Записки бездомного часть 1

(смерть "бомжа")

Районный Сибирский городок, изнывал от необычно сильной, июльской жары. От недавно положенного асфальта, исходил удушающий запах жженной резины. Листья деревьев, посаженных вдоль улиц, обвисли как тряпки.   Весь городок,  словно разом вымер. Ни где не видно было, ни людей, ни  кошек с собаками. Даже спасительный ветерок, спрятался от зноя, убежав за город. Туда, где зеленели березовые рощи и блестели многочисленные озера, полные карася и карпа.

Корреспондент средней руки,  Илья  Сугубов,  под предлогом сбора материала для  очередной статейки, сбежал из жаркого  кабинета местной газетенки.
Он расслабленно  лежал в своей квартирке, в ванной, наполненной мутной, прохладной водой.
Вода, забираемая из местной речушки, чувствительно отдавала тиной, но все же,  она была водой. Прохладной и мягкой на ощупь.
 Пару лет  назад, Илья приехал в этот маленький,  Сибирский городок, по распределению, после окончания  института.
Его профессия  в дипломе,   звучала  слишком заумно. Но попросту, - Литературовед.
В литературный институт он поступил только потому, что по настоящему любил и понимал в школе  литературу и историю.   По остальным предметам,  он  перескакивал с тройки на четверку.

Илюша,   в институте учился  в общем, не плохо.  Его мама умерла годом раньше того, как Илья закончил учебу в ВУЗе.
 Своего отца он никогда  не  видел.
Еще учась в школе, Илья  пытался выведать у матери что ни будь, о  своем папаше. Но обычно спокойная его мама, в такие минуты, начинала сердиться и срываться на крик.
«Нет у тебя отца и никогда не было. Аист мне тебя принес. Так и запомни. Ты только мой и ничей больше».
То, что  он «только мамин», Илья усвоил очень быстро. Наталья  Сугубова,  мать  Илюши, родила сына,  едва ли не в сорок лет. Она никогда не была замужем. Хотя никакого изъяна в женщине не было. Если не считать конечно, ее  недостаточной образованности.
 Единственный, поздний ребенок, стал для Натальи смыслом жизни. Не смотря на то, что Наталья была простой дворничихой, ее сын одевался ничуть не хуже своих одноклассников.  А питался он,  еще лучше.  Мать  мальчика до самой  смерти,  все делала для того, чтобы ее ребенок не  испытывал  никаких  проблем, связанных с бедностью и безотцовщиной.
Учась в начальных классах школы, Илья  частенько помогал матери  убирать дворы и подъезды.
Но однажды, за  таким «неприглядным» занятием, его застала одноклассница Оксана Козинец. Симпатичная девочка нравилась Илюше, с первого класса.
Презрительно оттопырив пухлые губки, Оксана заявила обескураженному мальчишке, чтобы тот, больше не смел ходить за ней.
«Нечего мой портфель носить.  Он помойкой провоняет».
С того дня, повзрослевший   Илюша, стал стыдиться матери. Но только мама  продолжала любить его так, как любила  раньше.   И отказ сына помогать ей в работе, она восприняла  внешне спокойно.
Схоронив мать, Илья не раз, со стыдом и болью вспоминал   о своем эгоизме, по отношению  к единственному  родному человеку.

Видимо Наталье,  не совсем удалось испортить сына постоянными  уступками и опекой. Как бы там ни было, но лишившись этой опеки, Илья  мгновенно повзрослел. 

Институтская комиссия по распределению  кадров,   отправила     студента  туда, куда  никто не желал отправляться.   Из большого, шумного города на Волге, Илья попал в Сибирский маленький, пыльный городок, где бОльшая часть населения, проживали в частных секторах.
Основным предприятием городка, был большой Совхоз, с  издерганным названием «Заветы Ильича».

 В родном городе у Ильи, не осталось ничего, кроме могилы, преждевременно ушедшей матери.
Их однокомнатную квартиру, забрал  Городской Муниципалитет.  Мать Ильи, малограмотная женщина, всю жизнь работала дворником сразу на три ставки. Квартиру она имела ведомственную.   
Ее сын мог бы претендовать на квартиру только в том случае, если бы пошел работать дворником.

Прибывшему по месту назначения Илюше, местная администрация,  смогла предложить  лишь, место младшего корреспондента в   районной,  не очень престижной  газетенке.
Как ни странно, но писательский талант в нерадивом студенте, проявился не плохо. Еще в школе , учителя отмечали его талантливые сочинения по литературе.
Возможно, кто то из его родных, имел  склонность к писательству.  Но кто угодно, только не мать Ильи.  Наталья, с горем пополам, закончила в свое время, семь классов.

 Статьи, написанные Ильей,  не отличались оригинальностью тем.
 «Совхоз выполнил и перевыполнил».  «Досрочно закончен посевной,    (уборочный), сезон».  «Заасфальтировано (столько-то)   квадратных метров городских дорог».   И тому подобные   статейки, у Ильи  читались, как художественные произведения.
К слову сказать у Главного редактора районной газеты, подобные статьи, звучали коряво, как любые официальные отчеты.
Статьи в газету, Илья мог писать, только  на заданную главным редактором, тему.  А парень мечтал о бОльшем.
Ему хотелось  самостоятельно  отыскать интересную тему. Развить захватывающий сюжет. И преподнести  местным обывателям что то, необычное. Но  Главный, видимо чувствуя в Илье соперника по перу,  сдерживал его пыл, давая скучные, однообразные темы для статей.

 Илье   по "наследству», досталась  крохотная квартирка,   принадлежавшая редакции газеты.   Прежний ее хозяин,  работающий в газете, после 15 лет ожидания, переселился с семьей, в более просторную квартиру.

Илья долил в ванну холодной воды и снова впал  в состояние ленивой задумчивости.  Он до сих пор, не завел себе подругу. А ведь ему уже 28 с  хвостиком.
Его первая школьная любовь,  Оксана Козинец,  жестоко высмеяла парня перед всем 10 классом. Случилось это  на   школьном выпускном бале, когда Илья осмелился пригласить девушку на танец. 
Дрянная девчонка назвала Илью, «безродной дворняжкой», намекая видимо, на профессию его матери. И на  отсутствие  отца у парня. Ведь он единственный в классе, имел  прочерк в графе «отец».   Хотя отчество в   паспорте, он имел.  «Михайлович», - так назвала  его отчество мать,  когда они с сыном, подавали заявление на получение паспорта.

Опозоренный, униженный влюбленный, бежал с бала, как ошпаренный кипятком.  Такая, казалось, страстная любовь к однокласснице,  обернулась  в нем,  ненавистью  ко всем девушкам мира.
За шесть лет обучения в институте, Илья ни разу не поддался искушению женскими чарами.
С годами обида на женскую половину человечества, в парне  прошла.    Природа брала свое. 
28 летний  корреспондент  страдал теперь уже, по другому поводу. Он  до сих пор, не знал женской ласки. Сей «позорный»    факт, Илья тщательно скрывал от сослуживцев и малочисленных друзей. Парень не любил чисто мужские компании, по причине часто возникающих  в них, откровенных разговоров о взаимоотношениях полов.
Вовсе не потому, что самому ему, нечего было сказать. Илье претили подобные   откровения.  Он хотел снова полюбить.   По настоящему, самоотверженно и крепко.
И трепаться о своей любви, он никогда бы не стал.
Его любимая, должна быть немного похожей на  его маму. Она должна быть доброй и терпеливой.  А главное, она должна  по настоящему, любить Илью, со всеми его недостатками и  положительными  моментами.  И за все эти «должна», Илья собирался  отплатить своей любимой, сторицей.
Он  собирался прожить с ней долгую жизнь, в которой не будет обоюдных  измен и  прочего  негатива.
Илья хотел завести детей с любимой девушкой. И дарить им свое внимание, о котором, тайно от матери, он  мечтал в детстве.
Илья был уверен, что его дети, никогда не услышат слова «безотцовщина».
Он   вырос без отцовской ласки. Его мама отдала всю себя единственному сыну.  Она рано покинула этот мир, надорвавшись   на  трех работах. И все это она делала, ради  счастья единственного сына.
И  Илья хотел стать счастливым ,  ради памяти мамы.


Протянув руку, он нашарил на тумбочке наручные часы. Время показывал около  16 часов  дня.
Надо было преодолеть навалившуюся лень и  появиться на рабочем месте.   Хотя бы, к концу рабочего дня.
Илья выбрался из ванны и  потянул к себе полотенце. Он голышом прошлепал к допотопному шифоньеру, оставшемуся от прежних хозяев.
Выбрав  легкую футболку и  летние тренировочные брюки, Илья оделся и направился к двери.
Его  маленькая, но ухоженная квартирка, находилась на первом этаже   двух  этажного, каменного дома, довоенной постройки. В доме имелось всего два подъезда, на шесть квартир каждый.
В таких толстостенных, старых домах, в жару царила прохлада.  В зимние холода, напротив, было тепло.
Распахнув дверь подъезда, Илья  едва не задохнулся,  глотнув раскаленного,  спертого воздуха.
Пожалев о том, что не надел    ситцевую кепку, он шагнул  за порог, отдавшись на милость,  не милосердно палящему солнцу.

Позади него, громко хлопнула дверь, из которой он только что,  вышел.  Тут же, раздались испуганные   детские вопли:
«Там дядя  Саша.. Он не дышит совсем.. Дядя Илья, постойте».
Илья остановился и резко  обернулся на звук  мальчишечьих криков.  Он, почему-то, сразу понял, о каком «дяде Саше», они кричат .
Илья хорошо знал пожилого   «бомжа»,  проживающего в подвальном помещении   дома, где жил  он сам.
Входная  дверь,  в достаточно теплый, цокольный этаж, находилась  в подъезде,  под лестницей.
Не многочисленные жильцы  дома, давно  полюбовно поделили   меж собой, большое сухое помещение подвала.  В подвале появились несколько кладовок. В них жильцы держали   зимние заготовки и не нужные вещи.
Достаточно редкое, социальное явление, как бомж  при СССР, в подвале дома, со слов жильцов, появился лет восемь назад.
По началу, жильцы, восприняли в штыки,  опасного, с их точки зрения, дармового жильца.
Пару раз его сдавали в милицию. Но    не имеющему никаких документов , бездомному человеку, предъявить было нечего.   В деле «Их разыскивает милиция», он не значился.   По уверениям   бездомного, он ничего, из прошлой жизни,  не помнил.  Помнил лишь то, что  его зовут Саша.
Не желая   иметь очередного  «висяка»,  оперативники вывозили бездомного, за пределы города и там бросали.
Но дядя  Саша, либо не помнил приказов оперативников   «не возвращаться в городок», либо  игнорировал их.
Он снова появлялся в подвале облюбованного им дома.
Первыми  сдались сердобольные бабушки.  «Бомж» был вполне опрятного вида. Из большей частью, открытых, личных кладовок жильцов, ничего не пропадало.
Вскоре, к дяде Саше, жильцы привыкли настолько, что стали  подкармливать  безвестного человека. Кто-то подарил бездомному  вполне сносный матрас, кто-то принес    теплое белье,  кто-то  отдал    кое какую посуду и прочее.
 Это произошло после того, как «бомж», поймал и сдал жильцам,   двух  воришек, забравшихся в подвал, с целью поживиться зимними заготовками граждан.
 Дядя  Саша занял заброшенную кем-то, кладовку.  Он  умело, с любовью, обустроил свое новое жилье.  Дядя Саша не  рылся в помойных баках, не пил без меры алкоголь.   Он не курил , не выражался матом при детях и женщинах. Не молодой мужчина, был трудолюбив и аккуратен.  Каждое утро в любую погоду,  он отправлялся на поиски разового  заработка.
На постоянную работу его никто не брал. По той простой причине, что у мужчины не было документов и местной прописки.
Он  сортировал овощи на  складах,   спиливал лишние ветки разросшихся кленов и тополей, на улицах городка.    Убирал мусор, мел дворы. Не гнушался мыть общественные туалеты.

Кроме того, дядя Саша, не отказывал  в   помощи людям, в доме которых  жил.
 Он умело чинил электропроводку, менял сантехнику, клеил обои и выполнял десятки других поручений жильцов дома.
 Жильцы рассчитывались с ним продуктами,  вещами и деньгами. Кто чем мог. Дядя Саша, никогда не обговаривал  заранее, цену своего труда..
Он молча, принимал  расчет и  коротко поблагодарив хозяев,    так же молча,  уходил к себе в кладовую.
По первости, жильцы пытались разговорить молчаливого труженика. Но на  все расспросы «кто он и откуда?», дядя Саша, лишь смущенно пожимал плечами. Потерял ли он память на самом деле?  Или    не желал вспоминать о прошлом, никто так и не узнал.

Лет пять  назад,  дядя  Саша  спас от жестокого насилия,  восьми летнюю девочку, проживающую   с родителями  на втором этаже дома.  Девочка,  зимним вечером, немного припозднилась, задержавшись после школы у подруги.
В тихом, районном городке,  серьезных преступлений, почти не случалось.  Тем более, против несовершенно летних  ребятишек.  Дети гуляли по улицам,  без особого родительского надзора.

Неизвестный    мужчина, увидев входящую в подъезд девочку, быстро  проскочил следом за ней. Он зажал рукой рот ребенку и  втолкнул ее в   подвал, раскрыв ногой дверь.
Дядя Саша  засыпал в своей  теплой постели, когда до его слуха, донесся подозрительный шум.
Выйдя из своей коморки,  он нашарил на стене выключатель.  Электрический свет озарил   ужасающую картину.  Негодяй успел стянуть с  девочки  куртку и  теплые штанишки вместе с валенками.
В один прыжок,  «бомж» настиг преступника, пытавшегося выскочить за дверь. С  размаху приложив его головой о  бетонную стену, он бросился к ребенку.

