НЮСЯ

      Началось всё году в девяносто восьмом, когда Володя Сайгаков, помогавший мне превращать ветхую деревенскую избу в шведский домик, пришел с белым кудрявым песиком Шуриком, по виду – вылитым «французским болоном», доставшимся ему от умершей соседки, добродушным, хитроватым малым, сообразившим сразу, где лучше кормят. Вечерами, на костре, Шурик выбегал в поле, лаял на все окрестные кусты, отрабатывал куски куриного шашлыка. Полюбил он соседскую московскую таксу Джерри, подкараулил в нужный момент, сидя в засаде у забора, когда хозяйка отлучилась на пару минут за таблеткой и возлюбил Джерри по-настоящему. Через неделю Шурик погиб, загрызли его соседские охотничьи собаки. Дополз до колодца у дома. И похоронен был на краю поля под березой.
      В сентябре, в Москве, хозяева Джерри в полуобморочном состоянии топили беспородных щенков, а утром обнаружили еще одну, которую Джерри облизала и смотрела на хозяев такими глазами… Так появилась на этот свет наша Нюся, внешне похожая на жесткошерстную таксу, в белых носочках, Нюся, ставшая огромной частью нашей жизни, хозяйкой любого положения. Она подолгу медитировала у пруда и ручья, резво бегала по берегу Волги, заплывала недалеко, лаем требовала возвращения всех и вся на берег, следила за порядком, воспитывала нашего сына. На участке вторила соседскому псу Васе, предупреждая о неведомой ей опасности, как и папа её, Шурик, тявкала  в поля во время шашлыка. В любой наш отъезд в Углич за продуктами Нюся исчезала, пряталась, но в последний момент оказывалась около машины, а потом, неизменно встречала, сбегая с пригорка и виляя хвостом. Играла с нами в бадминтон, выхватывая и утаскивая воланчик, снималась в эпизодах Мухфильма, неизменно появляясь в кадре. Она, безусловно, была главной, вожаком нашей маленькой стаи.
       С возрастом пришел недуг. Две операции позволили ей прожить еще несколько лет. В предпоследнее лето Нюся с почти не видящими глазами  добрела  до асфальта, с полкилометра, перейдя даже через мостик, и встретила нашу машину виляющим хвостом, но уже молча.
        Следующим, семнадцатым  летом ее жизни, я остался с ней один в Москве. Нюся угасала, почти не ходила, лежала, смотрела не видящими глазами. Пришлось вызвать врача… А, потом, потом – нужно было позвонить по телефону и ждать два часа другого «врача». Нюся как-то ожила, бродила по комнате, сама забралась в кресло. И я понимал, что это самые тяжелые часы моей жизни.  Снял ее с кресла, погладил и положил на старое любимое покрывало на полу, держал, пока делали укол… Дом опустел. На подстилке остался изодранный ею за многие годы любимый плюшевый заяц.
         С месяц Нюся скучала, толком не понимала, что с ней происходит, почему нас нет, потом растворилась в общем собачьем эгрегоре и через два месяца воплотилась уже породистой псиной где-то в Москве. Спасибо, Нюся, прости, если что не так!