Я буду ждать на темной стороне. Книга 4. Глава 32

"Люди, проводящие долгое время вместе,
Действительно становятся похожими друг на друга,
потому что когда человек тебе нравится,
ты заражаешься его привычками,
его причудами, его сумасшествием» (с)


Как ни тяжело было Новаковскому, за эти пару недель пребывания на чужой территории он успел ко всему адаптироваться, начав привыкать понемногу к тому, что раньше казалось нереальным.

Теперь все чаще раздумывая в свободное время о побеге, он приходил к мысли, что бежать ему, собственно говоря, некуда и незачем. А это уже попахивало опасной тенденцией.

Он понимал, что после возвращения обратно у его начальства возникнут к нему вопросы. Относительно того, где он был накануне обстрела лагеря и почему так долго проторчал в штабе противника.

Сам Новаковский сильно сомневался, что его объяснения примут за чистую монету. Скорее, наоборот, вызовут у начальства новые опасения. А потом, допросив его по полной программе, сделают не «героем», а отправят под трибунал, не став разбираться, где правда, а где ложь.

И чем больше Егор погружался в свои размышления, пропитанные скепсисом, и заранее проигрывая в голове все повороты воображаемого диалога, тем сильнее крепко в нем убеждение, что возвращаться назад нет никакого смысла. И возможно ему следовало поискать выход там, где раньше он даже не осмеливался искать, привыкший действовать по заранее согласованному алгоритму подобно запрограммированному роботу.

Возможно, следовало пересмотреть свои нынешние взгляды на жизнь и научиться принимать решения в нетривиальном ключе. Так, чтобы его шаги не могли заранее просчитать ни друзья, ни враги. Но если все было так просто…

И если вечером его по-прежнему пугали мысли о возможном трибунале со стороны своих, то днем, когда мозг был загружен совсем другими вещами, его мучил страх разоблачения.

Хотел он этого или нет, но «новый» командир мог быстро его раскусить, тем самым подвести черту его жизни. А разговор с двойными «агентами» здесь был коротким.

Пару выстрелов в висок — и он уже в братской могиле. Тогда прощай и трибунал, и все на свете! Кто знает, сколько суждено ему было здесь продержаться под маской выдуманного рядового Дзазамии Бохутевича?

Как знать, может «Неопалимый» этот уже давно что-то заподозрил. Только продолжает делать вид, будто ему все равно, делая все возможное, чтобы усыпить свою жертву, а потом учинить над ней расправу. В тот момент, когда она меньше всего будет готова к подобному выпаду, чтобы отразить его удар.

Каким бы дураком не выставляли «Неопалимого» в новостях по ту сторону, а все же проницательности тому было не занимать. Иначе на такую должность его бы никто не поставил.  Врага нельзя было недооценивать.

Таким образом, постав перед собой цель хоть как-то подготовиться к возможному разоблачению, Егор следил за ним во всю, отмечая малейшие изменения в его поведении и отношении лично к нему. Не заронились ли в его душу зерна сомнения относительно подлинности данных новобранца, представившегося в день знакомства неким «Дзазамией Арманом Бохутевичем». А там уже готовить себе пути отхода, как только ситуация окажется на грани разоблачения.

Но как не присматривался Новаковский к этому типу, стараясь делать это так, чтобы не возбудить к собственной персоне лишнее любопытство, ничего подозрительного он за ним так и не заметил. Либо «Неопалимый» хорошо маскировался. Либо он сам переоценивал все его возможности, взваливая на свои плечи непомерную ношу.

Вряд ли этот тип будет принимать самые сногшибательные меры, лишь бы застать врасплох какого-то жалкого новобранца, который лишь прикидывался «своим», а на деле раздумывал о побеге.

Время шло, но «Неопалимый» по-прежнему смотрел на него как на пустое место, никак не выделяя его среди других бойцов, и вспоминая о нем, когда надо было выполнить незамысловатое поручение. Что же касается самого Новаковского… Он испытывал к персоне этого типа прямо таки нездоровый интерес, происхождение которого не мог объяснить.

