Дворяне - главы от 17 по 25

    На фотографии моя бабушка и мой дедушка Сежпинские. 1962 г. Дедушка дал мне фотоаппарат и я их сфотографировал.      

                Глава  17   
                Добровольный передел земли.
     К середине сентября урожай зерновых культур в деревне Гарь был на всех полях убран. Многие крестьяне, опасаясь затяжных дождей, начали убирать и картофель. Семён Александрович решил с уборкой картофеля не торопиться, ведь бывали годы, когда его убирали в октябре. Ботва картофеля ещё была зелёная, и клубни продолжали наливаться.
      В этот период он получил третье письмо от Ольги из Петрограда. Письмо шло четыре дня после отправки, а в деревню его привёз почтальон верхом на коне. Он доставил ещё целую сумку газет и журналов. Верещагин купил у него почти все печатные издания. В деревне он скучал по информации, любил читать  новости, и всё, что писали в газетах и журналах.
     Ольга в письме сообщала, что её отца уволили с флотской службы, и он теперь безработный. Отцу она рассказала о дружбе с шестидесятилетним помещиком, и он выразил своё негативное отношение к такой дружбе. Но она писала Семёну Александровичу, что хочет тайно от отца продолжить с ним отношения. Верещагин в ответном письме, пообещал, что когда приедет в Петроград встретиться с ней вновь. Письмо Семён Александрович писал скрытно от своих сыновей, ему было неудобно рассказать им о своей любви в таком пожилом возрасте, и ещё потому, что прошло немного времени после смерти жены. Он сам повёз письма на ближайшую почту в деревню Бабаево, расположенную на дороге Данилов – Ярославль.
     О своём решении отдать основную часть земли крестьянам он так же сообщил дочерям в Петроград отдельным письмом. Александру и Антонине он рассказал об этом, когда они приезжали на выходной день в Гарь. Никто из детей против такого решения,  не возражал, все отнеслись с пониманием.
     В беседе со старшим сыном Александром, он высказал такое суждение: «Всё равно большой прибыли от сельского хозяйства я не имею, потому что приходится помогать крестьянам, давать им зерно в долг, а долги они в полной мере не отдают. Я не могу, в силу своего характера, брать людей за горло, требовать возврата долгов, да ещё с процентами, как делают это многие крупные землевладельцы». Отец напомнил Александру, что основные доходы  он получает от сбора квартплаты, в доходных домах.
     В очередной выходной день, когда Александр и Антонина приехали к отцу в деревню, погода выдалась солнечная. Многие деревья начали по-осеннему  желтеть, и природа вызывала ностальгию о прошлом, о тех осенних днях, которые уже не вернуть. В первой половине дня, сидя в гостиной комнате барского дома, Верещагины вспоминали, как прошлой осенью вместе с мамой варили варенье из смородины, делали запасы на зиму. Прошло немного времени, а казалось, что с тех пор минула вечность.
     После обеда Верещагины пошли делить барское поле, прихватив колышки, чтобы обозначать границы, и двухметровое шагало, похожее на букву  «А», которым  меряют длину межи. Солнце всё так же по-летнему светило, слегка пригревая землю и людей, но высоко не поднималось. Над деревенскими домами и деревьями, высокими и раскидистыми, собралась стая грачей,  улетающих на юг; они прощались с родными местами, каркая на всю округу. В воздухе пахло осенней сыростью, но дышалось легко.
    Крестьяне со всей деревни вышли в поле, как было объявлено им заранее. Тут были, кроме взрослых, их дети и старики. На общем собрании они постановили делить землю заново, чтобы не было чересполосицы.  Глядя на старый план земельных угодий вокруг деревни Гарь, Семён Александрович собственноручно отмерял границы участков, а крестьяне с праздничным настроением ходили за ним. Устав от ходьбы, по щетине скошенного поля, он отдал «шагало» старшему сыну Александру, чтобы он продолжил отмерять наделы. Крестьяне, получив дополнительную землю,  благодарили Верещагиных:
   -Теперь мы заживём хорошо, лучше, чем прежде, -  говорили они.  А Семён Александрович им сообщил, что даст ещё каждому жителю деревни Гарь, лошадь,  корову и плуг в придачу.
   - Почему вы нам отдаёте свою землю и скотину? – спросил один крестьянин, из семейства Черновых.
   - Потому что я устал заниматься большим хозяйством и раздавать вам зерно, - объяснил Верещагин, - теперь вы будете сами о себе заботиться.
   - А продать мы эту землю сможем? – поинтересовался другой крестьянин.
   Александр,  как юрист, разъяснил этот вопрос так: «Для того чтобы продать земельный участок, - сказал он, - надо иметь на него документы - это план участка и свидетельство о праве собственности или разрешение бывшего хозяина земельного участка».
    - Значит, получается, что мы ещё не совсем хозяева земли, раз не можем её продать?
    - Чтобы до конца оформить свои права на землю, надо заверить договор дарения у нотариуса и получить свидетельство о праве собственности в Даниловской земской управе, - сказал Александр Семёнович.
     – Я помогу вам оформить все эти документы, - пообещал он.
                      В последние дни сентября, вечером, Семён Александрович собрал всех своих детей, находящихся в деревне, в самой большой комнате на втором этаже, называемой залом. Старший сын Александр тоже был здесь, он приехал, чтобы увезти жену в Данилов, потому что ей подошло время  рожать. В просторной комнате было старое пианино, большой шкаф, для хранения,  струнных  музыкальных инструментов, тут же было много стульев, а посредине комнаты  стоял стол. Обычно здесь Верещагины репетировали, и давали концерты для гостей. Но сейчас было не до концертов. Отец хотел обсудить с детьми свои текущие семейные проблемы. В зале собрались: старший сын Александр, его жена Юля, и младшие сыновья, Сергей, Пётр и Николай. 
     - Я хочу с вами посоветоваться по делам в хозяйстве, - сказал он, когда в комнату последним вошёл Серёжа. Остальные сыновья уже сидели в комнате, играли на балалайках  и  на гитаре.
     - Ну, хватит бренчать, послушайте меня,  - громко и строго произнёс Семён Александрович, и сразу в комнате стало тихо.
      -  Вчера мы с Мишей Черновым долго беседовали по хозяйственным проблемам, и он сказал, что больше не может выполнять обязанности управляющего нашим хозяйством. У него у самого теперь пахотной земли  стало одиннадцать десятин, вместе с той, что мы ему отдали. Он теперь самый богатый крестьянин в Гари. Так что нам придётся самим управлять хозяйством. Садовник тоже уволился и уехал к себе в Вологду, и  за садом уже некому ухаживать. Мне надо уехать в Петроград на некоторое время, чтобы собрать деньги с жильцов наших домов.
     Он сделал паузу, с серьёзным видом посмотрел на сыновей и спросил?
     - Кто возглавит хозяйство в моё отсутствие? 
     Старший сын Александр посмотрел на Петю, сидевшего с гитарой, и явно не внимательно слушавшего отца:
     - Пусть у нас будет управляющим Петя, - предложил он, указав на брата.
     Семён Александрович укоризненно покачал головой:
     - А  я,  Саша, рассчитываю на тебя. Тебе тридцать четыре года, а Пете только восемнадцать, у него мало жизненного опыта. Ты же сам жаловался, что тебя не устраивает зарплата судьи, так переезжай в деревню.
    Александр после этих слов изменился в лице, его жена Юля тоже занервничала, и  он ответил отцу, стараясь, как можно спокойнее:
     - Но, у меня, папа, нет крестьянской жилки, я  никогда не интересовался агрономией и животноводством, плохо в этих делах разбираюсь, я же юрист.
      - А ты думаешь,  я  большой агроном? Я, конечно, не брошу хозяйство, но мне надо съездить в Петроград, проверить работу управляющих нашими домами, и я буду добиваться, чтобы все жильцы платили квартплату. Кроме того, приходится  производить текущий ремонт в домах - дел много. Я съезжу в Питер, дней на десять, а потом вернусь. Мне ещё надо проконтролировать там учёбу Сони и Ларисы, и о других  дочерях позаботиться.  Серёжа и Коля болеют, они пусть здесь лечатся, в школу Коля нынче всё равно ходить не сможет.
