Тихие раздумья

(триптих)


1. Без подтекста и без намёков


За стойкой аптеки стояла незнакомка. Он никогда её
раньше не видел. Всегда на этом месте была киприотка
Марина, шатенка, невысокого роста, хорошо говоря-
щая по-английски. В первый день он сразу же наладил
с Мариной деловые отношения, запросив скидку с об-
щей цены купленного товара. Обычная практика — по-
стоянному покупателю магазины предлагают скидки.
В тот раз он проявил инициативу, и Марина легко со-
гласилась. Потом оказалось, что она так же хорошо го-
ворит по-русски, как и по-английски. В общем, Мареев
почти подружился с Мариной. Почему почти? Потому
что настоящая дружба — это нечто другое, основанное
на бескорыстии, на взаимном уважении, на родстве душ
и много ещё на чём, что не подлежит расчёту и учёту.
А дружба между покупателем и продавцом зиждется
на взаимном интересе. Скорее всего, это добрые отно-
шения двух заинтересованных друг в друге партнёров.
Марина знала уже, какие лекарства покупает Всеволод,
даже марку любимой зубной пасты знала, и часто, не
спрашивая Мареева, выкладывала на прилавок цве-
тастую коробочку. В этот раз Мареев хотел с ней про-
консультироваться по поводу мази, расслабляющей
мышцы. И вот тебе и на! Перед ним вместо невзрачной
шатенки ослепительная блондинка с голубыми смею-
щимися глазами, чистым белым лицом и элегантной
платиновой причёской. После слов приветствия Маре-
ев растерянно спросил по-английски:

— Вы — новый продавец? А где Марина?
— Я — хозяйка! А Марина в отпуске.
Познакомились. Хозяйку звали Кристиной. В ап-
теке никого не было, и Всеволод разговорился с ней. А
почему бы не пообщаться с женщиной? Тем более, если
она — обаятельная красавица и ещё умная вдобавок. И
тем более, если шансов на большее нет и не рассчитыва-
ешь на особое отношение. Бескорыстная беседа. Мареев
протянул женщине купленную в аэропорту Домодедово
шоколадку «Алёнка»:
— У вас дети есть, Кристина? Можно им передать
плитку шоколада?
— Сын и дочь у меня. Дочь — младшая. Ей передам,
спасибо.

Кристина с интересом разглядывала рисунок глаза-
стой девочки на обёртке. «Сколько ей лет? — подумал
Мареев. — Двадцать — двадцать пять?» И неожиданно
для себя спросил:

— Кристина, вы такая молоденькая, но уже двоих де-
тей имеете?
— Мне тридцать пять! Не молоденькая.
— О-о-о! Мне показалось, что вы совсем юная. Даже
хотел спросить, сколько в перспективе хотели бы иметь
детей?

Кристина засмеялась, лукаво добавив:
— Фабрика закрыта. Больше детей не планирую.

И тут Мареев, как ему показалось, совершил непо-
правимую ошибку, реагируя на слова о закрытии фа-
брики:

— Closed for «in» оr for «out»?

Спросил и пожалел. Разве можно так? Глупо уточ-
нять — и так всё понятно. И какое он имеет право на та-
кую сомнительную шутку? Но в ответ раздался звонкий
и заливистый смех:

— For «in» never!

Расстались тепло и дружески. Мареев шёл в гостини-
цу, улыбаясь во весь рот. Доброжелательные и непосред-
ственные люди. Живут без подтекста и намёков. Если
задержишь на улице взгляд на красивой женщине, она
обязательно улыбнётся и поприветствует тебя! Впрочем,
это касается и кипрских мужчин. Марееву вспомнилась
маленькое украинское село, в котором он родился и вы-
рос. Вспомнил, как в детстве было принято здороваться
со всеми знакомыми и незнакомыми людьми.

Полуденное солнце палило во всю, но Мареев не чув-
ствовал жары. Послевкусие от разговора с Кристиной
было такое, словно напился холодной родниковой воды
из детства, и он шёл по залитой солнцем улице с ощуще-
нием свежести и чистоты.


2. В багетной мастерской

В багетной мастерской — рамы, заготовки, картины
прямо на полу и на столах. В другой комнате экспозиция
картин. Пока хозяин мастерской Пантелис подсчиты-
вал стоимость заказа, Мареев отправился осматривать
выставку. У первой же картины остановился: нагая жен-
щина с уродливо-привлекательным лицом — длинная
голова, острый, клинышком подбородок… И причёска
женщины… копна волос, тоже заострённая к макушке.
Красивые груди, тонкие руки, с длинными пальцами.
Одна рука обнимает за голову лошадь, а во второй —
между тонких пальцев — сигарета. Полупрофиль, взгляд,
устремлённый в какой-то иной мир. Тонкие руки, острые
локти… сигаретный дым клубится… Что за сюжет? «На-
гая женщина с сигаретой и лошадь, — подумалось Ма-
рееву, — сигарета — лишняя деталь…» Но что же было в
картине такого, что не позволяло оторвать взгляд от ло-
шади и от стоящей рядом женщины?

