Дворяне. С 12 по 16 главы

    На фотографии семья Сержпинских. 1914 год. Отец в этот момент лечил лёгкие в Китае иглоукалыванием.               
                Глава 12.
                Первое знакомство будущих супругов.
        Первая встреча Верещагиной Софьи и Сержпинского Сергея  произошла в Данилове. Это было в июне, когда старший брат Саша решил отвезти семье Воденковых мешок муки, из деревни Гарь. Семён Александрович сам предложил сыну Александру оказывать помощь продуктами  нужным людям и друзьям в Данилове. Он тоже решил съездить с ним в город, чтобы по пути купить  ситцу на  платья всем дочерям. Павля и Катя умели сами делать выкройки и шить одежду. Их специально учили этому в Смольном институте. Девушек там многому учили, в том числе: вышивать и кулинарии, готовили стать хорошими жёнами и домашними хозяйками. В деревне у них имелись две швейных машинки, марки «зингер».
    Отец предложил поехать в город всем дочкам, и заодно сходить в приехавший цирк, но только Соня, согласилась составить ему компанию. В Данилове, в центре города, Верещагины увидели большое количество народа, а посреди торговой площади стоял шатёр бродячего цирка. Они привязали лошадь рядом с торговыми рядами, на территории рынка, где был специальный деревянный барьер, в виде забора.
 
 
Александр показал отцу дом Воденковых,  двухэтажный, с магазином на первом этаже.
    - В этом доме живут мои хорошие знакомые, - сказал он, -  для них я привёз этот мешок муки. Пекарни теперь не регулярно работают и многие сами пекут дома хлеб.
   Он остался сидеть  в телеге, сторожить мешок, а Соня с отцом пошли в торговые ряды за покупками.  Соня в детстве бывала в Данилове только проездом, а по магазинам здесь ходила впервые. Она с интересом всё разглядывала. Как объяснил отец, в торговых рядах имелось несколько магазинов, которые арендовали у государства торговцы.  Семён Александрович  показал на крайнюю дверь магазина, в котором продавали ткани: 
   - Эту лавку раньше арендовал дядя Арсений, который воспитывал твою маму, - объяснил он.
     Софья Верещагина.

 - В  Данилове, теперь маминых близких родственников не осталось, все умерли, или куда-нибудь уехали. Но двоюродных родственников много, в основном это Андреевы и Беляевы.
     Отец с Соней зашли внутрь магазина, и он сказал, что здесь ничего не изменилось, всё осталось как прежде. Дядя Арсений умер, а его родная дочь продала  товар другому торговцу, и сама уехала жить в Ярославль.  Выбор тканей здесь был не большой, как и при старом хозяине. Ситца купили меньше, чем нужно, он имелся лишь в остатке. Тогда Соня попросила отца купить ещё другой, шерстяной ткани, её можно использовать на шитьё юбок и даже для костюмов мужчинам. Тут узнали, что теперь появились новые деньги, выпущенные временным правительством. Однако, продавец был рад, что Семён Александрович  рассчитался не керенками, а царскими деньгами, которые тоже были в ходу.
     С двумя рулонами ткани, отец и дочь вернулись к Саше и показали ему покупки. Он сказал, что ему надо сегодня побывать на работе в суде, и поторопил зайти к Воденковым.  Они подвезли мешок муки  к  их дому, и Верещагины  зашли в двери, под вывеской «мясная лавка». За мясом покупателей не было, а за тремя столиками, как в столовой, сидели посетители, и пили пиво. За прилавком стояла сама хозяйка, Валентина Павловна, а рядом с ней суетился бородатый мужик крупного телосложения, в клеёнчатом переднике. Он  помогал хозяйке обслуживать покупателей и подавал к столам кружки с пивом. Валентина Павловна разливала пиво по кружкам, черпая его ковшиком из бочки. Увидев Александра, она приветливо поздоровалась:
     - Добрый день, господин судья!
    Он тоже поздоровался и  сказал:
      - Знакомьтесь, это мой папа, Семён Александрович, и моя младшая сестра Соня. Мы привезли вам муки, она в телеге на улице. Надо мешок занести сюда, а то украдут.   
     - Большое вам спасибо, - поблагодарила Валентина Павловна  и, обращаясь к бородатому мужику попросила:
     - Будь добр,  Василий, принеси мешок сюда.
     Когда Василий принёс мешок, она удивлённо воскликнула:
     - Какой большой мешок! Как мне вас благодарить, сколько это стоит?
     - Ни сколько, - дружески улыбаясь, сказал Александр, - вы и так нам много добра сделали. Когда мука закончится, мы вам ещё привезём.
     - Пойдёмте наверх, я вас обедом угощу, - засуетилась хозяйка.
     - Вынужден откланяться, - вежливо отказался от приглашения Александр, - мне надо бежать на работу в суд.
     Валентина Павловна высказала сожаление, что судья уходит, и стала уговаривать Семёна Александровича с дочкой остаться пообедать. Соне захотелось кушать, ведь утром она съела только немножко овсяной каши. Уезжали рано, поэтому есть не хотелось, а теперь она проголодалась и шепнула отцу, что хочет остаться, и он согласился.
    На втором этаже, в гостиной, мимо которой они проходили, два парня играли в шахматы. Это были Сергей Воденков и Сергей Сержпинский. Валентина Павловна их тоже пригласила в  столовую.  Когда, все вчетвером, сели за стол, представила их друг другу. Затем она ушла на кухню, а Семён Александрович начал задавать молодым людям вопросы, как бывает в таких случаях:  «Чем  занимаетесь? Где учитесь?»
     Соня тем временем разглядывала двух Сергеев.  Ей сразу больше понравился Сержпинский. Воденков был высокий, и его длинные ноги неуклюже торчали из-под стола, они ему явно мешали. В отличие от него Сержпинский был складно сложен, он более умно отвечал на вопросы, и во всей его внешности чувствовалось благородство.
      Оба Серёжи как бы не замечали Соню, посматривали на неё мало, и были заняты разговором с Семёном Александровичем. Соня понимала, что в свои четырнадцать лет, она выглядела простой девочкой с косичками, и в ней ещё не было женской привлекательности.     Во время обеда продолжали непринуждённо беседовать на разные темы. Серёжа Воденков сообщил, что недавно кормил пленных немцев, работавших в Данилове, на строительстве здания городской управы.      
    - Мне стало их жалко, - говорил он, - и я решил принести им хлеба. Немцев на стройке десять человек под охраной  наших солдат.   
    - Немцев плохо кормят? –   переспросил  Семён Александрович.
        - Конечно, ведь они же враги.
     Серёжа Сержпинский высказал свою заинтересованность поговорить с немцами, чтобы попрактиковаться по немецкому языку. В художественном училище он изучал этот язык, поэтому оба Серёжи договорились завтра сходить на стройку.
     Соня предложила сходить сейчас в цирк, отец был не против, но парни сказали, что были там и ничего интересного не обнаружили. «Одни клоуны кривляются, и совсем не смешно», - сказали они.
                         В летний период, на каникулах, Сержпинский спал до десяти часов утра. Теперь у него имелась своя мягкая кровать, так как недавно он перевёз часть мебели из Петрограда  железной дорогой, в контейнере.  Мебель перевёз не всю, иначе было бы негде поставить в  Даниловской квартире.
     Мать  напомнила сыну:
     - Серёжа,  сегодня выборы депутатов в городскую управу. Жаль, что тебе нет восемнадцати лет, а то бы и ты голосовал. 
      - Где будет голосование? – спросил он.
     - В помещении управы, на торговой площади, это здание на северном углу площади, - пояснила мама. –  Я буду голосовать за Быкова, а за Петрова не хочу голосовать, он из социал-демократов. Из-за этих политиков и революционеров, наша жизнь стала тяжелее. Быков хоть и лавочник, зато грамотный человек. Давай умывайся и садись завтракать, Павлик и Глеб уже за столом.
     Сергей умылся под ручным умывальником, висевшим за печкой, и вытерся вышитым полотенцем, которое вышивала бабушка Нина – мать Евпраксии Павловны,  На завтрак ели перловую кашу, помасленную подсолнечным маслом. Хлеба дома уже несколько дней не было, потому что и у Воденковых его тоже не было. Родственники снабжали Сержпинских почти всеми продуктами, какие имели сами. Серёжа вспомнил, что вчера привезли им муку из деревни и сообщил об этом матери. 
    - Тётя Валя хочет нам тоже дать муки, - сказал он, - только она велела  принести нам под муку  свой мешок.   
    Евпраксия ушла в другую комнату, чтобы переодеться в нарядную одежду. Воспитанная в дворянской семье, в тепличных условиях, она никак не могла привыкнуть к новым реалиям, что нельзя выделяться из общей толпы. Вопреки всему, она стала натягивать на ноги шёлковые чулки, затем одела пышное, длинное платье, по прежней моде и на голову примеряла лёгкую, летнюю шляпку. Сначала она повертелась перед зеркалом, а потом вышла в комнату к детям и спросила:
    - Ну, как я выгляжу, мальчики?
    - Ты просто красавица, мама, - похвалили её сыновья.   
    К двенадцати часам Сержпинские всей семьёй пришли в здание городской управы и мать проголосовала. На голосование пришло много людей, и среди них было много нарядных дам. Так что Евпраксия среди всей этой толпы сильно не выделялась. Урны для голосования стояли в вестибюле, и Сергей услышал стук с обратной стороны здания. Это немцы работали на строительстве пристройки к главному корпусу городской управы.
    - Мама, пойдём, поговорим с немцами, ты ведь отлично говоришь по-немецки, - предложил Серёжа.
    - Зачем? Мне как-то неловко, нет, не пойду, - отказалась  мать.
     Евпраксия Павловна пошла, как и планировала, с младшими сыновьями к Воденковым, а Сергей решил всё же посмотреть на немцев, а может быть удастся и поговорить с ними. Он обошёл здание и увидел с обратной стороны начало строительства пристройки из красного кирпича. Пристройка по размеру была заложена немного меньше основного здания, и её стены ещё только на полтора метра возвышались над землёй. Рабочие, несколько человек,  вяло делали кирпичную кладку, большинство просто сидели с грустными лицами и обменивались короткими фразами.  Сергей ожидал увидеть немцев в своей военной форме, но на них были обычные гражданские брюки, а верхняя часть тела загорала на солнце без одежды. Если бы они молчали, то никто бы не догадался, что это немцы. Охраны из числа русских солдат не было видно. Сергей постоял, посмотрел и решил для виду начать рисовать строительство. Неудобно просто так глазеть на немцев. Он вынул из кармана студенческой гимнастёрки свой маленький блокнот и стал карандашом рисовать. Некоторые прохожие заглядывали к нему в блокнот и шли дальше. Немцы сначала не обращали на него внимания, но потом один из них спросил на своём языке, предполагая, что этот странный русский не поймёт:
    - Ты что тут пишешь?
    Сергей всё понял и ответил по-немецки, что рисует строительство нового здания. Немцы переглянулись и сказали своему товарищу, что вон тот русский парень тоже  художник. Этот немец вылез из-за стены, поздоровался с Сергеем за руку и на ломаном русском языке сказал:
    - Я тоже худочник, работаль в дойчланд  до война. Как ты звайт?
    - Меня зовут Сергей, ихь хайсе Сергей, - ответил Серёжа сначала по-русски, а потом по-немецки.
    Немец заулыбался и назвал своё имя «Генрих». Был он с длинными, как у русского казака, усами, с заросшими щетиной щеками,  его худое тело бросалось в глаза, чувствовалось, что не лёгкая судьба сложилась у него и его соплеменников. В отличие от других пленных, у него один глаз был прикрыт наискосок грязной повязкой. Сергей поговорил с ним, то по-немецки, то по-русски,  выяснил, что этому немцу около тридцати лет. Другие пленные наперебой стали просить Сергея принести им хлеба. Он сказал, что не может принести еду, так как в семье сами  голодают. Потом  появился солдат-конвоир и предложил взять хотя бы одного пленного, чтобы покормить. Он объяснил, что пленных кормят только один раз в день, и подкармливают Даниловские жители, кто, чем может. В казарме уже несколько дней солдат самих кормят только два раза в день. Договорились, что Генриха Сергей отведёт к себе, чтобы накормить, а через час вернёт. Всё равно он не сбежит, так как бежать некуда. Немец  поблагодарил конвоира:  «Спасибо камрад!» Из разговора пленных было понятно, что они солидарны с русскими революционерами, и собирались, вернувшись в Германию, совершить там свою революцию. Дома у Сержпинских кормить немца было нечем, и Сергей повёл его к Воденковым.
      В своей грязной гражданской одежде пленный был похож на русского босяка. Зайдя в магазин, Сергей обнаружил там хозяев и свою маму. Он объяснил им ситуацию.
    - Хочешь каши? – спросил немца Григорий, дружелюбно улыбаясь.
    - «Я,  я», - закивал тот своей лохматой головой.
    Ему поставили на стол большую тарелку перловой каши и он, смущаясь, не спеша стал есть. Посетителей в этот момент никого не было. Затем Григорий поставил перед Генрихом  кружку с пивом. «О,  биир», - удивился тот. Валентина Павловна  хорошо знала немецкий язык и стала расспрашивать странного гостя, как его звать и откуда он родом. Он  рассказал кратко о себе, в каком Австрийском  городе родился и, что работал до войны художником. Немец  рассказал так же,  что картины его неплохо покупали, потом он был призван в армию и воевал сначала на западном фронте, а затем, после госпиталя - на восточном, и попал в плен раненный. Он сказал, что  случайно отравился боевым газом, который применили сами немцы. От газа глаза стали болеть от света, поэтому он одевал на глаза повязку. За боевые заслуги его наградили железным крестом и присвоили звание ефрейтора. Генрих с виноватой улыбкой объяснил, что война ему не нужна, как и всему немецкому народу. Он готов, вернувшись на родину, бороться за справедливость и равноправие всех людей. 
     Когда Генрих наелся, Сергей отвёл его обратно на стройку и пообещал, что будет заходить и приносить еду. После первой встречи они стали часто видеться. 
                Глава 13
                Верещагины вновь в Петрограде
      Вся интеллигенция России в начале двадцатого века стремилась в Петербург. Этот город являлся не только столицей, но и главным культурным центром страны. Семён Александрович Верещагин родился в Петербурге, здесь вырос, стал наследником крупного состояния. Ему захотелось среди лета вернуться в родной город, сходить с друзьями в театр, в ресторан, узнать политические новости. Были там дела и более важные: надо разобраться с оплатой от жильцов доходных домов,  получить с управляющих домами деньги, какие удалось собрать. Кроме того, старшим дочерям тоже  надо было ехать в столицу, у них там были свои дела, например Мария,  работала учительницей в школе, и её отпуск скоро закончится.