       Александр, выслушав отца, сидел в глубокой задумчивости. Петя отложил в сторону гитару и стал предлагать свою кандидатуру:
       - Папа, почему ты не хочешь возложить на меня хозяйственные заботы? Если бы не ты, то я сейчас командовал бы на фронте ротой солдат. Я умею руководить мужиками, меня учили,  можешь на меня положиться.
      - Я знаю, как ты умеешь, - усомнился отец, нервно постукивая пальцем по столу, - позавчера мне жаловался на тебя пастух, за то, что ты ударил его по лицу. Мы с тобой уже говорили на эту тему, надо обращаться с работниками  по-человечески, не грубо. У тебя нет подхода к людям.
       Александр немного оживился, выслушав мнение отца и Пети, и пообещал:
       - Я буду каждый день приезжать после работы сюда.  На коне верхом, дорога займёт не больше получаса. Но я сейчас не могу бросить работу, я обещал Москотильникову - главе города, что суд будет функционировать. Иначе в Данилове начнётся анархия. Пусть Петя возглавит, временно, до твоего возвращения, руководство хозяйством, а я его проконтролирую, хорошо?
      - Ладно, у меня нет выбора, - согласился отец, и стал перечислять первоочередные дела, которые надо продолжать, в его отсутствие:
     - Я тебе, Петя, напишу всё на бумаге, на что надо особенно обратить внимание, - говорил он, - у нас сейчас избыток работников – двадцать пять человек. Завтра, перед отъездом я рассчитаю  десять работников и отправлю их по домам. Остальные пусть по очереди перелопачивают зерно в амбарах. Оно не должно быть тёплым. Ты проверяй зерно в кучах рукой. Если оно тёплое, то надо продолжать его шевелить деревянными лопатами, пока не высохнет. Оно тёплое оттого, что влажное и преет.
     - Да, я понял, папа, - кивнул головой Петя.
     Семён Александрович, затем обратился к Александру:
     - А ты, Саша, как будешь приезжать, сразу иди не в дом, а в амбары и тоже проверяй влажность зерна.  Пусть работники перелопачивают его поочереди и днём и ночью. А, которое зерно уже сухое, пусть укладывают в мешки и переносят в тёплый амбар, где  печка, на длительное хранение. Часть зерна туда уже перенесли. И не забывайте мешки взвешивать на весах. Нынче урожай больше, чем в прошлом году, на глаз я прикинул – будет мешков триста, лишнего зерна. Много зерна оставим в резерве,  отдадим работникам за работу сто мешков, а остальное зерно  мы продадим, ведь сейчас оно на вес золота.
      Семён Александрович многозначительно посмотрел на сыновей и добавил: 
     - Из-за войны во многих городах и сёлах голод, а у нас голода нет, потому что правильно ведём хозяйство и людей не обижаем.   
     Пока беседовали, на улице начинало темнеть,  и служанка Матрёша принесла новые свечи. Она спичкой подожгла одну свечку и огнём от неё зажгла остальные.  В комнате посветлело, словно включили электричество. Серёжа и Коля оживились и задавали отцу вопросы о перспективах развития теперь малого хозяйства. Их интересовало, хватит ли сена и овса на корм лошадям и коровам.
    - Конечно, кормов скотине хватит, - заверил их отец, - у нас теперь осталось три коровы, два телёнка, три лошади, один жеребёнок и пять овец. А кормов заготовили как раньше. Поэтому излишки сена и овса будем даже продавать.
     Когда стемнело, Семён Александрович предложил сыновьям вместе с ним сходить в амбары и проверить зерно, поучиться на практике. С собой взяли керосиновый фонарь с зеркальным отражателем, направлявшим свет единым лучом. В кромешной темноте он хорошо освещал путь. В деревне, как всегда, лаяли собаки, где-то вдалеке мычала корова. Все эти знакомые звуки успокаивали, и темнота не пугала. На небе не было ни луны, ни звёзд. При слабом свете керосинового фонаря, в его полосе освещения  появлялись мотыльки и мухи. Ночная прохлада окутала землю, проникала под одежду людей и вызывала озноб. Семён Александрович плотнее застегнул воротник своей ватной телогрейки.
     Сначала пришли к амбару, где сушили зерно ржи. Широкие, двух дверные ворота были раскрыты нараспашку, оттуда лился слабый свет от прогоравшей свечи. Два мужика в рабочей одежде и в картузах, сидели на больших мешках с зерном и разговаривали.
     - Как зерно сушится? – весело спросил их Семён Александрович.
     - Уже почти сухое, - ответил один из рабочих, вставая с мешка. 
     Хозяин посветил фонарём на сапоги рабочих и сделал замечание:
     - Обувь чище мойте, чтобы в зерно грязь не попала, а то мука будет с примесью грязи, и в хлебе на зубах песок будет хрустеть.
     Своих сыновей он тоже заставил мыть сапоги в деревянной кадушке с водой, стоящей у амбара. В просторном помещении, на деревянном полу, в полумраке лежала груда зерна метровой высоты. Семён Александрович подошёл к зерну и засунул руку, как можно глубже. Он предложил сделать то же самое и сыновьям. Петя проверил влажность зерна и сделал вывод: «Зерно сухое».
     - Это только с краю сухое, - сказал рабочий, - мы сейчас передохнём и будем его перелопачивать в другой угол. 
     Петя  с интересом проверял зерно в разных местах, а потом спросил отца:
    - Папа, а как же очистить зерно от пыли? Ведь оно очень пыльное.
    - Его чистят ветром. Прежде чем делать муку на мельнице, зерно провеивают на ветру, подбрасывают лопатой вверх, а на землю стелют полотно. Зерно падает на полотно уже чище. И делают это несколько раз, пока совсем не очистят его от пыли.
    - Я об этом раньше не знал, - признался Пётр. – Оказывается, как много труда надо затратить, чтобы получить готовый печёный хлеб.
    И действительно, дети Верещагиных раньше не вникали в процесс крестьянского труда.  Им некогда было интересоваться сельским хозяйством; летом, находясь в деревне, в хорошую погоду, они проводили время на улице: общались с крестьянскими ребятишками, ходили в лес за  грибами и за ягодами, купались в пруду, а в плохую погоду,  играли в домино, лото и иные настольные игры.
    Побыв в амбаре с рожью, Верещагины пошли ко второму амбару, в котором сушилась пшеница. Там была примерно такая же обстановка. В третьем амбаре сушили овёс и ячмень. Здесь работали две женщины. Обе они являлись постоянными работницами у Верещагиных, и жили в соседней деревне Волково. Звали их Евлампия и Вера. Вера была старше Евлампии, но выглядели они одинаково, на пятьдесят лет. Одеты они тоже были одинаково, обе в белых платочках и в серых фуфайках Женщины очень общительные и разговорчивые, от  таких болтливых, не скоро уйдёшь - заболтают.  Обычно в здешних деревнях люди говорили на местном говоре, многие слова искажали, делали ударение на «О» (окали). Мужики, служившие в армии, говорили более правильно, чем женщины. Вера и Евлампия наперебой стали рассказывать Верещагиным о разбойниках, появившихся в соседнем лесу, возле деревни Волково.
     - Батюшка, барин, вызовите солдат, - говорила Вера, - пусть пымают этих разбойников. Они грабють на дороге, отымають всё, что есть с собой у прохожих. Давеча, наш сосед Лукьянов Евстегней повёз  зерно на базар продавати, а они  яго ограбили. Он с горя второй день пьёть.
     - А в каком месте они грабят? – спросил Александр. Он подумал: «Как же я теперь буду ездить из Данилова?» 
     - Сказывали люди, что живут разбойники в Петуховом лесу, это ближе к деревне Молчаново. Тама  ихняя  землянка.  Куды надо солдатам идти я покажу.
     -  И ружо у них еся, – дополнила слова Веры Евлампия. 
