Госпожа сочинитель. Гл. 18-21

18


Дэни Элинт повержено внимал словам врага. Он любил и, панически боясь разрушить достигнутое, был готов пойти на любые жертвы во имя спасения любви, ибо без нее его жизнь теряла смысл. Без любви не было самой жизни...

Пойти на поводу совести — значило расстаться с Эклой навсегда, ведь в объяснении с ней Роберт не станет щадить Даниэля. Он приукрасит истину, дабы потрясти «одураченную» женщину до глубины души. Даниэлю оставалось выбирать, и в выборе этом на первом месте значилось спасение идиллии — во что бы то ни стало. Что будет с совестью? О, она не пострадает. Главное сейчас — не допустить Роберта к госпоже Суаль с его злосчастной уликой.

Поистине, что может быть могущественней для юного сердца, чем приторный любовный нектар, этот желанный, сильный наркотик? Однажды отведав его, хочется насыщаться им до последнего вздоха.

— Я готов на всё, — покорно кивнул Даниэль. — Я сделаю всё, что вы скажете, но боюсь, у меня ничего не выйдет. Как я смогу попросить денег у нее?

— А как ты до этого бессовестно лгал? — мгновенно атаковал Роберт. — Тогда, значит, мог, а теперь вдруг «не можешь»?..

Глядя в хищное лицо фермера, Даниэль понимал, насколько недооценивал его прежде. Невежественный провинциал казался ему откровенным тупицей, а тот, в свою очередь, завладел очень тонким оружием и дождался самого удачного момента для шантажа. Случись это месяц назад, Даниэль бы без сожаления позволил открыть Экле правду.

— Ладно, — презрительно протянул шантажист, — предоставь дело мне. Но только после — без упреков!

Юноша кивнул. Он чувствовал себя букашкой, которую раздавили тяжелой ногой, обутой в пыльный ботинок.

А Роберту оставалось следовать своему плану — козыри были у него на руках. Ленивой поступью фермер направился в сад — к беседке, где сидела, отдыхая, Экла. Незадачливый «муж» потянулся следом, хоть его ноги подкашивались от страха. Нужно было во что бы то ни стало присутствовать при очередном акте спектакля, ведь Роберт мог придумать что угодно. А вдруг он скажет, что Даниэль имел связь с его малолетней дочерью и потребует денег в виде компенсации? Что тогда?!

Между тем Экла приветливо шагнула Роберту навстречу, издали протянув ему руку, а заметив Даниэля, еще больше расцвела. Платье цвета топленого молока облагораживало ее загорелую кожу; собранные волосы открывали шею, украшенную тонкой жемчужной нитью.

— Дэни! Где ты пропадал? — с притворной обидой воскликнула Экла.

Он не видел ее с самого утра, ибо потратил день на блуждание по улочкам деревни. Прогулка требовалась ему для полного осмысления счастья; кто ж знал, что счастье это так скоро будет поставлено под удар?.. Еще секунда, и Роберт достанет дневник. Еще мгновение — и он навсегда уничтожит доверие. Нужно не сводить с шантажиста глаз, чтобы успеть перехватить подлую мысль.

Пэмбертон не спешил. Он всласть издевался над Даниэлем. Монотонно расспрашивал о здоровье, о планах на будущее… А Даниэль чувствовал, что не может справиться с волнением. О, как он жалок! Как слаб! Как безволен! Роберт прав, когда обращается с ним оскорбительно, ведь настоящий герой не позволил бы держать в заложниках свои чувства.

Фермер пустился в пустопорожнюю болтовню и продолжал чесать языком до такой степени нудно, что Даниэль не заметил, как с пустого тот плавно перешел на главное.

— Ваш муж мне должен, — словно невзначай сообщил мужчина. — Утром изволил сыграть со мной партию-другую... Я отговаривал, но он настоял. Неопытность можно простить, но долг, сами понимаете, платежом красен...

Экла чуть отстранилась от ответно обнимающего ее Даниэля, с детским любопытством заглянув в его пунцовое лицо. Доверчивость этой женщины ошеломляла одних, другим же предоставляла шансы использовать ее в своих целях. И, что ужаснее всего, Даниэль стал соучастником гнусного плана.

Госпожа Суаль потеряла не только память; она потеряла значение и счет деньгам. В ее рассеянном понимании они утратили всякую важность.