Девочка, находившаяся в шоковом состоянии, не могла произнести ни слова.  Дядя  Саша, закутал ее в курточку и на руках отнес на второй этаж.
Передавая ребенка перепуганной матери, он сказал всего лишь, несколько слов:  «Вызывайте милицию. Он там, в подвале».
Подозреваемый в педофилии, оказался ранее судимым за подобное преступление.   Его быстренько отправили в областную больницу при  СИЗО. Там он благополучно скончался от обширного кровоизлияния в мозг. Но дядю Сашу, никто за «превышение обороны», судить не стал. Наоборот.  После того случая,  местный бездомный, приобрел в милиции, статус   «  уважаемого неприкасаемого».


  Многие  жители,  стали впускать его  в квартиры, разрешая помыться в ванной. Молодые мамы не редко, доверяли ему присмотреть за колясками с детьми, пока бегали по магазинам, или занимались домашними делами.
Бездомный дядя  Саша, стал своеобразной достопримечательностью не большого  городка.  Многие жители  откровенно завидовали тем, в чьем доме поселился знаменитый «бомж»,  уважаемый  всеми жителями города.

Илья стоял в нерешительности, глядя на плачущих мальчишек.  Он не совсем еще, осознал  всей трагедии случившегося.
 «В подвал наверное, покурить бегали, пока дядя Саша на работе», - мелькнула мысль.
В некоторых окнах дома, появились лица жильцов, привлеченных криками мальчиков. Вскоре, у дома появился милицейский УАЗ. А следом, прибыла   потрепанная временем, машина «Скорой Помощи».
Опаленный нестерпимой жарой, сонный городок,    словно проснулся, потревоженный печальным событием.

( РЕДАКТОРСКИЕ БУДНИ).

Общая беда (по другому не назовешь), объединила и без того, дружных жителей маленького микрорайона, в котором  проживал бомж.
 Общими усилиями,  дядю Сашу похоронили быстро.  Этому способствовала слишком опасная жара. Мало кто из близлежащих домов, не внес свою, посильную лепту на расходы по похоронам бездомного мужчины.
По крайней мере, дядя  Саша упокоился в  могиле под деревянной пирамидкой со звездочкой. Но не под  безымянным холмиком, со столбиком с непонятным номером. 
Кто-то из соседей, принес Илье    аккуратную фанерку,  снятую с посылочного  ящика.
И он написал на ней, своим красивым,   классическим почерком :
 «Здесь покоится хороший человек. Спи спокойно, дядя Саша».    А ниже, более мелкими буквами, значилась дата смерти    бездомного мужчины:  «23 июля 1988 года».
В графе «родился», стоял прочерк.

К вечеру следующего дня, когда жара  сменилась долгожданной прохладой, жители   всего квартала, собрались     на детской площадке, помянуть бедолагу .
Только здесь имелись удобные столики и скамьи, на которых могло разместиться  не мало человек.
Так что,  многочисленной дворовой ребятне, пришлось  ненадолго,  перебраться под   «грибки» и в песочницы.
Илья, поначалу, не хотел идти на поминки. Надо было что-то, поставить на общий стол. Но в его холодильнике завалялась лишь пара помидоров да пяток яиц.
 Дефициты  товаров народного потребления, в том числе и продуктов, искусственно создаваемые Правительством ,   дошли до всех уголков страны.  БОльшая часть продуктов, исчезла из магазинов страны.
Свои талоны на алкоголь, Илья менял на  мясные талоны. Желающих на такие обмены, хватало с избытком.
В СССР заметно нарастало приближение краха Социализма.  Большинство жителей городка, имели свои подсобные хозяйства. Едва ли не каждая семья, проживающая в коммунальных квартирах, имела дачные участки за чертой города. Тем и выживали.
У одинокого   корреспондента,  участка не было.     Илья вполне обходился тем, чем  его кормили рабочие столовые городка.
А кормили они, не плохо. Пока функционировал  совхоз, пока люди имели возможность держать свою скотинку, голодная смерть  народу не грозила.
Соседи по подъезду не пожелали оставить его в покое.   И парню пришлось выйти к народу.

Его встретили радушно.  Нашли для него местечко, ближе к столу, уставленному   провизией.
Не смотря на «разношерстную» публику, поминали хорошего  человека, тихо, без лишнего шума и толкотни. Тем более, что неподалеку от взрослых, играли их дети.
Илья впервые встречался с такой внутренней слаженностью  и взаимопониманием,     по сути, чужих друг другу людей.

 У Натальи Сугубовой, его мамы, не было ни родственников, ни близких подруг. У самого Ильи, друзья конечно, были. Но только,  в стенах школы.
Приглашать кого-то  домой, в их крохотную квартирку под лестницей, Илья стыдился.
 
В разгар  не веселого застолья, кто-то   требовательно потрепал Илью по плечу. Обернувшись,  он увидел одну из соседок по подъезду.
«Слышишь, парень. Тут мы с соседками, дяди  Сашину коморку  чистили. Ну, чтобы  вещи  не плесневели в подвале.  Так я тетрадку  какую-то,   нашла.  Видать, тетрадкой той, дорожил покойник.  В газетку завернута,  под матрасом лежала. Я посмотрела чуток. Написано там много. И все мелким почерком. Может, важное что? Ты у нас,  парень ученый. Корреспондент, как ни как.  Возьми, вдруг, да   пригодиться».
 - Соседка протянула Илье толстую, общую тетрадь, обернутую куском  газеты.   Той самой, в которой работал Илья..
Машинально взяв тетрадь, парень сунул ее под ремень брюк.
Пара стопок крепкого самогона, выпитая им, непривычно дурманили голову.  Илья не любил спиртного. Стоило ему  выпить   рюмку- другую, он  принимался  неудержимо зевать. Отчего-то, начинали невыносимо чесаться ладони рук. Видимо, крепкий алкоголь, вызывал у парня  аллергию.
На почве неуважения к  увеселительным попойкам, Илья   потерял не мало друзей.
Но о таких «друзьях», Илья не жалел. В его понимании, настоящий друг, обязан был уважать   жизненные  принципы своего товарища. Но не навязывать ему свой образ жизни и мышления.
Попрощавшись с соседям, Илья покинул застолье.  Едва раздевшись, он рухнул в постель  и тот час,  уснул крепким, не совсем трезвым сном.
Тетрадь покойного дяди Саши, осталась лежать на краешке стула, вместе с брюками и футболкой.
Утром, приняв ванну и вяло позавтракав яичницей с помидорами,   Илья отправился на работу. Надо было срочно сдать в набор,  написанную им статью   на изжеванную, надоедливую тему  «Завершим покос во время».

Тетрадью  дяди Саши, он решил заняться в ближайшие выходные. Рабочая обстановка в редакции, не располагала  к самОй работе. Большинство  заданных ему статей, Илья писал дома, по вечерам.
 Здесь он хотя бы, вполголоса мог   навешивать  нелестные эпитеты  в адрес  Главного  редактора, вынуждавшего  Илью,    заниматься «всякой чертовщиной и брехней». Так и не иначе, рядовой редактор  Илья  Сугубов, называл  написанные им статьи.

Необычно жаркое, засушливое лето, безжалостно выжгло     не только посевы, но и  траву на покосных лугах.
Илье,  до чертиков,  претило   необоснованное бахвальство на тему, придуманных «выполнений и перевыполнений»,  различных планов городских предприятий и совхоза.
Он сам, своими глазами, видел выжженные солнцем травы. Видел худосочные, поникшие   посевные  культуры.
Слышал встревоженные разговоры   механизаторов совхоза, на эту тему.
Но писать правду в газете,  никто бы ему не позволил. И сцепив зубы, по распоряжению Главного, Илья выдавливал из себя,  хвастливые статьи. Как будто, это вранье, могло изменить  тревожную ситуацию на полях, в лучшую сторону.
Рядовой  редактор был стеснен обязательством трех летней отработки, после окончания института.  Илье  жизненно необходима была хорошая рабочая характеристика. И он, сцепив зубы, делал то, что от него требовало начальство.

Он уже знал, что в случаях недорода,  рабочих совхоза, отправят в длительную командировку, заготавливать  сено,  в низовьях великой матушки Оби.
Корм для скота, доставят баржами до ближайшего, удобного причала.    Затем   всем миром, сено перевезут в совхоз. Благо, ближайший Обской причал, находился всего в  сотне километрах  от их городка.

Зерном, для сдачи государству, с местным совхозом, поделится более удачливая соседняя область.
Так же, как «Заветы Ильича» и  другие   хозяйства, будут делиться с соседней областью, в годы хорошего урожая.
Илья  знал, что  срыв  плана совхозом, повлечет за собой уменьшение дотаций от государства. Сокращение  выдачи зерна на трудодень рабочего ,  невыплатой премий и т.д.
Но не смотря на  это,  ему все же, неприятны были все эти выкрутасы и подтасовки  с мифическими  «выполнениями и перевыполнениями».


В тайне от всех, Илья мечтал, поскорее, закончить обязательную, трех летнюю   отработку  в сонном городке.
Ему хотелось  испытать чего-то нового в жизни.   Хотелось проехаться по стране, посмотреть  новые места. Хотя бы, в пределах своей страны.  Дожив    почти до тридцати лет, он ни разу не искупался в  теплом море.   Не был в столице своей родины.
Но Илье отчего-то, больше всего, хотелось   увидеть Байкал.
Кроме того, он рвался увидеть, как добывают нефть. Север и Дальний Восток родины, манили его куда сильнее, чем теплое, южное море.
Про себя он давно решил, что завербуется куда ни будь, на север. Туда, где добывают нефть. Далеко  не глупый парень понимал, что нефть, о которой так много говорили  и писали, это будущее России.
Илья не собирался оставлять  профессию корреспондента.
Предприимчивому парню хотелось писать. Но только о том, что было бы интересно не только его  читателям,  но и ему самому.
Но чтобы  достойно  писать, необходимо было набраться впечатлений.
И корреспондент терпеливо ждал,  окончания своей обязательной отработки в скучной газетенке.
 
 Нельзя сказать, чтобы Илья жаждал известности, как личность. Но и прозябать  под началом  недоучки и трусливого  самодура,  Главного редактора заштатной газетенки, он не хотел.
О том, что Юрий Николаевич, не имел  журналистского образования, знали все. В маленьком городке трудно было что-то скрыть.
Нынешний Главный , в свое время, работал преподавателем  физкультуры в  местной школе десятилетке.  Главным редактором газеты, его назначил Глава Администрации города.  Юрий Николаевич,  приходился  родным братом его жены.
 Главного редактора, работавшего до Юрия Николаевича, попросту выжили из газеты.Тот никак не соглашался выпускать в свет  фальшивые сводки  о мнимых «выполнениях и перевыполнениях» всевозможных  планов.


Илья  сдал написанную статью в набор. У  рядового  корреспондента не было своего, отдельного кабинета.  Его стол стоял в крохотной обшарпанной  комнатушке, втиснутый между столами двух корректоров.
Здесь же, стоял стол второго  редактора,  Маргариты Федоровны  Ельцовской.   Риточка, как называли ее  все сотрудники газеты,  пришла в редакцию недавно.
Девушка была из местных. Она родилась и выросла в городке. Рита заочно училась в институте, на факультете журналистики.
Девушкой она была одаренной.  И так же, как Илья негодовала по поводу заданных ей статей. Но так же, как  он, не имела возможности, что либо изменить.
 На фоне крохотной комнатушки, в которой ютились четверо  работников редакции,   кабинет Главного, отделанный дорогими материалами, поражал своими размерами.     Здесь свободно могли бы разместиться,  еще  не менее четырех рабочих  столов.
Но  Юрий Николаевич, предпочитал  кабинетное  одиночество. 
Запершись на ключ в своем роскошном кабинете, он часами спал или   смотрел телевизор.
Вся работа Главного заключалась лишь, в просмотрах статей, написанных двумя  рядовыми  редакторами газеты.  Если статья не отвечала  вкусу Главного,  (читай, «вкусу Администрации города»),  Юрий Николаевич  зычно, как  на уроках физкультуры, отчитывал подчиненного.
К статьям Риточки, он придирался особенно рьяно. И отнюдь, не от того, что ее статьи, были  недостаточно  хороши..

В первые дни, после появления девушки в редакции, сорока  пяти летний Юрий Николаевич, открыто приударил за молоденькой студенткой.
Но получив от девушки достойный отпор, Главный затаил на Риту  злобную обиду.
 Маргарита  стойко  переносила придирки   не молодого ловеласа. Никто, ни разу не видел ее слез или отчаяния.
Характер у девушки оказался слишком   твердым. Как шутили сотрудники:      «Не в цвет красивой внешности». Рита действительно, была красивой девушкой. И даже ее чрезмерная серьезность и кажущаяся строгость, не могли испортить ее обаятельности.

Илья, дольше всех остальных сотрудников газеты, внутренне сопротивлялся  той притягательной силе, что излучала красавица Маргарита. 
Он мечтал найти  свою единственную и неповторимую, где угодно, но только не в  этом, сонном городке.   
Кроме того, он считал себя недостойным внимания такой красавицы, как Рита.  В школе он уже обжегся о презрение красивой девчонки. И переживать новое разочарование в любви, не входило в планы парня.
Свою будущую суженую, Илья представлял себе, девушкой   скромной и податливой.
Выросший без отца, он не считал себя, слишком сильной личностью.
Илья  мечтал, чтобы его будущая жена , нуждалась  в  мужской  опеке и защите. Но не наоборот.
Красавица  Маргарита, представлялась ему  независимой и сильной личностью. Куда сильнее, чем сам он.

