Инстинкт Убийцы 3. Глава 5. 5

5
Он летел над морем, бескрайней водной гладью, а над ним сияли звезды, хотя их время уходило – на востоке небо начало светлеть, возвещая о приходе солнца, как глашатай о своем господине. Он не ощущал ни дуновения ветра, ни запахов, ни холодного предрассветного воздуха – физические ощущения обеспечивало тело, которого у него больше не было, осталось лишь то, что обитало внутри оболочки и познавало мир, делая выводы и собирая данные из органов чувств. Из привычных каналов познания мира осталось лишь зрение - хотя он не понимал, как может видеть, если у него нет глаз – и слух… хотя слышать, казалось бы, тоже было нечем. Иногда наше сердце тоже может слышать, подумал он, чей-то бессловесный зов, и видеть недоступное глазу, поэтому эти чувства сохраняются. Он сам не знал, откуда это ему известно, но не сомневался, что это истина. И он мог управлять полетом, стоило лишь захотеть свернуть направо, и он тут же летел вправо. Здорово!
Так значит, я умер в том парке, понял Пророк, вернее, тот, кто был Пророком в земном воплощении. И как давно? Время тоже как будто перестало существовать. Или просто больше не имело значения, потому что не имело власти. Но мир был как будто прежним, всё та же планета Земля – пролетая над темно-синей гладью, он видел корабли, они спешили куда-то в привычной земной суете, такой пустой и такой презренной с высоты полета. На рай это как-то непохоже, подумал он, и эта мысль испугала. Что, если он застрял? Души ведь должны уходить куда-то, об этом все говорят… А он еще здесь. Если только в раю тоже не живут люди и не плавают на железных судах по неведомым морям. Впереди он видел берег – полоску светящихся огней, и это тоже как-то не тянуло на загробную жизнь. А что, если и нет никакого ада и рая, с нарастающим страхом подумал Матвей, что, если души, покидая тело, не покидают мир, остаются вечными невидимыми пленниками, приговоренными к одиночеству до скончания всех времен? Теперь это уже походило на Ад.
Утро наступало, отвоевывая у ночи всё больше пространства, первые птицы закружились в небе над ним, такие же души, запертые между небом и землей. Нет, я всё еще в этом мире, убедился Пророк, но для чего? И что мне теперь делать?
Внезапно он осознал, что больше не управляет движением, вернее, он мог незначительно менять траекторию, но на самом деле какая-то невидимая сила несла его над морем к берегу, он как будто стал ветром или пушинкой, которую ветер несет, не спрашивая, чего она хочет. Тогда это точно всё еще матушка-земля, подумал Пророк и усмехнулся бы… но у него больше не было ни лица, ни голоса.
Впереди на линии берега начали гаснуть огни, отмирать, как нечто, больше не нужное, эта часть мира просыпалась, чтобы прожить очередной день оправданных страхов, тяжелых забот и неверных решений, это был не ад и не рай, это был мир людей, материальный мир, где вещи и деньги всегда ценнее жизней и душ. Я не хочу здесь оставаться, понял Пророк, эта грязь, эта чернота душит меня, убивает, калечит, и у меня нет больше защитной оболочки из плоти и костей, чтобы укрыть нежную и уязвимую душу. Теперь он и был душой, и она страдала, не отвлекаемая больше потребностями тела.
А ветер, или просто какой-то невидимый поток, нес его вперед, теперь он немного изменил направление и полетел вдоль береговой линии на восток, параллельно морю на высоком берегу лентой вилась трасса, почти пустая в это раннее время. Время призраков, подумал Пророк, время перехода, когда ночь еще не ушла, а день еще не настал. Берег был почти отвесным на всем протяжении его полета, но постепенно из моря начала проступать расширяющаяся полоска каменистого пляжа. Странно, никаких признаков пребывания человека на ней не было – ни темных пятен от костров, ни бревен, на которых можно было сидеть и любоваться морем. Высокое заграждение отделяло трассу от обрыва и от пляжа, сюда ведь невозможно спуститься, подумал Пророк, поэтому туда никто и не ходит. Однако впереди он увидел, как от обрыва к полоске пляжа спускается довольно пригодная тропа, она пряталась в кустах и каменистых выступах, но сверху он видел всё, и это было единственное место, где можно было подойти к воде. Но кто поедет в такую даль, чтобы с риском спускаться по этой тропке, когда в городах наверняка есть отличные набережные и пляжи? Эта трасса пролегала между населенными пунктами, теперь он это видел. Как и яркое пятнышко на пустой трассе – одинокая машина кроваво-красного цвета. О, а вот и первый актер в этой странной пьесе для одного невидимого зрителя, подумал Пророк, стремительно приближаясь к машине. Кажется, она замедляла ход, упала и скорость его полета. Удивился ли он? Нет, это было самое заурядное событие этого утра. Я только что сознал, что умер, но не покинул мир, подумал Пророк, вряд ли что-то теперь удивит меня.