     Соня с Ларисой не захотели  оставаться в деревне, и тоже  стали проситься в Петроград:
     - Папа, возьми нас с собой, мы хотим побыть дома. В деревне без тебя скучно.
     Отец возражал:
     - Не могу вас взять, там голод. В деревне вы будете с братьями, Серёжей и Колей, и со снохой Юлией Петровной, так что вам не будет скучно.
    Но девочки продолжали слёзно упрашивать  и,  в конце концов, Семён Александрович взял их тоже. Учитывая сложную ситуацию с продуктами в Петрограде, он  отправил багажом, по железной дороге, основные не портящиеся продукты: муку, мёд, сыр и солёные огурцы в запакованном деревянном бочонке.
    В Петроградской восьми комнатной квартире Верещагиных, в отсутствие хозяев, порядок поддерживали две служанки. Они пожаловались, что часто отключают воду и электричество, рассказали, как  однажды была попытка грабителей проникнуть в квартиру, но служанки спугнули их. Не смотря на все не весёлые новости, Верещагины, после утомительной поездки, с радостью расположились в своих комнатах на отдых. Семён Александрович, по пути с вокзала накупил разных газет и, уединившись в кабинете, с жадностью  читал политические новости. В газетах обсуждалось предстоящее наступление Российских войск в Галиции. Союзники по войне, Англия и Франция, настаивали на этой военной операции, чтобы отвлечь Германию от западного фронта. В большевистской газете «Рабочий путь» осуждалось решение временного правительства продолжать войну. Большевики считали, что ослабленная Россия должна выйти из войны на любых условиях, чтобы не опуститься до полной разрухи. В газете ругали действия меньшевиков и эсэров, за их поддержку временного правительства.
     После чтения газет, Семён Александрович прошёлся ещё раз по квартире, заглянул во все восемь комнат, которые имели каждая своё название и назначение. Это гостиная, спальня для девочек, спальня для мальчиков,   спальня  родителей, кабинет отца, столовая, кухня и музыкальная комната, где стояло пианино. Кроме этих восьми комнат в квартире была прихожая с гардеробом, большая ванная комната, отдельный туалет  и кладовка. В последнюю очередь он заглянул в спальню, со страхом ожидая, что жены там нет. Он желал себе внушить мысль о том, что она жива и находится в деревне, но этого не получалось. Невыносимая тоска охватила его, и он закрыл дверь в спальню, больше не намереваясь туда заходить. «Надо найти мне другую женщину, чтобы отвлечься, -  подумал он, - иначе я сойду с ума от тоски». Он в этот период себя не ощущал старым, хотя ему недавно исполнилось шестьдесят лет. У него были тёмно-русые волосы, и седина только начинала их  серебрить.
     Ещё  его беспокоила судьба сына Пети.  «Завтра же надо навестить его, сходить в военное училище», – решил Семён Александрович. Петру завтра исполнится восемнадцать лет, и его могут отправить на фронт. Отец переживал за сына, он не хотел больше никого из близких людей терять. Трое старших сыновей: Иван, Семён, Константин пропали без вести. Уже давно, больше года, от них с фронта нет писем.
      На следующий день пребывания в Петрограде Семён Александрович отправился в военное училище, где учился Петя. Вместе с ним навестить брата пошли дочери, Соня и Лариса. Михайловское артиллерийское училище, в котором учился Пётр, находилось не очень далеко от их дома, на Арсенальной набережной. Извозчика найти не удалось, поэтому Верещагины пошли пешком.  По улице двигалась толпа людей с лозунгами: «вся власть советам», «земля крестьянам», «заводы рабочим».  Верещагины вынуждены были пойти с демонстрантами,   движущимися в ту же сторону.
     - Что означают эти лозунги? – спросила отца Соня.
     - Так и понимай, если  «земля крестьянам», то нашу землю отберут и разделят между жителями деревни Гарь.
     - А нам ничего не оставят? – спросила Лариса, и в её глазах мелькнул испуг.
     - Не знаю, - с раздражением ответил Семён Александрович. Он в эти минуты беспокоился совсем о другом:  «Как бы не  попасть под пули жандармов». Ещё свежи были в памяти случаи, когда в прошлом году, слуги царя,  стреляли на этих улицах в народ. Как было понятно из разговоров в толпе, люди шли к тюрьме «кресты», чтобы требовать освободить своих родственников.   
     - Давайте свернём в переулок, -  показал отец девочкам поворот, куда демонстранты не заходили. 
     Оторвавшись от демонстрантов, Верещагины дворами вышли на берег Невы, а оттуда, через Литейный мост, добрались до военного училища. 
МИХАЙЛОВСКОЕ АРТИЛЛЕРИЙСКОЕ УЧИЛИЩЕ. С. ПЕТЕРБУРГ 1917 Г.

  Погода в этот июльский день стояла жаркая. От быстрой ходьбы Семён Александрович вспотел и, расстегнув ворот рубашки, вытер шею носовым платком. На нём был дорогой костюм, тёплый не по погоде. Он оделся так, чтобы иметь приличный вид, иначе его могут не пустить к начальнику училища. «Хорошо, что я галстук не надел», - подумал он, вытирая пот.
     - Девочки, как я выгляжу? – спросил он дочерей, поворачиваясь к ним. 
     - Хорошо выглядишь, - сказали они, - только бородку и волосы на голове пригладь, а то они растрепались.
    Приведя себя в порядок, Верещагин нажал на кнопку электрического звонка, перед парадным входом в училище, так как массивная дверь была заперта. С той стороны, чей-то голос сказал, что надо заходить в здание со двора, через ворота проходной, и Верещагины направились туда.  Охрана на проходной долго не пропускала, проверяли документы, и согласовывали с начальством по внутреннему телефону: «Можно ли пропускать пришедших граждан»? Закончив согласование, пропустили только Семёна Александровича, а девочек оставили подождать у ворот.
     Через полчаса Семён Александрович вышел вместе с Петей, одетым в форму курсанта. Сёстры радостно бросились к нему и поцеловали. Выглядел он возмужавшим и повзрослевшим.
    Отец первым поздравил его с днём рождения, а вслед за ним поздравили и сестрёнки. 
     - Тебя надолго отпустили? – поинтересовалась Соня.
     - До восемнадцати часов.
     А отец с улыбкой добавил: «Его отпустили навсегда». Отойдя в сторону от военного училища, он объяснил свои слова:  «Тебе, Петя, надо уходить сегодня же из училища. Я не хочу терять своих сыновей на этой проклятой войне. Тебе сегодня исполнилось восемнадцать лет, поэтому ты подлежишь отправке на фронт. Я подарил начальнику училища дорогие золотые часы. Думаю, что он меня правильно понял, и не будет поднимать шум по поводу  твоего исчезновения».
    Пётр с отцом не сразу согласился. Он стал ссылаться на свой долг перед Отечеством, говорил, что не хочет быть дезертиром. Семён Александрович не спорил, а поймал извозчика, и повёз сына и дочерей на Волково кладбище, где был похоронен, погибший недавно Юра. Его похоронили на окраине кладбища в братской могиле. На большом могильном бугре из глины даже трава ещё не выросла, только торчал посредине кол с табличкой, на которой были  коряво написаны фамилии, похороненных здесь парней.  Они погибли в случайных перестрелках февральской революции. 
     Семён Александрович с заметным волнением произнёс, взяв в руку кусочек глины:      
   - Здравствуй дорогой Юрочка. Мы тебя не забываем. Вы, наверное, с мамой там уже встретились, и вам хорошо. Вот и Петя собирается умереть,  не знает сам за что.
    Девочки, от передавшегося им от отца волнения, заплакали. Петя стоял, насупившись и некоторое время молчал. Потом начал успокаивать сестёр:
    - Ладно, не ревите, я сделаю так, как папа хочет. Только может получиться ещё хуже. Меня арестуют и расстреляют по законам военного времени. 
   - Ни кто тебя не арестует, - опроверг его слова отец, - ты уедешь, сегодня же, в нашу деревню, а потом я куплю тебе освобождение от армии по состоянию здоровья. Хватит, я и так пожертвовал пятью сыновьями. Больше не хочу. 
   - Почему пятью сыновьями? – переспросил Петя. – У нас же погибли только Алёша и Юра.
   - Давно нет известий от Вани, Сени, Кости, - сказал Семён Александрович. – Они не на курорте, а на войне, где убивают.  Ладно, будем молиться, чтобы они остались живы, а сейчас давайте навестим здесь могилы других наших родственников.
    Семён Александрович повёл детей вдоль кладбища до старообрядческого моста, там повернул на дорожку справа и, пройдя немного, нашёл ограду и памятники  умершим родственникам. Здесь были похоронены его родители, брат Сергей и дочь Елизавета.
     На памятнике отцу, изготовленном из чёрного мрамора, было написано следующее: «Упокой Господи душу усопшего раба твоего Александра. Здесь погребено тело потомственного почётного гражданина Александра Иосифовича Верещагина, скончавшегося 14 ноября 1884 г. Жития его было 64 г. 2 мес. 14 дней». На другой стороне памятника написано: «Незабвенному супругу и родителю от скорбящих жены и детей».
     Рядом стоял такой же мраморный памятник матери Семёна Александровича. На нём была надпись: «Упокой господи душу усопшей рабы твоей Марии. Здесь покоится тело жены потомственного почётного гражданина Марии Нестеровны Верещагиной, скончавшейся 22 августа 1903 г. жития ея было 79 лет».
    А на памятнике  сестре, Соня вслух  прочитала: «Упокой господи душу усопшей рабы твоей отроковицы Елизаветы. Елизавета Семёновна Верещагина родилась 25 марта 1889 г. скончалась 25 декабря 1901 г. 12-ти лет».
    На памятнике брату отца, Соня  прочитала: «Потомственный почётный гражданин Сергей Александрович Верещагин. Родился – октябрь 1863 г. скончался – 24 июля 1893 г. в 6 часов утра 40 минут». На другой стороне памятника Семён Александрович вслух прочитал:
         «Лицо с кудрявой головою
          И сердце с доброю душою
          Дышало нежной красотой
          И страсти неги молодой.
          Взор точно небо голубое
          Огнём энергии пылал.
          Чело открытое прямое
          Ума подвижность изливал
          И на челе том шрамик белый   
          Остаток резвых детских дней
          Определял характер смелый,
          Весёлый, любящий людей».   
     - Это стихотворение я сам сочинил, - с гордостью сообщил Семён Александрович, и спросил:
     - Ну, как? Звучит складно? 
     Дети одобрили сочинение отца и спросили, есть ли ещё на этом кладбище могилы других родственников. Он пояснил, что на  Волковом кладбище  других родственников не хоронили. Ему об этом ничего не известно. Шестеро младенцев Верещагиных, покоятся  в Троице-Тихменево, рядом с матерью, Александрой Ивановной. Там же похоронены два дяди Семёна Александровича и его двоюродная бабушка.
    -  У меня были две сестры и брат, - стал рассказывать отец детям.   - После того, как брат Серёжа умер, у него  осталась жена и трое детей.  Его жена уехала  к родителям в Екатеринбург, и я  с ними не переписывался. С сёстрами у меня нет никаких отношений. Они в обиде на меня за то, что я получил наследство от родителей в большем количестве, чем они.
    Петя с удивлением спросил:
    - Почему тебе наследство родители дали больше, чем брату и сёстрам?
    - Потому что я старший и родители жили до конца со мной, - объяснил отец  - И по этой причине сёстры не хотят со мной общаться.  Побыв немного на кладбище, возле могил близких родственников, Верещагины направились домой.
     В Петрограде часто погода портилась, начиналась полоса дождей, становилось прохладно. В один из таких дней Семён Александрович позвонил своему товарищу по торговой фирме, Калашникову Евгению Петровичу. С ним он учился в университете, вместе они создавали свою фирму. Все годы дружбы они обращались друг к другу только на «вы», как истинные интеллигенты. По телефону друзья договорились встретиться и посидеть в ресторане «Бристоль». Это был один из лучших ресторанов столицы. Взяв с собой керенских денег, и серебряных царских монет, Семён Александрович поехал на извозчике в ресторан.  Евгений Петрович уже ждал Верещагина в назначенное время возле ресторана. Он стоял под зонтиком, в костюме тройка, а на фоне накрахмаленного белого воротника рубашки, выделялся тёмный галстук.   Седые волосы и, ещё не поседевшая бородка, придавали ему больше интеллигентности.  Семён Александрович был также одет, как и его товарищ, и выглядел солидно. 
    - Очень рад вас видеть, - искренне сказал Верещагин, здороваясь за руку с другом. Он давно с ним не общался, соскучился по дружеским беседам. Его мучали вопросы внутренней и внешней политики России, много для него было не ясного. Хотелось поговорить с человеком, который хорошо разбирался в этих делах. 
    - Я тоже рад, Семён Александрович, что вы не забыли меня, - улыбаясь, ответил Евгений Петрович. На его лице, с тех пор, как они не виделись, почти год, появились новые морщинки, он заметно постарел.    
    В просторном зале ресторана посетителей в этот день было не много. Цены здесь заоблачные, поэтому, даже состоятельные люди не хотели сюда заходить.
    - Что будем заказывать? – посмотрел в листок с меню Калашников, когда они сели за свободный столик.
    - Давай закажем селёдки, - предложил Верещагин, - в магазинах её нет, а я её очень люблю.  Ещё давай возьмём хорошего красного вина.
    Калашников поддержал предложение товарища и позвал официанта. Пока официант выполнял заказ, они осмотрелись вокруг. В зале преимущественно сидели офицеры, в звании не ниже полковника, с нарядными дамами, одетыми в пышные вечерние платья. Зал был полупустой, и военных всего находилось здесь, человек десять.  Неподалёку сидела  парочка двух не очень молодых женщин в шляпках с перьями. Семён Александрович внимательно разглядел их, предполагая, что это девицы лёгкого поведения. Но ни одна из них ему не понравилась. В углу зала стояла двухметровая пальма, а высокие потолки и мощные люстры придавали особый уют и торжественный вид ресторану. Откуда-то в зал вошли цыгане в пёстрой национальной одежде, с гитарами и начали задорно отплясывать свой танец.
    Когда официант налил в бокалы французского красного вина, Семён Александрович предложил:
    - Давайте  выпьем за нашу встречу.
    Друзья выпили понемногу, как требует этикет, и поставили на стол обратно не допитое вино. Сразу стали обмениваться своими новостями, ведь почти год не виделись. Верещагин рассказал о своей беде, что умерла жена и погиб сын Юрий. А Калашников в первую очередь сообщил о своём вступлении в партию левых эсэров, а уж потом сообщил о гибели на фронте своего старшего сына. Тему войны и революции никак было не обойти.
