Однажды в конце лета

  Шел 1956 год.  Москва, Ленинградский вокзал.  После окончания второго курса я провел отпуск у тетки в Ленинабаде и возвращался в Ленинград: через считанные дни начиналась учеба на третьем курсе.
 На вокзале в очереди за билетом я увидел Бориса Глушкова. Мы были с ним в дружеских отношениях, но, находясь в разных ротах, общались довольно редко. Очередь в кассу была длинная, и мы успели обменяться с Борисом своими отпускными впечатлениями. Помолчали. Борис неожиданно предложил:
 
   - У нас впереди три дня. Что мы будем делать в Ленинграде, болтаться в казарме? А здесь рядом в двух остановках на электричке, в Петровско-Разумовском, живет моя тетя. Она много вложила в мое воспитание. Я у нее давно не был, хотел бы навестить. Давай съездим, вдвоем веселее. И в Ленинград поедем вместе.
Я усомнился: «Удобно ли?».  Боря махнул рукой:
  - Тетя очень гостеприимный человек, работает в школе, живет одна в большой квартире.
Сказано – сделано. Взяли билеты на поезд в Ленинград на вечер 30-го августа и махнули в Петровско-Разумовское: у нас оставалось до отъезда полных два дня.
 
 Пока ехали, я передал Борису свои впечатления о Таджикистане.
  Ярчайшее солнце, горячий воздух, безбрежное неизменно голубое небо, умопомрачительно богатые базары.  Прямо на земле возвышаются пирамидальные горы арбузов. Под навесами на деревянных настилах притягивают   взор нагромождения крупных кистей разноцветного винограда, пучки зеленого лука, петрушки, сельдерея;  привлекают запахом и свежим видом вязанки зеленого и фиолетового базилика, пушистой кинзы, вездесущего укропа. Вдруг ветерок набрасывает на тебя пряный дурманящий запах – чуть в стороне возвышаются горы золотистых дынь. Рядом готовятся пышки, лаваш; несколько  поодаль прямо на открытой площадке дымится на мангалах шашлык из баранины.
 
  Аборигены,  привязав к стойлам ишаков, степенно шествуют по товарным рядам. На деревянных настилах под зонтичными навесами в пестрых халатах сидят бородатые  аксакалы и неспешно потягивают зеленый чай из цветистых пиал. В равномерный людской шум периодически врываются истошные  крики ослов. Некоторые из них мочатся под себя, задумчиво глядя в одну точку. Эти невозмутимые  животные - неотъемлемая часть быта Средней Азии.  Воздух чист и неподвижен. Журчит вода в бесчисленных арыках. Бесцельно бегают вездесущие собаки. Кругом много мух и пронырливых воробьев.

  Борис слушал  внимательно и изредка  посмеивался  там, где я рисовал эмоционально окрашенные бытовые сцены.
 
  Уже через десять минут езды на электричке мы были на месте. Перед нами - небольшой симпатичный  вокзал дореволюционной постройки.  Причудливое кирпичное одноэтажное здание, симметричное, по краям два изящных ризалита - выступа, в три окна шириной. Эти боковые части завершают высокие «теремные» крыши.  Приметы этого стиля – килевидные  завершения окон в виде кокошников. Такие же узорочные наличники использованы в оформлении двух фронтонов, украшающих боковые части вокзала. На вершинах крыш сохранились подлинные ажурные металлические ограды. Главный вход в здание вокзала был на противоположной стороне от железной дороги. Он напоминал  портал  старинной палаты: одна большая арка, посреди неё свисает «гирька», два круглых столба по краям и ломаная треугольная крыша «домиком» сверху. Все эти архитектурные детали обрисовал мне  Борис и отметил, что здание вокзала построено в псевдорусском стиле еще  до революции.
   
  В зеленой зоне, примыкающей к Петровскому парку, находилось полтора десятка небольших домов.  В одном из них жила тетя Бориса. Встретила  нас радушно: было видно, что она рада приезду племянника. Готовя ужин, она расспрашивала  о нашей жизни, учебе. После ужина мы сели с Борисом у открытого окна. Квартира была на первом этаже, и в окно открывался вид в парк. Было тепло, и легкий ветер слегка шевелил тюлевые занавески. В парке было малолюдно и ничто не мешало нам вести неспешный разговор. Так мы и проговорили до самого сна.
 
  Утром Борис предложил осмотреть окрестности. Он хорошо знал эти места и оказался прекрасным экскурсоводом. Бродили мы больше двух часов и на меня свалились обширные сведения.  Кое-что  я тогда же занес в свой дневник. Мы обходили Тимирязевский  парк по определенному маршруту. Борис описывал события и объекты, не спеша и обстоятельно.
 
