Пролог
Все уже собираются на веранде. Я бегу. Но я боюсь опоздать, я не люблю опаздывать. Я боюсь, что никто не поверит, что это я. Я не помню, что это за город, как называется место, где мы собираемся. На улице уже темно, я постоянно спотыкаюсь. Пальцы на ногах кровоточат. Я бегу, платье сползает, и мне очень страшно. Сердце улетает из груди. С крыши доносится смех, я слышу гул и разговоры. Мне так страшно, что она придет, что меня выгонят, что он меня не простит. Мои волосы уже давно не держатся в прическе, дыхание сбилось, все мое тело сжимается, я хочу упасть на землю. Я наконец добегаю до того здания, где проходит вечеринка. Я уже не могу бежать. Я поднимаюсь по лестнице, тяжело дыша. Я поправляю сандалии и белый подол платья. Выхожу на поверхность. «Мы тебя уж заждались, Ами!» — молвит какая-то женщина со знакомым лицом. На крыше темно, тут царит синева. Мое сердце не стучит, а дрожит. Мне холодно и душно, мне так страшно. И вот я вижу эту самозванку. Она вытесняет меня из этого мира.
Прядь волос падает мне на глаза. Я поправляю волосы и подхожу к ней. К ней, обнимающей моего мужа. Ее белые волосы в этой синей мгле кажутся седыми. Она кусает губы, обхватывает моего мужа, положив одну руку ему на бедро, а другой держа бокал с вином. Она резко оборачивается и видит меня. «Ами, подходи к нам!» — зовет она меня весьма добродушно. Он тоже смотрит на меня, но будто видит в первый раз. Мои ноги подкашиваются, я хочу убежать и плакать в чулане. Мои губы дрожат, я царапаю ногтями подол платья. Я подхожу и становлюсь в круг их друзей. Я так боялась этого момента. Момента, когда мой любимый станет мне чужим.
Книга первая
1. Америка и Пол. Виски, вино и джин-тоник
Октябрь 2016-го года не предвещал ничего. Тем более, ничего хорошего. Четыре белые стены, в которых сидел Пол, казались ему докучливыми. Много раз он говорил своим дочерям: «Девочки, вы у меня таланты, может, разукрасите эту скукотищу, сделаете что-нибудь повеселее?» Но те отмахивались, ссылались на заботы с детьми и отсутствие времени. Все это продолжалось так долго, что Пол потерял надежду и перестал просить. А ведь когда-то и сам мог взять кисть в руки и сотворить монументальную роспись в стиле авангард.
В белой комнате, жужжа грудным голосом, в углу, стоял мини-бар, полный неких несметных богатств. В стеклянных бутылках, больших и маленьких, толстых и стройных, гладких и граненых, вытянутых и пузатых, темных и прозрачных, стыли жидкости: прозрачные, белые, желтые, бордовые, коричневые. В мини-баре Сэра Пола нет дешевого пойла. Эти напитки приносили их владельцу огромное удовольствие. А незатейливый ликер “Bailey;s” превращал нутро Пола в настоящую сказку. Ах, кисельные берега, ах, молочные реки…
Это увлечение встало на первое место в приоритетах МакКартни незадолго до минувшего дня рождения его старшей дочери, Мэри. Его любимица, первенец, темноволосая копия матери-блондинки, которую наш герой любил дольше любой другой девушки. Своих детей он просто обожал и души в них никогда не чаял. Но пришла осень, пришла хандра, и МакКартни, впервые за многие годы, припал к бутылке с виски и никого не хотел знать. Это был далеко не первый раз, когда наш герой заливал алкоголем трезвый ум. Пол не торопился залпом опустошать бутылки, а растягивал удовольствие на долгие холодные времена.
Как ни странно, у Пола была цель. В свое время Джон Леннон злоупотреблял грехами, чтобы найти новую заповедь. Пол же заперся в своей скучной белой комнате со скудной икеевской меблировкой и увлекся спиртным, не желая никого видеть, пропуская светские выходы и семейные праздники. Музыкант искал новые стороны своего творчества, новый стиль взамен приевшегося, наскучившего, казавшегося устаревшим, пустоватым. МакКартни не волновало то, что весь мир состоит из его поклонников, он искал новизну.
Новое утро заливало сад во дворе дома Пола непроглядным светло-серым туманом, ложившимся на сухую опавшую листву еще до рассвета. В этом новом укладе жизни МакКартни рано поднимался с постели, раздвигал тяжелые шторы в стороны, парадно одевался, глотал натощак рюмку чего-либо из веющего прохладой мини-бара и садился за работу. Каждое утро он пытался открыть что-то новое для себя, буравил землю вглубь. Начищенное до блеска зеркало в полный рост Пол накрыл балахоном, чтобы не видеть состарившегося себя.
Этим утром, разочарованно сидя в прогорклом осознании убогости своих творческих потуг, он решил взглянуть на себя. Не думая о том, что встреча с отражением может морально раздавить даже красотку, он стянул со стекла тряпку и бросил ее на постель.
— Что это? — гнусавым голосом произнес он, проведя морщинистой рукой по изрядно поредевшим в силу возраста и крашеным в ужасный оттенок каштанового цвета волосам с отросшими седыми корнями. — И это правда я? — Пол даже начал улыбаться. Когда-то, когда он еще читал газеты, прочел статью о том, что, если пересилить паршивое настроение и улыбнуться, от мимических мышц в мозг поступят импульсы, и настроение и впрямь поднимется. Неужто таким образом МакКартни хотел вызвать любовь к своей собственной внешности? — Наверное, я… А глаза-то все те же, — он приблизил лицо к стеклу, внимательно глядя в глаза отражению, и начал растягивать постаревшую кожу средним пальцем правой руки, рассматривая белок глаза, по краям перетянутый красными ниточками сосудов. А глаза имели цвет зеленого чая, налитого в чашку из-под молока, оттого помутневшего. Через десять лет глаза станут серыми, а через двадцать они побелеют.
Пол обратил внимание на щетину. Свет, проходящий через волоски, серебрил их. МакКартни провел тыльной стороной ладони все той же правой руки по щеке и поморщился. Щетина была такой колючей, как никогда раньше. Пол оглядел себя в зеркале еще раз. Последней каплей стали стянувшиеся губы и мягкие, висящие, как у бульдога, щеки, и старик, не на шутку разозлившись, сжался и готов было закричать от беспомощности, но лишь схватил балахон и накинул на сверкающее зеркало. Пол никогда не думал, что он настолько ужасен. Казалось, с его деньгами и энергичностью ему удается сохранять моложавость. Но все оказалось намного хуже. Этим днем он про зеркало не вспоминал.
Следующим утром туман снова заволок английский сад. Английским считается сад, который выглядит заброшенным. Но сад МакКартни действительно был заброшен — на закате лета, в приступе недовольства собой, Сэр Пол уволил садовника.
В это утро Пол чувствовал всю ту же меланхолию, что и на протяжении трех месяцев. Все это время до него пытались достучаться слуги, у которых накопилась прорва вопросов и огромная кипа писем, адресованных хозяину. Кто-то не мог понять, на что ему жена. Нэнси Шевелл долгое время тревожилась, стучалась в запертую дверь, но спустя месяц сдалась, заявив:
— Мой муж — творческий человек, ему нужен покой, чтобы творить. Он взрослый и не нуждается в няньках. Выйдет, когда ему будет нужно.
Персонал раскололся напополам и исступленно спорил: кто-то плевался на Нэнси, что эта легкомысленная богатенькая барышня крутит шашни за спиной у супруга, поэтому ей невыгодно, чтобы муж прервал изоляцию. Другие считали, что миссис МакКартни — наивная женщина, не понимающая, что интерес к ней угас.
Тем временем, у Пола действительно наступил глубинный творческий кризис, и в этом супруга не ошибалась. В нем угас интерес ко всему, а не только к жене. Он исписывал листы, и загоралась надежда на прорыв. Он отходил, заполнял бокал, возвращался. Перечитывал текст и отвергал написанное.
Хуже всего было то, что его предала музыка. Сам Пол МакКартни не мог прикоснуться ни к одному инструменту.
Творчеству нужны новые впечатления, но сколько этих впечатлений уже закопано в памяти Пола? Алкоголь никогда толково не помогал, но здорово облегчал ощущения.
Теперь не туман заливал бронзово-охряный осенний двор дома экс-битла, ложась росой на сухих свернувшихся листьях, а светло-синяя вечерняя мгла вливалась в комнату МакКартни, ложась новыми слоями сырости на серую хандрящую душу поэта. Желтушный свет лампы струился на линованные страницы исписанного второсортными стихами блокнота, а их автор пытался не плакать, гладя на все эти закорючки, и убедить себя в том, что это все-таки не он написал. «Мини-бар. Джин и тоник», — пронеслось в его ушах. Но Пол не двигался с места, продолжая тоскливо изучать закорючки.
— Правильно делаешь, что не встаешь, — произнесли откуда-то из-за спины так неожиданно, что Пол вздрогнул. Голос звучал отчетливо и внятно, но музыкант начал убеждать себя в том, что ему показалось. Пол встал и подошел к мини-бару, стараясь не оглядываться назад, откуда шел звук, но отлично знал, что любопытство, как правило, берет верх. Боковым зрением он видел чье-то слегка искрящееся, как ему показалось, серебристое платье. Пол открыл мини-бар, зажужжавший от прикосновений хозяина с большей мощностью, как живой.
На полках шарила покрытая седыми волосками рука, звеня бутылками. МакКартни делал попытки оглянуться, но вовремя себя одергивал. Найдя нужное, Пол вернулся на место, передвигаясь спиной, и каким-то образом почувствовал, что неизвестное существо улыбнулось.
Обладатель якобы искрящегося платья сделал несколько шагов вперед, оказавшись в более-менее освещенной области помещения. Пол вскрыл бутылки с тоником и джином, делая глупые попытки смотреть затылком. Он чувствовал взгляд этого незнакомца или, вероятнее, незнакомки на себе. Пол намешал в чистом стакане напиток и на секунду остановился.
— Что? Так и будешь на меня смотреть?
Пол окинул взглядом накрытое тряпкой зеркало и пожалел о содеянном, ведь сейчас можно было посмотреть на гостью через него!
— Или лекцию о вреде алкоголя прочитаешь семидесятилетнему старику?
МакКартни искал какие-то зацепки по всей комнате. От попыток смотреть назад не поворачивая головы разболелись глазницы, но ничего, кроме серебристого свечения, он не увидел.
— Ты тут? Говорить умеешь? — Пол не понимал, зачем сам затевает разговор. По всей видимости, это все алкоголь с его талантом развязывать языки и лишать инстинкта самосохранения.
— Умею, — раздался женский голос.
— И какого рожна ты здесь оказалась? — Пол наконец повернул на нее голову и ахнул. «Вот она как выглядит смерть», — подумал он. Фантазия подрисовала белых, как альбиносы, ангелов, задохнувшихся в алкогольных парах.
— Пить будешь? — сурово спросил МакКартни.
— Я пришла открыть тебе глаза, — тихо произнесла гостья.
Воздушное платье цвета «Синяя Элис» не искрилось, но некоторое потустороннее свечение от пришелицы исходило. Пол разглядывал девушку. Это утонченное лицо с зелеными глазами казалось ему знакомым. Плод воображения, галлюцинация, сон, бред, «белочка», шизофрения, — Пол перебирал все, что мог. Влажные пухлые губы оставались без движения. Девушка ожидала вопросов или попыток вызвать охрану, но ошарашенному Полу еще только предстояло протрезветь.
— Я должна тебе очень многое показать, — загадочно произнесла она. Пол сдвинул брови, между которыми образовались складки.
— Чего? — Пол вытянул вперед подбородок, стараясь казаться угрожающим. — Ты вообще кто? И как сюда попала?
Девушка печально улыбнулась. Откуда-то задул сквозняк, всколыхнув черные волосы незнакомки и подол легкого платья. Присутствие постороннего существа Пола угнетало, но присущая ему дипломатичность не позволяла приказать, чтобы она поскорее улетала обратно в страну фей.
— Тебе ничего не говорит имя Америка Зами? — деликатно поинтересовалась, по всей видимости, обладательница этого имени.
Пол немного напрягся, перебирая в голове всю информацию, как компьютер. Сколько этих имен он слышал! Мини-бар зажужжал с новой силой, но уже как безголосый двухметровый холодильник, будто озвучивая умственные усилия МакКартни. Пол облизнул губу.
— Америку Ферреро знаю, а Зами не знаю.
Гостья оглядела комнату. Несмотря на относительный порядок, она отражала ту анархию, что творилась в голове МакКартни.
— Значит, ты совсем ничего обо мне не знаешь… — девушка выдохнула слова, как дым.
«И не очень-то хочу узнавать», — мрачно подумал Пол. Потому что, как ему казалось, он твердо знал, что это прелестное создание лишь плод его старого и больного, как печень, воображения. И сейчас он боялся ответить «Да», и это послужило бы сигналом к началу раскопок его души. МакКартни не желал того, чтобы его раздирали ковшами, обнаруживая скелеты в почве, как в шкафах, или в шкафах, как в почве.
Но если эта девушка, которую обдувает ледяной сквозняк, не видение? Тогда вряд ли бы она пришла к МакКартни, если не собиралась выкатить все его рояли из кустов. «Но как же она сюда прошла через охрану?» — Пол пытался разобраться, является ли человек перед ним проекцией или она, как и хозяин дома, из плоти и крови?
— Тебе предстоит узнать много интересного, — ее губы еще сильнее растянулись в пугающе загадочной улыбке. В глазах зажегся огонек, и все это МакКартни заметил.
— Только вкратце, времени в обрез, — Пол поморщился и провел правой рукой по лицу сверху вниз, оттягивая кожу. Девушка коротко усмехнулась.
— Нет, нашу историю в двух словах не пересказать, — по всей видимости, Америка Зами собственной персоной заглянула прямо в глаза Полу. Он и не понимал, очаровывает эта барышня или нет, как в принципе не понимал, что он чувствует и что ему делать, и искусственно улыбнулся. «Надо менять тактику поведения», — Пол решительно встал и подошел к двери.
— Ну вот и рассказывай ее кому-нибудь другому, — МакКартни отворил дверь, и улыбка растворилась. — Женская часть прислуги очень любит долгие душещипательные истории.
Девушка стояла в центре комнаты, не шевелясь. Улыбка приобрела иронический оттенок. Одна часть лица была слабо освещена тусклым светом настольной лампы. А платье все-таки не искрится, убеждал себя Пол. Девушка как девушка.
— Долго будешь стоять, как вкопанная? — терпения Пола, как правило, надолго не хватало. — Если не уйдешь, я позову секьюрити, и тебя отсюда вышвырнут.
— Прежде, чем ты это сделаешь, должна тебя предупредить, что я всего лишь призрак. Не все могут меня увидеть, и ты покажешься своим лакеям как минимум идиотом.
Пол сдвинул брови, вновь между ними образовались складки. Его не сильно запугало заявление о том, что мисс является призраком. Перед мужчиной стоял нелегкий выбор, однако, любой из путей привел бы его в лечебницу для душевнобольных.
И он решил пойти на более рискованный шаг. Пол выглянул в коридор и прокричал изрядно ослабевшим голосом имя дворецкого, а тот незамедлительно явился в комнату.
— Как это здесь оказалось? Выгоните ее, — Пол, отвернувшись от пугающей яви, вытянул руку и указательным пальцем показал на место, где находилась Америка.
— Сэр, вы, наверное, очень устали, — деликатно произнес слуга. — Там никого нет. Вам стоит прилечь, утро вечера мудренее.
Мужчина, вежливо поклонившись, большими уверенными шагами вышел из комнаты. Пол закрыл дверь и сурово посмотрел на Америку. Ее иронически-ласковый взгляд начал его бесить.
Пол подошел к Америке поближе и стал медленно обходить ее по кругу, сложив руки за спиной. Они оба молчали, были слышны лишь жужжание мини-бара, позвякивание бьющихся друг о друга и о гардину крючков, на которых висели колышущиеся от ветра тяжелые шторы. Воздух в комнате становился все холоднее и холоднее, становясь тяжелым; в октябре лучше не увлекаться распахнутыми окнами.
Пол перестал наматывать круги по комнате и подошел к Америке вплотную, и его губы оказались примерно напротив ее носа. Девушка чувствовала привкус каждого слова, пролепеченного МакКартни:
— Я человек немолодой, ко мне призрак просто так прийти не может. Докладывай: кто ты и зачем сюда пришла.
Америка немного отстранилась от Пола, чтобы видеть его глаза:
— Меня зовут Америка Зами, и я твоя жена…
— Что-о-о? — перебив, протянул удивленный Пол. — Ты хотела сказать «будущая жена», но и это вряд ли, потому что я на тебе не женюсь. А теперь улетай туда, откуда прилетела.
— Нет, мы с тобой были женаты тридцать лет в прошлом веке…
Пол перебивал.
— Девочка, у меня в течение тридцати лет была только одна жена, и ее звали Линда. А тебе даже двадцати пяти нет, что уж говорить о тридцати.
Пол и не заметил, как оказался в зале клуба “Cavern” в Ливерпуле. Это был тот первый зал, еще задолго до того, как на этом месте по глупости построили парковку. Танцующие зрители, вернее, зрительницы наполняли клуб собою и криками восхищения до краев, как было при начинающих The Beatles в начале шестидесятых…
Рядом с Полом стояла призрак-Америка. Она глядела на сцену горящими глазами и улыбалась. МакКартни музыка, гремящая со сцены, была до щемящей в сердце боли знакома. И он осознал, что на сцене стоят The Beatles в прошлом. Чтобы в этом убедиться, он приподнялся на носочки и рассмотрел четырех музыкантов. Славные парни, пышущие молодостью, зажигают весь вечер для девчонок, а после концерта самые красивые из поклонниц достанутся им как прибавка к гонорару на целую ночь… Пола умилили воспоминания, но вот кино страшно напугало. Впервые в жизни ему удалось посмотреть на себя любимого со стороны вживую, к тому же с высоты прожитых лет.
— Это… Что же… Я в прошлом?! — кричал Пол Америке, чтобы она его услышала.
— Ага, — не отрывая глаз от сцены и пританцовывая, спокойно ответила Америка, и стало понятно, что это для нее в порядке вещей.
— А как?.. А нас видят?.. А «эффект бабочки»?! — отрывисто кричал ошарашенный Пол.
— Всему свое время! — ответила Зами, улыбаясь.
Тем временем, группа завершила исполнение песни, которую МакКартни, к своему стыду, совершенно забыл. В зале было душно, и Пол подумал, что по нему, только молодому, ручьями течет пот, но разглядеть этого не мог, сколько ни щурился. Старость — не радость.
— Сейчас мы споем вам песню, — заговорил молодой Пол, водя левой рукой по струнам бас-гитары, — которая совсем недавно вышла на нашем альбоме. Это “I saw her standing there”! — провопил МакКартни название. Зал ожил, кто-то радостно заулюлюкал. Свет софитов стал ярче.
— Смотри-смотри! — прикрикнула Америка. — Сейчас будет момент истины!
— А что произойдет? — Пол никак не мог начать ориентироваться в пространстве. — Какое сегодня число?
— 17 апреля 1963 года, — улыбалась Зами.
Битлз переглянулись между собой и по кивку Пола начали играть. Он улыбался во все свои кривоватые зубы. Девчонки завизжали с новой силой, когда солист пропел “Well, she was just seventeen”{?}[англ. «Ей было всего семнадцать лет»; цитата из песни “I saw her standing there” (зд. и далее прим. автора)], как будто им всем было по семнадцать лет, и это про них. Пол двигал плечами, ловко бегал пальцами по ладам и улыбался. Глаза сверкали, и по ним нельзя было сказать, что они когда-то постареют.
Молодой Пол оглядывал зал, старый смотрел на самого себя. Америку это зрелище очаровывало в не меньшей степени, чем ее экскурсанта.
— Well she looked at me, and I, I could see, that before too long I;d fall in love with her{?}[англ. «Она посмотрела на меня, и я понял, что совсем скоро влюблюсь в нее» — отрывок все из той же песни]… — пел молодой басист. Свет софитов заметно задрожал, и в недрах земли что-то тихо заклокотало. Взгляд молодого МакКартни оказался прикован к одной точке в зале. Этой точкой была молодая Америка Зами. Пол сдержал себя, чтобы не потерять нить выступления, и подмигнул девушке.
— Это что сейчас было? — Пола-старика все это настораживало.
— Ты подал мне знак.
Пол не заметил, как закончилась песня, и зал вмиг опустел. Стояла абсолютная и непривычная тишина. Пол не догадался, что его опять перебросили по времени.
Около сцены стояла худая девушка с распущенными черными волосами. Пол не сразу угадал в ней черты Америки Зами, которая стояла рядом, босиком и в голубоватом платье. Девушка сложила руки на груди и оглядывалась по сторонам. Каждый раз, когда ее взгляд проходил сквозь Пола, его сердце замирало от страха. Он не хотел, чтобы его нынешнего видели в прошлом, а Зами так ничего про механизм фокуса не рассказала.
На сцену, отмечая каждый шаг звуком столкновения каблука с деревянными досками, выбежал Пол. Пожилой Пол открыл рот, очаровавшись собой. Зами не могла этого не заметить и усмехнулась. МакКартни-младший спрыгнул со сцены, и старик заметил, что в руках парня кусочек бумаги и ручка. Пол подошел поближе к молодому себе и начал следить за взаимодействиями юноши и девушки.
— Круто, что ты поняла меня по взгляду! Спасибо, что осталась. Пол МакКартни. Я думаю, ты меня знаешь. А как твое имя?
— Америка Зами. Очень приятно, — они пожали друг другу руки и улыбнулись.
— Интересное имя… — юноша спрятал ручку и бумагу за спину. — Странно, я тебя здесь никогда не видел, хотя знаю всех наших девчонок в лицо. Ты в первый раз на нашем концерте?
— Нет, я уже несколько лет вас знаю, — улыбалась Америка.
— Удивительно, надо спросить у ребят… Америка, ты примешь мое приглашение куда-нибудь сходить?
— Приму, только пойдем куда-нибудь туда, где нас не загрызут фанатки.
Пол усмехнулся.
— Напиши, пожалуйста, свой номер, — в ход пошли бумага и ручка. Старик поморщился и повернулся на стоящую поодаль Америку-призрака. Она пожала плечами. Пол не мог понять, что же, черт побери, происходит?! «Надо меньше пить, глупый старикашка!» — думал он.
Девушка тем временем писала что-то на клочке бумаги своего нового знакомого и передала ему свои иероглифы.
— У тебя горят глаза, не сжигай меня, умоляю! — воскликнул Пол с некоторой дрожью в голосе.
— Фу, парень, откуда ты понахватался таких пошлых выражений? — громко прокомментировал услышанное опытный Пол.
Молодые люди начали прощаться.
— Как тебе? — внезапно спросила неожиданно возникшая справа от Пола Америка, и тот вздрогнул.
— Слушай, — МакКартни повернулся к гостье из прошлого. — Ты, скорее всего, моя фанатка с большими деньгами и продвинутым оборудованием, проекторами и тому подобным… Это всего лишь кино — не более.
— Думай, что хочешь, — спокойно произнесла Ами и посмотрела на уходящего в гримерку молоденького битла. Не успел Пол повернуться в ту же сторону, как оказался в своей черной холодной комнате.
МакКартни поежился. Америка взмахнула рукой, и форточка с громким хлопком закрылась, зажглась люстра. Пол настолько широко открыл глаза, что казалось, они сейчас выйдут из орбит. Америка улыбнулась, поняв, что победа за ней, однако, Пол нашел выход из ситуации.
— Поду-умаешь, я так тоже могу! У меня свет по хлопку включается! — в доказательство экс-битл два раза хлопнул в ладоши, но свет даже не моргнул. Америка рассмеялась, и Пол сконфузился.
МакКартни сел за свой стол и выключил горячую лампу, готовую зажечь бумагу с второсортными стихами. Чтобы получилось что-то новое, надо поддаться этой загадочной страннице. За лампой стоял стакан с джином и тоником, и МакКартни залпом осушил сосуд. Пол вытер рот рукой и потянулся за бутылью с тоником. Легко открыв ее, он налил журчащую, как ручей, жидкость в стакан.
— Хорошо, девочка, — Пол потянулся за бутылью с джином, чтобы провести с ней аналогичную операцию, — Я не знаю, зачем ты здесь, я выслушаю твою историю. Но при одном условии.
Америка молча слушала.
— Ты уходишь по первой же просьбе.
— Договорились, — Америка протянула руку МакКартни. — Кстати, можешь звать меня Ами.
— Ами… Значит, к тебе, Ами, можно прикасаться? — удивленно поинтересовался Пол, посмотрев на руку девушки.
— Не мысли о призраках стереотипно, — вежливо улыбнулась Америка, и Пол несмело пожал ее руку — мягкую, но холодную.
— Все. Продолжим завтра. Теперь уходи. Спокойной ночи, — произнес МакКартни, отвернувшись, и сделал глоток джина с тоником. Однако Америка уже не ответила. Она выполнила условие их договора.
2. Америка и Пол. Холодно
После исчезновения Ами Пол допоздна пил так, словно у него случилось горе. Как только стакан пустел, заполнялся снова. Когда-то Линда, а теперь уже Нэнси просила его никогда так не делать. В его возрасте после подобных попоек МакКартни ждала больница, хотя много он в тот вечер выпить не смог, и отрубился после того, как в бутылке осталась пара капель джина.
Из окна, точно попадая в главную мишень — глаз музыканта, струился солнечный свет, пробиваясь сквозь большие серые осенние облака. Они висели низко над землей, обещая скорый противный дождик. Это не то, что летом: черные тучи заволакивают б;льшую часть неба, а белоснежные облака изо всех сил борются с врагами и, в конце концов, сдаются. День обращается в ночь, у горизонта грохочет грозный гром, небо вспыхивает молниями, как вспышка фотокамеры, а на асфальте появляются маленькие следы от мелких капель. А через несколько секунд ты слышишь приятное шипение, и твой город заливает теплый дождь. И, если повезет, ты берешь за руку любимого человека, вы носитесь и хохочете, а прохожие, недовольно поглядывая на вас из-под нахмуренных бровей и черных зонтов, недоумевают, — определенно завидуют.
Осенний дождь совсем другой: мелкий и холодный, и сопровождается пронизывающим ледяным ветром, дующим тебе прямо в лоб. Ты, уставший от указаний начальника, плетешься с работы с черепашьей скоростью, в глаза бьются капельки. Пола всегда это время угнетало, а эта осень выдалась вовсе необычной: Пол спивался.
Но пока дождь только намечался, и лучик света бил МакКартни в глаза. Пол поморщился и поднял тяжелую голову, пролежавшую всю ночь на правой руке. Это Полу откликнулось, когда он попытался поднять руку, а та онемела и посинела, как у трупа. МакКартни вскочил с места, а рука болталась, как не своя. «Эх, ты, семьдесят четыре года, и паникуешь, когда рука затекает», — Пол старался себя утешить.
Старик подошел к окну, ухватился за шторы и сдвинул их. В комнате стало немного темнее, но все это не могло достичь той степени мрака, что поселился в душе МакКартни. Затем он подошел к двери и открыл ее. На пороге лежал поднос с завтраком, который подавался слугой каждое утро в семь. О странности этого ритуала не может быть и речи.
Пол терпеть не мог The Doors, в особенности их фронтмена, алкаша-философа, а сейчас хотелось завести их пластинку, весь день ее слушать и вечером разбить об стенку. Пол считал Моррисона занудой и долгие годы, даже спустя много лет после смерти Джима, ревновал к нему жену. Линда спала с ним и, может быть, любила его, и МакКартни оттого бесился.
Пол уселся на край кровати и ссутулился. В один миг ему показалось, что он сам — Джим Моррисон, который вечно был пьян, возможно даже любил Линду только в таком состоянии. МакКартни так и не стал искать пластинку и устраивать с ней дебош. Наверное, продаст на аукционе или подарит коллекционерам.
— Как все плохо… — поморщился МакКартни от мимолетной мысли, что все хуже некуда. — Жизнь идет под откос, и никто не поможет…
— Добрый день! — перед Полом возникла Америка Зами, и тот подпрыгнул от неожиданно заставшего приветствия.
— Так, опять ты? — Пол начал злиться. — Уходи!
— Но… — Америка попыталась напомнить про договор. МакКартни встал и начал выталкивать гостью к двери.
— Никаких «но»! — Пол двигался навстречу Ами, она пятилась назад. — Я тебя выслушал? Выслушал. Попросил уйти? Попросил. А теперь, будь добра, убирайся с глаз моих долой! — МакКартни открыл дверь, вытолкнул опешившую Америку в коридор и закрыл комнату. Пол ехидно захихикал. — Ну вот, как от тебя просто избавиться!
Но стоило Полу обернуться, как он закричал от неожиданности. Перед ним стояла только что исчезнувшая за дверью Зами.
— Но… Как… Ты… А там… Коридор… — Пол хватал ртом воздух, неуклюже жестикулировал. Америка смеялась.
— Никаких «но»! — заливалась она. — Не забывай, призраки ходят сквозь стены!
Пол смотрел на привидение обиженно, выпятив губу. Америка прекратила изящный смех, который отражался от стен и позвякивал в стеклах. Пол яростно и громко, как бык, выдыхал немые ругательства, пальцы, белея, сжимались в кулаки, а глаза наполнялись кровью. Но Америка, судя по всему, этого перевоплощения не боялась. Эта девушка знала другого Пола или, если быть точнее, Пола другим.
— Я так понимаю, отставать ты не собираешься? — рычал Пол.
— Дело твое, — бросила Америка. — Я могу уйти по первой просьбе, как обещала, но ведь я нужна тебе… — девушка схватилась за ручку двери и собралась потянуть ее на себя.
— Стой! — неожиданно для себя крикнул Пол, вытянув руку в сторону Америки. Она была права. Осознав, что где-то в глубине души, на ее антресолях, затаилось желание послушать ее, решил этого не демонстрировать. — Зачем тебе открывать двери? Ты же говорила, призраки ходят сквозь стены?
— А как же без того, чтобы демонстративно хлопнуть дверью? — Зами отвечала моментально, не задумываясь.
— И то верно… — произнес Пол на выдохе, плюхаясь на кровать.
«Запой — дело опасное, — начал размышлять МакКартни, пытаясь отвлечься от присутствия назойливого привидения, — женщина — это еще опаснее. Запой и женщина — смертельное сочетание. Джими Хендрикса это свело в могилу».
— Действительно, — закивала Америка. Пол выпучил на нее глаза.
— Ты умеешь читать мысли?!
Америка улыбнулась и, прикрыв глаза, отвела взгляд. Затем взмахнула рукой, и шторы на всех окнах разъехались в стороны. В комнату ворвался ослепляющий белый свет, несмотря на то, что солнце заволокли тяжелые облака.
Пол оглядывался по сторонам, словно впервые оказался в своей же комнате. Голые белые стены все так же смущали. На зеркало был накинут пыльный балахон. Мини-бар жалобно жужжал в углу, просил чего-то невозможного. На письменном столе обосновался творческий беспорядок. Вдруг заиграла “Anna” в исполнении Битлз, и Пол понял, что оказался в темной гостиной с зашторенным окном, в чужой квартире. Граммофон, читавший трескучую пластинку, стоял в соседней комнате, залитой белым утренним светом. МакКартни встал с дивана и направился в светлую комнатку. Свет, исходящий из окна, закрытого полупрозрачным ажурным тюлем, ударил в глаза, и Пол зажмурился. Около окна в больших глиняных горшках стояло три не очень знакомых МакКартни растения. На кровати лежал мужчина в черном концертном костюме, распластавшись на всю ширину постели. Пол подошел к нему поближе и увидел себя в прошлом. Двадцатилетний Пол МакКартни переслушивал дебютную битловскую пластинку. Но, как понял Сэр Пол, юноша думал не совсем о пластинке.
К пожилому Полу подошла Америка. “Anna” закончилась, пластинка трещала, как поленья в камине, началась “Chains”. Зами смотрела на развалившегося в позе морской звезды МакКартни, улыбаясь. Пластинка трещала, песня шла за песней, Пол лежал без движения.
— Разве он совсем не чувствует наше присутствие? — поинтересовался Сэр Пол шепотом.
— Совсем, — ответила Зами, продолжая глядеть на парня. — Неужели ты не чувствуешь в этом человеке самого себя, не можешь про него сказать «это я»?
— Нет, — соврал Пол, отводя взгляд. МакКартни знал, что этот парень — он сам: красивый, молодой, энергичный и талантливый. Песни, игравшие на фоне, подливали масла в огонь, и немощное сердце Пола трепетало, как бабочка. В голове один за другим возникали образы из прошлого, счастливые воспоминания. В душе расцветала весна, жившая внутри МакКартни, когда ему было двадцать. Пол не хотел признавать, что ему очень нравится то, что у него появилась возможность пережить времена его молодости заново, пусть и в третьем лице.
По телу Пола от самых ног до шеи пробежал холодок, как только заиграла “P.S. I Love You”. Молодой МакКартни сел, прижав руки к груди. Сэр Пол чувствовал, как его тело покрывается гусиной кожей, волны мурашек проходят туда-обратно вдоль спины и рук, а по груди разливается приятное и густое тепло. Молодой Пол встал с кровати, подошел к граммофону и снял иглу с пластинки. Та продолжала крутиться.
— Надо что-то делать! — решительно произнес юноша, расхаживая по комнате. Старший Пол трясся от страха, надеясь, что младший Пол его не видит.
— Ами, скажи, он может пройти сквозь меня? — лепетал Пол в испуге.
— Я этого не допущу, — твердо произнесла Ами, но не прибавила Полу уверенности. Тем временем молодой музыкант схватился за телефонный аппарат, поднял трубку и зажал ее между головой и плечом. Достав из кармана уже знакомый Сэру Полу клочок бумаги, начал судорожно крутить журчащее кольцо с циферблатом.
— Доброе утро, мисс Зами! Я надеюсь, ты выспалась!.. О, хорошо... Давай встретимся?.. Сегодня? Тогда, может быть, в семь вечера в кафе на площади?.. Отлично! Пока!
Пол бросил трубку и пустился в диковатый пляс папуаса, вопя одно слово: «Есть!»
Старый Пол смотрел на все это с отвращением, в то время пока Америка смеялась.
Пол не заметил, как оказался в каком-то кафе, заполненным людьми до отказа. Ошарашенный Пол огляделся вокруг. За окнами, растянувшимися по периметру просторного помещения от пола до потолка, больше похожими на стены, виднелось темно-синее вечернее небо. Кафе заполнилось слившимися в единое гудение разговорами посетителей и позвякиванием тарелок. Немощные лампы, работающие в полную силу, производили мягкий желтый свет. Кафе казалось еще светлее, чем было на самом деле: свет ламп отражался от стекол. В дальнем углу играл струнный квартет, заглушаемый вышеописанным гудением.
Прямо перед Сэром находился стол, за которым сидели молодые Пол и Америка. Первый взял руки девушки в свои и, приблизив лицо к ее лицу, рассказывал что-то. Время от времени они громко смеялись, однако, смех терялся в общем звуковом потоке. Пол был одет аккуратно и элегантно. МакКартни из будущего не мог оторвать от себя глаз и даже не слушал, о чем говорят молодые люди. Ему это было не очень интересно.
— Ты — самовлюбленный нарцисс, — усмехнулась Америка-призрак, положив руку на плечо старика. Тот недовольно оглянулся на нее. — Ты уже полтора часа сам на себя пялишься.
— Ну и что? Должна же у меня быть хоть какая-то свобода действий, – огрызнулся Пол.
Молодые МакКартни и Зами поднялись с мест. Америка звонко смеялась, а Пол ухаживал за ней, как истинный джентльмен. Пол был очарован новой знакомой.
— Не пора ли нам домой? — заинтересовался пожилой Пол, проводив взглядом парня и девушку.
— Ты уже устал? – удивленно спросила Ами.
— Ну... у меня слабый организм... А эти перемещения во времени отнимают столько сил... — выдумывал МакКартни.
— Понятно, понятно, — Америка реагировала на все спокойно, словно знала исход этой истории.
Контуры вокруг растеклись, размазались, и превратили кафе в комнату МакКартни со скучными белыми стенами. Пол отвернулся к письменному столу и начал перебирать бумагу, шурша и громко сопя.
— Можно сесть? — спросила Америка, указывая одной рукой на широкую кровать музыканта, такую же холодную и белую, как стены. Пол на секунду развернулся, чтобы понять, куда хочет сесть гостья.
— Да, — бросил он, отворачиваясь от галлюцинации. Затем открыл ящик стола, который, ревя, выезжал вперед. Худощавыми, морщинистыми, маленькими ручками порылся во всем том барахле, что содержал ящик, и вытащил мультифору. Старику казалось, гостья впивается в его затылок взглядом. Шелестя пластиковым пакетиком, он засовывал холодные и белые, как стены, листы бумаги.
Руки задрожали, и он, чуть не разрывая ненадежную мультифору, всовывал в нее стопки бумаг. На лбу выступил пот, а во рту пересохло, — Пол боялся сверлящего взгляда кроткой Америки. МакКартни бросил бумаги, с хлопком упавшие на безделушки, в ящик и с грохотом задвинул его. Старик оглядел свои трясущиеся руки. Существу, мирно сидящему на его постели, ни в коем случае нельзя показывать это состояние.
— Полагаю, мы сошлись только из-за твоей красоты, — Пол, усмехнувшись, повернулся и сел на стол.
Америка усмехнулась в ответ.
— Ты себя недооцениваешь. Ты всегда хвалил мой интеллект. У нас много общего, — Америка закинула ногу на ногу.
— Цвет глаз, — по-старчески, скрипя голосом, ехидно усмехнулся Пол. — Слушай, девочка, правда. Я старше тебя лет на пятьдесят. Я отжил свое, твоя жизнь только впереди. Тем более, я смотрю, ты не бедна, раз есть такая техника, чтобы показывать мне такое кино. Не надо тратить время на меня, на своего идола, которого хочешь завоевать. Ты очень мала...
— Как часто ты колеблешься от радостного созерцания молодого себя до скепсиса и отрицания. Я младше тебя на один день, — перебила Ами только что начавшуюся долгоиграющую пластинку.
Пол разошелся смехом, прижав руку к животу. Он смеялся так громко и искренне, что к глазам подступили слезы. Америка, глядя на это, бросала в воздух легкие смешки.
МакКартни так увлекся, что не заметил, как Америка исчезла. «Фух, ну наконец-то!» — подумал он, подойдя к молчаливому мини-бару. Отворив серую дверь, Пол понял, что мини-бар не работает. МакКартни выругался непечатными словами и решительными шагами направился к двери. После того, как Пол истошно провопил имя дворецкого, тот, испугавшись, прибежал.
— Да, Сэр? — попискивая, спрашивал молодой человек.
— Мой мини-бар неисправен. Нужно устранить поломку, вызовите мастера, — констатировал Пол. — Я собирался отведать прекрасного французского вина.
— Сэр, извините, мы не предупредили вас о том, что дом временно обесточен, какая-то авария на линии, – дворецкий поклонился и покинул комнату. Пол запер дверь и плюхнулся на кровать, на которой совсем недавно сидел непонятно кто...
Пол на миг почувствовал себя Фаустом, с которым говорил сам черт.
Что остановило Пола — отсутствие электричества? Напитки все равно не успели бы нагреться. Скорее, разочарование и тоска. Сейчас он практически в буквальном смысле плевал в потолок. До тех пор, пока не утомился, наверно, от тех же холодных белых стен. Веки стали слипаться, слова в голове смешивались, превращаясь в ахинею, и Пол закрыл глаза.
Когда Пол открыл глаза, в окне мерцало темно-синее небо. Пол мысленно спросил: «Сейчас ночь?» и посмотрел на наручные часы — дорогие и механические, которые робко тикают только если приложить к ним ухо. Кто-то со свечой в руках подошел к постели Пола и сел на ее край. Старик поднял глаза и увидел Америку, оберегающую его сон.
— У меня умерла мама, — тихо произнесла Ами, как тайну, смотря на подрагивающий желтоватый огонек свечи, и несколько раз провела рукой сквозь горячее пламя. Это имело эффект, потому что Пол сейчас был уязвим, а сердце его открыто.
— Когда? — с состраданием спросил он.
— Шестьдесят восемь лет назад, тридцатого июня тысяча девятьсот сорок восьмого года, — Америка водила ладонью прямо над огнем. — Мне было всего шесть.
— А у меня тоже ум... — Пол хотел было открыть и вывернуть наизнанку свою душу, но проснулся прежний противный старикан-скептик.
— Я про тебя все знаю, — Америка посмотрела прямо МакКартни в глаза, а желтый свет, исходящий от свечи, проходил сквозь мутноватые глаза девушки.
— Америка, — хриплым после сна голосом спрашивал Пол. — А мы с тобой когда-нибудь ссорились?
— Конечно, ссорились, — лгать Зами не собиралась.
— Ужасный, видать, был брак. А вот мы с Линдой никогда не ссорились.
Америка прыснула со смеху. Такое смелое заявление ее позабавило.
— Ты не думай обвести меня вокруг пальца, — строго произнесла Зами, встала с постели и поставила на стол свечу в подсвечнике. — Вы ссорились, и не один раз, и мне не сложно это доказать. Взять хотя бы это.
Перед глазами Пола появилась гостиная его домика на ферме в Шотландии. На диване сидит он, Пол МакКартни, двадцати восьми лет от роду, бородатый и немытый. В руках — пригубленная бутылка отвратительного виски. Всюду, жужжа, кружат назойливые зеленые мухи. Пунктирным ритмом тикают часы.
В гостиную вошла Линда. Под ногами в такт ее шагу скрипели половицы. Она плюхнулась на диван, да так, что он чуть не провалился в гниющий пол, положила руки на плечо мужа.
— Пол, ферму нужно доводить до ума, — сладким голосом произнесла она. Пол-старик созерцал, затаив дыхание. Перед ним стояла жена, по которой он скучал, сходя с ума. — Я одна не справлюсь.
— Линда, да отвяжись ты уже с этим наконец! Сколько можно повторять одно и то же? Думаешь, так от меня чего-то можно добиться? Достала, – сквозь зубы процедил Пол. — У меня нет сил ни на что! Дай посидеть в тишине!
— И не знаю, что сказать... – промямлила миссис МакКартни. — Ты бы хоть на детей обратил внимание. Они ждут, когда к ним вернется папочка.
— Умер папочка, так и передай! — прокричал жене в лицо Пол, плюясь. Сэр вздрогнул.
— По-о-ол, ты же такой любящий отец, очнись! Это не в твоем духе! Милый мой?.. – Линда, пытаясь лаской взять мужа-пьяницу, нежно погладила его по щеке, но тот грубо отстранил.
— Ты меня совсем не понимаешь? Уйди, дура! — Линда отреагировала моментально, отвешивая смачную пощечину. Затем выхватила из рук Пола бутылку с непотребным виски и выплеснула противный напиток ему в лицо.
— Сволочь! — кричала Линда, выбегая из дома, пока МакКартни рукой вытирал лицо.
Старый Пол озадаченно покачал головой. Такой эпизод имел место в действительности. Красочная картинка исчезла, обесцветившись, и превратилась в темную комнату музыканта.
— Еще примерчик? — поинтересовалась Ами.
— Нет, — пристыжено ответил Пол. Он вспомнил этот момент из своей жизни, и с ужасом понял, что ему придется признать, что Америка — самый настоящий призрак, который ходит сквозь стены, вселенные и время.
— Ты не только владеешь хорошей аппаратурой, но и конфиденциальной информацией, — Пол пытался говорить твердо и сердито. — Наверное, ты журналист, который хочет выманить у меня денег? Ну, сколько тебе нужно, чтобы ты от меня отстала? Миллион? Я отдам тебе столько, сколько ты попросишь, только уйди, прошу!
— Никакие деньги тебя не спасут.
Пол улегся на холодную постель, обреченно выдыхая. Америка, судя по всему, уходить не собиралась. Она ходила по комнате, разглядывая мебель, подошла к деревянному шкафу со стеклянными дверцами и открыла его. Стекла задребезжали, а в лицо девушки полетела тяжелая бежевая пыль. Ами окинула взглядом полку, заставленную разносортными книгами. «Ого, у тебя есть Есенин на русском!» — с этим возгласом ее пальцы впились в старую и дряхлую книжонку. В воздух поднялась новая пыль, способная оседать на стенках дыхательных путей, если ее вдохнуть. Не заметив этого, Америка спокойно закрыла дверцу и села на стул, стоящий рядом со столом. Слабый и волнующийся огонек свечи еле позволял Америке прочесть буквы. Шелестя дряблыми страничками, как иссохшими осенними листьями, Зами листала книгу.
— О, «Черный человек»! — воспрянула Ами.
— Там перевод вложен на листочке. Прочти, пожалуйста, — старик выдохнул просьбу. Ему казалось, он переместился во времени на целых сто лет назад: на потолке мерцает тусклый цвет свечи, по холодной комнате распространяется запах горящего парафина, девушка, чем-то похожая на мать, читает переведенного на английский язык Есенина.
Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь.
Голова моя машет ушами,
Как крыльями птица.
Ей на шее в ночи
Маячить больше невмочь.
Черный человек,
Черный, черный,
Черный человек
На кровать ко мне садится,
Черный человек
Спать не дает мне всю ночь.
Черный человек
Водит пальцем по мерзкой книге
И, гнусавя надо мной,
Как над усопшим монах,
Читает мне жизнь
Какого-то прохвоста и забулдыги,
Нагоняя на душу тоску и страх.
Черный человек,
Черный, черный!
<...>
— Скажи, — сглотнув подкативший к небу ком, спросил старик, — А я могу увидеть Джона? Я очень по нему скучаю.
Америка отложила книгу в сторону и уставилась на Пола.
— Не вопрос. Выбирай дату.
Пол вскочил с постели и подбежал к девушке.
— Серьезно? Ты можешь показать мне любой день? Это мне уже гораздо больше нравится! — дрожащим от радости и волнения голосом восклицал ликующий Пол. — Хотя, постой. Скорее всего, ты — плод моего воображения. Путешествия во времени — мои воспоминания, а видения про меня и тебя — сны. Да, точно, сны! Другого логичного объяснения я не представляю.
— Дату выбирать будешь? — настойчиво спрашивала Америка.
— М... – Пол приставил к подбородку пальцы и начал перебирать в голове календарь. Вероятно, скажет — 6 июля 1957, как подумал бы каждый. — Любой день, лишь бы увидеть его хоть одним глазком!
Через секунду Пол и Америка оказались в светлом гостиничном номере. За оконное стекло было залито неестественно черное небо. Внизу прорезались желтые и зеленоватые квадратные огоньки неспящего ночного Нью-Йорка. На диване сидели живые Джон и Джордж, глядя на которых, нельзя было предположить, что один из них умрет чуть менее, чем через двадцать лет, второй — менее чем через полвека.
— Самый обычный день из жизни битла, — сложив руки на груди, произнесла Америка. — Ты вряд ли его помнишь, потому что в твоей памяти он слился с другими подобными днями.
— Верно подмечено, — произнес Пол, не отрывая глаз от Джорджа и Джона, приоткрыв рот, в котором блестели надраенные вставные зубы. — Таких в моей жизни было с вагон и маленькую тележку.
В комнату ввалился Ричард и, оглядев гостиничный номер, недовольно спросил:
— А Пол еще не пришел?
В руках Джорджа и Джона было по дымящейся сигарете и бутылке пива из прозрачного зеленого стекла. Джордж, отхлебнув немного холодного пива с горла, ответил, что нет.
— Значит, так девушка ему все-таки понравилась, – вздохнул Ричард, прошел вглубь комнаты и развалился в кресле напротив дивана.
— Мне тоже одна девчонка приглянулась, — доложил Джордж и затянулся. — Джон, Ринго, не пойдете со мной?
— Не-е-е, — протянул Джон, положив ногу на ногу. — Устал я совсем. Силы на исходе, — Леннон потянулся к пепельнице, чтобы стряхнуть огромный кусок бело-серого пепла, наросшего на крепкой сигарете “Marlboro”, — спать пойду.
— А ты? — Харрисон обратился ко второму другу. — Ты пойдешь?
— Не пойду. Я очень устал, — Старки потер глаза и протяжно, но скромно, зевнул. Джордж сделал длинную затяжку, и красный огонек пополз от края сигареты к фильтру, оставляя за собой след в виде беловато-серого пепла. В следующее мгновение из горла Джорджа вырвался голубоватый дым, как ураган. Джордж вкрутил бычок в запачканную пепельницу.
— У Ричи правда утомительная работа, — поднявшись с места, протянул Джон, одним незатейливым движением руки потушил сигарету и вытянул спину.
Стоило Сэру Полу моргнуть, как комната гостиничного номера рассыпалась, как песочный замок, и превратилась в комнату с белыми стенами.
— Это нечестно! Этого мало! — недовольно сквалыжничал МакКартни.
— На первый раз — то, что нужно, — Америке истина была больше известна.
— Но я совсем не увидел его, не почувствовал!.. — ныл Пол, чуть не хныкая.
Америка рассмеялась и подошла к выключателю света. Пол вспомнил, что днем электричество было отключено, но зато совсем забыл о своем мини-баре с французским вином. Щелкнув блестящим, совсем новеньким выключателем, Зами включила свет. Пол с непривычки зажмурился, а когда начал искать взглядом Америку, понял, что она снова исчезла.
1. Тара. Задание
— Мамочка, ты здесь? — спрашиваю я в пустоту. Голос эхом прокатывается по черному коридору в освещенный конец. Тут темно и сыро, как в пещере, где-то ритмично капает вода. Я прохожу вперед, ощупывая пол перед собой ногами. Звуки капающей воды приближаются. Я передвигаюсь осторожно. Твердая, покрытая мелким мусором — камнями, стирающимися в песок, — земля на миг сменяется растекающейся лужей, в которой хлюпает моя обувь. Пахнет известью. Пахнет мелом, растворенным в железной воде. Я приближаюсь к приоткрытой двери, изначально белой, но измазанной сажей. Через щель пробивается желтоватый свет. Я толкаю ее и оказываюсь в старомодной гостиной. Вытираю подошвы о ковер, специально постеленный здесь для того, чтобы не нанести в чистый дом грязи. На стенах висят малоизвестные картины, знакомые мне с детства. Одна из них — мастерски выполнена — мамина. В то же время я замечаю и ее. Она встает с кресла и тянется за заварочным чайником. Дом пахнет семьей.
Я подкрадываюсь к ней сзади. Но прежде чем мне удается нежно коснуться ее плеч, она чувствует присутствие своего, родного человека в комнате и оборачивается. Вот она, мама!
— Привет, милая, — она вытягивает шею и подставляет щеку. Я целую ее, приветствуя. — Как дела?
Желтоватый чай, журча, льется в блестящую на свету чашку из дорогого, самого настоящего китайского фарфора, настолько легкого и прозрачного, что через него можно увидеть рисовое зерно. Душистый запах благородного зеленого чая распространяется по комнате.
— Снова шла через подвал? Не делай так больше, — спокойно произносит мама, хоть ее терпение должно уже лопаться, ведь она говорит это не в первый раз.
— Хорошо, — отвечаю я, развязывая шарф. Потом снимаю пальто и вешаю их на длинную, изящную деревянную вешалку. — Джим и Агнесс в полном порядке, но Марк их очень балует.
Мама лишь улыбается. Она не может с ними познакомиться, но тихо, хоть и с трудом, с этим мирится. Затем садится на кресло.
— Садись, Тара, — она приглашает меня на кресло рядом, и я пользуюсь приглашением. — Вот твой чай, вот печенье, вот конфеты. Ешь и слушай. У меня к тебе огромная просьба или даже поручение, — я навострила уши и отхлебнула чай, некультурно сербая. — Пожалуйста, будь внимательнее к письмам. Одно важное сообщение должно прийти к тебе в течение трех дней. Не откладывай проверку почтового ящика на потом и не поручай делать это мужу и детям, как ты обычно делаешь. И дело, о котором тебе будет сказано в письме, не потерпит отлагательств. Поэтому будь наготове, хорошо?
Эта просьба меня напугала, и сердце заколотилось так, что его стук гремел в ушах. Я кивнула. Мамочка встала с кресла и подошла ко мне. Прикоснулась руками к волосам и поцеловала в лоб. Меня прошибало разрядами тока, а виски, со стуком, как у перфоратора, пульсировали.
На улице действительно работал перфоратор. Окно было распахнуто настежь, и нежный, будто весенний, холод проникал в спальню. Тару сжимала согретая теплом человеческого тела, белая, как только что выпавший снег, постель. Девушка, закутавшись в плотный и мягкий черный свитер, испуганно огляделась по сторонам. Сон внезапно перетек в явь, и она не успела опомниться. Стояло позднее утро, потому что мужа рядом уже не было. Поднявшись с постели, Тара закрыла окно, через которое в спальню проникал запах уже, наверное, в этом году в последний раз скошенной травы. Мимо двери пронесся раскат детского смеха. Тара улыбнулась. Это бегут две ее дочери — Джим и Агнесс.
Тара оделась и вышла из спальни. Смех девчонок звенел уже где-то вдалеке. Девушка спустилась на первый этаж, лестница под тяжестью веса хозяйки дома скрипела. Все громче становился шум телевизора. Когда Тара очутилась на первом ярусе своего жилища, телевизор уже верещал. Она прошла мимо мельтешащей цветной плоскости в тот момент, когда на экране появился герой, именуемый независимым экспертом, и заявил, что рекламируемый препарат — лучшее решение для мам, чьи дети часто страдают от насморка. Тара мысленно фыркнула, потому что опыт лечения этим самым препаратом был свеж и не увенчался успехом. Девушка прошла на кухню, сверкающую отполированными стеклянными поверхностями. Около плиты, сосредоточенно наблюдая за стоящей на конфорке туркой с кофе, стоял ее муж. Тара улыбнулась и прошла к супругу, который в тот момент поднял на вошедшую жену глаза.
— Так и знал, что ты сейчас спустишься, — улыбнулся Марк и вытянул лицо навстречу Таре. В следующий миг они по-утреннему быстро и нежно поцеловались. — Доброе утро!
— Доброе утро, — ответила Тара, становясь рядом. Прошла новая волна смеха девочек, раздался тяжелый топот. Супружеская пара устремила взгляды, как один, в сторону, откуда доносились звуки. Девочки влетели в кухню и побежали к матери.
— Приве-ет, мои сладкие, — Тара присела и обняла дочерей.
Юная актриса Тара встретила джазового музыканта Марка Левива в начале нулевых. Это не было банальной историей о том, как девушка пришла на концерт, а мужчина встретил ее глазами. Но все было еще банальнее. Они познакомились на постановке мюзикла «Один шанс полюбить». Марк был приглашен туда в качестве композитора, а Тара — актрисой второго плана. Только во время всеобщих совещаний они видели друг друга и как-то переглядывались и улыбались. Марк начал понимать, насколько ему симпатична девушка, но боялся к ней подступиться. Затем продюсер мюзикла обанкротился, постановку срочно закрыли, актеров распустили. Марк был озадачен: а как же та талантливая актриса с чудесным голосом? И понял, что окончательно и бесповоротно влюбился.
Где ему искать эту скромную блондинку? Марк не находил себе места. Гитарист немало времени тщетно искал ее, но нашел волею случая. Музыкант, принципиально отказавшийся от средств массовой информации, решил прочесть утреннюю газету. Шапка черно-бежевой газеты гласила: «Мюзикл сорван!»
Только вчера журналистам нашей редакции
стало известно, что мюзикл «Один шанс полюбить»,
премьера которого должна была состояться
в декабре этого года, закрыт. Подробности
на стр. 3
На той самой странице мужчина увидел список актеров и начал подбирать информацию о них в Интернете. Ради Тары Марк даже нарушил принципы!
Тара нашлась. Марк был потрясен, узнав, что предметом его любви стала Тара МакКартни — прекрасная актриса с рано начавшейся, но блестящей карьерой, дочь таких прекрасных родителей.
Марк и Тара поженились жарким летом 2006-го и переехали в Бруклин. Через три года, в мае, родилась их первая дочь Джим, которая росла очень прилежным, способным и ласковым ребенком. Тара старалась брать пример со своей матери и умело маневрировать между работой и домом, выкраивая время, чтобы ребенок не чувствовал себя обделенным материнской любовью.
Вторая дочь, Агнесс, родилась 30 сентября 2013-го. Чувство радости в тот день резко сменилось чувством тревоги, а затем скорбью: Тара получила известие, что ее дядя, Билли Кармелит, госпитализирован с сердечным приступом, а вечером он скончался. Тара решила, что родители бы сильно расстроились, если бы застали смерть их коллеги и друга, весельчака Билли.
Марк выключил плиту, как только в жерле турки зашипел и поднялся кофе, покрытый светло-коричневой пеной. Затем бережно перелил густой напиток в белоснежную чашу. Тара потянулась к напитку и сделала глоток. Марк скрылся в гостиной.
— Тар, тебе тут письмо, — мужчина вернулся в кухню с ворохом конвертов и снял с верхушки одно. Тара взяла примявшийся конверт, ножик для того, чтобы вскрыть его, и извлекла письмо, не смотря на данные о письме: от кого оно и откуда.
Здравствуй, Тара. Ты наверняка не посмотрела на конверт и теперь не можешь понять, кто и откуда тебе пишет. Но я тебя успокою, мое имя — Эстер Руфь Гольденберг. Твоя бабушка, Мерлин Кристи, приходится мне двоюродной сестрой. Но как судьба нас разбросала, расскажу тебе лично.
Пишу из крайней необходимости. Своих детей у меня нету, потому обращаюсь к тебе — твоя мама, когда была жива, очень хвалила тебя, моя милосердная Тара! Я очень больна, и умираю в доме престарелых в городе Норфолк. Вообще-то адрес я написала на конверте, и ты, золотце, не заблудишься. Мне нужно передать тебе что-то очень-очень важное, что именно — тоже расскажу и даже покажу при личной встрече. Тара, пожалуйста, не брось меня. Ты — большая надежда и меня, и твоей мамы, не подведи! Я уверена, ты же такая мудрая и гуманная, как мне рассказывала покойная Ами! Сделай добро, а оно обязательно к тебе вернется.
С надеждой и любовью,
Эстер.
Тара прижала письмо к груди. Мама и в этот раз была права.
Что значит «и в этот раз была права?»
С тех пор, как мама погибла, Тара общалась с ней, только во сне. Девушка никому об этом не рассказывала, вероятно, боялась, что люди подумают, что она слишком мала для того, чтобы с достоинством пережить горе. Но двенадцатилетней девочке нужна была материнская помощь. Чуткие братья, конечно, выручали ее, когда требовалось. Но не во всем юной девушке могут помочь мужчины или молодая сестра, не имеющая опыта. Тем более, что Маргарет было не до Тары, к двадцати одному году она стала молодой матерью. Мама являлась девочке именно в самый подходящий момент, когда перед Тарой стоял нелегкий выбор, и она терзала себя сомнениями. Девочка выросла, стала самостоятельной, и, храня от всех тайну, продолжала советоваться с мамой. Иногда Ами предупреждала дочь об опасности или подбадривала хорошими прогнозами.
— Тара, — Марк прикоснулся к плечу жены, отчего та вздрогнула. — На тебе нет лица. Что случилось?
Тара оглянулась вокруг, словно боясь, что в помещении находится кто-то посторонний, кого не стоит посвящать в семейные тайны, и поняла, что посторонним является ее собственный муж.
— Знаешь, Марк, мне срочно нужно ехать в Но… Нор… Норд… — Тара моментом глянула в письмо, — Норфолк. Это очень важно, потому что дело касается моей семьи.
— Можно глянуть? — Марк коснулся рукой угла бумаги, но девушка отстранила ее.
— Нет. Прости.
Марк все понимал. Тара очень ценила это немаловажное качество. Будучи известным человеком, приобретаешь много поклонников и вместе с ними множество проблем, а одна из них — ревность супруга. Поэтому Тара и Марк сразу установили договоренность: полное доверие и абсолютное отсутствие ревности. И, если что-то и произойдет, лучше тут же во всем признаться.
Тара отложила письмо в сторону и крепко прижалась к мужу. Марк обнял жену и легко, лишь приподняв уголки губ, улыбнулся. Тепло, тепло становилось. Она пыталась услышать сердцебиение мужа, но распаляться нельзя. Не то сейчас время, не то. Не время для влюбленности, семейная жизнь и здесь прозаична.
— Марк, можешь не сомневаться в том, что я тебя люблю, — тихо говорила Тара, почти шепча, — но я не могу сказать, зачем я уезжаю. Но обязательно обо всем расскажу, когда вернусь, — девушка подняла голову и заглянула прямо в глаза супругу, продолжая крепко держаться за него обеими руками. — Береги девчонок, — Тара погладила супруга по плечам, отстранилась и отправилась в прихожую. Через минуту вернулась уже в черном осеннем пуховике и ботинках, наматывая на шею шарф.
— Ты уже? Так рано? — удивился мужчина.
— Я за билетами, — Тара взяла из ящика пластиковую карточку цвета морской волны, поблескивающую на свету, срок которой истекал всего через полгода. Если шесть месяцев — это так мало, то сколько осталось жить бедной Эстер Гольденберг? Тара, парализованная этой мыслью, остановилась на миг, затем захлопнула ящик и, подойдя к мужу, легко поцеловала его на прощание.
Девочки неохотно отпускали маму. Она обещала им много подарков, но и это с трудом подкупало Джим и Агнесс. Тара наобещала им столько, сколько они никогда не получали.
— Милые мои, я же не навсегда уезжаю. Я буду звонить вам по видеосвязи, — Тара сама не горела желанием бросить детей, даже хотела взять с собой, но, увы. — С вами будет папа, а он даже добрее.
Под конец малышка Агнесс громко и жалобно взвыла. Тара взяла дочурку на руки и осыпала ее лицо поцелуями. Но, поняв, что, если еще немного она пробудет здесь, опоздает на самолет, передала девочку мужу. Марк взял протестующую против маминой командировки Агнесс на руки. Тара попрощалась и вышла из дома. Остановившись на пороге, она обернулась, и сердце сжалось от боли.
Как она доехала до аэропорта, МакКартни не запомнила. Сев в автобус, она прислонила голову к холодному оконному стеклу, и пока перед глазами пролетали почти целиком оголенные деревья и самые разные дома, Тара думала о своих малышках: беленькой, бледненькой Джим с блестящими черными глазками, окидывающими все вокруг острым взглядом, и худенькой черноволосой проказнице Агнесс. Джим была невероятно начитана для своих неполных десяти лет. В школе эту скромную молчаливую девчушку звали Джини, и ей такая модификация имени больше нравилась. Агнесс была громкой, хулиганистой, зачастую задиристой, с плутовским личиком. В общем, сестрички были полными противоположностями друг друга. И Тара, думая о них, улыбалась, но стоило вспомнить о предстоящей долгой разлуке, как сердце начинало сжиматься. Девушка отвлекала себя забавными воспоминаниями. Например, о том, как Агнесс разобрала по частям свой детский обеденный стульчик и разнесла запчасти по дому, утаив от всех, где они. Или о том, как в детстве Джим назначила любимой игрушкой пакет из-под молока, а Тара с трудом убедила дочь, что у этой пачки очень много дел, и ей надо бежать по делам в мусорное ведро. Иногда девушка так глубоко уходила в воспоминания, что начинала смеяться, настораживая всех вокруг.
Тара также не придала значения нудным процедурам в аэропорту, и поэтому не заметила, как оказалась уже конце испытаний: в странной кабинке, где тебя заставляют поднять руки, как пойманного с поличным преступника. Тара решила отправить сообщение мужу и детям, и, бегая пальцами по клавишам, издающим при каждом прикосновении механический клацающий звук, написала:
Передай детям, что я в самолете и уже смертельно соскучилась по ним. Я вас очень люблю
Закрытый коридор-трап, от заклеенных рекламой стен которого отражалось гудение самолета, привел МакКартни в салон авиалайнера. На входе миловидная стюардесса попросила показать билет и проводила до нужного места. Таре снова досталось место у окна. В последнее время маме было в тягость летать. А может, поэтому именно лайнер ее и погубил? Девушка согласиться с мамой не могла и с удовольствием слушала пение нетерпеливых двигателей.
Совсем скоро Тара оказалась в Норфолке — городе на юго-востоке Виргинии. Ею овладел странный испуг, время от времени заставляя крупную дрожь пробежать по телу девушки в виде судорог. Кости ломило, сводило мышцы, и Тара не могла понять, что же за история начинается. И только подъехав к дому престарелых, где жила Эстер, Тара начала давать себе хоть какой-то отчет в действиях.
3. Америка и Пол. Продюсер
Словно не понимая, что за диковинная вещь стоит перед ним, Пол расхаживал вокруг пианино и недоуменно разглядывал его, боясь дотронуться до клавиш. В голове с самого утра гудела почти совсем неизвестная песня Джона — “You know my name”.
Он подумал, что будет, если он проверит, сможет ли путешествовать во времени и без Америки. Пол лег на кровать, прикрыл устремлявшие взгляд к потолку утомленные глаза и представлял. Лицо Джона: маленькие карие глаза, даже, наверное, цвета жженого сахара; в синеватых диоптриях слегка затемненных очков глазки кажутся еще мельче, и неизвестно, как такими маленькими зрачками можно увидеть мир, да так ясно и широко, как Джон. Но картинка не могла стать четкой: лицо Леннона внизу расплывалось, делая его жутким. Подбородок плыл вниз, как гуашь, превращая человека в карикатуру. Вслед за подбородком и обычно тонкими губами, ныне превращающимися в пухлые, потекли глаза, оставляя за собой черные следы в виде полос. Пол поднял веки, чтобы не лицезреть это безобразие. Затем, отдышавшись, снова закрыл глаза и представил Джона. Он представил, словно подходит к Леннону и что-то говорит, но вдруг начинает непроизвольно вращаться. Стены сливаются в полоски, а Джон, как покрытое снегом дерево, время от времени проплывает мимо — справа налево. А Пол все крутится, как юла, и все, что ему хочется — остановиться и сосредоточиться. Пол снова открыл глаза.
Что-то заслоняло ему солнце, и старик перевел взгляд в сторону окна. Повернувшись спиной к хозяину дома, стояла Америка, обратившаяся в силуэт. Полу показалось, что он переживает дежа-вю, но вспомнить, когда он видел точно такую же картину, не мог.
— Доброе утро, — произнесла Америка тихо и даже немножечко строго, все еще стоя спиной к МакКартни; ее голос отражался от оконной рамы и приобретал странное звучание. — Позавтракай, а потом я тебе расскажу историю о том, как я стала агентом и продюсером «Битлз», — Америка повернулась лицом к Полу.
— Что? А не рано ли? — полюбопытствовал Пол. Ами посмотрела на него вопросительно.
— Ну... Ты со мной... с Полом только познакомилась, а уже начала пробиваться в продюсеры.
— Не-ет, все на так просто, — Америка села на край кровати и сложила руки на коленях. — Я стала... А нет, об этом после завтрака.
— Умеешь ты заинтриговать, Америка! — похвалил девушку МакКартни, однако, без большого желания сделать ей приятно. Пол нехотя, кряхтя в унисон с кроватью, встал и подошел к двери. На пороге стоял до блеска начищенный поднос с завтраком. Пол подхватил его за резные края-ручки и внес в комнату. С жестяным звуком поставив поднос на стол, Пол глубоко вдохнул аромат свежайших и мягких, даже мягче, чем пуховая перина, булочек, маргарина, тающего от одного лишь дыхания, чабреца, заваренного в чайнике, и самого английского блюда — настоящей овсяной каши на воде, политой густым вишневым джемом. Ничего еще не успело остыть, поэтому над чаем и кашей витал беловатый парок. Пол принялся за завтрак, жадно уплетая кашу, скользя ложкой по тарелке, и жуя булочки. Америка то наблюдала за его трапезой, то подходила к книжной полке и, сдувая на пол пыль, разглядывала миниатюрную библиотеку Пола.
— И как тебе живется с книгами? — спросила Америка.
— Великолепно, — ответил Пол с набитым ртом.
— А отдельной библиотеки нет?
— В планах только, — сглотнув, произнес МакКартни.
— Это плохо. Книги по возможности нужно хранить в отдельных помещениях. У тебя дом большой, и места для библиотеки хватит. Книги собирают пыль, а она способствует бессоннице и головным болям. И, посмотри, ты же ешь пыльную пищу! — воскликнула Ами.
Пол уронил звякнувшую ложку в пустую тарелку.
— Учту, — мрачно сказал он, — спасибо, что не преминула возможностью испортить аппетит!
Пол вытер салфеткой рот и отстранил поднос.
— Кстати, помнишь, ты мне говорил про киноаппаратуру? — как бы невзначай спросила Ами, на что Пол ответил многозначительным «Ну». — Сегодня я тебе покажу мою настоящую технику.
— Звучит как угроза. Девочка, а не проще ли мне объяснить, в чем твоя миссия, или сколько тебе нужно денег, и смыться с глаз моих долой раз и навсегда?!
— Чем быстрее ты смиришься, тем легче тебе будет.
На столе появилась крохотная коробочка кофейного цвета. Она загорелась, как прожектор, и в воздухе повис ярко-голубой экран.
Пол смотрел на Америку не то испуганно, не то удивленно. Для него, разумеется, неизвестный механизм был диковинкой. Несмотря на то, что он был прекрасно осведомлен о всех новинках техники, даже купил себе несколько 3D-принтеров, которыми с пьянящим вдохновением печатал самого себя, МакКартни не знал о таких проекторах.
— Это не просто проектор. Это проектор галлюцинаций. Голограммы высшего качества. Фильмы, которых никто не снимал и не видел, — диктовала Америка словно учитель. Пол внимал.
— А что же тогда наши путешествия? Или это одна из возможностей этого... гхм... прибора? — любопытствовал Пол.
— Нет, — коротко ответила Америка.
Фильм завис в воздухе и был таким четким, как ни в одном дорогом кинотеатре. Появилась знакомая панорама — это Ливерпуль конца пятидесятых. В сознании быстро замелькали картинки, как слайды, — воспоминания. От самых страшных и отвратительных до самых сладостных и приятных. Внизу экрана, изображение на котором кардинально не изменялось, появилась надпись: «Ливерпуль, 1959», это же продублировал мужской бас.
Главная героиня весьма отдаленно напоминала Америку. У нее были черные глаза, прямой нос, брови немного иной формы. Голос, прозвучавший несколько позже, был мягок, но звучал приторно и по-детски. Пол мельтешил глазами, как будто следя за маятником, то смотря на Америку, водящую ногтями одной руки по кутикулам другой и сосредоточенно следящую за этим процессом, то переводя взгляд на девушку в экране, и пытался понять, что же между ними общего. Чем дольше и внимательнее он делал это, тем больше поражало острое различие черт. Мужчина не понимал, почему выбрали именно эту актрису. И каким же тогда будет герой Пола МакКартни, если так невнимательно отобрали Америку Зами?
— Возмутительно! Почему директор кастинга, или кто там, взял именно ее?! — восклицал старик.
— Не волнуйся, это черновик, и в прокат он не вышел, — успокоила Ами. — Это должно было стать фильмом «Восемь жизней», под рабочим названием «Корень всемирной любви», но его пересняли. А это — правдивый материал об истории моего продюсерства. Чтобы было легче, считай, что это фильм по художественной книге.
Пол протянул недолгое и хриплое «А-а-а» и уставился на экран. «Почему же «Восемь жизней»?» — подумал он и в это мгновение разглядел еще одно отличие: если Америка была худощавой, но, несмотря на то, весьма крепкой, то актриса — щуплой и бледной, как пленный Освенцима.
Америка ласково улыбнулась. Момент, когда человек выходит из картонной коробки, которую соорудил в своем воображении, чтобы защитить себя, и становится искренним, ее радовал. Хотя это еще не вечер. МакКартни был переменчив, как неласковый лондонский ветер.
Фильм шел дальше. Фоном играли известные композиции рок-н-ролла в оригинале. Главная героиня неловко вошла в клуб, озираясь по сторонам, будто боясь, что из-за угла выскочит пьяный мужичок с кинжалом. На подобии сцены стояли пятеро парней с инструментами. Один из них запрыгнул на хлипкую дощатую конструкцию, накидывая на шею ремень бас-гитары, прямо в тот момент, когда Америка на него посмотрела. Был еще один парень, привлекавший к себе внимание — он стоял в середине сцены и говорил в микрофон. Предполагалось, что центром композиции станет говорящий, который успел шикнуть на опоздавшего коллегу, но другие участники группы оттеняли лидера. Барабанщик привлекал взоры зрителей громоздкой установкой. Один из гитаристов неверно держал гитару, другой слишком быстро перебирал пальцами по грифу. Говоривший, явный лидер, объявил песню, и группа после громкого отсчета — «раз, два, три!» — заиграла. Лидер не пел, а визжал, подражая Литл-Ричарду. Юноша путал слова, заменяя их своими. Басист (тот, что запрыгнул на сцену) не играл, а бил в баклуши. Ударник, который, помимо соло-гитариста, был единственным, кто работал, прекрасно держал ритм, но лупящий по струнам солист с него сбивался, не слыша себя. Музыкант, держащий гитару не так, как принято, перетягивал одеяло на себя, пытаясь затмить своей персоной коллег. Играли не в лад и невпопад, будто бы одну песню, но совершенно не совпадая партиями. Курили прямо на сцене и отвлекались на разговоры с зрителями. Америка вышла из клуба, не желая слушать неумелых музыкантов.
По фильму наступил следующий день. Снова клуб, в котором накануне находилась Америка Зами, снова звучал рок-н-ролл. На пороге остановилась Америка и ее подруга с пышными каштановыми волосами. «Это Крис, — констатировала настоящая Зами, хотя, как сказать — настоящая, — и актриса похожа».
— До группы им еще далеко, им еще заниматься и заниматься, — Крис сфокусировала взгляд на парнях и наклонила голову в сторону Ами. — Но искра в них определенно есть.
— Тоже мне, доморощенные профессионалки! — сказал Пол даже как-то по-доброму.
«Ливерпуль, 1961». Вслед за появившейся надписью это произнес диктор. На этот раз его голос неприятно задребезжал. Пол откинулся на спинку заскрипевшего стула и запрокинул голову. Америка мельком окинула его взглядом. На экране появилась другая Америка, приметившая джаз-клуб «Пещера».
«Я не знала, что в этот день в джазовом клубе “Cavern” играли рок-н-ролл, — начала монолог дублерша. — Спускаясь в зал, я слушала. Звуки меня пленяли, исполнение, несмотря на шероховатости, приводило в восторг!
...Спустившись в зал, я разглядела под низким потолком, загороженных покачивающимися из стороны в сторону людьми, тех парней, что видела пару лет назад в «Касбе», только их было четверо. Куда-то пропал нерадивый басист с глубоко посаженными мелкими глазами, с зачесанными наверх волосами, акцентирующими и без того выпирающий широкий лоб. Зачесы, кстати, были и оставались у всех. Вон тот, который странно держит гитару, — к нему перекочевал бас. Тот, что опять стоит по центру, не вопит как резаный».
На экране появилась группа: парни выглядели неопрятно; курили, перекусывали, жевали резинку прямо на сцене, не прерывая выступления; поворачивались к публике спиной, переговаривались и ругались с первыми рядами.
«Теперь они играют намного профессиональнее, осталось только поработать над манерами. Вернувшись домой, я поняла, что хочу попробовать заняться их продвижением».
— Бред какой-то, — вяло произнес Пол, наклонив голову набок. — И актеры... не похожи... и текст натянутый.
Пол зевал.
Америка, невзирая на комментарий старика, вперилась взглядом в экран, будто видела этот фильм впервые. Экранная Америка написала письмо Джону Леннону с предложением своей кандидатуры на пост менеджера группы, познакомилась с Брайаном Эпстайном, совместно с которым разработала реформы в расписании выступлений и артистическом имидже; но вдруг раздался громкий, звучащий как сверлящая кирпичную стену дрель, храп уснувшего на стуле МакКартни. Америку это не повеселило. Она отключила прибор и удалилась.
Пол проснулся от того, что вскочил со стула. Раскрыв глаза, он понял, что стоит посередине комнаты. Чтобы сообразить, куда делась Америка со своим кинотеатром на колесах, потребовалось бы время. Пол решил не тратить его попусту и перелег на холодную белую постель.
Второй раз мужчину пробудила мысль о том, откуда же ему так знаком силуэт повернувшейся к окну Америки? Мысль гулко прозвучала в голове, отдаляясь, словно эхо. На улице темнело. Заметив сидящую на стуле девушку, старик вздрогнул. Она сидела со сложенными на груди руками и закинутой на ногу ногой и сверлила его взглядом.
— Сэр Пол, как часто вы заключали контракты? — спрашивала Америка строго. Полу не понравился этот тон.
— Космическое количество раз, а что? — взмахнув бровями, ответил Пол.
— Нам придется тоже заключить контракт, Сэр Пол МакКартни.
Америка протянула старику скрепленные степлером два листа контракта. Пол начал читать.
— Америка задумалась о приличии и начала обращаться к старшим на «Вы»? — изучая контракт, произнес Пол. Америка не ответила. Пол, ерничая, зачитывал документ таким голосом, будто зажал нос прищепкой.
«Данный ультиматум ставится Главой Особого Эдемского Общества Америкой Зами гражданину Соединенного Королевства и Кавалеру Ордена Британской Империи Джеймсу Полу МакКартни...»
— Глава Особого Эдемского Общества? Что? — Пол смеялся громко и противно.
— Если сейчас прибегут твои слуги и увидят это письмо, они отправят тебя в дурку.
Пол лукаво глянул на Ами.
«...Систематические пропуски встреч наказуемы...»
— Ух, чувствую себя студентом! — взмахнул руками старик.
«...Наказание производится лично Главой Особого Эдемского Общества г-жой Зами...»
— Во-о-от, видишь, даже в серьезном документе ты не миссис МакКартни! — произнес Пол после прочтения заинтересовавшего его отрывка.
— Я не меняла фамилию, — моментально ответила Зами. Пол, быстро бегая глазами по строкам, дочитал контракт.
— И почему я должен это подписать? — задал Пол вполне логичный вопрос.
— А я и не заставляю, — Америка скрестила руки на груди. — Но ты ведь сам знаешь, что тебе это сейчас нужно. Любые приключения — это почва для творчества. Но если тебя все устраивает, — она кивнула на заваленный стол, — пожалуйста, я отстану, — девушка протянула руку, чтобы забрать листы. Она понимала, что ударила Пола под дых.
Три месяца МакКартни страдал, потеряв вдохновение. Что же он покажет голодным фанатам? Что же он скажет, чтобы подтвердить свои же заявления, что, если ему захочется что-нибудь сказать, он напишет об этом песню? Урны всюду заполнены измятой бумагой, и клочья напоминали бы снег, если бы напряженный почерк не оставил чернильные следы. Пол не знал, о чем сказать миру. Музыка не сочинялась, книги не читались, фильмы не смотрелись, разговоры не клеились. И старый мэтр готов был ухватиться за любую нитку, чтобы всплыть.
И, может быть, в конце этой истории Пол дойдет до того, за чем гонится всю жизнь, — до совершенства. И у него есть преимущество — для него открыт неизведанный потусторонний мир, волнующий каждого. Если, конечно, Америка позволит ему туда ворваться.
— Ну ладно, хорошо, — не подавая вида, что он волнуется, сказал он. — Где ручка?
Америка указала глазами на лежащую на столе авторучку. Пол взял ее, щелкнул два раза и приставил конец стержня к буквам.
— Ну и где расписываться? — гордо спросил старик.
— Вторая страница, внизу, — опирая голову на руку, устало ответила Ами.
Пол нацелился ручкой на черту рядом со словами «Подпись ответчика» и небрежно расписался.
— На, — мужчина протянул листы и ручку, и вдруг почувствовал, что его левую руку сжали, затем последовала боль в мизинце. Америка легко кольнула палец басиста медицинской иголочкой. Пол опешил и в первые секунды не мог произнести ни слова. Америка поднадавила на подушечку пальца, и капелька густо-вишневой крови вышла на поверхность. Гостья приложила палец к прохладной белой бумаге под подписью Пола.
— Ты, ты, ты что себе позволяешь?! — резко выдернув руку из бережных рук девушки, завопил Пол.
— Ты еще не знаешь, с кем связался, — бросая в урну иглу, зловеще промолвила Америка. — Мы не являемся никому просто так. Сделку с нами надо подтверждать кровью.
Пол испуганно сжался. Америка улыбнулась лишь уголками губ. Неискренняя улыбка не затронула зеленых глаз.
— Ладно, повеселились, а теперь приступим к делам, — не успела Америка договорить, как на столе появилась большая и толстая книга с толстой лаковой обложкой. На ней была изображена Америка при жизни: сидящая за столом в черной водолазке, сложив руки, как за школьной партой; белокожая, она улыбается и наклоняет голову влево, черные волосы спадают с плеч на руки; фон сзади темно-серый, и оттого черно-белая фотография выглядит очень контрастно и свежо.
— Открывай страницу под номером сто восемнадцать и читай все, что упустил, — расхаживая по комнате, наставляла Ами. Совсем как настоящий учитель.
— Я сильно похож на школьника? — поднял глаза на девушку старик. Америка все еще наматывала круги по холодной комнате.
— Ты не захотел по-хорошему, я начала по-плохому, — Америка пожала плечами.
— Я всего лишь уснул! Мне семьдесят четыре года! Это тебе в твоем Эдеме сон не нужен!
— Ты достаточно показал мне свою недоброжелательность, чтобы я не поверила.
— И ты обиделась? Ну и дурочка!
Хватило одного взгляда Америки, чтобы старик взял книгу и раскрыл ее. Совсем новый экземпляр заскрипел где-то в корешке. Пол отлистал страницы до заданной. На полях блестели две фотографии: портрет Брайана Эпстайна и Америка с Брайаном рядом. На второй девушка держала улыбающегося Эпстайна под руку и улыбалась. Оба снимка были черно-белыми, но МакКартни разглядел на фоне фонтан из бокалов с шампанским и различные шары, похожие на фантомы.
«Глава девятая. Продюсер». «Та-а-ак. Америка впервые встретила The Beatles... Нет, это мы уже знаем, — произносил внутренний голос Пола, — О, вот».
«…Неделю спустя Америка пишет письмо Джону Леннону, в котором предлагает взять шефство над группой и расписывает преимущества сотрудничества. Несмотря на отсутствие соответствующего опыта, но опираясь на знания о Сергее Дягилеве и Соле Юроке, Америка полагает, что справится. Джон соглашается на предложение, хотя позднее признается, что предложение от девушки, тем более со столь странным именем, показалось ему шуткой, в шутку он и ответил».
— Узнаю тебя, Джон! — смеялся Пол.
«Важно отметить, что по достижении шестнадцатилетнего возраста Америка Зами стала обладательницей внушительного капитала. Живя во Франции до войны, Наум Зами открыл счет в швейцарском банке, который после приезда в Ливерпуль пополнял для будущей учебы дочери. В 1961 году Америка принимает рискованное решение оставшуюся часть средств вложить в продвижение The Beatles».
— Влюбилась в Джона, что ли? — МакКартни явно был в настроении пошутить.
«Встретиться с Джоном Америка не успевает, так как о себе дает знать учеба в университете. Америке предстоит поставить курсовой спектакль, который с самого начала отнимает много времени. В ноябре поступает письмо от некоего Брайана Эпстайна, владельца сети магазинов “NEMS”, славящегося самой обширной коллекцией…»
— Ну про тебя я все знаю, — Пол пропустил несколько абзацев. — Молодец, Брайан, перенимай бразды у этой всезнайки!
«Эпстайн и Зами договориваются о встрече. Оба впоследствии вспоминают, что сразу друг другу понравились. Разговор длится несколько часов, в результате которого они решают, что будут работать вместе. В первую очередь определяют следующий круг задач:
- Брайан ставит ультиматум организаторам концертов о повышении ставки гонорара за выступление;
- совместными усилиями упорядочивают концертный график, отпечатывают на машинке персональные инструкции для участников группы, когда и где состоится концерт, чего нельзя делать на сцене, сколько им заплатят;
- продумывают новый сценический образ с аккуратными костюмами; Брайан проводит воспитательную беседу о том, что на сцену нельзя выходить в повседневной одежде; на сцене нельзя жевать и курить, взаимодействовать и драться с публикой, тем более в разгар исполнения песен; к тому же, к каждому концерту должна составляться программа выступления;
- Америка, имеющая связи с ливерпульской прессой, отвечает за информационное поле…»
Справа МакКартни прочитал: «Америка Зами: «Я поняла, что мы станем хорошими коллегами и даже друзьями, что только подтверждалось с годами».
«Америка договаривается с Брайаном, что не будет представлять себя группе, пока не сможет посвящать больше времени работе, и просит даже не упоминать о себе, но нахождение в тылу растягивается на полтора года: после блестящей премьеры учебного спектакля, Америку приглашают режиссером в театр «Фортуна», где она подрабатывала в костюмерном и бутафорском цехах в раннем юношестве. Дебютным становится спектакль по пьесе Г. Ибсена «Кукольный дом» (премьера — 14 января 1963 г.)»
— Вы только посмотрите на нее, и тут и там она. Тебя точно выдумал человек с хорошей фантазией! — восклицал Пол. — Так, дальше я снова знаю, — старик перелистнул описания того, как Брайан обивал пороги студий, как добился прослушивания в “Decca”, как познакомился с Джорджем Мартином, как заключили контракт с “Parlophone”, как изгнали Пита Беста и взяли Ринго Старра.
За окном совсем стемнело. Пол перевернул страницу. Надпись вверху гласила: «Глава десятая. Знакомство с группой». Старик так увлекся, что продолжил читать. Правда, успел заметить на столе записку. Почерком, почему-то казавшимся очень знакомым, но пока чужим, было написано: «Если совсем уж увлечешься, дальше знакомства с группой не читай. Не забудь спрятать книгу в надежное место».
«Америка возвращается к делам группы вовремя, когда объемы работы резко возрастают, как и популярность группы. Она посещает концерты в Ливерпуле, но после долгого отсутствия стесняется выйти из тени и представиться, даже думает вовсе отказаться от идеи работать с The Beatles. Любопытно, что летом 1962 года Америка и Джон успеют пересечься лично, но если позже в интервью первая упоминает этот эпизод без деталей, то второй вовсе не помнит этой встречи. 17 апреля 1963 г. после концерта в клубе “Cavern” Америка знакомится с Полом МакКартни…»
В этот момент предательски отключился свет. «Что ж такое, опять авария на линии?» — выругался Пол и пошел к выключателю. Сколько бы он ни щелкал, свет не включался. Пол решил включить настольную лампу, но и она отказывалась работать. Он выругался еще раз, и тогда решил воспользоваться походным фонарем, но и тот лишь щелкал, поскольку внутри не было батареек.
Старик решил зажечь свечи, но не нашел их, поскольку все были зажжены накануне. Пол снова чертыхнулся. «Больно нужно», — злобно бросил он.
Пол устало плюхнулся на постель. Мысли об Америке никак не выходили из головы, и, возможно, она от него не отстанет в скором сне. Окно отсвечивало голубоватым экраном, и на секунду показалось, что сейчас на нем загорится фильм. Пол перевернулся набок и закусил губу. Да кто же она такая? Почему она это делает? И что за тайна кроется в этой птичке?
2. Тара. Эстер Гольденберг
В конце, как два стальных шкафа, стоят величественные Башни-Близнецы. Я редко их видела вживую, когда они стояли, а их преемнику, башне Свободы, я часто наношу визиты. Я иду по Вэст Бродвэй. Башни все возвышаются надо мной. Когда я подхожу к их собрату, в том числе по несчастью, зданию номер семь цвета некрепкого кофе, на противоположной стороне появляется мама. Она что-то говорит и машет рукой, зовет, лепечет. Я качаю головой. Мама выходит на проезжую часть, проплывая сквозь автомобили, медленно приближаясь ко мне.
— Мы очень долго здесь жили, — произносит она, обводя глазами крыши небоскребов. — Ты же понимаешь, как это серьезно? — не впервые произносит она, переведя взгляд на меня.
— Я… Да. Но ты понимаешь, как я буду скучать по своим малышкам…
— Не переживай, пройдет совсем немного времени, — мама дотрагивается моего плеча.
— Но отступать я не собираюсь, — твердо произношу я. Мама прикасается к моей голове и печатью ставит поцелуй на мой лоб.
Такое видение овладело Тарой, когда она задремала в автомобиле. И, разумеется, она думала только о нем, приближаясь к дому престарелых. Когда же она вошла внутрь, преодолев тяжелую белую дверь, в ее голове появилось место для мыслей об Эстер Гольденберг. Она не знала о старушке ничего, кроме того, что она была ее бездетной родственницей. И, пока Тара думала над необходимостью своего присутствия, на сердце становилось еще горше.
Озираясь по сторонам, Тара пыталась понять, к кому обратиться за помощью. По бокам небольшого холла с низкими потолками стояли широкие застекленные будки, к одной из них МакКартни и подошла. Обратившись к темноволосой девушке ее возраста, Тара получила ответ и предложение проводить. Гостья согласилась, поддавшись приятному голосу. «В таких местах и должны работать приятные, добрые люди», — думала Тара, и эта гипотеза подтвердилась, когда ее провожатая возникла из-за спины регистратора.
— Пройдемте, — произнесла она приятным голосом и улыбнулась. Тара слегка улыбнулась в ответ девушке с прямыми каштановыми волосами и огромными черными глазами, и все: и волосы, и глаза, и губы — все у нее блестело.
Вскоре обе девушки подошли к белой двери под номером 285. Сознание Тары странно всколыхнулось при виде этого числа, однако когда оно прозвучало на первом этаже, Тара не придала этому значение. Это был день ее рождения, который в цифрах выглядел как «28/5».
Все в доме престарелых было белым, кроме темно-синего ковролина и цифр на дверях. Лампы в коридорах пока не горели, так как вечер еще не наступил, поэтому все казалось тоскливо-серым. Провожатая Тары постучала в дверь, и за ней послышались шорохи и кашель. Сердце Тары задрожало. Прошла минута, и из-за двери появилась старушка с худыми плечами, над которыми слегка кудрявились высветленные волосы. Ее мелкие черные глаза округлились и заблестели, тонкие губы задрожали. Старушка и внучатая племянница не могли отвести друг от друга взгляд.
— Все в порядке? — поинтересовалась работница дома престарелых.
— Да... Да... — ответила Эстер, шевеля одними губами.
— Тогда я пойду, — улыбнулась девушка. — Миссис Левив, звоните, если что.
Девушка поспешила удалиться. По коридору гулко разносилось цоканье каблуков.
— Дай я тебя обниму! — вышла из оцепенения мисс Гольденберг и протянула руки к девушке. Голова опустилась на грудь гостьи, — женщина, в отличие от весьма рослой внучки, имела небольшой рост, — и Тара услышала тихие стоны. Эстер подняла голову и, вытерев глаза, пригласила девушку в комнату:
— Пойдем, внученька...
Тара, осторожно делая шаги, последовала за бабушкой. Сердце ее дрогнуло, когда она осмотрелась и поняла, что это за место: она видела его в сегодняшнем сне! Комната, в которой, заслоняя собой желтые стены, висели неизвестные картины, только вместо маминой была чья-то чужая. Старинные дубовые буфет, тумба, овальный стол, шкаф и бюро. А на столе — чайный сервиз из прозрачного китайского фарфора, через который можно легко разглядеть рисовое зерно. Но за столом сидела не мама.
Эстер осторожно взяла ручку чайника и наклонила его над чашкой, чтобы желтоватый напиток, журча, оказался в ней. Пока обе родственницы немного робели друг перед другом.
— Присаживайся, — ласково сказала Эстер, улыбнувшись. Тара отодвинула стул и села, сложив руки на коленях.
От чашек поднимался полупрозрачный пар. Эстер поставила перед Тарой ее чашку на блюдце.
— Угощайся печеньем, — мисс Гольденберг подвинула корзинку с курабье. — А хочешь меренгу? Я могу принести!
— Нет, спасибо, — улыбнулась Тара, и, как и всегда, по обе стороны от губ появились ямочки, украшавшие ее лицо. Девушка поднесла ко рту чашку. Чай обжег язык.
Эстер вздохнула, глядя на внучку.
— Как хорошо, что ты приехала... — начала она свой рассказ. У нее был немного хриплый, даже скрипящий, но очень приятный голос. — Я бы и раньше тебя пригласила — не хотела отрывать от дел... Знаешь ведь, ни детей, ни мужа у меня нет. А что дом престарелых? Сюда сдают совсем негодных, больных стариков, у которых вместо слов изо рта идут слюни... С ними поговоришь разве? Местных девушек тоже тревожить неохота — они все в заботах, все в заботах. А теперь, когда я уже подошла к краю могильной ямы... — Эстер прервалась и тяжело вздохнула.
Тара слушала очень внимательно. Сердце сжималось все сильнее, обливалось кровью, которую эти тиски выжимали, как сок из плода. Тара подумала, что она сама должна была интересоваться делами родственницы, если бы знала.
А еще Тара внимательно смотрела на мисс Гольденберг. Она была ровесницей другой тариной бабушки — Мэри Кристи, которая скончалась этим летом в возрасте девяноста четырех лет. Выглядела Эстер прекрасно, можно даже сказать, молодо для своих лет: мисс Гольденберг следила за собой. МакКартни обладала похожими чертами лица и начала представлять, как будет выглядеть в старости.
— У нас род долгожителей, Тарочка, — словно прочитав мысли внучки, продолжила Эстер. — То, что твои мама, тетя, бабушка Мерлин так рано ушли от нас — чистая случайность. А что уж бедный твой братик, ой... — старушка хватилась за сердце, вспомнив о Дейве. — Моя тетя Сима, мама Мерлин, умерла в девяносто два, а ее муж, Иосиф — в восемьдесят девять. Моя мамочка Элла умерла в девяносто восемь, а папочка, Марк, — в девяносто три. Мои сестрички, все — и Сара, и Малка, и Ева, все живы, а они тоже, знаешь, не молоды, хи-хи, — из горла Эстер вырвался какой-то странный смешок. — А сестра Мерлин, Анна-Мария, ты ее как Мэри знаешь, ей же было девяносто четыре, как мне сейчас!
Мисс Гольденберг снова замолчала. Ее глазки забегали, она облизала губы, пытаясь что-то вспомнить.
— Мне поставили страшный диагноз, — сердце Тары дрогнуло — так беззащитно прозвучал голос Эстер! — рак мозга. Оперировать его невозможно, да и смысла нет, тут уж только подыхать. — Эстер сжала губы. — Поэтому пора рассказать тебе о твоей семье, о твоих корнях... Начнем с твоих бабушек, моих сестер — Мерлин и Мэри. Вот что ты о них знаешь?
Тара замялась, хотя мама неоднократно рассказывала их истории в детстве.
— Я знаю, что обе они родились не в Англии, Мерлин работала журналистом, была убита, а Мэри работала бухгалтером... — Тара сама понимала, что такой ответ никуда не годится.
— Хорошо. — Эстер похвалила девушку легкой улыбкой. — Но это лишь миллионная доля того, что с ними происходило. Их биографии покрыты плотной завесой тайны, и даже я, много о них зная, знаю лишь крошечную часть всего этого.
Тара заинтересовалась еще сильнее.
— Родились они действительно не в Англии, а в Польше. В Англии родилась я и по молодости переехала в Америку, — приоткрывала мисс Гольденберг ту самую завесу. — Девушкам Марине и Анне-Марии Карл не очень спокойно жилось в местечке под Львовом, и они готовили побег. Им даже не было жаль своих родителей, прекрасных людей. Они знали, что в Англии их всегда примут хлебосольные родственники, и готовы были бежать в любой момент. Старшая, Марина, убежала одна, по неизвестным причинам оставив сестру. Вероятно, они договорились, так как Анна-Мария не держала обиду на Марину. Как твоя бабушка очутилась в Англии — уму непостижимо! Вот только добраться до нас ей не удалось, ее поймали, забрали в приют, где она назвалась другим именем. Вслед за ней, полгода спустя, отправилась младшая сестра. Она была куда проворнее, поэтому добралась до нашего дома в пригороде Лондона, а воспитывалась она в семье детей деда Натана.
Мерлин жила в приюте до шестнадцати лет, потом стала жить в Лондоне одна. Где она только ни подрабатывала, где только ни трудилась, и дорога привела ее в газету. Прямо как маму твою, — Эстер перевела взгляд с потолка на внучку и улыбнулась. — Она вообще была очень талантлива, очень! Но журналистика долго не держала ее в своих руках, и Мерлин отправилась в Париж. Вообще, я не знаю, почему она назвалась Мерлин, а не Мэрилин... ну ладно, мы не об этом. В Париже Мерлин устроилась легче, хотя близилась война, надвигалась, как туча... И вот ей встретился Наум Зами, твой дед. Красивый, умный, работящий, правда, был на десять лет ее старше, но любовь не имеет возраста, все мы в этом рано или поздно убеждаемся... — глаза Эстер блеснули, она встряхнула головой, будто пытаясь прогнать лишние мысли, пытающиеся увести рассказ в иное русло. — Их чувства быстро вспыхнули, а что самое главное — не погасли! Наум полюбил ее очень крепко, как бы ни казалось его поведение после смерти жены неприличным. Они поженились, уехали из Парижа, началась война.
Эстер замолчала. Тара опустила глаза. Дальше шла не менее загадочная часть биографии ее бабушки. Таре не верилось, что так вообще может быть.
— А Мэри... ей жилось не так сложно, как сестре. Ее воспитывали в хорошей семье иммигрантов из России, — голос Эстер начал хрипеть еще сильнее, она прочистила горло, — она окончила институт, встретила будущего мужа. Родила Эллину, чуть раньше у Мерлин родилась твоя мама. Мы, с ней, кстати, начали переписываться примерно в то время, когда ты родилась, и вплоть до ее гибели. И мы долго думали, кому поведать нашу тайну... Пойдем со мной.
Эстер, держась за стол, встала. Тара последовала за мисс Гольденберг. Старушка повела ее к той двери, которой в ее сне заканчивался темный коридор. Но за дверью оказалась обычная спальня.
Мисс Гольденберг подошла к огромному сундуку, стоящему в углу комнаты. Движения Эстер были по-старчески осторожными, медленными. Она повернулась к внучке, следящей за каждым движением женщины, и, держась за стену, продолжила:
— Этот сундук теперь твой по праву. Ты поймешь, почему, но много позже. Только сегодня не трогай его, начни завтра. А пока — спокойной ночи! — Эстер двинулась в сторону своей комнаты. — Располагайся, там твоя кровать, она расстелена.
— Спокойной ночи! — Тара обняла бабушку. Эстер этого не ожидала, но робко обняла внучку в ответ. От нее пахнуло чем-то родным, домашним и стариковским.
— Ну ладно, — мисс Гольденберг отстранилась и поспешила уйти. Тара осталась в тихой комнате одна. Был девятый час, из-за двери слышалось тиканье напольных часов. За рассказами Эстер девушка не успела сообщить мужу, что благополучно долетела, и тотчас же решила позвонить домой. Она набрала номер Марка и ждала ответа. Наконец, после долгих гудков, прозвучало его «Алло?»
— Привет, милый. Я не помешала? — спросила Тара.
— Да не, не очень, — на фоне голоса Марка шипела вода и визжала Агнесс. — Как ты долетела?
— Нормально, — коротко произнесла девушка. — Я так поняла, девочки еще не спят. Дай им трубочку.
— Сейчас, — ответил Марк, и через полминуты матери ответила Джим.
— Привет, мое солнышко! — настроение миссис Левив приподнялось. — Со мной все хорошо, я уже на месте и скоро лягу спать. И советую вам поступить так же!
— Хорошо, — сказала Джим. — Я скучаю!
— И я по тебе, милая, — Таре показалось, что она сейчас заплачет. — Ложись спать, пусть тебе приснятся розовые плюшевые зайчики. Послезавтра позвоню по видеосвязи. Целую. Дай Агнесс.
Агнесс была уже сонной, поэтому разговор длился недолго. Затем Тара дала несколько инструкций Марку и только потом положила трубку.
До десяти вечера Тара раскладывала вещи и внезапно поняла, что страшно устала, и легла. Но сон что-то не приходил, девушка ворочалась, диван скрипел. Она долго не могла понять, что же мешает уснуть, пока внезапно не осознала, что ее мысли занимают две вещи: дети и тот сундук. МакКартни поднялась с постели и, включив свет, приблизилась к незатейливому кожаному сундуку. Эстер настоятельно рекомендовала не открывать его сегодня, ведь она знает, что говорит. Тара попыталась поднять крышку, но она не поддавалась. Девушку осенило: нужен ключ. Любопытство пересилило усталость, и Тара начала его искать. Взгляд сначала изучил всю комнату, потом внимание привлек посудный шкаф, и искомое — ключ с потертой позолотой — лежало там на верхней полке. Тара осторожно вставила ключ в скважину — подошел! Девушка подняла крышку — поддалась!
В воздух поднялись клубы мелкой серой пыли, и Тара, неожиданно для себя, вдохнула ее. Организм ответил, и девушка начала раз за разом чихать, надеясь, что у Эстер не очень чуткий сон. Успокоившись, Тара посмотрела на содержимое сундука. Внутри почти хаотично лежали стопки разных бумаг и фотокарточек. Прямо по центру лежала книга в бархатной обложке с железными углами. Тара осторожно подняла ее, чихнула в последний раз и пошла к письменному столу.
Включив настольную лампу, Тара положила на стол книгу и открыла первую страницу.
3. Тара. Древняя книга
Книжная пыль ударила Таре в лицо. Девушка отмахнулась.
Названия книги Тара не нашла. Пролистав две пустые страницы, она увидела написанный от руки текст. Задачу усложняло еще и то, что автор писал на старом английском. Тара сосредоточилась и начала чтение:
О Б-г мой, позволь завершить начатое! Позволь рассказать потомкам человеческим историю нашу, коли пророчество его не сбудется, коли быть нашему роду загубленным! Позволь дописать историю нашу до последней строчки, до последнего слова, а не до последнего вздоха моего!
Мадам, мадемуазель, мисье, каков бы ни был твой возраст или чин, что бы ни происходило сейчас на нашей общей Земле, прочти мое послание до конца, до последней точки. Твое право не верить каждому слову, но все написанное здесь, каждый вензель буквы, — чистая правда, и ложь зародится в душе твоей, если ты ослушаешься.
Тару уже впечатлило такое вступление. По коже пробежал такой холодок, какого она не могла представить: он как будто насквозь прокалывал кожу ледяными иглами, прокатился волной от пят до затылка, затем вернулся обратно и растворился; Тару тряхнуло за плечи. В глазах на мгновение помутнело, но девушка лишь тряхнула головой и вновь углубилась в разгадывание заветных вензелей:
О Б-г Всемогущий! Позволь поведать нашу историю! Я рабыня твоя, Маргарет (Маргалит) К*** [Тара долго не могла разузнать фамилию], английская еврейка, двадцати двух лет от роду, ношу под сердцем младенца, которому по воле Твоей не суждено родиться... Господи, помилуй нас всех! Избавь от страшной болезни! Муж мой, Давид, кончился намедни, и старуха написала: «Чума». Теперь мой ветхий дом под стражей, и я считаю дни до кончины…
Тару взял озноб, руки задрожали. Остановившись, она осознала, что прочла. Какой ужас пережила эта женщина, какой страх она испытала, оставшись одной, будучи беременной, в разгар эпидемии чумы! Тара оторвалась от книги минут на десять, чтобы дать передышку, но чему — глазам, голове, душе?
...В жизни мне не доводилось работать. Наша семья жила в достатке, и голодать практически не приходилось. Я повстречала Давида, и мы прожили с ним душа в душу семь лет. Нам долго не удавалось зачать ребенка, но только я понесла, он захворал, а через пять месяцев умер. Теперь не знаю, как жить... Пока есть, на что, при жизни Давид много заработал. Но ничего не купить — меня не выпускают из дома…
Тара не подозревала, что может так долго читать. Время близилось к полуночи, а девушка только одолела страницу. Но ее волновало не время на часах, а судьба Маргалит.
Но повествую я не обо мне, а о праматери нашей, Абигаиль К*** [фамилия никак не поддавалась расшифровке]. Без нее не было бы смысла в этой истории, истории об Абигаиль и продолжательнице ее — Эстер. Но успею ли я о них поведать прежде, чем болезнь победит жизнь и оборвет мой рассказ?
Текст давался все труднее и труднее, глаза Тары слипались, и если раньше любопытство и интерес преобладали над усталостью, то сейчас все было совсем иначе. Буквы, написанные размашистым почерком, расплывались в глазах Тары, и она твердо решила продолжить завтра. На сей раз сон не заставил себя долго ждать.
Девушка спала удивительно крепко, чего не было ни разу после гибели родителей. Впервые за двадцать лет к ней во сне не пришла мама и не дала нужный совет. Тара посмотрела на часы, которые показывали на пол-одиннадцатого, и почувствовала себя невыспавшейся и разбитой.
За стеной суетилась Эстер. Тара не могла оторвать тяжелой головы от подушки и вслушивалась в шорохи за стеной, в звон посуды, скрип пола; рассматривала белый шероховатый потолок; думала, как ее девчушки проснутся без нее. Затем решилась и села, опустив ноги на холодный пол. Тара оделась и собрала постель. И только после этого осмелилась выйти к Эстер.
Эстер сидела вполоборота за столом, положив на него правую руку и глядя на часы. Услышав шаги, женщина перевела взгляд на внучку. Мисс Гольденберг выглядела такой беспомощной и одинокой, даже брошенной, что у Тары защемило сердце.
— Доброе утро, — сумела произнести девушка и ласково улыбнулась.
— Доброе утро, внученька, — произнесла Эстер. Голос ее прозвучал устало. — Как тебе спалось?
— Отлично, — соврала Тара. — А вам?
— Да ничего, — вздохнула женщина. — Иди, умойся, а я займусь твоим завтраком.
Эстер оперлась обеими руками на стол и встала. Тара направилась к еще одной двери, за которой, как она поняла, скрывалась ванная комната. Помещение не было столь роскошным и аккуратным, как остальные; видимо, Эстер было трудно за ним ухаживать. Ванная освещалась моргающей желтой лампочкой, но даже в плохом свете МакКартни разглядела пожелтевшую кафельную плитку и черные пятнышки на зеркале, по которому, как молния по ночному небу, пошла трещина. Пахло сыростью. Тара решила заняться ванной в ближайшие дни.
Когда Тара вышла из ванной, на столе ее дожидалась каша, и когда девушка подошла поближе, поняла, что это геркулес. Эстер в комнате не было. Девушка села и принялась за завтрак.
...Что-то перевернулось в сердце Тары, когда она осознала, что вкус у каши точно такой же, как у мамы. И, вроде бы, что может быть такого в обыкновенной овсянке? Это не поддается объяснению. Разве можно описать какое-нибудь чувство из детства — вкус, запах, ощущение на пальцах? Вот и Тара не могла объяснить и понять, как перенеслась на двадцать два года назад, став снова маленькой девочкой, завтракающей под пристальным взглядом мамочки.
Опустошив тарелку, МакКартни задумалась и о другом. Словно послевкусием от нежной молочной каши на небе осталась книжная пыль. Девушка попыталась вспомнить, что делала накануне вечером. В один момент пришел ответ, и Тара вскочила со стула, чтобы вернуться в комнату. Но не успела она приблизиться к двери, как появилась Эстер.
— Спасибо вам, Эстер, за превосходный завтрак! — громко выпалила Тара.
— Да какой такой превосходный? — несколько резко отвечала мисс Гольденберг. — Что было, то и сварила.
— Эстер, не скромничайте! Каша вышла великолепной! — Тара не узнавала собственный голос. — Не сходить ли мне в магазин?
— Вечером сходишь. — Эстер все не оттаивала и даже не улыбнулась комплименту. — А сейчас тебя кое-что ждет в комнате.
Тара чуть не проболталась о том, что еще вчера приступила к чтению дневника Маргалит, но вовремя сдержалась. Девушка скрылась в комнате.
На столе своего читателя ждала, заманчиво открыв левый форзац, книга. Сколько ей лет и что она хочет рассказать, все еще предстоит узнать Таре.
4. Америка и Пол. Волнительные встречи
Пол спал в ту ночь необычайно чутко и прерывисто. Снились короткие, сумбурные сны, оглушая гамом, слепя глаза. Снилась и его любимая Линда, и Хизер, бьющая его по голове инвалидной тростью, и Нэнси, они вместе с Линдой молчали, и сколько бы ни обращался к ним Пол, те лишь улыбались. В черно-белом сне он видел молодых битлов; МакКартни будто пересматривал “A hard day's night” изнутри: Джордж смеялся, обнажая кривые зубы, Джон грустил и молчал, Ринго то пропадал, то появлялся, хохотал, потом становился пугающе серьезным и снова пропадал. Снился Мартин, пытавшийся дать полезный совет, но голос его заглушался звуками симфонического оркестра, готовящегося к репетиции, — все эти скрипки, прогоняющие по четырем струнам смычки, кларнеты, флейты, валторны, гобои, пытающиеся выдуть нужный полутон, стучащие невпопад, как назло, литавры. И снилась Америка. Просто появлялось ее лицо и исчезало.
Лежа в утренних сумерках, вспотев от беспокойного сна, Пол думал о каверзных вопросах, которые задаст незваной гостье. Он обязательно расспросит ее о месте, откуда она пришла — это был Рай, насколько он понял. Когда стало светло, МакКартни встал и выдвинул ящик стола, где лежал тот самый договор. Под подписью Пола стояло коричневое пятно засохшей крови. Он провел по нему левой рукой, мизинец неприятно заныл. Америка допустила промах и взяла кровь не из безымянного пальца, а из мизинца. Пол прочитал договор в первый раз, отложил его в сторону, сходил за завтраком. Прочитал договор второй раз, третий, четвертый. В голове что-то закрутилось, как маленькая центрифуга, как сто маленьких центрифуг. Вопросы рождались один за другим, один пункт — один новый вопрос.
Пол выбрал несколько лучших, а из этих лучших остался один. МакКартни ходил по комнате и кусал губы, ожидая прихода Америки. «Опаздывает, она же женщина», — произнес Пол с понятной интонацией и сел за стол. Он включил лампу и прищурился от резкого света, отраженного от бумаги. Он взял ручку, поежившись от холода. И от волнения перед встречей с непонятным существом, объявившим себя «человеком» со странным именем «Америка» и пафосным званием «глава Особого Эдемского общества». Какую же оплошность допустил он, старик! Сумасшествие чистой воды, и все ради чего? Вдохновение нагрянуло бы к нему само, а торопить его ни в коем случае нельзя.
МакКартни встал со скрипучего стула и подошел к старому товарищу мини-бару. Он молчалив, лишь иногда поет у себя в уголке; ему не нужно ни славы, ни денег его хозяина-мультимиллионера — он добросовестно выполняет свои обязанности. МакКартни присел на корточки и прокряхтел от боли в суставах. Пол осмотрел свою коллекцию: она, однако, редела. Пола это не спугнуло, он протянул руку к пузатой, почти плоской черной бутылке с великолепным шотландским виски. От предстоящего удовольствия старик закрыл глаза. Бутылка была еще и тепловатой, — то, что нужно было Полу. Он развернул бумагу, которой шотландцы запечатали свой целебный нектар, снял пробку и сделал большой, жадный глоток, грозящий превратиться в застревающий в груди ком. МакКартни поморщился, затем блаженно выдохнул, облизал губы, закупорил бутылку и вернулся за стол.
Договор, который все еще лежал на столе, был не таким холодным и белым, как эта комната, но все же казался чужим, не от мира сего. Неожиданно МакКартни испугался, что к нему заглянет жена, давно не заходившая проведать супруга. МакКартни махнул на нее рукой, не испытывая стыда за то, что в течение двух месяцев ни разу не поинтересовался жизнью Нэнси. Впрочем, взаимно.
Пол нацепил на нос очки и снова начал читать условия договора. Плюнул, отложил документ в сторону, начал черкать свои второсортные стишки на чистой, белой и сухой, как айсберг на коричневой глади столешницы, бумаге.
У двери, перед окном, что-то еле заметно блеснуло, шторы едва всколыхнулись. Пол ненароком оглянулся и вздрогнул от неожиданности. Там стояла Америка, поблескивая платьем.
— О, нарисовалась, не сотрешь, — недружелюбно произнес Пол, перебирая бумаги на столе, и хихикнул.
— Доброе утро, Сэр Пол. Что, готовы к путешествию? — Америка прошла в глубь комнаты. Взгляд упал на прикроватный столик. — О, читали на ночь обо мне? Приятно знать.
— Низкосортная бульварщина, — бросил старик. — Хи-хи, хи-хи.
— Что это вы все хихикаете? — спросила Америка.
— Ничего. Хи-хи, ох. — Пол вытер глаза. — Особое Эдемское Общество...
Америка промолчала и подошла к книжному шкафу, который еще при первой встрече отчаянно поглощал ее внимание.
— Америка, — обратился Пол. Гостья обернулась. — Меня кое-что заинтересовало.
— Похвально, — мисс Зами была суха.
— Расскажи мне о месте, откуда ты пришла. Ну, о загробном мире, — Пол произнес это твердо, уверенно и так громко, что стекла в шкафу слегка задребезжали. Америка слегка замялась.
— Увы, Сэр, я этого я не смогу рассказать.
— Но Америка, в контракте сказано: «Любые дополнительные вопросы приветствуются»! Обманываете? — незамедлительно среагировал подготовленный МакКартни
— А еще выше написано, что «Мисс Зами рассказывает только то, что дозволено законами Эдема», — девушка знала свои права не меньше.
Пол оказался в замешательстве.
— И что, я даже не узнаю, что это за Особое Эдемское Общество? — Пол чувствовал себя героем фильма жанра фэнтези. Он еще раз хихикнул.
— Это Ад, — спокойно ответила Америка.
Пол расхохотался:
— Ад! А ты, стало быть, демоница? Вот умора! — восклицал он.
Пол был стар, и, учитывая эксперименты бурной молодости, смерть ждала его уже не первый год. Какой-то частью сознания он понимал это. Пол боялся смерти, не зная, что за ней. Он был даже несколько набожен, поэтому верил, что за этой гранью будет Судилище, где все ему воздастся... и о том, что и как именно, знала его гостья.
— Повелительница котлов и трезубцев... Я не могу! — Пол схватился за живот.
— Сэр, вы увлеклись. Пора в прошлое, — напомнила Америка.
Пол недовольно вздохнул и встал. Поджилки вдруг затряслись, затряслись настолько сильно, что это увидела Америка. Пол мысленно пытался усмирить свои коленки, но тщетно.
Девушка иронично посмотрела на собеседника.
— Вы готовы? — этот почтительный тон устами Америки звучал как издевка. — Мы отправляемся в начало 1963-его года. У The Beatles уже достаточно опыта для записи собственного альбома, который они записали в перерыве между собственными гастролями по Англии и Шотландии и совместным туром с Хелен Шапиро.
— Что ты мне тут втираешь? Это я и сам знаю! — Америка одарила взбунтовавшегося Пола неодобрительным взглядом.
— Роль менеджера исполнял Брайан Эпстайн, издателем стал Дик Джеймс, а музыкальным продюсером — Джордж Мартин, — серьезно говорила девушка. — Это так, чтобы ты знал, какой курс на сегодня.
Пол прикрыл глаза от усталости от этой назойливой мисс, от ее постоянных переключений с уважительного «Сэр» на пренебрежительное «чтобы ты знал», хотя сам себя вел достаточно несносно; устал от слишком реалистичных событий, которые не могли произойти на самом деле; устал от жизни, которая длилась семьдесят с лишним лет и завершалась вот так, позорно — белой горячкой.
Открыв глаза, МакКартни вздрогнул: он снова в прошлом. Двоякое чувство реальности происходящего и твердое осознание, что перед ним давно ушедшее прошлое. Он очутился в маленькой, тускло освещенной гостиной съемной лондонской квартиры Эпстайна, в которой стояли лишь диван, кресло, тумбочка, стул, торшер, кофейный столик и запах табака. Пол моргнул, и в прежде безлюдной комнате появились молодые «Битлз», в том числе и он сам.
Джон и Джордж расположились на диване. Джон снял пиджак, закрыл глаза и закинул ногу на ногу ботинком на колено; Джордж лежал, закинув ноги на подлокотник дивана, и неспешно курил, тоже закрыв глаза. Ринго, словно пожилой аксакал, восседал на кресле, курил, держа короткую сигарету левой рукой, и прокручивал большим пальцем правой руки кольца на других пальцах. Полу, в отличие от остальных, отчего-то не сиделось, и он расхаживал по комнатке большими шагами, иногда подскакивая к столику, где в стеклянной пепельнице дымилась его папироса. Он хватал ручку и что-то чиркал в заранее открытой тетради, нагибаясь над ней в три погибели.
Парни, в том числе и неугомонный МакКартни, очень устали. Концертный график становился все плотнее и плотнее, свободных дней практически не оставалось. Группа уже по которому кругу объездила Великобританию, в феврале провели совместные гастроли с юной певицей Хелен Шапиро, в самом разгаре был тур с Томми Роу и Крисом Монтезом. Но парни не очень-то давали себе отчет в своей усталости, наоборот, радовались своей растущей популярности, радовались первому альбому, радовались своему таланту, своей молодости, любви, рады вдохновению, которое они из этого черпали.
В комнату вошел Брайан. Джордж повернул голову в сторону вошедшего, Пол остановил свой бег, Джон и Ринго подняли глаза на менеджера. Сэр Пол испуганно посмотрел на Америку, внимательно следящую за происходящим: ее глаза сверкали, она улыбалась. МакКартни было не по себе, потому что, увидев Брайана, которого не видел практически пятьдесят лет, он понял, что больше половины присутствующих в комнате нет в живых.
— Итак, — начал Брайан, и сердце пожилого Пола ушло в пятки. Он уже забыл этот голос. — Через одиннадцать дней выходит ваш первый долгоиграющий альбом, помните об этом?
— Е-е-е! — протянул Джордж.
— Как об этом можно не помнить? — отозвался Джон. Пол заулюлюкал. Сэр Пол улыбнулся и, тихо ликуя, произнес, обратившись к Америке:
— Да, я помню этот день!
— Теперь про гастроли. Нам удалось договориться о том, чтобы в мае—июне вы сопровождали в туре… — Брайан остановился на полпути к объявлению, за что удостоился недовольного и пытливого «Говори уже!», — …Роя Орбисона!
Четверка издала в унисон разнообразные возгласы удивления.
— Как тебе это удалось? — спросил Пол. Брайан скромно улыбнулся и не стал отвечать.
— Точные даты тура я скажу позже, предварительно с середины мая по первую декаду июня включительно. Плюс зафиксируйте перестановки в весеннем туре: выступление в Лутоне переносится на шестнадцатое, семнадцатого у вас внеплановый концерт в “Cavern”.
— Марта? — уточнил Пол, приподняв брови.
— Апреля, — ответил менеджер
— Так до этого еще много времени, — разглагольствовал Харрисон.
Сэр Пол уже настороженно посмотрел на Зами и недовольно процедил:
— А вот такого не было! Я такого не помню!
Америка не реагировала на старика, лишь, приставив к губам указательный палец, сказала: «Тс-с!»
— Тоска... — уныло протянул Джон, подняв голову к потолку
— Что не так? — встревожился Брайан.
— Да ну его, этот погреб! Надоел, — недовольно бурчал Леннон. — Ну сколько мы там уже выступали? Раз триста, не меньше. Но тогда нам было негде выступать, кроме как в «Пещере» и в «Касбе». Тем более, еще двенадцатого там выступаем.
— Я знал, что Джон мне товарищ! — снова заликовал старый МакКартни. — Как чувствовал, что там я познакомлюсь с... — Пол с омерзением посмотрел на Америку, — тобой!
— Да ладно тебе, Джон! — вмешался до того молчавший Ринго. — Надо быть благодарными этому месту. Чего тебе стоит? Да и подумай: совсем скоро у нас времени даже пройти мимо клуба времени не будет, не то что зайти внутрь и дать концерт.
— Ринго, ты предатель! А я тебе еще звонить собирался на выходных, — пробрюзжал Сэр Пол.
— Действительно, Джон. Ринго правду говорит, — вмешался Джордж.
— И ты туда же! — воскликнул старик и посмотрел на Ами. — Если бы они не заступились, я бы сейчас здесь не стоял!
Америка широко улыбнулась:
— Ты только что сказал аргумент в мою защиту.
Пол задумался и обратил внимание на Джона, который взглядом искал поддержки у своего друга. Молодой Пол кивнул и тихо сказал, что парни правы. После этого Сэр погрузился в более глубокие раздумия.
— Как бы то ни было, вашего выступления в “Cavern” ничего не отменит, — твердо, словно ставя печать, произнес Эпстайн. — Вам еще не однажды предстоит там выступить.
Пол еще раз взгляделся в ожившего Брайана и, закрыв глаза, тяжело вздохнул. Он пожалел об этом, когда понял, что оказался снова в своей холодной комнате. Она показалась ему маленькой, намного меньше, чем он сам. Тяжелые шторы заволновались от сильного ветра, мечущегося из окна в окно. Пол стал оглядываться по сторонам в поисках Америки, и пока он вертел головой, комната расширялась, потолок поднимался, или же уменьшался сам пожилой господин.
Что-то заискрилось справа от Пола, и тогда он, вздрогнув, заметил Америку. Они оба молчали, хотя было что сказать. Наконец Америка прикусила губу, придав минимальную динамику событиям, и через полминуты произнесла:
— Что ж, пора отправиться туда, где мы недавно бывали — семнадцатое апреля 1963-его. Мы посмотрим на события того вечера с другой стороны.
Полу показалось, что следом девушка прошептала: «Но не все из этого тебе понравится». По крайней мере, он вспомнил эту фразу, размышляя обо всем после путешествия.
В ушах старика начал нарастать гул. Ноги понесли МакКартни по темному коридору, и он шел, шел к приоткрытой двери, из которой лился яркий свет. Сэр Пол подошел поближе и заглянул внутрь. Это была гримерная битлов, по которой, суетясь, расхаживали по своим делам из угла в угол четыре черные тени; на двоих были даже черные полутени — гитары. Пол осмелился переступить порог и обернулся назад, в тьму, по которой туда-сюда шныряли летучие мыши — их рисовало воображение МакКартни. Америки нигде не было. Пол думал, что же это за гул, доносившийся откуда-то из конца коридора, а потом вспомнил, что в этот день The Beatles давали этот судьбоносный и злополучный концерт в “Cavern”.
Может, раз этой докучливой ведьмы нет рядом, это шанс предотвратить их знакомство? Если они не познакомятся, Америка не станет женой того Пола, соответственно, не будет повода наведываться к старику со своими притязаниями… Пол направился к Джону, остановившемуся у зеркала и отхлебывающему кофе из белой чашки. Пожилой мужчина коснулся плеча своего молодого друга, но тот и бровью не повел.
В щели между дверью и дверным проемом появилась голова Брайана.
— Мальчики, на сцену! — и исчезла.
Джон сердито поставил чашку на трюмо, поспешно надел гитару и вскоре тоже исчез в темноте коридора. Ринго и Джордж мельком взглянули на Пола, который как будто тоже нырнул во мглу.
Сэр Пол последовал за парнями и оказался в зале. Старик пристроился где-то сбоку сцены. Вскоре парни, настроив звук, запели, и Пол... Он слышал «Битлз» со стороны уже второй раз, но тогда было совсем не то настроение. Эти юные голоса, энергичные и ритмичные ударные, слыша которые старик влюблялся сильнее от минуты к минуте. А как же молоды и очаровательны музыканты, как они волшебны и пленительны... Руки задрожали, сердце запульсировало в затылке и висках. Пол вмиг осознал, что чувствовали поклонницы-девчонки, ощутив себя на их месте.
— Ты всегда любил себя, — произнес, попрекая, голос Америки, да так громко, как будто саму девушку посадили Полу в голову. Он обернулся и понял, что Зами действительно есть в этом зале, и та, и другая, и обе стояли далеко, чтобы прозвучать так громко... тут МакКартни запутался, и внутренний голос, паникуя, завопил: «Я свихнулся!»
Музыка зазвучала несносно, как преследуя Пола, сводя его с ума. Он заметался, забегал внутри своей головы, в которой попеременно звучали голоса то Джона, то Джорджа, то Америки, то его самого, а бежать по залу он не мог, места не было. Еще и эта песня, на которой софиты стали еле ощутимо помигивать, как МакКартни — стоящей в зале Зами. Старик поспешил в коридор.
— Не вынесла душа поэта... — в темноте появилась Америка, освещенная вырывавшимся из приоткрытой двери гримерной светом.
— Америка... — Пол понял, что у него началась одышка, и пытался перевести дух.
Искрящаяся Америка, ярким пятном выделяющаяся из кромешной тьмы, выглядела прекрасно и устрашающе. Две черные пряди выбивались из строя собранных волос по две стороны лица. Ее глаза сверкали, напоминая, что она пришла к Полу из совсем других миров, а точнее, сейчас Пол у нее в гостях, прямо-таки у черта на куличках.
Америка промолчала и указала рукой на приоткрытую дверь гримерки. Откуда-то подул ветер, всколыхнув две легкие пряди у лица девушки. «Проходи», — прошептала она.
Пол подошел к двери и вновь перешагнул порог гримерки. Следом за ним вошли уставшие музыканты. Джордж сразу закурил, Джон вынул из кармана серый клетчатый платок и утер мокрый лоб. МакКартни поспешно снял с себя гитару и закинул куда-то в угол, на кресло.
— Парни, я сейчас, — кинул Пол и кинулся к выходу.
— Блин, Пол! — крикнул вдогонку рассерженный Джон. — Ну не время сейчас!
— Я быстро! — донесся голос МакКартни.
Джон отчего-то нервничал. Десять минут Сэр Пол наблюдал за молчащими ребятами. Джордж протирал гитары: свою, Пола, Джона, потому что любил это делать. Атмосфера накалялась; Джон иногда присаживался на край трюмо, иногда, нервно вздрагивая, ходил по комнате. Через десять минут довольный и сияющий от радости МакКартни влетел в помещение.
— Чего такие кислые? — улыбаясь, спрашивал Пол.
Ответа не последовало как минимум полминуты.
— Скажи, — внезапно заговорил Джон, — а ты уже порвал с Джейн?
Оба Пола не очень поняли вопрос, но по разным причинам.
— Нет, а при чем тут это?
— А при том, что ты не имеешь права отнимать наше время на разборки в себе, — пламя в глазах и душе Джона росло. — Я видел эту девушку.
Джон резко отстранился и зашагал по комнате. Ринго и Джордж вжались в стулья.
— Вот скажи мне, зачем она тебе? — Леннон стоял в другом конце комнаты, сквозь очки смотря на друга. — Я бы тебе дал номер, снял бы себе даму. Но времени нашего не трать! У нас куча поездок, работы, мы света белого не видим! Я с собственным сыном познакомился только через неделю после его рождения, а ты успеваешь заводить новые романы!
— Да что ты так завелся? Не поздно ли тебе ответственным становиться? — Пол нашел в себе силы для ссоры.
Джон попросил Джорджа и Ринго покинуть комнату, и те тактично ретировались.
— Я хотя бы друг хороший, — произнес Джон, одновременно заводясь сильнее и уже жалея, что говорит это, — а ты еще и человек дерьмовый! Вот пусть у тебя с этой девчонкой не задастся ничего, а то зачем ей такой кобель?
— Ты перегибаешь палку! — пытался отрезвить друга Пол.
— Я знаю! — ответил Джон и отвернулся к стене.
Сэр Пол стоял ни жив ни мертв. Поведение Джона возмущало, но он понимал, что Леннон нередко был так заносчив. И не стал дожидаться продолжения ссоры и поспешил уйти. За дверью гримерной его ждал не темный коридор, а его комната.
У окна, сложив руки на груди и вытянув шею, стояла Зами. Пол стоял на пороге комнаты, и дверь громко захлопнулась за его спиной, привлекая внимание Америки.
— Ты зачем мне это показала? — процедил он сквозь зубы.
— Ты досмотрел не до конца, раз ты недоволен.
— Мне хватило.
— Не в этих криках была суть. Нужно было потерпеть, тебе не хватило всего чуть-чуть.
— И что бы было дальше?
— Ты знаешь, чем это обыкновенно заканчивалось. Словами, которые делали вашу дружбу крепче.
— Но он же не был таким, как там! — пытался доказывать свою правоту старик. — Это другая реальность!
— Он как раз таким и был. Вы оба такими были, — отвечала Зами громко и уверенно.
Пол замолчал. Он знал, что ей хватит аргументации.
— Америка, — начал он спокойно, — Я не хотел бы, чтобы наше путешествие началось с такой истории, поэтому уходи, пожалуйста, и приходи завтра.
Она повернулась к нему. Пол заглянул в ее глаза, и она медленно растворилась в воздухе.
Весь вечер МакКартни вспоминал, каким же был Джон. И плакал от того, что давно перестал с ним общаться, задолго до того, как возможность исчезла навсегда. Он вспоминал бесчисленные встречи, которые начинались с прослушивания пластинок и игры на гитарах, потом они сочиняли песни, пели, обсуждали, критиковали, и это перетекало в разговор, в монолог внезапно открывавшегося Джона. Он делился самым сокровенным, глубоким, думая, что нашел того, кто найдет в себе отклик на его рассказы. Но он не знал, что не находит. Пол, несмотря на общительность, не был по-настоящему открыт и честен, а наоборот, скрытен. Иногда Джон это замечал. Тяжело было Полу признавать, что он всегда зацикливался на самом себе.
Точнее, конечно, он ценил Джона, сочувствовал ему, но находил в себе бессильную неспособность поддержать его, поддержать по-настоящему. Он не знал, что значит это «по-настоящему», но его поддержка казалась ему бестолковой, гораздо слабее той, что требовалась Джону.
Пол вспоминал самую частую сцену во время написания песен: эмоциональный Джон вскакивает с места, кричит, ругается, злится, отходит к окну, молчит полминуты... протирает очки, кладет их на стол и, глядя МакКартни в глаза, произносит: «Я тебя люблю».
Пол съежился, поняв, что никогда не говорил Джону, что любит его, зато говорил это беспорядочным, мимолетным женщинам. Когда Джон так откровенничал, Пол лишь глупо улыбался и отводил глаза. И молчал. Чувство упущенных возможностей, стыда, глодало старика изнутри. И чувство, что он вновь стал черствым и бездушным человеком.
МакКартни плутал в своих мыслях. Раньше в его голове не было места для осознания того, что могут быть еще и другие измерения, он ограничивался банальными Раем и Адом, в которые не верил. Его утомляло то, что с ним происходит; он и так прожил такую жизнь, которая не всем доступна.
Старик не заметил, как заснул. Заснул сладко-горьким сном, каким спят после того, как плачут. Ему ничего не приснилось. Утро пришло ясное. Проснувшись, МакКартни долго лежал в постели, размышляя, хочет ли он встать или спать дальше. Затем он встал и подошел к окну, где увидел свой прекрасный заросший сад. Но долго пейзаж не созерцал и вернулся в кровать. Пол задумался об Америке, о предстоящем путешествии и о важном разговоре, который обязательно должен состояться, потому что осознавал необходимость о многом поговорить.
В противоположном конце комнаты появилась Америка. Пол приподнял голову, заметив ее.
— Как так? — удивился он. — Как ты у знала, что я о тебе... в общем, легка на помине.
— Мне многое доступно, — ответила девушка. — Нам пора.
Пол встал.
— Я готов.
— Я знаю.
Пол понял, что очутился в вечернем Ливерпуле, на одной из его площадей. Повсюду робко зажигались огни. Ветер был пока еще прохладным дыханием весны. МакКартни огляделся по сторонам. У фонаря стояла Америка: в черном пальто, край подола которого слегка приподнимался от ветра, демонстрируя кусочек ярко-красного платья, с укутанной в легкий шарф шеей, в весенних сапогах.
— Неужели призракам бывает холодно? — поинтересовался Пол у девушки. Та не обратила на него ровно никакого внимания. «Ничего не понимаю», — не впервые подумал МакКартни.
В полумгле появилась еще одна Америка, светящаяся в темноте. Пол понял, что ошибся. Вскоре из темноты в фонарный свет вышел и еще один Пол и подскочил к первой Америке. Пытаясь проанализировать ситуацию, старый МакКартни запутался и понял, что если не будет рисовать схемы в голове, все поймет.
— А вот и я! Привет! — задорно произнес парень. — Пойдем?
— Пойдем, — слегка улыбнувшись, ответила девушка.
Они двинулись к ресторану, и Пол последовал за ними. Место показалось МакКартни знакомым: за окнами, растянувшимися по периметру просторного помещения от пола до потолка, виднелось темно-синее вечернее небо; лампы, работающие в полную силу, производили мягкий желтый свет, отражаемый стеклами; в дальнем углу играл струнный квартет, заглушаемый вышеописанным гудением. Он вспомнил, что Зами уже водила его сюда, посмотреть на самого себя.
Пол галантно помог Ами снять пальто и сесть за стол. Америка оказалась в эффектном красном платье, подчеркивающем алые губы, чему сделал комплимент МакКартни. Им поднесли меню, и Пол поинтересовался у девушки, что она предпочитает. Она ответила, что не голодна, и попросила чай.
Пожилой Пол посмотрел по сторонам: никто не косился на молодую знаменитость, нагрянувшую в ресторан, а уж тем более, на него самого, на Пола из будущего. В это время официант принял скромный заказ пары.
— Чем ты занимаешься? — любопытствовал Пол.
— Я учусь в Ливерпульском университете и работаю, — ответила девушка.
— Кем работаешь? — юноша был явно заинтересован персоной спутницы.
— В театре. Я режиссер.
МакКартни поспешил выразить удивление:
— Ничего себе! Девушка и в юном возрасте — это для меня, если честно, нонсенс. Не подумай ничего плохого! Наоборот, поражаюсь твоей смелости.
— Нет, что ты, мне это понятно. Женщины пока не отвоевали место во многих профессиях, в том числе и в режиссуре. А чтобы стать режиссером, вправду необходим некоторый жизненный опыт, устоявшиеся взгляды на многие вещи, чтобы тебе было что сказать миру через спектакли, — говорила Америка очень складно, ровно, и этим еще больше гипнотизировала парня.
— У тебя много жизненного опыта? Сколько же тебе лет?
— Двадцать, в июне будет двадцать один.
— В июне? У меня тоже день рождения в июне — восемнадцатого.
— Не поверишь, — девушка, как бы ни казалось иначе, тоже не скрывала чувств, — у меня девятнадцатого!
— Ого! — улыбался Пол, подрагивая от восторга кадыком. — Один день разницы!
— М-да, очень оригинально, — пожилой МакКартни снова был настроен скептически.
— Ты учишься на режиссера? — парня захлестнул интерес.
— Я учусь на сдвоенной программе, и помимо режиссуры изучаю языки германской группы на факультете истории, лингвистики и культуры.
— Да ты что? Вот это да! — округлил глаза молодой МакКартни.
— Какая ты, Америка, выскочка, — ворчливо комментировал Сэр Пол.
— Но что-то ты все спрашиваешь, расскажи-ка о себе, — поспешила девушка перевести внимание на собеседника.
— Ну, что обо мне рассказывать... — скромничал юноша. Тут подали чай.
— А почему ты не рассказываешь, что ты — продюсер его группы? — спросил Сэр Пол у той Зами, что стояла рядом с ним.
— Растерялась. — Америка посмотрела Полу в глаза.
— Это ты-то? Ты ж сама железная леди: Мэри Поппинс там или Маргарет Тэтчер... — МакКартни продемонстрировал свое впечатление от Америки.
Зами, вздохнув, произнесла:
— Помню, в тот вечер я долго плакала.
Пол промолчал.
— Кстати, а какое сегодня число? — встревожился отчего-то мужчина.
— Двадцать второе апреля, — ответила Америка, не отводя глаз от пары за столом.
— Получается, накануне я познакомился с Джейн Эшер? Или мы не познакомились и не встречались? — взволновался Пол.
— Ты с ней уже состоял в отношениях. Как раз об этом мы совсем скоро и поговорим.
— Так вот о какой Джейн тогда говорил Джон! — воскликнул старик. — То есть как?
— Хорошо, — Америка начала повествование. — Когда тебе было восемнадцать, ты встретил пятнадцатилетнюю Джейн. У вас завязалась дружба, к 1961-ому году переросшая в... Хотя, сам понимаешь, особо не разгуляешься с девушкой, которой шестнадцать лет, к тому же из другого города и из строгой семьи. Поэтому у тебя много кто появлялся на стороне, в том числе Дот Рон. Когда она забеременела, ты на время порвал с Эшер. Сам знаешь, что произошло, тут истории не очень расходятся, и ты вернулся к Джейн. Но тогда ты ее уже не любил. Честно говоря, она потом еще много лет выручала нас обоих, хотя ты ушел ко мне прямиком от нее.
— Ну и мерзавец же я! — саркастично воскликнул МакКартни.
Пол оказался в комнате, только не в той давяще-белой, а в той, где жил в молодости в другой вселенной. Играла пластинка Бадди Холли, и молодой Пол стоял у телефона, думая, что предложить Ами.
— Честно говоря, я накануне не успела взять у тебя номер и очень переживала из-за этого, — откровенничала Америка.
Молодой Пол с тихим стоном прикусил губу, а потом, протянув: «М-м!», снял с пластинки иглу и, крутя журчащий телефонный циферблат, набрал номер Ами.
— Здравствуй, Америка! Это Пол, узнала?.. Ха-ха... Хорошо, что ты дома. Спасибо тебе за вчерашний вечер, он был превосходным... Давай еще встретимся? У меня будут свободные дни в конце апреля… Чудесно! Тогда у меня заманчивое предложение — встретить рассвет на крыше. Давай в воскресенье вечером?.. Как все совпадает! Тогда в то же время, в том же месте… Давай, пока.
Пол положил трубку и снова затанцевал по комнате по направлению к пластинке Бадди Холли.
— И в чем был смысл этой сцены? — недовольно вопрошал МакКартни-старший.
— Посмотреть на себя любимого, — не сдержалась Америка. — Что же, перенесемся еще ненамного вперед?
— А у меня есть выбор? — обреченно произнес МакКартни.
Америка не стала напоминать, что есть. Вспомнит, когда понадобится.
Пол снова очутился на вечерней ливерпульской площади, но в другом ее углу. У лавочки под фонарем, еще не освещающем улицу, прыгал юный МакКартни, на которого дул холодный портовый ветер. Он кого-то ждал, каждые пять минут поглядывая на часы. Наконец, в дали полуосвещенной улицы закраснела рыжая голова. Сэр Пол узнал эту прямую и торопливую походку: сюда направлялась мисс Эшер.
Джейн подошла к МакКартни и окинула его холодным взглядом, не поприветствовав.
— Здорово, что ты оказалась в Ливерпуле, — промолвил Пол, смотря на нее щенячьим взглядом. Девушка поправила сумку на плече.
— Есть некоторые дела. У тебя что-то срочное?
— Зайдем в кафешку? Холодно.
— Давай здесь, меня ждут.
— Мне кажется, ты сама понимаешь, к чему я клоню. Джейн, спасибо тебе, конечно, за многое, но... Тебе не кажется, что нам давно пора порвать? Мы давно уже не пара.
— Ты, наверное, хотел сказать «порвать окончательно». Мы ведь делали это не единожды. Да и вроде бы в этот раз мы не сходились.
— Ты права, — Пол опустил глаза. — Надеюсь, ты не в обиде?
— Давно нет, — равнодушно чеканила слова девушка.
— Понимаешь, почему я не хотел говорить этого по телефону?
— Понимаю, Пол. Я пойду? Я с Питером, он меня ждет.
— Иди, — сказал Пол напоследок, и Джейн, вильнув хвостом из волос, снова прямой, торопливой походкой деловито устремилась вдаль.
«Джейн была хороша, но не восхитительна», — подумал старый МакКартни.
— Тогда, в ресторане, мы с тобой расстались очень нехотя, — заговорила, даже почти запела Ами; в глазах МакКартни появилась картинка, как будто он вспоминал недавно посмотренный фильм. — мы долго рассказывали друг другу об увлечениях и интересах: книгах, музыке, театре, кино, живописи. Ты рассказывал, как учился, я рассказывала, как училась я. Потом нас начали выгонять из опустевшего ресторана, и ты проводил меня до автобуса.
Все, что описывала Зами, Пол видел ярко, как в фильме, во всех ливерпульских красках. Словно эта девушка управляла его сознанием.
Рядом зазвучали шаги, все трое обернулись и увидели Америку, изящно передвигающуюся по мощеной площади. Она, как почувствовав, обогнула пришельцев из будущего и подошла к кавалеру. Джентльмен, взяв руку Ами, нежно поцеловал ее и галантно предложил пойти под руку. Они двинулись в путь, и их невидимые версии — следом.
— Как прошла неделя? — интересовался Пол.
— Суетливо, — ответила Америка. — А у тебя?
— И у меня... беспокойно, — усмехнулся парень. — Знаешь, Америка, может, мы мало знакомы, чтобы об этом говорить, но еще ни одна девушка не производила на меня такого сильного впечатления, как ты.
— Остается надеяться, что положительного... — иронизировала Америка.
Пол усмехнулся.
— В этом не сомневайся... Америка, я бы хотел поговорить о личном.
— Ой, парень, чего это тебя приплющило? Не торопись! — скривил лицо опытный МакКартни.
— Попробуй, — осторожно говорила Америка.
— Много ли у тебя было... ну, молодых людей? — спрашивал юноша. Америка сконфузилась, но уклончиво ответила:
— Относительно. Для нашего чопорного общества единоразовая добрачная связь — это уже много.
— Фу, меня сейчас стошнит от ненужной информации! — забрюзжал старик. — О чем еще говорить на втором свидании? О сексуальных партнерах, естественно!
— Ну, у меня опыта побольше, — усмехнулся молодой Пол.
— Нет-нет-нет! Только не это! Ты совершаешь ошибку, альфа-самец! — старик в ужасе схватился за голову, будто пытаясь вырвать клочья волос. — Ты же не перед друзьями размером достоинства хвастаешься! Баран!
Америка, та, что, светясь, летела по воздуху, звонко рассмеялась.
— Одна девушка даже забеременела от меня... — продолжал МакКартни, раскрываясь перед девушкой, в которой, видимо, почувствовал родственную душу.
Сэр Пол подскочил к своему молодому варианту и начал хлопать его по спине:
— Эй, ты меня слышишь? Тебе же с ней уже ничего не светит! Замолчи, пока не поздно!
— Незадолго до нашей свадьбы у нее случился выкидыш, — продолжал юноша. — Это было сигналом того, что мы разлюбили друг друга.
— Ну что ты сделал! Идиот!
Америка продолжала смеяться над сценой, разыгранной Полом, но вдруг остановилась.
— Ты в курсе, что ты только что защищал наши отношения? — она пыталась отрезвить МакКартни.
— Да?.. — удивился Пол, но быстро нашел выход из ситуации. — Да нет... Я просто хотел, чтобы парню в будущем ничего не обломилось...
— А ты думаешь, с такой внешностью, с этими манерами и славой ему будет часто обламываться? — парировала Америка.
— Но теперь я готов к новым чувствам, — послышался молодой голос Пола.
— Дальше мы не будем говорить ни о чем интересном, — поведала Америка.
— А, то есть до этого было что-то интересное? — блеснул юмором старик Пол.
— Пока прокрутим время немного вперед.
Перед глазами Пола кто-то будто начал перематывать кассету, и по экрану сверху вниз пошли белые полосы и снег.
Четверка оказалась на покатой крыше обыкновенного ливерпульского малоэтажного дома. Небо было синим, ближе к горизонту — голубоватым, и от черного города небо отделяла желтая трещина предстоящего рассвета. Пол крепко взял Америку за руку, чтобы та не поскользнулась на еще сырой черепице. Они спустились на середину и присели, ожидая появления солнца. Ветер, который на этой высоте был намного свирепее, разметал черные волосы девушки в разные стороны. Ами пыталась сильнее укутаться в свои пальто и шарф. Пол сел ближе к девушке и приобнял ее. Пара переглянулась и устремила мечтательные взгляды в горизонт. Небо розовело, взволнованные близостью друг друга, хрупкостью момента, красотой сменяющихся красок неба, они не решались прервать молчания, а когда солнечный диск показался над землей наполовину, переполненные чувством Пол и Ами робко поцеловались.
— Не слишком ли рано? — брюзжал пожилой МакКартни.
— Нам надо зайти домой, согреться, — дрожащим голосом произнес Пол на ухо Америке, примостившей голову на его плече, и еще раз поцеловал ее.
— Какие телячьи нежности, бр-р! — восклицал недовольный МакКартни. — Как в кино на американскую мелодраму сходил. В главной роли — Я Сам. Сейчас он ее в постель затащит, да?
— Почти. Сейчас все узнаешь.
Пол обернулся и увидел, что молодые уже наполовину скрыты в люке. Небо сию секунду стало светлым, как днем. Купол-полусфера небесного свода превратилась в куб, приобрела ребра и углы; город превратился в паркет; облака разъехались в стороны и образовали окна. Крыша стала квартирой молодого музыканта. МакКартни ахнул от такой метаморфозы.
— Как ты это делаешь? — ошарашенно спросил он у Америки.
Она промолчала.
Послышались щелчки замка входной двери. Сэр Пол выглянул из-за угла. В квартиру вошли Зами и МакКартни. Пол подошел к шкафу, и, зарывшись в полки наполовину, стал что-то искать, пока не вытащил какой-то коричневый сверток и протянул его девушке.
— Иди в спальню, укутайся и грейся, — буквально приказал юноша. — А я сейчас приду.
Америка прошла в глубь квартиры, в которой расположился Пол. Старый МакКартни и призрак девушки, — страшная парочка, — наблюдали за робкими движениями замерзшей Ами из просторной залы-гостиной, которая, несмотря на имеющийся широкий выход на балкон, была тусклой. Из гостиной выходили две двери с непрозрачными стеклянными вставками: одна вела в кабинет, а вторая — в залитую светом спальню, в которой старый Сэр уже бывал.
— Хорошо живет этот Пол! — усмехнувшись, воскликнул МакКартни.
— Это ливерпульская квартира, вообще ребята постепенно перебирались в Лондон. Я тебе сегодня покажу мой дом, в котором я не один год жила в одиночку, — многообещающе произнесла Америка, чем вызвала удивление и интерес старика.
Тем временем, младшая Америка уже находилась в комнате и села на постель, завернувшись в коричневый плед. В коридоре задрожала тень медленно передвигающегося Пола. Он нес в руках поднос с двумя кружками. Парень медленно проплыл мимо гостиной и вплыл в спальню, где причалил к кровати.
— Угощайся, — сказал Пол, присаживаясь с другой стороны. — Только осторожно, не обожгись.
— А это что? — полюбопытствовала Ами.
— Горячий шоколад, — гордясь своим шедевром, ответил Пол.
Девушка осторожно отхлебнула напиток и, протянув недолгое «М-м-м!», закивала.
— Пол, очень вкусно. Спасибо.
— Не за что. Пей, — все так же гордо улыбался Пол.
— Как-нибудь я тебя угощу своим какао.
— Да? С удовольствием попробую!
Прошло несколько минут, и чашки оказались пусты. Парень сложил их на поднос и ушел в кухню. Америка полусидя-полулежа свернулась на кровати.
— Ну что? — раздался голос вернувшегося Пола. — Подремлем немного?
— Хорошо бы, — улыбнулась девушка.
МакКартни улегся на кровать поверх одеяла, повернувшись лицом к Ами. Он протянул ей руку, и она доверила ему свою. Они поцеловались, а потом лежали, глядя друг другу в глаза и улыбаясь, пока не уснули.
— И это все? М-да, — недовольно произнес Сэр Пол. — Давай тогда поедем к тебе в гости. Хоть как-то спасем этот день.
Перед Полом появилось незнакомое место, предположительно на окраине. Это была дорога, которая через несколько километров перерастала в трассу.
— На надо пройти несколько метров вдоль обочины. Видишь те заборы? — спросила Америка, указав на юго-запад.
— Вижу, — ответил Пол.
— Мой дом находится среди них.
Америка и Пол пошли по щебенке вдоль дороги, как бродяги-хиппи. Груда домов приближалась к ним от минуты к минуте. Напротив въезда стоял одинокий таксофон. Они обогнули угол крайнего забора и приблизились ко въезду во двор. Америка прошла к серой калитке слева и щелчком руки отперла дверь. Пол пошел следом. Он попал в едва зазеленевший, но еще серый двор двухэтажного дома. Чуть поодаль рос яблонево-вишневый садик, а за ним волновался засыпанный хворостинками и сухими листиками бассейн. Америка оказалась уже на крыльце и подозвала МакКартни взмахом руки. Мужчина прошел, и оказался в прихожей, в котором одиноко висело пальто, из кармана которого змеей выглядывал тот самый легкий шарф.
Дверь перед Полом раскрылась, как будто для него это сделал швейцар. Справа от входа стояло фортепиано — это было первым, на что обратил внимание МакКартни. Прямо напротив входа, метрах в трех, манила на второй этаж винтовая деревянная лестница. Под лестницей сверкало зеркало в полный рост — такое же, как у Пола дома, но не накрытое балахоном. Пол прошел дальше и оглянул просторную кухню-столовую, занимающую б;льшую часть первого этажа. Кухню огораживала одна неказистая конструкция: деревянная перекладина примерно на высоте полутора метров, которая держалась между стеной и деревянной колонной, растянувшейся от пола до потолка. Рядом стояли высокие табуреты, и МакКартни догадался, что это стол-стойка, за которой можно обедать. Полу эта деталь интерьера пришлась по душе, и он поспешил сесть на один из табуретов.
Присев, он, однако, не перестал изучать дом. Пока Полу все казалось незнакомым, но находило положительный отклик в душе. За стойкой, как за окном, находилась кухня с типичными ее атрибутами: с плитой, раковиной, столом для готовки, сервантами, крючочками, приборами, банками и склянками. Сбоку, под окном, стоял диван. Приметив его, МакКартни спрыгнул со стула и подошел к новому, более мягкому и удобному другу. Сбоку от дивана урчал, почти как мини-бар Сэра МакКартни, холодильник. Внезапно проснувшаяся совесть остановила Пола вовремя, прежде, чем он встал, чтобы отправиться к белому мурлыкающему другу и совершить ревизию продуктов с их изъятием. Перед холодильником, растянувшись вдоль стены, под часами с кукушкой, стоял обеденный стол.
Наконец, Пола привлекла темная комнатка, вход в которую зиял перед гостем метрах в семи. Прямо напротив входа и, соответственно, Пола, стояла заурядная тумбочка, а над ней, как телевизор, светилось окно.
— Просторно у тебя, — вынес вердикт МакКартни, разваливаясь на диване поудобнее. — Можно на второй этаж?
— Конечно, иди, — ответила девушка.
Пол, покряхтев, поднялся с дивана и пошел к лестнице. Она скрипела, и доски под стариком слегка продавливались.
— А вот ты, чародейка, не могла сделать так, чтобы я передвигался бесшумно? — недовольно спросил МакКартни.
— Могла. Но стоит испытать все прелести моего жилья, — спокойно сказала Америка. Пол закатил глаза и поднялся на тускло освещенный второй этаж.
Справа белела стена, на которую падал свет из незашторенного окна. Слева от стены находилась полугостиная-полукабинет, погруженная во мрак из-за зашторенного второго окна. Перпендикулярно окну стоял вдоль стены стол с печатной машинкой и стопками книг и бумаг, а напротив пристроились диван и книжный шкаф, прямо у лестницы, перед которыми, как ржаное поле, расстилался ковер.
Неожиданно Пола привлекло окно, которое, несмотря на пасмурное небо, ярко светило ему в глаза. Он подошел поближе и выглянул во двор: на дорожку, ведущую к калитке, на какой-то сарай (или гараж?), разделяющий территории Америки и соседа, на который МакКартни обратил внимание только сейчас.
— А что это? — не постеснялся поинтересоваться Пол.
— Гараж, — подтвердила Америка предположение МакКартни.
Мужчина заглянул за дверь, которая темным пятном врезалась в ту самую белую стену. Там находилась скромная спальня с двумя дверьми, которые уже не так заинтересовали гостя. Немного помолчав, Сэр Пол продолжил, бросая короткие взгляды в углы помещения:
— Интересный домик. Я бы в таком пожил. Если поеду в Ливерпуль, проеду мимо него.
— К сожалению, не получится. В твоей вселенной на месте этих домов, — Америка показала головой на окно, — пустырь. Такой же дом находится на территории совсем другой страны.
Пол опешил от этого факта.
— Надо же, — разочарованно произнес он.
Неожиданно затрезвонил, гремя, телефон. Судя по тому, как быстро он замолчал, трубка была кем-то снята. МакКартни и Зами поспешили вниз. Лестница под Сэром Полом на сей раз не скрипела.
У телефона, который расположился на крышке фортепиано, стояла Америка.
— Да, спасибо, что перезвонил. Я, кажется, решилась на знакомство.
Сэр Пол слышал доносившиеся из трубки ответы голосом Брайана Эпстайна:
— Наконец-то, Ами! Скажи, где и когда, я запланирую встречу.
Америка смотрела в блокнот.
— Допустим, в пятницу, третьего мая, у меня дома. Приготовлю ужин. Только я сомневаюсь… У них сейчас первый за очень долгое время продолжительный перерыв, а я только отниму время от их отпуска. У них наверняка есть свои планы.
— Ами, не дрейфь, пора впрягаться в работу.
Америка вздохнула и на какое-то время замолчала, задумавшись, советоваться ли с ним, что ей делать с Полом.
— Ами? — позвал Брайан.
— Да, я тут. Решено, в пятницу в семь часов.
— Ами, я так рад! Работа начнет куда веселее спориться вместе! — Брайан искренне радовался.
— И поеду на гастроли с Орбисоном!
— Разве я могу возражать? Жди нас в пятницу!
Америка внесла запись в блокнот. Пол подошел поближе к Зами, которая что-то писала, и обратил внимание на ее рабочую руку.
— Так она тоже левша, что ли? — удивленно спросил он.
— Да, я левша, — Америка напомнила, что пишущая девушка и она сама — один и тот же человек.
Обе Америки поднялись на второй этаж, и Полу ничего не оставалось, кроме как последовать за ними. Во дворе зарычал мотор. Любопытный Пол подошел к окну, чтобы понять, что там происходит. Из черного автомобиля, остановившегося у калитки, вышли пять длинных силуэтов. Неожиданно из спальни вышла Америка и направилась к тому окну, где стоял Сэр МакКартни. Тот прижался к стене. Гость из будущего испугался контакта, который без труда мог произойти в этом тесном пространстве. Америка, казалось, тоже волновалась, но не поэтому. Ее можно понять. Она выдохнула и распустила волосы.
Внизу послышались оживленные разговоры. «Ничего так домик!» — битлам, как и старому экс-битлу, дом нравился. «Как вкусно пахнет!» — звучал голос Пола. Америка включила свет и скрылась в спальне. «Проходите на второй этаж» — руководил ребятами Эпстайн. «А зачем? Кухня вроде как здесь», — послышался голос Джона, за которым раздались скрипы лестницы, и над полом начали возвышаться фигуры Ринго, Пола, Джорджа, Джона и Брайана.
— Садитесь на диван, — пригласил Эпстайн, и парни, едва-едва уместившись вчетвером на диване, стали перешептываться. — Итак, мальчики, я веду дела группы не один, в этом мне уже полтора года помогает прекрасная девушка, которая пригласила нас сегодня в гости. У нее был непростой период в жизни, потому она не могла к нам присоединиться в полной мере, но теперь она полностью погрузится в дела группы. Прошу любить и жаловать — Америка Зами!
Дверь спальни приоткрылась, и перед четырьмя парами заинтересованных глаз появилась Америка.
— Привет! Америка Зами, я ваша коллега и, надеюсь, опора. — Америка улыбалась и старалась не смотреть на МакКартни, выкатившего глаза как при Базедовой болезни.
— Ничего себе! — произнес Джон. — Очень приятно! — он встал и протянул девушке руку для рукопожатия.
— Взаимно!
— Это, выходит, у нас есть папа и мама! — несколько по-детски промолвил Ринго.
— Можно сказать и так. Во всяком случае вы можете обращаться к нам с любыми проблемами, просьбами и вопросами, а мы обещаем прилагать все усилия, чтобы их разрешить. А теперь давайте спустимся к столу, — радушно пригласила гостей Ами.
Пол, однако, не мог подобрать слов. Он был ошарашен.
В комнате, обратил внимание состарившийся из битлов, находились: две Америки, два Пола, один Джордж (если бы приехал Мартин, Джорджей тоже была бы пара), один Джон, один Ричард, один Брайан. «Нас слишком много в этой комнате!» — усмехнулся не то вслух, не то про себя, МакКартни, потому что ему никто не ответил.
Все гости, в том числе и незваные, отправились к столу, на котором уже стояли тарелки с печеньем, оладьями и вишневым пирогом, над которыми с утра трудилась Америка. Стол был отодвинут от стены и окружен шестью стульями. Девушка предложила говяжий гуляш, на что все отозвались согласием, и разложила мясо по тарелкам. Пока все жадно поглощали говядину, хозяйка разлила по чашкам душистый Эрл Грей.
— Америка, — обратился к девушке Джон, жуя мясо, — это же ты писала мне письмо? И мы виделись как-то в Ливерпуле. Мне понравилось твое имя.
— Помню. Я заметила, — кротко ответила Зами, умолчав одну деталь.
— О, я же тоже тебя видел в тот вечер! — радостно воскликнул Ринго.
— Да, мне кажется, я Америку тоже где-то видел, — не выдержал Пол и с укором посмотрел в глаза девушке.
— Наши пути не раз сходились, в Ливерпуле трудно не встретиться.
Молчал лишь сидевший на другом конце стола Джордж, который не сводил с девушки глаз, но когда она смотрела в его сторону — отводил их.
— Очень вкусный пирог, Америка, — похвалил хозяйку Брайан.
— Америка, — снова обратился к девушке Джон, сидевший ближе всех, — а в чем заключается ваша работа?
— Мы с Брайаном решаем все организационные вопросы, а это внушительный объем дел. Мы организуем концерты, гастроли, выстраиваем логистику, составляем графики, договариваемся с организаторами, работаем с прессой, ведем документацию, занимаемся финансами, нанимаем людей в команду. Очень многого вы не увидите, потому что очень многое остается скрытым от ваших глаз, чтобы вы могли просто давать концерты и творить, не тратя сил на всю эту муторную рутину.
— А у тебя есть музыкальное образование? — спросил Ринго.
— Музыкальный колледж при Ливерпульской филармонии.
— Вот, ребята. Не то что мы, — сказал Ринго.
Парни усмехнулись, хотя Полу все еще было невесело.
Вскоре перешли к обсуждению музыки последнего времени и не только. Джордж все так же молчал, но иногда вставлял пару-тройку мудрых слов. Джон и Пол блистали знаниями и наблюдениями, и Ринго от них не отставал. Мужчины смели со стола все, что приготовила Америка.
Сэр Пол внимательно наблюдал за их беседой. Это то, чего не хватало ему долгие годы — общение с его самыми близкими друзьями и соратниками в жизни. Пусть пожилой битл не участвовал в дискуссии, но молодой Пол говорил будто бы его устами, оттого Сэр чувствовал себя полностью погруженным в диалог.
Реплики Америки, в которые вкрадывались музыко- и искусствоведческие термины, тоже производили приятное впечатление на всех, в том числе на старого скептика МакКартни, который начинал погружаться в эту историю. «Битлз» оказались довольны визитом, и уходили с большой неохотой.
Провожая их, Америка пообещала сопровождать гастроли с Роем Орбисоном и погрузиться в их жизнь не только душой, но и на практике. Джон потребовал, чтобы они не успели забыть ее лица, и парни уехали.
— Америка, — окликнул призрака МакКартни, — а что за история со знакомством Джона, Ринго и Ами?
— Я тебе об этом чуть позже расскажу, — обещала Зами.
Снова загремел телефон, и по лестнице устало спустилась Америка. Пол подошел поближе, ожидая важный разговор.
— Алло? — несмело произнесла девушка. Из динамика приглушенно звучал голос МакКартни, но старик отчетливо слышал каждое слово:
— Добрый вечер, Америка, — сухо приветствовал он.
— Добрый вечер.
— Ну и что это было? — тон Пола девушку насторожил, хотя она понимала, почему он так говорил. — Почему ты мне ни о чем не сказала?
— Пол, извини меня, — виновато сказала Ами. — Но как ты себе это представляешь? «Давай пойдем на свидание, только предупреждаю: я менеджер твоей группы».
— Знаешь, Ами, мне неприятно, — обиженно говорил юноша. — Получилась нечестная игра. У меня теперь ощущение, словно ты все подстроила, может даже охотилась на меня.
— Пол, прости меня, — повторила Америка. — Это правда вышло случайно. Я расскажу тебе, как прошли последние полтора года, и ты поймешь, что это чистое стечение обстоятельств.
Пол молчал.
— Ну а вообще, — неожиданно смягчился он, — какая разница? Ты мне очень нравишься, и я буду даже рад, если у нас будет общее дело.
— И я тоже. Пол, прежде, чем мы положим трубки, скажи, мы сможем увидеться до начала гастролей? — спросила Ами.
— Конечно, я буду только рад.
Они договорились встретиться на следующий день.
— Как-то быстро все разрешилось, — сказал Сэр Пол куда-то в пустоту. — И они действительно встретились тогда?
— Встретились, — выдохнула Америка. — Я рассказала тебе о перипетиях последних лет, и ты захотел увидеть мой спектакль.
— И увидел?
— Да, ты пришел на ближайший показ, двенадцатого мая. Ты вообще все мои спектакли смотрел хотя бы один раз и старался попадать на каждую премьеру. Ну что, продолжим наблюдать за становлением пары МакКартни-Зами?
— МакЗами... — невзначай произнес Пол. — Продолжим.
— Итак, в мае и июне я впервые поехала в тур с группой. Совместные разъезды нас здорово сблизили. К тому же, мы познакомились и подружились самим Орбисоном. Восемнадцатого июня мы вместе отпраздновали твой день рождения, но девятнадцатого собраться на мой не смогли, так как ты поехал к отцу и брату.
Снова зазвонил телефон. «Опять?!» — удивился Пол. Америка вышла к телефону откуда-то из-под лестницы, что тоже вызвало интерес гостя. Он вопросительно посмотрел на другую Америку, но та лишь замотала головой.
— Америка, привет! Наконец-то я до тебя дозвонился! Что случилось? — восклицал воодушевленный МакКартни.
— Здравствуй, Пол! — весело ответила Америка. — Я была на свадьбе друзей в Оксфорде, только сегодня вернулась.
Сэр МакКартни опять вопросительно посмотрел на вторую Америку. «Всему свое время», — тихо произнесла она.
— Хорошо, что все в порядке! Я уже успел соскучиться. — Услышав это, Америка улыбнулась и прижала трубку к уху сильнее. — А мы приехали из Блэкпула в Маргит. Пока никак не сможем увидеться. Но я обязательно выкрою время для тебя!
— Не переживай, у меня самой много дел в театре с этой летней школой. Еле выпросила трехдневный отпуск для поездки в Оксфорд...
— Тогда до скорого, милая. Целую тебя.
За окном занималось раннее утро, о котором говорило тяжелое серовато-голубое небо. Часы, тикавшие в темной комнате на первом этаже, в которую Пол так и не зашел, показывали седьмой час утра.
На кухонном диване сидела Америка, перебирая струны на гитаре. Рядом лежала раскрытая тетрадь, и время от времени девушка что-то туда вписывала. Минуты шли, медленно разгоралась заря, выше поднималось солнце. «И не спится ей в такую рань?» — удивился Пол, сам много раз не спавший из-за вдохновения. Но еще большее удивление вызвал внезапно затрезвонивший телефон, которой уже начинал герою надоедать. «И какой идиот трезвонит в такую рань? — думал МакКартни. — Хотя я догадываюсь, какой».
Америка встала, положила гитару на диван и направилась к телефону.
— Доброе утро, Ами. Не разбудил? — ласково говорил МакКартни.
— Нет, я не сплю, — у Америки задрожали поджилки от радости. — Чего не спишь? Выспался бы после поездки.
— Жара мешает спать, — парень усмехнулся. — А ты чего? Тебе надо перед работой выспаться.
— Тоже проснулась из-за жары. — Америка посмотрела на лежащую на диване гитару. — Да и скоро выезжать уже.
— Ты же приедешь ко мне сегодня на ужин?
— Конечно! — Ами была явно взволнована.
— Замечательно! — и Пол несколько волновался. — Тогда — часов в восемь-девять жду!
Не успела девушка, предвкушая превосходный вечер, положить трубку, как телефон снова подал голос. «Что-то забыл», — ехидно заметил про себя Пол.
— Мисс Зами, мисс Зами! — кричала испуганная женщина. — Я не могу ни до кого дозвониться! В театре пожар! Дети в ловушке!
— Дети занимались у нас в летней театральной школе, — пояснила Америка, пока ее копия из прошлого стремглав бросилась на выход. — Пойдем!
Пол и Америка пошли в гараж. Там мисс Зами пыталась завести машину. Наконец, после долгих покряхтываний, мотор заревел. Америка, дрожа от страха и чувств, которые она испытывала к Полу, открыла ворота в гараж.
— Садись, — пригласила вторая девушка Пола.
— Как я сяду? — спросил МакКартни. — Если я открою дверь, ты... то есть она... она нас заметит! Ты же мне так ничего и не объяснила!
— Ты пройдешь сквозь нее. Давай! — Америка, для примера, села в машину так, словно дверь была уже открыта.
Пола обуял страх — страх громко удариться о металл. Обеим Америкам было проще: одна могла открыть дверь, вторая была призраком, и поэтому для нее это было в порядке вещей. МакКартни и так не мог привыкнуть к мысли, что он невидимый. Старик с трудом собрал силы, зажмурился и прыгнул сквозь дверь, оказавшись на заднем сидении авто.
— Ого! — эмоционально восторгался Сэр Пол. — Ничего себе! Я прошел сквозь нее!
— Ты сильно не ликуй. Тебе еще много таких трюков придется проделать.
Америка села за руль и резко ударила по педали газа. Обычно девушка водила машину мягко, но тут эмоции дали о себе знать, несмотря на всю ее сдержанность. Затем Зами также резко остановилась и вышла только для того, чтобы закрыть гараж, а потом, снова выжав газ на полную, помчалась к театру.
Когда Америка припарковала автомобиль на противоположной стороне улицы, здание театра, которое трещало и лопалось от пламени, нельзя было узнать. Это место не узнал и сам ливерпулец МакКартни. Вокруг уже толпилось много людей, но никто не предпринимал никаких действий.
— М-м, — вдруг мученически простонала Америка.
— Я сейчас подумала о том, что лишь потеряла время, не вызвав сразу из дома пожарных и врачей, — пояснила вторая Америка.
Зами стремглав направилась к телефонной будке и торопливо вызвала все необходимые службы. Вскоре к театру подъехала первая пожарная машина, вызванная очевидцами, затем скорая, затем еще пожарные, и, в конце концов, полиция.
События полетели, как на ускоренной кассете. Из театра вывели детей, кареты скорой помощи увозили пострадавших, очевидцы сменяли друг друга. Америка несколько раз давала ответы вездесущим корреспондентам, оказывала помощь тем, до кого пока не добрались медики, но в основном занималась детьми: кого надо было успокоить, кого соединить с родителями, кого отвезти домой.
Тени от домов начали удлиняться, а солнце — склоняться к горизонту. Пожар объявили локализованным, все успокоилось, начали зажигаться фонари.
К Америке, которая, закрыв глаза, устало прислонила спину к фонарному столбу, подошел тучный господин, переминаясь с ноги на ногу. Пол прислушался:
— Мисс Зами, уважаю вас, уважаю за отвагу и за многое другое, — произнес тучный господин, подходя к девушке. Она открыла глаза и отодвинулась от столба. Мужчина протянул ей руку для рукопожатия. Америка ответила, и стало ясно, что руки измазаны сажей. — Спасибо, что выручили нас. Но теперь вам нужно подписать некоторые бумаги для полиции.
— Для какой полиции? — нахмурив брови, спросила девушка.
— Речь идет о поджоге, — пояснил мужчина. — Возможно, это сделал кто-то из злопыхателей. Надо подписать бумаги, что это несчастный случай.
Америка посмотрела на часы: время перевалило далеко за девять. Времени нет.
— Сложно тут у вас, — обратился Пол ко второй Америке.
— Надо поехать в участок, — сказал начальник в завершение.
— Зачем же нам признавать, что это несчастный случай, а не поджог?
— Понимаете, Америка, это плохо скажется на нашей репутации. У нас же нет врагов, — мужчина несмело потирал руки.
— Мистер Вестфилд, я настаиваю на экспертизе. Если мы признаем, что мы нарушили правила пожарной безопасности, это обойдется нам дороже. Сегодня я ничего подписывать не буду, а завтра предлагаю обратиться в суд. Полиция должна найти злоумышленников и наказать.
— Мисс Зами, как же вы не понимаете…
— Мистер Вестфилд, я понимаю, что вам не хочется признавать, что кто-то посмел поджечь именно наш театр. Вы хотите платить большой штраф или все-таки получить компенсацию? Давайте обсудим все завтра: сегодня был очень тяжелый день. Обещаю вам не только заняться полицией, но и найти пространство, где мы сможем работать, пока театр будет на реконструкции.
На том и договорились. «Там Пол, наверное, места себе не находит», — усмехнулся вслух МакКартни. Без десяти десять. Троица села в машину. Америка вновь нажала газ, а ее машина неслась и летела по темным ливерпульским улицам.
Неожиданно Пол понял, что сидит не на заднем сидении авто, а на диване какой-то кухни. Свет потушен, на столе горят три длинные свечи, на подоконнике — еще десяток свеч, и столько же на столе между раковиной и плитой. Прямо перед Полом-старшим ходит взад-вперед Пол-младший.
— Америка! — недовольно произнесли мужчины в унисон, имея ввиду, вроде как, одну и ту же девушку.
Младший Пол сел за стол и начал что-то записывать в блокнот. Сэр Пол, заинтересовавшись, подошел к молодому себе и заглянул в тетрадь:
Когда я стану старым и поседею,
В общем, пройдет много лет, —
Моей подруги все еще нет,
Ужин для нас в сотый раз разогрею.
Затем парень напел стишок на манер “When I'm sixty-four”{?}[Песня The Beatles c альбома "Sgt Pepper's Lonely Hearts Club Band" 1967 года, посвященная отцу Пола МакКартни. В ней МакКартни фантазирует о том, каким станет, состарившись]. Старик, поняв посыл юноши, расхохотался. Наконец, Пол приметил в окне два огонька и понял, что приехала его ненаглядная подруга. Он вышел в прихожую, а за ним и пожилой гость. Тот оглядел остальную квартиру и понял, что романтичный паренек заставил всю квартиру пресловутыми свечками.
Раздался звонок, и Пол, дрожа от волнения и радости, открыл дверь. Как и ожидалось, перед ним стояла Америка.
— Проходи, — улыбнувшись, пригласил Пол. Ами подошла к парню, они крепко обнялись, заглянули друг другу в глаза и поцеловались, упиваясь сладостным поцелуем после долгой разлуки.
— Ого, — удивленно произнесла девушка, заметив, что вся квартира сияет.
— Проходи на кухню, — прошептал МакКартни.
Стол был накрыт несколько скромно, но Америка оценила кулинарные способности Пола по достоинству. Девушка объяснила, почему так задержалась, и парень принялся в страхе тушить свечи. Америка расхохоталась и остановила его, убедив, что свечи потухнут сами. Юноша поведал ей о том, как проходили его будни, и как он успел соскучиться. Пол поднялся, чтобы убрать посуду со стола, и Ами присоединилась. Они остановились на мгновение у стола. Пол притянул девушку к себе и поцеловал. Она провела рукой по его мягким волосам, а его руки стали изучать ее тело.
— О нет, нет! — вдруг оживился Сэр Пол. — Я понял, что сейчас будет! Давай пролистаем!
— Что ж, — сказала старшая Америка. — Следующий день мы провели вместе, а в конце июля я отправилась в Лондон. А теперь мы отправимся на ”Abbey Road”, на сессии 30 июля. Я приехала в студию, в этот день группа записывала несколько песен.
— Да знаю я все это. Когда ты мне покажешь знакомство с Джоном? Я не вижу смысла в этом визите. — Пол был нетерпелив.
— Я уже говорила, — строго произнесла Америка. — А теперь...
Громко зазвучала “Please Mr. Postman” в исполнении «Битлз». Внимание Пола привлекла мигающая красная лампочка, предупреждающая о том, что идет запись. Отрывной календарь, висящий на стене, тоже гласил о своем: что на дворе 30-е июля.
Америка вошла в операторскую, где, сложа руки на груди, стоял Мартин, а за пультом сидел оператор.
— “…Mister postman look and see, is there a letter in your bag for me?..”{?}[англ. «Мистер почтальон, посмотри, нет ли в твоей сумке письма для меня?»] — пропел Джон.
— О-о... У парней губа не дура, — заметила Америка, положив на стол стопку бумаг. Парни, в особенности Пол и Джордж, стоящие на бэк-вокале, мигом оживились. Америка помахала им рукой, и музыканты вовсе засияли и заулыбались. Девушка немного понаблюдала за их работой и отправилась к Брайану решать вопросы.
— Ну и в чем смысл этого эпизода? — недовольно проворчал МакКартни.
— Показать, как отнеслись к Америке парни, — непринужденно ответила девушка.
— Очередная ерунда, — продолжал брюзжать старик. — Нет, давай домой, я уже устал.
Пол собрался плюхнуться на стул, а когда уже приземлился, понял, что находится на кровати в своей комнате. За окном был вечер, но очень ранний, потому что солнце только садилось.
Пол подошел к столу и уселся на стул, закинув ногу на ногу. Захотелось закурить, но сигарет поблизости не было, поскольку МакКартни некоторое время назад избавился от этой привычки. Америка села на подоконник неподалеку. Часы тикали, напоминая, что молчание затянулось.
— Странное у тебя все-таки имя — Америка, — сказал Пол. — У тебя было второе имя?
— Было, — Америка словно кидалась словами, а не говорила. — Джуди.
— Это хорошее имя, — одобрил Пол, будто в его одобрении кто-то нуждался. — А где ты росла?
— Как и ты, в Ливерпуле. — Америка, казалось, захлопнулась. — Пожалуй, Сэр МакКартни, мне пора. — Она наконец-то посмотрела на мужчину.
— Подожди, я о многом хотел тебя еще спросить!
— Завтра, Пол, завтра, — произнесла Америка, исчезая.
Пол остался в гордом одиночестве. Он дожидался наступления темноты. Многое он повидал за сегодняшний день и многое испытал. Пол долго об этом думал, и когда расстелил постель и лег в нее, в холодную, чужую, тоже думал.
Ему казалось, он долго не засыпал. Он запомнил два вопроса, которые, как два огонька, зажглись в его сознании перед тем, как погрузиться в сон. Почему где-то все сложилось совсем иначе? И что же чувствует Америка, видя саму себя?
Сон привиделся Полу странный, как ему показалось. Еще ему показалось, что это снилось ему когда-то, но от первого лица. Пахло предстоящей грозой, дул холодный ветер. Вокруг простирался огромный, пахнущий жасминами, орхидеями и мальвой, цветущий сад, по аллее которого шла высокая девушка в длинном белом платье. У нее были черные волнистые волосы, кончики которых поддавались легкому ветру. Девушка прошла к поляне, где в высокой траве лежал молодой человек в парадном костюме и насвистывал что-то. Его волосы были так же черны, как у той девушки.
Она подошла к мужчине и села перед ним, уронив на его грудь кончики мягких черных волос. Пол чувствовал, как влюблены друг в друга эти молодые люди, и их сердцебиения сложились в груди Пола воедино. Раздался гром; Пол подошел к паре поближе.
Вдруг молодой человек тоже присел, схватив девушку за руку. Вторую руку она прислонила к его груди, к сердцу. Ветер утих, и начался дождь. Сквозь его шум Пол услышал, как девушка спросила: «Будем ли мы вместе?», и ей ответили: «Всегда». Этой парой были Пол и Америка.
Пол проснулся. Сердце билось не так сильно, как во сне. МакКартни поднялся с постели и начал ходить по комнате. Он точно знал, что этот сон – часть их с Америкой путешествия, дело ее рук, поэтому не исключено, что мисс Зами, глава какого-то там особого общества, не будет давать ему покоя и ночью.
1. Ад. Гайки из цеха
В обязанности Америки не входит обход по другим этажам. Но какой-то интерес он вызывает, раз девушка регулярно заявляется туда. Что вызывает интерес у Америки? Встреча с личностями, с которыми она не могла бы встретиться в жизни? Наказание, которое им уготовано? Что в корне этого интереса?
Ад устроен совсем не так, как думала Америка при жизни. Четко налаженный, единый механизм, понятный, простой, но многогранный. Зами не может постичь его до конца, хотя является звеном, шестеренкой в этом самом механизме. Она до сих пор блуждает в лабиринте Ада; это отнюдь не те самые девять кругов. В Аду нет хаоса, там порядок, свой порядок, сводящий с ума. Может, потому, что у Америки имеются силы в него вникнуть, у нее появились особые привилегии?
Ами не знает, сколько здесь этажей, сколько комнат, сколько грешников заточено в этом месте. Но она знает намного больше, чем все остальные, многое ей здесь дозволено. Не все позволяет совесть, которая часто вступает в жестокую войну с любопытством, благодаря которому девушкой были изучены самые интересные места Ада.
Девушка давно полюбила изучать верхние этажи, где находились самые яркие исторические личности. Ами ни за что не предположила бы такого, что видела здесь, при жизни. Сегодня ей вновь хочется пройти мимо людей, о которых она читала в книгах. Здесь они находятся наравне: друг с другом, с ней, с обычными людьми.
Америка идет по коридорам, окидывая взглядом белые двери. За какими-то скрываются известные каждому политические деятели, за другими — менее известные, за третьими — полое пространство, ожидающее своих гостей. Коридор все тих и безлюден, но, может, потому, что каждый, кто может по нему пройти — невидим?
Америка проходит сквозь одну из дверей, за которой скрывается очень интересная личность. Девушка прикладывает ладонь к губам, а потом — к свертку бумаги, висящему в футляре на дверном косяке. На футляре сверкает позолоченная буква «;». Это иудейская мезуза. Комната, в которой оказалась Зами, больше напоминает жилище ортодоксального еврея: в книжном шкафу стоят книги на иврите, на отдельной книжной полке — Тора, Танах, Талмуд, Сидур, Мишна, Шулхан Арух и Зогар{?}[Священные книги в иудаизме]; около кровати располагается медный таз, заполненный холодной водой, в которой плавает ковш для утреннего омовения рук, на подоконнике одиноко лежит кипа, прищемленная заколкой; на стене висит календарь еврейских праздников и постов, а рядом — фотография колоритной еврейской семьи. За столом, опирая голову на ладонь, сидит мужчина. Пальцы руки упираются в лоб, закрытый черными волосами. Пустые, мутные голубые глаза, придавленные опухшими веками, смотрят в пустоту. Под носом, как тень, чернеют узенькие усы.
Америка часто заходит к этому человеку, виноватому перед миллионами людьми, ее нацией и лично перед ней. Всюду его окружало, преследовало то, что он всю жизнь ненавидел и уничтожал. Когда он попал сюда в 1945-м году, бессилие доводило его до такого исступления, что мужчина крушил все в комнате, переворачивал стул и рвал книги. От этого становилось только хуже: листья бумаги, черные от ивритских иероглифов, покрывали пол, как ковер.
Этого мужчину зовут Адольф Гитлер.
Каждый пятничный вечер в комнату входит раввин, зачитывает кидуш{?}[Кидуш — процедура встречи Шаббата. Шаббат — седьмой день от сотворения мира, в который евреи, по предписанию Торы, воздерживаются от работы], уходит, а наутро возвращается и долго что-то говорит доброжелательным, но назидательным тоном, как будто лучший друг и наставник. Адольф не понимает ни слова из того, что говорит еврей: говорит он на иврите. Если бы не регулярно звучащий идиш, который походит на родную речь, Адольф бы, наверное, совсем забыл родной язык. Телевизор и радио тоже сводят Гитлера с ума: в какое бы время суток он не включил телевизор, там идет «Нюрнбергский процесс», а по радио звучит радиостанция «Голос Израиля». Гитлер изо дня в день включает их в надежде, что однажды услышит что-нибудь отвлеченное от еврейской тематики. Иногда пытается выйти за пределы комнаты и застает шумные гуляния под «Хава Нагила». Хлеба он не видит — вместо него к блюдам подается маца или хала. Повара балуют лишь блюдами еврейской кухни: хумусом, форшмаком, цимесом, гефилте фиш и прочими. А на Хануку, Песах или, скажем, Пурим ему подается особый ужин.
Гитлер закрывает руками лицо. Америка не осмеливается сделать и шага в его сторону. Он не сможет ее увидеть, да и смерть ослабила тирана, но девушка все равно боится его. Адольф тянется к телевизору и нажимает кнопку, после чего экран вспыхивает. Там снова «Нюрнбергский процесс».
Америка выходит из комнаты. Долго находиться здесь и смотреть на этого изверга она не в состоянии. Она идет в соседнюю комнату, где живет другой диктатор под стать Гитлеру. На кресле сидит он — седой, бледный старик. Он не может сдвинуться с места: тело разбил паралич, а сознание затмила паранойя. Через комнату проходят изможденные, уставшие, сгорбленные люди. Синюшные, отечные, с гематомами и переломанными конечностями. Почти у каждого из них на груди расползается след от пулевого ранения. Они проходят через его комнату изо дня в день, с утра до вечера, и так с 1953-его года.
Этого старика зовут Иосиф Сталин.
Люди ходят мимо, смотря на него с укором, с непониманием: «зачем?», «за что?» Многих из них старик знает в лицо и может назвать по фамилиям: они напоминают о себе, назойливо проходя мимо него по нескольку раз в день. Но самый сильный удар наносят ему трое людей: Орджоникидзе, Киров и Надя Аллилуева.
Надя, всадившая себе в грудь пулю, оставив багровеющий след, каждое утро вывозит Иосифа на улицу в инвалидной коляске. Старик давно хочет спросить: почему ты покончила с собой? Разве я виноват? Но губы не шевелятся, а Надя не произносит ни единого слова. Все молчит, а ее рана продолжает кровоточить. И это мучит Сталина больше всего.
Америка возвращается в коридор и уходит, чтобы проведать еще одного персонажа. Его жгучее испанское сердце терзают уже не первый век. Сердце патриота и завоевателя. Сердце аристократа.
Этого испанца зовут Фернан Кортес.
Первое, что он увидел, попав сюда — Битву при Отумбе{?}[Битва при Отумбе — одна из ярких побед в кампании Фернана Кортеса по завоеванию империи ацтеков], которая сложилась иначе: индейцы одержали победу и взяли в плен Кортеса. Долгие годы он сидел в тюрьме в Ацтекской империи, затем его перевезли в Испанию, где заточили в крепость. Но это было ничем в сравнении с тем, что он узнал намного позднее. Кортес узнал, что Испания завоевана ацтеками — это было для него ударом. Америка узнала это от третьих лиц. Сейчас она может лишь наблюдать за тем, как Кортес пашет на ацтеков и жует плесневелые маисовые лепешки. Но и здесь долго она не задерживается и держит путь к другой двери.
Этот полководец — не испанец, а итальянец.
Как и Гитлер, этот человек любил чтение, но это наслаждение и ему отравили. На полках стоят книги одной тематики: поражения Наполеона, империя после смерти Наполеона, Битва при Ватерлоо. Каждый раз, когда издается новая книга, в комнату, гордо подняв голову, входит лакей и торжественно водворяет книгу на полку. Все мужчины, прислуживающие господину, как минимум на три головы выше его. Господина его рост волновал и при жизни, а сейчас над ним глумится сам дьявол.
Верно. Этот господин — Наполеон Бонапарт.
Он просыпается от артиллерийского грохота. За окном разворачивается его тотальный провал — битва при Ватерлоо. Каждые пять минут в комнату заглядывает адъютант и гласит: «Новости с фронта! Новости с фронта!» На столе растет пачка французских газет, на страницах которых хают Наполеона I и восхваляют его преемников.
«Битва при Ватерлоо была восемнадцатого июня. Восемнадцатого июня у Пола день рождения», — думает Ами. Она любит думать о муже, которого, по несчастливой случайности, нет рядом с ней.
Америка не позволяет себе долго грустить. Сегодня она вспоминала маму и думала о ее удивительном побеге из Восточной Европы, и сейчас ей хочется побывать в гостях у русских поэтов, с которыми ее успела познакомить Мерлин. Америка отрывает ноги от земли и летит по коридору.
Девушка оказывается на одном из самых верхних этажей Ада и входит в одну из крайних дверей. По проселочной дороге идет невысокий молодой человек. Его волосы пшеничного цвета слегка колышет летний ветер. Парень одет по-крестьянски: льняная рубаха до колен, под которой скрыты потертые штаны. По обеим сторонам дороги стоят обветшалые дома. Уже девяносто лет этот парень странствует и никак не дойдет до цели:
— Серега! — как из-под земли вырастает другой деревенский мужик. — Ну что, как ты? Слушай, а давай выпьем? Вот мой дом, — мужик указывает на землянку. — У меня такая настоечка есть! А-а-ах!
— Я вообще должен идти, — отпирается парень, — у меня дела.
— Да какие дела! — машет рукой мужик, обнимая Сергея за плечо и плетется с ним в дом. Дома ему наливают настойку, но делает парень первый глоток, как настойка превращается в болотную воду.
— Я так не могу! — Сергей бьет по столу рукой, вскакивает с места и убегает прочь. Сколько лет он попадает на эту наживку? Ему навстречу идут одинаковые с лица деревенские мужики, машут рукой, кличут: «Серега!» и зовут на рюмку водки, настойки, самогона. А Сергей торопится, ведь в конце пути его ожидает награда. Как и при жизни, ему мешает алкоголь. И стоит Сергею сделать глоток, как напиток превращается в кровь, талую воду, йод, нефть, бензин…
Фамилия Сергею — Есенин.
Америке больше нравятся другие поэты. Взять хотя бы Бродского. Но Ами никогда к нему не заглядывает, потому что видела его на лекции в Нью-Йорке в начале восьмидесятых. Ей куда интереснее заглянуть к другим русским поэтам. За одной из дверей прячется интересный герой.
Это Александр Пушкин.
Здесь ему не везет. Блестящий фрак и замшевый цилиндр делают его солиднее и длиннее. Темная аллея кишит молодыми и прекрасными юными девами. Александр, отмахиваясь от мошек, подскакивает к одной:
— Mademoiselle! Не хотите ли прогуляться в компании интересного мужчины?
Но та, не замечая его, проходит мимо, оставляя за собой цветочный аромат. Александр подбегает к другой и, протягивая ей руку, повторяет то же самое, но та пищит:
— Не трогай меня, извращенец!
В Аду ничто не поможет monsieur Пушкину вновь приобрести талант сердцееда. Он уже почти двести лет ходит по этой аллее. Его мучит не только равнодушие женщин, которого не было при жизни, но и бессменный июль. Всюду летает мошкара, и солнце припекает голову.
Америка направляется дальше, чтобы заглянуть к другому поэту. Она оказывается в гостиной, в которой стоят два кресла, маленький столик и камин. В нем потрескивают дровишки, а мерцающий огонь окрашивает комнату в желтоватый цвет.
В креслах сидят два старика. Оба очень стары: высохшие, дряблые тела, впалые губы закрывают беззубые рты.
— Фшу шижнь мне щагубил, бештыдник! — ворчит один из них.
— Да кто иж наш ешо бештыдник! — трясясь от Паркинсона, брюзжит второй. — Это ты фшу шижнь меня иж шебя ыводил, Мартыфка проклятая!
— Опять ты жа швое, штарикашка жалкая? Да ешли бы можно было убить тебя ешо раж, я бы это жделал! — сипит первый.
— Так убивай! Или што, кишка тонка? И-и-и, хи-хи! — капая слюной, шамкает второй.
— Да я тебе шейчаш! — первый старик, кряхтя, пытается дотянуться до трости, опертой на столик. Второй пытается плюнуть в первого.
Этих стариков зовут Михаил Лермонтов и Николай Мартынов.
Лермонтов всегда знал, что погибнет молодым, за что награжден вечной старостью. Америка усмехается и уходит. Уходит туда, откуда пришла — из места вечной молодости.
На крыше Ада идет совсем другая жизнь. Под голубым небом развернулся коттеджный поселок. Окна окруженных садами домов отражают солнечные лучи, в которых нежатся облака. Может, это все-таки Рай? Нет, живущим здесь тоже полагается наказание — за попусту растраченный талант. Эти дома, предназначенные для них, пустуют, ведь их жители безвылазно сидят в баре «Рок-н-ролл», к которому ведут все дороги поселка, покрытые черным, гладким асфальтом. Америка входит в бар, и с порога на нее набрасывается, как собака, резкий вокал Литтл-Ричарда. Америка идет по коридору, чтобы войти в зал для курящих. “Good Golly Miss Molly” начинает стихать, а из приоткрытой двери в конце коридора все громче доносится голос Джими Хендрикса. Девушка делает последние шаги и останавливается у дверного косяка, опираясь на него виском.
В тесной комнате стоят полупрозрачная конопляная дымка и перегар. В центре небольшой комнаты свалены в груду пустые бутылки, сигаретные бычки, дымящиеся косячки и измятые бумажки. На диванах вдоль стен и на полу перед ними сидят и лежат известные рок-музыканты. Вот Элвис Пресли и Бадди Холли. Вот и Джон Леннон с Джорджем Харрисоном. Вот Брайан Джонс и Кит Мун. Вот Дженис Джоплин, а за ней Рэй Манзарек и Джим Моррисон, обнимающий какую-то блондинку. Можно увидеть всех членов «Клуба 27». Америка смотрит на новоприбывших: Джо Кокера, Лемми, Дэвида Боуи и Принса. Всех не перечесть, и все они умещаются в этой тесной, заваленной мусором комнатке. Джими допевает “Gypsy Eyes” под ритмичные хлопки слушателей.
— А давай “Little Wing”! — просит кто-то из толпы.
— Да не вопрос! — отвечает Джими и начинает играть известный гитарный рифф.
Взгляд Америки падает на улыбающуюся блондинку, которую держит в своих объятиях Джим Моррисон. Она разглядывает ее лицо: это Линда МакКартни. Девушка тоже замечает Зами, и улыбка соскальзывает с лица. Джими допевает “Little Wing”.
— Ты бы знал, как красиво “Little Wing” спел один музыкант... его зовут Стинг, — Америка решается выйти из тени.
— О-о-о, Ами! — протягивают в унисон вышеописанные, оживляясь.
— Давно мы тебя не видели! Где ты пропадала? Ты садись, — Дженис хлопает по подушке рядом с собой. Если бы Дженис осталась в живых, она бы наверняка стала лучшей подругой Америки. Видимо, этому суждено сбыться только здесь.
— Да есть у меня... дела, — улыбается Ами, садясь рядом с Джоплин.
— Не повезло тебе. И зачем ты сдалась этим демонам? — девушка пожимает плечами. — Жила бы спокойно с нами!
— Я, кстати, слышал эту версию “Little Wing”, — наконец вставляет слово Джими.
— Да-а? — Америка вздымает брови. — Как это?
— В общем-то, благодаря тебе, — отвечает Джими и поворачивается к заскучавшей толпе. — Так, что вам еще спеть?
— “Purple Haze”! — требуют.
Джими играет. Америка погружается в свои мысли. Какое наказание досталось им, зажигающим миллионы человеческих сердец? По такому принципу и устроен Ад: чем дольше будет сохраняться память о человеке на земле, тем выше он живет. Америка бывала на нижних этажах, но очень редко — долго туда спускаться. Однажды она посмотрела, как там живут. Ее потрясла одна история. Про автобус, который круглосуточно, без выходных, курсирует по городу. Пассажирами становятся плохие водители автобусов. Большинство из них водили так, что постоянно удостаивались криков «Не дрова везешь!» Другие были виновны в страшных авариях. Но это было не самое страшное. За рулем этого автобуса сидел человек, в порыве ярости застреливший неосторожного водителя.
Джими поет песни одну за другой. Чем же наказаны все присутствующие?
Вдохновение нельзя реализовать. Вдохновение наплывает и накрывает с головой, как цунами, и мучительно сжигает все изнутри, как пламя. Невозможно сыграть новую мелодию на гитаре — руки немеют или струны рассыпаются, невозможно прочитать стихи — дар речи пропадает, невозможно напеть мелодию — из горла вырываются хрипы. Надиктовать аккорды кому-нибудь тоже нельзя. Никто не мешает наигрывать все, что написал при жизни, но лучше не пытаться писать что-то новое.
Если смириться со своей участью, можно получить свои подарки. А за подарки отвечает Америка, следящая за заключенными. Она может наделить их способностью ненадолго перейти в мир живых и узнать, как они живут. Еще реже она позволяет появляться перед теми, кто их любил, в виде призрака. Дороже всего стоит — присниться кому-нибудь из родных.
Поэтому, благодаря Америке, они могут узнать, как живет мир без них. А миру без них — нелегко. Но они в обоих мирах — навечно.
И их наказания — вечные.
5. Америка и Пол. В эфире — The Beatles
Америка все никак не появлялась. Пол не понимал, ждет ли он ее или нет. История начала увлекать старика, хоть он и не хотел признавать этого. Сон не выходил у МакКартни из головы. Кроме реалистичности Пол не находил в нем ничего особенного. Он долго думал над его незамысловатым содержанием, но не придавал своим догадкам веса. Они придут со временем, а может, и сразу как придет Америка, знал Пол.
Но он не знал, почему не мог воспрепятствовать их путешествиям, почему постоянно отправлялся вслед за Америкой. Почему у нее в руках столько власти? Откуда она? Кто она? Этот ответ тоже придет вместе со временем и вместе с Америкой.
Вдруг промелькнул образ отвернувшейся к окну Америки, ждущей появления битлов. Пол понял, что перед ним не молоденькая директор группы, а провожатая по вселенным.
— Америка? — робко спросил Пол, привстав, как будто это могла быть не она.
— Да, — ответила Америка, повернув голову вправо. Она посмотрела на мужчину через плечо и, коротко и печально улыбнувшись, добавила: — и я рада тебя видеть.
— Нет, Америка, ты неправильно поняла, — поспешил объяснить Пол обратное, — я не жду наших встреч и не радуюсь им.
Девушка, по-прежнему улыбаясь: повернулась к окну и произнесла:
— Не стоит забывать, что я много знаю о твоих мыслях.
Пол вздрогнул от этой фразы.
— Сейчас мы снова окажемся в моем доме, — предупреждала Америка. — Он же тебе понравился, верно?
— Ну да, — Пол и это признавал с трудом.
МакКартни встал и вместе с Америкой стал наблюдать за происходящим в окне. Все, кроме пролетевшей вдали вороны, было недвижимо, а жухлая осенняя природа вдруг помолодела до желтеющей зелени сентября. Старик не сразу понял, что вид из окна не тот. Он осмотрел комнату, которая принадлежала дому Америки Зами.
Пол огляделся вокруг в поисках Америки-призрака, но не нашел. Стало страшно быть вдали от дома без нее, проводника из мира в мир, хотя Пол чувствовал, что она где-то рядом. МакКартни находился рядом со спальней хозяйки, дверь в которую вдруг открылась. Выскочившая Америка мигом кинулась к лестнице и даже не сбежала, буквально слетела с нее. Пола это удивило, и он спустился за ней. Оказавшись на первом этаже, он обнаружил, что девушка заняла свое излюбленное место у стойки и что-то писала на небольшом листе бумаги. МакКартни не сдержал любопытства и подошел поближе, чтобы прочесть послание. Все оказалось просто: «Я тебя люблю. Твоя Ами». Оставив ручку на столе и сложив бумажку в четыре раза, Америка накинула на себя черный плащ и с небольшой сумочкой направилась на выход.
Пол не заметил, как оказался в купе поезда. Он выглянул в окно: вокзал Ливерпуля, знакомый не понаслышке. Дверь в купе с характерным грохотом отворилась, и на пороге появилась мисс Зами. Она заняла место напротив МакКартни. «Мы едем в Лондон?» — спросил про себя Пол. Поезд, покачнувшись, заскрипел и тронулся. Перрон медленно попятился назад, медленно проплыли перед Полом станционные часы, на которых можно было рассмотреть время — без пяти одиннадцать — и тут же его забыть, все быстрее пролетали перед окном пассажиры. Показались ливерпульские виды под низким и тяжелым серым небом, брызги мелкого дождика цеплялись друг за другом за стекло.
Поезд в ту же минуту въехал в Лондон, постепенно замедлил ход и остановился. Что-то под вагоном как будто «выдохнуло», и Америка, молчавшая всю дорогу, поднялась с места. Пол пошел за ней, с трудом пробираясь через неуклюжих, сердящихся и медлящих пассажиров и их чемоданы. Сэр МакКартни прошел за девушкой через здание вокзала и вышел на улицу. Америка почти растворилась в толпе, но Пол, как настоящий шпион, не потерял ее из вида. Девушка целенаправленно шла, разрезая людской поток, как ледокол, мужчина же буквально пробивался через всех, толкал себя вперед. «Наверное, я сильно пугаю людей, которые меня не видят, но чувствуют? — предполагал Пол. Вдруг в голове промелькнула страшная мысль: — А если все-таки видят?»
Вскоре Пол вырвался из объятий толпы на свободу. Америка все шла впереди. Пройдя два дома, Зами свернула налево, и Пол потерял ее. Испугавшись, он прибавил шаг, а потом и вовсе добежал до угла, чертыхаясь на Америку, что заставляет его бегать за собой. Здесь он понял, что находится на улице Эбби-Роуд. «Если бы все скучные маршруты так быстро заканчивались! И как я не узнал этих мест?» — подумал Пол, переводя дыхание после короткого бега. Они с Америкой прошагали еще два квартала до студии. Девушка прытко вскочила по ступеням к входной двери и скрылась за ней. Полу вновь пришлось прибавить ход. Вдруг старик начал медлить, вспоминая вчерашний урок по прыжкам в машину не открывая двери. Ему предстояло пробраться в студию и не привлечь внимания, и выбора, как это сделать, не оказалось. Пол отошел подальше, зажмурился, разбежался и прыгнул в дверь. «Как это работает? — не мог понять МакКартни, оглядываясь по сторонам в поисках тех, кто мог услышать его вторжение. — Через стены проходишь, а сквозь пол не проваливаешься? Америке все придется разъяснить!»
Тем временем Америка не ушла далеко, и Пол ее снова догнал. Они прошли по коридору в какое-то неприглядное помещение. Там стоял рояль, а у него лежала груда футляров и разобранная барабанная установка. С минуты на минуту сюда должны были зайти битлы и Брайан, чтобы забрать вещи и продолжить тур по городам Англии. Америка стала искать футляр гитары Пола, к ее счастью, искомое находилось на поверхности. Девушка, четыре раза щелкнув замками, открыла кофр. Там, удобно расположившись в бархатном ложе, лежала та самая бас-гитара фирмы «Hofner» в форме скрипки. «Украсть хочет?» — испугался Пол. В коридоре послышались чьи-то шаги. Девушка поторопилась. Она нашла записку и подложила ее под гитару. Затем, вернув кофр в исходное положение, вышла из комнаты.
— В августе мы с Брайаном по наводке ребят наняли Мэла Эванса и Нила Аспиналла, которых сами знали по Ливерпулю. Тогда же мы с Брайаном обнаружили число предзаказов на сингл “She Loves You” и обалдели, поняв, что труды двух лет начинают более чем оправдывать себя, — Пол уже не перебивал Америку, утверждая, что знает ход событий — он уже соотносил отличия и сходства, и обнаруживал, что вторые превалировали. — Я не всегда могла ездить на гастроли, по крайней мере британские. В Лондоне было много дел, а в то время они касались в том числе и поврежденного театра, которым пришлось заниматься практически в одиночку, потому что на директора Вестфилда надежды было мало, — послышался голос Америки, когда Пол вышел на улицу.
— Ты где? — спросил МакКартни, подняв голову.
— Это не важно, — произнесла Зами. — Тебе, кстати, стоит вернуться в студию. А то дождь начинается.
На нос Пола упала капля. Он увидел, что небо опустилось совсем низко и висело почти над крышами. Пока МакКартни разглядывал небо, в глаз ему попала еще одна капля.
— Ау! — воскликнул мужчина, потирая веко. — Америка, куда ты вообще пропала? когда вернешься?
Но тут еще сильнее закапало, и МакКартни решил вернуться в здание.
— Америка? А где ты жила в Лондоне? — громким шепотом спросил Пол, обратившись к потолку. — У Брайана?
— Нет, у двоюродной сестры. — Пол подскочил на месте от испуга, потому что Америка уже стояла рядом.
— Господи, не пугай так. — Старик прижал руку к груди. — У кого, еще раз?
— У Эллины, моей двоюродной сестры, — терпеливо повторила девушка.
— Как-как? Эллина? У вас в семье не принято детей нормальными именами называть? — пошутил МакКартни, но Ами это проигнорировала:
— На ее адрес пришло ответное письмо от Пола.
— А откуда он этот адрес узнал? — Сэру хотелось выпытать все подробности. Наверное, все еще жалко пытался доказать, что все это выдумала Америка. Или он сам.
— Откуда-откуда, — Америка не скрывала своего удивления от столь нелепого вопроса, — я всем дала ливерпульские и лондонские адреса и телефоны. Мало ли у кого какой вопрос возникнет. Или на Брайана захотят пожаловаться.
— Получается, ты была «доброй мамочкой», а Брайан — «строгим папочкой»? Интересно, — Пол даже рассмеялся, подумав об этом.
— Вроде того, — улыбнулась Америка.
МакКартни заметил, что они стоят прямо посередине коридора. Издалека показался молодой Пол. Старик отошел в сторону, чтобы он сам не прошел сквозь себя.
— Уже за вещами пришли? — спросил Сэр МакКартни.
— Нет, на сессию альбома “With The Beatles”.
— Ничего себе тут время летит… — подметил старик.
Мимо призрачной парочки деловито прошагала Америка все в том же черном плаще. Зами в искрящемся платье подозвала Пола пройти следом. Они вошли в просторный зал, в котором The Beatles неоднократно репетировали, это про себя подтвердил даже старый МакКартни.
В центре помещения стоял высокий, красивый Пол. Лицо его, хоть и усталое от концертов, светилось от счастья и молодости. Он стоял у стола, на которой лежала раскрытая газета, и увлеченно читал новости. На перекинутом через плечо гайтане висела гитара, на гриф которой Пол опер правую руку. В левой руке он держал чашку и время от времени потягивал из нее чай.
Америка остановилась на пороге комнаты и, улыбаясь, наблюдала за немногочисленными движениями МакКартни. Тот ее не замечал, но в один момент все-таки быстро посмотрел в сторону двери, ничего не заметив. Парень в тот же миг исправил оплошность и повернулся в сторону девушки. Лучезарная улыбка растянулась от уха до уха. МакКартни поставил чашку на стол и снял гитару. Америка прошла в комнату.
— Привет, — почти неслышно произнес Пол, потянувшись к девушке, чтобы поцеловать ее. Она подалась к нему навстречу.
— Здравствуй, — прошептала она. — Как ты?
— Отлично! — воскликнул Пол. — А ты как?
— Тоже. Рада, что мы проведем несколько дней вместе, и совершенно не хочу возвращаться в Ливерпуль.
— Бедняжка… — протянул Пол, обняв ее. — Разрываешься между двумя городами…
— Ничего страшного, — улыбнулась Ами. — Во-первых, я тебя всегда жду в Ливерпуле. А во-вторых, я же с вами весь октябрь на гастролях буду. — Ладно, я пойду. До встречи.
— Стой! — воскликнул юноша, и притянул девушку к себе. — Поцелуй на прощание!
Зами и МакКартни потянулись друг к другу и поцеловались. Америка, наблюдавшая за молодыми со стороны, удивилась, не услышав возгласов брезгливого старика. Но она рано обрадовалась, услышав тихое: «Скоро это кончится?»
Америка оторвалась от поцелуя и направилась к выходу. Счастливый МакКартни бросил ей вслед: «До встречи». Девушка ответила улыбкой. По коридору тем временем шли гуськом Джордж, Джон и Ринго. Америка приветственно обняла каждого и пошла дальше.
Трое зашли в комнату, где уже давно находился Пол. Ринго направился протирать барабанную установку, Джордж, отвернувшись к стенке, настраивал гитару. Джон с ухмылкой посмотрел на Пола.
Приближался уже утомивший старика Пола знакомый звон телефона. Очертания комнаты, лица, текстуры, цвета расплылись и слились, а собрались вновь уже в интерьер дома Америки, которая собственной персоной явилась в то же мгновение. Она вышла из двери под лестницей, вытирая полотенцем волосы, подошла к телефону и сняла его.
— Ами, привет! — донесся воодушевленный голос Пола. — Утром выезжаю в Ливерпуль. Завтра вечером жди в гости.
— Привет-привет! — девушка тоже обрадовалась. — Я тебя жду всегда.
— Я так и думал! — Пол рассмеялся. — А еще я очень скучал, но об этом ты узнаешь завтра.
На том они попрощались, и Америка начала готовиться к приезду Пола. Сэр Пол наблюдал, как суетилась девушка, протирая пыль, переставляя с места на место вещи, намывая полы. Поставив пластинку The Miracles, которых очень любили битлы, начала готовить ужин на завтра. Затем, уставшая от забот, потушила свет и поднялась на второй этаж.
Дом опустился в ночную осеннюю мглу. МакКартни почувствовал прилив сил, ощутив себя в полной темноте. Ему захотелось немного пошататься по дому и, как истинному призраку, попугать засыпающую хозяйку дома. Но, посмотрев на Америку, испугался. Она светилась, словно ночник. Словно ее подсветили изнутри — в полое пространство положили гирлянды. Кожа ее, в которой не просвечивались вены, была бела, как не тронутый еще снег, как кожа фарфоровой куклы. Сердце Пола заколотилось, и он вновь осознал, что перед ним — давно уже мертвый человек. И не он здесь истинный призрак, а она.
Америка повернула в его сторону голову, неестественно, как кукла, не шевеля остальными частями тела.
— Если захочешь походить по дому — делай это как можно осторожнее, — произнесла она полушепотом. — Ночью мы уязвимее, потому что привлекаем больше внимания.
— Ага… — вовсе прохрипел испуганный Пол и решил присесть на диван. Пока он шел в его сторону, начало со стремительной силой светать. Когда старик оказался на диване, стало совсем светло.
Пол переводил дух. Дух… этот дух сделал эту короткую ночь по-старому страшной. У Пола было много страшных ночей, которых объединяла одна череда. Первый раз — когда умерла мама, и стало страшно спать. Ему казалось, что он видит ее мертвое лицо в очертаниях интерьера, обретающего ночью особо искаженные формы. Это прошло только после знакомства с Джоном, который уже через двадцать три года стал виновником второй череды кошмарных ночей. Что только не снилось тогда МакКартни: как в Джона стреляют на глазах толпы, как гроб с его телом везут по миру, чтобы все фанаты мира могли с ним попрощаться, как стреляют в Пола, как Пол над умирающим Джоном поет “All my loving”, притом, он отнюдь не сразу узнал, что именно эта песня прозвучала на радио перед тем как Джон умер. Было много всего, и каждый раз Пол просыпался и не мог понять, что же сейчас лучше: закончить кошмар пробуждением или не просыпаться вовсе. Он будил Линду, она спросонья говорила: «Милый, все пройдет, это всего лишь сон».
Последний раз Полу мешала спать сама Линда. Он почти никогда не спал в последние месяцы ее жизни, хотя сама Линда была бодрой, несмотря на сильные боли. Пол ночами смотрел на жену, которая спокойно спала под обезболивающими. А после ее смерти не смог спокойно спать, потому что Линда… Сэр МакКартни перечеркнул эти мысли. Все еще слишком больно думать об этом.
Розовое солнце нежно осветило кухню. Приятный мягкий свет придал еще больше уюта этому прекрасному дому. Пол выглянул в окно, потянувшись навстречу ласковой звезде, которая из раза в раз рассеивала все страшные сны и неприятные мысли.
Заскрипела лестница, по которой не торопясь спустилась Ами. Часы показывали семь. «Ранняя пташка», — подумал МакКартни. Америка, сложив что-то в небольшой рюкзак, вышла из дома. «Почему она не завтракает?» — заметил Пол.
Розовый свет сошел со стен, застыв белым квадратом на полу. Вскоре солнце поднялось высоко и снова приблизилось к горизонту с обратной стороны дома. Пол не успел даже подумать о том, как быстро светило переместилось по небу, только вопросительно посмотрел на Америку, мол, «где ты все-таки научилась так делать?».
— Нет, конечно, на моей памяти были дни, которые пролетали быстро, — не сдержался он. — Но в такие дни я был настолько занят, что просто не замечал времени. А тут я просто сидел на одном месте!
Пол рассмеялся, и Америка оценила его замечание легким смешком. Пока они смеялись, дверь в дом уже открывала хозяйка дома. В мгновение ока она накрыла стол и разогрела заранее приготовленные ароматные блюда, на которые сразу начал облизываться Сэр Пол.
— Черт, почему я не Пол МакКартни? Я бы моментально все слопал! — недовольствовал МакКартни. Америка прыснула со смеху, что помогло понять Полу, что же он сказал.
— Сэр, даже говядину? — удивленно произнесла Америка. — Вы же, Пол, вегетарианец!
МакКартни замялся и не ответил.
Хлопочущая на кухне Америка скрылась на втором этаже. Было слышно, как торопливо она ходит по спальне, видимо, подбирая наряд. Вскоре девушка спустилась вниз, одетая в бархатное черное платье с длинными рукавами. Пол, сам того не понимая, был очарован, разглядывая обнаженные ножки Америки. На то, в общем, расчет и был, только целилась Ами в молодого МакКартни, который в ту же минуту минуту позвонил в дверь. Америка радостно подскочила к прихожей и впустила гостя в дом.
— Проходи, — сказала гостеприимная Америка. — Здесь вешай пальто, ванная под лестницей.
— Привет, — Пол поцеловал девушку в щеку. — Ты обворожительно выглядишь. А как вкусно пахнет!
Америка улыбнулась и поблагодарила МакКартни. Вскоре юноша сел за стол.
— Ах! — воскликнул он, потирая руки. — О, говядина! Откуда ты узнала?..
— Из надежных источников, — улыбнулась Ами. Пол приступил к ужину. Америка тоже ела, но понемногу.
— Знаешь, Америка, — начал Пол, разрезая кусок стейка, — тебя очень не хватало в Лондоне. Это заметил не только я, об этом много говорили парни. Так что мы очень ждем, что ты присоединишься к нам.
— Скоро я расквитаюсь с делами и буду посвящена вам, — пообещала Америка.
— И я очень скучал по тебе, — не постеснялся признаться МакКартни. — Хочешь — верь, нет, но я постоянно думал о тебе. И это, кстати, положительно отражалось на выступлениях!
Зами рассказала, как прошло время в Ливерпуле между институтом и театром, ее усилиями временно разместившимся в другом месте. Тем временем, МакКартни смел все, что приготовила девушка, и она собрала посуду со стола. Вернувшись, она села рядом с Полом и положила руку на колено. МакКартни посмотрел девушке в глаза.
— Нам, кажется, пора, — невинно произнесла Америка, показав глазами на второй этаж.
— А что там? — непонятливо спросил МакКартни.
— Ну… там кабинет есть… — Ами взяла избранника за руку и потянула наверх.
«Боже мой, опять, — подумал МакКартни из будущего. Послышались звуки дождя. Пол выглянул в окно и увидел осеннее пасмурное утро. — Ну вот, опять скачки во времени!» Зазвучало фортепиано: Пол задумчиво колупал клавиши. Сверху спустилась сонная Америка в домашней одежде.
— Милый, чего не спишь? — трогательно спросила она, подойдя к нему и обняв со спины.
— Ами, как удачно! Смотри, что я придумал! Слушай.
Америка встала у пианино и подперла его собой. Пол начал играть аккорды. Сэр МакКартни не сразу, но идентифицировал самую раннюю версию “Yesterday” и приложил руку к лицу. «О нет, только не это, — тихо сказал старик. — Надеюсь, ты споешь на «ла-ла-ла».
— Scrambbled eggs… — запел юноша мелодию, ставшую впоследствии всемирно известной. — O my baby how I love your legs{?}[англ. «Омлет... Детка, я так люблю твои ножки»]…
Если бы Америка не была только что разбуженной, то наверняка повторила бы действия за старым МакКартни. Музыкант тем временем допел свою несуразную песенку и уставился на девушку.
— Ну, слова я, наверное, переделаю. Подставил первые, чтобы удобно пелось. Она мне приснилась, и я тут же спустился наиграть, чтобы не забыть, а теперь мне кажется, что я ее у кого-то слизал. Что думаешь? — Америка сладко зевнула. — Ой, я тебя разбудил, наверное, — смутился Пол.
— Ничего, потом лягу обратно…
— Так что? Я украл это у кого-то?
— Будто бы на что-то и похоже, но нет, я не знаю такую песню.
— Я доверяю твоему слуху!
— Но, конечно, если ты решишь работать над ней, то лучше переписать текст, — поспешила добавить Америка.
— Ты права, — с не большим трудом признал МакКартни.
— А ты наверняка не завтракал? — Пол твердо ответил: «Не завтракал». — Тогда через десять минут жду к столу.
Вторая Америка, вздохнув, прошла в темную комнату, в которую так и не наведывался старый Пол. МакКартни поднялся с мягкого дивана, на котором просидел достаточно времени, чтобы затекли ноги. Старик слегка пошатнулся, так как неуверенно стоял на онемевших ногах. Пол сделал несколько неуклюжих шагов и остановился на полпути, потирая колени. Затем шагнул еще несколько раз, и на пороге комнаты вновь остановился. Голени стало неприятно покалывать, затем покалывания охватили ноги целиком. Этот процесс проходил для МакКартни довольно болезненно, и он обещал себе более на диванах не засиживаться, особенно на незнакомых.
Комната, в которой очутился Пол, была гостевой спальней. Слева от входа стоял широкий диван (снова диван!). Справа растянулась на половину комнаты сушилка для белья, за которой трусливо спрятался запыленный телевизор. Америка пробралась через сушилку к телевизору, за которым тускло светилось второе окно, зашторенное. Взявшись за край, она слегка отодвинула штору и выглянула во двор.
— Вскоре к Америке домой будут стремиться попасть все остальные битлы, — рассказывала девушка. — Следующим к ней попадет Джордж Харрисон. По пути в город у него лопнет шина и, по иронии судьбы, он окажется прямо напротив моего дома. Он попросит о помощи, и я попрошу его задержаться на чай, так как начнется дождь.
Пол не заметил, что в это время другая Америка говорила с кем-то по телефону. Он услышал только одну фразу:
— Подъезжай, я сейчас открою ворота.
МакКартни не понял, как Джордж смог позвонить Америке, а потом вспомнил таксофон, который одиноко стоял на противоположной от домов стороне дороги.
— Несколько лет спустя Джон Леннон врежется в столб на том же самом месте, где лопнула шина у Харрисона, — поведала девушка и повернулась к нему.
Пол вышел из темной комнаты и через открытую дверь увидел, как девушка открывает ворота. Во двор медленно-медленно въехала машина Джорджа, и когда она полностью оказалась на территории дома, Америка закрыла въезд. Пол вышел на улицу. Снова капал дождь, — осень, ничего не поделаешь. МакКартни подошел к гаражу, в который уже заходили Зами и Харрисон. Пол последовал за ними, и оказался в помещении с небольшим подиумом. МакКартни ненадолго остановился, разглядывая своеобразную эстрадку. Напротив была еще одна дверь, ведущая непосредственно в гараж.
В гараже было холодно и сыро. Посторонних вещей хранилось мало: полка с шестью банками варенья и лежащий в углу уснувшей коброй канат. Больше же мужчина разглядел предметов, связанных с автомобилем: покрышки, ящик с инструментами, канистра с бензином и щетка для чистки машины от снега. «Ни за что не поверю, что она чинит машину сама», — усмехнулся про себя МакКартни.
— Вот, тут есть все, что может тебе понадобиться, — сказала Америка, обойдя гараж. — Если что, заходи в дом.
— Хорошо, спасибо, — произнес Джордж, благодарно глядя на Ами. Девушка вышла из гаража.
Пол захотел повнимательнее рассмотреть помещение со сценой в духе тех подвалов, где начинался творческий путь «Битлз». На сцене лежали какие-то провода и доски. В углу, среди картонных коробок, стояла разобранная барабанная установка. МакКартни забрался на эстраду. Он оглянул помещение и обреченно вздохнул. Затем беззвучно спрыгнул со сцены и пошел в дом.
Дождь набирал обороты, и вскоре начал лить стеной. Америка вышла на крыльцо и начала звать Джорджа. Он ответил, что почти закончил, но Зами убедила закончить потом. Сильно промокший Джордж оказался в доме.
— Извини, Джордж, но тебе придется раздеться, — настаивала заботливая Америка. — Одежду нужно высушить.
— Ами, неудобно как-то, — стеснялся Харрисон.
— Я достану тебе плед, завернешься в него.
Девушка скрылась в кладовой, откуда вытащила плед. Джордж, все еще смущаясь, ушел в ванную. Америка заварила чай.
— Надеюсь, между ними ничего не будет? — насторожился Пол.
— Только крепкая дружба, — почти не солгав, ответила Зами. Пол продолжил наблюдение.
Джордж вышел из ванны, завернув свое тощее костлявое тело в плед. Америка пригласила гостя за стол пить чай.
— Америка, спасибо тебе, — благодарил хозяйку парень. — Что бы я без тебя делал.
— Не за что, — ответила девушка, присаживаясь. — Было бы хуже, если б ты заболел.
— Нет, я не только об этом, — Джордж замотал головой, — я обо всем. И о машине, и о работе, — Джордж глотнул горячего чаю, — и чай вкусный. Можно посмотреть пластинки?
Мистер Харрисон приметил несколько полок с пластинками в темной комнате и полку над фортепиано.
— Разумеется, можно.
Джордж стал внимательно разглядывать корешки пластинок. Дождь все лил и лил, превращая дом Америки в уютный островок жизни.
— О, Чак Берри, Смоки Робинсон, Бадди Холли. Наши музыкальные вкусы совпадают… О, джаз! — восклицал Джордж, продвигаясь по полкам все дальше и дальше. — А ведь по музыкальному вкусу можно многое узнать о человеке. Как и по домашней библиотеке… — размышлял парень.
— Это правда, — подтвердила Ами. — Впрочем, все, что принадлежит человеку, может сказать о нем. Содержимое холодильника, дом, двор, машина. И я не про материальное благосостояние.
— Да, да, именно, — согласился Джордж, повернувшись к Америке. — И этот список может быть бесконечным. Но есть не меньше вещей, которые расскажут о человеке ровным счетом ничего.
Джордж и Ами пустились в долгий философский разговор, в течение которого соглашались друг с другом или нет, выдвигали много гипотез и аксиом. Харрисон смотрел на Америку с восхищением. Девушка снова и снова заваривала чай.
Дождь закончился, и в окна засветило последнее осеннее солнце.
— Америка, спасибо тебе за прекрасный день, — благодарил Харрисон. — Но я не могу долго тебя утруждать. Поэтому я поеду.
— Как скажешь. И тебе спасибо, — девушка улыбнулась.
— По-моему, Джордж влюбился, — догадался МакКартни, провожая Харрисона в ванную взглядом.
Америка проигнорировала догадку Пола и продолжила говорить, как диктор документального фильма:
— На следующий же день в этот дом наведались Пол и Джон. Там произошло одно знаменательное событие, о котором ты сейчас и узнаешь.
След Джорджа уже простыл, а Америка что-то старательно выписывала в тетради, сидя за столом на кухне. Иногда она произносила отдельные части слов вслух. Девушка настолько погрузилась в дело, что, казалось, если во дворе приземлится вертолет, она не заметит. Но все обстояло иначе: когда кто-то постучался в калитку, Америка встала со стула, дописала предложение до точки уже стоя и вышла из дома.
— Кто там? — спросила девушка.
— Это мы, твои друзья! — Америка узнала голос Джона. Джон кривлялся, а потому голос звучал пискляво. — Голодные друзья!
Ами открыла калитку.
— Ну и что вы делаете голодные на окраине Ливерпуля? — спросила девушка, пока не пропуская мерзнущих Джона и Пола.
— Гуляем! — ответил Леннон, растянув тонкие губы в улыбку.
— Интересно, где ж вы тут гуляете — клубов и пабов поблизости нет! — Ами пустила парней. — Заходите.
Ребята прошли в дом. Америка предупредила гостей, что ничего не готовила, и к чаю есть только печенье и бутерброды с сыром. Леннон и МакКартни согласились и на то, и на другое. Пустой холодильник Зами был мгновенно опустошен окончательно. Затем парни попросили у Америки гитару; она принесла даже две — стала хранить гитару для Пола с зеркально перетянутыми струнами. Парни начали что-то сочинять, не уходя с кухни. Ами несколько поразила их наглость: вломиться в дом, все съесть, забыть о присутствии девушки и не уходить. Они что-то оживленно обсуждали, пели, играли, писали в блокнотах и этим мешали сосредоточиться Америке, которая в конце концов поняла, что они пишут новую песню, что не могло ее не обрадовать, и стала подметать кухню, подслушивая вполуха.
Вскоре музыканты перестали балагурить и сконцентрировались на музыке. МакКартни и Леннон пели, вопрошая у девушки: позволит ли она юноше взять ее руку? Юноша без этого практически не может жить.
— Ребята, — не сдержалась все-таки Зами, поймав момент меньшего сосредоточения. — Мне очень льстит то, что вы пишете песню у меня. Но позвольте и мне кое-что у вас спросить. Кто вас выгнал из дома?
— Ой, извини, мы тебе не объяснили ситуацию. Засранцы, — усмехнулся Джон. — У Пола все соседи с ума посходили: один колотит по стене кувалдой, у второго ребенок воет, сверху вовсе решили мебель двигать. А у меня дома жена, Джулиан… сама понимаешь, не творческая обстановка. Вот у тебя тут живописно. Благодатная тишина, уединение… Хочешь послушать?
— Хочу, — Америка села перед Джоном и Полом.
Леннон посчитал до трех, и парни запели новую песню. Пока что в унисон, но под конец Пол начал строить второй голос:
Oh yeah, I;ll tell you something,
I think you;ll understand.
When I say that something
I wanna hold your hand.{?}[англ. «О да, я скажу тебе кое-что, Думаю, ты поймешь. Когда я буду говорить тебе это кое-что, Я хочу держать тебя за руку»]
— Молодцы, ребята! — похвалила Америка. — О, а не сходите ли вы в магазин?
Джон и Пол переглянулись. Ами, в расплату за неожиданный погром, послала ребят со списком в магазин. Самой идти было уже страшно, ибо на улице уже давно стемнело, а их в безлюдный сельский магазинчик можно было отпустить без страха, что их растерзают фанатки. Как только парни скрылись, старый МакКартни понял, что уже устал, и за неимением сил воздерживался от комментариев. Глаза Сэра Пола начали слипаться, все вокруг стало казаться каким-то ненастоящим, звуки стихать, и вскоре мужчина вовсе уснул. Уснул так глубоко, что ни один сон не посмел его потревожить.
Наутро Сэр Пол проснулся как будто больным, обнаружив себя в собственной постели. Горло не першило, но ужасно болела голова. Как будто мозг всей своей тяжестью навалился на глаза и на затылок. МакКартни не хотел думать, что это побочный эффект путешествия. Ему не хотелось уставать от этого сна. Но из-за больной головы Полу не удавалось встать, и он решил проваляться весь день, даже если придет Америка. Он лежал и думал о вчерашней последней сцене, о том, как это было похоже на его молодость, оставшуюся за пределами объективов видеокамер. Ами показывала ему много интересного, и все это было ново. Каждый старик хочет повторить свою молодость, а если молодость такая, как у Пола МакКартни — хочется вернуть ее вдвойне или вовсе не терять. Америка знала, за что нужно цеплять.
Пол закрыл глаза и задремал. Дрема — это все тот же сон, но ближе стоящий к границе между вечностью и мгновением, и намного более чуткий, даже тонкий. Старик слышал, как зашла Америка, но не запомнил этого. Появление Ами стало для него неожиданностью. «Я, наверное, только на минуточку закрыл глаза», — подумал МакКартни.
Америка протянула Полу поднос с чайником и чашкой. Пол поднял на девушку жалостливые глаза. Она кивнула и налила что-то в чашку. Пол почувствовал душистый аромат трав. Мелисса, мята… Мята, мелисса… Чай с мелиссой и мятой. «Это придаст тебе сил. Пей», — ласково произнесла Ами. Захотелось непременно повиноваться. Пол посмотрел на девушку: она не размыкала губ. Кто же тогда произнес эту фразу? Пол, озадачившись, сделал глоток. И не смог удержаться, чтобы не выпить весь чай залпом. Он налил себе еще, а потом еще и еще, пока из носика чайника не посыпались последние капли. Пол почувствовал себя лучше.
Пол встал с кровати. Голова немного гудела, но боль прошла. Он даже впервые за долгое время заправил постель и присел на край.
— Лучше стало? — участливо поинтересовалась Америка. Пол кивнул. — Тебе все еще интересно увидеть мое знакомство с Джоном? — Пол вновь кивнул. — Тогда смотри.
Словно по мановению волшебной палочки Пол оказался в просторном белом зале. Повсюду он видел много молодых людей, пьющих шампанское или вино. На столах блестели подносы с роскошными блюдами. На входе в зал стояли серьезные капельдинеры, проверяющие пригласительные. Пол стал ходить по помещению, ища знакомое лицо: их было много — все ливерпульские музыканты и художники были МакКартни известны, — в том числе и Рори Сторм, которого на самом деле звали Алан. Старик был поражен, впервые за много лет увидев бывшего соперника. Когда-то Пол встречался с его сестрой Айрис. МакКартни мысленно пожелал Рори Царства небесного. А ведь The Beatles отбили у него Ринго!
Ринго был легок на помине. Он расхаживал по залу, опрокидывая в себя стаканы с водой. Пол увидел, что Старки чувствует себя неважно. Почему на это никто не обратил внимание, осталось для МакКартни вопросом. Ричард, у которого явно кружилась голова, подошел к одному из столов и оперся на него двумя руками.
— Молодой человек, вам помочь? — беспокоилась стоящая рядом девушка. Пол разглядел в ней Америку.
— О, нет-нет, спасибо… — вежливо отказался Старр. — Только подскажите, где здесь… — Ринго перешел на шепот, — туалет?
Америка подсказала. Ринго тут же ретировался. «Веселое знакомство», — подумал МакКартни. Ами неторопливо пила шампанское, думая о своем. Рядом появился Джон, как будто вырос из-под земли.
— Девушка, вы не видели парня с голубыми глазами? Вот такого роста, — Джон указал на плечо, чем преуменьшил рост барабанщика весьма значительно. — У него нос еще такой и вид усталый-усталый.
Америка слегка напряглась и побледнела, потому что с Джоном они были знакомы по переписке. Она вела дела группы, но еще ни разу перед ними не появилась.
— Его еще, наверное, Ринго зовут?
— Бинго, Ринго! А вас как зовут?
— Если это поможет вам найти друга, то Америка Зами.
— Знаете, а меня Европа Залипака зовут, — Джон расхохотался. — Так все же где он?
— Пошел в уборную, — Америка указала в сторону, в которую направился Старр, бокалом.
— Увидимся, миледи! — бросил Джон, уходя. Америка стала оглядываться по сторонам, надеясь не застать никого из «Битлз», и спешно покинула мероприятие. Пол, прочувствовав ее настроение, тоже печально поплелся за ней, но, уже покинув зал, рассмеялся в голос ответу Леннона. Вскоре шутка перестала казаться смешной, и старик замолчал. Он шел по темному коридору.
— Ну ты и партизанка, конечно.
— Впрочем, ты и сам помнишь Джона, не стеснявшегося сказать что-то неоднозначное или лишнее в неподходящий момент.
Пол подошел к закулисью сцены.
— Выступление перед Королевой! — осенило его. Америка, которой рядом не оказалось, бесспорно являлась мастером метаморфоз, метафор и подводок одних историй к другим. МакКартни признавал это.
Сцена пустовала, а зал театра Принца Уэльского постепенно заполнялся зрителями. Пол заметил между противоположными кулисами Америку в суженных брюках и свитере с висящим на шее фотоаппаратом. МакКартни решил перейти сцену, чтобы оказаться рядом с Америкой и «Битлз». Решительными шагами он пересек сцену и остался незамеченным, чему ухмыльнулся.
— Только что мы вернулись с гастролей в Швецию, где, несмотря на начавшуюся там климатическую зиму, нас приняли по-скандинавски тепло. Эта поездка говорила нам о том, что нас ждут за пределами Британских островов. Мы с Брайаном уже планировали поездку в Париж и, конечно, в США, но об этом позже.
Музыканты волновались, благоговея перед Королевой. Каждый английский мальчишка был влюблен в Елизавету. Десять лет назад все, все до единого, как завороженные, наблюдали по телевизору ее пышную коронацию.
Брайан и Америка, рядом с которыми нервно крутились битлы, волновались за ребят не меньше, возможно, даже больше. Брайан поделился с Америкой тем, что от нервов у него болит живот. Америку бил мандраж, и она время от времени уходила проверить зал, чтобы узнать, как много зрителей собралось.
Пробежала эхом весть, что Королева прибыла, и ребята замерли в ожидании, сосредоточившись и едва дыша. Получили команду выйти на сцену и занять свои места. Музыканты задержались за кулисами на мгновение, Брайан и Америка благословили их, и те решительно рванули к микрофонам. Звукооператор подключил гитары и исчез. «Начинайте!» — скомандовал режиссер. Под первые звуки “From Me To You” поднялся занавес.
Пол слушал выступление, не отрывая глаз и ушей. Он не мог перестать восхищаться группой. Он знал, что Ее Величество высоко оценит их, но тем не менее проживал то же самое волнение, что и тогда, когда сам стоял на этой сцене. И как приятно оказалось стать очным свидетелем очарования «Битлз»! Да, он много раз смотрел их записи, но вживую их магнетизм поражал в тысячи раз сильнее. Пол не пропускал мимо ни единой ноты, ни единого слова, ни единого движения парней, как будто они творили на глазах у публики настоящее волшебство.
The Beatles допели “Till there was you” и элегантно раскланялись. К микрофону подошел Джон. Сэр Пол сжался в ожидании предстоящего момента.
— Для последнего номера нам понадобится ваша помощь. — Джон закусил губу в предвкушении опасной фразы. — Те, кто сидят на дешевых местах — похлопайте в ладоши.
Из зала послышался смех. Америка напряглась.
— Остальные могут просто позвенеть своими украшениями, — произнес с улыбкой Леннон. Америка в испуге задержала дыхание. Брайан замотал головой.
Но зрители продолжали смеяться и аплодировать. После концерта The Beatles, мистер Эпстайн и мисс Зами отправились на аудиенцию к Ее Величеству, но Сэр МакКартни их уже не сопровождал. Он стоял на сцене напротив опустевшего зала и пытался распробовать вкус молодости.
— Пол, — Америка стояла за левой кулисой. — Нам нужно снова в Ливерпуль.
Пол в последний раз оглядел кресла зала. Конечно, не те стадионы, на которых он выступал теперь. Но эти залы шестидесятых — намного ему дороже, потому что их не вернуть. МакКартни побрел за Америкой в ее дом.
Зами и МакКартни вышли из-за кулис в длинный коридор. Америка направилась к двери в его конце. Пол поспешил за девушкой. Она ключом отперла дверь, и они с МакКартни оказались на кухне дома девушки. Мужчина оглянулся назад и не увидел там никакого коридора: только кладовая, заставленная важными и не очень вещами.
В кухню вышел молодой МакКартни. На столе его ждали чашка кофе и тарелка каши. «Овсянка, сэр!» — весело воскликнул Пол. В дверь позвонили. Со второго этажа, отбивая ногами пунктирный ритм, спустилась Америка, спрыгнув через последние две ступени. Девушка открыла дверь; на пороге стоял красивый высокий мужчина с коротко стриженными черными волосами. МакКартни-старшего (младший не осмеливался показываться) это насторожило.
— Америка, привет, — заговорил гость. Услышав красивый мужской голос, завтракающий Пол тоже навострил уши. — Я вот что зашел, — он достал из-за спины газету. — Ты знаешь, мы с Лией не читаем газеты, а тут нам в ящик положили это.
Ами взяла в руки мягкую, как фланелевая ткань, газету. Номер датировался пятнадцатым октября; уже подходил конец ноября. Заголовок статьи был громким: «Самый молодой, красивый и самоотверженный режиссер Ливерпуля». Немалую часть страницы занимала фотография очаровательно улыбающейся Зами.
— О-о, — заинтересованно протянула Америка. — Макси, можно я ее себе оставлю?
— Конечно, можно, — ответил Макси. — А я пока пойду.
Америка, увлеченно читая небольшую статью о себе, закрыла дверь. Сэр Пол подкрался к Ами из-за спины и тоже изучил статью.
— Что там? — подскочил со стула молодой МакКартни, подошел к девушке справа и, попивая кофе, тоже присоединился к чтению.
Самый молодой, красивый и самоотверженный режиссер Ливерпуля
Недавно стало известно, что произошло с ливерпульским молодежным театром «Фортуна». После пожара, произошедшего шестнадцатого июля, идет реставрация здания. Актеры вынуждены готовиться к рождественским спектаклям в здании ливерпульской филармонии. Филармония приютила труппу благодаря стараниям молодого режиссера театра, Америки Зами. Подробнее о ее личности рассказал директор и художественный руководитель театра, Грэг Вестфилд:
«Америка работала у нас костюмером с тринадцати лет, — рассказал мистер Вестфилд. — А потом я обратил внимание на ее студенческую постановку «Как важно быть серьезным» О. Уальда в Ливерпульском университете и пригласил ее в штат. Понимаете, чтобы театр был молодежным, нужно, чтобы спектакли ставила молодежь. И я рад, что эту часть населения представляет у нас именно Америка. Когда она пришла, ей было всего девятнадцать лет».
Мы поинтересовались, каково было решиться взять в штат именно женщину-режиссера.
«В данном случае это абсолютно не важно, — незамедлительно ответил Вестфилд. — В Америке столько мужества, решимости, сколько не хватает многим мужчинам. Она стала смело примерять новаторские методы постановки. Вдобавок, после первого же сезона она организовала летнюю школу, практически интегрировав наш театр с театром юного актера. Я давно знаю Америку, она всегда была такой. Не каждый мужчина столь деятелен, как эта хрупкая леди».
В роковой день летняя театральная школа проводила свои занятия. Мисс Зами, незадолго до того справившая двадцать первый день рождения, оказалась единственной из сотрудников театра, кто приехал на место пожара. Проявив мужество и храбрость, девушка помогла спасателям вызволить детей из горящего здания.
«Мы очень дорожим Америкой, — добавил Грэг Вестфилд. — Она вносит неоценимый вклад в развитие театра».
Кроме того, хотим отметить, что эта девушка — не только ценнейший режиссер театра «Фортуна», но еще и студент пятого курса Ливерпульского университета на кафедре филологии и лингвистики.
В настоящий момент пожарная инспекция проводит расследование произошедшего. Предварительные версии не озвучиваются.
А пока пожелаем театру скорейшего возвращения на родную сцену, а Америке Зами — дальнейших успехов и побед!
Джон УОТЕРС
— Ого! Да ты герой! — воскликнул Пол.
— Много преувеличений, — мрачно произнесла Зами.
— Да что ты? Ты же теперь знаменитость! — подбадривал девушку МакКартни. — Я даже тебе завидую. Но почему бы им не взять интервью у тебя, а не у этого хрыча?
— Что ты, для него это минута славы. Не будем лишать человека этого удовольствия.
— Пусть наслаждается, у тебя этих интервью еще тысячи будут. Кстати, а что это за мужик был?
— Это мой сосед, Макси. Живет с женой в том доме, — Америка показала рукой на окно над кухонным диваном. — Жена его на двадцать лет старше.
— На двадцать лет? С ума сойти, — Пол принялся доедать кашу.
День снова быстро и незаметно проскочил перед глазами старого МакКартни. Вот Ами уже стояла перед плитой и готовила ужин, а Пол сидел на диване и читал какую-то книжку, порой громко ее комментируя. Иногда комментарии выходили не очень остроумные, и в ответ им агрессивно шипело масло со сковородки. Пол его передразнивал, отчего масло сердилось еще больше и шипело громче.
— Америка, — вдруг обратился юноша не к маслу, а к девушке. — Мне так хорошо с тобой… Тебе надо переезжать в Лондон ко мне и жить там вместе.
Ами сняла сковороду с плиты и потушила огонь.
— Пол, мы с тобой много об этом говорили. — Девушка помахала перед лицом рукой, чтобы разогнать горячий воздух. — У меня тут еще институт, я и так стала много пропускать. Мне проще время от времени приезжать в Лондон.
Обоих мужчин очень удивил отказ Америки. Оба понимали, что к ней на хромой козе не подъехать, но почему-то ожидали от нее реакции типичной фанатки.
— Тогда выходи за меня замуж! — Пол будто не делал предложение, а бросал вызов.
Америка, выдохнув, села рядом с парнем на диван.
— Пол, ты мне очень дорог, но сейчас не время, поверь мне. — Девушка обняла плечи МакКартни. — В первую очередь, нам надо подольше побыть вместе, узнать друг друга, пережить разные ситуации, попробовать выстроить общий быт.
— Так Америка сама была против их свадьбы! Вот это новости, — удивился старый МакКартни.
— Но что бы ты сейчас ни думал, — продолжила Зами, — я тебя очень люблю.
Америка чмокнула его в шею. Пол повернулся к Ами.
— И я тебя люблю, — улыбнулся он и поцеловал любимую.
— Кстати, — послышался у окна голос Америки. Старик снова испугался, внезапно увидев девушку, — проводя время с The Beatles, я начала подумывать о фильме. Мы обсудили это с Брайаном, и решили, что это прекрасная коммерческая идея. Ко мне начали приходить очертания сценария В Швеции нашу команду сопровождал еще один человек — писатель и сценарист Алан Оуэн, вместе с которым мы написали сценарий к фильму под рабочим названием «Битломания». Впрочем, на фильме это никак не отразилось, только в титрах в нескольких местах стояло мое имя.
— Это, конечно, прекрасно, — произнес старик, хватаясь за голову, — но голова опять разболелась.
— Не стоит ли сходить к врачу? — любопытствовала девушка.
— А ты меня не сможешь вылечить? — Пол вспомнил утреннюю мелиссу.
— Увы, я имею право лечить отнюдь не все и не всех. Иначе сейчас ты видел бы живыми тех, кого сгубила онкология позже 1995-го года, — Америке явно было горько от этой мысли. Пол тяжело вздохнул. — А сейчас я отправлю тебя домой.
Пол, к своему удивлению, заметил, что голова не болит, но очень клонит в сон. В комнате, в которую он вернулся, было прохладно и свежо от открытого окна. Старик разделся, лег в мягкую постель и сладко-сладко уснул.
Снилось что-то очень приятное и ласковое. Иногда, просыпаясь утром, не можешь вспомнить, что снилось тебе сегодня ночью, но по осадку на душе чувствуешь и понимаешь, что это было что-то хорошее. Плохие сны почти никогда не приходят бесследно: они впечатываются, врезаются в сознание четкой картинкой и долго не покидают ум.
Утром Полом овладела такая сладкая дремота, что не хотелось вообще открывать глаза, а уж тем более вставать — только грезить и грезить. Пол сворачивался в одеяло, как в кокон, и погружался в маленькие, тесные и добрые, а порой и несуразные сны. И никакие увещевания не заставили бы его оторваться от этих прерывистых, больше похожих на фотографии в диаскопе, снов. Это отзывались в нем сладостные встречи с прошлым.
Америка появилась довольно поздно, но это не мешало ей много времени наблюдать за спящим МакКартни. Он долго ворочался, и в один момент, заметив тень Америки, широко распахнул глаза.
— Сколько времени?
— Без двенадцати два, — ответила девушка, не посмотрев на часы.
— Много, — произнес Пол и начал подниматься с постели. — Отвернись.
Ами фыркнула и отвела голову. Через пять минут старик был уже одет.
— Поехали, — сказал он, поправляя воротник.
— Ты не позавтракал, — напомнила Америка.
— Ничего, — отмахнулся Пол. — Я сыт твоими историями по горло! А вообще, я хорошо выспался, поэтому не хочу есть.
Америка окинула мужчину взглядом, который как бы говорил: «Ну смотри».
— Прогноз на сегодня: я тебе рассказываю о моих друзьях и родственниках, после чего мы поедем к Эллине, моей двоюродной сестре.
Удивительно, но Пола все устраивало, так как он в самом деле мало знал о девушке. А друзья многое скажут о том, кто она. Может, ему удастся подловить Америку на том, что она выдумка, или ведущая реалити-шоу, или хакер, взломавший реальность.
Зами вновь достала свой маленький проектор кофейного цвета, уже знакомый Полу, и положила на стол. В воздухе загорелся ярко-голубой экран. Затем началось слайд-шоу. Первый слайд имел заголовок «Крис Джексон». На слайдах были лишь фотографии, всю информацию рассказывала сама Америка. Крис имела густые, пышные темные волосы и грустные, выразительные черты лица.
— О Крис ты уже знаешь, несколько дней назад в фильме тебе не понравилось ее высказывание о ранних The Beatles. Как ни прискорбно, это дословный пересказ ее слов. Этот эпизод был точно и подробно описан в моей книге, но сейчас не об этом. Крис была на два года старше меня, родилась и жила в Ливерпуле. Мы познакомились в начале 1958-го года в редакции газеты “Junior Sight Liverpool”. Газета быстро закрылась — уже в 1959-м году. Но мы успели съездить на работу в Берлин.
Крис была очень начитанной девушкой и ярой сторонницей живого общения. Ей бы нелегко жилось в эру Интернета и мобильных телефонов, ибо общалась она исключительно лично или по бумажной почте. Думаю, поэтому мы постепенно забыли друг друга — стало тяжело поддерживать связь. А в 1982-м году Крис погибла, о чем я узнала очень и очень не сразу.
Помнишь зал, в котором собрались молодые художники и музыканты Ливерпуля? Там был Рори Сторм, меня заприметили Ринго и Джон… За пять лет до этого в Ливерпуле организовали первое собрание общества творческой молодежи города. Тогда на вечер мог прийти кто угодно, вход и выход были свободными. Тот вечер подарил мне главных людей жизни. Билли Кармелит, — на экране появлялись разные фотографии одного молодого человека. Это был блондин с гладким каре, с тонкими губами, длинным носом и маленькими голубыми глазами, уменьшенными диоптриями очков. Билли походил на Рэя Манзарека, клавишника The Doors, — родился в 1941-м году в Ливерпуле. Талантливый поэт и музыкант. Первый, с кем я познакомилась на том вечере. Приходился нам с тобой родственником, кстати говоря, точнее, свояком, но об этом позже. Играл в супер-группе The Night, — Пол стал вспоминать группы с таким названием, но ничего не припомнил. — К несчастью, умер 30 сентября 2013-го года.
Питер, попросту Пит, Оранж, — на слайде появилась фотография черноволосого, бледного парня с пухловатыми щеками. Он смотрел в объектив тоже небольшими, но черными глазами, как бы старающимися спрятаться под густые брови. — Смотри, всю жизнь был длинный и худой, как жердь, но с пухлыми щеками. Родился 9 октября 1938-го года в Ньюкасле. Мы познакомились все на том же вечере в Ливерпуле, но Билли и Пит были друзьями детства и вообще-то приехали из Ньюкасла. Из-за того, что Оранж родился раньше всех участников супер-группы The Night, часто назывался коллегами «стариканом» и всякими вариациями. Гитарист-виртуоз, композитор, мультиинструменталист.
Омпада Овод, — на экране появилась девушка с большими искрящимися глазами и пухлыми губами. Пол снова усмехнулся странному имени. Благодаря более поздним фото девушки Пол понял, что у нее были темно-русые волосы с рыжим отливом. — Наше знакомство вообще было случайным: Омпада родилась и жила в Оксфорде, а в Ливерпуль попала совершенно случайно, перепутав поезда в Лондоне. За неимением денег она весь день прошаталась по городу. А узнав о вечере, на котором некоторым выдавали материальную помощь, Омпада пошла туда, где познакомилась со мной, Билли и Питом, который женился на ней 6 июля 1963-его года, — на экране появилась фотография Омпады вместе с Джоном Ленноном. — Омпаде очень нравился Джон, она им восхищалась. Омпада отличный фотограф-портретист, автор многих наших с тобой фото, но еще более она талантлива в области дизайна одежды, и ее компания “OwoDream” кормит ее семью с шестидесятых и до сих пор. Пит и Омпада счастливо живут в Оксфорде и Лондоне, воспитывают внуков.
Эллина Кристи, — на экране появилась двоюродная сестра Америки, рыжеволосая, хрупкая девушка. У нее были маленькие красивые губы, но большие смеющиеся черные глаза с чертятами. Лицо, как капли, усеивали крошечные веснушки. «Кристи, как Агата Кристи», — подумал МакКартни. — Моя двоюродная сестра. Родилась в Ливерпуле, с девяти лет жила в Лондоне. Всю свою жизнь оказывала мне помощь и поддерживала. У нас обеих есть по одной сводной сестре, обе намного младше нас самих. Очень талантливая художница и фотограф. К ней-то мы сейчас и поедем.
В комнате похолодало, и белые стены превратились в слегка заснеженный дворик Америки. Из дома, таща на себе сумку с вещами, шел, оглядываясь назад, молодой МакКартни; следом вышла Ами и закрыла за собой дверь. Пол встал на месте.
— Идем, идем, — произнесла Америка, подгоняя парня.
— И так редко тебя вижу, а наши редкие совпадающие выходные, вместо того, чтобы отдохнуть дома наедине, тратим на поездку к сестре, — недоумевал Пол.
— Они тебе понравятся, — убеждала Америка. — Увы, это единственные родственники, с которыми я могу тебя познакомить.
Девушка догнала МакКартни, и он приобнял Ами. Так они скрылись в гараже. К вечеру их автомобиль въехал в Лондон. Узнав, что квартира родственников находится неподалеку от Букингемского дворца, оба Пола удивились.
— Ничего так устроились, — усмехнулся Пол.
Сыпал мелкий, неуловимый мокрый снег. Молодые люди, уставшие от длинной дороги, вышли из машины и стали разминать затекшие конечности. Пол начал ловить языком снег. Америка улыбнулась и погладила увлекшегося парня по спине, сказав: «Пойдем, пойдем. Сейчас Эля сойдет с ума». «Ну ты и зануда!» — шутя произнес Пол и направился за Америкой в дом.
Эллина жила на четвертом этаже. В некоторых местах лестничной клетки лампы, жужжа, моргали. Пол спотыкался о высокие ступени, которые не всегда успевал разглядеть в полутьме, и еле сдерживался, чтобы не начать материться. Пожилому Сэру МакКартни было куда проще: его как будто что-то несло по воздуху. МакКартни-младший же с нетерпением ждал, когда они доберутся до четвертого этажа и каждый раз с надеждой искал цифру на стене между дверьми, а если ее не получалось разглядеть, спрашивал у Америки, и она терпеливо называла ее. Когда пара оказалась у дверей нужной квартиры, Полу показалось, он прошел не четыре этажа, а целых девять.
Америка едва коснулась дверного звонка. Послышались шорохи и шаги, затем дверной замок начал щелкать. Дверь была открыта лишь ненамного, потому что хозяйка повесила цепочку.
— Ами, кто там за тобой? — подозрительно прошептала девушка.
— Элли, я тебя не предупредила… Это свои, — произнесла Америка в щелочку между дверью и косяком. Дверь закрылась и тут же открылась. Черты лица МакКартни во мраке действительно едва различались, и Эллина не сразу поняла, кто переступил порог следом за сестрой.
— Как доехали? — поинтересовалась девушка.
— Хорошо, — ответил Пол, снимая с Америки пальто. Элли этот голос показался очень знакомым.
— А как вас, кстати, зовут, молодой человек? — спросила Эллина, чтобы подтвердить свои догадки.
— Пол. — Парень протянул руку. Эллина с укором посмотрела на старшую сестру. Ами пожала плечами. Кристи не ответила на рукопожатие гостя.
— Пол, вы пока раздевайтесь, а у меня есть пара слов сестре. Ванная прямо. — Эллина схватила Америку за плечо и потащила на кухню.
Элли взяла со стола спичечный коробок и ловким движением выудила оттуда тонкую спичку. Девушка резким движением чиркнула спичкой по бочку коробка, и она моментально зажглась. Сигарета неожиданно, как у иллюзиониста, появилась в руке Эллины. Кристи затянулась, словно хотела скорее встретиться с красным огоньком, быстро перемещающимся от начала сигареты навстречу фильтру. Легким взмахом руки она потушила спичку. Молчание затянулось.
— Понимаешь, Ами, — смахнула Эллина пепел в стеклянную розетку, — он знаменитый человек. В будущем он станет даже еще известнее. — Девушка затянулась и выдохнула дым. — Перед ним будет столько соблазнов, ты и представить себе не можешь. Он может сделать тебе больно.
Эллина говорила это низким, спокойным голосом, как будто была как минимум на тридцать лет старше сестры. Однако она являлась девятнадцатилетней студенткой невысокого роста — почти на голову отставала от Америки. Но звучала она всегда убедительно, и Ами к ней прислушивалась.
— Элли, сестричка моя, человеку не обязательно быть знаменитостью, чтобы иметь много соблазнов и делать больно другим. Да и я себя в обиду не дам.
Эллина потянулась к сестре и обняла.
— Ладно. Зови свою звезду, — ехидно произнесла она.
Голодные Зами и МакКартни сели за ужин. Эллина поинтересовалась, как они познакомились, и Пол, не смолкая, рассказывал все от начала до конца и жаловался на то, как редко они видятся. После того, как гость окончил рассказ, Эля поведала о своей не менее разнообразной жизни: об университете, о друзьях, о семье и выходках младшей сестры, о забавном квартиранте, снимавшем у семейства комнату. Девушка говорила так живо и приправляла это острыми высказываниями, что и Пол, и привыкшая к сестрицыной манере речи Америка, катились со смеху.
Неожиданно в кухне появилась женщина лет сорока с завязанными в пучок платиновыми волосами. Строгий взгляд, скользя по сидящим за столом, стал выражать смешанные эмоции.
— Америка! — женщина сделала вид, будто проигнорировала знаменитого гостя, и поспешила к девушке.
— Мэри! — Зами встала, и родственницы обнялись. — Пол, это моя тетя, мама Эли, Мэри Рамон. Мэри, это Пол.
— Здравствуйте, Пол. Очень приятно, — бросила миссис Рамон. Пол привстал и поцеловал Аминой тетке руку. — Я, конечно, все понимаю, но у меня там ребенок из-за вас уснуть не может.
Пол, Ами и Эля обещали быть потише, и Мэри вернулась к себе. Вскоре обещанная тишина начала нарушаться, из-за чего Мэри регулярно выглядывала через арку в кухню. В конце концов молодые люди стихли, пугаясь каждого шороха, после которого могла появиться миссис Рамон. Ближе к ночи уставшие от дороги Зами и МакКартни стали клевать носом, и Эля начала задумываться об их ночлеге. Когда они вошли в комнату, оказалось, что с ночлегом есть некоторые проблемы. В комнате стояли лишь две односпальные кровати и нераскладывающееся кресло. Потревожить родителей Эллина не могла, поэтому поставила МакКартни перед выбором: спать на полу или в тесноте с Америкой, и Пол немедля ответил: с Ами. Свет в комнате погас.
Старый Пол стал бродить по комнате в ожидании Америки. Комната вдруг озарилась лунным светом. Старик обернулся, и, заметив парящую напротив окна Америку, испугался. Девушка, пройдя сквозь стекло, оказалась в комнате.
— Хватит меня так пугать! — Пол был не то рассержен, не то просто напуган.
— Извини. Ночью все выглядит более пугающим. А мне это еще более свойственно, — пожала плечами Зами. — Вернемся в Ливерпуль.
Кромешная тьма рассеялась, и Пол оказался во дворе Америки. Из гаража вышла хозяйка дома, перебирая стопку писем, и медленным шагом двигалась к дому. Девушка с безразличным видом перекладывала конверты вниз и вдруг удивленно взмахнула бровями. В графе «от кого» стояло имя Джорджа Харрисона. «Должно быть, что-то важное», — подумала Америка.
Америка разворачивала письмо Джорджа, идя к крыльцу. Содержание Америку ошарашило:
Дорогая Америка,
Я пишу тебе очень важное письмо, которое может пошатнуть твое дружеское отношение ко мне. Но я считаю важным сказать тебе это. Я с самой первой встречи не могу перестать думать о тебе. Мне кажется, я влюбился в тебя. Когда ты появляешься, все пространство вокруг преображается. Когда ты едешь с нами на гастроли, они становятся настоящим праздником. Ни с одной девушкой так не интересно, как с тобой. Я не знаю, питаешь ли ты ко мне взаимные чувства, но даже если нет, я буду счастлив просто быть твоим другом. Такого человека, как ты, не хочется терять.
С уважением, Джордж
К счастью, Пола поблизости не было — битлы ездили по стране с рождественскими шоу. Америка поспешно спрятала письмо в конверт и поспешила в дом. «Ну и ну… — подумал МакКартни, — Сердцеедка!» Америка еще целый вечер сидела в кухне, читала квитанции и отвечала на письма, но письмо Джорджа не давало ей покоя. «А ведь я пригласила их на Рождество в гости…» — Пол неожиданно для себя услышал мысли Ами.
Девушка поднялась на второй этаж и вскоре спустилась, держа в руках какой-то толстый блокнот. Америка подошла к пианино, над которым висел заканчивающийся отрывной календарь. Рядом Ами положила этот самый блокнот; в нем Пол разглядел отрывной календарь на 1964-й год. На плите появились сковороды и кастрюли, от которых в кухне становилось теплее. Как по заказу, за окном безмятежно кружился снег. Америка сама не заметила, как небо затянулось синевой.
Раздался громкий стук о жестяной забор, и девушка, накинув на платье шаль, выскочила из дома на мороз. От разгоряченной кожи исходили прозрачные клубы пара. Америка открыла калитку, за которой стоял первый гость. Ами чуть сощурилась, поскольку на улице было темно, и разглядела Пола. Юноша и девушка кинулись друг другу в объятия.
— Я так по тебе соскучился, любимая, — прошептал МакКартни в макушку девушки.
— Я по тебе тоже, — шепнула в ответ девушка.
— А теперь быстро в дом, а то сейчас замерзнешь, — строже сказал Пол.
МакКартни и Зами прошли в дом. Пока девушка отвернулась, Пол достал из внутреннего кармана пальто подарок и незаметно подложил под стоящую в темной комнате ель. На ней по старинке горели свечи, наполняя помещение запахом парафина. Америка попросила Пола раздеться. Парень приехал раньше назначенного времени, чтобы провести больше времени с Ами. Америка пообещала в новом году проводить больше времени с группой и еще раз напомнила, что у нее много дел в театре. «И смысл так много работать…» — усмехнулся МакКартни. Америка посмотрела на него исподлобья, как бы имея в виду: «Кто бы говорил!»
Паре не удалось долго побыть наедине — в их компанию влились Ринго и Джордж, въехав во двор на машине Старра, решившего подхватить друга. В доме сразу стало шумно: Ринго и Пол травили анекдоты, смеясь им громче, чем Джордж и Америка; Джордж тихо перебирал струны на гитаре, Америка завершала приготовление праздничного ужина.
— Ребят, а может, хлопнем по стопочке, пока Леннонов нет? — потирая руками, предложил МакКартни. «Ну ты, МакКа, как всегда!» — воскликнул про себя Сэр Пол.
Снег повалил стеной, и синего неба за пеленой снегопада уже нельзя было увидеть. Сквозь снежные хлопья, как от двух ярких софитов, пробивался свет фар машины Леннонов, которые через пять минут оказались на пороге дома, внеся в дом морозный воздух.
— А вот и мы! — отметил свое появление на пороге Джон. Джордж, Пол и Ринго бросились к прихожей, приветствуя Синтию, с которой давно не виделись. На руках девушки сидел, оглядываясь по сторонам, маленький Джулиан. С ним начали играть парни. С появлением Леннонов, самым громким из которых был глава семьи, дом зашумел и окончательно оживился.
— Рада вас видеть, ребята! — воскликнула Синтия. — Но где хозяйка? Я должна с ней познакомиться!
Америку загородили парни, окружившие новоприбывших гостей. Они расступились, хотя Пол продолжал играть с развеселившимся Джулианом. Синтия аккуратно передала малыша МакКартни и подошла к Ами.
— Ами, здравствуй. Я Синтия. Джон рассказывал мне о тебе много хорошего. Спасибо, что пригласила нас. Рада знакомству!
— И мне приятно познакомиться. — Девушки улыбнулись друг другу. — Давай я покажу комнату, которую я вам выделила.
— О, это было бы очень кстати, а то Джулиана надо уложить. Пол, возвращай ребенка, — обратилась Синтия к МакКартни.
— Я не могу, — Пол прижался щекой к гладкой щечке малыша, — он такой мягкий и теплый…
— У тебя нет выбора, — рассмеялась миссис Леннон, протянув руки к сыну.
— Спокойной ночи, Джул, — прощался Пол с младшим Ленноном. — Иди к мамочке.
Мисс Зами и Миссис Леннон поднялись на второй этаж. Америка помогла поднять Джулиана, потому что Синтия боялась споткнуться о непривычную лестницу.
— Хороший дом у тебя, — промолвила Синтия, оглядываясь по сторонам. — Тепло и уютно.
Ами поблагодарила гостью и стала играть с Джулианом, пока Синтия раскладывала вещи. В углу стояла разложенная детская кроватка, которую Зами приготовила специально для Джулиана. Синтия была этим польщена и не смогла подобрать слов, чтобы поблагодарить хозяйку. «Америка, да не стоило!» — восклицала Синтия.
Миссис Леннон отлучилась в прилегающую к спальне ванную, чтобы переодеться. Джулиан булькал слюнями, но вдруг начал капризничать. На крик выскочила принарядившаяся Синтия.
— Здорово выглядишь, — произнесла Америка сквозь крик малыша.
— Спасибо, — произнесла Син, качая сына.
Вскоре послышалось умиротворенное сопение Джулиана. Сладко он выглядел во сне, как и все спящие дети. Америка засмотрелась на творение Джона и Синтии, на которых ребенок был одинаково сильно похож.
— Да… — протянула Син, как будто согласившись с мыслями Ами. — Знаешь, Америка, я за тебя боюсь. Нелегко будет тебе будет с «Битлз». Брайану куда легче — они мужчины. А тебе девчонки будут завидовать. Ты под их прицелом… Но ты, если что, рассчитывай на на нашу помощь.
— Конечно, да, спасибо, — неловко произнесла Ами. — Пойдем к парням?
Раздался стук в дверь комнаты.
— Леди, — появилась в проеме голова Пола, — мы уже есть хотим.
— Мы уже спускаемся. — Девушки направились к нетерпеливым битлам. Развеселившиеся молодые люди уселись за стол. «Наливай!» — требовали они. «Так вы есть хотели или выпить?» — иронично уточняла Америка, доставая из кладовой бутылки коньяка, вина, брэнди, виски. «Оказаться бы мне на их месте», — облизнулся Сэр МакКартни.
Все немного стихло, когда друзья приступили к еде: рты были заняты. Слышался лишь стук приборов о тарелки. Никто не говорил о работе, хотя было, что обсудить: поездку в Париж в январе и в США в феврале, подготовки к съемкам «Битломании», над сценарием которого долго корпели Америка и Алан Оуэн, успех вышедшего в ноябре альбома “With the Beatles”.
— Жаль, что Брайана тут нет, — произнес Ринго, пережевывая салат.
— Да ну. Я от него подустал, — воспротивился Джон. — Он же зануда. Все и так хорошо.
— Так, мне это начинает не нравиться, — вмешалась Америка. — Давайте рассмотрим подарки, которые мы друг другу приготовили.
Америка пригласила всех в комнату, где, полыхая огнем свеч, стояла елка. Под ней притулилась куча подарков. «Как они все оказались здесь?» — вслух удивился МакКартни. «Рождественское волшебство», — улыбнулась Ами и посмотрела в окно, за которым уже не бушевала метель: стояла спокойная ночь, усыпляя угрюмые сугробы и маленьких детей. «О, Джон, как мило, — умилился Джордж, — медиаторы с буквами моего имени. Ты настоящий друг!» Харрисон кинулся обниматься к Леннону. «Да брось», — скромничал Джон. Повсюду звучали благодарности за прекрасные подарки, а порой битлы импульсивно бросались друг другу в объятия и шумели. Затем продолжили посиделки за столом.
Рождественская ночь начала постепенно усыплять всех, и пришла пора Америке стелить всем ночлег. Ленноны преспокойно расположились в ее комнате, Джордж тоже отправился на второй этаж, на диван в гостиной-кабинете, Ринго устроился в столовой, а Пол — в темной комнате. Ами, чтобы напустить битлам пыли в глаза, себе стелила не сразу. Сначала зашла к Леннонам, объяснить нюансы прилегающей к спальне ванной и пожелать спокойной ночи. Джордж выжидающе глядел на дверь спальни, желая поговорить с Америкой.
Америка, чтобы не разбудить дремлющий дом, тихонько выскользнула из спальни и старалась не скрипеть полами. Но из темноты донесся шепот: «Америка?» Девушка прошептала: «Да, я».
— Я хочу с тобой поговорить, — тихо произнес Харрисон.
Америка неуверенно подошла и села на край.
— Ты же получила мое письмо?
— Да, Джордж, получила. Я должна тебе сказать, — Америка выдохнула, — что не отвечу тебе взаимностью. Ты мне очень приятен и симпатичен, но мое сердце занято. Будь уверен, ты так ничего не теряешь, а приобретаешь — верного друга в моем лице.
Джордж молчал. Не было слышно даже его дыхания. «Ну даете, ребята», — подумал Сэр Пол.
— Я тоже буду тебе верным другом, Ами, — пообещал он. В темноте обещание звучало искренне, хотя в этом Америка не могла убедиться наверняка, не видя его глаз. Они крепко обнялись. Пожелав доброй ночи, Ами спустилась вниз, где вовсю храпел Старр. Девушка разложила раскладушку в комнате Пола и подлегла к нему. Пол какое-то время гладил Ами по голове, пока не провалился в сон, она же долго не могла уснуть, размышляя о насыщенном событиями дне.
В тишине слышалось спокойное сопение. Сэр Пол присел на стул. Ему нравилось то, что он видел. «Интересно, что же следующее на повестке дня?» — думал про себя Пол.
— Париж, — послышался шепот Америки, и вдалеке зазвучал аккордеон.
— Париж… — протянул Пол, облизнув губы.
— Я вижу, тебе начинает нравиться? — Америка, держа в руках красную розу, разрезала мглу своим свечением.
— Ну… так, ничего, — Пол все еще не хотел признавать этого.
Америка улыбнулась и закрыла глаза. Сейчас она выглядела не столько пугающе, сколько прекрасно, держа в ладонях бутон красной розы, легкий, как пух.
— Тебе нужно туда, — Ами указала рукой вправо. Вместо комнаты, где ночевали молодые Зами и МакКартни, стояла двойная дверь. Пол пытался извлечь воспоминания об этой двери из глубин памяти. «Как же я мог забыть! — воскликнул про себя старик. — Номер отеля “George V”!» Сэр Пол поспешил войти внутрь.
В комнате стоял запах крепких сигарет, а на столе — чайный сервиз. Первым Сэр Пол увидел Джона, стоящего у окна и попивающего чай. Пол сидел на кресле и читал газету, а Джордж расположился в кресле напротив.
— Мне очень нужен Брайан! Очень нужен Брайан! — тревожно говорил Джордж.
— Да зачем? — терял терпение Пол, как видно, давно пытающийся выведать у Харрисона, зачем ему так срочно нужен менеджер.
— Не важно. Зачем ему понадобилось в аэропорт? — Джордж тоже еле выдерживал.
— Если б я знал! — Пол снова уткнулся в газету.
Из спальни, еле перебирая ногами, вышел помятый Старр, потирая глаза, буркнув: «Доброе утро». Парни оглянулись на барабанщика.
— О-о, тень отца Гамлета, — ехидно протянул Джон. Старр лишь махнул рукой. Джон подошел к трюмо, где стоял графин с водой и налил Ринго стакан. — На, возьми. Тебе бы умыться-причесаться, а то приедет Брайан — недоволен будет.
— Но прежде он нужен мне! — вставил свое слово Джордж.
Брайан был легок на помине. Дверь в гостиничный номер раскрылась, и на пороге появился Эпстайн с чемоданом руке.
— А вот и я. С сюрпризом! — интригующе произнес Брайан, и из-за его спины выглянула Америка. Ребята ахнули и подошли к девушке, чтобы обнять ее.
— Мы и не думали, что ты приедешь сюда! — воскликнул Джон.
— Как видишь — я тут! — улыбнулась Америка.
— Ладно, парни. Угостите Америку чаем и собирайтесь на концерт, — скомандовал Эпстайн и ретировался. Ами села на кресло, на котором перед ней сидел Джордж, и он же налил из блестящего чайника зеленый чай.
— Конечно, в Париже надо не чай распивать, а вино, — произнес Харрисон, наливая себе чай тоже, — но у нас еще концерт.
— Да и печень не выдержит, если мы три недели круглосуточно будем в себя вино вливать, — присаживаясь на диван рядом, сказал Джон. — Мы и так пьянчуги — мама не горюй.
— И как вас только фанаты любят, таких алкоголиков… — усмехнулась Америка и поблагодарила Джорджа за заботу.
— А во Франции нас как раз не очень жалуют, — поделился Джон. — Неделю выступаем, а эти мисье в костюмах сидят с такими лицами, будто мы шахматную партию перед ними разыгрываем. Но с другой стороны, в этом есть свой плюс: можно спокойно ходить по улицам и слышать друг друга на сцене. А ты, кстати, с нами сейчас поедешь?
— Нет, я поеду с вами завтра, а сегодня разложу вещи и прогуляюсь по городу. — Америка отхлебнула чай.
— А почему бы тебе не прогуляться по городу вместе с нами?
— Понимаешь, в тридцатых годах здесь жили мои родители. Хочу походить по их местам в одиночку. А с вами я обязательно прогуляюсь.
— Понимаю, — кивнул Джон и хлопнул по коленям. — Так, ладно, нам пора.
Парни не сразу вышли из номера: долго копошились, искали что-то, шумели. Брайан заглядывал в номер, напоминал, что выходить уже пора и уходил — до следующего предупреждения. Один раз он даже спросил Америку: «Ты задерживаешь?» Вскоре парни уехали, и Ами ушла.
— Америка, твои родители жили в Париже? — спросил Сэр МакКартни, подняв голову к серому январскому небу города.
— Они здесь познакомились. Жили тут до войны, — Америка шагала рядом с Полом. — Папа служил в одной компании инженером, а мама работала журналистом. Познакомил их дождь — оба в тот день забыли зонт и спрятались в кондитерской. Там и познакомились и прямо перед войной поженились.
— А родилась ты уже в Ливерпуле?
— Нет, не в Ливерпуле.
Америка замолчала. Полу показалось, что он спросил лишнего. Два призрака из разных измерений одиноко брели по Елисейским полям.
— На самом деле история моего появления очень таинственна. Никаких документальных свидетельств не осталось. Мама рано умерла, а с папой мы сблизились только незадолго до его смерти. Я смогла узнать всю правду уже только там, за гранью бесконечности, но раскрыть могу только то, что известно официально. Кое-что я помню из рассказов мамы. Мои родители расписались летом 1939 года в Париже. Оба предчувствовали приближение войны, понимали, что она придет во Францию до нового года, и решили эвакуироваться. Моя мама родилась в Польше, и они поехали на восток, поближе к ее родителям, чтобы попытаться забрать их в Англию. Докуда они добрались, неизвестно. Вероятнее всего, война застала их в северозападной части Польши. Я родилась уже летом 1942-го года в еврейском гетто. Моя мама была отнюдь не фактурной еврейкой. Ты же видел Мэри Кристи? Она копия моей мамы, блондинки с зелеными глазами. Отец, наполовину немец, попросился в гетто с ней. В первые же дни он, талантливый инженер, разработал план подземного хода для побега. Известно еще как минимум одно гетто, где тоже вырыли тоннель, выходивший на безопасную территорию — Новогрудское.
Это оказалась невероятно сложная авантюра. Мой отец руководил работами. Раскопки продвигались медленно. Ежедневная пахота на вермахт в режиме каторги изнуряла всех, но по вечерам они собирались и вкладывали все оставшиеся силы в раскопки. Хоть и не все верили в авантюру отца, никто не бросал дела, потому что каждый хотел умереть свободным. Каждый знал, что, даже если дело не удастся довести до конца, их упорное сопротивление уже делает их свободными.
Людей становилось все меньше. Нацисты проводили массовые расстрелы. Моим родителям везло на всех этапах. В июне сорок второго родилась я. Маму вызвали на допрос, спрашивали, где ребенок, поскольку всех младенцев они изымали и убивали. Она ответила, что ребенок родился мертвым, и его похоронили. Ее избили и отправили домой. Мама, поддавшись предчувствию, спрятала меня у соседей, и на следующий день солдаты пришли с обыском. Удивительно, что они не стали искать могилу и эксгумировать тело.
Мне не приходилось затыкать тряпкой рот: мой первый плач был тихим и коротким, а все первые месяцы жизни я не плакала и молчала. Родители переживали, но успели с этим свыкнуться, надеясь на свободе узнать все у врачей.
К декабрю ход раскопали. Мы бежали, но вместе с нами спаслись немногие. Многие из тех, кто осмелился на побег, легли на землю и так и не встали.
Как мои родители смогли уплыть в Британию? Как они не попали вновь в гетто? Но факт того, что в ноябре 1943 года в порту Ливерпуля причалил пароход, с которого сошли мои родители со мной на руках, неоспорим. А я и перестала молчать, избавив родителей от поводов для беспокойства.
Пол не мог произнести ни слова. Он верил Америке, по крайней мере, ей очень хотелось поверить. Он не мог постичь мысли, что такое в жизни случается, что перед ним человек, выбравшийся из этой молотилки. Пол молчал, лишенный дара речи. Он брел по прохладному Парижу, пытаясь осознать то, что только что услышал.
— Ами… извини меня за этот сложный вопрос.
— Не переживай.
Пол и Америка вернулись к отелю «Георг V», когда стемнело, и поднялись в номер битлов. Везде, где они оказывались, пространство наполнялось шумом, превращаясь в балаган; парни курили, подъедали местные деликатесы, стоящие на журнальном столике, шутили и балагурили. В номер незаметно вошла Америка.
— Риччи, Риччи, — подзывал Пол проходящего мимо Ринго, щелкая пальцами.
— Ну что вы так? — вмешалась с порога Америка. — У меня сосед по утрам выходит во двор и зовет: «Риччи, Риччи», и ему навстречу, радостно виляя хвостом, бежит его йоркширский терьер. Ринго же не собака — он ваш барабанщик, ваша опора.
— Самая эмоциональная речь Америки за все наше знакомство с ней, — ехидно сказал Джон.
— Теперь есть, кому меня защищать! — гордо воскликнул Ринго, приобнимая Ами за плечи.
— Тоже мне, мужик, — ворчал Джон, — нашел, чем гордиться.
— Ами, налить тебе вина? — прервал парней Джордж, держащий в руках темно-зеленую бутылку вина. Америка присела и произнесла: «С удовольствием». Пол исподлобья бросил на девушку короткий взгляд. Из тоненького горлышка бутылки полилась изящная струя красного вина. «Вот сыр», — Джордж подвинул к девушке блюдо.
— А ты однозначно пользовалась у них успехом, — произнес Сэр Пол той Америке, которая могла его услышать, но ее снова не оказалось рядом.
Джордж расспрашивал у Америки, как у нее дела, и вскоре к ним подсели Джон и Ринго, все вовлеклись в беседу. В комнату вошел Брайан и подсел к остальным.
— Посмотри фотографии, которые мы сделали на прогулке. — Америка протянула Сэру Полу стопку фотокарточек. — Этого ты точно не видел.
Пол взял фотографии и стал перебирать их, рассматривая. Фотографии действительно были МакКартни не знакомы. На первой был Джордж, приставивший к лицу фотоаппарат; как понял старик, где-то у Харрисона была похожая фотография с Америкой. На второй пойман уже Пол, приподнявший левую бровь, отчего лицо приняло вопросительно-надменное выражение. На третьей Ринго, смотря себе под ноги, на цыпочках ходил по клеточкам напольного покрытия, стараясь не наступить на полосы. На нескольких последующих фото «Битлз» кривлялись на фоне Эйфелевой башни, но более всего пожилой МакКартни умилился, увидев стоящих в обнимку битлов.
Что-то в МакКартни еле заметно дрогнуло, когда он увидел портрет самой Америки. Шея была обмотана тем осенним шарфом, из-под него были выправлены лишь передние пряди, под которыми можно разглядеть ремешок фотоаппарата. Девушка улыбалась, глядя мягким взглядом в объектив. «Это меня успел сфотографировать Джордж, прежде чем я сделала то фото с ним», — объяснила Ами. «Хороший кадр», — чуть не сказал Пол и отправил фотокарточку в низ стопки.
— В один из последних дней вы с Джоном написали “Can’t Buy Me Love”.
— Точно. Мы старались написать что-то лучше “From Me To You”. Джордж не сразу понял эту песню. А почему вы так холодно вели себя в Париже?
— Мы скрывали наши отношения. Конечно, когда парни не видели, бывало и так.
Перед Сэром появилось закулисье зала «Олимпия». Америка, задумавшись о чем-то, стояла в тишине почти у сцены. Послышались шаги по деревянному полу. Ами вздрогнула от чьего-то прикосновения к плечу: это Пол прислонился подбородком.
— Знаешь, Ами, ты уже неделю здесь, а я все еще по тебе скучаю. По привычке, — тихо сказал он. — Ты от встрече к встрече все прекраснее и прекраснее, а я люблю тебя все больше и больше.
— И я тебя, Пол, очень люблю. — Ами не оглядывалась по сторонам в страхе увидеть кого-нибудь из «Битлз». Девушка поднесла ко рту сигарету, которая незаметно дымилась у нее в руке, и затянулась.
— О, дай мне затяжку, — попросил Пол, и Америка протянула сигарету ко рту басиста.
Фигуры Пола и Америки внезапно рассыпались и исчезли. Перед Сэром МакКартни чернела пустота. Все стало приобретать очертания дома Америки. Издалека, словно гудок приближающегося поезда, все ближе и ближе звучал дверной звонок. Вскоре все встало на свои места, мир снова стал реальнее. Заскрипела лестница, и по ней спустилась сонная Зами.
— Америка, — на пороге стоял тот сосед, Макси. — Доброе утро. Извини, что разбудил, но тут снова статья о тебе.
Мужчина протянул Ами, кутающейся в плед, номер известной столичной газеты.
— Ну-ка, — заинтересованно произнесла Америка, изучая газету.
Девушка Мерсисайда
В октябре предыдущего года в ливерпульской газете “Morning Liverpool” появилась статья под названием «Самый молодой, красивый и самоотверженный режиссер Ливерпуля». Журналист Джон Уотерс рассказал читателям об Америке Зами, ставшей в девятнадцать лет режиссером в экспериментальном театре «Фортуна». Редакция газеты “England Daily” выяснила, что Америка Зами не только режиссер и студентка Ливерпульского университета, но и агент популярной группы The Beatles.
Пока девушка сопровождает группу в туре по Франции, нам не удается взять у нее интервью, но мы узнали некоторые подробности о ее сотрудничестве с The Beatles. Она предложила свою кандидатуру осенью 1961-го года, практически ни разу не встречаясь с участниками группы для деловой беседы — обсуждение шло по почте. В декабре того же года нынешний менеджер группы Брайан Эпстайн пытался отсудить у Америки право продюсирования The Beatles, но судебный процесс окончился обоюдной победой. Эпстайн и Зами повлияли на имидж группы в 1962-м году, тогда же к ним присоединился музыкант и дирижер Джордж Мартин, работающий в репертуарном отделе лейбла “Parlophone”. Несмотря на все это, Америка познакомилась с «Битлз» лишь весной 1963-его.
Известно также, что девушка родилась в Ливерпуле в июне 1942-го года.
Мы должны присмотреться к этой загадочной персоне, которую все обсуждают, но никто не видел. Вполне вероятно, что эта девушка — вымышленный персонаж, придуманный для рекламы группы.
Билл СМИТ
Америку статья развеселила.
— Переврали, переврали… Зато Билл Смит прав насчет одной вещи. Эта Америка Зами — вымышленный персонаж!
Макси рассмеялся.
— Америка, а ты правда работаешь с «Битлз»? Нам с Лией они нравятся. Может, автограф дашь?
— Да, я работаю с ними, но автографа я не дам, пока вы с Лией не придете ко мне в гости!
— И ты к нам заглядывай!
Стоило Америке проводить соседа, как зазвонил телефон.
— Алло? — раздался голос Эллины. — Угадай, о ком я только что в газете прочитала?
«А седьмого февраля The Beatles отправились в США», — отчетливо произнесла Америка. Пол понял, что уже не дома, а в аэропорту Хитроу, откуда вскоре должен вылететь самолет с группой. Вдалеке Сэр МакКартни разглядел приближающийся черный сгусток людей перед орущей вдали толпой провожающих фанаток, журналистами с фотокамерами и полицией. Люди стали приближаться, и, когда прошли мимо него, старик разглядел светлое пальто Синтии, которая прижималась к мужу как могла, Джорджа, несущего две тяжелые сумки, самого себя, растерянно улыбающегося, Америку, идущую чуть впереди Брайана, и, наконец, Ринго; фотографа и братьев Майслз, которые снимали о группе фильм, Мэла Эванса. Сэр Пол, словно сам был журналистом, последовал за толпой к трапу самолета. Он прочувствовал ту торжественность ситуации, которую ощущал, проживая тот день тогда, будучи почти двадцатидвухлетним. Вскоре все, кто должен был лететь, оказались на борту гудящего самолета.
Все сели на свои места. Америка села с Брайаном, заняв место у иллюминатора, сзади притулились Джон с Синтией, Ринго с Джорджем и Пол. Самолет стал гудеть еще громче.
— Ну что, парни, как ощущения? — Эпстайн повернулся к битлам.
Все синхронно показали большие пальцы вверх. Брайан засмеялся.
— Видишь, Ами, все так хорошо, что наши болтуны решились дара речи.
Четыре пары глаз недовольно посмотрели на менеджера. «Страшно!» — театральным шепотом сказал Брайан и опустился в кресло. Самолет загудел совсем громко и медленно попятился назад. В одно мгновение всех накрыло чувство, словно самолет выедет на хайвей и, лавируя среди легковых автомобилей, примчит группу в Нью-Йорк по земле. Лайнер не торопясь развернулся, проехал немного и остановился. «Приехали», — мрачно констатировал Джон. Все прыснули. Самолет взял разгон и, словно птица, оторвался от земли. Завыло в ушах.
Самолет устремил свой нос почти вертикально вверх. Парни закрыли глаза от головной боли. Все молчали, словно боялись что-то спугнуть. Лайнер набирал высоту, и земля, похожая на волейбольный мяч, начала медленно падать вниз. Носик самолета прорубил облако, как ледокол разрезает весенний лед, поднялся совсем высоко и выровнялся.
— А ведь забавно, — громко произнес Джон, чтобы слышали и ребята, и Брайан с Ами, — Америка летит в Америку!
— Мы все летим в Америку! — послышался сзади радостный голос МакКартни.
— Ура! — воскликнули парни.
— Очень уж интересно, как нас там примут, — высказался Джордж.
— Брайан, а сколько осталось лететь? — спросил Джон.
— Джон, мы летим меньше часа, — Брайан был строг. — Подумай.
— Америка, не забудь передать Оуэну, чтобы включил в сценарий мою фразочку про «От Гренландии налево», — перевесившись через спинку кресла, просил Джон. Ами кивнула. Послышался смех Ринго. Миловидная стюардесса предложила пассажирам напитки. Брайан взял кофе, Джон похвалил глаза девушки. Синтия жалобно посмотрела на мужа. Стало шумно.
— Брайа-ан! — протянул Пол, и менеджер, расплескав кофе, вскочил с места.
— Что случилось? — тревожно спросил Эпстайн.
— Сколько времени лететь осталось?
Менеджер, вздохнув, посмотрел на часы.
— Пять часов, шестнадцать минут. — И сел. — Ай, весь кофе пролил! — сокрушался Брайан, раздражаясь.
К Эпстайну незаметно подкрался Джордж и прошептал:
— Сколько лететь осталось?
Обыкновенно не отличающийся пылким темпераментом Брайан не выдержал.
— Сговорились, что ли?
— Сразу видно — еврей. Вопросом на вопрос отвечает, — встрял Джон, удостоившись испепеляющего взгляда менеджера.
— Так, сели все! — потребовал Брайан. — Лететь осталось пять часов пятнадцать минут. Услышу в ближайшие два часа вопрос «Сколько лететь осталось?» — разверну самолет к чертям.
Мимо кресел прошел Ринго.
— Стоять! — приказал Брайан. Старр вздрогнул и остановился. — Время спрашивать пришел?
Ринго, как арестованный, поднял руки вверх.
Вскоре парни задремали, и Сэр МакКартни не заметил, как сам уснул. Проснулся, когда самолет пошел на посадку. Спалось в полете сладко, но еще слаще становилось от мысли, что сейчас Пол, спустя более полувека, переживет один из ключевых моментов его жизни. Иллюминаторы затянулись пеленой серых облаков, и вскоре показался океан, а за ним — суша, точнее, американская земля.
Уши всем вновь заложило, еще неприятнее, чем при взлете. Америка нашла у себя в рюкзаке карамельные конфеты и раздала парням и Синтии, но это слабо помогло. Совсем скоро показался Нью-Йорк, ровные улицы которого четко различались в воздухе. Самолет, как орел, закружил над аэропортом Джона Ф. Кеннеди. Виднелась конечная цель — взлетная полоса, похожая на черную ссадину посреди снега.
Полет подходил к концу. Самолет проводил последние секунды в невесомости. Шасси плавно приблизились к асфальту и наконец мягко соединились с ним. Все уставились в окна, как в телевизоры без линз. Повсюду стояли юные американки, бьющиеся в истерике от осознания того, что самолет с The Beatles приземлился на их родине.
Самолет остановился и, выбившись из сил, стих. Стал слышен какой-то дикий вой. The Beatles долго переглядывались, пытаясь понять, что это: это визжали пять тысяч американских фанаток, приехавших в аэропорт встретить группу.
— Мы зря переживали, — вынес вердикт Джон, дожидаясь, пока откроется дверь. — Здесь мы тоже популярны.
Дверь открылась, и вой стал громче раз в сто. Кто-то скандировал: «Би-итлз! Би-итлз!» Парни торжественно сошли по трапу, размахивая руками. Каждое их движение вызывало новую волну громкого восторга. За квартетом вышли Брайан, Америка и все остальные. Парни долго стояли, окруженные фанатами, которых всячески пыталась удержать полиция.
Парни по-настоящему вдохновились. Каждый из них твердо понимал, что в их жизни происходит очень важный момент. Если прежде американская культура проникала на английскую землю, вдохновляя юношей, в том числе будущих The Beatles, заслушивать и перепевать песни, то теперь британская музыка пересекла океан и вызвала ажиотаж в Америке.
Казалось, они стояли здесь, на холоде, целую вечность, улыбаясь юношам и девушкам. Но еще пару лет назад они не могли себе представить, что в нью-йоркском аэропорту их будут встречать целых пять тысяч преданных фанатов, все громче и громче крича слова обожания и размахивая плакатами. Стрекотали вспышки фотокамер. Надо было постоять на морозе подольше, чтобы отвесить свой поклон страждущей американской публике.
Наконец подъехали несколько машин, и англичане сели в них. The Beatles ожидали насыщенные две недели и всего четыре выступления. По краям дороги стояли подростки в надетых под плащи футболках с фотографиями битлов. У отеля «Плаза» хор детских голосов скандировал: «Нам нужны «Битлз»! Нам нужны «Битлз»!»
Вскоре все оказались в номере отеля. Из-за большого скопления людей в комнате поднялся гам. Битлы стали созваниваться с родными, оставшимися далеко в Англии, зажимая свободное ухо пальцами. Джордж объяснял, какие песни группа исполнит на концертах и какие планы у них на поездку. Мэл предупредил ребят, что скоро они отправятся в Центральный парк, и исчез. Джордж, закончивший телефонный разговор, подошел к Ами.
— Ами, я, кажется, простудился. Горло болит и голова.
— Это ты зря затеял, — бросил Джон, курящий рядом.
Америка приставила ко лбу гитариста тыльную сторону ладони.
— Температуры нет. — Девушка достала из кармана несколько оставшихся леденцов. — Пока возьми это. Иди в спальню и отдохни, сейчас закажу тебе чай.
— Что такое? — недоуменно спросил Брайан, войдя в комнату.
— В Центральный парк мы поедем без Джорджа — он простыл. Чтобы не стало хуже, пусть отлежится.
— Лишь бы совсем не расклеился, — расстроенно произнес Брайан. — Значит так, уже пора ехать. Собираемся!
Парни услышали команду менеджера не сразу, поэтому Брайану, Мэлу и Америке приходилось подходить к Полу, Ринго и Джону, чтобы напомнить им о поездке персонально.
The Beatles, временно превратившиеся в трио, отправились в Центральный парк, еле проскочив мимо фанаток. Их сопровождало много людей — Сэр МакКартни не мог вспомнить имен и половины из них. По-прежнему их преследовали журналисты. Затем они вернулись в отель и легли отдохнуть после долгого перелета. Утро наступило для Сэра Пола быстро, потому что ночи снова не было. Джордж встал на ноги, и группа, дав по пути два интервью, отправилась на репетицию «Шоу Эдда Салливана». Старик всюду следовал за ними. Пролетел незаметно еще один день, завершившийся веселым вечером в номере отеля. Пол вспоминал, какими длинными и насыщенными казались дни в молодости: ранний подъем будто увеличивал сутки, и весь день казалось, что уже наступил вечер. В путешествии, которое Полу организовала Америка, время шло очень быстро.
Наступил вечер девятого февраля, которым группа выступала на «Шоу Эдда Салливана». Все сидели в номере как на иголках, дожидаясь такси. Но если Эпстайн, Зами и Эванс имели терпение, то парни вовсе шатались в пальто по номеру. «Советую снять пальто, а то вспотеете», — произнес Брайан голосом строгой матери. Ринго включил радио на частоте одной из тех радиостанций, что круглосуточно крутили The Beatles в честь их приезда в Америку. Америка вошла в номер и констатировала приезд такси, и ребята кинулись к выходу.
Сэр Пол не успел оглянуться, как оказался в зале «Шоу Эдда Салливана». Эдд Салливан громко представил группу, и девушки, составляющие большую часть публики, завизжали. Пол забыл, насколько этот визг был оглушителен; со времен концерта «Битлз» в “Cavern”, он стал еще громче. Парни, которые не слышали не то что друг друга — самих себя, никак не подавали вида. Казалось, их ничего не возмущает.
— Сэр Пол, — старик услышал голос Америки, — вы так ничего и не ели.
Америка протянула МакКартни какой-то бумажный сверток. Пол недоверчиво посмотрел на него. Ами кивнула, и мужчина решился взять что-то неизвестное. Развернув бумагу, он понял, что девушка принесла ему овощной сэндвич.
— Зная твой следующий вопрос, скажу: он такой вегетарианский, что более вегетарианского сэндвича ты не найдешь ни за что и никогда. Приятного аппетита.
— Спасибо за заботу, — буркнул Пол и накинулся на сэндвич.
Толпа взвыла еще громче. МакКартни в мгновение ока поглотил бутерброд, испачкав рот горчицей и кетчупом. Америка молча протянула старику салфетку, и он ей воспользовался, дожевывая хрустящие огурцы.
— А теперь мы отправимся в Вашингтон. — Америка взяла в руки бумагу из-под сэндвича, и два комка, как снег, моментально растаяли в холодных ладонях девушки, пролившись талой водой на пол.
— О-ого… — удивился Пол. Америка поспешила выйти из зала. Дверь вела прямо на вокзал. Пол приметил фигуры битлов, двигающихся к поезду. За ними неизменно шли Брайан и Америка, фотографы и еще много-много людей. МакКартни вспомнил: в тот день самолет в Вашингтон отменился, и The Beatles отправились в столицу на поезде. Пол вспомнил концерт в Вашингтоне, воспоминание о нем так неглубоко плыло в памяти, как в океане, словно этот концерт МакКартни отыграл вчерашним вечером. Как же его забыть: из-за того, что Джордж в одном из интервью признался в своем пристрастии к шоколадным конфетам, музыкантов забросали ими, и те из-за своей жесткости в полете обратились в камушки.
— Джорджу, из-за которого это вообще началось, даже рассекло бровь, — произнесла Америка.
— Этого я не помню.
Перед Полом появился концертный зал, в котором уже вовсю пели «Битлз». На группу сыпался настоящий конфетный град. Обертки шелестели в руках девчонок, некоторые конфеты раскрывались в полете. Момент, когда Джорджу в левую бровь прилетела большая твердая конфета, был никем не замечен до тех пор, пока из раны не начала сочиться кровь. Джордж стойко доиграл песню до конца, и в перерыве вытер рану носовым платком. Во время следующей песни кровь тоже шла. Сэр МакКартни прошел за кулисы, и первым, что он застал, были ссорящиеся Брайан и Америка.
— Брайан, ему нужно помочь, — девушка рвалась к сцене.
— Нужно подождать, пока они доиграют, — Эпстайн держал Зами за плечо. — Осталось немного!
Между песнями Джордж вновь утер кровь платком. Пол, поняв ситуацию, объявил последнюю песню. Конфеты все еще сыпались на сцену камнепадом.
— Уйми их! — Америка начинала выходить из себя. — Это может плачевно закончиться!
Брайан ушел. Джордж вел себя как ни в чем не бывало, стойко держась на сцене, даже пританцовывая. Зазвучал долгожданный заключительный аккорд, музыканты раскланялись и ушли за кулисы. Америка подскочила к Джорджу, приложив к брови заранее смоченную в холодной воде тряпку. «Как ты себя чувствуешь?» — спрашивала взволнованная Ами. Парни окружили их. Однако во взгляде Пола читалась ревность, но он был бессилен: во-первых, Америка всего лишь оказывает музыканту первую помощь, во-вторых, он не может взять и раскрыть их роман. Пол видел, с какой нежностью Джордж смотрит на Америку, он не раз ловил эти неоднозначные взгляды. «Спасибо, Америка, — улыбаясь, ответил парень. — Я в порядке». «Подайте, пожалуйста, спирт», — попросила Ами, и ей протянули заготовленный ею пузырек, и девушка смочила тряпку. «Сейчас будет неприятно», — сосредоточенно произнесла девушка, прикладывая к ссадине дезинфицирующее. Джордж молчал, однако по его взгляду было видно, что его пронзила щиплющая боль. Америка аккуратно подула на рану. «Ребята, цените нашу мамочку», — назидательно произнес Джон.
— Милый эпизод, — сорвалось у Сэра Пола с языка.
— Но не все было так безоблачно, — напомнила Америка. — По приезде в Нью-Йорк произошла моя первая встреча лицом к лицу с одной из неприглядных сторон битловской жизни.
Пол был уже не за кулисами сцены, а в коридоре отеля «Плаза». Вдалеке послышался гогот то ли Ринго, то ли Джона. The Beatles возвращались с концерта в Карнеги-холле. Они оказались в гостиной своего номера. Следом вошли лишь Брайан и Америка.
— Ребята, — официальным тоном говорил Брайан. — Завтра мы отправимся в отпуск в Майами. Но прежде я хотел бы вам преподнести небольшой подарок. Я знаю, вы много трудились и устали, и я предлагаю вам развлечься, — Брайан открыл дверь, и в комнату вошли восемь девушек легкого поведения: шесть блондинок и две брюнетки. — Выбирайте любых и уединяйтесь.
Америка, сидевшая в углу, тихо встала с кресла и незаметно выскользнула из комнаты под одобрительное «О-о-о!» Джон особенно осмелел: Синтия вчера улетела домой. Америка заперлась в своем номере. Теперь приступ ревности окатил ее, словно холодной водой из ведра. Девушка глотала воздух и не могла начать дышать, не зная, что с ней.
К девушке постучались. «Войдите», — не своим голосом сказала Америка, и на пороге появился Брайан.
— Америка, зайдешь ко мне, чаю попить?
Из-за спины Брайана выглянул Джон.
— Брай, нам не хватает места — комнат три, а нас четыре.
Америка вскочила с постели, бросив: «Воспользуйтесь моей».
— Спасибо, Ами! Ринго, заходи! — махнул рукой Джон.
Ами пересекла коридор и решительно вошла в комнату Эпстайна. Девушка села на кресло перед журнальным столиком, на котором стояли чайник, паря носиком, и две чашки. Брайан сел рядом с девушкой, наливая ей чай.
— Я знаю, Америка, что ты чувствуешь. Поверь мне, — спокойно говорил Брайан. В нем была еврейская мудрость и своеобразная харизма, хотя Америка находила Эпстайна куда красивее среднестатистического еврея. Он всегда говорил очень деликатно, без прямолинейности. Америка прекрасно понимала, что он имеет в виду. — Я сам мучаюсь от этого всего… Жизнь такая. Поначалу такое почему-то тяжело принять. Попей чаю, успокойся.
Америка стала маленькими глотками пить зеленый чай, смотря в никуда.
— Прости, что не предупредил тебя. Пусть они отдохнут, — Брайан тоже отпил целебного напитка. Гомосексуализм Эпстайна сейчас объединял их с Ами.
— Они взрослые мужчины, это естественно, — сказала Америка спокойно.
За стеной начали слышаться стоны. У Америки непроизвольно затряслись руки, да так, что горячий чай начал литься по рукам. Она продолжила делать вид, словно ничего не происходит.
— Ами, — мужчина не мог смотреть на коллегу, которая сама не понимала, что происходит, и, подойдя к ней, взял ее за руки. — Все хорошо! Все хорошо! Так… чаем делу не поможешь. Мы идем в бар пить виски.
Брайан потянул девушку за руки, и она встала. Вскоре Ами и Брай оказались в баре на первом этаже. Америка начала постепенно приходить в себя.
— Спасибо тебе, Брайан, — благодарно произнесла Америка. — Я сама не знаю, что на меня нашло.
Брайан улыбнулся девушке.
— Пустяк. Всякое случается.
Америка и Брайан полночи просидели на диване в холле, рассказывая друг другу о жизни, а под утро девушка уснула, лежа головой у Эпстайна на коленях.
— Я не понимаю, что в этом такого, — развел руками Сэр Пол. — Ты просто ханжа.
Америка, стоявшая напротив Пола, молчала.
— Мне даже самому неприятно как-то стало. Давай что-нибудь поприятнее посмотрим. Насколько я помню, мы летим в Майами?
— Ты прав. — За спиной Пола зашумел прибой. МакКартни обернулся, и за стеклянными входными дверьми уже не чернел ночной Нью-Йорк, а волновался голубой океан.
Пол вышел из отеля, и его тут же принял в объятия теплый флоридский воздух. МакКартни блаженно выдохнул и закрыл глаза. Он шагал вперед, закрыв глаза, чувствуя, что сухой раскаленный песок сменяется мокрым и холодным. В предвкушении легкого купания Сэр облизал губы. Но чем дальше он шел, тем больше понимал, что идет словно по гладкой поверхности льда. Старик открыл глаза и понял, что стоит на воде метрах в десяти от берега. «Какого черта?» — воскликнул МакКартни, переминаясь с ноги на ногу.
На берегу появилась толпа полураздетых людей. Пол подошел поближе и разглядел четверых битлов в плавках, рубашках и головных уборах. Схватившись за руки, они вбежали в воду. Подойдя поближе, МакКартни смог разглядеть и наблюдающих с берега фанатов и лежащую в шезлонге с книгой Америку. Девушка была в слепящей глаза своей белизной удлиненной рубашке. Битлы долго плескались, забыв про Зами, а потом подошли поближе к шезлонгу и стали подстрекать ее присоединиться.
— Америка, чего скучаешь? Давай с нами! — первым ее позвал Ринго.
— Тут такая водичка классная, — Пол в очередной раз обрызгал Леннона.
— Нет, мне и тут хорошо, — Америка углублялась в книгу и почти не смотрела на музыкантов.
— Ну А-ами, ты же обещала-а, — протянули в унисон «Битлз».
— Чуть позже.
Парни решили немного похулиганить. Они вышли на берег, подхватили с разных сторон девушку и понесли к воде. Америка успела лишь бросить на шезлонг книгу, чтобы она не была утоплена. «Легкая, как пушинка», — произнес Ринго. «Создана специально для того, чтобы на руках носить», — продолжил мысль Джордж.
Парни поставили девушку на ноги почти у самого берега и стали плескать на нее водой и бить руками по поверхности, чтобы на Америку попадали соленые брызги.
— Ах так! — шутливо произнесла Ами и, перекрестив руки, стянула с себя тунику и бросила ее на берег, оставшись в черном сдельном купальнике. — Бросаю вызов: кто первый до буйка?
Девушка показала на прячущийся за голубыми волнами желтый шар и поторопилась уплыть. Парни переглянулись, бросили на берег лишнее тряпье и поспешили ее догнать. Перегнал Америку только Джордж.
— Победитель сажает себе на шею Америку и плывет с ней до берега! — догнав Пола и Ринго, предложил Джон. — Жаль, что победитель не я.
— Не слишком ли много разговоров обо мне? — спросила Америка. — А вообще, я боюсь, что Джордж подо мной сломается.
Пола, казалось, ситуация ни капельки не смущает.
— Ами, ты же совсем легкая! — возразил Ринго.
— Ну, я могу понести тебя на руках, — после этих слов Джорджа с головой поглотила вода. Америка скоро почувствовала руки Харрисона на своих ногах: Джордж взял Америку под коленями, а второй рукой обхватил талию. — Держись крепче за шею!
— Джордж, нет, не стоит! — восклицала Америка, обхватывая Джорджа и ощущая его громкое дыхание.
— Да, МакКартни, у тебя любимую уводят, а ты и бровью не ведешь! Король баранов, — фыркал старый Пол. — Америка, я правильно понимаю, сейчас будут съемки «Вечера трудного дня»?
— Правильно понимаешь, — кивнула Америка. — Но прежде, чем в Лондоне начнется первый съемочный день, ребята заедут ко мне в гости.
Пол не заметил, как снова оказался в доме Америки, и первое, что бросилось ему в глаза: похудевший отрывной календарь над фортепиано. На нем как будто горела красная единица, а внизу, перпендикулярно ей, два слова: «март» и «воскресенье». Америка читала книгу полулежа на диване. Во дворе заскрипела калитка, девушка не придала этому значения, думая, что разгулялся ветер. Но это был не ветер, а вихрь под названием “The Beatles”. Зашумели четыре знакомых голоса, и Ами привстала. Когда зазвенел дверной звонок, девушке пришлось подняться с дивана. В глазке Америка разглядела Пола, а на заднем плане — пробегающего в сторону сада Ринго.
— Миледи, не соблаговолите ли вы посетить скромное выступление квартета трубадуров, которые споют эксклюзивно для вас? — почтительно произнес Пол вместо приветствия.
— Принимаю приглашение, милорд, — слегка улыбнувшись и кивнув, ответила Америка. МакКартни протянул девушке руку; она не стала даже накидывать осенний плащ, ведь стоял удивительно теплый для начала весны день. Пол и Ами прошли к садику, где около декоративного бассейна стояли The Beatles с акустическими инструментами. Ринго сидел на стуле, держа два белых бонго. Пол, как догадалась Америка, солировал. Он встал перед аккомпанирующим трио и кивнул.
Вступил Джордж на соло-гитаре, извлекая из тонких струн низкие глубокие звуки. Затем — ритм-секция из бонго и гитары Джона. После трех рефренов зазвучал бархатный голос Пола, и на подголосках, как арфа, подпевала гитара Джорджа. О таком можно только мечтать: «Великолепная четверка» поет песню о любви во дворе твоего дома!
I give her all my love —
That;d all I do.
And if you saw my love —
You;d love her too.
I love her. {?}[англ. «Я отдаю ей всю мою любовь — Это все, что я делаю. И если ты увидишь мою любимую, ты полюбишь ее тоже. Я люблю ее»]
Сердце Америки заколотилось, напоминая ей, кому посвящена песня. Вот она прошла в модуляцию и несколько замедлилась. В этот предзакатный час не хватало романтичного стрекотания сверчков и цикад. Зазвучал завершающий рефрен, и песня закончилась на мажорном аккорде. Группа раскланялась, и Пол подбежал к Америке, завороженно стоящей на краю бассейна. Он подхватил ее и бросил в воду.
— Ты идиот? — рассердился Леннон. — Вода холодная!
Америка скрылась под водой и не появлялась. На поверхности шипели, лопаясь, пузырьки. Пол встревоженно вглядывался в воду:
— Америка? Ами? Ты где?
Джордж подкрался к МакКартни сзади и отомстил за Америку: толкнул его в спину. Брызги разлетелись в разные стороны. Ринго и Джордж расхохотались. Голова плюющегося МакКартни показалась над водой.
— Ты у меня сейчас получишь! — Пол подплыл к краю бассейна и потянул Джорджа за штанину. Харрисон не устоял на ногах и плюхнулся в воду. Джон снял часы и с криком «Эхе-ей! Моржевание!» разбежался и прыгнул к ребятам.
— Я не с вами! — хохотал Ринго. Ринго склонен к простуде, поэтому решил не поддаваться соблазну.
Из сада вышла Америка. Плескающиеся в холодной воде парни вдруг удивленно замерли.
— Несчастные битлы соскучились по бассейну в Майами? — спросила она. — Увы, здесь не так тепло.
— Ами… А как ты… Ты же только что была… — растерянно лепетали парни, оглядываясь на бассейн.