     - Я сообщу об этом Даниловскому начальству, - пообещал Александр Семёнович. Затем он достал из кобуры, спрятанной под пальто, пистолет, и показал его женщинам:
     - Если увидите разбойников, то сообщите мне, я их проучу, долго будут помнить. Мне наган выдали на работе для самозащиты – время теперь тревожное. Много дезертиров с фронта идут, они и грабят.
     Женщины порассуждали про разбойников, потом сменили тему и стали рассуждать о пьяницах, о том, что некоторые люди много пьют горькую, а работать не любят. Они поведали о пьяницах из своей деревни Волково.
     - Вот. Журавлёвы, рожь не всю убрали, а уже празднуют, - возмущалась Вера, - как они будуть  зимовать, ведь у них еся дитяти, о них вовсе не думають!
     -  Опять будем всем миром им помгати, - сказала Евлампия, - ведь грех не подмочь. А у вас в Гари Калачёвы тоже пьють, и пошто вы Семён Александрыч дали им скотину и землю, ведь,  поди, всё одно пропьють. 
     - Вы же сами говорите, что грех не помочь, - возразил Верещагин, - а если пропьют своё добро, то это их беда, а не моя. 
     Верещагины устали стоять и тоже сели на мешки. С деревенскими женщинами интересно поговорить, у них свой мир, свои взгляды на жизнь. Евлампия продолжала рассуждать:
      - Дети у Калачёвых, как безродные, вечно голодныя и в отрепьях ходют. Они будуть, как родители беспутныя, бездельниками вырастуть.
      Вера с ней не согласилась:
      - Нет, Лампуша, ты не права. Вон, у Кирюшиных, детки тоже росли брошенными, но  ихный  старший сын в люди вышел – писарем стал и в городе живёт.
      - Это редко случается, - сказала Евлампия, - Васька то Калачёв мужика убил, вот тебе и пример. И другие детки Калачёвых такие же будуть.
      Семён Александрович вспомнил тот не приятный случай, когда к нему в слезах прибежала Дуня Калачёва. Она, всхлипывая, рассказала, что её старший сын Василий убил её гостя, пришедшего из деревни Карповское. Семён Александрович издавна считался главой в деревне, так уж повелось со времён крепостного права – барин был  для крестьян, и судья, и полицейский. В тот день, он взял с собой двух наёмных работников и пришёл к Калачёвым. Василий сидел за столом и допивал брагу, а гость с окровавленной головой лежал на полу, без признаков жизни. Верещагин велел рабочим связать убийцу верёвкой и на лошади отвезти в Даниловский суд, где судья Верещагин Александр вынес приговор. Теперь Василий сидит в Даниловской тюрьме, вот уж четвёртый месяц. От того случая у Семёна Александровича осталось угрызение совести. Он не разобрался сразу, в чём дело, Василий убил в состоянии «аффекта» и его можно было оправдать.
       - Вы знаете, Василий убил сгоряча, - сказал Семён Александрович. -  Он защищал свою мать, а я сразу не разобрался. Ты, Саша, пересмотри это дело и освободи Василия.
      Александр согласился с отцом и пообещал разобраться. Свечка в амбаре совсем прогорала, и женщины зажгли следующую свечку. Свечи в деревне крестьяне делали сами из пчелиного воска, которого имелось много в каждом доме. Почти все держали пчёл. У Верещагиных в саду стояло десять ульев, за которыми ухаживал тоже садовник. Теперь без него пчеловодством решил заняться сам хозяин. Он давно интересовался разведением пчёл, читал специальную литературу, обобщал опыт крестьян и собирался даже написать свою книгу «руководство по пчеловодству».
     Просидев в гостях у Лампуши и  Веры, Верещагины пошли к себе в дом. Раньше они даже на ночь дверь не запирали. В деревне всегда было спокойно и безопасно, но теперь ситуация изменилась. Семён Александрович, заходя в дом последним, задвинул на входных дверях засов. «Так будет лучше», - решил он. Время на часах было около одиннадцати, а он ещё сегодня не ужинал. Желудок напомнил об этом, и Семён Александрович направился в столовую, предложив сыновьям поужинать вместе,  но они поели недавно и отказались. На втором этаже слышались шаги и музыка, кто-то начал играть на пианино весёлую мелодию. Хозяин зашёл на кухню, где стояла кромешная тьма, зажёг свечку и заметил на плите в печке горшок с  ячневой кашей с мясом. Горшок уже остыл, пищу можно было разогреть на керосинке, но он решил, есть кашу холодную, чтобы не тратить керосин. Керосин уже давно стал дефицитом. Соль в доме тоже была на исходе и, поэтому, каша с мясом была не солёная, солили отдельно, каждый  в своей тарелке; всей семьёй решили, что  так экономнее. 
     Наевшись каши с мясом, Семён Александрович ушёл в свою спальню, перекрестился перед иконой, и даже не стал обходить весь дом, как это делала раньше жена, а после её смерти делал он,  лёг в кровать, но заснуть долго не мог. В голову лезли разные мысли:  его беспокоило здоровье сыновей Серёжи и Коли.  Коля в деревне часто общался с Серёжей, и видимо заразился от него чахоткой. Последнее время много кашлял. Пришлось расселить их по разным комнатам. До этого они спали в одной спальне.   
      Затем, ему вспомнились сыновья, от которых давно не было вестей (Костя, Сеня, Ваня). Ваня и Семён были близнецами, но в письмах с фронта  они писали, что  Ваню ранило,  и его положили в госпиталь, а потом он попал в другую часть, не туда, где служил до госпиталя. Таким образом, судьба разлучила близнецов. В детстве они были очень дружны и похожи между собой, даже мать их путала.  В офицерское училище они тоже поступили вместе,  не могли и дня прожить друг без друга.  «Тяжело им теперь переносить разлуку, - подумал отец. – Но вдруг их нет в живых?»  От этих мыслей ему стало очень тоскливо на душе. Он стал гнать от себя тревожные мысли и решил думать о чём-нибудь хорошем.
     Он представил себе, как произойдёт его встреча с Ольгой, когда он приедет через день, в Питер. Её милый образ каждый вечер возникал перед его глазами, и она казалась ему более красивой, чем была наяву. Он подозревал, что Ольга притворяется и, на самом деле, его не любит, а хочет получить от него выгоду, так как её родители не имели состояния. Она всегда с удовольствием получала от него подарки, хотя он ничего существенного ей не дарил, а только водил её по ресторанам. Подарил Семён девушке лишь серьги, да бусы, и те не дорогие. В разговорах Ольга убеждала его, что ей нравится в людях благородство души, а не богатство.  «Возможно, это так, - думал он. - Что у неё в голове на самом деле, не известно». Ему хотелось верить, что девушка действительно влюбилась в него. 
                Глава  18
                Разочарование в любви      
        Приехав в Петроград, Семён Александрович обратил внимание, что грязи и мусору на улицах стало ещё больше, чем прежде, видимо, дворники работали совсем плохо, на дорогах и тротуарах валялись клочки бумаги, конский навоз,  разные палки и щепки. Прохожие с бледными лицами, зло смотрели друг на друга, а возле магазинов везде толпились длинные очереди. Сырая, пасмурная погода добавляла людям плохого настроения, но на Верещагина ничего не действовало, настроение было радостное от  ожидания встречи с Ольгой. Он решил сразу же, как появится дома, позвонить ей по телефону.
     Дверь в квартиру открыла горничная Лида. Она искренне обрадовалась, увидев хозяина.
     - Семён Александрович приехал! – воскликнула она. – Мария, Павля, идите папу встречать.
     Из комнаты в прихожую вышла старшая дочь Мария, затем Павля. Они обняли отца и Мария спросила:  «Продуктов из деревни привёз?»
     - Конечно, привёз, только багаж где-то задержался в пути, ещё не получил. Вот в сумке возьми, там колбаса, огурцы солёные. Как в Питере положение с солью, в продаже есть? – поинтересовался он.
