Полуночный гость

(Давнишняя невероятная история)

Два года не был я в Киеве, хотя мысленно туда стре-
мился и очень хотел посетить город моей юношеской
мечты. Вырос в селе, там же крестился, учился, а по-
сле — одесская мореходка и прямой путь на Дальний
Восток. Изредка удавалось приезжать на Украину,
и вот — прилетаю в Борисполь из Вены. Из аэропор-
та — на дружеский ужин с адвокатом Дмитрием и его
супругой Олей в кафе «О’ Панас». Весело провели вре-
мя, беседовали, много шутили, к столу подходили арти-
сты в «вышиванках» — два казака чубатых и дородная
«молодыця» — и пели народные песни. После вечера я,
усталый и довольный, лёг спать пораньше, чтобы с утра
заняться делами. Но только улёгся на кровать, как слу-
чилось непредвиденное…

Некто пришёл и нагло уселся в вертящемся кресле у
компьютерного столика. Помолчал немного. Потом оце-
нивающе посмотрел на меня и произнёс:

— Ну, привет! Как живёшь?

Я опешил от неожиданности и, заикаясь, промямлил
в ответ:

— Так вы же… ушли. В мир иной. Умерли уже лет как
десять лет назад, похоронены на берегу Амурского зали-
ва. А тут — Киев… Это сон…
— Какой на хрен — сон! Это — я! Я, а не сон! Хочешь,
потрогай мою руку?

Я потрогал. Рука была холодной. Пухлая, потная и
липкая ручонка. Я понимал, быть не может, чтобы чело-
век умер и через десять лет явился ко мне в спальню, ког-
да я уже лежу в кровати, да ещё засыпаю. Бред! Я мыс-
ленно отдавал себе отчёт в нереальности происходящего.
На часах полночь! Переутомился, вот и полезли в тихий
час галлюцинации. Стараясь успокоиться, я попытался
ровно и спокойно общаться с фантомом, понимая, что
сон не наступил ещё. Он меня опередил:

— Часы новые себе купил? Золотые! А помнится,
раньше ты носил на правой руке дешёвую японскую
штамповку на засаленном ремешке. У меня были золо-
тые, марки «Ракета», как у Леонида Ильича! А ты жлоб-
ничал, японской подделкой довольствовался…
От Его наглого и нахрапистого тона я разозлился.
При жизни-то Он всех называл на «вы», разговаривал
заискивающе. А умер — ишь ты, расхрабрился! Тыкает!
Оскорбляет как-то по-лакейски, не повышая голоса. В
сердцах я выпалил:

— Какого чёрта?! Явились в полночь в мою спаль-
ню и…

Но Он не дал мне ни договорить, ни домыслить:

— Ты его не знаешь. Подбирается он только к тебе. А
полночь — самое наше время. Увольнительная у меня, —
Он посмотрел на меня и подмигнул глазом так, что пра-
вый угол рта приподнялся, и на миг обнажился чёрный
зуб.

Стало жутко. Но я опять пересилил себя, ведь может
быть всё что угодно, a если я Его ударю, ничего мне за
это не будет? И я тоже стал Ему «тыкать», как будто мы
старые друзья:

— Скажи, что тебе надо от меня? Зачем припёрся?
Ведь умер ты, умер! Десять лет назад как умер! Помню,
крышку твоего гроба несли.
— И я всё помню, всё знаю и до сих пор всем управ-
ляю, — Он посмотрел на меня ехидно и с вызовом. —
Плевать мне на тебя и вообще на всех вас, прошлых и
настоящих. Что ты долдонишь? Умер, умер… Что ты зна-
ешь о смерти? Вот отойдёшь, тогда, может быть, и пой-
мёшь что-нибудь, если тебе царь мой позволит! Не то он
враз на цугундер тебя возьмёт… А будешь в земном мире
ему послушным и верным, позволит тебе кое-что… Но
преданность всегда будешь доказывать!
— А ты, Давид Григорьевич, доказал, видать, ему
преданность! Ты ведь и в земной жизни с успехом это
делал: в партийных начальниках был, хозяйством круп-
ным командовал, а потом в бизнесе крутился, и всё у
тебя получалось. Не без помощи ли Окаянного, твоего
покровителя?

При моём вопросе лицо давнего знакомца моего, Да-
вида Григорьевича, уже лет десять покойного, скриви-
лось в ужасе. Он замахал, замахал пухлыми ручонками,
как будто отгоняя меня и мои слова от себя… Попятился
от моей кровати и исчез… растворился в полутьме спаль-
ни за шторами.