— Вылезайте. И как такими синими губами можно петь? — шутила девушка.
Парни выкарабкались из воды. Тяжелые костюмы обвисли и облепили тела. Америка пригласила их в дом, и они, дрожа, вошли.
— Прости, мама, но у меня дома сейчас будет три голых битла, — сказала Зами, приложив к груди руку. — Быстро в горячий душ, а костюмы повесьте на змеевик.
Америка пошла на второй этаж, чтобы одеться в сухую одежду и найти хоть фи;говый листик, чтобы прикрыть достоинства парней.
— Хорошо, что я не купался, — развалившись в столовой на диване, довольно произнес Ринго. Первым в ванную комнату юркнул Пол. «Это нечестно!» — восклицал Джон. «Честно! Я первый нырнул», — вещал МакКартни из-за двери. Америка дала парням пледы и пушистые банные полотенца и ушла мыться на второй этаж. Спустившись, она обнаружила заждавшихся Джона и Джорджа и пригласила подняться в ее душевую. Парни поспешили наверх, перескакивая через ступени.
Америка заварила чабрецовый чай с медом для всех, в том числе и для Ринго. Вскоре вышел Пол, подтянулись и Джон и с Джорджем, и хозяйка положила их под теплое одеяло в комнату с телевизором и вручила поднос с чашками. Парни, разумеется, попросили телевизор включить; там как раз шел бокс, который их быстро увлек. Ринго предпочел пообщаться Ами, жарившей сырники. Масло частенько плевалось девушке на руки, и она постоянно отпрыгивала от плиты. Парни стали слышать доносящийся с кухни запах предстоящего ужина и переглядывались, гадая, что же стряпает Зами.
Америка вошла в комнату с подносом, на котором стояло широкое блюдо с сырниками и чашки с какао. Парни протянули довольное «О-о-о!», Джон и Пол потирали руки. На пороге встал Ринго.
— Парни, клянусь Чаком Берри: эти сырники обалденные.
— Верим! — сказал Пол, жадно кусая румяный сырник.
— Боже, а какое же божественное какао!
— Да! Лучшего я в жизни не пробовал!
На следующий день на Паддингтонском вокзале начались съемки фильма, известного миру как «Вечер трудного дня». Поднялась суматоха: девушки в массовке щебетали в предвкушении встречи с любимой группой; съемочная группа взволнованно сновала туда-сюда; вокруг Ами столпилось много людей, и каждый со своим вопросом; «Битлз» опаздывали; поезда шипели, отбывали, прибывали; диктор делала объявления; пассажиры недовольно обходили огороженную съемочную площадку и ворчали, потому что ограды мешали проходить к перрону. Сэр Пол пробрался через толпу поближе к мисс Зами. Сейчас было особенно видно, насколько она не походила на своих современниц, словно прилетев из будущего: свободный вязаный свитер подчеркивал хрупкость тела, узкие брюки — тонкие ноги, а завязанные в конский хвост волосы — длинную шею. Тот самый образ деловой женщины, работающей по пока не освоенной женщинами профессии режиссера, не впервые отмечал МакКартни. Она гордо несла этот статус и заметно отличалась от своих современниц. Еще по ее речам на свиданиях с Полом он понял, что она задаст феминистические тенденции в эти революционные шестидесятые, и признал силу и смелость этой девушки.
Появились The Beatles, и массовка радостно заулюлюкала и зааплодировала. Парни помахали коллегам и отправились к Америке на перрон, чтобы услышать первые указания. Девушка, сконцентрировавшись на работе, поприветствовала ребят. Им принесли кофе.
— Сегодня вам придется много побегать, — Америка начала рассказывать о планах на первый съемочный день. — Вот эта толпа будет гнаться за вами, в конце концов вы прибежите на вокзал, где встретите Пола и Уилфреда Кэмпбелла, который играет роль дедушки.
— Это все? — спросил Пол.
— Вы сначала это сыграйте. Сейчас вы будете работать с другим режиссером, мистером Лестером. Он опытный человек и превосходно чувствует кадр. Я буду работать как второй режиссер и ассистент главного.
К Полу подошел низкорослый чернявый молодой человек и протянул бутафорские бородку и усы.
— Пэм, как ты здесь оказался? Ты ассистент начальника осветителей, а не гример, — спросила Америка.
— Анни попросила меня принести усы, — тоненьким голосом ответил Пэм.
— Но наклеивать их все равно должна она, а не мистер МакКартни. Вернись и передай ей, — дала указания Америка, и парень бойко ретировался.
— Смешной, — сказал МакКартни.
Америка отправила парней к гримеру, а массовка последовала на место съемок. Вскоре Пол с усами, а за ним и остальные подошли к девушке.
— Тебе бы Ленина играть, — усмехнулась Зами.
— Леннона? — переспросил МакКартни.
— Ленина, а не Леннона.
— Кто это?
— Предводитель коммунистической революции, — девушка поправила парню воротник.
К парням подошел мужчина лет тридцати пяти с блестящей лысиной. Он стал пожимать битлам руки. «Здравствуйте, здравствуйте, если вы меня не помните, я Лестер, то есть Ричард, приятно вас видеть», — тараторил он. «А мы тезки», — высказался Ринго. «И это прекрасно! Что ж, давайте сначала сфотографируемся на память, и приступим. Денни, сфоткай нас!»
«Битлз» выстроились в ряд: усатый Пол, Джордж и Ринго, между которыми втиснулась Америка, и Джон, которого приобнял за плечи мистер Лестер.
— Спасибо, Денни. Джон, Джордж, Ричард, пойдем, нас уже ждет массовка.
Парни ретировались. Пол и Америка молчали в смятении.
— Знаешь, кто еще есть в массовке? — интригующе произнесла Ами. — Эллина.
— Ого! — удивился Пол. — Неожиданно. Хотел бы я ее увидеть.
— Я пригласила ее, чтобы подзаработала денег. Хочешь еще кофе?
— Не откажусь.
Пол и Ами мило пообщались за чашечкой кофе. Прошло уже три часа, а парни все не появлялись. Сцены были довольно сложные: от них требовалось бегать, падать, лазить и прыгать. Уже приехал Уилфред Кэмпбелл, с которым познакомился Пол. Наконец, уставшие и потные ребята побрели по перрону.
Осталось отснять последний на сегодняшний день эпизод: к ребятам присоединяется Пол и «его дедушка». Несколько дублей никак не нравились Ричарду и Америке, но один из них все же их удовлетворил. Первый съемочный день закончился. Все разъехались по домам, а Америка, встретившись с Эллиной, пошла к ней домой.
Весь вечер девушка просидела за фортепиано, отказываясь от ужина, на который тетя и сестра настойчиво приглашали. Она что-то наигрывала, перебирала клавиатуру пальцами, записывала в тетрадь, стоящую на подставке для нот. Ближе к ночи Америка написала песню и предложила послушать Эллине. Это была фортепианная баллада:
Cassiopeia shines in the sky.
I look at the stars and smile,
Because I really want to fly
And know that you are mine.{?}[англ. «Кассиопея сияет в небе, я смотрю на звезды и улыбаюсь, потому что очень хочу летать и знать, что ты мой»]
Голос Америки завораживал. За всю свою жизнь МакКартни слышал много завораживающих женских голосов, но такого тембра, как у Ами, не слышал никогда. Ее контральто был так глубок, нежен и женственен, что Сэр Пол закрыл глаза.
— Что-то мне это напоминает… — протянул МакКартни, когда девушка сыграла завершающий аккорд. — Да она же похожа на “You Are So Beautiful”!
— Ты прав, Билли Престон отчасти вдохновился моей песней. А моя песня стала ответом на…
— “And I love her”, — закончил Пол фразу за Америку.
— Да. Утром перед съемками я пришла на «Эбби-Роуд» и записала демо. Джордж Мартин очень удивился, застав меня там. Я посоветовалась с ним, как лучше выпустить пластинку. Он предложил свою помощь. Но для того, чтобы выпустить сингл, требовалось заполнить сторону B другой песней, и я начала думать над тем, что поместить на оборотную сторону.
До The Beatles мистер Мартин выпускал на “Parlophone” радиоспектакли и юмористические концерты, и я, вспомнив об этом, предложила на обратной стороне выпустить свое стихотворение “Three days in rainy Paris without an Umbrella”{?}[англ. «Три дня в дождливом Париже без зонта»]. Двадцать четвертого марта вышла первая книга Джона “In His Own Write”, а на следующий день — мой первый сингл, а на следующий день на радио впервые прозвучала песня “Love You So”.
Но вернемся к “And I love her”. Перед съемками эпизода с этой песней, я столкнулась с первым в своей жизни бунтом рабочего.
Комната в квартире Эллины превратилась в съемочную площадку фильма «Вечер трудного дня». Съемочная группа наслаждалась перерывом и кофе-брейком. Америка обсуждала с Ричардом множество неудачных дублей.
— Женщине-режиссеру не место на съемочной площадке! Женщине не место рядом с «Битлз»! Долой Америку Зами! — произнес высокий мужской голос в мегафон.
Все начали испуганно переглядываться, ожидая, что же сейчас произойдет. Произошло пятисекундное смятение; никто не знал, как поведет себя темная лошадка Америка. Сэр Пол тоже воздержался от очередного едкого комментария.
Девушка извинилась перед мистером Лестером и отставила чашку с кофе. Она знала, кто это сказал; а он и не скрывался, сжимая в правой руке мегафон. Это был тот самый ассистент начальника осветителей Пэм. Америка ровным шагом подошла к низкорослому молодому человеку. Все затаили дыхание в ожидании увольнения Пэма. Зами остановилась на расстоянии вытянутой руки от мужчины.
— Мистер Ив;нсо, я понимаю, почему вы так говорите. Сексистам сейчас нелегко… Предлагаю хорошо подумать над проблемой женской эмансипации. Идите домой, отдохните, а завтра выходите на работу в хозяйственный персонал. Уборщиком, попросту говоря.
Смех грохотом прокатился по съемочной площадке.
— Вы бездарность, я не желаю работать на вас. Я увольняюсь, — мистер Ивансо развернулся и ушел, все еще сжимая мегафон в правой руке.
— Что сейчас было? — слышался везде вопрос.
— Работаем! — скомандовал мистер Лестер.
— Да, тебя не все любили, — выяснил МакКартни.
— И это не все. Но сейчас мы познакомимся с Омпадой Овод, которая по моему приглашению заскочила на съемочную площадку.
«Это интересно!» — подумал МакКартни.
Невыспавшихся битлов тщательно гримировали, чтобы в кадре они выглядели свежо. С минуты на минуту должны начать снимать сцену с песней “I;m happy just to dance with you”. Америка объясняла ребятам, что на что им стоит обратить внимание в этой сцене. В углу толпились танцовщицы, ждавшие своего выхода. Мимо прошла, стуча каблуками, Патти Бойд, и Джордж обернулся, чтобы посмотреть на нее. Ребята и Америка не первый раз наблюдали, как Джордж смотрит на фотомодель.
— Ну что! Не ждали? — послышался громкий женский голос. Сэр Пол и битлы обернулись и увидели высокую девушку с интересными чертами лица и русыми волосами. Она была ростом с Пола, самого длинного из The Beatles. Омпада подошла к Америке и чмокнула ее в щеку. — Что, красавцы, снимаетесь?
— И как зовут эту прелестную модель? — Джон хищно посмотрел на Овод.
— Омпада Овод, художница, модельер, замужем, — Америка пресекла заигрывания
— Джон Леннон, — мужчина протянул ей руку.
— Очень приятно. Многое о вас слышала.
— Пол МакКартни, — и он протянул Омпаде руку.
— А о вас еще больше, — сказала Омпада тихо и подмигнула. Она знала об отношениях подруги с басистом «Битлз».
Мимо прошел Ричард Лестер и напомнил, что пора снимать. Америка с Омпадой и парни разошлись.
— А она еще симпатичнее, чем на фото. Только рост великоват, — высказался Сэр МакКартни. — И заводная такая.
— Она очень отзывчивый друг, душевный человек и замечательная мама.
Зазвучала тема песни “I;m happy just to dance with you”, и на площадку выскочили танцовщицы в пышных костюмах. Пол зевнул, прикрыв ладонью рот. «Встретимся завтра», — произнесла издалека Зами. Кто-то подхватил старика на руки и бережно уложил на кровать. Он слышал, как вдалеке Джордж поет: «Я так счастлив просто танцевать с тобой». Путешествия пока что могли внезапно утомить МакКартни.
Старику снова снился сон. Сон из тех, что, кажется, длится вечность. Снился круговорот событий шестидесятых годов. Отчетливо звенит будильник, циферблат которого указывает на полседьмого, и «Битлз» с большой неохотой поднимаются с постелей. «Сколько можно уже сниматься?» — бурчит Джон. «А у меня самая большая роль!» — жалуется Ринго. «У нас зеркало разбилось, — констатирует Джордж и указывает на дверной проем. Там в истерии бьются фанаты, но их не слышно, — звук не работает». Джон поднимается с постели и выходит к фанатам. Закрывает уши и возвращается обратно: «Вот, все работает». В квартиру въехали громоздкие камеры. «Мото-ор!» — крикнул Лестер. Мимо прошла Америка с фотоаппаратом на шее.
Снилось еще много другого, но Пол запомнил только это. МакКартни встретила первая мысль: «Что чувствует Америка?» Что она чувствует, смотря на молодых битлов, смотря на себя, на свою жизнь в прошлом? Что она чувствует, смотря на старого и совсем чужого Пола? Может, поэтому ее почти нет рядом?
Пол успел позавтракать густой овсяной кашей и попробовать написать стихотворение, но выходило только то, что он уже когда-то написал. В голове одна за другой крутились песни The Beatles — от “I Saw Her Standing There” до “Now and then”. Некоторые из них и крутились снова и снова.
В саду поднялся ветер, зашелестели деревья. Значило ли это то, что Америка сейчас появится, как Мэри Поппинс, от перемены ветра? В ней было что-то от строгой няни. Что чувствует Америка, не показывающая своих чувств?
Пол с надеждой выглянул в окно. Ветер, поднявший с земли листья, успокоился. Все улеглось и затихло.
— Я появляюсь не от перемены ветра, — прозвучал голос девушки. — Как спалось?
— Гхм, нормально. — Пол прочистил горло. — Куда сейчас?
— Сначала в дом к Эллине, затем в Шотландию.
— Попутешествуем! — торжественно произнес Пол и вытянул спину. Вмиг он очутился в полутемном подъезде дома сестры Америки. Туда же вошла сама Зами, облаченная в черный плащ. Из кармана девушка достала маленький потертый ключик и вставила его в замочную скважину почтового ящика. Оттуда девушка достала несколько конвертов и газету, на которую был подписан квартирант сестры. Одно из писем было адресовано Ами, и, медленно поднимаясь по лестнице, девушка изучала адрес и имя отправителя. Она не могла понять, как это письмо попало к ней: оно пришло из журнала “Vogue”. Девушка добралась до нужной квартиры и открыла дверь. Стаскивая с ног ботинки, Ами распечатывала конверт. Там было приглашение на фотосессию от некоего Тода Агмунти. В коридор вышла Эллина.
— Эль, представь себе: меня приглашают сняться для “Vogue”… — ошарашенно произнесла Ами. — Когда они успели обо мне узнать?
— Ничего себе! — выразительные глаза Элли округлились.
— Честно говоря, я сомневаюсь в себе, — девушка сняла с себя плащ и оглядела свое похудевшее тело. — Стоит ли идти?
— Конечно, стоит! — воскликнула Кристи. — Ты такая красотка, Ами!
Ами посмотрела на себя в зеркало.
— Возможно, ты права.
Съемки «Вечера трудного дня» приближались к концу. Америка, занимающаяся обязанностями и режиссера, и продюсера, выглядела совершенно изможденной. Эллина редко заставала ее дома: уезжала Америка рано, возвращалась поздно. «Битлз» в перерывах между съемками успевали еще и записывать песни для альбома и давать концерты. В конце апреля группа должна была дать пару концертов в Шотландии, после чего отправиться в долгожданный отпуск.
В середине апреля, вскоре после того, как сингл “Can;t buy me love”/“You can;t do that” занял первую строчку чарта “Hot 100”, а четыре последующие — “Twist and shout”, “She loves you”, “I want to hold your hand” и “Please Please Me”, Америка снялась для “Vogue”, познакомившись с фотографом Тодом Агмунти. Номер выходил в конце месяца, но две недели прошли совершенно незаметно.
На следующий день после фотосессии, девушка заехала на «Эбби-Роуд», чтобы проведать ребят. Не успела Ами войти в студию, как Джон начал хвастаться сенсацией:
— Представляешь, какую забавную нелепицу на днях выдал Ринго? С одной стороны — нелепица, но эта нелепица, похоже, делает нам и концепцию альбома, и название для фильма!
— Что за нелепица?
— Выходим вчера затемно из студии, что Ринго не сразу заметил. Выходит и говорит: «Тяжелый день… вечер. Трудного дня вечер». Мы посмеялись, похвалили Ринго. А по пути домой я написал песню.
Джон тут же ударил по струнам и спел новую песню.
— Мы думаем, это лучшее название для фильма, — сказал Джордж.
— Это интересно, — задумалась Америка, опираясь на стол. — Мы обговорим это с Уолтером и Ричардом.
Песня была записана, отсняты последние сцены. Время летело совершенно незаметно. У Пола и Америки тем временем наступил застой в отношениях: свидания заменила совместная работа на съемочной площадке, и годовщину знакомства отпраздновать они не успели. В двадцатых числах апреля съемки завершились, что команда отпраздновала небольшим и спонтанным, но торжественным фуршетом. Поздравляли дебютантов: «Битлз» как актеров и Америку как режиссера кино и соавтора сценария. Дебютанты благодарили за совместную работу своих маститых коллег: Уилфреда Брамбелла, Виктора Спинетти, Норманна Россингтона, Джона Джанкина и прочих. Но это было скорее репетицией дня премьеры, и сейчас оставалось лишь надеяться на доброкачественный монтаж.
Следующая встреча Пола и Америки состоялась накануне отъезда в Шотландию. Девушка отдыхала с книгой у Эллины дома. Солнце уже почти скрылось за горизонтом, и Америку еще сильнее начало клонить в сон. Из легкой полудремы ее вырвал резкий, отрывистый звонок в дверь. Элли, весь день занимавшаяся домом, поспешила к двери.
— Добрый вечер, Эллина, — послышался голос разъяренного Пола. — Америка дома?
Он прошел в глубь коридора.
— Да, только она себя неважно чувствует, — Эля говорила это уже МакКартни вдогонку. Парень резко дернул дверь, вошел в комнату, хлопнул дверью со всей мочи и подошел к сидящей в кресле Зами.
— Ну здравствуй, Америка! — Пол остановился перед ней. — Объяснишь, что это значит?
Пол потянул Америке свежеиспеченный выпуск “Vogue”. На обложке была изображена сама Зами, смотрящая в объектив фотокамеры кошачьим взглядом. Девушка пролистала журнал с уймой ее фотографий. Конечно, их некоторая откровенность могла смутить, но она не переходила рамки дозволенного. Америка в сдельном черном купальнике находилась в белоснежной ванной комнате, и походила на чернильную кляксу посреди тетрадного листа. Ами то сидела внутри ванны, вытягивая длинные ноги, то прижималась спиной к кафельной плитке, а ноги скрывала пушистая пена.
— Зачем ты выставляешь напоказ свое тело? Это занятие для скудоумных девиц, а не для тебя!
— Что хочу, то со своим телом и делаю. И откуда у тебя этот журнал?
— Синтия купила, увидела тебя, показала Джону, а он принес это в студию. Ты хоть понимаешь, для скольких мужчин ты теперь желанна? Тебе, конечно, нечего скрывать, но это так легкомысленно…
Ами вскочила с кресла и за грудки притянула Пола к себе и поцеловала. Пыл Пола начал угасать, и он потянулся к блузке девушки. Дверь в комнату открыла Эллина, и на нее испуганно уставились МакКартни и Зами.
— Я попозже зайду. Утром, — Эллина тактично закрыла дверь.
— Ну ты даешь, парень, — удивился Сэр Пол. — Когда твою девушку на руках Харрисон носит, он молчит. Снялась девушка в журнале — он в истерику.
Сэр Пол одумался. Он в молодости вел себя точно так же, а теперь как будто косвенно осуждал самого себя за это. Парень и девушка тем временем уже лежали в постели, дремля под рассветными лучами. Америка приоткрыла глаза, зашевелив ресницами, как крыльями бабочки, и погладила Пола по голой груди.
— Пол… — не говорила, а будто пела она. — Пора вставать. Нас ждут великие дела.
МакКартни улыбнулся и ласково посмотрел на Ами.
— Утро весной всегда такое нежное… — протянул Пол, мечтательно уставившись в потолок. — Щебетание птиц, разрезающее голубой и розовый прохладный воздух.
— Чудесно. — Америка положила голову на плечо МакКартни, а потом поднялась. — Грустно прерывать романтику весеннего утра, но нам надо еще заехать в Музей мадам Тюссо.
Пара поднялась с постели, позавтракала и отправилась в Музей восковых фигур, чтобы посмотреть на фигуры «Битлз». Джон, Джордж и Ринго очень удивились, застав их вместе.
— Встретились по дороге, — объяснил Пол.
Ребята недоверчиво посмотрели на Пола и отправились инспектировать фигуры. «В целом, похожи», — ребята придирчиво смотрели на своих восковых клонов, обходя их раз за разом. «Мы с Ринго такие же носатые, а Пол — глазастый», — отметил Джон, принюхиваясь к фигурам. «Пол еле усидел на месте, пока его лепили, — вспоминал Ринго, — все порывался встать и убежать». Через полчаса музыканты вышли из музея и сели в уготовленный им лимузин, который домчал их до вокзала.
Парни спокойно сели в тихое купе и расселись друг напротив друга. Они предвкушали небольшое турне по Шотландии, после которого им останется только сняться в шоу “Around the Beatles”, а потом их ожидает трехнедельный отпуск. Америка сказала, что займется заброшенной учебой. Впервые ребят сопровождала Америка без Брайана. Как только поезд тронулся, она положила голову на плечо сидевшего рядом МакКартни и задремала.
Музыканты неугомонно обсуждали, как проведут майский отпуск. Джон и Джордж собирались, прихватив Синтию и Патти Бойд, отправиться в Гонолулу. Ринго пригласил Пола присоединиться к нему и его возлюбленной Морин Кокс в путешествии на Виргинские острова. Пол ответил, что подумает над приглашением.
Поезд мерно отстукивал четкий ритм, преодолевая путь в Эдинбург. Парни уставились на спящую Америку. Черты ее лица приобрели какое-то практически детское умиротворение.
— Она такая милая… — промолвил расчувствовавшийся Пол.
— Что правда, то правда, — согласился Джон.
— Настоящая умница, — добавил Джордж.
— И вообще я влю… — Пол вовремя осекся, чтобы не проговориться, —…бился бы в нее, наверное, если бы не…
— Пол, мы не дураки, — перебил Джон. — Лично я давно обо всем догадался. А вы, парни?
— А я считаю, что у вас все несерьезно, — протестовал Харрисон, сложив руки на груди. — Ты же, Пол, безответственный эгоист. Ты всегда вел себя с девушками, как подонок. И будет ужасно, если ты обидишь Ами. Но Америка слишком умна, чтобы повестись на твое личико.
Ребята опешили от внезапного заявления Джорджа, особенно Пол. Даже Джон, который за словом в карман не лезет, не мог сформулировать ответ.
— Т-ты чего, Джордж? — Пол надеялся на то, что Харрисон пошутил.
— Ты часом не завидуешь? — Леннон посмотрел Джорджу в глаза.
— С чего бы — у него же есть Патти, — Пол ответил за гитариста. Джон шикнул на МакКартни.
— Пол, прежде, чем разговор доведет нас до драки, — заговорил Джордж тихо, но отчетливо, став снова рассудительным парнем, — дай мне слово.
Пол не очень понимал, что Харрисону от него нужно.
— Смотря о чем, — неуверенно произнес МакКартни. Джон и Ринго уставились на парней в недоумении.
— Пообещай, что ты ни за что не причинишь Ами боль.
Пол рассмеялся, не придав значения словам Харрисона. Америка, громко вздохнув, проснулась и огляделась по сторонам. МакКартни так ничего и не пообещал.
В окне поезда показалось зеленоватое море, полотном растянувшееся от горизонта. Парни и Америка исчезли из купе. Сэр МакКартни, опомнившись, поспешил за ними, но не нашел их ни в коридоре, ни в тамбуре, в котором стоял горячий воздух. Поезд остановился прямо посреди пляжа, и МакКартни пришлось прыгать из поезда в песок, чертыхаясь акробатическим трюкам. Пол отряхнул колени, которые облепил желтый песок, и оглянулся назад. За ним, вместо длинного поезда-змеи, стоял заброшенный вагон. «Ну дела», — подумал Пол и пошел куда-то по горячей земле, пытаясь вспомнить название моря, на котором очутился.
Пол добрел до забора, за которым находился небольшой отель. Перед ним расстилались, как ковры, три голубые бассейна, вода которых манила своей прохладой. На шезлонгах под большим зонтом, похожим на гриб, широко растянувший поля своей шляпки, нежились Ринго и темноволосая девушка, в которой Сэр Пол угадал будущую жену барабанщика Морин Кокс. Это была еще одна приятная встреча с прошлым: Пол и не помнил, сколько не видел Морин.
Из отеля вышли изможденные жарой Пол и Америка. По их одеяниям Сэр МакКартни сразу определил, что они только что прилетели из холодной и неприветливой Англии: оба были в брюках, Пол держал в руках только что стянутую с себя водолазку, оставшись в белой футболке, на хрупкой Америке тоже висела, топорщась, тонкая футболка. Ринго заметил гостей и вскочил с шезлонга. Морин в порыве любопытства подняла голову и тоже поднялась.
— Как здорово, что вы приехали! — восклицал Ричард, протягивая МакКартни руку.
— Ну и жара здесь! — сетовал Пол. — Как вы тут живете?
— Это вам из-за штиля так кажется, — сказал Старр. — Ничего, завтра снова будет ветер, и мы выйдем в море на яхтах. Да?
«Карибы! — осенило МакКартни. — Виргинские острова!»
— Пол, ты с Морин уже знаком, — Ринго вспомнил о девушках. — Америка, познакомься, Морин. Морин, это Америка.
Девушки улыбнулись и поприветствовали друг друга.
— Ну, ладно, мы пойдем с Ами разложимся и вернемся, — сказал Пол, взяв Зами за руку. Ринго и Морин кивнули и вернулись в шезлонги. Пол и Америка скрылись в стеклянных дверях, и Сэр МакКартни последовал их примеру. Отель был безлюден и тих. Пара по лестнице поднялась на второй этаж и вскоре оказалась в довольно просторном и чистом номере.
— Разбирай, а я пока покурю, — беспечно произнес МакКартни и двинулся к балкону.
— Нет-нет, — Ами опередила юношу, преградив дорогу. — Сначала мы вместе разберем вещи, а потом пойдем курить.
Пол недовольно закатил глаза.
— А ты не можешь разобрать его сама?
Америка сложила руки на груди и отошла от балконной двери. Казалось, она сдавалась. Пол распахнул дверь и вышел на балкон. Он не появлялся минут пятнадцать, и за это время Америка успела разложить вещи по полкам шкафа и переодеться в купальник. Загрохотала балконная дверь, и Пол вернулся в номер.
— М-м, а куда ты мои плавки положила? — спросил Пол, выходя на середину комнаты.
— Поищи, а я пока покурю, — Америка виртуозно передразнила беспечный тон Пола и юркнула на балкон. Пол лишь ударил самого себя по ногам от злости. «Не промах», — заметил Сэр Пол. Юноша уже искал в ящиках шкафа плавки, к счастью, Америка не запрятала их далеко, просто потому, что не преследовала цели пустить насмарку все труды. К тому времени, как девушка вернулась с балкона, Пол тоже переоделся. Девушка молча направилась к выходу, захватив солнцезащитные очки и полотенце. Пол последовал за ней.
Битлы и их подруги наворачивали по бассейну круги и прочие фигуры весь день, иногда выходя на поверхность, чтобы полакомиться сочными фруктами. Ближе к вечеру молодые люди отправились на спокойное море. Воздух стал прохладнее, но песок все еще оставался горячим. Солнце дарило уже не белые лучи, а персиковые, в которых очертания лиц становились еще прекраснее.
Ринго и Пол плавали наперегонки, ругаясь, кто из них все же быстрее, а Морин и Америка сидели в мелкой воде, вытянув ноги и закрыв глаза. «Хорошо здесь…» — блаженно протянула Морин. Америка молчала, иногда открывая глаза, чтобы посмотреть на горящие огнем корабли облаков в голубом море неба. Затем Ами опускала веки, погружаясь в легкий транс.
Задул ветер, и солнце, остудившись, превратилось в ярко-красный диск. Пол выбежал на берег и плюхнулся к Америке. Девушка посмотрела на парня: он протягивал ей мизинец. Без лишних слов девушка протянула ему свой. Пол улыбнулся и направил взор в синеватое небо.
— Ребята, давайте попьем джин-тоник в нашем номере? — выходя из воды, предлагал Старр. Сэр Пол облизнулся, и в этом не отличился от своего молодого варианта.
— А что? Отличная идея! — отозвался МакКартни, вскочив с места. — Пойдем!
Девушки медленно поднялись с песка, и все двинулись в сторону отеля, на котором зажигались вечерние огни. Пары временно разошлись по номерам. Америка поспешила в душ, чтобы отмыть себя от песка. Сквозь шум воды девушке были слышны звуки гитары. Пол что-то сочинял. Стоило Америке выкрутить до упора вензели у крана, как звуки прекратились.
Пол встретил девушку испуганным взглядом, как будто она застала его за чем-то врасплох. Акустическая гитара пристыженно стояла в углу.
— Пойдем? — спросил Пол.
— Прежде тебе лучше заскочить в душ, — напомнила Америка.
Пол начал отпираться, и Америка в доказательство провела рукой по волосам юноши. Между прядями застряли клочки слипшегося песка и осколки ракушек.
— А теперь представь, что у тебя там, — Ами многозначительно посмотрела парню в низ живота. Пол вздохнул и нехотя поднялся со стула.
Комната Пола и Америки сменилась комнатой Ринго и Морин. Балкон, за которым разливалась сине-голубая теплая ночь и пели цикады, был настежь распахнут. Ребята сидели рядом с дверью на полу, Пол прислонился к стене, а Ами почти прижалась к парню. От Ринго и Морин их отделяли только расставленные на полу стаканы, две стеклянные бутылки от джина и тоника и остатки черного шоколада на фольге. Пол и Ринго обсуждали все подряд, как будто не виделись лет пять. Девушки, будучи отнюдь не болтливыми, предпочитали слушать. Морин уснула у Ринго на коленях, чего он не сразу заметил, увлеченно рассказывая о яхте, именованной «Счастливые дни», на которой он, Мо, МакКартни и Зами выйдут в открытое море.
Ребята решили разойтись. По пути в номер Америка пыталась взять Пола за руку, но он ей не отвечал. Америка словно протягивала руку фарфоровой куколке, ожидая, что она сейчас зашевелит пальцами, но куколка не оживала, и ничего не происходило. Парень и девушка подошли к номеру, и Пол открыл дверь. Они молча вошли внутрь. Пол тут же вышел на балкон, схватив со стола пачку «Мальборо». Америка не могла решиться, чтобы заговорить, но вышла на балкон.
— Странный сегодня вышел день, неправда ли? — спросила Америка, зажигая сигарету.
— Почему это? — МакКартни недоуменно посмотрел на Ами.
— Пол, я тебя не понимаю. Иногда я не понимаю, кем мы друг другу все же приходимся. Ты весь день как маятник: то ко мне, то от меня. Объясни, пожалуйста.
Пол, запрокинув голову, выдохнул дым и улыбнулся.
— Прости, если я тебя задел своим странным поведением, — извинился МакКартни. — У меня тут очень сложный творческий процесс: песня наклевывается, но не хочет получаться. Я вел себя по-дурацки. Прости.
Музыкант распахнул руки, и Америка поспешила к нему в объятия. Он погладил ее макушку свободной от сигареты рукой и пообещал, что завтра будет очень хороший день. Пара тут же затушила сигареты и вернулась в номер.
Подул ветер, и солнце появилось над горизонтом, как будто ветер его и оттуда выдул. Затем оно поднялось совсем высоко и, сгорая, всех ослепило. Америка уже стояла на корме яхты, и тот же ветер продувал ее блузку, заправленную в брюки по моде шестидесятых. Белая легкая яхта под управлением капитана Джеймса Пола МакКартни, кренилась направо, двигаясь по гладкой поверхности моря.
Сначала яхтой управлял Ринго, руководствуясь своим выражением: «Яхтой может любой дурак управлять. Особенно если он уроженец портового городка!» Затем к штурвалу вызвался Пол, а Ринго схватился за фотоаппарат, и из его объектива то и дело вылетали птицы. Ветер завывал в ушах, развевая волосы. Америка смотрела на зыбкую линию горизонта.
— Пол, дай мне порулить, — послышался голос Ринго. Пол освободил штурвал и подошел к Америке.
— Хорошо тебе? — спросил он, обнимая девушку, и посмотрел ей прямо в глаза. Пол восхищенно прошептал: — Какие они зеленые… лучше моря.
В это время щелкнул затвор фотоаппарат Ринго. МакКартни и Зами обернулись на Старра.
— Спокойно! Это для моего архива, — успокоил Ринго. «А-а-а», — протянул Пол и, прошептав что-то Америке на ухо, ушел к каютам. Вскоре он вернулся с гитарой и тетрадью.
— Там топливом пахнет, — сказал он, усаживаясь на палубу. — Хотите послушать?
Америка села рядом, обхватив колени. Пол ударил по струнам.
You say you will love me,
If I have to go.
You;ll be thinking of me.
Somehow I will know.
Someday when I;m lonely
Wishing you weren;t so far away,
Then I will remember
Things we said today.{?}[англ. «Ты говоришь, что будешь любить меня, даже если мне придется уйти. Ты будешь думать обо мне, как-то я узнаю. В какие-то дни, когда я одинок и желаю, чтобы ты не была так далеко, я вспоминаю слова, сказанные сегодня»]
Это была ода их с Америкой странным отношениям. Можно было понять, что МакКартни не находил себе места, постоянно расставаясь с Ами, и хотел как можно чаще с ней видеться. Сэр Пол понимал это, как никто другой. Он написал эту песню в тех же чувствах, только к не менее занятой Джейн Эшер. Джейн часто была недовольна тем, что Пол якобы требует от нее слишком многого — посвящать своему молодому человеку все свободное время и любить его. Она подолгу пропадала на гастролях, а потом рассказывала многочисленным журналистам, какой Пол эгоист. Сам эгоист приходил от этого в ярость. Старик вспоминал, как они ссорились — и это было похлеще, чем у Пола с Америкой. Биографы чаще всего вспоминали случай, когда они с Джейн безмолвно не могли договориться об открытом окне: Пол вставал и открывал форточку, опускался на место, а девушка поднималась и закрывала; этот случай всех удивлял, но он — один из самых безобидных в их биографии. Как долго они протянули вместе, если не считать всех женщин Пола?
— Очень хорошо, что ты думаешь о Джейн, — внезапно сказала Ами, прервав размышления Пола, чему он обрадовался. — Скоро она вернется в повествование.
Пол не знал, хотел он этого или нет.
— А пока вернемся в Ливерпуль, — Америка давала время на раздумия.
В темноте, в которой оказался Пол, отчетливо прозвучали четыре аккорда и его же собственный голос, подражающий стилю Пресли. Он пел: “I saw a girl in my dreams, and so it seems, that I would love her”. Темнота начала рассеиваться, и Пол в очередной раз оказался у Зами дома. Над фортепиано сверкала плывущая по пластинке игла проигрывателя, и на весь дом раздавалась “Like Dreamers Do”. Америка встала поближе к колонкам и сосредоточенно вслушалась в музыку. «Во сне я увидел девчонку, и, кажется, я в нее влюбился. Потом оказалось, что ты, дорогая, та девчонка из снов, и я влюбился в тебя». Песня закончилась, и Ами переставила иглу, чтобы послушать композицию заново. Что же ее привлекло? Неужели она не слышала этой песни ранее? Девушка поставила песню еще раз, послушала куплет, потом облизала губы, подняла иглу и стала писать что-то в тетради. Что это значит?
За окном шумел дождь, мешая слышать то, что Америка обычно могла услышать: рев машин на дороге, заходящих на посадку самолетов. Трудно было расслышать даже настойчивый стук в калитку, но Ами это удалось; может, сердце подсказало. Там без зонта стоял Пол.
— Залетай, — приглашала хозяйка.
С Пола, как из водосточной трубы, лилась вода. Волосы прилипли ко лбу, холодное пальто обмякло и потяжелело. У юноши онемели руки, и Зами пришлось расстегивать пуговицы за него.
— Вечно у меня битлы раздеваются, — с иронией произнесла Ами.
— И кто у тебя раздевается столь же часто, как я? А может быть, чаще? — шутил МакКартни.
— Брайан Эпстайн, — отшутилась Америка. — Бегом в горячий душ.
— Ты тоже промокла, поэтому пойдешь со мной, — парень потянул девушку за край футболки.
— Ой-ой, я на это смотреть не буду! — воскликнул Сэр Пол, отворачиваясь.
Пара тем временем уже выходила из ванной комнаты, облачившись в махровые халаты, и разошлись в разные стороны: Америка, вытирая волосы, отправилась в кухню, а Пол — к фортепиано. Прежде, чем сесть, он приметил застывшую в воздухе над пластинкой иглу и рассмотрел надпись.
— Ого… ты слушала наши старые записи? — спросил он, не оборачиваясь на девушку. Она начинала готовить ужин.
— Да, вспоминала кое-что, — произнесла она, сосредотачиваясь на ингредиентах, лежащих перед ней.
Пол сел за фортепиано, ударил по клавишам и запел: “Scrambbled eggs… O my baby how I love your legs…” Америка обреченно вздохнула, Сэр Пол закрыл руками лицо. Ами вздохнула еще и заварила какао. Девушка отнесла музицирующему Полу кружку, и он прервался. «Наконец-то», — облегченно подумал Сэр Пол. МакКартни-младший промычал от удовольствия.
— Как вкусно-о-о… Твое какао намного лучше, чем у меня, — скромничал Пол. — А знаешь, что я тут подумал?
— Что? — Америка отхлебнула какао из своей кружки, опираясь на фортепиано.
— Я хочу перестать снимать квартиру в Ливерпуле и жить у тебя, приезжая сюда.
Америка поставила чашку на фортепиано.
— Ты не согласна? — разочарованно спросил МакКартни.
— Почему же? Я вполне за, даже рада! — Америка опустилась на скамейку рядом с Полом. Он, смотря девушке в глаза, заиграл “Love me tender”, но долго не выдержал и поцеловал девушку.
Сэр Пол моргнул, и скамейка, на которой сидела пара, уже пустовала. Календарь указывал на третье июня. Америка стояла у плиты, помешивая что-то в сотейнике и задумчиво глядя в стену. Зазвонил телефон, и Америка вздрогнула. Девушка сняла с плиты сотейник и, продолжая на ходу что-то размешивать, подошла к телефону. Ами сняла трубку и зажала ее между плечом и головой. В динамике что-то страшно захрипело, и Зами не на шутку испугалась:
— Америка? — в этом хрипе можно было распознать слова. — Это Ринго. Америка, что мне делать?.. Я всех подвожу…
— Ринго, что с тобой?! — волновалась Ами. Барабанщик еле говорил:
— Ами… У меня ангина. Воспалены миндалины. Меня сейчас увезут в больницу, — немощно хрипел Старр. — Так бы я смог поехать в турне…
— А почему ты не позвонил Брайану? Он географически поближе.
— Географически… я боялся их гнева. Я раздосадован, я не знаю, что делать, я подвожу…
— Ринго, Ринго! — Америка, чтобы отрезвить приятеля, слегка поднадавила на голос. — Не надрывай свой голос. Не вини себя ни в чем и не расстраивайся. Мы разберемся. Главное, чтобы ты выздоровел! Остальное, поверь мне, сущие пустяки.
— Спасибо, — прошептал он.
Америка положила трубку и чуть не уронила сотейник, забыв про него. Спустился Пол, вопросительно глядя на Америку:
— Что-то случилось?
— Случилось, — Америка вручила ему сотейник. — Ринго слег с ангиной.
Пол от удивления раскрыл рот.
— Сейчас позвоню в Лондон, будем решать эту проблему, — Америка сняла телефон и набрала номер студии. — Позовите мистера Мартина или мистера Эпстайна пожалуйста…
МакКартни поставил сотейник на плиту и застыл в ожидании.
— Алло, Брайан? Есть проблема.
— Америка? Да, здравствуй. Надеюсь, не очень серьезная, — Брайан напрягся.
— Как раз-таки серьезная, даже очень, — выдохнула Зами. — Ринго слег с воспалением миндалин в больницу. Нам нужно искать временного барабанщика.
Брайан, после некоторого молчания, произнес:
— Какой ужас… Пусть поправляется. Надо посоветоваться с Джорджем, он быстро найдет замену. Подожди секунду.
Послышался стук телефона о поверхность стола. Вдалеке эхом звучали голоса Эпстайна и Мартина. «Что там?» — любопытствовал Пол. Америка приставила палец свободной правой руки к губам. «Садись, ешь», — шепотом произнесла девушка, зажав микрофон ладонью. Пол с грохотом отодвинул стул от стола, и Ами посмотрела на парня неодобрительно.
— Ами, ты тут? — спросил Брайан и, не дождавшись ответа, констатировал: — Джордж знает барабанщика, и мы уверены на сто процентов, что он нам не откажет. Недавно на “EMI” записывался Томми Куикли, и у него был барабанщик, Джимми. Он похож на битла, а не на что-то инородное.
— Хорошо. А… а как парни сыграются? Первое выступление уже завтра вечером.
— Не беспокойся. Они справятся. А Джордж говорит, что Джимми покладистый и восприимчивый. Послушает записи, завтра перед выступлением порепетируют. Все ж лучше, чем вообще без барабанщика.
Америка поблагодарила Брайана и положила трубку. «Доедай, и поедем», — сказала она, посмотрев на ручные часы. «Скоро мы побываем в Дании, Нидерландах, в далеком Гонг Конге и отправимся в Австралию», — продолжил голос Америки, но уже внутри сознания МакКартни.
Пол в то же мгновение оказался в зале с накрытым столом. Блестящие хрустальные бокалы ждали, пока их наполнят каким-нибудь из напитков, стоящих неподалеку. Они стояли в группах и словно обсуждали, кто из них на этом вечере будет пользоваться большей популярностью, а закуска вздыхала, потому что знала, что все, кроме бутилированной воды, пойдет в ход. Дверь открылась, и в зал вошел Брайан Эпстайн, а за ним — незнакомые Сэру Полу девушки лет шестнадцати. «Садитесь, девушки, садитесь», — приглашал Эпстайн, и гостьи сели за стол. «А когда они приедут?» — спросила одна из них. «Скоро, девушки, скоро», — Брайан посмотрел на часы. Ребята были легки на помине — тут же дверь распахнулась, и появились уставшие, но крайне веселые битлы, в том числе и вернувшийся в строй Ринго. Девушки зааплодировали и еле сдерживали себя, чтобы не завизжать. Ребята направились к Брайану.
— Где Америку потеряли? — беспокоился менеджер.
— Она сейчас придет, — сказал Джордж.
Брайан, бросив: «Проходите», провел группу к их местам, а Пола посадили в главу стола. Между Джорджем и Брайаном оставалось свободное место. Эпстайн встал и обратился к присутствующим:
— Ребята, девушки. Не буду напоминать, зачем и почему мы здесь сидим. Скажу, что девушкам очень повезло победить на конкурсе «Хочу присутствовать на Дне рождения битла»…
— И нам очень повезло, что они присутствуют на дне рождения Пола, — встрявший в речь менеджера Джон подмигнул одной из девчонок.
— Эту вечеринку, Пол, организовала газета “The Daily Mirror” в честь твоего дня рождения, — констатировал Брайан. В это время тихо пробравшаяся в зал Америка села на оставленный ей стул. — Мы поздравляем тебя и желаем радовать нас творческими успехами! А сейчас прими от девушек их подарки.
Девушки, как ошпаренные, поднялись со стульев и кинулись к Полу. Каждая из них протягивала какой-нибудь презент, шептала что-то на ухо и целовала в щеку. Америка не слышала, что они говорили, но одна девушка не постеснялась сказать кое-что вслух:
— Пол, а у вас с этой дамой ничего нет? — девушка показала на Америку. Пол посмотрел на Ами взглядом, говорящим: «Ну ты понимаешь», и покачал головой. — Ну и прекрасно! Значит, у меня есть все шансы! — девушка коснулась пальцем кончика носа битла и убежала. Пол повернулся к Ами, сжал губы и покачал головой. Америка хихикала.
Куча подарков, сложенная в углу, выросла, и девушки расселись по местам. Голодные после концерта «Битлз» принялись за трапезу. После того, как голод был утолен, парни стали поднимать тосты. Джон не мог не поизгаляться над другом, Джордж напомнил о том, что они с Полом давно знакомы, и за все благодарил, Ринго сделал акцент на том, что они оба родились летом.
— Кстати, еще кое-кто… — Пол попытался что-то сказать, но тут заиграла музыка, и к Полу подскочила девица, приглашая потанцевать. Вскоре всех битлов расхватали, и за столом остались только Брайан, Америка и еще пара девушек, боящихся попытать свое счастье на танцполе.
— Америка, давай я тебя приглашу, что ли, — Брайан встал, и протянул руку девушке. Она согласилась, и Эпстайн и Зами вышли на танцпол. Началась медленная музыка, и девушки стали спорить из-за права потанцевать медленный танец с одним из The Beatles, но оно по счастливой случайности досталось тем, кто не был вовлечен в спор.
— Ами, — тихо говорил Брайан. — Есть такое дело… Ты не знаешь, кто сейчас у Пола? С кем он встречается? Он появляется на публике в одиночку, и фанаты начинают думать, что он… ну, нетрадиционной ориентации. Шестого июля будет премьера «Вечера трудного дня», и если он там появится без спутницы, то, наверное, репутацию уже сложно будет спасти.
— Хорошо. Я с ним поговорю, — не подав вида, сказала Ами.
Танец закончился, все сели на места, и в зал ввезли двухэтажный торт с двадцатью двумя свечками. Ребята протянули радостное «О-о-о» и зааплодировали. Торт подвезли к Полу, и под выкрики «Загадывай желание!» именинник разом задул все свечи. Аплодисменты раздавались с пущей громкостью.
Торт разделили на всех. Пол попросил раздать девушкам по свечке на память. Девушки быстро слопали свои куски и вернулись на танцплощадку, ожидая битлов. Но они не торопились и медленно одолевали свои порции.
— Джимми Никол, конечно, хороший парень, но с Ринго веселее, он родной, — сказал Пол, разрубая вилкой свой кусочек. — Без него этот праздник не удался бы.
— Спасибо, Пол! — улыбнулся Ринго.
— Кстати, — Пол посмотрел на часы, — уже двенадцать минут как мой день рождения закончился, и начался другой день рождения!
Парни переглянулись.
— У кого? — спросил Джон, нахмурив брови и оглядев девчонок.
— У другого летнего именинника, — говорил загадками МакКартни.
— Пол, у меня день рождения седьмого июля, — напомнил Ринго.
— Да причем здесь ты! — воскликнул Пол. — У Ами!
Парни посмотрели на Америку, подошедшую к столу.
— Америка, у тебя правда сегодня день рождения? — спросил Ринго.
Девушка, садясь за стол, посмотрела на Пола и ответила: «Да».
— И сколько тебе сегодня? — поинтересовался Джон.
— Двадцать два.
— Так вы с Полом практически астральные близнецы! — удивился Ринго.
— Что же ты мне раньше не сказала? — воскликнул Брайан. — Мы бы тебе праздничный вечер организовали!
— Ой, нет, Брай, не надо, — воспротивилась Америка.
— Надо, Америка, надо! И вообще, переставай так скромничать, а то вся жизнь мимо пройдет, не заметив тебя.
— Я серьезно, не надо.
— Ладно, не надо так не надо, — сдался Брайан.
Америка-призрак подозвала Сэра Пола, и они вышли за дверь. Там был коридор квартиры Эллины. У телефона стояла Ами молодая и двумя руками прижимала к уху трубку, слушая длинные гудки. Сэр Пол огляделся назад: за открытой дверью был не шумный зал, а спальня Эллины.
— Алло, здравствуйте, мисс Эшер? — торопливо произнесла Америка. — Вас беспокоит Америка Зами, директор группы The Beatles.
— Да, здравствуйте, — Пол слышал в отдалении голос Джейн.
— Можем ли мы встретиться с вами в ближайшие пару дней для разговора? Боюсь, он не телефонный.
— Я смогу сегодня. А о чем хотя бы приблизительно вы бы хотели поговорить?
— Мы заинтересованы в вашем актерском таланте. Тем более, близкое знакомство с группой должно поспособствовать успеху дела. Вам удобно будет заехать ко мне? Я живу на Джермин-стрит.
— Вы знаете, нет, я не смогу приехать к вам. Не смогли бы вы заехать ко мне домой на Уимпол-стрит? Я с вами обо всем поговорю.
— Конечно, да. Спасибо, — Америка попрощалась и положила трубку.
Девушка обулась, сняла с крючка в прихожей сумку и направилась к выходу. Дверь квартиры вывела прямо на Уимпол-стрит. Ами перешла дорогу и оказалась на пороге дома Эшеров под номером пятьдесят семь.
Америка позвонила, но дверь не спешили открывать. Девушка осмотрелась по сторонам, разглядывая улицу. Пол оглянулся тоже и не нашел двери, ведущей из квартиры Кристи, и не заметил, как дверь открылась.
— Вы — мисс Зами? — девушка оглядела гостью с ног до головы. Она кивнула. — Проходите.
Дом Эшеров был аристократически чистым, опрятным. Зами любопытно оглядывалась по сторонам, и Пол тоже. Сколько песен написано в этих стенах! Девушки прошли в гостиную и сели в кресла друг напротив друга.
— Спасибо, Джейн, что позволили прийти, — поблагодарила Америка.
— Может, чаю? — предложила Джейн, чуть приподнявшись с кресла.
— Думаю, нет, спасибо. Джейн, у меня есть к вам просьба, как к актрисе, но в первую очередь — как к девушке, встречавшейся с Полом. — Джейн нахмурила брови. — Не могли бы вы побыть его возлюбленной напоказ для журналистов? У Пола сейчас никого нет, и фанаты думают, либо он встречается со мной, либо он…
— У Пола никого нет… звучит как шутка, — улыбнулась Джейн. — Я могу вам помочь. Только, сами понимаете, у меня гастроли, и часто я не смогу появляться вместе с Полом. Насколько я помню, вы режиссер?
— Да, я режиссер. Джейн, вы будете в городе шестого июля? В “Pavillion” пройдет премьера фильма с участием ребят. Вы там очень нужны. Кстати, вознаграждение не заставит себя ждать.
— Деньги? Нет, не стоит, — воспрепятствовала актриса. — Я же не проститутка какая-нибудь. Это будет в память о прошедших чувствах. А сам Пол против не будет?
— Об этом не беспокойтесь, — Америка улыбнулась и встала. — Спасибо, было очень приятно познакомиться.
Джейн проводила Америку, но Пол не спешил уходить. Он поднялся в комнату, в которой он жил, встречаясь с Эшер. В этой вселенной она была такой же, но менее легендарной, потому что здесь не писались песни The Beatles. Тот же платяной шкаф, занимающий треть комнаты, односпальная кровать и письменный стол. Пол сел за него и провел по столешнице ладонью. Те самые чувства, что он испытывал сидя за столом в последний раз в шестьдесят восьмом, вернулись к нему.
В коридоре послышался знакомый мужской голос. «Наверняка Питер!» — подумав это, Пол вскочил со стула и выбежал в коридор. К кухне действительно шагал старший брат Джейн.
— К нам кто-то заходил? — спрашивал Питер, входя в кухню.
— Заходил… ла, — ответила Джейн, складывая в холодильник продукты. — Не помню ее должность, но она связана с «Битлз». Зами ее фамилия.
— Что ей было надо? — парень ходил за сестрой по пятам.
— Побыть подставной подружкой Пола.
Питер деловито поправил очки.
— И ты, естественно, отказалась? — Джейн покачала головой. — Но почему? Он же обращался с тобой, как с собакой.
— Не он меня просил о помощи, а Америка. Она не сделала мне ничего плохого, и я не вправе ей отказывать.
— А кто она тебе? Подруга? Может быть, сестра? — Питер начал повышать голос.
— Питер, спасибо за поддержку, но я сама, — девушка вышла из кухни.
Пол на этом вышел из дома. «Питер меня не любил, — расстроенно подумал он. — Надеюсь, в этой вселенной я не буду писать для него и Гордона песни». Навстречу Полу шла Америка.
— Будешь, еще как будешь, — этими словами она его и встретила.
— Америка, а вы с Джейн, получается, были подругами? — поинтересовался Пол.
— Гораздо меньшими, чем с Омпадой. Но один раз поддержка Джейн была мне важнее, чем Омпады. В августе шестьдесят шестого.
Пол хотел уже спросить, что тогда произошло, но вспомнил слова, которые неоднократно повторяла Ами: «Всему свое время».
— А сейчас я приглашаю вас на премьеру фильма «Вечер трудного дня»!
Пол оказался у театра “Pavillion”. Перед входом толпилась неугомонная пресса. У тротуара становился лимузин с «Битлз», и журналисты долго не могли пропустить их к входу. Внутри, в холле их уже ждали Синтия, Морин Кокс и Патти Бойд, обсуждая то, что они увидят. Морин и Синтия знали о картине куда меньше, чем Патти, снимавшаяся в нем. Америка приглашала и Эллину, и ей удалось пробраться в театр. Девушку заметила Патти, с которой они познакомились на площадке, и предложила присоединиться к женской компании. Так Эллина познакомилась с Морин и Синтией.
Вызволить ребят из окружения помог Брайан. Он дал водителю понять, что тот допустил серьезную ошибку, припарковав автомобиль у парадного входа, а не у черного, и в весьма жестких для Брайана выражениях. «Битлз» наконец оказались в фойе.
— Привет, девчонки! — радостно приветствовал их Джон и взял за руку Син. Сэр Пол удивился Леннону, который в его вселенной не удосужился явиться на премьеру. — А кто это с вами?
— Эля Кристи, двоюродная сестра Америки, — представила девушку Патти.
— Интересно, почему Америка сама не познакомила нас с сестренкой, — Джон подмигнул Эле.
Появилась Джейн, как будто зажглась рыжим пламенем. Никто не ожидал ее встретить, так как все знали, что Пол встречается с Ами, поэтому все растерялись, кроме Эллины и Синтии:
— О, Джейн, здравствуй, — Синтия обняла Эшер, которую давно знала. — Какими судьбами?
— Пришла поддержать Пола, — девушка взяла МакКартни под руку. Пол был невозмутим.
— Вы снова вместе? — не на шутку удивилась Синтия.
— Мы потом об этом поговорим, дорогая, — одернул ее муж.
Со стороны черного выхода появились две высокие фигуры: к ребятам подошли Ами в свободном бежевом платье в пол с поясом на талии и Брайан. Все обернулись на нее. Брайан был в строгом костюме.
— Ты сегодня обворожительно выглядишь, — отвесил комплимент Джон. — Как и все наши девчонки.
— Спасибо, Джон. — Америка и девушки обнялись. — Рада вас видеть!
Джейн не без радости пожала Ами руку. Брайан позвал всех в зал, и ватага вдесятером пошла за менеджером.
Сэр Пол последовал за ними, но дверь захлопнулась прямо перед ним. Сколько он ни пытался пройти сквозь нее, ничего не выходило, и старик лишь сильно ударялся о дерево. Вдруг дверь открылась, и МакКартни оттолкнуло в сторону. Все, кроме Джона, вышли из темного зала.
— А где Джон? — встревожился Брайан. — Синтия?
— Джон… ой, он же там уснул, — ответила девушка и покраснела. Брайан ворвался в зал. Через пять минут они оба вышли.
— Быстро ты, — саркастично бросил Пол. Брайан еле удержался, чтобы не послать МакКартни хоть куда-нибудь за его двусмысленные фразочки в стиле Леннона. Уже совсем скоро все оказались на вечеринке с фуршетом в честь премьеры. На фоне играли песни группы, вошедшие в фильм. Вспыхивали, как молнии в грозу, лампочки фотоаппаратов, актеров фотографировали, поздравляли Ричарда и Америку с успешной работой и их фотографировали тоже.
— Друзья! — воскликнул Брайан, обращаясь к фотографам. — А давайте теперь сфотографируем только дебютантов. Не только The Beatles впервые оказались в кино, но и Америка Зами.
Новички выстроились в ряд на фоне фиолетового плаката: Ринго, Джордж, Америка, Джон и Пол. Ами взяла Джорджа и Джона под руки.
— С почином! — воскликнул Брайан.
— Дай бог, не последний раз! — крикнул кто-то из толпы.
Раздался звон бокалов, и картинка растаяла в глазах Сэра Пола, как сон в утренних лучах. Старик оказался у себя в комнате, чувствуя себя проснувшимся после очень реалистичного сна, в котором сбылась его мечта.
— На память, — послышался голос Америки, протягивающей ему фотокарточку: четыре битла в смокингах и Ами в бежевом платье на фиолетовом фоне. Пол грустно улыбнулся, как будто думая о старом-старом воспоминании. Вдруг он нащупал вторую фотографию: она прилипла к первой. На черно-белой фотографии были усатый Пол, Джордж и Ринго, между которыми втиснулась Америка, и Джон, которого приобнял за плечи мистер Лестер. Пол улыбнулся еще шире.
— Ами! — позвал Сэр Пол почти растворившуюся в воздухе Америку. — А могу я попросить у тебя кое-что?
Америка посмотрела на старика и улыбнулась.
— Можно мне твою пластинку?
Ами молча сняла со стола конверт и протянула ее старику. МакКартни изучил обложку: черный силуэт головы Америки, повернутой в профиль, а белом фоне. Пол обвел глазами четкие контуры силуэта: тонкая шея, изгиб острого подбородка, складка пухлых губ, слегка курносый и слегка горбатый носик, высокий лоб. Буйные волосы выбивались из небрежного пучка-хвостика, слегка касаясь тонкой шеи. Над головой Америки было напечатано черными буквами: “Love You So”, a song”, второй строкой, “Three days in rainy Paris without an Umbrella”, a poem”, а белыми буквами внизу силуэта — “America Zami”. Пол поднял глаза на Америку и сказал:
— Спасибо.
Ами улыбнулась еще шире и, слегка искрясь, исчезла. Пол подошел к проигрывателю и снял с него запылившуюся пластинку The Doors в надежде, что Америка их не любит. Пол аккуратно достал из конверта черную и матовую, словно поглощающую свет, маленькую пластинку и испугался. Совсем не потому, что кто-нибудь услышит музыку из другого мира, хотя и поэтому тоже. Он держал вещь, которая в его привычном мире не существовала вообще. На столе лежали фото, которые никогда не были сделаны в его мире. Пол решил оставить эти размышления до тех пор, пока он не привыкнет к тому, что его мир — не единственный. Пол осторожно опустил пластинку, но опускать иглу он не торопился. Он выключил свет и оказался в кромешной тьме. На стене висела гирлянда, которую старик и зажег, вслепую найдя ее. Желтый свет разрезал темноту, как пламя костра. Пол опустил иглу и лег.
В темноте зазвучало фортепианное соло, и на душе у Пола потеплело. Вступил нежный голос Америки, поющей о ночном небе и о взаимной любви. Песня звучала намного увереннее и мягче, чем у Эллины дома весной 1964-го года… А если подумать — Пол же никогда не был в доме Эллины Кристи весной 1964-го года. Потому что в этой вселенной этой девушки, скорее всего, не существует, а в ту вселенную Пол наведывается с отсрочкой в полвека.
Песня завершилась вокализом Ами. Пол долго лежал на месте, смотря в потолок, окрасившийся в болотный цвет и думал о том, что видел. Старик не заметил, как провалился в сон.
Сэр Пол снова был в доме Америки, но чувствовал себя словно не в своем теле. Он посмотрел на свои руки, точнее, чьи-то чужие, женские, худые и очень знакомые… Пол стал осознавать, что находится во сне, но ничего не мог сделать. Действия, которые он производил, ему как будто кто-то диктовал. Он спустился по лестнице на первый этаж, и голубой-голубой свет ударил ему в глаза, словно в окно светило не солнце, а прожектор. У окна стояла мужская фигура. Молодой мужчина смотрел в окно. Но как только юноша стал поворачиваться в сторону Сэра МакКартни, свет стал гореть ярче, и старик зажмурился, загородив руками лицо. Свет ослаб, и Пол открыл глаза. Он стоял в совершенно незнакомой тесной комнате с низким потолком, и, наверное, если бы Пол встал на носки и вытянулся, ударился бы затылком. В комнате стояла Линда примерно того возраста, когда они познакомились. Она пристально смотрела на МакКартни, и этот взгляд его пугал.
— Скоро увидимся… — не своим голосом сказала Линда, смотря на Пола уже злым взглядом.
МакКартни испугался, словно увидел не любимую покойную жену, а как минимум горгону Медузу, и проснулся. Что значил этот сон? Что значил этот сон?! Что значил этот сон?!! Пол дрожал, пытаясь оклематься. Неужели уже пора на тот свет? Линда так его зазывает? Или она против их встреч с Америкой?
Америка объяснит.
6. Америка и Пол. Помогите!
Пол путешествовал с Америкой чуть больше недели, но успел прожить полтора года ее жизни. Это время действительно казалось таковым. Он начинал верить в то, что видит. В то, что это настолько же реально, как его прошлое. Это теперь тоже его прошлое, которое он косвенно пережил.
Что имела в виду Линда? Она не давала старику покоя. Пол ничего не мог делать: вставал с кровати — кружилась голова, садился завтракать — тошнило, ложился на кровать — пружины врезались в спину, начинал писать — чернила переставали идти из авторучки, доставал коньяк — рот чувствовал лишь горечь.
Америка могла помочь, но она не спешила появляться. Комната Пола наполнялась запахом мяты. Это ли предзнаменование появления Америки? Что же она делает…
Интересно, знает ли она Линду? Знает ли Линда Америку? Если знает, то не против ли Линда того, что ее муж путешествует с другой женщиной? Не против ли она вообще того, что Пол не остался верен жене после ее смерти? Что она думает? Что с ней? Как она?
В первый год после ее смерти Полу казалось, что любимая подает ему знаки, продолжает следовать за ним, как при жизни. Вряд ли Америка была такой же поклонницей своего мужа — она более творческая и какая-то… замкнутая. Время покажет. А Линда точно была. Она продолжала освещать Полу путь, когда его собственный фонарь гас, пока ее душа не обрела покой…
Пол заметил оставшуюся в проигрывателе пластинку Америки. «Ну ты же понимаешь, Лин, что ей это удавалось лучше, — произнес Пол, смотря в небо. — Скажи, имеет ли она право находиться рядом со мной?» Ответа не последовало. Пол завел пластинку. Америка пела: «Ты знаешь, я так тебя люблю». Двоякие чувства МакКартни усиливались оттого, что эта песня посвящалась ему, а в то же время — не совсем.
Пол слушал пластинку раз за разом до самого обеда. На обед сварили бобовый суп. Сэр не знал не только того, что он чувствует, но и того, голоден ли он. Пол с трудом одолел тарелку только потому, что надо было подкрепиться. «За такую похлебку и право первородства не продашь», — недовольно подумал МакКартни.
День уже перевалил за половину. Полом полностью овладело чувство разочарования и уныния. Полу приходилось начинать признавать, что ему трудно без Америки. Пол завел “Morrison Hotel” и прослушал его целиком. «Ну и зануды!» — плевался Пол в сторону проигрывателя.
— А мне нравится, — Пол услышал Америку и вскочил с кровати.
— А-ами… е-ерика, — МакКартни не хотел ласково называть девушку. — Что интересного на сегодня?
Пол умалчивал о своем сне.
— Поедем в Америку.
«На родину Линды, — мысленно продолжил Пол. — И Моррисона».
Тем временем, углы его комнаты округлились, приняв форму фюзеляжа самолета, а окна превратились в иллюминаторы. Вместо привычной мебели стояли кресла. Заревели двигатели, и Пол понял, что находится в салоне самолета.
По проходу между кресел пробирались битлы и Брайан. Последний что-то сказал парням, и они сели. Сэр МакКартни подошел к ним поближе.
— Ну где ж Америка? — досадовал Брайан. — Не опаздывала ж никогда.
На трех сиденьях слева расположились Джон, Пол и Ринго. На противоположной стороне сидели Брайан и Джордж. Место у окна дожидалось Америку. Брайан то и дело смотрел на часы. Парни выглядывали в проход, пытаясь разглядеть девушку.
— Может, ее фанатки растерзали? — сделал предположение Джон.
— Типун тебе на язык, Джон! — крикнул Брайан.
— О, вот она! — воскликнул Пол.
Америка действительно шла по дорожке. Выглядела она, как показалось ребятам, очень странно. Одета была как обычно: свободная белая блузка и бежевые брюки. Но на ее голове красовалось что-то наподобие гнезда из колосьев, травы, веток и ромашек, а в левой руке она несла лукошко с какой-то ягодой.
— Привет, ребята! — поприветствовала всех Ами и помахала рукой. Парни, казалось, не вдохновились и продолжали подозрительно коситься на девушку.
— Пол, что ты с ней сделал? — спросил Джон.
— Джон, ты был прав: это фанаты! — высказался Ринго.
— Представляете, моя вишня начала плодоносить в конце июля. Вот, — девушка подняла лукошко в доказательство. Там лежали большие бордовые пузыри, блестящие на свету. — Попробуйте.
Парни испуганно переглянулись и угощаться ягодой не спешили. Первым осмелился взять горсть Джордж. Ринго, Пол и Джон перевели взгляд на Харрисона. Сочная, кисловатая вишня лопнула во рту и растворилась, оставив после себя только твердую косточку. Джордж чуть не простонал от удовольствия.
— Восхитительно! — воскликнул он.
— Ты его отравила! — завопил Джон.
— Что вы как маленькие? — Брайан потянулся к вишне. Америка протянула Эпстайну всю корзину и прошла на свое место.
Сэр Пол сел на кресло позади Брайана. Рядом села Америка. Пол посмотрел на девушку: она держала в руках пригоршню вишен. Пол сложил ладони, и Ами пересыпала ему все. Пол быстро съел все, что оказалось у него в руках.
В том июле вышел альбом The Beatles “A Hard Day’s Night”. Он стал первым альбомом, состоящим полностью из песен собственного авторства. Часть июля и августа прошла в гастролях по Англии с двухдневным заездом в Стокгольм. Штат, обслуживающий группу, с момента прихода в группу Брайана и Америки вырос. Помимо Мэла Эванса и Нила Аспиналла, сопровождающих квартет не только в поездках, к середине 1964 года персонал пополнился шофером Альфом Бикнеллом, пресс-секретарями Тони Барроу и Дереком Тейлором, которым Америка делегировала часть своих обязанностей по связи с прессой, бухгалтером Гарри Пинскером, личным помощником Брайана из магазина “NEMS” Алистером Тейлором, секретарем Фредой Келли. Сведением и мастерингом занимались звукоинженеры Джефф Эмерик и Норман Смит.
— Выходим, ребята. Полет закончился, — менеджер встал с кресла.
— Уже? — спросили МакКартни.
— Пол, ты не заболел? Полгода назад ты бы начал прыгать от счастья и кричать «Наконец-то!», — пробурчал Брайан и добавил еле слышно Америке на ухо: — бедные мальчики…
Знаменитые пассажиры вышли из самолета, сошли по трапу сразу в автомобили. Здороваться с девятью тысячами фанатов времени не было. Лимузины повезли группу, Брайана, Америку, фотографа Роберта Уитакера и прочих на пресс-конференцию в Сан-Франциско. Не успели The Beatles рассесться перед журналистами и ответить на несколько вопросов, как Брайан снова потянул их на концерт.
Сэр Пол оказался за кулисами. Музыку заглушал вой фанатов. На сцену снова падали какие-то камни. Шум почти завуалировал то, что Джон, Пол и Джордж, не слыша друг друга, расходились в разные стороны. Ориентироваться на Ринго было крайне тяжело. Америка закрывала уши, чтобы хоть каплю их сберечь. На сцену сыпались шоколадные конфеты в шелестящих фантиках.
— Ребята! Девочки! Мальчики! — пытался докричаться до фанатов Пол. — Не бросайте в нас конфеты, пожалуйста! Вы можете попасть нам в глаза и повредить их!
Но просьба оказалась проигнорированной. Сэр Пол вспомнил февральский инцидент с Джорджем в Вашингтоне. Ребята сыграли еще пару песен, и Пол повторил объявление. Конфеты продолжали падать на сцену. Брайан и Америка бегали за полицией, которая не могла уладить этот вопрос. Группа доиграла концерт и поплелась в гримерку.
— Нет-нет, ребятки, времени рассиживаться нет! — в гримерку влетел Эпстайн. — У нас самолет в Лас-Вегас.
Ребята встали и отправились к черному выходу, где их ждал автомобиль. Они снова оказались в ревущем самолете, сочувствующем битлам. «Я тоже работаю без продыху, — жаловался лайнер, — меня только кормят и иногда водят на медосмотр».
Самолет приземлился в Лас-Вегасе. Это еще не совсем город огней, праздности и веселья, каким его привыкли видеть. А если Лас-Вегас и тогда был бы настолько буйным, то битлы все равно бы его не увидели — после концерта они летят в Сиэтл. Брайан еще до турне предупредил ребят: экскурсии по городам отменяются, потому что одна прогулка будет стоить буквально жизни. Улицы в городах, где они оказывались, и так перекрывали, замораживая даже скудное автомобильное передвижение. Лимузин доставил музыкантов из аэропорта сразу к концертному залу. И здесь фанаты мешали выступать, но настолько, что в один момент полисмен взял мегафон и прямо посреди песни гаркнул:
— Концерт прерывается из-за нестабильности публики!
Перепугавшиеся битлы замолчали. Ими овладел страх, потому что полицейский предупредил их о некой опасности. В зале творилось что-то необъяснимое. Они переглянулись между собой. Полиция стала выводить из зала тех, кто вел себя особенно буйно. Стало несколько тише.
— Концерт продолжается, — едва понятно буркнул тот же полисмен.
«Битлз» доиграли последние песни, раскланялись и пошли к черному выходу, где их снова поджидал лимузин. Битлы устало плюхнулись в него и, устроившись друг у друга на плечах, спали до прибытия в аэропорт.
Америка постучала в окно лимузина, припарковавшегося рядом с самолетом. Парни проснулись, и желтый свет прожекторов ударил им в глаза. Ринго опустил стекло.
— Пора выходить, — констатировала девушка.
— Ты такая бодрая, — сонно пролепетал Джон.
Ринго открыл дверь и вышел. Его обдул холодный ночной ветер, и барабанщик поежился. Открылась передняя дверь, и вышел Джон. Из машины выползли Джордж и Пол. Чуть поодаль столпилась небольшая группа «начальников». Все, включая Америку, курили, а Брайан что-то увлеченно рассказывал.
— Кто поделится сигареткой? — похлопав себя по карманам, спросил Джон.
Джордж, зевая, протянул ему одну «Мальборо».
— А прикурить?
Ринго зажег “Zippo” и протянул Леннону. Огонек, танцуя на ветру, еле зацепился за сигарету, и Джон сделал затяжку.
— Спасибо, — сказал он, выдыхая дым, и подошел к «начальникам». Остальные тоже закурили и последовали за Джоном.
— Америка, — окликнул девушку Джон, и она немного отстранилась от мужской компании, в которой стояла. В левой руке дымилась сигарета, — надеюсь, нам не придется выступать сразу после приземления?
Джон заметил, что у Америки были красные глаза, и бодрость она только показывает.
— Нет, конечно. Вы ляжете спать, — улыбнулась Америка. Трап, тарахтя, как трактор, вырулил к лайнеру, блестящему в свете желтых прожекторов. Битлы поднялись по лестнице и оказались в самолете. Сон никого не заставил долго ждать.
Сонная атмосфера стала действовать и на старика, и он зазевал. «Перейдем к самому интересному», — интригующе прозвучал голос Зами словно из динамиков в салоне самолета. «К чему же?» — подумал Сэр Пол. Америка не торопилась отвечать. Самолет поднялся в воздух, и ощущение полета произвело окончательное воздействие на старика, и он закрыл глаза.
Пол проснулся от суеты, которую наводили роющиеся в полках битлы. «В каком я городе?» — подумал Сэр МакКартни. «В Лос-Анджелесе», — из динамика над головой старика раздался голос Ами. Пол плюнул: «Город The Doors! Они меня теперь преследуют». Мужчина потянулся и поднялся с кресла. Когда он подошел к двери, оказалось, что она ведет не на улицу, а в какую-то гостиницу. Пол огляделся по сторонам и шагнул вперед. В конце коридора стояли трое битлов и стучали в дверь.
— Джон, открой! — кричал Пол. — Это наш общий номер, а не твой собственный.
— В чем дело? — к парням решительно направлялся Брайан.
— Джон заперся в номере и не хочет нас впускать! — скандалил Пол. — Зря мы не поселились в особняке Реджинальда Оуэнса.
— Может, он болен? — предположил Джордж.
Брайан постучал в дверь.
— Джон? Джон? С тобой все в порядке?
— Оставьте меня в покое! — крикнул Леннон.
— Джон? Что случилось? Тебе плохо?
— Брайан, отвали!
Брайан, Пол, Ринго и Джордж переглянулись.
— Ребята, я сниму вам отдельный номер, — спокойно произнес Эпстайн. Парни были не очень довольны.
— Не надо. Мы пойдем на вечеринку Барта Ланкастера, — Пол сказал это в замочную скважину, чтобы Джон услышал, — он как раз нас звал. Давайте зайдем за Ами.
Ребята ушли, и коридор погрузился в тишину. Мгновенно тихое помещение сменилось большой, просторной и шумной комнатой. На пороге появились битлы и Америка, к которым тут же подскочили краснощекие мужчины с бокалами в руках, стали протягивать руки и обниматься, приговаривая: «Здорово! Как дела?» Отсутствие Джона мало кто заметил. Пол попытался вырваться из лап малознакомых ему людей и отвел в сторону Ами.
— Сейчас я тебя познакомлю кое с кем интересным, — осторожно держа девушку за локоть, МакКартни вел ее куда-то. — Джон познакомился с ней вчера и очень рекомендовал тебе с ней пообщаться.
— Кажется, там Джоан Баэз! — заметила Ами, посмотрев на парня. Он загадочно улыбнулся и подвел Зами прямо к фолк-певице.
— Джоан, это Америка, — сказал Пол. — Джон вчера говорил о ней.
— А где сам Джон? — поинтересовалась Баэз.
Пол еле сдержался, чтобы не сказать что-нибудь нелицеприятное.
— Наслаждается творческим процессом в отеле, — брякнула Ами. Пол вопросительно посмотрел на Америку.
— А вы, девушки, чем-то похожи, — произнес Ринго, проходя мимо. Пол позвал барабанщика и пошел за ним. «И правда, похожи», — усмехнулся Сэр МакКартни. Америка была менее смугла, чем Джоан, и обладала намного более мягкими чертами.
Старик не успел заметить, как оказался в гостиничном номере, залитом утренним солнечным светом. На кресле развалился Ринго, приложив ко лбу стеклянную бутылку с минеральной водой. Джордж со страдальческим выражением лица жадно пил из точно такой же бутылки бурлящую газированную воду. Из спальни, держась за голову, вышел Пол.
— О, проснулся? — спросил Джордж с такой интонацией, будто Пола ожидал серьезный разговор.
— Как видишь, — буркнул Пол.
— Ну что, алкоголики? — из другой комнаты выскочил Джон. — Что, плохо вам? Что, напились? Что, голова болит?
Пол, Джордж и Ринго устремили на Леннона испепеляющие взгляды. Сэр Пол захихикал.
— Доброе утро, ребята! — в номер влетел воодушевленный Брайан и остановился около Джона. — Как самочувствие?
Джон тихо прыснул.
— Вы помните, что сегодня мы идем на благотворительную акцию по борьбе с гемофилией?
Теперь заразительно захихикал Ринго. Все знали, как пренебрежительно Джон относится к подобным мероприятиям. Леннон поспешил скрыться в спальне. У окна появилась полупрозрачная Америка. Сэр Пол не заметил ее, пока она не отошла от окна. «Теперь летим в Нью-Йорк», — произнесла она, не шевеля губами.
Старик оказался в другом отельном номере, очень похожем на предыдущий. В номер ввалились парни, уставшие от очередного перелета, и расселись по креслам.
— Еще и концерт играть… — протянул Джон, закрыв лицо руками.
— А что, если я вам скажу, что мы отменили концерт? — на пороге внезапно появилась Ами.
— То есть, как так — отменили концерт? — Леннон удивленно уставился на Зами.
— А вот так. Этот концерт в графике — розыгрыш, — девушка села на ручку кресла, в котором устроился Пол. — Но мы пойдем на другой концерт. Я слышала, вы любите Боба Дилана? Машина ждет нас у входа.
Парни вскочили с кресел, дали друг другу «пять», поцеловали Ами и кинулись к выходу. Сэр Пол посмотрел на Америку. «Можно мне тоже на концерт Боба?» — спросил Пол про себя. В комнате погас свет, и даже окно не отсвечивало. Далеко-далеко, как будто где-то на периферии сознания, зазвучала “The times they are a-changin’”. Вдалеке Пол увидел белый круг, который все приближался и приближался к нему. МакКартни начал различать очертания стоящего у стойки микрофона Дилана, освещенного световой пушкой.
Перехватило дыхание. Пол и Джон заслушивались Диланом в молодости: садились вместе и слушали “The Freewheelin' Bob Dylan”. Сейчас Дилан такой же дряхлый старик, как МакКартни, а не молодой фолк-музыкант, выступающий перед ним наяву. Но Полу было трудно поверить, что эти полвека давно прошли. Он прослушал весь концерт, подпевая песни, которые до сих пор знал наизусть.
Боб сыграл большую роль в жизни Пола, и еще большую — в жизни Джона. У самого Дилана жизнь выдалась непростая, судьба подарила ему свои трудности. Но разве знает ли об этом кто-нибудь из присутствующих? Ни для кого нет этих пятидесяти лет. Все идут по неосвещенной дороге в будущее. А Пол словно в один момент свернул не туда и вернулся в места, в которых уже бывал. Старик оглядел зрителей, внимательно слушающих выступление.
Свет снова погас. Не было видно ни зги, и от этого в глазах Пола стояла рябь. Послышались шаги и скрип двери. Кто-то нажал на выключатель, и зажглась люстра. В номер вошли шестеро мужчин: Джон, Пол, Ринго, Джордж, Брайан и низкорослый, щуплый Боб Дилан. Боб устало плюхнулся на диван.
— Друзья, раз уж мы здесь, — обратился гость к битлам, — давайте?
Дилан выудил из кармана странную маленькую зеленоватую шайбу.
— А… что это? — несмело спросил Брайан.
— Как что? Никогда марихуану не видели? — Дилан окинул взглядом парней. Они отвели глаза.
— Мы не курили марихуану… — растерянно пролепетал Брайан.
— Как так? — удивился музыкант. — А как же ваша песня? Ну, та самая, где: «Я чувствую, моя любовь, что поднимаюсь ввысь». Вы же имели в виду наркотическое опьянение?
— «Я чувствую, мою любовь мне не удастся скрыть»{?}[Боб Дилан посчитал, что The Beatles поют "It's such a feeling that, my love, I get high", тогда как текст песни таков: "It's such a feeling that my love I can't hide"]… — лукаво поправил Джон.
Стушевавшийся Дилан прятал марихуану.
— Но ты не торопись! Никогда не поздно начать… — остановил его Леннон, а затем нагнулся и сказал тише: — Брайан о нас не все знает.
Боб воодушевился, и в руке снова появилась трава. В несколько движений он отделил от головы несколько кусочков и смастерил самокрутки. Джордж достал зажигалку и поднес ее к Дилану.
— Эй, эй, не торопись! Ты же не хочешь, чтобы нас копы разоблачили? Мы должны замаскироваться. Мочите полотенца, откройте окна и занавесьте.
Битлы буквально взлетели с мест. Брайан сидел на месте, испугавшись.
— Брайан, не сиди на месте, — сделал замечание Джон. — Позови Америку, пусть повеселится с нами!
— А если откажется? — Эпстайн волновался.
— Так ты не говори, что мы курить будем. Скажи, что мы просто сидим с Диланом. От этой компании она точно не откажется.
Эпстайн сдался и пошел к выходу.
— Что дальше? — за указаниями к Бобу пришли Пол и Джордж, держа в руках мокрые тряпки.
— Закройте щели под дверьми и вентиляционные решетки, — сказал он. В комнату вошли Брайан и Америка. Эпстайн подвел девушку к Бобу.
— Вот, познакомься, моя коллега Америка Зами, — Брайан указал на девушку. Боб протянул Ами руку:
— Рад знакомству, — он улыбнулся, — присаживайтесь.
Появились битлы и в унисон вымолвили: «Мы все». Боб попросил их сесть, и парни уставились на него. Джордж предложил зажигалку, и Дилан, поблагодарив Харрисона, воспользовался ею. Боб сделал длинную затяжку и закрыл глаза. Америка не очень отчетливо понимала, что происходит. «Попробуй», — тихо сказал Боб, протягивая Джону косяк. Он затянулся и слегка закашлялся. «Ничего, ничего, это от непривычки», — успокоил его Боб. Затем Ринго, звеня кольцами, принял эстафету. Следом это сделал Джордж, несмело взяв сигарету дрожащими руками. Пол уже не мог сидеть на месте от нетерпения. Он сделал затяжку и посмотрел на Америку:
— Хочешь?
— А что это? — спросила Америка, хотя уже догадалась.
— А ты попробуй, — сказал Боб. — Не волнуйся, не отравим.
Ами подозрительно посмотрела на бычок, который передал ей МакКартни, затянулась и поперхнулась. Брайан протянул ей стакан воды и взял бычок. «Бывает, бывает», — контролировал ситуацию Боб. Америка залпом выпила стакан воды.
— Ва-а-ау! — тишину разрезал вопль Джона. — А-а-а, кр-руто!
— Что-то ты быстро, — удивился Боб.
Сэр Пол тоже наслаждался отголосками некогда излюбленного занятия: дым, повисший в комнате, стал ударять старику в голову. Он присел на стул у трюмо. Он слышал, как заливисто захихикал фальцетом Джон. В номер вошел Мэл Эванс, и Пол подскочил к нему и начал чем-то увлеченно делиться и просить тетрадь. Сэру МакКартни становилось все хуже и хуже, шум нарастал в ушах. Широко распахнулось окно, поднялись от ветра занавески. В комнату влетела Линда, оседлавшая метлу. Сэр Пол заметил, что кроме них в комнате никого нет. Линда выбросила метлу в окно и подошла к старику, сверля его взглядом. Тело стало ватным, голова закружилась, и Пол немощно произнес:
— Америка, мне плохо…
Последнее, что он успел увидеть — это нависшую перед ним Америку, а потом потемнело в глазах…
Что-то резко ударило в нос. Пол лежал на мягкой постели в спальне того же отельного номера. Над ним нависла Америка, водя перед его носом куском белоснежной ваты. Увидев, что старик очнулся, Ами отвела руку. Пол не чувствовал ничего, кроме зла на девушку. Она, казалось, не испытывала стыда.
— Америка, что это было? Для чего? — раздосадованно спросил Пол.
Девушка молчала. Пол уставился в потолок.
— Пол, сейчас мне нужно рассказать тебе одну серьезную вещь, — вдруг заговорила она, повернувшись спиной. — Только восприми это действительно серьезно.
Пол испугался, поняв, что это будет связано с Линдой.
— Ситуация несколько необычная, пообещай мне не смеяться.
— Как я могу смеяться, если это связано с Лин! Ведь так?
— Так, — Америка кивнула. — Она существовала в обеих вселенных.
Какая-то неведомая сила подняла МакКартни с постели. На макушку упала холодная капля воды. Он поднял голову и увидел над собой не потолок, а бездонное ночное небо. Он был уже не в гостиничном номере, а на плохо освещенной улице Ливерпуля. Пол не без труда узнал улицу, на которой жили его родители до рождения сына. Они переехали в район Сады Сэра Томаса Уайта, когда Пол был совсем маленьким. Приближался стук каблуков об асфальт, и в тусклом свете фонаря Пол увидел стройную женскую фигуру. Сердце МакКартни раскололось и рассыпалось, когда он понял, что это его мама.
Мама… скоро будет ровно шестьдесят лет, как ее не стало. Пол хорошо ее помнил, но прошло так много десятков лет, что образ расплывался и отдалялся. А теперь мама, мамочка проходит мимо, живая, молодая, стройная. Теплая слеза, пролетев мимо щеки, упала старику на морщинистую руку. Старику, пережившему мать на шестьдесят лет.
Слезу смыл внезапно начавшийся моросящий дождь. Миссис МакКартни прошла мимо, даже не посмотрев в сторону Пола. Внезапно из темноты на Мэри выбежала, приволакивая ноги, русоволосая пухлая девушка лет семнадцати.
— Женщина, женщина… — звала она, задыхаясь, — помогите…
Пол подошел поближе и разглядел, что эта девушка была беременна. Она, протянув прохожей руки, падала на мокрый асфальт. Мэри остановилась и подхватила девушку.
— Что с вами? — испуганно спросила миссис МакКартни.
— Я… я… не смогу дойти до больницы, — девушка вновь стала падать. Мэри поволокла девушку за собой, и вскоре они скрылись за углом.
Пол понял, что все еще лежит на кровати. Он утер слезу, медленно ползущую по левой щеке.
— Девушка умерла после тяжелых родов, и твои родители, потерявшие надежду завести своих детей, готовились удочерить девочку.
Полу казалось это абсурдным, но рассмеяться он никак не мог.
— Через полтора месяца Мэри узнала, что беременна, а девочку отправили на воспитание к бездетной родственнице твоего отца. Девочку по просьбе ее матери назвали Линдой. В девятнадцать лет она улетела учиться в Америку, вышла замуж, родила дочь…
— Хизер, — продолжил Пол. Америка кивнула.
Пол посмотрел на небо, окрасившееся в фиолетовый и желтый цвета. МакКартни поднялся с кровати и вышел в опрятную гостиную. От Боба Дилана и его косяка не осталось ни следа. Вероятно, прошел не один день, потому что после той бессонной ночи в номере стоял кавардак.
На душе у Сэра Пола было горько. То ли от встречи с мамой, то ли от неожиданной правды о Линде. Чего-чего, а такого он точно не ожидал. В номер вошла Америка и бесшумно закрыла дверь, но Ринго проснулся. Ами приставила палец к губам. Старр прошептал: «Доброе утро», и Америка ответила. Она вошла в комнату, где еще недавно развалился на постели старик Пол. Там стоял, вытянувшись во весть рост, молодой Пол. Девушка подошла к нему, и пара по-дружески поцеловалась.
— Линда мне уже звонила, она ждет нас, — прошептал Пол, чтобы не разбудить Леннона. — Поехали.
Ами и Пол покинули спальню. Сэр МакКартни услышал, как вдалеке звенит дверной звонок. Старик тоже вышел из спальни, потом из номера. Звон стал громче. Пол оказался в той маленькой комнате, которая снилась ему сегодня ночью. Звон приблизился насколько возможно. Старик заметил на полу крохотную девочку, перебирающую кубики. «Кто там?» — Пол услышал голос Линды, доносящийся из коридора. Сердце сжалось. Пол никогда не знал Линду такой молодой, а Хизер — такой маленькой.
Хизер заползла под накрытый стол. Пол грустно улыбнулся и вышел в коридор. Линда, еще не похудевшая после прошлогодних родов, отпирала дверь квартиры. На пороге стояли Пол и Америка.
— Линда! — воскликнул Пол. — Рад тебя видеть!
Пол обнял сестру, переступив порог. «Это Америка, моя подруга», — представил девушку МакКартни. Линда попросила гостей пройти.
— Ты столько для нас приготовила! — воскликнул Пол. Из-под стола выползла Хизер. — А кто это у нас тут такой?
— Это моя дочка Хизер, — гордо произнесла Линда.
— Сколько ей? — поинтересовался Пол и взял девчушку на руки.
— Восемь, — улыбнулась Лин. Девушки посмотрели на мило играющего с малышкой Пола и решили сесть за стол.
— Спасибо, что вы приехали, — поблагодарила Линда Америку. — Я тут в одиночку совсем чахну. Не могу никак работу найти.
Америка поняла, что Линде действительно плохо, раз она не стесняется рассказывать о личных проблемах человеку, с которой едва познакомилась.
— Извини, можно посмотреть твой фотоаппарат? — Линда прицелилась к чехлу, висящему на шее.
— Да, конечно, — Америка протянула девушке чехол с фотоаппаратом внутри. Пол присел за стол, устав от игр с племянницей. — Пол рассказывал, ты училась в университете Аризоны на факультете изобразительных искусств? Почему бы тебе не стать фотокорреспондентом?
— Я бы с удовольствием, — расстроенно произнесла Лин, — но у меня нет денег на камеру.
— Забери себе мою.
— Что?
— Забирай.
Пол и Линда удивленно посмотрели на Америку. Пол знал, как сильно Ами любит фотографировать.
— Нет, я не могу, — Линда положила фотоаппарат на стол.
— Я не приму его обратно. Я куплю себе другой. Тебе нужнее.
Линда растрогалась, ее губы вытянулись в длинную полосу поперек лица, и она крепко их сжала, чтобы не заплакать. «Спасибо тебе», — прошептала девушка и закрыла лицо руками. Ами подсела к девушке и стала гладить ее по волосам и спине. Пол налил сестре воды. «Я очень тронута», — произнесла Лин, принимая стакан из рук брата.
Сэр Пол задумался над этой ситуацией. Все перемешалось: Линда, росшая в богатой адвокатской семье, здесь была сиротой и жила практически в нищете; Америка успокаивала девушку, которая заняла ее место рядом с Полом в параллельном мире, а Полу его жена была не большим, чем сестрой. Бред!
Линда успокоилась, и они с Полом и Ами разговорились. Пол увлеченно рассказывал обо всем, что их с Ами связывало. Лин с превеликим удовольствием слушала, иногда открывая рот. Затем она рассказала, что не выдержала жизни с бесхребетным мужем и ушла от него с ребенком, оставив все. Пол пригласил сестру переехать в Британию, где они с Америкой смогут финансово ей помочь. Линда сказала, что подумает. Несмотря на это, Полу и Ами удалось развеселить девушку.
Америка вдруг поднялась из-за стола и, сказав: «Я сейчас», удалилась. Линда приблизилась к Полу и спросила:
— Пол, скажи, у тебя с этой девушкой серьезные намерения?
— Да, я хочу на ней жениться. Только «тс-с», — Пол приставил палец к губам и улыбнулся.
— Тогда пора знакомить ее с остальным семейством, — произнесла Лин и отстранилась. Пол кивнул.
В этот момент Сэр МакКартни понял, что сейчас встретится со своим отцом. Все внутри сжалось от нетерпения. Его меньше волновали мачеха Анджела, Рут и Майк, которые были живы. Он давно не видел отца, и из-за того, что Джим умер так внезапно, Пол чувствовал себя скверно, ведь он не успел ему сказать, как важно и дорого ему все, что делал отец. Но успокаивал сам себя: папа все равно останется папой. И хорошо, что сам Джим его не увидит. Пол представил его реакцию: «Ну, сынок, что-то ты неважно выглядишь». Отец не стеснялся шутить и смеяться. Юмор у МакКартни был своеобразным, но его харизма всегда всех очаровывала. Сэр Пол стал надеяться, что и Ами очаруется Джимом МакКартни.
Пол оказался во дворе дома на Фортлин-роуд, где пахло новорожденными воспоминаниями. Во двор, держась за руки, вошли Пол и Америка. Ами мельком смотрела на сосредоточенного МакКартни. Для него знакомство девушки с отцом было большим шагом. Америка это понимала без слов. Пол нервно постучал в дверь и улыбнулся девушке. На пороге за открывшейся дверью оказался чернявый молодой человек.
— Здорово, старик, — брат Пола Майк протянул ему ладонь. Старший брат хлопнул по ладони Майкла.
— Может, впустишь? — саркастично спросил Пол.
— Нет, на пороге вас оставлю, — язвил парень.
Америка и Пол вошли, и Майкл галантно помог девушке снять пальто.
— А как твою подругу зовут? — окидывая Ами оценивающим взором, спросил юноша.
— Америка, — назвалась Зами. Майкл облизнулся.
— Эй, животное, не смей так делать! — в старшем брате вдруг взыграла ревность.
Братья МакКартни приблизились друг к другу. Эта стычка могла бы закончиться как угодно, но тут вышел отец братьев, и стычка никак не закончилась.
— Видите, какие у нас буйные мальчики, — вместо приветствия произнес Джим скрипящим голосом. — Двадцать два годика и двадцать годиков детинам. Вы бы хоть постыдились, джентльмены! Меня зовут Джеймс, — старик протянул Америке руку и поцеловал ее тыльную сторону ладони.
«Папа…» — попытался произнести самый старый из присутствующих, прилетевший из будущего, но слова застряли в горле.
— Пойдем к столу что ли, а то получится с Майклом зря стряпали.
Джим направился к комнате, в которой гудел телевизор. Гости вскоре оказались там же.
— Пол, неужели ты так мало зарабатываешь, что не можешь прокормить свою невесту? — пошутил Джим.
— Наоборот, мы очень много работаем, — Пол пытался оправдаться. Старший МакКартни дотянулся до ящика телевизора и нажал на кнопку выключения. Повисла облегчающая уши тишина.
— Ну, рассказывайте. Чем занимаетесь? — старик оперся на спинку стула и сложил руки в замок.
— Я театральный режиссер и импресарио группы Пола, заканчиваю институт, — ответила Америка.
— Америка, на самом деле, очень много умеет и знает, — встрял Пол.
— Это мы потом узнаем, — Джим махнул в сторону Пола рукой. — Факультет искусств?
— Сдвоенная программа факультетов искусств и истории, лингвистики и культуры, — несмело произносила Ами.
— Ами знает несколько языков в совершенстве, — снова встрял парень. В комнату вошел Майкл, сел за стол и положил в тарелку мясо.
— Майкл, балбес, вечно ты со своей едой! Видишь, еще гостья не поела, подожди с горячим, — повысил тон Джим. — Лучше б чаю заварил.
Парень, недовольно вздохнув, поднялся и отправился на кухню. Джим, улыбаясь во все зубы, посмотрел на сына и гостью.
— А музыкой ты занимаешься? — Джим задал этот вопрос с такой интонацией, словно ради этого он ее и позвал.
— Сколько себя помню, — ответила девушка.
— На чем играешь? — любопытствовал старик.
— Да практически на всем.
— О, нам есть, о чем поговорить! — воскликнул Джим, хлопнув себя по коленям. МакКартни пустился в долгие разговоры о музыке. Пол не мог вставить ни слова. Пришел Майкл и поставил в середину стола чайник. Джим разошелся и стал рассказывать, как в молодости играл в оркестре на трубе, о том, что музыка спасала его в трудные времена, и о том, что Пола почти удалось сделать трубачом, если бы он трубу на гитару не поменял.
Джим беседовал с Америкой до темноты. За открытым окном стрекотали сверчки. Джим предложил детям переночевать у него дома, только на одной кровати спать не позволил и отвел Полу диван в гостиной, а Ами — комнату Пола. Мистер МакКартни принес сыну сверток постельного белья, пожелал спокойной ночи и поднялся в спальню. Майкл улизнул из дома, попросив Америку и брата ничего не говорить отцу. Пол расстилал диван, а Америка сидела рядом на кресле. Комната погрузилась в синеватую темноту; из коридора широкой полосой падал свет. Америка, опирая голову на руку, смотрела на МакКартни.
— Ами, — сказал Пол, присаживаясь на постель, — а давай и с твоим папой познакомимся?
Америка замотала головой.
— Это исключено, — казалось, настроение Зами тут же упало.
— Почему? — парень придвинулся ближе к Ами.
— Понимаешь, меня не пустит на порог мачеха. Мы с папой жили не очень бедно, папина профессия всегда в почете, и Дороти на это клюнула. А папа в нее и влюбился. Дороти делала все возможное, чтобы избавиться от меня. Ей хочется, чтобы наследство от папы досталось не мне, а ее дочери. Поэтому она сделает все возможное, чтобы папа обо мне забыл.
— О как… — произнес Пол. — Но если ты ничего не сделаешь, он и вправду о тебе забудет!
— Знаешь, в войне с такими, как она — выгоднее первым сдаться. Все получат по заслугам. А теперь желаю тебе спокойной ночи, — девушка поднялась с кресла и поцеловала Пола в лоб.
Быстро наступило утро. Джим поднялся ни свет ни заря и приготовил завтрак. Как Сэру Полу хотелось еще разок отведать папиной стряпни! После смерти Мэри отец не доверял Майклу и Полу это дело, потому что в их бедственном положении переводить продукты было нельзя. От заваренного чая неспешно поднимался парок; из распахнутого окна веяло утренней прохладой. К столу спустились Америка и Майк.
— Доброе утро, — улыбаясь, произнесла Америка и села рядом с Полом.
— Доброе! Садись, ешь, — отец стал двигать блюда поближе к девушке. — Как спалось?
— Замечательно, — Ами покосилась на Пола. — Мне приснилось, что нам с Полом по пятнадцать лет, мы сидим на его кровати и слушаем Слима Уитмана.
Джим рассмеялся. Пол улыбнулся.
— А тебе что снилось, Майкл? — с издевкой спросил отец. — Танцпол? Или кино? Или парк?
— Ты что, настучал на меня? — сквозь зубы процедил Майкл в сторону старшего брата.
— Сын мой, я не дурак, — ехидным тоном произнес Джим. — Не пытайся от меня ничего скрывать.
Пол и Америка переглянулись. Вскоре они закончили завтрак, попрощались с отцом и братом Пола и сели в автомобиль. Америка вела, поэтому Пол уселся поудобнее и задремал. Путь предстоял неблизкий: из Ливерпуля в Оксфорд. Из короткого разговора между молодыми людьми старик понял, что они едут в гости к Питу Оранжу и Омпаде Овод. Автомобиль выехал на трассу, окруженную деревьями с пересохшими листьями, сквозь стройные стволы которых просачивался скудный осенний солнечный свет, и совсем скоро оказался в предместьях Оксфорда. Пол проснулся, когда машина оказалась на представительной улице, где находился дом Оранжей, сплошь состоящей из почти идентичных домиков с безупречной кладкой красного кирпича. Америка припарковалась напротив закрытой калитки. Из-за двери появился долговязый мужчина. Ами заглушила двигатель, и пара вышла из машины. Мужчина подошел к Полу и протянул правую руку:
— Пит, — басом произнес он.
— Пол, — ответил МакКартни. Мужчины пожали руки.
— Рада тебя видеть. — К Питу подошла Америка, и они неловко обнялись.
— Я тебя тоже, — ответил Пит. — Пойдем. Омпада вас ждет не дождется.
Когда Пит и гости вошли во двор, залаяла собака. Оранж не обратил на нее внимание и взошел на крыльцо. Не успели Пол и Америка переступить порог дома, как ни них буквально вылетела Омпада.
— Привет! Как я вам рада! — она обнимала Америку. — Пойдем к столу.
Пол, оглядывая дом, прошел за Омпадой и Ами в столовую. За ними шел Пит. Хозяева и гости расселись. Омпада попросила Пола и Ами чувствовать себя как дома и не стесняться. «Накладывайте, накладывайте, я старалась», — причитала девушка. Гости уплетали угощенье за обе щеки.
— Расскажите хоть, как доехали? — поинтересовалась хозяйка.
— Я не знаю, я спал, — усмехнулся Пол.
— То есть за рулем Америка была? — спросила Омпада, нахмурив брови.
— Да, у Пола прошлой осенью права на год отобрали, — ответила Америка, отправляя в рот кусочек вареной картофелины.
— Пит, слушай, я забыла принести фужеры. Сходишь? — обратилась Овод к мужу. Покладистый Пит встал и скрылся на кухне. Омпада придвинулась к Полу и произнесла тихо, но так, чтобы слышала Ами: — Пол, нужна твоя помощь. У Пита сейчас тяжелые времена в группе, в которой он играет. Он потрясающий музыкант, но очень не уверен в себе. Ты не мог бы его попозже послушать и подбодрить?
— Да, конечно, конечно, помогу! — ответил Пол. В комнату вошел Пит, держа в руках сверкающие фужеры и бутылку с коньяком. Пит поставил фужеры, откупорил бутылку и начал разливать напиток.
— Мне нельзя, — предупредила Омпада. Оранж отставил один сосуд.
— Мне тоже, — произнесла Ами. Овод вопросительно посмотрела на подругу, — я за рулем.
— Тогда мы с тобой, Пол, — Пит протянул МакКартни сосуд, и они чокнулись.
— Пит, — обратился к Оранжу Пол, — давай отойдем? Только прихвати гитару.
Пит залпом осушил фужер и взял из угла инструмент. Мужчины ретировались. Омпада села на стул вместо Пола.
— Ами, у тебя как со здоровьем? — тихо спросила девушка.
— Со здоровьем?.. Все хорошо. А что? — удивилась Зами.
— А то, что от тебя одни кости остались. Ты же тощая!
Омпада часто была Америке строгой старшей сестрой.
— Омма, ты бы видела, как битлы от беготни исхудали. Вот Пол, например, — Америка убеждала подругу, что все хорошо.
— А что мне до них? Они мужчины, а тебе еще детей вынашивать. Знаешь, что бывает от дистрофии? Или ты язву хочешь заработать? Твой организм истощен, — Омпада заправила за ухо Америки прядь волос. — Это видно невооруженным глазом, понимаешь?
Девушки смотрели друг другу в глаза.
— Ами, — еле слышно произнесла Овод, — у нас с Питом будет ребенок.
Америка выстроила брови домиком и улыбнулась.
— Какое же счастье… — прошептала Америка, обнимая подругу.
Вскоре вернулись парни, выпили еще по рюмке, и в ночь Ами с Полом отправились домой. Америка молчала, хотя поначалу Пол ей что-то рассказывал. Потом тишина, алкоголь и сумерки усыпили его. Мисс Зами внимательно смотрела на дорогу, освещенную лишь желтоватым светом фар.
Сэр Пол оказался на диване в кухне дома Америки. В темной комнате жужжал телевизор. Старик встал и подошел поближе. На диване сидел молодой МакКартни и грыз ногти, наблюдая за происходящим в телевизоре. Открылась входная дверь, и на пороге появилась Америка, пахнущая осенней влагой. Пол встал с дивана и, выключив телевизор, вышел из комнаты. На скамейке перед пианино сидела Америка в плаще. Пол оперся на косяк, смотря на девушку.
— Есть две плохие новости, — сказала она, подняв глаза на МакКартни. — Не знаю, какая из них лучше. В университете грозит исключение за хроническую непосещаемость. Поэтому я не поеду с вами в тур по Британии и буду поправлять учебу.
Пол сел рядом с Ами и посмотрел в ее печальные глаза.
— Придется снова расстаться, — произнес он.
— Да… — протянула она, отведя взгляд. — А еще я сегодня была у врача. У меня гормональный сбой, поэтому я так похудела и не могу поправиться. — Америка пощупала пальцами свои скулы, вместо которых год назад были припухлые щечки. — Но если я буду пить гормоны, возможно, я поправлюсь так сильно, что…
Девушка замолчала. Пол приобнял ее за плечи.
— Эх, Ами-Ами, — вздохнул парень, — я буду любить каждый твой килограмм.
— Спасибо, милый. Но, вероятно, я не смогу работать, — расстроенно произнесла девушка. — Это будет мне мешать.
— Давай договоримся так, — Пол приблизил свое лицо к лицу девушки. — Главное, чтобы ты выздоровела. А там как повезет…
Пол нежно поцеловал Америку.
На следующий день Пол уехал. Для Америки дом опустел. По вечерам она разжигала у себя в спальне камин, садилась на кресло или на ковер рядом с огнем и, укутываясь в шерстяную шаль, занималась учебой. В один вечер она, экстренно прервав глубокое сосредоточение, поднялась с пола и спустилась на темный первый этаж. Даже в полной темноте Америка так же легко и быстро преодолела ступеньки, как обычно. Ами зажгла свет и села за фортепиано. Сначала она долго подбирала аккорды, и Сэр Пол прислушался: они были джазовыми! Старик подошел поближе. Ами поставила тетрадь на подставку для нот и заиграла более уверенно, напевая песню. «Все шло своим чередом, так, как должно было идти, но вдруг появилась я. Ты строил свои планы, и они почти воплотились в жизнь, но тут появилась я». Америка закончила песню и написала над стихами заголовок: “Suddenly I Appear”. Девушка дотянулась до выключателя, и первый этаж снова погрузился во мрак.
Сэр Пол ездил с Америкой по утрам в университет. Это было самое обычное мрачное учебное заведение с высокими потолками и бюстами исторических деятелей на постаментах вдоль стен. На пороге девушку изо дня в день встречал назойливый зеленоглазый парень с русым хохолком на голове. Америка старалась не обращать на него внимания. Он весь день ходил за ней по пятам. «Привет, Ами! Как спалось? — спрашивал он ее на пороге. — Помочь снять пальто? — спрашивал он, протягивая к ней руки. — Сядем вместе на паре? — спрашивал он, садясь рядом с ней. — А у тебя есть парень? Будешь моей девчонкой?» Так продолжалось три недели, и Америка молча терпела любовные записки, которые ей передавали однокурсники, подкидывали в сумку, присылали по почте. И к Полу обратиться было нельзя, потому что, даже если бы они не скрывали свою связь, битл был далеко.
Однажды парень прижал девушку к стене в тихой рекреации.
— Америка, ты ведь любишь меня, любишь?! — он приблизил свое лицо к лицу девушки и дышал ей в лоб. Америка собирала в кулаках силы, чтобы освободиться. — Я ведь тебя люблю! Ты просто скрываешь!
Америка не выдержала.
— Отпусти меня, Джейкоб! — девушка толкнула парня в грудь, и он отлетел на полметра. Америка не упустила шанс и убежала.
— Стой! — завопил парень и побежал за ней. — Ты от меня не уйдешь!
Америка затерялась в толпе, что отвлекло парня, и спряталась под лестницей. Джейкоб растерялся и остановился.
— Вы не видели Америку Зами? — спросил он у одного из парней в потоке студентов.
— Знать бы еще, кто это! — обозленно крикнул он.
— Джон, ты не видел Зами? — спросил Джейкоб у однокурсника, поймав его за плечо.
— Чихать я на нее хотел! — огрызнулся тот.
— Анди! — Джейкоб преградил дорогу миниатюрной девушке в заплатанном пальто. — Зами не видела?
— Н-нет, — заикнулась она.
— Ну и иди! — грубо сказал он.
Америка тем временем проскользнула к приемной декана. Там ее безразлично встретила секретарь. Америка сняла телефон и по памяти набрала номер.
— Джеймс? — спросила девушка. — Это Америка. Ты еще живешь в Ливерпуле?.. Можешь мне помочь?.. Можешь подхватить меня от университета?.. Да, все там же. Хорошо, до встречи.
Девушка положила трубку и ушла прятаться в женский туалет, потому что Джейкоб обязательно дошел бы до канцелярии. Через пятнадцать минут Зами, внимательно осмотревшись по сторонам, проскользнула к гардеробу и, одеваясь на ходу, вышла из здания. Перед входом стоял автомобиль с надписью «такси». Америка, прищурясь, всмотрелась в лицо шофера и села в авто.
Парень, сидевший за рулем, был некрасив: нос картошкой и слегка косящие карие глаза наверняка мешали ему завоевывать девичьи сердца. Он неловко чмокнул Америку в щеку.
— Это еще кто такой?! — подозрительно спросил МакКартни.
— Джеймс Пирт, мой бойфренд, — на заднем сидении вдруг появилась Америка. Пол испугался и вжался в сидение. — Бывший, разумеется. Мы расстались в 1960-м.
— Америка, я к тебе никогда не привыкну! — воскликнул Пол, приложив ладонь к груди.
— Привыкнешь, — ответила Америка, вперив взгляд в спинку водительского кресла.
— Как ты? — спросил Джеймс, переключая передачу.
— Ничего, а ты? Как мама? — поинтересовалась Ами.
— Да вот, таксую понемногу. Мама болеет, но жизни радуется. Кстати, давай заедем в кофейню. А то я засыпаю на ходу. Угощаю, — Пирт перевел взгляд на Зами. Она закивала. — Ты все такая же немногословная…
Джеймс припарковал автомобиль у обочины. Вскоре парень и девушка очутились в кафе. Джентльмен, как полагается, помог Америке снять пальто и сесть и заказал две чашки кофе.
— Я читал статьи о тебе, видел по телеку и купил твою пластинку, — признался Пирт. — Мы с Крис всегда прочили тебе высоты.
— Да какие высоты… — пожала плечами Америка. — Просто работаю.
— Ты агент The Beatles? — Ами вновь кивнула. — Надо сказать Крис. То-то она удивится. Я помню, они вам не понравились.
Подали кофе. Америка сделала глоток и спросила:
— Как она вообще? Я давно ее не видела.
— Крис? Неплохо. Институт закончила. Пытается книги писать. — Вдруг парень перевел тему: — Слушай, Ами, а зачем тебе вдруг понадобилась моя помощь?
— Понимаешь, тут такое дело, — Америка обхватила руками горячую чашку. — Тут ко мне однокурсник пристает. Я испугалась, что он меня сейчас похитит.
— Так вызвала бы полицию. Но мне приятно, что ты обратилась ко мне, — Джеймс приосанился.
— Нет, я знаю, как можно с ним справиться, и привлекать полицию для этого не надо. Джеймс, ты бы не мог завтра сыграть моего жениха?
Джеймс перестал пить кофе.
— То есть как?
— Сказать, что я занята, пригрозить.
— Могу, могу, конечно.
Пока Джеймс осушал чашку, Америка расписала план завтрашних действий. Пирт внимательно выслушал девушку и спросил адрес Ами. Она назвала, на что парень ответил: «Далековато!» Джеймс рассчитался, и юноша и девушка покинули кофейню.
Автомобиль остановился прямо у забора Америки.
— О, так ты в доме живешь? — удивленно спросил водитель.
— Да. Извини, не могу пригласить тебя в гости — у меня проблемы с отоплением, — призналась Америка.
— Ну тогда до завтра. Заеду за тобой в семь, — напомнил Джеймс. Ами вышла из автомобиля.
Пирт, как и обещал, приехал в назначенное время. Он не постеснялся высказаться по поводу того, как рано пришлось встать, и как Америка далеко живет. Девушка, проигнорировав это, напомнила план действий.
Джейкоб уже занял свой пост на входе в здание. Увидев Америку, он приготовился оттащить девушку в сторону, но не успел он это сделать, как завопил от боли. Джеймс оттащил парня за ухо в сторону.
— Тебя как зовут, чувачок? — спросил Пирт, грозно нависнув над Джейкобом.
— Какая тебе разница? — пытался сопротивляться он. Пирт потянул парня за ухо еще сильнее, и он выпалил: — Джейкоб меня зовут, Джейкоб!
— Мы с тобой почти тезки, Джейкоб. Не стыдно тебе за чужими невестами бегать?
— А Ами что, твоя невеста? — пропищал Джейкоб.
— Да! Моя! И если ты хоть раз ее тронешь, я тебя в асфальт закатаю, понял? — пригрозил Джеймс. Джейкоб промямлил: «Да», и Пирт отпустил его. Парень сел на пол. К Джеймсу подскочила Америка и взяла за руку. Они ретировались. Джейкоб проводил их взглядом.
Вечером Джеймс заехал за Америкой, чтобы подбросить до дома. Джейкоб обходил девушку за километр, о чем Зами рассказала.
— Спасибо тебе большое, — поблагодарила Ами. — Что бы я без тебя делала…
Всю остальную дорогу они молчали. Вскоре автомобиль завернул в знакомый двор и остановился. Джеймс заглушил мотор.
— Хочешь посмотреть мой двор? — предложила Америка.
— С удовольствием! — воскликнул парень. Юноша и девушка вышли из машины. Америка отперла калитку и впустила гостя. Дул сильный ветер, и деревья в саду раскачивались и шелестели почти опавшей листвой.
— Хороший садик, — сказал Джеймс, подходя к вишне. — Только я не разбираюсь в деревьях.
— Я тебе помогу, — сказала Америка. — Ты сейчас стоишь у вишни. Она этим летом плодоносила, но довольно поздно — во второй половине июля. Поэтому на ней самая свежая листва. Она сменяется после того, как созреют плоды. За ней стоит черешня, но она, скорее всего, болеет. Я почти не ухаживаю за ними. А это яблоня, — Ами указала на раскидистое дерево позади себя. Ветер успокоился; в низких серых облаках заревел самолет. — Яблоки на ней созрели тогда, когда я уехала. Поэтому я их почти не застала. Хотя, подожди, — Америка дотянулась до ветки, на которой одиноко висело зеленое яблочко с розоватым бочком, сорвала его и протянула Пирту, — На, попробуй. Только оно холодное и кислое.
Джеймс со звонким хрустом откусил розоватый бочок рельефного яблока и сморщился.
— Действительно, — сказал он, проглотив кусок.
— Можешь выбросить, — ответила Америка.
Снова поднялся сильный ветер.
— Ладно, пойдем к машине. Я поеду, а то мне деньги зарабатывать надо, — грустно произнес Джеймс. — О, а в этом бассейне можно купаться?
— Сейчас нет. Да и в принципе не стоит, — ответила Ами. — Досталось от прежних хозяев.
Молодые люди вышли за калитку.
— Ами, — неловко произнес Пирт, взяв Америку за руку. — Может, начнем сначала?
— Нет, Джеймс, я не могу, — Ами отстранила руку. — Во-первых, что было, то прошло. Во-вторых, на самом деле я помолвлена.
— А где кольцо? — парень начал подозревать, что Америка его обманывает.
— Мы так заняты, что не успеваем заскочить в салон, — немедля ответила девушка.
— А кто он? — не упокаивался Джеймс.
— Ты его не знаешь, — еще раз соврала Ами. — Ладно, Джеймс, спасибо тебе большое, я пойду.
Америка заперла калитку и отправилась к дому. Джеймс проводил девушку глазами и сел в авто. Ами сняла пальто и села на скамейку перед фортепиано.
— Господи, зачем я это сделала? — вслух спросила она сама себя и оперлась локтем на клавиатуру. Это ее оживило. Америка зажала аккорд, затем другой, и запела:
Everything will be quieter
When I;ll get older.
Evenings will be calmer
And longer.{?}[англ. «Все станет тише, когда я стану старше. Вечера будут спокойнее и длиннее»]
В течение полутора часов Америка писала новую песню. Сэр Пол внимательно следил за этим процессом и все пытался понять: что это было? Кто такой этот самый Джеймс Пирт? В один момент Америка завершила песню и поднялась на второй этаж, не потушив на первом этаже свет.
— Ами? Объяснишь мне, что это за тип? — спросил Сэр Пол. Америка вышла из-под лестницы.
— Ты про Джеймса? Мы с ним встречались полтора года. Он меня любил, а мне он был не большим, чем старший брат. Хотя временами нравился.
— И как вы познакомились? — любопытствовал МакКартни.
— Очень просто: познакомились в парке. Он похвалил мое платье. Мы начали гулять вместе, а через месяц мы с Крис уехали в Берлин. Так он поехал за нами. Знаешь, в школе мне предсказали, что моего мужа будут звать Джеймс. Как тебе предсказывали, что твоя жена будет блондинкой, и у тебя будет четверо детей. Я долго пыталась себя убедить, что Пирт — это он. Но он был отнюдь не тем, что мне нужно. Потом отец чуть не выдал меня замуж за сына папиного начальника, тоже Джеймса, но он перебрал с алкоголем так, что умер.
— Как все запутано… — покачал головой Сэр Пол. — Получается, твоего мужа все-таки звали Джеймс?
— Да. Джеймс Пол МакКартни.
Пола передернуло, когда он услышал отчеканенное Америкой свое имя. Он никак не мог привыкнуть к тому, что где-то в другой ячейке вселенных, он был мужем какой-то другой девушки. И верил он в это не до конца.
Хозяйка потушила свет, и в темноте уже не светилась Америка, и не искрилось ее платье. Отчетливо послышался голос Джона, запевающего “Mr. Moonlight” Роя Ли Джонсона. Пол оказался в студии «Эбби-роуд». «Битлз» записывали альбом. Работа шла, точнее, вяло ползла, с раннего утра. Ребятам не хватало чего-то, что бы их могло взбодрить.
— Джон, Пол, поднажмите немного! — терпеливо просил Мартин.
Дверь в операторскую открылась, и вошла Америка с чемоданом. Битлы, увидевшие девушку через стекло, ахнули. Пол снял с себя гитару, вылетел в операторскую и сжал девушку в крепких-крепких объятиях.
— О-о-о, какие нежности! — воскликнул Джон.
— Мы не виделись целых полтора месяца! — воскликнул Пол, отпуская девушку.
— Смотрите, что я вам привезла, — Ами достала из сумки дешевую газету, такую тонкую, что та больше походила на ткань. На первой странице красовался кричащий заголовок «Пол МакКартни повесился!» Девушка разделила экземпляры, протянула один Мартину, а второй битлам. Мужчины прочитали заметку и рассмеялись.
— А вот мне не смешно, мне действительно пришлось отговаривать Пола, чтобы он на гитарном ремне не вешался, — сказал Джон. Америка вопросительно посмотрела на Леннона. — В газетах стали печатать, что ты помолвлена с ливерпульским таксистом. Даже имя напечатали… — Джон, поправив очки, начал вспоминать. — Джеймс… Джеймс… Как его там?
— Джеймс Пирт, — напомнил Пол.
— Ревнивец все помнит, — поддразнил Джон.
— А я ему говорил, что там просто опечатка вышла: ливерпульский таксист Джеймс Пол, а МакКартни они просто забыли припечатать, — пошутил Ринго.
— Ладно, я пойду напишу пару писем, потом вернусь вас слушать, — Америка подхватила свой чемодан за ручку и собралась уходить, но услышала дружное: «Стой!»
— Америка, нам нужен твой чемодан. Ты не против? — спросил Ринго, указательным пальцем показав на багаж девушки. Она впала в замешательство.
— Возьмите, если надо, — растерянно ответила она.
— Ребята, тогда “Words Of Love” пишем сегодня! — радостно воскликнул Ринго, вприпрыжку подошел к Ами и взял чемодан. «Тяжелый», — прокряхтел Старр и положил его на близстоящий стол.
— Ты нескоро сегодня от нас уйдешь, — предупредил Харрисон. Барабанщик открыл чемодан и выложил на стол все содержимое. Америка обреченно вздохнула.
Группа записала два дубля “Words Of Love” Бадди Холли, и оба оказались удачными. Ринго бил по чемодану, чтобы сымитировать звуки хлопков как в другой песни Холли — “Everyday”. Возвращать чемодан владелице не собирались, да и Ами сама передумала уходить. Затем с первого дубля переписали “Mr. Moonlight“. Потом они принялись записывать “I Feel Fine” — одну из самых новаторских песен в то время.
— Джордж, — обратился к мистеру Мартину МакКартни, — можно как-нибудь повторить этот звук, который у нас нечаянно вышел в конце сентября?
— У “Gibson”? Конечно, можно даже его интереснее сделать. Дерни четвертую струну и подойди к усилителю, — Пол послушно выполнил указание. Низкий звук толстой бас-гитарной струны перерос в звук вибрации струны гитары Джона.
— Кла-а-асс! — в унисон протянули битлы. Пол сказал: — То, что нужно!
— Резонансный усилитель, только и всего, — пожал плечами мистер Мартин. — Повторите, и Джорджу надо будет вовремя вступить с риффом.
Америка молча наблюдала за процессом из операторской и попивала кофе. Ребята сделали семь дублей, и Джордж объявил:
— На сегодня все, можете идти отдыхать.
— Не-ет, давайте еще попишемся! — выступил Пол. Шел пятый час вечера.
— Америка, ты бы видела, как вяло они сегодня писали “Rock;n;roll music”. Стоило тебе появиться, так они оживились. — Джордж повернулся к Америке. Его приглаженные белые волосы, едва заметно подернутые первой сединой, блестели на свету. Продюсер объявил в микрофон: — Тогда пишем “Kansas City”.
Парни оживленно подскочили к микрофонам и заиграли попурри из песен “Kansas City” и “Hey, Hey, Hey, Hey”. Новый альбом давался с трудом, они вновь прибегли к чужим песням, причем к большому количеству, как на первых двух альбомах. Чувствовалась их усталость от бешеного ритма, вереницы поездок, съемок, репетиций, интервью, записей. Своей чрезмерной занятости они даже посвятили песню “Eight days a week”. Сегодня они уже записали шесть песен и не собирались останавливаться. По ним нельзя было сказать, что они с раннего утра на ногах. The Beatles справились за одну попытку. Устремленные на Америку глаза Пола сверкали.
— Ребята, — обратился Джордж к музыкантам. — Может хоть чайку попьете?
Пол, Джордж и Джон сняли с себя гитары, Ринго сложил палочки на том-басе, и все вышли в операторскую.
— Не откажемся. А то горло пересохло, — высказался Джон. Пол и Джордж согласились.
— А после этого запишем “Everybody;s trying to be my baby”, — предложил Харрисон.
Мистер Мартин ответил: «Не вопрос» и попросил у секретаря чай.
— Мистер Мартин, давайте выйдем на минутку? — спросила Джорджа Америка.
Они извинились перед ребятами и уединились в коридоре.
— Джордж, я написала еще две песни и хотела бы показать их вам. Может, вы снова поможете мне с записью и аранжировкой, если они придутся вам по вкусу?
— Мой вкус решает не так уж и много, — говорил он строго и без смущения.
— Вы знаете сами, что это не так. Вы согласны меня послушать?
— Когда парни закончат, не имею возражений, — Джордж был сух.
Они вернулись к тому времени, когда парни осушили чашки и готовились к записи. «Твой выход, Джордж!» — напомнил Пол гитаристу. Он вышел к микрофону и, смотря на Америку, запел: «Каждая девчонка пытается стать моей малышкой». Зами стало не по себе, потому что казалось, Джордж поет это в укор ей.
— Вы сегодня в ударе. Давайте еще одну песню и по домам, — строго произнес Мартин.
— Может, “She;s a woman”? — предложил Пол. Парни хмыкнули а-ля «почему бы и нет?» МакКартни отсчитал: «Один, два, один-два-три-четыре». Джордж ударил по струнам, и Пол запел, подражая манере Литтл-Ричарда. Песня с двусмысленными словами «заведи меня», резкими аккордами и экспрессивным звучанием словно бросала всем вокруг вызов. Пол из дубля в дубль надрывал свой голос, изо всех сил вопил, визжал и крутился перед микрофоном так, как не крутился никогда на концертах. На седьмой попытке Джордж и Пол пустились в импровизацию на три минуты.
— Фух, — выдохнул МакКартни, вытирая лоб. Уставшие музыканты быстро сложили инструменты.
— А чемодан? — спросила Америка в микрофон. Он одиноко лежал за барабанной установкой. Ринго подхватил чемодан и вынес в операторскую. Ами насмешливо произнесла: — А вещи сложить?
Джон взял со стола вещи, небрежно накидал их в чемодан и с трудом его закрыл, усевшись сверху.
— На-те, — Джон протянул Ами багаж и ретировался. Америка усмехнулась.
— Было приятно тебя увидеть, Ами, — сказал Джордж, и они с Ринго, попрощавшись, тоже ушли.
— А ты что не уходишь? — спросил Мартин у МакКартни.
— Нам с Америкой в одно место, — ответил Пол. Америка прошла в студию и взяла акустическую гитару. Нацепив ее на себя, Ами ее подстроила и приготовилась. Пол встал рядом с Мартином. Девушка запела джазовую песню, слегка подражая Элле Фитцджеральд:
You cannot see that I go near,
And suddenly I appear.{?}[рус. «Ты не можешь видеть, что я иду рядом, но вдруг я появляюсь»]
Когда Ами закончила, Пол поднял большие пальцы вверх, чем вызвал улыбку на лице девушки. «Неплохо», — произнес мистер Мартин и попросил спеть следующую. Америка спела вторую песню, более размеренную, объявив название: “I;ll Get Older”.
— Хорошие песни, — Джордж был скуп на комплименты. — Приходи на днях, немного аранжируем и запишем. Америка поблагодарила продюсера, сложила гитару и вышла к Полу. Он подхватил чемодан, и пара последовала примеру других битлов.
МакКартни и Зами оказались перед дверью квартиры Эллины. Лампы по-прежнему мигали, а в углах лежала комьями пыль. Америка позвонила, и через некоторое время дверь открылась.
— Америка! — вместо приветствия девушка стала отчитывать сестру. — Я тебя с утра жду! Ты где пропадала? Почему не позвонила?
— Я в студии была, — понуро оправдывалась Ами.
— Проходите, — строго произнесла Элли. — Заодно познакомлю вас кое с кем.
Гости вошли в прихожую, Пол тяжело опустил громоздкий чемодан и помог Америке снять пальто. Комната квартиранта, как и прежде, была заперта. Ами прошла в кухню, в которой стоял легкий полумрак. На стуле, повернувшись к ней спиной, сидел знакомый ей молодой человек со светлыми волосами и острыми плечами.
— Билли? — Америка ткнула пальцем в небо.
Парень встал и обернулся.
— Ами? — парень удивленно посмотрел на девушку маленькими голубыми глазками. — Ты что тут делаешь?
— Вы что, уже знакомы? — на пороге кухни появилась ошарашенная Эллина.
— Ами? Кто это? Откуда ты его знаешь? — подозрительно спросил Пол.
— Мир тесен! — развела руками Америка. — Я двоюродная сестра Эли. Я же вам рассказывала, как познакомилась с Омпадой, Питом Оранжем и Билли Карме;литом в Ливерпуле. Билли и Пит — друзья детства.
— Я и забыл, — признался Пол и протянул руку Билли. — Пол.
— Билли, — Кармелит дружелюбно пожал МакКартни руку. Несмотря на то, то парни были одинакового роста, из-за худобы Кармелит казался длиннее. — Между прочим, Америка называет меня Фуникулер, потому что Кармели;том в израильском городе Хайфе называется фуникулерное метро.
Пол расхохотался, прижимая Ами к себе.
— Ну, раз такой повод есть, давайте выпьем, — Билли взял со стола бутылочку виски и откупорил крышку. Пол, потирая руки, приземлился за стол. Кармелит разлил напиток по четырем стаканам, и все расселись. Билли своей манерой речи многим напоминал Эллину, только тараторил в сотню раз быстрее. Сама девушка весь вечер просидела хмурая. Потом Билли взял гитару и начал петь. У парня был очень специфичный голос, чем-то схожий с Бобом Диланом. Жанр песен колебался между блюзом и джазом. Пол внимательно выслушал четыре композиции и похвалил Билли:
— У тебя интересные песни и манер исполнения. Если бы не было The Beatles, я бы сыграл с тобой и Питом Оранжем. Честное слово, — признался Пол.
— Правда? Спасибо, старик, я бы тоже с тобой играл! Ты же любишь джаз? Мы с Питом как раз в этой колее. Ну, когда-нибудь, может, получится. — Билли разлил по стаканам виски и поднял свой. Парни чокнулись, слегка расплескав напиток.
— Билли, можно тебя на секунду? — Америка приподнялась со стула. Кармелит опрокинул в себя стакан виски и встал, со скрипом отодвинув стул назад. Америка отволокла нетрезвого юношу к прихожей.
— Билли, я знаю, ты парень порядочный, но если ты обидишь Элю… не знаю, что я с тобой сделаю, но тебе явно не поздоровится.
— Америка, я тебе обещаю, что не трону твою сестренку… Я же вас так люблю, девчонки, — Билли обнял Ами, завалившись на нее.
Вскоре посиделки закончились, и Эллина постелила гостям на полу, а сама улеглась с Билли на двуспальную кровать, сложенную из односпальных.
Снова пролетело несколько дней. Америка и The Beatles проводили большую часть времени в студии бок о бок друг с другом. Америка готовилась к выпуску нового сингла, а группа — к выпуску сингла и альбома. Америка и Брайан то пропадали в офисе, то, как и мистер Мартин, допоздна оставались в студии. Однажды Америка, чтобы собрать определенные бумаги, задержалась в пустой операторской. В соседнюю комнату, которую от операторской отделяла приоткрытая фанерная дверь, кто-то вошел. Америка от испуга застыла на месте.
— Пол, я не знаю… — тяжело вздохнул Джон. Америка затаила дыхание. — Иногда чувствую себя таким трусом и подонком. Мне жаль, что тогда все зашло так далеко. Я хочу быть неженатым и свободным, но оставить Синтию — не в моих силах. А ведь она ничего не знает.
Америка боялась пошевелиться, иначе парни заметили бы ее. Подслушивать разговор, тем более, такой интимный, она не приучена. Девушка стала думать, как бы ей выбраться из темной, тихой комнаты. Тут заговорил Пол:
— Я тебя понимаю… Я сам такой. Я люблю, я обожаю Ами. Но когда она далеко — набрасываюсь на первых встречных. Даже не знаю, как усмирить мое взбунтовавшееся либидо.
Америка не выдержала и рванула к двери, наплевав на то, что ее наверняка заметят. Она услышала много лишнего и могла услышать еще многое, но этого ей хватило. Америка испытывала стыд за то, что все-таки подслушала, и боль из-за того, что услышала. Девушка решила уехать домой.
На пороге студии ее уже ждала небольшая ватага крепких битломанок. Заметив Зами, одна из девчонок вскрикнула:
— Это она! Это она охмурила «Битлз» и не дает нам выйти за них замуж!
Девочки кинулись к Америке. Она снова не понимала, куда податься — эти девушки могли сделать с ней все, что угодно. Пока Зами мешкала, визжащая толпа окружила ее и стала срывать пальто. Америка пыталась растолкать девушек локтями, чтобы протиснуться к машине, но в нее вцепилось несколько девичьих рук. Вовремя появился патрульный полисмен и подул в писклявый свисток.
— Так, что здесь происходит?! — воскликнул мужчина. Из-за угла вышли еще двое полицейских и кинулись оттаскивать девушек за плечи. Многие из них возвращались и тягали Америку за волосы. Вскоре появились еще несколько полицейских, и Америка была вызволена. Девушка, пока фанатки были отвлечены, кинулась к машине. К ней подошел полицейский, и Зами опустила стекло.
— Можно посмотреть ваши документы? — спросил он. Америка запустила руку в сумку, откуда вынула паспорт и протянула мужчине. Он придирчиво вгляделся в закорючки в паспорте и произнес: — Зами, значит. Человек «Битлз»… Советую вам быть осторожнее и осмотрительнее. И не такое еще будет. Лучше наймите охрану и не передвигайтесь в одиночку. Езжайте, — он вручил девушке ее документы. Америка взяла паспорт и положила в сумку.
Почтовый ящик Эллины уже рвался от писем. Америка выгребла их и стала медленно, ощупывая ногами ступеньки, подниматься. За неимением свободных рук девушка постучала по двери ногой, из-за чего она страшно загремела.
— Что ты так колотишь? — начала уже ругаться Эллина, а после того, как заметила стопку бумаг в руках Ами, саркастично сказала: — А, да. Все эти письма — тебе. Может, мне съехать отсюда? А то мне кажется, это не мой дом.
Америка вошла в квартиру и отнесла письма на кухню, где свалила на обеденный стол. Затем стянула с себя пальто и села на стул.
— Пол приедет? — спросила Эллина, роясь в полке кухонного шкафа.
— Не знаю, — безразлично ответила Америка. Элли отвлеклась от шкафа и села на стул рядом.
— Как так? Скажи, он тебя обидел? — она положила руку сестре на плечо.
— О! — воскликнула Ами. — Меня приглашают дать интервью на телевидение! Твоя сестра теперь знаменита!
— Америка, я говорила не об этом, — строго произнесла Эля. Ами продолжала открывать конверты.
— Сняться в журнале приглашают… А угрозы от битломанок такие смешные! На, почитай, — Америка отбросила парочку писем в сторону сестры. Эллина обвела взглядом детские каракули и вздохнула.
— Ну, раз не хочешь рассказывать — пожалуйста, не рассказывай, — Эля, расстроившись, поднялась со стула. Америка долго разбирала письма и даже приготовила бумагу, чтобы писать ответы. На всю квартиру раздался дверной звонок, и Элли ринулась открывать. В кухню вышел Пол.
— Здравствуй, дорогая, — произнес он, проходя к столу. Эллина поспешила к плите, чтобы разогреть ужин. — Какие новости?
— Битломанки пристают, в телевизор пригласили, послезавтра пластинку выпустят, — ответила девушка, вчитываясь в письмо. Ей было трудно говорить с Полом.
— Это они тебе писали? — юноша приметил лежащие на столе письма с угрозами и начал зачитывать: — «Отдай мне Джорджа, поганая тварь»? «Взорву твой дом, семью зарежу»?.. «Заколю тебя твоими же шпильками насмерть»?.. Бред какой-то! Да еще и с ошибками!
Америка постелила свежий лист бумаги, встряхнула левой рукой и начала писать.
— Неужели ты этим дурочкам отвечаешь? — изумился Пол.
— Да нет. Я подумываю из театра уволиться. Ну что это за театр, который репетирует, а спектакли не играет? — обратилась Америка к Эллине. — Специально договаривалась с филармонией, чтобы под декорации, под репетиции помещения давали, чтобы пускали на сцену играть. За год ни одного нового спектакля, уже существующие два-три раза в месяц показываем. Этот скупердяй Вестфилд деньги на ремонт жалеет. Я хочу «Фантазию по Моэму» поставить, а мне не дают.
— Правильно, их надо гнать в шею, — согласилась сестра и выключила плиту. Вскоре аппетитный ужин лежал перед Полом на тарелке. — Америка тебе еще не рассказывала, что опять случилось? — жующий Пол покачал головой. — Трубы лопнули и испортили проводку, а она возьми и замкнись!
Эллина, казалось, возмущалась этому более всего.
— Я, пожалуй, пойду. Завтра нужно на телевидение. Спокойной ночи, — сухо сказала Ами, поднявшись с места, собрала бумаги и подошла к сестре, чтобы поцеловать на ночь.
— Давай, иди-иди. Спокойной ночи, родная, — улыбнулась Эля. Ами вышла из кухни, не дойдя до Пола. Он проводил девушку непонятливым взглядом и спросил:
— Что это с ней?
— Самой бы знать. Ничего не объясняет, затворница…
Следующим утром Америка отправилась на телевизионную студию. Стояла промозглая погода, и девушка долго искала место назначения, замерзнув на холодном ветру. Ами вглядывалась в письмо, где был написан адрес, и уже намеревалась обвинить себя в несвойственном ей топографическом кретинизме. Как назло, и прохожих в этих закоулках она не встретила, чтобы спросить дорогу, но тут из-за угла выглянула заветная вывеска. Она вошла в студию, и ее тут же подхватила секретарь. У Америки от резкого перехода из холода в тепло горели щеки. Волосы выбились из завязанного хвоста.
— Здравствуйте, Америка! Мы вас ждали, ждали… Пойдемте за мной, — секретарь, быстро перебирая ножками, пошла, даже почти побежала куда-то. Америка, оглядываясь по сторонам, шла за девушкой не торопясь. Они дошли до гримерки, и секретарь налила Ами чаю: — Раздевайтесь, садитесь, грейтесь. Скоро мы вас загримируем. Хорошо? Отлично!
Девушка снова поспешила по делам. Америка разделась, села пить чай и стала дожидаться гримера. На пороге комнаты появилась высокая девушка с каштановыми волосами, уложенными на модный манер.
— О, Америка, как хорошо, что вы пришли! Я миссис Кларк, будем знакомы, — девушка подошла к Ами и села на соседний стул. Давайте я вам расскажу о формате нашей передачи. Я веду одну из рубрик — «Вам повезло жить с ними в одно время». Думаю, «Битлз» для этого слишком заняты, но и вас мы очень рады увидеть. Я буду задавать вам вопросы о вашей жизни, но большую часть интервью займут вопросы о «Битлз».
Америка молча кивнула, попивая чай.
— Ну и отлично, — миссис Кларк встала с места и направилась к двери. В этот же момент в комнату вошла гример. Через некоторое время Ами причесали, покрыли щеки пудрой, чтобы не блестели в камере, и привели в студию, в которой стояли лишь два кресла. Америку посадили в одно из них, а напротив села миссис Кларк. В глаза беспощадно бил свет софитов, и Ами не могла видеть ничего, кроме ярких белых пятен. Ведущая прочистила горло, растянула дежурную улыбку от уха до уха и четко произнесла прямо в одну из камер:
— Добрый вечер, дорогие телезрители. Вы смотрите рубрику «Вам повезло жить с ними в одно время». Меня зовут Тельма Кларк, и мой сегодняшний гость — скромная и таинственная девушка, чья популярность нарастает с каждым днем. Режиссер, продюсер The Beatles, а так же музыкант, известный благодаря песне “Love You So” — Америка Зами!
Америка улыбнулась во вторую камеру, наведенную на нее.
— Америка, — Тельма повернулась к девушке. — Насколько нам известно, в первый раз вы попали в зону внимания прессы еще год назад, когда одна из ливерпульских газет опубликовала статью «Самый молодой, красивый и самоотверженный режиссер Ливерпуля». Через какое-то время о вас написали статью под названием «Девушка Мерсисайда», где рассказали о сотрудничестве с самой популярной группой современности. Потом вы появились рядом с The Beatles в турне по Франции, Америке, Австралии, Англии, дебютировали с песней “Love You So”, мелькнули в журнале “Vogue”, как сорежиссер фильма «Вечер трудного дня». Скажите, кем же вы себя считаете в первую очередь: режиссером, продюсером, музыкантом или моделью?
— Ни в коем случае не моделью, — начала отвечать Америка. — Думаю, всюду по чуть-чуть. Успеваю и репетировать с труппой, и писать музыку, и координировать команду, работающую с «Битлз». Главное при этом успевать оставаться человеком.
Тельма еле заметно вздернула брови.
— Кстати, насчет музыки: нам известно, что скоро у вас выходит новый сингл. Расскажите нам о песнях, которые вы поместили на пластинку? Собираетесь ли вы записываться с кем-нибудь из «Битлз»? — Тельма, заинтересованно посмотрев на девушку, скрестила ноги и сложила на коленях руки.
— Нет, это в мои планы пока не входит. Не хочется пользоваться их именем ради своей славы, хотя отчасти так и выходит.
— А может, вас связывает личный интерес? Кто вызывает особую симпатию? — перебила Тельма.
— Они все для меня равны. Им чертовски повезло родиться под счастливой звездой. Я не могу выделить кого-нибудь одного из них: они так органично смотрятся вместе, так естественны, что убери или замени одного из них — выйдет что-то совсем иное. Ну, а вообще я влюблена в Ринго, да, — Америка разнообразила интервью шуткой. — Он классный, и у него крутой голос!
Тельма усмехнулась.
— Кстати о Ринго. Ему досталась главная роль в фильме «Вечер трудного дня», — заметила она. — А что вы можете коротко сказать о фильме, дать ему прогнозы?
— Насчет главной роли Ринго я с вами несколько не согласна: если вы о том, что у него было свое «соло», то напомню, что оно было у каждого, — Америка поправила ведущую. — Но он несомненно обладает выдающимся актерским талантом. Никаких точных прогнозов дать не могу, но я точно чувствую: «Вечер трудного дня» сквозь десятилетия останется… историческим фильмом. Он отображает очень многие вещи из жизни «Битлз», в то же время не раскрывает всего.
— А почему в начальных титрах вы появляетесь два раза: как сценарист и как режиссер? — незамедлительно спросила миссис Кларк.
— Это был общий фильм. У меня появилась идея, а у Алана Оуэна есть опыт, чтобы развить ее до сценария. Мы с ним понаблюдали за музыкантами, чтобы воссоздать их характеры, хотя бы карикатурно. В работе с Ричардом Лестером тоже есть свое преимущество: я, как театральный режиссер, следила за тем, чтобы движения парней были естественны, а он следил за их перемещениями внутри кадра, как кинорежиссер. Кадр очень хорошо видел Гирберт Тейлор, главный оператор. Можно сказать, я ответила за идею; я считаю мою роль в этом фильме невероятно малой. Скорее, это было для меня опытом.
Вскоре интервью закончилось. Тельма почти не позволяла Америке отвечать развернуто и часто задавала нетактичные вопросы. Тщательно подбиравшей выражения Ами удалось выйти из воды сухой.
В ноябре Америка появлялась в различных местах: в первых числах вышел сингл “Suddenly I Appear”/“I;ll Get Older”, вскоре вышла запись интервью с Тельмой Кларк, затем появились несколько статей про нее в газетах, прозвучали репортажи на радио, прошла еще одна фотосессия для журнала. Пол смотрел на это хобби сквозь пальцы, точнее, поглядывал с интересом, но не закатывал скандалов. Ами старалась перемещаться по улице с осторожностью, чтобы взбесившиеся фанатки не разорвали ее. Америка стала этого особенно бояться, а Пол никак не мог бы ей помочь.
Вечером Америка поехала в студию, чтобы обсудить съемки следующего фильма «Битлз». Уже определили, что съемочный процесс начнется в конце февраля. Америка написала сценарий и хотела узнать у Брайана и Джорджа их мнение.
Америка вошла в комнату, где Брайан и Джордж что-то оживленно обсуждали. Обсуждение начало перерождаться в спор. Оба мужчины размахивали руками, объясняя свою точку зрения. Америка встала рядом и, задумавшись, потеряла нить разговора.
— Да ты совсем меня не слушаешь! — Брайан предъявил обвинение Джорджу. — Я имел в виду не это!
— Вот и закончим спор, — мистер Мартин тоже был слегка не в себе.
— Америка, привет, — Брайан поднялся с места и приветственно приобнял девушку. Он взял со стола стопку бумаги, — Я прочитал сценарий. Это очень остроумно и оригинально! Люблю интеллектуальное кино! И я как будто не читал, а сидел в кинотеатре. Я бы ни за что не придумал бы такое: религиозная секта гонится за нашими битлами. Такие сюжеты на поверхности не лежат.
— Мне сценарий совершенно не понравился, — строго вымолвил Джордж. — Сюжет слишком экзотичен. На кого будет рассчитан фильм? На фанаток группы, а их средний возраст составляет тринадцать лет. Разве такое можно понять в тринадцать? Это стоит поставить в театре для искушенной публики, а мы должны думать и о коммерческом успехе.
— Эти девочки и так придут на все, где только будет написано «Битлз».
Джордж покачал головой.
— Ты меня впервые разочаровал, — не без грусти произнес Брайан. — Ну почему бы не выйти за рамки принятого в поп-культуре? Принести новое веяние, новую моду? Так о них только больше будут говорить.
— Нет, я категорически против.
— Мистер Мартин, во-первых, мы еще не обсудили это с Уолтером, он, как-никак, продюсер картины. Во-вторых, мы с Брайаном руководим группой, поэтому все решения остаются за нами.
— Америка, — Эпстайн приблизился к Зами, — в контракте Джорджа есть пункт, что его слово имеет вес, равнозначный нашему при принятии имиджевых решений.
Америка поджала губу.
— Я не думаю, Америка, что тебе стоит утруждать себя написанием другого сценария. Я знаю прекрасного сценариста Марка Бема, надо заказать сценарий у него. Прости, но мне кажется, что ты слишком много на себя берешь. Не все, за что ты хватаешься, может получаться, — непринужденно произнес мистер Мартин, встав с кресла. Джордж ретировался, и Брай пожал плечами. Америка развела руками и покинула студию.
В конце ноября Америка решила ехать домой.
Ами собирала вещи в спальне. В комнату устало вошел Пол и плюхнулся на край кровати Эли.
— Я еду с тобой, — устало произнес он, проводя ладонью по лбу. Америка вопросительно посмотрела на МакКартни. — Я отменил свои планы в Лондоне. Ринго, кстати, миндалины все-таки будут удалять. Вроде бы четвертого.
Америка покачала головой.
— Тогда собирай вещи прямо сейчас — поезд ночной.
Пол быстро метнулся к шкафу, взял в охапку несколько тряпиц и бросил в чемодан. Америка перевела взгляд с Пола на чемодан, с чемодана на Пола, как бы вопрошая: «Это все?»
— Мне хватит, — уверил юноша. — У тебя дома есть множество моих вещей.
Америка и Пол незаметно покинули Лондон и под утро оказались в Ливерпуле. Там свирепствовал холодный океанский ветер, и по ночам пара засыпала под протяжный вой. У Ами накопилось множество забот: в театре ее умоляли остаться, а из университета опять обещали выгнать. Пол целыми днями сидел дома, наслаждаясь отдыхом, читая и сочиняя музыку. Америка радовалась тому, что Полу так нравилось у нее дома, но просила его все-таки иногда выходить хотя бы в сад. В один из дней, когда Ами осталась дома, Пол куда-то уехал до вечера. Америка весь день тревожилась и готовила ужин. В дом Зами захотела заглянуть Лия Перкинс, жена того самого Макси, который приносил газеты.
Закончив приготовление ужина, Америка достала из темной комнаты твердый кофр, обитый кожей, почти в половину ее роста. Девушка осторожно положила кофр на диван в кухне, четыре раза щелкнула металлическими замками, обведя рукой по периметру кофра, и откинула крышку. Там лежало что-то серебряное, сверкающее, вытянутое и с замысловатыми кнопками. Америка бережно, как младенца, взяла на руки этот вытянутый предмет, прихватила его правой рукой, а левой стала протирать кнопки. После этого загадочный предмет засверкал. Ами выудила из кофра еще одну замысловатую деталь черного цвета и, протерев и ее, соединила вместе с серебряным предметом. Стало понятно, что это не что иное, как саксофон. Америка прицепила к инструменту ремешок и накинула его на шею. Ровно в этот момент в дом вошел Пол и в искреннем недоумении застыл на месте.
— Саксофон? — спросил Пол. — Ты играешь на саксофоне?
— Да нет, держу дома просто так, — отмахнулась Америка. Пол хмыкнул. — Я училась саксофону в колледже.
— Вот, блин! А мы ведь все думали, ты фортепиано училась! И как ты это скрыла? — Пол стянул с себя пальто.
— Считай, что это приятный бонус, — произнеся это, девушка извлекла из инструмента глубокий звук. Пол не смог сдержать улыбки. Америка сыграла гамму, размяв пальцы, а затем незамысловатую мелодию. Затем Ами положила саксофон на диван рядом с кофром и подошла к Полу. МакКартни обнял девушку, поцеловал и произнес:
— Мне все-таки приятнее, когда ты обнимаешь меня, а не саксофон.
— Вы оба мне очень дороги.
— В каком смысле?
— Ты наверняка ничего не ел — садись, скоро Лия придет. — Пол посмотрел на Ами в недоумении. — Помнишь Макси? Лия его жена. Ее первый муж как раз был саксофонистом, поэтому она захотела посмотреть мой саксофон.
— Это та самая, которая старше мужа на двадцать лет? Хоть познакомлюсь с этой мифической женщиной, о которой я много слышу, но ничего не вижу, — сказал Пол, присаживаясь за стол. Раздался дверной звонок, и Ами подскочила к прихожей. В дом вошла женщина в черном пальто и в платке.
— Как я рада тебя видеть, как я рада тебя видеть! — напевала Лия, подходя к Америке. Они обнялись. — Выглядишь замечательно. Какая ты стройная, какие узкие бедра! — женщина оглядела Ами. Зами помогла гостье раздеться, и тогда Пол, поднявшийся из-за стола, смог разглядеть ее: Лия была стройной женщиной, молодо выглядящей для своих пятидесяти лет. Ее голубые глаза смеялись, и пухлые губы, с которых никогда не сходила улыбка и с которых время от времени срывался заливистый смех, блестели. Белокурые волосы, слегка растрепанные после платка, падали на плечи. Лия подошла к Полу, и они протянули друг другу руки.
— Пол. Слышал о вас много хорошего.
— Лия. Вы знаете, Пол, очень приятно. Очень приятно видеть воочию такого талантливого человека, которого ожидает такое будущее.
— Спасибо, — улыбнулся Пол, и миссис Перкинс ушла в ванную комнату. Америка прошла за ней, и вскоре женщины, смеясь, вернулись. Хозяйка накрыла стол, и гостья, восторгаясь кулинарным талантом девушки, поужинала.
— Как вкусно… Ами, у твоего дома такая чистая энергетика. Хочется сюда приходить и никуда не уходить. Вот чувствуешь это, только входя в дом. Сидишь здесь, и такое спокойствие на душе.
— Да что уж, — пыталась скромничать Америка, — я же почти им не занимаюсь.
— Ты знаешь, а это зависит от того, каким человеком является хозяин. Я знаю одну женщину, которая гонялась за чистотой до такой степени, что сама домой заходила только, чтобы переночевать, не говоря уже о гостях. Иначе везде будет пыль и грязь. А когда она все же приглашала кого-то в гости, находиться там было невыносимо. Это не трогай, чихать и кашлять нельзя, ужинать не будем. Ами, а ты сыграешь мне на саксофоне? Я вижу, он лежит.
— Да, мне тоже очень интересно послушать, — с еле уловимой укоризной произнес Пол.
— Я не очень хорошо играю, потому что давно не практиковалась, — предупредила Америка, надевая на шею ремень. Америка закрыла глаза и сыграла по старой памяти “Take Five” Дейва Брабека; в некоторых местах чувствовалась легкая неуверенность. Пол вслушивался в хрупкие вдохи Америки, которые потом превращались в мощный грудной звук, всматривался в пальцы, ловко бегающие по клапанам.
— Отлично! Отлично! — произнесла Лия аплодируя. Ошарашенный Пол тоже пару раз хлопнул одной ладонью по другой. — Пол, а вы знаете, что духовые инструменты формируют самую красивую форму губ?
— Даже проверил это на практике, — улыбнулся МакКартни.
Ужин завершился, и Америка налила чай. Лия щебетала, и Пол заслушался и разомлел. Горячий чай разлился по груди, стало жарко и хорошо. Но Лия не собиралась долго засиживаться. Она откинула белокурые волосы назад и произнесла:
— Мне пора идти. Сама понимаешь — мама, — женщина впервые за вечер показалась грустной. Все трое встали из-за стола и пошли к прихожей. Лия стала одеваться. Пол прижал Америку к себе.
— Может, тебя проводить? А то темно, — предложила Америка, кладя голову на плечо МакКартни.
— Да мне идти всего ничего… Отдыхайте, — миссис Перкинс улыбнулась и на прощание поцеловала Ами. — Я пойду.
— В следующий раз бери с собой Макси, — сказала Ами. Лия открыла дверь и вышла из дома.
Пол обхватил девушку еще крепче. Америка почувствовала, как у юноши затряслись руки. Ей хотелось было спросить у Пола: «Что с тобой?», но он робко произнес:
— Ами, ты такая хорошая… Я поражаюсь тому, какая ты красивая, умная, одаренная и нежная. Ты мое сокровище. Я тебя так люблю, — он еще сильнее сжал девушку в объятиях, а потом отпустил и слегка отстранился. — Мне с тобой так интересно, так хорошо. Я постоянно думаю о том, как мне повезло тебя встретить. И я хотел бы, чтобы ничего не мешало нам полностью принадлежать друг другу, — Пол засунул руку в карман, пошарил по нему и вытянул что-то маленькое, аккуратно держа это кончиками пальцев. — Это колечко — мое обещание, что я женюсь на тебе в ближайший год. Но этого не случится без твоего желания. Ами, ты не против стать моей женой?
Америка посмотрела Полу в глаза.
— Я не против, — Ами улыбнулась. Пол протянул ей колечко. Америка приняла его и спрятала в правой руке. — Я его надену.
Пол широко улыбнулся в ответ. Девушка осторожно продела безымянный палец левой руки в кольцо и еще раз посмотрела на МакКартни. Он тут же жадно впился Америке в губы, обхватывая за талию. А потом, оторвавшись, мечтательно сказал:
— Моя невеста… Сыграем свадьбу осенью. — И пара устремила взоры на отрывной календарь, в котором осталось почти тридцать страниц.
— Сэр Пол? — раздался голос в повисшей тишине. Старик очухался и огляделся по сторонам. Он так погрузился в этот мир, что совсем забыл себя. — Не хотите ли домой, отдохнуть? Полгода за раз — это ваш рекорд.
Америка оказалась на месте, где только что стояла счастливая пара.
— Можно еще чуть-чуть? Я очень сентиментальный, — произнес Сэр Пол, признавая, по-видимому, поражение.
— Там нечего смотреть: я буду разбираться с университетом, Ринго благополучно удалят миндалины, будет Рождество, первые строчки чартов…
— А Тунис, Багамы? В шестьдесят пятом году есть, что просмотреть! — воскликнул старик.
— Но мы посмотрим это потом. — Сэр МакКартни вновь оказался у себя в комнате. Стояла поздняя ночь: настолько поздняя, что нельзя понять, насколько. Пол посмотрел на тикающие часы. Стрелки едва различались в темноте, но Пол увидел, что шел третий час ночи.
Мужчина путешествовал почти сутки, но не чувствовал никакой усталости. В голове крутились рандомные слова, начиная собираться в словосочетания, в предложения, в строфы. Пол замер, чтобы не спугнуть это состояние, даже закрыл глаза, чтобы лучше думать. Путешествия Америки дают свои плоды! Вдохновение начинает возвращаться! МакКартни продиктовал про себя сочиненное стихотворение, от радости подбежал к столу, схватил ручку, лист бумаги. Стоило ему прикоснуться кончиком авторучки к бумаге, как в глазах потемнело. Беспомощный Пол сел на стул. Он не чувствовал рук. «Что это такое?!» — восклицал старик про себя. Он попробовал произнести стихи вслух. Губы не шевелились. Пол решил произнести что-нибудь другое. К примеру, первые строчки песни “Live and let die”. Губы стали его слушаться. Предметы в комнате вновь приобрели свои очертания. Пол понял, что действительно устал, и лег спать.
Поутру МакКартни не понял, что ему снилось. Ночь прошла в одно мгновение. Свежее утро пахло новым годом, хотя все еще стоял октябрь. Старик предвкушал новые встречи, новые события, на которых лежал большой отпечаток его собственного прошлого. Америка на сей раз не заставила себя долго ждать.
— Сегодня вы рано, — девушка посмотрела на часы, указывающие на восемь часов утра. Сэр Поднялся с постели, вышел в коридор, схватил булочку с маслом и вернулся к Зами.
— Я готов, — твердо сказал он, откусывая большой кусок от булки.
Пол тут же оказался на едва заснеженной лондонской улице. Америка, оглядываясь по сторонам, отпирала дверь своего «жука». История с битломанками набирала обороты. Из-за угла выбежали несколько девчонок, крича, и Америка еще сильнее заторопилась. Ключ застрял. Девочки подбегали все ближе и ближе. Ами начала терять контроль над собой и, трясясь от паники, нажала со всей силы на замок. Дверь открылась, и Зами, вытянув ключ, прыгнула в машину. Девочки подбежали к машине и начали колотить по стеклам, крыше и капоту. Америка пыталась завести машину: она лишь кряхтела, кашляла, но не заводилась. Зами делала одну попытку за другой, и «жук» наконец-то завелся. Одна из фанаток улеглась на дороге прямо перед автомобилем Ами. Девушка дернула рычаг и дала задний ход, и после этого вырулила на дорогу, ударив на газ. Битломанки еще долго пытались догнать автомобиль девушки, но вскоре отстали.
Шел последний день 1964-го года, и новый год очень хотела отметить Эллина. The Beatles полмесяца играли рождественские программы, а Америку подлавливали журналисты, поэтому прежде, чем заехать во двор дома Эллины, девушка делала несколько кругов по району. Сегодня все было удивительно спокойно, и Ами быстро попала домой. Там уже кипела суета. Мэри и Эллина в хлопотах бегали по квартире, пытались привести в порядок дом перед наступлением нового года. Младшая сестра Эли, пятилетняя Фиби, вертелась под ногами, и Мэри просила мужа усмирить ее.
— Может, я вам ужин хоть помогу приготовить? — если бы Америка не сказала этого, сестра и тетя не заметили бы ее.
— Ой, Ами, да, помоги, пожалуйста, — Мэри приняла предложение о помощи. — Заодно займи Фиби, а то шило в одном месте весь процесс тормозит.
Америка помыла руки и вышла на кухню.
— Америка! — радостно воскликнула малышка Фиби и распростерла руки для объятий. Ами пришлось присесть, чтобы обнять сестричку. Фиби ущипнула старшую сестру в нос, как рак клешней.
— Фиби, так нельзя, — Америка оторвала от носа «клешню». Фиби рассмеялась и ущипнула девушку вновь. — Фиби! Фиби, давай мы с тобой приготовим праздничный ужин?
— У-ужин? Давай! — девочка радостно захлопала в ладоши.
— Только при одном условии, — произнесла Зами. Девочка внимательно посмотрела на сестру. — Ты не будешь бегать и шуметь.
— Хорошо, я не буду! — воскликнула Фиби и закружилась вокруг своей оси, восклицая: — Смотри, как у меня платье крутится!
Америка погладила девчушку по светлым волосам и принялась за приготовление ужина. Фиби с трудом могла усидеть на месте. Зами для пущего эффекта рассказывала ей разные истории из своего детства. Девочка, болтая ножками, внимательно слушала старшую сестру. Вскоре к Ами присоединились Эллина и Мэри, и Фиби вновь забегала по дому, громко говоря о чем-то своем.
Раздался звонок в дверь, и громко вещавшая о чем-то Мэри испуганно произнесла: «Господи!» и послала Эллину открывать. Но не успела она выйти из-за стола, как на пороге кухни появился Билли с наклеенной белой бородой.
— Я — Дед Мороз! Я подарки вам принес! Хо-хо-хо! — громко выдал Билли низким голосом, а потом спросил уже своим. — Так же говорят в России?
— Так, — ностальгически улыбнувшись, ответила Мэри.
— Ну и странное имечко! — усмехнулся Билли. — Мне наш Санта Клаус больше по душе.
В коридоре послышались шаги, и на пороге кухни появился Пол, выглянув из-за плеча Билли.
— Всем привет! — весело произнес МакКартни.
— О, Пол! — Билли развернулся к битлу и протянул ему руку.
— Отращиваешь? — Пол свободной рукой указал на растительность Кармелита.
— Да вот… Говорят, это сейчас модно… в этой квартире, — ответил тот, поправив очки.
— Ребята, я кое-что вспомнила! — воскликнула Мэри, подняла указательный палец вверх и ретировалась. Спустя буквально пару секунд миссис Рамон появилась с небольшим кустиком омелы в горшке. — Говорят, если влюбленная пара под бой курантов поцелуется под омелой, в новом году их отношениям ничего дурного не грозит.
— Хорошая традиция! — поддержал Билли. Мэри поставила горшок на подоконник.
Из другой двери на кухню вышел одутловатый мужчина в очках. Его каштановые волосы уже покрывались сединой, как инеем.
— Всем добрый вечер, — аристократично-спокойно произнес он баритоном.
— Добрый вечер, мистер Рамон, — Билли пожал мужчине руку. Это был Билли Рамон — отчим Эллины и отец Фиби.
— Добрый вечер, добрый, добрый. А кто это? — мистер Рамон, глаза которого в диоптриях казались раз в пять больше, посмотрел на Пола.
— Это, Билли, Пол, жених Ами, — объяснила Мэри.
— Здравствуйте, Пол, будем знакомы, — мужчины обменялись рукопожатиями. — И Америка тут! Здравствуй, — произнес Билли, поклонившись. Америка тоже несмело наклонила голову. Мистер Рамон, неуклюже шагая, сел на стул во главе стола. За трапезу сели и остальные: Мэри села рядом с младшей дочерью, Билли с Элей, Пол с Ами. Билли знакомился с Полом, Фиби без умолку болтала, пересказывая наизусть реплики героев из мультфильмов Диснея. Эллина умоляла сестру стихнуть.
— Папы не хватает, — вдруг выдала Эля.
— И мне моего, — согласилась Ами.
— Согласен, — подтвердил Пол. — Мой папа женился месяц назад, теперь все разговоры о его жене.
— Детки, я вам очень сочувствую, но мое сочувствие вам ничем не поможет, — произнесла Мэри. — Давайте включим радио, а то Биг Бен пропустим.
Кармелит настроил радио, и зазвучал голос Фрэнка Синатры. Все замолчали, даже Фиби, вслушиваясь в нежную музыку. Песня кончилась, и забил бой Биг Бена. Семья встала, держа в руках чашки с пуншем. Билли и Пол поцеловали своих девушек, вспомнив о традиции с кустом омелы. После двенадцатого удара Биг Бена Билли воскликнул: «С Новым годом!», и чаши с пуншем и один с компотом со звоном сдвинули.
На пороге кухни появился Джордж Харрисон, а за его спиной стояла Патти Бойд.
— Вот, еще одно новогоднее поверье: если после двенадцатого удара курантов в дом войдет темноволосый человек, год будет удачным! — радостно воскликнула Мэри. — Садитесь за стол, чувствуйте себя как дома.
Джордж и Патти познакомились с семьей Америки. Фиби, как самая маленькая, была удостоена особого внимания. Девочка успела посидеть на коленках обоих битлов, Патти, своих сестер и побеседовать с каждым. Мистер Рамон недолго просидел за столом и вскоре ушел в спальню. Мэри ушла следом, забирая Фиби, которая уверяла, что не хочет спать. Молодые люди до утра просидели за столом, а Билли и Пол развлекали всех песнями под гитару. Когда совсем рассвело, Америка посмотрела на ручные часы и произнесла:
— Ого, уже десять. Я поеду — меня к двенадцати Синтия ждет.
— О, меня же тоже! — воскликнула Патти.
— Тогда поедем вместе, — сказала Ами, выходя из-за стола.
Девушки попрощались со всеми и спустились к машине. Зами стала разогревать двигатель, думая, о чем можно говорить с Бойд. Патти тоже поначалу молчала, а когда автомобиль уже приблизился к окраине, спросила:
— Ты все еще в модельном бизнесе?
— Я никогда и не была в модельном бизнесе, — ответила Америка, сосредоточившись на дороге. — Не бойся, я тебе не конкурент.
— Всего две твои фотосессии вызвали огромный фурор. Должна тебе признаться, я очень боюсь потерять свою работу. Обо мне всегда говорили: «кукла с кроличьим личиком». Но к этому я успела привыкнуть. А сейчас появились комментарии «то ли дело Зами». Это меня задевает.
— Тебе нечего бояться. — Америка оторвала взгляд от дороги и посмотрела на чуть не плачущую Патти. И эта девушка всю ночь смеялась над шутками Билли и Пола?
— Джордж много о тебе говорит. Много хорошего. Я очень боюсь потерять и его.
Америка выехала на обочину и остановилась.
— Патти, послушай, — Америка легко прикоснулась к плечу Патти. — У нас много завистниц, но если кто и хочет занять твое место, то это точно не я. Во-первых, если тебя перестанут принимать совсем, в чем я сомневаюсь, я не буду соглашаться на фотосессии. Во-вторых, да, я всем сердцем люблю Джорджа, как и Ринго, как и Джона, как и Брайана. У меня нет цели уводить у тебя Джорджа, потому что я обручена. Джордж тебя любит. Он не из тех, кто будет встречаться без любви. Я вижу, как он на тебя смотрит. Как режиссер, я знаю цену взглядам. В любом случае, полезно запомнить одну истину: все проходит. За плохим приходит хорошее и наоборот. В этом мире можно исправить все, кроме смерти. Хорошо?
Патти подняла на Зами огромные голубые глаза и смущенно кивнула. Громкое дыхание колыхало мягкие волосы девушки. Девушки улыбнулись друг другу, вновь заревел мотор. Ами и Патти молча въехали в Кенвуд-Хаус. На крыльце своего дома стояла Синтия, кутаясь в пальто.
— Я вас заждалась! — воскликнула миссис Леннон, когда гостьи вышли из машины.
Джон, желая окружить себя остальными участницами группы и удержать роль лидера, пытался заставить всех купить имения поближе к себе. Пока ему поддался только Ринго, Джордж еще решался на покупку, а Пол наотрез отказался уезжать из Лондона. Общительной Синтии тяжело жилось в одиночестве. Патти и Америка работали, поэтому на помощь Синтии приходила Морин, и они помногу времени проводили вместе. И сегодня мисс Кокс прибыла раньше остальных. Хозяйка ввела гостей в гостиную, где на диване сидела Морин. Америка села на одно из кресел, и Патти села напротив. На журнальном столике между ними стояли едва тронутая бутылка вина и четыре изящных бокала, два из которых хранили остатки напитка. Синтия стала разливать вино для новоприбывших.
— Девчонки, я так рада вас всех видеть, — она взяла в руки бокал и села рядом с Мо на диван. — Мы так редко видимся. Я о вас только в телевизоре или по радио узнаю. Расскажите мне, как у вас дела? Вот Морин, например, замуж выходит.
— Правда? — Патти выпучила глаза от удивления и восторга и положила руку на руку невесты. — Как здорово! Поздравляю!
— Да, мы с Ринго поженимся в феврале.
— Правда, я не знаю, успеем ли мы с Джоном вернуться из Швеции. Скорее всего, нет, — расстроенно произнесла Синтия.
— А вот мы с Джорджем точно успеем.
— Мы с Полом тоже, — вставила свое слово Америка.
— Кстати, Америка, — Синтия сложила руки в замок и вопросительно посмотрела на Зами, — вот от вас с Полом давно ничего не слышно. Я его вижу только с Джейн. И у тебя колечко какое-то на пальце.
— А что рассказывать? Кольцо как кольцо, — спокойно произнесла Зами.
— А почему тогда вино не пьешь? Может, ты… — Син подозрительно посмотрела на живот Ами.
— Даже не думай. Нет, — улыбнулась Зами. — Мне за руль скоро.
— Ну как знаешь, — Синтия улыбнулась в ответ. — Удачи вам в Тунисе. Джон мне говорил, что вы с Мэлом Эвансом поедете в Тунис, — миссис Леннон подмигнула Америке и подняла бокал. — Девчонки, хочу выпить за вас! Хочу, чтобы у вас все получилось!
Тут в гостиную вышел Джулиан и вопросительно посмотрел на маму и девушек. Синтия отставила бокал и приблизились к сыну.
— Джули, смотри, это тетя Морин, это тетя Патти, это тетя Ами, — Син показала на девушек рукой. Джулиан положил палец в рот и утопал восвояси. Девушки рассмеялись.
Посидев у Синтии пару часиков, Америка решила навестить беременную Омпаду. Пит в новогодний день уехал по неотложным делам. Бесстрашие Омпады куда-то подевалось, и она просила Ами заехать к ней. Зами не могла отказать, хотя Овод и не настаивала. Америка поехала в Оксфорд.
Америка остановилась у ворот знакомого дома. Вновь залаял злой соседский пес, и на шум вышла Омпада, держась за спину.
— Ты все-таки решила приехать! — прокряхтела она. — Я не могу тебя обнять, что-то со спиной. Проходи.
Девушки вошли в дом. Омпада сразу накормила Америку.
— Тебе надо больше есть, — приговаривала Овод, накладывая подруге овощное соте. — Ты такая худая!
— Омми, это все из-за гормонов. Я пила таблетки, и все наладилось. Я же поправилась! — Америка так наелась, что не могла пошевелиться.
— Я это уже слышала! Ну и на сколько ты поправилась? На триста грамм? Надо правильно питаться, а не «утром встала, выпила чашку кофе, ушла на работу, вечером уставшая легла спать»!
— Мне твоего ужина до конца института хватит, — саркастично произнесла Ами.
— Да там твоего института осталось всего ничего.
Омпада села напротив Америки.
— Ты скажи хоть, когда вы в Тунис летите?
— Двадцатого, на две недели.
— Как раз в это время Пит уезжает с группой в турне по Англии… — тоскливо произнесла Омпада. — Останусь тут совсем одна.
— А ты попроси Кармелита познакомить со своей девушкой. — Ами подмигнула Омпаде, а потом положила руку на живот: — И когда мы на свет появимся?
— В конце апреля, — ответила Овод кокетливо.
Вскоре Омпада устала, и они с Америкой легли спать. Овод постелила гостье в гостиной и поднялась в пустую спальню. Ами разделась, завернулась в одеяло и закрыла глаза, как услышала какой-то скрип. Еще чуть-чуть, и девушка опустилась бы в дрему и не услышала бы странные звуки. Но теперь спать расхотелось. Скрип превратился в скрежет и стал усиливаться. Когда он прекратился, Америка закрыла глаза и приготовилась наконец-таки уснуть, но скрежет возобновился, и к нему добавился шорох. Он исходил откуда-то из угла. Девушка встала и подошла к тумбочке, где стояла обыкновенная настольная лампа. Пару раз Зами столкнулась со стулом, который не увидела в темноте. То, что она дошла до тумбочки, Ами узнала после столкновения с ней. Девушка нащупала выключатель на проводе и нажала на кнопку, но лампа не зажигалась. Америка нажала на кнопку еще раз и еще раз. Тогда девушка оделась и поднялась к Омпаде на второй этаж.
— Ом, Ом, проснись, — Америка слегка дотронулась до плеча подруги.
— Мы не амбидекстры… — спросонья произнесла Омпада, поднимая голову с подушки.
— Омпада, у тебя там что-то завелось, мне кажется…— неуверенно произнесла Ами.
— Что?! — Овод испуганно вскочила с постели и поспешила вниз на пределе возможной скорости. Омпада вошла в гостиную и включила верхний свет. «Почему я не догадалась до этого?», — подумала Америка.
— Там, в углу, — Ами показала в сторону тумбочки. Омпада подошла к тумбе и тут же отошла. Зами тоже заглянула в угол и увидела грызущего провод хомяка. Он продолжал беззастенчиво жевать провод длинными зубами и смотреть черными глазками на девушек. Омпада обняла Америку.
— Как же хорошо, что ты рядом! Представляешь, если бы я одна была, как бы я испугалась? — Омпада посмотрела на Америку. — Откуда он?
Ами пожала плечами и взяла хомяка в руки. Овод достала из шкафа небольшую коробку и протянула Америке. Девушка посадила туда грызуна и поставила коробку на стол. Омпада и Америка выпили по стакану молока и легли спать.
Несмотря на ночные похождения, девушки рано проснулись и стали дожидаться Пита. Вдруг Омпада услышала, как скрипит калитка и вышла в прихожую. В дом вошел Оранж, и супруги обнялись.
— Представляешь, мы с Ами ночью хомяка нашли, — поделилась Омпада.
— Вот черт, — чертыхнулся Пит. — Это был мой подарок для тебя, который ты нашла раньше времени. Видимо, этот зубастик и клетку прогрыз.
Пит разделся и вошел в гостиную. Мужчина указал на место, где стояла клетка — за креслом.
— Ну что, будешь лампу сам чинить, — Омпада положила руку мужу на плечо и сочувствующе посмотрела ему в глаза.
Америка вскоре уехала в Лондон, и в середине января она, Пол и Мэл Эванс улетели отдыхать в Африку. Пол с Америкой любили вечерами ходить по древним улицам Туниса, не прикрываясь зонтом от моросящих зимних дождей, держаться за руки и обсуждать все на свете.
МакКартни и Зами, как любители птиц, много повидали их в Тунисе. Америка любила фотографировать местность, и хоть фотографии не передавали настоящие краски живописных видов, Ами и Пол оставляли их в своей памяти. В одно утро Мэл Эванс предложил Америке и Полу поехать в заповедник, а МакКартни еще и привлек новой видеокамерой. «Дарю», — сказал он. «Серьезно? Даришь?» — удивленно переспрашивал Пол. Он мог себе позволить камеру и сам, но такой подарок казался ему очень щедрым. Пол не отрывался от камеры ни на минуту, и в кадр регулярно попадали не только заповедные животные, но и Америка с Мэлом.
— Знаешь, Америка, — вдруг произнес Пол, оторвавшись от камеры. — А ведь Линда устроилась в журнал фотокорреспондентом благодаря твоей камере.
— Это же прекрасно! Будет чем побаловать Хизер, — обрадовалась Америка.
На оградку перед парой села маленькая черная птичка. Молодые люди посмотрели сначала на нее, а потом друг на друга.
— Черный дрозд, — тихонько произнесла Ами, чтобы не спугнуть то ли птичку, то ли момент.
— Говорят, пара, которая увидит дрозда, обречена на долгую, счастливую жизнь и любовь. Америка, эта вселенная хочет, чтобы мы были вместе!
— И я с ней согласна.
Пол заключил Америку в объятия. Ами слышала как стучит сердце Пола — оно колотилось так же быстро, как и ее. Америка от удовольствия закрыла глаза, и Пол сделал то же самое. МакКартни робко напел девушке на ухо:
A friend says that your love
Won;t mean a lot.
But you know that your love
Is all you;ve got.
At times things are so fine
At the times they;re not,
But when she says she loves you
That means a lot.{?}[англ. «Приятель говорит, что твоя любовь не значит многого. Но ты знаешь, что твоя любовь — это все, что у тебя есть. Порой все хорошо, порою — нет, но когда она говорит, что любит тебя — это значит много»]
Они молча стояли на месте. Не хватало дыхания, чтобы сказать «я тебя люблю».
В начале февраля Пол и Америка вернулись в Британию и в тот же день поехали в офис Брайана. Запись нового альбома еще не могла начаться, поскольку Джон и мистер Мартин не вернулись с горнолыжного курорта. Америка и Пол решили зайти в гости к Эпстайну. Брайан увлекся другими артистами, всецело доверив Америке работу с The Beatles. Он как раз перебирал бумаги, глубоко погрузившись в занятие. Ами незаметно подкралась к Брайану и закрыла руками глаза. Он коснулся теплыми руками нежных рук девушки.
— Ами! — уверенно воскликнул он. Америка отстранилась, и Брай развернулся к Полу и Ами. — Друзья, рад вас видеть! Вы такие посвежевшие, счастливые, отдохнувшие. Ну что, скоро за работу?
— А как же! — согласился Пол.
— Что там со сценарием? — спросила Америка.
В глазах Эпстайна читалась досада. Он сглотнул, и острый кадык поднялся к верху шеи, а потом опустился. Мужчина взял со стола стопку бумаги.
— Написали сценарий, — вздохнул он. — Бем написал какую-то типичную американскую историю типа Бэтмена: Ринго становится частью мафиозного клана, а остальные противостоят ему, и в конце добро побеждает зло. Сразу скажу: не цепляет. Диалоги картонные, не хватает твоей искрометности. Но таковы правила гонки. Шоу-бизнес.
Пол посмотрел на Америку.
— Что же, так бывает. Спасибо, Брайан, за поддержку, — Америка провела рукой по предплечью мужчины. — Брай, мне нужна твоя помощь. Мне в Тунисе пришла идея кинозарисовки, но мне нужен исполнительный продюсер. Как ты на это смотришь?
— С большим удовольствием! Я и так чувствую себя виноватым перед тобой, что не защитил твой сценарий.
— Почему это? Вообще-то ты защищал, — поспорила Америка.
— Не до победного, — смутился Брайан. — Скажи сроки съемок, я организую студию, аппаратуру и команду.
— Спасибо тебе большое. Для съемок мне понадобится самая обычная квартира. С восьмого по двадцатое февраля думаю справиться.
— Будет сделано, — пообещал Брайан.
Через несколько дней в одной квартире в районе Вестминстер начались съемки первого фильма Америки. Америка собрала весь коллектив в гостиной, встала в центре комнаты и проговорила:
— Добрый день. Меня зовут Америка Зами, и я режиссер фильма, который мы будем снимать. Поведать его концепцию и название я вам пока не могу. Этот фильм будет весьма замысловат. Будет мало динамики. Его суть состоит в диалогах и переживаниях героев. Если вы посмотрите сценарий, — Америка взяла со стола лист бумаги с примером, — вы увидите незнакомый язык. Рядом с каждой репликой персонажа есть перевод. Ничему не удивляйтесь: этого языка действительно не существует. Сейчас я вас познакомлю с актерами, которым так не повезло, — послышался легкий смешок, — Питер Максвелл, Милли Уайт, Ванесса Штейн, — названные встали и поклонились, — они работают со мной в театре в Ливерпуле. Прошу их любить или хотя бы жаловать, потому что они профессионалы, — Америка зааплодировала. Все остальные последовали ее примеру.
Первый съемочный день начался незамедлительно: декораторы поставили мебель около окна, осветитель и операторы подключили свою аппаратуру, две актрисы — Ванесса и Милли — сели около окна, и Америка попросила их отрепетировать диалог. Несмотря на то, что они говорили на выдуманном языке, смысл слов был понятен по интонациям девушек, это выглядело живо. Ко дню свадьбы Ринго и Морин Ами успела отснять большую часть первой из двух зарисовок. Одиннадцатого февраля Америка дала выходной, и они с Полом, Джейн, Джорджем и Патти отправились на свадьбу друга.
Ами находилась дома одна, и ей понадобилось много времени прежде, чем понять, что трезвонит телефон. Девушка встала, пытаясь справиться с тяжелой головой, перевешивающей тело. Подняв трубку, девушка услышала взволнованный голос Брайана:
— Америка, ты не поверишь, Шенсон выбрал твой сценарий. Через десять дней летим на Багамы!
— Уолтер подписал себе приговор.
— В смысле?
— Только представь, сколько всего ему придется организовать за десять дней.
— Представляю, — вздохнул Брайан, — я твой фильм организовал за четыре. Но работать на талантливых людей — сплошное удовольствие!
Приступили к съемкам следующей зарисовки, где были задействованы Питер и Милли. Им пришлось перевоплотиться в жителей Ближнего Востока и говорить на гибриде иврита, идиша, персидского и русского. Привлекли даже соседского мальчугана для вступительной сцены. Умелой команде Америки удалось воссоздать в квартире ощущение узкой и многолюдной торговой улицы в древнем городе. Двадцатого февраля обе зарисовки были завершены, и уставшая Америка отсыпалась перед поездкой на Багамы.
Двадцать второго числа группа собралась в аэропорту, чтобы вылететь в Нассау. Все вновь огородили, поскольку фанаты пытались пробиться к группе с пущей силой. В музыкантов и их сопровождающих летели сложенные записочки. Одна из них ударила Америке в висок. Ами оглянулась по сторонам и поняла, что записки летят в нее, и даже могла предположить, что там написано. На девушку уставились сотни злых, волчьих девичьих взглядов. Америка попыталась скрыться между битлов и поняла, что так сделает им только хуже, поэтому пристроилась между Нилом и Мэлом. Перед трапом к команде присоединилась Элеанор Брон и оттянула часть недоброжелательного внимания на себя. Вскоре все сели в самолет, которому предстояло перевезти морозоустойчивых англичан на теплые Багамские острова. Весь полет ребята спали, запрокинув головы и раскрыв рты. Америка даже поймала этот кадр, но никому не показывала.
— Друзья мои, просыпаемся, поднимаемся, встаем, мы прилетели, — раздался голос Лестера, перекрикивающего рев мотора. Музыканты сладко потянулись и изучающе огляделись по сторонам. — Вы помните, да? что загореть нельзя, у нас еще съемки сцен, которые хронологически идут раньше. Поэтому сразу бежим в крытое место. Понятно?
Сонные битлы закивали. На Брайана что-то с грохотом упало с полки.
— Ну ты даешь! — не смог воздержаться от комментария Джон.
— Сейчас дам, Леннон! — пригрозил Брайан.
Битлы повставали со своих мест и достали с полок личные вещи. Америка уже надела солнечные очки, и потому было неясно, куда она смотрит. Девушка готовилась понежиться в теплых лучах Багам.
— Все, выходим! — отдал приказ Брайан, и битлы последовали за ним к выходу.
— В тень! — еще убедительнее произнес Лестер, указав вправо, и ребята ринулись к зданию аэропорта. В аэропорту стоял приятный холод. — Значит так, друзья, сегодня отдыхайте, завтра начнем снимать.
— Ребята, в машину, — махнув рукой, приказал Эпстайн.
Музыканты прошли сквозь аэропорт и вышли на улицу, где их поглотил нежный теплый воздух. У выхода ждал лимузин. Америку посадили вперед, а Эпстайн сел с музыкантами сзади.
— Открывайте окна — душно, — строго произнес менеджер. Ринго прокрутил рычаг, и стекло опустилось.
— Купаться нельзя, загорать нельзя… Вообще кутерьма, — бурчал Джон.
— Не бурчи, — раздался голос Ами с переднего сидения. — Больше всего не повезло Ринго — мы ему медовый месяц сорвали.
— У меня тоже не было медового месяца, и ничего, — продолжал Джон.
Автомобиль остановился перед гостиницей. Битлы высыпали из лимузина. Америка неспешно вышла из машины, и Джон протянул ей руку. «Покорнейше благодарю», — учтиво произнесла Ами. Все прошли в здание, Нил и Мэл остановились у ресепшна, чтобы оформить документы, а Брайан и Ами поднялись с битлами в номера. Пол тут же экспроприировал пианино, стоящее в номере, и начал наигрывать свою “Scrambled eggs”. Трое битлов недовольно вздохнули.
— Америка, ты же всегда все знаешь. Скажи на милость, почему мы фильм с конца снимаем? — спросил Джон.
— Скорее, с середины: эти сцены будут примерно во второй трети фильма. Мы сделали такой выбор исходя из того, что на Багамах пока не начался курортный сезон, да и пока не так жарко, как будет в апреле. — Америке следовало скрыть, что они уехали сюда не только из-за художественных соображений, но и по совету Гарри Пинскера, чтобы избежать уплаты части налогов.
— А как сыграть усталость от людей, которых ты совсем не знаешь? Мы ведь не актеры. — Подошел Джордж и внимательно посмотрел на Зами и Леннона.
— Легко, я вот уже ото всех устал, — подытожил Джон.
— Мы с Диком всегда будем рядом и расскажем, что делать. К тому же вы знаете Виктора Спинетти.
— Яичница! — воскликнул Пол, ударяя по клавишам. Америка, Джордж и Джон обернулись на МакКартни. К нему подошел Ринго с помятым листом бумаги и похлопал по плечу:
— Пол, Пол, а послушаешь мою песню? — Пол не замечал Ринго, продолжая напевать несуразную песенку. — Пол!
— Чего? — МакКартни прекратил лупить по клавишам и посмотрел на барабанщика. — Ринго, подойди потом. Не видишь — у меня тут песня?
— Ты поешь эту ерунду везде! Где бы мы ни оказывались — Пол тут как тут со своими яйцами. А ты хоть одну мою песню слышал? Нет? А фанаты — тем более. А я хочу, хочу, чтобы меня услышали!
Ринго развернулся и ушел. Пол недовольно посмотрел Старру вслед и сжал губы. Когда барабанщик прошел мимо Америки, Джорджа и Джона, они увидели заголовок стихотворения: “Don;t Pass Me By”.
Съемки проходили довольно легко, несмотря на то, что битлам приходилось выполнять много различных трюков. Дни пролетали так быстро, что каждый закат огорошивал. Америка запаслась солнцезащитными кремами и каждые пару часов подбегала к битлам и наносила указательным пальчиком чуточку спасительной прохладной субстанции на их носы, щеки и лбы. Съемки с Лестером и с Зами были поделены поровну, но они оба старались не уходить с площадки. В какой-то момент море и красивые девушки стали оказывать расслабляющее действие, и Лестер долго не мог понять, что ему делать, паниковал, чуть ли не на коленях молил их о том, чтобы они собрались. Зами сразу поняла, что нужно сделать, чтобы их оживить. «Снимаем „Another Girl“», — решительно произнесла Америка в мегафон. Битлы вопросительно посмотрели на девушку, ведь в этой сцене Пол должен сымитировать игру на гитаре, держа на руках одну из моделей. «Именно так», — подтвердила Ами.
Америку вовсе не смутило то, что во время одного из дублей Пол случайно зацепил грудь этой модели. Не смутило его млеющее лицо, когда он держал девушку на руках. Не смутили его подмигивания. Зайдя в номер Пола, чтобы позвать на летучку, Ами застала его целующимся с этой девушкой. Пол тут же заметил Америку и оттолкнул модель. Ами не стала закатывать громких скандалов на месте и, бросив: «Нас ждут на разборе полетов», ретировалась. Америка ушла в зал, где собралась за длинным столом съемочная группа во главе с продюсером Уолтером Шенсоном. Зами устало села на плетеный стул рядом с Джорджем Харрисоном и опустила взгляд.
— Ами, с тобой все в порядке? — встревоженно спросил Джордж. Америка подняла на него глаза; ей хватило сил только на то, чтобы кивнуть. Напротив сидели Элеанор Брон и Джон, шепчась и хихикая. В зал вбежал запыхавшийся Пол и сел слева от Америки.
— Нам надо поговорить, — прошептал он.
— Не сейчас. Сейчас у нас собрание, — отчужденно произнесла Ами.
Встал Дик Лестер и начал подводить итоги двух недель работы.
— Америка, я не виноват… То есть, я, конечно, виноват, но не в этом, — пытался оправдываться Пол.
— Ты мне мешаешь слушать, — Америка отвернулась.
— Мы с тобой поговорим после этого?
— Посмотрим. Я из-за тебя ничего не слышу.
Ричард закончил свое выступление словами «Через неделю мы вернемся в Британию» и сел. Поднялся Уолтер Шенсон.
— И есть еще одно важное объявление. Есть сведения, что мисс Зами тормозит работу над фильмом. Поэтому мы вынуждены отстранить ее от работы. Очень грустно расставаться с вами, но вы мешаете съемочному процессу, — мистер Шенсон посмотрел на Ами поверх очков.
Ошарашенная Америка поднялась со стула. Послышался ропот актеров. Америка обвела всех взглядом и обратилась к Уолтеру:
— Мистер Шенсон, как директор картины, вы имеете неоспоримое право меня уволить, хотя я не понимаю ваши мотивы и считаю обвинения безосновательными. Но убрать меня со съемочной площадки вам не удастся: как директор группы, я имею полное право находиться рядом с The Beatles, когда мне вздумается. Было приятно поработать, не прощаемся, — Ами кивнула всех взглядом и вышла из комнаты. Пол вскочил с места и поспешил за ней, чтобы поговорить, но остальные приняли это за забастовку. Ринго поднялся с места.
— И я ухожу, так как считаю увольнение необоснованным, — сказав это, он направился к двери. Следом встали Джордж, Джон и Элеанор, загрохотав стульями. Потом вышли Виктор Спинетти и Рой Киннер. Америка стояла в коридоре за углом. Актеры ринулись туда.
—…я вас прошу, не надо уходить, — просила Америка стоящих рядом битлов. — Вы не должны уходить из-за меня.
Америка снова обвела всех взглядом.
— Но ты великолепный режиссер. Мы чувствуем себя свободными рядом с тобой. Тебя уволили ни за что. Что это за формулировка — «тормозит работу над фильмом»? — возмущалась Элеанор, положив руку на плечо Америки.
— Я все равно никуда не денусь, — Америка в свою очередь положила руку на плечо Джорджу. — Я буду с вами рядом. А забастовки нам ни к чему.
Ами подмигнула Элеанор.
— Ребята, мне нужно поговорить с Ами наедине. Спасибо, — послышался голос Пола. По телу Америки прошла неприятная дрожь. Актеры и музыканты понятливо удалились. — Ами, любимая, послушай меня, пожалуйста.
— Я слушаю, — Америка посмотрела МакКартни в глаза.
— Эта девушка просто попросила меня поцеловать ее. Это было ее желание. Я не собирался идти дальше.
— Пол, я не слепая, — серьезно произнесла Ами, не отводя глаз от глаз парня. — Я знаю, сколько фанаток проходит через ваши гримерки, сколько проституток проходит через ваши гостиничные номера, сколько любовниц проходит через твою квартиру. Я не ограничиваю тебя ничем и не собираюсь тебя переделывать. Ты свободен, прошу лишь, чтобы ты не водил их в мой дом, и чтобы я их не видела рядом с тобой. Я все равно буду о них знать, но большего мне не надо. А пока, — Америка стянула с пальца кольцо и вложила Полу в руку, — возьми свое обещание назад.
Америка ушла, и Пол остался один на один с помолвочным колечком.
Пока «Битлз» занимались съемками, Америка в одиночестве наслаждалась купанием в синем-синем море и мягким белым багамским песком, время от времени заглядывая на площадку. Пол хранил молчание, избегая холодного взгляда Ами. По вечерам Америка заходила в номер, где собирались актеры, чтобы повеселиться. В один из последних вечеров на Багамах Америка предпочла остаться в своем номере и позвонила Омпаде.
— Алле? Привет, Омпада! — Зами сильнее прижала трубку к уху. — Ты меня слышишь?
— Слышу! — послышался сквозь шипение задорный голос Омпады.
— С прошедшим днем рождения, дорогая!
— Чего? — переспросила девушка.
— С днем рож-де-ни-я! — повторила Америка прямо в микрофон.
— А-а-а! Слышу! Ты чего, проказница, не звонила мне? Но еще больше меня интересует, почему ты мне не рассказывала, что Эля встречается с Билли.
— Времени не было… — лепетала Ами. — А тут случай подвернулся.
— Че-его? — Омпада вновь не расслышала реплику Зами.
— Времени не было! — воскликнула Ами.
— А-а-а! А что у вас с Полом?
— Все отлично! — ответила Ами.
— Ами, не надо вот этого, — Омпада каким-то образом учуяла обман. «Видимо, беременные женщины действительно имеют доступ к небесной канцелярии или как минимум приобретают паранормальные способности», — подумала Америка. — Рассказывай.
— Ну… Временно расторгла помолвку, чтобы опомнился. Потому что меня не устраивают клятвы в верности, которые на моих глазах же нарушаются.
— Почему-то я не удивлена. То ли дело Леннон…
— Леннон того же поля ягода. И все остальные. Хорошо держат имидж.
— Да я не об этом. Просто Леннон поражает своей глубиной. Мне кажется, мы с ним чем-то похожи… Знаешь, Америка, Пол — это твой выбор, сердцу не прикажешь. И мое мнение тут ничего решит. Но раз ты его выбрала, значит, он лучше, чем мне кажется. У вас с ним будет такое потомство — красивое, талантливое, как вы сами. Я частенько вижу ваших детей во снах, в отличие от своих. Пол действительно красивый и талантливый мужик. Но все усугубляет то, что он об этом знает. Не знал бы — цены ему бы не было.
Америка замялась. Она знала Пола, знала, почему они вместе. Она не сомневалась в том, что никто, кроме него, ей не нужен. Она даже не могла никого мысленно поставить на его место.
— Спасибо, дорогая, — ответила Ами после некоторого молчания. — Ты мне помогла.
Через несколько дней все вернулись в Британию, откуда через два дня должны были улететь в Обертауэрн. Битлы быстро разъехались по домам.
Америка придумала план мести и готовилась воплотить его в жизнь в Альпах. Почти в середине марта актеры встретились в аэропорту Хитроу, предвкушая новый пласт сцен. Все благополучно добрались до места съемок, и только тогда Шенсон заметил Зами.
— Здравствуйте, мисс Зами. Не ожидал вас здесь видеть, — недоуменно произнес он.
— Здравствуйте, мистер Шенсон. Вам бы стоило привыкнуть, — Америка оперлась локтем на плечо Ринго. Ринго приобнял девушку.
— Ами наш друг.
— А завтра приедут наши жены, и скорость съемочного процесса уйдет в минусовые показатели, — серьезным тоном произнес Джон. Шенсон махнул рукой и ушел. Битлы и Ами прыснули.
Все сели в автобус, который увез актеров к горам. Безупречно белые сугробы радовали глаза своей чистотой. Битлам не терпелось прокатиться по этой гладкой поверхности. Место Америки вновь оказалось рядом с Брайаном:
— Джордж позаботился о том, чтобы тебя уволили, — признался он шепотом. До этого они поднимали эту тему лишь однажды: Брайан просил прощения, что не предотвратил увольнения, хвалил Ами за сдержанность и рассудительность и обещал все исправить, а она просила его ничего не предпринимать. В салоне автобуса стояла тишина, поскольку все дремали после перелета. Автобус покачивался и мелодично ревел мотором. — Честно говоря, я не понимаю, чем ты ему не угодила.
— Я примерно догадываюсь, почему я ему несимпатична.
Автобус вскоре остановился около гостиницы. Ричард снова разрешил всем отдохнуть. Когда стемнело, Зами позвала битлов и Эпстайна к себе в номер. Мужчины пришли в комнату, оглядывая ее, освещенную охряным светом свеч, расселись по креслам и диванам, пружины которых впивались в тело, и внимательно уставились на Америку.
Америка достала из кармана помятые самокрутки, Битлы несмело встали, чтобы подготовиться к процессу. Америка показала им рукой, что вставать не надо. Музыканты вернулись на свои места. Парафин перебивал все запахи.
Америка прикурила от свеч. Ее зеленые глаза светились в полумраке, и она напоминала колдунью, ведьму… или демоницу. Брайан еще внимательнее присмотрелся к Зами. На ней была черная водолазка с высоким горлом, которая подчеркивала таинственность ее образа. Из сигарет струился голубой дымок, закручиваясь в спирали. Ами пустила первый косяк по кругу. Джон испуганно смотрел на девушку, перенимая папиросу. Каждый из присутствующих имел неоднократный опыт в этом деле. Неожиданней всего было увидеть Ами инициатором. Музыканты продолжали видеть в ней что-то непорочное. Откуда у нее эти самокрутки? Сколько раз она прибегала к ним? А сколько еще прибегнет?
— Хорошо пошло, — вынес вердикт Джон, когда эстафета пошла третьей сигаретой.
— Брай, выйдем? — спросила Ами у Эпстайна. Он кивнул, и они поднялись. Ами потянула его на балкон.
— Тебе не будет холодно? — поинтересовался Брайан.
— Почему это? Ты посмотри, какая погода стоит: солнце шпарит, цветы распускаются, красота… — Америка обвела рукой сугробы, освещенные одиноким фонарем.
— Знаешь, как они хотят назвать фильм? — спросил Брайан, закуривая уже обычную сигарету. Потом он поднес зажигалку к сигарете Америки. Девушка затянулась.
— Спасибо. Как?
— «Битлз Два».
— Ну и что это за название? Что они хотели этим сказать? Жалкая вторичность!
— Мне кажется, проблема в неравном распределении сил вселенной, — серьезно ответил Брайан. — Если бы паровозы летали, все было бы логично.
— Ты прав. Экзистенциальный кризис обворовывает наши интеллекты, — ответила Америка и протерла лоб. — Что-то я совсем зажарилась. Давай вернемся в номер.
Войдя в номер, Ами и Брайан наблюдали такую картину: Ринго пытался засунуть в нос одно из своих колец, Джордж со спущенными штанами прыгал по комнате, крутя над собой кожаный ремень, как лассо, Пол ходил на руках, а Джон держал его за ноги, истерично хохоча высоким голосом.
— Я нашел! — выкрикнул Пол.
— Что? Смысл жизни или желтую субмарину? — уточнил Джон, успокоившись.
— То, что нужно! — сказала под нос Ами.
Брайан и Америка с трудом уложили парней спать. Они брыкались, вставали с постелей и бегали по номеру, вереща что-то нечленораздельное. Утром Америка рано подняла их, и они, с трудом проснувшись, отправились на съемки. Перед выходом из номера она заговорщицки прошептала втайне от Брайана: «На обеденном перерыве заходите ко мне».
Началось все с того, что с перерыва «Битлз» опоздали. Они пришли раскрасневшиеся и вспотевшие. Америка и Брайан наблюдали за этим, с трудом сдерживая смех. Джон кричал: «Давайте споем „Maggie May“? Давайте споем „One after 909“?». Ринго изображал индейца, пытаясь запрыгнуть на спину Джорджу. Проходя мимо сидящего на стуле Шенсона, Пол отвесил ему сомнительный комплимент:
— Вам идет ваш пегас.
Лестер и Шенсон были вне себя. «Как нам с ними теперь работать?!» — Уолтер от отчаяния закричал.
— Д-друзья, р-ребята, д-давайте р-работать! — Ричард от досады начал заикаться.
— Ричард, у вас такой симпатичный зеленый нос! — похвалил режиссера Джордж. Ричард огляделся по сторонам, в поисках Америки, которая могла бы помочь исправить ситуацию, но обнаружил лишь Ринго, зарывающего голову в снег, и Эпстайна с МакКартни, вытаскивающих барабанщика оттуда. Мистер Лестер опустился в кресло и закрыл руками лицо.
— Уходите! — приказал Уолтер, и Брайан увел ребят. Они вернулись в гостиницу. Америка сидела на диване, закрыв глаза и дыша через рот. Ребята расселись по креслам и оклемались.
— Повторим завтра? — поинтересовался Джордж.
— Повторим, — Америка попыталась шмыгнуть носом, но что-то ей мешало. Она подняла голову и посмотрела на ребят.
— Ты как себя чувствуешь? — присаживаясь к Ами на диван, спросил Брайан.
— Ты выглядишь простывшей, — взволнованно произнес Пол.
— Хорошо, только горло немножечко саднит, — ответила девушка и сомкнула губы. А потом добавила: — Хотя я, пожалуй, прилягу.
Америка проспала до самого утра. Она несколько раз за вечер нужна была парням, но Пол и Брайан просили ее не тревожить и вообще говорить шепотом. Парней удивило то, что Ами поднялась позднее них. Они только принялись за завтрак, как на пороге комнаты появилась Америка. Не успела она появиться, как схватилась одной рукой за голову, а второй за дверной косяк, чтобы не упасть. Джордж и Пол встревоженно подскочили к ней.
— Что случилось? — спросили все в унисон.
— Все в порядке, — улыбнулась она парням. Было слышно, что у нее заложен нос, а голос слегка охрип. Джордж довел Ами до кресла, не отпуская руку. Пол тоже попытался это сделать, но Америка ненароком его проигнорировала.
— Ты, кажется, простыла, — высказался эксперт в делах простуд — Ринго.
— Да нет же. Аллергия какая-то, наверное, — Америка попыталась вдохнуть, но что-то мешало ей, больно стискивая грудь. Ами делала попытки втянуть больше воздуха, но место в груди будто кончилось. Она выдохнула с громким сипением. Ребята покачали головами.
— Такого при аллергии не бывает. У тебя как минимум ангина. — опытный в вопросах простуд Ринго серьезно посмотрел в глаза Ами.
— Температуры нет, значит, все хорошо, — отпиралась Зами.
— Я подтверждаю — у Ами холодные руки, — сказал Джордж, оставляя чашку с кофе.
— Вот при повышенной температуре конечности как раз-таки холодеют, — сказал Ринго.
— Ами, тебе действительно стоит обратиться к врачу, — согласился Брайан. — Твое дыхание звучит пугающе. А пока поедем на съемки.
Парни поднялись с места, и Америка тоже. Голова вновь закружилась, и на сей раз ее поддержал Пол. «Спасибо», — неловко произнесла Ами, отведя взгляд. У гостиницы уже стоял автобус, и актеры загрузились в него. На месте съемок битлам раздали медные духовые инструменты, а Джорджу — надломленную тарелку. Они встали в центре духового оркестра. Когда Полу выдали трубу, Америка неожиданно прокомментировала:
— Возвращаешься к истокам? Только эту трубу нельзя будет поменять на гитару.
Джордж рассмеялся и обратился к Полу:
— Да, я помню, как ты ее менял.
— Так, посторонние уходят с площадки! — объявил в мегафон Шенсон. Америка сделала шаг, и вновь закружилась голова. Ноги начали подкашиваться, и Пол с грохотом выронил из рук трубу, вовремя подхватив девушку. Оркестранты, битлы и все те, кто оказался рядом, окружили Пола и Америку. МакКартни сидел на корточках, положив голову Ами на левое колено. Девушка была бледна, и обычно алые губы стали синеватыми. «Что случилось?» — слышался ропот в рядах.
— Ами, Ами! — жалобно, беспомощно звал ее Пол, чуть не плача. Он коснулся губами ее виска и нахмурился. — Врача!
Битлы бросились на поиски лекаря. Пол гладил Америку по завязанным волосам и еле слышно что-то шептал. Она не двигалась и походила на куклу. Вскоре появился мужчина с чемоданчиком и присел на корточки перед Ами.
— Отойдите! Отойдите! — просил врач. — Дышать нечем!
Все двинулись назад. Только Пол держал девушку на руках. Доктор смочил ватку, и резкий запах ударил Америке в нос. Она дернулась, и через пару мгновений открыла глаза.
— Сможете дойти до палатки? — спросил врач. Америка кивнула. Пол помог ей подняться и, бережно держа за руки, повел ее до палатки штаба. Там Пол уложил ее на диван.
— Сделайте так, чтобы ноги были выше головы и можете идти, — сказал врач.
— Я не могу уйти, — возразил МакКартни и приподнял ноги Ами.
— А кто вы ей? Брат? — мужчина скептически посмотрел на юношу.
— Нет. Жених, — Пол присел на ручку дивана и положил руку Ами на лоб.
— Странно. Вы очень похожи, — врач поправил очки и надел на уши стетоскоп. Он присел на край дивана и попросил девушку приподнять водолазку. Груди Ами коснулся холодный круг стетоскопа. Доктор попросил Америку глубоко вдохнуть. Ами сделала это с большим трудом, от боли в груди на глазах выступили слезы. Доктор недовольно покачал головой и стянул с себя стетоскоп.
— Бронхит. Сейчас поедем в больницу, — доктор посмотрел Америке в глаза.
— Я поеду с вами, — вызывался Пол.
— Пол, — Америка подняла на него глаза и накрыла его ладонь своей. — Останься. Вам еще фильм снимать.
— Не останусь! — упрямился Пол.
— Вас никто не спрашивает, — строго произнес доктор.
К палатке подъехала карета скорой помощи, урча мотором. Пол уехал с Америкой. Коридор местной больницы пах хлором и водопроводной водой. Америка, еле держась на ногах, с трудом перемещалась по скользкому полу, и МакКартни не отпускал ее. Врач попросил Ами присесть и исчез. Пол осторожно усадил Ами на скамейку и присел рядом. Девушка не знала, как дышать. Разволновавшийся Пол дрожащими руками гладил ее голову. Появился все тот же доктор и попросил пройти за ним. МакКартни снова подхватил Ами, и они медленно пошли за торопливо передвигающимся доктором вослед.
— Вот ваша палата, — ворчливым тоном произнес доктор и открыл одну из дверей. Пол ввел Америку туда и посадил на кровать, застеленную сероватым бельем. Ами сняла с себя пальто и легла. Пол сел на край.
— Пол, — еле слышно произнесла Ами, — тебе не стоит сидеть здесь. У тебя фильм. Его без тебя не снимут.
— Я не смогу сосредоточиться на съемках — буду думать о том, как ты здесь.
Глаза Ами блеснули. В ее взгляде читался возглас: «Между нами невесть что происходит. Кто мы друг другу?», но произнести это было трудно.
— Мне бы только знать, что ты есть на этом свете, и что с тобой все в порядке, — ответил он.
Америка посмотрела Полу в глаза.
— Пол. Вселенная хочет, чтобы мы были вместе. А мы оба хотим этого не меньше, — сказала она и закашлялась. Пол обхватил холодные руки девушки своими, теплыми. В палату заглянул врач и потребовал Пола покинуть палату.
Америка лежала в больнице полторы недели. Она жалела, что план мести так быстро сорвался, но принципиально не говорила битлам, где она хранит коноплю. Ребятам удалось пару раз навестить девушку. Они рассказывали, как Дик заставляет их скатываться, мало знакомых с лыжами, с горы, буквально толкая в спину. В некоторых сценах их все-таки заменяли дублеры, но чаще подвергали опасности. Под конец поездки они сами простудились. Америку выписали из больницы, и на следующий день все вернулись в Англию.
Пол предлагал Америке поехать к нему на квартиру, но она отказалась, обосновав это тем, что соскучилась по сестре. Они снова оказались в доме Эллины на Джермин-стрит. На этот раз свет в подъезде вовсе не горел. Америка взяла Пола под руку, а второй нащупывала перила, в то время как Пол был обременен двумя чемоданами.
— Теперь мы попытаемся подняться! — задорно произнес МакКартни. — Ты, Ами, мой поводырь.
— И свой тоже, — отметила она. — Так, давай попробуем сделать шаг.
Америка крепче сжала предплечье Пола, и они подались вперед, пока не столкнулись с лестницей. «О-о-ой», — протянул в темноте кто-то из них, и оба рассмеялись. Пара перемещалась медленно, ощупывая ногами ступени и смеясь. Не успели они преодолеть и этаж, как услышали звон ключей, доносящийся откуда-то сверху. Пол и Ами замерли на месте, МакКартни опустил чемоданы на пол. Послышались чьи-то легкие шаги, и они становились все громче и зловещее. На лестницу упал дрожащий свет. Ами и Пол присмотрелись. Появилась Эллина, держа в руках подсвечник с тремя свечами. Ее волосы горели ярче пламени свечей, и огоньки плясали в ее глазах.
— Ваш смех с четвертого этажа слышно! — воскликнула она радостно и подошла к Ами. Поставив на подоконник подсвечник, Элли обняла сестру, а потом приобняла и МакКартни. — У нас электричество отключили. Пойдем. Я по вам соскучила-ась!
Эллина осветила Полу и Америке дорогу, и они поднялись в квартиру. Пол бросил на пороге чемоданы, и молодые люди отправились на кухню, где Эллина накормила всех ужином при свете свеч. Пока гости за обе щеки уплетали стряпню Кристи, Эля рассказывала об учебе и о Билли:
— Как-то он мне говорит: поедем в Ньюкасл… Ой, в Оксфорд. «Там живет друг моего детства с женой. Жена у него очень веселая, тебе понравится», — говорит. Едем мы к ним. А там Пит с Омпадой! Кстати, Ами, — Элли быстро перескочила с одной темы на другую. — Тебе тут письмо пришло кое от кого.
Эллина протянула сестре конверт. Америка приблизила его к огню и вгляделась. На конверте не было пометок, от кого пришло письмо, но она догадалась сразу.
— Мне, правда, пришлось заглянуть внутрь, так как я не поняла, кому из нас оно пришло. Ничего ж себе у тебя друзья!
Пол недоуменно посмотрел на письмо в руках Америки и присмотрелся к закорючкам. Не разобрав ничего, парень встал и беспардонно уставился в текст.
— Ты переписываешься с Диланом? — спросил он.
— Да. Он невероятно интересный человек, но, как и мы с тобой, очень занят, к тому же далеко живет. Поэтому мы и переписываемся, — Америка взмахнула листом бумаги в подтверждение своих слов. — Но в августе мы увидимся.
Пол нахмурил брови.
— Кстати, а вы не могли бы мне привезти из Штатов одну камеру оттуда?
— Ами у нас обычно камеры в Америку везет, а не увозит оттуда, — усмехнулся Пол. Америка слегка прыснула.
— А что не так с твоей? — поинтересовалась Зами. — Опять испортила?
— Нет. Хочу свой фотожурнал открыть, — высказала желание Эля. — Мама говорит, мол, смотри, чтобы на тебя не посмотрели, как на дуру.
— Мы точно не посмотрим, — произнесла Ами, и раздался дверной звонок. Девушка поднялась с места, бросив: — Я открою.
Америка вышла в тускло освещенный одинокой свечой коридор. Сощурившись, она разглядела мужчину, ростом чуть повыше ее. Кончики его волос пшеничного цвета касались воротника. Америка с трудом различила орлиные черты лица молодого человека и неуверенно спросила:
— Тод?
— Ами, привет! — радостно ответил он, кивнув.
— Привет! Как ты сюда добрался? — удивилась Ами, обняв гостя.
— Глаза хищника-фотографа, — Тод указал пальцем на свои глаза. — Извини, что я давно не объявлялся, времени не было.
Америка попросила Тода пройти на кухню. Заливисто смеющаяся Эллина вдруг замолчала. Пол обратил внимание на вошедшего. Тод тоже не оставил МакКартни без удивленного взгляда.
— Пол, Эля, познакомьтесь, это Тод Агмунти. Тод очень талантливый фотограф-портретист. Благодаря его объективу мои фотографии оказались в нескольких журналах.
— Тод, — фотограф протянул битлу руку. Пол, недоверчиво посмотрев на парня, ответил на рукопожатие. — Прошу прощения, я переведу тему вашего разговора на свою. У нас есть идея — создать фотожурнал под руководством молодого и талантливого фотохудожника. Я сейчас хожу по знакомым, ищу того, кто загорится этой идеей. Я точно не подойду. Портрет — единственное мое поприще. А нам нужен разноплановый фотохудожник. Может, знаешь кого?
Эллина посмотрела на Америку многоречивым взглядом: он выражал удивление и надежду. Ами ответила:
— Знаю. И он сидит перед тобой.
Агмунти подозрительно оглядел МакКартни, а потом перевел взгляд на Зами, как бы говоря глазами: «Он? Точно он?»
— Нет, это моя сестра, Элли Кристи. Ты не поверишь, но ровно перед твоим приходом Элли высказала желание открыть свой журнал. Так что ты наш разговор, наоборот, продолжил, — Америка улыбнулась.
— Правда? — удивился Тод, подняв свои прямые брови.
— Абсолютно, — ответила Америка.
Зажегся свет, ударив молодым людям в глаза. Уставшие Пол и Америка вскоре отправились спать, а Тод еще долго общался с Эллиной.
Америка подошла к висящему на стене черному телефону и набрала номер Омпады, в котором повторялись одинаковые цифры. Ами услышала усталый голос подруги, оживившийся почти сразу.
— Я так рада, что ты мне позвонила! — воскликнула Овод. — Как ты?
— Отлично, — Америка тоже была в духе. — Сейчас поеду покупать свадебное платье. Ты-то как?
— Не смей! — прикрикнула Омпада. — Без меня не смей!
— Как я тебя возьму с собой? Ну, Омми? А если…
— Без «ну» и «если»! Сегодня никаких магазинов, завтра приезжаю в Лондон, и тогда идем за платьем!
Америка вздохнула и покладисто согласилась. На следующее утро девушка села в своего «жука» и уехала на вокзал встречать Омпаду.
Омпада передвигалась медленно, переминаясь с ноги на ногу, как уточка, придерживая свой живот. Обычно светлое лицо Омпады исказилось от боли. Америка подбежала к подруге, но не успела сказать и слова, как Овод воскликнула:
— Никогда больше не буду беременной! Почему никто не сказал мне, что это так больно?!
— Может, схватки? Давай в больницу отвезу? — встревожилась Америка
— Нет! Сначала платье, а потом все остальное!
Америка взяла Омпаду под руку и, внимательно оглядываясь по сторонам, повела подругу на выход. Ами посадила девушку на заднее сидение, еще раз осмотрела улицу и села в машину сама.
— Что это ты так по сторонам оглядываешься? — спросила Омпада, поглаживая живот.
— Смотрю, чтобы битломанок поблизости не было, — ответила Америка, заводя авто. — Они повадились ловить меня и затаскивать в подворотни, угрожать, избивать… На твое положение они смотреть не будут — побьют.
Омпада прикусила губу. Америка завела «жука» и выехала на дорогу.
— Какие новости у битлов? А то сижу дома, и возникает чувство, что вся жизнь мимо меня проходит, — печально произнесла Овод.
— Снимаются в фильме, в разных передачах, альбом пишут. Летом у всех будет полуторамесячный отпуск.
— С Полом куда-нибудь поедете? — Омпада смотрела в окно.
— Да. Я бы хотела на историческую родину попасть.
— Знаешь, Америка, мне кажется, Пол к ней тоже отношение имеет, — с нотками насмешливости произнесла Овод.
— Конечно, вспомни национальность его невесты, — усмехнулась Америка.
— Я не об этом! Мне кажется, у него есть какая-то примесь. У него лицо такое… ну, такое. Ты меня поняла.
Америка рассмеялась.
— Прохиндейское? Я пыталась с ним об этом заговаривать, но он утверждает, что он чистой воды ирландец.
— Отставной козы барабанщик!
— У меня вызывает подозрения девичья фамилия его матери — Моэн. Есть древняя еврейская фамилия Коэн, от которой произошла, например, фамилия Коган. Я хочу этим заняться в Израиле, — Америка остановилась у тротуара, дернула рычаг ручного тормоза и заглушила двигатель. — Мы, кстати, приехали.
Америка вышла и открыла дверь Омпаде. Овод, кряхтя, выбралась из машины. Девушки направились в свадебный салон. Вдоль стен стояли обезглавленные манекены, на которых превосходно сидели платья разных фасонов. К девушкам подошел мужчина в очках:
— Могу чем-нибудь помочь? — произнес он деликатно.
— Здравствуйте! Нам нужно свадебное платье вот для этой красавицы, — Омпада взяла Америку за руку и поставила перед собой. — Когда у вас свадьба, говоришь?
— В конце осени или в начале зимы.
— Значит, летние варианты вам не подойдут? Тогда пойдемте за мной. — Мужчина развернулся и пошел в другой конец зала. Там были платья с высоким горлом, с меховыми воротниками, с пушистыми болеро и, несомненно, с пышными юбками.
— Могу предложить вам этот вариант, — мужчина указал на белое платье с высоким горлом и меховыми манжетами.
— Нет, это очень старомодно, — строго произнесла Омпада. — Нам это не подойдет.
— Может, вам подойдет это? — мужчина прихватил длинный пышный подол соседнего платья.
— Этот креолин? Нет, это нам не подходит, — Омпада была категорична. — Болеро тоже нам не предлагайте, оно будет рубить это красивое хрупкое тело напополам. О, вот!
Омпада увидела стоящее в соседнем зале платье кремового цвета и решительно направилась к нему. Его юбка походила на бутон закрывшегося на ночь цветка — это больше всего привлекло девушек.
— Мерь это! — твердо сказала она. Продавец снял с манекена платье и протянул Америке. Девушка скрылась в примерочной и очень скоро вернулась. Омпада ахнула. Юбка подчеркивала тонкую талию девушки, а скромный верх и длинные рукава — аккуратные плечи и руки.
— Дюймовочка, — улыбнувшись, сказала Омпада. — Будешь самой красивой невестой самого красивого жениха. Его надо брать!
— Омпада, у тебя превосходный дизайнерский нюх. Тебе надо заняться этим на другом уровне, — похвалила подругу Америка. Омпада не успела ответить, как ее вновь пронзила боль. Ноги подкосились, и Ами с мужчиной подхватили ее за руки.
— Ами, мне кажется, я все… — произнесла Омпада, сдерживая крик.
Америка облизала губы и сообразила:
— Я сейчас переоденусь и отвезу тебя в больницу!
Девушка вновь скрылась в примерочной. Мужчина усадил Омпаду на стул. Ей становилось все труднее и труднее молчать, и она начала постанывать. «Может, воды?» — предложил продавец. Омпада посмотрела на него глазами, блестящими от слез, и закивала. Мужчина принес ей стакан воды, и девушка осушила его. Запыхавшаяся Америка выбежала к подруге.
— Вы можете пока отложить это платье? — спросила взволнованная Америка.
— Да, да, конечно! — воскликнул мужчина.
— Я заеду к вам завтра, — пообещала Ами и взяла Омпаду за руку. Омпада не могла разогнуться от боли. Девушки добрались до машины, и Америка на всех парах погнала в ближайший родильный дом. Омпада, уже не стесняясь, кричала. Америка всячески успокаивала ее, протягивая к ней руку. Наконец, Ами остановилась у роддома и ввела туда подругу.
Омпаду тут же приняли врачи и положили на кушетку в одной из палат. Америка позвонила Питу и вернулась к Омпаде.
— Никогда больше не буду рожать! И никому вообще этого делать не советую! Пообещай мне, Ами, что никогда не будешь рожать!
Америка улыбалась и гладила подругу по голове.
— В любом случае, пока что это в мои планы не входит, — ответила она.
В палату вошел врач и попросил Омпаду пройти за ним. Девушка умоляюще посмотрела на подругу и, шепча: «Мне страшно», протянула руку. Америка взяла Омпаду за руку, и они пошли вслед за врачом. Когда они дошли до места назначения, Америку попросили остаться в коридоре. Америка просидела полтора часа в фойе, пока не заметила бегущего Пита с накинутым на плечи халатом. И так бледный Пит был еще белее халата. Америка поднялась с дивана и подошла к Оранжу, который дружески обнял ее.
— Привет, — выдохнул он. — Даже не знаю, как это прокомментировать. Просил ее ждать в Оксфорде, там был свой врач, а она как всегда. Да и я молодец — оставил ее одну.
Ами и Пит сели.
— Не сокрушайся. Сейчас самое главное то, что на свет появится ваш с Омпадой первенец. Думай об этом, — улыбнулась Америка.
— Это верно, — согласился Пит и уставился в противоположную стену. Америка и Пит молча ждали в течение трех часов, пока в фойе не вышла женщина в униформе акушера и не спросила:
— Здесь есть муж Омпады Овод?
Пит вскочил с места и, сдув со лба прядь черных как смоль волос, произнес.
— Да, это я.
— Поздравляю вас с сыном! Шесть фунтов, тринадцать унций, роженица назвала его Питер Алекс Оранж. Можете уже навестить ее.
Пит пошел широким шагом в сторону палаты. Америка пошла за ним. Там на койке лежала уставшая, но счастливая Омпада.
— Как ты, родная? — спросил Пит, садясь на стул рядом с койкой.
— Хорошо, — улыбнулась она. — Я так соскучилась по тебе.
— И я, дорогая, — Пит поцеловал жену. В палату вошла та же женщина-акушер со свертком пеленок в руках. Акушер передала его Омпаде. В белых пеленках лежал краснолицый спящий младенец. Омпада и Пит улыбались, глядя на свое чадо. Америка тоже умиленно смотрела на первенца Оранжей.
— Господи, какое это чудо… — прошептала мама, неотрывно глядя на мальчика.
— Алекс, — улыбаясь, произнес отец. Омпада передала ему сына. Пит бережно взял на руки малыша. — Вот так мы и делаем следующее поколение. Каким оно будет, зависит от нас. А ведь этот малыш когда-нибудь даст начало еще одному поколению. Каким будет оно?
Америке надо было ехать домой. Она пожелала молодым родителям счастья и попрощалась. Солнце садилось, и Лондон провожал еще один день в вечность. Америка приехала домой и отворила дверь в квартиру. На пороге ее уже ждал Пол, видимо, не в лучшем расположении духа.
— Здравствуй, — ласково произнесла Америка и поцеловала Пола. — Я только из роддома. У Омпады с Питом родился сын.
— Ого, правда? Это классно. Поздравь их от меня, — искренне обрадовался МакКартни, но потом сменил тон: — А теперь серьезно. Мне Эля сказала, что ты завтра едешь в Ливерпуль. Опять меня оставляешь?
Америка повесила пальто на крючок и подошла к Полу.
— Извини, мне пришлось экстренно принять это решение. У меня столько дел накопилось: нужно дописать диплом, подготовиться к экзаменам, поставить дипломный спектакль, послезавтра у нас уже читка. Кстати, а где она сама, эта Эля?
— К Билли поехала, — протараторил МакКартни, а следующие слова растянул: — Я был так рад, что твоя работа привязывает тебя ко мне, а потом появляется театр или институт, и ты уезжаешь.
— Пол, я окончу институт уже в следующем месяце, — произнесла Америка, сложив руки у Пола на плече. — И потом, думай о том, что мы совсем скоро поженимся. Я уже платье купила.
— Ой, я тут вспомнил! — уже воодушевленно произнес МакКартни. — Не дело будет, если мы у родителей разрешения не спросим.
— Вот, приедешь на выходных в Ливерпуль, съездим к твоему папе, — Америка чмокнула Пола в щеку, и тот улыбнулся.
Затрезвонил телефон, и Ами подошла к нему. Пол устремил на девушку заинтересованный взгляд. Америка почти ничего не говорила, только кивала и поддакивала. В МакКартни росло любопытство, и он то и дело спрашивал: «Ну что там?», а Ами лишь приставляла указательный палец к губам. Наконец, она попрощалась с собеседником и повесила трубку. Пол нахмурил брови.
— Радуйся, — произнесла Америка. — Я еще задержусь в Лондоне на несколько дней. Синтия пригласила нас на вечеринку в честь дня рождения Джулиана.
— Отлично! — обрадовался Пол. — Значит, заскочишь к нам на съемки! А как же читка?
— Что делать, перенесу.
Перед отъездом Америке хотелось погрузиться в атмосферу съемок, и день обещал стать насыщенным. «Битлз» тоже желали вернуться к лицедейству после перерыва. Придя в студию, Америка поздоровалась с Джорджем и Ринго. Ринго поделился тем, что Морин ожидает ребенка, и Ами, обрадовавшись, поздравила и обняла будущего папашу. В другой части съемочной площадки Америка приметила Джона и Элеанор Брон. Джон недвусмысленно обнимал Элеанор за плечо, и можно было заметить, что рука Леннона сползает все ниже и ниже к талии. Америку это обеспокоило. Она знала, что Джон неверен супруге, но он никогда не выставлял этого напоказ. В прошлом году до Америки доходило, что у Леннона что-то было с Баэз, но в этой сплетне все сомневались, потому что Джон не давал повода для безаппеляционных заявлений.
Брайан привел своего нового помощника, Питера Брауна, и познакомил его со всеми. Приступили к съемкам первой сцены, затем второй, а в итоге сняли четыре, после чего битлы, Брайан, Питер и Америка отправились на открытие клуба «Пиквик».
На следующий день Америка и Пол приехали в гости к Синтии и Джону в Кенвуд на день рождения Джулиана. Мальчику исполнялось два года, и Синтия решила, что это прекрасный повод собрать все битловское братство в одно время в одном месте. МакКартни и Зами приехали в строго назначенное время — в четыре часа, — и, судя по отсутствию во дворе машин, оказались первыми. Пол нажал на дверной замок, но никто не спешил открывать гостям дверь. МакКартни и Зами пять минут стояли, молча переглядываясь. Потом Пол нажал на кнопку еще раз. Только после того, как он позвонил в третий раз, им открыла запыхавшаяся Синтия и протараторила:
— Привет! Я вас очень ждала! Заходите скорее!
В доме все-таки уже были гости. В гостиной крутились жены многочисленных друзей Джона, которых по именам не могли назвать ни Пол, ни Ами. Джулиан, как король, восседал на детском стульчике и лепетал что-то на своем тарабарском наречии. Из кухни доносились самые разнообразные запахи. Гостьи и Синтия выносили в залу блюда и ставили на широкий стол. Это была вечеринка не для Джулиана, а для взрослых. Вдруг из кухни, держа в руках бутылки с водкой, выбежала рыжая девушка — это, несомненно, была Джейн. Джейн сразу же заметила МакКартни и Зами и бросилась к Полу.
— Паули! — воскликнула она, чмокнув парня в губы, и крепко-крепко обняла его. Пол улыбнулся и приобнял Эшер, но, заметив нарочито безразличный взгляд Америки, сконфузился. Джейн оторвалась от МакКартни. — Как ты?
— Мы хорошо, — парень взял за руку Ами. Джейн обвела девушку коротким надменным взглядом.
— Сейчас, я бутылки поставлю, и приду. Поболтаем, — Джейн убежала к столу. К Эшер подошла Синтия и что-то начала рассказывать, и девушки расхохотались. Леннон обняла девушку и пошла в кухню. Проходя мимо Ами, она остановилась и произнесла:
— Ну ты ж понимаешь — она тоже моя подруга.
Синтия ретировалась. Дом стал быстро наполняться народом, смехом, разговорами, музыкой. Ами отчего-то чувствовала себя совсем неуютно. Джейн время от времени липла к Полу, обнимала его, хохотала, что-то ему щебетала. К Ами подходили незнакомые люди и говорили: «Ты меня помнишь?», «У тебя интересные песни, но им не хватает простоты», «Пиши песни почаще». А некоторые не стеснялись проявлять бестактность: «У вас что-то с МакКартни?», «Пол тебя бросит», «Джейн подходит Полу больше». Америка не могла даже напиться — она за рулем. Потом про нее забыли, как и про именинника. Но последний в один момент завопил, и его взяли на руки. Раздался звонок, и Синтия открыла дверь. Америка посмотрела в сторону прихожей. В дом ввалился пьяный Джон, держась за плечо Элеанор Брон. Ами посмотрела в другую сторону — там в обнимку стояли Пол и Джейн. Смотреть было больше некуда. Америка стала сметать один за другим бутерброды.
Пьяный Леннон встал на стул в центре комнаты и начал речь:
— Друзья, какой сегодня все-таки классный день! У меня таких почти никогда не бывает, потому что жизнь — дерьмо! Но моему сынишке это еще предстоит узнать. Вкусить все это дерьмо. С днем рождения, сынишка! Я тебя люблю! — Джон опрокинул в себя рюмку с оставшимся коньяком, который он не успел расплескать, и буквально упал со стула.
Америка увидела, что уже не только Пол мило беседовал с Джейн, но и Ринго, Джордж и Патти. Вдруг скрутило живот, и Америка убежала в туалет. Наверное, только там она бы не видела этих лицемерных людей. Ею овладела не обида за то, что ее забыли, а разочарование в друзьях. Они все лгали друг другу, и Ами с досадой признала, в каком гнилом обществе находится — всех портят шоу-бизнес и деньги. Они дают обманчивое ощущение свободы, и начинает казаться, что все им дозволено. Америка умывалась холодной водой, желая проснуться.
Ами вышла из уборной и заметила сидящую на диване в смежной комнате пару. Мужчина целовал шею женщины и щупал рукою ее грудь. Ами прикусила губу, узнав в этой паре Джона и Элеанор, и ушла из дома. Ухода Америки никто не заметил, никто не пытался ее остановить. Она села в машину и закрыла глаза. На горизонте шумели черные деревья, соединяясь с синим небом. Неожиданно кто-то постучал в окно, и Ами открыла глаза. Там стоял Пол. Америка опустила стекло.
— Чего это ты здесь сидишь? — спросил он, улыбаясь.
— Мне тут лучше, — ответила Ами, переведя взгляд сначала на руль, потом на капот.
Пол обогнул машину и сел на соседнее место.
— Из-за Джейн?
— Я не ревную тебя к ней, — Америка не смотрела на МакКартни. — Мне трудно не поэтому. Возвращаться я туда не собираюсь.
— Тогда давай поедем домой? — предложил МакКартни, положив руку на ее колено. Америка провернула ключ зажигания и завела «жука». Девушка выкрутила руль в обратную сторону и выехала из двора. Было темно, и дорогу освещал лишь желтоватый свет фар.
— Я осознала, в каком гнилом обществе нахожусь. Бездарности хвалятся своими псевдоуспехами, мнимой богемностью, изобретают велосипед, лезут из кожи, чтобы хоть немного приподнять авторитет. Я не могу находиться среди такого лицемерия, — Америка дернула рычажок поворотников и вывернула влево.
— Эх, Ами-Ами, ты со своей праведностью не сможешь существовать в шоу-бизнесе. Нам всем придется лгать, и тебе в том числе. Ты подумай, разве ты не делаешь этого уже сейчас? Разве мы не обманываем публику, выставляя меня вместе с Джейн?
— Кстати, она и впрямь вела себя некрасиво. Полагаю, она хотела нас проверить. Но это не самое главное зло. Зло — это все гости. Им вскружил голову тот факт, что они знакомы с вами. Задрали носы. А истинных талантов было сегодня четверо, и вели они себя сегодня скромно: Джон, Джордж, Ринго и ты.
— Ами, не злись, все же не так плохо, как ты думаешь, — Пол пытался успокоить тихо бунтующую Америку.
— Все не так хорошо, как ты думаешь. Я смотрю в будущее и понимаю, что такие люди будут всегда, и их будет больше, и настоящим гениям в мире не будет места. Если бы не молодчина Брайан, где бы вы были сейчас? — Америка посмотрела на Пола. Его глаза отражали свет фар и некое смятение.
Америка и Пол молча доехали до Лондона, а наутро Ами отправилась в Ливерпуль, где сразу впряглась в работу. Она работала не покладая рук, не замечая вокруг себя ничего. Ами рассчитывала перенести дипломный спектакль на сцену своего театра осенью, после того, как вернется из Америки.
Америка редко заставала телефонные звонки. Пару раз Омпаде удавалось дозвониться до подруги: она рассказывала о том, как растет сынишка, как они с Питом счастливы. Через неделю после отъезда Ами из Лондона, ей позвонил вновь недовольный Шенсон.
— Мисс Зами, — сердито обратился он к девушке без приветствия, — «Битлз» совершенно не хотят работать. Они срывают съемки, сбили уже все графики. Они приходят укуренные и требуют вернуть вас. Повлияйте на них немедленно, чтобы прекратили так делать.
— Добрый день, мистер Шенсон. Решение, которое я вам могу предложить, не устроит вас по определению. Вопросы дисциплины обсудите с мистером Эпстайном.
— Мистер Эпстайн занят, поэтому будьте добры решить этот вопрос. А пока я отправил их на выходные, чтобы отдохнули. Я надеюсь, они придут другими людьми в понедельник. До свидания.
То, что Уолтер отправил их на выходные, означало, что скоро приедет Пол. Америка не сомневалась в том, что он приедет. Она легла спать с мыслью о том, что скоро любимый будет дома.
Сон тяжело навалился на уставшую девушку. Америка проснулась поздно, чего совсем не ожидала. Во дворе покряхтывал мотор автомобиля. Девушка выглянула в окно и, увидев черную «мини» Пола, поспешила выбежать из дома в одной ночнушке. Стоял теплый, даже жаркий для апреля, день. Пол уже заглушил мотор и вышел из машины навстречу радостной Ами. Молодые люди обнялись, и Пол чмокнул девушку в макушку.
— Как ты тут, родная? — он посмотрел в зеленые глаза Америки.
— Соскучилась, — улыбнулась она. Растрепанные волосы блестели в зеленоватых солнечных лучах. Вода в бассейне отбрасывала блики на стены дома. Пол ненадолго вырвался из объятий и, держа Америку за руку, открыл заднюю дверь автомобиля. На сидении стояло растеньице в горшке.
— Ами, — Пол протянул любимой горшок, — с годовщиной тебя, любимая. Даже не верится, что прошли уже два года. Каждый день с тобой — это счастье. Дарю тебе это лимонное дерево, которое, когда разрастется, будет напоминать тебе о солнечных странах.
Америка посмотрела на росток, потом на Пола глазами, полными восторга.
— Ты помнишь, что я не люблю срезанные… — пролепетала она. — Спасибо тебе.
МакКартни и Зами скрылись в доме. Они впервые за долгое время провели вечер в одиночестве, лениво лежа на диване, слушая пластинку Нины Симон и разговаривая обо всем и ни о чем одновременно.
Наутро Пол и Ами поехали к Джиму МакКартни в Чешир. Он жил в новом доме, купленном Полом, с супругой и падчерицей, а Майклу оставил дом на Фортлин-роуд. Какая участь постигла дом в руках Майка, никто не знал. Джим встречал детей во дворе. Во дворе бесновалась маленькая светловолосая девчушка. Не успели молодые люди выйти из машины и поприветствовать старика, как он начал шутить:
— О-о-о, неужели это мой Полушка? Давно не видел его. Гордость семьи — биолог! Совсем со своими «жучками» про папу забыл! Ну подойди же, обнимемся!
Пол обнял папу и вручил скромный подарок от него и Ами. Америка не постеснялась подойти к будущему свекру и обнять его.
— Папа, мы к тебе не совсем просто так приехали, — начал Пол свою речь.
— За деньгами? Плохо платят? Ну, раз есть нечего, пойдем, мы вас накормим. Рут! — Джеймс окрикнул девочку, качавшуюся на качелях. Она спрыгнула с сидения и подошла к Джеймсу. — Рут, сколько раз мы тебе с мамой говорили: не прыгать с качелей! Не было у Джима печали, завел Джим падчерицу. Знакомься, Пол, это твоя сводная сестра Рут. Рут, это твой старший братик Пол.
Рут посмотрела на Пола блестящими серыми глазами и улыбнулась, прижимаясь к папочке, а потом сказала, по-детски смягчая в словах звуки:
— Привет, братик Пол… — тут она показала Джеймсу, чтобы он наклонился к ней, что тот и сделал, и Рут громко произнесла, думая, что ее не слышат: — он тако-ой огромный!
Пол еле сдержался, чтобы не засмеяться. Джеймс взял девочку на руки, и все прошли в дом. В гостиной уже был накрыт стол, который ломился от количества блюд. Джеймс провел сына и будущую невестку в столовую.
— Извините, что не так пышно, как в гостиной, это просто Анжела на диете сидит, — серьезно произнес Джим, и Пол с Ами прыснули. — С утра кухарит, сварганит всякой всячины, а потом целый день сидит перед столом и смотрит. И нас с Рут вынуждает! Сегодня к нам родственники едут. Не хотите остаться, поужинать с неизвестными МакКартни? Там будет тетя Джин.
— Я не… — начал говорить Пол, и вдруг почувствовал накатывающую волу стыда. Он давно не видел своих родственников, и было бы неправильно улизнуть домой прямо перед их визитом. К тому же, будет тетя Джин, и наверняка приедет сестренка Бетт, к которым юноша испытывал особый трепет. Но съемки фильма не заканчивались, и в понедельник Пола ждали в Лондоне. Пол посмотрел на Америку в поисках поддержки.
— Стоит остаться, — еле слышно произнесла Ами, но Пол отчетливо понял ее слова.
Пол и сам склонялся к этому ответу. Он обрадовался их с Ами единодушию.
— Мы останемся. А по какому поводу сбор? — спросил он оживленно.
— А что, родственники не могут собираться просто так? — Джим сел за стол к Ами и Полу. В столовую вошла грузная женщина в очках — это была Анжела, жена Джеймса. Она скромно поздоровалась с гостями и села на стул рядом с Джеймсом.
— Мы привезли для вас повод, — гордо произнес Пол, обнимая Ами. — Мы приехали за благословением на свадьбу.
— О как, — Джим как будто выстрелил этими словами и замолчал ровно на минуту — это отмерили напольные часы. — Ну, думаю, мое мнение всем ясно. Все будет зависеть от того, понравится ли твоя Америка нашим родственникам сегодня.
Пол и Ами переглянулись. В столовую вбежала Рут и стала требовать внимания, и пара занялась ею. Так ближе к вечеру стали приезжать долгожданные родственники, и Пол и Ами вышли в гостиную. Многочисленные тетушки Пола подходили к парню и трепали по голове и щекам, приговаривая: «Ох, совсем недавно был такой крохой, а сейчас уже взрослый, завидный жених, видный мужчина! Как быстро летит время!..» В гостиной начал подниматься гам, в котором можно было различить ливерпульские говоры общительных родственников.
Джим вышел в гостиную и оглядел ее свысока. К нему подскочили две женщины, хихикая себе в ладони. Джим наклонил к ним ухо, выслушал их несвязную речь и рассмеялся. Потом он вновь выпрямил спину и оглядел гостиную, как орел долину, сидя на вершине горы. Потом он хлопнул руками и громко объявил:
— Друзья, как насчет того, чтобы сесть за стол? У меня для вас есть, так сказать, приятный сюрприз.
Разговоры стихли, и все присутствующие уставились на Джима, заинтересовавшись заманчивым предложением. Пол подскочил к отцу и шепнул на ухо:
— Папа, можно тебя попросить ничего не говорить до приезда Бетт и Джин? Я хочу, чтобы они услышали об этом вместе со всеми.
— Хорошо, не скажу. Только пока они приедут, мы проголодаемся так, что съедим...
— Бетт и Джин? — Пол попытался продолжить шутку за отца.
— Тебя! — рявкнул Джим. Стоявшая рядом Америка рассмеялась.
Гости нерасторопно перебрались за стол, скрипя стульями. Джим не разрешал притрагиваться к бутылкам, чтобы сохранить выпивку и трезвые умы. Зазвенела посуда, и неизвестно, что было громче: звон тарелок или шум разговоров. Обсуждалось всего несколько тем: Пол, цены на хлеб, аморальная молодежь и еще раз Пол и «что за интересная девочка рядом с ним?» Более смелые подсели к Полу и Ами и расспрашивали о жизни. Анджела вносила в гостиную все новые закуски, но это практически не интересовало гостей, ведь пить было нечего, да и есть столько всего, что нужно обсудить! Вдруг раздался дверной звонок, и Анджела поспешила в прихожую. Вскоре в гостиную вошли две женщины: одна была грузноватой в силу возраста — она была ровесницей Джеймса, а второй на вид было лет двадцать пять. Америка сразу поняла, что это Джин и Бетт. Пол встал со стула, потянув за собой Ами, и подошел к гостьям. Они приветственно обнялись и поцеловались.
— Я бы хотел познакомить вас со своей подругой. Это Америка, — произнес Пол.
— Необычное имя у твоей подруги. Здравствуйте, Америка! — сказала Джин, подмигнув девушке. — Что же ты к нам совсем не приезжаешь? Надо это срочно исправить! Надеюсь, ты нам сегодня что-нибудь споешь?
— Спою, — пообещал Пол, улыбнувшись тетушке.
К новоприбывшим подошел Джим.
— Здравствуйте, здравствуйте, — произнес он и поцеловал сестру и племянницу. — А куда вы мужчину подевали? — Джим имел в виду мужа Бетт.
— К сожалению, он работает... — печально ответила Бетт.
— Ладно, пойдем к столу. Водка стынет, понимаете ли, — усмехнулся Джим и пошел к своему месту во главе стола.
Вскоре все уже сидели за столом.
— Пол, а ты не знаешь, как там Линда? — спросила Джин. Она переживала за нее очень сильно, потому что ее воспитанием занималась она в том числе: Линду приютила у себя бездетная сестра мужа.
— У нее были тяжелые времена, потому что она осталась одна с ребенком на руках и без работы, — ответил Пол. — Но теперь она работает фотокорреспондентом и очень ценится в Нью-Йорке. В общем-то, это заслуга Ами, — Пол повернулся к Америке. Джин посмотрела на девушку заинтересованно.
— Правда? Америка, Линда мне как родная дочь, я очень переживаю за нее. Когда она уехала в Америку, я не могла найти себе места. А чем вы ей помогли, если не секрет?
— Пол сказал очень громко — «заслуга». Я только избавила ее от финансовых затрат на фотоаппарат, подарив свой. В этом никакой заслуги нет, — пожала плечами Америка.
— Скромная, — усмехнулась Джин.
— Друзья! — Джим, держа в руках бокал с вином, вскочил с места, и больше походил на ракету, взмывающую в небо. Джин от этого вздрогнула. Все замерли в ожидании чего-то очень интересного. — Сегодня вы наконец-то увидели моего вечно занятого сынулю. Как вы заметили, он приехал не один, а привез с собой повод для встречи. Наш Пол решил жениться.
По гостиной прокатилось восторженное «О-о-о!»
— Лично я за него спокоен и рад — он не промахнулся. Думаю, вы пообщались с его невестой и убедились в этом. А знаете, на скольких инструментах она играет? А на скольких языках говорит? Еврейские девушки — это особый изыск. Они самые красивые и мудрые. (Вижу, как наша невеста смущается). Вот Америка точно такая. И мать Пола была такой, и неизвестно еще, какие у нее были корни. Поэтому я Полу даю свое согласие. А вы?
— Конечно!
— Да!
— Какие вопросы! — слышалось всюду. Джим попросил жениха и невесту встать, и те послушно поднялись.
— Что ж, дорогие мои, я желаю вам, чтобы было все! Как там говорят у вас? Литраот? — спросил Джим.
— Лехаим{?}[ивр. Литраот (;;;;;;;;;;;) — «до свидания». Лехаим (;;;;;) — «тост за жизнь»], — улыбаясь, ответила Ами.
— Вот. Лехаим! — Джим поднял бокал над головой. Все подняли свои бокалы и протянули их к Полу и Ами. Пол крепко обнимал Ами одной рукой, а второй чокался бокалом.
— Леи-и-им! — протянула неожиданно появившаяся Рут, бегая вокруг стола. Все рассмеялись.
— А давайте теперь наш жених что-нибудь споет? — спросила Джин, когда все успокоилось.
— Отличная идея, — Джим встал с места и подошел к гитаре, висящей на стене. — Вот, забрал гитару с Фортлин-роуд. На!
Пол взял в руки гитару и провел пальцем по струнам. Звучало это не лучшим образом, потому что гитара расстроилась, но многочисленные тетушки уже восхищенно повздыхали, посчитав это очередным шедевром племянника. Пол вмиг настроил инструмент и начал песенку с незатейливыми словами:
I've just seen a face,
I can't forget the time or place
Where we just met.
She's just the girl for me
And want all the world to see we've met{?}[англ. «Только что я увидел лицо, я не смогу забыть время или место, когда мы встретились. Она девушка по мне, и я хочу, чтобы весь мир увидел, что мы повстречались»]
Америка слышала эту песню впервые. Ее зацепили слова: «Все могло случиться так, что я ее не повстречал и даже этого не осознал». Пелось об этом легко и непринужденно, в стиле кантри, а ведь Пол затрагивал в ней очень сложную тему, о которой часто задумывалась Америка. Бесконечность параллельных вселенных. Пол не задумывался об этом, напевая песню. Ами решила не терзать себя мыслями об этом и расслабиться.
— Восхитительная песенка... На первый взгляд такая простая, но на самом деле очень глубокая... — произнесла Джин, отрешенно смотря в сторону. Пол, глотнув вина из бокала, ответил:
— Именно! Я и хотел сделать ее такой.
— Давай еще что-нибудь! — послышался мужской голос из другого конца стола.
Америка вновь осталась один на один с делами и собственным домом. Утром и днем шли репетиции спектакля Америки по ее пьесе, а по вечерам она садилась дописывать дипломную работу, засиживаясь до трех-четырех утра, пока в это время вдруг не начало светать. Так закончился апрель и начался май. Америка решила взять перерыв и присоединиться к натурным съемкам фильма, который уже обрел название «Помогите!»
Пол и Ами приехали на студию Твикенхэм. Ами и раньше была здесь, но это место словно делало попытки предупредить ее, что оно принесет в свое время неприятности. Пол и Америка переглянулись и вошли в холл студии, где уже толпились, переговариваясь друг между другом, актеры. Ближе всех к выходу стояли Джордж и Виктор Спинетти, оживленно беседуя. Они приметили Пола и Ами и помахали руками, подзывая к себе, и пара подошла. «Рад тебя видеть!» — воскликнул Виктор, приобняв девушку. «А меня?» — обиженно спросил Пол. «Ой, МакКи, конечно! Давай я тебя обниму! — Виктор обнял МакКартни, и беззвучно добавил: — на самом деле нет» Джордж и Ами, прочитавшие фразу по губам, рассмеялись. Пол вырвался из объятий актера и с нарочитой обидой сказал: «Смеетесь надо мной? Ну-ну».
Появился Ричард Лестер и, в своей суетливой манере говорить, объявил:
— Друзья, друзья, пройдемте, автобус уже подошел!
Мало кто обратил на режиссера внимание, и тогда пришел мистер Шенсон с мегафоном и повторил объявление:
— Друзья, коллеги, наш автобус уже подошел, пройдемте к нему! — тут Уолтер встретился взглядом с Америкой и опустил мегафон. Их отделяла хлынувшая к выходу толпа, и мужчина, пробираясь через людей, подошел к Зами. — Приветствую, Америка. Как поживаете? Только мы не можем взять вас с собой — места в автобусе катастрофически не хватает!
— Ничего, я своим ходом, на машине, — ответила Ами. — Куда надо ехать?
В глазах Уолтера блеснул дьявольский огонек. Продюсер успел только открыть рот, чтобы продиктовать девушке ошибочный адрес, как Пол объявил:
— И я с Ами поеду.
Огонек намерения запутать Америку погас, и Уолтеру пришлось сказать действительный адрес, чтобы не потерять главного актера.
— О, мы тоже хотим! — Джордж и Виктор решили присоединиться к компании Ами и Пола. Ричард махнул на них рукой и ретировался. МакКартни, Харрисон, Спинетти и Зами вышли на улицу. Труппа фильма не спешила заходить в автобус и стояла черной полосой рядом, дымя сигаретами. Позади автобуса стоял «жук» Америки. Виктор и Джордж посмотрели на девушку потерянным взглядом. Америка поняла, что они хотят спросить, и успокоила их:
— В машине можно курить.
Пол сел на переднее сидение, а Джордж с Виктором — назад. Америка завела машину, и они тронулись. Парни тут же открыли окна и закурили.
— А где, кстати, Брайан? — поинтересовалась Ами. — Хотелось бы его увидеть.
— Он сейчас занимается группой “Gerry and The Pacemakers“, — ответил Джордж. — Поэтому ты его не увидишь.
— Это я знаю, но надеялась, что он поедет.
Автомобиль выехал на трассу. Из Твикенхэма очень удобно ехать в графство Уилтшир к юго-западу от Лондона. Через полтора часа автобус обогнал автомобиль Зами. Водитель торжественно просигналил Америке, а в окнах автобуса забавно торчали лица актеров, машущих «жуку». Америка в ответ три раза нажала на клаксон. Теперь Ами ехала строго за автобусом, и через час все оказались на месте.
В Эймсбери дул сильный ветер. Вдалеке грандиозно возвышались камни Стоунхенджа. Америка, ежась от ледяного ветра, не сводила глаз с серых валунов. Вдруг девушка услышала какое-то страшное тарахтение, и увидела вдалеке десять танков, неуклюже, как тараканы, ползущих по равнине Солсбери. Актеры двинулись к месту съемок.
— Сегодня погодка просто бесподобная! — воскликнул Ричард, всплеснув руками. Небо было заволочено сероватыми, плотными облаками, а в уши задувал злой холодный ветер.
— Ага, особенно если дождь пойдет, — скептически пробурчал мистер Шенсон.
— Пойдет как пойдет! — Ричард махнул рукой.
Все подошли к месту съемок, оградой которому служили семь танков, вставших в круг. Там уже расстанавливали камеры, аппаратуру, декорации, инструменты, раскладывали штаб-палатку. Рядом растянули большой экран, куда выводилось изображение одного из микрофонов. Он одиноко стоял в кадре на фоне серого неба, огражденного серой же рамой экрана.
— Друзья! Пол, Ричард, Джордж и Джон! Времени у нас не много, давайте приступим!
Ребята встали за инструменты. Ветер сдувал челки парней вбок. К битлам подскочили гримеры и стали наносить на щеки пудру.
— Сейчас я включу фонограмму, и вы будете открывать рот как надо, ; строго произнес Шенсон. Ричард протянул слово «мотор», и все вдруг стихло. Он буркнул: «Начали», и один из ассистентов завел песню. Еще одну из песен о любви.
Солирующую партию исполнял Джордж. Ами думала, что он снова будет бросать на нее многоречивые взгляды: «Это о тебе». Он вовсе не смотрел на нее, и в объективы камер — тоже. Джордж пел: «Ты нужна мне», и Ами искренне надеялась, что парень мысленно поет это Патти. Точнее как — поет? — бормочет. Когда из динамиков донеслись завершающие аккорды песни, Америка вставила свое слово:
— Это выглядит неестественно, — строго произнесла она. Настолько строго и сухо, что на нее все уставили удивленные взгляды.
— Простите? — переспросил Лестер.
— Я говорю, что им нужно петь вместе с фонограммой. А иначе Джордж рот не открывает. А Пол и Джон наоборот, открывают слишком широко, — высказалась Америка.
— Что еще за чертовщина? — нахмурил брови Шенсон.
— Уолтер, Зами сказала резонную вещь: мимика совсем разная у тех, кто поет, и у тех, кто открывает рот в такт. Я совсем об этом забыл. Переснимаем, друзья! Начали!
Снова включили фонограмму, и битлы запели в выключенные микрофоны. В этот момент к Лестеру поднесли электрическое пианино, и Америка устремила туда взгляд, совершенно не заметив, как кто-то подкрался к ней со спины. Некто закрыл Америке глаза теплыми руками, и испугавшаяся девушка впала в задумчивость.
— Кто это? — спросила Ами, но человек не ответил ей. Зами пощупала руки и стала перебирать имена: — Виктор, это ты? Я не знаю… Мэл? Мистер МакКерн, вы?
— Да нет же! — вдруг произнес незнакомец, чем выдал себя с потрохами.
— Брайан! — Америка вырвалась из рук Эпстайна и повернулась к нему лицом. — Здравствуй!
Брайан и Америка приветственно обнялись. Тут заиграла другая песня, и Америка застыла на месте. На съемочной площадке творился кипиш: гримеры бегали от актера к актеру, затарахтели танки, МакКартни пытался поменяться местами с Джорджем, а Джордж — настроить гитару, электронное пианино никак не могли поставить в нужное место. Но несмотря на эту суету, Америка смогла вслушаться в песню. Она не слышала ее никогда раньше, по всей видимости, The Beatles записали ее в одну из февральских сессий, когда Америка снимала свой фильм. Пол, видимо, снова пел об их отношениях. «Накануне вечером в твоих глазах читалась любовь. Что же я вижу ныне? Ты изменила свое мнение? Неужто я — дурак? Пожалуйста, относись ко мне так, как было накануне вечером». Америка задумалась и чуть не ушла в свои мысли насовсем, но из состояния полудремы ее вырвал Брайан, неожиданно взявший ее за руку, и втянул в спонтанный рок-н-ролльный танец, кружа ее вокруг своей оси. Пейзажи в глазах Брайана и Америки расплывались. Ами звонко-звонко смеялась, невольно заражая всех вокруг ощущением радости и счастья. МакКартни тоже не мог сдержать улыбки. Шенсон был единственным из всех, кто смотрел на парочку недовольно. Ричард махал рукой перед экраном и восторженно восклицал: «Это именно то, что нам нужно! Какая искренность! Какая улыбка! Восхитительно!»
Съемочный период длился три дня, и вся команда остановилась в отеле поблизости. Америка осталась лишь на одну ночь, а под вечер второго съемочного дня отправилась обратно в Ливерпуль.
По возвращении жизнь Америки стала более насыщенной и изнурительной. Она перестала следить за календарем, помня только о том, что совсем скоро защита диплома. Ами не позволяла себе расслабляться и раздумывать о том, что сразу после вручения диплома они с Полом отправятся в отпуск, даже забыла, когда именно они поедут. Девушка вернулась к своему старому режиму: встать, одеться, уехать до вечера, вернуться и лечь спать. В один день Ами разбудил телефонный звонок, и она не сразу поняла, что происходит — так редко она заставала его трезвон. На другом конце провода был Брайан.
— Алло? А-ами? — протянул он.
— Да, Брайан, здравствуй, — ответила Америка.
— Что-то ты очень напряженная. Ты как? Мы уже забыли, как твой голос звучит.
— А какое сегодня число? — спросила растерянно Ами.
— О-о-о, серьезно готовишься, — удивился Брайан. — Восемнадцатое мая.
— Надо от календаря листы оторвать. Там двадцатое апреля. Так, если сегодня восемнадцатое, значит... завтра первый экзамен, — Ами пустилась в размышления вслух.
— Америка, неужели ты так плохо училась, что приходится так интенсивно готовиться?
— Не плохо, просто нерегулярно. Хочу им доказать, что, если я много пропускала, это не значит, что я занималась ерундой.
— Тогда давай я тебе расскажу хоть, что в мире происходит. Мы наконец закончили съемки! Шенсон все время ходил злой, потому что никак не мог закончить фильм и уже выбился из бюджета. Парни за тебя мстили до последнего. Недавно они целый день снимали одну-единственную сцену и так ее и не закончили, потому что ребята постоянно смеялись. Ни с того ни с сего ржали до слез. Хотя я, честно говоря, тоже смеялся, потому что им надо было спустить из окна шланг, из которого хлестала красная краска.
Америка рассмеялась сама.
— Вот, видишь! Прямо-таки вирус, передается воздушно-капельным путем.
— Это хорошо, поздравляю нас всех с окончанием съемок! А что еще новенького? У меня ощущение, что уже полгода прошло, а не две недели.
— В прессе заприметили твое колечко и вовсю тебя обсуждают. Говорят не только о творчестве, но и о том, что ты замуж выходишь. Отчаянно предполагают, кто же твой жених. Огласить список?
— Давай, — согласилась Ами.
— Боб Дилан, Мик Джаггер, Джордж Харрисон, братья Уилсоны (из The Beach Boys), я, еще предполагают, что ты Джона из семьи уводишь, Пол, разумеется… Но насчет Пола все сомневаются — он же везде с Эшер, и журналистам говорит, что любит только Эшер.
— Забавный список. Ну что, Брайан, когда свадьбу играть будем? — задорно произнесла Ами.
— Сегодня я не могу, давай завтра? — ответил Брайан.
— Завтра я не могу — экзамен.
— А послезавтра — Пол застукает.
Брайан и Америка рассмеялись.
Америка успешно сдала первый экзамен. А через несколько дней приехал Пол. Как раз в то утро Ами сдавала второй экзамен. Когда девушка переступила порог дома, сидящий за пианино Пол торжественно сыграл туш. Америка сделала реверанс и спросила:
— А откуда ты знаешь, что я сдала экзамен на «отлично»?
— Я просто уверен в тебе! — воскликнул Пол, поднимаясь со скамеечки. Он поцеловал девушку в висок.
— А чем же это пахнет? — Америка любопытно оглядела кухню.
— Праздничным ужином, — гордо ответил Пол.
— Действительно, праздник — Пол что-то приготовил, — иронично произнесла Ами и прошла в ванную. Выйдя, она незаметно прокралась к Полу и брызнула водой, оставшейся на пальцах, в глаза, и он взвизгнул.
— О боже мой, за что, за что? Я же приготовил ужин! Сам! — верещал Пол. Ами не смогла сдержать смеха. Пол открыл кран в кухонной раковине и брызнул в Америку.
— В меня нельзя брызгать! Я выпускница института! — смеялась Америка. Пол побежал за Ами, и она отбежала к кухонному дивану, оказавшись в ловушке. Пол обхватил Ами руками так крепко, что она не могла вырваться из этого капкана. МакКартни заглянул в зеленые глаза девушки, а она — в его ореховые глаза. Пол сакрально произнес:
— Я голодный как черт. Поэтому я сейчас могу съесть тебя, — Пол прикусил губу.
— Да ты не как черт, ты сам черт, — усмехнулась Америка. Пара села за скромную трапезу. Сначала они долго молчали, а когда голод уже был близок к полному утолению, начали задавать вопросы:
— На сколько дней ты приехал? — спросила Америка, водя кусочком томата по тарелке.
— Все зависит от того, на сколько затянутся твои экзамены. Мне бы к пятому числу быть в Лондоне. Надо закончить альбом. Если ты закончишь раньше, мы поедем в Лондон раньше.
— Тебе придется поехать в Лондон без меня. В эти дни еще будет сдача экзаменов, — Ами и Пол говорили очень серьезно. — И пока ты будешь здесь, я тоже буду пропадать в университете. Но в эти выходные я свободна как никто другой.
— И я свободен, как и ты, — заговорщицки улыбнулся Пол.
— Только не сегодня, хорошо? Я очень устала. Давай, я лучше покажу тебе новую песню, — предложила Америка и встала со стула. На том самом подобии стойки лежала тетрадь, распростирая расписанные листы бумаги в разные стороны, как птица. Ами взяла тетрадь, и «крылья» тетради повисли в воздухе. Девушка села на свое прежнее место и пропела Полу еще только начатую песню. Пела о большом чуде — о взаимной любви. Не о романтической, не о мужской и женской, а о родственной, родительской, сестринской и братской. Америка говорила: «Мне повезло быть любимой этими людьми просто так, и я тоже люблю их просто так». Припев и некоторые части в куплете Ами просто произнесла речитативом, поскольку не написала мелодии.
— Чудесная песня! Правда, — честно восхитился Пол.
— Да? Спасибо тебе большое за оценку. Я ее еле успела записать. А мелодию, сам видишь, так и не успела продумать целиком, — Америка отложила тетрадь в сторону.
— Правда, она очень интересная! Есть неординарная идея, и смысл... — произнес Пол, пытаясь заглянуть в тетрадь.
Америка еще раз обняла Пола и отправилась в спальню на второй этаж. Еще не было и шести часов вечера, но Америке это не помешало быстро заснуть. Так она проспала до самого утра.
Снова наступили сладостные выходные Пола и Америки, когда они могли ничем не заниматься, сидя дома. Правда, Америка волновалась за то, как пройдет спектакль. Пол уверял девушку, что все будет намного лучше, чем она предполагает. Америка сетовала на то, что выбрала слишком рискованную тему спектакля, а какую — делиться не хотела. В понедельник утром Америка пропала в университете и вернулась ближе к ночи. Пол, сопя, спал на столе, не успев дождаться Ами. Перед ним стоял магнитофон, на котором, как салфетка на телевизоре, лежал листок с рукописным текстом. Пол добавил несколько удачных переходных моментов, заметила Ами. Девушка нажала на кнопку запуска магнитофона, и зазвучала демо-версия завершенной Полом песни Ами, названная им же “My Magic”. В его исполнении она звучала восхитительно. Те места, где у Ами были белые пятна, он досочинил. Пораженная Ами поцеловала спящего Пола в макушку, и тот проснулся, уставив на девушку красные от сна глаза.
Следующим днем Ами перепела демо-версию Пола, чтобы отправить ее вместе с ним к Джорджу Мартину. С момента выхода предыдущего сингла прошло полгода, и Америка была готова к новому появлению в свете. Последние дни мая шли так быстро, что Ами их не замечала. Большая часть выпускных экзаменов осталась позади, и Америка уже понемногу начинала думать о том, что скоро они с Полом отправятся в отпуск в солнечную Грецию. Сам Пол уехал первого июня, увезя с собой демо-запись “My Magic”.
Ами защитила диплом на факультете лингвистики и готовилась к спектаклю и последним двум экзаменам, которые хотела сдать так же блестяще, как и все предыдущие. Зами бежала уже по финишной прямой. Оставалось лишь сдать два экзамена, забрать диплом раньше выпускного и отправиться в Лондон — вкушать свободную взрослую жизнь. Ами все чаще начинала витать в облаках, думая о месяце путешествий по Греции и Израилю, о турне по Америке, об осенней свадьбе. Девушка не могла поверить, что это наступит так скоро, никак не могла привыкнуть к этой мысли.
Десятого июня Америка стала дипломированным режиссером и лингвистом. Шесть лет, как показалось в один миг, пролетело в одночасье. А что уж говорить о минувшей весне, которой Америка вовсе не заметила. Дав себе оклематься три дня, девушка собралась и уехала в Лондон. Утром четырнадцатого числа Америка приехала с вокзала в студию «Эбби-роуд».
Была сессия альбома The Beatles, на которой из участников группы присутствовал только Пол. Войдя в студию, Америка тут же заметила некую суету. Ничто не вызывало ощущения, что сегодня какой-то необычный день. Наоборот, он был необычно обычным. Ами прошла в ту часть большого здания, в которой обычно писались битлы. Там уже присутствовал Джордж Мартин.
— О, Америка, — он поднял глаза на Зами. — Давно не виделись. Насколько я знаю, вас можно поздравить?
— Выбор ваш, — коротко ответила Ами. В комнату вошел Пол и, увидев Америку, крепко обнял ее, ничего не говоря.
— Вот, теперь я один неуч среди образованных людей! — воскликнул Пол, отрываясь от девушки.
— Тебе еще не поздно закончить музыкальную школу, — усмехнулся Мартин. МакКартни взял гитару и вышел в студию. В центре комнаты стоял только микрофон, и Пол встал за ним. На Пола падал плохой свет. Стало казаться, словно все цвета исчезли, и все пространство стало черно-белым.
— Америка, я послушал твою песню. Должен сказать, что песня очень и очень хорошая. Как у всех твоих песен, у нее необычное для современной поп-музыки звучание, и чтобы сингл продавался, нужно выпустить ее на би-сайде более простой песни. Но сейчас мы не об этом. Итак, мы пишем... Да, “Yesterday”.
Нет, ни у кого, кроме пожилого Сэра Пола МакКартни не возникло отчетливого чувства, что сегодня, 14 июня 1965-ого года, такой знаменательный день. Сэр МакКартни чувствовал в душе что-то неописуемое словами. Полвека назад, он был этим парнем, не знающим, каких успехов достигнет “Yesterday”, сколько она будет перепеваться — в том числе самим Синатрой! — что “Yesterday”, в которой принял участие только Пол и струнный ансамбль, станет визитной карточкой The Beatles и самой известной в мире песней. Сердце старика сжималось, а ведь юный Пол еще не запел.
Пол не был уверен в этой песне. Несмотря на увещевания близких, ему по-прежнему казалось, он украл чью-ту мелодию, которую когда-то услышал и подсознательно скопировал — так гармонично она звучала. Когда Сэр Пол переживал запись “Yesterday” от первого лица, в студии была та же обстановка, что и сейчас: черно-белый полумрак, напротив него за пультом Джордж Мартин, только Америка появилась, отражаясь в стекле полутенью. Пол пел эту песню своей матери, и временами ему казалось, что мама никуда не ушла, а вернулась в виде Ами, и оттого она была ему еще роднее и любимее. И Пол запел, смотря в никуда.
Его голос никогда не звучал так, как на этой записи — ни ранее, ни позднее. Сэр МакКартни едва сдерживался, чтобы не заплакать. Он слышал эту песню сотни, тысячи раз, но при этом никогда не слышал себя со стороны вживую. Да, культ этой песни переходит все границы, но это потому, что “Yesterday” оценили не так, как следовало. Эрик Клэптон часто говорил, что The Beatles не оценили по достоинству, потому что их не слушали — перекрикивали двенадцатилетние девочки.
Пол спел песню два раза, и вскоре Сэр МакКартни понял, что вновь вернулся домой. Сказка закончилась на этом этапе. В голове его еще звучал голос Пола, отдаляясь, а в конце песни старик услышал, как молодой битл хлопнул по струнам и, шмыгнув носом, спросил: «Дожидаемся остальных и записываем “I'm down”?» После этого в голове старика наступила тишина. Тишина — это совершеннейшая музыка, но не тогда, когда ты сходишь с ума.
Пол сел на стул, одиноко стоящий в центре комнаты. С его жизнью что-то случилось, случилось что-то страшное, раз он видит такие отчетливые видения. Видимо, подошел тот самый срок, когда ты должен понять точно: жизнь прожита. Это называется одним пугающим всех словом. Это очень мучительная смерть, думал Пол, сладко-мучительная: понимать, что ты прожил жизнь не так, и проживать ее заново.
Старик стал искренне ждать продолжения истории. Теперь это его увлекало — без шуток. Он решил, что скажет об этом Америке, когда зайдет разговор, и стал дожидаться ее прихода с нетерпением. Он знал, что в следующей части этой истории произойдет что-то грандиозное, произойдет что-то поворотное для Пола и Америки, поворотное для The Beatles и даже, наверное, для него самого.
7. Америка и Пол. Медовые месяцы
Пол проснулся следующим утром от того, что плакал. Он почти никогда не начинал плакать во сне, только когда умерла мать. Старик посмотрел на календарь, висящий на стене. Он был открыт на развороте «август — сентябрь». Тогда Пол решился включить свой телефон, о котором забыл еще два месяца назад. Но прежде чем его включить, нужно было его найти. Сэр Пол стал искать в ящиках стола, на книжной полке, в карманах одежды. Он обыскал все, но телефона не нашел. Тогда он опустился на четвереньки и стал искать аппарат под мебелью: под столом, под полками, под шкафом. И нашел. Он поблескивал под кроватью, почти у самой стены. Пол недовольно вздохнул, встал, отряхнул руки, колени и стал двигать кровать от стены. Ножки неприятно заскрежетали по полу. Телефон лежал в толще серой пыли. Пол достал его, отряхнул и по-стариковски громко чихнул. Двигать кровать назад не хотелось. Пол просто сел на край.
Старик нажал на кнопку включения. Телефон не включался, и МакКартни допетрил, что он разряжен. В его сознании трепыхалось в предсмертных конвульсиях смутное воспоминание о том, где лежал зарядный провод. Кажется, в ящике стола. Пол подошел к столу, открыл ящик и воскликнул: «Да!» Вскоре телефон уже заряжался, а Пол печально уставился в окно. Этот день напоминал ему 31 октября 1956-го года, когда умерла мама. Листьев на деревьях практически не было, а если и были, то жухлые. Лил такой же дождь, незаметный и тихий, а небо было таким же тяжелым. Вот так и идет история по спирали.
Телефон завибрировал, огласив свое пробуждение. Вдруг Пола пробрала дрожь: а что, если за это время календарь на телефоне сбился, и он совсем потерялся во времени? Его забеспокоила и другая проблема: сейчас всем, кто пытался дозвониться до МакКартни, пока телефон был выключен, придут сообщения, что абонент вновь доступен. Полу не хотелось никаких разговоров. Ему хотелось вновь забыться во вселенной Америки Зами, и даже если она все-таки ненастоящая, она помогает избежать этой тяжелой реальности. Старик с тревогой посмотрел на экран мобильного телефона. Наконец, он зажегся, и на экране появилась дата: 31 октября 2016-го года. Ровно шестьдесят лет с момента смерти матери.
Пол совершенно неожиданным для себя образом вдруг зарыдал. Может, от той сумятицы, что творилась в его голове и жизни. Он сел на пол и закрыл глаза. Никто, кроме Джона и Майка, не мог понять его. Он вспомнил плачущего Джона, хотя ему было не двенадцать, как брату Пола, и не четырнадцать, как самому Полу. Когда погибла мать Линды, ей было почти девятнадцать. Вроде, из близкого окружения более никто так рано не становился сиротой. Хотя недавно у него появилась еще одна знакомая, потерявшая мать в детстве. Она называла дату ее смерти. Сорок… сорок какой-то год. Значит, Америка была совсем крошкой, когда ее мамы не стало. Из груди Пола вырвались новые, более сильные рыдания. В его глазах стояла маленькая девочка с большими глазами и черными косичками, которая плачет по своей мамочке, потирая глазки кулачками. В этот момент МакКартни по-настоящему почувствовал себя человеком, впервые так сильно за семьдесят четыре года. Не тогда, когда стал вегетарианцем, а когда искренне посочувствовал чужому горю. Он горевал навзрыд, не боясь, что его услышат, рыдал за Джона, за Линду, за Ами, и только в последнюю очередь — за себя.
В один момент все слезы будто закончились. Плакать дальше не хотелось. Пол встал и направился к мини-бару. Там еще оставалось что-то, чтобы помянуть мать. Оставалась русская водка. Пол решил: «была не была, и так сегодня горько». Он достал бутылку, покрытую мелкими капельками конденсата, и две рюмки. Он знал, что придет Америка и выпьет вместе с ним. Старик вышел в коридор: там его вновь ожидал поднос с завтраком. Он взял только салат из овощей, чтобы послужил закуской, и вернулся за стол. «Америка? — звал Пол. — Америка? Приходи, выпьем».
Америка от этого не появилась, и Пол решил начать без нее. Водка, журча, выливалась в рюмку, и Пол запрокидывал в себя сосуд. Так он выпил за свою мать, Мэри МакКартни, за мать Джона, Джулию, и за самого Джона, за маму Джорджа и самого Джорджа, за маму Ринго, за маму Линды, Луизу, за саму Линду, и за маму Америки, имени которой не знал, и за саму Америку. Он вдруг осознал, что все вокруг умерли. В живых остался только Ринго. Все самые дорогие люди из тех времен уже далеко. На помощь пришла только Америка.
Пол почувствовал себя таким старым и пьяным, что лег спать. Около кровати еще клубилась пыль, но это Полу никак не помешало. Он проспал до следующего дня — первого ноября. Пол не мог подняться с постели, потому что после вчерашней попойки болела голова, как будто кто-то вогнал в нее гвоздь. Пол пролежал целый день, веря, что скоро придет Ами и снимет боль.
Но в этот день Америка не пришла, и Пол так и уснул, как ребенок в ожидании Санта Клауса. Наутро МакКартни проснулся уже в отличном самочувствии. Он предвкушал, что с минуты на минуту в комнате появится Ами, и они вернутся в прошлое. Он позавтракал, думая о премьере “Help!”, о концерте на стадионе «Ши», об альбоме “Rubber Soul” и о многом другом. А за “Rubber Soul” последует психоделичный “Revolver”, а за ним — «Сержант Пеппер», а потом — «Волшебный таинственный тур», а затем… Но где же Америка?
Пол выдвинул средний ящик стола. Там лежали фотографии, сделанные Америкой. Пол не мог отрицать, что она неплохой фотограф, да и сама по себе красива. Их отношения были куда гармоничнее, чувственнее, здоровее, чем с Джейн. Под фотографией лежала книга с биографией Зами. С обложки на МакКартни смотрела сама Америка. Старик вытащил книгу и увидел, что под ней остались какие-то пластинки. Первую Пол узнал — это была “Love You So”. Он положил ее на столешницу. На второй пластинке была изображена Америка, одетая в бежевые брюки с заправленной в них белой блузкой, подчеркивающие точеную талию молодой девушки. Америка сложила руки на груди и повернула голову вправо, в полупрофиль. Она буквально смотрела на надпись белого цвета: “America Zami. Suddenly I Appear/I;ll Get Older”. Пол вытащил из конверта маленький черный диск и поставил на проигрыватель. Америка запела “Suddenly I Appear”, демонстрируя широты своего контральто. Пол послушал джазовую композицию несколько раз и перевернул пластинку. Там была записала более спокойная “I;ll Get Older”.
Пол в очередной раз открыл книженцию про Америку, и она снова затрещала, так как была совсем новой. Старик начал читать:
«Глава двенадцатая.
Об Америке теперь знали в Европе и в Новом свете. Ее синглы „Love You So“ и „Suddenly I Appear/I;ll Get Older“ были рассчитаны не на широкую публику, так как имели несвойственное для поп-музыки того времени звучание. Однако они пользовались определенным успехом. Америку часто ловили на улицах и спрашивали, почему бы ей не поделиться б;льшим количеством музыки, чем сейчас? Мисс Зами отвечала на этот вопрос по-разному.
Америку нередко приглашали на фотосессии в модные журналы, в том числе французские. Ее особенно любил фотограф Тод Агмунти, и в 1966 году им даже приписывали роман. У Тода и Эллины Кристи был совместный журнал „Art“, и нередко корреспондентом журнала становилась Америка под псевдонимом Екатерина Свиридова. Это ее роднило с Бобом Диланом, который временами прикрывался псевдонимом Сергей Петров. В разные времена их с Диланом связывало много всего. В шестидесятых они вели бумажную переписку и иногда встречались в Нью-Йорке, когда Америка оказывалась там…»
Каждый абзац нес в себе очень много информации, но это не помешало Полу по-настоящему увлечься. Когда он дочитал до момента записи “Yesterday”, то решил, что стоит остановиться, а то дальнейшее путешествие будет не так интересно. За окном уже стало темно, и Пол, закрыв глаза, прочитал про себя два сонета Шекспира. «Ах, глаза моей любимой так не похожи на солнце…» — пропел Пол и лег в постель.
Он проснулся солнечным ноябрьским утром. Америки все еще нигде не было. Это начало пугать МакКартни, по-настоящему пугать. Неужели все пропало, все кончилось? Неужели эта история вот так возьмет и оборвется? Пола это не устраивало. Может, что-то случилось с Америкой?
Пол почувствовал скуку и уже начал помышлять о том, чтобы впервые за три месяца выйти из комнаты, но голос Америки произнес:
— Не выходи из комнаты, не совершай ошибку.
Пол вздрогнул.
— Как ты поживаешь? — Ами прошла к стулу в стола и села.
— Я хорошо! Ты любишь Бродского?
— Я была на его лекции в Нью-Йорке в 79-м году.
— Я тоже хотел попасть, но не вышло, — сказал Пол и осекся: а об одном ли и том же они говорят? — насколько я понимаю, русскую поэзию ты любишь. А кого бы ты мне посоветовала почитать? ну, чтобы кругозор расширить? Пастернака, Есенина, Бродского, Пушкина и Евтушенко я знаю.
— Если бы ты знал русский язык, я бы посоветовала почитать Тарковского…
— Он еще и стихи писал?
Девушка посмотрела на старика непонятливо.
— Это же тот самый режиссер, я правильно понял?
— Это отец режиссера Андрея Тарковского, Арсений. Но боюсь, поэтический вечер мы перенесем на другой день. Нам пора в прошлое.
Пол поспешно поднялся со стула. Вдалеке послышался какой-то ропот и становился все громче и громче, пока не превратился в разговоры сидящих за широким столом людей. Стол стоял в отдельной комнате какого-то ресторана, где старик и оказался. Стол ломился от угощений. Пол смог узнать далеко не всех из присутствующих, но с уверенностью назвал бы Эллину и Билли, маму Элли Мэри, ее отчима мистера Рамона, Фиби, сидящую рядом с Мэри со стаканом сока и громко смеющуюся, чтобы привлечь к себе внимание взрослых.
Неожиданно поднялся мистер Рамон. Мэри постучала по стакану и шикнула на всех тех, кто не мог замолчать.
— Друзья, я хотел бы поднять тост за мою падчерицу. Мы с Мэри знакомы много лет, и шесть лет женаты. Я всегда боялся, что неприятен Эллине. Но, знаете, ни разу за эти годы я не почувствовал себя чужим. Эллина всегда помогала поверить в себя и поднять настроение. За Эллину! — Билли поднял бокал с шампанским, и все присутствующие двинулись к нему, чтобы чокнуться. Эллина вскочила со стула, подошла к отчиму и крепко обняла его.
— Что-то наша Ами не едет. Наверное, Пол совсем зазнался, не хочет ехать к бедным родственникам невесты, — причитала Мэри.
— Ну мам! — недовольно произнесла Эля.
— Эль, твоя мама слышит это двадцать один год! — Билли напомнил девушке ее возраст.
— Вот, видишь, какой у меня будущий зять! — назидательно сказала Мэри.
— Я тебе его специально подбирала, — саркастично произнесла Эллина.
— А-ха-ха-ха-ха! Вот умора! Не могу сдержать смеха! А-ха-ха-ха! — закричала Фиби, не понимая, что говорит. — Давно я так не смеялась! Ха-ха-ха!
— Фиби, помолчи! — сквозь зубы процедила Эллина.
В этот момент в комнату вошли Пол и Америка, и все как-то оживились. Фиби спрыгнула со стула и подбежала к ним, радостно восклицая: «Жених и невеста! Как хорошо, что вы приехали!», и обняла их за ноги. За Фиби стояли Мэри и Билли Кармелит.
— Что же вы так поздно? — спросила Мэри, обнимая племянников.
— Искусство требует жертв, — ответила Ами. — А где именинница?
— Ждет тебя за столом, — ответила Мэри и ретировалась, потянув за собой шумную Фиби. Ее сменил Билли.
— Здор;во! — Билли пожал Полу руку и обнял Ами. — Давно не виделись, ребята! Особенно с тобой, Ами! Кстати, Омпада с Питом не приедут, у их сына зеленые… В общем, что-то зеленое из него выходит, — на последних словах Билли посмотрел в глаза Полу. — Ну, пойдем.
Пол, Ами и Билли подошли к столу, и последний занял свое место. МакКартни и Зами не торопились садиться. Эллина вышла из-за стола и молча обняла гостей. Она посмотрела на сестру восхищенным взглядом блестящих черных глаз. Америка улыбнулась и погладила сестренку по голове.
— Элли, у меня для тебя есть подарок. Он не то чтобы дорог или полезен в хозяйстве, но такого, как у тебя, точно ни у кого нет. Это демо-версия моей песни, которую я записала дома месяц назад и посвятила тебе.
Америка протянула сестре маленький квадратный конверт, перетянутый нитками. Эллина заметила мелкие буквы, составляющие словосочетание “My Magic”, и обняла Ами.
— У меня тоже практически творческий подарок, — произнес Пол и достал из-за пазухи такого же цвета коробочку, что и у Америки, но побольше. — Этот прибор создан для того, чтобы самые дорогие воспоминания всегда оставались рядом с тобой. Открой, — Пол подмигнул девушке.
Эллина протянула заинтересованное «О-о-о!» и взяла в руки эту самую коробку. Элли сняла крышку и обнаружила стереоскоп и десяток слайдов. Она достала стереоскоп, расписанный цветами, просмотрела пленки с фотографиями на свет.
— Это чудесно, Пол! Спасибо! — растроганная Элли обняла Пола.
— Ой, Эль, а дай мне посмотреть? — Мэри протянула руки к дочери.
— Хочешь посмотреть эти фотографии? — спросила Америка у Сэра МакКартни, держа в руках такой же стереоскоп, как у Эллины. Старик посмотрел на этот стереоскоп и на тот, который уже перекочевал в руки Мэри, и пролепетал:
— А как… это… и тут и там…
— Ты прав, это один и тот же стереоскоп. На, посмотри.
Пол взял в руки стереоскоп, с испугом глядя на Ами. Что же случилось с МакКартни? Раньше он восторгался новыми технологиями, 3D-принтером, роботом, с которым снимался в клипе своей песни “Appreciate”, телефонами от Apple, не признавал разве что наушники-«капельки» — они искажают звук, но банальный стереоскоп, который оказался в одно время в руках разных людей, из разных времен и вселенных… Нет, это было страшно и непостижимо.
Пол несмело приставил к глазам прибор и направил его на свет. Он увидел черно-белую фотографию маленьких Америки и Эллины в гимназической форме. Обе девочки, несмотря на свой юный возраст — на вид Пол дал бы им около десяти лет, — были очень симпатичны, но, как показалось МакКартни, Эллина была менее красива. Она привлекала к себе больше внимания засчет рыжих волос, больших глаз и энергичности. Это было заметно еще по фотографии: Эллина улыбалась во все зубы, которые в силу возраста были большие и кривоватые, что, казалось, не помещаются у нее во рту. Улыбка Америки была закрытой и такой же нежной, как сейчас, и в этих чертах лица можно без труда опознать ту Ами, что стоит сейчас рядом, только глаза на фото выглядели совсем черными.
— Это 1951-й год, — меланхолично произнесла Америка. — Ой, мы совсем забыли про день рождения Эли.
Америка и Пол подошли к столу. Пока МакКартни смотрел фотографию, прошло не так много времени. Мэри разглядывала картинки, вслух умиляясь и восклицая: «А это мы в Лондоне в 50-м!.. А это мы в Эдинбурге в 49-м!.. А это на новоселье в 1954-м!»
— Бедная Ами, тебя очень долго не было! Надеюсь, наша разлука оправдана, и ты хорошо сдала все экзамены? — спросила Мэри, оторвавшись от фотографии.
— Хорошо, — тихо ответила Ами.
— На самом деле безупречно, — смело сказал Пол. Мэри посмотрела на него с улыбкой.
— Давайте выпьем за Амин диплом! — воскликнула Эллина, посмотрев сначала на мать, потом на Пола и Ами.
Из-под стола вдруг выползла Фиби. Ами надеялась, что сестра не заметит ее и Пола, но девочка посмотрела по сторонам и, увидев гостью, завизжала. «Ами-е-е!» — крикнула она и обняла сестру, не обратив внимания на МакКартни. Фиби вскарабкалась к Ами на колени и посмотрела на Пола.
— А ты кто? Ты чей жених? — спросила она, широко раскрыв глаза медового цвета.
— Я жених Америки, — улыбнувшись, ответил Пол.
— Ты не ее жених, — вынесла вердикт девочка и спрыгнула с Америки, ретировавшись под столом.
— Папа! — вдруг воскликнула Эллина, вскочив с места, как маленькая девочка, как та семилетняя гимназистка с фотокарточки. Все обернулись: к столу подошел мужчина среднего роста с огненно-рыжими пушистыми волосами, собранными в хвост. Копна волос образовывала шар размером с половину головы мужчины. Он носил недлинную бороду, в которой проглядывалась легкая проседь — только это и морщинки у черных глаз выдавали его почтенный возраст. Америка тоже поднялась с места и подошла к дяде, которого уже крепко-крепко сжимала в объятиях родная дочь. Мэри, слегка помешкав, встала и несмело пошла к бывшему мужу, пробираясь сквозь стулья. Послышались всхлипывания Эллины. На глаза Америки тоже выступили слезы, и она, припав к дяде, тихо заплакала.
— Ну что вы, девочки… — ласково произнес мужчина своим тихим от природы голосом и поцеловал дочь и племянницу в макушки. Америка, вырвавшись из объятий, вытерла глаза и вернулась к столу.
— Привет, Роберт, — сказала Мэри приветливо, но стоя чуть поодаль. Эллина вытянула одну руку в сторону матери и притянула ее к себе. Мэри мельком обняла Роберта и тихо пригласила всех к столу. Роберт сел на свободный стул рядом с Билли Рамоном. Последний протянул Роберту руку и представился, и тот ответил тем же. Эллина попросила мистера Рамона поменяться, чтобы сесть рядом с отцом. Поэтому в одной стороне стола сидели в таком порядке Роберт, Эллина, Пол, Ами, мистер Рамон, Билли Кармелит и Мэри.
— Можно я скажу тост? — спросила Америка, держа в левой руке бокал вина. Мэри ответила, что, конечно, можно. Америка встала, отодвинув стул чуть назад и начала речь: — Я не могла произнести этот тост без Роберта поблизости, а сейчас не могу не произнести, когда он рядом. Я не знаю, почему я не знала вас до шести лет. Может быть, знала, но не помнила. Но абсолютно не важно, когда именно это случилось, важно, что это случилось вообще. Вы скрасили мое детство и продолжаете скрашивать жизнь сейчас, всегда были и остаетесь моей самой крепкой опорой, на которую я смогу положиться в любой момент. Элли, Мэри, Роберт, спасибо вам, я вас очень люблю!
— И мы тебя любим, котенок! — Мэри тоже встала и чокнулась о бокал Ами. Эля снова встала со стула и подошла к Америке, чтобы поцеловать ее, а, поцеловав, прошептала на уху Полу: «Береги ее, у нее действительно почти никого нет». Пол печально кивнул. Все опустились на свои стулья, опустошив бокалы.
— Бедная моя девочка, — произнесла Мэри. — Ами действительно сирота. Марина умерла, когда ей было шесть. Этих ублюдков так и не нашли…
— Мэри, — Америка дала тете понять, что не может слышать разговоров об этом.
— Хорошо, дорогая, я не буду об этом. Маринка была восхитительной, — Мэри не любила называть сестру именем Мерлин. — После ее гибели отец Ами отвернулся от нее и женился на одной даме. В это время мы должны были съехать в Лондон, поэтому Ами осталась одна наедине с этой гюрзой. Давайте помянем Марину. Маринка, — Мэри подняла глаза к потолку, — твоя дочь так похожа на тебя! Она так же прекрасна, как ты. Спасибо тебе! — Мэри обвела всех взглядом и воскликнула: — За Мерлин!
Все присутствующие осушили свои бокалы еще раз, не чокаясь, и опустились в молчание. Но его прервала именинница:
— Так, что-то мы совсем расклеились. У нас как-никак праздник! Жизнь продолжается! — Эля положила голову на плечо отцу.
— Америка, — прошептал Пол на ухо Зами. — У меня есть идея. Раз невозможно попросить благословения у твоих родителей, значит, можно попросить у Мэри и Роберта. Давай?
— Не надо перетягивать одеяло на себя. Это праздник Эли, — ответила Ами.
— Где больше двух — говорят вслух! — сделала замечание Мэри. — Обсуждаете, когда сбежите от нас к морям? Кстати, вы хоть на день рождения Ами тут останетесь? — Мэри с надеждой посмотрела на МакКартни.
— К сожалению, мы летим девятнадцатого утром, — пристыженно сказал Пол.
— Вот же плут, свой день рождения празднует, а день рождения невесты в дороге проведет! — Мэри усмехнулась.
— Что-то у вас тут тихо! — послышался задорный мужской голос. — Разве так надо праздновать день рождения одного из самых перспективных фотографов Англии?
Это был Тод Агмунти с бутылкой мартини в одной руке и большой коробкой в другой. Он подошел к Эллине, поставил перед ней бутылку и поправил золотистые волосы, спадающие на плечи. Элли опять поднялась с места.
— Я хотел бы добавить в ваши печальные семейные посиделки официоза от постороннего человека, — громко объявил он. — Я поздравляю мисс Кристи с двадцать первым днем рождения и хочу вручить подарок: официальное разрешение на открытие авторского журнала! — Тод зажал коробку под мышкой и поаплодировал. Все остальные последовали его примеру. — Ну, а для того, чтобы вести свой журнал, нужно иметь отдельный профессиональный фотоаппарат. Его я и дарю, — Тод протянул девушке коробку, перетянутую цветной лентой, и добавил чуть тише: — Если что, Пол и Америка тоже в этом подарке поучаствовали.
— Спасибо тебе большое! — Эллина вновь растрогалась и обняла Тода.
Через мгновение старик понял, что уже стоит в чьей-то тесной кухоньке, а не в одном из залов ресторана. Америка нарезала ягодный пирог на узком обеденном столе. Рядом стоял большой заварочный чайник, из носика которого плавно вылетал пар, закручиваясь в локоны, такие аккуратные, как у Америки на кончиках волос.
Америка подхватила пирог и понесла в гостиную, где уже расставили стол для чаепития. Квартира была маленькая и тесная, совсем не для того, чтобы в ней жить, тем более принимать гостей, а чтобы ночевать. Пол смотрел в гостиной телевизор, кусая пальцы. Ами вернулась на кухню за чайником, и раздался громогласный дверной звонок. Америка попросила Пола открыть дверь, и он, откусив заусенец, выключил телевизор. Вскоре в дом вошли балагуры Джон и Брайан и прошли в гостиную. Туда вышла Америка, держа в руках большой белый заварочный чайник, как будто мраморный, а не фарфоровый.
— Надо же, Джон приехал раньше Джорджа, — иронично сказала Америка, поставив чайник на стол. Брайан и Пол прыснули.
— Надо же, Америка первая заговорила, — съязвил Джон в ответ и не сдержался от выпада в сторону МакКартни: — Надо же, Пол предпочел тихое чаепитие праздничной оргии с битломанками!
— Надо же, кому-то я сейчас кляп в рот вставлю! — Пол был не менее саркастичным.
— Надо же… — начал отвечать Джон, как его перебил невыносимый дверной звонок. Он почесал левое ухо мизинцем и сморщился. — Как вы с таким звонком живете?!
Вошел Джордж, держа в руках корзинку с печеньем. Америка провела парня в гостиную. Он пожал всем руки и сел на свободный стул.
— А где Ричард? — спросил Джон без ложной заинтересованности.
— Морин стало плохо, он повез ее в поликлинику, — сказал Пол. Америка в это время разлила всем по чашкам ароматный чабрецовый чай.
— Если честно, я вас сюда звал не совсем для того, чтобы просто отпраздновать наши с Ами дни рождения, а, скорее, для того, чтобы официально объявить о нашей помолвке, — серьезно произнес Пол. Джон отчеканил короткое «О-па!..», Брайан успел поздравить молодых, а Джордж встал со стула, как ошпаренный, уронив его.
— Прошу прощения. Я забыл руки помыть, — строго сказал Джордж и исчез. Америка почуяла что-то неладное и пошла за ним. Джордж нарочно не закрыл дверь в ванной, чтобы к нему зашли и утешили. Когда Ами вошла, парень умывал лицо холодной водой, и она стекала вниз по намокшим бровям и волосам. Одна длинная прядь упала прямо на лицо. Джордж взглянул в зеркало и сглотнул, и его кадык прокатился к верху горла, исчез и вновь вернулся на место.
— Извини меня, пожалуйста, — он посмотрел на Ами через зеркало. — Я не знаю, что на меня нашло. Вроде бы, я уже должен все забыть, но, как оказалось, я так и не терял надежды на то, что в один момент ты придешь ко мне. Я тебя хорошо понимаю, перед Полом сложно устоять. Он ведь какой — красивый и начитанный, а…
— А разве так нельзя сказать по тебя? Неужели ты некрасив, глуп и бездарен? Если ты мне скажешь, что да, ты будешь неправ, — Америка сжала и разжала губы.
— Просто прости меня. Я хочу навсегда остаться твоим другом, — Джордж так и не осмелился повернуться к ней. Америка вышла из ванной комнаты.
Когда Сэр Пол вернулся в гостиную, ни Брайана, ни Джона, ни Джорджа, ни расставленного стола уже не было. Лишь сонная Ами бродила по гостиной, зевая. Рассветные летние лучи заливали тесную комнатенку. На пороге появился Пол, вытирая щеки и подбородок полотенцем.
— Что не люблю — так это бриться! — воскликнул удивительно бодрый Пол, стирая остатки пены для бритья. Америка посмотрела на парня, ласково провела рукой по гладким щекам и в очередной раз сладко-сладко зевнула.
— Не выспалась? — сочувствующе спросил МакКартни. Америка поежилась от утреннего холода и кивнула. — Ничего, поспим в самолете, а вечером я накормлю мою именинницу в самом дорогом афинском ресторане.
Ами улыбнулась и зевнула еще раз, прикрыв рот.
Вечером самолет приземлился в аэропорту «Элефтериос Венизелос» в пригороде Афин, и Пол, как обещал, повел Америку в ресторан, отпраздновать ее двадцать третий день рождения, и ближе к ночи пара вселилась в гостиницу.
Утро окутало гостиничный номер Пола и Америки теплыми лучами греческого солнца. Мягкий воздух касался обнаженной молодой кожи. Отпуск, который молодые люди распланировали так, чтобы ничего не упустить, только начинался и обещал стать насыщенным. Пол разомкнул глаза и посмотрел на спящую Америку, улыбнувшись. Он приподнялся с подушки, погладил девушку по голове и поцеловал в лоб. Америка даже не пошевелилась. «Она устала, ей нужно отдохнуть», — решил Пол и встал с постели. Он оделся и вышел из номера, но вскоре вернулся с большой фруктовой тарелкой. МакКартни сел на край постели, поставив рядом с собой фруктовое блюдо, оставляющее сладкий запах, и снова погладил любимую по голове:
— Солнце мое, вставай, — тихо произнес он нараспев. Америка не услышала. Пол поцеловал девушку в ухо. Она слегка шевельнулась и снова застыла. Пол провел рукой по волосам Ами и вздохнул. Америка повернула голову, едва разомкнув глаза.
— Доброе утро, — почти неслышно сказала она.
— Я и не думал, что ты такая соня, — Пол улыбнулся. — Доброе утро.
Америка чуть-чуть приподнялась на постели, открыла один глаз, а второй оставила закрытым.
— Так голова болит, — прошептала Ами. — Как будто кол вставили.
— Ты переутомилась, родная. Еще и перелет, смена климата. Ну ничего, мы с тобой отдохнем, наберемся сил, — Пол погладил девушку по ноге и придвинул тарелку к подушке. — Это твой завтрак.
Америка приложила руку к горлу.
— Что-то меня тошнит, — сказала Ами, уже забеспокоившись. Пол тоже испугался.
— Так, ты приляг, а я сейчас схожу за лекарством, — Пол поднялся с постели, и Америка сделала то же самое и убежала в уборную, брякнув: «Я сейчас». Через полминуты она вышла, вытирая бледное лицо полотенцем. Глаза Америки слезились, но слезы так и не текли.
— Кажется, я отравилась, — проконстатировала она и закашлялась.
— Исключено. Я ел то же самое, что и ты, но со мной все в порядке. — Америка посмотрела на парня испуганно и расстроенно. Пол подошел к девушке поближе и обнял ее. — Это наверняка акклиматизация. Завтра все пройдет, вот увидишь.
Вскоре Пол уехал, чтобы арендовать машину на время путешествия, и, вернувшись вечером, застал Америку лежащей на кровати с мокрой повязкой на голове. Над ней светился бра, тускло окрашивая комнату в оранжевый цвет.
— Ты как? — поинтересовался Пол.
— Это похоже на мигрень, — ответила Америка с закрытыми глазами.
— Ты хоть завтра на экскурсию сможешь поехать? — Пол опустился на край кровати. Америка кивнула. — Я сегодня поехал в автосалон, и, представляешь, меня никто не узнал. Мне интересно, будет ли так завтра на экскурсии.
— Спасибо Мэлу, он организовал нам индивидуального экскурсовода, поэтому будем только мы вдвоем. А еще Мэл сказал, что в Греции к нам отнесутся иначе, чем в Британии и Америке, — ответила Ами. — Я, пожалуй, посплю. Из меня сегодня, по-моему, вышло все, что я съела за всю свою жизнь.
— Я тоже отдохну, — Пол разделся и прилег рядом с Ами, крепко обняв ее. Оба быстро провалились в сон, по-детски разноцветный, контрастный, насыщенный событиями, звуками, чувствами. Наутро Пол проснулся легко, но снова с трудом растормошил Америку. Первое, что она сделала после того, как поздоровалась с МакКартни — убежала в уборную.
— Солнце, может, отложить на завтра экскурсию? — спросил Пол, подойдя к двери.
— Нет-нет, я хорошо себя чувствую! — сдавленный голос Америки прокатился эхом по ванной. Пол вздохнул. Америка вечно стремилась завуалировать проблемы, почти не признавала, что они существуют, чтобы не было повода их не решить, если это были ее личные проблемы. Она не просила руки помощи и делала все самостоятельно, как настоящая сирота, привыкшая с детства к одиночеству. После дня рождения Эллины Пол постоянно думал об этом: о том, как хочет, чтобы Америка почувствовала в нем опору, поддержку, защиту, чтобы не стеснялась просить о помощи, чтобы она доверяла ему. Пол надеялся на то, что после свадьбы многое изменится.
Америка и в этот раз собралась, привела себя в порядок, и они с Полом отправились изучать Афины. Несмотря на плохое самочувствие, Ами часто дополняла слова экскурсовода, дискутировала с ним, а иногда и вступала в полемику, не соглашаясь с его сведениями. Холмистый город припекало золотистое южное солнце. Но вскоре Ами почувствовала резкие боли в животе, и Пол испугался. Чтобы привести девушку в чувство, он отвел ее в ближайшее кафе-мороженое, и они сели за единственный свободный столик. По просьбе Пола Ами налили стакан холодной воды.
— Прости, я все порчу, — произнесла Америка стыдливо, держа руку на лбу. — Мы столько всего планировали, а я… Мы даже до Парфенона не дошли.
— Что за глупости, Ами? Наш отпуск только начался, до что там отпуск — вся жизнь! Планы терпят любую корректуру, лишь бы ты была здорова, — Пол был оптимистичен. — Надеюсь, ты не передумала ехать в Помпеи?
Америка улыбнулась и покачала головой.
— Тут очень шумно, — Америка опустила на глаза солнечные очки.
Пол только собрался сказать: «Не без того», как к столу подошла невысокого роста смуглая девушка. Она озадаченно оглядела серыми, практически прозрачными глазами пространство кафе и сдула со лба прядь черных кудрявых волос. Пол и Америка тоже обвели кафе взглядом и поняли, что свободных мест не осталось. Пол посмотрел на Ами, как бы спрашивая взглядом: «Может, пригласим ее за стол?» И Америка кивнула.
— Девушка, — гречанка вздрогнула. Пол приподнялся со стула. — Присаживайтесь.
Девушка явно опешила и даже постеснялась спорить.
— Ой, да? Спасибо большое, — ответила она, широко улыбнувшись, и села рядом с Америкой. Было заметно, что девушка очень смущается, и не может даже пошевелиться.
— Давайте тогда познакомимся? — Пол прервал неловкое молчание. — Как вас зовут?
— Мийами, — тихо сказала она.
— Ого! Какое интересное имя, — поразился Пол.
— Мне кажется, вам не привыкать, — Мийами пожала плечами и покосилась на Америку. — Вы же Пол и Америка? Простите мою бестактность, но я не ожидала увидеть вас здесь вдвоем.
— Мы же коллеги, почему нет, — торопливо произнес Пол. — А чем вы занимаетесь?
— Я тоже ваша коллега. Я пою в кабаке неподалеку. Я бы хотела расти дальше, но перспектив нет, — Мийами пожала плечами.
— Это почему? — поинтересовался Пол.
— Понимаете, я бы пошла учиться, но в Греции с этим не так просто. Ночную работу приходится совмещать с воспитанием младших сестер и братьев, которых мы тянем вдвоем с мамой. Только вы не подумайте, что я пытаюсь давить на жалость.
— Мийами, извините, а сколько вам лет? — Америка, до этого внимательно следившая за диалогом, вдруг встряла в разговор.
— Мне семнадцать, — скромно ответила девушка.
Америка, сощурившись, уставила взор в безупречно чистое небо. Пол и Мийами настороженно посмотрели на Ами, что-то прикидывающую в уме.
— Вам совсем рано ставить на себе крест. Поехали с нами в гостиницу. Споете нам парочку песен, а там посмотрим, — сказала Америка, подмигнув собеседнице.
— Мне, право, неудобно…
— Мийами, знаете, что на самом деле неудобно? Спать на потолке. Одеяло падает, — улыбнулась Ами. Мийами тоже растеклась в улыбке. Пол отлучился, чтобы оплатить стакан воды. По пути в гостиницу Пол и Ами выясняли, как обстоят дела у гречанки. Как оказалось, Мийами происходит из греко-еврейского рода, живет в бедном квартале Афин с мамой, тремя младшими сестрами и двумя братьями. Поначалу Мийами очень стеснялась что Пола, что Америки, но потом стала чувствовать себя увереннее. Ами и Пол почувствовали, словно нашли заблудшего олененка и одновременно кого-то близкого по духу и от всей души хотели помочь выбраться из сетей бедственного положения. Вскоре они оказались в душном гостиничном номере, пахнущем афинскими песками. Пол и Америка опустились в кресла. Мийами встала перед ними и запела одну из местных песен с характерной мелодией и на греческом языке, а в конце пустилась в джазовую импровизацию, придя к “Moon River”. МакКартни и Зами были ошеломлены — они по счастливой случайности откопали самородок.
Америка посмотрела Мийами в глаза и долго не отводила взгляд. Это немного испугало неуверенную в себе певицу, и она отвела взгляд.
— Мийами, у тебя большие способности к джазу, — вынесла она вердикт в конце концов. — Ты любишь джаз?
— Ну, если честно, моя душа больше лежит к этническим мелодиям, — призналась она. — Но это не очень востребованное направление, и пришлось научиться разным жанрам.
— Мийами, у тебя талант, — сказал МакКартни. — Но тебе нужно образование. А почему бы не устроить тебя в музыкальный колледж в Лондоне? У меня есть завязки.
— А осенью можно дать концерт, — предложила Ами. — Почему нет? Хелен Шапиро можно, а Мийами Черсин нельзя?
— Я, право, не знаю, — смутилась Мийами.
— Мийами, твоему таланту нельзя дать зачахнуть в руинах Эллады, — патетично сказал Пол. Америка прыснула от его подачи. Мийами несмело улыбнулась. — Хочешь секрет, как другу? Мы с Америкой скоро поженимся, — МакКартни подмигнул мисс Черсин.
На следующее утро Пол и Америка сели в арендованный автомобиль и уехали в глушь, на побережье Ионического моря, к Албании. Там они провели неделю в тесном деревянном домике на берегу в абсолютных тишине, покое и уединении. Все омрачало только то, что Америка подолгу не могла подняться с постели, ее мутило. Пол не покидал невесту ни на минуту, суетясь вокруг нее и беспокоясь о ее здоровье. Он по-настоящему не находил себе места, не понимал, почему Америка не ест, не пьет, а только мучается из-за мигрени и тошноты. Пол выводил ее на побережье, чтобы она лежала в потоках соленого бриза, твердил, что морской воздух лечит. Он устраивался рядом, гладил ее плечи, целовал голову, читал книжки или напевал их любимые песни. Временами Ами становилось лучше, и они с Полом подолгу плескались в соленой воде.
На второе июля у Пола и Америки был назначен рейс «Рим — Тель-Авив». Ами постоянно думала о том, что впервые побывает на своей исторической Родине, и эта мысль придавала ей сил. Несчастливая земля, несчастливая нация, на чью долю выпало немало горя… Но Ами и Пол ехали туда с иной целью.
Тридцатого июня Пол и Америка сели на теплоход и уплыли в Италию. В тот же день они оказались в пригороде Неаполя, в Помпеи. Они до темноты бродили по мертвому, кремированному городу, и казалось, будто бурная жизнь остановилась здесь только вчера и покрылась пеплом. Тела людей, навсегда законсервированные в серой оболочке, были не чем иным, как уставшими горожанами, уснувшими на дороге. Пустые дома без крыш ожидали своих обитателей, ушедших в амфитеатр. В этот день ни Пол, ни Ами не смогли произнести ни слова: в глазах стоял последний день Помпеи, в ушах — крик о помощи, в душе — паника и суматоха.
Только в аэропорту в Риме Америка заговорила:
— У Стены Плача в Иерусалиме будет и не так.
Полу от этих слов стало не по себе. Он не знал, страшно ли стало ему или нет. В самолете Америка рассказывала о великом Храме, построенном еще при Соломоне, имевшем несметный размер, богатство и честь, но трижды разрушенном варварами. От него остался лишь клочок крепости — это и была Стена Плача. Ами рассказывала о чуде появления праздника Хануки, о Тиш;а бе-ав, большом еврейском трауре. Именно в этот день, девятого Ава, у еврейского народа на протяжении многих веков происходили самые трагичные события. Пол увлеченно слушал Америку, а она, казалось, знает все-все-все.
Вскоре самолет приблизился к золотому берегу Средиземного моря, который с трепетом высматривали Пол и Америка, и приземлился в аэропорту Бен-Гуриона. Первые два дня Пол и Америка гуляли по Тель-Авиву и Яффо, наслаждаясь побережьем моря, древними ландшафтами и портовыми кафе, а потом отправились в Иерусалим. Тот самый, что находится в центре мира, тот самый, что существует на пересечении трех мировоззрений, тот самый, что уже давно неотделим от Неба. Купол Скалы сверкал на Храмовой горе, как второе солнце. Мультикультурный Иерусалим был пропитан духом религиозности и слезами прошлого. Пол то задумчиво молчал, то увлеченно расспрашивал Ами о еврейской культуре и снова опускался в молчание. Настал момент, когда МакКартни и Зами отправились к Стене Плача, к которой съезжаются евреи со всего мира. Америка не раз видела ее на фотографиях. Издалека казалось, Стена отразила и выстояла удары бомб: она была испещрена маленькими кустами, выглядевшими издали как опалины. Америка думала, как помолится и поплачет, и Пол поплачет, прислонившись рукой к Стене, и попросит у Господа подарка. Но в старый город никого не пускали. Все было огорожено и пусто. Америка спросила у проходящего мимо солдата на иврите: «Что здесь?». «Иорданское правление. Вас туда не пустят», — ответил он.