Наверное они были в одной из прошлых жизней братьями или как минимум хорошо знали друг друга, оказавшись разбросаны в силу обстоятельств по разным галактикам, чтобы снова встретиться спустя сотни тысяч лет уже здесь, на этой планете, в таком воплощении. Другого объяснения причины своего странного любопытства к образу жизни этой личности он не находил.

Так он, сам того не желая, оказался между двух огней, смиренно ожидая своей участи. И даже если допустить, что его никто и ни в чем не заподозрит, никто не мог дать гарантии, что рано или поздно он не станет жертвой элементарного прилета по штабу, откорректированного местным партизаном.

Либо выдвинувшись с остальными на поле боя, (чего не хотел он всей душей), там и полечь во время штурма очередного поселка, пав жертвой снаряда, пущенного по ним каким-то двоюродным братом того же Мефодия.

Словом, какие бы варианты выхода из непростых ситуаций не подбирал для себя в уме Егор, прорабатывая вероятность исхода того или иного события, все играло не в его пользу, и нигде не было для него спасения.

Его тревога более-менее исчезла, когда ему надоело всего бояться, и в очередной раз доверившись судьбе, он решил пока что плыть по течению, надеясь, то оно, в конце концов, вынесет его куда надо и покажет ему дальнейшие действия. Во всяком случае особую активность ему следовало приберечь до момента отъезда на позиции.

А пока что надо было держаться ниже травы, нигде лишний раз не отсвечивая. Как знать, возможно ему придется угнать с собой одну из единиц техники, потому что преодолевать такие расстояния пешком выглядело сущей глупостью. Он должен был лишний раз рисковать.

К говору своих новых сослуживцев Новаковский быстро приловчился, научившись вскоре распознавать, из какой местности они прибыли.

Поначалу ему эта наука не давалась. Кто-то постоянно бубнил себе что-то под нос, кто-то глотал гласные, тараторя во время разговора как в горячке, кто-то, наоборот, тянул отдельные слова так, что с трудом выдерживая его акцент, Егор едва сдерживался, чтобы не привалить этого человека об стенку головой и тем самым заставить его говорить чуть быстрее.

Больше всего бесил его акцент «Неопалимого». Причем пока тот молчал, то вполне походил на обыкновенного человека, который никому ничего плохого не делал.

Однако стоило тому заговорить, как прислушиваясь к его говору, им снова овладевало чувство ненависти к данному человеку. Вместе с тем он почти сразу вспоминал, кем являлся сам и кем был этот тип, и что он здесь делал. Ни один говор почему-то не выводил его так из себя, как говор «Неопалимого». С таким говором было труднее держать себя в руках, чтобы не влипнуть в историю. И он уже несколько раз ходил по краю, оказываясь в двух шагах от разоблачения благодаря этой дурацкой черте своего упрямого характера.

Так что не будь «Неопалимый» чересчур зациклен на самом себе и прорабатывании деталей дальнейшей стратегии штурма, он бы уже давным-давно вывел его на чистую воду, а потом попросту отдал приказ своему палачу о ликвидации лазутчика.


Между тем, этих акцентов было так много, что выбирая из их разнообразия тот, который было проще всего пародировать, Новаковский остановился на том, который более-менее был приближен к его родному акценту.

Похожие метаморфозы произошли и с другими его привычками. По этой же причине ему пришлось изрядно «почистить» содержимое своего нового телефона взамен утопленного, удаляя оттуда, в том числе, и сохранившиеся на нем телефонные номера.

Не тронул Егор только номер деда, который мог позвонить ему в любой момент, как всегда жалуясь на свое здоровье, но говорил он с ним теперь нечасто. По причине плохой мобильной связи, предварительно поменяв мелодию звонка на более нейтральную. Благо, телефоны здесь не особо проверялись и ему до поры до времени везло.

Что же касается его сделанной по дурости татуировки в виде надписи «Что не убивает тебя, то делает сильнее» вдоль позвоночника, то её маскировка давалась ему непросто.