Был здесь несколько секунд назад, и на тебе! Нет его!
Как корова языком слизала! Или не было его?! А если
был, то неспроста же он заявился?

Я ещё раз посмотрел на часы и отметил про себя, что
время словно остановилось — на часах ровно полночь! И
что же это получается? Сколько времени я беседовал с
покойным? И была ли беседа? А если была, так что? Она
длилась какое-то мгновенье?! Но я отчётливо помнил, о
чём говорили, и даже ощущал Его холодную и потную
ручонку. Я вскочил с кровати, кинулся в ванну и первым
делом вымыл руки. Потом помолился перед миниатюр-
ным иконостасом, стоящим на прикроватной тумбочке.
И уснул на целую ночь.

«Какая только хрень не приснится?» — эта мысль бу-
доражила меня с утра следующего дня! К чему этот сон?
А если это был не сон, а жуткая явь? От Давида Григо-
рьевича даже в образе Покойничка всё что угодно можно
ожидать! Нет и нет, то был сон, но почему вся эта гадость
из позабытого прошлого опять вторгается в мою жизнь?
Вспомнилось, как один из ныне живущих почитателей
Давида Григорьевича стоял в чёрном костюме в карауле
у его гроба с лицом, переполненным притворной скор-
бью. И второй — худющий, как щепка, тоже стоял у
гроба, но у того лицо было скорее торжествующее, чем
скорбное. Видимо, знал, что Покойничек при жизни на-
зывал его «доходягой», но… нате вам: доходяга не дохо-
дяга, а живой! «Доходяга» до сих пор продолжает хоро-
нить коллег. Сколько их за десять лет уже преставилось!
В памяти всплыли имена, но я тут же отогнал их — вдруг
весь ансамбль явится… Хватит с меня одного Давида
Григорьевича! Умер — большой памятник стоит на са-
мом высоком и сухом месте кладбища: тучный мужчина
всматривается в морскую даль Амурского залива.

И тут меня осенила мысль, возможно, это памятник
приходил в полночь ко мне перед сном? Да нет, ерун-
да какая-то, ведь памятники не могут ходить по ночам,
разговаривать, и руки у них не потеют! Или могут, но не
всем дано это слышать и видеть?

С трудом я избавился от ночного видения и созвонил-
ся с писателем Сашком Обабко и поэтессой Громушки-
ной Ларисой.

Опять кафе «О’Панас», опять втроём, как уже не раз
было в прошлом, когда и время было другое, и нынче,
когда в грозах давнего застряли, и оно не отпускает нас…
А Сашко, писатель и краевед, ещё в более далёком про-
шлом находился и говорил, говорил…. У него недавно
книга вышла об Александре Вертинском, который имел
в дальних родственниках самого Гоголя! Сыпал за сто-
лом именами и деталями родственных связей двух гени-
альных украинцев, прославивших свою родину на весь
мир. Оказывается, он первый открыл, что род Вертин-
ских когда-то пересекался с родом Гоголя. Лариса улы-
балась, но как на углях сидела, пытаясь прервать рассказ
Обабко и что-то своё вставить. Да куда там! Понесло
Сашка, на своего конька сел! Видимо, он вдоль и в попе-
рёк перечитал повесть Гоголя «Ночь перед Рождеством».
Вспомнил её героев: Солоху, казака Корнея Чуба, пуза-
того Пацюка… Я испугался, что он так и до Окаянного
дойдёт, и попытался прервать рассказ:

— Сашко, не надо…
Но он, не слушая меня, стал своё стихотворение
читать:

Ось над нами відьма на мітлі літа,
З неба намистина впала золота,
То коваль Вакула нас благословля,
Ми розвеселили душу коваля!

Моя тревога усилилась, стало страшно. Чтобы напра-
вить разговор в другое русло, я улучил момент и спросил
неосторожно:

— Саша, во дворе на входе в кафе каменная баба сидит
на скамейке. Не Трындычиха ли это?
Получилось только хуже, да так, что я даже вздрогнул
и внутренне съёжился от его ответа:
— Баба Горпына? Та ни! Нэ вона! Та була худая и с
приятным лицом! А у этой лицо злое, сидит, молчит и
глазками всех буравит…
— Сашко, ты что такое выдумываешь? Она же камен-
ная? Конечно, молчит! Нэ можэ скульптура говорыты! —
аж подскочила на своём стуле поэтесса Громушкина.

Я не стал дожидаться, когда Сашко разовьёт мою
тему до апофеоза, объясняя, что могут и что не могут
покойники, и опять постарался перевести разговор на
другую тему:

— Лора, да шутит он, шутит… Не будем о всякой чер-
товщине говорить. Лучше почитайте свои новые стихи.