    - Что стало с Николаем вторым? – спросил Верещагин Евгения Петровича, считая, что он всё знает, поскольку интересуется политикой, а теперь вступил в политическую партию. В душе по своим убеждениям Калашников давно считал себя социалистом.
    - Бывший царь находится сейчас под арестом, - стал рассказывать Калашников. – Его вместе с семьёй держат в Царском селе, под охраной революционных солдат. На мой взгляд, его надо выслать за границу, не стоит тратить на содержание царской семьи большие государственные деньги. Ещё я должен обратить ваше внимание на то, что сейчас идёт серьёзная борьба за власть, среди разных политических партий. Но я бы  не стал называть их партиями. Это борьба маленьких групп, кланов, стоящих во главе партий. Вот я рядовой член партии ни чего не решаю, а могу только поддерживать решения своего центрального комитета. Самый опасный клан, это клан  большевиков. Они хотят взять власть в свои руки, насильственным путём, но это у них не получится, без нашей поддержки. Хотя к ним тянутся рабочие и крестьяне. Наша партия считает, что надо проводить в стране реформы путём демократических выборов.
    Семён Александрович знал замыслы революционеров о переделе земли в деревнях и спросил об этом мнение собеседника:
     - Как вы считаете, Евгений Петрович, землю у нас будут отбирать или нет?
     Калашников тоже владел старинным имением вблизи станции Бологое, и не мог не знать всех тонкостей земельного передела. Услышав такой вопрос, он изменился в лице, его взгляд стал более серьёзным:
     - Нашу землю скоро отберут, - сказал он, - можете не сомневаться. Сейчас большевики мутят воду среди солдат на фронте, мол, земля принадлежит народу и надо её отобрать у помещиков, а потом поделить между собой. Солдаты бегут с фронта тысячами, целыми полками. Оружие тоже берут с собой. К вам в деревню ещё ни кто не возвращался с фронта?
     - Один приехал, после ранения, но без оружия.
     - Так что ждите, скоро нагрянут с оружием. Я твёрдо решил поделить мои излишки земли, добровольно, среди наших крестьян. Надо действовать на опережение, чтобы себе оставить землю получше,  иначе отберут всё подчистую. Уже не редки случаи, когда стихийно громят барские усадьбы и делят землю.
     Евгений Петрович с важным видом посмотрел на собеседника, достал портсигар и закурил папироску.
     - Да-а, серьёзное положение, - задумчиво произнёс Семён Александрович. – Но мне не верится, что будет так, как вы говорите. Если будут землю у нас отбирать, то должны хотя бы за неё выплатить компенсацию. Это не справедливо бесплатно отбирать. Мы же веками землю удобряли, ухаживали за ней, хотя и не своими руками. Но руководство хозяйством это  тоже труд. Я теперь сам руковожу имением, встаю рано, вместе с крестьянами, вникаю во все дела, использую последние достижения агрономии. Очень устаю.
     - Конечно, в это трудно поверить, - убеждал Евгений Петрович, - но в то, что царя свергнут, тоже многие не верили, хотя это свершилось. Потом, любезный друг, знайте, что и другое имущество поделят: это, плуги, лошадей и прочее. Я буду делить всё имущество сам, чтобы себя не обидеть.
     - И когда вы намерены заняться делёжкой? – с озабоченным выражением на лице спросил Верещагин.
     - Сразу, после уборки урожая.
     - Я посоветуюсь с детьми, - сказал Семён Александрович, - и может быть, последую вашему примеру. В Даниловском уезде пока тихо, никаких погромов усадеб не было. 
    В этот момент в ресторан зашла молодая дама с мужчиной, который выглядел значительно старше её. Она бросалась в глаза своей яркой внешностью, словно та «неизвестная» с картины художника Крамского. Семён Александрович очень позавидовал её спутнику. Его душа требовала успокоения в объятиях такой женщины, но она, к сожалению, была занята. Он спросил Калашникова:
    - Евгений Петрович, извините за не уместный вопрос, у вас, может, есть среди знакомых, симпатичная дама, не замужем, наподобие той, что сейчас вошла в зал?
   Калашников долго смотрел в сторону молодой женщины. Потом, с восторгом произнёс:
   - Такой красотки не знаю. Среди моих родственниц и знакомых нет таких. А что? Неужели вы, мой друг, жаждете любви?
   - Я понимаю ваше удивление, - смутился Верещагин. - Как сказал поэт: «Любви все возрасты покорны». Я себя стариком не чувствую, а после того, как умерла жена, мучаюсь от тоски. Единственное лекарство для меня, это влюбиться. 
   - Знаете, Семён Александрович, я не был никогда свахой. Дело это не благодарное. Я вам посоветую  не искать, а положиться на судьбу. Она сама вас найдёт. Кстати, я в бога не  верую, а верю в судьбу.
    - Почему вы, Евгений Петрович, не верите в бога? Этого не может быть. Мы же вместе с вами не раз молились в церкви.   
    - Так это было давно. А вы, батенька, сами рассудите: почему в мире столько зла? Зачем это богу нужно? Если б он был,  то не допустил бы столько горя и мучений для человечества. Под прикрытием бога и веры, наши правители держат народ в повиновении. Кто хочет, пусть верят в бога, я не против.
     - Да, сейчас стало модно ругать церковь и попов, - сказал Верещагин. – Но я, думаю, что русская нация не сможет жить без веры в бога, мы просто исчезнем, как православный народ.
    Евгений Петрович с такими доводами собеседника согласился и не стал возражать.
    Друзья долго беседовали, перескакивая с одной темы на другую. Наконец, они устали, вино и закуска закончились, и им ничего не оставалось, как разойтись по домам. 
                Глава 14
                Поздняя любовь               
     Семён Александрович давно не был в театре. Последний раз они с женой и старшими детьми смотрели спектакль «Идиот», по роману Достоевского, в 1913 году.
    Но теперь, он решил идти один, чтобы познакомиться с какой-нибудь дамой. Детям о своих замыслах Семён Александрович сказать не решился. «Господи прости!» – молился он про себя. 
    Он не мог себе представить, где ещё можно познакомиться с приличной дамой, если не в театре. В юности отец внушал ему, что надо искать себе спутницу жизни среди людей из своего круга. Но он, вопреки наказам отца, женился на  Александре Ивановне, воспитанной в простой не дворянской семье.
     Занятый, своими переживаниями. Семён Александрович доехал до Мариинского театра. Расплатившись с извозчиком, он остановился возле красочной афиши. Сегодня ставили на императорской сцене оперу Глинки «Руслан и Людмила».  Ему было всё равно, что смотреть, хотя оперу он любил и эту постановку уже не раз смотрел.
     Купив билет, он заранее зашёл в зал, занял своё место в партере, где обычно билеты дороже, и куда садятся наиболее состоятельные люди, и стал с любопытством смотреть: кто же сядет рядом с ним.  В партер, к его удовлетворению, заходили почти одни дамы. Мужчин среди зрителей появлялось мало, видимо, сказывалась сложная политическая обстановка, и  мужчинам было не до театра. Вот, в его ряд с левого краю стали пробираться две дамы, одна пожилая, а другая молодая, обе в нарядных платьях и шляпках. Семён Александрович молил бога, чтобы молодая села в соседнее кресло. Его сердце замерло от волнения, когда они стали приближаться, и вдруг, сели возле него, пожилая дама на соседнее кресло, слева, а её молодая спутница с ней рядом. С другого боку, справа, сел полный мужчина, и Семён Александрович почувствовал исходящий от него неприятный запах пота. И это не удивительно, ведь на улице было жарко, а полные люди всегда обильно потеют.
     «Не подумали бы дамы, что пахнет от меня». – Беспокоился Верещагин. Но на переднее кресло опустила своё тело, затянутое корсетом, представительная дама, от которой повеяло приятными французскими духами. Её запах заглушил все другие запахи, и Верещагин, успокоившись, повернулся к пожилой соседке слева:
    - Разрешите представиться, мадам:   Верещагин Семён Александрович, - привстал он из кресла и слегка поклонился. Он решил сначала познакомиться с ней, а уж там как пойдёт, может, и к молодой дамочке подберёт ключи. Пожилая дама создавала неприятное впечатление:  вблизи, на её напудренном лице, было видно все морщины, особенно по краям тонких бледных губ, какие бывают у злых и старых женщин. Она искусственно улыбнулась и подала свою руку для поцелуя:
   - Очень приятно, я княгиня Трубецкая, - сказала она, гордо взглянув на Верещагина.
   Семён Александрович поцеловал её маленькую ручку, в белой перчатке, и тоже сказал, что рад знакомству. Он посмотрел на её молодую спутницу, и заметил русые волосы и длинные ресницы над голубыми глазами.  Девица была очень хорошенькая, не накрашена, как многие другие дамы, нежные черты лица подтверждали о, её благородном происхождении.
    - А что за прелестное создание, рядом с вами? – спросил Верещагин соседку.
    - Это моя внучка, - ответила дама.
    - А я решил, что это дочка, вы хорошо выглядите, - сделал он комплимент.
      Дама расцвела широкой улыбкой, обнажив ряд золотых зубов.  «Наивная старушенция, - подумал Верещагин. – Неужели верит, что сама мне понравилась?»
     - Как вас зовут,  уважаемая княгиня?
     - Варвара Петровна. 
     - Прекрасное имя, - отметил он;  спросить, как зовут внучку,  не рискнул, иначе бабушка поймёт, что понравилась не она и отошьёт, назойливого ухажёра.  Дальше она начала задавать вопросы Верещагину по-французски.
     - Почему вы пришли в театр без жены? Это не прилично. 
     Он хорошо говорил по-французски и ответил:
     - Я вдовец, мадам. Живу с взрослыми детьми, езжу в имение, занимаюсь сельским хозяйством. 
     - И сколько вам лет?
     - Мне пятьдесят лет недавно исполнилось, - умышленно уменьшил он себе возраст на десять лет. - А вы замужем? – спросил  Семён Александрович в свою очередь.
     - Да, я замужем, мой муж старше меня, но к счастью жив.
     Пока представление не началось, в зале стоял шумок от разговоров зрителей. Но, вот, музыканты в оркестровой яме стали проверять настройку инструментов, и зал затих в ожидании. Через несколько секунд заиграла музыка, открылся занавес, и началось представление. Семён Александрович краем глаза взглянул на внучку княгини; она, как заворожённая, чуть приоткрыв рот, смотрела на сцену. Было неловко в упор смотреть на неё, он с усилием сдерживался от этого, и не замечал, что происходит на сцене, а всё думал, как вести себя дальше, что предпринять?
     Опера продолжалась долго с двумя антрактами. В первом антракте Верещагин предложил княгине сходить с ним в буфет.
     - Вы не против, мадам, если я угощу вас с внучкой пирожным и лимонадом?
     - С какой стати? Мы же почти не знакомы, - резко отклонила предложение княгиня. Но, сходив в туалет, дамы всё же пришли в буфет, где Семён Александрович уже пил пиво в одиночестве. Посетителей в буфете было не много, и женщины сели за другой столик,  позвав официанта. Цены здесь тоже были не реально высокие, как и в других подобных заведениях.  Варвара Петровна высказала своё возмущение официанту, сказав ему, что на  таких грабительских условиях заказывать ни чего не будет и собралась уходить. У неё были с собой только керенки, а  здесь предпочитали оплату серебром и золотом. Семён Александрович всё предусмотрел, у него были с собой царские золотые и серебряные монеты. Он подошёл к дамам и сказал по-французски:
     - Подождите, Варвара Петровна, я угощу вас. Я очень расстроюсь, если вы не примете от меня угощение.
     - Но я же замужем, - возражала она тоже по-французски. Официант, наверняка ни чего не понимал и стоял рядом, ожидая дальнейших указаний.
     - Зато ваша внучка не замужем. Предположим, что я за ней ухаживаю.
     После таких доводов дамы согласились остаться, и Семён Александрович заказал официанту принести три порции бисквитного пирожного и лимонада. За это угощение Верещагин  рассчитался  рублёвой золотой монетой. На три такие монеты в Данилове можно было купить корову. Но о разумности своего поступка, Семён Александрович в этот момент не думал, он был готов пожертвовать ради  любви всем своим состоянием. 
               
                Золотые царские монеты.  Фотография взята из интернета.
    Из разговоров между дамами, он уловил, что внучку княгини зовут Ольгой. 
    - Оля, вы любите балет? – задал он ей вопрос.
    Девушка допила лимонад, вытерла рот салфеткой и удивлённо посмотрела на него.
    - Конечно, люблю, завтра здесь будет «лебединое озеро» – сообщила она.       
    - Вы не возражаете, Варвара Петровна, если я приглашу на балет вашу внучку? – вопросительно посмотрел Верещагин в глаза княгини. В них он увидел удивление и гнев.
    - Это бестактно делать такие предложения, - возмутилась она. Конечно я против.  У вас с ней не может быть ничего общего.
    - Извините, Варвара Петровна, я не имел в виду ничего плохого, если хотите, то я и вас приглашаю. Просто я подумал, что вы не любите балет. 
    - Почему вы так решили? Да, я действительно отрицательно отношусь к этому виду искусства. Тут вы, пожалуй, угадали. Мне неприятно смотреть на полуголых девиц, соблазняющих своим видом мужчин.
     - Но это же большое искусство, - возразил Семён Александрович, - в балете участвуют не только женщины, но и мужчины. А как изящно они двигаются, это просто красиво.
      - Да, бабушка, зря вы напустились на господина Верещагина, – вмешалась Оля. - И зря вы с родителями не разрешили мне поступить в школу балета. Я с детства мечтала стать балериной, но не судьба, родители были против.
      Во время следующего антракта в буфет не пошли, а продолжили беседовать в вестибюле. Там  разговаривали стоя – устали сидеть. Семён Александрович понял, глядя на Ольгу, что она действительно имела все внешние задатки стать балериной. Она была в длинном платье, однако, сквозь него просматривалась идеальная фигура. Все её движения тоже были изящные, как у человека, занимающегося танцами.
    - Вы, Оля, на балах бывали?- спросил он. – Мне кажется, что вы любите танцевать.
    - Да, вы угадали, но на балах мне бывать не приходилось, я танцевала только на школьных вечерах и в институте, ходила в кружок бальных танцев. Бабушка, - обратилась она к княгине, - давайте пойдём завтра на балет.
