Лето в деревне

Я всегда говорю, что мы, родившиеся в первые послевоенные годы, имели самое счастливое поколение.  Мы не застали ужасов войны, бомбежек и голода, но застали живых свидетелей и участников военных действий на фронте и самоотверженного труда в тылу , которые отдавали все силы, а иногда и жизнь, для победы на фашистами.  Слушая их рассказы, мы начинали ценить многое из того, что помогало выстоять в той войне советскому народу. И крепкую дружбу, взаимовыручку,  и  смелость, самоотверженность в труде, и ценность каждого кусочка хлеба.  Нас воспитывали на добрых русских сказках про Илью Муромца, Снегурочку, Золушку, Конька-Горбунка, Кошкин дом. А мне читали еще и нивхские сказки, потому что я родился на нижнем Амуре, и аборигенами тех мест были нивхи, негидальцы, ульчи, нанайцы и другие малочисленные народности Севера.


Мы получили полноценное школьное образование. До сих я удивляю своих внуков знанием некоторых событий, о которых узнал еще в школе. Нас приучили с детства много читать и любить книгу.  Мы успели посмотреть в кино добрые фильмы и про Илью Муромца, мультфильмы про Золушку, Конька-Горбунка и другие.  В нашей семье был фильмоскоп, в котором можно было  смотреть  красочные диафильмы, опять же по русским сказкам, в которых добро всегда побеждало зло.


Среднее школьное образования давалось не всем, а лишь тем, кто проявлял  усердие в учебе, получал хорошие оценки по школьным предметам. А вот те, кто не хотел учиться, шли работать или учиться в техникумах, получая рабочие специальности.  Тунеядцев в наше время практически не было. Помню лишь одного, которого сослали в наш северный поселок аж из Москвы. Но чтобы заработать на кусок хлеба, он колол и пилил дрова, вскапывал огороды и выполнял другую, физически трудную работу.


Наше поколение не было октябрятами, они появились позднее, но пионерами и комсомольцами были,  нас воспитывали на книге Аркадия Гайдара «Тимур и его команда»,  и мы, как герои этой книги, помогали одиноким женщинам.  Собирали макулатуру, металлолом. У нас в поселке не было садов с фруктами, и не приходилось воевать с теми, кто трясет деревья с яблоками и грушами.  А комсомольцами мы брали пример с Павки Корчагина, молодогвардейцев Краснодона, летчика Маресьева, который на протезах ног научился летать и бить немцев.

И еще нам повезло с бабушками и дедушками, которые были еще довольно молодыми и могли нам, дошкольникам и школьникам, давать первые уроки выполнения работ по домашнему хозяйству, чтобы помогать родителям.  Конечно, я рассуждаю с колокольни ребенка, выросшего в сельской местности, а вот те, кто родился и жил в городе, могут вспомнить другое,  но не думаю, что сильно отличающегося от моих воспоминаний.

У меня было две бабушки и один дедушка. Но одну бабушку, которая была матерью моего отца, я помню очень плохо, скорее не в реале, а по редким фотографиям, на которых сидит полная старушка с неизменным платком на голове. Знаю от родителей, что эта баба Клава жила в нашей семье первый год после моего рождения. В её помощи женщины, родившей и вырастившей шесть детей, нуждались мои родители, для которых я был первенцем, причем родившимся недоношенным, с весом всего 2200 грамм.  А её муж умер за 7 лет до моего рождения, и его фотографию я впервые увидел уже в 50-летним возрасте, у своей тети, младшего ребенка в семье Щербаковых. На меня смотрел бравый молодой мужчина в фуражке, которые были популярны в начале ХХ века.  Эта была его единственная фотография моего дедушки, Ивана Сергеевича Щербакова. У отца вообще не было фотографий из детства, первые с фронта, ведь отец воевал с Японией и у него есть боевые награды.