    Дочери по магазинам не ходили, поэтому, за них ответила Лида, что соль продают, но по карточкам, так же как спички и мыло. Пока горничная разогревала на керосинке чайник и накрывала на стол, Семён Александрович с замиранием сердца зашёл в свой кабинет и взял трубку телефона. Покрутив ручку, он сказал в трубку: «Ало, барышня, соедините меня с номером 32-15». После гудков в трубке послышался мужской голос: «Ало, кто это?»
    - Здравствуйте, будьте добры, позовите, пожалуйста, к телефону Олю, - вежливым тоном попросил Семён. Он понял, что это был голос её отца.
   - Её нет дома. А кто спрашивает, представьтесь?
   Семён растерялся, как мальчишка, и бросил трубку. «Зачем же я бросил трубку», - стал он себя корить, и через минуту хотел вновь позвонить и извиниться, но так и не решился.
   - Папа, иди кушать! – позвала его Павля.
    С дороги он проголодался, но на голос Павли не отреагировал, оставался в кабинете и думал, как быть дальше. Потом в кабинет постучала Лида и тоже позвала за стол. Семён Александрович находился в каком-то не понятном состоянии, в его голове крутились разные варианты, как встретиться с Олей, как подружиться с её отцом. Он даже не ответил на стук в дверь и продолжал сидеть в глубокой задумчивости. Так он сидел несколько минут, пока в кабинет не зашла Павля.
        Павля Верещагина
     - Папа, что с тобой?  Ты заболел? – с озабоченным видом спросила она.
     - Нет, нет, Павлечка, я здоров. У меня всё хорошо.
     - Тогда пойдём в столовую, Лида приготовила салат с колбасой.
    Семён Александрович встал со стула и пошёл вслед за дочерью в столовую, с таким видом, будто решал сложную математическую задачу. Павля сообщила ему, что скоро придут Соня с Ларисой из гимназии, а Катя с работы. Отец на это сообщение никак не отреагировал, а принялся, не спеша есть салат, задумчиво глядя куда-то в окно.
      - Усадьба наша цела, ничего не случилось? – спросила Мария, заглядывая отцу в глаза.  -  Я вижу, ты чем-то расстроен.
      - Да ничего не случилось, что ты придумываешь, - ответил он сердито, - дай мне спокойно поесть. Я просто с дороги устал.
      Закончив есть салат, он взял чашку с чаем и, размешивая ложечкой сахар, стал рассказывать о хозяйственных делах в поместье: о большом урожае зерновых. Затем кратко рассказал, как разделил среди крестьян земельный участок. Допив чай, он вдруг попросил Павлю позвонить Ольге Трубецкой.
      - Я звонил ей, но к телефону подошёл отец. Он против нашей дружбы, - объяснил Семён Александрович. – Ты можешь представиться как её подруга, если опять он возьмёт трубку.          - Что ты, папа, разве так можно, это же обман, - возмутилась Павля. – Ты совсем потерял голову, поступаешь, как молодой человек, хотя тебе уже шестьдесят лет. Зачем ты с ней хочешь встретиться?
     - Я влюбился в Олю по-настоящему, постоянно думаю о ней, скучаю.
     - У вас уже и до постели дошло? – с  возмущением спросила дочь.
     Семён Александрович пытался дочери спокойно объяснить свои чувства к Ольге.
     - Нет, Павлечка, любовь бывает и без постели. Мне приятно с молодой женщиной общаться, и просто смотреть на неё. Она очень красивая, образованная и умная, с ней можно говорить на любые темы. Мы с ней гуляли и беседовали обо всём. Хочу ещё раз её увидеть. Ну, позвони, пожалуйста, - стал умолять он дочь.
    - Я папа, тебя не пойму. У тебя есть свои образованные и красивые дочери, тебе с нами не интересно беседовать? – спросила Павля. 
    - Что за глупости ты говоришь, - постепенно раздражаясь,  произнёс отец. – Я люблю вас, как своих детей. Это совсем другая любовь. Вот сама влюбишься в мужчину, тогда и поймёшь, а сейчас мне трудно тебе объяснять. Насчёт моего возраста ещё Пушкин сказал: «Любви все возрасты покорны». Я Ольгу не заставляю гулять со мной, она сама в письме мне предложила встретиться.
     - Так она ещё тебе и письма писала? – удивилась Мария. – Это очень подозрительно. Она не могла в тебя влюбиться, ей, наверное, нужны твои деньги.
    - Почему в меня нельзя влюбиться? – обиженным тоном сказал Семён Александрович. – Я ещё не старый и одеваюсь прилично. А потом и деньги у неё есть, вернее у её родителей. Я с твоими подозрениями, Маша, не согласен.
    Он понял, что дочери не хотят ему помочь, и решил идти к дому Ольги, надеясь её там встретить. Он сказал дочерям, что пошёл к управляющему доходным домом и придёт домой поздно. За окном моросил дождь, он взял зонтик, посмотрел на себя в большое зеркало, висевшее в прихожей, и вышел из квартиры.
    Жила Оля не далеко и Семён решил пройтись пешком, чтобы по дороге успокоиться и подумать о своих любовных проблемах. «Почему меня так тянет к этой девушке? – думал он.        Я же отлично понимаю, что она не выйдет за меня замуж, и Павля с Машей правы: ей нравится, что я трачу на неё деньги. Ну и пусть так, мне всё равно, как она ко мне относится, лишь бы я её любил».
     За раздумьями он забыл раскрыть зонтик, а когда с крыши дома, мимо которого он проходил, полилась струйками вода прямо на шляпу, то вспомнил о нём. Этот китайский, чёрный зонт из шёлка, подарила ему жена, ещё в 1912 году. Вспомнив о Шурочке, у него на душе стало одиноко и тоскливо. И он стал оправдываться перед своей совестью, приводить всякие доводы:  «Ну, что же, теперь мне делать, раз жена умерла, может и мне умереть? Но я хочу жить, раз бог дал мне возможность ещё пожить. Что тут плохого, если я просто влюбился, как в молодости. Мне не в чем себя винить, и мои дети не могут обвинять меня в моих поступках. Я и так много для них делаю. Даже старший сын Александр без меня пропадёт, и в дальнейшем, я не оставлю своих детей без поддержки…» 
     Между тем дождь продолжал моросить. Хотя был полдень, на улице прохожих было не много. Семён шёл мимо серых многоэтажных домов, казалось насквозь промокших в этом сыром балтийском климате. На улице, где он шёл, не было ни одного деревца, ни одной травинки. Этот серый камень огромных зданий, давил своей тяжестью на человека, выдавливал его из города на природу. «Как же прекрасна деревня, - рассуждал Семён, - если бы я мог, то жил бы только в своём поместье, рядом с природой».
     Где то впереди, он заметил морского офицера и девушку,  идущих  медленным шагом, под раскрытыми зонтами. Они шли рядом, но  под руку офицер девушку не брал: возможно, они ещё не были близки, или им мешали зонтики. В той девушке, в её фигуре, было что-то знакомое, она напоминала Ольгу. Правда, этого пальто Семён на Ольге не видел - они встречались, когда была тёплая погода. Прибавив шагу, Семён приблизился к ним довольно близко, и ещё больше стал подозревать, что это она, потому что временами до него доносился её голос. Ревности Семён не испытывал, может, потому, что ещё не был уверен, что это она, или потому, что её не любил. Хотя он считал, что ревность – это не признак любви, а это психические отклонения, или не правильное воспитание человека. Свою жену Шурочку ему никогда не приходилось ревновать, потому что она не давала для этого повода, и она всегда была беременная - не успевала родить, как снова беременела. 
      Морской офицер и девушка шли по направлению дома, где жила Ольга. Семён решил их обогнать и убедиться: ошибся он или нет. Подойдя совсем близко, сзади этой пары, он отчётливо услышал их разговор:
      - Вы, Миша, совсем не знаете женщин, - говорила она. – Я уже не ребёнок, не обольщайтесь.
