции разных журналов. Отправлял и отправлял, и вот некоторые из них, последние, написанные в со-стоянии, когда у меня уже «крыша ехала», вышли в журналах в 2023 году.
Все это время, пусть не каждый день, но часто, я по вечерам пил водку и так засыпал. Уже в апреле у меня начала развиваться депрессия, в мае я был в таком тяжелом состоянии, что о статьях я даже не думал. На улице систематически езди-ла машина и вещала в рупор об опасности ковида, о том, как надо вести себя, что надо носить защитные маски и т. д. У меня от нее постепенно развился невроз, я не мог больше это слышать. Чувство тревоги и беспокойства иногда начинались с утра. Я не мог есть вареные яйца, они, почему-то вызывали и отвращение и усиливали тревогу, просто своим видом. Вообще еда в меня не лезла, и я ее запихивал силой.
Со временем тревога переходила в неописуемый, и не основанный не на чем страх. Ложиться спать было страшно. Начинались панические атаки. В общем – ужасные состояния переходили от одного в другое. Я записался через интернет на прием к психиатру, но только на 28 мая. А было еще только начало мая. Я тогда и подумать не мог, что можно было приехать и по живой очереди попасть к врачу. Поэтому ждал и страдал.
Старшая дочь Ксюша с внуком Артемом навещали меня, но редко и были не долго. В основном они приезжали к матери.
Я списался в «Одноклассниках» со своей женой Татьяной, чтобы пообщаться, ну хоть с кем-то. Она ответила. А через некоторое время, в майские праздники, дочь пригласила меня пойти всем вместе погулять. Был солнечный день, прогулка понравилась и почти все дни до 10 мая, я проводил время с ними. Все это мало помогало, но я хотя бы был не один. Ночи все равно оставались страшными, иногда казалось, что этой ночью я просто умру.
В таком невыносимом состоянии я жил до 28-го мая.
Врач-психиатр была старая и очень толстая еврейка по фамилии Лифшиц. Она успокоила меня, сказала, что она меня вылечит, что это просто депрессивный зпизод и таких как я сейчас очень много: ковид рассовал людей по своим норам. Как потом оказалось, хуже всего было тем, кто жил вдвоем в однокомнатной квартире. Люди разводились, дрались, ненавидели друг друга.
Среди прочих препаратов, она прописала «Релиум». Как сказала Лифшиц, он снимет тревогу и панические атаки. Но если не снимет, тогда четвертинку таблетки «х», название не запомнил. Я сразу в аптеке психоневрологического диспансера купил и тут-же, без воды, проглотил релиум. Пока дошел до остановки маршрутки, уже почувствовал, что отпускает, а еще через пять минут в маршрутке мне стало неописуемо хорошо. Чудо, а не таблетки. Все внутреннее напряжение исчезло, и я стал, как здоровый человек. Но здоровым я еще не стал. Сон все равно был тяжелый и тревожный и только через месяц приема вальдоксана я поправился. Водку не пил, переехал к жене в свою квартиру, где мы растили своих детей, купил диван, на ко-тором впоследствии умерла моя мать, и поселился там. Мы с Таней начали ремонт, потом я купил телевизор и кое-какую мебель.
В сентябре я написал заявление ректору, и он разрешил мне работать удален-но, как и многим другим, кому было за шестьдесят. А жена вышла на работу в на-шу политеховскую библиотеку. Она рассказывала слухи, то об одном, то о другом заболевшем, потом о заболевших библиотекарях, о том, что все скрывали болезнь, выдавая ее за грипп, орви и т. д. Так все и шло, пока она сама не заразилась от сво-их коллег и не принесла ковид домой. На работе Таня почувствовала себя плохо, поняла, что заболела и, дотерпев до 17-00, пошла домой. И заразила меня. Сказала только, что плохо себя чувствует, и оправилась полежать в свою комнату. Она по-няла, чем она заболела, но не позвонила мне и не предупредила.
А могла бы позвонить и сказать, что ей плохо, что это возможно ковид, и что мне лучше на время переехать в свою двухкомнатную квартиру. Она могла меня спасти, но не сделала этого. Это была месть, за то, что я когда-то от нее ушел. Ничто не проходит бесследно и не остается безнаказанным.
Или остается?
Вечный вопрос, никто на него еще не ответил, но моя версия ответа такова: смерть – это она, наказание за все, что ты сделал в жизни… Брошенная мной жена Татьяна, родившая наших детей, Ирина, тоже брошенная мной, и, наверное, тяжело перенесшая это, даже Лариса, сломавшая руку из-за моей невнимательности. А сколько еще, чего я возможно даже не заметил. И это я. А какие бывают…
Но смерть – это и прощение…
Итак, она могла спасти меня, но не стала этого делать, это серьезно! Поэтому после тяжело перенесенной болезни, когда я неделю лежал пластом с высокой тем-пературой и почти не спал ночами, когда я не мог опорожнить кишечник без клиз-мы, а мочевой пузырь без катетера, когда я едва вставал и с трудом ходил, я заполу-чил тяжелое осложнение на нервную систему – демиелинизирующую полинейро-патию.