Он подлетел к тому месту, где за ограждением трассы начиналась тропа, и завис, не в силах повлиять на ситуацию. Что я должен увидеть? И кто мне это показывает? Два вопроса, на которые он хотел и боялся узнать ответ.
С высоты он увидел, как из машины, оставленной в зоне отдыха, вышел молодой мужчина, руки в браслетах и фенечках, волосы завязаны в хвост. Несколько мгновений он просто стоял, любуясь рассветом, а потом достал из багажника что-то сложенное, закрепил на спине, как рюкзак, закрыл машину, любовно смахнув что-то с капота прямо рукой, и зашагал к тому месту, где завис дух Пророка. Когда широкая полоска обочины, именуемая зоной отдыха, закончилась, мужчина с хвостиком пошел вдоль заграждения прямо по трассе, благо в такой час машин на ней не было совсем. Похоже, он точно знал, куда идет. Остановился точно напротив тропы и без колебаний начал перелезать через ограду. Пророк с интересом наблюдал за ним, но интерес был больше вызван причиной, по которой он должен был это видеть, нежели самим подглядыванием – в конце концов, он всю жизнь только и делал, что шпионил за людьми.
Мужчина со странной конструкцией на спине умело преодолел заграждение и начал спускаться по тропе, очевидно, он бывал здесь не раз. Художник! Пророка наконец осенило, а на спине у него сложенный мольберт, только художники способны припереться в такую рань в такое странное место ради красивого света или вида. Под словом «художник» он имел в виду и фотографов, и кинематографистов, и, конечно же, тех, кто рисовал. А этот парень явно пришел сюда за этим. Добравшись до выступа в скале, закрытого кустами, как ширмой, парень быстро и умело снял и разложил конструкцию, которую нес на спине, это и в самом деле оказался мольберт, оглянулся в ту сторону, где оставил машину, снова посмотрел на море, а потом сложил руки перед лицом и начал вроде бы молиться. Художники все со странностями, подумал Пророк, редко кто их понимает. Наверное, в некотором роде все творческие люди – сумасшедшие, видят то, что не видят другие. Только вот некоторым из них за их «видения» платят миллионы, а других высмеивают или прячут в заведения с решетками на окнах. И снова как-то непохоже на рай, подумал Пророк и усмехнулся про себя.
Одновременно с этим он заметил какую-то точку в воде, крохотную и темную, она приближалась к берегу. Он хотел подлететь поближе, чтобы рассмотреть объект, но не мог – какая-то сила, подарившая ему иллюзию управляемого полета, теперь пригвоздила его к одной точке в пространстве. Пока художник молил своих богов о вдохновении или о славе – а о чем еще могут молить художники? – точка всё приближалась, пока не стало понятно, что это плывущий человек. И зачем мне это видеть, задался вопросом Пророк. Хотя человек, возникший посреди моря на рассвете… странно, как минимум. И направляется этот загадочный пловец прямо к полоске пляжа, над которой обосновался художник.
По мере приближения точки в воде Пророк сумел рассмотреть белое пятно лица и черную шапочку на голове. Спортсмен, тренирующийся, чтобы побить очередной никому не нужный рекорд и потешить себя мыслью, что его жизнь прошла не напрасно? Возможно. Но при чем тут я, подумал он и перевел взгляд на художника – тот всё еще молился, полностью погрузившись в процесс. А фигура в воде всё приближалась к берегу, руки больше не взлетали над волнами – человек добрался до отмели и теперь просто шел по дну. Еще немного, и он выйдет на пустой берег, который на самом деле был не совсем пустым. Невероятно интересно, с сарказмом подумал Пророк, и ради этого я завис здесь? Чтобы посмотреть, как этот жаждущий славы спортсмен будет спрашивать дорогу у жаждущего славы художника? Или этот «любимец богов» так глубоко ушел в сеанс связи со своими покровителями, что и не заметит, что Ихтиандр вышел из вод морских?
