Вертинский

          Стояли последние дни унылого сентября, нет не стояли, а лежали, тихо согревались в кровати Мухина. Дождь сонными каплями стекал по стеклу. Кот Савелий бессмысленно смотрел в пустое пространство окна. Ни голубей, ни синичек. Воробьи уже давно пропали. Мухин что-то вспомнил, встал, вытер пыль со старого проигрывателя, долго рылся, достал и поставил когда-то любимую пластинку. Боже! Как она сохранилась? Сквозь треск и скрипы прорвался голос Александра Вертинского…
           Мухин со своим приятелем Юрой пробирался по лесным тропинкам с закончившейся «картошки» с рюкзаками за плечами на дачу Юры неподалеку ровно таким же унылым сентябрьским вечером. И так же моросил дождь. Когда? Чуть не полвека прошло. Дача вся была завалена яблоками, в корзинах, на полу, на обоих этажах. И запах антоновки пропитал не только дом, но и всю округу. Юра достал заветную пластинку в желтом конверте с фотографией Вертинского. И голос его звучал, и звучал, не только в тот вечер, но и на следующее солнечное, ласковое, напитанное антоновкой утро, и еще лет десять, двадцать, а может быть и сорок. "Вертинский, дача, самовар в углу. Огрызок яблока устал лежать в тарелке..." Что-то из тех времен.
          Из колонок, или уже просто из памяти всей прожитой жизни, доносились знакомые, не просто знакомые, нет, уже твои слова и звуки. И где они так долго прятались?
          Мухин перетащил Савелия в кровать, положил, наверное, рядом с теми самыми сентябрьскими днями, лег сам, перевернув пластинку. Сява, как всегда подставил мохнатый живот. Чеши, не ленись! Мы пригласили тишину на наш прошчальный ужин…