В первый день болезни перекрылся мочеиспускательный канал из-за распухшей простаты. Вечером я уже не мог терпеть, но не мог и отлить. Попросил жену вызвать скорую. «А что я скажу» – был ее ответ. Пришлось самому ползти к телефону. По счастью они приехали довольно быстро и катетер у них был. Медсестра его вводила, а жена смотрела, училась. Так, по крайней мере, мне показалось.
Следующий день я почти не пил, но мочевой пузырь к вечеру опять был переполнен. С утра дочь занялась поиском катетеров и нашла только к вечеру. В аптеках их не было. Однако на складе ей не продали и пообещали привезти сами.
Время часов семь, а их все нет и нет уже терпения. Я спросил жену, где вчерашний катетер? Она: «Не знаю». Я: «Они не могли его забрать с собой, значит ты вибросила его в мусорное ведро»? Она: «Не выбрасывала». Я: «Поищи, он где-то дома, его можно промыть…».
Но она не нашла.
Я вызвал скорую, но в этот раз она не приехала. Зато привезли катетеры, и это было счастье. Я сам ввел один из них. Вытекла полная литровая банка мочи и немного крови. Мне немного полегчало, но вопрос о вчерашнем катетере не давал по-коя. Я встал и пошел искать. Первое место, где он мог быть – это «тещинка» нап-ротив ванной комнаты. Я заглянул туда… И да, он лежал на столешнице и смотрел на меня. Так же он смотрел и на мою жену, но она его не нашла. На мой вопрос она ответила: в «тещинку» я не заглядывала.
Когда она смотрела, как вчера медсестра вводила катетер в мой член, она не училась, а получала удовольствие. Месть. Это была месть.
В тот вечер, когда она принесла ковид домой, она лежала с температурой 37,5, заснула, а наутро у нее все прошло, кроме восприятия запахов. Отделалась легким недомоганием.
О том, что это за болезнь, я узнал позже. Сначала поехал к урологу в диагностический центр. Это еще в декабре 2020. Сдал кучу анализов.  Ездил туда на такси, так как ходить толком не мог, особенно по ступенькам, поэтому залезть в автобус даже не пытался. Уролог мне ничем не помог, но сливаться моча все же начала, хотя и с трудом.
На часах 20:21. Этот Новый двадцать первый год я встретил с женой так: в десять вечера мы сели за стол, я выпил бокал шампанского и лег спать.
К неврологу в диагностический центр я попал только в январе.
Потом я лечился в отделении неврологии Иркутского медицинского университета в дневном стационаре. Десять дней меня обследовали и лечили. Облегчения я не почувствовал. Зато уточнился диагноз – энцефаломиелополинейропатия, хроническая форма. Энцефало – означало, что повреждения нервов были и в мозге. И да, я заметил, что память ухудшилась и до сих пор не восстановилась.
Женщина, к которой я ходил на массаж, подсказала хорошего, в ее понимании, иглотерапевта. Я стал ездить туда и получал за сеанс сорок две иголки, часть сзади, часть спереди – полный комплект. Больше 42-х не ставят. По десять сеансов, один сеанс в день с недельным перерывом перед следующей серией сеансов. Все это длилось больше двух месяцев и закончилось в мае. Иголки он не ставил, а «метал», словно дротики в мишень. Думаю, попаданий в нужные точки было не более 20%, но с учетом большого количества игл, всего я насчитал 1680 штук, польза, видимо, все же была. Одну иглу он вставил так, что я закричал от боли, и, между прочим, такие вопли за время посещений я слышал не мало. Врач этот, наверное, был не плохим, но он давно уже занимался не врачеванием, а бизнесом. Иголки ставил он, а вынимала их помощница. Много иголок валялось на полу, а еще важно, что у него было более десяти кабинок, где одновременно лежало столько же больных.
Я понял, что это плохой врач тогда, когда уже осенью стал ходить к другому. У него был только один топчан. При каждом пациенте он открывал новую упаковку игл (они одноразовые), и каждую точку он выверял, постоянно спрашивая, как ты себя чувствуешь и как чувствуешь иглу. Он спрашивал: «распирает»? Должно было распирать, если игла вставлена в нужную точку.
Ну, да ладно. Я лечился и препаратами, и наконец, сам организм, хоть уже и износившийся, но все еще живой, исправлял повреждения. Все это в комплексе помаленьку приводило к изменениям.
Когда я начинал идти, через три – пять минут в моих мышцах на бедрах и голенях, но не в стопах, начинали колоть многочисленные иголки. Это означало, что в этих местах были оголенные участки аксонов, которые отвечают за проведение электрохимических сигналов от мозга. Здесь были повреждения миелинового слоя, покрывавшего нерв. Нервы похожи на проводники. Внутри медный провод, снаружи изоляция. Представьте, что изоляция во множестве точек нарушена, а вы берете проводник рукой. Вот это и были те самые иголки.
Где-то в середине июня я пошел пешком в политех. Дошел, сел отдохнуть на кафедре, потому что я быстро уставал. Иголки кололись минут пятнадцать, потом затихали.
Сделал кое-какие дела, отправился пешком к матери через сосновую рощу. Пока шел, не ощущал покалываний. Они не начались и дома. Произошло чудо. В один миг, как по команде, они прекратились. Изредка, кое-где они все же появлялись, но это были уже «зарницы» уходящей грозы. Что смог, мой организм сделал.