— Добрый день! Вы интересуетесь картиной? — к Ма-
рееву подошла высокая шатенка с печальным и усталым
лицом. — Полотно продано.
— Здравствуйте! Я, скорее всего, удивляюсь отталки-
вающей и привлекающей красоте женщины. Не уверен,
что я захотел бы её приобрести.

Познакомились. Художник Александра. Украинка.
Кипрская жена. Разговорились.

В дальнем углу зала на картине опять женщина. Та
же, но в огромной синей наполеоновской шляпе, в си-
нем платье и с ангельской трубой в руках. Лицо в анфас.
Дама сидит на золотистой скамейке, смотрит в упор,
словно прозревая и время, и пространство. Те же острые
локти. Туфли на огромных каблуках. «Длинноголовая
угловатая красавица, — думал Мареев, — поднесёт трубу
к полно-сочным губам — и пиши пропало. Помчишься
на зов трубы, словно мотылёк на огонь». Но он тут же
осадил свои буйные мысли. А потом что? Дама устроена
из сплошных углов, и мысли у неё, наверное, такие же
острые.

— Откуда такая женщина? Воображение? Я не видел
её никогда, но кажется, что о ней я написал когда-то:

Сам чёрт с тобой не справится,
Лошадка норовистая.
А мне такая нравится,
Прекрасно-неказистая.

Александра заулыбалась. Её усталое лицо преобра-
зилось, словно женщина переступила раму и сошла с
полотна, радуясь своему освобождению из плена ил-
люзий.

Слово за слово, и Марееву захотелось получше уз-
нать талантливую художницу… Её работы поражали…
Мир фантазий, сочетание уродливости и красоты в
женщинах; хотелось в этот необычный мир окунуть-
ся, забыв кипрскую жару и всякие сложности суетно-
го дня.

…Проснувшись посреди ночи, Мареев долго лежал
в кровати, вспоминая прекрасно-уродливых женщин с
картин Александры, восстанавливая в памяти сюжеты с
кошками, попугаями, рыбами… Под утро встал и записал
стихотворение «Раздвоение сознания», в котором «был
взрыв вселенского масштаба, кричал истошно попугай,
гонялся кот за кошкой, а рыба плакала навзрыд и выла
женщина истошно…»

С Александрой он подружился. Но эта дружба была
странной: привлекательной и отталкивающей. Двум
творческим натурам было и раздольно, и тесно в дружбе.
Александра легко могла обидеться по самому незначи-
тельному поводу, в обычной шутке могла увидеть поку-
шение на свою независимость или, наоборот, проявить в
слове, в жесте, во взгляде вольность, несвойственную ки-
прской жене, но и не несущую в себе ничего вульгарного;
она была, скорее всего, из мира с другими координатами
прекрасного. Как-то в очередной раз Мареев заглянул в
багетную мастерскую и разговорился с Пантелисом об
Александре и её картинах.

— Пантелис, ты давно знаешь Александру? — спросил
прямо и без обиняков мастера.
— Я дружу с ней лет этак пятнадцать, Сева. Она — из-
умительно талантливый художник с тонко устроенной
душой. В её картинах нереализованные мечты женщины
о любви, о дружбе, о карьере художника. Почти двадцать
лет на Кипре. Оставила мужа-киприота. С ней двое де-
тей. Я думаю, что настоящее признание к ней, как худож-
нику, обязательно придёт.

С тех пор недопонимание в дружбе поэта и художни-
ка ушло. Мареев стал страстным поклонником Алексан-
дры, регулярно приобретал её картины-фантазии.


3. Вечер с певицей

Прилетело письмо в мессенджере. Немного слов:
«Я бы хотела жить в одном городе с вами, чтобы чаще
встречаться и общаться». О чём письмо? О творчестве
и дружбе. От кого оно? От настоящего друга, от роман-
тической и искренней души? К письму прилагались
песни, в них звучали его мысли, словно он сам напи-
сал эти стихотворные тексты… Сильный женской голос
заклинал:

Там, там, где строил мосты,
Там, где лелеял мечты,
Прорастают кресты,
Старой жизни кресты,
И полынь замерзает в снегу.
Прорастают кресты,
Старой жизни кресты,
И полынь замерзает в снегу.