  - К территории Тимирязевского парка примыкает усадьба Петровско-Разумовское, в корпусах которой ныне располагается  Московская сельскохозяйственная академия имени К.А.Тимирязева, знаменитая «Тимирязевка». Название усадьбы Петровское-Разумовское объединяет в себе фамилию вельмож Разумовских и часть названия от - Высоцко-Петровского монастыря, чьи земли располагались рядом. Прямо перед нами - главное здание академии. Ранее, в  1865 году здесь открылась Петровская земледельческая и лесная академия.
 
  В 1917 году Петровско-Разумовское вошло в состав Москвы. В 1923 году Петровская академия была переименована в Сельскохозяйственную академию имени  К.А.Тимирязева. А теперь, если повернуться спиной к зданию, то перед нами открывается вид на Лиственничную аллею. Она высажена еще при графах Разумовских. Сохранились старинные лиственницы, которым уже по 200 лет.
   Я вновь посмотрел на изящный корпус  академии.
 - По справочнику  это стиль барокко,- заметил Борис.  Две стороны здания выкрашены в разные цвета. Ты обратил внимание, как смотрятся выпуклые стекла? Им уже более ста лет. Изготовили в Финляндии по специальному заказу.
Раздался негромкий звон колокола.
 - С противоположной стороны на фронтоне часы, и колокол отбивает время,- пояснил Борис.

  Мы медленно прошлись по Лиственничной аллее и оказались на берегу водоема.
  - Это Нижний Фермерский пруд. Одно из самых красивых мест вблизи Лиственничной аллеи. Меня всегда тянуло сюда.
 Борис, глядя на воду, надолго задумался, забыв про меня. Такое бывает, когда сознанием овладевают волнующие воспоминания. Лицо его стало печальным. Он снял бескозырку и взъерошил волосы.
  - Извини, воспоминания. И горькие и радостные. Я столько времени провел в этих местах, все родное, близкое и теперь уже далекое. Думаю и у тебя есть родные места.
 
  Мы пошли дальше. Около другого водоема я обратил внимание на странное удлиненное каменное сооружение высотой не более трех метров. Оно как будто с трудом пробивалось из-под земли. Шесть коротких толстых колон обозначали три мрачных входа, закрытых кирпичной кладкой.
 
  - Это старинный декоративный грот, с которым связана какая-то мрачная легенда.
Некоторое время мы шли молча.
  - А вот Большой Садовый пруд.
Мы стояли на берегу очередного водоема, гладь которого и густой лес по берегам ласкали взгляд. Мы еще долго бродили по территории  парка.
   
 
  - Раньше я часто выходил в парк и совершал утром пробежки,- заговорил Борис. У меня всегда было полное ощущение, что я в лесу. Вон там северная часть леса - это  Исторический парк, разбитый  при графе Разумовском.   Рядом с ним находится Дендрологический сад им. Р.;И. Шредера, появившийся тут за три года до основания академии. Наконец, основную часть парка составляет Лесная опытная дача — зелёный массив, созданный и используемый академией в городских условиях для изучения флоры и фауны.
   Во время Отечественной войны 1812 года Петровско-Разумовское было занято французской конной армией. Есть сведения,  что тут бывал и Наполеон. Французы разграбили село, вырубили парк, осквернили храм. Цивилизованная нация, просвещенная Европа. Здесь растут берёза, сосна,  лиственницы и  столетние дубы. Как ты думаешь, что это за дерево? – он указал на одно из них.
  - Похожа на плакучую иву.
  - Это очень редкая плакучая липа, ее ветви  свисают вниз, как у ивы. Животный мир ограничивается белками и ежами и еще много ворон.
 
  - Боря, ты рассказываешь, как по учебнику.
  - Это все тетя. Мы обходили с ней этот уникальный парк много раз, она была хорошим экскурсоводом. Там дальше Средний и Верхний пруды. С этим парком у меня связаны самые теплые воспоминания, здесь я провел много времени. По годам все было не так давно, но у меня такое ощущение, что этот светлый период неудержимо уходит в вечность.  Борис был задумчив и в его голосе звучали печальные нотки.
 