Расстроенные Пол и Америка уехали на Мертвое море, сев в арендованный кабриолет. Ами, обвязав голову платком, запрокинула ее назад и закрыла глаза. Июльская жара, непривычная англичанам, очень их изнуряла.
— Пол, — обратилась к Полу Ами, приободрившись. Он бросил на Америку короткий взгляд и улыбнулся. — А что бы ты попросил у Стены, если бы мы к ней попали?
— Сейчас бы я попросил, чтобы то, чем ты сейчас болеешь, не оказалось чем-то опасным и страшным, и поскорее уже прошло, — сказал он, бросив взгляд в зеркало заднего вида. Было непривычно ехать по дороге с правосторонним движением. — А ты?
— А я бы попросила, чтобы никакие неприятности не разрушили нашу любовь, не разлучали нас, а делали нашу семью только крепче, — с улыбкой произнесла Ами и коснулась плеча МакКартни.
— Знаешь, если бы ты не болела, я бы тоже это загадал, — Пол подмигнул девушке.
Мертвое море оказалось самым необычным и чистым из тех, что они видели. Берег, скалы и дно целиком состояли из соли. Объятия воды подхватили Америку и Пола и удерживали их на поверхности, а они безмятежно лежали на спине, держась за руки и улыбаясь лучам солнца. На закате Пол пытался походить по воде, Америка смеялась, сидя на берегу, и обещала отвезти его в Назарет{?}[Назарет — родной город Иисуса Христа, который, как известно, умел ходить по воде].
А вечером они отправились в Хайфу, потому что там находился архив, в котором Америка могла найти что-нибудь связанное с еврейскими корнями Пола. Он продолжал отшучиваться и уверенно заявлял, что он чистой воды ирландец, а Америка еле сдерживалась, чтобы не повторить слова Омпады: «отставной козы барабанщик». Тем не менее Пол не сопротивлялся желанию Америки изучить его родословную. В Хайфе их настигла такая жара, что они уже оба не могли подняться с постели, и поход Америки в архив отложился. Оставалась надежда на дождь, зыбкая, несмелая, почти не существующая. В одно утро Пол проснулся, а Америки поблизости не оказалось. Он прождал ее до обеда, пока она не вернулась в приподнятом расположении духа и не предложила прогуляться по Хайфе. Ами водила Пола извилистыми путями по городу, то спускаясь по склону к берегу, то поднимаясь повыше, то ли интуитивно зная его, то ли жадно изучая его. «Хайфа расположена на горе Кармель, — произнесла Америка, тяжело дыша, — А местный метрополитен называется „Кармелит“. Никого не напоминает?» Пол вспомнил свое знакомство с Билли, который сразу же сказал, что Ами называет его Фуникулером.
Пот стекал с молодых людей ручьями. Жара душила, изнуряла, но это никого не останавливало. Только ближе к вечеру Пол и Америка заняли столик в уличном кафе. Становилось совсем душно. Ами заказала специфичное блюдо — хумус с репчатым луком и питой. Пол не мог свести с Америки глаз: плечи и нос розовели, начав загорать, гладкая горячая кожа пахла молоком, глаза блестели и светились счастьем. Несмотря на усталость, она выглядела так прекрасно, что ему то хотелось накинуться на Ами и покрыть поцелуями, то просто смотреть на нее, не осмеливаясь прикасаться к неприкосновенному. Хумус оказался обычным бобовым пюре бежевого цвета, пряным и вязким, как манная каша, от которого ни Пол, ни Ами не остались в восторге. Солнце уже пряталось за горизонтом, бросая на море красные блики, а жара подходила к своей кульминации. Последние лучи солнца еще не давали разглядеть зловещие черные тучи. «Неужели будет дождь?» — пронеслось в голове МакКартни.
Ами и Пол поднялись со стульев и вышли на пустую улочку. Нежданно-негаданно начался такой редкий для этой местности летом дождь, заглушив все своим шипением и стуком о шиферные крыши и жестяные водосточные трубы. Пол и Америка вмиг промокли.
— Давай потанцуем? — предложила Америка, взяв Пола за руку.
— Танцы под дождем? — переспросил Пол, обхватив талию невесты.
— Например, танго, — Ами плотно прижалась к парню.
— Может, румбу? — улыбаясь, сказал он.
— Твист, вальс, свинг — что только пожелаешь, — Америка вырвалась из объятий Пола и закружилась вокруг своей оси.
Дождь стал лить еще сильнее, и в серой пелене нельзя было разглядеть очертания домов. Америка куда-то побежала, и определить, где она, можно было по ее звонкому смеху. Она смеялась потому, что смеялся Пол, а он смеялся потому, что смеялась Ами.
К телам прилипла холодная и мокрая одежда, скулы болели от смеха, а ноги — от долгой ходьбы. Все потому, что в Хайфе наконец-то пошел дождь. Точнее, тогда он уже кончился, кончился так внезапно, как и начался, и уставшие и счастливые молодые люди побрели в гостиницу, обнимая друга друга и чувствуя, как капли пресного дождя капают с черных волос и устилают собой дорогу. А странников не хуже доменной печи согревала теплая израильская ночь и их любовь. Они никуда не торопятся — торопятся только дураки.
Оставалась последняя неделя в Греции. Непонятная хворь вернулась к Америке. Пол позвонил Мийами и выяснил, есть ли в Афинах какая-нибудь клиника, где могли бы принять Америку, и незамедлительно повез невесту туда.
— Что беспокоит? — с акцентом спросила смуглая женщина-терапевт с большими синими глазами. Она посмотрела на Америку ласково, искренне желая ей помочь. Пациентка сидела рядом на стуле, а Пол стоял рядом, держа руки на ее плечах.
— Мигрени, быстрая утомляемость, отсутствие аппетита, тошнота, рвота, — ответила Америка так, как будто стыдясь.
— Сколько лет?
— Двадцать три года.
— Как давно вас это беспокоит?
— Месяц.
— Как долго пребываете здесь?
— Тоже месяц.
Врач тяжело вздохнула, нацепила на нос очки, висящие на ее шее на шнурке, и записала что-то крупным почерком. Затем достала из кармана халата молоточек и слегка ударила Америку по коленке. Ее нога смешно дернулась. Затем врач вывернула к Ами настольную лампу, от которой шел странный жар и, оттянув немного кожу под глазами девушки, вгляделась в зрачки.
— Боюсь, мистер МакКартни, вам придется выйти, — женщина коснулась пальцами своего виска. Америка подняла глаза на вздохнувшего Пола. Он оторвал руки от плеч невесты и покинул кабинет.
Сэр МакКартни вышел вместе с ним: мало ли, что будет обсуждаться в кабинете. Пол расхаживал по пустому коридору из стороны в сторону, наворачивая круги. Затем он сел на скамью и стал по обыкновению грызть ногти. Лоб парня разделила напополам пульсирующая жилка. Только в этот момент Сэр начал осознавать, что этот парень, которому была предречена светловолосая жена и четверо детей, не последовал пророчеству и крепко влюбился в еврейскую девушку.
Америка нескоро вышла из кабинета. Пол вскочил со скамьи навстречу ей с вопросом: «Ну что там?» Тонкий нос Ами был подернут краснотой, в глазах стояли слезы, а на губах — улыбка. МакКартни встревожился еще больше, но Америка ничего не говорила. Она шмыгнула носом и спросила: «Пойдем?» Пол вздохнул и взял девушку за руку. Так они оказались на пустынной улице, обдавшей их жаром с ног до головы.
— Пол, — Америка встала прямо перед МакКартни, взяв его за обе руки, — не знаю, как тебе сказать… — ее прожигала тревога. Что же будет? Не оставит ли он ее? — Я беременна.
Америку прошиб разряд тока: она заново осознала, что же это значит; и этот разряд через руки, ведь Ами все еще держала руки Пола, касаясь нежной кожей нежной кожи, передался ему. Он резким рывком подался вперед и сильно прижал к себе Америку, и казалось, что сейчас она сломается в его руках или растает. Ами обхватила парня, сомкнув руки за его спиной, и дала волю тихим слезам. Пол поцеловал Америку в макушку и провел ее к автомобилю.
Они устало сели в авто и, глубоко вдохнув горячий воздух, пахнущий салонной обивкой, погрузились в недолгое молчание.
— Я так рад… — тихо, но отчетливо произнес Пол. — Я не знаю, как описать.
— Я не знаю, как так получилось, — Ами, казалось, была раздосадована.
— Какая разница, как это случилось, главное, что это случилось! Боже, я безумно рад! — воскликнул Пол, снимая машину с ручника. — Я уже жду нашего малыша. Как подумаю, что кто-то будет называть меня «папа», тянуться ко мне маленькими ручками, сразу мурашки по телу бегут… Кстати, какой там срок?
— Около восьми недель, — Америка улыбнулась. — А ты кого больше хочешь: мальчика или девочку?
— Девочку, — улыбка Пола еще больше расширилась. — Ей есть в кого быть красивой, — он посмотрел на Америку. — Но тут уж как природа распорядится. Я все равно буду его любить.
— Я тоже хочу девочку… Я бы хотела назвать ее Евой.
— Ами! — почти крикнул Пол. — Не поверишь, я бы хотел назвать свою дочь так же! Душа моя! — В порыве радости он, громко чмокнув, поцеловал Америку и вернулся к рулю. Машина тронулась.
— Стой, получается, ребенок родится примерно в конце февраля. Надо торопить свадьбу! Если мы сыграем свадьбу в ноябре, а через три месяца родится ребенок, это будет как минимум странно, — Америка говорила то взволнованно, то спокойно. — Я не говорю о том, что не хочется праздновать свадьбу с пузом.
— Понимаю твои чувства. Но только когда же нам всем этим заниматься? — Пол снова повернул голову в сторону Ами. — Мы послезавтра летим домой, но за те две недели, что мы будем там, мы ничего не успеем сделать. А когда ее играть?
— Допустим, сыграть ее можно в промежутке между двадцать четвертым и тридцатым августа, после США и перед европейским турне… Я все устрою, а проконтролирует это, например, Омпада.
— Гениально! — воскликнул Пол. — Она обязательно должна справиться. Да, конечно, многое не входило в наши планы. Ничего, прорвемся! — Пол подмигнул Америке.
Они молча доехали до гостиницы и позвонили Мийами, чтобы пригласить ее в гости. Америка села за стол и принялась писать письмо:
«Дорогая Омпада,
Я не сдержала своего обещания и забеременела.
Поэтому мы решили сыграть свадьбу не в ноябре, а в конце августа. Но нам нужна твоя организационная помощь, так как половину августа мы будем в США.
Позвоню из Лондона и расскажу подробнее.
Целую,
Ами»
Америка спустилась вниз, чтобы отправить письмо срочной почтой, а когда вернулась, уже застала Мийами. Пол разливал по стаканам гранатовый сок. Мийами, увидев Америку, подбежала к ней и обняла.
— Я так рада видеть вас с Полом! — воскликнула девушка. — Я надеюсь, с вами все хорошо, вы не болеете?
— Вот для этого мы тебя и пригласили, — сказал Пол, обнимая Ами за талию. — Мы ожидаем прибавление.
Глаза Мийами зажглись.
— Не могу найти слов! Я так за вас рада! Спасибо большое, что посвящаете меня в свои тайны!
— Ты для нас свой человек, — ответил Пол. — Ну что, ты поедешь учиться в Британию?
Вдруг огонек в глазах девушки погас. Она присела на край кровати и посмотрела на МакКартни и Зами.
— Извините, но не получится. У меня очень болеет мама, и я не смогу оставить ее и братьев с сестрами, — вздохнула она. Жизнерадостная и эмоциональная девушка вновь выглядела подавленной. — Нам нужны деньги на лечение, не говоря уж о плате за учебу.
— Мийами, что за глупости? — Пол нервно усмехнулся. — Мы же обещали все оплатить. А концерт-то ты хоть дашь?
— А билет?
— Оплатим! — хором ответили МакКартни и Зами.
— И гонорар?
— Будет!
— Правда?
Америка села на кровать рядом с Мийами и прижала ее голову к своей груди, как обычно делают матери, когда их дочерям плохо. Мийами обняла Ами и зажмурилась, чтобы остановить слезы.
— Я не знаю, как описать все то, что я чувствую. Не верю, совершенно не верю в происходящее! Спасибо, что вы у меня есть!
Через три дня Мийами проводила Пола и Америку на самолет в Лондон. Расставаясь, они договорились о скорой встрече.
Задержавшийся самолет Пола и Ами приземлился в Хитроу ранним утром 28 июля. Ощущение кончившегося отпуска и приближения шквала дел, забот и знакомств росло в душе, как лавина. По Лондону метался еще июльский ветер, приобретающий нотки августа. Но ощущение чистого счастья, наслаждения молодостью и даже беззаботности никак не уходило, оставаясь улыбкой на уголках губ, блеском в глазах.
Вскоре пара оказалась в квартире Эли. Из-за жарких ночей все окна и двери были открыты настежь, из-за чего стоял утренний холодок. Сонные Эля и Билли встретили Пола и Ами и провели на кухню, в которой стояла голубоватая утренняя дымка. Эллина поставила чайник, который слегка подрагивал на конфорке, едва звеня.
— И надолго вы в этот раз? — спросил Билли, развалившись на стуле у окна. Нельзя было различить черт его лица в силуэте.
— Ты забыл — они через неделю летят в США? — Эля стояла у плиты, следя за чайником.
— Через две, — поправила Америка.
— А что это я воду грею? Билли, достань вино из шкафа! Есть что отметить.
Билли поднялся со скрипящего стула, потянул руки и легким движением открыл шкафчик над кухонным столом. Пол посмотрел на Америку, а она лишь пожала плечами.
— Мы с Тодом уже заключили контракт со спонсорами, и уже осенью наш журнал официально откроется! — воскликнула девушка.
— Ух ты! — в унисон произнесли Пол и Америка.
— Действительно здорово, — добавил Пол.
Билли поставил на стол четыре сверкающих бокала и откупорил бутыль.
— Только мне нельзя вино, — решилась вставить слово Америка. Эллина вопросительно посмотрела на сестру большими черными глазами, отчего Ами стало неловко.
— Дело в том, — Пол встал, решительно принимая удар на себя, — что уезжали-то мы вдвоем, а вернулись втроем, — Пол рассмеялся.
Эллина и Билли посмотрели сначала на Пола, потом на Ами, широко раскрыв глаза.
— А… тогда действительно нужен чай, — Эллина на полсекунды отвернулась к плите, а потом повернулась обратно: — Тогда надо пить не за контракт, а за вас!
— Нет-нет, в первую очередь — за контракт! — воспрепятствовал Пол.
Вереница событий вновь заторопилась мельтешить перед глазами, и следующим днем Пол и Америка прибыли в “Pavillion”. У Ами началась паника по поводу того, что ее беременность уже заметна, и все утро искала что-то, что может это завуалировать, а Пол убеждал, что ничего не видно. В результате Америка надела свободное белое платье до колен с длинными рукавами, которое смотрелось на ее теле мешковато. В фойе театра вновь, как и годом ранее, на премьере «Вечера трудного дня», толпились люди, переговариваясь между собой, предвкушая просмотр фильма. Америка отчего-то чувствовала себя неуверенно, хотя радовалась выходу в свет после отпуска.
— Америка, выгладишь сногсшибательно! — Ами услышала уже родной голос Брайана. — Такая цветущая! Здравствуй!
Ами и Брайан обменялись приветственными объятиями.
— Давно мы не виделись. Что, за работу? Ой, Пол, привет, — Брайан протянул руку Полу и пожал ее.
— Приглашаем всех в зал! Приглашаем всех в зал! — послышался чей-то громогласный голос, и толпа неохотно стала двигаться в сторону кинозала.
Сэру Полу тоже хотелось войти туда, но что-то мешало это сделать. Хотелось вновь пересмотреть “Help!”, посмеяться, вкусить все чувства того времени. Судя по процессу съемок, версия фильма этой вселенной ничем не отличалась от привычной. Старик не заметил, как оказался на вечеринке в честь премьеры. Из динамиков вразнобой доносились современные хиты, в том числе и песни самих The Beatles. Пол приметил Америку, стоящую у стола с безалкогольными напитками. К ней подошел Джордж Мартин, и старик почему-то насторожился.
— Здравствуй, Америка. Надеюсь, вы хорошо отдохнули. У меня есть деловое предложение. Одна компания, которая является дочерней “EMI”, хочет заключить с тобой очень выгодный контракт. Он у меня есть с собой, — Джордж заглянул в свой дипломат и вытащил оттуда несколько листов бумаги. Америка принялась читать договор, явно не внушающий ей доверия.
— Выпускать альбомы раз в два года, начиная с 1966-го? — Америка поморщила лоб. — Предоставим вам студию для записи… Тематика, жанр и стиль песен для издания в виде синглов задается нами… Джордж, по-моему, это шарлатаны. Я не хочу попасться на крючок. Мне и так больно смотреть, как “Northern songs” умело обводят ребят вокруг пальца, и не хочу сама оказаться в западне.
— Америка, с “Northern songs” совершенно иная история. Здесь все совсем не так, как ты думаешь! Это надежная компания, и они представляют тебе выгодные условия. Ты посмотри, какая цифра здесь стоит. Часто ли ты видишь такие суммы? В 1970-м, по истечении контракта, ты будешь сказочно богата. Ты сможешь больше никогда не работать.
— Я и сейчас вроде как не бедствую, — Ами была настроена скептически.
— Америка, подумай о своей семье. Неровен час, у тебя появятся свои дети. На семью уходит много денег. Как насчет этого?
Америка прижала руку к животу, задумавшись о том, что там уже живет крошечное существо, их с Полом ребенок.
— Ты прав. Я подпишу.
Пол заметил что-то неладное и встал неподалеку, чтобы проследить за их действиями. Америка подписала контракт и вернула его Джорджу.
— Я не сомневался, что ты сделаешь правильный выбор, — Джордж улыбнулся Ами. — По условию договора ты уже в августе должна выпустить новый сингл. Как мы решили, на второй стороне мы поместим “My Magic”, а для первой нужно написать что-то незатейливое, и как можно быстрее. Хорошо?
Америка кивнула. Джордж отошел, и ему на смену пришел Пол.
— Ами, зная тебя, хочу договориться: этой ночью ты отдыхаешь, а не пишешь песню. Побереги себя и ребенка. Если ты помнишь, мы завтра едем в Ливерпуль.
— Леди и джентльмены! — из динамиков донесся голос Брайана. Музыка прекратилась, и стихли разговоры. Брайан стоял между динамиками и вещал в микрофон: — Пришла пора официально объявить о том, что участники группы The Beatles награждены Орденами Британской Империи! Браво! — Брайан зааплодировал, и все присутствующие повторили за ним. — Церемония вручения состоится 26-го октября этого года в Букингемском дворце.
Новость была встречена бурными аплодисментами. Однако мало кто знал, что многие обладатели ордена отказались от него в знак протеста награждению «Битлз».
Чуть менее, чем через сутки Пол и Америка оказались в Ливерпуле. После напряженного утра в регистрационном офисе Пол и Ами заехали домой на обед. Америке есть не хотелось, и она решила примерить свадебное платье. Платье уже оказалось тесным, и Ами крутилась перед зеркалом, словно пытаясь убедить себя в том, что все в порядке.
— Если сейчас так, то что будет через месяц? — расcтроенно произнесла Америка. Ами сняла трубку и набрала Омпаде.
— Америка, а Америка? — послышался строгий голос Омпады. — Что это значит?
— Привет, Омпада. Ты про письмо?
— О чем же еще? Это розыгрыш?
— Нет, мне действительно нужна твоя помощь. У Эллины сейчас забот по горло, а нас в стране не будет. Мы успели только заявление подать. Но если тебе не удобно, я попрошу кого-нибудь другого. Мы с Полом больше всего доверяем тебе.
Омпада вздохнула.
— Да и я вас люблю. Конечно, помогу.
— Слушай, мне нужно платье новое сшить. Это я точно больше никому доверить не могу.
— Ах ты подхалимка, — ласково сказала Омпада. — Помогу, конечно.
Америка рассказала Омпаде, что она сделает до отлета сама, а что ляжет на плечи подруги. Прощаться Омпада не торопилась и еще долго расспрашивала Ами о том, как прошел отпуск и как пройдет август.
Вечером Пол и Америка уехали в Лондон, а оттуда вместе с битлами, Брайаном Эпстайном и Мэлом Эвансом отправились в Блэкпул. Выступление в Блэкпуле должно было стать поворотным: первый концерт после полуторамесячного перерыва и дебют ребят с “Yesterday” в живом исполнении. The Beatles поменяли свой репертуар, и кроме “Twist&Shout” там не осталось ничего из их более ранних номеров. Теперь они пели “I Feel Fine”, которая встретила 1965-й год на вершине чартов, ”Ticket To Ride”, совершенно не соответствующая современным стандартам, “Help!”, доступная для понимания, но со скрытым подтекстом, “I;m Down”, вышедшая на другой стороне сингла “Help!” и дополняющая ее “Act Naturally”, исполняемая Ринго.
Уже за кулисами сцены, пока битлы в ожидании начала концерта перебирали струны на гитарах, Ринго, обняв Джона и Джорджа за плечи, сказал:
— Э-эх, ребята, как же я соскучился по выступлениям с вами!
— Мы по тебе тоже соскучились, Ринго, — тихо ответил Джордж.
— Это правда, — подтвердил Пол.
— Ребята, выходите на сцену, занимайте свои места, — непринужденно сказал администратор группы, Сид Бернстайн — мужчина средних лет с еврейскими чертами лица. Америка осталась за кулисами. Объявили «Битлз», и Ами в очередной раз задержала дыхание в преддверии нового чуда, которые творили четыре молодых музыканта, сами того не до конца осознавая.
Америка погрузилась в свои мысли, пропустив, казалось, все. Вдруг ей навстречу вышли Джон и Ринго, и Ами удивилась вслух: «Концерт уже кончился?», но ей никто не ответил. У микрофона стоял Джордж и объявлял — не торжественно, но со своим пафосом:
— Спасибо, спасибо большое. Сейчас мы хотим показать вам то, что не показывали раньше. Это песня с нашего последнего альбома, — зал взревел, и терпеливый Джордж выдержал паузу. За ним уже стоял Пол с акустической гитарой. — Песня называется “Yesterday”. Пол МакКартни, парень из Ливерпуля, дерзай! — с этими словами Джордж убежал со сцены. Свет в зале погас, только Пол виднелся в белом луче прожектора. Он торопливо заиграл перебор дрожащей рукой и огляделся по сторонам, надеясь найти родной взгляд, в первую очередь — Джона, но из-за бьющего в глаза света ничего не видел. Зал стих, словно по мановению волшебной палочки — так всех заворожила песня с первых звуков. Пол запел, но вдруг голос задрожал. Америка посмотрела на Джона, Ринго и присоединившегося Джорджа. Они переживали за Пола не меньше, чем он сам за себя, и стояли, задержав дыхания. Сейчас они порознь, но все остальное время они вместе, как истинные братья по духу, подумала Ами и устремила взгляд на Пола. Зазвучала фонограмма струнного оркестра, и все еще дрожащий голос Пола приобрел поддержку и опору. Слеза скользнула по щеке и упала, блеснув. Он улыбнулся, словно увидев лучик надежды в пучине грусти и пропел завершающий вокализ.
Снова зажегся свет. Джон, у которого в руках магическим образом оказался букет цветов, выбежал на сцену и протянул его Полу. Он удивленно посмотрел на букет и взялся за его стебель, зазевался и обнаружил, что Леннон букет-таки утащил, оставив Пола с черенками цветов в руках. МакКартни растерялся, обернулся на Леннона и рассмеялся. «Ну, юморист, разыграл», — сказал Джордж, выходя на сцену. «Спасибо, Ринго, ты был великолепен», — саркастично произнес Джон, поправляя микрофон. Публика рукоплескала. «Битлз» в своем репертуаре.
В ночь на тринадцатое августа самолет мчал группу на другой берег Атлантического океана. Эпстайн не давал ребятам отдохнуть:
— Ребята, за две недели вы дадите концерты в Нью-Йорке, Филадельфии, Сан-Диего, Сан-Франциско, Лос-Анджелесе, и еще много где, но самое главное, что вы выступите на…
— Брайан, дай ребятам отдохнуть, им нужно набрать силы для выступлений, — Сид был очень тактичен.
— Картина маслом — два еврея не могут договориться, — вставил свое слово Джон. — Ой, а где Америка?
— Спит, — сказал Джордж.
— Ты не понял шутку! — обиженно произнес Леннон.
— Спи уже, шутник, — сердито буркнул Пол, не открывая глаз.
Самолет разрезал холодное черное небо, мерцая красными огоньками на крыльях, и в салоне стояла атмосфера легкой полудремы. Англичане оказались в Нью-Йорке поздней ночью, которая никак не хотела заканчиваться. А Нью-Йорк, в отличие от гостей, не собирался спать.
Вот они все оказались в очередном круговороте событий. The Beatles мчались из города в город, днем давая интервью, вечером — концерты. Выступления снова приносили удовольствие, и поэтому в те дни The Beatles звучали еще более великолепно. Они дошли бы до идеала, если бы не крики фанаток и не ленивые звукооператоры. На концерте в Филадельфии микрофон Джорджа и Пола не работал на протяжении двух песен, и как бы парни ни пытались перекричать безумную публику, слышно было только Джона. К звукооператорам отправился не кто иной, как Америка. Зная веру Брайана в добросовестность людей, можно было предположить, что ругаться он не ходил. Это происходило в каждом городе, поэтому среди звукооператоров Америка быстро прослыла «невероятно истеричной особой», хотя даже не повышала на них голоса. Ами настаивала на том, чтобы нанять для The Beatles личного звукооператора, которому будут платить не впустую. Брайан лишь отмахивался и говорил: «Потом».
Но начался тур в Нью-Йорке, где предстояло дать концерт на «Шоу Эда Салливана» и на стадионе «Ши». Все понимали масштаб, но мало кто представлял, что это значит. Америка, Брайан, Сид и Мэл собрались с ребятами в номере отеля, чтобы рассказать о планах на десять дней турне. Мужчины расселись на диванах, а Ами встала перед ними. Ребята никак не могли успокоиться и замолчать, чтобы выслушать девушку, хотя обычно относились к ней с пиететом. Америка терпеливо ждала, пока наступит тишина. «Попробуй на них прикрикнуть», — посоветовал Мэл. Ами попыталась последовать его совету и сказала, слегка надавив на голос: «Ребята! Послушайте!», но слова потерялись в их гоготе. Брайан шикнул в сторону парней, и они наконец обратили на Америку внимание. Джон продолжал шептать что-то на ухо Полу, и тот вместе с Ринго, который ненароком это услышал, и самим Ленноном, рассмеялись. Пол даже не пытался это изменить. Брайан хлопнул по столу и встал. Ошарашенные парни замолчали.
— У вас совесть есть? Вы как себя ведете?! Америка уже столько времени пытается вам сказать что-то очень важное! Что за муха вас укусила? И если бы это было в первый раз, так вы постоянно на нас плюете! Вы не считаетесь ни с Сидом, ни с Мэлом, ни с Ами, не говоря уж обо мне! Джон, ты помнишь, что Сид просил тебя сделать вчера утром?
— Нет. А что?
— То-то же! — Брайан сжал губы. — А ты, Ринго, помнишь, что тебе вчера сказал Мэл?
— Он много что говорит, я всего не запоминаю, — ответил Ринго.
— Эдакий болтун! — воскликнул Джон и удостоился испепеляющего взгляда Брайана.
— Не забывайте, что перед вами стоит девушка, к которой по многим причинам надо относиться... — Эпстайн не успел договорить:
— И уноситься обратно, — продолжил Джон. — Все, молчу-молчу!
Брайан передал слово Америке:
— Не удивляйтесь тому, что моя речь получится очень официальной, потому что нам предстоит пережить очень важное мероприятие, и даже не одно. Во-первых, начнем с того, что шестнадцатого прилетит мистер Мартин, с которым вы можете поговорить по поводу записи новых песен. Во-вторых, тогда же в понедельник у Вас будет встреча с Бобом Диланом. В-третьих, нам с Тони Барроу удалось договориться о встрече с... А теперь попробуйте угадать, с кем, — Америка решила сохранить интригу.
— С Бадди Холли! — Джон сложил указательный и средний палец на правой руке вместе, чтобы получился пистолет, приставил к виску. — Бдыщ! — воскликнул он и упал на плечо Джорджа, высунув язык.
— Леннон! — прикрикнули Брайан и Мэл.
— Джон не поедет, — усмехнулся мистер Бернстайн.
— А мне и не очень-то и нужно. Я может поспать хочу, — ответил покорный Джон.
— Хорошо, так и запишу: Джон на встречу с Элвисом Пресли не едет, — Америка взяла блокнот и ручку и собралась уже записывать сказанное, как Джон переспросил:
— С Элвисом Пресли? Серьезно? — Джон оглядел всех присутствующих. Пол, Джордж и Ринго последовали его примеру.
— Обсудите это позже. Сейчас я предоставлю слово мистеру Бернстайну, который расскажет о концерте на стадионе «Ши», — Америка присела на кресло. Битлы вновь стали перешептываться. Мэл зашипел в их сторону: «Послушайте, что говорят!»
— Друзья, послушайте меня, пожалуйста, внимательно. Это очень важно! Уже послезавтра вы выступите на одном из крупнейших американских стадионов. Ведущим вашего концерта будет Эд Салливан, к которому вы завтра придете на Шоу. Но стоит сказать, что на ваш концерт уже скуплено сорок девять с половиной тысяч билетов, а это значит, что выручка составит не менее трехсот тысяч долларов. Такого еще ни разу не было в истории шоу-бизнеса!
Пол и Ринго искренне удивились. Джон лишь громко зевнул:
— Сводки, доклады... Скукотища! — он развалился на диване.
— Как всегда, доходы огромные, но только на бумагах, — недовольно пробурчал Джордж. — Все оттяпает государство.
— Концерт будет непростой, — перевел тему Ринго.
И Ринго был прав. Тысячи, десятки тысяч битломанов окружили стадион. Каждый пытался проникнуть на трибуны, но билеты были далеко не у всех. Поэтому The Beatles пришлось лететь на место выступления на вертолете, что не могло не прибавить им волнения. Они спрятались в гримерке и не желали оттуда выходить, боясь того, что происходит снаружи. Мэл сновал повсюду, пытаясь разведать обстановку и доложить о ней битлам.
Обстановка становилась все волнительнее и будто опаснее. Музыкантов сковывало еще и то, что каждый их шаг отслеживали видеокамеры, не давая расслабиться. Все понимали приближение некоего важного момента, предчувствие которого напоминало ожидание Рождества в детстве. У Америки это ощущение вдвое, а то и втрое усиливалось. Находясь рядом с The Beatles, Брайаном, и даже с Мэлом Эвансом и Нилом Аспиналлом, с мистером Мартином и мистером Бернстайном, с которым они спели подружиться, с незаметным Робертом Уитакером, но в первую очередь — с «Битлз», Америка чувствовала себя по-настоящему счастливой.
Счастье — это нечто неуловимое, непостоянное и редкое, но настолько яркое, что его ни с чем не спутаешь. Оно случается настолько редко, что становится дороже всех существующих чувств в сто крат. Счастье как будто щелчками отмеряется в душе, заставляя понимать, что ничего из того, что происходит, происходило и произойдет в твоей жизни, менять не хочется. Счастье опьяняет, как молодость, и именно это переживали сейчас битлы и Америка. Они понимали как никто другой, что они молоды, талантливы, богаты, и впереди их ждет что-то великое, поэтому дышали полной грудью.
Наконец Мэл ворвался в гримерку и объявил, что пора выходить. Битлы вздохнули и поднялись с мест. «Ни пуха, ни пера!» — выкрикнул Брайан. «К черту!» — хором ответили битлы. Они пошли по тоннелю, в конце которого зеленоватым свечением отмечался выход на стадион. Сопровождаемые полицейскими, они шли, молча переглядываясь друг с другом и не обращая внимания на вспышки фотокамер. Зеленое поле стадиона приближалось, вой становился громче. Они слышали лишь отдаленно, как Салливан объявляет их: «Сейчас выйдет группа, отмеченная самой Королевой...».
The Beatles вышли на стадион и были ошеломлены происходящим. Трибуны, заполненные зрителями, казалось, возвышаются до самых небес. Стоял дикий вой, оглушающий до такой степени, что с трудом можно было удержаться на ногах. Вспышки фотокамер напоминали беснующиеся перед страшной бурей электрические молнии. Девушки трясли плакатами с надписями: «Джон, я жду твоего поцелуя!», «Я люблю тебя, Ринго!», «Я влюблена в твою улыбку, Пол!», «Джордж, ты в наших сердцах навеки!» и тому подобными. Ребята читали их, махали зрителям руками и не могли поверить своим глазам.
Могли ли совсем юные парни, восхищенно слушающие Пресли и с трудом зажимающие на гитаре Ля-минор, представить, что соберут целый стадион с пятьюдесятью тысячами собственных поклонников? Возможно, могли. Но не у всех совсем юных парней грезы становятся реальностью. Реальностью настолько опьяняющей, что скорее походящей на сон.
The Beatles наконец поднялись на сцену и поздоровались с мистером Салливаном. Мэл помог им настроить микрофоны и ретировался. Ребята не знали, что делать с публикой, которая их заглушает. «Пр-риве-ет!!» — «Оу-оу, привет!» — «Привет, Пол!» — «Привет, Джон!» — Джон и Пол пытались перекричать всех и поздороваться. По трибунам прокатилась еще одна волна воя, перемешанного с визгом, и когда музыканты заиграли “Twist and Shout”, она усилилась. Когда кто-то объявлял песни, реплику заглушали, снося звуковой волной. Это ребят и забавляло, и раздражало. Сложилось впечатление, что все эти люди купили билет для того, чтобы поорать при виде живых The Beatles, а не послушать их музыку.
Парни не понимали, что им чувствовать. С одной стороны, им приносило удовольствие то, что они могут играть вместе, что они могут творить что-то свое, что вообще друг с другом знакомы. Они знали, что они талантливы, знали, что аутентичны, что ни на кого не похожи. Знали, что то, что они исполняют сейчас — не предел, не потолок, и тому свидетели — их записные книжки. Они увлеченно, самозабвенно играли песню за песней. Капельки пота блестели на их лицах, и волосы уже насквозь промокли.
С другой стороны, их волновал тот факт, что они могут собирать стадионы. Их волновало, что они стали номером один во всем мире. Их волновало, что всего в двадцать с небольшим лет они уже столько увидели и успели.
Но с третьей стороны — такой ли популярности они хотели? Они прошли путь от крайности до крайности: сначала их безразлично принимали в кабаках, теперь внимание к ним гиперболизированно. Девушки визжали и вопили от того, что перед ними четыре молодых красивых парня, и не важно, о чем они поют. Но если песня содержит признание в любви, каждая воспримет это на свой счет, и по залу прокатится новая волна истошного крика.
На трибунах творилось нечто страшное. Девушки одна за другой падали в обмороки, и создавалось ощущение, что музыка The Beatles их убивает. Многие осмеливались выбегать к сцене, но их, пересекающих протяженное футбольное поле, ловили полицейские, которые вместе с медиками были начеку. Не обошлось и без драк. Неприятности коснулись даже Америку с Брайаном. Они стояли у сцены, слушая выступление любимцев, когда одна девчонка, явно не из робкого десятка, обхватила Ами обеими руками и с ревом повалила на землю. Америка не успела осознать всю ситуацию и начать сопротивление. Девочка, пнув Зами ногой, в спину, уже собралась встать на нее, но битломанку вовремя оттащили Брайан и подоспевший полицейский. Если бы они задержались хотя бы на секунду, неизвестно, чем бы это закончилось.
Концерт завершился песнями “Help!“ и “I'm Down”. А вечер, вопреки ожиданиям, закончился в объятиях Морфея, поскольку напряженный и нервный концерт очень утомил всех. Понедельник должен был стать днем перерыва между концертами: во вторник The Beatles отправятся в Даллас, в среду в Хьюстон, а затем на побережье Тихого океана. Днем прилетел Джордж Мартин, и встречать его в аэропорт уехал Нил. Америка, Сид и Мэл остались с ребятами в отеле. Ами, наконец найдя свободное время, решила позвонить Омпаде. Она ушла в соседний номер и набрала ее телефон:
— Слушаю! — ответил строгий голос.
— Омпада, это я, Америка. Как ты? Как Пит, как Алекс?
— Ты позвонила спросить, как там твоя свадьба, а не как мы с Питом! Почему ты не звонила своей не очень любимой подруге, не писала? Даже твои биталсы мне написали, что придут на твою свадьбу, а ты...
— Почему сразу «не очень любимой»? — усмехнулась Америка. — Между прочим, я даже своей сестре не звоню так часто, как тебе.
— Ладно-ладно! Стыжусь! У нас все отлично. Вот твое платье прямо передо мной висит. Уже все гости написали ответные письма на приглашения. Так что все хорошо.
— Вя-вя-вя! — послышалось в трубке. Америка не смогла сдержать смеха.
— Пит, забери своего ребенка отсюда! — произнесла Омпада на отдалении. — Извини, тут ребенок на ходунках по дому разъезжает и орет. Ну не смейся!
— Все-все, молчу! — ответила Америка.
— Совсем забыла! Еще от твоего папы нет ответа. Думаю, он скоро придет. Может, на почте что-то случилось.
— Вот это мне совсем не нравится, — расстроенно произнесла Ами. — Тебе не трудно будет послать еще одно приглашение? Боюсь, дело в Дороти.
— Да все хорошо же, Ами! Просто задерживается письмо. Но если тебе будет спокойнее, я отправлю приглашение еще раз.
В коридоре послышались голоса Брайана, Джорджа Мартина и Боба Дилана. Америка поспешно поблагодарила Омпаду и попрощалась с ней, положила трубку и вышла в коридор. Ее тут же заметил Боб, подбежал к ней и обнял.
— Здравствуй, Америка! — воскликнул он. — Наконец мы встретились! Честно говоря, весь год, читая твои письма, думал: «Поскорее бы пожать руку тому, кто пишет это!» — он протянул Ами руку, и она ответила на рукопожатие.
— Сочту за комплимент! — улыбнулась Америка. Боб и Ами последовали за Брайаном и Джорджем, вошедшими в номер.
— О-о, сколько гостей! — воскликнул Джон. — Надеюсь, отметим?
— Отметим! — махнул рукой Брайан. — Закажите шампанское.
— И морс, — добавила Америка.
— Да, — подтвердил Брайан.
— И это еще не все гости на сегодня, — таинственно сказал Пол. Америка посмотрела на него вопросительно.
— Только курить мы сегодня не будем — у меня завтра концерт, — категорично произнес Боб.
— А мы едем в Детройт, — ответил Брайан, наливая в стакан минералку.
— В Даллас, — поправил его Мэл.
— Да ладно вам, — произнес Джон, присаживаясь на диван. — Мы вот с Джорджем в марте попробовали какой-то очень странный кофе. Сначала все было нормально, а потом, минут через сорок, начались какие-то галлюцинации, цветы повсюду стали распускаться. Я с трудом до дома доехал, а там нырнул в бассейн, чтобы полегчало.
— А у меня все синим стало, — добавил Джордж.
— Но вообще было круто, — вынес вердикт Джон.
— А кто вам такой кофе налил? — настороженно спросил Боб.
— Да зубной врач, у которого мы с Джорджем лечились, на ужине. Но я не стал спрашивать у него, что это было, я с ним вообще не разговариваю. Он вставил нам такие х... гхм, плохие пломбы, что они выпали на следующий день, — возмущенно произнес Джон.
— Не хочу вас расстраивать, но это был ЛСД, — сказал Боб. Все присутствующие замешкались, вспоминая, что же это.
— Это болеутоляющее? — спросил Джордж.
— Нет, это наркотик, — ответил Боб. — Я недавно стал думать о параллельной вселенной, в которой все совсем не так, как у нас. Там все намного лучше. А потом решил поэкспериментировать: взял закладку и стал думать. Так все оказалось куда сложнее: вселенная не одна, и даже не две, их бесконечность! Я и побывал во многих из этих вселенных. Но это лишь малая часть из существующих! В каких-то не было меня, в каких-то — Ами, а в каких-то всех нас! Представьте на секунду: где-то нас вообще нет и никогда не было!
Все на секунду замолчали.
— И я часто об этом думаю, — в тишине раздался голос Америки.
— Да, мы очень часто обсуждали это с Америкой в переписке, — Боб не успел высказать мысль до конца, и в дверь постучали. Мэл поднялся со стула и открыл дверь. Там стояла высокая белокурая девушка лет двадцати пяти. Мэл удивленно окинул ее с ног до головы и произнес:
— Девушка, вы, кажется, ошиблись номером...
— Нет-нет, это к нам, — Пол поднялся с места и подошел к двери. Девушка переступила порог номера. — Мэл, Сид, Боб, Нил, Джордж, вы еще не знакомы. Это Линда, моя сестра. Мы редко видимся, потому что Линда живет в Нью-Йорке, поэтому я решил пригласить ее к нам.
— Проходите, садитесь, — Мэл уступил гостье свое место.
— Джон, Ринго, Джордж, Пол, я была вчера на вашем концерте в «Ши»! — радостно воскликнула Линда, продолжая стоять. — Я вас практически не слышала, но не так уж и плохо видела. У меня есть для вас подарки в виде фотографий. Это для вас, — Линда протянула Джону пухлый бумажный конверт с фотографиями и села на стул. Он находился во главе журнального столика, с обеих сторон которого располагались диваны, поэтому Линда сидела между Джоном и Америкой. Линда никогда не скрывала своей симпатии к Джону, поэтому была рада месту рядом с ним. — Мистер Дилан, рада познакомиться, — Боб и Линда обменялись рукопожатиями.
В номер внесли шампанское и морс.
— Америка, — мисс МакКартни обратилась к Ами. — Это тебе. Я так рада, что такой человек, как ты, скоро станет моим родственником и вообще есть в моей жизни.
Линда протянула Америке маленькую коробочку, обитую бархатом.
— Лин, правда, не стоило! — смутилась Зами. — Спасибо тебе большое.
Линда обняла Америку.
— Америка, извини, можно тебя на минуту? — Боб приподнялся с дивана. Америка удивленно подняла на него глаза и ответила утвердительно.
Боб и Ами вышли на балкон. Их овеял прохладный ветер нью-йоркского августовского вечера. Боб закурил и предложил Америке, но та отказалась.
— Меня впечатляет Джон. Он много шутит, кажется беззаботным, но он непомерно талантлив и глубок. Как думаешь? Я переслушивал их последние пластинки и понимал, что Джон стремительно растет. Ты же читала его книги?
— Конечно. Я с тобой согласна.
— МакКартни... Он хороший композитор и довольно начитанный парень... но ему чего-то не хватает. Пол несколько неестественен и слишком дипломатичен. Не знаю.
Америка промолчала.
— Джордж довольно глубокий, но молодой. Он себя еще проявит. А вот с Ринго мы почти не знакомы. Он смешной и забавный, — Боб ненадолго замолчал и прикусил губу. Ветер колыхнул его каштановые кудри. — Насколько я понял, ты выходишь замуж, и, скорее всего, за МакКартни. Ты не думай, я тебя не осуждаю. Наверное, я немного не того мнения о нем, раз ты его выбрала. Но я на его месте тоже выбрал бы из всех именно тебя.
Америка была ошарашена этим признанием. Она не знала, что сказать, но ее вовремя спас вышедший на балкон мистер Мартин.
— О, Америка, ты тут? Надо поговорить.
Боб удалился, чуть не хлопнув дверью.
— Америка, завтра тебе надо будет задержаться в Нью-Йорке. Ты ведь написала обещанную песню?
— Да, написала, могу показать, — Ами начала догадываться, что имеет в виду Джордж.
— Тогда завтра утром. Ты не против записать эту песню для сингла? Компания, с которой ты заключала договор, настаивает на выпуске сингла уже к началу сентября. Они сотрудничают со студиями по всему миру, поэтому ты можешь записаться здесь.
Америке пришлось согласиться, потому что против контракта не пойдешь. Они с Джорджем вошли в номер. Линда уже смеялась со всеми над какой-то шуткой. Ами заметила, как изменилась девушка за прошедший год. Она оживилась, похорошела, стала общительнее, веселее. Америка понимала, что ей стало не хватать своей собственной живости. Может, она просто устала?
Следующим утром The Beatles уехали в Даллас, а Америка с мистером Мартином отправились в студию. Америка записала новую песню с поп-звучанием и примесью рок-н-ролла и ритм-н-блюза. Ами относилась к этой песне очень самокритично, поскольку она имела глупый текст: «Сладкий мальчик, давай потанцуем. Ты самый красивый из всех, кого я встречала», но, как оказалось, именно это и было нужно. Ами не нравилось то, что эта слащавая ерунда “Let's Dance”, написанная на заказ, выйдет на первой стороне сингла, а жизнеутверждающая “My Magic” — на второй.
Девятнадцатого августа Америка и Джордж приехали в Беверли-Хиллз, где вечером оказались The Beatles после концерта в Сан-Диего. В пригороде Беверли-Хиллз жил Элвис Пресли, король рок-н-ролла и истинное божество для парней, одна из главных причин взять в руки гитару. Двухэтажный дом, в котором жил Пресли, стоял на небольшом холме и собирался принять множество гостей, кроме поклонников и журналистов.
Парни никак не могли поверить в тот факт, что с ними будет разговаривать сам Элвис Пресли, и от этого сердца в груди колотились от минуты к минуте все быстрее и быстрее. Вот они и получили ответ, для чего они росли и пробирались сквозь тернии, зачем закалялись в грязных ночных клубах Гамбурга, зачем соперничали с огромным числом ливерпульских коллективов. Три лимузина остановились рядом с особняком Элвиса, и Тони Барроу первым вышел из автомобиля. Он подошел к воротам и что-то начал объяснять стоящим на охране мужчинам, но это не заняло много времени. Мистер Барроу прошел мимо автомобилей и постучал по стеклам. По губам мужчины можно было прочесть: «Не спим, выходим!» Ребята на заметили, как оказались внутри особняка, и их ноги тут же утонули в мягком ворсе белого ковра. Им навстречу вышел сам Король: в черных брюках и белой рубашке с коротким рукавом. Он поприветствовал каждого битла и пожал всем руки.
— Проходите в гостиную, — пригласил он, указав в ее сторону рукой. Все двинулись туда вслед за Элвисом. Гостиная оказалась просторной, залитой голубым и красным цветами. Пресли сел на кресло, а битлы разместились на длинном диване, идущим полукругом. Все остальные стояли чуть поодаль, наблюдая за поистине великой встречей.
— Мы очень рады вас видеть, — осмелился высказать восхищение Пол.
— Я вас тоже, — коротко ответил Элвис, быстро проведя рукой по черным волосам.
— А как называется фильм, в котором вы сейчас снимаетесь? — поинтересовался Ринго.
— «Рай в гавайском стиле», — ответил Элвис.
Повисло неловкое молчание. Парни благоговели перед Элвисом, боялись даже дышать, чтобы не спугнуть момент. Сам Пресли был человеком замкнутым, и это мешало начать ему разговор первым. Раздавалось лишь тиканье часов. Ситуацию оживил Джон:
— А как вы относитесь к тому, что мы отобрали у вас славу? — серьезно спросил Джон. «Джон!» — раздосадовано прошипел Брайан.
— Я не считаю, что вы отобрали у меня славу. У нас разные географические области деятельности. Вы — британские музыканты, а я — американский, — ответил Элвис спокойным голосом.
— Тогда я не очень понимаю, зачем вы стали делать все эти слащавые баллады...
— Джон! — окликнул его Брайан, и Леннону пришлось осечься.
Снова все затихло. Напольные часы пробили пятнадцать минут одиннадцатого вечера. В зал внесли поднос с чаем, который мало кого-либо интересовал.
— Давайте тогда на гитарах поиграем, — предложил Элвис.
— Отличная идея! — воскликнул Ринго. По всей видимости, играть на гитаре ему хотелось больше всех остальных.
— Принесите, пожалуйста, четыре гитары, — попросил Элвис. — Что бы вы хотели сыграть?
— Все что угодно. Полагаемся на ваш вкус, — ответил Пол.
— Мне очень нравится ваша “I feel fine”. Кто ее написал? — любопытствовал Элвис.
Пол и Джон показали друг на друга. Элвис усмехнулся. Принесли гитары.
— Давайте что-нибудь сыграем? — предложил Элвис. Парни замешкались, потому что не знали, что бы можно было сыграть. — Я тоже могу играть на бас-гитаре, кстати. Могу показать! — Элвис посмотрел на Пола.
В гостиную вкатили роскошный белоснежный рояль, и разговор на музыкальном языке склеился.
В последующие четыре дня The Beatles прокатились по западу страны, дав концерты в Лос-Анджелесе и Сан-Франциско, и через центральную часть и города Солт-Лейк-Сити и Денвер вернулись в Нью-Йорк, где вновь сели в самолет. В Британию они снова возвращались под покровом ночи, и утомившиеся битлы спали, хотя рев турбин не позволял это делать крепко и беспрерывно. Америке вовсе не спалось. Ее мысли занимала их с Полом свадьба, до которой осталось три дня. Она смотрела в иллюминатор, на полукруглый океан, который очерчивала резкая желтая линия. Небо становилось лазурным, обещая скорый рассвет, в то время как на противоположной стороне самолета иллюминаторы показывали беспроглядное черное небо. Америка куталась в два пледа, потому что в самолете на высоте десять тысяч метров стоял лютый холод.
Америка думала о том, как изменится ее жизнь в скором времени. В субботу она втайне станет супругой Пола МакКартни. После премьеры ее спектакля и концерта Мийами Черсин Зами уйдет из театра. В феврале она станет матерью, и работу с The Beatles, вероятно, придется оставить, возможно, навсегда. Потому что за первым ребенком идет второй, а за ним, бывает, и третий, думала Ами. Жизнь уже сложилась, и совершенно ясно, что будет впереди. Америка отдавала приоритет семье.
Послышались бесшумные шаги, и в соседнее кресло опустился Пол. Америка подняла на него сонные глаза. Пол обнял невесту и поцеловал ее в затылок. Ами положила голову жениху на плечо.
— Холодно? — шепотом спросил Пол. Америка ответила утвердительно. — Знаешь, мы тут разговорились с Бобом насчет параллельных вселенных. Теперь это не выходит у меня из головы. Я как подумаю о том, что где-то, там, в другой вселенной, тебя совсем нет, становится так страшно... — говорил Пол уже вслух и очень взволнованно. — Я не могу представить мира без тебя. Мне всегда казалось, что ты всегда находилась рядом со мной, даже до нашего знакомства. Мы с тобой говорили об этом весной, и в Израиле.
— Я об этом думаю каждый день. Наши копии в параллельных вселенных, лишенные друг друга, даже не догадываются, насколько они обделены. Иногда я просыпаюсь в страхе, что за ночь я перенеслась в другой мир, где нет ни тебя, ни ребят, ни Брайана. Мне часто снится, что я родилась на полвека позже тебя, и ты уже старик, совершенно не знающий обо мне, у тебя есть дети и внуки, а я живу со всеми нашими общими воспоминаниями, пытаюсь доказать, что вправду пережила все это, а мне не верят... — тон Америки тоже начал повышаться.
— Ами, не переживай. Я тебя люблю и не позволю тебе сбежать от меня в другой мир, каким бы он ни был, — Пол улыбнулся.
Пол обладал умением переводить темы разговора и порой даже нездоровым жизненным оптимизмом.
— И я тебя люблю. Я всегда буду с тобой, — тихо сказала Америка и закрыла глаза.
Пол и Ами уснули до утра. Самолет приземлился в Хитроу, и все разъехались, ненадолго попрощавшись, а МакКартни и Зами отправились сразу же в Ливерпуль.
— Неужели сейчас будет свадьба? — неожиданно спросил притихший Сэр Пол. — Что-то быстро мы подошли к этому моменту.
— Рано или поздно это должно было наступить, — ответила Зами.
— Вообще этого не должно было быть... — произнес МакКартни, сложив руки на груди. Америка вздохнула. — Но все такое реалистичное, и так похоже на мою жизнь, что я в это верю! — Сэр широко улыбнулся, обнажив белые вставные зубы.
Америка улыбнулась тоже, слегка опустив уголки губ вниз.
Ами расхаживала около телефонного аппарата. Что-то очень сильно тревожило ее. Над головой тикали часы, показывая час ночи. Над фортепиано висел отрывной календарь, указывая дату — двадцать восьмое августа, суббота, 1965-ый год. Наконец, телефон зазвонил, и Америка, подскочив к нему, взяла трубку.
— Алло, Америка? Америка, это Синтия! Не волнуйся, пожалуйста! Пол у нас, в Кенвуде. Они тут с Джоном... В общем, песню пишут. Не волнуйся, пожалуйста! Утром мы все будем в Ливерпуле как огурчики!
— Зеленые и пупырчатые? Спасибо, что предупредила, — сухо сказала Америка и положила трубку. Простонав, она приложила левую руку к животу и опустилась на пол. Неизвестно, чем кончится эта ночь, но Ами надеялась, что у Синтии есть силы сдержать Джона и Пола от всяческих глупостей. Америка некоторое время пролежала на полу, корчась от боли. Боль отступила, и девушка поднялась на второй этаж. Такое начало семейной жизни ей не очень нравилось, но Америка верила, что все сложится хорошо.
Пробудило Ами последнее летнее пение птиц. Солнце закрывали пушистые облака, лишь изредка позволяя взглянуть на росистое утро. Дом пах древесиной. Ами глубоко вздохнула, оглядела комнату и поднялась из теплой постели. Сегодня был самый необычный день в ее жизни, и пусть она не проснулась вместе с тем, благодаря кому этот день наступил, она чувствовала себя самой счастливой. Сегодня Америка Зами станет женой Пола МакКартни.
Америка умылась в ванной холодной водой, чтобы окончательно пробудиться, и заглянула в зеркало. На нее сквозь годы смотрела маленькая девочка в гимназической форме и с косичками. Эта девочка, у которой еще не позеленели глазки, совершенно не могла себе представить, какое ее ждет будущее. Будущее среди живых легенд. Америка и сейчас не знала, что именно готовит ей жизнь, но догадывалась, что готовит много интересного.
На двери кладовой висел чехол с платьем. Оно было строгим и скромным, но, когда Омпада двумя днями ранее показала невесте свое творение, та пришла в восторг. Америка поспешила переодеться и спустилась на первый этаж, к зеркалу. Платье умело подчеркивало все достоинства Ами и скрывало уже появляющийся животик. Девушка оглядела себя в зеркале. «Омпада — кудесница!» — восхищенно подумала она и ушла в кухню.
Первыми гостями Америки должны были стать Лия и Макси Перкинс, и специально для них Зами сварила кислую яблочную пастилу из своих яблок. Америка поставила чайник на зажженную конфорку и стала дожидаться соседей. Лия не могла позволить Ами скучать и буквально влетела во двор. Америка, увидев соседку, рассмеялась и пошла ее встречать. За Лией незаметно брел Макси.
— Кто тут у нас счастливая невеста? — произнесла Лия своим звонким голосом и расхохоталась. Она распростерла руки, подбежала к Америке и обняла ее. — Какая ты красавица! Тело у тебя как-то оформилось, округлилось! Загляденье! Америка, мы с Макси посовещались и решили подарить тебе агат. Для знака Близнецов это очень важный камень. Пусть он оберегает тебя и отводит все негативное прочь.
Макси протянул Америке маленькую коробочку. Она заглянула внутрь: там лежал переливающийся желтым цветом камень. Ами поблагодарила Макси и Лию, широко улыбнувшись, обняла их и пригласила внутрь.
Америка разлила чай и еще не успела сесть, как зазвонил телефон.
— Америка? — говорила Омпада, находящаяся явно не в духе. — Что я узнаю? Перед регистрацией будет еще какая-то фотосессия? Почему я об этом узнаю только сейчас?
— Омпада, не горячись! Об этом позаботилась я еще в июле! Не хотела загружать тебя еще и этой мелочью, — умоляюще произнесла Ами.
— А фотографом-то хоть кто будет? — спросила Омпада, слегка успокоившись.
— Тод Агмунти, отличный портретист, — ответила невеста.
— Это тот, который из “Vogue”? Да у вас губа не дура! Ладно, не буду тебя отвлекать, скоро увидимся, — поспешно произнесла Омпада и положила трубку. Америка последовала примеру подруги.
— Ами, ты совсем своими заботами огорошена. Мне кажется, ты уже сама не уверена, нужна ли тебе эта свадьба, — предположила Лия.
— Не совсем так, — Америка села рядом, — по-моему, все очень внезапно сложилось. Мне только двадцать три, а я уже выхожу замуж, а через полгода мы с Полом станем родителями. Я не успела понять, когда это успело произойти.
— Когда я в первый раз выходила замуж, я тоже боялась и тряслась. Я сама только из института выпустилась. Знаешь, как я сомневалась! Я не любила мужа, но мне казалось, что уже пора замуж. Надеюсь, ты не сомневаешься в своей любви к Полу? — Лия посмотрела прямо в глаза Америке.
— Нисколько.
— А как ты пастилу делала? — внезапно спросил Макси, разглядывая тоненькую пастилу, свернутую в трубочку. Макси был из тех мужчин, которые умеют делать буквально все.
— Я дам тебе рецепт, — пообещала Ами.
— Ладно, мы пойдем, нам еще в нотариальную контору ехать, — Лия поднялась со стула. — Чай был бесподобный! Спасибо, Америка. Мы будем к обеду. Все!
Америка проводила пару до ворот и не смогла вернуться в дом: утро во дворе стояло совершенно бесподобное и неописуемое. Стоял персиковый, практически весенний рассвет. Трава, уже уставшая за лето, была покрыта изумрудной росой. Яблоня, вишня и черешня печально стояли вдалеке, практически не волнуясь. Америка прошла вглубь своего сада и вдохнула душистый утренний воздух так глубоко, насколько могла, и душа наполнилась ощущением жизни, витающим вокруг нее.
За забором тарахтел мотор автомобиля. Америка накинула на себя легкое пальто и вышла за калитку. Там стояла черная «мини» Билли Кармелита. На переднем пассажирском сидении притулилась Эллина. Она опустила стекло и собиралась что-то сказать, но ее опередил Билли:
— Хорош все-таки Алек Иссигонис! Место для радиоприемника не придумал, зато какая пепельница вместительная! — восхищенно произнес он.
— Спасибо, что дал мне сказать слово! — обратилась к нему Эллина, а потом повернулась к Ами. — Садись за мной, там открыто.
Америка открыла заднюю дверь и села в машину. «Только не хлопай!» — умоляюще попросил Билли, но как раз после того, как дверь с грохотом захлопнулась. В салоне пахло чесноком. «Не обращай внимания, Ами. Вчера моя луковая душа натрескалась чеснока», — предупредила Элли. Автомобиль тронулся, и по Ливерпульской трассе Билли повез невесту в город.
Через какое-то время «мини» выехала на набережную серой невзрачной Мерси, изрезанную мачтами причаливших к докам кораблей. Вдалеке виднелась верфь, на которой трудились суровые судостроители. Конечно, это было совсем не похоже на средиземноморское побережье на рассвете, где на гребнях маленьких волн играют блики розоватых лучей, и в не очнувшихся от легкой полудремы глазах переливается перламутровое свечение. Америка вспомнила о днях в Израиле и Греции с Полом и закрыла глаза. Душу обволокло теплое чувство, и Ами в очередной раз осознала, что в этот день Пол станет ее мужем навсегда.
— А мы вообще туда едем? — из воспоминаний Америку вырвал голос Эллины. — Билли, ты куда повернул?
— Ну я давно в Ливерпуле не был, — пожал плечами Билли и резко развернул автомобиль влево. «Билли!» — воскликнула Эля. — А какая улица нужна?
Эля закатила глаза:
— Улица Надежды, где Дизайнерский колледж.
— А что, там нынче венчают? — спросил Кармелит.
— Сначала там будет фотосессия, — пояснила Эллина. Билли усмехнулся и завернул на Маунт стрит.
— А почему в колледже?
— У фотографа там есть какие-то связи, — сказала Элли.
Билли заглушил машину, прижавшись к тротуару на улице Надежды. Билли вышел из машины и протянул руку Америке. У входа в колледж уже стояли знакомые люди: Америка узнала фигуры Линды с Хизер, статного Брайана и долговязого Пита. Когда Ами подошла поближе, поняла, что не ошиблась, и гости сами ее приметили и помахали руками, а когда невеста вовсе оказалась рядом, Линда подскочила к ней, чтобы обнять.
— Жених уже дожидается тебя внутри, — проинформировала она.
— Спасибо. Очень рада вас видеть, а особенно Хизер, — Америка подмигнула девчушке, которая стояла рядом с Линдой, и та улыбнулась. — Как вы добрались?
— Нас в аэропорту Брайан Щедрая Душа встретил, — Линда покосилась на Брайана, который в этот момент задумчиво смотрел куда-то в сторону. — Давай, невеста, жених там сейчас от нетерпения лопнет.
Америка вошла в пустое здание колледжа. В фойе стоял элегантный Пол со скромным букетом в руках. Он, услышав ее шаги, обернулся. Америка подошла к нему почти вплотную, и Пол преподнес ей цветы.
— Эти срезанные цветы будут первыми и последними в нашей жизни. Ты же не сможешь бросить в подружек цветами в глиняном горшке? — спросил Пол, приблизив губы к губам Америки.
— Не смогу, — Америка улыбнулась. Жених и невеста уже почти слились в поцелуе, как раздался голос Омпады:
— О, Ами, наконец-то ты приехала! Пойдем со мной, тебе еще волосы уложить нужно, — Омпада стояла на лестнице. Америка пошла за ней, не отрывая глаз от Пола. Он тоже провожал ее взглядом. Омпада быстро шла по коридору, громко цокая каблуками.
— Ты такая деловая сегодня, — заметила Ами.
— А то, — Омпада качнула бедром и зашла в какую-то комнату. Америка последовала за ней. Омпада усадила ее за трюмо. — Закрывай глаза и расслабляйся, но ненадолго, а то мы вас поженить не успеем.
Америка закрыла глаза. После встречи с Полом в ней с новой силой разгорелись чувства к нему. Она понимала, что не желала бы себе иной судьбы, хотя она готовит и немало трудностей. Америка погрузилась в размышления, и почти не услышала, как Омпада хвалила ее тело, приобретающее, по ее словам, «аппетитные формы».
— Америка, — голос Омпады прозвучал очень близко, так как ее лицо находилось прямо слева от головы невесты. Америка смотрела на подругу через зеркало. — Какая ты красавица, — прошептала она прямо на ухо и улыбнулась.
Омпада отвела Америку в соседнее помещение. Там уже суетливо бегал Тод между штативами прожекторов и фотоаппарата. Потом остановился, оперевшись на фотоаппарат, отдышался, смотря то на Омпаду, то на Америку, то на Пола, и произнес:
— Ну, давайте начнем. Становитесь перед камерой.
Пол и Америка встали перед фотокамерой. «Что вы как неродные? — спросил Тод. — Прижмитесь друг другу так крепко, как любите друг друга. Только не переломайте друг другу ребра! — Пол и Америка послушались Тода. Он нажал на кнопку, щелкнул затвор, и моргнула фотовспышка. — Целуйтесь! — Пол и Америка поцеловались. Снова щелкнула вспышка. — А теперь пусть Пол сядет на во-от этот стул, а Америка встанет позади. Отлично. Теперь положи руку ему на голову. Вы так похожи друг на друга! Только у Пола ротик маленький, а у Ами такие чувственные пухлые губы. — Щелк! — А теперь поменяйтесь. Пол, положи Ами руки на плечи. Так-то!»
Сэр МакКартни не сводил с пары глаз. Кто-то коснулся его руки. Старик оглянулся: рядом стояла Америка и протягивала ему стопку фотографий. Он взял ее и стал перебирать ламинированные фотографии. «Какие мы... красивые», — подумал он, разглядывая себя и Америку. Сэр МакКартни улыбнулся, но улыбка мгновенно соскочила с его лица. В голову пришла страшная мысль: а что, если он был в коме, и вся жизнь ему тогда приснилась, а Америка напоминает его настоящую судьбу, как больному амнезией? Пол оглянулся: он уже был около регистрационного офиса в районе Сент-Джонс. Около входа, на ступеньках, толпилось уже много людей в ожидании виновников торжества. Пол прошел мимо них, разглядывая лицо каждого: все еще живые, молодые и родные. Линда с Хизер на руках переговаривается с Джимом, Анджелой, Джин и Бетт МакКартни. Джон и Синтия, которых за руки держит Джулиан, разговаривают с Брайаном. Джордж и Патти смеются вместе с мистером Мартином и его женой. Затем он посмотрел на тех, кого узнал совсем недавно: молчаливого Пита Оранжа, стоящего слегка на отдалении, общительную Омпаду Овод, непосредственную и немного инфантильную Эллину Кристи, чуткую Мэри, степенного Билли и маленькую Фиби Рамон. Пол на секунду остановился, с ужасом поняв, что многих из присутствующих нет в живых.
— А вот и жених с невестой! — прокричал кто-то. Напротив ступенек остановилась «мини» Кармелита, и Пол с Америкой были встречены бурными аплодисментами.
— Не могу поверить: старший оболтус выходит замуж... ой, то есть женится, — произнес Джим.
— Но-но, замуж выходит наша старшая! — Мэри назидательно помахала указательным пальцем в сторону Джима.
— Есть проблема, — прошептала Эллина, подошедшая к Ами и Омпаде. Девушки посмотрели в исполненные испугом глаза Элли. — Наома нет.
— Что же делать? Регистрация через пять минут! — испуг Элли передался и невесте.
— Без паники, девочки! — воскликнула Омпада. — Думаю, будет справедливо, если тебя будет сопровождать человек, действительно вырастивший тебя. Я имею в виду Мэри. И у нее, как у Джима, есть маленькая девочка, а это хорошая примета.
Эллина тотчас же метнулась к Мэри и Билли, чтобы предупредить их. Пол взял Америку покрепче за руку, и они вошли в здание вместе со свидетелями Омпадой и Джоном, а за ними шагали семейства МакКартни и Рамон. Они вошли в просторный теплый зал, под потолком которого висели бумажные птицы. Ами разглядывала профиль Пола и не могла свести с него глаз. Пол смотрел на Ами украдкой, когда она отворачивалась. Все, что говорила регистратор, МакКартни и Зами пропустили мимо ушей, чувствуя лишь прикосновения рук и душ друг друга. В душе становилось все теплее и теплее. Не верилось, что это момент настал.
— Вот ваши кольцы, — произнесла с ливерпульским акцентом женщина. Пол дрожащей рукой взял руку Ами, и ее пальчик легко проскользнул в колечко. Ами посмотрела Полу в глаза и тоже взяла со стола кольцо, которое уже через мгновение оказалось на пальце МакКартни.
— Ами, — он взял ее руки и прижал к себе. — После нашей с тобой встречи я не могу представить жизни без тебя. Ты мой наставник, ты мой талисман. Я хочу посвятить всю мою жизнь только тебе, только с тобой познавать этот мир, только с тобой просыпаться по утрам и засыпать вечерами. Я клянусь тебе в вечной Любви, — Пол повернулся ко всем присутствующим. — Если где-нибудь в параллельной вселенной влюблюсь в кого-нибудь кроме Ами, скажите мне, что я величайший идиот.
Все рассмеялись.
— Пол, — Америка заглянула Полу прямо в глаза. Ее счастливые глаза мерцали ноткой печали. — Я верю, что наши судьбы сплетены между собой, что нам уготовано много прекрасного и горького, но через все препятствия мы пройдем вместе, держась за руки, как сейчас. Я клянусь тебе в вечной Любви. Как хорошо, что все это по любви, а не во сне.
Под аплодисменты присутствующих МакКартни и Зами слились в поцелуе. «Наивные ребята, — ехидно произнес Джим на ухо Мэри. — Все, время обеда!»
Молодожены вышли из офиса и были встречены овациями, градом из пшеницы и риса и хлопками пробок в бутылках с шампанским. Всем раздали по бокалу шипучего напитка, и гости, звонко чокаясь друг с другом, выпили за счастливую жизнь молодых. «Выпить мы еще успеем, а вся еда там уже остыла!» — саркастично сказал Джим. Вскоре все расселись по машинам и уехали в обеденный зал неподалеку. Там уже ждали Ринго и Морин, которой на поздних сроках беременности было трудно перемещаться, Мэл Эванс, Нил Аспиналл, Тони Барроу, Фреда Келли, Алистер Тейлор, Дерек Тейлор, Роберт Мигольц, Лия и Макси Перкинс, Питер Максвелл, Милли Уайт, Ванесса Штейн. Шумные гости расселись по стульям и принялись за обед. «Сегодня, конечно, не четверг, но обед у нас по-ливерпульски рыбный!» — громко объявляла Омпада, предлагая гостям рыбу-фиш, форшмак и форель с лимоном.
В зал вошел Майкл МакКартни со спутницей. «О-о-о, а вот мой второй оболтус!» — протянул МакКартни-старший. «Я пришел поздравить твоего первого оболтуса, которому повезло с женой», — не растерялся Майк. Он поздравил брата и что-то прошептал молодоженам, протянув им подарок.
— Можно мне на правах отца новоиспеченного мужа сказать тост? — Произнес Джим, встав, и получил ответ Ами: «Конечно!» — Спасибо. Когда у тебя есть два сына, начинаешь мечтать и о дочерях. Не знаю, как у других, но у меня было так. Но пока этих разгильдяев вырастишь, до дочерей дело не дойдет. В прошлом году у меня появилась первая дочь — Рут. Она мне как родная. А сегодня у меня появилась дочь Америка. Придет время, и Майк приведет мне еще одну дочь — тогда их будет больше, чем сыновей! А, я, кажется, отвлекся от шампанского. Америка, Пол, я хочу выпить за себя, вам со мной оч-чень повезло... Не то. Я хочу выпить за вас, потому что вам повезло друг с другом. Особенно, Пол, тебе. Ура!
Гости сдвинули бокалы, и в этот момент в помещение вошла пара: рыжеволосые парень и девушка. Их имена знали по разным причинам все присутствующие. Это были Джейн и Питер Эшер. Они тоже подошли к МакКартни и Зами и протянули подарок.
— Вы молодцы, ребята, очень смелые! — похвалила Джейн Пола и Ами и продолжила шепотом: — А вы журналистов не боитесь? Вас же могут выдать. Или вы уже решили…
— Молчание дорого стоит, — произнесла Америка, улыбнувшись.
— Но знайте, я не отрекаюсь от помощи, которую могу предложить, — Джейн улыбнулась в ответ и обняла молодоженов.
Когда они расстались, Америка подошла к Омпаде и Эллине.
— Вам не кажется, что папы долго нет? Мне кажется... — слова застряли в горле. Америка опустила глаза. Элли и Омпада взяли девушку за руки, — он не придет.
— Ами, что ты говоришь? — спросила Омпада. — Он же твой папа!
— Да приедет он! — воскликнула Эллина.
Америка вздохнула, запрокинула голову и прикусила губу.
— Наверное, вы правы, — признала Америка. Эля обняла сестру, но Ами не смогла стоять на месте и ретировалась.
— Ну как вы, девчонки? — на стул между Омпадой и Эллиной плюхнулся Билли. Девушки зажали носы.
— Фу, Билли, лук! — произнесла Элли.
— Я не Фубиллилук, я просто Билли, — пожал плечами Кармелит. — А можно, как Ами — Фуникулер. Кстати, а куда делась Ами?
— А разве она не там, где должна быть — рядом с мужем? — спросила Омпада. Мимо девушек с визгом пробежали Фиби и Рут. «Фиби!» — Эля безуспешно попыталась позвать младшую сестру. — И правда, ее нет. Эль, посмотри.
Они посмотрели на пустое место рядом с Полом, который, оглядываясь по сторонам, пытался понять, где его жена.
— Дело неладно. Надо ее найти. Пойдем, — сказал Билли. Омпада, Эллина, Пит и Билли синхронно поднялись и вышли из-за стола. Пол присоединился к ним.
Америка ушла не далеко — она сидела на банкетке на первом этаже ресторана, молитвенно сложив ладони перед лицом. Омпада и Элли сели по обеим сторонам от нее, а Пол встал на корточки прямо перед ногами девушки и взял ее руки в свои.
— Роднулечка, что такое? — ласково спросила Эля, гладя сестру по волосам.
— Он меня бросил, — твердила Америка. — Это дело рук Дороти. Почту всегда проверял отец, но, пока меня не было, все могло перемениться. Или она просто его не пустила. Точно, не пустила. А я как дура настаивала на свадьбе в Ливерпуле, чтобы папе не доставлять неудобств с переездом.
— Ами, милая моя, послушай, — Пол заглянул Америке прямо в глаза. — Ты все сделала правильно, ты чудесная дочь. Я не буду сейчас тебя убеждать в том, что папа тебя любит. Он тебя любит, он не может тебя не любить, просто он этого не может показать. Но я обещаю тебе, что ты каждый день будешь видеть мою любовь.
— И нашу, — произнес внезапно появившийся, словно выросший из-под земли, Ринго.
— Да! — практически одновременно подтвердили остальные.
— Спасибо вам, дорогие. У меня действительно нет никого ближе вас, — Америка обняла Эллину и Омпаду.
— А теперь пойдем наверх: там, кажется, чья-то свадьба! — воскликнул Пол, подняв Америку с банкетки.
Делегация поднялась на второй этаж, где веселье было в самом разгаре: Джим рассказывал какую-то историю, и время от времени по залу прокатывалась громогласная волна смеха. Когда мистер МакКартни договорил, всe зааплодировали. Морин, наверное, смеялась громче всех, охая и держась за живот.
— А вот и наши МакЗами! — воскликнула Мэри, не успели Пол и Ами сесть. — Мазал тов! Мазал тов! Мазал тов!
После Мэри это подхватили Элли, Билли Кармелит, Омпада, Брайан Эпстайн, Джон и Синтия, Лия Пэркинс, Роберт Мигольц, затем Линда, Тод, Джордж и Патти, Ринго и Морин, Эшеры, МакКартни, Мартины, и самые скромные Мэл Эванс и Пит Оранж, — словом, все. «Вставайте и целуйтесь!» — подсказала Фиби замешкавшимся молодоженам. Пол, щеки которого были залиты румянцем, неловко поднялся, а за ним — точно такая же Америка. МакКартни и Зами поцеловались под скандирование «Мазал тов!», что означает пожелание счастья, и все вновь зааплодировали. Когда поцелуй закончился, и все стихло, в тишине послышался голос Джима:
— А че такое «Мазал тов!»?
А вслед за этим голос Мэри:
— Надо было хупу сделать!
— А это че? Вы какие-то непонятные, ребяты! — припечатал Джим. Гости еще долго не могли остановить смех.
— Америка, — позвал Сэр Пол. — Дороти — она твоя мачеха?
— Да... — печально ответила Америка. — Она была из тех мачех, которые фигурируют в сказках типа «Золушки».
Пол уже хотел задать нескромный вопрос: «А что же было?», как очутился посреди довольно просторного коридора. Лампы были потушены, и оттого высокий потолок казался ниже. В конце коридора, около входа в комнату, тощая девчонка лет двенадцати с черными кудрявыми волосами чуть выше плеч мыла пол дырявой серой тряпкой, стоя на коленках. На хрупкое тело были надеты лишь короткая юбчонка и белая блузка.
— Мой отец женился на Дороти Кэм, победительнице ливерпульского конкурса красоты, 23 октября 1953-его года, спустя пять лет после гибели моей мамы. Через два года у них родилась дочь, моя сводная сестра — Мия. Несмотря на многие попытки воссоединения, нам с отцом и Мией так и не удалось стать близкими людьми. О том, как я жила с одиннадцати до шестнадцати лет, пока не стала жить обособленной жизнью, страшно подумать и рассказать. Но выглядело это все примерно так.
К девочке уверенным шагом подошла незнакомая женщина в халате с выбеленными волосами, запутанными в бигудях.
— Почему столько грязи? Опять халтуришь, Анна? Если ты помнишь, у нас в доме маленький ребенок, и грязи быть не должно! — кричала она. Девочка поднялась с колен и, перебирая в руках тряпку, попыталась что-то сказать, но женщина крикнула еще громче: — Молчать! Мой полы как следует, это все, на что ты годишься, бестолочь! — Женщина выхватила из рук тряпку и швырнула в лицо девочке. Тряпка сползла по лицу и упала на пол. Женщины поблизости уже не было. Девочка потрогала свой нос, в который впилась заноза, и подошла к зеркалу. Она брызнула на грязную руку одеколон и подцепила занозу ногтем.
— Тебе нельзя смотреть в зеркало, идиотки кусок! — женщина подошла к девочке и замахнулась на нее, и та рефлекторно закрыла голову руками. — Иди делай уроки, Анна.
— Я не Анна, я Америка, — произнесла Ами.
— Америкой ты будешь называться, когда вырастешь и станешь портовой шлюхой. Если хочешь зваться этим идиотским именем сейчас — вали на панель.
Америка проводила женщину взглядом, исполненным безысходностью. След от занозы начал кровоточить. Ами ушла в комнату, закрыв за собой дверь, и села за стол. Дверь распахнулась.
— Запираться в комнате нельзя. Мне надо видеть, что ты делаешь, — послышался мерзкий голос мачехи.
— Уж лучше полное безразличие, чем такое, — произнесла девочка расстроенно.
— Какой ужас, — произнес без тени сарказма Сэр МакКартни и приложил руку к губам. — Я не думал, что такое может быть... Какой кошмар...
— Когда я вернулась из поездки в Берлин на один семестр, уже будучи семнадцатилетней девушкой, Дороти выпорола меня на глазах у отца, раздев практически догола. И напомнила, что дорога мне только одна — на панель.
Пол не мог произнести ни слова. Бедная Америка! Она заслужила счастье, ведь она пережила столько печали! Сердце Пола сильно сжалось, обливаясь кровью. Послышались чьи-то радостные крики, на которые Пол оглянулся. Америка стояла перед незамужними девушками, повернувшись к ним спиной: там стояли Патти, Линда, Эллина, Джейн, пассия Майка. «Мама, мама, ма-ам, — звала Фиби, — а можно мне тоже ловить букет? И Рут тоже хочет!» Мэри ответила, усмехнувшись: «Идите», и девочки, радостно визжа, присоединились к очереди незамужних девушек. Америка замахнулась букетом, и девушки вытянули руки вперед, но невеста букет не бросила. Ами улыбнулась и все-таки бросила букет. Он прилетел точь-в-точь в руки удивившейся Патти Бойд. «А знаете, что мне эта стерва, ваша Америка Зами, нам с Питом на свадьбе сказала? — вдруг сказала Омпада громко. — «Я думала, зараза к заразе не липнет»!» Присутствующие рассмеялись словам Америки в исполнении Омпады.
— Америка, ты где? — Пол оглянулся по сторонам. Она вышла из ниоткуда и подошла к старику. — Я тут подумал... Давай выпьем, отметим нашу свадьбу?
Америка улыбнулась.
— Давай, — заинтересованно произнесла она, взяла с праздничного стола бутыль коньяка и подошла к Сэру МакКартни. Пол встретил ее ошарашенным взглядом. — Думаю, вряд ли ты когда-нибудь пил коньяк, который взяли не в магазине, а в 1965-ом году.
— А как ты так взяла его? Тебя ж должны заметить. Что подумали люди, увидев бутылку коньяка, летящую в воздухе? Ты, вроде как, невидимая.
Америка приставила два пальца к своим губам и беззвучно произнесла: «Всему свое время». Пол и Ами оказались в той самой комнате с холодными белыми стенами. Сэр МакКартни достал две рюмки, откупорил бутыль и разлил напиток по сосудам.
— Америка, — он протянул сосуд девушке, — я бы хотел выпить за счастье тех, с кем ты меня познакомила. Пусть хоть один мир будет счастлив.
Пол придвинул рюмку к рюмке Америки, звякнув, и опрокинул ее в рот. Америка медлила, задумавшись о том, что Пол не знает того, что знает она. Девушка зажмурилась и проглотила содержимое сосуда.
— Я хочу спеть тебе песню, — в руках Пола неожиданно появилась гитара, — она была посвящена Линде, но будет уместно спеть ее тебе после увиденного сегодня.
Пол сел на стул и положил гитару на колени. Ами села напротив. Пол настроил гитару и ударил по струнам и запел, глядя Ами в глаза:
Like the way you open up your hearts to each other,
When you find a meeting of the minds.
Just as well love was all we ever wanted,
It was all we ever had.{?}[англ. «Так же, как вы открываете друг другу свои сердца, так же, как вы осознаете сходство умов, так и любовь была всем, что мы когда-либо хотели. Она была всем, что мы имели»]
Это была песня “We got married” с альбома “Flowers in the dirt” 1989-ого года. Америка подняла глаза к потолку, чтобы не заплакать. Пол допевал песню с мыслью о том, что у них с Ами разные воспоминания, но ее воспоминания связаны с ним, а его — с другой женщиной. Этой женщиной была Линда. Чем больше времени Пол проводил с Америкой, тем менее родной казалась ему Линда. Она не казалась Полу такой чужой ни тогда, когда он женился на модели Хизер Миллс, ни когда женился на Нэнси Шевелл. Но после знакомства с Америкой весь мир начал становиться чужим. Его неумолило тянуло в тот мир, который открывала Америка, но, увы, уйти туда насовсем нельзя.
— Давай еще, — Пол, прихлопнув струны после последнего аккорда, потянулся к бутылке коньяка и налил в рюмки еще немного. — В этот раз не чокаясь, — МакКартни моментом осушил сосуд.
— Ты меня так споишь, — произнесла Америка, ставя уже пустую рюмку на стол.
— Разве тебя можно споить? Я сам сопьюсь быстрее, — рассмеялся Пол. Америка поднялась со стула, и Пол последовал за ней.
— У тебя Ре сползла на полтона. Стоит подкрутить колок, — заметила Ами, слегка прикусив губу. — Мне пора идти.
— Так рано? — удивился старик. — Я думал, мы еще немного посидим.
Америка улыбнулась и пошла к двери. Пол понял, что в комнате неожиданно стемнело. Америка исчезла в полумгле, льющейся из окна. Пол опустился на стул. «Завтрашний день готовит много нового. Надо лечь спать», — подумал МакКартни.
Полу приснился кошмар, какой ему никогда не снился. Он шел по безлюдной улице Ливерпуля, затопленной кровью. Он шел, утопая в теплой крови по колено. Стояла абсолютная тишина, даже не было слышно шелеста воды и шумной пульсации частого сердцебиения в ушах. Пол коснулся шеи и с ужасом понял, что кровоточит именно она.
Календарь встретил его цифрой «4». Взволнованный сном Пол протер глаза. Прямо перед ним светилось белое окно с тонкими трещинами голых веток деревьев. Старик не сразу заметил женскую фигуру на стуле за письменным столом. Он приподнялся на постели, и девушка, услышав шорох, обернулась. Пол совершенно непроизвольно улыбнулся, и она, Ами, улыбнулась в ответ.
Пол сел на кровати и, моргнув, оказался в чужой спальне.
Шторы не пропускали в комнату солнечные лучи. У зашторенного окна копошилась Америка. На кровати сопел молодой муж, разметав по подушке черные волосы. Он медленно открыл глаза и сонно посмотрел на Америку.
— Ну куда ты опять собираешься? — недовольно и иронично спросил Пол.
— В театр. Нужно много репетировать, — торопливо произнесла Америка, складывая что-то в шкаф.
— Не успели пожениться, ты опять от меня сбегаешь. А я, между прочим, уезжаю послезавтра в европейский тур, и ты меня еще месяц не увидишь, — с ноткой угрозы произнес Пол и опер голову на руку.
— Не преувеличивай, две недели. Что я могу поделать? — Америка закрыла дверцы шкафа. — Все-таки мой спектакль открывает сцену после ремонта и новый сезон, и я не могу опозориться. Я обещаю, что сразу после премьеры я уволюсь.
— Ами-Ами... Когда же ты отдохнешь? Ты же прожигаешь себя в заботах, думаешь о других, но только не о себе. Подумай о ребенке!
Ами прилегла на край кровати, и Пол подвинул ее к себе поближе.
— Я вчера вот что подумал. Мне показалось, что Линда и Тод друг другу понравились. Линда так на него смотрела... — сплетничал Пол.
— Скажу тебе по секрету, Линда на всех знаменитых мужиков так заглядывается, — сказала Ами.
— Ну да... Мы, МакКартни, любвеобильные, — горделиво произнес Пол, смотря в потолок.
— По-моему, это по-другому называется, — иронизировала Ами, поднимаясь с постели. — Ладно, мне пора. Завтрак ждет на столе.
Америка поцеловала Пола, и он чуть было снова не повалил ее в постель. В среду утром The Beatles улетели во Францию, где должен был начаться тур по Европе. Старик Пол отметил, что тут даты расходятся: в его биографии этот тур имел место в июне-июле, но нисколько не возмутился. Половина сентября прошла второпях. Америка с труппой прогоняла спектакль с утра до вечера. На фасаде театра “Фортуна” висели две гигантские яркие афиши: одна гласила о том, что 25-ого сентября спектаклем “At Home” в постановке Америки Зами откроется обновленное здание, а другая о концерте Мийами Черсин, серебряного голоса Афин, который состоится 28-ого сентября. Но за красочными, многообещающими афишами скрывался один из самых неудачливых театров. Ами постоянно поджидали неприятности. Хоть она и вошла в конце августа в совершенно свежее и обновленное здание, в некоторых его частях продолжался ремонт, периодически мешая репетициям шумом, и Америка отправляла администратора или помощника режиссера попросить работников прерваться. Отопление не наладили. В холодном театре отключали электричество, и мерзнущие актеры репетировали при огнях свеч. Америка долго выясняла отношения с мистером Вестфилдом, но тот лишь пожимал плечами и оправдывался: «Ну, Америка, понимаете, сейчас нелегкие времена, у нас проблемы с налоговой инспекцией». Америка, не понимая, как взаимосвязаны проблемы с электричеством и с налогами, вопрошала на повышенных тонах: «А спектакль мне тоже в офисе налоговой инспекции играть?!» Мистер Вестфилд съеживался и покорно блеял: «Все исправим, все исправим!»
Пол не успевал ни позвонить хоть на минуту, ни написать жене. Америка пообещала встретить Пола в аэропорту вечером пятнадцатого сентября, и днем после утренней репетиции прилегла вздремнуть на часок. Проснулась уже поздней ночью и в испуге уставилась на часы, показывающие полчетвертого. Под дверью светилась зловещая красная полоса, дом, казалось, покачивался на бушующем холодном ветру, а в дверь на первом этаже кто-то скребся. Америка вскочила с постели и, чертыхаясь и проклиная себя, спустилась на первый этаж. Ами посмотрела в глазок. Никого не было видно. Америкой овладел тремор, и она испуганно спросила, с трудом овладевая заплетающимся языком: «Кто там?» «Это я», — ответил голос Пола. Америка облегченно вздохнула и отперла дверь.
— Пол... прости... — пролепетала Ами. — Я легла всего на полчаса и проспала.
— Ты чего? — Пол переступил порог, запер дверь и обнял супругу. — Ты действительно подумала, что я ничего не понимаю? Ты готовишь два важных мероприятия, устаешь, и еще муж-тиран ругаться будет.
Америка улыбнулась.
— Мы с тобой так быстро расстались, что я еще не привыкла к тому, что ты мой муж, — произнесла Ами, уходя на кухню. Пол разделся и сел за стол. Ами разогревала ужин.
— В Лондоне все говорят только о твоем новом сингле и о спектакле. Все мечтают на него попасть, — делился Пол.
— Кстати, может, пригласим Джейн на спектакль? — предложила Америка.
— Не получится, — предупредил Пол. — Она сейчас играет в труппе в Бристоле, поэтому никак. Главное, чтобы Брайан на концерт Мийами приехал.
Америка поставила перед Полом тарелку с ужином. Пол принялся торопливо поглощать тушеный картофель с мясом.
— Кстати! — вспомнил МакКартни, почти расправившись с едой. — У Ринго и Морин позавчера сын родился! Теперь ходит счастливый...
— Ух ты, как здорово, — Америка села рядом с Полом и уперлась подбородком в его правое плечо. — Мы скоро тоже будем ходить счастливые.
— Да, совсем немного осталось, — мечтательно произнес Пол. — Я по тебе очень скучал.
Супруги потушили везде свет, отправляясь спать под колыбельную песню ветра.
День спектакля выдался очень суетным. Придя утром в театр, Америка обнаружила, что половины декораций нет ни на сцене, ни за кулисами. Ами не смогла устоять на ногах, и ее с трудом успели подхватить актеры. Америку, теряющую чувства, посадили на кресло в зале и начали обмахивать веером.
— Электричество включили, декорации убрали... — досадовала Ами. — Джек, позовите, пожалуйста, монтировщиков!
Помощник режиссера убежал звать монтировщиков, и через пару минут выбежал в зал вместе с двумя крепкими ребятами, которые объяснили Зами, что никто из них не разбирал сцену, они и сами удивились, увидев утром пустоту.
— Ребята, как можно исправить ситуацию? Давайте посмотрим декорации для других спектаклей? Может, что-то подойдет?
— Мы можем подвесить тканевые стены, но, возможно, придется менять свет, а это займет много времени, — прочесал подбородок один из них. Америка, извинившись, встала со зрительского сидения и пошла в вестибюль, за ней последовали взволнованные актеры и помреж. Одна из девушек кудахтала: «Ой что будет, ой что будет?» Выйдя в вестибюль, Америка заметила в окнах множество людей, стоящих в очереди. Ами подошла поближе: они уже желали попасть в театр. Заметив Америку, одна дама почтенного возраста побежала к окну на таран, вытянув клюку перед собой. Америка поспешила к кассе. Билеты давным-давно расхватали на все шесть показов в сентябре и октябре. Америка прошлась по мастерским и хранилищам, задавала всем вопросы: ответа никто не знал, но все присоединились к поиску. Какие-то декорации решили нахватать с других спектаклей, а часть реквизита Америка попросила привезти Макси.
— Там за черным выходом не ваши вещи лежат? — прямо под конец репетиции на сцену вышел сторож театра. Америка попросила актеров доиграть без нее и вышла на задний двор. Там лежали под моросящим дождем пропавшие реквизит и декорации. Америка поблагодарила сторожа, а он предложил свою помощь. Позвали монтировщиков и реквизиторов, вышел и Питер Максвелл, чтобы помочь перенести огромную декорацию. Ами не могла понять, кому понадобилось выносить декорации? Может, завистливым коллегам-режиссерам? Америка была единственной женщиной-режиссером в театре, к тому же самой молодой. Ами еще отчетливее поняла необходимость увольнения.
Быстро наступил вечер, и к семи часам зал на двести мест был полностью заполнен. Америка, которая хотела провести Пола, не нашла для него ни одного свободного стула, и МакКартни пришлось наблюдать за спектаклем из-за кулис. В зал стали пускать даже тех, у кого нет билета, и они встали в проходах. Америка задумалась, почему на ее спектакль вдруг пожелало прийти столько людей. Их несомненно привлекало имя, связанное с самой известной группой современности. С другой стороны, понимала Ами, очень хорошо, что на ее постановку посмотрит много людей, особенно консервативная ливерпульская публика, потому что “At Home” затрагивал одну из самых важных тем всего столетия — эмансипацию женщин.
Зал завороженно ловил каждую реплику, каждое движение, каждую мизансцену, каждую шутку. Пол тоже не отводил от сцены глаз. Америка сама чуть дышала, боясь, что дыхание спугнет весь успех. Театр «Фортуна» никогда прежде не сталкивался с таким ажиотажем. Когда актеры вышли на поклон, публика овацировала. Когда автор пьесы и режиссер-постановщик Америка Зами появилась на сцене, зал встал. Америке поднесли букет цветов. Глаза девушки округлились: она не ожидала такой реакции. Овации долго не стихали, отовсюду летели возгласы «Браво!». Америка взяла микрофон, и в зале повисла тишина.
— Спасибо вам большое! Хочу воспользоваться случаем, чтобы анонсировать концерт потрясающей певицы из Афин Мийами Черсин. Уже в ближайший вторник, в этом зале, начало в семь часов. Билеты еще есть, вы можете их приобрести в кассе, но поторопитесь. Это стоит того, чтобы услышать. Всем спасибо, приходите на спектакли театра «Фортуна»! — Ами помахала всем рукой и ушла за кулисы.
— Мисс Зами, мисс Зами, — звали Америку, не зная о ее новом статусе. — Давайте отпразднуем премьеру?
— Конечно, — улыбнулась Ами.
Прежде чем скрыться в одной из гримерок для празднования, Америке и исполнителям главных ролей пришлось выйти в холл, чтобы дать несколько комментариев журналистам. Все выпили немного вина за оглушительный успех, Америку хвалили за режиссерское чутье, за интересные находки, за психологический подход и за литературный талант. Питер Максвелл высказал надежду выпустить в этом сезоне спектакль «Фантазия по Моэму», так как он прочел пьесу Ами несколько раз. Вскоре довольные Америка с Полом уехали. Наутро Пол отправился в аэропорт, чтобы встретить Мийами, а Ами впервые за долгое время отправилась к врачу. Ей сказали, что беременность стабилизировала гормональный фон, но ее организм истощен и требует отдыха. Америка про себя пообещала, что после концерта Мийами сразу же уволится, и они с Полом навсегда уедут из Ливерпуля. Вечером Мийами, отдохнув после самолета, посмотрела спектакль Америки, а в понедельник Пол и Америка показывали греческой гостье Ливерпуль.
На концерт Мийами по просьбе Пола и Америки приехал Брайан Эпстайн. Он привез из Лондона вырезки из свежих газет о спектакле “At Home”. Многие хвалили режиссуру, сценографию и актерскую игру, но не касались пьесы и идеи. Автор одной из статей резко отзывался о спектакле, осуждая Зами за выбор концепции: «Мисс Зами так дерзко говорит о женской эмансипации, что стоит опасаться, как бы эта девушка не начала ставить антиправительственные спектакли» и так далее.
Мийами перед выступлением очень волновалась и постоянно говорила Америке и Полу: «Может, не надо?» Сначала пара ее успокаивала, а потом Пол строго сказал: «Не подводи нас с Ами». Пол придерживался той идеи, что на некоторых людей иногда нужно прикрикнуть, чтобы протрезвить. На Мийами это оказало нужное действие, и волнение слегка усмирилось. Девушка дала восхитительный концерт, несмотря на то, что в зале было меньше людей, чем на спектакле. Ее грудной голос плыл над рядами, переливался, полностью приковывая к себе внимание зрителей. В свете прожекторов ярко сверкали ее серые глаза и блестело короткое кремовое платье, сшитое на модный манер. Концерт прошел на одном дыхании. Черсин поразила всех разноплановостью творчества, а в особенности Брайана Эпстайна, на что и был расчет. Он встретил певицу за кулисами и поздравил с успешным выступлением. Пол пригласил всех домой на чай, но перед этим Америка должна была совершить важное дело.
Америка решительной походкой направилась к кабинету мистера Вестфилда. Ее ритмичные шаги были слышны по всему коридору. Америка влетела в кабинет. Грэг испуганно посмотрел на внезапно вторгнувшуюся девушку и привстал со стула.
— Д-да-да, мисс Зами? — произнес он, запнувшись.
— Я увольняюсь, — объявила она.
— В каком смысле? — растерянно спросил мистер Вестфилд, выходя из-за стола.
— Я больше не хочу служить в театре «Фортуна», — Америка гордо держала подбородок.
— Но как? И это после такой громкой премьеры! Вы такой перспективный режиссер, вы наша надежда, наша звездочка! На вас же держится весь театр! — сопротивлялся Грэг и подходил к Америке.
— Мне не нужно, чтобы меня считали надеждой, звездой. Мне нужно, чтобы меня уважали как сотрудника и требовательно относились к условиям труда, впрочем, не только моим.
— Америка, прошу, не бросайте нас! Я завтра же подпишу приказ на выпуск «Фантазии по Моэму»! Я вас сделаю главным режиссером! Хотите, я на колени встану? — Вестфилд, рыдая, рухнул на пол.
— Штамп, мистер Вестфилд. Избитый прием. Мне здесь все надоело. Не ждите. Прощайте, — Америка, сверкнув глазами, ушла и хлопнула дверью. В тот момент, когда Ами вышла из кабинета, ее агатовое ожерелье, подаренное Лией Перкинс на свадьбу, вмиг с треском рассыпалось, и бусины укатились во все стороны лакированного пола. Ами опустилась, собрала несколько камней в ладонь и держала их, пока не вернулась домой.
Дома Америка набрала номер Лии, несмотря на поздний час. Лия, к счастью, бодрствовала.
— О, Америка! Здравствуй! Как твой спектакль? — интересовалась Лия. — О нем сейчас много говорят.
— Спектакль встретили намного лучше, чем я ожидала. Я сегодня уволилась из театра, и когда шла по коридору из кабинета директора, твое ожерелье развалилось.
— Да? Знаешь, это случилось потому, что театр приносил тебе много неприятностей, и агат впитывал в себя всю негативную энергию. А сегодня случилась кульминация этой истории, он не выдержал и рассыпался.
— Люблю твои эзотерические штучки, — улыбнулась Ами. — Я пойду, у меня гости.
— Хорошо. Я к тебе зайду на днях, — пообещала Лия. Америка положила трубку и вернулась к гостям.
— Америка, Пол, спасибо вам большое, что вы в меня поверили и дали мне шанс! — благодарно воскликнула Мийами.
— Это тебе спасибо. Ты умничка и большой талант. Старайся, и будешь собирать стадионы, — Пол подмигнул девушке.
— И эти стадионы постараюсь организовать я, — внезапно для всех произнес Брайан. — Мийами, я хотел бы стать твоим продюсером. Ты, правда, не похожа на то, с чем я привык работать, но это совсем не важно. Я организую тебе концерты в Лондоне и Берлине в ноябре. Скажи, тебя действительно зовут Мийами Черсин?
— Да, — несмело ответила ошеломленная девушка.
— Отлично! Уже есть готовое сценическое имя! — воодушевился Брайан.
Задним числом отпраздновали тридцатилетие Эпстайна, и он вскоре уехал. На следующий день Америка и Пол проводили Мийами в аэропорт, и девушка улетела на родину. МакКартни и Зами стали планировать переезд в Лондон. Америке с трудом решалась покидать собственный дом, который был для нее практически всем. Она копила на него своим трудом, сама обустраивала его и создавала свою неповторимую атмосферу уюта, сама садила деревья и цветы в саду. Он был для нее прибежищем и отдушиной, творческим логовом и кладезем теплых воспоминаний. Пол это понимал и старался не торопить супругу, хотя переехать в Лондон нужно было до начала работы над новым альбомом.
Воскресным утром Пол уехал пораньше в магазин, чтобы приготовить для Америки завтрак-сюрприз. Но долго спать ей не позволяла резкая боль в животе. Она решила спуститься вниз, чтобы принять обезболивающее. Америка, с трудом перебирая ногами, спустилась на кухню и подошла к шкафчикам. Боль стала такой невыносимой, что Америка, простонав, буквально согнулась пополам и упала на пол, ударившись затылком о шкафчик. В глазах появилась рябь, и глаза Ами заволокло туманом. Ами отдаленно услышала голос Лии Перкинс и закрыла глаза.
Вернувшись домой, Пол начал готовить завтрак. На столе лежала записка, написанная незнакомым торопливым почерком:
Пол, Америка в госпитале Уистона. Срочно поезжай туда, это что-то серьезное!
Лия
Пол вдруг разглядел на полу маленькие капельки крови, бросил все и помчался в больницу, где оказался уже через десять минут. По вестибюлю гуляли устрашающие настроения: то было пусто, то из стороны в сторону начинали бегать ругающиеся медсестры.
— Вы к кому? — прохрипел мужчина из-за регистрационной стойки.
— Здравствуйте! — Пол врезался в стойку, прижавшись к ней всем телом. — Миз{?}[Miss (мисс) — обращение к незамужним девушкам, рекомендуется, когда вы уверены в статусе девушки, к которой обращаетесь. Mrs. (миссис, от слова "mistress") — обращение к замужним женщинам, также рекомендуется, если вы наверняка знаете их статус. Наиболее вежливым и беспроигрышным вариантом является нейтральное Ms. — "miz"] Америка Зами у вас лежит?
— Привозили. Лежит в родильном отделении в палате двести три.
— Вы не знаете, что с ней? В каком она состоянии? — волновался Пол.
— Я так похож на акушера? — сердито проворчал он, плюясь.
Пол побежал в соседний корпус сломя голову. Ноги сводило от напряжения, но он бежал, бежал как мог. Он влетел в здание, внеся с собой октябрьский ветер и желтые листья. На МакКартни удивленно уставились четыре медсестры. Прямо перед ним, преградив дорогу, встала одна из девушек и кокетливо спросила:
— Молодой человек, а вы к кому?
— Я в двести третью, — ответил Пол, пытаясь отдышаться. Девушка пропустила его, и он пошел в сторону лестницы.
— А вас же Пол МакКартни зовут, да? — услышал Пол. — Эй, Пол, вы забыли халат!
Пол побежал по лестнице, перескакивая через одну ступень. Он панически боялся, как бы не случилось непоправимое. Пол подошел к двери палаты, нажал на ручку и оказался внутри. Америка лежала на койке, закрыв глаза. Ее лицо было синюшно-бледным, покойницким, обычно яркие губы еле очерчивались, нос заострился. Пол в ужасе сел на край кровати, не понимая, жива ли любимая. «Какому богу молиться, чтобы ты была жива?» — спросил Пол полушепотом. Пол взял холодную, но мягкую руку Америки и увидел катетер капельницы. Жива. К горлу подступил ком.
Америка едва приоткрыла глаза и посмотрела на Пола сверкающими нездоровым блеском глазами. Она попыталась встать, чтобы обнять мужа, но сил хватило только на слабый толчок, и девушка покрепче сжала руку мужа. Ами выглядела безмерно изможденной и изморенной, едва держащейся за жизнь, и Пол еле сдерживал плач.
Дверь распахнулась, и в палату вошел высокий широкоплечий мужчина в халате. Пол и Америка сразу поняли, что это лечащий врач. За ним вошла со стопкой бумаг невысокого роста медсестра, на фоне врача кажущаяся совсем маленькой. Пол и Ами, ища ответа, посмотрели на вошедших.
— Миз Зами, вы очнулись. Доброе утро. Доктор Мэддисон. Вы отец ребенка? — Пол кивнул. Врач протянул руку МакКартни. — Рад с вами познакомиться, но повод, не побоюсь этого слова, невеселый.
Пол посмотрел на Америку. Она слегка качнула головой.
— Мистер МакКартни, миз Зами сегодня привезли в бессознательном состоянии с маточным кровотечением. К несчастью, у вас произошел выкидыш, и его последствия катастрофичны: разрыв матки. Это значит, что шанс снова забеременеть и родить у вас равен нулю.
Америка закрыла глаза и прикусила губу практически насквозь. На подушку покатились слезы. Пол боялся посмотреть на нее, увидеть ее глаза. Что они выражают: печаль, скорбь, или даже гнев?
— Вам повезло остаться в живых. Сейчас от разрыва матки умирают большинство пациенток. Вы пока восстанавливайтесь, через неделю или две мы вас, скорее всего, выпишем. Отдыхайте.
Доктор Мэддисон ушел, а за ним ушла медсестра. Америка, сжав руку Пола, с неимоверными усилиями присела на кровати. Пол осмелился взглянуть на нее. Красные глаза, вопреки его ожиданиям, были пусты.
— Прости меня… Я виновата… — обессилено промолвила Америка.
— Малыш мой, ты чего? — спросил Пол, взяв жену за плечи. — Ты совершенно не виновата. Судьба дала мне подарок — продолжать жизнь рядом с тобой. Видимо, это наша цена счастья.
Супруги бросились друг другу в объятия, уткнувшись лбами в плечи друг друга, и рыдания вырвались из груди, застревая в горле. Слезы падали теплыми каплями на плечи. И на душе становилось еще горше от того, что они так и останутся без своего продолжения.
I feel the sun, it takes my fever,
You are my helping hand.
Please don't hike another land,
I promise you I’ll be there.{?}[англ. «Я чувствую солнце, оно снимает мою лихорадку, ты, моя рука помощи. Пожалуйста, не уходи к другой земле, я обещаю тебе быть там»]
Пол всю ночь дежурил у Ами в палате, лежа на кушетке, но засыпать никому не хотелось. МакКартни и Зами полночи сочиняли общую песню, в которой с надеждой смотрели в будущее, и назвали ее “I Feel The Sun”. Наутро Полу пришлось покинуть больницу. Молва о произошедшем разнеслась быстро, и Америку забросали утешительными письмами все от битлов до Тода Агмунти. Узнав о беде сестры, в Ливерпуль сорвалась Эллина, прихватив с собой Омпаду, но в госпиталь уже никого не пускали.
Еще никогда Пол так остро не ощущал тоски по Америке. Дом был пуст без нее, еда пресна, постель — слишком широка. Но когда одиннадцатого октября Пол приехать забирать Америку после выписки, он встретил уже другого человека. Ами не разговаривала, как ни пытался Пол ее растормошить, лишь смотрела в одну точку. Тогда МакКартни решил не тревожить супругу: иногда человеку нужно помолчать, чтобы многое обдумать. Вскоре машина остановилась перед дверьми гаража, и Пол вышел из авто, чтобы их открыть. Затем он вернулся и завез авто внутрь бокса. Он снова вышел, чтобы закрыть двери.
— Ну что, мы дома, — произнес Пол, садясь в машину. Было так тепло, что выходить совершенно не хотелось, и Америка сидела на месте, сложив руки между коленями. По радио заиграла “She's a woman”. Она всегда звучала возбуждающе, вызывающе, разнузданно. Соскучившийся Пол придвинулся к Америке и впился ей в губы. МакКартни обхватил ладонями голову девушки; она не отстранялась. Они не целовались, а, скорее, кусали друг друга. Пол опустил одну руку девушке на колено и стал двигаться выше по бедру, забираясь под юбку. Ами обхватила мужа за плечи. Пол завалил Америку между креслами и упал на нее сверху. Супруги оказались на заднем сидении. Пол потянулся к ремню, но Америка, положив свою руку на его, воспрепятствовала:
— Пол, мне еще нельзя.
МакКартни упал на сидение.
— И как долго?
— Месяц, — ответила Ами тихо, словно стыдясь.
— Прости, — пристыдился Пол.
Супруги вышли автомобиля. Назавтра было решено переезжать в Лондон. Пол собрал все вещи, а утром перенес их в автомобиль. Явственно ощущалось начало другой жизни.
Начались поистине черные дни. Америка все время молчала, без дела сидела дома, ее стало сложно накормить, ее глаза потухли, а взгляд остекленел. Если бы она хотя бы плакала, было бы и то понятнее. Пол пытался вытащить Америку хотя бы на сессию нового альбома, но та мотала головой. «Но как так? — удивлялся Пол. — Все так хотят тебя увидеть, твои дураки ужасно по тебе соскучились». «Не хочу», — отвечала Америка, сидя в кресле, обняв ноги.
Никакими подарками, никакими деликатесами, никакими увещеваниями Пол не мог увлечь девушку из кандалов ее недуга, из пут страшного чудовища, из пучин темного царства, в которые она угодила, и он чувствовал, что пропадает вместе с ней.
Одним вечером Пол вернулся домой поздно. В квартире стояли тишина, темнота и холод. Америка не отзывалась. МакКартни рванул в гостиную. На подоконнике в распахнутом окне сидела Америка, свесив ноги на улицу. Пола овеяло холодным ветром.
— Америка! — закричал он и подскочил к ней. Он обхватил ее обеими руками и стащил с подоконника, завалившись с ней на пол. — Неужели ты бы сбросилась?
— Счастье упорхнуло, — Америка бросила взгляд на небо. Пол встал, захлопнул окно и ушел на кухню заваривать чай.
Америка не шла на контакт. Не спала. Прежде чем уснуть под утро, она подолгу ворочалась, засыпала на пару часов и просыпалась разбитая. Америка помногу часов запиралась в ванной и сидела на кафеле, слушая, как струя воды бьется из крана. Пару раз Пол выламывал дверь, боясь, что Ами утопла.
Одним днем Пол пришел домой с Эллиной и застал Америку на кухне. Она сидела у ножек стола со стальным ножом в левой руке, а на полу рядом лежал точильный камень. Она зажмурила глаза, готовясь полоснуть по правому запястью. Не медля ни секунды, Эллина подлетела к Америке и вырвала нож, изо всех сил крича: «Нет!» Сев перед Ами на корточки, Эллина зарыдала.
— Неужели тебе так плохо? — спросила Элли.
— Все нормально, — тихо ответила Америка.
— Америка, — к девушкам подсел Пол, — ты чуть не совершила самоубийство. Я боюсь выйти из дома, я боюсь вернуться и застать тебя мертвой. Если с тобой что-либо случится, мы этого не переживем.
Ами закрыла глаза руками. Эля легла Америке на колени.
Пол не ожидал, что Америка настолько потеряет волю к жизни. Даже любовь и забота близкого человека бессильны перед этим мучительным состоянием. Тем же вечером МакКартни привел неизвестную дамочку и сел с ней на кухне. Америку гостья нисколько не заинтересовала, и она продолжала лежать на ворсистом ковре гостиной в позе эмбриона.
Почему все отбирают? Отобрали маму, отобрали папу, отобрали ребенка. Не отняли бы Пола — он за Ами трясется, он делает все, чтобы она почувствовала себя лучше. Нет, не отбирают. Она сама все теряет. Она не может ничего удержать. У нее все рассыпается. Она потеряла контроль. Америка сжала пальцы в кулаки и с силой ударила себя в живот.
В коридоре послышались шаги, и Америка даже не попыталась встать. Пол и женщина вошли в гостиную, МакКартни попросил гостью сесть на диван, и подошел к Америке.
— Котенок, девочка моя, вставай, — Пол сел на корточки и погладил девушку по плечам, — с тобой хотят поговорить.
Америка подняла на Пола усталые глаза. Он помог девушке подняться, посадил ее на диван и тактично удалился.
— Здравствуй, Америка. Меня зовут Сара Хартрайт. Расскажи мне, как у тебя дела, — Сара заинтересованно посмотрела на Ами.
— Нормально, — она была коротка.
— Знаешь, а у меня нет. Меня затопил сосед сверху, и теперь у меня в кухне с потолка капает вода, — призналась девушка, кажется, немного старше Ами. У нее были маленькие, птичьи глаза. Брови закрывала пушистая челка, длинные пшеничные волосы были завязаны в длинную толстую косу. Голос у девушки был очень приятный, еще не утративший что-то детское.
— Полу нравятся блондинки и еврейки. Вы подходите по двум параметрам, — вырвалось у Америки. Сара сделала вид, что не услышала этого.
— Можно я дам тебе интересное задание? В Индонезии существует интересная традиция: раз в неопределенный срок менять себе имя. Это как бы символизирует начало новой жизни, многие отмечают, что сильно меняются, да?, чувствуют себя как бы другим человеком. Имя влияет на человеческую судьбу сильнее, чем кажется.
— Это интересно, — практически безразлично произнесла Америка.
— Я предлагаю сделать тебе что-то подобное, но не так кардинально: поменять второе имя или добавить к нему еще одно. Какое у тебя второе имя?
— Джуди.
— А у меня, кстати, Джулия. Америка, у тебя есть возможность направить свою судьбу в другое русло и огромный простор для творчества. Подумай, какую деталь ты бы хотела привнести, да?, в свой образ. Мы встретимся на будущей неделе и поговорим о твоих ощущениях, — Хартрайт поднялась с дивана и направилась в коридор. Пол о чем-то тихо спросил у нее и закрыл за нею дверь.
Пол как обычно долго будил Америку ранним утром, называя всяческими ласковыми словами и гладя по волосам. Он верил, что наступило лишь временное помутнение, и скоро Амино душевное состояние поправится. Полу было невыносимо наблюдать, как плохо Америке. Он не знал, что делать, но старался как мог. Он не мог не искать причины в себе: уже вторая женщина теряла ребенка от него. Если в случае с Дот он понял, что судьба просто уготовила ему встречу с любовью всей его жизни, то теперь он, хоть и внешне храбрился, не понимал, за что они с Америкой так наказаны.
Ами открыла глаза и увидела залитое синевой небо.
— Зачем так рано? — спросила она. — Я до утра не могла сомкнуть глаз.
— Сара, кажется, дала тебе задание? Почему бы не выполнить его сегодня? Я схожу с тобой.
Простонав, Америка свернулась калачиком и почти целиком накрылась одеялом.
— Тебя так тянет изменить мое амплуа? — иронично произнесла девушка.
— Я не дам тебе заснуть. Вставай! Пойдем! Хочешь, я тоже имя сменю?
Америка не выдержала напора и поддалась. Пол увез Ами в регистрационный офис, уговаривая взять третьим именем Стелла, что означает «Звезда», потому что считал Америку таковой. Через несколько дней, когда Пол уехал на запись альбома, к Америке пришла Сара Хартрайт. Ами заварила гостье чай, превозмогая апатию, но сама пить не стала.
— Давай, рассказывай, как ты? Выполнила мое задание? — любопытствовала Сара.
— Да, мы с Полом ездили в регистрационный офис. Мы остановились на имени Стелла.
— Мне кажется, тебе очень подходит это имя. Ты уникальная, ты яркая, ты освещаешь своими делами путь многим людям. Давай я дам тебе еще задание, но ты его выполнишь при мне? — Америка кивнула. — Подумай о первом воспоминании, которое возникнет у тебя в голове прямо сейчас. Не важно, печальным оно будет или нет. Просто подумай о нем, а потом ответь на мой вопрос. — Америка на несколько минут закрыла глаза. Сара медленно задавала вопросы, делая между ними паузы: — Подумай, что изменилось с того момента, как это произошло. Чем отличается твое душевное состояние? Когда тебе лучше: сейчас, когда ты об этом вспоминаешь, или было тогда, когда это с тобой происходило?
— Сейчас мне лучше. Потому что тогда было плохо не только мне одной, но и всем тем, кто окружал меня.
— В этом одно из твоих самых главных качеств: самопожертвование. Ты разобьешься вдребезги, но не позволишь, да?, хотя бы удариться кому-то другому. Тебе нужно научиться находить баланс и ставить себя в приоритет не только в критических, да?, ситуациях, а как можно чаще. Это не эгоизм, это здоровая любовь к себе. У меня для тебя второе задание, но уже на длительное время. Может показаться, что оно противоречит тому, что я только что сказала, да?, но позже ты поймешь, для чего это нужно. Итак, отдай что-то, созданное тобой, кому-то другому. Позволь этому человеку присвоить это себе, да, приписать себе авторство.
Америка согласилась. Сара поблагодарила ее за чай и ушла. На душе стало чуточку светлее, и Ами легла спать, чтобы это состояние не успело перемениться в худшую сторону и заставить ее всю ночь мучиться от бессонницы. Пол вернулся поздней ночью расстроенный, и Америка проснулась от его тяжелых шагов через стенку. Америка прислушивалась: вот он разогрел воду, вот заварил себе ночной кофе, вот курил в форточку, и понимала, что если что-то может чувствовать в этой черноте, то только любовь и благодарность к Полу.
Вскоре он тихо проник в комнату, разделся и лег рядом. «Что случилось?» — шепотом спросила Америка. «Да Мартин с Брайаном на нас насели, говорят, позарез нужна песня для сингла, и что-то новенькое надо использовать на съемках шоу уже через неделю. Нет, даже меньше, а у нас весь целостный материал ушел в альбом. Остальное уже бессмысленные, бесперспективные обрывки», — ответил Пол беспокойно и обхватил девушку руками. Ами посмотрела в окно, и ей показалось, что небо блестит. В одной из коробок, которые привезли МакКартни и Зами из Ливерпуля, лежала ее записная книжка. Там было то, что должно было убить двух зайцев сразу: выполнить задание миссис Хартрайт и помочь The Beatles — забытая песня, написанная в поезде в те времена, когда Америке приходилось мотаться между Ливерпулем и Лондоном. На душе Ами стало еще спокойнее, и она провалилась в сон.
Следующим днем Пол вновь пропал в студии до самой ночи. Америка обыскала все коробки в поисках блокнота с нужными записями. Какой логике следовал Пол, когда складывал ее тетради вместе с посудой, она так и не смогла понять. Она проверила в тетради наличие нужной записи и, накинув на себя легкое пальто, уехала в студию. В фойе было непривычно тихо для «Битлз» и темно. Америка тихо подкралась к единственному открытому помещению, из которого лился свет. «Я не знаю, что еще придумать. Получается полная туфта. Это кризис», — произнес отчаявшийся Леннон.
Внезапно в дверях появилась Америка. В правой руке она держала кожаную тетрадь, подняв над головой. Ее заметил Ринго и обернулся:
— Обалдеть!
— Используйте это, — сказала она засыпающим битлам почти торжественно. Те оживились и посмотрели на листы, словно тигры на косулю, но в первую очередь они обрадовались внезапно появившейся Америке. Никто не желал затрагивать тему их с Полом трагедии, тем более, что каждый из них воспринял эти события истинно по-братски близко к сердцу.
— Что это? — Джон сдвинул брови. Америка протянула ему тетрадь, раскрытую на нужной странице. Он быстро просмотрел текст. — Песня? Как ты узнала, что песня нам нужна?
— Все очень просто, — проходя сказала Америка, — муж дома не ночует, — битлы рассмеялись.
— Что, миссис Зами-МакКартни, в состав «Битлз» захотели? — пошутил Джон, читая текст. — Спела бы хоть.
— Дайте гитару, пожалуйста, — попросила Ами.
Джордж откликнулся на просьбу девушки и принес ей акустическую гитару Пола.
— Мы сидим уже которые сутки, перебирая газеты, журналы, думаем, как бы это обыграть, но ничего не идет в голову. Мы можем написать на любую тему, было бы сейчас достаточно сил. Невозможно написать что-то стоящее насильно. Мы уже выжали все запасы для альбома. Я не понимаю этой коммерческой гонки.
— Наверное, стиль не ваш, но мне показалось, что эта заготовка может пригодиться, — сказала Америка и запела.
Got a good reason for taking the easy way out,
I was a plan maker, buy one way ticket.
It took me so long to find out, and I found out.
He's a big teaser, he took me half the way there,
Then treated me with all his slands.{?}[англ. «У меня есть веская причина выбрать легкий выход. Я из тех, кто строит планы; покупаю билет в один конец. Мне потребовалось так много времени, чтобы понять это, и я поняла. Он большой любитель подразнить, он довел меня до половины пути, а потом осыпал оскорблениями»]
Песня была далека от того, что вскоре узнали фанаты группы по всему миру как “Day Tripper”. Исполнение песни в джазовом стиле Америки было намного более мягким и даже почти трогательным. Парни внимательно выслушали короткое выступление Ами.
— Америка! Ты дала обалденный импульс! У меня куча идей, как это приспособить! Сейчас мы растерзаем твою песню в клочья, — Джон потер руки и начал объяснять ребятам, что именно они изменят, какой текст он хочет добавить, Пол уже напел видоизмененную мелодию, а Джордж наиграл гитарный рифф. — Ну, парни, за работу. Ами, спасибо! — Леннон стал искать Америку глазами, но след ее простыл. Он обратился к Полу: — Она у тебя всегда такая?
— Сейчас у нее нелегкие времена, — понуро ответил тот.
Америка вновь ночевала одна. Пол еще долго не возвращался, и Ами сидела в пустой квартире. В одно мгновение уже поутру произошло нечто страшное: зазвонил телефон. Ами побоялась его снять. В голове гуляли страшные мысли: может, звонят, чтобы сообщить что-то жуткое? обсмеять ее? унизить? Телефон назойливо звонил, звучал как воздушная тревога. Девушка спряталась в кладовке и зажала ладонями уши. Звон не прекращался. Америке стало сложно стоять на ногах; всем телом овладела дрожь. Повисла спасительная тишина, но девушке от этого не становилось легче. Сердце стучало все чаще и чаще, руки дрожали все сильнее и сильнее. Америка ушла в спальню и упала на кровать, где пролежала около часа, боясь каждого шороха. В двери кто-то закопошился, и Ами, как в детстве, спряталась под одеяло. В квартиру вошел Пол.
— Я дома! — воскликнул он воодушевленно. — Ами, ты где?
Он обошел кухню и гостиную и, не найдя там никого, вошел в спальню.
— Ами, ты спишь? — спросил он шепотом. Америка, похожая на зверька, выглянула из-под одеяла. — Что случилось?
— Мне страшно, — робко произнесла она.
— Что тебя напугало? — Пол сел на край постели. Ами с трудом сказала: «Телефон». Пол поманил ее на кухню, где заварил душистый ромашковый чай.
Успокоившись, девушка смогла пересказать, что произошло, добавив, что мир в определенный момент перестал казаться реальным. МакКартни позвонил миссис Хартрайт. Сара сказала, что Америка пережила паническую атаку, и это может неоднократно повторяться.
Оставшуюся часть недели Джон и Пол пропадали на съемках телевизионной передачи “The Music Of Lennon and McCartney”, которая раскрывала многогранность их творчества: песни Леннона и МакКартни перепели небезызвестные британские исполнители, музыканты сыграли их в инструментальной аранжировке, даже камерный оркестр Джорджа Мартина воспроизвел несколько композиций. Пол делился с Америкой впечатлениями от съемок, в которых приняли участие дуэт Питера Эшера и Гордона Уоллера, Билли Дж. Крамер, Лулу, Эстер Филлипс, Марианна Фейтфул, Дик Риверс и, в конце концов, Силла Блэк. Америка не сразу вспомнила ее, и Полу, пораженному несвойственной жене забывчивостью, пришлось помочь: «Ну, помнишь гардеробщицу из “Cavern”? Она поет нашу с Джоном “It's for you”. «Так это она? — удивилась Ами. — Никогда бы не подумала». Америка с завистью слушала, как Пол описывал знакомство с известным актером Питером Селлерсом, а в особенности пришла в восторг, когда услышала имя Генри Манчини, известного композитора. Америка, как большая поклонница джаза, почитала Генри Манчини, который долгое время играл в оркестре Гленна Миллера. Музыкой из многих кинофильмов, в частности «Завтрака у Тиффани» с Одри Хепберн и «Розовой Пантеры» об инспекторе Клузо, мир обязан именно Манчини. Пол пообещал Америке, что она обязательно познакомится со всеми джазменами и джазвумен, с которыми только пожелает. Ами жалела лишь, что пропускает мимо себя много интересного, но Пол снова успокаивал ее, убеждая, что скоро она поправится.
«Битлз» продолжали записывать в студии новый альбом, Америка же продолжала сеансы терапии с Сарой. Сара расспрашивала Америку о том, что происходило за прошедшее между их встречами время. Ами не постеснялась описать все ее чувства последних дней: от отчаяния и непреодолимой грусти, накатывающей вечерами, до кратковременной вспышки чувств, вызванной упоминанием Генри Манчини; от панической атаки, парализующей весь организм, до удовлетворения и умиротворения после того, как Америка отдала Битлз песню “Plan Maker”, превращенную в “Day Tripper”.
— Я недавно пришла к одной мысли, которая меня теперь не оставляет, — делилась Америка. — Незадолго до нашего с Полом знакомства, у него была девушка, Дот. Она от него забеременела, дело шло к свадьбе, но вдруг у Дот случился выкидыш. И Пол, видимо, поняв, что у него не осталось перед невестой обязательств, ее бросил. Я подозреваю, что, случись то, что случилось у меня, на более ранних сроках, Пол бросил бы и меня. Платон считал, что история идет по кругу, но теперь круг превратился в крюк — мы сбились с траектории, — нос Америки покраснел. — Я теперь вообще схожу с ума, когда слышу что-либо о детях. В моем окружении столько малышей, которым в любой момент может понадобиться моя помощь, а мне страшно о них даже подумать. У меня есть маленькая двоюродная сестренка, которая в этом году пошла в школу, а я не могу... я не могу выйти даже из дома, — слеза, сверкнув, быстро проскользила по щеке и капнула на руку.
Сара налила Америке холодной воды из графина.
— У меня есть еще одно задание, да?, которое поможет тебе преодолеть свой страх. Оно может выглядеть безумно, но тебе следует устроиться ненадолго на работу в ясли или в школу. Наплюй на то, что тебя знают поголовно все. Главная твоя цель — перебороть свой страх перед детьми и сделать для себя некоторые выводы. Вот хоть завтра иди и устраивайся.
— Завтра я не могу — у битлов прием у Королевы, — Ами шмыгнула носом.
— Значит, когда будет удобно. — Сара говорила быстро, но делала паузы между предложениями. У нее были голубые глаза; когда Америка смотрела в них, отчего-то становилось спокойнее.
В прихожей хлопнула дверь, и вскоре из темноты в освещенную кухню вышел Пол.
— Привет, Сара, — он улыбнулся девушке. — Привет, Ами, — он поцеловал жену в щеку.
— А я уже пойду, — Сара поднялась со стула. МакКартни и Зами попрощались и проводили девушку.
На следующий день состоялась церемония награждения членов группы The Beatles высокой наградой — Орденами Британской Империи — у самой Елизаветы II. Такую награду получали за большие заслуги перед страной, и многие уважаемые члены этого Ордена были не согласны с решением и выразили свой протест отказом от медалей. В их числе полковник Фредерик Уогг, обладатель двенадцати наград, заработанных в Мировые войны. Причина, по которой «Битлз» были удостоены такой чести, не самая очевидная: они являлись музыкальными послами Великобритании. На церемонии присутствовали и Брайан Эпстайн, и Джордж Мартин, и Америка, впервые за месяц вышедшая в свет.
Уже через несколько дней Америка нашла вакансию и устроилась в школу недалеко от дома, в которой всего до нового года требовался преподаватель английской словесности. Приняли ее спокойно, но и не без удивления. Америка не могла поверить, что идет на этот шаг. Главное, чего она боялась — это встреч с битломанками, которые могли подговорить школьных хулиганов, чтобы они, например, Ами ограбили. Америка зря боялась, потому что школа оказалась совсем не такой, какой она ожидала. Это было частное заведение для детей эмигрантов, состоящее всего из пяти начальных классов по десять человек. График тоже оказался щадящим: понедельник, вторник, среда — вот и все рабочие дни. Америка верила, что эта перемена даст ей новый опыт и круто повернет ее душевное состояние.
В понедельник первого ноября Америка вышла на работу. Люди часто обещают себе начало новой несбыточной жизни с понедельника, а Америка начинала еще и в первый день месяца. Она испытывала любопытство, но это не мешало ей постоянно оглядываться по сторонам, чувствуя на себе осуждающие взгляды прохожих. Америка несмело дошла до школы, сняла пальто и отправилась в свой класс, где ее уже ожидали ученики пятого класса.
— Доброе утро, — поздоровалась Америка, войдя в класс, и обнаружила, что за первой партой сидят только два ученика: белокурые мальчик и девочка. — А где все остальные?
— Болеют, — ответил мальчик.
— Хорошо, — Америка села за свой стол. — Давайте знакомиться. Мое имя — Дженис... Леннон.
Америка назвала рандомные имя и фамилию, чтобы не вызывать ажиотажа. Америка все утро репетировала, чтобы сказать «Джейн Ланкастер», но, к досаде, вырвались именно эти слова. Мальчик и девочка рассмеялись.
— Вы можете не притворяться. У нас дома есть ваши пластинки. Вы — Америка Зами, — мальчик разоблачил учительницу. — А меня зовут Константин Шварцбург. А это моя сестра Ирма.
Девочка слегка наклонила голову. Америка предложила начать урок. День прошел удивительно легко и быстро, дети оказались очень славными. Пол встретил Ами дома с накрытым столом, ожидая услышать много интересного, а она сама не отказалась поделиться.
— Кстати, у меня есть для тебя еще кое-что, — Пол прямо посреди обеда вскочил со стула и скрылся в коридоре. Он вернулся с тетрадью Америки в кожаной обложке. — Мы так тебе ее и не вернули. Вчера ее Джон уронил, и она раскрылась посередине, на черновике “My Magic”. Джон заглянул внутрь и говорит: «Ой, так это не моя тетрадь? А я туда уже пару стихотворений записал». Так что у тебя в тетради есть авторский подарок от самого Леннона!
Америка заглянула в тетрадь. Перед стихотворениями, написанными почерком Джона, после чистовой записи “I Feel The Sun”, было ее личное, датированное четвертым октября. Ами прочла его заново, вчитываясь в каждую букву, и ушла в комнату. Пол удивленно проводил ее глазами, но Америка скрылась ненадолго и появилась уже с гитарой. Она села перед ним и заиграла новую песню:
And I know,
That justice is weaker than love,
And I'm sure,
That your love‘s protecting my life from above{?}[англ. «И я знаю, что справедливость слабее любви, и я уверена, что твоя любовь защищает мою жизнь сверху».]
В мелодичной песне скрывались признание в любви и обвинение самого себя в случившейся беде. Когда она допела, Пол сказал:
— Восхитительная, проницательная песня. Жаль, что ты не показывала ее раньше. Я хочу спеть тебе песню в ответ, — Пол взял гитару и, смотря на супругу ласковым взглядом, спел новую песню, “We can work it out”, как будто бы адресованную человеку со сложным характером. Когда он доходил до слов «Мы сможем это исправить», он кивал, соглашаясь со своими словами.
— Надеюсь, я так себя не веду, как ты описываешь, — произнесла Америка. Пол улыбнулся и покачал головой:
— Что ты, милая! Ты даешь мне столько любви и заботы… Ты самый чуткий человек из всех, кого я знаю.
Супруги ушли в гостиную, смотреть в обнимку на диване “The Music Of Lennon and McCartney”.
В среду к Америке вновь зашла Сара Хартрайт. Пол встретил ее, поцеловав руку девушки, что не могла не оценить Ами. Встреча оказалась очень короткой, потому что у Сары возникли проблемы с ремонтом затопленной квартиры. Сначала Зами пришлось рассказать о том, как прошли первые дни в школе, а позже она написала тест на уровень самооценки, и Сара, пообещав проверить его до следующей встречи, дала новое задание: зайти в гости к двоюродным сестрам и поиграть с младшей из них. Сара и Пол обнялись на прощание, что вновь заметила Америка. Конечно, Пол может так благодарить девушку за помощь, но сердце щемило даже от самых невинных действий. Ами спросила, откуда Пол знает Сару, на что тот ответил, что ее телефон дал Джордж Мартин после того, как Пол мельком обмолвился о состоянии Ами.
Америка все-таки собралась в гости к сестрам. После того, как Эллина и Пол застали Америку с ножом в руке, Зами боялась посмотреть сестре в глаза. Эллина была одной из тех, кто не смог бы оправиться после гибели Америки до конца своих дней, и сама Ами отлично понимала, какую боль тогда причинила сестре. Америка робко позвонила в квартиру. Дверь вскоре открыла сама Эля в фартуке, испачканная в муке.
— О-о-о привет! Заходи! — Эллина махнула рукой, зазывая сестру. — Поможешь нам!
В коридор выбежала Фиби и завопила: «Америка! А ты к нам с ночевкой?» Америка вошла, и Фиби подлетела к ней, чтобы обнять. «Фиби, ты так подросла!» — сказала Америка и протянула девочке леденец на палочке. «Ух ты! Конфетка!» — Фиби отвлеклась от объятий, полностью поглощенная интересом к леденцу. И это милое создание могла разлюбить Америка? Эллина и Америка прошли на кухню, где в самом разгаре находилось кулинарное действо.
— Не удивляйся, мы тут печем именинный пирог. Завтра у Тода Агмунти день рождения. Ему аж двадцать семь лет исполнится, — произнесла девушка, почесав нос. — Будет праздновать здесь. У нас нет ни одного тихого дня: каждый день гости. Квартирант даже хочет съехать. Так что ты удачно попала.
— Отвыкла я от скопления людей, — произнесла Америка, слегка поежившись.
— А ты приходи завтра, мы все тебя ждем, — сказала Эллина, сминая в руках тесто.
В кухню прибежала Фиби, размахивая леденцом.
— Думаю, я пока не смогу, — ответила Ами, пытаясь поймать Фиби.
— Ну как скажешь. А у меня завтра будет возможность прорекламировать “Art” еще перед несколькими людьми. Первый выпуск запланирован на первое января. — Эллина начала заискивать: — Я тут подумала, что если вдруг, по счастливой случайности, во втором выпуске засветится кто-нибудь из «Битлз», это бы очень поспособствовало продажам…
— Какая обтекаемая формулировка желания воспользоваться сестрой в коммерческих целях, — Америка села на стул, посадив на колени Фиби. — Хорошо, засветится у тебя кто-нибудь из «Битлз».
На следующей неделе Америка вновь вышла на работу в школу, хотя об этих днях оказалось особо нечего рассказать. Пол созвонился с Сарой, которая порекомендовала приобрести некоторые антидепрессанты. Америка наотрез отказалась их принимать, и Пол, не сумев переубедить девушку в необходимости приема, сложил уже купленные дорогостоящие препараты в ящик для лекарств.
Последняя сессия The Beatles для нового альбома началась ранним утром в четверг, одиннадцатого ноября. Пол и ночью не появился дома. Америке вновь не спалось, и она снова переворачивалась с боку на бок. Вдруг ночную тишину разрезал дверной звонок. Ами снова стало не по себе, и она вжалась в кровать. Может, Пол забыл ключи? Позвонили еще несколько раз. Америка осмелилась встать и подойти к двери. Она заглянула в глазок: на стену падала лишь чья-то тень. В груди все похолодело, в ушах нарастал писк. Все вокруг показалось искусственным. Стало страшно находиться в замкнутом пространстве, и Америка раскрыла все двери в квартире. Она побежала в кухню и стала перебирать все ящики неслушающимися руками, забыв, где лежат успокоительные. Америка нашла блистер с круглыми белыми таблетками и выдавила две на ладонь. Она разом проглотила обе и вернулась в спальню. Виски пульсировали, пространство кружилось и переворачивалось, тело стало будто не своим. Вдруг на душе стало необычно хорошо, сладостно. Все тело расслабилось, и Ами начала ощущать, как легкая душа начинает отделяться и лететь. Потолок загорелся зеленым цветом, запахло куркумой и мускатным орехом. Цвета и запахи начали сменять друг друга один за другим, и Америка вдруг почувствовала прилив сил. Она поплыла по квартире, пробираясь через облака малинового цвета. На лицо, грудь и плечи падали холодные капли, и Ами увидела перед собой распахнутые глаза Пола и провалилась вниз.
Америка проснулась уже поздним вечером. Пол сидел в гостиной на диване, читая «Наркотики и разум» Де Роппа. Ами подсела к нему, положив ладони ему на колени.
— Как ты? — сухо спросил Пол, не отрываясь от книги.
— Голова болит. Вчера кто-то поздно ночью позвонил в дверь, и у меня опять была паническая атака. Я приняла таблетки, но они оказались очень странными, как я и думала, — делилась Америка.
Пол протер руками глаза, выдохнул и посмотрел на Ами.
— Не хочу тебя расстраивать, но это были ЛСД, — произнес усталый Пол.
— ЛСД? — переспросила Америка. — И откуда они у нас?
— Ну, Джон попросил приберечь. Он взял немного, а потом Синтия ревизию устроила, вот он и... — Пол пожал плечами, — ...прости. Я не должен был класть это с твоими таблетками. Я сегодня вернулся домой в десять часов утра и увидел открытую дверь. В голове рождались какие-то страшные картины, но когда я вошел, ты стояла в гостиной, сверля взглядом стену.
Америка взглянула на книгу “In peace and war”, лежащую справа от Пола.
— Где купил Ганди? — Америка перевела тему.
— В «Индике». В сентябре Джейн, Питер и их друзья открыли галерею с книжным отделом. Там столько интересного, я очень хочу тебя туда сводить, уверен, тебе понравится.
— Пойдем полежим, — предложила Ами.
Наутро к Зами вновь пришла Сара. Она опять встретила Пола объятиями. Тот провел девушек на кухню и начал варить кофе. Сара не сводила с МакКартни глаз. Америка внимательно следила за действиями обоих. Пол налил кофе в первую очередь Саре и посмотрел на супругу так, что его глаза выражали лишь: «Ну ты сама понимаешь — она же гостья!» Пол, расправившись с туркой, ретировался.
— Я посмотрела тест... — Ами совсем забыла про тест, который она писала, — Судя по ответам, твоя самооценка стремительно падает, да?, ты продолжаешь замыкаться в себе, обвинять себя. Но, знаешь, я вижу тебя такой, какая ты на самом деле есть. Ты далеко не из открытых людей, да?, ты не показываешь свои переживания никому, но ты из тех немногих, в ком бьется жизненная энергия. Ты из тех, кто тянет людей за собой, побуждает их к действию, да?, разжигает в их душах жизнь. Возможно, тебя так утомило все, что происходило в твоей жизни в последние месяцы, годы. Но попробуй освободить себя от оков, да?, раскрепоститься. Подумай, что тебя вернет к прежнему душевному состоянию. Я предлагаю тебе новое задание. Попроси Пола не трогать тебя около часа, запрись в комнате, предварительно убрав оттуда все отвлекающие предметы. Ляг в комнате на час, не читая и не слушая ничего. Сконцентрируйся на себе, на теле, да?. Постарайся ни о чем не думать. Каковы будут твои ощущения? Можешь это после эксперимента застенографировать, а потом прочтешь мне на следующей встрече.
Америка согласилась. Девушки допили кофе почти молча. Сара встала и направилась к выходу. Из гостиной вышел Пол.
— Что, так быстро? — спросил Пол.
— Увы, да, — Сара спешно оделась, они с МакКартни попрощались, дружески поцеловав друг друга в щеки, и девушка удалилась.
Эксперимент, который предложила Сара, из раза в раз, как показалось Ами, проваливался. Ей казалось, что она засыпает, но когда описание этого сна услышала миссис Хартрайт, то оказалось, что это было состояние транса. Сара, в которой Ами чувствовала все меньше и меньше былого участия, спешно расписала еще несколько медитативных практик, а потом дольше, чем длился сеанс, любезничала с Полом в прихожей по пустякам.
Пол помог девушке надеть пальто и закрыл дверь. Он побрел в гостиную, где его уже ждала Америка.
— Я хочу тебе кое-что сказать, — вдруг сказала Ами. — Наверное, я сейчас поведу себя глупо и неблагодарно, как настоящая истеричная жена. Я тебе безмерно благодарна за ту помощь, которую ты мне оказал, за беспокойство и заботу, но кое-что начинает переходить рамки. Я признаю, что начала тебя ревновать к этой девушке. Ей даже ничего не стоит положить меня в дурдом. Думаю, мне полегчало, и дальше я со всем справлюсь самостоятельно.
Пол вздохнул и заправил несколько прядей ее волос за ухо.
— Когда же ты перестала доверять людям, а в первую очередь — мне? Ну, хорошо, ты знаешь лучше.
— А Саре надо хорошо заплатить, иначе она никогда свою квартиру не отремонтирует.
Удивительно, что Америке хватило полутора месяцев, чтобы восстановиться. Но если бы она всерьез задумалась о своем состоянии, стало бы ясно, что до ремиссии еще далеко. Однако в свойственной себе манере она решила, что ей пора перестать расслабляться и испытывать чужое терпение. У Пола и Америки началась жизнь настоящих светских львов. Ами пригласила Пола в филармонию, где играли Джорджа Гершвина, а после этого они зашли в магазин музыкальных пластинок. Америка взяла “How Sweet It Is to Be Loved By You” Марвина Гэя и “The Beach Boys' Party” The Beach Boys. Когда Пол увидел покупку, он, отчасти в шутку, воскликнул: «Ты купила The Beach Boys? Да ты предатель! Ты вложила в них деньги!» Между «Битлз» и The Beach Boys с некоторых пор установилось негласное соперничество. Тогда Америка ответила: «Зайдем в офис? Там должны быть чеки всех переводов с моего счета для The Beatles. Сравним?»
Оставшаяся часть ноября прошла в театрах, арт-галереях, джаз-клубах, в магазинах пластинок, где Америка покупала альбомы самых разных исполнителей, расширяя кругозор Пола и влюбляя его в джаз. К концу месяца неотъемлемым членом культурного досуга супругов стал Питер Эшер, который познакомил их с ключевыми фигурами лондонской богемы: Джоном Данбаром, Барри Майлзом и Робертом Фрезером, которые держали с Джейн «Индику». Барри Майлз тоже охотно взялся переформировывать музыкальные пристрастия МакКартни. Вскоре в Лондон на время вернулась Джейн Эшер, и по ее инициативе Пол, Питер, Джейн и Ами отправились в гости к известному режиссеру Микеланджело Антониони. (В связи с чем в прессе появились слухи, что Питер Эшер и Зами встречаются). Пол и Америка вновь почувствовали себя счастливыми, живыми. Отныне ничего их не тревожило. Все плохое осталось позади.
В перерыве между знакомствами с экспериментальной музыкой и новыми веяниями в литературе, Америка успела записать две новые песни. Мистер Мартин долго отказывался давать ей возможность записи, потому что ее песни не соответствовали контракту, заключенному летом. «Клянусь тебе, — уверяла Америка, — все песни, написанные в порыве настоящего вдохновения, продавались, продаются и будут продаваться лучше, чем написанные под кнутом». Америка почти ушла из студии, но Джордж остановил ее и позволил записаться.
Сингл “I Feel The Sun”/“And I Know” вышел в тот же день, когда появилась новая пластинка The Beatles, имеющая название “Rubber Soul” — третьего декабря. В этот же день группа уехала в полуторанедельные гастроли по Великобритании. Америка вдруг почувствовала прилив одиночества. Последние два месяца Пол ни на шаг не отходил от жены, вел себя так терпеливо и мужественно, проявляя заботу, понимание и нежность, они провели так много времени друг с другом, что Америка успела еще сильнее в него влюбиться. Когда она думала о нем, хотелось плакать, потому что он снова оказался далеко. В глазах стояло лишь его лицо. Тогда Америка не сдержалась и почему-то купила новую пластинку, “Rubber Soul”, хотя могла получить экземпляр просто так. Америка слушала ее по кругу раз за разом, вслушиваясь в каждую ноту. Америка прослушивала альбом, наверное, в сотый раз, когда к ней в гости приехала Омпада.
— Замужем за битлом, лучшие друзья — битлы, битл на битле и битлом погоняет, так она еще их пластинки слушает. Как тебе хватает терпения? Я среди такого количества насекомых уже давно сошла бы с ума, — сказала Омпада, уже проходя в квартиру, когда звучала “Drive my car”.
— Ты послушай это, — ответила Америка, наливая в чашки зеленый чай.
Омпада села на стул. The Beatles звучали на всю квартиру. Овод многое понимала в музыке. Она росла в музыкальной семье и даже знала азы нотной грамоты, хотя не захотела посвящать этому свою жизнь. Пит сразу увидел в Омпаде искушенного слушателя, который мог объяснить свою точку зрения, а не того, который воротит носом, говоря «не нравится» или «нравится». Когда зазвучала “Norwegian wood”, Америка прошептала: «Слушай: ситар», а Омпада подчеркнула, что текст очень странный. На первых нотах “Nowhere Man” обе девушки задержали дыхание. Голоса битлов сливались в гармоничную полифонию, захватывающую дух. Это была первая песня группы не о любви. Она была целиком и полностью посвящена внутренним переживаниям героя, наполнена удивительной философией, как тонкая и ностальгическая “In my life”. Девушки дослушали альбом до конца, лишь иногда вставляя комментарии: «О, флажолет!» или «Ух, какая модуляция». Когда музыка утихла, Америка сказала:
— Они звучат по-другому. Совсем по-другому.
— Согласна, они сильно выросли.
— Но в студии постоянно дурачатся, как малые дети.
— Знаешь, я бы обратила внимание на тексты песен, которые пел Пол. Типа: «Ты так сильно изменилась, я не знаю, что случилось» или «Думай, что говоришь, чтобы меня не обидеть, а то можешь меня не увидеть». Это что такое? — возмущенно спросила Омпада.
— У нас были очень нелегкие времена, Пол очень сильно переживал за меня. Я буквально выпала из жизни и не видела ничего вокруг. Думаю, он растерялся, — Америка улыбнулась.
— О, я же кое-что забыла, — Омпада вышла в коридор и вернулась со связкой мандаринов в одной руке и бутылкой вина в другом. — Давай выпьем за встречу. Кто-то подарил дорогое вино Питу, а я его сразу присмотрела для нас.
Америка достала бокалы.
Пол вернулся уже в середине декабря и рассказал много интересного. Во-первых, Джордж приглашал на вечеринку к себе домой, в Суррей, двадцатого числа. Во-вторых, он предложил отпраздновать Рождество у двоюродной сестры, Бетт, а перед тем заехать в Ливерпуль и поздравить семью Перкинс. Если бы не своевременность Лии, неизвестно, что бы сейчас было с Ами. В-третьих, звукоинженера Нормана Смита перевели в продюсерский отдел, а Брайан просил передать, что Дерек Тейлор уволился. В-четвертых, Пол поделился своими прогнозами на будущее:
— Мы надолго застрянем на старой программе, потому что ее легко исполнять, да и публика не умеет слушать ничего, кроме любовной недолирики. То, над чем мы сейчас работаем, будет трудно воплотить на сцене.
— Да вы так устали от концертов, что не прочь и вовсе перестать их давать, — предположила Ами.
— Джон точно выступит «за» перерыв в концертной деятельности. Впрочем, я, Джордж и Ринго тоже этого хотим.
Двадцатого числа Пол и Америка приехали в гости к Джорджу Харрисону. Он жил рядом с Джоном и Ринго в одном из богатых районов южной Англии вместе с Патти, а урбанист Пол все еще не поддавался на уговоры Джона подселиться рядом. Дорогу занесло пушистым снегом, и щетки-дворники танцевали по лобовому стеклу, сопротивляясь снежным хлопьям. МакКартни и Зами оказались не первыми гостями: во дворе уже стояли несколько машин. Пара позвонила в дверь, им открыла Патти.
— Привет! — радостно воскликнула она и обменялась с гостями дружескими поцелуями. — Проходите, пожалуйста.
Когда они вошли, послышались звуки ситара.
— Слышу Джорджа, — улыбнулся Пол, снимая пальто.
— Он берет уроки у Рави Шанкара, — произнесла Патти, запирая дверь.
— Рави Шанкара? Где же вы его достали? — спросила Америка.
— Где-то Джордж нашел, — рассмеялась Патти.
В уютном и теплом доме Патти и Джорджа повсюду горел мягкий желтовато-белый свет. В гостиной уже стояла рождественская ель, на которой горели маленькими бусинами огоньки гирлянд. На диване сидели Джордж с ситаром и Ринго с сигарой. У окна стоял Брайан, читая какую-то газету.
— О, привет! — воскликнул Пол и протянул руку Джорджу. Тот оторвался от ситара и протянул руку в ответ.
— Как дела, старина? — спросил Джордж, продолжая что-то наигрывать.
— А со мной? — рядом с Полом и Америкой внезапно появился Брайан, как будто вырос из-под земли. Он пожал руку Полу и крепко обнял Америку, долго ее не отпуская.
В залу вошли Морин и Синтия и, заметив Америку, набросились на нее с объятиями и расспросами: «Америка, милая, как ты, как ты себя чувствуешь?» Она спокойно ответила, что все в порядке. Патти пригласила всех в столовую, где она организовала фуршет. На столе было много несложных блюд, гораздо больше — закусок и выпивки. В столовой появился прожорливый Джон и стал быстро сметать все со стола. Синтия схватила его за руку и пыталась остановить. Джон, казалось, даже не жует, а сразу проглатывает.
— Я тут хотел вам кое-что сказать... — тихо произнес Джордж, желая, видимо, чтобы это прозвучало громче.
— Подожди, — Патти слегка пнула его вбок, — еще не все приехали.
В дверь позвонили, и Патти побежала открывать. В комнату вошли Джордж и Джуди Мартин, а за ними — высокая светловолосая девушка, в которой Ами и Пол узнали сестру Патти — Дженни. Она обладала не такими выразительными и любопытными чертами, поэтому, будучи также моделью, была не так известна.
— Я тут хотел вам кое-что сказать, — сказал чуть погромче Джордж.
— Не так надо, — Патти вновь не одобрила действий парня и постучала по бокалу вилкой. Беседы гостей начали стихать, и Патти громко и воодушевленно объявила: — Дорогие мои, Джордж хочет кое-что вам сказать!
— Да, в общем, мы с Патти обручены, — произнес Джордж под нос.
— Патти, плохая ты хозяйка — у тебя в доме мышь завелась! Слышите — попискивает! — высказался Джон. — Джордж, давай погромче!
— Мы с Патти помолвлены! — почти прокричал Харрисон.
— Так-то лучше! — слегка повысив тон, сказал Леннон. — Выпьем за любовь! Ура!
— Ура! — повторили все остальные и сдвинули сосуды.
— Поздравляю, — мистер Мартин пожал счастливо улыбающемуся тезке руку.
До поры до времени вечеринка шла мирно, пока Патти не пришла в голову мысль включить музыку. Сначала из динамиков прозвучала “Let's twist again” Чабби Чекера, и обстановка слегка оживилась. Потом она поставила что-то мирное и медленное, и мужчины стали приглашать своих женщин на танец, а Брайану пришлось пригласить Дженни. За окном валил снег, что делало встречу еще душевнее. Но потом Патти поставила The Rolling Stones и начала себя вести фривольно. Она пригласила на танец Пола и поначалу танцевала с ним весьма безобидный рок-н-ролл, а потом стала развязно тереться о него спиной и, смеясь, что-то рассказывать на ухо. Они протанцевали три песни, не замечая никого вокруг. Америка не могла усмирить свои мысли и понять, что они делают. Она стыдилась посмотреть на Джорджа, который, как и она, не предпринимал никаких действий. Может, Патти еще не свыклась с мыслью, что ее друг женат, а она сама почти замужем? Патти и Пол разошлись, и модель вдруг начала хвастать перед гостями французскими чулками, в которые была одета.
— Пол, давай поедем домой? — предложила Америка как ни в чем не бывало. — Сейчас заметет дорогу, и мы отсюда до 1967-ого года не выберемся.
Пол выглянул в окно.
— Это правда. Давай поедем, — Пол повернулся ко всем остальным и объявил, пытаясь перекрикнуть музыку: — Друзья, мы поехали!
— Что, так быстро? — удивилась Патти, последовав за супругами в прихожую.
— Да вот... Нам в Ливерпуль надо, — оправдался Пол. Девушка подошла к нему поближе и на прощание нежно поцеловала в щеку.
— У тебя щетина колючая, — рассмеялась Патти.
— Ладно-ладно! — насмешливо ответил Пол, помогая Америке надеть пальто. Патти, не прекращая смех, закрыла за гостями дверь. Пол и Ами сели в промерзшую машину, заметенную снегом. Пол с трудом завел мотор, и он зарычал так, будто был против предстоящей поездки. Ами достала из бардачка пачку сигарет Пола и закурила одну из них. Они молчали, пока машина отогревалась. Пол тоже закурил, потом потушил окурок, отжал ручной тормоз и, оперевшись на соседнее сидение, посмотрел назад и дал задний ход. Они выехали на дорогу. Америка, докурив, затушила сигарету в пепельнице и взяла еще одну.
— Ты меня приревновала к Патти? — наконец спросил Пол, доставая из пачки вторую сигарету. Он прикурил ее от машины.
— Да нет, — непринужденно ответила Ами, стряхивая пепел. — Я же понимаю, что она напилась. И для нее такое нормально.
— Чаще всего ты закуриваешь, когда нервничаешь, — заметил Пол.
Америка промолчала. Она затянулась в последний раз и затушила сигарету. Предстояла длинная и извилистая дорога в Ливерпуль.
Америка была рада вернуться в свой домик на въезде в Ливерпуль. Ами называла его «бомбоубежищем для души», этот дом значил для нее почти все, но под Ливерпулем стало неудобно жить. Супруги провели в уединении несколько дней. В Сочельник Пол с утра куда-то уехал и долго не появлялся. Америка читала книги, которые, уезжая, прихватил Пол в «Индике». Быстро стемнело: темнота как будто схлопнула день. Тогда приехал Пол и с порога заявил:
— Ами, я тут решил... — начал он, пытаясь отдышаться. — Давай я съезжу к Бетт без тебя, но на пару часиков, а Рождество мы встретим вдвоем в полном одиночестве?
— Звучит заманчиво, — произнесла Америка без энтузиазма, скрывая расстройство от внезапно переменившихся планов.
— Тут просто Тара Браун приехал с двумя мопедами, и мы хотим прокатиться... — продолжал оправдываться Пол.
— Да езжайте, езжайте, — Америке очень не хотелось отпускать Пола кататься по замерзшей дороге на мопеде, но она же не могла навечно привязать мужа к себе.
— Спасибо, ты лучшая! — Пол чмокнул Ами в щечку и вновь выбежал на улицу.
— Хорошо вам покататься! Таре привет! — крикнула Ами вдогонку. Пол обернулся и ответил: «Обязательно!»
Америка принялась за приготовление скромного рождественского ужина из сподручных ингредиентов. Ее стало мучить предчувствие, которое из-за общего упадка она восприняла как часть своего нынешнего душевного состояния. Она предпочла счесть это капризом и блажью, не стоящими внимания. Чтобы стало хоть отчасти веселей, девушка поставила пластинку Нины Симон. Когда заиграла “I Put A Spell On You” Америка ненадолго остановилась, но не потому, что это с этой песни в исполнении Кричащего Джея Хокинса десять лет назад началось ее знакомство с рок-н-роллом. Она напоминала ей битловскую “Michelle” рефреном “I love you, I love you, I love you”. Ами вспомнила рассказ Пола о том, как Джон предложил вставить подобный ход в песню. Песня кончилась, и Америка вернулась к мыслям об ужине.
В дверь стали колотить. Америка вздрогнула и пошла открывать. В глазок она разглядела малознакомого русоволосого молодого человека, поддерживающего за плечи какого-то другого незнакомца, но уже темноволосого и явно теряющего сознание.
— Это я, Тара Браун! — произнес юноша, стоящий слева, нетерпеливо.
Америка открыла дверь и отошла в глубь дома. Тара вместе с несколькими снежинками внес в дом Пола. Ами совершенно не могла его узнать: окровавленное лицо было разбито, нос явно сломан, губа рассечена, глаза опухли и превратились в щелочки, кровь запеклась до черноты. Америка в ужасе закрыла рот рукой. Тара положил Пола на кухонный диван и, предвидя вопрос девушки, сказал:
— Мы поехали по дороге, фонарей там не было, только луна. Он ехал впереди, смотря на луну, а потом стал отставать. Он сказал: «Она сегодня такая большая, как думаешь?» Я быстро повернулся, чтобы ответить: «Да», и вдруг слышу какой-то треск. Я торможу и вижу, как он переворачивается несколько раз, и думаю: может, пронесет, снег все-таки? Но нет, он вылетел с обочины и вписался прямиком в дуб! Надеюсь, он не расшиб череп?
— Что же нам, мечтателям, не живется спокойно? — обреченно произнесла Ами. — С губой полная беда. Надо шить.
— Может, не надо шить? — внезапно прошепелявил МакКартни. Америка подошла к мужу поближе и оттянула его подбородок вниз: часть левого резца была отколота. Пол посмотрел на Тару и Америку умоляющими глазами.
— Надо, иначе рана не затянется. Тара, неси снег, а я позвоню врачу.
Америка и Тара разошлись. Браун принес Полу горсть снега и приложил ко лбу. Ами, закончив телефонный звонок, тоже пришла к Полу с ватой и спиртом. Она присела на корточки, обмакнула вату и стала обрабатывать раны. Пол зашипел от боли.
— Потерпи чуть-чуть, миленький, — сосредоточенно произнесла Америка, прикладывая вату к ранам, и подула на них. — Незачем было спешить.
— Ами, я выжал всего двадцать миль в час, — воспротивился Пол, обхватывая ее руку. — Тара свидетель. Я засмотрелся на луну, а она напоминает мне тебя.
Америка ухмыльнулась и продолжила обрабатывать раны. Потом она мокрым полотенцем смыла немного кровоподтеков, и вдруг все присутствующие услышали запах подгорающего рагу. Америка поспешно выключила плиту, налила Таре чай и дала немного еды, а Пола пока попросила подождать, села рядом и стала гладить его по голове. Приехал врач и достал медицинскую иглу. Она, как показалось Полу, сверкала весьма зловеще. Доктор осторожно стал зашивать рану. Он дошил почти до конца, но вдруг игла выскочила из ушка. Пришлось перешивать заново. Он работал без наркоза, и Полу пришлось через муки сдерживать крики боли, с силой сжимая Амину ладонь.
— Милый, — просила она, — если очень больно, плюй на мужество и кричи! Боль усиливается, если сдерживать крик.
Пол перестал стесняться и застонал от боли. Америка не отпускала его руку. Доктор быстро справился с работой и наказал Полу мало разговаривать, чтобы шов не разошелся. Тара попрощался с Зами и МакКартни, пожелав последнему скорого выздоровления. Америка предложила остаться с ночевкой, но Тара, выглядевший виновато, поспешил уехать.
— Ами, когда ты сказала мне про боль, меня осенило, — шепеляво произнес Пол. — Ты не делишься своими глубокими переживаниями, и поэтому тебе становится все труднее переживать что-либо. Ты ведь однажды просто разорвешься от боли. Тебе нужно проговаривать чувства хотя бы мне. Я же тебе не чужой человек.
— Эх, Пол, — вздохнула Америка и провела по волосам Пола, с трудом воздержавшись от поцелуя.
Утром первого января во всех газетных киосках Британии появился первый выпуск журнала Эллины Кристи и Тода Агмунти “Art“, а композиции “I Feel The Sun”, “And I Know” и “My Magic” Зами приблизились почти к самой вершине хит-парада. Начался совсем другой год, который все встретили с иными ощущениями и новыми силами.
В первые дни января Пол приобрел двухэтажный дом на Кавендиш-авеню, совсем близко к Эбби-Роуд, но не торопился переезжать туда с Америкой, поскольку там стоило сделать ремонт. Америка же вернулась к многочисленным письмам. Ее звали принять участие в различных телешоу, стать председателем жюри в музыкальных конкурсах, дать интервью престижным и не очень изданиям, сняться для журналов, заключить новые контракты. Чаще всего Америка отвечала отказом, могла согласиться лишь в том случае, если предложение сильно заинтересует. Пол рекомендовал ей побольше соглашаться, говоря: «такого человека, как ты, должны знать все». Были и многочисленные письма от битломанок, которые писали рассказы о The Beatles, просили раскритиковать их и дать советы. Большая часть рассказов была нелепа, скорее даже наивна, и больше похожа на попытку прославиться, мелькнуть перед глазами Америки, но лишь некоторые смогли получить положительную оценку такого искушенного читателя, как Ами. Она читала абсолютно все письма и старалась отвечать как можно больше и быстрее.
Пол и Ами читали очень много и успели перечитать все новинки 1965-ого года, завезенные в «Индику». Они говорили о литературе часами, садясь в гостиной, слабо освещенной торшером, или в кухне, куря марихуану, или лежа в постели, не смыкая глаз до самого утра. В свое время Америка перечитала все книги из родительской домашней библиотеки, назубок знала всю классическую литературу от Скотта и Гете до Фитцжеральда и Гессе. Пол и раньше это знал, и сам был активным читателем. Но теперь пришла новая волна культурного пробуждения, проснулся жадный интерес к новинкам, к происходящему сейчас.
В один вечер Пол снова отправился покорять светский мир вместе с Барри Майлзом, а Америка осталась дома одна. Раздался телефонный звонок, и Ами уже без всякого испуга взяла трубку.
— Привет, Ами, я не поздно? — спрашивала Синтия.
— Привет, не поздно, — коротко ответила Америка и взглянула на часы. Время шло к полуночи.
— Выручишь меня кое в чем? Мы с Джоном, Ринго и Морин послезавтра улетаем в Тринидад, а мой брат с женой не успевают приехать вовремя. Ты не могла бы посидеть немного с Джулианом? — торопливо произносила Синтия.
— Хорошо, без проблем, — откликнулась Америка.
— Спасибо огромное! Ты не представляешь, как я тебе благодарна! — восклицала Синтия. Америка сказала, что не стоит благодарности, и положила трубку.
Весной Джулиану должно было исполниться три года. Америка еще чувствовала страх перед детьми, как бы она ни пыталась с ним справиться в компании Фиби, но понимала необходимость побывать в роли бэбиситера. Америка была самой подходящей кандидатурой на эту роль: у Морин появился сын, а Патти скоро выйдет замуж за Джорджа, и у нее самой скоро появятся дети. Когда Пол вернулся домой в подпитии, Америка с порога огорошила его:
— Пол, скоро мы станем родителями.
Пол посмотрел на супругу ошарашенно:
— Как?!
— На время. Синтия попросила посидеть с Джулианом послезавтра, — разъяснила она.
— Ну что у тебя за шутки? — возмутился Пол. — Не шути так больше. Откуда ты вообще такого понахваталась? Надо изолировать тебя от общества Леннона и сжечь все его книги.
— Не думала, что Джулиан пишет книги, — произнесла Америка, изобразив замешательство.
— Ну Америка! — взмолился Пол.
Супруги отправились в Кенвуд в назначенный день, выдавшийся морозным и солнечным. Синтия по своему обычаю встретила их суетливо крутясь.
— Ой, давайте я вам чай налью! — воскликнула Синтия и убежала в кухню.
— О-о-о, всем привет, — к гостям подошел Джон и пожал Полу руку. — Ну-с, как дела?
— У меня Ами к черному юмору пристрастилась, благодаря, между прочим, твоему пагубному влиянию, — Пол показал на друга пальцем. И, вздохнув, произнес чуть тише, — давненько мы с тобой не встречались.
— Это правда, — согласился Джон. — Приезжай после того, как мы вернемся. Я покажу тебе много интересного.
— Все за стол! — послышалось из кухни.
Джон, Пол и Америка вошли в кухню. На столе уже стояли чашки с чаем. Рядом на высоком детском стульчике сидел Джулиан, тужащийся в попытках доесть кашу.
— Привет, Джулиан! — Пол помахал мальчику рукой. Он недоверчиво посмотрел на МакКартни и уронил ложку.
Синтия поставила на стол тарелку домашнего печенья.
— Джулиан, это Пол и Америка. Они наши друзья, — напомнила Синтия сыну. Он посмотрел на мать блестящими черными глазками.
— Пол и Америка? — переспросил он.
— Да, — Синтия улыбнулась и погладила Джулиана по голове. Он ненадолго улыбнулся тоже.
Все сели за стол.
— Так, смотрите, — серьезно произнесла Синтия. — Тони и Марджори приедут где-то около восьми вечера. Кормить ребенка надо каждые два часа. Список того, чем его нужно кормить, висит на холодильнике. В два часа дня уложите на пару часиков поспать. В бассейн его не пускайте, к пластинкам лучше близко не подпускайте, телевизор не включайте.
— В общем, хорошего дня в аду! — произнес Джон с дьявольским выражением лица.
Синтия проигнорировала шутку.
— Все, что найдете, ешьте, не стесняйтесь. В холодильнике рыбный суп и жаркое. Ой, мы же опаздываем! — спохватилась Синтия. — Поехали!
Джон нехотя поднялся со стула. Все вышли в прихожую, где Ленноны оделись.
— Так. Я что-то еще должна была сказать, — Синтия посмотрела на Пола и Америку. — Если что, подробная инструкция лежит на столике в гостиной. Все, чувствуйте себя как дома. И еще раз вам спасибо!
Супруги проводили друзей и вернулись в кухню, где еще сидел Джулиан.
— Ты Пол, а ты — Америка? — спросил мальчик, показав на каждого рукой.
— Правильно, Джул! Умница! — воскликнул Пол, поднимая малыша на руки и унес в гостиную. — Во что бы ты хотел поиграть, Джул?
— В «кораблик»! — ответил Джулиан.
— А как играть в кораблик? — поинтересовалась Америка.
— Папа сажает меня в тазик и катает по океану, — объяснил Джулиан. Пол и Ами переглянулись, поняв, что океан — это бассейн.
— Джул, ты не против, если в этот раз ты будешь плавать в кораблике по озеру, а не по океану? — спросила Ами.
— Нет, — спокойно, со своей долей мудрости ответил Джулиан.
— Тогда поплыли! — воскликнул Пол и побежал к ванной. МакКартни набрал немного воды и посадил Джула в медный таз. Совсем скоро оба погрузились в игру. От Пола то и дело слышалось: «Свистать всех наверх!», «Надраить палубы!» и почему-то «От винта!» Америка наблюдала за игрой, не отводя глаз. Потом Джулиан утомился, его покормили и уложили спать.
— Ты был бы восхитительным папой, — сказала Америка, не переставая улыбаться.
— А ты была бы классной мамой, — улыбнулся Пол. — Это для нас важный опыт.
— Думаю, он не последний.
Вечером дом и Джулиан были переданы в руки старшего брата Синтии Тони и его супруги Марджори. Двадцать первого января Пол и Америка поехали на свадьбу Джорджа и Патти. Это должна была быть тайная и очень скромная церемония в Эпсоме, на которую пригласили лишь родителей с обеих сторон, Пола и Америку, Брайана и остальных битлов с женами, но те были в Тринидаде. Но о свадьбе узнали журналисты и не дали молодоженам прохода, задавая множество вопросов. Несмотря на это, на счастливых Джорджа и Патти нельзя было насмотреться вдоволь. Уже вечером во всех газетах пестрели заголовки: «Третий битл женился», «Бракосочетание «тихого битла» и известной модели», «Свободен только Пол МакКартни». Одна из статей даже гласила: «Не волнуйтесь, девчонки. Теперь Америка Зами не сможет захомутать Джорджа, Джона и Ринго. Впрочем, как и вы сами».
После свадьбы друзей Пол и Америка уехали в Бристоль к Джейн Эшер. Она пригласила их на спектакль “The Happiest Days Of Your Life” по одноименной пьесе Джона Дигтона. Пол постоянно напевал какую-то мелодию. Когда он это делал, Америка молчала и никогда ничего не спрашивала. Они сели в поезд, и Пол начал напевать эту мелодию вместе с обрывками текста: “Eleanor [фамилия] picks up the rice in the church where a wedding has been”. Между словами “Eleanor” и “picks up” был пропуск для слова из двух слогов с ударением на первый. Пол внезапно переставал петь, недовольно выдыхал и кусал пальцы.
— Хоть «Зами» ставь! — сказал он как-то раз.
Пол и Америка высадились в Бристоле. Этот город им обоим своим настроением напомнил Ливерпуль. Они приехали в театр к Джейн, и она попросила их подождать до спектакля. Она не могла отлучиться из-за репетиций. Тогда пара пошла прогуляться по пустым закоулкам города, где их никто не смог бы застать. Они долго и молча шли, держась за руки, пока Америка не произнесла:
— “Ригби и Эванс”, — она назвала винный магазин, располагающийся в непосредственной близости от театра, где работала Джейн, — Мы вернулись туда же, откуда вышли.
— Эврика! Ригби! — воскликнул Пол. — Это подходит!
Америка и Пол вернулись в Лондон, где Пол по просьбе Эллины дал небольшое интервью для второго выпуска журнала “Art”, в котором рассказал о знакомстве с творчеством немецкого композитора Штокхаузена и как заново открыл для себя русскую литературу. «Знакомство с новой литературой и музыкой обогащает и порождает новые мысли. Для меня оба направления очень важны, потому что я не только композитор, но и поэт. Это дало мне второе дыхание, сразу появилось столько идей, что хватит на очень долгое время. У меня тысячи идей!» Потом Пол стал ездить к Джону в Кенвуд, чтобы заняться сочинительством песен. Два дня подряд он приезжал совершенно уставший и без каких-либо слов ложился спать. Но в третий день он приехал пораньше и заявил, что Синтия очень хочет повидаться с Америкой, и завтра они поедут в Кенвуд вместе.
Стояло ясное январское утро. Снег почти весь растаял, и талая вода залила дорогу. Солнце, почти как летом, припекало голову, но по-зимнему слепило глаза. Прошло немного времени, и супруги оказались у дома Леннонов. Синтия встретила их по обычаю практически на крыльце.
— Ну наконец-то вы приехали, мы все уж вас дожидаемся! — воскликнула Синтия.
— Вы же все в Суррее живете, а мы в Лондоне, — оправдывался Пол, всходя на крыльцо.
— Ладно-ладно! — рассмеялась Синтия.
Они прошли на кухню, где сидели Джон, Джулиан, Джордж, Патти, Ринго, Морин и белобрысый молодой человек с вздернутым хохолком по ушедшей моде скиффла. Он показался Америке знакомым.
— Всем привет! — Пол помахал рукой, входя в кухню. — О, Пит! Какими судьбами?
Пол и незнакомец протянули друг другу руки и обнялись.
— Да решил вот заехать к старым друзьям, — ответил он довольно высоким голосом.
— Ами, познакомься, это наш с Джоном ну о-о-очень давний друг, Пит Шоттон, — представил Пол. — А это моя жена, Америка.
Пит протянул Америке руку.
— Пит. Мне кажется, я тебя где-то видел.
— Америка у нас звезда мирового масштаба, — встрял в беседу Джон. — Где ни появлюсь, у меня так и спрашивают: как вы находите Америку? Я им отвечаю: она живет в Лондоне{?}[В фильме «Вечер трудного дня» звучит диалог между журналистом и Джоном Ленноном: «Как вы находите Америку?» (очевидно интересуясь впечатлениями от поездки в США) — «От Гренландии налево». В главе «В эфире — The Beatles» Джон просит включить эту шутку в сценарий].
— Нет, мне кажется, я видел тебя в Ливерпуле. Ты случайно не работала в газете и не устраивала лагерь?
— Пол, Ами, садитесь, пожалуйста, угощайтесь пирогом, — Синтия помешала диалогу. Пол и Америка сели на свободные места рядом с Ринго и Морин. — Эх, как хорошо сесть так в воскресный день с самыми близкими и говорить о чем-то часами напролет!
— И есть потрясные пироги Синтии! — Cделала комплимент Патти.
— И пить мой волшебный чай из таинственной травки, — Джон взмахнул бровями.
— Ну что, у кого какие планы на ближайшее время? — Синтия оглядела всех присутствующих.
— Вообще-то мы хотели заняться музыкой, но тут появилась Синтия со своим вкусным пирогом и все испортила! — воскликнул Джон. Все рассмеялись.
— Мы с Джорджем в пятницу летим на Барбадос на месяц, — мечтательно произнесла Патти и сделала глоток чая.
— А мы не летим в пятницу на Барбадос на месяц, — пошутил Ринго. Все опять рассмеялись.
— Так, — Джон посмотрел на напольные часы в гостиной. — Шутки шутками, а нам работать пора. Пойдем.
Мужчины встали, отодвинули стулья и ушли в «музыкальную» комнату, забрав Пита. От кухни ее отделяла лишь тонкая стенка, и было слышно, что там происходит. Девушки завели свои обыденные девичьи разговоры о шоппинге, доме, детях и о том, какой их муж лапочка. Америка делала вид, что слушает увлекательную беседу, но мыслями и душой она находилась в музыкальной комнате. В последнее время она не могла оторваться от Пола ни на секунду, и это приводило ее в легкую панику: она всегда думала, что очень самодостаточна, и боялась стать зависимой от отношений. Но то, что они пережили осенью, крепко и навсегда связало их.
Америка попросила прощения и отлучилась, встав под дверью музыкальной комнаты. Пол спел под аккомпанемент фортепиано обрывки новой песни, которую напевал по пути в Бристоль. Песню о глубоко одинокой женщине Элеанор Ригби, которая подметает рис в церкви после свадеб, о старике, роющемся в мусорных баках и священнике по фамилии МакКартни.
— Не знаю, что делать с этой песней, — произнес Пол. Ами услышала его шаги по комнате.
— Может, этот старик, роющийся в мусорных баках — старый возлюбленный Элеанор? — предложил Ринго.
— Нет, это слишком сложно, — Джон отклонил предложение Ринго. — Песня вообще не об этом. Элеанор — одинока, это надо показать. Здесь не может быть никаких хитросплетений.
— Может, убрать этого старика? Он здесь лишний, — предложил Джордж.
— Да, ты прав! — согласился Пол и его голос остановился на месте. Видимо, он сел в кресло. — Значит, нужно что-то сделать, чтобы пересеклись Элеанор и отец МакКартни.
— МакКартни? — переспросил Пит. — Из этого может случайно получиться плохая отсылка к твоему отцу. Может, сменить фамилию?
— Действительно, — Пол хмыкнул. — Надо поменять на что-то созвучное.
— МакКензи? — предложил Джон. — Тоже шотландская фамилия.
Пол щелкнул пальцами. Так он иногда выражал согласие.
— У меня есть идея, как составить композицию, — вновь послышался голос Шоттона. — Надо оставить первые два куплета с краткой историей Элеонор и отца Мак... МакКензи, а в третьем куплете можно их объединить: Элеанор умерла, никто, кроме священника на похороны не пришел, а отец над ее могилой зачитывает отповедь?
— Да нет же, нет, нет! — резко воспрепятствовал Джон. — Ты не совсем понял, о чем говорит Пол. Он говорит совсем не об этом. Ведь так?
Пол промолчал. Америка задумалась о том, что она только что услышала. Одинокие люди... существуют ли они в действительности? Одиночество часто бывает надуманным, но Пол пел совсем не о таком одиночестве. О людях, вокруг которых никого нет. До определенного возраста Америка сама чувствовала себя такой, но потом поняла, что внутреннее ощущение одиночества не является истинным отчужденным одиночеством. Вот, как она поняла эту песню.
Она вернулась и посмотрела на девушек, которые окружали ее. Америка понимала, что они все люди разного полета. Она думала: осознают ли они, с кем живут? Подозревают о том, что каждый день в соседней комнате происходит настоящее музыкальное чудо? Она надеялась, что да.
Начался февраль и смел вихрями солнце, замел улицы сугробами. Сознание Пола и Америки тоже помутилось, потому что они упустили тот момент, когда расслабляющий субботний вечер на кухне с косяком марихуаны начал превращаться в зависимость. Они хотели верить, что не делают ничего ужасного — в 1966-ом марихуану не курили, наверное, только дети. Америка очень скоро отказалась от марихуаны, понимая, что, еще чуть-чуть, и вся жизнь выйдет из-под контроля. Америка решила отвлечься от наркотиков, устроившись на подработку в журнал Эллины и Тода, второй выпуск которого успешно встретили англичане в начале февраля. Как человек, у которого было время для ведения бурной светской жизни, Зами решила писать о самых главных художественных, музыкальных и литературных событиях Лондона, на которых она, разумеется, присутствовала. Эллина выделила ей целый разворот и придумала название — «Светский Лондон». Америка тщательно продумала образ светской львицы: выдумала для себя псевдоним, вдохновившись советским композитором Георгием Свиридовым — Екатерина Свиридова. Такое имя должно было вызвать резонанс у читателей. Она не зря выбрала такой псевдоним: с греческого «Екатерина» переводилось как «чистая» и «непорочная». Америка разработала для Екатерины стиль письма: резкий, критический, временами желчный. Эллине и Тоду такая идея пришлась по душе, но они попросили не забывать про Америку Зами — может понадобиться и ее помощь.
Пол стал часто ходить в круглосуточный домашний салон художника Роберта Фрезера и пропадать там на всю ночь. Неизвестно, откуда и как Роберт мог доставать абсолютно все: героин, траву, амфетамин, любые напитки, включая дорогие вина и коньяк, литераторов и художников. Пол не всегда ходил туда с женой, гораздо чаще — с Тарой Брауном. Там кипела настоящая жизнь столичного андеграунда.
Дочерняя компания “EMI” стала предъявлять Америке требование записи новой песни на одну из предложенных тем — восхваление правительства, католической церкви, поощрение детского крестового похода — и ограничили сроком в полтора месяца. Она не могла пойти на такой шаг и принудительно заговорить об этом, особенно ее сердце холодело при мысли о детском крестовом походе. Америка не знала, что сделать с контрактом. Она очень жалела о его заключении, но пока оставила этот вопрос на рассмотрении.
Брайан рассказал Полу и Америке, что весной Мийами отправится в свой первый гастрольный тур по Европе. Джаз-бэнд Пита Оранжа Stolen Voice, благодаря упорству Пита, дал серию успешных концертов в нескольких джаз-клубах Лондона. У Пола тоже намечалась перемена в творческой деятельности: ему пообещали поручить написать музыку к спектаклю. Так почти подошел к концу февраль, и в один день в стопке семейной корреспонденции Пол обнаружил приглашение на чей-то день рождения. Он почти отбросил открытку в сторону, пока не прочел фамилию именинника, — Овод, — и стал дожидаться Америку. Она скоро вернулась, ознаменовав свой приход легким скрипом двери.
— У меня для тебя есть маленький сюрприз, — произнес Пол, выходя в прихожую с кружкой чая, и вынул из кармана конверт.
— Письмо? — удивилась Америка. Обычно они проверяли почту после ужина. Девушка развернула конверт и обнаружила там приглашение на двадцать седьмой день рождения Омпады Овод. — Да, спасибо. Я знаю об этом, потому что освещать вечеринку будет “Art”.
— Почему так много чести? — поинтересовался Пол, отхлебывая чай.
— Эля и Тод знают о чем-то таком, о чем не знаю я, — пожала плечами Америка. Супруги прошли в кухню. — Возможно, это связано с возрастающей популярностью группы Пита, а может, с тем, что в Оксфорде саму Омпаду много кто знает.
— Да, ее сложно не заметить, — согласился Пол, садясь за стол. — Она девушка видная.
— Мне кажется, они с Тодом и Элей замышляют что-то грандиозное, но я пока не в курсе, они не колятся, — Америка стала перебирать посуду. — Их журнал только начал выходить, они фонтанируют идеями, поэтому рассказывать о дне рождения Омпады просто так, для заполнения пространства, они бы не стали.
— Вот и узнаешь в воскресенье, — сказал Пол.
День рождения Омпады состоялся в Лондоне. Америка приехала на место празднества до его начала, чтобы помочь украсить помещение. Именинница в полурасклешенных брюках уже бегала туда и обратно через зал, украшенный цветами, флажками и воздушными шарами, решая неотложные вопросы, и не сразу заметила подругу.
— Ой, Америка! Не узнала, богатой будешь, — тараторила Омпада. — Так, что я должна была сделать? Ах, да, точно, — и вновь скрылась.
Америка увидела идущую ей навстречу Эллину в джинсовом комбинезоне и фотоаппаратом на шее.
— Ами-и-и! — радостно протянула Эля и крепко обняла сестру. — Как дела? Как Пол?
— Все хорошо, — ответила Америка. — Ты очень повзрослела.
— Скажи еще, что вытянулась, — Элли оглядела себя. Америка умилилась наивности сестры. К девушкам подошел Тод.
— Кого я вижу? Ами-Кейт? — Тод по-дружески обнял Ами. — Мы с тобой с вашей свадьбы не виделись, уже где-то полгода. Мне о тебе только Эллина рассказывала.
— Ну где вы ходите? — послышался голос Омпады в дверях. Тод и Эллина рванули за ней.
В зал стали входить незнакомые женщины. Некоторые из них, смотря на Америку, начали перешептываться. К девушке подошла тучная женщина среднего возраста с блокнотом в руке.
— Здравствуйте, мисс Зами, — немного стесняясь, обратилась она. — Я была в сентябре в Ливерпуле на вашем спектакле. Он меня поразил в самое сердце. Жаль, что вы больше не работаете в «Фортуне». Я хотела бы взять у вас автограф.
Женщина передала Америке блокнот и ручку.
— Кому подписать? — спросила она, взяв ручку в левую руку.
— Вы левша? — спросила женщина. Америка пожала плечами, как будто на самом деле не знала, и поставила подпись. — Право, извините за столь бурную реакцию, я просто никогда в жизни не встречала левшей-девушек. Спасибо вам! — она приняла блокнот обратно. — В Англии это всегда считали дьявольским знаком. В школе нам всегда говорили: лишь Бог управляет правой рукой, потому что он прав, а Дьявол управляет левой рукой... Америка, когда вы выходили на поклон после спектакля, мне показалось, вы беременна. И когда я узнала о вашем увольнении, я подумала, что вы в декретном отпуске. Скажите, пожалуйста, как там ваш малыш?
— Извините, не хочу вас расстраивать, но вам показалось, — вежливо ответила Америка. Женщина от стыда закрыла рот рукой.
— Давайте начнем наш праздник, — предложила Омпада, встав рядом со столом, который окружили гости. Ами заметила на противоположной стороне стола Дженни Бойд. Она тоже увидела Зами и легко помахала ей рукой, и девушки перевели взгляд на именинницу. — Начать этот вечер я бы хотела с небольшого объявления. Я лет с девяти часто представляла, что однажды у меня появится свой бренд, и женщины будут с удовольствием носить мою одежду. Когда друзья и муж видели в моих незатейливых работах намек на шедевр, они говорили об этом. Особое спасибо я бы хотела сказать моей лучшей подруге, Америке Зами, она сейчас стоит здесь. Она верит в меня уже почти десять лет. Каждый раз, когда она меня хвалила, я приближалась на шаг к своей мечте. Благодаря ей и моему мужу, который остался с нашим сыном в Оксфорде, я шла к своей цели, не оборачиваясь назад, не глядя вниз и не оступаясь. Уже в этом марте моя мечта осуществится — в Лондоне открывается мой собственный модный дом “OwoDream”!
— Но это произошло не без помощи спонсоров! — объявил Тод. — Средства на реализацию проекта “OwoDream” выделил спонсор журнала “Art”, меценат Уильям Кук!
Из-за спины Агмунти появился невысокий и немолодой мужчина, очень напоминающий Уинстона Черчилля, но намного более приятный и приземленный. Он несмело помахал всем рукой.
— Мистер Кук, скажите нам пару слов, — попросил Тод.
Мужчина несмело вышел вперед.
— Ну, что тут можно сказать... — он сложил руки на груди. — Я родился с заурядно техническим складом ума, и долго работал банкиром. Работа не из веселых, надо сказать, но хорошо оплачиваемая. Мне дан дар восхищения творческими личностями. Я их почитаю и даже по-белому завидую. Но их работа почти никак не оплачивается, поэтому я решил совместить приятное с полезным: отдавать деньги на благо искусства, рождающегося прямо на моих глазах.
— Ура-а! — закричал Тод, подняв высоко над головой бокал с шампанским.
— Сэр Пол, — вдруг окликнула старика Америка. Он с неохотой оторвался от наблюдений. — Вы еще не устали?
— Нет-нет, — замотал головой он. — Все так интересно!
— Не мешало бы тебе подкрепиться, — Америка протянула Полу два склеенных между собой тоста и глиняную чашку. Пол надкусил тост и с детской радостью обнаружил, что между ломтиками хлеба настоящий мед. Он заглянул в чашку: там было какао, поверхность которого закрывали белые круглые маршмеллоу. Пол сделал глоток, и закрыл глаза от блаженства. Он никогда в жизни не пробовал такого какао, но он точно понял, что знает этот вкус всю жизнь. Он глотал напиток медленно, смакуя каждый глоток.
— Восхитительно, — смог произнести он. — Кто это сварил?
— Я, — ответила Америка. — Какао было вместо моего «фирменного блюда». Кроме какао ничего другого не хотели признавать главным. Где бы я ни появлялась, меня просили сварить какао.
— Поделишься рецептиком? — поинтересовался старик.
— Пусть пока он останется тайной, — Америка подмигнула.
В руках Пола появился выпуск журнала “Art”. Он, вглядываясь в каждую букву, стал читать. Читалось так легко, что даже не понадобились очки.
Мечта оксфордской девчонки
27 февраля отпраздновала свой двадцать седьмой День рождения энергичная, красивая и оптимистичная Омпада Овод. Если вы не из Оксфорда, то у вас наверняка возникнет вопрос: «А кто это?»
Девять лет назад Омпада случайно перепутала поезда и приехала в Ливерпуль, где, опять же, случайно познакомилась с гитаристами из Ньюкасла Билли Кармелитом и Питом Оранжем и известной теперь всем Америкой Зами. Смелая Омпада среди компании поэтов чувствовала себя отнюдь не скованно. Она уже определилась со своим направлением — дизайном одежды, и давно мечтала иметь свой модный дом.
Шесть лет спустя скромный музыкант Пит Оранж станет ее супругом, но молва о кудеснице-кутюрье Омпаде пойдет намного раньше. Омпада не строила иллюзий и знала, что путь к звездам тернист, и долгие годы работала в одном из ателье города. Там нельзя было проявить свою фантазию, но девушка смогла чем-то отличиться. Клиенты отмечали то, что Овод очень тонко чувствует то, что им нужно. Одна дама по секрету сказала, что они с подругами уже давно не ставят Омпаду ни в какие рамки, позволяя разгуляться фантазии. Так все женщины Оксфорда узнали имя Омпады Овод.
В прошлом году Овод стала сотрудничать с некоторыми модными журналами в качестве модельера. Но ей особенно повезло с нами, так же, как и нам с ней. Мы исполнили давнюю мечту Омпады, и вскоре ее восхитительные платья и костюмы можно будет купить и в Лондоне. А мы в свою очередь будем освещать ее новинки.
У Омпады Овод открывается свой собственный модный дом, которому она дала название “OwoDream”.
Теперь обязательно, проезжая по Сохо или Вестминстеру, останавливайтесь у магазина фирменной одежды и заглядывайте внутрь: там вас обязательно будут ожидать платья от фантазерки Омпады Овод. А если вы еще и купите одно, то станете на шаг ближе к исполнению вашей мечты...
Тод АГМУНТИ
Сэр Пол опустил журнал. Перед ним была спальня лондонской квартиры МакКартни. В кровати лежал только один Пол. Кто-то еле слышно шуршал не кухне, и старик логично предположил, что это Америка. В коридоре появилась чья-то тень, и Ами вошла в спальню с подносом в руках. На подносе стояла такая же глиняная кружка, какую держал в руке Сэр Пол. Он удивленно посмотрел сначала на свой сосуд, затем на тот, что был у нее. Америка вновь пошутила над ним с вещью, которая существует одновременно для людей прошлого и будущего.
Ами поставила поднос на прикроватную тумбочку и опустилась на корточки так, чтобы ее лицо было напротив лица спящего супруга. Она погладила мирно сопящего Пола по волосам. Он медленно открыл глаза, посмотрел на Ами и потянулся к ней, чтобы поцеловать. После короткого утреннего поцелуя Америка поставила поднос на край кровати перед Полом.
— О, что это? — спросил он сиплым спросонья голосом. — О, какао! Ты очень давно его не делала.
Пол отхлебнул несколько глотков и закрыл глаза.
— Восхитительно, — полушепотом сказал он. — О, и яичница! Как прошел вчерашний вечер?
Пол разрезал желток яичницы, и он растекся по тарелке.
— Очень хорошо. Омпада открывает свой модный дом, а спонсирует это бизнесмен Уильям Кук, — ответила Америка, садясь на тумбочку. Пол поднял на нее глаза.
— Уильям Кук? Он крутой дядька. Мы с ним познакомились где-то два-три года назад. Жаль, давно не общались, — Пол отправил кусок яичницы в рот, а потом схватился за рот.
— Что случилось? — забеспокоилась Ами. — Неужели скорлупа попала?
— Нет, зуб что-то болит, — Пол показал на отколотый зуб. Он на секунду замолчал, а потом продолжил о чем-то совершенно другом, — Слушай, может, поедем на недельку на горнолыжный курорт эдак в Швейцарию? — спросил Пол мечтательно.
— Ты шутишь? Я же не умею кататься на лыжах. Хуже этого я разве что вяжу крючком, — Америка была настроена скептически.
— Ерунда, научишься! — Пол махнул рукой. — Ну поехали!
Америка усмехнулась, но выбора у нее не было. Пол уже следующим утром купил билеты в Швейцарию. Еще год назад он сам едва стоял на лыжах на съемках в Обертауэрне, хотя дублер Пола хвалил его и называл очень способным к этому спорту. Всю неделю в Швейцарии Пол пытался научить Америку кататься на лыжах. Доски разъезжались в разные стороны, рисуя полоски на безупречно белом снегу, Америка падала, чертыхалась и грозила начать материться, как сапожник, Пол смеялся и говорил ей, как переставлять ноги.
— Пол, я же упаду и сломаю позвоночник! Что ты будешь делать с калекой? — девушка пыталась откреститься от гиблого дела. Пол держал ее за руку, и они медленно катились по небольшому склону.
— Разведусь! — ответил Пол в шутку.
Когда ближе к концу поездки Америке, призывающей на помощь чертову мать, все же удалось проехать по страшной трассе, и только в конце упасть, она сказала:
— Ты катайся, а я — пас. Лучше на Аляске на лосях кататься.
— Ну и трусиха! — ответил Пол в надежде, что так заденет Америку.
— Ну и пусть, — бросила она, разуваясь.
Вернувшись в Лондон, Америка не обнаружила больше угрожающих писем от дочерней компании “EMI”. Она набрала Мартину, и тот сообщил:
— Компания, с которой ты заключила договор, внезапно обанкротилась. Не знаю, с чем это связано, но все музыканты переходят теперь в сотрудничество со мной. Кстати, у тебя нет новых песен? Можно записать новый сингл.
Америка испытала невероятное душевное облегчение, потому что ей не пришлось писать ни о религии, которой она не придерживается, ни о правительстве, за что можно запросто угодить в тюрьму, ни, тем более, о детском крестовом походе. Но от записи песни Зами не отказалась, и следующим утром приехала к Мартину. Ее новая песня называлась “Go Shopping” и звучала энергично, в стиле герлз-бэндов 50-ых, чем была несколько схожа с “Let’s Dance”. В ней лирическая героиня, обладающая невыдающимися умственными данными, сходит от с ума сразу от нескольких парней и снимает нервное напряжение походами по магазинам и мотовством. Джордж предложил на второй стороне переиздать “Love You So” в противовес незатейливой “Go Shopping”.
Брайан и Америка плотно занялись организацией всемирного гастрольного тура грядущим летом. Только The Beatles и близкие им люди догадывались, что он будет прощальным. После коротких отпусков, The Beatles вновь встретились, чтобы дать пресс-конференцию для нескольких журналов и газет. Все шло своим чередом: парни сидели перед толпой журналистов и отвечали на их вопросы. Но вдруг поднялась одна девушка.
— Морин Клив, “Evening Standard”. Вопрос к Джону. Из интервью с мистером МакКартни мы знаем, что вы не любите заниматься делами и многое приходится доделывать за вами.
Парни, Брайан и Америка знали, что Джон неровно к ней дышал, но он умело все скрывал и контролировал ситуацию.
— Я физически ленивый, — подтвердил Джон. — Я не забочусь о том, чтобы хоть что-то писать, читать, смотреть или говорить. Секс — единственная форма физической активности, которая меня сколько-нибудь волнует.
— Тогда почему The Beatles все еще остаются на вершине славы, если вы не прикладываете к этому усилий?
— Я полагаю, что раньше у людей была религия, а теперь она забыта, теперь есть мы. Мы стали популярнее Иисуса. Сейчас даже телевидение популярнее Иисуса. Я полагаю, что христианство уйдет. Оно просто исчезнет. Ближайшее будущее это докажет. Я догадываюсь, что исчезнет раньше — рок-н-ролл или христианство. Я верю в рок-н-ролл больше, чем в Бога. Иисус был приемлемым, но его последователи были глупы и заурядны. Их интерпретации погубили для меня христианство.
— Что ты несешь, Джон... — прошептал Брайан. Америка испуганно покосилась на Эпстайна. В зале более никто не повел и бровью.
В первые дни апреля The Beatles начали работу над новым альбомом. Вернувшаяся к работе с прессой Америка пришла в «Эбби-роуд» и принесла свежий выпуск журнала “The Beatles Book” и еще несколько газет. Группа занималась записью ритм-трека для одной из песен.
— Смотрите, какие заметки гуляют по всем британским изданиям, — она уронила стопку макулатуры на стол. Парни подошли к столу.
— «...Необразованность этих бездарей дает о себе знать в худшей форме. Никто из них не успел получить нормальное образование, потому что успех рано вскружил им головы. Ранняя слава отрицательно повлияла на мировоззрение главного битла, Джона Леннона. Теперь этот дерзкий парень позволяет себе богохульные речи, не стесняясь никого обидеть...» — зачитал Пол.
— «...«Битлз» были в числе заурядных Ливерпульских групп. Мерсибит играли многие группы, но лишь «Битлз», ничем не отличающиеся от самых отсталых коллективов тогдашнего ливерпульского андеграунда, совершенно случайным образом смогли обогнать другие группы. Я знаю многие группы, так и оставшиеся в Ливерпуле и достигшие в творческом плане большей гениальности...». Кто так пишет? Это же совершенно коряво! — воскликнул Брайан.
Джордж прыснул. На него посмотрели вопросительно.
— «...Как известно, агентом The Beatles является некто Америка Зами. Самое интересное, что его никто никогда не видел. Ходили слухи, что он владеет магазином “NEMS” в Ливерпуле на Уайтчепел. В 1953-ем году он отобрал этот магазин у адвоката Брайана Эпстайна...», — все, включая Америку, рассмеялись.
— Автор застрял в 1963-ем году, — резюмировал Пол. Джон ответил:
— Это еще что. Мне на днях звонит Синтия и зачитывает статью. В двух словах: «Вам не кажется странным то, что мы совсем не знаем о личной жизни Америки Зами? Мы знаем точно: она лесбиянка!»
Это всех рассмешило.
— Теперь мы с тобой, Брайан, побратимы, — сказала Америка. — В общем, ребята, извлекайте уроки. Мы не можем запретить вам быть собой, но щекотливые темы старайтесь обходить.
— Пол, а что ты решил с зубом? — поинтересовался Брайан.
— Я ищу дантиста, — ответил Пол.
— Тут главное не ошибиться, а то получится как у нас с Джорджем. И не угощайся его чаем: там может быть ЛСД! — вспомнил Джон прошлогоднюю историю.
— Ладно, ребята, продолжайте работать, — произнес Брайан и попрощался.
Лондонский андеграунд говорил о предстоящем концерте группы Пита Оранжа в одном из известных джаз-клубов. Пол и Америка тоже собирались туда пойти по приглашению от самого Пита. В Лондон приходила весна, оживила людей и деревья, пустила по городу нежный ветер. Пол и Ами тоже чувствовали, что пробуждаются от длительной спячки, в которую оба попали не по своей воле. Но этой весне отчаянно не хватало полноты красок и чувств.
МакКартни и Зами приехали в клуб, в котором давал концерт Пит, и сразу прошли за кулисы, в тесную гримерку, где сидели музыканты Пита, он сам, наигрывая что-то на гитаре, и Омпада, рассказывающая что-то интересное.
— Всем привет! — огласил свое появление Пол.
— Привет, — ответили мужчины почти хором.
— Берите бутерброды, — Омпада указала гостям на поднос с бутербродами с ветчиной и сыром. Пол взял один для себя. Омпада налила гостям чай. Бас-гитарист встал в другой части вытянутой комнаты и начал настраиваться, а саксофонист вовсе вышел в коридор, и вскоре послышалось гудение саксофона. Пит предложил Америке и Полу освободившиеся места и продолжил перебирать пальцами по грифу.
— Как работа? — поинтересовалась Америка, сев на освободившийся стул.
— Знаешь, довольно трудно, но это именно то, что мне нужно было всю мою жизнь, — призналась Омпада. — В марте продажи очень хорошо пошли.
В гримерку заглянул незнакомый парень и сказал, что уже девять часов. Пит поднялся со стула и пошел к выходу.
— Ребят, пойдем в зал, — предложила Омпада.
— С удовольствием, — ответил Пол, поднимаясь. Омпада повела их за собой.
Пола и Америку многие узнавали и пожимали им руки. Именно Пол способствовал распространению информации о концерте Stolen Voice среди многочисленных знакомых, и немалочисленная их часть оказалась в клубе. Из колонок донесся мрачный голос ведущего:
— Дамы и господа! Сейчас на сцену выйдет джаз-группа из Оксфорда, сформированная год назад гитаристом Питом Оранжем, Stolen Voice.
Зрители начали аплодировать. Омпада восхищенно смотрела на сцену, куда вышли восемь человек: Пит, еще один гитарист, бас-гитарист, саксофонист, ударник, клавишник и две бэк-вокалистки. Выделяющийся ростом Пит сразу дал зрителям понять, что лидер группы — именно он. Он подошел к микрофону, отрегулировал его и произнес:
— Добрый вечер, — по залу прокатилась еще одна волна аплодисментов. — Мы джазовая группа Stolen Voice. На ритм-гитаре и поет Дэниэл Вульф, на басу и контрабасе Грегори Миллс, на саксофоне Вуди Джей, за барабанами и перкуссией Сэлли Кларк, на клавишных Рэй Саммерс, на бэк-вокале Клэр и Элис Джонс и я, соло-гитара и вокал, Пит Оранж.
Публика поаплодировала. Начался настоящий рай для тех, кто был влюблен в джаз. Группа сыграла немного композиций, но большую их часть заняли искуснейшие импровизации. Музыканты играли самозабвенно, передавая всем присутствующим легкое, свингующее джазовое настроение, которое разрядами тока проходило от шеи до кончиков пальцев, от сцены к самым задним рядам. В душе вихрилось чувство вдохновения, влюбленности. Джаз отмерял щелчками мгновения счастья. Это можно было назвать и словом «драйв».
Америка потянулась к уху Пола и сказала, пытаясь перекричать музыку:
— Я хочу играть так!
Пол, оторвав взгляд от сцены буквально на полсекунды, ответил:
— Я тоже!
Ами с каждой секундой понимала, что каждая клеточка ее тела живет джазом, как живет джазом сам Пит Оранж.
Концерт скоро закончился. Не верилось, что он был пережит. Все стихло. Одухотворенные слушатели пошли к выходу, а Омпада, Пол и Америка вернулись в гримерную. Там музыканты уже праздновали свой триумф, разлив по бокалам шампанского.
— Ну вы очень круты! — отвесил им комплимент Пол. — Вы приводите в восторг.
— Спасибо, Пол, — поблагодарил Пит.
— Пит долго к этому шел, — тихо сказала Омпада на ухо Америке. — Он заслуживает огромной славы. Он очень талантлив и глубок.
— Сняла с языка, — ответила Ами.
— Друзья, у меня есть предложение, — сказал Дэниэл, довольно высокий, плотный русоволосый парень. У него была гораздо большая предрасположенность к лидерству, чем у Пита, и он с легкостью мог бы занять такую позицию в группе. На концерте в основном пел Дэниэл. — Давайте прогуляемся по ночному Лондону, разгуляем адреналин, расслабимся?
— Почему бы и нет, — произнес барабанщик, Сэлли.
— Я тоже за, — присоединился к ним Пол.
— А где Рэй и Вуди? — спросил Дэниэл.
— Они ушли. Как всегда, делают вид, что не при делах, — ответила одна из бэк-вокалисток, Элис. У нее был весьма неприятный голос в разговоре, но пела она на высоком уровне. Больше симпатий Ами и Пол отдали ее старшей сестре, Клэр, которая молча сидела рядом.
— А что с Грегори? — интересовался Дэниэл.
— У него температура, он уехал домой, — ответил Сэлли.
— Тогда идем! — воскликнул Дэниэл, двинувшись к вешалке с вещами.
Веселая компания еще нескоро покинула гримерку и вышла на улицу из-под земли. Они долго шли по центральному Лондону, помпезно освещенному фонарями, о чем-то громко смеясь. Омпада выбрала компанию Америки и шла рядом с подругой, держа ее под руку. Клэр шла рядом с Питом, положив ладони в карманы, а Элис шагала между Дэниэлом и Полом, взяв их под руки. Парни что-то оживленно обсуждали, а Сэлли крутился рядом и пытался вставлять какие-то фразы.
— Ами, — вдруг произнесла Омпада после необычно долгого молчания. Америка поняла, что они отстали от толпы. — Мне кажется, я снова беременна.
— Правда? — переспросила Америка. В лицо начал дуть холодный ветер с Темзы и слезить глаза.
— Да даже не кажется, а точно я знаю, что беременна. Как думаешь, не слишком ли маленький перерыв? А сын не будет меня ревновать? — беспокоилась Омпада.
— Если ты не будешь давать ему повод сомневаться в материнской любви, он не будет тебя ревновать, — резонно заметила Америка. Омпада задумалась.
— Да... Он еще такой маленький, а скоро появится еще кто-то более крохотный, — тихо сказала Омпада.
Они гуляли всю ночь, а в голове до сих пор сливались в один все мотивы и мелодии, звучавшие накануне. Их продувал лютый ночной ветер, все стучали зубами, но продолжали смеяться, давая начало чему-то новому.
Америка превратилась в героиню песни The Beatles “Baby's In Black”, одеваясь только в черное. Весь ее мир по-прежнему оставался черным. Папарацци ловили ее в разных уголках Лондона. Когда вышел новый сингл Зами, The Beatles записывали материал для нового альбома. Они помногу трудились над новыми песнями, посвящая им много времени и сил, и не давали концерты. Но их фанаток волновало не это. Они вновь поджидали Америку за углом, когда та шла по одной из тихих улиц.
— Эй, ты, вдова! — кто-то по-бандитски свистнул сзади.
Америка сжалась от страха. Она понимала, кто это был. Девушки становились старше, но не взрослее, а безумнее. Со всех сторон на Ами бежали битломанки. Времени, чтобы податься хоть в какую-нибудь сторону, не осталось. Америку окружили.
— Попалась, режиссерша... — проговорила самая плотная из них. В руках одной из девчонок сверкнул кинжал. Америке нужно было кричать, но горло пересохло. Она еле сдержалась, чтобы не простонать.
— Если вы меня убьете, вы будете жалеть об этом всю жизнь, — смело сказала она.
— Ты серьезно так считаешь? Как можно жалеть о смерти женщины, которая убедила наших любимых мальчиков, что Бога нет? — высказалась другая девочка. — Теперь из-за тебя, старая дева, они мелют чушь на интервью!
— А почему вы решили, что из-за меня? — громко спросила Америка.
— Да потому что они ни о чем думать не хотят, у них в голове только ты! — закричала первая. — Они бы уже давно женились на нас, если бы ты не стояла у них на пути. Мне четырнадцать лет, я молодая и сексуальная, но Пол не хочет на мне жениться.
— Дженни, пора приступать от слов к делу! — послышалось из толпы.
Выхода не оставалось. Америка приготовилась к зверскому убийству. Она смиренно не тронулась с места, понимая, что сопротивление ни к чему не приведет. Она в окружении, в котле. Девочки разорвали плащ Зами прямо на ней, отобрали сумку и стали ее резать. Жертву опрокинули на асфальт. Надежды на спасение не осталось. Ноги ударили Америку по спине и животу.
Почему прошло так много времени, но этот феномен — «битломания» — еще не изжил себя? Почему эти девушки полагают, что смогут что-то изменить? Америка отчасти понимала, почему они так относятся к ней, но не могла найти ни аргумента в пользу их действий. Издалека послышался свисток полицейского. Америка подумала, что ей показалось. Девочки несмело пнули Зами еще раз, обернулись и расступились. Америка смогла разглядеть несколько бегущих мужчин, троих полицейских и женщин, шепчущихся за спинами. Мужчины оттащили девочек. Америка поднялась с асфальта, не заметив, что один полицейский протянул ей руку.
— Всех в участок! — строго приказал он же. Большая часть девушек ринулась бежать, остальные разбрелись по проезжей части улицы.
— Не надо никого забирать, — воспротивилась Америка, отряхиваясь от грязи. — Это я виновата.
— В чем? — спросил полицейский. — Вы сами порезали свои пальто, сумку, избили себя, в конце концов? — он достал из кармана платок и протянул девушке. — Возьмите, у вас кровь.
Америка провела пальцем над верхней губой и почувствовала теплую кровь. Она взяла платок и приложила его к носу.
— Я прошу вас, не устраивайте им проблем, — попросила Америка. Полицейский оглядел всех присутствующих строго.
— Если вы так хотите, — согласился он. — Но вас нужно отвезти в больницу. Я вам помогу.
Америка собрала с земли остатки сумки и плаща и пошла за полицейским. Он посадил девушку на переднее сидение, и они молча доехали до больницы. Как оказалось, Ами ничего не повредили. Мужчина вызвался отвести Америку до дома.
— Извините, как вас зовут? — Америке стало интересно имя ее спасителя.
— Доминик, — сказал он. — Знаете, миз Америка, вам нельзя ходить по улице в одиночку. Вас всегда должен кто-то защитить. Может, я в этом деле не советчик, но вам стоит с кем-нибудь ходить. С бойфрендом, к примеру.
— Боюсь, если я буду ходить с моим бойфрендом, его разорвут охотнее, — несмело произнесла девушка.
Они проехали Кавендиш-авеню. Там стоял пустой двухэтажный дом, купленный Полом в январе. Супруги собирались заняться им, но времени не хватало. Задумавшись о новом доме, Америка не заметила, как автомобиль приблизился к многоквартирному дому, в котором они жили.
— Спасибо за помощь, до свидания, — коротко поблагодарила Доминика Америка.
— Не за что, — улыбнулся он ей, сверкнув синими глазами. Америка постаралась улыбнуться тоже.
Девушка поднялась в квартиру. Она вновь пустовала, поскольку Пол находился на записи альбома. Ами прошла в кухню. Прямо в середине стола лежало одно невскрытое письмо. Ами положила ключи на стол, взяла конверт в руки и села. Это было письмо из Америки.
Ами вскрыла письмо.
«Дорогая и прелестная Америка,
Очень долго я не получал от тебя писем. Последнее было датировано первым октября прошлого года. Ты писала, что собираешься навсегда переехать в Лондон, но пока не знаешь адреса, и потому не можешь его написать. После этого я написал тебе много-много писем, некоторые из них даже боялся отправлять. В одном письме Джону я задал вопрос, что с тобой случилось. Он в очень корректных выражениях поведал мне обо всем, что ему известно, и дал мне твой адрес.
Надеюсь, сейчас все стало лучше, не только потому, что я истосковался без твоих писем, но и потому, что очень переживаю за тебя. Но, если ты не готова возобновлять переписку, я готов подождать. Если ты все-таки читаешь это письмо, я очень рад. Расскажи, пожалуйста, как ты сейчас живешь и не планируешь ли ты приехать в гости в Нью-Йорк.
С надеждой,
Боб»
Америка тотчас же написала ему недлинное письмо, в котором сказала лишь, что благодаря поддержке Пола чувствует себя лучше с каждым днем.
Апрель сознательно двигался к дождливому маю. Пол и Америка просыпались на рассвете, чтобы разъехаться по своим делам. The Beatles по-настоящему корпели над новой пластинкой, и Америка с нетерпением ждала возможности услышать плоды их трудов.
— Давай я тебя подвезу? Мне сегодня будет по пути, — предложил в одно утро Пол. Америка сложила ключи в сумку.
— Давай, — улыбнулась она. Супруги рассмеялись и вышли из квартиры. Они сели в «мини» Пола, припаркованный рядом с «жуком» Ами, и выехав на улицу, тут же оказались в заторе.
— Отлично попали, — вздохнул Пол.
— Не видела такого раньше, — Америка вытянулась, чтобы разглядеть причину пробки. — Может, там раздают что-то бесплатно.
— Не дай бог. Они же побросают свои машины и побегут, а мы так никогда и не выедем отсюда! — ответил Пол на предположение Америки. — Представляешь, мне тут одна дама вызов кинула, — делился он. — Она сказала, я совсем не умею писать песни не о любви. Я стал ее разубеждать: «Нет, нет, на новом альбоме будут мои песни на отвлеченную тему», а она стояла на своем: «Нет, тебе далеко до песен Джона».
— Ай, ну и зачем такое было говорить? Вы с Джоном мыслите в разных плоскостях, вы разные люди, вас незачем сравнивать. И она наверняка забыла, что вы авторский тандем.
— А я все равно вдохновился на песню! — воодушевленно воскликнул МакКартни. — Меня это прямо завело!
— Это случайно не та, которую ты вчера весь вечер напевал?
— Она-она! — Затор сдвинулся с мертвой точки, и Пол нажал на газ. — Мы вчера записали ее в студии. Сейчас мы звучим так, как никогда.
— Как бы мне хотелось понаблюдать за вашими записями... — мечтательно протянула Ами.
— Что тебе мешает? Адрес ты вроде знаешь, можешь заходить в любое время дня и ночи. В конце концов, ты наш агент-директор-менеджер или как там тебя называть, ты имеешь такое же право находиться в студии, как и Брайан.
— Я подумала, с тех пор, как мы поженились, мое положение немного изменилось, и теперь я лишь твоя жена.
— В первую очередь ты наш общий друг! — Пол улыбнулся и коротко взглянул на Ами.
Они и не подозревали, что в то время творилось в квартире Кристи. По кухне буквально летал Тод, собирая цветочный ансамбль. Самые разные цветы стояли везде: на обеденном столе, на подоконнике, у плиты, у раковины, на полу, на стульях. Залитая утренним желтым светом кухня превратилась в оранжерею... нет, в нежный весенний сад. Стояло душистое благоухание, затуманивающее рассудок. Тод бегал, подправлял, подрезал, переставлял.
В кухню вошел Билли.
— По какому поводу праздник? — задорно спросил он, протягивая Тоду руку. — Привет!
— Привет-привет, — произнес Тод, увлеченно срезая увядший лепесток, и не ответил на рукопожатие. Билли опустил руку. — Делаю сюрприз для любимой Эллочки.
Билли закрыл глаза и сжал руки в кулаки.
— Представляешь, я, кажется, в нее влюбился. Эллочка — это просто чудо. Я хотел бы... — Тод поднял глаза и обнаружил, что перед ним стоит Билли. Он протянул ему руку. Теперь не ответил Билли.
— А она как? — разочарованно поинтересовался он.
— Думаю, она мне тоже симпатизирует, — ответил Тод, вернувшись к цветам.
— Симпатизирует, значит... — повторил Билли.
— Привет, мальчики! — воскликнула Эллина с порога кухни. — О, Билли, и ты здесь?
— Я уже ухожу, — ответил Билли мрачно. — Не хочу мешать вашему счастью. Был рад знакомству. До свидания.
Всклокоченный Билли выбежал из кухни и на входе в квартиру чуть не сшиб с ног Америку.
— Билли, что случилось? — удивленно спросила она его, поймав за рубашку.
Билли махнул рукой и, быстро-быстро перебирая ногами, метнулся по лестнице вниз. Америка посмотрела ему вслед, не успев произнести ни слова. Она поспешно вошла в квартиру и сразу направилась на кухню, услышав разговор на повышенных тонах.
— Ты хоть понимаешь, что натворил? Зачем это надо было делать? — ругалась Элли.
— Ты так меня спрашиваешь, как будто я специально в тебя влюбился! — ответил Тод.
— Ага! — встретила их так Америка. — Можете не рассказывать, что здесь произошло. Эля, догони Билли, пока он еще не убежал далеко.
Эллина ушла. Америка прошла в кухню и села на стул.
— Сядь, — сказала она. Тод опустился на стул напротив нее. Ами говорила тихо, спокойно. — Тод, скажи мне, что случилось?
— Я влюбился в твою сестру. Сначала я был влюблен в тебя, и после вашей свадьбы это не проходило. Я не верил в то, что это произошло, хотя понимал, что я был на вашей свадьбе и видел все своими глазами. А потом начался “Art”, и я влюбился в Элли. Тем более, она свободна.
— Кто тебе такое сказал? — улыбнулась Америка. Тод побледнел. — Ты разве не видел Элю на ее прошлогоднем дне рождения с Билли? А на моей свадьбе?
Тод обвел глазами цветы.
— Ами, помоги мне.
— Нет, это исключено. Билли — мой лучший друг, и помогать строить твое счастье на его несчастье я отказываюсь.
— Ты неправильно поняла. Помоги мне помирить их с Элей, — просил Тод. Америка вздохнула.
— Хорошо. Только этого нельзя делать сегодня. Я знаю Билли. Сегодня ему надо дать время, чтобы переварить случившееся. Я позвоню ему завтра.
В кухню вбежала Эллина.
— Не смогла догнать, — произнесла она, пытаясь отдышаться.
— Разговор у нас сегодня не заладится, это я знаю точно, — Америка встала. — Встретимся в другой раз.
Америка ретировалась. Тод встал и последовал за ней. Эллина осталась одна в заставленной цветами кухне.
Вернувшись домой, Америка, к своему удивлению, застала там Пола. Он сидел с гитарой на кухне и что-то сочинял. Когда Ами появилась на кухне, он прихлопнул струны и остановился.
— Привет. Что-то ты рано, — подметила Америка, потянувшись к Полу. Они приветственно поцеловали друг друга.
— Встреча отменилась, — сказал он. — Сегодня вечером к нам заедет Джон, мы с ним попишем кое-что. Кстати, нам ужасно не хватает пианино.
— Согласна, — ответила Ами, наполняя водой чайник. Америка поставила его на маленький огонь. — У нас разговор тоже не состоялся. Долгая история.
— Я тебя послушаю с большим удовольствием, — сказал Пол, перебирая струны на гитаре. Пока чайник, подрагивая, грелся на плите, Америка пересказала утреннюю историю. Пол лишь усмехался. Раздался пронзительный свист, и Ами заварила чай.
Ближе к вечеру, как и ожидалось, зашел Джон. Он вскользь поздоровался с Америкой и скрылся с Полом в кухне. Позвонил Тод.
— Я поговорил с Элли и переживаю за Билли. Как он там? — любопытствовал Агмунти.
— Пока пусть посидит спокойно, не стоит его трогать. Я позвоню ему завтра утром.
— Только не забудь, хорошо? — Тод, по всей видимости, очень переживал за судьбу Кармелита. — Я узнал, что у него скоро день рождения... Нехорошо вышло.
— Тод, спокойно. Склероза у меня пока что нет, — Америка хотела успокоить совестливого фотографа. Они попрощались. Америка решила лечь спать, но споры Джона и Пола были слышны до раннего утра через тонкую стену, разделяющую кухню и спальню, и сон Ами был прерывистым и беспокойным. Когда солнце показалось над горизонтом, Ами поднялась, чтобы попить воды. Уставшие Джон и Пол не обратили на нее никакого внимания, увлеченные спором. Никто не хотел приходить к компромиссу. Америка подошла к ним и обняла за плечи. Только тогда на нее уставились две пары уставших глаз.
— Я так понимаю, кофе? — спросила Ами, заглянув в эти самые глаза.
— Кофе, — ответили мужчины в унисон. Джон нервно закурил.
Америка в тишине сварила в турке две порции крепкого кофе и зажарила омлет на скорую руку. Джон и Пол, безмолвно объявив перемирие, позавтракали.
— Спасибо большое, — Джон встал из-за стола. — Пора ехать в студию. Записывать наш «шедевр», — Джон показал руками кавычки. Пол последовал за ним. Америка воздержалась от комментария. От бессонной ночи болела голова, но предстояло переделать много дел, а начать день надо со звонка Билли. Пол и Джон дружески поцеловали Ами на прощание и покинули квартиру. Америка решила не откладывать звонок, несмотря на то, что на часах было всего-навсего восемь утра.
— Слушаю, — сонно произнес Билли.
— Здравствуй, Билли. Прости, что разбудила. Надо поговорить, — спокойно произнесла Ами. Билли молчал. Америка продержала короткую паузу. — Между Элей и Тодом ничего нет. Тод наговорил всякого сдуру. — Билли собрался ответить, но Ами продолжила: — И еще. Когда я думала, что ты способен обидеть Элю, я была не права. Вас способны разлучить либо обстоятельства, либо сама Эля. Ты же ее знаешь. У нее детское восприятие мира, она не всегда знает, что творит. Наша с тобой задача — направлять ее, когда она заблуждается.
— Да я и так понял, что тут что-то не так. Спасибо тебе за похвалу. Я буду стараться соответствовать, — печально произнес Билли.
— Знаю, что мои слова не помогут, но не переживай. Все ведь хорошо. А если станет плохо — я рядом.
— Хорошо, — усмехнулся Билли. — Навечно твой Фуникулер!
Америка рассмеялась и положила трубку, попрощавшись. Тем же днем они созвонились с Брайаном по рабочим вопросам, но Эпстайн не спешил прощаться.
— Мийами дала короткий тур по Европе, и я слегка освободился. Люди думают, что я твой продюсер и требуют организовать для тебя несколько концертов в мае и летом. Давай?
— Мне же совершенно нечего петь, — Ами выпучила глаза, будто Брайан стоял перед ней.
— Как это «нечего»? У тебя как минимум восемь великолепных песен. Я уверен, ты знаешь немало джазовых стандартов. Это не проблема, мы придумаем тебе программу, — успокоил ее Брайан.
— А с кем мне играть? В одиночку? Или с нашими доходягами?
— Ну что ты так иронично? Можно же пригласить для аккомпанемента эту... “Stolen voice”. Для них это тоже будет полезным рекламным ходом, — Брайан был находчив. — Америка, тебе уже давно пора выходить на сцену. Тебе есть что предъявить, у тебя высокий уровень.
— Думаешь?
— Да! — воскликнул Брай.
— Была-не была! — решилась Зами.
The Beatles продолжали знакомство с ЛСД. Один из вечеров в студии, который Джордж и битлы хотели посвятить записи “Tomorrow Never Knows”, проходил без солиста, Джона. Джордж играл на ситаре, Пол и Ринго читали. Они потеряли всяческую надежду застать Джона.
— Давайте запишем что-нибудь другое? — предложил звукоинженер Джефф.
— А что нам записывать без Джона? — спросил младший тезка. — Проще вовсе не записываться.
— Да много что, — возразил мистер Мартин.
— ...Может, с женщиной, — предположил Ринго, перелистывая страницу журнала.
— Лично я пошел домой. Ужин стынет, — Джордж встал и сложил ситар. В коридоре раздались страшные звуки, как будто обвалился потолок. Все оглянулись на дверь, где появился долгожданный Леннон в ужасно потрепанном виде. Его очки были разбиты, водолазка испачкана. Леннон с трудом держался на ногах. Он окинул взглядом всех присутствующих и злобно ухмыльнулся. «У-у-у», — невесело протянул Пол, отведя глаза в книгу.
— Между прочим, ты сейчас его домой повезешь, — заметил Джордж. Джон рассмеялся и лег прямо на пол.
— В смысле? — МакКартни пришел в изумление. — Почему вдруг я?
Ринго подошел к бездыханной туше Джона и наклонился к ней. «Фу!» — откашлялся он, отмахиваясь от ядреного запаха перегара.
— Потому что ты его лучший друг. Это логично, — пожал плечами Джордж.
— Никуда я его не повезу, — протестовал Пол. — Пусть сам едет.
— Ну как он сам поедет? Ты видишь, в каком он состоянии? — к Полу и Джорджу подошел мистер Мартин. — Я вызову такси.
Пол выругался под нос.
— Я иногда не понимаю, за что вы меня так ненавидите! — прошипел он.
Джон внезапно вскочил с пола.
— Вы меня отправляете с Бредополом в одном такси? Вот ****ь! — он хлопнул ладонью по лбу.
— Меня это тоже не возбуждает, — буркнул МакКартни.
— Всем пока! — попрощались Ринго и Джордж, выходя из комнаты. Пол сжал губы и оглядел Джона, снова завалившегося на пол. Он противно засмеялся, показывая на МакКартни указательным пальцем. Пол сел на близстоящий стул.
— Я бы не советовал тебе сидеть, — произнес мистер Мартин. Леннон захохотал еще яростнее, схватившись за живот. — Давай-ка мы его спустим вниз.
Джордж и Пол подхватили Джона под мышки и за ноги и подняли. Леннон был неподатлив, он брыкался и кричал:
— Вот еще, вздумали меня в дурку сдать? Да не поеду я с вами, зануды сопливые!
«Ну, Леннон, держись», — думал Пол. Джон был действительно тяжел. Джордж и Пол выволокли его на улицу. Стоял влажный прохладный вечер. Улица Эбби-Роуд была абсолютно пуста.
— Я пойду, Пол, ладно? — Джордж протянул руку МакКартни. Пол ответил, не произнеся не слова. Мартин скрылся в дверях студии, и Пола с висящим на шее Джоном обдул холодный ночной ветер. МакКартни поежился. Вдали показались два огня. Пол прищурился и понял, что приближается его спасение. Пол подхватил Леннона покрепче и пошел к краю тротуара. Там же остановился автомобиль. Вскоре музыканты оказались в салоне, обитом кожей. Пол не хотел ничего говорить. Джон тут же развалился на заднем сидении, по-хозяйски сложив ноги на МакКартни, и уснул крепким сном.
Такси тронулось. Пол долго наблюдал за огнями Лондона, центр которого надо было проехать прежде, чем выехать на дорогу в Суррей. Темнота пустующих улиц нагнала легкую дрему, сквозь которую слышался лишь прерывистый рев мотора. Пол открыл глаза уже на въезде в Кенвуд.
— С вас... — пытался огласить сумму шофер, но Пол не глядя сунул ему несколько солидных купюр, и мужчина замолчал.
— До свидания, — проворчал Пол. Он вышел из машины и начал тянуть Джона из машины за ноги. Пол кряхтел, и тело Леннона плавно вытягивалось из машины.
— Давайте я вам помогу, — предложил таксист, выходя из автомобиля. Он прихватил Джона за плечи и помог донести до входа в дом. Пол поблагодарил шофера. Тот, расстроенный отсутствием вознаграждения за благородный порыв, бренно поплелся обратно в машину. «Ну и как в этот дом войти?» — подумал Пол, взглянув на закрытую входную дверь. Он попробовал толкнуть ее и к ужасу обнаружил, что она поддалась.
Дом был заставлен пустыми бутылками из-под алкоголя. Из-под вин, коньяка, виски, ликеров, шампанского и простого пива. Пол втащил Джона в дом и поволок в спальню на втором этаже, держа за ноги. Леннон, истошно храпя, ничего не заметил.
Пол спустился на первый этаж. На столе в кухне лежала записка:
Джон, я очень расстроена тем, как ты повел себя на днях. Мы с Джулианом уехали к маме в Ливерпуль на пару недель. Делай выводы.
Пол вздохнул и оставил записку на месте. Он решил убрать все последствия бурного пьянства Леннона. Пол смел все бутылки, стараясь не натворить много шума. Он думал над посланием Синтии, которое, к своему стыду, ненароком прочел. После уборки квартиры он решил перекусить. Кроме сомнительной свежести яиц, Пол ничего не нашел, но не обратил на их срок годности внимания.
— Что он вообще жрет, этот Бредоджон? — мысленно передразнил Пол друга. Он зажарил омлет, пытаясь мысленно переварить ситуацию. — Бредоджон...
Он выдвинул ящик со столовыми приборами и заглянул внутрь. Там лежало несколько «закладок» ЛСД.
— ЛСД в ящике для вилок? — нахмурил брови Пол, посмотрев на потолок. Джон спал в комнате над кухней. — Умник...
Пол решил во что бы то ни стало избавиться от «закладок». Кто знает, может, Синтия сбежала от наркотиков Джона, а не его самого.
— Нужно срочно избавиться от них, — решил парень. Он взял закладки в горсть и ушел в туалет. Он вытянул руку над унитазом. Пол разжал руку и все ее содержимое полетело вниз и беззвучно утонуло. Одна из закладок, кружась в воздухе, как осенний лист, улетела в сторону. Пол дернул рычаг смыва и избавился от кислоты. Но, возможно, ненадолго.
— Черт, одна мимо, — заметил он лежащую на кафеле потерянную закладочку. — Была не была. От одной ничего не случится. — Пол сел на корточки, подцепил цветной квадратик галлюциногена и положил его под язык. Он вышел в кухню, и в глазах вдруг потемнело.
Когда Пол открыл глаза, стояло утро. Он увидел Ами. Она бережно обмакивала ватой, пахнущей спиртом, ссадину на лбу и иногда дула на нее. Черные волосы сползли с ее плеч и спадали на плечи МакКартни. «Что же вчера произошло?» — волновало его. Но Америка молчала, иронично поглядывая на Пола. Он попытался поднять голову, но ничего не вышло.
— Голова болит, — прошептал Пол.
— Разумеется, — ответила Ами, откладывая вату на тумбочку. — Ты хоть помнишь, что вчера произошло?
— Не... нет.
Пол оглядел пространство вокруг себя: он все еще находился в доме Джона, но идеально убранном. «Неужели это все я вчера убрал?» — удивился МакКартни. Рядом, на кресле сидел Джон с разбитой губой. Стало понятно, что вчера произошло что-то любопытное и странное. Последнее, что мог припомнить Пол — поглощение закладки с кафеля ванной и следующий за этим зеленый фон.
— Так ты нам расскажешь, что вчера было? — напористо спросил Джон.
— А нужно? — она ответила вопросом. Пол сел на постели.
— Хорошо бы, — сказал он.
Америка оглядела парней и начала повествование:
— Вчера вечером звонит мне мистер Мартин и говорит: Джон пьян в... очень сильно, Пол везет его домой, но чует мое сердце, что они сейчас поедут куда-то пить. Не могла бы ты их подстраховать? Пришлось согласиться, а что мне еще делать. Я сажусь в машину, приезжаю сюда. Синтия еще давно доверила мне дубликат ключей, но они и не понадобились, потому что кто-то не закрыл дверь, — Америка укоризненно посмотрела на обоих. — Я вхожу, и передо мной предстает великолепная картина неизвестного художника «Битлы под кислотой», — Леннон и МакКартни прыснули. — По гостиной в одних трусах и рубашке бегает Пол, крича: «Ахтунг, злюкен крысен!» Иногда Пол падает, пытаясь поймать несчастное животное. Потом я вижу Джона в точно таком же обличьи, кричащего с подоконника: «Америка, как хорошо, что ты пришла! Станешь свидетелем первого полета человека! Смотри!» Я с трудом ловлю его за рубашку, пока не сиганул в окно, и сваливаю на ковер. Джону этого хватило, и он заснул. В комнату входит Пол с чайной ложкой в руке, вопя: «Не хочу больше жить! Вскроюсь!», и водит ложкой по запястью. Пока меня накрывает истерика, а сдержать ее было очень трудно, Пол тоже без чувств падает на ковер, но цепляется за край журнального столика и ставит ссадину. Не волнуйся, Макушка, она затянется быстрее, чем пройдет головная боль, — Америка иронично посмотрела сначала на Джона, затем на Пола. Ее глаза блестели маленькими искорками, и оттого казалось, что они смеются вместо нее. Она смотрела на них с материнской лаской, и этот взгляд всколыхнул души Джона и Пола, не помнивших, что такое мать.
— И как ты нас дотащила до второго этажа? — спросил Джон.
— Я пойду сделаю вам завтрак, — Америка, не ответив на вопрос Леннона, поднялась с кровати и ушла, оставив на губах парней лишь слово «волшебница».
— Тебе повезло с женой, Пол, — отметил Джон. — Начиная с того, что с ней есть, о чем поговорить, заканчивая тем, что она просто красивая.
Пол смущенно улыбнулся.
— Пойдем, — Джон поднялся с кресла и позвал за собой друга. Они спустились на первый этаж и стали с восторгом наблюдать, как Америка пытается сделать деликатес из простых яиц и овощей. Девушка накормила несчастных битлов.
— Ох, как вкусно! — восклицал Джон. — Даже не знаю, как тебя отблагодарить!
— Можешь не беспокоиться, мы с Брайаном уже все решили, — отвечала Америка, поедая салат. — Посчитаешь смету за гастроли и помоешь полы в офисе.
Джон сжал губы и улыбнулся.
Америка решилась вновь вернуться в студию, чтобы повидать парней. Она вошла, удивив всех своим присутствием. В этот день в студии находились много новых людей. Ринго заметил Ами и не постеснялся подойти.
— Привет, давно не виделись! — они приветственно обнялись. — Тебе чай, кофе?
— Не откажусь от кофе, — сказала Америка. — Сколько людей... Кастинг новых участников The Beatles?
Ринго рассмеялся. К Америке сзади подошел Джордж и закрыл глаза.
— Джордж, я узнала тебя по одеколону, — тут же выдала она. Харрисон убрал руки.
— Нет, сегодня мы записываем “Eleanor Rigby” со струнным ансамблем, — поведал Ринго. — Можем тебя со всеми познакомить. Многие из них ищут известных исполнителей для сотрудничества.
— Октет, — Ами подсчитала всех незнакомых людей. — Джордж пригнал?
— Я никого не гнал, — произнес Харрисон, как будто ничего не понял. Ринго и Америка прыснули. Музыканты расселись в комнате за стеклом. Любопытствующие Джордж, Ринго, Джон и Пол собрались там, желая послушать будущий аккомпанемент к песне. Америка твердо решила присоединиться к ним. Джон и Пол уже шепотом поздоровались с девушкой и уставились на музыкантов: четверых скрипачей, двоих альтистов и двоих виолончелистов. Мистер Мартин встал перед октетом как дирижер и дал старт. Ансамбль звучал многогранно, воедино слились твердая церковная полифония, безупречная балладная мелодия и маршевая поступь. Все пятеро раскрыли рты от услышанного. Они не могли представить, что песни The Beatles когда-либо зазвучат так. Вот так из навязчивых обрывков мелодии, преследовавших Пола в Бристоле, получилась полноценная песня с нестандартным для рок-группы звучанием. Октет сыграл композицию несколько раз, и только тогда Мартин поклонился музыкантам и вышел в операторскую. Скрипачи и виолончелисты поднялись со стульев и сложили инструменты.
— Пол, теперь твоя очередь, — пригласил Джордж МакКартни. Пол вышел к микрофону и надел наушники. В операторскую вошел Брайан и радостно всех поприветствовал:
— Salut! Рад всех видеть, — он пожал всем руки, и Америке в том числе. Пол помахал рукой Брайану из-за стекла.
Пол запел строчку, придуманную Джорджем Харрисоном. С нее начиналась “Eleanor Rigby”: “I looked at all the lonely people”.
Первого мая The Beatles выступили на стадионе «Уэмбли». Америка, занимаясь делами журнала, готовящегося к выходу пятого выпуска, на концерте не присутствовала. После апрельского инцидента Тод и Эллина стали избегать взглядов друг друга. Америка понимала, что скоро все забудется и наладится, но в то же время боялась, как бы журнал не закрылся из-за такой мелочи. Дождливый май готовил множество сюрпризов, о которых никто не догадывался.
Первой неожиданностью стала одна встреча в «Эбби-роуд». Америка зашла в студию в разгар чаепития. За чашкой чая сидели все четверо битлов, Джордж Мартин и сутулый молодой человек. Ами вновь подумала о том, что это лицо ей знакомо.
—...не знаю даже, какой должна быть, — произнес Джон, закидывая ногу на ногу. — Думаю, стоит во всем положиться на тебя.
Ринго увидел Америку и помахал ей рукой. Все обернулись на девушку.
— О, Америка, привет. Знакомься, это Клаус Форман, исключительный человек, потому что талантлив и как художник, и как музыкант.
Америка вспомнила этого человека. О нем ей рассказывал Пол. The Beatles познакомились с Клаусом, студентом художественного колледжа, в Гамбурге и тогда еще имели другой состав: на ударных играл парень по имени Пит Бест, а на бас-гитаре — рано скончавшийся Стюарт Сатклифф. Стюарт влюбился в девушку Формана, с которой Америка была знакома очень плохо, — Астрид Киргхер. И Астрид, и Клаус сильно повлияли на развитие и имидж группы. Например, костюмы без воротников Пьера Кардена предложила надеть именно Астрид.
— Приятно познакомиться, — сказал Форман, слегка наклонив голову, и вновь повернулся к Джону. — У меня уже появилась парочка идей.
В комнату вошел мрачный Брайан и сел рядом с мистером Мартином.
— Брайан, не расстраивайся так. Ну упустил и упустил, бог с ним, — тихо сказал ему Джордж.
— Но ребятам нужен этот концерт! — ответил Брайан. — У этих оползневых камней{?}[группа The Rolling Stones] концертов все больше и больше, а ребята в нокауте.
— Я не считаю, что нам сейчас вообще нужны концерты, — вступил Ринго. — Формат выступлений и формат песен, которые пишут Джон, Пол, Джордж, вступили в резкое несоответствие. Поначалу я думал, что мы играем именно то, что от нас хотят услышать юные сентиментальные девушки, а потом понял, что они приходят посмотреть на нас, а слушать не пытаются. Джон и Пол стали писать о глубоких вещах, которые нужно донести миру, а эти девушки так и продолжают орать. Репертуар усложняется. Я считаю, что нам нужно перейти на студийный формат работы хотя бы на время.
Никто не мог произнести ни слова. Для казавшегося косноязычным Ринго это была очень неожиданная речь. Повисло короткое молчание, закончившиеся аплодисментами Джона и его искренне восхищенным «Браво!»
— Не говоря уже о том, что от этих криков болит голова, — вставил слово Джордж.
— Выходит, после летнего тура концерты не назначать? — Брайан окончательно стушевался. На его глазах рушилась мечта.
Америка посмотрела на Клауса. Они оба застали рассвет и закат концертной жизни The Beatles.
К Америке приходили неожиданные гости. Когда у нее выдался первый свободный день в перерыве между репетициями к концерту со Stolen Voice и работой в журнале, к ней пожаловал кто-то, испугав неожиданным и громким дверным звонком. Америка, не ждавшая Пола, выглянула в глазок, который показал ей, исказив до безобразия фигуру девушки, Джейн Эшер.
— Привет, — произнесла Ами, открыв дверь. — Ты вернулась из Бристоля? Все в порядке?
— В полном! — ответила она оптимистично. — Ты никуда не торопишься? Дело есть.
Америка посмотрела на висящие на правой руке часы так, будто что-то на этот день планировалось.
— Да нет, никуда. Проходи, — Ами пропустила гостью в дом. Она, достав из-за пазухи бутылку вина, переступила порог. Америка недоуменно посмотрела на сверкнувшую в руках девушки тару.
— Я решила заскочить к тебе, поболтать, попить вина, отпраздновать кое-что. Мне кажется, у нас с тобой много общего. Как минимум — театр и Пол.
— Надеюсь, что последнее мы не делим, — пролепетала Америка.
Америка прошла на кухню, подозвав за собой Джейн. Там по стеклу окна барабанили капли дождя. Эшер села на стул около окна, а Зами достала из шкафа два бокала и штопор.
— А что ты хочешь отпраздновать? — спросила Ами, с силой вкручивая штопор в плотную пробку.
— Нашу будущую дружбу, — произнесла Джейн рассматривая ногти на правой руке. Америка застыла на месте. — Понимаешь, Ами. Пол сложнее, чем кажется, но с другой стороны, я знаю, что от него можно ожидать. Мне кажется, чтобы, во-первых, наша операция была намного успешнее выполнена, во-вторых, внезапные бзики Пола было не так обидно переживать в одиночестве ни мне, ни тебе.
Америка потянула штопор, и пробка медленно поползла вверх по горлышку, пока почти беззвучно не выскочила, крепко схватившись за металлическую спираль.
— Впрочем, а почему нет? — пожала плечами Америка и разлила вино по бокалам. Джейн рассказывала о театральных трудностях и актерских забавах. Ами подливала в бокалы вино и понимала, как скучает по театру. Джейн поделилась тем, что познакомилась с Питером Максвелом и Милли Уайт, которые ушли из «Фортуны» вслед за Ами.
— Знаешь, Ами. Я всегда думала, что такие, как ты, ни за что не достаются таким, как Пол, — Джейн внезапно переменила тему. — Вернее, я никогда не встречала никого подобного тебе. Ты такой самородок. И я уж никогда бы не подумала, что вы с Полом. Для меня вы самая необычная пара из всех, что я знаю. Вы как будто из разных миров, но при этом гармонируете друг с другом. Я за него очень рада.
— Я дома! — в прихожей под хлопок двери раздался голос Пола. — Я наконец нашел дантиста. Он назначил осмотр на двадцать четве... — Пол, войдя в кухню, удивленно прервал диалог. — Джейн? Ты вернулась из Бристоля?
— Ну как видишь! — ответила гостья с характерным пьяным акцентом.
— А что это вы тут пьете... вдвоем? — Пол заметил стоящую под столом пустую бутыль из-под вина.
— Пол, ну нравится мне твоя жена, и что? Что нам мешает стать подругами?
— Вы точно только вино пили? — Пол подозрительно посмотрел на девушек.
— Не точно, — ответила Америка под красноречивое икание Джейн и указала на откупоренный бренди.
В коридоре зазвонил телефон.
— Катастрофа, — буркнул Пол, уходя из кухни. Он вернулся буквально через пару минуток, прервав смех девушек. — Ами, завтра надо посидеть с Джулианом.
Америка жестом показала Полу «о'кей».
На следующий день накрапывающий дождь сопровождал МакКартни и Зами в Кенвуд. Дом был незаперт. Пол и Ами несмело вошли в гостиную. Джон лежал, развалившись перед телевизором на диване, и спал. Телевизор бубнил о политике. Джулиан беззаботно ползал по ворсистому ковру, переставляя машинки. Пол сел рядом с Джоном и похлопал его по плечу. Он лишь захрапел. Тогда Пол выключил телевизор, и Джон распахнул глаза.
— Зачем, зачем, я же слушал! — он посмотрел на друга раздосадовано.
— Нас позвала Синтия, чтобы посидеть с Джулом. Что случилось? — спросил МакКартни.
— Я тебе чуть позже расскажу, не при Америке, — Джон поднялся с дивана и застегнул ремень. Он подошел к Джулиану и, взяв его на руки, посадил на диван.
— Машинка... — тихо и растерянно пролепетал мальчик.
— Закрой рот и сиди здесь! — процедил Джон сквозь зубы.
Джулиан попытался слезть с дивана, но Джон вовремя подхватил его и посадил обратно.
— Вечно ты мне жить мешаешь! Почему твоя мать так невовремя уезжает! — все так же говорил Джон. Гости испуганно переглянулись. — Чтобы Пола и Америку слушался, понял?
Джулиан смотрел на отца сверкающими чистыми глазами, притворяясь, что ничего не понимает. Джон резко развернулся и ушел в прихожую, где поспешно обулся и ушел, хлопнул дверью.
— Что это с ним? — тихо спросил Пол.
— Если бы мы знали... — полушепотом произнесла Америка и сжала губы.
Джулиан заплакал, так тихо, что его плач можно было определить только по покрасневшим бровям и слезящимся глазам. Ами сразу заметила его неровное дыхание и взяла мальчика на руки. Он крепко обнял девушку, прижавшись к ней дрожащим телом.
— Детка, ты голоден? — спросила Америка, наклонившись к Джулу. Он кивнул, вытерев пальчиками глазки. Ами передала ребенка Пола и ушла на кухню, а после того, как покормила, уложила его спать.
— Не знаю, что происходит, — сказал на выдохе Пол, садясь за стол. Америка делала им кофе. — Почему он так с ним обращается? Я понимаю, что для него сын был случайностью и неожиданностью. Но Синтия старается не напрягать Джона, а он почему-то портит ребенку его первые воспоминания.
— Я знаю не больше тебя и предлагаю не погружаться в это, но догадываюсь, что наша помощь будет нужна Синтии все чаще и чаще, — произнесла Ами и выключила конфорку.
До концерта Америки оставались два дня, а в Лондоне не прекращались майские дожди. Ближе к концерту выяснилось, что больше половины состава "Stolen Voice” не могут принять в нем участие. Америка собралась ехать в «Эбби-роуд», чтобы посоветоваться с мистером Мартином, который, без сомнения, знал ответ. Девушка вышла из подъезда и чуть не столкнулась с молодым человеком с букетом цветов в руках. Америка подняла глаза на его лицо и удивилась, узнав в нем полицейского Доминика.
— Доброе утро, — произнесла она. — Неожиданная встреча...
— Доброе утро, мисс Зами, — произнес он с ноткой печали. Дождь успел промочить его насквозь. — Я давно ждал, пока вы выйдете. Вы не могли бы со мной поговорить?
— Извините, не могу, я очень спешу, — торопливо произнесла Америка. Она не могла долго задерживаться здесь не только потому, что спешила в студию, а потому, что в ближайшее время за ней вдогонку должен был выйти Пол.
— Тогда я скажу быстро. Америка, весь этот месяц, что я знаю вас вживую, я не могу перестать думать о вас. Вы пленили меня. Я вас люблю. И хочу спросить: вы не против сходить со мной на свидание?
Решение, как бы раз и навсегда отвязаться от поклонника и не подать ему никаких надежд, хотя и весьма жестокое, пришло мгновенно, и Америка произнесла драматично:
— Доминик, вынуждена отказаться от вашего предложения. Месяц назад одна из газет разоблачила мою ориентацию. У меня есть девушка, а она, знаете, очень ревнивая. А еще она владеет несколькими видами восточных единоборств и не уступит в этом ни одному полицейскому. Мне очень жаль, — она опустила глаза долу.
— Но вы... вы говорили что-то про своего бойфренда... «если я буду ходить с моим бойфрендом, его разорвут охотнее» или что-то вроде того. Вы меня обманываете?
— Вот это я тогда и имела в виду. А сейчас извините, мне пора. До свидания, — Америка поспешно ретировалась.
Пятнадцатого мая Америка Зами дала свой дебютный концерт в одном из презентабельных лондонских залов. От всего состава Stolen Voice остались только Пит Оранж, барабанщик Сэлли Кларк и контрабасист Грегори Миллс. Сначала заменить саксофониста хотела сама Америка, но мистер Мартин предложил ей обратиться к ливерпульскому саксофонисту Хоуи Кейси, который быстро вписался в работу и сыгрался с коллективом. С поиском пианиста почему-то оказалось сложнее, и свою помощь уже начали предлагать битлы, на что Джордж сказал, что они не умеют играть джаз, и сам присоединился к составу аккомпанирующей группы. Мистер Мартин предложил Америке спеть что-нибудь из репертуара The Beatles, но она решительно отказалась.
Америка выглядывала из-за кулис, пытаясь разглядеть зрителей. В зале сидели множество людей разных возрастов: от стариков, влюбленных в джаз, до любопытных битломанок, пришедших поглазеть, что делает эта самозванка Зами. Ами не ожидала, что зрители займут хотя бы ползала; до концерта оставалось полчаса, а зал уже набит битком. Америка беспокоилась и за стройное звучание — состав аккомпанирующей группы установился лишь накануне, но в то же время не сомневалась в их профессионализме.
— Волнуешься? — послышался спокойный голос Пита. Америка обернулась и так же спокойно ответила:
— А должна? Наверное, да, поскольку это мое первое сольное выступление, — Америка посмотрела на правое запястье, где висели часы. До концерта оставалось пятнадцать минут.
— Не переживай, — Пит зажал септаккорд. — Просто получай удовольствие.
Америка улыбнулась. Пит всегда был короток, лаконичен и честен. Пока он, погрузившись в свои мысли, повторял репертуар, Америка прислушивалась к шуму, доносившемуся из гримерной: там Сэлли, гремя чашками, заваривал кофе и шутил под громогласный хохот Грега, Хоуи ловкими пальцами прогонал пассажи на саксофоне. Америка прокручивала в голове тексты песен из программы и думала о своем сорокаминутном дебюте. Пол говорил ей накануне: «С этого концерта начнется многое». Ами задавалась множеством вопросов: неужели Пол видит ее на сцене? Неужели ее выступление не последнее?
Семь часов. На сцену вышел Джордж Мартин, и из зала донеслись аплодисменты. Он поправил микрофон и, слегка наклонившись к нему, объявил:
— Добрый вечер, дамы и господа! Сейчас выйдет девушка, которую вы давно мечтали увидеть на сцене по тем или иным причинам. Встречайте, представитель нового поколения джаза, Америка Зами! — он указал на правую кулису, из-за которой вышла Америка. Она, не ожидавшая, что к ней придет столько зрителей, была одета просто: черный брючный костюм и лакированные туфли-лодочки без каблука. Прозвучали еще одни аплодисменты. Старушки на первых рядах начали перешептываться, и по их губам можно было прочесть: «Траур у нее какой?», «Почему леди в штанах?» Америка подошла к микрофону и направила его к себе. Джордж удалился.
— Добрый вечер. Спасибо каждому из вас за то, что пришли. Надеюсь, мы останемся неразлучными до конца концерта, — Ами бросила короткий взгляд за кулисы, положила правую руку на талию и вновь обратилась к залу. — Сегодня моей крепкой музыкальной опорой и усладой для ваших ушей станут: гитарист-виртуоз, создатель группы “Stolen Voice”, джазмен Пит Оранж! — под рукоплескания зрителей на сцену вышел большими шагами Пит. — Контрабасист, достойный места в оркестре Гленна Миллера — Грегори Миллс! — Объявленный вышел в подобной обстановке. — Перспективный барабанщик и перкуссионист Сэлли Кларк! — Парень вышел, помахав присутствующим рукой, и запрыгнул на платформу с ударной установкой. — Мой земляк, саксофонист из Ливерпуля, Хоуи Кейси! — музыкант прошагал вдоль сцены, учтиво поклонившись зрителям. — И непревзойденный музыкант-мультиинструменталист, аранжировщик и наставник, согласившийся поучаствовать в концерте в качестве пианиста, за что я ему безмерно благодарна, — Джордж Мартин! — битломанки встретили его особенно радостно. Когда зал прекратил аплодисменты, Америка продолжила: — Я хотела бы отдать дань жанру, в котором написано большинство моих песен, поэтому первым, что я исполню, станет песня совсем не моего авторства. Джонни Мендл, “The Shadow Of Your Smile”.
Америка отошла от микрофона, оглядела музыкантов и кивнула Хоуи, который начинал песню с придуманного Ами и Питом вступления. Хоуи расправил плечи, расставил пальцы на клапанах и начал соло, к которому присоединился аккомпанемент Пита и Джорджа. Песня звучала динамичнее и взволнованнее, чем, например, у Барбры Стрейзанд или Тони Беннетта. Когда запела сама Ами, зрители изумились, как будто слышали ее голос впервые.
The shadow of your smile
When you have gone.
The color of my dream
And light the dawn.
Look into my eyes my love and see
All the lovely things you are to me.{?}[англ. «Тень твоей улыбки, когда ты уходишь, цвет моей мечты и свечение рассвета. Посмотри мне в глаза, моя любовь, и ты увидишь все те прекрасные вещи, что ты значишь для меня»]
Когда Ами допела, с первых рядов, где сидели люди постарше, раздались бурные аплодисменты. Америка счастливо оглядела их и объявила:
— А теперь песня, которая стала моим первым джазовым опытом, “Suddenly I Appear”.
Когда Америка думала о концерте, она и не подозревала, что он может пройти так гладко, практически безукоризненно. Следом прозвучала песня “My Magic”, исполненная практически в жанре “R&B”. Затем сцену затемнили, направив свет лишь на Америку и Пита, в руках которого неожиданно появилась акустическая гитара. Ами спела “And I Know”, и пока ее глаза наполнялись слезами, сверкающими на свету софитов, ее голос ни разу не дрогнул. В схожей по настроению “I Feel The Sun”, но отличной по звучанию, более близкой к року, был задействован весь ансамбль. Америка чувствовала эйфорию от того, что творит. Она ощущала, что отдает себя полностью музыке, что сливается с ней в единое целое, что ее ничего не сковывает. Америка ощутила себя полностью свободной, сознание показалось ей непривычно легким, потому что последние несколько лет наслоившиеся друг на друга учеба, работа и прочие заботы держали ее в напряжении. И вот, почти в двадцать четыре года, она нашла себя и поняла, какой она должна быть.
Америка исполнила песню, с которой начался ее путь в шоу-бизнесе. Снова погасили свет, и направили на занявшую рояль Ами, серебристый, как лунные лучи, свет. Она спела “Love You So", закрыв глаза, пока зрители слушали о звездах, затаив дыхание. Завершали программу песня Америки “Go Shopping”, которая пыталась выбиться в верхние строчки хит-парада на протяжении месяца, и “Lullaby of Birdland”, в которую Зами влюбилась в исполнении Эллы Фитцджеральд. Америку проводили выкриками «Браво» и ритмичными хлопками, обозначающими просьбу выйти на бис.
Тремя днями спустя Америка пришла в студию. В это время в Лондоне уже вовсю обсуждали прошедший концерт Зами и предстоящее выступление в престижном зале Альберт-Холла первого июня.
— Америка, вечно ты появляешься, когда намечается что-то интересное! — такими словами встретил девушку Джон. Она вопросительно посмотрела на Леннона, и тот объяснил: — Сегодня мы ждем духовой оркестр для песни Пола.
— Ого, — у Америки округлились глаза. — Альбом выйдет очень многообразным.
— Ну да. Все эти скрипки и дудки — далеко не все, что мы готовим, — сказал Джон, когда они с Америкой вошли в студию. Джордж и Ринго помахали девушке рукой из-за пульта. Секундой позже ей ударило в глаза сверкание медных духовых. На стульях сидели два саксофониста и три трубача и вразнобой репетировали партии. Из динамиков донеслось: «Приготовились!», и музыканты прекратили игру. Зажглась красная лампа записи. Музыка выстраивалась, будто солдаты в стройные ряды. Она звучала торжественно, ладно. Пол возник внезапно, словно вырос из-под земли, и встал между Джоном и Америкой. Присутствующие в операторской внимательно наблюдали за музыкантами, безукоризненно исполняющими свои партии, и когда трубачи и саксофонисты пошли на коду, зааплодировали.
— Я бы на вашем месте так не радовался, — скептически произнес Брайан, входя в помещение. — Фраза Джона про Иисуса дошла до Америки и встречена резко негативно. В нескольких штатах проходят акции демонстративного сожжения всех пластинок The Beatles. Ваше турне по Штатам под огромной угрозой, — строго, не без досады говорил Брайан, смотря в глаза каждому битлу. Они восприняли это достаточно равнодушно.
— А нужно ли оно нам? — бросил Джон, отвернувшись. — Пусть жгут, что хотят. Мне глубоко наплевать.
— А мне не наплевать! Это ваш последний тур! Каждые гастроли — это огромный труд и большие вложения! — Эпстайн начал постепенно повышать голос, но вовремя замолчал и выдохнул, не желая продолжать. От происходивших перемен и от большой нагрузки у него сдавали нервы. Он тихо сказал: — С другой стороны, вы же не собираетесь распадаться...
— Вот именно! А ты кипятишься, — Джон сел на стул. — Серьезно, это турне нам судьбу не переиграет. Нам ничего не стоит его отменить, деньги раздать, остаться дома, отдохнуть, поспать...
— Так, давайте лучше запишем песню, — встрял МакКартни, уходя к микрофону.
Америка заскочила в студию и на следующий день, когда у The Beatles вновь был гость в лице валторниста Алана Сивила. Гость не только записал партию для одной из песен Пола (которую он сам почему-то отказывался показывать Америке, пока доводил до ума), но и охотно побеседовал с молодыми людьми о музыке.
В начале двадцатых чисел мая The Beatles, Мэл Эванс, Брайан, Америка и съемочная группа под руководством режиссера Майкла Линдси-Хогга отправились в Чизвик-Хаус для съемок клипов на новые песни “Rain” и “Paperback writer”, не включенные в альбом. Свежая зелень, цветущая сирень и покрытые мхом скульптуры стали прекрасным антуражем, ласковое солнце подсветило гладкость молодой кожи и каштановых волос, и все это четко схватила лучшая цветная пленка. Мистера Линдси-Хогга вводил в растерянность сломанный зуб МакКартни. Джон убеждал его, что этот изъян можно использовать в рекламных целях, сыграв на сострадании фанаток. Как раз в последний день съемок у Пола состоялся прием у стоматолога, где сняли мерки для будущего протеза.
Корпевших над альбомом The Beatles нисколько не волновало то, что в это время происходило на западном побережье Атлантического океана. Каждое утро в конце мая выдавалось уже почти совсем июньским, и дождь лил совсем уж мало. В окно бил желто-зеленый свет, отраженный от липких зеленых листьев. В один из таких дней Пол пригласил Америку съездить с ним на записи новой песни. «Это кое-что неожиданное и даже смешное», — сказал Пол, надеясь заинтриговать супругу. И получилось. Они сели в «жук» Ами и приехали в «Эбби-роуд».
В «чайной» комнате уже сидела Патти Бойд и одиноко попивала кофе. Когда Пол и Ами вошло в помещение, Патти вскочила со стула. Пол высказал свое удивление:
— О, Патти, здравствуй! — они по-дружески поцеловали друг друга. — Не ожидал увидеть тебя здесь. Обычно из всех девушек в студии появляется только Ами. И то мне ее пришлось уговаривать, — Пол покосился на супругу.
— Я вообще не собираюсь мешать процессу, — Патти рассмеялась, обнажив белые зубы с щербинкой диастемы.
— Мешать не будешь, а вот помощь твоя понадобится, — Пол помахал указательным пальцем, словно в подтверждение своих слов. — Мы сегодня записываем кое-что очень интересное, и в одиночку мы не справляемся. Поэтому сегодня у нас будут гости. Примете участие, девчонки?
— Так во-от, зачем ты меня звал! — шутливо произнесла Америка, как будто подозрительно сощурив глаза.
— Ну конечно, Пол! — воскликнула Патти. В коридоре послышались шаги и скрип двери. В дверном проеме появилась любопытствующая светловолосая голова. Заметив знакомые лица, в помещение вошел молодой человек среднего роста, одетый по самой последней моде. В нем и Пол, и девушки сразу узнали своего знакомого, Брайана Джонса, гитариста The Rolling Stones. Пол описывал его как очень неплохого парня и хорошего блюзмена. «Битлз» его любили, особенно тяготел к нему Джордж, так как они занимали в своих коллективах похожие позиции тихих гитаристов и оба родились в конце февраля. «Битлз» пригласили его на свои сессии, чтобы не только записать песню, но и повеселиться, а повеселиться в студии битлы любили больше всего.
— О-о-о, — протянул Пол, протянув руку для будущего рукопожатия с объятием. — Кто к нам пришел! Брайан! — говорил он, протягивая каждое слово. Парни пожали друг другу руки и обнялись.
— Конечно, пришел! А ты что думал? — ответил гость и обратился к Патти. — Я тебя помню, ты же Патти, жена Джорджа, — он взял нежную ручку модели и поцеловал, а потом поднял голову и обратился к Ами. — Тебя я тоже помню, но немножко хуже. Мы выделись где-то зимой 64-ого или около того. Тебя еще Мик и Кит пытались захомутать, а ты стойко держалась. Анита? Или нет...
— Все тебя к Анитам тянет, — тихо усмехнулся Пол.
— Мы можем познакомиться еще раз. Америка, — Ами протянула Джонсу правую руку.
— Очень приятно, — улыбнулся Брайан и поцеловал руку Америки. — Так, я где-то потерял Марианну. Марианна!
В комнату вошла молодая блондинка, певица Марианна Фейтфул. Никто из The Beatles, кроме Пола, не ценил вокальные способности Птички, как ее звали в музыкальной среде. Джон говорил, что она весьма посредственная, и у нее, в отличие от Силлы Блэк, в голосе нет изюминки. Марианна была замужем за Данбаром, но в последнее время ее видели только в компании The Rolling Stones.
— Привет! — Марианна помахала всем присутствующим рукой.
— Ты проходи, попей чаю, у нас есть шоколадка, — Пол был радушен.
— Да нет, спасибо. Не хочу перед записью голос испортить, — улыбнулась Марианна.
— А такое возможно? — Пол бросил косой взгляд на лежащую на столе плитку горького шоколада. — Буду знать. Тогда давайте приступать.
Парни и девушки вошли в студию. На стуле сидел Джон, изучая текст на листе бумаги. Он вздохнул и обреченно произнес:
— Я и не думал, что вы с Донованом такие наркоманы, — он поднял глаза на вошедших и вздрогнул. — О, как вас много!
— Это еще мало! — ответил Пол подошел к микрофону. В комнату сразу вошли Джефф, инженер записи, Джордж, Ринго и Мэл Эванс.
— Джон, давай отрепетируем, — предложил Пол, взяв со стола свой листок. Джон напел первые строки:
In the town where I was born
Lived the man who sailed the sea.
And he told us of his life
In the land of submarines.{?}[англ. «В городе, где я родился, жил человек, который бороздил моря. И он рассказывал нам о своей жизни в стране подводных лодок»]
Пол неодобрительно замотал головой прервал и пение Джона.
— Я понял! Здесь нужен Ринго!
— А? Че? — послышался голос среди барабанов. Над бочкой показалась голова Ринго. Он смачно врезался в железную тарелку головой и потер ее.
— Будешь про субмарину петь! — ответил Пол.
— Субмарину? Без проблем. Все равно пока Джон ее колупает, я ее наизусть выучил.
Джон нахмурился. Джефф спросил из-за пульта:
— Ну что, начинаем?
Ринго встал к микрофону и притянул его к себе. Джефф включил записанную накануне составляющую аккомпанемента. Ринго запел первые строки, и Пол уже довольно заулыбался.
— То, что нужно! — воскликнул Пол, прервав в один момент Ринго. — Так хотя бы на исповедь старого моряка не похоже.
— Да что ты говоришь! — развел руками Джон.
— Ладно тебе, не обижайся, — рассмеялся Пол.
Вокал Ринго записали за несколько дублей. Пол слушал, кивая. Гости сидели тихо, лишь иногда перешептывались между собой. К Джеффу подошел Мэл и сел справа, чтобы понаблюдать за процессом. После нескольких очень удачных дублей, Пол подскочил и воскликнул:
— Друзья, а теперь нам понадобится ваша помощь в заполнении этой песни всякими прелестями. Тут есть пустые пятнадцать секунд, в котором будет больше звуковых эффектов, чем во всех песнях «Битлз», в том числе еще не написанных, вместе взятых! Но для начала давайте выстроимся в хор!
Брайан, Марианна, Патти, Джон, Джордж и Америка выстроились в две линии, если это можно было так назвать.
— Что-то маловато нас для хора — всего лишь секстет, — Пол приставил руку к подбородку, а потом повернул голову в сторону операторской. — Мэл? — Мистер Эванс поднял голову на Пола и вопросительно посмотрел на него сквозь очки. — Иди к нам.
— Н-не-не, я н-не пойду. Я не умею петь, — он покачал головой.
— Этого никто не узнает. Давай, не стесняйся, — Пол улыбнулся ему. Эванс посмотрел на Джеффа. Тот кивнул, и Мэл поднялся.
В углу комнаты промелькнула чья-то темная тень. Пол резко обернулся в ту сторону. Это был Альф Бикнелл, водитель группы. Он был закрытым, но очень отзывчивым человеком. За пределами команды о нем вообще никто ничего не знал. И в тот момент Пол решил увековечить его имя на пластинке The Beatles.
— Мистер Бикнелл! — окликнул его Пол. — Нашему хору нужен всего один человек.
— То есть вы! — добавил Брайан.
— Если нужен, — мужчина поправил очки и подошел к молодым людям. — Я как раз не занят.
Джефф приставил несколько микрофонов. Пол начал читать инструкцию:
— И так, мы поем следующие очень сложные строки: «Мы живем в желтой подлодке, желтой подлодке, желтой подлодке». Сложно? Сложно.
Марианна и Патти прыснули. Джефф включил запись, а Пол встал перед хором, дирижируя.
— Пол, а что это ты халтуришь, не поешь? — спросил Джефф. — Иди в хор, капельмейстер!
— Только вместе с тобой, — Пол приставил руку к сердцу. В операторскую как нарочно вошел Джордж Мартин. Джефф что-то шепнул ему, и они с Полом встали в ряды хора.
Когда спели то, что было нужно, Пол расстегнул две верхние пуговицы цветастой рубашки и дал следующие указания:
— А теперь нам нужно изобразить звуки верфи.
— Есть идея, — сказал Джон, поставив руки в боки. — Скажи, Джефф, а можно включить там этот эффект... я не помню, как он называется... ну чтобы мой голос звучал как в рупоре?
— Нет, мы во второй студии, тут этот приемчик не работает. Хотя... — Джефф подошел к письменному столу, задвинутому в угол, опустился и достал из-под него чертежный тубус. Он отряхнул его и протянул Джону. — Попробуй.
— Ого, откуда здесь тубус? И что, типа петь через него в микрофон? Терпеть не могу вторую студию, но иногда тут весело, — Джон приставил ко рту тубус и начал что-то кричать в него, как старый сварливый боцман. — Ну что?
Джордж поставил запись.
— Ну, неплохо. А как сделать так, чтобы мой голос звучал как будто под водой?
— Петь в воде, — сказал Харрисон.
— Ой, точно! Налейте кто-нибудь воды!
— Я сейчас! Брайан, помоги мне, — Марианна с Джонсом тут же вышли из комнаты, и тремя минутами спустя вернулись с небольшим аквариумом, наполненным водой. Джон взял со стола микрофон и почти опустил его в воду, но аквариум отодвинул Брайан и покрутил пальцем у виска.
— Совсем? Тебя бы сейчас током шибануло насмерть.
Наркотически заторможенный Джон задумался, но ненадолго. Он достал из кармана какой-то маленький пакетик. Из пакетика он достал еще меньший пакет и начал натягивать его на микрофон. «Это что, презерватив?» — удивленно спросила Патти. «Ага!» — ответил Джон, вожделенно натягивая его на микрофон. «Фу, он же потом будет склизким!» — протянул Ринго. «Заодно проверим надежность и того, и другого», — заметил Джон. Затем он сам куда-то ушел, и вернулся со взятой невесть откуда соломинкой для напитков. Он погрузил микрофон наполовину в аквариум, взял соломинку и начал дуть в воду. Сначала он дул слабо, а потом увеличивал поток, пока пузыри не начали практически грохотать в сосуде.
— А как бы изобразить звуки цепей на судоверфи? — задумался Пол, расстегнув еще одну пуговицу. Близилось лето, и в студии становилось все жарче.
В помещение, жутко скрежеща ножками, въехала чугунная ванна. Ее толкали худощавые Джордж и Брайан. Пол подошел к ним и заглянул внутрь: там лежали тяжелые металлические цепи. Брайан и Джордж дотолкали ванну до микрофонов и остановились, протерев лбы.
— Как?! — Пол был ошарашен. — Как вы умудрились прочитать мои мысли.
— Я слишком долго тебя знаю, Пол, — ответил Джордж. Пол слегка улыбнулся.
— О, еще было бы неплохо сделать какие-нибудь сигнальные звуки... — протянул Пол.
— Я знаю, что делать, — вызвалась Ами. — Можно сделать подобие африканского инструмента казу из гребешка для волос и туалетной бумаги.
— Да, это будет то, что нужно!
— Даешь мастер-класс по изготовлению казу из туалетки и гребешка! — воскликнул Брайан.
— Могу обеспечить гребешком, — сказала Марианна.
— Ами, неужели ты тоже знаешь меня столько времени, чтобы читать мои мысли? — улыбнулся Пол, посмотрев на супругу. — Эх, как хорошо, когда дорогие люди тебя понимают.
Запись продолжалась до позднего вечера. Но не все торопились разъезжаться по домам. Брайан и Пол решили поехать с девушками в какое-то арт-кафе неподалеку, а Джордж и Патти решили присоединиться к ним. За вход в кафе пришлось заплатить, потому что в тот день там выступал какой-то начинающий фолк-исполнитель. Брайан интересовался жизнью Тары Брауна, о котором давно ничего не слышал, а потом рассказывал о веселой жизни с дополнениями от Марианны. Пол и Джордж тоже не молчали, Патти хохотала громче всех, что давно уже никого не удивляло. Америка думала, что же ей мешает снова стать такой, какой ее описывала Сара Хартрайт? Будучи еще тринадцатилетней, Ами могла зажечь толпу и потянуть ее за собой к цели. Еще в четырнадцать лет она была вожатой в юношеском лагере. И почему 1965-ый год, который с самого рождества обещал стать самым счастливым, в итоге заколотил душу Америки деревянными досками? Год ведь и правда стал таким счастливым для них с Полом. Несмотря на все трудности, новогодние предсказания для влюбленных сбылись.
Почему на Ами после дня в прекрасной компании напали печальные воспоминания, она сама не могла понять. Но она точно решила, что начнет преобразовывать свой образ, возможно даже построит его заново.
Первого июня Америка дала концерт в Альберт-Холле, после чего в Лондоне о ней заговорили еще активнее. Ами решила напустить немного пыли в глаза прессе, распускающей слухи о ее нетрадиционной ориентации. В ряде изданий появились заметки и статьи о ее выступлениях, как положительные, так и отрицательные:
«...Мисс Зами может смело считаться основоположником истинного голубоглазого соула. Уровень ее текстов, музыки, аккомпанирующей группы, вокала не просто достойный, он очень высок...»;
«...Америка исполнила песню The Beatles “Miсhelle” в манере «ритм-н-блюза». Но то, что она спела ее, не заменив местоимения женского рода на мужские — это возмутительно! Она пропагандирует гомосексуализм, и где — в священной Великобритании! Мисс Америка, держите свою нетрадиционную сексуальную ориентацию при себе, иначе вас ждет тюрьма!»;
«Битловская «Мишель», исполненная мисс Зами в адрес все той же девушки, о которой пел МакКартни, может сыграть с ней очень недобрую шутку. Впрочем, как и пристрастие к брюкам».
Америка была очень довольна результатом. На улицах ее стали узнавать не только сумасшедшие битломанки, но и доброжелательные почитатели таланта, и просить автограф. Конечно, это не самое главное, что нравилось Америке в нынешнем положении. Неделей спустя она нашла у себя в корреспонденции два письма из Соединенных Штатов Америки. Первое письмо пришло от Боба Дилана в ответ на рассказ Ами о том, что произошло с ней прошлой осенью. Послание очень сильно вдохновило ее, потому что Боб писал: «Я пребываю в настоящем изумлении и восторге. Пол поступил как настоящий муж. Он очень сильно вырос в моих глазах...» Второе письмо имело Нью-Орлеанский штамп. Ами развернула его и увидела следующее:
ПРИГЛАШЕНИЕ
Уважаемая миз Америка Зами!
Вы вносите значительный вклад в развитие джаза.
Поэтому от лица Нью-Орлеанской музыкальной ассоциации приглашаем Вас на 65-ый День рождения Льюиса Армстронга, который пройдет 5 августа 1966 года в 19:00 в зале Карнеги-холл, Нью-Йорк.
Среди приглашенных гостей джазмены и джазвимен{?}[от англ. "woman" — «женщина»; "women" [вимен] — «женщины»] предыдущего поколения и начинающие таланты.
С надеждой,
Члены Нью-Орлеанской музыкальной ассоциации
Америка перечитывала письмо раз за разом, не веря своим глазам. Она давно мечтала познакомиться с одной из джазовых икон — Льюисом Армстронгом, но не задумывалась, что он знает о ней. Да что там — не думала, что это вообще возможно! В дом незаметно и бесшумно проскользнул Пол. Он подошел к Америке, сидящей в гостиной на диване под торшером, присел слева от нее, согнув под собой левую ногу, запустил пальцы в ее волосы и поцеловал в висок.
Они чувствовали это настроение: когда надо много рассказать, но так не хочется размыкать губ и произносить слова, а хочется лишь слушать тихое дыхание. Америка опустила голову Полу на колени и, отложив письмо, заглянула в его мерцающие ореховые глаза. Он улыбнулся и тихо, чарующе и нежно запел.
There, running my hands through her hair,
Both of us thinking how good it can be,
Someone is speaking,
But she doesn't know he's there.{?}[англ. «Там, я вожу руками сквозь ее волосы. Мы оба думаем, как может быть хорошо. Кто-то говорит, но она не знает, что он там»]
Пол допел и улыбнулся в зубы. Целые, чистые белые зубы.
Шли последние дни сессий альбома The Beatles, и до начала всемирного турне, в котором группа впервые после поездки в Гонг Конг в 1964-ом году охватит Азию, остались считанные сутки. Пол и Америка не испытывали яростного желания праздновать дни рождения роскошно. Семнадцатого июня Пол завершил процесс покупки фермы в Хай-Парке в Шотландии, которую никогда в жизни не видел воочию, став последним битлом, вложившим деньги в недвижимость за пределами Лондона. Пока Пол находился в нотариальной конторе, находящейся дома Америке позвонила довольная жизнью Мийами.
— Представляешь, пока я была в отъезде, мама пошла на поправку и недавно совсем выздоровела! — щебетала Мийами. — Я решила, что после всех этих выступлений надо заняться учебой. Думала, сейчас буду готовиться к экзаменам. И тут мистер Эпстайн говорит мне: Королевская академия музыки принимает тебя без экзаменов! Спасибо тебе с Полом, без вас всего этого не было бы!
— Перестань, — смутилась Ами. — Лучше скажи: ты сейчас в Лондоне?
— Да! Как раз еду сегодня документы сдавать! — радостно ответила Мийами.
— Тогда заходи завтра к нам на чай, — Америка надиктовала адрес дома. Мийами обрадовалась, пообещала прийти и попрощалась до следующего дня.
Утром в окно барабанил дождь. Пол распахнул глаза и перевернулся на другой бок, потянувшись к Ами. Но ее в кровати не было. Пол поднялся, нацепил банный халат и вышел в кухню. Америка сидела за столом и писала что-то в тетради, водя указательным пальцем правой руки по строкам в другой тетради. Услышав скрип половиц в коридоре, Америка повернулась в сторону Пола. Пряди ее волос оказались закинутыми назад. Тонкий вязаный свитер воздушно сидел на ее хрупком теле.
— Доброе утро, — улыбнулась она и потянулась, чтобы поцеловать. — Я думала, ты еще чуть-чуть поспишь.
— В день рождения не спится, — Пол сел на стул напротив супруги. Ами дописала что-то, встала из-за стола и подошла к плите. Она взяла из коробка спичку и зажгла огонь.
— К нам на обед Мийами заедет, — Америка поставила на конфорку сковороду.
— Вот как, — улыбнулся Пол, следя за приготовлением яичницы-глазуньи с сосисками. После того, как завтрак приобрел соблазнительную золотистую корочку, Америка выключила огонь и, ловко подцепив лопаткой яичницу, положила ее на чистую тарелку. Пола пронизало чувство защищенности, домашнего тепла и уюта, любви. Тарелка с завтраком оказалась прямо перед ним. Пол принялся за его поедание. Америка скрылась в коридоре, а вернувшись, уже держала в руках среднего размера шкатулку из изысканного темного дерева с золотыми декоративными накладками на углах. Америка тихонько пропела: «С днем рождения тебя» и протянула коробку имениннику. Он удивленно принял ее и снял крышку. Внутри лежали в бархатных чехлах-мешочках портсигар и фляга, стилизованные под шкатулку. «Как красиво!» — воскликнул Пол и притянул Ами к себе. Она села к мужу на колено. «Я рядом с тобой чувствую себя самым счастливым на свете», — прошептал он. Америка улыбнулась, закрыв глаза. В коридоре зазвонил телефон. «А вот и первые поздравления!» — воскликнул Пол. Ами поднялась, и Пол выбежал в коридор. «Да-да?.. ой, папа, привет!» — слышалось из коридора. Америка усмехнулась, представив, как свекор называет Пола балбесом и говорит, что очень его любит.
Не успел Пол вернуться в кухню и передать Америке привет от Джима, как позвонили еще, и еще, а потом вовсе в дверь. Это уже была Мийами. Пол провел ее на кухню, где Америка разлила по тарелкам суп-пюре.
— Спасибо, что пригласили! — воскликнула Мийами, подходя к Ами. — Ами, я завтра вряд ли тебя увижу, поэтому хочу подарить подарок сегодня. Он для вас с Полом один на двоих. Это билеты на концерт Нины Симон через две недели!
Америка и Пол стыдливо переглянулись.
— Спасибо тебе большое за такой восхитительный подарок. Мы с Ами очень любим Нину. Но, увы, в пятницу мы летим в тур примерно на две недели, — печально произнес Пол. Мийами стушевалась.
— Как же я ошиблась... Извините, пожалуйста... Мне надо было иметь в виду, что вы люди гастролирующие…
— Абсолютно не за что просить прощения, — утверждала Америка. — Лучше садитесь за стол. Между прочим, я хотела отметить, что двадцать первого будет ровно год, как мы знакомы.
— А ведь действительно! — настроение Мийами вновь вернулось на свое место. — Это было такое удачное стечение обстоятельств. До сих пор не могу поверить, что так бывает!
Снова зазвонил телефон, и Пол почти раздраженно вскочил со стула.
— Ты бы поел лучше.
— А если что-то важное? — Пол скрылся в коридоре. Он о чем-то тихо поговорил и вернулся. — Что, Ами. Вечером пойдем с Барри, Тарой, Саки Портье и Джейн в “The Bag O'Nails”.
— Прекрасная компания, — отметила Америка.
Вскоре чета, проводив Мийами, принарядилась и отправилась в ночной клуб, чтобы отпраздновать двадцать четвертый день рождения Пола. Празднование затянулось настолько, что совершенно незаметно перетекло в день рождения Америки часов на пять. Потом все пьяные и довольные сели в такси и разъехались по домам.
Америка хотела отпраздновать свое двадцатичетырехлетие в тесном семейном кругу и пригласила на ужин Эллину, Билли и семью Рамон. Она очень надеялась на то, что Омпада и Пит, практически переехавшие в Лондон, тоже присоединятся к ужину. Ами весь день провела на кухне, готовя блюда к праздничному семейному ужину. Пол, не торопившийся с подарком, всячески помогал ей. Он перенес телефонный аппарат на кухню, чтобы Америке было проще отвечать на поздравления, разложил в гостиной стол, мыл посуду. Наконец стол был накрыт, и супруги стали дожидаться гостей, сидя на диване в гостиной под пластинку Вивальди.
Раздался заветный звонок. Америка вышла в прихожую и открыла гостям дверь.
— Америка! — громко воскликнула Фиби.
Суетливое семейство мигом заполнило дом шумом. Своенравная Фиби пыталась привлечь к себе как можно больше внимания, Кармелит шутил, Эллина пыталась поздравить сестру, Мэри сетовала на то, что племянница вообще перестала объявляться. Когда в прихожую вышел Пол, стало еще громче. Мэри и Билли попытались вручить Америке подарочный чайный сервиз. Затем гости наконец разулись, помыли руки и в конце концов сели за стол. Все загрохотали посудой. Пол разлил по бокалам шампанское, а в стакан Фиби — компот.
— Можно мне произнести первый тост? — спросила Мэри и, получив от Ами вердикт: «Конечно!», встала с бокалом. — Ами, девочка моя любимая, я не могу поверить, что тебе уже двадцать четыре года. Эта цифра никак не соответствует тому, какой ты остаешься у меня в голове — маленькой девочкой шести лет.
— Это же мне шесть лет! — громко оповестила всех Фиби.
— Помолчи! — шикнула Эллина. Фиби высунула язык в сторону сестры.
— Но когда тебе действительно было шесть, я не верила, потому что ты была уже мудрее своих ровесников и некоторых из нас, взрослых. Поэтому что я хочу пожелать тебе сейчас. Я желаю тебе быть такой, какая ты есть, и не подгонять себя под чьи-либо рамки и шаблоны.
Все сдвинули бокалы. Раздался звонок в дверь, и Ами вышла из-за стола. Посмотрев в глазок входной двери, она заметила две высокие фигуры Омпады и Пита. Они вошли в квартиру, и Ами смогла заметить, что Омпада одета в слишком просторную для нее одежду. Обычно она надевала что-то приталенное. Но и от зоркого глаза Овод не удавалось скрыть изменившуюся фигуру Ами.
— Я прихожу, и снова она худая, — Омпада говорила о своем. — Но ты сейчас еще в отличной форме. Не тот скелет, что был два года назад.
Гости и именинница расцеловались.
— Америка, — обратился Пит. — Мы с Омпадой хотим подарить тебе необычный подарок.
— Мы знаем, что ты очень любишь книги, но не знаем, что ты еще не читала, — продолжила за мужем Омпада. — Поэтому мы дарим тебе написанный от руки моим знакомым каллиграфом «Сборник самых красивых любовных писем».
Омпада протянула подруге перетянутую синей лентой толстую книгу в жесткой обложке. Америка удивилась: она была выполнена в стиле шкатулки, подаренной Полу на его день рождения.
Новоприбывшие были бурно встречены в гостиной. Их посадили на пустующие стулья между Билли Рамоном и Билли Кармелитом.
— Омпада, как там твой модный дом поживает? — поинтересовалась Мэри.
— Все даже намного лучше, чем я ожидала. Продажи растут так быстро, что сметы устаревают каждый день, — поделилась Омпада, пока Пит накладывал ей салат. — Мы с Питом уже вынуждены снимать квартиру здесь, потому что каждый день ездить из Оксфорда неудобно. Но я, скажу честно, патриот своего города, поэтому к осени ситуацию исправлю. Хочу, чтобы мои дети росли в Оксфорде.
— Могу тебя понять, — произнесла Мэри. — Если так посмотреть — все же хорошо!
— Все просто замечательно, — поправила Омпада. — А теперь пора пить за Америку!
— А мне пора дарить подарок! — Пол достал из-под стола небольшую коробочку и протянул Америке. Он встал с бокалом в руке. — Любимая, это тебе. Я долго думал, что же тебе подарить. За этот год наши планы на будущее и жизненный путь успели множество раз поменяться. А главное, что мы не только с большим успехом проходим проверку на прочность, но и становимся еще крепче и ближе друг другу. Поэтому я дарю тебе кое-что, что будет освещать не только наш будущий дом, но и нашу жизненную дорогу.
Америка заглянула внутрь коробки. Там лежал переносной металлический фонарь, похожий на очаровательную беседку в парке. Стекла по бокам покрывали резные металлические цветы, такие легкие, как будто кружевные. Он был настолько красив, что Ами растрогалась — она никогда и нигде не видела таких. Америка встала, поставила коробку на стол, обняла и поцеловала супруга. Гости стали звякать бокалами и пить за счастье Пола и Америки.
Двадцать первого июня Пол и Америка навестили Джима МакКартни, а на следующий день должна была состояться последняя сессия The Beatles для нового альбома. Америка собирала вещи для длительной поездки, которая должна была начаться в Германии двумя днями спустя и закончиться на Филиппинах. Ами не ожидала от поездки ничего особенного, хотя путь гастролей впервые пролагался через новую для всех Японию.
Пол уехал в студию ближе к обеду, но не прошло и сорока минут его отсутствия, как в дверь постучали. Америка вышла в гостиную и заглянула в глазок. На пороге стоял Пол, явно чем-то взбешенный и нервничающий. Он притаптывал ногой, заламывал пальцы на руках. Ами на мгновение испугалась открывать ему, потому что он мог быть невменяемым и навредить ей. Пол постучал еще раз, и Америка покорно открыла. Не успел МакКартни перейти порог, как Америка оказалась в его крепких объятиях. Пол впился в губы девушки. Дверь шумно захлопнулась. Ами вырвалась из поцелуя и попыталась спросить:
— У вас же сегодня...
— Тихо, — произнес Пол спокойно, с восходящей интонацией, взял Америку на руки и понес в спальню.
Только за ужином Америке удалось разговорить молчаливого Пола.
— Понимаешь, — сказал Пол, поморщив лоб, обнаженный вздыбившейся челкой. — Мне так надоели бескомпромиссность и лень Джона. Он хочет, чтобы все было только так, как он хочет, но не желает прикладывать к этому усилий. А главное, что он не может даже нормально объяснить, что ему хочется! Раньше он был более сговорчив.
Америка погладила мужа по плечам.
Два дня спустя, рано утром, The Beatles, Брайан, Мэл, Америка и Альф Бикнелл встретились в аэропорту Хитроу, чтобы вылететь в Мюнхен. Ребята, по всей видимости, забыв о позавчерашней ссоре, общались между собой свободно. Проводить фаворитов в турне пришли преданные фанатки. Толпы, казалось, за прошедшие два года не изменились качественно, а только количественно. Ребята вяло помахали им рукой и поднялись по трапу. Америка вновь почувствовала на себе множество озлобленных и завистливых взглядов. Все вошли в самолет и расселись по креслам. Они были расставлены в прямоугольник так, чтобы пассажиры имели возможность смотреть друг на друга. Коллегам предстояло обсудить множество насущных тем, в том числе название нового альбома. Невзирая на шум двигателей, они начали разговор.
— Друзья, выяснилось, что альбом “Abracadabra” уже существует. А жаль, под концепцию альбома это подошло бы, — произнес Брайан и вздохнул.
— Жаль, — подтвердил Джон.
— Короче говоря, друзья, надо бы придумать новое название. У кого какие варианты? — Брайан обвел глазами присутствующих. Они на мгновение задумались, но молчание почти сразу прервал Пол:
— О, у меня этих названий целый список. “Pendulums”, “Fat Man”, “Bobby”, “Magic Circle”{?}[англ. «Маятники», «Толстый мужичок», «Бобби», «Магический круг»]...
— Стой, стой, — прервал Джон Пола, который уже начал помогать себе размахиваниями руками. — Я знаю, сколько еще ты можешь предложить. И если я могу понять, как относится к альбому, допустим, “Magic Circle” — оно, скорее всего символизирует диск пластинки, да?, то остальные названия я связать не могу. “Fat Man” — это намек на мою фигуру?
— Да нет же, c чего ты взял? Подтекст “Magic Circle” ты действительно угадал. А остальные... не знаю. Просто так. Я еще не придумал концепт.
Джон усмехнулся, закатив глаза.
— Можно мне? Я предлагаю озаглавить пластинку “After Geography”{?}[англ. «После географии»]. После всего того, что нам удалось увидеть по всему миру, мы пришли к новому звучанию. То есть название будет говорить о том, что эта пластинка — итог многих туров, — предложил Ринго.
— Название интересное, — признали в один голос Брайан и Пол.
— Тогда давайте расширим географию гастрольных туров! Предлагаю: “Beatles on Safari”{?}[англ. «Битлз» в Сафари»]! — воскликнул Джон.
— Мило, но мне не нравится, — сказал Пол.
— И мне. Мне больше предложение Ринго нравится, — высказался Джордж. Джон скривил рожу в сторону Джорджа и Пола и закинул ногу на ногу.
— Вы сейчас ни к чему таким образом не придете, — вставила слово Америка-рефери. — Я предлагаю вам вернуться к прежнему стилю The Beatles с искусной игрой слов.
Все замолчали и начали перебирать в голове слова и их разные сочетания. Молчаливое раздумие растянулась на пять минут, потом на десять, двадцать.
— “Revolver”, — сказал Джон. Все обернулись на него. — Для многих это будет не больше, чем пистолет, револьвер. Но мы будем знать, что это — вращающаяся болванка{?}[От англ. "to revolve" — «вращаться», соответственно "revolver" — нечто вращающееся. Игра слов при переводе, увы, теряется].
— А это идея! емко и лаконично, — согласился Пол. — Как вам?
Согласились все.
Пятничным вечером The Beatles должны были дать два концерта в “Circus-Krone-Bau”. Когда группа вышла на сцену под не стихающие вопли поклонниц, все, кто застал концерты The Beatles в 1963-64-ых годах, не смог не заметить, что радости и энтузиазма на их лицах и в глазах не осталось. Когда-то они приятно удивлялись своей популярности, не могли поверить в то, что совсем недавно они были неопытной скиффл-группой. Теперь они... устали. В конце второго концерта, когда время перевалило за полночь, битлы, простоявшие на сцене не менее шести часов, буквально валились с ног, хотя когда-то могли играть сутками напролет. Джордж объявил “Yesterday” как песню с альбома “Beatles For Sale”, а не “Help!” Пол пел ее с мокрыми глазами, как почти год назад в Блэкпуле, только это были уже не слезы, а пот. Сет-лист состоял сплошь из старых песен, но петь о старом не хотелось. Хотелось петь о другом, но другое уже никто не понимал.
— Danke sch;n, большое спасибо! — сказал в микрофон Пол. — Итак, сейчас уже поздно, нам всем уже пора расходиться, — зал встретил эту новость безрадостно, — но напоследок мы споем вам... эм... “I'm Down”...?
Пол отошел от микрофона. Брайан пытливо посмотрел на Америку, словно она могла объяснить поведение ее мужа. Пол подошел к Джону и испуганно прошептал:
— Джон, я, кажется, забыл слова! Что делать?
— Креститься, — тихо произнес Джон и напел первую строчку.
— Нет, она не так начинается, — Джордж был не согласен. Пол махнул рукой, поблагодарил коллег и, вернувшись к микрофону, начал петь по-своему. Дойдя до второго куплета, Пол прервался. Ринго взял все в свои руки и перешел сразу к припеву, не дав Полу застрять на месте. Песня была допета, и музыканты попрощались с Мюнхеном.
Ночью The Beatles и команда отправились в Эссен на поезде, где 25-ого группа дала концерт, а в ночь на двадцать шестое делегация прибыла в Гамбург. У Джона, Пола, Джорджа и Ринго в душе были смешанные чувства. С Гамбурга, точнее, с его грязных районов, начиналась их карьера. Битлы уезжали отсюда бедными, в какую-то из поездок они были отсюда депортированы. А вернулись уже богатыми и знаменитыми.
Америке сутки в Гамбурге тоже не сулили ничего хорошего. Пока битлы навещали старых гамбургских знакомых, Ами отправилась бороздить город. Идею о прогулке по главным улицам города она оставила практически сразу: к Зами подбежала толпа девчонок с блокнотами, буклетами, фотографиями, в том числе, — что удивительно, — самой Америки, и стала требовать автографы. Девушка с трудом выбралась из окружения и скрылась в неизвестном переулке. Там был магазин виниловых пластинок, и Ами не постеснялась войти внутрь. В магазине было практически пусто. На витрине прямо перед входной дверью лежала пластинка в зеленом конверте. Америка присмотрелась поближе и разглядела новый альбом The Beach Boys “Pet Sounds”. Воспользовавшись былым знанием немецкого языка, она спросила:
— Сколько стоит эта пластинка?
— Сама не видишь? — грубо ответил ей старик за прилавком. — Там есть цена!
Америка поняла, почему в магазин никто не желал идти. Она посмотрела на ценник, прикрепленный к конверту скрепкой и поняла, по какой второй причине сюда не желают приходить клиенты. Несмотря на это, Америка купила пластинку, стараясь ничего не говорить, чтобы не слышать брани старика, и пошла в кабинку для прослушивания музыки. Ами вставила монетку, поставила пластинку под иглу и встала между тесных стен. Она закрыла глаза и не раскрывала их ближайшие сорок минут. “Pet Sounds” очень ее удивил, его многослойное звучание принципиально отличалось от привычного ее уху материала The Beach Boys и всей поп-индустрии. Песни с глубокими интроспективными текстами и сильными мелодиями были за редким исключением исполнены под аккомпанемент оркестра. Одна из песен — Ами посмотрела ее название на обложке — “Don’t Talk (Put Your Head on My Shoulder)”{?}[англ. «Не говори (положи голову на мое плечо)»] — напомнила Пола, напевающего тихую песню и водящего пальцами по голове супруги. Ами подумалось, что Пол, возможно, уже слышал новый альбом, который доказывал, что американская группа составляет достойную конкуренцию The Beatles.
Америка вышла из магазина, и в нее тут же врезался незнакомый молодой человек, сбив с ног прямо на ступеньки. Он протянул Америке руку. Девушка подняла на парня глаза и не могла им поверить.
— Америка? — спросила он, помогая ей встать. Это был Джеймс Пирт из Ливерпуля. — Вот так встреча! Какими судьбами в Гамбурге?
— Я здесь по работе, а ты? Как мама? — спросила Америка, отряхиваясь. Кто-то сзади открыл дверь и толкнул ею Америку в спину.
— Давай прогуляемся. Мама умерла в прошлом августе. Понял, что стал взрослым, поэтому мамы рядом не будет. А в общем жизнь ничего. Решил вот проведать старый добрый Гамбург, вспомнить времена с тобой, Крис, вечера в стрип-клубах и отвратную еду. Снял квартиру, и, представь себе, она оказалась точно такой же, какую мы снимали в пятьдесят восьмом! Только планировка оказалась зеркальной той. Представляешь?
— Да мы тут всего три недели жили, — Америка усмехнулась, вперив взгляд в асфальт. Компания болтливого Пирта ее не очень радовала. Ами не могла забыть то, как воспользовалась им полтора года назад, чтобы отшить одногруппника. Джеймс явно еще питал к ней чувства и мог начать приставать. Друзья вошли в тенистый парк.
— Ой, у тебя же недавно был день рождения. Давай зайдем в магазин, я тебе что-нибудь куплю? Или можем просто посидеть в кафе, выпьем за встречу? — с надеждой в глазах спросил Джеймс.
— Нет, не могу. У меня скоро очень важная встреча, на которой я должна быть вовремя и в трезвом состоянии, — искусственно улыбнулась Америка.
— А-а-а, точно, ты же по работе здесь. Я, кстати, в прошлом году был на твоем спектакле, но постеснялся подойти к тебе после. Мне понравилось! — воскликнул юноша.
— Спасибо большое. Джеймс, я была очень рада тебя увидеть, но, прости, я очень спешу! — Америка остановилась на месте.
— Извини, что задержал. Был очень рад тебя увидеть! — он крепко обнял Америку, но она неохотно ответила ему, и уже скоро похлопала по плечу, показывая, что времени совсем не осталось. Америка развернулась и ушла торопливым шагом. — Пока! — крикнул Джеймс вслед. Девушка даже не обернулась. Парень посмотрел на ее левую руку. На безымянном пальце блестело серебряное колечко. Джеймс опустился на скамью прямо позади него, разочарованно прошептав: — Все-таки замужем...
Америка пришла в отель. В номере уже собрались все, и когда появилась Америка, на нее уставилось четыре пары глаз.
— Ну как? — спросил Джон.
— Как-как... — вздохнула Америка, присаживаясь на диван рядом с Джорджем. — Что я могу сказать о городе, в одном из закоулков которого семнадцатилетнюю меня чуть не изнасиловали, чуть не вкололи героин, обокрали, по возвращении из которого мачеха меня отлупила, в котором я сегодня встретила моего недалекого бывшего.
— Ты жила в Гамбурге? — спросил Джон.
— Помнишь, я рассказывала, что семестр жила в Берлине? Три недели мы с Крис провели здесь, и Джеймс присоединился к нам.
— Ты права, — сказал Джордж. — Сегодня столько скелетов из шкафов повыходило, столько призраков прошлого материализовалось.
В дверь постучали. Джон крикнул: «Открыто!» Дверь открылась, и на пороге появилась довольно высокая симпатичная блондинка. Ребята повскакивали с мест и кинулись к ней, восклицая: «Астрид, Астрид!»
— Мальчики, мальчики, не задушите меня, умоляю, — смеялась она. — Подождите, мне показалось, или у вас на диване сидит Америка?
Битлы расступились, и Америка с Астрид встретились глазами.
— Здравствуй, — улыбнулась Ами.
— Здравствуй! — воскликнула Киргхерр, присаживаясь рядом с Америкой. — Сколько же я тебя не видела? Года два, наверное. Со съемок «Вечера трудного дня». Да и ты тогда так бегала, что тебя застать было невозможно.
— А ты была на съемках? — Америка выпучила глаза и посмотрела на битлов. Они закивали. Ами пожала плечами.
— Вот, доказательства! Ну ты не переживай, — Астрид положила ладонь на плечо Зами. — Парни, я приехала ненадолго, у меня самой поезд скоро.
— А у нас концерт, — сказал Джордж, устроившись рядом с Астрид, к которой давно испытывал симпатию.
— Я слышала, у вас скоро новый альбом выйдет. Недавно Клаус заходил, делился макетами. Он хочет использовать фотографии Стюарта.
— Я захотел, чтобы он был с нами, — произнес Джон на выдохе. — Думаю, что это будет правильно.
Астрид вздохнула и обвела взглядом комнату. Потом ее лицо вновь озарилось улыбкой, и девушка посмотрела на Джорджа:
— А я была в Лондоне по работе, видела Патти, а она меня не узнала.
— Ты была в Лондоне? — удивился Джон. — Почему же мы тогда не виделись?
— Я прилетала по работе всего на пару часиков. Так что же Патти? — ответив мельком Джону, Астрид не отвлеклась от Джорджа, что ему почему-то льстило и поднимало самооценку.
— Не знаю, она может тебя не помнить. Вокруг нее сейчас так много новых лиц, ей трудно их запоминать. Странно, что она ничего не рассказала мне, хотя обычно она рассказывает все-все-все, что с ней происходит.
— Она очень милая, — улыбнулась Астрид, по-сестрински погладив парня по плечу. В глазах Джорджа загорелся огонек. Астрид обратилась к парням: — Ну что, парни, а какие планы у вас на будущее?
— Завтра мы летим в Японию, а потом на Филиппины, — ответил Пол.
— Хорошо размахнулись. Осенью приеду в Лондон, заскочу на какой-нибудь ваш концерт, — предположила Астрид, но ее прервал Джон:
— Мы больше не будем выступать.
Астрид поправила волосы и удивленно посмотрела на Джона.
— То есть... совсем?
— Нет, мы будем записывать альбомы. Но концерты... они изжили себя. Точнее даже нас. Ты можешь поехать на наш концерт, посмотреть, что там творится. Я уверен, ты придешь в ужас.
— Я бы поехала, сегодня не могу. У меня же поезд, — Астрид посмотрела на часы и удивилась. — Как же все-таки быстро летит время, когда я с вами. Мне уже пора ехать на вокзал. Жаль, конечно, что ваша история заканчивается, но я надеюсь на новый альбом.
— Нет-нет, наша история не заканчивается! — Поспешил переубедить девушку Пол. — Мы еще долго будем радовать (или расстраивать? кто знает!) слушателей своей музыкой.
— А ты почаще приезжай к нам! — попросил Джон.
— Это уж как получится, — ответила Астрид, поднявшись с дивана и повесив на плечо сумку. — Ладно, ребята, я с вами прощаюсь. Джон, проводишь меня?
Джон оперся руками на подлокотники кресла и встал. Киргхерр и Леннон вышли из номера.
Ночью The Beatles и команда сели в самолет, чтобы улететь в Лондон и пересесть на самолет в Токио. Ими сразу овладел сон, и пересадка в Лондоне прошла для них практически незаметно. Уже в воздухе выяснилось, что лайнер не сможет приземлиться ни в одном из районов Японии, поскольку на острова обрушился ураган. Самолету пришлось пролететь над северным полюсом и приземлиться на Аляске. Бодрствующие Ами и Брайан не сводили глаз с видов в иллюминаторе. Америка осмотрела салон и увидела, что Джордж тоже рассматривает блестящий в лунном свете океан, полузакрытый серыми облачками. Постепенно приближалась белая полоса земли с разорванным в одном месте перешейком. По телу Америки пробежала дрожь; она поняла, что находится совсем близко к своей родине и родине ее мамы.
— Это, наверное, СССР, Россия? — предположил Брайан. Его предки тоже некогда эмигрировали из царской России.
— Аляска тоже ведь когда-то была Россией, — произнесла Америка, как будто не слышала вопроса.
Оба замолчали. Самолет пошел на снижение, и сосны стали рисоваться в темноте все отчетливее и отчетливее. Америкой овладела сонливость, и пока самолет кружил в небе над аэропортом Анкориджа, она опустилась в легкую полудрему под шум двигателей. Шасси жестко опустились на асфальт, и Ами в испуге распахнула глаза.
Битлы неспешно повставали с кресел, сошли с трапа и направились в аэропорт, ежась на ледяном ветру. Брайан, Мэл отправили их и Альфа в комнату отдыха и ушли вместе с Ами оформлять документы. Не успели они отойти, как Ринго впечатался в окно и воскликнул: «Смотрите, белый медведь!» Брайан и Америка обернулись и увидели ребят, рванувших к стеклу.
The Beatles пробыли в отеле десять часов, и после полудня вновь сели в самолет до Токио, где должны были дать серию концертов. Для выступлений готовили здание Будокан-холла, в котором обычно проходили состязания джиу-джитсу. Японская общественность восприняла этот факт недовольно, поэтому Брайану пришлось попотеть, чтобы арендовать зал.
Путешествие в Азию было для всех важным событием. Должно было состояться знакомство Запада с Востоком, и в обсуждении своих представлений от такой далекой и загадочной Японии, Америка упомянула балладу Киплинга о Востоке и Западе. Брайан поделился, что не знает ни о чем, кроме самураев и сакуры. Америка спросила, неужели он не знает о хокку и Басе? Брайан неуверенно ответил: «Что-то слышал».
В Токио было неспокойно. В то время проходили студенческие демонстрации, и битлов с трудом доставили в отель. Когда гости прибыли в токийский «Хилтон», их уже ожидал традиционный японский обед. Голодный Джон потер руками, облизал губы и принялся за прием пищи, не разувшись. Он вставлял в роллы палки, а если они разваливались, брал их руками и высыпал рис в рот. Его остановил Мэл, прихватив за локоть.
— Хорошо, что тебя никто из местных не видит. Они бы очень обиделись.
— Что я могу поделать? Мне очень нравится японская культура, особенно часть про еду, — ответил Джон с набитым ртом.
— Тебе всегда еда нравится, — заметил Ринго.
— Вы сильно животы не набивайте, нам скоро ехать на экскурсию, — предупредил Брайан, прижав ладонь к той части телефонной трубки, которая была ближе ко рту. — Алло?
В комнату вошла Америка со стопкой сложенной одежды из черного шелка.
— Вам подарили по кимоно, — они подошла к парням и выдала каждому по одному.
— А что это? — спросил Ринго, взяв кимоно из рук Америки.
— Типа халат, — ответил Джон, разворачивая тряпицу.
— Так, нет времени примерять гардероб, едем в Будокан, — объявил Брайан. Парни поднялись со своих мест, кроме Джона.
В Будокане был музей национальных костюмов, где для The Beatles, Мэла, Америки, Брайана и Альфа провели увлекательную экскурсию. Особенно впечатлился Пол, но его эмоциональность никого не удивила. Настоящий восторг безразличного ко всему Джона — вот, что всех ошарашило. Ринго даже иронично спросил у него: «Что, переедешь в Японию?», на что Джон, как будто серьезно, ответил: «А что? Брошу жену и перееду!»
Менталитет японцев не оставил без своей порции удивления никого. В зрительном зале было настолько тихо, что парни начали слышать друг друга. Это ощущение оказалось настолько необычным, что музыканты с трудом сыгрались к концу выступления. Зрители впервые на памяти The Beatles сдержанно сидели на своих местах, не вскакивая и не крича, хотя происходящее на сцене, безусловно, вызывало такое желание, как и у западных поклонников. Они спокойно сидели на местах и аплодировали после каждой песни, не создав при этом впечатления, что гостей были не рады видеть. На весь Будокан-холл во время приезда The Beatles приходилось около трех тысяч полицейских. В отель группа ехала, живо обсуждая прошедший концерт и дисциплинированность японцев.
В тихом отеле ребятам нечем было заняться. Они сидели в номере, пытаясь найти развлечение. Когда Америка вошла в номер, они буквально набросились на нее, как маленькие дети на пришедшую мамочку.
— Почему вы не спите? — Америка была в соответствующем образе. — У вас был трудный день, ложитесь спать.
— Не хочется. У нас часовые пояса сбились, — изрек Ринго. Америка вздохнула и подошла к своей сумке, лежащей на краю дивана. Там лежали две книги, купленные накануне отлета в «Индике» и давно прочитанные.
— Пока почитайте. А я что-нибудь придумаю, — Ами вручила по книге Джону и Ринго и вышла из номера. Она вошла в спальню Брайана, где уже сидел японский промоутер группы Тэтс Нагасима.
— Что случилось? — взволнованно спросил Брайан.
— Да просят меня развлечь их. Как дети... — Америка присела на плетеный стул прямо напротив Тэтса.
— А это идея! — воскликнул Нагасима. — Чем обычно развлекают детей?
— Игрушечной железной дорогой? — предположил Брайан, нахмурив брови.
— Этим тоже, но у нас дети чуть-чуть постарше, и самые что ни на есть творческие. Надо им дать общий лист бумаги (у меня есть лист формата 30х40), гуашь, акварель, кисти (у меня это тоже есть) и задание: нарисовать общую картину на четверых. А потом можно будет продать картину на благотворительном аукционе.
— Я всегда знал, что самые умные люди живут на востоке! — одобрил идею Брайан. — Тащи!
Тэтс встал и ушел к себе. Америка и Брайан стали ждать его в коридоре. Он прибежал очень скоро, держа в руках ватман, сложенные вместе стаканы с кистями и краски. Брайан перехватил у него стаканы, а Америка отрыла мужчинам дверь.
— Что это? — тут же поинтересовался Джон.
— Садитесь за стол, — сказал Брайан. Тэтс бумагу разложил по всей площади стола. Америка переставила настольную лампу с тумбочки в центр ватмана. Тэтс и Брайан разложили краски, а Америка ушла со стаканами в руках, чтобы наполнить их водой.
— Мы что, будем рисовать? — спросил Джон, вглядываясь в краски, запечатанные в коробки.
— Вспомнишь молодость в колледже изобразительных искусств, — приметил Джордж. Тэтс и Брайан распаковали краски.
— Как интересно! Так давно хотелось рисовать! — восторженно восклицал Пол, садясь за стол. В комнату осторожно вошла Америка, пытаясь не уронить стаканы и не расплескать воду, и поставила тару на стол.
— Итак, у меня есть персональное задание, — обратился к парням Тэтс. — Нарисуйте совместную картину на тему «Образы женщины».
— И все? Пфф, легко! — Джон схватился за кисть, макнул ее в воду, затем в красную гуашь, черную гуашь и нарисовал на своем краю листа какой-то комок. — Готово!
— Ну вот, Джон, ты лист испортил, — расстроился Ринго.
— У меня есть идея: каждый будет рисовать в своем углу! — бодро предложил Пол.
— Бесподобно! Мой угол готов, — довольный Джон развалился на своей части дивана.
— Так не пойдет. Ваши рисунки должны быть в ансамбле друг с другом. Приятного вечера! — Тэтс помахал им рукой и ретировался вместе с Брайаном. Америка осталась в номере. Пол, Джордж и Ринго принялись за рисунок. Джон сначала смотрел, как рисуют его друзья, а затем присоединился к ним.
Они рисовали так увлеченно, практически самозабвенно, по-детски предавшись делу, что Америка сделала несколько фотографий. Ребята рисовали в течение нескольких ночей после концертов, которые их впервые за долгое время не утомляли, а вдохновляли на творчество. В ночь на третье июля ребята завершили полотно, пестрящее яркой пурпурной краской. А там, где все дни стояла лампа, остался белый круг. Там-то художники и поставили свои подписи.