В январе и мае в диагностическом центре мне измеряли скорость и амплитуду нервных импульсов на крупных нервах в стопах. Оба раза показали, что и то и другое снижено.
В середине июля я опять прошел этот тест. Все восстановилось!
Невролог меня похвалил, сказал, что лечение помогает – ваш организм восстанавливается.
Стопы, тем не менее, оставались свинцовыми. Я добавил процедуру «топтания» на горохе в тазике. Горох сильно пылил, но я упорно топтался и долго, около года.
А еще я был в санатории. На другой год – в другом.
Вот так, постепенно что-то во мне накапливалось, а потом быстро менялось под действием времени и жизнедеятельности организма. Я все еще был живой.
Что еще в 2021, кроме борьбы с болезнью?
Очень плохие отношения с женой, почти вражда. Теперь уже я начал мстить за то, что она меня заразила. Жить во взаимной ненависти очень тяжело, но я был погружен в это состояние еще очень долго.
Самоизоляция к тому времени уже закончилась. Люди начали снимать маски – так они всем опротивели.
В июне я познакомился с дамой по имени Татьяна. Она была юристом и работала на авиационном заводе. А еще она была мала ростом и ее высота почти равнялась ее ширине. Но было с кем поговорить.
Она жила (и сейчас, наверное, тоже) во втором Иркутске и я стал ее наве-щать. Обжитая двухкомнатная квартира, чисто, уютно… Мы занимались сексом, но так как я стал «хроном» и мочеполовая система восстановилась только на 25 – 40%, то это скорее была игра в секс. Тем не менее, она получала, что хотела…
Потом мы выпивали, ели, разговаривали.
Это с ней я ездил искать могилу Кости Машарова.

                16. Война
2022-ой год мы встречали вместе с ней и у нее и нам было не плохо вместе. Очень хорошее шампанское, вино и водка, и даже коньяк. Она пила все, но понемногу. И я тоже.
В таком режиме текла жизнь и ничего интересного бы не произошло в этом году, если бы не 24 февраля, когда началась специальная военная операция на Украине.
Сначала я думал, что мы быстро сломаем хребет украинской хунте. И так оно по началу шло.
Я был уверен, что подавляющее число украинцев, на нашей стороне. Наивный. Прожил шестьдесят пять лет и остался дураком. За эти годы, после распада СССР их отформатировали по полной программе, как когда-то немцев при Гитлере.
Они все ненавидели нашу страну и сопротивлялись отчаянно. Чего стоил только Мариуполь. Стало очевидно и то, что против нас встали все англосаксы. У них вновь появился шанс удушить нас.
Мы воевали с НАТО и это началась вторая Великая Отечественная война.
До нас, живущих в Сибири, даже эхо войны не доносится. Но она идет.
Отношения с толстушкой Таней закончились, когда от нее пошли намеки о совместной жизни. Летом, кажется, в июле я перестал с ней встречаться. Кроме того, я познакомился с довольно красивой и лицом, и телом женщиной по имени Лена. Она была стройна и выглядела отлично в свои 57 лет. Я видел это, когда мы купались в теплом озере недалеко от Байкала. Мы подружили, подружили и разошлись. Я ей не нравился. После моей поездки в «Нилову пустынь», в санаторий, я к ней не вернулся, так как не чувствовал, что я ей нужен. Потом, уже в конце зимы, я ей опять написал, и она охотно откликнулась. Встретились, посидели в кафе и на этом все. Фригидная баба. При ее красивом теле ей бы сексуальности… Но нет. Сексуальность досталась Татьяне с большущим задом из второго Иркутска.
Потом я еще встречался с одной толстухой…
Такими становятся почти все женщины с возрастом, за малым исключением.
Надо сказать, что за этот год мои стопы перестали быть свинцовыми, стало легче, но жжение не давало покоя. А еще подергивания ног. Когда ложился спать, чаще всего правая нога начинала дергаться. Впервые это случилось еще в 2021, и тогда дергалась вся нога. А теперь только стопу поднимало рывками вверх. Но спать это не давало. А кроме того, еще и обычная бессонница. Даже если заснул сразу, просыпаюсь за ночь два, три или четыре раза.
С женой отношения понемногу исправились. Нельзя же постоянно ненавидеть мать своих детей.
Так закончился 2022 год.
Весь год прошел на фоне военных действий. В мае и июне шла бойня в Мариуполе. Бандеровский, пропитанный духом нацизма украинский батальон «Азов» стоял насмерть. Серьезные и мотивированные бойцы. Но наши, ценой больших потерь, все же задавили их и загнали в подвалы разрушенного металлургического завода. Их долго выковыривали оттуда и, наконец, эти твари, сдались. Их раздевали и показывали всему миру татуированные тела. Смотреть на это было и страшно, и противно. Человеческие черепа, свастика и другие символы фашисткой Германии, знак дивизии «мертвая голова», и прочая дрянь. Эти символы вдохновляли их, они верили в свою волю и мощь, верили, что их никто никогда не сломает… Но теперь, голые и беспомощные «солдаты бандеры» выглядели просто жалкими. Исчез боевой дух, в глазах был страх и растерянность, они были опущенными. Никакие они не сильные, хотя были такими, пока не нашлась другая сила, превратившая в ничтожества, полулюдей, полуживотных. Нет сильных. Все слабые, даже самые сильные, пока на них не надавят так, что дерьмо начинает лезть изо всех дыр. Жалкие куски мяса, голодные, грязные, вонючие…
Они не знали историю, не учили ее, поэтому остались темными. Они не понимали мир, его величие, они жили в своем выдуманном мире. Оболваненные своими лидерами, оставившими их умирать, они там, в Мариуполе столкнулись с дей-ствительностью.