Но кажется,  сердце парня, не желало  соглашаться с его умозаключениями, по поводу Риты.
С некоторых пор, Илью стало непреодолимо тянуть на работу, которую он, не очень  жаловал.
Понимая, что причиной столь внезапной перемены стала Рита, Илья комплексовал и злился на самого себя.
Он изо всех сил, пытался изобразить полное равнодушие к девушке. Иногда, эти попытки доходили до абсурда.
Не единожды, он  неоправданно грубил Рите.   Что в общем-то,  очень противоречило его    отношению к людям.
Илья давно простил грубую выходку своей  однокласснице Оксаны.  А вместе с тем, давно перестал злиться на девушек вообще.
Не в характере парня, было  таить обиду на род человеческий.
Но Рите он грубил, отчаянно защищаясь от  нарастающего к ней,  все поглощающего чувства, обреченной  влюбленности.
Илья боялся,  что Рита, узнав о  его чувствах, так же как когда-то  Оксана, принародно, зло посмеется над его чувствами.
Подобные предположения, заранее приводили парня в состояние паники и уныния.
Илья понимал, что не сможет, в очередной раз, пережить унижения от любимой девушки.
И тогда ему останется лишь стремглав, бежать  на край света.  Придется раз и навсегда, позабыть о желании любить и быть любимым.

 Стол  Маргариты пустовал. Девушка, очевидно, находилась где ни будь, на предприятиях   города, по  заданию Главного.  Рита в основном, отвечала за события происходившие на мало численных  гос. объектах города.
Илье же, чаще всего, приходилось освещать  совхозные будни.

 Илья вздохнул с облегчением. Но только  обмануть собственное  сердце,  ему, как всегда не удалось. И оно, неподвластное  трезвым   мыслям, заныло, затосковало, без красивых глаз  Риты.

(ВНЕШТАТНЫЙ КОРРЕСПОНДЕНТ, МАРГАРИТА)

К концу рабочего дня, в редакцию вернулась Рита. Не смотря на ее привычно серьезное выражение лица, девушка смотрелась на столько привлекательно, что  присутствующие в редакции люди, невольно заулыбались.
Казалось, что с ее появлением в тесной комнатке , стало светлее.
Илья непроизвольно приподнялся навстречу Рите.
«Привет, ребята», - Рита чуть заметно улыбнулась. Илье показалось, что ее улыбка, предназначалась непосредственно ему.   Сердце парня затрепетало. В горле внезапно  пересохло. Илья притворно нахмурился, чтобы скрыть возникшее в нем, замешательство.
«Илья Михайлович, вы сдали свою статью в набор? – Рита    пристально    посмотрела  на Илью.-
 – Не желаете, вместе со мной,  устроить  протест Главному.  Или вас все удовлетворяет?»
«Нет  конечно. Не удовлетворяет. Но  обуха плетью не перешибешь,-
,- краснея под пытливым взглядом девушки, пробормотал Илья, совсем не то, что хотел.
- Мне бы только срок моей практики отбыть. Ни дня не останусь под руководством этого самодура».
- Добавил он так, чтобы его могла слышать только Рита.
Илья тут же, растерянно примолк, натолкнувшись на полный презрения, взгляд Риты. Не удостоив больше, смущенного коллегу, ни единым словом, Рита вышла из рабочей комнаты. Через минуту, ушли и оба корректора.
Рабочий день закончился. Но Илья  все сидел за своим столом, вперив взгляд в закрытую дверь.
Его обуревали противоречивые чувства.  Редактор был полностью согласен с мнением Риты. Но в то же время, он отлично понимал  бесполезность любых протестов, по отношению к Главному.
Сумочка Риты оставалась стоять на ее столе.  А сквозь стены, до слуха Ильи, доносился приглушенный  шум  спорящих голосов.
« Снова наша королева  Марго,  сцепилась с этим уродом, -
 -думал Илья, подразумевая Юрия Николаевича, под словом «урод».-
 -Что толку добиваться от него  честности в работе. Он же, обыкновенная марионетка, в руках  Главы Администрации».
-Дверь с треском распахнулась. В  «редакторскую»  ворвалась Маргарита.  Лицо ее пылало, как от пощечин.  Карие глаза  казалось, метали искры гнева.
«Чего сидишь тут, как сыч? . Закончил  лживое дело, отдыхай смело . Завтра  выходной.   Сдал очередную,   грязную утку в набор, иди домой.    Спи со спокойной совестью. Ты же у нас  герой!  Очередной раз, угодил любимому начальству».
Илья опешил. Рита не отличалась покладистостью.   Но прежде, она никогда не позволяла себе, обращаться на «ты» к сотрудникам  газеты.. Все они, в том числе и Илья, были  прилично старше  двадцати летней  Маргариты.
 Такой  рассерженной, Илья видел девушку впервые.
«Никому я не угождаю, - обиделся парень.
-Не передергивайте, Маргарита Федоровна. – Илья напротив, перешел с привычного «ты», на официальное «вы»,  по отношению к девушке. -
-Я просто, выполняю свою работу.  Кстати, вот тем, о ком мы с вами пишем, я действительно угождаю по неволе.
Насколько я знаю, вы сегодня на Маслозаводе были?
«Да,  была, - с вызовом ответила Рита.
– Директор меня уверял, что план по маслу, выполнен в полном объеме, за прошлый квартал. А простые работяги, проболтались, что в связи с упавшими удоями в совхозе, план  второй месяц  срывается.
Я Главному докладываю об этом. А он разорался, чтобы я  липу в газету дала. А как я могу врать, если люди будут читать мою липу.
Я не понимаю вас, Илья Михайлович. Как вы можете врать в глаза подписчикам и при этом, спать спокойно?»
«Ну хорошо,  товарищ корреспондент, напИшите вы правду  о  сорванном плане. И что дальше?   Газету нашу прочтет областное начальство.   Рабочих Маслозавода, лишат премиальных. И к совхозникам ниточка потянется. Их тоже, лишат всех дополнительных выплат.
А нас, тем более. Кого они за это благодарить будут? Таких правдолюбов, как вы?»

«По вашему, брехня в газетах, это норма?  - Взвилась Рита.

«Нет не норма. Но по моему, лучше соврать для общей пользы людям, чем   неприглядную правду им подавать. Рита, неужели ты думаешь, что  в области не в курсе наших маленьких уловок? Я уверен, что и Москва в курсе.
Не нами это заведено.  Общий план по области,   выполняется.  По  Союзу, тем более.
За счет взаимовыгодного обмена между хозяйствами. Но об этом, писать не принято.  Успокойся, девушка. И в первую очередь, подумай о  людях.  Им  нужен хлеб на столах, одежда  на плечах, и горшки в печах,  а не твоя правда».

«Где ваша комсомольская совесть, Илья Михайлович. Где ваши принципы Советского  человека?» -Рита едва не плакала от бессилия.
В коридоре послышались, знакомые всем работникам газеты, тяжелые шаги Юрия Николаевича.
Илья предостерегающе прижал палец к губам. Но Рита, похоже, вошла в раж.

«А мне плевать на чины, – выкрикнула она в лицо
Илье.-    До  Москвы дойду, но управу на очковтирателей, найду».
Громко стукнула входная дверь. В помещении редакции, кроме вахтера, остались только Илья с  Маргаритой.
Рита тяжело, словно после напряженной работы, опустилась на стул и надолго погрузилась в задумчивое молчание.  Илья тоже молчал, давая девушке возможность успокоиться.
«Вот вы, Илья Михайлович, по всему видно, человек у нас временный.  Закончите свою отработку и домой к себе, уедете. А я родилась в этом городке.   Здесь у меня, родители живут и сестра с братом.  Много на земле красивых городов. Больших и престижных. А я собираюсь здесь век прожить.
Без всякой рисовки, говорю вам.  Я люблю свой городок. И мечтаю сделать его  более привлекательным.  И не только внешне. Но и по содержанию. . Поэтому, я на заочное пошла, чтобы после института,   здесь остаться.  Я будущий журналист. И работать мне предстоит в этой вот, затрапезной газетенке.
Но все дело в том, Илья Михайлович, что я в будущем, собираюсь из затрапезной,  сделать газету престижной и уважаемой. Вот так. Я до Министерства СМИ дойду. Но нашего очковтирателя Главного, свергну, как царя когда-то, свергли.
Можете ему доложить о моих планах.  Но писать вранье, я не намерена. И если вы не со мной, то против меня. Главное качество настоящего журналиста и Главного редактора любой газеты, это честность по отношению к тому, что  мы преподносим  читателям. Иначе, так можно завраться, что век не отмоешься».
Не оставив Илье возможности для ответа, Рита  взяла сумочку и быстро покинула помещение редакции.
Илья запер дверь на  замок. Сдав ключ вахтеру, он вышел во двор.  Занятый своими переживаниями,  связанными с размолвкой с Ритой, он не сразу заметил черную тучу, захватившую все небо.
Где-то отдаленно погромыхивало. Казалось, что далеко за городом,  кто-то глухо стучал  в  огромный барабан.
«Неужели, наконец-то, люди дождя дождутся. Возможно, не все в полях  погорело.   Хоть на силос скоту, что-то останется».  -  Илья усмехнулся, поймав себя на подобных мыслях.   Ему ли, выросшему в большом городе, было думать о сельских делах.
Но он, не просто думал об этом.  Редактор газеты,  искренне переживал по поводу предстоящего урожая.   Вернее, - не урожая,  Видимо, двух летняя жизнь среди  простых сельских тружеников,  сделали парня восприимчивым и не равнодушным к насущным  людским радостям и бедам.
      Рита родилась и выросла в этом небольшом, скучноватом городке.
Отец  девушки, заведовал местным, Краеведческим музеем. Мать – преподавала музыку по классу фортепиано, в единственной в городе, Музыкальной  Школе. В семье Ельцовских,  кроме Риты,   имелись еще двое детей. Старшая сестра девушки, Таня  недавно обзавелась собственной семьей. Ее младший братишка Тёмка, учился в десятом классе.
Старшие Ельцовские, что отец, что мать, были  убежденными атеистами. И столь же убежденными  патриотами  «Великого и Нерушимого»  Союза.   Родители Риты   являлись  членами КПСС и постоянными общественниками.   Они не пропускали ни одного общественного мероприятия в городе. Будь то субботник, или демонстрация, в честь Советского праздника.
Будь то школьное собрание, или сходка квартиросъемщиков,  Ельцовские   шли туда, отбросив любые домашние дела.
Троих своих детей, Ельцовские растили под стать себе.
      Любая ложь ,  лень и неуважение к людям,  любое положительное отношение к   «веяниям тлетворного Запада»,   рассматривались  в семье, как  настоящее преступление.
В начальных классах школы, Рита была сначала звеньевой октябрятской звездочки. Затем, председателем пионерского отряда.  Позже,- комсоргом школы. Училась она на отлично.
Но не смотря на ее  школьный  авторитет и природную  красоту, повзрослевшие мальчишки, предпочитали держаться от Риты на расстоянии.   И даже учителя, слегка побаивались принципиальной,  прямодушной девушки.
На комсомольских собраниях,   комсорг,  Рита Ельцовская, безжалостно «клеймила»   комсомолок за косметику и вольности в одежде.  Не меньше от нее,  доставалось и мальчишкам, «повернутых»  на  песнях Майкла Джексона и прочих,  «забугорных» исполнителей.
На выпускной вечер, Рита заявилась в строгой,  черной  юбке и белой блузке .  Единственной небольшой вольностью, что позволила себе Рита, была ее прическа.
В школе она носили косу, перекинув ее на грудь. На выпускной бал, девушка  позволила себе, распустить волосы, слегка перехватив их на затылке, белой, атласной лентой.
И даже в таком, более чем скромном наряде, Рита заметно отличалась от своих нарядных одноклассниц.
В ее больших, карих глазах, было  что-то притягательное, завораживающее.  А на ее изумительной фигурке,  строгая, белая блуза, смотрелась, как наряд венценосной особы.
Смешавшись с толпой одноклассниц, Рита по привычке, возмущенно принялась  отчитывать  девочек:
«Девчонки, вы с ума посходили? Вырядились, как дамы легкого поведения.  Сережки, косметика, декольте. Это жуть, а не девушки.  Что о  вас  люди подумают?. Вы же комсомолки».
Но ее тут же, нелестно оборвали:   «Хватит Ритка указывать.  Твое время закончилось. И мы тут, не на комсомольском собрании».
Не смотря на броскую красоту девушки, никто из мальчишек не осмелился пригласить ее на танец.  Впервые  в жизни, Рита почувствовала дискомфорт и   внутренний протест,  против такого   отношения к себе.
Она пока, не осознавала того, что сама, своей кажущейся неприступностью, отпугивает от себя неоперившихся,  неопытных мальчишек.
Они издалека, восхищались ее красотой. Но предпочитали общаться с  понятными,  духовно доступными одноклассницами. Обиженная Рита  решила уйти с  выпускного бала.
Выйдя на крыльцо  школы, она застыла в изумлении. 
У  парадного входа, сидела на скамье ее любимая учительница английского языка. Достаточно  пожилая женщина, курила сигарету, вставленную в длинный мундштук.
Летний, затянувшийся вечер, был достаточно прозрачен. И  Рита смогла рассмотреть  на лице учителя, следы недавних слез.
«Вера Павловна, что вы делаете? – в ужасе воскликнула Рита.  - Зачем вы губите свое здоровье?»
«Присядь рядышком,  Риточка,--  усмехнулась  Вера Павловна.
 Спокойно сделав очередную, глубокую затяжку, она ловко выщелкнула пальцами окурок из мундштука. Вытряхнув его в урну,  повернулась к возмущенной девушке.
-  О моем здоровье не переживай. Я уж лет тридцать курю.    В школе я стараюсь этого не делать. Учитель не имеет права подавать детям дурных примеров.   Давай о тебе поговорим, лучше.  Ты уйти решила, так?
Рита кивнула головой, подтверждая догадку учительницы.
-А я догадываюсь, почему ты уходишь. От того, что чувствуешь себя лишней на вашем же празднике.  Девчонки над  одеждой смеются. Мальчишки на танцы не приглашают. Так?»
- «Так.-  прошептала Рита. –Будто, я чумная какая-то».
-«Ты не чумная, Рита. Ты обособленная. Я не могу сказать, что ты ставишь себя превыше одноклассников. К счастью, в тебе нет гордыни.  Ты охотно помогала    ребятам в учебе. Наравне с остальными,   прибиралась в школе. Участвовала в субботниках и тому подобное. Но Риточка, ты застряла где-то, на уровне  сороковых  годов.
Зачем ты усложняешь себе жизнь? Зачем ты так много берешь на свои  девичьи плечи.  Красятся девчонки в старших классах? Ну и пусть красятся.  Лишь бы это на успеваемость не влияло.
 Сейчас время такое. Приходят на танцы в джинсах  и  коротеньких юбочках? Пусть носят. Не в стенах же школы, они их носят.  Они  молодые. А когда же форсить, если не в юности.
Ты красавица, Рита.  Думаешь, наши мальчишки слепые? Нет, девочка. Мальчишки  боятся твоего характера, твоей неприступности.. Понимаешь? Да они в тебя, поголовно влюблены. Но дружить предпочитают с более понятными и открытыми девочками.
С ними можно  быть самим собой. Не нужно контролировать каждое свое слово и поступок.  Не будь «синим чулком», Рита.
Ты у нас, большая общественница. И конечно же, хочешь чтобы наше общество, было счастливым. Патриотизм, чувство прекрасное. Но не до абсурда. Люди должны позволять себе, быть лично  счастливыми. А счастливое общество  состоит из счастливых людей.
Не я это сказала,   А не из таких старых дев, как я.
 Со временем поймешь, что женское счастье, это семья в первую очередь.  Для женщины, ее дети, куда важнее, чем высшее образование и карьера.  Не подумай, что я советую тебе не учиться дальше. Учись. Получай хорошую профессию,. Но только ту, что будет тебе в радость. Будь мягче и проще. Иначе, тебе с твоими принципами, жизнь не покажется конфеткой.
   Я просто не хочу, чтобы мои любимые ученицы, повторили мою судьбу.
Ни одна, даже самая важная для государства профессия, не заменит женщине любовь и семью.Помни  об этом, Риточка. А иначе, будешь потом, как я,  изнывать от тоски одиночества. Коротать ночи в обнимку с котом, курить в форточку. И  терпеливо ждать старости.
Но у меня, хотя бы, мои ученики есть».

