Ночь и туман. Извлечение знаний. Часть 1

11 декабря 1941 года

Париж, оккупированная территория Франции

Когда абсолютно голая Катрин Бартез вернулась в допросную, Ирма приказала: «Дверь за собой закрой». Девушка повиновалась.

И сразу же получила следующий приказ: «На стул садись»

Катрин опустилась на стул и плотно сжала ноги – хотя прекрасно понимала, что это ненадолго. Совсем ненадолго. Однако, к её удивлению, немедленного приказа раздвинуть ноги не последовало. Вместо этого Ирма бесстрастно объявила:

«У нас с тобой дна и та же общая цель – спасти тысячи жизней. Французских жизней…». Девушка кивнула. Зондерфюрерин спокойно продолжала:

«Я профессионал – ты нет. Поэтому, чтобы мы сумели спасти жизни твоих соотечественников – ты же патриотка Франции, так ведь?»

Катрин Бартез снова кивнула. Ирма продолжала: «… мне необходимо, чтобы ты мне полностью доверяла – и полностью мне подчинялась…»

Француженка вздохнула: «Я Вам полностью доверяю – и буду беспрекословно Вам подчиняться. Когда я была у Вас в кресле, Вы работали со мной в высшей степени профессионально и эффективно – у меня нет оснований Вам не доверять…»

Зондерфюрерин удовлетворённо кивнула: «Очень хорошо. Теперь заведи руки за спинку стула, сцепи их и разведи ноги…»

Катрин подчинилась – и сразу, без команды, прижала голени и лодыжки к ножкам стула с внешней стороны, как до того требовал муж Ирмы.

Которая объяснила: «Тебе будет гораздо легче рассказать мне всё, что ты знаешь… и – что гораздо важнее – что ты пока не знаешь, что знаешь, если ты будешь полностью для меня открытой…»

Сделала небольшую паузу – и продолжила: «Именно поэтому ты должна остаться абсолютно голой – и широко раздвинуть ноги. Чтобы я видела тебя всю…»

Девушка кивнула: «Я понимаю». Ирма предсказуемо осведомилась: «Тебе будет комфортнее сидеть свободной – или тебя лучше привязать и надеть браслеты?»

Катрин задумалась, немного подумала и решительно ответила: «Лучше привязать и браслеты – мне так легче будет расслабиться…»

Ибо мало что так расслабляет, как состояние (и осознание) полной беспомощности в руках человека, которому полностью доверяешь – и потому беспрекословно подчиняешься…

Ирма кивнула, застегнула на запястьях девушки наручники, которые на ней уже побывали, затем привязала её ноги за лодыжки к ножкам стула. Катрин вздохнула – и благодарно кивнула: «Спасибо. Мне так гораздо спокойнее и комфортнее…»

«Я рада» – улыбнулась Ирма. И осведомилась: «Ты знаешь, что мне, скорее всего, придётся снова сделать тебе больно? Даже очень больно? Возможно даже, вернуть тебя в кресло и полностью повторить пройденное?»

Девушка грустно вздохнула: «Я это поняла». И тут же осторожно спросила: «Можно узнать, почему?»

Зондерфюрерин неожиданно рассмеялась: «Точно не потому, что мне нравится делать тебе больно… хотя мне это очень нравится – и ты это знаешь…»

Катрин кивнула: «Я это почувствовала…». Ирма объяснила: «На моей предыдущей работе – я работала старшей надзирательницей сначала в Лихтенбурге, потом в другом женском концлагере СС – в Равенсбрюке…»

Сделала многозначительную паузу – и продолжила: «Если бы мне не нравилось делать больно… даже очень больно заключённым, я бы просто не смогла выполнять свою работу…»

«Я понимаю» – вздохнула девушка. Зондерфюрерин продолжала: «Эротизация насилия – естественный механизм психологической защиты… иногда даже проявление инстинкта самосохранения…»

Ирма не стала информировать девушку о том, что у неё этот механизм появился ещё в весьма раннем возрасте – когда её пьянчуга-отец начал лупить её уже всерьёз, почти как её маму. А потом просто переключился «вверх».

И продолжила: «Когда я делала тебе больно… очень больно, меня это сильно возбуждало. Не столько сексуально – я строго гетеро и не по девочкам совсем – сколько чувственно и эмоционально…»

«Я это заметила» – улыбнулась Катрин Бартез.