  Мы выехали ночным поездом и к семи утра были в Ленинграде. Впереди был целый день, в казарме делать было нечего, и мы решили использовать оставшееся время до конца. Было раннее утро и, наверное, единственное кафе, которое открывалось в семь часов - это кафе молочное «Аврора», куда мы и заглянули. Оно, расположенное на Невском, совсем недалеко от Московского вокзала, восхищало моих знакомых москвичей, приезжающих ранним поездом: такого раннего кафе в Москве не было. Уютный зал, здесь все было для легкого завтрака: разнообразные молочные блюда, сосиски, кофе. Боря сказал, что он тоже бывал здесь.
  Предстоящий свободный день вселял в нас чувство полной раскованности. Многие из нас в дни увольнений посещали ЦПКО им. Кирова. Привлекало разнообразие павильонов, водоемов и парковое раздолье, охватывающее острова Крестовский, Елагин и Каменный. Туда мы с Борисом и направились.
  По парку двигались без определенной цели.  Прошли мимо Летнего театра и стадиона. Осмотрели снаружи конноспортивный комплекс и долго наблюдали, как на канале тренируются спортсмены в академической гребле. Прошли мимо Западного пляжа. По громкоговорителям транслировали какую-то радиопостановку о жизни студентов-медиков, которые, видимо, готовились к экзамену.  И вдруг по парку разносится:
 -Pars descendens duodeni, pars descendens duodeni!
 
  Мы с Борисом остановились, переглянулись и рассмеялись. В сознании нарисовалась нисходящая часть двенадцатиперстной кишки. За первые два курса мы так освоили анатомию и физиологию, что подобные названия на латыни звучали для нас как на русском языке: перевод возникал мгновенно. В голове прочно улеглось более тысячи двухсот латинских названий костей, мышц, нервов и органов. В процессе обучения  вопрос стоял так: или ты знаешь анатомию на хорошо и отлично или покидаешь академию. Если к этому прибавить более ста обязательных латинских изречений и массу названий лечебных препаратов, то мы могли в первом приближении изъясняться на латыни.
 
  - Из многочисленных отдыхающих никто и ухом не повел, а мы отреагировали почти рефлекторно. Наверное, появляются зачатки профессионализма,- сказал Борис.
   На лодочной станции взяли лодку и не меньше часа скользили по водной глади.
Потом вернулись в центр и прогулялись по зоопарку. Прошли через весь Александровский парк: Планетарий, кинотеатр «Великан»; вышли к татарской мечети.
Потом посетили привычную для нас пирожковую на углу Невского и Садовой: пирожки с мясом и капустой, чашка бульона. Затем – в родную казарму на Рузовке. Завтра первый учебный день третьего курса.
 
  На четвертом курсе Бориса  постигла трагическая судьба: у него возник паралич обеих ног.  Научные светила нашей родной Военно-Медицинской академии так и не смогли сколь-либо определенно установить причину недуга. Руководство академии в виде исключения позволило Борису закончить учебу. Ближайшие друзья Бориса с поразительной настойчивость и заботой два года помогали этому мужественному человеку, прикованному к инвалидному креслу, преодолевать трудности передвижения.   
 
  По окончании академии  ему предоставили работу на кафедре нервных болезней.  В 1981году, когда я перевелся в Ленинград, мы с однокурсниками пришли к Борису домой. Он жил с женой в маленькой двухкомнатной  квартире. Мы разместились за столом, Борис остался на кровати в малой комнате. Не было нелепых в этой ситуации тостов за здоровье и за долгую жизнь. В этом было преимущество врачей: мы не путали иллюзии с реальностью.
Подходили к Борису, присаживались на край кровати. Вспоминали годы учебы. Не было разговора о болезни, не было слезливых сочувствий; была суровая атмосфера мужских отношений.

  Но недуг прогрессировал, и в 1988году в 52 года Борис ушел из жизни.  При нашем общении в процессе учебы в академии, он всегда представлялся мне задумчивым, сосредоточенным и неулыбчивым. Еще обращали на себя внимание его серьезность и рассудительность. От тех, кто был с ним в одном взводе, я знал, что его уважали как глубоко порядочного и целеустремленного человека.
 
  Спустя два года после его смерти я был в командировке в Москве, и, выбрав время, проехал в Петровско-Разумовское.  Долго стоял у вокзала, который мы так внимательно рассматривали с Борисом тридцать четыре года назад. Не спеша прошел по тем дорожкам, по которым мы рука об руку ходили с ним.   Подошел к тому месту у озера, где он долго стоял в задумчивости. Сзади – стая берез, впереди – водная гладь, на которую смотрел Борис. Мне слышался его голос, когда он с увлечением рассказывал  о достопримечательностях Петровского парка -  свидетелях его юности.  С мягкой тоской в душе я прошел по тем местам в Ленинграде – Санкт-Петербурге, где мы бродили с Борисом, и где  ощущалось его незримое присутствие. Те три дня, что мы провели вместе в далекие годы нашей учебы, я принял как памятный подарок судьбы.