Вера Павловна замолчала,  словно выдохлась от такой длинной речи.  Молчала и Рита. Во многом она не была согласна с уважаемой учительницей. Но расстраивать ее своим упрямством, Рита не хотела.
Пообещав Вере Павловне, поработать над своими принципами, Рита отправилась домой. Ей вдруг, захотелось поговорить с матерью на ту тему, что  затронула  ее учительница.
Серафима Львовна встретила дочь немым вопросом в глазах.
«Скучно   мне там»,- пробормотала Рита, оправдывая  ранний уход со школьного  бала.
«А я предполагала, что так оно и случиться. Не в моих правилась  нарушать  чужое пространство. Но тебе я скажу, дочь. Не хотелось бы мне видеть тебя, в безвкусных побрякушках и бесстыдных  юбках, что стали носить молоденькие дурочки.Если ты ушла с бала, значит можно предположить, что тебе не понравились наряды подруг. Это нормально, Риточка. И я рада, что так случилось. Значит можно надеяться, что моя дочь не поддалась искусу современной моды. А вот Танечка наша,  все больше нас с вашим  папой, разочаровывает.  Видимо,   парень ее,  на  дочку  так негативно влияет. Вчера, пока ты на работе была, заявилась  домой  в  совершенно прозрачной  блузке. И бюстгальтер тоже прозрачный.Это  Танин жених, такую гадость купил невесте своей. Я от стыда, не знала, куда глаза спрятать. Подозреваю, что они до свадьбы, брачную ночь  уже, устроили себе».
     Желание поговорить с матерью «по душам»,  быстро испарилось из  сознания  Риты. Впервые в жизни,  она  подумала  о том, что не все так хорошо в их, казалось бы, безупречной семье.В ней было все, кроме близкой душевности и безоговорочного доверия между родителями и детьми.
     Родители никогда не обсуждали при детях, образа жизни  своих соседей и сослуживцев.  Личным примером и  в казалось бы, неназойливых нотациях, они прививали детям любовь к родине,   уважение к простым людям и тому подобное.  Но Рита не помнила случая, когда бы ей хотелось  чем-то личным, поделиться со своей, слишком чопорной мамой.
Видимо интуитивно она понимала, что вместо задушевной беседы,  она услышит от матери, очередную назидательную рекомендацию, как вести себя в обществе.
Отчего –то сегодня, накануне надвигающейся грозы, Рите особенно ярко,  припомнился тот  вечер, после школьного бала.Слова учительницы, запавшие ей в душу, особенно ярко пробудились в ней, именно сегодня. После   неожиданной ее размолвки с Ильей.
У девушки никогда еще не было близкого друга.  Дожив до 20 лет, Рита в буквальном смысле, все еще оставалась, ни разу не целованной девушкой.
В последнее время, она  стала ловить себя на каком-то, непонятном чувстве, по отношению к Илье.
Это было чем-то новым, в  жизни Риты. Странным, волнующим и побуждающим   к желанию  быть лучше не только  внутренне, но и внешне.
Ей нравились в Илье,  не многословность,  сдержанность в суждениях, добропорядочность по отношению к людям.
Кроме того, Илья был достаточно приятным внешне.

«Может он все же, прав. И я  действительно, все  слишком передергиваю?  Ведь если разобраться, людям действительно,  важнее иметь хлеб на столах и одежду на плечах.   Зачем им моя газетная правда, если   от нее могут пострадать простые люди».
От  подобных, противоречивых мыслей, у Риты не на шутку,  разболелась голова. Всю жизнь  ее учили принципиальности в своих делах и поступках.  Но как быть, если от ее  убеждений, никому не станет лучше?  Рита  напряженно искала выход из щепетильного положения.  Она не привыкла врать, даже в малом.  А тут надо было соврать в газетной статье.
 «А может, мне стоит изменить столь категоричный термин, как «соврать»?   И просто убедить себя в том, что  я  не вру, а немного преувеличиваю  действительность.   Естественно, не в угоду  нашему  Главному.  А ради людей, которые хотят получать нормальную зарплату.
Как любой журналист,  допущу  небольшую, художественную  выдумку. Тем более, кажется, серьезный дождь собирается.
 Травы на выпасах,  быстро поднимутся.   Коровы станут наедаться. Удои вырастут. И  Маслозавод,  сможет нагнать  утвержденные областью, планы».
Приняв такое решение, Рита  тихонько рассмеялась. На сердце девушки, сделалось  легко.  Подгоняемая резким порывом ветра, она вбежала в подъезд  дома, где находилась квартира ее родителей.
На город  и его окрестности, обрушились целые потоки воды.


(ДНЕВНИК БОМЖА).

Под монотонный шум долгожданного дождя, Илья отлично выспался.  Утро выходного  дня, выдалось  пасмурным .  Дождь к утру, прекратился.  Но небо до полудня оставалось покрытым тучами.
Но   люди,   только радовались  легкой прохладе.  Целый месяц изнуряющей жары,  высосал  силы не только природы,  но и всего живого в ней.
Поднявшись с рассветом, Илья    решил возобновить ежеутренние пробежки. В последнее время,   он что –то, их совсем забросил.
 После полу часовых пробежек вокруг своего квартала, Илья вернулся в квартиру.  Он  с удовольствием, принял прохладную ванну и принялся сооружать «кашу из топора».
Так парень обычно  называл свои завтраки, приготовленные  из того, что имелось в его распоряжении.
Сегодня  «топорную кашу», он приготовил из пары яиц, поджаренных на сковороде, с луком и  перезревшим помидором.

Не смотря на то, что мать оберегала сына от лишних хлопот, в квартире парня царил порядок. Не идеальная чиста, но   вполне  терпимый для одинокого мужчины, порядок.
Помыв за собой посуду, Илья  решил заняться   тетрадью дяди Саши.

Удобно устроившись в стареньком кресле, оставшемся от прежних хозяев, Илья попробовал раскрыть дневник.
Но   несколько начальных страниц  в тетради,  оказались  надежно слипшимися между собой. Словно бывший хозяин тетради, специально склеил их прочным клеем.
Но скорее всего, тетрадные листы спаяло само  время.
Илья попробовал разделить  склеившиеся страницы,  при помощи острого,   тонкого ножа. Но лишь   испортил несколько листов.
Оставив реставрационные усилия   на «потом», Илья раскрыл тетрадь там, где   смог.
Аккуратный, хорошо  различимый почерк хозяина тетради, наводил на мысль, что писавший,   не так-то прост.
Пробежав глазами несколько строк, Илья еще больше уверился  в том, что   почивший  бомж, при жизни был достаточно грамотным человеком.
Чем дольше читал Илья дневник бездомного , тем сильнее его охватывал азарт первооткрывателя   чужой тайны.
Текст в тетради был написан интересным, грамотным языком. К тому же,  легко доступным  для    восприятия.
Литературно одаренный от природы парень, к тому же, имел профессию литературоведа. И практику корреспондента.
Если бы Илья  не знал лично, молчаливого бомжа дядю Сашу, он принял бы его записи, за  рукопись талантливого писателя.   
«А может быть, тетрадь принадлежит кому-то другому?»  --мелькнула мысль в голове парня.
Илья не мог наверняка знать, кто делал записи в этой  старой, но хорошо  сохранившейся тетраде.  Возможно тайна подлинного авторства захватывающего  откровения, таилась на тех  страницах, что он не смог открыть.
Первые записи, что Илье удалось прочесть, датировались  сентябрем 1948 года.

                СЕНТЯБРЬ 1948 ГОД
 21  числа, мне исполнилось 18 лет. Вот и закончилось детство. Хотя, по большому счёту, его у меня, никогда не было. Возможно было. Но  оно  осталось за гранью моих воспоминаний..
Где-то, между моим появлением на свет и тем днем, когда я с четверенек,  поднялся  на ноги.
Мое детство закончилось в тот день, когда моя мать, дала мне в руки конец бечевки, привязанный к подвесной  младенческой  зыбке.
И я, четырех летний,  синий от недоедания ребенок,  послушно дергал за бечевку, раскачивая зыбку.
В той, пропахшей мочой зыбке, день и ночь исходила надрывным плачем, моя  новорожденная сестренка. Не помню как ее звали.    Кажется, Нина. А может быть, Катя.
Ведь они обе умерли, не дожив до года.
Я был  третьим ребенком  в нашей огромной семье.  Но огромной она была бы, если бы все мои братья и сестры, выжили.
По прошествии стольких лет, я точно не помню, сколько раз моя плодовитая мать,  рожала никому не нужных детей.
Но с десяток братцев и сестричек, у меня   точно были.
Они периодически рождались. И так же, периодически умирали.  А я почему-то, жил.
Я жутко голодал. Мне кажется, что чувство голода, останется  во мне, на всю оставшуюся жизнь. Я исходил кровавым поносом,  задыхался от скарлатины и коклюша.
Но всякий раз, что-то или кто-то там сверху, насладившись моими мучениями,  выдергивал меня из лап  старухи с косой.

Мне кажется, что  Бог оставил мне жизнь только за тем, чтобы я,     примерно раз в год, помогал моим угрюмым родителям, обмывать и укладывать в гробик, очередного братишку или сестренку.
Я не помню, чтобы мать  плакала по поводу смерти своих детей. «Бог дал, Бог взял».
 Только сейчас я понимаю, что у матери, просто не было слез от бессилия и голода.
В после революционной России, ударными темпами строился Социализм.  Коллективизация и электрификация  страны, шла полным ходом.
Простых крестьян, насильно загнанных в новомодные колхозы, под страхом смерти, вынуждали  сдавать государству   практически все, что они выращивали  на общественных полях и личных наделах.
Рабочий класс, занятый строительством Социализма,  надо был кормить.
И никого не интересовало, чем   крестьяне, должны были кормить своих детей.

А потом началась война. Мне к 41 году,  исполнилось 11 лет. Моему старшему , выжившему брату Семену,  было  13 лет.  Самая старшая из нас, Груня, умерла  лет в 10. Все остальные умирали, не дожив до года
Кроме нас двоих, живыми к началу войны, остались две младших сестренки.  Семи летняя Люба и трех летняя  Дуня.

  Отца я помню плохо. Он был слишком незаметным,  в то же время, очень занятым человеком.
Отец поднимался с постели когда все мы, еще спали.
Папка работал в колхозе  простым скотником.  Мать  там же.  Кроме того, каждый вечер, родители до   темноты, трудились на своем приусадебном участке. Мы с братом, работали наравне с родителями.
Люба присматривала за младшей сестрой.  Заодно, семи летняя девчонка,   следила за порядком во дворе и в доме.
Кроме того, Любаша пряла грубую пряжу из конопляного волокна,  пасла единственную в хозяйстве, козу. И умела делать много еще чего.
Наша семья   выживала ценой огромных потерь и лишений.  Как  впрочем, и все Российское крестьянство.
К началу войны,  молодая Республика Советов, почти справилась с повальным голодом.  В местных лавках стали появляться   некоторые продукты питания и мануфактуры. На столах крестьян, появился настоящий, ржаной хлеб.
Но Гитлер, вероломно нарушив «Пакт о ненападении», снова вынудил нас голодать.
Отца  призвали на фронт в первые дни войны.   Не прошло и пол года, как мать получила  уведомление  о том, что наш папка  пропал без вести.
Пропавший без вести фронтовик, приравнивался едва ли не к предателю Родины.