Напоминание? Предсказание? Но вскоре тревожная
мелодия с торжественно-грозными строками сменилась
на лирический экскурс во времена давние, когда роман-
тика захватывала и душу, и сердце. Вспомнилось море,
штурманская рубка. Он — молодой и стройный капитан
в красивой форме. И всё ещё было впереди:

Воздух пряный, ветер пьяный,
Ветер… Ветер вечных перемен.
На губах морская соль…

В этой песне почти вся его жизнь. Желание перемен
поселилось в его сердце ещё в школьные годы. Отку-
да у него, сельского паренька, никогда не видевшего
моря, любовь к водной стихии? Любовь — не проходя-
щая, не улетевшая даже тогда, когда он был вынужден
сойти с капитанского мостика на берег… Но певица?
Как она сумела услышать в словах стихотворения за-
прятанную тоску о несбывшемся? И кто музыку сочи-
нил? А в песне правда его жизни: сбылось всё и… ни-
чего не сбылось.

Я рву тельняшку на груди
И напеваю чушь собачью,
Ведь всё, что жду, всё — впереди,
Но почему ж я плачу?
В глазах туман…
На сердце мгла…

Вспомнилось, как поезд мчался на Восток. В купе
Он и Она. Когда это было? И ночь была, и день был… И
любовь была… А сейчас, далеко за полночь, он, Мареев,
сидит на своей подмосковной даче и слушает будто исто-
рию своей жизни в песнях, слова которых не узнаёт. Он
выключил освещение и подошёл к окну. В тёмном июль-
ском небе звёзды точно такие же, какими они были в ту
ночь. Жизнь меняется, судьбы ломаются, а небо остаётся
прежним, звёзды такие же яркие и беспечные, как в пору
его юности. Беспрерывным лаем заливается соседская
собака. Маленький огонёк движется в небе на Восток.
Самолёт? НЛО? Или… или тот самый поезд, летящий
вне времени? А женский голос сожалеет и… укоряет:

…А ночь и день, как два крыла,
Чем глубже тьма, тем ярче свет.
А ночи жаль… Какая ночь…
Какая ночь у нас была!
И жизни жаль, тебя в ней нет…

И новая мелодия, и музыка, стреляющая в самое
сердце, и голос певицы, в котором и тоска, и надежда,
и призыв:

Ищу в огне камина следы сгоревших слов,
В заснеженной долине брожу одна среди цветов…

Чушь какая-то? Фигня? Фантазии из палаты номер 6?

В письме ещё слова: «Все эти ночи и дни живу ваши-
ми стихами в песнях…» Как такое возможно? В далёком
южном городе не знакомая ему певица поёт песни о его
жизни. А он в это время слушает её пение в Подмосковье.
Время изменилось, будущее наступило — непредсказу-
емое в его молодые годы; возможности для общения на
расстоянии стали фантастическими, но душа человече-
ская осталась такой же, тонкой и нежной, наполненной
лирикой… В голосе певицы столько оттенков сопережи-
вания, грусти и восторга, словно она рассказывает ему
свою жизнь, в которой и радость, и боль, и счастье, заме-
шанное на грусти. Почему она, молодая и красивая, судя
по изображению на экране компьютера, поёт ему, Марее-
ву, эти песни? И свои слова…. И эти строки:

Мечты посеяны за речкой на лугу,
Любовь осталась там, на дальнем берегу…
…В потоке времени по речке той плыву…

Закончился сеанс связи так же внезапно, как и на-
чался. Тишина ночи. Даже соседская собака притихла,
видимо, уснула. Мареев всматривался в звёздное небо и
слушал песню в исполнении незнакомой певицы:
Иду туда, куда немногие дошли,
Иду без страха и без тревоги…

…Так притягателен далёкий огонёк,
Я вижу свет его сквозь тучи.

На какой-то миг ему почудилось в звёздном небе Её
лицо из ночного поезда юности. Но видение так же вне-
запно исчезло, как и появилось.

Вечер с певицей. Незнакомой и близкой! Как такое
может быть? На следующее утро Мареев тщетно искал
в мессенджере следы вечернего концерта. Ничего — ни
письма, ни песен! Возможно, этого общения и не было?
Возможно, это был сон? Но песни-то он помнил. И в за-
писи сохранил… Разве могут они присниться, никем не
написанные и нигде ещё не звучавшие?

Через год эти песни будут исполнены на студии и про-
звучат в концертах известной киевской певицы Ксении.
Каких только чудес не бывает на белом свете!