А вот со стороны моей мамы были живы оба её родителя.  И это не удивительно, ведь мама была первым ребенком в семье с семью детьми, а вот мой отец был пятым по счету в семье Щербаковых.  Но обе семьи сближал один факт. Обе были семьи спецпереселенцев, из так называемых раскулаченных. Но каким кулаком мог быть мой дед Иван, который был засольщиком рыбы и икры в деревне на берегах нижнего Амура? Это была престижная профессия, ведь от того, как засолить рыбу и икру, зависело, будет ли рыба в пищевом рационе семьи всю долгую зиму.  Вот и приглашали моего деда солить улов красной рыбы многие односельчане. Поэтому и жила семья моего дедушки Ивана вполне зажиточно, ведь все дети исправно работали, выполняя все домашние работы.  Была корова, домашний скот, и это бесило местных пьяниц-лентяев, которые и писали доносы на деда в ОГПУ (НКВД  в те годы еще не было). Поэтому деда раскулачили и всю семью сослали еще дальше, в такое же село на берегу озера Чля, но лишив всего нажитого имущества, которое растащила те, кто писал доносы, да и саму чекисты.  И хотя через 9 лет деда реабилитировали, но пожить свободным он сумел лишь около года, умер от перитонита. Но зато мой отец уже не как сын врага народа смог получить среднее специальное образование и получить диплом учителя начальных классов.

А второй мой дед, Степан Васильевич Пастернак, потомственный крестьянин, был  членом сельсовета и когда началось раскулачивание в Забайкалье, где он жил, предупредил семью одного из кандидатов на раскулачивание, за сына которых собиралась выйти замуж сестра Степана. Предупредил и за это сам попал под раскулачивание. Пришлось убегать, а потом тайно вывозить жену с четырьмя малыми детьми.  Добрались до Хабаровска, устроились работать и нашли жилье, но деда случайно встретил родственник того самого мужика, которого собирались раскулачивать. Он сообщил о дедушке в ОГПУ, и перед тем замаячило два варианта: или пойти одному в лагерь, или всей семьей уехать на спецпоселение в северный Кербинский район. Дед выбрал второе и поздней осенью, перед самым концом навигации по реках, семью дедушку вместе с другими спецпереселенцами привезли в северный район. Первую зиму пришлось зимовать в землянке.   Потом были еще испытания, пока дедушке не поручили создать сельскохозяйственную артель, чтобы обеспечивать рабочих золотых приисков продуктами питания. Потом на месте артели был создан колхоз,  в котором  дедушку избрали председателем.  В этом качестве он и пережил вместе с семьей Великую Отечественную войну.

Колхоз, который образовал мой дедушка Степан, размещался в деревне Малышевское ниже по течению районного центра, села имени Полины Осипенко. Именно такое наименование получил район, переименованный из Кербинского района после перелета самолета «Родина» с тремя отважными летчицами – Гризодубовой, Осипенко и Расковой, который совершил аварийную посадку на территории района. На поиски летчиц подняли все население района, и их нашли.  В честь этого и был переименован район.

Керби – это название речки, которая впадает в Амгунь, а та уже впадает в Амур в нижнем его течении. Вот на берегах Амгуни и стоял районный центр, а ниже по течению – деревня Малышевское, где и жили мои дедушка с бабушкой и трое их детей – две дочери Нина и Алла, и самый младший сын в семье  Вова, всего на год старше меня.  В семье была кормилица корова, телки, свиньи, куры, большой огород, в котором выращивались овощи.

А еще ниже по течению Амгуни было село Оглонги, перевалочный пункт для грузов для Херпучинского прииска и для населения двух поселков – самих Оглонгов и Херпучей, в которых я родился. Именно в окрестностях нашего поселка работали две драги, электричество для работы которых давала электростанция в Оглонгах. Поселки разделяли 7 км, наш был вдали от Амгуни, по которой и доставлялись все грузы в период летней навигации, а зимой по ней же по льду.

В каком возрасте меня впервые привезли в эту деревню, не помню. Помню лишь, что мои родители со мной  плыли на грузо-пассажирском пароходе «Комиссар».  Подойти к берегу пароход не мог, встал на якорь, и матросы парохода на шлюпке стали перевозить пассажиров на берег.  В это лето не только я, но и мой отец познакомился со Степаном Васильевичем и его женой Ульяной Григорьевной. Отец буквально влюбил в себя тещу, которая очень высоко оценила его умение  работать руками. Он с помощью дедушки соорудил именно такую летнюю кухню, какую мечтала иметь бабушка. И с тех пор все относительно сложные работы она не доверяла выполнять никому, кроме зятя Кости.