      - Оленька, меня ваш папа убеждал, что вы хотите выйти замуж. В этом я не вижу ничего плохого…
     После этих слов морской офицер обернулся, видимо, почувствовал, что сзади кто-то идёт. Семён на мгновение встретился с ним взглядом, но сразу прикрылся зонтиком и обогнал их. Сначала он шёл впереди этой пары, не оборачиваясь, с дистанцией не больше метра. Но Ольга и офицер молчали, замедлили шаг и ждали, когда он уйдёт дальше вперёд. Возле подъезда Ольгиного дома они остановились, и Семён, замедлив шаг, оглянулся, чтобы увидеть её лицо. Да, это была она. Семён выглядывал из-под зонта, маскировался, как сыщик. Его спина покрылась мурашками, во всём теле ощущалось волнение. Но это ощущение не было связано с ревностью и обидой. Он не хотел, чтобы Ольга его узнала, если узнает, то ему будет очень стыдно. Он резко отвернулся и быстрым шагом ушёл прочь.       
    «Всё, больше не буду искать с ней встречи, - решил Семён. – Она нашла себе парня красивого, молодого, не то, что я.  И это правильно…»  Он представил на месте Ольги одну из своих дочерей, и подумал, что тоже был бы против дружбы своей дочери с шестидесятилетним мужчиной.   
      На следующий день он встретился с управляющими доходными домами. Дела  налаживались, деньги большинство жильцов платили исправно. Плохо, только, что основная сумма дохода состояла из Керенок. Серебром платили не все.
      Когда он вернулся домой вечером, то Катя сообщила, что ему звонила Ольга и просила позвонить ей в десять часов утра. Катя  относилась к дружбе отца с Ольгой более спокойно, чем Павля и Мария. Она даже пошутила:
     - Кого ты нам родишь, папа, братика или сестрёнку?  Я бы понянчилась с малышом.
     - Я, думаю, что до этого дело не дойдёт, -  ответил ей отец, тоже полушутя, - если хочешь понянчиться, то поезжай к брату Саше, у него скоро жена родит малыша.
     Вечером, за ужином собрались все обитатели квартиры Верещагиных, это: Мария, Павля, Катя, Соня, Лариса и две служанки. Служанок тоже стали приглашать за стол кушать вместе с хозяевами.  Верещагины шли в ногу со временем, теперь все люди равны.
     За столом девушки как-то застенчиво поглядывали на отца, и с улыбками шушукались.  Соня что-то прошептала Ларисе и потом спросила:
     - Папа, это правда, что ты  влюбился? 
     Семён Александрович не знал, что сказать, он нахмурился и, молча, жевал колбасу, которую привёз из деревни.  Потом решил перевести разговор в другое русло:
    - Девочки, я получил деньги за доходные дома и хочу купить вам что-нибудь из одежды. Давайте в воскресенье съездим в Петровский пассаж и там всё купим.
    Соня с Ларисой радостно захлопали в ладоши, а Павля сдержанно сказала:
    - Может, и купим, если ты, папа, не истратишь деньги на свою Ольгу.
    - Не надо, Павля, разговаривать со мной   таким тоном, я не заслуживаю этого отношения ко мне. Что тут плохого, если я прогулялся с молодой красивой дамой по улице, сходил с ней в театр? Разве на театр надо много денег?
    Девочки стали заступаться за отца, а Катя, обращаясь к Павле, заметила:
     - Павлечка, ты просто завидуешь папе. Это не хорошо. Вспомни, чему нас учили в Смольном институте: «Родителей нельзя поучать, а надо их уважать и слушаться».
                     На другой день Семён, с раннего утра, смотрел на часы и думал, стоит ли звонить Ольге. Дочери все разошлись: старшие на работу, а младшие в гимназию. Семён позавтракал и сидел в своём кабинете, листая подшивку журнала «Нива». Он пытался начать читать какой-нибудь рассказ, но не мог сосредоточиться, мысли были только об Ольге. 
     Когда стрелки настенных часов в кабинете, стали показывать десять, он снял трубку, покрутил ручку и попросил телефонистку соединить с нужным номером. Сердце  у Семёна усиленно билось от волнения, он даже не мог с собой совладать. После не продолжительных гудков, в трубке послышался знакомый голос Ольги:
     - Алло, кто это?
     - Здравствуйте, Оля, это Верещагин. Вы вчера мне звонили?
     - Здравствуйте, да, звонила, я сегодня буду в Летнем саду, около часу дня, вас устраивает это время?- Да, конечно, - сказал Семён.
    После этого, Ольга положила трубку. Семён заметил, что она не назвала его даже по имени, значит, рядом кто-то был из родственников, и она не хотела, чтобы её разоблачили. Не зря она писала в письме о том, что отец против их отношений. Естественно, что и другие родственники против.  А  негативную позицию бабушки Семён уже давно знал.
     За время месячного отсутствия он заметно отвык от Ольги, да и привыкнуть в течение недели  влюблённости он не успел. Поэтому,  волнение его не покидало ни на секунду. Он не мог ничего делать и решил пешком прогуляться до летнего сада, чтобы скоротать время.  Ему не верилось, что они опять будут так же гулять и беседовать, как и до его отъезда в деревню.  Осознавая это, он даже заметно расстроился. Ведь он сам видел, как она прогуливалась с молодым морским офицером. «И зачем я ей понадобился?» - думал он. И вдруг, в голову пришла неожиданная мысль: «Возможно, она забеременела от того моряка и хочет мне об этом сообщить? Возможно, он беден и не сможет содержать семью, тогда она будет вынуждена выйти замуж за меня». В любом случае он решил не отказываться от неё, и, если появится ребёнок, тоже признает его своим.
      Семён вышел на Невский проспект, который всегда улучшал его настроение. Здесь по-прежнему было красиво, несмотря на тяжёлое экономическое и политическое положение в стране. Некоторые здания выглядели слегка посеревшими, видимо их давно не красили, но в основном, большинство зданий выглядели великолепно. Стараясь отвлечься от грустных мыслей, он разглядывал Невский проспект, словно в первый раз. Перед Дворцовой площадью стоял отряд конной полиции, не пропускавший  никого к Зимнему дворцу. Пришлось  пробираться к Летнему саду в обход, по другим улицам.
      Погода в этот день опять нахмурилась, над городом нависли серые облака, обещая дождь. На руку Семёну капнуло, и он подумал, что надо было взять с собой зонтик, но в рассеянности  забыл, заторопился. Он посмотрел на часы: времени ещё было только двенадцать. До назначенного свидания придётся ждать целый час под дождём, и он повернул обратно от Летнего сада, чтобы в случае дождя спрятаться где-нибудь под карнизом здания. Выйдя на набережную Фонтанки, он увидел, как трое солдат и группа оборванцев, пристали к прилично одетому мужчине, лет пятидесяти. Они заставили мужчину снять с себя почти всю одежду, он остался босиком и в кальсонах, больше на нём ничего из одежды не было. Семён испугался и зашёл в ближайший двор. За ним следом забежал во двор другой прохожий, тоже видевший ограбление. На вид это был типичный интеллигент с бородкой и в пенсне, одетый в плащ и на его голове сидела фетровая шляпа. В руке он держал кожаный портфель. Отдышавшись, он испуганно сказал:
      - Грабят средь бела дня, вот, до чего дожили…
      - А где же полиция? – спросил Верещагин. -  Почему нет городовых?
      - Вы что, милостивый государь, давно не были в Петрограде? – удивился интеллигент. – Теперь нет полиции, она называется народной милицией. Но от неё толку нет, безобразия и грабежи повсюду. А вы, господин, откуда приехали, если не секрет?
      Семён не хотел откровенничать с незнакомым человеком и сказал, что приехал из Ярославля. Постояв во дворе минут десять, он вышел на набережную. Ограбленного человека и бандитов уже не было. Прохожих в этом месте было мало: мимо проходил мужчина похожий на рабочего, и вдалеке, шла молодая дама в шляпке и под зонтиком, так как начал моросить дождь. Семён присмотрелся к даме и понял, что это идёт Ольга. Не дожидаясь, когда она подойдёт он, почти бегом, бросился к ней.