Местное руководство, посчитало нас недостойными дополнительного пайка, который получали семьи  фронтовиков. 
И снова голод, к которому нельзя было  привыкнуть. С которым невозможно было бороться. Жуткий, изматывающий голод,  сводящий с ума.
Дуня с Любашей ослабли настолько, что  уже не могли плакать.
Наше село находилось неподалеку от Волги. Мы с братом по ночам бегали за пять километров, чтобы  поймать  пару рыбешек.  Днями, мы наравне с взрослыми, с раннего утра и до темноты, трудились в  колхозе.
Никаких специальных снастей для ловли рыбы, у нас не было.  Мы с братом, привязывали к палкам трех метровую, реденькую дерюжку. И  часами бродили по мелководью, бороздя Волжское дно.
Выловив горсточку мальков, мы тут же,  съедали  рыбешку живьем. Без соли и хлеба.
Рыбешку покрупнее, мы несли матери. И она варила из нее жиденькую похлебку с парой картофелин.
Но  рыба ловилась далеко не всегда, даже в теплое время года.

Зимой 42 года, тихо и безропотно, угасла Дуня.  Молча, без слез и причитаний, мы схоронили нашу Дуню.
Надо было как-то жить. И мы жили, выживали, как могли. Но не просто выживали.
Голодные, изможденные женщины и дети,  не покладая рук, трудились во имя Великой Победы.
Жены оплакивали  погибших на фронте мужей. Матери голосили по убиенным сыновьям. Женщины предавшие земле маленьких детей…. Все они, достойные  самых высоких наград,  молча сцепив зубы, ценой неимоверных усилий, кормили   фронт. Такие же женщины и старшие дети, живущие в городах,  вооружали и одевали  Советскую Армию

Частенько  в  нашей, небольшой деревушке, лежавшей на левой   стороне  Волги,  появлялись  беженцы.  Измотанные опасной дорогой, голодные, потерявшие свои жилища, они шли сами не зная куда. И наши суровые женщины, делились с ними последней краюхой хлеба, испеченного наполовину с лебедой.
В нашей деревне, с военного времени, задержалось несколько  беженцев.  Одна из них,  женщина средних лет, учительница, по  имени  Зоя Мироновна, стала для меня самым лучшим наставником и другом.
Единственный сын Зои Мироновны, погиб под бомбежками в  первые дни войны. Мужа ее убили на фронте.
По словам учительницы, я  сильно напоминал ей, ее 15 летнего сына  Володеньку.

До войны, я сумел  три года отучиться в начальной школе  деревни,  при Избе Читальне.
Учила нас совсем молоденькая девушка, которая считалась  и учителем, и лектором, и  полит. агитатором.
Родители  не очень приветствовали   грамотность в детях. «Девкам главное,  за хорошего мужика замуж  попасть . А парням в жизни,  не  книжки нужны, а руки работящие», - не раз ворчала мать, когда мы с братом Семкой, сбегали по вечерам, в Избу Читальню.

Семен быстро усвоил родительскую науку. И  забросил учение. Я же,   рвался к  знаниям, как изголодавшийся человек, рвется к чашке со щами.
Если бы мне,  синему от недоедания, дали на выбор,  новую книгу или кус хлеба, я бы выбрал книгу.
Наша первая учительница, ушла добровольцем в санитарки на фронт. Изба Читальня стояла закрытой на замок.
Зоя Мироновна, с разрешения Председателя колхоза, поселилась в Избе Читальне
Подошел уже 43 год.  Проклятого фашиста,  по всей линии фронта, наши доблестные войска, погнали на Запад. . До нашего поселка, фашистам добраться не удалось.
Зоя Мироновна не сидела, сложа руки.  Днями, наравне с рядовыми колхозницами, она  трудилась на благо Победы. Вечерами, она собирала под свое крыло тех, кто имел желание и возможности учиться.
Как показало время, я был из тех, кто этим желанием, обладал  сильнее многих   ребят в деревне.
Подросший Семка  учиться не захотел.  Любу мать в школу не отпустила. («Неча зазря  обувку трепать.   Девке грамота ни к чему»).

 Но мне исполнилось уже 13 лет. Я считался равноправным членом общества. Выполнял, на колхозных работах, полную рабочую норму. Не смотря на ругань матери, я  каждый вечер, бежал   в «школу».
Мать недовольно ворчала, иногда срываясь на крик. Ей не нравилось моё  усердие в учебе.
«Лучше снег от ограды откидай, чем зря глаза в книжках мозолить. Хворост к концу подходит. Чем избу топить будем? Отца нет.  Сын в «ученые»,  записался. Кто  за хозяйством доглядывать будет? Жили век без ваших книжек и еще поживем. Книжки тебя не накормят»,
- сердилась измотанная заботами,  рано постаревшая мать.
Я откидывал снег, бежал в лес за хворостом. И снова в школу. Туда, где было по настоящему интересно.
Зоя  Мироновна  учила нас математике и правописанию,  литературе, географии и истории. Она захватывающе рассказывала нам   о морях и океанах, о теплых странах и  удивительных растениях и  животных.

Слушая ее рассказы, я  переживал странные, не понятные чувства.
С каждым днем, я все сильнее понимал, что мы живем как-то не так, как надо жить человеку  разумному.
Мне хотелось немедленно бежать из нашего, разоренного войной и голодом,   деревенского  захолустья.  В котором не было, даже электрического света. Мне хотелось тайно проникнуть на какой ни будь, корабль и уплыть туда, где светит вечное солнце. Туда, где не бывает  злых, голодных зим и у изнуряющих работой,  лет и весен.
Моя добрая, много знающая учительница, вероятно не догадывалась, какие чувства она будит в душе своего прилежного ученика, своими удивительными рассказами.

Ведь если разобраться,  мечты  мои были эгоистичными.  В  них  не было места моим родным и близким людям.  Брат Семка злил меня своим не желанием учиться. Любка раздражала  чрезмерным  послушанием и угодливостью.
А мать просто бесила своим нытьем и тупостью.  Я осознавал, что не достиг  еще  возраста самостоятельных  решений и поступков. В мире еще не завершилась убийственная во всех отношениях, война.

Но я твердо знал, что когда придет мой срок, достойно отслужу в Армии. И никогда, ни за что, не вернусь в эту «чертову дыру». Так я именовал свою деревню.

 Текст в тетради, обрывался , подчеркнутый несколькими   жирными чертами..
Дальше   следовало:

 « ГОДЫ 1948 – 51. СЛУЖУ СОВЕТСКОМУ СОЮЗУ»

Илья с трудом оторвался от чтения. Сердце его гулко колотилось в груди.
Он пересмотрел десятки фильмов о войне.  Хорошо знал историю Великой Отечественной. 
Как любой, Советский гражданин, Илья ненавидел фашистов и искренне сопереживал тем, кто  потерял в той войне родных и близких.
Ему не раз приходилось бывать на встречах с военными героями орденоносцами.
Но таких острых, сжимающих сердце, откровений детей, переживших войну и голод,  он еще не встречал.
Советская строгая цензура, слишком безжалостно пресекала все «крамольные» высказывания  на подобные темы.
События Великой Отечественной Войны, преподносились  советской молодежи, как победное шествие Красной,  непобедимой Армии.
Ни одно  Советское СМИ, не смело приоткрыть тайну  предвоенного времени  32- 36 годов. И только  оставшиеся в живых очевидцы, знали, о  том, что от голодной смерти погибали целые села.  Особенно   в районах средней Волги и Казахстана.
Но  очевидцы страшных событий, предпочитали помалкивать, дабы избежать неприятностей с законом. Илье доводилось слышать о  голодающих Поволжья.
Но он не мог бы даже предположить,  что подобные события развивались в СССР, в таких огромных масштабах. 

«Все же интересно, кто писал эти откровения?  Дядя Саша или кто другой?  Нет ни имени писавшего, ни  названия того села у Волги»..
Заставить себя читать дальше, Илья в этот день, не смог. Его мозг был слишком занят тем, что он  уже прочел.  «Переваривание»  полученной информации  не прошло даром для впечатлительного литературоведа.

«Вот тебе, пожалуйста! Век живи, век учись. И  глупцом помри. Институт  Литературный закончил. А подлинную историю родной страны, знаю на два с минусом»,-  горько усмехнулся  редактор.
Крепко растерев  разболевшиеся виски, Илья  решительно вышел из дома. Тучи  давно рассеялись. Небо над головой  снова  пылало синим  сапфиром.

«Кто же ты есть, дядя  Саша? - обращаясь к небу, спросил Илья.-
-  Обыкновенный бродяжка или   талантливый, образованный  человек, случайно попавший в беду? Если ты действительно, потерял память, то отчего не последовал подсказкам  собственных мемуаров?  Отчего ты домой не вернулся? Или ни дома, ни родных, у тебя не осталось? Или ты действительно , так на них обижен, что предпочел умереть в грязном подвале чужого  города?   Об этом я возможно, скоро  узнаю. Или нет?».

Илья долго гулял по городу. В городском Парке  Отдыха, он купил себе мороженое и присел на скамью в тени раскидистого тополя. Из головы никак не шло то повествование дяди  Саши,, (или кого-от другого),  из которого Илья почерпнул много  нового для себя.
Домой он вернулся к вечеру. Первой мыслью парня, было завалиться  пораньше в постель. Но рука сама потянулась к заветной тетради.
Открыв новую страницу записок, он  снова  окунулся в чтение.

Илья долго гулял по городу. В городском Парке  Отдыха, он купил себе мороженое и присел на скамью в тени раскидистого тополя. Из головы никак не шло то повествование дяди  Саши,, (или кого-от другого),  из которого Илья почерпнул много  нового для себя.
Домой он вернулся к вечеру. Первой мыслью парня, было завалиться  пораньше в постель. Но рука сама потянулась к заветной тетради.
Открыв новую страницу записок, он  снова  окунулся в чтение.



«Я уже в армии. Но б этом, чуть позже.  Не хочу   забывать того, что пришлось мне пережить. Пока  я молод и память при мне, буду записывать  самые важные моменты из своей жизни.. Вдруг пригодится. Надеюсь, что жизнь со временем, станет другой.   И в старости, я  буду читать своим детям   о том, как жил их отец.
Надеюсь, что когда ни будь, у меня будут дети.  Хотя, все будет зависеть от того,  смогу ли я их уберечь от голодной смерти. Надеюсь все же, что войны больше не будет. Все, кто  думал  заполучить нашу страну для ее уничтожения, навек запомнили урок, что преподал им Советский народ.

Война, как и следовало ожидать, закончилась полной победой Советского Страны.. Никто из нас, не сомневался в таком исходе дела. Но мы, никак не могли предположить, что война продлится так долго.
Ведь даже в наш маленький  поселок,  доходили    бодрые, довоенные  песни: «Красная Армия всех сильней». «Если завтра война, если завтра в поход…».
Беспечно хвастали своим могуществом, а сами оказались  не подготовленными к войне.
Война закончилась. Никогда не забыть мне того дня, когда мы узнали о Победе .  Наши деревенские, (думаю, что и все жители страны), словно сошли с ума.
Наши простые, безграмотные колхозницы, те самые, что с сухими  глазами хоронили своих детей,  словно  очнулись.
Люди смеялись, пели, плакали, куда-то бежали..    Мама  не на шутку напугала нас в тот день.  Она истерически рыдала и рвала на себе волосы, катаясь  в пыли у  калитки дома.
Из ее распухших, искусанных в кровь губ,   вылетали имена ее умерших детей.
«Груня, доченька моя. Аленушка,  Володенька… Колюшка, Ниночка… Катенька… Дуняша, - ангелочки мои. Кровинушки родные.-  страшные, надсадные вопли матери, поднимались к небесам, спокойно взирающим на  безмерное, людское горе.
Сейчас, по прошествии  немалых лет,  запоздавшая реакция матери, на смерть своих детей, мне на кажется странной.
Нечеловеческие лишения, голод, холод, непосильный труд,  все это,  очень сильно подавляло в людях,  все остальные чувства и эмоции.
Всеобщая радость, вызванная победой над фашизмом, на многих людей, подействовали  прямо противоположно счастливому событию.
Женщины, потерявшие на фронте своих родных и близких, вместо счастливых слез, голосили от раздирающего душу горя. Вспышка всеобщей радости  мгновенно расплавила в  их сердцах, те предохранители, что  помогали  им  выжить ради  живых детей. Ради Победы,   в которую они верили, не смотря ни на что.

Так и наша мать. Схоронив семерых детей, потеряв мужа, она  будто сама,  умерла вместе с ними. А сегодня, в день Победы, она воскресла вместе с другими для того, чтобы дать волю своему, материнскому горю.
Как ни странно, но даже в приступах самого  отчаянного горя, мать ни разу не упомянула имени отца. Как будто, у  нас, её детей,  никогда не было папки.
А однажды, когда сестра Люба, вслух размечталась о том, что наш папка скоро придет домой, мать достаточно жестко  оборвала дочь.
«Нет его. Помер он. Не придет он. И неча зря нюнить».


Шло время. Постепенно, с войны вернулись все те, кому посчастливилось выжить.
Вернулся кое кто, из «пропавших без вести».
Наш отец не вернулся. Видимо,  остался  лежать неизвестным солдатом,  где то, в чужой земле.
 Забегая вперед, хочу сказать, что я исписал не один драгоценный лист бумаги,  отправляя в различные инстанции, заявления на поиски отца.  Невольно чувствуя   нежелание матери  затрагивать эту тему, я скрывал от нее свои поиски правды об отце.
 На десяток отправленных писем, я   наконец получил  единственный ответ.
Лучше бы я его не получал!
«Предлагаю вам по дружески. Смените  фамилию. А еще надежнее, и место жительства. Разыскиваемый вами человек, не стоит  того, чтобы его искали. Пишу вам от того, что уверен, дети не должны отвечать за грехи родителей.
Но, прошу вас, сожгите сразу же, это письмо».

