Отвязный
В месяце августе, точнее, в самой его середине, из славного города С. к нам приехала погостить наша давняя знакомая Т, с четырёхгодовалой внучкой Оленькой.
Ну, как водится, традиционные слёзки, целовашки-обнимашки, обход сада-огорода, знакомство с нашим, в общем-то немудрёным хозяйством. (Т. очень "глянулся" огненно-красный петух Лёнька, а Оленька была в восторге от "общения" с псом Графом: она его погладила, предложила подружиться, а он, видать, в знак согласия лизнул её в носик.) Потом был праздничный стол, разговоры, разговоры, разговоры...
Постелили гостям в спальне, единственное окно которой "смотрит" в высоченный соседский забор, а к выходящей в хоздвор глухой стене капитально пристыкована будка Графа -- нашего верного и неусыпного стража, большого любителя вкусно поесть, а ещё всласть повыть-полаять тёплыми лунными ночами.
Как на грех, та ночь и выдалась тёплой да лунной. А слышимость через "глухую", ну прям-таки преотличнейшая! И мы резонно предположили: "Не даст кобель гостям поспать, вот не даст и всё!" Озадачились, однако... А может не услышат, -- разом подумали мы, -- они ж с дороги, заморенные; а таковые известно как спят -- точно убитые...
С этой благостной мыслью и сами ко сну отошли.
Первое пробное и какое-то вымученное "Гаф!" коснулось наших ушей где-то в половине третьего. Второе и последующие, уже не ленивые, не сквозь зевоту, но бодрые, в охотку, заставили нас усомниться, что пёсий концерт не дойдёт до слуха наших гостей. Так и случилось: в спальне заворочались, заговорили... Ну, ясно -- разбудил, вражина! О-хо-хо! Супруга в бок мне локотком: "Выйди! Крикни, топни на него, что-ли... Это ж невозможно!" Подчинился: вышел, крикнул, топнул, даже попавшейся под руку щепкой запустил... Притих, но ненадолго; не прошло и минуты, как он вновь взлаял, правда на сей раз негромко, вкрадчиво, словно спрашивая: "А так можно?" Я ему про себя: "Ну так ещё куда ни шло, так -- пожалуйста!" Но едва за мной захлопулась дверь, как он в полный голос: "Гав... ав... ав!.. У... у...у!.."
Ну, что ты с ним будешь делать: в подвале его запереть, что-ли, но там наши соленья-варенья; ведь перебьёт всё... да и холодно там -- жалко балбеса. Как бы мне остановить его, что бы сделать для этого? И придумал: а выведу-ка я его в сад; там, под старой яблоней, до утра и оставлю -- оттуда его вовсе не будет слышно.
Сказано -- сделано: привязал, и со спокойной совестью -- в постельку: вот так-то лучше!
...Оленька проснулась первой. Взгромоздясь на подоконник, она с интересом разглядывала ещё пустынную улицу и вдруг радостно взвизгнула: "Бабуска, Глаф бегает! Отвязный! Глянь, глянь!" Мы всполошились: "Как? Где?" Я -- на улицу... Никого. Может малышке привиделось? Я -- в сад... А "отвязного" нету, а его и след простыл. Стали звать-подзывать... Не откликается. Куда подался, по каким делам? Давай, говорю, жёнушка, искать, пока деревня спит; ты, говорю, иди по улке вправо, а я влево пойду, на вырубку; может зацепился за коряжину, сидит, мается... Так нет, мыслю, он скулил бы, избавления-помощи испрашивал... Ах ты! хозяйки вот-вот на улку уточек-курочек выпустят, а он же ж у нас помесь гончего с борзым, охотник он... Ох, страшно вообразить, что может произойти ежели он домашних кур за степных куропаток примет... Большой скандал может случиться, очень большой! А он нам нужен? Не нужен, никак не нужен!
Я всю вырубку излазил, по второму кругу пошёл, супруга село обежала... Нету сорванца, как в воду канул!. Уже совсем отчаявшиеся сошлись у двора, миркуем чего дальше-то делать будем. А ничего. Вот отдышимся, чайку с мелисой заварим, за чаем и решим; айда в дом!..
Но едва ступили на крыльцо, слышим за палисадом топот... Обернулись... Летит, сломя голову несётся, и сходу: лапы мне на грудь, языком по подбородку, по щекам, по носу!.. Весь в репьях, мокрый, скулит, визжит... Слышь, отвязный, тебя где носило? А ну-ка марш в будку!.. Эге, не тут-то было: упёрся и никак. Вот чудак, это же твоё, обжитое, чего артачишься? Ну да, в неволю не хочешь... Понимаю тебя, прекрасно понимаю, но так надо, брат -- терпи. Лежит: морда на лапах, смотрит, на меня, прямо в глаза смотрит, словно говоря: "Ну отпусти, а, ну чего тебе стоит!" Э нет, ваше благородие, не разжалобишь -- погулял и довольно.
Как не упрямился он, я его переупрямил, на более надёжную цепь посадил: "Теперь не сбежишь!"
А тут, как раз в тот момент, когда мы пса в его жилище втискивали, и гости во двор вышли. Оленька, завидя лохматого друга, сразу бросилась к нему... Бабуля остановила: "Не подходи -- укусит!" "Не укусит, не укусит! -- захныкала внучка, -- Он не кусака, он холосый!" А Т. спросила: "А вы что делаете?" :
-- Да вот, выгуливали... -- ляпнуя я первое, что на ум пришло.
-- Так рано?!
-- А он любит раненько, -- отвечал я, -- когда солнышко ещё не взошло любит... по холодку, то-есть...
-- Гурман. Ишь ты!
-- Да уж...
Вынесли "гурману" еду; нод самый нос подставили... А он и не нюхнул даже, напротив, нос отворотил... И вообще повёл себя как-то странно: вместо того, чтобы залезть в будку, он влез на неё, чем нас крайне удивил... Зй, ты чего это -- в знак протеста, что-ль? Хм, оригинал... Ну ничего, проголодаешься -- слезешь. Но минул час, другой, а пёс всё сидит на жёстком шиферном "троне", изредка поглядывает в лаз, сучит лапами и нетерпеливо поскуливает... Да что ж такое? Он явно чего-то боится, но чего? Подхожу, заглядываю внутрь будки и отшатываюсь: Там, на сенной подстилке, свернувшись кольцами лежит толстенный, похожий на серо-чёрную верёвку, гад. По оранжевым пятнам на голове змеи догадываюсь: уж! Так вот чего испугался наш доблестный страж. Дурашка, ужи собак не едят; они больше лягушками да мышами промышляют... Эх, ты!
Беру сухую тростинку и трогаю ею незванного квартиранта. Мгновенно раскрутившись, "верёвка" молнией метнулась из будки, юркнула в траву и была такова.
Мне показалось, что кобель, внимательно наблюдавший за моими действиями, облегчённо вздохнул. Потом сладко, с подвывом, потянулся, спрыгнул вниз и с жадностью принялся уплетать свой суп... Проголодался, однако.
Владимир ХОТИН
Август, 2019
Свидетельство о публикации №223122001651