     - Оленька, здравствуй, - сказал он взволнованно, - как же ты одна ходишь по городу, ведь на каждом шагу грабят? Я до сегодняшнего дня  не знал об этом.
     Ольга смущённо поцеловала его в щёку и сказала, что приходится рисковать.
     Она всё так же хорошо выглядела и радостно смотрела на Семёна.
     - Куда пойдём? – спросила она.
     Дождь закончился, и они пошли медленно в сторону Летнего сада. Гуляли долго, после чего проголодались. Семён предложил идти в ресторан, она согласилась. Пошли в тот же ресторан, как в прошлый раз. Смутившись, она объяснила, что хочется поговорить обо всём без посторонних, чтобы никто не мешал. Поэтому Семён заказал отдельный столик на двоих. Керенскими деньгами заплатить не удалось, их у Верещагина имелось много, а приняли к оплате только серебряные царские монеты.
     Проголодавшись после прогулки, они принялись молча кушать комплексный обед. В меню больше никаких закусок не было. Сказывалось плохое снабжение города продовольствием. Вместе с рыбой на второе, официант принёс бутылку шампанского. Когда Семён налил шампанское в бокалы, она спросила:
     - Семён Александрович, вам со мной  интересно?
(Она продолжала обращаться к нему на «вы», хотя он обращался к ней на «ты»).
     - Да, Оленька, но меня мучает совесть, ведь ты мне в дочери годишься. 
     - Ну и что, не думайте о возрасте. Вы молодо выглядите. Давайте выпьем за нашу дружбу, чтобы  дружба переросла в любовь.
      После этого они, по обычаю, слегка коснулись бокалами, и выпили шампанское не полностью,  оставив немного, как положено по этикету. Затем кушали рыбу молча.
     Закончив, Ольга спросила: «Как ваши дети относятся к нашей дружбе?» Семён рассказал Ольге о недавнем разговоре с  Машей и  Павлей. 
     - Они подозревают, что ты, Оленька, преследуешь какую-то корысть, -  говорил он, - но я старался их переубедить, доказывал, что я тебя люблю по-настоящему. А другие дочери более терпимо отнеслись к нашей дружбе. Только они шутят, что ты скоро родишь мне ещё одного ребёнка. У меня детей много, но ещё один лишним не будет.Ольга усмехнулась:
     - Успокойте дочерей, что детей у нас с вами быть не может.
     - Почему? – удивился Семён.
     - Потому что от мужчин, старше пятидесяти лет, детей женщины не рожают. Я это знаю из примеров от знакомых людей и читала.
     Семён подумал, и тоже вспомнил одного своего знакомого, женившегося на молодой женщине. Ему было на тот момент больше пятидесяти лет. Детей у них не было. Потом Семён решил хитростью выпытать у Ольги сведения про того моряка, с которым он её видел.
    - Скажи мне, Оленька, что за моряк с тобой вчера шёл по улице. Вас видели мои младшие дочери, когда возвращались из школы.
     Ольга после этого вопроса изменилась в лице, помолчав немного, она сказала:
     - Я вчера ни с кем по улице не ходила, они меня с кем-то перепутали.
     По её реакции Верещагин понял, что она скрывает правду. «Ну, что ж, проверю её по-другому» – решил он. Они ещё долго за столом сидели и беседовали на разные темы, а потом Семён проводил её до дома. Когда прощались, он сунул ей в карман пачку Керенских денег, общей стоимостью в несколько миллионов рублей. На эти деньги можно было купить пару простых ситцевых платьев и всё. Она с недовольным видом вынула из кармана эти деньги и положила в карман Верещагину обратно. Тогда он взял её руку и одел ей на палец золотое кольцо с драгоценным камнем. Она после этого радостно поцеловала его и скрылась за дверями своего дома. 
      Семён понял, что она использует его для удовлетворения своих материальных  потребностей. Он передумал приносить себя в жертву ради любви, потому что почувствовал фальшь в поведении любимой женщины, и любовь вся закончилась.   
                     Время приближалось к октябрю 1917 года. Учитывая разгул преступности в Петрограде, Семён Александрович решил увезти всех дочерей в деревню, ради их безопасности. Своё обещание он сдержал и купил всем им обновы. Старшим дочерям купил пальто на зиму с воротниками из песца, а младшим пальто поскромнее. Кроме того, он купил у солдат три револьвера и патроны к ним, тоже для безопасности своей семьи, чтобы в деревне можно было дать отпор непрошеным гостям. Соня и Лариса прервали учёбу,  Отец решил устроить их в Даниловскую школу, где они смогут закончить семь классов не хуже, чем в Петрограде. А жить будут у старшего брата Александра.  Охранять квартиру в Петрограде он поручил всё тем же служанкам, щедро заплатив им за работу. Женщины уже имели опыт, отбиваться от грабителей, и входные двери в квартире были достаточно прочны.   
                Глава 19
                Октябрьская революция
       Сергей Сержпинский с первого сентября продолжал учёбу в Петроградском художественном училище барона Штиглица, уже на втором курсе. Преподавателей в училище не хватало, потому что несколько человек уволились, и занятия проводились не регулярно. Средств на содержание училища временное правительство выделяло не достаточно, зарплата преподавателей значительно уменьшилась – всё это повлияло на усиление революционных настроений среди преподавателей и студентов. Они часто критиковали действия и бездействия правительства, участвовали в городских демонстрациях протеста против войны, разрухи и роста цен.
    Сергей тоже не оставался в стороне от этих событий. Вместе с Аркадием Ройтманом он ходил на митинги и демонстрации, особенно, когда занятий не было. Большинство людей в Петрограде критиковали временное правительство, а Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов с каждым днём приобретали всё новых сторонников. В художественное училище повадились ходить вооружённые революционные матросы, с красными повязками на рукавах. Они приносили красную материю и в приказном порядке велели директору училища заставить студентов писать плакаты с революционными лозунгами. Вели себя матросы уверенно, как хозяева жизни и называли себя большевиками.   
    В двадцатых числах октября  Сергею тоже дали задание написать три лозунга: «Да здравствует социалистическая революция», «Долой временное правительство» и «Вся власть Советам». Когда пришли два матроса забирать готовые плакаты, Сергей только закончил работу. Он предупредил матросов, что краска не совсем высохла и надо минут двадцать подождать. Матросы пока ждали, разговаривали между собой, и Сергей обратил внимание, что один матрос называл второго Исааком. Имя редкое и считалось еврейским. Но этот матрос совсем не похож был на еврея: волосы светло-русые, глаза голубые, лицо  обычного славянина. Это был очень симпатичный парень лет двадцати пяти, с усами, и крепкого телосложения. В тот момент Сергей ещё не знал, что Исаак будет его свояком – мужем Сониной сестры Кати. В жизни случаются разные совпадения и неожиданные переплетения.
     25 октября,  с утра по всему Петрограду слышны были редкие выстрелы. Однако занятия в училище состоялись. В полдень, в училище пришли матросы с красными повязками на рукавах, и стали агитировать студентов поддержать Советы рабочих и солдатских депутатов. Они набирали добровольцев в отряд, чтобы налаживать в городе порядок, и для охраны мостов через ближайшие каналы. О том, что происходит в городе, они толком не могли объяснить, возможно, и сами не знали.
    - Кто запишется в отряд, дадим оружие  в личное пользование, -  объявил старший матрос.
    Аркадий шепнул Сергею: «Давай запишемся, оружие нам пригодится, чтобы от хулиганов и грабителей защищаться». Друзья среди первых подошли к матросам и записались в отряд. Всего в отряд записалось более двадцати студентов. Всем велели надеть на рукава красные повязки.
     Старший матрос дал команду, записавшимся  студентам, построиться в колонну по двое и повёл их в сторону Фонтанки и Летнего сада. В своей чёрной форменной одежде студенты выглядели, как военные. От Соляного переулка, где находилось училище, до Фонтанки  было совсем рядом. На Пантелеймоновском мосту, стояла лошадь с телегой, а возле неё толпились солдаты и вооружённые рабочие, тоже  более двадцати человек.