Ни имени отправителя, ни  подписи под странным текстом, ни обратного адреса, в письме не было. 
Листок бумаги с непонятным, пугающим текстом, жег мне руки.  Перед глазами  все казалось, прыгало. Шагнув к топящейся печи, я  бросил в нее  письмо. Туда же, отправил конверт, в котором оно пришло.
Ни матери, ни брату с сестрой, я ничего не сказал о  пугающем послании, неизвестного «доброжелателя».
Хотя, возможно, человек,  приславший мне это письмо, рисковал свободой. Значит он действительно, был  нашим доброжелателем.

 Прошений я больше не писал.   Я наконец понял, что мать   была в курсе того, что случилось с ее мужем. Не напрасно же она,  покорно приняла то, что ее детей,  лишили дополнительного пайка за воюющего    фронтовика. Видимо, отец наш, каким-то образом,  попал в число  изменников и предателей родины. Я не хотел думать о таком. Но страшные мысли, сами лезли мне в голову, доводя до отчаяния.
К счастью, никто из деревни, не называл нас «детьми предателя». И это было уже хорошо. Возможно тот, кто   сообщил об этом матери, чисто по человечески,  пожалел безвинных детей, провинившегося солдата.
Но как бы то ни было, никаких дальнейших  гонений, со стороны властей и односельчан,  наша семья не испытала.

Мать, выплакав свое  материнское горе по умершим детям,, снова замкнулась в себе.
До самого призыва в армию, я вместе с матерью и братом продолжал работать в колхозе.
И продолжал учиться. На смену тем, кто учился со мной в военные годы,  к Зое Мироновне, приходили новые подросшие дети.  А я продолжал учиться.
Моя первая, довоенная учительница, ничего запоминающегося, в памяти не оставила.  Разве только то, что  к концу первого учебного  года, она устроила показательную экзекуцию   «отсталому мракобесию». Едва ли не насильно содрав с детей их нательные крестики, молодая учительница, бросила их в топящуюся печь.

Никто из родителей, не посмел  дать самоуверенной  девушке, достойного  отпора.
Лично я, ничуть не пожалел о крестике, надетом мне матерью, еще в зыбке. К  тому времени, я был уже достаточно  сильно, отравлен пропагандой всесильного атеизма. И  очень стыдился  своего нательного креста, который не давали мне снять мои отсталые родители.

В молодой Республике Советов,  не ослабевала  пропаганда атеизма. Устраивать скандалы по поводу   поступка учительницы, было бы чревато  последствиями. Запросто можно было угодить за решетку.
Зоя Мироновна,  не тратила времени на всевозможные пропаганды и   агитации. Она  учила нас тем наукам, которые в совершенстве, знала сама.. А знала она очень много!


 Ради меня, новая  учительница ездила в районный город за  учебными пособиями.   В большинстве случаев, это были довоенные учебники , которыми пользовались ученики и студенты   ВУЗов.  Я «проглатывал» все, что доводилось Зое Мироновне, раздобыть специально для меня. В ее маленькой библиотечке, не осталось ни единого не прочитанного  мною, печатного издания.  Будь то томик стихов  Пушкина,  «Пособие молодого агронома»,   рассказы А.П. Чехова или, чудом сохранившиеся страницы   до революционного издания,  «Московских ведомостей».
Мне было,  кажется, лет 16, когда я впервые увидел макет земного шара.  Он назывался загадочным,  очень красивым словом «глобус».
Скорее всего,  мои городские ровесники,  были знакомы с глобусом с первых дней школы.   
Но в нашем крохотном поселке, на 4 десятка домов, где   до 48 года, не было электроэнергии,  люди    большей частью,  не знали грамоты, не то что глобусов.
До самого призыва в армию, я  продолжал быть учеником  прекрасной учительницы, Зои Мироновны Марковой.
Я часами мог разглядывать    маленький вариант нашей планеты, под названием «глобус».  Ночами  мне снились неведомые  моря и океаны. Я бродил в дебрях джунглей, поднимался на вершины заснеженных гор.
  Детские и юношеские сны мои, были настолько  ярки и красочны, что просыпаясь, я долго еще, не мог втянуться в ту серость, что окружала меня в действительности.

В день моего совершеннолетия, учительница подарила мне  драгоценный подарок.   Добротная общая тетрадь  на 100  листов, в крепком качественном переплете.
Помню, как дрожали мои  пальцы и трепетало  сердце, когда я впервые взял  в руки,  доселе невиданное мною чудо.
Едва взглянув на тетрадь, я решил, что обязательно напишу в ней что- то такое, что  останется со мной на всю жизнь..

«С  днем рождения, Михаил.  Я понимаю, что взрослым, ты стал уже давно. Но все же, поздравляю тебя со вступлением во взрослую жизнь.
Ты необыкновенный парень, Миша. В тебе  живет  удивительный Божий дар, который принято называть  талантом.   Тебе бы,  учиться надо. Работать на земле, это очень нужное занятие.  Но не твое. При желании, ты сможешь  гораздо больше принести пользы обществу, на другом поприще.  Ты можешь стать известным писателем, учителем, историком…Все в твоих руках, Миша».

О том, что  работа на земле, это не мое, я знал едва ли не с довоенного времени.
Учиться я хотел. Еще как!
Но первым  препятствием на пути к знаниям, стало прошлое моего отца. Родителей моих родителей, я никогда не знал.
О том, что отец моего отца, был достаточно известным в свое время, священником, мне стало известно тогда, когда я объявил матери, что буду поступать в Институт .

Подняв на меня сухие, рано угасшие глаза, мать  хрипло  заговорила:
«Ты уж большой, Мишка. Не хотела я вам правду    говорить. Но  видно, не утаишь того, что норовит  само наружу вылезть.
Сынок, нам, нашему роду, лучше не высовываться.  Борис Филипыч, батюшко твой, поповским сыном  был. …»
То, что я узнал от матери,  о   своих корнях, поразило  меня в самое сердце.   В двадцатых годах, моего деда, по отцовской линии,  расстреляли у стен городского храма, за то, что он пытался спасти от  грабежа, церковные ценности.
Кто именно расстрелял священника, мать не смогла ответить.
Кроме большевиков, в России  в те годы, орудовали анархисты, меньшевики и прочие мелкие формирования и партии. И каждый старался урвать  для себя то, что имело хоть какую-то, материальную ценность.
Мою бабку с  детьми,  выслали куда-то, в северные края. Это сделали уже большевики.
 Но старшего их сына, моего отца, с риском для жизни, спрятали у себя  родители моей матери. Они были простыми рабочими на суконном заводе местного купца.
Кроме того,  мои дед с бабкой по материнской линии,   являлись примерными христианами, прихожанами того храма, где служил расстрелянный священник.
Моя мать, по ее словам, без памяти влюбилась в красивого «поповича».  Любил ли ее Борис?  Скорее всего, нет.  Но он женился на ней. И взял ее фамилию.

«  Фамилия твоего деда, – Липатов.  А сын его, стал Гурьевым.
И вы естественно, все Гурьевы.
 Борис  не обижал меня. Но ни одного доброго слова, я от него не слышала.  Он на любые слова, скупым был. А на ласковые,- так вообще, немым.  Детей он делал исправно. Но  всегда, молча».

Спасаясь от возможного разоблачения, мои родители сбежали из города. Поселившись в крохотной деревушке, они прервали всякую связь с родителями моей  матери.
Отец  тщательно скрывал от   деревенских жителей, свое прошлое и свою грамотность.
«Отца видимо, расстреляли на фронте , как врага народа. Не знаю я ничего точно. Но когда он пропал, меня к себе председатель наш вызывал. Он-то, мне  все и рассказал.  И молчать велел.   Дополнительного пайка,  нас лишили. Но хоть вас, никто не тронул. И на этом,  спасибо.
Так что, Мишка,   институты не про тебя. Хоть бы в армию взяли. А то еще, вместо солдатчины, в тюрьму угодишь».

В тюрьму я не угодил. Никаких «белых пятен» в моих документах, не проявилось. Уж и не знаю, кого благодарить мне за это.
Накануне проводов в армию, мать  попыталась одеть мне на шею, медный крестик на крепком шнурке.
Но я с возмущением, отвел ее руку.
«Я хоть и поповское отродье, но не по своей воле», - зло прошипел я в  побледневшее лицо матери.
Я возненавидел  родителей. И не знаю, кого из них, сильнее. Отца ли, «поповского выродка», или мать,  добровольно связавшая свою судьбу с  человеком, несовместимым с принципами Советского  общества.
Они были виновными в крахе моих, далеко идущих надежд на  прекрасное будущее.
Только благодаря собственным родителям, я не отважился подать документы в ВУЗ.
«Ничего, - утешал я себя. – Вот отслужу положенный срок. И если   выгорит, на службе станусь. Хоть по стране покатаюсь. А там видно будет».
Перед самым отъездом в районный городок, к пунку  сбора новобранцев, я зашел в бывшую Избу Читальню.
Несколько последних  лет, она носила новое название.
«Начальная Уреченская школа».
 Чуть ниже, чуть мельче, красовалась  другая надпись. «Пункт  политической информации» .
После окончания войны, Зою Мироновну, освободили от обязанностей  работы в колхозе.
Нашу первую учительницу, вернувшуюся с фронта, перевели в район на какую-то, партийную работу. А Зое Мироновне вменили в обязанность, проводить     политические информации, для населения деревни.


Увидев меня, учительница встала с места. Оставив своих разно возрастных учеников в классе,  она вышла  во  двор. Я последовал за ней.
Мы присели рядышком на   старую  скамью, во дворе школы.
«Попрощаться зашел, Миша? – грустно спросила учительница.-
- Привязалась я к тебе, как к сыну. Но ничего. Три года пролетит незаметно. Вернешься и мы с тобой, подготовимся к поступлению в ВУЗ. Скорее всего, тебе заочно придется учиться. Но ты у нас, парень особенный. Ты все преодолеешь. Я уверенна в этом».
Я молча слушал речь любимой учительницы. В душе поднималась знакомая волна протеста против моих,  неудачных родителей.
Я знал, что никогда не вернусь  в эту ненавистную мне деревню. Ни что меня здесь не держало. Ни брат с сестрой, ни тем более, мать.
Я был уверен, что ни о ком из них, я не стану скучать. Разве только что, о  моей учительнице.
Мне невыносимо захотелось, рассказать ей  правду   о  родителях. Но я сдержался.
Я обнял Зою Мироновну, искренне и нежно. Так, как никогда не обнимал  свою родную мать.
«Прощайте, Зоя  Мироновна, - едва сдерживая слезы, пробормотал я  . – Может быть и свидимся…».
Расцепив ее руки у себя на плечах, я быстро пошагал к дороге. Я старался не оглядываться  назад, чтобы не расплакаться, как обиженный ребенок.
У колхозной конторы, не много численных   новобранцев, ждала конная подвода.
Не удержавшись я становился и посмотрел назад.
 О ужас! Моя  любимая учительница, мой кумир, мой идеал   Советского  человека, стоя у ворот школы, крестила меня в спину, как  обыкновенная, отсталая колхозница!

Отложив в сторону тетрадь, с недочитанным разделом, Илья разочарованно  вздохнул. 
Все же записи, принадлежали не бомжу дяде  Саше. Ну что ж, этого следовало ожидать.
Каким-то образом, тетрадь с мемуарами   неведомого Илье  Миши, попала в руки  знакомого  бомжа.
«А что, если этот Миша, жив  и здоров. И  конечно же,  тяжело  переживает утрату  заветной тетради, подаренной ему любимой учительницей».

Илью охватил знакомый азарт первооткрывателя чужой тайны.
Но продолжить чтение, он не  нашел сил. Часы показывали третий час ночи

   (ОЗЕРЛАГ).

Весь следующий день, Илья находился в состоянии непривычной подавленности.  Он немного опоздал к началу рабочего дня. Весь день редактор чувствовал себя   не совсем  уютно.
Ему предстояло написать очередную статью о  начале заготовки силосной массы для скота.
Но подобное задание Главного редактора, сегодня не вызвало в нем  обычного недовольства.
Илья,   словно новыми глазами,  взглянул на быт  жителей  городка, куда его забросила судьба. 
Почему, все то время, пока Илья жил здесь,  городок с его населением, казался  ему скучным и  полусонным?    Но ведь  здесь, как и в больших городах и   маленьких селах, обитали такие же люди.  И везде они жили своей привычной, размеренной жизнью. Работали, любили рожали детей, провожали в армию сыновей.
Рабочие совхоза,    изо дня в день, работали не только для своего живота,  но и на благо тех, кто  жил в городах. То же самое, делали рабочие местного  маслозавода, сыроварни   и хлебозавода.
Конечно, люди   мирного времени,  не только работали.  Они имели законные права на выходные и отпускные дни. Могли позволить себе бесплатное курортное лечение и многое другое.
 И все это, благодаря тем людям, о которых писал в своих записках, неведомый Илье  Миша.
Новое послевоенное поколение  не   выживало. Оно жило полной жизнью.  И большинство молодых людей, таких же как Илья, знали  о  минувших событиях, только то, что им разрешалось знать.
И не только законодательная система СССР,  запрещала людям знать то , о чем  знать им было не положено.
 Мало кто из тех, кто прошел  все тяготы  до военных и военных лет,  решились бы, омрачать  жизнь своим  детям, открывая им полную  правду о собственных лишениях.
Илье совсем не нравилось то, в чем  автор записок, признавался  страницам своего дневника.