— Дэни, ты играешь? Если тебе это нравится, я не против.

На секунду подняв глаза, он увидел ее беззаботную улыбку. Экла смеялась — светлая и добродушная фея, воспарившая высоко над земным, но милостиво позволившая другим развлекаться.

Даниэлю хотелось провалиться сквозь землю.

— Долг — дело святое, — упрямо напомнил Роберт.

— Да-да. Идемте в дом. Думаю, мы сможем ублажить эту святость, — весело откликнулась Экла.

Даниэль проводил их взглядом: неряшливый великан и миниатюрная леди, само воплощение элегантности. Спаниель с глухим урчанием семенил за Робертом по пятам — вероятно, от него дурно пахло...

Когда Пэмбертон вновь предстал перед Даниэлем, последний явственно понял, что тот получил желаемое сполна. Толстые губы фермера расплывались в слюнявой улыбке.

— Элинт, ты гений! Это не дамочка, а золотое дно!

— Дневник, — зло процедил Даниэль.

С минуту враг испытывал его терпение, что-то жуя и сплевывая в траву.

— Такое дно можно качать до изнеможения... вернее, до разорения. Я бы даже начал завидовать тебе, но… Впрочем, об этом «но» ты узнаешь сам, когда прочтешь дневник.
Затем он с пафосным вывертом вручил Даниэлю записную книжку Эклы.


19


На том испытания для влюбленных не закончились. Спустя время дал о себе знать доктор Сормс. Почтенный джентльмен тоже не сидел сложа руки. Заявление, сделанное им, обязано было ошеломить, но Даниэль (равно, как и его спутница), осознанно возводил каменную стену меж собой и окружающим миром. Искренне, по-детски чисто веря в сны, они ненавидели реальность; они попросту не желали ее видеть, как не желают видеть скучное, порядком надоевшее лицо.

Когда Сормс показал Даниэлю какую-то карточку, юноша решительно ничего не понял. С недавних пор ему стало всё равно, что твердят окружающие. Он жил в летаргическом сне, он заболел свободой.

Но доктор не унимался, пытаясь достучаться до дремлющего сознания.

— Взгляните же, что я нашел в ее вещах! — противно нудил он над ухом.

— Что это? — без тени заинтересованности промямлил беспечнейший из землян.

— Визитная карточка. Здесь значится адрес и подлинное имя женщины, которую вы выставляете своей женой. У госпожи Суаль другая фамилия. Ну! Читайте же! Почему она записана здесь как Экла Олсен? Если она никогда не была замужем, то должна носить фамилию отца! Вас это не наводит ни на какую догадку?..

— Наводит. Иной раз мне кажется, что вы шпионите за нами.

— Если я и делаю это, то только затем, чтобы вы не наломали дров!

Что-то подобное раньше говорил Рэмбл — такой же старый холостяк, от скуки жаждущий записать в «сыновья» любого неразумного мальчишку. Но Даниэль больше не нуждался в опеке. Он окреп и возмужал — так, по крайней мере, считал сам господин Элинт. Он был обеспеченным семейным человеком и пусть пока жил на деньги жены, будущее обещало всё исправить. Поэтому Даниэль принял независимый вид, словно у него за спиной высились собственные капиталы.

— Вы правы, доктор. Кое-какая догадка посетила меня: раз такой порядочный человек, как вы, докатился до игры в детектива, это прямой намек… Мы загостились в вашем доме. Зачем вы унижаетесь? Если мы надоели вам, скажите прямо!

— Что вы! Я только пытаюсь предотвратить беду: состояние Эклы нестабильно. Ее психика ослаблена. Леди забылась! В разговоре с ней боязно обмолвиться о чем-то негативном. Она воображает себя в некой сказке, где вокруг одна любовь и солнечный свет. А это дурной признак. При столкновении с правдой она может не выдержать.

Но молодой человек уже не слушал — в нем пробудилась дремавшая доселе гордость. Даниэль не мог не воспользоваться дарованным ему шансом. В охватившей его горячке он торопился выказать силу и авторитет, которые на деле были фикцией.

Дальше гостить в доме Сормса стало небезопасно. С прочтением Робертом дневника круг посвященных в тайну мог расшириться, ведь такие, как Пэмбертон, не способны долго молчать. Спиртное развяжет им язык в два счета. Что же касается дилеммы с фамилией Олсен, то дневник быстро разрешил бы эту загадку. Но Даниэль в страхе потерять любимую сжег его, не прочитав и строчки.