    Варвара Петровна не довольно посмотрела на внучку и сказала:
     - Я не знаю, доживу ли до завтра, там видно будет. Но, если и соберёмся, то без ухажёров, пойдём в театр сами, за свой счёт. 
     Чтобы показать свою образованность, Семён Александрович стал развивать тему истории балета. Он пытался привести княгине свои доводы в оправдание этого искусства.
     - Уважаемая, Варвара Петровна, - говорил он. - Вы же прекрасно знаете, что в царской семье балет издавна ценился. И основательницей системы хореографического образования в России была императрица Анна  Иоанновна. Признаком хорошего воспитания и интеллекта в дворянском обществе считается понимание искусства, в том числе  балета. А как же будет  выглядеть Ольга в приличной образованной компании, если не сможет разбираться в балете?
     - Она достаточно образована, - сказала княгиня, - и в компаниях бывает часто. Мне никогда не приходилось за неё краснеть.
     - Ну, проверим, - посмотрел на Ольгу Семён Александрович и задал ей вопрос: «Когда создана балетная школа в России?»
     Девушка смущённо пожала плечами: «Не знаю, зачем мне это надо знать?»
     - Ну, как же, вы же хотели  стать балериной. Запомните, балетная школа указом императрицы Анны Иоанновны создана в 1738 году. А кого из видных танцоров и балерин вы знаете?
     - Я знаю балерину Тамару Карсавину, – сказала Оля.
     - Это не удивительно, вы сегодня читали её фамилию на афише, - заметил с иронией Верещагин, и снова  спросил. -  И кто же постановщик завтрашнего балета?
     Девушка опять не смогла ответить на поставленный вопрос. Тогда он сам пояснил:
     - Постановщиком балета «Лебединое озеро» завтра будет известный балетмейстер Михаил Фокин. Он известен тем, что старому балету он противопоставил новую эстетику. Раньше, до него, техника классического танца больше походила на бессмысленную гимнастику. Это всемирно-известный человек.
     После  слов Верещагина зазвенел звонок, извещая зрителей, что антракт закончился, и беседу пришлось прекратить. После  представления, когда уходили из театра, он хотел проводить дам до дома, но старая дама запретила это делать. Тогда Семён Александрович вручил Ольге свою визитку и просил звонить ему по телефону, указанному там.
      Придя домой, и, успокоившись, он уже ругал себя за глупости, которые совершил. «Больше не пойду ни куда», - решил он.  Но, на следующий день, он всё же надумал идти смотреть балет «Лебединое озеро». Он рассудил так: «Что случится плохого, если я сам по себе схожу в театр?»
      В театр он приехал рано, опасаясь, что билетов может не достаться.  Билетная касса была ещё закрыта, и Семён Александрович встал в не многочисленную очередь. Перед ним впереди стояли около десяти дам одетых в пёструю летнюю одежду, и всего двое мужчин. Погода опять выдалась жаркая, хотелось пить. За ним уже заняли очередь, и дальше люди всё подходили и спрашивали: «Кто крайний?» Очередь быстро увеличивалась.
      Верещагин надеялся ещё раз увидеть Ольгу, если она придёт. Он решил, что только посмотрит на неё, а разговаривать не будет. Неожиданно, его размышления прервал знакомый голос:  «Здравствуйте!»  Он обернулся и увидел её,  о,  которой только что думал. Бабушки рядом не было видно.
      - Здравствуйте, Оленька! – обрадовался Семён Александрович. - Вы без бабушки?
      - Да, она немного захворала, - сказала девушка и смущённо улыбнулась. Эта улыбка была ей очень к лицу. – Вы сможете взять на меня билет? – протянула она деньги Верещагину.
      - Конечно, - радостно сказал он, - только денег не надо, этих керенок у меня много, хоть стены оклеивай. В очереди, услышав эти слова, люди поддержали: «Да, действительно, что можно купить на керенки? На них ничего не купишь – разве, что билеты в театр».
     События развивались неожиданно благоприятно для дальнейшего знакомства Семёна Александровича и Ольги. В театре они сидели в соседних креслах, периодически, во время представления, обменивались впечатлениями, и их духовное общение переросло в более высокие отношения. Семён Александрович понял, что влюбился в эту девушку, как бывало в молодости. Она тоже проявляла к нему большой интерес. После представления, Верещагин повёл её в ресторан, ближайший от театра. Цены там оказались ниже, чем в ресторане «Бристоль», но керенки там тоже к оплате не принимали и он расплачивался серебряными монетами. Сидя за столиком ресторана, они продолжали знакомиться, задавая друг другу вопросы. Семён Александрович спросил девушку:
     - Оленька, а как отнеслись ваши родители к нашему знакомству  в театре?
     - Не знаю, бабушка при мне маме ничего не говорила, я тоже не сказала. А папа сейчас на службе, он помощник капитана военного корабля, его корабль сейчас где-то на Балтийском море.
     После этого он и она взяли в руки бокалы с вином и немного выпили за дружбу. Ольга спросила: «Чем вы сейчас занимаетесь, как работает ваша фирма?»
     Семён Александрович не стал скрывать, что фирма развалилась, и, что он сейчас сделал  для себя отпуск перед уборочной страдой в деревне. Из разговоров с девушкой он узнал, что ей уже двадцать девять лет и жених её погиб на фронте.  За столом, беседуя, она держалась достойно, показывая своё хорошее воспитание. Когда он предложил ей перейти на «ты», чтобы было проще в общении, то она отказалась:         
      - Я не привыкла к фамильярности, у нас в семье, даже к прислуге обращаются в вежливой форме. Мои бабушка с дедушкой и родители между собой всегда обращались на  «вы», и я не помню, чтобы они ссорились или были не вежливы друг к другу. 
     - Да, это замечательно, - улыбнулся Верещагин, - мы с женой между собой общались на  «ты», как и мои родители, однако ссорились крайне редко. Жена была покладистой, во всём уступала мне и очень была набожная. Я в отличие от неё в церковь ходил редко, хотя считаю себя верующим человеком.
     - А я атеистка, и мои родители тоже в церковь не ходят, - призналась она, смущённо улыбнувшись. – Вы меня осуждаете за это?
     - Нет, я не осуждаю. Это ваше личное дело.
     Семёну Александровичу было приятно смотреть на Ольгу, на её красивые девичьи черты, и он готов был простить ей любые недостатки, какие бы вдруг обнаружились. Он боялся за себя, главное, чтобы она не потеряла интерес к нему. Надо забыться от навалившихся несчастий и проблем;  ещё три дня назад, ему казалось, что весь мир рушится, не было видно впереди ни каких перспектив, и вот, это прекрасное создание, стало лучом света в тёмном царстве. Сейчас она сидела за столом напротив него, вилкой взяла из тарелки кусочек колбасы и, не спеша пережёвывала, глядя с любопытством на Семёна Александровича.
     - Я понимаю, что староват для вас, - произнёс он грустным голосом, - но я не жду от вас ничего особенного, мне просто хорошо с вами быть рядом, беседовать и любоваться вашей красотой. Надеюсь, что мы ещё увидимся?
    Она перестала кушать, и, положив на место вилку, с серьёзным выражением лица, сказала: «Мне тоже нравится быть с вами, Семён Александрович; у меня, как и у вас, нет никаких намерений на будущие отношения. Я не знаю, что будет завтра, но было бы интересно вновь встретиться с вами. А что касается вашего возраста, то вы ещё не старый, и не думайте об этом».
    - Что же вы не кушаете? – встрепенулся он. -  Кушайте, кушайте, я ещё закажу, что пожелаете.
    Она вновь взяла вилку и продолжала кушать, ни сколько больше не смущаясь. А он стал рассказывать о себе, о своих планах на будущее, слегка приукрашивая действительность. Затем, когда он хорошо накормил девушку, и было не о чем говорить, то поймал извозчика и проводил её до дома. На всякий случай договорились завтра вновь встретиться, а если не получиться, то решили созвониться по телефону. У неё дома тоже имелся телефон.   
     Так, они не заметно для себя, почувствовали потребность в ежедневных встречах, чем дальше - тем больше. Однажды, когда они прогуливались по Невскому проспекту, то неожиданно встретились с Соней и Ларисой. Девочки с удивлением смотрели на отца, а он не знал, что сказать. Своим детям он ничего не рассказывал о дружбе с молодой барышней. Дело в том, что по христианским обычаям, надо ждать год, после смерти жены и нельзя завязывать дружбу с другими женщинами. Среди старших дочерей Семён Александрович уже замечал шушуканья за его спиной и подозрительные взгляды, но младшие были заняты своими играми и ничего не замечали странного за отцом.
     - Знакомьтесь, - сказал он, обращаясь к дочерям, - это моя знакомая княжна Ольга. Мы с ней беседуем о своих делах по работе. А вы куда собрались? Девочки познакомились с Ольгой, поверив, что это деловая встреча отца, и сообщили, что старшая сестра Мария отпустила их в кино.  Криминальная обстановка в Петрограде была не простой в этот период, и Верещагин решил идти в кино вместе с ними, чтобы охранять дочек и пригласил Ольгу.
     Вечером в этот день, все дочери уже знали о дружбе отца с молодой княжной. Соня и Лариса рассказали Марии, Павле и Кате, о красоте папиной знакомой. Теперь старшие дочери не сомневались, что отец влюбился. Они замечали в последние дни, как он думает о чём-то, ходит рассеянный. Они не ругали и не осуждали отца, отнеслись к его чувствам с пониманием.
     В начале августа, Семён Александрович и Ольга, гуляли в Летнем саду. Он сообщил ей, что собирался уехать в деревню для руководства уборкой урожая. Надо было проверить все поля засаженные зерновыми культурами, нанять работников.
     Она, услышав об этом, заметно расстроилась, и Семён Александрович предложил Ольге ехать вместе с ним в деревню. Он сказал, что может даже жениться на ней, если она пожелает.
    - Вы же меня не любите, - усомнилась она, - вы просто во мне ищете утешение, после смерти жены. Разве не так? 
    - В первые дни нашего знакомства действительно это было так, - подтвердил Верещагин, - но теперь я по-настоящему люблю вас и готов просить вашей руки у ваших родителей.
    Ольга задумалась, остановилась возле пруда и долго смотрела на лебедей, отвернувшись от Верещагина. Потом она повернулась к нему со слезами на глазах.
     - Родители ни за что согласия не дадут на наш брак, - сказала она, вытирая лицо платком, - Они искренне желают мне счастья и, учитывая большую разницу в возрасте, не согласятся. Я это знаю. 
     - Очень жаль, - с горечью произнёс он. – Придётся нам на какое-то время расстаться. Но потом, после уборки урожая я вернусь в Петроград, и мы снова можем видеться.
     - Дорогой, Семён Александрович, я бы поехала с вами хоть на край  света, даже без разрешения родителей, но я не люблю деревню. Мне приходилось бывать в имениях родственников, своего имения у нас нет. И везде деревенская жизнь на меня производила удручающее впечатление. Грязь на дорогах не просыхает почти всё лето, запах навоза и другой нечисти, стоит в деревнях постоянно, потому что помои льют прямо возле домов. Крестьяне злые, постоянно сквернословят и на интеллигенцию смотрят враждебно.
     - Не знаю, где вы нашли такие сёла и деревни, - удивился Верещагин. – Но у нас, в Даниловском уезде, всё не так. Люди прекрасные, крестьяне вежливые и очень чистоплотные. Мои дед и прадед во времена крепостного права наказывали крестьян за грязь, как возле домов, так и в самих избах. С тех пор люди привыкли к порядку; пол в избах моют голиком и натирают песком добела, матом редко ругаются, его можно услышать только от пастухов, которые ругают скотину. Крестьяне очень трудолюбивые, и по своему характеру добрые. Воровства у нас нет, даже двери в избах никогда не запирают, не то, что в городе. 
     - Охотно верю, но всё равно не могу себя перебороть и изменить свои антипатии, - сказала Ольга.
    Нагулявшись по Летнему саду, вечером, Верещагин проводил свою возлюбленную до дома. Перед подъездом они остановились, и он устало взял её ручку и поцеловал. Мимо проходили прохожие, но Ольга неожиданно поцеловала его в губы. Он не прижал её к себе, а постеснялся людей и испуганно сказал: «Что вы, люди смотрят».
    - Можно, я напишу вам в деревню письмо? – спросила она.
    - Да, я буду рад.
    Семён Александрович устно назвал ей свой не замысловатый адрес, и она сказала, что запомнила его. После этого она скрылась за дверями подъезда.
                Глава 15
                Подготовка к уборке урожая
      Неделя влюблённости пролетела для Верещагина, как во сне. Он всё ещё не верил, что это не сон, а происходит всё наяву.
     В приподнятом настроении ехал Семён Александрович сначала, как обычно, на поезде от Петрограда до Москвы, затем от Москвы на Вологодском поезде до Данилова. В Данилове зашёл к сыну Александру и дочери Антонине, побыл у них часа два, обменялся с ними новостями и, взяв у них лошадь, поехал в Гарь. Погода была пасмурная, накануне прошли дожди, и он решил ехать не по Романовской, грязной дороге, а по Ярославскому большаку, укреплённому булыжником. Получался путь длиннее, зато по грязи ехать меньше, только шесть километров, от деревни Грабежево до Гари.   
     Всю дорогу он представлял себе, что с ним едет Оля, и он разъясняет ей, и показывает местные достопримечательности: «Вот деревня Грабежево . Такое название было дано, потому что в семнадцатом веке здесь грабили разбойники. Долго орудовала банда, которую не могли поймать».
     Грабежево, это крупная деревня около двадцати домов. Через километр, от Грабежево,  вправо, по пути в Гарь, располагалось село Карповское, домов  тридцать. Дорога везде шла лесом или через заросли кустарника, удобные места для грабителей. Но Семён Александрович много раз здесь ездил, и всё вокруг для него было знакомо, почти родные места. Не раз ходил он по этим лесам за грибами, потому что лес от Гари тянулся до большой дороги, и он никого в пути не боялся.  Народ  здесь был мирный, многие крестьяне его знали в лицо. После села Карповское, на пути стояла деревенька Новое, из пяти домов, окружённая лесами. Пахотной земли здесь было мало, и крестьяне издавна занимались разными ремёслами: плели лапти, корзины, ткали холсты, охотились на зверей, держали ульи и продавали мёд. Особенно славился липовый мёд, ценный своими лечебными свойствами.
     Верещагин решил купить в этой деревне липового мёду, хотя у него в саду были свои ульи, но липового мёда у него не было. Только здесь находилась липовая роща, а в Гари липы не росли. Эта порода деревьев имела ценность для крестьян, потому что из коры липы делали лыко, а из него плели лапти и другие полезные изделия. Из древесины лип вырезали ложки, тарелки и разную посуду, так как это дерево было мягким и хорошо поддавалось резьбе. В других деревнях, почти везде, липы истребили, и эта порода деревьев стала редкостью.