Как мог  простой, сельский парень Миша, родившийся в большой семье,  возненавидеть своих родителей?  И за что? За то, что  его отец,  оказался сыном расстрелянного священника? За то, что его великая труженица мать,  не имела возможности    выучиться грамоте?  Как  он мог  добровольно отвернуться от своих брата с сестрой?
Миша  не хотел  работать на земле. И не надо. Но за что, он так жестоко,  обошелся с самыми близкими ему людьми?

Илья едва не застонал от  очередного  приступа  стыда и раскаяния.  Ведь ранняя юность его матери, выпала на военные годы.  И скорее всего,  она  была из тех, кто своим трудом, вершил  победу Советского общества,  над фашизмом.

Беззастенчивые откровения Миши, всколыхнули в Илье чувство собственной вины, перед рано умершей матерью. Он не достаточно ценил ее, Мало заботился о матери, преследуя лишь цель  о собственном благополучие. Мнения  окружающих его людей, были для  Ильи, куда важнее чем здоровье  собственной  матери.
«Как только закончу отработку, съезжу домой.  Проведаю могилу мамы. И памятник достойный поставлю ей», - решил парень.
Вечером,  после работы, Илья осмелился напроситься в провожатые к  Маргарите.

И, о чудо! Девушка не оттолкнула его, не посмеялась над его неловкостью. Она ободряюще улыбнулась молодому человеку и доверчиво взяла его под руку.
«Пойдемте  с вами, через парк. Никак не выберу времени, чтобы прокатиться на колесе обзора. Вы не против?» - 
В тоне девушки,  Илья уловил чуть заметные нотки кокетства. И ему стало удивительно легко. 
Уже сидя в «лодке», медленно  вращающегося  колеса, Илья осмелился проговорить, глядя в   ярко карие глаза Риты.
«Рита, тебе очень идет улыбка. Улыбайся пожалуйста, чаще».
И снова Илью удивила неожиданная реакция девушки. Рита не нахмурилась, не отчитала его, как он ожидал.
Она  смутилась и покраснела под настойчивым взглядом  парня.
Молодые люди долго еще гуляли по парку.   Рита разоткровенничалась, чего раньше никогда не делала.  Найдя в Илье внимательного, чуткого слушателя, девушка сама не заметила, как перешла с ним на «ты» . Рита призналась  парню,  что ей становится все труднее, мирно уживаться со своими, слишком строгими родителями.
«Родители у меня прекрасные люди.
Ответственные, передовые коммунисты. Это  похвально. Но  чем старше я становлюсь, тем острее  замечаю, что в моей семье,  не хватает  обыкновенной, человеческой теплоты.
Какой -то семейной простоты и надежности, – доверчиво пожаловалась парню Рита. -

 - Я сейчас только начала понимать, что с раннего детства, живу,  как  на передовой. У меня нет своего, личного пространства.  Я, по примеру родителей, принадлежу не себе, а  Комсомолу.   Возможно, так оно и должно быть. Но все же…
У меня учительница была. Вера Павловна. Пожилая уже, но одинокая и не очень счастливая. Она мне,  еще на выпускном, попыталась подсказать,  в  чем настоящее  счастье заключается. Но ее мнения очень не совпадали с тем, чему меня родители с пеленок учили. 

 Ты только посмотри, что происходит в  стране.  Очень здорово, что  у нас, патриотическому воспитанию   молодежи, уделяется  так много времени.
 
Молодежь рвется к новому.  Я не всегда разделяю слишком  откровенные  взгляды молодых на современную моду. На увлечение Западом.  На их музыку и вкусы.
Мне неприятно видеть глупые мордашки  разукрашенных   школьниц.  Но и  цепляться руками и ногами  за старое, тоже не выход.
На мой взгляд,   в вопросах культуры и моды, мы  прилично зависли на месте.
И от того, что Правительство мало уделяет внимания таким серьезным проблемам, наша молодежь пошла на поводу
Запада».

Илья  внимательно слушал откровения девушки, удивляясь тому, что у них с Ритой  было  много  общего.
Чрезмерной серьезностью  и кажущейся  строгостью,  девушка, видимо, пыталась оградиться  от непонимания со стороны коллег и наверное, родителей.
Но сегодня приподняв завесу своей принципиальности, Рита открылась  Илье в новом, более притягательном свете.

В свою квартиру, Илья вернулся, когда в ночном небе, появились первые звезды.
Наскоро перекусив и приняв ванну, он  открыл дневник с записями Миши.
Вчера он не смог дочитать откровения   автора    за период, датированный 1948 – 51 годом.

«Это просто невообразимо! Я попал в Правительственные, Внутренние войска МВД. Возможно, это произошло благодаря моей грамотности.  Но скорее всего, наше Правительство, во главе с самим товарищем Сталиным, доверило мне,   внуку    презренного попа, служить в   таких престижных войсках.
Отныне, мне надлежит   показать всей стране, что я достоин  народного  доверия. 
Я уже видел себя в красивом парадном обмундировании . И ни где ни будь, а на Красной Площади, в почетном карауле у Мавзолея  товарища Ленина.
Такое фото   я видел в газете «Правда»,    из библиотечки Зои Мироновны.
Но  суровая  действительность, быстро   выдернула  меня   из плена  юношеской эйфории.
Столицы нашей родины, с ее Красной Площадью, Мавзолеем и  Историческими музеями, увидеть мне не довелось.

Меня и еще нескольких, самых крепких ребят, погрузили в обыкновенную теплушку паровоза и отправили  куда-то, за Урал. Конечного пункта нашего назначения, мы не знали. Сопровождающий нас офицер, не посчитал нужным, посвящать новобранцев в сию  тайну.

Миром завладела дружная, теплая весна 1949 года. Я был молод,  достаточно умен и любознателен.
  Впервые выбравшись за пределы своей  убогой деревни, я так же впервые в жизни, увидел железную дорогу. И не просто увидел. Я   получил несказанное удовольствие,   оказаться в числе пассажиров вагона теплушки.
В теплушке, рассчитанной на достаточно большое количество людей, нас, молодых новобранцев, оказалось всего 12 человек.
Целыми  днями, я не отрывался от небольшого, зарешеченного окошка. Мне было интересно абсолютно все, что я мог ухватить своим любопытным взглядом.

Больше  десяти дней, наш паровоз, неторопливо тащился по бескрайним просторам нашей Родины.
Зеленые  поля  Приволжья, сменились  черными  пашнями Сибири. Здесь было заметно холоднее. И  посаженное в землю зерно, еще не  успело дать всходов.
Чем глубже мы продвигались к востоку, тем  заметнее менялись природные условия.  Сочная зелень   смешанных лесов, сменилась  темной, приглушенной окраской Красноярской тайги.  К середине мая, лиственные породы деревьев здесь, еще не  полностью  распустились.
Мне было  интересно абсолютно все, до чего я мог дотянуться любопытным, восторженным взглядом. Я чувствовал себя, едва ли не первооткрывателем  новых мест.
Кажется начало сбываться  то, о  чем я  давно  мечтал. Я путешествовал по своей земле.
И пусть это путешествие было вынужденным и ограниченным  неуютным вагоном.   Но , как я думал, это  было лишь,  началом моей интересной, насыщенной событиями жизни.

 Питались мы в основном, сухим пайком. В него входили   хлебные сухари, немного галет, пачка горохового  концентрата.   Каждому призывнику, выдавалась 500 граммовая  банка настоящей, мясной тушенки. Правда,   одна на три дня.
Не малина, конечно.   
Наши молодые здоровые организмы, требовали бОльшего.  Но  преодолевать легкий голод, можно было спокойно.
На промежуточных станциях, мы запасались кипятком. Им разбавляли  часть тушенки, крошили туда сухари.  Особо нетерпеливые  мои спутники, умудрялись  съедать тушенку за один присест. А следующие двое суток, они с завистью, смотрели голодными глазами на   тех, кто не поддался соблазну, съесть тушенку за раз.
Я относился к таким вот, «выдержанным» .  Многолетняя жизнь впроголодь, научила меня спокойно относиться к не значительному недоеданию.
Не помню случая, чтобы кто-то из «выдержанных», поделился своим пайком с теми, кто умудрился раньше срока, сожрать свою тушенку. И правильно.  Советский солдат, не  имел права раскисать и поддаваться соблазнам  чревоугодия.
И так же, не должен был,  проявлять слюнявую жалость к таким вот «чревоугодникам».   Так что, свою жидкую, но безумно вкусную и питательную похлебку из тушенки,  сухарей,  кипятка и горохового  концентрата,  я  со спокойной совестью съедал  сам, без нахлебников. 

Наконец, после долгого, но ничуть (для меня лично), не утомительного путешествия, мы прибыли к месту назначения.  Им оказался  небольшой городок Тайшет  в Иркутской области.
До самого конца, никто из нас, не знал  куда нас везут. И чем мы будем заниматься, имея статус рядовых солдат Внутренних Войск  СССР,  МВД.
После  интересного путешествия по стране,  Тайшет показался мне   самым неприглядным местом, что довелось мне увидеть за свою недолгую пока, жизнь.
Серые, лишенные красок,  деревянные дома, грязные, мокрые  улицы. И такие же серые, какие-то пугливые люди, что встречались нам по пути.  Унылый городок, произвел на меня самое удручающее впечатление.
Нас привели в  деревянную постройку.  Такую же серую, как и весь этот городок, круженный  тайгой. При входе  в нее, я увидел не броскую табличку
«Тайшетская районная комендатура».
Уже позже я узнал, что табличка эта,  относится к  довоенному времени. С недавних пор, под этой вывеской, скрывался штаб  самого  сурового в области ГУЛАГА, «Озерлаг».

Много нового, ранее неизвестного, пришлось мне  узнать, являясь конвойным в   «Озерлаге».
Именно такую службу в рядах  Внутренних Войск, мне и моим товарищам, прибывшим со мной, уготовила судьба.
«Озерлаг»,  лагерь для политических заключенных,   с десятком лагпунктов, входил в  состав  сети ГУЛАГов, разбросанных по всей Стране Советов. Но особенно много подобных лагерей, строились вблизи   БАМ.
Лагерь  особого  режима, «Озерлаг»,  был образован на базе функционирующего ранее, «Тайшетлага», уже после войны.   Лагпункты «Озерлага», раскинулись не на одну сотню километров от Тайшета до Братска.

 Строительство Бам, продвигалось  очень медленными темпами.  Бывшие «кулаки» и  прочий люд, не имел никакого опыта в подобном строительстве.
Для ускорения строительства,   создавались новые лагеря.
И они пополнялись за счет новых политзаключенных.

Разоренной войной,  стране, нужна была дармовая рабочая сила, для строительства Байкало - Амурской  магистрали. Строительство БАМа  началось задолго до начала войны. В основном, силами сосланных  сюда,  «Врагов народа».
Хотя в годы моей службы, врагами народа, те люди были для меня не в кавычках. А в самом прямом смысле. И я со всей силой комсомольской совести, ненавидел  тех, кто являлся «американскими и немецкими шпионами», «поповским отродьем»,  дурманящим умы  рабочего народа..
Но сильнее всех, я ненавидел тех, кто во время войны,  добровольно сдался  на милость фашистам.   Эти  изгои, которых преследовали   даже отпетые уголовники, селились в отдельном бараке.

Лагпункт,  в конвое которого  я служил, относился к разряду строгого режима.
 Заключенные лагеря, в большинстве своем, работали на строительстве железной дороги. Те, кто  сидел в лагерях общего режима,   имели возможность работать  на шпальном и кирпичном заводах Тайшета.
«Мои» подопечные  в большинстве своем, представляли собой, зрелище не для слабонервных.
Истощенные, заросшие    неопрятной щетиной, с тусклыми погасшими глазами, они  походили на заводных, бездушных кукол.   Причем,  серых и угрюмых, одетых в одинаковые  арестантские робы.
Многие из   лагерной охраны, открыто издевались над   арестантами. Их били,  унижали, морили голодом,  лишали медицинского  обслуживания.
Я не позволял себе опускаться до подобных издевательств. Но и  никакой  жалости к политзаключенным, я не испытывал.
Эти сволочи,     трусы и  предатели,   добровольно помогали нашим врагам.   Благодаря их предательству, война с немцами, затянулась на годы.
Возможно, мой отец погиб от руки одного из них. Я  был зол на отца из-за его происхождения.
Из-за того, что сам я, не смог учиться дальше, благодаря  своим поповским корням.
Но  все же,  мой отец,   честно трудился в нашем колхозе. Ему, как я считал, самому  неприятно  было,  считаться внуком попа. И если бы он вернулся с фронта,  то со временем,  о его прошлом, забыли бы.
Я не очень хорошо помнил отца. Но внутренний голос твердил мне, что он никогда не пошел  бы, против своей родины.

Прошло два года.  И все это время, я исправно нес свою, очень не простую службу на секретном посту.
 Все свои записи в дневнике, я сделал много позже.
Попади моя тетрадь в руки  лагерного начальства, я сам мог бы оказаться на месте своих подопечных.

                КИМА

Чтобы немного развеяться от тяжести прочитанного, Илья    захлопнул тетрадь. Взглянув на часы, он удивился.  Шел первый час ночи. В голове парня гудело.  Напряженные нервы просили  отдыха.
Но спать Илье, совершенно не хотелось.
Накинув на плечи легкий джемпер, он вышел во двор. В небе тускло светила луна, пробиваясь сквозь  дымку высоких облаков.   Почти все  окна домов, тонули в темноте.  Люди в городе ложились рано.  Большинство из них, работали в совхозе , где  ранний подъем, был  нормой.

Илья медленно шел по   слабо освещенной  аллее. Над головой не громко перешептывались широкие листья тополей. 
Парень чувствовал в себе какой-то  надлом. Дневник неведомого Миши заставил Илью, по новому  взглянуть на мир, в котором он жил. 
Он знал, о   широкой волне реабилитации,  незаконно   репрессированных людей.
Вскоре, после смерти Сталина, сотни тысяч  осужденных  «врагов народа»,  были восстановлены во всех гражданских правах.  Но далеко не все дождались   свободы.   Большая часть  арестантов погибли в результате голода, болезней, непосильного  труда  и   бесчинства   надзорных органов..