После Токио The Beatles ждала Манила. На Филиппинских островах стояла диктатура Фердинанда Маркоса. Поэтому нехорошее предчувствие появилось у парней еще в самолете. Никто не осмеливался высказывать своих предположений, и от волнения никто не мог уснуть. Самолет как будто бы ударился о горячий филиппинский асфальт, но пассажиров еще долго не могли выпустить из лайнера. В салон ворвались странные накаченные громилы, похожие на неандертальцев, в странных рубахах навыпуск. На их поясах висели кожаные кобуры. Один из них сказал грубо, из-за сильного акцента, непонятно и почему-то частично по-немецки приказал:
— Schnelle{?}[нем. «Быстро»] на выход!
Никто уже ничего не понял. Тогда это же прокричал другой мужлан с противоположного конца самолета, схватил Джорджа за воротник и поволок к выходу. Джордж даже не успел ничего прокричать.
— Сами встанете, или то же с вами сделать? — спросил первый. Мужчины подняли руки вверх и встали. Они вместе с Америкой гуськом двинулись к выходу. Один из мужланов грубо подтолкнул Ами в спину, и она чуть не свалилась с ног. В аэропорту стояла толпа фанатов, скандирующая слова на незнакомом языке. Джорджа, Пола, Ринго и Джона затолкали в лимузин без вещей и увезли в неизвестном направлении. Брайан, Америка, Мэл и Альф растерялись. Их оставили с багажом прямо на взлетной полосе, от которой исходил ужасный жар.
— Извините, не могли бы вы доставить нас к The Beatles? — Брайан оставался интеллигентным джентльменом. — Не подскажете, где они?
— В лучшем из миров, — кровожадно усмехнулся один из мужиков. Идите в аэропорт, оформляйте документы.
— Не могли бы вы помочь нам донести вещи? Мы втроем не справимся, и среди нас есть молодая девушка.
— Тащите как хотите, нам плевать! — прикрикнул все тот же грубиян. Брайан, Мэл, Ами и Альф кинули взгляд на груду багажа под самолетом. Там лежала как ручная кладь ребят с гигиеническими принадлежностями, так и огромные чемоданы с аппаратурой и кофры с инструментами.
— Я могу понести что-нибудь маленькое, — тихо произнесла Америка.
— Пожалуй, мы воспользуемся твоими руками, — кивнул Брайан. Они взяли все, что лежало на асфальте и поплелись с грузом в аэропорт. Они шли к зданию сорок минут, а там чуть не рухнули в изнеможении.
Брайана и Америку полтора часа заставляли заполнять анкеты. Они заполняли серые бумаги, отдавали сотрудникам аэропорта, а те их отклоняли, и приходилось заполнять снова. Брайан не выдержал и спросил резко:
— Вы отвезете нас к The Beatles, наконец? Где импресарио, который должен нас встречать?
— Сейчас, — сказала одна женщина и подбежала к одному из тех мужиков, что вытолкали гостей из самолета. Он кивнул, и женщина пригласила Брайана, Америку, Мэла и Альфа пройти в машину.
Они, вспотевшие, сели в душный автомобиль с выбитыми стеклами. Минут через восемь появился шофер, плюхнулся на водительское место и поехал по шоссе со скоростью не менее полутораста миль в час. Пассажиры вжались в кресла, а им в глаза били волосы Америки, которые разносил повсюду сквозняк.
Британцев подвезли к пирсу. Брайан удивленно оглядел пустынное пространство вокруг него и спросил у шофера:
— А «Битлз»-то где?
— Откуда мне знать? — огрызнулся тот. У всех закололо в сердце от страха.
— Господи... — Брайан приставил руку к груди, ноги подкосились, и Америка подхватила его под руку.
— Я пойду позвоню, — предупредил Альф и побежал в сторону телефонной будки.
— На какой номер? — спросил Брайан.
— Я в офисе в аэропорту взял визитку, — крикнул в ответ Альф. Брайан вгляделся в яхту, мерно покачивающуюся около горизонта.
— Может, они там? — высказал он предположение. Вскоре вернулся Альф.
— Сказали подождать их в гостинице, — выдохнув, произнес он.
Четверка вновь погрузилась в автомобиль и отправилась в ветхую гостиницу. От шока никто не мог уснуть, все ждали возвращения парней. Ближе к ночи их доставили в номер уставшими, совершенно не способными разговаривать. Брайан испугался, что их накачали наркотиками, и Америка еще долго пыталась убедить его в том, что все не так плохо, хотя сама в это не верила.
Ранним утром гостей разбудил жуткий стук в дверь. В коридоре уже стоял ужасный шум. «Открывайте!» — кричали по очереди четыре мужских голоса. Брайан, уснувший на диване прямо в костюме, поднялся и открыл дверь. Америка, утомленная жарой, крепко спала на соседнем диване, кутаясь в свою черную курточку. Брайан вышел и начал дипломатично вести с незваными гостями переговоры. Потом он вернулся и включил телевизор, который пробудил Америку. В гостиную вышли все, в том числе Пол, ушедший рано утром на прогулку по городу.
— Первая Леди Имельда Маркос и ее дети уже с нетерпением дожидаются британских гостей, участников группы The Beatles, во дворце! — радостно объявил закадровый голос. Парни переглянулись.
— Что за чертовщина? — выругался Брайан. — Какая еще официальная встреча? Почему нельзя было предупредить заранее?
В номер постучали, и вошел один из импресарио группы на Филиппинах:
— Вас ждет госпожа Маркос во дворце президента. Ваши лимузины уже готовы.
— Извините, — Брайан подошел поближе к низкорослому мужчине и тихо сказал ему: — Мы не можем присутствовать на приеме. Мы отдыхаем после вчерашнего перелета. Передайте, пожалуйста, глубокоуважаемой госпоже Маркос наши искренние извинения.
Импресарио ретировался, и Брайан запер дверь.
— Вообще-то о таком нужно предупреждать заранее, — пожал плечами Брайан. — Почему мы должны узнавать такое по телевизору?
— Ждет нас со своими туфлями и лифчиками, — Джон заговорил ливерпульскими фразеологизмами.
— Надеюсь, это хорошо разрешится, — высказался Пол.
— Мне здесь уже не нравится. Скорее бы выступить — и в Индию, — сказал Джордж. Брайан вздохнул.
— Почему нам ничего не сказали? Черт, а как они исправят телевизионный эфир? Черт, черт! — он схватился руками за голову.
— Придумают что-нибудь, — отмахнулся Ринго. Но каждый все равно чувствовал себя виноватым в этой ситуации. Перед Имельдой было стыдно, хотя ни о какой встрече с высшей знатью договоренностей не устанавливали. Брайан и Америка помногу раз уточняли у филиппинских импресарио, не планируется ли аудиенция. Они оба не упустили бы такого важного пункта поездки. Теперь даже если бы они поехали на прием к президенту, они бы не успели на концерт. Они еще полчаса смотрели, как во дворце проходит парад и диктор говорит: «Долгожданные гости задерживаются в пути». Брайан вежливо отвечал на телефонные звонки, раздающиеся каждые пять минут.
На экране внезапно появилось заплаканное лицо Имельды. Она процедила сквозь зубы: «Они оскорбили меня. Никогда не любила The Beatles. Их музыка отвратительна». Настроение всех сидящих в гостиничном номере перед экраном тут же пришло в упадок.
Несмотря на упавшее еще больше настроение, разочарование в новой стране и усталости от жары, группа дала два концерта для сотни тысяч довольных зрителей. В один момент даже показалось, что не все так плохо — фанаты пока еще радуются жизни. Музыканты думали лишь о том, как строго с ними обходятся на Филиппинах. Как позже сказал Ринго: «А чего мы ждали? Другая страна — другие законы».
К следующему утру под окнами гостиницы, в которой поселилась группа и команда организаторов, собралась толпа разъяренных филиппинцев-патриотов. По выкрикам из толпы или общим скандированиям быстро стало понятно, что против The Beatles затевается бунт. В окно комнаты, где спали Джон и Ринго бросили кирпич, потом его бросили в спальню Америки, и осколки чудом не попали ей в лицо. Демонстранты решили, что The Beatles действительно оскорбили их авторитетных правителей. В номер занесли целую стопку свежих газет, на главной странице которой жирным шрифтом значилось: «Битлз» оскорбили Президента!» За завтраком все пытались обсудить этот вопрос и понять, как бы вернуться домой невредимыми.
— Это не мы их оскорбили, а они нас своим «гостеприимством», — Джон пальцами показал кавычки. — Вытолкали из аэропорта, посадили в гнилой автомобиль из Советского Союза, потом на какую-то наркотическую дискотеку в открытом море...
— У них свои меры гостеприимства. Я не понимаю, что в моей речи могло оскорбить Маркос? — сокрушался Брайан. — Ее никто не хотел обидеть. Я же просил передать мои извинения дословно. Мне казалось, я говорю очень корректно...
— Тебе не казалось, ты всегда безукоризненно вежлив, — подтвердила Америка. — Мы поступили верно. Было важнее отдохнуть перед концертом и порадовать зрителей. Главное, чтобы сейчас у нас получилось уехать, а выходить надо уже сейчас.
— Пора, — подтвердил Брайан, нервно вскочив из-за стола. В номер вошел незнакомый человек с чеком и громко объявил:
— Ваш счет за подоходный налог на гонорар! — Эпстайн взглянул на бумагу и громко сглотнул. Он поправил галстук и достал из кармана кошелек, откуда выудил нужную сумму денег.
— Этого должно хватить, — после слов Брайана мужчина ретировался. Эпстайн обратился к Америке: — Я решил не выписывать чек, а то еще с непогашенным налогом не дай бог не выпустят. Все, друзья, уходим!
Служащие отеля отказались помогать спустить тяжелый багаж. Таксисты отказывались останавливаться. Прохожие ругали их, на чем свет стоит. Америку обзывали беспринципной девкой, Брайана — тупоголовым карьеристом, Мэла — жирной тушей, Альфа — тараканом — за его усы. Они старались не обращать внимания. До рейса оставалось всего ничего.
— Я тут понял, — неожиданно сказал Ринго. — Я не хочу ехать в еще одну неизвестную страну. Там может поджидать что угодно.
— Ты не хочешь в Индию? — огорченно спросил Джордж.
— Хорошо, полетишь вместе с аппаратурой в Лондон, — произнес Брайан, продолжая голосовать, и протер изрезанный морщинами лоб, покрытый потом.
— Я тоже, — Джон присоединился к Старру.
— Слушайте, нам бы сначала до аэропорта добраться, — высказался Альф. Наконец, остановилась одна машина. Брайан сказал что-то водителю, и тот, выйдя из машины, остановил встречный автомобиль. В один сели Альф, Джон, Джордж и Мэл, во второй Пол, Ринго, Брайан и Ами. Багаж с трудом уместился в маленьких багажниках.
Автомобили подъехали к контрольно-пропускному пункту аэропорта. Солдат потребовал у всех сидящих документы, и, поняв, что в ближайших двух машинах сидят лютые враги народа, придумал им препятствие — отправил в объезд здания аэропорта окольным путем так, что пару раз автомобили въезжали в лес и три раза возвращались обратно к солдату. Тогда он все-таки сжалился и подсказал верную дорогу.
У служащих аэропорта уже был приказ: ни за что не помогать «Битлз». Брайан пытался позвать хоть одного носильщика, но все они исчезли из холла аэропорта.
— Придется вновь тащить это на своих руках, — вздохнул Брайан. — Слава богу, тут есть эскалаторы. Мужчины потерли руки и взяли на себя всю ношу. Но стоило им подойти к эскалаторам, как они остановились. Битлы переглянулись с Брайаном, Мэлом, Ами и Альфом.
— Странно, — высказался кто-то. Кряхтя, они поднялись по длинной лестнице. Как только последний из всех, Альф, сошел с остановившегося эскалатора, он вновь зажужжал и поехал. Восьмерка подошла к стойкам регистрации. Их сопровождала толпа злых людей, клацающих челюстями, как пираньи. Две нужные стойки — на Нью-Дели и Лондон — располагались по соседству.
— Здравствуйте, — Брайан оставался вежливым. — Нас нужно зарегистрировать на два рейса...
— Вы записаны только на один, — ответила девушка, — в Нью-Дели.
— Извините, но нам нужно некоторый багаж отправить в Лондон, это оговорено заранее, — говорил Брайан, сохраняя спокойствие и английское достоинство.
— Все занято, — девушка растянула вдоль лица фальшивую улыбку. — Мы не отправим вас в Лондон.
Мэл посмотрел на стойку слева, где регистрировали пассажиров на тот же рейс в Лондон.
— Да как же занято? Для тех не занято, а для нас занято? — Мэл взял богатырской рукой чемоданы с аппаратурой и перекинул через ограду. Девушка была огорошена.
— Ринго, — обратился к барабанщику Брайан. — Я думаю, ты понимаешь, что в Лондон не удастся полететь. Сейчас уж хоть куда-нибудь, хоть в Северную Корею, чтобы не оставаться тут.
Ринго кивнул.
Когда они отошли, группа коренастых мужчин в гавайских рубахах, видимо, радикальных патриотов, набросилась на парней. Джон, Пол и Джордж спрятались за спинами проходящих мимо монахинь, которых не трогали. Мэл и Брайан закрыли своими телами Америку и не заметили, как в руках дикарей остался шофер Альф Бикнелл. Брайан и Америка обернулись и успели застать только то, как Альфа скидывают с лестницы. Он несколько раз обернулся вокруг своей оси и остановился у подножия ступеней. Мэл и Брайан оставили Америку на пару с Ринго и побежали к Альфу.
Альфа отправили самолетом в Лондон. Предположили, что у него переломаны ребра. Битлы тем временем оказались в душном салоне самолета, но это придало им чувство настоящего счастья и облегчения. Вскоре вошли Мэл и Брайан. Они сели на свои места, но самолет не собирался подниматься в воздух. Так они просидели пятнадцать минут, пока из динамиков не донеслось: «Зами, Эпстайн, Эванс, просим сойти с борта авиалайнера. Повторяем...» Ами и Брайан бойко встали со своих мест. Девушку взял за запястье Пол:
— Ами, умоляю, не уходи никуда. Они же могут тебя оставить здесь навсегда, — подняв глаза на жену, попросил Пол.
— Все будет в порядке, — убедила она и пошла вслед за Брайаном.
Мэл упал на колени между кресел и зарыдал:
— Мне страшно, Господи! Ребята, передайте, пожалуйста, Лил, что я ее люблю!
К Мэлу подошел Брайан и, подняв его за плечи, потянул за собой.
Троица вернулась через полчаса, когда срок задержки рейса достиг сорока четырех минут. Вскоре самолет взлетел, позволив всем вздохнуть с облегчением.
— Я как будто в центре военных событий оказался, — поделился Джон.
— Если бы у меня была атомная бомба, я бы сбросил ее на Филиппины, — высказался Джордж.
Ночью самолет приземлился в Нью-Дели. В последующие два с половиной дня ребята изучали многолюдный Нью-Дели, который восхитил всех, кроме Ами, которая упала с высокой температурой, и так ничего и не застала, только поздравила с двадцатишестилетием Ринго.
Утром восьмого июля битлы, Мэл, Брайан и Америка прибыли в Лондон и разъехались по домам. До заключительного турне в США оставался ровно месяц, за который всем предстояло отдохнуть, в частности от произошедшего в Маниле.
12 июля стало известно, что The Beatles были удостоены престижной премии “Ivor Novello”. Вскоре после этого Америка отправила письмо с отчетом о поездке Бобу Дилану, а на следующий день The Beatles собрались в студии, чтобы обсудить последние штрихи нового альбома. Ами предвкушала скорую встречу с легендами джаза и даже купила для мистера Армстронга скромный подарок: настольные часы с ансамблем из миниатюрных гипсовых музыкальных инструментов. Для того, чтобы присутствовать на вечере, Ами нужно было вылететь на несколько дней раньше The Beatles, что ее беспокоило. Где остановиться? Как ориентироваться в малознакомом Нью-Йорке? Пол пытался вытащить из Америки хотя бы слово, но она надеялась решить все вопросы самостоятельно. Сомнения долго одолевали ее, пока на ее адрес не пришло письмо от Нью-Орлеанской музыкальной ассоциации:
Уважаемая Америка,
Как ни прискорбно, вечеринка в честь юбилея Льюиса Армстронга в связи с состоянием здоровья именинника переносится на неделю вперед и пройдет 12 августа. Время и место проведения мероприятия остаются неизменными: 19:00, Карнеги-холл, Нью-Йорк.
Просим прощения за доставленные неудобства,
Нью-Орлеанская музыкальная ассоциация
В тот же день Пол и Америка уехали в «Эбби-роуд», чтобы обсудить с Брайаном план предстоящего тура. Мистер Эпстайн встретил их не самыми лучшими новостями. Менеджер долго наворачивал круги по комнате прежде, чем начать разговор.
— Тони Барроу сообщил, что в Америке снова опубликовали интервью Джона про Иисуса, и теперь там опять бушуют фанатики. Сегодня в студию пришло письмо. Зачитываю: «Вы не проживете и месяца. Леннон будет убит первым».
— Заяви в полицию, делов-то, — Джон вновь демонстрировал безразличие. Но все прекрасно понимали, что на этот раз мнимое.
— Нет, Джон, тут не так просто. Не исключено, что в аэропорту на нас могут напасть террористы. Они не пожалеют никого: ни вас, ни Ами, ни меня.
— Учитывая, что в Америке свободно продается оружие, к сожалению, любой может нацелить на вас карабин, как на Кеннеди, — спокойно заметила Зами.
— Возможно, тут как-то филиппинская история замешана? — предположил Ринго.
— В первую очередь — это интервью. Мы все понимаем, что Джон неосторожно выбрал слова и высказал не совсем то, что имел в виду на самом деле, — здесь все закивали, — но, чтобы уменьшить риск террористического акта, наверное, нужно будет перенести поездку примерно на неделю.
Америка вновь огорчилась. Перед ней снова открылась перспектива лететь в США вперед «Битлз». Но это может быть опасно для нее самой, потому что сама Зами много кому неугодна. В голове родился компромиссный вариант, и Америка сразу предложила его:
— Я думаю, что терять все концерты первой недели и радикально урезать их не очень рационально. Можно перенести перелет на пару суток вперед, оставив дату официального прилета неизменной, чтобы напустить пыли в глаза, и полететь именно ночью, чтобы фанатов в аэропорту было меньше. Например, в ночь на десятое августа. А по прибытии утром вы можете сразу пересесть на рейс в Чикаго, мне же придется на двое суток задержаться в Нью-Йорке.
Мужчины задумались ненадолго.
— Так и сделаем, — кратко отчеканил Брайан. Вскоре Тони Барроу сделал публичное опровержение, сказав, что никто не имел в виду ничего серьезного, и зачитал переданные Джоном извинения.
Июль вновь был прожит светской жизнью в компании Майлза, Данбара, Фрезера, Брауна, Эшеров. Пятого августа вышел новый альбом The Beatles под названием “Revolver”. Америка незамедлительно взяла в офисе свой собственный экземпляр и в тот же вечер заслушала ее до дыр, как когда-то “Rubber Soul”.
Пол вошел в квартиру, осторожничая. Из гостиной доносилась “Got To Get You Into My Life, наполненная духом настоящего ритм-н-блюза, а из кухни — пение Америки. Песня закончилась, как и пение девушки. Пол задержался в прихожей, пока играла заключительная композиция с альбома — “Tomorrow Never Knows”. Когда все стихло, пластинка завершила бег, а игла, поднявшись, замерла в воздухе, Пол прошел к супруге в кухню. Она сидела за столом, оперев голову на кулак, вперив взгляд в кружева скатерти. Ами подняла глаза на Пола и произнесла, пожав плечами:
— Это безупречно.
Пол сел напротив нее. Она, помолчав ровно семь минут — Пол отследил по наручным часам, продолжила:
— Совсем другой уровень. Невообразимо другой. Он превосходит по качеству все ваши предыдущие альбомы. Он как улучшенная версия “Rubber Soul”. Вы теперь можете работать в любом жанре. Иногда так посмотришь, сколько времени вы тратите в студии, валяя дурака. Но вы настоящие трудяги и смелые новаторы: чтобы так вырасти, чтобы настолько улучшить свое звучание за каких-то два года, нужно очень, очень много работать и не бояться экспериментов. А вы с Джоном, — Ами заглянула в глаза Полу и выждала интригующую паузу, — вы настоящие поэты.
Она замолчала еще минуты на полторы и опять отвела взгляд. Пол боялся рушить молчание, которое создавалось ею.
— А “For No One” — она о твоих чувствах ко мне?
— Нет, — Пол покачал головой и попытался улыбнуться. — Я о нашей игре с Джейн. Если посмотреть, в этой песне любовный треугольник, в котором две стороны...
— Я поняла, — прервала его Америка.
— Вот “Here, There and Everywhere” действительно о тебе.
— Я никогда не забуду, как ты спел ее мне в первый раз. Человек, способный написать такую песню, способен так любить, — Америка улыбнулась и посмотрела в окно. — Вы заслуживаете самых ярких августовских звезд. Осенних звезд на последнем листе летнего календарного месяца.
Пол посмотрел в окно, где сквозь ветви уставших за лето деревьев пробивался закатный свет.
Вылет в Америку был назначен на пять часов утра, вопреки рекомендациям Ами, двенадцатого августа. Самолет должен был приземлиться в Нью-Йорке в четыре часа утра по местному времени, но The Beatles уже чувствовали себя вполне бодрыми. Они расселись в разных концах большого самолета: ближе к началу — Брайан, Мэл и мистер Мартин, Джон и Пол — где-то в середине, Америка и Джордж — в десяти рядах позади, и Ринго где-то совсем в хвосте. Америка пристроилась у окна, чтобы прикорнуть после бессонной ночи в сборах, уперев висок в стену. Джордж, возможно, был самым идеальным соседом для этого. Он не тревожил глупыми вопросами или рассказами о чем-то ненужно-будничном. Но сон никак у Ами не задавался, и Джордж, заметив это, решил начать разговор.
— Я думаю попросить что-нибудь выпить, — поделился Джордж своими планами, облизнувшись.
— Хорошая мысль, — ответила Ами. Харрисон начал фантазировать о сложных дорогих коктейлях, а Ами по-дружески хлопала ему по плечу и приговаривала, чтобы он не раскатывал губу. И вдруг Джордж спросил:
— Ты бы хотела объявить всем о браке с Полом?
Америка замялась, отвела руку с его плеча и посмотрела на свои колени.
— А зачем? Ненависти со стороны фанаток мне и без того хватает. Так что принципиальной роли это не играет.
— А Пол хочет?
— Думаю, что да.
Америка была честна с Джорджем, но не могла понять: честна ли она сама с собой? Она ненадолго пустилась в размышления и пришла к мысли, что рано или поздно, и точно неизвестно, сколько пройдет времени, но все карты раскроются, или же они окончательно запутаются, если один из них не забредет не туда. Самолет уже поднялся высоко к облакам, но Америка не спешила продолжать беседу, предпочитая продолжать обдумывание проблем.
Лайнер набрал нужную высоту, и стюарды разрешили ходить по салону. Джордж уже спал, запрокинув голову. Америка решила сходить заказать кофе, заодно повидаться с Полом и Джоном. Она проскользнула мимо Джорджа, бросила взгляд на читающего Ринго, и прислушалась: оттуда, где сидели Джон и Пол, доносился девичий смех. Америка не поняла, что делает в самолете посторонняя девушка и заказала у проходящей мимо стюардессы чашку кофе, а потом подошла к Джону и Полу. Пол сидел рядом с незнакомой негритянкой и мило болтал с ней, а та заливисто смеялась. Джон стоял на коленках на кресле спереди, опираясь на его спинку, и держал в руках фотокамеру. Он делал фотографии одна за другой, то и дело щелкая. Америка подошла поближе и пыталась понять: кто эта девушка, откуда она взялась на борту частного самолета?
Пока Америка медлила, девушка неожиданно придвинулась к Полу и поцеловала его. Он не стал сопротивляться и обнял ее. Незнакомка села ему на колени, раздвинув ноги. Джон не прекращал съемку этого пренеприятного зрелища, сопровождающегося отвратительным похотливым причмокиванием. Америка не могла отвести глаз, продолжая наблюдать за предательством. В душе все сжималось, сильнее и сильнее, потом ненадолго разжималось и вновь сжималось с новой силой. Руки задрожали, и она тихо прошептала: «Сволочь».
— Ой, Ами, привет, — бросил Джон уже вдогонку Америке. Она ушла к себе и плюхнулась в свое кресло так, что Джордж проснулся.
— Что-то случилось? — спросил он у Америки обеспокоенно. Она смотрела в иллюминатор, опирая подбородок на кулак.
— Нет, просто неосторожно села, — ответила Америка.
Когда самолет приземлился в Нью-Йорке, Ами покинула его до того, как все остальные оклемались. Она уехала в отель, который забронировала еще находясь в Лондоне. Следующим утром она должна была в одиночку улететь в Детройт и присоединиться к The Beatles. Но теперь ей не хотелось видеть никого из них. Ей хотелось позвонить только Джейн. Не только потому, что Омпада и Эллина заняты, но и потому, что ей нужна была холодная голова Эшер. Ами села на кровать с телефонным аппаратом и набрала знакомый номер.
— Алло, Джейн? Это Америка. Не разбудила?
— Нет, конечно, — ответила Джейн. — Что-то случилось?
— Я не знаю, как тебе объяснить. Наверное, ничего страшного в этом нет, но мне нужен твой совет, как справиться с этим... — неуверенно говорила Америка.
— Я, кажется, все поняла... — произнесла Эшер.
— Он чуть не занялся сексом с какой-то малолеткой, и самое главное, что это какого-то рожна фотографировал Джон. Вообще не понимаю, как она проникла в самолет, может, охрану подкупила, не знаю. Я понимаю, что мы имитируем то, что мы не пара, но зачем вытворять такое в самолете, где нет папарацци? У меня только один вопрос: зачем?
Джейн не торопилась отвечать. Америка долго слушала легкое гудение трубки.
— Ами... — почти прошептала Джейн. — Не знаю, как правильно подобрать слова. Между нами с Полом было многое, и такое тоже было. Ему пока что сложно не сходить с ума от мысли, что он молод, красив и популярен. Поэтому пока есть только один вариант: быть готовой к тому, что такое может случаться регулярно.
— У нас это тоже не впервые, — вставила слово Америка. — Но... не знаю. На душе нехорошие чувства.
— Начнем с того, что ты его в ближайшие полтора суток не увидишь. Наслаждайся одиночеством. К тому же, вспомни о том, что тебя ждет вечером. Ты увидишь столько людей, которых давно хотела повстречать. Думай об этом! А о нем... забудь. Ты ведь тоже штучка не из простых. Сегодня тебя ждет самый лучший вечер.
Америка улыбнулась. Конечно, это не исправило всего того, что творилось в ее душе, но предчувствие восхитительного вечера вернулось. Она попрощалась с Джейн и ушла в душ.
К вечеру Америка была готова. Она впервые за долгое время облачилась в платье: белое, облегающее фигуру, чуть выше колен, и накинула свой строгий пиджак. Она взяла подарок для именинника и уехала в Карнеги-холл.
Америка уверенным шагом прошла ко входу. Швейцар, учтиво кивнув, открыл перед ней дверь. Ами, улыбнувшись, перешагнула порог и оказалась в здании. Ее встретил не менее улыбчивый капельдинер и вежливо попросил предъявить приглашение. Это придало девушке уверенности в том, что этот вечер принесет ей настоящее счастье. Ей были неизвестны фамилий людей, с которыми ей предстояло увидеться, но она знала точно, что среди них будут те, с кем она давно мечтала хотя бы оказаться рядом.
По фойе торопливо прошел темноволосый мужчина в костюме. Америка посмотрела ему вслед, понимая, что его лицо ей знакомо. В голове прокрутились тысячи известных ей фамилий прежде, чем она поняла, кто это был. «Тони Беннетт... Тони Беннетт! Точно, это же Тони Беннетт!» — подумала она ошарашенно. К Америке подошел молодой парень в костюме и предложил проводить ее до назначенного места, и она согласилась. Ее повели на второй этаж в просторное помещение с высоким потолком и голыми белыми стенами, украшенными бумажными цветами. Возможно, когда-то оно служило закулисьем. Звучала живая музыка: на импровизированной сцене играл маленький симфонический ансамбль. В помещении сконцентрировалась немного людей, но почти всех Америка узнала.
— Здравствуйте, мисс Америка. Очень рад, что вы пришли! — услышала Америка низкий, хрипяще-рычащий. непрозрачный и очень знакомый голос где-то справа. Америка обернулась и увидела того, кто ее звал: это был сам именинник, Льюис Армстронг. Она робко протянула коробку мужчине и произнесла:
— Я очень-очень благодарна вам за то, что вы меня пригласили. Это вам сувенир от меня.
— Спасибо, — он улыбнулся, повесил на нос очки и оглядел подарок. — Честно говоря, услышал ваше творчество только в конце прошлого года, а в мае мне привезли запись вашего концерта. Мы обсудили его со многими музыкантами, кому небезразлично будущее джаза, и поняли, что ничего не потеряно. Вы нас приятно впечатлили. Я пригласил еще несколько людей, в чьих руках джаз будет существовать и развиваться. Они скоро приедут. А пока — пройдемте.
Америка прошла за Льюисом к компании из пяти человек. Ами узнала их и без представления: это были Элла Фитцджеральд, Дюк Эллингтон, кларнетист Бенни Гудмен, Тони Беннетт, которого она увидела еще в коридоре, и Генри Манчини. Ами не поверила своим глазам, не могла поверить, что она стоит совсем рядом с ними. Дюк Эллингтон! Элла Фитцджеральд! Живые легенды джаза стоят перед ней! Она вспомнила, как прошлой осенью Пол обещал познакомить ее с Генри Манчини. Но она справилась и без его помощи.
— Я уже много говорил об этой девушке, поэтому вы не можете о ней не знать. Америка Зами. В ее руках джаз заживет по-настоящему, — представил девушку Льюис, чем очень ее засмущал.
— Здравствуйте, — Ами улыбнулась всем присутствующим. — Очень рада знакомству.
Америка заглянула в глаза Элле, и она ласково улыбнулась в ответ.
— Америка, скажите, вы работаете с Питом Оранжем? — поинтересовался мистер Эллингтон.
— Да, он мой лучший друг и очень талантливый музыкант, очень чутко чувствующий джаз, — не без волнения ответила Америка.
— Мы с Эллой тоже к нему всячески присматриваемся, но, насколько мы понимаем, в Британии ему тесно. Он очень перспективный, но реализовывать способности к джазу нужно здесь.
— Я думаю о том, чтобы пригласить вас с Питом на мой юбилей в апреле, — улыбчиво произнесла Элла.
— Это будет для нас большой честью, — Америка опустила глаза.
— Мисс Зами, мне многое рассказывали о вас мистер Леннон и мистер МакКартни, когда мы с ними виделись прошлой осенью, — скромно сказал Генри Манчини. — Поэтому я очень рад поистине долгожданному знакомству с вами.
— Это абсолютно взаимно, — после ответа Ами, они пожали друг другу руки.
— А я бы хотел спеть с вами дуэтом, Америка, — выразил желание Беннетт.
— Думаю, этого много кто хочет, — из-за спины Эллы выглянул Фрэнк Синатра. Он подошел к имениннику, пожал ему руку и обнял, похлопав по плечу. У Ами перехватило дыхание. Потом он подошел к Америке и поцеловал ей руку, поспешив сказать, что рад знакомству, на что Америка, с трудом овладев речью, ответила взаимностью.
Компания заговорила о своем, а потом, как это обычно бывает, разделилась на несколько маленьких групп.
В помещение вошли более молодые представители жанра: Нина Симон и Барбра Стрейзанд. Увидев девушек, Америка несмело подалась в их сторону. Заметив Ами, Симон и Стрейзанд очень удивились и взяли инициативу в свои руки.
— Здравствуйте, Америка. Приятно познакомиться, — Барбра, улыбнувшись, протянула руку Зами.
— Насколько я знаю, вы одной крови? — спросила Нина и обвела глазами собеседниц.
— И одного года рождения. Мне нравится думать, что у нас много общего.
— У нас у всех здесь присутствующих одна кровь — кровь музыки, — ответила Ами. К компании джазовых старожил присоединились Дейв Брубек и Пол Дезмонд, авторы “Take five”, которую Ами любила исполнять на саксофоне.
— У нас есть предположение, что Льюис затевает совместный проект для нас всех, — высказалась Барбра.
К девушкам подошел Дин Мартин и поприветствовал каждую из них и поинтересовался, как у кого дела. Удивленные девушки в унисон ответили, что отлично. В ту же секунду на сцену вышел Льюис и, поправив микрофон, произнес речь:
— Доброго всем вечера! Я надеюсь, он действительно так же хорош для вас, как и для меня. Спасибо, что вы откликнулись на мое приглашение. Есть даже список тех, кого хотела бы увидеть на своем юбилее в следующем году Элла Фитцджеральд. Жаль, что не все могут присутствовать на моем дне рождения и никогда больше на нем не окажутся. Я очень хотел бы видеть Нэта Кинг Коула, а особенно — Джорджа Гершвина. Но личному знакомству с каждым из вас я непомерно рад.
Теперь я хотел бы обратиться к Ами, к Америке Зами, — Америка навострила уши. — Мы тут обсудили твой концерт в мае, который ты начала и завершила песнями, исполненными Эллой Фитцджеральд, и пришли к идее устроить шуточный конкурс. Может ли Америка Зами заменить Эллу Фитцджеральд в дуэте со мной? — ошарашенная Америка посмотрела на смеющуюся Эллу в окружении смеющихся Тони Беннета и Дюка Эллингтона. — Выходи, давай споем!
Сердце заколотилось. Америка не верила, что прямо в ее руках шанс спеть с самим Льюисом Армстронгом! Раздались аплодисменты. Она оглянулась вокруг, чтобы убедиться, что все это — не сон, и грациозно вышла на сцену.
Льюис и Ами спели “Summertime”. Грузный, темнокожий Льюис с глубоким, першащим басом в сочетании с худой и бледной, нежной Ами были как кровь с молоком. Пока они пели, все молчали. Когда они спели завершающий скэт{?}[Вид импровизированного джазового пения], все вновь зааплодировали. Сквозь аплодисменты смущенная Ами воскликнула:
— Даже если это было хорошо, я все равно никогда не заменю Эллу. Она — единственная и незаменимая!
Все присутствующие рассмеялись и зааплодировали еще громче.
После долгого вечера Америка вернулась в тихий, пустой номер и легла на постель прямо в вечернем платье. Душу обволокло сложносочиненное чувство удовлетворения, счастья, спокойствия, оставив на губах улыбку. Тишина и усталость в ногах перетекли в легкую дремоту. Америка открыла глаза уже только пасмурным утром, возвращающим ее к привычной торопливой жизни. Ами собралась и уехала в аэропорт, и лайнер доставил ее в Детройт.
Турне по Северной Америке пролетело быстро, как сверхзвуковой истребитель. Турне сопровождалось неприятностями, связанными с непогодой. Тринадцатого августа в радиостанцию, которая выступила организатором массового сожжения пластинок, ударила молния и вывела работу станции из строя. Эта молния стала началом проливного дождя, который сопровождал The Beatles во всех городах. В одном из них из-за непригодной для работы аппаратуры пришлось отменить концерт. Битлы по этому поводу не очень переживали, в отличие от Мэла Эванса, следившего за аппаратурой. Его то и дело отбрасывало на несколько метров силой тока, когда он проверял работоспособность усилителей. Он как-то сказал Америке: «Когда на землю падают первые капли дождя, у меня начинается паника. Электричество может либо убить меня сразу, либо замкнуться во время концерта и сжечь парней».
На концертах в Кливленде, Детройте, Филадельфии, канадском Торонто и прочих городах количество зрителей превышало отметку в двадцать тысяч. В Кливленде раскочегарившаяся высказыванием Джона об Иисусе публика прорвала ограду и готова была выскочить на сцену и перебить выступавших музыкантов, но полицейские вовремя уладили этот вопрос. The Beatles уже не придавали этому никакого значения, продолжая играть без удовольствия.
Все это было совсем не похоже на то, что происходило год назад. Апатичные битлы не радовались ничему. И концерт на стадионе «Ши», который годом ранее вызывал у них приятную дрожь в сердце, никак их не интересовал. Сид Бернстайн, который вновь присоединился к Брайану и Америке в качестве импресарио группы, очень переживал из-за того, что одна пятая билетов на концерт в «Ши» оказалась не распродана.
Америка пыталась звонить Бобу Дилану, но ей в ответ тянулись длинные гудки. Ами обуяла тоска, а потом легкое беспокойство. От Боба уже два месяца не было писем, и Америка могла предположить только два варианта исхода событий: либо она Бобу наскучила, либо с ним случилось что-то серьезное. После концерта на стадионе битлы расслабились в номере отеля. Брайан, Мэл, Сид и Ами вместе с музыкантами попивали элитное вино и читали каждый что-то свое. Полу, как всегда, на месте не сиделось.
В дверь постучали, и Пол открыл дверь. На пороге стояла Линда.
— О, Линда! — радостно воскликнул Пол и обнял сестру. — Как ты сюда пробралась?
— Как и обычно! — рассмеялась она. — Пусти, я хочу с Ами обняться!
Линда прошла в номер и подошла к Америке, которая читала, сидя в глубоком кресле, сложив в турецкой позе ноги. Ами протянула руки, и девушки обнялись.
— Ну что, как ты? — спросила Ами, оторвавшись от книги.
— А с нами поздороваться? — высказал претензию Джон. Линда повернулась к парням и сказала:
— Привет, Джон, привет, Джордж, привет, Ринго, привет, Брайан, привет, Мэл, здравствуйте, мистер. Можно ли мне пообщаться с моей сестрой? Я не видела ее почти целый год, и нам надо многое обсудить.
— Нас ты тоже не видела почти целый год! Что ж. Валяй, — махнул рукой Джон.
— Надо же, а мы ведь с тобой и правда не виделись почти целый год! Как будто одно мгновение, — сказала Линда, повернувшись к Америке.
— Да, несмотря на шероховатости, год и вправду прошел быстро. Как Хизер? — поинтересовалась Америка.
— Хорошо. Регулярно гостит у дедушки, потому что я подолгу не бываю дома. Оставлять трехлетнего ребенка дома одного, знаешь ли, опасно. У меня сейчас как раз работа набирает обороты. Живем мы не в достатке, иногда бывают голодные вечера, но платят мне хорошо. Надеюсь не сглазить.
— Это очень хорошо, — тихо сказала Америка, подперев рукой подбородок.
— А у вас как? Мне Пол весь год писал, рассказывал все. Нелегко вам было... — протянула девушка.
— Ай, — Ами махнула рукой. — Все в прошлом. Жаль, конечно, что потеряла практически всех друзей по переписке. Только с Бобом Диланом удалось наладить контакт, а потом он пропал.
Линда сжала губы.
— Ты не знаешь? — напряженно спросила МакКартни.
— Что?
— Боб... в общем, мы с ним общались какое-то время. В июле позвонили, сказали что он попал в очень жуткую аварию.
— Черт! Он жив? — взволнованно спросила Ами.
Линда ответила:
— Неизвестно.
Душа Америки пришла в еще больший упадок, потому что неизвестность стала совсем страшной.
Двумя днями спустя группа прибыла в Сиэтл, где их сразу же доставили в какой-то серый, прокуренный зал, где они должны были дать пресс-конференцию. Сначала все шло своим чередом, вопросы журналистов не отличались от того, что слышали респонденты на протяжении нескольких лет, пока где-то в центре зала не поднялся молодой человек, оглянулся по сторонам и поправил волосы на затылке. Пол оглядел его с головы до ног, которые были закрыты плечами и головами коллег этого парня. Как будто знал, что он скажет:
— Вопрос м-мистеру МакКартни.
— Ну давайте, — ответил Пол и затянулся.
— Как вы прокомментируете слух о скорой женитьбе с Джейн Эшер? Насколько нам известно, она прилетает завтра, и вы венчаетесь в Сиэтле.
По спине Америки прошел холодок, а потом из горла вырвался легкий смешок. Пол выпустил изо рта дым легкой струйкой, улыбаясь.
— Ага, и это произойдет сегодня вечером!
Зал оживился от потока свежих новостей. Однако Пол не дал восторжествовать клевете и слухам:
— Вообще-то я надеюсь, что она не прилетит завтра сюда. Будет не очень удобно, ведь вечером мы едем в Лос-Анджелес. И Джейн придется жениться в одиночку!
Потом они вправду примчались в Лос-Анджелес. 28 августа The Beatles должны были дать свой предпоследний концерт, поэтому Америка с самого утра не могла увидеть Пола. Работа совершенно не шла в голову, которую заняли мысли об их первой годовщине свадьбы. Она весь день носила с собой подарок для супруга, с которым они вместе разделили один счастливый, но безмерно трудный год. Как только перед ней возникала перспектива увидеть Пола, так она сразу испарялась, растворялась в воздухе. Америка даже не смогла послушать их концерт, потому что Брайан и Мэл то и дело посылали ее туда-обратно. Она бегала по коридорам без остановки, как секретарь, держа в сумке маленький подарок. Она слышала, как раздавались последние аплодисменты в зале, и в коридор вышли самые торопливые зрители. Америка мигом юркнула в подвал, и через него пробежала к кулисам. Кто-то выбежал ей навстречу и, встретившись с ней лицом к лицу, обхватил за талию. Ами рефлекторно положила руки незнакомцу на плечи и, взглянув ему в глаза, поняла, что это Пол. Он поцеловал супругу и прижал ее голову к груди, прошептал:
— Прости меня, пожалуйста...
Америка закрыла глаза. Она уже давно простила, потому что не могла держать зла на Пола. Ей бы хотелось проучить его за то, что он ее не послушал. Ей хотелось верить, что такое больше не повторится.
— Я по тебе скучала... — прошептала она и вырвалась на миг из объятий. Она достала из сумки маленького фарфорового херувимчика и протянула супругу.
— Я не знаю, каким знаком это будет. Может, знаком того, что мой багаж и так был слишком тяжел для объемного подарка.
Пол, разглядывая подарок, рассмеялся и обнял Ами
— Не могу поверить, прошел уже целый год!.. — прошептал он и повел супругу наверх.
— Загружаемся в машину! Быстренько! — командовал Брайан. Америка и Пол, не разлучаясь, сели в авто вместе с Джоном.
— О-о-о, я смотрю, у кого-то второй медовый месяц тут? — проворчал он.
— А ведь если так посмотреть, наш медовый год кончился, — произнесла Ами. Автомобиль резко тронулся, но Пол крепко удержал Америку, чтобы она не ударилась в переднее кресло.
На следующий день группа прибыла в Сан-Франциско, чтобы дать последний в своей истории концерт на стадионе, собравшем сорок пять тысяч счастливчиков.
Расстроенная Америка уже не смотрела на сцену. Мысли унесли ее куда-то на противоположный конец земного шара. Начиналась какая-то другая эпоха: одновременно одинокой и многолюдной, пустой и заполненной, пресной и сочной, однозначной и многоликой жизни. Из размышлений о непрозрачном будущем Ами выдернул плавно упавший на траву белый лист. Америка подошла поближе и подняла. Там печатными буквами было написано: «Если ты прямо сейчас не выйдешь за кулисы, мы убьем Леннона. Позовешь полицию — убьем вас впятером». Америка огляделась вокруг и почувствовала на себе прожигающий взгляд. Сказать, что ей стало страшно, значило соврать. Джону давно угрожала опасность, и его жизнь на чаше весов перевешивала ее собственную. Ами сжала лист в комок и положила его в карман брюк, еще раз несмело огляделась и пошла к выходу. Стоило ей скрыться с глаз, как девушку кто-то схватил и, зажав ей рот большой ладонью, поволок в сторону. Америка не знала: кричать ей или брыкаться? Она решила попытаться отдернуть потную руку незнакомца от своего лица, но страх сковал ее. Америку бросили куда-то в угол. Над девушкой возвышались четыре крупные фигуры: трех девушек и одного безобразно толстого парня. Америку осенила мысль, что ее позвали сюда, чтобы убить вместо Джона.
— Ну здравствуй, щепка, — поприветствовала одна из девушек басом. Америка узнавала в ней ту, что напала на нее в апреле в Лондоне. Но что она делает в Сан-Франциско? — Несмотря на размеры твоей куриной головушки, мы думаем, ты догадываешься, зачем мы тебя сюда послали.
Америка поднялась и крепко встала на обе ноги, слегка возвысившись над тучным фигурами.
— Нет, и знать не хочу, — грозно произнесла Зами, сдвинув брови. — Вы что себе позволяете? Думаете, можете помыкать мной как вздумается? Да мою пропажу уже заметили полицейские и прямо сейчас идут меня искать!
— Да второго такого чуда, какое свершилось с тобой в Лондоне, уже не будет! — ответила девушка.
— Да это с вами такого чуда не свершится. Вас мигом депортируют в Британию по моей настоятельной просьбе, — Америка все возвышалась и возвышалась, вокруг нее собирались черные тучи. Она походила на злую ведьму, покорившую вершину зла.
— Ты говорила, она покладистая, даже заявления в полицию не подаст, — пропищала одна из девочек предводительнице банды.
В помещение ворвались шестеро полицейских с оружием. «Руки вверх!» — крикнул один, и все, включая Америку, покорно подняли руки. Один полицейский подошел к Америке и попросил опустить руки и пройти за ним. Они прошли по коридору за сценой, переступая балки и доски. Ами слышала, как они проходят мимо выступающих битлов. Она жалела, что в этот миг она не с ними, но, возможно, она спасла им жизнь. А может, они еще выйдут на сцену, ну хоть на пять минуточек, подумала она.
Америку провели в палатку болотного цвета. Там стоял стол, а за ним сидел юный и худой офицер. Америка про себя удивилась и задалась вопросом, зачем ее провели к военному.
— Не обращайте внимания, это мой племянник. Скоро полетит во Вьетнам воевать, — он улыбнулся и похлопал парня по плечу. Что-то в душе Америки горько отозвалось. — Будете писать заявление?
Америка ненадолго задумалась. Процесс заполнения бумаг для полиции вызывал у нее не лучшие ассоциации.
— Пожалуй, нет. Но это не значит, что они могут остаться безнаказанными. У меня просто очень мало времени, — Америка посмотрела на часы и продолжила, — вот, концерт уже кончился. Мне пора. Спасибо за помощь.
Америка вышла из палатки, и что-то больно ударило в грудь. Она подумала о Вьетнамской войне, набирающей обороты и еле сдержала слезы.
Ами вернулась к стадиону, где уже стояли несколько лимузинов. Туда уже садились Сид, Брайан, Мэл, Джон, Джордж, Пол и Ринго. Они разом помахали девушке, и она побежала к машинам. Ее посадили сзади у левого окна вместе с Ринго. Машина тронулась в сторону города.
— Вот все и кончилось, — вздохнул Брайан с переднего сидения.
— Но-но, рано горевать, поминки еще впереди, — произнес Джон.
— Какие еще поминки? — выразил общий вопрос Ринго.
— Поминки концертов The Beatles вообще-то! — воскликнул Леннон.
Ресторан при отеле готовил для скорых гостей ужин: то ли праздничный, то ли поминальный.
Закрытый зал был черным, безлюдным, пустынным, лишь на скромно накрытом столе горели свечи. Все молча расселись по периметру черного стола и принялись за ужин.
— Ну вот вернемся мы в Британию, что же будет дальше? — спросил вконец расстроенный Брайан. Ему казалось, что без концертов он будет не нужен группе, как ни убеждала его Америка, что работы у них немало. Взять хотя бы необходимость разобраться с налогами и авторскими правами. И вообще, ребята могут передумать, соскучиться по сцене и вернуться на сцену.
— Я полечу на съемки фильма в Испанию, — ответил Джон.
— Я полечу в Индию, — произнес Джордж.
— Мы с Ами будем дом на Кавендиш отстраивать, — Пол обнял супругу за плечи. — Разбредемся, займемся своими делами, отдохнем.
— Чувствую себя опустошенным... — тихо произнес Брайан, оперев висок на руку.
— А вот этого не надо! Давайте лучше выпьем за наш общий отпуск, — Пол вскочил с бокалом, потянув за собой Америку, которая от неожиданности облила руки шампанским. Все встали следом.
— Получается, The Beatles сворачивают паруса? — отчего-то печально спросил Ринго.
— Наоборот, наша бригантина поднимает паруса! — оптимистично воскликнул Пол.
Тишину разрезал звон хрусталя.
4. Тара. Под жгучим солнцем Испании
Тара села за стол и, собравшись с духом, раскрыла вторую страницу дневника. Глаза рябило от вязи мелкого, неразборчивого почерка Маргалит. Маргалит была явно очень образованной по тем временам, поскольку большинство людей в те времена не только писать — читать не умели, подумалось Таре. Она вернулась к последнему абзацу первой страницы.
Но повествую я не обо мне, а о праматери нашей, Абигаиль К. Без нее не было бы смысла в этой истории, истории об Абигаиль и продолжательнице ее — Эстер. Но успею ли я о них поведать прежде, чем болезнь победит жизнь и оборвет мой рассказ?
Тара вновь перелистнула страницу.
В стародавние времена, в Испании, когда господствовала Священная Инквизиция, и она же вершила судьбу вероотступников, жила праматерь наша, Абигаиль бат-Фамарь. Отец ее, Элияху, что означает «Бог мой», торговал тканями в городе. Мать ее, Фамарь, что означает «пальмовое древо», родила от Элияху пятнадцать детей: семи сыновей и восьми дочерей; Абигаиль была пятой. Но из них всех остались лишь сын Аарон и две дочери, одна из них и есть Абигаиль. Все дети перемерли друг за другом в один месяц, от младенца до самого старшего сына, Йосефа. И в горе впала Фамарь и боле никогда не выходила из своей комнаты.
Элияху приносил домой много доходу с проданного и выдавал несколько червонцев дочерям и сыну. Абигаиль ходила в близлежащий монастырь к монахине: та по Библии учила ее читать по-латински. Абигаиль старалась дать монахине хоть один червонец, но она почему-то отказывалась, только потом Абигаиль поняла, что монахине было не положено брать золото…
Телефон Тары внезапно завибрировал. Ей не хотелось отрываться от увлекательного чтива и искать телефон, но материнское сердце подсказывало, что нужно. Девушка поднялась со стула и оглядела комнату, пытаясь вспомнить, куда положила свой мобильник. Он еще раз прожужжал где-то в углу, и Тара пошла на звук. Искомое лежало вниз экраном под подушкой. Пришло сообщение от Марка:
Тебе можно позвонить???!!?!?!
Тара пролистала вниз и увидела еще несколько сообщений:
Мы с Джим заблудились. Как доехать до школы????
Можно покормить Агнесс в «МакДональдсе»?
Как покормить Агнесс?!?!?! Это вообще возможно???!!!?!!
Агнесс не хочет есть.
Агнесс не хочет есть.
Агнесс не хочет есть.
Тара позвонила Марку. Долго тянулись гудки — Марк долго не подходил к телефону. Тара начала волноваться и постукивать пальцами по столу. Наконец прозвучало полураздраженное-полуоблегченное «Алло?»
— Марк, что у вас случилось?
— Я не мог покормить Агнесс. Я встал в шесть утра, чтобы сварить овсянку, а она ее выплевывала. Я такой концерт выплясал перед ней, настоящий Бродвейский мюзикл, чтобы она съела хоть чуть-чуть. Но потом я заехал в «МакДональдс» и купил ей «Хэппи-Мил».
— Пожалуйста, не делай больше так. Агнесс строит тебя, чтобы ты перед ней как по струночке ходил. Не поддавайся. Пообещай покормить с ложечки, ей это нравится.
— Ладно. А почему ты так долго не отвечала?
— Я была занята. Джим в школе?
— Ага. Нам все-таки удалось доехать до первого звонка, — с ноткой гордости ответил Марк.
— Хорошо. Я еще позвоню вечером. Целую, — Тара попрощалась, сбросила вызов и вздохнула. Ее, мужа и детей ожидала долгосрочная проверка на самостоятельность. Тара не думала, что когда-нибудь решится покинуть свою семью на такой длительный срок. Тара перевела взгляд с телефона, где хранились сообщения от Марка и фотографии спящих дочерей. На столе по-прежнему лежала книга, ожидая читателя. Тара вернулась за стол и уставила взгляд в книгу.
В деревне, в которой жила Абигаиль, была легенда: в лесу, в отчуждении, живет настоящая ведьма. Все, что могло обличать ведьму, было при ней: огненные красные кудри, кошачьи зеленые очи и дар прорицания. Однажды Абигаиль, направляясь к монахине, заблудилась глубоко в дремучей чаще. Долго молила она о помощи, но никто не слышал ее стенаний. Вдруг в листве мелькнула чья-то черная-черная тень. Абигаиль застыла на месте от страха: убийца ли, спаситель ли ее идет? Мелькнули чьи-то кошачьи глаза, и Абигаиль лицом к лицу повстречала колдунью, о которой в деревне складывали страшные сказки и песни и пугали ими непослушных детей. «Кто ты?» — вопрошала она. Абигаиль забыла все слова кроме еврейских. Ведьма в черной мантии подошла ближе, и Абигаиль спиной прижалась к древу позади нее. «Скажи, кто ты, и тебе ничего не будет!» — молвила ведьма. «Я из деревни, я заблудилась», — нашла в себе силы ответить Абигаиль. «Вижу, ты очень напугана. Пойдем со мной. Я не сделаю тебе ничего плохого, — снова молвила ведьма. — Я покажу тебе дорогу». Сердце подсказывало Абигаиль, что ведьма ее не обманывает. Они пришли в хижину колдуньи. В хижине пахло благовоньями, а на огне в котле варилась вода.
Тара задумалась. Сколько книг она прочла за всю свою жизнь, а эта была самой интересной. Даже если Маргалит — писательница, а это все — выдумка, Тара верила ей. Верила, что это произошло на самом деле. Волнение в ней нарастало.
«Ты дрожишь. Сядь сюда и укутайся», — колдунья сняла мантию и протянула гостье. Абигаиль села напротив огня. Ведьма поставила на камни рядом с огнем еще котел с водой, поменьше, и посыпала туда замысловатую траву. «Я тебя не отравлю. Этот отвар придаст тебе сил», — молвила ведьма. Абигаиль сделала глоток и далась диву: это был поистине живительный нектар, как будто сам Господь ниспослал его с Небес! Долго сидела Абигаиль в логове колдуньи, и силы воскресали в ее теле. Потом колдунья показала ей дорогу домой и на прощанье наказала: «Я чувствую в тебе могущественную силу. Только тот, у кого есть дар, может повстречать меня и найти дорогу в мой дом. Но дар твой нужно развивать, посему зову я тебя почаще приходить ко мне. Я дам тебе нужные знания».
Эти слова остались в душе Абигаили. Еще несколько лет тайно ходила она в гости к ведьме, училась у нее знахарству, зельеварению и алхимии. Абигаиль понимала, что напрасно чураются колдуньи соседи. Много знаний передала ей колдунья.
Но в один день пришла Абигаиль в хижину и не нашла там наставницы своей. Вечный огонь ее погас. Ушла ведьма без прощения и оставила свою последовательницу одну. Вернулась Абигаиль в деревню, а там были инквизиторы. Спрашивали они всех о колдунье и, узнав, где ее хижина, пошли ее искать. «Барух Ашем!{?}[ивр. «Слава богу»] — прошептала Абигаиль, — она сбежала и будет творить добро в других местах!»
Глаза Тары устали от долгого, кропотливого чтения. Начинало темнеть, и в комнате повисла синева. В соседней комнате послышались неторопливые шаги Эстер. Тара почувствовала прилив стыда перед ней: Эстер вряд ли звала Тару к себе, чтобы сидеть в одиночестве в своей спальне. Тара поднялась, размяла затекшие ноги и вышла к Эстер в среднюю комнату.
Эстер разбирала что-то в шкафу, не заметив Тары. МакКартни решила воспользоваться случаем и обнять Эстер со спины. Женщина вздрогнула, как только Тара прижалась к ней, и положила руки на руки девушки, обхватившие ее. «Что такое?» — почти ласково спросила Эстер. «Просто захотелось вас обнять», — ответила Тара. Эстер похлопала внучку по руке и ненадолго зашла в комнату, а вышла уже с пятидесятидолларовой купюрой в руке.
— Сходи, пожалуйста в магазин. Купи чего-нибудь на свой вкус, — попросила мисс Гольденберг, протягивая Таре купюру.
— Хорошо, — ответила Тара. Быстро накинув куртку, девушка вышла из комнаты №285. Ей навстречу вышла одна из работниц дома престарелых.
— Уже уезжаете? — спросила она с сожалением.
— Нет, я иду в магазин, — ответила Тара.
— Хотите, я могу сходить? — вежливо предложила девушка.
— Нет, спасибо. Эстер не оставила списка.
Девушка учтиво кивнула и продолжила свой путь по коридору. Тара спустилась вниз и вышла на улицу. На нее подул ледяной океанский ветер, заставив сжаться всем телом. Тара оглянулась по сторонам и перебежала дорогу, чтобы оказаться в ближайшем супермаркете.
Таре предстояло впервые за долгие годы сделать покупки не для мужа и дочерей. Она остановилась рядом с морозильными камерами, заполненными мороженым “Ben&Jerry's”, которое любят и девочки, и Марк. Тара зажмурила глаза и прошла дальше. «Мама, мама, посмотри, это же Элис из «Что нового в штате Иллинойс?»!» — воскликнул девичий голос позади Тары. Тара решила не обращать внимание. «Подойди и попроси сфотографироваться!» — ответил ей взрослый женский голос. В ту же секунду кто-то крепко хлопнул по плечу Тары, складывающей в корзину молоко. Она обернулась и увидела худенькую девочку лет десяти с лохматыми рыжими волосами.
— Извините, можно я сфотографируюсь с вами? — с надеждой в глазах спросила она.
— Давай, — Тара пыталась вести себя как можно более дружелюбно, несмотря на то, что ее отвлекли от личных размышлений. Мама девочки, довольно коренастая коротко стриженная блондинка, сфотографировала дочь, обнимающую любимую актрису, случайно встреченную в супермаркете через дорогу от дома престарелых.
Выйдя на улицу с покупками на двадцать пять долларов, Тара столкнулась с кромешной темнотой, поскольку время близилось к семи. В столовой дома престарелых ужин был в самом разгаре. Тара задалась вопросом: почему Эстер готовит еду сама, а этих постояльцев кормят в столовой?
Тара вернулась к Эстер. Она читала что-то в газете под желтушной лампой, висящей над круглым столом, через толстые линзы спущенных на кончик носа очков. Когда Тара закрыла дверь, Эстер подняла на нее глаза.
— Спасибо, — сказала она, увидев пакеты в руках Тары. — Спрячь их в кухне, пожалуйста. — Эстер показала рукой на дверь справа от нее. Тара прошла в «кухню»: это было узкое помещение в полтора метра шириной с плитой, раковиной, маленьким холодильником и сервант-шкафом. Оттуда выходила дверь в тесную комнату без окон — спальню мисс Гольденберг. Тара быстро рассортировала продукты и вернулась к Эстер.
— Эстер, могу ли я задать вам вопрос? — Эстер оторвалась от газеты. — Почему большая часть жильцов ест в столовой, а вы — здесь, за свой счет?
Эстер отложила газету и сняла очки.
— Понимаешь, они настолько немощные, что за их полное обеспечение платят родственники, которым эти старики надоели дома. Некоторые, как я, живут здесь гораздо дешевле. Только иногда просим девушек ходить в магазин и за лекарствами за счет нашей пенсии.
Тара кивнула и вдруг почувствовала себя очень голодной.
— Эстер, вам можно есть итальянскую пасту? Вы не против, если я сделаю ее на ужин?
— Дорогая, мне теперь все можно, — Эстер улыбнулась так печально, что Тара почувствовала, как будто тоска толкнула в грудь.
Ближайшие сорок минут она провела на кухне в относительной тишине: лишь бурлили вода для пасты и томатный соус. Тара любила готовить ужин в своей чистой просторной кухне, под крики и смех своих девчонок. Как только приготовление ужина заканчивалось, в дом входил Марк, уставший после работы. Иногда удовольствие уютного вечера обычного будничного дня за приготовлением ужина Тара не могла постигать из-за съемок в новых фильмах, и тогда ей помогала старшая сестра, Маргарет, еще реже — жены старших братьев.
Тара вынесла к столу блюдо с ароматной пастой, от которой валил пар, две тарелки и соусницу, заполненную густым томатным соусом. Тара, под любознательным наблюдением Эстер, ловко разложила блюдо по тарелкам и полила его соусом. «Приятного аппетита!» — пожелала Тара и села за стол. «Спасибо», — поблагодарила Эстер и принялась за поедание ужина. Вскоре Эстер опустошила тарелку, протерла рот салфеткой и произнесла довольно сдержанно, но в ее речи угадывался восторг:
— Умница, Тара! Я давно так вкусно не ужинала. Давай заключим договор?
— Какой? — спросила Тара.
— Ты готова каждый вечер знакомить меня с разнообразными кулинарными изысками? Я хочу попробовать все, пока есть время.
— Я буду только рада, — улыбнулась Тара, почувствовав, что это сможет хоть немного, но заменить вечера дома, в Бруклине. Эстер поднялась из-за стола, чтобы собрать и унести посуду, но ее остановила Тара:
— Стойте, я сама, — Тара одной рукой перехватила тарелку, другой коснулась плеча Эстер. — Лучше прилягте.
— Спасибо тебе, внученька, — Эстер улыбнулась. Тара улыбнулась в ответ. Мисс Гольденберг медленно, держась руками за мебель и стены, ушла в свою комнату. Тара провела остаток вечера за мытьем посуды, задумавшись о древней книге. Что будет происходить дальше под палящим солнцем Испании? Она собиралась продолжить чтение прямо сейчас и представляла, как откроет потрескивающий переплет, перелистнет желтые страницы времен Большого пожара в Лондоне и будет расшифровывать мелкий, торопливый почерк смертельно больной Маргалит, погружаясь в волнующую сердце историю.
— Тара, — вдруг окликнул девушку хрипловатый голос Эстер. Она выключила воду и обернулась.
— Что, мешаю? — поинтересовалась Тара у переодетой в ночную рубашку мисс Гольденберг.
— Нет, совсем нет, — она покачала головой. — Пообещай мне, что не будешь читать книгу на ночь. Я знаю, от нее не спится и портится зрение. Хорошо?
Тара прикусила губу. Она не могла дать Эстер нечестное обещание.
— Обещаю, — кивнула она. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — Эстер закрыла дверь. Тара всполоснула последнюю вилку, сверкающую серебром в тусклом свете лампы, выключила свет и вернулась в комнату. Книга одиноко лежала на столе. «Я же сама понимаю, что она затягивает и занимает много времени», — вздохнув, подумала Тара. Раздевшись, она расстелила постель и легла. Перед тем, как уснуть, осталось позвонить домой. Девочки уже спали, поэтому Тара задала немного вопросов Марку и отпустила его отдыхать.
8. Америка и Пол. Сад расходящихся тропок
Пол раскрыл глаза ранним утром. Ноябрь становился все глубже и глубже, а потому раннее утро казалось поздней ночью. Обездвиженное небо было фиолетовым, обещая Полу, что новая глава в этой истории тоже станет темно-фиолетовой.
Календарь совершенно не привлекал Сэра МакКартни своими цифрами. Они были ни к чему. Никакие другие даты для него не существовали: только сентябрь 1966-ого года. Старик долго не решался подняться с постели, позавтракать и снова дожидаться Америку. Пока он обдумывал вопросы, которые хотел ей задать, сон незаметно обвязал его своими путами.
Привиделся сон, который Пол за свою долгую жизнь видел многократно. Ему снилось, что он забирается вверх по железной лестнице, а когда оборачивается назад, видит, что ступени исчезли. И он, трясясь от страха высоты, не может понять, как ему спуститься. Под ним не меньше полумили, а в лицо бьет ветер, так и норовя сбить его со скользких перил.
Открыв глаза, Пол облегченно вздохнул. За окном было уже почти светло. Кто-то шуршал опавшими листьями во дворе или... раскладывал бумагу на столе. В белом небе кружили серые точки медленно опадающего снега. Пол посмотрел в сторону ненавязчивого шума: это была Америка. Пол обрадовался.
Америка, поняв, что старик проснулся, обернулась и, улыбнувшись глазами, взяла со стола стакан чистой воды и какие-то микроскопические, как показалось Полу, пилюли. Девушка подошла к постели и села на край.
— Ваши таблетки, — сказала она, протягивая ему несколько препаратов и стакан. Пол вновь почувствовал себя старым. — Вы совсем про них забыли.
«Как же я мог забыть? — думал МакКартни. — Все может крыться в таблетках! Может, это и не белая горячка вовсе, а всего лишь действие лекарств... Ох, старость — не радость!» Пол взял из теплых рук Америки таблетки и проглотил их.
— Что сегодня снилось? — спросила она, как будто зная, и в самом деле зная, и отошла к окну.
Пол сел на кровати, поправил волосы и рассказал:
— Мне приснился сон, который я часто видел, когда был молод. Как будто я взбираюсь по лестнице вверх, руки влажные, скользят по перилам. Я смотрю вниз и понимаю, что земля очень далеко внизу, а ступенек нет, и спуститься уже не получится. А еще дует очень сильный ветер.
— И мне такой сон снился. Когда-то я узнала, что сны — это путешествия в параллельные вселенные. Ты видишь какой-то вариант мира, который существует на самом деле.
— И в него не так сложно попасть, как я понимаю? — предположил удивленный Пол.
— Не так просто, как ты думаешь. В тот вариант вселенной, которая разительно отличается от твоей родной, попасть практически невозможно. Но каждый раз, когда ты стоишь перед каким-нибудь серьезным выбором, вселенная разветвляется ровно на количество вариантов, равное числу возможных ответов. А в какой вариант реальности ты попадешь, зависит от твоего выбора.
— Серьезно? С ума сойти! — Пол ненароком посмотрел на стол, где стоял поднос с желанным завтраком. Он встал, подошел к столу и сел. — Интересно, а в скольких вселенных я побывал за свою жизнь? А сколько их всего?
— Бесчисленное множество. Но самое интересное, что ты увидел намного больше других.
Пол забыл про завтрак, задумавшись о сказанном Америкой, пока его не привлек знакомый с недавних пор запах. Пол посмотрел на стол, где стоял поднос с глиняной чашей. Он прищурился, пригляделся, и понял, что в сосуде фирменное какао Америки. Он потянулся к чаше обеими руками, приставил к ней теплые губы и сделал несколько глотков. Остановился, когда нежное какао стало жечь грудь. На столе стояла и тарелка с кашей.
— Кстати, у меня поднакопилось немало вопросов, — проконстатировал Пол и взял ложку, чтобы отведать каши. Он зачерпнул немного, слизнул немного с края ложки и втянул тоненькие губы. — Как же вкусно! И не овсянка же! Надо будет поблагодарить того, кто это сварил.
Пол посмотрел на Америку, которая смущенно отвела взгляд в окно. Он впервые увидел ее такой и улыбнулся.
— Спасибо, Америка, — сказал он, не сводя улыбки.
— Так какие вопросы у тебя поднакопились? — спросила она наконец.
— Хорошо... Что ты вспомнила при Саре Хартрайт?
— Как умерла моя мама, — ответила Америка незамедлительно.
Пол отвел взгляд, чувствуя, как приступ, возможно, беспричинного стыда перед Америкой накрывает его.
— Я знаю, что история не терпит сослагательного наклонения, но она всегда так складывается, что без сослагательного наклонения не обходится... — Пол решил перевести тему. — Думаю, если бы не сослагательное наклонение, не было бы этой теории о сновидениях. Так вот. В феврале ты должна была стать матерью. А как бы складывалась наша история, если бы этот ребенок родился?
— Я как раз хотела с тобой об этом поговорить. Я имею в виду сослагательное наклонение в нашей с тобой истории. Пока я могу сказать что, родись ребенок в 66-ом году, он разрушил бы нашу душевную связь, которая у нас как раз укрепилась из-за этой потери, превратив жизнь в бытовую гонку. Такие пары, как наша, разрушаются в таких гонках, хотя, наверное, мы и ее перетерпели бы. Но к этому разговору мы вернемся после небольшого путешествия в прошлое.
Пол с Америкой оказались на съемочной площадке, находящейся в процессе монтажа декораций. В кресле сидел режиссер Майкл Линдси-Хогг, весной снимавший с The Beatles два клипа, и читал новый выпуск журнала “Art”. В помещение буквально влетела Америка и, поздоровавшись со всеми на лету, приземлилась в соседнее кресло. Майкл вздохнул, закрыл газету и посмотрел на Америку.
— Эта Екатерина Свиридова — настоящая скандалистка. И зачем только ее взяли в этот фешенебельный журнал, — устало произнес он, отбросив журнал на столик. Америка улыбнулась, направив уголки губ вниз. — Ну скажи мне, зачем ты выбрала именно “Got To Get You Into My Life”?
— Понимаешь, эта песня, на мой взгляд, настоящий вызов. Во-первых, она выдержана в традициях ритм-н-блюза, а это моя стезя. Во-вторых, это — настоящая любовная баллада наркотикам. Спеть ее в том образе, который я придумала, означает призвать всех к революции.
— Понимаешь, ты не одна сейчас такая, кто берет флаг в руки и — эгегей! революция. Да и вообще, сейчас время других жанров, и, между прочим, эти жанры порождают те же самые «Битлз». Это не совсем в духе времени. Но если тебе это так нужно — пожалуйста, — скептически пожал плечами Майкл. Америка встала и ушла в гримерную.
Пол удивленно посмотрел на Америку-провожатую.
— Нам предстояло прожить в Лондоне невероятно интересную осень. Я записала кавер-версию твоей песни и хотела снять видеоклип, а после этого мы собирались заняться домом на Кавендиш-авеню. В Лондоне говорили об отъезде Джона на съемки фильма в Испанию и о скандальных статьях Екатерины Свиридовой, которую никто никогда не видел. В сентябрьском выпуске она резко высказалась в сторону The Beatles и их фан-клубов, к чему сами битлы отнеслись иронично. А вот английская общественность резко критиковала статьи светской львицы и предполагала, кто за этим именем стоит. Брайан не знал, что думать: эти статьи могли и подпортить репутацию уходящим в тень музыкантам, но и создать вокруг них шумиху. В том же выпуске появилось объявление о первой выставке картин Эллины.
Пол и Америка оказались в просторном зале с белыми стенами. На стенах висели портреты разных знаменитостей. Под потолком было написано: «Лица 66. Эллина Кристи». Сэр МакКартни подошел к портрету самого себя и не сразу разглядел, что это рисунок. По соседству располагался портрет Джорджа Харрисона, за ним, правее, Патти Бойд, потом — Америки. Он долго ходил по залу, находя все новые портреты: Джона Леннона, Боба Дилана, Эдда Салливана, Мика Джаггера, Брайана Джонса, Тода Агмунти, Омпады Овод, карикатуры на The Rolling Stones и The Byrds.
— А она неплохо рисует! — воскликнул Сэр Пол.
— Да, Эля была очень талантливой, — ответила Америка, сложив руки на груди. — Иногда ей казалось, что этого достаточно, и тогда мы с Мэри читали ей проповеди.
— Да, такое очень часто бывает. Особенно после того, как становятся знаменитыми, — согласился Пол и понял, что сидит на кресле в пустом кинозале. Он оглянулся в поисках Америки. Она стояла за прожектором.
— Я хочу показать тебе клип, который мы сняли с Майклом, — отметила она, настраивая что-то в аппарате. Пол устремил взгляд на экран. Зажглась белая надпись «Америка Зами», а затем зазвучал духовой оркестр и появилась Америка в обтягивающем красном платье, подобном тому, что она надевала на первое свидание с Полом, на черном фоне. Она ритмично зашагала по глянцевому белому подиуму, а на трибунах по бокам сидели одинаковые трубачи. Пол впервые стал заглядываться на Америку как на женщину. Он разглядывал ее изящные ноги, линию ее бедер и талии, руки. Старик встряхнул головой, отгоняя мысли прочь. Ами шла по подиуму и открывала белые деревянные двери, начиная новый куплет. Во время припева со словами из названия, девушка, быстро перебирая ногами, спускалась по белой лестнице.
— Это я называла эффектом «постижения смысла вселенной», — сказала Ами в один из проигрышей.
— Интересное видение, — почесав подбородок, отметил Пол.
— Кстати, когда я показала этот клип тебе в 1966-ом году, ты сказал то же самое, — поделилась Америка, садясь в соседнее кресло.
Экран погас, но Пол и Ами еще долго смотрели в одну точку.
— Слушай, — вдруг сипло сказал Пол и прочистил горло. — А мы так и будем сумбурно скакать по событиям?
— Вообще-то нет.
Не успела Америка произнести фразу, как Пол оказался в тесной кухне маленькой лондонской квартиры супругов МакЗами. Молодой Пол сидел за столом, по всей видимости, производя смету. В кухню вышла Америка с телефонным аппаратом в руках, зажимая между ухом и плечом трубку. За ней по коридору тянулся черный провод.
— Да что мне тебе рассказать... Джон позавчера улетел в Испанию, Джордж в Индию, а мы с Полом сейчас поедем на Кавендиш-авеню... Рано еще говорить о Рождестве, еще сентябрь не кончился... В каком смысле? Купи ей что-нибудь от меня.
Пол устремил на Америку, перебирающую одной свободной рукой посуду, странный взгляд.
— Ладно. Давай-давай. Пока, — Ами положила трубку.
— Ты готова? — спросил Пол нетерпеливо.
— Уже давно, — пожала плечами Ами, унося из кухни телефон.
— Тогда поехали! — воскликнул Пол, вставая из-за стола. В прихожей они накинули легкие осенние куртки и покинули квартиру. Сев в машину, Пол начал говорить о планах:
— Вот посмотрим дом, переедем. Потом займемся фермой в Шотландии. Там овечки, чистые озера, холмы, природа, воздух и полная свобода. Мы с тобой отдохнем, полечимся, расслабимся, и снова за работу.
— Содержать дом трудоемко. А когда вы хотите вернуться в студию? — поинтересовалась Ами.
— Ну, когда кому-нибудь в голову идея для нового альбома придет, вот тогда и приступим, — усмехнулся он. — А вот и Кавендиш-авеню.
— Я и не думала, что так быстро, — удивилась Америка.
— Ха! Я специально жилье поблизости к Эбби-Роуд беру, чтобы можно было пешком добраться, — усмехнулся Пол.
— Именно поэтому ты ездишь туда на машине, — саркастично посмотрела на Пола Америка. Пол припарковался у обочины и потянулся к бардачку, откуда достал ключ. Америка вышла из машины. Перед ней стоял большой, как ей казалось, трехэтажный кирпичный дом, огражденный забором с глухой кладкой. Ами чуть не забыла захлопнуть за собой дверь.
— Что, мне кажется, ты в шоке? — спросил Пол, копошась в большом замке, висящем на воротах. Америка ничего ответила. Наконец-то у них с Полом будет свое семейное гнездо, свое уединенное место, думала она. Ей было интересно, как Пол видит интерьер их дома, каким они его сделают.
— Сейчас, секунду... Оп, готово! — Пол отворил скрипучую калитку, и Ами смогла войти во двор. Пол подошел к входной двери и сосредоточенно наклонился к замочной скважине. Америка разглядывала двор, в котором стояли только кусты сирени, тополь и ясень. Ами вспомнила свой садик, в который были заботливо вложены любовь и труд. Теперь он был заброшен под Ливерпулем. Ами вздохнула и подошла к Полу. Замок щелкнул, и дверь открылась. — Прошу!
Америка вошла в дом и в первую секунду пребывания здесь чуть не упала, поскользнувшись. Она посмотрела себе под ноги. Ее туфельки тонули в какой-то слизи. Америка посмотрела прямо. Судя по тому, что в помещении стоял сломанный стол, она увидела кухню. Вокруг стола лежали вверх дном картонные коробки и клубки облезлых проводов. Над столом, как на нитке, висела лампочка. С потолка в холле капала вода, стекая по полосам целлофана. Пол прошел на кухню и, вперив руки в бока, посмотрел в потолок произнес:
— Над этим нужно хорошенько поработать, — он почесал шею, — ничего, прорвемся!
— Я надеюсь, — Америка подошла к супругу. Он посмотрел на жену и опустил голову.
— А нужно не надеяться, а верить, — кокетливо произнес Пол, протянул к супруге руки и заключил ее в объятиях. — Через месяц уже будем тут жить.
Предстояло сделать не очень сложный и затяжной ремонт, и супругам пришлось еще три недели провести в своей квартире. Америка помогала Полу как могла. В начале октября Полу пришло предложение написать музыку к фильму “The Family Way”. Днем они с Америкой приводили в порядок особняк на Кавендиш-авеню, а по ночам Пол сидел на кухне, и Ами сквозь тонкую стену слышала его тихое пение.
Дни укорачивались, ветер становился холоднее, а два этажа дома Пола и Америки был полностью готов к переезду. Пол устал, но, как и Ами, был абсолютно счастлив. Новоселье устраивать не хотелось, тем более, что все друзья разъехались: Ринго и Морин отдыхали на Юге, Джордж постигал индийские религии, Джон снимался в фильме, Джейн уехала в Америку, Омпада с Питом в Оксфорде дожидались рождения второго ребенка, Эллина погрузилась в учебу и работу, Тара предпочитал уединение с Саки Портье, а приглашение кого-либо из верхушки «Свингующего Лондона» казалось супругам сомнительной идеей. Идея с новосельем была практически отброшена, пока из Индии не вернулась Патти Бойд. И Пол с Ами тут же решили пригласить ее в гости.
Америка испекла к чаепитию вишневый пирог. Пол вновь уехал с Тарой Брауном к Роберту Фрезеру и обещал вернуться к приходу Патти. Америка сидела за столиком в просторной кухне с выходом на задний двор. Раздался дверной звонок, и Ами буквально взлетела со стула к прихожей, в надежде увидеть Пола. Но его опередила Патти.
— А-а-ами! — радостно протянула она, напав на Зами с объятиями. — Бог мой, как давно я тебя не видела! Это тебе от меня личный подарок, — девушка протянула хозяйке упаковку с дорогими чулками. Америка внимательно осмотрела ее, повертев в руках, и пропустила гостью в дом. — А какой дом-то у вас интересный! Такой воздушный!
— Ты с Джорджем прилетела?
Патти прошла в уютный уголок-библиотеку под лестницей, который Пол и Ами делали с особым старанием. Она села на мягкий диван и зажгла лампочку над головой.
— Нет, без Джорджа. Мне в Индии стало скучно, а ему захотелось задержаться там на подольше. Ой, вы тут все так классно сделали! — не переставала восклицать Патти, разглядывая каждую деталь дома. Патти соскочила с сидения и прошла в гостиную. Там среди голых стен стоял диван вишневого цвета. Патти плюхнулась в него так, что пружины заскрипели. Америка зажмурилась и сжала руки у груди. — Ваще-е, такой диван! Где купили? Хочу себе такой же.
— Это Пол покупал, — ответила Америка, разжав веки. Патти гладила диван, широко расставив руки. Потом она встала и поднялась на пару ступеней.
— А что там? — любопытствовала она.
— Справа налево: наша спальня, ванная, гостевая спальня.
— А можно?
— Да, да, конечно, — ответила отчаявшаяся Америка. Патти поднялась и заглянула во все комнаты, задержавшись в гостевой. Она еще была заставлена коробками и инструментами. В центре комнаты лежал матрас.
— Интересная инсталляция, — философски произнесла Патти.
— Это не инсталляция, мы сюда въехали три дня назад.
— А-а-а, — протянула Патти, присаживаясь на матрас. — Знаешь, Ами. Мне тут нужно пройти внеплановое полное обследование. А я врачей очень боюсь. Ты бы не составила мне компанию?
Америка понимала, что сама на была у врача уже год.
— А почему бы и нет? — согласилась она.
— Я дома! — воскликнул Пол. Америка вышла из комнаты, а за ней, вскочив с матраса, Патти, и они спустились. — Я принес письма и немного молока.
— Привет, — Ами подошла к Полу, и они приветственно чмокнули друг друга в щеки. Пол передал супруге бутылку молока и несколько писем. Америка разлила по чашкам чай и разрезала пирог. Пол начал интересоваться, как дела у Патти, а Америка — разбирать письма. Одно из них пришло от Тода Агмунти. Ами не могла понять, почему он не может ей позвонить. Она развернула конверт и стала читать:
Привет, Ами
Извини, что беспокою. Буду краток: недавно я уволился из “Vogue”, чтобы посвятить себя “Art”. Теперь меня переманивает оригинальный, французский “Vogue”. Понимаешь? Я очень туда хочу, но не могу поехать на переговоры в Париж. Кстати, письмо от шеф-редактора я тебе переслал. Ты не могла бы слетать на собеседование в качестве моего секретаря? Билет я тебе оплачу.
С надеждой на поддержку,
Тод
Америка поспешно заглянула в конверт. Там действительно было второе письмо. Она не стала разворачивать его и читать. Только взяла оба письма и ушла в холл, где стоял телефон.
— Что-то случилось? — спросил Пол. Америка, набирая номер Тода, лишь приставила палец к губам.
— Она такая загнанная, вся в делах, — с жалостью говорила Патти.
— Не то слово, — пробубнил Пол, откусывая кусок пирога. Америка взяла аппарат в руки и ушла с ним в спальню. Исчезнув минут на десять, она вернулась с телефоном обратно.
— Ты бы поела хоть чуть-чуть. Что случилось? — Пол отхлебнул чай.
— В ноябре нужно будет по работе слетать в Париж, — ответила Ами. — Долгая история.
— О, в Париж? Тогда я лечу с тобой. Тоже хочется, — Пол отложил себе еще один кусок пирога.
— Поехали, — обрадовалась Ами.
Вскоре Патти собралась и уехала к себе домой.
Пол и Америка продолжали лениво, но часто ходить по театрам, галереям, барам и светским раутам, стараясь не особо пересекаться, что уже постепенно стало их угнетать. Где бы они ни оказывались, везде обсуждались главные лондонские сплетни. А именно: а) Джон Леннон пропал в Испании; б) Джордж Харрисон пропал в Индии; в) Джейн Эшер пропала в Америке (или сбежала от МакКартни); г) Ринго Старр просто пропал; д) Омпада Овод тоже куда-то делась; е) эта стерва Екатерина Свиридова уже всем надоела. Америка, как правило, воздерживалась от комментариев.
Пол ежедневно делился с Америкой новостями о ферме, куда они пока не могли выбраться. Он в красках описывал предстоящую фермерскую жизнь, природу Шотландии. «Я всегда думала, что ты урбанист», — иронично произносила Америка. Пол вздыхал: «Я так устал от этой городской жизни». Америка тихо подсмеивалась. Пол добавлял: «Ну а еще у меня особая тяга к Шотландии. Посмотри на мою фамилию».
В один прекрасный день в общей корреспонденции Пола и Америки оказалось очень интересное письмо из Хайфы. Оно попало в руки Ами прежде, чем об этом узнал Пол. В нем говорилось, что родословная Пола изучена и все документы отправлены бандеролью. Америка связала это письмо с походом в архив в Хайфе еще прошлым летом. Информация очень заинтересовала ее, и девушка решила наутро же отправиться на почту, а пока ничего ни о чем не рассказывать Полу.
Во дворе послышался рев мотора машины. Ами знала, что это автомобиль Пола, но все равно подошла к окну. Пол припарковал машину, закрыл ворота, подошел к авто и взял с заднего сидения корзину. Америка поспешила открыть дверь, пытаясь разглядеть, что несет в корзинке довольный Пол.
— Привет! — радостно воскликнул он. — Я голодный как волк!
— А что там? — полюбопытствовала Ами.
— Потом скажу. Пойдем? — Америка отвела взгляд с корзины и улыбнулась. Супруги прошли в дом, и Пол поставил корзинку под обеденный стол. Америка разложила по тарелкам ужин и села напротив мужа. Он принялся за жадное поглощение курицы под сыром. Ами заговорщицки смотрела на него, осознавая, что она готовит Полу интересные новости.
Кто-то внезапно обхватил ногу Америки, и она вскочила со стула, уронив его. Под ногами Ами лежал белый комок шерсти и смотрел на нее большими и блестящими черными глазами.
— Что это? — одновременно умиленно и удивленно спросила Америка.
— Ой, она проснулась! — слегка расстроенно произнес Пол. Америка взяла «ее» на руки и стала ласково водить пальцами по мягкой шерсти. Пол начал пристыженно говорить: — Ну я, вообще, сюрприз хотел сделать, но Марта меня опередила...
— Марта? — переспросила девушка, присаживаясь на стул. — Ей идет эта кличка. А какая у нее порода? Я в этом очень плохо разбираюсь.
— Староанглийская овчарка, — гордо произнес Пол. — Ей всего девять недель.
— Такая кроха, — Ами посмотрела на собачонку, уснувшую на ее животе.
— Это хороший знак, — улыбнувшись, произнес Пол.
С тех пор в доме Пола и Америки росла бобтейл по кличке Марта. Пол решил, что им, как супругам, нужно делиться своей любовью не только друг с другом, но и с кем-то еще, как с ребенком, и Америка полностью соглашалась. Временами с Мартой было непросто, но МакКартни и Зами справлялись со всеми обязанностями и привязались к любимице. Гулял с Мартой исключительно Пол, чтобы фанаты, подкарауливающие обоих звезд, не подумали, что они завели одинаковых собак.
Ближе к концу октября Патти и Америка отправились на запланированное обследование. Его результаты должны были прийти незадолго до поездки Ами и Пола во Францию. Америка ежедневно встречалась с Тодом Агмунти, и они консультировались по поводу предстоящего собеседования. Однажды, вернувшись домой, Америка застала Пола топлесс крутящимся перед зеркалом в полный рост в спальне. Он сразу заметил появление жены, но долго не подавал вида.
— Знаешь, вот мы сейчас полетим во Францию. А они там все ходят с усиками, — он приставил палец к носу, сымитировав усы. — Может, мне тоже отрастить? Как думаешь, мне пойдет?
Америка подошла к мужу. Он повернулся к Ами, и она обхватила его лицо руками, разглядывая его губы.
— Попробуй. Не знаю, что из этого получится. Думаю, каждый мужчина должен пройти через усы, бороду и бакенбарды, — она пожала плечами.
— Решено, — брутально сказал он. — С этого дня отращиваю усы.
— Это что же получается, ты теперь колоться будешь? И зачем я согласилась... — шутила Ами.
— Любовь требует жертв! — развел руками Пол.
Америка усмехнулась.
— Завтра меня тоже не будет дома. — Ами села на кровать. — Я еду в поликлинику за результатами обследования.
— Боишься? — спросил Пол, присаживаясь рядом. Америка обнажила ноги, стянув носочки, и сложила их на кровати.
— Не то чтобы боюсь, но какое-то волнение есть. Может открыться все что угодно.
Пол схватил супругу за плечи и повалил ее на кровать, склонившись над ней.
— Все будет хорошо, слышишь? — прошептал он, поцеловав Ами в переносицу. Америка улыбнулась.
Наутро Америка заехала за Патти на машине, и девушки отправились в поликлинику. Патти паниковала из-за результатов, а Америка пыталась убедить ее, что переживать не из-за чего, по крайней мере, до объявления. Приехав, Америка буквально силками вытащила Бойд из машины и провела в здание. Патти тут же уселась на скамейку, и Зами пришлось самостоятельно наводить справки в регистрационной.
— Что тебе, голубушка? — спросила беззубая старушка.
— Я за результатами обследования, — произнесла Ами, буквально просунув голову в отверстие в окошке.
— Ась? — переспросила старушка, приставив к уху ладонь. — Говори погромче, бабушка совсем старенькая, бабушка ничего не слышит.
— Результаты обследования мне нужны! — почти прокричала Америка.
— А-а-а, — протянула старушка. — Скажи фамилии, голубушка!
— Харрисон, Зами, — Америка стараясь как можно громче назвать фамилии.
— А-а-а! — еще раз протянула старушка. — Поднимайтесь к терапевту в 305-ый кабинет!
Америка громко сказала: «Спасибо!», и пошла к Патти. Она обнимала сама себя и качалась вперед-назад. Ами стала переживать. Присев рядом, она стала гладить Патти по плечам.
— Чего именно ты боишься? — любопытствовала Ами. Патти молчала. — Я тебя уверяю, все будет хорошо...
И тут в глазах возник образ из ее сегодняшнего сна: они с Патти тягают канат, и победа осталась за Америкой. Этот сон утром забылся, и Ами долго пыталась его вспомнить. И вот он тревожно напомнил о себе. Ами понимала, что это неспроста. Интуиция вновь хочет сказать слово о будущем. Ами связала это с тем сном, что приснился ей в пять лет: они с мамой сидят на кухне, и мама случайно роняет нож. Он вонзается в пол. Мама вытаскивает нож, а он оказывается в крови. Через месяц мама Америки погибла. А год назад, накануне выкидыша, ей снилось, что улицы Ливерпуля затоплены ее собственной кровью.
— Я готова идти, — вдруг произнесла Патти, вырвав Америку из горьких воспоминаний. Девушки поднялись на третий этаж и вошли в кабинет терапевта.
— Добрый день, миссис Патриция, миссис Америка. Присаживайтесь, пожалуйста, на стулья, — мужчина поправил очки и отложил в сторону чью-то медицинскую карту. Он придвинул к себе карты Патти и Америки. — Пришли результаты анализов. В общем-то, все у вас хорошо. Вам озвучить тет-а-тет?
Америка посмотрела на Патти.
— У меня нет секретов, — отозвалась она.
— У меня, в общем, тоже, — подтвердила Ами.
— Тогда вот какие новости. У Америки гормональный фон стабилизировался, у Патриции... Патриция, если будете продолжать истязать себя жесткими диетами, у вас будет язва желудка. Но самые неприятные новости пришли из гинекологии. Патриция, к сожалению, у вас нет возможности иметь детей. Вы бесплодна.
— Этого не может быть... — прошептала Патти.
— Послушайте, доктор, это какая-то ошибка. Это не Патти бесплодна, а я. У меня был тяжелый выкидыш с последующим разрывом...
— А вот насчет вас. Гинеколог сказала, что у вас очень интересная ситуация. Секунду, — он порылся в бумагах и нашел листок. Америка вновь бросила взгляд на Патти. Она была готова расплакаться, разрыдаться, но держалась изо всех сил. — Вот: «У Америки вряд ли был выкидыш: они случаются на более ранних сроках. Скорее всего переутомление. Поставлен ошибочный диагноз: замершая беременность. Признаки выскабливания».
— То есть, это может значить...? — с надеждой спросила Америка.
— Мы долго обсуждали это, но, к сожалению, этот вопрос плохо изучен. Поэтому диагноз остается прежним.
Америка понимающе кивнула.
— Большое спасибо, до свидания, — Ами встала и взяла Патти за руку. Она встала тоже, и девушки ушли. Патти держалась молодцом и расплакалась уже только в машине, спрятав лицо за руками и всхлипывая.
— Теперь мы с тобой... в одном... положении... — непроизвольно вздыхая, говорила она. — Джордж так... расстроится!..
— Хочешь, заедем в винный бутик, возьмем тосканское вино, посидим у меня дома?
Патти протерла глаза и, слегка успокоившись, произнесла:
— Ты извини, но я хочу побыть одна. Спасибо тебе за поддержку.
— Если тебе будет нужна моя помощь, даже если просто захочется выговориться, я всегда у тебя есть.
Патти кивнула, и Ами завела машину. Подкинув Патти до дома ее сестры, Америка вернулась к себе. Дома Пол слушал “Pet Sounds; The Beach Boys, поставив максимальную громкость. Он сидел в уголке под лестницей и смотрел в потолок.
— Знаешь, что я подумал? — спросил Пол.
— Что? Что не будешь отращивать усы? — ответила вопросом Ами, переобуваясь в тапочки.
— Да нет же. Нам тоже надо записать что-то подобное. С оркестром, ностальгичное. Садись, — он сдвинулся, освободив немного места рядом с собой. Америка притулилась с краю. — Помолчи, положи голову на мое плечо*.
Америка открыла глаза уже только утром. Лампа над головой не горела, братья Уилсоны не пели. Лишь Пол что-то перекладывал на кухне. Ами улыбнулась, слушая, как его босые ноги шлепаются о холодный пол. Послушав еще немного, Америка встала и прошла в кухню.
— Доброе утро, — ласково произнесла она.
— Доброе-доброе! — ответил Пол, перекладывая посуду. — Джон сегодня прилетел. Хочет заехать к нам.
— Ух ты, как здорово! — Ами села за стол. — Я его не видела больше двух месяцев. Так соскучилась.
— Ты не поверишь, но я тоже, — мельком обернувшись на супругу, признался Пол. — Ничего, приедет, поделится впечатлениями, поговорим. Может, у него уже есть идейки для песен. Хотя я почему-то уверен, что они есть.
Раздался звонок в дверь.
— Слышишь? — спросил Пол, подняв вверх указательный палец. — Легок на помине.
И ушел открывать дверь. Америка тоже поднялась и неспешно вышла в прихожую. Там появился высокий, свежий, подтянутый парень, коротко остриженный и в круглых очках. Ами долго приглядывалась к нему, пока сомнений, что это Джон, не осталось. Пол и Джон тут же кинулись друг другу в объятия.
— Старик, я по тебе, блин, скучал! — хлопая Пола по спине, говорил Джон. — О, Ами, привет!
— Здравствуй! — Ами и Джон по-дружески обнялись.
Джон встал на пороге и, поставив руки в бока, осмотрел дом.
— Ну и хоромы у вас. Еще и до студии рукой подать. Мечта!
— А ты все про Суррей и про Суррей. В городе тоже можно хорошо устроиться! Проходи на кухню, — пригласил Пол. Гость и хозяева ушли в кухню, и Пол разлил по чашкам чай. — Расскажи о впечатлениях. Как съемки проходили?
— Ты очень изменился, похудел, возмужал. Выглядишь молодо, — сказала Америка.
— Правда? Спасибо, — Джон смутился и явно был польщен. — Да что рассказывать. Съемки проходили нетрудно, режиссером же был Лестер. Понял, что больше не стесняюсь очков. Очки даже удобнее, чем линзы. Правда, за исключением дождя. И заходить с холода в тепло тоже не комильфо. Начал писать песню, но пока есть только наброски. Кстати, меня тут пригласили на одну выставку интересную. В Лондон приехала художница-авангардистка из Америки, говорят, перфомансы у нее любопытные.
— Какого числа? — спросила Америка.
— Девятого, в следующую среду.
Самолет Пола и Америки вылетал в ночь на десятое ноября.
— Старик, мы бы с удовольствием, но у нас важная поездка буквально той же ночью. Мы не уверены, что сможем, — не без сожаления сказал Пол. — Кстати, когда за новый альбом возьмемся?
— Уф, не знаю, — вздохнул Джон. — Джордж не хочет уезжать из Индии, да и мне как-то хочется немного отдохнуть. Я думаю, пока начальство (прости, Америка) не начнет на мозги капать, можно посидеть дома.
— У меня немного другое отношение ко всему этому, — слегка напряженно произнес Пол.
— Понимаешь, друг, в чем штука: не у всех должно быть к этому одинаковое отношение. У меня свое отношение, у Ринго свое, и это нормально, — Джон поднял на Пола глаза, и его взгляд показался Полу устрашающим. Разговор ушел в другое русло и продолжался до поздней ночи, пока Джон не встал из-за стола, чмокнул Ами в щеку и пошел к выходу. Пол проводил Джона и что-то шепнул ему у входа.
— Ами? — позвал Америку старик Пол.
— Да-да? — она вышла ему навстречу.
— Скажи, а та выставка, о которой говорил Джон, это та самая, на которой..? — Сэр Пол говорил взволнованно, сминая в пальцах края рубашки.
Америка кивнула, и МакКартни, дрожа, выдохнул.
— А я могу оказаться там?
Он слышал, как она ответила: «Без проблем», когда ее поблизости уже не было. Он оказался в выставочном зале «Индики» с серыми стенами. С потолка свисали маленькие желтоватые лампочки, освещавшие лишь мелкие островки помещений. По коридору шел большими шагами Джон, а позади еще кто-то пытался догнать Леннона. Его Пол не мог разглядеть.
— Нет, я не останусь! — категорично произнес Джон. — Я ожидал чего-то поинтереснее.
— Делай как знаешь. Я тебя переубеждать не буду, — сказал незнакомец. Пол не смог опознать его даже по голосу. Джон сделал решительные шаги к выходу, но на его пути встала женщина, заслонив собою дверь. Она была такой маленькой, что Джон буквально чуть не наступил на нее.
— Йоко Оно, — представилась она. — Если вы так поспешно удаляетесь, вы не видели самую лучшую инсталляцию. Пойдемте.
Она взяла его за руку и повела за собой. Джон ухмыльнулся и пошел за ней. Женщина провела его в комнату, в центре которой стояла стремянка. К потолку была подвешена на ниточке лупа.
— Залезть? — уточнил Джон. Она ему ничего не сказала, но он несмело взобрался по шаткой стремянке к потолку, дрожащей рукой взял лупу. Белоснежную гладь потолка нарушало маленькое пятно. Джон приставил к нему увеличительное стекло. Это было лишь одно слово: «Да».
Все вокруг погасло. Сэр Пол не хотел двигаться с места. Он наконец смог узнать, что произошло тогда, ровно полвека назад. В тот день, когда The Beatles разбились вдребезги.
— Пол? — Америка несмело коснулась его плеча. — Продолжим?
— А? — рассеянно спросил он, посмотрев на девушку, и шмыгнул носом. — Да, Америка, давай.
Старик вновь оказался на одной из центральных улиц Парижа. Невзначай вспомнился рассказ Америки об истории ее рождения, который она поведала в январе 1964-ого. Сама она вновь пропала.
Чуть поодаль ходила одинокая фигура в черном пальто, в которой угадывался скучающий Пол. Он отпинывал мусор под лавки в ожидании кого-то. Заметно прочерчивающиеся усы и широкополая шляпа не позволяли ни одному прохожему узнать МакКартни. Если еще в январе 1964-ого года The Beatles могли беззаботно гулять по улицам Парижа, то сейчас толпа была способна поднять шумиху. Пол ходил из одной стороны улицы в другую, пока из дверей офиса не вышла Америка. Она подбежала к Полу и взяла его под руку так неожиданно, что он вздрогнул.
— Я и не замечала, что ты похудел. Даже как-то выше ростом стал, — сказала Ами.
— Да? — Пол посмотрел на свои ноги. — А сделка-то ваша как?
— Все получилось! — воскликнула Ами радостно. Пол удивленно выдохнул.
— Надо это отметить. Я очень голодный, слона бы съел! — Пол взял супругу за руку и отвел в ближайший ресторан. Оставалось провести считанные часы в Париже, где Пол и Америка провели десять прекрасных дней, гуляя по Версалю и не только. Под конец разговорчивый Пол стал все чаще и чаще отмалчиваться, и Ами понимала, что у супруга наклевывается новая идея, и он тщательно обдумывает ее. Зами позвонила Тоду, чтобы обрадовать его, и тот полсотни раз назвал ее гением и предложил действительно стать его секретарем.
Под утро Пол и Америка сели в самолет.
— Скоро вернемся домой, — тихо произнесла Америка, стараясь разрядить обстановку, и положила голову на плечо Полу. К креслу со стороны Пола подошел стюард с телегой.
— Чего желаете на завтрак?
Пол бросил взгляд на стоящие с краю солонку и перечницу с надписями “salt” и “pepper”.
— Соль и перец... — пробубнил Пол. Стюард приподнял одну бровь в изумлении.
— Извините, но мы не выдаем их отдельно.
— Нам, пожалуйста, омлет и оладья, — ответила за супруга Америка. Несколькими секундами спустя стюард выдал пассажирам по тарелке и ретировался.
— Ами, — Пол обратился к начавшей завтрак супруге, — ко мне пришла идея.
— Я вся внимание, — девушка оторвалась от еды.
— Альбом, объединенный одним общим концептом. Музыканты, авторы альбома — не The Beatles, a целый оркестр. Оркестр одиноких сердец Сержанта Пеппера под управлением Билли Ширза. Такой немного старомодный. А для оформления обложки позову “The Fool”, они рисуют хорошие сюрреалистичные открытки. Точно! Ами, для нас это будет глоток воды, возможность вновь заняться настоящим творчеством, не ограниченным рамками и условиями, а не гнаться за стандартами, установленными нашими фанатами. Мы устали быть аккуратными, нам нужна возможность перевоплощения. И я ее уже придумал.
— Я уловила! Да, это классно! Я так рада, что ты хочешь создавать то, что нравится тебе, не пытаясь угодить широкому зрителю, что в тебе огромная тяга к созиданию. Я надеюсь, так будет всегда.
Пол улыбнулся. Начало Сержанту Пепперу положено.
Джейн временно вернулась в Англию, напомнив прессе о том, что пришло время обсуждать их с Полом личную жизнь. В это время их светская жизнь была самой что ни на есть насыщенной. Они ходили преимущественно вдвоем, их отчаянно ловили папарацци. Джейн была нередким гостем в доме Пола и Америки, и когда она приходила (особенно если с Барри Майлзом или своим братом), в кухне до поздней ночи не смолкали разговоры о высоком. Майлз познакомил Пола и Америку с Энди Уорхолом, Алленом Гинзбергом, Ричардом Хэмилтоном и Питером Блейком. Ноябрь 66-ого ни капли не уступал ноябрю 65-ого в насыщенности светской жизни, а игра Пола и Америки с прессой еще больше подливала масла в огонь. Пожалуй, они чувствовали себя готовыми к разоблачению, но азарт не позволял им сдаться. Всех интересовало, на сколько все это может растянуться.
Америка отважилась забрать с почты бандероль. Если бы не машина, на которой она приехала, эту бандероль невозможно было бы донести до дома. Придя домой, Америка плюхнула бандероль на обеденный стол, который временно выполнял функцию письменного, и села. Ее давно терзало любопытство, но она пересилила его и не открыла коробку еще в отделении почтамта. В коробке лежали бумаги и сложенная много раз карта. Америка начала разворачивать ее, но полотно оказалось таким широким, что девушке пришлось ковром расстелить ее по полу. Это было огромное изображение родословного древа, восходившего к фамилии Коэн и исчислявшегося с семнадцатого века. Америка стала жадно изучать карту, положив рядом с собой стопку бумаги. Это были краткие биографии изображенных на схеме людей. Америка соотносила их, иногда усмехаясь. Дерево ветвилось, и люди в овальных рамках носили самые разные фамилии: Шапиро, Мазен, Маркман и тому подобное. Когда Америка провела пальцем к фамилии Моэн и поняла, что это мать Пола, она рассмеялась в голос.
— Почему смеемся без меня? — Ами не заметила, как пришел Пол. Он повесил на крючок куртку и прошел к карте. — А что это?
Истерика Ами была в самом разгаре.
— Пол, ты еврей, — сказала Америка, прервавшись.
Пол посмотрел на Ами недоуменно как никогда.
— Теперь понятно, что ты обрезан не только по гигиеническим соображениям, — Америку накрыла новая волна смеха. Пол, смотря на смеющуюся Ами, тоже хотел смеяться. — Майк говорил мне на свадьбе, что «обрезание было совершенно иудейским».
Пол осторожно обошел схему и вгляделся в маленькие портреты.
— А как же мамино строгое католическое воспитание?.. — разочарованно спросил МакКартни. — Я же шотландец и ирландец... был...
Америка прыснула.
— По папе-то ты все равно шотландец и ирландец.
— А по маме — еврей!
— Это же не плохо!
Ами взглянула на Пола снизу вверх, а потом безуспешно попыталась встать. Пол протянул ей руку, и она поднялась.
— Эх, мне кажется, все-таки не идут тебе усы, — произнесла Америка, успокоившись. — Они тебя старят. И у тебя линия роста очень специфическая. Тебе бы, наверное, больше пошла борода.
— Поздно! Я играю в оркестре Одиноких Сердец Сержанта Пеппера. Там такой дресс-код — усы, — сказал Пол почти серьезно. — Зато я теперь почти что Санчо Панса.
— А я замуж не за Санчо Пансу выходила, а за тебя, — Америка погладила супруга по плечу. — Ты постройнее и поумнее будешь. Далеко тебе до него.
Подступился декабрь, и Пол начал обзванивать битлов, чтобы собраться в студии для переговоров. У него уже было не так уж и много нового материала, зато был концепт. В последние дни ноября они встретились, чтобы поработать над песней Джона, и договорились собраться в декабре, чтобы закончить работу над этой композицией и взяться за материалы Пола.
Персонально к Америке на чай зашел Тара Браун, и они несколько часов просидели на кухне, смеясь и разговаривая на разные темы. Тара был приятным в общении человеком, хотя Америка редко общалась с ним лично. Ами находила его совсем не спесивым, хотя в свои молодые годы он обладал многомиллионным состоянием. Тара всегда мог поддержать разговор на абсолютно любую тему. Как и большая часть людей Свингующего Лондона, он любил выпить и закинуться ЛСД, но это никогда не вызывало у Ами пренебрежения. За несколько часов они успели обсудить все: от последних новостей в искусстве и литературы до Джейн Эшер. Правда, в последние дни Америке снился странный сон: Тара стоит под светофором, на котором в хаотичном порядке загорались огни. Он смотрит на огни и говорит: «Странный выбор цвета. Если бы я мог, я бы их поменял». Америка смотрела на Тару и отгоняла от себя образ из сна.
Внезапно открылась входная дверь, в квартиру вошел Пол и повесил пальто. Америка встала, извинилась перед Тарой, отряхнула пепел с сигареты, вышла к Полу спросила:
— Как встреча с ребятами?
— Превосходно! — без сарказма ответил Пол, проходя в кухню. — Они были в восторге от идеи перевоплощения в оркестр сороковых годов. Это будет как бал-маскарад, и слушатели будут угадывать, за какой маской какой битл стоит.
— Я плох как художник, но я представил обложку, выполненную в традициях сюрреализма, — сказал Тара. — Позовешь Питера Блейка?
— Кстати, и это мысль! — воскликнул Пол. — После нового года приступим к записям. Ну ладно, я пошел.
— Как? Уже? А поесть? — удивилась Ами.
— Не могу, опаздываю на встречу. Меня пригласил на ужин Бертран Рассел.
— Кто-кто? — в унисон спросили Америка и Тара.
— Сам Бертран Рассел? Ого! По-белому завидую, — воскликнул Тара. Америка полностью с ним согласилась. Пол кокетливо цыкнул и поднял голову. Потом помахал Таре и Ами рукой, попрощался и ушел. Америка и Тара договорились дождаться Пола, подумав, что ужин займет не так уж много времени. Но время шло, а Пол не приходил. Когда стрелки часов приблизились к отметке без пятнадцати четыре, Тара извинился и уехал домой. Америка легла спать одна.
Под утро Америку задушила жажда, и она встала, чтобы попить воды. Начинало светать, а это значило, что шел девятый час утра. Ами налила воды в стакан и сделала несколько жадных глотков. Ворота заскрипели, проснулась Марта, и во двор въехала машина. Америка выглянула во двор и увидела закрывающего калитку Пола. Он пересек двор и вошел в дом. Марта уже лаяла на дверь.
— Ну чего ты, малышка, не спишь? — он присел на корточки и погладил Марту по голове. Он встал и встретился взглядом с Америкой. — И первая леди не спит.
Он улыбнулся. Ами заметила, какими уставшими, но счастливыми глазами смотрел он на нее.
— Как Бертран Рассел?
— Великолепен, — ответил он, разуваясь. — Мы разговаривали всю ночь. Я немного переварю и расскажу тебе обо всем.
Пол вздохнул и прошел в ванную. Он умылся и, смотря на Ами, продолжил.
— Как насчет отпраздновать Рождество у моих знакомых в Лос-Анджелесе? Я знаю, что Элли и Мэри расстроятся, можешь об этом не говорить. Давай? Поплаваем в море, загорим, покурим травы?
— Выспимся — поговорим, хорошо? — сказала Америка, всем телом прижавшаяся к дверному косяку.
К вечеру было решено лететь в Лос-Анджелес. А следующим вечером в театре «Сэвилл», выкупленном Брайаном, состоялся концерт Литл-Ричарда, организованный тем же Брайаном. Пол и Америка не могли упустить концерт любимчика своей юности, тем более в ранние годы «Битлз» Пол регулярно исполнял его песню “Lucille”, которая давалась ему нелегко, но стала новой вершиной его мастерства.
Через несколько дней Пол, Джейн и Америка появились на премьере фильма “The Family Way”, к которому Пол написал музыку. Америке их выходы с Джейн стали казаться все более нелепыми и неестественными. После шумного, полного общения с прессой вечера, МакКартни и Зами вернулись домой поздно и почти сразу улеглись спать.
Под утро их разбудил тревожный телефонный звонок, прервав очередные кошмары Америки. Пол вылетел в холл к телефону. Америка не могла заснуть и прислушивалась к репликам Пола. Он молчал, и это нагнетало обстановку. Ами присела и выглянула в открытую дверь. Пол положил трубку и поплелся в спальню.
— Тара Браун погиб, — сказал Пол, упав на кровать. Что-то рухнуло в душе у Америки. Свингующий Лондон без Тары станет совсем другим. — Разбился. Не справился с управлением. Завтра поедем на поминки.
На поминках Тары было немного людей, а вечером Пол, Джон, Роберт Фрезер, Джейн, Америка, Барри Майлз и Джон Данбар пошли в бар Роберта, чтобы помянуть Брауна. Никто не мог поверить, что парня, которому в марте должно было исполниться двадцать два, который еще позавчера пил с ними за этим же столом, мертв. Они напились так, что отвлеклись и развеселились. Только ближе к ночи друзья решили разойтись. И тут же у входа их поймали журналисты. Их не интересовал никто, кроме Пола и Джейн. Журналисты окружили пару и отгородили их от Ами. Она пыталась разглядеть их и расслышать, что они говорят.
— Пойдем, Ми, пойдем, — Джон Данбар обнял Америку за плечи и попытался увести подальше, но она приставила к своим губам указательный палец и сказала:
— Сейчас. Мне надо послушать.
— Мистер МакКартни, ходят слухи, что скоро вы женитесь на Джейн. Скажите, произойдет ли это и когда?
Пол был очень пьян и валился с ног прямо на Джейн. Она всячески удерживала МакКартни. В таком состоянии Пол мог наговорить все что угодно. Это и пугало Америку и Джейн. Роберт, Барри и Джон тоже внимательно слушали. МакКартни рассмеялся и выкрикнул.
— Женюсь! Можете не сомневаться, что женюсь! Свадьбу отпразднуем в грядущем году!
— Ой, ой, — с нисходящей интонацией произнес Джон.
— Влип, — констатировал Роберт.
— И как мы выкрутимся из этой ситуации? — спросил не менее удивленный Сэр Пол.
— Разведемся, отпразднуем свадьбу с Джейн, и будем жить втроем, — пожала плечами Америка и была встречена странным взглядом старика. — Об этом мы с тобой поговорим позже, а пока вернемся к разговору, с которого начали.
Заинтригованный Пол цыкнул и разочарованно вздохнул. Он посмотрел на наручные часы и сказал:
— Это что ж получается, мы уложились всего в пятнадцать минут?
— Получается так, — пожала плечами Америка. «Интересно, что же она там приготовила?» — задумался Пол.
Америка смотрела в никуда. Пол пытался проследить, где конечная точка ее взгляда, но ни к чему не пришел. Только понял, что они стоят в центре ржаного поля, над которым сгущаются грозовые тучи.
— Америка? — окликнул он. Америка продолжала зачарованно смотреть в даль. Он коснулся ее плеча и позвал еще раз. — Америка?
Она повернула к нему лицо.
— Ты, кажется, обещала показать мне кое-то интересное?
— Да, извини. Я задумалась, — Америка сделала несколько шагов в сторону трассы, растянувшейся под горизонтом.
— Ты хотела поговорить о неродившемся ребенке, — напомнил Сэр Пол.
— Да... Да.
Обстановка вновь сменилась: темная от утренних сумерек гостиная с болотным свечением от окон напоминала первые кадры какого-то фильма. В глазах рябили характерные для пленочного кино белые помехи. Около детской кроватки, на диване сидела худая и бледная девушка в черной шали. Она зажимала ладони между коленями, словно пытаясь отогреть. Ее невыспавшиеся глаза были направлены в одну точку. Раздались звуки, словно кто-то вставляет ключ в замок. Девушка резко повернула голову в сторону звуков. Со скрипом открылась дверь, послышались чьи-то шаги.
В комнату вошел мужчина и склонился над колыбелью. «Спит?» — шепотом спросил он. Девушка кивнула. Мужчина небрежно погладил ее по плечам и вышел из комнаты.
— Наша дочь родилась двадцатого февраля 1966-ого года. Мы решили назвать ее Евой. Евой МакКартни. Мне пришлось сразу отказаться от работы с The Beatles и посвятить себя дому и ей. Ты можешь сказать, у нас хватило бы средств содержать няню и домработницу. Я не могла позволить себе пропустить, как растет наша с тобой дочь. Я долго не могла поверить, когда носила ее под сердцем, что это — частичка тебя, слившаяся с частичкой меня. Ты продолжал до ночи пропадать с The Beatles, все усерднее работая, и вскоре наша связь разорвалась.
Она росла бок о бок с двумя старшими детьми Омпады и Пита и сыновьями Ринго — Заком и Джейсоном — и Джона — Джулианом. Ева была очень музыкальной, безумно красивой — необыкновенной смесью нас двоих. По мере того, как она взрослела и раскрывались ее красота и обаяние, в нее влюблялись мальчики. Когда ей исполнилось двадцать, разыгралась настоящая любовная драма: лучший друг Алекс улетел в Америку учиться, на этой почве Зак и Джейсон подрались за право быть рядом с Евой, а Джулиан их разнимал. Поэтому спустя год Ева вышла замуж за Джулиана, и мы породнились с покойным к тому времени Джоном, — Америка протянула Сэру Полу фотографию. На черно-белой фотографии была на вид типичная английская семья. На самом деле это были Пол (с усами и серебристыми от подступающей седины волосами) и Америка (с тронутыми проседью корнями волос), а их символично отделяла девушка. Но, бог, насколько она была красива! В ее чертах одинаково прослеживались и Пол, и Америка. — Я долго думала об этом и понимала, что в мире ничего не происходит случайно. Значит, мы были не готовы стать родителями в двадцать три года. Нас еще ожидала бурная молодость, наполненная встречами и событиями. Нам еще нужно было насытиться свободой и беззаботностью.
Пол раньше всем рассказывал, что они с Линдой встретились в самое подходящее время: им обоим было под тридцать. Они успели попробовать все и поженились, будучи готовыми к семейной жизни. Сейчас Пол не хотел думать об этом, вернее, даже о том не вспомнил.
— Но это, как ты понимаешь, один из бесконечного множества вариантов развития событий. Когда я осознала, что могу оказаться в любой вселенной, я старалась испытать каждую из них на себе. Я перепробовала столько, сколько только было возможно. Вела дневник, говоря о своих впечатлениях. Но потом я оставила только одну запись. Думаю, тебе, как человеку, который узнал много конспирологического бреда на эту тему, это будет интересно.
Пол не понял, что Америка имела в виду под последней фразой.
— Я имею в виду выдуманную катастрофу девятого ноября 1966-ого года.
— И там я все-таки погиб? — уточнил Пол. Америка ничего не сказала, лишь протянула блокнот с пожелтевшими листами. Почерк Америки был мелким, как у по-настоящему закрытых и творческих людей, но таил в себе много увлекательного:
«С момента автокатастрофы, в результате которой погиб Пол, прошло сорок дней. Эти дни идут, а я стою на месте. Все будто в сером и густом тумане из слез. Не могу идти вперед, а в голове гул... треск стекла... визг колес...
Никогда не забуду, как я проснулась девятого ноября, в среду. Надо было на работу. Я встала рано, но Пола рядом не оказалось. Я заволновалась, но успокоила себя мыслью «Может, заночевал у кого-то из битлов». Так он нередко делал. Каждый раз, когда мы проводили ночь врозь, я жалела об этом. У нас и так мало времени, чтобы проводить его вместе.
В тот день мне не хотелось спускаться вниз. Почему-то пугал телефон. Я оттягивала время, чтобы как можно дольше не попадать в его компанию. Умылась в ванной на втором этаже, решила не завтракать. Я оделась, и вот зазвучал тревожный набат телефона. Долго не могла решиться поднять трубку. Я разрывалась между желанием и нежеланием ответить. Мне показалось, что взять телефон будет разумнее. Зазвучал приглушенный до жути голос; слишком спокойный, чтобы никто не разволновался.
— Америка, — я узнала Брайана, — крепись.
От этих слов я вздрогнула.
— Пол погиб в автомобиле сегодня утром.
Я хотела бы навсегда забыть эту фразу или никогда ее не услышать. Я упала на пол и уронила трубку. Зов Брайана отдалялся и летел за горы. Мне показалось, весь мир перевернулся, и я ударилась головой о потолок. Я и сейчас на нем сижу и не могу слезть. Стены сузились и сломались, дом в мгновение сгорел дотла. Земля затряслась и загудела, возникли трещины, потекла лава. Небо упало, зашумели атомные взрывы. Все гитары заревели страшные песни. С гор сходили огромные лавины, круша все на своем пути; лед тронулся, начался камнепад. Где-то тайфуны и смерчи разрушали города, поднимали к небу дома, авто, деревья. А я всего лишь сидела на полу. Я зарыдала.
Пол был похоронен в закрытом гробу. От моего мужа почти ничего не осталось. Это сложно описывать, невыносимо больно и до ужаса невозможно. Я не могла смотреть на это, и не смотрела. Я не хотела запоминать Пола таким. Я не понимала, почему? Ему было всего двадцать четыре, и он так и не увидел нашего малютку. Ничего не увидел и не успел.
Мы хоронили его всемером: я, Брайан, брат и отец Пола, Джон, Джордж и Ринго. Когда мы выходили из кладбища, я спросила у Джона: что случилось?
— Прости меня, Америка, это я... — Джон отвел глаза. — Мы сильно повздорили. Пол хлопнул дверью и сел за руль. Он был разъярен и не адекватен. Больше я, увы, не знаю ничего.
«Битлз» разбежались. Моя жизнь превратилась в хождение по канату. Мне не хочется носить ничего цветного и я, следуя стереотипам, облачаюсь в черное. Я не знаю, как жить. В голове мелодии, которые совсем недавно напевал, насвистывал Пол, мечтал записать. Теперь это надо сделать мне, но я думаю вообще уйти из шоу-бизнеса — иначе подумают, что я купаюсь во славе и деньгах покойного мужа. Но что меня губит больше: мне снится он — целует меня. Я влюбляюсь в него, просыпаюсь и плачу.
Тоннели перегруженного Лондонского метро во всем поддерживают меня: словно моя одежда черны; пыль на трубах и проводах. Гул отражается от тесных стен и ударяется о корпус поезда, потом снова возвращается к стенам...
Вагон забит до отказа. Почти все в руках держат какие-то подарки, у многих елки: все пестрит яркими и блестящими подарочными упаковками. Я стою прямо в конце всего поезда. Со всех сторон прижимают люди. Из головы не могу выгнать мысли об одном человеке. Увы, нас разделяет небо. Мы бы могли родить и воспитать детей, записать много песен, снять много фильмов, умереть в один день. И сорок дней голова взрывается от этих мыслей, я теряю ум. Мои глаза потяжелели от вечных, густых и прозрачных, а главное — искренних слез. Душа превратилась в тряпку, темную и старую, тяжелую от воды, которую надо выжать. Она давит на грудную клетку и мешает дышать.
Невозможно обнять тех, кто остается живым только в нашей памяти. В злой и жестокой памяти, в которой рождаются воспоминания, а они вызывают горькие слезы, слепящие глаза.
Состав останавливается, и гаснет свет. В вагоне начинается паника. Кто-то визжит. В середине вагона загорается серебряный свет — какой льет Луна в полнолуние. Я тянусь к нему, на зов струи света. Люд, без моих просьб и извинений, расступается, как Море перед Моисеем. Но я — всего лишь Ами, а море — далеко-далеко.
Я дохожу до света и вижу Пола. Наверняка со своими мыслями о нем окончательно свихнулась. Он улыбается мне, и что-то тянет меня к нему. Интересно, кто-нибудь это еще видит?
Мне снова хочется плакать. Встать на колени посреди вагона, закрыть лицо руками и без устали рыдать. Но я лечу к видению. Он в красивом черном костюме и в черной рубашке. Он никогда еще не был так жутко и страшно обаятелен и элегантен. Я подхожу ближе. Мое сердце выпрыгивает из груди, как будто меня ожидает первый поцелуй.
— Привет, милая. Это последний день, когда я могу увидеть тебя. Потом мы будем отделены Небом, — говорит он. Его голос проникает внутрь меня и «выжимает» душу. Я подхожу к Полу и кладу руки к нему на плечи. Ощущаю ткань его костюма, запах дорогого парфюма. Мое сердце еще давно так не трепетало, а в животе поселились самые настоящие бабочки.
— Я... я... — слова застревают еще в груди, не в горле, — безумно скучаю. Мне плохо.
Давно не доводилось говорить «мне плохо».
— Мне очень плохо. Я страдаю.
На лице появляется красивая и грустная улыбка.
— Я чувствую, что нахожусь не в своей жизни. Я мертва, — мне кажется, я выворачиваю себя наизнанку; черный вагон, призрак любимого мужа и лунный свет.
— Я хочу к тебе, — говорит Пол и мы целуемся. Я скучала по этим влажным и теплым губам. Я с неведомым страхом и удовольствием от поцелуя закрываю глаза — боюсь, открыв, не увидеть Пола.
— Я схожу с ума, Америка. Мне хочется на землю, в прежнюю жизнь...
— Я вычеркну из календаря девятое ноября. Я хочу вернуть тебя. Я люблю тебя.
После моего обещания Пол обнимает меня, и я обмякаю в его руках. Все мое тело дрожит, хочется плакать — в происходящее трудно поверить. Я теряю сознание.
Когда открываю глаза, понимаю, что сижу на полу все еще темного вагона. Пассажиры взволнованно переговариваются. Рядом со мной сидят на корточках двое мужчин и размахивают тетрадями. Они хотят привести меня в чувство. В вагоне жутко душно и тесно. В голове остался приятный осадок от последней встречи.
И тут меня осеняет. Нет, Пол, нас ничего не разделяет! Мы вместе, мы рядом! Я проживу эту жизнь ради тебя! Ради тебя и нашего малютки!»
Пол отряхнул слезу, в силу возраста и природной сентиментальности выступившую и скользнувшую на морщинку под глазом. Ощущения Ами передавались с каждым словом все отчетливее, разрывая каждую клеточку души. Пол сам знал, что этой катастрофы не было, но если бы она случилась, последствия были бы такими.
— Это... похоже на историю Орфея и Эвридики.
— Только наоборот.
— Да, сколько же бреда находили фанатики, желая доказать, что я погиб, и меня заменили двойником. Нет, ну разве возможно?
— Не будем задерживаться на грустном. Хочу показать тебе кое-что очень интересное, отвлечемся немного. Когда я узнала о той вселенной, о которой расскажу сейчас, очень удивилась. Думаю, что во многом события складывались даже логичнее и естественнее, чем в моей жизни. Наверное, ты согласишься со мной.
Слова Ами заинтриговали старика. Засверкала темно-фиолетовая рябь, и все погасло в тишине.
В просторной кухне электрическое освещение было выключено, поскольку льющийся из широкого окна свет достаточно освещал пространство. За столом в полной тишине сидела девушка в белом обтягивающем платье с длинными рукавами и короткой юбкой. На стройных ногах — высокие белые сапоги с небольшим каблуком-танкеткой. Ее черные волосы были завязаны в тугой хвост.
Это Америка Зами, одна из самых уважаемых журналистов “The New York Times”. Сегодня она должна отправиться в Лондон, чтобы осветить свадьбу одного из участников The Beatles — Пола МакКартни. Америка не следила за их творчеством и уж тем более никогда не была их поклонницей, несмотря на то, что росли они в одном городе — в Ливерпуле. Они были поколением рок-н-ролла, Ами же с юности была по уши влюблена в джаз, поэтому, бросив университет, на заре битломании переехала в Нью-Йорк и в первый же вечер, посетив концерт молодого джаз-бэнда, влюбилась в контрабасиста и вскоре вышла за него замуж. Поэтому лишь Америка относилась к своему заданию равнодушно, хотя в Лондоне, наверное, раздосадованные битломанки не дадут молодоженам проходу.
Часто Америке снились такие концерты, как были у The Beatles: многотысячные толпы фанаток визжат, кричат и рвут на себе волосы. Ей снилась чья-то чужая жизнь: ферма в полях Шотландии, цветущая вишня в саду, Индия в рыжих цветах и мужчина, всегда повернутый к ней спиной. Америка часто просыпалась от того, что выкрикивала его имя, и то сразу улетучивалось в утренних сумерках. В такие моменты крепкий сон супруга играл в пользу Америки. Эти сны занимали все мысли Ами, а поздними вечерами, когда все стихало, и она оставалась наедине с собой, ее мучили навязчивые состояния: необъяснимая тоска, ощущение одиночества, ожидание чего-то. Америка не могла понять, что это такое, ведь у нее все есть: дом, состоявшаяся семья — муж Рик, сын Натан и дочь Мэри, работа. Так однажды по зову души она отправилась искать ответ в Индию. Поездка помогла развеяться, но не ответила на главный вопрос. Зами часто обращалась и к гадалкам, но те, воспользовавшись беспомощным состоянием девушки, констатировали порчу и вымогали деньги. Лишь одна женщина шепнула ей на ухо: «Сад расходящихся тропок». Ее слова немного успокоили Америку, ей казалось, они станут ключевыми в разгадке этой тайны, и она отпустила мысли об этом, но от снов так и не избавилась. И сегодня ей снилось, что она выходит в кухню, и там стоит все тот же мужчина. Не успела она его окликнуть, как сон оборвался.
В дверь позвонили. Америка встала, поправила задравшуюся юбку и вышла в прихожую. Вскоре в квартиру вошла тучная темнокожая женщина в насквозь промокшем синем пальто.
— Доброе утро, Октавия, — поприветствовала женщину Америка.
— Совсем недоброе, миссис Зами! Там льет как из ведра! Вот, — женщина в доказательство бросила в угол сломавшийся от порывов ветра зонт и сняла пальто, оказавшись в голубом платье. Октавия достала из комода черные разношенные тапки и прошла в кухню. Америка оделась в пальто и начала застегивать пуговицы, как в прихожую вновь вернулась Октавия с чайником в руке: — Сделать вам кофе?
— Нет, спасибо. Я уже выхожу. Не забудь разбудить Рика в девять, у него встреча в Бруклине, — Америка перекинула через плечо сумку с документами и фотоаппаратом.
— Зонт! — напомнила Октавия. Америка кивнула и сняла с крючка зонт-трость. Выйдя из здания, Ами оценила ветер, сбивающий ее с ног, по достоинству и с трудом дошла до такси.
Когда Америку доставили в аэропорт, дождь стих, лишь мелкими каплями оседая на стеклах. В самолете Ами приснился сон, в котором она вновь встретилась с тем мужчиной. Профиль его лица засвечивал яркий прожектор. Над их головами висели бумажные птицы, и все, даже подвенечное платье, в которое была облачена Ами, указывало на то, что это свадьба. «...Если где-то в параллельной вселенной я полюблю кого-то кроме Ами, скажите мне, что я величайший идиот», — так завершалась его клятва. Мужчина стал приближаться для поцелуя, и только лучи стали рассеиваться, чтобы показать черты его лица, как кто-то разбудил Ами легким прикосновением к плечу.
— Мисс, мы в Лондоне, — улыбнулась стюардесса.
Лондон едва обогревался легким мартовским солнцем. Англиканскую церковь на Сент-Джонс Вуд окружили рыдающие навзрыд от обиды и ярости фанатки, ненасытные журналисты и папарацци, прохожие, остановившиеся узнать, что здесь происходит. Америку, казалось, это мало интересует. Она уверенно прошла через черный ход, сосредоточившись на мыслях о предстоящей работе, и даже празднично переливающиеся цветные витражи ее нисколько не привлекли. Она подготовила камеру к съемкам и вышла в просторный зал.
Ее взгляд тут же уперся в МакКартни. В жизни он был совершенно не таким, каким Америка его представляла. Ей казалось, он слегка приземистее, толще. Но Америка не могла даже предположить, что он настолько красив. Его черные, лоснящиеся волосы касались плеч, а подвенечный костюм с атласными элементами сидел на нем как влитой и подчеркивал природную красоту.
Он стоял рядом со своей невестой Линдой Истман, симпатичной и весьма эффектной молодой блондинкой, и что-то шептал ей, поглаживая по волосам. Сразу же заметив вошедшую Америку, он усадил Линду в кресло и направился к Зами. Когда Ами поняла, что Пол приближается к ней, у нее перехватило дыхание.
— Америка Зами, по заданию «Нью-Йорк Таймс», — смело произнесла она, когда между ними с Полом осталось несколько шагов.
— Хорошо, что вы приехали! Тут какой-то кошмар происходит, — выдохнул Пол. — Можете прямо так и написать.
— Разве может свадьба быть кошмаром, если все по любви?
Пол усмехнулся:
— Можете даже не сомневаться, что по любви. Америка, нам нужна ваша помощь. Мой шафер попал в аварию, поэтому я остался без свидетеля. Мы же с Линдой решили никого не звать.
— Я могу быть вашим шафером, — неожиданно для себя произнесла Америка.
— Вы нас очень выручите, — сказал Пол, положа руку на сердце. — Давайте тогда сделаем несколько снимков.
Пол отошел к Линде, оставив Америку в попытках заново научиться дышать. Америка была абсолютно очарована им. Впервые за долгие годы брака ее заворожил другой мужчина, всколыхнул все нутро одним своим появлением. Отогнав от себя все мысли и маломальски собравшись с силами, Ами подошла к будущим супругам и приставила фотоаппарат к лицу. Пол стал пытаться позировать и склонить к этому невесту, но Америка, опустив фотоаппарат, сказала:
— Нет-нет, не надо позировать. Разговаривайте друг с другом. Мне нужны естественные снимки.
— Профессиональный подход, — отметила Линда.
Америка фотографировала Пола и Линду, сидящих на диване в обнимку и перешептывающихся друг с другом и понимала, что ничего не может поделать с собой.
Вошел священник с миниатюрной библией в руках. Пол и Линда встали и подошли к алтарю. Америка встала позади них и погрузилась в свои мысли, пропуская мимо речь священника. Так все это глупо, думала она. Будучи замужем, встретить в день его свадьбы. Нет, все это забудется, и они заживут дальше привычной жизнью. Священник обратился с вопросом к Полу, тот переглянулся с Линдой и рванул к Ами, потащив ее за собой из зала за руку.
— Америка, выручайте, я совсем забыл про обручальные кольца! — крикнул Пол, направляясь к лестнице.
— Катастрофа какая-то! — Америка вырвала свою руку из руки Пола и остановилась. Тот остановился тоже. — Вам нельзя туда. Вас там разберут на сувениры. Вот, — Ами стянула с безымянного пальца серебряное обручальное колечко и протянула Полу, — возьмите мое. Для Линды.
— Я не прогадал, пригласив вас, — сказал Пол, приняв кольцо. — Знаете, ваше лицо кажется мне знакомым. Как будто мы уже где-то виделись.
— Это возможно — мы росли в одном городе.
Америка собралась вернуться в зал, как Пол притянул ее к себе, крепко прижавшись, и нежно поцеловал в губы. Америка опешила и уже собралась дать наглому МакКартни пощечину, но не могла позволить испортить лицо жениху. Она отстранилась, хотя не хотела — в этом спонтанном, случайном поцелуе было что-то сумасшедшее и родное.
— Меня неумолимо тянет к вам, Америка. Мы знакомы меньше часа, а мне кажется, что всю жизнь.
— Вы величайший идиот, Пол.
Пол и Америка вернулись в зал, где свадьба Пола и Линды благополучно завершилась, после чего Ами улетела домой. Часть десятичасового полета Америка занималась статьей, озаглавив ее «Свадьба идиота». Домой Ами приехала ближе к вечеру, Октавия уже готовила ужин.
— Наконец-то вы приехали, Америка. У вас, наверное, был трудный перелет. Нужно как следует отоспаться! — строго произнесла Октавия, вышедшая в прихожую, чтобы встретить хозяйку.
— Я как раз собиралась заняться этим, — ответила Ами, раздеваясь. В прихожую вышел и Рик: невероятно высокий, широкоплечий, крепкий голубоглазый брюнет с мужественным широким лбом и греческим носом. Увидев его, Ами поняла, что после встречи с Полом больше никогда не будет воспринимать мужа как прежде.
Октавия ушла в кухню, чтобы продолжить приготовление ужина.
— Привет, — сказал он глубоким басом, под стать контрабасу.
— Привет, — приветливо сказала Ами, присев на пуф, чтобы снять обувь. Девушка сняла левый сапог, а молния на правом застряла. Рик заметил мытарства супруги расстегнуть сапог и сел на корточки, склонившись над ногами Америки. Она старалась спрятать свои руки, в особенности левую, на которой от кольца остался только след от долгого непрерывного ношения.
— Как дела? Как слетала? — спросил Рик, пытаясь стянуть застежку вниз.
— Хорошо слетала, в самолете уже написала статью. Как дети? — поинтересовалась Америка.
— Весь день вчера тебя ждали, Мэри капризничала. Сейчас спят, — сосредоточившись на сапоге, ответил Рик.
— Какие молодцы, — похвалила Ами. Молния поддалась, и Рик, расстегнув ее до конца, снял сапог с ноги жены. Америка вошла в спальню и, достав домашнюю одежду, стала переодеваться.
— Мне такое письмо пришло, — Рик достал из верхнего ящика комода сложенную в несколько раз бумагу, — от бродвейского режиссера Алекса Лорана. Ты слышала такого?
— Да, я знаю его. Он дебютировал два года назад с авторским мюзиклом, мы ходили туда по заданию редакции. Что пишет? — поправив края футболки, заинтересованная Америка подошла к Рику.
— «Уважаемый мистер Коллет, меня зовут Алекс Лоран. Я режиссер и сейчас набираю труппу в мой новый мюзикл. Не так давно я, по совету моих друзей, посетил концерт вашей группы. Вы играете великолепную музыку, я очень люблю джаз. Но больше всего я был поражен вашими харизмой, обаянием, раскрепощенностью. Я хочу пригласить вас на деловую встречу, чтобы обсудить мои предложения и ваши пожелания. С надеждой на скорую встречу, Алекс Лоран».
Америка читала это письмо одновременно с тем, как его вслух проговаривал Рик, и, когда он дочитал, подняла на него глаза.
— Рик, ты же сам говорил мне, что с детства хотел стать актером. Я думаю, что нужно побеседовать с ним.
— Я ждал тебя, чтобы посоветоваться. На самом деле, я очень хочу. Но бродвейские мюзиклы — это тяжелый труд. Они же все доводят до идеала! Если я буду пропадать с утра до ночи, ты не будешь против?
— Если тебе это принесет радость, я только «за», — ответила Америка. Рик крепко обнял супругу. Ами тоже обняла Рика.
— Я пойду проведаю детей, — сказала она, осторожно отстранившись, и провела ладонями по рукам Рика. Он взял левую руку Америки в свою и вдруг спросил:
— А где кольцо?
— Кольцо? Я потеряла его в гостинице в Лондоне, — Америка ответила уверенно, потому что долго продумывала и репетировала в голове свой ответ.
— Давай сходим и купим новое? — тут же предложил он.
— Нет-нет, я из аэропорта звонила туда, они сказали, что нашли кольцо и скоро его вышлют, — моментально ответила Ами.
После ужина Америка съездила в редакцию, чтобы сдать рукопись статьи «Свадьба идиота» и фотографии. Америке очень хотелось сделать копии портретов Пола для себя, но если их при уборке вдруг найдет Октавия, Ами несдобровать.
Через две с половиной недели Рик встретился с Лораном, в результате встречи его пригласили на роль Адама в мюзикл «Искушение». Работа над мюзиклом началась в июне. Сначала график был довольно свободным, но к середине лета он ужесточился. В июле Америке пришла бандероль из Великобритании, подписанная именем Пола МакКартни. Он вернул Америке кольцо, а к нему прилагалось маленькое письмо, в котором Пол извинялся за поцелуй и неудобства, доставленные им. «Почему вы мне снились до нашей встречи?» — спросил он в конце письма. Америка ответила тремя словами: «Сад расходящихся тропок».
Теперь вечерняя тревога не терзала Америку, и эти сны более не вызывали беспокойства, потому что она поняла их причину. Она знала, по кому тоскует, кто снится ей по ночам.
Жизнь вошла в привычное русло. Рик пропадал на репетициях мюзикла, премьера которого была назначена на конец ноября, Америка готовила злободневные репортажи, Октавия помогала заниматься домом и детьми. А после того, как Бродвей открыл свои двери для зрителей «Искушения», карьера Рика пошла в крутую гору: его джаз-бэнд прославился, люди стали ожидать новые пластинки, а на самого Рика посыпались приглашения играть в кино.
После того, как показ «Искушения» закончился через полгода, в мае 1970-ого, Рик решил обратить внимание Алекса на Америку и пригласил его на ужин домой. Америка с нетерпением ждала гостя, не зная о тайном плане мужа. Они с Октавией целый день занимались праздничным ужином, пока вокруг них крутилась крошка Мэри.
— Все, я пойду, — сказала Октавия, когда ужин был сервирован.
— Октавия, останься с нами, ты же часть нашей семьи.
— Спасибо за столь лестные слова, но... у меня же совсем нет вечернего платья, — развела руками. — Я не могу находиться при светской беседе в испачканном фартуке.
— Никто не будет брезговать, если ты посидишь в своем повседневном платье, — сказала Америка и улыбнулась. — А то, что у тебя нет вечернего платья, я исправлю.
— Америка, ну что вы! Не надо со мной так церемониться!
— Октавия, мы знакомы вот уже более полутора лет. На тебе лежат мои обязанности, и я безгранично тебе доверяю. Мои дети тебя обожают. Поэтому просто прими от меня подарки.
В дверь позвонили. Это был вернувшийся с репетиции Рик. Он облачился в костюм, Америка — в элегантное вечернее платье. Мэри и Натана тоже одели парадно. Вскоре пришел и гость, Алекс. Он выглядел экстравагантно: на нем был строгий черный костюм и кислотно-зеленая рубашка. Шея традиционно обвязана желтым шарфом, который, как рассказывал Рик, Алекс любил закидывать на плечо, объясняя сцену.
— Добрый вечер! — сказал Алекс, войдя в широкую кухню-гостиную. Он говорил нарочито высоким голосом, будто у него прорезался фальцет.
— Алекс, познакомься, моя жена — Америка, — Рик указал на стоящую рядом с ним девушку. — На диване наши дети, Натан и Мэри, а это наша домохозяйка, Октавия.
— Очень приятно, — сказала Октавия, протянув руку Лорану.
— И мне приятно, — ответил он, пожав руку Октавии. Все сели за стол. Мэри усадили в высокий детский стульчик с маленькой столешницей, из которого трудно выбраться самостоятельно. Рик разлил по бокалам вина, а Натану налил сок.
— Я хотел впервую очередь отпраздновать успех мюзикла Алекса. Он подарил мне много бесценного опыта, в том числе опыта работы в команде. Я хотел так собраться еще в Рождество, но мы играли мюзикл буквально в режиме нон-стоп. За Алекса!
— Ой, Рик, ну не стоило! — Алекс, казалось, краснеет от смущения. — Я сам поражен тем, что нашел тебя. Так что тебе спасибо, что согласился поучаствовать.
Все глотнули немного вина и принялись за ужин.
— Вообще я позвал Алекса главным образом для того, чтобы познакомить с Америкой. Она тоже режиссер, и, я думаю, вы найдете много общего, — признался Рик.
— Как раз-таки я не режиссер, — возразила Ами.
— Это что еще за общество скромников? Все отказываются признавать свои таланты! Ой, извините... — внезапно взбунтовалась Октавия и, почувствовав себя лишней, стыдливо прикрыла рот рукой.
— Да, я проучилась несколько курсов в театральном институте, но посреди четвертого курса уехала в Америку, — призналась Ами.
— Америка, понимаешь, профессия человека определяется не его образованием, а его талантом. Если ты себя чувствуешь кем-то — почему бы не назвать? — пожал плечами Алекс.
— Я уже много лет ничего не ставила, — ответила Америка.
— У Америки есть интересные сценарии. Просто не оторваться! — воскликнул Рик.
Мэри заскучала и закапризничала, и Октавия, извинившись, встала из-за стола и увела завершивших ужин детей купаться.
— Извините, что я лезу не в свое дело, но мне показалось, я увидел футляр от саксофона. Кто на нем играет? — поинтересовался Алекс.
— Америка, — тут же сказал Рик. — Джаз — это то, что нас объединило сразу же.
— Тогда нам есть, о чем поговорить!
Конечно, джаз был не единственной точкой соприкосновения. Америка почти сразу поняла, что Алекс — очень интересный собеседник. Он много знал, много путешествовал и рассказывал много любопытных вещей. Америка слушала его буквально раскрыв рот, впрочем, он слушал ее аналогичным образом. Октавия тем временем помыла детей и уложила их спать, потом часы пробили одиннадцать, и женщина уехала домой. Алекс, Америка и Рик просидели полночи, и под конец Ами пообещала Лорану показать один из ее сценариев.
В студенческие годы Америка описала историю японки по имени Фумико. Фумико пережила падение атомной бомбы на Нагасаки, потеряв всех своих близких и получив лучевую болезнь, два раза неудачно вышла замуж и умерла в муках. Предполагался своеобразный театральный коллаж: бомба, несчастливая жизнь после бомбы, и в этот мрачный сюжет вкраплялись эпизоды мирной и счастливой жизни в процветающем Нагасаки. Исполняющей роль Фумико актрисе предстояло много бегать между декорациями и часто менять одежду. Алекс мгновенно загорелся идеей Ами. Такой спектакль мог обратить внимание на войну во Вьетнаме, которая все никак не затихала.
Работа началась в августе, после того, как Алекс вернулся из двухмесячного отпуска в Тибете. После этого жизнь Америки закрутилась, как чертово колесо: она сутками находилась в театре, не ела, не спала, забыла о времени и семье. Рик приезжал за ней в театр и подолгу ждал, пока она не говорила: «Езжай домой, я приеду чуть позже на такси» и приезжала домой под утро. Она перестала отвечать на поцелуи, говорить «люблю», пропала близость. Ее поглотил театр. Рик сначала терпел, но вскоре это начало ему надоедать. Он чувствовал, что жена охладела к нему, и сам стал подолгу пропадать вне дома. А на обоих супругов злилась Октавия, чуявшая неладное.
Просматривая одним утром корреспонденцию, Америка наткнулась на анонимное письмо. На альбомном листе была всего одна строка: «Если сердце мое не с тобой, то где оно?» Ами понимала, что это письмо адресовано Рику, и впервые дала себе отчет в том, что за прошедшие полтора года окончательно разлюбила его. Сердце больше ничего не чувствует. Америка поняла, что хочет и может его отпустить.
Кастинг никак не заканчивался, хотя работа над спектаклем началась. В последний момент пришлось заменить актера первого плана, и Ами не раздумывая пригласила Рика. Оставалось одно вакантное место — роль Фумико. Америка отклоняла десятки кандидаток в стремлении найти Фумико, пока однажды к ней не пришла одна девушка с пышными черными волосами, миниатюрной детской фигурой, тонкими запястьями. В ее лице читалось что-то благородное, аристократическое. Платье с широким поясом на ней сидело так, как того добивалась Америка: по-детски мешковато, но по-взрослому.
— Бесподобно! — воскликнула Америка, когда девушка завершила выступление. Никто уже не ожидал услышать этого. — Именно такой-то должна быть Фумико: женщина, сохранившая в себе ребенка. Скажите, как вас зовут?
Девушка подошла к краю сцены и робко произнесла:
— Йоко Оно.
Америка взглянула на своего ассистента, чтобы он внес имя в документы.
— Йоко, вы сможете остаться на сегодняшнюю репетицию?
Девушка закивала головой.
Началась репетиция. Америка нервно поглядывала на часы. Рик неприлично опаздывал на репетицию, чем отвлекал Америку от работы. Но стоило Ами подумать об этом, как дверь распахнулась, и появился Рик с остатками хот-дога в левой руке.
— Извиняюсь, в Нью-Йорке просто ужасные пробки! — воскликнул он, проходя к сцене и бросая в рот последний кусочек хот-дога.
— Ничего, все оказались на репетиции вовремя, — поспешила успокоить его Америка.
— Еще бы, ты же живешь в театре, — фыркнул Рик. В последнее время он все чаще не стесняясь отпускал такие фразы, от которых Америка, разумеется, не приходила в восторг. Она понимала, что их брак дал глубокую трещину, которую уже сложно будет склеить.
После полуторачасовой репетиции Америка отпустила актеров и ненадолго задержалась в театре. В комнате, оборудованной под кухню, Ами столкнулась с директором кастинга, Дереком. Этот коренастый бородатый мужчина был давним другом семьи, в частности Рика.
— Дерек, скажи, где ты взял эту девушку, Йоко? — спросила Америка, насыпая молотый кофе в френч-пресс.
— Да это не я ее привел, — Дерек почесал пушистую бороду и вздохнул. — Ами, ты мне друг, но истина дороже. У меня нет сил уже скрывать это. Рик привел Йоко. Йоко долго пыталась стать перфомансисткой, но ее представления не увенчались успехом. Ну и на одной выставке мы с Риком лично познакомились с ней. Нас Кит познакомил.
— Дерек, не переживай так, — Америка сжалилась над покрасневшим от стыда другом и положила ему руку на мускулистое плечо. Он посмотрел на нее виновато.
— Я только что предал Рика, — пожал плечами он.
— Он тебя простит, я знаю, — ответила Ами, улыбнувшись.
Америка решила пройтись по осеннему Нью-Йорку и подумать над тем, что происходит в ее жизни. По-октябрьски подмораживало, но солнце еще ярко освещало улицы города, буквально из последних сил. Ами шла домой пешком из Бродвея, думая о своем. Как внезапно они с Риком стали чужими людьми! Ами вспоминала первый вечер в Нью-Йорке. Заканчивался ноябрь, и как раз в этот период между серединой ноября и предрождественской лихорадкой Нью-Йорк дышал джазом. Америка, которой на то момент еще не исполнилось двадцати двух лет, была очарована этим городом. Отправившись в первый вечер в джаз-клуб, она оказалась на концерте начинающего джаз-бэнда. Внимание сразу привлек высокий, пышущий молодостью Рик, и, господи, что он вытворял на сцене! Он ловко крутил контрабас в руках, словно вытанцовывал буги-вуги с кокетливой девушкой, не переставая петь хриплым голосом! Америка мгновенно потеряла голову, а когда вдруг этот контрабасист вытащил именно ее танцевать в зал, поняла, что впервые влюбилась с первого взгляда и сразу — до беспамятства.
Чуть меньше, чем через полгода, Рик, которому едва исполнилось двадцать шесть, и Америка сыграли свадьбу. Ами с первой попытки попала в штат журналистов одной из самых престижных газет в мире — «Нью-Йорк Таймс» — несмотря на довольно юный возраст. В следующем году родился первенец Натан, названный в честь прадеда Ами, потом дочка Мэри, в честь бабушки Рика, умершей незадолго до рождения девочки. А затем Америка, пожелавшая вернуться на работу, наняла Октавию Джонс — негритянку родом с берегов Миссисипи. Командировки Ами и Рика длились все дольше и совпадали все чаще, и великолепные способности Октавии управляться с хозяйством и детьми очень сильно выручали Ами, и вскоре Джонс и Зами привязались друг к другу.
И вдруг, после стольких счастливых лет, Ами пришла к твердому выводу, что надо подать на развод. Ей не хотелось больше мучить Рика. Америка поступала жестоко по отношению к своим детям и понимала это, но еще больше она понимала, что всем от этого будет только легче. Начались дни долгих раздумий Америки над предстоящим откровенным разговором с мужем. Тем временем он стал приходить домой уставший, сытый, с счастливым блеском в глазах и шлейфом от женского парфюма.
— Ходит он налево, — один раз пробурчала Октавия, протирая тарелки и сверля взглядом дверь в ванную, где только что уединился Рик. — Извините, что врываюсь в ваше дело, но африканская интуиция редко меня обманывает.
— Октавия, не вини его ни в чем. Это его дело, — Америка относилась к этому философски. Она в любом случае не оставалась одинокой: с ней дети, Октавия, театр. А Бродвей предполагал множество интересных знакомств и возможностей.
— И вы даже не попытаетесь это исправить? — недоуменно спросила Октавия.
Из ванной вышел Рик и направился в спальню, почесывая шею. Оставив посуду, Америка последовала за ним в комнату и закрыла за собой дверь. «Сейчас или никогда», — наконец решилась она.
— Рик?.. — робко спросила она, словно боялась обознаться. — Можно поговорить с тобой?
— Конечно, что случилось? — спросил он почти безразлично, расстегивая рубашку.
— Этот разговор очень важен. Ты не мог бы сесть вместе со мной, пожалуйста? — Америка говорила предельно безобидно. Рик, вздохнув, сел рядом с супругой на край дивана, так и не расстегнув до конца рубашку. Америка нежно взяла богатырскую ладонь Рика в свои ручки. — Рик, нам нужно поговорить начистоту. Пожалуйста, признайся мне честно, у тебя есть другая женщина?
Рик смутился и виновато отвел глаза. Он никогда не мог врать Ами. Однажды попробовав это сделать, он чуть не лишился полного ее доверия. Америка ненавидела ложь и всегда знала, когда ее обманывают. Но и не соврать было стыдно: несмотря на трудности последних месяцев, она была всегда восхитительной, она была бесконечно терпеливой, лучшей женой, которую только можно было представить, но больше она не способна отдать ему свое тепло.
— Да, — кивнул наконец Рик. Америка сжала его руку так, что ее и его пальцы побелели.
— Рик, я тебя отпускаю.
Он поднял на Ами голубые глаза.
— Я думаю, что нам нужно разойтись. Мы перестали быть парой. Так будет лучше для нас и наших детей. Это правильнее, чем если мы вдруг начнем открыто враждовать и ругаться на глазах детей. Давай останемся близкими друзьями. Это лучшее, что мы можем сделать для нашей семьи, которой мы все равно останемся.
Рик кинулся обнимать Ами, крепко сжимая хрупкую девушку в своих руках.
— Ами, как же я боялся тебе об этом рассказать. Я всегда поражался твоей чуткости. Спасибо тебе огромное, — Америка впервые слышала, чтобы Рик плакал.
— Я отпускаю тебя к ней, — тихо произнесла Ами. — Будьте счастливы.
Рик поцеловал жену в макушку и отпустил. Ами оставила его наедине с собой, и через час он с чемоданом на пороге прощался с детьми.
— Куда ты? — спросил пытливый Натан.
— Папа едет к эскимосам на Северный полюс, — печально улыбнувшись, ответила Ами.
— Папа, пришли фотокарточку с эскимосом! — попросила Мэри, которую на прощание, взяв на руки, целовал отец. — И привези эскимо.
— Конечно, привезу, малыш, — ответил Рик, взяв на руки и сына. Америка сделала последний по-настоящему домашний семейный снимок.
Впервые Америка всю ночь проплакала, поняв, что жизнь пошла совсем иначе, чем ожидалось. Следующим днем заявления были поданы, а через месяц, спустя несколько дней после седьмой годовщины знакомства Рика и Ами, их брак был расторгнут. Все произошло тихо и незаметно.
Близилось Рождество. Отовсюду сыпались приглашения в гости, отпраздновать наступление нового года. Телефон Америки разрывался от звонков, но на них отвечала Октавия, потому что Ами все время проводила в театре. После развода она стала работать еще интенсивнее, и, каждый день видя Рика, воспитывала в себе дружеские чувства, отогревая охладевшее к Рику сердце.
Только один субботний ранний звонок застал Америку, разбудив ее. Спросонья подняв трубку, Америка спросила:
— Доброе утро, вы уже там репетируете?..
— Алло, Ами? — послышался звонкий, но довольно низкий женский голос. — Ам, сколько у вас там времени?
— Пять... сорок, — ответила Америка, пытаясь разглядеть в темноте стрелки от наручных часов.
— Ой, дорогая, извини, не рассчитала. В Оксфорде ведь уже почти одиннадцать, — произнесла девушка с каким-то намеком в голосе. И Америку осенило:
— Омпада! Это ты! Привет, — Ами даже взбодрилась.
— Ну наконец-то! — воскликнула девушка и, как подумала Ами, наверняка развела руками. — Как у вас дела?
— Все отлично. А у вас? Как скорейшее прибавление? — Америка знала, что у Омпады вот-вот должен был родиться третий ребенок.
— Даже не заикайся об этом, прошу! — взмолилась она. — Ами, вообще я звонила тебе, чтобы пригласить вас с Риком и детьми отпраздновать Рождество у нас, в Оксфорде. Вы как?
Америка сжала губы, а потом ответила:
— Омпада, мы с Риком больше не женаты.
Америка ожидала, что Омпада осыпет ее обвинениями и ругательствами. В ее голове тут же возник диалог:
— Вы развелись? Господи, почему? Какая для этого была серьезная причина?
— У нас испортились отношения. Я думаю, у него появилась девушка.
— И ты считаешь, это причина? — Омпада сердилась. — Вы хотя бы для детей ну чуть-чуть побыли любящими супругами, подержались бы!
— Они все равно бы все поняли и продолжали жить во лжи.
Но Омпада лишь промолчала, а потом решительно произнесла:
— Тебе срочно нужно отдохнуть. Приезжай на недельку пораньше к нам.
Было решено на наступающей неделе улететь к Омпаде и ее мужу Питу на каникулы.
Америка позвонила в дверь дома Омпады. Долго никто не подходил, но Ами не торопилась трезвонить: знала, что Омпаде на поздних сроках трудно перемещаться. Вскоре дверь открыла Омпада, слегка ссутулившаяся, держась за поясницу.
— Классно, что есть такси. Плохо, что беременность — это такая тягомотина! — воскликнула она.
Америка перешагнула через порог и обняла подругу. Девушки вышли в гостиную и стали распаковывать подарки.
— Где же Оранжи-младшие? — поинтересовалась Америка.
— В школе маринуются, как селедки. Честно говоря, Алексу нравится, а Ева что-то не в восторге, — Омпада осторожно опустилась в кресло. Америка поспешила ей помочь: подложила под спину маленькую подушечку, придвинула небольшой пуфик к ногам подруги, и та положила на него ноги. — Ноги отекают, просто атас.
— Надо будет отследить тенденцию: Натан тоже любит школу, а Мэри только через два года пойдет, — сказала Ами, подходя к столу. Там стояли чайник с заваркой и две чашки. Америка разлила душистый Эрл Грей по чашкам, протянула одну Омпаде и присела в кресло напротив. Глубоко вдохнув исходящий от напитка пар, Америка произнесла: — Пахнет ливерпульской юностью... Кстати, где Пит?
— А это как раз, дорогая, самое интересное! — произнесла Омпада, торопливо поставив чашку на блюдце на журнальном столике. — Помнишь, я рассказывала тебе, как Пита кинули с записью альбома? Эти гады разбежались кто куда, у всех свои сольные проекты, понимаете ли, контракты и бабло. Пит был в ужасном отчаянии, я вообще никогда его таким не видела! А тут на днях ему позвонил один очень известный музыкант, сказал, что слышал записи выступлений Пита и впечатлен ими, заехал к нам, побеседовал с Питом и пригласил поучаствовать в записи нового альбома, а там, наверно, и в турне в его поддержку. До сих пор не можем поверить в происходящее.
— И кто же он? — спросила Америка, и тут в ее сознании вспыхнуло одно имя. Сердце застучало, и Ами стала надеяться услышать именно его.
— Вообще-то это секрет... — отвела взгляд Омпада, и Ами уже успела было расстроиться, но Овод как-то заговорщицки посмотрела на подругу. — Но ты же свой человек! Ты же никому не расскажешь? — Омпада слегка подалась вперед для пущей секретности. — Пол МакКартни.
Стук сердца на мгновение прекратился, а потом зашумел в ушах и сильно забился в груди Америки, но она, по своему обыкновению, даже не показала вида.
— Иногда он даже заезжает к нам на ужин, а потом они с Питом допоздна репетируют в студии. А, ты же еще не была у нас с тех пор, как Пит переделал погреб в студию! Он приедет и покажет.
Америка не могла поверить, что судьба уготовила ей еще одну встречу с Полом. Она долго убеждала себя, что их пути навсегда разошлись, чтобы не тешить себя иллюзиями. Но сейчас Ами была уверена в их новой встрече. Тут же со двора донеслись рев мотора автомобиля и несколько громко смеющихся мужских голосов. Входная дверь, которую было хорошо видно из гостиной, открылась, и в дом вошел Пит, за ним еще один человек в плотной дубленке и завязанным на все лицо шарфом — виднелись только запотевшие очки как у Бадди Холли — Ами засомневалась, что это Пол, еще и потому, что фигура была для него слишком низкорослой. Он вошел последним, улыбаясь во все зубы от недавнего смеха. Чашка выпала из рук Америки, расплескав на белый ворсистый ковер Эрл Грей. Ами вскочила с кресла, как ошпаренная, Омпада осторожно приподнялась. Когда последняя вышла в коридор (Америка пряталась за ее крепкой фигурой), мужчины уже разделись и переобулись.
— Привет, мальчики! Ну что, чай с кексами? — спросила хозяйка.
— Какая начинка на сегодня? — спросил Пол, подойдя к Омпаде и погладив ее живот. Америка спряталась за углом, почувствовав приближение Пола, и выдохнула. Она так давно не слышала его голос, что сердцебиение еще сильнее ускорилось.
— С абрикосовым джемом. Чай у нас сегодня в гостиной, но сначала я вас кое с кем познакомлю! — Омпада, подняв указательный палец, оглянулась в поисках Америки, но за ней никого не было. Овод заглянула в комнату. Одного лишь взгляда хватило, чтобы Америка вышла.
— А что же нас знакомить? Мы уже знакомы! — воскликнул Пол без заминки, хотя по его взгляду было заметно, что он не ожидал этой встречи.
— Какие вы шустрые! — усмехнулась Омпада.
— Нет, это просто мир становится все теснее и теснее. Рад встрече, миссис Зами, — произнес Пол, обратившись к Америке.
— Мисс, — поправила Америка.
— А я вот, например, не знаком с гостьей, — тихо, слегка гнусаво, как будто от простуды, произнес третий мужчина, блондин.
— Ами, это Бадди Томпсон, обалденный клавишник и холостой мужчина. Бадди, это Америка Зами, журналистка из Нью-Йорка, незамужняя красотка.
Америка почувствовала исходящую от Пола некую вибрацию, когда Омпада сказала «незамужняя».
— А теперь пойдем в комнату, хватит здесь толпиться! — воскликнула Омпада. Бадди и Пол прошли в гостиную, Америка и Пит, приветственно обнявшись, последовали за ними. Все уселись на диване. Пол уже собрался заговорить с Америкой, как ее увлек Бадди.
— Мисс Зами, а в каком издании вы работаете?
— Я пишу для “The New York Times”, — приветливо ответила Америка. — А вы играли в группе или выступали сольно?
— Я играл в своей группе, но на наши концерты никто не ходил, и мы распались, так и не выпустив альбом.
Так у Бадди и Америки завязалась непринужденная беседа. Он рассказал Ами о своей карьере, и Америка сразу догадалась, почему в свои зрелые годы он не женат — Томпсон просто без ума от своего пианино! Пол взял гитару и отсел в сторону, на кресло, и тогда Бадди стал нахваливать, буквально боготворить МакКартни и говорить Америке, как же он восхищается им, потом увлеченно рассказывать о игре на пианино. Америка в красках представила, как же он играет. В гостиную вошли Омпада и Пит с подносом с кексами.
— А вот и кексы с абрикосовым джемом! — Омпада присела на диван рядом с Бадди. Пит опустился в соседнее от Пола кресло.
— Омпада, а как же ты познакомилась с Америкой? — поинтересовался Пол, прихлопнув струны.
— О-о-о, это очень интересная история! — протянула Омпада. — Америка и Пит были знакомы потому, что Пит рос в Ньюкасле, где работал папа Америки. Мы с Америкой познакомились в библиотеке Оксфордского университета, где работала моя мама. Наши с Питом отцы (и, кстати, как оказалось потом, и Ами тоже) были инженерами и на этой основе познакомились, и однажды они нас сосватали. Пит мне постоянно рассказывал о какой-то своей классной подруге и обещал познакомить с ней, а я жутко ревновала! И только на нашей свадьбе выяснилось, что мы между собой знакомы!
— И правда, очень интересно! — удивился Пол. Он не мог неотрывно смотреть на Омпаду: его внимание постоянно цепляла Америка, но взгляд скользил мимо нее, будто боясь остаться замеченным. — Мир и вправду тесен.
Пит неожиданно встал и вышел из гостиной.
— Куда это он? — спросил Бадди.
— За детьми собрался. Ешьте кексы, — Омпада поднялась с дивана и пошла за мужем. Америка воспользовалась случаем, чтобы пересесть к МакКартни, увлеченному игрой на гитаре.
— Очень красиво, — сказала она, присаживаясь.
— Спасибо, — он прекратил игру и расплылся в улыбке. — Это моя новая песня. Я хочу назвать ее «Живые поцелуи».
— Разве поцелуи бывают неживыми?
— Еще как бывают... Когда целуешь нелюбимого. А вот живой поцелуй... это вроде того, что был у нас с тобой.
— Пожалуйста, потише, — прошептала Америка, осторожно оглянув комнату. Никого вокруг не было.
— Ами, тот поцелуй не выходит у меня из головы. Я думал об этом каждый день. Столько времени прошло, год уже?.. Почти два? — Пол отставил гитару, но не успел он продолжить, как в комнату вошли Омпада и Бадди.
Вскоре вернулся Пит с детьми. Приезд гостей их очень обрадовал, особенно встреча с Америкой и гостинцы от нее.
Музыканты начали работу до ужина и продолжали до поздней ночи. Америку вселили в комнату младшей дочери Омпады и Пита, Евы, а саму девочку временно уложили с мамой. Америка долго ворочалась, комкая расстеленное на полу белье, рассматривала игрушки Евы, но ей не спалось. Мысль о том, что совсем рядом, в двух этажах от нее, музицирует Пол, не давала ей покоя. Она боялась, что, пока будет спать, Пол уедет. Ей хотелось бы увидеть его еще раз хоть одним глазком.
Америка решила спуститься, чтобы почитать что-нибудь из обширной библиотеки Оранжей. Книги часто убаюкивали Америку, насыщали ее сны новыми событиями и персонажами. Ами оказалась в гостиной, выбрала книгу, включила лампу, удобно устроилась на диване. Абзац за абзацем приходилось перечитывать заново. Книга терялась за мыслями, фантазиями и сбивчивым сердцебиением. Решив вернуться в комнату, Америка выключила лампу и вышла из гостиной, как вдруг услышала, что открывается подвальный люк. Мужские голоса шепотом пожелали спокойной ночи, послышались шаги по лестнице. Кто-то все же направился к кухне, и Америка от испуга юркнула обратно. Сердце стучало в ушах. Ами села на диван и прислушалась, как кто-то открыл дверцу холодильника. Ею как назло овладело желание чихнуть, и она, к своему стыду, не смогла его подавить. Незнакомец вышел в гостиную и включил лампу, которая озарила его лицо.
Перед удивленным Полом сидела улыбающаяся Америка.
— Будь здорова.
— Спасибо.
— Не спится? — спросил он и сел рядом с девушкой. Только тогда Ами заметила в его руках гитару.
— Да.
— Тут довольно холодно, ты не мерзнешь?
— Я могу разжечь камин, — просто от того факта, что они с Полом разговаривают, у Америки теплело в душе. Как будто сбывалась ее давняя мечта, казавшаяся неосуществимой.
— А спеть тебе мою песню?
Америка кивнула. Пол взял гитару и запел, глядя в глаза Америки. Его теплый взгляд дарил Ами забытое ощущение любви. Она думала, что, если даже он ее не любит, один такой взгляд дорогого стоит.
— У тебя красивая улыбка, — сказал Пол, выключив свет. Он взял с пола бутылку пива и сделал несколько глотков. — Кстати, хочешь?
Америка тоже отпила немного, чтобы успокоить разбушевавшиеся нервы.
Всю ночь Пол и Ами просидели в гостиной при выключенном свете, шутя, разговаривая и напевая песни. Оба были очарованы, оба чувствовали себя в безопасности и на своем месте. Пол был впечатлен голосом, пением, манерой речи, ароматом Америки. Незаметно рассвело, и беседу молодых людей прервали чьи-то шаги. У Пола вырвался смешок, и он закрыл рот рукой, чтобы сдержаться от громкого смеха. Америка прыснула и повторилась за МакКартни. Взяв друг друга за руки и прижавшись друг к другу плечами, они спустились с дивана на пол. МакКартни выглянул из-за угла и увидел переваливающуюся, как уточку, Омпаду. Пол и Америка договорились собраться следующей ночью, чтобы провести ее вместе.
Сложно было вытерпеть первый день, но потом ожидание стало проще. Они собирались каждую ночь после того, как все засыпали. Длинные зимние ночи пролетали, как на одном дыханье. Они говорили о творчестве, совсем забыв о рутине. Несколько раз Америка спела ему свои песни, и на Пола это оказало особое впечатление. Когда Ами клала голову на плечо Пола, его сердце замирало, а потом прибавляло темп, и Пол от этого улыбался и закрывал глаза. И каждый раз, когда он ловил себя на мысли, что не дышит, слушая Америку, покручивал обручальное кольцо вокруг пальца, понимая, что он и в самом деле величайший идиот.
Одной ночью Пол спонтанно позвал Америку гулять по безлюдным улицам, спящим под снежным покрывалом. Снег падал хлопьями, стояла абсолютная тишина. Пол и Ами долго шли, наслаждаясь сказочными видами спящих домов, укутанных снегом и мягко освещенных фонарями. Вдруг Пол слепил снежок и бросил в Америку. Она удивилась, но не растерялась и приняла вызов. Они долго перекидывались, смеясь, как меленькие дети, пока Пол вдруг не упал на девушку, повалив в сугроб. Ах, как Америка была хороша! Пол не мог оторвать от нее глаз. Черные волосы разметались по снегу, щеки покрылись румянцем, на ресницах бабочками осели снежные хлопья.
— В мире есть чудеса, если я все-таки повстречал тебя. Это самое волшебное, что со мной случилось в жизни. Как я только жил без тебя?
Пол не мог говорить дальше, потому что был уверен: слова ничего не передадут. Ему захотелось поцеловать Америку. Долгий поцелуй под снегопадом был первым за всю неделю, проведенную вместе, и первым после двухлетней разлуки.
— Америка, — позвала Омпада. Ами вошла в спальню подруги. Настроение было прекрасным как никогда, но девушка старалась того не показывать. — Ты помнишь, что послезавтра прилетают Натан и Мэри?
Америку будто ударили обухом по голове. Они с Омпадой давно договорились, что Октавия с детьми прилетят накануне Сочельника, и даже решили пригласить Рика, как старого друга. Ами почувствовала, как ее вернули в реальность из сказки.
— Мне тут Рик звонил, сказал, что приедет не один, а с девушкой.
Америка поняла, что ее ничуть не задела эта информация, но узнать, с кем приедет Рик, захотелось.
— С девушкой так с девушкой, — пожала плечами Америка.
Вечером Пол и Америка собрались в последний раз. Они сели на диван, и Америка легла к Полу на колени. Он водил пальцами по ее макушке, а другой рукой держал ее руку. Оба наслаждались моментом уединения.
— Завтра приедут мои дети, — вдруг выдохнула Америка.
— У тебя есть дети? Ты ничего о них не говорила, — удивленно, но ничуть не обиженно произнес Пол.
— Да, старший сын Натан, в честь моего прадеда, и дочка, Мэри. Что-то мне подсказывало, что ее надо так назвать.
— Так звали мою маму — Мэри. Она умерла, когда мне было четырнадцать.
— Я назвала ее в честь твоей мамы.
Пол усмехнулся.
— Меня воспитывал отец, — вздохнув, продолжил Пол. — Сейчас он вновь женат. И у Линды мама погибла — когда ей было восемнадцать.
— Мою маму убили во время войны.
Пола это признание ошарашило.
— На Рождество приедет Линда, ее Омпада пригласила. Я завтра уеду за ней. Не могу представить, чтобы наши ночи закончились. Мне очень трудно показывать на людях, что мы с тобой друг друга едва знаем.
— Нам придется это выстоять... А ты познакомишься с моим бывшим мужем. Его тоже Омпада пригласила. Он собирается приехать со своей девушкой.
— Это очень интересно. Кто бы ни приехал, я ни за что не смогу тебя отпустить, — сказал Пол, сильнее сжав руку Америки.
— Задолго до нашей встречи мне снилась наша свадьба.
— Жаль, что это только сон… — Америка присела и посмотрела на Пола, и он поспешил добавить: — Можешь считать это официальным предложением.
— Но ты же женат, — возразила Америка.
— Это дело поправимое.
Когда Америка проснулась утром, Пол уже уехал. В комнату Ами постучала Омпада.
— Да-да? — спросила Америка. В комнату вошла хозяйка.
— Америка, нужно съездить за подарками, не хочешь проехаться? — строго спросила Омпада.
— Давай проедемся. Только дай мне немного времени, пожалуйста.
— Двадцати минут хватит?
Америка согласилась. Всю дорогу Омпада молчала, хотя ей это давалось с трудом.
— Америка, ты можешь уже ничего от меня не скрывать, я уже все знаю, — строго говорила она перебирающей товар подруге.
— Ты не против, если я займусь подарком для Пола?
— Ами!
— Ну ладно, я могу что-то Бадди присмотреть.
— Я говорю не об этом! Ты должна знать: я тебя осуждаю! Он же женатый мужчина! За что ты так с его женой?
— Симпатичные часики. Жаль, что это плохая примета, — Америка повертела в руках дорогие часы. — Они бы ему пошли.
— Америка, ты вообще меня слышишь? На чужом несчастье счастья на построишь!
— Портмоне? Нет, мы еще не настолько хорошо знакомы. У галстуков расцветка пошлая, — Америка перебирала возможные подарки.
— Дорогая, — смягчилась Омпада, пожалев подругу, — я все понимаю, тебе тяжело, развод, одиночество, недостаток любви, но... — Омпада загляделась на подругу, которая мечтательно вертела в руках тюбики с краской.
— Он рассказывал мне, что очень любит рисовать. Поистине талантлив во всем, — Зами широко улыбнулась и подняла глаза на Омпаду.
— Да ты, кажется, втрескалась в него по полной, — Овод обняла подругу бочком, чтобы не оттеснить ее большим животом. — Эх, сочувствую я тебе.
Утром Америка отправилась в аэропорт, чтобы встретить Октавию с детьми. Она долго ожидала их у выхода из зала получения багажа, предвкушая праздник. Она думала о встрече с Линдой, о том, как познакомит детей с Полом, о том, как ей самой стоит вести себя с ним. Наконец раскрылась дверь, и в потоке хлынувших пассажиров Ами сразу разглядела несущую тяжелый чемодан Октавию, вокруг которой бегали, прячась друг от друга, Мэри и Натан.
— Настоящие шалуны! — сказала Октавия. — Никому не дали покоя!
— Мамочка! — воскликнула Мэри, подбежав к матери. Она взяла малышку на руки.
— Привет, мои сладкие! — Америка расцеловала дочь и сына. — Как настроение перед праздником? Скоро увидите Омпаду, познакомитесь с хорошими людьми, получите подарки. Поехали?
Приехав, Америка сразу познакомила Омпаду с Октавией. Натана и Мэри Омпада видела в глубоком младенчестве, а Пит их вовсе не знал. Алекс и Ева познакомились со своими ровесниками: Алекс был старше Натана почти на полгода, а Ева родилась ровно на два месяца раньше Мэри. Дети пробесились весь вечер, пока уставшая Омпада не легла спать и Октавия не прикрикнула, чтобы они не будили хозяйку топотом и смехом.
Утром Сочельника Америка не переставая выглядывала в окна, выходящие на дорогу, в ожидании Пола. Ее сердце вздрагивало каждый раз, когда ветер ударял в калитку. Вдруг у калитки остановился черный автомобиль. Приглядевшись, Ами поняла, что это такси. Спустя полминуты из машины вышли шофер и мужчина в дубленке — Бадди. В соседнем дворе залаял пес. Америка отошла от окна и села на кресло. «При Линде надо держать себя в руках, — в очередной раз подумала Америка. — Хотя, когда приедет Пол, мне может стать чуточку спокойнее». Вскоре на первом этаже послышались голоса вошедшего Бадди и открывшей ему дверь Октавии.
К Америке, наворачивающей круги по холлу, вышла Мэри. Ами улыбнулась ей, взяла подбежавшую к ней девочку на руки и подошла к окну.
— А когда папа приедет? — спросила Мэри, перебирая волосы мамочки.
— Думаю, что вечером, — ответила Америка. На первом этаже засмеялась Омпада. Ами, усадив дочку поудобнее, спустилась вниз. Их сразу заметил Бадди.
— Привет, Америка! Это твоя дочка?
— Да, — гордо ответила Америка.
— Вы очень похожи, — сказал Бадди и подмигнул Мэри.
— А вы смотрели «Белоснежку и семь гномов»? — вдруг спросила девочка.
— Да-а, смотрел. Очень давно, еще когда был маленький. Этот мультфильм старый, старше меня, — ответил Бадди. Последовал вполне предсказуемый вопрос:
— А сколько вам лет?
— Очень много. Двадцать шесть. А тебе сколько, принцесса?
— Почти четыре. А моей маме больше лет — двадцать восемь!
Америка извинилась перед Бадди и вернулась с дочерью на второй этаж, чтобы продолжить слежку. Она долго смотрела в окно, пока к калитке не подъехали два черных автомобиля. Из переднего вышел МакКартни. Его взгляд тут же оказался устремлен в Ами и Мэри. Мэри сразу помахала Полу рукой, и тот ответил ей взаимностью. Девочка заливисто рассмеялась, и оттого Америке на душе стало светлее. Пол перешел на другую сторону и открыл дверь, протянув руку выходящей Линде. Америка отошла от окна и вновь спустилась на первый этаж. Через несколько минут в дом ввалилась целая гурьба. Пол вошел в дом со словами: «А у меня для вас сюрприз!», держа за руку супругу. За ними, Америка узнала его сразу, шел Ринго Старр. Его лицо покрывала черная густая борода. За Ринго стояла его супруга, держа за руки своих сыновей.
— О, Америка? Привет. Не ожидал тебя здесь увидеть, — как будто безразлично произнес Пол, но его внимание тут же привлекла крошка Мэри. — Привет, сладкая. Ты мне махала из окошка, да? — Пол провел пальцем по носику девочки и вернулся к остальным. — Америка, с Линдой вы знакомы, а это Ринго, его жена Морин и сыновья: Зак и Джейсон. Друзья, это Америка Зами, журналист из Нью-Йорка.
— Я вам про нее рассказывала: Америка освещала нашу с Полом свадьбу, — добавила Линда, которой Пол помогал снимать пальто. Мэри попросилась слезть с Аминых рук и тут же куда-то убежала. Линда подошла к Америке и протянула ей руку. — Честно говоря, хорошо, что вы тогда нам встретились. Ваше кольцо обладало просто удивительной энергией. Я хотела увидеть вас еще раз, к тому же, вы живете в Нью-Йорке, моем родном городе, еще и отменный фотограф.
— Спасибо за комплимент, — Америка протянула Линде руку. В прихожую вышла Омпада и, застав Линду и Америку за рукопожатием, еле заметно взметнула бровями.
— Привет, всех вас очень рада видеть. О, здравствуйте, — Омпада заметила Ринго и его семью. — Значит так, сейчас все расслабляются и отдыхают, потом пообедаем, детям устроим тихий час, а ближе к вечеру наши мужчины заберут их и увезут куда подальше, кататься с горок, чтобы никто не мешал нам готовить. Туалет за лестницей, — Омпада сразу же ретировалась в кухню.
Через пятнадцать минут все собрались за длинным столом в гостиной для обеда. Октавия, помогая Омпаде, вслух удивлялась, как у нее хватает сил под конец девятого месяца беременности бегать и обслуживать всех гостей.
Америка присматривалась к Линде и задалась целью за этот вечер провести параллели между ней и собой. Она уже отмечала довольно миловидную внешность блондинки. Во время молчаливого поедания супа Ами украдкой смотрела на Линду, а Пол — на Ами. К концу второго часа Омпада заставила детей улечься на полтора часа спать, чтобы вечером хватило сил на праздничный ужин. Когда на улице начало темнеть, Омпада выгнала мужчин с детьми гулять. На кухне собрались Омпада, Линда, Октавия, Америка и Морин.
— Итак! — воскликнула Омпада, потирая руки. — Я собираюсь запекать баранью ногу. Линде и Америке я поручаю сверхответственное задание — рубать салаты. Октавия, Морин — с вас посуда, сервировка и закуски. За работу!
Девушки приготовили себе место для предстоящей работы. Октавия принялась перемывать посуду, а Морин ушла перестилать скатерть. Америка и Линда встали по обе стороны стола друг напротив друга. Сбоку стола пристроилась Омпада с размороженным мясом.
— Линда, вас не задевает то, что я готовлю мясо? — поинтересовалась Овод.
— Что вы, Омпада, вы же хозяйка дома. Вы выбираете праздничный рацион. Тем более, что наши мужчины любят мясные блюда.
— Вы вегетарианка? — спросила Америка.
— Да. Сейчас я пишу книгу кулинарных рецептов для вегетарианцев. Я собираюсь весной представить ее у себя, в Нью-Йорке. Я открыла для себя настоящий источник вдохновения на нашей с Полом шотландской ферме. Я выглядываю в окно, на пасущееся в холмах стадо овец, и думаю о том, что работаю ради их спасения. Да и не только их: человечество слишком далеко заходит в погоней за сочным стейком для их стола и посягает на запретное. Но мало кто понимает, чем это обернется.
— Мне очень близки ваши взгляды, Линда, — сказала Америка. — Я не ем мясо уже почти четыре года.
— Это похвально! Я немногим раньше отказалась от мяса и надеюсь привлечь больше людей к вегетарианству. Люди боятся становиться вегетарианцами, а уж тем более веганами. Их главный страх состоит в том, что мясо ничем нельзя заменить. Я хочу доказать, что это не так, и предложить в своей кулинарной книге множество питательных эквивалентов. Меня многие пытаются убедить в том, что мясо — самая естественная еда для человека, потому что испокон времен человек охотился за животным. Но никто не хочет осознать, что времена изменились, охота приобрела промышленный масштаб, ловля рыбы, вырубка лесов, бой животных — от адских цифр голова идет кругом. Но у человека уже нет такой потребности в мясе, потому что у него есть выпечка, картофель, грибы и многое прочее. К тому же овощи и фрукты — не менее древняя пища человека, чем мясо.
— Линда, позвольте спросить, а чем же заменять мясо? — спросила Октавия, вытирая руки.
— Об этом я собиралась рассказать на презентации, кстати, было бы неплохо, если бы вы пришли, — Линда перевела взгляд с Октавии на Америку и обратно. — Главное, что ценится в мясе — высокое содержание белка. Мало кто знает, что столько же белка содержится в бобовых.
— А можно ли принимать вегетарианство детям? Они же еще растут, им нужна разнообразная и питательная пища.
— Конечно, можно. То, что человек не может жить без мяса — это предрассудки. В древности существовала смертная казнь: осужденного кормили большим количеством отваренного мяса, и вскоре он умирал.
— Спасибо за ответ. Извините, что мучаю вопросами. Мне, как няне, очень важно это знать.
— А мне очень важно отвечать на вопросы, — Линда улыбнулась. — Скажите, а откуда вы родом?
— Я? — переспросила Октавия, показав на себя. — Разве это важно? Я же не какая-то там персона.
— Мне интересно узнать.
В дверь позвонили.
— Я открою, — Октавия поспешно удалилась. Америка поняла, что приехал Рик со своей новой девушкой. Ей захотелось выйти в прихожую, чтобы увидеть его возлюбленную, а заодно и убедиться: будет ли ревновать? Ами и Линда, которой тоже стали интересны гости, выглянули из кухни. В дом вошли Рик и не кто иной, как Йоко Оно. Америка не почувствовала ничего, кроме удивления своеобразному выбору бывшего мужа и радостью за то, что он счастлив. Как будто камень упал с ее души: она отпустила его совсем.
— Здравствуй, Октавия. Привет, Ами. Здравствуйте, — Рик откланялся остальным. — Знакомьтесь, Йоко.
— Очень приятно, — Йоко протянула руку Октавии, затем Линде, тихо представившейся японке. — Очень рада вас видеть, мисс Зами.
— Взаимно, — ответила Америка.
Вышла Омпада, прихрамывая и держась за поясницу.
— Всем здравствуйте. Раздевайтесь, проходите на второй этаж, положите там вещи, отдохните, пожалста, — суетливо произнесла Овод. Рик стал помогать Йоко снимать пальто, и женщины вернулись в кухню, где продолжили разговор. Америке очень нравилась веселая и общительная Линда. Она вдохновленно рассказывала о своих жизни, творчестве. Линда много смеялась и делала это красиво. Америка не смогла не оценить ее однозначного обаяния. Потом с прогулки вернулись остальные гости, и теперь Омпада всех по очереди отправила в душ. Линда похвалила организаторские способности Омпады, что ее рассмешило. Смех у Омпады, заметила Америка, был какой-то нервный.
В десятом часу все уселись за стол, который ломился от яств. Линде захотелось сесть между Америкой и Полом. Рядом с Америкой сели Йоко и Рик. За одну половину стола усадили Еву, Алекса, Мэри, Натана, Джейсона и Зака. Напротив Америки и остальных сели Ринго, Морин, Октавия и Бадди, а во главу стола справедливо посадили Омпаду и Пита. Омпада несвойственно для себя молчала, но никто этого не заметил, поскольку все были увлечены ужином. Америка забеспокоилась: Омпада сидела белее стены и ничего не ела. Потом она что-то прошептала Питу, и тот поднялся и ушел.
— Кушать подано, — объявил Пит, входя в гостиную с широким блюдом с бараньей ногой. Октавия и Линда принялись расчищать центр стола, чтобы освободить место для блюда. Пит на глазах у гостей стал разделывать мягкое, ароматное мясо, и все, кроме Пола, Линды, Ами и позеленевшей Омпады, начали истекать слюной. Когда с ужином было покончено, Омпада громко сказала:
— Ну что, пора переходить к подаркам от Санты Клауса.
Дети повскакивали со своих мест и побежали к нарядной ели, стоящей у разожженного камина, на которой едва горели свечи. Степеннее всех оказался Натан, который остался на месте.
— Сынок, а почему ты не идешь? — спросил Рик.
— Мой подарок все равно мне достанется. Поэтому я не буду торопиться.
Рик посмеялся и погладил мальчика по голове. Взрослые тоже поднялись с мест и пошли к елке, где суетились малыши. Только Омпада осталась на своем месте. К ней подсела Америка.
— С тобой все нормально? — поинтересовалась она, положив руку подруге на колено.
— Да, — махнула рукой Омпада и посмотрела на детей, хвастающихся подарками друг перед другом.
— Ого! Краски! Я такие еще нигде не видел! Ну Санта Клаус, ну кудесник! — восклицал Пол, глядя на свой подарок. Омпада подмигнула Америке.
— Смотри, какой галстук! Он еще и на резинке! — хвастался перед Полом Ринго, как ребенок.
— Ну что, конец официальной части! Сейчас настало время петь песни у рождественской елки!
Все уселись перед елкой прямо на мягкий ковер. От танцующего в камине огня исходило приятное тепло. Свечки на ели добавляли вечеру таинственности. Пол достал гитару и сел рядом с Линдой. Дети сидели в углу, продолжая демонстрировать друг другу тайные возможности новых игрушек. По бокам от Пола сидели Линда и Бадди, в углу притулилась Октавия, правее от Линды, у камина сели Морин и Ринго, а левее от Пола приземлились Рик и Йоко. Америка и Пит сидели рядом с Омпадой, и супруги держались за руки. Вечер стал идеальным с музыкой. Пол пел и аккомпанировал, ему подпевали. Америка получала удовольствие от голоса Пола и вообще от чувства счастья и единства со всеми присутствующими.
Впоследствии гитару отложили, и все стали слушать истории Октавии. Никто не знал, вымышленными они были или реальными, но это никого не волновало, потому что колоритная негритянка рассказывала их так, что все буквально лопались от смеха. Пол сидел в обнимку с Линдой, а дети под смех взрослых незаметно засыпали в углу. В разгар одного из рассказов Октавии к Полу подошла крошка Мэри и протянула ему руки.
— Чего тебе, малышка? — спросил он умиленно. Мэри села Полу на колени. Пол обнял девочку с чувством, что она — частичка Америки. Его взгляд случайно пересекся со строгим взглядом Рика, поэтому Пол поспешно перевел взгляд на завораживающе танцующий в камине огонь. Не прошло и минуты, как девочка на руках Пола уже спала.
— Детей надо уложить спать! — решительно произнесла Октавия, прервав разговор.
— Сейчас мы их всех отнесем в детские, — Рик поднялся и взял на руки Натана. Пол, не выпуская Мэри, поднялся на ноги. Мужчины во главе с Октавией взяли на руки детей и отнесли их наверх. Омпада крепко схватилась за руку Америки и увела ее в кухню.
— Кажется, началось! — Омпада еще крепче сжала запястье Америки.
— Что? Точно?
— Нет, я решила тебя разыграть, конечно же! Самое время для шуток! — рассердилась Омпада.
— Пит! — крикнула Ами в сторону лестницы. Смеющаяся толпа начала спускаться, а впереди нее спрыгнул с лестницы Пит.
— Что такое? — спросил он, посмотрев на жену и подругу.
Омпада простонала от боли.
— Пора везти Омпаду в роддом, — Америка подхватила подругу, у которой подкосились ноги. Пит взял Омпаду за вторую руку. Свободной рукой Оранж снял с вешалки полушубок Омпады и накинул ей на плечи, посадил ее на пуф и стал обувать. Америка взяла свое пальто и куртку Пита.
— Стойте, я поеду с вами, — вдруг вызвался Пол. — Кто довезет Америку до дома?
— Пол, но ты же выпил, — возразила Линда.
— Сейчас на дорогах никого нет. И мне страшно отпускать Америку одну, — Пол подбежал к вешалке и буквально сдернул с него свое пальто.
Америка улыбнулась одним уголком рта, отвернувшись от Линды. Омпада взревела от боли, к ней подбежали Линда и Морин и начали суетливо убеждать Омпаду в том, что это недолго и нестрашно.
— Так, девицы, ша! — тяжело дышавшая Омпада подняла руку. — Прошу заметить, что это мой третий ребенок!
Пит протянул Омпаде руку и пошел с ней к выходу, Пол помахал всем рукой и вышел из дома самым последним.
Без десяти три Омпада родила дочь, которой дали имя Стэйси. Дождавшись ее появления на свет и познакомившись с совсем крошечной новорожденной, Пол и Америка в приподнятом настроении сели в машину. Ее мотор гудел в абсолютной тишине сонной ночи, сопровождая короткое неловкое молчание.
— Вот Алекс и Ева удивятся, когда утром узнают, что родители подарили им на праздник сестричку, — сказал Пол, глядя в просвет между баранкой руля и спидометром.
— Но и расстроятся, не застав их утром, — предположила Америка. Воздух в салоне автомобиля нагревался и дарил ощущение покоя.
Пол снял автомобиль с ручного тормоза и тронулся. Оксфорд был нарядно украшен, безлюден и романтичен. Пол шутил, а Ами смеялась, как никогда в жизни, потом МакКартни завернул на заправку и извинился перед Америкой, покинув ее. Пока бак наполняли новым бензином, Пол скрывался в магазине, а совсем скоро вышел с двумя стаканчиками кофе.
— Не пунш, конечно, но в рождественскую ночь согреет, — Пол, улыбнувшись, протянул ей один стаканчик. Америка переняла и стакан, и улыбку, и сделала глоток.
— Сказать честно — это самое лучшее Рождество за последние годы, — сказала на выдохе Америка. Пол смотрел на Ами горящими от счастья глазами.
— И для меня, — добавил он. От не сходящей с лица улыбки, казалось, скоро заболят скулы, и от слишком быстро бьющегося сердца сводило живот.
Пол и Америка снова тронулись в путь по молчаливому академическому городу. Неожиданно их путешествие кончилось прямо у калитки дома Омпады и Пита. Пол заглушил мотор и посмотрел на наручные часы.
— Четыре часа... Что же, это наши последние минуты вместе? — Пол посмотрел на Америку. — Теперь большой вопрос: когда мы встретимся снова?
— Я жду тебя с ответным визитом в Нью-Йорк. И Мэри ты, кажется, очень нравишься.
— А Натану? — взволнованно спросил Пол.
— Уверена, что ему тоже. Он очень осторожный, закрытый, к людям присматривается очень внимательно. Думаю, что Линда отпустит тебя к нам.
— Будем пользоваться ее доверием? Да и, если я соберусь в Нью-Йорк, Линда захочет на родину вместе со мной.
— Даже не хочу выходить из машины. Потому что боюсь, что не увижу тебя еще два года, — вздохнула Ами.
— Я обещаю что-нибудь придумать, — Пол взял девушку за руку. — Мы с тобой обязательно увидимся в будущем году.
— Надо лишь набраться терпения. Ты не против вести со мной переписку?
— Я разве похож на человека, который будет против? — пошутил Пол.
МакКартни и Зами вышли из машины и прошли к дому. Перед самым порогом Пол взял Ами за руку, притянул к себе и поцеловал.
— Ты безумец, — сорвалось с дрожащих губ Ами.
— Можешь всегда звать меня так. Это звучит лучше, чем идиот, — широко улыбнулся Пол. Он достал из-за пазухи, как настоящий маг, коробочку, перетянутую завязанной бантиком красной лентой. — С Рождеством, Ами.
Улыбнувшись, Америка взяла подарок, и пара вошла в дом. В гостиной храпели Рик, спавший с Йоко на софе у погасшего камина, и Бадди, лежавший на полу почти под елкой.
— Линда, наверное, в студии, — шепотом предположил Пол.
— Давай. Спокойной ночи, — прошептала в ответ Ами.
— Спокойной ночи, — Пол на прощание еще раз поцеловал Америку и поспешно ушел к подвалу. Америка взяла из кармана коробочку и стала вертеть ее в руках, пока не почувствовала на себе взгляд. Обернувшись, она увидела Йоко.
— Йоко? Ты не спишь... То есть, вы не спите? Давайте на «ты»?
— Я хотела поблагодарить тебя. Спасибо, что отпустила его ко мне. Ты настоящая женщина.
— Спасибо... — удивленно произнесла Ами.
— Я знаю все про вас с Полом. У вас все сложится. Вы будете так же счастливы, как мы с Риком. Я знаю, что вселенная наградит тебя за все. Потому что ты добрая, милосердная и терпеливая. Ты — настоящая Фумико.
С этими словами Йоко вернулась в комнату, как будто растворилась в темноте. Америка поднялась на чердак, где ей выделили ночлег. Войдя, она обнаружила на своей постели мирно спящих Натана и Мэри. Видимо, проказники, воспользовавшись уснувшей вместе с нею же бдительностью Октавии, решили разогреть маме постель. Ами села край кровати и распаковала коробочку. Все ее многочисленные догадки оказались неверны, когда в темноте сверкнуло помолвочное колечко. Америка понимала, что Пол слишком торопится. Они провели вместе чуть больше недели, а он уже делает Ами предложение стать его женой. А как же Линда? Она ведь ничем не хуже, думала Ами, вспоминая о своей беседе с миссис МакКартни. Зачем ее обижать разводом, и ведь даже не прошло и двух лет со дня их свадьбы. Америка сжала колечко в руке, потом спрятала его в коробочку и улеглась, поцеловав сына и дочь в лбы. Накрывшись одеялом почти целиком, как будто от стыда, Америка посмотрела в потолок и улыбнулась. «Безумец. Настоящий безумец».
Новый год Америка встретила в Нью-Йорке вместе с детьми и Октавией. Жизнь стала снова набирать обороты. Но теперь душу Ами согревала мысль о том, что где-то там, за океаном, о ней думает Пол. Она не могла забыть о самой чудесной неделе в ее жизни — неделе, проведенной с Полом, — ни на минуту. Кольцо, подаренное им, Ами продела в цепочку и надела на шею, но всегда прятала от посторонних глаз.
К середине января Америка получила первое письмо от Пола. Он говорил, что завершает альбом и весной приедет на его презентацию вместе с Бадди, Питом и Ринго, которого взял на роль барабанщика. Письмо завершалось тем, что Пол постоянно думает о проведенном вместе времени и надеется совсем скоро увидеть Америку, потому как от разлуки сводит все тело. Так началась их оживленная переписка.
В середине февраля отпраздновали день рождения Мэри. Устроили настоящий праздник и для детей, и для взрослых. Пригласили подружек именинницы и друзей Америки. Мэри зачитала наизусть множество стихотворений, чему удивились все: Мэри обладала феноменальной памятью. Натан тоже привлекал внимание, хотя и не такое пристальное, потому что весь вечер просидел в углу с книгой. Родители пришедших к Мэри детей интересовались у Америки, почему мальчик такой замкнутый. Ами старалась как можно тактичнее говорить им, что Натан очень избирательный. На празднество пришел Рик с Йоко и привел с собой Дерека, который весь вечер развлекал гостей искусной игрой на гитаре. Этот вечер так впечатлил Натана, что он, не всегда решительный мальчик, особенно в плане обращений за чем-то к матери, изъявил желание научиться играть на гитаре. Америка, зная, что, если Натан решил что-то сделать, он это не оставит, устроила внеплановую покупку инструмента персонально для сына.
Начались весна и первые занятия Ами с Натаном. Он впервые за долгое время пустил мать в свою комнату: просто не любил посторонних на своей личной территории. Она была аккуратно прибрана Октавией, но на всех возможных плоских поверхностях стояли высокие стопки книг — Америка как раз удивлялась, куда сын девает многочисленные покупаемые ею книги. На стенах висели плакаты с портретами The Beatles, Элвиса Пресли и Стивена Хокинга.
— Как тебе Хокинг? — поинтересовалась Америка, с изумлением разглядывая висящий над кроватью портрет ученого.
— Очень интересно, но иногда непонятно, — сказал Натан, сев на стул. — Присаживайся на кровать.
Америка удивилась галантности мальчика и тому, как много она пропустила за время репетиций мюзикла. Натан был начитан и умен не по годам. Ей и не верилось, что мальчик, которому идет шестой год, уже так по-взрослому говорит. Ничего, утешала она себя, в июне состоится премьера спектакля, и Ами с головой уйдет в прежнюю жизнь.
— С чего бы тебе хотелось начать? — Америке казалось, она задает совершенно глупые вопросы.
— С чего считаешь нужным. Но расположение нот я уже знаю. Снизу вверх: ми, си, соль, ре, ля, ми.
Америка никогда не говорила со своими детьми как с маленькими. Она разговаривала с ними на равных, как взрослыми. Той иронии, которая часто исходит от родителей к кажущимся им слабыми умом детям, Ами не выносила. Ей лишь хотелось вырастить себе достойных собеседников. Рик нередко пытался «сюсюкать» с Мэри, которая была настоящей любимицей: голубоглазую девочку с черными локонами, как куколку, одевали в разные платья, нередко потакали в ее желаниях, но Америка настаивала на том, чтобы он не злоупотреблял этим.
— Техника игры на гитаре — дело довольно непростое. Но, относительно того же саксофона, это даже элементарно. Недаром мы имеем дело, например, с Робертом Джонсоном.
Натан достал из-под столешницы блокнот, раскрыл его по закладке и записал: «Роберт Джонсон».
— У тебя есть его пластинки?
— Конечно, — пожала плечами Америка, как будто говорила о чем-то самом собой разумеющемся. — Опять же, музыка — это взаимодействие головы и тела. «Глаза боятся, руки делают», слышал такую поговорку? Чем дольше ты оттачиваешь навык, тем лучше твои пальцы запоминают каждое движение и с точностью воспроизводят раз за разом. Из чего выходит, что один из главнейших компонентов музыки — практика. А знаешь, какой самый главный?
— Звук? — спросил Натан.
— Не совсем. Это чувство. Музыку невозможно созидать, то есть слушать и создавать, без чувства.
Случайно ее взгляд пал на Пола, смотрящего на нее с плаката. Это была фотография более позднего периода: все четверо стояли разрозненно, полубоком к камере, лишь Пол стоял анфас, положив руки в карманы. Из-за его шеи выглядывали кончики отросших волос. В Оксфорде они говорили о музыке почти все время. До определенного времени они росли под влиянием одних и тех же исполнителей и музыкальных стилей. Отец Пола собрал свой джаз-бэнд, что-то наподобие ливерпульского любительского оркестра Гленна Миллера, где играл на трубе. Пол отлично разбирался в джазе благодаря своему отцу, о котором отзывался с большой любовью. Америка вдруг поняла, что слишком задумалась и отвлеклась от дела. Она поспешила показать Натану несколько аккордов, но из головы никак не выходил Пол. Он смотрел на нее с более старой фотографии, висящей слева от прежней, широко улыбаясь. Америка чувствовала прямо затылком взгляд сзади: там висел еще один плакат с The Beatles.
— Давно битлами увлекаешься? — поинтересовалась Америка, поднастраивая гитару. Новые струны постоянно расплывались, и приходилось регулярно подкручивать. — До встречи с Полом или после нее?
— До встречи.
— И кто из них тебе больше всех нравится? — Америка еще раз оглядела плакаты и перевела взгляд на сына.
— Честно говоря, Джордж Харрисон.
Америка сразу поняла, кто это. На всех висевших фотографиях он стоял с краю.
В один из дней, близких по дате к годовщине свадьбы Пола и Линды и их первой встречи с Ами, курьер доставил прямо в дом последней посылку. Октавия долго охала из-за ее громоздкости, гадала, какой умник мог это прислать и что лежит внутри, замотанное несколькими слоями бумажной обертки. Америка развернула посылку и обнаружила свой собственный портрет. Слева внизу стояла подпись Пола.
— Ну и что у вас за поклонник объявился? — строго спросила Октавия.
Америка, разглядывая портрет, широко улыбалась. Этот портрет написал Пол. Он так точно изобразил ее, что казалось, будто он писал прямо с натуры. В комнату вбежала Мэри и ахнула.
— Ну и куда вы предлагаете это вешать? — строго спросила Октавия. Америка посмотрела на коллаж из детских рисунков, висящих над изголовьем кровати, и на противоположную стену, где висело несколько семейных фотографий. Америка тут же решила сделать из этох фото и портрета композицию.
— Тут еще какой-то конверт! — воскликнула внимательная Мэри, порывшись в остатках обертки, и протянула найденное матери. Америка отошла к окну, развернула конверт и прочла письмо:
Дорогая моя Ами!
Это мой подарок для тебя ко второй годовщине нашей встречи. Он должен дойти к этому дню. Даже странно думать о том, что ты повстречалась мне именно в день свадьбы. Я часто думал, что, встреться ты мне хотя бы на неделю раньше, все можно было бы изменить. Но, видимо, кто-то сверху решил, что нужно именно так.
Я написал этот портрет красками, подаренными «Сантой Клаусом». Я почувствовал, что именно ты их выбрала. Я хотел оставить его себе, потому что у меня нет ни единой твоей фотографии, но Линда стала задавать всякие вопросы: «А кто это?» — «Просто девушка, она мне снилась в юности» — «Странно, это ведь копия Америки Зами». Незадолго до этого она нашла одно из твоих писем, хотя я прячу их надежно. К счастью, оно было нейтральным, но Линда уже заподозрила неладное.
В начале мая я приеду на презентацию нового альбома. Ты можешь прийти, но я не уверен в нашей личной встрече, потому что Линда может начать контролировать меня. Линда поедет со мной, потому что в те же дни презентует свою первую книгу.
Целую, дорогая моя,
Твой Пол
Америка обрадовалась тому, что увидит Пола уже чуть больше, чем через месяц. Даже если со стороны: она мечтала услышать его голос, его речь; увидеть, как он вытягивает руку с зажигалкой, чтобы немного затянуть рукав, а потом закуривает и так непринужденно курит; почувствовать его взгляд на себе.
Началась ожесточенная подготовка к премьере. Америка сутками пропадала в театре и прогоняла спектакль раз за разом, требуя от актеров максимальной точности, слаженности и органичности. Она занималась декорациями вместе с декораторами, костюмами с художниками по костюмам, реквизитом с реквизиторами, освещением с осветителями. Ей хотелось сделать спектакль идеальным, как и было принято на Бродвее. Октавии и детям вновь пришлось свыкнуться с жестким графиком Зами.
В Бродвее уже вовсю сверкали яркие привлекательные афиши и вывески, по радио передавали рекламный анонс, по всему Нью-Йорку пошла молва о спектакле «Сад расходящихся тропок».
Когда начался май, Америка даже не поняла. В один из прогонов, когда уставшие актеры изнемогали от количества репетиций, Америка отпустила их на трехдневный внеплановый отпуск и сама устало плюхнулась в кресло, закрыв рукой лицо. Со сцены спрыгнул Рик и сев, рядом с Ами, взял ее за плечи.
— Ами, ты очень устала. У меня есть для тебя сюрприз.
Америка подняла на Рика глаза.
— Пойдем, пойдем, — ласково сказал он. Америка почувствовала что-то неладное. Рик повел ее по служебной лестнице на крышу. Яркий свет Бродвея ударил ей в глаза, она сощурилась и почувствовала, что Рик отпустил ее. Америка обернулась и увидела что тот, улыбаясь, уходит.
— Привет, Ами, — услышала Америка голос Пола и повернулась обратно. Он стоял в элегантном костюме на фоне тысяч огней Нью-Йорка. Он был так красив, каким показался Ами в их первую встречу, его улыбка и взгляд пленили Америку все больше и больше.
— Здравствуй, — Пол и Ами подошли друг к другу и поцеловались. — Линда тебя отпустила?
— Знаешь, Ами, как раз хотел с тобой об этом поговорить. Она нашла тайник, где я хранил все твои письма и прочла их. Сегодня она поехала к родителям, чтобы все обдумать. Через несколько дней мы подадим на развод, — печально произнес Пол. — Так что совсем скоро я буду свободен для тебя.
Чувства Америки смешались. С одной стороны, ей было неловко перед Линдой, у которой она увела мужа. С другой стороны, Ами чувствовала, что вернула что-то исконно свое, родное.
— Ты в платье? — вдруг спросил Пол. Было необыкновенно тепло. Америка сняла свой розовый кардиган, закрывающий темно-синее атласное платье. — Тебе очень идет.
Пол и Америка всю ночь просидели на крыше, как влюбленные подростки, сбежавшие от родителей. Ами и не думала, что когда-нибудь в жизни займется любовью на крыше. Ни один мужчина не был с ней так нежен, как Пол. Он покрывал поцелуями все тело девушки, лицо, гладил по длинным волосам. Каждое его прикосновение вводило ее в экстаз. Им казалось, что рай на земле. И хотелось, чтобы эта ночь никогда не кончалась.
Ранний рассвет разлучил их, и Америка нехотя вернулась в театр. Ее мысли занимал Пол, разговоры с ним, ощущения от его прикосновений. Пол долго сидел на крыше, думая о том же. Когда он полюбил Линду, он не думал, что кто-то сможет пошатнуть его любовь к ней. Он думал так до последнего. Пол знал все об Америке до их первой встречи: каждый изгиб ее тела, вкус ее губ, ее взгляд. И тогда, на свадьбе, это вскружило ему голову. После долгих раздумий он вышел из здания театра через черный ход.
После презентации альбома Пол ненадолго улетел в Англию, чтобы собрать вещи для переезда в США. Шел процесс расторжения их с Линдой брака. По возвращении он каждый день присылал Америке домой роскошные букеты, которыми теперь квартира была завалена. Она чувствовала, что все встает на свои места. Они с Мэри каждый вечер рисовали и читали на ночь книги. Натан заинтересовался пианино, и Ами взялась обучать сына и этому инструменту. Спектакль был готов к скорой премьере, оставалось лишь несколько генеральных репетиций.
Одним днем Мэри и Америка рисовали у нее в спальне. Балкон был слегка приоткрыт, и теплый, почти летний воздух заполнял комнату, слегка колыхая шторы. Раздался звонок в дверь. Октавия вышла в магазин, поэтому Ами самой пришлось открыть дверь. В квартиру вошли Рик и Йоко.
— Привет, Америка! — Рик и Ами дружески поцеловали друг друга в щеки. — Извини за нежданный визит, но мы его сейчас искупим обедом.
Йоко поспешила на кухню, держа какую-то коробку в руках. В коридор выбежали дети и кинулись обнимать папу. Они обменялись радостными приветствиями.
— Как я по вам скучал, дорогие мои! — воскликнул Рик, обнимая детей. — Ладно, бегите, мне еще с мамой надо поговорить.
Рик и Америка вышли в кухню, где Йоко раскладывала все для суши. Ами предложила девушке помощь, но та отказалась. На коврике в углу сели Натан и Мэри с красками и листами бумаги.
— Мы с Йоко планируем улететь в отпуск после того, как отыграем мюзикл, — сообщил Рик, открывая бутылку с вином.
— Здорово, а куда? — спросила Америка.
— В Японию, — в унисон ответили Йоко и Рик.
— Как интересно. Мне всегда хотелось побывать там.
— Мы хотим взять с собой Натана и Мэри... — не успел Рик договорить, как Америка замотала головой.
— Исключено.
— Но почему? — спросил Рик, держа в руках бутыль.
Америка взглянула на мужа расстроенно.
— Понимаешь, Рик, я не наседка, но я боюсь отпускать их так далеко. Даже если возьмете Октавию с собой. Может случиться всякое. Вдобавок к этому я и так провожу с ними мало времени из-за спектакля, а ты хочешь лишить меня общения с ними еще на более долгий срок.
— Я их отец и хочу, чтобы и со мной они проводили время тоже. Подумай, чего ты лишаешь их, — Рик разлил по бокалам красное вино.
— Готово. Все к столу, — пригласила Йоко.
В кухню вышла Октавия с тяжелыми авоськами и, увидев художественно разложенные суши на большом блюде, а затем только заметив Рика и Йоко, спросила:
— Ну и зачем я накупила столько еды?
Америка рассмеялась, встав из-за стола, помогла Октавии спрятать провизию в холодильник и пригласила женщину за стол.
— А от сырой рыбы глисты не появятся? — осторожничала Октавия.
— Нет, я беру суши в надежном месте, — ответила Йоко.
В дверь снова позвонили. Америка спросила внутри себя: это почтальон или новый незваный гость? Девушка открыла дверь. Перед ней сидела большая и лохматая староанглийская овчарка.
— Ее зовут Марта, — приветливо сказал Пол, выглянув из-за двери. — Она будет жить с нами.
— Ну проходи, Марта, — рассмеялась Ами. Они с Полом прошли в кухню. Мэри и Натан, увидев Марту, тут же кинулись тискать белую красавицу. Дети весь вечер не выпускали ее из рук, и даже нагло улеглись вместе с ней спать на широкую мамину кровать. Октавия долго бурчала что-то про глистов, вшей и блох, хотя сама, когда дети уже крепко спали, долго гладила собаку по мягкой шерстке, что заметила Ами.
Вскоре Америка проводила гостей и застала Октавию выбегающей из ванной в красивом платье, беззастенчиво подчеркивающем ее пышные формы, и нарядных туфлях. Она обтирала ярко накрашенные губы друг о друга, размазывая помаду, и, не заметив Ами, чуть на сбила ее с ног.
— Ой, извините меня, мисс Зами.
— На свидание бежишь? — спросила Америка, улыбнувшись.
— Ну да, — Октавия кокетливо отвела глаза.
— Тогда беги, — усмехнулась Ами. Октавия буквально выпорхнула из квартиры. Америка всегда удивлялась тому, какой жизненной силой обладает Октавия. Ей было слегка за пятьдесят, но она все еще лелеяла мечту найти своего жениха. Когда-то она неудачно вышла замуж. Пьяница-муж регулярно поколачивал Октавию, что неоднократно провоцировало выкидыши. Октавия смогла родить от него только одну дочь и сбежать из Сент-Луиса в Сан-Франциско, где дочь Октавии живет и поныне. Октавия же уехала на заработки в Нью-Йорк.
Америка вернулась в кухню, где все еще сидел Пол, разглядывая какую-то фотокарточку. Прогонять Пола Америке не хотелось, и она думала, не будет ли неприличным оставить его на ночевку. Заметив Америку, Пол отложил фотокарточку и спросил:
— Ты когда-нибудь была в Индии?
— Да, была, — ответила Ами, присаживаясь рядом с мужчиной. — Я общалась с Шрилой Прабхупадой, чтобы разобраться с личной проблемой. В Индии мир кажется совсем иным.
— А когда это было?
— В феврале шестьдесят восьмого. Мэри как раз исполнился год.
Пол протянул Америке фотографию. В центре сидел Махариши Махеш Йоги, знаменитый гуру. По бокам от него примостились Пол и Америка. Все трое были в белых одеждах и с длинными ожерельями из ярко-оранжевых цветов.
— Я нашел эту фотографию, когда разбирал вещи на ферме, и долго разглядывал ее, не веря своим глазам. Я даже звонил Синтии Леннон, потому что она запоминает абсолютно все и в мельчайших подробностях, и спросил, не помнит ли она тебя? Она ответила, что нет.
— Знаешь, у меня есть одна теория... Только не подумай, что я сбрендила. Мне кажется, что есть другая вселенная, где мы с тобой уже давно женаты. Может, мы встретились до The Beatles, а может быть, их вообще не существовало.
— Честно, если бы я не видел эту фотографию, я бы и вправду подумал, что ты сбрендила, — он еще раз пригляделся к фотографии. — Ну это же точно ты. Ты, я и Махариши.
— Мне часто снилась Индия. Шотландские просторы. Ваши концерты с визжащими фанатками и вспышками фотокамер. Об этом я говорила. Но еще мне снился Израиль. Мы там были вместе. Хотя на исторической родине я не бывала никогда, — Америка сделала глоток вина.
— И наша свадьба... — мечтательно произнес МакКартни.
— Там ты произносил клятву. Я запомнила ее дословно: «Если в другой вселенной я полюблю кого-то кроме Ами, скажите мне, что я величайший идиот».
— Так вот откуда это взялось! — весело воскликнул Пол. — Я надеюсь, что идиотом я был только в этой вселенной.
До премьеры оставалась неделя. Конец мая и начало июня неприятно удивили сильной жарой. Настолько сильной, что вентиляторы выходили из строя, их лопасти плавились от горячего воздуха. В театре стояла невыносимая духота, и многослойные кимоно, в которые были облачены актеры, насквозь пропитывались потом. Грим и прически не держались. Истощенные модной худобой актрисы падали в обморок. За время генерального прогона накануне показа Йоко несколько раз останавливали кровь из носа. Америка сочла внезапное потепление за дурное предзнаменование и ожидала плохих новостей.
Дверь в зал открылась, и вошли несколько полицейских. Америка остановила действо.
— Здравствуйте. Что вас интересует? — спросила она, двигаясь навстречу им.
— Мисс Зами, у нас есть ордер на ваш арест. Вы обвиняетесь в предумышленном убийстве Линды МакКартни на почве ревности, — громко объявил майор. Актеры испуганно переглянулись. Один из сержантов достал наручники.
— Я прошу вас, — Америка сглотнула, и пересохшее горло запершило, — не надевайте наручники, пока мы не дойдем до машины.
Америку с двух сторон взял двое полицейских.
— Я позабочусь о детях! — крикнул изо всех сил Рик.
Америку вывели из театра, заковали в наручники и затолкали в машину. Америка не знала, из-за чего переживать больше: из-за гибели бедной Линды? из-за пожизненного заключения, которое несправедливо грозило ей? из-за детей, которых Рик мог забрать в Японию, воспользовавшись ее беспомощностью? из-за спектакля, который вот-вот сорвется? Что вообще Рик скажет детям? Неужели то, что их мать — убийца?!
Америку повели на допрос. В течение двухчасового допроса она непоколебимо стояла на своем: она Линду не убивала, во время убийства они с Полом сидели у нее дома после того, как проводили гостей, и он может это подтвердить. Но она не знала, что и на Пола пали подозрения в убийстве бывшей жены или соучастии в нем, и несколькими часами ранее его допрашивали в том же помещении.
Ее бросили в сырую камеру наедине со своими переживаниями, оборвав все контакты с внешним миром. Мысль о том, что молодая женщина, мечтавшая изменить мир, погибла, терзала ее. Неважно, от чьих рук. Ами винила себя и Пола в том, что они не устояли перед своим чувством и сделали больно Линде. Развод супругов МакКартни был не до конца оформлен, поэтому Америка была уверена, что Лин провела свои последние дни в горьком осознании того, что потеряла мужа.
Долго не было суда. Как узнала Америка, шло следствие, собирали улики. Объявили предварительную дату первого заседания — двенадцатое июля тысяча девятьсот семьдесят первого года. В камере Ами отпраздновала свое двадцатидевятилетие. В день рождения к ней на короткое свидание пришел муж и заверил, что с детьми все в полном порядке, они с Октавией временно живут у него с Йоко. По легенде, придуманной для детей, Америка уехала в командировку в Австралию. Премьера мюзикла все-таки состоялась. Скандал подогрел интерес к спектаклю, и показы шли полным ходом. В зале из раза в раз настоящий аншлаг, все билеты раскуплены. Пускают всех желающих — они сидят в проходах прямо на ступенях, просто яблоку упасть негде.
Чаще всего к Ами заглядывала Октавия и приносила домашнюю еду.
— Совсем вы тут истощали, мисс Зами. Ну нельзя же людей так голодом морить! — воскликнула Октавия в сторону двери и протянула Америке корзинку с пирожками. — Эта мода вам не указ! Вам еще детей рожать! У женщины не должно быть торчащих костей! А если ваш мистер МакКартни вас и вправду любит, то ему все равно, сколько вы там весите! Мужчины не смотрят на худеньких, они смотрят на здоровых леди, которые могут родить им здоровых детей!
— Скажи, там известно что-то про Пола? — спросила Америка, взяв из корзинки один пирожок.
— Не, — махнула рукой Октавия. — Его дело — тайна за семью печатями. Сначала о вас много писали, но больше, конечно, слухов. Сейчас пресса молчит. Наверное, он похлопотал.
— Не могу поверить. Кому могла помешать Линда? — сказала Америка, прожевывая новый пирожок с джемом.
— Ходят слухи, якобы вы наколдовали ей смерть с помощи куклы, как ее там, вуду. Писали, что в вашей квартире нашли куклу с воткнутой в сердце иголкой.
— Но ты же не веришь этим россказням, ведь так? — Зами сердито посмотрела на няню, оторвавшись от пирожков. — Октавия! Ты же убираешь мою квартиру!
— Боже упаси, мисс Зами! Я же знаю, что вы праведная иудейка. Да и если бы я нашла такую мерзость у вас, сию минуту бы отхлыстала, вы меня знаете.
Америка весь месяц писала письма Полу, в которых лишь признавалась в любви, а не унизительно оправдывала себя. Пол делал все то же самое, но оба не знали, что все их письма отправляются в печь.
К первому заседанию Пол нанял адвоката из Лос-Анджелеса, одного из лучших в Америке — высокого мужчину с черными шевелюрой и усами, сильными и мужественными руками. Он выиграл все свои дела и был намерен выиграть и это, но удача не улыбалась ему. Пол и Америка, которым не позволили даже близко подойти друг к другу, были рады просто увидеть друг друга из разных концов зала суда.
Следующее заседание состоялось ровно через месяц. Он показался Америке не таким скучным и долгим, как предыдущий, поскольку к ней часто приходила Октавия и помимо пирожков приносила по ее просьбе книги из библиотеки. Судьей решающего заседания была назначена строгая пожилая женщина, и ее симпатия явно была на стороне обвинения. На все аргументы со стороны адвоката ответчиков, адвокат обвинения, подскакивая, как неврастеник, кричал: «Протестую!» Судья, ко всеобщему разочарованию, принимала все протесты и отклоняла все улики, доказывающие невиновность Пола и Ами. Дело шло к пожизненному заключению.
Судья, подняв всех присутствующих, начала зачитывать приговор. Ами лишь жалела о том, что не увидит, как растут ее дети, если увидит их когда-нибудь вообще. Но если это расплата за любовь Пола, она готова поплатиться за все. До того, как судья должна была ударить молотком и поставить точку в деле, оставались считанные секунды, как вдруг в зал заседания вошел какой-то важный человек. Он произнес тихо, но все заострили свое внимание и услышали: «Остановите суд. У нас чистосердечное». Мужчина протянул лист бумаги, и судья, наморщив лоб, прочла написанное, а потом строго объявила:
— Освободить осужденных из-под заключения.
Пол и Америка, как только с них сняли наручники и выпустили из-за решетки, бросились друг к другу. Пол беззастенчиво стал покрывать лицо Ами поцелуями, плача, как и она, от счастья. Им не верилось, что такое может произойти. Они вышли из зала заседания и увидели Октавию, облаченную в красивое, но помятое платье.
— Октавия! — воскликнул Пол, обнимая Америку. — Где вы были? Мы не видели вас в зале.
— Спасала ваши исхудавшие попки, — ответила Октавия кокетливо и рассмеялась.
— Что же случилось?
Октавия рассказала, что они стали жертвой битломана-шизофреника Джереми Стила из Огайо. Он стал поклонником МакКартни еще в начале шестидесятых, когда свет только-только услышал The Beatles, и стал подражать ему во всем: постригся как МакКартни, научился играть на басу, создал группу из четырех человек. Когда The Beatles распались, шизофрения Стила обострилась: он возомнил себя Полом МакКартни и начал представляться только его именем, даже пиццу заказывал на имя Пола МакКартни. У себя дома он устроил храм МакКартни, собирая всю атрибутику с ним, и каждую пятницу совершал жертвоприношения, убивая преимущественно голубей.
Вскоре он переехал в Нью-Йорк и поселился в метро неподалеку от дома, снятым Линдой. Он отслеживал каждое движение миссис МакКартни. Заметив однажды Линду входящей в дом с незнакомым мужчиной, он разозлился на «неверную жену» и ночью пробрался в дом через открытое настежь окно, которое Линда открыла, мучаясь от жары. Вооружившись ножом для рубки мяса, которым Линда не пользовалась, Стил зарезал женщину. Отпечатки пальцев он, конечно же, стер — потому что он, Пол МакКартни, настоящая знаменитость, не может быть преступником.
Еще два месяца Стил шатался по Центральному парку, пугая женщин своим видом и локоном окровавленных волос, срезанных с головы Линды в злосчастную ночь. «Я Пол МакКартни. И вот, что остается от женщин, когда они изменяют мужьям», — приговаривал он. Однажды он подошел к Октавии, ожидающей на скамье своего очередного поклонника. Мисс Джонс не растерялась и огрела преступника по голове дамской сумочкой, после чего вызвала полицию. Джереми задержали и заставили написать чистосердечное признание, а отважной Октавии Джонс предложили работать в полиции, но та отказалась, поскольку не могла представить себя не в роли няни Натана и Мэри и посчитала себя более нужной Америке.
Пол, Америка и Октавия вышли из здания суда и встретили приехавшего по зову Рика.
— Справедливость все-таки существует! — воскликнул он. — А теперь надо поторапливаться. «Сад расходящихся тропок» начинается через сорок минут. Йоко и дети уже в театре!
Все помчались в театр. Зрители вновь заполонили весь зал, множество желающих попасть на представление толпились у входа в театр и в фойе. Спектакль получился таким, каким задумывала Америка. Она сама признала, что он был безупречным. Эмоциональным, трагичным, переворачивающим все в душе, жизнеутверждающим. Когда все актеры вышли на поклон под громкие аплодисменты зрителей и крики «Браво!», на середину сцены вышел Алекс Лоран. Зал стих.
— Уважаемые зрители. Всего этого бы не было, если бы не сценарист, режиссер и автор всех песен мюзикла — Америка Зами! Америка, выйди, пожалуйста, на сцену.
Америка испугалась. После громкого скандала ее могли просто оплевать. Она оглянулась по сторонам, посмотрела на Пола, говорящего ей: «Иди», на ожидающего Алекса. На сцену Америку вытянули актеры мюзикла. Зал встал. Несколько тысяч человек стояли перед ней и скандировали ее имя. Она взяла за руки Алекса и Йоко и подняла их над головами. Ами даже не думала, что после обвинения в убийстве ее могут так тепло принять.
Весь вечер Америку подлавливали многочисленные журналисты, больше двух месяцев желающие это сделать. Как оказалось на следующий день, этот показ «Сада расходящихся тропок» был последним. Правительство увидело в устроившем резонанс спектакле угрозу национальной безопасности США. Алекса Лорана арестовали по обвинению в антиправительственной деятельности, Америке выслали предупреждение и потребовали покинуть страну в течение недели. Больше Америка никогда не видела Алекса.
Всех актеров постановки тоже выслали из страны, и Рик с Йоко без раздумий отправились в Японию. Пол и Америка готовились к переезду в Англию.
В Америке тем временем и без того назревала революция: из Вьетнама эшелонами возвращались солдаты, рассказывая об ужасах войны.
Натан и Мэри были несказанно рады после долгой разлуки увидеться с мамочкой. Она подарила им австралийские сувениры, заранее купленные на такой случай Йоко: Натан получил хлопушку из бамбука и карту Австралии, Мэри — краски для тела и плюшевого кенгуру.
— А почему ты не загорела в такой солнечной стране? — спросил Натан.
Америка, обняв детей, ответила:
— В Австралии сейчас зима, да и мне без моих любимок было скучно, поэтому я вообще не выходила из дома.
Пол предложил Америке съехаться, и они поселились на ферме в Шотландии. Открылось второе дыхание. Они решили отремонтировать ферму, заменить все — от смесителей до крыши. В спальню купили новую кровать и воссоздали интерьер Аминой нью-йоркской: над кроватью повесили пополнившийся новыми экземплярами коллаж из рисунков Мэри, а напротив — портрет Америки и семейные фотографии, к которым добавились новые фотографии, уже с Полом. Дети стали дизайнерами своих собственных спален.
Америка с грустью перебирала вещи Линды, в частности фотографии. Что-то личное она отправила родственникам покойной в Америку. Фотографии она пока решила приберечь у себя для воплощения одной грандиозной идеи, для которой она собиралась привлечь Октавию.
После наведения порядка в доме, Америка решила навести порядок во дворе. Разбили садик, огород, построили новый хлев, купили новых овец и курочек. Первого октября вся семья ритуально посадила во дворе желудь, из которого должен был вырасти могучий дуб. Мэри сразу окрестила его ФэйЛэндом. Каждую ночь Америка посыпала это место цветным мелом, чтобы Мэри поняла, что феи уже вовсю облюбовали это место и поселились в ФэйЛэнде.
Пол начал запись нового альбома и планировал привлечь к работе Америку. На одной композиции, названной “Jazz Diva”, Ами сыграла на саксофоне, на трех песнях исполнила партии бэк-вокала, а одну, названную «Колыбельная для Мэри», спела сама. Ами долго отпиралась, но Пол твердо заявили, что там нужен женский вокал и точка, и остальные члены группы поддержали лидера.
Тринадцатого ноября, в День рождения Натана, в гости приехал Джордж Харрисон. Пол и Америка специально подстроили так, чтобы любимый битл именинника приехал именно на его День рождения. Пол встретил Джорджа у ворот. Америка позвала Натана выйти в прихожую, куда несколькими секундами спустя вошли Пол и Джордж.
— Натан, — обратился к нему Харрисон. — Я привез тебе подарок.
Джордж достал из бесформенного чехла гитару. Умиленная Америка обнимала сына за плечи. Натан наблюдал каждое движение музыканта, у которого были худые руки с длинными, когтистыми пальцами, какие должны быть у гитаристов-виртуозов. Борода делала Джорджа похожим на настоящего отшельника, познавшего мир. Джордж протянул гитару мальчику и сказал.
— Это тебе.
Натан не мог поверить в происходящее. Пол и Америка переглянулись, поняв, что их план срабатывает.
— Правда?
— Конечно. Я бы хотел, чтобы одна из моих гитар оказалась у человека, который любит музыку так же сильно, как и я.
Натан стал разглядывать отполированную до блеска гитару, в которой лица отражались даже лучше, чем в зеркале. Джордж с Натаном уединились в комнате последнего, где Харрисон показал мальчику несколько приемов. Потом все вышли в столовую, и Пол начал обсуждать с Джорджем партии на ситаре, которые нужны были для пары песен нового альбома. Натан весь вечер сидел, задержав дыхание, и с благоговением смотрел на Джорджа. То, что Джордж примет участие в записи пластинки Пола означало, что он будет заезжать в гости и давать короткие, но ценные уроки Натану.
Пол, Америка и Джордж несколько часов просидели за увлекательной беседой. Нередко оказывалось так, что Джордж и Америка говорили вдвоем, а несведущий Пол становился просто слушателем. Когда Америка отвлеклась, Джордж наклонился к Полу и признался:
— Где ты ее взял? Честно говоря, мне кажется, я вижу ее не впервые. В ней какая-то родственная мне душа. Возможно, мы с ней виделись в одной из прошлых жизней.
Одним снежным декабрьским днем Пол отвез Натана в институт астрономии на лекцию Стивена Хокинга, куда давно мечтал попасть Натан. Он долго пребывал под сильным впечатлением от лекции, хотя понял немного из речей ученого. Натан твердо решил сначала окончить Оксфордский университет, и только потом серьезно заняться творчеством.
В начале следующего года Пол уехал в Лондон на записи нового клипа. Планов была целая гора: выпуск альбома, потом Пол хотел снять свой собственный фильм, но в ближайших планах МакЗами числилась свадьба, о чем Ами думать не хотела.
Ферму завалило снегом, сугробы достигали окон. Стояли холодные дни. Каждое утро Америка просыпалась в одиночестве. Одно утро выдалось совсем-совсем темным: Америка проснулась от детского предвкушения какого-то чуда. Ей нетерпелось узнать что-то, но что — она не знала. От этого чувства, от нетерпеливого ожидания утра по всему телу пошла дрожь.
Небо стало немного светлее, фиолетовым. Послышался рев подъезжающего автомобиля, и Америка вскочила с постели, натянула сапоги и тулуп и, с трудом открыв дверь, подпираемую сугробом, выбежала на улицу. Она ловко прыгала по снегу, чтобы не утонуть в нем по колено и не набрать в высокие сапоги. Но, подняв глаза, Ами увидела не машину Пола, а маленький почтовый фургончик, развозящий каждое воскресенье корреспонденцию. Ее сметала метель. Из фургона вышел почтальон, пожилой мужчина с пушистыми седыми усами, закручивающимися на концах, как у гусара.
— Шли бы вы домой: посмотрите, какая погода! — крикнул он ей через забор. Он вложил в почтовый ящик несколько писем, перевязанных веревкой, и вернулся в фургон. Америка взяла письма и поскакала обратно в дом. Поставив на плиту чайник, Америка села за стол и стала разбирать полученное. Среди газет и журналов, которые выписывал Пол для себя и Натана, затесалась открытка с Майорки. Америка развернула ее увидела следующее:
Милая моя дочь!
Я никогда не была тебе матерью, но сейчас, когда я доживаю свои последние дни, мне очень хотелось бы ею стать.
С любовью, твоя мама,
Мерлин Кристи
Америка нахмурила брови, решив, что это розыгрыш. Ее мать не могла писать ей, тем более, с Майорки — она погибла почти тридцать лет назад. Но что, если это все-таки правда? Ами бросилась к телефону и торопливо набрала номер, чуть не ошибившись три раза.
— Алло? — ответил сонный мужской голос.
— Папа, она жива! Она жива, но при смерти! — дрожащим голосом сказала Ами.
— Кто — она? — недоумевающе спросил он.
— Мама!
С самого детства Наум Зами обманывал свою единственную дочь. Он не нашел ничего лучше, чем соврать, что мама героически погибла от рук нацистов, защищая дочь. Наум не хотел признаваться в том, что Мерлин Кристи сбежала от мужа, оставив ему годовалую дочь. Наум долго корил себя в этом, понимал, что сам виноват в том, что страдающая от недостатка его внимания жена сбежала. Будь он внимательнее, у Ами была бы любящая мать. Наум решил сохранить ее честь, придумал такую легенду и лгал.
— Америка, не оставь ее, пожалуйста.
— Но ты говорил...
— Забудь! — воскликнул Наум, не дав дочери договорить. — Вы все обсудите. Ты сможешь ее простить. Мерлин очень хорошая женщина. Не упусти возможность познакомиться со своей матерью. Пусть она встретит смерть, будучи счастливой.
Америка, не попрощавшись, бросила трубку и побежала наверх. Она наскоро собрала себя и детей и уехала в аэропорт, даже не оставив Полу никакой справки о том, куда они отправились.
На Майорке оказалось значительно теплее, чем в Англии. Америка даже обрадовалась тому, что ей пришлось сменить суровые метели на жгучее испанское солнце. А что уж говорить о Мэри и Натане, слегка заскучавших в Шотландии. Весь полет Америка думала, что же может сказать Мерлин? Как она оправдает себя? Что вообще должно двигать матерью, чтобы она решилась бросить своего ребенка? Причина, думала Ами, должна быть очень веской. Но Америка не держала зла на Мерлин и предвкушала знакомство с ней, представляя, как она выглядит сейчас. Наум часто показывал дочери свадебные фотографии, где он, высокий брюнет, стоял рядом с красивой блондинкой. Америка взяла черты лица именно от матери.
Америка сунула таксисту открытку с адресом, и тот еще долго кружил ее и детей по живописному Пальма-де-Майорка, без умолку тараторя что-то на испанском. Ами, оставив свои волнения о матери и оставшемся в Англии МакКартни, расслабилась и стала наслаждаться видами города, в который было невозможно не влюбиться.
Мерлин жила в двухэтажном доме, окруженном пальмами, на самом берегу моря. Дверь гостям открыла невысокая испанка в кремово-розовом платье и на чистом английском поинтересовалась, кто приехал. Америка, слегка запинаясь, назвала себя, и испанка пустила гостей в уютный дом. Детей оставили на первом этаже, а Ами подозвали на второй этаж.
Америка, дрожа от волнения, вошла в спальню. Мерлин уже проснулась и расчесывала длинные светлые волосы, едва тронутые сединой, сидя в кровати. Она совершенно не казалась Америке больной женщиной. Заметив девушку, Мерлин поднялась с кровати и бросилась с объятиями.
— Америка, как же я рада, что ты приехала! Честно говоря, несмотря на то, что я отлично знаю, сколько тебе лет, я ожидала, что приедет маленькая девочка, — Мерлин рассмеялась. — А где же внуки?
— Остались внизу.
— Ну, не будем их тревожить. Переодевайтесь и выходите на веранду. Столько всего надо обсудить!
Америке Мерлин понравилась, но говорить уверенно о своих ощущениях она еще не могла. Переодевшись в длинное белое платье без бретелек, держащееся на гофрированной резинке и переодев детей в легкую одежду, она вывела их на веранду со стороны моря, где подавали завтрак из сочных фруктов, свежевыжатых соков и морепродуктов. Мэри и Натан схватили по яблоку и побежали на берег, строить песочные замки. Ами и Мерлин сели за стол.
— Как вы себя чувствуете? — робко спросила Зами, потягивая апельсиновый сок.
— Спасибо, сегодня значительно легче. Но ты хотела узнать совсем не это, — Мерлин поправила солнечные очки. — Хочешь знать, почему я ушла?
— Очень хочу. Я никогда не пойму этого поступка, но ни за что на свете не буду вас за него осуждать.
Мерлин обратилась по-испански к своей служанке, и та протянула Америке тяжелый альбом. Он впечатлил Зами обилием информации о ней, о всей ее жизни. Ее фотографии, статьи (как ее, так и о ней), афиша мюзикла и билет на него. Вырезанный из буклета текст песни, «Колыбельной для Мэри», вышедшей синглом в прошлом году. Хроника судебного иска, отчасти запечатленная в комиксах, где Америка изображалась кровожадной битломанкой-разлучницей — Америка искренне смеялась над ними. Но тут внимание Америки привлекло записанное от руки стихотворение, озаглавленное “Love You So”.
— Я услышала эту песню на одной из радиостанций, — хвасталась Мерлин. — Сказали, ты написала ее в ответ на песню Пола “And I Love Her”.
— Но... я не писала ее.
Мерлин рассмеялась.
— Чего только не выдумают эти журналисты. Как только твой голос подделали — загадка, — вдруг улыбка сошла с лица Мерлин, и она продолжила уже серьезно. — В жизни случается всякое, милая Ами. Завтрашний день для нас — большая загадка. Нельзя быть уверенным в чем-то наперед на сто процентов. И уже тем более ничего не случается так, как ты ожидаешь. Я безгранично горжусь тобой. Ты выросла замечательным человеком. И в этом заслуга не только твоего отца, ты понимаешь. Но я для этого ничего не сделала. Это единственное, о чем я жалею в конце своей жизни. Я не читала тебе на ночь книг, не помогала тебе переживать первую влюбленность, не выбирала свадебное платье... Ну, что там еще мать должна делать с дочерью вместе? Я даже не знаю.
— Так что же случилось? — спросила Америка, отложив альбом в сторону.
— Я влюбилась, Америка. Я влюбилась, а если бы мы с Наумом развелись, нас бы освистали. Он категорически не отдавал мне тебя. Он очень мудрый человек, он поступил правильно. Жизнь ставила меня в самые разные условия, помотала по всему земному шарику, где я только не ночевала. А твой отец — настоящая голова. Вы жили в достатке, и тебе даже не снился тот ужас, который ты могла бы испытать, поездив со мной. Спасибо, что не злишься на меня.
Мерлин устремила взор зеленых глаз на Мэри и Натана, резвящихся на берегу.
— Вот, — она указала на внуков, — это самое главное в жизни. Только понимаешь это очень поздно.
— Чем вы больны? — осторожно спросила Америка.
— Рак, — Мерлин улыбалась, произнося это слово, как будто плевала своему диагнозу в лицо, будь оно у него. — Я не хочу искусственно продлевать себе жизнь, тем более, жизнь в борьбе с раком — лучше здесь, на веранде, смотреть, как твое семейство за обе щеки поедает креветки и крабов, — Мерлин взяла дочь за руку.
— Только я не уверена, что мы сможем задержаться надолго. Я не успела сообщить об отъезде...
— Полу, — закончила за нее Мерлин. — Не волнуйся, он едет. Я позвонила ему и потребовала, чтобы он перестал уже морочить голову моей дочери и женился на ней. Это ж просто неприлично!
Женщины рассмеялась. Америке сжало сердце осознание того, что так поздно узнала Мерлин. Оставалось совсем немного времени провести вместе, а сколько — никто не может дать никаких гарантий. Мерлин, хоть никогда и не была рядом, очень тонко понимала свою дочь, как настоящая мать. И какие обиды можно хранить, если надо наслаждаться общением?
Подготовка к свадьбе шла полным ходом. Все хлопоты взяла на себя Мерлин, желая искупить хоть каплю вины. Она мечтала попасть на свадьбу дочери, но здоровье не позволяло перенести перелет в Великобританию, хотя ей хотелось бы увидеть остатки прежней жизни с Наумом и его самого. Но свадьба на морском побережье — это намного романтичнее и грандиознее, чем в туманном Лондоне. Она договорилась со священником, заказала белый навес, украшенный живыми цветами, и его установили на заднем дворе у моря. Утром женщина позвонила в местную кондитерскую и заказала роскошный свадебный торт и экзотические фрукты, нашла у себя в запасах несколько бутылок дорогого шампанского.
До приезда Америки Мерлин чувствовала, что уже давно умерла. Ами же удалось заставить мать почувствовать вкус жизни снова. Мерлин, довольная своей работой, потирала руки.
Вечером приехал Пол. «Так вот ты какой, Амин жених. Настоящий красавец, прямо как Наум, когда я его встретила, только еще красивее», — Мерлин долго крутила ошарашенного Пола и рассматривала его. «Приятно познакомиться», — только и сумел произнести он. Мерлин повела их на веранду, освещенную свечами, откуда хорошо было видно закат, и разлила вино.
— Как я рада видеть, что моя дочь счастлива. Это делает счастливой меня, — призналась Мерлин. Вечер дополняло мелодичное пение цикад. — Пол, у меня для тебя поручение. Меня скоро не станет. Я хочу, чтобы ты стал для Ами всем: мужем, родителями, другом и сыном. Но сыном не злоупотребляй! Ты же сильнее, правда? За вас, мои дорогие.
Америка встала рано утром и отправилась последний раз в статусе незамужней девушки прогуляться по Пальма-де-Майорка. Он просыпается с первыми лучами солнца и превращается в один большой рынок: из всех углов кричат торговцы, предлагая свежепойманную рыбу и устриц, дамы предлагают цветы, пекари открывают свои лавки, манящие запахом румяной выпечки. Таксисты зазывают прокатиться вместе с ними по городу, заполонив площадь перед кафедральным собором, куда собиралась зайти Америка. Там шла служба: священник нараспев читал молитву на латыни, а перед ним на скамьях сидели сосредоточенные прихожане. Америка остановилась, глядя на них. Она ощупала себя в поисках фотоаппарата, но его с собой не оказалось. «Хорошо было бы иметь пленку, которая снимала бы мысли людей, — думала она. — Особенно интересные снимки получались бы в церкви. Вот о чем думает эта пожилая дамочка? Неужели молится за здоровье всех своих близких? А может хочет поудачнее женить детей?»
Америка осторожно проскользнула мимо священника и поднялась по винтовой лестнице на крышу, попутно любуясь витражами. Она никогда раньше не оценивала их красоты. В Испании они переливались в ярких лучах особенно зачаровывающе, и вид на город был сказочно раскрашен.
Когда Америка вышла на крышу, город оказался как на ладони и захватил дыхание.
— Какое же счастье! — воскликнула Зами, не боясь, что ее услышат.
Ее мысли занимала Линда. Она погибла меньше года назад, а они с Полом уже вздумали жениться. Америка не знала, правильно ли это. Чтобы почтить память покойной, Ами организовала фотовыставку в Нью-Йорке и поручила все свои дела Октавии Джонс. Саму Зами в Америку не пускали, да и Октавия на ферме совсем заскучала и ее надо было расшевелить. Ами отобрала для выставки самые лучшие фотографии, в том числе и те, на которых была запечатлена сама Линда, а так же те, которые она пожелала показать при жизни.
Америка заметила на заднем дворе кладбище и решила зайти туда. Кладбище оказалось древним. Казалось, Америка находилась в глуши, а не в самом центре города. Девушка бродила среди покрытых мхом простых каменных могил и разглядывала имена и даты. Она наткнулась на надгробный камень со странной надписью. Она была почти стерта, и Америка сомневалась в том, что читает правильно: «Здесь покоятся возлюбленные супруги Пол МакКартни и Америка Зами». Америка встала на колени, не веря своим глазам, и попыталась прочесть надпись ниже. «Все пророчества говорят о том, что нам суждено быть вместе. Наша жизнь — это одна тропа из двух соединившихся тропок. А мы лишь вовремя встретились на их пересечении».
На глаза Мерлин выступили слезы при виде дочери в стильном подвенечном платье. Именно в нем Мерлин запечатлели те свадебные фотографии, которые Ами показывал отец. Пошитое на манер тридцатых годов, оно имело кружевные рукава, открытую спину и узкую юбку ниже колен. Волосы невеста уложила холодной волной и украсила цветком орхидеи.
В дверь постучали, и в дверном проеме показалась голова Пола.
— Уйди, бесстыдник! — смеясь, воскликнула Мерлин и загородила собой невесту. — Плохая примета же!
Пол, все поняв, ретировался. Вскоре Мерлин вывела Америку к алтарю. Перед ними, как два херувимчика, шли Мэри и Натан, посыпая дорожку лепестками роз. С моря дул солоноватый ветерок, от которого белый навес слегка колыхался. Пол стоял рядом со священником в белой рубашке, черных брюках и сандалиях. Он не мог отвести взгляда от своей будущей жены: она и так была для него самой красивой, а сегодня ее бесспорная красота оправданно усилилась. Мерлин передала Америку в руки Пола, прошептав: «Помни мое поручение».
Жених и невеста взялись за руки, не веря, что совсем скоро станут супругами. Священник что-то коротко произнес по-испански и связал их руки между собой красной атласной лентой. Настало время клятв.
— Ами. Я не встречал никого прекраснее тебя. Я буду всю жизнь любоваться тобой. Буду слушать твой удивительный голос и звонкий смех. Прислушиваться к твоим справедливым и чутким замечаниям. Буду обожать наших детей. Буду каждое утро желать тебе отличного дня и делать его таковым. Я буду вечно любить тебя. И если где-то в другой вселенной я полюблю кого-то кроме Ами, скажите мне, что я величайший идиот.
— Я верю, что наши судьбы сплетены неслучайно и теперь они неразлучны. Мы будем вместе, несмотря на все преграды. Мы будем творить, воспитывать детей, путешествовать, что-то горячо обсуждать, сумасбродить, вместе состаримся и умрем, вместе ляжем в одну могилу. И будем крепче любой крепости. Как хорошо, что все это по любви, а не сон.
Пол и Ами под аплодисменты немногочисленных присутствующих слились в поцелуе.
— Люблю счастливые концы, — вставил свое слово Сэр Пол. — А с мамой интересно получилось. Кто знает, может, твоя мама просто сбежала на Майорку? Ты проверяла?
— Она так же сбежала на Майорку, как твоя мама.
— Ладно. Так что же будет дальше? Пятеро детей, кот, собака, рыбки и внуки?
— Я думала, вы все-таки хотите вернуться в свою комнату. Но как скажете, — улыбнулась Америка.
— Ой, тогда без рыбок и внуков, пожалуйста. И детей отмените. И кота. И собаку.
Пол вновь оказался в своей тихой комнате, а не на берегу Средиземноморья. Вновь стало одиноко, как будто рассыпалась целая мечта. Уже, наверное, прошло несколько дней. Почему после путешествий с Америкой накатывает чувство разочарования? В ее грезах жизнь идеальна?
Совсем нет. Но эта реальность мерзка и отвратительна. Мир Америки такой молодой, еще столько всего можно успеть предотвратить. А здесь — расхлебывай кашу, заваренную кем-то другим.
В комнате стало совсем невыносимо, и Пол вышел в коридор. Он бесцельно побрел по безлюдному дому, думая о том, что отдал бы все свое состояние, чтобы больше никогда не жить тут. Если бы можно было просто собрать чемоданы и махнуть в параллельный мир так легко, как в Ниццу.
Пол не заметил, как зашел в кухню. Увидев его, повара застыли на месте. Пол три месяца не выходил из комнаты. Все уже забыли, как он выглядит. Он походил на медведя, вышедшего из спячки. И сейчас все его боялись, как настоящего медведя.
— Сэр, вам нужно прилечь, — одна девушка подхватила его под локоть и повела к комнате.
— Я хочу позвонить Ринго, — непроизвольно вырвалось у него. — Я давно с ним не связывался, а телефон не работает.
— Потом позвоните, потом. Может, врача вызвать?
— Да с чего вы взяли, что мне нужен врач?! Я же не помирать собрался, в конце-то концов!
Девушка молча проводила его до комнаты и закрыла дверь на ключ. Пол попытался открыть дверь, а когда не получилось, заорал:
— Ты что, стерва, закрыть меня решила? Пожалеешь еще!
Пол от расстройства отправился к зеркалу, накрытому балахоном, чтобы увидеть, что же их так поразило. Он сорвал черную тряпицу и увидел в зеркале отвратительного старика. Ну разве этот дряблый старикашка имеет что-то общее с тем красивым, здоровым мужчиной, которого показывает Америка? «Нет-нет, больше сюда смотреть не буду. А то еще давление не дай бог поднимется», — подумал он и накинул балахон на зеркало. Пол лег на кровать и сложил руки на груди, как покойник. Его успокаивала только одна мысль: сейчас Америка проведет его по 1967-ому году — году Лета Любви, свободы и молодости — и воспоминания наполнят его энергией, обладающей большей силой, чем эликсир молодости.
9. Америка и Пол. Алый шелк, бирюзовый бархат
— Прошу, не накручивай себя. Клянусь тебе, ситуация разрешится. Давай забудем обо всем до третьего января. Потом что-нибудь придумаем.
— Ты говорила, иудеям нельзя клясться, — скептически произнес Пол, кусая пальцы.
— Не придирайся к словам, — попросила Америка. В холле зазвонил телефон, и Ами поднялась с постели, оставив Пола в комнате. Он продолжал кусать локти, думая, что подставил их с Америкой, и это длилось уже второй день. Были и другие неприятности: битломанки разведали обиталище МакКартни и поселились за забором, разбив настоящий палаточный лагерь, и ни Пол, ни Америка, не могли выйти даже в магазин за продуктами.
Ами не возвращалась довольно долго. Войдя в комнату, она села рядом с Полом на край кровати и сказала:
— Только что звонил Пит. Три дня назад у них с Омпадой родилась дочка, назвали Евой.
— Очень за них рад... Погоди-ка! Мы же хотели назвать свою дочь Евой! — воскликнул Пол недовольно.
— Ты сейчас серьезно? Тебе жалко имени, которое нам никогда не пригодится? — Ами всячески пыталась отрезвить мужа. — Поговорим, когда тебе станет лучше.
Америка забрала чемодан и унесла его в другую комнату. Через несколько часов они должны были сесть в самолет и пересечь Атлантический океан и США. В Лос-Анджелесе их ждали веселые каникулы, но Пол несвойственно себе долго хмурился. До тех пор, пока перспектива покурить травы на берегу Тихого океана не стала осязаемой.
Сквозь битломанок пробрались ловко: Пол вышел с чемоданом через основной вход и быстро юркнул в такси, Америка пробиралась через неразведанный девицами черный ход, куда подъехала машина с Полом и подхватила ее.
Пол и Америка вышли из аэропорта Лос-Анджелеса в то время утра, когда солнце начинает печь так, что, кажется, на голове зажигаются волосы, поэтому Ами надела белую шляпу с широкими, слегка волнистыми полями. Об английском пальто в пол, в которые были одеты супруги до полета, не могло быть и речи.
— Добираемся своим ходом? — спросила Америка.
— А что нам? Мы в Лос-Анджелесе не разберемся? О, а вот такси! — Пол с чемоданом наперевес подбежал к желтому автомобилю и постучал по стеклу. МакКартни надиктовал адрес, который не разобрала Ами, и уже через полчаса они оказались перед огромным загородным особняком.
Гостей никто не встречал, и это было непривычно. Распахнутые настежь двери зазывали всех в дом, внутри которого творилась суматоха. Пол взял Ами под руку и потянул на второй этаж. Ами пыталась сопротивляться, убедить Пола, что нужно предупредить хозяев о приезде, и узнать, почему он так уверен, что нужно идти на второй этаж, но он лишь восклицал: «К чему формальности!»
— О, наконец-то вы приехали, мы вас заждались! — на втором этаже их встретила, наверное, хозяйка дома. — Проходите в свою спальню, она в конце этажа.
Женщина подмигнула и спустилась вниз. Пол и Америка прошли в спальню с тремя дверьми: в холл, в ванную и в гардероб. Пол тут же улегся на кровать, а Америка ушла в душ, размышляя о странности дома, в котором оказалась. На первом этаже что-то громко падало, незнакомцы смеялись, играла непонятная музыка. Когда шум воды прервался, Америка услышала разговор за дверью, а когда вышла, обнаружила женщину, увиденную в холле. Они с Полом заливисто смеялись, но не так дико, как это делали на первом этаже.
— Дорогая, — обратился к девушке супруг. — Тут для нас подарки.
Рядом с ним на постели лежали два свертка — синий и красный — с белыми скандинавскими узорами. Америка развернула предназначавшийся ей красный свитер с вязью лапландских узоров.
— Я недавно была в Финляндии и купила вам по свитеру, — улыбнулась женщина и встала. — Отдыхайте.
Жить в этом особняке было легко, общаться со странными незнакомцами — просто. Они жили бесконфликтно, коммуной со слаженным бытом, оградившись от шумов и грязи внешнего мира. Каждое утро Пол, Америка и кто-то из обитателей ходили на пляж, днем кемарили или гуляли по Лос-Анджелесу, а по вечерам кто-то во дворе жарил на огне овощи, и они большой семьей садились в гостиной, ели, пили, курили траву и пели песни Вуди Гатри. К Полу и Америке не относились как к небожителям, и они наряду со всеми участвовали в дежурствах на кухне.
В рождественский день во дворе разложили стол, между деревьями развесили гирлянды и цветы. До моря рукой подать — одно виднелось меж редкими соснами, но до песчаного берега идти было далеко, потому что дом расположился недалеко от обрыва скал. Америка, чтобы поддержать рождественское настроение, надела скандинавский свитер. Пола попросили помузицировать и принесли обшарпанную гитару. Пол предложил Америке подпеть, и гитара вскоре перешла к ней, а затем и к другим желающим.
Прозвучал призыв: «А давайте прыгать в море со скал!» Солнце на пурпурно-сизом небе склонялось к горизонту. Все решились прыгать прямо в том, во что были одеты, и начали бросаться в воду. Пол окинул Америку взглядом и, оценив кураж идеи прыгать в свитере, воскликнул:
— А что, это идея!
Он ненадолго скрылся в доме и вышел уже одетым в свитер. Визжа от страха и зажимая нос, Пол кинулся в темно-синюю воду. Америка, выдохнув, разбежалась, прыгнула и, перевернувшись в воздухе, полетела вниз головой навстречу воде, вытянув обтянутые мелкой красной вязкой свитера руки.
Единственное, чего никак не могла понять Ами: почему никто никогда не называет друг друга по имени, даже ее с Полом? как зовут всех этих приятных людей?
— Пол, а как всех зовут? — спросила Америка, наряжаясь к новогодней вечеринке.
— А какая разница, кто мы? Главное, что мы вместе и нам хорошо.
Ами села на кровать рядом с супругом. Пол озвучил одну из мудрых граней концепта будущего альбома The Beatles.
— Ты прав, — согласилась Америка. — Наши регалии — ничто. А имена — это часть регалий.
Америка чувствовала, что таким должен стать наступающий 1967-ой год: яркий, богатый на знакомства и общение, духовные изыскания и избавление от предрассудков. МакЗами поднялись с кровати, Америка взяла Пола под руку, и они спустились к ужину. Их не ожидала типичнейшая новогодняя трапеза с ломящимся от яств столом: повсюду стояли небольшие столики с закусками, по зале ходил молодой человек и разливал каждому в бокал шампанское. В центр гостиной вышла одна из женщин, и все моментально притихли. Она громко объявила со слегка акающим акцентом:
— Новый год — это пора чудес и исполнения заветных желаний. Так давайте же поднимем этот бокал шампанского и загадаем желание, которое должно сбыться в наступающем году! Ура!
— Ура-а-а! — протянули присутствующие и стали чокаться между собой.
Америка, все еще чувствовавшая себя потухшей, застывшей, знала, что загадать. «Хочу раскрыться, раскрепоститься, стать человеком, за которым идут, зажигать огонь в людях. Хочу вновь творить и созидать свои миры. Я не просто этого хочу, я такой стану, я это сделаю!» — Америка залпом выпила бокал шампанского.
В слякотном Лондоне каникулы проходили иначе. Джейн Эшер осталась в доме на Уимпол-стрит, чтобы отпраздновать Рождество с родителями и братом. После тихого вечера с родственниками за уткой и бурных ночных попоек с Фрезером, Данбаром и Майлзом, Джейн пришла домой под утро, чуть не вышибив собою дверь. Спальни находились на втором этаже, поэтому никто из спящих не услышал шума. Джейн, стараясь не спотыкаться, поднялась к себе в комнату. Она оказалась занята Гордоном, которого, по всей видимости, приволок Питер. Судя по исходящему от него перегару, они высосали все запасы Питера, хранившиеся в его тайнике. «Что делают с интеллигентными семьями шестидесятые?» — подумала про себя не менее пьяная Джейн. Она спустилась в гостиную на первом этаже, села на мягкий диван и включила телевизор.
У жившей на Джермин-стрит не менее интеллигентной семьи обстановка сложилась похожая: взрослые посидели тихо, молодежь тайком напилась. Но и там оказалась рыжая девушка, включившая рано утром радио. На кухне сидели Тод и Билли, которые вместе с Эллиной провели бессонную новогоднюю ночь. Медленно подкрадывалось похмелье, как Фиби в желании на кого-то напасть с криком «Бу!», и Билли с Тодом напару пили рассол из-под засоленных Мэри по старому маминому рецепту огурцов в двухлитровой стеклянной банке. Эллина жарила для мужчин сырники, чуть не клюя носом в шипящее масло. Даже горячие плевки ее не отпугивали. Чтобы хоть немного оживиться, Эллина включила радио. А там передавали то же самое, что и по телевизору, только без изображения молодого человека с смешно вздыбившимся черным хохолком на голове.
«Интересные новости из мира музыки в подарок всем нам на Новый год! Единственный, как мы считали, холостой участник рок-группы The Beatles, всемирный любимец, самый желанный жених для каждой девушки, Пол МакКартни, как оказалось, почти полтора года состоит в браке. Но с кем — с одной из самых желанных женщин современности — Америкой Зами! Ее личная жизнь до последнего дня оставалась загадкой, тогда как МакКартни с 1964-ого года появлялся с Джейн Эшер и в минувшем декабре заявил об их скорой женитьбе. Я, Алан Гесподди, обнаружил доказательства того, что двадцать восьмого августа тысяча девятьсот шестьдесят пятого года мистер МакКартни женился на мисс Зами и все это время обводил фанатов вокруг пальца! В ближайшие дни я возьму интервью у таинственных супругов».
— Черт! — в один голос произнесли Джейн, Тод, Эллина и Билли из разных уголков Лондона.
— Весело начался шестьдесят седьмой, — констатировал Тод. Эллина застыла на месте, а потом подошла к телефону.
— Теперь Ами будут звать миссис МакКартни? Не могу представить! — с нарочитым удивлением спросил Билли.
— Алло, Омпада? С новым годом! Не разбудила? — спросила Элли у трубки.
— Да какой там разбудила... Всю ночь Ева орала, как с цепи сорвалась, а Алекс ей подпевал. Мы с Питом вокруг них всю ночь как клоуны крутились, — ответила уставшая Омпада. — Как дела?
— Представляешь, по радио объявили о браке Ами и Пола.
— Что?.. Они решились?
— Нет, журналюги докопались.
— Как всегда! Хотя рано или поздно это должно было произойти. Никогда не понимала, зачем нужна была эта игра, но удивительно, что их за это время нигде не засекли. Как бы не обернулось бедой. Я знаю, что фанаты Пола настроены против Ами вражески.
— Ее вообще фанаты «Битлз» не жалуют, — согласилась Эля. — Сколько раз на нее нападали среди бела дня при всем честном народе. Надеюсь, это не помешает им вернуться.
— Да, надеюсь, уляжется.
Омпада попрощалась с Эллиной, сказав, что все-таки хочет выспаться.
Вечером третьего января самолет с Полом и Америкой с трудом приземлился в Хитроу, потому что именно к их приезду разыгралась вьюга. В аэропорту их ожидал неприятный сюрприз. Усталость от долгого перелета оставила свой отпечаток на их лицах, но шлейф от приятно проведенных каникул оставался в их улыбках.
— Отдых отдыхом, а вернуться домой я рад, — вдыхал воздух отчизны Пол.
В центре зала их ожидала кучка журналистов с камерами, диктофонами и фотоаппаратами. Они готовились окружить беззащитных супругов, и как только они появились, навалились на них всей своей массой.
— Настали последние секунды нашей холостой жизни, — сказала Ами, прижимаясь к МакКартни плотнее в ожидании приближающейся ватаги.
— По-моему, настали последние секунды нашей вообще жизни, — нервничал Пол.
Кольцо сжималось все плотнее, и со всех сторон посыпались самые разные вопросы:
— Как два самых сексапильных человека десятилетия уживаются друг с другом?
— Какого пола ваш ребенок? Где он? Как его зовут?
— Счастливы ли вы вместе?
— Зачем нужен был этот театр с Джейн Эшер?
Пол прижал Америку к себе и тараном пошел сквозь толпу. Они поспешно вышли из аэропорта, пытаясь не оглядываться назад, и сели в первое попавшееся такси.
— Нас раскрыли, — констатировал Пол.
— Они могли взломать мой дом в Ливерпуле... Я позвоню Лии, попрошу проведать.
— Даже если и так, документы мы забрали. Им не могло ничего достаться.
— Нет, там оставались выписки из женской консультации. Поэтому они спрашивали о ребенке. Сейчас, наверное, наш дом берут штурмом.
— Я боюсь того, что будет. Наши фанаты тебя ненавидят, тебе нужна охрана.
Ами вздохнула.
— Я хочу жить, как обычный человек, без всяких телохранителей.
— Я тоже хочу, но это наша реальность — в окружении фанатов.
Ами задумалась на мгновение.
— Если они вскрыли мой дом, они точно унесли остатки моей библиотеки...
— Они весь дом на сувениры растащили, если так. За жизнь сейчас нужно бояться, а не за книжки, милая! — недовольно произнес Пол. — Ты все это прочитала: и Вольтера, и Вальтера Скотта, и Сашу Черного, и Андрея Белого. Я тебе все восстановлю.
— Не восстановишь. Это мамины книги. — Пол почувствовал себя неудобно. Как человек, тоже рано потерявший мать, он трепетно относился к памяти матерей их обоих.
Автомобиль проехал по Кавендиш-авеню и остановился, упершись в черную-черную толпу. Они загораживали проезд во двор, не говоря о том, что за ними вовсе не было видно забора. Большая часть скопища состояла из рыдающих девиц, льющих слезы по холостяцкой жизни МакКартни и исчезнувшим надеждам заполучить его... Некоторые пытались перелезть через забор, стоя на плечах какого-нибудь коренастого мужичка.
— И как нам теперь попасть домой? — спросил Пол.
— Я могу вызвать полицию, — предложил свою помощь таксист, кивнув в сторону таксофона. Пол не отказал, и пока шофер бегал к телефонной будке, достал из кармана портмоне, а оттуда — несколько солидных купюр для водителя. Денег было намного больше положенного по тарифу. Мужчина вернулся, обнадежив супругов. — Через несколько минут подъедут.
Пол и Америка несколько минут сидели в тишине. Таксист опустил стекло, чтобы покурить, и МакЗами решили присоединиться, чтобы расслабить нервы. Мимо толпы, пренебрежительно обходя ее стороной, прошагали две пожилые дамы.
— Какие нравы нынче! — сказала одна, с отвращением глядя на сидящих на холодном асфальте девочек. — Срам!
— А я, кажется, знаю, чей это дом! — тоненьким голосом произнесла вторая, держа подругу под руку. Та встретила смелую реплику удивленным взглядом. — Это же дом Пола МакКартни! Ты слышала, он в Новый год женился на этой ихней вертихвостке Зами? У нее то Боб Диван, то Фиг Драггер, то ихний менеджер, Бриан, как его там? Эйнштейн?
— Эпстайн! — подсказала первая дамочка.
— Ой, не запоминаю я эти еврейские фамилии!
Как только реплики дам стало сложно разобрать в потоке шума, к дому подъехали две полицейские машины. Один полицейский громко объявил в рупор:
— Граждане, немедленно разойдитесь! Прижмитесь к бордюрам! Освободите проезд!
Толпа еще нескоро разделилась на две части и разошлась в разные стороны. Полицейские оградили дорогу к воротам. «С шестьдесят четвертого ничего не меняется», — подумалось Полу и Америке в одно мгновение. Пол вышел из машины, чтобы открыть ворота. Полицейские с трудом сдерживали рвущихся в бой битломанок, взбесившихся при виде битла. Америка выглянула в окно и заметила высокого молодого человека с голубыми глазами и ужаснулась — это был Доминик! Машина тронулась прежде, чем он посмотрел в ее сторону. Пол закрыл ворота и передал шоферу, достающему из багажника чемоданы пассажиров, уготовленные заранее купюры.
Через некоторое время супруги все же оказались дома. Уставшие от перелета и путешествия домой, они не торопились отдыхать. Америка тут же позвонила Лии и попросила проведать дом. Она перезвонила буквально через пять минут, сказав, что все двери заперты, но деревья в саду так разрастаются, что по их ветвям можно будет забраться во двор. А когда беседа была окончена, Ами вышла в кухню и оптимистично сказала:
— Зато наша проблема с Джейн отпала сама собой.
— Какая же ты все-таки!.. — скривил гримасу Пол. Ами, рассмеявшись, ушла в спальню.
Уже на следующий день The Beatles вернулись к сессиям нового альбома. Америка проводила свои будни дома, перечитывая домашнюю библиотеку. В отсутствие концертов в ней не очень нуждались в офисе группы. Иногда, включая радио, Ами слышала, как обсуждают их с Полом личную жизнь: «Только в декабре мы обсуждали помолвку МакКартни и Эшер, а сейчас мы выясняем, что МакКартни полтора года женат на джаз-диве Зами. На ней мечтали жениться те, кто потерял своих девушек, когда на современной сцене появился МакКартни, как бы в отместку. Нет, ну не лгуны ли все трое?» Ами потерялась во времени, обдумывая конфликты книжных героев наравне с сложившейся ситуацией между ней, Полом и Джейн и не понимая, что ждет ее в ближайшем будущем. Она звонила Эллине, Омпаде и Джейн, стараясь избегать обсуждений последних событий, но с Джейн этот разговор начинался сам собой. Такая жизнь продолжалась до тех пор, пока ей не позвонили из «Эбби-роуд» и не попросили приехать для подписания важных бумаг. Америка тотчас же бросила свои дела и направилась в студию. Первым ее встретил Брайан.
— Тебя ли я вижу, брат мой? — спросила Ами, подходя к нему с распростертыми руками, едва завидев Эпстайна.
— Сам не верю своим глазам, сестра! — воскликнул он, идя девушке навстречу. Друзья крепко обнялись.
— Как твои дела? — спросила Америка. — А то мы после Литл-Ричарда так и не поговорили.
Они с Брайаном двинулись в сторону кабинетов.
— Да, знаешь, с одной стороны тихо. Литл-Ричард от контракта отказался. “Pacemakers” притихли, Силла молчит, даже Мийами не объявляется, но у нее есть оправдание — она учится. Заполняю афишу «Сэвилла», приходите на концерты. А у тебя что новенького?
— Не поверишь, но у меня тоже ощущение, что все спокойно, но в то же время страсти кипят. Мы все слишком привыкли к тому, что жизнь наполнена событиями. Осенью мы перебрались в новый дом, летали в Париж...
Пока шла непринужденная беседа, они незаметно дошли до кабинета для переговоров. Брайан попросил договорить после сделки. В кабинете сидели важные люди из “EMI” и Джордж Мартин.
— Америка, мы дожидались только вас, — произнес Джордж свойственным ему деловым тоном.
— Прошу прощения, — сказала Америка, присаживаясь на стул рядом с мистером Мартином.
— Миз Зами, — обратился к ней один из людей “EMI” в костюме и с галстуком, — наш контракт с The Beatles истекает. Насколько мы понимаем, вопреки слухам группа не собирается прекращать деятельность, поэтому пришла пора его продлить. Все ответственные лица уже подписали контракт и даже отметили его выгодные условия. Очередь остается за вами. Без вашей подписи контракт не вступит в силу.
Америка посмотрела в бумагу. Следующий контракт истекал через девять лет, в январе 1976-ого года. Каким будет мир тогда? Какой будет музыка «Битлз»? Рядом лежал другой контракт, куда случайно упал взгляд девушки. Он истекал в наступившем году, 1-ого октября. Ами поняла, что это контракт компании Брайана “NEMS Enterprises”. Удивительно, пошел уже шестой год их работы с «Битлз». Она отвела глаза в свой контракт и вчиталась. Условия были точно такими же, как и в истекшем контракте. Потом она взглянула на мистера Мартина, тот кивнул, и Америка решительно поставила свою подпись.
Америка посмотрела на Брайана. Ей показалось, в Эпстайне что-то изменилось, но что — определить было довольно сложно. Изменился голос: природная еврейская грустинка стала звучать еще отчетливее; изменились глаза: по краям была легкая краснота; изменились волосы: стали виться изящнее; изменилось лицо: стало бледным, блестящим от пота, и даже... ужасающе прекрасным от заострившихся черт. Америка не понимала, что за метаморфоза случилась с ее другом за прошедшее время, но интуитивно знала, что эти перемены неспроста. «От наркотиков сейчас все преображаются. И мне не снятся кошмары — значит, ничего страшного не случится. Брайан просто устал», — поспешила успокоить себя Америка.
— Спасибо, мисс Зами, надеемся на дальнейшее сотрудничество с вами, — складывая документы в черную кожаную папку, произнес все тот же мужчина в галстуке и протянул ей руку. Ами ответила на рукопожатие и попрощалась с гостями. Они с Брайаном и Джорджем вышли в коридор.
— Какие планы? — поинтересовался Брайан.
— Зайду к парням. Давно их не видела. Послушаю, как они записывают песни сейчас.
— У них сейчас перерыв, сидят в «чайной», — предупредил Джордж. Ами поспешила туда, но из всех присутствующих поначалу узнала только Роберта Фрезера и мужа, ведущих громкие дебаты. Рядом с ними сидели трое странных мужчин в цветных рубашках. Один из них, в круглых очках, повернулся в ее сторону и воскликнул:
— О, здравствуй, Америка! — только по голосу она опознала Джона. Двоих других незнакомцев Америка узнала, когда они тоже поприветствовали ее: это были Джордж и Ринго.
— Я догадывалась, что вы изменились, но чтобы настолько! — воскликнула она, обмениваясь дружескими поцелуями с Джоном, Ринго и Джорджем. Все трое вслед за Полом отрастили усы, а Джордж с Джоном разнообразили их модными бородками и бакенбардами. Пол и Роберт не замечали никого вокруг, продолжая спорить о чем-то.
— Наши петушки уже четверть часа спорят об обложке альбома. Естественно, они же самые главные в The Beatles, — произнес Джон насмешливо без намека на обиду.
— Я тебе говорю, эти “The Fool” — настоящие шарлатаны. Ты хочешь, чтобы ваш крутой альбом из-за обложки не хотели брать? — сказал Роберт на повышенных тонах.
— Они хорошие художники, они не могут сделать плохую обложку! — возражал Пол.
— Я знаю по-настоящему хороших художников. Тебе нужен Питер, он надежный человек и настоящий профессионал. И он готов приступить к работе в любой момент. И возьмет гораздо меньше за качественную работу. Тем более, я знаю, Тара тоже предлагал тебе пригласить именно Блейка. Ты же сам его знаешь!
— Ладно-ладно, убедил! — Пол признал свое поражение и показал это, подняв две ладони. В левой руке дымилась сигарета. Джордж, Ринго и Джон расслабленно расселись, как будто их любимая футбольная команда только что упустила гол. — Тогда зови его прямо сегодня. И! — он будет работать под твоим руководством.
Роберт поднялся со стула и пошел к телефону, попутно помахав Америке рукой.
— Одно лишь присутствие Америки решает все проблемы, — отметил Джон. Ринго налил Америке чаю. Роберт позвонил, потом ушел минут на десять и вернулся уже с Питером Блейком.
— Лондон — очень маленький город, как оказалось, — он вошел с этой фразой и пожал всем присутствующим руки. Ринго налил чай и ему.
— У нас с Питером есть предложение для обложки. Вы стоите в парке и на виду у прохожих играете...
— Джон на кларнете, а Ринго на скрипке, например, — встрял в монолог Питер.
— Ну да, — согласился Фрезер. — Вы стоите в цветных мундирах...
— Парни, стойте. Сейчас вас унесет не туда. Мы вчетвером — это не оркестр, — воспрепятствовал Джон. Все синхронно сделали глоток чая, сами того не заметив.
— У меня есть идея! Сделать коллаж из людей, обреченных на пожизненное одиночество. Это будет оркестр одиноких сердец. Эдит Пиаф, например, чем не одинокое сердце? Поставить картонные фигуры в масштабе 1:1 в несколько рядов и сфотографироваться на их фоне? — Питер посмотрел на всех присутствующих, ожидая ответа.
— А этот парень растет на моих глазах! — воскликнул Джон. — Я думаю, что нужно делать именно так. Есть предложения по персонажам?
— Эдгар По, Бернард Шоу, Оскар Уайльд, Льюис Кэрролл, Олдос Хаксли, Бертран Рассел, Карлхайнц Штокгаузен, — незамедлительно предложил Пол.
— Зигмунд Фрейд, Карл Юнг, Мэрилин Монро, Марлен Дитрих, Макс Миллер, — тут же подключился Ринго.
— Лахири Махасая, Шри Юктешвар Гири, Махаватар Бабаджи, Парамаханса Фоганарда... — начал долгий список Джордж, но его остановил Леннон.
— Ой, Джордж, мы тебя знаем, остановись... Я предлагаю Махатму Ганди, Адольфа Гитлера, Иисуса Христа, Карла Маркса и Стюарта Сатклиффа. Америка? — Джон, а за ним и все остальные, уставились на Америку, не ожидавшую, что ее вовлекут в дискуссию.
— Я думаю это... Боб Дилан. Джордж Оруэлл. Герман Гессе. Сомерсет Моэм, Герберт Уэллс и Альберт Эйнштейн.
— Безупречный выбор! — воскликнул Джон.
— Добавим еще кого-нибудь и через месяц снимем, — решительно произнес Блейк.
— Я вам говорил, что этот парень — гений? — сказал Роберт, похлопав коллегу по плечу.
— Надо обязательно составить точный список тех, кого вы хотите включить, чтобы я разослала письма живым участникам с просьбой разрешить поместить их изображение на обложку, — заметила Америка. — Возможно, мы за месяц и не успеем.
Пол дал интервью телеканалу «Гранада», где задали немало вопросов о наркотиках и личной жизни. Отношения The Beatles с наркотиками интересовали прессу больше, чем отношения с женами, но последние новости подогрели интерес к тому, что творится у Пола в постели. Перед интервью Пол принял несколько колес, и их действие началось в течение опроса. Репортер пытался выпытать у заторможенного наркотиками Пола, как они с Америкой познакомились, когда решили пожениться и не выбрал ли он ее из меркантильных соображений, но МакКартни увиливал от ответов, уходя в философские размышления, и тогда начались вопросы о наркотиках, на которые он тоже отвечал весьма пространно, в конце концов, дал комментарии о лондонской контркультуре.
Ами взяла почту из ящика и прошла в дом, пока Пол занимался парковкой машины за домом. Когда он вошел, Америка сосредоточенно читала одно из писем.
— Чего там? — поинтересовался Пол, заглядывая из-за плеча в письмо.
— Или мне кажется... или меня приглашают поставить спектакль в «Олд Вике»{?}[«Олд Вик» — один из старейших лондонских театров], — произнесла ошарашенная Америка и сглотнула, передав письмо Полу.
— Нет, ну это не могут быть коллективные галлюцинации. Уму непостижимо! Это очень круто, ты моя талантливая умница!
Пол чмокнул Америку и обнял ее со спины. Она еще раз взглянула в письмо. Через четыре дня ее ждали на интервью. После недолгого, но дружелюбного разговора с художественным руководителем Лоуренсом Оливье, Америка не стала терпеть до дома с новостями, а сразу позвонила Полу из телефонной будки, радостно сообщив: «Я буду ставить «Пигмалиона»!»
Пока репетиции не начались, Америка занималась письмами по обложке альбома. В конце января Пол пригласил на ужин Брайана, актера и писателя Джо Ортона и продюсера Дональда Албери с женой Маргарет, основателей театра «Донмар», куда МакЗами любили ходить с компанией Майлз-Данбар-Фрезер-Эшер, и в здании которого когда-то репетировали «Битлз». Весь день супруги посвятили приготовлению ужина, пока не приехали супруги Албери. Им открыл Пол, и послышался женский возглас: «Так вот, где вы теперь живете!» Ами завершала сервировку стола.
— Америка! — воскликнула Маргарет, появившись на пороге кухни. Ами сняла фартук, и женщины приветственно обнялись. — Пол сказал, тебя можно поздравить? Наконец-то ты встанешь на свое место в театральном сообществе! Квалифицированный зритель — это, конечно, хорошо, но лондонская афиша должна пополниться твоими спектаклями.
Америка поблагодарила и свойственно себе подумала, что Албери не видели ее спектаклей, чтобы что-то о них говорить. Почти сразу же приехали Брайан с Джо и какое-то время болтали с Дональдом и Полом в гостиной, пока последний не завлек их в кухню обещаниями вкусного ужина. Брайан крепко обнял Америку, а за ним неловко стоял, потирая руки, Ортон.
— Америка, — представилась Зами, протянув ему руку. — Почитаю ваш талант драматурга.
— Джо, — ответил он. — Спасибо. Я знаю, вы с Брайаном коллеги, он очень хвалит ваш цепкий ум и песни. К сожалению, пока не слушал, но исправлю это.
Все расселись за стол, расхваливая пышность стола. Беседа шла сама собой. Пол рассказывал гостям об идее альбома и о процессе работы, но вдруг резко прервался и объявил:
— Друзья, я звал вас без повода, просто потому что хотел вас увидеть, но у нас подобралась такая театральная компания, что грех не выпить за это! Мою ненаглядную жену Америку пригласили в «Олд Вик» ставить «Пигмалиона».
— Ого! — отозвались Брайан и Джо.
— Так вы еще и режиссер! — воскликнул второй вдогонку.
— Да еще какой! Я видел в Ливерпуле два ее спектакля. Они вполне достойны лондонской сцены, так что давайте выпьем за то, чтобы местная публика приняла ее. Особенно госпожа Свиридова, — Пол подмигнул Америке.
— Это уж точно, — согласился Брайан, ухмыльнувшись.
Выпив за будущий успех Америки, гости долго обсуждали происходящее на лондонской сцене, причем не только театральной, и Брайан пригласил всех на грядущий концерт The Easybeats, организуемый им; затем поговорили о наркотиках и даже о татуировках.
— Пол, Америка, надо выпить за ваш новый дом, — предложил Дональд. — Это большое событие для каждой семьи, а семья вы прекрасная. Желаю вам, чтобы здесь рождались новые песни и спектакли, происходили радостные события и встречи и всегда жила ваша любовь.
После обсуждения переезда и ремонта, Америка отошла в уборную, и на выходе ее поймал Брайан.
— Ами, извини, что вмешиваюсь с рабочими вопросами в расслабленную обстановку, я думал с тобой встретиться отдельно в офисе, но решил не откладывать.
— Что случилось? Давай присядем, — Америка указала на гостиную.
— Нет, ничего не случилось, — сказал Брайан, пока шли к на дивану. Оба опустились друг напротив друга. — Некий Эл Бродакс предлагает сделать полнометражный мультфильм. Пока никакой концепции, кроме того, что он хочет использовать песни «Битлз».
Америка разглядывала Брайана. Он сидел против приглушенного света бра, и на его лицо легла тень. Ами снова думала о том, что его внешность отражает какие-то неведомые внутренние перемены. «Хватит трепать себе нервы. Он просто красивый мужчина», — сказала она себе.
— Давай встретимся и переговорим с ним. Если мы найдем интересный концепт, как некая имиджевая история это будет даже полезно.
Брайан пообещал связаться с Элом и пригласить его в офис. Брайан решил ехать домой, за ним поспешил и Джо. Супруги Албери долго прощались и заводили все новые темы для разговора, уходя. Остаток вечера Пол и Америка провели в гостиной, смотря по телевизору передачу “Late Night Line-Up”.
Через несколько дней The Beatles во главе с режиссером Питером Голдманом отправилась в Ливерпуль для съемок промо-видео для сингла. Ранним утром автобус въехал в город, жизнь в котором по-прежнему кипела.
Поначалу участники группы поехали в гостиницу, чтобы отдохнуть и перекусить после дороги. Тогда Америке сообщили, где будет проходить часть съемок.
— Пэнни-Лэйн? — переспросила она. — Я росла рядом.
Битлы посмотрели на нее вопросительно.
— А где именно? — уточнил Джон. Америка знала, что они с Полом в юности встречались на Пенни-Лэйн, одном из крупнейших автотранспортных узлов, и там садились на автобус.
— На Ньюкасл-Роуд.
— Серьезно? — протянул поистине удивленный Джон. — Мы с тобой росли на одной улице! Моя мама жила на Ньюкасл-Роуд. А какой у тебя был дом?
— Одноэтажный кирпичный. Но высокий — там были высокие потолки. Входная дверь была белая, со скругленным верхом и фонарем под угловым козырьком.
— Я помню твой дом! Неужели это был твой? Вот так живешь с человеком бок о бок, и не знаешь, что в будущем будете вместе работать!
Америку умилила впечатлительность Джона.
— Мир тесен. А я бы хотела сегодня сходить, проведать родственников.
— Хорошая идея! — согласился Джон. — Надо же!
Америка тут же отправилась на Ньюкасл-Роуд. Улица, как и прежде, была тихой и безлюдной. Пахнуло воздухом воспоминаний, и забытые картинки детства ожили в воображении. Ами долго не могла найти свой дом. «Неужели снесли?» — испуганно думала она, пока не поняла, что дом обнесли высоким кирпичным забором. У этого дома никогда не было забора. Может, он бы спас жизнь ее матери, и все сложилось бы иначе. Но он предназначен для того, чтобы оградить ее отца от внешнего мира. Этого хотела мачеха.
Огорченная Америка пошла на соседнюю улицу, где жили Мэри и ее первый муж Роберт с дочерью Эллиной. Дверь, оконце которой закрывала розовая занавеска, заменили сплошной. Окна были наглухо зашторены. И тут Америка поняла, что прошлое ушло безвозвратно. И она, расстроившись, поехала в свой дом, чтобы поухаживать за садом.
После съемок видео к песням нового сингла все вернулись домой. The Beatles продолжали работу над новым альбомом, пока до выхода сингла оставались считанные дни. Начиналась работа Америки в театре «Олд Вик». Накануне просмотра труппы для отбора артистов на спектакль Ами морально готовилась к важному событию, витку ее биографии. Застой последних полутора лет, наконец, растворится в возвращении к карьере режиссера — того самого человека, за которым идут, который зажигает огонь в людских душах, творит свои миры.
Утром Америка проснулась от странных звуков, доносившихся из-за двери, как будто там журчал ручей. Место рядом с ней было уже пусто. Ами поднялась с постели и, пройдя несколько шагов, очутилась в луже. Девушка открыла дверь, и в комнату ворвались потоки грязной воды. Они стекали с лестницы, которая вела на пустой третий этаж. Над лестницей была дверь, а над ней в покатом потолке зияла дыра, обнажив кусочек неба. Под дырой стояла стремянка, а под ней — ящик с инструментами. Из двери вышел Пол, насквозь промокший, с несколькими досками в руках.
— Доброе утро! — Америке пришлось перекрикивать журчание. — Что случилось?
— Первый весенний дождь! — ответил Пол нерадостно. — За крышу давно надо было взяться, она здесь очень хилая.
Пол забрался по стремянке наверх. Америка принесла тазы и тряпки.
— Давай я тебе помогу!
— Не стоит, дорогая. У тебя сегодня такой важный день, побереги силы!
Ами кое-как собралась, то и дело заглядывая к Полу, пытающемуся залатать дыру, и уехала в театр, не переставая переживать за мужа. В перерыве она позвонила Полу, и он поспешил успокоить ее тем, что вызвал плотника и поднял на уши страховую компанию.
Америка прочитала в газете, что Уильям Кук, которого она встречала на дне рождения Омпады год назад, вложился в развитие некой новой американской рок-группы. Ами помнила, что Пол положительно отзывался о мистере Куке, поэтому втайне от мужа пригласила его в гости. К его приезду от аварии с крышей осталась лишь новая песня Пола по мотивам того утра. Час в ожидании Пола Уильям и Америка провели в интересной беседе. Мистер Кук заявил, что прекращение концертной деятельности «Битлз» справедливо, поскольку силы, которые они тратили на изнурительные выступления, пойдут на улучшение их бесподобной музыки, а потом стал рассказывать, как летал в Америку и сколько новых исполнителей узнал за последнее время.
Марта крутилась вокруг стола в ожидании Пола, а иногда выбегала во двор через открытую дверь. Так один раз вместе с Мартой в дом вошел и МакКартни. За ним шла смеющаяся девушка с короткой стрижкой. Пол закрыл дверь.
— Здравствуй, Ами. Я привел гостей! — сказал он, помогая гостье снять пальто. — А почему ты дверь не закрываешь? Девчонки за забором не дремлют, не дай бог какая через забор перемахнет, да и холодно, февраль на дворе.
Пол обернулся и увидел Уильяма.
— О, Уильям, здравствуйте! Вот это сюрприз! Не ожидал вас увидеть! — Ами не перестала разглядывать девушку. Она вышла в столовую, где было светлее, чем в холле, и Ами поняла, что это Силла Блэк.
— Я тоже очень, очень рад вас видеть! — Уильям встал, чтобы пожать хозяину дома руку.
— Прошу прощения, мы сейчас с Силлой помоем руки и вернемся, — улыбаясь, сказал Пол и пошел с девушкой по направлению к ванной.
— Интересная идея с усами, — отметил Уильям. Америка взяла с полки еще одну чашку и разлила горячий травяной чай. Из ванной доносился смех Силлы. Вскоре все оказались за столом (или под столом, что касается Марты).
— Ну что, Уильям, какие у вас новости? Мы не виделись сколько — года полтора, наверное, да? — спросил Пол.
— Да что там рассказывать, вы сами наверняка все знаете… Я стал спонсором журнала “Art”, акционером модного дома Омпады Овод, занимаюсь созданием благотворительного фонда. Сейчас много людей остаются без крова из-за войны или наркотиков, и я хочу обеспечить им еду и ночлег.
— Добрая душа вы, Уильям. Помогаете тем, кто виноват в своих бедах сам, — сказал Пол.
— Если они и виноваты в случившемся, это не значит, что им нельзя помогать, — высказалась Америка.
— А почему именно помощь бездомным, а не, например, людям с онкологическими заболеваниями? — поинтересовался Пол.
— Я пробовал создавать и такое, но мне сказали, что государственному бюджету под силу выделить деньги на все операции, но я, честно говоря, в это не верю, поэтому собираюсь работать и в этом направлении тоже, — ответил Уильям. — Кстати, я привез из Америки дебютную пластинку одной группы из Лос-Анджелеса, совсем свежую. По ним Калифорния уже полгода сохнет. The Doors. Послушаем?
Все согласились. Америка встала, взяла пластинку из рук Уильяма и ушла в холл, где стоял проигрыватель. Ближайшие сорок минут на весь дом громко звучал мрачный психоделический рок с побережья Тихого океана, обрамленный аккомпанементом на органе. По окончании Америка и Пол в унисон прокомментировали.
— Восхитительно!
— Скучно!
— Ты думаешь? — переспросила Америка. — По-моему, очень здорово. Абсолютно ницшеанские настроения, безупречное знание кельтской мифологии и немецкой философии. Если это скука, то я умываю руки.
— Я тоже считаю, что это неинтересно, — согласилась с Полом Силла.
— Почему? — Силла не торопилась отвечать и искала взглядом помощи Пола. — Скажи, может, это не мелодично? Слишком сложный текст? Скудность инструментального состава?
Силла, слегка набравшись смелости, ответила:
— Ну, я просто согласна с Полом...
— Ами, я могу обосновать свое мнение. Мне это не нравится, потому что в этих песнях мрак, смерть и алкоголь. Да, у них разнообразные стихи. Да, у них есть орган. Но у них нет изюминки.
— Извини, то, что мы их обсуждаем, уже доказывает их изюминку, — Америка слегка перебила Пола.
— Не всем же писать о положительных сторонах в жизни. Мы здесь, в сыром Лондоне, стремимся к солнцу, а в Лос-Анджелесе так не хватает тумана… — поспешил разбавить спор мистер Кук. Силла так ничего и не сказала.
— Но почему их соседи по Калифорнии The Beach Boys диаметрально другие? — возразил Пол.
Вскоре гости собрались и ушли. Пол решил проводить Силлу до дома, заодно подкинул мистера Кука до вокзала. Америка стала намывать посуду, оставшуюся после визита гостей. Пол вернулся тихо, незаметно для супруги.
— Странный был вечер, — заметил Пол, сидя за столом, и ненадолго замолчал. — Я заметил в разговорах, что Силла становится другой. Досадно, все-таки, столько знакомы, старый друг, певица интересная, у нее такой самобытный голос. Она же работала гардеробщицей в “Cavern”, но мы показали ее Брайану…
— Да, я знаю. Увы, так бывает, что люди со временем становятся совсем чуждыми и пропадают, — начала Ами, вытирая посуду сухим полотенцем. — Силла — это ваше рок-н-ролльное прошлое. Посмотри вокруг: сколько подобных призраков! Они пытаются остаться, чтобы отхватить кусок вашей славы, отпить вашей крови. А настоящих друзей никогда не видно, но если ты их позовешь — они всегда придут как ни в чем ни бывало. Как, например, Уильям.
— Горькая правда, — вздохнул Пол.
Синтия ждала МакЗами, как о них любили говорить в прессе в последнее время, в Суррее и, зная, что дорога к Кенвуду непростая и занимает немало времени, приготовила для гостей плотный обед. Во дворе раздался лай незнакомой собаки, и Синтия выглянула в окно: там уже стояла «машина Джеймса Бонда»{?}[Aston Martin DB5] Пола, только-только купленная им, а около нее — сами супруги МакЗами. Вокруг них прыгала небольшая лохматая собачонка, радуясь путешествию. Синтия улыбнулась и поспешила в прихожую. В гостиной на диване лежал Джон, уныло переключая каналы. Он не менялся, и это знала Синтия. Он совсем перестал с ней говорить, лишь смотрел телевизор, спал и стал больше плавать в бассейне, отчего похудел. Она вздохнула и, вспомнив о гостях, вновь повеселела и открыла дверь.
— Здравствуй, Син! — жизнерадостно приветствовал ее Пол, держа в правой руке перевязанную лентой коробку, а под левую держала его Америка. Она улыбнулась и помахала Синтии рукой. За ними покладисто семенила Марта.
— Ой, а кто это тут у нас? — умиленно спросила Синтия, наклонившись. — Какая красавица!
— Го-о-о-ол, — безэмоционально протянул Джон и переключил канал.
— Мы вот решили привести Марту в гости. Нам показалось, Джулиан будет в восторге, — сказал Пол уже на входе в дом. Когда Марта приблизилась, Синтия запустила пальцы в мягкую шерсть на ее голове.
— Вот тут вы угадали, он сейчас увлекся всякими собачками-котятами-щеночками! Только он сейчас не дома, а в детском саду. Я схожу за ним, он очень обрадуется, когда увидит вас вместе.
— Мы с Полом испекли слоеный торт как раз к чаю, — поделилась Америка, но Пол ее прервал:
— Да кого ты обманываешь? Ты до ночи горбатилась одна, пока я в спальне смотрел телевизор... — Пол прервался сам, увидев Джона на диване. — Как Джон.
Синтия нацепила на плечи шубу, быстро натянула на ноги кожаные сапоги и, попрощавшись с гостями, ушла за Джулианом в детский сад. Америка сразу ушла на кухню с тортом, оставив Пола наедине с Джоном. МакКартни подошел к дивану и сел рядом с Ленноном.
— Привет, старик. Чего вчера на репетицию не пришел? — непринужденно спросил Пол, глядя в телевизор.
— Да так. Заболел, — ответил Джон. Его ноги были сложены на журнальном столике перед диваном, а руки на груди.
— Серьезно, Джон, что случилось? — спросил Пол уже обеспокоенно и притронулся к плечу друга.
— Слышал, у Кита Ричардса был рейд в поместье? Шмонали на предмет наркоты. Будь аккуратнее!
— Слышал, неприятная история. Неужто ты из-за нее… заболел?
— Все сложно. Синтия мозги пилит, малой песни дебильные горланит. Надоел этот бедлам, хочу свалить к чертовой матери, но дом с бассейном оставлять жалко, я только плавать научился.
— Купишь себе новый, — предложил альтернативу Пол.
— Издеваешься? — Джон посмотрел на друга исподлобья. Пол усмехнулся. — Я не знаю, как подать на развод. Мне как-то неудобно. Синтия все еще думает, что у нас все идеально и я верный муж. Ха! Как бы не так. А сейчас у меня вообще тишина. Не заводится моторчик никак. Говорить Синтии, что на развод нужно подать потому, что я ее разлюбил, и такое вообще бывает, это все равно, что ребенку объяснять, что Санты Клауса не существует, да и то он охотнее поверит.
Пол лишь озадаченно почесал усы. Он не хотел читать Джону проповеди о семейственности. В кухне шипела вода и звенела посуда. Джон ухмыльнулся.
— О, слышишь? Твоя за Синтией посуду моет. Повезло тебе все-таки с женой, с ней можно обо всем поговорить, она держит твой мозг в тонусе, а не его выносит. А я ищу лишний повод свинтить, чтобы отдохнуть от круглосуточной трепки с подружками по телефону и требований поиграть в войнушку. Слушай, давай купим греческий остров и уедем туда вчетвером?
Входная дверь открылась, и в дом вошли Синтия и Джулиан. Увидев Пола, Джулиан восхищенно вздохнул и подбежал к нему. Улыбающийся Пол взял мальчика на руки.
— Привет, дядя Пол. Если бы мама не сказала, что ты сегодня будешь, я бы тебя с усами не узнал, — с легким пришепетыванием сказал Джул.
Пол рассмеялся. К сидящим на диване Полу и Джулиану подошла Марта и обнюхала мальчика.
— Собачка! — восторгнулся Джулиан, обхватив маленькими ручками голову Марты. Она облизнула ладонь мальчугана и высунула язык. Джул рассмеялся. — Папа, дядя Пол, я вам сейчас покажу мой рисунок, который я в детском садике нарисовал.
Он ловко спрыгнул с колен Пола и, громко топоча, подбежал к тумбе в прихожей. Он принес ярко изрисованный лист бумаги с несколькими шестиконечными звездами.
— Странно, откуда тут Амины иудейские звезды?.. — ехидно произнес Джон.
— Это не индейские звезды, это алмазы, — поправил отца Джулиан. — А это Люси, моя подруга. Она летает в алмазах.
Джон слету напел новый мотив.
— Люси в небеса-ах с алма-аза-а-ами...
В гостиную зашла Синтия.
— Джулиан, детка, а на кухне тебя ждет еще один сюрприз!
Джул, все еще топоча, выбежал в кухню и десятью секундами спустя воскликнул: «Америка!»
Пол и Америка вновь решили пригласить мистера Кука на ужин, вдохновившись общением с ним, но уже без посторонних. Уильям возвращался из командировки в Шотландии на следующий день после поездки супругов в Суррей. Поезд прибывал в шесть вечера, поэтому Пол поехал встречать гостя на Паддингтонский вокзал сразу после записей. Паддингтон, как и всегда, был наполнен толпами волнующихся отбывающих и прибывающих пассажиров, провожатых и встречающих. Кое-как Пол заметил среди них коренастого, с неуклюжей походкой, Уильяма.
— Добрый вечер, Пол! Рад Вас видеть! Люблю весенние закаты зимой. В них столько надежды! Если бы меня не подводили ноги, так бы стоял и стоял у окна в коридоре.
— Уильям, давайте я возьму чемодан, — Пол взял из рук Кука тяжелую ношу.
— Спасибо, Пол, вы мне значительно облегчили жизнь, — поблагодарил Уильям.
— Да ну что вы. У меня есть еще одно предложение. Давайте перейдем на «ты»? Мы, как-никак, друзья.
— Не поверите, но я сам хотел это предложить. Как хорошо, что мы на одной волне! А Америка не будет против?
— Как раз мы с ней вместе решили предложить вам выпить на брудершафт. Кстати, она попросила меня заехать в магазин. Вы не против?
— Я не против, но мы, насколько я знаю, перешли на «ты», — улыбнувшись, произнес Уильям. Как раз к этому времени мужчины подошли к автомобилю. Пока они ехали к нужному магазину, Пол и Уильям успели рассказать друг другу последние новости. Кое-как припарковавшись, Пол вышел из автомобиля. Уильям изъявил желание пойти с ним. Поход немного затянулся, поэтому, придя к автомобилю, Пол заметил вложенную в дворники квитанцию. Он недоверчиво огляделся по сторонам и вытащил бумагу.
— Какого черта? — выругался Пол. Уильям вежливо поинтересовался, что случилось. — Штраф за неправильную парковку. Ой, — Пол усмехнулся, смягчившись. — Кажется, полицейский – девушка. Тут стоит ее имя: Мита Дэвис.
Уильям подошел к МакКартни и заглянул в квитанцию.
— Впервые вижу женщину-полицейского.
Навстречу Уильяму и Полу вышла женщина в полицейской форме. Из-под фуражки вылезали золотистые кудри. Фигура у нее была совершенно мужественная, широкоплечая. Женственность в ней выдавали лишь пышная грудь, спрятанная за полицейской формой, и лучистые голубые глаза. Уильям сделал несколько шагов назад.
— Добрый вечер! — произнесла она, улыбаясь, и отдала честь.
— Очень даже добрый, — Пол широко улыбнулся, ласково посмотрев на женщину.
— Необычное у вас имя, мистер МакКартни.
— У вас тоже. Вас же ведь действительно зовут Мита?
— Вообще-то да, — казалось, оба участника беседы были смущены. Уильям, чтобы не мешать разговору, сел в машину, но из-за открытого окна мог все слышать.
— У вас очень красивые глаза, — сказал Пол, не отрывая взгляда от глаз Миты.
— Не заговаривайте мне зубы, мистер МакКартни, — она почти рассмеялась. — Будете штраф выплачивать?
— Как я могу отказать вам? — воскликнул Пол и достал из кармана кошелек. — Сколько с меня?
— Десять шиллингов.
Пол достал из кошелька нужную сумму и протянул Мите. Она достала из кармана ручку и попросила у правонарушителя квитанцию, после чего, положив бумажку на капот, крупным почерком написала в бланке: «Штраф уплочен».
— Можете ехать, — сказала она.
— У вас очень красивые глаза...
— Вы мне уже об этом говорили, мистер МакКартни, — напомнила Мита.
— Да? А я бы говорил вам это снова и снова... Мита, женщина-полицейский... Мита, вы не возражаете, если я напишу о вас песню?
— Я, кажется, понимаю, почему ваше имя показалось мне необычным... — произнесла Мита. — Я не буду возражать, если вы будете правильно парковаться. Всего доброго!
Мита ушла, и Пол сел в машину.
— Пол, по-моему, это птица моего полета, — иронично произнес Уильям, намекнув на возраст Миты.
— Ну мне иногда надо практиковаться в заигрывании, чтобы оставаться в тонусе! Пусть это будет наш маленький секретик, — Пол подмигнул товарищу.
Несколькими днями спустя Пол действительно принес в студию песню про Миту, изменив ее имя на Риту.
В театре были отобраны актеры для спектакля и начались читки пьесы, а параллельно в офисе «Битлз» шла подготовка обложки для альбома. Блейк составил эскиз, но не приступал к изготовлению фигур, пока не станут известны все участники. Американская актриса Мэй Уэст не хотела состоять в оркестре одиноких сердец, так как не считала себя одинокой, но «Битлз» так хотели ее участия, что самолично написали ей письмо, и Уэст растаяла. Мануэлю Куэвасу, чье имя гремело на весь шоу-бизнес, заказали костюмы для квартета.
Единственное, что омрачало жизнь четы МакКартни — под забором их дома бушевали битломанки, крича: «Верни нам Пола!» Супругов часто преследовали, бегая за их машиной, пробираясь внутрь двора. Так как дом Пола находился близко к студии, а остальные жили в пригороде, после записей и репетиций битлы любили зависнуть у МакКартни дома, но им приходилось проникать в дом окольными путями. Жизнь без концертов, которую ожидали увидеть спокойной и свободной, оказалась совсем не такой.
В конце месяца Пол и Америка были приглашены на день рождения Омпады в Оксфорд. На свое двадцативосьмилетие она решила пригласить самых близких: чету МакКартни-Зами, Эллину и Билли, Тода и своих родителей. Америка и Пол долго ломали голову, что бы подарить Омпаде. У них с Питом росли двое маленьких детей, поэтому варианты подарков сильно ограничивались. Было решено своими руками расписать ночник, чтобы по ночам он освещал стены спальни в пурпурный, ярко-зеленый, синий, сиреневый и прочие цвета.
Супруги приехали к дому друзей к назначенному времени. Там уже гостили родители Омпады — Дэниэл и Виктория Овод. Они были интеллигентной, уже пожилой, скромной парой: шестидесятилетний Дэниэл, как и отец Ами, всю жизнь проработал главным инженером на крупном предприятии, но в начале шестидесятых его коснулось сокращение штатов, и вследствие перестановки кадров специалист Дэниэл был уволен. Виктория продолжала трудиться библиотекарем при Оксфордском университете. Америка была плохо знакома с родителями Омпады и видела их всего пару раз в жизни, но у них друг к другу сложилось теплое отношение.
Традиционно залаяла собака, когда автомобиль Пола остановился напротив ворот. Калитка и дверь были открыты, поэтому гости без труда попали в дом. В гостиной сидели родители Омпады, а вокруг стульев, на которых сидели Виктория и Дэниэл, расхаживал маленький Алекс.
— Здравствуйте! — поздоровался Пол с Дэниэлом и Викторией, войдя в комнату. Они подняли глаза. — Пол, муж подруги Омпады.
Они протянули друг другу руки.
— Дэниэл и Виктория Овод, родители Омпады, — гордо представился отец.
— Уж не муж ли вы Америки, Пол? — спросила Виктория, когда в комнату вошла Ами. Женщина встала и пошла на Америку с объятиями. — Америка, ты ли это? Стала такая взрослая! Так вытянулась! Сколько же тебе уже лет? Мы не виделись лет шесть, наверное!
— Со свадьбы Омпады, года три. Я тоже очень рада вас увидеть, — улыбнувшись, ответила Америка. В гостиную вошли Омпада и Тод.
— Ого, какие люди и без парада! — воскликнул Тод, пожимая руки Полу и Америке. — Я тут решил податься в домработницы Омпаде.
— Дурень ты, Тод, — иронично произнесла Омпада, ставя на стол салатницу. Потом она дружески поцеловала Америку и Пола. — Пойдем, поможешь мне заливную рыбу принести.
Америка заметила в углу комнаты люльку и подошла поближе. Там в пеленках лежала сероглазая малышка, дочка Пита и Омпады.
— А это наша красавица Ева, — представила ее Виктория. — Это кто тут у нас не спит, улыбается? Познакомься, это тетя Америка.
Ева рассмеялась. В комнату вбежала Омпада, чтобы доложить приборы, и в этот момент в дверь позвонили.
— Вот, еще один дурень, — Омпада побежала открывать дверь. «Чего ругаешься?» — вдогонку ей бросила мать. В дом вошли шумные Билли и Эллина, а затем в гостиную.
— О-о, какие люди и без охраны! — Билли явно кого-то напомнил Полу и Америке. — Как жизнь?
— Садитесь уже, давайте, — командовала хозяйка. Наконец появился Пит, держа на руках сына, помахал свободной рукой друзьям, и все стали рассаживаться. Первое время гости между собой обсуждали последние новости. В один момент Пол ненадолго отлучился, и тогда Виктория спросила у Америки:
— Ну раз ты замужем, какая у тебя теперь фамилия?
— Я не меняла девичью.
— Что, совсем противная у Пола фамилия, да? — Виктория приблизилась лицом к Ами. — Как его по фамилии? Кто он по национальности?
— Мам, — диалог услышала Омпада. — Я тебе вчера вечером рассказывала. Муж Ами — Пол МакКартни.
— Так это он? Я его с этими усиками не узнала...
— Они никогда на следят за тем, что происходит во внешнем мире, — шепнула Омпада Америке. — Закапсулировались вдвоем и все.
— Омми, скажи, а что это за пара сидит около Питера? — прервала ее Виктория.
— Девушка — Эллина — двоюродная сестра Америки. А молодой человек рядом с ней — Билли — ее парень.
— Какой-то легкомысленный у нее макияж, — театральным шепотом поведала Виктория. У Эллины всего-навсего были густо подведены глаза, поэтому Омпада возразила:
— Ничего подобного, — а потом чуть громче: — Дорогие гости, я хочу уже услышать тосты! Даже почти в рифму получилось. Америка, начнем с тебя?
Америка от неожиданности подавилась вином. Пришел Пол и сел на стул. Ами протерла рот салфеткой и приподнялась.
— Омпада. В этом году будет десятилетний юбилей нашей с тобой (и, кстати, с Билли и Питом) встречи. И уже девятый раз твой день рождения является для меня таким своеобразным маячком: «Если у Омпады день рождения, значит весна совсем-совсем скоро». И это всегда облегчало душу, когда было трудно — просто наступал твой день рождения, моя солнечная Омпада. Оставайся, пожалуйста, такой же надежной подругой и очень ярким человеком.
— Ура! — воскликнули все хором и подняли бокалы. Когда звон стих, Омпада встала с бокалом. Все посмотрели на нее.
— Нет, ну я не думала, что тост лучшей подруги будет таким приятным и подводить к объявлению, которое я хотела сделать попозже, но сделаю сейчас, пока еще не все навеселе, — Омпада странно покосилась на Билли. — Этой весной мы с Питом планируем вернуться в Лондон. Я собираюсь продолжить деятельность в моем модном доме и разработала новую коллекцию, которая поступит в продажу к середине весны. Я чувствую, что этот год будет насыщен чем-то особенным, чего не вобрали в себя предыдущие два года. Главное, чем он будет насыщен, это сочным цветом. В этом будет состоять основная идея новой линейки одежды.
— Зови нас, мы осветим, — воскликнул Тод с другого конца стола.
— Мы совсем забыли, — вдруг заговорила Ами и залезла под стол, продолжая говорить оттуда. — У нас же есть подарок, полностью соответствующий твоим мечтам и планам.
Америка вытащила из-под стола и протянула имениннице цветной, как будто витражный, светильник. Омпада посмотрела на него восхищенно и передала на время отцу, чтобы освободить руки для объятий с подругой.
Пол и Америка вернулись домой поздней ночью. Празднество было таким веселым, что даже Пол выпил немного вина.