Потом большинство из тех, кто сдался, были уничтожены двумя ракетами из американского хаймерса прилетевшими в казарму, где их держали. Уничтожены своими же – другими украинскими парубками, еще бодрыми и храбрыми, еще верящими в свою силу и скорую победу над нами. Эти мрази не знают ничего о мире, в котором они родились и живут. Тупоголовые. Россию никто не победит. Они все об этом еще узнают. Но для этого нужно время. Возможно два или три года. Если не издохнут раньше, то их ждет отчаянное разочарование. И им будет хотеться только одного – выжить. А ведь все они родились нормальными детьми. Нацизм, чувство превосходства над другими, лютая ненависть к людям, думающим и живущим иначе, чем они, не передается по наследству. Все это воспитывается.
Что и кто сделал немцев нашими врагами в тридцатые-сороковые годы прошлого века? Нормальных людей «переформатировали», как теперь говорят, переделали в зверей. Это идеология фашизма.
А эти современные украинские людоеды. Откуда они взялись? Рядом, в соседней Белоруссии люди остались людьми, а они?
Технологии известны, и я не добавлю тут ничего нового.
Но что нового я для себя вынес из этого времени, пока идет война? Вот что: любой народ может состоять и людей, а может и из зверей. Еще недавно я смотрел на Израиль, как на хитрую и подлую страну, мини копию США. И только. Но вот появились мстители Хамаса и началась бойня. И те, и другие превратились в жестоких, не знающих жалости даже к детям зверей.
Ну, а мы другие? Нас нельзя переделать? Можно! Вспомните, какими были советские люди при Сталине. Лгали, «стучали» друг на друга, следили друг за другом, невинные сидели в лагерях и тюрьмах, а другие, знавшие, что они не виновны, издевались над ними, пытали, доводили до того, что эти несчастные лгали на самих себя, лгали на своих друзей и даже родных, что бы только прекратились пытки и издевательства.
Черное и белое перемешано, и оно повсюду! Оно в наших душах и сердцах, оно между людьми, между друзьями, между родными. Увы, мы такие.
Нашему поколению повезло, мы не жили при Сталине. Я родился после его смерти и ничего не знал о тех людях старшего поколения, которые все это пережили, знали, но никогда не говорили.
И слава богу. Не зная об этом, мы могли счастливо жить и ничего не бояться.
В 2022 -ом опять была и Настя. Недолго.
Мы «пересеклись» в соцсети «В контакте». Она сама предложила войти в круг ее «друзей», я записался, и она приняла меня в друзья. Но в 22-ом, ничего интерес-ного не произошло. Пару раз созвонились, потом встретились в кафе, поговорили и все. Но потом, время от времени она мне звонила, а иногда мы списывались с ней.
Летом в конце июля снова приезжала Катя, и гостила долго. Я как раз лечился в Ниловой Пустыне. Мы договорились, что они приедут на пару дней в Аршан, и я приеду к ним. Мы встретились, ходили и ездили по памятным местам, где когда-то отдыхали в Костей и Ольгой, разговаривали, сидели в кафе. Потом я вернулся в Ир-кутск и скоро Катя уехала в Германию к мужу. Это время нас сблизило с женой и враждовать мы прекратили. С тех пор постепенно наша взаимная ненависть друг к другу стала спадать.
Прошла осень, приближался Новый год.
Часы показали 20:23.
                Альковы души
                Четыре женщины
Таня, Настя, Ирина, Лариса.
Все они живут в моей душе, для каждой есть место и каждую я люблю. Люблю, несмотря ни на что. Все оставили свой след и будут в мыслях моих, пока живу.
Иногда я фантазирую. Что бы я взял от каждой, чтобы слепить свою Галатею?
Таня, жена, родившая моих дочерей.
Ее тело, конечно! Миниатюрная и стройная, красива лицом. Любовь к ней пришла из «Иронии судьбы». Она была похожа на Надю, главную героиню. Ее любили все мужчины СССР.
И я был влюблен, но теперь уже нет. А жену люблю до сих пор.
Как она была хороша в молодости! И сейчас, несмотря на возраст, я вижу гармонию в ее облике.
И желаю ее. Но, увы…
Настя, любовница и самая любимая из всех моих женщин.
Ее характер, вот что в ней самое главное. И раньше, и теперь. Красоты в ней немного, моя любовь делала ее красивой, красивее всех! Да, характер – его бы я вдохнул в новую Галатею. И еще имя, хотя оно ничего не значит. Жаль, нельзя назвать ее настоящее имя: она одна еще замужем.
И ее я желаю. Всегда!
Ирина, вторая жена. Жаль, что так коротка была наша совместная жизнь. Она мне нравилась умом, одухотворенностью, деликатностью, оригинальным видением мира и светом, который струился из ее сердца. Именно это – внутренний свет, я бы взял от нее!