Понравилась жизнь в деревне и мне. Во-первых, у меня появился настоящий друг – мой дядя Вова. Во-вторых, я подружился и с его закадычным другом – Ванькой Алейниковым. Были другие такие же босоногие пацаны, но как их звали, не помню.  Но в общих чертах запомнил деревню.  Хотя моя тетя Алла как-то написала, как я её может запомнить мальчик-дошкольник, я ей возразил, что кое-что все же помню, ведь меня туда привозили несколько раз.

Недалеко от берега, на который высаживали пассажиров с парохода и куда приставали катера (помню катер «Прибой», на который плавал мотористом еще один дядя, Петр), были углубленные склады, где хранили овощи. На самом берегу был огород, где росли огурцы. Забором был частокол из прутьев, которые легко можно было легко раздвинуть, чем мы однажды воспользовались. 

Между складами справа и огородом слева шла деревенская песчаная дорога, которая сливалась с другой дорогой, которая шла параллельно реки, но где она заканчивалась, я так и не узнал.  Но от этой дороги, перпендикулярно ей, шла еще одна дорога, по которой можно было дойти до дома, где жила семья председателя колхоза.  Шла она немного вверх и заканчивалась у поля, где росли зерновые. А вот что это было, пшеница или рожь, я не знаю. Скорее, рожь, ведь края-то северные. Но зато рожь убирал комбайн. Один или несколько, не знаю, но, когда он не работал, мы с пацанами лазили по нему.

Дом Пастернаков стоял по правой стороне улицы, а дом Алейниковых чуть дальше и по левой стороне. Улица была каменистая, но это не мешало нам бегать босиком по ней, когда мы играли в кавалеристов, сидя на прутике и поднимая за собой пыль. А еще одним развлечением было катить наперегонки обод велосипедного колеса, подгоняя его палочкой. Это были первые уроки бега наперегонки, и я, как самый младший, чаще приходил последним, мечтая обогнать хоть кого-нибудь.

Сразу за огородным забором начинался лес, и росли кусты голубицы. Забор был плетень, через которые легко можно было перелезть.  Поэтому мои любимым занятием было лежать на траве под кустом голубицы и складывать в рот спелые ягодки.  Впрочем, ел я и не спелые ягодки. А вот набрать ягоды для варенья взрослые ходили куда-то в лес.

Все детские годы меня упрекали в плохом аппетите. Но вот когда бабушка доила корову, и пекла блины, я с большим удовольствием на своем скакуне-прутике бежал на зов бабушки перекусить, пил парное молоко с блинами ничуть не меньше, чем ел более старший по возрасту и более крупный по комплекции Вовка. 

В деревне, насколько я помню, была начальная школа, в которую ходили все дети. Потом Нина жила в интернате в поселке Веселая Горка, когда училась в 5-7 классах, а затем мои родители взяли её к себе, и заканчивала Нина среднюю школу в моих родных Херпучах. В 1954 году она закончила среднюю школу, и уехала в Хабаровск, куда мои дедушка и бабушка переехали в тот же год. После смерти Сталина их статус спецпереселенцев отменили, и она смогли уехать в более теплые края. Дедушка устроился работать директором подсобного хозяйства краевой психбольницы, где занимались выращиванием овощей и содержали скот для больных краевой больницы, и там работали в основном больные  под присмотром обслуживающего персонала. Вот им-то и руководил мой дедушка. Ему выделали небольшую служебную квартиру с надворными постройками и городом.

Так что 1954 год был единственным за много лет, когда я провел все лето в родном поселке.  Но признаюсь, я совершенно не помню то лето. По-моему, меня готовили пойти в первый класс и давали наставления и учили читать.

Следующем летом я вместе с родителями ездил через Москву на северный Кавказ, в Ессентуки, в санаторий маме дали путевку, а папе там купили курсовку. Но об этой поездке у меня есть отдельный рассказ.