Уже с вечерним поездом влюбленные отправились «домой», в Сальдаггар — город, которого Даниэль не знал, а Экла — не помнила. Они ждали продолжения сказки, но что поджидало их впереди?

*  *  *

Широкую подъездную аллею, обсаженную по бокам пальмами и яркими цветами, венчал огромный величественный особняк, возведенный на возвышении, чтобы еще издали пленять взоры своей недосягаемой мощью. Словно праздная обитель богов, он был светел и далек, чинно паря над голубизной и изумрудной зеленью взморья. Нижние этажи дома тонули в листве деревьев, которые окружали его на подступах к холму, и лишь высокие башенки — плоды неординарной мысли, — упирались в безоблачное небо, раскинувшее свой шатер в знак милости к молодым и богатым. Безусловно, внутренняя жизнь обитателей подобного чуда просто обязана быть такой же прекрасной, как и внешний облик усадьбы.

Прежде, чем оказаться в роскошных апартаментах госпожи Суаль, нужно было подняться по широкой мраморной лестнице, и в этом таилось больше удовольствия, чем затраты сил, ибо то там, то здесь на лестничных пролетах предусмотрительно расположили удобные скамейки по соседству с благоуханием роз. Даниэль знал, что счастливые обладатели миллионов не привыкли экономить на себе, но даже не предполагал насколько! Волей-неволей у него закружилась голова: какой размах фантазии, какая смелая, но в то же время ленивая прихоть воссоздала на земле подобие рая! Где-то журчали невидимые воды фонтана, где-то в гуще сада птицы выводили мелодичную трель…

Раз всё это принадлежит ей — его единственной, — следовательно, принадлежит и ему, ее избраннику. От одной этой мысли захватывало дух, сердце бешено колотилось в предвкушении невозможного счастья. Даниэль уже представил, как прекрасно им будет житься здесь, как они, беспечные дети Природы, создадут в этом доме свою сказку и будут играть в нее до конца своих дней…

Уловив запахи родного крова, спаниель Бесси весело рванула вперед, прыгая со ступени на ступень, пока не скрылась за изгибом аллеи. Даниэль оглянулся на свою спутницу — ее лицо отчего-то погрустнело. В нем отразились замешательство и печаль, причины которых она сама не понимала. А если вспомнит? Что тогда? Прогонит вон со скандалом? А как же любовь, их любовь?.. Наравне с принципами бескорыстия Даниэль понимал, что хочет жить именно здесь. Стать королем своей судьбы... О, это прекрасно!

И всё же что-то тут не так. Неожиданно на память пришли двусмысленные фразы Роберта и доктора Сормса. Какая тайна окружает госпожу Суаль? Почему она, будучи одинокой, не могла любить по-настоящему, открыто? Что принудило Эклу на корню обрубить чистосердечные порывы Даниэля? Может, он попросту был ей несимпатичен? Нет. Существовал некий барьер, который исчез вместе с утраченной памятью.

На полпути к дому Экла остановилась. Ее лицо побледнело, со лба катился холодный пот. «Сейчас она всё вспомнит, — Даниэль крепче сжал ее трепещущую руку. — А я дурак! Ведь мог же узнать правду — стоило прочесть дневник…» Опьянение страстью схлынуло, и в душе обосновалась тревога. Молодой человек опасливо поглядел вверх, где таинственно белели величественные стены. Что скрывает обманчиво прекрасный «рай»? Нечто обжигающее сквозило в каждом окне…

Доктор Сормс говорил об ответственности, которую Даниэль нес за дальнейшую судьбу Эклы. Вернуть женщину домой было его прямым долгом. А там — кто знает? Юноша верил, что возвращение забытого не отнимет у нее любви к нему.

Затаив дыхание, он заглянул в лицо Эклы, и она улыбнулась.

— Я просто запыхалась. Давай присядем.

Они прошли к скамье, после чего госпожа Суаль заговорила с небывалой прежде горячностью. Что-то смутное, но неотступное теснилось в ее существе; туманные очертания прошлого будоражили сердце.

— Мне кажется, нам не следует идти туда. Дэни, я боюсь! О, как я боюсь тебя потерять!

— Но там — твой дом! — изумился он. — Там — всё твоё!