И она желанна!
Лариса. Сложная женщина… Женщина, очень хотевшая быть женой. Чьей-нибудь. Но женой, верной женой, а не сожительницей. Не дал ей бог такой судьбы…
Стройная, изящная, сексуальная. Она очень любила секс.
Ее сексуальность и способность к фантазиям – в этом ее красота!
Это и взял бы я для моей Галатеи.
Жалею ее, желаю и, конечно люблю.
Четыре женщины. Четыре души. Четыре любви…

                17. Двадцать третий
Встречать 2023-ий к нам приехали «германцы» – Катенька с мужем Волкером, лысеющим немцем с типичным немецким лицом.
Время, проведенное с ними, было интересное, но короткое.
Встретили, они уехали, и опять пошла рутина.
Но с весной начались события, каких не было давно в моей жизни.
Событие первое: милая N.
Удивительно, но она опять появилась в моей жизни. Зачем? Она же знает мой возраст. Мне шестьдесят пять, а ей еще только сорок восемь. Это же молодость! Впрочем, у нее уже климакс.
Ну, что ей было нужно?
Приведу некоторые фрагменты нашей переписки.
Привет мой дорогой профессор! С Новым годом! Как дела у тебя? Приснился мне во сне. Все ли хорошо?
Здравствуй, милая! С Новым Годом! Все относительно хорошо. Спасибо!
Похожее поздравление пришло на 23 февраля. Я поблагодарил. Она сообщила, что болеет ковидом, я посочувствовал, но мне было ясно, болеет она не тяжело. Если бы как я, то не до переписки было бы. И действительно, как потом оказалось, она перенесла ковид относительно легко, без осложнений.
Не болеть хорошо. Когда болеешь белый свет не мил.
Ничего, поправишься... Наберись терпения.
Надеюсь, что уже скоро, болею третью неделю.
Третьего марта наступил мой день рождения. Она, конечно же, помнила эту дату. И вот опять поздравление.
Привет дорогой Толя! Поздравляю с днем рождения! Радости желаю, здоровья, хорошего настроения!
Впервые в жизни она назвала меня по имени, говорила еще тогда, в молодости, что может привыкнуть к моему имени и проговорится при муже. Или во сне….
Спасибо, милая N! Ценю твою память обо мне. Как ты, поправилась?
Да почти все нормально. Слабость еще присутствует, но ничего справлюсь.
Справишься, милая! Ты молода. Удачи и счастья... Если оно, конечно, есть.
На восьмое марта я ее поздравлял. Я уже начал понимать, что она постепенно что-то готовит…
С праздником, милая N! Здоровья тебе и денег побольше. Помню тебя всегда.
Спасибо дорогой мой Толяша! Очень приятно! Помню тебя всегда, и я!
«Толя». Это было нечто. Толя, потом Толяша. Это уже совсем выходило за рамки привычного стиля общения.
Теперь я уже не сомневался, что это неспроста, похоже, что она хочет более близкого контакта, возможно даже и интимного. С чего вдруг?
Как здоровье? Оправилась? Толяша... Никогда ты еще меня по имени не называла. Да еще так ласково. Это странно.
Попрощался я так.
До встречи здесь 14-го. Хотел бы я тебя поцеловать, милая N!
У нее четырнадцатого марта день рождения. Мы оба «рыбки».
До встречи! Проблема-то в чем, чтобы поцеловать?
Да, теперь очевидно, что именно этого она и хочет. И конечно же я продолжал. Жизнь шла скучная, а тут такое!
Четырнадцатого марта я поздравил ее с днем рождения, ей исполнилось уже сорок восемь лет. Не девушка…
Здравствуй, милая Настя! Ты стала взрослая, но ничуть не хуже, чем в свои тридцать (было несколько очень удачных фото и на них она была хороша).
В том возрасте ты была восхитительна, но восхитительна и сейчас! Твоя улыбка загадочна, как у Моны Лизы. Твои глаза, как лесные озера и в них отражается твоя душа. А губы твои вызывают желание их целовать бесконечно. А груди твои, словно две клюквенки сладие... Не отрывался бы от них.
Хорошего тебе настроения и здоровья, чтобы жить счастливо и долго, дол-го.
Спасибо дорогой мой Толяша за поздравление! За приятные и теплые слова.
Мы встретились 31 марта.
Но до этого было еще несколько посланий.
Целоваться когда будем?
Подумаю…
Ну-у-у-у, в пятницу после обеда. Я приеду к тебе и до утра. Как ты на это смотришь?
Я счастлив! Зацелую насмерть.
Не надо, хочется еще пожить.
Тридцать первого она приехала к обеду. Была возбуждена, ходила по квартире, все рассматривала. И много говорила.
Очень темно в твоем доме! Нужен ремонт! Натяжные потолки! Постелем ламинат. Двери заменим! Мебель всю поменяем! Я хочу, чтобы нам здесь было хорошо! И вообще, я развожусь с мужем. Но не сейчас, потом, осенью, наверное, в сентябре.
А еще я хочу познакомиться с твоими дочерями. Познакомишь?