     - Получите оружие! – крикнул солдат, прибывшим студентам.
     Из телеги он брал винтовки и раздавал тем, кто подойдёт. Сергею дали винтовку, а патронов ему не досталось. Как потом выяснилось, винтовка была не исправная. Он заметно расстроился и спросил у Аркадия: «Тебе много дали патронов? Может, поделишься?» Но Аркадию дали всего один патрон и делиться было не чем.  У солдат имелся станковый пулемёт,  рядом лежала груда пулемётных лент. Сергей пожаловался знакомому матросу, по имени Исаак, что ему не дали патронов.
    - Ну, пойдём, - сказал матрос, - попросим у пулемётчиков, может, они дадут. У самого Исаака был револьвер, а от него патроны к винтовке не подходили.
    Пулемётчики тоже не дали патронов.  Сергей с обиженным видом отошёл в сторону, а они, посовещавшись, крикнули ему:
     - Эй, студент, поди сюды!
     - Вот, возьми пустую пулемётную ленту, и обвяжись ею для устрашения.
       Среди рабочих, трое уже были с пулемётными лентами без патронов, перевязанными через плечи крестом. Смотрелось это красиво и угрожающе. Создавалось впечатление, что они  вооружены до зубов. Исаак помог Сергею правильно обвязаться пулемётной лентой, и он, успокоившись, встал в строй.
      После того, как отряд студентов вооружили, матросы отвели его на соседний мост, соединяющий берега Мойки.  Мост  назывался «Первый Инженерный». В этом месте Мойка впадала в Фонтанку, и мосты располагались под углом по отношению друг к другу. Сразу за мостами виднелась узорчатая, металлическая ограда Летнего сада. Буквально за пятьсот метров, за Марсовым полем, был Зимний дворец, где заседало временное правительство, но дворец скрывали ближайшие здания, и  с моста его было не видно.
 
Современная фотография первого инженерного моста в Петербурге.
       Руководить студенческим отрядом матросы поручили одному из солдат, а сами ушли.
      - Ну, что, студенты, как настроение? – бодрым голосом спросил солдат. Он прислонился к перилам моста и стал скручивать из газеты самокрутку, чтобы насыпать туда табак и закурить. На нём была серая шинель и папаха.
    Студенты ему не сразу ответили, они тоже столпились у перил и, скучающе, смотрели по сторонам. Одеты они были в свои чёрные шинели, которые плохо грели в холодную погоду. С северо-запада, со стороны Балтики, подул холодный ветер, а с неба посыпалась снежная крупа, которая достигнув земли таяла.  Студент Оболенский съёжился от холода,  поднял короткий воротник шинели, едва закрывавший шею до фуражки.
     - Сегодня холодно здесь стоять, - сказал он, обращаясь к солдату, - может, устроим дежурство и будем ходить в училище греться поочереди?
     - Можно и так, - согласился солдат.  Сам он был одет тепло, его шинель из толстого шерстяного сукна, свисала  почти до пяток.
     Из разговоров стало известно, что звали солдата Иван Князев. На вид ему было лет тридцать. Его выбритое лицо, с грубыми чертами, подсказывало: о рабоче-крестьянском происхождении. Он бросил недокуренную самокрутку с моста в воду, достал из кармана клочок  газеты, от которой отрывал части для курева, и  стал сбивчиво, по слогам, читать вслух заголовки: «Что такое демократия», «Как бороться с преступностью»
     Услышав эти слова, студенты окружили его и попросили прочитать всю статью.
     - Я плохо читаю,  - сказал Иван, - пусть кто-нибудь из вас почитает.
     Читать согласился Оболенский. Он давно изучил все тонкости демократии, ему хотелось поспорить с автором статьи. «Демократия существовала ещё в древности, - начал он читать, - и не только в Греции, но и у нас в Великом Новгороде. Она подразумевает участие всех слоёв населения в управлении государством». Оболенский оторвался от газеты и с издёвкой    возразил:
      - В нынешних условиях такой демократии не получится, как в древности. Это всё утопия. Раньше в Новгороде люди собирались на площади и выбирали себе руководителя криками: кто перекричит, тот и победит в голосовании.
       - Теперь выборы проводятся по-другому, - вставил своё слово солдат. – Я участвовал в выборах Петроградского Совета, мы заполняли бюллетени и бросали их в урну.
       - Это тоже фикция, - усмехнулся Оболенский, - я, например, в этих выборах не участвовал, потому что не знал о них. И многие из наших студентов не участвовали. А если посчитать участников этих выборов, то получится, что они не законны, если в них не   участвовало  большинство граждан Петрограда.
       Из толпы студентов послышался возглас:  «Значит ты против народной власти»?
      - Я за Советскую власть, но формально эти выборы не действительны. Законы демократии предусматривают подчинение меньшинства воле большинства. А какая здесь воля большинства, если её фактически нет.
     Парни начали бурно обсуждать эту тему. Каждый старался предложить что-нибудь своё в порядок проведения демократических выборов. Но холодный ветер заставил их вернуться к действительности. Оболенский предложил разделиться на две группы и пойти одной группе греться в училище. Сергей Сержпинский попал в группу, которая пошла на отдых. Училище оказалось уже закрыто, и сторож не хотел пускать студентов, но с вооружёнными парнями много не поспоришь, и он вынужден был открыть дверь.
      - Что же теперь будет? – испуганно бормотал сторож, глядя на винтовки в руках ребят.
      - Не бойтесь, дедушка, - успокоил его Оболенский, - мы здесь, в вестибюле тихо посидим.
      Сторож тоже присел на стул и спросил:
      - Это зачем вам выдали оружие? Уж не немец ли к Питеру подходит?
     - Нет, мы охраняем мост поблизости, чтобы порядок поддерживать, а то бандиты совсем разгулялись, - объяснили парни. - Нам поручено, всех подозрительных не пропускать через мост и, если окажут сопротивление, то стрелять или задерживать.
     - Это правильно, - согласился старик, - полиция не работает, везде грабят, даже меня и то ограбили намедни.
     - Кто же посмел, и что с вас взять то?
     - Часы отобрали, серебряные. Мне их пожаловали его превосходительство, когда я у генерала Володина денщиком служил. Часы ценные, а ограбили меня пацаны, на улице, наган наставили и говорят: «Давай откупайся, если жить хочешь». Вот, и пришлось им часы отдать, другого у меня ничего не было.
     Немного помолчав, он показал на красную повязку у одного студента и спросил:
     - А что означают эти повязки?
     - Они означают, что мы выполняем указания Петроградского Совета, - объяснили ему.   
     Студенты погрелись минут тридцать в училище и пошли на мост, как договаривались, менять караул.
    Часам к шести вечера, на мост привезли ужин, в той же телеге, в которой привозили оружие. Ужин состоял из хлеба и сала. После сухомятки всем захотелось пить, но воды не было. В каналах вода грязная, для питья не годилась, и солдаты поехали на лошади за питьевой водой. Вернулись быстро, с водой в стеклянных десятилитровых бутылях, из-под «Смирновской водки». В телеге они так же привезли дров, чтобы развести костёр и в котелке вскипятить воду. Костры развели сразу на двух мостах – на Пантелеймоновском и на Первом Инженерном.  У костра студенты согрелись, но дрова быстро прогорели, и они решили сходить в летний сад за дровами. Там за лето накопилось немало разного хлама, и осенью с деревьев нападали листья и сухие ветки. Городские власти совсем не следили за чистотой улиц и парков, а костры революционных патрулей, уменьшили количество мусора в Петрограде.
      Пантелеймоновский мост  продолжает собой улицу, ведущую,  в сторону собора Спаса на Крови.  Упираясь в решётку Летнего сада, этот мост  примыкает к Первому Инженерному мосту, который ведёт к Михайловскому замку. Неподалёку располагается церковь святого Пантелеймона-целителя, которая дала не только название, но и небесного покровителя.           Через мосты в этот день проходили только жители ближайших домов. Их пропускали. Но около девяти часов вечера солдаты на Пантелеймоновском мосту задержали офицера, ехавшего верхом  на коне в Зимний дворец, он вёз секретный пакет. Солдаты его арестовали и отправили в Смольный институт. Сергей не понял, зачем его туда увезли, и спросил своего командира.