Но он по-прежнему не мог сдвинуться с места – явное проявление чьей-то воли, шах и мат, атеисты, подумал Пророк – поэтому вынужден был наблюдать за этим не очень-то интересным спектаклем.
Но он вдруг стал интересным, когда глубина стала примерно по пояс – из воды выходила женщина. Тут не могло быть ошибки, точеное тело с характерными изгибами, затянутое в черный костюм. В нежном свете начинающегося дня она выглядела как богиня, рожденная морем для мира, который недостоин ее красоты.
Что-то знакомое уловил он в ее силуэте. Если бы он был по-прежнему человеком, он мог бы сказать, что в душе что-то сильно кольнуло, а потом завибрировало. Но теперь он сам был душой, и эта вибрация поглотила его.
Женщина вышла из воды, одним взмахом руки сняла шапку, черные локоны разлетелись в стороны, и тут он всё понял.
Внезапно он осознал, что его больше ничего не держит – а что держало вообще? – он рванулся к ней, как ветер, набирающий силу и сметающий всё на своем пути. Он пролетел над художником, совершенно забыв о его существовании, резко спустился и завис над ней, всего в нескольких метрах. Еще одно неприятное открытие – он не мог приблизиться вплотную, не мог преодолеть эти несколько метров, как ни старался. И он не мог коснуться ее, не мог позвать… Быть наблюдателем, лишенным жизни – вот грустный удел призраков, подумал Пророк. Перед ним в золотистом свете утра стояла Фатима, женщина с образом которой он умер в том парке.
Вот почему я здесь, пришла вдруг мысль, душам дают возможность попрощаться с теми, кого они любят. А у него, как ни печально, никого больше не было. И ее у меня не было, подумал Пророк, и боль была такой сильной, что он бы заплакал, если бы имел глаза. Всю жизнь он носился по миру, у него были роскошные вещи и успех, а теперь, когда не осталось ничего материального, оказалось, что на самом деле у него ничего и не было. Я нищий, подумал он, единственное сокровище стоит сейчас передо мной, но я не могу ей сказать, как люблю ее, не могу коснуться, не могу предупредить, что главное в жизни вовсе не трофеи, которые ты повесишь на свою стену славы, что за гранью нет ничего, кроме любви и пустоты.
Она постояла, несколько секунд рассматривая берег, она не видела художника, притаившегося на выступе под прикрытием кустов. Но он ее видит, понял Пророк, и волна холода пробежала по его сущности, он ее видит, свидетель, первый невидимый свидетель Фатимы.
- Он там, на выступе! – крикнул Пророк, но ни звука не прорвалось в мир живых, - ты не одна здесь, там человек, художник!
Она его не слышала. Отвернулась от каменного берега, посмотрела на море. Жесткость и напряжение покинули ее лицо, оно изменилось так, как могло меняться только у нее – секунду назад она была демоном, излучающим жестокость, теперь походила на королеву эльфов. Глаза засияли внутренним светом, который она прятала от мира, поклоняющегося тьме, на губах затеплилась нежная улыбка. Он не мог знать, что в этот миг она как раз думала именно о нем. Она никогда не была прекрасней, и в эту секунду он понял, что любит ее именно такой, раздвоенной, любит Фатиму, жесткую и беспощадную, с горящими глазами и хищным лицом, и эту незнакомку, с нежностью, сияющей изнутри. Это и есть Бог, понял Матвей, Любовь, не делающая исключений, принимающая чужую индивидуальность, видящая всё.
- Наши души связаны, - прошептал он, но, конечно же, беззвучно, - поэтому я здесь. Это настоящая Любовь, то, что движет Вселенной.
Но он не мог уйти в свет, или что там ждало его теперь, не мог оставить ее в опасности. Он должен был предупредить ее.
-Ты не одна! – снова крикнул он, и отчаяние начало затоплять его душу, потому что Фатима его не слышала. - Повернись! Он там! На выступе за кустами!
И он нарисует тебя, вдруг понял он со страхом, он запечатлеет этот момент и это лицо, даже не подозревая, что увидел.
Вдруг он начал подниматься вверх, что-то уносило его, его миссия здесь закончилась. Поднимаясь, он увидел, как художник сменил холст и, снова поклонившись неведомым богам, начал рисовать.
- Не одна! Ты не одна! – изо всех сил закричал он.
 А под ним на берегу Фатима раскинула руки и улыбнулась новому дню.