Мы еще поговорили, она пила кофе, потом мы обнимались, а потом я предложил полностью раздеться и продолжить. Она удалилась в ванную, но вскоре пришла в комнату, одетая в черные чулки с поясом. Она знала, что я любил это раньше.
Настя шла ко мне и спрашивала: «Я толстая? Я толстая: Я толстая?». Она знала, что отвечу, но ей была важна моя действительная реакция, поэтому смотрела мне в глаза. Не знаю, что она увидела в них, но я сказал, что нет, не толстая. Что она практически не изменилась и что она очень красивая. И говорил я правду, не врал. Мне действительно нравилась она вся, не смотря, на ее ноги. В чулках и туфельках на высоком каблуке, ноги преображались, впрочем, как и все тело. А лицо ее мне всегда было родным.
Итак, встреча состоялась, и все было прекрасно! Прямо, как тогда, хотя тогда мы были моложе каждый на 16 лет.
Новая встреча двух старых и добрых друзей. Мужчины и женщины. Мы говорили до пяти утра. А еще пили, ели, целовались…
Потом мы еще встречались несколько раз, но уже на пару часов, а в пять она уезжала. Потом встречи стали длиться по часу. Эйфория прошла быстро. Отношения меркли.
Муж вернулся с вахты и теперь почти три месяца будет в Иркутске.
Здравствуй, милая N! Чем больше думаю о тебе, тем сильнее чувствую безнадежность своего положения. До отчаяния. Ты теперь под пристальным надзором и целый месяц мы не сможем встретиться. Странно даже... Какой-то человек, которого я никогда даже не видел и не знаю, твой муж, оказывает на меня судьбоносное влияние. Это как бог, повелевающий и всемогущий. Он не разрешает... А я жду и жду, и жду. А ты не звонишь и не пишешь. Пустота и одиночество. Но иногда я уже думаю, что тебе самой этого не надо. А знаешь, сколько интересных подарков тебя ждет? И все такая красота! Расскажи хоть что-то о себе и своих планах. Дороже и роднее тебя у меня нет никого на свете. Люблю тебя, Настя! Неужели все прекратится как тогда?
Переписка еще продолжалась, но писал почти только я.
Здравствуй, милая N! Как ты? Как дела дома, на работе? А что в твоей душе, в сердце? Прояви себя, хоть как-нибудь...
Здравствуй мой милый! День суматошный был…. О тебе помню…скучаю… завтра позвоню. Целую обнимаю.
Здравствуй, милая! Завтра встретимся?
Здравствуй дорогой! Конечно да.
Восьмого июня мы встретилась последний раз. Всего на один час.
А после восьмого вот так.
Здравствуй, милая N! Ждет ли меня радость встречи с тобой на следующей неделе? Пообещай, родная! Подари мне себя хоть на часок, а?
Здравствуй дорогой! Конечно, встреча будет! Обещаю.
В намеченный для встречи день, она не приехала. Позвонила уже часов в шесть по пути домой из машины: «устала… Надо домой…»
Я сильно расстроился и сказал: «Ну, ладно. Пока».
Она ответила тем же: «Ну, ладно. Пока». Но интонация ее голоса сказала мне все. Она как будто ждала повода, чтобы все свернуть.
Больше ни одного письма от нее я не получал, хотя сам писал много.
Она просто спряталась от меня. Бросила, как тогда. А я все писал, просил, унижался…
Я писал, она не отвечала, но письма читала. А потом перестала и читать. Могильным холодом веяло из нашей прежде радостной переписки. Через какое-то время я удалился и сети.
Я же знал, что она такая. Но она могла бы объяснить, сказать, что ошиблась… Но лишь «вытерла об меня ноги».
Что это было? Что за всплеск? …Сделаем ремонт… мебель поменяем… здесь будет хорошо… познакомлюсь с твоими девочками…
Хотел бы я спросить ее, что это было? Такое светлое начало и такой черный конец. Но все закончилось, и спросить больше некого. Унижающее достоинство человека ядовитое молчание.
Я так стыжусь теперь всех этих слов и жалею, что пошел на сближение. Оно привело меня к тому, что я унижался…
 Она считала себя значимой, преуспевающей и деловой женщиной. И вот почему я так думаю.
В одну из встреч, мы обнимались… Раздался звонок, и она начала разговаривать. Звонок был с работы или по работе и разговор затягивался. Я продолжал обнимать ее, ласкал руками, прижимался телом, становился на колени и целовал, а она все говорила. Наконец я перестал. Это было уже слишком унизительно. Если ты со мной, так и будь со мной. Прекрати говорить, извинись, скажи, что перезвонишь. Или, уже, прекрати встречу и давай, работай. Но уже не в моем доме. Она не понимала, что поступает по отношению ко мне с пренебрежением, унижает меня. Если бы мне кто-то позвонил, я бы не взял телефон в руки. Или бы взял, но на несколько секунд, потому что я ее уважал.
И это было почти при каждой встрече, кроме самой первой.
Я сердится на нее страшно, почти ненавидел. И в июле, и в августе, и в сен-тябре, в октябре…
А в ноябре перестал. Вот как-то так, само, вдруг. Перестал. И снова вспоминаю о ней с теплом и нежностью. И люблю.
Событие второе: умерла мать.
Десятого июля умерла моя бедная, больная мама, Наталья Семеновна Нижегородова (Тонких) в возрасте 91 год.