В 1956 году я снова лето пробыл в Херпучах.  Летом ходил вместе с другими пацанами купаться на котлованы, что в большом количестве образовывались вокруг поселка после работы золотодобывающих драг. По вечерам играли в «пока-гоняло», это разновидность городков.  Угнав палками биту далеко от начальной линии, и когда все мазали, надо было бежать со всех ног обратно, и тут я всегда прибегал первым. То ли игры в кавалеристов сказались, то ли гонки с ободом колеса, то именно тогда я понял, что бегаю быстрее своих сверстников.  А на уроках физкультуры и прыгаю выше всех, и меня, пионера, отправили на районный слет пионеров в райцентр, село Тахту на берегу Амура.  Там я выиграл прыжки в высоту. Это были первые соревнования за пределами родного поселка, которые я выиграл.

А на следующее лето 1957 года мы мамой и младшим братом Витей на лето поехали к бабушке с дедушкой в Хабаровск.  Дедушка также работал директором подсобного хозяйства, которое располагалось в пригороде Хабаровска.  Общественный транспорт туда не ходил, так что поехать в город  требовалось немало времени. Вначале пешком дойти от подсобного хозяйства до Стройки, где останавливался автобус № 10, идущий с Красной речки в центр города по улице Краснореченской. «Стройка» и «Красная речка» - остановки автобуса, которые и дали название небольшим микрорайончикам рядом с остановками.  Как правило, автобусы были переполнены, и требовалась и сила, чтобы втиснуться между пассажирами. Помню, стоимость проезда была 12 копеек до центра, а от конечной остановки «Красная речка» – 18 копеек.

Потом трамвайную линию провели да остановки «Химфармзавод», для поездки центр города она была конечной, и можно было ехать 40-45 минут пути сидя, а не стоя, как в автобусе. Правда, автобус ходил чуть быстрее, но мы выбирали чуть больший комфорт и меньшую цену проезда – 3 копейки. Но в город меня возили редко – 2-3 раза за 2 летних месяца. Из этих поездок в младые мои годы запомнилось немногое. У меня часты были ангины, поэтому, когда все ели мороженое в вафельных стаканчиках, мне покупали одни стаканчики без мороженого.  Помню, когда водили в цирк-шапито, под брезентовым шатром, откуда все входили как из душа – мокрые от пота.  С тех пор я не любил ходить в цирк.  Помню, как мы шли по центральной улице Карла Маркса, которая сейчас носит названием Муравьева-Амурского. Конечно, помню, как стоял на утесе в том месте, где сливается Амур и Уссури. Это много позже часть реки Уссури у Хабаровска получило название Амурской протоки, а река Уссури заканчивалась у пограничной заставы у Казакевичево. Якобы там широкая Уссури впадала в небольшую протоку Амура и текла уже под другим названием. Это случилось после обострения пограничного конфликта между СССР и Китаем. По договору вековой давности Китаю должны были принадлежать Тарабаровы  острова напротив Хабаровска, что наша власть категорически не хотела.

А пока мы, пацаны, не зная, что скоро название реки, в которой мы купались, изменится, ходили полоскаться в небольшом заливе между Стройкой и 56-й школой (тоже остановка автобуса и трамвая) с мутной водой, но зато неглубокой и без течения.  Это было нам и нужно, потому что немногие пацаны, с которыми я ходил купаться, умели плавать.  Позже этот заливчик засыпали шлаком от угля с ТЭЦ-1, а теперь там растет трава. А мы, когда подросли, стали ходить на пляж завода  «Амуркабель», где я одно лето даже работал спасателем.  Спасители были нужны, потому что течение Уссури здесь весьма быстрое, да еще много на дне ям. Но это было через несколько лет.

А пока у нас с Вовкой были обязанности по дому. Во-первых напилить дров на зиму. Обычно это были не лиственные бревна, как у нас в поселке, а горбыли и отбросы досок с  дерево-обрабатывающего комбината, который вместе с ЖБИ-2 и парой других более мелких предприятий были между поселком «Химфармзавод» и Транссибирской железной дорогой, рядом с которым и было подсобное хозяйство краевой психбольницы.  Вторая важная обязанность   была наносить холодную воду из колодка в центре подсобного хозяйства.  А третья обязанность – сходить в продуктовые магазины. Они были совсем не рядом. Самое близкое в совхозе «Ильинка», на втором месте, примерно в два раза дальше – магазин на 27-м квартале. И самые дальние магазины были на «Стройке».  Покупали несколько булок хлеба. И для людей, но больше для свиней, которые всегда были на подворье частного дома бабушки и дедушки. Ходить на «Стройку» мы ходили охотно, потому что можно было на сдачу купить мороженного в вафлях. Обычно покупали с верхом, 150 грамм пломбира, если он был. Мороженое и газводу продавали с лотков. Если у бабушки кроме меня были другие внучки, а они обычно всегда были, парочка из более старших увязывались за нами в надежде на порцию мороженого.