Солнечным мартовским днем к Полу и Америке вновь приехал Уильям Кук. Он с трудом пробрался во двор: пока он ждал Пола у калитки, девушки отталкивали его, чтобы МакКартни по ошибке впустил одну из них. У них была одна цель: снять скальп с Америки, выцарапать ей глаза и очаровать Пола своими мужеством и красотой. Но Уильям и Пол были мужественнее всех по определению, поэтому план битломанок вновь провалился.
— У вас надежная охрана! — шутливо произнес Уильям, входя в дом. — Нелегка жизнь знаменитостей.
— Полиция действует только на пару часов. Мы уже думаем нанять реальную охрану.
Америка поставила на стол три глубокие тарелки, внутри которых вскоре оказался бобовый суп с базиликом. Гость и хозяева молча пообедали. Уильям, опустошив тарелку, отодвинул ее от себя, погладил живот и произнес:
— Большое спасибо. Давно я так вкусно не обедал.
— Слушайте, а пойдем прогуляемся? Погода стоит обалденная, грех дома сидеть! — Пол рукою показал на окно.
— Люблю спонтанные решения, Пол! — воскликнул мистер Кук. — Заодно растрясем обед.
Пол буквально вскочил из-за стола и взял со стола у плиты поводок для Марты, за ним встали Америка и Уильям. Пол накинул пиджачок, а Америка — легкую курточку.
Пройдя через заднюю, почти заросшую дикими кустами узенькую калитку и, пройдя по дорожке между заборами других владений, вышли на пустую улицу. Солнце ярко светило в глаза, дул легкий весенний ветер, и на душе становилось легко. Они прошли немного, разговаривая о Марте, которая жизнерадостно бежала впереди них, и вскоре оказались в парке Примроуз-хилл.
— До Риджентс-парка идти столько же, но мы предпочитаем Примроуз, он более камерный, что ли.
— Здесь славно. И погода чудная, — заметил Уильям. Америка щурилась на солнце и легко улыбалась ему.
— Да, лучшает и лучшает... — согласился Пол и, немного помедлив, рассмеялся. Америка посмотрела на него вопросительно, с трудом понимая причину смеха. — Помнишь этого странного парнишу Джимми Никола, который три года назад заменял Ринго на концертах?
— Ну конечно, — пожала плечами она. — Мы его с Брайаном вместе нанимали.
— «Лучшает и лучшает» — это была его коронная фразочка. Точнее, единственная. После репетиций и концертов мы всегда спрашивали его: «Ну как?» Он отвечал одно и то же: «Лучшает и лучшает». Больше мы от него особо ничего не слышали.
Пол насмешливо пропел эту фразу и замолчал. Америка и Уильям переглянулись, поняв, что на их глазах к Полу пришла идея новой песни. Пока они гуляли, МакКартни мурлыкал свою мелодию под нос, а супруга и гость замолчали, боясь спугнуть вдохновение.
Скоро стал опускаться закат, и все четверо пошли домой. Не успели они зайти, как Пол тут же вцепился в гитару. Америка, рассказывая Уильяму о репетициях, поставила кипятиться чайник и достала морковный пирог, и Уильям удивился, как она успевает работать с главной группой современности, ставить спектакли и кулинарить.
Довольно скоро и неожиданно нагрянул Джон, и Америка достала четвертый комплект посуды, но он понадобился нескоро, потому что Пол увлек друга в сочинение новой песни.
Америка поехала в офис, чтобы вместе с Брайаном переговорить с Элом Бродаксом, желающим снять мультфильм. Оказалось, что он из Нью-Йорка, поэтому долго не мог встретиться. Эл предложил несколько идей, которые Брайан с Америкой отвергли в унисон, и, пообещав подумать еще и продолжить общение письменно, уехал.
— С такими дельцами надо знакомиться лично, — резюмировала Америка скептически, когда Эл ушел. — Кстати, музей мадам Тюссо разрешил нам взять для обложки фигуры, но только на пару часов.
— Америка, у меня к тебе несколько вопросов и предложений. — Америка выразила заинтересованность всем своим видом. — Не хочешь ли дать сольный концерт в «Сэвилле»?
— Хочу, — ответила она без промедления. — Когда?
— Двадцатого апреля, — Брайан посмотрел на задумавшуюся Америку. Она прокрутила в голове календарь и ответила:
— Да, смогу. Спасибо, — она улыбнулась.
— Это стоило сделать хотя бы ради твоей улыбки, — улыбнулся ответно Эпстайн. — Но это не все, о чем я с тобой хотел поговорить. В последнее время я часто думаю о том, что ребята стали поистине легендарными. Они вышли на высокий уровень работы, который важно описать для истории. Мне не дает покоя мысль, что необходимо составить о них настоящую память. Как ты смотришь на то, чтобы нанять писателя, который напишет о них биографию?
— Как? Сидеть в студии и…
— Ну да.
Америка издала неопределенное междометие.
— Что тебя смущает? — поинтересовался Брайан.
— Раньше их личное пространство нарушалось орущими фанатками на концертах. Сейчас — журналистами, пытающимися просочиться в интимный процесс, — Америка бросила взгляд на бумаги, лежащие на столе.
— Понимаешь, человек будет наблюдать за ними изнутри прямо сейчас, сию минуту, а не собирать события по слухам и догадкам, когда все участники событий умрут. Я хочу, чтобы биография была авторизованной, даже если ее придется выпускать периодическим изданием в течение шестидесяти лет.
— Я поняла, — Америка все еще не оторвала взгляда от бумаг. — Давай договоримся, что он не будет мешать процессу.
— Думаю, на этом будут настаивать и сами ребята. Спасибо, что согласилась. Еще хотел тебе сказать, что нанял еще одного помощника, его зовут Питер Браун. Нагрузка становится просто колоссальной…
— Я вижу, — Америка протянула руку к заинтересовавшим ее бумагам. — Ничего, если я посмотрю?
— Конечно, тебя это тоже касается, — Брайан протер вспотевший лоб платком.
Она изучила мелкий текст, нахмурив брови, сравнила листы между собой.
— А что это “The Northern songs” чудят? Я, конечно, догадывалась, что Джордж и Ринго получают мало, но чтобы настолько, — Америка с укоризной смотрела на Эпстайна.
— Я... не знаю. Инициатива уже давно в руках “EMI”... — произнес Брайан, отведя взгляд.
Америку не порадовал такой ответ. Она знала, что Брайан лукавит.
— Надо обязательно посоветоваться с мистером Пинскером, он что-то подскажет, — Америка взглянула на часы, — мне пора бежать. Сегодня даю интервью «Би-Би-Си»!
— Здорово! Удачи тебе! — сказал Брайан будто бы с облегчением.
В этот день Америка красноречиво публично выступила в адрес битломанок прямо в прайм-тайм: «Сейчас я бы хотела обратиться к юным леди, осаждающим наш дом уже несколько месяцев. Я хорошо помню себя в тринадцать лет. Тебе кажется, что то, что происходит с тобой сейчас, будет длиться вечно. Еще тебе кажется, что твои поступки ни на что не влияют. Но это все не так. Во-первых, жизнь слишком переменчива. То, что важно сегодня, завтра уже неактуально, и мы не в силах предсказать, как поменяется направление ветра. Во-вторых, все, что мы делаем, определяет нашу судьбу. Если говорить прямо, преследование, угрозы и вандализм — это правонарушения. Полиция не погладит вас по голове за попытку вырвать кому-то волосы или проникнуть во двор дома. Не просто так он обнесен забором, верно? Я не хочу читать нравоучений, но в будущем, когда ваша одержимость идолом пройдет, а в вашем личном деле будут красоваться противозаконные поступки, мешающие устроиться на достойную работу, вы сами не одобрите свои действия в прошлом. Прозвучит грубо, но, пожалуйста, не испытывайте наше терпение и не рассчитывайте на нашу лояльность. Говорю от лица нас с Полом: теперь мы будем вызывать полицию, считайте это нашим публичным договором. Мы всегда рады встретить вас на улице, сфотографироваться и поболтать с вами, но мы хотим личного пространства». На следующий день газеты перепечатали на первых полосах эту речь, и она подняла большую волну дискуссий. Многие публичные фигуры поддержали идею личного пространства для знаменитостей. Немало людей высказали осуждение: МакКартни и Зами заслужили эти преследования своим притворством.
— А ваших подзаборных питомцев стало намного меньше, — заметил Джон на следующих посиделках у Пола.
— Сила всего нескольких слов, — восхитился Джордж.
— Сила языка угроз, — заметила Америка.
— Неслучайно Ами была нашим пресс-секретарем до Тони, — сказал Пол.
Бледный Джон сидел в углу комнаты. Такое наблюдалось все чаще и чаще, но он никогда не был настолько бледен. Он выпрямился вдоль спинки стула и затылком присоединился к стене. Острый кадык время от времени резко поднимался вверх по шее, а потом плавно опускался. Джордж читал книгу, Ринго где-то задерживался. В студию влетел Пол и пытался отдышаться.
Прежде чем Пол успел что-то сказать, в помещение вошли Джордж Мартин, Джефф Эмерик, Брайан Эпстайн и незнакомый мужчина. Джордж и Джефф прошли за пульт.
— Друзья, прошу минуту внимания, — взгляд всех битлов сосредоточился на незнакомце. — Познакомьтесь, это Хантер Дэвис — журналист и писатель. Он будет наблюдать за вашей работой, чтобы...
— Написать сценарий к еще одному фильму? — перебил Джордж.
— Нет. Он напишет вашу биографию. Мистер Дэвис — Джон, Пол, Джордж… — Брайан указал на мужчин рукой, — а где Ринго?
— Что-то с Морин, — ответил
Брайан и Хантер удалились.
— А что с Морин? — обеспокоился Пол.
— Пока не знаю, — спокойно произнес Джордж. Пол бросил взгляд на Джона. Его глаза были сомкнуты и спрятаны под блестящими очками.
В комнату почти вбежал Брайан.
— Пол, подойти к телефону, пожалуйста, тебя Америка! — он помахал Полу рукой и спрятался за дверным косяком. МакКартни нахмурился и пошел вслед за менеджером. Стоило скрыться МакКартни, как в студию вошел Ринго и пожал руку Джорджу.
— Привет всем! А где Пол? — он оглянулся по сторонам и, заметив Джона, бледного, как смерть, испугался: — Джон, с тобой все в порядке?
Ринго подошел к Леннону поближе.
— Да, только вот башка раскалывается.
К Джону подошел мистер Мартин. Джордж сел рядом с Джоном на соседний стул.
— Где болит? Ты таблетки принимал?
— Принимал. Только после них голова еще сильнее разболелась, — лепетал Джон. К нему подошел Харрисон и протянул мокрую белую тряпку.
— Джон, посмотри на меня, — попросил мистер Мартин, взяв из рук Харрисона тряпку. Джон поднял голову и открыл глаза. Мистер Мартин стянул с Леннона очки и вгляделся. — Зрачки расширенные... Пойдем.
— Куда? — спросил Джон. Мартин отдал ему очки и ответил:
— На крышу. Подышишь свежим воздухом, полегчает. Вставай.
Джон поднялся и чуть не упал. Джордж и Ринго подхватили его с обеих сторон.
— Спасибо, мальчики, дальше мы сами, — сказал мистер Мартин, достав из кармана небольшую связку ключей. Джон и Джордж удалились, и минутой спустя в помещение вошел Пол. Увидев Ринго, он радостно воскликнул:
— О, Ричард, здор;во! — они обменялись рукопожатием. — Как Морин?
— Все в порядке, — Ринго таинственно улыбнулся.
Вернулся мистер Мартин.
— Все в порядке? — поинтересовался Джордж.
— Ерунда, пара бытовых вопросов. Кстати, а где Джон?
— Ему было очень плохо, и я отвел его на крышу, подышать свежим воздухом. Похоже на мигрень, зрачки очень расширились, — ответил мистер Мартин.
Пол резко переменился в лице.
— Вы что?! Это же типичнейшая передозировка ЛСД! Его срочно нужно забрать с крыши! Он в таком состоянии может сделать непоправимое! Счет идет на секунды!
Ринго, Джордж и мистер Мартин ринулись на крышу во главе с Полом.
После спасения Джона от самоубийства в состоянии аффекта и короткой, непродуктивной записи музыканты разъехались по домам. Пола дома ждала Америка. Открыв дверь, он застал ее выходящей из кухни в гостиную.
— Здравствуй, дорогая, — он бросил ключи на тумбочку.
— Привет. Какие новости? — спросила она.
— Представляешь, Джон перепутал таблетки от головной боли и ЛСД. Мартин повел его на крышу, чтобы он подышал свежим воздухом. А ты сама понимаешь, что в таком состоянии можно сделать, особенно если ты на крыше.
— Понимаю. Помнишь, как я проглотила ЛСД вместо транквилизаторов?
— Конечно, помню, — ответил Пол, садясь за стол. — Как твой день?
— Я сегодня почувствовала себя секретарем премьер-министра. Телефон весь день разрывается. Сначала звонила Омпада, сказала, что они переберутся в Лондон завтра. Потом Синтия, по своему обычаю перевела разговор в обсуждение сплетен. Сказала, что Морин беременна, спросила, знаю ли я о массовой пропаже девушек семнадцати лет, и когда я ответила, что вы уже песню об этом записали, она так удивилась. Мийами звонила, рассказала, как идет учеба, за ней звонил Тод, и разговор начался с обсуждения моего обращения. Потом позвонили с телевидения, пригласили дать интервью вместе с тобой, а через пять минут позвонили из газеты и пригласили дать интервью отдельно.
— Ты прямо нарасхват, — сказал Пол. Ами поставила перед Полом тарелку с ужином.
— Вас Брайан с Хантером Дэвисом познакомил?
— Познакомил, — ответил Пол, разрезая шницель. — Будет нашу биографию писать, как будто мы завтра распадемся.
— Совсем нет. Мы с Брайаном решили нанять его, чтобы он отображал вашу работу изнутри, когда вас не так видно, как раньше. Скажу сразу, это была его инициатива, я долго не соглашалась. Может, мы уволим его через две недели, если он нам не понравится, может, все закончится само собой лет через тридцать. Если мистер Дэвис будет совать нос не в свое дело, вы можете его осадить.
— Ладно, посмотрим, — бросил Пол. — Приятного аппетита!
В студии в тот день сидел Хантер Дэвис. На пороге появился Норман Смит, который работал звукоинженером «Битлз», пока его не перевели в продюсеры. За ним робко переминались четыре молодых человека. Бывший коллега и незнакомцы не вызвали у битлов ни капли интереса.
— Привет! Как дела? — спросил Норман.
— В норме, Норман, — ответил Джон, лениво растекшись по креслу.
— А у тебя, старик? — проявил дипломатичность Пол.
— А я хотел вас познакомить с новичками на нашей рокнролльной арене. Это Сид, Ричард, Роджер и Ник, они называются The Pink Floyd.
Протеже Нормана несмело поздоровались.
— Да-а-а, — протянул Пол. — Я слышал ваш сингл. Вы великие, у вас большое будущее.
— Парни сейчас работают над дебютным альбомом. Они ваши большие поклонники.
Битлы неловко улыбнулись.
— Приятно познакомиться, — сказал Пол.
— Удачи, — пожелал Ринго.
На полминуты повисло напряженное молчание, и Норман тихо предложил молодым музыкантам удалиться.
— Странное название, — резюмировал Пол.
— Они раньше были The Pink Floyd Sound, — поведал Джордж.
— Еще лучше, — фыркнул Пол.
— У нас не студия, а проходной двор прямо, — Джон поморщился.
Хантер вышел в центр и скованно произнес:
— Господа, — он слегка потирал руки, — извините, что отвлекаю. Для полной картины вашей работы мне хотелось бы увидеть, как вы сочиняете песни. Точнее, за тем, как это делают Джон и Пол.
— Вообще этот процесс у нас закрыт от посторонних глаз, поэтому вряд ли вас порадует наша работа в присутствии посторонних лиц... — слегка неловко произнес Пол.
— Да пусть посидит, ниче такого, — сказал Джон, и, сложив руки на груди, отвернул голову в противоположную сторону.
— Например, на моей кухне? — спросил Пол воодушевленно, повернувшись к Леннону.
Через несколько дней Америка вернулась домой после многочасовой репетиции ближе к вечеру и застала там гостей. За столом в кухне сидели Джон и Пол с гитарами в руках. У окна стоял перенесенный из гостиной красный диван, в котором сидели Синтия и Хантер и наблюдали за процессом. Стояла гробовая тишина. Америка оглядела всех и удостоилась лишь взгляда Синтии, которой молчание удавалось с трудом. В руках Хантера лежал блокнот.
Америка ушла, чтобы помыть руки, и вернулась в кухню. Между Джоном и Полом уже шло оживленное обсуждение чего-то. Не вдумываясь в их реплики, Америка занялась кухонными делами. Из легкого забытья ее вырвало обращение Пола:
— Дорогая, ты нам мешаешь.
Америка смутилась, выключила кран и ретировалась. После нескольких минут, которые Ами потратила на то, чтобы заполнить стиральную машину вещами, она вернулась в кухню. Расставив гладильный стол и разогрев утюг, Америка принялась за глажку. Теперь смысл диалога стал доходить до сознания Америки: Пол и Джон писали песню для Ринго. Ами бросала короткие взгляды на всех, кто сидел в кухне. Хантер стенографировал происходящее в блокнот. Синтия изредка осмеливалась высказывать концовки строчек, на что Джон огрызался и говорил ей: «Синтия, не мешай», «Помолчи» или «Так себе предложение». Синтия обиженно двигалась в глубь дивана.
Америка усмехнулась, вспомнив, как три с половиной года назад Джон и Пол, бесстыдно ворвавшись к ней домой и уничтожив все съестные запасы, написали “I want to hold your hand”. Пока она думала, Леннон и МакКартни зашли в тупик и начали петь рок-н-ролльные хиты. Хантер стал строчить с удвоенной скоростью.
Джон вдруг ударил по струнам и завопил строки из песни Америки “Go Shopping”. Пол и Америка рассмеялись, а потом и казавшийся холодным и ледяным Хантер в голос расхохотался, когда Леннон пропел своим фирменным фальцетом:
— А-а-а-а-а-а-а! Ты сводишь меня с ума-а и делаешь дрянной девчонкой!
— Вот так всегда: поработают час и еще три дурачатся, — обратилась Америка к Хантеру.
— Это я заметил, — с улыбкой ответил Дэвис.
— У нас дома вообще-то табу на эту песню, — сказал Хантеру Пол.
— Кстати! — Джон прихлопнул струны. — Я придумал ответ на один из вопросов. Допиши, и поедем на запись. Син, будь другом, позвони Джорджу и Ринго, а?
Синтия поднялась с кресла и пошла набирать Харрисону и Старру. Америка отключила утюг от сети и стала складывать вещи.
— Ай! — вдруг вскрикнул Джон. Пол и Хантер обеспокоенно поинтересовались, что случилось. Джон, обсосав подушечку пальца, ответил: — Кажись, о струну порезался.
Америка достала из ящика аптечку и протянула Джону самое необходимое, затем попрощалась и легла спать. Прежде, чем она, утомленная трудным днем, уснула, она слышала, как Джон уговаривал Синтию поехать в Кенвуд.
Ами проснулась среди ночи из-за двух мужских голосов. Она без труда узнала Джона и Пола.
— Я не могу справиться с раздражением, которое она вызывает. Она совершенно обленилась, бросила дом на домработницу, Джулиана на нянек, сама постоянно бегает по магазинам с Морин. Я не могу, устал сильно.
— И все равно ты с ней слишком груб, — отвечал Пол. — Подумай, разве ты сам не обленился? Лежишь на кровати целыми днями, на записи опаздываешь, если вообще приходишь. Мне неприятно это говорить.
— А мне неприятно это слышать! — Джон явно рассердился. — Я не должен сидеть в студии круглосуточно. Хочешь славы? Ну и забирай свои так называемые бразды правления, мне на них плевать. Спокойной ночи!
Хлопнула дверь гостевой спальни. Америка сжалась. В комнату вошел Пол, разделся и лег рядом. Он обнял супругу и шепотом спросил:
— Спишь?
— Нет.
— Это мы тебя разбудили, — Пол погладил Ами по голове и замолчал потом произнес чуть громче, — слушай, давай махнем на недельку в Сан-Франциско?
— Пол, я только начала работать, выпуск в самом разгаре. Я не могу взять и внезапно уехать в отпуск, — ответила Ами.
— Не в отпуск, а в командировку. Ами, в Сан-Франциско сейчас благодать. Там такая атмосфера! Серьезно, поехали!
— А мы успеем к моему концерту?
— Конечно, какие вопросы!
Ами пришла в голову шальная мысль.
— Хорошо. Но при одном условии. Ты сбреешь усы перед поездкой.
Пол на мгновение задумался.
— Перед поездкой не могу. Но могу после записи нашей новой песни. А то нарушу концепцию. Договорились?
— Договорились.
Наконец все было готово для обложки нового альбома под рабочим названием “Six To Go”. Питер с женой Дженн изготовили и раскрасили картонные фигуры в полный рост. Мануэль Куэвас изготовил четыре атласных костюма разных цветов в стиле военной формы Эдвардианской эпохи, которые выглядели совершенно антимилитаристски из-за своей броскости. В конце марта Майкл Купер сфотографировал The Beatles с духовыми инструментами в руках на фоне картонных фигур, выставленных в несколько рядов. Из музея мадам Тюссо доставили восковые фигуры. Каждый принес для съемок много барахла: Ринго притащил тряпичную куклу с надписью «Добро пожаловать, The Rolling Stones» на груди, Джордж принес статую богини Лакшми, Пол с Америкой прихватили фикус и кальян, купленный в последнюю поездку в Лос-Анджелес, кто-то приволок мексиканский подсвечник, сломанный телевизор, садового гнома, манекены из ближайшей парикмахерской. Почти сразу “EMI” потребовали убрать фигуры Гитлера, Иисуса и Ганди, боясь, что из-за них многие откажутся покупать альбом. Пришлось закрасить и Лео Горси, поскольку он неожиданно передумал и потребовал за участие деньги.
Пятого апреля Пол и Ами вылетели в Сан-Франциско, где их обещала приютить солистка Jefferson Airplane Грейс Слик. Лично они знакомы не были, но накануне отъезда послушали их прошлогодний дебютный альбом и свежий, вышедший в феврале. Пол, не приняв во внимание контраргументы Америки, доверил заботу о доме и Марте Джону.
— Эх, Америка, у меня ощущение, словно я в столице всей вселенной! — вздохнул Пол, входя в терминал аэропорта. Повсюду ходили люди с длинными волосами, в цветных блузках, расклешенных вельветовых штанах и прочей разношерстной причудливой одежке, и их количество казалось немыслимым. Лондон тоже понемногу окрашивался в разные цвета, но до Сан-Франциско ему было далеко. Всюду звенели бусы и пахло марихуаной.
— Пол! — зазвучал откуда-то тоненький голос. Пол и Америка вздрогнули — удивительно, почему их не узнали раньше — и одновременно обернулись. К ним приближалась худая блондинка, которую, как показалось Америке, она где-то видела. Девушка подбежала к Полу, обняла его за шею и нежно поцеловала в щеку.
— Пегги? — спросил Пол с такой интонацией, как будто они с этой девушкой никогда не должны были встретиться вновь. Тем более, при жене. — Тоже в Сан-Франциско? Какими судьбами?
— Какой же ты стал странный с этими усами! И колешься! — рассмеялась Пегги. Америка начала вспоминать: в 1964-ом году она была на благотворительной вечеринке в поддержку больных гемофилией. Джон приговаривал, что Пол крутит с Пегги шашни, и Ами тогда поверила, но промолчала. — А с кем это ты?
— Ты разве не помнишь? Это же Америка, моя...
— Сестра! — выпалила Америка, не меняя серьезного выражения лица.
— Пол, не обманывай меня, я же знаю, что она твоя жена! — Пегги кокетливо толкнула Пола в грудь. — Сколько же мы с тобой не виделись? Года два, наверно, с тех пор, когда вы в августе 1965-ого приезжали? И когда же ты успел бросить Джейн и жениться?
— Неправда, в 65-ом мы не виделись, — произнес Пол жестко, словно пытаясь спасти репутацию.
— Значит, я перепутала тебя с кем-то. А сколько сейчас Джейн? Она, вроде как, моя ровесница? Я слышала, она сейчас в Америке?
К Пегги подошел рослый мужчина и напомнил, что пора идти.
— Ну ладно, я пойду. Рада была тебя увидеть! — она обняла мужчину на прощание. — Ой! Чуть не забыла, — девушка открыла висящую на плече сумку и протянула Полу визитку. — Звони, я живу в Сан-Франциско и жду тебя в гости. Пока!
Пол оглядел визитку и посмотрел на Пегги: она послала ему воздушный поцелуй, взяла за руку своего спутника и ушла. Никто ничего не комментировал. Вдалеке показалась стройная женская фигура, и Пол с Америкой стали гадать, не Грейс ли это. Не успели они одуматься, как Грейс подлетела к ним. Она оказалась более живой и интересной, чем на фотографиях, где казавшаяся черной челка закрывала густо накрашенные глаза. Волосы оказались темно-каштановыми, а глаза без единого штриха теней — небесно-голубыми. Америка восхищенно подумала, что давно не встречала настолько красивых женщин.
— Прошу прощения за опоздание, — сказала она, пытаясь отдышаться. — Грейс.
Девушка протянула гостям руку. Пол ответил рукопожатием, ровно как и Ами.
— Я вас сейчас завезу к себе домой и уеду на репетицию. У нас вечером концерт, и, если хотите, можете прийти, послушать, — Грейс обладала слегка торопливой манерой речи. Она вывела Пола и Америку из терминала. Прямо напротив входа блестел на солнце кабриолет: двери, багажник, капот — все было ярко расписано огромными цветами, птицами, насекомыми.
Из автомобиля вышел шофер. Он взял чемодан из рук Пола и ловким движением спрятал его в узкий багажник кабриолета. Грейс закурила.
— Присаживайтесь, — сказала она, открывая переднюю дверь.
— Э-э-э... А это не опасно? — спросил Пол.
— Ты знаешь, Пол, автомобили — это очень опасно. Если я неудачно выкину окурок, он может взорваться. Или в нас может врезаться грузовик с боеприпасами, — Грейс говорила серьезно, но Америка, поняв иронию, тихо рассмеялась.
— Нет, я насчет отсутствующей крыши. Так же фанатам будет проще забраться в машину, если они увидят тебя.
— Да кому мы вообще нужны! Все ходят обдолбанные и ищут бар, где бренди подешевле. Садитесь! — Грейс сделала затяжку и села. Пол с Ами сели сзади. Машина тронулась, а вскоре вовсе разогналась по хайвею. Ветер колыхал волосы девушек в разные стороны, но больше всего доставалось Полу, так как длинные волосы Америки били ему прямо в лицо, и девушке регулярно приходилось заправлять их под футболку за спиной.
Кабриолет въехал в черту Сан-Франциско. Он бушевал всеми возможными цветами, отчетливо пахло марихуаной, мужчины ходили с длинными волосами — у некоторых кончики волос доходили до лопаток, — и бородой. Звякали бусы, сверкали кольца и серьги, звучала музыка. Казалось, Сан-Франциско принял настоящий цыганский табор. Табор немытых босых цыган, чьи сальные волосы сбились в колтуны. Но естественность, беззастенчивость этих людей даже немного очаровывала.
— Кто это? — спросил удивленно Пол.
— Хиппи, — ответила Грейс, затягиваясь новой сигаретой.
— А кто это?
— Хиппи — это чувачки, которые курят марихуану, требуют мира во всем мире, слушают психодел, трахаются сколько и с кем хотят, и вообще ни о чем не парятся, — Грейс сама говорила расслабленно и непринужденно. Автомобиль припарковался напротив низенького забора, символически огораживавшего миниатюрный двухэтажный домик. Шофер доставил багаж к порогу. Грейс открыла дверь, лишь дернув ручку — видимо, вовсе ее не запирала. «Входите!» — громко сказала она, пропуская гостей вперед.
Домик Грейс изнутри напоминал шаманскую землянку. На стенах висели ковры, гобелены, плетеные техникой макраме полотна, над дверными проемами висела музыка ветра, сами проемы закрывали занавески из бусин, с потолка свисали колокольчики, на полках вперемешку с книгами стояли подсвечники с маслами и лежали амулеты, колечки, серьги и кулоны, на столах — цветы. Потолки были такими низкими, что и Пол, и Америка, могли дотянуться до него рукой и даже приложить ладонь. Грейс подошла к шкафу с зеркалом, надушилась одеколоном и поправила челку.
— Чувствуйте себя как дома. Я уже бегу на репетицию, так что не успеваю вас покормить. Проголодаетесь — холодильник в вашем распоряжении. Если захотите спать — спать можно везде.
— Спасибо, — произнесла Америка, оглядывая помещение. Грейс тут же ретировалась, оставив супругов один на один.
— Такая атмосфера тут... необычная... — сказал Пол, рассматривая синие цветы на потолке. Потом его завлекли интересные предметы, лежащие на видных местах: турецкий саз, трехлепестковый варган, джембе, блок-флейта. Он стремился опробовать все, но варган оказался самым неподатливым. Америка, переодевшись в короткое платье, села на стул, сложила ноги к животу и обняла коленки. Потом ее интерес привлекла книга, лежащая на столе. Это была «На Западном фронте без перемен» Ремарка. Сейчас, когда ситуация во Вьетнаме обострилась, эта повесть вновь стала актуальной. Америка взяла книгу в руки и раскрыла на первой странице. На буквы ложился яркий, желтоватый солнечный свет. Она провела по строкам пальцем и погрузилась в книгу.
Пол остановился на месте, завороженный зрелищем. Америка вся светилась в лучах солнца: ее волосы отливали бордовым, в зеленых глазах зажглись изумруды, тонкие пальцы отбрасывали длинные тени на страницы книги, нежная кожа светилась, словно Ами была ангелом.
— Ты хорошеешь, — высказался Пол.
— Спасибо, чего это вдруг вдруг? — спросила Ами, оторвавшись от книги.
— Ты как будто... ну, меняешься.
Ами смутилась, как будто никогда прежде такого не слышала. Вернувшись глазами в книгу, Америка поняла, что больше не хочет читать. Накатили одновременно ощущение умиротворения и усталость, и девушка легла на стоявший напротив окна диванчик, более похожий на широкое кресло. Пол продолжал изучать инструменты, и Ами так и заснула под неумелые звуки флейты, примостив голову на один подлокотник, а ноги — на второй.
Она проснулась ближе к вечеру, когда солнце оказалось на противоположной стороне дома, и его лучи смягчились. Пол разговаривал с Грейс в кухне. Америка чувствовала себя такой выспавшейся, как никогда. Америка поднялась с кресла, размяла колени, поскольку ноги затекли, и вышла к ним.
— Доброе утро! — воскликнула Грейс, заметив Ами. Глаза и губы Слик уже были накрашены к концерту, но одета она была по-домашнему.
— Привет, — ответила Ами, присаживаясь рядом с Полом. Грейс же в тот момент встала, чтобы налить Америке освежающий лимонад. Добавив несколько кусочков льда, она протянула гостье стакан.
— Сама варила, по рецепту Пола. Не тебя, а Кантнера, — уточнила Грейс, указав на Пола. — Так, допивайте лимонад и дуйте на улицу. Концерт через сорок минут.
Грейс ушла, и Пол с Америкой отчего-то прыснули. Америка осушила стакан. Лимонад вышел очень кислым и холодным, но пить его было одно удовольствие. Пол с Америкой собрались и вышли в комнату, где Ами накинула на свое легкое розоватое платье черный пиджак. Через несколько минут в комнату вошла Грейс в просторной кофте, цвет которой на фоне блестящих на груди бус терялся, и вельветовой юбке.
— Собрались? Пошли, — она подозвала их рукой, и они вышли на улицу. Стоял теплый-теплый вечер. Всем, что его объединяло с лондонскими вечерами, была апрельская голубизна заката.
Грейс, Ами и Пол прошли к тому самому кабриолету, но в этот раз за руль села сама Слик. Они тут же тронулись, и буквально через пятнадцать минут оказались в одном из популярных клубов Сан-Франциско. Пока что там было пустынно, и механики готовили сцену к выступлению. Грейс провела гостей за кулисы. Там уже ждали участники группы: гитаристы Пол Кантнер, о котором говорила Грейс, Йорма Кауконен, Марти Балин, Джек Касади и ударник Спенсер Драйден.
— Ребята, знакомьтесь, Пол МакКартни и Америка Зами, таинственные британцы, прилетевшие к хиппи с Доктором Кто. Других возможностей для их внезапного появления здесь я не вижу.
Мужчины потянулись к гостям с рукопожатиями. Когда Пол Кантнер говорил МакКартни, что очень рад с ним познакомиться, между ними встала Грейс и громко огласила свои намерения загадать желание. «А у нас даже фамилии похожи!» — высказался МакКартни. «У вас уже был саунд-чек{?}[Саунд-чек — репетиция перед выступлением, заключающаяся в проверке аппаратуры и звукового баланса голосов и инструментов]?» — спросил потом он. «Да, был!» — ответил ему Балин. Со стороны двери послышался мужской голос, предупредивший музыкантов, что зрители уже собираются. Они хором крикнули: «Хорошо!» Когда Ами оглянулась, чтобы посмотреть, кто это был, дверь гримерной уже закрылась.
Грейс взглянула на себя в зеркало и, заметив какой-то изъян в слое пудры, приблизилась к нему и поправила неровность легким движением безымянного пальца.
— Я думаю, что гостям уже можно выйти в зал, — сказала она, посмотрев на Пола и Америку через зеркало.
— Действительно. Пойдем, дорогая, — согласился Пол и двинулся к двери, взяв за плечи Ами. Вскоре они оказались в зале, заняв столик поближе к сцене.
— Столько событий происходит. У меня в голове рождается все больше и больше новых образов, красочных образов. Они распускаются в сознании, как лепестки цветов. Думаю, неделя в Сан-Франциско будет классной.
Зал был почти полностью забит. За стол к Полу и Америке подсела молодая парочка, и в ту же секунду на сцену вышел молодой человек с длинными волосами. Зрители зааплодировали. В противоположном конце зала кто-то с грохотом уронил тарелку, и она разбилась. Но это не смутило молодого человека, стоящего на сцене. Он сказал коротко глубоким басом:
— Добрый вечер, дамы и господа. Встречайте — Jefferson Airplane!
Молодой человек вытянул руку в сторону правой кулисы, откуда вышли музыканты, и ретировался. К стойке, стоящей впереди всех, подошел негласный лидер группы, Марти. Он подрегулировал микрофон, чтобы тот был на уровне рта, и объявил первую песню.
В песнях Jefferson Airplane, которые группа исполняла в течение последующего часа, был драйв предстоящего лета. Никто не знал, каким оно выйдет, но абсолютно все догадывались. Это лето приближалось и манило, звало к себе. До него оставалось чуть меньше двух месяцев, а пока Сан-Франциско, который обещал взять инициативу в свои руки, слушал песни Jefferson Airplane о галлюцинациях.
После удачного выступления музыканты отправились в ближайший бар. Он находился в подвальном помещении и явно не пользовался популярностью, но пришедшие туда балагуры Jefferson Airplane и Пол с Америкой компенсировали тишину разговорами и смехом. Пол расспрашивал Балина и Кантнера о том, как они пишут свои песни. Балин рассказал в том числе и о “Today”:
— Вообще-то я написал ее для того, чтобы встретиться с Тони Беннеттом, хотел, чтобы он ее спел. Мы тогда записывались на одной студии. Но, увы, мы так и не встретились, поэтому спели ее мы сами.
Пол похлопал по руке Ами, которая и без того внимательно слушала Балина, сказав:
— Смотри, про Тони Беннетта говорят, это для тебя! Америка в прошлом году познакомилась с ним в Нью-Йорке.
— Да ты что? — удивился Марти.
Потом они продолжили разговор, переведя тему. Грейс стало скучно, и она обратилась к Америке:
— Кстати, завтра в этом же клубе выступают Big Brother & The Holding Company. Там поет Дженис Джоплин, знаешь же ведь? — Америка кивнула. — Она недавно сказала, что прочитала в каком-то журнале о тебе. Там писали, что ты принципиально не пользуешься макияжем. Ей так захотелось с тобой познакомиться! Кстати, это правда?
— Да. Я не считаю нужным краситься.
— Респект! Тебе Дженис очень понравится. Ты ей уже заочно нравишься. Она очень застенчивая, неуверенная в себе, замкнутая. У нее жуткие проблемы с наркотой и выпивкой. Я очень боюсь за нее, она реально иногда не видит границ. О, а через неделю будет концерт The Doors. Тоже такое зрелище!
Америка не сказала, что через неделю она будет уже в Лондоне.
Проснувшись от внезапно ударившего в глаза солнечного света, Америка выглянула в окно и очень удивилась, увидев пальмы и не сообразив вовремя, откуда они взялись в Лондоне. Америка осмотрела незнакомый интерьер и поняла, что находится в доме Грейс Слик в Сан-Франциско.
Стояла тишина. Пола рядом не было, и Ами предположила, что находится дома одна. В подтверждение ее додумок, замок входной двери несколько раз щелкнул и в прихожей послышался голос Грейс. Америка вышла из комнаты, и ей навстречу вышел Пол с пакетом.
— О, привет, — сказала Грейс, вешая ключи на крючок в стене. — Ты так сладко спала, что нам с Полом не хотелось тебя будить.
Не успел Пол вернуться, как зазвонил телефон.
— Пол, будь другом, сними, — попросила Грейс. Пол исчез в коридоре. Америка прошла на голос в его сторону. Он разговаривал с кем-то, легко улыбаясь. Но стоило Полу заметить супругу, как улыбка соскользнула с его лица, а радостные ответы в стиле: «Конечно!», «Разумеется!», «Естественно!» сменились на угрюмое «Угу». Америка тактично скрылась в кухне, куда за ней последовала Грейс.
— Америка? — обратилась Грейс к девушке. Она обернулась. — Пол нахваливал мне тебя как очень хорошую хозяйку. Я хозяйка так себе. Поможешь?
— Без проблем, — Ами не могла отказать Грейс. Америка услышала, что Пол прекратил разговор и вышел в гостиную. Он мог разговаривать с Пегги, которую они видели в аэропорту, предположила она.
Грейс поспешила увлечь Америку в разговор. Они готовили популярные в Сан-Франциско блюда весь день. Америка была плохо с ними знакома, но контролировала все неаккуратные, иногда импульсивные действия Грейс. Америка убеждалась в том, что острая на язык Грейс — очень интересный собеседник. Еще накануне Зами подметила, что временами в разговоре Слик бывает груба. Но следить за ее резкими движениями было увлекательно.
Когда, уже ближе к вечеру, ужин был приготовлен, Америка поняла, что на целый день отвлеклась от Пола и даже забыла про него. Вспомнила о нем уже Грейс, сказав: «Ну вот, через пять минут будет готово, и можно будет звать Пола». Они поужинали практически в тишине, лишь иногда Грейс вставляла короткие, но информативные фразы. Затем она встала и громко объявила:
— Пятиминутная готовность. Ровно через семь минут выходим. У нас еще концерт Big Brother!
Грейс моментально ретировалась. Америка растерялась от неожиданности. Ее вдруг пронзила мысль, что взятая с собой одежда — мрачная, совершенно непригодная для Сан-Франциско, особенно в его новом концепте. Америка убежала в комнату и стала искать в чемодане наряд на вечер. Ей в руки попалась голубая блузка Пола с фиолетово-красными цветами, которая была Америке велика. Пол не возражал. На ноги она натянула немодные бежевые брюки студенческих лет, широкие в бедрах и узкие внизу, ушитые на собственный вкус. Разумеется, через семь минут Грейс не вышла, и Пол с Ами ждали ее в прихожей еще минут сорок, пока она не выбежала из своей спальни, на ходу сгребая без разбора вещи со столов, стульев и полок в свою сумку.
— Выходим-выходим-выходим! — протараторила она. Пол и Америка двинулись к выходу.
Через некоторое время они вновь оказались в том самом клубе. Ами волновалась, как бы концерт не начался без них, ведь хотела увидеть его от начала до конца. Как выходит Дженис Джоплин, как представляет песни, как привыкает к обстановке, как раскрывается перед публикой. До концерта оставались считанные минуты. Сесть за столики в первом ряду не удалось, свободен оказался только столик в третьем. Грейс усадила гостей и куда-то ушла. Царившая атмосфера несколько отличалась от вчерашней, и временами Пол уточнял, точно ли это тот самый клуб? Между сидящими соседнего столика втиснулась, ссорясь на ходу, молодая пара: высокий шатен и блондинка модельной внешности. Мужчина пожал руку более юному парню, который потом, как будто незаметно, поцеловал спутницу первого. Наконец на сцену вышли четыре музыканта, тут же начав что-то настраивать, и вчерашний конферансье.
— Леди и джентльмены! Встречайте — наш большой-большой брат — Big Brother... and the Holding Company, — казалось, он сначала забыл вторую часть названия.
К микрофону вышла прежде зажавшаяся в углу девушка с пышными волосами. На ней была свободная одежда, местами небрежная, и множество украшений. В руках она держала тамбурин. Пока музыканты что-то обсуждали, она иногда улыбалась. Америка тут же ею заинтересовалась и стала ждать, когда та запоет, но группа запела общую песню. Вопреки ожиданиям, вокал девушки был заметен, а в конце она и вовсе стала солировать. Следующую песню певица объявляла уже сама: ее речь была удивительно стройной. Во время пения она как будто выворачивала себя изнанку, была откровенна и открыта. Ее надрывный, порой плачущий голос заставлял души зрителей печалиться в ответ.
Америка была заворожена зрелищем. Группу три раза вызывали на бис, и только после этого музыканты покинули сцену. Но зрительный зал никто покидать не хотел, лишь Пол отчего-то торопился скорее попасть домой и тянул за собой Америку. «В чем дело?» — спрашивала она, но Пол был неспособен объяснить причину и продолжал настаивать на том, что нужно немедленно идти домой. Ей пришлось поддаться и пойти за ним. Пройдя по выученному маршруту, они оказались в доме Грейс, ключ от которого хозяйка отдала Полу утром.
Пол тут же, как переступил порог дома, ринулся к телефону, и Америке стало все понятно. Ночь в тихом доме после такого вечера была совсем пустой. В глазах Америки стоял образ Дженис Джоплин, в ушах грохотала перкуссия, а в душу запал ее голос. Так хотелось слышать ее вновь.
Ами с Полом в тишине попили чай, каждый думая о своем. Тишину прервала внезапно вернувшаяся Грейс.
— Америка-а-а, По-ол, вы дома? — звала она из прихожей. Пол приподнялся, вероятно чтобы выйти, но Слик опередила его, войдя в кухню. — А что это вы так быстро смылись? Дженис так хотела с вами сегодня познакомиться!
В душе у Ами как будто что-то лопнуло. Почему она послушала Пола и пошла за ним? Та, которая занимала мысли Америки весь вечер, сама думала о ней! Ами спросила с надеждой:
— А можно с ней увидеться в течение недели?
Ответ оказался неутешительным:
— Нет, профукали вы шанс. Завтра они уезжают.
«Значит, до следующего раза. Но когда-нибудь мы с ней точно встретимся», — решила Америка.
Америка проснулась рано утром, но солнце висело уже непривычно высоко над горизонтом. Пол спал, отвернувшись в противоположную сторону. Ами улыбнулась тому, что в комнате было тепло и солнечно, и устремила взгляд в потолок. Планов на грядущий день не было, и Ами начала размышлять о том, как много можно сделать сегодня, и вскоре мысли перетекли в мечты. Америка встала и приготовила завтрак на всех. Когда он оказался готов, Ами решила проведать, спят ли еще Грейс и Пол. Зайдя в спальню к Слик, Ами обнаружила ее постель пустой. Затем она вернулась в комнату, где ночевали они с супругом: Пол уже лежал с открытыми глазами и растянул руки поперек кровати.
— Доброе утро, — приветствовала Америка. Пол повернул лицо в ее сторону.
— Привет, — сказал он весьма сухо.
— Пойдем, позавтракаем? — пригласила Ами. Пол вздохнул, потянулся, сел и обулся в тапочки. Когда супруги приступили к завтраку, позвонил телефон. Пол уронил вилку, вытер рот пальцем, встал, пробурчал: «Это меня» и ушел. Америка проводила его взглядом, прищурив глаза.
Пол не рассчитывал на то, что стены окажутся настолько тонкими, что, чего бы он ни сказал, все окажется слышным. МакКартни отвечал прерадостно, иногда его комплименты звучали так приторно, что Ами неволей начинала смеяться. Пол распрощался с, по всей видимости, собеседницей, вошел в кухню уже в парадной одежде, и, напевая что-то, деловито плеснул в стакан воды. Пока он залпом осушал три стакана, Америка встала и решительно отправилась в комнату. Пол вошел следом, и прямо перед ним возникла рука Америки, держащая какие-то фантики. «Не это ищешь?» — слегка возвышенно спросила она. Пол вгляделся в блестящие квадратики, как будто впервые их видел. «Что это?» — спросил он. «Как «что»? Презервативы», — ответила Америка, не сменяя аристократической интонации. «Зачем?» — Пол начал закипать. «Зачем? Я не хочу ребенка от другой женщины. И тем более гонорею». МакКартни вперил руки в бока: «О чем ты вообще? Почему ты считаешь, что они мне понадобятся? Почему ты так обо мне думаешь?» — «Ты так отпираешься, будто я тебе препятствую». — «Перестань», — Пол обозленно посмотрел на Ами и вышел в коридор. Америка усмехнулась и вернулась в кухню, чтобы продолжить завтрак.
Хлопнула входная дверь — это ушел Пол. Ами допила чай и отправилась исследовать дом Грейс. Она решила подняться на второй этаж, но после долгих поисков поняла, что лестницы нет, хотя характерная дыра в потолке имеется. Тогда Америка вернулась в проходную комнатенку, в которой ютились они с Полом. В углу стояла коробка с вещами, и Ами осмелилась заглянуть туда. Там было много цветастой одежды. Америка решила наплевать на все правила приличия и примерить. Сверху лежала белая блузка с синими восточными «огурцами» и фиолетовые джинсы. Когда Ами увидела себя в зеркале, ее пронзило осознание того, что надо срочно менять гардероб. Это станет частью ее обещания стать другим человеком. Хоть фиолетовые брюки не смотрелись с блузкой, яркая одежда пришлась Ами по вкусу, и она пообещала, что по приезде в Лондон обязательно сменит гардероб. «Пусть черная леди останется в 1966-ом», — подумала она, глядя в отражение своих глаз в зеркале.
— Тебе идет, — Ами вздрогнула от голоса Грейс.
— Спасибо... извини, что взяла без разрешения, — виновато произнесла Америка.
— Мы же с тобой не в детском саду, — сказала Грейс, проходя в комнату. — Знаешь, а забирай себе это.
Грейс подошла к коробке и протянула Америке широкий, темно-зеленый, даже черный с зеленым отливом, свитер.
— Это для холодных ночей у костра.
Америка поблагодарила Грейс.
— А Пол где? — спросила Слик, уходя на кухню.
— Пошел в гости, — усмехнулась Ами.
— А-а-а, поня-ятно, — ответила Грейс. — А нам и без него хорошо. Прогуляемся по городу?
Грейс весь день водила Америку по солнечному Сан-Франциско. Из всех концов звучала музыка, по улицам ходили хиппи. Иногда они предлагали девушкам пройти с ними в подвал или подворотню, чтобы за символическую сумму получить укол героина. Некоторые из них были даже безобразны, но многие из тех, кто встречался Америке, показались ей красивыми, невзирая на неухоженность. В полдень стояла жара, на которую никто, кроме северной Ами, не обращал внимания. Асфальт, казалось, плавится. Они гуляли почти до самой темноты, и все пройденные километры только к вечеру отозвались усталостью в ногах.
Они пришли домой, когда закат подходил к концу, и быстро приняли душ. Америка чувствовала приятный осадок дня, пока в дверь не постучали, судя по звукам, с ноги. Грейс пошла открывать дверь, а Ами последовала за ней. Открыв дверь, Грейс отпрянула в сторону и, фыркнув: «Фу!», как бы демонстративно помахала рукой перед носом. Порог перешагнул Пол. От него исходил смрадный запах перегара, он с трудом стоял на ногах, а его грудь виднелась из-за расстегнутой рубашки.
— Дамам — шампанского! — сказал он, практически бросив бутылку на стеллаж с обувью и прошел в комнату. Ами побледнела от стыда: Пол вел себя отвратительно, мало того, в гостях. Они с Грейс заглянули в комнату: Пол развалился на постели прямо в костюме.
— Ничего, сегодня поспишь вместе со мной, — тихо сказала Грейс и ушла в кухню. Америка сжала губы от бессилия и пошла за ней.
Утром Пол долго не мог встать. Проснувшись, он увидел на столе стакан с водой. На поверхности плавала идеально круглая долька лимона. Он приподнял голову и тут же уронил ее на подушку: голову как будто проткнули колом. Парень с трудом снял с себя пиджак и рубашку. Все вокруг пахло Ами, и в этот запах иногда вмешивались оттенки парфюма Пегги, к которой он вчера ходил в гости. Он простонал, со стыдом вспомнив вчерашний разговор и поняв, что Ами обо всем догадалась. «С другой стороны, я просто ошибся. С кем не бывает?» — подумалось Полу. Он потянулся к стакану, теплому от солнца. Вода была горьковато-кислой из-за лимона. Он выпил половину и съел лимон. «Интересно, а где же сама Ами?» — подумал он и прошел по дому, не найдя нигде разложенной постели. Он открыл дверь в комнату Грейс и застал девушек на одной кровати. Их одежда и поза показались Полу подозрительными: Грейс, крепко прижавшись к Америке, спала в нижнем белье без верха, а Ами — в одной только коротенькой ночной сорочке, задравшейся до груди. Пол сжал руки в кулаки.
— А что это у вас было ночью? — поинтересовался он строго. Девушки не услышали МакКартни и продолжали дремать. Пол перевел взгляд на вязанные занавески: окна были зашторены. — Девочки?
Глаза открыла Америка. Она огляделась вокруг и громко вздохнула.
— Привет, — произнесла она. Пол поставил руки в бока.
— Чем это вы занимались ночью? — спросил он строго, смотря на Америку в упор.
— Нормальные люди по ночам спят, — ответила Америка и поправила задравшуюся сорочку. Грейс распахнула глаза и повернувшись в сторону Пола, испуганно закрыла грудь руками.
— Уйди немедленно, извращенец!
— Не уйду, пока не расскажете, почему вы полуголые, — Пол сложил руки на груди. Грейс, одной рукой прикрывалась от взгляда Пола, другой искала у себя в ногах футболку. Отвернувшись, она натянула на себя футболку и пошла на таран МакКартни.
— Знаешь ли, Пол, в Сан-Франциско очень жарко, поэтому, если хочешь, чтобы с твоей женой можно было заниматься сексом, ей нужно спать без одежды. И это же касается и Лондона, и Нью-Йорка, или где вы там живете. А, и еще не капать ей на мозги, ни в коем случае. А теперь пошел вон! — Грейс вытолкнула Пола из комнаты и закрыла дверь. Пол приставил ухо к двери и прислушался. Грейс спросила у Америки: «Пойдем завтра вечером на Хендрикса?»
Днем Грейс ушла на репетицию, и Пол с Америкой весь день просидели в разных комнатах. На следующее утро Пол снова где-то пропадал, а Грейс взяла Америку с собой на репетицию, и она получила огромное удовольствие, наблюдая за «Аэропланом».
Концерт Хендрикса проходил не в привычном Полу и Америке клубе, а в другом, но подобного плана и на противоположном конце города. Джими Хендрикс уже некоторое время жил в Лондоне, и МакЗами давно пытались попасть на его концерты, но их дороги сошлись только здесь, в Сан-Франциско. Ами часто видела его на фотографиях, поэтому, когда он с группой вышел на сцену, она сразу определила, кто Джими.
Он был высоким, обаятельным, с кучерявой афропрической. Он был одет как человек из семнадцатого века и играл, как левша. Его пальцы так виртуозно бегали по ладам, что глаза не успевали следить. Он умел изображать любые звуки, и иногда от шума закладывало уши и трескались усилители. Америка поняла, что прямо на ее глазах изменяется музыка.
Концерт прошел на одном дыхании. Грейс не была знакома с Джими, поэтому личное знакомство с ним откладывалось до лучших времен. Следующий день должен был стать предпоследним в Сан-Франциско, но Пол предложил Америке остаться еще на пару дней. Она долго не поддавалась, поскольку в Лондоне ее ждала работа, на что Пол заявил, что уже поменял билеты. Америка наконец рассердилась и отправилась в аэропорт, чтобы поменять свой билет. Там ей сказали, что обратному обмену билет не принадлежит. Ами почувствовала, что серьезно обиделась на Пола. Когда она вернулась, МакКартни вновь ушел по своим делам. Грейс решила развлечься лично с Америкой, дала ей свою цветную батистовую кофту и широкую юбку ниже колена. Они сели в кабриолет и поехали по вечернему Сан-Франциско, наблюдая закат.
— Ами! — вдруг вскрикнула Грейс. Америка напряглась. — Ко мне пришла гениальная идея! Давай сгоняем в Лос-Анджелес и обратно?
— За ночь?
— За ночь!
— А поехали! — Ами рассмеялась.
Грейс резко вывернула на трассу. Слик нажала на кнопку, и крыша кабриолета с помощью жужжащего механизма закрылась. Справа осталась желто-голубая полоса заката. Скоро начнется новый день на Гавайях, на Филиппинах и в Японии, потом в Израиле, в родной Англии, а потом вернется сюда. Даже не верилось, что, пока они будут ездить мимо спящих домов, где-то люди будут отрабатывать рабочую среду. Небо залилось чернотой. Грейс включила радио. Заиграла песня The Doors “End Of The Night”. Америка вслушалась в песню, которую отметила про себя еще зимой: она не просто с максимальной точностью передавала ночную загадочность, когда ночь достигает пика густоты мрака, чтобы потом превратиться в предрассветный туман, она была умным перифразом стихотворения Блейка “Auguries of Innocence” и отсылала к роману «Путешествие на край ночи» Селина.
Грейс обсуждала с Америкой песни, которые крутили по радио, они размышляли о том, с кем из воспроизводящихся в данный момент исполнителей они знакомы лично. Чуть позднее полуночи они въехали в Лос-Анджелес. Улицы были практически пусты. Поплутав полчаса по сонному городу, Грейс завернула на трассу и въехала на ближайшую заправку. Притормозив, она вручила Америке кожаную куртку с заднего сидения.
— Пойдем, — сказала она, выходя из машины. Америка последовала за ней. Дул прохладный ночной ветер, и, если бы не куртка, Ами бы замерзла. Они вошли в маленькое придорожное кафе. Грейс подошла к стойке и, уперевшись двумя руками, произнесла: — Два кофе с собой.
Буквально через несколько минут девушкам выставили счет за кофе и бензин, который оплатила Слик. Грейс и Ами, взяв по бумажному стаканчику, вышли на улицу и, встав на отдалении от колонок, закурили. Грейс сделала затяжку и, выдыхая дым, почти прошептала:
— Какой же кайф…
Потом Грейс поехала недалеко от набережной и вдруг, ни с того ни с сего завернула на пляж.
— Знаешь, как страшно купаться в ночном море? Зато такие эмоции! — делилась ощущениями Грейс. Девушки вышли из машины и прошлись по остывшему песку. Ами услышала услаждающий душу шум прибоя. Берег заливали, а потом отступали, черные волны Тихого океана. Сейчас, на пике темноты, границу между водой и небом провести было невозможно и казалось, что можно уплыть прямо в космос. Америка взглянула наверх — там россыпью висели звезды, как лампы на нитях разной длины. Ами захотелось прикоснуться к ним рукой.
Ами сняла обувь и вошла в холодную воду. Она улыбнулась и закрыла глаза.
— А это хорошая идея! — Грейс решила присоединиться к Америке и сняла свои сандалии. Они быстро промочили ноги, задумавшись о своем, и вернулись в машину. На востоке темнота уступила немного места предваряющим зарю сумеркам.
Америка не могла позволить себе уснуть. Во-первых, потому что тогда у Грейс за рулем тоже будет соблазн прикрыть глаза. Во-вторых, вскоре после отъезда от океана, начался рассвет. Вначале небо стало на несколько тонов светлее, а вскоре поднялось розоватое зарево. В седьмом часу утра, когда Грейс и Ами оказались в Сан-Франциско, город уже не спал, как будто просыпался на рассвете.
Через несколько дней, когда продленное путешествие Пола и Америки действительно подошло к концу, Ами впервые отправилась в небольшой поход по городу самостоятельно. Она шла в универмаг, чтобы взять что-нибудь с собой в дорогу, погрузившись в свои мысли. Кто-то на противоположной стороне улицы прокричал ее имя. «Америка!» — звал тоненький девичий голосок. Зами остановилась и посмотрела в сторону звука. Там стояла Дженни Бойд, младшая сестра Патти. Их друг от друга отделяла только однополосная проезжая часть. Движение было не очень оживленным, поэтому Дженни, посмотрев по сторонам, перешла дорогу.
— Привет, Ами! — воскликнула она, потянувшись к Америке с объятиями. Девушки обнялись. — Как ты?
— Я хорошо, а ты как тут? — поинтересовалась Ами.
— Отлично! Оставила я этот модельный бизнес, мне там нечего делать. Лучше заняться своим образованием. Вы с Полом приехали?
Америка ответила утвердительно.
— О, а что это вы у меня не остановились? У меня квартира большая, места хватило бы.
Америка потупила взгляд и спросила:
— А ты здесь живешь?
— Да, уже больше месяца, — ответила Дженни, слегка расстроившись. — Патти не рассказывала?
Америка покачала головой:
— Нет, не рассказывала.
Дженни печально улыбнулась, как человек, оставшийся в одиночестве вдали от дома.
— Рада была тебя увидеть. Звони мне.
Америке показалось, не хватило слова «умоляю».
— И передавай привет Полу, — добавила Дженни уже уходя.
Рейс в Лондон с пересадкой в Нью-Йорке начинался в семь вечера. В аэропорт Пола и Америку провожала Грейс. Свободный, любвеобильный и теплый Сан-Франциско покидать не хотелось, но и по Лондону МакЗами уже успели соскучиться.
— Спасибо тебе, Грейс, — сказал на прощание Пол. Самолеты блестели начищенными фюзеляжами, зазывая в полет. — Благодаря тебе это было волшебное, временами даже таинственное путешествие.
— Не за что. Мне вас будет не хватать, особенно Ами, — сказала Грейс своим обычным небрежным тоном, но Америка видела, что Грейс вправду не хочется с ней разлучаться.
Друзья напоследок обнялись, и британцы ушли в самолет. Он приземлился в Нью-Йорке чуть раньше полуночи. Весь сорокаминутный перерыв между рейсами Пол и Америка провели в зале ожидания. Пол напевал какую-то мелодию, иногда пародировал звуки трубы, отстукивал ритм руками, иногда ногами, как чечеточник. Он много молчал, слегка прищуривал глаза, обкусывал губы, пальцы. Америке нравился такой Пол, поглощенный в обдумывание своих идей. Только входя в самолет он завел разговор об этом:
— Ты когда-нибудь была в «Таинственном путешествии»{?}[«Таинственное путешествие» — существовавшие в 50-60-ых годах автобусные туры по Великобритании]? — Америка ответила, что никогда не была, но знает, что это такое. — Знаешь, у меня появилась идея концептуальной серии: «Волшебное таинственное путешествие» от «Битлз» на желтом автобусе типа Вedford Val по Великобритании. Выпустить такой альбом, а вдобавок снять самим фильм о том, как мы с друзьями катаемся по психоделичной Англии и встречаем видения, похожие на сны во время дневной дремы. Интересно, такие туры еще существуют?
—...Однажды Джефф рассказал мне, что Джон подошел к Джорджу Мартину и заявил, что хочет, чтобы от его песни пахло опилками.
— Да, я это знаю, а зачем ты мне это говоришь?
— Когда ты упомянул модель автобуса, мне хотелось сказать, что вы с Джоном совсем разные: в твоих запросах всегда было больше конкретики, в его — философии. Он любит писать про себя, ты любишь рассказывать истории о других. Вам с Джоном нельзя работать по отдельности: только в команде, взаимодополняя друг друга.
Пол смущенно усмехнулся. Америка посмотрела на него и поняла, как же скучала по этой улыбке и этим морщинкам вокруг глаз. Он любил, когда его ассоциировали с Джоном, когда в чьих-то мыслях они были едины и неразлучны.
— Прости меня, — сказал он. — Я вел себя как дурак. Никто не способен понять меня больше, чем ты.
Когда самолет приземлился, было уже около полудня по местному времени. За полторы недели весной Лондон сильно менялся. Уезжая, Пол и Америка застали мерзнущие голые деревья, задевающие тяжелые белые облака. Теперь ветки довершали липкие пухлые почки, солнце светило мягко и ласково, а воздух был прохладным и совсем-совсем весенним. Все напоминало о том, что ты влюблен без памяти. Деревья вокруг дома МакЗами тоже зазеленели.
Америка решила поехать к Омпаде в “OwoDream”. Омпада звала подругу заехать еще перед поездкой в Сан-Франциско. Один из филиалов модного дома находился в Сохо, а главный, где и работала Омпада, находился в Вестминстере, неподалеку от дома МакЗами. Туда Америка и отправилась.
— Добрый день, — поприветствовал Америку швейцар, открывая дверь.
— Добрый, — ответила Ами, входя в магазин, в котором играла классическая музыка. Америка улыбнулась одним уголком губ. Внутри ее встретили молодые девушки-консультанты. Осознав, кто стоит перед ними, они слегка оторопели, но одна из них все же сказала:
— Здравствуйте, миссис Зами... миссис Мак…
Другая девушка толкнула первую в бок и улыбнулась знаменитой клиентке.
— Добрый день, мне хотелось бы повидаться с миз Овод. Она на месте?
— Да, на места, — ответила первая девушка. — Пойдемте.
Она вышла из-за кассы и провела Америку через зал. Посетители странно косились на Америку, кто-то перешептывался и показывал пальцем. Девушки вышли из общего зала и прошли в мастерскую Омпады. Она сосредоточенно сверяла выкройки с чертежом.
— Миссис Оранж, к вас миссис Зами... миссис Мак…
Омпада подняла глаза и, увидев Ами, радостно взметнула бровями.
— Алексис, надо говорить «мисс Зами» и никак иначе, — ответила Омпада. Алексис ушла. Зами и Овод приблизились и обнялись. — Ами-и, я по тебе так соскучилась! — протянула Омпада, сжимая подругу. Разъединившись, они сели друг напротив друга. — Как бы я ни любила тебя, Лондон мне не удастся полюбить никогда. Оксфорд — единственный город, в котором я могу жить.
— Это можно понять. Я долго не могла решиться переехать в Лондон из моего загородного дома. Это было единственное место, где я чувствовала покой.
Омпада встала, чтобы налить им с Ами по чашке чая.
— О, а откуда у тебя такие штанишки моднявые? — спросила Омпада, ставя чашки на стол и смотря прямо на фиолетовые брюки Зами.
— Ты слышала группу Jefferson Airplane? — Америка сделала глоток чая.
— Ну, Пит что-то ставил. А какое отношение это имеет к штанам?
— Самое прямое. Мы жили у участницы «Аэроплана», Грейс Слик, и она подарила мне эти штаны.
— Кстати! — воскликнула Омпада, опять вскочив с места. — Я же тебе тоже одежку приготовила.
Омпада открыла шкаф. Там лежал пакет, который она протянула Америке. Она вынула из пакета два свертка: один из бирюзового бархата, второй из бирюзово-голубого узорчатого льна. Она развернула: это оказались пиджак и юбка. Америка ахнула. Комплект ее восхитил.
— Такого больше ни у кого не только в Лондоне, во всем мире нет! — воскликнула Омпада. — Примерь, интересно же!
Америка переоделась в новый наряд. Юбка в пол и пиджак сидели на ней как влитые.
— Выглядишь роскошно! Я не прогадала, — Омпада была довольна результатом. — Ну-ка, повертись.
Америка покрутилась вокруг своей оси.
— Славно! Теперь ты будешь самая модная, — хитро сказала Омпада, попивая чай. Америка улыбнулась.
После беседы с Омпадой Америка отправилась по магазинам, чтобы сменить гардероб. Она купила несколько юбок и сарафанов длиной в пол и с диковинными узорами, несколько пар штанов веселой расцветки, белое льняное платье с бахромой, летний сетчатый свитер, будто сплетенный в технике макраме, пончо с орнаментами, браслеты. «Привет новой, психоделичной Ами», — думала она, складывая пакеты в багажник.
До концерта в «Сэвилле» оставалось всего два дня и чуть больше месяца до премьеры «Пигмалиона». Америка помногу пропадала в театре, репетируя с артистами. Вовсю изготавливались декорации и костюмы, Америка требовала от всех точности и филигранности.
Зайдя домой, она застала в гостинной не только мужа, но и Джона, Мика Джаггера и двух незнакомых ей молодых людей. Все радостно поприветствовали ее, а Джон спросил, как идет работа над спектаклем.
— Идет, уже даже прямой походкой, — ответила Ами, — приходите двадцать третьего мая на премьеру.
— А послезавтра на сольник в «Сэвилле»! — добавил Пол.
— Обязательно придем, — отозвался мужчина с шапкой из кудрей.
— Ами, это Терри Доран, автодилер. Я покупаю машины только у него, — представил Джон.
— Очень приятно, — улыбнулась Америка и бросила взгляд на еще одного незнакомца.
— А этот парень напросился зайти, взять интервью, даже у какой-то девицы взял фотик. Э-э… Тебя как зовут? — обратился к нему Джон.
— Кенделл, Стюарт Кенделл.
Америка соблюла политес и в отношении Стюарта и пошла переодеваться. Вернувшись, она приготовила для гостей, сидевших без ничего, немного куриных крылышек и присоединилась к их беседе. Крылышки были встречены с восторгом и благодарностью. Марта стала ко всем ластиться, очевидно, чтобы выманить немного мяса, и беспардонно залезала целиком на Пола. Мик рассказывал о турне, из которого они вернулись накануне.
Америка бросала взгляды на Стюарта: сидел, испуганно вжавшись в диван. Его присутствие как будто никого не смущало, про него уже все и забыли. Ами видела, как он порывается встать, но не подала виду. В конце концов, Стюарт осмелел и поднялся:
— Спасибо вам большое, господа, за интервью, я уже должен идти.
— Давай, старик, — ответил Пол.
Когда Стюарт подошел к порогу, раздался звонок. «О, Джордж приехал!» — воскликнул МакКартни. Он выпустил Стюарта и впустил Джорджа, который первым делом спросил:
— Кто это?
— Да напросился к нам, хотел интервью взять. Самое смешное, что он просто просидел два часа в углу, разинув варежку.
Америка проходила в себя в гримерке после того, как дала часовой сольный концерт в «Сэвилле», когда к ней зашел Брайан:
— Ами, сколько делаю афишу, но таких хрустальных вечеров здесь никогда не было. Люблю твои концерты. Представляешь, у входа в театр был целый переполох из-за билетов на твой концерт! Одни требовали пустить, спекулянты продавали их в четыре раза дороже!
Америка ухмыльнулась. Она трезво оценивала себя, зная, что пишет хорошие песни, но не в них заключался предмет интереса публики к ней. Через несколько дней они с Полом и остальными битлами вернулись в «Сэвилл» на концерт Донована, и они еще полночи зажигали вместе с Брайаном в гримерке.
Она шла по чужому дому, от угла до угла из белого мрамора. Она проскользила по коридору и вышла в гостиную, залитую белым оконным светом. Повернувшись одним боком к ней, другим к окну, стоял мужчина со знакомыми чертами лица, знакомыми кудрями. Может, он умер? Как же его имя? Она подошла поближе. Он повернул голову в ее сторону. «Я умер», — сказал он. «Мы будем по тебе скучать», — ответила она. Белый отблеск мрамора рассеялся, показав лицо мужчины. Это Брайан Эпстайн.
Распахнув глаза, Америка испугалась. Во-первых, потому, что было уже светло, когда она проснулась. Выработанная зимой привычка просыпаться при темноте весной играет злые шутки: из-за раннего рассвета кажется, что ты проспал. Во-вторых, когда воспоминание о сне пришло к Америке, ее сердце ускорилось. Начались предупреждения вселенной. Ее предчувствия не пустопорожни. Руки Америки дрожали: она надеялась сегодня застать Брайана живым.
Ами встала и разбудила Пола. Надо было ехать на запись. Она оделась в подаренный Омпадой наряд, и энергия подруги, спрятанная в каждую ниточку, слегка успокоила ее. Пол тоже собрался на удивление быстро. Пока Америка наливала кофе, Пол кому-то звонил:
— Эм... Джордж, привет. Ты ничего не имеешь против смокингов?.. Ну, ты не против надеть смокинг?... Мы хотели повеселиться. У нас никогда не было такого количества сессионных музыкантов, так что мы хотим, чтобы они все пришли в смокингах. Ты придешь в смокинге?.. Думаю, наш обычный фрик-аут... Что мы обычно надеваем.
Он повесил трубку и вышел в кухню. Оглядев Ами, держащую в руках две чашки на блюдцах, с ног до головы, он показал большой палец вверх и воскликнул: «То, что нужно!»
Завершив свои личные дела, попивая кофе, Пол и Америка выехали в студию. Уже в холле Пол заметил Кита Ричардса, Патти и Джорджа и направился к ним. Ами, держащей супруга под руку, ничего не оставалось, как пойти за ним.
— Привет! — друзья обменялись приветственными поцелуями и объятиями.
— Смотрите, что я принес, — Пол обратил внимание на пакет, который держал в левой руке. Он вытащил маски от карнавальных костюмов. Всех рассмешили маски, которые доставал Пол: огромный лоб, красный нос, морда бегемота, гигантская рука гориллы, очки с вылезающими глазами. К Патти и Джорджу сзади незаметно подошел Мэл Эванс и положил руки на плечи, отчего они вздрогнули.
— Не пугайтесь, — попросил великан Мэл, ласково улыбнувшись. Пол пожал Мэлу руку. По холлу прошли, споря о чем-то, три звукоинженера: Джефф Эмерик, Кен Таунсенд и Тони Кларк. Возможно, это было связано с сегодняшней сложной записью. — Оркестр уже на месте.
— Отлично! — воскликнул Пол. — Пойдем!
— Идите пока без меня, я скоро приду. Мне нужно подруг дождаться, — сказала Патти и рассмеялась.
Пол подмигнул ей, и он с Ами, Джордж, Мэл и Кит пошли в зал, но тут кто-то хлопнул Пола по плечу. Он обернулся: за ним стоял Донован.
— О, здорово! — воскликнул Пол, пожимая парню руку. — Хорошо, что ты пришел!
— Ну так... спасибо что пригласили! — ответил Донован. Они вошли в большой темный зал, освещенный несколькими цветными софитами. Музыканты оркестра готовились к записи, собирая и настраивая инструменты. Некоторые из них уже сидели и переговаривались друг с другом. Несколько людей из “EMI” тоже ожидали записи. Повсюду сновал Алистер Тейлор. На первом ряду сидел Джон и разговаривал с Майлом Несмитом из The Monkees. На Джоне был надет синий бархатный костюм, и пиджак очень походил на Амин. Он сидел вполоборота, поэтому не заметил вошедших коллег. Пол подошел к ним. Джон поднял на Пола глаза, и мужчины обменялись рукопожатиями. Джон обернулся на Америку, потом посмотрел на себя и воскликнул:
— О, Америка, привет! Мы с тобой сегодня в одном стиле. Концептуально.
Америка прыснула и заметила идущего к ней Брайана. За ним шел импозантный мужчина примерно его возраста с густой щетиной.
— Ами, привет! Пока ты здесь, хочу тебя познакомить с Питером Брауном. Он работал в “NEMS”, но я решил подключить его к делам «Битлз». Мои ассистенты — автоматически твои ассистенты, так что смело полагайся на мистера Брауна.
Америка и Питер пожали друг другу руки.
— Хочу попросить минуту внимания! — все взгляды устремились на МакКартни, который стоял на дирижерском пьедестале. Он натянул на лицо маску с мордой тигра. — Друзья, мы хотели бы устроить перфоманс для Джорджа Мартина. Для этого вам придется сделать всего ничего — надеть эти прелестные маски! Передаем пакет, — Пол передал пакет сидящему перед ним скрипачу. Тот вытянул свой жребий и, увидев гротескный куриный клюв, рассмеялся. Девушки, пришедшие с Патти, тоже стояли в углу и хихикали, глядя на Пола. Когда Ами повернулась обратно, Брайан и Питер уже исчезли.
В студии появились художники из “The Fool” Саймон и Марийке. Они пожали битлам руки и вовлекли Пола с Джоном в разговор. В студию стремительно влетел, как беркут, Джордж Мартин с листами бумаги в левой руке. Он смочил слюной кончики указательного и среднего пальцев на правой руке, вытянул один лист и протянул одному музыканту. Потом повторил процедуру. Когда листы с нотами кончились, Джордж поднял глаза, чтобы осмотреть оркестр, и тут же пришел в недоумение. Музыканты выглядели странно: у одного был огромный покрасневший нос, как у Санты Клауса, у другого неестественно блестела залысина, у третьего вместо руки был плавник.
— Это что такое? — спросил он, а потом повернулся к битлам. Они стояли вместе, практически плечом к плечу. Взглянув на оркестр еще раз, Джордж свойственно себе скромно посмеялся, и глаза окружили легкие морщинки.
— Мистер Мартин, — к Джорджу подбежал Джефф. Он смотрел на начальника испуганно, хотя выглядел и говорил он довольно спокойно. — Есть техническая недоработка.
— Прошу прощения, — извинившись, продюсер отошел.
Джон, Пол и Ринго залились смехом.
— Шутка удалась на славу! — Джон и Пол дали друг другу «пять». — Ты видел его глаза?
Их захлестнула новая волна смеха.
— А кто это тут ржет, да без меня? — прозвучал специфичный мужской голос: прибыли Мик Джаггер и Марианна Фэйтфул.
— Мы без тебя ржем, потому что без тебя веселее! — незамедлительно ответил Джон. — Над инвалидами нынче смеяться непристойно...
— Ну да... когда у человека четыре глаза, повода для смеха становится в два раза больше. — Мик скрутил колечки из пальцев вокруг глаз и высунул язык.
— Фу, Мик, ну не здесь же! Мы же с тобой договаривались снять номер в отеле! — с наигранным отвращением произнес Джон. Пока они перебрасывались бессмысленными скабрезностями, Пол начал искать тот самый пакет, пущенный по рядам. «Друзья мои распрекрасные, никто не видел пакет?» Его поднесла Америка.
— О, дорогая, спасибо! — Пол запустил руку в пакет и достал фотокамеру, которую тут же протянул Мику, потом взял еще по одной Марианне и Майклу Несмиту. Потом посмотрел на Америку, у которой на шее висел фотоаппарат и махнул рукой, сказав: «А, тебе не надо».
В студию вернулся Джордж, явно чем-то обеспокоенный, но, увидев руководителя оркестра Джеффа МакКаллума с торчащими на носу бумажными очками, прыснул и отвел взгляд, тихо прошептав: «Цирк».
К Джорджу подскочил Джон, чтобы что-то спросить, и продюсер слегка наклонил голову в его сторону:
— Ты помнишь про гляссе?
Джордж нахмурился и наклонился еще сильнее, и его ухо оказалось напротив рта Джона.
— Ну, ты сказал, что будешь делать какую-то штуку, сказал, гляссе, чтобы оркестр переходил от самой нижней ноты к верхней.
— Гляссе — это кофе, а это называется глиссандо. Фреда! — позвал Джордж, слегка повернувшись назад. Фреда подбежала к нему. — Принеси, пожалуйста, нотную бумагу.
Девушка кивнула. Ее окликнул Пол и дружески обнял. Рассмеявшись чему-то, они расстались, и уже через несколько минут она вернулась, держа в руках стопку бумаги. Джордж оглядел оркестр, пересчитал оркестрантов и взял первую бумагу. Подписав в правом верхнем углу «кларнет», он поставил на нотном стане ми малой октавы, отчертил двадцать четыре такта и поставил соль третьей октавы{?}[Октава — часть музыкального диапазона]. Затем соединил две ноты волнистой линией и под первой поставил pianissimo, а под второй fortissimo, вместив между ними “cresc.”{?}[Письменное обозначение термина крещендо — постепенного увеличения мощности звука]. То же он написал остальным духовым и струнным. Сложив все в стопку, Джордж несколько раз звонко похлопал в ладоши, чтобы привлечь к себе внимание, и в зале повисла тишина.
— Важный комментарий, — объявил он. — Сейчас Фреда раздаст вам часть партитур. На первый взгляд это будут незатейливые элементы. Но на самом деле вы должны задействовать все свое мастерство. Сейчас хочу, чтобы каждый был самостоятельныой единицей, каждый сам за себя. Не слушайте товарища рядом с тобой. Если он на одну треть дальше вас, и вы думаете, что он идет слишком быстро, оставьте его. Просто делайте свое собственное глиссандо, своим собственным образом. Не будьте единым оркестром. Но переходите между нотами максимально изящно. Скользите. Начитайте почти неслышно, а закончите так, чтобы от шума разрывало легкие.
Музыканты были изумлены, как многие из остальных присутствующих, кто понимал. «В этой студии происходит настоящая симфоническая революция», — подумала Ами.
— Сегодня меня заменит Пол МакКартни. Пол? — Джордж стал искать взглядом Пола. Он стоял чуть поодаль вместе с Джоном. Пол показал мистеру Мартину пять пальцев. Тот кивнул и предупредил оркестр о пятиминутной готовности.
Пол снял бежевый пиджак и остался в розовой рубашке. Он встал на дирижерский пьедестал, принял от Джорджа дирижерскую палочку и наушники. Фреда преподнесла всем желавшим кофе и спряталась в операторской. Мик подбегал ко всем и навязчиво снимал их, но мало кого это волновало: Джон продолжал вести беседу с Марианной, Патти, ее подружками и художниками из “The Fool”, Донован, Кит и Майкл нашли себя в компании с Джорджем, Ринго и Америкой, потом они разделились на более мелкие группы, перемешались. Шум разговоров нарастал до тех пор, пока мистер Мартин не объявил начало записи.
Загорелась лампа над входом. Повисла гробовая тишина. Брайан, Америка, Фреда, Джордж, звукоинженеры и несколько клерков “EMI” сидели в операторской, остальные же заняли стулья внутри студии. Оркестр начал играть свое глиссандо — Америке поначалу казалось, что они играют «Зиму» Вивальди. В конце концов, оркестр зазвучал так громко и отчасти раздражающе, что надрывались барабанные перепонки. Звуки переворачивали все: душу, мысли, может быть, бумаги на столе.
Пол дирижировал так, как будто двадцать лет назад окончил консерваторию: мастерски, погружаясь в процесс всем телом, как подобает дирижеру. Оркестр проиграл три фрагмента несколько раз. Каждый раз отличался от предыдущего, а иначе быть и не могло, поскольку Мартин просил оркестрантов играть со своей собственной скоростью. За записью прошло не менее двух часов. Практически все гости распрощались с битлами, студийными рабочими и Америкой и ушли.
Битлы, Ами, Брайан, Мэл, Джордж, Фреда, Кен, Тони и Джефф притулились в операторской. Джордж с Кеном пытались синхронизировать дорожки с записями, но одна из них постоянно запаздывала. Кен с трудом подгонял катушку под нужную скорость, но в один момент она начинала замедляться. Мистер Мартин начал выходить из себя и тактично предложил всем выйти на улицу для перекура.
Шел седьмой час, солнце постепенно близилось к горизонту и играло золотистыми лучами в полураскрытых листьях. Веяло весенней прохладой, в которую просачивались оттенки майских цветений. Толпа вышла на улицу в полной тишине, и все стали предлагать друг другу прикурить.
— Честно говоря, я в ауте, — произнес Джон, закуривая.
— Это точно, — согласился Ринго. — Я не думал, что можно так.
— Никто из нас не думал, — отметил Пол, выпуская дым.
— Скажу честно, слыша такое, чувствуешь себя особенным, — высказалась Ами. «Во-во», — согласился кто-то. Из дверей студии вышла Фреда и встала рядом с Полом и Джоном.
— Фреда! Как ты? — воскликнул Пол, обнимая девушку.
— В полном порядке, — смущенно ответила она.
— Эх, старая добрая Фреда, — Пол прижал ее еще поближе к себе. Фреда еле держалась на ногах под натиском МакКартни. — Мы ж с тобой знакомы сколько лет!
— Что это за прилив нежности? — подколол Джон, намекая на Америку.
— Фреда такая умница, что я бы ее сама так обняла, — сказала она.
— Так давай! — Фреда вырвалась из объятий Пола и подошла с распростертыми руками к Америке, и они под дружный смех обнялись.
— Думаю, пора идти. Джордж нас, наверное, уже заждался, — предположил Мэл.
— Не, мы еще немного покурим, — сказал Пол. Джордж, Мэл и Ами вернулись в студию. Мистер Мартин и остальные парни переслушивали получившееся.
— Где остальные? — спросил Джордж. — Позовите их, пожалуйста.
— Я позову, — отозвался Мэл. Запись звучала так, как надо. Америка прислушалась и спросила:
— Как у вас это получилось?
— Ловкость рук — и ничего более, — ответил Джефф, бросив взгляд на Кена и Джорджа. В операторскую вошли галдящие Джон, Пол и Ринго. — Послушайте, что получилось.
— Ну-ка, — потер руками Джон, присаживаясь на стул.
Тони Кларк нажал на кнопку, проигрыватель несколько раз прокряхтел и начал воспроизведение.
С первых нот Америка почувствовала, что влюбилась. Песня сочетала торжественность и повседневность одновременно. Громыхающий оркестр придал мрачности, тревожности и грандиозности. Голос Леннона, звучавший безразлично, добавил спокойствия, а голос Пола был слишком взволнованным, хотя, в отличие от Джона, пел о будничных мелочах. Джон же описывал страшную автокатастрофу, в которой сидящий за рулем именитый человек не заметил смены цветов на светофоре и насмерть разбился. «Именно так погиб Тара Браун», — вспомнила Ами. Это была одна из миллионов мыслей, возникаших в голове у Америки под воздействием звукового мусора, гармонично разместившегося в многогранной и величественной песне.
Концовка звучала недостаточно оформленной, как будто на пути произведения встретилась пауза и оркестр прямо сейчас продолжит пассаж.
— Меня кульминация не устраивает, — сказал Джон после долгого ожидания. — Нужна завершающая точка, жирная такая точка.
Тони Кларк достал запись одной из демо-версий песни и поставил ее на воспроизведение. Он перемотал запись к самому концу, где битлы поют тоническое трезвучие ми-мажора в четыре голоса.
— Может, так?
— Нет-нет-нет, исключено! — замахал руками Джон. — Нужен глубокий звук. Чтобы он был как последняя капля дождя.
— У тебя одни метафоры, — произнес Харрисон.
— А как решать проблему будете? — спросил Ринго.
— Рояль в шесть рук, — высказалась Америка как бы невзначай.
— О! точно, — согласился Джон и потянулся к своей кружке.
— Идея хорошая. Спасибо, Америка, — произнес мистер Мартин. — Сегодня запишем или завтра?
— Сегодня! — протянули битлы хором.
— Давно не было энтузиазма, — усмехнулся Джордж и вышел к роялю в студии. Он поднял крышку и попробовал сыграть хроматическую гамму, а потом зажал ми-мажор. К нему вышли Пол, Джон и Ринго и на одном рояле зажали аккорд в несколько октав.
— А теперь подождите, мы запишем! — прокричал Джефф. Зажглась кнопка, и все четверо вновь ударили по клавишам. Аккорд долго шлейфом разлетался по комнате.
Он длился рекордные сорок секунд.
Пол и Америка прощались со всеми и собирались домой, когда ее окликнул Брайан.
— Америка, — он коснулся плеча девушки, да так неожиданно, что она вздрогнула. — Извини. Давай отойдем?
Они ушли в тихое помещение, где Брайан начал взволнованную речь:
— Я все думаю об одной проблеме, которая сопровождает отсутствие концертной деятельности ребят. Теперь в их творчестве заинтересовано меньше людей, а поэтому я боюсь, что затраты на альбом не окупятся.
— Это не так, — поспешила успокоить Брайана Ами. — Наоборот, их отсутствие на сцене подогрело интерес к тому, что же такого они делают в студии, что перестали появляться. Я изучала статистику — можешь спросить у Джорджа.
— Но я все равно думаю, что нужно организовать презентацию с приглашенными журналистами… Презентовать альбом, поговорить о нем с журналистами. Те расскажут об альбоме, распространят слухи. И тогда, когда он выйдет, покупатели хлынут в магазины и скупят все экземпляры.
Америка на секунду замолчала.
— Какими бы ни были мотивы, организовать пресс-конференцию бы не помешало.
— Ладно. Хорошо. Тогда я завтра позвоню, соберемся в офисе.
Перед глазами возникла картинка из сегодняшнего сна. Ами поняла, что надо действовать, пока они наедине.
— Брайан, — она схватила Эпстайна за плечо, — посвяти меня в ситуацию с “The Northern Songs”. Я больше не хочу быть не у дел. Я хочу знать, как все устроено, — Америка заглянула в глаза Брайану. Она чувствовала, как его плечо затвердело от напряжения.
— Хорошо, — тихо ответил Эпстайн.
МакЗами вернулись домой в одиннадцатом часу. Америка стала разогревать поздний ужин, пока Пол заперся в ванной. Из головы не выходили звуки, цвета сегодняшнего дня. Долго шумела вода, громко булькала и журчала. Ами не заметила, как повисла тишина. Щеколда на двери издала характерный звук, и Пол вышел в кухню.
— Ами, — позвал он ее. Девушка обернулась. Перед ней стоял высокий, молодой и красивый парень в белом пиджаке. Он улыбнулся так, что сердце Ами заколотилось, как четыре года назад, во время их первой встречи. Он был неотразим, глядя на него можно потерять голову от любви с первого взгляда. С этим столкнулась и Ами, не поверившая своим глазам, подошла к нему поближе и положила руки на его плечи.
— Я и забыла, как выглядят твои губы, — Ами не могла оторвать взгляда от преобразившегося Пола. Всего-то стоило сбрить усы…
В сон Америки просочился телефонный звонок, превратившись в пение бекаса. Но она смогла отличить пение механической птицы от настоящей{?}[Отсылка к «Соловью» Г. Х. Андерсена]. Девушка поспешно вышла в холл, чтобы не дать Полу проснуться от противного звонка. Она перекинула волосы на левое плечо и сняла трубку.
— Да? — спросила она.
— Ами, — послышался сдавленный голос и редкие всхлипы. — Это... это я, Брайан. Помоги мне.
В мыслях Америки прокатилась колесница, за которой волокли тело Гектора{?}[Отсылка к «Илиаде» Гомера].
— Что... что случилось? — спросила она, заправив волосы за ухо.
— Я хочу жить, понимаешь? Но не могу... Помоги мне остаться там, где мне действительно нужно остаться, — Америка впервые слышала плач Брайана. Этот крепкий мужчина впервые дал слабину. В его голосе звучали мольба и растерянность.
— Только пообещай мне, что не решишь ничего до моего приезда! — практически прокричала Америка. — Ладно?
Послышалось тихое, неуверенное «Да». Америка тут же бросилась в машину, несмотря на то, что была в ночной одежде: пижаме и накинутом сверху халатом. Америка спешила к Брайану, выжимая педаль газа до предела, и не заметила, как оказалась у его дома.
На первом этаже дома Эпстайна располагался офис «Битлз», поэтому Америка отперла дверь своим ключом и тихо вошла внутрь и пробралась на второй, уже жилой этаж. Постель на кровати была сбита, одеяло лежало отдельно от надорванного пододеяльника. На тумбочке справа лежал пузырек с таблетками, и пригоршня пилюлей высыпалась. Над кроватью по ту сторону виднелась кудрявая голова. Ами бросилась туда. Брайан сидел на полу в пижаме, обнимая колени, и смотрел в одну точку. Ами села рядом с ним, обхватив его плечи.
— Что случилось? — осторожно поинтересовалась она.
Прозрачная слезинка капнула на колено Брайана.
— Знаешь, мне кажется, я скоро умру. Умру... Я постоянно думаю о том контракте. Он истекает уже в конце этого года. Я не знаю, как дальше жить. У меня бессонница. Я ходил к врачу, он выписал мне снотворное. Я теперь стараюсь спать все чаще, чтобы не думать, что я больше никогда не буду рядом с ними... Я закапываюсь в дела других групп, но никто не будет лучше них. Я уйду, и они навсегда меня забудут.
— Ты преувеличиваешь, — произнесла Ами ласково, поглаживая Брайана по плечу, как старшего брата. — Никто не прогонит тебя. Ты же часть семьи. Все тебя любят: и Пол, и Джон, и Джордж, и Ринго, и мистер Мартин, и Алистер, и мистер Пинскер, и Мэл, и Нил, и Тони, и Патти, и Синтия, и Морин. Ты настоящий профессионал и джентльмен.
— Я сейчас это слышу и понимаю, что мне так неловко быть перед тобой в таком виде. Мой отец ненавидел это во мне. Он всегда видел во мне тряпку. Мне кажется, я роняю свое лицо... Ами, мне так стыдно перед тобой.
— Брайан, это уже нехорошо. Ты мне позвонил, а теперь стесняешься.
— Пожалуйста, не надо... — Брайан уткнулся носом в плечо Америки. Она прижала его к себе и стала гладить по волосам. На сердце у Ами стало горько. Похоже, у Брайана действительно проблемы, но она чувствовала, что, даже если они их решат, смерть Брайана предотвратить не удастся.
— Пойдем, я заварю тебе чаю, — прошептала Ами и поставила Эпстайна на ноги. Она провела хозяина на кухню, выключила телевизор, заполнявший пространство писком и треском, усадила за стол и поставила на плиту чайник. В тишине она нашла в шкафчике травы и заварила их в большом чайнике. Спустя десять минут лицо Брайана просветлилось.
— Ами, спасибо тебе. Мне стало легче.
Америка улыбнулась и посмотрела на часы. Она уже опаздывала на репетицию в театр. Потом она взглянула на то, во что была одета. Заехать домой она не успевала.
— Бри, если что не так — рассчитывай на мою помощь, — сказала Америка, встав из-за стола.
— Я уже рассчитываю. Поэтому позвонил тебе, а не Алистеру или Питеру, — сказал Брайан, слегка улыбнувшись.
— Я поеду в театр, хорошо? Если что, обязательно звони! Пока, — Америка уже направилась к выходу.
— Стой! — воскликнул Брайан. Ами остановилась. Он встал и подошел к девушке. Брайан протянул руки к Зами, чтобы обнять ее. Она ответила, и Эпстайн крепко прижал ее к себе и прошептал: «Спасибо».
Актеры очень удивились, когда одетая в пижаму Америка с возгласом «Театр — мой второй дом!» вошла в зал.
В конце апреля Пол и Америка сходили на концерт The Who и заметили, что на театральных афишах Лондона появился «Пигмалион» под именем Америки Зами. Одновременно с этим она занималась организацией презентации альбома, много общаясь с Питером Брауном. В первую очередь она решила удивить Пола, пригласив Линду в качестве корреспондента.
Репетиции в «Олд Вике», во сколько бы они ни заканчивались, (а временами Америка и труппа не наблюдали часов и расходились после полуночи), не угнетали ее. Часто она возвращалась домой ранним вечером, когда солнце только заходило на посадку. В один из таких дней она застала в кухне Алистера Тейлора и Терри Дорана. Они сидели за столом, попивая чай.
— Добрый вечер, — поздоровалась Америка с гостями, входя в дом и снимая легкую куртку.
Не успели мужчины ответить, как по лестнице в холл спустился Пол и воскликнул:
— О, привет. Я не думал, что ты так рано. Тебе тут Омпада звонила, я сказал, что ты вечером перезвонишь.
— Спасибо, — Ами подошла к телефону и набрала номер Омпады. Пол сел за стол.
— Алло, Америка? — откликнулась Омпада после недолгих гудков.
— Я всегда знала, что у тебя хорошая интуиция. Привет, как ты?
— Наверное. У нас все супер, продажи идут полным ходом. Пит вчера вернулся из Америки. Угадай, где он был?
— Дай-ка подумать... Неужели в Нью-Орлеане? — предположила Америка.
— Ну почти. Его пригласили на день рождения Эллы Фитцджеральд. Он привез тебе какую-то очень крутую пластинку популярного аргентинского композитора. Он пишет танго, но, говорят, рос в Нью-Йорке в окружении джазовых мотивов. В любом случае, Питу нравится, а он фигни не советует. Ты знаешь. Он сказал, ты сама оценишь.
— Охотно верю, — усмехнулась Ами.
— Тогда я завтра заеду, завезу.
— Только меня завтра дома не будет, привези в театр.
— Какой такой театр? Я чего-то не знаю? — Омпада начинала сердиться. — Америка!
— Меня пригласили на работу в «Олд Вик». Скоро будет премьера моего спектакля.
— «Олд Вик»? Пригласили? Вот это да! Но почему нельзя было рассказать мне об этом раньше? Вечно ты что-то недоговариваешь. — Омпада, казалось, обиделась.
— Извини, я не успела, — пристыженно ответила Ами, как провинившийся маленький ребенок.
— Столько раз виделись и общались, а она «не успела»! Ладно, замнем. До завтра. Пока!
Америка положила трубку и вышла в кухню. Алистер и Пол тихо вели беседу. Америка подсела к ним за стол. Алистер вежливо обратился к девушке.
— Америка, мы с Полом сейчас обсуждаем творчество. Я, как человек абсолютно нетворческий, уверен, что это очень сложный процесс. Нужно придумать свою мелодию и не повториться, написать стихи, и чтобы по смыслу не ерунда получилась, потом совместить все это, чтобы ничего не противоречило друг другу.
— Я могу сказать только то, что самые лучшие песни никогда не сочиняются «насильно», — Америка показала кавычки пальцами. — Они просто в один момент начинают звучать в твоей голове.
Вдруг Пол поднялся из-за стола.
— Пойдем, я покажу тебе кое-что.
Все четверо прошли в гостиную, к одинокому пианино. Над ним висел свадебный портрет Пола и Америки. Пол откинул крышку пианино и сел.
— Смотри, сейчас я напою тебе песню. Все, что требуется от тебя — отвечать мне словами, противоположными по значению. По рукам? — Пол сыграл обычный до-мажорный аккорд. — Я говорю: «Да». Ты говоришь...
— «Нет», — осторожно сказал Алистер. Пол, на мгновение оторвавшись от игры, показал левой рукой большой палец.
— Я говорю: «Стой», и ты говоришь:
— «Иди»?
— Иди, иди, иди... — допел Пол, перебирая аккорды. Америка, наблюдая за процессом, сложила руки на верхней крышке и примостилась на них подбородком. Терри переводил взгляд с Пола на Алистера и обратно. Конечно, это был не буйный творческий процесс, процесс сочинения песен соавторством Леннон-и-МакКартни, но в этом тоже что-то было. — М-м, я говорю: «Пока», а ты говоришь:
— «Привет». А это оригинально!
— Привет-привет! Не знаю, почему я говорю «Пока», а ты — «Привет», — пропел Пол. — Я говорю: «Высоко», ты говоришь:
— «Низко».
— Я говорю: «Белый». Ты говоришь:
— «Черный».
Вдруг Пол прекратил играть. Достал из кармана пачку сигарет и закурил.
— Нет, это мне не нравится. Пойдем прогуляемся?
Пол встал из-за пианино и ушел. Стоило ему скрыться за стеной, как из кухни донеслось пение. Пол напевал новую мелодию.
Взяв Марту, все четверо отправились гулять по району. Алистер с Терри обсуждали биржу, Пол напевал мелодию и совершенно неожиданно для остальных вдруг воскликнул:
— А ну к черту побелку в гостиной, хочу ее закрасить к чертовой бабушке!
Америка, Терри и Алистер удивленно встретили реплику Пола. Он резко развернулся и пошел в обратном направлении, запутав в первую очередь Марту, и остальные, пожав плечами, пошли за ним. Они вышли к магазину, и Пол тут же скрылся в нем. Выбежал он уже с несколькими пачками фломастеров, мелков, красок и цветных карандашей.
— Будем красить стены в гостиной, — воскликнул он, размахивая покупкой.
Совместными усилиями Америки, Пола, Алистера и Терри белые стены в некоторых местах были расписаны пестрыми психоделическими рисунками, цветами, орнаментами. Терри рассказал, что совсем недавно они с Джоном в Кенвуде раскрасили баллончиками садовые статуи и фасад его дома, Пол рассмеялся и сказал, что еще этого не видел.
На следующий день Пол уехал навестить отца в Чешир, а Америка отправилась на работу. Вечером уже благостная Омпада привезла Америке пластинку. Она была издана еще в 1960-ом году, но дошла до Ами только сейчас. Это была работа Астора Пьяццоллы, композитора из Аргентины, постепенно завоевывающего американского слушателя, под названием “Adi;s Nonino”. Америку обуяло любопытство, поэтому она отпустила труппу по домам раньше времени и сама уехала на Кавендиш-авеню. Пол остался с ночевкой у отца, и Америка оказалась предоставленной самой себе. Налив бокал вина и заведя пластинку в гостиной на пианино, Америка легла на диван и весь вечер восхищалась бесподобными танго. Такого она еще никогда не слышала. Она восхищалась завораживающими неожиданными поворотами мелодий, какие встречаются у сюжетов книг. Она долго не могла заснуть, крутившиеся в голове мелодии мешали спать. Всю ночь Америка провела у пианино, сочиняя свое танго.
Джими Хендрикс вернулся в Лондон и седьмого мая давал концерт в «Сэвилле». Пол и Америка пошли на концерт в компании Ринго и Морин и брата Мика Джаггера, Криса. Когда Хендрикс вышел на сцену в ярко расписанной куртке, подаренной Джагерром, Крис начал всем сидящим поблизости рассказывать, откуда у Джими такая куртка. А по окончании концерта сбылась мечта Ами: Крис провел их за кулисы и познакомил с Джими. Он, казалось, был тоже очень рад пообщаться с Ринго, Полом и Америкой.
Близилась презентация альбома, и на Америку посыпалось множество новых забот, в том числе нужно было незаметно для Пола встретить Линду. Накануне презентации Америка отменила репетиции в театре и уехала в аэропорт. Линда вышла навстречу практически сразу.
— Ами! Как же давно мы не виделись! Замечательно выглядишь, — Линда обняла Америку.
— Спасибо, ты тоже. — Линда похудела, ее волосы посветлели, глаза были слегка подкрашены. — Пойдем.
— Я тут подумала. А что, если Полу сделать совсем внезапный сюрприз? Я переночую в отеле, а завтра приду на презентацию и удивлю его.
— Интересная мысль, — сказала Америка, нажимая кнопку лифта. — Тогда тебе надо денег дать.
— Да не надо, я сама в силах заплатить, — улыбнулась Линда. Раскрылись двери лифта, и девушки вошли.
— Дела пошли в гору? — осторожно поинтересовалась Америка.
— Можно и так сказать. Я тебе столько всего расскажу, только втайне от посторонних глаз, — Линда покосилась на стоящего позади нее мужчину. Лифт остановился, двери разъехались, и вскоре девушки вышли из аэропорта прямо к машине Америки. Ами положила чемодан Линды на заднее сидение и села за руль. Сев рядом, Линда начала рассказ.
— Я внезапно поняла, что ребенок — не помеха тому, чтобы жить, как захочется, хотя мне долго так не казалось. Я сейчас общаюсь с такими людьми, ты даже себе не представляешь. Днем я работаю, вечером хожу на концерты, а домой ухожу уже с музыкантами. Мы курим траву, а потом можем заняться сексом.
— Без обязательств? — спросила Америка.
— Да, мы просто получаем от этого удовольствие. Вы с Полом тоже так можете. Знаешь, что сейчас практикуют многие пары? Я это называю «свободный брак». Вы можете спать с кем хотите и сколько угодно, главное, что вы при этом все равно любите друг друга. Просто вы перестаете быть собственниками. А еще у нас появились свингерские клубы. Вы приходите туда вдвоем и меняетесь партнерами с другой парой.
Ами вдруг поняла, что ее представление о внезапно изменившемся мире оказалось совсем пуританским. Хотя их с Полом верность давно была запятнана, Америка воспринимала эти измены преступлениями. Предыдущее поколение, родившееся во времена Первой Мировой воспитывало их в ханжеских настроениях, и законы веры, которой Ами уже давно не придерживалась, прелюбодеяние запрещали. Америка и не подозревала, что можно договориться об изменах. И не думала, что Линда в этом вопросе настолько продвинутая.
— Я недавно узнала, что таких, как я, называют групи. Среди них я рекордсменка. Я уже сбилась со счета, сколько у меня их было.
«Боюсь даже запрашивать их список», — подумалось Америке.
— Недавно, опять-таки, через музыкантов,познакомилась с одним мужчиной. Оказалось, он адвокат с фамилией, известной по всей Америке. Его отец держит адвокатскую контору, которая преимущественно ведет дела музыкантов. Мы с ним хорошо подружились, так что если понадобится адвокатская помощь, обращайся.
Америка поблагодарила Линду, припарковавшись у входа в отель неподалеку от дома Брайана. Девушки прошли в отель и остановились у ресепшна. Америка заказала номер.
— Скажи, а у тебя нет номера Мика Джаггера? — спросила Линда, поднимаясь по лестнице.
— Где-то есть. А что? — поинтересовалась Америка.
— Мы с ним тусанули в Нью-Йорке какое-то время назад. Думаю, вспомнит меня или нет.
— Почти уверена, что вспомнит. — Америка открыла дверь в номер. — Вот твой сегодняшний ночлег. Чемодан сейчас принесут.
— Спасибо, что пригласила. Я очень скучаю по вас с Полом.
Америка улыбнулась. В номер вошел носильщик с чемоданом Линды. Америка попрощалась до завтра и поехала домой. Из головы не выходил монолог Линды. Может, им с Полом действительно стоило бы стать современнее, избавиться от оков пуританства. Будучи воспитанными в интеллигентных семьях, живя в, согласно стереотипам, чопорной Англии, им пока сложно будет принять это.
Пол уже был дома.
— А где ты сегодня была? — поинтересовался он полушутливо-полусерьезно. — Я приехал за тобой в театр, а мне сказали, что у тебя выходной. Уж не появился ли у тебя кто-то на стороне?
Пол говорил настолько ласково, что это ужасало.
— У меня были дела по завтрашней презентации. — Ами задумалась: стоит ли при таком повороте событий делать задуманное предложение? Пол, подозрительно приподняв бровь, уточнил: «Да?» и, дождавшись кивка Америки, ушел в кухню.
— Представляешь, мы сегодня гуляли с Алистером по Примроуз, дошли до холма. К нам подходит какой-то чудаковатого вида парень и спрашивает: прикурить не найдется? Мы, естественно, начинаем искать по карманам, на секунду отводим взгляд и оп! — его нигде нет. Этот чудак пропал, как будто провалился сквозь землю. А главное, что вокруг нас на расстоянии двухсот метров — поле, посреди которого холм с таким отвесным склоном, спрятаться негле.
— Дурачок на холме, — пожала плечами Америка.
Пол сел за стол и закурил. Америка села напротив.
— Пол, ты знаешь, что такое свободные отношения? — вкрадчиво спросила она, чуть осмелев. Пол поперхнулся дымом.
— Мне однозначно не нравятся твои встречи вместо работы, — ответил он, откашливаясь.
— Видимо, знаешь...
— А что, у тебя уже есть кто-то на примете? — спросил он, откусив заусенец. Америка покачала головой и, пожелав супругу спокойной ночи, ушла в спальню.
Многочисленные корреспонденты собрались в гостиной комнате дома Брайана. Трещали и щелкали затворы фотокамер, вспышки слепили глаза. The Beatles представляли долгожданный, многообещающий альбом. Красочную картонку, в которой скрывалась болванка с тринадцатью новаторскими композициями, держали четверо: Джон, Пол, Джордж и Ринго. Сквозь толпу фотокорреспондентов вперед пробралась высокая блондинка в полосатом пиджаке и, присев на одно колено, стала снимать группу немного снизу. Пол сразу приметил девушку, но не сразу понял, что это Линда. Осознание этого совсем скоро отпечаталось на его лице удивленной гримасой. Америка стояла чуть сбоку и заметила, как и без того радостное лицо Пола сделалось еще радостнее.
— Америка, — осторожно обратился к Ами Алистер. — Брайан попросил подойти к нему. Сказал, что-то важное.
— А где он? — тихо спросила Америка. Битлам тем временем уже активно задавали вопросы о новой пластинке. Алистер ответил: «Пойдем со мной», и они прошли в кабинет Брайана. Он сидел за столом, сосредоточенно сверяя бумаги. Америка села на диван, а Алистер попытался уйти, но Брайан его остановил:
— Алистер, присядь.
Алистер сел.
— Поступило приглашение в конце июня принять участие в телемосте. Телемост — это когда один эфир транслируется на несколько стран.
— Думаю, сегодня им будет не до этого, они будут праздновать окончание записи, — Америка щелкнула пальцами в шею, намекнув на истинные планы парней.
— Ладно, ладно, — согласился Брайан. — Пойдем.
Все трое поднялись и вышли из помещения.
— Я думаю, что бы они могли исполнить, — сказал Брайан, закрывая кабинет на ключ. — Ведь у них нет ничего такого... международного, жизнеутверждающего. А к телемосту собираются подключиться семьдесят стран. Это только на данный момент. А что будет через месяц?
— С ними это надо будет обсудить через несколько дней. Пол всегда фонтанирует идеями, поэтому сидеть дома он никому не позволит, — ответила Америка. Все трое спустились вниз.
The Beatles уже сидели на диване и смеялись, пока зажигались вспышки.
— Уважаемые гости! — объявил Брайан. — Официальная часть окончена, теперь вы можете задать вопросы персонально каждому музыканту!
Мужчины поднялись с дивана, и Джона, Джорджа и Ринго успели захватить проворные журналисты, а Пол направился сразу к Линде. К ней же пошла и Америка.
— Ну что, близняшки мои? — ласково спросила Линда, а потом более кокетливо обратилась к Полу. — Как мы тебя разыграли, брательник?
— А-а-а, так вот где ты вчера пропадала! — Пол хитро посмотрел на Ами. — Слушайте, а давайте к папе съездим?
— Точно! — согласилась Линда. — Я по нему так соскучилась! Мы уже года два не виделись... Да, с вашей свадьбы как раз.
— Тогда завтра с утреца пораньше двинемся. Да? — Пол подмигнул сестре. — Пиджачок у тебя прекрасный.
Линда кокетливо улыбнулась. Пока они договаривались, Америка успела сделать несколько кадров.
Вечер они с Данбаром, Майлзом и Фрезером тесной компанией провели в излюбленном “Bag O'Nails”, потягивая коктейли, пока, неожиданно рано для себя — ближе к полуночи, не разъехались по домам. В шесть утра в спальню Пола и Америки ворвалась энергичная Линда и призвала супругов встать. Им это давалось нелегко. Долго Линда добивалась того, чтобы «лежебоки поднялись с постели», пока Пол, пробурчав: «Будет спокойнее, если хотя бы я встану», не встал. В девятом часу Пол, Америка, Линда и Марта, которой Пол собирался порадовать сводную сестренку, выехали в Чешир, где их совершенно не ждал Джим.
Тоненькие деревца по обеим сторонам дороги, размахивая зелеными ветвями, нежились в солнечных лучах. Линда, сидевшая сзади, фотографировала Пола, Ами, Марту, реже — пейзажи, говорила о разных мелочах. Вскоре Пол свернул на щебенистую дорогу, показался дом Джима. Въехав во двор, Пол подал несколько торжественных сигналов клаксона. Через несколько минут из дома вышел Джим, держа в правой руке трубку. Его походка была твердой, осанка — прямой. Из-за опущенных стекол было слышно его веселое брюзжание:
— Кто это к нам приехал без объявления войны?
Пол высунул голову из окна.
— Привет, пап! Это мы!
— Ка-кой кош-мар! На меня напал собственный сын! — Джим подошел к Полу, положил трубку в левую руку и пожал руку сыну. — Каких ты мне красавиц привез! Особенно та, мохнатенькая, — Марта залаяла в ответ, на что Джим учтиво сказал: — Добрый день! — и ушел к калитке. Вскоре Пол смог въехать во двор. Девушки, Пол и Марта наконец смогли выйти и «размять» конечности.
— Здравствуй, папа Джим! — Лин подошла к Джиму.
— О, Линда, как давно мы не виделись? Чего не звонишь, не пишешь мне, разгильдяйка? Все открытки какие-то шлешь, — ехидничал он, обнимая падчерицу. И, обратившись к Полу, помахал указательным пальцем, — Это она все на вас с Майком смотрит и заражается примером братиков! Так, хватит болтать. Сегодня тепло, поэтому обед у нас сегодня будет на террасе.
Джим повел незваных гостей к дому. С последнего визита Америки многое здесь изменилось: появились дорожки, клумбы, сад стал опрятнее. Небольшой дом раннего модерна теперь выкрасили в белый, трещины залатали. На крыльцо, переходящее в террасу, выбежала Рут. «Пол, Америка!» — Рут с радостными возгласами побежала обнимать названных. «Кто там? — вытирая полотенцем руки, вышла Анджела. Она сощурилась, надела очки, висевшие до того на цепочке на шее. — О, Пол, Америка, Линда, здравствуйте! Не ожидала вас здесь увидеть!» «Ну, жена, доставай приборы! А я стол разложу», — Джим пошел на террасу. Там стоял небольшой деревянный стол.
Пол взял Рут на руки. «А ты Линду совсем не помнишь? Она мне тоже сестра, как и ты», — обратился он к девочке. Линда улыбнулась ей и помахала рукой. «Привет, Линда», — дружелюбно сказала Рут, улыбнувшись и помахав рукой в ответ. Джим к тому времени несколькими твердыми движениями разложил стол и стал носить из дома стулья. Америка вызвалась ему помочь. «Ну что я, совсем немощный старик, по-твоему? Да и внуков я хочу. Пусть, вон, сынок помогает».
Анджела стала сервировать стол на шестерых, а гости постепенно усаживаться. Джим вынес кастрюлю с супом.
— Чечевичная похлебка. У нас и второе есть, но мы его вам не дадим, — Джим поставил кастрюлю на подставку.
— Да не пугай детей! — отмахнулась Анджела. — Мы вас всем накормим, не волнуйтесь.
— Но принесу я его попозже. Если не передумаю! — Джим впервые за все время рассмеялся. Анджела начала разливать суп по тарелкам. Рут о чем-то рассказывала Америке на ухо, смеясь. Америка слушала внимательно и тоже смеялась, если в том была надобность. Вскоре разговоры смолкли, террасса заполнилась звоном посуды и хлюпанием беззубого Джима.
— А как там Майк? — первой нарушила молчание Линда.
— Этот бездельник? Нашел себе новую невесту, крутит с ней роман, дорогу к отцу вообще забыл! Противный! Зато хоть не приезжает без предупреждения и не съедает недельный запас жратвы! Что там собака под ногами болтается? — Джим посмотрел под стол.
— Джим, будь добр, принеси жаркое и овсянку, — тихо сказала Анджела, наклонившись к супругу. Джеймс поднялся из-за стола и скрылся в доме.
«Америка, пойдем играть!», — зазывала Рут. «Я обязательно поиграю с тобой, но только после того, как мы поедим», — ласково ответила Америка. «И я поиграю!» — воскликнул Пол.
Все сидящие за столом быстро уничтожили второе, Марте скормили остатки утренней овсянки, и Рут потянула Ами, Пола и Линду во двор. Пол и Ами бегали от Рут, играя с ней в салочки, а Линда, стоя чуть поодаль, фотографировала их. Позже к ним присоединился и сам Джим. Линда радовалась получающимся восхитительным динамичным фото.
Стало темнеть, и от беготни все почувствовали усталость. Тогда Пол решил отправиться домой. Гости попрощались с хозяйкой, и Джим с Рут пошли проводить из до машины.
— Приезжайте к нам чаще! — попросила Рут, обнимая всех на прощание.
— Устами младенца! — согласился Джим. — Вы, конечно, все до единого балбесы, но такие родные.
Пол, Ами и Линда окружили Джима и крепко его обняли.
— Ну ладно, долгие проводы, как говорится, лишние слезы. Пойдем, Рут, а то еще заболеешь на таком ветру. Пока!
Джим взял девочку за руку и побрел к дому.
— Ами, послушай, я скоро уеду и еще скоро не увижу вас. Можно я поеду обратно впереди, с Полом? — спросила Лин.
— Без проблем, — Америка пожала плечами, открыла заднюю дверь и села. Линда села вперед. Под задним стеклом лежал теплый плед, который Ами тут же приметила. Потом сел Пол, завел машину и уставился в лобовое стекло.
— Слушайте, а ворота нам открыть кто-то должен! — спохватился он. — Сейчас сбегаю за отцом.
Пол побежал в сторону дома, под его ногами захрустела щебенка. Становилось пасмурно, деревья раскачивались. Вскоре Пол вернулся вместе с Джеймсом.
— Старый маразматик! — причитал он, перебирая в руках ключи. Пол сел за руль, снял машину с ручника и выехал за пределы владения отца. Америка оглянулась назад, где скрипела калитка, которую закрывал Джим.
Автомобиль выехал на трассу. Америка укуталась в плед и стала смотреть в окно. Проплывающие мимо деревья и крутящиеся в голове мелодии новых танго усыпляли, как шарманка. Америка прикрыла глаза и погрузилась в крепкий сон, заполненный ревом мотора. Сквозь бордовые круги закрытых век были слышны два голоса: Линды и Пола. Пресный сон кончился, и Ами едва приоткрыла глаза, не подавая вида, что не спит.
— В этом нет ничего предосудительного. Их никого не смущает моя принадлежность к групи. Разве что старшее поколение не очень одобряет, но нам плевать. Мы практикуем...
— Стой! — прикрикнул Пол. — Мне нужно переварить.
Америка сидела за Линдой и не видела ее лица, в отличие от Пола. Он покусывал губы, пытаясь осознать новые реалии.
— Подумайте над этим. Время просто насладиться молодостью, погулять.
«А ведь действительно. Брак — это не вето на веселье», — промелькнула мысль в голове Америки.
— Я к этому еще привыкну, — сказал наконец Пол. — Надеюсь, никто из них не ранит тебя?
Он спросил это с отеческим бессильным беспокойством. Она ответила непринужденно, как будто отмахнулась:
— Нет-нет! Надо сразу условиться на этом.
Только на следующий день после возвращения Америка повела Линду в «Олд Вик», чтобы показать финальный прогон «Пигмалиона». Линда села на самое удобное место, став практически единственным зрителем. Ами же была неспокойна: она ходила по залу, наблюдала за действием издалека, с последних рядов, иногда перепрыгивала через барьеры и оказывалась в ложах. Она не комментировала происходящее по ходу, отмечая уязвимые места кивком головы. Она складывала руки на груди и иногда поворачивалась спиной. От дебютного спектакля зависела вся ее дальнейшая карьера.
После Америка проводила Линду в аэропорт и уехала в студию — говорить с Джорджем Мартином по поводу записи шести танго для камерного оркестра. Америка хотела издать их так, чтобы это не помешало релизу альбома битлов, но и чтобы настроение наступающему лету было задано. Джордж пообещал рассмотреть их и заняться этим.
В почти летнем Лондоне темнеет не раньше десяти, но легкие синеватые сумерки начинают накрывать город уже в семь вечера. Через два дня пестро одетая театральная богема и пресса заполонила вестибюль «Олд Вика». Америка представляла первый спектакль в столице, и это занимало очень многих. В театре все шло по плану, и неприятных сюрпризов никто не готовил. Пришли Эллина с Билли и Мэри, Омпада с Питом, Тод, все битлы с женами, Мик Джаггер с Марианной и Крисом, Донован и многие другие обитатели музыкального Олимпа, которых Ами даже не приглашала. Журналисты поймали каждого, все жужжало и кипело. Америка не представляла, как публика примет спектакль.
Если бы «Олд Вик» не пускал зрителей строго по билетам, то повторилась бы история с последним ливерпульским спектаклем Америки. Зрители буквально сидели на самых краях своих кресел и в некоторые моменты жевали пальцы от кипящих на сцене страстей. Америка сама временами грызла ногти. Это был ее лондонский дебют; неизвестно, как ее будут воспринимать в дальнейшем.
Америка настояла на том, чтобы с актерами на поклон вышла постановочная группа. Аплодисменты и восторг зрителей, казалось, разорвут здание театра.
— Америка Зами — театральный режиссер нового поколения, придающий театру новый формат. Впервые в Лондоне! — сказал вдруг кто-то в микрофон, и Америка узнала голос исполнителя роли мистера Хиггинса.
На пышной афтерпати к Америке, среди прочих благодарных и восхваляющих, подошел художественный руководитель Лоуренс Оливье и незнакомый мужчина.
— Мисс Зами, поздравляю вас с достойной премьерой. Вы просто находка для нашего театра. Думаю, этот спектакль будет пользоваться спросом ближайшие несколько лет. Очень рад, что позвал вас. Знакомьтесь, это Кеннет Тайнен, ведущий театровед Великобритании.
— Приятно познакомиться, мисс Зами. Согласен с тем, что сказал Лоуренс. Достойное пополнение лондонской афиши, и, что особенно радует, ваше свежее имя и свежие идеи, по которым современная сцена уже соскучилась.
— Думаю, надо планировать что-то на будущий сезон, — поделился Лоуренс как бы с Кеннетом.
— Полностью поддерживаю.
— Сочту за честь, — скромно улыбнулась Зами.
На показ следующим вечером Пол не мог приехать, и Америке приходилось занимать себя перед спектаклем. Она выглядывала в холл, наблюдая за зрителями, предвкушающими действо. Сегодняшняя публика была попроще, но жаждала посмотреть на творение Зами не меньше, чем вчерашняя. Она не любила подслушивать, но что-то потянуло ее вперед, где шептались пожилые театралки. Люди несмело здоровались с Америкой, но не спешили подходить к ней. Неожиданно навстречу вышел очень высокий широкоплечий мужчина со светлыми вздыбленными волосами, покрытыми лаком. Он был в костюме на «стиляжный» манер прошлого десятилетия. Оглядываясь по сторонам, он не замечал довольно рослую, но хрупкую Америку и шел на таран.
— Извините, — небрежно бросил он, столкнувшись с ней. Ами еще внимательнее всмотрелась в его лицо, не давая ему прохода. Мужчина уже попытался отстранить ее рукой, но вдруг Ами спросила:
— Майкл? Майкл Джефферсон?
— Откуда вы знаете мое имя? — подозрительно воскликнул мужчина.
— Я Америка Зами. Ты меня не помнишь? — с надеждой спросила Ами.
— А-а-а, вы режиссер спектакля! — мужчина испуганно огляделся по сторонам. — Какая честь! Очень приятно!
— Да нет же. Мы с тобой учились в одном классе, — отчаявшись, Америка взяла его за руку. В глазах Майкла вспыхнул и погас огонек.
— А-а-а! Ами! — догадался он. — Теперь вспомнил.
Он вдруг отдернул руку. Из-за его плеча вышла низкорослая девушка с завитыми волосами чуть выше плеч. Америка сделала полшага назад и осознала, что эта пара словно вынырнула из пятидесятых.
— Америка, познакомься, это моя жена...
— Ирма, — она наградила Зами высокомерным взглядом.
— Очень приятно, — Америка протянула руку, но ей не ответили.
— А что вы здесь, собственно, делаете? — Ирма, строго посмотрев на супруга и новую знакомую, сложила руки на груди.
— Мы учились в одном классе до десяти лет. Потом меня перевели в другую школу. И, чего уж скрывать, Майкл был моей первой любовью, — Ами усмехнулась воспоминаниям, но вдруг поняла, что совершила глупейшую ошибку. Ирма сжала ладони в кулаки и испепеляюще посмотрела на мужа.
— Понятно, — кивнула она.
— Ладно, не буду вас отвлекать, — поспешила распрощаться Америка. Майкл посмотрел на нее умоляюще, потому что жена явно готовила взбучку из-за девушки, с которой супруг встречался пятнадцать лет назад.
Америка находила что-то приятное во встрече с прошлым. Такое настоящее ливерпульское прошлое, когда папа еще не женился на Дороти, Мэри и Роберт не развелись и жили с Эллиной в Ливерпуле на соседней улице. Майкл ей очень нравился, а она — Майклу. Они вместе ходили под ручку, вместе читали книжки и ели мороженое. А потом появилась Дороти, перевела Америку в другую школу... Прошлое не вернуть. Теперь Майкл — средненький подкаблучник в тисках домашнего тирана.
Только на время спектакля Америка смогла отвлечься от этих мыслей, следя из-за кулис за действиями актеров и реакцией зала. По окончании второго акта Америка вышла на сцену откланяться. Взгляд Ами пал на «парочку из пятидесятых». Майкл виновато тупил глаза, а Ирма испепеляла взглядом то супруга, то саму Америку, словно пытаясь представить ее на своем месте.
После недолгих празднований за кулисами, гораздо проще тех, что были накануне, Америка уехала домой на такси. Притулившись на заднем сидении, она прислонилась лбом к холодному стеклу и провожала взглядом лондонские виды.
— Мисс, — обращались к Зами во сне. — Вы должны сделать выбор.
— Выбор? — Ами посмотрела в небо.
— Именно выбор!
Перед ней появилось облако из пыльцы. А из пыльцы собрались два мужских силуэта. В первом она узнала Пола МакКартни, а во втором — Майкла Джефферсона. Америка догадалась, какой выбор. Она подошла к мужчинам ближе. Подол ее юбки промок от росы; шагала Ами босиком по молодой траве. Ами протянула руку Полу.
— Это Пол, — промолвила Америка в небо.
— Хорошо. Но ты должна доказать, что он — любовь твоей жизни. Отвернись, — ответил голос с небес.
Америка послушно отвернулась.
— Возьми венок, — Америка увидела перед ногами венок из азалий. Она присела и подняла его. — А теперь встань и закрой глаза. Если ты чувствуешь Пола всеми сердцем и душой, ты найдешь его с закрытыми глазами и подаришь цветочную корону.
Ами чувствовала душу, которая зовет ее. Душа Пола... Ей часто говорили: «Ты выбрала Пола из-за его смазливой внешности и популярности». Америка ни с кем не спорила, потому что знала правду. Она чувствовала Пола душой, а не клевала на славу и деньги. Будь он нищим или банкротом, Америка следовала бы за ним, как жена декабриста.
Шла она недолго. Она чувствовала, как ее зовут, и слышала, как цветет венок в ее руках. Вскоре она подошла очень близко. И венок оказался на голове избранника. Но Америка боялась открыть глаза. Потому что боялась не увидеть перед собой Пола. Открыв глаза, она облегченно вздохнула. Над головой Америки запорхали бабочки и опустили на голову Ами нежный венок из орхидей и мальвы.
— Мэм, приехали.
Америка сунула таксисту крупную купюру и вышла из автомобиля. Сгущалась теплая майская ночь. На асфальте перед домом лежали светлые полосы падающего из окна света. На кухне с тетрадью на столе и с гитарой в руках сидел Пол. Услышав, что пришла Ами, он обернулся.
— Привет. Извини, что не встретил, сам только сорок минут назад вышел из студии. Я могу завтра заехать за тобой. Как дела в театре?
Америка не спешила отвечать. Пол не торопил, хотя склонность Ами тянуть с ответом ему не нравилась. Она разделась, помыла в кухонной раковине руки и встала около плиты, оперевшись на разделочный стол.
— Спектакль отыграли хорошо. Встретила в холле Майкла Джефферсона.
— Это еще кто? — спросил Пол, отставляя гитару, и нахмурил брови.
— Бывший одноклассник. Я была в него влюблена лет в десять. Он был с женой... что же она с ним сделала. Я помню, каким искренним он был. Как обидно, что таких искренних людей, как он, губят такие холодные твари, как она.
Пол встал из-за стола и подошел к Америке. Америка мечтательно посмотрела в окно. Свет люстры, висящей над стеклянным круглым столом, отражался двумя огоньками в ее глазах. Потом она опустила веки, запрокинула голову и улыбнулась. В ее глазах возникли обрывки цветочного сна. Зазвенела пыльца, осыпающаяся с мальвы, орхидей и азалий.
— Слышишь музыку? — полушепотом спросила Ами, не раскрывая глаз. Пол закрыл глаза и улыбнулся, как Ами, сомкнутыми губами.
— Слышу.
Америка протянула руку и наощупь нашла Пола. Оба открыли глаза, прижались друг к другу, медленно затанцевали в такт еле слышимой музыке.
Утром Пол куда-то ушел, а Америка никуда не торопилась. Холл и кухня были залиты желтым солнечным светом. Ами, потягиваясь после сладкого сна, вышла из спальни. После завтрака раздался телефонный звонок. На той стороне провода раздался голос Грейс Слик:
— Аме-е! Привет! У вас же счаз утро? А я вот только с концерта домой пришла. Ой, — что-то в трубке загрохотало; Грейс явно была подшофе. — Слшай, тут в Монтерее, это недалеко от Сн-Фрнциско, будет большой клссный фстиваль... С шснадцатого июня, два дня. Много толковых чувачков приедет, и Дженис будет. Выступать не зову, зато тусанем! — что-то снова грохнуло. — Эхе-хе, даже на ногах не могу устоять! Приедете? Времени остается мама. Мало!
— Хорошее предложение, но, судя по всему, ты сейчас не в том состоянии, чтобы это обсуждать, — Америку обрадовало предложение: в Сан-Франциско сейчас кипела жизнь, царила особенная атмосфера парадоксально существующих вместе миротворчества и бунта.
— Да я стеклая, как трезвышко! На меня алгохоль впще не действует, — Грейс упала в третий раз.
— Тебе нужно выспаться. Перезвони потом. Если ответит Пол, можно будет обсудить это с ним.
— Я такая пьяная... — виновато произнесла Грейс, будто отказываясь понимать, что говорит Америка. — Срань господня, полчетвертого! Завтра ж на репетицию! Все, хватит меня отвелкать, пока.
Америка удивленно посмотрела на трубку и повесила ее. Занявшись домашними делами, Америка не заметила, как вернулся Пол.
— Я несу в мир музыку! — воскликнул он с порога, держа в руках что-то завернутое в бумажную упаковку. — Я наконец забрал наш экземпляр «Сержанта». Но это еще не все. Джордж передал тебе демо-записи трех твоих танго, чтобы ты одобрила его обработку.
— Ничего себе! Когда он успел ее сделать? Я передала партитуры только три дня назад!
Пол подошел к столу, положил бумажный сверток и развернул его. Там лежали только красочная пластинка и катушка для магнитофона.
— Он сказал мне, что успел так вдохновиться, что за вчерашний день записал это с камерным ансамблем!
— Кстати, мне звонила Грейс, предлагала поехать на музыкальный фестиваль в Монтерее. Мероприятие для хиппи, наверно, — сказала Америка, заглядывая в бумагу. Вместе с катушкой лежала записка:
Америка, здесь записаны три демо. Скажи, как тебе такая обработка. Мы можем к середине июня выпустить мини-сборник.
Дж. Мартин
Америка вдруг задумалась. А если ее танго разойдутся и публика подумает, что копирует аргентинского композитора. Тень испуга и сомнений отразилась на ее лице.
— Я бы сгонял. Все в порядке? — поинтересовался Пол, отвлекшись от пластинки.
— А никто не подумает, что я плагиатор? Я написала эти танго после того, как послушала одного аргентинского композитора. Астора Пьяццоллу.
— Ты даже не слышала обработку. Вдруг они совсем не похожи? Давай я сначала поставлю танго?
Америка согласилась. Пол поставил катушку в магнитофон. Танго действительно были другими. В них был другой темперамент. Их даже было сложно отнести к танго. Тем более, Джордж немного изменил состав инструментов. Композиции звучали привычно прихотливому европейскому уху. Голова Пола покачивалась вслед за движением музыки, что-то он подмечал так, словно собирался использовать какой-то ход, но Америка его опередила.
— Задумывалось несколько иное звучание, но в целом я довольна, — сказала Америка по окончании. — Я очень хочу услышать «Сержанта»!
Пол радостно вскочил со стула, взяв пластинку, спешно подбежал к проигрывателю, с нетерпением в движениях поставил пластинку под иглу...
...Началось то, чего они никогда не слышали. Америка встречалась с каждым новым альбомом «Битлз» с таким осознанием. Это был live-альбом: как будто все, начиная с интро и заканчивая аутро, записано на концерте The Beatles… нет, вернее, Оркестра одиноких сердец Сержанта Пеппера. Он был обо всем, что окружало их, в него вошли все возможные слова, все возможные звуки. Он был целостен, непрерывен от начала до конца: Мартин сделал так, что некоторые композиции соединялись и вытекали одна из другой. Вначале звучит интродукция: мы — Оркестр одиноких сердец Сержанта Пеппера и надеемся, что вам понравится наше представление! Вторую композицию Леннон и МакКартни сочинили на глазах у журналиста Хантера Девиса и собственных жен два месяца назад. В третьей песне угадывался рисунок Джулиана о летающей девочке с алмазами, который тот принес домой из садика зимой. Голоса Джона и Пола, певших о мармеладовых небесах, сами были как из мармелада. Все звучали несвойственно себе и дальше — словно пели и не «Битлз» вовсе. Четвертую песню написал Пол в один погожий весенний денек на прогулке по парку с Уильямом Куком, вспомнив смешную фразу Джимми Никола. Пятая композиция была вдохновлена инцидентом с крышей. Шестая песня — история о сбежавшей из отчего дома девушке — протест молодого поколения против устоев старшего. Седьмая — песня-афиша циркового представления с двухвековой историей, своеобразная ленноновская насмешка. Восьмая — мантра Джорджа. Девятая — открытка отцу Пола. Десятая — признание в любви женщине-полицейскому, обобравшей лирического героя на десять шиллингов. Одиннадцатая выросла из рекламы хлопьев “Kellogg’s”. Двенадцатая — пришла пора прощаться, и оркестра кланяется публике. И, наконец, грандиозный эпилог — “A Day In The Life”, от которой у Америки на глаза выступили слезы. Все, что тогда было каркасом, стало искусством. Пол чувствовал себя счастливым, потому что задумка удалась. Америка заражалась его ощущением. Уже сейчас можно было понять, что это особенная работа. А зная, как трудились, сводя дорожки, Эмерик и другие звукоинженеры, можно было сказать, что этот альбом стал не только музыкальным, но и техническим прорывом.
Заключительным аккордом весны стала вечеринка в новом загородном доме Брайана в Суррее. Он назвал кучу гостей и пообещал для ориентирования развесить воздушные шары на деревьях, оградах и домах на подъезде к его резиденции. Перед выездом Пол убедил Америку проглотить немного кислоты: он регулярно ею баловался, Америке же из-за большого количества работы было не до нее. «Да ладно, мы теперь постоянно под кислотой, — заверял ее Пол. — Состояние — супер, и последствий никаких!» Америка, у которой оставалось предубеждение после того, как она перепутала ЛСД с антидепрессантами: «Мы же просто дотуда не доедем!» Но Пол настоял, чтобы она попробовала.
Когда они приехали, Брайан с порога предложил им еще кислоты. По дому висели надписи «Кислота не вреднее молока!» Брайан впервые за долгое время выглядел расслабленным и довольным. Постепенно подтягивались знаменитые гости: Ринго и Морин, все четверо из “The Fool”, Тони Барроу, которого никогда на такие мероприятия не звали, композитор Лайонел Барт, художник, оформлявший обложку “Revolver”, Клаус Форман, адвокат Нат Вейс, молодой ведущий Кенни Эверетт, импресарио Роберт Стигвуд, дирижер Джон Притчард. Всех Пол и Америка так или иначе знали в связи со своей активной светской жизнью.
В какой-то момент подъехали «мини» Харрисона и расписанный в фантастические цвета «роллс-ройс» Леннона. Из «мини» вышли Джордж и Патти с присоединившейся к ним Дженни, а из «роллс-ройса», кроме того, что вывалился Джон и неуклюже выскочила Синтия, появился Дерек Тейлор, ранее служивший пресс-секретарем, с беременной женой.
— Дерек, как ты тут? Чем ты сейчас занимаешься? — спросила Америка после горячих приветствий. Дерек уволился именно тогда, когда она выпала из всех процессов.
— Я сейчас делаю фестиваль в Монтерее, — поделился Дерек. — Брайан позвонил, позвал на новоселье, я не мог не согласиться. И Джоан, моя героиня, согласилась, чему я удивился. На седьмом месте такие спонтанные решения… — Дерек отвлекся, разглядывая плакат про кислоту и молоко. — Кстати, приезжайте на фестиваль, если можете.
Исчезло время, реальность растеклась и раскачивалась, вибрировали волны, распускались узоры, слова и звуки слились в поток музыки, неподвластной закономерностям, души соединились в едином кружении. Вселенная озарилась, подстветив новые, правильные смыслы. Дом Брайана превратился в аэровокзал, куда прибывали космические корабли из разных миров.
Дерек в ту ночь попробовал ЛСД впервые и сразу громадную дозу: сначала с ним поделился Джордж, потом в его напиток тайком добавил кислоты Джон, сообщим об этом с хитрой миной:
— Угадай, какой секретный ингредиент есть в твоем чае?
— Но… — возразил Дерек. — …Джордж уже поделился со мной.
Дерека поспешили успокоить: он среди знакомых людей, отсутсвие чужаков исключит страх, и его «путешествие» подарит ему сплошное удовольствие. В зале с камином, где в непонятно какой момент оказались Дерек и битлы с женами, ими овладел смех. Они шлифовали свое состояние косяком марихуаны, который передавали по кругу. Смех Джона, бесконтрольно увлекающегося наркотиками, звучал инфернально.
— Что происходит? — спрашивал, смеясь, Дерек.
— Ты путешествуешь, — прошептал кто-то на сленговом языке.
Стерлись границы осознания себя и реальности. Все плыли по вязкому эфиру, чьи объятия были ласковы и обжигающи одновременно. Незаметно шли часы, и только утром Пол и Америка осознали себя и отправились домой.
Так был дан старт кислотному лету. С его началом посыпались новые дела: месяц начался с концерта Cream, куда их на вечере у Брайана позвал их импресарио Стигвуд. Америка села за адаптацию «Сотворившей чудо». В первую неделю июня Брайан позвал Америку обсудить предстоящий телемост, но она отложила встречу, поскольку в тот день у Пола брал интервью журналист “Independent” прямо во дворе дома. Пол расставил перед крыльцом деревянный стол и три стула, на которых обосновались он сам, супруга и журналист. Всех тогда интересовало, как относятся The Beatles к наркотикам. Пол уже до этого высказывался за легализацию марихуаны. Когда журналист задавал вопросы о героине, это выглядело как минимум странно: худой Пол, внезапную худобу которого подчеркивала модная рубашка с психоделичными узорами, выглядел бы совсем как жертва героиновой зависимости.
— Как часто вы принимали ЛСД? — спросил весьма молодой интервьюер.
— Около четырех раз, — ответил Пол, раскачиваясь на стуле.
— А где вы их берете? — наивно интересовался журналист.
— Вы понимаете, это незаконно, я не могу об этом говорить, — Пол покусывал губу.
— Но вы публичный человек, у вас не должно быть секретов, — возразил молодой человек.
— Вы знаете, в чем загвоздка: когда репортер задает мне вопрос, передо мной стоит выбор — солгать или сказать правду. Я предпочитаю говорить правду. Но я вообще-то не должен распространяться об этом, это глупо, у меня должно быть что-то личное. На мне вообще-то лежит ответственность за то, что я несу. Я не хочу, чтобы за мной повторяли, я не хочу популяризировать такой образ жизни.
— Но вы публичная фигура… — пытался спорить собеседник, но Пол упорно стоял на своем.
На следующий день Брайану удалось собрать «Битлз» и Америку у себя дома, чтобы обсудить телемост. Джон выступил за то, чтобы спеть что-то такое, что бы объединило весь мир. «Надо спеть что-то, что будет легко сыграть вживую», — и Пол вспомнил о песне, над которой они работали с конца мая. Брайан попросил спеть ее, и тогда Джон под ритмичное притоптывание и второй голос Пола исполнил ее. Когда он в первый раз затянул припев “All You Need Is Love”, оставалось только удивляться, как в пять простых слов уместилась вселенская истина, во второй раз — заулыбаться, в третий — запеть всем хором. В тот же день составили список гостей и возобновили репетиции.
Грейс обсудила с Полом приезд в Сан-Франциско, и он в тот же день купил билеты. Через несколько дней вышел альбом Америки и закончился театральный сезон, и Пол с супругой, Майлзом, Данбаром, Блейком и еще одним приятелем по авангардному творчеству, Иэном Соммервиллом, отправились в “Scotch of St James”. Фрезер, как ни странно, отсутствовал, поскольку решал проблемы юридического характера.
— Вы читали, что сейчас пишут в газетах? — вдруг спросил Данбар, прервав обсуждение дел Штокхаузена и Гинсберга и расценок на кокаин.
— Что это ты вдруг стал газеты читать? Там же пишут одну неправду! — возмутился Барри Майлз.
— Я умею отделять зерна от плевел, поэтому читаю газеты. Иногда бывает и что-то интересное. Сейчас, — Джон стал ощупывать свои карманы в поисках вырезки из газеты. Он вытащил смятую бумажку, развернул и зачитал: «Десятки тысяч хиппи собрались в американских городах, устроив забастовку против существующего политического режима. Центром движения стал Сан-Франциско: в квартале Хайт-Эшбери собралось не менее ста тысяч хиппи».
— Странно, насколько я знаю, хиппи вообще люди аполитичные, — произнес Пол, затягиваясь сигаретой. — Мы скоро полетим в Сан-Франциско, вот и узнаем.
— Тут есть еще про ваши пластинки! — Данбар достал еще одну смятую вырезку. — «Начало лета ознаменовал альбом The Beatles «Сержант Пеппер и оркестр одиноких сердец». За полторы недели он обрел сказочную популярность, в США вот-вот станет «золотым». Битломаны, соскучившиеся по исчезнувшим кумирам, смели с прилавок все экземпляры в первые трое суток. Хиппи избрали песню “She's Leaving Home” в качестве негласного гимна. “A Day In The Life” запретили из-за намеков на наркотики... МакКартни высказался за легализацию марихуаны и признал, что употребляет ЛСД...» Вот! «Почти через неделю вдогонку за «Сержантом» вышел альбом Америки Зами “Inspired By Astor” с короткими инструментальными композициями, стилизованными под танго нуэво неподражаемого аргентинского композитора Астора Пьяццоллы. Нельзя отрицать, что Америка Зами является одной из самых психоделичных персон этого года. Одни ее наряды расцветки попугаев какаду чего стоят».
На этом все сидящие за столом рассмеялись.
— В этом тексте черт ногу сломит — построение просто ужасное, — высказался Барри, когда долгий, громкий, местами истеричный смех стих, и мужчины вытирали слезы со своих покрасневших лиц.
— Сложно быть иконой стиля... по себе знаю, — Пол дернул края воротника своей рубашки всех цветов радуги.
— Это еще что, — Иэн встал, чтобы показать друзьям короткий комбинезон, как у мальчишек в начальных школах, и пестрые носки разного цвета: правый зеленый и желтый левый.
— Да мы с вами законодатели моды! Выпьем, — Пол поднял свой бокал с виски.
Через два дня к Америке за помощью обратился Тод, от которого долго не было никаких вестей. Они с Эллиной зашивались из-за “Art”, а сам Тод рвался между Лондоном и Парижем. Америка, соображавшая немного в экономике, смогла предложить несколько рационализаторских идей. Так они с утра до позднего вечера разбирались с бумагами “Art”, и закончили уже после полуночи.
— Ну вот и все, — выдохнул Тод, поняв, что задача на сегодня выполнена. — По чайку?
— Давай. Странно, что-то Пол не звонит. Обычно, как только время к полуночи, начинает трезвонить, — забеспокоилась Ами.
— Может, задерживается. Или у него нет моего номера, — пожал плечами Тод, ставя чайник на плиту. — Не волнуйся, я тебя до дома провожу.
— Я на машине. Да и не в этом дело. Я оставила ему твой номер. Мне кажется, тут что-то неладное, — Америка посмотрела на уставшего Тода, опершегося спиной и руками на разделочный стол рядом с плитой, и его левый локоть почти что упирался в греющийся чайник. Правой рукой он поправил свои длинные русые волосы и упер в стол. Рукава его рубашки были засучены до локтей, чтобы было легче работать, а глаза были красными от недосыпания. — Ты будешь на проводе, если что?
— Конечно, — Тод почесал низ затылка. Чайник засвистел, и Тод резко выключил конфорку.
— Я, наверное, не буду чай, — Америка поднялась из-за стола. — Я уже поеду.
— Жаль! Буду ждать твоего звонка! И спасибо за помощь! — Тод выкрикивал каждую фразу все громче и громче, чтобы Америка, уходя, услышала их.
Америка примчалась домой. Ее опасения оказались напрасными: в кухне горел свет. Америка зашла в дом, но на кухне никого не было. Она прошла в спальню — кровать не расстилали с утра. Внезапно позвонил телефон, как будто чувствовал, когда нужно звонить.
— Здравствуйте! мисс Зами? — раздался женский голос.
— Да, это я. С кем я говорю? — сердце Америки ускорило темп.
— Это не столь важно. Нужно забрать вашего мужа, — сердце Ами ушло в пятки от этих слов. — Записывайте адрес.
— Что... В каком он состоянии? — Америка старалась сохранять спокойствие.
— Записывайте адрес, — настойчивее повторила женщина. Америка вытряхнула из своей сумки все содержимое, схватила блокнот и ручку и записала все, что ей сказали. Ами перезвонила Тоду и дала ему адрес, чтобы он перехватил ее на месте. В голосе Тода звучала усталость, но он всячески пытался ее скрыть. Америка выбежала из дома, села за руль и во второй раз в жизни ударила по газам так, что мотор взревел и машина помчалась по улицам города быстрее положенного.
Америка очутилась в одном из самых чистых районов города. Тода у назначенного места не оказалось, но Америка осмелилась зайти внутрь в одиночку. Там была лестница, ведущая в черный подвал. Хилая лампочка, жужжащая, как умирающая муха, освещала первые три метра — дальше ступени разобрать можно было с трудом. Оказавшись внизу, Ами успела сделать лишь несколько шагов, пока не услышала тяжелое дыхание. Не успела она обернуться, как грубая мужская рука заткнула ей рот. Вторая рука зажала правое бедро, а потом оказалась в запретном пространстве между ног, которое защищалось лишь длинной юбкой и нижнем бельем. Движения стали настойчивее, пока не раздался топот, басоватый вскрик «****ь!», и шершавые, горячие руки не отпустили ее. Америка оглянулась и в полумраке разобрала щуплые фигуры Тода и Билли.
— Получи! — Тод треснул мужика по затылку арматурой. — Будешь знать, как распускать лапы!
— Все-таки зря я зашла одна, — Америка сделала шаг в сторону.
— Хорошо, что мы увидели, как ты зашла. А то бы прождали наверху, — Билли потер руки. — Где там наша жертва?
В холл выбежала светловолосая женщина — по всей видимости, с ней Америка говорила по телефону. Посмотрев на лежащего мужика, она лишь всплеснула руками.
— Вы за телом? — спросила женщина.
— Телом? — Билли снял с языка Амин вопрос. Тод, как будто разозлившись, ворвался в зал. Билли, положив руку на плечо Америки, осторожно вошел вместе с ней. В нос ударил соленый запах пота. Где-то громко играла музыка, чтобы завуалировать групповые стоны.
На лавочке лежал, кое-как прикрытый простыней, Пол. Билли подставил ладонь к носу Пола. Америка сделала два шага вперед и остановилась.
— То ли перевозбудился, то ли кокса перенюхал, — безразлично бросила женщина и ушла.
— За дело! — воскликнул Тод и взял МакКартни за ноги.
— Стойте! — Америка попыталась поправить соскальзывающую простыню.
— Да чего мы там не видели! Билли, хватай под мышками.
Тод и Билли еще никогда не были столь мужественны в Аминых глазах. Год назад размолвка из-за Эллины настроила их друг против друга, но сейчас перед ними стояла лишь одна задача — выручить Америку. Очарованное сердце предательски заколотилось. «Не об этом я должна думать, не об этом!» — осеклась Америка.
Тод и Билли стали осторожно поднимать МакКартни наверх.
— Девушка, — окликнули Америку, — заберите одежду.
Америка взяла рубашку, брюки и туфли Пола. В нос ударил запах его одеколона.
— Спасибо, — выдавила Зами и последовала за парнями. Тод шел спиной, впереди, и казалось, он еле сдерживается, чтобы не выругаться. Тод толкнул спиной дверь, споткнулся о порожек и еле удержался на ногах. Америка открыла заднюю дверь своего авто. Тод и Билли загрузили МакКартни на заднее сидение.
Америка достала пачку сигарет и безмолвно предложила парням. Все трое нервно закурили. Потом Билли сел назад, к Полу, а Тод вперед, к Америке. Приехав на Кавендиш, Тод и Билли внесли Пола в дом и положили на кровать в спальне.
Америка налила всем виски. Тод и Билли сели с Ами за стол и стали неторопливо осушать стаканы.
— Это был свингерский клуб, — сказал на выдохе Тод и встретился взглядом с Америкой, которая боялась показать свое непонимание. В ее представлении свинг — джазовое направление. — Не лучший из них. Туда приходят парами и обмениваются партнерами.
— А... Откуда ты о таком узнал? — осторожничала Америка.
— Мы общались как-то с Линдой. Она хвастала своими успехами.
Америка сжала губы внутрь рта, а потом опрокинула в себя оставшийся виски.
— Я понимаю, что наивно полагать, что такого больше не будет, но... — Америка посмотрела на Билли и Тода. Они закивали, поняв, что имеет в виду Ами.
Вскоре они оба уехали. Америке не хотелось спать. Вскоре голубое оконное свечение сменилось зеленым, тишина — пением птиц и шелестом листьев. Раздался телефонный звонок.
— Доброе утро, мисс Зами! Это Тельма Кларк, вы помните меня?
— Здравствуйте. К сожалению, ваше имя ни о чем мне не говорит, — Америка старалась не выдавать своей усталости.
— Три года назад я у вас брала интервью. Совсем-совсем не помните? — «Три года назад! Она шутит? — думала Америка. — За три года этих интервью было столько!..»
— Увы, совсем.
— Впрочем, это не столь важно. Я открыла свой собственный журнал «Все звезды» и приглашаю вас дать мне интервью. В первую очередь мне интересно узнать о вашей совместной жизни с МакКартни. Мы не могли поймать вас полгода!..
Вот о ком Америке не хотелось сейчас говорить вовсе — о МакКартни.
— Тельма, вы правы, у меня очень плотный график. Вы не могли бы перезвонить мне позже?
— Хорошо, через час вам будет удобно?
«Через год», — подумала Ами.
— Через день. Спасибо за понимание. До свидания.
Америка повесила трубку. В кухню вышел, шлепая босыми ногами, завернутый в одеяло Пол. Он подкрался к Америке сзади и, поцеловав ее в макушку, сел напротив.
— Кто звонил? — спросил он. Америка встала из-за стола и подошла к плите.
— Журналистка. Пыталась добиться интервью.
— Как я оказался дома? — спросил Пол после долгого молчания.
«С божьей помощью», — выдохнула про себя Ами, ухмыльнувшись.
— Ты хочешь узнать, как я там оказался? — осторожно уточнял Пол. Америка нашла в себе силы повернуться к нему. — Вчера я долго ждал тебя, мне стало скучно, и тут за...
— Какую дурь ты принимал? — спросила Америка.
— Я только курил кубинские сигары, мои «Мальборо» и пил виски, — Пол сложил руки на столе.
— Мне сказали, туда только парами пускают. С кем ты ходил? — Америка спрятала левую руку за спину и сжала ее в кулак. Пол опустил голову, как пристыженный мальчишка.
— В Лондон прилетела Пегги Липтон... Он меня пригласила развеяться.
— И потом кинула тебя, — Америка закивала и отвела взгляд в потолок, чтобы глаза не заполнились слезами, хотя ее голос звучал твердо. Пол подошел к Америке и встал слева от нее.
— Не обижайся на нее. — Америка фыркнула. — Я знаю, что ты сейчас думаешь. Не сердись на нас. Знаешь, какой страх появился у меня после этого вечера? Что я переборщу с наркотиками и навсегда останусь в мире галлюцинаций, а на помощь мне никто не придет. Кстати, а как ты меня доволокла до дома?
Америка оперлась на кухонную столешницу.
— Пол, ты знаешь, я за тобой и в огонь, и в воду, — она перевела взгляд в его глаза и прижала левую ладонь к ключице, — но предупреждай, пожалуйста, когда собираешься идти на авантюру. Так у тебя меньше шансов вызвать неодобрение с моей стороны. И выпутываться из сложных ситуаций легче вместе.
Америка развернулась, ушла в спальню, заперлась и проспала до вечера. Проснулась уже с сильной головной болью, и Пол предложил пройтись по улице и освежиться. Рядом с домом все еще колобродили фанатки, пытаясь сфотографировать супругов на полароиды. По возвращении они застали телефон звенящим: Америке пыталась дозвониться та самая Тельма Кларк. Они договорились о встрече на следующее утро, как раз накануне отъезда Пола и Ами в Америку, причем, за время разговора Тельма успела утомить Ами и практически склонить к отказу от интервью. Утро выдалось теплым и погожим, поэтому Пол вынес во двор раскладные деревянные стол и стулья, чтобы позавтракать, нежась в солнечных лучах. Как только завтрак был окончен и Америка отнесла посуду в кухню, к воротам подъехала машина. Пол подошел к воротам и отпер замок: там стоял окрашенный в розовый цвет кабриолет. Лондон и так пестрил всеми существующими цветами, и водители изгалялись над своими авто как могли, но такое МакЗами видели впервые. Из-за столбов несмело вышли три сонные битломанки. За рулем кабриолета сидела девушка с завитыми светлыми волосами. Она, по всей видимости, не собиралась въезжать во двор и вышла из авто, громко хлопнув дверью.
Девушка прошла во двор, бросив налету: «Доброе утро!» Как только Тельма приблизилась, Америка узнала ее лицо: Кларк была одной из первых людей с телевидения, кто взял у нее интервью. Правда, три года назад она была шатенкой, подумала Ами.
— Здравствуйте, Америка! Выглядите, как всегда, сногсшибательно!
— Спасибо, вы тоже весьма элегантны, — вежливо ответила Америка.
— Не могли бы вы принести мне воды? — из-за крыльца вышла Марта и залаяла. На лице Тельмы сначала промелькнули испуг и отвращение, но она, окинув взглядом Пола и Америку, восторженно завосклицала: — Ой, какой милый песик! Только не облизывай меня, я в солнцезащитном креме! — Америка ушла в кухню, чтобы налить воды гостье. Пол тоже стал забираться на крыльцо, как его остановил вопрос Тельмы: — Пол, а сколько сторонних связей вы имели за всю вашу совместную жизнь?
Пол дежурно улыбнулся и ответил:
— Я не знаю. Спросите лучше у Ами, она знает точно. Она организовывает все это, — он подмигнул ошарашенной Тельме и попытался пройти в дом, как вышла Америка со стаканом в руке.
— Спасибо, Америка. Что ж, приступим к интервью? — Тельма отпила несколько глотков.
— Ну да, вы же сюда не за водой приехали, — усмехнулась Америка, садясь за стол. Тельма рассмеялась.
— Хорошо. Америка, вас повсеместно называют иконой стиля 1967-ого года...
— Где, например? — перебила Америка.
— К примеру, в “Vogue”. Каждый ваш наряд описывается как «изысканный» и «экстравагантный». Вас пытаются копировать юные поклонницы и соперницы. Буквально на прошлой неделе Марианна Фэйтфул призналась, что завидует вашему гардеробу. Что служит для вас источником вдохновения, чтобы так одеваться? Кто ваш поставщик одежды? Кто фаворит?
— Лестно слышать это. Моим любимым производителем одежды является “OwoDream”. Их весенняя коллекция полностью соответствует психоделическим настроениям этого года. Интересные вещи делают “The Fool” и разные независимые художники. Сейчас каждый может расписать одежду красками на свой вкус. Множество аксессуаров родом с блошиного рынка.
— Но разве заработок не позволяет вам покупать что-то лучшее? Почему вы предпочитаете помойку? — в голосе Тельмы зазвучали нотки возмущения и осуждения.
— Это предубеждение. Бренд не гарантирует того, что все товары будут со вкусом. А на блошином рынке можно найти много интересных и уникальных вещей.
— Спасибо. А теперь перейдем к обсуждению кое-чего не менее уникального, чем товар на блошином рынке. Как вы думаете, о чем будет следующий вопрос? — с легким задором спросила Тельма, пытаясь расшевелить Америку. Но та лишь иронично ответила:
— Мне казалось, у нас интервью, а не викторина.
Тельма прочистила горло, недовольствуясь дерзостью интервьюируемой.
— Вообще я хотела поговорить о МакКартни. О том, что вы женаты, стало известно лишь в январе этого года, хотя вы женаты с августа 1965-ого. Но как долго длятся ваши отношения на самом деле?
— Всю жизнь, — ответила Ами, закинув ногу на ногу.
— То есть...? — Тельма наклонила голову в сторону Америки.
— Мне кажется, что люди предназначаются друг другу с самого рождения. Даже если между ними большая разница в возрасте, на судьбе старшего уже написано: через четырнадцать лет, восемь месяцев, две недели, три дня, шесть часов и пятьдесят семь минут родится любовь всей твоей жизни. Даже если они живут в разных концах мира, то одному из них внутренний голос шепчет координаты деревни, куда нужно ехать.
Из открытого окна раздался грохот: подслушивающий Пол упал с подоконника, чтобы скрыть свой смех. Америка несла околесицу, чтобы подразнить Тельму.
— А есть ли разница между МакКартни-звездой и МакКартни-человеком?
— МакКартни-человек еще остроумнее и галантнее.
— И все? А как он в постели? — Тельма разочарованно посмотрела на Америку.
— Заправляет по утрам, помогает вставлять одеяло в пододеяльник.
Неудивительно, что Ами не вспомнила о Тельме сразу: она затерялась в бесчисленном количестве бестактных журналистов, бравших интервью как у нее самой, так и у битлов.
— Мне кажется, интервью себя исчерпало, — миссис Кларк встала из-за стола. — Спасибо, что уделили мне время. До свидания.
— Да, счастливо, — ответила Америка. Тельма вышла за забор, села в свой кабриолет и уехала в сторону площади Уэллингтона.
Следующим вечером Пол и Америка отправились в аэропорт, чтобы улететь в Сан-Франциско двумя самолетами с одной пересадкой в Нью-Йорке. Сначала все складывалось как нельзя лучше: они укладывались в запланированный график, чтобы успеть прилететь к утру шестнадцатого июня и к началу фестиваля оказаться в Монтерее. Они уже договорились о встрече с Грейс там. Вылет в Нью-Йорк задержался на двадцать минут, но в этом для Пола и Ами не было ничего нового. По прилете в Нью-Йорк, нужно было подождать два часа до самолета в Сан-Франциско в зале ожидания. Но пошел уже третий час ожидания, а о посадке так и не объявили. Пол нервничал, топтал от нетерпения, Америка пыталась его успокоить. Только через полтора часа прозвучало объявление, что вылет задерживается. «А то мы не заметили!» — нервно заметил Пол, затем встал и куда-то ушел. Но ушел недалеко: уже через пять метров он поймал какого-то высокого мужчину в форме, и Ами удалось услышать их разговор.
— Мистер Тейлор, не подскажете ли, в чем причина задержки вылета? — вежливо поинтересовался Пол, увидев фамилию служащего аэропорта на нагрудной нашивке.
— Доброе утро, мистер МакКартни! — мужчина узнал его. Он отвечал по-офицерски: громко, как по уставу, вытянувшись, как по струнке. — До нас дошла информация, что кто-то провозит в больших количествах легкие и тяжелые наркотики рейсом Лондон — Нью-Йорк — Сан-Франциско. Сейчас мы занимаемся поисками наркоторговцев.
— И какое время это займет?
— От часа до пяти, по нашим расчетам, сэр, — офицер учтиво наклонил голову. Пол поблагодарил его и вернулся к жене. К тому мужчине подошла женщина в такой же форме и что-то произнесла, и Америке показалось, это было: «А их-то мы не проверили!» Оба ретировались.
На кресло рядом с Полом и Америкой плюхнулся молодой человек. Он выглядел очень расстроенным и в подтверждение этого громко вздохнул.
— Не везет по полной!..
Пол и Ами переглянулись и изучили мужчину с ног до головы: весьма строгая повседневная одежда, бежевая вельветовая куртка, дипломат в левой руке, короткая стрижка. Не так-то просто оказалось определить его профессию.
— Как думаешь, что у него случилось? — спросил МакКартни.
— Думаю, точно неприятности на работе, — предположила Америка.
Мужчина тем временем закрыл глаза и, по всей видимости, погружался в свои мысли.
— Извините, вы адвокат? Может, мы можем вам чем-то помочь, — осторожно поинтересовался Пол, сев в кресло между супругой и незнакомцем. Мужчина поднял на него глаза.
— Думаю, вы мне ничем не поможете. Я журналист. Абсолютно никудышный журналист...
— Бросьте! — поспешил приободрить его Пол. — Почему такие выводы? Может, еще не все потеряно?
— Уже все... У меня был последний шанс написать сенсационную статью, но из-за задержавшегося рейса я не успею сделать это до конца дня. За последние месяцы я так опустился, замарал свою репутацию настолько, что мне уже ничего не поможет. Если вы не против, не буду пускаться в подробности.
— Ничего, чувак. А как насчет начать вольную жизнь? С хиппи в стае, например.
— Я бы сбежал, но на мне ответственность. У меня маленькая дочь, сейчас она с бабушкой, но мама не бывает вечной. Что-то я совсем разошелся... Извините, что изливаю свои проблемы. Кстати, ваш голос мне кого-то напоминает. Сейчас.
Мужчина открыл дипломат и начал что-то искать, потом достал очки и нацепил их на нос.
— Ой... — выдохнул он, сфокусировав взгляд на лицах перед ним. — Неловко вышло. Простите, — он отвернулся.
— Почему вы так переживаете?
— Я не ожидал вас здесь увидеть.
— Такое бывает, — произнесла Ами.
— Я никогда не брал интервью у «Битлз», хотя неоднократно был на пресс-конференциях. Все осыпали их... вас вопросами, а я в самом деле не знал, что спросить. Тут все было просто: и почему успех пришел, и гнетет ли он вас, и что будет дальше. Все было прозрачно, но все вокруг пытались стереть с чистого стекла мнимые пятна. Но в этом году у меня все же появились к вам вопросы.
— Так почему бы вам их не задать? Хотите взять у нас интервью? — тут же предложил Пол. Глаза журналиста загорелись.
— Ой, а можно? — несмело переспросил он.
— Если предлагают — как думаете? Видим, вы человек порядочный. Почему бы не позволить задать парочку вопросов, — Пол пожал плечами.
— Ого, даже и не знаю, что спросить... — он вытянул из внутреннего кармана блокнот. — Как вы представляете свое будущее? Видите ли вы The Beatles в нем?
— Честно сказать, хочется, чтобы всегда было так, как сейчас. Я могу сочинять музыку и работать над ней с моими друзьями, у меня есть жена и дом, и, надеюсь, семья еще будет расти. Я понимаю, что ничто не вечно, но The Beatles — это настоящая крепкая команда, и нас, как верных супругов, сможет разлучить только смерть.
Журналист внимательно слушал, отдельные фразы вписывая в блокнот размашистым почерком.
— А как изменился ваш распорядок дня с окончанием концертной деятельности?
— Наше отсутствие на публике подогрело интерес к нашей личной жизни. Если у Джона, Ринго и Джорджа все было чисто, то мы с Америкой долго скрывались, поэтому и попались. Нельзя сказать, что это пошло во вред: теперь мы можем обоснованно появляться вместе в публичных местах. Не могло же это продолжаться вечно?
— Верно. А как вы относитесь к тому, что сейчас происходит в Сан-Франциско? Как относитесь к новому молодежному движению?
— Вы о хиппи? Да, они заполонили улицы многих городов — не только Сан-Франциско, но и Лондон. Но я не могу сказать в их сторону ничего плохого. Люди ищут способы самовыражения и хорошо, что мирные и не причиняющие вреда.
— А как вы относитесь к свободному распространению наркотиков? Насколько мне известно, вы сохраняете нейтральную позицию или даже выступаете против запрета наркоторговли.
— Это скорее правда, чем неправда. Наркотики все равно будут просачиваться, а запрет лишь сделает плод еще слаще и привлекательнее.
— А какова ваша позиция относительно «свободной любви», которая практикуется среди представителей хиппи? — он взглянул на Америку, ожидая ответа и от нее. Пол прислонился к спинке стула, словно уходя в тень и оставляя место для Америки.
— Я считаю, что это личный выбор человека или пары. Любовь прекрасна, когда не причиняет никому боли. Феномен свободной любви интересен. Например, полигамные люди вполне могут быть счастливы в браке, любить друг друга, но также находиться в состоянии влюбленности в другого человека, рассказывать друг другу про то, что они чувствуют. Мне кажется главным в любых близких отношениях быть честными и открытыми друг с другом. Если вы договариваетесь о каких-то правилах, вы можете делать очень многое, даже вступать в связи с другими людьми и не считать это изменой. Считаю это приемлемым, если это никого не ранит. Есть так называемые групи, которых волнует только мимолетная связь со знаменитостями. Такого я не понимаю, потому что это больше похоже на коллекционирование. Мне кажется, во все, что ты делаешь, должна вкладываться любовь, а азарт годен для совсем других вещей.
— Спасибо большое. Думаю, что я больше не могу у вас ничего спросить, — журналист смущенно улыбнулся.
Вдруг Америка почувствовала какую-то надвигающуюся угрозу и уже через полминуты к ним подошли те же мистер Тейлор и его напарница.
— Извините за беспокойство, — мистер Тейлор, явно не давая себе отчет, отдал честь, — мистер МакКартни, мисс Зами, пройдите за нами.
— И вы, молодой человек, тоже, — строго обратилась девушка к журналисту.
— Я? — переспросил он, прижав ладонь к груди.
— Вы же не мадемуазель, в конце-то концов. И возьмите чемоданы!
Пол подхватил чемодан, и они с Америкой поспешили за служащими аэропорта. Оба, как и плетущийся за ними безымянный журналист, не понимали, что к чему. Они вошли в какой-то коридор, и их провели в офисный кабинет, где сидели еще три представителя службы безопасности.
— Чемоданы на стол, — бросил кто-то, и двое офицеров уложили чемодан МакЗами на стол и принялись расстегивать.
— А второй где? — спросил другой мужчина.
— Я только с этим, — несмело произнес журналист, указывая на свой потертый дипломат. На его лоб выступили капельки пота.
Настенные часы пробили четверть часа. Одна Америка из всех присутствующих взглянула на циферблат: шел девятый час утра.
— Вытряхивайте содержимое, — потребовала женщина.
Мужчина трясущимися руками, будто это он провозил наркотики, открыл портфель и вытряхнул оттуда бумаги, ручки, документы и деньги.
— Все? — спросил один из мужчин.
— Да, — уже более бойко ответил журналист.
Америка не заметила, как их с Полом чемодан раскрыли и начали перебирать вещи. Сначала шел толстый слой пестрой одежды, после стали доставать носки, купальники, трусы и бюстгальтеры.
— Это что?! — напряженно спросил служащий. — Наркотики? Колеса?
Пол хмыкнул.
— Какие колеса? Это же аспирин галим... обыкновенный!
— Ладно... так, та-а-к, а это что?
— Так это ж обычный перочинный ножик! — Пол для убедительности всплеснул руками.
Америка посмотрела в сторону двери: там все еще стоял журналист, сжимая в руках дипломат, и дожидался Пола с Америкой.
— А это что?
Пол усмехнулся, слегка скривив рот.
— Презервативы.
Америка закрыла рот рукой, чтобы спрятать усмешку.
— Даже у вас нет. Черт! Они могли уже выйти из аэропорта! — их, по всей видимости, начальник, был очень разозлен.
— Лейтенант, так нам можно уйти? — вежливо поинтересовался Пол.
— Всего доброго, — лейтенант махнул рукой. Пол кое-как утрамбовал вещи, которые накануне так бережно складывала Ами и которые сейчас были беспощадно вывернуты, закрыл чемодан и попрощался с присутствующими. Пол, Ами и журналист вернулись в зал ожидания.
— Я же тебе говорил, что не надо было так аккуратно складывать, — шутливо произнес Пол.
— Пол, Америка, спасибо вам, что подарили материал для статьи! Даже если я приеду невовремя, за такой материал мне дадут второй шанс.
Пол обхватил Америку за талию и прижал к себе, чувствуя гордость за то, что бескорыстно сделал доброе дело. Даже весной, впустив домой парнишу Стюарта, он не ощущал это так. Затем мужчина спросил у супругов их адрес, чтобы прислать статью, когда та будет опубликована. Они расстались, и МакЗами, так и не узнав, как звали случайного попутчика, отправились подкрепиться в кафетерий. Как только завтрак был окончен, объявили о том, что посадка начнется через полчаса — в двадцать минут одиннадцатого, и рейс состоится с задержкой в пять часов.
Пол и Америка ступили на калифорнийскую землю только в третьем часу по местному времени. Вряд ли их еще дожидались друзья — Пол и Америка не были в этом уверены. Пол заказал номер в гостинице, чтобы принять душ и отдохнуть несколько часов после утомительного затянувшегося полета. Быстро смыв с себя пыль, пот и потерявшуюся надежду добраться до Монтерея к окончанию фестиваля, они, мокрые, улеглись на постель, кое-как обмотавшись мягкими махровыми халатами, и заснули в обнимку, делясь друг с другом душевой водой, капающей с волос. Америка открыла глаза в полной темноте и не могла понять, сколько прошло времени. В комнате стояла не кромешная тьма, а черная, с синим оттенком полумгла. Пол уже не похрапывал, как делал это во сне, его тихое легкое дыхание касалось ее щек. Волосы уже высохли — чувствовалась лишь легкая сырость на затылке. «Спишь?» — прошептала Америка. «Нет», — ответил Пол. «Сколько времени?» — спросила она. Пол потянулся к тумбочке за наручными часами, и Ами заметила, что все это время его левая рука лежала под ее головой, а она сама обхватывала его торс. «Полтретьего, — прошептал он, — светает. Спать вообще не хочется». «Сейчас, наверное, все закрыто». «А давай сходим, проверим?» — уже вслух произнес Пол. «А почему нет?».
Уже через двадцать минут Пол и Ами вышли из гостиницы и пошли по предутреннему городу. Какие-то улицы были погружены в сон, но город не спал, хотя в целом стояла тишина. Долго они ходили в поисках работающего кафе, но лишь горели магазинные витрины и изредка проезжала пара-тройка машин. Кое-где, прижавшись спиной к остывшим стенам домов, спали хиппи. Пол и Ами шли довольно долго, пока их не окликнула небольшого роста русоволосая девчушка лет семнадцати с повязанной на голову лентой. Она бойко подбежала к ним и затараторила:
— Извините-извините! Не могли бы вы спеть для нас одну песню? Нам она очень нравится!
— Хорошо, а какую? — улыбнулся Пол.
— “She's Leaving Home”, — смущенно сказала она, а потом добавила громко: — Это наш гимн!
Девчушка засеменила в ту сторону, откуда пришла, и Пол с Америкой последовали за ней. Она завела их в какую-то подворотню, освещенную двумя фонарями, несколькими свечками и... костром. Там сидели порядка пятнадцати хиппи в пестрых одеждах, у одного из них в руках была покоцанная гитара. Кто-то сидел на бетонных глыбах, кто-то прямо на асфальте, кто-то стоял, большинство курили, отчего над ними витал синеватый дым.
— Смотрите, кого я привела! — воскликнула девчушка. Раздалось громкое «О-о-о-о-о!» На асфальте стояли опустошенные бутылки из-под пива, рядом лежала свернутая ткань. Пола и Америку окружили, ткань постелили на осколок бетона и предложили им сесть.
— Спойте нам, пожалуйста, “She's Leaving Home”! — попросил кто-то из галдящей толпы.
— Да! Я ее из лавки Овоща услышал. Так за душу взяло!
— Эта песня как будто обо мне!
Полу дали в руки гитару. Кто-то накинул на плечи Америки огромное вельветовое пальто. Пол провел рукой по струнам: как ни странно, гитара безупречно настроена. Пол запел о девушке, которая оставила богатый дом в поисках свободы и любви. У девушки было все: семья, машина, деньги, но она чувствовала себя одинокой и потому оставила все ради счастья. В конце раздались бурные аплодисменты.
— Молодец, герла, — мужик с длинной бородой обнял ту самую девчонку.
Во двор вбежал худощавый парень с огромными черными глазами. У него в руках был холщовый мешок, в котором что-то позвякивало.
— Пиплы, смотри, че нааскал! — он снял с плеча мешок и развернул его, все ринулись к нему. Кто-то воскликнул: «Ты тут такое пропустил!» Из мешка стали доставать бутылки с напитками.
— Клевый дринч, Зеленый! У кого надыбал? — спросила одна хрипловатая хиппушка, вращая в руках бутылку. — У Бороды?
— Стойте, а Борода разве не уехал? — спросил пухлый паренек.
— Совсем крезовый что ли? — та же девушка покрутила пальцем у виска. «Извини», — послышалось чуть тише. Пол и Америка переглядывались, с трудом понимая, о чем говорят эти пьяные люди.
— Хотите? — окликнула их та же девчонка, предлагая бутылку с чем-то красным. — Борода хороший самогон делает, от него еще никто не уезжал.
Пол и Ами вежливо отказались и продолжили греться у костра, но недолго.
— Пипл, винтилово! Линяем! — завопил кто-то. Все повскакивали со своих мест, побросали пустые бутылки в канаву, бросили окурки и свечи в костер, ткань сорвали с куска бетона и кинули на пламя, кто-то выбежал из двора через противоположный вход. Обескураженные Пол и Ами тоже встали и, не успев схватиться друг за друга, были оттащены в разные углы двора. Америку уволокли за бетонную стену и запретили оттуда выглядывать. Замигали красно-синие огни проезжающей полицейской машины, отражаясь в окнах. Ами взглянула на небо, покрытое предрассветной голубизной.
— Выходим! — крикнул кто-то через несколько минут. Хиппи хлынули из укрытий, стали постепенно возвращать все на круги своя. Америка искала среди них Пола. Найти его оказалось несложно: он был единственным короткостриженным среди них. Как все меняется! еще несколько лет назад The Beatles ругали за то, что у них неприлично длинные волосы!
— Спасибо, что зашли к нам! — раздался голосок сзади, когда МакЗами собрались уходить. — Хорошо, что нас не поймали.
Девушка улыбнулась и вернулась к своей компании. Пол и Америка улыбнулись чудаковатым людям и дальше побрели по пустому городу. Пройдя до конца улицы, они совершенно неожиданно вышли прямо к ночному кафе со стеклянными дверьми. Пол, как бы рисуясь перед Америкой, вежливо открыл ей дверь. Войдя, они услышали музыку на манер тридцатых годов. Конечно, то была простая забегаловка, но это не имело значения для проголодавшихся Пола и Ами. МакКартни, следуя этикету, усадил девушку за стол и пошел заказывать незаурядный поздний ужин из печеной картошки и куриного салата.
В седьмом часу солнце поднялось над домами, и Пол с Ами спрятались от его палящих лучей в гостинице. Они все еще лелеяли надежду попасть в Монтерей, где фестиваль подходил к середине. После прошедшей ночи у Пола и Америки на душе остался приятный осадок, словно она очистила их последние обиды, подарив ощущение свежести самого себя. Полу на следующий день должно исполниться двадцать пять лет, а следом за ним — Америке, но им так не хотелось думать об этом. Четверть века — можно с ума сойти! А столько всего уже прожито!
Пол заказал машину, чтобы добраться до Монтерея не на попутках. Машина подъехала ко входу в гостиницу в девять утра. Путь в Монтерей занимал приблизительно три часа, поэтому у МакЗами оставался реальный шанс провести сутки в компании друзей и безбашенных хиппи. Скоро они выехали из города на просторы калифорнийских долинных степей с горными пейзажами. Вдали гуляли ниточки песчаных вихрей. Америка приникла к плечу Пола и уставила свой взор в окно, как и он. Такие виды для англичан были экзотичными.
Из грез их вырвал кряхтящий мотор. Шофер тихо выругался и продолжил движение. Пустая дорога упиралась в могущественную серую гору. Мотор закряхтел сильнее, под руками водителя затрясся руль. Пришлось сбавить скорость, и через некоторое время мотор заглох. Шофер вышел из машины, поднял крышку и начал разбираться, в чем дело. Ожидание затянулось на полчаса, сорок минут, пятьдесят, а изменений никаких не было. Пол предлагал свою помощь, но мужчина вежливо отказался. Мимо никто не проехал.
— Вынужден признаться, что дальше вам придется добираться без меня, — виновато произнес он.
— То есть как? А как же вы? Так и останетесь здесь, посреди долины? — удивленно спросил Пол.
— Мне придется подождать, пока не приедет подмога, — мужчина подошел к багажнику и вытащил оттуда чемодан Пола и Америки. — Лучше езжайте. Уверяю, езжайте.
От горячего асфальта поднимался волнистый воздух, искажая действительность. В сторону Сан-Франциско ехала машина, похожая на мираж.
— Мы сейчас попросим о помощи, — обратилась к водителю Америка. Автомобиль стремительно приближался к странникам. Пол вытянул руку, чтобы проголосовать. Автомобиль замедлил ход и остановился.
— Доброе утро. Скажите, пожалуйста, не могли бы вы довести нас до Монтерея за весьма круглую сумму? — спросил Пол, наклонившись к открытому окну.
— Извините, я очень тороплюсь в Сан-Франциско, — сочувствующе ответил мужчина.
— Тогда мы хотели бы попросить вас проинформировать кого-нибудь, что мы застряли здесь из-за заглохшего мотора. Если вас это не затруднит.
— Хорошо, — кивнул мужчина. — Постараюсь помочь чем только возможно, — и поднял стекло.
Все трое стали дожидаться других проезжих. Небо было чистым от горизонта до горизонта, солнце двигалось к зениту, по накалившемуся асфальту катился шар перекати-поля. Показалась новая машина в сторону Сан-Франциско, но она даже не остановилась, и Пол коротко ругнулся ей вслед. Шофер бросил попытки починить двигатель. Америка заметила машину, следующую к югу, но, при подъезде оказалось, что там нет свободного места: даже к крыше были привязаны серферские доски.
— Нужно еще немного терпения, — успокаивал Пол время от времени.
Стояла ужасная жара, солнце опаляло кожу, и запасенная Америкой вода заканчивалась.
— Думаю, не надо ехать в Монтерей. При первой возможности надо возвращаться в Сан-Франциско. Там уже дождемся Грейс, — предложила Америка, вытирая рукой взмокшую шею. Она уже собрала волосы, но это не спасало.
— Наверное, ты права, — у Пола не оставалось сил на сопротивление.
К ним вновь приближался автомобиль; шел уже второй час дня. Пол выбежал к двойной сплошной, чтобы поймать встречную машину. Она остановилась, и Пол договорился о том, чтобы вместе поехать в Сан-Франциско. Пока водитель, мужчина лет семидесяти, открывал багажник, и Пол складывал туда чемодан, Америка спросила:
— Мы точно не обидим вас тем, что поедем и оставим вас здесь? Может, вы с нами, а машину эвакуируете позже?
— Все в порядке. Я подожду подмогу здесь.
— Только, пожалуйста, не садитесь внутрь. Топливо может перегреться на солнце и рвануть, — сказала Америка, выплачивая шоферу обещанную сумму, и села в автомобиль до Сан-Франциско. Вскоре Пол сел тоже, и они тронулись в обратный путь.
Приехав в Сан-Франциско, супруги подстраховались и позвонили в полицию, чтобы сообщить об оставшемся в степи шофере. Близился вечер, по городу разгуливали огромные полчища хиппи, каких Пол и Ами не видели ни в прошлую поездку, ни вчера. Они вернулись в гостиницу, снова сходили в душ, но теперь не поддавались искушению и не ложились спать. Чтобы подавить сонное состояние, они отправились на променад по городу. Солнце клонилось к западу, ослабляя лучи, удлинялись тени, с океана дул прохладный ветер. К девяти вечера они вышли на оживленную набережную и зашли в ресторан. Была суббота, поэтому ресторан наполнялся посетителями с каждой минутой. По бледно-голубому небу плыли перьевые облака, как легкие мазки белой краской. Пол заказал несколько блюд с морепродуктами и вино. И он, и его жена чувствовали, что по вечерам влюблены в кого-то. Как будто сердце время от времени сладко пульсирует, тесня все остальное в груди. Ничего не хотелось менять, и это неуловимое чувство витало сейчас вокруг Пола и Америки. Оно называется счастьем.
Расправившись с ужином чуть позднее одиннадцати, когда город зажегся желтыми огоньками, Пол и Америка покинули ресторан и стали гулять вдоль освещенной набережной. Они не могли отказать себе в желании поцеловаться. Все было идеально, и не хотелось, чтобы это когда-нибудь закончилось. По пути к Золотым Воротам Америка заметила, что время перевалило за полночь.
— Стой, — сказала она, прижавшись к каменной ограде и прижимая Пола к себе. — Уже наступил тот день, в который ты меня обгоняешь по возрасту.
— Да-а-а-а? — якобы удивленно протянул Пол.
— Представь себе! — Америка рассмеялась. — Я приготовила тебе подарок.
— Ха-ха, ты взяла его с собой? — Пол расхохотался, и вокруг его глаз собрались морщинки-лапки.
Америка отстранилась и достала из сумочки две продолговатые деревяшки — короткую и длинную — и сложила их в одну. Пол пригляделся, не понимая, что держит Ами.
— Это тебе, любимый. Блок-флейта. С днем рождения! — Америка передала ему инструмент и, обняв, поцеловала в щеку.
— Ого! Спасибо! — Пол начал вертеть подарок в руках. — Научишь играть? Как оно там…
Пол взял флейту в две руки, прижал мундштук к ноздре и дунул. Америка рассмеялась.
— Что? Не так?! — изображая непонятливого, спросил Пол.
— Конечно, — Америка взяла инструмент в руки и сыграла несколько нот.
— Кла-а-ассно! — протянул Пол. — Это похоже на вступление к песне, которую я начал писать весной!
— Вот тебе и идея, — улыбнувшись, ответила Америка. Пол обнял ее.
Следующим вечером в Сан-Франциско вернулась Грейс. Америка позвонила ей уже утром девятнадцатого, и Слик пригласила их приехать к ней на чай. Ближе к вечеру супруги оказались у нее, в «доме-хижине», и Грейс с порога начала одаривать Ами комплиментами, взяв ее за руку и кружа вокруг оси:
— Ами, да ты просто расцвела! — щебетала она. — С днем рождения, красавица! Сколько стукнуло?
— Двадцать пять, — ответила Америка.
— Самый прекрасный возраст для женщины, когда она выглядит просто сногсшибательно. Она еще юная, но уже опытная. В моем видении это так. Так почему же у вас не получилось приехать на фестиваль?
— Это долгая история... Но мы тебе ее расскажем, — высказался Пол.
— Тогда бегом на кухню! Чай стынет!
На кухне, за чашкой чая, Пол поведал Грейс, что произошло с ними за прошедшие три дня. Грейс же, в свою очередь, подробно описала, что происходило в Монтерее.
— Дженис Джоплин очень жалела, что так и не познакомилась с тобой, но я пообещала ей познакомить вас, поэтому вам в любом случае не избежать знакомства друг с другом!
Грейс отдала Америке еще немного своей одежды и уговорила МакЗами остаться у нее на ночь. Следующим вечером они сели в самолет и без приключений добрались до Лондона, где им предстояло проделать немало работы. Пол сразу же отправился на репетиции и записи песни для телемоста, а Америка утверждала списки приглашенных гостей, коих ожидалось увидеть немало. Ей помогал Питер Браун, оказавшийся действительно толковым работником и интересным мужчиной, с которым было приятно поболтать и на отвлеченные темы. Подготовка шла полным ходом, как теплоход, бороздящий воды на пределе узлов.
Настал назначенный день. Студия «Эбби-роуд» готовилась стать свидетелем события мирового масштаба, хотя уже несколько лет выполняла эту роль. Попытка установить через спутник вещание на несколько материков была поистине историческим событием и всем в новинку. За два дня Америка, Питер, Алистер и Фреда украсили первую студию: расставили цветы в горшках, развесили воздушные шары и блестящие нити, а накануне там состоялась масштабная фотосессия с более чем сотней журналистов.
На полу лежали таблички, которые собирались использовать для телемоста. Дойдя до таблички с подписями, среди которых затесалось «любоv», схожее с русским «любовь», Америка усмехнулась и закрыла рот кулачком. К ней с другого конца помещения подошел Пол, расписавший несколько табличек. Всю прошедшую ночь он раскрашивал рубашку с широкими манжетами краской «трихэм» и выглядел самым модным и психоделичным. На спине у него красовалась надпись “All You Need Is Love” из «пузатых» букв.
— Что тебя так рассмешило? — спросил он, вглядываясь в таблички.
— «Любовь» по-русски написана неправильно. Хотя... так даже очаровательнее.
— А научи меня говорить «я люблю тебя» по-русски, — попросил Пол, подходя поближе.
— Я люблю тебя... попробуй, я не знаю... “yellow-blue bus”.
— Желто-голубой автобус? — Пол усмехнулся, взяв Америку за талию. — А это забавно! “Yellow-blue bus”.
— “Yellow-blue bus” тоже, — улыбаясь, ответила Ами. — Это, скорее «я люблю вас», не только «тебя».
— Кого это «нас»? — спросил МакКартни насмешливо.
— Пола, Джеймса и МакКартни, — не растерялась Америка и положила руки на плечи мужа, скрестив их за его головой. Пол рассмеялся и поцеловал Ами.
До телемоста оставалось всего ничего — пять часов. Америка и Пол вышли встречать гостей вместе с Фредой. Сначала приехал большой автобус, из которого вышел оркестр. МакКартни и Зами переглянулись, улыбнувшись друг другу. На улицу вышел и Ринго. Фреда и Америка стали провожать музыкантов до гримерных, а Пол и Ринго остались курить на улице. Брайан и Джон пили кофе в зале. Увидев его краем глаза, Ами заметила, что Брайан выглядел еще лучше. Он улыбался, черты лица были ясно очерчены, глаза горели. Он казался постройневшим, и воротник рубашки под бархатным пиджаком был обольстительно расстегнут. Брайан и до того был элегантным джентльменом, но сейчас что-то делало его еще роскошнее. Америка ужасалась тому, насколько он был прекрасен, и видела в этом скрытый подтекст, вспоминая свой сон.
Проводив музыкантов в гримерки, Ами с Фредой вышли в зал. Джона там уже не было, а Брайан поправлял напротив зеркала расстегнутый воротник, вытянув шею. Он заметил Америку и задорно воскликнул:
— О, Ами! Как раз тебя я искал! Джон мне сказал, что хочет, чтобы в последнем припеве не только гости пели, но и приглашенные музыканты. Ты знаешь, что делать.
— Конечно! — ответила Америка, не сводя глаз с Брайана. — Без проблем.
Брайан улыбнулся и как будто расцвел. Америка поспешила пойти прочь и вышла на улицу покурить с битлами. Там стояли все и смеялись над чьими-то анекдотами. Ами думала о Брайане. Она считала его своим старшим братом, своим другом, самым лучшим коллегой и большим профессионалом. Его зловещий расцвет ее по-прежнему ужасал. Может, она все-таки перебрала с наркотиками? Или он? В последнее время все стали меняться и хорошеть. Может, просто-напросто возрастные изменения? Нет, Брайан менялся иначе.
— Ами, устала? — окликнул ее Джордж.
— Так, задумалась о работе, — Америка посмотрела на свой окурок, сгоревший почти до самого фильтра, выбросила его и вошла в здание. В холле она заметила знакомые фигуры: Эллину, Билли, Тода и Фиби, стоящую между первыми двумя и держащую сестру за руку. «Аме-е-ер-рика!» — протянула она, подбегая к старшей сестре. Практически сбитая с ног Ами обняла сестричку.
— Привет! — Эллина и Ами обменялись приветственными поцелуями, — Ничего, если Фиби немного посидит? Мне не с кем было ее оставить. Могу выгнать на время записи.
— Мимиська! — сказала Фиби и, смеясь, спряталась за Америку.
— Фиби-и-и, — протянула Эллина.
— Кстати, это от нас всех для тебя. С прошедшим! — Тод протянул Америке небольшую коробку и поцеловал в щеку, за ним последовал Билли с противоположной стороны.
— Ну, после таких поцелуев уже можно подарок не вскрывать, — кокетливо произнесла Америка.
— Нет-нет, подарок вскрыть обязательно! — назидательно помахал пальчиком Билли. Друзей проводили наверх. Через две минуты Фреда привела с собой Донована и Билли Джея Крамера. Все были одеты в духе того времени: никого волна психоделики не обошла стороной, всех опьянила.
До телемоста оставалось три часа, и полтора часа до полной готовности к ней. Музыканты колобродили в гримерных, гости постепенно подтягивались и общались между собой в холле. Пришел и Эрик Клэптон по приглашению Джорджа, и Синтия с Патти, вместе пришли Роберт Фрезер и Питер Блейк, Барри Майлз с Джоном Данбаром и Джейн Эшер; как обычно, отдельно от мужа, но с «роллингами» пришла Марианна Фэйтфул, а Мик Джаггер опаздывал к назначенному сроку. Пришли и законодатели пестрой моды, Саймон, Марийке и Джоши из “The Fool”. Приехали брат Пола, Майк, и барабанщик The Who Кит Мун с женой Ким. Америке не терпелось увидеть Омпаду, которая пообещала приехать. Америка знала: если Омпада пообещала, значит, приедет, но все равно волновалась. Омпада с Питом прибыли в срок, приведя с собой Сэлли Кларка. Омпада тоже поздравила подругу с прошедшим днем рождения и подарила подарок, к которому приложила нарисованную собственноручно открытку. На ней были изображены Омпада и Америка, летающие над городом на метлах, как ведьмы. К Ами подбежала Фиби и тоже стала разглядывать открытку:
— А что это? — спросила она, выдергивая из рук сестры картонку. — Фу, некрасивая картинка.
Омпада рассмеялась.
— Че смеешься? — обратилась девочка к Омпаде.
— Фиби, так разговаривать с людьми нельзя, — сделала замечание Америка.
— Ты меня, наверное, не помнишь. Я Омпада, — девушка присела и протянула Фиби руку.
— Привет, Омпада, — Фиби протянула ей руку в ответ и мило-мило улыбнулась.
— Это она нарисовала картинку.
Фиби еще раз оглядела картинку и воскликнула:
— Очень красивая картинка! Ах, такая красивая!
Америка, Омпада и Пит рассмеялись. Фреда стала приглашать присутствующих занять места в зале. Ами отправилась на переговоры с музыкантами. Предстояло попросить лишь подпеть в конце.
Сотрудники «Би-би-си» уже расставили камеры по всей первой студии. Оставалось совсем немного времени для начала трансляции, поэтому оркестранты уже готовились к предстоящему выступлению. Их лакированные черные туфли слепили глаза. Кто-то разыгрывался и настраивал инструмент, кто-то раскладывал бумаги на пюпитре, кто-то общался.
— Добрый день, коллеги! — обратилась к музыкантам она. — Спасибо, что оказали честь приехать сюда и принять участие в прямом эфире. От лица участников квартета хочу попросить вас помочь нам. В последнем припеве нужно будет подпеть. Пойдет такая сделка?
— Да, да, — послышалось отовсюду. Один музыкант встал. Америка обратилась к нему вопросительным взглядом. Все обернулись в ту сторону.
— Протестую. Я пришел сюда играть, а не петь.
— Сложная партия на треугольнике? — переспросила Америка, и музыканты разошлись смехом; протестующий обиженно сел.
Мартин и Эмерик, на которых тоже направили камеру, нервничали из-за того, что «Битлз» и оркестр придется сводить вживую. «Битлз» некогда были прекрасны в живых выступлениях, но, во-первых, с более простым материалом, во-вторых, уже почти год они находились в простое. Они записали песню и отдельные партии заранее, чтобы подстраховаться и просто включить их поверх живого исполнения, но в аппаратной царила нервная обстановка, еще и камера оказывала психологическое давление.
«Битлз» переоделись в цветные костюмы, которые изготовили для них “The Fool”. Все четверо волновались не меньше, достаточно выдержанный Пол помогал Джеффу выстраивать баланс инструментов, а Джон с Брайаном будто бы поменялись ролями: Леннон несвойственно себе нервничал, а Брайан держался спокойно, как никогда. «Он сегодня явно накурился, — делился Джон. — Днем он ходил мимо зеркала и каждый раз, видя свое отражение, показывал на него пальцем, восклицал: «Еврей!» и хихикал, постоянно хихикал».
Все было готово, и, дожидаясь эфира, решили порепетировать. Песню сыграли два раза, пока, наконец, на третьем разе из динамиков не послышалась команда: «Прямой эфир! Начали!» Джордж прервал репетиционный дубль. Теперь предстояло исполнить все начисто.
Все погрузились в атмосферу таинства. Всех обволакивали музыка и любовь. Запрокинув головы, все подпевали мармеладному голосу Леннона. Всех окутало блаженство, удовлетворение. Царили добро, умиротворение и спокойствие. В голову стукнуло опьянение, как хорошим вином. Жизнь была сказкой, попурри из звуков и отзвуков, вкусов и привкусов, запахов и ароматов, событий и встреч. Америка, отнюдь не среди прочих, чувствовала, что, когда «Битлз» творят вместе — все в мире приходит к гармонии, а в первую очередь она сама. И свидетелем тому был весь мир, он внимал смелым лозунгам. Все пели, сыпалось, как с небес, конфетти, Пол свистел и улюлюкал, а у Ами поцелуем на устах так и осталось: «Все, что вам нужно — это любовь».
Телемост завершился, оставив в душе у всех его участников приятный осадок. Гости не торопились покидать студию, стремясь пообщаться друг с другом. Всем раздали бокалы шампанского. К Америке сначала подошел Пит, но без Омпады.
— Америка, ты не проверяла почту?
Америка задумалась. В последние дни она так мало находилась дома, что почту проверяла лишь за мимолетным завтраком.
— Нет, а что?
— Мне прислали приглашение, и тебе, как я понял, тоже, на один прием.
— Какой прием? — поинтересовалась Америка.
— Знаешь, кто приедет на следующей неделе?
— Нет, не знаю, — Ами чувствовала, что Пит подзатянул с ответом.
— Шарль Азнавур. Он собирается дать несколько концертов по всей Британии. Он прилетит в среду, а в четверг мы приглашены на его обед.
Глаза Америки округлились и увеличились до размеров блюдца.
— Серьезно? — переспросила она, не веря своим ушам. Пит кивнул. — Надо будет восстановить свой французский.
— Я уж забыл, что ты говоришь по-французски. А это значит, на обеде у меня будет персональный переводчик.
Америка улыбнулась, и они с Питом разошлись. Америка подошла к Полу, занятому беседой с Миком Джаггером и Китом Муном.
— М-м-м, какая красавица, — Мик облизал губы, увидев Америку, когда та подошла к супругу.
— Ты тоже, — улыбнулась Америка, взяв Пола за руку. Мик рассмеялся, широко раскрыв рот.
— А у тебя жена змея. Не первый раз кусает, да так, что и не обидишься!
Ами заметила, что к ним приближается Джон.
— Слушай, Жагир, — взяв Мика за плечо, сказал он серьезно, — потусуйся тут где-нибудь. С Полом надо переговорить.
— Что, не наговорились? — издевательски спросил он. — Тогда я его женушку заберу?
— Нет, она мне тоже нужна.
Мик, изобразив курочку и скривив гримасу, ускакал. Джон отвел Пола и Ами в угол, за рояль.
— Пол, Америка, мне, точнее, нам понадобится ваша помощь. Я никому не могу доверить это дело. Кроме вас. Мы можем сегодня заехать к вам домой?
Пол посмотрел краем глаза на Америку. Ее взгляд остановился почему-то на его правой руке: рукав одной рубашки вылезал из рукава другой.
— О чем речь! Конечно, можем! А что случилось? — Пол говорил эмоционально, но не привлекал к себе внимание.
— Не здесь. Сообщите, когда соберетесь домой.
Пол кивнул. Взгляд Америки переместился на Брайана, который все так же в одиночестве бродил по залу среди общающихся между собой компаний, как будто все его многочисленные дела вдруг закончились.
— Друзья! — внезапно воскликнул Пол, — было приятно увидеть всех вас, но сейчас я вынужден вас покинуть. Надеюсь на скорую встречу со всеми вами. Всех целую! — и отправил двумя руками воздушный поцелуй.
Пол (как и Джон с Америкой) надеялся тотчас покинуть студию, но начались долгие проводы, объятия, разговоры. Америка оказалась вовлеченной в этот процесс, а Джон предпочел подождать их в холле. Его исчезновения никто не заметил. Брайан тоже исчез, Ами пожалела об этом, так как хотела обнять его на прощание. Выйдя из зала к Джону, Америка пошутила:
— Англичане уходят не прощаясь, а евреи прощаются и не уходят.
Пол и Джон рассмеялись. Все трое сели в машину и за две минуты доехали до дома на Кавендиш-авеню. Америка сразу же поставила чайник и села вместе с мужчинами за стол.
— Так что же случилось? — спросил Пол в нетерпении.
Джон закурил.
— Понимаете, у нас с Синтией все совсем плохо. Нам нужно сбежать из этого поганого быта. Развеяться и попытаться хотя б ненадолго наладить отношения. Мы поедем в Грецию с Джулианом и приглашаем вас поехать с нами.
— А Синтия знает об этом «плане»? — спросил Пол, указав руками кавычки.
— Нет, я просто скажу, что мы едем в отпуск вместе с вами. Вы нас, если что, подстрахуете с Джулианом. Билеты я оплачу, — Джон сделал такую длинную затяжку, что огонь сжег сигарету практически до конца. Пол и Америка все пытались посмотреть друг на друга. — Я понимаю, что разбитой вазы не склеить. Но пока можно ненадолго обмотать ее скотчем.
Что сейчас лучше было сказать Джону? Они, безусловно, были в первую очередь его друзьями и поехали бы, несмотря ни на что. Не подумает ли Джон, что они поедут только из-за денег? Вступилась Ами.
— Джон, мы в любом случае бы поехали. И дело не в деньгах, ты знаешь.
— Я знаю, — тихо ответил Джон.
После того, как Джон уехал, Ами проверила корреспонденцию. Там действительно лежало письмо от представителей Шарля Азнавура, которое заключалось в приглашении Америки на обед. Как ни странно, Полу не приходило письма от Азнавура, но Америке позволялось привести с собой кого-нибудь. Ами взялась перечитывать Гюго в оригинале.
Следующий день Америка планировала провести дома и наконец посвятить его себе. Большую часть дня она провела за чтением романов Виктора Гюго и стихотворений Жака Превера. Ближе к вечеру Ами решила заняться созданием кулинарного шедевра, чтобы порадовать Пола. Ее выбор остановился на еврейском блюде эсык-флейш — тушеной в соусе из томатной пасты, изюма, чернослива, меда и лимонного сока говядине. Америка мяса не хотела, но была уверена, что Пол не останется равнодушным. Он не раз, изнеможденный навязчивыми запахами, выходил на кухню, но Америке удалось сохранить все в строжайшем секрете. В результате говядина получилась мягкой, кисло-сладкой и такой вкусной, что Пол чуть не облизал тарелку. Стоило ему начать благодарить супругу и нахваливать ее таланты, как кто-то позвонил. Ами сняла трубку.
— Алло, Ами? Привет! Это Джейн, узнала?
— О, Джейн, привет. Конечно, узнала, — Америка обрадовалась внезапному звонку.
— Как у тебя дела? Я тут прочитала статью какой-то Пальмы Кларк… Обычно я не читаю такую ерунду, а вот дама сердца Питера очень такое любит. Дала мне почитать, и я с первых строк вижу: «Америка Зами — одна из самых знаменитых евреек в мире. По всей видимости, ее происхождение, а так же семейное положение и статус делают ее такой самовлюбленной и высокомерной, а ее популярность обусловлена только ее замужеством». Я посмеялась, чего только не напишут, — девушки рассмеялись. — Что-то мы с тобой давненько не болтали по душам. Я намерена исправлять это недоразумение.
У Америки возникла одна замечательная идея.
— А ты не собираешься в ближайшее время в отпуск?
— Собираюсь, в начале июля.
— Не хочешь с нами и Леннонами на три недели поехать в Грецию?
— Что за вопрос? Конечно, хочу! А с Джулианом? — Америка ответила положительно. — О, он сейчас, наверное, уже такой большой. Очень скучаю по мальчонке, хочу его увидеть!
— Тогда приглашаю присоединиться к нашему путешествию. — Америка была уверена, что Джон не будет против компании Джейн — она была ему симпатична, как и Синтии.
Она шла по чужому дому, от угла до угла из белого мрамора. Она проскользила по коридору и вышла в гостиную, залитую белым оконным светом. Повернувшись одним боком к ней, другим к окну, стоял мужчина со знакомыми чертами лица, знакомыми кудрями. Может, он умер? Как же его имя? Она подошла поближе. Он повернул голову в ее сторону. «Я умер», — сказал он. «Мы будем по тебе скучать», — ответила она. Белый отблеск мрамора рассеялся, показав лицо мужчины. Это Брайан Эпстайн.
«Что ж такое? — спрашивала себя Америка, осознав себя сидящей на постели. — Уже второй раз».
Ее плеча коснулась рука Пола.
— Эй, — сказал шепотом он, — кошмары?
— Кошмар про Брайана. Уже второй раз. Мне кажется, он скоро умрет.
— Ты думаешь, это серьезно? — спросил он уже вслух.
— В последний месяц перед тем, как мы потеряли ребенка, мне снилось, что я иду по Ливерпулю, залитому моей кровью. Может, позвонить ему сейчас?
Пол попытался разглядеть время.
— Пятый час… Давай лучше попозже. Три часа ничего не изменят. Если этому суждено случиться, оно случится. Я тебя обниму, и кошмары не будут сниться, хорошо?
Америка согласилась и легла, а, проснувшись около десяти, незамедлительно позвонила Брайану, и он мгновенно ответил. Пол с радостной гримасой показал два больших пальца. Они с Брайаном обсудили суд над Джаггером и Фрезером из-за наркотиков, Америка напомнила ему про “The Northern Songs Ltd.”, и они распрощались.
— Вот видишь, — сказал Пол, но от этого на душе у Ами легче не становилось.
В среду Америка упаковала Пола в приличный костюм, а саму себя — в шифоновое платье и, держа Пола под руку, отправилась с ним на обед к мисье Азнавуру. Оказавшись в просторном светлом зале с бордовыми шторами, Америка поняла, что стоящий посередине стол рассчитан на небольшое количество гостей — не более десяти. Супругов проводили к другой паре, в которой Америка сразу узнала шансонье — красивого сорокатрехлетнего армянина небольшого роста. Его под руку держала высокая платиновая блодинка.
— Здравствуйте, рад вас увидеть! — сказал певец по-английски. В этот момент он отчего-то напомнил Ами Тони Беннетта. — Это моя жена, Улла. — Шарль обратился к скромной девушке в очках, стоявшей неподалеку: — Venez ici, Bridget. Je ne peux pas parler beaucoup d'anglais{?}[Подойди сюда, Бриджит. Я не могу долго говорить по-английски].
— Je parle fran;ais aussi{?}[Я тоже говорю по-французски], — произнесла Америка тихо, но Шарль услышал и радостно посмотрел на нее.
— Bien! — воскликнул он. — Nous pouvons partager les secrets, et votre mari ne saura. Nous attendons encore des personnes{?}[Прекрасно! Мы можем секретничать, а ваш муж ни о чем не узнает. Мы ждем еще двух человек.].
Как по иронии судьбы, в этот момент в помещение вошли Оранж и Овод и обменялись с МакКартни и Зами интеллигентными приветствиями и поцелуями.
— Vous ;tes familier?{?}[Вы знакомы?] — удивился Шарль.
— On est amis longtemps{?}[Мы уже давно дружим], — объяснила Америка. Шарль улыбнулся.
— Че они там говорят? — шепотом спросил Пол у Пита. Тот пожал плечами.
— Мисье Шарль поинтересовался у Америки, знает ли она вас, на что она ответила, что вы ее друзья, — пояснила Бриджит. — Allons ; la table{?}[Пройдемте за стол].
Все уселись за стол, где им вскоре подали роскошные блюда французской кухни. Шарль много говорил о музыке и о своем происхождении. У Ами захватывало дыхание: она, еврейка, сидит с мужем и друзьями шотландского происхождения в Англии, и беседует с армянином, женатым на шведке, по-французски; сам факт, что пригласили только их, тоже немало удивлял. Их беседа была такой легкой и вдохновленной, что Бриджит не успевала переводить. Америка восхитилась его харизмой, его супруга, проявившая крайнюю скромность, тоже весьма очаровала ее, и Зами уговорила Пола и друзей сходить вечером на концерт шансонье.
Возвратившись домой, Америка села в гостиной и поняла, что в ее голове нет места плохим мыслям: музыка очистила ее, как в воскресенье, во время телемоста. Она вытянула ноги, проведя ступнями по мягкому ворсистому ковру, запрокинула голову и закрыла глаза. Буйные цвета, которые окружали ее, танцевали на внутренней стороне закрытых век, усыпляя девушку. В гостиную тихо вошел Пол, присел на диван справа и прижался к Америке, обхватив правой рукой ее правую коленку.
— Ами, спишь? — спросил он.
— Еще нет, — не открывая глаз, ответила она.
— Я тут подумал… Надеюсь, ты не против… — Ами, заметив, как напрягся Пол, открыла глаза и подняла голову. — Как насчет разнообразить нашу половую жизнь? Линда рассказывала мне о многих возможностях, и я подумал: а почему бы и нет? Но я никак не мог решиться предложить это тебе. Вот уже второй месяц думаю об этом.
— Интересно, почему ты выбрал именно этот вечер. Давай обсудим это утром, хорошо?
Пол поднял руку выше по бедру. Америка накрыла его ладонь своей и прошептала: «Не сейчас». МакКартни расстроенно поднялся с дивана и ушел в комнату, Америка собралась с силами и скрылась в ванной.
Утренний разговор состоялся в постели. Стояла почти июльская жара. Пол и Ами вспотели не только из-за этого, но и это не мешало им лежать в обнимку, слегка накрыв ноги одеялом. По вискам Пола текли капельки пота. Ами прижала ладонь к груди Пола и пыталась привести в порядок дыхание.
— Так как насчет моего вчерашнего предложения? — вдруг заговорил он. Америка тяжело вздохнула. После некоторого молчания, она поправила взмокшие волосы Пола, разметавшиеся по лбу, и сказала:
— Знаешь, я довольно ревностно к тебе отношусь. И мне сложно впускать кого-то в нашу интимную жизнь. Наверное, стоит попробовать. Все равно я пойду куда бы то ни было с уверенностью, что люблю только тебя. И наши тела никто не будет знать так же, как мы.
— Это точно… — вздохнул Пол.
Они сошлись на том, чтобы сходить в субботу вечером на квартирную вечеринку, устраиваемую очередными деятелями лондонского андерграунда. Они приехали в центр города на закате — вечеринки начинались чаще всего после девяти — именно там безнаказанно буйствовала лондонская элита. В квартире на цокольном этаже было темно, из огромных колонок доносились рифы Хендрикса.
— Похоже на старую квартиру Ринго на Монтегю, — сказала Америка.
Пола и Ами сразу сжало потоками пьяных и обдолбанных людей. Америка была уверена: их тут не менее ста. От всех пахло спиртом, сигаретами и марихуаной. Ами сжала руку Пола посильнее, надеясь, что он не обратит на это внимания, хоть они и не впервые посещают подобную вечеринку — шик эпохи.
К ним подходило множество людей, все здоровались, старались обнять. Кто-то держал в руке бутылку с пивом, у кого-то дымилась сигарета, или вовсе имелось и то, и другое, все предлагали кислоту. Америка пыталась различить в почти полной темноте их лица и угадывала имена многих: по тени от длинной бороды, по тембру голоса. Но многих она не знала, как и Пол, что не мешало им приветливо общаться, обращаясь друг к другу по-дружески «мужик» или «чувак», характеризуя все словом «прекрасно».
Вдруг кто-то уперся прямо в спины МакКартни и Зами. Ами услышала возникший из ниоткуда запах индийских благовоний.
— Ой, извините, — послышался женский голос, — тут почти ничего не видно! — и женщина заливисто рассмеялась.
Пол и Ами знали эти голос и смех наизусть уже не первый год — это же Патти Бойд!
— Патти? Джордж? — спросила Америка, пока пара не успела раствориться в толпе.
— Ами? — практически пропищала Патти. — Пол, и ты тут! Ой, ребята, как здорово вас увидеть!
— Взаимно, — ответил названный.
— О-о-о, чьи я слышу голоса! — протянул, по всей видимости, Фрезер, опустив руки на плечи МакКартни и Бойд. — Как вам здесь?
— Все как всегда прекрасно! — воскликнул Пол.
— Это все Чумазый устроил. Кстати, приглашает всех к себе в коттедж в Чешире, во вторник в восемь вечера. Там совсем недалеко, будет выпивка. В любом случае поспокойнее, чем в городе, а то нас бобби{?}[Эквивалент русскому «менты» и американскому «копы»] могут накрыть по первой жалобе. И будет как у Мика Джаггера!
— Главное, чтобы меня родичи не спалили, — весело произнес Пол и хихикнул.
— А-а-а, у тебя же там папка живет, — от Фрезера запахло перегаром. — Это да, это да… Чумазого-то помнишь?
Пол и Ами с трудом припоминали, кто это, но МакКартни не растерялся.
— Конечно! Давно мы с ним не общались.
Супруги вышли из подпольной во всех смыслах квартиры под утро, когда уже рассвело, и улицы заливал голубой свет. Они доехали до дома на такси и сразу завалились спать. Отоспавшись, они поехали к Харрисонам в Кинфаунс, куда их позвали на вечеринке. В отличие от Пола, который многократно бывал и Джорджа, и у Ринго, Америка впервые оказалось в одноэтажном бунгало с большими круглыми окнами, купленном еще три года назад. Не успели они выйти из машины, как Патти вручила им баллончики и мелки и сказала оставить на фасаде рисунок на память. Небольшой белый домик был испещрен различными рисунками. Но чету МакКартни поистине потрясла огромная разноцветная круглая фреска над камином, изготовленная все теми же “The Fool”, которая буквально брызгала и струилась цветом. Джордж рассказал, что Брайан поручил им раскрасить «Сэвилл». В этом заключался весь 67-ой год: они раскрашивали все вокруг, буквально всю жизнь, и прошлое в сравнении с настоящим стало казаться черно-белым. На следующий день они пересеклись на вечеринке “The Speakeasy” в честь группы The Monkees, где кого только не было: Джон с Синтией, все из The Who и “The Fool”, Эрик Клэптон, продюсеры Микки Мост и Вики Уикхэм и ее протеже Дасти Спрингфилд; из The Monkees не было только Дэви Джонса, и это даже не все.
Вылет Леннонов, МакКартни и Эшер в Грецию был назначен на пятницу, седьмое июля, а до этого МакЗами предстояло съездить в Чешир. По дороге Пол много говорил о фильме, который придумал еще в апреле. Поселок, в котором они очутились, оказался в другой стороне от дома Джима. Перед домом гости припарковали свои разноцветные машины с многочисленными вмятинами, свидетельствующими о регулярном вождении в нетрезвом состоянии. Из открытых окон дома доносились смех, музыка, пахло жаренным на углях мясом. Кто-то курил на террасе и, заметив гостей, помахал им рукой.
— Вижу Марианну Фэйтфул… значит, где-то должен быть либо Данбар, либо Джаггер. А вторую даму не могу узнать.
— Салют приехавшим! — воскликнула вторая дама, темноволосая.
— Добрый вечер, прекрасные дамы, — Пол обеим поцеловал руки.
— Ой, к чему эта манерность, — смутилась незнакомка. — Как у вас дела-то хоть? Проходите в дом.
Пол и Америка, приветливо кивнув, вошли в дом, намного более просторный, чем подвальная квартира, но и людей сюда приехало больше. Супруги приехали с некоторым опозданием, поэтому кто-то, для кого порция на сегодня была последней, уже лежал в углу в бессознательном состоянии — некоторых откачивали, не создавая всеобщей паники, но большинство оставляли отсыпаться. Если приглядеться, можно увидеть парочки, прижавшиеся к стенке в страстных поцелуях. На кухне, которая была с правой стороны прикрыта вишневого цвета шторой, что делало ее похожей на импровизированную сцену, расположился шведский стол с закусками, салатами, канапе.
— Пол, Америка, вы ли это? — восклицал какой-то мужчина, обнимая свою даму сердца за плечо. Супруги не сразу нашли того, кто их зовет. Обернувшись, они заметили весьма колоритную пару: высокий мужчина с правильными чертами лица и каштановыми локонами чуть выше, напомнивший Америке Джима Моррисона, и девушка с не менее вьющимися светлыми волосами, на полторы головы меньше ростом своего избранника. — Вы меня, наверное, не помните? Это моя жена, Янина.
— Очень приятно, — ответил Пол, и они с Америкой поочередно пожали Янине руку. — Почему не помним. Отлично помним, Джек, — он назвал случайно возникшее в памяти имя. Мужчина широко улыбнулся, и на щеках прорезались ямочки.
— Я много рассказывал о вас Янине, а в мае мы даже сходили на ваш спектакль, — Джек посмотрел на Америку. Она смущенно улыбнулась.
— Интересно, где раздают выпивку? — поинтересовался между делом Пол.
Не успел Джек указать Полу на стол с многочисленными напитками, как застучали в кастрюлю, привлекая внимание. Все обернулись на источник шума, но шум стих нескоро. Вышли два пьяных краснолицых мужчины, держась друг за друга, чтобы устоять на ногах и не упасть.
— Чуваки, я с трудом заставил Чумазого выйти сюда и что-то сказать. Больно скромный хозяин этой обители, — говоривший окинул взглядом помещение.
— На самом деле, я себя сейчас чувствую Джеем Гэтсби. Но нас многое друг от друга отличает: я не жду возлюбленную, я не джеэнтльмеэн, ну и у меня не такой крутой особняк.
— Но вас кое-что и объединяет: вас никто никогда не видит и не знает вашего истинного имени, — вставил второй мужик. Все смеялись, словно понимали предмет их шуток.
— На самом деле, я приготовил вам сркромный сурприз, — говорил Чумазый. — Это одна ощень хорошая дама из Лондона, и я в нее, скажу по секрету, влюблен. Я не вижу ничего такого, чтобы смотреть на обнаженное женское тело, у меня нет былых предрассудков, поэтому вашему вниманию сейчас — стриптиз!
Присутствующие заулюлюкали, зааплодировали, засвистели, закричали. Чумазый с мужиком упали прямо в первый ряд и стали лежа наблюдать за происходящим. Под музыку вышла полуголая девушка с гладкой кожей и подтянутым телом. Напряжение в помещении моментально возросло. Взгляд каждого был прикован к телу девушки, бесстыдно открытому перед всеми. Она начала двигаться в такт музыке, становясь в замысловатые позы, и томительно медленно обнажать тело. Слышалось, как проглатывали слюну; мужчины таращили глаза и становились на цыпочки, чтобы лучше разглядеть номер. Пол сильнее прижался к Америке, сначала обхватив ее правой рукой за талию, потом поднялся вверх по туловищу к правой груди, слегка сжав ее в ладони. Ами сама понимала, что с интересом и влечением изучает женское тело, налитую грудь и крепкие бедра.
Не успев раздеться до победного конца, девушка послала в зал воздушный поцелуй и скрылась за шторами. Ей вслед посыпались аплодисменты, практически овации в масштабе коттеджа.
— Честно признаться, — послышался голос Джека, — впервые такое увидел.
— Стриптиз? — спросил Пол.
— Нет. Чтобы и мужчины, и женщины смотрели стриптиз, раскрыв рты, и никто никому не закрывал глаза.
Толпа в гостиной немного поредела после выступления стриптизерши. Пол предложил выпить по стаканчику бренди и присесть на кожаный диван. Там у двух пар завязался увлекательный разговор. За одним стаканчиком бренди последовал и второй, и третий, в ход пошли разнообразные предложенные напитки. Все пьянели, люди приходили и уходили, громко играла музыка. Заиграл медленный танец.
— Янина, можно ли мне пригласить тебя на танец? — спросил разрешения Пол, заговорщицки подмигнув Америке. Янина снискала одобрения у мужа и отправилась танцевать с МакКартни.
— Тогда я потанцую с тобой, Америка. Ты же не против? — Джек протянул ей руку. Ами с удовольствием согласилась, потому как начала испытывать к нему симпатию, а количество выпитого делало ее еще более любвеобильной. Она положила руки на его широкие плечи, и Джек улыбнулся.
В ближайшие полчаса количество людей в комнате еще сократилось. Вернее, атмосфера стала такой сонной, что большинство уже спали: кто-то в углу комнаты, кто-то сидя на диване или за столом, облокотив голову на руку, некоторые стойкие солдатики еще танцевали или бурно обсуждали за столом актуальные и не очень темы.
Присев на диван, Америка принялась запивать жажду вином, хотя завтра это должно обернуться для нее ужасным похмельем. Краем глаза она заметила, как еле связывающий слова Пол шепчется с Яниной. Она отвечает ему большим пальцем вверх и тут же шепчет что-то на ухо Джеку, на что он отвечает:
— А почему нет. Всего один раз живем!
Осознание моментально отрезвило Америку. Она сразу поняла, что Пол приводит в действие их план, но это произошло неожиданно быстро. Пол и Янина поднялись с дивана и ретировались, хохоча. Америка села на диван и в застенчивости сложила руки на коленях. Джек двинулся к ней ближе, обхватил голову руками и поцеловал. Его губы были мягкими и влажными.
Они поднялись в темную комнату на втором этаже, в который лишь тускло горел красноватый бра. Мужчина поторопился выключить его. Америка вовсе не видела Джека. Он взял ее на руки и осторожно, как будто нес дочь, уложил ее на мягкую кровать. Джек стянул с себя часть одежды и начал медленно раздевать девушку. Она ощупывала его твердый торс, сбивчиво дыша и думая о том, что Пол сейчас с другой женщиной с позволения самой Америки, и изменить ничего уже нельзя. Джек раздел Ами догола и зазвенел пряжкой расстегивающегося ремня. Оголенная грудь Америки быстро вздымалась и опускалась от волнения. Он покрыл ее шею поцелуями, стягивая с себя штаны. Ами решила покориться животным чувствам и похоти.
После завершения своих дел Пол и Америка встретились абсолютно вымотанные и в смешанных чувствах. Вернувшись домой, они сразу легли спать, чтобы не застать похмелье, не вымолвив ни слова. Никто из них не проснулся ни разу до самого вечера, пока Америка не открыла глаза в полной темноте. Она в испуге распахнула глаза, вспомнив, что нужно собраться к скорой поездке. Расстегнув из-за жары тонкую блузку, Ами поднялась с постели. Голова была невероятно тяжелой, и девушка успела проклясть себя и Пола за свою несдержанность. Ами выпила на кухне стакан воды и вернулась в спальню. Включив свет, она выдвинула из-под кровати чемодан и начала складывать вещи. Она долго не замечала, что Пол уже открыл глаза, и его взгляд гулял по ее телу. Ами действовала все быстро, ловко складывая все необходимое. Она выбежала из спальни в ванну и, вернувшись увидела, что Пол бодрствует.
— Не спишь? — спросила она, держа в руках бритвенный станок.
— Знаешь, я думал, что после вчерашнего мы станем друг другу противны, — подложив руки под голову, Пол еще раз обвел Америку взглядом с головы до пят. Америка осмотрела себя: она была лишь в нижнем белье и расстегнутой блузке. — Я бы повторил.
— Чай будешь? — спросила Ами, укладывая бритву в чемодан.
— Буду.
На следующий день МакКартни, прихватив с Уимпол-стрит Джейн, приехали в Хитроу. Леннонов в условленном месте не было, и друзья стали их ждать. Они неспешно шли из другого конца зала: Джулиан ел мороженое, держа одной рукой руку Синтии в больших «стрекозьих» солнечных очках. На ее голове красовалась широкополая пляжная шляпа, а в свободной от ребенка руке несла плетеную сумку. Джон шел чуть позади, опустив руки в карманы и что-то насвистывая. Они, как и МакКартни с Эшер, сдали тяжелый багаж и были открыты приключениям.
— Ребята, как я рада вас видеть! — воскликнула Синтия, подходя к ним поближе. Она отпустила руку Джулиана и побежала к девушкам, распахнув руки. — Джейн! Ами! Наконец-то оторвемся вместе, как я давно мечтала!
— Какой уже взрослый Джулиан! — воскликнула Джейн, увидев мальчика, и помахала ему рукой.
— А давайте по пивку дерябнем? — предложил Джон, потерев руки.
— Не начинай с самого утра пить, пожалуйста, — сухо попросила Син.
— Во-первых, сейчас не утро, а двадцать три минуты второго. Во-вторых, я сам буду решать, когда буду пить. В-третьих, это всего лишь пиво. И хватит меня пилить, — Джон говорил ровным тоном.
Мышцы лица Синтии сжались, образовав плаксивые морщины. Джейн, Ами и Пол были уверены, что она немедленно заплачет, но этого не произошло. Лицо лишь побелело, а потом залилось румянцем. Друзья почувствовали неловкость.
— Проходите к выходу, мы сейчас отвезем пассажиров к самолету, — пригласила их служащая аэропорта. Друзья молча вышли к автобусу, доехали до самолета и вошли в салон.
— Кажется, у нас разделение по гендерным признакам, — заметил Джон, когда все расселись. Они занимали место почти в хвостовой части, слева. Мужчины оккупировали ряд перед девушками: Синтия сидела посередине, за Джулианом, Джон у окна перед Америкой, Пол и Джейн — у прохода. Синтия долго хлопотала, чтобы как следует пристегнуть Джула, и это было похоже на распевное кудахтанье куропатки. Джейн и Ами смотрели друг на друга, и в их взглядах читалось: «Никогда не буду заводить ребенка».
Ами долго смотрела в окно, пропуская мимо ушей все, что доносилось из динамиков. Самолет стал плавно брать реверс и выезжать на взлетную полосу. Прямо как будто мимо иллюминатора пролетел другой лайнер. Самолет начал стремительно набирать скорость и резко оторвался от земли.
— Всегда очень волнительный момент для меня, — произнесла Синтия с придыханием.
— Сегодня что-то резко, — заметила Джейн.
Америка стала любоваться мозаикой цветных полей и лесов, пока не уснула. Она несколько раз за полет открыла глаза, так и не успела притронуться к еде. Ей не снилось ничего, хотя такое бывало редко. Лишь завывал двигатель где-то на задворках сознания.
— …Они же с Полом там перед свадьбой были, по-моему.
— Скажу тебе, они нашли там очень хорошую певицу. Когда мы открывали «Индику» — это было незадолго до ее концерта — он мне прожужжал ей все уши. Я сходила, когда она была в Лондоне и была очарована. Она действительно очень необычная. Говорят, к осени запишет свой первый альбом, — уловила Америка, проснувшись, и вновь провалилась в сон. Когда она проснулась в следующий раз, обе девушки тоже спали, уморившись.
Последовали чередой утомительные процессы заселения в новом месте. Ами сравнивала, как изменились ее ощущения с прошлой поездки в Грецию. Столько всего успело произойти за два года, но два года полной жизни. Вскоре друзья расстались, разойдясь по своим номерам.
— Ну что, будешь теперь болеть? — спросил Пол с ноткой иронии.
— Я бы заболела так еще раз, — ответила Америка с ноткой печали.
Первые три дня все шло на удивление спокойно. Они много купались на практически безлюдном пляже, где никто не мешал им проводить свой досуг. Девушки возились с Джулианом на самом берегу, где шелковистые на ощупь волны лизали песок и пятки. Джон лежал на шезлонге в тени широкого зонта и большую часть времени спал или подолгу разговаривал с Полом о возникшей весной идее купить для «Битлз» какой-нибудь греческий остров и уехать туда жить комунной. Когда Джон спал, Пол то играл с Джулианом, то уходил покупать для него всякие прелести вроде надувного круга, мячей, формочек для строительства замков и водных каналов из песка и мороженое. Синтия ругала его за то, что он тратится на Джулиана, хотя у него и так полно игрушек, на что Пол отвечал: «Ребенок должен развивать творческое начало». «А мороженое тоже развивает творческое начало?» — спрашивала Синтия, но Пол лишь смеялся.
На четвертый день они рано выехали в город, чтобы погулять по Афинам и прослушать интересную экскурсию. Солнце нещадно палило всех, кто прятался и не прятался от него в тени. Со всех капал пот, волосы намокали, посему девушки завязывали высокие хвосты. Америка дала Джулиану солнечные очки, чтобы не слепило глаза. За нежную кожу Джейн она особенно волновалась, но та уверила подругу, что намазалась солнцезащитным кремом. Пол, Ами и Джейн воду не только жадно пили, как и все вокруг, но и выливали ее за шиворот, чтобы остудиться. Люди смотрели на них, как на умалишенных, Синтия отказывалась поливать себя и сына, боясь, что простудится, а Джон вовсе называл это ребячеством, получив недовольный возглас МакКартни: «Когда бы тебя пугали ребячества!» Джулиан после нескольких часов утомительного шатания по городу начал негромко, но заметно хныкать.
— Угомони ребенка, — процедил сквозь зубы Джон.
— Сам угомони, — злобно улыбнувшись, как последняя стерва, ответила Синтия.
— А чего я? Ты мать, ты и успокаивай.
— Хочу тебе напомнить, что это и твой ребенок тоже, — теперь процедила Син. — Я устала постоянно возиться с ним сама.
— Да в том-то и дело, что ты не возишься, а я тебе бабки даю, чтобы ты нанимала нянь и бегала к своим подружкам.
Пол не вытерпел и взял Джулиана на руки, и он прекратил хныкать и совсем скоро заснул. Через некоторое время экскурсия завершилась, и друзья отправились обедать в ближайший ресторан. Никто не мог отважиться на разговор после того, что произошло. Только сев за широкий стол у окна и получив меню, Пол спросил у всех присутствующих:
— Ну, что будем? Обед за мой счет.
— Какой ты щедрый, — произнесла Джейн, разглядывая содержимое меню. — Я, пожалуй, взяла бы какой-нибудь коктейль со льдом.
— Хорошая мысль! — согласился Пол. — «Манхеттен»?
Америка и Джейн согласились.
— Нам лимонад, — Синтия, остывшая после перепалки с Джоном, сидела с Джулианом на руках.
— Вот скажи, Пол, зачем ты при жене любезничаешь с бывшей? Ты же бросил Джейн ради Америки, а потом эти подколодные змеи сцепились языками за твоей спиной! Я прямо вижу, как в глазах вашей подружки читается: «Я буду вымогать из этой семьи деньги и строить им всяческие козни»!
— Джон, ты чего? — спросил недоумевающий Пол.
— Да-да, она специально увязалась за вами, чтобы пожить за ваш счет и вытрясти из вас как можно больше выгоды!
— Джон-Джон-Джон! Что ты несешь? Откуда такие выводы? С чего ты все это взял? Это мы ее позвали, Джейн полетела за свой счет и сама платит за номер в гостинице.
Джон встал из-за стола.
— Я в туалет. Вы мне противны.
Он ушел, и все проводили его спину непонимающими взглядами. Все сидели, сконфузившись.
— Ну что, давайте закажем обед? — невозмутимо спросила Синтия. — Сынок, ты что будешь? Я возьму креветковый суп с помидорами.
Шли минуты, но Джон все не появлялся. Все молча переживали, находясь в смятении, только Синтия с аппетитом уплетала принесенный суп с большими королевскими креветками. Никто не мог вымолвить ни слова.
— Я пойду покурю, — сказал Пол, поднимаясь из-за стола.
— Зачем ходить, если можно здесь? — попыталась воспрепятствовать Синтия.
— Ну не буду ж я дымить на ребенка, — слегка раздраженно ответил Пол. Он вышел на улицу, зажег сигарету и пошел в противоположную сторону от окна, у которого сидели дамы. Он стал искать Джона на ближайших улочках. Пол спрашивал у прохожих, не видели ли они его, на что они лишь пожимали плечами. К нему подошел полицейский и что-то по-гречески спросил, и когда Пол заговорил с ним по-английски, сменил язык. МакКартни рассказал о своей проблеме, а полицейский позвал его за собой. «Не могу, меня ждет семья», — сказал Пол. Полицейский понимающе кивнул, отдал честь и обещал сделать все возможное.
Когда Пол вернулся, Джулиан ел пломбир с апельсиновой цедрой, а Синтия рассказывала что-то девочкам. Пол опустился на стул рядом с Америкой. Она наклонилась к его уху и прошептала: «Ты не знаешь, что с Джоном?» «Ну хоть кто-то, кроме меня, о нем беспокоится! — чуть громче, чем она, говорил Пол. — Я обратился в полицию». Ами кивнула в знак одобрения.
Когда обед был завершен, Пол расплатился и первым вышел из-за стола. Америка поспешила за ним. Они в смятении простояли полминуты, пока не вышли остальные.
— Интересно, кто из вас обеспокоился моей судьбой? — прокричал Джон из другого конца улицы, идя по соседству с полицейским.
— Вот, мы его нашли. Всего доброго, — сказал полицейский, доведя Леннона до жены и друзей.
— Ну и где ты был? — спросил Пол.
— Пытался найти Храм Зевса, но заблудился. Не умею по созвездиям дорогу искать, не дано! — развел руками Леннон.
— Как надоели эти шуточки, — пробубнила Синтия.
В гостиницу все ехали на такси молча, а потом разошлись по номерам. К МакЗами сразу заглянула Джейн.
— Думаю, что-то здесь неладно, — сразу сказала Джейн, сев в кресло. Ами села на край постели напротив девушки.
— Странно, что я так обманулась. Мне всегда казалось, что Джон хорошо к тебе относится.
— Да хорошо он к тебе относится, — сказал Пол, выходя из ванной и вытирая полотенцем шею. — Он мне говорил об этом. Просто когда он рядом с Синтией, ему крышу сносит.
— Эх, так жаль их… — вздохнула Джейн. — Особенно Синтию, она же тоже моя подруга. Как бы он не ушел от нее.
— Их брак уже давно трескается. Синтия сама это понимает. Если он захочет от нее уйти, мы не вправе будем его останавливать. И жальче всех будет Джулиана, потому что он будет расти без отца.
Пол сел рядом с Ами на кровать, подложив под себя одну ногу. Постучали в дверь, и Ами поднялась, чтобы открыть.
— Ами, Пол, это я, Синтия! — послышалось из-за двери.
Америка открыла: там и впрямь стояла Синтия с Джулианом.
— Привет! Могу ли я вам оставить Джулиана на вечерок? Я чуть позже зайду и заберу.
— Хорошо, — согласилась Зами.
— Ну все, детка, будь умницей, — Синтия отпустила ручку Джулиана. — Пока!
— Пока, — тихо ответил мальчик, помахав маме.
Америка закрыла дверь, взяла Джулиана за руку и провела вглубь комнаты.
— О, кто к нам пришел! — воскликнул Пол. — Как дела, друг?
— Хорошо, — ответил мальчик, садясь на край кровати.
— Хочешь мороженого? Или колы? — предложил он.
— А можно?
— Ну конечно! — Пол снял телефонную трубку и заказал в номер сладости и газировку для Джулиана и коктейли для остальных. Повесив трубку, Пол повернулся к Джулиану и ущипнул его за нос. — Ну что, парень? Победишь меня в бою с подушками?
Пол моментально вовлек Джулиана в бой подушками. По комнате разливался звонкий детский смех, Пол с Джулианом бегали из угла в угол. Америка и Джейн смотрели на них умиленно и очарованно, пока не постучали в дверь и Пол не был вынужден прервать поединок. Он принес поднос с мороженым для мальчика, напитками для всех и закусками для взрослых. В возникшей тишине были слышны крики из соседнего номера, где жили Джон и Синтия.
— Ну как, вкусно? — спросил Пол. Джулиан кивнул и просил,
— А там мама с папой ругаются? А почему они это делают? Это из-за меня?
Все растерялись.
— Мы не уверены, что это вообще они, — сказала Ами.
— Наверное, это чужие дядя с тетей, — подключилась Джейн.
— А зачем они отдали меня вам?
— Я думаю, мама захотели, чтобы мы провели больше времени вместе. Мы так редко видимся, что ты забыл Джейн. Еще чуть-чуть, и ты бы забыл нас с Америкой! — пошутил Пол, пощекотав мальчика.
После того, как мороженое и напитки были уничтожены, все увлеклись игрой в салочки, после чего Джулиан, утомленный тяжелым днем, уснул. Время перевалило за полночь, но Синтия так и не пришла, а Джейн ушла в свой номер. Пол и Ами так и уснули, уложив между собой сына их друзей.
Утром их пробудил стук. Пол встал и открыл пришедшей Синтии.
— Доброе утро! — как ни в чем не бывало, весело воскликнула Синтия, за что удостоилась шипения со стороны Пола, после чего говорила уже шепотом. — Пора идти на завтрак!
— Хорошо. Разбуди Джейн, а мы сейчас выйдем, — дверь закрылась, Пол прошел к кровати и сел на край рядом с Америкой, обнявшей во сне Джулиана. — Солнышки, вставайте.
Спустя пятнадцать минут все уже сидели в столовой и уплетали за обе щеки плотный обед. Синтия сыпала вопросами в сторону Джулиана: «Детка, тебе удобно сидеть?», «Малыш, тебе вкусно?», «Джул, чай не слишком горячий?»
— Сколько уже можно подтирать слюнки пацану? Ему пять лет на будущий год, он уже достаточно взрослый, чтобы сказать, что яичница — хреновая! У него для этого есть язык и яйца, мать его, яйца! Вырастишь соплежуя! — не выдержал Джон.
— Не смей произносить такие слова при ребенке!
— Он еще и ханжой будет, как его мамаша полоумная!
Синтия заплакала и, вскочив из-за стола, выбежала из столовой.
— Нам пора погулять, — Ами взяла Джулиана на руки и, похлопав по плечу уплетающего салат Пола, покинула зал вслед за Синтией.
Америка, Джейн, Пол и Джулиан просидели на заднем дворе отеля у бассейна около полутора часов, пока к ним не выбежала Синтия.
— Ребята, у меня для вас срочная новость, — девушка пыталась совладать со своим дыханием, — мы вынуждены оставить Джулиана с вами и улететь домой. Собирайтесь, нам нужно оформить некоторые документы в посольстве.
Весь день МакКартни и Ленноны провели в Британском посольстве, чтобы оформить права на Джулиана первых, а вечером Синтия и Джон улетели в Лондон. Уложив Джулиана поспать, Пол и Америка пригласили Джейн в бар и рассказали о том, как прошел день, за стаканом мохито.
В первые дни Джулиан часто спрашивал, где мама и папа, и Полу, Америке и Джейн пришлось честно ответить, что они улетели в Англию, и добавлять, что по делам. Вечерами Джулиан плакал и звал маму, и Америке приходилось его убаюкивать, качая на руках, но в целом мальчик не доставлял никому затруднений. Он попеременно ночевал то у супругов, то у Джейн.
Одним из неприятностей было преследование взявшихся из ниоткуда папарацци, которые не стеснялись подходить к звездам вплотную и фотографировать их. Все знали, чей ребенок у них на руках. Оставалось лишь предполагать, какими заголовками будут пестрить завтрашние таблоиды.
В один из последних вечеров МакКартни, Зами и Эшер собрались в номере первых и при спящем Джулиане обсудили прошедшие без Леннонов полторы недели. Пол заказал в номер бутылку вина.
— Извините, ребята, я сейчас перейду грань допустимого, — сказала Джейн, крутя в руках бокал с остатками красного вина, — я смотрю на вас и понимаю, что вы были бы потрясающими родителями. Смотрю, как вы обращаетесь с чужим ребенком, как строго, ласково и справедливо, и думаю: а как же будет со своим, родным? Мне вас очень жаль.
— Не стоит нас жалеть. Знаешь, мы воспринимаем это как некоторую отсрочку, как шанс побольше узнать друг о друге и о жизни, чтобы опекать наших желанных детей насколько то возможно хорошо.
Джейн робко улыбнулась.
— Джейн, ты не против, если я на пару часиков уведу Америку прогуляться? — вдруг спросил Пол.
Джейн охотно отпустила супругов. Америка удивленно посмотрела на Пола: никаких вылазок они не планировали. Он лишь улыбнулся и позвал ее за собой взмахом головы. Они спустились в ресторан, где тихо играл фанки-джаз. Пол вежливо усадил Америку за стол и сел напротив нее.
— Заказывай что хочешь. Может, устриц? А может, мидий? А может, угорь? Или краб? Или… Шша… то… Шато… Шато де…
— Пол, это коньяк, — смеясь, ответила Америка. Пол вгляделся в меню и улыбнулся. Супруги сделали заказ и стали его дожидаться.
— Иногда я чувствую, что устаю от людей и хочу домой. Думаю, тебе такое ощущение тоже знакомо.
Ими овладело ощущение, будто у них второе свидание.
— Знаешь, о чем я теперь думаю? — после того, как Ами поинтересовалась, о чем же, он продолжил: — После того стриптиза в коттедже я хочу вставить его в наш фильм.
Америка рассмеялась.
— Вставь, почему нет? Зрителям мужского пола это будет импонировать.
Пол улыбнулся, зажег сигарету и после того, как затянулся, выдохнул: «Чувствую, то это будет что-то грандиозное».
МакКартни и Эшер вернулись в Лондон в ночь на двадцать четвертое июля. Первые отвезли Джулиана к родителям и продолжили свои, как они это назвали, «развратные каникулы». Они не пропустили ни одной вечеринки до конца июля, перепробовав разные тела и ситуации, попробовав на вкус все, как им казалось, возможное.
Мимо них стремительно пронеслись мимо новости о том, что The Beatles получили “Ivor Novello”, выпущенная синглом “All You Need Is Love” держится на вершине хит-парада, а в прессе снова разгорелась травля против положительного настроя к наркотикам. На этом они свернули свою ночную активность, чувствуя, что попойки на посиделках, переходящих в полежалки, превращают их в тварей.
МакЗами по-прежнему любили собираться с Фрезером, Майлзом и Данбаром или приходить на вечеринки в «Индику». Один раз они сидели в галерее с Майлзом, ожидая Фрезера, и вдруг он сообщил:
— Мне кажется, «Индике» в ближайшие месяцы придет конец.
— Не может быть, здесь весь Лондон тусуется! — возразил МакКартни.
— Мы не особенно зарабатываем здесь, а аренду платим конскую. Джон постоянно занимается поиском денег, но на другие проекты, — Барри сделал затяжку. — Вы уж мне простите мой цинизм, я и не удивляюсь, что Марианна почти сразу после рождения сына сбежала от него к Джаггеру.
В окно постучали, и в отблеске стекол все трое разглядели Фрезера.
— Новости дурные, — начал с порога Роберт. — Джо Ортон умер.
— Как? Что случилось? — спросил Пол.
— Бойфренд забил его насмерть молотком. Боюсь даже, что из-за меня. Мы с Джо сблизились в последние месяцы. Приревновал, наверное…
Эл Бродакс прислал письмо с идеей к мультфильму, и Америка собиралась к Брайану, чтобы обсудить его идею.
— Знаешь, до сентября еще три недели, у меня уже ощущение, как у школьника перед началом учебного года, — призналась Ами, собираясь. — Сейчас все опять закрутится, завертится. Спектакль нужно будет поставить; инсценировка лежит в столе.
— Да-а, — протянул Пол в ответ. — Мы снимем фильм, доделаем альбом… А там и еще альбом.
— Не особо распространяешься о своих планах, — заметила Ами. Пол усмехнулся и встал из-за стола.
— Потому что я их сам еще не спланировал.
Эл Бродакс предлагал остановиться на песне “Yellow Submarine” и взять ее текст за основу сюжета. Брайан и Америка единодушно согласились и послали Бродаксу телеграмму о том, что ждут сценария. Брайан снова избежал разговора о документах, сославшись на дела в «Сэвилле»:
— Мисс Зами, у нас впереди столько времени, чтобы поговорить об этом! — припечатал он играючи, да так, что Ами стало не по себе.
На второй неделе августа из Сан-Франциско позвонил Джордж и предложил съездить на лекции к какому-то индийскому йогу и просветлиться. В Лондоне действительно пошла молва о Махариши Махеш йоги, гуру трансцендентальной медитации. Это заинтересовало и мотивированную Америку, и Пола, порой слепо следовавшего моде. Америка решила почитать о нем подробнее и много рассказывала об этом Полу. Джордж предложил сходить к Махариши, поселившемуся в Лондонском «Хилтоне», МакЗами с удовольствием приняли приглашение.
Дождливым августовским днем, похожим на ночь из-за черных облаков, зал отеля «Хилтон» в районе Парк-Лейн принимал всех желающих попасть на лекцию: как простых людей, так и лондонский свет; как сведущих в медитации или просто заинтересованных в ней, так и просто зевак, смыслящих лишь в популярных новинках. Человек, прибывший из такой далекой Индии, (а ведь совсем недавно она была частью Британии!) казался экзотичным.
Пол и Америка прошли в зал, когда Махариши со всеми здоровался. Его речь была медленной, размеренной, успокаивающей, как шелест листьев. Пол, в отличие от Ами, не сразу стал погружаться в странный гипнотический транс и еще долго тыкал ей в плечо: «Смотри, там Джейн!», «Смотри, там Билли Крамер!», «Смотри, там Тод!», «Смотри, там Мия Фэрроу! Между прочим, жена Синатры».
Сначала слова гуру отрывочно долетали до ушей слушающих, а потом фразы целиком стали проникать в сознание каждого. Махариши в белых одеяниях сидел по-турецки, его густая черная борода с легкой, словно декоративной проседью, касалась его ног. Он много рассказывал о методах трансцендентальной медитации и об отшельничестве. Казалось, все сидящие в зале — уставшие от работы и переизбытка людей вокруг мужчины и женщины — вдохновлены этим. Идеей одиночества и диалога с самим собой.
Лекция прошла как на одном дыханье. Ненасытившиеся люди сразу окружили гуру и завалили его вопросами. Пол уговорил Ами дождаться, пока к ним не выйдет кто-то из знакомых. Первым оказался Тод.
— Привет прекрасным людям! Как вы? Как тут оказались? — спросил Агмунти, подходя к друзьям.
— Хотим избавиться от всякой нечисти, — признался Пол почти гордо.
— Ну да, некоторым нужно, — мимолетом саркастично бросил Тод. — Как вы провели лето?
— В разъездах, — ответил Пол.
— О, а вы случайно в Сан-Франциско не были? Я там побывал в июле, провел время среди детей цветов и солнца. Там так прекрасно!
— Мы были были в Сан-Франциско! — послышался голос Патти. Друзья стали обмениваться приветственными поцелуями и объятиями. — Ребята, там так здорово! Столько цветных постеров, листовок, одежды! А однажды мы шли по городу, и вдруг один прекрасный хиппи закричал ему: «Джордж, ты — наш лидер! Веди нас. Ты сам знаешь дорогу». И тут нас окружила толпа этих хиппи! Они дарили Джорджу бусы, цветы, наркотики. Представляете?
— Да… Атмосфера в Сан-Франциско и вправду прекрасная. Мы как-то с Ами шли по городу, и нас окликнула девчонка лет семнадцати…
— Извините, что перебиваю вас, — к молодым людям обратился сухонький старичок в костюме, — светлейший йоги Махариши хотел бы видеть вас завтра в школе Трансцендентальной медитации в Бангоре. Приятного вечера.
Все присутствующие поблагодарили старика за приглашения и пообещали приехать. Он ушел, а молодые люди, встретив Билли Крамера, отправились на очередную попойку к кому-то из их друзей, но после сегодняшнего дня веселье стало немного горчить.
На следующий день дождь уже не лил, но стояла пасмурная погода. Жаркое Лето Любви увядало, и уже сменялась печалью радость жизни странника под открытым небом, заменяющим крышу. Пол и Америка рано утром выехали в Уэльс, чтобы попасть к Махариши. Дорога до Бангора заняла шесть с половиной часов, но что-то им подсказывало, что оно того стоило.
В небольшой комнатке с ковролином, несколькими скамьями и низкими диванчиками МакЗами кроме незнакомцев заметили Джейн, Мию Фэрроу, Джорджа и Патти, Билли Крамера, Ринго, Джона и Синтию, держащихся на дистанции. Прибывшие сели на диванчик рядом с Джейн, одетой в цветастое платье и сандалии. Все молча ожидали гуру, лишь иногда перебрасываясь парой слов.
— Привет всем! — весьма громогласно объявил Пол. — О, Ринго, брат! Давно не виделись, — они обменялись рукопожатиями. — А как там Морин?
— Да ладно, Ринго, не скромничай! — Патти потрепала его по плечу. — У них во вторник родился сын!
— О-о-о, поздравляю! Ждем еще одного барабанщика?
— Упаси боже! — в шутку воскликнул Ринго.
Никто не заметил, как вошел Махариши. Просто в один момент все почувствовали его присутствие. Он поприветствовал учеников и начал лекцию. Америка не воспринимала все его слова целиком, размышления над его репликами, над глубинной философией часто заслоняли, заглушали его речь. Она запомнила лишь обрывки. «Жизнь — не борьба. Жизнь не должна должна быть страданием. Жизнь — это Блаженство, вечная мудрость, вечное существование». Но что запомнила Америка, после чего поняла, что им с Полом пора перестать растрачивать себя на незнакомцев: «Не стоит быть человеком, падким на низкие соблазны. Высокие соблазны должны вести вас за собой».
Потом ученики попробовали помедитировать. Америка почувствовала блаженное одиночество, как будто не сидела в комнате, полной людей, а уединилась в дремучем лесу, слушая звуки природы и собственные мысли, а вскоре и они затихли, но потом почувствовала, что сознание начинает поглощать само себя, как будто уходить в глубокий сон без сновидений, и открыла глаза.
Возвращаясь домой, Америка написала романтическую песню, которую придумала незадолго до встречи с Азнавуром: “L’ar;me de McCartney”фр. «Аромат МакКартни»..
— Кстати, думаешь как-нибудь праздновать годовщину? — спросил Пол, дожидаясь ужина.
Америка ненадолго задумалась, перемешивая овощи на сковороде.
— Нет, знаешь, вообще ничего не идет в голову. Мне очень приятно, что ты об этом заговорил, — Америка обернулась в сторону мужа. Он уткнулся в свою тетрадь, набрасывая что-то, едва ли не повесив язык на плечо.
— Знаешь, — сказал он чуть позже, — а я и не заметил этих двух лет, хотя пока еще без трех дней.
Ами задумалась. Они с Полом стали еще ближе друг к другу. Может, на них так повлияли летние похождения? Познав разных людей, они будто бы стали больше ценить свой союз и доверять друг другу, чувство любви кристаллизовалось и обрело более свободные и высокие частоты. Но не только в этом итоги прошедшего лета. Оно оставляло после себя сладкое послевкусие с солоновато-кислыми нотками. Воздух перестал быть прозрачным, а окрасился во все цвета и оттенки. Правильно говорил Махариши: жизнь — это блаженство. Америка понимала, насколько согласна с его словами.
Наутро Америка отправились к Брайану. Америка собиралась поговорить с ним же о работе на будущий квартал. Несмотря на то, что контракт с “NEMS” истекал чуть больше, чем через месяц, и “EMI”, и Брайан, очевидно, намеревались продлить его. Как только Ами собиралась в очередной раз поднять вопрос о “The Northern Songs Ltd.”, Эпстайн опередил ее:
— Ами, мне нужен твой совет. Ты не знаешь хорошего психиатра? Или невропатолога, я просто не очень разбираюсь, кто этим занимается.
— А что тебя беспокоит?
— Понимаешь, бессонница… — вздохнул Брайан. — Уже не знаю, как с ней бороться. Пью какие-то очень странные препараты, но, кажется, от их побочные эффекты. При этом я чувствую сильное переутомление. Когда, казалось бы, валюсь с ног от усталости, мне не спится. Мне нужна консультация у компетентного доктора.
— В твоем случае это действительно компетенция психиатра. Да, у меня есть врач.
— Договорились, тогда чуть позже дашь его номер? В ближайшие дни хочу с ним созвониться, дел по горло, а времени в обрез.
— Без проблем. Только пообещай мне не перебарщивать с таблетками, хорошо?
Брайан пообещал. Америка не могла на такой ноте продолжить деловой разговор.
После этого они попрощались.
В ту ночь она вновь шла по чужому дому, от угла до угла из белого мрамора. Она проскользила по коридору и вышла в гостиную, залитую белым оконным светом. Повернувшись одним боком к ней, другим к окну, стоял мужчина со знакомыми чертами лица, знакомыми кудрями. Может, он умер? Как же его имя? Она подошла поближе. Он повернул голову в ее сторону. «Я умер», — сказал он. «Мы будем по тебе скучать», — ответила она. Белый отблеск мрамора рассеялся, показав лицо мужчины. Это Брайан Эпстайн.
Америка проснулась в холодном поту. В комнате стоял синий полумрак. Сон быстро улетучился, оставляя свои контуры в сознании девушки. Ами присела, оглянулась по сторонам. Этот сон, один и тот же сон в тех же деталях приснился ей в третий раз, однако с Брайаном ничего не случалось. Она видела его вчера живым и в относительно добром здравии. Что же может измениться за одну ночь? Да все, решила она, и тотчас отправилась к Брайану.
Зами оделась и ушла, оставив спящего Пола наслаждаться, наверное, хорошими снами. Она поехала на Чейпл-Стрит, стараясь ревом мотора не разбудить спящий город и накрытые тканями ярмарки и барахолки. Вот она оказалась у дома Брайана, приютившем на первом этаже офис, и достала ключи. Замок несколько раз щелкнул, и дверь отворилась. Стояла устрашающая гробовая тишина, что Ами слышала, как стынет кровь в жилах. Зами дошла до спальни Брайана, в которую вела слегка открытая дверь. Америка раскрыла дверь и увидела Брайана, раскинувшегося на кровати. Он спал. Что странно — время перевалило за восемь, а он был ранней пташкой. Америка решила его разбудить. Она обошла кровать и села с противоположной стороны.
— Брайан, вставай, просыпайся, — ласково и напевно сказала она. Потом одумалась: Брайан же мается с бессонницей, может, ему нужно время, чтобы поспать. С другой стороны, лучше она его разбудит и убедится в том, что он жив. Америка посмотрела на будильник, стоящий на прикроватной тумбочке рядом с пустой баночкой снотворного — он был заведен на шесть утра.
Брайан по жизни краснолицый, но во сне очень бледен, подчеркнула Америка. Она еще раз позвала друга по имени и коснулась его плеча. Плечо оказалось холодным и твердым. Ами вмиг помрачнела и приложила руку к его носу.
Брайан не дышал.
— Не говори, что ты удумал умирать накануне годовщины нашей свадьбы! Мы хотели пригласить тебя на ужин…
Лицо Америки исказилось в мученической гримасе. Она взяла твердую и холодную ладонь Брайана, и просидела несколько минут молча, прокручивая в голове события от момента их знакомства. Как она впервые увидела этого делового, образованного человека с чистейшей речью и безукоризненными манерами, одетого с иголочки. Как он обходил все лондонские студии, добиваясь прослушивания «Битлз», и делился с ней успехами, точнее, поначалу — неуспехами. Как они организовывали концерты, гастроли, съемки, интервью, а Брайан умело набивал цену. Именно он сделал «Битлз», а она всего лишь была рядышком. Собравшись с силами, она изрекла:
— Прощай, Брайан. Ты был моим старшим братом. Спасибо за нашу дружбу. Передай привет моей матери.
Америка поцеловала его в высокий лоб и вызвала полицию и скорую помощь. Вопросы первых обрушились на Америку сразу же: «Как вы проникли в дом?», «Кем приходились погибшему?» и так далее. Затем врачи спросили у Америки, какие препараты принимал Эпстайн.
— Точную причину смерти определит патологоанатом, — сказал хирург, пока тело Брайана перекладывали на носилки и накрывали покрывалом, — но, скорее всего, это передозировка.
Брайана увезли, полиция опечатала дом. Америка села в машину. В груди застрял тяжелый ком, который никак не мог вылиться в слезы. Она просидела так несколько минут и уехала на «Эбби-роуд», где битлы обсуждали их фильм.
Приехав в студию, Америка застала битлов смеющимися. Не хотелось их прерывать, но она все же вошла в помещение, и голоса постепенно стихли.
— Америка, что с тобой? На тебе лица нет, — заметил Ринго.
— Кстати, ты не знаешь, где Брайан? — спросил Пол. — Я хочу кое-что с ним обсудить.
Америка села в кресло, собираясь с духом. Мужчины окружили ее.
— Брайана больше не будет. Он умер.
Всех будто обдало холодным воздухом.
— То есть как — умер? — спросил ошарашенный Пол.
— Перебрал снотворного, — ответила Америка.
Все расселись по креслам.
— Как будто умер мой родственник, — выдохнул Джордж. — Для меня он был как дядя.
Все замолчали.
— А по-моему, тут все понятно: Америка убрала Брайана! Да-да, это ты его убила — да так естественно — снотворным! — закричал Джон, вскочив с кресла. — Я знаю, что ты была им в последнее время недовольна, и единственным выходом было только скинуть его.
— Джон-Джон, что ты говоришь? — тоже повысила тон Америка и тоже встала. — Остановись! Я знаю, ты оплакиваешь Брайана, ты любишь его…
— Да, черт возьми, я любил его!
— Так вот и я его любила! А даже если бы я его не любила — знаешь ли ты, сколько обязанностей на нем лежало? Да это просто невыгодно!
Все вновь сели.
— Я тебя люблю, — вдруг сказал Джон.
Америка в удивлении оторвала глаза от пола.
— И я тебя люблю, — присоединился Ринго.
— Я люблю тебя тоже, — Джордж посмотрел в сторону Америки.
— Что уж говорить обо мне, — улыбнулся Пол.
— И я вас люблю. Очень-очень, — печально посмотрев на остальных, ответила Америка.
Весть о гибели менеджера разнеслась по всему Лондону. Вмиг без продюсера и менеджера остались несколько музыкальных исполнителей: The Beatles, The Dakotas, Gerry & the Pacemakers, Томми Куикли, Силла Блэк, Мийами Черсин и другие. Празднование годовщины свадьбы МакКартни и Зами было отложено в связи с подготовкой к похоронам. Об Америке сразу стали писать в прессе как о «хозяйке» группы.
Спустя два дня тело Брайана было погребено на еврейском кладбище “Long Lane” в Ливерпуле, где уже почти двадцать лет покоилась мама Америки. На поминках присутствовали лишь немногие из тех многочисленных людей, с кем имел знакомство Брайан, в том числе и Мийами. Никто не мог понять, почему он так внезапно ушел. Он был молод, богат, но, как оказалось, глубоко несчастен. Все пролили слезы по почившему Брайану, который не дожил трех недель до своего тридцатитрехлетия.
В дождливый первый день сентября назначили собрание в доме МакКартни, чтобы обсудить будущее. Первым Пол пригласил Тони Барроу и полтора часа в ожидании остальных страстно рассказывал о задумке нового фильма, показывал нарисованные от руки схемы, расписывал требования к рекламному сопровождению, желая, чтобы ленту освещали широко. Он явно намеревался снять серьезную полнометражную картину.
— Фильм будет отражать начало новой эры для нас! — вдохновенно закончил Пол свою длинную речь и уставился на Тони.
— Тебе не кажется кощунственным вот так, не оправившись от смерти Брайана, начинать такую бурную деятельность? — тихо спросил Тони.
— Напротив, уход в работу будет объединяющим фактором для нас в непростые времена, — объяснил Пол. Тони закивал, поджав губы.
Постепенно подтянулись The Beatles, Америка, Алистер Тейлор, Нил Аспиналл, Мэл Эванс, Питер Браун и Гарри Пинскер. Фреда инициировала ведение протокола. Джон лениво шутил, но атмосфера казалась чугунной, невыносимо тяжелой. Первым выступил Пол, в отличие от остальных, не выглядевший потерянным.
Пол, со свойственной себе энергичностью, бесперебойно раскидывал множество сгенерированных идей. Все переглядывались, слушая МакКартни, несвоевременно желающего перехватить инициативу.
— Сколько бы идей (плохих или хороших) ни предложил мистер МакКартни, — слово держал мистер Пинскер, — прежде нам нужно прийти в себя и разобраться с положением дел, оставленном мистером Эпстайном на откуп мисс Зами. Мне известно, что большая часть его состояния перешла к матери, Куини Эпстайн. Компания “NEMS Enterprises”, управляющая делами музыкальных исполнителей, во владении которой находятся музыкальные и мебельные магазины в Ливерпуле, театр «Сэвилл» и прочее, перешли к брату, Клайву Эпстайну. Контракт с ней истекает ровно через месяц, поэтому стоит обратить внимание на намерения Клайва. Компания “The Northern Songs” обладает правами на все изданные песни и принадлежит издателю Дику Джеймсу.
— Я выйду с ними на связь. Очевидно, надо перекупить “The Northern Songs” и не допустить продления контракта с “NEMS”. Если не ошибаюсь, они получают четверть отчислений, — высказалась Америка, кивая.
Пинскер подтвердил слова мисс Зами и продолжил рассказывать то, чего добивалась Америка от Брайана все прошедшие месяцы, и от напряжения она покусывала губы. С кончиной Брайана на ее плечи обрушилось то, о чем она имела намного меньше представления, чем стоило, все эти годы посвящая больше времени своей карьере и личной жизни. Брайан, довольствуясь своей властью, посвящал компаньона в лице Америки далеко не во все тонкости. Брайан еще в 1961-ом году учредил “NEMS Enterprises”, а в 62-ом — “The Northern Songs Ltd.”, но ни в одной из фирм Америка не числилась, хотя тоже вкладывала свои деньги, по-дружески доверившись опытному предпринимателю Эпстайну. При этом Брайан, несмотря на свой профессионализм. абсолютно запутал все дела. Если бы он не умер, сколько бы он избегал разговора с ней? «Ох, Брайан, сколько же ты не доделал! Почему ты был не до конца честен? А ведь ты обещал!» — подумала она, посмотрев в потолок, и вздохнула.
— Как бухгалтер, я могу посоветовать только незамедлительно позаботиться о своих активах и вложить деньги в бизнес, иначе вы их потеряете, — Пинскер внимательно оглядел музыкантов и Америку поверх очков. — Создайте юридическое лицо, откройте тоже мебельный магазин, благотворительный фонд, что угодно. Так вы не только сохраните деньги, но и обретете дополнительный доход.
Пинскер уехал, вскоре лишь битлы, Мэл Эванс, Нил Аспиналл, Тони Барроу и Питер Браун остались в гостиной обсуждать фильм, к которому Пол принуждал Джона против его воли придумать недостающие сцены, и новую фирму, и обсуждение второй идеи шло куда веселее.
Так в первой половине сентября The Beatles и Америка переделали огромное множество дел. Первые пришли к идее сети магазинов модной одежды и учредили фирму “Apple”, под эгидой которой, не исключали все четверо, впоследствии могут образоваться другие бизнес-проекты. В совет директоров вошли The Beatles, Америка, Гарри Пинскер и Алистер Тейлор. Пол и Алистер проделали огромную работу по организации фильма, арендовав автобус и забронировав гостиницы, наняв каст, между делом найдя помещение на Бейкер-стрит для первого бутика “Apple” и поручив разработку линейки одежды и роспись фасада “The Fool”. Америка связалась с Клайвом Эпстайном, который заявил, что гораздо больше музыкальной индустрии его привлекает мебельный бизнес, и продлевать контракт с “EMI” он не планирует. Попытки связаться с издателем Джеймсом проваливались от раза к разу. На письма и телеграммы он не отвечал. Звоня в контору, Америка неизменно слышала на другом конце провода секретаршу, которая из раза в раз обещала, что мистер Джеймс перезвонит. Но шло время, и вопрос с “The Northern Songs Ltd.” скорее напоминал висельника.
Вернуться к управлению делами Ами решила уже после съемок фильма, куда ее пригласил Пол. Америка отправилась в «Олд Вик», чтобы подписать контракт на новый спектакль. Но, возвратившись домой, Америка услышала музыку, доносившуюся из гостиной. Она заглянула в окно: дом кишел гостями. Обстановка напоминала типичные вечеринки прошедшего лета, на которых они с Полом бывали не раз. Может, в их с Полом спальне кто-то из гостей, дотоле незнакомых, предается плотским утехам, кто-то это может делать в ванной или вовсе в гостиной, на глазах у всех, пронеслось в голове Ами.
Кто-то сидел за столом, курил и спорил. «Сейчас я тоже кое с кем поспорю», — подумала Америка, решительно входя в открытую дверь домой.
— О, Америка, привет! Как дела? — поприветствовал ее Билли Джей Крамер, завлекая в объятия и держа в руках бокал с вином.
— Нормально. А ты? Дашь глоточек? — Ами покосилась на бокал, и Билли протянул ей его. Америка опрокинула сосуд в себя и поморщилась. — Это ж кагор!
— У тебя классные волосы! — прокричал Билли сквозь музыку. Америка пошла к источнику звука в гостиную, и как раз в это время оттуда вывалился Пол, обнимая с одной стороны Силлу Блэк, а с другой Фреду Келли.
— Привет, любимая! — воскликнул он. — Как прошел твой день? Смотри, какую вечеринку я забабахал!
Когда Пол подошел поближе, сомкнул рот посильнее, но Ами все равно почувствовала запах перегара.
— Сегодня говорить с тобой бесполезно… — покачала головой Америка.
— Какая ты у меня все-таки догадливая!
Сверху раздался голос Патти:
— Ребята, тут еще третий этаж необжитый! — она спустилась вниз. — Все сюда!
Заинтересовавшаяся толпа рванула туда. Патти спустилась еще, чтобы найти хозяев.
— Ами, привет! Что же вы сразу не сказали, что у вас еще целый этаж есть! Можно целый гостевой дом устроить!
— Спасибо за ценные рекомендации. — Америка заметила сидящего в книжном уголке Уильяма Кука с раскрытой книгой в руках и подошла к нему. — Добрый вечер, мистер Кук. Рада вас видеть.
— О, Америка, это взаимно! Разве мы не на ты? Мне тоже очень трудно перейти, хотя мы уже давно это сделали. Очень рад, что ты вернулась с работы. Я, к сожалению, не могу читать без очков.
Наверху разбилась посуда, раздался громкий гогот. Америка закрыла рукой лицо. «Ну все, ждем полицию», — вздохнула Ами.
Перед началом съемок все собирались на одной из отдаленных улиц Лондона, Оллсоп Плейс, чтобы не привлекать внимания общественности. Сбор был назначен на одиннадцать, однако Пол, Америка, Фреда, Нил и Мэл ожидали всех намного раньше. Последний сидел на асфальте, расставив вокруг себя чемоданы. Америка не рискнула сесть рядом. Позже к МакКартни присоединился Айвор Катлер — интеллигентный и очень приятный в общении человек. За разговорами с ним, сидя на тротуаре, Пол понял, насколько ироничный они придумали ему образ — образ сварливого старичка. Америка, Фреда и Нил отмечали в списках тех, кто приходил.
Они собирались на улице и ожидали приезда автобуса. Наконец он, тарахтя, выехал из-за угла и остановился напротив Пола и Айвора. Но водитель не торопился открывать двери. Он вышел из автобуса, открыв багажное отделение. Все хлынули к нему, чтобы загрузить свои чемоданы. «…Мы сняли одну сцену вчера, поэтому…» — услышала немного Америка, когда проходила мимо мужа и Айвора, вставших с асфальта.
Над всеми витало ожидание праздника и приключения. Утро превращалось в день, толпа становилась больше. Кто-то кучковался маленькими группами, чаще по двое, стесняясь остальных. Через Америку и Фреду пытались пробраться фанаты, желающие покататься в автобусе с «Битлз», хотя из всех четверых на месте был только Пол, остальных предстояло подхватить на Пикадилли.
Наконец открылась дверь в автобус, и Америка с Фредой встали по обе стороны от входа, чтобы проверять входящих. Вскоре весь автобус был заполнен: остались три свободных места для Джона, Ринго и Джорджа. Пол, Америка, Мэл Эванс и водитель после небольшого перекура вошли в салон и сели на свои места. Автобус тронулся, и все зааплодировали, кто-то присвистнул. Желтый автобус с красочной надписью “Magical Mystery Tour” въехал на площадь Пикадилли, сразу привлек к себе внимание прохожих, остановился у тротуара, где стояли трое странных людей: двое с усами и один в очках. Дверь с шипением открылась, и эти трое людей вошли и сели на свободные места.
Когда автобус продолжил движение, встал Пол и взял в руки микрофон:
— Всем привет! Все готовы к путешествию? — задорно заговорил он. Все пассажиры вразнобой прокричали: «Да!», как толпа едущих в летний лагерь подростков, хотя на дворе стояло одиннадцатое сентября, да и присутствующим, кроме одной четырехлетней девочки — от двадцати до восьмидесяти лет. — Отлично! Для начала хочу сказать, что среди нас нет ни лидеров, ни режиссеров. Мы все лидеры и режиссеры, а еще мы все актеры первого плана, сценаристы, идейные вдохновители — в общем, кто угодно!
— А о чем будет фильм? — прокричали с галерки.
— О путешествии! Но каким он выйдет, мы и сами до конца не знаем. Мы едем навстречу импровизации и экспериментам! — улыбнулся Пол и сел на свое место. На самом деле некоторый каркас сюжета имелся, но только в его голове. Люди стали постепенно знакомиться между собой, салон наполнялся разговорами. Между рядами ходил оператор Майкл Сересин, но кроме него по автобусу ходила маленькая девочка с короткой стрижкой. По автобусу прошел ропот: «Посадите ребенка на место». Микрофон взяла Америка и попросила посадить ребенка. Девочку взял на руки Джон и начал с ней разговаривать, и разговор сразу был пойман Майклом. Вдруг послышался странный писк: Джордж помогал Джону развлекать девочку, зажимая горлышко воздушного шарика и издавая характерный звук. По салону пошли Америка и Фреда, чтобы раздать бутылки с питьевой водой. Америка пошла к последним рядам. Там курил старичок с ввалившимися внутрь губами, и вдруг остаток сигареты исчез у него во рту. Ами остановилась на месте:
— Вы съели сигарету? — удивленно спросила она.
— Ну да, это мой фокус, — прошамкал старик.
— Можно мы это заснимем? — получив положительный ответ старика, Америка послала Мэла к Майклу, и когда старик докуривал сигарету, оператор пришел. Старик вновь прожевал дымящуюся сигарету. Девушка, сидящая у окна в следующем ряду, воскликнула:
— Фу, какая гадость! — и рассмеялась.
Довольная полученным материалом, Америка вернулась на свое место рядом с водителем. Майкл по просьбе Пола тут же отвлекся на другие съемки — решили снять сцены ссор Ринго и тетушки Джесси в исполнении актрисы Джесси Робинс, но дубли постоянно срывались из-за смеха, который было невозможно сдержать. Как-то Джесси выпалила двадцатисемилетнему Ричарду: «Тебе двадцать один год!» Ринго невозмутимо продолжил ссору с тетушкой, оставив остальных смеяться за камерой.
После небольших съемок автобус остановился у придорожного кафе. Пол не собирался утруждать всех большим количеством съемок в первый день, чтобы все могли расслабиться, привыкнуть друг к другу, найти общий язык. За время обеда с битлами и Америкой успели завести беседу множество людей, интересующихся их творчеством. Многие спрашивали у Америки, когда выйдет ее следующий спектакль. Пока актеры завершали обед, Пол собрал битлов, Фреду, Ами, Мэла, Нила и Майкла:
— Друзья, я хотел бы, чтобы мы снялись в автобусном люке вчетвером во время движения.
— Ну хорошо, — согласился Майкл.
Вдруг в зале появились журналисты, и Пол стал всех ненавязчиво торопить. Все довольно быстро собрались и вернулись в автобус, и вскоре он рванул дальше. Для того, чтобы битлы просунулись в люк, им пришлось подставить специальную пятиступенчатую лестницу, а Америке и Майклу, как фотографу и оператору, пришлось потеснить пассажиров и встать на кресла. Худосочная Фреда могла бы поместиться в люке, но отказалась. Мэл поддерживал Майкла и Ами, чтобы они не оступились и не упали.
Высунувшись в люк, Джон, Джордж, Ринго, а в первую очередь Пол, начали кривляться на камеру, махать руками и кричать: «Волшебное таинственное путешествие!» Америка сравнила их с цветами, стоящими в горшке и распушившими в стороны листья и лепестки. Она схватила двумя руками камеру, висящую на шее, и сделала несколько снимков.
Пол долго глядел в заднее окно, выискивая автомобиль журналистов. Он отмечался черной точкой почти у самого горизонта. МакКартни хотел избавиться от такого «хвоста» и попросил водителя прибавить скорости и повернуть на проселочную дорогу. Майкл продолжал снимать скетчи, несмотря на волнения Пола.
Автобус остановился на обочине посыпанной щебенкой дороги и открыл дверь, МакКартни объявил полуторачасовую остановку. Все постепенно вышли и исчезли в кустах, а после расстелили на лужайке покрывала и стали греться в солнечных лучах. Мэл и Нил пошли искать ближайший магазин, чтобы купить чего-то вкусного для всех.
— Хороший луг! — сказал Пол стоящим рядом Джону и Ринго, оглядывая местность, приставив ко лбу ладонь — козырек от солнца. — Завтра к нам подъедет Спинетти. Может, снимем сцену здесь?
— Да нет, нужен луг пошире, и чтоб деревьев не было, — высказался Джон, морщившийся от солнца еще сильнее из-за диоптрий очков.
— Может, тебе шляпу? — предлагала ему Фреда. Джон долго отказывался, но потом мисс Келли удалось убедить его надеть шляпу с воткнутыми по бокам перьями.
Мэл и Нил принесли ящик мороженого и раздали всем желающим, а заодно передали Полу, что погоня прекратилась. Он расслабился и предложил посидеть всем на лужайке с остальными.
Вскоре путешествие продолжилось. Айвор решил всех развлечь, подошел к микрофону и устроил настоящее комическое выступление. Некоторые падали с кресел со смеху, а Айвор мастерски сохранял прежнее выражение лица. Был слышен разношерстный смех: заливистый женский, сдержанный мужской, звонкий детский, заразительный фальцетный, смущенный девичий. Пол набросал на листе несколько слов и попросил Айвора прочесть их в занудном тоне на камеру. Мистер Катлер блестяще перевоплотился в картавого зануду-экскурсовода, коим он себя считал согласно внезапно возникшей в голове Пола сюжетной связке. Люду было трудно сдерживать смех, однако им не просто надо было молчать, но и согласиться с мистером Бладвесселом — так звали героя Айвора. Концерт был вынужден прерваться на ужин. Автобус остановился напротив столовой, стоящей напротив бескрайнего голого поля с каймой серого неба. «Вот здесь нужно снимать», — положив одну руку Полу на плечо, другой очерчивая поле, сказал Джон.
Смеющейся гурьбой все ввалились в пустую столовую. Постепенно все получили свои порции, расселись за столы, и помещение заполнилось звоном утвари. По залу ходил толстопузый повар с огромным чаном на тележке, из которого вырывались клубы пара.
— Так вам не нужны спагетти? Что значит вам не нужны спагетти? Тогда зачем я варил два пуда спагетти?
— Нам расхотелось варить спагетти, Джордж! — ответила женщина в белом халате, раздававшая тарелки.
— Зачем я варил два пуда спагетти? Почему вы варите все без меня? Вы сказали мне варить два пуда спагетти! — раздосадованный Джордж катал тележку из угла в угол, и ее хлипкие колеса грохотали и бились о кривую кафельную плитку. В голове Джона тоже родилась сюжетная линия. Джон усмехнулся, наклонился к уху Пола и прошептал: «У меня есть идея для сцены». Пол поднял брови и приставил ухо поближе к губам Леннона. МакКартни улыбнулся и встал.
— Друзья, всем приятного аппетита! — сказал он громко. Актеры вразнобой ответили: «Спасибо!», — Сейчас мы снимем одну сцену. В главной роли — Джесси и Айвор. Кто хочет побыть гримером для Джона?
Взметнулись несколько рук. Пол быстро договорился с Джорджем, чтобы он оставил им чан с пастой. Повар, раскрыв мокрый красный рот, долго слушал Пола, чтобы потом прокричать в сторону кухни: «Хоть кто-то будет есть мои спагетти. Они не обманщики!» Пока Джону набриолинивали волосы и подрисовывали усики, он написал текст для Джесси и Айвора и передал его через Фреду. Сцена выходила странной, но затею быстро подхватили и одобрили все. Джон исполнял роль чересчур любезного официанта с широченной улыбкой, накладывающего спагетти на тарелку лопатой прямо с пола, а тетушка Джесси в это время должна была плакать, спорить с мистером Бладвесселом и есть спагетти руками. Кто-то начал ходить по столам, чтобы придать пущего сюрреализма и абсурда. Актеры держались великолепно, но первые несколько дублей все равно были испорчены из-за смеха за кадром. В конце концов, старик, съевший сигарету в автобусе начал есть салфетки, а толпа по чьей-то инициативе запела «Эй, ухнем!»
Воодушевленные и уставшие после первого съемочного дня, все сели в автобус и отправились в гостиницу неподалеку. Пол позвонил Спинетти, чтобы тот выехал в ту местность, в которой они оказались. Они хотели снять сцену, в которой путешественники оказались в компании злого офицера в исполнении Виктора Спинетти и равнодушного в исполнении Пола. Спинетти казался им очень фактурным, и они хотели во что бы то ни стало снять его в своем проекте. К тому же, это послужит отсылкой к событиям во Вьетнаме. Америка предвкушала встречу с Виктором, которого последний раз видела лишь летом 1965-го года на премьере “Help!”, и незаметно заснула прямо в одежде на нерасстеленной кровати.
Главные энтузиасты в лице Мэла, Пола, Фреды, Нила и Америки стали ходить по этажу, заселенному участниками съемок, и будить всех на завтрак. Радостнее всех это делали Пол и Мэл. После шведского стола, пока все отдыхали в холле, приехал Спинетти.
— Скоро в твой лоб можно будет смотреться, как в зеркало! — воскликнул Джон, намекая на его редеющие волосы вдоль линии лба, и протянул Виктору руку при встрече.
— Это мы еще посмотрим, — ответил он, смеясь, поправил волосы, глядя в очки Джона, как в зеркальца, и поздоровался с остальными битлами и Америкой. — Отлично выглядите, друзья. Такие подтянутые, свежие. А Ами совсем меня очаровала. Но что ж вас в такую глушь занесло?
— Тут нет радиации, от которой выпадают волосы, — ответил Джон и зажег сигарету. Виктор рассмеялся.
Следующие несколько часов снимали две сцены — сначала в помещении, потом на том самом поле. Использовали бутафорскую корову, стоящую в качестве декорации в столовой. По предложению кого-то из труппы, Виктор кричал на вымышленном языке. Поначалу та белиберда, что звучала из его уст, всех очень смешила, и дубли вновь летели в тартарары. После нескольких часов крика у Виктора начал садиться голос, но все получили от процесса море удовольствия. В воздухе витало настроение радости и возбуждения от участия в проекте «Битлз», от нахождения рядом с людьми со столь сильной энергией.
Материал был отснят, и теперь все вновь отдыхали. Кто-то ради интереса поставил палатку, и Майкл предложил снять один трюк: все будут входить в палатку и будто бы там исчезать. Пол, когда-то видевший подобный фокус в кино, одобрил: «Будет очень таинственно и весело!» Труппа быстро встрепенулась и подхватила идею. Очередь все не кончалась, а продолжала входить в крошечную палатку, а та как будто продолжала поглощать людей. Так это снял Майкл. И даже то, что все смеялись, не отменяло съемок. А потом палатку переехали автобусом, уничтожив вход в магический портал.
После обеда в той же столовой, где состоялся завтрак, все расположились в кинозале без стульев, разлеглись на ярких цветочных коврах и вскоре так и заснули. Малознакомые еще вчера люди лежали на плечах друг друга, в обнимку. Как будто все принадлежали единому братству, но все знали, что эта всеобщая любовь будет еще расти.
Проспав пару часиков, путешественники-затейники начали пробуждаться и требовать продолжения съемок, что очень умиляло Пола. Немного пробудившись, все энергично расставили в кинозале стулья и решили продолжить затею с палаткой: как будто бы портал, которым служила палатка, вел в кинозал. После единственного дубля все собрали вещи и покинули гостиницу, вернувшись к автобусу. Солнце двигалось к горизонту, заметно похолодало, и водитель открыл багажное отделение, чтобы пассажиры могли достать теплые вещи из чемоданов. Пол начал искать Америку, легкое волнение охватило всех, и вскоре обнаружилось, что пропал еще и Мэл. Пол быстро успокоил всех и, несмотря на возгласы: «А как же Америка и Мэл?», смог уговорить всех сесть на свои места. Вскоре ожидание закончилось, и в автобус вошла Америка.
— Что мы принесли — ящик пива и ящик лимонада! — огласила Америка и показала руками на силача Мэла, вошедшего следом с названными товарами. Все заметно развеселились, двери закрылись, и автобус двинулся в дальнейший путь. Пол планировал провести ночь в дороге в Уэст-Моллинг, где им позволили на несколько дней оккупировать военный аэродром. Там Пол и все остальные думали оттянуться по полной.
Эванс с помощью Аспиналла раздал всем желающим напитки, и совсем скоро за окнами стало совсем темно, и пассажиры начали петь известные всем с детства песни. В ход пошел аккордеон, на котором аккордеонист задорно играл то канкан, то аккомпанемент под песни. Публика радостно пела, взявшись за руки и качаясь из стороны в сторону, кто-то пытался пританцовывать, и, естественно, все это не укрылась от зоркого глаза оператора Майкла.
Америка не могла в полной мере ухватить то, что происходило с ней на съемках. События летели в виде попурри звуков, цветов, эмоций, словно пародия на весь сумасбродный 1967-й год. Все пролетало в сознании вереницей отрывков. Она пыталась поймать момент, задокументировать его фотографией, но все продолжало нестись вокруг нее и остальных, как бессюжетный фильм, который они снимали.
Следующие веселые четыре дня пробежали на аэродроме Уэст-Моллинг. В первый день был устроен масштабный марафон, к которому присоединились взявшиеся из ниоткуда незнакомцы. Фреда и Джон нарисовали плакат, написав на нем “Magical Mystery Tour Marathon” в стиле надписи на автобусе. Аккордионист придавал задорного настроя, играя песни The Beatles. Дети тягали канат со взрослыми. Солидные люди в костюмах играли в жмурки. Девушки прыгали наперегонки в холщовых мешках. Стояла атмосфера праздника жизни. Но самое интересное началось, когда решили устроить гонки. Для этого использовали круговую дорогу. Все желающие, а их было подавляющее большинство, даже кажущиеся немощными старики, встали на старт. Самые наглые начали бег до выстрела из сигнального пистолета. Гонка, в общем-то, была без правил: сначала типичные «стиляги» в костюмах стали укорачивать траекторию, срезая путь через поле, заросшее высокой травой. Другие находчивые парни сели на велосипеды. Кто-то тут же экспроприировал мотоцикл с коляской, пятеро запрыгнули в начищенный до блеска автомобиль, а Ринго и еще несколько смельчаков покусились на святое — автобус. Ринго сел за руль и ударил по газам, не зная, что в задний багажник кто-то запрыгнул. Старр посильнее зажал педаль газа, достигая небезопасной для автобуса скорости: на поворотах его сильно заносило, он чуть не опрокидывался набок. Откуда-то на трассе появился психоделично расписанный автомобиль, за ним еще несколько неведомо откуда взявшихся машин. Ринго не скрывал удивления. А самое главное, все действия придумывались на ходу. Победила, разумеется, дружба.
После всего этого участников марафона сфотографировал из старомодного фотоаппарата со шторкой карлик в коричневом костюме. Неизвестно как, но из-под шторки он выпрыгнул облачившись в маску с мордой медведя. Марафон закончился с заходом солнца. Большая часть людей, утомленная физической активностью, отправилась в маленький ангар, выделенный для ночевки: они расстелили покрывала, верхнюю одежду, улеглись и некоторое время обменивались впечатлениями. Но мужская часть населения, в том числе битлы, Мэл и Нил, а еще Америка и Фреда, готовились к следующим съемочным дням. Им разрешили использовать огромный ангар и даже выделили огромный электрогенератор на две тысячи ампер. Там они за ночь практически сконструировали огромную полувинтовую лестницу, ведущую в зал, где, по расчетам Пола, должен состояться бал. Эта сцена должна была стать заключительной в фильме — это оказалось единственным полностью продуманным до мелочей элементом сценария, — ее планировали снять в пятницу. Утро наступило не так быстро, как то бывает летом. Пока все спали, на взлетной полосе установили динамики, рояль и барабанную установку — хотели снять видео к песне Джона, и, покемарив пару часиков в ангаре рядом с остальными, вернулись к площадке.
Труппа проявила интерес к съемкам видеоклипа, а потому наблюдала их, стоя неподалеку. Америка продолжала ловить кадры с помощью фотоаппарата. Битлы оделись психоделично, а Пол переоделся из своей вязаной цветной жилетки в голубую-розовую тужурку, обшитую серебристыми нитками. Америка поняла, что уже несколько дней не разговаривала с мужем и начинала по нему скучать. Он очень любезно общался со всеми актерами — именно как с актерами, а не массовкой. Они курили вместе в перерывах, перекидывались парой слов, но спали раздельно, времени друг на друга не хватало. Из динамиков заиграла песня Джона “I Am The Walrus”, разнеслась по всему полигону и, отразившись от деревьев, эхом вернулась назад. Это всех взбудоражило. Песня с точки зрения здравого смысла была откровенно бредовой, но чем-то определенно цепляла и очаровывала. Может, обилием звуков, образов, абсурда и сюрреализма, которыми жили и дышали все до единого.
Позже Джон и еще несколько человек натянули на головы плавательные белые шапочки, чтобы изобразить яйцеголовых людей. Америка называла их шалтаями-болтаями. Потом надели маски в виде моржа, бегемота, петуха и зайца и, напевая «ку-ку-ку-чу», вовлекли всех в хороводы и шли длинной цепочкой за медленно едущим автобусом. Обед состоялся тогда, когда время близилось скорее к полднику или даже к ужину, после чего устроили тихий час. Пол собрал Джона, Ринго, Джорджа, Фреду, Мэла, Нила, Майкла и Америку на небольшую летучку в маленькой комнате со старым диванчиком, который уступили дамам и Ринго. Джордж сел на один из подлокотников. Ходя из угла в угол, Пол говорил:
— Завтра в полдень приедут танцоры для той сцены, им надо будет оказать лучший прием. А сейчас к нам едет музыкальная группа для вечерней сцены, но это не все, что у нас будет сегодня вечером, — он остановился, взгляды присутствующий в помещении стали острее, — скажите, всем из вас жены запрещают смотреть стриптиз?
Ринго присвистнул и отвел глаза, Джордж сурово ухмыльнулся, Джон округлил глаза.
— О-о-о, да ты шалунишка, — произнес последний. — Хочешь добавить остроты?
— Моя жена будет против, — сказала Америка. Все рассмеялись.
— Так значит, все согласны добавить в наш безобидный фильм немного женской груди? — спросил Пол полусмущенно. Мужчины, похотливо улыбнувшись, согласились.
Приехала группа The Bonzo Dog Doo-Dah Band, расчехлила инструменты и приготовилась спеть на камеру в сопровождении танцовщицы. Пол хотел, чтобы солист, Вивьен Стэншелл, по его словам, выглядел гламурно, и нацепил ему на шею розовый шарф. Солист, казалось, оскорбился, но то, что нужно, спел. Когда вышла девушка и стала крутиться вокруг певца, изящно сбрасывая с себя одежду, мужские взгляды тут же приклеились к ней. Джон и Джордж, сидящие на первых рядах, смотрели на нее, как завороженные. Америка, оглядев зал в поисках Пола, не нашла его.
Америка вышла из ангара на улицу и зажгла сигарету. Стоял темно-синий прохладный вечер, и Америка, укутавшись в пальто, разглядывала безоблачное небо, по которому были разбрызганы звезды, как белые капли. Даже сигнальные огни и свет одинокого прожектора не оттеняли небесные светила. Даже почти полная Луна, часть диска которой уходила в темноту, не могла до конца затмить их. На улицу выскочил мужчина в таком же пальто, и Ами сразу узнала Пола. Он, увидев супругу, как будто расслабился и подошел поближе.
— Давно я не видел такого красивого неба, — произнес он, выдыхая сигаретный дым и смотря в распахнутое небо. Америка засмотрелась на Пола, лицо которого было озарено серым лунным светом. Она осмелилась взять его за руку, как юные девчонки несмело проявляют знаки своей любви, будто забыв, что они женаты. Пол посмотрел в ее сторону, улыбнулся и выдул дым в сторону.
— Ты забавно смотришься в оранжевой жилетке, — наконец сказала она.
Он покрепче сжал руку Америки.
— Я скучал по тебе.
Америка улыбнулась.
— И я по тебе.
Они долго стояли, уткнувшись в звездное небо и чувствуя, как потеют ладони, украдкой смотрели друг на друга, как на своей свадьбе. Каждый раз в такие моменты Америка понимала, что никогда не устанет любить его и скучать по нему, а Пол понимал то же самое по отношению к Ами.
— Америка, давай поймаем последние дни лета в Ницце? — предложил он так неожиданно, как предлагал слетать в Лос-Анджелес и Сан-Франциско.
— Великолепная идея. Скучаю по Франции, — подхватила идею Америка. Сделав последние затяжки, супруги побросали сигареты на асфальт. Сигареты, упав, отбросили несколько искорок. Пол притоптал сигареты, вдавив их ботинком, но возвращаться не спешил.
— Точно, нам нужно устроить ночной костер! — воскликнул Пол и заторопился внутрь ангара. Америка поспешила за ним, делая широкие шаги. Пол быстро собрал мужскую силу, в поле развели костер на высоких досках, расставили по кругу лавочки и пригласили всех на маленьких походный праздник.
Все расселись, укутавшись в пледы, Пол достал акустическую гитару и завел хоровые песнопения. Америка сидела в четверти круга от Пола и хорошо отличала его голос среди прочих. В глазах танцевал огонь, в небо улетали искры, растворяясь в сини, становясь новыми звездами. Как сильно может поменяться жизнь людей всего за четыре дня? Все стали друг другу друзьями, всех объединил фильм спонтанных идей, все подчинялись общему настрою. Когда возникала новая идея, никто не оставался в стороне, каждый шел навстречу неизведанному, готовый спать на полу, в холодной чугунной ванне или в неудобном автобусном кресле, вступал в свободное и счастливое взаимодействие со всеми, кого не знал еще в прошедщее воскресенье. Души наполнялись ощущением полноты и дружбы, а это всегда видно по глазам. Съемки фильма превратились в настоящее путешествие.
К следующему дню лестница для новой сцены была готова. Подключили огромный электрогенератор и стали дожидаться приезда танцоров, согласишихся работать за небольшую плату. После обеда приехал таких же габаритов, как желтый автобус, автобус с танцорами. Пока они облачались в пышные платья, битлы переоделись в слепящие глаза белоснежные фраки.
— Вы прекрасны, — сказала Америка, увидев четыре стройные элегантные фигуры. Прибежала Фреда с тканевыми цветочками в руках.
— Я вас сейчас еще больше украшу, — девушка вставила мужчинам в нагрудные карманы цветки: Джону, Ринго и Джорджу красные, а Полу — черный.
— А что это за похоронная хризантема? — спросил Джон, потрепав свой цветочек указательным пальцем.
— Полу нужен эксклюзивный цветок — он солист, — ответила Фреда, поправив Леннону воротник.
Зашуршали блестящие пачки танцовщиц. Ангар заполнился людьми — вместе с танцорами их насчитывалось не менее двухсот. Они поднялись на самый верх лестницы вместе с битлами. Из динамиков, которые вчера проигрывали “I Am The Walrus” на взлетной полосе, стала играть другая песня, “Your Mother Should Know”, написанная в стиле музыки первого десятилетия ХХ века. Под нее битлы стали ритмично спускаться, пока Пол, по прежним заветам Америки, вживую подпевал музыке, чтобы в кадре казалось, что поет действительно он. Вдруг музыка остановилась, и битлы от неожиданности застыли на месте. Погас свет.
В воздухе застыло предзнаменование паники. Пол спрыгнул с лестницы. Двери открылись, и внутрь темного ангара проник дневной свет. Мэл, Майкл, Пол, пара бравых техников, Фреда и Америка вышли на улицу. Обойдя ангар, они пришли к началу леса, где стоял генератор, который, как ни странно, не тарахтел.
— Нам хана. Генератор сдох, — сказал один из мужиков, осмотрев генератор и измазавшись в масле.
— Надо звонить в город, чтобы привезли два, — сказал Пол. Америка позвала Фреду за собой, чтобы та успокоила тех, кто остался в ангаре, и Мэла, чтобы позвонить в Лондон. Была пятница, поэтому ожидание могло затянуться до самого вечера. Все вышли из ангара, чтобы ждать на улице, но скоро начался дождь с холодным ветром, и пришлось вернуться внутрь и переждать непогоду. На стены повесили и зажгли огромные портативные фонари.
— Может, подкупить чем-то танцоров? — предложил Майкл. — Например, автографами.
— Не стоит идти туда. Думаю, это плохая идея, — посоветовал Нил.
Майкл водрузился стопкой флаеров с автографами битлов, энергично вошел в искрящуюся толпу и тут же был ею поглощен. Мэл с волнением всмотрелся в толпу в поисках оператора. Танцоры стали образовывать воронку. Вдруг из-под ног девушек выполз Майкл.
— Как они на тебя отреагировали? — спросил Мэл, отведя Майкла в сторону.
— Да я и не успел понять, — пожал плечами Майкл. Мэл рассмеялся.
— Я тебя предупреждал!
Ближе к вечеру привезли два больших генератора, и съемки возобновились. Играла музыка The Beatles, развевались юбки танцовщиц, сверкали начищенные туфли. Все напоминало бал, праздник, торжество человеческого счастья.
Съемки завершились, танцоры получили свою плату и уехали. Оставалась последняя ночь в Уэст-Моллинг, после чего путешественники собирались отправиться на запад, к берегам Атлантического океана. Все утомились и быстро погрузились в сон, ожидая раннего подъема и отправления в дорогу. Но битлам, Мэлу, Нилу, Америке и Майклу отчего-то не спалось. Они сели в маленьком сарайчике на странные диваны под одиноко висящей на проводе лампочке вместе с водителем автобуса, Дереком Ройлом и Мэнди Вит — исполнителями ролей тур-директора и стюардессы, и курили. Фреда спала на коленях Ами, невзирая на вспыхивающий смех мужчин.
— Ну что, последний рывок? — спросил Пол, выдыхая дым.
— Мне будет грустно со всеми расставаться, — опечаленно сказал Ринго, и в этот момент был схож с ребенком.
— Все хорошее быстро кончается, Рич, — обратился к нему Джордж, почесав усы.
Все сидящие в сарае вели беседу до утра на исходе сил, куря и попивая лимонад. В районе шести часов утра Пол вышел из сарая и вернулся с мокрыми штанинами внизу.
— В твоем возрасте проситься пора, — не прекращал шуток Джон. Пол отмахнулся.
— Там такой красивый сад! Я до него по траве шел, а она вся в росе, — Пол показал на штанины. — И небо просто восхитительное! Пойдем, поснимаем?
Битлы, Нил и Майкл подхватили идею и двинулись в сад, оставив заснувших Мэла, Мэнди и Дерека в сарае. Америка, осторожно высвободившись из-под Фреды, стараясь ее не разбудить, вышла посмотреть, что же там за небо, но на съемки идти не хотела. А небо в окончании ночи действительно было что надо — матовое, немного тяжелое, между синим, голубым и серым.
После завтрака автобус продолжил движение, повернув на запад. Шли последние два дня путешествия. По пути Майкл снимал окрестные виды, а Джон, на время ставший режиссером, продолжил сюжетную линию, которую придумал в столовой, глядя на поваренка Джорджа: мистер Бладвессел признался в любви тете Ричарда, и договорился, что они немного, как сказал Джон, «понежничают», когда окажутся на берегу океана.
Остановившись пару раз, к вечеру все оказались в Ньюкее и поселились в отеле “Atlantic”. К съемкам приступили лишь наутро. Следующие сцены ставили Джон и Джордж. Последний съемочный день был ознаменован контрастной смесью радости и грусти. Утром на берегу океана сняли романтическую сцену с участием тетушки Джесси и мистера Бладвессела. А потом все отправились к открытому бассейну.
Вода была холодной, ветер — штормовым, шквалистым. Но никого это не останавливало. Всех развлекала аккордеонистка Ширли, пока самые отважные с разбега прыгали в бассейн. Журналисты, которые начали погоню за битлами еще неделю назад, отчаялись и приехали сюда играть в гольф, но удача улыбнулась им — «Битлз» приехали именно сюда. Они тут же поймали Пола и стали его пытать по поводу того, чем они занимались. У автобуса собралось множество местных жителей, узнавших, что к ним пожаловали сами The Beatles. На закате все вновь отправились к океану. Америка сняла Пола, катающегося с карликом на двойном велосипеде по вязкому песку.
Путешествие подошло к концу. Сделав групповое фото с утра, все сели в автобус и, забывшись печально-сладостным усталым сном, вернулись в Лондон.
Все отправились по домам, а Пол с Америкой, кое-как побросав в чемодан новых вещей, отправились в аэропорт, где взяли билеты на ближайший рейс до Ниццы, и уже к утру оказались там. После длительного путешествия по английским краям очутиться в древнем городе на берегу синего Средиземного моря в нежных солнечных лучах и тенях пальм казалось невозможным. Пол снял номер в отеле, вручил Америке свою камеру и строго сказал:
— Будем снимать!
— А, то есть даже так? — усмехнулась она.
— А ты что думала, мы сюда прохлаждаться приехали? — Америка оглядела солнечную Ниццу.
— Прохлаждаться… в Ниццу… скажешь же такое, — супруги рассмеялись.
Америка сначала долго снимала, как Пол курит на балконе в пальто, пока он не бросил окурок, чуть не попав кому-то на голову. Он тут же спрятался, сев на корточки, а Ами последовала за ним, пока кто-то ругался по-французски. Пол рассмеялся.
— Что он там ворчит?
— Говорит, что ты подонок и ублюдок, — еле сдерживая смех, ответила Америка. Пол гусиным шагом вошел в комнату и позвал жену за собой.
Они вышли с камерой в город и скинули пальто. Америка снимала, как Пол ходит между торговыми рядами продуктового рынка, пока на него косятся нисуазы. Отрываясь от камеры и рассматривая антураж вокруг мужа, Ами понимала, что, во-первых, Пол в своем белом пиджаке выглядит среди всех этих людей пришельцем из будущего. Еще бы — они успели сломать столько стереотипов и стали воспринимать друг друга по-другому! Во-вторых, она соскучилась по съемкам своего фильма, начатого почти три года назад, но материала не было.
Пол вывел ее на набережную и приказал встать в одном месте. Он вышел на середину пешеходной части и начал неуверенно крутиться вокруг своей оси, оглядываясь по сторонам в поисках осуждающих взглядов. Прохожие стали коситься на него сильнее, чем на рынке.
— Здравствуйте, — сказал ему проходящий мимо пожилой человек в очках.
— Здравствуйте, — вежливо ответил Пол.
— Развлекаетесь? — спросил он, продолжая идти.
— Вот, кружусь, — Пол тоже не останавливался.
— Ну, кружитесь, — и мужчина ушел.
Смутившийся Пол сошел со своего места и пошел к Америке.
— Ну как там? — спросил он, заглядывая в глазок.
— Все нормально. Ты чего смутился? Мы снимаем видеосопровождение к песне о дурачке, помнишь? — попыталась успокоить его Америка.
Потом Пол долго бегал по парку, как оголтелый, кидая на газон свое пальто, предварительно раскрутив его в руках, как тесто для пиццы. А после всего этого Пол вывез Америку за город, где они, найдя каменистый холм, продолжили дурковать с камерой. Сначала солнце пряталось за серой пеленой облаков, но никого это не остановило. МакКартни козликом скакал по холму, усеянному камнями. «Не боишься споткнуться о камень и разбить себе лицо?» — спрашивала Америка. «Так я же упаду в твои объятия», — уверенно отвечал Пол. На закате появилось солнце, будто прожгло облака. Америка успела снять лицо Пола в отблесках кораллового оттенка, его четко очерченный профиль и просвеченные насквозь глаза.
— Ты гораздо красивее меня. Нужно тебя снимать, а не меня, — вдруг произнес Пол. Он выправил прядь волос из-за спины Америки. Она была очень длинной, слегка растрепанной, черной, а по краям зажигалась медным цветом. — Они у тебя горят на солнце. Ты заметила, какой они у тебя длины сейчас?
Пол коснулся поясницы.
— Ты бы знала, как красиво они развеваются на ветру, — прошептал он, глядя в ее глаза.
Возвратившись в Лондон, «Битлз» отсняли еще несколько сцен, затем Пол решительно собрал группу, Мэла и Америку и пошел в офис монтажера Роя Бенсона в студию «Норман». Амбиции Пола было сложно утолить: он настаивал на том, чтобы фильм был подготовлен за неделю, хотя Ами не раз говорила, что это невозможно. Битлы и Америка вошли в тесную комнату, обклеенную цветными постерами. Там сидел долговязый человек в очках — видимо, тот самый Рой Бенсон. Он встал из-за стола и пожал всем присутствующим руки. Потом сложил руки, сказал:
— Слушаю ваши пожелания, — и улыбнулся.
— Мы хотим закончить это за неделю, — Пол протянул Рою пленку. Рой не сдержал смешок. Пол взметнул бровями.
— Что? Не получится?
Рой закивал. Пол посмотрел на Америку.
— Для начала отсмотрим материал, — Бенсон взял пленку.
Девятого октября Джон отпраздновал свое двадцатисемилетие, а Пит Оранж — двадцатидевятилетие. Америка проделывала филигранную работу: ставила в «Олд Вик» «Сотворившую чудо». В середине октября Пол с Джорджем уехали на пару дней в Мальме к Махариши. Он позвал The Beatles в гости в Индию на курс трансцедентальной медитации, чтобы очиститься от тяжести прошедших лет, и по дороге Пол с Джорджем решили, в феврале The Beatles нанесут гуру визит.
По возвращении Харрисона и МакКартни участники The Beatles посетили поминальную службу по Брайану в синагоге района Сент-Джонс-Вуд в нескольких ярдах от дома Пола и Америки, а наследующий день оказались на премьере «Как я выиграл войну», в котором Джон снялся еще год назад. Казалось, пышный 1967-й совсем увядает, оставляя за собой лишь многослойные послевкусия. Все возвращались в рутину, в размеренную колею. Холод, дождь и ветер не позволяли более вести уличную жизнь хиппи и разворачиваться ярмаркам. Концом Лета Любви стала октябрьская осада Пентагона. Америка услышала о ней, случайно включив радио в машине, а Пол с Джоном прочли статью в газете. Несколько тысяч человек, протестуя против войны во Вьетнаме, пошли на Пентагон с целью поднять его в воздух с помощью заклинаний и изгнать из него нечистую силу. Возглавил акцию некто по имени Эбби Хофман.
К началу ноября Марийке, Саймон, Джоши и Барри из “The Fool” больше чем на половину оформили будущий бутик. Пол едва вытащил Америку с репетиций скорой премьеры, чтобы она посмотрела на процесс. Как и предсказывал Барри Майлз, обитель современного искусства «Индика» не выдержала финансового напора и закрылась, что Пол, Америка, Роберт, Джон, Питер и Джейн Эшер оплакали на импровизированных поминках в зале накануне того, как сдать помещение арендодателю. Несколькими днями позже в продажу поступил первый номер журнала «Роллинг Стоун», став негласным конкурентом журнала “Art”. На одной из страниц появилась совместная фотография четырех блондинок: всех битловских жен, кроме Америки — ее заменила Дженни Бойд.
Одиннадцатого ноября Пол, Джон, Джордж и Ринго уехали на неопределенный срок в гости к некому орнитологу, с которым познакомились некоторое время назад, в Уэльс. В тот день Тод Агмунти праздновал двадцатидевятилетие, и Америка пошла на вечеринку одна. В камерной квартирке популярного фотографа Тода сгустилось много людей, тошнотворность праздной обстановки довершал густой чад. Америка быстро нашла Омпаду и Эллину, скооперировавшихся в углу. Они радостно обнялись и расцеловали друг друга.
— Я чую, непростые времена настают и для моего бизнеса, и для твоего, — сказала Омпада, метнув взгляд на Эллину, непривычно обреченно для себя. — Я видела эту громадину на Бейкер-стрит. Имя «Битлз» и мурал от “The Fool” оттянут все внимание в два счета, как пить дать.
— Да уж, мы обрастаем конкурентами, — присоединилась Эллина. Америка впервые видела своих оптимистичных и бодрых подруг такими обреченными. Если к «Роллинг Стоун» она не имела никакого отношения и была уверена, что они совместными усилиями вытянут “Art”, то к “Apple” она была причастна, и между Омпадой и «Битлз» действительно внутренне разрывалась, но не нашла ничего лучше, чем сказать:
— Омми, для них это временная мера, чтобы укрыть от налогов часть денег. У них совершенно к этому не лежит душа, и сколько они протянут, зная их темпераменты, непонятно. А ты — профессионал, у тебя этого не отнять.
По возвращении из Уэльса Пол и Америка пришли в «Сэвилл» на концерт The Bonzo Dog Doo-Dah Band по приглашению Вивьена, где услышали еще две новоиспеченные группы: The Flowerpot Men и Bee Gees. На следующий день «Битлз» с женами оказались на премьере «Сотворившей чудо». Спектакль оказался резонансным, Америка задала в нем больше вопросов о судьбах людей с ограниченными возможностями, об их адаптации в мире и о людях, которые о них заботятся, чем их было изначально. Зал овацировал стоя, и актеры видели со сцены, как между рядами белеют сотни платочков, утирающие слезы. «Америка снова перевернула мир», — сказал Джон Полу на поклонах и шмыгнул. Пол лишь кивал, улыбаясь и плача.
Споры тронутых зрителей еще долго были слышны в ложах, в гардеробных, в холле, в ближайших окрестностях. Джон, Синтия, Джордж, Патти, Ринго и Морин обсуждали за кулисами увиденное, спорили между собой и хотели выразить Америке свой восторг, пока Пол пытался найти ее. Они передали весточку о том, что решили дождаться ее в ближайшем кафе за стаканом пунша. Прошло полтора часа, но Ами так и не появилась — по всей видимости, была занята разбором полетов с актерами.
«Битлз» продолжили работу над фильмом с Роем и завершили одноименный альбом. Пол предложил Америке сходить в студию и послушать “Magical Mystery Tour” за два дня до релиза, и она охотно согласилась. Америке поставили альбом и стали следить за ее реакцией. Заглавная одноименная песня, похожая на рекламное объявление, задавала дух всего альбома и объединяла «Волшебное Таинственное Путешествие» с «Пеппером». Заиграла та самая песня про дурачка, которую Ами слышала только из соседней комнаты во время сочинения. Пол часто садился за пианино и наигрывал ее, мыча мелодию себе под нос. Она помнила, что он начал писать ее после прогулки с Алистером Тейлором, когда они встретили чудаковатого незнакомца.
— Блок-флейта? — удивленно спросила Америка. Пол и Джон одобрительно покачали головами. — Кого пригласили?
— Никого не приглашали, — ответил Джон. Америка оглядела их, как бы спрашивая: «Что, даже так?»
— Помнишь, что ты подарила мне на день рождения?
— Пол нам здесь все уши просвистел, первые два дня было так противно! а потом стало немножко лучше, — произнес Джон. Америка усмехнулась и продолжила слушать. Затем заиграла инструментальная композиция, каковых у «Битлз» никогда не было, и Зами вспомнила The Beach Boys. Следующие песни были Америке хорошо знакомы: песня Джорджа “Blue Jay Way”, как ему свойственно, совсем нетривиальная; старомодная “Your Mother Should Know”; “I Am The Walrus”, в которой авангардная поэзия Леннона выполняла высший пилотаж, понравилась Америка с первых нот. “Hello Goodbye” девушка знала только в зачаточной стадии, когда Пол сочинял ее весной вместе с все тем же Алистером Тейлором. Затем последовали “Strawberry Fields Forever” и “Penny Lane”, увидевшие свет в виде синглом еще в феврале.
— Интересная песня, — сказала Ами, услышав песню-обращение к «богатой детке».
— Это о Брайане. Это две песни — моя и Пола. Мы ее давно писали, хотели его приободрить, но… — Джон пожал плечами. Он говорил о Брайане уже спокойнее, но смириться с его потерей до конца не мог. Как и все, кто его знал. Вдруг он обратился к Америке: — Поехали, посмотрим, что там с бутиком?
— Спрашиваешь, — усмехнулась она.
Все сели в машину Пола и поехали на Бейкер-стрит, к четырехэтажному зданию с красочным психоделичным рисунком. Они вошли в бутик, до открытия которого оставалась пара недель. Там суетились Фреда, Патти, Джордж, Морин и Алистер.
— Привет, трудяги! Смотрите, кого мы привели! — воскликнул Джон.
Радостная Патти тут же кинулась к гостям с возгласом: «Америка приехала! Как давно я тебя не видела!», хотя их последняя встреча состоялась не так давно. Чуть позднее подошла Морин и любезно поздоровалась с Ами. Последняя расспросила Старки о сыновьях.