Долго болела. Не исправно работал мозг, о чем я уже упоминал. Еще лет двадцать тому назад ей поставили диагноз – лейкемия, но не злокачественная. Возможно, эта болезнь и привела ее к помутнению рассудка. И хотя и в этом случае обычный прогноз – семь, восемь лет жизни, и конец, моя мама прожила долго. Намного дольше. Дожила до рака кожи – он «заполз» на ее лицо. И форма рака такая, кото-рая метастазов не дает, так говорил онколог. Однако, уже через год после лечения облучением, на шее выросла довольно большая опухоль. И она опять лечилась, ее облучали и опухоль исчезла, но на какое-то время.
Умерла она с диагнозом сердечная недостаточность… Но это отписка. Старуха умерла, и какая разница, от чего? Для меня это тоже не имело значения. Для нее смерть была подарком в конце жизни. Она мучилась, а не жила. Ненавидела всех и все. Сначала мою тещу, это еще в самом начале, как она переехала в Иркутск. Потом мою жену, вслед за ней и детей, особенно старшую дочь Ксюшу. А в последние годы и меня. А кроме нас – Путина, Медведева и т. д. И все у нее были евреи и сволочи.
«Еврейскому вопросу» она научилась от своего мужа и моего отца, которого тоже ненавидела лютой ненавистью. Ни единым хорошим словом она при мне не поминала его.
И действительно, батя мой, хотя его-то я и уважал и уважаю, считал, что нашу страну – СССР, продали евреи-предатели. Отчасти он был прав. И вот как-то, уже он был глубоким стариком, когда в разговоре мы не сошлись во мнениях, он спросил: «Ты что, еврей»?
Так что мать нахваталась у него.
Однажды, когда я жил у матери после ухода от Ирины, Ксюша приехала показать Артема, своего сына. Ему тогда было года два. Но мать даже не смотрела на ребенка. Я посматривал на нее и ловил ее взгляд, сфокусированный на дочери. Она внимательно и как-то «не здорово» разглядывала ее. Потом говорила мне, что у дочери алчный, хищный взгляд. Все высматривает, вынюхивает вокруг…
Что ей было высматривать и вынюхивать среди окружающего хлама?
После этого постепенно зародилась ненависть к ней. Про внука она практически никогда не спрашивала и никогда не выражала интереса его увидеть.
В последний день она с утра была в агонии. За три или четыре дня она перестала есть, хотя есть хотела. Но она решила умереть, и я не стал ее отговаривать. Много раз она просила меня, что бы я для нее сделал петлю и помог в нее залезть. Но с меня хватило брата. Мои объяснения, что это кончится для меня тюрьмой, не принимались. Она все равно просила. Да и мог ли я убить свою мать? Нет, конечно. Она все равно оставалась моей мамой. Хоть и полусумасшедшей
Агония последнего дня, видимо была страшным испытанием. Ей было плохо, тяжко, она стонала, то ей было жарко, то холодно. Она просила пить, но пить не получалось. Привстать, чтобы попить, мама уже не могла даже с помощью – была сильная боль практически во всем теле. Через соломинку вода не всасывалась. Кое-как, но вода все же достигала цели. Ей немного становилось лучше.
Естественно, она провоняла, подгузники качественно менять было не возмоможно из-за боли. Даже вместе с сиделкой, нам не удавалось это сделать, поэтому под ней все было сырым от мочи. Было лето, жара, открыто все, что можно. Но нечем было дышать.
Я просидел у нее до четырех часов. Уходя, размолотил две таблетки кетонала и с трудом «споил» их ей. Постепенно ей стало легче, стоны утихли, и она забылась. Не знаю, надолго ли, потому что ушел. Надо было самому поесть, немного передохнуть.
Когда вернулся около семи, в квартире было тихо. Я заглянул в комнату и увидел большую черную муху на ее ноздрях. Рука была откинута и свисала с дива-на. Стало ясно сразу – для нее все кончилась.
Позвонил в полицию, позвонил жене. Новость разнеслась и Катя (она тогда гостила у нас) с Татьяной пришли. И еще приехали ребята из похоронной компании, их отправила Марина, младшая сестра Татьяны.
Труп унесли, участковый меня поспрашивал, что-то написал на бумажке и дал мне ее подписать. И все.
Потом похороны, могила и микроскопические поминки.
Все проходит. Прошло и это. Закончилась еще одна жизнь. Навсегда.
Все последние годы, когда у матери в голове были «бредни», я был груб с ней. Она постоянно говорила гадости о моих детях, жене, вспоминая отца ругалась так, что противно было слушать. Я говорил, если не прекратишь, я уйду. Она не прекращала, и я уходил.
Жалею ли я ее? Нет и уже давно. Стыдно мне за свое поведение? Нет. Хотя это была и мать, но уже совсем другая, мало похожая на человека. И совсем не похожая на мою Маму из детства, которую я очень любил.
Время и болезни искалечили ее разум и душу. А еще и ее характер. Мало я знал в своей жизни столь упрямых, упертых, столь самоуверенных в себе людей.
Вот она умерла и мне стало легче. Уже не нужно приходить к ней и слушать бред об одном и том-же, а потом уходить в состоянии стресса и отходить от него по два-три часа.