Однако она была неумолима. Сормс говорил, что потеря памяти временна, и теперь Даниэль убедился в этом: Экла что-то вспомнила из того, о чем умолчала при их знакомстве.

— Мы не должны туда идти, — убежденно повторила она и прибавила: — если хотим быть вместе...

Но куда же им тогда идти? Стараниями Роберта наличные деньги Эклы были на исходе — их не хватило бы даже на комнату в дешевом отеле! А Даниэль не хотел, чтобы новый мир навсегда померк для нее пред лицом нищеты, ведь она — фея, парящая далеко от мирских проблем; она не вынесет и дня серой, будничной жизни!

Он крепче сжал ее локоток.

— Нет. Нам нужно туда. Бояться глупо! Нас никто не посмеет разлучить, ведь только благодаря тебе я узнал, что такое счастье. Ты научила меня любить, с тобой я стал совсем другим человеком!

Она долго не мигая смотрела на него, и в глазах ее застыли невыразимые противоречия. Вряд ли она могла что-либо объяснить, ибо все ее опасения оставались на уровне подсознания.

Требовательно потянув ее за руку, Даниэль продолжил восхождение к особняку. Они были одни (Люси получила расчет еще на вокзале), и жаждали поскорее захлопнуть дверь в свое прошлое.


20


В напряженном безмолвии странная пара вошла в светлый холл со стеклянными стенами, что открывали живописные виды с холма. Швейцар в золотистой ливрее бесстрастно склонился перед своей госпожой, стрельнув по ее спутнику удивленным взглядом.

Экла задрожала. В испуге остановилась она посреди воздушной залы, после чего огляделась по сторонам, словно каждую секунду ожидая чего-то ужасного. Кругом царила гробовая тишина. Вместе с золотым светом солнца сюда из раскрытых дверей сада залетал ветер, принося запах свежескошенный травы. В глубине комнат пролаяла собака.

— Вот ты и дома, — успокаивающе произнес Даниэль.

Но тут случилось непредвиденное. Из анфилады комнат, где сам воздух, казалось, был соткан из хрустальных нитей, фокусирующих радужный свет, донесся топот маленьких ножек. Не прошло и секунды, как к новоприбывшим выбежало, если не сказать «выпорхнуло», подобно цветастой бабочке, златокудрое существо с шелковым бантом. Девочка лет пяти в платье, похожем на воздушный бисквит, улыбалась, неловко удерживая в своих ручонках собаку Эклы. Ее облик напоминал ожившую куклу из перевязанной лентами коробки; в первую секунду Даниэль даже не осознал, что видит живого ребенка. Однако не успели новоприбывшие прийти в себя, как девочка с криком «мама!» бросилась к госпоже Суаль.

Отчаянно закричав, та спряталась за спиной Даниэля.

— Мама, Бесси привела меня к тебе! Мы тебя ждали! — весело щебетала малышка, стараясь поймать женщину в свои объятья. Она решила, что мать вздумала с ней играть. Ну конечно — откуда было знать невинному существу весь ужас происходящей здесь сцены?! Страшный смысл свершившегося понимал один Даниэль, оцепеневший от отчаяния. По его вине Экла не узнает свою дочь! Что может быть страшнее?! Охваченная паникой и непониманием, она перебегала от стены к стене, от колонны к колонне с перекошенным мукой лицом, а девочка, звонко хохоча, семенила за ней в восторге от столь «удачной» идеи. Для нее это была игра — для остальных «игры» закончились с этой минуты.

— Наконец-то! — откуда-то сверху раздался мрачно торжествующий баритон.

Девочка застыла и уже с некоторым сомнением посмотрела на элегантного господина, который спускался с широкой мраморной лестницы.

— Папа, мама вернулась! — объявила дочь, но в ее голоске чувствовалось замешательство.

Мужчина неторопливо приблизился к поверженной паре.

— Иди в свою комнату, — скомандовал он дочери.

Та хотела заупрямиться, однако явившаяся бонна спешно увела воспитанницу. Через каждые два шага девочка оборачивалась, силясь разгадать неподъемные для детского ума тайны взрослых.

