На могиле

               
                НА МОГИЛЕ      
                (рассказ)
     Хлопотливое время, хлопотливые люди, на роботе - хлопот полон рот. Да, и сама работа в управлении меня на тот момент не устраивала – не по моей профессии. Зато у должности был плюс – подчиняюсь только двум, вышестоящим лицам. 
     Позвонил мой приятель из вышестоящей организации, коей был трест. Мы с ним иногда встречались и по работе часто пересекались, где когда-то впервые познакомились. Виталий, с каким-то непонятным вызовом, заявил: 
  - А вот ты не знаешь какой день завтра?!
  - Не припоминаю и не знаю, - я действительно не мог ничего такого припомнить.
  - У меня день рождения! Как ты на это смотришь?      
  - Прекрасно – можно отметить.
Ко мне пришли по работе.  Я попросил:
  - Перезвони попозже.
У него в отделе несколько человек и один телефон только у начальника. Для личных разговоров он уходил на какой ни будь другой, менее загруженный телефон. В таких случаях он звонил сам. Позвонил во второй половине. Без предисловий, сразу стал излагать:
   - Ты не против, если мы отметим мой день рождения на Ваганьковском кладбище?
   - А почему бы не на Ново-Девичьем? – иронию я и не думал скрыть. Однако, мой вопрос с иронией был напрасен. Откуда мне знать, что в голове у приятеля.
   - Нет, нет! Там нет могилы Сергея Александровича, - что-то стало прояснятся. Не совсем, однако. Так быстро сообразить о чём он, мне не удалось. Он быстро пояснил:
   - Могила Есенина – она на Ваганьковском кладбище. Так как – отметим там мой день рождения?
   - Не вижу препятствий. Только я не знаю какой тебе подарок сделать? Подскажи!
   - Нет, нет! Покупаешь бутылку водки и закусить! Давай завтра – я заеду по делам к вам в управление часа в два. В три отвалим.
Я посмотрел, какие дела у меня на завтра. Возможность была:
   - Годиться. Приезжай, - неожиданность его предложения была очевидна.   
 Я слыхал, что почитатели поэзии Есенина группами и в одиночку ходят на его могилу и, как тогда было модно – выпивать и читать его стихи. Особенно среди его обожательниц – приносить цветы, читать его стихи и тосковать от любви к нему.
       На могиле поэта я ещё не бывал и совсем не против и помянуть его. Стихи Сергея Есенина я читал, они мне нравились, некоторые знал наизусть. В мои юные   и подростковые годы, поэта почти не издавали, его некоторые стихи переписывали от руки. О его жизни тоже мало чего было известно. Ходили легенды о девушках, которые от безответной любви к нему кончали жизнь самоубийством на его могиле. Мне не интересны были байки о его «нравственном облике» - хотелось его стихов.   
      Впервые какие-то подробности о жизни Сергея Есенина я узнал от моего родственника-фронтовика, когда мне было лет 11-12. Он, вообще, книжек не читал, в отличие от его читающей жены – родной сестры моего отца. Но рассказывал, видимо, ярко и громко – стальные зубы в половину рта, так сильно впечатляли, что я ещё долго сидел с открытым ртом. На фронте, вероятно, от знающих людей, он узнал эту историю о Сергее Есенине и Айседоре Дункан, о их путешествии на машине и о шарфике, от которого она погибла. Не помню, читал ли я тогда стихи поэта в городе, разрушенном войной, да и вообще возможно ли было встретиться с такой редкой книгой.      
      Назавтра Виталий приехал с каким-то вопросом к главному инженеру. Потом ко мне. От Арбата мы пошли пешком на улицу Горького (теперь Тверская) в Елисеевский магазин, где всегда кое - что можно было купить. Конечно, очередушка за ветчиной. Он встал в очередь, а я успел купить бутылку столичной водки и даже заглянуть в славную булочную Филиппова. Очередь значительно продвинулась, но закончилась ветчина, пришлось купить более скромную закуску. 
      На Ваганьковском кладбище было пустынно и тихо. Редкие посетители – печальны и суровы. Могила Сергея Есенина выглядела одиноко, хотя многократно посещаема. На могиле крест и камень с его именем. Справа вытоптанная многочисленными людскими ногами площадка. И сзади могилы тоже самое, но намного меньшего размера. И там же ещё какая-то могила с двумя железными столбами и крестом посредине. Мы встали, расположились, откупорили бутылку, Виталий разлил по половине стакана. Я хотел было поздравить, как положено, с днём рождения. Он перебил меня:
  - Нет, нет! Помянем Сергея Есенина.