И я попал в точку! Из дамской сумочки явился поэти-
ческий сборник, и почти до конца обеда читала Лариса
лирику: о любви, о судьбе, о страданиях… Хорошие у неё
стихи, песенные, проникающие в душу. Глаза у Сашка
повлажнели, нос покраснел. Не будь он таким впечатли-
тельным, разве смог бы так увлечься Гоголем!?

После стихов поэтическая тема не увяла — делились
творческими задумками, а Обабко рассказал под боль-
шим секретом, что собирается замахнуться на новую
книгу о Соломее Крушельницкой, и у него намечаются
поездки по местам, которые помнят знаменитую опер-
ную певицу: село Белявинцы Тернопольской области,
Львов, Италия, Австрия… И слава богу, ибо доброе дело
уводит от живых терзаний мёртвых.

Перед сном включил компьютер, чтобы записать впе-
чатления от первого дня пребывания в Киеве, заранее
решив, что о дурацком сне упоминать не буду. Если, как
говорится, мысль — это материальная субстанция, то
слова, доверенные компьютеру с его фейсбуком, ютубом
и другими интернетовскими штучками, очень даже мате-
риальны, могут сыграть злую шутку с человеком.

А Он опять ко мне пришёл — Покойничек, Давид
Григорьевич! Щелкаю клавиатурой компьютера и слы-
шу за спиной странное шуршание. Оглядываюсь, он
начальственно лежит в моей кровати — прямо в костю-
ме и в туфлях прославленной ленинградской фабрики
«Скороход»!

— Как… ты что? Обалдел? Вон из постели! — вырва-
лась из моей гортани брань на Давида Григорьевича.
— Так ты же занял кресло… Где же мне примостить-
ся? — вежливо заметил Он.
— Какого хрена?! Ты — покойник! Ты — бестелесный!
Повиси в воздухе под потолком, в углу на стенке примо-
стись, если тебе так приспичило со мной говорить!
— Ладно, ладно… Не кипишуй… Я на полу посижу.
Ишь, чистоплюй какой! Раньше сам туфли по своей де-
ревенской привычке никогда не чистил, шнурки вечно
волочились по земле…
И он примостился на стопке моих книг на полу. Пу-
скай только моих, но я с ужасом заметил, что сверху ока-
залась книга Сашка Обабко о Николае Гоголе «Смех над
огнём».
— Не садись на Гоголя! — закричал я. — Слезь с него!
Давид Григорьевич ухмыльнулся, сверкнув чёрным
зубом во рту, и заменил книгу Гоголя на том «Большой
советской энциклопедии», невообразимым образом ока-
завшейся в его руках. А ведь она валялась в чулане!
— Поговорим? — Покойничек посмотрел на меня
по-доброму.
— О чём с тобой говорить? Тебя нет в этой жизни? Ты
из другой коммуны — для меня потусторонней. Только
ты странно как-то стал выражаться: «Не кипишуй…» От-
куда таких словечек набрался, Давид Григорьевич? При
жизни ты в речах блатным не был, хотя весь был в делах
приблатнённых.
— В ногу шагаю с современностью. У меня ведь
внуки ещё молодые, а правнук — так вообще умнень-
кий!
— Ты что же, с внуками и правнуками общаешься?
— Общаюсь я с сыном. А он уже мои мысли доводит
до внуков и правнука. Не хочу пока молодёжь своим
присутствием смущать… А сыну уже за шестьдесят. Яша
сам кого угодно смутит! А я контролирую, всё контроли-
рую… Наблюдаю, подправляю…
— С того света?
— А ты как думал!? Не могу я оставить дело своей
земной жизни без надзора. Бизнес требует постоянного
внимания.
— На кой он тебе? Бизнес зачем тебе?! Ты умер!
Тебя нет!
— Семья есть! И Он есть… Он теперь тоже моя семья.
— Окаянный?

И опять Давида Григорьевича словно ветром сду-
ло, слетел с тома «Большой советской энциклопедии».
Исчез, испарился. На часах пробило ровно полночь. Я
выключил компьютер и отправился в душ, чтобы смыть
перед сном эту мерзость общения с Покойничком. И
постель пришлось поменять, и молитву об упокоении
мёртвых вновь читал.