И одно только её наличие вынуждало его теперь не терять бдительности и никогда не переодеваться в присутствии других, что, к примеру, он с легкостью делал ещё в учебно-тренировочном лагере, находясь в составе бригады имени Шекспировича.

Так что стараясь раньше времени не выдать себя врагу, Егору приходилось прибегать к некоторым ухищрениям, выкручиваясь из таких ситуаций, что ему мог позавидовать самый ловкий фокусник-иллюзионист.

Казалось, всего одна несчастная татуировка, но из-за неё он был вынужден принимать душ либо рано утром, когда все спали, либо поздно ночью, когда там уже никого не было.

Тогда-то ему и аукнулась подражание Лисову, значительно усугубившее его нынешний быт. Так что знай он заранее, что однажды ему посчастливиться попасть в подобную историю, он обратился бы в первый попавшийся тату-салон и свел с тела саму память об этой татуировке.

Теперь уже ничего нельзя было поделать. Оставалось только кусать локти и молиться, чтобы в момент приема душа в помещение не зашел кто-то ещё и не разоблачил его подлинную суть, бросив один лишь взгляд на его спину. По этой причине Егор старался не раздеваться до пояса даже в самый жары, предпочитая обливаться потом и отчаянно ждать, когда наступит его черед принять душ и хоть немного облегчить свои страдания.

К счастью, пользовались этим нехитрым приспособлением не так уже и много людей, поэтому очередей перед душевыми практически не было.

 
Единственное, что здесь отсутствовала горячая вода, поэтому приходилось мыться холодной, заранее настраивая себя на прием именно такого душа.


Сцепив зубы, он научился пользоваться даже такой водой, к которой его тело довольно быстро адаптировалось. В противном случае ему пришлось бы ходить грязным сутки напролет.

Проблем принятие такого душа не доставлял. Тем более в последнее время на улице стояла такая жара, что вода в наружных трубах прогревалась до такой степени, что открывая кран в душевой, Новаковский не раз ловил себя на мысли, что она была не такой уже и холодной, делая принятие душа более-менее терпимым и сносным.


Сам штаб располагался в здании какого-то туристического кемпинга в прошлом. Теперь от этой зоны отдыха остались одни лишь воспоминания. Местами её вид все ещё хранил остатки былой роскоши, но с момента переезда сюда «Неопалимого» внутри самого здания настолько все сильно поменялось, что глядя на эту картину, было сложно себе представить, как выглядело здесь все до момента вторжения.

После окопной жизни возвращение к отдельным достижениям цивилизации выглядело для Новаковского настоящим благословением. А возможность спокойно поесть за столом, в сухом и более-менее уютном помещении, держа в руках вилку и ложку, и вовсе вернула ему вкус к жизни. Те прежние времена он вспоминал с содроганием.

Они приходили ему во снах, где снова засев в окопе, ему снова приходилось есть какую-то бурду, под протекающим навесом, по колено в грязи после. А ведь когда-то такие наполовину затопленные блиндажи служили им что-то вроде спальни.

Питались здесь по рецепту Гиппократа: очень и очень скромно, в духе круглогодичного поста. Исключение составляло начальства, которому изредка перепадало что-то более вменяемое от волонтеров. В остальном, если человеку хотелось разнообразия в меню, он переходил на «самообеспечение», чем все, в основном, и занимались, имея немало свободного времени на добычу далеко не диетического питания.

Дни проходили один за другим, но узнав за это время, кто чем дышит, Новаковский так и не сумел ни с кем завести особого знакомства, заранее придумав себе «легенду» с вкраплениями более-менее правдоподобных фактов.

Да и окружавший его контингент, основу которого составляли деревенщина, не вызывал у него особого желания с кем-то общаться по причине узости общих интересов. В то время как в отрядах Шекспировича царила целая солянка людей из разных сфер деятельности, возрастов и социального сословия, со своими талантами и интересами.