Даниэль с трудом сознавал происходящее. Жестокая правда ворвалась в тихий мир грез, сметя всё то, что еще вчера мыслилось незыблемым. Еще полчаса назад он верил в свое достигнутое счастье; оно было райской птицей в его руках, которая теперь, вспорхнув, улетела. Воздушные замки рассыпались, кораблик любви натолкнулся на подводные рифы. Наравне с открытием правды пришло объяснение неясных прежде фактов. В этой правде не было ничего сверхъестественного — до нее бы дошел в своих размышлениях любой здравомыслящий человек, но только не пылкий влюбленный.

— Итак, ты соизволила вернуться, — ровным голосом произнес мужчина, рассматривая Эклу в упор. Его вид демонстрировал железную выдержку, однако в глазах вовсю бушевало яростное пламя. — Ты сбежала два месяца назад. Никто не знал, где ты, что с тобой… Мы отчаялись тебя искать! — Его голос вдруг сорвался на крик, в котором потонуло ответное восклицание Эклы:

— Я не знаю тебя! Уйди! Оставь нас в покое! — завопила она, но ее взгляд — затравленный, полубезумный — утверждал обратное: она знала, но не хотела знать.
Едва ли Даниэль мог раньше вообразить ее такой; всегда спокойная, наделенная лучезарной улыбкой, теперь Экла выглядела загнанным зверьком, который отчаянно бьется в силках.

— Уйди! — твердила она своему настоящему мужу, и Даниэль содрогнулся от ненависти, которую она вкладывала в эти слова. Разве его возлюбленная могла кого-то ненавидеть? Разве была способна кричать? Нет, у его Возлюбленной тихий мелодичный голос и доброе сердце. Та же, кого он видит сейчас, совсем на нее не похожа. Это какая-то усталая, постаревшая женщина с растрепанными космами и конвульсивно сжавшимся телом.

— Ах вот как! — едкая ухмылка прорезала лицо господина Олсена. — Ты привела в наш дом любовника и открыто просишь меня уйти? Меня, своего законного мужа?! Ты забыла, что у нас растет дочь. Ты забыла о репутации. Ты забыла о делах, которые требуют твоего вмешательства. И, наконец, ты забыла о чести! Ее у тебя не больше, чем у какой-нибудь потаскушки! А я ведь искал тебя… Я нанял лучших детективов, потратил уйму средств и нервов… Ты — бессовестная!

Даниэль испытывал острое желание убежать отсюда. Ему хотелось провалиться сквозь землю! Розовая завеса спала с его глаз; с тоской и отчаянием он увидел себя в одиночку стоящим перед тупиком; Экла отныне была уже чужой ему, она существовала отдельно. Это из-за нее он лишился того малого, что прежде поддерживало его в жизни; это она вырвала его из тихого дома и сделала таким же бесчестным, какой была сама.

— Дэни, сделай что-нибудь! Помоги мне! — вскрикнула Экла.

— Может, ты еще прикажешь ему меня скрутить? — Муж нервно топнул ногой, а затем подскочил к сопернику. — Что это? — Он ткнул пальцем в грудь Даниэля с таким видом, как если бы застал в своем доме мерзкую тварь — настолько мерзкую, что даже не находил ей названия. — Что это, Экла? Отвечай! Может, он мошенник? Может, чародей? Чем он опоил тебя? Отвечай же! — Даниэль хотел отпрянуть, когда на него обратились испепеляющие глаза, но ноги будто приросли к полу. — Чем ты одурманил ее? Почему она меня не узнает? Почему безразлична к собственной дочери?!

От ужаса Даниэль лишился дара речи. Господин Олсен тряс его с таким остервенением, будто собирался вытрясти из него душу. Наконец отчаянный рогоносец устал и, оставив любовника, повалился в ближайшее кресло.

— Она ушла из дома и не вернулась, — чуть слышно проговорил он с закрытыми глазами. — Я сходил с ума, я рвал на себе волосы! Дочь спрашивала: «Где мама?», а я не знал, что ей отвечать… Это было похоже на ад: за моей спиной шептались, на меня показывали пальцем… Мне приходилось лгать, чтобы спасти нашу репутацию! Как уважающий себя человек, я просто обязан вас пристрелить — не на дуэли, а как бродячую собаку.