     Подъезжая к деревне Новое, Верещагин встретил паренька с ружьём на плече, и рядом с ним бежала лайка. Он  выглядел диковато, одет был по-старинному, видимо, никогда в своей жизни из деревни не выезжал. На ногах у него были лапти, на голове волосы пострижены под горшок и причёска походила на маленькую копну сена. Теперь  большинство деревенских жителей стриглись по-городскому, ходили в ботинках или в кожаных сапогах, на головах летом многие мужики носили картузы с козырьками.
      Увидев коляску, паренёк придержал залаявшую собаку, и когда Верещагин подъехал  близко, поклонился до пояса.
     - Здравствуйте, барин, - сказал он учтиво.
     - Здравствуйте, молодой человек, - ответил ему Семён Александрович. – Будьте добры, подскажите, у кого здесь можно купить липового мёду? 
     - В любой избе, барин, пожалуйте хош к нам, - сказал он  деревенским говором.
     Семён Александрович согласился купить мёд у этого паренька, и тот повёл к своему дому, стоящему с краю деревни. Избы здесь, как и в большинстве местных деревень, были крыты соломой. В огородах, огороженных плетнями, виднелись грядки с овощами. Женщины, согнувшись, убирали чеснок, созревший раньше других овощных культур.
      Возле избы, на лавке сидел мужичок с седой бородой и пожилая женщина в сером платке. Они плели большие корзины из липового лыка. Паренёк обратился к ним:
     - Баба и деда, барин хотят  купити у нас липового мёду, нам  деньги нужны?
    Крестьяне низко поклонились, увидев не знакомого человека, одетого по-городскому, поздоровались и ушли в избу. Через минуту они вынесли деревянную кадушку, литров на пять, полную мёда.
     - Вот, барин, стоко возьмёте? 
     - Возьму, сколько денег с меня?
     - Пять целковых царских, - ответил старик, учтиво заглядывая в глаза Верещагину. Тот достал из кошелька серебряную монету в десять рублей и подал старику.
     – Сдачи не надо. Я бы ещё купил у вас деревянных ложек, - сказал он.
     Старик принёс несколько ложек разного размера без окраски.  Семён Александрович заплатил за них тоже больше, чем просили крестьяне. Они были довольны такой сделкой и предлагали купить что-нибудь ещё, но заезжему покупателю больше ничего не требовалось. Он уложил покупки в коляску и поехал дальше.
     В мыслях он опять разговаривал с Ольгой: «Смотри, какой красивый лес. Ну и что, если дорога грязная, мы же не пешком идём? Зато, какой чистый воздух, пахнет хвоёй и грибами, где  в городе можно найти такой воздух?»
      Через час перед ним открылось поле, на котором стояла деревня Гарь. Ольге он уже рассказывал легенду о происхождении деревни. Примерно в пятнадцатом веке в здешних местах жили только медведи и другие дикие звери, да заходили иногда сюда из Данилова охотники. Потом, беглые крепостные крестьяне облюбовали это глухое место, надеясь, что никто их здесь не найдёт и выжгли лес на большой территории, чтобы заняться земледелием и построить деревню. Отсюда и пошло название «Гарь». Императрица Екатерина вторая своим указом присвоила купцу Верещагину за большой вклад в строительство Петербурга и за меценатство, звание почётного гражданина. Это звание равнялось дворянскому титулу и передавалось по наследству. Одновременно императрица жаловала ему имение в Даниловском уезде, с тысячей крепостных крестьян. Территория поместья начиналась от села Торопово и заканчивалась вдоль большой дороги от Данилова, до деревни Бабаево. В то далёкое время в состав поместья входило более десятка деревень, но с годами эта территория делилась между наследниками, а наследники продавали свою часть другим помещикам.
     Когда Семён Александрович подъезжал к деревне, то воДевочки познакомились с Ольгой, поверив, что это деловая встреча отца, и сообщили, что старшая сестра Мария отпустила их в кино.  Криминальная обстановка в Петрограде была не простой в этот период, и Верещагин решил идти в кино вместе с ними, чтобы охранять дочек и пригласил Ольгу.
     Вечером в этот день, все дочери уже знали о дружбе отца с молодой княжной. Соня и Лариса рассказали Марии, Павле и Кате, о красоте папиной знакомой. Теперь старшие дочери не сомневались, что отец влюбился. Они замечали в последние дни, как он думает о чём-то, ходит рассеянный. Они не ругали и не осуждали отца, отнеслись к его чувствам с пониманием.
     В начале августа, Семён Александрович и Ольга, гуляли в Летнем саду. Он сообщил ей, что собирался уехать в деревню для руководства уборкой урожая. Надо было проверить все поля засаженные зерновыми культурами, нанять работников.
     Она, услышав об этом, заметно расстроилась, и Семён Александрович предложил Ольге ехать вместе с ним в деревню. Он сказал, что может даже жениться на ней, если она пожелает.
    - Вы же меня не любите, - усомнилась она, - вы просто во мне ищете утешение, после смерти жены. Разве не так? 
    - В первые дни нашего знакомства действительно это было так, - подтвердил Верещагин, - но теперь я по-настоящему люблю вас и готов просить вашей руки у ваших родителей.
    Ольга задумалась, остановилась возле пруда и долго смотрела на лебедей, отвернувшись от Верещагина. Потом она повернулась к нему со слезами на глазах.
     - Родители ни за что согласия не дадут на наш брак, - сказала она, вытирая лицо платком, - Они искренне желают мне счастья и, учитывая большую разницу в возрасте, не согласятся. Я это знаю. 
     - Очень жаль, - с горечью произнёс он. – Придётся нам на какое-то время расстаться. Но потом, после уборки урожая я вернусь в Петроград, и мы снова можем видеться.
     - Дорогой, Семён Александрович, я бы поехала с вами хоть на край  света, даже без разрешения родителей, но я не люблю деревню. Мне приходилось бывать в имениях родственников, своего имения у нас нет. И везде деревенская жизнь на меня производила удручающее впечатление. Грязь на дорогах не просыхает почти всё лето, запах навоза и другой нечисти, стоит в деревнях постоянно, потому что помои льют прямо возле домов. Крестьяне злые, постоянно сквернословят и на интеллигенцию смотрят враждебно.
     - Не знаю, где вы нашли такие сёла и деревни, - удивился Верещагин. – Но у нас, в Даниловском уезде, всё не так. Люди прекрасные, крестьяне вежливые и очень чистоплотные. Мои дед и прадед во времена крепостного права наказывали крестьян за грязь, как возле домов, так и в самих избах. С тех пор люди привыкли к порядку; пол в избах моют голиком и натирают песком добела, матом редко ругаются, его можно услышать только от пастухов, которые ругают скотину. Крестьяне очень трудолюбивые, и по своему характеру добрые. Воровства у нас нет, даже двери в избах никогда не запирают, не то, что в городе. 
     - Охотно верю, но всё равно не могу себя перебороть и изменить свои антипатии, - сказала Ольга.
    Нагулявшись по Летнему саду, вечером, Верещагин проводил свою возлюбленную до дома. Перед подъездом они остановились, и он устало взял её ручку и поцеловал. Мимо проходили прохожие, но Ольга неожиданно поцеловала его в губы. Он не прижал её к себе, а постеснялся людей и испуганно сказал: «Что вы, люди смотрят».
    - Можно, я напишу вам в деревню письмо? – спросила она.
    - Да, я буду рад.
    Семён Александрович устно назвал ей свой не замысловатый адрес, и она сказала, что запомнила его. После этого она скрылась за дверями подъезда.
                Глава 15
                Подготовка к уборке урожая
      Неделя влюблённости пролетела для Верещагина, как во сне. Он всё ещё не верил, что это не сон, а происходит всё наяву.
     В приподнятом настроении ехал Семён Александрович сначала, как обычно, на поезде от Петрограда до Москвы, затем от Москвы на Вологодском поезде до Данилова. В Данилове зашёл к сыну Александру и дочери Антонине, побыл у них часа два, обменялся с ними новостями и, взяв у них лошадь, поехал в Гарь. Погода была пасмурная, накануне прошли дожди, и он решил ехать не по Романовской, грязной дороге, а по Ярославскому большаку, укреплённому булыжником. Получался путь длиннее, зато по грязи ехать меньше, только шесть километров, от деревни Грабежево до Гари.   
     Всю дорогу он представлял себе, что с ним едет Оля, и он разъясняет ей, и показывает местные достопримечательности: «Вот деревня Грабежево . Такое название было дано, потому что в семнадцатом веке здесь грабили разбойники. Долго орудовала банда, которую не могли поймать».
     Грабежево, это крупная деревня около двадцати домов. Через километр, от Грабежево,  вправо, по пути в Гарь, располагалось село Карповское, домов  тридцать. Дорога везде шла лесом или через заросли кустарника, удобные места для грабителей. Но Семён Александрович много раз здесь ездил, и всё вокруг для него было знакомо, почти родные места. Не раз ходил он по этим лесам за грибами, потому что лес от Гари тянулся до большой дороги, и он никого в пути не боялся.  Народ  здесь был мирный, многие крестьяне его знали в лицо. После села Карповское, на пути стояла деревенька Новое, из пяти домов, окружённая лесами. Пахотной земли здесь было мало, и крестьяне издавна занимались разными ремёслами: плели лапти, корзины, ткали холсты, охотились на зверей, держали ульи и продавали мёд. Особенно славился липовый мёд, ценный своими лечебными свойствами.
     Верещагин решил купить в этой деревне липового мёду, хотя у него в саду были свои ульи, но липового мёда у него не было. Только здесь находилась липовая роща, а в Гари липы не росли. Эта порода деревьев имела ценность для крестьян, потому что из коры липы делали лыко, а из него плели лапти и другие полезные изделия. Из древесины лип вырезали ложки, тарелки и разную посуду, так как это дерево было мягким и хорошо поддавалось резьбе. В других деревнях, почти везде, липы истребили, и эта порода деревьев стала редкостью.
     Подъезжая к деревне Новое, Верещагин встретил паренька с ружьём на плече, и рядом с ним бежала лайка. Он  выглядел диковато, одет был по-старинному, видимо, никогда в своей жизни из деревни не выезжал. На ногах у него были лапти, на голове волосы пострижены под горшок и причёска походила на маленькую копну сена. Теперь  большинство деревенских жителей стриглись по-городскому, ходили в ботинках или в кожаных сапогах, на головах летом многие мужики носили картузы с козырьками.
      Увидев коляску, паренёк придержал залаявшую собаку, и когда Верещагин подъехал  близко, поклонился до пояса.
     - Здравствуйте, барин, - сказал он учтиво.
     - Здравствуйте, молодой человек, - ответил ему Семён Александрович. – Будьте добры, подскажите, у кого здесь можно купить липового мёду? 
     - В любой избе, барин, пожалуйте хош к нам, - сказал он  деревенским говором.
     Семён Александрович согласился купить мёд у этого паренька, и тот повёл к своему дому, стоящему с краю деревни. Избы здесь, как и в большинстве местных деревень, были крыты соломой. В огородах, огороженных плетнями, виднелись грядки с овощами. Женщины, согнувшись, убирали чеснок, созревший раньше других овощных культур.
      Возле избы, на лавке сидел мужичок с седой бородой и пожилая женщина в сером платке. Они плели большие корзины из липового лыка. Паренёк обратился к ним:
     - Баба и деда, барин хотят  купити у нас липового мёду, нам  деньги нужны?
    Крестьяне низко поклонились, увидев не знакомого человека, одетого по-городскому, поздоровались и ушли в избу. Через минуту они вынесли деревянную кадушку, литров на пять, полную мёда.
     - Вот, барин, стоко возьмёте? 
     - Возьму, сколько денег с меня?
     - Пять целковых царских, - ответил старик, учтиво заглядывая в глаза Верещагину. Тот достал из кошелька серебряную монету в десять рублей и подал старику.
     – Сдачи не надо. Я бы ещё купил у вас деревянных ложек, - сказал он.
     Старик принёс несколько ложек разного размера без окраски.  Семён Александрович заплатил за них тоже больше, чем просили крестьяне. Они были довольны такой сделкой и предлагали купить что-нибудь ещё, но заезжему покупателю больше ничего не требовалось. Он уложил покупки в коляску и поехал дальше.
     В мыслях он опять разговаривал с Ольгой: «Смотри, какой красивый лес. Ну и что, если дорога грязная, мы же не пешком идём? Зато, какой чистый воздух, пахнет хвоёй и грибами, где  в городе можно найти такой воздух?»
      Через час перед ним открылось поле, на котором стояла деревня Гарь. Ольге он уже рассказывал легенду о происхождении деревни. Примерно в пятнадцатом веке в здешних местах жили только медведи и другие дикие звери, да заходили иногда сюда из Данилова охотники. Потом, беглые крепостные крестьяне облюбовали это глухое место, надеясь, что никто их здесь не найдёт и выжгли лес на большой территории, чтобы заняться земледелием и построить деревню. Отсюда и пошло название «Гарь». Императрица Екатерина вторая своим указом присвоила купцу Верещагину за большой вклад в строительство Петербурга и за меценатство, звание почётного гражданина. Это звание равнялось дворянскому титулу и передавалось по наследству. Одновременно императрица жаловала ему имение в Даниловском уезде, с тысячей крепостных крестьян. Территория поместья начиналась от села Торопово и заканчивалась вдоль большой дороги от Данилова, до деревни Бабаево. В то далёкое время в состав поместья входило более десятка деревень, но с годами эта территория делилась между наследниками, а наследники продавали свою часть другим помещикам.
     Когда Семён Александрович подъезжал к деревне, то воДевочки познакомились с Ольгой, поверив, что это деловая встреча отца, и сообщили, что старшая сестра Мария отпустила их в кино.  Криминальная обстановка в Петрограде была не простой в этот период, и Верещагин решил идти в кино вместе с ними, чтобы охранять дочек и пригласил Ольгу.
     Вечером в этот день, все дочери уже знали о дружбе отца с молодой княжной. Соня и Лариса рассказали Марии, Павле и Кате, о красоте папиной знакомой. Теперь старшие дочери не сомневались, что отец влюбился. Они замечали в последние дни, как он думает о чём-то, ходит рассеянный. Они не ругали и не осуждали отца, отнеслись к его чувствам с пониманием.
     В начале августа, Семён Александрович и Ольга, гуляли в Летнем саду. Он сообщил ей, что собирался уехать в деревню для руководства уборкой урожая. Надо было проверить все поля засаженные зерновыми культурами, нанять работников.