Кто-то пел, кто-то предавался онлайн-чтению, кто-то сочинял стихи в перерывах между перестрелками, кто-то неплохо готовил, а у кого-то был талант красиво рассказывать о местах, которые ему удалось посетить во время путешествия по тем или иным странам. В такой разношерстной компании можно было без проблем найти себе кого-нибудь для общения и завязать с кем-то знакомство, если человек не был высокого о себе мнения чванливым снобом. В то время как здесь, в основном, только выпивали или дрались.

Как обеспечить себе другой формат досуга, об этом никто не имел ни малейшего представления не знал, либо не хотел проводить его как-то иначе. Так что будучи не силен ни в драках, ни в выпивке, Егор первое время скучал, не зная, чем занять себя в свободное время.

Поначалу все для него были на одно лицо. Лишь потом он научился различать их между собой по тембру голоса и особым внешним приметам. Точно также обстояли у него когда-то дела и во время знакомства с первым своим рабочим коллективом на «предприятии» Марка Исааковича.

Все изменилось, когда спустя пару неделю произошла новая ротация, и их ряды пополнили ещё пару новобранцев. 
Так он встретился с Азеем, своим бывшим коллегой, с которым виделся в последний раз ещё на корпоративе после ссоры с Марком Исааковичем из-за вредного клиента и последующего увольнения. 

Единственное, что было для него непонятно, так это причины, по которым Азей перешел в стан противника. Но учитывая уровень зарплаты его родителей-бюджетников, не шибко-солоно хлебнувших у раздолбайского корыта бюрократической машины под названием «государство» (мать Азея была учительницей начальных классов, а папа — бригадир телятника), попасть в армию для такого парня было удачей. Можно сказать это был его последний шанс хоть как-то прославиться и хорошенько заработать на умении обращаться с оружием, если ему повезет выжить и вернуться домой, желательно с целыми ногами и головой.   

Лишь по ходу недолгих расспросов Егору удалось выяснить, что весной Азей тоже уволился и уехал к брату. А когда пришлось делать выбор, и как-то аргументировать свою позицию, он принял его сторону, решив воевать именно здесь и нигде больше. То есть последовал за братом.

«Как быстро переметнулся ты из одного лагеря в другой» – подумал тогда о нем Егор, поражаясь произошедшим в душе коллеги метаморфозам, с которым он работал когда-то на одном предприятии. Сам бы он вряд ли так смог. Даже по доброй воле.

— А я с тебя всегда пример брал! — похвастался Азей, восторженно отзываясь о его характере. — Меня поразил твой дерзкий уход с фирмы Марка Исааковича. Что ты не стал падать перед ним на колени и просить его оставить тебя на должности. Ты просто взял и ушел в никуда, резко хлопнув на прощание дверью, пусть и понимал, что следующую работу будет найти непросто!

Внимательно выслушав его, Новаковский только вздохнул в ответ. Было бы из-за чего падать на колени, да перед кем… А ведь тогда он даже подумать не мог, что его поступок так сильно повлияет на разум коллеги, который в будущем последует его примеру, правда, в чуть иной ипостаси, сжигая за собой мосты.

— А сам ты как здесь оказался? Как тебя угораздило сюда попасть? — расспрашивал его Азей так, меньше всего ожидая здесь увидеть бывшего коллегу.

И прекрасно осознавая, чем грозила ему излишняя откровенность, Новаковский поведал ему чуть более углубленную версию выдуманной о себе легенды, с псевдоженитьбой на богатенькой невесте, чью фамилию он якобы взял, и псевдонимом, раз и навсегда открестившись от родни отца.

Это избавляло его от пространных излияний на тему своего унизительного марафона во время стычек с представителями военкомата. Самое удивительное Азей ему поверил, не став даже проверять отдельные факты по интернету. Поистине, чем красочнее ложь, тем охотнее в неё верят простаки. 

— Мы просто выехали на позицию для выполнения боевого задания, а нарвались на отряд Шекспировича, — не испытывая ни малейшего угрызения совести за свои слова, Новаковский продолжал навешивать ему на уши лапшу, мысленно прикидывая, как долго ещё придется жить в обмане, и был ли этому предел. — Так они устроили на нас облаву, начав поливать сверху огнем из всего, что у них имелось на тот момент… Ну, я лопатой пули отбивал, короче.