Я был только за, и мы помянули поэта. Наш разговор помнил:
  - Ты хотел почитать на могиле поэта его стихи?
  - Нет, нет, - после второго раза, - на его укоренившуюся привычку начинать фразу с отрицания, я давно внимания не обращал.
Свежий батон с колбасой – прекрасная закуска, которая продвигает желание продолжить. У могилы поэта - мой приятель монументально воздвиг себя с бутылкой в одной руке и со стаканом в другой, а я со стаканом и закуской в руках, дополнял всё до уровня скульптурной группы. Так мы постояли, когда Виталий разлил ещё по полстакана:
  - Помянем Серёжу!       
Я не ожидал от него такой фамильярности в отношении замечательного поэта. Мы выпили и стали закусывать. Мне казалось, что про стихи напоминать не следует – похоже, ему уже не до стихов. И, вообще, он себя чувствовал здесь уверенно, по-хозяйски:
  - Хочешь посмотреть чья это могила за могилой Есенина.? 
Я подошёл поближе и прочёл табличку: – «Бениславская Галина Артуровна», там же и годы жизни.
  - Она здесь застрели - ли -лась от – от любви к, к Се-рё-же!   
Мой приятель очень быстро опьянел. Да и я чувствовал, что достаточно – на кладбище всё ж. Хотел забрать у него бутылку с остатками. Но он цепко держался за бутылку и категорически, и вполне твёрдо заявил:
  - Допьём в память о Серёже!
  Я всё же спросил:
  - Мы за твой день рождения мы ещё не выпили?   
  - Выпьем в другой раз. 
Бутылку допили, закуску доели. Нам повезло поймать такси, в метро нас наверняка бы не пустили, хотя на ногах держались твёрдо. Я довёз Виталия к дому. Расплатился, на дальнейшую дорогу к себе домой денег не было. До метро «Курская» я медленно шёл пешком, думая о том, впустят ли меня в метро. Впустили, чему я был рад – пока доеду, пока дойду, хмель ещё немного выветриться и предстану пред очами своей супруги вполне нормативным мужем.
     Мне некогда было думать о том, что было вчера или позавчера. Всё быстро позабылось – дел было много. Виталий позвонил примерно через неделю. Поздоровались, потрепались. Он вдруг вспомнил кладбище:
  - Я слыхал, что Галина Бениславская – еврейка. Фамилия еврейская…          
  - А хоть бы и так. Любви все нации покорны!
Он засмеялся:
  - Красиво ты объехал вопрос. Но он остался.
  - Фамилия эта может быть еврейской, может быть украинской, а может – польской. Виталик, ты чего так озаботился национальностью этой женщины. Лично я о ней вообще ничего не знаю – теперь знаю её ФИО, но она ли та – застрелившаяся?
  - Нет, нет. Она, она - я точно знаю!
  - Ну да – ты ей пистолет зарядил! Ты чего звонишь? Есть вопросы, предложения?   
Ни того, ни другого не было – разговор заглох. Последнее время мы встречались всё реже.
     Вторично на Ваганьковском кладбище я побывал после смерти Владимира Высоцкого. Очень часто огромная популярность помогает уничтожать саму личность, когда она сама себя самоуничтожает. Высоцкий – это когда всё воедино:
личность, внешность, гитара, голос и стихи. Порознь – представляет интерес, например, великолепный актёр. Было известно, что вокруг памятника Высоцкому, по поводу скульптуры нет единого взгляда между Мариной Влади и его близкими. Когда скульптуру установили, года через два я там побывал. Памятник меня ничем не порадовал, а ведь это на таких обычных людей и рассчитан. Фигура, пытавшаяся выпрыгнуть из какого-то рубища, которую назвали смирительной рубашкой, накинутой на него властью – слишком далёкая аллегория. Лицо, в котором мало Высоцкого, и гитара - один из главных опознавательных знаков поэта- где-то сзади выглядывает из-за головы. Могила была завалена цветами, но я чувствовал себя обманутым – скульптор был очень известным мастером, хотелось большего.