     Она, услышав об этом, заметно расстроилась, и Семён Александрович предложил Ольге ехать вместе с ним в деревню. Он сказал, что может даже жениться на ней, если она пожелает.
    - Вы же меня не любите, - усомнилась она, - вы просто во мне ищете утешение, после смерти жены. Разве не так? 
    - В первые дни нашего знакомства действительно это было так, - подтвердил Верещагин, - но теперь я по-настоящему люблю вас и готов просить вашей руки у ваших родителей.
    Ольга задумалась, остановилась возле пруда и долго смотрела на лебедей, отвернувшись от Верещагина. Потом она повернулась к нему со слезами на глазах.
     - Родители ни за что согласия не дадут на наш брак, - сказала она, вытирая лицо платком, - Они искренне желают мне счастья и, учитывая большую разницу в возрасте, не согласятся. Я это знаю. 
     - Очень жаль, - с горечью произнёс он. – Придётся нам на какое-то время расстаться. Но потом, после уборки урожая я вернусь в Петроград, и мы снова можем видеться.
     - Дорогой, Семён Александрович, я бы поехала с вами хоть на край  света, даже без разрешения родителей, но я не люблю деревню. Мне приходилось бывать в имениях родственников, своего имения у нас нет. И везде деревенская жизнь на меня производила удручающее впечатление. Грязь на дорогах не просыхает почти всё лето, запах навоза и другой нечисти, стоит в деревнях постоянно, потому что помои льют прямо возле домов. Крестьяне злые, постоянно сквернословят и на интеллигенцию смотрят враждебно.
     - Не знаю, где вы нашли такие сёла и деревни, - удивился Верещагин. – Но у нас, в Даниловском уезде, всё не так. Люди прекрасные, крестьяне вежливые и очень чистоплотные. Мои дед и прадед во времена крепостного права наказывали крестьян за грязь, как возле домов, так и в самих избах. С тех пор люди привыкли к порядку; пол в избах моют голиком и натирают песком добела, матом редко ругаются, его можно услышать только от пастухов, которые ругают скотину. Крестьяне очень трудолюбивые, и по своему характеру добрые. Воровства у нас нет, даже двери в избах никогда не запирают, не то, что в городе. 
     - Охотно верю, но всё равно не могу себя перебороть и изменить свои антипатии, - сказала Ольга.
    Нагулявшись по Летнему саду, вечером, Верещагин проводил свою возлюбленную до дома. Перед подъездом они остановились, и он устало взял её ручку и поцеловал. Мимо проходили прохожие, но Ольга неожиданно поцеловала его в губы. Он не прижал её к себе, а постеснялся людей и испуганно сказал: «Что вы, люди смотрят».
    - Можно, я напишу вам в деревню письмо? – спросила она.
    - Да, я буду рад.
    Семён Александрович устно назвал ей свой не замысловатый адрес, и она сказала, что запомнила его. После этого она скрылась за дверями подъезда.
                Глава 15
                Подготовка к уборке урожая
      Неделя влюблённости пролетела для Верещагина, как во сне. Он всё ещё не верил, что это не сон, а происходит всё наяву.
     В приподнятом настроении ехал Семён Александрович сначала, как обычно, на поезде от Петрограда до Москвы, затем от Москвы на Вологодском поезде до Данилова. В Данилове зашёл к сыну Александру и дочери Антонине, побыл у них часа два, обменялся с ними новостями и, взяв у них лошадь, поехал в Гарь. Погода была пасмурная, накануне прошли дожди, и он решил ехать не по Романовской, грязной дороге, а по Ярославскому большаку, укреплённому булыжником. Получался путь длиннее, зато по грязи ехать меньше, только шесть километров, от деревни Грабежево до Гари.   
     Всю дорогу он представлял себе, что с ним едет Оля, и он разъясняет ей, и показывает местные достопримечательности: «Вот деревня Грабежево . Такое название было дано, потому что в семнадцатом веке здесь грабили разбойники. Долго орудовала банда, которую не могли поймать».
     Грабежево, это крупная деревня около двадцати домов. Через километр, от Грабежево,  вправо, по пути в Гарь, располагалось село Карповское, домов  тридцать. Дорога везде шла лесом или через заросли кустарника, удобные места для грабителей. Но Семён Александрович много раз здесь ездил, и всё вокруг для него было знакомо, почти родные места. Не раз ходил он по этим лесам за грибами, потому что лес от Гари тянулся до большой дороги, и он никого в пути не боялся.  Народ  здесь был мирный, многие крестьяне его знали в лицо. После села Карповское, на пути стояла деревенька Новое, из пяти домов, окружённая лесами. Пахотной земли здесь было мало, и крестьяне издавна занимались разными ремёслами: плели лапти, корзины, ткали холсты, охотились на зверей, держали ульи и продавали мёд. Особенно славился липовый мёд, ценный своими лечебными свойствами.
     Верещагин решил купить в этой деревне липового мёду, хотя у него в саду были свои ульи, но липового мёда у него не было. Только здесь находилась липовая роща, а в Гари липы не росли. Эта порода деревьев имела ценность для крестьян, потому что из коры липы делали лыко, а из него плели лапти и другие полезные изделия. Из древесины лип вырезали ложки, тарелки и разную посуду, так как это дерево было мягким и хорошо поддавалось резьбе. В других деревнях, почти везде, липы истребили, и эта порода деревьев стала редкостью.
     Подъезжая к деревне Новое, Верещагин встретил паренька с ружьём на плече, и рядом с ним бежала лайка. Он  выглядел диковато, одет был по-старинному, видимо, никогда в своей жизни из деревни не выезжал. На ногах у него были лапти, на голове волосы пострижены под горшок и причёска походила на маленькую копну сена. Теперь  большинство деревенских жителей стриглись по-городскому, ходили в ботинках или в кожаных сапогах, на головах летом многие мужики носили картузы с козырьками.
      Увидев коляску, паренёк придержал залаявшую собаку, и когда Верещагин подъехал  близко, поклонился до пояса.
     - Здравствуйте, барин, - сказал он учтиво.
     - Здравствуйте, молодой человек, - ответил ему Семён Александрович. – Будьте добры, подскажите, у кого здесь можно купить липового мёду? 
     - В любой избе, барин, пожалуйте хош к нам, - сказал он  деревенским говором.
     Семён Александрович согласился купить мёд у этого паренька, и тот повёл к своему дому, стоящему с краю деревни. Избы здесь, как и в большинстве местных деревень, были крыты соломой. В огородах, огороженных плетнями, виднелись грядки с овощами. Женщины, согнувшись, убирали чеснок, созревший раньше других овощных культур.
      Возле избы, на лавке сидел мужичок с седой бородой и пожилая женщина в сером платке. Они плели большие корзины из липового лыка. Паренёк обратился к ним:
     - Баба и деда, барин хотят  купити у нас липового мёду, нам  деньги нужны?
    Крестьяне низко поклонились, увидев не знакомого человека, одетого по-городскому, поздоровались и ушли в избу. Через минуту они вынесли деревянную кадушку, литров на пять, полную мёда.
     - Вот, барин, стоко возьмёте? 
     - Возьму, сколько денег с меня?
     - Пять целковых царских, - ответил старик, учтиво заглядывая в глаза Верещагину. Тот достал из кошелька серебряную монету в десять рублей и подал старику.
     – Сдачи не надо. Я бы ещё купил у вас деревянных ложек, - сказал он.
     Старик принёс несколько ложек разного размера без окраски.  Семён Александрович заплатил за них тоже больше, чем просили крестьяне. Они были довольны такой сделкой и предлагали купить что-нибудь ещё, но заезжему покупателю больше ничего не требовалось. Он уложил покупки в коляску и поехал дальше.
     В мыслях он опять разговаривал с Ольгой: «Смотри, какой красивый лес. Ну и что, если дорога грязная, мы же не пешком идём? Зато, какой чистый воздух, пахнет хвоёй и грибами, где  в городе можно найти такой воздух?»
      Через час перед ним открылось поле, на котором стояла деревня Гарь. Ольге он уже рассказывал легенду о происхождении деревни. Примерно в пятнадцатом веке в здешних местах жили только медведи и другие дикие звери, да заходили иногда сюда из Данилова охотники. Потом, беглые крепостные крестьяне облюбовали это глухое место, надеясь, что никто их здесь не найдёт и выжгли лес на большой территории, чтобы заняться земледелием и построить деревню. Отсюда и пошло название «Гарь». Императрица Екатерина вторая своим указом присвоила купцу Верещагину за большой вклад в строительство Петербурга и за меценатство, звание почётного гражданина. Это звание равнялось дворянскому титулу и передавалось по наследству. Одновременно императрица жаловала ему имение в Даниловском уезде, с тысячей крепостных крестьян. Территория поместья начиналась от села Торопово и заканчивалась вдоль большой дороги от Данилова, до деревни Бабаево. В то далёкое время в состав поместья входило более десятка деревень, но с годами эта территория делилась между наследниками, а наследники продавали свою часть другим помещикам.
     Когда Семён Александрович подъезжал к деревне, то вовозле неё паслось общее стадо, в котором находились коровы и телята крестьян, а также Верещагиных, всего около сорока    голов. Коровы пили воду из пруда, вырытого для этих целей, а пастух, увидев барина, приветствовал его поднятым вверх картузом. Вблизи деревни не было речки, а протекал безымянный ручей, который летом пересыхал,  поэтому крестьяне вырыли три пруда: один в центре деревни и два по окраинам. Они нужны были на случай пожара, а так же для водопоя стада. В центральном пруду местные жители купались. Третий пруд с островком располагался вблизи барского сада. Несмотря на пасмурный день, сегодня в центральном пруду купались местные ребятишки, и проезжая мимо, Верещагин притормозил лошадь, чтобы полюбоваться, как весело плескались и визжали дети. Он вспомнил и своё детство.
       В барском доме Семён Александрович застал только сына Серёжу и сноху Юлию Петровну. Им обоим нездоровилось: Серёже из-за кашля, а снохе из-за беременности.  Они объяснили, что прислуга, в этот момент, занималась сбором ягод смородины  в саду вместе с садовником, Петя и Коля объезжали молодых жеребцов, учили их повиноваться. 
   - Сколько у нас сейчас наёмных рабочих? – спросил Семён Александрович Серёжу. Сын подумал и сказал, что осталось только три батрака, они в настоящее время ухаживали за скотиной. Серёже в этом году исполнился двадцать один год. Он очень болел, врачи признавали у него бронхит, переходящий в туберкулёз.  Его симпатичное лицо имело болезненный румянец, а одежда, свисавшая с плеч, из-за худобы тела, была ему велика. 
     Предстоящий наём работников волновал хозяина, потому что уже наступает уборочная страда. Когда он уезжал в июле в Петроград, то было восемь работников, занимавшихся заготовкой сена. Все они пришли из дальних деревень и, получив деньги, ушли обратно домой.
     - Хорошо ли работников  кормят? – спросил отец Серёжу.
     - Они питаются в нашей столовой, едят всё, что и мы, - сообщил сын.
     С дороги Семён Александрович проголодался и пошёл в столовую. Юлия Петровна зашла на кухню и подала ему в раздаточное окошко большую порцию тушёной картошки с мясом.
    Вечером хозяин встретился с управляющим имением Черновым Михаилом, и узнал у него о положении дел в хозяйстве. Михаил  сообщил, что среди жителей деревни Гарь должников на отработку только пять человек и все женщины. А чтобы сжать тридцать пять десятин зерновых культур, в короткий срок, надо как минимум, человек тридцать, учитывая, что косить будут две конные косилки, а люди будут вязать снопы. И хозяин с управляющим  решили посылать нанимателей в другие деревни и сёла уже сейчас. В качестве нанимателей уговорили ехать верхом на конях троих сыновей Верещагиных, а так же согласился  ехать и сам Чернов.
     На другой день, в столовой, служанка Люся рассказала Семёну Александровичу, что недавно с войны приехал Костя Чернов, живший в двухэтажном крестьянском доме. И вот уже второй день пьёт самогонку, буянит и бьёт жену Веру. До ухода в армию, он был спокойным, работящим крестьянином. Семён Александрович решил в конце дня сходить к нему и узнать, как дела и просто поговорить. Его дом был такой же по размеру и добротности, как и у его брата Михаила Чернова. Когда Верещагин зашёл в дом Константина, дверь была не заперта. Он услышал на втором этаже мужские голоса, поднялся по лестнице и в большой комнате увидел хозяина в солдатской гимнастёрке, сидящим за столом, вместе с сыном и соседом. Они были трезвые и играли в самодельные шашки.
     - О-о, кто к нам пришёл! – воскликнул Константин и поднялся с лавки. Внешне он заметно изменился, постарел, на не бритом лице, торчали в стороны бравые усы.
     - Извините, что помешал, я зашёл просто поговорить, - сказал Верещагин и протянул руку. Костя пожал гостю руку и крикнул жене, чтобы принесла угощения. Вера, тридцати шести летняя женщина, принесла пирог с картофельной начинкой и бутылку медовухи собственного изготовления. Вид у неё был радостный, на лице следов побоев не было. «Значит, Люся преувеличила, что Костя бил жену»,  - подумал Верещагин.
    - Как у вас с продуктами, зерно не закончилось? – спросил он Константина и Веру.
    - Слава богу, всё есть, - сказала Вера - скоро новый урожай будем убирать.
    Семён Александрович вспомнил разговор с Калашниковым о переделе земли и решил поговорить с Костей на эту тему:
     - Говорят, на фронте революционное настроение у солдат. Правда, или нет?
     - Тут быстро не расскажешь, Семён Александрович, - серьёзно произнёс Костя, наливая медовуху в стакан гостю и в стаканы  всем присутствующим.
     - Вера, садись и ты с нами, - позвал он жену. – Я же тебя почти два года не видел.
Затем, повернувшись к гостю, продолжал:
     - Войне скоро конец. Мы с немцами, с простыми солдатами, побратались, и договорились, что оружие повернём против своих эксплуататоров. Немцы тоже будут строить у себя социализм, как и мы. Они ушли с фронта, и мы тоже разошлись по домам.
     - Вот это правильно! – восхищённо глядя на Костю воскликнул сосед, и осушил стакан до  дна.  Верещагин же выпил половину и поставил стакан на стол, по привычке, как требует этикет. Костя это заметил и спросил:
     - Медовуха не такая, или слаба?
     Верещагин объяснил, что не прилично в гостях выпивать до конца, а медовуха замечательная, и,  обращаясь к Косте,  произнёс, с заметной обидой на лице:
     - Я, значит, являюсь эксплуататором и меня надо убить. Так что ли получается?
