Л. Н. Толстой. Характер идеализации в Войне и мире

ОСНОВНАЯ СТАТЬЯ
http://proza.ru/2023/09/21/489

1. Лев Николаевич Толстой -- писатель-реалист. А его роман "Война и мир" -- энциклопедия русской жизни начала XIX века. Так писалось во всех школьных учебниках и литэнциклопедиях и пишется до сих пор. Хотя толстовская энциклопедия уж очень кривовата. Целые пласты действительности в ней пропущены: практически отражен только мир высшей аристократии. Даже мелкое дворянство попадает под лупу писательского интереса мимоходом, невзначай, как невзначай попадали мелкие дворяне на аристократические балы и приемы. А уж до купцов, крестьян, лиц духовного сословия (что, конечно, учитывая тогдашнюю цензуру, извинительно), а тем более крестьян... руки не доходили. Если не считать, конечно, ряженых странничков, которые навещали княжну Марью.

По части реализма писатель так же недоработал. Чуть ли не каждый год выходит хотя бы по одному исследованию, где обращается внимание на неправильное отражение писателем русской жизни того времени в том или ином аспекте. Вот работка у литературоведов: что называется "не бей лежачего" -- читай мемуары, воспоминания, письма современников, разбавляй их исторической статистикой и сравнивай тамошние факты с текстом романа, а потом составляй список разночтений. В литературоведении это называется анализом, а по жизни ломлением в открытую дверь.

Ибо то, что граф врет напропалую, видели и густо упрекали его в этом уже современники. Князя Вяземского, который ко времени выхода "Войны и мира" значительно устарел и безнадежно состарился, но не оставлял своими брюзжаниями молодую литературную поросль (правда, никто его не слушал: даром, что был другом и единомышленником Пушкина), уж очень возмущала сцена, когда Александр I выходит говорить с народом, уплетая бисквит. "Обломок бисквита, довольно большой, который держал государь в руке, отломившись, упал на землю. Кучер в поддевке поднял его. Толпа бросилась к кучеру отбивать у него бисквит. Государь подметил это и  велел подать себе тарелку с бисквитами и стал кидать их с балкона".

Враки, пыхтел стареющий князь на еще довольно молодого графа, клевета. Александр I "скорее бросился бы в воду, нежели бы решился показаться пред народом, и еще в такие торжественные и знаменательные дни, доедающим бисквит. Мало того: он еще забавляется киданьем с балкона Кремлевского дворца бисквитов в народ... Это опять карикатура, во всяком случае совершенно неуместная и несогласная с истиной".

Ну да, лениво отругивается Лев Николаевич. Как же враки, если я все это читал во многих местах и как будто вижу сцену своими персональными глазами. "Везде, где в книге моей действуют и говорят исторические лица, я не выдумывал, а пользовался известными материалами. Князь Вяземский обвиняет меня в клевете на характер (императора) А(лександра) и в несправедливости моего показания. Анекдот о бросании бисквитов народу почерпнут мною из книги Глинки, посвященной государю императору". И Лев Толстой в письме к Вяземскому даже грозился доставить ему книгу Глинки с нарочным, где красным карандашом должно было быть отчеркнуто это место, да за хозяйственными заботами запыхался и забыл выполнить обещание. Тем более трудно выполнимое, ибо такому месту у Глинки места не нашлось.

2. Комизм этого неумного спора состоит в том, что Толстого посчитали реалистом и поэтому упрекали его в искажении истины -- будто истина в художественном произведении состоит в точном воспроизведении исторических фактов с точной ссылкой на источник. А Лев Толстой только запутывал проблему, декларируя себя реалистом и правдописателем. Реалистом он может быть и был, а вот на воспроизведении исторической и бытовой точности деталей пойман не был. Поэтому и оценивать достоинства или недостатки его эпопеи по этой линии, думаю, пустая трата времени и энергии, которую лучше употребить на выяснении, кем Лев Толстой был, а не на том, за кого только в угоду тенденциям времени он себя пытался, причем совершенно искренне, выдавать.