Событие третье: продажа квартиры.
У меня была двухкомнатная квартира в одном подъезде с квартирой, где жила мать. Я купил ее в 2017-ом, и мы там жили с Ларисой. Эта квартира ассоциировалась с ней. Квартира пустовала, я ее не сдавал, денег мне хватало. Она была чистой и ухоженной. Я иногда приходит туда, ложился на диван, смотрел телевизор, вспо-минал, иногда даже готовил что-то и обедал.
Потом уходил домой, в нашу с Татьяной «трешку», где мы растили наших детей.
Теперь, со смертью матери, стало две «двушки», но моя чистая, ухоженная, а квартира матери (она вообще-то была моей) – грязная. Ремонта там не было лет де-сять.
Я решил продать ухоженную. И это быстро получилось, да и денег я выручил не мало.
Продал. Но чувство при этом было не хорошее. В ней теперь другие… А были мы с Ларисой. Казалось, пока я ее хранил, то у меня оставалась надежда, что все еще вернется. Я, конечно, не всерьез так думал. Но где-то в альковах души, тлело…
А теперь все, уже навсегда.
Событие четвертое: ремонт.
Когда мы с Ларисой поселились в 11 квартире 11 дома и начали делать ремонт, я поклялся, что больше никогда ни каких ремонтов. Они осточертели мне. Сколько я их переделал за жизнь.
А тут опять. Нельзя же оставлять хорошую квартиру под номером 6 на втором этаже с двумя огромными лоджиями в грязи, в бардаке.
Месяц я разбирал мебель, и выносил разобранное. Потом обдирал обои. Кажется, я постарел на год, не меньше, пока занимался всем этим. Страшно устал. Начал искать ремонтников. Но это было лето, сезон. Все заняты. И все же нашелся парнишка, таджик, который взялся. Работал он долго и делал не слишком качественно. Но все же закончилось. Стало чисто и светло. Но я потратил кучу денег. Почти пол миллиона. И почти обнулил свой пенсионный счет в банке.
Событие пятое: женщина.
Я давно уже заметил, что в жизни случаются почти не возможные вещи. Например, появление Насти весной.
И люди встречаются очень разные.
Еще год назад я пробовал знакомиться, нужна ведь женщина, и поговорить тоже. Но я знакомился с не молодыми.
А тут я решил дать наглое объявление, но не на простой сайт знакомств, вроде «фотостраны», а на сайт секс-знакомств. Написал следующее: «ищу женщину для секса и совместных прогулок. Есть квартира, автомобиль, прилично зарабатываю. Гарантирую заботу, внимание, нежное обращение. Образование высшее, работаю. Не седой, не лысый, стройный (рост 177, вес 74). Хорошо воспитан, начитан, умный, люблю секс. Нравится эротическое белье. Мне 61 год (скостил маленько)».
И вот, через пару недель получил предложение познакомиться от женщины 38-лет.
Если с Настей у нас была разница в 17 лет, то здесь – 27!
И мы познакомились. Покатались на машине.
Она маленькая стройняшка, с красивыми, как вылепленные скульптором ножками. Даже кожа у нее еще как у девушки. Она воспитатель датсада, имеет двух дочек четырнадцати и семнадцати лет. Одна.
Она хотела, чтобы я скорее ее пригласил, но шел ремонт. В квартире был срач.
Ремонт я его закончил, и мы начали сопрягаться… И все продолжается. Вот только жаль, она не разговорчива. У нас нет общей истории. Она только-только началась. Но, подтверждается – природа не терпит пустоты.
Событие шестое: Володя.
Ночью 18 октября года умер Володя Надршин, политеховец. Кем он был для меня? Просто хороший, добрый, спокойный человек. Скромняга и тихоня. Хороший компьютерщик. Я не раз к нему обращался по разным вопросам, и он всегда охотно помогал.
Я видел его за пару дней до смерти, хотя до этого мы не пересекались месяца три. Мы шли по вестибюлю политеха в одну сторону. Я спросил его: «как жизнь, Володя?».
Он весело с улыбкой ответил: «все хорошо, а у Вас?».
«А у меня хреново».
Он: «Почему?».
Я: «старость, Володя, наступила, но это бы еще ничего, – болезни…».
Он промолчал.
Случайно мы встретились? Или это какой-то знак?
Знаки…
У меня очки с футляром украли в автобусе, а другие очки, темные, в зеленоватым фильтром – треснули, пришлось выкинуть.
Какая-то мелкая «хреновинка» попала в левый глаз, беспокоит мало, и ехать к врачу не охота, да и времени нет.
Мать умерла.
Ремонт в квартире шел без энтузиазма и получилось плохо.
При проверке преподавателей политеха на профпригодность по психиатрии (вышел какой-то приказ) меня из-за моих депрессий допустили пока на год…
Володя умер после нашей встречи примерно через 25 часов. Он прожил 48 лет, а родился в двадцать пятом году до н. э., и рождение гарантировала ему только одно – смерть. Как и всем.
Теперь даже через миллионы лет этого парня уже не будет. Исчез с поверхности Земли…
Мы не были друзьями, но меня точит что-то внутри.
Заканчивается 2023 год.
Это не все, а лишь конец первой части, которую я назвал «Часы».