     - Иван, можно поинтересоваться,  почему офицера не пропустили в Зимний дворец?
     Солдат, гревший руки у костра, не сразу ответил. Он выпрямился, поправил на плече винтовку и стал, не торопясь, объяснять:   
     - Мы должны заставить временное правительство признать Советы и не дать ему разогнать съезд Советов, который сейчас заседает в Смольном  институте.  Ведь депутаты, избранные в губерниях, выражают волю простых людей. Депутаты будут решать, как устроить нашу Россию, чтобы нам с вами лучше жилось. А временное правительство не хочет выполнять волю народа:  прекратить войну, дать землю крестьянам, заводы рабочим.
     Сергей удивился, что этот малограмотный человек, так понятно объясняет и хорошо разбирается в политической ситуации. От неясности, что вокруг происходит, у Сергея, как и у многих людей, нервы не выдерживали, хотелось действовать, спасать Россию. Газеты в городе раскупали моментально, их не всегда удавалось купить, информации не хватало. Положение усугублялось ещё и тем, что в газетах шла информационная война. Те газеты, что выражали интересы временного правительства, писали о большевиках, как агентах Германии, а большевики в своих газетах, убеждали народ, что война нужна хозяевам заводов, которые изготавливали оружие и всё необходимое для армии. И, конечно, Сергей больше верил большевикам, правда была на их стороне, война простым людям не нужна.
      - Скажите, Иван, вы большевик? – спросил солдата один из студентов.
      - Нет, пока ещё я не вступил в партию, но заявление недавно подал, в нашу полковую партийную ячейку.
      - А вы на фронте были?
      - Да, я воевал около года, меня ранило в ногу, и после госпиталя меня перевели в Семёновский полк, который находится в Петрограде. Семёновцев хотели использовать против большевиков, но мы наоборот их поддержали.
      Вокруг костра собрались все студенты, и греться в помещение училища больше не ходили. Парни слушали Ивана Князева, и он говорил обо всём, что их волновало. На занятиях в училище часто тоже возникали дискуссии о положении в стране. Студенты спрашивали преподавателей, куда катится страна, а те не отвечали, боялись попасть в списки неблагонадёжных, да и сами преподаватели не очень хорошо понимали, что происходит. Князев же отвечал на вопросы уверенно, показывая свою убеждённость в правоте большевиков.  Он с азартом мечтателя рассказывал о высшей стадии развития человеческого общества, о коммунизме. Об этом он слышал лекцию, которую им в казарме читал вождь пролетариата Троцкий.
     Так, в разговорах, у костра, время летело быстро. Парни не заметили, как стемнело. Со стороны Зимнего дворца периодически слышались одиночные выстрелы. Оттуда, из темноты, к Первому Инженерному мосту приблизились двое юнкеров с винтовками на плечах. Они хотели, как ни в чём не бывало, перейти мост, но студенты их остановили:
     - Стойте! Предъявите пропуск!
     - Какой пропуск, мы идём к себе в училище, - спокойно ответили юнкера.
     Князев велел студентам отобрать у них оружие, а сам наставил на них свою винтовку. Когда юнкеров обезоружили, они с испуганными лицами стали просить отпустить их, но Князев решил их отправить в Смольный.
     - Зачем нам в Смольный, - взмолились парни, - отпустите, мы вам расскажем, что произошло в Зимнем дворце.
     - Пусть расскажут, - попросили Князева студенты. – Мы тоже хотим знать ситуацию.
     Солдат согласился, и юнкера поведали о случившемся: «Со стороны Невы, в Зимний дворец ворвались егеря, - рассказывали они. – Кто-то из находящихся внутри людей открыл им двери. Этот отряд обезоружил женский батальон и юнкеров, охранявших правительство. Затем они, через парадный вход, запустили матросов с красными повязками, а сами ушли, так же тихо, как и появились. Нам удалось сбежать с оружием, так как мы дежурили на улице. Больше мы ничего не знаем».
     - Кто такие егеря? – спросил их Оболенский.
      - Это специальный отряд, предназначенный для особых заданий на войне.
     Пока задержанные юнкера рассказывали, к мосту вышла ещё группа юнкеров, но без оружия. Они подтвердили рассказ о егерском отряде. В этот момент послышались крики толпы со стороны Зимнего дворца. Юнкеров отпустили, но не всех, троих отвели в Смольный для допроса. К утру шум и крики возле Зимнего дворца стихли. На рассвете студентов солдаты отпустили домой, а оружие у них не отобрали.
     Сергей Сержпинский и Аркадий Ройтман принесли винтовки домой на квартиру, где жили. Сначала они гордились своим оружием, но потом продали его по дешёвке на рынке. Без патронов винтовки стали им не нужны.
     Новость о том, что власть сменилась и временное правительство арестовано, студентов не удивила. Они и так догадывались в ту ночь, когда дежурили на мосту, что временное правительство будет отстранено от власти.
     Занятия в художественном училище не прекращались, матросы предупредили всевсех студентов и преподавателей, что отсутствие на занятиях будет рассматриваться, как саботаж, и будет сурово караться. Из сочувствующих большевикам студентов был создан комитет для содействия директору училища по выполнению революционных постановлений и Декретов. Сергей и Аркадий в этот комитет не вошли.
      В первые дни после прихода к власти большевиков в городе происходили вооружённые стычки между отрядами красной гвардии и не согласными с новой властью отрядами оппозиции. Но это слабое сопротивление было быстро подавлено. В этих условиях было страшно студентам художественного училища ходить по городу, и три дня они спали прямо на полу в училище.
    В скоплениях народа на улицах, и в очередях возле магазинов, слышались возгласы поддержки народной власти. Большинство людей радовались приходу новой власти. Они измучались от разрухи и хаоса, ждали настоящих преобразований в стране.   
    Серёже Сержпинскому в тот период было семнадцать лет. Восемнадцать лет ему исполнится на следующий год в апреле. В этом возрасте ему было сложно иметь свои твёрдые политические убеждения. Посещая семью Альбитских, он слышал от них противоположные разговоры и мнения по поводу происходящих событий в стране. Дядя Аристарх находился в паническом настроении. Он считал, что произошла трагедия, из-за смены власти, и ждать ничего хорошего в дальнейшем не приходится. А услышав от Сергея, что в Зимний дворец впустили толпу мятежников егеря, он пришёл к выводу, что государственный переворот устроили немцы или англичане. «Без иностранных разведок тут не обошлось», - сделал он вывод.
     Своему другу Аркадию Ройтману Серёжа передал рассуждения дяди Аристарха. Он считал своего дядю очень образованным и эрудированным человеком и доверял ему. Ройтман один раз был с Сергеем в гостях у Альбитских и понял, что они богатые люди и относятся к классу буржуазии. Аркадий посоветовал Сергею не прислушиваться к мнению Аристарха, а верить большинству простых людей, которые с радостью поддержали революцию.  Аркадий высказал свои мысли, начитавшись большевистских газет:
   - Класс буржуазии не согласится передать  власть народу добровольно. Поэтому большевики правильно делают, что насильственным путём отбирают у буржуазии власть. 
   Сергей совсем запутался в политических переплетениях и решил больше не вникать в тонкости политики, а вместо газет читать художественную литературу. В одном из разговоров с Аркадием о политике он так и сказал:
    - Я теперь не читаю газеты, а увлёкся художественной литературой, потому что я всё равно ничего не решаю и не могу повлиять на дела в стране. 
    - Ты тоже влияешь на дела в стране, если участвуешь в митингах и демонстрациях, - возразил Аркадий.
    - Но теперь народ добился своей цели, и демонстраций почти нет, - ответил Сергей.
    В дальнейшем он стал больше уделять внимание  учёбе, и  каждый день ходил в читальный зал библиотеки училища. 
                Глава 20
                Советская власть пришла в Данилов
      Мать Сергея Сержпинского, Евпраксия