Даниэль вздрогнул, но промолчал. Слова не шли на ум, ужасное открытие парализовало его волю. Вместо того, чтобы бороться, оправдываться или попытаться обезопасить себя, он стоял как истукан, безразличный к любым действиям противника. Экла рыдала, закрыв руками лицо; Даниэль не хотел смотреть в ее сторону — назвавшись одинокой, она обманула его… Но постойте, а он? Разве он не обманывал ее после того, как она потеряла память? Обман опутал их, и эту ложь они называли любовью…

— Нет, я буду умнее, — нарушил тишину господин Олсен. — Я буду глупцом, если выстрелю в вас. Так я сделаюсь еще большим посмешищем.

С этими словами он поднялся с кресел.

— Единственное, что мне непонятно: о чем вы думали, когда шли сюда? — Как сквозь сон Даниэль видел перед собой ястребиный нос и огненно-черные, как угли, глаза, способные сверлить, выворачивая наизнанку. — Думали, я дам жене развод? Ха-ха! Насмешили! — Олсен даже не улыбнулся. — Никогда. Ни-ког-да!

Он грубо схватил Эклу и потащил вверх по лестнице — она больше не сопротивлялась.

На ватных ногах Даниэль вышел на крыльцо, миновав лукаво ухмыляющегося швейцара. Силы покинули его, он вновь показался самому себе слабым и беспомощным, каким был до рокового знакомства с Эклой. Целый мир сузился в его глазах до малюсенькой точки, которой стал он сам. Он допустил ошибку. Что дальше?


21


Даниэль долго слонялся по незнакомому городу, пребывая в полуобморочном состоянии — на грани между истерикой и оцепенением. Должно быть, его облик был красноречив, поэтому прохожий на вопрос о самой дешевой гостинице направил Даниэля к дому, в котором находили себе пристанище так называемые люди последнего сословия — нищие и опустившиеся. Место это именовалось Приютом обездоленных. Обитатели комнаты, куда подселили Элинта, справедливо решили, что мальчишка голоден, поэтому с усердием принялись откармливать его жирной похлебкой. Напрасно он протестовал — свирепая забота этих совершенно разных, но одинаково грязных и неухоженных людей в какой-то мере была потехой: так от скуки заботятся о бездомном щенке. Между тем юноша впал в отчаяние. Незнание жизни не так угнетало его, как нежелание эту жизнь познавать. Хотелось остаться в стороне от всего уродливого и грубого, хотелось пребывать в одной любви, вдыхая ее ванильно-розовые эманации.

Однако летели дни, и Даниэль стал находить в своем новом существовании определенную прелесть. В старом доме — бывшей усадьбе какого-то важного лица — государство постановило основать учреждение, объединившее больницу и ночлежку. Грязные оборванные люди приходили сюда зализывать раны; кто-то оставался, а кто-то, кого еще тянуло на вольный простор, покидал стены приюта до первой переделки. Здесь постоянно появлялись новые лица и исчезали старые. Попасть сюда приличному человеку было постыдно, однако Даниэль не располагал деньгами — с собой у него не было даже документов.

Вокруг дома с облупленной колоннадой тянулся одичалый сад. В этом «ночлежном дворце» текла своя жизнь со своими законами и, конечно же, своими сплетнями. С первого дня Даниэль заручился у своих сожителей симпатией, которая укрепилась после того, как он поведал им о своих злоключениях. Угрюмым неотесанным мужикам пришлась по душе история обманутых надежд; она словно на мгновение вернула их в светлую юность. Летними вечерами, за тайно распитой бутылкой бормотухи, обитатели приюта любили почесать языком, поливая грязью сильных мира сего. В один из таких вечеров Даниэль услышал много нового. Полагая, что знает о своей возлюбленной всё, на самом деле он не знал и половины…

Бродяга по кличке Черствый Корж считал себя самым осведомленным человеком в округе. Разнообразные слухи питали его воображение и в значительной мере повышали авторитет: если кому-то требовалось узнать о ком-либо из жителей города, Корж выступал в роли ходячего справочника. У него всегда имелся готовый ответ на любой вопрос; даже ткнув пальцем в небо, он редко ошибался.

Растроганный историей незадачливого юнца, старый шатун рассказал Даниэлю то, что обычно говорил лишь в обмен на стопку водки. «Уважаю дураков, — хмыкнул он, толкнув его плечом, — а та-аких дураков я давно не видывал». Даниэль не успел обидеться. Прежде он еще лелеял надежду на возрождение любви, но дни, проведенные в приюте, сильно пошатнули его веру в прекрасное.