— А знаешь, кого мы назначили управляющим? — спросил Джон, подойдя к Америке поближе и встряв в ее беседу с Морин. Она повернула в его сторону голову. — Пита!
Америка подняла брови и посмотрела на одноклассника Джона, Пита Шоттона — плотного и белокурого мужчину, сидящего за кассовым столом.
— Приятно видеть вас, Пит, — Америка прошла по залу, пахнущему тканью и бумагой, между рядами прилавков с цветной одеждой. У стен стояли стеллажи с пластинками, а чуть дальше — книги, ассортимент которых явно определялся ассортиментом «Индики». — Жаль, что вы не позвали меня помогать обустраивать.
— Работа еще не закончилась, можешь приезжать помогать, — бросила Фреда, проходя мимо.
— Мы не хотели тебя отвлекать от спектакля… — ответил Джон. — Тем более он вышел просто ох… ох каким!
— Прогиб засчитан. — Америка слегка наклонила голову, чтобы смотреть на Джона исподлобья.
Альбом “Magical Mystery Tour” поступил в продажу, к концу месяца завершили монтаж фильма, и Пол в одиночку отправился в телецентр, чтобы договориться об эфире. Его назначили на вечер двадцать шестого декабря, и Пол с Америкой стали с детским любопытством дожидаться рождественских каникул. А седьмого декабря предстояло открыть бутик на Бейкер-стрит.
Торжественная церемония привлекла много внимания прессы и какое-то количество посетителей. Вскоре Ринго отправился сниматься в фильме с самим Марлоном Брандо, которого он обожал, Джордж и Джон тоже уединились.
Эллина и Мэри приглашали Пола и Америку девятого декабря на восьмилетие Фиби. К Фиби пришли ее одноклассники и подружки и, недолго посидев за столом, отправились резвиться в комнату. Пол и Ами не то что к приготовлениям не успели прийти, они вовсе опоздали к началу праздничного обеда. Пару встретила Эллина и, радостно всех зацеловав, пустила в квартиру.
— Фиби, видимо, не хочется подарков! — прокричала Эллина в сторону комнаты, откуда доносились детские крики. Тут же раздался топот, и в прихожей оказалась Фиби.
— Америка! Патрик! Как я рада вас видеть! — сказала девочка восхищенно.
— Фиби, мужа Америки зовут Пол, — недовольно поправила Эллина, пытаясь сделать замечание как можно более неслышным.
— Ой, Пол... да? А вы с ночевкой?! — спросила она с надеждой в глазах.
— Посмотрим, — ответила Америка, слегка присев на корточки. Она протянула сестре плотно запакованный в коробку подарок. — Это тебе от нас с Полом. С днем рождения, милая, — Ами поцеловала сестренку в щеку, а Пол ласково погладил девочку по голове.
— О спасибо, Америка! — радостная Фиби обхватила сестру обеими руками. — И тебе!
Фиби убежала в комнату, а МакЗами прошли в кухню, где Тод и Билли напару травили анекдоты. Мистер Рамон очень скромно смеялся, словно стесняясь этого. Мэри очень эмоционально встретила Пола и Америку, сначала радуясь тому, что их увидела, а потом стала их хаять:
— Эх, Пол, как тебе не стыдно, похищаешь мою племянницу и не даешь с ней видеться! Жестокий ты человек!
Пол рассмеялся и опустил глаза.
— Расскажите хоть, чем занимаетесь, — Мэри сложила руки на столе и одной подперла голову.
— В сентябре мы сняли свой собственный фильм...
— О-о-о как, — удивленно протянула Мэри. — Америка, небось, опять сценаристом была?
— Да нет, у нас не было сценария, — пожал плечами Пол.
— То есть как так? Экспериментальное кино? Интересно... И когда идти в кинотеатр?
— Скорее всего, его покажут только по телевизору, — сказал Пол и отпил колы.
— Тогда скажите, когда включать, ладно?
За окном размеренно падал снег. Пол и Америка впервые за долгое время оказались в гостях у родственников, а не у посторонних людей. Именно в кругу семьи они почувствовали покой.
— Я хочу кое-что сказать, — вдруг объявился замолчавший на подозрительно долгий для него срок Билли. — Несколько лет назад я пообещал Мэри, что мы поженимся с Эллиной только после того, как она закончит институт. Но этот срок подходит в наступающем году. Поэтому мы с Элли объявляем помолвку, — он обнял девушку за плечо.
— Ну даете! Так за это выпить надо! — воскликнул Тод и взял из середины стола бутылку шампанского. — Всем же можно? — Тод оглядел всех сидящих за столом.
— Открывай уже, трындычиха, — Мэри, усмехнувшись, слегка коснулась плеча Тода. Все выпили по бокалу за счастье Билли и Эллины, которым оставалось совсем немного времени до звездного часа.
— Ну а вы хоть Рождество с нами отпразднуете? — с надеждой спросила Мэри. Было что-то в Фиби от матери, когда она спрашивала, с ночевкой ли останутся гости. Но Пол и Ами, к сожалению, хотели отпраздновать праздник уединенно впервые за несколько лет. В прошедшем году было столько знакомств, людей, шума, разговоров, прикосновений, что хотелось тишины.
— Мы пока не знаем, — ответил Пол, чтобы обезопасить себя.
Мэри назидательно помахала указательным пальцем.
Отпраздновав завершение работы и проводив тяжелый, но удивительно удачный год, The Beatles и их команда пожелали друг другу счастливого Рождества и попрощались до января.
Снежным вечером двадцать шестого декабря они включили телевизор и удобно устроились на диване. Фильм был от начала до конца сделан самостоятельно: сами придумали, сами сыграли, сами сняли, сами смонтировали, а еще использовали музыку, которую сами сочинили и исполнили!
Не верилось, что мимо промчалась вереница, промчался хоровод событий. Оба чувствовали, что жизнь — удивительная штука, и ее сценарий бесподобен. Сценарий, который пишется в настоящий момент, сию минуту, а не написан кем-то заранее. Сценарий, который ты пишешь сам каждое мгновение своей жизни.
Всегда печально провожать уходящий год, ведь кажется, что он пронесся со скоростью света. А этот год был вспышкой молодости, которая никогда не кончится...
Но набирало силу непреодолимое предчувствие, нависающее в виде грандиозных колец Сатурна — предчувствие високосного года. Високосного года, который будет намного взрослее.
10. Америка и Пол. Белым-бело
Старик в недоумении расхаживал по комнате, стараясь уложить в голове все, что он увидел всего-то за несколько дней: фееричный 65-й, интроспективный 66-й, фантасмагоричный 67-й. Его душа находилась в смятении. Как будто к жизни добавляли новые годы, и неизвестно, сколько времени будет длиться путешествие. Может, к своему семидесятипятилетию, до которого оставалось больше полугода, Пол и вовсе почувствует себя столетним. «Погодите-ка, — продолжал он свои мысли, — Америка же умерла! Но когда? Она несколько раз была на волоске от смерти, чувствует смерть. Может, история скоро кончится?» Он вдруг одумался: Америке потребовалась всего пара недель, чтобы загнать его в ловушку и очаровать. Его существование металось между путешествиями в другое измерение. Он перестал нормально спать, есть, принимать таблетки, пить, в конце концов, все на свете проклинать — совсем недавно приобретенная привычка. Он предположил, что просто заражается молодостью и свежестью тех людей, за которыми наблюдает.
Пол бросил взгляд на балахон, висящий на зеркале. Он не хотел смотреть на себя сейчас, когда он может посмотреть на себя молодого, обворожительно красивого и обаятельного, и прекрасного, и талантливого, и восхитительного… Старик сжался от негодования. Он больше никогда не станет таким. Он тихо ненавидел себя по мере того, как старел, и старался не вспоминать о том, каким был. Люди им восхищаются, но Пол знал — это дань его битловскому прошлому. Его голос не вытягивает и самые простые песни. Моцарт двадцатого века даже не может сочинить новые…
Интересно, а в той вселенной он будет таким же дряблым стариком с потерянным голосом? Может, Америка будет прикладывать усилия, чтобы сохранять его молодость, поскольку, как глава какого-то там Особого Общества, владеет эликсиром молодости? Наверняка обладает. Но она все же умерла, а как давно это случилось?..
Сэр Пол увидел книжку, которую дала Америка в первые дни знакомства. Она блестела лаком в сером свете осеннего дня. С ее помощью он мог узнать все, что хотел: о ее детстве, рассказы о котором она избегала, о юности, настолько же неведомой, как детство, и, в конце концов, о ее смерти. Пол подошел к столу, взял книгу в левую руку и остановился. Он смутно вспоминал их первую встречу, хотя она состоялась не так и давно. Америка говорила что-то о том, что они были женаты в течение тридцати лет. Старик начал строить логическую цепочку: если Пол и Америка поженились в 1965-м году, значит, что-то произошло в 95-м или 96-м. Развелись? Да вряд ли их вообще могло что-то разлучить, если они шлялись по свингерским вечеринкам. Кто-то умер? И в каком возрасте — в пятьдесят три! С кем же это случилось — с ним или с Америкой? Он открыл книгу примерно на середине и начал листать глянцевые страницы. Он остановился на одной из них, где на полях блестела шестиконечная звезда в половину ладони размером, а под ней расположился портрет блондинки с чертами лица Америки.
«Америка, как практически чистокровная еврейка, в течение нескольких лет изучала родословную МакКартни, пытаясь найти еврейские корни. С помощью еврейского архива в Хайфе ей удалось составить широкое древо, найдя множество еврейских родственников с материнской стороны. Мэри Моэн, мать Пола, воспитывалась в строгой католической семье и имела ирландские корни. По схеме, собранной Америкой, очевидно, что за пару-тройку веков фамилия Моэн преобразовалась из еврейской фамилии Коэн, происходящей от Коган. Пока ветвь, к которой принадлежала Мэри, пускала корни в Ирландии и придерживалась римско-католической веры, другие ветви продолжали обосновываться в иудаизме и нарастать фамилиями Шапиро, Мазен, Маркман и прочими. Пол и Майкл были крещены по католическим требованиям и, по словам последнего, у них «было совершенно иудейское обрезание».
На следующем развороте раскинулась реконструкция фамильного дерева матери Пола, составленного Америкой. Пол усмехнулся и вспомнил о том, что собирался посмотреть в конец книги. Он непроизвольно облизнул палец и пролистал дальше, хотя мог заглянуть в оглавление.
— Доброго дня. — Пол оглянулся: Америка сидела на стуле перед столом, положив ногу на ногу.
— О, привет, — ответил Сэр. — Ловко ты меня евреем сделала.
— Сделала? — якобы непонятливо спросила Америка. Пол удостоил ее взглядом, говорящим: «Не делай вид, что ты не знаешь».
— Я, конечно, всегда симпатизировал евреям, поздравляю иудеев в соцсетях с Ханукой и Песахом, но еврейских корней у меня нет… к сожалению, — отчего-то добавил Пол, и, бросив книгу на стол, и присел на край кровати. Он вспомнил еще одну подробность. — Линда же тоже была еврейкой. Ее предки — эмигранты из России. Как их фамилия…
— Эпстайн, как у Брайана, — подсказала Америка. — У моей прабабушки по папиной линии в девичестве тоже была фамилия Эпстайн.
— Так вы, получается, родственницы? Хотя… в твоей версии она дворняжка. Даже странно.
— Не совсем, — Америка беспричинно улыбнулась, отведя взгляд. Пол так и не понял, к чему относился ответ: к тому, что Линда не имела национальности, или к тому, что они родственницы. Он продолжил думать об Америке, оглядывая ее лицо. Закрытая, дисциплинированная — ни одной эмоции толком не вытянешь.
— Я тебя давно не видел, — чуть не сказал: «Даже немного соскучился». Америка подняла глаза и усмехнулась. — Давно не слышал твоих разъяснений, что происходит.
— А они требуются? — поинтересовалась она.
— Да в общем-то нет, — пожал плечами старик.
— Тогда продолжим? — Ами заглянула в глаза МакКартни, еще раз задала вопрос, но уже взглядом, немного наклонив голову. Он улыбнулся.
Двор дома был покрыт тонким — может, чуть толще пальца — слоем снега. Накануне вечером он слегка подтаял, а ночью вновь ударил крепкий мороз. Синее небо, светлея, избавлялось от покрова ночи, цепляя кроны голых деревьев. На крыльце стояла Америка, оглядывая белый двор. Она сделала несколько осторожных шагов по лестнице вниз и оказалась на чернеющем пятне асфальта. Там, где под землей проходили трубы, снег прерывался, оставляя черные мокрые дорожки. Перед лицом пролетел клубок снежинок и упал на носок правого сапога, мгновенно растаяв. Америка прошла в сторону калитки. Там застыли лужи. Под корочкой прозрачного льда пузырилась вода. Ами выставила левую ногу вперед и слегка нажала на лужицу: вода перетекла от середины к краям. Вдруг корочка с хрустом треснула. Девушка, созерцая, наступила на лед, встала на него обеими ногами. Потом посмотрела вокруг себя: таких луж было много. Она прошлась по двору, надламывая тонкий и хрупкий лед. С ощущением детской радости и легкости Америка вышла за пределы забора и села в машину.
Ей предстояло отправиться в универмаг и закупить все необходимое. Она повернула ключ зажигания, но замерзший мотор долго не поддавался. Когда он все же завелся, Америке пришлось ждать, пока авто прогреется, оттает иней на стеклах и зеркалах.
Машина медленно тронулась по пустой улице. Мысли, и снежинки в внезапно начавшийся снегопад, плавали внутри черепной коробки, как лимонная мякоть в воде. Пространство вокруг было белым и матовым. Стекла почему-то запотели.
Америка проехала три квартала, завернула за угол и припарковала машину. В магазине, если не считать звона денег в кассах, стояла тишина. Каждый человек в одиночестве подбирал товары согласно списку. Встретить общающихся между собой, казалось, невозможно. Америка подошла к скудно заполненным ящикам с овощами, и, как назло, рядом встали две женщины и начали громкую беседу. Ами избегала того, чтобы чужой разговор становился ей известен, даже если он был об исчезнувших с прилавка лимонах. Она постаралась отойти и подумать о том, какие ей взять специи, но дамы разговаривали чересчур громко. «Леди, где ваша английская сдержанность?» — с безнадежностью про себя спросила Америка, глядя на женщин исподлобья.
— Ты смотрела фильм, который шел во вторник после рождественского шоу? Там, кажется, «Битлз» снимались.
— В этот или в прошлый? — переспросила вторая дамочка.
— В прошлый, конечно! Где ты видела, чтобы через неделю после рождества крутили рождественские шоу? — громко изумилась первая.
— Ну, бывает... — тише произнесла вторая.
Америка мельком подняла на них глаза.
— Так ты смотрела? Я смотрела, и мне — не понравилось. Фильм курям на смех! Такой вычурный, фривольный, бессмысленный. Грег уснул на десятой минуте! В общем, какой-то несусветный бред и шлак!
— Конечно, смотрела! Мне дочь все уши прожужжала: включай телевизор во вторник в полдевятого, в полдевятого во вторник включай телевизор. Как же я могла не включить... Наверное, им нечем заняться — сколько времени свободного. Я уверена, что они просто свора лентяев. Рекламируют себя постоянно, а какой смысл? Думаю, о них все скоро забудут. Шли бы лучше на завод!
Америка поспешила к стойкам со свежей прессой. Наверное, о фильме уже давным-давно говорят все кому только не лень: журналисты, критики, выскочки. Америка знала этот фильм изнутри, знала, с какой любовью его по крупицам собирали все, кто принимал участие в его создании. Актеры сами придумывали сцены, спали на крышках пианино, на коврах в закрытом кинозале. Битлы записали звуковую дорожку. Рой Бенсон с четверкой монтировал фильм в течение восьми недель. Битлы сделали этот фильм от начала до конца. Она подошла к стойке с журналами и взяла первый попавшийся. Действительно, о «Волшебном Таинственном Путешествии» говорили, говорили нелицеприятные вещи.
«...От The Beatles ожидался новый прорыв после «Сержанта», а с такой лентой они лишь разочаровали публику...»
«...Практически часовая картина неумело сделанных сцен не имеет сюжета и какого-либо глубинного смысла...»
Америка покачала головой в недовольстве. Среди ряда разбивающих фильм в пух и прах рецензий были и положительно окрашенные обзоры.
Ниже она прочла: «По всей видимости, Америка Зами после смерти Брайана Эпстайна неспособна удержать контроль над группой. За место Эпстайна уже идет борьба. Среди претендентов на роль менеджера пресс-секретарь Тони Барроу, ассистенты Питер Браун и Алистер Тейлор, импрессарио Терри Доран, Роберт Стигвуд». Что-то разорвалось внутри. Америка не могла понять, правда ли это или очередные россказни журналистов.
Америка расплатилась за товары и вышла из магазина, уложив в багажник пакеты с покупками. «Интересно, поездку в Индию тоже воспримут как рекламную акцию?» — подумала Америка, отжав ручной тормоз.
О том, что пишет пресса про фильм, Ами решила пока промолчать. Про ее же творчество в декабрьском выпуске “Art” в статье с подведением итогов 1967 года появился комментарий о новаторской интерпретации «Сотворившей чудо» и «Пигмалиона», после чего билеты стали покупать еще охотнее, хотя зрительный зал «Олд Вика» и так собирал немало битломанов, изучающих творчество Америки. В последние месяцы на Ами уже не нападали в подворотнях, и число писем с угрозами уменьшилось. Пола и Америку продолжали регулярно подлавливать у ворот их дома, фотографировать на полароиды и просить что-нибудь подписать.
1967-ой таял, как фруктовый лед. Америка поняла это, читая вышедший в октябре роман Агаты Кристи «Бесконечная ночь»: название мысленно отбросило Ами в ту ночь, когда они с Грейс, отправившись на автопрогулку, услышали по радио песню “End Of The Night”. Прошел практически год, а время ощущалось уже как дерево, с которого ветер сдул и цветы, и липкость листочков.
Дела бутика не радовали: продажи и посещаемость никак не росли. Это всех удивляло: все, что связано с именем The Beatles, всегда поднимает шумиху сразу, как появляется. Хотя с открытия прошло всего полтора месяца, и судить о чем-либо пока рано, успокаивали себя они. Зато магазин был неплохим местом тусовки для штата группы и уединения. Зачастую Пол и Джон, прячась в кладовой, что-то обсуждали. Зайдя одним январским утром в бутик, Америка застала бушующего Пола.
— Надо же, так глупо потерпеть фиаско! — изумленно усмехался он, расхаживая перед тремя друзьями.
— Да какое фиаско? — не вытерпел уже Джон и развел руками. — Не истери, Пол!
— Почему я сразу истерю? А ты не думал, что...
— О, Америка, привет! — воскликнул Ринго, пытаясь отвлечь Пола. Сам он повернулся, чтобы удостовериться в словах Старра. Застывшая на месте Америка помахала рукой и прошла к битлам.
— Так вот, кто всех посетителей распугал... Понятно.
— Америка, нас оклеветали! — Пол схватил со стеллажа журнал и протянул жене. Америка взяла его и разглядела тот разворот, где была статья о фильме.
— Ну что ты несешь?! — Джон был на исходе терпения и проявлял удивительное спокойствие. Они с Полом оба были импульсивными и переменчивыми, готовыми взорваться в мгновение ока. Во внешности Джона Ами подметила изменения: он отращивал бакенбарды, а между этими рыжими кудельками на щеках блестели его обычные круглые очки. В руках Джона была бумага для писем и авторучка. — Скажешь такое: «Оклеветали», «фиаско» — ты не знаешь, что это такое по-настоящему! Помнишь, что было на Филиппинах два года назад? Или интервью Морин Клив? Вот это действительно был провал! Подумаешь, фильм не понравился! Это — дело вкуса.
— Согласна с Джоном, — сказала Америка, откладывая журнал в сторону. — Мы еще не учли того, что у большинства зрителей монохромные телевизоры. Вот, — девушка вновь взяла журнал и прочла: — «...Странные горизонтальные серые полосы по всему экрану (по всей видимости, бессмысленные пейзажи) под музыку не несут выгоды для сюжета...»
— «...которого, кстати, нет», — продолжил Пол по памяти. Видимо, столько читал эту статью, что выучил наизусть. — Скажи, ты знала об этом?
— Да, знала, — смело ответила Америка, хотя знала, что на нее обрушится шквал ярости.
— Так почему ты не сказала?!
Америка сохраняла спокойствие.
— А зачем? Разве какие-то комментарии что-то значат? Разве вы перестанете делать то, что вам нравится? Разве вашей идеей фикс был коммерческий успех? Вы довольны тем, что получилось, и это главное. Нет смысла подстраиваться под переменчивые вкусы публики.
Джон и Джордж поаплодировали. Пол в отчаянии отошел к окну. Над входом в магазин зазвенела музыка ветра, и внутрь вошел молодой парень. Всем пришлось умерить свой пыл.
Через несколько дней «Битлз», Аспиналл и Эванс собрались дома у Пола и Америки. Несмотря на проблемы с магазином, они были полны решимости расширять франшизу “Apple” магазинами электроники и инструментов, вплоть до создания собственного лейбла и подразумевающейся под ней звукозаписывающей студией.
— Не забывайте, что у вас есть обязательства перед “EMI”, — напомнил Нил, опередив Америку.
— Как об этом забыть, если главная причина, по которой мы все это затеваем — желание не зависеть ни от кого? — спросил Джон. Он участвовал куда менее активно, чем Пол, чья речь практически не прерывалась. Когда конструктивные темы закончились, Ринго практически сразу уехал, а немного позже Джордж и Мэл. Нил и Джон остались, Пол достал виски, и Америка приготовилась к тому, что сегодня будет спать одна. Но и Нил, и Джон после десяти засобирались. Попрощавшись, Джон спросил у Пола:
— Напомни, какого числа у нас съемка?
Америка не могла вспомнить, о какой съемке он спрашивает.
— Двадцать пятого, — деловито сказал Пол. Джон помахал Америке, и Пол проводил его.
— Какая съемка? — спросила Америка у насвистывающего что-то Пола.
— А, прости, дорогая, не рассказывал: о нас мультфильм делают, называется «Желтая подводная лодка», — непринужденно говорил Пол, раздеваясь. — Нужно одну сцену снять, финальную, где появляемся мы настоящие, поем и что-то в таком духе.
— А кто общался с продюсером? кто согласовал сценарий? — Америка не изменяла себе, сохраняя внешнюю невозмутимость. У Пола ее вопросы даже не вызвали подозрений.
— Согласовали мы вчетвером, а общался с ним Тони. Сначала Питер обнаружил письмо, пришедшее Брайану, а Тони просто перехватил инициативу. Кстати, он думает над тем, чтобы позвать Дерека обратно, здорово?
— Мы с Брайаном вместе общались с Элом Бродаксом. Знаю, я никогда не была для вас настолько же важной, сколько Брайан, но все же интересно, в какой момент вы меня вычеркнули из своих дел?
Вздохнув, Пол сел на ковер прямо у ног Америки и обнял их.
— Как бы тебе объяснить… В сентябре был ужас, потому что Тони стал втайне уговаривать Питера и Алистера, которые по-прежнему работают в “NEMS”, чтобы они склонили Клайва продлить контракт. К Тони подключился Терри Доран, вдруг Стигвуд стал потирать лапками: «Как это, директор «Битлз» — женщина, еще и жена МакКартни и его марионетка? Хотите, чтобы МакКартни стал королем ситуации?» Они хотели отстранить тебя от дел, понимаешь? И, что смешно, самим стать королями.
Но знаешь, в чем загвоздка: мы хотим научиться сами управлять своими делами. Столько лет все делали за нас и вконец нас запутали. Брайан был прекрасным человеком, но допустил много ошибок. Джон его очень часто ругает, клянет за то, что он так плохо все оформил и не посвятил даже тебя, второго по важности человека. Поэтому я отогнал их, наверное, грубо и высокомерно: да, МакКартни хотя бы участник «Битлз» и имеет право на притязания.
— Это факт, — заметила Америка.
— Мы хотим попросить тебя дать нам шанс попробовать стать менеджерами самим себе. Ами, — он обнял ее ноги еще крепче, — вот ты говоришь, что не значишь для нас столько, сколько Брайан. Но знаешь, как ты неправа? Мы были воспитаны так, что женщины, в особенности те, что становятся нашими женами, должны сидеть дома, стирать, убирать, готовить и воспитывать детей. Но потом пришла ты, умеющая все, и перевернула наше представление о мире. Мы поняли, что будущее за такими, как ты. Наверное, в чем-то я учусь у тебя недоговаривать.
— Не лучшая привычка, — возразила Америка.
— Согласен, нам обоим надо от нее избавляться. Для меня ты точно не можешь стать важнее Брайана. Ты моя любимая женщина, как это вообще можно сравнивать?
Пол поцеловал колени Америки. Близилась поездка в школу трансцендентальной медитации к Махариши в Ришикеш, в северную Индию, у самого подножия Гималаев. Медитация очень привлекала Америку как возможность погрузиться в себя, да и всем однозначно следовало бы развеяться, очиститься от зависимостей: ментальных и физических. Они договорились, что поедут в Индию, полностью отрекаясь от мыслей о работе. Фреда закупила билеты на пятнадцатое февраля. В конце января состоялась премьера телевизионного шоу Силлы Блэк, а в начале февраля The Beatles собрались для записи новых песен.
Америка накинула на себя легкий свитер цвета снега, расправила его края и пригладила по бокам. Снег уже растаял и вряд ли собирался покрыть землю вновь, хотя не так давно начался февраль. На дворе, невзирая ни на что, стоял лютый мороз. Ледяной, сковывающий мышцы ветер нещадно дул в лицо. Как ни крути, лондонские ветры не меняются. Америка успела быстро спрятаться в машине, вновь промерзшей. «Ну, ничего, — Америка впервые успокаивала себя этим предлогом, — скоро в Индии буду изнывать от жары». Она приехала в «Эбби-роуд» на сессию битлов. Они вновь кривлялись и веселились и, казалось, все идет великолепно, как нельзя лучше. Они занимались песней “Lady Madonna” и решили записать ее. После нескольких попыток они поняли, что им чего-то не хватает.
— Знаете, есть такие африканские дудки, они похожи на утиное крякание в пруду? — сказал Джон. — Мы их в прошлом году для «Риты» использовали.
— Казу! — в один голос воскликнули Пол, Джордж и Джефф Эмерик, как будто прокричали: «Эврика!»
— Только где мы их сейчас возьмем? — спросил Ринго, оглядев всех, как младший брат старших.
— Легко, — усмехнулся Пол. — Ты в прошлом году не застал, а мы сделали вот какую вещь. У всех же есть гребешки для волос?
Все закивали, и Пол громко, так, чтобы было слышно на пол-этажа, протянул: «Мэ-э-э-эл!» Грузный Эванс прибежал на всех парах и взволнованно спросил, что случилось.
— Мэл, в уборной еще есть очень тонкая туалетная бумага? — Мэл облегченно выдохнул и ответил: «Да, есть», — Только нам нужна совсем тонкая, я бы сказал ультратонкая, такая, чтобы от взгляда рвалась.
Мэл добродушно улыбнулся и ушел. Битлы подоставали из внутренних карманов гребешки, Мэл принес туалетную бумагу, и Пол вновь провел мастер-класс, как сделать казу с помощью расчески и бумаги, схожей по текстуре с дешевой газетой. Это звучало забавно, и Америка, сидящая за стеклом рядом с Джеффом, слегка хихикнула, прикрыв рот ладонью. Песню записали, а потом материал отслушали.
— Вновь чего-то не хватает, — высказался Ринго. Все согласились и задумались.
— Тенор-саксофона, — Пол заглянул каждому в глаза, словно готовя заговор, а потом многозначительно посмотрел на Америку, которая на некоторое время подняла глаза. — Ты.
Америка сделала вид, что не поняла.
— Ты играешь на саксофоне? — спросил Джон.
— Я? Да вы что. Нет, конечно. Я не умею играть на саксофоне. И вообще, вам пора перестать впутывать меня в свои записи, я занимаю в ваших проектах слишком много места. Я ваш клерк, а не музыкант, — Америка встала со стула, взяла со стола канцелярские предметы и задвинула стул под стол. — Хорошего дня!
У порога Америку встретил Ринго.
— Мы будем долго искать саксофониста, если ты нам откажешь, — сказал Джон.
— Да в два счета найдете.
— А в один счет здесь есть ты.
Пол обратился к Джеффу.
— У нас есть саксофон? Только такой, ходовой, в хорошем состоянии, — Пол зачем-то потряс кулаком у плеча.
— Да где-то есть, — ответил Эмерик. Пол вновь закричал: «Мэ-э-э-эл!» Прибежал запыхавшийся Эванс, и его послали в кладовку с инструментами, где лежал заветный тенор-саксофон. Сначала у МакКартни возникло желание дать Мэлу ключи и отправить его домой, чтобы он взял инструмент Америки, но она убедила его отказаться от этой идеи.
Спустя пятнадцать минут саксофон был принесен, даже с пачкой новых тростей{?}[Трости — неотъемлемая часть духового инструмента, в частности саксофона, кларнета, гобоя, необходима для звукоизвлечения]. Ами повесила саксофон на шею. Мужчины ахнули от того, как она преобразилась. «Тебе очень идет!» — говорили они. «Я наверняка потеряла технику», — думала Америка. Она брала саксофон лишь тогда, когда Пол исчезал из дома, оставляя жену в одиночестве, и репетировала не так часто, как хотелось бы. Но механическая память, которую восстанавливали ловкие тонкие пальцы, ее не подвела.
До вылета в Индию оставалось четыре дня. Америка не чувствовала приближения путешествия. Как будто все чувства иссякли, и грядут лишь новые будни, а совсем не вояж куда-то в другую часть света. «Олд Вик» требовал нового спектакля, но и Америке нужен был тайм-аут для новой постановки. А «Битлз» собрались улетать на четыре месяца и вернуться домой к лету — то есть к началу сезона дождей в Индии.
«Битлз» впустили в студию операторов для съемки промо-фильма к тяжеловесной и брутальной по звучанию песне “Hey Bull-Frog”. Пол неожиданно даже для себя в конце одного из дублей залаял, и Джон предложил переименовать песню в “Hey Bulldog”.
За два дня до отлета Пол напомнил Америке, что пора собраться в дорогу. Предстояло отправиться туда, в неведомое сказочное царство. В прошлый раз, когда «Битлз» оказались проездом в Индии, Ами заболела и даже краем глаза не увидела Нью-Дели. Она думала о том, как Джордж, увлекшийся кришнаизмом, часто бывал в этом неведомом крае и уже, наверное, исследовал его целиком. Она укладывала вещи исходя из того, какая погода там будет стоять: солнце не позволит долго находиться в темной одежде. Поэтому чемодан быстро заполнился легкими белыми одеяниями. Пол и Америка проснулись глубокой ночью, когда солнце еще не собиралось вставать, и выехали в Хитроу тоже до того, как солнце поднялось. Рассвет они застанут уже в небе.
Пол и Америка встретили у стоек регистрации Ринго и Морин. Все были настолько сонливы, что замерзали от недостатка сна, и не растрачивали тепло на разговоры. Зарегистрировавшись, они отправились ждать Леннонов и Харрисонов в зале ожидания. Две фигуры примерно одного роста — белокурая Патти и Джордж с пышной шевелюрой чуть выше плеч — подошли к молчавшим МакЗами и Старки.
— Привет, девчонки и мальчишки! — свойственно себе, энергично воскликнула Патти. Джордж пожал всем руки, а Патти одарила легкими поцелуями в щеки, как вдруг зацепилась взглядом за украшение не шее Морин. — Какое красивое ожерелье! Где-ты его взяла? Мне кажется, я такое видела в Сохо!
— Я там и взяла, — тихо ответила Морин, улыбнувшись в зубы. Патти села слева от Морин и стала перебирать в пальцах ожерелье, не снимая его с шеи подруги. Патти втянула не самую разговорчивую, но обычно охотно болтающую с подружками Морин в разговор. Америка, представив звуки ситара, который будет звучать в Индии намного чаще, чем она может представить, поудобнее расположилась в неудобном стуле на их с Полом куртках, подложив под голову фрагмент искусственного меха, и задремала. Она прерывисто спала около полутора часов под щебет Патти и навязчивые объявления рейсов. Когда она открыла глаза в полной уверенности, что выспалась, Пол читал газету и курил, Патти и Морин дремали на плечах дремавших мужей, а Синтия с Джоном так и не появились.
— Что, выспалась? — ласково спросил Пол. Америка кивнула. Под потолком прозвучало мажорное трезвучие, и женский голос объявил посадку на их рейс. Настроение Пола мгновенно сменилось. — Ну где же Джон?!
От этого Ринго медленно, поблескивая щелочками не до конца прикрытых глазниц, поднял веки и оглядел все сонным взглядом.
— Мы не опоздали на самолет? — спросил он у Пола хриплым голосом.
— Пока нет. Но, боюсь, скоро это случится, — произнес МакКартни недовольно. Морин, Патти и Джордж, словно проснувшись от зимней спячки под слоем белого снега, тоже медленно раскрыли глаза, настороженно огляделись вокруг, изучая непривычное пространство, и потянулись. Посадку на рейс объявили во второй раз.
— Кажется, это наш рейс?! — полуспросила-полувоскликнула Патти в легкой панике. Мужчины дали ей понять, что это действительно их рейс. — Какой ужас! А где же Джон и Синтия?
Все промолчали, не желая поливать товарища грязью. Может, случилось что-то по дороге, а рейс они могут задержать: если они зарегистрированы, самолет без них не взлетит. Все старались не сердиться и не волноваться. Вдруг показалась вальяжно плывущая налегке фигура с рыжими пушащимися волосами и бакенбардами.
— Привет! — воскликнул Пол, когда Джон подошел вплотную. Леннон плюхнулся на стул напротив Америки. Он жевал жвачку, несносно чавкая.
— А где Синтия? — спросила Патти взволнованно.
— Где-где... В твоей манде. — Патти от такого высказывания побледнела. — Опоздала на поезд. Плелась где-то сзади, — он махнул рукой в ту сторону, откуда пришел.
— Ты если свою жену совсем не уважаешь, будь избирательнее в выражениях по отношению к чужим, — мрачно заметил Джордж.
— Стоп! Что? — Пол не верил своим ушам. — Наш вылет через десять минут, а она даже не в аэропорту? Ты вообще в своем уме? Ты свою жену заставил тащиться с чемоданами?..
— Пол, отъе...
— Джон! — хором прокричали Джордж, Пол, Ринго и Патти. Джон недовольно усмехнулся.
— Подумаешь, велика потеря! Ну, прилетит завтра, какая разница? Только в самолете мешать мне ничем не будет, — Джон закинул ногу на ногу, вальяжно расселся на неудобном стуле и закурил. Все были ошарашены выходкой Джона. Патти и Морин крепче взялись за руки мужей, ища их поддержки.
В очередной раз была объявлена посадка на рейс, и битлы с женами от нечего делать отправились к трапу. Их места располагались в разных частях салона. МакЗами сидели слева в хвосте. Америка села у окна, но большую часть полета проспала на плече у Пола. Он шептал монолог: «Я помню, как они только сошлись. Они всегда смотрели друг на друга такими глазами! Синтия была самым важным человеком в его жизни, она столько для него значила! И что теперь? Джулиан ожидает от них любви и ласки, а Джон... просто черствый сухарь». Ами не знала, что думать. С одной стороны, Джон и Синтия — их друзья. Но с другой стороны — это не их дело. Они не должны вмешиваться.
Вечером битлы высадились в аэропорту Нью-Дели. Их по обыкновению снимали журналисты. Америка заметила, как блаженно выдохнул Джордж, ступив на индийскую землю. Патти тут же побежала к телефонному автомату и, судя по всему, вызванивала Синтию. Пол, Ами, Ринго и Морин сразу вышли из здания, где их окатило с ног до головы теплым закатным воздухом. Он был настолько мягок и зноен, какой ни одна самая теплая английская ночь не была. Пол и Америка знали похожие ночи — Средиземноморские. Перед входом стоял серый многоместный фургон. Он-то и должен был доставить путешественников в Ришикеш, до которого предстоял практически двухсотпятидесятикилометровый путь.
Патти передала привет от Синтии и сказала, что она уже взяла билет на ночной рейс и едет за ними вдогонку. Успокоившись, все загрузились в фургон. Америка сразу заснула опять же на плече Пола и не заметила, как они оказались в Ришикеше уже затемно. Водитель помог пассажирам выгрузить вещи. Ами вели, как ребенка, в неизвестность, потому что она так и не открыла глаза. Пол раздел ее, уложил и лег сам.
Подступило удушающе жаркое, но все же свежее утро. Америка открыла глаза и испугалась, не понимая, где находится. Она находилась в белой комнате средних размеров с низким скругленным потолком. Рядом с ней сопел, сбросив с себя одеяло, Пол. В углу расположились два чемодана: один лежа, другой стоя. Америка открыла один из них и достала белую хлопковую тунику чуть выше колен и с укороченными рукавами, обулась в сандалии и вышла из комнаты. Эта комната была не чем иным, как бунгало. Рядом стояло множество бунгало с серыми яйцевидными крышами. Чуть дальше простирался зеленый тропический лес с неизвестными растениями и деревьями. Мимо прошел человек, водрузив на плечи корзину и придерживая ее заскорузлыми руками, и улыбнулся чему-то щербатым ртом. Америка спустилась с террасы бунгало на песчаную дорожку с клоками травы. Пахло рекой — недалеко протекал Ганг. Девушка пошла в сторону, откуда доносился речной дух. Она не хотела сейчас встретить кого-то более-менее знакомого и прерывать одиночество пустыми разговорами. Она долго шла, пока не добрела до какого-то здания в несколько этажей с резными выступами. Сухая земля шуршала под ногами. Америка обошла территорию и вернулась в то место, откуда вышла, но не сразу нашла свое бунгало, разве что по курящему на террасе Пола. Заметив Америку, он пожелал ей доброго утра и спросил, куда она уходила.
Они пошли на завтрак к тому зданию, к которому приходила Америка. Кроме трех битловских пар (Джон явно спал без задних ног в своем бунгало), там было шестеро известных людей: Брайан Уилсон, лидер The Beach Boys, Мия Фэрроу, бывшая жена Фрэнка Синатры, ее сестра Пруденс и брат Джон, инженер из Греции Алексис Мардас — с ним дружил Джон, Донован и Майк Лав, и это, как оказалось, далеко не все, кто собирался приехать. Судя по всему, медитация и правда становится трендом, особенно среди популярных людей, ищущих разрядки, думала Америка, пока они с Полом персонально здоровались со всеми, кто сидел за столом. Стол не предлагал ни одного мясного блюда: лишь овощи, фрукты и рис. После завтрака все вышли на прогулку, пока не получили приглашения от Махариши.
В небольшой комнате с совсем недавно постеленным ковром — от сырости они быстро сгнивали — и разнообразными цветами, стоял желтый солнечный свет. Там сидел Махариши, как фигурка идола. Комната постепенно заполнилась людьми, в том числе оказался и Джон. Все сидели перед гуру, сложив в турецкой позе ноги.
— Рад приветствовать вас, мои ученики, — говорил Махариши, словно направляя на всех дополнительный свет. — Это большая честь для меня: принимать вас в моем ашраме. Надеюсь, мы все станем одной семьей и будем процветать в братской любви. Все это зависит от нас.
Все зааплодировали.
— Вам всем предстоят испытания: перебороть зависимости, очистить тело и разум, стать отшельниками. Я всегда помогу в нахождении правильного пути, но ваше самообладание, ваше чувство себя будет играть здесь решающую роль. Вы обязательно достигнете больших успехов в достижении своей цели, особенно если будете усердны.
Махариши витиевато изложил правила ашрама: нет алкоголю, наркотикам, сигаретам и мясу. Перед обедом состоялся первый сеанс медитации, и Америке, к своему сожалению, не удалось абстрагироваться, отринуть мешающие мысли и погрузиться в свое сознание. Махариши успокаивал: такое поначалу бывает.
— Когда вы надуваете воздушный шар, он не поддается вам, потому что недостаточно гибок. Если вы наберете немного воздуха и разомнете стенки шара, надувать его будет намного проще. К медитации можно применить ту же схему.
Индийская кухня была весьма и весьма специфичной, но у Америки экзотические и диковинные сочетания вызывали интерес. Пол поддерживал вкусы супруги. Запахи местных приправ и природы после многих месяцев, пахнущих потом и марихуаной, приносили удовольствие и успокоение. После обеда ученики немного побеседовали между собой в зале, а позже отправились на тихий час: из-за акклиматизации и смены часового режима все чувствовали сонливость.
Пробудил всех истошный вопль, исходящий предположительно из бунгало Ринго и Морин. Никто и не предполагал, что она может быть такой шумной. Все повыскакивали из домишек. На крыльце своего бунгало стояли супруги Старки, и Ринго успокаивал Морин, гладя по плечам. Все сбежались и окружили бунгало Старки и их самих, выпытывая, что же случилось.
— Морин увидела змею и испугалась, — ответил Ричард и погладил супругу по крашеным белым волосам. Люд начал спрашивать, как змея выглядела. Морин описала, на что получила ответ: «Не бойся, они не ядовитые и не кусают. Да вообще, если не будешь их трогать, они тебя никак не потревожат». Морин эти аргументы не очень одобряла — это лишь некоторые отмечали по взгляду.
После ужина, на закате, приехала Синтия, нагруженная пятью чемоданами. Все вокруг насмешливо спрашивали: зачем так много? По отчаянному взгляду девушки было ясно, что это не ее прихоть. Ее взгляд выглядел виноватым, как будто это она забыла супруга в Британии с огромным багажом в руках, а не наоборот.
Так начались райские индийские каникулы. Приехал Мэл Эванс. После завтрака все посещали полуторачасовые лекции, после чего занимались медитацией. Америка чувствовала, что с каждой медитацией рубила молоточком преграду, похожую на толстый лед, в ее потайные миры. После обеда собиралась так называемая «дискуссионная группа», в которую люди определялись Махариши не сразу. После двух-четырехчасового перерыва, который «Битлз» проводили либо друг у друга в бунгало, либо сидя в шезлонгах во дворике, играя на гитарах на виду у всех, а Зами делала контрастные и живые фотографии так, чтобы ее никто не заметил, Махариши, в зависимости от дня, собирал мужскую или женскую группу, с которой проводил особенные занятия.
В честь открытия курса Махариши раздал ученикам ожерелья из пышных оранжевых цветов и посадил их в несколько рядов перед фотокамерой. Сам учитель сел в центр бело-оранжевой композиции под собственным портретом. На лбах девушек, прямо над переносицей, горела, как кнопка, красная точка. На лицах учеников, собравшихся вокруг своего наставника, отпечатывалось трепетное предвкушение необычного путешествия: по солнечной, разноцветной Индии и по задворкам своего сознания. Щурясь от солнца, все улыбались, сложив руки на ноги, тоже сложенные, но по-турецки. Так был сделан восхитительный, знаменитый кадр, свидетельство больших надежд.
В первую неделю пребывания в ашраме Америке приснился сон. Она сразу сочла его за кошмар, хотя его содержание было насколько возможно простым. Ей приснился рдеющий закат. Он был некрасив, ужасен, словно кровавое зарево. Красное солнце стремительно завалилось за горизонт. Как будто предупреждение о гибели, об опасности, но Америка знала: его нельзя так толковать. В толковании сна будут потайные камни.
Каждый день по несколько раз Морин визжала от страха. В бунгало часто залетали, заползали безобидные насекомые, рептилии, членистоногие. Постоянно, заходя в ванную комнату — они находились в отдельном здании с резными выступами, Морин кричала так, что было слышно на весь ашрам. На завтраках, обедах и ужинах Старки часто недоедали, потому что индийская кухня вызывала неприятие у их желудков.
Все менялись. Солнце, отсутствие наркотиков, алкоголя, сигарет и мяса, крепкий сон, чистый воздух и упражнения в тренировке сознания как будто омоложали всех: кожа подтягивалась, выравнивалась, черты лица становились ярче, мужчины отпустили щетины и выглядели естественно и натурально, особенно в тех белых одеждах, в которых ходили все без исключения. Но Америке казалось, все, должно быть, сильно меняются изнутри. С каждой медитацией она сама раскрывалась сама перед собой, в ее сознании возникало то, что она для своего же блага спрятала поглубже. Однажды попробовав, она уже не пыталась избежать этой темы и все сильнее погружалась в нее. Она возвращалась к мысли, над которой думала с детства: мира не должно существовать. Он случаен. Все, что происходит — бессмысленно. Все пропадет. Все будет уничтожено. Когда она пыталась представить что-то, что было за пределами сознания — если бы мира не было, ничего не существовало бы, ничего не было бы, была бы абсолютная пустота, какова же она? но и пустоты нет, — ей казалось, она самоуничтожается. Что значит — не существовать? Но еще детские воспоминания не давали ей покоя, и каждая встреча с ними была как полосующий грудь кинжал. Она пыталась разобрать их, как старые чертежи. Она не могла разъяснить все, разложить по полочкам самостоятельно. По крайней мере, нужно было время. Во время одной из медитаций она пыталась вновь прокрутить последний вечер, проведенный с матерью. Она, как художник тонкой кистью, вырисовывала каждую деталь, смешивала в палитре краски для нужного оттенка. Все казалось обманом по прошествии двадцати лет. Америку с двух сторон сдавило гидравлическим прессом, и она, не выдержав, вскочила с места и отпрянула к двери. Все присутствующие подняли на нее глаза.
Она пошла в сторону разливающегося Ганга. Выйдя на илистый берег, она нашла укромное местечко и села. Ганг величаво протекал мимо, успокаивающе журча, слегка бился прибоем о берег.
— Извини, что нарушаю твое одиночество. Можно? — послышался голос Джорджа, пробирающегося сквозь ветки. Поднявшая на него голову Америка не заметила, как он здесь появился. Джордж хотел присесть рядом, и Ами кивнула ему. Он устроился совсем близко. — У тебя все хорошо?
— Джордж, скажи, а что ты чувствуешь при медитации?.. — спросила Америка чуть погодя, сдерживая волнение.
— Единение с Богом. Спокойствие... Пустоту, — он медленно подбирал слова. Америка отвернулась от него и вгляделась в мутно-зеленый Ганг. — Это похоже на дрему. Как будто плаваешь во мгле.
— Знаешь, в детстве у меня была фобия, — сказала Ами, вглядываясь в горизонт, — я боялась техники. Динамики, автомобили, телевизоры, граммофоны. Все, что было связано с электричеством, внушало мне страх. Я не выносила их гудения, прочих шумов, которые они источали. Приходилось сбегать на природу. Она была куда ближе мне, чем изобретения цивилизации. Ее шумы многослойнее, сложнее. Я любила подолгу оставаться наедине с шуршанием листвы, пением птиц, шумом прибоя. Я выдумывала свои миры, эскапически уходила в них. Постепенно пришлось привыкнуть к невозможности быть отшельником, страх сменился на настороженность, настороженность на смирение. Мама... мама всегда говорила мне, что в жизни я неизбежно буду связана с этими приборами, мне от них никуда не деться. Но природа для меня все равно всемогущественна. Она всесильнее, чем... — Америка замолчала и мельком посмотрела на Джорджа. Он все это смотрел на нее, наклонив голову. — Что делать, если я не верю в Бога? Я его трактую не так, как все. Для меня это совершенно другая материя, и лишь поэтому мне кажется, что я безбожна.
— В этом нет ничего страшного. Бог, в первую очередь, опора и защита. Если ты знаешь, в чем она для тебя — у тебя есть Бог.
«Иногда, когда было тяжело на душе, я представляла, что мы с тобой идем по осенней аллее или по лесу, молчим, или разговариваем о чем-то, и становилось так легко», — подумала Америка. Джордж, вздохнув, сказал:
— Мысленно я дружил с тобой все эти годы и говорил с тобой по душам. Я долго не мог тебе этого сказать. Знаешь, иногда, когда мне было трудно, я представлял, что мы с тобой идем по лесу и молчим, и становилось легче.
Америка удивленно посмотрела на него, не ожидая, что он выскажет ее мысли.
— Я всегда делала то же самое и не думала, что ты делаешь так же. — Джордж улыбнулся, обнажив кривые зубы, не портящие его улыбки.
— Значит, мы все-таки ходили вместе по лесу и молчали рядом. Просто не в материальном мире.
Америка улыбнулась, и Джордж несмело, но по-дружески обнял девушку за плечи. Просидев в молчании некоторое время, они вернулись в ашрам.
Медитация не слишком поглощала учеников, ни у кого не стирались границы материального и духовного миров. Кроме двадцатилетней Пруденс Фэрроу, младшей сестры Мии. Она настолько увлекалась медитацией, что забывала себя. Пруденс запиралась в комнате и сутками напролет медитировала. Джон иногда подтрунивал над ней и напевал: «Милая Пруденс, выйди с нами поиграть!» Но истинным объектом насмешек Джона стал совсем другой человек.
Через полторы недели после начала курса приехал, чтобы навестить свою мать, Нэнси, и присоединиться к ней, молодой американский студент Ричард Кук Третий. Он был высоким, подтянутым, хотя и явно склонным к полноте, спортивным. Все отнеслись к нему равнодушно, кроме Джона, который всегда находил, как подколоть парня. Это был типичный Джон, каким его все знали, с его не всегда безобидными упреками, но почему он взъелся на этого парня — никто так и не понял.
Одним из вечеров Джордж, Патти, Ринго, Морин, Пол, Америка, Мия и Алексис собрались в бунгало Джона и Синтии. Все сидели на полу, Мия и Алексис лежали, подперев головы руками, Америка сидела подальше, прислонившись спиной к стене. Пол неустанно играл на гитаре под разговоры друзей ни о чем и даже не вслушивался. Они долго смеялись, пока не спросил Джордж:
— О чем вы думаете на медитациях?
Все смолкли. Пол прихлопнул струны ладонью.
— Я вообще чувствую, как планета движется по орбите вокруг солнца, а вокруг — Луна, — сказала Мия, не растерявшись.
Америка обводила взглядом лица всех присутствующих. Джон посмотрел на ящик у прикроватной тумбочки. Он словно захотел что-то сказать, но передумал. Его руки задрожали, и он спрятал их в карманы.
— А мне кажется, что я лежу на берегу синего-синего океана, надо мной стоят высокие кокосовые пальмы, закрывают меня от солнца, и я попиваю Пина Коладу. Я ее попробовала, когда мы с Джоном отдыхали на Карибах... — мечтательно произнесла Син, закинув голову и улыбнувшись воображаемому солнцу.
— Ой, а я тоже такое представляю! — воскликнула Патти и прикрыла рот ладошкой, оглядев всех вокруг. — Но и не только такое. У меня разные видения бывают.
— А мне ничего не кажется, — сказала смело Морин. — Сколько ни пытаюсь, мне ничего не удается увидеть.
— Тебе не удается освободить свой ум от тревог и забот, — многозначительно произнес Алекс.
Пол отставил в сторону гитару. Все приготовились к тому, что сейчас он что-то скажет.
— А я думаю, что такое бесконечность. Вы когда-нибудь думали о том, что у мира нет цели существования? Что было бы, если бы он не возник? Что это, когда тебя не было? Что это, когда тебя не станет? Что это значит — не существовать? Я не могу понять.
Джордж посмотрел на него так, будто одновременно ожидал и не ожидал от него этих мыслей. Он хотел услышать от кого-то хоть что-то умнее Пина Колады на берегу океана, но не думал, что это выскажет Пол. Даже несмотря на то, что они знакомы дольше всех присутствующих и, казалось бы, должны хорошо друг друга знать. Пол казался всем легкомысленным, простым, иногда не к месту оптимистичным. Америка знала, что в нем есть необыкновенные черты и проницательный ум, что он бывает разным. Но и она не могла предположить, что ее мысли будут высказаны устами именно Пола.
Все молчали в оцепенении. Джордж думал, что размышлять о таком — удел самых чутких людей в мире. Он почувствовал на ментальном уровне, что об этом думали еще Америка и Джон. Алекс встал, извинился и вышел из бунгало. За ним последовали три подруги — Синтия, Патти и Морин. Джон, проводив супругу взглядом, достал из-под себя письмо. Он осторожно распечатал его, бережно разрывая конверт пальцами, и начал читать.
— Джон, а кто такой этот Алекс? — спросил Пол. Джон оторвался от письма.
— А ты не помнишь?
— Нет.
— Что, правда не помнишь?
— Нет, Джон, не помню.
— Серьезно? — насмешливо переспросил Джон. — Это ж мой друг. Я зову его «Волшебник Алекс». Знаешь, почему? Он инженер. Два года назад я сходил на его выставку светомузыки, и сразу понял, что он волшебник, потому что только волшебники могут делать такие вещи.
Джон вернулся к чтению письма, но ненадолго. Он услышал многоголосный раскат женского смеха — приближались Патти, Синтия и Морин, поэтому он поспешно подложил письмо под филейную часть.
Ночь на високосный день была безлунной и бессонной. Пол долго вертелся и шуршал простынями, тщетно пытаясь уснуть. Сон Америки был хрупким и прерывался каждый раз, когда Пол переворачивался с бока на бок и скрипели пружины в кровати. Через пару часов он не выдержал, встал, оделся и вышел из бунгало. Что-то его явно глодало — столько всего открывалось в Индии, что казалось забытым, втоптанным в землю. Америка накинула платье на голое тело и вышла к нему. Он курил, впервые за две недели, опираясь на деревянные перила. Она подошла сзади и обняла его, сомкнула руки на его груди, прижалась головой к спине. Его теплая рука опустилась на ее руки. Она слышала его дыхание, как глухо бьется сердце.
— Тебя что-то беспокоит? — тихо, почти шепотом спросила Америка.
Пол выдохнул и дернулся. Видимо, бросил сигарету. Он взял кисти девушки в свои ладони и повернулся к ней.
— Я задумался... Несколько дней подряд думаю о нашем ребенке. Знаешь, прошлый год прошел в духе, я бы сказал, гедонизма, и тогда ребенок бы нам мешал. Мы до него не дозрели. А теперь я чувствую, что такого уже не будет, мы стабильны, мы живем в достатке, но самой возможности...
Америка выдохнула.
— Давай зайдем внутрь? Мне не очень удобно говорить о таком на улице.
Пол согласился. Они вошли, включили надкроватный бра и сели на край постели.
— Знаешь, я пока не уверена, что надо заниматься этим вопросом. Я не уверена в стабильности, о которой ты говоришь. Мы все равно очень занятые люди, мы постоянно ездим в какие-то командировки, нас мотает по всему земному шару.
— Но у нас нет концертных гастролей, — возразил Пол. — В таких количествах, как то бывало три года назад.
— А они не могут появиться?
— Ты не хочешь от меня детей?
Америка фыркнула.
— Очень глупые умозаключения, — Америка взяла руки Пола в свои. — Я хочу от тебя детей, это нормально — хотеть иметь детей от любимого человека. Мы с тобой обязательно воспитаем детей, обязательно найдем решение. Я думаю, нам нужно еще время, чтобы подумать над этой проблемой. Я чувствую, — Америка сильнее сжала руки мужа, сглотнула и отвела взгляд. — Знаешь, я часто об этом думаю. Прошло два с половиной года, мы вроде бы как смирились, но я чувствую, что эта проблема зреет. Я продолжаю корить именно себя в том, что случилось. Мне стоило послушать тебя и остановиться. Если бы я знала, если бы я могла, я бы остановилась. А теперь я виновата перед нами обоими.
Пол, пока Ами вконец не расстроилась, прижал ее голову к своей груди. Она обхватила его торс руками. Пол поцеловал жену в макушку.
— Мой трудоголик и полиглот... — произнес он, гладя затылок девушки. — Жаль, что я не смог тебя остановить...
Когда Пол и Америка утром вышли из своего бунгало, чтобы сходить умыться, они обнаружили рядом с бунгало Ринго и Морин чемоданы и переглянулись.
— Как думаешь, может, они решили отвезти вещи в прачечную? — предположил Пол, закидывая полотенце на плечо. К завтраку они впервые вышли одни из последних, из всех битлов не было только Джона, хотя Синтия уже завтракала.
Неожиданно ко всем стал ластиться кот, точнее, белый с рыжими пятнами взрослый котенок. Ученики в недоумении заглядывали под стол, задирая скатерть.
— Ой, какой миленький! — всплеснула руками Патти, завидя котенка.
— Может, увезем его с собой, на память? — обратился Ричард к жене. Она продолжала равнодушно жевать завтрак.
— Ну подожди, у нас еще много времени. Рано о сувенирах думать, — усмехнулся Пол.
— Да нет. У нас самолет уже этим вечером, — ответил Ринго. Пол вытер рот салфеткой и стал дожидаться разъяснений от Старра. — Нам с Морин очень сложно привыкать к местному климату, пище, воде и фауне. Да и с медитациями у нас как-то не выходит.
— А жаль, — высказался Джордж, прожевывая что-то.
Перед медитациями все вышли проводить Старки, даже сам учитель.
— Ну что же ты, наша ударная сила, нас покидаешь? — спросил Джон, дружески стукнув Ринго в плечо. — Не вынесла душа поэта?
— Ну, как-то так, — Ринго опустил глаза.
Приехал тот же микроавтобус, что отвозил гостей из Нью-Дели в Ришикеш. Сначала погрузили багаж, потом сами Ринго и Морин заняли места, дверь захлопнулась, и они покинули ашрам Махариши, получив его благословение.
Тут же к Джону подскочил курьер и, громогласно объявив: «Вам письмо!», передал его адресату. Тот громко поблагодарил его и что-то сказал на ухо потише. Парень кивнул и убежал, раздавать письма дальше. Синтия подошла к Джону. «А с кем ты все это время переписываешься?» — искренне любопытствовала она, не чуя подвоха, который здесь определенно был. «А, помнишь, я тебе рассказывал про студента, Джона Хойланда, который мне писал? Мы с ним сейчас переписываемся. Очень смышленный парень!» — Джон явно готовил ответ. «Понятно», — получил он за свое первоклассное вранье. Леннон отошел в сторону и присел в шезлонг. Письмо было вытащено из небрежно вскрытого конверта — ножи для конвертов все остались в Лондоне. Джон читал, расплываясь в улыбке, но не в ироничной, которую могут вызвать студенческие мысли. Это была улыбка влюбленного человека, получившего привет от любимого. Он дочитал и сложил письмо, оглядев всех, и улыбка быстро соскользнула с его лица. Леннон поднялся и ретировался в бунгало.
На следующих медитациях Америке являлись уже совсем другие видения. Она видела продолжение собственного фильма, начатого три года назад. Ей являлись другие миры, по которым она путешествовала так легко и свободно. Ами заглядывала в кухни, где люди вели беседы на незнакомых ей, несуществующих языках. Но Америка знала содержание их диалогов. Люди сами по себе были незнакомцами, красивыми, а иногда и не очень, и уж точно необыкновенными, потому что Америка никогда бы не увидела их воочию. Она запоминала все диалоги, по пути в бунгало она их обдумывала и там уже записывала от начала до конца. Память иногда вытворяет удивительные вещи.
После одного из таких путешествий Америка решила посидеть в комнате с Джоном, Полом и Махариши. МакКартни и Леннон обсуждали с учителем результаты своих медитаций. Махариши кивал, поглаживая свою бороду. В дверь постучали, и в комнату вошли Нэнси и Ричард Кук. Второй оглядел помещение и, при виде Джона и Пола, его и без того бледное лицо помрачнело.
— Извините, можно? Я по важному делу, — произнесла Нэнси.
— Проходите, — сказал Махариши, и обернулся к Джону и Полу: — подождите пару минут.
Махариши посмотрел на Нэнси, и она начала рассказ.
— Мы поехали с Риком охотиться на тигров. Где-то в трех часах езды отсюда, — Нэнси говорила громко, возбужденно, волнение нарастало, — мы ехали верхом на слоне с одним техасцем. Мы добрались до места и затаились в засаде. Рик сел, а я стояла за ним, и тут я увидела желто-черную шкуру. Мне стало страшно, и я закричала, и вдруг Рик выстрелил и попал тигру аккурат за ухо. Сначала он был очень удивлен и рад тому, что повалил тигра. Но когда мы вернулись, бедный мальчик стал сомневаться, правильно ли он поступил. Рик очень расстроился.
Лицо Махариши в течение всего детального рассказа менялось. Он явно был шокирован и разочарован, а может даже и разозлен тем, что его ученики на такое способны. Джон тихо хихикал.
— Я больше никогда не подниму руку на живое существо, — виновато признался Ричард.
— То есть раньше ты хотел убить тигра, а теперь уже не хочешь? — спросил Махариши.
— Тебе не кажется, что ты портишь себе карму? — насмехался Джон.
— Это был вопрос жизни и смерти! Тигр выскочил прямо на нас, — ответила Нэнси. Махариши попросил всех, кроме Нэнси и Рика, выйти.
Америка вновь проснулась среди ночи и поняла, что Пола рядом нет. Она вышла на террасу, но и там его не оказалось. В небе висела четвертинка белой Луны, нанося на поверхности серые оттенки. Америка подошла к плетеной ограде и сложила на ней руки. Оглядываясь по сторонам, она искала Пола. Он вышел через пять минут из-за угла и замедлил шаг от неожиданной встречи с Америкой.
— Не спишь? Так даже лучше, — он подошел поближе, смотря на Америку снизу вверх. — Помнишь, когда мы ездили в Тунис, мы встретили черного дрозда?
— Конечно, помню.
— Я прошел до реки и обратно и подумал. Я люблю птиц, и ты любишь птиц. Потому что мы с тобой сами птицы. Точнее... знаешь, ведь этот дрозд мог и не прилететь. Потому что нам не нужно было никаких примет, чтобы понять, что мы должны быть вместе. Я пришел к выводу, что черный дрозд — это ты! Ты обрекла меня на то, чтобы я стал твоим навсегда, с самой первой встречи. Ты продолжаешь меня вдохновлять, делать меня лучше и свободнее, учишь меня летать и летаешь рядом, и с каждым днем моя вера в тебя, в вечную любовь, становится сильнее.
Америка не знала, что ответить. Ее любовь к Полу не таяла, как это случается у большинства, а неуклонно росла. «Мне не хватило любви в детстве, — думала она на медитациях, — может, Пол — моя награда. Как сказочный принц, который явился ко мне, как Золушке, когда та маялась от указаний мачехи». Америка спустилась вниз по лестнице, и Пол подал ей руку.
Все утро Пол сидел на крыльце с гитарой и напевал слова, сказанные ночью Америке и сложенные в стихи. Он даже пропустил завтрак и вышел только к лекции.
Все вновь собрались в заросшем сорняком дворе, где The Beatles по обыкновению играли на акустических гитарах после занятий и записывали на магнитофон новые песни. Время двигалось к вечеру, солнце розовело, румянилось, стремясь к горизонту. Там сидели все ученики, кроме отбывших Ринго и Морин, Джона и Пола. Вдруг в арке, которая вела во дворик, появился последний. Он взял гитару, сел на ступени и заиграл рокнролльный квадрат. Потом прихлопнул струны, отставил гитару и отошел в сторону. Все продолжали смеяться над анекдотами, который травили Брайан Уилсон и Майк Лав, но не обеспокоенная Америка. Она подошла к Полу, стоящему лицом к стене, положила ладонь на плечо.
— Что-то случилось?
Пол усмехнулся и покачал головой.
— Перепалка с Джоном? — поинтересовалась Америка тише.
— Нет. — МакКартни обернулся и посмотрел на Синтию, беззаботно смеющуюся в компании друзей. Америка поймала этот взгляд. Пол приблизился и полушепотом поведал ей: — Сегодня на нашей мужской медитации Махариши сказал нам подумать об отношениях с женами. Я развивал свою теорию о том, что мы птицы, поющие на закате ночи... а Джон, подумав минут пятнадцать, поднялся и объявил так, чтобы слышали все: «Я свободен!», — Пол еще раз кинул взгляд на Синтию и прошептал совсем тихо: — Мне кажется, грядет что-то.
У Америки в сознании возник тот самый кроваво-красный закат, приснившийся ей в первые дни.
— Да, — она сглотнула, — я видела, что...
Америка замолчала. Они с Полом негласно решили выйти за пределы двора, а там рдеющее солнце, повисшее над пустырем, опалило их кровавыми лучами.
— Письма! — в один голос произнесли они.
МакЗами захотели на один день отделиться от группы и уехать в Нью-Дели. Город был настоящим ералашем: беспорядочное движение, крики, шум, многолюдность. Пол прижимал Америку к себе и защищал ее голову руками. Когда они проходили через плотную толпу, они сравнивали ее со стаей журналистов, только у последних ты был целью охоты, и они шли на тебя, раскрывая клыкастую пасть.
Пол предложил Америке покататься на слоне. Она сначала не поверила такой возможности и спросила: «Правда? Можно покататься?» Пол ответил: «Конечно, нельзя». Через несколько минут они уже сидели на двух слонах. На шершавые, морщинистые спины были накинуты ковры для удобства наездника. Когда слон делал несколько первых шагов, Америка испугалась, потому что казалось, что он ее сейчас уронит. Спина животного сотрясалась, Ами чувствовала, как внутри шевелятся его суставы, как шестеренки. «Да, это тебе не на лошади кататься», — вырвалось у нее. Слон флегматично шел дальше, и Америка привыкла к необычным ощущениям. Вскоре ей стало казаться, что она едет на крыше медленно идущего поезда.
Поездка закончилась, и впечатленных Пола с Америкой сняли со слонов. МакЗами поняли, что проголодались, и потому зашли в ресторан, отведать индийской кухни. Там тоже было людно и шумно, в число шумов влились бурлящая вода, шипящее масло, удары ножа о доску. Но супругам удалось отыскать место и сесть где-то в углу. Пол и Америка сели уплотненно и заказали несколько разных блюд, протягивая вилку с нанизанным на нее кусочком друг другу. После прогулки по городу они вернулись в Ришикеш на обшарпанной, грязной электричке, где было так много пассажиров, (но еще больше — безбилетных), что вагон еле вмещал всех, и кому-то приходилось ехать высовываясь из открытых дверей и окон.
От станции предстояло пройтись пешком до ашрама. Сначала они шли по городку, а потом вышли в загородные места. Солнце вновь рдело, спрятавшись наполовину за горизонт, но не так зловеще, как накануне. Пространство в персиково-пурпурном свете заполнялась пением цикад. Вдруг Пол застыл на месте, устремив свой взгляд в одну точку.
— Что такое?
— О мой бог, я бы не хотел, чтобы ты на это смотрела, — произнес он, отводя Америку вперед.
— Но что там? — спросила Америка, пытаясь выглянуть из-за Пола и посмотреть, что он от нее скрывает.
— Да обезьяны спариваются. Ты действительно хочешь на это посмотреть?
Они оба вдруг рассмеялись.
— Знаешь, меня так удивляет эта простота, природные инстинкты. Вот что мешает так делать людям? В обществе все эти проявления естества связаны с греховностью и аморальностью.
— Может, потому что принято считать, что человек умнее, и для него есть понятие «интимность», которое он может хранить?
— С одной стороны-то да, но если посмотреть на это в общем, получается, что общество налагает табу на какие-то вещи, которые нельзя вгонять в тиски.
Следующий день выдался ужасно жарким. Казалось, земля дымится и трава выгорает. В помещениях было сыро и душно; постельное белье, мебель, ткани прели. Одежда прилипала к телу. Все хотели как-то охладиться, освежиться, выпить по бокальчику виски с содовой и льдом, но Махариши запрещал последователям обращаться к алкоголю. Лекция и медитации прошли на улице, в тени. Тем днем Махариши нездоровилось, и он отменил дневные занятия, и ученики нашли альтернативу: собраться в бунгало Леннона. Кто-то все же достал ром и лед, что очень обрадовало всех, кроме Пруденс, Джорджа и Америки. Они почитали Махариши и старались слушаться его во всем, поэтому отказались от распития пиратского напитка. А ром начал всех веселить.
— Так, давайте подводить итоги, кто победил в соревнованиях за прошедшую неделю, — объявил Джон, смеясь.
— Проиграл точно Ринго! — воскликнул Алексис.
— Какие соревнования? Я чего-то не знаю? — спросил Джордж.
— А мы полторы недели назад договорились, что будем соревноваться, кто кого пересидит на медитациях! — ответил Джон. — Идея получилась очень забавная, не так ли?
— Позже всех на этой неделе выходил... Пол, Джон, у вас ничья, — объявил Алексис.
— Какие же вы... — обратился ко всем Джордж, встав с пола. — Я думал, вы все приехали сюда, чтобы очистить свой рассудок от наркотиков и стать лучшими вариантами самих себя. А вы все превращаете в пижонство, лишь бы перещеголять друг друга.
Джордж вышел из бунгало, и в его спину устремились удивленные взгляды. Выйдя, он услышал чьи-то шаги за собой. Харрисон обернулся и увидел Америку.
— Я не ожидал от них такого. Я думал, они и вправду серьезно отнеслись к затее поехать сюда. Мы расходимся в стороны... — разочарованно произнес Джордж.
— А давай сбежим? — предложила Америка. — Давай хоть раз пройдемся по лесу вместе по-настоящему, а не в фантазиях?
Джордж протянул Ами руку, и она протянула в ответ. Он сжал длинные пальцы покрепче, и двое отправились на прогулку. Опускался вечер, жара, начала отступать, воздух свежел. Джордж и Америка шли, думая о своем.
Следующим утром все сидели на лекции у Махариши, как ни в чем не бывало.
— Медитировать лучше утром, а не вечером, на исходе сил. Утром ваши чакры гибче, сознание наполнено энергией после сна, и вы быстрее свяжетесь с Брахмой, — говорил Махариши, величаво сидя перед последователями. Он казался непогрешимым, пока однажды Алексис Мардас, сидя в бунгало с Леннонами, Харрисонами, МакКартни и Уилсоном, не пустил слух:
— Вы знаете, что Махариши пристает к девушкам?
У всех сидящих в комнате это не вызвало должного отклика.
— Что за чепуху ты несешь? — спросил Джон и обратился к Патти. — Патти, ты у нас главная мишень: скажи, к тебе приставал Махариши?
— Нет, не приставал.
— Но среди девушек есть еще более лакомый кусочек — Мия Фэрроу! Она тоже модель и помоложе Патти будет, — Алексис стоял на своем.
— Что?! — обиженно пропищала Патти. — Я по-твоему старая? Она меня всего на год младше!
— Алекс, я думаю, ты не прав. Этого не может быть! — развел руками Джон.
— И я в это не верю, — вставила слово Синтия.
— И правильно делаешь. Даже если Махариши и клеит девчонок, то до тебя он точно не дойдет, — сказал Джон Синтии, даже не посмотрев в ее сторону. Синтия насупилась.
Пол, напрягшись, прижал Америку к себе. С тех пор он стал внимательнее следить за Махариши и его действиями по отношению к девушкам. Первые два дня шли как обычно, а потом учитель внезапно отменил полуденную медитацию и назначил на послеобеденное время полуторачасовую медитацию с девушками, хотя по плану шла мужская. Пола это не на шутку разозлило, но он решил подождать еще.
Следующим утром лекция и медитация прошли без особых эксцессов. Ученики встали и собрались на обед.
— Америка, можно вас на минутку? — окликнул девушку Махариши. Это услышал и Пол.
— Да, конечно, — ответила Америка.
— Я останусь с вами, — к ним подошел Пол.
— Извините, Пол, мне нужна именно Америка. Это очень интимный вопрос, — вежливо ответил Махариши.
— Извините, но я ее муж. Кому как не мне знать о ней все?
— Вы не прав. У человека должно быть право на что-то сугубо личное, неприкосновенное.
— Пол, правда, все будет нормально, — успокоила супруга Америка. Полу пришлось выйти за дверь и прижаться к ней ухом. Он с трудом разбирал слова.
— Америка, мне кажется, медитации вас очень тревожат, хотя должны действовать обратно?
— Честно признаться, да. Я не могу перестать думать... думать о том, что я забыла много лет назад, — Америке было сложно говорить. Говорить о сокровенном постороннему человеку, хотя он и наставник.
— Я впервые встречаю такой случай... Вы очень необычная, Америка. У вас необычный склад ума.
— Да нет, во мне нет ничего такого. Вот вы действительно необыкновенный. Думаю, если бог и вправду существует, то он выглядит как вы.
Полу не нравился этот обмен комплиментами, он изо всех сил побежал к Леннону.
— Знаешь, что сейчас было? Знаешь?! — кричал Пол, ходя кругами по спальне Джона. Он сидел на кровати перед ним. — Он задержал Америку! А что, если он лапает ее? Прямо сейчас?
— Тогда что ты делаешь тут? Нужно бегом бежать и разнимать их! Он же типичный маньяк-насильник! — Джон говорил без сарказма. — Я видел, как он сегодня перед лекцией говорил с Мией. Он явно не так прост, как кажется!
— Нужно уезжать отсюда, — решительно произнес Пол, продолжая в бездействии ходить по комнате Леннона. — Срочно уезжать.
— Ты прав, старик. Пора валить. Я уже давно заметил, что он обычный шарлатан. Это похотливое животное мало того, что денег заработает на нашем имени, он еще всех девчонок перетрахает!
В дверь постучали.
— Курьерская доставка почты, — объявил смуглый, почти черный, как и подавляющее большинство местных аборигенов, молодой парень. Джон позволил ему войти. Парень вручил адресату письмо и попросил расписаться в листе о его получении. Курьер ретировался, оставив Леннона и МакКартни наедине.
— Ну что, пошлем Мэла за билетами? — спросил Пол.
Джона как будто подменили: он только что вместе с другом поносил учителя, а теперь радостно распечатывал конверт. Пол напомнил о себе.
— Джон?
— Слушай, Пол, может, ну его, этого Махариши? Нам, наверное, показалось. Мы же те еще выдумщики... — отвлеченно говорил он, ложась на кровать. Он начал читать письмо.
— Да ну тебя! Вот что ты за письма постоянно читаешь? Ты стал просто невыносимым.
— Нет, Пол, правда, нет повода для беспокойства. Ты просто очень ревнив, — Джон явно не слышал, о чем говорил МакКартни.
Пол через Мэла заказал билеты, о чем поставил Америку в известность лишь вечером.
— Мы летим в Лондон ближайшим рейсом, — объявил он серьезно.
— Почему? Мы же здесь и месяца не продержались. Неужели ты поверил в грязный слух, пущенный Алексом?
— Да! Потому что это не слух, а правда. Я считаю не случайностью то, что он отменяет мужские встречи и назначает женские, что отводит в сторону тебя, Мию...
Америка отвернулась и громко выдохнула, прижав руку ко лбу.
— Пол... — в бессилии произнесла она, — у тебя богатая фантазия. Почему ты поверил? Разве Махариши сделал тебе что-то плохое?
— Но он может это сделать в перспективе, когда вотрется в доверие!
Америка поняла, что выхода нет. Она не сможет отговорить упертого Пола. Смысла в этом никакого.
Пол ушел к Джону, а Синтия к Америке. Настроение у последней, в отличие от Леннон, испортилось. Син что-то щебетала, помогая собирать чемоданы. Америка смотрела на нее и думала: тот закат связан с ней. Возможно, даже больше, чем с остальными. А она ведь даже ни о чем не догадывается.
Пол всем объявил, что едет заниматься финансовыми делами The Beatles. Утром пришел Мэл и доложил, что билеты на вечерний рейс куплены. Ами и не думала, что эта блаженная поездка кончится так стремительно. МакКартни и Зами попрощались со всеми и приготовились отъезжать, но Америка попросила еще пять минут. Она не попрощалась с Махариши.
Он сидел на подушке и улыбался, закрыв глаза и подставив лицо солнечным лучам. Отъезд второй пары учеников его наверняка расстраивал. Америка подошла к нему и сказала:
— Спасибо вам.
Махариши раскрыл глаза и посмотрел на ученицу.
— За что?
— За то, что научили видеть то, что глубоко спрятано. Вы вдохновили меня, и не только меня, на многое. Мир теперь будет видеться иным. Это все благодаря вам.
— И не только, Америка, и не только, — ответил он. Они пожали руки на прощание. — Счастливо!
Пол недовольно наблюдал за ними, спрятавшись за деревом. Когда Америка отошла от учителя, он вздохнул с облегчением. Они с супругой сели в такси и поехали в аэропорт. Америка печально оглядела удаляющийся ашрам. «Есть хотя бы один плюс в возвращении: мы облегчим жизнь Эле», — подумала Америка, вспомнив о Марте, оставленной у сестры.
Пол и Америка оказались в Британии поздней ночью, и ехать к Эллине в такое время было бы неприлично, потому они отправились домой.
— Каким же идиотом надо быть, чтобы поверить в то, что Махариши домогался до девушек, — потряс головой Сэр Пол. Перед ним возникла Америка. — Я и был этим идиотом.
Америка обернулась.
— Джон ведь тоже был хорош. Он потом тоже разозлился на него, писал грубые строки. Ведь в “Sexy Sadie” изначально были другие слова. Мы все начали думать, что он просто развел нас. Когда мы вернулись, в прессе писали о том, что это была рекламная кампания по завоеванию прежней популярности, которая уходила к новым группам. При этом мы сами нарушали правила ашрама, Махариши очень расстраивался из-за того, что мы продолжаем пить и принимать наркотики.
Он говорил и понимал: Америка все это прекрасно знает, но даже не пытается его перебить. Она держала в руках фотографию, и, когда Пол смолк, передала ему ее.
— На память. — Он оглядел фотокарточку. Будто он уже видел ее. Там было трое человек в белых одеждах и со счастливыми улыбками на лицах: он сам, Америка и Махариши между ними. Пол печально вздохнул.
В почтовом ящике не вмещались письма, накопленные за месяц. Америка забрала их в дом и, несмотря на поздний час, стала их разбирать. Полу тоже пришло немало писем, но он решил отложить их на утро и попить чай. Америка молча читала под тиканье часов из гостиной и хлюпанье Пола. Она разрезала конверты ножиком и бегло проходила глазами по текстам. Одно письмо показалось ей странным. Оно было не написано вручную, а напечатано на машинке. На конверте красовалась эмблема какой-то киностудии, Америка впотьмах не разглядела ее и не придала значения. Только начав читать, она поняла, куда ее зовут.
— Пол... меня зовут сниматься в Голливуд.
Пол неестественно поперхнулся и протянул руки к бумаге.
— Дай почитать, — Пол заглянул. Америку действительно звали принять участие в съемках фильма «Клэр» производства “Metro-Goldenwyn-Mayer Studios” в роли Клэр Остин. — Гонорар неплохой... График съемок: май-июнь, август-сентябрь. Ну, можно попробовать.
— Спасибо за благословение, — иронично поблагодарила Америка.
— Вот видишь, если бы мы не вернулись раньше, ты бы не увидела это приглашение! — воскликнул Пол.
Утром Пол и Америка поехали на Джермин-стрит к Эллине, чтобы забрать у нее Марту. Она явно не ожидала встретить гостей, о чем сразу сказала вместо приветствия.
— Ого, чего так быстро? — и пропустила в квартиру. Марта, почуяв приезд хозяев, уже сидела в прихожей, виляя хвостом и высунув язык.
— Наша умница-красавица! Ждала нас! — Пол кинулся к Марте и начал чесать ее спину и обнимать. Америка сначала обняла сестру.
— Как она, не мешала вам?
— Она — не мешала, а вот Фиби мне проходу не давала. Я диплом дописываю, а эта, кхм, зараза постоянно умоляющим тоном просит: давай купим ей расческу, давай купим лежанку, купим это, купим то. Зато два раза в день можно было на час избавиться от обеих, когда Фиби водила ее гулять.
Америку рассказ умилил. Девушки обернулись на Пола, осыпающего питомца ласковыми словами.
— Что же вы не предупредили, что приедете? Я могла в институт поехать.
Америка развела руками. В кухне послышался хлопок двери и приближающийся топот. Америка сразу поняла, что это несбавляющая темп Фиби. Она выбежала из-за угла и остановилась, чтобы узнать, кто пришел в гости.
— Америка, Пол! — девочка подбежала к старшей из сестер и обняла ее, чуть не сбив с ног. — Сколько лет, сколько зим!
— Какая ты уже высокая, — удивилась Америка и добавила скованно: — и сильная.
— Аме-ерика, а можно, я, заберу, собачку, пожа-алуйста?
— Извини, малыш, нельзя, — ответила Зами с сожалением в тоне. — Это наша с Полом любимица, нам без нее грустно.
— Ну пожа-а-алуйста! — еще раз жалобно протянула Фиби. Ами обреченно выдохнула.
— Фиби, это не твоя собака. Это собака Пола и Америки, и мы не можем ее у них отобрать. Понятно? — Эллина старалась говорить без агрессии.
Фиби сердито посмотрела на Эллину, притопнула ногой и побежала к Марте, омывать ее демонстративными слезами.
— Так в чем проблема — давайте я куплю ей собаку? — спросил Пол.
— И она потом будет думать, что из взрослых легко вытрясти все, что только пожелаешь, — недовольно сказала Эллина. — Пойдемте на кухню, чаю с булочками попьем.
Все оказались в кухне.
— Вы не поверите, кто их испек, — сказала Эллина, ставя чайник на плиту. На столе стояло блюдо, накрытое полотенцем.
— Мэри? — предположил Пол, поднимая края полотенца.
— Да нет, это вполне ожидаемо.
— Фиби? — предположения Пола становились смелее.
— Может, кто-то из билли? — высказалась Америка.
— Ага. Точнее, они оба. Они поспорили с мамой, что готовить несложно. Мама, правда, согласилась, что готовить несложно, но не когда у тебя стиральная машина упрыгивает в коридор, дети орут, а утюг прожигает сопливчики. И поручила им приготовить булочки с корицей.
— Ну-ка, — в нетерпении произнес Пол и приподнял полотенце, под которым лежала гора пышных круглых булочек. — Будешь?
— Нет, спасибо, — отказалась Америка. — Просто чаю попью.
Буквально через пару недель их застал телефонный звонок. Трубку подняла Америка.
— Алло?
С той стороны послышались всхлипы.
— Алло? — спросила Америка настойчивее.
— Ами, это я, Синтия, — раздался сдавленный голос. — Помоги мне, пожалуйста. Приезжайте в аэропорт... с Полом... Джон куда-то уехал, а я тут одна.
— С чемоданами? — спросила Америка, чувствуя назревающие претензии к Джону. Синтия пролепетала неловкое: «Да». Девушка опустила телефон.
— Что такое? — спросил Пол, жадно поедая эклеры, и облизал пальцы, измазанные в креме. Америка переставила на стол салфетницу.
— Собирайся, поедем выручать Синтию. — Пол посмотрел непонимающе. — Джон снова оставил ее одну на вокзале с чемоданами.
Пол стер с рук и лица крем и шоколад. Они собрались и поехали в аэропорт, где их ожидала Синтия. МакЗами нашли ее в зале ожидания, сидящую в углу и обложенную чемоданами. Она дремала, устав после полета.
Америка села на соседнее кресло и притронулась к плечу девушки. Она вздрогнула. Пол начал взваливать на тележку чемоданы.
— Я долго спала? — спросила Синтия, оглядываясь по сторонам.
— Не знаю. Мы только что пришли. Поехали домой. Расскажешь, что случилось.
Америка взяла Синтию за предплечье, и она податливо поднялась со стула. Пол уже давно укатил чемоданы в другой конец зала, в сторону парковки. Девушки пошли по его следам. Был уже далеко не ранний вечер, потому небо, куда устремлялись шумные самолеты, поблескивая сигнальными огнями, стремительно чернело. Пол уложил багаж и усадил миссис Леннон назад, где она успешно уснула.
По возвращении Америка усадила Пола и отоспавшуюся Синтию в кухне и заварила чай.
— Ну, колись, — обратился к гостье МакКартни, пока светло-зеленая жидкость, пахнущая молоком, журча выливалась чашки. Это был успокаивающий Улуун с индийских плантаций, который МакЗами пили, тоскуя по досрочно оставленной Индии. — Что случилось?
Америка поставила перед Полом и Синтией по чашке в блюдце.
— Спасибо, — Син придвинула чашку к себе. — Мы с Джоном сегодня прилетели из Индии. Джордж и Патти все-таки решили остаться, а Джон был так зол на Махариши, хотя явных причин на то у него не было. Махариши очень расстроился, спросил: почему мы уезжаем? А Джон такой: «Если ты такой великий, ты сам догадаешься!» Господи Иисусе, мне так стыдно перед учителем!
— А как ты оказалась в аэропорту одна? — спросил Пол, пока Синтия отпивала чай.
— Все случилось в самолете, — начала повествование Леннон, ставя в блюдце чашку. — Он стал ругаться на меня, говорить, что я бестолковая и что... что... — Синтия разразилась рыданиями. Из глаз брызнули слезы. Пол и Америка сочувствующе погладили девушку по плечам с обеих сторон, — он меня никогда не любил. Представляете? Он постоянно мне изменял, буквально каждый день, заводил романы прямо под носом. А я и не догадывалась... Господи, он так меня унизил! Он начал перечислять всех тех, с кем у него была связь. «Помнишь актрису из «На помощь!»? Она еще на день рождения Джулиана приходила. У нас был роман. А Джоан Баэз знаешь? У нас была интрижка! А нашу соседку помнишь, Катрин? Я с ней перепихнулся пару раз!» — Синтия пыталась подражать манере речи Джона. Она вновь спрятала лицо в руках.
Америка вздохнула и столкнулась взглядом с Полом. Они и понятия не имели, как помочь Синтии. Они всегда знали, что Джон ей не верен. Он был мастаком в мимолетных связях всегда, еще с юношеских лет в Гамбурге. Это его настолько не заботило, что он часто становился жертвой трипперов. Он недолго хранил верность Синтии и опорочил ее еще до рождения Джулиана. Хотя Джон какое-то время действительно любил Синтию, но это время давно прошло.
Джулиан... вот, за кого было обиднее всего. Он не виноват в том, что отец сходит с ума от приевшегося быта, мечтает изменить свою жизнь, и только потому так нестабилен. И, может, Джон изменится, если получит то, что ему нужно? Только это будет стоить кому-то мужа и отца.
— А потом, — продолжила Синтия, прекратив всхлипы, — самолет приземлился. Слава богу, потому что я не могла терпеть, как Джон шесть часов с перерывом на обед рассказывает мне, как не любит меня и как любит тех многочисленных красавиц, что у него были. Естественно, я-то не красавица, а бесталанная серая мышь, копающаяся в пеленках.
— Но мы же о тебе так не думаем, — возразил Пол. Синтия подняла глаза.
— Наверное. Я теперь ни в чем не могу быть уверена, — Синтия осушила чашку. — Ведь в Индии он часто говорил о том, что хочет наладить наши отношения, больше проводить время с Джулианом… И я, как дура, уже поверила, что все станет лучше.
— Может, тебе чего покрепче? — предложил Пол. Синтия отказалась, помахав рукой.
— Я, пожалуй, поеду домой.
— Куда ты поедешь? — Пол показал на правое запястье. — Уже полдвенадцатого.
— Пол прав, тебе стоит переночевать у нас, — согласилась Америка.
Наутро Синтия, позавтракав, уехала домой. У Америки, правда, завтрак не удался: она съела совсем немного, а потом куда-то поспешно убежала. Она вернулась, кашляя до слез, и выбросила содержимое тарелки в мусорное ведро. Синтия в своем привычном состоянии обязательно заметила бы это, подметил это только Пол. Он замечал, что после возвращения из Индии пищевое поведение Америки изменилось. Когда Пол выходил к завтраку, она утверждала, что уже позавтракала, одевалась и уезжала на съемки, оставляя Полу на плите обед и ужин. Возвращалась она после девяти, утверждая, что поела на съемках, и ложилась спать. Пол пытался завести об этом разговор, предупреждал, что у нее вновь начнутся проблемы с гормонами, но она уверяла: все под контролем.
Ближайшие два месяца Америка была предоставлена сама себе. В мае она впервые как актриса поедет на съемки фильма, а после этого, в июне, отправится с труппой в тур по Средиземноморью, показывать «Пигмалиона» и «Сотворившую чудо». Америку вдохновляла перспектива путешествий и занятий своим творчеством. В апреле она снимала свой фильм, продолжение к которому придумала в Индии. Она вновь вспомнила Брайана. Три года назад он помогал организовать съемки. Теперь она хлопотала обо всем сама. За месяц она сняла четыре зарисовки: у нее в тетради оставалось еще одиннадцать.
Апрель был не так прост, как казалось. В последнюю среду марта погиб первый космонавт Юрий Гагарин, а в первый четверг месяца был убит Мартин Лютер Кинг, лидер борьбы с сегрегацией и расизмом. Новость поведала Полу Америка, и она расстроила их обоих. Назревали внутренние конфликты во Франции и Чехии. Леденели отношения между СССР и США, по телевизору вновь участились разговоры о ядерной войне.
В один вечер в гости приехал Майкл и лично пригласил Пола и Америку на свою свадьбу в июне в качестве свидетелей. В последнее время Майк тоже занимался музыкой и даже выпустил сингл, который Пол и Америка, к своему стыду, не успели послушать. Но он на них зла не держал. Лишь добавил к своей просьбе стать свидетелями: «Так вы сможете искупить свою вину!»
Близились май и поездка в США. Сначала они с Джоном и Полом полетят в Нью-Йорк, чтобы представить лейбл и звукозаписывающую студию “Apple”. Америка гордилась тем, что они могут самостоятельно, без помощи старших, проворачивать такие вещи. После пресс-конференций дуэт вернется в Лондон, а Америка полетит в Калифорнию на съемки.
За пару дней до отлета, вернувшись домой, Ами застала Пола разговаривающим по телефону.
— Да, безусловно, приезжай. К твоему приезду Америка уже вернется, ты сможешь рассказать, что произошло. Давай, ждем, пока.
Пол положил трубку и, обернувшись, застыл на месте, не ожидая увидеть Америку.
— Кто приедет? — спросила Америка, сбрасывая с ног неудобные сандалии.
— Синтия.
— А что с ней?
— Толком не могу понять. Она первым делом спросила, дома ли ты. Я сказал, что ты ненадолго отъехала, и она попросилась на чай. Голос у нее был взволнованный как никогда. Что-то мне подсказывает, что это снова связано с Джоном.
Пол сходил в пекарню, чтобы купить чего-нибудь к чаю. Америка этот самый чай заварила, а заодно проверила, на месте ли бутылка с виски.
Синтия не заставила себя долго ждать. Даже после своего последнего визита она сразила Пола и Америку своим видом: ее мрачное, практически безжизненное, лицо не выражало ничего — ни эмоций, ни их отсутствия. Синтию усадили за стол, а в чай накапали успокоительного. Никто не торопил ее с ответом.
— Нет, я не уверена, что смогу вам это рассказать... Все-таки Джон — ваш друг, будете о нем еще плохо думать. А я этого не хочу. Он сам всех способен разогнать.
Часы тикали в полной тишине, прерываемой журчанием кипятка и заварки, наливаемых в чашки Америкой.
— Я была в Греции... Одна, без Джулиана. Оставила его на брата. Я много думала про наш брак, мне казалось, мы все можем наладить. Из аэропорта я позвонила домой и предупредила Джона, что скоро буду. Вернулась полтора часа назад, вхожу в дом: никого нет. Ни Джона, ни экономки. Я прошла дальше, громко спросила: «Джон, ты здесь?!» Из кухни слышу какие-то смешки. Я прошла туда... — из груди Синтии вырвался сдавленный стон. Она закрыла лицо руками на несколько секунд, потом продолжила: — Я прошла туда и увидела, что... там сидят они. В халатах. Джон с сигаретой «ларк» и чашкой кофе. И она, японка, в моем банном халате. А что было с кухней! Я ее не узнала — настоящий свинарник. Повсюду стояли грязные чашки, тарелки, лежали гниющие огрызки, над ними кружили мухи, стоял такой смрад!.. Они подняли глаза на меня. «А, привет», — бросил он с противной сардонической улыбкой. Японка даже не повернулась и не поздоровалась. И я, как дура, возьми и скажи: «Слушайте, а пойдем в ресторан? Будет здорово: завтрак в Афинах, обед в Риме, ужин в Лондоне!» Я испугалась, что Джон меня опять унизит. Но он лишь вежливо отказался.
Синтия выпила чашку горячего чая залпом, без остановки. Пол и Америка лишь сделали несколько осторожных глотков.
— Я не знаю, как дальше жить. Ведь я все еще любила его. Может, не так сильно, как тогда, когда я впервые... мы впервые... Когда все только начиналось. Когда о «Битлз» никто не знал, когда даже такого названия не было. Когда у вас были зачесанные вверх волосы… Когда вы с Джорджем приходили к нам в колледж на обед, и мы ели в столовой рыбу с картошкой на газете… Когда у тебя была Дот, и мы ходили всюду вчетвером… Когда Джон проводил со мной все время… Как бы я хотела вернуть те времена...
— Син, послушай. Ты же не думаешь, что жизнь на этом заканчивается?
— Ты не знаешь, о чем я говорю. У вас ведь с Полом идиллия.
— Может я и не знаю, но я понимаю. Сейчас ты нужнее всего Джулиану. Джон не постеснялся начать новую жизнь, не расквитавшись со старой, почему бы тебе не повернуть все вспять? Да, сначала будет трудно, все произойдет не сразу, но жизнь на этом правда не заканчивается. Сейчас ты не воспримешь мои слова всерьез, но я бы хотела, чтобы ты их запомнила и поняла, что в первую очередь нужно подумать о Джулиане, а ему сейчас будет намного сложнее, чем тебе.
Синтия поднялась из-за стола.
— Большое спасибо вам за гостеприимство, я поеду.
— Чего же ты так быстро? — спросил Пол, поднимаясь.
— Поняла, что соскучилась по Джулиану.
Внезапно для сосредоточенного старика Америка произнесла:
— Теперь мы отправимся в Нью-Йорк на презентацию корпорации “Apple Corps” и студии “Apple Records” втроем: Джон, ты и я.
В студии «Эбби-роуд» за столом сидели Тони, Джон и Пол. Барроу раздавал им поручения.
— Вам нужно говорить взахлеб, продвигать свою идею, так себя представить, чтобы все думали: «Вот это да!»
Джон красил ногти черным маркером, не замечая Тони. Пол почесал взмокшие от пота бакенбарды свободными пальцами руки, в которой дымилась сигарета.
— Да мы знаем, старик, спасибо.
— Опять же за нами присмотрит Америка, — сказал Джон, оглядывая аккуратно накрашенные ногти на левой руке.
— Джон, что это? Как ты это отмоешь? — Пол обратился к другу.
— А зачем? Красиво же получается! Слушай, может мне и волосы покрасить? — он провел рукой по длинным, прямым рыжим волосам. — Я недавно понял, что брюнетки намного красивее блондинок.
— А как же твои любимицы Твигги и Бриджит Бардо? — Пол играл в дурачка.
Джон ехидно усмехнулся.
— Нашел кого вспомнить! Бриджит Бардо вообще из прошлой жизни. Теперь я спец по брюнеткам.
Пол понимал, что это значит: «Синтия вышла из моего вкуса». Когда они только познакомились, у Синтии были каштановые волосы. Узнав, что Джон без ума от Бриджит Бардо, она перекрасилась в блондинку. Конечно, сделать такой же улей на голове, как у французской красотки, ей не удалось, но Джон оценил попытки этой скромной девушки.
В помещение вошла Америка. Ее прежде очень длинные волосы были скручены в крупные локоны с завитыми от лица передними прядями и были лишь немного ниже плеч. Изменение прически обнажило перемены в лице: скулы стали выделяться резче на бледном лице, щеки исчезли. водолазка без горла с широкими белыми и темно-синими поперечными полосами обтягивала плоскую фигуру, на худые плечи был накинут черный пиджак. Выпирали ключицы, затянутые рукава обнажали костлявые руки. В худых пальцах отмечались сухожилия и тяжеловесные суставы. Ноги закрывала темно-синяя юбка. Она явно прятала себя.
— Ничего себе!.. — воскликнул Сэр Пол ошарашенно, повернувшись к Америке. Она непривычно стояла рядом. — Я и не заметил, как ты так изменилась!
— После Индии у меня снова случился гормональный сбой, который был гораздо хуже всех предыдущих. Думаю, вряд ли тебе интересны подробности и цифры.
— Почему же, интересны, — возразил Пол заинтересованно. Америка не поверила своим ушам.
— Я была на грани смерти. Мой обычный вес при росте в почти шесть футов был сто двадцать пять фунтов{?}[Рост Америки: 5,7 футов — 175,5 сантиметров].
— Ого, да ты и вправду худышка, мне не казалось! — заметил Пол удивленно. — А почему так? В шестидесятых было модно быть худой. Неужели ты хотела быть как эти куклы?
— Если бы можно было выбирать моду по вкусу, я бы выбрала пухлые бедра. Потому что за апрель я сбросила семнадцать фунтов, одиннадцать в мае и столько же за июнь{?}[11 фунтов — 5 килограммов]. Я растаяла прямо на глазах. Так что это еще не максимум.
— Насколько я заметил, ты мало ела.
— После Индии организм отторгал практически все, что в него попадало. Я старалась насильственно вместить в себя хоть что-то, но это было невероятно сложно. Когда я вернулась в июле с гастролей, я весила всего восемьдесят пять фунтов{?}[39 килограммов], ты отправил меня к врачу. Мне поставили анорексию.
— Нихрена себе! Прошу прощения, вырвалось. А что было дальше? Как ты так на съемки поехала?
— Всему свое время, — улыбнулась Америка.
Они оказались в зале с растянутым плакатом. На нем сияло, как зеленое солнце, яблоко сорта «грэнни Смит». За столом, огороженном журналистами, сидели Джон и Пол и отвечали на вопросы под аккомпанемент щелчков вспышек. Третий день подряд они занимались пресс-конференциями, рассказывая о новом бренде.
Америка стояла сбоку и делала фотографии. Джон и Пол иногда бросали на нее взгляды, как бы спрашивали, не сказали ли они чего лишнего. Она одобрительно кивала, а в случае чего, уже по завершении мероприятия, могла сделать мягкое замечание. Завершалась последняя конференция третьего дня, оттого настроение Джона и Пола сделалось несерьезным, и под конец они все больше шутили. Делая фотографии журналистов, Америка заметила белую голову, выплывающую с противоположной стороны толпы. Девушка с завязанными в хвост волосами прикладывала к лицу фотокамеру и время от времени нажимала на кнопку. Когда она оторвала ее от себя, Ами пригляделась и узнала Линду. МакКартни оглядела зал и, поняв, что с другой стороны стоит Америка, помахала ей рукой.
Вскоре публика разошлась, и в помещении остались только Пол, Джон, Линда, Америка и осветители, собирающие свои прожекторы.
— Дорогие мои, как я рада вас видеть! Целый год ни сном ни духом. Только пластинки покупай, — Линда повертела головой, и ее хвост забавно качнулся. Она развязала его и обняла сначала Джона, потом брата, а потом его жену.
— Какая же ты худенькая! — воскликнула Линда. — В чем только душа держится!
— Да и ты очень изменилась! — ответила Америка как бы в свою защиту.
— Да, выглядишь просто бомбически. Не будь ты моей сестрой, я бы влюбился, — сказал Пол, обнял сестру за плечи.
— А я уже, — Джон облизал губы.
— Ты же говорил, что тебя блондинки больше не интересуют? — Пол напомнил про недавний разговор.
— Ну, что правда, то правда, — Джон развел руками. — Извини, Линда.
Линда рассмеялась, положив руку Джону на плечо. Она пригласила гостей в «МакДоналдс», в котором она несколько раз пообедала и хотела сводить туда друзей, когда подвернется случай. И вот он подвернулся. Джон и Пол заказали гамбургеры с колой, Линда взяла чипсы и картошку фри, а Америка ограничилась лишь чаем.
— Почему не ешь ничего? — спросила Линда, отпив колу из стакана отошедшего вместе с Джоном Пола.
— Не хочется. — Америка вертела в руках картонный стаканчик.
— Очень зря. После утомительного дня нужно обязательно чем-то подкрепиться, — Линда аппетитно жевала картошку, но на Америку это не действовало.
— Линда, скажи, пожалуйста, ты не знаешь что сейчас с Бобом? — Америка придвинулась чуть ближе к собеседнице. — Я уже почти два года не получала от него писем. Только зимой послушала его последнюю пластинку. Но он даже словом не обмолвился, что оправился после аварии.
Линда вздохнула.
— Хочу рассказать тебе кое-что, но это секрет, — девушки отодвинулись в сторону окна, подальше от задумавшегося Джона. — Мы с ним общались какое-то время после нашего знакомства. В ноябре 65-ого он женился на модели из Плэйбоя, которая была от него беременна. Сара очень ревнивая, спуску не дает, зная, какой Боб сердцеед. Но меня она приняла и письма к тебе ничем серьезным не считала. А Боб... — Линда огляделась вокруг, высматривая Пола, и придвинулась еще ближе, опираясь на стол локтями, и сказала Америке почти на ухо: — вывел меня как-то прогуляться по Нью-Йорку и вдруг раскрылся передо мной, начал рассказывать про своих девушек, про Джоан, про Сьюз... а потом начал говорить про тебя. Сказал, что не может поверить, что ты вышла за Пола, извинился передо мной. Он с первой встречи думал, как лучше с тобой завести общение.
Он очень переживал, когда у вас случилось несчастье. Хотел помочь, чем мог, но ты не отвечала на письма. Он все понимал, говорил, что не будет торопить. Когда он приезжал в Англию с концертами, стеснялся договориться о встрече. А после аварии у Боба случилась настоящая депрессия. Он не хотел ничего знать. Это было ужасно... Я помогала Саре, как могла. Боб уже давно поправился, у них с Сарой двое детей, скоро родится третий. Им, правда, покоя не дает пресса, но они пока справляются.
Линда крепко взяла Америку за руку, думая, что она сейчас расстроится. Но она и не собиралась. Она чувствовала облегчение от правды.
— И хорошо, — Америка искренне улыбнулась, — что у него семья.
Пол и Джон вернулись в Британию, а Америка осталась в США для съемок в фильме «Жизнь Клэр». Почти сразу ей позвонил Харрисон, у которого дома битлы записывали демо песен для нового альбома, и высказал сожаления, что она не сможет прийти на премьеру фильма “Wonderwall”, к которому он написал музыку. Ами иногда звонила Полу после съемок, ночью. Он вместо приветствия желал ей доброго утра, а она на прощанье желала спокойной ночи. Он потом ехал на работу, а она ложилась спать. Пока она спала, Пол успевал переделать множество дел, а когда он ложился спать и звонил Америке, она вставала и отправлялась на съемочную площадку, перевоплощаться в роль неуклюжей и везучей Клэр Остин.
Америке было интересно познавать себя по эту сторону процесса. Как режиссер, она прекрасно разбиралась в тонкостях актерского мастерства, но это все же не гарантировало того, что Ами раскроется как актриса, что она продемонстрировала на площадке. Съемки протекали в непринужденной голливудской обстановке, хотя команда работала как волы. По вечерам актеры отправлялись кутить в лос-анджелесские бары, и Америка иногда к ним присоединялась, но старалась не напиваться, потому что не могла закусывать.
Калифорния открывалась Америке по-новому. Америка уже в шестой раз оказывалась здесь, но только узнавала эти места: на гастролях с The Beatles разъезжать по экскурсиям не представлялось возможным. Присутствие хиппи по-прежнему ощущалось, но уже не так сильно. Америка вдоволь полюбовалась Калифорнией, пообщалась с Романом Полански и его новой женой Шерон Тейт, Доном Сигелом, Клинтом Иствудом, некоторыми звездами спагетти-вестернов, познакомилась с Касс Элиот из The Mamas & The Papas, оказалась на концерте The Beach Boys с Махариши, с которым они не ссорились, и так далее.
Америка вылетала в Британию в начале июня в день, как оказалось сутки спустя, смертельного покушения на младшего брата Джона Кеннеди, Роберта, только что победившего на предварительных выборах. За пару дней до этого в Нью-Йорке женщина стреляла в художника Энди Уорхола, но он остался в живых. В Лондоне предстояло провести всего два дня и вновь улететь, теперь уже в сторону Средиземного моря. Съемки закончились, как стало казаться Америке только по их окончании, стремительно, и актриса первого плана вернулась домой. По углам аэропорта ее караулили жадные до фотографий журналисты, а в зоне прилетов ждал Пол. Он ходил по залу, положив руки в карманы и, судя по сложенным в трубочку губам, свистел, но свист терялся в гамме и суете терминала. Он не приметил Америку, и она воспользовалась этим, подбежала к МакКартни сзади, отставила чемодан и закрыла супругу глаза. Он накрыл ее руки и сказал:
— Я покупал это обручальное колечко и целовал эти ручки, неужели я их не узнаю? — обернулся и обнял жену. Оторвавшись, он оглядел девушку с ног до головы. — Они вас там что, совсем не кормили?
— Кормили, конечно, еще как, — ответила Америка.
— Я тебя чуть не сломал! Ты как тростинка! К врачу не хочешь сходить?
— Пока не к спеху, — отмахнулась Америка. Пол взял чемодан, и пара прошла на парковку. Пол закинул чемодан в багажник, пока Америка садилась вперед, и сел за руль. Он достал из бардачка блистер с таблетками, выдавил одну и проглотил, опрокинув голову назад, чтобы пилюля лучше провалилась в горло.
— Что за колеса? — спросила Америка, пока Пол заводил машину.
— Успокоительные, — бросил он, подняв ручной тормоз. — Все, холостяцкая жизнь кончилась, МакКартни!
— Вот это заявление! Я боюсь ехать к нам домой — что же там творится, если в последнем месяце у тебя была «холостяцкая жизнь»? — иронизировала девушка. — А если серьезно, зачем успокоительные?
Пол выруливал с парковки. Америка не торопила его с ответом, потому что по себе знала, что выезд задним ходом — очень трудоемкий процесс, так можно вполне заслуженно и на грубость нарваться. Они выехали с парковки на трассу. Пол достал из нагрудного кармана сигарету и прикурил ее от машины. Тут авто резко дернулось, и перед ними промелькнул черный «опель».
— Козел! — Пол ударил по рулю, и прогудел клаксон.
— Догадываюсь, почему тебе могли прописать успокоительные, но все же почему ты о них не рассказывал?
Пол нажал на педаль газа посильнее.
— Не хотел, чтобы ты волновалась. На самом деле это все из-за Джона. Сначала я взбесился от того, что он принес на нашу встречу. Мы хотели обсудить новый материал после возвращения из Штатов. Собрались. Блин, ты бы это слышала! Очень грубый материал. Немелодичный, провокативный до ужаса. Я его заставил переделать песню про Махариши, потому что он прямым текстом оскорблял его в матерных выражениях. Это уж слишком. Хотя нет, не слишком! Несколько дней назад привел в студию эту свою пассию, японку. Как ее там... Йоку. Представил ее так пафосно: художница, из Америки, с хорошим вкусом. Я говорю: о'кей, хорошо, пусть сидит за стеклом, мы рады гостям. А он такой: ты не понял. Она будет сидеть с нами, у нее будет микрофон, чтобы она комментировала. Я не ожидал от него такого. И я наивно полагал, что она будет скромно сидеть, так нет, она вставляла свои «ценные» мнения прямо посреди песни. Я говорю, мол, у нас договоренность, кажется, была: Америка и Фреда — единственные девушки, которым дозволено находиться в студии во время наших записей. Даже уборщицам нельзя. А он: я разрешал твоей жене появляться в студии, чтобы получить карт-бланш для Йоки. Ну я и говорю: вы же только недавно познакомились. А он: неправда! мы знакомы всю жизнь. И постоянно спрашивает: да, Йока? А она: конечно, Джонни.
Я долго старался сохранять лояльность. Пока эта Йока не стала прямо посреди песен кричать: «Дерьмо! Дерьмо!» Я так разозлился, что приехал домой и разбил рукой наш кухонный столик. Представляешь, стол разбился вдребезги, а на руке ничего не осталось, — он повертел левой рукой, — но я тут же поехал и купил такой же столик. Потом в поликлинику, и мне прописали лекарство. Я после знакомства с этой, гхм, девушкой, не мог нормально спать. Переживал из-за Синтии, думал, почему он привел эту женщину, что он в ней нашел. Из-за многого переживал и думал: как ты там, в Америке, в Голливуде, далеко отсюда, снимаешься в фильме. Пытался тебя представить. И думал: может, анархия действительно начинается с твоим отъездом?
Лицо Америки менялось с каждой новой подробностью и к концу рассказа на нем отражалась крайняя степень удивления.
Вечером Пол и Америка отправились в “Bag O'Nails”. Там выступал нигерийский музыкант Джимми Скотт. Его глаза закрывали солнечные очки, а сам он был облачен в традиционные африканские одежды. Когда МакЗами вошли, концерт уже шел. Дождавшись конца песни, Пол и Америка заняли столик недалеко от сцены, где сидела весьма молодая женщина.
— Привет, Лукреция, — воскликнул Пол, присаживаясь на соседний стул. Девушка обернулась и радостно поприветствовала МакКартни:
— О, Пол, привет, это ты?
— Кто же еще! Знакомься, это моя жена, Америка, — Пол обернулся к названной и указал ей на Лукрецию: — Это Лукреция, жена Джимми.
Девушки поприветствовали друг друга. Джимми начал новую песню.
— Об-ла-ди! — крикнул он и вытянул шею, ожидая ответа от зала.
— Об-ла-да! — прокричали из зала.
— Жизнь продолжается, да! — пропел он, а потом вновь: — Об-ла-ди!
— Об-ла-да!
— Жизнь продолжается, да!
Так повторилось несколько раз.
— Слушай, Лукреция, я уже не впервые слышу эти слова. Что они значат?
— Я бы тебе сказала, но я не могу. У нее особенное значение, о котором Джимми не рассказывает никому. Но я могу рассказать тебе кое-что. «Об-ла-ди об-ла-да» — это фонетический перевод фразы, которую Джимми часто говорил отец в детстве. В западной части Нигерии, где он родился и рос, говорят на языке Урхобо. Эта фраза — его жизненное кредо. А ты предполагал, что она значит?
— Думаю, это что-то вроде “Comme ci, comme ;a”, — ответил Пол.
— Ответ принят, — улыбнулась Лукреция.
— Он близок к правде?
— Не совсем. Ее смысл намного глубиннее.
Америке не удалось перевести дыхание после поездки и резкой смены часовых поясов. Следующим днем им предстояло присутствовать на свадьбе Майка в роли свидетелей. Америка проснулась в девятом часу от пения Пола, донесшегося из-за двери. Он зашел в ванную и вышел, уже насвистывая ту же мелодию. Америка поднялась с постели, накинула на себя серую тунику с растянутыми рукавами, как у Пьеро, и вышла в кухню. Там сидел Пол в одних только бежевых брюках и с гитарой. Он напевал песню приблизительно в стиле мюзик-холла от лица поклонника, влюбленного в актрису, популярную в Голливуде. Он мечтает о том, чтобы она поскорее приехала к нему в Англию. Заметив Америку, Пол оживился, начал раскачиваться из стороны в сторону и улыбаться. Допев, он отставил гитару в сторону.
— Доброе утро! Помнишь, куда мы сегодня едем? — спросил Пол.
— Даже не знаю... мы разве не собирались сегодня посидеть дома? — сымитировала непонимание Америка, сев за стол.
— Шутница... А теперь давай о серьезном, — Пол поставил перед Америкой тарелку с собственноручно приготовленным сэндвичем с горячим сыром и овощами. Ами впервые почувствовала голод. Пол сел, сложил руки и заглянул девушке в глаза. — Тебе нужно срочно обратиться к врачу. Я заметил, что тебе становится плохо от еды, но я не понимаю, почему ты не хочешь поделиться со мной проблемой. Разве я чужой? К сожалению, я не смогу тебя контролировать в твоей поездке, но если после твоего возвращения я увижу, что ты похудела еще, я тебя насильно повезу к врачу, хотя надо идти уже сейчас. Ты стала худой как никогда. Ты стала тощей. Так же можно умереть от истощения! Меня это расстраивает, нет, пугает. Что может случиться с тобой, пока ты далеко? В конце концов, мне теперь нечего взять в ладонь, вместо груди теперь только ребра, между которыми можно вставить палец. Да я боюсь сломать тебя!
Америка смотрела на бутерброд и чувствовала, как желудок изворачивается в спастических болях.
— Пол, — она сглотнула, — кажется, ко мне вернулся аппетит!
— Что? — Пол посмотрел на сэндвич. — Правда? Тогда ешь скорее!
Америка взяла бутерброд голыми руками и стала его жадно есть. Овощи падали в тарелку, соус капал, сыр растягивался. Америка продолжала жевать. Впервые за три месяца она смогла нормально поесть.
— Еще хочешь? — спросил Пол, когда Ами поглотила сэндвич. Америка кивнула. Он протянул ей свой, и она съела и его. Пол ушел в соседнюю комнату и долго ходил кругами, вздыхая.
Венчание Майкла и его девушки Анджелы проходило в Северном Уэльсе. Среди гостей были лишь родственники молодых и их ближайшие друзья. Полу и Америке не терпелось увидеть Джима, Рут, тетю Джин и сестру Бетт. Пол вновь столкнулся с родственниками, треплющими его за щеки возгласами: «Ох, совсем недавно был такой крохой, а сейчас такой видный мужчина». Они не оставляли знаменитого племянника и заваливали вопросами наподобие: «Сколько зарабатываешь?», «Когда детишки?», «Почему не звонишь, в гости не приезжаешь?» «Только что были два карапуза, а теперь уже младшего женим», — слышалось отовсюду. Приехали Джин и Бетт, и Пол подал им руку, когда они выходили из автомобиля.
— Пол, как я рада тебя видеть! — воскликнула Джин, пока избегая банальностей. — Америка, и ты здесь!
Джин, Бетт и Америка обменялись приветственными поцелуями.
— Думаю, вам за день это сказали сотню раз, но вы оба очень повзрослели. Теперь не румяные юнцы, которых я видала перед свадьбой, а уже состоявшиеся люди, — улыбнулась Джин. — Теперь дайте посмотреть на Майкла.
— О, это вряд ли. Он бегает как савраска, — возразил Пол. — Разве что во время венчания.
— А кто свидетели? — Джин оглядела собирающихся на лужайке перед церковью родственников.
— Мы с Ами, — ответил Пол.
— В этом твой брат не ошибся. Тогда последний вопрос: где Джим?
Как по заказу, в этот момент во двор въехал автомобиль и остановился в нескольких метрах от героев действия. Двери открылись, и навстречу вышел Джим.
— Чувствую, что тут все ждут только меня! — воскликнул Джим, подходя ближе.
— Разумеется! — ответила Джин, пока они обменивались поцелуями и объятиями. – А где ты оставил дочь?
— Дома. У нее ветряная оспа. Уехал, пока она меня не заразила своими пятнами.
Все рассмеялись.
— Пол! Как я тебя учил с девушками обращаться? Первое, что нужно делать с дамой обязательно: кормить! А ты что делаешь? Почему отца не слушаешь? Почему Америка растаяла? Даже ущипнуть негде! — Джим рассмеялся над собственной шуткой. — Ну что, пойдем нашу младшую красавицу по венец отводить.
Венчание состоялось только через сорок минут. Пол и Америка, идя за молодоженами, вспоминали таинство этого процесса. Хоть они женились не в церкви, а в регистрационном офисе, внутренние ощущения трепета и волнения все равно вряд ли отличаются. После все расселись по машинам и уехали в ресторан на пышную трапезу.
Пол поглаживал супругу по спине и наблюдал за ней. Он ожидал, что Америка будет много есть, но она съела лишь пару кусочков форели и остановилась. Ее вновь стало воротить от еды, и она ушла, чтобы развеять тошноту. Зами вернулась аккурат к тосту Джима.
— Должен признаться, Майкл — самый шумный ребенок из всех, что я видел, — начал он свой монолог, поднявшись с бокалом в руке. Повисла тишина. — Пол был не таким, он всегда отличался природной дипломатией. У него всегда все было гладко, все вопросы улажены, а иногда он и под шумок пакостил. А Майкл был самой настоящей истеричкой. А как он брыкался — полный атас! Отбил нам с матерью все руки-ноги! Бесстыже вымогал у нас мороженое, игрушки. Бывает, орет на всю улицу, изводит нас с матерью. Подходят всякие, значит, тетки и начинают тетешкать: «Ой, а кто это у нас плачет в таких штанишках? А почему?» Ну и я как гаркну: «Тебя испугался!» Тетку сметает куда-то на противоположную сторону улицы, — по залу прокатилось: «Ха-ха-ха!», — а с Полом такого не было. Поэтому я вам желаю, чтобы у вас дети были все как Пол, только покрасивее, а то тот родился — я аж расплакался, какой он был страшный.
«Сколько любви в его остротах», — думала Америка. Джим мог всячески принижать сыновей в своих речах, шутить по-солдатски, но в каждое слово он вкладывал много любви к детям, рожденным от любимой женщины, которых весь их подростковый возраст растил в одиночку.
Следующий день МакЗами предстояло вновь провести в кругу семьи, но уже со стороны Америки. Эллина окончила университет и стала дипломированным дизайнером. В квартире на Джермин-стрит как всегда царила беспочвенная суета. Мэри, Фиби, Билли и мистер Рамон ожидали приезда новоиспеченной выпускницы. Пол позвонил в дверь, но звонок так и не раздался. Тогда он постучал по двери. Никто не открыл, и Пол попробовал дернуть ручку. Дверь поддалась, супруги переглянулись и прошли в кухню.
— Па-здра... — начав с энтузиазмом кричать, Билли, Мэри и Фиби быстро стушевались.
— Садитесь скорее! Сейчас Элли придет! На, Пол, возьми конфетти. — Мэри всунула в руки МакКартни трубу с веревкой на конце.
— А вы уверены, что зайдет она, а не вор? — перечил МакКартни.
Скрипнула входная дверь, и Мэри шикнула, показывая, что нужно замолчать. Эллина прошла в кухню, и на нее обрушились крик «Па-здра-вля-ем!», хлопки конфетти и сами разноцветные бумажки.
— Так вот почему у вас вдруг возникли дела прямо в день вручения диплома! — Эллина, поймав родственников с поличным, оглядела стол, заставленный разными вкусностями.
— Ну ты хоть покажи, что выдали! — воскликнула Мэри. Эллина, вопреки ожиданиям матери, не окончила университет с отличием: в глазах рябило от выставленных в колонну отметок «Отлично», но этот стройный ряд нарушали несколько отметок «Хорошо» и «Удовлетворительно».
— Умница моя, — Мэри целовала дочь в макушку, рассматривая табель. Немного погодя все приступили к праздничному обеду. Америка оделась так, чтобы никто не заметил ее безобразной худобы, и обстоятельства складывались так удачно, что ее еще никто не обнимал. Девушка стыдилась того, что вынуждена так думать.
— А вы Тода решили не приглашать? — спросил Пол.
— А какое отношение он имеет к празднику? — ответила Мэри вопросом.
— Ну, во-первых, он наш общий друг, — заметил Билли-младший, поправив сползшие очки.
— Во-вторых, он мой коллега, — присоединилась Эллина.
— В-третьих, он в свое время заканчивал тот же университет, — встряла Америка.
— Я, конечно, все понимаю, но я не могу его подолгу переносить, — обозначила позицию Мэри.
Все замолчали, продолжая жевать, и опустились в размышления: что же может быть отталкивающего в Тоде?
— Билли бы мне тоже не нравился, если бы его не выбрала Эля, — Мэри, как всегда, резала правду-матку. — Я вкусу дочери доверяю.
Эллина собиралась уже возразить, что Тод тоже входит в ее окружение, и эта схема очень нелогична, как вступился Билли и сразу перевел тему.
— Кстати, теперь можно начинать готовиться к свадьбе! Эллина-то университет закончила! Вы мне, мама, что говорили: Эллина...
— Я прекрасно помню, у меня пока маразма нет, — Мэри улыбнулась будущему зятю. — Но у тебя будет еще три испытания. Не пройдешь — мою дочь не получишь.
Лицо Билли переменилось.
— Шутка! — поспешила обрадовать Кармелита будущая теща.
Утром у «Олд Вика» стоял автобус для труппы. Пол помог супруге донести чемодан до автобуса и положил его в почти заполненный багажник.
— Доброе утро, мисс Зами, — здоровались с Америкой актрисы, проходя мимо. Америка махала им рукой. Пол и водитель кое-как уместили чемодан в груде разного барахла.
— Заходим в автобус! — объявил смуглый голубоглазый мужчина с взъерошенными волосами, седыми на висках.
— Кто это? — спросил Пол, оглядев мужчину.
— Жак, прокатчик, — сказала Америка, оглядывая актеров, бросающих окурки под колеса и движущихся ко входам в автобус. Вдруг дверь в багажное отделение закрылась, спугнув Пола и Америку. — Мне это напоминает времена съемок “Help!” и “Magical Mystery Tour”.
— Я буду по тебе скучать, — признался Пол, касаясь плеча жены.
— Мисс Зами, вы заходите?.. — обратился к девушке Жак. Америка попросила у него минуту.
— Пообещай, что будешь звонить мне. И обязательно рассказывай, как себя чувствуешь.
— Не переживай, я приеду ровно через три недели, — поспешила успокоить Америка.
— Стой! Я только что понял, что мы проведем наши дни рождения порознь.
— Грустно, конечно, но не впервые. Мы же как-то это делали двадцать лет до нашей встречи. Давай, пока, — Америка поцеловала Пола и направилась к передней двери. Входя, она помахала Полу рукой. Сев у окошка спереди, она увидела, что Пол стоит почти у самого окна и шлет ей воздушные поцелуи. Америка улыбнулась и нарисовала на стекле сердечко. Автобус тронулся, и Пол остался где-то позади.
Вечером Америка и около сорока человек ее команды оказались в Париже. В праздном городе они отыграли серьезную «Сотворившую чудо» следующим вечером и в ночь улетели в Порту. Давали по два спектакля за два дня в каждом городе: после Порту отправились в Лиссабон, из Лиссабона в Барселону. После Португалии и Испании театр вновь попал во Францию, в морской город Марсель. Там они задержались на один день, чтобы отпраздновать двадцатишестилетие Америки. Ранним утром к ней в номер начали настойчиво стучать. Имениннице пришлось подняться с постели раньше желаемого времени. Потирая глаза, она вышла к двери и спросила:
— Кто там?
— Америка, нам нужно срочно поговорить по важному делу! — послышался голос Жака и сдавленный смешок чуть на отдалении. Она открыла дверь и обомлела: перед ней стояла вся ее команда, еле умещаясь в коридоре, на столике на колесах истекал кремом большой прямоугольный торт, и в глаза бил свет от огня почти тридцати свеч.
— С днем рожденья тебя! С днем рожденья тебя! С днем рожденья, мисс Зами! С днем рожденья тебя! — пропел хор. Все зааплодировали.
— Здорово поете. Может, самое время ставить мюзикл и ехать покорять Бродвей? — спросила Америка, оглядев всех с улыбкой.
— Мисс Зами, спасибо вам за то, что вы рядом с нами. Благодаря вам мы раскрываемся и влюбляемся в свое дело, — пламенно произнесла исполнительница главной роли «Пигмалиона». Америка улыбнулась еще шире.
— Спасибо вам, что даете побыть актером и первого, и второго плана, и всегда чувствовать себя значимым, — вставил свое слово актер, высокий и басовитый парень лет двадцати трех, принимавший участие в обоих спектаклях.
— Давайте теперь задувать свечи! — воскликнул Жак.
— Их тут многовато, я все не задую, — кокетничала Америка. Посыпались возгласы: «Задуете», «Не за один раз, так за несколько», «Желание все равно сбудется».
— Ну хорошо, — Америка наклонилась к торту. Жар от свеч опалил ее лицо. Девушка задумалась: у нее все есть, но с другой стороны — от нее так много ускользает. Загадать, чтобы Джулиан не сильно страдал от родительских склок? Или чтобы The Beatles существовали как можно дольше? Чтобы ее здоровье пришло в норму? Чтобы у них с Полом родился ребенок? Или вообще загадать ящик пломбиров? Америка отбросила все эти варианты и одним разом потушила свечи, думая: «Пусть все всегда будет складываться так, как будет лучше для всех нас».
Америка и ее труппа позавтракали бисквитным тортом со сливочным кремом. В поездке Зами убедилась, что средиземноморскую пищу ее организм принимает лучше любой другой. Она осмеливалась предположить, что начинает набирать вес, но убедиться в этом не представлялось возможности.
Торт исчез прямо на глазах, и все разошлись по своим номерам. Америка стала вновь пытаться дозвониться до Пола, потому что накануне он ей так и не ответил, но кто-то опередил ее. Америка услышала в трубке голос Омпады, просящей оставить ее на несколько минут.
— Алло? — осторожно спросила Америка.
— Алло? Именинница? Привет, сладуля! С днем рождения! — по голосу Омпады было слышно, что ее переполняют эмоции. — Я упустила тот момент, когда нам всем стало под тридцать.
— Наверное, еще не время для подобных рассуждений, — Америка попыталась остановить подругу.
— Дорогая, я хочу, чтобы судьба продолжала тебе улыбаться, как она улыбается тебе сейчас, а я считаю, что она тебе именно улыбается, да еще так глазами подмигивает. Я тебя так давно не видела, так нельзя. Мы срочно должны увидеться! Вчера я так истосковалась по тебе, что решила увидеться с Полом. Наедине. Представляешь? Устроила ему фотосессию на день рождения. Он еле расслабился, его что-то ужасно угнетает. А твое отсутствие его совсем в клетку вгоняет. Так, я совсем уже! У тебя день рождения, а я тебе о грустном. Я тебе такой наряд сшила. Будет облегать твою фигуру, м-м-м. Возвращайся, покажу.
— Заинтриговала! — воскликнула Америка.
— Алекс, убери руки от риса! Тебе его еще есть! — строго сказала Омпада куда-то в другую сторону. — И ты туда же! Ева, ну ты же девочка, ты же умнее! Все, Ами, извини, мне тут нужно порядок навести. Пока!
Америка не успела попрощаться, как послышалось короткие гудки. Она зажала кнопку и стала набирать Пола. Послышался его бодрый голос.
— Доброе утро, любимая. С днем рождения. Ты моя неповторимая муза, оставайся всегда такой чарующей.
— Спасибо. И тебя с прошедшим, мой гениальный муз. Я тебя вчера хотела поздравить, но не смогла дозвониться.
— Ой, извини, пожалуйста. Мне с утра позвонила Омпада, пригласила на фотосессию. Я удивился, правда, но согласился. Мы пофотографировались часа три-четыре, а потом пошел с Донованом пить скотч. А как твои спектакли?
Америка рассказала о спектаклях и о том, как себя чувствует. Вечером ей устроили праздничный ужин с чествованиями, после чего все отправились на набережную, смотреть праздничный салют. На следующий день гонка продолжилась: они отправились в Монако автобусом на один вечер, чтобы сыграть «Пигмалиона», после чего их ожидала Италия. На неделю установился новый режим: днем экскурсия, вечером спектакль. Так за неделю они посмотрели Рим, Неаполь, Палермо и Венецию, а Рим, Неаполь, Палермо и Венеция посмотрели их. Изрезанная каналами Венеция особо впечатлила Америку, привлекла чем-то одновременно далеким и открытым, близким и закрытым, чужим, родным и полузабытым. Но в одной из самых кулинарных стран мира Америка, к своему разочарованию, поняла, что снова не может есть. Америка старалась насильно протолкнуть в себя хоть немного пасты, априори самой вкусной в мире, но организм делал все, чтобы остаться без подкрепления. Чувство голода притупилось.
Как вскоре оказалось, в последние дни, предусмотренные для того, чтобы труппа приняла солнечные ванны на пляжах Мальты, им предстояло дать два спектакля: «Сотворившую чудо» в Женеве и в Амстердаме. Америка скрывала от недовольной команды желание попасть в Швейцарию и Нидерланды. Женеву они не увидели: самолет задержали так, что труппа прибыла в театр незадолго до начала спектакля. Утром следующего дня они оказались в Голландии, и Америка сразу отправилась бороздить Амстердам. В устройстве этого города было много от Венеции, но все же мироощущение подсказывало, что Амстердам находится как будто в низине. Америка прошла несколько километров, думая, что не зря ее имя схоже с именем города.
Девушка через черный ход вошла в театр, где должен был проходить спектакль. Актеры разбрелись по закулисью, но большая их часть, в том числе и Жак, сидела в гримерной. Америка вошла в помещение, в котором стоял отчетливый запах колбасы. Он вызвал у нее приступ тошноты.
— Мисс Зами, не хотите немножко колбаски? Карбонад, сервелат, буженина. — Жак указывал на блюда с нарезками. Америка покачала головой, чувствуя, что, если откроет рот, не успеет добежать до уборной. Жак уложил кусочек карбонада на только что отрезанный кусочек хлеба. В глазах помутилось, стало рябить желтыми, белыми, черными пятнами, мир начал переворачиваться — усталые ноги перестали держать. Америка попыталась схватиться за стол, но упала.
Это встревожило всех находившихся рядом. Они окружили Америку, лежащую на полу.
— Матерь божья! — воскликнул Жак, отбросив в сторону бутерброд и подскочив к Америке. — Заварите кто-нибудь чай!
Его сразу послушались две девушки.
— Слушай, Гилберт, подхвати ее ноги, пожалуйста, — Жак обратился к парню, сидевшему, как и он, рядом с Америкой. — Господи, да она же истощена. Я могу обхватить ее предплечье, и останется место!
В доказательство своих слов он обхватил двумя пальцами руку чуть ниже плеча, большой и средний пальцы встретились, а между ними и рукой оставалось еще немного места.
— Может, скорую? — предложила одна дамочка. Жак достал из внутреннего кармана пиджака флягу, открыл ее и приставил к носу Америки. Она вдохнула, открыла глаза и испуганно оглядела всех.
— Что, спектакль уже кончился? — спросила она.
— Да, он чуть не кончился. Как вы себя чувствуете? — спросил Жак.
Америка постаралась высвободиться из незнакомых рук.
— Нормально. — у Америки болела голова, как после сильной попойки.
Голландская публика приняла спектакль с овациями, как и все предыдущие публики, и в ночь труппа улетела в Лондон. По окончании всего лишь часового полета, они устроили слезное прощание друг с другом.
— Не переживайте, — успокаивала их Америка, — в октябре мы встретимся снова, и я опять буду на вас ругаться.
Слезы смешались со смешками, и все разошлись в стороны встречающих родственников. Пол сидел в зале ожидания, нетерпеливо и ритмично постукивая по полу пятками. Заметив Америку, он поднялся и пошел ей навстречу, а чуть позже прибавил шаг и уже добежал до жены.
— Господи, что это за тщедушное тело! — воскликнул Пол испуганно, взяв Америку за плечи, и прижал к себе. — Щеки впалые, ноги как спички. Мы немедленно едем в больницу!
Пол оторвался от Америки и взял ее чемодан. Его решительность ее впечатляла.
— Сколько сейчас времени? — спросила Америка.
— Почти шесть. А что с часами? — Пол посмотрел на правую руку, где, казалось бы, недавно болтались наручные часы.
— Они с меня слетели. Я забывала проколоть там новую дыру, а после спектакля в Монако поняла, что они потерялись. И кольцо спадало, пришлось снять.
Пола эта подробность огорчила, но отнюдь не из-за часов. МакКартни и Зами вышли на парковку, Пол спрятал чемодан в багажник, и они отправились прямо в клинику, не заезжая домой. Они казались там, когда перевалило за семь, и Пол сразу оговорил, чтобы терапевт, который примет Америку, был женщиной.
Пол несколько раз постучал по двери и открыл ее. За столом действительно сидела девушка типажа Линды, на вид лет тридцати двух.
— Доброе утро, — произнесла она устало, поднявшись со стула, подошла к раковине и окатила руки водой. — Что вас беспокоит?
— Здравствуйте, — ответила Америка. Пол встал чуть позади нее. — Я не могу принимать пищу. Вид, запах еды, вкус — вызывают тошноту. Изредка мне удается заставить себя что-то съесть, но вскоре меня рвет. Иногда аппетит появляется, но бывает сложно глотать.
Врач села за стол и выдвинула ящик. Достав бланк, она задвинула ящик обратно.
— Как долго это длится? — спросила девушка.
— Три месяца. С конца марта.
Врач встала перед Америкой и обратилась к Полу:
— Кем вы приходитесь?
— Я... я муж, — запнулся Пол.
— Тогда раздевайтесь догола, — девушка дала указание Америке и вышла из кабинета. Ей пришлось снять с себя всю одежду и почувствовать ужасный холод и неуют. Пол тоже переживал потрясение, оглядывая Америку: он еще никогда не видел такого иссушенного тела. Ему было страшно оттого, что это происходит с человеком, чье тело он знает без остатка.
Доктор вернулась с печатью в руках и осмотрела Америку, не меняя равнодушного выражения лица, словно в этом для нее нет ничего удивительного. Она немного покрутила пациентку вокруг своей оси.
— Килограммов сорок, — предположила она. — Встаньте на весы.
Пол и Америка попытались перевести килограммы в фунты. Весы показали: «39,6». Когда Америка сошла с весов, осмотр продолжился. Врач осмотрела ее ногти, волосы, послушала стетоскопом сердце. Доктор села за стол и надела очки.
— Одевайтесь. С ногтями и волосами все в порядке. Искусственно рвоту не вызывали?
— Нет, — ответила Америка, принимая из рук Пола одежду.
— Менструальный цикл нарушен? — спросила девушка, склонившись над бланком. Америка посмотрела на Пола и ответила утвердительно. Доктор, записывая что-то в лист, иногда задавала вопросы о болезнях последних лет, а потом сняла очки и посмотрела на Америку.
— Я направляю вас на анализ крови, чтобы выявить инфекцию. По анамнезу подозреваю у вас анорексию на почве гормонального дисбаланса, сопровождаемую дисфагией{?}[Дисфагия — нарушение глотательной функции]. Если все действительно так, вам придется некоторое время приходить на энтеральное питание{?}[Энтеральное питание — тип питания специальными смесями, осуществляется через зонд, вставленный в слизистую оболочку желудочно-кишечного тракта].
Америка отправилась сдавать кровь, и после этого Пол увез ее домой, где они оба, уставшие, сначала были радостно встречены Мартой, а потом уснули крепким сном. Проспав пару часов, они отправились в студию.
Америке хотелось впервые за два месяца повидать битлов. В студии творился форменный беспорядок. Еще никогда там не было столько посторонних людей. Они не хотели переждать дождь, все они жаждали увидеть, как работают The Beatles. В студию всегда кто-то захаживал, но не в таких количествах. По всей видимости, думала Америка, из-за бутика они решили, что стали ближе к битлам, и заявились туда, куда не просили. МакЗами не смогли пройти через парадный холл, поэтому переложенный маршрут лежал через черный вход. Они вошли в студию, где сидели Джордж и Ринго.
— Привет, — бросил Пол безразлично. Ему не ответили. — Где шатает Джона?
— С узкоглазой, — ответил Джордж, немного растянув «а».
Пол скорчил недовольное лицо и пнул ножку рояля ногой.
— Не психуй, Пол. Пианино тут не при чем, — сделал замечание Джордж.
— Ну извините!
Можно не быть ясновидящим, чтобы почувствовать, какая тяжелая и напряженная атмосфера стояла в студии. Она сгущалась и душила, словно плотный смог. Америка чувствовала, что находиться там невыносимо, и прошла в операторскую. Там сидел Джефф.
— Привет, — выдохнула девушка, садясь на соседний стул.
— Привет, — устало ответил Джефф. — Как твои гастроли?
— Отлично. Как у вас дела?
Джефф огляделся и придвинул стул поближе к Америке.
— У нас дом самодуров. Я никогда не думал, что дойдет до такого. Они в твое отсутствие вообще друг другу глотки перегрызли. Думаю, это китаянка на нас порчу навела, — давно накопленные слова выплескивались из него. — Я не думал, что такой крепкий коллектив вдруг начнет разваливаться. Они всегда казались мне братьями. А сейчас они могут на пустом месте рассориться.
Америка вздохнула. Ей было непонятно, почему вдруг наступил разлад. Джефф видел, как их отношения начали портиться, а она помнила еще тех энергичных битлов, работающих в союзе друг с другом, и посему контраст оказался для нее поистине резким и ужасающим.
Америка вынырнула из своих мыслей. Ребята говорили, не повышая тона, но это все равно звучало, как тихая, едкая ссора. Они как будто грызли друг друга.
— Давайте запишем мою песню, — спрашивал, судя по интонации, не в первый раз, Джордж.
— Вообще-то мы сегодня “Ob-la-di” собирались записать, — протестовал Пол, садясь за рояль.
— Скажи, ну чего нам стоит хоть раз записать вместо твоих шедевров мою жалкую песенку? Мне надоело чувствовать себя аутсайдером.
— Надоело — не чувствуй, — Пол начал наигрывать что-то на пианино.
— Спасибо, что соблаговолил записать хоть одну песню Ринго. Я помню, как он пытался показать ее тебе тогда, на Багамах, а ты игнорировал его и наяривал свою «Яичницу». Почти как сейчас, — Пол играл тихо, будто специально слушая, что бубнит Джордж.
— Да ладно, “Don't Pass Me By” все равно не догонит “Yesterday”, — брякнул Ринго.
— И потом, ты же знаешь, как нас бесит эта твоя новая песня. Ты не думаешь, что Джон может специально игнорировать запись, чтобы ее не слышать?
Пол остановил игру.
— Песня нормальная, — отрезал он.
— Тебе невдомек... — Джордж остановил свою речь и поднял глаза. В помещение вошли несколько мужчин и внесли односпальную кровать. За ними вошел Джон, крича:
— Ставьте тут, у рояля! Отлично, супер! Спасибо!
За ним вошла маленькая черная женщина. Нельзя было определить, сколько ей лет, но она однозначно являлась обладательницей одновременно отталкивающих и привлекательных черт. Америка оглядела женщину повнимательнее, а она тоже заметила Зами и одарила высокомерным, аристократичным взглядом, унижающим всех вокруг. Какая-то странная мощь исходила от этой миниатюрной фигурки с пышными черными волосами, бледной кожей и черными блестящими глазами. Мощь женская, человеческая, разрушительная.
Грузчики и Леннон хлопнули друг друга по рукам и пожелали хорошего дня, и первые покинули помещение. Пол встал и вышел из-за рояля. Ами наблюдала за этим из-за двери операторской.
— Что это такое, Джон? — спросил Пол, стараясь на сорваться на крик.
— Как что? И ты не узнаешь? Кому как не тебе знать, что это — итог удачного флирта? Это называется «кровать». Кро-вать.
— Я прекрасно знаю, как это называется! Зачем она нужна в студии? Здесь не публичный дом, — Пол поставил руки в бока.
— Не переживай, его никто не собирается здесь устраивать, если ты того не захочешь. А эта кровать — для Йоко. Она заболела, ей нужен постельный режим. Да и когда выздоровеет, мы же репетируем до поздней ночи, а Йоко хочет спать.
— Надо сидеть дома, когда болеешь. Знаешь, мне тоже много чего хочется...
— Если ты чего-то хочешь, так сделай все, чтобы это получить! — насмешливо произнес Джон и потянул вполне здоровую и энергичную девушку за собой. Войдя в операторскую, он заметил Америку.
— О! — воскликнул он и решительно подошел к ней вместе со спутницей. — Не могу тебя не познакомить. Это Йоко Оно, моя любимая женщина и талантливая художница. Надеюсь, вы подружитесь.
Америка постаралась улыбнуться новой знакомой.
— Приятно познакомиться, — произнесла Зами как можно дружелюбнее.
— Да, мне тоже, — Йоко покачала головой и подняла глаза на Джона. — Пойдем?
— Секунду. Америка, передай Полу, что его песня — это старушачье дерьмо! Счастливо!
Йоко рассмеялась, и ее лицо обрело хитрую гримасу. Джон улыбнулся, и они ретировались. Америка чувствовала себя растерянно на протяжении всего дня. Она пыталась понять, что же случилось. Неужели теперь их собственные амбиции и персональные проекты теперь пересиливают общие? «Наверное, так должно быть. Но это должно быть мирно», — думала Америка.
Наконец они с Полом оказались дома. Оба молчали, обдумывая прошедший день. Поужинав, они сели в гостиной на диван, включили телевизор, уложили между собой долго ластившуюся к ним Марту. Америка думала о песне “Ob-La-Di, Ob-La-Da” из слов Джимми Скотта, которая так не нравилась Джону, и о пассии Джона, которая не нравилась остальным.
— Как ты относишься к йоркширским терьерам? — спросил Пол во время рекламы.
— Милая, пугливая порода. Почему спрашиваешь?
— Пока тебя не было, один мой знакомый заводчик показал новых щенят, и я теперь не могу перестать думать об этом. Ты не хотела бы завести вторую собаку?
— Я не против, потянем, но сначала я бы хотела тоже на них посмотреть. А как Марта отнесется к новой собаке?
— О, бобтейлы очень спокойные и дружелюбные. Проблем быть не должно.
Они договорились в ближайшие дни поехать посмотреть щенков. Ами все это время чувствовала, что ей не вполне удобно сидеть, но не хотела беспокоить уютно пристроившихся мужа и собаку. Все решил телефонный звонок, на который решил ответить Пол. Он ушел, и Америка вытянула из-под себя то, что ей мешало. В ее руке оказались женские кружевные трусики. «Зато я не встретилась с обладательницей белья лично», — оптимистично подумала Америка и решительно направилась к мусорному ведру.
На следующий день Америка вновь захотела посетить студию, чтобы удостовериться в том, что вчерашнее — не сон. Хотя она хотела, чтобы это все оказалось кошмаром, от которого можно пробудиться, но знала, что по-прежнему уже не будет. Уже не будет черно-белой чумы битломанского мира, Брайана, студенчества. Прошлое не вернется.
Америка больше узнала про Йоко: ее называли «жрицей авангарда». В Нью-Йорке она запомнилась перформансами, где надо было разрезать на ней одежду или слушать, как потеют люди, и фильмом, на протяжении которого в кадре показывались только разнообразные задницы. В июне они с Джоном поучаствовали в выставке в «Лаборатории искусств» Как и Джон, Йоко тоже имела ребенка от еще не завершенного брака. Все указывало на то, что зависимость друг от друга они скрепляли еще и зависимостью от самого опасного наркотика — героин, чем во многом объяснялось еще более непредсказуемое, чем раньше, поведение Леннона. Это не на шутку напугало и Пола, и Америку.
Дела бутика шли из рук вон плохо. Все говорило о скором к закрытии. Очередным знаком стало то, что коммунальщики закрасили рисунок на доме, и он вновь стал белым. Америка это восприняла примерно так же, как «в доме был пожар». Премьера мультфильма, назначенная на семнадцатое июля, тоже не радовала.
Зато у Пола и Америки появился новый питомец — шаловливый йоркширский терьер Эдди. На самом деле он был уже не совсем щенком, но по сравнению с огромной мохнатой Мартой казался совсем крохой.
Раздался телефонный звонок. Америка, проходя мимо аппарата, взяла трубку и в ответ на приветствие услышала писклявый женский голос:
— Позовите, пожалуйста, Пола!
Америка вытянула трубку в сторону Пола.
— Тебя.
— А кто это?
Америка вновь прижала телефон к уху.
— Извините, а кто его спрашивает?
— Это Фрэнсин Шварц! — голосом отъявленной скандалистки произнесла девушка.
Америка зажала микрофон ладонью и повторила:
— Фэнсин Шварц.
Пол скрестил руки перед собой, состроил недовольное лицо и прошипел:
— Меня нет дома!
— Извините, его нет дома, что я могу ему передать? — спросила Америка.
— Передайте, что я звонила. Пусть он мне перезвонит!
Америка положила трубку и вошла в кухню. Пол проявлял безмолвное беспокойство.
— А кто эта Фрэнсин? — спросила Америка, сев за стол перед Полом.
— Да какая-то секретутка из Америки. В студии сейчас много всяких шарлатанов, все пытаются пробиться к нам, а у этой... Фрэнсин, у нее получилось.
Ближайшие два дня Америка провела дома. После нескольких дней ожидания из клиники пришел результат анализа крови. Америка морально успела подготовиться к тому, что подхватила в Индии неизвестную болезнь, но ее лишь приглашали на курс энтерального питания. Ей обещали нелегкий, временами даже мучительный, но надежный путь восстановления организма. Америка понимала, что иного выхода у нее нет.
Она вышла на первый сеанс, по-летнему одевшись. Солнечные лучи игриво танцевали в листьях на деревьях, хотя погода стояла не по-июльски прохладная. Америка вышла за калитку и закрыла дверь, пока к ней подскочили три девчонки на вид лет тринадцати-пятнадцати.
— А вы знаете, что пока вас не было, к Полу приходила женщина? — сказала одна, пока Америка возилась с замком.
— Да, а один раз он спел прямо для нас, сидя с этой дамочкой на крыше!
Америка равнодушно щелкнула замком и отправилась к машине. Девочки хвостом отправились за ней.
— Он скоро вас бросит и уйдет к нам! — пропищала самая младшая из них.
— К неумытым грязнулям в палатку? — иронично произнесла Америка, садясь в машину и закрывая дверь. Девочки заглянули в боковое зеркало, отчаянно проверяя серые пятна на щеках. Америка завела машину и поспешно тронулась, лишая беспризорниц собственного отражения.
После первого приема Америка чувствовала себя немного бодрее, но зонд, вставленный в пищевод, вызывал у нее тошноту такой силы, какую она не испытывала за несколько месяцев своей болезни. Когда она вернулась, Пол играл на фортепиано. У его ног, свернувшись в общий клубок, лежали Марта и Эдди. Пол сосредоточенно подбирал песню. Америка подошла поближе и, оперевшись на стенку, стала слушать. Пол поднял на нее глаза и спросил:.
— Как ты? Расскажи, как все прошло!
— Мне вставили зонд и влили какое-то странное пюре. Чувствую прилив сил, но все равно есть ощущение, будто я неприлично объелась.
— Ты моя героиня, — Пол прекратил играть и протянул руки к Америке. Она подошла, и Пол усадил ее себе на колени. — Поправляйся поскорее. Я все равно буду носить тебя на руках.
Они, прижавшись друг к другу кончиками носа, смотрели друг другу в глаза и улыбались. Во времена сгущающихся туч они выбрали лучшую тактику: выбирать друг друга. Зазвонил телефон, и им пришлось разъединиться. Пол снял трубку, а Америка ушла в ванную.
— Да, конечно! У нас есть и комната отдельная, и Марта ему нравится, и мы его с новой собакой познакомим! — услышала вдруг она, выключив воду. Когда Америка вышла, оказалось, что Пол согласился на несколько дней приютить Джулиана.
С самого утра пара стала дожидаться приезда Джула и обсуждать, с кем он проведет сегодняшний день. Пол собирался в студию и утверждал, что ребенок будет там мешать, а Америка отказывалась брать его с собой в больницу, но после долгих споров поняла, что Пол на уступки не пойдет. Ами понимала, что не совсем готова так внезапно принять мальчика. Пол думал, что уход за ребенком — это проще простого, но Америка была с ним не согласна.
Раздался звонок, и Пол вышел встречать гостей. Марта, лая от радости и виляя хвостом, вышла в прихожую, куда вскоре вошли Джулиан и Синтия, держа в руках сумку с вещами.
— Привет, дядя Пол и тетя Америка! — воскликнул Джулиан и побежал к Полу. Пол взял мальчика на руки и строго ответил:
— Привет, дружище. Только давай договоримся: мы тебе не дядя и не тетя, мы просто Пол и Америка!
— Хорошо, — кивнул Джулиан. Пол поцеловал его в макушку и отпустил. Джулиан подошел к Марте, присел рядом с ней и начал гладить ее длинную седую шерстку.
— Вот, это его вещи, — Синтия поставила сумку у порога. — Я заеду за ним через неделю. Если возникнут вопросы, звоните. Все, я поеду. Джули, детка, попрощайся с мамой!
Джулиан, не отрываясь от собаки, помахал маме ручкой.
— Пока!
— Ну и я, пожалуй, пойду. Не скучайте, — Пол потрепал Джулиана по затылку и вышел из дома, бросив напоследок: — Пока!
Америка присела рядом с Джулианом на пол. Мальчик нежно гладил собаку, разглядывая ее высунутый язык, а потом крепко прижался к ней, обхватив Марту маленькими руками. Сердце Америки давно так не заполнялось нежностью и горечью, до краев. В Джулиане было столько детской всеобъемлющей любви, которую ему было некому дарить и не от кого получить.
— Ну что, чем займемся? Ты голодный? — спросила Америка. Джулиан поднял на нее голову.
— Нет. А можно мы погуляем с собачкой?
— Конечно! Только ее зовут Марта.
— Марта, — повторил Джулиан и очаровательно улыбнулся.
— А у нас теперь живет еще один песик, но он очень маленький и всего боится. Подожди, — Америка встала и начала искать Эдди. Он забился в угол лежанки и дрожал. Америка взяла его на руки и, нежно поглаживая его макушку, поднесла к Джулиану. — Его зовут Эдди.
— Эдди! — Джулиан радостно потянулся к песику, но Америка предупредила:
— Пока не гладь, дай ему привыкнуть к тебе. Поднеси руку к его мордочке и дай понюхать. Так он с тобой познакомится.
Прогулявшись по Примроуз-хилл с собаками, Америка и Джулиан отвели их домой и поехали в больницу. По просьбе Америки мальчик во время сеанса был окружен заботой медсестер. Выйдя из кабинета, Америка почувствовала слабость и присела на ближайшую скамью. Молоденькие санитарки окружили Джулиана, задавали вопросы и осыпали конфетами. Америка на минутку задумалась: если бы у них появился ребенок, они бы не допустили тех ошибок, что совершают Джон и Синтия.
— Ты когда-нибудь пробовал азиатскую кухню? — спросила Америка, ведя Джулиана за руку по улице.
— Нет. А что это? — спросил он, подняв глаза.
— Это блюда, которые едят люди, живущие в Азии. Например, в Японии. Я, Пол, твой папа, Джордж, Ринго — мы бывали там. Там живут очень воспитанные люди. Твоему папе там очень понравилось. — «Даже очень», — подумала Америка и почувствовала, что Джулиан крепче сжал ее руку. — А еще не так давно мы были в Индии. Эта страна тоже находится в Азии, в Южной Азии. Индийская кухня тоже разнообразная, как и японская, но отличается от нее.
— А можно мне попробовать что-нибудь? — с надеждой спросил мальчик.
— Конечно! Поэтому я тебе и рассказываю об этом. Что хочешь попробовать: японскую кухню или индийскую?
— Японскую! — задорно ответил Джулиан.
Америка накормила мальчика досыта в японском ресторане, а сама съела совсем чуть-чуть. Они вернулись домой, и Ами, усадив мальчика перед телевизором, стала заниматься домашними делами. Время перевалило за десять, а Пол так и не вернулся. Америка вышла в гостиную: Джулиан развалился на диване и крепко спал под крики телевизора. Америка постелила ему в гостевой комнате, перенесла мальчика туда, раздела и уложила на кровать.
До прихода Пола Америка читала в тусклом свете ночника. Она слышала, как Пол вошел, покопошился в холодильнике, повозился в ванной, и только после этого вошел в спальню.
— Привет, дорогая, — он поцеловал ее в лоб. Америка поприветствовала его в ответ, откладывая книгу. Пол отошел к зеркалу, поправил волосы и начал расстегивать рубашку. — Представляешь, Джон даже не знает, что Джулиан живет у нас. Ничего не видит за своей Йоко. Как у вас прошел день?
— Хорошо. Мы сначала погуляли с собаками, съездили в больницу, потом я покормила его в ресторане, мы вернулись домой, и он уснул под мультики.
Пол стянул с себя штаны и лег в кровать.
— Ты прямо супер-мама. — улыбаясь, он натянул на себя одеяло.
— Не супер и даже не мама. Я только учусь, — Америка повернулась на другой бок, чтобы видеть лицо Пола.
— Знаешь, завтра мы решили не встречаться. Как насчет сходить в парк развлечений, покататься на американских горках?
— Полагаю, Джулиан будет в восторге. Я присоединюсь к вам после процедур. Спокойной ночи. — Америка выключила ночник.
Джулиан был удивительно послушным ребенком, и Америке не составило труда накормить его кашей. Гораздо сложнее было поесть самой, но, поняв, что в противном случае подаст плохой пример мальчику, одолела целую тарелку и была награждена одобрительным взглядом Пола.
Они договорились встретиться у входа в один из лондонских парков развлечений. Америка, вновь находясь в странном состоянии после процедуры, пришла к ожидающим у ворот мальчикам в полной готовности повеселиться.
— Кто это идет? — спросил Пол, наклонившись к Джулиану и показав рукой на приближающуюся Америку.
— Америка! — воскликнул он. Встретившись, Пол и Америка коротко поцеловали друг друга и вошли в парк, миновав кассы — Пол приобрел билет заранее. Они отправились к колесу обозрения, чтобы сделать пару кругов. Забравшись в кабинку, все задержали дыхание. Лондон начал постепенно опускаться все ниже и ниже, деревья, аттракционы, люди, машины стали уменьшаться. Джулиан с не меньшим, чем у Пола и Америки, любопытством наблюдал за тем, как отдаляется город и искривляется горизонт. Кабинка достигла наивысшей точки и стала двигаться вниз. «Как хорошо, что у нас билет на два круга!» — воскликнул Пол, прижимая сидящего у него на коленях мальчика к себе. Америка вновь чувствовала, что ее мутит, и к середине второго круга поняла, что хочет скорее слезть с колеса.
— А теперь на американские горки! Да? — спрашивал Пол у Джулиана с задором. Джулиан весело кивнул. Они подошли к вагончикам, готовящимся к страшной, захватывающей дух поездке по извилистым, крутым рельсам. Пол и Джулиан прошли за ограду, а Америка осталась у входа.
— Ты чего? — спросил Пол.
— Меня тошнит. Поездки на горках я не вытерплю.
Пол расстроенно цыкнул и прошел с Джулианом к вагончикам. Вскоре всех пристегнул инструктор и механизм пришел в действие. Дребезжащие вагончики, останавливаясь перед крутыми спусками, чтобы потом резко сорваться вниз, внушали чувство страха у наблюдателей, не говоря уж о пассажирах, извещавших всех посетителей парка о своем страхе диким визгом.
Америка пробудилась среди ночи от подступившего к горлу чувства сильной тошноты. Она попыталась сдержать его, несколько раз сглотнув, но тошнота становилась все несноснее. Америка вскочила с постели, постаравшись не спугнуть Пола, и выбежала из комнаты. Пол все же проснулся, слыша, как Ами кашляет за стеной. Она вернулась в спальню через пару минут тишины.
— Что случилось? — спросил встревоженный Пол.
— Надеюсь, я беременна, — ответила она, ложась в постель. — Я не понимаю, что со мной происходит. Такого никогда не было ни у меня, ни у моих родственников.
— Тебе стоит спросить у врача, — вздохнул Пол.
— Я просто не знаю, как содержать Джулиана, если за здоровьем сложно уследить.
Утром Америка приехала в больницу чуть раньше положенного, но лечащий врач поспешила успокоить ее: такое пройдет через пару недель. Сначала она наберет сразу несколько килограмм, может даже и все десять. Потом набор веса приостановится, и ей придется перебороть апатию и заставить себя есть так, чтобы вернуться к своему обычному состоянию. К середине осени все окончательно придет в норму. Ближайшие дни Америка проводила с Джулианом, под вечер возвращался Пол и играл с мальчиком в «кораблик», все еще его любимую игру, хотя папа давно перестал в нее играть.
Джулиан был не капризным и неприхотливым, но Пол и Америка чувствовали, что уставали. Может, от тяжелых мыслей, которые переполняли их из-за преждевременного отцовства и материнства. Они ложились спать сразу после того, как укладывали Джулиана: сначала Пол, напевая что-то из Джона Доуленда, вносил его в комнату на руках, Америка укутывала его в одеяло и рассказывала сказку по памяти. В один вечер их тонкий сон разрезало тихое хныканье. МакЗами, не сговариваясь, немедленно вскочили с постели и бросились в комнату Джулиана. Он лежал в кровати, свернувшись калачиком, и плакал. Пол включил свет, пока Америка садилась к мальчику на край кровати.
— Маленький, что случилось? — ласково спросила Америка, взяв Джула на руки.
— Я... скучаю... по... маме... — всхлипывая, ответил мальчик. Америка попросила Пола принести стакан воды. — Почему их давно нет?
— Мамы с папой? — переспросила Америка. Джулиан кивнул и вытер маленькими пальчиками красное личико, мокрое от слез. От этого зрелища ей самой хотелось заплакать. Она видела в Джулиане себя. Вошел Пол и протянул стакан воды. Америка уговорила Джулиана выпить хотя бы половину.
— Когда мама... с папой приедут? — спросил Джулиан, чуть-чуть успокоившись.
— Послезавтра приедет мама и заберет тебя. Неужели тебе так грустно с нами? — спросил Пол. Джулиан покачал головой и прижался к Америке. Ами подхватила его снизу и унесла в спальню. Пол и Америка так и проспали до утра, держа Джулиана между собой.
Последний день пребывания Джулиана у МакКартни и Зами выдался дождливым и холодным. Дождь лил серой пеленой, капли барабанили по стеклам. Америка и Джулиан долго завороженно стояли у окна, рассматривая каждую капельку, ползущую вниз. В каждой капле — целый мир, перевернутый вверх тормашками. Потом Америка уехала на процедуры, а Пол и Джулиан, укутавшись в плед, смотрели мультики по телевизору. А вернувшись, Америка сделала всем какао с маленькими маршмеллоу.
— Вкусно! — воскликнул Джулиан, вылавливая пальцами плавающую на поверхности сладость.
— Почему же ты так редко его варишь? — спросил Пол недовольно. — Оно же потрясающее! Самое то в такой холодный день!
Синтия, как и обещала, приехала на следующий день. Джулиан с радостью встретил маму, но еще долго не мог расстаться с Полом и Америкой. И тогда Синтия предложила Джулиану иногда гостить у МакЗами. «Не ребенок — чудо!» — воскликнул Пол, соглашаясь с Синтией.
Америка впервые за долгое время заехала в бутик и увидела закрашенный белой краской фасад здания: после той красочной картины улица стала выглядеть опустошенной. Изучив бумаги, Америка поняла, что магазин никак не окупает себя и единственный выход — это закрытие. А ведь он открылся меньше года назад, тогда битлы были воодушевлены, они горели этой идеей, а сейчас, как некогда и предположила Америка в разговоре с Омпадой, потеряли к ней интерес.
Америка вошла в операторскую к Джеффу. Он снова облегченно вздохнул, когда она появилась, как будто ее присутствие его успокаивало.
— Хорошо, что ты пришла, — лаконично высказался он. Они улыбнулись друг другу. — Знаешь, я вчера переслушивал более ранние записи “Ob-La-Di, Ob-La-Da”. Пол перепутал слова, получилось забавно. Они смеялись и говорили, что так и нужно оставить.
— Клуб ностальгирующих по прежним временам... — сказала c горькой улыбкой Америка.
— Да... А помнишь, мы записывали “Yellow Submarine”? Тогда даже Альфу Бикнеллу пришлось спеть. Мы веселились. А сейчас на них что-то сильно давит. Извини, что изливаю тебе свою печаль.
— Не переживай. Я тебя понимаю. Я сама отлично помню времена, когда все было по-другому.
В операторскую вошел Джордж Мартин.
— Здравствуй, Америка. Читал о твоей труппе в газете сегодня утром, — Джордж среди этой кутерьмы демонстрировал удивительно хорошее настроение. — Пишут, что у вас были триумфальные гастроли. Я бы хотел оказаться на вашем спектакле.
— Спасибо. Приходи, когда начнется сезон. Я закажу тебе контрамарку, — Америку порадовало признание мистера Мартина, но мимолетная радость сменилась беспокойством. За стеклом Джордж и Пол снова переругивались.
В дверь постучал Ринго:
— Джефф, а когда мне разрешат войти?
— Дурдом, — вырвалось у Америки. — А тебя не пускают?
— Пол сказал, что позовет, когда я понадоблюсь.
— Это перебор, — покачала головой Америка. — Заходи к нам.
— Пол переходит границы разумного. Ринго такой же участник «Битлз», как и он! — возмущался Джефф. Джордж как будто того не замечал.
Дверь вышибло ударной волной. Вбежал Леннон, крича, как припадочный. Его волосы промокли в поту, стекла были разбиты — Джон явно накачался разрушительной дозой наркотиков. Он подбежал к пианино, где сидел Пол, ударил по клавишам и сыграл какой-то проигрыш.
— Вот, как должно звучать вступление к твоей песне! — прокричал он Полу в лицо. — Знай: это старушачьи какашки! Когда будете записывать нормальную песню — позвони! В этом я принимать участия не буду!
Джон стрелой вылетел из студии. Джефф вскочил со стула и начал собирать со стола вещи и укладывать в первый попавшийся пакет.
— Кстати, он сыграл очень хороший проигрыш, — Джордж сохранял невозмутимость. — А ты куда?
— Я не могу больше с ними работать. Это меня угнетает, — Джефф оглядел помещение, выискивая свои вещи. — Я буду работать с другими группами. А на сегодня я выходной. До завтра.
Эмерик вышел в коридор, и Америка сочла нужным пойти за ним. Он не сразу заметил девушку. Они вместе перешли дорогу и остановились.
— Джордж отменно вышколен. Он безупречный джентльмен. Его все это тоже неимоверно бесит. И он тоже рано или поздно уйдет, вот увидишь. Когда Пол записывал вокал “Ob-La-Di, Ob-La-Da”, он не понравился Джорджу, о чем он сразу сказал. А Пол возьми да брякни: «Раз так не нравится — иди и спой сам!» Не в шутку. Пойду-ка я пивка тяпну. Пока!
Джефф ушел в сторону ближайшего паба. Америка не нашла сил вернуться в студию и пошла домой. Пол оказался дома лишь к вечеру. Его лицо, зачастую озаренное улыбкой, было мрачно. Америка чувствовала, что его что-то тяготит — сильнее, чем ее, но не хотела это обсуждать сегодня.
На следующий день у всех битлов случился публичный выход: долгожданная премьера мультфильма о The Beatles канадского мультипликатора Джорджа Даннинга «Желтая подводная лодка». Пол и Америка надеялись, что там будут Синтия и Джулиан, но Джон вышел на публику под руку с Йоко Оно.
Первым, с кем она столкнулась, войдя к битлам днем позже, оказался совсем молоденький парень лет двадцати. Это был новый звукорежиссер группы Крис Томас. Он бросил испуганное «Здравствуйте!» и продолжил путь из операторской. Следом Америка заметила Йоко, сидящую на своей кровати. Она уже, наверное, чувствовала себя здесь полноправной хозяйкой, какой никогда не чувствовала себя Америка. Она что-то пела по-японски и иногда останавливалась, чтобы сказать: «Нам с Джоном не нравятся песенки Пола, они какие-то слащавые и предсказуемые». Из всех битлов здесь присутствовали только Ринго, по всей видимости, впущенный в этот раз Полом в студию, и Джордж, бережно натирающий свою гитару. Он всем видом показывал, что сохраняет спокойствие, но это с трудом покрывало его явное желание заткнуть японку. Она продолжала вещать, как цыганское радио.
— Пол так себе поэт, мы так с Джоном оба считаем, — снова вставила она.
— А мои песни вам как? — усмехнувшись себе, спросил Джордж.
— Не знаю, мы их никогда не слушали.
— Оно; и понятно.
В помещение вошел Пол, не застав диалога между Йоко и Джорджем.
— Ну что, приступим? Ринго, сыграй мне свою партию, я хочу ее послушать.
Ринго послушно повиновался и сел за установку. Он отсчитал несколько тактов и начал монотонную игру. Спустя полторы минуты он кончил, отложил палочки и посмотрел на Пола.
— Как ты думаешь, это нормально звучит? — спросил Пол.
— Вполне, — ответил ударник.
— Нет, это звучит жутко отстало. Ты занимаешься своей техникой? Репетировать нужно не только в студии, — говорил МакКартни тоном недовольного учителя.
— Конечно, занимаюсь, — Ринго отвечал, как провинившийся ученик.
— Да вот что-то не похоже. Лучше в этой песне я сыграю сам.
Ринго бросил палочки в сторону и встал из-за установки. Вошли Крис, Джордж Мартин и Джон. Мартин объявил в микрофон о начале записи, все расселись по местам. Джордж Харрисон встал посреди комнаты.
— Я больше так не могу. Извините, но я ухожу.
— Как? Уходишь? — спросил голос, не принадлежащий ни одному из присутствующих. — Но почему?
— Меня все это выматывает. Не могу больше здесь находиться, — Джордж поставил гитару на подставку, стал прятать вторую в кофр. Все переглядывались, не в силах понять, что происходит: битл покидал состав группы — от нее откололась ровно четверть. — Меня ни во что не ставят, Ринго ни во что не ставят, друг друга ни во что не ставят, у всех только «я!», «мне!», «мое!» Потом, может быть, вернусь.
— Постарайся вернуться скорее, — голос принимал уже знакомый тон. Америка оглядела каждого из присутствующих: все молчали.
— Это уж как получится. Ринго, бывай! — Джордж взял кофр за ручку и, помахав рукой в сторону Ринго, вышел из помещения.
— Задержите его! — воскликнул неведомый кто-то.
«Кто говорит голосом Брайана?» — подумала Америка в недоумении, понимая, что не в силах остановить Джорджа. Она взяла со стола бесхозную пачку сигарет и пошла к черному выходу. Выйдя, она застала его. Он стоял, держа в одной руке кофр, а в другой сигарету. Он обернулся, когда услышал шаги девушки. Америка достала из пачки одну сигарету и закурила.
— Надеюсь, ты займешься чем-то, что тебе нравится, — сказала она после нескольких затяжек.
— Я ненадолго. Но в этом можешь не сомневаться, — ответил Джордж и бросил сигарету. — Пока!
Америка, бросив сигарету тоже, проследила за тем, как Джордж ушел, а потом стала дожидаться Пола.
Он вышел через час. На нем как будто бы не осталось ни следа от сегодняшних событий, хотя он ничего, кроме приветствия, не сказал. Они шли до дома молча, и только перед сном Америка завела разговор:
— Скажи, а почему ты так разговариваешь с Ринго? — спросила Америка, оторвав взгляд от книги.
— Это была претензия? — Пол подозрительно посмотрел на Америку.
— Это был вопрос. Ты действительно уверен, что играешь лучше него? — девушка говорила не то с укором, не то с равнодушием.
— Наверное, уверен, — Пол пожал плечами.
Америка подытоживающе протянула недолгое, со скрытым укором: «М-м».
— Не знаю, что ты хочешь этим сказать. Ринго действительно неважный барабанщик, так почему бы мне не сказать это? Для его же творческого роста!
— Может он и «неважный» барабанщик, как ты говоришь, но ты мог бы быть и помягче и не устраивать при всех экзамен взрослому человеку. Во всяком случае, я уже не уверена, что вы друг друга во что-то ставите. Грош цена таким коллегам и уж тем более друзьям.
— Что ж, понятно, — Пол встал с постели и ушел в туалет.
Синтия еще раз воспользовалась добротой друзей и оставила им с ночевкой Джулиана. После ужина Пол увлекся играми с Джулианом, которые перешли в битву подушками. Америка не могла на них наглядеться, видя в них битлов, что, отдыхая в гостиничном номере в перерыве между концертами на гастролях, устраивали подобные бои, смеясь так же, как смеялся сейчас Джулиан.
После того, как ребенок уснул, Америка долго думала об эмоциональной связи, существовавшей между Джоном и Полом, которую они так слепо разрывали. Но эта нить не порвется до конца, даже если очень сильно натянется. Их близость всегда проходила по другой дороге от Америки и была ей неведома, но она понимала, как невыносимо трудно им будет друг без друга.
— Смотри, что я придумал, — прошептал Пол, входя в кухню с листком бумаги. — Придумал, пока играл с Джулианом. Вот он вроде бы маленький, все думают, что он не понимает того, что происходит с родителями, а он понимает.
Пол напел ей песню.
Hey Jules, don't be afraid,
You were made to go out and get her,
The minute you let her under your skin
Then you begin to make it better.
And anytime you feel the pain, hey Jules, refrain,
Don't carry the world upon you shoulders
For well you know that it's a fool who plays it cool
By making his world a little colder.{?}[англ. «Эй, Джулс, не бойся, тебе нужно пойти и забрать ее; в ту минуту, когда ты пустишь ее под свою кожу, все станет лучше. И всякий раз, когда ты почувствуешь боль, эй, Джулс, воздержись, не взваливай весь мир на свои плечи. Как ты прекрасно знаешь, дурак, что ведет себя холодно, делает свой мир немного холоднее]
— Думаю, тебе стоит спеть ее адресату. Он запомнит это на всю жизнь.
— Наверное, надо. Джон, наверное, будет злиться, если я такой укор ему принесу в студию.
— Джону может и понравиться, кто его знает. Ему нравятся хорошие песни, просто он любит это скрывать.
Америка налила Полу тоже чай.
— А поехали завтра в студию? Я хочу записать одну песню с тобой. Джордж ушел, Джон налоги платит охотнее, чем ходит в студию, а ты можешь мне помочь. На гитаре.
— Я? Почему это еще я? Ты меня с кем-то путаешь: я не в составе «Битлз».
— Как говорил мне Джон: «Чего ломаешься, как ливерпульская школьница?» Мне кажется, Джон свою Йоко уже прописал в студии и сделал пятым битлом. А пока его нет, я творю что хочу, я здесь главный! Считай, что я записываю сольный альбом, и я имею право пригласить туда собственную жену.
— Дай мне подумать до утра.
После того, как Джулиана забрала Синтия, Пол и Америка вместе отправились в студию. В коридоре на лавочке около двери уже сидел Ринго. Пол задорно поздоровался с Ринго, на что он лишь задал вопрос:
— Через сколько минут мне войти?
— Пол, ты все еще запрещаешь Ринго заходить в студию? — Америка посмотрела на Пола. Пол помотал головой. Америка перевела взгляд на Ринго: он усиленно кивал.
— Ты пойдешь сейчас с нами, и мы втроем запишем песню! — не теряя энтузиазма, воскликнул Пол. Они вошли в помещение записи. Там находился только Крис Томас, что обрадовало Пола. — Как хорошо, что ты здесь! Сейчас мы будем творить вакханалию!
Крис еще очень стеснялся, потому ничем не ответил. Пока Пол давал Америке гитару, Ринго замешкался.
— Ты считаешь меня достаточно компетентным, чтобы я сел за установку? — спросил Ринго.
— Садись уже, — усмехнулся Пол и стал показывать Америке нужные аккорды. Она быстро уяснила, что от нее требуется, и все встали к микрофонам. — Сейчас мы надерем задницу Питу Таунсенду{?}[Гитарист The Who] и покажем, что такое настоящий адский рок-н-ролл. Крис, “Helter Skelter”!
Они начали запись песни-бессмыслицы с малого: репетиция прошла в замедленном, почти блюзовом звучании. Но Пол раздухарился, раззадорился; Америка и Ринго двинулись за ним. Зами лупила по струнам, как никогда, Старр колотил по барабанам, словно пытался выбить из них душу. Вскоре они начали играть что-то громоздкое, страшное, грязное, неприличное, развязное. Они играли двадцать, тридцать, сорок минут, и за это время мир, скрипя сваями, переворачивался. Пол орал в микрофон, как недорезанный, вопил, прыгал, крутился, словно рыдал и умолял о помощи — или предупреждал об опасности. В состоянии возбуждающего транса они сделали несколько дублей, не давая себе отдышаться. В середине одного из дублей (счет уже давно потеряли), у Америки на гитаре стали лопаться струны, больно ударяя по изрезанным в кровь пальцам. Песню доиграли до конца, и Ринго, бросив палочки в угол, истошно заорал, как будто от обиды:
— У меня все пальцы в мозолях!
Новый прием у врача показал, что за три недели приема препаратов Америка поправилась на восемь килограммов, то есть на семнадцать фунтов, хотя того было недостаточно. Процессы в организме практически наладились, аппетит рос, что немало радовало Пола.
Последние полторы недели июля группа готовилась к закрытию магазина на Бейкер-стрит. На витринах висели наклейки: «Распродажа 70%!», «Ликвидация товара!», «31 июля 1968-ого года все товары попадут в ваши руки абсолютно бесплатно!» The Beatles продолжали записываться в отдельных студиях и злились друг на друга за взаимное игнорирование. Незадолго до окончания июля Пол принес домой радостную весть: Джордж вернулся.
— С его приходом вновь стало легче. Йоко, конечно, не ушла, но «Битлз» успешно воссоединились.
— Правда? Восхитительно. Кстати, я подумываю о том, чтобы воссоединиться с некоторыми нашими старыми друзьями. Давай пригласим Омпаду с Питом и Эллину с Билли?
— М! — промычал Пол, отрываясь от стакана с компотом. — С удовольствием бы их всех повидал. Эдак в начале августа?
— Хорошо, что мы сходимся во вкусах, планах и желаниях. — Америка, встав из-за стола, поцеловала Пола в макушку и ушла.
В конце июля в студии «Тридент» начались сессии новой песни Пола, переименованной из “Hey Jules” в “Hey Jude”, более созвучным со средним именем Америки{?}[Джуди]; состоялась фотосессия «Битлз» и собак Пола у Дона МакКаллина и закрытие магазина на Бейкер-стрит, который в последний день превратился в подобие базара.
Пол и Америка с самого утра ожидали гостей. Ами переживала, что недостаточно поправилась ко встрече с Омпадой, и она будет ругаться и излишне переживать. Пол убеждал, что все не так плохо, как то было месяц назад, к тому же, она набрала двадцать фунтов{?}[9 килограмм].
Пол вышел к калитке, чтобы встречать гостей. Почуяв приближение гостей, Марта взбодрилась и выбежала через открытую дверь на улицу и весело залаяла. Меньше чем через минуту в холле оказались Омпада, Пол, Пит и Марта.
— А где хозяйка? — спросила Омпада, оглядываясь по сторонам. Америка вышла к ней навстречу, и Овод, издав нечленораздельный радостный вопль, распахнула руки, подбежала к подруге и обняла ее. — Опять худая! Да что ж такое? Ладно, прощаю, зато наконец-то увиделись. А Кармелиты как всегда опаздывают?
— Да-а, — протянул Пол. — У людей как: чем ближе они живут, тем позже они приходят.
Пит тихо усмехнулся.
— Ну что, как у вас дела? Я тут поняла, что в Оксфорде загибаюсь без людей, а в Лондоне без вдохновения. И дети с нами туда-сюда.
— А вы с каким графиком перемещаетесь? — спросила Америка, выкладывая на стол салаты и маринованые овощи.
— Три месяца здесь — три там. Ой, а что это? — Омпада указала на лежащие на тарелке желтоватые соленья странной приплюснутой формы.
— Да, какая-то штука знакомая! Не могу только название вспомнить, — Пол тоже обратил на них внимание.
— Пит, может, ты помнишь? — Омпада спросила у мужа, показав на него рукой. Пит помотал чернявой головой. Тогда Омпада обратилась к Америке, стоящей у раковины с доброй ухмылкой. — Ты точно знаешь!
— Конечно. Это патиссоны. — Америка сложила руки на груди.
— А-а-а! У меня мама такие заворачивала, когда мы с братом были маленькие.
— О, я недавно о ней вспоминал. Очень милая женщина. Как она? — спросил Пол.
— Не дождутся! Недавно приезжала в Лондон, мы встретились. Она все ждет: когда же Пол с Америкой к ней в гости в Оксфорд приедут? Узнаю в ней себя!
Пол усмехнулся, опустив глаза. Марта вновь выбежала из дома и залаяла, крутясь у ворот. Туда подъехала машина Билли. Пол встал и пошел открывать ворота. Вскоре в дом вошли, держась за руки, Билли и Эллина, и Билли тут же принялся восклицать, прервав завязавшуюся беседу между Омпадой и Америкой:
— Ну-с, что это у вас все так тухло? А это вам просто нас не хватало! Сейчас мы вас развеселим!
— О, цирк на колесах приехал, — ехидно заметила Омпада, обнимая Билли и Эллину в знак приветствия. Пит тоже встал, чтобы поприветствовать друзей.
— Наша вечно добрая Омпада. Я тебя тоже люблю! — воскликнул Билли в сторону Омпады, а потом спросил у Пита: — Как ты ее терпишь?
— Приходится, — пожал плечами Пит.
— Я тебе это запомню! — Омпада погрозила мужу пальцем. — Особенно когда носки твои буду собирать по дому!
— Пи-и-ит! — протянул Пол осуждающе, отходя к холодильнику. — Я думал, ты не такой. Я от тебя такого не ожидал!
— Сам в шоке, — ответил Пит, вздыхая, и все рассмеялись. Пол достал несколько приятно звенящих зеленых бутылок.
— Пиво с чипсами и рыбой? — завлекающе спросил он. Гости с радостным возгласом: «О-о-о» уселись за стол. Ближайшая пара часов прошла в расслабленной беседе под пиво, по которой все давно соскучились. Каждый чувствовал, словно находится на своем месте, на котором давно должен был оказаться. Словно шесть сил сливались в гармоничном сочетании: горячная и прямолинейная Омпада, оптимистичный и энергичный Пол, задорный и веселый Билли, непосредственная и игривая Эллина, мягкая Америка и невозмутимый Пит.
— Мне очень не хватает вас в будни, — Омпада редко говорила откровенно, без шуток о своих личных переживаниях. А если и говорила, то перескакивала с них на заботливые претензии: — Вы постоянно где-то бегаете, Америка истощает себя до ужаса, даже укусить не за что!
— А зачем меня кусать — можно ведь проглотить целиком? — пошутила Америка, отстраненно сидя на стуле, опираясь на спинку и положив ногу на ногу.
— Чтобы твои кости застряли в горле, как от этой рыбы? Нет, спасибо! — воскликнула Омпада, указав на тарелку с форелью.
— Я больше не хочу пиво. Кому можно слить? — спросила Эллина, обратившись ко всем.
— Мне! — в унисон прокричали Пол и Билли. Эллина остановилась, переводя взгляд с бутылки на бутылки, и сказала:
— Я вам напополам разолью. — девушка принялась осторожно, из горлышка в горлышко, переливать пиво в бутылку Билли, цепляя локтем стоящую на краю полную бутылку.
— Тып-тыть-ыть-ыть! — издала Омпада нечленораздельные звуки, протянув руки к бутылке, которую ловил Пол. — Чуть не уронила! Пол бы исцарапала!
— Ну не уронила ж ведь! — ответила Эллина, прекращая сливать пиво Билли в бутылку, и начала сливать оставшееся Полу.
— Спасибо, я так допью, я не брезгливый. — МакКартни взял бутылку неосторожно, и немного пузырящейся жидкости пролилось на тарелку с чипсами. Эллина недовольно посмотрела на Пола. Он поднял руки: — Извини.
— Даже не знаю, как тебя простить, — подняв брови, вздохнула Эллина. — Тебе же потом мокрые чипсы есть!
— А вот мне все равно: хоть мокрые, хоть сухие, зато вкусные! — воскликнул Билли, взяв с тарелки промокшие чипсы, и, не сдержавшись, случайно сделал продолжительную отрыжку.
— Будь здоров, чувак, — сказал Пол.
Такие минуты разговоров ни о чем прерывались на более серьезные разговоры, реже переходящие в беседу о своих последних успехах. Эллина рассказывала, как они с расширившейся редакцией “Art” в перерывах между развлечениями пытаются готовить выпуски, Пол рассказал, что его пригласили сыграть в экранизации «Ромео и Джульетты», но он отказался. Билли рассказал о том, как они недавно играли с Питом вдвоем в блюз-клубе и как здорово у них получилось. Пол попрекал их за то, что они не пригласили их послушать, Америка присоединилась к недовольствам Пола. Омпада как будто весь вечер грустила и словно пыталась высказать какую-то мысль, которая все ускользала от нее.
— А от меня люди ждут каких-то солнечных коллекций. Подавай им все время солнце, радость, лето. А какое тут лето? Везде сыро, ни одного нормального морского пляжа нет. Да и такое лето можно было бы прожить, если бы некоторые светила почаще приезжали бы в гости, — Омпада посмотрела на Америку.
— Слушайте, а давайте, пока у нас есть время и желание, съездим на какой-нибудь морской берег все вместе? Эдак в Испанию? Снимем яхту, понежимся в солнечных лучах? А? — Пол осмотрел всех, ища одобрения.
— Пол, я, конечно, наслышана о твоих авантюрах... — попыталась сказать Омпада, как ее перебила Элли:
— А деньги мы откуда возьмем? — Омпада, уже приготовившаяся укусить временами бестактную Кристи, успокоилась.
— Это все ерунда! У всех ближайшие пять дней свободны? Лично я свободен как птица.
— Эх, у кого бы детей оставить? Может, у Элли? Хотя нет, они же тоже едут куда-то, — судорожно думала Омпада.
— Я занят! — воскликнул Билли. Эллина посмотрела на него с любопытством, а все остальные — с готовностью расстроиться. — Меня Пол зовет на яхте в Испанию кататься!
Тут же началась какая-то суета, организованная Омпадой и Эллиной. Омпада определила Алекса и Еву к младшему брату Майклу, Америка договорилась о том, что отложит на несколько дней сеансы энтерального питания, хотя врач была не очень довольна ее решением. Пит и Билли съездили домой за вещами по поручению Омпады и Эллины. Пол по телефону заказал билеты на ночной рейс.
Омпада и Эллина бегали по дому Пола и Америки, как по своему, собирая вещи. Ами не стремилась угнаться за ними и собирала чемодан в спальне. Время от времени врывался кто-то с вопросами.
— Ты не видела бритвенные станки? — спрашивала Эллина.
— В ванной, в шкафчике, — отвечала Америка.
— Америка, куда ты положила струны? — спрашивал Пол.
— В шкатулке на пианино.
— А где у тебя линейка закройщика? — спрашивала Омпада. Америка странно посмотрела на подругу. — И не смотри на меня так. Мне может понадобиться, — на том она уходила, оставляя Америку наедине со своим изумлением. Вечером такси до аэропорта еще долго ожидало своих клиентов: Омпада и Эллина так перегрузили свои чемоданы, что не могли их закрыть. Хрупкая и маленькая Эллина садилась сверху на свой чемодан и пыталась его закрыть, но он не хотел поддаваться.
— Закрывайся! — приказывала она ему. — Закрывайся!
Омпада была находчивее и сразу позвала Пита, который несколькими ловкими движениями решил проблему.
Уже к следующему утру самолет с Оранжами, Кармелитами и МакКартни приземлился в аэропорту Севильи, и через некоторое время пары оказались на границе Испании и Португалии, на побережье Атлантического океана.
— Все тот же океан, а совсем другой! — воскликнула Омпада, оглядывая золотистый берег с пришвартованными белыми яхтами, покачивающимися на голубых волнах. Белые блики, покрывающие морщинистую гладь, как мазки на холсте, слепили глаза. В Британии тот же океан выглядит совсем по-другому: серое, тяжелое небо, серые, насупленные волны, серый, вязкий песок.
— Пойдем! — Пол махнул рукой, позвав всех за собой. Они подошли к пирсу, у которой мирно покачивалась яхта, на которой блестели буквы: “Vittoria-la felicit;”.
— «Счастье победы», — сказала Америка, щурясь от солнца.
Все забрались на яхту, палуба которой уже нагрелась от солнечных лучей, побросали вещи в трюм, переоделись и начали плавание. Пол и Билли соревновались за право встать за штурвал:
— Билли, я знаю, как управлять яхтой — я уже не раз это делал! А ты?
— У меня в роду были сицилийские моряки! — гордо произнес Билли. — Водоплавание, укрощение моря, так сказать, у меня в крови.
— Да ладно? — удивилась Эллина. — Раньше ты мне об этом не рассказывал.
— Может, я и не похож на итальянца, но я самый что ни на есть итальянец!
— Испанец вообще-то, — заметила Америка.
— Девочки, как вы думаете, кто первый выиграет спор «Я утоплю эту лодку быстрее»? — обратилась Эллина к Омпаде и Америке, нежащимся в лучах на носу яхты.
— А кто отвязывает яхту от причала? — спросила Омпада. Девушки обернулись и увидели Пита, борющегося с тугим канатом. — Мужик дела, а не слова, — гордо произнесла Омпада.
Вскоре яхта отправилась в стремительное плавание, разрезая гладь океана. Остановившись в местах поглубже, яхту поставили на якорь, чтобы устроить пикник под парусами.
— Тут так классно. Не хотелось бы отсюда уезжать, — протянула Эллина.
— Мы здесь только первый день. А впереди еще три! — возразил Пол.
— Это я называю счастьем. Сидишь под солнцем, дышишь соленым воздухом, а рядом с тобой — твои родственные души. Ну не здорово ли? — Омпада выглядела счастливой и расслабленной.
— Знаете, у меня есть такая мечта, — сказал Билли, поправляя очки, — мы выступаем, как одна группа, как один коллектив, и катаемся уже на своей яхте, а не на арендованной. Круто?
— А что? — воодушевился Пол, приосанившись. — Можно устроить! Только я пока в «Битлз», подождите лет двадцать, пока Джон разрешит вас позвать в нашу группу.
— Вместо себя? — добавил Билли. — Слушайте, а что это мы уже несколько часов у воды и ни разу не искупались. Нужно это срочно исправить!
Билли стянул со своего худощавого тела футболку, потянул за собой Эллину, которая только прокричала: «Не-не-не, Билли, нет!» и, на удивление всем, спрыгнул в океан, быстро скрывшись под водой.
— Ну что, где там наш моряк? — спросил Пол, поняв что Билли долго не появляется. — Хо-хо!
Он тоже разделся и последовал примеру Кармелита. После удара о воду послышался фальцетный смех Билли. Америка тоже сняла с себя рубашку, позабыв страх показаться слишком худой Омпаде, но от ее глаза ничего нельзя утаить.
— Америка, что ты с собой сделала? Ты опять за старое? И ты такая пойдешь плавать? — сердито спросила Омпада. — Я попрошу Пола, чтобы он наконец-то взял тебя под свой контроль, если он это сам не догадывается сделать! Ну ты как всегда. Сколько можно просить, чтобы ты берегла себя? У меня руки толще твоих ног. Рядом с тобой и Билли кажется тяжеловесом.
— Можно мы отложим с тобой этот разговор на потом, — Америка поспешила прервать подругу. — Элли, искупаемся?
— Я не умею плавать, — ответила Эллина.
— Хорошо, что этого Билли не слышит, — Америка обернулась назад, где плескались Кармелит и МакКартни, и пошла в трюм, откуда вышла с спасательным жилетом, что воодушевило девушку.
— А прыгать не больно? — спросила Эллина, взяв жилет.
— С такой высоты — нет, — ответила Омпада. Омпада практически ничего не боялась, а до рождения детей она была настолько бесстрашной, что Америке приходилось отговаривать ее от разных авантюр. Овод встала и протянула руку Эллине, надевшей жилет. — Пойдем?
— Кстати, а где Пит? — спросила Америка, заметив, что после ее ухода в трюм Оранж исчез.
— Прыгнул с другой стороны, чтобы поплавать в одиночестве, мой затворник, — ответила жена. — Давайте прыгнем?
Девушки взялись за руки и, под крики — радостный Омпады и испуганный Эллины — прыгнули вниз.
— Эля, что это на тебе? — спросил Билли, подплывая ближе. — Жилет? Надо срочно научить тебя плавать! займусь этим прямо с завтрашнего дня!
— Девочки, спасите, мой будущий муж — зануда, — Эллина обернулась на Америку и Омпаду.
— Все мужья — зануды. Только Питу не говорите! — воскликнула Омпада.
К закату все вышли на берег, чтобы отведать водянистого арбуза и выпить немного вина. На закате дня в мягких солнечных лучах глаза всех зажглись, как драгоценные камни: серые глаза Омпады, ореховые глаза Пола, голубые глаза Билли, темно-карие глаза Эллины, зеленые глаза Америки, черные глаза Пита.
Потом все сидели у костра под натянутым небосводом, проколотым в тех местах, где вырывался серебряный звездный свет. Под гитару пели то Пол, то Билли, а все остальные наблюдали за тем, как горят красные бревнышки и покрываются пеплом, пока над их головами всходила оранжевая, как потемневшая долька яблока, почти полная луна, а затем легли спать в покачивающемся трюме яхты.
Так в путешествиях вдоль побережья Испании, недалеко от границы с Португалией, пролетели остальные три дня в разговорах обо всем и ни о чем. О том, что осенью Питу будет тридцать, о том, что Билли и Эллина после возвращения начнут подготовку к свадьбе, о войне во Вьетнаме. Америка втайне рассказала Омпаде о том, что с ней случилась, и Омпада, сочувствуя, перестала ее попрекать худобой. Вечера на берегу моря за подсчетом звезд закончились, и пришла пора вновь вернуться к будням.
Семнадцатого августа свет увидела биография The Beatles, написанная Хантером Дэвисом, а спустя несколько дней в Чехословакию вошли советские войска, чтобы подавить антикоммунистические настроения, что им с Полом совершенно не понравилось. Америка не поняла, в какой момент происходящее в большой политике стало проникать в их жизнь и иметь значение.
Америке захотелось приехать в студию и увидеть битлов, которые, по-детски наивно надеялась она, пришли к компромиссу и позабыли обиды. Америка стремительно шла по коридору, делая широкие шаги. На скамье у стены одиноко сидел Ринго и стучал бортами ботинок друг о друга.
— Ты почему здесь сидишь? — спросила Америка.
— Меня не пускают. Сказали, что позовут, — ответил Ринго, сжав уголок рта.
Америка поставила руки в бока.
— Опять? Та-а-ак, так дело не пойдет.
— Они совсем обнаглели. Считают меня кем-то второстепенным, ненужным, унижают, — Ринго был недоволен. — Особенно Пол, он...
Ринго поднял глаза на Америку.
— Что он? Я надеюсь, он тебя не бьет?
— Так лучше уж бил, но любя. А так... Ты права. Так дело не пойдет. Пошло оно все к чертям, — Ричард поднялся со скамьи. Америка не успела задать вопрос «Ты куда?» Он обернулся и сказал:
— Я ухожу. Спасибо тебе, Америка. Вы с Джорджем оказались самыми лучшими людьми, с которыми я работал, но терпеть такое дальше у меня нет сил. Пока!
Ринго скрылся за углом. Ами не смогла устоять на ногах и упала на скамейку. Не может быть, они и вправду рассыпаются — второй уход за лето. А ведь только вернулся Джордж. Ами все еще хранила надежду, надеялась, это был лишь временный кризис, через который они как прежде, словно братья, возьмутся за руки и пройдут. Как раньше: через огонь, воду и медные трубы, невыносимый график концертов и гастролей.
Не дойдя до остальных битлов, Америка резко развернулась и направилась домой. До прихода Пола она слушала пластинки «Битлз», даже не пытаясь подавить в себе приступ ностальгии. Они были носителями ее биографии. Она успела послушать только самые ранние “Please Please Me” и “With The Beatles”, которые у нее ассоциировались с началом их отношений с Полом, с первыми поездками с группой на гастроли, с появлением своей машины, со свадьбой Омпады и Пита. После чего вернулся Пол, и Америка стала успокаивать себя мыслью о завтрашнем отъезде на съемки.
Америка вновь уехала в Голливуд для продолжения съемок в «Жизни Клэр». Лос-Анджелес все обсуждал возрождение Аллеи славы, а Америка в перерывах между съемками думала о том, как бы ей снять оставшиеся зарисовки, а их в ее блокноте все еще было одиннадцать. Ами не хотела, чтобы в ее фильме снимались знаменитые и узнаваемые. Ей хотелось, чтобы каждый зритель видел в каждом персонаже приятного, близкого по духу незнакомца.
Америку не оставляли переживания. Во-первых, наступил обещанный врачом период смятения, когда нежелание есть и понимание необходимости этого заставляли ее плакать после каждого приема пищи. Во-вторых, она переживала из-за того, что сейчас происходит у битлов. А что, если Ринго уже не вернется? Все, конец The Beatles? Или Йоко научится играть на барабанах? Казалось, она так далеко от них, словно на другой планете.
В конце августа вышла синглом “Hey Jude”, релизом которой занимался вернувшийся Дерек Тейлор, а в начале сентября до Америки дошло известие, что Ринго вернулся.
Вторая часть съемок заканчивалась, заключительная часть переносилась на вторую половину мая 1969-ого года. Продюсеры попросили Америку написать музыку для фильма, и она восприняла эту просьбу радостно, несмотря на то, что не считала истинным творчеством написанное на заказ. Тем более, что у нее за время съемок родилось несколько идей.
Для того, чтобы снять парочку зарисовок, по окончании съемок Америка задержалась в Лос-Анджелесе на две с половиной недели, которые из-за кастинга едва не превратились в три. За это время ей удалось найти случайных прохожих, желающих сняться в ее специфичном фильме за бесплатно. В Голливуд люди приезжают за исполнением мечты, и не у каждого из них на уме золотые горы, которых Америка пообещать не могла. Так, с трудом набрав команду актеров-самоучек и столкнувшись с оскорблениями и домогательствами на непростых улицах Лос-Анджелеса, Америке удалось снять две небольшие зарисовки.
Она вернулась в Лондон под конец сентября, вновь не зная наверняка, что творится у «Битлз». Знала, что все по-прежнему сложно. Вполне возможно, что помирились, но и вдрызг рассориться они тоже могли. Пол отчего-то не встречал ее в аэропорту, да и вообще вел себя странно: почти не звонил сам и редко отвечал. Ко всему прочему, они впервые отпраздновали годовщину свадьбы раздельно. Видимо, так его измучили заботы. Хотя, когда они только начали встречаться и у The Beatles был плотный концертный график, это ему не мешало. Неужели все сразу друг к другу остыли? С другой стороны, вспомнила Америка, Полу сейчас пришлось взять на себя много того, чем занимался Брайан.
Дома Пола тоже не оказалось. Оставив багаж, Америка пошла в студию. В холле снова противная толпа пыталась добиться возможности наговорить всякой чуши битлам. Ами прошла дальше, спрятавшись в тихим коридоре. Распахнулась дверь студии, и вышел Пол. Он пробежал немного, остановился у стены, прижался к ней спиной и ударил кулаками. На его лице была густая недельная щетина, а в глазах, поднятых к потолку — мольба.
— Вот же она тварь, — Пол продолжал лупить кулаками по стенам. Америка ускорила темп, — тварь! Где он только ее встретил? Если бы я мог знать, когда, где они познакомились, я бы ни за что не пустил его туда одного...
Пол ударился затылком о стену. Америка подошла к нему, и только после этого он ее заметил. Он сначала повернул голову на нее, а потом оторвался от стены и крепко ее обнял, шепча:
— Ами, Ами... Ты вернулась. — Америка неловко обняла его в ответ, словно он ее лучший друг, в которого она влюблена. — Эта стерва так меня достала. Как бы от нее избавиться. Я не могу продолжать терять Джона.
Америка погладила его по спине.
— Сейчас нужно пойти домой. Расслабиться, успокоиться. Я наберу тебе ванну с маслами. Скажи, у нас что-то с телефоном? Ты мне не отвечал и не звонил.
— Нет, с телефоном все в порядке, просто я не хотел рассказывать, чтобы ты не волновалась. И правда, поехали домой.
Америка не согласилась с тем, что ей не надо ни о чем рассказывать, и настояла на том, чтобы они прошлись пешком. Идя по мокрому от осенних дождей асфальту, усыпанному желтыми листами, она рассказала о том, как прошли полтора месяца, а Пол молча слушал. После того, как Ами набрала супругу ванну и сварила какао, он благополучно уснул в гостиной под телевизор. Америке в голову пришел план, который она сама окрестила примитивным, как остудить битлов. Она решила позвонить Патти и Морин, чтобы пригласить их в студию. А чтобы не будить Пола, она унесла телефон в спальню, протянув за собой длинный провод. Америка набрала номер Морин, села на край постели и, дожидаясь ответа, стала разглядывать спальню на предмет оставленного Полом мусора, но миссис Старки не заставила себя долго ждать. Разговор с Морин был короток: она быстро поняла, что от нее требуется и ответила согласием. Америка набрала номер Патти и продолжила изучать взглядом углы комнаты. Еще немало времени раздавались длинные гудки, и Ами уже решила, что ее нет дома и почти положила трубку, как оттуда донеслось громогласное:
— Алло?
Америка поспешно прижала трубку к уху.
— Привет, Патти, это...
— Америка! Как же давно мы не виделись! — Патти не дала Зами договорить. — Я тебя так давно не слышала! Как у тебя дела? Я слышала, ты была на съемках в Голливуде?
— Да, была. Но я звоню тебе по делу. Ты можешь приехать завтра в студию? Наши парни немного напряжены, и их нужно как-то расслабить, — Америка сама не понимала, что несла, но, ей казалось, для Патти это было приемлемо. — Думаю, наше присутствие не позволит им подраться.
— Да, конечно, я приеду! Кстати, а ты в курсе, что Джон с Синтией разводятся? У Джона какая-то дамочка появилась, японка. Он с ней уже в свет выходил — был с ней на премьере мультика, «Желтой подводной лодки».
— Я там тоже была...
— Ой, так мы, получается, не так уж давно и виделись? Слушай, а я тут тоже была в Америке, привезла такое бельишко классное. И колготки! Могу завезти, хочешь? Ой, так мы же завтра увидимся! Завтра и привезу. А еще знаешь, что у меня случилось? Короче...
Патти начала вдохновенно рассказывать о своей жизни, и Ами, поняв, что это надолго, вернулась к изучению комнаты. Ее внимание привлекла тряпка, лежащая под тумбочкой. Америка встала, осторожно держа телефонный аппарат, и села у тумбочки. Она вытянула тряпку за петлю. Это был кружевной бюстгальтер, но Америка не могла его узнать. От него пахнуло дешевым, приторным одеколоном. Может, Пол собрался сделать подарок, просто выбрал неудачное место, чтобы спрятать? В любом случае, с размером Пол погорячился. Америка немного подождала, когда Патти прекратит монолог, попрощалась до следующего дня, отнесла телефон в исходное место, а бюстгальтер отправила в мусорное ведро.
Америка встала пораньше, завязала волосы по-гречески, заварила две чашки кофе и растормошила Пола. Он поднялся не сразу, и вышел в кухню.
— Почему ты меня не разбудила, чтобы мы вместе поспали? — спросил Пол, садясь за стол.
— Думаю, тебе стоило поспать в одиночестве, — Америка, поднося ко рту чашку, подмигнула МакКартни.
Позавтракав, МакКартни и Зами отправились в «Эбби-роуд». Там уже Леннон качал свои права, доказывая что-то всем, в том числе и Крису:
— Да черта с два! У нас вышло барахло! — все, что успел сказать Джон прежде, чем все обернулись на вошедших.
— Всем привет! — радостно воскликнул Пол.
— Привет, Пол, — выдохнул Ринго, уныло бросая какую-то тряпку на барабаны. Америка слегка улыбнулась, обрадовавшись присутствию Ринго.
— Америка, тебе идет эта прическа, — похвалил Джордж, сидящий в стороне от зевающей от скуки Йоко. Америка поблагодарила его за комплимент. Как по заказу, дверь позади открылась, ударив Пола по спине, и в студию ввалились Патти и Морин:
— Ай! — воскликнул Пол, улыбнувшись девушкам. — Чего это вы?
— Ой, Пол, извини, — хихикала Патти, притрагиваясь к плечу Пола. Он игриво пригрозил указательным пальцем. Бойд мгновенно приметила Америку: — Ами! Вот ты какая, красавица! Какой костюмчик на тебе! Ой, пойдем в дамскую комнату, я тебе отдам обещанное.
Йоко вздохнула. Джон громко хлопнул в ладоши и объявил:
— Так, давайте перестанем тянуть кота за причинные места и запишем песню. Йоко, крошка, пойдем, споешь с нами?
— А что это ты Йоко приглашаешь к микрофону? Она Монсеррат Кабалье или Сара Вон, чтобы петь с нами? — встрял Пол.
— Смирись, она теперь одна из нас, одна из The Beatles! — развел руками Джон. — Я же не возражаю, что твоя Америка постоянно тут вертится.
— Это совершенно разное! Совершенно! И она, в отличие от некоторых, умеет петь! — Пол взметнулся к Америке. — Пойдем, будешь петь с нами.
Америка замялась. Тогда Пол применил грубость: крепко схватился за ее запястье и резко выдернул ее к микрофону.
— Будешь, я так сказал!
Америка посмотрела на Пола. Его переполняли злость и недоумение. Он не мог понять новых реалий, и оттого злился. Но Америка не понимала, почему при этом нужно ее выставлять на посмешище и двигать ей, как тряпичной куклой.
— Ребята, давайте не будем ссориться и споем все вместе! — воскликнула Патти. — Мы с Морин тоже споем!
Детская чистота Патти словно всех слегка отрезвила.
— Давайте! — невесело отозвался из угла Ринго.
— Вот, отлично, ничья жена не обижена, — иронично произнес Джон.
За микрофон встали четыре битла, три битловские жены и одна битловская любовница. Девушкам выдали тексты: Америка сразу узнала сюжет: недотепа отправился с мамой в джунгли на слонах, чтобы поохотиться на тигра. Эта история произошла в Индии с сыном одной из учениц Махариши! Джон не смог смириться с тем, что Йоко оказалась в массовке и все же дал ей особенную роль: спеть целую строчку в середине песни.
Когда все утихомирилось и все разошлись, Америка села за стол в операторской. Она оперлась головой на кулак и стала оглядывать помещение. Тут ей все напоминало прошлое: когда Джон был не таким смелым, чтобы прямо указывать, что он не дорожит никем и ничем, когда все жили в едином порыве и дышали одновременно. Теперь же каждый тянет тяжелый обоз в свою сторону.
В операторскую вошли Крис и Джордж Мартин. Крис что-то взял со стола и удалился, а Джордж сел слева от Америки.
— Пол в твое отсутствие записал две неплохие песни. Мне кажется, они обе посвящены тебе. Хочешь послушать?
Америка согласилась. Первая песня, (как сказал Джордж, она называлась “Honey Pie”), звучала совсем в стиле варьете. Ее Пол уже как-то напевал: от лица поклонника, влюбленного в актрису, популярную в Голливуде, и мечтающего о том, чтобы она поскорее приехала к нему в Англию. Она была оформлена под джаз 20-ых годов. Во второй песне, очень нежной и почти невесомой, скрывалось нетерпение Пола. Он пел о том, что очень долго любит того, к кому обращается, и будет ждать его столько, сколько потребуется.
— Джорджа на этой записи не было, — сказал внезапно появившийся Крис. — Но несколькими днями ранее он записал очень хорошую песню. Он пригласил Эрика Клэптона, и при нем Джон с Полом уже практически не ссорились.
— Они вообще почти не собираются вчетвером. Четыре отдельные единицы. И никакого вдохновения, — вздыхал Мартин.
Америка попрощалась и, найдя Пола, пошла с ним домой. Всю дорогу они молчали, хотя Ами хотела поговорить с Полом, но не знала, останутся ли у нее на это силы. Взяв из ящика письма, они вошли в пустой и темный дом.
— Слава богу, через пару недель мы соберемся в последний раз и это на время закончится! — воскликнул Пол, бросая ключи и письма на кухонный столик. Америка включила свет и поставила свою часть стопки на стол. Она села и стала разглядывать имена отправителей. Среди множества не интересных ей имен вдруг попались имена Эллины и Билли. Америка сразу распечатала письмо.
Дорогие Америка и Пол!
Пусть мы и живем в двадцати минутах езды друг от друга, нам пришлось написать вам письмо. Это была адея идея Билли! Да, это была моя идея. Должны же мы проверить, сколько будут идти пригласительные на нашу свадьбу из Вестминстера в Сент-Джонс!
Позвоните когда письмо дойдет!
А если серьезно поможете нам со свадьбой? Мы без вас не справемся!
С любовью, Билли и Эллина
Америка сразу же набрала номер Эллины. Но как только она ответила, Америка сразу насмешливо произнесла:
— Со свадьбой мы тебе поможем, но как такой грамотный Билли не проследил за тем, чтобы его невеста правильно писала?
Эллина рассердилась, но ненадолго.
На финишной прямой Джордж Мартин преждевременно и без объяснения причин уехал в отпуск, фактически отказавшись работать с «Битлз», чем удивил всех. Америка позвонила ему, но он ловко объяснил это плановым распорядком в “EMI”.
Америка вернулась на энтеральное питание, а после поехала в «Олд Вик», чтобы высказать мистеру Оливье желание поставить «Вишневый сад». Получив одобрение, она вернулась домой, чтобы заняться адаптацией пьесы и добиться большей схожести с изначальным текстом. Дома ее застал звонок Омпады: она приглашала их с Полом на тридцатилетие Пита.
— Тебя Джон не приглашал на свой день рождения? — спросила Америка у Пола, когда он вернулся домой. Она отвлеклась от написания инсценировки на составление списков гостей на свадьбу Эллины и Билли.
— Нет, с чего бы это? — спросил Пол, снимая красный бархатный пиджак.
— Тогда в следующую среду мы поедем в Оксфорд на день рождения Пита, — Америка воздержалась, чтобы не сказать, что Джон и Пол друзья.
— А у него что, день рождения тоже девятого октября? — Пол подсел к Америке. — Ничего себе, сколько лет дружим — я никак не запомню!
— Совсем забыла, — Америка, потерев уставшие глаза, сложила бумаги и поднялась, — надо еще музыку написать.
— Какую музыку? — удивился Пол.
— К фильму.
— Тебе заказали музыку к фильму? К какому?
— К «Жизни Клэр». Я согласилась, потому что у меня есть некоторые наброски.
Пол улыбнулся.
— Покажешь? Я могу помочь. Пока тебя не было, я тоже кое-что придумал. Тем более, у меня есть в этом опыт, — гордо произнес Пол.
— А давай, — загорелась идеей Америка. Она пошла к читальному местечку под лестницей, где лежала гитара. Взяв ее, вернулась обратно. — Помнишь, как ты помог дописать мне “My Magic”?
— Конечно, помню!
Америка села с гитарой прямо перед Полом и положила на стол невесть откуда взявшуюся тетрадь.
— Нужно написать две песни и инструментальные вариации под настроение: радость, грусть, тревога, спокойствие и так далее. У меня есть одна идея.
Америка спела песню, похожую по настроению на “Honey Pie”. Пол это услышал и подметил.
— У меня тоже есть идея. Дай гитару, — он протянул руки к инструменту. Он наиграл свою тему и напел: «Прелестная девочка, я слышал о тебе много хорошего, но я о тебе совсем ничего не знаю».
Пол и Америка ушли в гостиную, где всю ночь, сидя с гитарой у пианино, сочиняли темы. Америка записывала партитуру, а не знающий нотной грамоты Пол жадно смотрел на нее и восхищался музыкальным чутьем Америки. Под утро они записали на магнитофон все, что сочинили, чтобы отнести это Джорджу Мартину и превратить в полноценную музыку.
— Ну все, — констатировала Америка, нажимая на кнопку остановки записи.
— Ами, — Пол остановил Америку, положив руку ей на колено, — Спасибо. Мне давно не было так легко.
На следующей неделе Пол и Америка отправились в Оксфорд, чтобы отпраздновать тридцатилетие Пита Оранжа. По просьбе Омпады супруги подъехали немного пораньше, чтобы помочь приготовиться к празднику. Когда автомобиль остановился у ворот, соседская собака уже не лаяла. Пол и Америка вошли во двор, покрытый опавшей октябрьской листвой, подошли к дому и позвонили в дверь, которую совсем скоро открыла Омпада.
— Проходите, гости дорогие! — воскликнула она, пуская в дом пару. Обняв Пола и поцеловав Америку, она пошла в кухню. — Раздевайтесь, мойте руки и выходите в кухню.
Пол и Америка выполнили поручение Омпады и оказались в кухне.
— Ну что, как у вас дела? Пол, помоги мне отнести все это в гостиную. Поставь на стол как-нибудь покрасивее.
Пол взял поднос с салатницами и ретировался. Омпада поручила Америке доделать салат.
— Ты говорила, будут родители Пита, — напомнила Америка, разрезая огурец. — Где они?
— Свекровь с Питом пошли в магазин — она как всегда решила, что у меня все в холодильнике несвежее и невкусное. Ну и хорошо, что она ушла, не будет со своими советами мешать. И детей с собой взяли. А папаша заперся в комнате с газетой и пусть сидит. Слушай, порежешь лук красиво, колечками? Я от него опухну сейчас!
Америка с Омпадой поменялись. В кухню вошел Пол.
— А кто еще приедет? — спросил он.
— Ну кто, кто, — Омпада остановилась на мгновение и подняла глаза, чтобы вспомнить. — Сестра его старшая собиралась приехать с мужем. У их братьев то понос, то золотуха, поэтому их не будет. Эля, Билли, Тод. Я настаивала, чтобы Пит никого из группы не приглашал, потому что они там творят черт-те что: Дэниэл возомнил себя главным, поменял название на “Jazz Book” и Питу слова не дает. Но упрямый Оранж все равно пригласил и его, и Сэлли, и Грегори, и их нового клавишника, Норманна. Народу будет много. Так, Пол, открой, пожалуйста, вино.
Открылась дверь в прихожую, и дома оказались Пит, Ева, Алекс и мать Пита. Заботливая бабушка стала раздевать Алекса, оставив малышку Еву справляться с одеждой самостоятельно, но ей на помощь пришел отец. По окончании действа миссис Оранж повела внуков в ванную. Пит занес авоськи в кухню.
— Привет, — на выдохе поздоровался Пит, ставя авоськи у стола. Пол оторвался от штопора и пожал Оранжу руку.
— Ты как, живой еще? — Омпада потрепала мужа по волосам.
— Мозг выклеван без остатка, — ответил Пит, заставив Омпаду, Пола и Америку рассмеяться.
— Ты мой бедненький, — Омпада поцеловала супруга в щеку. В кухню вошла пожилая женщина с черным каре.
— Сыночек, а что это ты сразу в кухню пошел, даже руки не помыл? Иди мой руки!
Пит, показав всем своим видом недовольство и смирение, ушел.
— Омпада, огурчики нужно чистить от кожуры, прежде чем резать их в салат. Тебе, может, все равно, что ты есть будешь, но гостей нужно кормить только лучшим! — женщина отвлеклась от невестки, приметив Америку и Пола. — Ой, здравствуйте. Я Александра, мать Пита. А вас как зовут? Мне ваше лицо кажется знакомым.
— Здравствуйте, Александра. А мы с вами уже знакомы — мы сидели рядом на свадьбе Омпады и Пита. Я Америка Зами.
— Да? Не узнала тебя! Тебе эта прическа очень идет. А молодого человека как зовут?
— Пол, муж Америки, — Пол учтиво наклонил голову.
— Красавца-мужа отхватила! — Александра ущипнула Америку за предплечье. Раздался звонок в дверь. — Омпада, иди открой. Или ты думаешь, что я за тебя всю работу по дому выполнять буду?
Омпада тяжело вздохнула и вышла в прихожую. Приехали Эллина, Билли и Тод.
— Ну, и где именинник? — громко спросил Билли.
— Руки моет! — саркастично произнесла Омпада.
Америка и Пол вышли в прихожую и поприветствовали друзей. Тод особенно обрадовался, увидя Пола и Америку впервые за много месяцев. Вскоре подъехала сестра Пита Элиза и ее муж Руфус. Элиза была высокой блондинкой с плотным телом. На Америку она произвела хорошее впечатление еще на дне рождения Пита много лет назад. Они разговорились о мелочах, сидя на диване в гостиной, пока не спустился отец Элизы и Пита, Тим. Невысокий старичок шестидесяти лет со взъерошенными сухими волосами соломенного цвета выглядел как чудаковатый изобретатель. Его маленькие черные глаза немного увеличивали очки. Он, игнорируя всех и сминая в руках газетенку, медленной, но твердой походкой подошел к столу, выдвинул стул и сел, продолжив читать газету. Потом вышли Алекс и Ева и подошли к Америке и Элизе. Ева, приглаживая ручкой золотистые волосики, заколотые на затылке, пыталась на что-то пожаловаться на своей тарабарщине и ушла, а Алекс был пойман Эллиной и посажен на ее колени и вскоре смирился со своей участью. Америка и Элиза вышли в кухню в поисках Омпады и услышали, как она говорит Питу:
— Я бы не стала дожидаться этих негодяев и уже начала бы обед. Сколько можно их ждать? Сказали же, приехать надо в четыре!
Омпада, взяв две бутылки вина, предварительно раскупоренных Полом, вынесла их в гостиную, где все мило беседовали друг с другом, облизываясь на яства и не смея к ним притронуться.
— Я знаю, чего вы хотите! — воскликнула Омпада, ставя на стол бутылки. — Всех приглашаю за стол!
— Ну наконец-то, сколько можно томить гостей! — упрекнула невестку Александра и села рядом с супругом. Омпада, пока свекровь не видит, показала ей язык.
Когда все гости, гремя стульями, расселись, осталось четыре свободных места, но это уже никого не волновало. Все загремели посудой, просили соседей передать какое-нибудь блюдо, до которого не могли дотянуться. Вдруг в дверь позвонили, и Омпада, с ядовитым возгласом: «Явились не запылились», отправилась в прихожую. В дом вошли двое патлатых мужчин: темно-русый Дэниэл и лохматый блондин Сэлли.
— Всем здрасьте! — громко поздоровался Дэниэл.
— Забор покрасьте, — так тихо сказала Омпада, что ее услышала только Америка. Вскоре вышел Грегори и маленький сухонький черноволосый мужичок с красным лицом и бледными руками. Дэниэл вытащил из-за спины большой бумажный сверток.
— Пит, мы, твоя команда, от всей души поздравляем тебя с тридцатилетием и желаем больших творческих успехов!
Пит, жевавший что-то, встал, уронив вилку на тарелку.
— А мы дарим тебе вот этот скромный подарок! — воскликнул Сэлли. Сверток передали ему в руки.
— Спасибо большое, друзья! — произнес Пит, взяв под мышку сверток, и правой рукой пожал коллегам руки.
— Разверни, посмотри! — воскликнул в нетерпении Сэлли.
Пит, шурша бумагой, распаковал стеклянную вазу в форме гитары. Ему, по всей видимости, подарок понравился.
— Ваза для шлимазла{?}[От ивр. ;;;;;; — неудачник], — вновь пробурчала Омпада на ухо Америке. Пол, услышав это, усмехнулся.
— А это от нас небольшой знак внимания супруге. Чтобы нашим подарком воспользовались прямо сейчас! Норманн, твой выход.
Норманн, как фокусник, достал из-за спины букет цветов и протянул Омпаде. Она подскочила и воскликнула:
— Бабе цветы, детя;м мороженое! Спасибо. Пойду поставлю их в вазу.
Омпада подмигнула Америке, и девушка поднялась и пошла за подругой. Она, вооружившись вазой и цветами, отправилась в кухню.
— Подержи, — Омпада дала Зами скромный букет гербер и подошла к раковине. Тугая струя холодной воды вырвалась из крана, и подставленная под нее ваза пропела хроматическую гамму, наполнившись водой. Овод поднесла сосуд к Америке, и она, развязав нитку на стеблях, вставила цветы. Омпада не торопилась вернуться. — Таких друзей, как у Пита, за хрен и в музей. Он не очень разборчив в людях. Неизвестно, сколько они еще так продержатся. Чувствую, кинут они его. Только это даст ему понять, что преданы ему не те, кого он считает друзьями. Пойдем.
Омпада и Америка вернулись в зал, где сели на свои места. Поднялась Александра, держа в руках бокал с компотом.
— Я, как мать, тоже хочу вставить свое слово. Не могу поверить, что мой сыночек уже такой взрослый! Ему уже целых тридцать лет! А я помню, как мне его первый раз дали подержать на руках, как мы привезли этот маленький комочек домой!
— И не скажешь, что такая каланча вырастет, — сказала Омпада Америке на ухо. Увлеченная речью Александра даже не заметила.
— Я помню, как он первый раз сказал «ма-ама», его первые шаги. Помню, как мы подарили ему первую гитару, — Александра взяла со стола салфетку и промокнула ей правый глаз, изобразив выступившую слезу. — А вообще, Питер — это моя гордость.
— Старший умный был детина, средний был ни так ни сяк, младший вовсе был дурак! — вставил слово отец.
— Тим, помолчи, — бросила Александра и продолжила громкую речь. — Питер, хоть и гитарист, но окончил политехнический университет. Жаль, что не работает по своей специальности. Я ему всегда говорила: своей музыкой на жизнь не заработаешь! Но он ни в какую не слушает. Зато каких внуков мне делает! Желаю вам еще детишек побольше!
— Ура-а-а! — громко протянул Билли из другого конца стола, вытянув руку с бокалом перед собой. Все сидящие за столом сдвинули сосуды, торжественно звеня.
— Билли, будешь тамадой? — громко спросила Омпада сидящего далеко Билли.
— А надо? — спросил Билли. — Пусть, вон, Тод будет. У него есть в этом опыт.
Тод чуть не поперхнулся вином.
— Ладно, я скажу тост, — Кармелит встал. — Тем более, я его целую неделю придумывал. На самом деле, мы, веселый квартет в составе Пита, Омпады, Америки и меня познакомились аж в 1957-ом. Вернее, мы с Питом дружили с самого детства, потому что жили в Ньюкасле в соседних домах. Дело было в Ливерпуле. Там была какая-то пьянка, на которой Омпада оказалась совершенно случайно, а Америка случайно стала приставать к нам с Питом. Как-то так я это помню, потому что я тогда много пива выпил. Питу с Омпадой, тогда, к слову, было по восемнадцать, мне шестнадцать, а Америке пятнадцать, но этого я в этот вечер тоже не запомнил, а уже потом подсчитал.
Присутствующие не могли сдерживать смех от вздорного повествования Билли.
— И, знаете, хоть мы уже обрастаем атрибутами взрослой жизни: Омпада и Пит летом отпраздновали пятую годовщину свадьбы, у них двое детей, Америка тоже замужем, у меня свадьба на носу...
Все присутствующие не дали Билли завершить тост и начали аплодировать.
— Спасибо, — полусмущенно произнес Билли и продолжил. — Дома, работа, машины, налоги и прочее мракобесие... Я не чувствую, что мы старые или нам пора распрощаться с молодостью. Я чувствую, что у нас еще все впереди, и это «все» нам предстоит преодолеть вместе. За нашу дружбу!
Под радостный вой все вновь позвонили хрусталем.
— Немного не согласна с Билли, но это лишь мои ощущения, — когда все сели, осталась стоять только одна Омпада. — Я не заметила, когда мы подобрались к отметке в тридцать лет, к началу четвертого десятка. Мы с Питом только что сошлись, а потом — бац! — восемь лет вместе, двое детей. А там, не успеешь глазом моргнуть, уже и внуки, и золотая свадьба. Я пью за то, чтобы время было более щадящим.
— Как так можно про детей говорить! — проворчала Александра под новую волну звона бокалов.
Вскоре обед завершился, и гости стали слушать забавные истории с участием Пита, Омпады, Америки и самого рассказчика — Билли. Омпада и Америка прекрасно все это знали, поэтому стали убирать стол от остатков пира. По просьбе Омпады Пит достал из подвала еще два чайника, чтобы кипятка для чая хватило на всех. Когда именинник скрылся, Омпада достала из холодильника красную картонную коробку.
В кухню вошла Эллина, и Омпада вздрогнула.
— Я уж подумала, это Пит. Закрывай дверь, поможешь нам свечки вставить.
Эллина прикрыла дверь. Омпада сняла картонную крышку, под которой оказался торт в форме электрогитары.
— Ну как вам? — спросила Омпада.
— Су-у-упер! — восхищенно протянула Эллина.
— Это я сама испекла! — гордо произнесла Овод. — Так, а теперь свечки. Эллина вставляет, Америка зажигает.
— А чего это Америка зажигает? — немного обиженно спросила Эллина.
Омпада дала Эллине связку маленьких свечек.
— Потому что ты, Эля, сама по себе огонь, — Омпада по-матерински поцеловала Эллину в макушку. Сестры быстро справились с поручением хозяйки. Засвистели чайники, Омпада быстро выключила газ и взяла тяжелый поднос с тортом, даже не подав вида, что он тяжелый.
— Все вместе поем «С днем рожденья тебя». Бегите, подговорите ваших бойфрендов! А тебе, Эль, сверхъответственное задание — выключить свет!
Эллина быстро юркнула в комнату и потушила свет. Америка, найдя в полутьме мужа, тихо шепнула ему, чтобы он начинал петь. В проеме появились тридцать огоньков, и в комнату вошла Омпада, заводя песню:
— С днем рожденья тебя!
К ней подключились Пол, Америка, Эллина, Билли и Тод, оказавшийся в сговоре:
— С днем рожденья тебя!
Следующие две строки подхватили оставшиеся гости:
— С днем рождения, Питер! С днем рожденья тебя!
Смущение Пита было видно даже в темноте. Он встал и нежно чмокнул Омпаду в щеку. Она поставила торт на стол.
— Ты лучше дуй и желание загадывай, а то у нас торт будет не бисквитный, а парафиновый!
Все дружно расхохотались. Пит, помедлив недолго, задул все свечи разом. Все были уверены, что он загадал что-то очень хорошее. Эллина зажгла свет.
Вскоре всем разлили чай и раздали по кусочку торта, а еще через пару часов гости стали разъезжаться. Омпада уговаривала Америку остаться с ночевкой у нее, аргументируя это тем, что иначе сделает мужа сиротой и оставит Алекса и Еву без бабушки. Америка пообещала остаться у нее в другой раз, на что Омпада сделала вид, что обиделась. Ближе к полуночи дом опустел совсем, а Пол и Америка оказались последними гостями, покинувшими дом Оранж-Овод, за исключением родителем Пита.
По пути домой Америка долго думала, смотря на серую дорогу, освещенную лишь рассеивающимся в густой темноте свете фар. Одиннадцать лет назад, в похожий на этот октябрьский денек, она впервые оказалась на дне рождения Пита. Ему исполнялось девятнадцать, вечеринка проходила в Ньюкасле среди множества знакомых, оставшихся далеко в юности. Тогда Пит Ами немного нравился, но этим же вечером, когда Омпада призналась, что Пит ей симпатичен, она раз и навсегда решила, что Пит не для нее. А теперь она возвращается с тридцатого дня рождения друга, проведенного в кругу семьи, а Омпада — его жена, мать двоих детей. Америка не знала, почему на нее накатила такая грусть. После поездки в Индии, после размолвки The Beatles ностальгические мысли накатывали на нее все чаще и чаще. Когда ты находишься в стадии ожидания светлого будущего, тебе кажется, что время идет очень медленно. Но потом кажется, что оно бежит неумолимо быстро, когда наступает время подведения промежуточных итогов.
Параллельно с завершением альбома Пол и Америка работали над саундтреком к «Жизни Клэр». В конце октября Америка прекратила курс энтерального питания и вернулась практически к прежнему весу. В начале ноября приехал представитель одного из продюсеров фильма и забрал записи в Америку, а вскоре пришло письмо с одобрением.
«Эбби-Роуд» готовилась выпустить четырехсторонний альбом, микширование которого возглавил неожиданно вернувшийся Мартин. Он критиковал группу за то, что они отобрали чересчур много материала для альбома и считал, что многими проходными песнями можно и пожертвовать, но Леннон и МакКартни оставались непреклонны. Единственная сессия микширования заняла всего один день. Америке удалось услышать его за три недели до выпуска. Композиция была составлена великолепно: после спокойных песен шли буйные, песни Джона, Пола, Джорджа и даже Ринго были насколько то возможно равномерно перемешаны. Но альбом оказался настолько разрозненным, что напоминал сборник песен четырех соло-музыкантов. А разногласия оказались настолько велики, что никто не удосужился придумать ни обложку, ни название. Вначале рассматривался заголовок “A Doll’s House”, но после релиза альбома группы Family с похожим названием, отмели единственный вариант и не договорились о другом.
Восьмого ноября суд расторг брак Джона и Синтии. Вскоре Джона и Йоко арестовали за хранение марихуаны, а еще через несколько дней Йоко потеряла ребенка. Пол сделал вид, будто ему все равно, но Америка знала, что он сопереживает им, как и она.
Пол и Америка решили сделать третий этаж пригодным для использования, и, пока там шел ремонт, они, забрав Марту и Эдди, отправились на две недели в гости к Хантеру Дэвису в Португалию. По возвращении Америку вовлекли в процесс подготовки к свадьбе Эллины и Билли.
22 ноября 1968 г. и поступил в продажу снежно-белый конверт с одинокой надписью “The Beatles” и серийным номером, как антитеза максимализму и разноперости «Пеппера» или свидетельство разложения.
Джимми Скотт, автор слов «Об-ла-ди, об-ла-да», сразу же оказался в курсе того, что МакКартни использовал его строчку в своей песне. Джимми разозлился, что его авторство не указали, и через пару недель после релиза альбома Америка нашла в почтовом ящике не только письма по поводу предстоящей свадьбы Билли и Эли, но и повестку в суд.
— Ах, Джимми-Джимми, — иронично говорил Пол, держа в руках повестку, словно она сама — это Джимми и есть, — ну использовал я твою фразу! Ты сам, между прочим, говоришь: «Жизнь продолжается!»
Полу было лень заниматься чем-либо, даже бриться, не говоря уж о суде с Джимми, и он бы просиживал на диване штаны круглыми сутками, если бы Америка не перекладывала на него сотую часть забот по подготовке к свадьбе, лежащих на ее плечах.
— Ничего себе, они что, хотят Королеву к себе на свадьбу пригласить?! — удивился Пол, глядя на список дел, лежащий на столе среди множества бумаг Америки.
— Не забывай, что мы своей свадьбой практически не занимались, — Америка пыталась усмирить пыл Пола. — Мы почти не знаем, что это такое.
— Ну, она у них явно попышнее будет.
Подготовка к свадьбе Билли и Эллины шла полным ходом. Окончательный список гостей уже давно был сформирован Америкой не без влияния Мэри. Все пригласительные были отосланы, но Америка на самом деле не знала, насколько неожиданных гостей Мэри заставит приехать. Омпаде поручили шить платье невесты, Америка продолжала заниматься сложными расчетами и организацией пространства. День свадьбы, 28-ое декабря, приближался невообразимо быстро.
В начале декабря отпраздновали девятый день рождения Фиби, а вскоре из соседней комнаты наконец съехал загадочный квартирант, оставив половину квартиры в полное распоряжение Эллины и Билли. Сумасшедшая подготовка к свадьбе продолжалась, и иногда все, кто принимал в ней участие, собирались на кухне Эллины и Мэри, и последняя, посмеиваясь над рассказами гостей об их дневных злоключениях, говорила: «А я недавно читала, что играть свадьбу в високосный год — плохая примета. Может, отменим?», а потом смеялась над тем, какими взглядами сверлили ее уставшие гости.
Омпада сшила для Эллины платье и собрала невесту и Америку для примерки. Платье с пышной юбкой и открытыми плечами и спиной кардинально отличалось от того подвенечного наряда, что Омпада сшила Америке три с половиной года назад. Америка не могла наглядеться на красавицу-сестричку. Ее местами детское тело странно смотрелось во взрослой одежде. Эллина тоже довольно оглядывала себя в зеркале.
— Ну как вам? — спросила довольная невеста.
— По-моему, неплохо, — сказала Америка.
— А давайте сделаем девичник? А мальчикам можно мальчишник сделать? — спросила Эллина, оторвавшись от своего отражения.
— Тебе оно нужно? — спросила Омпада, доставая из кармана коробок с булавками. — Стой, не крутись.
— А что такого? — Омпада закалывала некоторые места на платье булавками. — Почему я не могу отпраздновать свою свадьбу?
— Дорогая, я знаю, что это такое. Все будут валяться бухие и голые. А потом еще и после свадьбы такое же зрелище. У меня вся молодость до замужества была одним сплошным девичником.
— Ну, мне кажется, будет круто.
— Поверь мне, нет, — Омпада затянула узелок потуже. — Свободна.
Эллина ушла переодеваться.
— Шить твое платье мне нравилось гораздо больше, — призналась Омпада.
В той части, где жила семья Рамон, тоже шла подготовка к свадьбе. Мэри осторожно ходила вокруг телефона, изучая его таким взглядом, каким кошки изучают то, что собираются украсть. Америка в последнее время очень много времени проводила у Эллины дома и порой ночевала у нее, поэтому Мэри было все сложнее провернуть свой план.
Наконец она услышала, что они с Омпадой ушли. Мэри заперла вход в кухню со стороны своей квартиры и ушла в гостиную. Достав из тумбочки старую записную книжку, она открыла последнюю страницу. Дойдя до определенной фамилии, Мэри прикусила губу, подошла к телефону, сняла трубку и зажала ее между плечом и ухом. Указательный палец уверенно заскользил по кольцу с циферблатом, закрутившемуся с сухим журчанием. Цифры из книжки, наконец, кончились. Раздались длинные жалобные гудки.
— Алле? — спросил из тех женских голосов, которые без стыда можно назвать противными. У Мэри внутри что-то сжалось на мгновение. — Кто спрашивает?
— Добрый день. Скажите, пожалуйста, я звоню в семью Зами? — смело и напористо спросила Мэри.
— Да, а по какому делу вы звоните? Кто вы? — в голосе собеседницы прозвучали истерические ноты.
— Тогда позовите, пожалуйста, Наома к телефону, — сказала Мэри, проигнорировав все вопросы женщины. — Ему передайте, что спрашивает Мэри Кристи.
— Ах Мэ-э-эри! — протянула дама недовольно. — Конечно же, дам я вам трубку!
Послышался грохот и череда коротких гудков.
— Стерва! — прошипела Мэри, бросив трубку. Она повторила попытку позвонить еще раз, но телефон ответил ей лишь долгими гудками. Она попыталась позвонить еще два раза, и последняя попытка увенчалась короткими гудками. — Телефон отключила, зараза! Я до тебя еще достучусь, Дороти. Еще есть время.
Мэри весь день просидела у телефона, надеясь, что старые обидчики опомнятся и перезвонят. Потом ей пришлось отвлечься на приготовление ужина и покормить уставших Эллину, Америку, Омпаду и Билли, а там и глава семьи вернулся с работы. После ужина Мэри вернулась к телефону и позвонила еще раз, но там вновь прозвучали противные короткие гудки.
— Мэри, что такое? — медленно, будто безразлично, в своей манере спросил мистер Рамон, смотревший телевизор.
— Понимаешь, хочу, чтобы Наом посмотрел на свою дочь. Она выросла без его участия и по его же вине. Я на него уже не злюсь, Америка, по всей видимости, тоже — ей не до этого.
— А ты уверена, что ей это нужно? — спросил Билли, не пытаясь перекричать телевизор.
— Сделай потише, я тебя не слышу! — сделала замечание Мэри. Билли убавил звук. — Я уверена, что им надо расставить все точки над “i”. А эта крыса, только услышав мое имя, тут же бросает трубку и отключает телефон.
Билли, задумавшись, почесал выпирающий живот.
— Давай завтра утром я позвоню, представлюсь коллегой Наума, а когда ему передадут трубку, ты с ним поговоришь.
План воодушевил Мэри. Она, поднявшись с кресла, подскочила к мужу и, поцеловав его в лысоватую голову, воскликнула: «Ты гений!»
Наутро мистер и миссис Рамон уже стояли у телефонного аппарата. Мэри набрала номер, который за вчерашний день снова выучила наизусть, и Билли сильной мужской рукой прижал к уху трубку. Мэри, поднявшись на цыпочки, дотянулась до трубки и прижалась к ней, опираясь руками на плечо мужа, чтобы вслушаться.
— Алле? — вновь раздался тот противный голос.
— Доброе утро, миссис Зами. Скажите, пожалуйста, Наум еще не ушел? Я его коллега, мне нужно срочно с ним поговорить! — серьезным тоном, мало отличающимся от обычной манеры говорить мистера Рамона, произнес он.
— Да, он еще дома. А насколько срочное дело? — спросила она.
— Дороти! Чего прикопалась? — недовольно прошептала Мэри, но Билли не растерялся:
— Вопрос жизни и смерти! — нажав на голос, ответил он.
— Хорошо, сейчас дам, — уже спокойнее произнесла Дороти.
Билли передал обрадованной Мэри трубку и, получив от нее одобрительный хлопок по плечу, ретировался.
— Алло? — послышался мягкий баритон.
— Привет. Ну как, не устал развлекаться?
Нападка Мэри была несколько неожиданной, и Наум, прежде чем ответить, кашлянул куда-то в сторону.
— Здравствуй, Мэри. Я рад, что ты еще жива.
— Я бы не советовала тебе шутить. Сколько лет ты игнорируешь свою старшую дочь? Уже моя замуж выходит, а ты все сидишь в своей конуре, думая, что «оно как-то само». Вспомни, сколько лет ты не видел ее?
Наум молчал.
— То-то же. Почему на свадьбу ее не приехал? Она ведь высылала тебе приглашение, и не одно, устроила свадьбу в Ливерпуле, чтобы папочке было удобно приехать, переживала, что папочка не приехал.
— Подожди, — остановил ее Наум. — Я не получил ни одного приглашения. Почту сейчас проверяет Дороти.
— Скажи ей большое спасибо! Нет, лучше скажи спасибо мне, потому что я предусмотрела для тебя возможность пообщаться с твоей дочерью. Значит так. В эту субботу у Эллины свадьба, но, чтобы успеть поговорить с Америкой, надо приехать пораньше.
— Мэри, Рождество же, неудобно ехать.
— Спать на потолке неудобно, одеяло падает! Приедешь?
— Куда я денусь, — вздохнул он.
— Ой, бедный-несчастный. И как ты ее за эти годы ни разу по телевизору не увидел? Ты что, телевизор и радио вообще не включаешь? Газеты перестал читать? Об Ами весь мир знает! Записывай адрес.
Мэри чувствовала себя так, словно выполнила свой долг.
К свадебным хлопотам прибавились рождественские. Постепенно стали съезжаться гости — несметное количество родственников, и их приходилось селить у Мэри, Эллины и Америки. Сестры не очень понимали, зачем нужно звать двоюродных братьев и сестер отца, бабушки, двоюродных сестер и братьев по отцу и пятиюроюродных по матери Эллины. Родственники жениха селились в его доме, к счастью для всех, кроме него самого. Все эти еврейские родственники в огромном количестве испытывали терпение принимающей стороны. Выпытывали все у Эллины, у Билли, Мэри старалась отшивать их, говоря с ними то по-русски, то на иврите. Эллина не понимала ни русского, ни иврита, в отличие от Америки, которую заваливали вопросами: когда детишки? сколько зарабатывает? субботу держит? почему Пол не бреется? он что, гиюр{?}[Гиюр — процедура принятия иудаизма неевреем] проходит? Америка, в отличие от тети, старалась отшивать их вежливо и дипломатично.
Еврейским родственникам католическое рождество было мало интересно, поэтому их отправили развлекаться в дом Билли. А для ассимилировавшихся в английских реалиях Мэри, Эллины и Америки это был праздник семейного объединения. Рождество решили отметить компанией из семьи Рамон, из без пяти минут молодоженов Билли и Эллины, несомненно, парой МакЗами и семьей Оранж-Овод. Омпада сварила морс, Мэри запекла утку, Фиби тискала Алекса и Еву. Это был один из самых семейных праздников за последние несколько лет.
До свадьбы Эллины и Билли оставалось меньше двух дней. Пол, Америка, Омпада и Эллина украшали зал, в котором должна была состояться неофициальная часть: бал и банкет. Эллина и Омпада мастерили цветы из бумаги, Америка надувала шары, которые, стоя на стремянке, вешал Пол. За день они умудрились превратить огромный светлый зал с украшенной рождественской елью в праздничный и нарядный. Омпада травила байки, на которые ей отвечал Пол, а она лишь шутила про бороду, которую он отпускал. Америка, впрочем, изредка его защищала, говоря, что густая щетина Полу очень даже идет. «Но не такие же заросли!» — возражала Омпада. Эллина делилась своими мыслями и переживаниями.
— Я только поняла, что мне страшно выходить замуж, — вдруг сказала она.
— Это только на первых порах страшно, а потом привыкаешь, — ответила Омпада, склеивая очередно цветок.
— Омпада, я чего-то о тебе не знаю? — спросила Америка нарочито удивленно, оторвавшись от розового шара.
— Пит — мой восьмой. А я тебе не рассказывала, что у меня гарем? — серьезно произнесла Овод.
— Я тоже в нем числюсь, — ответил Пол, приклеивая журавлика. — Омпада против моей бороды, потому что я напоминаю ей ее мужа из Аравии.
— А Билли я вообще у Омпады увела! — присоединилась Эллина.
— Я тоже хочу тебе в гарем. Чем я хуже других? — жалостливо спросила Америка.
— Ты слишком хороша для этого, милая, — последнее слово прозвучало как из уст отъявленного Казановы.
— Так, девочки, прекратите! — Пол не выдержал. Омпада, Эллина и Америка рассмеялись. Пол осторожно спустился по ступеням стремянки вниз. — Я пойду, не при девочках будет сказано, куда.
Пол пошел к винтовой лестнице, ведущей вниз.
— Такой солидный стал с этой бородой. Уже не тот мальчик с очаровательной улыбкой. Повзрослел, — высказалась Омпада, как только Пол исчез из вида.
— А по-моему она его старит, — сказала Эллина, пожав плечами. — Лет на двадцать.
— А ты что думаешь? — Омпада обратилась к Ами, но она уже задумалась о другом. Когда ушел Пол, у нее появилось дурное предчувствие, связанное совсем не с мужем. Она не могла объяснить это неведомое состояние.
— Борода как борода, — хмыкнула Америка, чем ни Эллину, ни Омпаду не удивила, и продолжила надувать шары.
По лестнице взбежал Пол и подошел к девушкам.
— Ами, там... какой-то человек приехал, говорит, что он твой отец.
Надуваемый шар лопнул в руках Америки, больно отлупив по пальцам. Омпада и Эллина ошарашенно переглянулись.
— Этого не может быть. Мой отец никогда бы сюда не приехал. Может, шарлатан какой-нибудь, решил у нас денег выпросить?
— Да нет, он представился Наумом Зами, да и похож на человека со свадебных фотографий твоих родителей, которые ты мне показывала.
Что-то обрушилось в душе Америки, руки задрожали.
— Какого он роста? — спросила она.
— Думаю, повыше Пита. Как-то так, — Пол вытянул руку на голову над собой.
— Точно он... — прошептала Эллина Омпаде.
Америка огляделась по сторонам. Одна ее часть хотела поздороваться с отцом, познакомить их с Полом, а другая желала остаться тут и никуда не ходить. На нее уставились три пары жаждущих ответа глаз.
— Пойдем, — решительно произнесла Америка, взяв Пола под руку.
— Удачи! — пожелала Эллина. Америка не ответила на пожелание. С Полом ей было спокойнее, чем одной, но все же в последний раз она видела отца в начале 1961-ого, когда переезжала в дом на Ливерпуль-роуд. Они двинулись в сторону лестницы и вскоре спустились вниз. На диване за колонной сидела девочка лет двенадцати с кудрявыми черными волосами, отдаленно похожая на Америку. Из-за угла вышла пара: высокий мужчина и маленькая женщина в песцовой шубе, ругающая его благим матом:
— Вот зачем мы сюда приехали? дочь нашу привезли? Они нам никто, ты понял?
— Дороти, Америка — такая же моя дочь, как и Мия. — Америка вздрогнула от этих голосов. Они мало изменились — только немного опустились в силу возраста.
Высокий худой мужчина не выглядел на свои пятьдесят восемь. Черные, как смоль, волосы только у висков были припорошены сединой, а лоб разрезался неглубокими морщинами. Взгляд его черных глаз остановился на Америке.
— Америка! — воскликнул он. Америка остановилась на месте и остановила Пола, желая, чтобы отец сам подошел. Наум подошел к Америке и остановился в двух метрах от нее, боясь подойти ближе. За его спиной остановилась та самая женщина. Дороти.
— Восемь лет тебя не видела, и еще сто бы не смотрела! — пробрюзжала она и обиженно ушла.
— Вот ты какая... — произнес Наум в приступе удивления и восхищения, не обратив внимания на слова жены. — Я приехал тебя повидать. Я не... Ты окончила институт?
— Ты ведь хотел спросить не об этом, — сказала Америка, незаметно сжимая руку Пола.
— Извините, я с вами не познакомился, — Наум обратился к Полу. — Наум.
— Пол. Приятно познакомиться, — подал голос Пол.
— Взаимно. Мия, — Наум повернулся и позвал младшую дочь. Девочка встала и подошла к отцу. Он обнял ее за плечи. — Мия, доченька, познакомься, это твоя сестра.
— Привет, — Америка постаралась улыбнуться Мии. Ами не знала, в курсе ли она семейных распрей.
— А мама говорила, что она очень страшная и у нее противный голос, — сказала Мия отцу.
— Да, у твоей мамы очень богатая фантазия, — Наум погладил дочь по голове и отпустил. Мимо Пола и Америки тихо проскользнули Эллина и Омпада. — Ами, где бы мы могли поговорить?
— У нас дома сейчас много гостей, — напомнил Пол. Америка взглядом спросила его, какие у него есть предложения. — Может, на нашу старую квартиру? Правда, там сейчас периодически живет Долтри{?}[Роджер Долтри — фронтмен The Who].
Америка согласилась. Родственников усадили в такси, а Пол и Америка сели с Омпадой и Эллиной в свою машину. Пол снял ее с ручника, Америка открыла окно и зажгла сигарету.
— Как ты? — спросила Эллина, погладив сестру по плечам.
— Нормально, — ответила Америка дружелюбно, сделала затяжку и тут же выбросила едва початую сигарету в окно. Машина тронулась. Никто не осмеливался говорить. И Америка не могла растрачивать энергию, потому что ей предстоял серьезный разговор с отцом. Пол подбросил Эллину и Омпаду до Джермин-стрит и двинулся в сторону старой квартиры, в которой они с Америкой провели свой первый брачный год, полный разномастных воспоминаний. Америка почувствовала сильное желание вернуться в то время и тяжелую тоску.
Повернулся ключ, и Пол отворил дверь. Пахнуло воспоминаниями, высохшими от слез. Вскоре все оказались на кухне. Америка по-быстрому сообразила ужин на всех и по окончании трапезы на кухне остались лишь Наум, Америка и Пол.
— Пол, извините, мы хотели бы поговорить наедине, — Наум обратился к МакКартни.
— Это я попросила его остаться. Мы с Полом через многое прошли, и я хотела бы через это пройти тоже с ним. Не стесняйся его, — Америка говорила строго.
— И как, получается, твоя новая фамилия? — спросил Наум, вглядываясь в черты лица Пола, наполовину закрытое бородой.
— Если бы я изменила ее, чего не сделала в силу некоторых обстоятельств, я была бы миссис МакКартни.
— Пол... МакКартни? — удивленно произнес Наум, обведя взглядом Пола. — Но...
— Не время для обсуждения предрассудков, — отрезала Америка.
— Я лишь хотел спросить... Как ты окончила институт? Кем ты работаешь? Хватает на жизнь?
— Институт окончила с отличием. Я ставлю спектакли в театре «Олд Вик» и продюсирую The Beatles. Не бедствую.
— А сколько вы уже женаты? Давно знакомы?
— Мы познакомились в 63-ем, поженились три года назад, — Америка отвечала коротко, по существу, не вдаваясь в детали.
— А... дети у вас есть? — чуть менее смело спросил Зами.
— Нет и быть не может.
Наум вдохнул немного воздуха, чтобы спросить, что же случилось, но постеснялся.
— Я сожалею. Ами, прости, что я не был рядом с тобой. Я не понял того, что должен был стараться за двоих — за себя и за твою мать. Ты так на нее похожа! Я смотрю на тебя и вижу в тебе ее. И понимаю, как скучаю по ней, как много мы с ней пережили. Нас с ней, в отличие от Дороти, скрепляли настоящие ценности жизни. Мы были, наверное, как вы с Полом. Одной душой. А я этого не понял и не уберег ее в твоем лице. Прости меня.
Америка возненавидела себя. Она не могла отличить: честен ли отец или это заранее заготовленная речь? Она не чувствовала ничего. «Ни-че-го», — повторило эхо в ее голове.
— Я должна сказать откровенно. Мне сложно понять и принять тебя. Я выросла в другой семье, где чужой мужчина относился ко мне как к родной дочери.
Она замолчала, решив не говорить: «Мне придется пересилить себя». Она не знала, хочет она этого или нет.
— Я безмерно благодарна за те материальные блага, что ты дал мне. Они помогли мне достичь того, что у меня есть. Но мы, увы, чужие люди. Пропасть между нами слишком велика, и я не уверена, сможем ли мы ее когда-нибудь преодолеть, и захотим ли? И ты не можешь знать, что у нас с Полом. Извини, вынуждена прервать разговор. Завтра надо рано вставать, а уже поздно. Спокойной ночи, — Америка встала из-за стола и вышла в прихожую. У нее больше не было сил продолжать. Пол попрощался с тестем и вышел из-за стола. Подойдя к Америке, он крепко обнял ее. Постояв так с минуту, они оделись и вышли на улицу, где растаявший снег лужами покрывал асфальт.
Приготовленная не наспех, с особым старанием, свадьба Эллины и Билли прошла пышно и торжественно. Их роспись в офисе прошла не так камерно, как у Пола и Америки. Романтическую обстановку дополнял струнный квартет. Америка и Омпада, как свидетель и подруга невесты, встречали гостей у входа. Среди подружек невесты еще числились Фиби, заводившая разговоры о своих любимых мультиках со всеми подряд, коллеги Эллины по журналу, одноклассницы и однокурсницы. Родственники уже толпились у входа в зал регистрации и непрестанно болтали и тетешкали бегающих, как два херувимчика, Алекса и Еву. К Америке, которую Эллина объявила главной по празднику, постоянно подходили и спрашивали, как скоро пройдет церемония, где жених и невеста, кто этот непонятный человек в углу, почему вы его пригласили, когда банкет и прочее о ходе торжества. Дверь распахнулась, и на пороге появились Тод в обнимку с незнакомой миловидной девушкой с прямыми каштановыми волосами чуть выше плеч. Легкая улыбка не сходила с ее лица.
— Привет, девчонки! — радостно поприветствовал он девушек.
— Привет, Тод! — воскликнула Омпада. — Познакомь нас со своей спутницей.
— А, это Сьюзи, моя подруга! — девушка кивнула Америке и Омпаде, улыбнувшись в белые зубы. — А это Америка Зами и Омпада Овод, я тебе о них рассказывал.
— Молодец, Тод! — похвалила Омпада, подмигнув парню. — Так держать!
— А это, — Америка взяла из корзинки, которую она держала в руках, горстку розовых лепестков малинового цвета, — возьмите, чтобы посыпать жениха и невесту, когда они будут проходить мимо вас. Становитесь у красного ковра.
Америка, улыбнувшись паре, высыпала им в руки немного лепестков. Следующими вошли Дэниэл Вульф и его девушка Ада — их пригласил Билли, вдохновившись харизмой Вульфа, и коллеги Эллины. Появились Наум и Мия, которым Америка улыбнулась так же обворожительно, как и всем предыдущим гостям.
— Доброе утро! — почти выкрикнула Омпада, чтобы не оказаться заглушенной поднявшимся шумом. — Возьмите немного лепестков, чтобы посыпать молодоженов, когда они будут шествовать по красной дорожке.
— Спасибо. Мия, возьми лепестки, — Наум отдал все лепестки дочери. — Дороти сегодня не будет. Ей нездоровится.
Америка ничего не ответила, и Наум с младшей дочерью ретировались.
— Нездоровится ей, как же, — желчно произнесла Омпада. — А вообще дурацкая все-таки была идея в декабре искать дефицитные розы и обрывать с них лепестки.
Америка рассмеялась. Дверь медленно отворилась и тяжелой походкой, озираясь по сторонам, вошел Уильям Кук.
— Уильям, здравствуй! — воскликнула Америка, обрадовавшись. Мужчина немного растерялся в поиках знакомого голоса и, наконец, увидел Омпаду и Америку, подошел к ним.
— Здравствуйте, дорогие девушки. Спасибо, что пригласили меня на праздник! Давно не видел тебя, Америка. Очень, очень, невероятно рад встрече!
— Взаимно, мистер Кук. На самом деле, я забыла, что ты должны приехать, хотя я составляла список гостей. Извините, что не можем долго поговорить — встречаем гостей.
— Ничего-ничего, я все понимаю! — улыбнулся Уильям. — Побеседуем потом.
— А, возьмете лепестки, чтобы осыпать ими наших жениха и невесту, как конфетти? — напомнила Омпада.
— Почему бы не взять? Если радикулит не сведет. А вы потом обязательно расскажите, какие у вас проекты намечаются.
— Обязательно! — воскликнула Омпада. Америка взяла из корзиночки лепестки и передала Уильяму. Как только он ушел, появился среднего роста мужчина с завязанными в пушистый хвост волосами. Морщинки около глаз стали немножечко глубже, а седина коснулась не только бороды, но и рыжих волос. Америка, увидев его, молча отдала корзину Омпаде и подошла. Он был готов к тому, чтобы племянница заключила его в крепкие объятия.
— Здравствуй, Америка, — тихо произнес он. Америка не могла оторваться от объятий с ним, но ей пришлось это сделать.
— Я очень рада тебя видеть, Роберт, — сказала она. Роберт улыбнулся в ответ, погладив девушку по волосам.
— Не верится, что этот день наступил, — пролепетал мистер Мигольц. — Мои родственники, наверное, уже здесь?
— Да, вон там, ближе к двери, — Америка указала на них, и Роберт отправился туда, но она остановила его. — Будет лучше, если ты поведешь Эллину к алтарю.
Он согласился и отошел к двери.
Все гости были встречены, и Америка с Омпадой стали раздавать оставшиеся лепестки, а потом вышли в холл, где с минуты на минуту должны были оказаться Билли и Эллина. Наконец, дверь распахнулась, и в здание вошли Билли, Эллина, Мэри и мистер Рамон, Даника — мама Билли и ее брат Эрнест. Они в суете, наводимой обеими мамочками, стали раздеваться и поправлять наряд невесты.
— Да что вы так паникуете, до регистрации еще десять минут! Ей-богу! — вмешалась Омпада.
— В такой день нельзя не волноваться! — воскликнула Даника, женщина с короткими завитыми волосами, подкрашенными в белый. — Это же свадьба!
— Вы же так только прическу невесте испортите. Доверьте это дело мне, — проявляла спокойствие Омпада. Она подошла к Эллине, поправила ей прическу и легкий макияж.
— Эля, к алтарю тебя поведет не Билли, — предупредила Америка невесту, пока Омпада приводила ее в порядок.
— А кто? — удивилась Элли.
— Не волнуйся, тебе понравится, — улыбнулась Америка. Эллина сжала губу и отвела удивленные глаза.
— Все, невеста, твой выход, — Омпада немного одернула подол. — Жених, ты где?
— А вот он я! — к девушкам подбежал Билли в черном фраке, на ходу поправляя бабочку.
— Ну вот что ты делаешь? Дай мне, — Омпада двумя легкими движениями поправила аксессуар, а заодно и завернувшийся вовнутрь воротник. Дружески хлопнув его по плечу, добавила: — Красавчик.
Эллина протянула Билли руку. Омпада и Америка через потайной ход убежали в место ожидания гостей.
— Приготовились! — воскликнула Омпада, и в этот момент раскрылись двойные двери, в которые вошли Эллина и Билли. Все присутствующие радостно закричали. «Какое пла-а-атье! Я тоже такое хочу!» — раздался голос Фиби. Жених и невеста прошли по красному ковру, и на них дождем посыпались розовые лепестки. В конце ковра, у другой двери, их встретил Роберт.
— Папочка! — воскликнула Эллина, бросившись отцу в объятия.
— Вот ты какая уже взрослая, моя девочка, — прошептал он, погладив пальцами ее затылок. — Я тебя провожу.
Дверь в зал открыли, и вошли сначала Билли со своим свидетелем — Питом Оранжем, затем вломились многочисленные гости и долго не могли рассесться на свои места. Подошло время регистрации. У начала дорожки остались лишь Эллина, держащая под руку Роберта, и чуть позади них Америка. Эллина громко выдохнула, и началось плавное шествие по дорожке. Все, кто находился в зале, обратили свои взгляды на невесту и ее отца. Роберт довел свою дочь до Билли, поцеловав ее в лобик, передал руку Эллины будущему мужу и сел рядом со своей матерью во втором ряду. Америка и Пит переглянулись, улыбнувшись своему соседству.
После росписи все приехали в зал, накануне украшенный гирляндами для того, чтобы напомнить о минувшем рождестве. После банкета начались танцы, даже скорее пляски. Не обошлось и без первого медленного танца новобрачных. Праздник прошел настолько весело и бурно, что Эллина, Омпада и Америка совершенно неожиданно для всех троих обнаружили себя на одной кровати в спальне Кармелитов, а их мужья, как оказалось ближе к вечеру, оказались забытыми в зале банкета.
— Ну вы и гулены! — хрипло рассмеялся Сэр Пол. — Наконец я твоего отца увидел! А почему его звали то Наумом, то Наомом?
— Понимаешь, — ответила Америка, выйдя к нему из темноты, — по паспорту он действительно звался Наумом. Наомом его прозвали домашние, последовав примеру моей матери. Оба имени являются еврейскими, только первое означает «утешающий», а второе образовано от женского, «Наоми», что значит «приятная».
— А почему твою маму звали Мерлин, как того волшебника из романов о короле Артуре? — любопытствовал старик.
— Паспортистка ошиблась. Мама решила назваться Мэрилин Кристи, но из-за одной пропущенной буквы она стала Мерлин.
— У тебя, наверное, такое интересное детство было, а ты от меня его скрываешь! Вечно говоришь свое «всему свое время», — обиженно проворчал Пол. — Я тебе всю душу тут раскрываю, а ты...
— А хочешь, покажу? — спросила Америка, но не так, как будто она поддалась старику, а словно на спор. Полу действительно было интересно узнать, как Ами стала сиротой и как семья пришла к конфликту. Америка, не услышав ответа, начала рассказ, перешедший в кино:
— К январю 1944-ого года мои родители сняли одну из множества пустующих квартир в Ливерпуле. Шла война, множество людей покинуло город, главы семейств и их сыновья отправились на фронт. Отец не хотел оставлять нас на произвол судьбы и идти воевать, тем более, что война уже сильно ударила по нам, но подолгу пропадать ему приходилось. Первый месяц он искал работу, подрабатывая в доке. Оказалось, что на фабрике в Ньюкасле не хватает первоклассного инженера, коим был мой отец. Он уезжал в воскресенье вечером, а возвращался в субботу утром. Иногда он пропадал на фабрике по две-три недели. Моя мама знала, что где-то в Англии живет ее сестра, Мэри, с которой они давно потеряли связь. Но она помнила, что Мэри живет в городе на букву «Л», но не в столице, отчасти поэтому она уговорила отца остаться в Ливерпуле. Пока отец добывал деньги на проживание, мы с мамой пытались перетерпеть голод, холод и другие ужасы той ливерпульской квартиры, которую я даже не помню. А в начале апреля мама нашла Мэри, которая уже вышла замуж и носила фамилию Мигольц.
Отработав в Ньюкасле в районе трех месяцев, отец пошел на повышение. Ему удалось возглавить фабрику к середине мая и купить небольшой одноэтажный домик с чердаком на Ньюкасл-Роуд, где, как оказалось позднее, жила Джулия Стэнли, мама Джона. Родители пригласили Мэри и ее мужа Роберта на новоселье.
В большой гостиной комнате был скупо накрыт стол. Хромая, тикали настенные часы. За окном повис синеватый майский вечер, и в комнате стоял бы синий полумрак, если бы не длинные свечи в подсвечнике, стоящие на столе и слегка рассеивающие темноту. В комнату вошла среднего роста блондинка лет двадцати трех с завязанными в хвост волосами в типичной одежде сороковых годов. От ее красоты Пол чуть было не упал под стол. Пол сразу понял, что перед ним Мерлин Кристи. У нее были черты Америки, точнее, Америка была полной копией матери, кроме волос, которые у Мерлин были почти платиновые от природы. Пола привлекал такой типаж, а обстановка первой половины сороковых годов придавала ей особого шарма.
Девушка разложила на столе вилки, оглядела стол, а потом и всю комнату. На ковре около окна сидела маленькая черноволосая девочка, играющая с неваляшкой. Как ни хотелось девочке уложить игрушку спать, игрушка сопротивлялась. Мерлин улыбнулась, заглядевшись на нее, и что-то ласково произнесла по-русски. В дверь постучали, и Мерлин, развязав волосы, слегка закручивающиеся на конце, и немножко растрепав их, пошла в прихожую.
За дверью оказалась милая парочка: сильно беременная блондинка, примерно ровесница Мерлин, и рыжий молодой человек с завязанными в коротенький хвостик волосами.
— Марина? — девушка долго разглядывала Мерлин в темноте, словно не веря, что это она. — Марина!
Девушки крепко обняли друг друга.
— Наконец-то мы встретились! Сестренка моя, — глаза Мэри были уже мокрыми от слез.
— Не надо плакать, все хорошо, — Мерлин подтерла слезы, стекающие по щекам девушки. — Все хорошо.
— Познакомься, это мой муж, Роберт, — Мэри указала на мужчину. Он выглядел лет на тридцать и был недурен собой. Он наклонил голову и тихо произнес:
— Рад знакомству.
Из кухни вышел высокий мужчина с белой кожей и черными волосами. Они с Мерлин были самыми что ни на есть кровью с молоком, парой, пышащей здоровьем и любовью.
— А это мой муж, Наум, — представила Мерлин. Роберт и Наум дружелюбно пожали друг другу руки. — Но это еще не все. Пройдемте, я познакомлю вас еще кое с кем.
Мерлин позвала всех за собой в гостиную. На ковре все еще сидела маленькая девочка, строившая из кубиков домик для своей неваляшки, но их хватало только на стену.
— Америка, — тихо произнесла Мерлин, любуясь.
— Какая прелестная девочка! — воскликнула Мэри и погладила себя по животу, садясь рядом с Америкой на ковер. — Хочу такую же!
Мерлин улыбнулась.
— Ну что, время ужинать? — спросил Наум. Его голос был красивее, чем у любого голосистого диктора на радио.
— Да это не ужин, это целый пир, — все еще тихо произнес Роберт, польстив хозяевам, хотя по меркам 1944-ого года ужин и правда был плотным.
— Можно эта чудо-девочка посидит со мной? — спросила Мэри, не отводя взгляд от молчащей Америки. Она сосредоточенно складывала кубики вокруг неваляшки. — Просто солнышко!
Мэри произнесла что-то по-русски, и Мерлин протянула руку, чтобы девушка встала. Мерлин взяла дочь на руки и усадила на стул. Стол оказался высоковат для Америки, и Наум достал из-за шкафа толстую дощечку и положил ее на стул, куда посадил дочь.
— Наум сам сделал подставку. Мы не любим подкладывать книги, — пояснила Мерлин.
— Приятного аппетита! — произнес Наум, садясь. Все остальные пожелали ему того же.
— А почему все же Америка? — спросил Роберт после некоторого молчания.
— На самом деле, я так решила еще в детстве, — призналась Мерлин. В ее голосе прозвучали нотки таинственности.
Вскоре ужин был окончен, и Мерлин стала убирать посуду со стола. Наум тоже поднялся, чтобы помочь ей. Они поставили чайник на плиту, чтобы заварить чай, а вернувшись, застали Мэри играющейся с Америкой.
— Какие у тебя черные глазки! Как у папы! И черные волосики, как у папы! А губки, губки как у мамы. И носик.
Наум и Мерлин переглянулись, улыбнувшись друг другу. Роберт тоже наблюдал за женой, расплываясь в улыбке.
— Скоро у тебя появится младший братик или сестричка. Интересно, на кого он будет больше похож: на маму или на папу?
Мэри, погладив Америку по головке, повернулась к Науму и Мерлин.
— Все-таки здорово, что мы встретились. Как только все это началось, я испугалась, что мы никогда не увидимся. Один раз мы с Робертом попали под бомбежку. Это сводит с ума, ты слышишь каждый свист падающей бомбы и не понимаешь, она летит на тебя или же нет. Хочется, чтобы такое никогда не повторилось.
Наум и Мерлин знали войну с другой стороны и ни за что на свете не хотели говорить об этом. Даже друг с другом. На кухне засвистел канарейкой чайник, и Мерлин встала, чтобы снять его с огня, а Наум без приглашения пошел за женой, чтобы помочь ей. Вскоре Наум внес на жестяном подносе четыре чашки на блюдцах.
— Извините, к чаю у нас ничего нет, даже сахара, — извинилась Мерлин. Наум поставил чашки на стол. Мерлин отлила немного чая в блюдце и поставила его перед Америкой. — Он горячий. Подожди, пока остынет.
Америка послушалась.
— А почему она молчит? — поинтересовалась Мэри.
— Она разговаривает, но очень редко, — сказал Наум. — Маленькая партизанка.
— Это точно... — вздохнула Мэри. — Кстати, мне тут Роб напомнил. Должны признаться, вы очень вовремя устроили новоселье, потому что на следующей неделе мы уедем. Надолго ли — один только бог знает.
— Зачем? — спросил Наум.
— Что-то случилось? — заволновалась Мерлин.
— У Роберта тяжело заболел отец. Родители у него не молодые, и мы поедем помогать.
— Как жалко, — расстроилась Мерлин, думавшая, что наконец-то вернула сестру в свою жизнь. — Я надеюсь, он поправится. Элохим рахум{?}[ивр. — Бог милостив], — добавила она на иврите.
Вскоре гости допили чай и собрались домой. Прямо перед выходом Мэри спохватилась:
— Я совсем забыла! Мы же принесли небольшой гостинец. Эх, что же мы не вспомнили о нем, когда пили чай? — обратилась она к Роберту. — У тебя есть щипцы для сахара?
— Есть, — ответила Мерлин.
— Я бы тебе все равно это подарила, — Мэри достала из сумки большой кусок сахара, размером с полголовы.
— Сладкое нужно для интеллекта, — добавил Роберт, искренне улыбнувшись.
Мэри и Мерлин надолго попрощались.
Потянулись длинные семейные дни. Мерлин иногда созванивалась с Мэри. В середине июня у нее родилась дочка, которую назвали Эллина Роза Мигольц. Через четыре дня крошке Америке исполнилось два года.
Наум продолжал подолгу пропадать на фабрике. Он старался чаще звонить жене и говорить, как любит ее. Вернувшись одним пятничным вечером домой, он услышал, как играет музыкальная шкатулка и Мерлин по-русски говорит о чем-то с Америкой. Он прошел в гостиную, откуда доносились звуки, и остановился на пороге. Мерлин, держа Америку за ручки, танцевала с ней под музыку Бетховена из шкатулки, и говорила:
— Мы с тобой — две балерины, да?
— Да, — ответила Америка, — танцуем.
— Ты разговариваешь с ней по-русски? — радостно спросил Наум тоже по-русски.
— Смотри, кто пришел! — обратилась Мерлин к Америке. — Это же наш папочка!
Наум вошел в комнату и взял малышку на руки и вытянул над собой. Несмотря на то, что потолки в доме были высокими, Америка оказалась почти у самой люстры, что привело ее в восторг, и она радостно забулькала.
— Ты правильно делаешь, что говоришь с ней не только на английском, — продолжил Наум, бегло говоря. — Она не должна забывать язык предков. Пусть мои родители дети эмигрантов, они научили меня говорить по-русски.
— Я с ней говорю не только по-русски и по-английски. Мы еще и на иврите говорим, и на французском. Et-ce donc, ma ch;re?
— Oui{?}[«Не так ли, милая? — Да.»].
— Ты умница, — Наум поцеловал Мерлин в щеку, а потом, усадив Америку поудобнее, и ее, — и ты тоже!
Кончилось лето, а там потянулись тоскливые и холодные осенние дни, превратившиеся вскоре в зимние. Голодные Мерлин и Америка, дожидаясь приезда Наума, коротали время за своим любимым занятием. Мерлин читала Америке книги на русском и Тору на иврите, зачастую при свете свеч — электричество все еще работало с перебоями. Осенью они иногда выходили гулять по парку. Они собирали опавшие разноцветные листья, мокрые от постоянных дождей, приносили их домой, раскладывали на столе в пустующем отцовском кабинете, а потом складывали в тетрадь. Один раз они сходили на морской берег. Дул колючий ветер, бушующие волны пенились и злобно били о берег. Вечером они пили чай: Мерлин щипцами откалывала от сахарной глыбы маленькие кусочки, чтобы пить чай вприкуску с ним. А потом Мерлин укладывала Ами спать и пела ей песни на разных языках. Ее голос, самый лучший на свете голос, успокаивал Америку лучше всего, и она крепко засыпала.
Мерлин временами списывалась с Мэри, и она рассказывала о том, как растет ее дочь, как тяжело болеет отец Роберта, но к Рождеству письма от сестры перестали приходить. Вскоре приехал Наум с маленькой елочкой, несколькими листами фольги и большим апельсином.
— Не могу оставить моих любимых без праздника! — воскликнул он, войдя в дом. Потоптав по ковру у двери, он стряхнул с больших сапог немного снега, и положил апельсин и фольгу на тумбу.
— А откуда ты взял это? — Мерлин указала на желтый шарик.
— Санта Клаус в ящик положил, — Наум подмигнул Америке, сидящей у матери на руках и внимательно разглядывающей отца. Она улыбнулась.
Наум построил подставку для крохотной елочки и присоединился к Мерлин и Америке, мастерящим из фольги и ниток игрушки. Точнее, Америка просто наблюдала за ловкими движениями матери. Вскоре елка засияла разнообразными украшениями: игрушками, мишурой и звездой на вершине, будто сделанными из серебра.
Поужинав рыбой — основным блюдом в меню ливерпульцев, семья отведала сочного желтого фрукта, брызжущего соком, с имбирными пряниками и чаем и улеглась спать на широкую кровать Наума и Мерлин, загадав одно большое желание на всех: быть вместе всегда, несмотря ни на что.
Мерлин отправила еще несколько писем сестре, но ответ не приходил. В феврале ударили сильные морозы и несколько дней шла непривычная для Ливерпуля метель. Когда она прекратилась, началась, казалось, самая лучшая весна. Мерлин и Америка стали чаще выходить на улицу и подставлять свои лица смелеющим солнечным лучам, вдыхать ароматы цветущих садов. Мерлин включала плохо работающее радио тогда, когда там не передавали новости, а играла музыка. Америка долго сторонилась этого странного прибора, а потом стала садиться в противоположной стороне от приемника и слушать одни из самых прекрасных звуков и голосов на свете. Дни становились длиннее, и в то время, когда Мерлин укладывала Америку спать, было совсем еще светло, к большому изумлению девочки.
Одним вечером, в самом разгаре рабочей недели, приехал Наум. Он был чем-то так обрадован, что говорил очень громко для себя и для всех живущих в этом доме:
— Мерлин, праздник! Праздник!
— Что такое? — Мерлин в фартуке выскочила в коридор, удивленная ранним приездом мужа.
— Война закончилась! Германия сдалась! Не говоря уже о том, что Гитлер застрелился неделю назад!
Мерлин выдохнула.
— Думаю, это заслуга в первую очередь СССР. Союзники намного меньше усилий приложили к этому. Не сломались, хотя потеряли много, — высказал свои мысли Наум.
Мерлин, казалось, не очень хочет говорить об этом.
— Да, — согласилась она. — А что это ты не на работе?
— Я по такому случаю решил устроить двухдневный выходной, — ответил Наум.
По случаю окончания войны Наум и Мерлин единогласно решили купить граммофон и пианино. После третьего дня рождения Америки инструмент поставили в гостиной, как и граммофон, и теперь комната, по словам Мерлин, стала выглядеть завершенной. Теперь девушка стала развлекать себя и дочь игрой на пианино. Америка часто садилась рядом и слушала, как играет Мерлин. Ее фарфоровые руки бегло скользили по клавиатуре, выдавая невообразимые пассажи. Иногда Мерлин ставила перед собой листы со странными закорючками и неведомым образом различала в них то, что нужно играть.
Наум иногда приносил домой большие цветные конверты, из которых Мерлин доставала большие черные диски и клала на граммофон. Из большой трубы с легким потрескиванием вырывались бесподобные звуки классической музыки и джаза. Они помногу часов слушали оркестры Гленна Миллера и Дюка Эллингтона, голоса The Andrews Sisters, Нэта «Кинга» Коула, Билли Холидей, Вуди Гатри и многих других; регулярно звучали Вивальди, Чайковский, Моцарт и Бах.
Постепенно жить стало легче, чем раньше. Появилось больше продуктов, дров для камина, которые берегли до осени и зимы. Сознание маленькой Америки крепло для того, чтобы память набирала побольше воспоминаний в свое бесконечное хранилище.
Однажды Америка проснулась от странных звуков. Ей показалось, что это шкварчит раскаленное масло на сковороде, и, не придав этому значения, она задремала. Но звуки все не прекращались и взволновали девочку. Она поднялась, чтобы посмотреть, спит ли мама. Заскрипела кровать в ее комнате, когда Америка выглянула, мама, в одной ночной рубашке, обувалась в тапочки. Америка робко пошла за ней. В гостиной край ковра намок, а в коридоре ручьем текла вода.
— Черт, — произнесла Мерлин, сделав шаг в горячую воду. Не растерявшись, она прошла дальше, хлюпая водой. Америка остановилась на мгновение, продолжая наблюдать за мамой. Мерлин включила свет и увидела, что из трубы вырывается струя воды. Тут же она щелкнула какими-то рычажками и свет вовсе выключился. Потом мама скрылась в темноте коридора, и, даже пройдя по дивану дальше, Америка не смогла ее увидеть. Вскоре вода перестала хлестать и стала мерно капать. Мерлин вышла из ванной, держа в руках ведро и пару вафельных полотенец.
— О, Америка, не спишь? — спросила мама по-русски, а потом добавила по-английски: — Не выходи сюда.
— Я услышала странные звуки и пришла сюда, — ответила Ами, садясь на спинку дивана.
— Потом поможешь мне, ладно? — Мерлин вернулась к русскому.
— Хорошо, — согласилась Америка.
Мерлин положила полотенца на пол, а потом стала выжимать их в ведро. От этого ситуация особенно не менялась. Тогда она пошла на поиски половых тряпок и старых пеленок и простыней. Заправляя намокшие волосы за уши, она вставала на колени, склонялась над полом и водила по нему всеми возможными тряпками и продолжала выжимать их. Потом она унесла ведро и, судя по звукам, вылила воду в чугунную ванну, а вернулась уже с завязанными в хвост волосами, ведром и тазиком. Воды стало куда меньше. Девушка встала и, почесав тыльной стороной ладони нос, вытерла руки о грудь. Ночнушка промокла почти целиком.
— Хорошо, что папа приедет сегодня, — выдохнула Мерлин и снова щелкнула рычажками. Включился свет. А помощь Америки так и не понадобилась.
Вскоре ржавые трубы заменили, а после этого началась осень. Закончилась война США и Японии, о чем тоже рассказал папа. Когда он приезжал, они с мамой долго перешептывались в кровати, и Америка любила ложиться между ними и подслушивать непонятные, но интересные разговоры. Иногда она просыпалась оттого, что родители разговаривают, и долго слушала их голоса. Как правило, это было воскресное утро, потому что папа обычно проводил дома ночь с субботы на воскресенье. Особенно она любила, когда они говорили по-русски и по-французски. Однажды мама сказала:
— Никак не могу узнать ничего о Мэри. Она уже почти год не отвечает на мои письма.
— Если хочешь, я могу съездить в Бирмингем и узнать что-нибудь о них, — ответил папа.
Мама часто рассказывала о своей сестре Мэри и об их детстве. Они жили в небольшом селе, вернее, местечке. Ее родители были евреями. В стране, в которой они жили, евреев не особенно любили, поэтому в документах Мерлин звали Мариной, а по-еврейски Меирой, что значит «излучающая свет», а ее сестру Анной-Марией, Ханной-Мариам. Но это местечко было настолько далеким, что за ним никто не следил. Местные жители говорили на иврите или идише, держали субботу, посты, праздновали Хануку и Песах, мужчины молились в синагоге, как положено, три раза в день. Мерлин рассказывала о веселых застольях, о таинстве шаббата, о крепости братства того местечка, а особенно крепкой была их дружба с сестрой. Когда Мерлин было восемь лет, а Мэри шесть, они ушли гулять в поле, но их вдруг настигла гроза. Они спрятались под старым ссохшимся деревом. Мерлин попросила подождать ее и отойти к дереву помоложе и пошла на поиски безопасного места. Но Мэри ослушалась и осталась у дерева, но потом, испугавшись, она побежала за сестрой. Не успела она добежать до нее, как раздался жуткий грохот и треск: молния ударила в сухое дерево и зажгла его. После этого Мэри поклялась старшей сестре, что всегда и везде будет идти за ней.
Наум съездил в Бирмингем, как и обещал, в конце октября, но никого там не нашел. Он навел справки и оказалось, что Мэри все перепутала, и они живут в Бристоле, а не в Бирмингеме.
— Как же она оставила мне неправильный адрес? И как я ей отправляла письма в Бирмингем, но они оказывались в Бристоле?
— Индекс, дорогая, индекс. Ты помнишь, какие растерянные они были в тот вечер? Возможно, были настолько поглощены предстоящими заботами, что не придали этому значения, — предположил Наум.
Мерлин впервые за все это время покинула Америку и уехала в Бристоль, чтобы проведать сестру. Ами осталась наедине с отцом. С ним было не менее интересно, чем с матерью. Они прогулялись по набережной реки Мерси, а потом Наум показал Америке ливерпульские доки. Наум увлеченно рассказывал дочери о всемирной истории, которой очень увлекался, про великие изобретения, про Эдисона, про Ньютона, Галилея, Эйнштейна, даже не задумываясь о том, что она может чего-то не понять. Вернувшись домой, Наум набрал теплую ванну с пеной для Ами.
— Папа, а где Бристоль? Он далеко? — спросила Америка, когда папа обтирал ее полотенцем.
— Сейчас покажу, — ответил он, укутывая ее в сухое, теплое полотенце, только что снятое с трубы. Он отнес ее в гостиную, посадил на диван, и залез в шкаф. Оттуда он достал толстую книжечку и раскрыл ее. Она состояла из одних только картинок.
— Вот, посмотри, — сказал он, садясь на диван рядом с девочкой. На картинке была какая-то странная бежевая фигура, изрезанная черными полосками и разнообразными надписями. — Это Ливерпуль. А это — Лондон, столица Великобритании, страны, где мы живем. — он указал на точку правее и ниже Ливерпуля. Потом его указательный палец сдвинулся влево, где в бежевую фигуру врезалось что-то голубое. Америка предположила, что это море.
— Примерно одинаково, — сказала она.
— Нет, — не согласился Наум. Он взял карандаш. — Когда ты вырастешь и пойдешь в школу, тебе расскажут про прямоугольный треугольник и про теорему Пифагора. В прямоугольном треугольнике есть прямой угол, гипотенуза и два катета. Гипотенуза всегда длиннее любого из катетов. Посмотри, — Наум соединил Ливерпуль, Бристоль и Лондон так, что получился треугольник. — Какая линия здесь самая длинная?
Америка указала на правую линию, соединяющую Ливерпуль и Лондон.
— А самая короткая?
Америка указала на нижнюю линию, соединяющую Бристоль и Лондон.
— Правильно. Получается, что Бристоль ближе к Лондону, чем Ливерпуль, а Ливерпуль ближе к Бристолю, чем к Лондону.
Мама вернулась на следующий день и сказала, что отец Роберта уже давно скончался, но они вынуждены оставаться в Бристоле, чтобы расплатиться с многочисленными долгами покойного. Для этого им приходится сдавать свой ливерпульский дом, Роберт работает рыбаком и часто пропадает не на одни сутки, а Мэри устроилась на две работы: в комиссионный магазин и в театр статистом.
— А дочка у них растет такая смешная, с рыжими взъерошенными волосами, такая хулиганка! Ни минуты на месте усидеть не может. Полная противоположность Америки, — Мерлин улыбалась от мысли о племяннице.
Вновь потянулись тихие дни. Мерлин играла на пианино или читала Америке книги. Порою они играли в мяч, уходя в пустующую соседнюю комнату, более тесную, чем гостиная. Перед сном они пили теплое молоко, греясь у камина и разглядывая танцующие языки пламени. Утром Мерлин убирала золу, и они с Америкой уходили гулять. Когда незадолго до Рождества выпало много снега, Мерлин и Америка, потянув за собой приехавшего папу, поспешили на улицу, чтобы поиграть в снежки, побегать между деревьями, попрятаться за ними и как следует повеселиться.
На это Рождество Наум привез уже елку побольше и достал немножечко стеклянных игрушек, да и стол оказался немного пышнее, но уже без апельсина. А через две недели он вернулся вновь, чтобы отпраздновать день рождения Мерлин.
— А сколько тебе исполнилось? — спросила Америка, наблюдая за мамой, готовящей крем для торта.
— Vingt-six, — ответила Мерлин, перемешивая в большой миске аппетитную белую массу.
— Двадцать шесть? — переспросила Америка.
— Правильно. Молодец! — похвалила Мерлин. — Хочешь попробовать крем?
Америка кивнула, и Мерлин дала ей облизать ложку.
— Вкусно! А сколько папе? — спросила девочка, проглотив крем.
— Почти trente-six. У него день рождения тридцать первого марта. Он старше меня на десять лет, — поведала Мерлин, улыбаясь Америке.
Америка стала наблюдать, как Мерлин мажет белый крем на румяные бисквитные коржи.
Время порой несется, как секундная стрелка на часах, а порой медлит, словно чего-то ожидая, как часовая. Зима выдалась не такая холодная, но хмурая и длинная. Наум возвращался домой редко, и Мерлин с Америкой часто говорили о том, что очень по нему скучают. День рождения мистера Зами удачно выпал на воскресенье, и семейство смогло его отпраздновать. Вскоре солнце стало выходить чаще, зазеленели деревья, зацвели сады. Мерлин иногда собирала самые красивые цветы, чтобы засушить их в тетради.
— Цветами нужно любоваться, — говорила Мерлин. В цветах она смотрелась так прекрасно, как будто они цвели для того, чтобы украсить именно ее. — Их нельзя рвать помногу и бросать. У всех должна быть земля, и у растений тоже. Но если ты хочешь взять немного и сохранить, чтобы познавать красоту, глядя них — в этом нет ничего плохого.
Америка запоминала все, что говорит мама. Она знала, что она говорит самые мудрые вещи на свете, которые она осознает сама, когда вырастет.
После того, как Америке исполнилось четыре, стало происходить что-то невообразимое. Во-первых, приехал папа, причем не на один день. Он сказал маме собирать чемоданы, потому что они отправляются в Париж по его делам. Мама иногда рассказывала про город Париж: они с папой познакомились и поженились там. Побывали они там всего ничего — два с половиной дня, и Америка даже ничего не успела запомнить, но ей в память врезалась поездка на теплоходе через Ла-Манш. Во-вторых, после возвращения домой Мерлин начала учить Америку играть на пианино. Порой было непросто, но девочке очень нравилось. В один момент Мерлин достала бумагу, линейку и перьевую ручку и стала чертить полоски по пять линеек в каждой. Так Ами стали учить нотной грамоте.
— Если кто-то скажет тебе, что музыкой — или чем-то другим, кроме нее, — нельзя заработать на жизнь, не слушай его. Деньги в жизни не главное. Всегда нужно заниматься тем, что тебе нравится, а не тем, что приносит тебе много денег, — говорила Мерлин.
Перьевая ручка в ее руке скользила по бумаге легко, не оставляя ни одной кляксы, и казалось, что так получится у любого.
— Попробуй нарисовать скрипичный ключ, — Мерлин протянула Америке ручку. Америка потянулась к ней левой ручонкой и взяла предмет. Мерлин всмотрелась повнимательнее: Ами уверенно взяла ручку в левую руку и вывела загогульку, похожую на скрипичный ключ, а потом еще одну и еще. Левая рука провела по еще невысохшим чернилам и смазала их.
— У тебя хорошо получается, — похвалила Мерлин.
— Только испачкалось, — сказала Америка, оглядев свое творение.
— Ничего страшного. А если попробовать правой рукой?
Америка попыталась взять ручку, но не сразу поняла, как лучше прихватить ее пальцами. Потом у нее все-таки получилось, и она не сразу сориентировалась, в каком направлении рисовать сложную фигуру.
Через несколько дней перед занятием Мерлин сыграла свой этюд, который сочинила сама и назвала «Ами».
В-третьих, Мерлин нашла старый букварь, по которому стала учить Америку читать. Сначала она научила читать по-русски, затем по-английски, после чего задача усложнилась до французского. Мерлин проявляла железное терпение, ни разу не повысив голоса. Она знала, что ребенку для столь кропотливого процесса нужно немало времени и уйму усилий, и результат не заставил себя ждать, даже превзошел ожидания. К следующей весне Америка неумело, лепеча себе слова под нос, начала читать книги на трех языках уже сама и приступила к письму. После занятий музыкой она долго практиковалась в повторении слов из книги. Порой буквы менялись друг с другом местами или переворачивались в обратную сторону или вовсе приходили из другого языка, но Америка смогла с этим справиться.
Когда папа возвращался домой, Америка просила показать ей еще что-нибудь на карте или рассказать про ученых. Наум с удовольствием отзывался на ее просьбы и показывал ей Африку, Европу, Россию, Австралию, Америку, Северный полюс, меридианы и экватор, рассказывал о разных ученых дядечках и о том, какие из их изобретений есть у них дома. Потом в комнату заходила Мерлин, звала их: «Наом, Ами, пойдем обедать!», и они уходили в кухню, есть что-то очень вкусное.
Одним погожим днем Мерлин одела Америку в новый сарафанчик, взяла за руку и повела совсем не в сад, а в незнакомое ей место. Мерлин сказала, что они идут в школу. Они с папой рассказывали о школе разное, поскольку учились в совсем разных школах. С начала осени по конец июня ей придется каждый день утром уходить получать знания от разных взрослых людей. Мерлин привела Ами в какое-то здание среднего размера с отделанными деревом стенами и полом в черно-белую клеточку. Они вошли в коридор и сели на скамейку рядом с дверью, на которой висели две таблички с надписями «Директор» и «Мистер Беррингтон». Рядом с Мерлин и Америкой присоседились угрюмого вида женщина и мальчик в комбинезоне. Он болтал ногами, раскачивая скамью.
Дверь отворилась, и вышел мужчина в сером костюме. По всей видимости, это и есть мистер Беррингтон. Он оглядел родительниц и спросил:
— Кто из вас Зами;?
— За;ми, — поправила Мерлин.
— Значит, вы, — мужчина перевел взгляд на миссис Зами. — Проходите.
Мерлин встала и взяла Америку за руку. Они вошли в кабинет мистера Беррингтона, заставленный шкафами с папками.
— Итак, — мистер Беррингтон сел за стол, подвинул стул ближе, положил руки на бумаги и обратился к Америке: — Здравствуй. Как тебя зовут?
— Америка Джуди Зами, — ответила девочка. По лице директора прошла тень удивления.
— Интересное у тебя имя. А как зовут твою маму? — мужчина окинул Мерлин коротким взглядом.
— Мерлин.
— А скажи, сколько тебе лет? Можешь показать на пальчиках.
— Девятнадцатого июня мне исполнится пять лет, — совсем по-взрослому произнесла Америка.
— Ну хорошо, Америка. Расскажи мне, что ты умеешь, — мистер Беррингтон сложил руки перед лицом.
— Моргать, — ответила Ами. Мужчина усмехнулся.
— Это понятное дело. Моргать все умеют. А читать, считать ты умеешь? Расскажи мне о таких способностях, — он откинулся на спинку стула и стал крутить в руках ручку.
— Я умею читать по-русски, по-английски и по-французски, писать ноты и играть на пианино.
— Ничего себе! — воскликнул директор. — А посчитать до десяти можешь?
— Могу и больше. На каком языке: французском или на иврите?
— Даже так? — мистер Беррингтон поднял брови так, что его лоб сморщился. — Давай по-английски до двадцати.
Америка уверенно произнесла все числа от одного до двадцати.
— Умная у вас девочка. Особенно для своих неполных пяти. То, что нужно нашей школе, — обратился директор к Мерлин. — Но только почему Америка? Не боитесь, что ее будут дразнить одноклассники?
— Если они будут ее дразнить, это будет значить, что не такие и одаренные дети у вас учатся, — ответила она.
— Верно, — согласился мистер Беррингтон, улыбнувшись.
По просьбе директора Америка немного почитала ему вслух и немного пописала под диктовку.
— Вас не смутило, что она леворукая? — спросила Мерлин.
— Нет, конечно. Англии надо избавляться от средневековых предрассудков. Если переделывать что-то в талантливом человеке, его можно сломить, — директор впервые порадовал Мерлин своими словами.
Лето, полное счастливых прогулок по парку, нежного молочного мороженого и леденцов, стало походить на осень: аллеи покрывались сухими желтыми листьями. Однажды Америка осмелилась выйти из дома сама. Шутка ли — совсем скоро она будет без мамы проводить помногу часов в школе. Осторожно, не будя маму, она вышла из дома и закрыла дверь. Во дворе на траве, которую время от времени косил отец, лежало множество блестящих росинок. Некоторые травинки покрывали сморщенные листочки. По знакомому маршруту она пошла в большой парк неподалеку. На улице ни души, только пятилетняя девочка во влажных от росы туфлях шагает по Ливерпулю.
Природу, казалось, покидают силы. Листья деревьев по краям покраснели, подсушились. Трава поредела, птицы перестали петь, время от времени дул холодный ветер — не зря Ами облачилась в плащик. Испугавшись, что сейчас о ней беспокоится мама, девочка пошла назад. По пути назад Америке стали встречаться суровые рабочие и дамы с пушистыми собаками, и Ами сдерживала соблазн погладить хоть одну из них. Дойдя до дома, Америка поняла, что замерзла бы, если бы задержалась в парке еще ненадолго.
Вернувшись, она разделась, разулась и вошла в теплую гостиную. Взяв книгу, Америка включила торшер и стала читать до того, как встанет мама. Часы показали семь утра, когда мама вышла из спальни.
— Доброе утро, — Мерлин поцеловала Ами в макушку. — Как давно не спишь?
— Часа два, — сказала Америка. Она умолчала о том, что выходила. Если надо, мама сама узнает и спросит, и тогда Америка честно ей ответит. Это не будет враньем. Мама сама говорила, что у человека есть право на свои тайны.
Через несколько дней Мерлин и Наум впервые проводили Америку в школу. Там было немножечко мрачно, много детей и жесткие скамейки. В класс вошла долговязая женщина с завязанными в хвост пепельными волосами. Сначала она показалась Америке строгой, неулыбчивой и неподкупной. Но потом она улыбнулась, и ее глаза зажглись добрым взглядом. Она представилась: «Мисс Гарднер», чем напомнила Америке что-то связанное с садом. Мисс Гарднер поинтересовалась, как зовут ее учеников, и, дойдя до Америки, никак не выделила ее, чтобы не обидеть других ребят.
Вскоре начались обычные учебные дни. Уроки заканчивались в полдень. Мисс Гарднер оказалась одновременно и ласковой, и строгой. Поначалу Америка рассказывала Мерлин, что уроки даются ей так легко, что порой она скучает. Мерлин и Америка не прекращали прогулок, а вечером они разжигали камин и устраивали вечерние чтения. Когда похолодало, прогулки стали короче, но Мерлин нашла, чем это заменить. Она сказала Америке накинуть пальто и достала из кладовой стремянку. Оказалось, что у антресоли есть люк, который Мерлин открыла и забралась наверх.
— Не бойся, поднимайся сюда.
Мерлин протянула руки. Америка смело забралась по стремянке, и теплые мамины руки обхватили ее и потянули вверх. Они оказались на откинутой крышке люка. Мерлин и Ами встали.
— Будь осторожней, не получи занозу, предупредила Мерлин.
Америка оглядела чердак. Тут было множество разных пыльных предметов: стоящие высокими стопками книги, ноты, арбалет, дартс, половина шахматной доски, сломанные санки. Дерево под ногами скрипело. Крыша была так низко, что Мерлин пришлось немного сгорбиться, чтобы не удариться головой. Чердак освещался лишь маленьким окошком. Мерлин зашла за одну из «книжных стен», и Америка тоже оказалась там. Мерлин держала в руках скрипку.
— Когда я была маленькой, в деревне жил человек по имени Хаим. Он играл на скрипке. У нас много кто учился играть на скрипке, но Хаим играл совершенно по-особенному, чарующе и виртуозно. Я часто приходила к нему, чтобы послушать, как он репетирует. А потом он устраивал маленький концерт, на котором собиралось все местечко. Многие удивлялись, почему он не поедет в столицу и не устроится там в оркестр. Он сказал о причине только мне: «Я еврей, Меира, поэтому никто меня не примет. Евреев ненавидят. Это мое проклятие». Когда мне исполнилось двенадцать, он играл на моей бат-мицве{?}[Бат-мицва (бар-мицва у мальчиков) — еврейское совершеннолетие. У девочек наступает в двенадцать, у мальчиков в тринадцать]. А через две недели он умер, и музыки в моей жизни стало намного меньше. Я забрала себе его скрипку и попыталась научиться играть. У меня немного получилось, но для того, чтобы стать ближе к Хаиму, мне не хватило времени. Думаю, он будет не против, если ты продолжишь традицию на его скрипке.
Мерлин печально улыбнулась, сдула с инструмента пыль и передала его Америке. Потом Мерлин показала Ами гитару.
— Я обнаружила ее в квартире в Париже; видимо, забыл кто-то. Я любила поиграть на ней вечерами. А когда мы с Наомом, с твоим папой, уезжали, я не смогла ее оставить. Она проделала большой путь.
Мерлин и Америка стали часто забегать на чердак. Стало рано темнеть, и Мерлин брала с собой керосиновую лампу. Одним вечером Америка все-таки всадила себе занозу. Она впилась в пальчик и спряталась там.
— Мам, я укололась занозой, — сказала Америка почти невозмутимо.
— Так, подожди, — Мерлин тоже сохраняла спокойствие. — Пойдем вниз. Сегодня никакого чердака.
Мерлин посадила Америку на диван и скрылась в кухне. Ранка была невидимой, но если Ами касалась подушечки пальца, становилось больно. Мама принесла иглу и маленький пузырек с чем-то прозрачным.
— Сейчас будет неприятно, — предупредила она и встала на колени на ковер. Мерлин с легким хлопком раскупорила пузырек, и от него неприятно запахло. Америка отвернулась. Когда Мерлин стала доставать занозу, Америка напряглась и сжалась.
— Не молчи, если больно. Боль нужно выплескивать, — сказала мама.
Америка захныкала от боли.
Учеба продолжалась. Америка не знакомилась с одноклассниками, хотя быстро запомнила всех по именам. Иногда к мисс Гарднер приходил ее сын, Ник. Он был постарше, может, лет на пять и вел себя слишком высокомерно. Потом Ник стал общаться с мальчишками и задирать девчонок. Они обиженно вскакивали со своих мест и, плача, убегали. Мисс Гарднер наказывала Ника и успокаивала девчонок, но однажды жертвой Ника стала Америка, сидевшая на отдалении. Когда учительница вышла, ей в голову прилетел бумажный сверток. Наблюдавшие за этим мальчишки громко засмеялись. Америка раскрыла бумагу и прочла: «Америка-Америка, а где твой Христофор Колумб?»
— А вы знаете, кто такой Колумб? — спросила Америка, бросив сверток обратно мальчишкам. В этот момент в класс вошла мисс Гарднер.
— Зами! Кто бумагой кидается? Быстро в угол! — рассерженно воскликнула она. Мальчишки победно расмеялись над пораженной девочкой.
Вскоре ученикам представили нового учителя, который вел физкультуру, мистера Доусена — строгого военного в круглых очках. Несколько раз вместо уроков они со вторым и третьим классами ходили в лес. Потом их вдруг отпустили на рождественские каникулы. Это, Америка знала точно, значило, что скоро будет день рождения у мамы. Она посчитала и оказалось, что ей исполнится уже двадцать восемь. Америка решила сделать маме маленький подарок и нарисовала, как они играют на пианино.
Мама много говорила о том, что хочет поехать на Рождество в Бристоль и повидать сестру, но Рождество семья Зами отпраздновала все равно дома. Мерлин подарила Америке нотную тетрадь, на форзаце которой написала: «Для твоих мелодий»
Вскоре продолжились учебные будни, и Мерлин устроилась на работу. Америке часто стало не хватать ее по вечерам. Как-то перед уроками к Америке, читающей книгу, подошла аккуратная белокурая девочка.
— Привет, я Кэти. Давай дружить? — спросила она. Америка оторвалась от книги и изучающе осмотрела Кэти.
— Привет, Кэти. Давай, — коротко ответила Ами.
— У тебя очень красивое имя. Наверное, здорово быть с таким? — завистливо произнесла Кэти.
— Наверное, — пожала плечами Америка.
— А когда у тебя день рождения? — спросила Кэти.
— Девятнадцатого июня. А у тебя?
— Двадцатого апреля. Я тебя старше! — воскликнула Кэти.
— Да, это достижение, — согласилась Америка. Кэти улыбнулась.
— Здорово, наверное, иметь день рождения летом?
— Наверное, — повторила Америка.
Америка и Кэти стали общаться, несмотря на завистливые интонации в вопросах Кэти. Иногда Кэти приходила к Америке домой, чтобы делать уроки. Кэти немного отставала, и Ами приходилось тянуть ее за собой.
Потом с Америкой завела знакомство новая одноклассница, которую перевели из другой школы в связи с переездом, щуплая, как сама Ами, Лиззи. У них нашлось больше тем для разговора, чем у Ами и Кэт. Вскоре девочки стали общаться втроем и делать уроки у Америки дома. Мерлин приносила им чай и печенье.
— Вот бы у меня была такая мама, — вздохнула грустно Кэти.
— У тебя она есть! Пока она у тебя есть, нужно ее беречь, — высказала мудрую мысль Лиззи своим специфичным голосом.
— У тебя нет мамы? — удивилась Америка. Ей это казалось ужасным и практически невозможным. Даже отсутствие бабушки и дедушки можно пережить.
— Нет. Папа и бабушка не говорят мне, что случилось, — призналась Лиззи. Это совсем ошарашило Америку. Она не знала об этом ранее.
— А вот у меня знаешь какая злая мама? — спросила Кэтрин, жуя печенье. — Просто караул! Как она кричит!
— А она тебя кормит, обнимает? — спросила Лиззи.
— Ну да, — ответила Кэти.
— А когда она тебя ругает?
— Да практически всегда! Приду из школы, брошу портфель — она кричит. Не уберу игрушки — кричит. Не спущу воду в ванной — кричит. Я не понимаю!
— А ты попробуй не бросать портфель, убирать игрушки и спускать воду в ванной, — посоветовала Лиззи. Америка отдавала ей больше симпатий.
Иногда с девочками общался брат Лиззи, заканчивавший второй класс, Джордж, а с ним дружили третьеклассники Гарольд и Бенни из другой школы. Они оказались не из тех мальчишек, что издевались над Америкой, Кэти, Лиззи и другими девочками, хотя Лиззи тоже не поддавалась на провокации, намереваясь дать сдачи, за что готова была выстоять наказание. Джордж, Гарольд и Бенни, как говорилось, оказались совсем не плохими мальчишками. Они были старше Америки на два, а то и три года, но никогда не говорили об этом и не пытались перещеголять друг друга в чем-то несуразном. Джордж и Бенни увлекались кораблями и часто спорили о разных подводных лодках. Гарольд любил советовать друзьям книги, которые прочел сам. Он выстраивал в своей голове безупречные аннотации, после которых хотелось побежать в библиотеку и смести с полки все книги.
Кстати, в библиотеку они тоже ходили. Гарольд просил у библиотекаря книги, так как единственный из всех дотягивался до стойки. Библиотекари порой смеялись над возрастом гостей. Кэти поначалу в библиотеке было скучно, но усилиями Лиззи ей удалось привить любовь к чтению. Гулять по оживающему весеннему Ливерпулю в компании Джорджа, Гарольда и Бенни было особенным удовольствием. Конечно, было в них что-то мальчишеское-дикарское, но их ни в коем случае нельзя было охарактеризовать как противных и несносных.
Первоклассников отпускали на каникулы чуть пораньше: в середине июня, а не в конце. Америка думала о том, что хочет пригласить друзей на свой день рождения. Мерлин эту идею одобрила, тем более, что день рождения Америки выпадал на нерабочий день, даже отец должен приехать. На праздничный обед под музыку The Mills Brothers пришли Лиззи, Джордж, Гарольд, Бенни и завистливая Кэти. Джордж и Бенни, конечно, навели немало шума, когда стали играть в морской бой, а потом пинать мяч. Америка выгнала их в пустую комнату, чтобы они не попали в граммофон, пианино или шкаф со стеклами. Кэти попрощалась с Америкой до осени, потому что уезжала с родителями куда-то далеко, она сама не очень разобралась, куда; Гарольд и Бенни еще продолжали учиться и пригласили Америку как-нибудь зайти к ним в школу, но Ами ответила, что мама ее одну путешествовать по городу не пускает — только до школы или с кем-нибудь, а вместе с ней не поедет, потому что работает. А Лиззи и Джордж договорились немного погулять летом.
В конце года состоялось родительское собрание, на которое Америка пошла вместе с мамой. Мисс Гарднер что-то долго и увлекательно рассказывала о всяком разном и об итогах учебного года. Собрание кончилось, и родители постепенно стали расходиться.
— Какая же она замечательная! — сказала Ами в приступе восхищения.
— Так подойди и скажи ей об этом, — посоветовала Мерлин.
— Я стесняюсь, — ответила Ами.
— Очень зря. Людям всегда нужно говорить о своей симпатии к ним, потому что потом может стать поздно, — произнесла Мерлин и, взяв Ами за руку, пошла к мисс Гарднер, которую окружили любопытные родители. Когда они разошлись, Америка собралась с духом и подошла к учительнице.
— Ами? — спросила она доброжелательно. — Что-то хотела?
— Я хотела сказать, что очень вас люблю. Можно я вас обниму? — робко произнесла Америка. Мисс Гарднер, казалось, смутилась. Они обнялись на радость Мерлин.
— Я считаю, — сказала она потом, — что людям всегда нужно говорить то, что думаешь. Просто при этом нужно понимать, как твои слова прозвучат со стороны.
Начались одинокие каникулы. Мерлин работала с утра до вечера, как она говорила, бухгалтером. Наум руководил целой фабрикой в Ньюкасле. Гарольд и Бенни учились, а после этого собирались уехать в скаутский лагерь. Лиззи и Джордж не объявлялись.
На следующих выходных тоже приехал папа, и мама тоже оказалась дома. Папа сказал, что задержится на три дня и уедет только в среду вечером, потому что у него дела в Ливерпуле. В воскресенье Америка, Мерлин и Наум пошли в передвижной зоопарк. Они впервые увидели некоторых животных: лошадку в бело-черную полоску, зубастых водяных чудищ, забавных грызунов разных размеров и окрасов, в том числе с пушистым полосатым хвостом, большого пятнистого кота. Папа назвал всех: зебра, крокодилы, тушканчики, еноты, леопард. Америку впечатлила птица с большими выразительными глазами — сова. Она долго не хотела отходить от клетки и рассматривала восхитительную птицу с пушистыми перьями, которые время от время чистились загнутым клювиком.
— Это здорово — посмотреть на кусочек дикой природы, не выезжая за пределы города, но я не считаю, что животные должны быть в неволе, — сказала Мерлин. — Это неестественная для них среда.
— Но в этом зоопарке их всего по одной особи, — заметил Наум.
— Я уверена, во всем мире это не единственный зоопарк. Представь, в каких условиях их могут содержать.
— Все же хотят посмотреть на животных, — Америка перевела взгляд на отца. Их споры с мамой всегда было интересно слушать, потому что оба отвечали быстро и остроумно.
— Я считаю, что созерцание дикой природы должно происходить в других условиях. Мы должны приходить к ним в гости, а не они к нам.
Вечером, вернувшись домой, Мерлин и Америка устроили вечер рисования акварелью. Мерлин поделилась Америкой частью своих знаний. Девочке нравилось наблюдать за тем, как легко Мерлин водит во влажному листу, смешивает краски в палитре, создает полупрозрачный летящий мир.
Ночью Америка вновь пришла поспать в родительской кровати. Она долго слушала их нежный шепот, перекрещивающийся прямо над ее головой. Ей снилась зима и промерзающие деревянные окна в комнате с посветлевшими зелеными обоями, и тазик с водой, над которой поднимался пар.
Родители ушли так рано, что Америка и не заметила. Лиззи и Джордж не приходили, и она решила поиграть на пианино. Ами попыталась сочинить свою мелодию, но выходило что-то не то. Она не заметила, как этот неприятно пустой день превратился в вечер, но мама все не возвращалась. Уже стало темно, а в июне темнота подкрадывается долго и наступает поздно. Глубоко в ухе пищала тревожная музыка. Америка оставила пианино, поужинала обедом, о котором за увлекательным занятием забыла. Часы в гостиной пробили пол-одиннадцатого.
Неожиданно резко открылась входная дверь, ударив о стену. Послышалось громкое, прерывистое дыхание вперемешку с какими-то всхлипами. Америка отставила чашку и вышла в прихожую: открытая настежь дверь и удаляющаяся фигура папы на пороге гостиной. Америка закрыла дверь и последовала за отцом. Он уже заходил в спальню. Америка уже не вошла, а вбежала в комнату родителей. Наум укладывал окровавленное тело на кровать. Америка взглянула на лицо, испачканное кровью саднящих ссадин и грязью земли, на беспорядочно лежащие светлые волосы, тоже в черно-серой грязи. Одежда была разорвана, но взгляд Ами приковала огромная красно-черная рана на животе. Америка почувствовала, что слабеет. Руки начали дрожать, а сердце неистово колотиться, ударяя о ребра, отдаваясь эхом в висках и плечах.
— Америка, уйди! Уйди ради бога! — кричал отец, держа телефонную трубку в руках. Америка не могла оторвать взгляда от безжизненного тела. Это мама, это мама, мама! Но как такое может быть? Этого не может быть! — Уйди тебе говорят! Уйди немедленно!
Америка не могла пошевелиться. Она вошла в комнату и села на край кровати. У мамы были закрыты глаза, но грудь еще вздымалась. Она жила.