— Лопатой? — уточнил Азей, стараясь представить себе, с какой скоростью приходилось работать его приятелю с подобным инвентарем, успешно отбиваясь от вражеской атаки.

— Ну, да! Вот, посмотри, у меня до сих пор остались следы. Могу тебе показать! — подтвердил свои доводы Егор, закатывая для убедительности рукава своей униформы и демонстрируя ему шрамы на правой руке, полученные в процессе разгрузки гуманитарной помощи, где он имел честь зацепиться рукой за острый угол ящика, чуть не разодрав её до кости.

 
Благо, все обошлось небольшой царапиной, которая произвела на Азея неизгладимое впечатление. Парень прямо светился от счастья, осознавая, с какими смельчаком приходилось ему иметь сейчас дело. С таким набором они теперь точно победят. По-другому и быть не могло. 

Как странно бы это не звучало, но в свободное время им приходилось заниматься разгрузкой не только снарядов, но и гуманитарной помощью с последующей её раздачей бойцам и населению.

Остальные занимались патрулированием здешних территорий и защитой штаба от навалы незаконных вооруженных группировок. Последнее, правда, не имело никакого отношения ни к Новаковскому, ни к его вновь обретенному приятелю. Им приходилось заниматься уборкой и готовкой горячих блюд для беженцев.

Да, это тоже входило в их прямые обязанности, коими «Неопалимый» был бы и рад пренебречь, если бы не навязанная ему повинность докладывать наверх о масштабах проведенных работ с населением. В противном случае он должен был отбирать гуманитарную помощь у своих бойцов и передавать их нуждающимся, а их самих отставлять с голодным пайком. Действовать надо было по протоколу и он не мог их переступить.

 
С питанием здесь тоже было все нормально. Либо сам «Неопалимый» оказался не столь прижимистым подобно остальным командирам, делясь с бойцами всем тем, что присылали им волонтеры. Джмыга Бонифаций Варфоломеевич на его фоне выглядел самым настоящим жлобом с замашками торгаша.

Мало того, что все продовольствие он распределял только межу собой и выше стояшим начальством, отчего его бойцам доходили только крохи. Так умудрившись наладить связь с некоторыми волонтерами, он брал у них гуманитарную помощь… и продавал её своим же.

По сути, торговал продукцией, которую надо было раздавать бойцам бесплатно. По этой причине кухня тогдашней столовой у Новаковского всегда ассоциировалась с настоящим кошмаром. Потому что вместо нормальной еды их кормили там какой-то баландой: пшенной кашей на воде, заправленной протухшими овощами, а к ней добавка в виде черного черствого хлеба. С таким питанием особо не навоюешь.


Более-менее нормальная еда на их столах появлялась лишь с прибытием в казармы генерала или командующего. Джмыге надо было показать начальству, что его бойцы питаются хорошо и у них всего хватает. Стоило генералу уехать прочь, как ненавистная баланда опять возращалась в их меню.

   
Штаб-квартира не имела в своем распоряжении ни личных поваров, ни договоров с клининговыми компаниями, поэтому уборкой и кулинарией приходилось заниматься тоже бойцам, распределяя между собой обязанности согласно возможностям и талантам.

Так уж получилось, что в тот день готовить и убираться наступил черед Азею и Новаковскому. Кулинары из них были не очень, но попробуй не выполни приказ командира! По крайней мере, это было не самое худшее, куда могли их отправить. Другие и вовсе занимались возведением заграждений в виде противотанковых рвов, бетонных пирамид, и установкой на этом уровне противотанковых ежей. 

— И что же твой брат? Не планирует вернуться домой? — обратился как-то Новаковский к бывшему коллеге, когда оставшись предоставлены сами себе, они забрались вдвоем на балкон поговорить о жизни. 

Азей лишь отрицательно кивнул в ответ, рассеянно глядя на территорию пустынного двора.

— Он пытался, но у него не получилось, — снова и снова разводил парень руками, воскрешая в памяти беседу с родственником. — Брат говорит, что здесь ему интересней, чем в повседневной жизни.