Когда-то еще студентом автор данной статьи пытался написать курсовую работу на тему "Жизнь русского общества начала XIX в на материале 'Войны и мира'" и потерпел полное фиаско. Я начал вычитывать из романа детали быта и общественных отношений и с удивлением обнаружил, что они, конечно, там есть, но вообще-то их, как и оригинальных метафор у Пушкина, кот наплакал. Куда Льву Толстому в этом плане до Бальзака, или Золя, или Драйзера, или хотя бы Салтыкова-Щедрина с его "Пошехонской стариной". Надо бы было брать именно последний роман как хороший источник для было предпринятого мною исследования.

По "Войне и мире" совершенно непонятно, как люди ели, одевались, проводили время. Что составляло предмет их повседневных забот. Вот князь Андрей едет к графу Ростову. Какого черта его туда понесло? Зачем? "По опекунским делам", -- лаконично замечает автор. И все. Можно себе представить, как бы этот эпизод был развернут у Бальзака. Он бы подробно описал, кого и кто опекал, кто выигрывал и кто проигрывал в этих опекунских делах, какие крючки роились вокруг бумаг, и какие типы кормились данными делами. Ничего у Льва Толстого этого нет. "По опекунским делам", -- и вся недолга. А там помолодевший старый дуб, а там молодая девчонка, которая всколыхнула в князе желание жить... Да хорошо и вольготно жилось дворянам на Руси, если только такими пустяками и была заполнена их жизнь. Хотя мы знаем, из того же Салтыкова-Щедрина, из воспоминаний о том же графе Толстом, как он бодался со своими крестьянами накануне реформы, что повседневная жизнь русского помещика, особенно мелкого и среднего -- а такие составляли 95% от общего числа дворян -- промазана медом отнюдь не была.

А что можно узнать из "Войны и мира" о реформах Сперанского, персонажа оставившего заметный след в романе, об их цели, содержании? Ровным счетом ничего, кроме того, что "там в Петербурге всё пишут, не только ноты, -- новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут!"

Однако читая роман, всех этих недочетов не замечаешь. Роман насыщен до краев. "Война и мир" -- одно из тех великих произведений, которое можно читать и перечитывать всю жизнь и открывать все новые и новые смыслы, находить все новые и новые зацепки для приложения своего восхищения. Реальных бытовых деталей мало. Но этих деталей вполне хватает, чтобы дать исчерпывающую характеристику персонажам, скомпоновать по полной программе без недомолвок и отсылок к неизвестным обстоятельствам сцены, провести через гигантское произведение авторские идеи, обсосать и полностью развить их. Нет достаточного количества бытовых деталей, не отражены многие общественные отношения... Да так. Но этого, похоже, и не надо. Кстати, "Пошехонская сторона" обилием этих деталей давно ушедшего быта как раз утяжеляет повествование и надоедает.

3. Вместе с тем нельзя сказать, что Толстой не отражает реальность, а отталкиваясь от ее фактов создает свой новый, вымышленный мир, как сейчас модно представлять писательское творчество. Более подходящим мне кажется другое определение: в "Войне и мире" Толстой идеализирует действительность. Как это делали Пушкин, Тургенев, Бунин. Откуда и родились наши представления о той России, которую мы потеряли. Об идеализации всегда упоминают с привкусом отрицательности. Идеализация -- это почти синоним приукрашивания. Лев Толстой ничего не приукрашивает и ничего не скрывает. Его идеализация, как и Пушкина, Тургенева, Бунина -- это наоборот очищение повествования от второстепенного и наносного. Типа там

      Сотри случайные черты

и ты увидишь мир таким, каков он есть на самом деле. Такая идеализация возможна лишь при ясности авторского взгляда и законченности отображаемого им мира. Другими словами идеализированный мир -- это ушедшая натура. Рискнем на прогноз: чем дальше будет удаляться от нас времена, описанные в "Войне и мире", тем мощнее и чище будет звучать этот роман, входя в раж русского эпоса, единственного и неповторимого. А уж если Россия крякнет, то его значение вообще взлетит до небес, как значение "Шах-Намэ" или гомеровских поэм. Подлинный эпос -- это всегда эпос, уходящий корнями в бесконечные, доисторические времена. И что для такого эпоса достоверность деталей или исторической эпохи? Мешающие и отвлекающие от сути дела обстоятельства.