Но была и еще одна обязанность – пасти корову.  Пастуха, как это было в колхозе Малышевского, здесь не было, поэтому за своими коровами следили многие пацаны с подсобного хозяйства.  Обычно за коровами следили в полглаза, другая половина следила за картами, в которые мы играли.  Но вот в оба глаза мы следили за картами по вечерам, когда после ужина на веранде дома начиналась большая игра – старшие против молодняка. За старших обычно играл дедушка и кто-нибудь из зятьёв, а молодые были мы с Вовкой.  Начинали мы в 66, потом перешли за более продвинутую игру – кинг, так называемый дамский преферанс.  И хотя играли без денег, любой проигрыш больно ударял по самолюбию. Особенно переживал за проигрыш дедушка.

Вовкин старший брат Витя в 50-е годы был лучшим волейболистом в Хабаровском крае. Жил и работал он на заводе «Амурсталь», что в городе Комсомольске-на-Амуре. Когда его перевели работать главным инженером на кислородный завод, он стал тренировать мальчишек примерно нашего возраста, которую обозвали юношеской сборной края. Он привлек и нас с Вовкой к тренировкам.  Научившись азам игры в волейбол, мы потом целыми дня  играли друг с другом, совершенствуя технику приема мяча, нападающего удара, паса и игры в защите.

Пока я был школьником, телевидения в Хабаровске не было. Поэтому игра в карты и была самым классным убийством времени.  А когда мы с Вовкой стали старшеклассниками, то по субботам и воскресенья ходили на танцы, которые проходили в ДК «Строитель», что на Стройке.

Обычно на лето к бабушке с дедушкой провозили и других внуков и внучек. Они были младше нас с Вовкой, поэтому мы над ними подшучивали. Но у всех и взрослых, и у детей, были свои обязанности. Обычно это было выполнение каких-то работ в огороде (прополка, окучивание, сбор овощей, ягод или фруктов). Но обычно этим занимались внучки. Когда мы с Вовкой подросли и стали членами волейбольной команды завода «Амуркабель», то нам давали кое-какой спортивный инвентарь. Например, дали спортивный велосипед, на котором я предпочитал ездить играть в волейбол на «Стройку» и на пляж, где в тот год работал спасателем. Выдали нам и боксерские перчатки, и мы устраивали шуточные бои с сестренками.  Один из них запечатлен на фото, что на заставке.

Разница в возрасте между внуками и внучками была небольшая, максимум 5-6 лет, те, кто был помладше, с нами не тусовались.  Поэтому такое летнее времяпровождение позволило нам сохранить на долгие годы дружеские отношения между мной, двумя  дочерями маминой сестры Елизаветы, двумя брата Виктора и двумя сестры Нины, которые проводили почти каждое лето у бабушки с дедушкой.  Много позже, когда Володю перевели служить военным представителем на судостроительные заводы Ленинграда, и наши встречи стали очень редки, каждый приезд Володи в Хабаровск становился поводом для общего сбора.  Обычно мы проводили вечера у кого-нибудь на квартире или в ресторане. Помню один вечер в ресторане «Интурист», после закрытия ресторана мы перебрались на крышу гостиницы «Интурист», где и был этот ресторан.  А вот потом, когда кое у кого появились дачи, а приезд Володи был летом, мы собирались на даче.

А вот следующее поколение моих родственников было не таким дружным, как наше. Помню, на поминальном обеде после похорон моей мамы её внук (сын моего младшего брата Вити) с удивлением узнал, что его сосед по столу на водительских курсах в ДОСААФ оказался его кузеном. А потом контакты родственников стали вообще уникальным явлением. Так что мое утверждение, что наше поколение имело счастливое детство, юность,  нашли еще одно подтверждение.