— Если ты еще веришь в везение, советую тебе перетрусить свои мозги и выкинуть оттуда эту чушь! — сказал Корж, выпуская изо рта клубы едкого дыма. Тусклый свет лампы озарял небритые, испитые лица с впалыми щеками и нервным блеском глаз, когда в царящем полумраке вспыхивали тлеющие концы папирос.

— На одном везении дворец не построишь, — продолжал бродяга. — Тот парень (я говорю об отце твоей пассии), был одним из гениальнейших мошенников округи. Второго такого шулера надо еще поискать! Он легко разорял успешных людей, если те имели хоть каплю интереса к игре, пускал по миру целые семьи! Его ненавидели и боялись, а он… богател. К нему было не подкопаться! Кто-то обучил его тайным приемам, и Суаль овладел ими во всем блеске. А ненависть росла, и однажды наступил час, когда иметь столько врагов и оставаться невредимым — просто невозможно. Да, Суаль пытался стать порядочным гражданином. Для видимости он скупал заводы, но все вокруг знали, какой ценой далось ему богатство.

Над Суалем учинили расправу, только с его смертью ничего не изменилось. К проигравшим не вернулись их деньги, удовлетворенного самолюбия хватило ненадолго. Никому так и не удалось раскрыть таинственный способ, который помогал Суалю в игре. Быть может, это и вправду было чертовское везение, но только все решили, что это был грязный обман. Так или иначе, состояние перешло к молодой девушке — наследнице Суаля, которая купалась в роскоши и совершенно не вникала в темные дела прошлого. В сущности, девчонка жила на чужие деньги, вырученные от триумфальных игр ее отца, за что некоторые воспылали ненавистью к ней — виноватой без вины. Один из таких — Ричард Олсен — решился на отчаянный поступок: он вздумал не только отомстить, но и в придачу вернуть своей семье потерянные деньги. Кстати сказать, с момента роковой игры прошло уже много лет, и месть задумал сын проигравшего, чей отец, не перенеся банкротства, застрелился. Но как мстить женщине? Утонченной леди, которая от беспечности даже не знает, в чем ее вина?.. С пистолетом на нее не попрешь — Олсен это понял. Здесь требовался более тонкий подход.

Все знали, что Экла бредит лошадьми. При жизни Суаль приобрел конезавод, и его дочь не пропускала ни одних скачек. Блондинка в очаровательной шляпке всегда присутствовала на трибуне, став лицом состязаний. Со временем общество полюбило Эклу Суаль; в конце концов, она была богата — не так уж важно, каким путем это богатство достигнуто. Трудно остаться равнодушным к такой милашке!.. Но у Олсена были другие планы. Глядя на девушку, он видел лишь свою ненасытную месть. А для сведения счетов оставалось только жениться… на собственном враге. Ему удалось это легко, ибо азарт и невиданное легкомыслие были у Эклы в крови. Поставив на удачу, молодой человек заключил с госпожой Суаль пари: в результате его проигрыша он выплачивал ей крупную сумму; в случае ее — она, ни больше ни меньше, обязывалась выйти за него замуж. Холодный расчет — и только. Думаю, не нужно объяснять, что было дальше: Экла проиграла, от пари было уже не отвертеться, и она вышла за человека, которого едва знала и который был ей совсем несимпатичен.

Всё шло по плану. Олсен намеревался сразу же после венчания проявить свою варварскую власть, стать для жены тираном и деспотом, но… ему помешала магия чувств, которая сильнее ненависти. Судьба сыграла с Олсеном злую шутку: думая нанести удар вражеской семье, он просто-напросто… влюбился. Да, влюбился в свою жену без надежды на взаимность. Наверное, для нее — воздушной и мечтательной — он был слишком скучен. Он камнем висел на ней, не давая воспарить к привычным облакам…

На том сплетник окончил свой рассказ. Брак, основанный на ненависти и корысти, не распался. Вскоре родилась дочь, и планы мести окончательно забылись, растворившись в любви к двум самым драгоценным существам.

Теперь Даниэль знал правду, как знал и то, что Экла не любила своего мужа. Она бежала от него, равно как бежала от реальности. Но эта женщина любила его, Даниэля, и он не мог оставить ее в беде. Шли дни, а Даниэль ни на что не решался. Слишком многое стояло отныне на пути их воссоединения, и это многое оказалось сильнее мечты.