Отец начал с кем-то взволнованно говорить. Америка никогда не видела его таким. Когда Наум закончил разговор, обратился к дочери:
— Я кому сказал уйти? Тебе нельзя на это смотреть.
Губы Америки не размыкались для ответа.
— Это моя мама! — воскликнула Америка, найдя в себе силы.
Наум вздохнул.
— Тогда принеси смоченные полотенца, лед и ведро! — воскликнул он. Когда Америке понадобилось принести не одно и не два полотенца, а много и разных размеров. Отец снял с Мерлин окровавленную одежду, накрыл чистыми простынями, а рану начал смачивать в мокрых полотенцах. Они одна за другой окрашивались в красно-розовый. Америке он поручил протереть лицо Мерлин.
Вскоре приехал мужчина в белом халате, с седой бородой, пенсне на большом носу и чемоданчиком с красным крестом и попросил Наума и Америку оставить его. Они ушли в кабинет отца: Америка села на маленький диванчик, а отец стал наворачивать круги по ковру от стены до стены, а потом он вышел в коридор, оставив дочь в одиночестве.
Было уже, наверное, очень поздно, когда лекарь вышел к Науму. Через открытую дверь Америка могла наблюдать за ними и слушать их разговор. Отец спросил:
— Доктор, как она?
— Пришла в себя, но держится из последних сил. Кровь удалось остановить, — ответил лекарь, снимая перепачканные в крови перчатки. — У нее очень глубокие колотые раны и многочисленные разрывы внутренних органов.
— А вы не повезете ее в госпиталь?
— К сожалению, госпитализация может сделать только хуже. Она очень слаба. Возможно, это утро будет для нее последним. Но вы правильно сделали, что промыли рану. Вы добавили ей пару часов жизни.
Наум прижал руку к сердцу.
— Б-большое спасибо, — ответил Наум, заикнувшись.
— Звоните, если понадобится моя помощь. Всего доброго, до свидания, — врач кивнул Науму и вышел из дома. Америка подошла к отцу и крепко обняла его, но он не ответил.
Наум заставил Америку пойти в свою комнату и лечь спать, но сон никак не шел в голову. Слова доктора о том, что это утро станет для Мерлин последним, врезались, вцепились в память. Америка молилась своими словами, чтобы это утро не наступило. Отец рассказывал, что за полярным кругом существует полярная ночь, когда солнце не встает полгода. Но за окном предательски начинало светать. Америка вышла в родительскую спальню. Отец сидел на стуле у кровати, держа в руке руку матери. Он сидел настолько неподвижно, что Ами подумала, он спит.
— Чего не спишь? — вдруг спросил он, и Ами вздрогнула.
— К маме пришла, — прошептала Америка.
— Она спит, не буди ее, — ответил он строго.
Мерлин спала на высокой подушке, положив правую руку на грудь и отвернувшись в сторону окна. Начинали щебетать птицы под розоватыми облаками. Америке хотелось разбудить маму, чтобы она еще раз послушала эту чудесную музыку.
Вдруг она простонала. Америка обернулась на отца: он задремал. На простыне выступила кровь.
— Папа, — позвала Ами. — Папа.
Наум поднял голову и открыл глаза. Америка указала на кровящую рану. Отец поднялся и ушел. Ресницы Мерлин затрепыхались, как бабочки, и она открыла глаза. Ами опустилась в освободившийся стул.
— Привет, милая. Будь добра, подскажи, который час? — слабо говорила она, тяжело дыша. Америка выглянула в гостиную и посмотрела на часы.
— Без четверти четыре, — ответила Америка.
— Ложись спать, дорогая, — Мерлин улыбнулась.
— Я не хочу расставаться с тобой.
Вошел отец.
— Зачем ты разбудила маму? — строго спросил он.
— Она не будила меня. Я сама проснулась, — поспешила ответить Мерлин. Америка встала со стула, уступив место Науму. Он поднял простыни с живота супруги, обнажив черно-красное месиво. Америка отвернулась. Да, это совсем не то, что занозу выдергивать. Вдруг кто-то холодными пальцами коснулся руки Ами. Она повернулась и увидела, что мама протянула к ней руку.
— Побудь со мной, — сказала она, и обратилась к Науму. — Наом, дай, пожалуйста, воды.
Наом отошел к тумбе, на которой стояли полный графин и стакан. Он наполнил стакан и поднес его жене. Она сделала несколько глотков и передала сосуд обратно. Мерлин замолчала, и если бы она не моргала и не сжимала руку Ами, она могла бы подумать, что все кончено. Прошло около получаса, и Мерлин подняла голову.
— Ами, — позвала она совсем тихо. Америка подошла поближе. — Я сейчас читаю книжку, называется «Два Капитана». Мне интересно, чем она закончится. Не могла бы ты мне ее почитать? Она тут, на прикроватной тумбочке.
Америка обнаружила на тумбочке толстую книжку в мягкой обложке. Взяв ее, она обошла кровать, села рядом с матерью, под окном, включила бра и раскрыла книгу.
— Пятая часть, первая глава, — сказала Мерлин. На страницах перекрещивались свет из окна, свет лампы и тень Америки. Она читала, может, часа два, не всегда понимая, о чем идет речь. Мерлин иногда кивала, смотря отрешенным взглядом в сторону. В седьмом часу она заснула, и Америка почувствовала себя голодной и уставшей. Она ушла в кухню, выпила молоко с печеньем и вернулась к маме. Ами подремала на кресле, но недолго, может, около часа — ее разбудил телефонный разговор отца. Спросонья она не поняла, о чем он говорит. Мама, изредка моргая, смотрела в окно. Америка задумалась о том, как странен этот мир. Еще вчера она играла на пианино, дожидаясь мамы, и даже не подозревала, что что-то может произойти.
Мерлин прерывисто спала, но это был пугающий страшный сон. Америка не сводила с нее глаз. Мама еще здесь, а она уже заскучала по ней. Будто неслышно играл грустный вальс, замирающий в ожидании чего-то еще более печального, чем он сам. Он висел в воздухе прозрачным облаком из горьких и соленых слез, пронизывая каждую клеточку души.
Америка вновь задремала. Проснувшись, она увидела, что Мерлин тоже не спит. Отца поблизости не было. Ами вошла в комнату мамы и села на стул у кровати.
— Ами, — еще тише произнесла Мерлин, — ты не поставишь мне «Времена года» Вивальди?
Америка стала искать на полках нужную пластинку. Найдя, она поставила ее под иглу, как это всегда делала мама. Через какое-то время игла, столкнувшись с бумажным кругом в центре пластинки, подскочила. Черный диск перестал крутиться. Ами поняла, что забылась.
— Спасибо, — слова Мерлин вывели ее из неведения. Она смотрела глазами, полными понимания, что слышала это в последний раз. — Извини, что заставляю тебя подносить мне что-то. Можешь принести нашу тетрадь с гербарием?
Мерлин недолго разглядывала засушенные листья и цветы. Это был не просто гербарий: это был гербарий из воспоминаний.
— Знаешь, — обратилась Мерлин к Ами, сидящей на стуле рядышком. — Жизнь будет полна множеством разных впечатлений: и радостных, и грустных, и смешанных. Еще она будет полна несправедливости и добра. Ты особенная, и тебя ждет особенная жизнь. Это не моя выдумка.
Пришел Наум и перевязал раны Мерлин. Время двигалось к вечеру.
— Ложись ко мне, моя девочка, — сказала Мерлин Америке. Она легла с той стороны, где читала маме «Двух Капитанов» и незаметно для себя уснула. Ей снились странные обрывки снов с громкими диалогами, но ни одного она не запомнила. Она проснулась уже тогда, когда в гостиной горел верхний свет. Мама слегка посапывала, а папа чуть ли не ронял голову на кровать. Америку в затылок ударило предчувствие приближения худшего.
Наум раскрыл глаза и встал. Настало время вновь перевязать раны. Америка вгляделась в лицо мамы: ее глаза были открыты. Ами осенило: она пережила утро! Она дожила до вечера! Может, она выживет? Но времени тем не менее оставалось все меньше и меньше.
Америка отвернулась, когда отец начал менять простыни с красных на белые. В небе загрохотал гром. Америка вновь включила надкроватный бра.
— Наом, — Мерлин схватилась за руку супруга.
— Что? Что случилось? — испугался он и присел, отложив простыни в ведро.
— Ты мой мужской идеал, — сказала она, выдыхая.
Он закусил губу и сжал ее руку в своей руке. Еще раз загрохотало, где-то поближе.
— Ами, — Мерлин второй рукой взялась за Ами. — Ты самая лучшая. Знай, что в этом мире ничего не сможет отменить моей любви к тебе, — она улыбнулась на исходе сил и закрыла глаза.
Гром грянул совсем рядом, прямо над крышей. Сверкнула зловещая молния. Америка легла под бок к Мерлин и обняла ее.
— Ма-ам, — протянула Ами.
— Да, милая? — полушепотом откликнулась она.
— Я тебя люблю, — произнесла Ами.
— И я тебя очень сильно люблю, — выдохнула она.
Разверзлись небеса. Вода хлынула, как из лопнувшей трубы. Америка поднялась и посмотрела на маму. На ее лице застыла счастливая улыбка. Ами поняла, что все кончено. Часы пробили пятнадцать минут второго.
— Мерлин? — окликнул Наум. Мерлин молчала. На его лице проступили морщинки, предвестники плача. — Мерлин!
Наум зарыдал, закрыв лицо руками. Америка спустилась с кровати и ушла в свою комнату. Этот долгий день кончился, как кончилось ее детство. Казалось, из Ами выжали все соки. В спальне родителей зажегся свет и раздались голоса. Что-то сильно надавило на грудь, и по переносице покатилась слеза. Америка уснула крепким горьким сном.
Высоко поднявшееся солнце разбудило ее. Ами поняла, что полдень уже минул. Стоял день как день: беззаботный и безоблачный, как будто этой ночью ничего не случилось. Но во рту стоял солоноватый привкус одной слезинки как напоминание о ночной грозе. Америка вышла из комнаты и вошла в спальню родителей. Она выглядела как ни в чем ни бывало: на постель накинуто покрывало, похожее на гобелен. Америка вышла в гостиную и застыла от испуга. Посередине стоял стол, на котором лежал гроб.
Ами подошла ближе. Внутри коробки лежала мама, сложив руки на груди. У белокурой головы лежали цветы и что-то похожее на фату, как у невесты. Мерлин походила на фарфоровую куколку. Америке хотелось верить, что она просто спит, она обязательно проснется, только не скоро. Для закрепления эффекта Америка запела одну из тех колыбельных, которые пела мама. Она помнила все. В тишине раздался робкий, совсем детский голосочек, поющий по-еврейски: «Пусть твои глаза будут закрыты до тех пор, пока не настанут счастливые времена для того, чтобы бодрствовать».
В дверь постучали. Америка к тому времени закончила петь и рассматривала беленькие пальчики мамы, так искусно игравшие на пианино. Ами выглянула в коридор из-за дверного косяка. Отец открыл дверь незнакомой женщине: ее внешность ввела Америку в смятение. Она была практически точной копией Мерлин. Америка переводила взгляд с мертвой матери на гостью и обратно.
— Я успела? — спросила она испуганно. Ее голос был не так нежен, как у матери, но настолько похож на него, что Америка всерьез задумалась.
— Нет, — покачал головой Наум. Америка спряталась в родительской комнате. Ей очень хотелось узнать, кто это, но мама всегда предупреждала: «Не подслушивай чужие разговоры. Это неприятно». Но с другой стороны, Америку заинтересовал этот двойник, а познакомиться с ней она стеснялась.
— Марина, — произнесла женщина расстроенно, — Мариночка, прости, что не сдержала клятву! Я всегда должна была идти за тобой. Мы всегда должны были держаться друг за друга. А я тебя бросила.
В комнате раздались отцовские шаги.
— Что с ней произошло? — взволнованно спросила женщина.
— Напали с ножом прямо у дома. Украли кошелек. Не обошлось… — ответил Наум и продолжил уже плача: — …они ее изнасиловали. Я нашел ее у крыльца, когда возвращался домой. Повезло, что я не уезжал на фабрику.
— Господи, какой ужас... Я всегда думала, что Ливерпуль совсем не криминальный город.
— Да, но подонки есть везде... — резюмировал он.
— Вы обращались в полицию?
— Да. Их уже ищут, но я уверен, что их не найдут...
— Откуда такой скептицизм? Найдут еще и впаяют срок!
— Мэри, это невозможно, потому что нет ни одного свидетеля.
Америку осенило: это сестра мамы, Анна-Мария! То есть, тетя Мэри для нее.
— А где крошка Ами?
— Спит, — бросил отец.
— Бедняжка. Не буду ее будить. Ее это, верно, утомило.
— Не больше, чем меня, — ответил Наум.
— Если тебе понадобится моя помощь, обращайся. Мы решили вернуться в Ливерпуль.
Через два дня гроб увезли, чтобы похоронить Мерлин в чужой земле. Америку, как маленькую, с собой не взяли, и она весь день неустанно тихо плакала в своей комнатке. Она не рыдала, не ревела, а безмолвно всхлипывала и утирала слезы. Глаза постоянно наполнялись слезами.
Прошло совсем немного времени, может, около недели, и Наум собрал вещи Америки, взял ее за руку и вывел из дома. Они прошли совсем немного и оказались у двухэтажного кирпичного дома. Его крыльцо венчала белая дверь с окошечком, в котором пестрела ярко-розовая занавеска. Наум постучал в дверь, и через некоторое время ее открыла та самая женщина, похожая на маму. Были в ней еще отличия от Мерлин: она обладала немного меньшим ростом и голубыми глазами, взгляд которых тут же оказался прикован к Ами.
— Ого! Ты Америка? Какая ты стала большая! Я тетя Мэри, — представилась женщина, подтвердив предположение Америки.
— Сестра моей мамы. Она мне рассказывала о вас, — ответила Америка.
— Верно, — согласилась Мэри. — Только называй меня на «ты».
— Вот вещи, — Наум протянул небольшой сверток. — До завтра.
— Пока, Наум, — попрощалась Мэри. Наум развернулся и ушел, забыв об Ами. — Ну что, красавица, пойдем. Мне есть, с кем тебя познакомить!
Мэри и Америка вошли в дом. Он показался гостье больше, чем ее родной. Они вошли в кухню, где сидел слегка полноватый мужчина с ярко-рыжими волосами, завязанными в густой хвост, и ел бутерброд.
— Познакомься, это твой дядя, Роберт, — представила Мэри.
— Здравствуй, Америка, — дружелюбно ответил Роберт, улыбнувшись, и помахал рукой.
— Здравствуй, Роберт, — вежливо поздоровалась Америка.
— Ами, скажи мне, ты голодная? — спросила Мэри.
— Нет, я уже завтракала. Спасибо, — ответила Америка.
— Пока не за что. Ну, раз ты не голодна, самое время познакомить тебя еще кое с кем. Поднимайся на второй этаж.
Мэри и Америка поднялись и вошли в первую дверь справа. Там за столиком сидела маленькая девочка с ярко-рыжими волосами. Она немедленно отвлеклась от вырезания бахромы на бумаге и повернулась на вошедших.
— Эллина, — обратилась к ней Мэри, закрывая дверь, — к тебе гость.
— Гость?! — настороженно спросила она, выпучив черные глаза, но потом развеселилась. — Я его жду!
— Это твоя сестричка, Америка.
— Ух ты! — воскликнула Эллина изумленно. — Я никогда тебя не видела.
— Только не обзываться! — строго наказала Мэри. — Все, я иду готовить обед.
Мэри ушла, оставив сестер наедине. Эллина долго ходила вокруг Америки, разглядывая ее со всех сторон, и булькала что-то себе под нос.
— Так ты фея! — неожиданно вскрикнула Эллина.
— Почему? — удивилась Ами.
— Ты прилетела сюда на крыльях, чтобы исполнить мое желание. Ты разве не помнишь? Я просила, чтобы у меня появилась сестричка. А ты не просто сестричка, ты еще и с крылышками. Ты их разве не замечала?! Вот же, они у тебя на спине!
Америка улыбнулась и решила подыграть сестре.
— Да, я не замечала. Я же не могу увидеть свою спину!
Эллина расхохоталась.
— А ты милая. Давай рисовать!
Америка поняла, что ей не отвертеться, поэтому согласилась. Эллина дала гостье мелки и бумагу.
— Я буду рисовать дерево фей! — решительно произнесла Эллина.
Америка взяла в руку мелок и начала водить им по бумаге. Она старалась это делать так же, как это делала мама в их последний вечер, проведенный вместе — твердо и невесомо водить по бумаге.
— Действительно фея! — воскликнула Эллина. — Даже рисуешь зеркально.
Через некоторое время вошла Мэри и объявила, что пора обедать. Америка весь день наблюдала за новыми знакомыми. Роберт казался очень тихим и безобидным. У него был мягкий голос и флегматичная манера говорить. Эллина оказалась зажигательной шумной девчонкой, неспособной просидеть на месте ни секунды, слегка напористой и весьма переменчивой. Иногда она по-мальчишески шмыгала своим веснушчатым носом и смеялась, как дьяволенок. Эти мелкие детали только придавали ей очарования.
Отец не пришел за Америкой ни на следующий день, ни через два дня, но она не замечала времени, проведенного в доме Мэри. Казалось, все они были посланы для нее с небес, чтобы утешить. Она довольно быстро поняла, что крепко любит их троих.
Так получилось, что они провели лето вместе. В августе они выехали за город и провели несколько дней в лесу. Эллина засыпала ранним вечером и так же рано утром поднималась, а вот Америка могла бодрствовать очень долго. Они с Робертом ходили вдоль берега реки и смотрели на россыпь звезд на небе, и он, держа маленькую ручку девочки в своей огромной теплой ладони, рассказывал ей о созвездиях. Утром, на рассвете, Эллина начинала скакать по Америке и уговаривать ее поиграть вместе. А днем Роберт, как опытный рыбак, учил девочек ловить рыбу.
Однажды по возвращении в Ливерпуль Америка вышла поздней ночью на кухню, чтобы попить. Пройдя до лестницы, она услышала, как Мэри говорит:
— Он там пьянствует. Я с удовольствием подержу Америку у нас, потому что люблю ее, но считаю, что он глубоко неправ. Семья должна становиться крепче, когда происходит беда. А он себя так сгубит, и останется Ами круглой сиротой. Я устрою ему взбучку.
Америка, чтобы невольно не подслушать разговор, вернулась назад, наплевав на жажду.
Ами очень скучала по занятиям музыкой. Однажды они с Мэри разговорились на русском языке, и Америка сказала, что ей очень не хватает фортепиано. Буквально через две недели в доме семьи Мигольц появилось пианино.
— За что это мне? — удивилась Америка, наблюдая за тем, как в гостиную заносят инструмент.
— За то, что хорошо говоришь по-русски и не даешь тете забыть его, — подмигнула Мэри.
К началу учебного года Америка вернулась домой. Возвращение ее никак не обрадовало. Папа ее не встретил. Оставив множество бутылок в кухне под раковиной, он уехал в Ньюкасл. Америке приходилось впервые вкушать новые месяцы совсем без матери и практически без отца. В шкафу Америка нашла музыкальную шкатулку, которая играла «К Элизе» Бетховена. Ей вспомнилось что-то далекое: они с мамой грациозно крутятся под незатейливую музыку, у которой нет ни полифонии, ни подголосков.
Америка шла в школу с мыслью, что пообщается с Лиззи, у которой не было мамы, и это ее успокоит. Но Лиззи не появилась ни в первый день, ни в первую неделю, ни во вторую, ни на второй месяц. Америка тщетно искала Джорджа, чтобы спросить, что случилось. Ей сказали, что они переехали, поэтому она их не найдет. Гарольда и Бенни Ами тоже больше никогда не увидела. Зато Кэти успела надоесть бестактными вопросами.
В школе многие знали о случившемся. Иногда к Америке подходили совершенно незнакомые взрослые девочки и говорили: «Не переживай», «Обращайся к нам за помощью». Неожиданная поддержка, как большая рука, словно помогала Америке подниматься по лестнице с высокими ступенями. После уроков Америка возвращалась к тете домой, где чувствовала себя не просто не забытой, а любимой.
Так минул учебный год. Рождество Америка встретила тоже в кругу семьи Мигольц. Отец не откликнулся на приглашение на праздничный ужин. Зато Мэри сделала большой пирог со смородиной, а Роберт принес какой-то фрукт с жесткой корочкой и травой сверху, похожей на клок зеленых волос.
— Где ты его достал? — удивленно спросила Мэри. — Это вообще съедобно?
— Он с неба на меня упал, — ответил Роберт.
Фрукт оказался очень сочным, но сильно щипал подбородок. Роберт сказал, что этот фрукт называется ананасом, а Эллина тут же окрестила его бананасом.
Америка проводила день у Эли и иногда ночевала дома. Со временем она стала бояться субботних вечеров и сбегала еще и на выходные. Отец возвращался пьяным и невменяемым и начинал ругаться: «Почему не спишь? А ну быстро в постель!»
Когда наступила весна, на Америку накатила такая тяжелая тоска, что она перестала думать обо всем. Мисс Гарднер не могла дозваться ее на уроках. Однажды она ушла вместо последних уроков домой, сославшись на мучившую ее сердечную боль, чтобы посмотреть их с мамой цветочный гербарий. Страницы еще пахли мамиными духами. Америка вспоминала, как хороша она была, когда стояла у цветущего куста. Сейчас эти цветы стояли в ее воспоминании нимбом вокруг головы Мерлин.
Америка положила тетрадь в сумку и ушла, куда глаза глядят. Она пришла к англиканской церкви. Мама всегда говорила, что бог един у всех конфессий, а правильных слов для молитвы не существует. Можно зайти в любую церковь, синагогу и мечеть и говорить не прописанными нигде словами. Главное делать это от всей души. Америка поднялась по ступеням и вошла в церковь. Пахнуло ладаном и парафином, ударил жар свеч, разряжающий холод неотопленного здания. Она не знала, о чем помолиться. «Пожалуйста, пусть Эллина, Мэри и Роберт всегда будут со мной», — подумала Америка и, постояв немного, развернулась.
Ами вышла на знакомую дорогу и пошла домой. Войдя внутрь, она столкнулась с Мэри.
— Привет. Ты где была? — спросила она вроде строго, а вроде и нет.
— Гуляла, — Америка поняла, что вновь недоговаривает.
— А мне звонили из школы и сказали, что тебе стало плохо и ты ушла домой, — интонация Мэри пошла по нарастающей. — Ами, ты думаешь обо мне? Я уже ходила к тебе домой, искала тебя по дороге в школу. Я уже столько всего успела напридумывать!
— Аме-е-е-ерика-а-а-а! — протяжно проорала Эллина, выбегая навстречу сестре. Она чуть не снесла ее с ног, обняла так крепко, что чуть не раздавила ребра. — Я так рада тебя видеть! А меня сегодня в твою школу приняли! Представляешь?
— Ух ты! Здорово, — ответила Америка, улыбнувшись.
— Скоро будем ходить в школу вместе! — воскликнула Эллина, начав скакать козочкой.
— Ладно, давайте ужинать, — махнула рукой Мэри. — Роберт!
Вскоре все оказались за столом. Но Америка не смогла много съесть и отставила почти полную тарелку.
— Америка, ешь, — напомнила Мэри.
— Спасибо, я уже наелась, — поблагодарила Ами.
— Чем же ты там наелась? Дайте лупу, я не вижу, — иронично произнесла тетя. Роберт неожиданно поднялся и достал из шкафа стеклянную бутылку. Он уже не впервые брал ее и пил из нее какую-то гадость, что не нравилось Мэри. — Роберт! Лучше доешь за Америкой.
Америка передала дяде свою тарелку, и он свалил ее содержимое в свою.
— Америка, пойдем играть! — Эллина вскочила со стула, оставив на тарелке недоеденное, потянула сестру за рукав.
— Она сейчас придет, — сказала Мэри. Америка заметила, что тетя была строже мамы, хотя относилась к Ами как к родной дочери. Видимо, с такой хулиганкой, как Эллина, она стала немножечко жестче.
— Я жду-у-у! — протянула Эллина и поднялась в комнату. Мэри села прямо напротив Ами и взяла ее за руку.
— Ами, у тебя что-то случилось? — спросила она, взглянув в глаза Америки.
— Ничего. Все в порядке, — ответила Ами.
— Что тебя тревожит?
Америка понимала, что хочет сказать и что именно, и слова вырываются из груди, но задерживаются во рту, сталкиваясь с сомкнутыми губами.
— Я хочу узнать, где похоронена мама, — произнесла Ами через силу. Мэри глубоко вздохнула.
— Хорошо. Мы съездим к ней.
В воскресенье Мэри и Америка приехали на еврейское кладбище “Long Lane”. Они шли долго и, наверное, пересекли кладбище целиком, пока не дошли до аллеи. Там под плакучей ивой стояла надгробная плита со звездой Давида, под которой значилась надпись на трех языках: «Мерлин Кристи Зами» по-английски, «Марина Карл» по-русски и «Меира Карл» на иврите. Под нижней надписью стояли цифры: «10.01.1920 — 30.06.1948».
— Вот мы и пришли, Марина, — вздохнула Мэри и отошла чуть подальше, оставив Америку наедине с могилой матери. Америка собралась с духом и начала речь в пустоту.
— Здравствуй, мамочка. Я пришла сказать, что постоянно думаю о тебе. Я очень скучаю. Я знаю, что ты уже никогда не вернешься, но иногда мне снится, что ты вернулась домой с работы, и мы готовим ужин вместе. Сейчас обо мне заботится твоя сестра, Мэри. Я подружилась со своей сестрой, Элей. Она очень шумная, но очень веселая, — Америка почувствовала, что слезы застилают глаза. — Я часто пою твои колыбельные и наигрываю на пианино пьесу, которую ты сочинила. Колыбельные я записала по нотам, чтобы не забыть. Не забывай меня, пожалуйста.
Америке стало сложно говорить, губы стали горячими, и слезы хлынули из глаз. Поникшие листья ивы зашуршали, словно кто-то шептал Ами ответ.
Летом Мэри и Роберт с девочками поехали в Эдинбург. Америка впервые оказалась в Шотландии. Звуки волынки и сказочные пейзажи вдохновляли Ами. Ей хотелось нарисовать шотландские озера и купольные холмы. Там Роберта часто принимали за ирландца из-за огненно-рыжих волос. «Пусть лучше так», — усмехался он. Роберт рассказывал девочкам о шотландской мифологии, о которой много знал, из-за чего фантазия девочек разгулялась. Америке, уставшей от дневных походов, снились сны с участием мифических героев. Эллина тоже устала, но это не мешало ей изредка колобродить по ночам. Как-то среди ночи к плечу Америки прикоснулась холодная рука.
— Ами, Ами, — звала Элли. — Можно к тебе? Мне страшно!
Америка спросонья быстро согласилась. Эллина перелезла через Ами и легла у стены.
— Знаешь, что я тут подумала?
— Что? — спросила Америка не размыкая глаз.
— Если несколько раз обойти что-нибудь, например какой-нибудь столб, в одну сторону, и не вернуться обратно, то это к неудаче.
— Хорошая мысль, — согласилась Ами, засыпая снова. Эллина еще долго рассказывала Америке всяческие небылицы, а с утра по старой традиции тормошила Америку, чтобы она пошла с ней резвиться.
Потом семейство вернулось в Ливерпуль, и Эллину впервые отвели в школу. Америка вспоминала, как это было для нее два года назад, когда она сама, пятилетняя, шла под ручку с папочкой и с мамочкой.
На первых порах неусидчивой Эллине приходилось в школе несладко, и Америке постоянно приходилось ей помогать. По ночам у Эллины просыпалось второе дыхание, и она начинала шуметь, шутить и всячески мешать сестре спать, потому с ноября Америка стала ночевать у себя дома. Этот воспитательный ход придумала Мэри, и Роберт помогал ей в осуществлении плана — провожал племянницу домой, когда было темно, и разговаривал об океане. Часто, лежа в кровати и глядя в коричневое небо, Америка задумывалась: почему дядя так много говорит о море?
В конце месяца Роберта, Мэри и Эллину пригласила в гости какая-то ливерпульская семья. Америка отказалась от похода в гости, потому что готовилась к важной контрольной. Папин кабинет оказался свободен, и Ами решила, что это идеальное место для занятий. Но не тут-то было: заскрежетал ключ в двери, послышался женский смех вперемешку с отцовским. Дверь в кабинет раскрылась, и на пороге действительно появился Наум и две девушки.
— О-о-о, — протянула одна из них. — А ты не говорил, что у тебя есть молодая секретарша.
Америка оробела на секунду, ее окатило горячим чувством стыда, но потом она ответила:
— Ничего, я уже увольняюсь.
Девушки рассмеялись. Америка собрала учебник и тетрадь и ушла в гостиную. В ее голове была лишь одна мысль, ограничивающаяся тремя словами: «Во все тяжкие». Похабный смех доносился уже с кухни. Америка долго терпела, но и тому пришел конец. Она взяла книгу, тетрадь, оделась и вышла на улицу, будучи уверенной, что ее исчезновения не заметят. Куда податься? На улице темно, дует отчаянный ветер. Школа закрыта, семья Мигольц в гостях, для кафе карманы слишком пусты. Церковь? Зайти в кабинку для исповеди и рассказать священнику параграф?
Почти незамедлительно в голову Ами пришла мысль получше — библиотека. Скрывшись за полками в пустом читальном зале, девочка продолжила готовиться. Вскоре она решила отложить предмет в сторону и почитать что-нибудь из Моэма, и ее выбор пал на «Бремя страстей человеческих». Не успела Ами моргнуть глазом, как кто-то начал неловко трепать ее по плечу. Шея затекла, и Америка подняла голову со стола, пытаясь понять, где она находится.
— Девочка, за тобой папа пришел, — произнесла библиотекарь.
— Который час? — спросила Ами.
— Без десяти двенадцать, — ответила девушка. Библиотека закрывалась в десять, но, как поняла Америка, для нее сделали исключение.
Америка вышла к отцу. Он ничего ей не сказал: ни слов одобрения, ни слов осуждения. Лишь крепко взял ее руку и потянул за собой, делая слишком широкие шаги.
Вскоре вновь пришло Рождество. Мэри разрешила Америке и Элли лечь так поздно, как они захотят, и это не помешало Эллине заснуть за прослушиванием рождественской передачи по радио около полуночи. Америка думала о маме. Америка вспомнила, что ей должно было исполниться тридцать лет. Числа с нулями, заметила Ами, встречались нечасто, казались чем-то непростым и достойным празднования. Только ее маме никогда не исполнится тридцать. Мэри исполнится тридцать через два с половиной года, а Америке — лишь в 1972-ом году. Но когда это будет? Может, это никогда не случится, как не случилось у Мерлин. Ами старалась не грустить и не думать о болезненном на людях, но иногда мысли настолько увлекали ее, что вырывали из реальности. Америка любила подумать о том, как краски смешиваются на холсте, создавая подобие моря и земли, как разные ноты на пианино или на гитаре складываются в звучные аккорды и напевные мелодии, как одного бога делят между собой разные конфессии, как пирог, и пытаются доказать, что у каждого куска разные начинки... Америка определенно могла подумать об этом сейчас, когда Мэри, Роберт, Эллина и она сама примостились в гостиной на диване, слушая музыку. Роберт и Эля успешно прикорнули, а Мэри тоже о чем-то думала. Может, о своей маме? Так наступила новая декада, декада взросления, отдаляющая от военных сороковых.
В январе Америку в школе стали учить вышиванию крестиком. Это занятие так ей понравилось, что она решила поделиться навыками с сестрой. Ами долго размышляла, стоит ли учить Эллину этому: вдруг еще исколет себя иглой? Вопрос пока оставался открытым.
— Мэри, — спросила Америка у моющей посуду тети, выйдя в кухню, — а ты любишь вышивать крестиком?
— Честно говоря, не очень, — ответила она, складывая посуду на полку. — Мне больше нравится вязать. А что?
— Нам в школе показали, как вышивать крестиком. Мне очень понравилось, и я хотела бы продолжить, — поведала Америка.
— Спасибо, что сказала. Я учту, — произнесла Мэри.
— А ты можешь научить меня вязать? — любопытствовала Америка. — Думаю, и Эля будет не против.
— Хорошо. Можем начать прямо сегодня, — Ами слышала, что тетя улыбается.
Закончив мытье посуды, Мэри собрала девчонок в гостиной, где уже лежали мотки разноцветной пряжи, крючки и спицы. Эллину было непросто угомонить и усадить на одно место.
— Сначала не торопитесь, делайте все внимательно и запоминайте движения, — говорила Мэри. Америка следила за тем, как ведет себя Эллина: это даст ей понять, усидит ли она за вышивкой. Но рукоделие увлекло ее так сильно, что она даже замолчала. Эля быстро схватывала то, что говорила ей мама. Если у Америки получилась только косичка, то Эллине удалось сделать несколько удивительно ровных рядов.
После того вечера Мэри стала вязать каждый вечер: вязала мягкие и приятные на ощупь шапки, шарфы, гольфы, свитера, в которые непременно облачались девочки. Через несколько дней она принесла Америке канву, пяльцы, иглы и нитки. Эллина крутилась вокруг:
— Ой что это? — спрашивала она.
— Перестань крутиться, это игла, — строго сказала Мэри. На Элю это обычно действовало, но миссис Мигольц решила закрепить результат. — Когда я была маленькая, моя соседка выколола глаз своей дочке. Дочка просто крутилась под носом, а мать не заметила ее, вытянула руку с иглой — и все, глаз вытек, как яичный желток.
— Давай я научу тебя вышивать? — спросила Америка у притихшей сестры.
— Нет, я боюсь глаз выколоть, — отказалась Элли.
Ко всему прочему, Америка тайком читала по ночам. Она убеждалась в том, что Эля спит без задних ног, и открывала лежащую под подушкой книгу. Эллина не могла спать в темноте, поэтому в комнате горел ночник, что было Америке на руку.
В марте после дня, проведенного с Элей, Америка вернулась домой. Там уже был отец, рано вернувшийся с работы. Он расставил стол в гостиной, на котором стояли аппетитные блюда. Эллина в последнее время, впечатляясь разговорами одноклассников, часто говорила: «Как хорошо, что мы богатые и живем не в муниципальных домах!» Америка, в отличие от сестры, знала, что это значит. Но, глядя на деликатесы на тарелках, Ами удивилась.
— О, Америка, — произнес он, заметив девочку. — Слушай, ты уже девочка взрослая. Сходи куда-нибудь, погуляй пару часиков.
Америка, опешив, сделала два шага назад.
— Почему? — спросила она как будто не понимающе. Наум взял с одной из тарелок кусок колбасы и протянул дочери.
— На, подкрепись.
Америка поняла, что допроса с пристрастием не будет, и ушла, выбросив кусок колбасы в урну. Она вернулась в дом Мэри. Она тут же учуяла что-то неладное. Ами отказалась держать тайну и разложила Мэри поступки Наума по полочкам. Она весь монолог сохраняла невозмутимое выражение лица, хотя изнутри она кипела. Америка окончательно перебралась в дом Мигольц.
На двухнедельные пасхальные каникулы семья решила отправиться в столицу. Америка и Эллина с нетерпением ожидали поездки.
— А как думаешь, в Вестминстерском аббатстве есть призраки? А мы увидим самого Короля? — спрашивала Эллина. Вопросы разного характера сыпались на Ами круглосуточно. — А мы проедем мимо Оксфорда? А ты бы позвонила в колокол Биг Бена? А ты бы жила в Лондоне?
Лондон действительно оказался великолепным городом. Он был свободнее, радостнее Ливерпуля, хотя война и на нем оставила след. Девочки увидели все из того, о чем слышали на уроках географии в школе и хотели увидеть: и Тауэр с мостом, и Вестминстерское аббатство, и Биг Бен, и Букингемский дворец, кроме одного — нигде не было Его Величества. Америка не могла определить, жила бы она здесь или нет. Что-то ей подсказывало, что в Ливерпуле должно произойти много всего, пока не переедет в Лондон.
Роберт решил сводить девочек в кукольный театр на «Красную Шапочку». Их невероятно впечатлил спектакль, который они увидели: словно живые куклы, парящие над ширмой. Роберт решил повторить поход, но уже на какую-то более современную сказку.
— Ами, — воодушевленно спросила Эллина в поезде, следующем в Ливерпуль, — а давай создадим наш собственный театр? Будем звать людей на свои собственные спектакли!
Америку эта идея вдохновила.
— А давай! Я могу написать сценарий и музыку, — предложила свои силы Америка.
— Мы можем сшить кукол, а я нарисую, ну... — Эллина забыла слово.
— Декорации? — подсказала Ами.
— Да! — радостно воскликнула Эля.
По возвращении они смастерили ширму из задней части шкафа, накинув на нее красивое покрывало. Ширма опиралась на два стула, стоящие сзади, и стояла практически ровно. Америка придумала спектакль, который назывался «Найджел и Люси». Эллина не любила истории про любовь, поэтому Америка сделала их братом и сестрой. К разочарованию Ами, она не могла записать музыкальное сопровождение, чтобы ставить его во время спектакля, да и сочинять она ничего не умела, потому решила использовать ноты, хранящиеся на чердаке и играть их самой во время спектакля.
Элли привела двух своих одноклассниц, желающих участвовать в постановках, Лили и Виктори, а Америка — зачахшую без дела и поводов для зависти Кэти. За месяц они поставили маленький спектакль «Найджел и Люси». Премьеру назначили на первое июня, созвали гостей: соседей, учительниц, родственников. Эллина нарисовала растяжку, которую Роберт покорно повесил над крыльцом:
«Театр “AZ&AM”.
Премьера спектакля «Найджел и Люси»
Сценарий, режиссура и музыка Америки Зами, декоратор и самая главная Эллина Мигольц».
Эллина праздновала свой день рождения на четыре дня раньше Америки, и прямо заявила, что хочет на день рождения набор акриловых красок. Счастью Элли не было предела, когда она получила желаемое, еще и со всяческими кисточками. Мэри и Роберт долго ломали голову над подарком Америке. Хотелось подарить что-то внушительное. Подарок Америки из-за недоразумения задержался больше чем на неделю и приехал уже в начале июля, после дня рождения Роберта. Восхитительный велосипед с легкими большими колесами, блестящей голубой рамой и корзиночкой у руля, в которой по случаю праздника стояли цветы. Америка опешила и не могла подобрать слов.
— Ами! Какая красота! Дашь покататься?
— Дам, только я и кататься-то не умею.
— Не умеешь? — спросил Роберт, радуясь тому, что сумел впечатлить племянницу. — Тогда я тебя научу.
В течение нескольких дней Роберт разгонял велосипед, на седле которого сидела Ами. От нее требовалось лишь крутить педали и держать велосипед на весу. Велосипед будоражил ее ум. Несколько раз Америка соскакивала с седла, падала вместе с велосипедом, врезалась в забор. Мэри приходилось мазать коленки Ами зеленкой, и та возвращалась обратно. Через три дня раздался победный крик — Америка поехала сама. Правда, на первом повороте чуть не вписалась в столб, но это уже мелочи.
В сентябре Эллина пошла во второй класс, а Америка в четвертый. Начались какие-то странные вещи. Мисс Гарднер и мистер Доусен стали запугивать учеников каким-то экзаменом, который ожидает их в седьмом классе, который ни в коем случае нельзя завалить. Но больше всего Америку настораживала Эллина. Сначала она ни с того ни с сего стала приносить яблоки.
— Откуда ты их берешь? — спросила Америка, надкусывая домашнее яблоко, покрытое черными глазками.
— В школе дали, — Эллина лукаво посмотрела на сестру.
— А кто дал? — дотошно спрашивала Америка.
— Чего прицепилась! — воскликнула Элли обиженно. — Одноклассница. У нее в огороде яблоки растут.
Америка рассмеялась.
— А если честно?
Эллина раскололась.
— Только маме не говори. Я их... украла. Просто ветка свесилась над забором, и я все яблоки сорвала, — Эллина пристыженно опустила глаза.
Потом Эллина стала рассказывать, как она оказалась на Пенни-Лейн на трамвае. Их школа находилась в противоположной стороне от Пенни-Лейн. Тут Эллина тоже долго не продержалась: оказалось, мальчики уговорили ее покататься вместе с ними на трамвае, прицепившись к нему сзади. Америка настоятельно попросила Эллину больше так не делать и стала выслеживать сестру на переменах: не уехала ли она кататься на трамвае?
В ноябре Америка и Эллина увлеклись прогулками вдоль побережья, о которое бились взбунтовавшиеся волны. Один раз, присев на лавочку, они оказались соседями одного старика. Присутствие незнакомца сковало девочек, и они прекратили разговор. Дед достал из-за пазухи несколько яблок.
— Возьмите, — произнес он. — возьмите, они хорошие. Немножечко с кислинкой.
Девочки робко взяли по яблоку. Старик тоже взял одно и начал с трудом жевать.
— Зубы уже не те... — усмехнулся он. — Поначалу у меня эти яблоки таскали. Сам виноват, что яблоня растет у забора, и ветки свешиваются. Наверное, мальчишки из дрянных районов дерут. А я и прогнать их не могу — радикулит ка-ак схватит!
Взгляд Эллины выражал одно слово: «Упс!»
Этот старик оказался бывшим капитаном второго ранга. Он рассказал много всего о себе. Девочки пришли на следующий день в поисках деда, и тот оказался там. Ни у Ами, ни у Эли не было деда. А этот так увлекательно рассказывал истории из жизни, что девочки продолжали возвращаться сюда за новыми. Так он успел до Рождества рассказать им практически всю биографию.
В январе 1951-ого года в школе Америки и Эллины сменилась форма. Она стала более парадной и элегантной. Мэри захотелось запечатлеть этот момент, и она наняла фотографа, чтобы он покрасивее сфотографировал девчонок с правильным фоном и выстроенным светом. Получилась восхитительная фотография в духе своего времени: две очаровательные английские девочки, чистенькие, приглаженные, одновременно похожие и непохожие друг на друга, в гимнастической форме. Эллина, правда, как всегда заинтересовалась фотоаппаратом. Родители никогда не давали Эллине свой, с помощью которого запечатлели все семейные события, потому что она могла растратить всю пленку, которую Роберт доставал с огромным трудом. А фотограф с удовольствием все ей показал и рассказал.
Одним солнечным февральским днем, похожим больше на мартовский, Ами по обыкновению встречала Эллину у дверей школы. Эллина скакала из школы навстречу сестре, как кузнечик.
— Ами, сегодня было такое! Сегодня к нам на рисование пришел мистер Доусен и разговорился с нами о фокусах! — восторженно восклицала она.
— Правда? — удивилась Америка. — С нами он только об армии говорит.
— Да! Он нам показал несколько фокусов, и я решила, что хочу стать иллюзионистом!
— Но это, наверное, очень сложно? — предположила Америка.
— Не-е, ничуть! Берешь и показываешь фокусы, вот и все! — ответила Эллина. Америка и Эллина пошли домой, где их уже дожидалась Мэри.
— Мама! — воскликнула Эллина с порога. — А я буду иллюзионистом!
— Да-а? — переспросила Мэри. — Расскажи это папе, когда он вернется.
Эллина не преминула возможностью поделиться с папой своими планами на жизнь.
— А ты телекинезом владеешь? — поинтересовался Роберт.
— Нет, у меня нет телекинеза, — ответила Эллина. — А что это?
— Телекинез — умение передвигать предметы силой мысли. Без телекинеза иллюзионисту никак, — поведал Роберт. Они с Эллиной пошли в кухню, где сидела Мэри.
— Ух ты! А ты знаешь, как передвигать предметы силой мысли? Научишь?
— Хорошо, — согласился Роберт. Позови Америку — пусть она тоже научится. А заодно возьми карандаш.
Эллина рыжей молнией взметнулась на второй этаж и вскоре вернулась и с карандашом, и со старшей сестрой.
— Привет, Ами, — поздоровался Роберт с племянницей. — Значит, так. Нужно положить карандаш на край стола, чтобы он немного свешивался, но не падал. Вот так, — он показал, как правильно. — Теперь нужно как следует потереть ладони, чтобы они стали горячими.
Роберт потер руками и стал водить ими вокруг карандаша.
— Попробуй, — сказал он. Эллина повторила все действия за отцом, но ничего не вышло.
— А почему так? — спросила Элли, удивляясь неудаче.
— Нужно долго тренироваться, чтобы что-то получилось, — сказал Роберт.
На следующий день Эллина, вернувшись из школы, продолжила практиковаться в перемещении карандаша, который остался на месте со вчерашнего дня. Следующий день был выходным, и Эля могла заниматься телекинезом в течение всего дня под руководством папы.
— Мне кажется, он начал двигаться! — вдруг произнесла Эллина, отвернувшись от карандаша. — Получается!
— Не отвлекайся, — улыбнулась Ами.
— Знаю.
Вдруг карандаш действительно упал со столешницы и, перевернувшись в воздухе, упал и ударился стержнем. Счастью Эллины не было предела. Лишь Ами заметила, что Роберт, пока Эллина отвлекается на пустопорожние разговоры, дует на карандаш. Поймав на себе взгляд Америки, Роберт подмигнул.
Потом Эллина стала слишком громко храпеть по ночам. В середине весны обнаружилось, что у Элли воспалены гланды. Перспектива лечь под нож ее не очень радовала, но эта участь все же девочку не миновала. По ночам она будила Америку, рассказывая о том, как она боится: «Мне что-то не то отрежут!», «А если они мне рот зашьют?», «Вдруг я слух потеряю?» Мэри проходила мимо комнаты, открывала дверь и спрашивала: «Кто тут не спит?», но ей никто не отвечал — все умело притворялись спящими. Несколько дней после операции Мэри и Роберт буквально заваливали ее подарками и вкусностями, но у Эли так болело горло, что от всех вкусностей она отказалась. Врачи запретили ей бегать, кричать и есть твердое, но Эллину эти запреты не волновали. Она скакала и кричала, наверное, пуще прежнего, и поправилась не к концу июня, как ожидалось, а к середине. Горло перестало болеть прямо в день рождения.
После семилетия Эллины отпраздновали девятый день рождения Америки, а через три дня дяде Роберту исполнилось тридцать шесть. В июле Мэри, Роберт, Эллина и Америка отправились к матери Роберта в Бристоль. Бабушка Клара была весьма странной женщиной с кудрявыми каштановыми волосами, завязанными на макушке, жила в деревянном покосившемся доме на окраине города и говорила на дикой смеси неправильного английского, русского, идиша и иврита, в придачу ко всему так громко, словно все вокруг глухонемые. Все ее понимали, кроме Эллины, знавшей только английский. Клара делала странный белый суп с укропом, огурцами и называла его «окрошкой», а по утрам неизменно варила овсянку. Ами быстро привыкла, а Эллина всегда капризничала, отказываясь от каши, но Клара была непреклонна:
— Пока кашу не съешь, из-за стола не выйдешь! — грозила она. Мама, как назло, присоединялась к угрозам свекрови.
Один раз Эллина осмелилась спросить:
— А ты почему не ешь?
— Эля, сейчас дам по губам, — строго произнесла Мэри.
Клара ответила быстро:
— Потому что я не лежебока, я встала в шесть утра и позавтракала.
После утомительного завтрака Эллина тянула Америку гулять по окраине Бристоля. Она отличалась от его центральной части, удивительно похожей на Ливерпуль.
Июль выдался удивительно жарким. Клара, как жертва дедовских методов спасения от обезвоживания, заставляла всю семью есть соль. Эллине это надоело, и она сбежала. Америке это поначалу было на руку: она могла в тишине почитать книжку. Но тут в комнату вошла Мэри.
— Америка? — удивилась она. — А Эля не с тобой?
— Нет, — ответила Ами.
— Тогда где она? — встревожилась Мэри. — Поищешь?
Америка, немного подумав, ответила:
— Сейчас, дочитаю главу. Тут осталось шесть страниц.
Вскоре Ами завершила чтение, отложила книгу на кровать и вышла из дома. Пройдя мимо парочки домов, Америка встретила на крыльце одного из них Эллину, сидящую не ступеньках в обнимку с собачкой. Такса дышала через рот, высунув язык. Рядом с Элли стояла незнакомая пожилая женщина.
— Смотри, Ами, это Арчибальд! Хочешь подержать его на руках? — спросила Эля. — Не бойся, он не кусается!
— Нет, спасибо, — отказалась Америка.
— А почему он так странно дышит? — обеспокоилась Эллина.
— Это потому что ему жарко, — ответила женщина.
— Элли, тебя уже всюду мама ищет. Пойдем просто покажемся ей, и ты опять пойдешь гулять.
— По рукам! — согласилась Эллина.
Вечером стало немного прохладнее, и вся семья вернулась домой и собралась в гостиной, за исключением Клары и Мэри — они занялись ужином.
— Эллина! — раздался вдруг голос Мэри с кухни.
— О. Оу, — произнесла Эллина. Америка поняла, что сейчас Эле достанется за какую-то проказу. Ей тоже стало любопытно, и она последовала за Элей. Войдя в кухню, Америка увидела Мэри у открытого холодильника, на одной из полок которого лежал испуганный Арчибальд.
— Откуда это здесь? — спросила Клара.
— Собачке было жарко, и я решила ей помочь.
— Немедленно верни пса хозяевам! — грозно сказала Клара. Мэри тихо смеялась в стороне. Эллина взяла собаку из холодильника. Арчи смотрел на Эллину жалобно, дрожа то ли от страха, то ли от холода. — И чтоб больше такого в моем доме не было!
Америка больше всего боялась, что Клара ее не примет, потому что она была родной бабушкой Эллины, но не ее. Однако скоро она поняла, что Клару очень радует ивритоговорящая племянница. А когда настала пора возвращаться домой для празднования двадцать девятого дня рождения Мэри, Клара обняла Америку и сказала, что любит ее.
Америка и Эллина пошли в школу в пятый и третий классы. После школы Ами развлекала себя игрой на пианино. Ее пальцы с легкостью преодолевали технические трудности и выводили самые сложные рисунки, она легко читала с листа — годы тренировок давали о себе знать. Она проигрывала этюды из старых украинских нот. Украинский язык выглядел забавно: почти как русский, только с английской буквой “i”. Вдруг в комнату ввалилась Эллина со взъерошенными волосами и с грохотом повалилась на диван. Америка прервалась.
— Э-э! — протянула Элли. — Продолжай играть. Иначе я немедленно умру! Ты же не хочешь, чтобы я умерла?
— Нет, конечно, — сказала Америка, продолжив игру. Через некоторое время она почувствовала теплое дыхание Эллины на своем ухе.
— Знаешь, Америка, я тут сочинила кое-что, — произнесла Эля необычно тихо, почти не своим голосом. — Ты же сочиняешь стихи, и вот я решила, что ты можешь оценить мои. Я могу тебе показать?
— Давай, — согласилась Ами. Эллина вывалила из карманов на пол множество бумажек, пока не взяла один большой сверток.
— Вот.
Америка взглянула на листок. Там было небольшое, ритмически почти верное, но бессмысленное и наивное стихотворение про то, как земля хлюпает под ногами после дождя. В этот миг она почувствовала на себе огромную ответственность: Эллина пришла показать это Ами не как сестре, а как учителю. Но как сказать ей, что это далеко от идеала?
— Ты же впервые написала стихотворение? — спросила Америка.
— Ну да.
— Для первого раза хорошо. Если ты будешь делать это больше, у тебя будет лучше получаться, — произнесла Америка изворотливо.
— Да я сама знаю, что это бред, — махнула рукой сестра. — Но, понимаешь, просто со мной случилось это... как его... вдохновение! Я забыла обо всем на свете, в голове было только это! И мне так понравилось это состояние. Ну я и написала это.
Эллина выглядела трогательно, когда описывала момент творческого забвения.
— Это здорово. Можно я оставлю это себе? — вдруг спросила Америка, вдруг почувствовав, что этот листок надо сохранить на память.
— А пожалуйста, — еще раз махнула рукой Эллина.
Девчонок прервала Мэри, позвавшая их пить чай.
Следующим утром Америка проснулась оттого, что в ее голове громко играла незнакомая песня. Она обдумывала ее за чисткой зубов и за завтраком, стараясь не забыть, уже успела расписать у себя в голове партию и разложить ее на правую и левую руки. У нее впервые проклюнулась собственная мелодия, хотя она успела окрестить ее тривиальной. Ами записывала ее, вспоминая вчерашний рассказ сестры о вдохновении.
Когда Америка перенесла мелодию из головы на нотные листы, встал вопрос о стихах. Но никакие идеи не шли в голову. Ами долго пыталась выдавить хоть одно четверостишие, потом пошла искать подходящие стихи в сборниках, но ничего не подходило. Вдруг в голову закралась шальная мысль — использовать в качестве припева стишок Эллины. Так стихи для куплетов стали сочиняться гораздо быстрее. Америка удивилась сама себе: еще вчера эти строки казались ей глупыми.
Наконец песня была окончена, и Америка стала напевать ее в полную силу голоса. В гостиную вошла Эллина, да так тихо, что Ами удивилась: не померещилась ли ей сестра. Америка завершила песню, сыграла тонический аккорд и почувствовала на себе крепкие объятия.
— Ты просто золото! — воскликнула Эллина. В душе у Америки что-то всколыхнулось. — Ты гений!
— Я решила использовать твои стихи. Оказывается, они очень напевные и хорошо ложатся музыку, — ответила Америка.
— Нет, они бредовые, но ты вдохнула в них жизнь, моя умничка! — восторгалась Эллина, целуя сестричку в щеку.
Девочки решили, что идея театра кукол исчерпала себя и приняли решение пойти в школьный театр. Там они смогли попробовать себя и в роли актрис, и в роли декораторов, попеть в школьном хоре и поработать в команде. Америка вкусила театральное таинство гораздо глубже, чем сестра. Теперь она немного терялась в своих увлечениях: и в музыке, и в языках, и в театре. Чем она займется дальше? «Не парься, — успокаивала ее Эля, — еще есть много времени, чтобы выбрать. А сейчас — какая разница?»
Наступил 1952-ой год. Близились экзамены из начальной школы, и Америка готовилась к экзамену для перехода в среднюю. В связи с этим, когда раздавали роли спектакля «Белоснежка», Ами взяла роль второго плана, а Эллине дали роль самой Белоснежки, чего никто не ожидал. Дома она вела себя немного странно: стала периодически теряться. Элли находили то уснувшей в шкафу, то за пианино, то под кроватью. Как она говорила потом: «Мы играем в прятки, а вы меня должны искать». «А как мы должны это узнать?» — спрашивала Мэри. «Это прятки-сюрприз!» — восклицала Эллина.
Вскоре умер король Георг, и на престол вступила его дочь Елизавета. После нескольких месяцев утомительных репетиций в школе состоялся спектакль с Эллиной в главной роли. Америка запомнила, что он состоялся ровно через два месяца после того, как по радио объявили, что правление начал новый монарх. По иронии судьбы, Америка играла старуху, которая принесла Белоснежке яблоко. Отыграв эпизодическую роль, Ами вернулась за кулисы, чтобы проследить за дальнейшей игрой Эллины. Она долго разглядывала блестящее на свету яблочко, потом откусила его и, томно вздохнув, повалилась в кровать, но, не рассчитав свои силы, реалистично упала на пол. Зал разошелся смехом. Эллина, не поведя и бровью, вернее, не открывая глаз, встала на ноги и со второй попытки упала на кровать.
Эллине исполнилось восемь, Америке — десять. Настало время экзамена, который Америка сдала с отличием. Мэри приговаривала: «А я другого варианта и не предполагала», а Эля поддакивала: «Да, мы в тебя верили до последнего! Но больше всех я!»
Америка стала учиться в другой школе. Теперь каждое утро она провожала Эллину до школы, а потом проезжала две остановки на трамвае. Поначалу осваиваться было непросто, да и из старого класса сюда перешли лишь несколько мальчишек и две девочки, которые даже не смотрели в сторону Америки. Теперь у Ами преподавало не двое учителей, а больше десяти — почти по количеству предметов. Не хватало ласковой и строгой мисс Гарднер, которая внимательно относилась к каждому ученику, присматривалась, не отстает ли он. В средней школе оказалось немного труднее. До Ами иногда доносились разговоры одноклассников на перемене — по их словам, им вовсе приходится прикладывать титанические усилия.
Внимание Америки привлекал короткостриженный мальчик, сидящий на соседней парте от него. Он никогда не жаловался на трудности в учебе, не дрался с мальчишками, был прилежен, не дерзил учителям и отвечал на уроке, если спросят. Америка сразу запомнила, что его зовут Майкл, а на перекличке узнала, что его фамилия — Джефферсон.
А в октябре состоялась торжественная покупка телевизора, о чем все долго грезили. Он был черно-белым и иногда работал плохо, но это никому не мешало собираться по вечерам в гостиной и смотреть вечерние программы. После них Эллина и Америка радостные шли в кровать и легко просыпались поутру.
Тяга к телевизору стала мешать Эллине делать уроки, в то время как у Америки появился дополнительный стимул: не оплошать перед Майклом. Она стала ловить на себе его взгляды, а несколько раз он подсаживался за тот же столик в столовой, но будто бы боялся подвинуться ближе. Поэтому Америка не позволяла себе выходить из комнаты, пока ничего не сделает. У Мэри с Эллиной же в то время была небольшая война из-за телевизора: Эля иногда даже вставала по ночам, чтобы урвать пять минут у мигающего ящика, но ее ловили с поличным.
— Кстати, — сказала Мэри по окончании одной из передач одним воскресным декабрьским вечером. — На рождественский ужин обещал прийти Наум. Сказал, что не один.
Америка не ожидала услышать имя отца, которого последние четыре года почти не видела.
— Папа? — уточнила Америка.
— Папа, — согласилась Мэри.
— А ты запечешь уточку на Рождество? — спросила Эллина.
— Да. Но если кто-то сейчас не ляжет спать, я запеку на Рождество девочку! — воскликнула шутливо Мэри. Эллина, бросив: «Ой!», поскакала наверх.
Америка долго не могла заснуть, думая о папе. Где он провел четыре последних рождества? Как он прожил эти годы без нее? Не скучал ли? Он скучал по маме, точнее, он думал, что скучает. Америке казалось, что папа скучает по маме неправильно. Потом ее привлек более приземленный вопрос. У нее оставалось немного карманных денег на подарки. Ами думала потратить их на подарок Майклу. Подарки Эллине, Мэри и Роберту уже давно лежали в тумбочке. Хватит ли ей на подарок отцу? Она решила не придумывать ничего для отца. Может, он еще и не придет, потому что у него ветер в голове. Обвинив себя в черствости, Ами заснула, обозленная на себя.
Она купила Майклу небольшую фарфоровую фигурку совы и открытку, на которой написала: «Сова — символ мудрости. Счастливого Рождества». Придя в школу пораньше, Ами оставила фигурку под партой Майкла, и села за свое место. Оставался последний учебный день перед каникулами, укороченный в честь праздника, и в воздухе витало ощущение чуда. Каждый раз, когда кто-то входил в класс, сердце Америки вздрагивало. Она надеялась, что появился Майкл. Но когда он действительно вошел, Ами даже не заметила. Только когда кто-то начал шелестеть оберткой, Америка слегка покосилась на мальчика. Майкл вертел головой, осматривая одноклассников в поисков того, кто мог сделать подарок.
В конце учебного дня Америку догнала одноклассница, которую тоже звали Кэти. Кэти никогда не общалась с Ами, и та удивилась, увидев ее.
— Тебе просили передать, — Кэти небрежно дала Америке в руки маленькую коробочку. Ами сняла перчатки и развернула ее. Пальцы покалывал мороз. Девочка обнаружила в коробочке маленькую брошку в виде стрекозы. Там же лежала записка: «Стрекоза — символ изящества и внутренней силы. Счастливого Рождества. МД».
Америка не могла думать ни о чем, кроме этого подарка. Не принимала участия в разговорах на семейных ужинах и во время украшения елки. Наконец настал день «икс», и мысли Америки перешли с Майкла на отца. Кого он приведет: друга или подругу? Наверное, подругу. А красивая ли она будет? А умная? Мэри, Эля и Ами с утра порубали салаты и разошлись по комнатам. Америка долго дожидалась заветного звонка в дверь, и вот он прозвучал. Ами вышла к лестнице, чтобы подглядеть за гостями так, чтобы они не увидели ее. Папа вошел с неизвестной, но миловидной блондинкой под руку.
— Всем здравствуйте, — послышался его голос.
— Привет, Наум. Здравствуйте, — Мэри поздоровалась и с Наумом, и со спутницей.
— Здравствуй, Роберт, — Наум протянул руку мистеру Мигольцу. — А где Америка?
Америка, услышав свое имя, спустилась вниз, к Мэри, Роберту и Эллине.
— Ами, привет! — воскликнул Наум дружелюбно и поцеловал Ами в макушку. — Познакомьтесь, моя подруга, Луиза.
— Очень приятно. Мойте руки, проходите на кухню, — Мэри не выражала в своем тоне отношение к этому.
— А это тебе, Ами, — Наум протянул Америке перетянутую ленточкой книгу: новое издание немецко-английского словаря.
Поначалу все сидели немного скованно. Наум рассказывал о своей работе: он планировал в наступающем году перейти на работу в Ливерпуль. Они с Робертом обсуждали политику и лондонский смог, поднявшийся в начале месяца. Эллина тоже разряжала обстановку своими забавными рассказами. Рядом с Америкой сидела Луиза. Она показалась Ами более красивой, чем издалека, от нее вкусно пахло. Луиза проявляла к Ами внимание: передавала ей салатницы, спросила, сколько ей лет и в каком классе она учится, она говорила мягко и ласково, и к концу вечера у Америки сложилось о ней хорошее впечатление. Она даже решила, что была бы не против того, чтобы Луиза стала ее мачехой. На ночь она представила, как Наум с Луизой женятся, уезжают с Америкой в Лондон против ее воли, потому что иначе она не сможет видеть Элю, Мэри и Роберта и, обрадовавшись, что ничего из этого не правда, заснула.
Через несколько дней после окончания каникул Америка испытала на себе странные чувства. Учительница английской словесности раздавала учебники, но их хватало не на всех, потому некоторым раздали по одному на двоих. Америку подсадили к Майклу, и вдруг ее сердце заколотилось, забилось так сильно, как будто она с вышки собралась прыгать в бассейн. Она не знала, что это значит — ей никто не рассказывал. Америка спрятала под стол дрожащие руки.
Весной в гости вновь пришел Наум, вновь не один. Америке об этом сообщили накануне, и всю ночь перед новой встречей с отцом она не могла заснуть, ожидая чего-то нехорошего. Если ей и удавалось заснуть, то сразу начинали сниться летучие мыши.
Америка в этот раз пряталась за лестницей, ожидая, когда отец позовет ее.
— Чего прячешься? — спросила внезапно подкравшаяся Эллина, чем испугала сестру.
— Хочешь со мной тут постоять? — предложила Америка.
— А зачем? — подозрительно посмотрела на Ами Элли.
— Просто так.
— Ну ладно, — согласилась Эллина.
Америка вслушивалась в то, как взрослые здороваются между собой. Среди приятных голосов Мэри, Роберта и Наума отчетливо слышался капризный высокий женский голос. Ами потребовалось немного времени, чтобы понять, что это не Луиза.
— Дети! — вдруг позвала Мэри. Америка робко вышла вслед за поскакавшей Эллиной и увидела стоящую рядом с отцом модницу с закрученными темными волосами, крашенными вызывающей красной помадой губами и в платье от Коко Шанель. Между ними с Наумом было около двадцати лет разницы.
— Хочу познакомить вас со своей спутницей...
— Невестой, — перебила девушка, неестественно улыбнувшись. В ее глазах играли злые огоньки.
— Да, невестой, — смутился Наум. — Дороти. Мы планируем пожениться в течение этого года.
— Ну, поздравляю! А теперь к столу, — Мэри демонстрировала равнодушие.
— А как же Луиза? — спросила Эллина.
— Какая Луиза? — спросила Дороти ревниво.
— Это моя племянница. Девочка что-то перепутала, — поспешил успокоить девушку Наум.
Избранницей Наума стала победительница ливерпульского конкурса красоты 1951-ого года, двадцатишестилетняя Дороти Кэм, дочь адвоката и удивительно бестактная женщина. Она успела перебить всех сидящих за столом и заставить каждого почувствовать себя пустым местом. Америка, сказав, что у нее болит голова, ушла в комнату. Она легла на кровать и стала уговаривать себя примириться с Дороти. «Может, она неплохая женщина, а первое впечатление обманчиво», — убеждала себя Америка.
Возвращаясь домой, чтобы забрать какие-нибудь вещи, Америка теперь неустанно заставала там Дороти. Она говорила по телефону, либо красила ногти на ногах или на руках и не обращала на будущую падчерицу никакого внимания.
— Зачем пришла? — спросила Дороти.
— Я здесь живу, — ответила Америка, слегка робея.
— А по-моему, твой дом уже давно в другом месте, — Дороти смотрела на Ами взглядом желтых злых глаз слегка навыкате.
— Мой дом здесь и всегда здесь будет, — Америка начала смелеть.
— Раз такая умная, переезжай обратно. Пора определяться, ты уже не маленькая, — качнув бедром, Дороти ушла в ванную.
Вернувшись однажды домой, Америка увидела, что все вещи и мебель из ее комнаты стоят в доселе пустовавшей тесной комнате, где на шестилетие Ами Джордж и Бенни играли в мяч.
— Добрый день, — сказала Америка, выйдя в кухню, где сидела Дороти и стригла ногти. — А что с моей комнатой? Почему все вещи в другой?
Дороти продолжала сидеть спиной к Америке. «Сколько можно заниматься ногтями? Я столько времени на пианино не играю», — подумала Америка.
— А я решила тебя переселить. Не хочу, чтоб ты жила у нас за стенкой. Комната поменьше, но ты привыкнешь, — стервозно ответила Дороти.
— Но вы даже не поинтересовались, будет ли так удобно мне, — Америка продолжала говорить в спину девушки. «Слишком быстро она почувствовала себя здесь хозяйкой», — подумалось Ами.
— А мне неинтересно. Мне было интересно только согласие твоего отца. Я его получила. А теперь иди, малышка, учи уроки.
Америка терпела этот снисходительный тон.
Учебный год заканчивался, и Ами поняла, что нужно признаться в симпатии Майклу. Настал конец мая, школа гудела о приближающихся экзаменах у старшеклассников и масштабной коронации Елизаветы Второй. Америка, взяв из гардероба легкую курточку, которую надела прохладным утром, стала поджидать Майкла у входа. Он вышел из школы один. В последнюю секунду Америкой овладели сомнения: стоит ли? не покажется ли она ему навязчивой? Она выдохнула и решительно догнала его.
— Майкл, — окликнула его Ами. Он обернулся и остановился.
— Да? — спросил он дружелюбно.
— Давно хотела сказать, что... что ты мне нравишься, — сердце Америки рухнуло в пятки и разбилось на тысячу мелких осколков. Вдруг он ее сейчас поднимет на смех?
Вдруг теплая рука коснулась ее ладони. Америка подняла глаза на Майкла.
— Ты мне тоже нравишься, — ответил Майкл, улыбнувшись. В душе Ами потеплело. — Тебя проводить до дома?
Майкл провожал Америку до дома в течение практически месяца до окончания учебного года. Они договорились погулять после начала нового учебного года, а пока Майкл собирался уехать в лагерь бойскаутов.
Второго июня вся Британия была прикована к телевизорам из-за трансляции пышной церемонии коронации Елизаветы Второй. Америка тоже наблюдала за торжеством в кругу семьи Мигольц.
Когда учебный год закончился, Америка стала появляться в своем доме чуть чаще. Это позволило Дороти однажды прижать Ами к стенке, вернее, усадить на диване в гостиной и прочитать лекцию:
— Значит так, мне надоело, что ты шляешься где попало, что ты то тут, то там. Сколько тебе лет?
— Одиннадцать, — ответила Америка.
— Замечательно. Ты уже совсем взрослая, чтобы понимать, с кем нужно общаться, а с кем нет. Я в твои годы училась в женском пансионе и не знала, что такое родственники и тем более мальчики. Про твоих мальчиков, коих у тебя наверняка немало, я ничего не знаю, а вот запретить общаться с твоими родственниками я могу. Теперь ты под домашним арестом.
— Можно знать, за что?
— За то, что ты мелкая выскочка, понятно? — Дороти остановилась на месте и посмотрела на Америку так зло, будто она убила ее мать. — Во-вторых, мне надоела эта музыка. Ты постоянно играешь какую-то лажу. Отныне в моем доме вся музыка будет звучать не более пятнадцати минут в день.
— Этого слишком мало, чтобы практиковаться...
— Меня это не волнует! — прикрикнула Дороти на пытавшуюся возразить Ами. — И третье! Ты учишься в слишком хорошей школе и она находится слишком близко к дому. Ты должна знать, что такое трудности, а то тебе слишком легко живется. На следующей неделе у тебя будет собеседование в другой школе. Мне удалось договориться, чтобы тебя записали в шестой класс.
— Но я закончила шестой класс. Зачем мне второй...
— Никаких но! Не волнуйся, осилишь, — Дороти взглянула на часы. — Ой, я опаздываю! Все, я на танцы, не скучай.
Дороти, прихватив сумочку и ключи Америки с тумбочки, вышла и заперла дом. Америка рванула к телефону, чтобы позвонить в дом Мэри. Трубку взяла Элли.
— Да-да, мисс Мигольц у телефона, — важно произнесла Эллина.
— Эля, это Америка. Дороти заперла меня дома. Я не смогу попасть к вам.
— Что?! — воскликнула Элли так, как будто только что подавилась. — А выпрыгнуть из окна?
— Тут высоко, я сломаю ноги. А за побег Дороти сломает мне руки, если не шею, — почти шептала Америка. — Нам нужно придумать план, чтобы она сняла с меня санкции.
— Чего-о-о? — послышалось из трубки.
— Чтобы она разрешила нам видеться, — уточнила Америка.
— А! Проще простого! Сейчас все будет! Жди!
Эллина повесила трубку. Америка решила воспользоваться случаем и поиграть на пианино. Скоро кто-то позвонил в дверь, Америка заглянула в глазок и увидела там Эллину. Она протолкнула под дверь листок бумаги, на котором красовалась надпись: «Что случилось?» Америка рассказала о новых порядках, установленных Дороти. И к ним с Эллиной пришел гениальный план.
Но прежде, чем они начали приводить его в действие, успела произойти большая неприятность. Проснувшись утром, Америке захотелось помузицировать. Она без размышлений взяла гитару и начала тихо наигрывать мелодии по нотам. Ами не успела заметить, как проснулась Дороти. Она распахнула дверь, выхватила гитару из рук Америки и выбросила в коридор. Гриф переломился на части, и струны издали последний неладный аккорд.
— Люди по утрам должны спать! Надеюсь, сообразишь сама убрать?
Дороти ушла, переступив через безвозвратно испорченный инструмент. Это была мамина гитара. Америке стало горько при виде разбитой гитары. Разбитой, как воспоминания.
Дороти с Америкой поехали в новую школу. Ами было сложно думать о расставании с предыдущей, а в особенности о разлуке с Майклом. Школа действительно оказалась весьма далеко, пришлось делать пересадку на трамвае. Директор школы, мистер Ллойд, грузный человек с блестящей лысиной и доброй улыбкой, принимал Дороти и Америку в своем кабинете.
Америка написала вступительный экзамен и тест на IQ. Дороти и Америка в безмолвном ожидании провели около часа, пока проверяли работу абитуриентки. Дороти от нетерпения не сиделось на месте, и она часто вставала, чтобы поцокать каблуками. Мистер Ллойд позвал Дороти и Америку в свой кабинет для обсуждения результатов.
— Что я могу сказать? — спросил он, глядя на лист.
— Ну же, не томите, — поторопила Дороти. — Она хоть до семидесяти дотянула?
Мистер Ллойд издал нервный смешок.
— Вы что? Семьдесят там далеко позади! Эта девочка вундеркинд! Тест IQ показал заоблачный результат — сто семьдесят баллов! — он обратился напрямую к Ами. — Какой класс ты окончила?
— Шестой.
— Давай мы запишем тебя в восьмой? Я записал бы тебя сразу в десятый, но, боюсь, наши десятиклассники не поймут, — усмехнулся директор.
— Как в восьмой? — удивилась Дороти. — Не может быть!
— Я согласна, — откликнулась Америка.
— По рукам! — согласился мистер Ллойд.
Возвращаясь домой, Дороти крыла Америку благим матом. Не могла она написать тест хуже? Америка терпела ее нападки. Когда они подошли к дому, Дороти остановилась, чтобы проверить почту. Она перестала позволять залезать в почтовый ящик кому-либо кроме нее. Дороти с трудом открыла дверцу. На нее повалилось множество бумаг. Дороти стала поднимать их с земли:
— Что за чертовщина? — спрашивала она недовольно. На каждом листочке было послание от Эллины: «Пустите меня к сестре», «Я люблю Ами», «Я скучаю по Америке», «Позвольте нам увидеться, ну позязя». — Ну и как среди этих каракуль я найду важные письма?
— А вам их пишут? — спросила Америка.
Дороти попыталась испепелить Америку одним взглядом.
— Будешь перебирать письма. Отделишь мусор от важной... как оно называется...
— Корреспонденции?
— Не умничай! Чао, — Дороти пошла в дом.
Такое повторилось и на следующий день, и через один, и через два. Америка разбирала их и дивилась продуктивности Эллины.
Одной ночью Америка проснулась от стука в окно, как будто что-то кидали в стекло. «Ами!» — звал ее знакомый голос. Выглянув, Америка обнаружила Элю.
— Привет! — поздоровалась Америка, потирая глаза.
— Привет! Скажи, у злой тетеньки окно в спальне открыто?
— У них три окна, и все открыты. Вот там, одно здесь, два за углом. А что? Только не шуми, папа приехал с работы уставший, — попросила Америка.
— Все равно! Спасибо! — Эля рванула к окнам.
— Эля, стой, что ты хочешь сделать? — пыталась позвать Америка сестру, но она уже ничего не слышала. Ами решила прикрыть окно и лечь в кровать на тот случай, если Дороти заглянет к ней в комнату. Она увидит спящую Америку и смягчится.
Вдруг раздался голос Эллины, вопящей, как серенаду, песню с одним-единственным словом: «Скуча-а-аю». Она растягивала его так, как будто коты с крыши пели. Америка засмеялась в подушку, пока не раздался голос Дороти:
— А ну пошла отсюда, прокаженная! По ночам спать надо!
Америка, услышав топот за стеной, укрылась одеялом с головой и прислонилась лбом к холодной стене. Дверь открылась, кто-то резко стянул с Америки одеяло.
— Проделки рыжей бестии! — воскликнула Дороти и выбежала из комнаты. Америка задремала с легкой ухмылкой на губах.
Утром Америка вышла к завтраку. Дороти намазывала на хлеб джем поверх масла. Когда она закрыла крышку и отставила банку, Америка притянула банку к себе, но Дороти выхватила ее обратно.
— Тебе только масло.
Америка села на стул и отрезала ломоть хлеба.
— Ты что, левой рукой режешь? Ты разве не знаешь, что девушка не может быть левшой? Левая рука — дьявольская. Надо срочно тебя переучить!
«Англии надо избавляться от средневековых предрассудков. Если переделывать что-то в человеке, его можно сломить», — вспыхнуло в Амином сознании.
— Ах, да. Можешь общаться со своей подружкой, потому что я больше ее проказы терпеть не намерена. Но знай, меня не так-то просто победить, Анна.
— Я не Анна, я Америка, — поправила девочка.
— Америка — это страна, а Анна — это имя. Привыкай, теперь тебя будут звать только так.
«Америка — это часть света», — подумала Ами. Дороти громко отхлебнула чай. Когда она вновь ушла на танцы, Америка пригласила в гости Эллину. Она рассказывала, как непросто было не заснуть. «Я без нашего общения просто загибаюсь!» — добавила Элли напоследок.
— Как тебя мама отпустила? — спросила Ами, наливая чай.
— А она меня и не отпускала! Хорошо, что сейчас каникулы, — ответила Эля.
В первый школьный день Америка встала пораньше, чтобы успеть доехать до школы. Сейчас ее бывшие одноклассники пойдут в седьмой класс, а она ловко обогнала их и пошла в восьмой. А где-то ее пытается отыскать Майкл. Ами ведь даже не может сообщить ему, что перешла в другую школу — нет ни его адреса, ни номера телефона, а для того, чтобы застать его в школе, придется прогулять уроки.
Америка вошла в класс. Там уже собирались дети лет двенадцати-тринадцати. Ами почувствовала их превосходство над собой и испугалась. Класс выглядел странно: все парты были отставлены назад, а в центре кругом стояли стулья. Америка прошла и села на один из свободных стульев. В класс вошла высокая красивая девушка с каштановыми локонами.
— Привет! Ты же наша новенькая? — спросила девушка, подойдя к Ами. Америка поздоровалась и ответила положительно. — Отлично! Я мисс Лилиан, а ты, как я поняла, Америка Зами?
Прозвенел звонок.
— Мы с тобой еще познакомимся, — мисс Лилиан подмигнула Америке. — Всем привет! Всех очень рада видеть!
Ребята зааплодировали. Америка подсчитала количество занятых стульев: тринадцать вместе с ней и мисс Лилиан.
— Вы так изменились! А ведь всего каких-то два месяца прошло! Давайте познакомимся с вашей новой одноклассницей. Америка Зами.
На Америку уставились пытливые, но дружелюбно настроенные взгляды. Мисс Лилиан пустила по кругу эстафету: все представились. Америка уделила внимание девочке с красной лентой на лбу, сидящей от нее по правую руку: ее звали Диана.
— Не удивляйся тому, что нас так мало: мы самый маленький класс в школе, — обратилась к Америке мисс Лилиан. — Я ваш классный руководитель. По пятницам уроки у вас веду я, и они проходят в таком формате: мы садимся в круг. А теперь давайте обсудим программу на год.
Мисс Лилиан рассказала, что с этого года в конце каждого семестра класс отправляется в трехнедельную экспедицию, и курс программы временно меняется. Это очень обрадовало Америку, мечтавшую увидеть мир. Жеребьевка состоялась на следующей неделе: до Рождественских каникул класс будет путешествовать по Германии, а в конце года отправится в Уэльс.
Америка сообщила отцу и мачехе, что нужно немного денег на поездку в Германию. Она долго собиралась с силами, чтобы подойти к ним. Америка иного ответа не ожидала:
— Какая Германия? У нас свадьба, у нас и так большие расходы!
Даже отца, немца по матери, никак не всколыхнуло слово «Германия». Америка пошла искать поддержки у Роберта и Мэри и не ошиблась.
Пока дома поднялась суматоха из-за предстоящей свадьбы отца и Грымзы, как ее прозвала Элли, Америка пыталась плавно войти в учебный процесс. Оказалось, что преподаватели ценили в своих учениках творческие способности и пытались найти индивидуальный подход к каждому. Америка поняла, что от нее требуется не заучивание, а осознание материала. По пятницам класс собирался с мисс Лилиан в круг, чтобы обсудить произошедшее за неделю, свои переживания, если требуется, поделиться творчеством, почитать стихи.
В предпоследнюю пятницу октября случилось то, что не должно было случиться. На свадьбу Дороти и Наума Америка ехать отказалась и провела этот вечер с Эллиной. Вместо нее, чтобы утолить свое любопытство, поехала Мэри. У Америки тем вечером так болела голова, что, решив не дожидаться возвращения тетушки, она легла спать. Дороти после того дня вновь перестала позволять Америке ночевать у родственников, мотивируя это тем, что семья Зами — благородная, а Роберт и Мэри — плебеи. Когда Ами процитировала последним слова Дороти, они долго смеялись. «Если плебейство — залог мозгов, то пожалуйста», — резюмировала Мэри.
Близился день отправления в Германию. Америка мечтала о поездке, как о глотке чистого воздуха. После свадьбы власть Дороти стала почти безграничной. Она заставляла Америку мыть полы дома каждый вечер, называла Анной, заперла чердак, где Америка проводила немало времени за чтением книг. Ами не понимала, чем она зацепила ее образованного, хоть и потерянного, отца? Стало страшно спать по ночам. Ей снилось, что Дороти подожгла дом Мэри и Роберта. Только одно ее успокаивало: контроль Дороти над ней не ужесточится, пока Мэри и Роберт рядом.
Одним холодным вечером класс собрался на пристани у огромного черного теплохода. Мальчики шутили, а девочки внимательно слушали их, заглядывая в рты. Потом появилась мисс Лилиан.
— Ну что, все готовы к увлекательной поездке? — спросила она задорно у замерзших учеников, которых грела только надежда на бесподобное времяпрепровождение. Забравшись в уютную теплую каюту, одноклассники продолжили разговор. Америка с Дианой примостились у окошка. Мерное покачивание корабля, серый морской простор в иллюминаторе и разговоры укачали их, и девочки сладко уснули.
За три недели им предстояло увидеть Гамбург, Бремен, Эссен, Дюссельдорф, Кельн и Западный Берлин. Америка, к удивлению ребят и самой себя, лучше всех говорила по-немецки. Они этим пользовались: брали Америку повсюду, чтобы она им переводила и за них изъяснялась. Путешествуя с ребятами, Ами смогла побольше о них узнать, а особенно о Диане, с которой они всегда оказывались в одной комнате, где бы ни останавливались. Диана как-то призналась Америке, что у нее есть дар предсказания.
— Хочешь, предскажу тебе что-нибудь? — поинтересовалась Диана.
— Думаю, не стоит, — отказалась Америка и поспешила объяснить: — Если мне понравится, я опущу руки и буду стагнировать. А если не понравится, буду думать, как этого избежать.
— Зря, у тебя все будет не так, как у обычных людей. Но это твой выбор. Кстати, у тебя ведь тоже есть дар предвидения.
— Этого не может быть. Мне иногда снятся сны, которые сбываются, но это, по-моему, бывает у всех.
— Почему ты так считаешь?
— Не думаю, что чем-то отличаюсь от других.
— Это ты зря. И зря пренебрегаешь словами матери.
Америка замолчала. Она не могла понять, откуда Диана знает о том, что говорила Мерлин.
Класс приехал на два дня в Бремен. Выходя из краеведческого музея, один из мальчишек попал под колеса вывернувшего из-за угла велосипеда. К счастью, он отделался лишь легким испугом, а вот девочка резко крутанула руль и чуть не свалилась с велосипеда, успев соскочить.
— Вот я недотепа! — воскликнула она по-французски. — Горе-велосипедист.
— Не переживай. Он сам виноват, что выскочил, — сказала Америка тоже по-французски, коснувшись плеча девочки. Та удивленно посмотрела на Ами:
— Ты француженка? — спросила девочка.
— Нет, я из Британии. Америка Зами, — Ами протянула собеседнице руку.
— Джой Сэриз, — девочка ответила на рукопожатие и спросила по-немецки: — А по-немецки разговариваешь?
— Безусловно, — ответила Ами на соответствующем языке. — Я заметила, у тебя английское имя и французская фамилия.
— Да! По-английски «Джой» означает «радость», а «Сэриз» по-французски «вишня». Моя мама англичанка, а папа француз, но живем мы в Бремене. Вот я говорю на всех трех языках. А вообще я впервые вижу человека, который свободно говорит на всех трех языках, — Джой провела рукой по голове, заправляя волосы.
Америку позвала мисс Лилиан, и они с Джой, сами того не замечая, пошли по улице, обсуждая любовь к изучению языков. Оказалось, что Джой тоже занимается музыкой и играет на нескольких музыкальных инструментах, даже рассказала Америке о семиструнной гитаре. Джой и Ами провели вместе целый день и даже немного помузицировали в холле гостиницы, где остановился класс последней и бесновался где-то, играя в карты, где стояло удивительно настроенное пианино. Девочки договорились встретиться на следующий день и поговорить побольше, ни с того ни с сего переходя то на французский, то на немецкий. Джой изучала основы испанского и латыни, а Ами показала новой подруге, как звучит иврит.
Америке давно не было так легко разговаривать с кем-то: Джой понимала Америку буквально с полуслова. Жаль только, что она жила так далеко. Вечером Америка с классом должны были сесть на поезд и уехать в Берлин. Джой вызвалась проводить их. Девочки обнялись на перроне у подходящего поезда.
— Пиши мне письма, пожалуйста. Вот мой адрес, — Джой, у которой от слез покраснели глаза, вытянула из кармана курточки маленькую бумажку с адресом.
— Обязательно напишу, как окажусь дома, — пообещала Ами, взяв бумажку.
Девочки обнялись еще раз.
Америку радостно встречали Элли, Мэри и Роберт. Она заметила две рыжие и белую головы среди толпы других встречающих, стоя на палубе. Заканчивался канун Сочельника. Сбежав с теплохода, Америка ринулась в объятия родственников, но их опередила Эллина. Начались расспросы о том, куда они ездили, что видели и с кем познакомились. Рассказ о видах Германии, которые Ами зарисовала в блокноте, об истории посещенных городов и знакомстве с Джой занял все время возвращения домой и ужина, хотя Ами, по своему обыкновению, не вываливала всю информацию сразу, а раскладывала по полочкам.
А после ужина, когда Америка завершила рассказ, состоялся серьезный разговор. Впервые заговорила не Мэри, а Роберт, почесав бороду и сложив руки перед собой.
— Америка, мы должны переехать в Лондон. Мне предложили там хорошую работу. Увезти тебя мы, к сожалению, не сможем.
— Ка-ак? Америка с нами не поедет? — удивилась Эллина и выпятила губу.
— К сожалению, нет, котята, — произнесла Мэри печально. Ей тоже с трудом думалось о разлуке с Америкой.
Америка не могла произнести ни слова. У нее, разумеется, оставались преданные одноклассники и ласковая учительница. Но ей было страшно только подумать, во что превратится жизнь с Дороти, когда даже сбежать некуда, и как мучительно тоскливо ей придется без Огневушки Эллины, без строгой и заботливой Мэри, без мудрого и флегматичного Роберта.
— А когда вы уедете? — спросила Америка.
— После нового года, — ответил Роберт.
— Ами, не обижайся на нас! — воскликнула Элли, обнимая сестренку.
— Если вам так лучше... — Америка подняла свои черные глаза, блеснувшие зелеными пятнами.
Картинка потухла, словно в кинотеатре отключили электричество.
— А все остальное — потом. Сейчас нужно спать, — Америка прекратила действо.
— Америка! — недовольно воскликнул Пол. — Ты как реклама — на самом интересном месте! У меня столько вопросов!
— Всему свое время, Сэр Пол. Все всегда случается так, как нам будет лучше, — таинственно улыбнувшись, она выключила свет. В Пола будто кто-то выстрелил транквиллизаторами: он опустился в кровать, глаза закрылись, мысли стали утихать.
Слова Америки были лучшим предисловием, которое только можно было придумать к неожиданно подкравшемуся 1969-ому году.
11. Америка и Пол. The Beatles сворачивают паруса
Сразу после того, как Америка ушла, Пол провалился в глубокий сон. Он сразу понял, что видит сновидение, подложенное Америкой и почувствовал себя ею. Он не умел прерывать ее сны.
Он шел по ромашковому полю, вдыхая чистый аромат родных шотландских просторов и наслаждаясь мгновением полного умиротворения. Вдруг глаза застлала плотная пелена смога, окутала его целиком. Он почувствовал, что падает, но падает не вниз, а вверх, в небо. Пелена рассеялась, Пол выпал из неба в космос и испугался. Перед ним огромным шаром висела Земля. Она стала так быстро приближаться к МакКартни, что он побоялся того, что расшибется о землю или о водную гладь или его проткнет столб линии электропередач.
Он упал в поле недалеко от дома Америки на Ливерпуль-роуд, не почувствовав ничего, кроме глубокого страха, оборвавшегося в момент прикосновения к земле. Опомнившись, Пол встал, отряхнулся и пошел в дом Америки. Он долго брел по обочине шоссе, но в положенном месте домов не оказалось — лишь голый пустырь. Он пошел дальше искать по шоссе и уже вошел в город, и ливерпульские пейзажи стали перетекать в лондонские. Пол уже двигался по кварталу Марилебоун и вдруг уперся в толпу из беснующихся девчонок, омывающих асфальт слезами, журналистов, операторов и фотографов.
Пол подошел поближе, чтобы увидеть предмет окружения. Сквозь людей пробиралась пара, осыпанная конфетти: Пол в подвенечном костюме и блондинка со знакомым лицом в желтом пальто. Наблюдатель подошел ближе. Пара и спрятавшаяся между ними светловолосая девочка приблизились к нему, и Пол спросил у девушки не своим голосом: «Кто вы?» Она повернулась, и Пол увидел Линду. «Линда... Линда МакКартни», — счастливо улыбнувшись, ответила она, и вместе с мужем и девочкой они сели в черную машину. Дорогу им преградила переместившаяся толпа горюющих поклонниц. Пол не мог не узнать тот самый день, день их с Линдой свадьбы — двенадцатое марта 1969-ого года.
Открыв глаза, Пол долго не мог прийти в себя. Америка так его заболтала, что он и не успел задуматься о том, каким же был 1968-ой год в его биографии, его настоящей биографии. А ведь это был год, когда он влюбился в Линду. В мае они с Джоном прилетели в Нью-Йорк, чтобы представить лейбл “Apple”, и все вечера Пол проводил с Линдой. Когда они полетели на западное побережье, в Лос-Анджелес, Линда последовала за ним, самостоятельно оплатив свой билет. У Пола в Лос-Анджелесе до этого была интрижка с симпатичной негритянкой, Вайноной Уильямс. Они договаривались о встрече, но Пол приехал с Линдой. Однажды Вайнона заявилась к ним в гостиничный номер, чтобы попросить у МакКартни денег. За пять минут до ее прихода Линда сообщила, что беременна от Пола, и он не мог думать ни о чем, кроме этого, хотя впоследствии Лин призналась, что ошиблась. Вайноне Линда очень не нравилась, причем задолго до встречи Линды и Пола, чего она не пыталась скрывать. Она резко оттащила Пола в сторону и начала разборки, и ему с трудом удалось увернуться от ее напора и послать за деньгами к Джону Филлипсу из The Mamas and the Papas. «Может, они поэтому и распались в тот же год?» — думал Пол, усмехнувшись, и продолжил вспоминать дальше.
После того как Пол вернулся домой, ему пришла фотография маленькой Хизер, тогда еще его будущей падчерицы. Фотография так ему понравилась, что он повесил ее в рамочке на стену. Пол почувствовал в этом необыкновенную любовь, такую, какую не получал ни от одной девушки ранее. Он мечтал о детях и узрел в этом знак для создания семьи.
Потом у Пола была короткая интрижка с Фрэнсин Шварц. Той самой, которую он описал Ами как «секретутку из Америки». Видимо, в той вселенной Пол тоже закрутил с ней роман, пока Америка ездила по гастролям, а потом находила белье в разных частях собственного... Так, опять мысли об Америке! Ее не существует! Это все ложь и выдумка! Линда — вот, что было по-настоящему! С ним она случилась на самом деле. А Америку нужно прогнать, пока она не завладела разумом и Пол может контролировать свой рассудок.
Что же было дальше? Ах, как же можно это забыть! Дальше Джейн застала в постели Фрэнсин. А что же дальше... Все забыл из-за этой Америки! Ее нельзя и на пушечный выстрел подпускать! Она посмела прикоснуться к самому драгоценному, что есть у него — к воспоминаниям. Посмела разрушить их и поверить в свою лживую историю! Он поклялся себе прогнать ее и не позволить ей продолжать эту историю.
Все, хватит отвлекаться на эти мелочи. Линда с Хизер переехали к нему осенью. Полу тяжело давалось ожидание, потому он написал “I Will”. А не потому, что он дожидался Америку из какой-то там командировки! Ну сколько можно? Слишком много мыслей о ней! Ее не существует, как и Омпады, Питера, Билли, Эллины, Тода, никого! Была только Линда, самая умная, самая красивая и самая талантливая, самая обаятельная и сексуальная девушка на свете! Она переехала к нему осенью, и они зажили вместе. Часто она уговаривала Пола уехать куда-нибудь, куда глаза глядят, свернуть на проселочную дорогу и потеряться. Иногда они занимались любовью, но в основном просто созерцали природу или разговаривали. С Линдой они отремонтировали шотландскую ферму, катались на лошадях, ездили в Европу и в Америку. Он долго уговаривал Линду пожениться, но она отказывалась, потому что боялась. Ее фанатки тоже ненавидели. Потом она узнала, что беременна, и на этот раз не ошиблась. В марте состоялась свадьба, а через полгода у них родилась красавица Мэри.
— Доброе утро, — раздался голос Америки.
— Уйди, — ответил Пол со злостью в голосе, не вставая с постели.
— Что случилось? — поинтересовалась Америка, приблизившись. Пол старался не смотреть на нее.
— Ты не слышала, что я сказал? Уйди! — с нажимом на голос сказал он. Америка стояла на месте. Пол уже сел. — Еще раз повторить? Проваливай отсюда!
Америка сложила руки на груди. Пол встал, прошелся по комнате, взял с тумбы керамическую фигурку и бросил в девушку. Пролетев по странной траектории, фигурка ударилась о стену между окнами и вдребезги разбилась. Америка сделала шаг назад, и Пол взял стоящий рядом стул и тоже швырнул в ее сторону. Он ударился о ту же стену, но чуть ниже, и развалился. Америка мгновенно растворилась в воздухе.
— Сэр МакКартни, с вами все в порядке? — в неожиданно распахнувшейся двери появился взволнованный лакей. В его ногах лежал сбитый поднос с завтраком.
— В полном. Принесите телефон, — злобно приказал он.
— Успокоительного? — спросил парень. Пол взял со стола первую попавшуюся книгу и бросил в него. Лакей, обороняясь, закрыл дверь, в которую прилетела книга. Отрикошетив, она упала, раскрывшись примерно посередине. Там была фотография Америки с Фредди Меркьюри и Брайаном Мэем {?}[Фронтменом и гитаристом группы Queen]. Пол чертыхнулся и, опомнившись, поднял книгу, чтобы она не попала в лапы лакея. Книга раскрылась в месте приложения с фотографиями. Пол немного полистал ее. Там были фотографии маленькой Америки, ее мать и отец... МакКартни захлопнул книгу. Почему она в его руках, если ее не существует? Пора перестать обманывать себя. Пол взглянул на обложку. Его взгляд остановился на черно-белом портрете Америки. Она сидела за столом, сложив тонкие руки, как гимназистка, в черной, нет, скорее, темно-серой водолазке. Ее блестящие черные волосы, которых хотелось коснуться, контрастировали с неоднородным серым фоном. Америка наклонила голову в правую сторону. В этих чертах все было превосходно: в пухлых сомкнутых губах, в зеленых глазах, цвет которых потерялся в монохроме фотографии, в музыкальных пальцах, лежащих на локте второй руки. Пол отогнал от себя эти мысли и забросил книгу под кровать.
Дверь открылась, и вошел лакей, держа в руках радиотелефон. Пол взял его и начал искать номер Ринго в телефонной книге аппарата, клацая по писклявым кнопкам. Потом осекся и нажал на клавишу с красной закорючкой. О чем с ним поговорить? Всегда найдется, о чем поговорить с человеком, с которым полвека знаком, из них десять лет провел с ним бок о бок, но что-то сковывало. Сознание говорило Полу не делать этого, но сердце шептало: позвони, ведь потом можно и не успеть!
Он бросил телефон на стол. «Людям всегда нужно говорить о своей симпатии к ним, потому что потом может стать поздно», — произнес в голове теперь уже знакомый женский голос. Пол сплюнул. На чем он остановился?
В 1969-ом у Пола начался ужасный период. Джон ушел из группы и не собирался возвращаться. Пол потерял самую большую ценность своей жизни — The Beatles. Он тянул группу до последнего, но все разбрелись в стороны и возненавидели Пола. Он никогда не любил вспоминать об этом.
Но он обрел Линду. В тот период они часто ссорились, но у Линды хватило силы, чтобы привести Пола в чувство. И тогда они стали вместе записывать музыку. Пришлось немного повозиться, чтобы научить Линду петь чисто и напомнить, как играть на пианино, поскольку в детстве она немного училась этому. Они нашли себя в фермерской жизни и в борьбе за права животных. В 1971-ом у них родилась вторая прелестная дочечка — Стелла. Это были тяжелые роды, Линде пришлось делать кесарево сечение. Пол в момент операции задремал в холле больницы, и ему явился белокрылый ангел. Так он придумал название для своей группы Wings.
Думая о красавицах и умницах Стелле и Мэри, Пол улыбнулся. Они сейчас, конечно, занятые люди, сами мамочки, но любимыми девочками они от этого быть не перестанут. Пол провел два дня, погрузившись в воспоминания: об успехах Wings, о сыне Джеймсе, о гибели Джона, о многом, что они пережили вместе, пока не дошел до смерти Линды. Но воспоминания о ее последнем дне стерлись. Он не мог вспомнить, как она выглядела после смерти. То ли к облегчению, то ли к несчастью: в глазах стоял только гроб с двадцативосьмилетней девушкой, раненой во дворе своего дома, умершей на глазах шестилетней дочери.
Пол отчего-то почувствовал себя виноватым. Неужели он оставит Америку после рассказа о сокровенном: о смерти матери? Неужели забудет о злодеяниях мачехи? Он ведь сам сирота. Потеря матери — это то, что сплотило их с Джоном, их с Линдой. Им с Линдой повезло с отцами, Америке и Джону — нет. Пол подумал о Джоне. Он никому не показывал свои уязвимые стороны, кроме Пола. В тяжелые для The Beatles и переломные для самого Джона времена он все равно для Пола был большим, чем для остальных. Однажды, в те дни, когда Пол особенно много думал о Джулиане и ездил к ним с Синтией, Джон принес в студию колыбельную — “Good Night”. Он сразу передал ее Ринго, потому что у него было как минимум две причины: сложившийся образ непробиваемого циника и уже исполненная для альбома сентиментальная песня “Julia”. А вдобавок к этому он считал, что плохо споет. Но Джон не понимал, как прекрасно он звучал, когда показывал Ринго, как нужно петь эту песню. Полу показалось, Джон вкладывал в это всю нежность и горькое осознание того, что был Джулиану плохим отцом.
Отказаться от экскурсий Америки — значит отказаться от воспоминаний. Пол понял, что не может лишить себя возможности посмотреть на Джона, на старый Ливерпуль, который их познакомил, на родителей. Пусть впереди самая горькая глава биографии The Beatles. «Наверное, я подсознательно сопротивлялся, чтобы вновь не переживать ужас тех дней», — подумал он и протянул:
— А-ами!
Помолчав несколько секунд, он повторил:
— А-ами-и!
Он слышал в своем голосе жалобный зов мальчика, ищущего маму. «Я ее обидел», — подумал Пол, расстроившись. Он задумался. «Если Америка — дух, то ее нужно вызывать обрядами. Спиритический сеанс? Нет, это слишком сложно. О чем я вообще! Вся моя жизнь — сплошной спиритический сеанс!»
Пол решил нарисовать транспарант. Он стал искать по комнате подходящие предметы. К своему удивлению, Сэр Пол нашел в шкафу рулон ватмана, покрытый паутинкой, черный и зеленый маркеры в ящике стола. Для начала он написал на одном из листов: «Америка, возвращайся».
— Глупо, наверное, — сказал Пол вслух, разглядывая свое творение. — Зато необычно. Ей должно понравиться.
На втором ватмане он нарисовал минималистичный портрет Америки, а когда дело дошло до глаз, МакКартни зубами снял со второго маркера туго сидящий колпачок и вписал по зеленому колесу в миндалевидные заготовки. «А почему в детстве глаза были черные? — задумался Пол, и маркер завис в воздухе над бумагой. — Надо спросить».
— Возвращайся, возвращайся туда, откуда ты пришел, — пропел женский голос на мотив песни “Get Back” {?}[англ. «Возвращайся»]. Пол вздрогнул и рассмеялся.
— Ты не обиделась? — спросил он обрадованно.
— Конечно, это было глупо. И стул жалко — теперь же не на чем сидеть, — Америка присела на край стола.
— Я не знаю, что на меня нашло… наверное, предчувствие скорого конца «Битлз», — поспешил добавить он.
— Я знаю, ты еще не раз поменяешь свое отношение к нашей истории, это нормально. Не самая стандартная ситуация для человеческой психики. А плакаты милые.
— Спасибо, старался. Так ты знаешь все наперед? Так же скучно! — воскликнул Пол.
— С одиннадцати лет мое отношение к предсказаниям не изменилось. Мне известен лишь итог, потому что он не может быть иным.
— А что же будет? — Пол посмотрел на Америку. Она улыбнулась, но не отвечала. — Понятно, сам узнаю. «Всему свое время»! Спасибо, что рассказала о своем детстве. Я с удовольствием вспомнил атмосферу Ливерпуля моего детства. Элли очень милая, а Дороти — невыносимая стерва! Зачем гитару только сломала?
— Кому гитара, кому стул, — иронизировала Америка.
— Ну тебя! — шутливо произнес Пол. — А твоя мама очень красивая. Ко всему прочему еще и умная. Я почти никогда не встречал таких. Ты на нее действительно очень похожа. Только вот почему у тебя в детстве были черные глаза?
— Точного ответа дать тебе не могу. До конца черными они никогда не были, просто было больше темного пигмента. Возможно, какая-то мутация, пигмент стал расщепляться. Зимой 54-ого они стали зеленеть, но об этом я тебе чуть позже расскажу, обещаю. А сейчас пойдем на сессии альбома, который я почему-то ассоциировала со своей юностью.
— Это “Get Back”? — спросил Пол, хотя и так прекрасно знал, какому альбому посвятили январь 1969-ого года, и усмехнулся. — А я ведь его тоже всегда ассоциировал со школьными временами. Кстати, а что случилось у Мэри и Роберта? Почему у Мэри теперь другой муж?
Америка посмотрела на Пола испытующе.
— Все, понял! — воскликнул МакКартни. В его путешествии настала самая большая глава.
Он очутился в темной комнате. Стояла глубокая зимняя ночь. Лишь снежный отблеск слегка освещал мглу, что можно было разглядеть черты двух спящих людей на кровати. Один из них похрапывал и время от времени вертелся. Вдруг храп прекратился, раздался глубокий вдох.
— Ами... — позвал полушепотом Пол, коснувшись плеча Америки. Девушка открыла глаза. — Ами, проснись. Мне такой сон приснился, мне надо тебе его рассказать.
— Да, какой сон? — спросила она ласково для разбуженного среди ночи человека.
— Самый лучший на свете. Мне приснилось, что передо мной стоит мама. Я пытался рассказать, что меня тяготит разлад в группе, что все идет не так, как хотелось бы. А она говорит: «Не стоит ничего менять. Позволь этому случиться. Пусть будет так».
— Прекрасный сон, — без тени сарказма произнесла Америка. — Мама всегда говорит правду.
Пол прижался к Америке и положил голову на грудь, как сын матери. Она обняла его и погладила по голове, как мать сына.
Во второй день 1969-ого года The Beatles после долгого перерыва собрались для записи нового альбома в студии Твикенхэм. Америке всегда казалось, что Твикенхэм предупреждает ее о грядущих неприятностях. И вдруг предупреждения стихли. Америка поняла, что пора сбываться предсказаниям.
Пол и Америка вошли в студию, но прежде, чем оказаться в самом ее сердце, прошло около двадцати минут. Сначала они встретили Майкла Линдси-Хогга, режиссера клипов The Beatles и самой Америки. Пол хотел снять документальный фильм-хронику о записи нового альбома. Ему казалось, камеры немного оживят всех.
— О, Майкл, здор;во! С новым годом! — воскликнул Пол и они пожали друг другу руки.
— Привет-привет! С новым годом! Все уже готово, камеры расставлены. Ами, рад тебя видеть.
— Взаимно, — ответила Америка.
Пол принялся расписывать Майклу свои пожелания. Америка простояла около них пару минут, пока не заметила Мэла Эванса. Он, в свою очередь, тоже ее заметил и подошел.
— Привет, Америка, — произнес Мэл с радостной улыбкой. Друзья обнялись.
— Здравствуй. С новым годом тебя. Давно не виделись, — сказала Америка.
— Это точно. Мне кажется, будет что-то интересное, — добавил он. — Мы уже все расставили и готовы к съемкам.
— Предвкушаю! — отозвалась Америка. Мэл, бросив: «Ладно, еще увидимся», ушел.
Вышел мистер Мартин и направился к Полу, расставшемуся к тому моменту с Майклом.
— Здравствуй, Пол, — они тоже обменялись рукопожатиями. — Привет, Америка. С новым годом. Что думаете про альбом Джона?
— Что? — переспросил Пол, будто не расслышал. — Альбом Джона?
— Да, они с Йоко выпустили его в конце ноября.
— Серьезно? Я ни разу не слышал. Мы с Ами были заняты.
— У меня есть экземпляр для вас.
Они прошли с Джорджем. Тот взял из портфеля белый альбом, на котором виднелись две фигуры: подлиннее и покороче. Только когда мистер Мартин протянул пластинку супругам, они с ужасом поняли, что это обнаженные Джон и Йоко.
— А внутри хоть что? — спросил Пол, отходя от шока. — Порнографический аудиоспектакль?
— Сам узнаешь, — усмехнулся мистер Мартин.
— Мне уже страшно, Джордж. Что это такое? Зачем он это сделал?
Джордж, очевидно, сам не одобрял того, что сделал Джон. Но для чего он показал Полу прямо перед первой в новом году встречей с Джоном, когда хлипкую идиллию может разрушить даже перемена ветра?
— Ладно, мы пойдем, — Америка не могла понять, рассержен ли Пол или нет. Он был взбешен авангардной “Revolution 9”, которая вошла в последний альбом. Когда они вышли, Америка отвела супруга в сторону и сказала:
— Стой. Я хочу напомнить тебе, что ты должен идти туда в хорошем настроении, потому что ты идешь заниматься любимым делом со своими товарищами по оружию. Подумай, многим ли везет быть в таких же условиях?
— Да нет, все нормально, — Пол оставался на редкость спокойным. — Просто я вспоминаю сиськи Йоко и сочувствую Джону.
Пол звучал несколько смехотворно.
— Если тебя это успокаивает... — Америка прикусила губу. Они продолжили путь.
Присутствующие были даже несколько бодры, особенно в сравнении с прошлым годом. Визит Америки их наконец-то обрадовал, тогда как в прошлом году ее практически игнорировали. Америка с удовольствием обнялась с Джоном, Джорджем и Ринго. Всем принесли кофе, после чего начались репетиции, потому что Полу пришла идея записать альбом с живым звучанием без вмешательства студийных эффектов типа даббинга, ускорений и прочего. Отчетливо звучали разговоры о том, чтобы дать концерт. Пол мотивировал это тем, что творческого роста без присутствия публики не может быть, поскольку в ее отсутствие планка снижается. Нельзя же вечно сидеть в студии! Для всего этого требовались усердные репетиции.
Обходилось без конфликтов: они репетировали много песен, в основном из заброшенного в прошлом году материала, вспоминали песни юных ливерпульских лет. Йоко не отлипала от Джона и смотрела на все с явным безразличием, а когда Джон пел в один микрофон с Полом, Америка испытывала радость, а Йоко, судя по ревнивому взгляду, чуть ли не ненависть к Полу.
Предвестником приближающейся катастрофы стал микрофон, который несколько раз несильно, но неприятно ударил током Джорджа. Все, конечно, успели пошутить, что деревянного Джорджа не спасут его кеды на резиновой подошве.
Через несколько дней все стало меняться. Пол начал чересчур много командовать. После нескольких часов репетиций они прервались, чтобы попить чаю и поговорить. Охотнее всех говорил Пол, но и он же потом восклицал: «Друзья, прошло уже несколько часов, а мы так ничего и не сделали! Давайте уже работать». Он раздражался, когда ему делали замечания, но требовал терпения, когда делал замечание кому-то другому.
— Нам не надо петь в припеве вдвоем, — сказал Пол во время репетиции “Two Of Us”, — вообще тут нужно что-то изменить.
— Надо записать и послушать, как это звучит, — резонно предложил Джордж.
— В общем-то да... Я хотел сказать, у нас получается слишком сложно, нужно как-то попроще, — лепетал Пол.
— Это не сложно, — возразил Джордж.
— Нет, сейчас нужно упростить. Усложним потом, если понадобится, — МакКартни стоял на своем.
— Хорошо, я сыграю, как ты скажешь, — согласился Джордж. А Пол не унимался:
— Пойми, не хочу тебя раздражать...
— Ты меня не раздражаешь.
— Я услышал тебя и не хочу провоцировать. Просто хочу сказать, чтобы ты попробовал сыграть немного по-другому. Ты сыграл как в “Hey Jude”, а...
— Пол, я не возражаю. Если ты объяснишь мне, как играть, я сыграю...
— Эй, горячие финские парни! — встрял Джон.
Все стало стремительно ухудшаться. Ами удивлялась, какими грубыми стали голоса и движения этих еще недавно мальчиков. Огрубели, как старая мозоль. Битлы занимались ерундой, курили, пили кофе и ругались. А все это записывали камеры. В конечном итоге это все, конечно, вырежут, потому что Пол хотел отобразить в фильме непринужденную обстановку в студии, которой не было и в помине. Америка то утром, то вечером, пропадала в театре, потому что ставила новый спектакль, но это не мешало ей следить за записью и съемками.
Вскоре они дошли от конструктивных замечаний друг другу наподобие «Придвинься ближе к микрофону, тебя не слышно», к неконструктивным. «Почему у тебя постоянно открыт рот?», «Хватит столько вертеться» — говорил Джон Полу. Удивительно, что он еще не окончательно поддался своей инертности, приходил на репетиции и играл с маломальским энтузиазмом.
— Это уже ни в какие ворота не лезет, — произнес Джордж не рассерженно, а как-то устало и растерянно, когда Джона и Пола не было рядом. Он не считал, что Америка заодно с Полом. — Долго нам так не протянуть. Пол пытается склеить разбитую вазу. Переливает из пустого в порожнее.
— Хочу показать вам кое-что, — сказал в другой раз Джордж, присаживаясь на стул. Ами, Ринго, Нил и Мэл сели напротив. — Она называется “I Me Mine”. Мне все равно, возьмут ли они ее.
Джордж спел песню в вальсовом размере об эгоизме. Песня все-таки дошла до Пола, он ее одобрил, явно не разглядев сатиры на самого себя. А Джону с Йоко она понравилась настолько, что они вальсировали под нее.
Студию привели в ужасное состояние. Все заставили огрызками, тухлыми объедками, грязной посудой, сигаретами и пеплом, нераспакованной аппаратурой, бумагой. Бардак. Глаза слезил густой и едкий табачный дым.
Пол и Джон пели песню, составленную из двух разных: “I've Got A Feeling” Пола и “Everybody's got a hard year” Джона. Пол вопил и кричал, Джон тихо подпевал строки, но вдруг первый остановился.
— Стой, Джон! Может, сыграешь там септаккорды? Они прозвучат намного лучше!
— Чего? Зачем они здесь? — нахмурил брови Джон.
— Правда, сыграй! Ты можешь хоть что-нибудь разнообразить?
— Не надо усложнять там, где этого не требуется! — почти рявкнул Джон. — Где-то твои любимые околоджазовые аккорды звучат, а здесь не такой случай.
— Ты бы хотя бы попробовал, ну! Точно не испортишь ничего! — Пол начал повышать интонации.
Джон в секунду сыграл два аккорда, которых отчаянно требовал Пол.
— Сыграл. Доволен?! Ты вечно все усложняешь, и я сейчас не про аккорды. Наставил здесь поганых камер, а мы сидим здесь, как подопытные кр-рысы, точим лясы и играем старые песни всем на потеху.
— Да я всегда все упрощаю, чтобы было легче! Это ты на все наплевал и бросил, даже ничего не объяснив.
— А сколько можно тянуть кота за яйца? Неужели ты доволен тем, что мы делаем сейчас?
— Да, я доволен! Потому что это то, чем я люблю заниматься. Я люблю заниматься этим с тобой. Мы занимаемся этим почти с пеленок, корпим и трудимся каждый день, работаем засучив рукава с утра до утра, и ты хочешь забросить то, что мы долго и упорно создавали, потом и кровью?
— Поздравляю! Мы отстроили Вавилонскую башню!
Пол и Джон орали друг на друга громче и громче, превращаясь в бабок с базара, превращаясь в лающих собак. Слова вылетали изо ртов одновременно и скрещивались, превращаясь в комок пыли. Америка чувствовала, что закипает как никогда. Она взлетела с дивана и со всей силы шарахнула по столу рукой, как не смог бы шарахнуть жезл Зевса. Все в оцепенении обратили свои взгляды на девушку. Над ее головой кружили черные тучи, внутри которых пульсировали вспышки молний.
— Какие же вы... — сказала Америка презрительно в гробовую тишину и поспешно удалилась. «Жалкие», — звенел воздух голосом Америки.
Америка чувствовала себя не в своей тарелке. Она взорвалась, как дымовая шашка, и разлетелась на кусочки. Обычно она разрывалась изнутри, но никогда не наружу. Америка не желала, чтобы люди, которым они с Брайаном дали шанс, вытерли об этот шанс ноги.
Америка пошла к рейлу, где висела одежда, накинула на себя пальто и стала поправлять рукава. Прибежал Пол и, схватив Ами за плечи, прижал к стене.
— В чем дело? — напористо спросил он, раздувая ноздри, как разъяренный бык. Борода и прямой пробор волос, открывший лоб и брови, добавляли его грозному виду брутальности.
— Прекрати, — сухо произнесла Америка, оттолкнув Пола, и направилась в сторону выхода.
— Стой! — повелительно воскликнул МакКартни. — Я с тобой еще не договорил!
Вернувшись домой, Америка послушала альбом Джона и Йоко “Two Virgins” и, проникнувшись смешанными чувствами от сборника звукового мусора, написала песню “Real Friends?”
He has been absorbed by the deep abyss in few seconds.
His life was turned into the mess.
Then he's decided to abandon all your records.
I doubt that you are still real friends.
He has been diverted by new passion for few hours.
He made someone precious depressed.
Why should we endure illegal mistress in the house
That was rejected by the rest?{?}[«Он был поглощен глубокой бездной за секунды, Его жизнь превратилась в хаос. Потом он решил забросить ваши записи. Сомневаюсь, что вы все еще друзья. Он увлекся новой страстью на часы, И расстроил кого-то дорогого. Почему мы должны терпеть в доме незаконную хозяйку, Отвергнутую всеми?»]
Америка подбирала новую песню на гитаре. Рядом лежал Эдди и посматривал на хозяйку блестящими черными глазами. Дверь хлопнула, и к пришедшему Полу поскакала Марта. Когда Пол вошел в комнату, Америка продолжила играть.
— Джордж ушел, — сказал он сдавленным голосом, садясь в кресло. — Теперь насовсем.
Америка прихлопнула струны и отложила гитару.
— Ты уверен?
— Да. Он сказал: «Ищите мне замену».
Пол выглядел убитым.
— Я стараюсь удержать все, но у меня не получается.
Америка села на подлокотник кресла и обняла Пола.
— Прости, я своей выходкой ничего не улучшила, — сказала она, уткнувшись в его затылок. Пол обхватил ее руками.
— Я ни разу за шесть лет не видел тебя такой. Значит, мы действительно настолько отвратительные и невыносимые. Ты нас тоже прости.
На следующий день в Британии вышел альбом “Yellow Submarine”. На первой стороне оказались старые песни “All Together Now”, “Hey Bulldog”, песни Джорджа “It’s All Too Much” и “Only A Northern Song”, а также уже изданные “All You Need Is Love” и “Yellow Submarine”. Вторая сторона состояла из композиций для одноименного мультфильма в записи оркестра Джорджа Мартина. Тем же вечером открылась выставка “GO 60s!” Эллины Кристи-Кармелит, где она представила картины и фотографии, созданные с 1965-ого по 1968-ой год. Часть экспозиции дублировала первую выставку Эллины, состоявшуюся два с половиной года назад.
После ухода Джорджа все решили собраться только через два дня. Америка познала на себе всю невыносимость напряжения между группой и не хотела больше находиться рядом, но отправилась в Твикенхэм, чтобы морально поддержать Пола. Следовало решить, как поступать дальше.
Когда они прибыли, в студии уже находился Ринго. Грустный от природы разрез глаз в сочетании с отрешенно-печальным взглядом придавал Старру мученическое выражение лица.
— Не тужи, Рич! — сказал Пол притворно весело.
— И ты, Пол, — ответил Ринго.
— А где Джон? — спросил Пол у проходящего мимо Нила.
— Вот уж чего не знаю, — пожал плечами Нил. — Давай я позвоню ему?
— Нет уж, я сам, — Пол пошел к аппарату. Америка направилась за ним. Джон не отвечал, и Пол настойчиво перезванивал.
— Может, он в дороге? — предположила Америка.
— Еще один раз и все, — ответил Пол. На последней попытке Джон ответил. Слово за слово, и Америка не заметила, как они стали ругаться по телефону. Америка гладила Пола по плечам и рукам, и говорила:
— Пол, положи трубку, пожалуйста.
В конце концов Пол шмякнул телефон и злобно выдохнул. Когда он развернулся, Америка разглядела, что его глаза и нос покраснели. Пол закусил губу и поднял блестящие от слез глаза. В груди заболело. Пол терял друга.
— Пойдем, попьем чаю, — Америка увела его в сторону, усадила рядом с Ринго, Нилом и присоединившимся Майклом и пошла делать чай сама. Когда она вернулась, Пол делился переживаниями. Он говорил прерывисто, сдерживая слезы:
— Я не имею ничего против Йоко, она его любит, он ее любит. Но они же слиплись, как два куска теста. Они стараются быть максимально близко, как только могут. Я могу это понять. Но я просто хочу, чтобы все было как раньше. Я хочу, чтобы мы были вчетвером, без Йоко. Но она не уйдет, и это проблема. Я не знаю, как этого добиться. Не обращать на нее внимания? Вы сами видите, что это невозможно. Мы столько сделали вместе, ну очень много. И за все эти годы между нами и Джоном встала только Йоко. Больше ничего и никогда не могло нас по-настоящему рассорить.
— Недавно Джон сказал, что не хочет быть в «Битлз», — сказал Майкл.
Америка знала, как это ранит Пола. Она нашла его руку и взяла ее, скрестив пальцы. Пол промычал и замолчал.
— У нас никогда не было принято, чтобы твоя женщина висела на тебе прямо в студии. За стеклом — пожалуйста. Это было негласным правилом. Всегда.
— А ты не пытался сказать ему об этом?
— Мне казалось, это очевидно.
— Я пытаюсь звонить, но все время занято, — сказал появившийся вдруг Мэл.
— Конечно, отрубил телефон, — фыркнул Нил. — Знаете, когда я с ним говорю, у меня ощущение, что это не Джон. Как будто через него разговаривает Йоко. Он будто не здесь.
— Да, именно, — согласился Пол. — Мне некомфортно писать песни с Йоко рядом.
— Вы еще пишете песни вместе? — поинтересовался Майкл.
— Почти нет. По сравнению с тем, сколько мы играли и писали вместе до ее появления, можно сказать, вообще не пишем. Я помню, мы ездили в поездки, в Париж, например. Останавливались в отеле, вставали по утрам и до завтрака и душа принимались за гитары. Мы могли провести так весь день. Не счесть, сколько раз мы собирались в Ливерпуле у меня дома, потом у Ами дома, сколько бессонных ночей провели у него в Кенвуде или на кухне нашей с Ами лондонской квартиры, в гостиной на Кавендиш… Мы были очень близки, и мы потеряли это. Наша музыка лучше, когда мы вместе. Возможно ли это восстановить? Я не знаю. Не уверен.
Прошло еще какое-то время в ожидании Джона, проведенное за разговорами или в напряженном молчании. Джон появился, конечно же, с Йоко и без каких-либо следов сожаления о телефонной ссоре с Полом. Они приступили к песне “Get Back”. Даже на придирку Джона к тексту: «Туссон действительно в Аризоне?», Пол отреагировал доброжелательным: «Да, конечно!»
— Нам нужно вернуть Джорджа, — внезапно заявил Пол.
— Наверное, — ответил Джон неопределенно.
— Почему «наверное»?
— В прошлый раз вернулся, и в этот раз никуда не денется.
— А если денется? Нам нужен Джордж!
— Ты так переживаешь из-за наших юридических обязательств? Что мы не имеем права никем заменить его? Вот ты как всегда, ведешь себя как большой начальник.
— Наоборот, Джон, это ты всегда был боссом. Куда это делось?
— Нет, Пол, это ты всегда мнил себя королем.
Пол сомкнул губы и искал взглядом поддержки у всех остальных, кто помнил те времена, когда Джон горел группой, когда для него ничего не было важнее, чем лидерство в «Битлз».
— Пора на обеденный перерыв, — выдохнул Пол.
«Конечно, мне пришлось взять все на себя, — возмущенно размахивал руками Пол, когда они с женой шли домой. — Я не хочу терять то, что мы столько времени строили, только из-за его лени!» Дома Америка набрала Джорджа.
— Нет, я не вернусь, — отпирался Харрисон. Америка старалась тактически рассчитать ходы.
— Что тебя заставило уйти в этот раз?
— То же самое, что и в прошлый. То же, что вывело тебя из себя. Напряжение, давление Пола, демагогия вместо толковой работы, всеобщая атмосфера неуважения. Это кино, эта идея с концертами…
— Понимаю, — сочувственно протянула Америка. Пол мылся, и она вслушалась, шумит ли еще вода, чтобы озвучить то, что, как ей казалось, объединяло их с Джорджем: — Я не выношу Твикенхэм. Была бы моя воля, я бы никогда туда не приходила.
— Да, абсолютно! — воскликнул Джордж. — Мне нравилось там раньше, когда мы снимали фильмы. В нынешних условиях она только душит и совершенно не способствует никакой работе. Акустика просто ужасная. Меня волнует, зачем мы возились, открывали свою студию под собственным брендом, если не пользуемся ей?
Джордж попался на крючок Америки.
— Если я настою на переезд сессий из Твикенхэм в “Apple”, ты вернешься?
Америка слышала, как Джордж вздохнул.
— У меня есть еще одно условие. Я привожу своего приятеля, пианиста.
Так «Битлз», не без дипломатических усилий Америки, переехали в свою же “Apple Studio”, в подвальном помещении офиса “Apple Corps” на улице Сэвил-роу. Америка хотела поприветствовать Джорджа и познакомиться с приведенным им музыкантом Билли Престоном. Накануне визита ей позвонила Мэри и попросила денек посидеть с Фиби. Ами с утра собиралась в театр, поэтому поручила Полу заехать за сестрой и привести ее в студию.
После серой Твикенхэм белая студия “Apple” больше располагала к творчеству и дала ощущение свободы. Когда Америка вошла, Джордж подначивал Ринго сыграть песню про осьминога, которую последний сочинил сам. Старр долго ломался и смущался, но Харрисон добился своего. Джордж помог ему подобрать правильные аккорды на пианино. Следом вошел Джон и подхватил партию барабанов.
— Спасибо, что пришла, — сказал Джордж Америке, улыбнувшись.
— Спасибо, что пришел, — ответила Америка с улыбкой.
Ами заметила сидящего за органом темнокожего молодого человека.
— Здравствуйте, — поприветствовала его Америка, подойдя ближе. Он поднялся из-за органа и ответил:
— Здравствуйте, Америка! Я Билли, Билли Престон. Мечтал увидеть вас хоть одним глазком и сказать лично, что очень люблю ваши песни. В особенности “Love You So” и “Suddenly I Appear”.
— Спасибо, — смущенно ответила Америка. — Очень приятно это услышать.
Послышался знакомый девичий смех, и через некоторое время в помещение вошли Пол и Фиби.
— Всем привет! — воскликнул Пол. — Кто помнит Фиби?
— Знакомая девочка, — признался Ринго.
— Я помню, — откликнулся Джордж.
— Вы все видели ее на нашей свадьбе, это двоюродная сестра Ами.
— Я помню старшую. Рыжая такая, — Джон вышел из-за барабанной установки, куда направился Ринго.
— Эля рыжая! — воскликнула Фиби.
— Необязательно так кричать! — ответил Джон строго, склонившись над девочкой, и помахал ей указательным пальцем.
— Бе-бе-бе, — скривила личико Фиби и, увидев Ами, отвлеклась и побежала к сестре.
Группа в течение нескольких часов играла песни прошлых лет, с которых они начинали карьеру, и снова стали дурачиться. Присутствие Билли действительно сплотило и остудило всех. Он оказался потрясающим имровизатором. Когда во время одного из проигрышей “I’ve Got A Feeling” Билли выдал виртуозный проигрыш, никто не мог скрыть удивления с первых же прозвучавших нот: его игра вдохнула новую жизнь в их музыку. Джон стал всерьез интересоваться, можно ли оформить Престона юридически полноценным участником «Битлз».
В перерыве Фиби приставала к битлам, в особенности к Ринго, отбирая палочки и лупя ими по тарелкам. Америка не видела всего безобразия, потому что мистер Мартин позвал Америку поговорить.
— Америка, не хочешь ли выпустить альбом? Мне что-то подсказывает, что у тебя достаточно материала, — сказал он в своей типичной деловой манере.
— Я не думаю, что сейчас лучшее время. Думаю, будет неплохо, если он выйдет после выхода в прокат фильма, в котором я снимаюсь. Продажи будут выше.
— Америка, интерес к твоей персоне остается высоким. Ты для фанатов большая загадка. Даже Йоко, появившаяся всего несколько месяцев назад, не такая загадка, как ты. Спрос всегда будет высоким. Мне неизвестно, запишут ли они хоть один альбом, но то, что у них получается сейчас, я точно не допущу к выпуску. Ты же, на мой взгляд, ответственнее, и мы управимся за неделю.
— Я обещаю подумать над этим.
Долгие обсуждения места проведения концерта не приводили к решению. Музыканты не могли определиться с площадкой, хотелось чего-то неординарного, хотя им многократно намекали, что им прежде следовало бы подтянуть уровень сыгранности, а затем помышлять о выступлениях. Битлы продолжали спорить, и среди вариантов самыми безобидными оказались Вестминстерское аббатство, “Roundhouse” и “Palladium”, затем звучали пустыня Сахара, Гранд-Каньон, пирамиды Гизы, гора Эверест, руины римского амфитеатра в Италии, Греции или Тунисе, аэропорт, детский дом и парламент. Джон предлагал выступить на океанских лайнерах, следующих в Ливию, Пол вдохновлялся любыми предложениями, Ринго хотел выступить в Англии, Джордж не хотел выступать совсем.
Америка застала тот день, который привел их к консенсусу. В студию пришел громогласный Линдси-Хогг и восторженно заявил:
— Мой пытливый ум привел меня на крышу этого здания. Вы бы знали, какой красивый вид открывается на Вест-Энд! Вы вообще когда-нибудь бывали тут на крыше?
На крышу за Майклом пошли Мэл, Нил, Пол, Ринго, Америка, Билли, звукорежиссеры Глин Джонс и Алан Парсонс, исполнительный директор “Apple Corps” Кен Менсфилд.
— “Jefferson Airplane” так месяц назад выступили в Нью-Йорке на крыше отеля. Потом с трудом отбились от полиции, — заметила Америка.
— Мы можем хотя бы попробовать провести здесь сессию. Под открытым небом звук будет особенный! — резюмировал Пол. Решающей была резолюция Джона: «Хватит мяться, давайте уже просто сделаем это!»
Тридцатого января The Beatles и Билли Престон собрались на крыше офиса “Apple Corps”, чтобы дать концерт. Сотрудники “Apple” готовили площадку с ночи. Играть решили в обеденное время, чтобы никого не разбудить и не отвлечь от работы.
Холодный ветер сдувал на лицо волосы. На крыше толпились сотрудники офиса “Apple Corps”, Барроу, Тейлор, Эванс, Аспиналл, Америка, Йоко и Морин. Всюду стояли камеры. Никто из музыкантов не показывал волнение, которое определенно имело место. Все очевидно мерзли. Америка встала за группой рядом с Мэлом и Дереком.
— Снизу их не будет видно, зато будет очень хорошо слышно, — произнес Мэл. — Вот все удивятся!
Концерт начался, и на всю улицу Сэвил-роу раздались неожиданные для офисного Лондона звуки.
— Жаль, что нельзя узнать, что происходит внизу, — сказала Америка.
— Наши операторы внизу будут опрашивать очевидцев. Так что ты все рано или поздно узнаешь, — успокоил ее Мэл. На крышах соседних домов, стоящих вплотную друг к другу, стали толпиться любопытные зрители. Америка слышала музыку не так хорошо, потому что весь звук был направлен на улицу, но из того, что до нее доносилось, она поняла, что звучали они на редкость складно, хотя и позволяли себе оплошности. Долгие репетиции не дались даром.
Концерт действительно больше походил на сессии для альбома, чем собственно на концерт. Группа исполнила три дубля “Get Back”, по два “Don’t Let Me Down” и “I’ve Got A Feeling”. Кевин Харрингтон, один из сотрудников “Apple”, стоя на коленях, держал лист с текстом “Dig A Pony” перед Джоном. Пальцы путались, замерзая на ветру.
Посреди концерта Мэл заметил, что Дерек исчез. Он был легок на помине: буквально через полминуты вышел к Эвансу и Зами и тревожно сообщил:
— Там полиция пытается пробраться сюда.
— О нет, только не бобби! — воскликнул Мэл.
Повисло ожидание вторжения. Перед третьим исполнением “Get Back” из входа на крышу, рядом с которым и притулились Мэл, Америка и Дерек, вышли двое полицейских.
— Добрый день, — отдал честь один из них. — Местные жители жалуются на шум. Так что просим вас прекратить несанкционированный концерт.
— Извините, господин полицейский, но наш концерт согласован, и он должен продлиться еще некоторое время, — интеллигентно ответил Мэл.
— Мы все понимаем, но это — нарушение общественного порядка, и если вы не прекратите, мы арестуем всех организаторов и участников.
— Сейчас, — произнес Мэл. Они с Ами подошли ближе к Джорджу, выжидающему паузу перед соло, нагнувшись так, чтобы не попасть в кадр. Америка позвала:
— Джордж!
Он сразу обернулся.
— Что такое? Мне скоро играть, — произнес он.
— Это важно! Тут пришла полиция. Последняя песня и завязывайте, — предупредил Мэл. В это время к ним обернулся Джон. Группа практически лишилась всего гитарного аккомпанемента, но Пол не прекратил надрывать глотку.
— Что за кипиш? — спросил Леннон.
— Пора заканчивать. Скажи Полу, когда будет соло Билли, — Джордж избавил Мэла от повтора фразы. Америка тем временем вернулась к полицейским, чтобы уведомить их:
— Музыканты осведомлены. Они прекратят играть в ближайшее время.
— Давайте, поторопитесь, — произнес все тот же полицейский.
— Они закончат с минуты на минуту. Мы не можем прервать их посередине песни, — ответила Зами.
Песня была окончена импровизацией Пола, пропевшего вместо привычных слов: «Никогда не выступай на крыше, а то тебя арестуют! Маме не понравится».
Концерт был преждевременно завершен, и все присутствующие на крыше зааплодировали.
— От лица всей группы хочу поблагодарить вас за внимание. Надеюсь, мы прошли прослушивание! — сказал Джон в микрофон напоследок, рассмешив всех.
По инициативе Джона и Йоко новым основным менеджером группы стал американский бизнесмен Аллен Кляйн. Очевидно, им пришлось пойти на определенные ухищрения, чтобы легализовать положение Кляйна и тем самым уменьшить влияние Пола. Америка не раз слышала от ребят из The Rolling Stones рассказы о финансовых махинациях Кляйна, но в приоритете Америки теперь стояли ее собственные проекты, и она добровольно самоустранилась. Началась работа над дебютной пластинкой Ами, которой Джордж пока дал рабочее название “America Zami I”. На стороне “А” они решили переиздать старые песни Ами “I'll Get Older”, “My Magic”, “Suddenly I Appear”, “Love You So”, “I Feel The Sun”, “And I Know”. Размещать на альбоме “Go Shopping” и “Let’s Dance” Америка отказалась.
На второй стороне альбоме появились песня “Clair's Life”, созданная по горячим следам “Honey Pie” (Джордж даже предлагал перепеть ее и объединить их в попурри), “Maharishi (Too Much Rooms Everywhere)” c туманным очерком поездки в Индию, “Real Friends?” и инструментальная “L'ar;me de McCartney”. Америка последовала примеру битлов и вспомнила свою юношескую песню “The Art In Myself”, в которой размышляла над словами Станиславского «Любите искусство в себе, а не себя в искусстве». В заключение Америка перепела “I'll Get Older” в аранжировке Мартина с оркестром. Ей было отрадно осознавать, что такой профессионал, как Джордж, признает ее музыку.
Из Америки пришло приглашение на свадьбу, которого ни Пол, ни Америка, не ожидали. На свадьбу их приглашала Линда. Она отхватила себе в женихи «потомственного адвоката» Джона Истмана. Они собирались пожениться двенадцатого марта, но предлагали приехать пораньше на две недели, чтобы познакомиться с семьей будущего шурина. «Я уверена, вы им понравитесь, и они вам тоже», — добавляла Линда.
— Вот это она, конечно, дает... — удивился Пол. — Предупредила меньше чем за месяц!
— Всего на один день, — поправила Америка.
Тут кто-то позвонил, и Пол взял трубку. Америка ушла прятать приглашение в письменный стол. Пол разговаривал так долго, что Ами успела принять душ.
— Суд отменяется! — воскликнул он, входя в комнату. Америка не могла вспомнить, о каком суде говорит Пол. — Помнишь, Джимми Скотт подал иск на меня из-за того, что я использовал его слова? Он позвонил мне и спросил, могу ли я дать ему денег, потому что ему нечем расплатиться за алименты. И... угадай, что сказал я? Я согласился, но с условием, чтобы он прекратил разбирательства. И он согласился!
Пол плюхнулся на кровать. Америка погладила его пальцами по черной макушке, и тот чуть не замурлыкал в ответ.
— У тебя такие мягкие волосы. И длинные... — Америка провела по всей длине шелковистых волос Пола, длиною до плеч.
— С тебя беру пример. Хочу быть копией Америки Зами, — произнес Пол, смотря на Ами.
— Борода тебе помешает, — улыбнулась Америка.
— Сбрею. Делов-то.
— А чего ради? Зачем тебе быть моей копией? — подловила его Америка. — Разве ты не хочешь быть самим собой?
— Точно! Я же Пол МакКартни! — воскликнул он. — Хорошо ли это?
— Конечно, хорошо. Для меня — хорошо, — сказала Америка напоследок, укладываясь под одеяло.
Америку пригласил на фотосессию Тод Агмунти, попросив одеться повседневно. Она облачилась в черную облегающую водолазку, черные атласные брюки и приехала в студию.
— Черная королева! — воскликнул Тод, увидев девушку после того, как она преодолела вахту охраны и оставила пальто в гардеробе. — Одета обыкновенно, а выглядишь божественно!
— Спасибо. Но не перехвали меня, а то возгоржусь, — предупредила она.
— Да, и все фотографии мне засветишь, — продолжил за ней Тод.
Они прошли в помещение с расставленными осветительными приборами, темно-серыми стенами и столом. Тод взялся за фотоаппарат и спохватился:
— Ой, а чаем-то я тебя не напоил!
— Еще успеем, и не только чай, — успокоила его Америка.
— Хорошо, тогда присаживайся, — Тод указал на стол и стул у темно-серой стены. — Хочу воплотить одну навязчивую идею. Мне недавно приснилось, что я снимаю тебя для «Вога» в 1964-ом году, но получаются совсем не те фотографии, которые мы сняли, а еще лучше. Они теперь не выходят у меня из головы. И сейчас мы их повторим.
— Разденешь меня совсем для большего эффекта? — усмехнулась Америка.
— Хорошо обо мне думаешь. Знаешь, я успел снять столько голых девиц, что, если бы я отводил для каждой из них по одному дню, это заняло бы две трети года. Но на мой взгляд, самой интимной съемкой в моей жизни была с тобой в черном купальнике. Многие, конечно, этого не поняли и спрашивали: «У нее что, растяжки на животе? Нет сисек? Почему ты не одел ее в раздельный купальник?» Я устал объяснять им это. У тебя там был такой взгляд, который нельзя описать словами. А что все ищут во взгляде? Флирта, похоти.
— Надоело снимать обнаженных девушек?
— Обижаешь! Мне еще далеко до импотенции, — воскликнул Тод шутливо. — Так, а теперь закрой глаза.
Америка послушно опустила веки, и глаза обозначились линиями пушистых ресниц. Раздался щелчок затвора.
— Класс! Кстати, скоро же у Омпады день рождения! Будем что-то придумывать? — спросил Тод, оторвавшись от фотоаппарата.
— Скорее всего, без меня. Линда выходит замуж, и мы улетим в Нью-Йорк, — призналась Ами.
— Как же так? Я думал, вы лучшие подруги, — с некой досадой в голосе произнес Тод, вновь приставив к лицу фотоаппарат.
— Если мы с ней лучшие подруги, значит, Омпада меня поймет, — ответила Америка.
Ами сложила руки на столе перед собой и наклонила голову немного назад. Тод крутился перед Америкой, то приближаясь, то отдаляясь, и искал нужный ракурс. Америка склонилась влево и улыбнулась.
— Да! — вскрикнул Тод радостно. — То, что я искал!
После фотосессии Тод и Америка попили чай и поболтали о мелочах, пока последней не пришлось отлучиться в театр. Фотограф вызвался проводить ее до машины.
— Ну все, не забывай старика Тода, — Агмунти и Зами обнялись на прощание. Но дружеские объятия на прощание подозрительно затянулись, Тод сжимал Америку все крепче и крепче. Америка похлопала друга по плечу, отстраняясь.
— Давай, пока, — попрощалась она и села в автомобиль. Тод дождался, пока Америка скроется за домами.
Омпада действительно позвонила Америке через несколько дней, уже после того, как Пол взял билеты в Нью-Йорк на вечер двадцать седьмого февраля.
— Догадываешься, чего я это тебе звоню? Срочно обводите в календаре первое марта и пишите: «Дуем в Оксфорд к любимой Омпаде на днюху»! — воскликнула Овод.
— Омпада, прости, мы не сможем приехать к тебе, — виновато произнесла Ами. — Мы летим на свадьбу Линды в Америку.
— Что же это такое! — плевалась Омпада. — Когда ей исполнится тридцать?
— Ей двадцать семь, так что не так уж и скоро. К чему ты клонишь?
— Строго запрещаю тебе приезжать на ее тридцатилетие, — серьезно произнесла Омпада. Америка улыбнулась.
— Но в сам день рождения приехать мы сможем. У нас самолет только в ночь на двадцать восьмое, так что на чай с утра мы заедем, — пообещала Америка.
— Ловлю на слове. Мы как раз только вернулись в Оксфорд до лета. Так что буду вас ждать, — смягчилась Омпада.
Америка долго думала над тем, что бы подарить Омпаде, и решила купить хороший фотоаппарат. В назначенный день, собравшись в дорогу, супруги МакКартни поехали на пару часиков в Оксфорд. Большой дом Оранжей вновь радушно принимал самых долгожданных гостей. В дверях стояла именинница:
— Привет, Америка! А кто это с тобой? Ты все-таки решила бросить Пола и уйти к первому встречному хасиду?
— Тише, — отвечала Ами, держа Пола под руку. — А то муж услышит. Ему не понравится.
— Муж уже услышал, но не обиделся, потому что у него в руке торт, который он может съесть! — воскликнул Пол. — А где дети?
— У бабушки с дедушкой, — ответила хозяйка, закрывая за зашедшими МакЗами дверь. — У тех, что поадекватнее, естественно.
Гости рассмеялись, поняв намек на родителей Омпады, и прошли в кухню, где уже был разложен чайный сервиз на островном столе для готовки. Как только гости расселись, вошел Пит.
— Всем привет, — сказал он и пожал руку МакКартни. Омпада резала на втором столе принесенный МакКартни торт.
— А что, Линда правда замуж выходит? — спросила она.
— Да. За какого-то адвоката Истмана. Мы будем гостить у них некоторое время до свадьбы, — поделился Пол.
— На самом деле, знакомый адвокат нам бы не помешал, потому что Джон каким-то хитрым образом подстроил так, что «Битлз» взял под опеку Аллен Кляйн, — добавила Америка.
— О-о-о, — протянул Пит. — Дела плохи. Слышал я про него
— А че такое? Бандит, насильник, рэкетир? — спросила Омпада, продолжая стоять спиной.
— Рэкетир, — уверенно повторила Америка.
— Да почему рэкетир? — возмущенно спросил Пол. — Ты преувеличиваешь. Да и вообще мне Мик и Кит года четыре назад рассказывали, что он очень хорошо ведет финансовые дела.
— А полтора года назад они же мне рассказали, что достаточно маленькой искры, чтобы он разозлился и обобрал всех до копейки, — ответила Америка. — Ты сам был против его кандидатуры.
— Так, в моем доме никаких разговоров о деньгах, — категорично объявила Омпада, ставя на стол торт. — И вообще заткните рты тортом.
Все замолчали, увлекшись опробованием торта.
— Вкусный. Даже крем не противный, — изрекла Омпада.
— Я выбирал. Кстати, — воскликнул Пол, — у нас же есть подарок для тебя. Америка, доставай.
— В ином случае я бы сказала, что нельзя выходить из-за стола раньше времени, но это же подарок! — воскликнула Овод.
Америка достала из-под стола небольшую будничную коробочку без всяких нарядных лент и украшений и передала Омпаде.
— Ой, что это? — спросила Омпада, еще не очень разобравшись в том, что ей дали. Наконец она развернула презент. — Фотоаппарат! Как вы угадали? Мы как раз собирались купить хорошую камеру.
— Мы даже с Питом не совещались, — сказал Пол довольно.
— Я всегда говорила: между нами космическая связь! — воскликнула радостная Омпада.
Утром Пол и Америка оказались в одном из нью-йоркских аэропортов. На выходе из терминала их встречала счастливая Линда и высокий молодой человек с серьезным лицом и стильной, не по моде конца шестидесятых, стрижкой.
— Пол, Америка! — радостно воскликнула Линда и побежала навстречу. Первой на ее пути оказалась Америка, и девушки крепко обнялись. Оторвавшись, Линда продолжила. — Как я соскучилась по вас! Пол? Какой ты пушистый! Как медвежонок! Можно потрогать?
— Конечно! — Линда поводила пальцами по пышной, черной бороде. — Нравится?
— Нравится. Только она тебя старит, — ответила МакКартни. Пол усмехнулся. К ним подошел тот самый молодой человек. — Познакомьтесь, мой жених, Джон Истман. Джон, это мой брат Пол и его жена Америка.
— Линда мне про вас много рассказывала. Очень приятно познакомиться, — Джон пожал руки будущим родственникам. Он обладал приятным тембром голоса, явно способствующим победой в делах. Но Полу и Америке еще предстояло с ним познакомиться.
Выйдя из аэропорта, все оказались в дорогой машине с нанятым водителем.
— А ты приглашала еще кого-то из наших? — спросил Пол, когда машина тронулась. Джон ехал на переднем сидении, а Линда притулилась между Полом и Америкой сзади.
— Только Бетт, потому что она, на мой взгляд, могла осилить билет, но она не смогла. У нас будет довольно скромная свадьба: только вы, Хизер, отец Джона и его сестры.
Вскоре они оказались у богатого загородного дома в английской традиции с ухоженным двором.
— Вот здесь вы и проживете две недели, — произнесла Линда, пока водитель доставал из багажника чемодан Пола и Америки.
Изнутри дом тоже был выдержан в духе английской аристократии. Гостей выбежала встречать Хизер, но, забыв, кто есть кто, растерялась. Линда напомнила дочери, что это ее дядя и тетя. Джон тут же отлучился с дворецким в другую комнату. Только после этого появился мистер Истман, приятный пожилой джентльмен, чем-то схожий внешне с Линдоном Джонсоном {?}[36-й и 37-й президент США].
— Добрый день, — поздоровался он, протягивая руку Полу. — Ли Истман, можете обращаться ко мне по имени.
— Пол, — представился Пол.
— Америка, — присоединилась Америка.
— Рад знакомству, — он каждому пожал руки. — Прошу прощения. Дженни! — он подозвал девушку, вышедшую к нему из-за лестницы. — Дженни, будь добра, проводи гостей в их комнату.
Пол и Америка оказались в весьма просторной гостевой спальне. Америка быстро помылась с дороги и, уступив душевую Полу, стала раскладывать вещи. Кто-то постучал в дверь, и Ами попросила войти.
— Это я, — из-за двери выглянула Линда. — Как вы? Где Пол?
Услышав шум воды за дверью, Линда догадливо протянула: «А-а-а».
— Что-то случилось? — спросила Америка.
— Да нет, просто зашла проведать вас, — ответила Лин, присаживаясь на край кровати. — Спасибо, что приехали. Мне очень вас не хватало. Я хотела, чтобы в этот важный день рядом со мной была хоть часть моей семьи.
— Мне очень приятно знать, что ты считаешь меня своей семьей. Я надеюсь, ты чувствуешь себя счастливой здесь?
— Полностью. И, ты понимаешь, это не из-за денег. Мы достаточно давно знакомы, Джон долго ждал, пока я нагуляюсь, а я долго присматривалась к нему. Джон действительно очень порядочный, наши вкусы сходятся, а последнее, что меня подкупило — он принял Хизер и собирается ее удочерять.
— Я только что вспомнила. Когда ты приезжала на презентацию «Пеппера», ты рассказывала, что познакомилась с каким-то адвокатом, и даже предлагала его услуги.
— Да, — Линда улыбнулась, вспомнив тот день, — я говорила о нем.
— И это прекрасно. Я искренне надеюсь, это действительно надежный человек. Ты заслуживаешь стабильности.
— Спасибо за добрые слова, — Линда обняла Америку. — Мне не хочется больше слоняться по разным постелям, быть известной. Хочется семейного уюта. Хочется быть просто счастливой...
Вечером Линда, Джон, Хизер, Пол, Америка и Ли во главе стола собрались, чтобы поужинать. Ли попросил задержаться гостей ненадолго после ужина. Линда, Джон и Хизер поднялись в спальни, а МакКартни остались на серьезный разговор. Во всем доме потушили огни, остался лишь свет над столом, за которым собирались говорить о чем-то весьма темном. Ли сложил перед собой руки и перевел глаза с Америки на Пола и обратно. Они и не догадывались, о чем хочет побеседовать мистер Истман. Их глаза выражали растерянность.
— Линда рассказывала мне, что у The Beatles финансовые проблемы и вам не помешал бы юрист. У меня есть адвокатская контора, но я готов лично заняться вашими проблемами. Насколько я знаю, вы лучше разбираетесь в делах группы, — Ли обратился к Америке.
— В данный момент этим занимается Пол, — возразила Америка. — Честно говоря, мы не ожидали того, что вы предложите нам свою помощь.
— Пустяки, — его тон не сбавлял серьезности. — Линда рассказывала, что ситуация ухудшилась после смерти вашего менеджера, Брайана Эпстайна.
— Это правда. Брайан был менеджером мечты, работал не покладая рук, чтобы не позволить никому сорить деньгами, но допустил много ошибок. Контролировать бесконечное высасывание денег партнерскими компаниями стало некому. Ко всему прочему, он оставил компанию “The Northern Songs Ltd.”, которая обладает правами на многие песни The Beatles и отдает несправедливо распределенные отчисления. Куда деваются огромные суммы денег — неизвестно. Мы уже полтора года не можем связаться со вторым сооснователем. Во многие тонкости мистер Эпстайн меня не посвятил. В последнее время я отошла от дел. Пару недель назад пост менеджера группы занял Аллен Кляйн, человек с сомнительной репутацией. Возможно, вы слышали о нем. Сейчас он наводит свои порядки в офисе лейбла “Apple Records”, но в один момент он может поменять траекторию и отнять у группы баснословную сумму денег.
— Довольно непростой случай. Но я много лет работаю на музыкантов, были случаи и посложнее, поэтому смогу вам помочь, — сказал Ли.
— Скоро будет оспаривание контракта с менеджером. Мы можем предложить вашу кандидатуру, — произнесла Ами. — Главное, чтобы они не подумали, что Ли, как твой родственник, будет ставить твои интересы выше, чем их, — добавила Америка, обратившись к Полу.
— Почему ты считаешь, что они так подумают? Мы же друзья! — наивно воскликнул Пол.
— Друзья, готовые подать друг на друга в суд? Или хитростью отгородить друг друга от дел? Извините, Ли, что отвлеклись.
— Держите меня в курсе. Я приеду в любой момент, — Ли поднялся со стула, а за ним Пол и Америка.
— Большое вам спасибо, что вызвались нам помочь. Мы, все-таки, довольно чужие люди, особенно в представлении американцев, — сказала Америка, намекая на дальность их связи.
— Я родился в России в еврейской семье, — неожиданно признался Ли. — Там даже брат невестки и его жена — родные дети. Спасибо за беседу, спокойной ночи.
Джон и Ли оказались образованными, утонченными приятными в общении людьми с хорошим чувством юмора. Джона, как и Линду, тянуло к природе, и они собирались купить ферму в Аризоне, но перед этим хотели съездить на медовый месяц в Грецию. Линда много рассказывала Америке о вегетарианстве, вдохновляя ее на отказ от мяса. Линда нашла себя в кулинарии и стала придумывать аппетитные и питательные блюда без мяса, о чем говорила с большим упоеним. Лин даже призналась Ами по секрету, что беременна, о чем узнала только за несколько дней до их приезда.
— Ловко ты все распределила! — воскликнул Сэр Пол.
— Не я, — поправила Америка.
— Что? — переспросил старик.
— Не я это придумала. У мироздания фантазия побогаче.
— И все же. Все так равномерно распределилось, улеглось... Хотя, скажу честно, у меня это вызывает неприятие.
— Потому что не согласуется с твоими воспоминаниями, — продолжила Америка.
Накануне свадьбы Пол сбрил бороду, решив порадовать Лин и Ами, которым она не очень нравилась. Тем более, она постоянно пачкалась, и после еды Полу постоянно приходилось уединяться в ванной и мыть ее.
— Ну вот, совсем другое дело, — вынесла вердикт радостная невеста. — Совсем другой вид.
Вечером свадебного дня семья устроила музицирование под пианино. Собравшись вокруг огромного рояля, за который сел, разумеется, Пол, все стали петь знакомые всем с детства песни. Пели все: и две младшие сестры Джона, и Хизер, и дворецкий, и даже Ли. Следующим вечером МакЗами летели домой. Их договор с Ли оставался в силе.
— Знаешь, я только вслушался в пение Лин. Я и не думал, что она так фальшивит, — сказал Пол в самолете. — Если бы я создавал свою группу, я бы никогда ее не позвал.
— Все не так уж плохо: любого человека можно научить петь, — ответила Америка.
Во время многочасового перелета Америка успела набросать эскизы для обложки своего альбома. Она хотела сделать ее минималистичной, по-юношески наивной. Тогда же она придумала название: “Young Life”.
Войдя домой, они услышали подозрительный шорох в спальне. Сначала оба списали это на усталость от долгого перелета, но потом услышали заговорщицкий громкий шепот:
— Берем фотографии — и валим!
— Ты трусы взяла?
— Взяла!
Пол решительным шагом направился в спальню. Америка поспешила за ним. МакКартни раскрыл дверь, и Америка, выглянув из-за его плеча, увидела трех девушек, роющихся в бельевом шкафу и тумбочках. Повисло неловкое молчание, пока незваные гостьи и жертвы ограбления ошарашенно глазели друг на друга.
— У вас в шкафу вкусно пахнет. Лаванда? — не растерялась одна из них.
— Нет. Так пахнет штраф, девчата, — ответил Пол.
— Ну трусы-то забрать можно? — спросила раздосадованно вторая.
— Сидите здесь, я зову полицию, — Пол обернулся, ища Америку. Она уже набирала номер. Тогда он обратился к девочкам: — Как вы вообще сюда попали?
— Через окно в ванной, — сказала первая, видимо, самая смелая.
— Что? — рассмеявшись, спросил Пол, из-за чего слово прозвучало обидно насмешливо. — Как? Оно же высоко!
— Мы нашли садовую лестницу, — продолжила она же. — Оно единственное было открыто.
Вернулась Америка.
— Представляешь, они залезли к нам через окошко в ванной! — поделился Пол. Он перестал смеяться, но его тон оставался издевательским. — Подставили садовую лестницу и вошли в единственное открытое окно!
— Думаю, будет справедливо спросить, что они забрали, — Америка обратилась скорее к девчонкам, чем к Полу. — Показывайте.
— Ну... мы взяли только фотографии... и... — третья девочка, молчавшая до этого, стала хватать ртом воздух, стесняясь произнести слово.
— Вставайте и показывайте карманы, — настойчиво сказал Пол.
Девочки помимо трусов Пола и серебряной столовой ложки взяли не просто фотографии, а негативы и пленки, которые еще предстояло проявить.
— Пожалуйста, можно я хоть что-то оставлю себе? — снова заговорила первая, жалостливо смотря на хозяев дома. — Я работаю танцовщицей, выступаю в пятнадцати клубах в день... — она потеряла мысль.
— Ложечку верни, — сказал Пол. — И все остальное тоже.
— Но вы же сможете все это купить, а я нет! — продолжила она и вновь замолчала. Вошли полицейские.
Они оформляли документы на девочек до самого вечера. Пол и Америка слишком устали, чтобы бурно реагировать на инцидент, попросили лишь поставить девушек на учет. Пол иногда смотрел на них и, усмехаясь, пел: «Она вошла в окошко ванной, зачем-то ложку забрала». Только после того, как нарушительниц закона отправили по домам полицейские, Америка вспомнила о почтовом ящике, где скопилось немало писем. Отсортировав послания для Пола, она принялась за разбор своих, но прочесть и ответить решила после того, как поспит. Отложив последний конверт, Америка собиралась лечь спать, пока ее взгляд не зацепился за имя: Дженис Джоплин. Заинтересовавшись, она распечатала конверт и прочла:
«Привет, Америка.
Я уверена, что ты не ожидала моего письма. Это правда я, Дженис, и, скажу честно, в мое письме будет много пустословия. Я писала много писем, и мне всегда говорили, что они хорошие. Но сейчас я теряюсь в поисках слов. А если тебе не интересно мое послание, можешь бросить его в камин, я не обижусь, потому что для меня хуже знать, что я навязываюсь.
Мне о тебе рассказывала Грейс. Извини за такое подобострастие, но ты вполне пойдешь за идеал в рамках, выстроенных в моем сознании. Может, я и не права, потому что мы так и не увиделись лично и пока еще не вели переписку. Тем более, некоторые из моих знакомых любят говорить, что ты высокомерно себя ведешь и не идешь на контакт с людьми. Грейс убеждала меня, что ты просто не из тех, кто вешается всем на шею.
Извини, если тебе скучно читать это... Просто я хочу для себя и ни для кого другого развенчать миф о том, что ты высокомерная и «странная», как тебя характеризуют. Совсем не для того, чтобы рассказать о сплетнях неотесанных придурков. Они говорят, что ты пишешь «нехитовую» музыку, косишь под битника, и никогда не обходят стороной национальность. А я чувствую на подсознательном уровне, стоит ли писать человеку за океан. В любом случае, время от времени мне кажется, что у меня есть интуиция…
Грейс рассказывала мне, что ты не красишься. Мне это очень импонирует. Это же ведь правда?
Д. Д.»
Америка отложила письмо, пока в сознании горело воспоминание о том вечере в Сан-Франциско. Великолепный концерт, Дженис на сцене, как королева этой эпохи, ее душа распускается и расправляет свои лепестки. Пол зачем-то потащил Америку за собой, хотя мог ее оставить. Эта сцена нередко переигрывалась в сновидениях Ами. Прошло уже почти два года, и только сейчас Дженис осмелилась написать ей.
Америка, проваливаясь в сон, продумала ответное письмо. Проснувшись утром, она испугалась, что забыла его, но оно вспомнилось целиком, до единого наречия. Сев за кухонный стол, она, держа перед собой письмо Дженис, написала ответ начисто.
Вышел Пол и начал разговаривать по телефону. Америка даже не поняла: ему позвонили или он?
— Ты знаешь, что двенадцатого Джорджа и Патти арестовали за хранение наркотиков? — спросил Пол возмущенно, положив трубку.
— Второй битл за полгода, — отметила Америка, удивившись.
— В день свадьбы Линды. Символично, не правда ли? — бросил он, уходя. Америка, не придав тому значения, перечитала письмо:
«Здравствуй, Дженис,
Мне очень лестно то, что ты написала мне. Будь уверена, твое письмо никогда не окажется в камине. Честно говоря, я до сих пор жалею об упущенной возможности познакомиться и чувствую угрызения совести. Но мы находимся в такой среде, где наши шансы встретиться невероятно высоки. Не стоит переживать из-за того, что говорят люди. Особенно если они так искренне считают. Стоит переживать, если звучит неправда. Я не могу ни опровергнуть, ни подтвердить их слов, потому что могу знать о себе только с одной позиции. О тебе я смогу рассказать чуточку больше, чем о себе, потому что видела тебя со стороны. Рада вести переписку.
Америка Зами»
Джон и Йоко уехали куда-то на Гибралтар, и двадцатого марта разнеслась весть о том, что они поженились. Через несколько дней в амстердамском «Хилтоне» они начали антивоенную акцию «В постели за мир», которая заключалась в том, что они… лежали в постели за мир. Все поняли, что раньше чем через месяц, а то и полтора-два, Джон обратно не вернется. Сессии другого альбома, начатые в студии “Trident” в феврале, после того, как “Get Back” был признан неудачным, отложили на неопределенный срок.
После возвращения из США Пол и Америка захотели на пару недель выехать за пределы Лондона и решили проведать дом в Ливерпуле, прежде чем Америка вернется к репетициям новой премьеры. МакЗами наконец решили нанять домработницу, чтобы ухаживать за домом, Мартой и Эдди и переадресовывать письма, а не бросать эти заботы на случайную секретаршу из “Apple” или на Эллину.
Пол и Ами сели в машину и по знакомому, некогда регулярному маршруту отправились в родной город, где в углах прятались воспоминания о детстве и юности. Америка не родилась в Ливерпуле, но считала родными его улицы. Вот они и оказались на трассе, где на подъезде к городу стоял домик Америки, оставленный остывать на ветру. Пол свернул в знакомый двор и оказался у въезда в гараж. Америка вышла и вытянула шею, чтобы разглядеть верхушку любимого дома. С прошлого визита прошло два года, на всем лежал слой грязи, как отпечаток минувших дней. Пол просигналил, и Америка, опомнившись, пошла открывать гараж.
Перед Америкой предстал ее домишко, за которым увядал поросший порожняком сад. Казалось, он очень изменился, стал суровее. Ами достала из кармана ключ и открыла входную дверь, за которой все пропиталось запахом древесины и тоской по хозяевам и новым воспоминаниям. Дом опустел, но многое оставалось от прежней жизни. Например, забытый телевизор в комнате на первом этаже, мамины книги на полках, старая мебель, печатная машинка, замершая в судороге от отсутствия движений. Америка обошла сад, зачахнувший без ее любви.
Первые несколько дней Пол с Америкой занимались садом, что приносило им немало удовольствия. Пришлось вернуться к старым привычкам и укладу. Они частенько вспоминали о первых визитах Пола в этот дом. Стоило кому-то произнести «А помнишь?», как оба пускались в путешествие по грезам.
Многие воспоминания содержали в себе имена Лии и Макси. Америка решила пригласить их на ужин. Получив одобрение от Пола, Ами набрала номер Лии.
— Америка! — воскликнула Лия, обрадовавшись звонку. — Как здорово, что ты позвонила!
— Извини, что долго этого не делала, — стыдливо произнесла Америка.
— Не знаю, за что тут извиняться! Я все понимаю: вы живете в другом городе, у вас много забот, уже не до старых соседей. Главное же знаешь, что? что мы помним друг о друге, думаем, знаем, что мы друг у друга есть. Правда же?
— Ты всегда права. Лия, я хочу пригласить вас с Макси к нам на ужин. Придете?
— Да, конечно! Хоть сейчас! — радостно ответила Лия.
— А вы и приходите! Мы вас ждем.
Лия и Макси пришли через полтора часа, дав Америке время завершить приготовление к приему гостей. Америка попросила Пола открыть калитку и встретить гостей. Вскоре Америка услышала вблизи заливистый смех Лии, не успела девушка моргнуть глазом, как они оказались в объятиях друг друга. Лия не переставала смеяться.
— Как здорово, что вы приехали! Кстати, нам Макси такую пастилу вкусную варит. Все по тому рецепту, который ты дала. Надо же, уже сколько времени прошло!..
— Это уже не важно, — улыбнулась Америка, оглядев Лию. Она слегка располнела; видимо, давала знать о себе гормональная болезнь, о которой Лия рассказывала когда-то давно. В этом Америка понимала Лию. Ами поприветствовала Макси, после чего гости отправились мыть руки.
— Сколько же ты всего наготовила! Так вкусно пахнет, аж слюна капает! — воскликнула Лия, садясь за стол. Америка приготовила экспромтные блюда, придуманные самостоятельно. Сказывалось влияние Линды: она поделилась с Ами несколькими авторскими рецептами и планами на издание собственной кулинарной книги.
Пол по просьбе Лии рассказал, как обстоят их с Америкой дела. Лия обещала скупить все альбомы, о сессиях которых рассказывал МакКартни. Только из всех них самым реальным казался только сольный альбом Америки. Наконец тарелки были опустошены, и настал черед Лии. Вмиг улыбка пропала, как и огонек в глазах.
— Дела у нас так себе. Соседи совсем доконали. У нас водопроводная система сломалась — ее еще мой первый муж делал. Мы не можем от совладельцев добиться разрешения на ремонт. А в декабре, прямо в Рождество, нас эти наркоманы вообще пытались поджечь, чтобы мы дом им оставили. Много чего сгорело, но, слава богу, не все. Мы на них пытались жаловаться, только вот у них есть какие-то знакомые мафиози, которые нам начинают угрожать.
Глаза Пола и Америки округлились в блюдца.
— Тогда, может, мы дадим вам денег? У нас есть. Или поживете у нас? Дом все равно пустует, — предложила Америка.
— Не-не-не, — отказалась Лия. Макси поднял на нее глаза. — Во-первых, у меня старенькая мама, у племянницы только дочка родилась, не до переездов. Во-вторых, мы же не можем просто так сдаться?
— Знай, что этот вариант есть. В один момент может случиться так, что будет плевать на оставшиеся вещи, потому что нужен будет кров, — голос Америки прозвучал так буднично, словно это было не предупреждением, а лишь бессмысленной фразой. Вдруг Пол поднялся из-за стола и пообещал сейчас же вернуться. Лия наклонилась к Америке и сказала:
— Ами, не обижайся, но мне показалось, что у твоего дома пропала эта атмосфера чистоты, от которой просыпается желание не уходить отсюда никогда.
— Ничего обидного, — невозмутимо ответила Америка, — я ведь не живу здесь и не занимаюсь им.
— Да нет же. Я имею в виду не заброшенность, а именно загрязненную кем-то энергетику. Словно здесь происходит что-то против воли хозяина...
Из ванной комнаты донесся звук слива, и Лия отстранилась от Америки, задумавшейся над странными словами. Появился Пол, а через некоторое время гости ушли.
В тот же вечер Америка нашла новое письмо от Дженис, пересланное из Лондона:
«Привет, Америка.
Почему ты так тепло говоришь обо мне? Я вовсе не заслуживаю такого отношения. Я иногда чувствую, что все во мне идет крахом, и хочу послать все к черту. Извини, что я изливаю все это на тебя. Мне кажется, что тебе можно это доверить. Ты правда считаешь меня такой хорошей? Когда мир диктует тебе, каким нужно быть, ты уже не знаешь, что есть настоящее, искреннее и чистое. Я так боюсь, что такого не останется.
Я не ношу одежду с короткими рукавами, потому что будет видно мои исколотые руки. Когда я выступаю, мои волосы намокают и лезут мне в лицо. Я их не замечаю, но потом они меня бесят. У меня ужасная кожа, поэтому я не могу понять, что тебя привлекает во мне.
Я не знаю, о какой искренности ты говоришь.»
Это письмо покорило Америку своей откровенностью. Дженис казалась Америке такой беззащитной и маленькой, что захотелось спрятать ее в своих ладонях. Америка заметила приписку внизу:
«P. S. 21-ого я прилечу на несколько часов в Лондон, чтобы дать концерт в Альберт-холле»
Америка не знала, как сказать, что вряд ли попадет на концерт, чтобы не расстроить Дженис. Она ведь может подумать, что Ами избегает ее. На конец апреля было столько запланировано: генеральные репетиции спектакля и премьера, релиз альбома, отъезд в Америку для съемок. Ами просто терялась: ей хотелось увидеть Дженис вживую, но шансов было мало.
«Я не вижу повода говорить о хорошем и честном человеке плохо. А если у него плохая кожа или диатез, это не делает его достойным клеветы. Разве я не могу сказать тебе немного ласковых слов? Разве я должна тебя в чем-то обвинять?»
В одно утро Америка уезжала по делам, не ждущих уже скорого возвращения в Лондон, на почту и в банк и пообещала вернуться около шести-семи вечера. Она предложила Полу съездить вместе, но тот отказался. После того, как они разделались с садом, Пол перестал проявлять инициативу по дому, сочинять песни, только лежал, смотрел телевизор и совершенно погас. Видимо, Пол без «Битлз» совсем загибается. А что же будет, если они все-таки распадутся? Мысль страшная, но, увы, резонная. Если она воплотится в жизнь, будет катастрофа.
По иронии судьбы, Америка освободилась около пяти вечера. Припарковав машину, заперла гараж, достала из кармана ключ от входной двери. Вставив его в замок, она не смогла его прокрутить: ключ мог обернуться только в обратную сторону. Америка решила, что Пол вышел в сад, почему и оставил дверь открытой, и обошла дом, ища его. На первом этаже стояла тишина, а со второго этажа доносились вздохи, как у больного в бреду. Америка подошла к лестнице и вслушалась: нарастали женские стоны, скрипела кровать вперемешку со стонами, знакомыми ей много лет.
Америка не знала, что думать. В ней вспыхнуло возмущение беспардонностью и наглостью: привести в дом жены, пока она отъехала на несколько часов, другую женщину, превратив колыбель юности Зами в публичный дом. Тот самый дом, где они практически познакомились, сочинили их первую общую песню, решили пожениться, зачали нерожденного ребенка, встречали Рождество, курили марихуану и принимали гостей и думали об общем будущем. Они же оба совсем недавно обдумывали все это. Не то ли предвидела Лия Перкинс?
Пол нарушил обещание, данное четыре года назад. Америка не тешила себя иллюзиями насчет его верности. Она не боролась с этим, хотя, возможно, стоило. Америка знала, чего хочет. Она взяла из ящика листок бумаги, ручку и написала: «Пол, первым делом напои гостью чаем. Как проводишь, собирай вещи. Мы разводимся».
Ами повесила записку на холодильник магнитом — знала, что Пол сразу же спустится перекусить. Дама тем временем дошла до кульминации, и повисла тишина. Ухмыльнувшись, Америка вышла из дома, хлопнув дверью.
Америка дошла до калитки и толкнула дверь, которая легко поддалась. Из окна второго этажа донесся крик Пола:
— Ами, постой! Ты что там успела надумать? Это не так!
Америка взглянула на него: в окне виднелся его голый торс. Ей не хотелось отвечать.
— Ты хотел свободных отношений? Поздравляю, ты добился большего: теперь ты свободен от отношений! — прокричала она.
Она пошла вдоль шоссе к Ливерпулю, думая, что очнулась от странного сна. Ей еще восемнадцать, она второкурсница, богатенькая девчонка, только купившая этот дом, на повестке дня покупка телефона или машины. Лучше купить машину, потому что телефона ни у кого нет и не с кем будет разговаривать, а до учебы он добраться не поможет. Она никогда не зайдет в “Cavern”, чтобы послушать джаз. О The Beatles она услышит по радио, купит одну их пластинку, чтобы стояла на полке. Выйдет замуж за рабочего из Ливерпуля, родит двух дочерей и не будет знать ничего: ни бед, ни славы, ни света.
Но ей не это было предначертано. Америке говорили это с детства. Она развернулась и пошла домой. Входная дверь была распахнута, а у входа стоял старый чемодан Пола, с которым он когда-то приехал к ней. Америка переступила порог, не закрывая двери, Пол вышел из ванной. Америку как будто окатило холодной водой.
— Америка! — воскликнул он, подходя к жене. — Я правда не виноват! Нам не надо разводиться! Что я сделал такого?
— Ты правда не понимаешь? — удивленно спросила Америка, сложив руки на груди. Пол продолжил оправдываться:
— Но я же люблю только и только тебя! Разве это не главное? Ами, вселенная хочет, чтобы мы с тобой были вместе!..
— Вселенная может и хочет, только я вот уже не хочу, — спокойный голос Америки словно терялся в шуме, поднятом Полом. — Времена, когда мы с тобой договаривались о том, чтобы преступить черту верности, прошли. Если бы ты снова предложил это, я бы поняла. А ты преступил клятву. Я многого не просила: лишь делать все втайне от меня. Или ты хотел, чтобы я тебе устраивала сцены ревности, контролировала, обыскивала, подозревала? Нет же, я позволяла тебе слишком много. И при этом у тебя хватило наглости привести кого-то в мой дом.
Пол закричал:
— Мы с тобой муж и жена, а значит, все наше имущество общее и этот дом — общий!
— Пол, ты вообще слышишь себя? Этот дом мой и только мой! — Америке пришлось крикнуть, чтобы прервать МакКартни. Америка указала на дверь. — А теперь уходи. Я не хочу тебя видеть. Или тебе дать денег на такси?
Пол, бросив на Америку щенячий взгляд, прошел мимо нее, взял чемодан и направился к калитке. Америка заперла дверь, ощутив себя в сладостном одиночестве.
Сменив белье в спальне на свое любимое, пахнущее недавней стиркой, она забылась сном. Ей наконец-то ничего не снилось. Когда Ами проснулась, болела голова, словно потрясение догнало ее только сейчас. Было уже темно, но Америке так захотелось позвонить Омпаде, что она наплевала на все правила приличия.
— Алло? — спросила Омпада, и в ее голосе звучали нотки усталости и раздражения.
— Омпада, привет. Как ты? — встревожилась Америка.
— С виски пойдет, — ответила она коротко.
— Извини, что поздно. У тебя все в порядке? Сможешь приехать ко мне в гости завтра или послезавтра?
Америка была почти уверена, что Омпада удивится предложению. Но она ответила иначе:
— Не, извини, не до этого сейчас. У детей температура поднялась, а Пит с группой уехали в Уэльс на две недели.
— Ого! — удивилась Америка. — Так почему ты не зовешь меня помочь? Я могу к тебе приехать.
— Не до этого было, да и что я буду тебя дергать, ты же занята. Я могу маму позвать, — Омпада звучала все более подавленно.
— У меня есть несколько свободных дней. Я приеду, заодно расскажу кое-что интересное, — Америка надеялась, что интрига хоть как-то растормошит Омпаду, но и это не помогло.
— Приезжай, пожалуйста, — почти жалобно произнесла она.
Ами немедленно собралась, прихватила с собой какие-то вещи, старое малиновое варенье, банки с травами, но только выйдя из дома поняла, что в Ливерпуль приехала на машине Пола, и он ее забрал. Шел первый час ночи, и поезда в Оксфорд уже не ходили. Америка вышла на трассу и начала голосовать. Редко проезжающие машины слепили глаза светом фар и отказывались останавливаться. Спустя сорок минут у обочины все-таки притормозил «Астон Мартин». Америка долго пыталась уснуть, но темнота и дорога удивительно нескоро усыпили ее. Под утро Америка оказалась прямо у дома Омпады. Отдав шоферу немаленькую сумму, она позвонила в дверь. Прежде, чем хозяйка открыла дверь, Америке пришлось еще шесть раз нажать на звонок.
— Малиновое варенье заказывали? — спросила Америка, когда перед ней предстала заспанная Омпада.
— О, — воскликнула она, поняв, кто стоит перед ней. — Хорошо, что ты приехала. Поможешь мне с малышней.
Америка улыбнулась, поняв, что перед ней уже немного отдохнувшая Омпада.
Девушки прошли в кухню, где стали готовить завтрак — тосты с вареньем.
— Представляешь, до трех часов орали. Я думала, соседи сейчас решат, что я их жру, и вызовут полицию. Последний раз такое было, когда только Ева родилась. Вирус какой-то подхватили, наверное.
— Это ты, получается, спала всего четыре часа? — спросила Америка, взглянув на часы.
— Ладно уж, зато ты приехала. Ты с детьми повозишься, а я наконец просплюсь, — Омпада обсосала палец, испачканный в варенье. — Кстати, ты обмолвилась, что расскажешь что-то интересное. Колись!
— Это не так весело, как ты думаешь, — сказала Америка, опершись на столик. Омпада отложила тосты. — Я застала Пола с любовницей.
— Что-о-о?! — протянула Омпада рассерженно, нахмурив густые брови. — Вот же бастард! И что же ты сделала?
— Я его выгнала.
— И правильно сделала! — воскликнула Омпада. — Что же произошло?
— Мы решили отдохнуть в нашем ливерпульском доме. Я поехала по делам, вернулась, а там... Теперь этот дом как будто осквернили.
— Ну козли-и-ина, — протянула Омпада, злясь. — Как ему это вообще в голову пришло? У него совсем крыша поехала! Я бы на его месте вообще привязала себя к стулу и не рыпалась, имея такую жену!
— Ладно уже. Пусть занимается тем, что в голову взбредет. А я наконец побуду в одиночестве.
Омпада протянула руки к Америке и крепко прижала ее к себе.
Америка обещала недолго задержаться у Омпады и уехать завершать дела в Лондон. Первый день она провела с раскисшими Алексом и Евой: поила травяными чаями, делала ингаляции, читала книжки, но большую часть дня они все-таки спали.
— Спасибо, что дала мне небольшую возможность понянчить детей, — поблагодарила Америка Омпаду, когда они вечером собрались на кухне, чтобы попить чаю.
— Да это ж разве дети? — спросила она шутливо. — Это ж трупики!
Америка улыбнулась.
— На самом деле это тебе спасибо, что подстраховала меня. От тебя прямо пахнет счастьем. Эх, какой же козел все-таки этот Пол. Знаешь, мне иногда приходит такая странная утопическая фантазия. Что мы с тобой живем в одном доме, без всяких там мужиков, и вдвоем воспитываем моих детей, как общих. Классно, да?
— Бесподобно, — ответила Америка, расплываясь в еще более широкой улыбке.
Через два дня Америка отправилась в Лондон. Она чуть по привычке не уехала на Кавендиш-авеню, но опомнилась и направилась на Джермин-стрит, предупредив по таксофону Билли, что нанесет визит. Кармелит ей дверь и открыл.
— Здравствуй, Ами! — воскликнул он, обнимая ее, и потянулся, чтобы закрыть дверь. — Как жизнь?
— Нормально, — ответила Америка. — А ваша как? А где супруга?
— Наверное, все еще возмущается, что ты о ней забыла, — улыбнулся Билли.
— Сейчас пожалеет, что вспомнила, — ответила Америка спокойным тоном. Билли рассмеялся. В прихожую вышла Эллина.
— Ами-и-и! — протянула она, и что-то в ее голосе прозвучало от Фиби. — Как дела? Почему не заезжала так давно? Голодная, наверное? Пойдем, покормлю.
Америка покорно прошла за сестрой в кухню и села за стол.
— Рассказывай, как у тебя дела, — Эллина поставила на плиту чайник и зажгла огонь. — Кстати, Билли согласился играть у Пита. Я его столько уламывала, а знаешь, благодаря кому согласился? Его мама уговорила! Он в своем оркестре одни копейки получает за то, что дирижер их изводит пятичасовыми репетициями по три раза в неделю. А Пит альбом думает записывать, и Билли может получить аванс. Небольшой, но больше, чем оркестровая зарплата.
— Они оба учились в Политехе в Ньюкасле. Если что, у них есть запасная профессия, — заметила Америка.
— Что осталось от этой «профессии»! Билли бросил учебу восемь лет назад, — пожала плечами Эллина. В кухню вошел Кармелит.
— Я слышал свое имя. — Билли сел за стол, и тот закачался, скрипя.
— Осторожнее! — воскликнула Эллина. Билли поднял руки, как арестант. — Так как ты?
— Да ничего. Скоро премьера «Вишневого сада». Приглашаю, — Америка оглядела Билли и Эллину.
— Мы придем, — произнесла последняя. — А когда ты на съемки?
— В начале мая.
— А что Пол?
Америка ответила немедленно:
— Пол? А Пол в отпуске.
— В смысле? И когда он вернется?
— Надеюсь, никогда, — произнесла Ами уже после вздоха. Билли перевел взгляд с Америки на жену и обратно.
— В смысле — никогда? Он что, натворил какую-то глупость? Он тебя обидел? — взволнованно спросила Эллина. Засвистел чайник. Девушка сняла его с плиты, пробурчав: «Будь он неладен» то ли в сторону Пола, то ли в сторону чайника.
— Ами, правда, не молчи. Ты знаешь, мы поймем и поддержим, — голос Билли прозвучал мужественно.
— Пол снова решил развлечься, а мне надоело отмалчиваться в стороне. Вот так он и отправился обратно в холостяцкую жизнь, — произнесла Америка.
— Вот же козел! — почти вскрикнула Эллина. — И как же ты теперь будешь? Бедняжка!
— Да какая бедняжка, — махнула рукой Америка. — У меня столько всего есть, чем бы заняться. Это ему жить с его тараканами. В любом случае, я сюда приехала не жаловаться. Эль, я бы хотела пока пожить у тебя до отъезда в Америку. Я вернусь и сниму квартиру.
— А он тебя еще из дома выгнал? — возмущенно протянула Эллина.
— Нет, я сама ушла, — отчеканила Америка. — Точнее, я еще хочу забрать вещи.
— Ами, не надо снимать никакую квартиру. Этот дом и твой тоже! Живи здесь, сколько захочешь! Эх, до чего он тебя довел... — раздосадованно сказала Элли. Америка недовольно вздохнула. — Все, молчу.
В один из ближайших дней Америка добралась до Кавендиш, чтобы отогнать свою машину. Входить в дом ей не хотелось, и вещей, взятых в Ливерпуль, ей вполне хватало. Вдруг она услышала приглушенный лай Марты, почувствовавшей хозяйку. «И я скучаю по тебе, моя девочка», — прошептала Америка.
Вечером зазвонил телефон. Америка знала, что звонит Пол, и решительно отказалась поднимать трубку.
— Слушаю, — деловито произнесла Эллина. — Нет, Америка не у нас. Да, знаю, но тебе не скажу. Потому что тебя это больше не касается.
Америка подошла к Эллине и крепко обняла ее, молча высказывая благодарность. «Ты заслуживаешь лучшего, сестренка», — сказала Эллина.
Весь апрель Америка вставала спозаранку и шла работать на благо искусства. Она стала много времени проводить в театре, чтобы довести до ума спектакль к премьере, да так, что перестала замечать дни.
Одним вечером, когда Америка рассказывала актерам о нюансах одной из сцен, в зал вошла девушка. Актеры подняли глаза на нее, что не укрылось от Америки.
— Мисс Зами, вас к телефону, — сказала она.
— Спасибо, — Америка обратилась к труппе: — Ладно, на сегодня все.
Уставшие актеры поплелись в гримерные, а Америка пошла за секретарем. Америка взяла трубку:
— Слушаю.
— Америка, умоляю, прости меня! — в ней все перевернулось от голоса Пола. — Я был не прав.
— Пол, умоляю, иди к черту. И больше никогда в жизни не звони мне на работу, — Америка поспешила положить трубку.
Двадцать второго апреля ожидался релиз первого альбома Америки. Генеральный прогон для художественного совета назначили на двадцать первое, и поход на концерт Дженис накрылся медным тазом. О чем Ами так и написала Джоплин в одном из ответных писем:
«Я уверена, что мы с тобой скоро встретимся. Это произойдет в ближайшие полгода. Чутье меня не обманывает. Видимо, нам нужно еще немного времени для того, чтобы подготовить вопросы друг к другу.»
Америка часто думала о том, что Дженис давно бы уже взяла ее номер телефона у Грейс, но было что-то трогательное, искреннее и ранимое в ее письмах, нередко облитых виски.
В потоке театральных мероприятий Америка и не заметила, как пролетел вечер концерта Дженис. Она не раз обвиняла себя в том, что не сопротивлялась работе и не удосужилась выделить хоть пару часов на встречу с Дженис. Встретиться с Джоплин невозможно было и в Америке, куда должна была отправиться Зами в ближайшие дни — у певицы был тур в Европе.
Эллина уговаривала Америку остановиться и хоть один день отдохнуть. «Я говорю Фиби, что ты живешь у нас, а она не верит, говорит: а покажи!» — восклицала она. Но Америка продолжала отнекиваться и пропадать на спектаклях, в том числе и чужих, на разборах полетов и совещаниях, даже не задумываясь о том, что Эллина и Мэри считают то следствием их с Полом разрыва.
Третья премьера Америки в «Олд Вике» волновала ее не меньше, чем первые две. Америка стояла в фойе между Эллиной, Билли, Омпадой, Питом и Тодом и размышляла, не слыша их разговоров. Задав планку самой себе, она не могла оплошать. Два года назад состоялась ее первая премьера, и за это время многое переменилось. Никто из битлов не явился на премьеру, думала она, пока не разглядела в дверях Пола.
— О нет, — сказала она друзьям, прервав их разговор.
— Что там? — озадаченно спросила Омпада, и все обернулись туда, куда устремлялся взгляд Америки. — А, он. Не волнуйся, он не подойдет к тебе, увидев нас.
Компания принялась наблюдать за движениями Пола и едко комментировать их. Он долго вглядывался в толпу, очевидно, ища Америку. «Ой, кого это мы ищем?» — язвила Эллина. «Совесть, я надеюсь», — взгляд Омпады из-под челки казался яростным. Вдруг они встретились взглядами, и Пол резко отвел глаза. «Смотрите, какой стеснительный», — присоединился Тод.
К Америке подошли журналисты. Голову занимали мысли о том, как бы ей хотелось, чтобы Пол ушел, но Америка бойко отвечала на вопросы о том, почему она решила ставить Чехова и именно эту пьесу: «В этой пьесе поднимается тема соперничества будущего и прошлого: чтобы вступить в будущее, надо отпустить прошлое. Эта тематика мне кажется особенно актуальной в конце десятилетия, в особенности десятилетия, полного революций против застарелых устоев». Омпада, Пит, Эля, Билли и Тод стояли рядышком, чтобы не подпустить Пола, способного воспользоваться любым моментом.
Как и прошлые два, спектакль приняли на ура. Встал вопрос о том, чтобы поставить “At Home”, который четыре года назад стал сенсацией в Ливерпуле и шел там всего один сезон, и Лоуренс назначил премьеру на ноябрь. «Это становится доброй традицией — весенний и осенний спектакли Америки Зами», — заметил мистер Оливье.
На вечеринке к Америке подошла Джейн Эшер, занятая в спектакле в роли Ани.
— Прости за бестактность… что у вас с Полом?
— Мы разошлись, — ответила Америка спокойно. Джейн отвела взгляд, полный сочувствия.
— Он звонил мне недавно, говорил, что чудовищно ошибся, что потерял группу и тебя, даже плакал.
— Надо же иногда немного задумываться о том, какие последствия несут твои поступки, и просто их не совершать. Особенно, когда тебя об этом предупреждают. Тогда не придется плакать.
— Я понимаю. Наша компания все равно всегда открыта для тебя. Мы с Джоном, Питером, Робертом и Барри будем рады тебе и без Пола.
На следующий день после премьеры Америке позвонил Джордж Харрисон, поздравил с премьерой и пообещал прийти на спектакль в мае.
— Как бы там ни было с Полом, мы все равно твои друзья. Извини, что касаюсь этой темы. Приезжай к нам в Кинфаунс.
В последний день апреля Америка выдвинулась в путь к юго-западу от Лондона. От апрельской наготы не оставалось ничего: трава и листья наливались зеленым соком майского солнца. Включив радио и улыбаясь мелькающим между деревьями лучам низко висящего солнца, Америка в полном умиротворении ехала в гости к Джорджу и Патти.
За воротами Кинфаунса Америку встречал расписанный одноэтажный домик с огромными окнами-иллюминаторами и стоящий у входа Джордж в пастельно-розовом свитере и бордовых брюках, и даже в этом облачении выглядел бледно на фоне дома, напоминающего о том, что когда-то был 1967-й год.
Друзья обнялись, и Америка передала Джорджу корзинку с капустным пирогом.
— А где Патти? — спросила она, заходя в дом.
— У родителей, в Лондоне. Так что мы вдвоем.
— А она знает?
— Конечно, — заверил Джордж. Америка почувствовала неладное. Джордж заварил чай.
— Давай договоримся: сегодня никаких разговоров о «Битлз», — произнес Джордж серьезно, разливая чай. Америка усмехнулась:
— Мне кажется, ты мог и не говорить об этом, я и так не горю желанием. На свете есть множество других тем!
— Вот именно. Хочешь послушать мои новые наработки?
— С удовольствием!
Джордж и Америка отнесли пирог и чай в гостиную и уселись на полу перед камином. Америка приехала под самый закат, и ночь обещала быть по-весеннему холодной, поэтому Джордж развел огонь.
— Фреска просто бесподобная, — произнесла Америка, завороженно разглядывая ее, пока Джордж возился с дровами. Он поднял на нее голову, словно бы забыв.
— Да, потрясающая работа. Ей уже два года, а все равно, проходя мимо, нахожу в ней новые детали. Даже сложно представить, как ее демонтировать и увозить, если вдруг мы решим переезжать.
Поленья, потрескивая, давали жизнь огню, освещающему лица Америки и Джорджа, его длинные и умелые пальцы на струнах. Джордж пел свои песни одна за другой. Очевидно, их, отвергнутых Полом и Джоном, скопилось много за эти годы. Америка смотрела на объятые пламенем деревяшки и наслаждалась мягким голосом Джорджа и его мелодичностью. Она восхищалась даром Харрисона-композитора и видела, как он сам расцветает, найдя в Ами слушателя и ценителя.
— Ты такой тонкий автор. Твои песни должен знать мир, — заключила Америка, и ее взгляд зацепился за ситар, покрытый синевой неосвещенной части комнаты. — Сыграешь на ситаре?
— С радостью! — Джордж забрал ситар и вернулся на прежнее место. Он пустился в импровизацию, и металлический, медитативный звон инструмента увлек Америку в фантазии. Как и всегда, звук рисовал в голове Америки узоры, но строй ситара насыщал их новыми красками. Ами закрыла глаза и не заметила, как музыка прервалась, а ее губ коснулись губы Джорджа.
Америка отстранилась.
— Видимо, поэтому Патти у родителей, а я здесь? — спросила она тихо и строго, вставая.
— Наш брак разваливается. Пат неприкрыто флиртует с Клэптоном и абсолютно этого не стесняется. Ты свободна, я почти свободен.
— Сказки, — отрезала Америка. — Прости, но я поеду домой.
Америка отправилась в машину, чувствуя спиной взгляд Джорджа. Он однозначно привлекал ее своей глубиной и неординарностью. Если бы он был холост, их давние чувства наконец нашли бы свое место, но становиться причиной их развода с Патти ей не хотелось. Со слов Джорджа все разваливается, а что думает об этом Патти, Америка не имела понятия.
Наутро Джордж позвонил ей:
— Извини, я не должен был пользоваться твоим состоянием. Надеюсь, это не помешает нам быть друзьями.
— Никаких обид, Джордж. Просто забудем, — сказала Америка, зная, что их не перестанет тянуть друг к другу.
А в начале мая Америка вновь улетела в США. За пару недель для съемки нескольких сцен, упущенных в прошлом году, в старом поместье около Вашингтона. Тогда же режиссеру в голову спонтанно пришла великолепная идея: можно снять музыкальный клип и пустить по телевидению, как эффективную — из-за присутствия в ней популярной персоны — рекламу фильма. Америка не нашла ничего лучше, чем сняться под “Clair’s Life”. Около недели Америку снимали внутри роскошного особняка, в котором развернулись события нескольких сцен из фильма, и в его окрестностях.
Изредка Америке было трудно уснуть, несмотря на то, что многочасовые съемки выжимали из нее все соки. Она задумывалась о том, что почему-то мало размышляет о них с Полом. Как будто чувств и воспоминаний не осталось, их загородили горы Аминых дел. Она думала, что должна страдать и переживать, но вместо этого испытывала какое-то смятенное бессилие. Может, мудрое смирение? Из-за этих мыслей заснуть становилось еще труднее, и тогда она начинала продумывать сцены для своего фильма, продолжение которого она думала снять в Америке.
В один из последних день в Вашингтоне, аккурат в перерыв, Америку позвали к телефону. Пока она шла к нему, перебирала в голове варианты, кто бы мог ей позвонить. Не питая каких-либо надежд, она взяла трубку и деловито произнесла:
— Слушаю.
— Добрый день, мисс Зами, — послышался приятный и уверенный голос, принадлежащий молодому парню, — Вас беспокоит Ирвин Остин, журнал «Знаменитые люди». Я хотел бы взять у вас масштабное интервью. Насколько мне известно, вы сейчас снимаетесь в фильме в Калифорнии.
— Вы правы, но ближайшие два дня я буду находиться в Вашингтоне, — объяснилась Америка. Она поняла, что ей есть, что сказать. Заодно ее заинтересовала неопытность журналиста, которая могла сделать интервью забавным.
— А когда вам будет удобно встретиться? — тактично спросил Ирвин. Америка прикинула у себя в голове календарь и предложила назначить встречу на ближайшую пятницу и провести интервью на веранде отеля. Она и не заметила, как пролетело несколько дней, и ей в номер позвонили с ресепшна, чтобы сообщить о приходе юного журналиста. Америка спустилась и, судя по всему, увидела расхаживающего по холлу и разглядывающего зеркальный потолок, расписанный узорами, Ирвина.
— Ирвин? — спросила Америка, и он опустил голову.
— Да, здравствуйте, — улыбнулся он ей.
— Ну, пойдемте, — позвала она и пошла в сторону веранды, заставленной благоухающими цветами, находящимися на самом пике своего цвета. Они сели за стол прямо друг напротив друга.
— Спасибо, что откликнулись, — улыбнулся Ирвин. — Выглядите обворожительно.
— Благодарю, — произнесла Америка, улыбнувшись в ответ. Легкий ветер едва колыхал ее волосы. — Давайте начнем.
— Америка, вы — невероятно популярная личность, желанная женщина, но, несмотря на вашу активную деятельность и особенное положение в культуре, для многих вы остаетесь неразгаданной загадкой.
Вдруг она поняла, что не обойдется без упоминания «Битлз» и Пола. Она не злобно ответила:
— Мне говорили это в интервью и не один раз. Меня не надо разгадывать, я не ребус и не кроссворд.
— Однако наши многочисленные опросы показали, что публика с упоением читает, смотрит и слушает каждое интервью с вашим участием, которых на самом деле не так и много, и их интересуют ваши взгляды на разные сферы жизни: политику, экономику, социологию, историю, кинематограф, музыку. Вас считают умной.
— Надеюсь, что вопросы к интервью готовили вы, а не ваши читатели, — иронизировала Америка.
— Нет, это была лишь преамбула, — бойко ответил Ирвин. Америка довольно улыбнулась. — А как вы думаете, в чем тайна вашего успеха?
— А что по-вашему значит «тайна»? Египетские пирамиды, Стоунхедж, йети, сотворение мира, Бермудский треугольник, Атлантида, манускрипт Войнича — вот, что тайна. А что такое «успех»? Известность — очень редко успех. Если вы говорите о том, как я пришла к тому, что я имею сейчас, то, надо сказать сразу, здесь нет универсального рецепта. Я просто всегда делала то, чего желала моя душа. Но если вдруг встречались трудности, я шла им наперекор. Мне кажется, это до тошноты банально.
— Но многие отступают, сталкиваясь с препятствиями. Чтобы быть такой уверенной, нужно иметь источник вдохновения. Что вас вдохновляет? — находчивость и прозорливость юноши приятно удивляли Америку.
— Свобода и осознание собственной самодостаточности двигают меня вперед. Я имею все, чтобы заниматься любимым делом — я существую. Наверное, люди стремятся надумать себе преграды. Искренна ли их любовь к работе? Мне нравится наблюдать за моими друзьями, которые бросили престижные вузы, наплевав на перспективы, и сейчас посвящают всех себя делу. Меня вдохновляет осознание того, что я совершенствуюсь, приобретаю что-то новое и меняюсь. И я не завишу от чужого слова, не жду ничьего приказа.
— А на каких фундаментах держится ваша независимость?
— Если правильно расставить приоритеты и ни о чем не жалеть, дорога будет светлой и ясной, — Америка откинулась на спинку стула.
— Но уверенность рано или поздно сходит на нет. В чем же вы тогда уязвимы?
— Вы правы, иногда действительно наступает период смятения. Когда начинаешь жалеть о чем-либо, сомневаться во всем и однобоко судить о произошедшем и происходящем, вдаваться в не касающиеся тебя подробности. А если я вам прямо скажу, в чем я уязвима, мной можно будет манипулировать, правда?
Ирвин усмехнулся.
— Мне кажется, вы так безупречно выстраиваете понятия «личное пространство» и «имидж», что вряд ли выскажете что-то интимное или близкое к тому. Вы говорите по делу. Увы, средние читатели любят грязные подробности. Умные одобряют подобные интервью. Мы говорили о том, что вас вдохновляет. А что вы не переносите?
— Ложь в любых ее проявлениях, в том числе предательство, лицемерие, сплетни. Гордыня. Хамство. Неравенство.
— Вы про эмансипацию женщин?
— В том числе. Не в последнюю очередь о возрасте. Я не считаю, что нужно постоянно подчеркивать, сколько тебе лет. Меня всегда задевало, если со мной говорили как с маленькой, потому что я привыкла общаться на равных. Порой эта нетерпимость усложняет жизнь.
— А что вообще может усложнить вам жизнь? Может быть, это воспоминания?
— Налоги и бестактные люди. Воспоминания — это пища для размышлений. Возможно, мои предыдущие ответы заставляют думать, что я терпеть не могу думать о прошлом. На самом деле думать об этом, о том, что могло произойти, если бы в какой-то момент все пошло по другому сценарию, очень интересно. Просто не стоит об этом жалеть. Это уже произошло, и изменить это уже невозможно.
— А есть какой-то «сценарий»?
— «Сценария», конечно, нет. Он появляется уже после «спектакля».
— Америка, — Ирвин собирался перевести тему, — мы находимся в Калифорнии. Что вас привело в этот солнечный край? Или это секрет?
— Это не секрет. Я приехала сюда на съемки фильма «Жизнь Клэр», который выйдет в прокат этой осенью. Это уже третий визит сюда за последний год — работа очень скрупулезная.
— А насколько давно вы в актерском деле?
— Моя жизнь давно связана с театром. В тринадцать я устроилась в один из ливерпульских театров, где поначалу работала помощницей костюмера. В пятнадцать я ставила в летнем лагере небольшие спектакли. В девятнадцать лет меня пригласили режиссером в том театре, где я работала. Сейчас я ставлю спектакли в лондонском театре «Олд Вик».
— Вы еще и режиссер «Вечера трудного дня», — добавил Ирвин.
— Да, это мой кинодебют. Но на самом деле я редко нахожусь по ту сторону баррикады. Я дебютантка.
— А хватает ли у вас при этом времени на музыку? В апреле вышел ваш первый альбом, в него вошли песни, в которые уже несколько лет влюблена не только Британия, но и Новый Свет. Там лишь пять новых композиций. Это сказывается недостаток свободного времени?
Америка усмехнулась.
— На самом деле я очень много занимаюсь музыкой — стоит лишь вспомнить, в какой среде я нахожусь. Но для того, чтобы написать новую песню, мне нужно немного накопить эмоций. Это главный ингредиент творчества. Я думала, что не стоит часто мелькать и надоедать людям своим присутствием, но если уж и вправду обе стороны Атлантического океана от него в восторге, время задуматься. Кстати говоря, музыку к фильму написала я, — Америка сглотнула, прежде чем добавить: — в соавторстве с Полом МакКартни.
— Мы плавно перешли к «Битлз». В самом деле сложно избежать эту тему. Как вы уживаетесь с ними?
— Хороший вопрос. Публика видит в них идеальных людей, обделенных недостатками. Приятно иметь дело с людьми, которые понимают, что это не так, что они такие же, как мы, просто одаренные, бесспорно, огромным талантом и харизмой. За время долгого знакомства с ними пришлось пережить немало неприятностей. Но даже политические высказывания не доставляли столько хлопот, сколько их... любвеобильность, благодаря воспеванию которой они и снискали популярность у юных девчонок. Например, песня “Another Girl”? Это не просто плод фантазии, она отражает их бабническую суть.
Ирвин усмехнулся.
— Хотя они, безусловно, гении и живые легенды. Это признают те, кто сталкивается с их самыми неприятными сторонами каждый день. С ними было бы скучно, будь они идеальными.
— А каково жить с гением? Часто ли приходится идти на уступки? Что пришлось принести в жертву во имя семьи?
— Часто приходится наступать себе на горло, — Америка вздохнула. — Но с этим браком я больше приобрела, чем потеряла. Слово «семья» не может стоять рядом со словом «жертва». Любовь — это самоотдача, и от нее нельзя ожидать большего, чем отдавать, тем более, требовать чего-либо. Но это не жертвенный камень.
— А почему вас, замужнюю женщину, зовут «Мисс Зами»? Может, есть какие-то объяснения, с чем-то может быть связано?
— Думаю, мир все еще не может привыкнуть к тому, что Пол МакКартни и Америка Зами женаты, это лишь газетная утка. Меня узнали и запомнили как мисс Зами.
— Вас это не раздражает?
— Ничуть. Это подчеркивает мою независимость.
Ирвин еще раз усмехнулся.
— И вправду подчеркивает. О вас можно рассказать не меньше, чем о мистере МакКартни. Зачастую кажется, что вы работаете в разных плоскостях. А какими проектами вы собираетесь порадовать нас в ближайшее время?
— Я не работаю на потребу публики, не ставлю во главу угла удовлетворение ее интереса и не задаюсь целью ее порадовать, а создаю продукт, который будет передавать мои мысли и образы дальше. Тому, кто способен прислушаться и задуматься. Я планирую заново поставить спектакль по моему сценарию, который был моей дипломной работой. Я ставила его в своем первом театре четыре года назад.
— Обычно я заканчиваю оптимистичным вопросом: где бы вы хотели жить в старости?
— Не хочу портить вам концовку своим пессимистичным прогнозом, но я не думаю, что застану новое тысячелетие. Что-то меня в нем отталкивает. Я будто знаю, что там будет, и мне там оказаться не хочется. Поэтому в старости я хотела бы жить на необитаемом острове. В информационном вакууме.
Ирвин улыбнулся.
— Спасибо, — произнес он, вставая из-за стола. — Мне давно не было так интересно беседовать с интервьюируемым. В начале июня в новом выпуске журнала можно будет прочесть интервью.
— И вам спасибо, Ирвин. Думаю, у вас большое будущее в журналистике, — искренне похвалила Остина Ами. Его щеки слегка порозовели. Ирвин и Америка попрощались и разошлись в разные стороны. Вернувшись в номер, Америка набрала номер Эллины.
— Алло? — услышала Ами и поприветствовала сестру. — Америка! Что же ты не звонишь, уже две недели прошло! Мама волнуется, между прочим.
— Извини, — произнесла Америка, — передавай маме привет.
— Тебе тут куча писем приходит, но больше всего — открыток от Пола, а каждое утро курьер привозит огромный букет цветов. Ты не обижайся, но тут у Фиби в школе макулатуру сдавали, я открытки и письма отправила туда. У Фиби благодаря ним второе место по школе.
— Не извиняйся, правильно делаешь. Хоть кому-то будет польза. Кстати, принцессе тоже привет. И Билли.
— Кстати, тебе тут еще звонила, м-м... как ее... Маями Черри? Просила перезвонить.
Америка поняла, о ком идет речь и просила Эллину найти телефонный справочник и продиктовать номер Мийами, и после разговора с сестрой позвонила ей.
— Америка! Спасибо, что перезвонила! Я хочу пригласить тебя в июне на две недели в Испанию. Заодно познакомлю тебя с моим женихом.
— Почему бы и нет?
Съемки «Жизни Клэр» благополучно завершились в первых числах июня, а в перерывах у Америки оставалось немного времени, чтобы продолжить свой фильм. Америку не переставали приглашать на вечеринки, на которых собирался весь цвет лос-анджелесской элиты. Америке было с кем пообщаться и на кого отвлечься от размышлений о том, как сейчас Пол заваливает квартиру Эллины посланиями к практически бывшей жене. Она познакомилась с режиссером Тони Ричардсоном, актерами Джорджем Махарисом, Табом Хантером, Стивом Маккуином, Грегори Пеком, Винсом Эдвардсом, Элиа Казаном, Ральфом Микером, Джоном Леммоном, воинственными Чаком Норрисом и Брюсом Ли, с музыкальным продюсером Куинси Джонсом и абсолютно осознавала себя отдельной единицей, стоящей чего-то и без Пола МакКартни.
Чаще к Америке подходили и заводили дискуссии о политике. Она могла поддерживать подобные разговоры, но не видела в этом надобности, поэтому лишь выслушивала радикальные мнения по поводу войны во Вьетнаме. Ами и не думала, что люди ее среды настолько безжалостны. Ей казалось, что большая часть мира на стороне хиппи, требующих прекращения этой резни. «Война — это истощение, — думала Америка. — И для чего тогда нужна дипломатия, если обе стороны не могут договориться?»
На одной из вечеринок к Америке подошел продюсер «Жизни Клэр» и по-отцовски обняв ее за плечи, куда-то повел, игнорируя всех тех, кто пытался воспользоваться свободной минутой их обоих и начать получасовую политическую пропаганду. «Этого человека, — начал мужчина, наклонившись к уху Ами, — сложно сейчас застать. Либо он сильно пьет, либо по судам таскается. Особенно после мартовского инцидента в Майами...» Америка не поняла, о ком идет речь. Они вошли в маленькую комнату, в которой за столом сидел мужчина с длинными каштановыми волосами и курил. Его фигура выглядела пополневшей — скорее всего, еще полгода назад он был тонким и атлетичным. Длинные, нездорово блестящие волосы были заправлены солнечными очками, как ободком.
— Давно хотел вас познакомить, — произнес продюсер, — Америка Зами — Джим Моррисон. Полагаю, вы друг о друге слышали.
— Конечно, — расслабленно произнес Джим, выпуская изо рта дым.
— Тогда оставлю вас, меня там заждались, — улыбнулся продюсер и попятился в дверной проем. Америка огляделась по сторонам, словно стесняясь, и села на стул.
— О вас говорят как о самой умной женщине современности, — все так же расслабленно продолжал Джим.
— Врут, — ответила Америка твердо. — Это Голда Меир.
Джим усмехнулся. Для человека, о количествах ежедневно потребляемой выпивки которым ходят правдоподобные и ужасающие легенды, у него был все еще крепкий голос. Тот самый, что звучит на пластинках и по радио.
— Америка, вы когда-нибудь испытывали такое, что слушаешь музыку и видишь ее в цветах? Например, слушаешь Аппассионату Бетховена, а в голове — красные узоры на темном фоне.
— Да, постоянно, — ответила Америка без раздумий. — А у вас?
— И у меня. Я даже пытаюсь это зарисовать, обычно маслом. Когда-то я воровал краски, а теперь могу кому угодно сказать, и мне принесут все что я только пожелаю. Масло мне нравится. А ты пыталась? Мне кажется, у тебя бы вышло.
— Думаете? Надо попробовать.
Америка вгляделась в карие глаза Моррисона, он отвел взгляд в сторону. В этих глазах отражался гаснущий интеллект.
— Думаю. Я не всем говорю о своей любви к рисованию.
Джим приблизил лицо к Америке. Ей в нос ударил запах перегара и табака. Последний был настолько несносным, что у Америки больно засвербило в горле.
— А ты бы переспала со мной? — настойчиво, даже несколько грубо спросил Джим.
Америка посмотрела в его правый глаз.
— Два года назад, возможно, да. Сейчас — нет, — она осмысленно вкладывала в свои слова два значения.
— Жаль, — Джим встал и, застегивая ремень, вышел из комнаты. Америка не знала, что думать: что в положении сидя ремень перетягивает живот или что-то иное?..
Америка вышла и тут же встретилась с продюсером.
— Что-то он удивительно долго продержался, — заключил он.
В первых числах июня Америка вернулась в Лондон с несколькими метрами пленки cвоего фильма. Первыми ее встретили открытки от Пола на всевозможные лады: глянцевые, с цветами, в виде сердечек, — словом, Ами не думала, что таковые существуют.
«Прости, Америка, я виноват. Ты не достойна такого отношения! Ты самая лучшая! Прости меня!
Твой Пол»
Содержание открыток мало отличалось от этого. Ами, читая их, фыркала и выбрасывала в ящик с надписью «макулатура», хранящийся в гостиной квартиры Рамонов. А потом Фиби с видом познавшей жизнь девы утверждала: «Когда я вырасту и у меня будет муж, я тоже буду выбрасывать его открытки!» «А ты продолжай сдавать макулатуру», — сказала как-то Эллина саркастически. Мэри не одобряла того, что Фиби стала свидетельницей происходящего. Однажды она вызвала Америку на серьезный разговор. Точнее, пригрозила, что он будет серьезным, а сама лишь задала странный (по всей видимости, риторический вопрос «еще пару месяцев назад все было нормально. Что же случилось?» и попросила при Фиби не проявлять свое наплевательское отношение к посылкам от Пола, а то Фиби вырастет мужененавистницей.
Америка сама вернулась к мыслям о размолвке с Полом, краски в голове пытались сгущаться, но она отгоняла их — близилось путешествие по Испании с Мийами. Ами собралась в дорогу заранее: только перестирала вещи, взятые в США, и со спокойной душой ожидала дня встречи. Они с Мийами давно не виделись и тем более никогда не отдыхали вместе. А что удивляло Америку больше всего, так это то, что Мийами слово почувствовала неладное и позвала одну Зами, без мужа.
День встречи наступил даже несколько внезапно. Америка приехала в аэропорт на такси и стала ожидать Мийами в терминале за чтением книги. Сначала она оборачивалась по сторонам, выискивая Мийами в толпе, но стоило ей погрузиться в книгу, как кто-то потрепал Америку за плечо. Над ней нависала Черсин.
— Привет, дорогая! — воскликнула Мийами, обходя стул, и обняла Ами. — Как я по тебе соскучилась!
— Да что уж там — я тоже! — ответила Америка. Завершив объятия, девушки взяли чемоданы и пошли сдавать их в багаж, договорившись рассказать последние новости как только сядут в самолет. Быстро пройдя необходимые процедуры, они оказались в салоне.
— Садись у окошка, меня там укачивает, — сказала Мийами, и они с Америкой сели на свои места. — Ты была в Испании?
Америка начала вспоминать.
— Да, была. В прошлом году, с друзьями на яхте катались.
— Ничего себе! — восторженно произнесла Мийами. — Арендовали?
— Да, вышло очень даже недорого. Хорошо повеселились, — Америка вспомнила, как они с Омпадой прыгали с высоты в воду, и вдруг почувствовала тоску по ней. Может, провести немного времени после Испании в Оксфорде? Омпада вряд ли будет против этого.
Самолет тронулся.
— Здорово. Америка, я позвала тебя в общем-то для того, чтобы отпраздновать свою помолвку, — призналась Мийами. — Мой жених, Роберт, учился в том же колледже, что и я, только окончил его в тот же год, когда я заканчивала первый курс. Я даже не помню, как мы познакомились! Роберт сделал мне предложение в мой день рождения, но мы только сейчас решили отпраздновать.
— Ух ты! — успела вставить Америка. Мийами улыбнулась.
— Роберт будет встречать нас в аэропорту. Он снимает славный домик в одной из испанских провинций и мы проводим там уже второе лето. У нас на июнь намечается славная программа с друзьями. Будет много разных знакомых, в основном Роберта.
Америке вдруг стало интересно, почему позвали только ее, ведь Пол Мийами не менее близок, чем она сама. Мийами вздохнула, как будто хотела что-то спросить, но лишь улыбнулась.
Вскоре лайнер приземлился в аэропорту Мадрида. Девушки, проболтавшие всю дорогу о разных мелочах, вышли в зал, освещенный палящими солнечными лучами. Мийами тут же кого-то приметила и изо всех сил помахала рукой. Они приблизились к высокому, под стать, наверное, Питу Оранжу, парню с огромным гнездом мелко кудрявых рыжих волос. На кончике носа практически висели круглые очки. Его лицо было бы похоже на Билли Кармелита, если бы не огромные небесно-голубые глаза. Мийами подскочила к нему, повесилась на шею и крепко поцеловала.
— Робик, познакомься, Америка Зами, — произнесла она, показав на Ами рукой. — Она и ее муж Пол очень помогли мне в свое время. Мы бы даже не узнали друг о друге, если бы не их помощь в свое время.
Роберт изумленно сжал губы.
— Роберт Ким, очень приятно! — представился он, протянув руку. Америка ответила на рукопожатие, переспросив:
— Ким? Корейская фамилия.
— Ну, как видите, кореец я такой же, как Уинстон Черчилль эстонская певица, — усмехнулся Роберт. — Мой отчим был корейцем. Хороший был человек, воспитал меня как родного сына. Я не стал менять фамилию.
— Как интересно, — заметила Америка.
Они погрузились в машину и тут же понеслись мимо кажущихся необъятными испанских холмистых полей, выжигаемых солнцем. Солнце изредка пряталось за белоснежными кучевыми облаками, которые в один момент словно растворились в небе, сделав его от горизонта до горизонта ярко-голубым. Из-за раскрытых окон с ревом мотора перемешивался шум ветра, из-за чего Роберт, Мийами и Америка предпочитали молчать, поскольку не могли услышать друг друга. Америка, сидящая сзади водительского кресла, то есть слева, поначалу пугалась выезжающих, казалось, прямо на нее, машин — правостороннее движение на серпантине было ей малознакомо и непривычно.
Когда солнце покатилось к горизонту, автомобиль въехал в небольшой поселок, а вскоре въехал во двор двухэтажного кирпичного домика.
— Позже в гараж загоню, — сказал Роберт, выходя из машины.
Америка оглядела дворик: небо мешала увидеть сетка виноградных листьев и спиралей. Посредине двора стоял стол, за ним — садовые качели. Двор ограждался сетчатым забором. Америка подошла ближе и увидела в низине спокойное голубое море.
— Сейчас отнесем вещи в дом, сходим в магазин и приготовим ужин, — Мийами открыла багажник, девушки достали чемоданы и отнесли в дом, встретивший их приятной прохладой. Америке выделили комнату на первом этаже, с окном, выходящим на ту сторону двора, где лежали хозяйственные принадлежности. Переодевшись, девушки отправились в супермаркет, и Мийами рассказала Америке рецепт средиземноморского рагу, который она придумала еще прошлым летом, отдыхая с Робертом здесь. Слушая подругу, Ами роняла слюну — ей не терпелось отведать рагу — не только потому, что не ела с самого рейса, но и из-за великолепно расписанных Черсин прелестей авторского блюда.
— Рагу великолепно, как всегда! — похвалил невесту Роберт, прервав молчание, повисшее на время ужина во дворике.
— Да, очень вкусно, — присоединилась Америка, прожевывая приготовленную на гриле креветку.
— Спасибо, — скромно отозвалась Мийами. — Кстати, что-то известно насчет гостей?
— Да, известно. Уолш прилетит послезавтра вечером, Диоген в воскресенье утром.
— Диоген? — переспросила Америка удивленно.
— Да, это мой друг — Диоген Мандилаки — грек. Физик и совершенно незанудный парень. Я сначала тоже удивился, потом привык, — ответил Роберт гостье.
— А ты Беллу позвал? А Жоржа? А Джея? — взволнованно спросила Мийами.
— Всех позвал, дорогая, не переживай, — ласково произнес Роберт. — В воскресенье, в четыре. Устроим пирушку.
— Тогда завтра и послезавтра мы можем посвятить себе! — резюмировала Мийами.
Утром все трое решили позволить себе проспать до обеда, а после полудня пойти на море. Давно Америка не купалась в настолько теплом море и никогда дотоле не купалась в солнечных очках и шляпе: хотя полуденная кульминация солнечного света осталась давно позади, лучи продолжали жечь темные волосы. Выходя на берег, Мийами и Америка прятались с Робертом прятались под широким пляжным зонтом. Роберт на солнце не выходил — для него это было опасно. Мийами и Америка, входя в воду, частенько резвились, как девчонки, и осыпали друг друга мелкими брызгами, лупили руками по воде, шумя и смеясь.
Над Средиземным морем разлился розово-красный смеющийся закат, и почти что в тон ему покраснели от солнца обожженные светлые плечи Америки. Смуглая Мийами, давно не знавшая такой проблемы, посочувствовала Ами и повела ее домой, мазать ожоги спасительно холодными мазями. От перегрева у Ами слегка болела голова, которую Мийами взялась лечить отличным тосканским вином, сидя на балконе в креслах-качалках.
— Моей первой любовью был сын моих соседей, — вдруг начала Мийами после некоторого молчания. — До того, как мне исполнилось двенадцать, мои родители снимали дом недалеко от границы с Албанией. Когда мне было восемь, вторую половину дома начала снимать другая семья, эмигранты из Македонии. У них было четверо детей: три дочери и старший сын Агазон, на три года старше меня. Если я не ошибаюсь, у них был еще мальчик, но он уехал с друзьями в Турцию и там погиб еще в начале пятидесятых. Мы с Агазоном проводили вместе все свободное от школы время. Мы смотрели друг на друга по-особенному, защищали от родителей и неприятелей, бегали друг к другу по ночам. Хотя сдружились мы не сразу, в отличие от наших родителей и младших братьев и сестер: около полугода смотрели друг на друга волками. Однажды я заснула у него на кровати, а проснулась от того, что он подлег ко мне, обнял и поцеловал в затылок и в виски. Он потом сделал вид, что ничего не случилось, и наши отношения стали напряженными. Потом мы сдружились, а родители рассорились и перестали ходить друг к другу на ужины. А потом мой папа умер, и мы переехали в Афины. Вот так. А у тебя как было?
— У меня все просто: мне нравился одноклассник, я ему тоже, но меня перевели в другую школу. По-дурацки расстались. Хотя я его в прошлом году встретила в холле театра. Пришел с женой на мой спектакль.
— А-а-а! Я в прошлом году тоже встретила парня, с которым был мой первый раз. Спросила, как дела, а он мне предложил сходить в уборную, — Мийами усмехалась. — Мы с тобой еще об этом поговорим. Что-то я устала. Расскажешь мне о своем первом опыте? Обещаешь?
— Хорошо, обещаю.
Америка, попрощавшись с Мийами, поняла, что хочет немного помечтать о прошлом, побродить по своим воспоминаниям, но, вернувшись в комнату, быстро уснула. Под утро зашумел дождь, небо задернули плотной шторой серых облаков, поход к морю был отменен из-за штормового предупреждения, и Мийами, Роберт и Америка до обеда провалялись в кроватях, после чего отправились в магазин, чтобы закупиться продуктами к завтрашнему приезду гостей. У Америки менее опытная Мийами постоянно спрашивала совета, и та рассказывала о своем опыте.
С самого утра начались приготовления к приезду друзей. Во дворе Роберт разложил широкий стол. «А стульев-то, наверное, и не хватит», — предположил он, войдя в кухню, где полным ходом шел процесс приготовления ужина. «Не хватит — у соседей попросим», — успокоила Мийами, облизав испачканный в томатном соусе палец, и Ким ретировался.
В первом часу приехала троюродная сестра Роберта, Анна — смешливая полная девушка лет тридцати пяти, и присоединилась к Мийами и Америке. Дополнительная пара рук была кстати: Мийами либо часто подзывали к телефону, либо она выносила во двор приготовленные снадобья — словом, постоянно отвлекалась. Анна оказалась барабанщицей, давно оставившей барабаны гнить в сыром гараже. Она не переставала шутить, громко смеясь над собственными шутками, и была настолько занята Мийами, что на Америку обратила внимание лишь тогда, когда та чихнула. В три часа пришла еще одна девушка, которую бойко встретили и хозяйка дома, и Анна, но она тут же ушла.
Во дворе уже поднимался шум разных голосов. Залаял соседский пес, и под колесами незнакомого автомобиля заскрипела щебенка. У самого окна зазвучала громкая и быстрая мужская речь и смех, которая вскоре проникла со двора в дом.
— Мийами! — воскликнул высокий смуглый мужчина, внезапно оказавшийся на пороге кухни. Мийами обернулась и воодушевленно ответила:
— О, Диоген, ты приехал! — и они бросились обниматься. Диоген закружил Мийами вокруг себя, ноги заболтались в воздухе, и девушка весело заверещала: «Ты что делаешь? Отпусти!» Он сделал еще пару кругов и поставил Мийами на место.
Америка услышав имя Диогена, посмотрела на него, но после потеряла интерес и начала снимать фартук.
— Здравствуйте! — вскрикнул голос Анны, вернувшейся в кухню.
Из-за Диогена вышла миловидная светловолосая девушка с удлиненным каре.
— Познакомься, это Валери. Моя бывшая одноклассница, — добавил Диоген.
— Очень приятно, — сказали Мийами, Валери и Анна вразнобой.
— А это Анна, двоюродная сестра Робика. И... Ами, иди сюда! — Мийами помахала рукой Америке. Она отложила полотенце, которым прежде вытирала руки, и подошла.
Диоген обладал теми чертами средиземноморской красоты, от которых европейские женщины часто сходили с ума. Америка часто подчеркивала это, но знала, чего от таких мужчин ждать. Диоген в свою очередь тоже обвел Америку выразительными зелеными глазами с головы до ног.
— Это Америка, моя близкая подруга.
От Диогена в тот же момент пахнуло одеколоном. Он протянул свою руку к Америке, взял ее ладонь в свою и притянул к губам.
— Приятно познакомиться, — сказал он, оторвав горячие губы от кисти девушки.
— Так! — Мийами хлопнула в ладоши. — Потом пообщаемся, нам нужно немного доделать. Идите к Робику, мы скоро придем.
— Пойдем, — обратился Диоген к Валери. — Мы вас ждем!
— Ой, и я с вами! — подорвалась Анна.
В кухне стихло, и уличный шум стал еще заметнее: разговоры, смех и музыка. Мийами быстро глянула в окно.
— Диоген, — вздохнула она, — красавец. На самом деле золотой человек. Овдовел полтора года назад.
— Что, угробил жену? — цинично спросила Америка, ища в окне предмет их разговора.
— Нет. Родная мать с балкона скинула. Он долго с ума сходил, сидел на антидепрессантах, ездил в Индию, не мог найти покоя, хотел вслед за ней. Еле выкарабкался, только недавно все более-менее стабильно стало. Он человек хороший и надежный, хотя на первый взгляд кажется бабником... Ладно, пойдем, а то все самое интересное пропустим!
Девушки вышли во двор. «О-о-о, Мийами, привет!» — послышался возглас. Америка обернулась и увидела Мийами, обнимающуюся с незнакомым лысым мужчиной.
— Жорж, как здорово, что ты все-таки приехал! — прощебетала Мийами, оторвавшись
— А как я мог пропустить вечеринку у Роберта и Мийами, на которой будут Диоген, Джей и Уолш? — развел руками Жорж. — Кстати, тут где-то Белла и Питер ходят, я их решил подвести.
— Это ты правильно! — воскликнула Мийами, потрепав Жоржа по плечу, и они с Америкой прошли вглубь двора. У стола, заставленного посудой, блюдами и бутылками с напитками, стояли по нескольку человек гости. У одной группы можно было приметить Роберта в парадном пиджаке. Он, словно почуяв приближение невесты, повернулся и помахал ей рукой, подзывая ближе.
— Нам пора садиться за стол, — сказала она, входя в объятия Роберта, и ее слова оказались в потоке чужой речи. Америка подошла ближе.
— Нет, — ответил Роберт одному из трех стоящих перед ним мужчин. — Это, на самом деле, вопрос времени. Невозможно решить все наскоро, тут нужно набраться терпения, если не хочешь получить по шапке.
— Я не знаю, сколько нужно пережидать...
— Слушай, поехали со мной в воскресенье в Стамбул, я тебе город покажу, поешь апельсинов, будешь как новенький! — с апшеронским акцентом произнес другой и рассмеялся.
Все замолчали, потому что к компании подошел высокий человек в желтых затонированных очках и высоким лбом.
— Добрый вечер! — доброжелательно прошепелявил он и обменялся рукопожатием с Робертом. — Я Алекс.
Он поцеловал руку Мийами, пощекотав ее усами, и протянул руку одному из троих мужчин.
— Симон, — представился первый из них.
Алекс потянулся ко второму.
— И я Симон.
Алекс взметнул бровями и потянулся к третьему.
— Вы не поверите, но я тоже Симон!
Алекс вопросительно взглянул на Роберта. Тот кивнул. Алекс подался на полшага назад. Мийами тихо прыснула, а потом, посмотрев на Роберта, рассмеялась вместе с ним.
— Они правда тезки? — поинтересовалась Ами у друзей.
— Правда, — подтвердил Роберт.
Все уселись за стол. Все ожидали приезда некоего Уолша и в его отсутствие уже приступили к пиву, надеясь после приезда таинственного гостя повысить градус. Разговоры слегка стихли, зазвенела посуда.
— О-ой, — вдруг вскочил Роберт.
— Ты чего? — забеспокоилась Мийами.
— Слышу, дохтур приехал, — сказал он и ушел. Мийами подкинулась бежать за ним.
Заскрипели ворота, и через полминуты вышел маленький лысый пожилой мужичок с пушистыми усами и круглыми очками. С ним под руку шла сухонькая дамочка — жена.
— Доктор Уо-о-олш! — загудели за столом. Мужчины повскакивали, чтобы пожать руку новоприбывшему.
— Ты, Жорж, стал таким лысым, как я, — сказал доктор, показав рукой на макушку Жоржа.
— Но таким умным, как вы, мне никогда не стать.
Доктор лишь махнул рукой, садясь за стол.
— Если ты его знаешь, значит, знаешь всю британскую врачебную диаспору, — проведал Роберт Америке, присаживаясь.
Над черным морем, что-то тихо шепчущем сизому песку, поднялся медный полукруг луны.
— Друзья, — почти сразу поднялся Роберт, словно взлетел над столом, прервав беседы увлекшихся друг другом гостей, — если раньше мы всегда встречались без повода, то сегодня мы собрали вас не просто так.
Поднялась Мийами.
— Только не говори, что ты собрался клянчить деньги! — воскликнул Джей и рассмеялся.
— Э-э, ну это как дальше пойдет, — ответил Роб, пожав одним плечом. — Мы с Мийами вообще-то хотели объявить свою помолвку.
— О-о-о! — прогудели гости, и откуда-то послышалось: — Давно пора!
— Ага, все равно деньги придется дарить! — снова пошутил Джей.
— Почему сразу деньги? Можно машину — Кадиллак, например!
Гости рассмеялись.
Америка внимательно присматривалась к тем, кто сидел с ней за одним столом. Доктор был человеком невероятного ума, жизненного багажа, любви к прекрасному и легкой ментальной усталости. Его жена не особо проявляла себя. Белла оказалась обаятельной женщиной между сорока и пятьюдесятью годами. Ее муж, Питер, был красивым мужчиной, на несколько лет старше Беллы, очень большим, (как говорят, «два на два»), и харизматичным. Говорил он настолько метко, что Америка постоянно ждала, когда он что-то скажет, но говорил он куда реже Джея, который оказался не настолько интересным. Разговор в основном держали он, Жорж, Роберт, Мийами, Белла и Диоген. Симоны, Алекс, Анна и незнакомка, еще днем промелькнувшая на кухне, как-то быстро исчезли. Диоген постоянно стрелял глазами в Америку. Пару раз он попытался вовлечь ее в разговор, сказав: «А ваше лицо мне очень знакомо. Где я мог вас увидеть?». «Наверное, дома у Роберта и Мийами», — ответила Америка, и он отвлекся на кого-то еще.
Незаметно шли часы, медный полукруг перестал висеть у горизонта и поднялся серебристым лезвием над виноградной сеткой. Америка чувствовала, как теплый ночной воздух касается оголенных плеч, как нежная ткань легкого сарафана покрывает кожу, как заполняются легкие и как вздымается от дыхания грудь, и как прекрасна молодость.
Друзья Роберта и Мийами оказались не редкость умными и неординарными людьми. Они настолько не могли напитаться компанией друг друга, что разошлись только когда над морем посветлело небо: кто поехал домой, кто остался ночевать. Америка иногда улыбалась сама себе, зная, что, хоть 1967-ой год позади, бесчисленные знакомства только впереди. И жизнь только начинается.
Ближайшую неделю Роберт и Мийами показывали Америке Испанию. Иногда к ним по вечерам заезжал кто-то из тех, кто был на большом вечере. Особенно интересно оказалось ближе пообщаться с Беллой и Питером. Одним вечером о своем визите заявил Диоген. Он приехал чуть раньше полудня, когда Америка еще только проснулась. Его голос гремел где-то на кухне, но стоило Мийами предостеречь его: «Тихо ты! Ами еще не встала», Диоген сбавил тон. Но было поздно — через две секунды в кухне появилась сама Америка.
— О, милая, привет! — Мийами улыбнулась. — Это мы тебя разбудили?
— Нет, я давно проснулась.
Мийами стала наливать кофе.
— Как спалось? — спросила она, не отрываясь от кофе. — Сегодня тоже что-то снилось?
— Да, сегодня исключения не было. Но здесь сны совсем другие. — Мийами передала чашку Америке. — Спасибо.
— Я тебе немного завидую. Мне вообще ничего не снится, а так хочется, чтобы хоть что-нибудь приснилось, хоть какой-то кошмар! — пожаловалась Черсин, оперевшись на край стола поясницей.
— Я не представляю, как это — совсем без снов. Иногда так устаешь от этого, потому что как будто бодрствуешь круглосуточно и вовсе не спишь. А еще мне часто снятся вещие сны, к которым надо присматриваться. Так иногда утром не понимаешь: пора к чему-то готовиться или это был холостой сон.
— Америка, а какие здесь сны? — поинтересовался Диоген.
— Здесь? — переспросила Америка, задумавшись. — Очень длинные и отрывистые.
Ами сделала несколько глотков кофе. Мийами, что-то пролепетав, выбежала из комнаты.
— Америка, свободна ли ты завтра? — спросил Диоген спокойно.
— Если Мийами ничего не запланировала, то свободна.
— Не хочешь съездить со мной на границу с Португалией? Я знаю мыс, с которого открывается очень красивый вид. Он часто мне снится, я давно там не был. Думаю, ты такое тоже любишь.
В кухню вошла Мийами.
— Мийами, я украду Америку завтра? — спросил Мандилаки, не дождавшись вердикта Америки.
— Пожалуйста, — махнула она рукой и подмигнула Ами.
Диоген дождался возвращения Роберта, обсудил с ним что-то во дворе и уехал, чтобы вернуться завтра ранним утром и забрать Америку.
— Купальник прихватила? — спросил Диоген у выходящей из калитки Америки.
— Конечно.
— Зря. В одежде купаться веселее, — строго сказал он и открыл для Ами дверь. — Прошу.
Америке снова выпал шанс посмотреть на испанские виды. День был не ясным и даже слегка беспокойным, но это даже оказалось на руку: солнце часто скрывалось за облаками, рассеивая струями лучи, не слепя глаза.
— Диоген, извините за нескромный вопрос. Меня все время нашего знакомства интересует один вопрос: почему вас так назвали?
Он усмехнулся.
— И ты даже предполагала, что мои родители были фанатами философии?
— Нет, слишком поверхностно, — отмахнулась Америка.
— Поверхностно, — повторил Диоген. — Диоген переводится как «рожденный Зевсом». Но узнал я это сам. Родители были студентами, когда я родился, и не заморачивались над именем. Они мне так и сказали, что не думали совсем. Так что я интересовался всем сам.
— Я думаю, это правильный подход. Многие люди носят свои имена, даже не задумываясь над их значениями. Правда, не на всех людей накладывает отпечаток значение имени. Люди часто делают что-то, не вдумываясь.
— Америка, а ты знаешь значение своего имени? Оно же еще необычнее моего. — Мандилаки перевел взгляд с дороги на Америку.
— Вам не удастся подловить меня на двойном стандарте, — улыбнулась Америка. — Когда-то, на гастролях, мне принесли французскую газету, в которой была статья о том, что мои родители-евреи мечтали сбежать из Германии, где их сначала притесняли, а потом вовсе собирались сослать, в Америку. И, потеряв всякую надежду оказаться по ту сторону океана, назвали дочь именем своей неосуществимой мечты.
Диоген истерически рассмеялся.
— Желтая пресса... Мийами рассказывала, она тоже становилась ее жертвой. Особенно когда уехала в Лондон учиться и гастролировала по Европе. Как хорошо, что я не читаю их, иначе бы отговорил бы Роберта от женитьбы на этой вертихвостке! — и вновь рассмеялся фальцетом.
Они доехали до каменистого побережья как раз тогда, когда Америка начала чувствовать наваливающуюся дремоту. Диоген взял руку Америки и повел за собой куда-то вверх. Ами шла чуть позади и чувствовала, как сердце начинает странно стучать. «Имею право!» — воскликнул внутренний голос. Они вышли из череды деревьев прямо на край скалы. Небо было чистым, прозрачным и недосягаемо высоким, волны закручивались у берега и омывали камни. Дух действительно перехватило, будто сжало в кулак.
— А то уже не море, это океан, — сказал Диоген прямо над ухом Америки, касаясь ее плеча своим.
— Ты прав, — Америка перевела взгляд на загорелое лицо Мандилаки. — Есть здесь что-то такое, что потом видишь во сне морозной английской ночью.
Потом они спустились к берегу, не решившись прыгать с высокой отвесной скалы — можно разбиться о выступ, не достигши до синей океанской пучины. Взяв теплой рукой бледную руку Америки, он повел ее за собой, к океану.
— Это камни, они больно врезаются в ступни. Но это полезно — доктор Уолш говорил.
Америка осторожно двигалась по камням, которые вроде стачивались водой, но походили на осколки стекла. Совершенно неожиданно Диоген подхватил ее и взял на руки, держа под коленями и под спиной. Америка рефлекторно обхватила его шею, невольно вспомнив Джорджа Харрисона, который нес ее на своих тонких руках по другую сторону Атлантики.
Диоген внес ее в прохладную воду, сделал с десяток шагов и медленно опустил девушку. Ноги стали проваливаться в мягкий песок, особенно приятный после ходьбы по камням. Америка медленно стала идти навстречу горизонту, закрыв глаза.
Купание быстро закончилось, Америка переоделась в машине, а Диоген — где-то за деревьями, купальник и плавки разложили на полотенце на заднем сидении. Диоген отвез Ами в какое-то уютное кафе, сев за окруженный цветами уличный столик.
— Америка, говорили ли тебе, что ты особенная? — спросил Диоген, отставив бокал с бордо, и обвел Америку в миллионный раз за время их знакомства. Любая другая женщина таяла бы от этого жадного взгляда, Ами же было от него не по себе.
— Говорили. Я этим избалована, — сказала она, посмотрев Диогену прямо в глаза. — Каждый человек по-своему особенен.
— Не-е-ет, тут я с тобой не соглашусь, — протянул Мандилаки, проведя взглядом по дну бокала. — Есть гигантские пласты одинаковых людей, в которых особенного ничего нет.
— Как же они могут быть одинаковыми, если за спиной у каждого — своя история и свой опыт, у каждого свои принципы, представление о мире, происхождения? — запротестовала Америка. — Эти сочетания и делают людей уникальными.
— А есть люди, у которых ни истории, ни принципов, ни представлений, ни происхождения, — произнес Диоген, подавшись вперед, и что-то злобное сверкнуло в его глазах.
— И кто же они такие, чтобы не иметь ничего из этого? — спросила Ами.
Диоген спасовал.
Возвращались они уже на закате, и, чтобы не заснуть от усталости, Америка включила радио. Крутили Ван Ронка, которого Диоген и Ами слушали молча.
— Никогда его не слушал. Надо исправлять, — сказал Диоген в перерыве между песнями.
У дома Мийами и Роберта они оказались уже тогда, когда небо начинало превращение из светло-голубого в темно-синее. Америка вышла из автомобиля, взяв свои вещи.
— Я тебя провожу, — решительно изрек Диоген. Они дошли до калитки и остановились. Но вместо того, чтобы попрощаться, они почему-то поцеловались.
— Пойдем, — прошептала Ами, оторвавшись. Они тихо пробрались во двор, заполненный всюду слышным пением цикад, еще тише прокрались по дому в комнату Америки.
Америка зашторила окна и заперла на щеколду дверь.
Диоген уехал незаметно рано. Никто не заметил его ночного визита. Днем Америка решительно поднялась в спальню Мийами. Дверь была открыта, девушка сидела в кресле и чинила кофту.
— Тук-тук, — произнесла Америка, стукнув по косяку. Мийами подняла сосредоточенный взгляд.
— А, заходи, — вымолвила Мийами. — Садись.
Америка присела на другое кресло.
— Мийами, ты как-то догадалась, что я свободна, или тебе кто-то сказал?
Мийами остановилась на секунду. Потом попыталась продолжить. Вздохнула. И отложила кофту в сторону.
— Пол звонил. Все рассказал и попросил, чтобы я с тобой поговорила. Я решила, что это не мое дело, вы взрослые и самостоятельные люди и сами все решите.
Америка хмыкнула. Какие изощренные пути примирения он ищет. Можно сказать, лезет из кожи вон.
— Очень мудрый ответ. Ты очень мудрая.
— Нет, меня этому научили действительно мудрые люди, — пожала плечами Мийами. — Я по своей природе люблю совать нос в чужие дела. Кстати, вот, например, ты мне так и не рассказала, кто был твоим первым, а обещала, я давно жду.
Америка ухмыльнулась.
— Ладно, обещания нужно выполнять, хотя там не было ничего интересного. На первом курсе я влюбилась в парня. Его звали Дэвидом, он был, по его словам, чистокровным шотландцем, и я этому верила — он родился в Эдинбурге. Мы учились на одном курсе, он жил этажом выше. Я старалась сама проявлять инициативу, хотя он поначалу сопротивлялся. Мы с ним иногда сидели вместе, иногда обедали. Он тоже был довольно отчужденным и в студенческих попойках не участвовал. Где-то по весне мы с ним вместе взялись за один проект. Одним вечером я поднялась к нему, чтобы выполнить задание — осталась на всю ночь. Сразу после этого он потерял ко мне интерес, а на втором курсе перевелся в другой университет. Вот и все, — завершив повествование, Америка поднялась.
— Ого, ничего себе. И ты его после этого никогда не встречала?
Америка помотала головой.
— Он, наверное, разбил тебе сердце?
— Это странно, но нет. Я сама почувствовала, что остыла. Он был красивым, но глуповатым.
— Да-а-а, — протянула Мийами разочарованно. Америка направилась в свою комнату, но на пороге ее остановил возглас Мийами.
— А Диоген правда классный, да?
Америка обернулась и увидела любопытное личико Мийами.
— Интересный, — бросила она и спустилась вниз.
Они с Диогеном провели еще несколько вечеров до отъезда Америки. В ее день рождения даже поехали в Мадрид и прогуляли там до поздней ночи. Накануне возвращения домой во дворе Роберта снова собралась компания: Белла, Питер, Джей и Диоген. Роберт принес гитару, и друзья затянули песни. Америка, уставшая от длительных сборов, полвечера проспала у Мандилаки на плече.
Диоген приехал в аэропорт, чтобы проводить Америку. И, смотря на него из-за таможенного ограждения, чувствуя на губах прощальный поцелуй, она понимала: ничего у них больше не будет. Это останется мимолетной интрижкой, какие были и еще не раз будут.
Америка оказалась в Хитроу уже затемно. В гомоне аэропорта она услышала, как кто-то зовет ее: «Ами, Ами». Америка обернулась и увидела радостно машущего ей Тода с покрасневшими от солнца лбом и переносицей. Они пошли навстречу друг другу и обнялись.
— С прошедшим тебя, дорогая! Я тебя еще в самолете видел, но не пробрался. Ты тоже из Испании? Какими судьбами?
— Ездила к подруге, отмечать ее помолвку и знакомиться с женихом, — призналась Америка. — А ты?
— Тоже отдыхал, — сказал Тод, восхищенно оглядывая Америку. — Тебе очень идет загар. Подчеркивает глаза.
— Спасибо, — смутилась Америка. Они постояли с несколько секунд, оглядываясь по сторонам. Америка неловко раскачивалась, держа двумя руками чемодан.
— Может, кофейку? или в бар? поболтаем? — энергично спросил Тод.
— Давай здесь кофейку выпьем, а то неудобно с чемоданом куда-то идти, — Америка чувствовала, что хочет провести время с Тодом, несмотря на усталость от перелета.
— Не переживай за чемодан, я возьму, — в подтверждение слов Тод взял чемодан Америки. — Кофе? Покрепче?
— Покрепче.
— О-о, какой настрой! — воскликнул Тод, и они направились на улицу искать такси.
Машина привезла их в Сохо, по-прежнему эпицентр гламурной лондонской жизни. Узнав улицы их похождений с Майлзом, Данбаром, Фрезером, Эшерами и МакКартни, Америка сжалась, ожидая увидеть последнего. Они приехали в клуб “Marquee”, потому что, как оказалось, их излюбленная обитель “The Bag O’Nails” закрылась.
Когда они вошли, звучало соло на органе. Не заинтересовавшись выступающей группой, они уселись за барной стойкой и заказали напитки. Америка долго оглядывалась, всматриваясь в сидящих за столиками, но прекратила, когда подали коктейли.
Америка долго рассказывала Тоду о пластинке, о съемках, о Мийами, о знакомстве с ее друзьями. Затем он рассказал о дайверских погружениях в Красном море и о прогулках по Мадриду на обратном пути. Америку грела умиротворяющая близость с родственным по духу, давно знакомым человеком.
— Мне нравится путешествовать одному, самостийно, независимо. Мне всегда хотелось, чтобы и мои женщины были независимыми, чтобы каждый проживал свою жизнь, просто рядом друг с другом, как настоящие компаньоны. А они все растворялись во мне и требовали от меня постоянных подтверждений любви. Так, извини, мне надо отлучиться, — Тод пошел через весь зал в уборную. Америка чувствовала, как от опьянения слегка раскачивается голова, и опустила веки, вслушиваясь в свои ощущения. Музыка играла громко и быстро, быстрее, чем если бы Америка была трезвой.
— Все хорошо? — спросил бармен. Америка открыла глаза, улыбнулась и кивнула.
Америка четко отметила про себя, как закончилась одна песня, началась другая. Только под конец явился Тод и, коснувшись ее плеча, поспешно произнес:
— Там в дальнем углу за столиком Пол с Фрезером сидят, на обратном пути они окликнули меня, зацепились языками. Не хочешь уйти в другой бар? Как бы этот черт не приперся к нам.
— Кто-то с ними еще нет… есть? — запнулась Ами.
— Не знаю. Застал я чисто гейскую парочку.
— Давай уйдем, — Америка встала, Тод взял одной рукой чемодан Америки, а другой стал ловить ее руку. Они прошли до угла, завернули и вошли в паб, названия которого Ами не различила. Реальность понемногу уплывала. Тод и Америка снова сели за барную стойку, но как бы за углом, чтобы не бросаться в глаза сразу с порога.
В пабе было намного тише, чем в “Marquee”. Они вновь заказали крепкие напитки и пили молча, поглядывая то в бокалы, то друг на друга. Америка вглядывалась в его разметавшиеся русые волосы, в голубые глаза, в блестящий обгоревший нос, в обветрившиеся губы и вспоминала, как впервые почувствовала влечение к нему, когда они с Билли спасали Пола. Влечение к Тоду воскресало и нарастало в ней вместе с нежностью.
— Ты все еще нравишься мне, — сказал Тод, тоже глядя то в глаза Америки, то на ее губы.
— А как же Сьюзи? — Америка вспомнила подружку Тода, с которой он приходил на свадьбу Кармелитов.
— Вот это ты вспомнила, — усмехнулся он. — Мы расстались еще в январе.
— Извини, — тихо сказала Америка, но ответ Тода оказался кислородом для огня. В это мгновение Ами поверила в их историю. — Ты мне тоже всегда нравился.
— Ты не обязана это говорить, я не обижусь, если это не так, — Тод никогда не звучал так строго.
— Привет! — раздалось так громко и неожиданно, что оба вздрогнули. К большому неудовольствию обоих, перед ним стоял Пол. Тод и Америка решили сделать вид, что не заметили его, тогда он крикнул: — С днем рождения, Америка!
— Что же ты так кричишь? — скривился Тод, изобразив, что прочищает ухо.
— Хотел поздравить с днем рождения Америку. — лепетал Пол. — Формально она еще моя жена.
Тод спустился с высокого барного стула и стал медленно засучивать рукава пуловера, угрожающе надвигаясь на Пола.
— Оставь нас в покое. Волшебное слово — «немедленно». Ты ей больше никто!
— Ты хочешь подраться? — спрашивал Пол, пятясь назад.
— Не хочу. Но за Америку могу. Проваливай, — приказал Тод неожиданно басом. На Пола уставились немногочисленные взгляды посетителей, и этого хватило, чтобы он смутился. Промямлив: «Извините», он скрылся.
Тод и Америка проводили Пола взглядом, выражающим презрение, но, вернувшись друг к другу, снова просветлели.
— Надеюсь, он перестанет восстанавливать то, что сгорело, — сказала Америка, бросив последний взгляд в сторону выхода из паба.
Дальнейший разговор не клеился. Рассчитавшись, Тод и Америка вышли в холодную июньскую ночь. Расходиться тоже не хотелось, и они стояли у паба. Америка легко коснулась свободной от чемодана руки Тода, и он взял ее руку в свою. Они долго не решались приблизиться, неотрывно глядя друг другу в глаза, пока Тод не наклонился к ней.
— Попьем кофе у меня дома, — сказал он, не раскрывая глаз.
— Да-а-а, — протянул МакКартни хрипло и откашлялся, — монашеским поведением ты не отличалась.
— А зачем? — вновь проявилась призрак Америка. МакКартни рассмеялся.
— Так я тоже не ангелом был. Но все же я из тех, кто считает, что мужчина с разгульным поведением более естественен, чем гуляющая женщина.
Тут ухмыльнулась Америка.
— Я знаю. Поэтому вокруг тебя женщины, склонные к подобному образу жизни. Не находишь? — сказала Америка, словно ловко выполнила ловкий трюк. Не хватало только «Оп-ля!» — Помнишь тот сон, про падение с неба, про тебя, про Линду?
— Ну да, — согласился он.
— А замечаешь, что тебе часто снятся сны не от твоего лица?
— Э-э... да. Мне снилось, что я спускаюсь по лестнице и вижу силуэт мужчины, похожего на меня. А еще я иду по улицам затопленного кровью Ливерпуля, а кровь эта — как будто из меня. Я подумал, что это твои сны.
— Эти сны: и про кровавый потоп на улицах Ливерпуля, и про силуэт мужчины, и про Линду, действительно мои. Мои вещие сны. Силуэт мужчины мне снился до апреля 1961 года. А потоп снился в сентябре 1965-ого, больше мне в то время ничего не снилось. Будто бы предупреждал, что скоро потеряю ребенка, и произойдет это в Ливерпуле.
— О, ясно. И падение с неба приснилось тебе 12 марта 1969-ого?
Америка кивнула.
— Слушай, может, ты мне лучше про свое загадошное детство скоро расскажешь? Мы как раз остановились на очень интересном месте!
— Давай. Разбавим повествование, — произнесла Америка так, как будто действительно планировала разбавлять повествование.
К началу нового года дом Мигольц внушал ощущение запустения, хотя был заставлен коробками. Со стен поснимали картины и единственное, что напоминало о них — светлые квадраты на обоях. Серванты, буфеты, шкафы с бесстыдно распахнутыми дверями зияли пыльной пустотой. Любимое пианино продали, ковры и большую часть мебели раздали. А главное — сняли розовую занавеску с двери — первое, что Америка увидела, придя в этот дом. Туда-сюда постоянно шастали риелторы с посетителями — желающих нашлось довольно много. Америка помогала в сборах, хотя сама понимала, что способствовала переезду самых близких людей. Но Роберту предлагали престижную работу и долю в огромной квартире в центре Лондона, и Америка понимала, как глупо упускать такой шанс. Тухнуть в бесперспективном Ливерпуле, хоть и в хорошем жилище — нелепо. Последовать за ними она не может, потому что до совершеннолетия за нее решают отец и мачеха. Придется ждать несколько лет.
К концу каникул Роберт, Мэри и Эллина, пообещав регулярно звонить и писать, загрузились в лондонский поезд, а их вещи отправили вдогонку грузовым составом. Так Америка осталась переживать тяготы жизни одна. Дороти не прекращала ее пилить, и Америка вспоминала ехидные комментарии Мэри: «А не беременна ли она? А если и беременна, то, видимо, непрерывно». Ами часто размышляла о том, что родные ей люди теперь далеко, а абсолютно чужие — часть ее жизни, семьи, дома. Или даже потенциальная мать ее брата или сестры. Одна мысль ее утешала: через несколько дней начнется учеба, а ее школа полна дружески настроенных людей.
В первый учебный день на пороге ее остановила дежурная из классов постарше, Элис Кейт, преградив дорогу рукой.
— Господи! — артистично схватилась она за сердце. — Что ты сделала с глазами?!
Америка не очень понимала, что имеет в виду мисс Кейт, и смотрела на нее недоуменно. Тогда Элис подхватила Ами за шиворот и подвела к зеркалу.
— На, посмотри!
Америка стала внимательно разглядывать свое отражение. Лицо выглядело немного уставшим из-за постоянных переживаний. Потом она вгляделась в глаза: они действительно были зеленее, чем обычно.
— Позеленели, — ухмыльнулась Ами.
— Позеленели! Сами? — Всплеснула руками Элис. — Признавайся, ты куришь?
Америка сама поразилась тому, что за несколько недель из-за переживаний совсем не обратила внимание на странные метаморфозы.
— Может, это возрастное? — спросила она, не желая произносить слово «стресс».
— Ага, будто они за две недели просто так на несколько тонов светлее станут! Иди отсюда, — резко ответила Элис Кейт.
Америка и не думала, что изменение глаз окажется настолько заметным. Несмотря на то, что в весьма типичной английской школе коридоры освещались слабо, к Ами то и дело подходили одноклассники, ребята из других классов, учителя. А кто-то отводил ее к окну, чтобы рассмотреть цвет поближе. Вопросы сыпались самые разные: что за операция? сколько стоила? Кто-то говорил, что думал, такое только у младенцев бывает. А одноклассники назвали ее Лайми — из-за сходства глаз с мякотью лайма, привозимого из индийских колоний.
Но главной радостью стала для Америки встреча с Дианой и мисс Лилиан. Ей казалось, что сейчас это единственные люди, способные поддержать верным словом. Мисс Лилиан, несмотря на кажущиеся легкость и непоследовательность, могла правильно подбодрить и развеселить, Диана же говорила мудро, вдумывалась глубоко, но после беседы с ней все равно ощущалось облегчение.
— Знаешь, что лучше всего помогает справиться с переживаниями? — спросила Лилиан, сделавшись необычно серьезной, и столкнулась с заинтересованным взглядом Америки. — Дневник. Заведи толстую тетрадь и начни записывать все, что заблагорассудится. Поначалу будешь теряться, видя перед собой пустой лист и чувствуя, сколько слов просятся наружу — и какое же из них выбрать? А в дневнике есть множество преимуществ. Во-первых, ты проговариваешь свою проблему. Озвучивание всегда помогает. Нам всегда надо делиться чем-то с кем-то, но так не хочется никому раскрываться! Во-вторых, ты так сохраняешь дух времени. Откроешь дневник хотя бы лет через пять, почитаешь и поностальгируешь. А все описанные проблемы даже будут неактуальны! В-третьих, будешь много писать и развивать свой слог. Кто знает, может ты станешь писателем, а?
Кокетливое «а?» означало, что мисс Лилиан уже не столь серьезна, и советы на данный момент кончились. В тот же день Америка по пути домой заскочила в лавку с канцелярскими товарами и, поняв, что карманные деньги ей дают лишь на проезд, купила новую тетрадку и хорошую ручку в ущерб нескольким поездкам на автобусе.
Америка начала вести дневник. Каждый вечер она, закончив делать уроки, доставала неприметную тетрадку — ей, конечно, и красивую хотелось, но такую бы заметила Дороти, — и подводила итоги дня. «Какая все-таки пустая и грустная началась жизнь... Я пытаюсь заполнить ее углублением знаний языков, чтением, общением с Дианой, но чувство одиночества никак не хочет меня покидать».
В начале февраля неожиданно потеплело, и Америке пришлось переодеться в легкую курточку, в которой она ходила во время поездки в Германию. В кармане она нащупала несколько забытых монет и какую-то бумажку. Ами достала из кармана потрепанную, помятую бумажку с аккуратно написанным на ней адресом. Из-за привычки Америки теребить содержимое карманов, адрес изрядно потерся, но был различим. Перед глазами Америки возникли улицы Бремена, на одной из которых она повстречала Джой Сериз, ее лицо и голос, их смех, пение и разговоры, прощание на вокзале. Ами пересчитала монеты: их хватало на то, чтобы отправить купить марки для письма в Германию. Америка тут же села за стол и начала писать, объясняясь адресату, почему долго не писала. Сердце наполнилось радостью от того, что переписка с Джой разнообразит ее жизнь и ослабит ощущения одиночества.
А через полторы недели в ящике лежало два письма: ответ Джой и первое письмо Эллины. Америка в первую очередь открыла письмо сестры и начала его читать, стараясь не обращать внимания на многочисленные ошибки:
«Америка моя любимая! Как я по тебе соскучилась! Я постоянно спрашиваю маму с папой, когда же мы с тобой увидимся? Они говорят, что не очень скоро! Иногда ты мне снишься и после этих снов я плачу…
Но я могу рассказать тебе много хорошего. В сентябре родители отдадут меня в художественную школу. Круто! Я так этому рада! Они мне говорят, что будет сложно, но мне не страшно!
У нас огромная квартира! Но мы делим ее с другой семьей. Я подружилась с Алисой и Карлом, они живут во второй половине квартиры. Они классные, но Карл иногда противный! А еще у меня классная школа и две подружки в классе. Как ты, моя любимая сестричка? Страшно по тебе скучаю и хочу узнать, как ты живешь? Мама и папа тоже по тебе скучают и часто о тебе говорят. Звони нам! У нас есть телефон!
P. S. Загляни в конверт: папа передал тебе немного денюжек!
Люблю, скучаю, Эля»
Роберт передал совсем не «немного денюжек», а примерно половину стоимости апрельской поездки в Уэльс. Остальную часть Америке чудом удалось выпросить у отца. А Джой в своем письме ни в чем подругу не винила, сказав, что все понимает и что несказанно рада началу переписки между ними.
В самом конце апреля Ами с классом отправились в трехнедельное путешествие по Уэльсу и Ирландии. Конец поездки должен был прийтись на теплую середину мая, поэтому путешественники планировали вторую половину провести в палаточном походе и пеших прогулках. Поначалу им пришлось передвигаться поездами и автобусами и селиться в гостиницах. Америка предупредила Джой в письме, что нескоро сможет ответить, и попросила не переставать писать ей. В поездке Америка была все так же неразлучна с Дианой. Буквально через несколько дней их одноклассники, притираясь друг к другу, начинали ссориться и конфликтовать, а дружба Зами и Белл, казалось, только укрепляется. И, что нравилось обеим девочкам, им было уютно подолгу молчать, находясь вместе.
Уэльские города поражали своими духом и древними красотами. Но больше всего ребят волновало другое. Британия прекрасно пробуждалась от зимнего сна, и наблюдать за этим пробуждением было отрадно. Весеннее солнце ускоряло сердцебиение, распускающиеся листочки будили фантазию. Мальчики и девочки странно общались, стараясь обходить друг друга стороной, словно боясь. Америка улыбалась, подставляя бледное лицо лучам. Где-то дома лежат цветы, одной давно прошедшей весной засушенные ею и мамой, а сейчас у нее с собой лишь живые воспоминания и пастель, которой можно зарисовать в блокноте прекрасие ирландских и уэльских широт.
Одной ночью, уже тающей перед ранним весенним рассветом, Америка вскочила с постели, разбудив себя скачком. Ей только что приснился сон, который она когда-то видела, но быстро забыла. Ее мама роняет нож, и он вонзается в пол, а когда мама достает его, лезвие оказывается окровавленным. Он приснился ей еще в роковом июне 1948-ого года. Ами о нем молчала, потому что забыла сразу после того, как он приснился, а теперь вспомнился. А сейчас этот сон приснился с продолжением. Они с Дианой молча шли по побережью, дул прохладный ветер, и огромные облака то загораживали солнце, то обнажали его. Девочки шли по мокрому песку, не обращая внимания на воду, заливавшуюся волнами в ботинки. Вдруг ветер сбил Америку с ног, она еле поднялась с вязкого песка и стала искать Диану. Там, где она должна была оказаться, на песке осталась лишь ее красная налобная лента. Вода растворила ее, как карамельную конфету. А бьющиеся о берег волны пугали своим кроваво-красным цветом, окрашивая песок.
Америка проснулась, сидя на краю кровати, и пыталась отдышаться.
— Сон плохой приснился? — послышалось в тишине. — Мне тоже не спится. Чувствую, скоро Рори перестанет носить фамилию Лилиан. После этого лета она уже не будет «мисс». Не будет ее скоро с нами.
— Судя по тому, что ты говоришь, ничего плохого с ней не случится, — ответила Америка и удивилась тому, как мрачно прозвучал ее голос.
— С ней не случится, а с нами случится. Ладно, давай спать, вставать рано.
Майские ночи оказались весьма холодными для ночевок в палатке, но это никого не остановило. Череда экскурсий по городам завершилась, и теперь ребята знакомились с довольно заболоченной британской природой.
Вернувшись в Ливерпуль к началу переводных экзаменов, Лилиан собрала учеников для того, чтобы подвести итоги поездки.
— Я вами горжусь, ребята. Вы преодолели огромный путь. Конечно, обошлось не без ссор... Да, Кейт? — Лилиан посмотрела на ученицу, которая приложила все усилия, чтобы рассориться со всем окружением. — Ладно, все обиды в прошлом, сейчас перед вами стоит цель поступить в девятый класс. А после этого, в июле, я приглашаю вас в скаутский лагерь.
— Да ну, мисс Лилиан, мне друг из Америки рассказывал, там такая скукотища! — заныл один мальчик. — Все так строго, по уставу. Шаг влево, шаг вправо — там чуть ли не расстрел.
— И там, наверное, одни мальчики в лагере твоего друга? — спросила Рори.
— Ну да.
— Нет, наш лагерь совсем другой. Там стараются воспитать дух братства, создать семейную атмосферу и научить ребят делать необходимые вещи, выживать в лесу. Там старшие и младшие общаются на равных. Прямо как у нас в школе. Считайте, что этот лагерь — продолжение учебного года, только без тетрадок, математики, но с мясом на углях и песнями у костра. И это бесплатно! Больше нигде вы не найдете такого. Вы пока подумайте, я напомню вам об этом в конце месяца.
Америка заинтересовалась этой поездкой. Переписка с Джой — это, безусловно, хорошо, но сколько интересных знакомств, сколько увлекательных дел ее ждет в лагере? Тем более, она все лето проведет в не занимательном городе. Дома ее будет постоянно третировать Дороти, а в августе они с отцом вовсе вдвоем собрались на море. И что ей делать в пустом доме три недели?
В разгар экзаменов Америке позвонили из Лондона.
— Алло? Племянница? — спросил родной, давно не звучавший голос. У Америки от радости и неожиданности пробежал холодок по спине. — Как ты поживаешь?
— Привет, Мэри! — ответила Америка растянутым от улыбки ртом. — Я нормально, экзамены сдаю. А вы там как?
— Бедняжечка, устаешь там небось страшно. Мы хорошо. Ты помнишь, что у тебя скоро бат-мицва? Как собираешься праздновать?
— Если честно, никак. Не с кем и незачем, — произнесла Америка несколько расстроенно, сколько сухо.
— Так нельзя. Это очень важный праздник! Его обязательно нужно отпраздновать! Ничего, мы к тебе приедем и обязательно справим твой день рождения, любимая девочка! Как раз будет суббота.
Встреча вышла невероятно сумбурной: родственники приехали лишь на пять часов. Этого хватило для того, чтобы посидеть в кафе, прогуляться по городу, обменяться последними новостями и наобниматься. Сойдя с поезда жарким полуднем, лондонцы вручили Америке подарок, который она тут же развернула: в коробочке лежала красивая лакированная блок-флейта. Мэри рассказала, что карьера Роберта резко пошла в гору, что Эллина сдала экзамены в художественную школу и поступила, описала их быт. Жили они неподалеку от Букингемского дворца. Америка рассказала, что собирается в скаутский лагерь и узнала, что в отрочестве Роберт тоже состоял в скаутском движении. Эллина не давала Америке покоя и практически не выпускала из объятий. Мэри и Роберт неоднократно обещали, что обязательно оплатят Америке билет до Лондона, как только будет возможность.
Когда жара начала спадать, Мэри, Роберт и Эллина покинули Ливерпуль. Ами вернулась домой в приподнятом настроении и начала осваивать подаренный ей инструмент, пока в комнату не ворвалась Дороти с криками: «Прекрати свистеть! У меня от этого писка мигрень!»
Через несколько дней Америка сдала экзамены. Она оказалась в числе немногих одноклассников, захотевших поехать в скаутский лагерь. Диана поехать не смогла из-за ослабшего здоровья. В назначенный день Ами приехала на вокзал, где увидела нужную ей толпу веселых ожидающих кого-то ребят. Она подошла к ним и тоже стала кого-то ждать. С Ами даже попытались завести знакомство, и она не отказала, хотя и страшно смутилась.
Совсем скоро к собирающимся мальчишкам и девчонкам подбежал высокий, подтянутый мужчина с загорелыми лицом и руками.
— Что, мои юные друзья, готовы?
— Всегда готовы! — хором ответили они.
— Хорошо, проверим это в лагере. Если это не так — исправим.
Это был начальник лагеря — майор Уорд. Как позднее узнала Америка, очень веселый, чуткий, справедливый, строгий, но добрый человек, который не прочь сказать что-то с сарказмом и грубо пошутить. Он устроил перекличку, не упуская ни единой возможности подколоть кого-то из давних и новоприбывших воспитанников. Кроме майора Уорда лагерь сопровождали еще несколько человек, давно прошедших эту школу, но продолжающих ездить сюда в составе его команды. Как неоднократно скажет потом Уорд: «В лагере ни у кого нет возраста».
Они сели на электричку до Лондона, где надо было пересесть на другой поезд, до Кроули. В Кроули они пересели на автобус, поехали по узкой пыльной дороге куда-то в леса и оказались на лесной опушке. Из разных автобусов вышли ребята разных возрастов, лет от восьми до двадцати. Им предстояло две недели налаживать совместный быт, да не привычный городской, а сложный лесной. Опушка скоро преобразилась: расставили палатки, растянули тент между соснами, расставили деревянные столы и лавочки, зажгли костер и повесили над ними каны, в которых варился обед, даже поставили стол для пинг-понга и повесили сетку для волейбола, в который тут же начали играть парни, поснимав футболки. Девушки, большинство из которых проявляли к спорту равнодушие, стали с интересом наблюдать за игрой и даже искренне переживали из-за поражений.
Лагерь был отличной школой жизни; там Америку научили оказывать первую помощь, завязывать узлы, колоть дрова, вставать без будильника, варить супы и все виды каш, открывать консервные банки, разводить костер, ездить верхом на лошади, устанавливать палатку, шить, гладить. Даже пытались научить вязать, но Америке это давалось куда труднее, чем разводить костер. Здесь Америку на каждом шагу ждал вызов. Во-первых, все из перечисленного делать было физически нелегко. Во-вторых, многое предстояло делать в команде, что Америке тоже давалось с трудом. Пришлось много бегать и даже поиграть в волейбол — с Аминым страхом мяча это было для нее настоящей пыткой. Но вскоре Зами заметила, как ее тело начало меняться, быстрее расти, подтягиваться и покрываться легким загаром.
Каждый вечер старшая часть лагеря, в которую Америка входила, собиралась у огромного костра. Сначала все по очереди подводили итоги дня и высказывали свои мысли и впечатления. Америка замечала, что, когда очередь подходила, волнение усиливалось, ладони становились влажными, хотя она знала, что хорошо говорит. Незнакомцы ее смущали, хотя в начале второй недели таковых уже не осталось. Под конец смены Америка сделала для себя несколько выводов: а) если произнесешь речь одной из первых, что-то важное обязательно упустишь, и об этом скажет либо кто-то другой, либо никто; б) если будешь говорить одной из последних, твою мысль выскажет кто-то другой; в) сколько ни репетируй речь, когда подойдет очередь, все выветрится из головы. После этого доставали гитару и начинали петь песни. Поначалу Америка сидела почти молча, потому что знала лишь несколько песен из пары десятков. Через неделю она пела уже наравне со всеми.
А еще они играли в «тайного друга»: каждому досталось имя какого-то человека из лагеря, которому нужно было тайком подкидывать что-то приятное. В конце смены маски срывались, и каждый узнавал, кто в течение двух недель устраивал ему сюрпризы. Америке эта авантюра очень понравилась, ей казалось, она должна невероятно сближать. И ей, по закону жанра, достался мальчик — симпатичный, но весьма язвительный. Ами старалась придумать правильную тактику, чтобы не раскрыть карты раньше времени. Она старалась вести с ним так, как и с другими мальчишками, и постоянно анализировала свое поведение: а не вызывает ли она подозрений?
Порою во время тихого часа Америка уходила поглубже в лес и ощущала максимальное единение с природой. Ее городская технофобия в лагере сошла на нет. Она любила подумать о чем-то именно здесь, где деревья сходились кронами над ее головой. Здесь ей казалось, что ее разум и душа очищаются. Стояла практически полная тишина, ухо улавливало лишь шум дыхания, стук сердца и шорох шагов. А по пути обратно Америка собирала шишки — пару раз она подарила их своему тайному другу.
Последние два дня майор Уорд решил устроить настоящую проверку на прочность и провести поход к побережью Ла-Манша. Лагерь быстро свернули, опушка резко опустела. Америка пыталась угадать в ее чертах, где еще недавно они обедали и играли в волейбол, но теперь это место вновь часть природы, а не цивилизации.
Приходилось, как в мае, во время походов с классом, много ходить с тяжелыми рюкзаками на спинах, переправляться через ручьи вброд, осторожно перескакивать с камня на камень, взбираться на скалы. Когда отряды дошли до побережья Ла-Манша, где-то неподалеку от Брайтона, майор Уорд сказал:
— Вы такие выносливые! Не ожидал. Значит, можно вас взять в Скандинавию, на сплав!
Оставшееся лето Америка провела между Ливерпулем и лагерем, в котором прошли еще три смены. Америка знала, что найдет там крепких приятелей, но не друзей до гроба. Мисс Лилиан оказалась права: все в лагере было по-родственному. Смены промчались быстро, ярко, оставив бесконечную череду воспоминаний.
— Америка, — подошел к Зами майор Уорд и по-отечески обнял ее за плечи. — Ты большая молодец. Люблю смелых девочек. Приедешь еще на три смены, сходишь с нами в осенний и весенний поход — будешь вожатой! Все, ни пуха тебе. Будь готов!..
— Всегда готов! — ответила Америка громко и улыбнулась. Слова майора Уорда зажгли в ней желание съездить в лагерь еще и стать вожатой — наставником для таких, как она. Ами понимала, что ей самой еще нужен опыт, но она его наберется.
Перед сентябрем Америке вновь приснился сон про Диану, но без части про маму. Она чувствовала в этом очередной недобрый знак. Когда Америка вернулась в школу, мисс Лилиан действительно, как и говорила Диана, сменила фамилию и стала миссис Джонсон, а на безымянном пальце левой руки заблестело колечко. Сама лихорадочно бледная Диана проходила лишь несколько недель и пропала. Америка сразу выпросила ее номер у учительницы и тем же днем позвонила семье Белл. Америке ответил сдавленный плачем голос.
— Добрый день, миссис Белл. Это Америка... Зами. Могу ли я поговорить с Дианой?
— Здравствуй, Америка. Извини, она слишком слаба, чтобы говорить. Ей что-то передать?
— Нет, спасибо. Что с ней случилось?
— Америка, боюсь, ты больше никогда ее не увидишь. У Дианы туберкулез, и она с ним... — мама Дианы всхлипнула, — не сможет справиться...
Ами вспомнила море, явившееся к ней во сне. Больных туберкулезом часто везут лечить к морю. Может, этот сон был не предсказанием, а показанием к действию?
— Как?.. И я не смогу навестить ее?
— Мы не уверены, что она переживет сегодняшнюю ночь.
Америка посмотрела в справочнике адрес Дианы и немедленно отправилась на Оксфорд-стрит. Маленький, типичный ливерпульский домик теснился на самом краю улицы, и казалось, что его легко опрокинуть. Ами взошла на крыльцо и постучала. Пришлось немного подождать, прежде чем дверь открыла сухонькая женщина, ростом даже чуть меньше Америки.
— Миссис Белл? — спросила Ами.
— Америка? Ты что ли? — женщина зачем-то прищурилась, хотя знали они друг друга только по голосу.
— Да. Я хотела бы поговорить с Дианой. Или хотя бы попрощаться... — Америка слегка подалась вперед, но миссис Белл резко загородила ей путь.
— Слушай, не нужно тебе это... Уходи, пожалуйста. Ты не сможешь с ней поговорить. Когда ее не станет, ты узнаешь. Уходи.
— Миссис Белл, — позвал мужской голос из коридора. — У меня плохие новости...
Америка и миссис Белл подняли глаза друг на друга. Взгляда хватило, чтобы все понять. Америка развернулась и ушла домой.
Дома она написала Джой.
«Все мои друзья находятся физически далеко от меня. Ты живешь на континенте, мои тетя, дядя и сестра в Лондоне, мамы в этом мире нет, а сегодня в тот мир ушел еще один друг. Я утешаю себя лишь той мыслью, что сейчас мне надо все это преодолеть с достоинством, чтобы потом началась лучшая, светлая жизнь. И я вкладываю в эти слова не христианский смысл. Я верю только в жизнь при жизни, а в загробный мир и Бога — нет».
Америка старалась не погружаться в долгий траур. Вскоре она заметила, как изменилась ее школа после каникул, хотя прошло уже почти два месяца: директора мистера Ллойда уже давно никто не видел — его уволили, учеников стало намного больше и дух родства и дружбы уже никто не поддерживал — все разбились по своим шайкам, взаимоотношения с учителями ухудшились, былая атмосфера бесследно пропала, поездок с классом в конце семестра не намечалось. Даже школа! Последний оплот! Для полной блокады не хватало Дороти, которая в последнее время вела себя очень пассивно, забыв о своих негласных обязанностях мачехи. Она лишь сидела в своей комнате и, наверное, по обыкновению красила ногти, и две стены, отделявшие их, позволяли Америке играть на гитаре или на флейте, но совсем-совсем тихо. В конце октября собирались праздновать годовщину свадьбы Дороти и Наума. Ранним субботним утром Дороти подняла Америку:
— Так, девочка, быстро на кухню. Будешь помогать мне готовить сегодняшний ужин для гостей.
Америка с трудом разлепила глаза: надеясь на поздний подъем, она допоздна сидела с книгой. Одевшись, она умылась и вышла в кухню. Дороти быстро окинула ее своим брезгливым взглядом:
— Надеюсь, вечером ты наденешь что-то поприличнее? На, чисть картошку.
Америка не впервые в жизни чистила картошку, но только сейчас задумалась о том, что проще съесть ведро картошки в одно горло, чем столько же почистить. «Конечно, придется надеть что-то поприличнее», — думала она, глядя на промокшую и испачканную одежду. Дороти, поставив на плиту кастрюлю, всунув в утку яблоко и отправив блюдо в духовку, ретировалась. Иногда она заглядывала в кухню и лишь придирчиво спрашивала: «Ну сколько можно одно-несчастное ведро картошки чистить?» Когда Америка закончила, Дороти фыркнула, что этими обрезками можно роту накормить, после чего на Америку легли заботы об остальном ужине. Тут Дороти уже не уходила в комнату, утверждая, что «иначе девчонка все попортит».
Когда все было готово, Америку настолько тошнило от еды, что ей не хотелось никакого ужина. Дороти отправила Америку в гостиную сервировать стол, при этом «обязательно аристократически разложить приборы». Девочка надеялась, что хоть после этого ее отпустят, но в нее бросили мокрую тряпку и заставили мыть полы, а после этого — вытирать пыль с полок. Начав задыхаться от пыли, Америка открыла окно и услышала, что вернулся отец.
— О, Дороти, как все сияет! — хвалил он. — Ты у меня просто молодец!
— Да! — кокетливо отвечала она. Америка сжала зубы.
— А особенно сияешь ты. Как тебе удается переделать все в доме и при этом выглядеть сногсшибательно?
Америка вновь поймала себя на мысли, что всегда думала, так бывает только в книгах. Пока отец пошел к себе в кабинет, Америка закрыла окно и юркнула в уборную. Приняв душ и начав переодеваться, она услышала, как зашли первые гости. В прихожей обменивались любезностями Дороти и пожилая пара.
— А что это за девочка? Твоя дочь? — заинтересовался пожилой джентльмен, когда Америка вышла и произнесла робкое: «Добрый вечер».
— Отпрыск мужа от первого брака, — ответила Дороти, улыбаясь.
— А еще сто лет назад существовал обычай отправлять таких детей в пансион, — рассмеялся ехидно джентльмен.
— Да ну что вы, пусть девочка привыкает к милости своей благодетельницы.
Америка ругала себя за низкое желание плюнуть этой женщине в лицо. «Я выше и благороднее», — говорила себе она. Ами вернулась в комнату и села на кровать. Вскоре за дверью зазвучало множество голосов, среди которых выделялся бархатистый голос отца. Дверь распахнулась, появилась Дороти:
— На тебя места не хватает. На кухне есть хлеб и масло. Сделай себе бутерброды. В гостиную не смей соваться, не мешай взрослым, — и, хлопнув дверью, ушла.
Ами почувствовала, может, не сильный, но болезненный голод. В кухне она сообразила себе два бутерброда с чаем и, сидя на шаткой табуретке, вслушивалась в тиканье часов и громкий смех в гостиной, чувствовала усталость во всем теле, даже в пальцах. «У них вкусная картошка», — подумала она, вспоминая вкус блюда, взятого на пробу.
С того дня Дороти поняла, что Америка вполне может убирать квартиру вместо нее. Отныне суббота и воскресенье были днями уборки, в которой принимал участие только один человек — Ами. Дороти лишь осматривала владения вечером и мало контролировала падчерицу.
На Рождество Роберт и Мэри пригласили племянницу к себе. Они позвонили в начале декабря и начали издалека. Сначала спросили, как дела — Америка рассказала все: и про Диану, и про изменившуюся школу, и даже немного про Дороти. Потом тетушка и дядюшка узнали, нет ли у девочки планов на каникулы, и после попросили передать трубку кому-нибудь из взрослых. Трубку взяла Дороти.
— Алло?.. Как я ее отпущу? Вы вообще помните, сколько ей лет?.. Вот именно, что двенадцать!.. На нее мне плевать, а вот на Наума нет, он же из-за нее повесится!..
Америка поняла, что Роберт и Мэри хотят отпраздновать Рождество вместе, но этому препятствовала Грымза. Она уже собралась возвращаться в комнату, как вдруг Дороти переменилась в лице.
— Заметано — расходы на вас! — и передала трубку Америке.
Роберт и Мэри оплатили сопровождающего. Так Америка оказалась в Лондоне спустя почти пять лет, в более сознательном возрасте. На вокзале ее встретили все трое.
— Ничего себе, как вымахала! — удивилась Мэри. Америка догнала ее по росту — где-то пять с половиной футов.
— Будешь рослой, — добавил Роберт.
На шикарном такси они отправились на улицу Джермин. Америка оказалась в сдвоенной квартире с общей кухней — на другой стороне, как и говорила Эллина, проживала другая семья. Эллина сразу побежала знакомить сестру с соседскими детьми, их ровесниками. Только вот в письме Эллина ошиблась: девочку звали не Алисой, а Аннелисой. Ее младший брат в силу возраста и пола был тем еще врединой. Ребята быстро приняли в свои игры Америку. Она быстро поняла, что Карл и Аннелиса — дети выходцев из Германии. Ее родители, Вильгельм и Грета, узнав, что Ами хорошо владеет немецким, невероятно обрадовались и говорили с ней только так. «Шифруетесь?» — неустанно спрашивала Мэри, слыша немецкую речь. Вильгельм посоветовал Америке почитать немецких философов, много рассказывал о Гете, Шопенгауэре, Ницше и Гессе, а в конце каникул даже подарил ей пару книг последнего из домашней библиотеки.
Жили семьи действительно совсем недалеко от Букингемского дворца и ходили в Гайд-парк. Над дворцом флаг не развевался — очевидно, Королева находилась в отъезде. Рождество они отпраздновали в просторной гостиной семьи Мигольц. Эллине подарили альбом для рисования с разноцветными листами, а Америке — атлас с глянцевыми страницами. «Ты побываешь во всех странах, в каких только пожелаешь. А подарок поможет тебе узнать, где та или иная страна находится», — прошептал Роберт. Америка вернулась домой уже в первые дни наступившего 1955-ого года.
После каникул привычная жизнь вновь поменяла расклад. Мисс Лилиан, то есть, миссис Джонсон, легла в больницу. Америка знала, почему — это должно было последовать за замужеством. Возвращаться она не планировала, и класс расформировали. Больше никаких уютных классных часов, чутких одноклассников и куратора. В новом классе на Америку не обращали внимания, хотя оно и не было ей нужно. Лишь один мальчик выпрашивал у нее на математике разрешение списать, а когда получал отказ, обзывался последними словами. Переодеваясь в девичьей раздевалке на физкультуру, Америка поражалась тупости и примитивности одноклассниц, которые любили обсуждать какие-то глупые вещи, скакали по лавочкам и писали на стенах гадости.
Ами начала снимать фильм о своей жизни, только камерой были ее глаза, пленкой — память, сценаристом — жизнь, актерами — все окружение, композитором — она сама. Рисовала в голове заставку, смотрела на цветы и переводила фокус с них на потрескавшуюся оконную раму и обратно, брала пейзажные кадры, городские виды. Больше всего она любила снимать сцены на лестнице. Она смотрела на свои ноги, перебирающие ступени, вслушивалась в шаги, отражающиеся эхом по всей лестничной клетке, а в ее голове голос тихо озвучивал тяжелые мысли. Начинающий Альфред Хичкок. Нужно ли для кого-то демонстрировать оптимизм? Как улыбаться без причины? Радости особо нет, да и английский менталитет, предполагающий скупость на эмоции, вполне ее оправдывал.
В начале весны ей приснился очередной странный сон. Она перебирала вещи, связанные с мамой: ее фотографии, книги, гербарий, скрипку. Она держала эти вещи, давно запертые на чердаке, и плакала. Слезы были настолько сладкими и приятными, что хотелось плакать еще и еще. Это, наверное, и называется «жалеть себя». Послышался издевательский голос Дороти:
— Что, по мамочке скучаешь?
Америка закивала.
— Хочешь ее вернуть?
Америка продолжала кивать, не обращая внимания на унижение.
— И что ты мне предлагаешь сделать? Эксгумировать ее?
Это слишком умное слово для Дороти, это явно сон. Америка проснулась, задыхаясь от слез. Сон явно предвещал что-то, но толковать его оказалось задачей не из легких. Ами лишь в очередной раз убедилась, что хорошо помнит маму и очень по ней скучает.
— Теперь, — начала как-то Дороти за обедом, — ты, Анна, будешь убираться не только по выходным, но и по будням, пока что через день. Мне это делать противопоказано. Когда родится ребенок, убираться придется каждый день.
Америка отвела ото рта ложку с бульоном. «Родится ребенок», — повторила она про себя. Плевать, что родное имя игнорируется, но этот ребенок... Жизнь будет ради него одного, Дороти сделает Америку бастардом и выставит за порог, чтобы ей по праву первенства не досталось ничего. Дороти проста, как азбука, и просчитать ее ходы можно раньше, чем она сделает это сама.
Дороти запретила Америке делать уроки до уборки, только после, иначе она за этими уроками не сделает ничего по дому. А уборка так выматывала, что Ами приходилось вставать раньше обыкновенного, чтобы сделать домашнее задание, но все чаще и чаще уходила без него. Приходилось врать, что забыла положить тетрадь в портфель, или потеряла ее и учебник дома. Оставалось совсем немного до конца девятого класса, и Америка старалась всеми правдами и неправдами не испортить табель. И ни Рори Лилиан, ни Диана не поддержат.
На пасхальных каникулах Америке все-таки удалось вырваться в поход с отрядом майора Уорда. Как рассказал ей сам Уорд, осенью они идут собирать грибы и ягоды, а цель весеннего похода — высадить деревья. «Кто знает, может, твои внуки уже застанут на тех местах настоящие леса?» — сказал Уорд совсем не мечтательно и толкнул Америку в бок.
В поход пошло намного меньше ребят, чем в лагерь. Ночами приходилось сильно померзнуть, но вечерние посиделки у костра отменно грели. Порою Ами казалось, что она обнимает всех, кто здесь сидит, длинными руками. Давно ее никто не обнимал, а в отряде Уорда она получала тепла сполна.
Вернувшись домой, Америка увидела, что ее вещей в шкафу нет. Она тщетно искала их под кроватью, в ванной, и пошла добиваться правды у Дороти. Она смотрела телевизор в гостиной. Стоило Америке войти в комнату, как миссис безразлично сказала:
— Если ты ищешь свои вещи, я отдала их знакомой семье. Все, что ты в свой лес взяла, все твое.
Америка опешила.
— Но этого не хватает! Там только теплые вещи, в чем же я буду ходить летом?
— Не знаю, — Дороти как бы в доказательство пожала плечами. — Я тебя обеспечивать не должна. Купишь себе платье с карманных денег. Или в помойке найдешь, там для тебя экземпляры — самое то что нужно. А теперь иди в комнату и чтобы я тебя до вечера не видела!
С вещами разберемся, думала Ами. Но главное богатство — мамины вещи, в которых память о ней, — лежит на чердаке. Не расквиталась ли Дороти с этим? Америка решила проверить это ночью. Ей пришлось выкрасть ключ и забраться наверх. Все было в сохранности, только покрылось пылью и паутиной за два года. В темноте она не могла различить практически ничего и не могла понять, где лежит блокнот с гербарием. Дороти из дома практически не выходит, а потому забрать его и в светлое время суток было нельзя. Америка решила, что ей будет достаточно хранить этот ключ у себя.
А потом все стало еще хуже. Дороти обвинила Америку в краже.
Америка возвращалась домой теплым майским днем. Листья касались трамвайного стекла, и эти перехватывающие дух кадры попали в продолжение ее фильма. Над стеклом висело объявление. Америка представила, как она выглядит стороны, когда подходит к этому объявлению и начинает рассматривать внимательным, немного мечтательным взглядом. И подумала, как было бы здорово, если бы эти кадры в ее фильм попали. Лист гласил:
Открывается новый экспериментальный и молодежный театр «Фортуна»!
Театр создается не только актерами и режиссерами. Для того, чтобы подготовить полноценный спектакль, нужны декораторы, гримеры, костюмеры, статисты, художники и прочие-прочие!
Если ты — молодой и активный, приходи к нам в «Фортуну»!
Внизу стоял адрес. Америка ухмыльнулась, но примерно прикинула, где этот театр находится. Вскоре трамвай остановился. Америке предстояло еще немного пройти пешком.
— Вернулась, воровка проклятая? — услышала Америка, не успев закрыть за собой дверь, и вздрогнула. — Ты зачем украла мои пятнадцать шиллингов?
Америка ничего не понимала. Какие еще шиллинги? Дороти накинулась на нее, схватила за волосы и стала водить перед собой, крича что-то нечленораздельное. «Салтычиха!» — вспомнила Америка недавно прочитанную книгу Гейнце. Сил сдерживать крик не хватало, уж слишком больно мачеха драла волосы. И как живот ей не мешает?
Женщина, наконец, остановилась.
— Если из-за... тебя... — она пыталась отдышаться, — мой ребенок... родится уродом... зарабатывать на его лечение... будешь ты... на панели...
Логическая цепочка была Америке неясна.
— Я спрашиваю: зачем ты сперла мои пятнадцать шиллингов?! Дружкам своим лесным?!
— Я беру только те деньги, что дает мне отец на проезд. Если надо, я могу отдать те десять пенсов, что у меня остались, — Америка уже собралась выворачивать карманы.
— Не верю ни единому твоему слову! Не ве-рю! Врешь! За вранье и воровство я лишаю тебя завтрака и ужина на ближайший месяц. Если будешь опаздывать на обед, будешь жрать холодное! — желтые глаза Дороти стали красными и, казалось, сейчас вылетят из глазниц. Обхватив руками живот, она переваливаясь пошла в спальню.
Америка решила, что это знак, и немедленно уехала в театр на Хоп-стрит. Оказавшись у порога, Ами долго не могла пересилить стеснение и войти. Руки сжались в кулаки, и девочка решительно прошла в здание. В холле она вновь растерялась, но ненадолго, и подошла к окну кассы.
— Здравствуйте, я хотела бы устроиться к вам на работу, — отчеканила она. В окошке, как в телевизоре, находились мужчина, он сидел, а рядом с ним стояла молодая светловолосая девушка.
— Это то, что нужно, — сказала последняя радостно. — А кем бы ты хотела быть?
— Кем угодно. Я могу многому научиться.
Девушка развернулась и вышла в дверь, находящуюся прямо за ней. Америка не заметила, как быстро девушка оказалась рядом с ней.
— Хорошо, что ты к нам пришла, — девушка повела ее за собой, и совсем скоро они начали идти по странным коридорам. — Руками что-то умеешь делать? Даже если нет, тебя здесь научат. Тебе сколько лет?
— Через месяц будет тринадцать.
— Хорошо. Нам очень нужны прилежные девочки на должности костюмера, гримера, декоратора, реквизитора. Будут платить, но не очень много. В тринадцать лет это самое то. До четырнадцати будешь числиться подпольно, потом оформим в штат. Коллектив у нас собирается очень дружеский, атмосфера творческая. Кстати, у нас есть летняя детская школа. Можешь туда походить. Первая премьера будет в сентябре. Что еще тебе сказать... Остальное тебе расскажут во время работы. Ну вот мы и пришли.
Так Америка оказалась в мире закулисья. Навыки, которые развил в ней скаутский лагерь и которыми она овладевала сама, действительно ей пригодились. Так она стала ассистировать бутафорам и костюмерам: расписывала декорации, вырезала из дерева ненастоящие пистолеты и яблоки, шила одежду. Ей достались добрые и чуткие наставники. Америке позволяли упражняться за швейной машинкой, и вскоре ей удалось сшить себе пару вещей. Что-то она купила на скромное жалование и сэкономленные деньги. Такой вид творчества одновременно и требовал сосредоточенности, и позволял погрузиться в свои мысли. В театре она и отпраздновала свой день рождения, а через неделю собралась в лагерь.
— Ты что это, к своим дружкам в лес собралась? — спросила Дороти, вновь ворвавшись в комнату Америки. Ее живот был уже просто огромным, а ему предстояло расти еще не менее двух месяцев.
— Допустим, — Америка не останавливала сборов.
— Отвечай нормально! Твои уклончивые ответы у меня в печенке сидят! — процедила она, и слова просочились через плотно сжатые зубы, раскрошившись. — Знаешь, сейчас ты у меня как миленькая пойдешь стричься, потому что я не хочу, чтобы ты привезла из леса вшей и отравила меня уксусом!
Дороти отстригла Америке волосы чуть выше плеч. Эта разлука была мучительной, к новой себе привыкнуть, казалось, невозможно. Америке пришлось пройти школу тяжелого принятия себя.
В лагере Америку приняли очень тепло, многие ее узнали, даже прошлогодний тайный друг встретил ее радостно. Она еще никогда в жизни столько не обнималась, а по вечерам у костра испытывала утраченное ощущение счастья. Теперь она знала все песни. Быт ничем не отличался от прошлогоднего. Майор Уорд под конец первой смены вновь устроил марш-бросок, а в конце четвертой сказал Америке практически торжественно, уже привычно приобняв на ходу:
— Молодчина, Америка! В следующем году будешь в моей команде. Будет нелегко, но ты девчонка не из робкого десятка!
Америка выходила на финишную прямую: в школе оставалось проучиться два года. Три недели сентября прошли спокойно, лишь потому, что Дороти легла в больницу. «Рори, наверное, уже давным-давно родила», — думала Америка, заканчивая приготовления к спектаклю. Тринадцатого сентября «Фортуна» показывал свой самый-самый первый спектакль — «Полианну». Ами, глядя на сцену, поражалась тому, что в это вложены и ее усилия, радовалась сопричастности. Тем же вечером она узнала, что Дороти родила девочку — Мию Яэль Зами.
Дороти с Мией оказались дома в начале двадцатых чисел. В доме появилось очень много людей. Ами не хотелось к ним соваться. Она наблюдала за гостями, окружившими люльку и тискающими новорожденную, от двери.
— Подождите, — Наум прервал ропот и показался Ами даже немного властным. — Давайте познакомим сестер. Ами, иди сюда.
Он подозвал ее рукой. Америка нехотя оттолкнулась от косяка, к которому прислонилась спиной, и подошла к отцу. Он, взяв ее за плечи, подвел ближе. Гости расступились. Америка взглянула в люльку. Люлька все-таки так похожа на гроб, а гроб похож на люльку, и Америка познала встречи с ними в неверном порядке. В люльке булькало маленькое розовое существо, и Ами поняла, что не чувствует в нем никакого родства. Она глупо пообещала себе воспитывать это чувство вопреки тому, что знала — это ей никогда не удастся.
— А тот эпизод с половой тряпкой мы пропустим. Я уже его показывала, — появилась Америка-призрак, и Сэр Пол заметил, как Ами-ребенок все более походит на себя взрослую. — Дороти проявила себя достаточно, но это еще не конец. Ну что, теперь в Оксфорд, к Омпаде?
— Я не совсем уверен, можно ли доверять тому, что ты показала, — вновь показал свой скептицизм старик. — Не утрировала ли ты издевательства мачехи? А то выходит какая-то сказка Шарля Перро: девочка рано лишается матери, тяжелое детство, злая мачеха, а потом счастливое замужество, прямо-таки Золушке достается принц.
— Это ты — принц? — спросила Америка, приподняв левую бровь.
— Я, конечно, сам «из грязи в князи», но у тебя все настолько нереалистично! Ты небось и погибла трагично, как принцесса Диана, и тебя оплакивало полмира... Вот только не надо на меня так смотреть!
Америка продолжала смотреть на Пола не мигая.
— Все, все, давай в Оксфорд, к Омпаде!
Первое утро в Британии поприветствовало Америку пасмурным небом. Ветер покачивал деревья, морось оставляла свои следы на асфальте. Америка, понаблюдав пейзаж из окна кухни под сигарету натощак, ушла в зал к телефону и набрала лондонский номер Омпады. Никто не подходил, и она перезвонила в Оксфорд.
— Алло? — прозвучал знакомый энергичный голос.
— Омпада, привет, это...
— Не представляйся, я тебя по вдоху перед «Омпада» узнала.
Америка улыбнулась.
— Я по тебе очень соскучилась, — призналась Америка как на духу. — Я могу к тебе приехать?
— Что за вопросы? Без разрешения, когда и на сколько хочешь! Поговорим, наконец, нормально, детей моих понянчим, поквасим слегка. Хоть сейчас приезжай! Как ты поняла, мы в Оксфорде.
— Да, я сначала позвонила на местный, — подтвердила Америка и почувствовала объятие сзади.
— Мы решили поехать в Лондон осенью. Жду тебя, целую!
Америка положила трубку и повернулась к Тоду лицом.
— Я подумал, мне все приснилось, — прошептал он, скрывая утреннюю хрипотцу.
— Нет, — прошептала она в ответ. Тод потянулся поцеловать Америку. После поцелуя он прижал ее к себе.
— Куда ты вскочила?
— Омпаде звонила, хочу с ней увидеться, — Америка, прижимаясь к Агмунти, слышала его сердцебиение.
— Ты же не прямо сейчас к ней поедешь? — спросил Тод по-мальчишески, по-детски. — Поваляемся немного?
Тод и Америка вернулись в комнату, улеглись и скрестили пальцы рук. Америка примостила голову на плече Тода.
— На сколько ты поедешь к Омпаде? — спросил он.
— Думаю, дней на пять. Максимум на недельку.
— Приедешь ко мне, когда вернешься? — Тод взглянул Америке в глаза. Америка задумалась на мгновение.
— Приеду, — ответила она. Тод от удовольствия прижал ее к себе еще ближе и поцеловал в затылок.
— Давай, разводись с этим МакКартни скорее, будем жениться, — мечтательно вздохнул Тод.
— Но ты же совсем меня не знаешь! — возразила Америка в попытке вернуть его с небес на землю.
— Америка! Я пять лет мечтал о тебе и не просто так. Я счастлив как никогда. Поверь, тебе придется очень постараться, чтобы я в тебе разочаровался. А я буду стараться, чтобы не разочаровать тебя.
Америка взяла такси до Оксфорда. В дороге началась гроза: небо опустилось и практически легло на поля, молнии сверкали ежесекундно, озаряя небо, гремело где-то вдалеке, за лугами, а затем начался сильный ливень, почти мгновенно затопивший дорогу. Скоро Америка оказалась у дома подруги. Шофер помог донести чемодан до входа и ушел. Америка спешно постучала. Козырька над крыльцом у Овод практически не было, и к тому моменту, как хозяйка открыла дверь, Ами промокла без остатка.
— Совсем промокла малышка! — воскликнула Омпада. — Входи скорее!
Америка вошла, Омпада переставила чемодан через порог и обняла гостью, наплевав на неудобства.
— Тебе нужно срочно в горячий душ, чаю и посидеть у камина, а то еще простудишь свое тщедушное и прекрасное тело.
Америка рассмеялась, дрожа. Омпада схватила Ами за руку и импульсивно повела наверх, в душевую одной из гостевых комнат. Включив воду, она сказала властным тоном:
— Давай, залезай, пока не переохладилась. Одежку — на трубу, наденешь что-то из моего, полотенце на крючке, — и ушла. Америка давно не видела Омпаду такой энергичной, она словно помолодела в этот миг грубоватой заботы. Америка сняла мокрую одежду и повесила, как и повелели. Горячая вода побежала по холодной коже Ами. Хватило совсем немного времени для того, чтобы согреться.
Шум воды резко стих. Вода капала с волос и ударялась о кафель душевой. Америка прислушалась к этой тишине. Обычно в такие моменты ощущаешь, дома ты или нет — когда ты обнажен в чужой ванной. Америка чувствовала, что это самое комфортное место после собственного дома. Обмакнув себя вкусно пахнущим полотенцем и облачившись в какое-то домашнее платье Омпады, Ами спустилась вниз. Омпада двигала к камину кресла, на кофейном столике стояли две чашки и блюдо с печеньем.
— Отогрелась? — спросила Омпада, подняв глаза на Америку.
— Да. А где Алекс и Ева? — поинтересовалась Ами.
— Сегодня у бабушки и дедушки, — Омпада плюхнулась в кресло и расслабилась. — Садись! Скажи, ты чего с баулом таким заявилась? Что ты думала, у меня для тебя вещей не найдется? Я тебе все что угодно могу дать, даже трусы не побрезгую. А вот лифчик мой тебе великоват будет.
Омпада взяла чашку и передала ее Америке, затем взяла себе и отхлебнула немного чая.
— Если бы я ехала из дома, я бы не взяла практически ничего.
— Так ты из командировки? — Омпада отставила чашку.
— Из отпуска, если быть точнее. Я сегодня прилетела из Испании. Помнишь Мийами Черсин? Они с женихом живут на побережье. У них много друзей, часто приезжают в гости, все они — очень интересные люди.
— А кто-то был самым интересным, я правильно понимаю? — в глазах Омпады загорелся дьявольский огонек, который Америка не могла не заметить. — Не смущайся, я тебя раскусила! Да, именно раскусила. Ты, конечно, тайна за семью печатями, но в чем-то даже мне, такой простушке, удается видеть тебя насквозь.
— Нашлась тут простушка, — заметила Америка.
— Ну, кто у тебя был? — с детским нетерпением спросила Омпада. — Кстати, бери печенье. Испекла, пока ты ехала. Рассказывай, не томи.
— Меня познакомили с одним греком, весьма недурным и неглупым. Я бы даже сказала, упакованным. Он овдовел какое-то время назад. Сначала я подумала, что у него таких, как я, целый гарем, но меня убедили, что он приличный парень.
Про Тода Америка решила пока не рассказывать
— Ну так и? Что дальше-то? Прекрасные перспективы! Да и ты уже свободная женщина. Пора бы уже подумать о себе, о счастливом и безбедном существовании.
— Живу я безбедно и так, но я еще не в разводе. Официально я еще замужем.
— Если ты боишься, что тебя осудят, развод уже давно не считается чем-то неприличным, — возразила Омпада, — Неприличнее жить с бабником.
Эти мысли давались Америке нелегко.
— Есть в твоих словах доля правды. Но я не готова связывать жизнь с человеком, к которому я не испытываю ничего, кроме влечения и некоторого уважения — из-за трагедии. А про развод мы поговорим, но не сейчас.
— Ладно, тонкие материи, — отмахнулась Омпада. — Зато развлеклась, даже загорела немного.
Жар огня уморил Америку.
— Что-то голова разболелась... Я, наверное, лягу.
— Конечно! — воскликнула Овод. — Я тебе в той комнате постелила. Не зря же? Ты с дороги вообще квелая. Надо, надо отдохнуть. А завтра забабахаем какую-нибудь вкуснятину!
Америка улыбнулась и встала.
— Спокойной ночи. Спасибо тебе, — Ами чмокнула Омпаду в затылок.
— Было б за что! — ответила она. — Чмоки!
Перед сном Америка позвонила Тоду, чтобы рассказать, что доехала и уже ложится спать, а он сказал, что уже скучает, и пожелал спокойной ночи. Реальность казалась Америке ненастоящей. Она улыбнулась тому, как безбашенно складывалось ее лето.
Америка проснулась довольно поздно. Где-то были слышны детские голоса. Девушка спустилась вниз и заглянула в гостиную: там резвились Алекс и Ева. Ами улыбнулась, не решаясь отвлечь детей от игры. Из кухни вышла Омпада.
— Доброе утро, милая. Как тебе спалось? — она поцеловала Ами в щеку. — Хотя стой, какое утро, уже второй час дня! А я обед закончить не могу. Поможешь?
— С радостью. — девушка вошла в кухню и услышала, как Омпада говорит детям:
— Можете поиграть на улице, только за забор не выходить! — и она тут же появилась на кухне, а детский топот исчез где-то в другой части дома. — Скоро приедет Пит, устроим пикник на заднем дворе. Он сделает мясо и овощи на гриле... Надеюсь, погодка хоть порадует?
Омпада подняла глаза и взглянула на небо из-под челки.
Нарезая салат, Америка задумалась о том затишье, что наступит на несколько дней. Дома у Омпады царила та атмосфера семейности, что замедляет время. С таким встречаешься только когда сам еще ребенок или когда уже растишь детей и строишь семью. Америке повезло оказаться в этой атмосфере не ребенком и не родителем. Время замедлилось, и теперь можно заняться тем, для чего не хватало времени в суматохе.
— Омми?
— Да-а-а? — протянула Омпада, занятая чем-то.
— Ты не знаешь хорошую поликлинику в Оксфорде?
— Знаю, конечно. Сколько я по-твоему лет здесь живу? А что, тебя что-то беспокоит? — Омпада обеспокоилась сама.
— Нет, просто пора провериться, — Америка же была спокойна. — Предчувствий никаких нет, просто пора провериться, пока есть время. С августа график уплотнится, и я просто не успею.
Омпада рассказала Америке про поликликнику, которую они с Питом предпочитают всем другим. Америка отправилась туда на следующее же утро.
У Омпады Америка возобновила переписку с Дженис и неожиданно для себя вновь стала писать стихи. Вскоре приехал Пит, и Оранж устроили восхитительный пикник на заднем дворе. Пит приготовил великолепные овощи, которые отменно сочетались с белым вином. Вечером Пит позвал Америку в свою подвальную музыкальную студию, показать новую гитару. Они и не заметили, как начали джемить, и к утру сочинили инструментальную композицию.
— Пит, ты человек с невероятным музыкальным чутьем. Едва ли не с самым мощным из всех моих знакомых, — сказала Америка поутру, воодушевившись совместным творчеством с Питом.
— Хотел сказать тебе тоже самое. Я вообще считаю, что мы с тобой люди похожей конституции, — ответил Пит.
— Хорошо, что мы не сошлись. Мы бы друг с другом не ужились. — Пит и Америка смущенно хихикнули.
— Гормональный фон в норме, — резюмировала врач на следующий день. Америка едва улыбнулась уголками губ. — В норме для первого триместра беременности.
Америка поднялась со стула от неожиданности.
— Не может быть, — поспорила Америка. — Я бесплодна.
— Никаких следов бесплодия, миссис, — покачала головой доктор, оторвавшись от подписи бумаг. — Становитесь на учет и ждите прибавления.
Америка вернулась домой в замешательстве.
— Ты как? — спросила Омпада, прервавшись от приготовления обеда.
— Думаю, мне стоит провериться у еще одного врача. — Америка протянула подруге лист с диагнозом. У Омпады от изумления челка поднялась над бровями.
— То есть..? А отцом может быть этот... как его... грек? — спросила она и, не дожидаясь ответа, выпалила: — Это, наверное, у Пола проблемы, а у тебя все хорошо было.
— Нет, отцом вполне может быть Пол, — возразила Америка безразлично. — Может, наоборот, я поправилась.
— И ты не хочешь от него рожать? Пойдешь на аборт?
— Я бы родила ребенка от Пола, потому что люблю его и хочу иметь от него детей. Но я не беременна.
— Почему ты так считаешь? — поинтересовалась Омпада.
— Во-первых, нет изменений в организме. Во-вторых, я знаю, что не беременна, сердцем. Этот диагноз ложный.
— И ты правда все еще любишь этого подонка? — продолжала давить вопросами Омпада, не стесняясь в выражениях.
— Люблю. Но не его, а прежнего, моего Пола, которого я знала. Если я люблю его сейчас, значит, буду продолжать любить дальше. Как и всю жизнь до нашей встречи. Но я его не простила. Мы обязательно разведемся; он женится на какой-нибудь клуше и будет счастлив в праздном шатании с ней. Даст ей обет преданности. Я не могу представить его чужим мужчиной, но скоро это пройдет. Я познакомилась еще с мальчиком и не заметила, как он превратился в мужчину. Со мной был мальчик. Пусть мужчиной он будет чьим-то чужим. А я... поеду преподавать в Африку.
— Дура совсем, да?
Америка усмехнулась и скрестила руки на груди.
— Ну если я решу поехать в Африку, ты же меня не остановишь.
Пару вечеров супруги оставляли Америку на детей (или наоборот — детей на Америку) и уходили гулять, и эти вечера приносили ей огромное удовольствие. Алекса и Еву она считала своими родными племянниками.
Одной ночью Америке приснился сон, выделившийся из череды других. Она идет по невероятно скользкой, вероятнее всего, ледяной дороге. На ногах было трудно удержаться, Америка постоянно готовила руки, чтобы упасть на них. Но вдруг появлялся незнакомый, но казавшийся родным мужчина, который подавал ей свою руку. Идя с ним под руку, Америка чувствовала себя куда спокойнее. Его присутствие внушало ей безоговорочную уверенность в безопасности.
— Все понятно — мужского плеча тебе не хватает! — ответила Омпада без тени неуверенности, когда Америка рассказала ей свой сон. И Америка поняла, что очень хочет к Тоду.
— Я очень рад твоему звонку, — сказал Тод, когда Ами позвонила ему глубокой ночью.
— Я скучаю по тебе, — Америка звучала трогательно и искренне. Тод, казалось, на секунду опешил.
— Я тоже скучаю по тебе, очень. Приезжай.
Наутро Америка собралась и уехала в Лондон. Оранжи отпустили ее с трудом. Омпада все шутила, что не нагулялась, и Америка пообещала вернуться и нагуляться как следует.
Дверь в квартиру Тода была не заперта и легко поддалась. Звучала проникновенная рок-баллада, незнакомая Америке. Она прошла вглубь и заметила Тода в спальне, сидящего над коробкой с пленками. Он поднял глаза на Ами, улыбнулся и встал, отложив коробку.
— Ты вернулась, — сказал Тод, нежно обхватывая ее голову и притягивая для поцелуя. Их взгляды в глаза друг другу сверкали.
— Кто это? — спросила Америка, косясь на проигрыватель.
— Led Zeppelin, — ответил Тод. — Пластинка без имени {?}[Дебютный альбом группы — Led Zeppelin I. Америка услышала песню "Babe I'm Gonna Leave You"].
— Я их не знаю.
— Знаешь, это же Yardbirds!
— А поставишь заново?
— Конечно.
Лениво проваливаясь в мягкие и топкие слои постели, они дарили друг другу мгновения счастья. Оба не верили в происходящее: Тод был согласен даже на то, чтобы она просто позволяла любить себя, но и Америка неожиданно почувствовала себя другой рядом с Тодом.
— Ты такая красивая, — восхищался он. — Можно я тебя сфотографирую?
Вооружившись «Кодаком», Тод запечатлел Америку в розоватом свете закатных лучей, а затем и глухо горящего торшера в сумеречных отблесках из окна: домашнюю, растрепанную и счастливую.
В квартире Тода была таинственная темная комната, в которую Америка никогда до сегодняшнего дня не входила и не знала, для чего она предназначена. Окна были завешаны плотной материей. Тод запустил “Child is father to the man”, прошлогоднюю пластинку Blood, Sweat&Tears, включил красную лампу, и началось таинство. Америка с удовольствием наблюдала, как тусклый красный свет разрезает мрак и освещает точеные черты Тода, его размашистые кудри и жилистые руки, как он разводит жидкости, достает фотобумагу, сосредоточенно выбирает кадры, разглядывая негативы через лупы:
— На, посмотри, — пригласил Тод, — выбери, какие тебе нравятся.