«Кроме того» – вздохнула зондерфюрерин, «ты очень красиво страдаешь. Очень. Поэтому, глядя на тебя с зажимами на сосках – и особенно под электротоком – я получала просто колоссальное эстетическое удовольствие…»

«Я рада, что тебе это понравилось» – снова улыбнулась девушка. И тут же поправилась: «Извините, что Вам понравилось…»

Ирма махнула рукой: «Я сама хотела предложить тебе перейти на Ты. Одно дело делаем – не до официоза сейчас…»

Катрин кивнула: «Хорошо». Зондерфюрерин продолжала: «Я обещаю тебе, что уберу эмоции и буду работать исключительно профессионально. Сначала я сделаю всё, что в моих силах, чтобы получить от тебя информацию, необходимую для спасения жизней парижан, без болевых воздействий на твоё тело…»

«Спасибо» – вздохнула девушка. «Надеюсь, у Вас… у тебя это получится…»

«Я тоже очень на это надеюсь» – честно призналась Ирма. И продолжила:

«Если же мне всё-таки придётся сделать тебе больно, я обещаю, что это будет лишь так сильно и так долго, чтобы получить необходимую информацию. И ни секундой дольше…»

Катрин благодарно улыбнулась: «Спасибо. Мне очень приятно, что вы… ты обо мне так заботишься…»

И неожиданно добавила – тихо, почти шёпотом: «Я очень рада, что тебе нравится делать мне больно. Что это тебе доставляет удовольствие…»

«… наслаждение даже» – честно призналась Ирма. «Я наслаждаюсь твоей болью»

Девушка кивнула – и добавила: «Мне будет намного легче переносить боль, если я буду знать, что доставляю тебе удовольствие и наслаждение…»

Зондерфюрерин неожиданно предложила: «Давай я тебе сначала расскажу о методике алго-допроса… в смысле, допроса с применением болевых воздействий. Чтобы ты понимала, почему я делала и, возможно, буду делать с тобой…»

Катрин радостно кивнула: «Давайте. Мне будет очень интересно…»

И неожиданно продолжила: «На самом деле, я Вам… тебе благодарна за всё, что ты со мной делала. И за кресло, и за зажимы, и за электроток… и за заботу…»

«Вот как?» – совершенно искренне удивилась Ирма. «Очень интересно…»

Что было чистой правдой – ей было действительно очень интересно. Девушка объяснила: «Боль была… адская просто. У меня вообще нет слов, чтобы её описать. Я знала, что мне на допросе будет больно… очень больно, была внутренне к этому готова… но я даже представить себе не могла, что так больно… что вообще может быть так больно…»

Зондерфюрерин кивнула: «Я знаю – боль действительно неописуемая…»

Катрин изумлённо посмотрела на неё. Ирма пожала плечами: «Разумеется, я попробовала это на себе – мне же нужно знать, что чувствует женщина под зажимами и электротоком…»

«И сколько ты продержалась?» – в высшей степени заинтересованно осведомилась Катрин Бартез. Криминалькомиссарин покачала головой: «Мне нужно было понять ощущения, а не ставить рекорды, которые никому не нужны. Пять минут с зажимами на сосках – потом минуты полторы электротока… мне хватило»

Девушка восхищённо кивнула – было совершенно очевидно, что её визави ей не просто нравилась, а очень нравилась – и продолжила:

«Но после того, как всё это закончилось…» – она запнулась, немного помолчала, подбирая нужные слова и решительно заявила: «… я повзрослела… лет на пять точно, а то и на все десять. И стала намного внутренне сильнее…»

«То, что не ломает нас, делает нас сильнее?» – улыбнулась Ирма.

Гораздо более правильная интерпретация знаменитого изречения Ницше.

«Да, именно так» – подтвердила Катрин. И продолжила: «Кроме того, я как-то в считанные минуты успокоилась. Исчезла жажда смерти, прекратилась истерика»

«Мозги на место встали, короче» – усмехнулась зондерфюрерин. И спокойно объяснила: «Хотя я совершенно этого не планировала – у меня были совсем другие цели, которые и были достигнуты, для тебя мои… воздействия стали отличной и в высшей степени эффективной алготерапией…»

«Алготерапией?» – удивилась девушка. Ирма объяснила: «Лечением болью»

И продолжила: «Болью с незапамятных времён весьма успешно лечат всевозможные нервные и психические расстройства –  и даже чисто физические. Для наркомании, игромании, алкоголизма… ну и твоих проблем до того, как ты попала ко мне на кресло это, пожалуй, самая эффективное лечение…»

«Правда» – улыбнулась она, «всё это дело лечат почти исключительно поркой. Про применение электротока в алготерапии я что-то не слышала… хотя нет, заикание лечат… вроде»

«В любом случае» – добавила она. «поговорю с моим знакомым психиатром. Может даже статью вместе напишем…»

Доктор Вернер Шварцкопф, которого она имела в виду, кроме много чего ещё был крупным специалистом по алготерапии. Ну, а доктор Кронбергер, хотя официально ни разу не психиатр (по специальности он был военным хирургом), на алготерапии съел не одну стаю собак…

Махнула рукой – и приступила к лекции.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