Утром я снова вспоминал второе явление Покой-
ника, уверен был, что во сне это было, а не наяву. Но
почему десять лет не снился, а здесь, в Киеве, вдруг за-
явился ко мне? Ведь Он почти всю жизнь прожил во
Владивостоке, умер там, похоронен там, сын там, сно-
ха, внуки, правнуки! Я давно Дальний Восток покинул,
хотя прилетал на похороны Давида Григорьевича. Дел у
меня в тех краях уже никаких нет. Вроде бы не пересе-
каюсь с семьёй Покойничка! Но что ему от меня надо,
если вдруг явился ко мне в Киев… А почему в Москве
не мог меня навестить?! Это было бы гораздо проще.
В пределах одной страны. Прямой самолёт Владиво-
сток — Москва. Я поймал себя на мысли, что рассуждаю
о Давиде Григорьевиче как о живом! Зачем Ему само-
лёт? Но — Киев? Почему всё-таки Киев? Ведь Давид
Григорьевич никогда в Киеве не жил, насколько я знаю.
И тут у меня закрались смутные подозрения, почему
Он в Киеве меня донимать стал… Ему что-то от меня
нужно! Для себя или для Окаянного? А может, для се-
мьи старается! Для внуков или правнуков? А в Киеве
надеется, что я буду более сговорчивым!

Вдруг раздался звонок на моём мобильнике, и голос
в трубке — ласковый до приторности и знакомый такой:

— Здравствуйте, дорогой Александр Иванович! Это
Яков, сын Давида Григорьевича вас беспокоит!

«Вот оно, начинается…» — пронзила тревожная
мысль, но я взял себя в руки и ответил спокойно:

— Доброе утро, Яков Давыдович! Что случилось?
Давно с вами не разговаривали.
— А ничего не случилось. Всё хорошо. Хотя и не очень
хорошо. Банк почти банкрот. Лицензию на работу с на-
селением отозвали. Да и бизнесмены не очень кредиты
берут! Поэтому банк выживает с трудом, к банкротству
движемся! Как выкрутиться — ума не приложу.
— А я чем могу помочь? Я — миноритарный акционер,
жду, когда хотя бы вернутся мои инвестиции.
— И я о том же. Появилась призрачная идея. Но ри-
скованная. Хочу попробовать. Но мне нужен контроль
над банком. Я бы купил ваши акции, но, как вы понимае-
те, даже не по цене номинала. За одну треть от номиналь-
ной цены купил бы. Хотите продать?
— Хочу, но только за цену в соответствии с уставным
капиталом.
— Значит, не договорились. Всего доброго вам, Алек-
сандр Иванович. Передумаете — звоните!

Неприятный разговор. Да и ситуация неприятная! А
что делать? «Вот почему Покойничек приходил в пол-
ночь! Полуночный гость! С того света блюдёт интересы
семьи. Ну уж нет! Видимо, каким-то образом ситуация в
банке разрешается… Иначе зачем Якову покупать акции
банка даже за треть цены? Подожду».

Ужасные ночные видения в Киеве, но днями всё было
замечательно, да и вечера были интересными — встречи
со старыми друзьями, встречи с новыми людьми.

С Агриппиной мы встретились на нашем совмест-
ном творческом вечере с Сашко Обабко. Повод — общая
книга рассказов вышла, книга-перевёртыш. На украин-
ском и на русском языках. В связи с «перевёртышем»
я познакомился с красивой женщиной. У неё своё шоу,
ездит по миру с группой украинских «молодыць», де-
монстрируют под музыку национальную одежду. Она,
статная и улыбчивая, приглянулась мне, появилась идея
поучаствовать в её шоу со своими стихами, да и с песня-
ми тоже. Договорились в том самом кафе «О’Панас» по
чашечке кофе выпить…

Славно с Агриппиной пообщались и сговорились, что
будем дружить. Она предложила мне поучаствовать в
новом проекте «Вечорныци». А почему бы и нет!? С им-
позантной дамой.

— Только без всякой чертовщины! — предупредил
я. — Безо всяких дьяков да летающих ведьм на метле,
кузнецов чубатых… И без вареников в сметане, которые
сами в рот запрыгивают… Мне это не подходит, достали
эти побасёнки о покойничках да ведьмаках.
— Что вы, что вы, Александр… — заулыбалась молоды-
ця. — Я тоже опасаюсь нечистой силы! Спаси и помоги,
Всевышний! Я хоть и городская, киевская, но в детстве
от бабуси наслушалась разных страшных историй. Ве-
сёлые песни будэмо спиваты, знакомить мир с нашими
украинскими традициями, костюмами; пусть на наших
украинских красавиц заграница полюбуется!
— О цэ дило, — вспомнил я украинскую мову. — Я и
сам до красоты охоч!