А судьбы  тех, кто выжил, были безвозвратно изломаны и растоптаны безжалостным режимом после революционного и военного  периода.   Молодые, полные сил    политзаключенные,  получили статус реабилитированных, будучи    изможденными стариками. 
 
Медленно прогуливаясь по темной аллее, Илья с  горечью думал о тех несчастных,  о которых писал Миша.
До сих пор,  средства массовой информации, умалчивали  о  действительных событиях,    что творились  в застенках ГУЛАГов.
Но  зато, они много и охотно  трубили о   справедливости и гуманности  Правительства, во главе с КПСС, предоставившим   реабилитированным  людям,    все права Советского гражданина.

 Илья вернулся в свою квартиру.  Ему с трудом, удалось уснуть в ту ночь.
Пару дней, Илья не мог найти в себе сил, чтобы продолжить чтение дневника.  Парень сам удивлялся тому, что способен так остро,  сопереживать  незаслуженным бедам людей. Многие из которых,   давно покинули этот свет.
Риты на работе не было.  Главный редактор, отправил девушку в  трех дневную командировку в села района.
Немного приведя в порядок свои чувства, Илья  снова  открыл тетрадь Миши. 
 


«За два года моей службы в «Озерлаге», произошло  много  интересного и не очень..
Ближе  всего  к нашему лагпункту,  находилось село Воробьево.
Основную массу жителей Воробьёва и других поселков,  составляли   сосланные сюда в разные годы, так называемые, «вольные переселенцы».
Это были семьи репрессированных, не дотянувших до  статуса «враг народа».
Но эти люди, сосланные сюда «на всякий случай», были почти так же, поражены  в правах, как и наши арестанты.
Они не имели права голосования на выборах в состав Правительства. Как местного, так и  всесоюзного.
Они обязаны были работать там, куда определяли  их надзорные органы.
Рабочий день переселенца,  длился   не менее 12 часов. Платили им мало и   не постоянно. Но жаловаться на несправедливость властей     по отношению к себе, люди эти, не  осмеливались.  Ради собственной же, безопасности.
В таких поселениях, долго еще,  действовал обязательный комендантский час.
 
Но некоторые послабления, для переселенцев, все же, существовали.
Они жили в своих домах, имели право   заводить семьи. 
Они даже,  могли менять место жительства. Но только, в  строго  оговоренных комендатурой,  пределах,  одного района.
Их дети учились в школах.   Но они  не имели прав  обучаться в ВУЗах.
Стране Советов нужны были новые, законопослушные  строители    объектов Социализма.
В ВУЗах учились дети рабочих и крестьян, с «незапятнанной»  биографией.
А дети  репрессированных,  могли  рассчитывать только на роль  дешевой, рабочей силы.

Сочувствие к бедам репрессированных, ко мне пришло только сейчас. Когда   я  давно уже, не тот   молодой  конвоир, с  обостренной  совестью истинного комсомольца. И с одурманенными  мозгами  полного дурня.
 
  В поселках   переселенцев, жили не только  насильно сосланные сюда люди. Здесь поселились действительно свободные переселенцы.
Их было немного. Большинство из тех немногих, прибыли на строительство БАМа; по комсомольским путевкам.

С  одной из них, девушкой  по имени Кима, я познакомился очень даже близко.
Комсомолка  Кима, работала заведующей небольшого сельского клуба.  Как я узнал чуть позже,  ее  необычное имя расшифровывалось  по начальным буквам   словосочетания:  Коммунистический  Интернационал Молодежи.
Такое высоко патриотическое имя, никак не вязалось с    моральным обликом комсомолки Кимы Рубановой.
Кима оказалась обыкновенной, похотливой   шлюшкой с извращенными понятиями  плотской любви.
Полностью взяв инициативу «в свои руки», Кима  умело лишила меня  мальчишеской невинности.
Девушка  настолько шокировала меня своим распутством, что я долгое время,  избегал новых встреч с ней.  Мне было  невыносимо стыдно  смотреть в глаза своим  коллегам по службе.
Как я вскоре узнал, почти   все они,  прошли через руки опытной    девчонки.   
Но,  после  нашего с ней знакомства, Кима почему-то, сделала ставку на меня. Чем я, неопытный юнец, понравился столь раскрепощенной в любви девушке, я  не понимал.
Как бы то ни было, но Кима решительно оборвала связи с  моими сослуживцами, оставив  в фаворитах, одного меня.
Со временем, я  привык к выходкам Кимы.
Честно говоря, мне и самому, они  стали нравиться. Узнав  девушку поближе, я  даже пытался оправдать ее чрезмерную    активность в  вопросах  низкопробной  «любви».
Тяжелая моральная и материальная обстановка, в которой  вынуждены были жить люди.  Их полуголодное, однообразное существование.    Изматывающая работа, отсутствие  каких либо,  культурных развлечений, кроме , обязательных лекций, что читала им Кима.   Холод и повседневная серость, многих толкали на   неординарные поступки.
Иногда,  в  Воробьево добиралась передвижная  киноустановка.  Н это случалось не более 3-4 раз в месяц.

Видимо, Кима  выплескивала  свой внутренний протест против серости жизни тем, что одаривала мужчин  недвусмысленным вниманием.
Чем ближе узнавал я девушку, тем больше поражался богатству ее внутреннего мира. Кима постоянно находила для себя  занятия.  Она одна стоила целого штата работников культуры. В обязанности девушки входила, в первую очередь, работа с населением. Кима должна была читать людям лекции   на тему атеизма.  Проводить с ними  политинформации. Но Кима пошла дальше.
 Она наладила связь с Отделом Образования Иркутска. И частенько получала   от них, новые газеты и журналы.
Кима достаточно часто проводила занятные лекции  для населения небольшого поселка. Причем,  она сама приходила на рабочие объекты, чтобы прочесть лекции на все возможные темы. От  политических, до научно познавательных и  развлекательных.
Свои зажигательные  лекции, Кима читала не только вольно наемным, но и заключенным.
Между лекциями, она красиво  читала  Маяковского и  патриотические   стихи Пушкина.
А ночами, когда  мне удавалось  посетить девушку, Кима вполголоса  читала мне совсем другие стихи.

В перерывах между нашими бесстыдными  оргиями, Кима   читала мне запрещенного в  те годы, Есенина. Из ее уст я впервые услышал  прекрасную лирику «упаднических»  поэтов.  Таких как Фет,  Тютчев и другие.
До сих пор не понимаю, почему наше Правительство, решило, что эти поэты не имели  право на существование, как авторы. Ведь они же не были крамольными. Не призывали к мятежам , не восхваляли царизм.
Они писали красивую лирику. Неужели стране Советов не нужна была красота?

Но такое было. В дни моего детства и юности,  ни в школах, ни в общественных местах, нельзя был открыто, произносить даже имен многих,  талантливейших  поэтов и  авторов.
И даже Александр Блок, написавший прекрасную поэму «Двенадцать»,  долгое время был под запретом.
Не понимаю, как можно быть патриотом, не  любя пейзажную лирику, не посвящая красивых  стихов  объекту своей  любви.
Как-то, я спросил Киму, не боится ли она того, что я донесу на нее властям, за  чтение « крамольных произведений?»
На что девушка   серьезно ответила:
« Нет, Миша. Ты нее такой, как многие из твоих товарищей. В отличие от них, ты умеешь мыслить. Сам, своим умом, а не умами нашего руководства.

Я вижу, как ты воспринимаешь    эти стихи. Они тебе нравятся. Завораживают, как и меня».
Я естественно,  не собирался доносить на Киму. Но посоветовал ей, быть осторожнее.
Однажды, в минуты  откровения, я сам не заметил, как рассказал Киме о своем отце.
«Не верю конечно, что он  мог  перейти на сторону фашистов. Скорее всего, погиб на войне и остался не опознанным. Но все же. Неприятно осознавать, что  мой дед был священником при царизме. Из-за этого позорного пятна в своей биографии, я не смог поступить в ВУЗ.
Скорее всего, после армии, напишу отказную от  родителей. Я учиться хочу».

Помню глаза Кимы, удивленные и растерянные.
«Миша, ты с ума сошел? Как можно отказаться от тех, кто дал тебе жизнь. Лично я, ничегошеньки не знаю о своих родителях. Меня воспитал Детдом. Но подозреваю, что моих родных выслали куда-то. Возможно,  они получили тюремные сроки.
Иногда, мне смутно припоминается наш большой дом. Мне кажется, что мои родители были из буржуев. Или из зажиточных крестьян.  Меня отняли у них и передали в приют.
Возможно, это не мои воспоминания, а рассказы других детдомовцев. Не могу знать наверняка.
Но иногда мне, словно  наяву, слышится голос женщины, называющей меня Лялей.
Видимо, в  Киму меня  переименовали уже в Детдоме.
Но мне кажется,  найдись мои папа с мамой, я бы не смогла отказаться от них. А ты, ради института, собираешься предать родителей.  Только за то, что твой дед был священником? Выходит я ошиблась в тебе, Мишка?
Ты не подумал, как потом жить будешь? С какой совестью?»

Я пробормотал что-то невразумительное. И попытался  перевести разговор в другое русло.
С Кимой мы быстро помирились. Но ее  слова надолго запали мне в душу.
А потом Кима пропала.   Это случилось ранней  осенью 51 года. Ровно через два года нашего с ней знакомства .
Сначала она не пришла к железнодорожной насыпи, чтобы провести запланированную лекцию на тему: «Есть ли жизнь на других планетах». Такое с моей неунывающей подругой, случилось впервые.
В тот день я был в карауле  работавших заключенных. До позднего вечера, я   оглядывался на дорогу, ведущую к поселку.  Поздно вечером, сдав заключенных сменному караулу, я помчался в деревню. Пешком за 7 км.


Кима жила в небольшой пристройке к клубу.
Стояла глубокая ночь, когда я постучался в ее дверь. Не получив ответа, я  подошел к окну и принялся громко барабанить в деревянную раму. Но  девушка  так и не появилась.
В  казарму для караульных, я заявился под утро. Весь день я провел как на иголках.
А вечером, освободившись от своих обязанностей, я снова побежал в поселок.
Пока шел пешком до, Воробьёва я передумал   десяток  версий  случившегося.
Скорее всего, девушка уехала по рабочим делам в Иркутск.  Но почему так спешно? Почему не предупредила меня, почему отменила лекцию, зная с каким нетерпением ее ждут бесправные заключенные?
Дверь в пристройку  где жила Кима, казалась распахнутой настежь. Вбежав в   помещение, я застал там рассерженного киномеханика. Оказывается, он приехал со своей передвижкой, еще вчера. 
«Где твоя шмара? – заорал мужчина, едва завидев меня.
- Кто откроет мне клуб?  Кто оповестит народ о том, что я новое кино привез? Твоя овечка прекрасно знала, что я приеду.  Куда она делась. Я ее к ответу призову за срыв мероприятия».
«Выходит она не в Иркутске?» - потерянно пробормотал я, не обращая внимания на оскорбления в наш с Кимой адрес.

К поискам пропавшей Завклубом, комендант поселка,  подключил весь свободный состав близ лежащих лагпунктов.
 Благодаря хорошо обученным,   лагерным собакам , нашли Киму, достаточно быстро. Вернее  нашли то, что осталось от несчастной девушки.

Ее истерзанное тело, со следами жесточайших пыток, было  найдено     в тайге, не подалеку от поселка.
Совершенно обнаженная   страдалица,  была завалена  сухими ветками   хвойных деревьев.
В тот же день, нашли и преступников, растерзавших беззащитную девчонку. Ими казались местные ссыльные староверы. Отец со взрослым сыном.
Несколько семей староверов, сосланных в Воробьево  из разных уголков страны, жили  своей обособленной жизнью.
Под  принудительное переселение, они попали по той причине, что прятали своих сыновей от  военного призыва.
Придерживаясь принципа «не убий»,  староверы  категорически отказывались от участия в военных действиях. И даже арест и ссылка не смогли заставить их отправиться на защиту Родины.
Не желая стрелять во врага, эти мрази,  со  спокойной жестокостью,  расправились со слабой девушкой.

Как после выяснилось, Киму  выкрали из ее жилья  глубокой ночью .Ее связали принесенными с собой, веревками. Затолкали  ей в рот   ее же беретик и  затащили в баню, во дворе староверов.

 Два здоровых мужика, сначала пытали несчастную, требуя  отречься от Комсомола и  принять  «единственно правильную веру».
Случилось это   накануне дня, когда Кима  не пришла к насыпи, чтобы  читать лекцию заключенным.
Кима умерла от  болевого шока раньше, чем  палачи   рассчитывали получить от нее отречение от Комсомола.

Зная мою связь с девушкой, в подробности  допроса негодяев,  меня посвятил старший офицер. Наш непосредственный начальник.
Спустя пару месяцев из заключения в Иркутской тюрьме,   убийц комсомолки, доставили  в наш лагерь.
Не знаю, из каких соображений,  но расстрелять их предложено было добровольцам из  конвоя нашего лагпункта.

И я не задумываясь,  первым сделал тот добровольческий шаг.
По команде нашего офицера, я  с несколькими другими  товарищами,  прицельно,  как в учебные манекены,  выпустил в палачей, всю обойму из  боевого автомата.
Предо мною   стояли не люди. Это были враги. И не только мои лично.  Но самые настоящие,  враги мирного человечества.
Я безжалостно  стрелял в их угрюмые, искаженные страхом и ненавистью,
рожи, Потому, что предо мной, стояло само зло, на борьбу с которым, я был призван нашим ,Правительством.