Новаковский неопределенно кивнул, догадываясь, что тот имеет в виду, но не решается сказать вслух. По крайней мере, ему было приемлемее слушать о семье приятеля, нежели рассказывать ему о своих взаимоотношениях с Эрикой, что могло навредить его легенде. Тем более он даже не знал, увидятся ли они когда-нибудь снова. С другой стороны, слушая рассказы Азея про брата, ему не хотелось верить, что молодому парню интереснее жить в окопе, чем дома, где он возможно чувствовал себя аутсайдером и был не в состоянии найти себе там применение.

Но скорее всего он не видел для себя другой альтернативы, выбрав другую игру с более забористым сюжетом и такими же правилами. С той разницей, что происходило все это по-настоящему. Как знать, может он когда-нибудь тоже станет таким. И Азей. Все зависело от того, как долго они здесь проторчат, и чем эта авантюра закончится лично для него. 

Внезапно чей-то зычный возглас прорезал тишину, заставив обоих встрепенуться и сделать вид, будто они убирались на балконе, а не травили все это время байки.

— Мало мне приходится терпеть на передовой, включая халатное отношение некоторых бойцов к выполнению своих обязанностей, так некоторым из них я должен ещё и яйца заносить на поворотах?! — «Неопалимый» орал как ненормальный, не подбирая слов для выражения своих эмоций.

Настроение не задалось у него с самого утра. Причем причиной для подобного поведения могли послужить плохие новости с фронта. И пытаясь избавиться от терзавших его мрачных предчувствий, он метался по двору, обрушивая свой гнев на всех, кто попадался ему под руку. 

Выбросив недокуренную сигарету, Азей с ужасом уставился на Новаковского. Хватая метлу, тот в два счета понял его намек. Услышанное ругательство не имело к ним никакого отношения. Но это вовсе не значило, что нарвавшись на «Неопалимого», они не рисковали получить новое задание. Так оно впоследствии и случилось.

Очутившись на балконе, мужчина смерил их возмущенным взглядом: 
 
— Хотите вы этого или нет, но вам придется сегодня заняться уборкой.

— Уборкой? — усмехнулся Новаковский; они ведь прибирались с Азеем полчаса назад.

— Конечно, ты посмотри, какой бардак! — рявкнул «Неопалимый», указывая на совершенно чистое, можно даже сказать «вылизанное» помещение гостиной, куда они вскоре переместились, покидая балкон.

Разинув рты, парни прошлись взглядом по комнате, словно пытаясь понять, где их командир увидел этот так называемый «бардак». Впрочем, у «Неопалимого» было свое понятие «чистоты». И оно частенько не состыковались с тем, что понимали под этим словом они сами. Его бойцы частенько квасили, тут же разбивая бутылки о голову друг друга и бросая осколки прямо себе под ноги, так что работы ребятам хватало.

Неудивительно, что этот тип любыми способами пытался поддержать хоть какое-то подобие порядка в лагере, вынуждая их по несколько раз на день драить полы.

В такие моменты Новаковский находил в нем отдаленное сходство с Тереховым. Только «Неопалимый» выглядел уже побитым жизнью «волком» с внутренним надломом внутри и тщетно скрываемым разочарованием во всем.

Чего нельзя было сказать про одногруппника, этого полного самых сладостных надежд «орленка» с горящим взором, и лихой уверенностью, что добро всегда побеждает зло, а любовь спасает мир. А ведь «Неопалимый» этот когда-то тоже был таким, в свои двадцать с небольшим лет, но потом все изменилось.

— Я понимаю, что в последнее время был чересчур строг по отношению к вам, но по-другому научить вас ответственности я не могу, — отчеканил он, скользнув по их лицам суровым взглядом, а потом остановившись на побледневшем Новаковскоим, невольно добавил: — А ты, Дзазамия, когда освободишься, возьмешь машинку и побреешь мне затылок.

После чего пожелал им удачи, убрался восвояси, только его и видели.

Книга 4. Глава 33

http://proza.ru/2023/12/22/841