На том и порешили с Агриппиной и разошлись очень
довольные друг дружкой. Я потом оглянулся и посмо-
трел ей вслед: идёт по дорожке — что танцует! Такая за-
цепит и мужика за собой поведёт — как телица бычка. И
она оглянулась и помахала мне рукой на прощанье. Ис-
кра пробежала между нами. Загорится ли от неё пламя?
Всё земное время — наше, оно покажет.

В духоподъёмном настроении отправился на встречу
с композитором и певицей Ксенией Закамчатской. «Ксе-
ния, любовь весенняя!» — так я её иногда зову. Поёт так,
что невозможно не влюбиться в песню; в Ксению, конеч-
но, тоже можно влюбиться, но… в неё уже влюбился один
и ни на шаг от себя не отпускает! Наметили с Ксенией
новый цикл песен. Воодушевлённый, я отправился по-
бродить по весеннему Киеву… И бродил, бродил до упое-
ния…. День задался! А ночь?

С раннего вечера тревога вкрадывалась тихо, по-ко-
шачьи… А вдруг Давид Григорьевич опять заявится?
Закрыл все двери на внутренние замки, окна закрыл и
зашторил. А потом спохватился, что Покойничку засо-
вы, стены, двери — не преграда. С опаской лёг в постель,
спать-то хочу или не хочу? Засыпая, повторял молитву
«Отче наш». И всё вроде бы обошлось… Не беру в расчёт
грохот и стук в дверь, разбудившие меня. Ещё подумал:
«Ага, стучит! Не может сам пробраться в квартиру! Вот
что значит настрой! Целый день позитивных эмоций,
беседа с красивыми и талантливыми женщинами стали
неодолимым препятствием для Покойничка!» А стук
в двери продолжался. Словно накаты морской волны,
бьющейся о стальной борт корабля! Я ещё подумал, что
дверь входная у меня крепкая, такую стуком не прой-
мёшь. Откуда ни возьмись, внезапно появилась Агрип-
пина, стала меня манить пальчиком, притворно-сладко
улыбаясь. Перед этим призывом устоять было невоз-
можно, и я вскочил с кровати… Вскочил и бухнулся — в
море! Очнулся на полу в луже воды. Стучали во входную
дверь и что-то кричали. За дверью стояла дежурная кон-
сьержка и слесарь из жилищно-коммунальной конторы.
Полетел фильтр холодной воды в трубопроводе. Вода
была везде: в спальне, на кухне, в ванной. Самое страш-
ное, что она проникла на нижний первый этаж в ювелир-
ный магазин, затопив помещение.

А тут ещё с утра звонок:

— Сашко, як ты там? Цэ — Горпына!

Я чуть ещё раз не свалился в лужу на полу и с перепу-
гу ляпнул:
— Трындычиха?

Звонок прервался, и до меня дошло, что это была
Агриппина.

Потом приехал юрист Дмитрий. Оформляли каки-
е-то документы с хозяевами магазина. Я «вляпался», как
говорится! На крупную сумму попал, десятикратно за-
вышенную магазином. Как оно будет? Сможет ли юрист
Дмитрий вразумить ловких дельцов- бизнесменов? Но….
Неизбежно придётся какую-то сумму платить! Догадал-
ся, что без Покойничка здесь не обошлось! Придётся до-
говариваться с Яшей, иначе неприятностей не избежать.
Давид Григорьевич так просто не оставит меня в покое.
А к нему не подступиться! Что с Покойника возьмёшь?
Ничего!

А Давид Григорьевич приходил в полночь ещё раз.
Стоял у кровати и укоризненно смотрел на меня, спяще-
го, играясь вытащенным изо рта большим чёрным зубом.
Я спал, но отчётливо видел его.

* * *

Появление во сне покойников не к добру! А Давид
Григорьевич и при жизни мне кровь портил, исподтишка
действовал, хотя я с ним в конфликты никогда старался
не вступать. И вот на тебе, прицепился: потоп в Киеве
наслал да с Агриппиной пытался рассорить… но Сашко
Обабко всё уладил, знает он эти всё штучки, недаром
жизнь Гоголя как свою изучил. Да и опять же, перед ним
бабы так и млеют. Послушался я Сашка и заказал через
семь дней молебен с просьбой об успокоении души по-
койного раба Давида! И, слава богу, отстал Покойничек
от меня. И с ювелирами договорились, хотя пришлось
мне заплатить бизнесменам крупную сумму за якобы ис-
порченный товар. А ведь могло быть и хуже…