     - Да,  не-ет. Вы не так всё поняли, - смутился Костя, - мне Вера рассказала, что вы, как отец родной всем в деревне помогаете, даёте зерно и батраков присылаете, если требуется помощь. Я вас в обиду не дам, можете на меня рассчитывать, и пистолет у меня есть. Мог бы и пулемёт с собой с фронта притащить, да уж очень далеко. Я из пистолета метко стреляю, могу в муху попасть.
      Было заметно, что Костя слегка захмелел и начал хвастаться, как мальчишка.
     - Что такое социализм, можешь объяснить? Как вы его будете строить?
     - У нас один «унтер» был большевик. Он это так толковал: «Надо у хозяев забрать заводы, фабрики, у крупных землевладельцев землю и передать под управление народа». У вас, Семён Александрович, земли не много, и вы не относитесь к крупным землевладельцам. Так, что можете не беспокоиться.
     - Как же не много, - возразил сосед, - у меня девять  десятин пахоты, а у Семёна Александровича тридцать пять, где же справедливость?
     - Купи себе ещё земли, если мало, - посоветовал Костя, - вон возле  деревни Ведерки, около двадцати десятин брошенной земли, можешь брать бесплатно.
     - Это  Маловых  низина? Они начинали пахать, когда все уже отсеялись, эту заболоченную землю никто не захочет брать.
     Верещагину стало неловко, за то, что у него якобы, излишки земли, по революционной теории, и он сказал:
      - Ладно, что-нибудь придумаем. Свободной земли достаточно, можно от пастбища много земли отрезать, а скотину пасти на лесных лугах.
      - Это получится не по закону, - не согласился сосед, - будет чересполосица: один участок здесь, а другой за версту.
      - Всё тебе не так, - заступился за Верещагина Костя. - Уж не отдать ли тебе землю господскую и их дом в придачу? Много хочешь…   
      Разговор начал принимать не приятный оттенок, все захмелели от крепкой медовухи, и Семён Александрович откланялся, сославшись на неотложные дела.
    Уже вечерело, и он решил отдыхать. Пока шёл к дому, заметил, как роилась мошкара перед закатом: «Значит, завтра опять будет солнечная погода; надо встать пораньше, проконтролировать работу скотников, чистоплотно ли доят перед выгоном, потом посмотреть, поспела ли рожь к уборке». В голову опять стали приходить тревожные мысли о переделе земли.
     Семён Александрович поднялся к себе в кабинет на втором этаже, сел у окна. Его дом стоял на пригорке; фруктовый сад, состоящий из яблонь, груш, ягодных кустов, раскинулся от дома  к окраине усадьбы, где виднелся пруд.  Яблоки  и груши ранних сортов почти созрели, на многих плодовых деревьях ветки отвисли к земле от тяжести плодов, и, чтобы они не обломились, садовник подпирал их жердями.
     Вечер этот был тихий и спокойный. Уже загнали в сараи скотину, пришедшую с пастбища, нигде не пели песен, не кричали ребятишки, деревня готовилась ко сну.  Семён Александрович открыл окно - воздух был сухой и тёплый. Солнце наполовину опустилось за горизонт, освещая красным оттенком верхушки деревьев.  К нему в кабинет постучали.
    - Заходите! – громко сказал он.    Дверь открыл сын Петя, одетый в спортивную майку, которая не скрывала загорелые плечи. Он отличался от Серёжи и Коли своей, мускулистой фигурой.
     - Я не помешал? – спросил он, заходя в кабинет.
     - Нет, я просто сижу и любуюсь красивым видом в сад. Это меня успокаивает.
     Отец хотел поделиться с сыном своими любовными переживаниями, он часто вспоминал Ольгу, её образ вставал перед глазами, и ему хотелось бросить дела и поехать к ней. Но с восемнадцатилетним сыном говорить об этом было не прилично, и он решил поговорить с ним о переделе земли; рассказал о сегодняшнем своём визите к Черновым, о предсказаниях друга Калашникова, по поводу погромов помещичьих усадеб. Сын, выслушал его и сказал:
      - Значит, надо вооружаться, купить на рынке пистолеты, гранаты, за деньги сейчас всё можно купить.
      - Зачем кровь напрасно проливать, - возразил отец, - надо просто отдать часть земли добровольно. Тем более что почти все наши соседи – это наши близкие родственники. Ты не знал об этом?
      - Нет, не знал. Почему родственники?
      - Потому что мой дедушка Иосиф, был большим грешником. Он не пропускал ни одной красивой девки, в том числе и среди своих крепостных. Мне известно, что Марья Чернова, бабушка наших соседей, родила от него дочку Людмилу, а та шестерых детей.  Поэтому, наш управляющий мне двоюродный племянник, а тебе троюродный брат, и все Черновы нам родственники. Возможно, и другие наши предки по мужской линии наблудили вокруг. Не зря мой  дед Иосиф, обращаясь к крестьянам, говорил: «Дети мои, я всегда о вас забочусь».
      - Вот оно как, - задумчиво глядя в окно, произнёс Петя, - а я то, думаю, почему мне не нравится Любашка Чернова. Красивая девушка, очень чистоплотная, даже на крестьянку не похожа. Наверное, инстинкт подсказывает, что она мне родственница. Но она в меня почему-то влюблена.
      - Девушки по-другому устроены, - сказал отец, - ей здесь не в кого больше влюбляться.
     В конце разговора  Петя согласился с отцом, что надо посоветоваться с другими братьями и сёстрами, и после уборки урожая отдать тридцать десятин земли крестьянам, а себе оставить пять десятин пахоты, плюс сад и хозяйственные постройки.  «Ещё останется нам лес площадью три десятины, кузница, барак для рабочих, столярная мастерская и амбары для хранения зерна», -  рассуждали они. Скотину тоже решили частично раздать.
     В свои восемнадцать лет, Петя был рассудительным, совсем взрослым парнем, хотя усы у него ещё плохо росли. Они выглядели светлым пушком под носом, а ему хотелось иметь усы, как у  бравого офицера. Поэтому он каждое утро, тайком, мазал усы сажей. С сестрой Катей они были двойняшками, родились в одно время, а внешне похожи не были. 

      Рано утром Семён Александрович, побывав на скотном дворе, пришёл на конюшню, чтобы взять коня и объехать свои поля. Ключ от массивного замка был у конюха. У хозяина ключа не оказалось, второй ключ имел только управляющий. Он сел на пенёк, и стал ждать. Вскоре пришёл конюх, наёмный работник из соседней деревни Волково. Это был пожилой мужик, лет  шестидесяти, весь пропахший махоркой. Звали его Егором.  Он поздоровался с барином, открыл замок на воротах, и широко распахнул их, чтобы пустить в конюшню свежий, утренний воздух. Ещё везде на траве блестела роса, солнце поднималось по безоблачному небу, обещая сухую тёплую погоду.
      - Только бы погода не испортилась, - сказал  Семён Александрович Егору, - мой папа всегда говорил, что зерно надо убирать с 28 августа, на «Успеньев день».
     - Это правильно, - согласился Егор, закуривая, - надо знать  народные приметы.
     Он закашлялся от едкого дыма махорки и пошёл по конюшне.   Помещение было длинное, вдоль прохода, по бокам, размещались отдельные отсеки для каждой лошади. Они тихонько ржали и фыркали, когда начинали пить воду, которую наливал конюх в деревянные корытца. Затем он раздавал по всем отсекам овёс  Хозяин подошёл к работнику, занятому своим делом:
    -  Егор Иванович,  как покормишь, запряги мне «Красавчика», я верхом поеду.
     В ответ тот только кивнул головой.   Красавчик, уже не молодой конь, давно испытанный для верховой езды, был любимым у всех Верещагиных. Он никогда не брыкался, был послушным и спокойным.
     Когда Егор приготовил коня, надел на него седло, и вывел за узду на улицу, Семён Александрович вставил ногу в стремя и легко сел в седло, словно и не было ему шестидесяти лет. В кожаных сапогах, в пиджаке и белой фуражке, он выглядел по военному, не хватало только шашки на боку. Пустив коня рысью, он поскакал вдоль своих хозяйственных построек, за которыми начинались поля. Возле ржаного поля он остановился, слез с Красавчика, и осмотрел  рожь, почти в рост человека, колосившуюся плотной стеной. Рядом, через межу, росла рожь Черновых. Она отличалась от Верещагинской обилием сорняков.
    Помяв зёрна пальцами, он пришёл к выводу, что зерно созрело и пора убирать. Затем он осмотрел другие участки, где росли овёс, пшеница и ячмень. Лён Верещагины не выращивали. На не большом участке, в  двадцать соток, была посажена картошка. Её ботва была ещё зелёная, картошку обычно убирали в конце сентября. 
    Осмотрев свои владения, Верещагин решил прокатиться до деревни Ведерки, стоящей от Гари южнее метров за восемьсот. Навстречу по просёлочной дороге шёл человек, сгорбленный, с палочкой.  Семён Александрович придержал коня, обдавая пылью путника.
     - Здравствуйте, добрый человек, не к нам ли в деревню направляетесь? – спросил он.
     Человек был похож на странника, в лаптях, в старой одежде и с полупустым мешком за плечами. Он остановился и тяжело перевёл дыхание.
     - Здравия желаю ваше благородие! – посмотрел он снизу вверх, стараясь разогнуть спину.                – Я к вам иду, барин, наниматься на работу, в деревню Гарь.
Этот человек  весь зарос бородой, и было трудно определить его возраст. Пряди русых волос с проседью ложились на узкие плечи, будучи маленького роста, он имел жалкий вид.
     Семён Александрович спросил:
    - А что вы можете делать? Мне нужны жнецы. Завтра жатва начинается.
    - Я согласен на любую работу, у меня семеро детей по лавкам, их кормить надо. Возьмите меня, ради Христа.
    Вот уже третий день со всех сторон к Верещагиным шли люди наниматься, в бараке уже места не было, нары там стояли в два яруса. Но сердце Верещагина дрогнуло, и он сказал:
    - Ладно, садитесь на коня сзади меня, поедем вдвоём до деревни.
    Когда приехали в деревню, Семён Александрович поинтересовался, как живёт этот человек, что заставляет его батрачить. Звали его тоже Семён, и пришёл он за восемь вёрст из деревни Быково. Из его рассказа нарисовалась печальная картина: жена очень болеет, у него самого тоже здоровье слабое, корова издохла, а лошадь пришлось продать, так как зимой её было нечем кормить.
     - Знаешь, что я решил, - обратился Верещагин к Семёну, - ты мне, как работник не нужен. Я дам тебе задаром и лошадь и корову, и денег ещё дам.
     После этих слов, бедняк потерял дар речи, его голова затряслась, на глазах появились слёзы. Он упал перед барином на колени и пытался целовать его сапоги.
     - Прекратите это, встаньте, - уворачивался Верещагин от благодарного маленького человека.
    Егор стоял рядом и видел эту сцену. Хозяин обратился к нему:
    - Надо отдать этому бедняге молодую кобылу, запряги её в телегу и загрузи туда разных продуктов.
   - А какие продукты? – растерялся конюх. - Где их взять?
   Верещагин достал из кармана блокнот, карандаш и стал записывать, перечисляя вслух:
   - Возьми в третьем амбаре мешок овса, мешок муки; вот записка, отдашь её работнице, и она всё выдаст. Затем сходи на ферму и там получи у Матрёны бидон с молоком. Только налей полный. А я схожу в погреб, посмотрю, что там есть.
   Маленький человек стоял в растерянности, приоткрыв рот. Верещагин сказал ему, чтобы ждал возле конюшни и никуда не уходил.
      Конюх запряг в телегу молодую кобылу и нагрузил туда разных продуктов. А хозяин   принёс из погреба квашеной капусты в бочонке, (всё равно скоро будет свежая капуста) а из дому принёс сто рублей серебром. Ещё добавил пачку керенских денег. В течение часа, Семёну укомплектовали эту благотворительную помощь, и к себе домой, он поехал на лошади, а следом за телегой, на привязи, шла корова с большим выменем. 
    - У вас, Семён Александрович, добрая душа, - говорил конюх со слезами на глазах. – Таких людей, как вы, наверное, больше нет. 
                Глава  16
                Судья и бродяга
      Александр Семёнович Верещагин не любил свою работу мирового судьи, в обязанности которого входили и уголовные дела, если за них предусматривались не большие сроки заключения.  На эту должность он вынужден был согласиться, поскольку другой работы для юриста в Данилове не было. Он старался быть справедливым, но это не всегда получалось, иногда доказательств не хватало, или они были не достоверными. Это случалось из-за отсутствия профессиональных следователей. С мая 1917 года, когда в городе произошли массовые беспорядки, и народ разгромил полицейский участок, полиции или милиции в Данилове практически не существовало. Добровольцам в народной милиции быстро всё надоело, и они больше не охраняли общественный порядок.  В суде по штату работали три пристава, и теперь им приходилось  выполнять функции следователей,  они же исполняли решения суда.
      В один из августовских дней, Верещагин сидел в своём кабинете в тихой обстановке, только слышно было стук печатной машинки за стеной, это сестра Антонина перепечатывала рукописные решения и постановления. Судья устал писать бумаги и посмотрел в окно, где светило жаркое солнце и мимо проходили легко одетые люди. Неожиданно, без стука, в кабинет заглянул пристав и сообщил,  что в суд  доставили связанного  мужика жители Данилова.  Судья вышел в коридор и там увидел двух парней державших связанного человека. В полумраке коридора  Верещагин их не разглядел.      
    - Господин судья, этот негодяй, чуть не убил нашу бабушку, - взволнованно говорил один из парней.
    - Ведите его в следственную комнату, - распорядился Верещагин, а приставу  велел провести расследование. Сам он продолжил работать с документами по другим судебным делам.  К концу рабочего  дня,  (он заканчивался в 18 часов) пристав доложил о результатах расследования и положил протокол на стол судьи. Там было написано следующее:
     «Гражданин Власюк Олег Фадеевич, приехавший из западной Украины, бродяжничал в Данилове, ночевал на улице и, где придётся.  Из дома, с Украины, он был вынужден бежать, в связи с войной. В Данилове он попрошайничал и воровал, чтобы не умереть с голоду. Сей день, 26 августа, он пытался проникнуть в дом № 34 по улице Костромской, но там была  бабушка Самойлова Настасья, которая вступила в борьбу с бандитом. Об этом подтверждают свидетели Самойлов и Герасимов».
      Верещагин прочитал бумагу, составленную малограмотным приставом, и спросил его:
      -  Бабушка пострадала или нет? Он её избил?