    Тут же я пошёл на могилу Сергея Есенина. Упокоились Есенин и Высоцкий недалеко друг от друга. И только огромная популярность и неистовость поклонниц
соединяют их во времени и сближают. Памятник Есенину меня очень порадовал – творчество в чистом виде. Он высечен в огромной глыбе мрамора, абсолютно узнаваем. Смотришь – на тебя выходит из скалы поэт во всей своей известности. Я и тогда, и теперь не знаю кто скульптор. Можно и «загуглить», но я не хочу портить себе то давнее впечатление. Признаюсь, не могу вспомнить, на чём стоял памятник – на том прежнем камне, у которого мы поминали Сергея Есенина или на новом. Вот такая незадача с моей памятью. Хотя всё давно известно.
     Вспоминая поэта, как не взять в руки репринтное издание сборника «МОСКВА КАБАЦКАЯ» 1990 г. Москва, с издания 1924 г. Ленинград. На мой взгляд самый замечательный сборник Сергея Есенина, а в нём – одно из любимых мною его стихотворений «Мне грустно на тебя смотреть.» и в нём, впечатляюще печальное, последнее четверостишье:
                Вот так же отцветем и мы
                И отшумим, как гости сада…
                Коль нет цветов среди зимы,               
                Так и грустить о них не надо.
      Во времена нашего недолгого знакомства с Виталием, я не мог знать что-либо о Галине Артуровне Бениславской. Да и Виталий вряд ли что знал. Думаю, в конце восьмидесятых, в каком-то толстом журнале я прочитал небольшую статью о Сергее Есенине о его жизни. Там было несколько строк о Г.А. Бениславской. Первое, что запомнилось – гимназистка, окончила учёбу с золотой медалью. Поступила в Харьковский университет. И ещё пару строк её родословной, без подробностей. Имя и фамилия отчима – Казимир Бениславский. Я удивился тому, как правильно рассудил насчёт этой фамилии в том давнем разговоре с приятелем
на кладбище.
      Из всей атрибутики сборника С. А Есенина «МОСКВА КАБАЦКАЯ», я не упомянул «послесловие Ю.А.Паркаева,1990г.» из-за того, что плохо отношусь к поздним вставкам в любое произведение. Видно, что автор много знает – мог бы и книгу написать о поэте. А может и написал? Дай то бог.
     История издания сборника весьма драматична и почти детективна. Как пишет Ю. Паркаев, Сергей Есенин задумал этот сборник, находясь в Париже. Там он не издался. В Москве поэт пытается издать сборник, как ни странно, в издательстве ГУМ (да, да – не инче, тот самый магазин). Магазин отказался. Друзья поэта не оставляют попыток издать сборник. В издании сборника активное участие принимает Г. Бениславская. Побороть уже появившуюся советскую бюрократию поэт не в силах, хотя и до этого в основном старались его друзья. Есенин передает доверенность на издание сборника одному из друзей. Попытка издать сборник в питерском отделении «Госиздата» не удалась. После того, как сборник почитал сам Луначарский, поэту пришлось убрать два четверостишья из стихотворения «Снова пьют здесь, дерутся и плачут». Госиздат согласился издать сборник, как авторский, стало быть, за счёт С. Есенина. Нужны деньги, их нет, но что тут с этим поделаешь – у поэтов расходы всегда превышают доходы! Выход нашли друзья – организовали платный вечер чтения стихов Сергеем Есениным. Известно, что свои
стихи он читал великолепно. Билеты быстро разлетелись, вечер прошёл с огромным успехом – денег хватило с избытком. Времени на издание книги понадобилось почти год. «МОСКВА КАБАЦКАЯ» была стремительно распродана и стала библиографической редкостью. Теперь я позволю себе поместить здесь те самые два четверостишья, которые Есенин вынужден был убрать. 
         Третье четверостишье, или, как пишет Ю. Паркаев
 по-научному – строфа: 
                Ах сегодня так весело россам.      
                Самогонного спирта – река.
                Гармонист с провалившимся носом
                Им про Волгу поёт и про Чека.
         Седьмое четверостишье или строфа:
                Жалко им, что Октябрь суровый
                Обманул их в своей пурге,
                И уж удалью точится новой 
                Крепко спрятанный нож в сапоге.
«МОСКВА КАБАЦКАЯ» у меня всегда на полочке избранных, под рукой. Она - в мягкой и тонкой обложке, эмоциональная, как и сама поэзия Есенина.   
                Цфат.11.2023г.