      - Нет, наоборот, она стукнула бандита по голове скалкой. Он потерял сознание, потом парни его связали и притащили сюда.
      - А он что говорит? Ладно, веди его сюда, я сам с ним разберусь, - приказал судья.
     В кабинет судьи, пристав втолкнул чумазого, заросшего бородой человека, со связанными руками. «Да уж, такого не мудрено испугаться, если он войдёт в дом», - подумал Александр Семёнович. Оборванец  смотрел на судью голодным, измученным взглядом. Он был одет в старый пиджак без пуговиц, прожжённый с одного боку и подвязанный верёвочкой, а штаны были рваные во многих местах. Его пальцы ног торчали из тряпок, которыми он перевязал ступни, вместо обуви.  Верещагину ничего в голову не приходило, как спросить: «Ты давно ел?»
      - Давно, со вчерашнего дня, - ответил мужик с украинским акцентом, - и то вчера добрые люди дали только маленький кусок хлеба. 
      - Всё ясно, - сказал судья, и, обратившись к приставу, велел развязать руки задержанному.
     – Он ничего не совершил, это просто недоразумение.
     У Александра Семёновича был с собой кусок пирога с яблоками, который испекла сестра Антонина, и он дал его бродяге. Потом налил воды в стакан из графина и подал ему:
      - Запей водой, а то от сухомятки желудок заболит.
     Бродяга быстро съел кусок пирога, выпил из стакана воду, затем поблагодарил судью, и попросил:
      – Господин судья, помогите мне устроиться на работу, или отправьте в тюрьму, там хоть кормят.   
     Александр Семёнович подумал и предложил:
    -  Сначала я могу взять тебя с собой в баню, я сам собирался после работы туда, а потом предлагаю тебе два варианта: или идти в солдаты, в Даниловскую воинскую часть, или к моему отцу в деревню батрачить. Решай сам, лучшего я тебе ничего предложить не могу.
    Раньше Верещагину не приходилось сталкиваться с такими оборванцами,  Даниловские нищие, сидящие возле церкви, гораздо лучше выглядели, и ему было стыдно идти рядом с ним по улице в городскую баню.  Прохожие оборачивались и с удивлением смотрели на судью, идущего с бродягой. Но Александру Семёновичу пришлось стерпеть. По пути в баню, он стал расспрашивать Власюка о его прошлой жизни.
     «Мои родители умерли от болезни, - рассказывал Власюк, хромая следом за судьёй, - дяди и тёти разъехались в разные города и сёла, и никого у меня рядом из родственников не осталось. Когда война стала приближаться к нашему посёлку, то меня и других рабочих хозяин мастерской, где я работал, уволил, начался голод. Тогда я поехал в Россию искать работу. По-русски я говорил плохо, поэтому не мог никуда устроиться, долго скитался: был и в Петрограде, и в Москве, наконец, меня взяли на Ярославскую мануфактуру чернорабочим, так как я научился говорить по-русски. Там я за гроши работал месяц, а потом меня уволили, и я случайно сел без билета в Вологодский поезд. С поезда меня сняли в Данилове, как безбилеьника, так я и оказался здесь. Жил несколько дней на вокзале, но оттуда меня тоже выгнали, и пришлось жить в сараях, боясь, что и там меня увидят и изобьют. Били часто».
     Александр Семёнович посочувствовал этому человеку и даже подумал взять его на ночлег к себе, дать ему одежду, но потом одумался: ведь может скоро приехать беременная жена с   Любашей, да и сестра Тоня будет стесняться.
     Единственная баня в Данилове была расположена на Любимской улице,  она работала ежедневно, и имела два отделения: мужское и женское. В ней мылись все жители города, а так же солдаты, и туда же водили пленных немцев. Вот и в этот раз скопилась в бане большая очередь. Люди ждали, когда помоются пленные. Из предбанника толпа растянулась   даже  на улицу.  Александр Семёнович многих людей знал, со всеми поздоровался. Заняв свою очередь за Сергеем Сержпинским, он сел рядом с ним на лавочку, возле соседнего дома, а Власюк сел в сторонке на траву.
     - Кто этот нищий? – тихонько спросил Сергей.  «Этот бедняга приехал с Украины и не может устроиться на работу. Я решил ему помочь, только сначала ему надо помыться и привести себя в порядок», - кратко пояснил ситуацию Верещагин.
     Они стали обмениваться своими новостями, оживлённо беседовали, и время летело за разговорами не заметно. Наконец, пленные помылись, и выходили на улицу с красными лицами после парилки. Немцев сопровождали три русских солдата. Один из немцев поздоровался с Сержпинским по-русски. Сергей не сразу узнал в этом человеке Генриха, который побрился и постригся. Его  волосы были пострижены коротко, только на лоб свисала чёлка. Раньше Сергей думал, что один  глаз у Генриха был выбит, но под чёлкой он заметил, что глаз был цел, лишь слегка прищурен. Сергей задал Генриху несколько вопросов по-немецки, но поговорить они не успели, конвоиры пленных построили в колонну и увели.  Из краткого сообщения Генриха, Сержпинский понял, что пленные немцы заработали денег на дорогу домой и скоро уедут в Германию.
     Александр Семёнович знал немецкий язык, с любопытством вслушивался в их разговор и похвалил Сергея, за то, что тот интересуется иностранными языками.
     Когда вошли в баню, Александр Семёнович в раздевалке увидел у Власюка рваное нижнее бельё. После мытья он не стал одевать своё свежее бельё, а отдал его  своему подопечному, который из бани  вышел чисто выбритый,  помолодевший, и выглядел на  свои  тридцать лет.
     - Господин судья, проводите меня прямо сейчас в казарму, если можно, - попросил Власюк, и они пошли в сторону вокзала, где поблизости располагались казармы воинской части.
      Власюк спросил Верещагина:
    - Чем занимаются в Данилове солдаты и много ли их?
    - Солдат было около ста человек, - пояснил Верещагин, - но я слышал, что многие из них дезертировали, сбежали домой, чтобы помогать убирать урожай. А те, кто остались, охраняют государственные учреждения, склады, железнодорожные объекты, конвоируют пленных и охраняют тюрьму. Ты в армии служил?- спросил он своего спутника. 
    - Нет, не служил, почему-то в нашем селе ни кого в армию не брали, - сказал  Власюк.
    Командира  воинской части,  Верещагин знал и надеялся, что он возьмёт этого парня к себе на службу. В казарме как раз проводилась вечерняя поверка, и после неё Александр Семёнович подошёл к командиру, объяснил ему ситуацию, в которую попал этот бездомный человек.
     - Я бы его взял, - сказал офицер,  - но у меня нет запасной форменной одежды и оружия.
    Подумав немного, Верещагин предложил:
     -  Вы можете пока использовать его, как работника на кухне, или в огороде.
В воинской части имелось подсобное хозяйство: огород и свинарник. Солдаты сами выращивали для себя овощи и свиней. Эта идея офицеру понравилась, и он принял под своё подчинение будущего солдата Олега Власюка.
                     У жены Александра Семёновича, Юлии Петровны, был брат Пётр Петрович Смирнов. Он работал в Данилове на железной дороге служащим и жил у своей бабушки, в её доме. Иногда он заходил к Верещагиным навестить сестру Юлю.
     В тот вечер начинался дождь, он шумел по железной крыше дома и навевал тоску.  Александр Семёнович и Тоня пришли с работы, сестра пошла на кухню, чтобы  приготовить ужин, а Александр устало сел на диван и стал смотреть газеты. Вскоре  кто-то постучал с улицы в окно.  Гостей в такую погоду не ждали. Тоня посмотрела из-за шторы на улицу и смущённо сообщила брату: «Это Пётр Петрович Смирнов  пожаловал к нам».
     Обычно Смирнов ходил в железнодорожной форменной одежде, на этот раз, он пришёл в фуфайке, в сапогах, в которые были заправлены брюки, а в руках он держал корзину с грибами. 
     - Вот, принёс вам грибов, - показал он корзину, входя в дом. – Вам самим некогда в лес ходить, а я пораньше с работы сбежал и за грибами. Нынче грибов очень много.  А где Юля?
    - Она сейчас в деревне, я оставил её там, чтобы хорошо питалась.  Снимай, Петя, фуфайку, сапоги и проходи в гостиную, - пригласил Александр, а  Тоня пошла на кухню, разжигать угли в самоваре и разбирать грибы.  Мужчины, тем временем, сели в гостиной на диван и стали разговаривать. Пётр Петрович и Александр Семёнович дружили, как и полагается родственникам, хотя Верещагин был старше Смирнова на восемь лет. 
    Вначале разговора, сидя на диване, и положив ногу на ногу,  Пётр жаловался Александру,  на разорившийся банк в городе Ростове Ярославском,  где он раньше жил и там оставались его  родственники. В Ростовском банке он хранил свои  сбережения, и вот теперь   деньги пропали.  Потом он сетовал на то, что родители ему не помогают, и по этой причине он до сих пор не женат, хотя ему уже двадцать пять лет.
     - Какая порядочная девушка пойдёт за меня замуж, - рассуждал он, -  если у меня нет даже не большого сбережения. Я, конечно, образован, окончил Московское железнодорожное  училище, в будущем могу получить повышение по службе, но кто это оценит?  Ты же знаешь, Саша, что я давно в Тоню влюблён, - напомнил  приятелю Пётр о своих чувствах, -  но я хотел в ближайшие годы накопить денег, встать на ноги, а потом уже жениться. Ситуация в стране так сложилась, что у всех из-за войны не идут дела. Кругом упадок и разруха.
    - Не переживай, Петя, - успокаивал его Верещагин. – Если хочешь ухаживать  за моей сестрой, то  будь спокоен, я поговорю с ней, и с моим отцом поговорю, насчёт твоей кандидатуры.
     Александр Семёнович положил приятелю руку на плечо и  предложил:
    - Иди к ней, помоги на кухне, а я здесь что-нибудь почитаю.
    Смирнов, с мелькнувшей в его глазах радостной искоркой, пожал Верещагину руку: «Спасибо, Саша», - и  после этого ушёл на кухню к Тоне.
    Отец Смирнова, Пётр Егорович, работал в Даниловской больнице земским врачом. Жил врач со второй женой, в деревне Сумароково, а первая жена давно умерла. Врач оказывал медицинские услуги крестьянам в  деревнях, расположенных южнее Данилова. Он был из дворян, не имевших наследства, но на заработанные деньги приобрёл в деревне Сумароково не большое хозяйство.
     Сам Александр Семёнович женился, в тридцатилетнем возрасте. Причина поздней женитьбы была не в отсутствии капитала, а в отсутствии достойной невесты. Александр сам не мог встретить подходящую девушку из своего круга,  возможно, был слишком серьёзным человеком. С Юлей его познакомил отец, Семён Александрович, который  был в дружеских отношениях с отцом Юли, Петром Егоровичем.   Отцы решили познакомить сына и дочь. И вскоре состоялась свадьба.
     Александр много читал, как художественной литературы, так и юридической. Уголовный кодекс знал почти наизусть. Теперь эти знания законов не требовались, началась полоса беззакония; старые законы уже не действовали, хотя их не отменили, и новых не придумали. В Данилове по-прежнему действовали две власти: с одной стороны - старая городская и уездная управа, с выбранными депутатами, и с другой стороны - новая советская власть. Деньги тоже раздваивались: наравне  с керенскими рублями,  продолжали действовать старые царские рубли. Однако, люди чаще деньгам не доверяли, а  обменивались товарами и услугами. Самой твёрдой валютой стали продукты питания. Например, на стакан соли, можно было купить хорошую вещь.
      Александр взял на этажерке пачку газет, журналов и стал читать.  Их он регулярно выписывал по почте и покупал в книжном магазине или на почте. Каждый вечер он сначала читал газеты и журналы, а потом, если не хотелось спать, читал какую-нибудь книгу. В газетах и журналах по-прежнему печатали много рекламы, и это создавало впечатление, что экономика жива, жизнь продолжается.
     Через час пришли в гостиную Тоня и Петя, звать Александра ужинать.
     - Пойдём в столовую, грибы уже поджарили, - улыбаясь, сказала Тоня. – Только соль закончилась и они недосолены.
     - Ну, ладно, - махнул Александр рукой, - поживём и без соли, в газетах пишут, что много соли употреблять вредно.
    Последнее время в Данилове соль стала дефицитом, так же, как  спички и мыло.
     - Как вкусно пахнут грибы, - потирая руки, произнёс Александр. Он пошёл в комнату, называемую столовой,  вслед за Тоней и Петей, и все трое сели за круглый стол.  Посредине стола на подносе возвышался самовар, а рядом в большой сковороде  чернели жареные грибы. Самовар продолжал тихонько шипеть, и от него слегка пахло дымком. Тоня положила мужчинам грибы в красивые фарфоровые тарелки, а потом положила себе порцию поменьше. Александр заметил, как она поглядывала на Петра. «Значит, она поняла, что он начал ухаживать за ней», - решил брат.
     Пётр ел не спеша, стараясь держаться солидно и культурно, и тоже бросал взгляды на Тоню.  Когда его тарелка опустела, он пообещал:
     - Завтра я вам ещё грибов принесу и мешочек соли.
     - Где же ты соль возьмёшь? – удивился Александр.
     - Надо места знать, - хитро взглянул на него Пётр. - Недавно наши обходчики железнодорожных путей нашли потерянный мешок с солью. Видимо, его кто-то украл, а потом выбросил с поезда. Но честные обходчики принесли эту соль в контору, а мы её разделили между собой.
     - Значит соль ворованная? – строго посмотрел на него Александр.
     - Но это только моё личное предположение, - оправдался гость.
      В этот момент в соседней комнате, называемой гостиной, начали мерно бить большие напольные часы. Они пробили десять часов вечера. Не допив чай, Пётр спохватился:
     - Мне пора домой, а то бабушка будет беспокоиться.
     - Петя, а как же чай, и варенье моё вы не попробовали, - стала уговаривать гостя Антонина. – Пять минут вас не спасут.
     Он послушался хозяйку,  допил чай и, поцеловав ей ручку, важно произнёс:
    - Большое вам спасибо, господа, разрешите откланяться.   
   Тоня проводила гостя до дверей и вернулась к столу. Саша её спросил:
  - Ну, как тебе  Петя? Нравится? Чем он не жених?
  Сестра смущённо ответила:
  - Я пока не думала об этом. Мне ещё рано думать о замужестве.
  - Почему рано? Тебе уже двадцать два года. А твоя мама вышла замуж с восемнадцати лет.
  Александр передал Тоне разговор с Петром и  сообщил, что он в неё давно влюблён.    
                Начало на этом сайте http://proza.ru/2023/12/21/908