Тод посвятил Америку в свое непростое искусство: он филигранно переводил пленочные кадры на бумагу.
— Как же ты отменно фотографируешь, — хвалила Америка, разглядывая контуры только что возникших карточек на сушке. — Даже не верю, что это я.
— Фотографии отражают только мгновение. В жизни ты еще красивее. Твоя красота длится дольше мгновения.
Америка лишь улыбнулась.
— Я не шутил, когда делал тебе предложение, — сказал Тод так серьезно, что Америка даже подалась назад.
— Понимаешь, разводиться не так уж и просто, — от волнения Америка потирала свое плечо. — Жене нужно доказывать неверность мужа суду, но если муж обвинит жену в измене, доказательства не нужны. Пол же не согласится подавать на развод.
— Давай напишем ему письмо?
Америка молчала.
— Ты уверена, что хочешь с ним разводиться?
— Я даже думать о нем не хочу, — сказала Америка твердо. — Мне настолько все противно, что я не хочу иметь ничего общего ни с ним, ни теперь уже с «Битлз». Мне больно думать даже о них. Давай пока отложим этот разговор.
— Поговорим о чем-нибудь хорошем, — согласился Тод.
— А может поговорим о том, как ты все-таки познакомилась с Омпадой и Питом? — начал брать нахрапом Сэр Пол.
— Не нравится смотреть на меня с Тодом? — съехидничала Америка и не дала развиться неловкости: — Хорошо. Только сначала расскажу о том, что этому знакомству предшествовало.
Во рту стоял вкус банана. Америка ехала в тамбуре электрички и рассматривала пролетающие мимо нее поля, леса и деревни. Она впервые направлялась в лагерь в качестве вожатой. В середине июня пришлось походить на подготовительный курс к майору Уорду. Америка чувствовала невероятную уверенность в себе. Вчера она отпраздновала свое четырнадцатилетие. Волосы уже прилично отросли, не вились большими, жесткими локонами над плечами, их уже можно было завязать в тугой хвост. В лагере Америка пообещала себе забыть о том, что ее тревожило, но уже в поезде беспокоиться об этом не хотелось.
Джой уже около года не отвечала на письма Америки. Она писала ей безответные письма каждый месяц, рассказывала о произошедшем за последнее время, а напоследок обязательно спрашивала, не обидела ли чем? Может, Джой уже надоело помогать Америке с марками? Два месяца назад Америка оставила попытки. Может, с Джой случилось что-то или она вправду обиделась, но от этого Америка любила ее не меньше и очень скучала по ее рассказам об очередных музыкальных и лингвистических находках, по рисункам, вложенным в конверты. Благодаря этому она поняла, что человек не может жить не любя никого. Он может жить, когда его никто не любит, но если ему самому некого любить — он живет не по-настоящему. Пока ей есть, кого любить, она жива.
В лагере Америка раскрывалась. Она предлагала новые, не очень сложные блюда для полевого меню, придумывала игры, чтобы развлекать ими желающих в свободное время. Часто по вечерам ей давали слово, и она рассказывала о прочитанных недавно книгах. Ее рассказами так вдохновлялись, что часто бегали в ее палатку за книгами, скорости ее чтения подстегивали — эти рекорды всенепременно хотелось побить. Книг хватало на всех, Америка их не жалела. Уорд постоянно шутил над тем, что Америка «возит с собой целую библиотеку». Или над тем, что она мешает делать из подопечных Уорда здоровых и спортивных людей, потому что они теперь сидят и читают, превращаясь в хлюпиков. Никто не обращал внимания на то, что Ами младше многих в лагере — она являлась советником и транслятором мудрых мыслей даже для майора Уорда.
Америка чувствовала себя счастливой здесь, в окружении природы и вдали от постылых дома и школы. Здесь никто не бил ее тряпкой и не прочил будущее на панели, не унижал и не игнорировал. К ней относились уважительно, внимательно, каждое слово ценилось. В лесу особенно гармонично звучала ее деревянная флейта. По ночам Америка выходила из палатки, чтобы полюбоваться ясным звездным небом. Остановить ее мог только дождь — тогда она лежала на спине и вслушивалась в его постукивания. В одну ночь ее встретила луна, лишь слева совсем немного уходящая в чернильное небо. Вокруг нее сгруппировалась россыпь звезд, опоясала по кругу. Как будто лагерь собрался вокруг огромного костра. И луна, как костер освещает лица, освещала ближайшие звезды, но не целиком, а как бы с одной стороны. Те, что были дальше, освещались тусклее, а дальше шло уже темное небо, покрытое слоем сизых лучей. Америка знала, что такое фотоаппарат не запечатлеет и ее кисть недостаточно профессиональна, чтобы передать необычность этого предполнолунного неба.
Иногда казалось, что она забыла, как испытывать радость и как ее выражать. Радость не могла стать полноценной, всеобъемлющей, что-то хорошее всегда омрачало злое предчувствие. В лагере ее душа словно проходила очистку.
До самого конца августа Америка не возвращалась в Ливерпуль. Дом совсем ее не звал, она уже ненавидела его всеми фибрами души. Ами часто вспоминала кошмары первых месяцев жизни Мии. Сейчас ей практически год, она уже немного спокойнее, но ее крик все еще хуже сирены, предупреждающей бомбардировку. Ее плач был слышен даже через две стены и не стихал по часу. Дороти вечно нагружала работой по дому, била тряпками в профилактических целях. Америка сравнивала себя с рабом на галере и боролась со склонностью жалеть себя. Лишь иногда ей удавалось убежать в театр, заработать копеечку, а главное — отвлечься за глажкой или шитьем одежды. Дороти не пускала падчерицу к сестре, называя слишком грязной для этого. Америку это ни капли не расстраивало: ей не хотелось возиться с пеленками.
Америка продолжала помногу ходить по Ливерпулю в свободное от учебы и работы время, наматывала мили и мили. Центральные Черч-стрит, Гановер-стрит, Лайм-стрит, Лондон-роуд, кинотеатр «Одеон», ресторан “Reece’s” по близости к театру стали родными. Иногда Ами увлекалась и забредала в довольно дальние районы, уже считавшиеся пригородом, типа Спика.
Осень не спешила наступать, до середины октября стояли вполне летние дни, только солнце разливало лучи с характерной осенней грустинкой. Вспоминая о лагере, Ами уходила в чащи за кладбищами. В тишине лучи сочились между листьями, освещая буквы на разбитых надгробных плитах, обелиски и поросшие мхом камни. Там она играла на флейте, и никто не мог сказать ей ни слова. Много раз она играла своей маме на Long Lane, найдя могилу Мерлин по памяти. На флейте она играла гаммы и арпеджио, придумывала свои мелодии, лишь иногда брала с собой ноты и наигрывала этюды. А, возвращаясь домой, включала над кроватью ночник и засыпала за чтением.
В одну из прогулок к набережной Мерси, когда стало неожиданно темнеть, Америка заспешила домой. В cкверике Сент-Джонс Гарденс раздавались звуки саксофона. Несмотря на быстро подступающую темноту, Америка направилась к источнику музыки. Немолодой высокий и худой человек увлеченно играл, по всей видимости, вариацию “How Deep Is The Ocean” — в бешеном галопе пальцев по клапанам угадывалась знакомая мелодия, спрятанная в импровизации, словно в кляре. Америка подошла ближе. Это был не уличный попрошайка. Он, по всей видимости, как и Америка, не имел возможности играть дома. Но того требовала его душа. Он играл, поглощенный музыкой всеми душой и телом. Вокруг никого не было, но отсутствие зрителей его не останавливало, как и холод. Ами вдруг почувствовала неоспоримое душевное родство с этим человеком. Он играл с закрытыми глазами и ее, разумеется, еще долго не замечал. Америка вглядывалась в его беглые длинные и тонкие пальцы, так легко зажимающие эти закорючки-кнопки, что казалось, это и вправду так легко. Но Ами знала по собственному опыту, что обманывалась. Чтобы начать легко играть на пианино, гитаре, флейте, как практически умела она, надо заниматься этим долго, в любых условиях, не обращая внимания ни на кого и ни на что. Особенно на мысли, посещающие в самом начале: ничего не получается. Вначале все кажется невыполнимой задачей, и нужно постоянно пересиливать себя. Музыкант уже давно стал играть вариации гершвиновских {?}[Джордж Гершвин — американский джазовый композитор]. мелодий. Небо уже практически достигло критической темноты, холодный ветер задул с особой силой, и Америка уже собралась уходить, как музыкант сыграл завершающий пассаж и прекратил игру. Открыв глаза, он сразу заметил девочку.
— О, привет, — поздоровался он, начиная разбирать саксофон на части. — Давно стоишь?
Америка подошла ближе.
— Здравствуйте. С “How Deep Is The Ocean”.
— Гхм, — озадачился он, остановившись. — Не могу понять, как давно это было. А насколько темно было?
— Солнце еще не спряталось за горизонтом, — ответила Ами. Мужчина улыбнулся.
— Ты музыкант? Пальцы у тебя очень музыкальные. Что у тебя в футляре? — он снова прекратил разбирать свой саксофон.
Америка приблизила к мужчине футляр.
— Блок-флейта.
— То что нужно! — воскликнул саксофонист, чуть не выронив саксофон. — Играешь? Сколько времени?
Америка чуть не ответила: «Около шести вечера».
— Два с небольшим года.
— Это долго, — по его интонации нельзя было понять, хорошо это или плохо. — Вот это подарок судьбы! Именно ты мне и нужна. Раз умеешь играть на блок-флейте, а она — основа всех основ, значит, саксофон без труда освоишь. Мне нужно избавиться от своего. Он отличный, это настоящий американский Кливленд! Сам привез из Нью-Йорка семь лет назад. Он еще несколько десятилетий проживет, если за ним правильно ухаживать. Донесешь до дома?
— Вы что, какой саксофон... — пыталась отказаться Америка. — Это очень дорогой подарок! Мы же совсем друг друга не знаем.
— Неправда! — возразил он строго. — Ты сама это знаешь.
Америка смутилась.
— Значит так. Мундштук там есть новый, а этот я себе забираю, иначе не гигиенично. Там есть немного тростей, кончатся — купишь новые. Они недешевые, но если ты в эту игру ввяжешься, уже не выпутаешься. Еще внутри есть тряпочка, ею нужно после каждой игры изнутри чистить саксофон от испарины.
Он рассказал ей об уходе за саксофоном, наверное, все. Потом, идя домой, Америка прокручивала целиком его речь, заучивая наизусть и стараясь не упустить ни одной детали.
— Извините за бестактность, а почему теперь он вам не нужен? — спросила Америка после его «Ну, вроде, ничего не упустил».
— Эх, девочка, нужен он мне. Только взять с собой я его не могу. Ну что, берешь? — он протянул ей футляр, и Америка чуть не уронила его. — Так, далеко живешь?
— На Ньюкасл-Роуд.
— В Вултоне. Далеко. Понятно. До Вултон-Роуд я тебя провожу.
Он взял футляр и проводил Америку на автобусе почти до самого дома.
— Ну все, удачи тебе, девочка. Я уверен, что саксофон — твой инструмент. Передаю тебе с ним часть своей силы. А с такими пальцами ты просто не можешь на нем плохо играть. Это твой инструмент.
Он отдал футляр, и на сей раз он не показался уже таким тяжелым. Америка, не проводив его взглядом, поспешила домой.
Америка старалась как можно тише открыть входную дверь, но Дороти, словно злобная собака, все равно учуяла ее появление и выбежала из кухни, как будто бежала от огня.
— Где ты шляешься до поздней ночи? — начала кричать Дороти, не смущаясь того, что часы в гостиной только-только пробили всего лишь восемь вечера. — Все-таки решила пойти зарабатывать на панель? С твоими данными только проституцией деньги зарабатывать! Что это? Неужто уже заработала целый чемодан? — она указала на футляр и жадно бросилась к нему. Саксофон сверкнул золотом, и Дороти отпрянула от него, как ударенная током. — Только не говори мне, что твои мужики этим оплачивают твои грязные услуги! Срочно продавай эту мерзость! Я не буду обеспечивать тебя до самой старости, пора уже самой зарабатывать на хлеб. Со своей паршивой музыкой ты только умрешь от передоза в канаве! Мы с твоим отцом уже потеряли всякую надежду сделать из тебя приличного человека! Чтобы через три дня духу от этой паршивой железки в моем доме не было.
Америка поражалась тому, с какой скоростью Дороти находит столько выразительных слов. В этом она определенно талантлива и одаренна. Саксофон Америка отнесла в театр. Учиться игре на нем она могла только там.
Флейта осталась там, среди природы, деревьев и листвы. Пришла пора чего-то серьезного. Она постепенно осваивала сочетания клапанов и звукоизвлечение. Порою она выходила на сцену и под прицелом софитов и воображаемых зрителей, сидящих на пустующих креслах, играла. Она играла своим коллегам по цеху, стараясь не стесняться своей пока еще слабой техники и вырабатывая устойчивость к публике. Конечно, Ами осознавала, что в отсутствие учителя она научится чему-то неправильному и переучить ее будет трудно — например, непростой постановке губ, но для самоучки у нее выходило неплохо. Она не останавливалась и практиковалась по несколько часов в день, не пропуская ни одного, доводя все до совершенства.
За несколько месяцев Америка узнала и запомнила все ноты, научилась читать с листа, и начала несмело импровизировать. Музыкой Америка пыталась отвлечься от новых навязчивых мыслей — об однокласснике Пауле Розенберге. Он был из семьи выходцев из Германии, в совершенстве владел немецким. Пауль мог обаять любого за несколько минут: кристальная арийская красота в сочетании с удивительными умом и харизмой. Только несколько вещей свидетельствовали о том, что он не стоит никаких переживаний. Он игнорировал Америку, умело избегал ее и пресекал все ее попытки контактировать. Пауль практически со всеми вел себя как последний подонок. Она видела в этом определенную иронию: еврейка влюбилась в немца; они ведь дети врагов. Ами не корила себя за это, потому что сделала несколько выводов. Во-первых, сердцу не прикажешь. Во-вторых, лучшее, что она могла предпринять — никак не контактировать с ним. В-третьих, это чувство несерьезно — оно телесное, относится только к оболочке человека, а не к нему самому; оно неглубокое и слишком импульсивное, а значит, скоро пройдет. Она всячески подавляла его, отвлекаясь на саксофон. Разве что читать было сложно — слова с трудом проникали в сознание, потому что им мешали мысли о другом. «Что за несерьезность, мисс Зами?» — спрашивала она сама себя.
В феврале театр пригласил оркестр из соседствующей филармонии для новой постановки, и Америка сразу отправилась пробоваться туда. Шел одиннадцатый класс, и Америка серьезно думала над своей профессией. После всех изменений, произошедших в десятом классе, она передумала учиться до тринадцатого и озадачилась над поступлением в музыкальный колледж. Оркестр стал бы отличной школой для Америки перед вступительными экзаменами. Руководитель оркестра прослушал Ами, которая продемонстрировала игру на фортепиано, гитаре и саксофоне. Она еле скрывала свое волнение, а дирижер не вмешивался в процесс со словами поддержки, которые с трудом сдерживал. Так Америка оставила декорации и костюмы и вошла в состав в оркестра в качестве духовика. Лучше всего, сказал дирижер, Америка играла на пианино, но пианистки уже имелись.
Америка быстро подружилась с музыкантами и стала впитывать их профессиональные шутки и терминологию. В оркестре ей открылись самые разные инструменты: она попробовала и виолончель с контрабасом, которые после знакомства со скрипкой в детстве освоились так же легко, как и саксофон после флейты. Но особенно за нее взялись ударники, и три раза в неделю Ами занималась на ударной установке и ксилофоне. Потом ее стали обучать маримбе, глекеншпиль, вибрафону и более простым инструментам типа бубна, треугольника и маракасов.
Весной чувства к Паулю опять вспыхнули, Америка стала больше играть и работать. Это казалось невыносимым, ей что-то говорило о том, что надо во всем признаться Паулю. Ами поражалась своей глупости, о чем писала в дневнике. «Знаю же, что он настоящий тиран и подлец, что он высокомерен и что от него я только пострадаю. Умом его отвергаю, а сердце бьется болезненно быстро». Зато сколько стихов порождали эти чувства! Америка чувствовала, что переживания, как топливо, дают ей силы, чтобы творить. Чем больше она писала, тем глубже осознавала, что оттачивает свое перо и совершенствует слог. Иногда у нее выходили не стихи, а короткие прозаические зарисовки.
Из-за этого участился сон Америки, который снился ей лет с одиннадцати, но очень-очень редко, и она почти о нем не задумывалась. Но когда он снился, Ами испытывала что-то схожее с дежа-вю. Он был таким светлым и добрым в контрасте с теми снами-предупреждениями, что ей не верилось, что он тоже может быть вещим. Америка спускается по лестнице в незнакомом доме и оказывается в пространстве, размер которого трудно оценить из-за неестественно яркой, больно бьющей в глаза, как свет прожектора, холодной голубизны. Немного привыкнув к свету, Америка различает очертания кухни: стол, плиту, холодильник. У окна спиной к ней стоит незнакомый черноволосый юноша. По сюжету сна он явно приходился Америке кем-то очень близким, но, просыпаясь, она не могла его узнать. Это будущее вмешивается в мое сознание, думала Ами. Незнакомец выносливо смотрит в окно, что Америку удивляло каждый раз, как впервые. Как только она пыталась его разглядеть, да и он в тот же момент поворачивался к ней, свет становился ярче, настолько невыносимым, что она зажмуривала глаза и просыпалась. Кто этот человек с черными волосами? И каждый раз этот сон нисколько не отличался от своей предыдущей версии. Словно короткий фильм, который иногда проигрывают в маленьком внутреннем кинотеатре.
Одним апрельским днем в класс заглянул директор школы, высокий, как шпала, человек с прилизанными вверху, но неопрятными сзади внизу, соломенными волосами.
— Вы помните, — в тысячный раз завел он давно приевшуюся шарманку, — что в июне вам предстоит сдать экзамены. У вас остался последний шанс, чтобы определиться: будете ли вы учиться до тринадцатого класса, чтобы поступить в университет, или вы изберете другой путь: шестую форму {?}[Sixth form — последние два года школьного образования в Великобритании. Можно продолжить обучение в школе или же выбрать профильное образование в колледже].
Америка давно определилась, но волнения от этого не убывало. Она понимала, что слишком поздно занялась музыкой, и не была уверена в своем поступлении в колледж. Даже так: она была уверена в провале. Когда потеплело, она вновь стала ходить играть за кладбища. Совмещать подготовку к выпускным и вступительным экзаменам оказалось задачей не из легких. В оркестре ее научили очень многому, Америка порою разрывалась между инструментами. Последние несколько месяцев оказались настолько насыщенными, что Ами была уверена: жизнь не прекращается ни на минуту.
В свой день рождения Америка сдала последний экзамен и уже через несколько дней получила школьный аттестат. Америка с трудом верила, что школьный этап ушел в прошлое.
Оставалась пара недель до поступления в колледж. Она старалась не перетрудиться и не переиграть руки, чтобы не попасть впросак, но заниматься приходилось много. В театре, куда Америка ходила готовиться, не смолкали разговоры об открытии молодежного клуба по интересам. Вечером дня «икс» должно было состояться открытие этого клуба, которую они называли «Встречей творческой молодежи». Ами очень хотелось туда попасть, но все зависело от того, хватит ли ей на это сил.
Оставалось совсем немного. Америка собиралась сыграть на саксофоне, хотя опыт игры у нее не достигал и года. Пианино никуда не денется и будет существовать в виде курса общего фортепиано, а на ударных она сможет начать играть со второго года обучения — говорили, что желающие смогут выбрать второй профиль.
Накануне экзамена Америка решила не прикасаться к инструменту и просто погулять по Ливерпулю, прокручивая какую-то музыку в голове. Америке иногда нравился этот угрюмый город. Летом он преображался, отчасти благодаря появляющейся молодежи. Одна группа очередных скиффловых стиляг, мимо которой она прошла, ей особенно запомнилась. Они стояли около входа на кладбище, за которым Америка не раз играла, прижимали к себе девчонок, пили пиво. На плечах некоторых висели гитары на ремнях, у одного в руке была не девушка, а банджо. Ами немного напряглась, ожидая, что кто-нибудь скажет: «Эй, девка, хочешь развлечься?» и предложит пива. Но то, что они музыканты, ей импонировало. Она постаралась проскользнуть мимо них побыстрее, почувствовала на себе взгляд. Что-то заставило ее обернуться. Ами заметила того, кто пристально смотрел на нее: парень с взъерошенными черными волосами и не очень мальчишеским лицом, одной рукой обнимал девушку, а другой держал бутыль с пивом. Вдруг его позвали: «Мак, Мак», а его барышня, заметив, что возлюбленный обратил внимание на кого-то другого, прижалась к нему ближе. Ами ухмыльнулась и продолжила свой путь.
На экзамене Америка отыграла лучше, чем ожидала, и на волне адреналина отправилась на вечеринку, надеясь наконец-то отдохнуть. Казалось, целый год прошел в режиме нон-стоп, не дав ни минуты на передышку. Так оно и было, и Ами решила позволить себе расслабиться. На пороге перед входом в клуб собралась молодежь, схожая с той, что Америка наблюдала накануне, разве что на вид более интеллигентная и менее развязная. Америка затерялась между незнакомыми парнями и девушками и растерялась. Послышался басовитый смех над правым ухом, и кто-то столкнулся с Аминой спиной. Она развернулась и увидела двух парней: светловолосого в очках и темноволосого — настолько длинного, что, казалось, он волосами касается облаков.
— Ой, извини, — первый нежно притронулся к Аминым плечам и спросил то ли у нее, то ли у товарища. — А что, еще никого не пускают?
— Не знаю, сама только что пришла, — ответила Америка и удивилась своей смелости.
— Ну, подождем. Через какое-то время они же все уйдут, да? — он подмигнул девушке. — Не будем терять время, давайте знакомиться. Билл Кармелит!
Он протянул ладонь. Бойкость и неотталкивающая наглость этого парня заставили Америку улыбнуться краями губ.
— Америка Зами, — Ами протянула руку в ответ, и Билл ее галантно поцеловал. Второй смущенно стоял в стороне и явно хотел прокомментировать поведение друга.
— Извини за такой вопрос... А это псевдоним или нет? — как-то совсем интимно спросил Кармелит.
— Нет, это мое настоящее имя. А что насчет Кармелита? — второй парень одобрительно усмехнулся. — Это же ведь орден.
— Да, откуда знаешь? — удивился он. — Только они «кармели;ты» {?}[католический монашеский орден, основанный примерно в XII веке на горе Кармель на Ближнем Востоке], а я Карм;лит. Фамилия у меня настоящая, а вот имя — не совсем. По паспорту я Билли, но для солидности называю себя Биллом, — Билли как-то приосанился, и от его возросшей важности Америка сама хихикнула. — А ты чем занимаешься: музыкой или стихи пишешь?
— И тем, и другим.
— А я вот стихи пишу, на гитаре играю, сочиняю песни. Давно этим занимаюсь и буду заниматься, только учиться, наверное, в политехнический пойду. А ты вообще из Ливерпуля?
Америку немало интересовал тот загадочный парень, скромно стоявший на отдалении. Билли достал из кармана сигарету и закурил.
— Билли, ты бы спросил, не противен ли табак девушке, — все-таки сделал замечание второй, продемонстрировав глубокий бас.
— Ой, да, — Билли тут же выбросил сигарету на мостовую. — Виноват. Так ты отсюда?
— Родилась не в Ливерпуле, но с двух лет живу здесь, — Америка выглянула из-за плеча Кармелита и значительно посмотрела на его друга. — Представишь?
— А! Да-да, извини, — он потянул того парня за руку и поставил перед собой. — Это мой друг, Пит. По паспорту Питер Оранж. Он офигенно играет на гитаре, влюблен в джаз, учится в Политехническом. Мы с ним из Ньюкасла, знакомы с пеленок. Я вообще не помню того времени, когда не знал Пита!
— Он еще даже не выпил, — намекнул Пит на словоохотливость друга, и Америка коротко рассмеялась.
Америка оглянулась и заметила, что окружавшая их толпа поредела, кто-то уже скрылся в дверях.
— Может, и нам пора? — Ами указала в сторону входа.
— Погнали! — воскликнул Билли.
Молодые люди спустились в полуподвальное просторное помещение, на стенах которых висели совершенно неизвестные картины. Америка сначала рассматривала только их. Столы со скромными угощениями, стоящие в углу, были моментально оккупированы голодной творческой молодежью, среди которых оказался и Билли. Лишь немногие стояли у импровизированной сцены, отделенной от зала только микрофонными стойками. Среди них оказалась девушка в платье с цветами, необычайно высокого роста — Америка всегда думала, что у нее слишком высокий рост для девушки, больше пяти с половиной футов, а у той явно все шесть. В свете лампы ее русые волосы отливали золотом, как будто из сундука с сокровищами струился доступный только избранным луч. Она скрестила руки на груди и выжидающе переминалась с ноги на ногу. Тут она начала оборачиваться по сторонам, и Америка попыталась разглядеть ее лицо. Даже короткого мига хватило, чтобы понять, насколько необычны его черты. Ами не знала, что к этой девушке были прикованы и взгляды ее новых знакомых.
— Буэнос ночес, ла белла! Познакомимся? — Кармелит со стаканом наперевес в мгновение очутился около той девушки. Ами и Пит переглянулись. «Он всегда так. А сейчас еще и нетрезв», — сказал Пит, и они пошли оттаскивать Билли от несчастной жертвы.
— Что? Ты посмотри на себя, мальчик. Да у тебя молоко на губах не обсохло! Тебе сколько лет? — ответила девушка с невозмутимостью взрослой женщины. Голос ее нельзя назвать нежным, но его грудная женственность завораживала. Хотелось, чтобы она говорила еще и еще.
— Шестнадцать! — протянул Билли полуудивленно.
— Ваше чудо? — спросила Омпада, заметив стоящих в тылу Пита и Америку.
— Я сама только что стала жертвой этого чуда, — ответила Америка. Девушка посмотрела на нее: в искрящемся взгляде серых глаз было что-то хитрое, кошачье.
— К несчастью, мое, — вздохнул Пит, и девушка перевела искрящийся взгляд на него.
— Ну и забирайте свое чудо и держите его при себе. Сколько он еще приличных девушек облапает?
— Какая нахалка! — воскликнул Билли, окинув девушку взглядом. — Вот теперь делай этим прелестным и грубым созданиям комплименты.
Девушка фыркнула и сделала несколько шагов в сторону. Билли, Пит и Америка отходить не собирались. Билли обсуждал свое фиаско с Питом, косясь на бойкую девушку, а Ами ее разглядывала. Платье в цветочек сидело на ее крепком теле так, как сидело бы, наверное, на мужчине. Ами решила об этом не думать и посмотрела на ее лицо. В ее чертах прослеживалось что-то слегка дисгармоничное, но этим, наверное, и примечательно было ее лицо.
— Какое-то сборище голодных одиночек, желающих найти новых друзей. Когда ж они уже начнут? — возмутилась она так, что стоящий неподалеку Билли не удержался от комментария:
— Что же ты сама сюда пришла, раз такая... продуманная?
— Тут обещали материальную помощь, — бросила она, не оборачиваясь.
Билли так громко фыркнул, что несколько стоящих рядом ребят обернулись.
— Ради денег, значит.
Америку фраза девушки заинтересовала.
— Извини, что лезу не в свое дело, ты сказала про материальную помощь. Тебе нужны деньги?
Девушка обернулась, и полупрезрительный взгляд, предназначенный Билли, смягчился.
— Ну да. Я перепутала в Лондоне поезда, села на ливерпульский вместо оксфордского, — говорила она невозмутимо, так, как будто это не имело никакого значения. — Примерно на втором часу поездки почуяла неладное, от Лондона до Оксфорда рукой подать, а я тут сколько трясусь. Ходила по городу, уже думала натурой заработать, а тут эта творческая молодежь.
Тут она громко и заразительно рассмеялась.
— Так начинаются великие истории.
— А сколько тебе нужно? — Америка полезла в сумочку, уже надеясь достать недавнюю получку.
— Да ты что! — девушка взяла Ами за запястья. — Не надо. Небось, свои последние карманные отдашь.
— Нет, это заработанные, — возразила Америка.
— Ну вот, ты сколько трудилась, чтобы какой-то засранке в один вечер все отдать. Нет уж, спасибо!
— Я же не все собираюсь отдавать, только на билет, — Ами не знала, почему так быстро прониклась симпатией к этой волевой девушке. — Потом вернешь.
— Тебя как зовут? — вдруг спросила та.
— Америка Зами.
— Омпада Овод, — Америка впервые встречала кого-то, чье имя казалось ей необычнее, чем ее собственное. — Очень приятно.
— Необычное у тебя имя!
— У тебя тоже!
На сцену вышел ведущий и объявил об открытии творческого клуба, после чего у микрофонов оказалась какая-то музыкальная группа. Группы — сильные конкуренты друг для друга — сменяли одна другую, и молодые люди натанцевались под энергичную музыку на несколько лет вперед. Омпада с Билли даже примирились.
Праздник кончился около трех часов ночи, и молодые люди вышли на уже светающую улицу. Билли травил анекдоты, над которыми Омпада смеялась громче всех. «Тихо ты, разбудишь людей, не в своем же городе!» — подтрунивал он. Америка хотела показать гостям из Ньюкасла и Оксфорда город, но оказалось, что Билли и Пит так часто сюда наведываются, что сами обо всем знают. Они дошли до дока прямо в разгар рассвета, окрасившего жесткую серую воду в нежно-розовый. Америка так увлеклась разглядыванием воды, что не заметила, как Билли и Пит заспорили об исчезновении Гленна Миллера.
— Я тебе говорю, он был захвачен в плен, и от шока потерял память, поэтому перестал писать музыку!
— Билли, это просто не очень правдоподобная теория. Мы не можем знать, что с ним произошло.
Америка ухмыльнулась, поняв, что будет иметь дело с этими парнями.
Около шести утра они отправились на вокзал.
— Девчонки, приезжайте к нам в Ньюкасл. Там, конечно, мало интересного, но мы повеселимся.
— Мне интересно. У меня там папа работает, а я ни разу Ньюкасл не видела.
Молодые люди обменялись адресами. Телефон оказался только у Америки, Омпада пообещала пользоваться телефоном на маминой работе, а парни планировали раскошеливаться на таксофон.
Ребята скинулись Омпаде на билет. Сначала они проводили ее, еще долго кривляясь в окно, — так любили дурачиться на прощание Мэри и Эллина, — а потом Америка проводила самих Пита и Билли и отправилась домой в приподнятом настроении.
Через несколько дней Америка увидела в списках поступивших свое имя и сразу пошла на вокзал покупать билет в Ньюкасл, где она собиралась провести три дня с Питом, Билли и Омпадой. Счастливая Америка отправилась в долгожданное небольшое путешествие уже через пару дней, жарким июльским утром оказавшись в городе друзей. Америка с Омпадой поселились в квартире Пита, в которой он жил один. Он был опрятен и даже педантичен, умел готовить, чем очаровал девушек. Ньюкасл оказался обыкновенным индустриальным городом с большой историей, судостроительным, как Ливерпуль, но намного севернее. Его низенькие улицы упирались в гигантские корабли. Билли и Пит многое знали о своем городе и с удовольствием о нем рассказывали. Вечером парни повели девчонок в кинотеатр. После сеанса шел дождь. Он лил стеной, усиливаясь и шипя. Над деревьями и крышами домов грохотал гром. Друзья долго стояли под козырьком, дожидаясь конца ливня.
— Что мы тут стоим, как бараны? — спросила Омпада и выбежала из под козырька прямо под ливень.
— Да ты обалдела! — воскликнул Билли. Омпада прервала танец, чтобы поддразнить друзей:
— Вы прямо как старички! Не трусите! Знаете, как тут клево? Теплые капли, м-м-м!..
Билли, приняв вызов, схватил за руку Америку и потащил за собой. Пит еще растерянно пооглядывался и тоже присоединился. Так они вчетвером побежали по улицам, вмиг промокнув насквозь, под радостный визг Омпады.
Америка чувствовала в них по-настоящему своих людей с общими взглядами на жизнь, пониманием мира и самих себя. В музыкальных, культурных и политических спорах она слышала их бесподобную эрудированность, которую она давно мечтала встретить еще в ком-то. Она почти не участвовала в этих спорах, потому что Билли и Пит и так в большинстве случаев высказывали то, что она сама давно для себя решила.
Они много времени провели у Пита в квартире, лежа на разложенном диване, попивая пиво и вино и музицируя. Билли был прекрасен в игре на гитаре, а Пит просто божественен. Когда он играл, Америка не могла оторвать глаз от его красивых длинных пальцев, так тонко чувствовавших струны. Пит очаровал ее всем: своей сдержанностью, скромностью, умом, музыкальностью, внешностью, голосом. Билли был попроще. Он здорово травил байки и сочинял очень достойные стихи. С Омпадой, чувствовала Америка, у них сложатся абсолютно особенные отношения. Глядя на нее, Америка понимала: выбежать под ливень — не самый безбашенный поступок для Омпады, она способна на что-то более смелое и безумное.
— Теперь я вас приглашаю к себе в Оксфорд, — сказала Омпада в конце поездки. — Но у меня селиться негде — лучше приезжайте на один день, но несколько раз.
— Вы классные, девчонки! Я рад, что с вами познакомился. Приезжайте еще. Да и давайте вообще собираться чаще! — предложил восторженный Билли.
Америка уже реже гуляла одна. Она и не замечала того, что друзья живут в других городах — настолько часто они оказывались рядом. Чаще всего они почему-то приезжали в Ливерпуль. И, ходя по летним улицам с компанией и без, Ами замечала тех парней с гитарами, которых встретила накануне экзамена.
В начале августа Билли и Пит пригласили девушек присоединиться к их с друзьями ежегодному походу. Америка, как лагерный человек, и Омпада, как ищущий приключений человек, охотно согласились. В поход отправлялись из Бристоля вечером первого августа, и Билли придумал великолепный план.
— Удобнее всего поехать туда, конечно, со стороны Лондона, то есть из Оксфорда, но Омпада совсем негостеприимна, — Билли получил резкий толчок в плечо, — поэтому у нас есть второй вариант — Ливерпуль!
— Лишь бы у девчонок заночевать! — воскликнула Омпада.
— Вечно ты всем недовольна! А может, я тебе нравлюсь? — издевательски спросил Билли.
— Ты про план забыл, — напомнила Америка. — А то меня очень интересует часть про Ливерпуль.
— Да, мы переночуем ночь с тридцать первого на первое у Америки, утром сядем в автобус и уедем в Бристоль, — Билли зажег сигарету и, затянувшись, довольно откинулся на спинку кресла.
— Ты бы хоть спросил, удобно ей это или нет, балда! — Омпада вновь толкнула Билли в плечо. Он махнул рукой и обратился к Ами:
— Ты согласна?
— Я не против. — Билли выдохнул. — Только у меня живет опасный злой питбуль. Набросится, не обнюхав. Проглотит целиком, даже не прожует.
— Собака? С собаками я в ладу! — Билли снова беспечно махнул рукой. — Это у меня в крови, у меня ж в роду дрессировщики были. А какая у нее кличка?
— Дороти. Только я не сказала, что это собака. Это моя мачеха.
Билли ссутулился. Омпада усмехнулась.
— Но выход есть. Если хотите остаться в живых, вам придется с наступлением темноты лезть ко мне в окно, — Америка серьезно посмотрела Билли прямо в глаза, ожидая, что он струсит.
— Это вообще не вопрос! Да? — он оглядел всех присутствующих, требуя поддержки. Омпада и Пит закивали.
Вечером, как назло, началась гроза. Америка долго не могла дождаться, пока Дороти закончит смотреть телевизор и пойдет спать, и надеялась, что антенну сейчас снесет ветром. Но пока она готовила комнату к появлению друзей, стоящих под окном на мокрой земле. Зонт их не очень-то спасал. Америка передвинула стол от окна и постелила тряпки, принесла полотенца, достала из шкафа постельное белье, чтобы постелить парням на полу. Омпаду она собиралась положить с собой на кровати.
— Америка, что там? — послышался в шуме дождя крик Билли.
Америка высунулась из окна, приставив к губам палец, и убедилась, что окно Дороти закрыла.
— Еще громче спроси в следующий раз, если хочешь ночевать здесь, — сказала она. — Телевизор смотрит. Я подам вам сигнал.
Америка продолжала приготовления. Дождь лил, как из ведра, не прекращая, ветер раскачивал деревья. И вдруг снова послышалось жалобное «Америка-а-а!»:
— Мы есть хотим.
Америка ушла в кухню с веревкой, сделала несколько бутербродов с колбасой, перевязала тарелку и спустила вниз. Комната была практически готова к налету, как из гостиной послышалось недовольное бурчание. Америка выглянула в окно: там стояли только Омпада и Пит, судорожно вглядывающиеся в небо. Над головой Ами послышалось победное «Да! Кажется, сбил!»
— Вы сбили антенну? — спросила Америка театральным шепотом.
— Билли сбил антенну, — сказала Омпада саркастично.
Америка заперла дверь в комнату на щеколду, которую сама повесила за несколько дней до этого, привязала канат к ножке кровати и сбросила его вниз. Но ребята замялись.
— Вы не решили, в каком порядке будете лезть?
Ребята посмотрели на Америку так, как будто им вообще это в голову не пришло.
— Ну что, смельчаки? — Омпада поставила руки в бока.
— Нет. Омпада должна быть посередине, чтобы кто-то из парней подстраховал меня здесь и Омпаду снизу.
Вызвался Билли. Он не очень ловко, но изрядно постаравшись не показать страха, добрался до подоконника, крепко вцепился в руку Америки и очутился в ее комнате.
— Вытирай ноги, снимай ботинки и придерживай канат, — сказала Америка. Омпада забралась так быстро, как будто всю жизнь занималась альпинизмом. Питу хватило подняться на метр над землей, чтобы зацепиться рукой за подоконник и подняться уже без каната. Все расселись на полу.
— Меня сейчас только одно интересует. Билли, как ты забрался на крышу? — спросила Америка, стоящая у окна.
Билли встал.
— По водосточной трубе. — И закурил в открытое окно.
Америка заставила гостей снять мокрую одежду и развесила ее по комнате. Встать предстояло на раннем летнем рассвете, чтобы не попасться на глаза Дороти, и тихо выйти уже через входную дверь. Билли и Пит храпели так, что Америка долго не могла уснуть из-за страха, что Дороти услышит и накроет их с поличным. Омпада во сне крепко обняла Америку и сопела ей в ухо.
Утром они собрались и вышли без приключений. Им пришлось еще почти пять часов прождать своего автобуса на вокзале. Покемарив пару часиков, парни сходили в соседнее кафе за сэндвичами, и друзья позавтракали.
— Вот все смотрю на вас, девчата, и думаю, — сказал Билли, прожевывая свой сэндвич.
— Ты? Тебе вредно, — прервала Омпада.
— Это девочкам вредно быть такими злюками. Вот про тебя, Омпада, думаю: откуда ты взялась такая с таким странным именем — Омпада Овод? Почему?
— Омпада — это из индийской тематики. У меня мама ребенком в Мадрасе {?}[Город в Британской Индии] жила. А Овод — это древняя славянская фамилия.
Повисло молчание.
— Я слышал, что такое прозвище могли дать язвительному и остроумному человеку, — сказал Пит.
— Овод-то? — Омпада резко повернулась в сторону Пита. — Мне папа тоже что-то такое говорил.
— А вот, Америка, а тебя все слушаю, а ливерпульского акцента почему-то не слышу. Даже у Омпады оксфордский говор есть, и у нас с Питом проскальзывает что-то северо-восточное, а у тебя нет этого ужасного ливерпульского акцента.
— У моих родителей никогда не было акцента.
Все вновь замолчали. Америка настолько погрузилась в свои мысли, что она не заметила разгоревшегося между Билли и Питом споре о Вагнере и Стравинском.
После полудня друзья загрузились в автобус. Там они сидели через проход: девушки справа, парни слева. Омпада почти сразу уснула на плече Америки, а она смотрела в окно, любуясь летними пейзажами. К концу поездки солнце начало медленно клониться к горизонту, и сонная тишина автобуса нарушилась разговорами пассажиров.
На вокзале уже собиралась компашка. Девушек практически не было, одни парни семнадцати-двадцати пяти лет.
— Я тут историю вспомнила, — Омпада чуть наклонилась к уху Америки, — мне лет шестнадцать было, поехали мы с друзьями тоже в поход. Нас было шестеро и я седьмая. Денег ни у кого не было, хватило только на один билет. Вдруг доходит слух, что идут контролеры. Нас семеро, а билет всего один. Решили спрятаться в туалете, а на вещах оставили нашего щуплого друга, Зденека. Представь себе, сидит парень-дистрофик, в очках с толстыми линзами, а вокруг него — десять рюкзаков и три гитары. Но это еще не все. Мы с ребятами пошли в туалет и пробыли там около получаса. Как мы там уместились вшестером — тоже интересно, но не очень. И представь лица людей, которые ждут своей очереди в туалет, дверь открывается, и оттуда: парень, парень, еще один парень, опять парень, (когда ж они там уже кончатся!) еще двое, и за ними девушка.
Америка рассмеялась. Сам рассказ вызвал бы смех, даже если б Омпада не была таким умелым рассказчиком. Омпада рассказывала очень смешно, эмоционально, размахивая руками, живая речь плавно текла.
Когда прибыли на поляну, стояла темная ночь, и ставить палатки решили утром, а переночевать в спальниках. Тех девушек, которые были в походе, обязательно клали в спальник с парнем, но не в целях сватовства, а чтобы было теплее. Кто-то объяснил это тем, что присутствие противоположного пола способствует выработке гормонов, которые разгоняют кровь. Америка оказалась с Билли, а Омпада с Питом.
Жизнь в лагере мало отличалась от той, что Америка знала. Все те же каша в кане над костром, мытье в реке, комары и даже песни у огня. Разве что не было «самого старшего». Но зато родилось много смешных случаев.
Среди отправившихся в поход был парень, которого все звали Кучерявым. Америка долго не могла понять, почему, ведь его голова была побрита под ноль. Омпада однажды спросила, почему он так коротко обрит, и тот ответил: «Я юнга на лайнере!» Одним утром Кучерявый на попытки разбудить его к завтраку отвечал только просьбой дать ему пару минуточек. Все решили, что накануне он переборщил с питьем, и что надо его проучить. Палатку с Кучерявым (жил он, к счастью, один) подвязали веревкой к дереву так, что она поднялась почти до самого верха сосны — метров десять. Было видно, как прогибается дно палатки под весом Кучерявого. К завтраку все уже отсмеялись, а после истошный визг Кучерявого оказался настолько внезапным, что некоторые повздрагивали.
Особенно поиешным был Билли, извлекавший из травинок смешные звуки. Он поразил этим не только всех девушек, но и многих парней. Он каким-то образом зажимал травинку между пальцами и губами и дул в эту щель, а получался очень смехотворный писк, тембра, схожего с утиным. Билли пытался научить этому хоть кого-то, но этим искусством оказалось так сложно овладеть, что последователей у Билли так и не осталось.
Не говоря уже о неудавшихся кашах и супах и виновных в этом дежурных, всеми силами пытавшихся, иногда и очень извращенными путями, замолить свою вину. Один парень спалил за день и завтрак, и обед, и его послали в ближайший магазин за пополнением припасов. Он пропадал три часа, уже начался закат, и тут он, на радость голодным соплеменникам, вернулся:
— Крупы и консервов я не нашел, но зато купил три мешка соли за бесценок!
— Я думал, так только в анекдотах бывает, — сказал кто-то.
«Как его не зажарили тем вечером на костре?» — спрашивала позднее Омпада у Америки.
Большинство ребят курили, и, хотя это не было ни для кого секретом, они уходили курить к ржаному полю. Билли очень любил зазывать Америку на перекуры, поэтому однажды ей пришлось стать свидетелем одного случая. Парни брали с собой спички. Один затягивался, а дальше подкуривали по кругу. Отправившись на полуночный перекур, ребята вновь оказались у ржаного поля. Стояла настолько темная ночь, что невозможно было различить ни деревца, ни колоска. Лишь горела точка кострового огня между соснами.
Билли чиркнул спичкой, и его лицо ненадолго озарилось оранжевым огнем. Он бросил спичку, и парни начали затягиваться от его сигареты.
— Билли, мудак! Ты че, спичку не затушил? — послышался возглас в темноте.
— В смысле? — переспросил Билли. Все обернулись назад: за ними полыхала рожь. Билли непечатно выругался. — Валим!
От страха ребята не бежали, а летели между деревьями, не спотыкаясь о корни, сучья и прочие лесные помехи, и в момент оказались в лагере. Билли захлопал в ладоши, и весь лагерь посмотрел на него.
— Друзья, важное объявление! Рядом с нами начался лесной пожар! Нам придется переместить наш лагерь в другое место, чтобы не сгореть и отвести подозрения от нас!
— Интересно, из-за чьего окурка он начался, — фыркнула стоящая рядом с Питом Омпада.
— Окурка? — переспросил Билли.
— Если это не вы, тогда зачем отводить подозрения? — спросила Омпада.
Перемещать лагерь посреди ночи не стали, а под утро несколько смельчаков отправились на разведку. Какая-то часть поля почернела, но огня и дыма не было. «Странно, — сказал кто-то, — ночи сейчас ветреные, огонь должен был разнестись по всему лесу». Друзья перекурили и вернулись назад, но за Билли закрепились клички Прометей и Инквизитор.
Августовские ночи славятся удивительными звездопадами. В последнюю ночь похода обещали самый яркий звездопад. Все отправились в поле, чтобы загадать желаний на год вперед. Они разлеглись на траве, кто-то «подкладывал» себе под голову плечо, живот или бедро соседа.
— Положи голову на меня, — раздался вблизи голос Пита.
Обрадовавшись глубоко внутри себя предложению, Ами неловко согласилась и осторожно легла к нему на живот, устремив взгляд в темное-темное синее небо. Где-то поблизости сидели Билли, Омпада. Когда первые серебристые или желтоватые полосы разрезали густое полотно небо, раздались восторженные возгласы. Америка одновременно чувствовала и умиротворение, к которому стремилась и которое достигала обычно на природе, и какое-то странное смятение в душе. Сердце быстро стучало, тело бросало в дрожь. Полосы сверкали все чаще и чаще, походя на выпрямленные и более спокойные грозовые молнии. «Пусть эти люди всегда будут рядом со мной», — подумала Ами. И почувствовала на макушке нежные пальцы Пита, медленно глядящие волосы. И прикрыла глаза.
Скоро начался учебный год, и Америка отправилась в колледж. Ее сразу окружило столько людей, звуков, дел. Первые полтора месяца она осваивалась и знакомилась, пыталась втянуться в процесс. Ребята репетировали буквально везде: в коридорах, на лестничной клетке, в свободных кабинетах (точнее, свободных кабинетов никогда не бывало), на улице. Раздавалась жуткая какофония, но каждый настолько погружался в свое дело, что не отвлекался ни на кого.
На самом деле, очень скоро поняла Америка, возможность заниматься в колледже была для нее спасительной. Дороти запретила ей шуметь дома, сказав, что поступление в колледж не является веским поводом для «этого страшного воя умирающего слона». А заниматься нужно было по шесть часов в день.
Ее преподавателя по специальности звали мистер Закс. Это был высокий, статный человек лет сорока, с черными, немного вьющимися волосами; его черные глаза всегда смотрели строго, лицо всегда выглядело сурово. Разговаривал он строго и правильно. Играл он тоже методично, застыв на месте восковой фигурой. Совсем не так, как тот музыкант в парке. Он попросил ее сыграть гамму ре-мажор и этюд с листа.
— Видно, что ты недавно в деле. Сколько времени ты играешь на саксофоне?
— Одиннадцать месяцев.
Его брови вздрогнули.
— Для одиннадцати месяцев неплохо. Кто тебя учил?
— Я самоучка.
— Я понял это на экзамене. Поэтому решил взять тебя в свой класс. Тебя будет несложно переучить, потому что у тебя нет никакой школы.
Это признание немного огорчило Америку. Она не знала, как следует к нему отнестись. Долго она анализировала поведение учителя. Но мистер Закс оказался чутким и внимательным педагогом. Как-то после урока, пока не пришел следующий ученик, они разговорились, и Закс начал рассказывать Америке о теории музыки и сам поинтересовался у нее, как она начала играть на саксофоне.
Потом начался оркестр. Она села рядом с еще несколькими саксофонистами — двумя молодыми людьми. Оркестровая жизнь была Америке знакома, но то был взрослый оркестр, а она оказалась в юношеском. Не до конца сформировавшиеся мужские голоса раздавались с разных концов зала, отвечая искрометной шуткой на искрометную шутку дирижера.
В одном из произведений, которые они репетировали, дирижер заметил ошибку: в партии саксофонов был лишний такт, и он попросил саксофонистов его не играть. Но из раза в раз один парень из троицы просьбу дирижера ненароком игнорировал. Второго парня, да и Америку, это раздражало. Они уже и сами начинали заражаться этим вирусом и играть этот такт, пока тот второй парень со спартанским криком не проткнул этот такт пальцем.
В соседнем от колледжа ларьке круглый год продавали пиво, и иногда студенты приходили на лекции уже в легком подпитии. На это редко обращали внимание, потому что юные музыканты знали меру. И даже после одного случая, произошедшего на лекции по гармонии, ничего не изменилось. Вторая пара отменилась, и между первой и третьей образовался огромный перерыв. Однокурсники Америки восприняли это как сигнал и пошли в магазин. И, несмотря на достаточное количество времени, к началу лекции они опоздали и сели на заднем ряду. Но пришли все равно вовремя: к проверке домашнего задания. Преподаватель, постоянно бурчащий что-то в бороду старичок, ходил между рядами, проверяя домашние задания. Публика с интересом ожидала того, как профессор подойдет к подвыпившим студентем, и замерла, когда он подошел к последнему ряду с вопросом: «А что тут у вас, юноши?» Амбре, видимо, оказалось настолько мощным, что резко оттолкнуло преподавателя на метр, и он смог лишь смятенно пробурчать в бороду: «Хорошая работа, хорошая работа».
Старичков-профессоров в училище работало довольно много. Все они приходили из консерватории, где их было еще больше. И один, проходя по коридорам, не просто бурчал, а ворчал на студентов, но очень неразборчиво. Ходил и ворчал под нос целую тираду, в которой можно было разобрать только слово «занимаетесь». Однажды кто-то осмелился подойти к нему поближе, чтобы разобрать все слова. Оказалось, что это была фраза «Занимаетесь тут всякой…», а дальше шла обсценная лексика.
Девятого октября Пит приглашал всех к себе на день рождения в Ньюкасл. Америка две недели ходила по городу, судорожно придумывая подарок. Она собиралась признаться ему в своих чувствах, очень быстро разгоревшихся, прямо на вечеринке.
В сентябре Омпада несколько раз приезжала к Америке с ночевкой. Попадала она домой под видом новой подруги Америки по колледжу, с которой они вместе делали уроки, а около девяти вечера Америка и Омпада десять минут «прощались» в прихожей, после чего Ами хлопала входной дверью, и девушки шли в комнату.
Всего за три месяца Омпада стала для Америки человеком номер один в ее ближайшем окружении. Омпада никогда не акцентировала на их трехгодичной разнице в возрасте, относилась к Ами как к ровне. Но опытным наставником она все же для Америки была. Особенно она помогла ей разобраться в вопросах полового воспитания. Америке всегда было не с кем проконсультироваться по этому вопросу, а ей шел уже шестнадцатый год, и многие вещи она уже должна была знать для своей же безопасности.
У Омпады за плечами, казалось, уже огромная жизнь. Она рассказывала столько историй, слушая которые невозможно было не удивиться тому, что эта девушка еще жива. Несмотря на все, работа у нее была миролюбивая — Овод трудилась модельером в ателье. Хотя успела побывать и барменом, и продавцом в ларьке, и парикмахером, и боксом заняться, и альпинизмом, и баскетболом, и в художественной школе, и даже в тринадцать лет немного воровала с друзьями у богатых, чтобы помогать бедным.
Одной ночью в самом начале октября Америка проснулась от стука в окно. Встав, она увидела голову Омпады и распахнула створки.
— Что... как сюда забралась? — спросила Америка, протирая глаза. — Почему ты не дома?
— Америка, мне нужна твоя помощь. У меня тут маму знакомой отчим избил.
Она сказала это спокойно, с полуотчетливыми нотками тревоги в голосе.
— Я подожду тебя здесь, — сказала Омпада и спрыгнула. Америка быстро оделась и тихо вышла. Оказавшись на улице, поняла, что опрометчиво оделась слишком легко, а стояла холодная октябрьская ночь. Но менять что-то было поздно.
Они с Омпадой пошли куда-то в сторону пригорода. Шли долго, около сорока минут, Америка уже даже привыкла к собачьему холоду, пока не оказались у обросшего плющом и сорняками полуразбитого дома. Там они встретили восьмерых бравых парней. Те обменялись с Омпадой сухими приветствиями и отправились к дому. Окно на первом этаже было распахнуто. Оттуда, услышав приближение гостей, выглянула молодая девушка, зазывающе помахала руками и быстро скрылась. «Погнали!» — воскликнул кто-то.
Компания двинулась в сторону дома, но у самого порога парни будто остолбенели.
— Чего стоим? — спросила Омпада, оглядев скуксившихся пацанов. — Вы, пацаны, как всегда. Кричите «в бой!», а в огонь лезть и не пытаетесь. Ну вас!
Она взяла Америку за руку и вошла в дом. Внутри их встретила та девушка.
— Я его уже вырубила вазой. Он бы ее убил!
Они вошли в комнату. В углу лежал мужик, а на кровати — женщина в синяках, гематомах и крови. Америка отвернулась.
— Они опять вместе бухали, и на него вдруг нашло.
— Ты полицию вызвала?
— Нет...
— Дура!
Омпада отправила девушку вызывать полицию. Вскоре зашли парни, кого-то Омпада назначила следить за мужиком, а кого-то — обрабатывать раны женщине. Америка в этой суматохе была никак не задействована.
Вскоре мужик очнулся и начал буянить. После нескольких секунд криков и шума раздался глухой стук и все стихло. Америка сидела в соседней темной комнате. Пахло чем-то тухлым. Она и не думала включать свет, боясь увидеть разруху типичного обиталища пьяниц. Уже начался рассвет — шел, вероятно, восьмой час. Через десять минут потолок осветил свет фар — приехала полиция. Послышались мужские голоса в прихожей, а потом и за стеной. Омпада начала звать Америку.
— Ты тут? — спросила она, зайдя в нужную комнату. — Пойдем, я провожу тебя до дома.
Она по-матерински взяла Америку и повела за собой. Подул холодный утренний ветер и сразу стих.
— Ом... скажи, зачем я была нужна?
Омпада резко остановилась и крепко-крепко обняла Америку.
— Извини меня за это, пожалуйста, я не должна была так делать. Но ты была нужна мне.
Америка обняла ее в ответ.
Америка отправилась к Питу на день рождения. Кроме Омпады и Билли, там должна была собраться большая компания друзей Пита. Кого-то она уже знала по походу. С собой Америка везла с трудом добытую калимбу. Ее поглощали радость приближающегося праздника, предвкушение реакции Пита и страх признания в любви.
От вокзала Америке пришлось самостоятельно добираться до дома Оранжа. Пит открыл ей дверь и попросил пройти на кухню ничего не боясь. Америка, конечно, немного сконфузилась, заметив за столом пару немолодых людей — явно родителей Пита, двух юношей и одну девушку.
— Семья, это моя подруга, Америка. Садись, — Пит предложил Америке свободный стул.
Все члены семьи посмотрели на Пита с крайней степенью заинтересованности в глазах, кроме матери — в ее взгляде читалась ревность.
— Америка, это мои родители, Тим и Александра, сестра — Элиза, братья — Кит и Ричард.
— Очень приятно, — улыбнулась Америка.
— Какая очаровательная спутница! — недружелюбно произнесла Александра и поднялась. — Но мы, пожалуй, познакомимся с ней в другой раз. Наше время окончено, мы должны уйти, ведь...
— Пит, смари, какой я вермут нашел! Ты оху...
В кухню вбежал Билли с бутылью мартини и остановился на пороге, шокированно оглядывая присутствующих.
— …ведь у тебя же молодежная вечеринка, друзья, — Александра сначала разочарованно, а затем брезгливо оглядела Билли. — Ой, Билли, как ты изменился. Ну все, Тим, Кит, Ричард, нам пора домой.
— Здравствуйте! — воскликнул Билли.
Все семейство послушно отправилось за Александрой, осталась только Элиза — она была старше и имела право на собственное мнение хотя бы по закону. Братья и отец смиренно вышли из квартиры.
— Повеселитесь хорошо... баз нас... — сказала Александра укоризненно, задержавшись на пороге, и ушла, хлопнув дверью.
— Ваша мама, — Билли опустил руки на плечи Питу и Элизе, — настоящая королева драмы. Понятно, чего вы каждый свою квартиру снимаете — она ж на пустом месте скандал закатит! Она всегда такая была.
— Так, мама есть мама. Она уже ушла, — твердо сказал Пит, и ребята начали готовить все к вечеринке. С приходом шустрой Омпады, которой все неподдельно обрадовались, процесс пошел еще быстрее.
Через двадцать минут приехали гости, через десять минут вторые, через пять — третьи, а после этого они стали прибывать нескончаемым потоком. Громко включили свинг, начали танцевать, разливали газированные и крепкие напитки. Америка была, как часто, не очень разговорчива. Смотря на Пита, она пыталась усмирить дрожь. «Надо обо всем ему сказать... нет, не сейчас, позже», — говорила она себе.
Шум вечеринки перекрывал стук в дверь, который был услышан лишь Билли.
— Тихо! — крикнул он. — Стучат!
Кто-то прекратил музыку.
— Интересно, это бобби или соседи?
Пит пожал плечами и направился к входной двери. За дверью стоял светловолосый человек лет под пятьдесят.
— Привет, папа, — сказал Пит.
Любопытные лица повыглядывали из-за углов.
— Питер, твоя мать сказала мне зайти к вам и проверить, как вы тут поживаете. Как вы поживаете?
— Поживаем. Проходи. Хочешь кока-колы?
— Ну, я пойду. Веселитесь.
Дверь закрылась.
— Как вы думаете, как скоро мистер Оранж вернется проведать нас? — спросил Билли, и после этого все вернулось на свои места. Снова заиграла музыка, поднялся шум. Америка решила найти Элизу, чтобы познакомиться с ней. Она все-таки сестра Пита и могла бы рассказать о нем много интересного.
— Ами, ты тут стоишь одна, даже ни с кем не разговариваешь. А зря — тут много интересных людей.
Омпада обняла Америку.
— Детка, ты дрожишь. Что-то случилось?
— Нет, ничего не случилось.
— Ты уверена? Ты пила что-то?
— Нет, я ничего не пила.
— Тебя никто не обидел?
— Никто не обидел.
— Устала? Плохо себя чувствуешь?
— Вовсе нет.
— Что-то беспокоит?
Ами молчала.
— Мда, из тебя ничего не вытянешь, — Омпада крепче обняла Ами. Ей даже стало спокойнее. — Ами, мне, кажется, нравится Пит.
Сердце Америки бухнуло с небывалой силой, прокрутилось вокруг своей оси и остановилось. Она обняла Омпаду в ответ.
— А ты ему нравишься?
— Не знаю. Надо узнать. Но это не так-то просто.
«Но она не сказала «боюсь». Она, в отличие от меня, не боится, — думала Америка. — Она призналась первая, поэтому я должна уступить. Все карты у нее. Пусть он сегодня проявит к ней симпатию!»
Пит как будто услышал ее мысли и направился к девушкам.
— Омпада, сейчас поставят медленную музыку. Ты согласна потанцевать со мной?
Омпада весело и смущенно посмотрела на Америку. Она широко улыбнулась и кивнула. Омпада чмокнула Америку в лоб.
Заиграла “I'm Glad There Is You” в исполнении Джулии Лондон. Почти все присутствующие разбились по парам, но выделялась среди них лишь одна — Пита и Омпады. Она положила ему руки на плечи, он — на ее талию. Столько робкой нежности, присущей зарождающейся влюбленности, Америка не видела никогда. У других пар этого не видно: они торопливы и неуклюжи. Пит и Омпада медленно, аккуратно переставляя ноги, оборачивались вокруг своей оси, пространство между ними уменьшалось. Омпада положила голову Питу на грудь, и продолжали они уже в обнимку. Америка не могла оторвать от них глаз и нарадоваться за обоих. «Любовь настоящая тогда, когда ты желаешь кому-то добра больше, чем себе. И счастлив его счастью».
— Ничего себе! — вырвалось у МакКартни. — Даже слов нет. Такая безбашенная юность и такая осознанная дружба. Хочу продолжения!
— Продолжение будет, но позже. — Америка довольно улыбнулась.
Тод поехал на совещание редколлегии “Art”, а Америка — на Джермин-стрит. Америка вошла в тихую и пустую квартиру. Билли не было, а Эллина, разумеется, тоже пропадала в офисе журнала. Вспомнилось чувство десятилетней давности, из раннего студенчества, когда Америка открывала дверь в свой отсек в общежитии, залитый желтым светом февральского солнца и обнаруживала, что больше никого нет, и наступали сладкие часы одиночества.
На письменном столе в комнате, где она жила, заботливыми руками сестры была сложена аккуратная стопка конвертов, а сверху, как по заказу, лежал самый желанный — из Лос-Анджелеса:
«Ты не можешь себе представить, как я рада твоему письму! Я надеюсь, ты хоть когда-нибудь испытывала хоть половину такой радости!
Америка, в августе будет фестиваль в Вудстоке, это под Нью-Йорком. Праздник, конечно, для хиппи, а я битник, я из другого теста. Но я там выступаю. Ты не представляешь, как я хочу, чтобы та была здесь! Жилы выворачивает! Может, тебе будет затратно ехать сюда, и я вновь ни в чем не уверена.»
«Какие деньги должны меня волновать? Хочу увидеть Дженис», — подумала Америка и начала наводить справки о фестивале. Она позвонила Роберту Стигвуду, предположив, что он в курсе происходящего в Америке, и не ошиблась. Выслушав Стигвуда, Ами преисполнилась решимости ехать на Вудсток.
Еще не стемнело, когда пришла Эллина. Услышав лязг входной двери, Америка вышла в прихожую. Эллина закрыла дверь и обернулась.
— Опа! Ты давно дома?
Америка прикинула:
— Часа три.
— Я думала, ты еще недели две назад вернулась из Испании, — сказала Эллина, обнимаясь с сестрой.
— Я к Омпаде заехала.
— Здорово, что ты вернулась. У нас сегодня была летучка, Тод пришел такой довольный. Что с ним? Не, он всегда как солнышко, ты его знаешь, но давно он не казался счастливым и не приносил столько идей! Так что давай, раз ты больше не с этими, возвращайся к нам, будем творить и реанимировать журнал!
Америка не смогла сдержать улыбки, услышав про Тода, но Эллина не придала значения этому жесту. Америка согласилась обсудить ее участие в журнале. На этом деловые предложения не заканчивались: на следующий день Америке позвонила Мийами и сказала, что собирается подписывать с "EMI" контракт на выпуск первого долгоиграющего альбома, время которого пришло еще давно, но после смерти Брайана и синглы, и альбом улеглись стопкой в долгий ящик.
— Но это не все, что я хочу тебе сказать, — сказала Черсин в ответ на поздравление, — я хочу, чтобы ты стала продюсером моего альбома.
Америка подумала, что еще пару лет назад она стала бы отнекиваться и посоветовала бы обратиться к Джорджу Мартину или к Норману Смиту, но она сказала:
— С радостью! Спасибо, это будет большая честь для меня.
Через пару часов позвонил Тод.
— Привет, — хрипло начал он и прочистил горло, — Брайан Джонс умер.
— Что? Как? — новость удивила, но не шокировала.
— Утонул в бассейне, — Тод явно пребывал в ужасе. — Больше я ничего не знаю. Как думаешь, это связано с тем, что он ушел из группы?
— Все в мире связано, — ответила Америка. — Хочешь приехать ко мне?
Пока Тод ехал, Америка думала о том, почему смерть Брайана, ее ровесника, показалась ей даже в какой-то степени закономерной. Во-первых, он, как и все окружение Америки, играл с огнем, злоупотребляя веществами. Передозировки стали частью будней. Во-вторых, Америка сама рано столкнулась с молодой смертью. Ей было уже практически столько же, сколько и ее матери, когда она погибла. А страшно ли ей самой умирать? Сделала ли она достаточно на этой Земле, чтобы уйти не бесследно? Но гибель Тары Брауна и тем более Брайана Эпстайна сильно ударили по ней. Само собой, они были ей ближе Джонса, но, Америка пришла к мысли, что в его смерти кроется роковой знак, который еще даст о себе знать, и тут же себя поругала за дурные прогнозы. Тод приехал, и они вчетвером с Эллиной и Билли помянули усопшего.
Тод и Америка решили сходить на похороны Джонса. Из участников The Rolling Stones пришли только Билл Уайман и Чарли Уоттс. К своему облегчению, Америка не увидела Пола, который, как она думала, должен был прийти попрощаться с другом. Гроб с телом Брайана из светлого дерева опустили на глубину в два раза большую, чем обычно, чтобы могилу не разграбили фанаты.
За обедом в итальянском ресторане Америка призналась:
— В августе я собираюсь в США.
— Что слышно? — спросил Тод, закидывая в рот вяленый помидор.
— Музыкальный фестиваль типа Монтерейского.
— О-о-о! — довольно воскликнул Тод. — Это когда? Может, я тоже поеду?
— С пятнадцатого по восемнадцатое августа.
Тод щелкнул языком.
— Нестыковка, я буду во Франции.
— Когда?
— Со второго по шестнадцатое, — он протянул жилистую руку Америке. — Я буду скучать.
— Я тоже, — Америка сжала руку Тода.
— Напишешь о фестивале?
— Обязательно.
Завершив обед, они пошли в кассу, и Америка купила билеты на 14 и 21 августа. Она решила, что было бы здорово навестить Линду после окончания фестиваля.
— Ты свободна сегодня? — спросил Тод, когда Америка вышла из кассы.
— Полностью, — Америка коротко поцеловала Тода в губы.
— Доверишься мне?
— Доверюсь, — ответила Ами.
Тод и Америка поехали на вокзал и сели на поезд до Бристоля. Робкое счастье крепло в тишине под стук колес, ритмично отмеряющий музыку, звучащую в головах.
— Ты не спросишь, куда я тебя везу? — спросил Тод, пока они курили на платформе.
— Я тебе верю, — ответила Ами.
Из окна такси Америка увидела развешанные по чистому голубому небу разноцветные воздушные шары. Солнце висело еще высоко над горизонтом, но клонилось к закату, и его лучи блестели на поверхности Бристольского залива. Америка с выражением догадки на лице повернулась на Тода, и он улыбнулся довольно и смущенно.
Они подошли к одной из корзин рядом с гигантским полосатым мешком. Два крепких парня стали большим пламенем будто бы нагревать воздух внутри тканевого купола. «Это газ», — сказал один из них. Америка представила, как она увидит землю с высоты не стоя на неподвижной горе или крыше и не сидя в быстро взлетающем самолете. Полет будет выше и дольше, чем круг на колесе обозрения и разнообразнее, чем подъем на фуникулере. Чистый и холодный воздух будет касаться ее лица и рук.
Шар раздулся и поднялся, корзину перевернули, Америке помогли забраться в корзину, затем к ней присоединился Тод. Мешочки с грузом сбросили, и земля стала медленно отдаляться. Америка и Тод чувствовали над головой жар пламени и жадно разглядывали простирающиеся виды: деревья, Бристоль, залив, реку Эйвон, врезающуюся в землю. Тод обнял Америку. Раньше влюбленность была бурей чувств, теперь Америка ощущала просто сладость в сердце, будто оно устало биться быстро и трепетать, и не понимала, влюблена ли она, но точно знала: ей спокойно рядом с ним. В голове вновь стали рождаться обрывки стихов: “We knew how love imprisoned us. We didn’t just reach the sky, we truly touched the Heaven” {?}[англ. «Мы уже познали тюрьму любви... Мы не просто достигли неба, мы на самом деле коснулись Небес»].
— Америка, переезжай ко мне, — прошептал Тод.
Америка ничего не ответила, и Тод не спешил напирать. Рубиновое солнце растворялось с сизой дымке, и пилот аэростата направил его к месту посадки.
Тод и Америка решили переночевать в Бристоле. После ужина Америка позвонила Эллине и предупредила, чтобы ее не ждали. Ами думала, что уже стоило бы рассказать об отношениях с Тодом хотя бы Эллине и Омпаде, но не знала, как это преподнести.
Лежа на постели в гостиничном номере при полной темноте, прерываемой редким свечением фар на потолке, Тод повторил вопрос:
— Ами, ты переедешь ко мне?
Америка вздохнула.
— Если ты не готова, я пойму тебя.
— Я пока не знаю, готова ли я переехать полностью.
— Можно постепенно. Какие-то вещи оставлять у меня, ночевать несколько дней подряд и возвращаться домой, когда захочешь.
— Да, наверное.
Вернувшись домой, Америка закончила первое стихотворение, посвященное Тоду. Ее блокнот после поездки в Испанию постепенно наполнялся новыми виршами, обещающими стать и новыми песнями.
Через пару дней Америка впервые после долгого перерыва услышала в трубке голос и характерное сопение Мэла Эванса:
— Привет, Ами! Это я, Мэл Эванс!
— Привет, Мэл! — Америка даже обрадовалась его звонку. — Я тебя всегда узн;ю. Как ты?
Америка услышала, как Мэл улыбнулся.
— У меня к тебе есть не телефонный разговор.
— Что случилось? — забеспокоилась Америка.
— Надо встретиться. Ты свободна сегодня? Я не отниму много времени. Буквально на час.
— Что-то случилось? — переспросила Зами.
— Лично расскажу. Кроме того, я очень скучаю.
Это прозвучало так, что Америка согласилась встретиться в кофейне на Пикадилли тем же вечером. Мэл тоже отпустил бороду по нынешней моде. Взяв сконы {?}[Традиционная английская сладкая выпечка], они заняли столик у окна.
— Ты напрасно отстранилась. Тебя не хватает.
— Мне тебя тоже не хватает, Мэл. Но это не значит, что остальным тоже. Это должно было произойти после смерти Брайана. Не в последнюю очередь благодаря моему мужу.
— Но ведь остальные ни в чем не виноваты…
— Дело не только не в наших личных счетах с Полом, а в ситуации в целом.
Америка остановилась, чувствуя, что сейчас выложит все обиды. На то, как ее ловко отстранили от дел. На то, что Джон отказывался от прошлого. На то, что упорные действия Пола по сохранению «Битлз» превратили партнеров в подыгрывающую группу МакКартни. На то, что великий авторский тандем игнорировал Джорджа, и на его справедливое разочарование. Она не хотела расстраивать добряка Мэла.
— Сегодня они работали над такой славной песней Джорджа… Про то, как солнце приходит после долгой зимы. Может, и у них все наладится?
— Вряд ли. Сомневаюсь.
— Тебе правда безразлично, что они делают? Может, все-таки заглянешь в студию, послушаешь?
— Я не могу. Я не хочу помнить их такими. Я хочу помнить их уставшими от пятидесяти концертов в месяц, а не друг от друга.
Мэл улыбнулся, слыша это, и глаза заблестели.
— Ты правда уверена, что они распадутся?
Америка замолчала и отвела взгляд.
— Тогда последний аргумент. Двадцатого июля Майкл будет показывать черновой монтаж фильма — помнишь, тот, что он снимал в январе? Ты там тоже есть. Придешь посмотреть?
Америка обещала подумать.
После ближайшего совещания “Art” Америка вернулась к журналистской деятельности. У Тода действительно открылось второе дыхание, что было очень кстати для журнала при возрастающем влиянии конкурента в лице «Роллинг Стоун». Америка все чаще ночевала у Агмунти, они до утра пили вино и говорили обо всем на свете, танцевали и слушали пластинки, гуляли по ночному Камдену. Скрывать отношения становилось все труднее. Довольный тем, что имеет, Тод ни на чем не настаивал, но во время деловых встреч не стеснялся поглядывать на Америку.
Америка ждала удобного момента, и он настал, когда позвонила Омпада.
— Привет, моя ненаглядная! Я тут вот что придумала: давно мы не праздновали годовщины нашего знакомства. Вот примерно с тех пор, как ты связалась с «Битлз», — уколола Омпада, но Америка атаковала в ответ:
— Или ты вышла замуж.
— Узнаю мою дерзкую девочку! — взбодрилась Омпада. — Так вот, приезжайте в субботу с Билли и Эллиной к нам. Поедим, попоем, прошлое повспоминаем. Дети будут у родителей, можем куролесить хоть всю ночь.
— Узнаю мою веселую девочку, — отреагировала Америка.
— Ты в настроении, — заметила Омпада.
— Я спрошу у ребят, если они не заняты, — Америка решила воспользоваться случаем и раскрыть своим близким отношения с Тодом.
— Омми, я начала встречаться кое с кем. Могу ли я приехать с ним?
— Твой грек одумался, бросил Испанию и предпочел ей наш гостеприимный Альбион?
— Нет, — смеясь, ответила Америка. — Увидишь.
— Я тебя всегда ждала, а теперь буду ждать в десять раз сильнее. Как теперь досидеть до субботы, я же лопну от любопытства!
— Не уговаривай, я тебе ничего не скажу.
— Я знаю, что не скажешь, и потому сейчас предупрежу Пита, чтобы готовился вытирать то, что после меня останется, когда меня разорвет на куски. Целую тебя во все места, пока!
В субботу Билли с Эллиной и Америка с Тодом поехали к Омпаде и Питу из разных мест. Америка позвонила в дверь и глубоко вздохнула.
— Волнуешься? — спросил Тод, переживая не меньше любимой — на него сегодня должны посмотреть новыми глазами. Америка кивнула, и Тод украдкой поцеловал ее.
Омпада открыла дверь, и гости переступили порог.
— Привет! — просто выдал Тод, не рискуя манерничать.
— О, Тоделло, здорово! Какими судьбами? А вот и моя любовь! Где же твой бойфренд? — Омпада, обняв Америку, обратилась к ней. Ами переглянулась с Тодом. Омпада перевела взгляд с Америки на Тода и обратно. Агмунти взял руку девушки, скрестив пальцы. — Да ладно? Вы вместе?
Америка сконфузилась от реакции Омпады, но она принялась обнимать их обоих.
Из гостиной вышла Эллина, и ее черные глаза едва не выкатились из орбит.
— Ого! А на совещании они, значит, как ни в чем не бывало, а тут вот какие секреты?
За спиной Эллины возник Билли.
— Что тут происходит? О, здорово, старик! — Кармелит протянул руку Тоду.
— У нас тут еще один повод выпить! — воскликнула Омпада. — Пит, иди сюда!
Америка и Тод довольно переглянулись, поняв, что новость воспринята положительно. Компания переместилась в столовую. Пит включал пластинки Гершвина, те самые, что они слушали десять лет назад в Ньюкасле, перевезенные в Оксфорд. Билли произнес долгий тост о том, как они познакомились, и эта версия не совпадала с общей, Омпада возражала Кармелиту, и они потешно спорили.
— Прямо как тогда, — заметил Пит.
После захода солнца опьяневшие Америка, Омпада и Эллина оказались в кухне втроем, чтобы разложить по мискам мороженое. В открытые окна влетала музыка цикад и сверчков.
В какой-то момент Омпада крепко обняла Америку и сентиментально произнесла:
— Как мне нравится смотреть на вас. Сколько он по тебе сох! Чтоб все у вас с ним сложилось, как надо!
Эллина пристроилась к объятиям.
— Согласна! Конечно, маме твой выбор не понравится, но ей придется смириться.
— Спасибо, девочки! — Америка поцеловала обеих.
Тод долго пытался выведать у Америки, собирается ли она поехать смотреть фильм Линдси-Хогга. Америка сама до последнего не знала, хочет ли она ехать, и поняла это уже только утром двадцатого июля.
Америка собиралась выходить и собиралась с силами, глядя на свое отражение в зеркале стоящего в прихожей трюмо. Она решила ничего не фантазировать заранее, чтобы не распаляться, но живот крутило от волнения. Америка, одетая во все черное, завязала тугой и высокий хвост. Над левым плечом ее отражения возникло из темноты лицо Тода.
— Женщина-вамп, — сказал он, прикусив губу. — Если будет совсем тошно, вспоминай, что я тебя жду дома, а лучше возвращайся.
— Именно так и называется фильм — «Возвращайся», — усмехнулась Америка. Тод обнял ее сзади и положил голову на плечо.
— Приезжай вечером. Будет трансляция высадки на Луну. Я приготовлю ужин.
Америка воодушевилась.
— Звучит заманчиво.
— Еще бы!
Они поцеловались, Тод пожелал Америке сил, и она уехала. Чтобы как можно меньше со всеми контактировать, она приехала насколько то возможно поздно, но без нее не начинали. В зале с зелеными креслами, выставленными в пять рядов, по центру сидели Патти, Джордж и его родители Харольд и Луиза, за ними Терри Доран и в пяти сидениях от него Питер Браун, а на последнем ряду у стены притулились сразу Йоко, Джон, Ринго и Пол.
Америка постаралась войти в зал как можно более незаметно и сразу же почувствовала на себе взгляды всех присутствующих.
— О-о-о, мисс Америка Зами пожаловала! — завопил Джон сквозь мохнатую рыжую бороду. Америка неловко улыбнулась, помахала всем рукой и поспешила приземлиться в кресле на краю второго ряда. Ей не нужны были глаза на затылке, чтобы убедиться, кто смотрит на нее особенно пристально.
Майкл в операторской запустил трехчасовую ленту. Прошло всего полгода, а Америка видела на экране другую жизнь и не отождествляла себя с ней. Не могло не броситься в глаза, как старательно Пол отыгрывает, что все в полном порядке, тогда как остальные не изображают ничего, в особенности Джордж. Раньше Америка считала, что муж спасает группу, теперь она видела, что он переусердвовал. Йоко оказывалась в кадре чаще Ринго. Некоторые откровенные и конфликтные сцены были сняты с таких ракурсов, что Америка поняла: часть камер Майкл расставил тайно, и когда он делал вид, что убирал камеры, стесняющие участников, оставались скрытые, запечатлевшие всю подноготную.
Увидев на экране мистера Мартина, она поняла, что соскучилась, и решила проведать его после сеанса.
Концерт на крыше и полицейская облава были сняты и смонтированы мастерски и передали в зал даже холод исторического январского дня. Экран погас, в зале зажегся свет, материализовался Майкл.
— Ну что, пойдем пообедаем? И все обсудим.
Америка поспешила встать и объясниться:
— Прошу прощения, не смогу к вам присоединиться, должна ехать. Всех была очень рада видеть, особенно вас, мистер Харольд и миссис Луиза, — Америка сделала легкий поклон родителям Джорджа, которых и впрямь была рада видеть. — Всем хорошего вечера. Майкл, спасибо за фильм, я тебе позвоню.
Америка ретировалась. Дойдя до аппаратной в «Эбби-роуд» Америка выглянула из-за дверного косяка и увидела светловолосую голову Мартина.
— Добрый день.
Джордж обернулся и встал, чтобы пожать ей руку.
— О, Америка, здравствуй. Давно не виделись. Как твои дела? Присаживайся.
Они сели на соседние стулья.
— Хорошо, а твои как?
— Одна работа над альбомом. Материал выходит необычный. Думаю, через месяц уже закончим.
— Через месяц? Не понимаю, как ты с ними работаешь.
— Мы договорились, что они будут ходить по струнке.
— Гитары под их тяжестью сломаются, если они будут ходить по струнке.
Мартин рассмеялся.
— Да… Ты не застала, но я отказывался с ними работать.
— Я помню твой внеплановый отпуск прошлой осенью, — заметила Америка.
— Нет, я с ними совсем рассорился во время “Get Back”. Но Пол настойчиво просил поработать как в старые добрые в атмосфере чувства общности. И я поставил ультиматум, что чувство общности будет только если вернется дисциплина как в те самые старые добрые, иначе я сразу ухожу. И мы стали работать над этим альбомом. Пока держатся, про зимнюю халтуру даже вспоминать не хочется.
— Как дома? — спросила Америка, покручиваясь на стуле.
Джордж слегка откинулся назад.
— Дома все отлично, спасибо... Америка, я вижу, ты сейчас остро на все реагируешь. Хочу быть откровенным с тобой, даже немного бестактным. Я знаю, вы с Полом разводитесь. Я не хочу тебя ни к чему склонять, но я хотел бы показать тебе одну его песню.
Пол не пел, а выкрикивал из себя всю душу:
Oh darling, if you leave me
I'll never make it alone
Believe me when I beg you
Don't ever leave me alone
When you told me you didn't need me anymore
Well, you know I nearly broke down and cried
Oh darling, please believe me
I'll never let you down
Believe me when I tell you
I'll never do you no harm. {?}[«О дорогая, если ты покинешь меня, Я никогда не справлюсь в одиночку, Поверь моим клятвам, Не оставляй меня одного. Когда ты сказала, что больше во мне не нуждаешься, Я практически сломался и рыдал. О, дорогая, пожалуйста, поверь мне, Я никогда тебя не подведу. Поверь мне, когда я говорю, Я никогда не причиню тебе вреда.»]
— Интересный вокал, — только и сказала Америка. Мало ли что пел Пол? Сколько было в его песнях странной рефлексии по не очень похожим на их с Ами отношениям уже после их свадьбы? А неприкрытых игрищ в самолете на последних гастролях или с Пегги Липтон в Сан-Франциско?
— Я знаю, каким он может быть, могу тебя понять. В это я вмешиваться не буду. Я долго размышлял об этом. Недавно я стал свидетелем очередной ссоры Джона и Пола. Они были здесь вдвоем и перешли от решения рабочих вопросов на личные темы. Джон высказал много претензий Полу по поводу его отношения к тебе, на что Пол ответил, что помнит времена, когда сам Джон плохо отзывался о тебе и отговаривал Пола с тобой встречаться. Не знаю, нужна ли тебе моя поддержка, но я должен тебе сказать: как бы ни повернулась жизнь — ты приобрела за эти годы работы с ребятами крепких друзей. Они не раз говорили тебе, и всякий раз с теплотой и нежностью. Много их воспоминаний связано с тобой. Я пережил развод и помню, как бывает нелегко. Не забывай, что нужный человек найдется.
Америка поблагодарила Джорджа, попросила передать привет жене, попрощалась и поехала к Тоду, чтобы смотреть высадку Нила Армстронга на Луну. Тод долго ее расспрашивал, как прошла встреча и как она себя чувствует. Америка рассказала, и Тод еще раз предложил сочинить письмо для МакКартни с просьбой о разводе.
Через день, Америку рано утром поднял телефонный звонок, и на другом конце Америка услышала голос Питера Брауна.
— Америка, доброе утро!
— Чем могу быть полезна? — низким от сна голосом спросила Америка.
— Тебя беспокоит Питер Браун. Позавчера я к тебе не успел подойти, а вчера не дозвонился. Пожалуйста, приезжай сегодня в офис, нужно поговорить.
— Что горит? — прозвучало у Америки не очень язвительно.
— Ничего, но, если помнишь, ты директор «Битлз».
— По новостям передавали, что Аллен Кляйн, — прозвучало уже ядовито. — Хорошо, я приеду через час.
Америка приехала в пустой офис “Apple”, ощущая себя уже совсем чужой. Она прошла в кабинет Брауна, который, увидев ее, просветлел, улыбнулся и поздоровался. Америка села напротив.
— The Beatles сменили рабочее название альбома с “Everest” на “Abbey Road” и хотят сняться для обложки посреди проезжей части. Надо договориться с муниципалитетом, чтобы перекрыли дорогу.
— Почему вы с Алистером не можете сами?
— Нужен кто-то более весомый, чем администратор.
— А почему бы это не сделать мистеру Кляйну?
— У него американское гражданство, — понуро произнес Браун.
— Ах, вот как, — произнесла Америка в сторону и набрала в легкие воздух. — Питер, ты же ведь тоже принимал участие в той заварушке, что началась после смерти Брайана.
— Это неправда, — ответил Питер уже тверже.
— Тогда почему же ты тогда промолчал? Почему я вдруг оказалась не у дел?
— Сейчас не время разбираться в этом, Америка. Твои нападки несправедливы. Поверь, я сто лет работал на Брайана и, черт побери, буду предан ему даже после его смерти. Я много сделал для «Битлз», хоть и меньше тебя и куда меньше Брайана. Давай просто из уважения к покойному, который так их любил, выполним свои первостепенные задачи, а потом уже разберемся, кто перед кем облажался.
Лицо Америки залило кипятком. Зазвонил телефон, и Америка инстинктивно сняла трубку. Питер сжал губы и опер голову на кулак, следя за движениями Америки.
— Здравствуйте, будьте добры менеджера или администратора The Beatles.
— Здравствуйте. А кто спрашивает?
— Я промоутер Вудстокской ярмарки музыки и искусств, которая пройдет с пятнадцатого по восемнадцатое августа. Мисс Зами, правильно ли я понимаю? — осторожно спросил молодой человек.
«Тот самый Вудсток», — мысленно отметила Америка.
— Правильно понимаете.
— Мы бы хотели пригласить «Битлз» выступить на фестивале. Мы связывались с Джоном Ленноном, но он отказал, так и не дав внятного ответа, — говорил промоутер с сожалением. — Поэтому мы хотим донести приглашение до вас.
— Я вряд ли дам вам положительный ответ, но он будет внятным. Группа уже завершила концертную деятельность. Сейчас они работают над альбомом и не могут нарушить график репетициями и поездкой. Увы, они не смогут выступить на вашем фестивале.
— Очень жаль. Они очень важные артисты. Спасибо, что уделили время. До свидания, — произнес собеседник и положил трубку. «Но я-то не работаю над альбомом», — хихикнула про себя Америка.
На празднование дня рождения тетушки Мэри через два дня Америка позвала Тода, чтобы представить его уже в новом качестве. Миссис Рамон исполнялось сорок семь, и семья тихо и скромно чествовала Мэри в кухне. Раздался дверной звонок, и Америка поднялась:
— Я открою.
— Кого это нам еще принесло? — любопытствовала именинница.
Через несколько секунд Америка привела в кухню Тода, не подозревающего о том, как о нем некогда отзывалась Мэри.
— Всем добрый вечер! — поздоровался Тод и пожал руки Кармелиту и Рамону.
— Привет, проходи, гостем будешь, — сказала Мэри дружелюбно.
— Дорогая миссис Рамон, — Тод подошел к ней и протянул подарочный пакет. — Я никогда не смогу до конца выразить вам благодарность за то, что вы подарили жизнь Эллине, и уважение за то, что вы сделали для Америки, и восхищение тем, какая вы, но пусть этот презент хотя бы частично расскажет о тех бесконечных…
— Как много слов! — вставая, сказала Мэри и протянула к нему руки. — Иди сюда!
Тод протянул пакет, Мэри взяла его, поставила на стол, потянулась к парню, обняла его и по-матерински поцеловала.
Америка решила воспользоваться растаявшим сердцем тети:
— Это еще не все, — сказала она и взяла Тода за руку. — Тод теперь будет частым гостем в нашем доме, потому что мы встречаемся.
Первой отреагировала Фиби, прокричав:
— У Америки новый муж!
Эллина характерно шикнула на сестру. Мэри, подойдя ближе к Тоду, сказала серьезно:
— Я думаю, ты сам знаешь, какие у меня требования, напоминать не нужно?
— Если только захотите! — Тод клятвенно прижал руку к груди.
В начале новой недели Америка после визита в муниципалитет Вестминстера приехала к Тоду. Он готовил ужин, но едва Америка переступила порог, вышел к ней в прихожую по зову сердца.
— Что слышно? — спросил он, вытирая руки.
— Разрешили перекрыть Эбби в следующую пятницу, но всего на десять минут.
— Ура?
— Ура, — выдохнула Америка. Тод обнял ее.
— Ты снова будешь работать с ними?
— Нет, я для них декоративная монархия. Де-юро я их директор, а де-факто оказалось, что я для них не больше, чем жена МакКартни.
— Жена МакКартни ты тоже де-юро, а не де-факто. И, если честно, это единственная вещь, которая меня в тебе не устраивает.
— Ты прав, надо с этим что-то делать, — решительно сказала Ами.
После ужина они сочинили письмо Полу с просьбой подать на развод. Тод проявил высший такт и не позволил себе ни одного оскорбления в адрес МакКартни.
— Пойдем завтра отправлять? — спросил Тод после того, как Америка перечитала финальную версию вслух;
— Я бы хотела сделать это сама. — Америка запечатывала письмо в конверт. — Спасибо, что помог мне.
— Не за что! Я ведь и сам заинтересован в этом.
Оба замолчали, пока Америка не спросила:
— Что значит твоя фамилия?
— У меня итальянская фамилия со скандинавским корнем «агмунд». Вообще в моем роду кого только не было: с отцовской стороны итальянцы, норвежцы, шотландцы, с маминой немцы и французы. Складывается же так история! А ты бы взяла мою фамилию?
— Определенно.
В субботу Тод летел в Тулузу, Америка предложила подвезти его до аэропорта. До вылета оставалось еще какое-то время, и они сели выпить кофе и поболтать.
— Давай осенью возвращения слетаем в Южную Америку? — воодушевленно предложил Тод. — В Мексику, Аргентину. Или в Колумбию.
— Знакомиться с Маркесом?
— Например!
— Ты не опаздываешь?
— А который час?
— Почти три.
— Жутко опаздываю, но оторваться от тебя не могу!
— А ведь придется.
Америка проводила Тода.
— Я буду скучать, — он прижался лбом к ее лбу, и Америка видела водяную чистоту его голубых глаз.
— И я буду скучать. Доброй тебе дороги.
Уходя, Тод еще много раз оборачивался и посылал воздушные поцелуи.
Приближался день фотосессии The Beatles для обложки нового альбома. Пригласили шотландского фотографа, знакомого Йоко, Иэна Макмиллана. В назначенный день перед студией собралось столько людей, что полиция и не понадобилась бы — толпа перекрыла бы и трассу. Фанаты, зеваки и сотрудники предвкушали съемку. Америка, взяв, как в былые времена, фотокамеру для ведения хроники, была погружена в заботы очередного ответственного момента. Солнце светило ярко, что особенно нравилось Иэну. Все собрались по обеим сторонам проезжей части.
У входа в студию, на ступеньках, сидели The Beatles. Пол и Джон устроились между Джорджем и Ринго и о чем-то преспокойно беседовали. Солнечные лучи подсвечивали волосы, и Америке очень захотелось их сфотографировать. Она незаметно подошла чуть ближе, осторожно, как будто находилась в клетке с хищниками, сделала несколько кадров и заметила, что Пол перевел взгляд с Джона на нее.
— Привет. Мы, кажется, не здоровались сегодня? — Америка услышала голос Пола. В этот момент Америка заметила, что черты его лица как-то повзрослели, стали более мужественными, заострились, исчезло что-то его исконное мальчишеское. Пол был прав, она сегодня обменялась парой слов со всеми, кроме него.
— Привет. Теперь поздоровались.
Америка развернулась и медленно отошла. Сердце буянило в груди от тревоги, стоило Полу оказаться рядом. «Надо отправить ему письмо», — вспомнила Америка о конверте, который уже вторую неделю обещала отнеси на почту, но по непонятной причине откладывала, и он пылился в ящике письменного стола в квартире Эли.
Наконец приехали четыре полицейские машины, и The Beatles встали на тротуаре в том порядке, в котором они собирались пройти по зебре. Две машины встали у зебры, еще две проехали на север, чтобы перегородить улицу там.
Люд высыпал на проезжую часть. Перед зеброй поставили стремянку для Иэна. Америка сфотографировала ребят, ждущих начала съемок. Пол, заметив камеру, начал кривляться, к нему присоединился Ринго. Америка подошла к стоящим у стремянки Мэлу и майору полиции.
— У вас есть десять минут, — сказал начальник оцепления.
Иэн взобрался на стремянку.
— Идите! — воскликнул он.
Широкими шагами они триумфально двинулись по зебре. Америка знала, что после этой фотографии жизнь улицы изменится. Она более никогда не будет спокойной и пустой. Фанаты и так беспрестанно пишут на заборе студии свои послания, но что будет потом? The Beatles прославят ее, закрепят в истории навсегда.
— Видишь? — Мэл показал рукой на человека за автомобилем, непонятливо озирающегося по сторонам. — Заблудился, наверное?
Они с Америкой усмехнулись.
Квартет несколько раз прошелся по зебре туда-обратно. Со стороны это выглядело чудаковато. Все свершилось стремительно. Иэн, сделав несколько снимков, спустился со стремянки, которую тут же сложил и собирался унести. Ее перехватил Мэл.
— Ты поедешь в Кенвуд? — спросил Мэл у Америки.
— В Кенвуд?
— Да, у них там будет продолжение фотосессии.
— Нет, — вздохнула Америка. — Домой поеду.
— Что будешь делать дальше? — спросил Мэл, поставив стремянку.
— Сначала поеду в Америку. Осенью буду ставить спектакль. Кстати, в октябре будет премьера фильма, в котором я снималась в Голливуде. Хочешь сходить?
— Конечно! И Лилли с собой возьму. Америка, пиши старику Мэлу, ему тебя не хватает.
Мэл и Америка крепко обнялись.
После все отправились для продолжения фотосессии в Кенвуд, к продающемуся дому когда-то Джона и Синтии. Ами отчетливо понимала, что это будет последняя фотосессия на развалинах некогда могучей империи. Ей не хотелось слушать, как заколачивают последние гвозди в крышку гроба. Она поехала в Ливерпуль, чтобы провести выходные наедине с собой.
Через два дня Америка собиралась вернуться в Лондон, чтобы в четверг улететь в США. Утром, стоя у плиты и задумавшись, она смотрела в окно, транслирующее заволоченные туманом двор, ограду и соседний дом. Английское лето сделало вчера свой последний вираж и разбилось о землю, распылив туман. В турке варился кофе, и освещенная желтоватым светом кухня наполнилась запахом карамели с кофейным оттенком от прожаренного на дне сахара. В голове Ами звучала музыка этого утра. В турке зашипел поднимающийся к жерлу кофе, и Америка поспешно сняла ее с огня. Круг черного кофе с каймой белых стенок чашки напоминал отрывок ночного беззвездного неба, но налетела буря в виде кудрявых клубов молочных облаков.
Америка вышла на улицу. Стоял холод, но туман не падал на землю замерзшими каплями. В пунктуальной Англии лишь осень не считается с расписанием. Америка поставила деревянный садовый стул на газон под яблоней и села, утешая себя мыслью, что через несколько дней она улетит в места растянутого, как провод, лета.
Со стороны трассы криком из Преисподней раздался дикий визг тормозов. Он оборвался хлопком, треском гнущегося металла и разбивающегося стекла. Америка никогда не сталкивалась с подобным. Оставив на стуле почти пустую посуду, она выбежала в сторону происшествия. Прямо напротив выезда из двора изгибалась вокруг столба лобовая часть машины, если можно ее так назвать. Америка немедля выбежала на дорогу, попутно гадая, как она оказалась на встречной полосе. За рулем сидел и даже не пытался выбраться белый человек с густой рыжей бородой. Америка обошла автомобиль и попыталась открыть незапертую дверь, но от столкновения ее заклинило, и девушке пришлось попотеть. Когда дверь раскрылась, Ами поняла, что перед ней сидит Джон, который даже не удосужился пристегнуться. Правая рука, просунутая в руль снизу, почти не пострадала, а в левую, лежащую на колене, впивались мелкие осколки лобового стекла. Америка поднесла руку к носу Джона, и горячее дыхание обдало ее пальцы.
— О нет, — вздохнула Америка и подтолкнула Джона в плечо. — Джон!
Он не очнулся. Америка сбегала в дом за стаканом воды и вызвала врачей. Когда она вышла, из домов лениво высунулись зеваки, а Джон открыл глаза и удивленно озирался по сторонам.
— Черт возьми! Что я здесь делаю? Америка!
Америка, поставив стакан под лобовым стеклом, взяла левую руку Джона в свою.
— Это я хочу у тебя спросить, — сказала она. — Сейчас будет больно.
— Я нихрена не помню! — воскликнул Джон. Америка вытянула из руки осколок. Джон скривился.
— Садиться за руль пьяным — идея так себе, — отчеканила слова Америка.
— Я не пил, — возразил Джон, на что Америка ответила резким рывком стекла. — Лучше уж быть бухим, чем садиться за руль! Клянусь, больше никогда не сяду.
— Героин ничем не лучше алкоголя, если не сказать похуже.
Америка, завершив избавление рук от осколков, промыла водой раны, села на заднее сидение и стала дожидаться врачей в полном молчании. Ожидание оказалось недолгим, и к разбитой колымаге Джона подъехала карета скорой помощи, из которой выскочил фельдшер.
— Как? — удивлялся он, глядя на машину. — Как это так?
Джону пришлось ответить на несколько вопросов и потерпеть неприятный процесс обработки ран, прежде чем его погрузили в транспорт. «Если бы я не вышла во двор, я бы ничего не услышала», — вздохнула про себя Ами. Джон молчал, иногда вздыхая, словно собирался что-то сказать. Америка второй раз в жизни видела его таким. Человек, который при первой встрече не постеснялся над ней поиздеваться, который часто говорит вперед мысли, палец в рот ему не клади, стесняется что-то ей сказать. Америка поняла, что он ехал именно к ней. Вскоре они оказались в хорошо знакомом Ами госпитале Уинстона. Пока Джона размещали в палате, Америка вызвонила Джорджа.
— Я уже ничему не удивлен, — вздыхал Джордж. — Хочешь, я сам позвоню Ринго и Полу?
Ами видела Пола совсем недавно, но при мысли о том, что ей пришлось бы ему звонить, по телу прошла та самая неприятная дрожь.
— И Йоко, — сказала она.
Америка позвонила Терри Дорану, который работал ассистентом у Джона и Йоко. «Они прибудут в лучшем случае часа через два», — решила Америка и ушла проведать Леннона.
— Наконец-то одиночная палата! — воскликнул он. — Спасибо, что не прошла мимо, помогла мне.
— Не за что, — безразлично ответила Америка. — Я вовремя вышла во двор. Но я не могу понять, почему ты оказался напротив моего дома?
— Я не помню, хоть убей. Штраф, конечно, мне выписали нехилый.
Америка села на стул у стены.
— А домой ты не хочешь, нет? — спросил Джон недовольно. Америка не ответила. Он хотел сказать что-то еще, но его тонкие губы спрятались в бороде. Америка вышла из палаты и оказалась у окна. От тумана не осталось и следа: он будто поднялся в серое небо и обнажил родильное отделение больницы. Ами вспомнила осень 65-ого. В этой больнице оборвалась их с Полом общая жизнь, зарождавшаяся в ее утробе. Каждый день Америка чувствовала, что умирает, но Пол хватал ее сильными руками и прижимал к себе. Их духовная близость была максимальной, какой более никогда не была. Америка удивилась, как темные дни с годами могут вспоминаться как светлые.
Америка спустилась вниз, в зал ожидания и, притулившись на неудобном стуле, прикорнула. Она не поняла, сколько времени провела в подобии забытья, но ее разбудило предчувствие скорого появления кого-то. Ами поднялась и прошлась по этажу, пока не заметила в дверях Джорджа и Ринго. Они оглядели фойе в поисках Америки и, заметив, неохотно двинулись в ее сторону.
— Привет, — сказали мужчины вразнобой, обнимая Америку.
— Что произошло? — поинтересовался Джордж.
— Снова лихачил, наверное, вылетел на повороте в столб. Ему дважды повезло: он не разбился, и это случилось рядом с моим домом.
— А как он там оказался? — опередил Ринго Джорджа.
— Я спрашивала, говорит, что не помнит, — вздохнула Америка.
— Накидался чем-то, — резюмировал Джордж.
Двери в больницу вновь открылись — влетел Пол и тоже стал оглядывать фойе. Джордж и Ринго подзывающе помахали ему руками, и Пол широкими шагами подошел к ним. Сердцебиение Ами вновь ускорилось и стучало так громко, как на фотосессии.
— Привет. Что с Джоном? — поинтересовался Пол, даже не взглянув на Америку.
— В аварию попал, я же говорил, — напомнил Джордж. — Давайте уже навестим этого калеку.
Все четверо поднялись в палату Леннона. Войдя, они окружили его постель и молча стояли над спящим Джоном. Он открыл глаза, взял с тумбочки очки и оглядел всех присутствующих:
— Че стоите, как дети над умирающим отцом?
— Вообще-то мы приехали из Лондона, чтобы навестить тебя, — тихо произнес Ринго.
— Ого, какая честь! — воскликнул Леннон, фыркнув.
— Джон, — попыталась усмирить того Америка.
— Не надо меня воспитывать, как ребенка! — продолжал брыкаться Джон.
— Ладно, поговорите без меня, — ответила Америка и вышла из палаты.
Сбоку вновь глядело на Ами здание родильного отделения, освещенного красными закатными лучами. Как много выходит оттуда счастливых людей, и как мало — опечаленных. Когда-то Америка оказалась в их числе. Иногда мысли об этом отступали, а иногда завязывали узлом ее горло. Америка отвернулась от окна и увидела бегущую на нее Йоко. Без приветствия она пробежала мимо нее к палате и, широко распахнув дверь, кинулась к Джону.
— Джонни! — услышала Америка.
— Йоко, душа моя! — ответил Джон, сжимая рыдающую жену в объятиях.
Джордж, Ринго и Пол молча вышли из палаты и встали у Америки.
— Слушайте, давайте в какое-нибудь кафе зайдем? Я с утра не жрал... — мрачно предложил Ринго. Все одобрительно закивали, после чего двинулись на улицу. Ночной холодок постепенно опускался на землю с закатом. Америка чувствовала, как ее прожигали взгляды троих идущих рядом молчащих мужчин. Дойдя до ближайшего придорожного кафе, они вошли внутрь, напряженно оглядывая окрестности. К счастью, никто не планировал на них накидываться и в кафе было мало посетителей — на то и воскресный вечер.
Они расселись на двух диванах, стоящих по обеим сторонам столика, Америка рядом с Джорджем напротив Пола и Ринго, и уставились в меню. Заказав плотные блюда и пиво для Ринго, они принялись молча уплетать их, устремив суровые взгляды в тарелки. Ринго время от времени брал солонку и солил пенящийся напиток. Америка изучала каждого взглядом. Ринго быстро уничтожил стейк и безразлично глядел в бар, водя пальцами по граням пивной кружки. Джордж сдвинул брови и принял не просто суровый, а грозный вид. На ерзающего и нервно подергивающего ногой Пола Ами старалась не смотреть, чтобы не встретиться с ним глазами.
Ринго вытер рот салфеткой и поднялся.
— Поеду я, а то семья ждет.
Джордж пробурчал: «Подожди!» и поспешно смел с тарелки оставшиеся кусочки.
— Ринго, но ты же выпил, — возразил Пол.
— Это всего лишь пиво. И мне нужно вернуться домой, к семье, — ответил Старки.
Джордж встал, достал из карманов несколько смятых бумажек и бросил на стол.
— Этого должно хватить, — сказал он с полузабитым ртом.
Не попрощавшись, они скрылись из зала, неожиданно оставив Пола и Америку наедине. Америка смотрела, как Пол доедает свою отбивную и иногда переводила взгляд на свою пустую тарелку, чтобы занять себя. Мимо прошагал официант, и Америка остановила его, чтобы попросить счет. Пол поднял на нее глаза, продолжая жевать. Официант ушел, и МакКартни проглотил большой непережеванный кусок.
— Ты меня ждешь?
— Счет, — ответила Америка и, отведя взгляд в сторону, оперлась на спинку дивана. Пол замер на месте, она видела это боковым зрением.
— Давно я не ел такого жирного мяса, — произнес он. — Думаю, после этого еще нескоро возьму в рот хоть крошку.
Америка одарила его пустым взглядом, но ее нутро наполнялось кипящей кровью. Сейчас, в конце трудного дня, приправленного горечью воспоминаний о безвозвратно ушедших днях, понимала, почему ей не хватало сил послать письмо с просьбой о разводе: она скучала по Полу и отпускала его с большим трудом. Наверное, у них еще есть шанс не остаться врагами.
Официант принес счет, и Америка расплатилась. Пол окончательно уничтожил ужин и поднялся одновременно с Америкой. Оба отправились в гардеробную — Ами прибавила шаг, чтобы оставить Пола немного позади. Оба молча оделись и вышли на крыльцо. Всюду в темноте шелестели капли вечернего ливня. Простояли в безмолвии пятнадцать минут, но дождь лишь усилился, даже ветер поднялся.
— Америка, — услышала вдруг она. — Поехали в клуб. Выпьешь со мной?
Замерзающая Америка, у которой от ветра заслезились глаза и покраснели нос и щеки, и это было едва видно в свете фонаря, сгоряча согласилась. Пол что-то бросил и вернулся в кафе, по всей видимости, к таксофону. Дождь усилился еще больше и стал яростнее лупить по асфальту и по листьям, ветер неистовее дул в глаза. Америка выглядела так, будто вот-вот заплачет.
Пол вышел и встал напротив Америки по другую сторону крыльца.
— Как жизнь? — спросил вдруг он.
— Отлично. За два дня не изменилась, — шмыгнув носом, ответила Америка. «Дура. Зачем я только еду с ним? Он обманщик. Ты хочешь развода. Он снова предаст тебя, ты знаешь это и снова поддаешься чарам?» — спрашивала сама себя Ами, разглядывая его смолистые волосы, касающихся воротника.
— Сейчас я тебя отпою, согреешься, — сказал он и, видимо, улыбнулся.
Америка сжалась от холода и перепалки разума и сердца: «Ненависть!» — кричал разум, «любовь!» — кричало сердце. Подъехал автомобиль, Пол галантно открыл дверь, и Америка села на заднее сидение, куда следом примостился Пол. «Почему я не сопротивляюсь?» — думала она, ощущая через толщу холодной влаги дождя тепло Пола.
Их привезли к какому-то элитному ночному клубу, над которым горела вывеска, словно приехавшая сюда из Лас-Вегаса. Пол расплатился, и они с Америкой двинулись в заведение. Пройдя мимо пьяных танцующих молодых людей, Пол и Америка сели на два свободных места у барной стойки.
— Будешь мартини? — поинтересовался Пол. Америка кивнула, и МакКартни обратился к бармену: — два мартини, пожалуйста.
Бармен звякнул двумя треугольными бокалами.
— Спасибо, что согласилась пойти со мной, — улыбнулся Пол. — Выглядишь супер.
— Надо же нам налаживать хоть какие-то отношения, — вздохнула Америка, оперев голову на руку. Бармен поставил перед ними два сосуда, на дне которых подрагивала оливка.
— За тебя, — произнес Пол, подняв бокал на уровень своих глаз и стремительно выпил содержимое, проглотив оливку. Америка сделала несколько глотков сладкого напитка и остановилась, заметив блеснувшее на левой руке Пола обручальное кольцо, которое он снял для поддержания имиджа на следующий день после свадьбы и ни разу за годы брака не надевал.
— А давай устроим своеобразный рейд по коктейлям? Перепробуем все, что вспомним? — задорно спросил Пол.
— Если не боишься за самочувствие утром. — Америка сделала еще пару глотков.
— Хуже точно не будет, — бросил Пол и вновь обратился к бармену: — Два веспера. Напиток Джеймса Бонда.
Пол коротко окинул взглядом девушку и добавил:
— Кстати, Линда недавно звонила. Она в конце месяца должна родить, приглашает в гости, зовет меня стать крестным отцом. Поедешь?
Бармен стал шумно мешать напиток в шейкере.
— Я и так через несколько дней лечу в Штаты. Заеду, — пожала плечами Америка, достав со дна оливку зубочисткой.
На стойку опустились два бокала с напитком темно-желтого цвета.
— А куда ты едешь? — спросил Пол, передавая Ами бокал.
— На фестиваль в Вудсток позвали, — Америка сделала глоток веспера и сморщилась. — Там водка?
— И водка, и вино...
— Да, не для слабонервных.
— Ты права, нужна закуска, — Пол назвал что-то еще бармену, и тот протянул им тарелочку фруктов. Америка быстро проглотила кусочек апельсина и заметила, как Пол пристально смотрит на нее. Когда она обратила на него свой взор, он слегка улыбнулся.
— Просто смотрю, — поспешил оправдать себя МакКартни. — Я тут продолжаю с Мэри Хопкин работать, ищу на лейбле другие таланты, чтобы их продюсировать. Скоро новое десятилетие, пора взращивать новое поколение кумиров.
— Ой, как противно ты заговорил, — промолвила Ами, вращая сосуд с веспером.
— А что? — непонятливо переспросил он.
— Только вслушайся: «взращивать новое поколение кумиров». Ничего не кажется странным?
— Ты права, звучит по-идиотски, — усмехнулся Пол. — Но я на твоем месте послушал бы.
— Ты же мне ее ставил, — сказала Америка, глотнув напитка. — Честно сказать, не впечатлила.
— А то! У тебя, как у заядлого поклонника Эллы Фитцджеральд, требования завышены, и это хорошо! — Пол окинул взглядом бокалы с остатками веспера. — Чувствую, веспер пошел. Два Манхэттена, — крикнул он в сторону бармена.
— Осенью я буду продюсировать первую пластинку Мийами, — поделилась Америка.
— Да ты что? Я думаю, у вас получится классная работа! Интересно, а женщины когда-либо продюсировали альбомы? — Пол закурил.
— Интересно, продюсировали ли женщины альбомы других женщин, — сказала Америка, и Пол усмехнулся.
— Ты сказала, что на Вудсток едешь, — сказал он, выдохнув дым. — А что там будет? Если это не секрет, конечно.
— Фестиваль. Что-то вроде Монтерейского, на который мы не попали. Много популярных музыкантов, хиппи, палатки, костры, — Америка вспомнила о том, что и самих The Beatles туда приглашали, — меня Дженис Джоплин позвала.
— Правда? — он удивленно повел бровями, отряхивая пепел с сигареты.
— Правда. Мы уже около полугода переписываемся.
Перед МакКартни и Зами оказались две рюмки с темно-коричневым «нектаром».
— За тебя, — произнес Пол, они чокнулись и сделали по паре глотков. Америка тоже зажгла сигарету и затянулась. Повисло неловкое молчание. Шумел топот танцпола, звучали незнакомые голоса и противная музыка.
— Как там Эллина, Мэри, Фиби? — вдруг спросил Пол, давя сигарету в пепельнице. Ами, вспомнив о постигшей открытки от Пола трагической судьбе, еле сдержала смех.
— Хорошо, — весело сказала она. — А как Джим, Анджела, Рут? Джин и Бетт?
— Тоже. А как там Омпада и Пит?
— Также. Работают, детей воспитывают, — она быстро затянулась, — Билли у Пита в группе играть стал.
— Давно пора было! — воскликнул Пол. — Они, конечно, оба очень талантливые. Нельзя упускать их из вида. Давай выпьем за нашу опору: родственников и друзей!
Пол и Америка вновь сдвинули сосуды и уничтожили содержимое.
— М! — громко промычал он, еще не проглотив напитка. Америка вопросительно посмотрела на Пола, который произнес: — Я тут недавно узнал как правильно пить текилу. Поделиться?
Длинный день и три крепких напитка подействовали на Америку, и она устало кивнула. Пол попросил у бармена две порции текилы. Парня, казалось, не заботила странность запросов клиентов — он к такому привык.
— А где тут солонка? — Пол оглядел барную стойку и спустился со стула. — Подожди меня, ладно?
— Куда я денусь, денег у меня нет, — произнесла Ами тихо. Пол рассмеялся и отошел к пустому столику, взял солонку в виде мельницы и уверенным шагом вернулся обратно. Подали текилу с лаймом.
— Дай мне руку, — попросил МакКартни. Ами покорно протянула левую руку, и он потянулся к ней обеими руками. Снова заблестело обручальное кольцо, которое появилось на нем как раз тогда, когда оно разнадобилось.
— Ты надел обручальное кольцо? — спросила Америка удивленно, взяв левую руку Пола и тут же ее отпустив. Пол сконфузился.
— На то есть свои причины. Я его уже не сниму, — произнес он тихо в ответ.
— Расскажи мне.
— Ты мне не поверишь, — сказал он тихо, с толикой досады и стыда.
Америка за время знакомства с Полом научилась отличать зерна от плевел. Она знала, когда он пытался заарканить девушку, а когда говорил искренне.
— Нет уж, лучше скажи, — Америка слегка подалась вперед.
— Просто, понимаешь... Я вдруг понял, что время The Beatles прошло. Это меня как будто шарахнуло по башке. Если ушли «Битлз», значит, времена разгула и метаний прошли и подавно. Я всегда воспринимал себя популярным и желанным, считал, что мне доступна любая, и мне все сойдет с рук, потому что это я, и все эти поступки — это попытки доказать себе это. Знал, что не умру холостяком. Мне не хватает слов, чтобы выразить свой стыд и то, насколько ясно я начал понимать настоящие ценности. Когда Ринго сказал, что его ждет семья, меня передернуло. Меня дома не ждут, никто меня не ждет. Те девушки, они ведь ждут не меня. Поздно гореть однодневными страстями, пора посвящать себя дому, семье, отцовству. Вот, что я понял. Только вот поздно.
— Если ты так действительно думаешь, лучше поздно, чем никогда, — Америка почему-то ему поверила. Она всегда знала, что у Пола хватит выдержки, чтобы быть преданным, семейным человеком. Она неожиданно для себя самой прониклась былым доверием к нему, но не была уверена в своем желании, чтобы все вернулось на круги своя. — А теперь расскажи, как правильно пить текилу.
Пол снова взял ее руки в свои. Америка то и дело поглядывала на его кольцо.
— Смотри, сначала нужно насыпать на это место щепотку соли. — Он взял солонку и посыпал немного на место между большим и указательным пальцами. — А теперь...
Америка заметила, как тяжело дышит Пол и как покраснело его сосредоточенное лицо совсем близко. МакКартни вздохнул, взял лайм и выжал его над рукой, и сок закапал на соль.
— Пей, потом слизывай.
Америка с удивлением посмотрела на Пола и сделала так, как он сказал.
— Вкусно, — сказала она, покачав головой от жгучести напитка. Пол не торопился повторить за ней и, уткнувшись локтем в стойку, подпирал рукой голову. Глаза, изучающие лицо девушки, блестели.
— Ами, ты такая красивая... — пролепетал он. Америка смутилась и промолчала. — Я никого красивее тебя не видел.
Он вытянул руку, лишив голову опоры, и обхватил правое запястье Америки.
— Я такой дурак, что упустил тебя, — прошептал он. Пол ослабил хватку и положил теплую руку на прохладную шею, и Ами не заметила, как его губы вновь вернулись к ней. Америка склонялась к тому, что происходящее — правильно. Их поцелуй длился несколько минут, и Пол нехотя прервался, заставив влажные губы Америки гореть. Он опрокинул в себя текилу и бросил несколько смятых купюр из бумажника, потянув Америку за собой, целуя. Оба чувствовали нарастающее возбуждение и предпочитали о нем молчать, зная, что словами сделают только нелепость.
Оторвавшись от поцелуя, Пол остановился на распутье перед женским и мужским туалетами.
— Куда? — спросил Пол полушепотом.
— Все настолько пьяны, что все равно, — томно ответила Америка, и Пол, впившись в губы супруги, почти что втолкнул ее в первую кабинку женского туалета и запер хлипкую дверь. Он расстегнул штаны и прижал Америку к стене, широко раздвинув ее ноги. Они не сдерживали стонов, которые разносились по всему помещению, отражаясь от кафельных стен, и продолжали кусать друг друга в губы, Пол расстегнул верхние пуговицы ее блузки и целовал шею, покусывал ее кожу, пока Америка не отстранилась.
— Не могу я так... поехали домой.
Они кинулись в первое попавшееся такси, где продолжали покрывать друг друга нескромными поцелуями. У нее не оставалось сомнений, впускать ли Пола в дом. Она об этом даже не задумалась, когда он внес ее на второй этаж и бросил на мягкую кровать.
Америка неожиданно для себя проснулась под тепленьким бочком спящего Пола. Дома стоял собачий холод, и Америка чувствовала это замерзшим носом. Как все-таки здорово оказалось лежать в обнимку с Полом, который вчера ее напоил до утренней головной боли и соблазнил. Он слегка посапывал, а Ами вслушивалась в его дыхание. Сейчас все будет по-новому... точнее, по-старому.
Она вновь заснула и проснулась уже от звука дрожащей чашки на блюдце. Открыв глаза, она увидела Пола, вносящего поднос в комнату. Америка присела на кровати, и Пол протянул поднос с завтракам и кофе ей.
— Доброе утро, дорогая, — произнес он ласково. — Это тебе.
— Спасибо, доброе, — ответила она, приступая к еде. Он дал ей немного времени на завтрак.
— Скажи, а когда ты вылетаешь в Штаты? — спросил Пол после некоторого нетерпеливого молчания.
— Четырнадцатого, — ответила Америка, отхлебнув кофе. — Билет в верхнем ящике тумбочки с твоей стороны лежит. Можешь посмотреть.
Она делала вид, будто не понимает, для чего он спрашивает это. Пол достал из ящика билет и начал судорожно вчитываться:
— Можно я поеду с тобой?
— Если хочешь, — ответила Америка, снова отхлебнув кофе. Пол присел на край кровати и потянулся поцеловать Америку.
— Мне так жаль прошедших месяцев. Очень жаль. Я на самом деле идиот, ведь их бы могло и не быть. Но с другой стороны, за эти месяцы я так много думал о семье, что ко мне наконец пришло осознание. Твоя холодность меня очаровывала, ты никогда не разговаривала со мной вот так: как с незнакомцем, полуприятелем. Я никогда не переставал любить тебя, но я влюбился в тебя по-новому. Я хочу начать все заново.
Америка отвела серьезный взгляд и слегка улыбнулась своим мыслям. Она знала, что так правильно. Глупо, противоречиво. Нечестно по отношению Тоду, наперекор чувству собственного достоинства и гордости… но правильно по интуиции.
В Лондон Пол и Америка вернулись уже вместе. Америка поняла, что невероятно соскучилась по дому на Кавендиш, по Марте и Эдди, по прежней жизни, от которой оставалось уже все меньше и меньше.
Америка не без волнения думала о том, как расскажет всем, что решила простить Пола и вернуться к нему. И совершенно больно было думать о том, как она сознается во всем Тоду. Она не могла решиться позвонить ему.
— Америка, — бледный как снег Пол, не в силах закончить предложение, молча протянул жене свежую газету.
«Двадцатишестилетняя актриса Шэрон Тейт, жена Романа Полански, находившаяся на восьмом месяце беременности, и четверо ее друзей найдены убитыми в доме Полански в Лос-Анджелесе. На их телах колотые и огнестрельные раны и следы удушья. Ребенка Тейт спасти не удалось».
— Какой ужас, — еле произнесла Америка. — Ребенок…
— Там не все, — добавил Пол.
«На входной двери убийцы написали кровью Тейт слово «свинья», а на стене в гостиной “Healter Skelter” — название песни The Beatles из альбома 1968 года с орфографической ошибкой {?}[Правильно просто “Helter Skelter”]».
— Что это все значит? — недоумевала Америка.
— Черт его знает… — Пол закурил.
— Боже, я же совсем недавно видела Романа и Шэрон в Калифорнии, они просто сияли от счастья! Как так? Кем надо быть, чтобы убить беременную женщину? чтобы вообще убивать людей?
— Этого я тоже не понимаю… Стоит ли нам сейчас ехать в Америку? Не опасно ли это?
— Я все равно поеду, — категорично отрезала Америка.
Отойдя от шока, Америка стала предвкушать поездку, жизнь среди хиппи, в палатке, перед костром, около леса, слушая живых легенд — ее современников.
Сразу после взлета Америка провалилась в сон. Снился лес и цветное облако чудных людей, говоривших на непонятном языке. Облако поглотило Америку, неизвестные слова становились все понятнее и понятнее, и она смогла вставить несколько неловких фраз. Они поплыли мимо других людей у костров. Те не махали ей рукой, не смотрели подобострастно: «Да-да, я узнал тебя! Ты же...»
Америка открыла глаза, оглядела прокуренный салон и под гудение турбин уснула вновь. Эти сны походили уже на лоскутное одеяло из сумбурных кусочков, вышитое цветными лентами полотно. Переменившаяся музыка моторов разбудила ее вновь, когда самолет заходил на посадку. Спросонья Америка дрожала от холода, гуляя взглядом полуоткрытых глаз по впереди стоящим креслам, пытаясь разобрать какой-нибудь звук в слившемся гаме голосов, покрытом шипящей звуковой пеленой из-за заложенных ушей. Справа, у иллюминатора, сидел Пол, откинув голову и зажмурив глаза, видно, от боли в голове. Когда Америка посмотрела на него, в глазах начало рябить.
В Нью-Йорке стоял непривычно прохладный августовский четверг. Сразу после посадки пассажиры волной вскочили с мест и потянулись к полкам. Когда б;льшая часть толпы исчезла, Пол, кряхтя, достал тяжелый бесформенный рюкзак болотного цвета с привязанной сверху палаткой в ярко-желтом чехле, взвалил на спину и, сгорбившись под тяжестью груза, зашагал к выходу.
Аэропорт гудел, ревели взлетающие лайнеры-птицы. Америка ерзала, пытаясь укрыться от мнимого холода. Получив багаж, Пол и Америка оказались в маленьком ресторанчике с раскладной мебелью для пикников и миниатюрными деревьями в огромных глиняных горшках и сели у стеклянной стены друг напротив друга.
— Я тебе обещаю, эти дни будет незабываемыми... — ласково произнес Пол и поднес правую руку Ами к губам. — Это будет наше новое Лето Любви. Как же я тебя люблю. Считаю себя полным идиотом из-за этого дурацкого лета...
— Забудь его. Его не было.
— А его правда не было.
Пол целовал пальцы Америки, не сводя с нее взгляда. Пообедав воздушным омлетом с хрустящей корочкой, свежим овощным салатом и кофе, они отправились забирать взятую напрокат машину, на которой поехали к месту сегодняшнего ночлега — они остановились у старого товарища Линды по работе в журнале “Town&Country”, шестидесятилетнего Ларри Ларрисона. Он жил в Ньюарке, поэтому к нему было удобно добираться из аэропорта, а на следующий день от него было удобно ехать на фестиваль.
Они оказались у Ларри около восьми вечера. Стены небольшой квартирки были завешаны пестрыми коврами, такие же мохнатые ковры покрывали полы, отчего комнаты казались тесными, но теплыми и уютными. Гостиная была заставлена полками и стеллажами с пластинками, преимущественно джазовых инструменталистов: Билла Эванса, Гила Эванса, Майлза Дэвиса, Дэйва Брабека и Пола Дезмонда, Чета Бейкера, Ронни Скотта, Телониуса Монка, Дона Ширли. Америка с разрешения хозяина поставила пластинку Чика Кориа с яркой обложкой {?}[Дебютный альбом "Tones for Joan's Bones"].
Пол и Америка устроились на диване в гостиной, а Ларри, поставив на журнальный столик чашки и чайник чая, сел на бесформенное кресло рядом. В приоткрытое окно бился прохладный ветерок. В углу тихо журчала музыка. Америка, подогнув ноги, лежала головой на колени Пола и ощущала вибрацию его тела. Левой рукой Пол водил по ее волосам. Затуманенный взгляд заскользил по коврам, полкам с пластинками, журнальному столику, седине мистера Ларрисона, окну, снова по коврам… Тяжесть тела после изнурительно длинного дня ощущалась совершенно как в детстве. Мелодичный диалог двух бархатных мужских голосов расплылся и растворился во мгле опущенных век…
Америка проснулась свежим утром. Солнечные лучи застревали в шторах. Ноги были укутаны во флисовый плед с шотландским узором. В голове крутились слова какой-то песни. Но где Пол?
Америка обернулась на едва слышимое сопение в дверной проем, ведущий в маленькую комнатку, заставленную полками уже с книгами. Среди них на небольшом диванчике ютился Пол. Америка тихонько встала с дивана, прокралась к мужу и поцеловала его. Веки дрогнули, он открыл глаза, улыбнулся и потянул меня в объятия.
— Как тебе спалось? — спросил Пол.
— Как будто я в Нью-Йорке. А тебе?
Пол хихикнул.
— Похожее чувство.
Америка потянулась к правой руке, где висели не снятые на ночь часы.
— Шесть, — резюмировала Америка. — Выезжать надо.
— И не поваляемся даже?
— В земле поваляемся, — иронизировала Америка, поднимаясь.
— Нет, нам действительно нужно выезжать так рано? — Пол сел.
—- Да, нам действительно нужно ехать. Я хочу успеть со всеми пообщаться.
Приняв душ, Пол и Америка вышли в кухню, где их уже сидел Ларри.
— А, уже проснулись, милые мои? — улыбался он. — Сейчас я вам сделаю чаю с молоком. Заодно покажу, как ехать.
Супруги сели за квадратный деревянный стол небольшого размера, придвинутый к окну. Налив в кружки обещанный чай, Ларри разложил карту штата Нью-Йорк и отмечал красным карандашом путь до Бетела, городка в округе Салливан, где должен был проходить фестиваль. Америка смотрела в окно: погода внезапно испортилась. Вчерашняя прохлада сегодня обратилась в серые облака, которые чернели ближе к горизонту.
Допив чай, Америка заметила, что Ларри и Пол давно обсудили дорогу и спорят о политике и, вежливо поблагодарив хозяина, встала.
— Ну, удачно вам доехать, ребятки! — махал рукой Ларри, стоя у машины, пока Пол пытался ее завести. Америка заметила первые капельки дождя, который превратился в настоящий ливень к моменту, когда они выехали. Дорогу размыли большие лужи, от которых взмывали вверх струи воды, когда в них на большой скорости угождали колеса. Вскоре начал виднеться хвост пробки.
— Вот же пакость! — выругнулся Пол. — Как ты знала? Ты опять все знала…
Америка вгляделась в карту и поняла, что вариантов объехать пробку нет. Они доехали до затора и остановились. Пол недовольно выдохнул.
— Единение с народом, — сказал он, постукивая по дрожащему рулю. Еще никогда они не стояли в пробке так долго. Очевидно, что фестиваль вызвал огромный ажиотаж: линия из машин казалась бесконечной. Пол включил радио как раз в тот момент, когда передавали новость об очереди из машин, выстроившемся в округе Салливан.
— Интересно, о чем они? — шутливо спросил он.
Через пару часов непростой путь был пройден, и на поляне палаточного лагеря, среди разномастно расписанных фургонов Пол и Америка примостили свою голубую машинку. Неравнодушные тусовщики, ни разу не указав на то, кто перед ними оказался, пытались помочь расставить палатку, но скорее мешали Америке, которая, тряхнув стариной, ловкими движениями собрала каркас и натянула брезент.
— Видно, ты хиппушка со стажем… — с умудренным видом сделал вывод стоящий рядом парень с повязкой на голове.
Америка села на чехол от палатки и закурила, Пол полез наводить уют внутри возведенного женой шалаша. Разглядывая усеянную людьми, палатками, машинами и разным барахлом поляну, а вдалеке ярмарку с цацками и побрякушками, Ами увидела девушку среднего роста с темно-русыми волосами, в цветном костюме из легкой летящей ткани с бусами до пупка, решительно перешагивающую многочисленные препятствия. Она показалась очень знакомой, совсем не похожей на остальных. Внезапно взгляд этой девушки уперся в Америку. Дженис Джоплин!
— Америка Зами? — спросила она голосом с песчинками хрипоты, подходя ближе. Америка встала.
— Да, это я, Дженис, — улыбнулась Америка, уверенная в том, кто перед ней стоит. Дженис протянула руки, увешанные браслетами, фенечками, ленточками и веревочками, к голове Америки и наклонила к себе:
— О Лорд, в жизни ты еще прекраснее, — сказала она, приблизившись и разглядывая лицо Зами. Америка чувствовала кожей холодное прикосновение колец на пальцах Джоплин. Дженис отпустила голову, и девушки крепко обнялись. — Ты была права, мы встретились!
Джоплин и Зами долго не отпускали друг друга, довольствуясь долгожданной встречей. Америка гладила маленькую Дженис по волосам, вспоминая нежность, чувственную беззащитность ее писем.
— Так, я должна обязательно познакомить тебя с моей компашкой! — решительно произнесла Дженис, взяв Америку за руку. Из палатки вылез Пол.
— Ну вот теперь можно лежать! — Пол поднял взгляд на Америку и Дженис.
— Привет, мистер МакКартни! — Дженис протянула свободную руку, Пол неуверенно ответил. — Рада знакомству. Ты не возражаешь, если я заберу у тебя жену до вечера? — спрашивала Джоплин скорее формально. Во взгляде Пола читалось возмущение этим поворотом сюжета, которое неожиданно сменилось лучезарной, добродушной улыбкой:
— Да, конечно. Она же не моя собственность и имеет право на свои развлечения.
Америка и Дженис ушли в другую сторону долины, еле протискиваясь в тесноте и переступая через уже лежащих людей. Они дошли до большой палатки, перед которой на раскладных деревянных стульях сидели блондинка поистине ангельской внешности с вплетенными в волосы нитками и двое мужчин. Первый из них, с бесформенной эспаньолкой и черными растрепанными волосами, был одет в огромный серый свитер и расклешенные джинсы, под которыми виднелись ботинки “Vans”. Второй мужчина сидел босиком. Он был худощавый, немного смуглый, с большими карими глазами, длинными каштановыми волосами и стриженной бородой, в бесформенной одежде с ближневосточными узорами. От него исходила аура некой загадки: он молчал, улыбался, жмурился от рассеянного облаками, затянувшими весь небосвод, солнечного света и покусывал губы. Иногда он поправлял волосы, и на руках звенели тяжелые металлические браслеты, висящие вперемешку с цветастыми фенечками, — их было намного больше, чем у Дженис.
— Знакомьтесь, Келли, Моррис, Браслет, — Америка Зами, — представила всех Дженис.
— Очень приятно, — отозвалась блондинка. — Присаживайся.
Америка села рядом с молчаливым хиппи, чувствуя возрастающее притяжение. Келли и ее собеседник продолжили разговор, как ни в чем не бывало. Сосед Америки будто бы совсем не заинтересовался гостьей и продолжал смотреть вдаль, на далекую-далекую тучу, но вдруг перевел взгляд на Америку.
— Знаешь, почему меня зовут Браслет? — произнес он тихим и низким голосом. Он закатал рукава, и взору открылось еще больше браслетов и фенечек.
— Браслет, может, сделаешь Америке массаж головы? — предложила Дженис, присаживаясь между Америкой и Моррисом, и добавила: — Он это делает просто потрясающе!
— Хорошо, — парень встал за спину Америки, и девушка почувствовала прикосновение длинных пальцев к голове. Она закрыла глаза и услышала, как вдалеке звучат гитары и одинокая флейта, как плотники сколачивают сцену, как шуршит лес, как смеются и звенят бутылками. Келли и Моррис продолжали упоенно болтать и смеяться. Браслет водил ногтями между прядями, гладил, иногда тянул волосы, и от приятных ощущений по телу пробегали мурашки такой силы, что Америка выгибала спинку.
— Как часто ты моешь голову? — внезапно спросил он, расчесывая пальцами ее волосы.
— Каждый день, — тихо ответила Америка.
— Лучше так не делать, — предупредил хиппи.
— Почему?
— Так они становятся сухими, — Браслет продолжал гладить ее голову, и Америка под аккомпанемент шумов стала проваливаться в странную дремоту.
— Уже пятнадцать минут пятого! Почему же концерт не начинается? — проснулась она от чьего-то возмущенного возгласа и тихо последовавшего ответа: «Понятия не имею». «В четыре обещали начать», — продолжил кто-то возмущаться.
— Спасибо, Браслет, — поблагодарила Америка. Браслет, отпуская волосы, лишь скромно улыбнулся.
Послышались чьи-то легкие шаги.
— Привет всем! — кричал шатен с темно-зелеными глазами, на вид чуть постарше Америки, не похожий на всех остальных из компашки. Казалось, он, гладко выбритый, коротко стриженный и одетый по-деловому, совершенно не вписывается в антураж. Низ его брюк и парадные туфли уже были испачканы засохшей грязью.
— Привет, Бон! — приветствовала его откуда-то выходящая Дженис, держа в руках флягу. Америка заметила, что Келли отодвинулась от Морриса. — А это Америка Зами, познакомься!
— Очень приятно, — учтиво сказал Бон, сел рядом с Келли и приобнял ее. — Sweetwater опаздывают. Думаем выпустить Ричи Хэйвенса вперед.
— Так давайте уже! Скучно без музыки! — сказала Дженис, размахивая руками. — Что вы там раздумываете? А если не приедут?
— Да, ты права, — согласился Бон и потянулся к пятилитровой банке с питьевой водой. Отхлебнув немного, он передал банку Браслету, поцеловал в щеку Келли и ушел. «Возвращайся», — бросил вслед Моррис и пересел к Келли. Темные тучи полностью затянули небо.
Дженис пустила по кругу флягу. Выпив немного, Америка стала выглядывать сцену, на которой еще долго ничего не происходило. К пяти Дженис привела Америку поближе к сцене.
— Ричи Хэйвенс! — объявили уже в начале шестого. Вышел бородатый человек в длинной оранжевой рубашке с потертой акустической гитарой.
— Я тебя с ним познакомлю, Ами, — говорит мне Дженис. — Слушай внимательно.
Америка, отвыкшая за несколько месяцев думать о Поле, совершенно о нем не вспоминала. Она, потягивая виски из предложенной Дженис фляги, с удивлением разглядывала долину, покрытую словно ковром из людей, и осознавала себя внутри особенного события.
Ричи выступил просто блестяще, исполнив несколько битловских песен, а закончил выступление композицией-импровизацией “Freedom”. После Хэйвенса на сцену вышел гуру Свами Сатчидананда, чтобы поприветствовать и благословить гостей и открыть фестиваль. Америка удивилась, когда гуру назвал фолк, рок и психоделику «божественной музыкой».
Сразу после Свами на сцену вышли сильно задержавшиеся Sweetwater: их в пути остановила полиция.
— Как все круто, — протянула Америка, пока они настраивались. — Жаль, что я не попала в Монтерей два года назад.
— Поверь, сейчас происходит нечто большее, — успокоив Зами, Дженис взяла ее за руку и потянула в сторону леса. — Пойдем, мы вернемся к чему-то более интересному.
Пока они молча двигались, перепрыгивая костры, огибая палатки и рюкзаки, группа настраивалась, а затем начала издавать несвязно-бессмысленные звуки. Девушки дошли до свежего после утреннего дождя леса. Обняв Америку за талию, Дженис шептала, горячо дыша ей в шею:
— Я просто хотела побыть с тобой наедине. Мне не хватало тебя. Я читала твои письма и так хотела к тебе...
Америка смотрела на нее: такую маленькую, трогательную необузданную, закрывающую длинными рукавами свои исколотые руки. Она поцеловала Дженис в макушку, но той этого не хватило, и она потянулась к губам Америки.
Когда они вышли из леса, выступал по голосу совсем юный парень с пушистой головой.
— Это Берт Соммер, ему всего двадцать. Он очень талантливый, — рассказала Дженис, подводя Америку совсем близко к сцене. Когда они подошли, Соммер начал петь “America” Саймона и Гарфанкеля. Положив руку на плечо Америки, Дженис воскликнула: — Слушай, песня для тебя!
Когда Берт закончил, публика долго аплодировала ему стоя.
— Берт, крутой малыш! — крикнула ему Дженис, когда он спускался со сцены.
Когда через полчаса со сцены сходил Тим Хардин, Америка ощутила, как на нее с потемневшего неба падают тяжелые холодные капли. Вытянув ладонь, она поняла, что дождь будет только набирать силу.
— Дженис, можно я схожу переодеться?
— Конечно! У тебя есть дождевой плащ? — спросила Дженис, Америка, разглядывая на красном пуловере появляющиеся точки от капель, ответила утвердительно. Они ушли искать палатку: Пол уже радостно устроился за столом в соседней компании, обнимаясь с двумя девчонками.
— Я здесь постою, — Дженис скромно остановилась.
— Не бойся, все в порядке, — махнула рукой Америка и тихо-тихо прокралась в палатку. Переодевшись и накинув непромокаемый плащ, она вышла.
— Ами, это ты? — пьяно спросил Пол, и Америка вздрогнула от неожиданности. — Ты уже вернулась? Иди к нам, я тоже классную компанию нашел!
— О, я рада, — ответила Америка доброжелательно.
— Привет, Америка! Иди к нам, — активно размахивая рукой, позвал ее хозяин той компании, где обосновался Пол.
— Я была бы рада познакомиться, но меня ждут у сцены, я должна бежать. Буду рада заглянуть к вам завтра. Хорошего вечера, — Америка послала Полу воздушный поцелуй.
Начался проливной дождь, под которым пришлось выступать Рави Шанкару, которого боготворил Джордж Харрисон. Америка и Дженис снова шли к сцене за руки. Поляну осветили мощные фонари.
— Ами... прости, я лезу не в свое дело... — неловко произнесла Дженис немного в сторону.
— Не бойся говорить прямо.
— Правда ничего страшного, что я тебя забираю от мужа?
Америка отвела Дженис немного в сторону:
— Милая Дженис, я приехала сюда в первую очередь потому, что хотела увидеть тебя. Я планировала сюда приехать в одиночку, поэтому это моя праздник. Точнее, наш с тобой праздник. Пусть он развлекается сам, ему полезно.
Голубые глаза Дженис заблестели.
— Тогда ты завтра с нами? — спросила.
— Конечно, — согласилась Ами.
На сцене произошла какая-то заминка. После Рави на сцену долго никто не выходил. Дженис и Америка пришли прятаться под тент и пить бурбон в лагерь к Браслету, Моррису, Келли, Бону. К ним присоединился еще один молодой человек с маленькой головой и женственными чертами лица. Его звали Кэл, он говорил немного, стесняясь своего некрасивого голоса, но все же больше, чем Браслет. Наблюдая за Келли, Моррисом и Боном, Америка приходила к выводу, что между ними сложился любовный треугольник.
Около одиннадцати объявили Мелани, и к микрофону вышла темноволосая девушка. Дженис импульсивно потянула Америку к сцене. Шел сильный дождь, они шлепали по лужам и грязи. Мелани запела песню Дилана “Mr Tambourine Man”, и Америка подпевала ей, запыхаясь от быстрого шага. Публика зажгла свечи, и вся долина оказалась освещена словно бы спустившимися с неба звездами
— Смотри, смотри! — Америка дернула Дженис за рукав. Она обернулась и застыла на месте. — Жаль, здесь нет Боба.
— Было бы круто написать о песню о свечах под дождем…
— Это очень красиво, — согласилась Америка.
Америка обернулась на ожидающего выхода на сцену длинноволосого молодого парня с гитарой, висящей на ремне. В правой руке он держал черный зонт, оберегая от дождя не столько себя, сколько инструмент. Дженис предложила подойти к нему. Парень заметил их боковым зрением, обернулся и улыбнулся на редкость красивой улыбкой.
— Арло, привет! — Дженис поздоровалась первой.
— О, привет! — продолжал улыбаться Арло.
— Познакомься: Америка Зами! Ами, это Арло Гатри.
Америка протянула руку сыну знаменитого Вуди Гатри, которого слушала еще в детстве, но Арло не пожал ее, а поцеловал.
— У тебя сейчас блок? — спросила Дженис.
— Ага, как видишь. А когда твой? — поежился от холода Гатри.
— Завтра, — ответила Джоплин, и они продолжили беседу о завтрашней программе. Мелани вызвали на бис, затем еще раз, пока она не спустилась к Арло, Дженис и Америке. Арло представил девушек друг другу. Дженис предложила всем флягу с согревающим напитком.
— Я не ожидала, что так будет! — поделилась впечатлениями о своих бисовках взбудораженная Мелани.
— А что они сделали со свечками! — воскликнула Дженис. — Из этого бы вышла отличная песня.
— Да, я подумала о том же! А сейчас я спать, — Мел сказала, что было приятно познакомиться, попрощалась и ушла.
Мимо прошел Ричи Хэйвенс, Дженис подозвала его и, как и обещала Америке, познакомила их.
— Классно, что ты согласился открыть программу! — Дженис дружески толкнула Ричи в плечо.
— Я не мог не выручить, и так идем с опозданием в час, — скромно отозвался Ричи.
— Согласна, ты задал правильное начало фестивалю. Начинать со Sweetwater было бы ошибкой, — подключилась Америка.
— Согласен! — присоединился Арло. — “Freedom” — это просто гениально!
Ричи расплылся в улыбке и смущенно попросил перестать. Арло вызвали на сцену, он поспешно передал зонтик Дженис и поднялся, Ричи тоже удалился. К концу выступления Арло Америка узнала, увидев издалека, несмотря на коротко постриженные волосы, Джоан Баэз. Она появилась из темноты, в голубом сияющем одеянии, с большим округлым животиком, держа в правой руке гитару.
— Дженис, Америка! — обратилась она звонко еще не доходя пять метров. — Как я рада вас увидеть! Тебя я вообще миллион лет не видела, Америка!
Девушки обнялись.
— Можно погладить? — спросила Ами. Джоан согласилась, и Америка несмело и осторожно прикоснулась к ее животу, невольно вспомнив недавнюю гибель Тейт. — Сколько?
— Шесть, — улыбнулась Баэз.
— Пусть будет здоровым и счастливым, — искренне пожелала Америка, ласково проведя ладонью по животу Джоан.
Джоан рассказала про своего мужа Дэвида, не так давно арестованного за протесты против войны во Вьетнаме. Вскоре Арло сошел со сцены, и к часу ночи в свет прожекторов вышла легендарная Джоан Баэз.
— С моим супругом, Дэвидом Харрисом, все хорошо — его перевели в другую тюрьму, — бодро сказала Джоан, цепляя ремень к гитаре и надевая ее на плечи, и демонстративно погладила свой живот. — И с нами все хорошо.
Блок Джоан продлился целых полтора часа. Америка в очередной раз восхитилась там, как она поет, и поняла, как скучает по их общему другу Бобу Дилану
Джоан сошла со сцены сразу в ночлег. На сегодняшний день музыка закончилась. Дженис вновь повела Америку куда-то, мимо людей, к пустырю, на котором стоял очередной расписанный узорами автобус. В тишине можно было различить лишь пение цикад. Нетрезвая Дженис бойко села за руль, зажгла фары, разрезавшие глухую ночь двумя струями света.
— Дженис, может, не стоит? Мы пьяны, — взывала к разуму Америка.
— Я так давно пью, что научилась не пьянеть. Садись! — Дженис указала на сидение справа. Америка села, и Дженис завела мотор. Автобус двинулся по ухабистой дороге, раскачивался и то и дело грозился потерять баланс.
— Скажи, Ами. Ты задумывалась о своей смерти? — спросила Дженис и хлебнула из фляги еще.
— Конечно, и не раз. Каждый человек думает о своей смерти.
— Мне кажется, моя смерть будет странно воспринята... — Дженис поддала газу, автобус сильно вильнул влево на очередной неровности, и Америка чуть не улетела в Дженис, но удержалась, вцепившись ногтями в обивку кресла.
— Ты что творишь? Если ты так будешь водить, наша смерть наступит сейчас! — вскрикнула от испуга Америка. — Остановись немедленно!
Дженис резко затормозила и будто даже протрезвела.
— Прости.
— И ты меня. Все нормально. Давай вернемся.
Дженис приложила некоторые усилия, чтобы развернуться. Они молча ехали мимо черных полей, лесов, слепо двигаясь по едва видимой дороге.
— Я умру уже скоро… Для остальных это будет неожиданная смерть, но не для меня. А твоя смерть... будет... м-м... нескоро, но тоже рано. Словно она для кого-то будет нужна.
— Дженис, милая, давай не будем, эта тема к хорошему не приведет.
Америка проснулась от удушья и жажды в незнакомой палатке, зажатой между Браслетом и Дженис, слыша разговоры снаружи. Воздух в палатке, пропахший перегаром, нагрело палящее солнце. Постаравшись никого не потревожить, Америка вылезла и стала жадно вдыхать кислород. Голова закружилась, и Америка присела на стоящий рядом стул, чтобы не упасть в обморок.
К палатке подошел Бон и оглядел Америку и палатки.
— Доброе утро. Что, все спят еще? — спросил Бон.
— В этой палатке точно, а остальных не видела.
Бон заглянул во вторую палатку и воскликнул:
— Эй, сонное царство! Подъем! Я вам сейчас еды принесу!
Из палатки показалась голова Морриса.
— Еда-а-а-а-! Еда-а-а-а-а! — протянул он с дурашивым выражением лица.
Постепенно все зомбиобразно повылезали из палаток и устало расселись на стулья и бревна. Дженис жадно осушала банку с водой, Моррис рыскал по рюкзакам, ища консервы, и достал банки с фасолью и паштетом. Вскоре вернулся Бон с ведром вареной картошки, которую встретили почти со священным восторгом.
— Решил хиппи покончить жизнь самоубийством... — начал Моррис, — …вены перерезать. Два часа режет-режет, а феньки все не кончаются...
Компания, к которой подтянулись голодные хиппи из соседних лагерей, рассмеялась. Слева от Америки оказалась незнакомая девушка с черными, мелко вьющимися волосами. Она оказалась единственной из незваных гостей, кто не прикоснулся к картошке. Ее черные глаза были направлены на говорящего, но будто бы мимо него. Америке показалось, что девушка незрячая.
— «Я тебя научу любить светлую и добрую музыку битлов!» — бил старый хиппи своего сына головой об асфальт, — сказал Кэл довольно смешно, но реакция оказалась куда скромнее. Эстафету подхватил Бон:
— Шел хиппи по улице и вдруг угодил под каток. Проходила мимо бабуля. Смотрит, коврик лежит разноцветный, с бисером, бусинами, бахромой. Взяла его, постелила у порога, чтобы гости обувь вытирали. Испачкался коврик, запылился, постирала его старушка и вывесила на улицу сушиться. А хиппи заболел и умер!
Все присутствующие покатились от хохота.
— Это очень смешно! — высказалась кудрявая девушка.
— Спасибо! — поблагодарил Бон.
— Как тебя зовут? — спросила Америка.
— Тереза, — девушка смущенно улыбнулась и отвела стеклянный взгляд наверх.
В это время на сцену вышла неизвестная Америке группа. Люди вокруг, завершив обеды, стали подтягиваться к эстраде.
— Хочешь картошки? — предложила Америка.
— Нет, спасибо. Я не голодна, — отказалась девушка, и Америка заметила, как блуждают ее глаза. — Спасибо за доброту!
— Ой, там наверняка Jefferson Airplane приехали! — вдруг воскликнула Дженис и по обыкновению потянула за собой Америку. Они добежали до городка для выступающих и, не доходя до него, увидели Грейс во всем белом и Пола Кантнера рядом. «Грейс, Грейс!» — звала Дженис, и Слик обернулась. Ее обычно прямые волосы вились крупными кудрями.
— Да вы что! Не верю своим глазам! Она добралась до Вудстока! — Грейс обратилась сразу к Америке, припоминая несостоявшийся приезд на фестиваль в Монтерее. Слик и Зами крепко обнялись, а затем Грейс с какой-то лаской и трепетом обняла Дженис. — Ну я рада, что вы наконец-то познакомились.
— Тебе спасибо, что связала нас, — сказала Америка и заметила, как глаза Дженис выразили умиление и благодарность.
Кантнер и Балин тоже оказались рады Америке. Бойкой компанией они пошли слушать Кантри Джо МакДоналда, но не столько внимали его песням, сколько болтали обо всем на свете. Джо сошел со сцены под крики «бис». Перерывы между выступлениями сильно затягивались, поскольку рабочим приходилось сушить сцену, и перед выходом Santana компания вновь слиняла в свой лагерь, по которому расхаживал с гитарой, разыгрываясь и распеваясь, Джон Себастьян.
— Вы с Джо как сейчас? — спросила Грейс.
— Да нормально, даже обнялись при встрече. Вообще, вы знаете, Джо должен был выступать только завтра, а Себастьян не должен был выступать вообще, — поведала Дженис. — Бон рассказал.
— А чего так? — полюбопытствовал Балин.
— Santana так опаздывали, что организаторы решили, они не приедут, поэтому позвали на момощь Джо, а Себастьяна просто увидели на въезде и завербовали.
— «Что ты, отдыхать приехал? Наивный какой!» — ерничала Грейс.
«Аэропланы» ушли репетировать, Дженис проводила Америку до лагеря и ушла встречать своих музыкантов. Америка предложила прогуляться по лесу, и с ней вызвались пойти Тереза и Браслет. Незрячую Терезу с левой стороны подхватила Америка, а с правой Браслет. Со сцены уже около часа доносилась тишина. Снова собирался дождь, обещая погрузить фестиваль в грязь.
Вроде бы вели Терезу Америка и Браслет, а не наоборот, но порой именно незрячая Тереза предупреждала своих поводырей о кочках и лужах и восхищалась, какие красивые люди и природа ее окружают. Казалось, Тереза обладала зрением гораздо большим, чем все зрячие.
Тереза рассказала много интересных вещей. Оказалось, что ее дед был евреем и эмигрировал из России в начале века, а зрение она потеряла в пять лет из-за осложнений менингита, поэтому визуально помнила цвета, лица и деревья. Чтобы понять, как кто-то выглядит, ей было достаточно ощупать лицо.
Когда они вернулись в лагерь после долгой прогулки, уже темнело. Америка впервые вслушалась в то, что говорила загадочная Келли — она несла полнейшую ахинею. Как с ней, должно быть, трудно общаться, если она не может связать и двух слов?
В одиннадцатом часу Дженис вернулась с репетиции, чтобы забрать Америку и остальных, чтобы послушать Grateful Dead. Следом по программе шли Creedence Clearwater Revival, а после них — Дженис с аккомпанирующей группой Kozmic Blues Band.
Когда Джерри Гарсия подошел к микрофону и начал говорить, динамики затрещали. Группа начинала играть, и из гитар стали вылетать синие искры. Тереза ахнула, Келли испуганно потянулась к Моррису.
— Ребят, под такую музыку только картошку тырить. Пойдем? — послышался задорный голос Морриса.
— Чего?! — недоуменно спросила Дженис. — Какая картошка?
— Я знаю, там на соседней ферме можно выкопать, пойдем, будет чем ужинать сегодня, если Бон зазнается! — не сбавлял задора Моррис.
— Только недолго, ладно? — взволнованно произнесла Дженис. — А то я через две группы выступаю...
— Не волнуйся, Джен, — смягчился Моррис. — Я Creedence знаю — они надолго...
Подогреваемая азартом, пьяненькая компания заторопилась на соседнюю ферму. Америку держали за руки Тереза и Дженис, и последняя боялась не того, что их застукают, а опоздать на свое выступление. Америка хотела подбодрить Дженис, но не знала, что именно стоит сказать. Пройдя около километра по лесу, воровская шайка уперлась в забор.
— Ну, умник, — обратилась Дженис к Моррису. — Что будем делать?
— Лезть, конечно! Зря шли, что ли? С таким забором даже пятилетка справится! — ответил он так, будто это само собой разумелось, и поставил ногу на металлическую жердь. — Если не хотите, — обернулся Моррис, — можете не лезть. Только предупредите, если кто-нибудь придет.
Забравшись еще выше, Моррис перекинулся на ту сторону.
— Ну вот, легкотня, — он отряхнул руки.
— Вот он, образ современной молодежи, — сардонически бросила Дженис. Моррис показал язык. Вдруг на забор вскочил Кэл.
— А ты куда? — спросила Дженис.
— Я тоже полезу!
— Только слишком много не берите! — сдавшись, предостерегла Дженис. — Еды на Вудстоке мало, но грабить надо искусно.
Послышались тяжелые шаги. Оставшиеся замерли и прислушались. В паре десятков метров темноту резал свет фонаря.
— Черт, — выругалась Дженис и прижалась к Америке с одной стороны, а с другой Тереза. — Мне не хватало вместо концерта быть арестованной!
— Чш-ш, — прошипел Браслет, обнимая Дженис, Терезу, Америку и Келли. Пятеро затаились за широким стволом дерева. Вдруг свет фонаря приблизился и остановился рядом. Америка слышала прерывистое дыхание Дженис. Шаги возобновились, свет удалился, компания снова погрузилась во тьму. Вдруг рядом послышалось множество глухих ударов о землю, и Келли взвизгнула.
— Во-о, смотрите-е! — громко протянул Моррис, спрыгивая с забора. — А теперь надо валить отсюда!
Все разложили сброшенные картофелины по карманам и вернулись в лагерь, а Америка и Дженис ушли к сцене. Grateful Dead как раз закончили свой полуторачасовой сет, и после перерыва Creedence вышли настраиваться.
— Ами, мне холодно... — Дженис уткнулась лбом в плечо Америки. Она сняла с себя куртку и накинула на плечи Джоплин. — Ну вот, теперь ты будешь мерзнуть.
— Ты мерзнешь, потому что волнуешься. Сейчас в это сложно поверить, но на сцене станет даже жарко. Может, распоешься? — предложила Америка, обняв Дженис.
— Давай вместе, — попросила Дженис, и Ами согласилась. Они напели пару блюзовых мотивов и остановились, потому что началось часовое выступление Creedence Clearwater Revival, которое они прослушали как зачарованные. Подошли музыканты из аккомпанирующей группы Дженис. Америка чувствовала возрастающие жар и дрожь, исходящие от смолкнувшей Дженис.
Дженис Джоплин вызвали на сцену. Она скинула куртку в руки Америки и поднялась на сцену.
— Ты — лучшая! — крикнула Америка ей вслед.
Дженис подошла к микрофону и мельком покосилась на Америку затуманенным то ли от усталости, то ли от алкоголя, взором. Минуты три Дженис посвятила милой беседе с публикой, раскинувшейся на огромной территории, а когда начала петь, Америка поняла, что не может устоять на ногах и села на скамью. Дженис использовала все возможности своего голоса, сочетающего и нежность сопрано, и грубый блюзовый хрип, выкладывалась на все сто. Она танцевала, сняла со стойки микрофон, ходила по сцене. Америка вспоминала, как услышала ее впервые в Сан-Франциско два с чем-то года назад, и утопала в ее голосе, в музыке, в ритме, в любви к этой грубоватой девушке, такой мягкой и беззащитной лишь рядом с Америкой и иногда на сцене. Ами стала погружаться в транс, и реальность растеклась перед ней. Она не заметила, как сет закончился, как Дженис подошла к ней и стала гладить по плечу.
— Дженис... — Америка обняла ее, опомнившись. — Ты потрясающая, потрясающая...
Какое-то время они постояли в обнимку. В голове Америки сливались песни Дженис.
Они вернулись в лагерь, где у разведенного костра их ждали Браслет, Кэл, Тереза, Моррис, Келли и Бон. Стоило Дженис оказаться освещенной огнем, как на нее посыпались похвалы и поздравления. Дженис смущенно поблагодарила всех, они расселись и стали дожидаться, пока допечется свежеукраденная картошка.
За беседой Америка узнала больше про каждого. Кэл — студент, будущий стоматолог. Родился в Нью-Йорке с именем Алекс, а Кэл — его прозвище среди хиппи. Его отец рано погиб, но как — Кэл не сказал. В свои двадцать лет он уже был женат. Он играл на гитаре и очень хотел основать свою рок-группу, но ранняя женитьба пока мешала планам. Бон — тридцатидвухлетний продюсер, менеджер нескольких малоизвестных американских групп, галерист. При рождении его назвали Майклом. Сирота, выращенный бабушкой. Выучился в Йеле. Был единожды женат, но благоверная ушла и забрала любимую дочь, и уже шесть лет он ее не видел. Бон уже четыре года встречался с Келли и души в ней не чаял, но боялся жениться, чтобы не повторить опыт прошлого. Тереза — непризнанный писатель. К тридцати годам Тереза издала три романа и один сборник рассказов, но написала Тереза гораздо больше. Моррис — безработный двадцатитрехлетний художник, бросивший школу на последнем году обучения. Три года назад познакомился с Боном, разжалобил доброго мецената в его лице и стал жить за его счет. Келли — модель, ровесница Америки, не блещущая принципами. Только Браслет остался тайной за семью печатями, и Америка не переставала заглядываться на этого необыкновенно красивого загадочного мужчину.
Моррис и Келли, сославшись на необходимость забрать из машины какую-то провизию, ретировались, и через пару минут Америка увидела, что они целуются за сосной, решив, очевидно, что они в тени. Она метнула взгляд туда еще раз, чтобы убедиться в том, что не обозналась на фестивале любвеобильных людей. Как ей поступить, Америка не знала: она была новым человеком в компании. И вдруг Бон встал сам:
— А что вы там делаете? — угрожающе спросил он. Влюбленные не сразу поняли, что над ними нависла опасность, и проиграли время. Тогда Бон прикрикнул, приблизившись к ним: — Келли!
Моррис и Келли отпрыгнули друг от друга.
— Это вы так за водой ходили? А ты, мисс Зами, смотрела и молчала? Это ведь я твой взгляд проследил!
Америка почувствовала, как Браслет сжал ее руку, готовый вспылить, если Бон что-то еще скажет в ее сторону. Но Бон перевел внимание на Морриса.
— Иди сюда, неблагодарный гаденыш!
Всем стало жутко неловко. До этого все шло замечательно: они шутили и веселились, подпевали музыке, рассказывали о себе, предвкушали картошку, пили пиво, но все одномоментно разладилось.
В застывшем на месте Моррисе было трудно узнать прежнего остряка. Браслет тихо прошептал Америке, Терезе и Дженис, чтобы те отодвинулись. Бон, схватив Морриса за грудки, притянул его к костру.
— Мало тебе трех лет? Я платил за тебя каждый раз, когда тебя арестовывали, забирал из кабаков, когда ты напивался до беспамятства! Я снимаю тебе дорогущую квартиру! Продаю твои картины, толкаю их на выставки! Ты не работаешь, тунеядец, сосешь из меня кровь, так и уводишь невесту!
Бон замахнулся и ударил Морриса в лицо. Келли завизжала. Моррис упал, и Бон оседлал его. Келли охала, прыгая вокруг них. Браслет и Кэл пытались растащить их.
— Ромашкой его, ромашкой! — ехидничала Тереза. Америка и Дженис тихо хихикнули, пока Келли продолжала визжать.
Моррис перехватил первенство и изо всех сил лупил Бона, разбив в кровь его нос и губы. Браслет и Кэл разняли Бона и Морриса и рассадили по разные стороны костра.
— Я тебя не люблю, Бон! — заявила Келли, подойдя к истекающему кровью Бону.
— Потом уже разберетесь, — тихо, но грозно сказал Браслет, и Келли отпрыгнула от них с Боном. Браслет увел друга к озеру, чтобы умыть.
Растерянные Америка и Дженис решили пойти к сцене, чтобы послушать The Who, и Америка впервые вспомнила про Пола: как они ходили на их концерты, как Роджер Долтри жил в их квартире и как Пол хотел переплюнуть Пита Таунсенда песней “Helter Skelter”.
Когда они оказались у площадки, Долтри и Таунсенд уже подошли к микрофонам. Край неба начал желтеть. Америка с удовольствием подпевала песням, которых знала очень много по лондонским концертам. После одной из них произошла незначительная заминка, чтобы музыканты настроили инструменты. Этим воспользовался некий высокий кудрявый молодой человек: он выскочил на сцену и подошел к свободному микрофону.
— Что? Так и будем сидеть и слушать всякое дерьмо, пока Джон Синклер гниет в тюрьме? — грозно взывал он. Сзади подошел Таунсенд и потянул парня назад. Америка прочла по губам, как Пит сказал: «Слушай, уйди, пожалуйста, по-хорошему». Незваный гость посмотрел на Пита злобно, потом повернулся к публике и грозно потряс кулаком.
— Это левый радикал Эбби Хофман, — объяснила Дженис.
— Не тот ли, что два года назад хотел захватить Пентагон с помощью черной магии?
— Он самый.
Роджер подошел к микрофону и объявил:
— “See me, feel me”.
Ровно в тот момент, как зазвучал вокал фронтмента, показались первые лучи солнца, подсвечивая золотые волосы Долтри. Публика начала радостно визжать и аплодировать. The Who исполнили на бис “My Generation”, а затем “Naked Eye”.
Следующими вышли Jefferson Airplane. Америка чувствовала, что ее глаза слипаются, но продолжала активно подпевать, танцевать и переглядываться с Дженис и присоединившимся Браслетом.
После сета Jefferson Airplane программа прервалась на несколько часов. Все ушли спать, а Америка отправилась на озеро, чтобы помыть голову. По пути к водоему она заглянула в их с Полом палатку, чтобы забрать шампунь: МакКартни крепко спал. Глядя на него, Америка ни на мгновение не почувствовала себя виноватой в том, что сбежала от него.
На берегу Америка встретила Браслета. Его задумчивый взгляд устремлялся за горизонт. Не желая его беспокоить, она тихо отошла в сторону.
— Америка, — окликнул Браслет. Америка обернулась. — Я тебя посторожу.
Америка улыбнулась и зашла в воду, искупалась и помыла голову. На берегу она, почувствовав бодрость от прохладной воды, обтерлась и села на полотенце. Солнце набирало свою силу, согревая Америку.
— Могу ли я сесть рядом? — услышала Америка голос Браслета.
— Конечно.
Браслет сел справа от нее, но смотрел уже не на горизонт, а на Ами.
— Америка, — сказал он. — спасибо тебе. Ты делаешь эти дни особенными.
Ами оглядела его лицо, острый нос, обветрившиеся губы и, ведомая необъяснимым чувством, неожиданно спросила:
— Догонишь меня?
Браслет улыбнулся ей. Не дожидаясь ответа, Америка резвой молнией поднялась и побежала вдоль берега, заливаясь смехом. Она бежала по самой кайме стоячей пресной воды, иногда спотыкаясь, и, когда оглядывалась, видела, что и Браслет тихо смеется. Споткнувшись, Ами упала в воду, и Браслет упал на нее, захватив в объятия.
Оба смеялись, приблизив друг к другу лица, и в какой-то момент поцеловались.
— Тебе всегда будут говорить, что ты особенная, Америка Зами.
Смыв с себя песок, Америка и Браслет сели на мостки, чтобы обсохнуть, а потом молча вернулись в лагерь.
Америка проснулась от крика Кэла: «Смотрите, какую я гигантскую рыбу поймал!» Она лежала в палатке только с Дженис. Америка, преисполнившись нежности и благодарности за эти прекрасные дни, прижала Дженис к себе, но она вдруг проснулась, одарив Америку улыбкой и ласковым взглядом.
Снаружи продолжали доноситься вскрики Кэла, бегающего по поляне Кэла с гигантской рыбой.
— Кэл, его надо варить, пока не испортился, — прокричала Дженис, высунув голову из палатки.
— У нас есть вчерашняя картошка, — добавил тихо Браслет. Выкарабкавшись из палатки, Америка улыбнулась и подошла к нему. Он курил, развалившись на стуле.
— Привет.
— Привет. Десять минут назад сюда приходил Пол МакКартни.
Америку вдруг передернуло, как от холода.
— Он что-то сказал?
— Спрашивал, где ты, — говорил Браслет флегматично.
— Что ты ответил?
— Сказал, с Дженис Джоплин. Он спросил, где Дженис, я сказал, не знаю. Он мне: «Серьезно?», я ответил: да.
— Интересно, как он добрался сюда, — пробормотала Америка.
— Видать, подсказали, что Дженис здесь тусуется.
Лагерь принялся за приготовление большого рыбного супа. Кэл раздобыл котел и разогревал воду, остальные, даже Моррис и Келли, как ни в чем ни бывало, чистили картошку и разделывали рыбу. Со стороны сцены стал доноситься голос Джо Кокера, и Америка немного пожалела, что не пошла его слушать. «Не переживай ты, потом подойдем, пообщаемся», — поспешила ее успокоить Дженис. Тереза принесла ингредиенты для салата, вернее, те, с кем она приехала, уже все съели, кроме укропа; еще у Терезы осталась соль.
Под конец выступления Кокера уха была готова, но погода стремительно испортилась. Наваристый рыбный суп обрадовал пару десятков голодных хиппи, но больше всего был горд собой, конечно же, Кэл.
Забушевала гроза. Растянутый между деревьями брезентовый навес оберегал костер от воды. Все собрались, чтобы послушать рассказы Терезы, которые она знала наизусть. Капли с силой ударяли по тенту. Из-за сильного дождя продолжение концертной программы откладывалось. У палаток скапливались большие грязные лужи.
Только к шести вечера стихия притихла, и в полседьмого на сцену второй раз за фестиваль вышел Кантри Джо МакДональд и the Fish. Уже настал вечер воскресенья, и грустные хиппи стали потихоньку сворачивать свои палатки.
Особый фурор произвела молодая группа Ten Years After, вышедшая на сцену следом. Длинные барабанное соло, особенно в песне “Hobbit”, вызывали особый восторг. После их выступления, вдоволь натанцевавшиеся Дженис и Америка встретили у сцены опухшего Бона.
— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовалась Америка.
— Как ни странно, но уже легче. Хреново, конечно, что так сложилось. Не просто так я не спешил на ней жениться. Хорошо, что все разрешилось сейчас.
— А как лицо? — любопытствовала Дженис.
— А лицо? Быстро заживет. Да, нос сломал, бровь рассек и губу разбил, но это все мелочи. Сердце обычно болит сильнее. Ты на меня не обижаешься? — обратился Бон к Америке.
— Забудем. Всякое можно в такой ситуации наговорить.
— Честно, не обижаешься?
— Честно, — Америка улыбнулась Бону.
Замерзшие на сыром воздухе, Америка и Дженис вернулись в лагерь, чтобы погреться у костра. Придя, они застали у костра всех, кого сегодня объединила уха. Кто-то пел под гитару, и, вглядевшись, девушки поняли, что это Тереза.
Америка и Дженис сели в круг. Тереза спела еще две песни и передала гитару Браслету. Компания затребовала, чтобы Дженис что-нибудь спела, и она едва согласилась. После каждой песни требовали бис, и Дженис дала внеплановый концерт на шесть песен.
— Я хотел бы тоже спеть одну песню, — неожиданно сказал Браслет, и все замолчали от удивления.
Браслет начал петь “Comin' Back To Me” группы Jefferson Airplane, неотрывно смотря в глаза Америке. Его мягкий и глубокий баритон делал эту песню в стократ пронзительнее. Америка мысленно прокручивала партию флейты. «Пожалуйста, вернись ко мне», — пел Браслет, и его глаза заблестели от накапливающихся слез.
— Чувак, как ты прекрасно ее исполнил! Давай еще что-нибудь, уж больно хорошо выходит!
— Нет-нет, — категорично замотал головой Браслет и передал гитару Америке. — Спой ты, пожалуйста.
Америка, перебирая струны, задумалась, что бы ей спеть. Любовные песни были посвящены Полу, и из чужих тоже оказалось сложно выбрать. Она остановилась на “I’ll Get Older”, как бы заявляя себе и остальным: все потеряет значение со временем.
— Какая ты талантливая… — восхищенно прошептала Дженис, пока Америка передавала гитару дальше. Ами легла головой на колени Дженис, и она своими нежными руками стала гладить ее волосы, иногда запутываясь кольцами. Вдалеке звучали The Band.
— Вы хоть понимаете, что фестиваля осталось совсем ничего? — внезапно произнесла Америка.
— Действительно... — с сожалением согласился Моррис.
— Будет жаль со всеми вами расставаться, — печально сказал Кэл.
— Ребята, а давайте... — начал предлагать Моррис, но его пискляво перебил Кэл:
— Тырить картошку? Ну уж нет! У меня до сих пор ссадина от забора!
— Да нет, дурак! — засмеялся Моррис. — Давайте всю ночь плясать?
— Там как раз скоро Blood, Sweat & Tears и их тромбоны! — согласилась Дженис.
Компания поспешила к сцене. Америка очень любила Blood, Sweat & Tears и вспомнила, как они с Тодом слушали их. Надо будет обязательно позвонить ему по возвращении, с горечью подумала Америка.
Так вся ночь прошла в бешеных танцах под Crosby, Stills, Nash and Young, Paul Butterfield Blues Band и Sha-Na-Na. Между их сетами были длинные перерывы, за которые они успевали сходить в лагерь, разогреть и выпить чаю и вернуться в сократившемся составе. Около девяти часов объявили Джими Хендрикса. Америка и Дженис, оставшись вдвоем, закричали и подняли руки. Джими, вышедший к практически пустому полю, очевидно, их узнал.
До выступления Джими и его новой группы Gypsy Sun and Rainbows дотерпели немногие. Они должны были закрыть фестиваль в полночь, но вышли с опозданием в девять часов. Толпа сократилась с пятисот тысяч человек до тридцати пяти. Несмотря на это, двухчасовое выступление прошло с огромной отдачей, виртуозно, великолепно, как и всегда. Ближе к концу выступления Джими исполнил на гитаре альтернативную версию Гимна США, и звуковые эффекты, извлекаемые Хендриксом, навевали ассоциации со все продолжающейся Вьетнамской войной. Сет из восемнадцати композиций закончился песней “Hey Joe”.
Уже через пару часов Америка, еле сдерживая слезы, прощалась надолго или навсегда с Дженис, Браслетом, Кэлом, Терезой, Боном, даже с Моррисом и Келли. Ей казалось, над поляной снова разносился голос Дженис: она пела “Summertime” и шагала с микрофоном по сцене, которую уже шумно разбирали. Джордж Харрисон считал, что хиппи фальшивые и неискренние. Америка знала разных хиппи, а потому снова убедилась, что о субкультурах, как и о национальностях, нельзя судить однобоко.
Вдыхая болотистый воздух, Америка с пустым сердцем и полной душой побрела к Полу, даже не думая о том, как он будет ее отчитывать за то, что она вероломно его покинула. Америка знала: она оказалась в гуще самых значительных событий в истории музыки.
Пол мучился в попытках собрать палатку. Америка, усмехнувшись его неловким попыткам, подошла и справилась с задачей парой умелых движений. Пол встал рядом, сложив руки, и молчать не стал:
— Как ты умело собираешь палатки, в которых даже не ночуешь.
— Раз двести, — сказала она, упаковывая колы в мешок.
— Что?
— Я ночевала в ней всю юность, когда ходила в походы, — ответила Америка, затягивая узел.
Пока Америка заканчивала паковать остатки, Пол стоял рядом, насвистывая что-то от неловкости и скуки. Америка тоже не знала, с чего начать. Извиняться ей не хотелось, потому что это был ее праздник, но обсудить произошедшее явно следовало.
— Ты, вероятно, в обиде, — сказала Америка, не посмотрев на Пола.
— Я просто надеюсь, что ты хорошо провела время, — по голосу мужа Америка поняла, что он и правда не в обиде. Пол взял ее руки в свои, и они заглянули друг другу в глаза. — Ами, послушай меня. Я сам виноват, что тебе не хотелось проводить со мной время. Я знаю, мне еще надо будет заново завоевывать твое доверие. Но я буду стараться, потому что я все еще хочу познавать мир с тобой и только с тобой, просыпаться с тобой, засыпать с тобой, как я и клялся тебе. Помнишь?
— И мы пройдем через все испытания, держась за руки, — напомнила свою клятву Америка. Воспоминание о свадьбе, хрустальное, искрящееся, кремово-серебристое, всегда нажимало на внутреннюю кнопку, после чего в голове мелькала цепочка мыслей о той сладко-горькой осени, когда их с Полом единение достигло наивысшей кристаллизации.
— Мы много ошибались, в особенности я, но лучше я с большим трудом научусь жить заново, чем буду жить без тебя.
Они обнялись, крепко сжимая друг друга, и шептали: «Прости меня».
Однако у Америки оставалась одна незавершенная миссия. Дальше тянуть с объяснением перед Тодом было уже неприлично: он уже вернулся в Англию и ждал ее звонка. Перед поездкой к Линде Пол и Америка решили привести себя в порядок и переночевать в гостинице в Нью-Йорке. Безжалостно ранним утром, пока Пол еще спал, Америка выскользнула из номера, вышла на улицу и воспользовалась первым попавшимся таксофоном. Дрожа от волнения и утренней прохлады, она набрала номер Агмунти.
— Привет, Тод. — Грудь стиснула сильная, тупая, спазмообразная боль.
— Что слышно? — по обыкновению спросил Тод.
Америка слышала, что разбудила его. Еще никогда ей не приходилось принимать такое трудное решение, такой ценой расплачиваться за свой выбор, что она начала сомневаться, верен ли он. Может, сказать Полу, что ошиблась, и не ранить Тода, с которым все может еще сложиться счастливее, чем с ним?
— Конечно, такой разговор лучше проводить лично, но я не хочу больше обманывать тебя… Я решила вернуться к Полу. Прости меня.
Америке не нужно было видеть Тода, чтобы знать, что его глаза увлажнились, а нос покраснел. Явно сдерживая слезы, он прерывисто вздохнул и произнес сдавленно:
— Это были два самых счастливых месяца в моей жизни. Я буду всегда любить тебя, что бы ни случилось.
«Я тоже тебя люблю и не хочу расставаться», — решила не говорить Ами, чтобы не дарить надежду.
— Я пришлю тебе статью про Вудсток, — сказала она вместо этого.
— Хорошо, — выдохнул он.
— Я всегда буду твоим другом.
— Я тоже.
Америка поняла, что больше не может сдерживать рыданий и повесила трубку. Плач вырывался из самой глубины и лился из глаз не отдельными каплями, а буйными водопадами. Америка набрала номер Омпады, но долго не могла произнести ни слова, а только рыдала в трубку.
— Омми, я такая дура… — едва смогла произнести она.
— Ами, что случилось? — в очередной раз спросила встревоженная Омпада.
— Мы с Полом снова вместе, я бросила Тода. Мне так стыдно, я сдалась, все так за меня болели, я уже представила всем Тода, и все переиграла, так непоследовательно…
— Детка, мы все тебя любим. Никто не будет тебя ругать. Мы будем счастливы только если ты будешь счастлива.
После горьких слез Америке спалось сладко. Пол даже не заметил, что Америка куда-то выходила. Два дня до отлета довольный всем Пол и Америка, мастерски скрывающая кровоточащую рану в душе, провели в доме Истманов.
После возвращения Америка объяснилась с Эллиной и Мэри. Обе пожали плечами, но не осудили ее выбор. В тот же день Америке позвонил тот, от кого она ждала, но совершенно не ожидала звонка:
— Боб? — спросила она в ответ на приветствие, не веря своим ушам.
— Циммерман, — подтвердил вальяжный голос на другом конце. — Джоан рассказала, что видела тебя на этом фестивале под Нью-Йорком. Как тебя туда занесло?
— Попутными ветрами, как же еще? — усмехнулась Америка. Они общались так, будто созванивались совсем недавно, а не четыре года назад. — Как твой сын? Джоан сказала, ты не приехал, потому что он заболел.
— Случилась одна неприятная история, но Джесси уже в порядке, спасибо! Знаешь, тридцать первого я буду выступать на фестивале, что на острове Уайт. Приезжайте послушать. Это примерно как Вудсток, и список выступающих примерно тот же, только без этих Sweetwater ужасных.
— Спасибо тебе за приглашение, но боюсь, после Вудстока Пол нескоро решится поехать в лес, — ответила Америка, рассмеявшись после откровения про Sweetwater. — Приезжай к нам в гости!
Двадцать восьмого августа, в четверг, в четвертую годовщину свадьбы Пола и Америки, Линда родила дочку Мэри Анну Истман МакКартни, и крещение запланировали на конец сентября. Семья Истманов оказалась из тех евреев, что исповедуют христианство, поэтому малышку Мэри тоже решили крестить. Крестным отцом пригласили стать Пола, а крестной матерью — двоюродную сестру Джона по матери.
Тридцать первого числа Пол отказался ехать на фестиваль, куда, оказалось позднее, отправились Джон, Йоко, Джордж, Патти и Ринго с Морин, а первого не захотел встречаться с Диланом, аргументировав это тем, что тот якшается с Джоном, и уехал в студию, где работал с The Iveys. Боб приехал с беременной женой, Сарой, высокой и красивой девушкой еврейской внешности. Она сразу выразила Америке сожаление, что она не присутствовала на вчерашнем выступлении: Боб был в отличной форме после нескольких лет перерыва, и публика приняла его очень тепло. Сам Боб переменился, казалось, значительно: покрытое короткими рыжеватыми усами и бородой лицо округлилось и лишилось острых скул, взлохмаченные волосы были подстрижены и лежали аккуратнее. За то время, пока они не виделись, Боб четырежды стал отцом: усыновил ребенка Сары, она родила еще двух сыновей и дочку; теперь они ожидали четвертого совместного ребенка. Америка уговорила Боба спеть персонально для нее, и он с удовольствием согласился исполнить пару песен из вчерашней программы, после чего они с Сарой уехали в гости к Леннону.
Осень все активнее вступала в свои права — не только календарная и природная, но и моральная. Холод ощущался кожей и душой, мир внутренний отвергал мир внешний, чужеродный. Америка не находила себе места. Жизнь вернулась в прежнюю колею, но не могла вновь стать прежней по определению. Сны оставляли обрывочные послевкусия и неопределенные предчувствия, но фрагменты образов не складывались в общую картину.
Вечером, после того, как Пол отлучился в холл, чтобы ответить на телефонный звонок, он вернулся в спальню с отрешенным видом:
— Америка, ты должна пойти со мной завтра на встречу в “Apple”, — сказал он серо. — Ты обязательно должна быть.
— Ты боишься, что… — Что-то подсказывало Америке, что не эта встреча станет решающей, но боязненный трепет мешал озвучить эту страшную мысль.
— Я боюсь Джона, он слишком непредсказуем. Я не могу даже предположить, что он скажет.
Они собрались в офисе “Apple”, которого усиленно избегал Пол после назначения Кляйна и с еще большим рвением избегала Америка. Пол был одновременно зол и раздавлен и едва скрывал внутреннее кипение.
Прежде Америка пересекалась с Кляйном лишь однажды и мельком, ей никогда не приходилось проводить с ним в одном помещении столько времени. Этот потный, полноватый человек, одутловатый от распирающего его тщеславия, говорил лениво, охрипло, с одышкой. Он был примерно ровесником Брайана и тоже имел еврейское происхождение, но на этом сходства заканчивались. В Кляйне не обнаружилось ни капли аристократического благородства.
— Америка, чего вдруг решила вернуться к делам группы? — спросил он вместо приветствия.
— Для начала здравствуйте, — холодно осадила его Америка, и не протянув руки, села на стул. Кляйн в замешательстве усмехнулся. — Где Ринго?
— Он нам особенно и не понадобится, — безразлично отмахнулся Кляйн, тяжело опускаясь на стул.
— Ринго был утром госпитализирован с желудочным расстройством, — деловито ответил Питер Браун.
Пол, Джон в кои-то веки без группы поддержки в лице Йоко, но в лице одного из его многочисленных новых ассистентов, Джордж, Америка и Кляйн расселись за столом.
— Коллеги, мой ассистент Энтони будет стенографировать встречу, — представил Джон своего помощника совсем по-деловому. — Будем считать, что это для Ринго.
Все оглядели гостя то ли недружелюбно, то ли с благодарностью за то, что он не Йоко.
— Значит, — начал Аллен, — я сейчас веду переговоры с лейблом по поводу нового контракта, поэтому хочу знать о ваших планах на выпуск альбома.
— Может быть, выпустить сингл на Рождество? — предложил Пол, оглядев присутствующих, и те активно закивали.
— В первую очередь на всех последующих альбомах я настаиваю на разделении моих песен и песен Пола, — Джон звучал энергично. — Тандема Леннон/МакКартни больше не существует, он изжил себя. Есть два отдельных автора, которые больше не собираются вместе, чтобы придумать нечто общее. Когда люди по отдельности сочиняют песни, а потом приносят в студию доработать вместе пару штрихов, это уже не соавторство.
Пол молча кивал, и мышцы его обычно мимически подвижного лица безвольно обвисли.
— Во вторую очередь я предлагаю сделать стандартным такое распределение на альбомах: по четыре песни от Леннона, МакКартни и Харрисона, и опционально две от Старра, если он того пожелает.
— Четыре песни Харрисона… — повел бровями Джордж. — Не одна, не две, а целых четыре с барского плеча.
— Я считаю, что было бы справедливо на будущих синглах предлагать Джорджу разместить свою песню на оборотной стороне вместо наших. Все прежние синглы принадлежали только нам с Полом, но никогда — Джорджу. Ну и Ринго, конечно. Теперь я думаю, зря.
— Потому что песни Джорджа объективно не дотягивают до наших, Джон… — пролепетал Пол, глядя себе на колени. Америка поморщилась от опрометчивости его шага.
— Что? — переспросил Джон, и в коротком возгласе читался не посыл «Я не расслышал тебя», а «Повтори свою глупость и опозорься погромче». Пол не услышал этого, но исправился:
— Мы не предлагали этого Джорджу, потому что его песни были слабее наших. Мы всегда помогали ему. Только в этом году он стал писать примерно на нашем уровне.
Америка посмотрела на Джорджа, но так и не смогла поймать его взгляд. Быть женой одного битла и быть вынужденной поддерживать его во всех обстоятельствах, но при этом болеть за каждого из них оказалось тем еще испытанием.
— Ну вообще-то я в этом году приносил то, что написал в прошлом и даже раньше, — поправил Джордж.
— Ты вообще сильно отстал от жизни, Пол. Джордж огого как вырос, уже сольные альбомы делает. Но пока малыш Джордж развивается и перестает быть малышом, ты, Пол, только деградируешь. Как автор “Eleanor Rigby” может всерьез работать над шелухой наподобие “Ob-la-di” или “Maxwell’s Silver Hammer”. Такие песни следовало бы отдавать другим группам. Тебе самому не стыдно за это?
— Нет, мне не стыдно за то, что я делаю.
— Так, — вступилась Америка, поскольку разговор зашел в тупик, — предлагаю подвести итог сегодняшнего разговора. Новому альбому быть, но со значительными изменениями в авторских соглашениях. Это надо учесть, мистер Кляйн.
— Да, да, я знаю, — перебил он.
— Хотелось бы увидеть сам контракт с лейблом, — сказала Америка строго и посмотрела на Клейна испытующе.
— Покажу вам, когда он будет готов.
Все разошлись, не попрощавшись и не пожав друг другу рук. Дома Пол еще долго возмущался предложениям Джона, но Америка обращала его внимание на другое: «Ты слышал, Джон вообще что-то предлагал. Давно ли было такое? Его предложения значат, что ему не безразлично, Пол! Он не намерен рвать», — и сама не верила этим словам.
Джон регулярно появлялся то тут, то там с какими-то фильмами, песнями и противоречивыми интервью, в которых заявлял о творческих планах и оценивал, даже местами публично казнил песни The Beatles. Пол натыкался на эти статьи и приходил к двоякому выводу: Джон, казалось, был полон намерений продолжать работать с «Битлз». С другой стороны, между строк читалось, что для Джона «Битлз» уже похоронены под двенадцатифутовым слоем земли, чтобы вандалы не могли раскопать гроб.
— Вчера на стадионе «Варсити» в Торонто прошел музыкальный фестиваль “Rock and Roll Revival”! — вопил телевизор. — Среди почетных гостей такие имена, как Чак Берри, Литл-Ричард, Джерри Ли Льюис, восходящие звезды Джин Винсент, Элис Купер. Джон Леннон и Йоко Оно представили публике свою новую группу Plastic Ono Band!
Америка перевела взгляд на Пола, обкусывающего заусенцы на пальцах. Он, понаблюдав кадры выступления Джона, переключил канал с обессиленным возгласом: «К черту его!»
Наутро Америка уехала в студию, где Мийами показала ей много материала, написанного совместно с Робертом. Выпущенные силами Брайана в 1966 и 1967 годах синглы уже забыли, и Мийами хотела отыграть реванш у судьбы. Она все еще училась в Академии, но уверенно решила вернуться к карьере. Зами послушала показанные Мийами демо и через пару дней вернулась в студию с предложениями по аранжировкам.
Параллельно Америка договаривалась о том, чтобы возобновить съемки своего фильма: еще две сцены отчаянно просились из записной книжки в реальную жизнь. Совсем скоро в театре должен был начаться постановочный процесс спектакля “At Home”. Жизнь продолжалась со всей ее интенсивностью, и в то же время казалось, что все идет на спад.
Кляйн пригласил всех на заседание по рассмотрению нового контракта с “EMI” и “Capitol Records”, который должен был в первую очередь расширить возможности “Apple” и увеличить роялти каждого битла. Как и прежние контракты, он обязывал группу выпускать по два альбома в год вплоть до 1976 года. В этот раз на встрече присутствовал и выздоровевший Ринго, и Йоко, но не было Джорджа, который гостил у родителей.
Америка внимательно вычитывала контракт, время от времени поднимая взгляд на Аллена, покачивающегося на стуле. Ей показалось, в его лице проглядывалось хитрое нетерпение. В ее голове не складывались цифры: размер авторских отчислений действительно увеличился по сравнению с прошлым контрактом, вот только не все деньги были одинаково хорошо прописаны — часть из них ждала неизвестная судьба. После небольших математических расчетов в голове, Америка убедилась в своих подозрениях и осмелилась заговорить:
— Мистер Кляйн, у меня есть вопрос по цифрам, — но ее перебил Джон:
— Америка, поздно тебе становиться менеджером. Ты завидуешь, что Аллен выбил такие сказочные условия, а ты для этого даже не пошевелилась, только сидишь и критикуешь. Ты хороший режиссер, но менеджер из тебя никакой.
— Помягче, пожалуйста, — вступился Пол.
— Нет, почему же, я не против того, чтобы правду, как она есть, говорили в лицо, — возразила Америка. — Я не буду подписывать этот контракт.
— К несчастью, твой голос в этой сделке не учитывается, — отрезал Кляйн.
— Это почему еще? — возмутилась Америка. Пол положил руку на ее плечо, приблизился и прошептал:
— Пожалуйста, давай не будем раздражать Джона. Мы потом оспорим эту бумагу с помощью Ли. Давай сейчас просто подпишем ее, чтобы не накликать беду.
Америка совершенно не соглашалась с Полом, но покорно и молча поддалась.
— Я согласен подписать, меня все устраивает, — сказал Пол открыто и дружелюбно.
— Я тоже, — согласился Ринго.
Джон, Ринго и Пол подошли к столу Кляйна, чтобы подписать документ. Джона караулила Йоко, внимательно разглядывая его действия из-за плеча. Америка следила за этим из кресла с красноречивым выражением скепсиса на лице. Битлы подписали контракт, и Аллен пожал всем руки:
— Поздравляю с правильным решением! Давайте задокументируем на фотографии начало новой эпохи в истории «Битлз»! Самая успешная группа вселенной станет успешнее самой себя! — Аллен подозвал кого-то из клерков и обратился к Америке: — Не хочешь присоединиться к историческому кадру?
— Если меня на этом фото увидит моя учительница математики, она умрет со стыда, — мрачно отреагировала Америка.
Довольных и кривляющихся «Битлз» с Йоко вместо Джорджа и Алленом сфотографировали.
— Может, нам снова вернуться к концертам? Вспомнить, с чего мы начали? — предложил Пол.
— Не может быть никаких концертов. Никогда, — категорично произнес Джон.
— О, Джон, никогда не говори «никогда», — поддразнил его Пол.
— «Никогда» значит никогда — и точка. Если честно, я едва дотерпел, пока мы не подписали контракт. После выступления в Торонто я окончательно убедился, что нужен миру и без The Beatles. Я ухожу из группы.
Ошеломленные Пол, Ринго и Америка в прямом смысле раскрыли рты от удивления.
— Ты шутишь так, скажи? — не отойдя от шока, вспылил Пол. — Зачем же нужен был этот цирк с контрактом, из-за которого мы еще шесть лет должны выпускать альбомы, как единая группа? Втроем? И ты знал? — он переводил взгляд с Джона на Аллена и обратно. — Да вы оба мошенники!
— Так, давайте без оскорблений! — выставил ладони вперед Кляйн. — Пока мы не будем ничего говорить публике. Группа официально продолжает существовать.
— Хочешь ты этого или нет, но для меня «Битлз» больше нет. Я требую развода.
— Я ничего не понимаю, — Пол обхватил руками голову, — ничего не понимаю. Ты загнал нас в какую-то кабалу…
Супруги МакКартни вышли из помещения, и Америка крепко обняла Пола. Он практически повис на ней, Америка чувствовала правым плечом его сопение и остроту подбородка. Одной рукой она гладила его шею над воротником и шептала:
— Я с тобой, Пол, я с тобой…
Казалось, они покидают этот офис навсегда. Америка села за руль и посмотрела на Пола, прислонившего голову к стеклу.
— Будешь со мной снимать фильм? — спросила она.
— Не знаю, — помотал головой Пол и закрыл глаза.
Придя домой, Пол сразу завалился спать. Америка попыталась разбудить его следующим утром, но он только что-то пробурчал и продолжил спать, даже не поменяв положение. Так он проспал двое суток, почти до отлета в Америку на крещение племянницы, но продолжал спать при любой удобной возможности: в такси, в зале ожидания, в самолете; в доме Истманов он вставал уже почти в обед, кроме дня крещения. Америка проводила много времени с Линдой и черноволосой малышкой Мэри. Подавленное состояние Пола понимали, но тем не менее Линда стала в шутку предлагать Америке стать крестным отцом.
Солнечный день последней декады сентября был прохладным, и в церкви стоял еще больший холод, чем на улице. Америка не представляла себе, как ребенка будут еще и окунать в холодную воду, но никто и не думал откладывать крестины. В витражи готического костела струился солнечный свет, подкрашенный цветными стекляшками. Почти все недолгое таинство Америка была погружена в мысли о религии. Не все из присутствующих знали, что Америка не была крещеной и по происхождению должна была исповедовать иудаизм, но не могла найти Бога ни в христианстве, ни в иудаизме, ни в индуизме, ни в чем. Найдет ли она его и нужна ли для этого религия? Какая Богу разница, если она, не то иудейка, не то атеистка, придет в костел, а может и в мечеть, и направит лучшие мысли и пожелания какой-нибудь живой душе? Взгляд зацепился за россыпь солнечных зайчиков, усеянной по стене напротив икон. Вскоре процедура окончилась, и все отправились праздновать очищение души, которая даже не успела запятнаться за месяц своей жизни, в ближайший ресторан, где был заказан стол.
За завтраком, на который Пол все-таки поднялся следующим утром, но походил на полутруп, Ли передал им с Америкой газету. Пола, совершенно потерявшегося в пространстве из-за извечной сонливости, взбодрили изложенные новости и лишили сна на несколько дней. Статья гласила про набирающую популярность конспирологическую теорию, согласно которой Пол погиб в автокатастрофе в среду 9 ноября 1966 года и был заменен двойником. По дороге в аэропорт и потом уже по возвращении в Лондон Пол скупал газеты и журналы в попытках разобраться в происходящем.
В день, когда Пол и Америка вылетели домой, вышел одиннадцатый альбом The Beatles, “Abbey Road”, со ставшим впоследствии всемирно узнаваемым шествием по зебре на обложке. На первой стороне появились блестящие треки Джона и Джорджа, по которым сразу стало ясно, что они войдут в мировую историю как одни из главных песен The Beatles. Вторую сторону составили два попурри из песен Джона и Пола. Финальный триптих заканчивался трогательным, пробирающем насквозь прощанием: «А в конце любовь, которую ты берешь, равна любви, которую ты даешь». Дальнейшие перспективы группы были неочевидны.
После возвращения Америка вернулась в «Олд Вик», чтобы поставить “At Home”. Во вторые выходные октября Пол и Америка уже традиционно поехали на день рождения Пита Оранжа в Оксфорд, невольно вспоминая точь-в-точь такой же осенний день пять лет назад, когда Пол впервые оказался у Оранжей в гостях, только теперь они ехали не из Ливерпуля, а из Лондона, и вел Пол. Так же, как тогда, лучи рано садящегося солнца сочились сквозь деревца вдоль дороги. Пол, выключив радио, сочинял, напевая ее с закрытым ртом, новую песню, пробуя разные мелодические ходы.
— В последний год я слишком часто вспоминаю прошлое, — призналась Америка, когда Пол замолчал.
— И что ты вспоминаешь? — спросил он, отведя взгляд от дороги.
— Вспоминала наши разъезды по миру, ваши дурашливые выходки. Недавно вспомнила эпизод, когда я испытала глубокое восхищение вами, но редко задумывалась о нем позже: когда в Джексонвилле вы узнали, что чернокожую публику не пустят, и отказались выступать.
— Я тоже недавно вспоминал это, — криво улыбнулся Пол.
— Но чаще всего я вспоминаю то, что предшествовало моему знакомству с вами: колледж, Берлин, театр, общежитие университета и ливерпульское солнце, освещающее мрачные лестницы и коридоры.
— Я сейчас тоже много копаюсь в прошлом.
— Мне кажется, память будто специально подбрасывает воспоминания, чтобы спастись в них от реальности.
— Только становится еще больнее от того, что эти славные времена ушли безвозвратно.
— А тогда мы так нетерпеливо ждали, когда же наступит будущее…
Они вновь оказались на уже родной кирпичной улице, их поприветствовал привычный лай собаки, а дверь открыл сам именинник. Приехали родители Омпады и Пита, Элиза, Эллина и Билли, все сели в гостиной, Пит бегал к телефону отвечать на звонки, звучали тосты и чествования именинника, дарились подарки, почти трехлетняя Ева и четырехлетний Алекс носились по дому, потом притихли с игрушками в углу, все постепенно расслаблялись — сценарий мало отличался от прежних встреч. Пока неожиданно Омпада не встала и не застыла в нерешительности. Америка сразу обратила на это внимание, сидевший напротив Билли заметил заминку и постучал по рюмке. Разговоры стихли, и Омпада в волнении начала свою речь:
— У меня есть еще один подарок для моего мужа, только он опаздывает примерно на полгода, — гости непонятливо переглянулись. — У нас будет ребенок.
— Ура-а-а! — не дал состояться неловкой паузе Билли, подняв бокал. Все остальные тоже присоединились к радостным возгласам и поздравлениям и стали звенеть стаканами. Удивленный Пит встал и поцеловал жену. — Выпьем за нового Оранжа!
— Или новую! — возразила Омпада, положив голову на плечо мужа.
Той же ночью Америке приснилась маленькая светловолосая девочка, лет двух или трех, с большими каре-зелеными глазами. Увидев Америку, она широко ей улыбнулась, потянула руки и воскликнула: «Мама!» Америка взяла малышку на руки, почувствовала тепло и нежность ее кожи. Девочка вертела головой, и ее белые кудри касались ключиц Америки. Она засмеялась, и Ами проснулась, мгновенно почувствовав, как ее сдавливает разочарование.
Пол уже не спал. Он лежал на спине, сложив руки на груди и смотрел в потолок.
— Доброе утро, — Америка потянулась поцеловать Пола. Он улыбнулся ей и повернулся набок. Их лица оказались напротив друг друга.
— Доброе утро.
— Мне приснилась девочка, блондинка. Она звала меня мамой.
— Разве у нас может родиться дочка блондинка? — спросил Пол.
— Конечно, может. Моя мама была блондинкой. Меня больше интересует, может ли у нас вообще родиться ребенок.
— Вот бы этот сон оказался вещим, — мечтательно сказал Пол.
— Скорее всего, просто игры подсознания. Крещение Мэри, беременность Омпады, Шерон Тэйт, Джоан Баэз, жены Боба отложились на подкорке, вот и все причины.
Америка приготовилась вот-вот заплакать, но удержалась. Пол притянул жену к себе.
Пол продолжил изучать теорию о своей гибели в прессе. На американском континенте нарастал снежный ком из слухов и предположений, фанатики находили «доказательства» в песнях и обложках альбомов, а Пол нервничал и искал контраргументы, будто бы сам пытался доказать себе, что он жив. Писали, что в конце 1966 года Пол МакКартни, а точнее его двойник, которого выбрали по результатам секретного конкурса, проведенного в США, отпустил усы, чтобы замаскировать шрамы от пластической операции. Пол попросил Америку поднять фотографии из поездки в Париж в ноябре 1966 года. Многие отмечали, что МакКартни сильно изменился после прекращения концертной деятельности в августе 1966 года: его лицо вытянулось, карие глаза стали зелеными. «Что значит «стали»? — возмущался Пол. — Они никогда не были карими!»
Хроникой произошедшего объявили “A Day In The Life”, написанную про Тару Брауна. Имя двойника, решили фанатики, зашифровано в заглавной песне альбома "Sgt. Pepper's Lonely Hearts Club Band": Билли Ширз, которого представляют публике в последнем куплете. В композиции "I Am The Walrus" увидели, что текст содержит омерзительные описания смерти, повторение фразы "I'm crying" {?}[англ. «Я плачу»] в знак горя скорби и упоминание «тупого кровавого вторника» — последнего дня жизни МакКартни. О среде, как о дне гибели МакКартни, также говорили песни "She's Leaving Home": "Wednesday morning at 5 o’clock as the day begins" {?}[англ. «В среду, в пять часов утра, когда начинается день»] и "Lady Madonna" — "Wednesday morning papers didn’t come" {?}[англ. «В среду утренние газеты не пришли»]. В конце песни "Strawberry Fields Forever" Джон невнятно произносит фразу про клюквенный соус, но поклонники услышали «Я похоронил Пола».
На насыщенной деталями обложке альбома «Сержант Пеппер», как оказалось, клумба, на которой цветы высажены форме леворукой бас-гитары с тремя струнами (вместо четырех, что тоже намекает на количество оставшихся в живых битлов), олицетворяет могилу Пола, а восковые фигуры из музея Тюссо скорбят по почившему музыканту. На задней стороне Пол единственный из всех сфотографирован спиной, и многие посчитали, что фотография сделана в период, когда Полу еще не нашли двойника: «Идите в жопу, — не выдерживал Пол, — я просто повернулся спиной!»
Новый альбом дал дополнительное топливо теории: в песне "Come Together" Леннон поет: "One and one and one is three" {?}[англ. «Один плюс один плюс один равно три»], что также намекает на то, что оригинальных битлов теперь только трое. Шествующие фигуры на обложке олицетворяют панихиду: первым идет священник в лице Джона, одетого в белое, гроб несет гробовщик Ринго в черном костюме, в гробу лежит босоногий мертвец МакКартни, а закапывает могилу Джордж могильщик в джинсовом костюме. На номере белого «Жука» в левой части фотографии разглядели символы "28IF": это свидетельствовало о том, что Полу должно было быть двадцать восемь лет в сентябре 1969 года, если бы он не погиб. «Но мне двадцать семь!» — возразил Пол, и статья поспорила с ним в следующих строках: 28 лет с момента зачатия.
Чем дальше, тем хуже: для иных подсказок сторонники теории прослушивали песни квартета в обратном порядке и находили послания в бессвязном наборе звуков. А на обложке «Сержанта», прибегнув к помощи зеркала, нашли указание на факт и дату смерти Пола на барабане, отразив верхнюю часть надписи "Lonely hearts". Уставшая Америка приходила домой после репетиций или работы с Мийами в судии и, слыша изливающиеся на нее потоки конспирологического бреда, умоляла Пола прекратить пытки, в первую очередь, над самим собой.
Накануне лондонской премьеры «Жизни Клэр» из офиса “Apple” поступила ошеломляющая новость: Дик Джеймс продал “The Northern Songs” компании ATM, а значит The Beatles лишились прав на свои ранние песни. Америка поручила Нилу Аспиналлу узнать больше об издателе, и оказалось, что компания “Dick James Music” продолжает жить, процветать и издавать новых артистов. Америка впервые задумалась о суде.
Пол впервые за долгое время оказался на публике, показавшись с Америкой как соавтор саундтрека на премьере фильма «Жизнь Клэр», ее актерского дебюта. Конечно, журналисты на возрастающей волне публикаций на животрепещущую тему не упустили возможность спросить у Пола его комментарий:
— Как я могу это прокомментировать? Я не могу сказать ничего больше, чем «Я не умер, потому что я жив». Это глупо, понимаете? Но иногда правда звучит глупо.
В центре внимания справедливо оказалась сама Америка. Ее скачки веса каким-то образом совершенно не отразились на экране. Героиня Америки, Клэр Остин, была полной противоположностью ей: неуклюжей, несобранной, непоследовательной, легкомысленной, смешливой. Их объединяли только обаяние и везучесть. Пол, ожидая жену из длительных командировок в США, даже не догадывался, какие виражи она исполняла на площадке. Сама же Америка считала свою работу весьма техничной, вовсе не гениальной, выполненной по-режиссерски. Довольные и смертельно уставшие после просмотра фильма и вечеринки, они пришли домой и тут же поплелись, едва переставляя ноги, в спальню.
— Ты сегодня открылась мне по-новому, — признался Пол, раздеваясь сидя на кровати. Америка улыбнулась и не стала ничего спрашивать. — Я влюбился в эту актрису. Знал бы это юный Пол, влюбленный в Бриджит Бардо…
Они разделись, выключили свет и легли в обнимку под одеяло.
— А помнишь, как мы сочиняли музыку к фильму? — полушепотом спросил Пол прямо у виска Америки.
— Конечно, помню. Ровно год назад, — ответила Америка, не открывая глаз.
— Помнишь, как было классно работать вдвоем?
— Правда, очень классно, — Америка улыбалась, чувствуя, как тело проваливается вниз от усталости.
— Я хочу записать сольный альбом, — признался Пол, и его голос прозвучал совсем бодро. Америка, вынырнув из падения, открыла глаза. — Я хочу, чтобы мы вместе его записали.
С момента объявления Джона о выходе из группы, прошел ровно месяц. О роспуске The Beatles по-прежнему не объявляли, хотя этот факт казался очевидным уже всем. В этот день вышел первый сингл группы Plastic Ono Band с песней “Cold Turkey” о борьбе Леннона с героиновой зависимостью, которую Пол зарубил в качестве песни «Битлз». Оттого ярче разгоралось желание Пола заняться сольным альбомом, хотя он еще лелеял надежду, неотвратимо тающую с каждым днем, что Джон передумает, и «Битлз» вернутся. Пол увлеченно записывал свой альбом дома на четырехдорожечный магнитофон, вовсю погрузившись в работу, благо, хватало и инструментов, и умений, чтобы на них сыграть. Пол хотел придать альбому домашнее, небрежное, потертое звучание без студийных чисток. Америка с удовольствием подключилась к работе в различных качествах. Пол был доволен тем, что ей ничего не приходилось объяснять, она понимала задачу с полуслова и предлагала свои идеи. Ото дня ко дню они все больше и больше вдохновлялись своим творческим союзом.
Так подошел день следующей премьеры: пьеса Америки Зами “At Home” впервые оказалась на столичных подмостках. Америка калькировала свой ливерпульский спектакль, который приняли с большим интересом и скорее положительно, и все равно ее одолевали сомнения. Было стыдно уронить планку, оказаться хуже, чем несколько лет назад. Как драматург, она позволила себе немного вольности и добавила смыслов.
«Д;ма» из-за неведомой литературной основы и еще больше людей, чем «Пигмалион», «Сотворившая чудо» и «Вишневый сад». От премьеры к премьере чувства Америки не притуплялись, ее сердце замирало каждый раз, когда театр открывал двери для зрителей, когда они рассаживались в зале, когда звучали звонки и за кулисами стоял переполох, когда гас свет и артисты выходили на сцену. После каждой новой вершины публика предъявляла все более высокие требования от раза к разу. Только на поклонах волнение немного подкрашивалось в радостные тона.
После спектакля Америка и труппа вышли к журналистам. Америку сразу поймал Пол, протянул горшочек с белой орхидеей и поцеловал.
— Вышло даже круче, чем в Ливерпуле, правда, — сказал он, и супруги заметили подошедшего высокого молодого мужчину со взъерошенными черными волосами. Поняв, что Америка и Пол обратили на него внимание, он приосанился и сказал:
— Здравствуйте, мисс Зами, мистер МакКартни, — он протянул руку сначала Полу, потом Америке. — Я Том Стоппард, очень хотел с вами познакомиться. Спасибо за спектакль.
— Мистер Стоппард? — оживленно переспросила Америка. — Я совсем недавно читала «Входит свободный человек». И, конечно, читала и видела на сцене «Розенкранца и Гильденстерна»… Очень рада познакомиться!
Из-за спины Тома появились Лоуренс Оливье и еще один мужчина лет под пятьдесят, в котором и Америка, и Пол по своим совместным и раздельным походам узнали режиссера Питера Брука.
— Америка, хочу представить вас друг другу, познакомься, Питер Брук, — подтвердил Лоуренс. Все, включая Тома, стали обмениваться рукопожатиями.
— Для меня большая честь познакомиться с вами, мистер Брук, — призналась Америка, отвесив что-то вроде реверанса, — я еще девчонкой ездила на ваши спектакли из Ливерпуля в Лондон, а этой весной видела «Эдипа». Мне говорили, что вы сейчас в Париже?
— Это правда, я сейчас живу в Париже, но оказался в Лондоне, — сказал Брук, сделав таинственную паузу.
— А все-таки интересно, — Лоуренс круговым движением руки указал на Брука, Стоппарда и Зами, — что потомки эмигрантов еврейского происхождения делают английский театр.
Компанию настигли журналисты, и растащили Брука, Оливье, Стоппарда и Зами с МакКартни в разные стороны. Пола тоже бегло спросили, что он думает о спектакле, и он сказал, что горд своей женой. Затем у Америки поинтересовались ее планами:
— В ближайшее время мне хотелось бы осуществить одну давнюю задумку — поставить написанную в студенческие годы пьесу «Фантазия по Моэму», — и одну свежую, но ее корни тоже растут из моих юношеских увлечений: я хочу обратиться к творчеству Бертольда Брехта. Мне повезло оказаться на спектаклях «Берлинер ансамбля» незадолго до появления этой ужасной стены. К сожалению, Брехт умер незадолго до этого, но его присутствие ощущалось довольно отчетливо. Это впечатление сильно повлияло на то, кем я являюсь сейчас. Я собираюсь составить компиляцию пьес Брехта, выразить на сцене свой взгляд на его театр. Но не факт, что эти задумки воплотятся скоро: в приоритете над всеми творческими планами я теперь ставлю семью.
Уличив промежуток в разговорах Зами с журналистами, к ней подошел Дональд Албери:
— Ты хоть понимаешь, что тобой восхищается сам Кеннет Тайнен, патриарх театральной критики? — спросил он как будто укоризненно. Америка смутилась и ничего не ответила, и тогда мистер Албери продолжил уже менее напористо. — Америка, мы хотим в свой репертуар спектакль по пьесе Ортона. Приглашаю тебя поставить его у нас этой зимой.
Джон продолжал разрывать ниточки, связывающие его с The Beatles, и в знак протеста против включения Великобритании в конфликт во Вьетнаме на стороне США громко отказался от своего ордена Британской Империи, врученного ему как участнику «Битлз».
Работу над альбомом прервал неожиданный грипп. Америка слышала, как Пол из раза в раз проигрывает на гитаре одну и ту же часть, и как в его игре все возрастает отчаяние и раздражение. Она вышла к нему и нашла его в пугающем состоянии: он сидел на полу с гитарой, его левая рука, бьющая по струнам, покраснела от запекшейся крови. Пол с остервенением выводил очередной пассаж, по лицу стекал пот, отчего волосы намокли и прилипли ко лбу. Америка села к нему и увидела, что его будто загипнотизированные глаза, желтовато блестящие, покрылись красно-коричневыми кровяными пятнами.
— Пол! — позвала она и схватилась за его голову, горячую, как нагретый солнцем камень. Пол отпустил гитару, и она упала между ними. — Да ты весь горишь!
— Так мы и проболели до конца года, — сказала другая Америка, — и, соответственно, десятилетия.
— Америка, покажи, что этому всему предшествовало? Всей истории с «Битлз»? Как ты оказалась в Берлине? Почему ушла из музыки в режиссуру? — испытующе спрашивал старик, всем видом демонстрируя свою заинтересованность.
— Поразительный энтузиазм! Не хотите передохнуть, Сэр Пол? Идете на рекорд!
— Я хочу увидеть начало.
— Это усилит контраст концовки, — предупредила Америка. — Ты уверен?
— Так и в жизни печальные события соседствуют со светлыми воспоминаниями о минувших днях, если у тебя хорошая память, — продолжил Пол риторику.
— Хорошо, — согласилась Америка, не выказав своего удивления. — Тогда вернемся на двенадцать лет назад.
Весна капала на голову капельками оттепели. До настоящего цветения было еще совсем далеко, но солнце было по-настоящему весенним — такое ни с чем не спутаешь. Январское солнце, пытающееся показаться весенним, или даже летним, припекающее голову и топящее снег, бутафорно. Это солнце, обещающее скорое бурление кровей, пробуждает в душе волнение, влюбленность в жизнь.
Америка шагала по Ливерпулю широкими, решительными шагами. Только что она разошлась с однокурсниками: они вместе выходили из колледжа, докуда-то шли вместе и постепенно один за другим расходились. Иногда по субботам, после репетиции оркестра, в хорошую погоду, они бродили по тихим районам, распинывая мусор. Несмотря на общность интересов, Америка молчала в компании однокурсников и не слишком им открывалась. Чтобы оградиться от мира, она соорудила вокруг себя своеобразный прозрачный купол. Сквозь него Америку могли видеть и слышать, но не могли приблизиться к ней. Единственным человеком, рядом с которым она могла снять этот купол и впустить в свое пространство, оказывалась Омпада, но и она ласково журила за то, что некоторые новости Америка преподносила уже изрядно настоявшимися, и дразнила ее «партизанкой» и «самогонщицей».
Сегодня у Омпады был день рождения, на празднование которого Америка собиралась ехать в субботу в Оксфорд. Америка шла выбирать подруге подарок. Первый солнечный день, знаменующий приближение весны, бодрящий и вдохновляющий на свершения, навсегда закрепится у Америки на уровне подсознания ассоциацией с днем рождения Омпады.
Не так давно мистер Закс порекомендовал Америке приобрести альт-саксофон в дополнение к своему тенору и дал адрес магазина. Во всем блестящем изобилии Америка присмотрела самый притягательный из них — серебристого цвета, но купить не могла даже в долях и начала понемногу копить с шальных халтур в оркестре. Америка долго бродила по торговым улицам Ливерпуля, критически отвергая то, за что Омпада с ее утонченным вкусом из любви к Америке вежливо поблагодарит ее и втихую сложит презент в дальний угол кладовки. Однако то, что ей нравилось, приходилось отвергать потому, что цена откусывала часть суммы, откладываемой на саксофон. Солнце уже садилось, когда Америка заприметила свечение тысяч маленьких радуг в одной из витрин. Она подбежала поближе и увидела ожерелье с множеством маленькиих стеклянных сфер, переливающихся в свечении закатных лучей всеми цветами вселенной. Оно настолько запало ей в душу, что Америка осознала, что не простит себе этого, если пройдет мимо этого ожерелья. Цена выходила за пределы намеченного лимита, но Америка поняла: ее подруга стоит и большего, а деньги еще обязательно придут.
Америка впервые за семь месяцев дружбы оказалась у Омпады в ее отчем доме, скромном и узком, совсем как в Ливерпуле. Дверь ей открыл сутулящийся мальчик примерно того же возраста, что и она, но из-за худобы, угловатости и опущенных плеч кажущийся на полторы головы короче Америки. Он ничего ей не сказал и тут же скрылся в толпе.
Перешагнув порог, Америка опешила от количества парней и девчонок, в плотном потоке которых она очутилась. Ей было сложно воспринимать столько людей в одном пространстве. Она не понимала, откуда у Омпады столько знакомых и друзей и как их всех запомнить. Точнее, как заводила и души компания Омпада может привлекать людей было более чем понятно, но Америке казалось, вокруг нее никогда не будет и десятой доли окружения Омпады.
— Самая главная гостья приехала! — услышала Америка над ухом и ощутила на себе крепкие объятия. Америка обняла именинницу в ответ. — Будешь что-нибудь пить?
— А что есть? — спросила Америка, и Омпада уволокла ее в кухню, попутно знакомя со всеми, кто попадался на пути, и вдруг среди них оказался тот самый мальчик, открывший дверь Америке.
— Знакомься, это мой брательник Майкл! Поздоровайся с гостьей, шалопай, — прозвучало из уст Омпады даже не обидно.
— А почему я его никогда не видел и не слышал о нем? — спросил вдруг Сэр Пол с претензией.
— Не переживай, еще увидишь, — успокоила его Америка. — Майкл через несколько лет поступил в Сорбонну и до начала семидесятых жил в Париже, там ему было практически ни до кого, и он не объявлялся.
— Как твои родители к этому относятся? — послышался совсем юный голосок Америки.
— Они тактично удалились в Суррей к папиным родителям, — сказала Омпада, оглядываясь по сторонами.
— У меня для тебя есть подарок, — Америка подняла бумажный пакет, но Омпада остановила ее:
— Не здесь. Пойдем ко мне в комнату, я хочу посмотреть твой подарок сейчас, — Омпада взяла ее за руку и повела наверх.
В комнате Омпады царил приятный творческий хаос. На полках стояли занятные безделушки, а на стене за эскизами костюмов не было видно обоев. Америка протянула подруге невзрачный пакет
— Ну-ка, что там? — Омпада с заинтригованным выражением лица раскрыла пакет и достала оттуда обитую красным бархатом коробочку, и ее лицо приняло еще более забавное выражение. Она открыла коробочку, и оттуда по стенам и потолку брызнули маленькие радуги: — Ва-а-а-а-ау!
Омпада взяла ожерелье двумя руками, подошла к окну и стала разглядывать его против света.
— Это невероятно! Где ты это нашла? — Омпада не умела подделывать восторг, и когда восхищалась чем-то, ее голос звучал громче горна. Америка, довольная собой, улыбнулась уголками губ вниз. Омпада бросилась обнимать подругу.
В дверь постучали.
— Тук-тук-тук! — послышался голос Кармелита. — Можно войти?
— Заходи, — рассмеялась Омпада.
— Ты там не переодеваешься? Я не ослепну? — спросил Билли громче.
— Только от бесподобного зрелища! — громче ответила Овод. — Заходи давай, дуралей!
Билли появился на пороге комнаты и оглядел комнату в мелких радугах.
— Ого! У вас тут что, дисперсия взорвалась?
— Не умничай, — сказала Омпада. — Чего пришел?
— Мы с Питом пластинки привезли, где заводить?
Омпада вздохнула.
— Как можно эту махину в гостиной не заметить? Пойдем.
Все трое ушли вниз, в гостиную, где Пит уже ставил пластинку Рэя Чарльза. Америка заметила, сколько пластинок пришлось тащить Питу и Билли из Ньюкасла. В библиотеке Оводов водились преимущественно аудиоспектакли от “Parlophone” и классическая музыка, под которые не потанцуешь. Пит задавал музыкой правильный тон. Америка не танцевала, а вслушивалась в замысловатую музыку, все отчетливее осознавая, какой жанр навсегда станет ее фаворитом. Что интересно, никто не требовал рок-н-ролла, которому джаз начал проигрывать в популярности. Чем темнее становилось, тем больше джаз подходил к обстановке и тем больше все расслаблялись.
Омпада плюхнулась на диван рядом с Америкой, устроившейся у самого проигрывателя.
— Не скучаешь? — спросила именинница.
— Нет, все очень здорово!
Пит менял пластинку Джона Колтрейна на альбом композиций Дюка Эллингтона в исполнении Телониуса Монка. Америка заметила, что они с Омпадой за несколько часов даже не приблизились друг к другу.
— Можно задать тебе нескромный вопрос? — прошептала Америка тихо-тихо.
— Конечно, тебе любой можно, — ответила Омпада, посерьезнев.
— Вы с Питом встречаетесь? — осмелилась спросить Америка. Омпада проследила за Питом, отходящим на достаточное расстояние, чтобы не слышать девичьих секретов.
— Думаю, мы с ним не подходим друг другу, — сказала она, убедившись, что Пит далеко. — Расстояние, разные темпераменты. Хотя он не перестает мне нравиться. Но я не хочу портить ему жизнь своими постоянными передрягами. Я слишком громкая.
В понедельник на доске объявлений у колледжа Америка увидела свеженаклеенную бумажку: новая газета “Junior Sight Liverpool” набирала молодую редколлегию и искала ребят 15-17 лет. График и заработок вполне подходили Америке для осуществления задумки с саксофоном. Соискатели приглашались в редакцию “The Liverpool Echo”, которая и открывала новую газету, с портфолио. Тем же вечером Америка собрала стихи и зарисовки и наутро, пропустив занятия в колледже, отправилась в офис. Там оказалось ничуть не меньше людей, чем у Омпады дома, они суетливо сновали из стороны в сторону и поднимали ужасный шум.
Америка приметила одиноко стоящую у стены девушку примерно ее возраста, глубоко погруженную в свои мысли и выделяющуюся своим спокойствием в этой шебутной обстановке. Казалось, вокруг этой девушки с таинственной аурой тоже выстроен знакомый не понаслышке Америке купол, она старается слиться с реальностью, но все равно притягивает к себе взгляд из-за длинных, пышных, волнистых светло-каштановых волос и больших блестящих ореховых глаз, печально опущенных вниз. Америка не хотела прерывать ее, казалось, желанного уединения, но тут девушка подняла на нее глаза и сделала шаг в сторону, любезно освободив еще немного места у стены, и Америка встала рядышком.
— Есть кто в молодежную газету? — между дверью и проемом показалась женщина и оглядела коридор.
— Есть, — отреагировали одновременно Америка и девушка рядом.
— Фамилии? — строго спросила женщина.
— Джексон, — назвалась незнакомка.
— Зами, — сказала Америка, покосившись на девушку.
— Джексон, заходи первая, — махнула головой в сторону кабинета женщина. Америка осталась дожидаться своей очереди. Постепенно подходили еще парни и девушки, растерянно оглядываясь и несмело пробираясь через многолюдный коридор и спрашивали у Америки, туда ли они пришли. Дверь открылась, девушка вышла и, улыбнувшись Америке, пожелала ей удачи. Следом вновь появилась та женщина и позвала Америку пройти в кабинет, и, пока та выясняла у новоприбывших их фамилии, Ами оказалась перед солидным мужчиной в недурном костюме, сидящим за столом, покрытым зеленым сукном. На краю между подставкой для перьевых ручек и песочными часами стояла табличка с выгравированной надписью «мистер Гемптон».
— Здравствуйте, мистер Гемптон, — поздоровалась Америка.
— Здравствуйте, мисс Зами, садитесь, — ответил он, указывая на стул, и сложил руки перед своим лицом. — А вы внимательная. Давайте ваше портфолио.
Америка протянула ему папку с листочками из записных книжек, и мистер Гемптон принялся изучать их содержимое.
— Какими языками владеете, Америка? — спросил мужчина, не поднимая глаз. — Кроме английского, разумеется.
— Может, я им не владею, — тихо сказала Америка.
— Вижу, что владеете, — отрезал Гемптон.
— Кроме английского, пишу, говорю и читаю на немецком, французском и русском, пишу и читаю на идише и иврите.
— Неплохо, — мужчина сжал губы и поднял густые брови. — И стихи пишете… — он отложил бумаги и вновь сложил руки перед лицом. — Почему я спросил про иностранные языки. Мы планируем отправлять наших корреспондентов за границу. Это возможность познакомиться с иностранной культурой, так сказать, расширить кругозор, и для ливерпульской молодежи, и для самих журналистов. Честно признаться, мы готовы были к разному уровню владения пером у соискателей, но вы и ваша предшественница задали высокую планку отбора. Поздравляю, Америка Зами, вы приняты. Приходите завтра на ознакомительную встречу.
На ознакомительной встрече Америка сидела за столом по соседству с той самой мисс Джексон, которую, как оказалось, звали Кристиной. Мистер Гемптон представил всех друг другу.
— Газета будет выходить раз в неделю. Ваши предложения по тематике и наполнению не просто приветствуются, они обязательны. Для первого раза подскажу задание: расскажите о себе и о месте, где вы учитесь. Дальнейшие выпуски будут строиться на вашей инициативе. Вы можете как оставаться независимыми художниками, так и готовить совместные материалы. Их вы сдаете миссис Смит, набранные на машинке или разборчиво, повторяю, разборчиво написанные от руки. Дальше редакторы их правят, мы собираемся по четвергам и обсуждаем компиляцию, чтобы сдать номер в печать в пятницу, и в воскресенье он был уже в руках гордых вашими успехами родителей!
Кроме Америки и Кристины Джексон оказалось всего пять человек, как выразился мистер Гемптон, из первого эшелона. После следующих дней собеседований прибыли еще два эшелона по шесть человек, но в процессе семь человек покинули редакцию по разным причинам.
Эту новость Америка от Омпады замалчивать не стала и послала ей телеграмму, а она приехала в Ливерпуль на первых же выходных, чтобы отпраздновать это в кафе.
В середине марта вышел первый номер газеты, представляющий ее команду. Там же опубликовали и стихи Америки. Для следующих выпусков, поняла Америка, надо было учиться больше смотреть вокруг себя, но привычка концентрироваться на своих мыслях и анализировать впечатления давала ей столько материала, что она в два счета могла набросать несколько содержательных абзацев и не понимала страха чистого листа, на который жаловались ее коллеги. По всей видимости, Кристина, предпочитавшая, чтобы к ней обращались Крис, разделяла с Америкой эти переживания. Почувствовав родство, девушки органично сдружились. Хотя Америка чаще писала о музыке, они с Крис стали часто совершенно случайно пересекаться в театрах перед спектаклями, что подтолкнуло их к созданию совместной колонки с культурным обозрением. Над общими статьями они корпели у Крис дома.
Крис училась в колледже искусств, где изучала графику, и знакомила Америку с разными искусствоведческими книгами, в том числе и о театре, из которых она узнала про Брехта, Арто, Ануя и многих других.
Крис казалась Америке феей лесов. Ее голос заклинал бабочек, которых видела только Америка: они кружили над головой Крис всякий редкий раз, когда она что-то произносила. Она была еще большей технофобкой, чем Америка: если Ами еще любила проигрыватели, то Крис ничего не признавала, и пообщаться с ней можно было только лично или письмом. Крис, стремясь себя закрыть, носила причудливую и свободную, порой многослойную одежду, но не старомодную, а наоборот, будто бы из будущих времен: свитера крупной вязки, длинные твидовые юбки, шифоновые шарфы.
Америка давалась диву, как Крис не похожа на Омпаду. Она радовалась тому, что наконец нашла ливерпульскую подругу, но оттого роль Омпады не становилась меньше. Когда ближе к концу апреля Америка накопила на саксофон, она позвала Омпаду в Ливерпуль, чтобы вместе с ней и Крис ритуально пойти в магазин. Так у Америки появился ее серебристый альт, а две ее лучшие подруги познакомились и даже друг другу понравились.
На следующий день Америка получила телеграмму от Пита Оранжа, аналогичную, по всей видимости, он отправил и Омпаде: «Привет тчк 1 мая Билли д р тчк Приезж полночь поздравить тчк Ночлег не беспокойтесь Вокзал 30 апр 7 веч». К облегчению Америки, на первое мая ничего не планировалось, и она телеграфировала Питу, что приедет. Омпада тоже собиралась. Утром тридцатого апреля Америка застала телефонный звонок прямо перед выходом из дома и сняла трубку так быстро, что Дороти не успела бы услышать и пассажа:
— Америка, привет, это Пит, — он звучал несколько суетливо для себя. — В общем, не приезжайте сегодня, Билли ночью увезли в больницу. Придумаем праздник в другой раз.
— Что случилось? — спросила Америка.
— Отек Квинке, — вздохнул Пит.
Америке едва удалось связаться с Омпадой, и они все равно решили поехать в Ньюкасл, чтобы не оставлять Билли одного в больнице в его день рождения. Утром следующего дня Пит встретил их на вокзале. Взяв по пути пирожных, они пришли в больницу как раз ко времени посещений.
— С днем рожденья тебя! — хором пели они, входя в палату. — С днем рожденья тебя!
— О-о-о! — взбодрившийся Билли приподнялся, взял с тумбочки очки, надел их и поаплодировал друзьям, когда они допели. — Вот уж не ожидал этого! Хотя в глубине души надеялся!
— Мы это поняли, потому что глубина твоей души закопана неглубоко, многострадальный ты наш, — сказала Омпада, погладив Билли по голове. — Как тебя угораздило?
— Да вот ездил коллега моего отца в страны заморские тропические и привез оттуда фрукты экзотические, — делился своей бедой Билли.
—...от которых ты стихами заговорил, — продолжила Омпада.
— О! и правда! надо записать! Спасибо, любезная.
— Скабрезная, — передразнила Омпада.
— А ты заразилась, кажется? — шутил Билли.
— Так и чем закончилось? — спросила Америка.
— Ну вот ем я эту кислятину, чувствую — лицо пухнет! Мать заметила, позвонила в скорую. Меня и так от этих цветочков каждую весну колбасит, а тут еще и эта гадость экзотическая. Тьфу!
— А пирожные с заварным кремом тебе можно? Не добьем тебя? — ехидно спросила Овод.
— Если ты удумала мою порцию себе присвоить, так не дождешься!
Друзья подняли настроение Билли угощениями, подарками и шутками, но время посещений закончилось, и все разъехались.
Сдав новый материал, Америка шла из редакции. Редактор уже почти не правил ее работы и сегодня вновь похвалил. Настроение еще поднимали пригревающее майское солнце и купленное накануне новое креповое платье, в котором она сегодня решила выйти. Америка не могла объяснить, почему ощущала себя по-другому, впервые выходя в новой одежде, впервые чувствуя прикосновения еще незнакомой ткани к коже. Лишние деньги выискивались редко, и обновка становилась целым праздником.
Америка шагала по зеленому парку, в цвет которому колыхалось от легкого ветерка и решительной походки девушки платье: на пастельно-зеленом фоне распускались крупные красные, желтые и фиолетовые цветы. Ами заприметила мороженщика и решила полакомиться пломбиром.
— Девушка, вы такая красивая! — услышала Америка юношеский голос, проходя мимо одной из скамеек. Америка обернулась и увидела совершенно неказистого парня с носом-картошкой и косящими к носу глазами.
— Спасибо, — улыбнулась Америка, поправив на плече сумочку, и продолжила свой путь. Она хмыкнула, поняв, что ее впервые в жизни назвали красивой. Ами не знала, красива ли она: ее внешность не казалась ей ни отталкивающей, ни привлекательной. Америка только благодарила природу за то, что у нее есть два хорошо видящих глаза, хорошо слышащих уха, двадцать восемь здоровых зубов, нос, которым можно дышать, брови и ресницы, защищающие глаза от разного мусора.
— Нет, я серьезно, — паренек догнал Америку. — Ты хочешь мороженого? Давай куплю?
Не дождавшись одобрения, юноша попросил у мороженщика пломбир, расплатился за него и протянул Ами.
— Спасибо, — поблагодарила она и попробовала мороженое.
— Меня Джеймс зовут, — улыбнулся он, обнажив широко раставленные зубы.
— Америка.
— Америка? — переспросил он непонятливо.
— Америка, Америка, — подтвердила обладательница имени.
— Ты иностранка?
— Нет, гражданка Соединенного Королевства и только, — ответила Америка и снова приложилась к мороженому.
— Как тебе? — спросил он, бросив взгляд на мороженое.
— Очень вкусно, спасибо большое, Джеймс. Прошу прощения, мне надо идти домой.
— А где ты живешь? Давай провожу?
— Далеко, в Вултоне, — попыталась Америка избавиться от назойливого ухажера.
— Так я тоже там живу! Ну, недалеко! Соседи, получается!
Америка, распрощавшись со сладостным уединением, согласилась, но предупредила, что у нее очень строгая мачеха, поэтому они должны будут расстаться на перекрестке, чтобы она не заприметила Америку с парнем через окно.
Они шли какое-то время до нужного автобуса, потом проехали несколько остановок и снова шли пешком. Никто и никогда не смешил Америку так сильно, как Джеймс. Он знал анекдоты на все лады. Америка даже не заметила, как они подошли к ее дому, но не хотела показывать, где живет, для чего и придумала легенду, немало отличающуюся от правды. Дойдя до перекрестка, Америка повернулась к Джеймсу и сказала:
— Спасибо тебе большое, дальше я сама, — от неловкости она поправила на плече сумку.
— Ты очень красивая, — сказал Джеймс. Америка промолчала. — Сходим в кино?
Не будучи опытной в этих вопросах, Америка сообразила, что ее зовут на свидание, но, даже смеясь над шутками Джеймса, она ни на мгновение не испытала и маломальского романтического интереса к нему, как, например, было с Питом Оранжем. Может, дать ему шанс? Может, он еще понравится ей? Америка согласилась.
В редакции объявили, что есть договоренность о том, чтобы отправить пятерых человек в Париж или Берлин на один семестр, с сентября этого года по январь следующего. Америка разрывалась в выборе между этими городами. Первый был городом молодости ее родителей, но и второй хотелось увидеть не меньше, хоть она и побывала в нем будучи помладше. Языки тоже не помогали сделать этот выбор, потому что она владела французским и немецким примерно одинаково. Тогда она решила спросить у Крис, и ее ответ стал решающим:
— Я учила в школе немецкий, а еще Берлин — город Брехта.
Как оказалось, никто кроме Крис и Америки не выбрал Германию. Начался непростой процесс подготовки документов к учебному переводу в Берлин. Америка одновременно желала нового опыта и жалела о расставании с мистером Заксом, но он сам уверил ученицу, что этот семестр пойдет ей на пользу, и помог подготовить рекомендацию в консерваторию Клиндворт-Шарвенка.
Как и условились, в назначенный день Джеймс ожидал Америку у колледжа после занятий. Америка весь день думала о том, чтобы отказаться от похода, но другая ее часть уговаривала дать Джеймсу шанс. Она заметила его на крылечке, но решила сделать вид, что не видит.
— Привет, Америка! — задорно окликнул он ее, и Америке пришлось обернуться и подойти. Джеймс поддался вперед, чтобы обнять ее, но Америка осталась недвижима.
— Привет. Пойдем?
Они отправились в кинотеатр «Эбби», который располагался в соседнем от Вултона районе, на фильм «Здравствуй, грусть». Сюжет чем-то напомнил Америке ее жизнь: главная героиня рано потеряла мать, а отец вел разгульный образ жизни, но все оказалось кинематографично запутаннее. Впечатление портил Джеймс, который весь сеанс сопел буквально над ухом, свешиваясь через подлокотник на кресло Америки, и ей пришлось дистанцироваться.
После фильма Джеймс вновь вызвался проводить Америку до дома, а точнее до перекрестка. Он что-то говорил про фильм, но Ами практически не слышала его, думая о том, что все-таки не может видеть в нем больше, чем друга, но не знала, как правильно отказать.
— Жаль все-таки, что я не могу проводить тебя, зайти на чай… — жалостливо протянул Джеймс, прощаясь на перекрестке.
— Да, жаль, — равнодушно отреагировала Америка.
— Тогда пока? — он распростер руки для объятий, Америка неловко приобняла его и поняла, что ей не нравится даже его запах.
— Пока, — отстранилась она вопреки усилиям Джеймса удержать ее и ушла домой.
В начале июня Америке впервые за полтора месяца, примерно с того момента, как она поделилась новостью о покупке саксофона, пришло письмо из Лондона. Хотя она писала и позже, рассказала о стажировке и предлагала летом увидеться, пока она не уехала на несколько месяцев. Тот факт, что его отправила не Эллина, а Мэри, насторожил Америку.
«Дорогая племяшка,
Твои успехи меня несказанно радуют. К сожалению, не могу ответить тебе равнозначно, но не могу этого утаить от тебя. Мы с твоим дядей Робертом приняли решение развестись».
Дальше шли расспросы об экзаменах, о предстоящей поездке в Берлин, об отце, Дороти и Мии. Америка в онемении бегло прошлась по оставшимся строкам и отложила письмо. Развод Мэри и Роберта казался чем-то немыслимым. Сама идея развода по непонятной причине казалась Америке постыдной, клеймящей человека на всю жизнь. Столько вопросов роилось в голове Ами, но она оставила их при себе. Америка написала два письма: короткое со словами поддержки и сочувствия для Мэри и второе, чуть подлиннее, для Эллины, чтобы выяснить ее переживания на этот счет и чтобы отвлечь ее от них.
Джеймс подкараулил Америку после пар у дверей колледжа. Она настолько не ожидала его увидеть, что даже не успела спрятаться в толпе.
— Привет, Ами!
— Привет, Джеймс, — вздохнула она устало, а ведь день еще не заканчивался.
— Оп-па! — парень достал из-за спины букетик цветов. — Это тебе!
— Спасибо, — сказала Америка, с грустью глядя на слегка похужшие цветы, срезанные лишь для провальной попытки порадовать ее.
— Ты свободна сегодня? — энергично спросил Джеймс.
— Нет, вообще-то нет, — сказала Америка. — И уже опаздываю.
— И куда спешишь? — Джеймс пресек попытку Америки двинуться дальше. Ами не хотела раскрывать карты, но иного выхода не видела:
— Я подрабатываю в газете, — сказала она.
— В газете! Тогда давай я тебя провожу! — вызвался Джеймс.
— Хорошо, — согласилась Ами и вдруг сообразила. — Тогда понеси, пожалуйста, инструмент.
— С радостью! Оу-уо-уо-уо, — скорчился он, взяв футляр от саксофона. — Это твоя дудка столько весит? И как ты ее каждый день носишь?
— Учись, — хмыкнула Америка.
Молодые люди дошли до здания редакции, и у входа их застала Крис.
— Привет, — произнесла она.
— Привет, — Америка выпучила глаза на Крис, и она уловила сигнал. — Это Джеймс, мой… приятель,
— Надеюсь, в ближайшем будущем — парень, — обнажил сердцеед свою диастему.
— А какая у вас фамилия, Джеймс? — непринужденно спросила Крис.
— Пирт, — простодушно ответил юноша.
— Сколько вам лет?
— Шестнадцать.
— Когда день рождения?
— В декабре.
— Где учитесь?
— Я не учусь, я работаю.
— Кем?
— Грузчиком.
— Читали Джона Осборна?
— Нет, а кто это?
— Очень рекомендую, еще Джона Брэйна, Джона Уэйна и Кингсли Эмиса.
— Ты так много знаешь! А кто это?
— Это краснокирпичные писатели, они пишут про индустриализацию, классовое неравенство, про засилье капитализма, несовершенство буржуазного строя и мировую победу социализма. Думаю, вам понравится.
— И правда, у меня эти капиталисты в печенках сидят! — Пирт показал двумя руками на шею. — Удачи, девчонки, мне пора!
Отдав честь от виска, Джеймс неожиданно ушел.
— Как ты его обработала… — восхитилась Америка.
— Работаю при левоцентристской газете, — пожала плечами Крис.
Девушки обрадовались избавлению от Джеймса рано: он ждал их на выходе из редакции после совещания со связкой книг в руке.
— Привет, девчонки! Смотрите! — Пирт поднял эту связку над головой. — Буду читать!
— Он кажется не таким уж и безнадежным, — заметила Крис тихо.
— Давай свою дудку сюда, — сказал Джеймс.
— Она же тяжелая, — напомнила Америка.
— По сравнению с книгами — легкотня! Заодно нагрузку на руки уравняю.
Джеймс стал регулярно встречать девушек у редакции и провожать их до дома: сначала Крис, потом Америку. Девушки, молчаливые по своей натуре, уступали разговоры Джеймсу, но, когда Крис ловила настроение для этого, не стеснялась и подколоть его, неявно, по-английски, и всегда находилось, за что, а Джеймс забавно попадался на уловки. И вскоре отношение девушек к Пирту потеплело, словно бы к брату.
Америка уже свыклась с мыслью, что отцу и Дороти все более и более плевать на нее. Дома они практически не пересекались: Америка уходила спозаранку, все чаще пренебрегая завтраком, возвращаться старалась так, чтобы Дороти не накидывалась с расспросами, где она шлялась, но и это со временем сошло на нет. О поездках в другие города было достаточно предупредить заранее. Америка благодарила небеса за это безразличие, но порой оно казалось ей зловещим.
Близился день рождения Америки, но он, как обычно, выпадал на самую горячую экзаменационную пору на учебе, поэтому она предложила друзьям поехать на несколько дней к Ла-Маншу в начале июля, а заодно отпраздновать годовщину знакомства. Америка звала и Крис, но она отказалась, и поздравила день в день в редакции, как раз после еженедельного сбора редколлегии в четверг.
— Америка! — послышался с кухни строгий отеческий голос, как только Америка переступила порог дома. — Подойди-ка сюда!
Давненько отец со мной не разговаривал, и уж точно никогда в таком тоне, подумала Америка и, повесив ключи на крючок, вышла на кухню. Отец сидел за столом с разложенными бумагами. Дороти мыла посуду и мимикрировала под мебель. Уверенная в собственной незапятнанности, но подозревающая неладное, Америка села на табурет напротив отца. О том, что он вспомнит про ее день рождения, и мечтать не приходилось. Наум поднял глаза на дочь и сложил руки в замок.
— У меня к тебе серьезный разговор, слушай, пожалуйста, внимательно. В этом году уже десять лет, как нет твоей матери. — Америка мысленно прикинула: действительно, оставалось чуть больше недели до годовщины. — Когда мы с ней были молодыми, мы открыли в швейцарском банке счет для наших будущих детей. — Дороти, с нажимом натирая тарелки, демонстративно скрипела. — Сумма не очень большая, но достаточная для учебы, мелкой недвижимости, небольших путешествий. До восемнадцати лет, то есть еще два года, — Америка удивилась, что отец вспомнил ее возраст, — счет буду контролировать я, прежде чем он перейдет в твои руки.
— Спасибо, папа, это очень ценный подарок, — промолвила Америка.
— Теперь ступай в комнату. Выходи есть... дорогая, когда будет готово?
— Через два часа пусть приходит, — произнесла Дороти, едва не протирая тарелку насквозь. Америка уже давно не ела с ними за одним столом, поэтому, если она ужинала, то только после того, как мачеха и отец доедят и уйдут смотреть телевизор, и перебивалась остывшими остатками их трапезы. Так сложилось, потому что Дороти уверила Наума, что они за ужином обсуждают слишком взрослые темы, к тому же кухня чересчур тесная для троих, но в этой логике находилась лазейка для Мии, ужинавшей с родителями. Америка только радовалась возможности не соприкасаться с ними.
— Ты не сказал ей главного условия, — уже у двери в свою комнату услышала Америка недовольный голос Дороти. — Ты обещал!
— Дороти, не кипятись. Скажу, когда будет вступать в права. К тому моменту она уже не сможет отказать. Сейчас от этого мало толку.
Америка записала этот диалог в дневник на будущее.
Через несколько дней довольные, счастливые, распрощавшиеся на два месяца с учебой Америка, Омпада, Билли и Пит уехали с палатками на юг Британии, в недельный поход по берегу пролива Те-Солент. Погода стояла мягкая, теплая, несмотря на то, что небо почти все время затягивала завеса облаков, сквозь которое солнце просвечивало маленьким круглым огоньком, но все четверо, как оказалось, не любили яркого, слепящего солнца. Они шли по песчаным и каменистым пляжам, проходили сквозь деревушки по их узким мощеным улочкам, взбирались на отвесные скалы, причем самой смелой укротительницей высот оказалась ко всеобщему неудивлению Омпада. Удивило всех то, как она на прогулке по болотистой местности достала из рюкзака чемодан с набором метательных мачете.
— Не хотите сбросить негативные эмоции? — Омпада, вставшая в контрапост, в походной одежде и армейских ботинках выглядела как спасительница мира.
— Матерь божья, откуда у тебя это? — спросил Билли, взяв один из блестящих, нетронутых никем кинжалов. — Ну ты настоящая оторва, Омпада!
— Откуда надо, — Омпада отставила одну ногу вперед и перенесла на нее свой вес. — Смотри и учись, сынок! Смотрите вот на то-о дерево.
Она указала на дуб, росший на другой стороне полянки и точным, резким, быстрым, но не суетливым движением метнула нож: он закрутился в воздухе, устремившись к жертве, и вонзился в кору. Друзья бросились к дереву: мачете вошел по самую рукоять.
— Обалдеть! А человека так и насквозь проткнуть может! — Билли провел пальцем по выглядывающему из дереву ножу. — Где ты только этому научилась?
— Все тебе расскажи, — ответила Омпада, вытаскивая клинок из дерева. Компания вернулась к оставленному оружию. Омпада показала легкий мастер-класс, который Америке пришлось переводить на левую сторону, и по всей поляне стали угрожающе летать мачете, из них, кроме брошенных Омпадой, ни один не попал в дерево — все падали в высокую траву.
— Смотрите, как могу! — все обратили внимание на Омпаду. Сосредоточившись, она напомнила хищную птицу. Сделав несколько ложных бросков, Омпада наконец отправила мачете в полет, и он полтелел между деревьями глубоко в рощу.
— Ай-яй-я-я-яй! — провопил чей-то голос. Друзья переглянулись и уставились на Омпаду.
— Так, без паники, собираем ножи, какие найдете, и уходим отсюда!
— А стоит ли нам вообще задерживаться хоть на минуту? — спросил Билли.
— Я сказала: без паники!
В один из вечеров, после плавания к меловым скалам на острове Уайт, они развели костер прямо на берегу моря и откупорили привезенные с собой напитки, чтобы отпраздновать знакомство.
— Эх, девчонки, как же я все-таки рад, что мы оказались в одно время в одном месте, — произнес Билли так, что Омпаде даже не захотелось его подкалывать. — У меня ведь никогда не было друзей, кроме Пита. А теперь, с вами, у меня есть целый мир!
Америка поехала в Лондон, чтобы повидаться с Эллиной и Мэри. Выйдя из вокзала, она услышала:
— Ами!
Америка обернулась и увидела будто бы прозрачного человека непонятного пола, непонятной внешности, непонятного роста.
— Ты — Америка Зами? Прости, что назвал сокращенно, думал, ты обернешься. — Америка не поняла, на каком языке он говорил.
— Вот, я обернулась. Мы знакомы?
— Ваш сын умрет, — сказал незнакомец из ниоткуда.
— У меня нет сына, — поморщилась Америка, и ветерок легко потрепал ее волосы. — И мужа нет.
— Ваш сын будет жить нескоро. И совсем недолго, — ветер отдавался морскими волнами в ушах. — Муж у тебя непременно будет. Его будут звать Джеймс. А умрешь ты от крыла мертвой птицы. Прости, я должен лететь.
Таинственное существо бросилось в бегство и растворилось в толпе, оставив Америку в липком чувстве замешательства. Непонятно было, за какие слова незнакомца зацепиться, да и стоит ли за них цепляться? Вскоре она добралась до семьи, и в компании храбрящихся из-за развода, но не изменяющих себе Мэри и Эллины, она быстро и надолго забыла те слова. Кроме тех, что касались имени мужа. В поезде на обратном пути Америка вспомнила об этом и связала этот факт с Пиртом. Он уже немного нравился ей, но никак не больше, чем друг, и уж точно она не видела в нем будущего мужа.
В Ливерпуле Америка и Крис продолжали работать в газете. Многие разъезжались и возвращались, но выпуски выходили с прежней периодичностью. Вскоре Омпада вновь приехала к Америке и позвала в один из самых престижных ливерпульских ресторанов. Америка не раз интересовалась у подруги, откуда средства и какой повод для пиршества? Премия? Ограбление банка? Омпада долго не кололась и наконец призналась: «У меня есть одна тактика, еще ни разу не подводила!»
Америка не то чтобы часто оказывалась в ресторанах, но этот однозначно не походил на те, что она видела раньше. Омпада вела себя уверенно, Ами же нерешительно оглядывалась по сторонам. Заглянув в меню, наполовину состоявшее из незнакомых слов, Америка опешила от цен. Омпада подначивала: «Давай-давай, не стесняйся. У тебя есть возможность наесться от пуза на пять лет вперед!» Когда пришел официант, подруга назвала столько блюд, что парень исписал две страницы в блокноте. Америка созрела только до парочки знакомых блюд.
— Чего ты стесняешься? Ладно, я тебя угощу, голодной не уйдешь.
Блюда и напитки подносили и подносили, для каждого был предназначены отдельные приборы. Омпада рассказывала истории из своей жизни, которые звучали как анекдоты, заразительно смеялась и смешила Америку, девушки пьянели, и Ами постепенно расслаблялась.
В паре столов от них сидела компания из семи человек: импозантного мужчины в костюме, явно центра притяжения для всех остальных — неказистого парня с рытвинами на лице и пяти нарядных женщин. Когда Омпада смеялась, мужчины оглядывались на нее. Их внимание постепенно переключалось с их дам на столик Ами и Омпады. Америка не понимала, замечает ли это подруга, пока она не подмигнула некрасивому парню.
Вдруг все из компании, загрохотав стульями, встали, шумно двинулись к выходу и вышли из ресторана. Америка подумала, план Омпады сорвался, но она и виду не подала, что что-то не так. На пороге вновь появились двое мужчин, уже без дам.
— Дамы, можно к вам? — спросил тот мужчина, что выглядел большим и привлекательным, басовито-ленивым голосом.
— Садитесь-садитесь, господа, — Омпада вдруг заговорила с каким-то странным акцентом.
— Какой у тебя любытный говорок, барышня! Ты явно не местная. Откуда ты? — спросил все тот же властным тоном.
— Я приехала из Жмеринки.
— Жмеринки? Это что?
— А ты не знал? Это страна такая! Мой родной язык — жмеринский!
— А ты иностранка, оказывается. Я питаю слабость к иностранкам.
Америка так увлеченно следила за происходящим, что даже не смеялась.
— Зовите меня Олечка! — Омпада протянула ему руку.
— Олечка… А я мистер Биг, — сказал он, медленно поцеловав ее руку. — Это мой подель… помощник, Макс.
Макс наклонил голову, Омпада и ему протянула руку, и он тоже ее поцеловал. Мистер Биг метнул взгляд на Америку:
— Эми, — сказала она, и больше особенно не вызывала интереса.
— Олечка, а я вообще-то тоже приезжий, — сказал он.
— Да? Откуда же ты? — на фоне с быстрой и звонкой речи Омпады самодовольная флегматичность мистера Бига выделялась еще ярче.
— Олечка, понимаешь, я живу кочевой жизнью. В каждом городе нужен мистер Биг, чтобы порешать дела. Завтра меня уже здесь не будет.
Разговор шел уже активнее, Омпада вовсю любезничала с найденными благодетелями. Напитки подливали и подливали, все веселели и хмелели. Омпада заигрывала с некрасивым Максом, кокетливо заявляя, что знает его. Мистер Биг озвучил намерение оплатить девушкам ужин, в воздухе витали намеки на продолжение вечера.
— Мальчишки, нам с подругой надо отлучиться, — Омпада положила руку на руку Америки и проникновенно добавила: — попудрить носики, понимаете?
Омпада и Америка удалились в уборную.
— Они у нас на крючке! — гордо заявляла Омпада, поправляя макияж у зеркала. — Дело за малым.
— Лечь с ними в постель, — следя за движениями подпруги, скептически сказала Америка, которой поправлять было нечего.
— За это не переживай, не придется, — отмахнулась Омпада.
— Я бы на вашем месте не была так уверена, — выходя из кабинки, сказала женщина в облегающем платье с глубоким декольте. — Вижу, вы еще молодые. Мой вам совет: бегите, пока не поздно. Это слишком опасные люди. Я знаю, о чем говорю.
— Пф-ф! Нашла чем напугать! Мужчинками какими-то! Что они нам сделают? Знаешь, из каких ситуаций я выпутывалась? — хорохорилась Овод.
— Вы просто не знаете, какие зверства эти мужчинки творят с такими, как вы. То, что они выкручивают девочкам руки и ноги в обратные стороны — это еще не самое страшное. У моей коллеги Катрин шрам от раскаленного железа на все лицо — от виска через щеку и до подбородка, — женщина провела пальцем линию от правого виска до низа левой щеки, перечеркнув рот. — Решать вам, конечно. Удачи, — и ушла.
— Омми, давай лучше уйдем, — тихо взмолилась Америка. — Ты завтра к себе в Оксфорд уедешь, а мне в этом городе еще жить.
Притихшие и протрезвевшие, девушки вернулись за стол. Мистер Биг уже недвусмысленно предвкушал продолжение вечера и готовился расплачиваться.
— Фредди! — вдруг воскликнул Биг, увидев другого явно статусного мужчину.
— Биг! — удивленно развел руками он, и те с хлопком пожали руки. — Какими судьбами, дорогой?
— Сам знаешь, какими. А это мой личный адъютант, Макс. Барышни, познакомьтесь, это Фредди, владелец этого райского места!
Омпада и Америка неловко улыбнулись.
— Можем где-то покумекать вдали от посторонних ушей? Было у нас одно дельце нерешенное, если помнишь.
— Конечно, давай ко мне зайдем.
— Макс, за мной, — приказал Биг. Америка и Омпада переглянулись, не веря своему везению. — Барышни, премного извиняйте, но мы на десять минут должны отлучиться, порешать наши сугубо мужские дела! Не скучайте! И попробуйте только сбежать, конфетки! — Мистер Биг погрозил им пальцем.
— Это вы там не пропадайте за мужскими делами, — сказала Омпада вновь кокетливо и послала воздушный поцелуй.
— А теперь валим! — приказала Омпада, убедившись, что Биг, Макс и Фредди исчезли. Девушки выскользнули из ресторана, завернули за угол и быстрым шагом двинулись в сторону дока. Сзади послышался свист. — Так, за нами хвост! Подбавим газу!
Девушки бросились бежать. За ними слышались топот погони и свист. Омпада схватила Америку за руку и припустила еще быстрее. От бега внутренние части бедер до жжения натирали друг друга, а пятки вываливались из сандалий. Девушки прибежали к причалу и поняли, то оказались в тупике: либо бросаться в море, либо сдаваться в лапы насильникам.
— За мной, — призвала Омпада и кинулась к пришвартованному катеру.
— Только не говори мне, что мы собираемся угонять лодку, — сопротивлялась Америка. — Нас за это точно посадят.
— Это самооборона, не посадят, — протараторила Омпада, развязывая канат. — Ты жить хочешь?
Америка прыгнула на палубу катера, отчего тот начал сильно раскачиваться.
— Ты умеешь водить катер? — спросила Америка.
— Конечно. Я все умею, милая.
Омпада завела мотор, и скудные огни берега стали медленно удаляться. Глаза Америки настроились, взгляд сфокусировался, и она поняла, что на пристани никого нет, даже сторожей.
— Омми, никакой погони нет. Давай вернем лодку обратно.
Омпада тоже вгляделась в едва освещенную береговую линию.
— Действительно, никого. Даже до открытого моря не доплыли! А я ведь мечтала сбежать с тобой в страну Жмеринку.
В середине августа Америка надолго попрощалась с друзьями, но предложила им приехать в гости — двадцать третьего числа они с Крис отплывали в Германию. Темно-серое небо у горизонта предупреждало минимум о скорой осени, максимум — о надвигающейся буре. Проводить девушек пришел Джеймс.
— Ну все, девчонки, ни пуха ни пера, хорошего вам плавания, пишите письма! Быть может, и я брошу все к чертовой матери и приеду к вам на побывку!
Крис и Америка зашли на пароход и напоследок помахали Джеймсу с кормы. Он не уходил до тех пор, пока корабль с его ракурса не стал меньше мухи.
— Полгода вдали от дома. Каково это? — спросила Крис, когда судно стало отчаливать.
— Даже не представляю, — произнесла Ами мрачно.
— Что с тобой? — забеспокоилась Крис, заметив, что былое воодушевление с Америки слетело. — Ты не хочешь, чтобы Джеймс приезжал?
— В точку.
Пароход прибыл в порт Гамбурга, после чего девушки поехали на поезде в отрезанный от западной Германии западный Берлин. Америке эта поездка показалась куда более утомительной, чем в прошлый приезд в Германию. В столице они заселились в общежитие и в сентябре отправились по колледжам. Практики немецкого оказалось немало, отчего головы сначала закипели, но вскоре перестроились, и девушки стали даже между собой говорить на немецком. Надо было переключаться снова на английский, когда они писали колонку про жизнь в Германии. Их коллеги в Париже делали такую же о Франции и отсылали по почте в Англию.
Первый месяц девушки только изучали Берлин, поделенный напополам между западным миром и восточным. Театр Бертольда Брехта, почившего всего пару лет назад, «Берлинер Ансамбль», находился в восточной части, и, покуда две половинки города сообщались между собой, Крис и Америка ездили на спектакли, вдохновляясь брехтовской театральной эстетикой.
Через месяц пребывания в Германии они скинулись на фотоаппарат и стали ездить по выходным гулять по другим городам. Чем дальше шло время, тем больше не верилось, что они могут столько времени жить в другой стране.
Когда у Америки наклевывались стихи, она выходила в одиночку прогуляться по району, чтобы прокрутить их от начала до конца. В размышлениях о том, как ее коллеги по газете коротают вечера в Париже, она стала представлять молодость своих родителей, только влюбившихся друг в друга, над которыми навис злой рок скорой войны. За несколько прогулок она сочинила свое самое длинное стихотворение, маленькую поэму “Three days in rainy Paris without an Umbrella”.
Времени соскучиться не было, но девушки активно писали родным и получали ответные письма. В начале ноября истосковавшийся Джеймс Пирт все-таки приехал в Берлин. Девушки ему обрадовались, как живому олицетворению ждущей их родины, и троица вскладчину сняла квартиру.
В первый вечер на кухне на столе оказались только вино и сигареты. Крис и Америка никогда не пробовали курить, но Джеймс стал убеждать их, что врачи по всему миру прописывают сигареты для здоровья. Затянувшись, и Крис, и Америка дружно закашлялись и принялись тушить.
— Нет, я эту гадость курить никогда не буду, — сминая сигарету в пепельнице, заявила Крис.
— Вы как хотите, а мне нравится, — Джеймс зажег папиросу и принялся рассуждать о коммунизме, на что Крис предложила ему сесть на метро и уехать в ГДР.
— Девчонки, где будете Рождество праздновать? — спросил Джеймс, перескочив с темы.
— Я точно не хочу ехать в Ливерпуль, — призналась Америка.
— Я тоже, — согласилась Крис.
— У меня есть план! Давайте махнем в Гамбург!
— А что там интересного? — спросила Ами.
— Я слышала о Гамбурге не лучшие вещи, — сказала Крис.
— Много чего интересного! Город с большой историей! Я пока до вас добирался, успел о нем узнать что-то. Вы только представьте: у вас будет возможность побывать в Ливерпуле, только побольше, и при этом не придется отлучаться из Германии! Тоже порт, даже на той же широте, что и Ливерпуль! А район Реппербан чего стоит — горит тысячью огней! Обещаю показать много интересного!
— Когда ты успел стать таким осведомленным? — удивленно спросила Джексон.
— Я вообще-то весьма умный мужчина, — приосанился Пирт, и девушки рассмеялись.
Америка на протяжении оставшегося вечера косилась на сигареты, желая попробовать еще раз, но стеснялась показать это желание остальным, поэтому решила подавить в себе эту тягу.
Несмотря на то, что отец перед отъездом рекомендовал Америке вернуться на Рождество домой, она решила поддаться Джеймсу и поехать в Гамбург. К тому же на Новый год, после того, как отпразднует Рождество с семьей, изъявила желание присоединиться на недельку к честной компании Омпада, и выбор остановился на Гамбурге очень удачно: в Берлин она ехать не хотела.
Вскоре Америке пришла плотная, цветная и благоухающая открытка: приглашение на свадьбу Мэри Кристи и некоего Уильяма Джозефа Рамона третьего февраля 1959 года.
Двадцать пятого ноября отметили восемнадцатилетие Крис, девятого декабря — семнадцатый день рождения Джеймса, а еще через десять дней друзья на две с половиной недели выдвинулись в Гамбург. От вокзала они довольно долго, даже по берлинским меркам, добирались до квартиры, которую нашел Джеймс. Квартира оказалась замечательной, но о районе, где она находилась, было сложно сказать так же. Местами Гамбург производил не самое приятное впечатление. Многие здания, разрушенные во время войны, продолжали рассыпаться под воздействием стихий.
Центр города, покрытого белесой пленкой изморози, был празднично украшен. Много часов провели Америка, Крис и Джеймс на развеселой рождественской ярмарке с музыкой, плясками и пуншем на площади перед ратушей.
Ливерпуль стоял на реке Мерси, Гамбург — на Эльбе. Гамбургцы даже манерой речи немного в нос напоминали ливерпульцев, но такой район, как Репербан, чопорному Ливерпулю даже не снился. Здесь концентрировалась жизнь истинно портового города со свойственными ему свободными нравами. Над кабаками разгорались разноцветные вывески и рекламные щиты. Ами и Крис впервые видели мужчин, переодетых в женщин, гомосексуалистов, столько проституток и публичных домов в одном месте. Америка, Крис и Джеймс выглядели старше своих лет, поэтому их с легкостью пускали во все заведения, насквозь прокуренные, в которых почти не наблюдалось женщин: в основном они танцевали на сцене почти целиком обнаженные. Америка по достоинству оценивала красоту женского тела, но, как и Крис, довольно скоро перестала понимать, зачем Джеймс приволок их в Гамбург и, если бы не приезд Омпады, они бы уже уехали. Самому Джеймсу все, вестимо, нравилось.
Вооружившись парой сигарет Джеймса и коробком спичек, Америка вновь вышла на улицу, чтобы сочинить новое стихотворение. Оттачивая в голове строчки, она медленно потягивала сигарету, заложив вторую за ухо. Накрапывал легкий дождик, и, пока сигарета не отсырела, девушка закурила ее. Дождь усиливался, и Америка решила развернуться, но шла по-прежнему не торопясь. В левой руке дымился бычок, и, чтобы спасти его от влаги, Америка держала сигарету огоньком внутрь.
На тихой, едва освещенной улице некто потащил Америку за правую руку в темный проем между домами, зажал рот и подлез рукой под юбку. Даже не взвизгнув, Америка потушила тлеющую сигарету о руку нападавшего, сжимавшую ее лицо.
— А-а-а! — заорал мужик, отпустив жертву. — Fotze! {?}[немецкое ругательство, близкое по значению к «манда»].
Воспользовавшись заминкой, Америка убежала сломя голову и зареклась выходить в одиночку на улицы Гамбурга.
Омпада ехала через Нидерланды: доплыла из Саутгемптона до Гааги, а затем пересаживалась на поезд до Гамбурга, и все трое встречали ее на вокзале. Джеймс у Омпады оказался жертвой и шуток и подколок, куда более жестких, чем у Крис. Увидев район, где жила троица, Овод не упустила возможности вслух ужаснуться.
— Стоило приехать в Берлин, — заметила Америка.
— А там Советы рядом. Ну их, — махнула рукой Омпада.
— Тс-с, — Америка приставила палец почти к губам подруги. — Сейчас Джеймс услышит, такую прокоммунистическую лабуду придется слушать.
— Не надо нам такого удовольствия, — согласилась Омпада.
Однако все-таки споры в кухне и в пабах между Джеймсом и Омпадой завязывались не на жизнь, а насмерть. Они могли схлестнуться в непрерывном потоке, Омпада колола оппонента местами весьма жестоко, смягчая удар ласковым «малютка», в то время как необидчивый Джеймс был просто смешным и упрямым. Крис и Америка наблюдали за их схватками с большим любопытством.
Новый год друзья отпраздновали на городской площади. Никто не высказал никаких требований к наступающему году. Америка знала только, что ей исполнится семнадцать лет, и что надо будет поступать в университет.
В последний вечер в Гамбурге Омпада позвала Америку погулять вдвоем. Они долго гуляли по берегу Эльбы, дул холодный ветер, и Омпада выговаривала Америке всю душу: от того, как она скучает по Питу и боится, что он уже начал с кем-то встречаться, до того, как она мечтает уйти из своего ателье и стать независимым мастером, но для этого придется где-то еще учиться.
— Что-то я замерзла, — призналась Омпада. — Не подрассчитала с одеждой.
Девушки вышли на более освещенную улицу, и Америка поняла, что Омпада уже давно мерзнет: нос алел на белом лице, глаза слезились от ветра, а челюсть дрожала с заметной со стороны амплитудой.
— Тебе надо принять ванну, — вынесла вердикт Америка. — Давай вызовем такси.
— Ага, — Омпада согласилась и резко взмахнула рукой, отчего Ами сжалась и закрыла голову руками. — Ты чего? — по-матерински спросила Омпада. — Ты меня испугалась?
— Нет, нет, не бери в голову, — отмахнулась Америка.
— Так на взмах руки реагируют только те, кого избивали. Признайся честно, — Омпада звучала заботливо и серьезно, — тебя бьют?
— Нет, не бьют. Давно, — нескладно ответила Ами.
— Но били? — с мягким напором уточнила Омпада. Америка вздохнула. — Питбуль? Вот же сволочь…
Крис и Джеймс ушли в кино, о чем сообщили в оставленной на кухонном столе записке. Америка стала набирать Омпаде ванну с эфирным маслом хвои, а заодно греть чайник. Она слышала, как Омпада погрузилась в воду и выключила кран.
— А-а-ами-и, — позвала подруга. — Иди сюда. Я хочу поболтать.
— Ты не стесняешься? — спросила Америка, осторожно заглядвывая в ванную.
— Чего мне стесняться? — возразила Омпада. — Ты не увидишь в моей анатомии ничего принципиально нового.
Америка зашла в ванную и оперлась поясницей на край раковины, стараясь не смотреть Омпаде ниже лица.
— Господи, не смущайся ты. Мы в Гамбурге, милая! Ты тут столько стриптизерш видела, а меня боишься, — старалась Овод подбодрить подругу.
— Это другое, — буркнула Америка.
— Садись сюда, и не придется отводить взгляд, — Омпада похлопала рукой по бортику ванной, и Америка села на него. — Смешной малый этот Джеймс. Сложно не заметить, что он по уши в тебя втрескался. Он тебе нравится?
— Нет, только как друг.
— Какое облегчение! — воскликнула Омпада. — Он простоват для тебя. Никогда не соглашайся на то, что есть. Всегда добивайся того, что хочешь. Договорились?
— Договорились, — согласилась Америка.
Омпада обхватила талию Ами и повалила ее в воду, и на всю ванную комнату разлетелись брызги.
— Что ты делаешь! — только и воскликнула Америка, и подруги рассмеялись.
— Почему я — другое? — спросила Омпада, когда они обе успокоились.
— А ты сама не догадываешься? — ответила вопросом Америка, чувствуя, как тяжелеет мокрая одежда на ее теле.
— Да, глупый вопрос, конечно, — улыбнулась Омпада.
На третий день нового года Омпаду проводили на вокзал и готовились вскоре уезжать в Берлин для завершения семестра, но возвращение в Англию оказалось несколько преждевременным и очень стремительным: Джеймса прямо из Гамбурга депортировали в Ливерпуль самолетом за подпольную работу без разрешения, к тому же он был несовершеннолетним по законам обеих стран; газета отозвала заграничных корреспондентов на полтора месяца раньше окончания семестра, заявив, что аттестацию они пройдут в родных учебных заведениях. Крис и Америке даже после почти пяти месяцев совместной жизни не хотелось друг с другом расставаться, и они в один голос озвучили шальную мысль снять квартиру на двоих.
С вокзала Америка позвонила домой и предупредила, что скоро приедет.
— Давай-давай, жду тебя со страстным нетерпением! — сказала Дороти даже несколько игриво, и Ами наивно подумала, что мачеха шутит. Дома она вызвала Америку в кухню уже своим привычным грозным тоном.
— Почему не приехала на Рождество? Отец для тебя что, пустой звук?
— Я путешествовала с друзьями.
— С друзьями она путешествовала! И какие у шлюхи могут быть друзья? Где же тебя носило?
Было проще сознаться, чем придумывать экстренно какой-то достопочтенный город.
— В Гамбурге.
— В самом про****ованном городе на всей земле! В этой помойке, в этом королевстве борделей и разврата! Где же тебе еще было быть? Да как ты только смела перешагнуть порог этого дома! Как ты смеешь носить фамилию своего отца, порочить его, порочить меня? Я столько лет корячусь, чтобы сделать из тебя человека! Видно, гены матери берут верх, иначе я не знаю, откуда в тебе это. Точно, и как мне раньше в голову не пришло? Откуда нам знать, что за поклонники ее изнасиловали до смерти?
— Не трожь мою маму, — отчеканила Америка, и от резкого удара черепа по стене в глаза брызнула вспышка.
— Взрослая стала? Перечить мне решила? Рано я с тебя глаз спустила, послушалась твоего слабовольного отца! Как он за тебя просил! Не знал, на что его дочурка способна, вмиг бы выпорол тебя!
Америка, протирая ушиб, попыталась уйти с кухни, но голова кружилась, и Ами пошатнулась. Она переросла мачеху на голову, но та, очевидно, обладала недюжинной силой: Дороти схватила Америку за грудки, потянула к раковине, включила, к счастью, холодную воду и опустила голову девушки под струю.
— Раздевайся, — почти не кричала Дороти, отпустив Америку. Она стояла недвижимо, пока капли воды стекали с ее лица на пол, и тогда Дороти проорала: — Живо раздевайся, я сказала! Нау-у-ум?
В коридоре послышалось шарканье тапок, и в кухне появился мистер Зами с невозмутимым видом.
— Что происходит? — спросил он примерно так, будто интересовался, что на завтрак,
— Дорогой, твоя дочь зарабатывала в Гамбурге проституцией. Считаю это недопустимым и прошу у тебя разрешения на телесные наказания.
Америка посмотрела отцу в лицо. Его глаза бегали по всем углам кухни.
— Ты уверена?
— Более чем! Есть доказательства! Скоро об этом весь город болтать будет! — сгущала краски Дороти.
— Как же так, Америка… — сказал Наум, с характерным звяканием расстегивая ремень. — Мы с мамой так в тебя верили…
— Папа, это неправда, — еле перебирая онемевшими от шока губами, пролепетала Америка, но отец не услышал.
— Снимай колготки! Оглохла? Снимай колготки немедленно!
Дороти положила Америку лицом на стол, задрала юбку и спустила колготки вместе с трусиками. Ремень отца звонко хлопнул в воздухе, настраиваясь на казнь. Чем тоньше ремень, тем больнее он бьет. Америка не кричала и не считала хлопки, отчего Дороти сначала лупила сильнее, распаляясь от злости, а затем сдалась. Америка бесшумно плакала. Скорее от унижения, чем от боли. Еще много недель она не сможет сидеть и спать на спине.
После произошедшего Америка отказалась от юбок, и отдала их вместе со всеми платьями в приют Армии спасения, даже свое любимое, зеленое, с большими красными, желтыми и фиолетовыми цветами. Америка заказала в ателье несколько пар брюк и одну пару даже сшила сама. Затем она достала сигареты и, гуляя темными вечерами по району наедине со своими мыслями, выкуривала парочку, но на большее ее не тянуло, и она могла не вспоминать о сигаретах неделями.
Ами уехала в Лондон на несколько дней раньше, чем ее звали, о чем предупредила Мэри. Для Америки по-прежнему оставалась загадкой причина развода Мэри и Роберта. Конечно, Америка давно не жила с ними и не наблюдала за их взаимоотношениями, потому конец их брака оказался для нее неожиданным. Новый муж Мэри, тоже наполовину еврей, а наполовину немец, работал с ней на одном предприятии, где они и познакомились почти сразу после переезда семьи Мигольц в Лондон. Перейдя сорокалетний рубеж, он ни разу не вступал брак, а после знакомства с Мэри и вовсе поставил на себе крест, поскольку сразу влюбился в замужнюю своенравную блондинку, но судьба оказалась благосклонна к нему. Вдумчивый, мягкий, медлительный Билли, как его все звали, выглядел очень счастливым. Мэри, явно занявшая доминирующее положение и в этих отношениях, тоже смягчилась. Билли выкупил вторую половину квартиры, где прежде жили Вильгельм и Аннелиса, и теперь семья располагала внушительным жильем в самом центре Лондона.
Эллина вообще не проявляла грусти или недовольства. Только после праздничного вечера, оказавшись с Америкой, ночующей в ее комнате, наедине, погасив свет, разоткровенничалась: после переезда в Лондон Роберт особенно припал к бутылке, и Мэри неоднократно предупреждала его, чем это закончится, а сам бракоразводный процесс занял более года. Эллина называла нового отчима «славным малым».
Через пару дней после свадьбы Америка прочитала в газете, что в авиакатастрофе погиб Бадди Холли: совсем молодой музыкант, всего на шесть лет старше нее, сводивший с ума всех юношей последние полтора года. Его особенно почитал Билли Кармелит, и Америка подумала, что он очень огорчится. Ами предложила друзьям встретиться, и оказалось, что Билли был жутко подавлен этим известием.
Мистер Закс каждую встречу с ученицей заводил разговор о том, что ей следует поступать в консерваторию, и лучше всего не в Ливерпуле. Еще в Берлине Америка стала задумываться о том, хочет ли она быть музыкантом в дальнейшем. Ей нравилось то, чем она занимается, но казалось, что она могла бы гораздо больше. Ей не хотелось, чтобы ее жизнь замыкалась только на саксофоне. Ее таланты и предпочтения пролегали в более широком спектре. Сочетание театра и немецкого языка, значительно продвинувшегося за несколько месяцев, натолкнуло ее на мысль о смене направления.
В марте газета “The Liverpool Echo” приняла решение закрыть “Junior’s Sight Liverpool”, но Америка и Крис не переставали общаться, и по выходным они ездили в Лондон, чтобы пойти в Ковент-гарден, «Глобус» или в другие театры, которыми так богата британская столица. Под впечатлением от их поездок и книг Станиславского, Америка написала стихотворение “The Art In Myself”.
Иногда, по будням, Америка и Крис заглядывали в джазовый клуб “Cavern” на Мэттью-стрит, чтобы послушать бэнды Микки Эшмана, Хэнка Уолтерса и других. На предпоследних выходных мая они, предпочтя остаться в Ливерпуле, услышали в перерыве между бэндами неплохую по уровню игры скиффл-группу с причудливым названием «Эл Колдуэлл и его неистовые техасцы».
— Даже не думала, что рок-н-ролл может так хорошо звучать в исполнении ливерпульской группы, — сказала пораженная Крис.
— Джонни Берн, Риг Хэйлис, Спад Уэрд, Рой Рич, Ти Брайен, Риччи Старки {?}[настоящее имя Ринго Старра] и ваш покорный слуга, Эл Колдуэлл, — объявил лидер состав группы, уже покидающей сцену.
— Это получается, Ринго ты увидела раньше остальных? — вклинился старик Пол.
— На сцене — да, а фактически — сложно сказать, — ответила Америка. — Нам они так понравились, что мы еще полтора года понарошку охотились за ними и ходили на их выступления не только в “Cavern”, но и в “Locarno” или в какой-нибудь “Lowlands Cellar Club”.
— Надо же, как они вас зацепили, — Пол почесал отросшую щетину.
Джеймс предложил сходить на фильм «Некоторые любят погорячее» {?}[в оригинале “Some like it hot”, в русском переводе известен как «В джазе только девушки»], и в назначенный день Америка пришла в кинотеатр раньше всех. Джеймс появился довольно скоро, а обычно пунктуальная Крис все никак не приходила. Подруги уже давно условились, что ни при каких обстоятельствах Крис не оставляет Америку один на один с Джеймсом. Если бы Крис передумала, то точно нашла бы способ об этом сообщить, и Америка решила, что это часть хитроумного плана Джеймса.
— Уже фильм начинается, пойдем? — спросил Пирт.
Америка внутренне изо всех сил сопротивлялась тому, чтобы оставаться наедине с ним, тем более в темном зале кинотеатра, и молилась, чтобы Крис просто опаздывала. Фильм шел, Крис не появлялась, а Америка чувствовала на себе неотрывный взгляд Джеймса и не понимала, как он только мог смотреть на нее, когда на экране была сама женственность и сексуальность по имени Мерилин Монро.
Джеймс потянулся к губам Америки, но она отстранилась, резко повернув голову в другую сторону.
— Дай посмотреть фильм, — шикнула она. Джеймс отстал, но ненадолго. Воспользовавшись моментом, когда Ами полностью погрузилась в фильм, он впился в ее губы, и от неожиданности Америка поддалась.
— Ну вот, а ты сопротивлялась, — улыбался Джеймс, украв первый поцелуй Ами, и вновь припал к ее губам. Она сдалась, уже скорее из любопытства. Его мокрые, слюнявые поцелуи разочаровали Америку. «И это должно будоражить все естество?» — изумлялась она про себя.
— Погуляем? — спросил Джеймс, и Америка, виня себя за то, что поддалась, согласилась.
Скрестив пальцы рук, они гуляли по парку, и Америка чувствовала себя не в своей тарелке. Джеймс же шел, гордо задрав свой нескладный нос, и останавливался каждые десять метров, чтобы поцеловать Ами. Выходило, что отныне они становились парой, но от мысли о более близких отношениях с Джеймсом Америка испытывала рвотный рефлекс. Постепенно мысли перешли к тому, что слишком долго она отвергала Джеймса и, видимо, надо было уже сдаться и вознаградить парня за преданность.
Джеймс молча проводил Америку до ее квартала. Убедившись, что Пирт ушел, Америка доехала до дома Крис и постучала в дверь. Никто не реагировал, и Америка постучала снова. Ей открыла укутанная в одеяло Крис, и по бледному лицу и взмокшим от пота волосам Ами поняла, что Крис нездорова:
— Прости, я заболела, — Джексон выглядела виновато. — Как он себя вел?
— Нормально. Это неважно. Как ты себя чувствуешь? Чем помочь?
Америка силилась почувствовать к Джеймсу нечто большее, чем благодарность за помощь в Германии и веселые моменты. К счастью, из-за выпускных и вступительных экзаменов времени встречаться у них не было. Америка готовилась к поступлению в Ливерпульский университет на режиссуру.
На коллоквиуме у комиссии возникли вопросы, почему Америка решила поменять направление, но она впечатлила комиссию насмотренностью лондонскими спектаклями, знаниями о Соле Юроке и рассказами о театре Брехта. Америке предложили поступить на сдвоенную программу факультетов искусств и истории, лингвистики и культуры, и по окончании которой в 1965 году она получала сразу статус Магистра искусств.
Америка, Омпада, Пит и Билли отпраздновали день своего знакомства походом в “Cavern” на концерт группы Эла Колдуэлла, которая теперь называлась «Эл Сторм и ураганы». Билли даже подошел к музыкантам поболтать, настолько они его впечатлили.
Почти все лето Америка избегала общения с Джеймсом. Иногда они встречались втроем с Крис, и Америка старалась улизнуть пораньше, каждый раз придумывая новые предлоги, чтобы Джеймс не провожал их до дома и не получал возможность остаться вдвоем с Ами. Джеймс пытался взять Америку за руку, сначала втайне от Крис, потом в открытую, и Ами каждый раз руку отдергивала.
Университет располагал одним из решающих преимуществ, поскольку предоставлял общежитие. Выписаться из квартиры, чему активно содействовала Дороти, и вписаться в Ньюкасл к Питу Оранжу, чтобы на бумагах Америка оказалась иногородней, оказалось просто, и Америка приготовилась вкусить студенческую жизнь по максимуму. В конце августа Джеймс и Омпада помогли перевезти подруге ее скромные пожитки.
— Омпада, теперь мне надо остаться с Америкой наедине, — топорно произнес Джеймс, когда две коробки и чемодан перенесли из фургона в новую комнату Америки.
— Э, нет, — возразила Омпада. — Это мне надо остаться с Америкой наедине. Ты тут в Ливерпуле ее можешь хоть каждый день видеть, а я еще неизвестно когда
Джеймс готовился возразить, но Омпада не дала ему шанса:
— Малютка, дай взрослым поговорить, — сказала она тоном немолодой тетеньки.
— Ладно, пока, крошка, — Пирт поцеловал Америку в губы и ушел. Ами вытерла рот рукавом.
— Это что такое? — спросила Омпада.
— Спасибо, что избавила нас от его общества, — сказала Америка, проигнорировав вопрос подруги.
— Почему ты позволила ему себя поцеловать? — Омпада звучала и строго, и ласково одновременно. Америка молчала. — Он же тебе все еще не нравится?
Америка помотала головой.
— Нехорошо, котенок. Это самое что ни на есть насилие над собой. Ты не должна встречаться с человеком, потому что он требует, потому что он за тебя платит, или потому что одиноко и нет других вариантов. Скоро он потребует секс, а ты, как мать Тереза, дашь ему воспользоваться своим телом? Лучше заканчивай это как можно скорее.
Америка обняла Омпаду и заплакала.
До начала семестра Америка привыкала к новому укладу жизни в общежитии. Каждый этаж делился на квартиры, в каждой комнате которой жили максимум три человека. В одной комнате с Америкой жила жизнерадостная и общительная Саша, а в соседней — приставучая и завистливая Кара. Америка не могла не познакомиться с красивой и энергичной третьекурсницей Бейн из квартиры напротив. В первый же учебный день на одной из кухонь разгулялось шумное празднование начала семестра, кто-то ставил рок-н-ролл, и звучали Джерри Ли Льюис, Литл-Ричард, Томми Стил и другие. Америка пробыла там недолго, не привлекая к себе внимания и слившись с антуражем, словно бы шпион, и наблюдала за тем, как все взаимодействуют между собой.
По университету шла молва, что в Вест-Дерби появился новый музыкально-кофейный клуб, на открытии которого выступила группа из школы “Quarry Bank”. Всюду слышалось название «Касба», показавшееся Америке смутно знакомым. Любопытство взяло верх, и в ближайшую субботу она поехала проведать это местечко: может, они с Крис откроют для себя что-то новое.
В подвальном помещении, обитом пробковым деревом, пахло сыростью. На входе молодой парень, ее ровесник, требовал за вход один шиллинг. Женщина с пышными волосами и восточной внешностью предлагала всем кофе с пирожными.
От минуту к минуте в «Касбу» прибывали молодые люди и забивались в узкое пространство. На сжатой между двумя стенами и окрашенным в радугу потолком сцене собрались четыре гитариста, совсем юные, худые парни с румяными щеками, зачесанными вверх волосами и торчащими ушами. Один, разглядела Америка, забитый в левый угол, был совсем еще щуплым и маленьким и посматривал вокруг мышиными глазами. Еще один парень в очках сидел в противоположном углу. Оба уступали место в центре для солистов, и Америке показалось, что она уже видела их на улицах Ливерпуля или Вултона: один, рыжеватый, хрипел в микрофон и время от времени забывал про инструмент, а второй, черноволосый и с дугообразными бровями, бегло перебирал пальцами струны перевернутой в левую сторону гитару.
Они играли посредственно и из-за отсутствия барабанщика ритмически сбивались. Расстояние между ними и публикой было микроскопическим.
— Так что в фильме, что я тебе показала при встрече, очень много неточностей, — прокомментировала Америка-призрак.
— А там как было? — спросил Пол, нахмурив брови.
— С вами уже якобы играл и барабанщик, и Стюарт Сатклифф на басу, — напомнила Америка.
— Да, вспоминаю, это было уже позже. Пита Беста мы вообще пригласили только перед Гамбургом, кажется, — подтвердил старик Пол. — Да, какой бы точный не был биографический фильм, или книга, все равно они никогда не отразят самость жизни.
Америка метнула насмешливый взгляд на старика Пола.
Рыжеватый парень с густыми бровями и особенно румяными щеками пел популярную тогда песню “Three Cool Cats”. Всем участникам было куда расти. Их игра звучала грязновато, но какими-то моментами поражала Америку: она поняла, что они явно болеют своим делом и во что бы то ни стало пытаются заниматься и оттачивать навыки. Солист стал переигрывать лицом и бегать глазами, как сумасшедший, и сидевший прямо перед ним парень захохотал:
— Будешь так ржать — ремень лопнет! — рыкнул выступающий вместо пения, и зал повалился со смеху.
«Никакой сценической этики», — снисходительно подумала Америка.
Как она узнала, группа играла в клубе каждую субботу, и в следующие два раза, через неделю и через две, вернулась уже с Крис.
— До группы им еще далеко, им еще заниматься и заниматься, — Крис сфокусировала взгляд на парнях и наклонила голову в сторону Ами. — Но искра в них определенно есть.
День рождения Пита выпадал на пятницу, поэтому на идущие следом выходные Америка, Омпада и Билли приглашались в гости. Пит достигал совершеннолетия — двадцати одного года, но пышной вечеринки не хотел, устав от лекций в университете и репетиций в студенческом джаз-бэнде. Америка везла в Ньюкасл новость: в Израиле открылось первое на Ближнем Востоке метро, а точнее подземный фуникулер, и так как он располагался в городе Хайфе, раскинувшемся на горе Кармель, транспорт назвали «Кармелит». Когда Америка встретила Билли, мгновенно его огорошила:
— В честь тебя фуникулер назвали.
— Как это? — Билли даже будто бы испугался. Америка показала ему вырезку из газеты. — Обалдеть… даже пишется так же. Впрочем, — Билли резко переменился и принял заумный вид, — ничего удивительного. Точно так же назывались представители знаменитейшего ордена кармелитов, населявшего гору Кармель!
— Билли, ты теперь Фуникулер, — сказала Америка с иронией. — Это навсегда.
Билли обреченно вздохнул.
К середине осени на лекциях лингвистического факультета Америка обратила внимание на высокого, худощавого студента с непропорционально большими карими глазами, тонким носом, юной прозрачной кожей и аристократическими пальцами. Его звали Дэвид МакЛарен. Потом, оглядываясь назад, Америка не могла понять, с какого момента она стала разглядывать его, а садились они по случайности в паре метров друг от друга, и возможность поглазеть на него находилась всегда, волноваться в его присутствии и с замиранием сердца ждать, когда он зайдет в аудиторию. Америка была потрясена глубиной голоса Дэвида, когда услышала его впервые, и в радостном волнении вслушивалась в его речь, когда он отвечал, хотя на семинарах Дэвид проявлял себя нечасто, и вскоре он стал ей сниться. Каждый раз Америка просыпалась с чувством разочарования от разницы бесконечно нежного сна, в котором Дэвид был влюблен в Америку, и реальности, в которой он даже не обращал на нее внимания. Джеймс Пирт, с которым Америка вроде как состояла в отношениях, ни разу за полтора года знакомства не вызвал у нее и тысячной доли подобия симпатии к Дэвиду.
Америка хотела сблизиться с ним, но не находила подходящего повода разговориться, пока однажды в столовой она не обнаружила его одиноко сидящим за четырехместным столом, тогда как другие были преимущественно заняты.
— Можно к тебе? — Америка постаралась прозвучать решительно. Дэвид поднял на нее огромные карие глаза, а затем огляделся вокруг.
— Да, да, конечно, — он стал сдвигать посуду с середины стола, чтобы освободить его.
Дальнейшая беседа не склеилась, и они пообедали молча среди шума посуды, чужих разговоров и дикарского смеха.
Америка решила расстаться с Джеймсом до его дня рождения, боясь, что в качестве подарка он будет настаивать на близости. Да и какие между ними могли быть отношения, если Америка была влюблена в другого парня, хотя и сомневалась в том, что между ними возникнет нечто большее, чем сегодня за обедом.
Выйдя из университета и отойдя на несколько метров, Америка решила покурить. За те две минуты, что выкуривается сигарета, можно замедлить дыхание и многое обдумать. Она достала сигарету из пачки, и перед ней вспыхнул огонек, вырывающийся из серебристой зажигалки. Америка подняла глаза и увидела Дэвида, сжимающего сигарету между губами. Америка прикурила от его огня, затем и он.
— Спасибо. Тебе сейчас куда? — спросила Америка.
— В общежитие, — ответил он индифферентно.
— Мне тоже. Я живу в первом секторе, на четвертом этаже, — сказала Америка.
— Там, где Бейн? — спросил он.
— Напротив, — сказала Америка. — А ты?
— Я на пятом, прямо над ней, — Дэвид звучал совершенно безразлично, но Америка все равно решила попытать счастья:
— Мы сегодня с подругой идем в “Cavern” на концерт. Если не занят и любишь джаз и рок-н-ролл, присоединяйся.
— Я подумаю и зайду к тебе, — сказал Дэвид, длинно затянулся и выбросил сигарету на мостовую. Уже само мрачно изреченное «подумаю» зажгло в Америке надежду.
Молодые люди дошли до общежития и поднялись до квартиры Америки.
— Жду твоего ответа, — напомнила Америка с улыбкой. Дэвид угрюмо бросил: «угу» и продолжил шествие вверх по лестнице.
До выхода оставалось совсем немного времени, когда послышался стук в дверь. Америка окинула взглядом помятого Дэвида в домашней одежде и сразу поняла, что он скажет:
— Извини, сегодня я не в форме, не могу пойти, — так и сказал он, почесывая затылок. — Хорошего вечера!
Америка и Крис вновь услышали в перерывах между основной программой джаз-бэндов группу Эла Колдуэлла, которая опять поменяла название, теперь на «Джетт Сторм и ураганы». К счастью, Джеймс не увязался за ними и сегодня, и Америка призналась Крис в том, что произошло, когда она не пришла в кинотеатр, и в своем намерении закончить это. «Возможно, мы больше никогда не увидимся втроем», — предположила Америка. «Это не важно», — сказала Крис, и в этих трех словах Ами прочитала большее: «Только будь счастлива».
Америка пригласила Джеймса поговорить с глазу на глаз и ждала его на площади. Она заметила его еще вдалеке по букету нарциссов, неизвестно откуда взявшихся. Его улыбка растягивалась от уха до уха.
— Наконец-то мы с тобой видимся тет-на-тет! Когда такое было в последний раз! На! — Джеймс передал девушке цветы и потянулся поцеловать ее. Америка отстранилась, Пирт сделал вид, что не заметил.
— Нам надо с тобой поговорить, — сказала Америка тихо. Улыбка стала соскальзывать с лица Джеймса.
— Та-а-ак! — грозно произнес он.
— Мы больше не можем быть парой.
— Как так? Это почему еще?
— Много причин, — Америка отвела взгляд.
— Ты можешь озвучить хоть одну?
— В первую очередь мне не хватает времени, — Америка посмотрела на Джеймса — его глаза стали намокать.
— Мама заболела, мне приходится таксовать, день рождения скоро, а тут еще и ты… Полоса невезения какая-то, — Джеймс чуть не плакал. Сердце Америки сжалось, но поддаться ему во второй раз означало уничтожить себя окончательно.
— А что с мамой? — спросила Америка взволнованно.
— Пока непонятно, лежит в больнице, — сознался Джеймс. Америка впервые за все это время потянулась его обнять.
— Джеймс, с ней все будет хорошо, она обязательно справится, и начнется полоса везения. Наше расставание не значит, что наша дружба заканчивается. Хочешь, пойдем завтра в “Cavern” на концерт? — Америка отпустила Джеймса и посмотрела на него.
— Хочу, — признание Джеймса прозвучало совсем-совсем по-мальчишески.
Они вновь услышали группу Эла Колдуэлла, теперь уже объявленную как «Рори Сторм и ураганы», и так она будет называться еще многие месяцы, что Ами и Крис будут приходить на их концерты.
После середины декабря Америке пришла фотокарточка с изображением младенца: «Америка, у тебя родилась еще одна младшая сестра: Фиби Анна-Мария Рамон». Родилась она в день рождения Джеймса, девятого декабря. Уже было решившая отмечать Рождество в общежитии, Америка решила поехать на праздники в Лондон, знакомиться с двоюродной сестричкой.
Началось новое десятилетие, за которое, очевидно, должно многое произойти. Америка не могла и не пыталась предположить, что именно уготовило ей будущее. Америка знала это скорее логически, чем интуитивно.
Студенческие дни шли достаточно однообразно, но и в рутине Америка находила поэзию будней, особенно когда сквозь пелену облаков начало пробиваться предвесеннее солнце, и пространство стало несмело оголяться, избавляясь от оков зимы. Америка вкушала сладостные часы одиночества, когда возвращалась с лекций и обнаруживала запертую снаружи дверь в свою квартиру. Заходя, она все равно звала: «Саша? Кара? Кто-нибудь есть?», чтобы удостовериться наверняка. Никто не отвечал, и в ласковых, набирающих силу лучах, подсвечивающих гардины, мебель, странички, волосы, пальцы, в мелодичной тишине, Америка могла подолгу читать, сидя на подоконнике, сочинять что-то под гитару. Наслаждаясь закатом, наступающим все позже, Америка не замечала, как наступала темнота, и тогда оставались считанные минуты до возвращения соседок, и Америка с замиранием сердца вслушивалась в шум на лестничной клетке. Когда начинали звенеть ключи в замочной скважине, что-то в Америке обрывалось. Саша неизменно задавала вопрос, почему соседка сидит в темноте и зажигала весь возможный свет, но, к счастью, рано ложилась, и Ами могла подолгу сидеть в тусклом свете настольной лампы и делать что-то для института.
В марте студентам лингвистического факультета раздали задания для курсовых проектов, которые им предстояло выполнять в парах и защитить в июне. У Америки нашлось два повода для радости: во-первых, ей досталась тема по южногерманской подгруппе языков, среди которых был идиш. Во-вторых, по жеребьевке ей составил пару Дэвид, но очень скоро это сотрудничество разочаровало Америку: он постоянно отмахивался от работы, аргументируя это тем, что у них полно времени, и можно начать позже. Если до этого они могли обедать рядом или покуривать перед лекциями за углом университета, то теперь Дэвид стал ее игнорировать и избегать. Америка сначала предпринимала попытки за ним гоняться, затем бросила их. Так прошел почти месяц, и Америка решилась на что-то, что казалось ей совершенно из ряда вон выходящим. Она поймала Дэвида за обедом. Он, как обычно, сидел один. Америка вспомнила про свой купол, бронировала его слоем цинка и, расправив плечи, решительно подошла к Дэвиду.
— Привет, — сказала она, возвысившись над двухместным столом. На свободный стул напротив него она принципиально не садилась. Дэвид поднял на нее глаза и тут же отвел.
— Виделись, — сказал он холодно и продолжил поедать суп, но и это не пошатнуло уверенности Америки.
— Не хочу портить тебе аппетит, но, очевидно, придется. И мне плевать, если ты посчитаешь меня занудой и буквоедом. Я приступила к проекту. Если ты не присоединишься ко мне в течение этой недели, я представлю этот проект одна. Рассказать тебе, чем это чревато?
Дэвид сглотнул и положил ложку в тарелку.
— Не надо, — ответил он, глядя на нее снизу вверх.
— Славно, что ты осознаешь последствия. Неделя кончается в пятницу. Время пошло, — Америка твердой походкой удалилась из столовой.
Вечером Саша сообщила Америке, поздно пришедшей из библиотеки, что заглядывал Дэвид и просил дать знать, когда она вернется. Америке очень не хотелось подниматься к Дэвиду, и еще полчаса она уговаривала себя.
Америке открыл сосед Дэвида, и она подумала, что теперь его нет дома, но он вскоре вышел к ней и выглядел как никогда оживленно.
— Привет! — воодушевленно сказал он.
— Виделись, — холодно отреагировала Америка.
— Ты не против делать проект у меня? Я живу один в комнате, нас никто не будет отвлекать.
Америка согласилась, и следующие три недели она приходила к нему три раза в неделю по будням, как правило по понедельникам, вторникам и четвергам. Угловая комната Дэвида с двумя окнами и выкрашенными в зеленый цвет стенами была опрятной, но не отражала никаких его интересов. Дэвида, казалось, тема не очень увлекала, но он относился к работе добросовестно и вносил равнозначный вклад. Так пролетали три, а то и четыре вечерних часа. Вскоре Дэвид потеплел и начал заводить разговоры на отвлеченные темы, поделился тем, что родился в Эдинбурге и решил попробовать отделиться от родителей, поступив в Ливерпуль, и один раз сходил с Америкой и Крис в “Cavern”. Америка даже стала думать, что большее между ними вполне возможно.
Апрель перевалил за середину, и в очередной понедельник Америка поднялась к Дэвиду. Они уделили занятиям от силы полчаса, и Дэвид включил радио.
— У меня сегодня день рождения и никакого настроения заниматься, — сказал он под аккомпанемент The Shadows и потянул руки вверх. Его рубашка задралась, и Америка, увидев дорожку из волос под пупком, смутилась. — Не хочешь отметить?
— Сегодня? И тебя никто не поздравил? — спросила Америка. Дэвид выдвинул верхний ящик стола и достал оттуда паспорт. Действительно, убедилась Америка, 18 апреля 1941 года. — Жаль, что ты раньше не сказал, я бы подарок приготовила.
— Я не люблю подарки, — Дэвид небрежно бросил паспорт обратно в ящик. — Подожди.
Дэвид ретировался и вернулся с бутылкой шампанского, и вскоре пробка с легким хлопком вышла из горлышка.
— Не пролил ни капли! — гордо произнес Дэвид. Америка легко похлопала в ладоши, пока Дэвид разливал желтоватую жидкость по стаканам. Он дал один Америке и выжидающе уставился на нее.
— Тост, — поняла его взгляд Ами, и из ее сознания исчезли все многочисленные известные ей слова из нескольких языков. Она не хотела показать ему, что влюблена, а все слова, что с трудом подбирались, как назло, кричали об этом. — Ты замечательный человек и друг. Ты подпустишь к себе не каждого, но оттого приятнее оказаться в твоем избранном кругу. Я хочу пожелать тебе, чтобы все задуманное тобой сбывалось.
— Спасибо, Ами, как приятно! — Дэвид звякнул стакан о стакан Америки, и молодые люди осушили их.
Они закурили в окно. Апрель несмело зеленел, солнце покрывало голую желтую землю, но в комнату врывался еще прохладный воздух. В кронах деревьев от едва набухших почек виднелся зеленый шум.
От сигарет шампанское будто сильнее ударило в голову. На радио заиграла песня The Platters “Smoke Gets In Your Eyes”.
— Как иронично, — усмехнулся Дэвид, — мы курим, и тут песня про дым.
Пока Дэвид и Америка уговаривали бутылку, по радио, как нарочно, крутили особенно романтичные песни в исполнении Перри Комо, Фрэнка Синатры и Пола Анки. От того, как быстро билось сердце, у Америки перехватывало дыхание, и она молилась о том, чтобы Дэвид не услышал этого и не увидел ее трясущихся рук.
— Вот оно и кончилось, — резюмировал Дэвид, вытряхивая из бутылки последние капли в бокал. — За нас.
Молодые люди выпили последнюю порцию уже гаснущего напитка и замолчали. Америка бросила взгляд на большое зеркало, от которого отражались кровать и окно, и почувствовала, как рука Дэвида скользит по ее левому плечу, а спустя мгновение его губы накрывают ее.
Это было первое прикосновение обычно дистанцирующегося Дэвида за все время их знакомства. Как и у поцелуев Джеймса, у поцелуев Дэвида был привкус сигарет, и это оказалась единственная общая черта. Губы Дэвида поочередно обнимали то нижнюю, то верхнюю губу Америки. Она не заметила, как Дэвид, не прерывая поцелуев, стал избавлять ее от одежды, как она оказалась на его кровати, глубоко втопленная в несколько слоев перин тяжестью его тела.
Весь процесс, казавшийся Америке таким чужим и странным, одновременно горячим и холодным, Дэвид молчал и поглядывал в зеркало, висевшее напротив кровати. Потом, лежа на узкой односпальной кровати вплотную к спящему Дэвиду, Америка почувствовала себя счастливой, и тоже уснула под тусклый свет настольной лампы. Когда Ами открыла глаза утром, увидела Дэвида натягивающим брюки на его длинные ноги.
— Привет, — сказал он сухо, застегивая рубашку. — Пожалуйста, никому не говори о том, что произошло, ладно?
Америка почувствовала себя еще более нагой и в довесок испачканной сажей. Прочистив горло, она ответила:
— Ладно.
Они продолжили писать проект, сделав вид, что ничего не было. Поначалу Америка раздумывала: может, это ее кара за то, что она отвергла Джеймса? может, она недостаточно хороша, чтобы в нее влюбился тот, в кого влюблена она? Америка все чаще стала отмечать, что Дэвид чрезвычайно самолюбив, и с удивлением поняла, что равнодушна к нему. К счастью, они закончили проект задолго до дня защиты, и им пришлось встретиться только за пару дней до экзамена, чтобы отрепетировать речь. Америка вздохнула с облегчением, когда им поставили высший балл и избавили от необходимости контактировать друг с другом.
На лето из общежития никого не выгоняли, и Америке не пришлось возвращаться на Ньюкасл-роуд даже на пару месяцев. Несмотря на наличие пригретого гнезда, Америка стала задумываться о том, чтобы расширять свою независимость, о покупке своего жилья и машины, но пока решила начать с малого и получить права.
Америка и представить не могла, что перед восемнадцатым днем рождения отец позвонит в общежитие и ласковым тоном пригласит ее на праздничный ужин. День рождения как раз выпадал на воскресенье, и Америка уже решила провести его с Омпадой, но та отнеслась к переносу встречи с пониманием.
Впервые за почти год Америка оказалась в отчем доме. В отличие от заметно подросшей Мии, Наум и Дороти совершенно не изменились. Впервые за годы Америка оказалась за одним столом с отцом и мачехой. Все принарядились и чинно улыбались. Улыбке Дороти Америка не доверяла.
— Когда же ты успела так вырасти, — вздыхал отец, оглядывая Америку, — как же ты похожа на маму.
— Это генетика, — жеманничала Дороти, похлопывая мужа по плечу.
— Да, ты права, это генетика, — драматично согласился Наум. Америка сжала губы от неестественности этого разговора.
Больше поговорить оказалось не о чем. Наум не спрашивал ни об учебе, ни о планах, ни о других событиях, как и все эти годы он не интересовался жизнью Америки, да и она не горела желанием рассказывать. Мия вскоре заскучала, и ее отпустили поиграть в свою комнату.
— Америка, — Наум промокнул рот салфеткой, — как ты помнишь, с восемнадцатилетнего возраста ты вступаешь в полное владение счетом. У меня есть два условия, обязательных для выполнения, поскольку ты уже часть денег использовала. Первое условие — ты отказываешься от претензий на это имущество, — отец обвел глазами гостиную. — Завтра мы идем заверять твой отказ у нотариуса. Второе условие — ты выходишь замуж за сына владельца моего завода, высокопоставленного человека. Более выгодной партии ты и представить себе никогда не сможешь. Послезавтра ты идешь с Дороти к гинекологу, чтобы мы убедились в твоей чистоте.
Америку передернуло от негодования. Она не могла определиться, от какой мысли ее трясло сильнее. «Мы в восемнадцатом веке или в двадцатом? Тогда почему ты распоряжаешься мной, словно вещью? И разве любовь к мужчине меня как-то испачкала?»
— Я согласна отказаться от имущества и счета и возместить потраченное, но выходить замуж за неизвестного человека я не намерена.
— Глупенькая, — злобно усмехнулась Дороти.
— Возражения не принимаются. От счета ты отказаться не можешь из уважения к покойной матери. Она всегда желала тебе лучшего. Вот уже двенадцать лет я представляю ее интересы. Я ее знал, как себя, и абсолютно уверен в том, что она бы меня сейчас поддержала. И не забывай, ты несовершеннолетняя еще три года, и я отвечаю за тебя. Значит так, в августе Стюарты возвращаются из отпуска и придут к нам на званый ужин, познакомитесь. Он тебе еще понравится.
Америка не понимала, как ей сопротивляться и отстаивать свою позицию. Она засобиралась в кампус, и Наум и Дороти даже из вежливости не предложили ей остаться с ночевкой.
Следующим утром они отправились к нотариусу и оформили отказ Америки от претензий на наследство, а во вторник вдвоем с Дороти пошли в поликлинику. Всю дорогу Америка выслушивала, что она уже с малолетства порченая, что она скоро выйдет в тираж по возрасту и поношенности, что с Америкой сделали многочисленные сексуальные связи с физиологическими подробностями, благодаря которым Америку осенило, что Дороти, некогда победительница конкурса красоты, поет о том, что болит и у нее самой. Дороти зашла в кабинет вместе с Америкой.
— Здравствуйте, доктор, — Дороти была сама вежливость.
— Здравствуйте. Что беспокоит? — спросила доктор устало.
— Надо проверить наличие девственности, — Дороти стушевалась к концу фразы, словно испугавшись заветного слова.
— Я вас поняла, пожалуйста, подождите в коридоре, — попросила доктор, вставая.
— Я должна убедиться сама, — поспорила Дороти.
— У вас степень в гинекологии? — спросила доктор.
— Нет, но я женщина, — настаивала Дороти.
— И вы сами себя осматриваете? Удивительная гуттаперчивость для вашего возраста, — саркастично произнесла доктор.
— Какого возраста? Хамка! — уже истерила Дороти.
— Женщина, вам заключение нужно? Тогда подождите минутку в коридоре. Такова врачебная этика. Это займет буквально минуту, мы с вами дольше препираемся.
Дороти грозно посмотрела на Америку.
— Вернусь через минуту! — пригрозила она, выходя.
— Твоя фамилия — Зами? — спросила врач, заглянув в карточку. Америка утвердительно. — Твою маму звали Мерлин?
— Вы ее знали? — удивилась Америка.
— Да, — вздохнула доктор, — она была прекрасная женщина. Это твоя мачеха?
Америка метнула взгляд на дверь и кивнула. Женщина явно хотела высказаться, но сдержалась.
— Я не буду тебя осматривать, пока ты сама не решишь прийти за этим. В заключении я напишу, что нужно. Ты уже половой жизнью живешь?
— Было недоразумение, — призналась Америка.
— Ты только будь осторожна, — предупредила врач, — сейчас эпидемия венерических заболеваний. Откуда-то везут эту заморскую гадость. Лучше не тяни с визитом сюда. Мы никому тебя не выдадим.
В кабинет ворвалась Дороти:
— Ну что там? — спросила она.
— Да чистая ваша девочка, чистая, — сказала врач, вписывая данные в карточку Америки.
— Ну… славно… — как-то разочарованно промямлила Дороти.
Только после этого деньги и, как оказалось, немалые, оказались под контролем Америки. Встретившись в ближайшие выходные с Омпадой, Америка рассказала ей о случившемся, и та материла отца подруги последними словами.
К августу Америка получила права и арендовала машину, чтобы покатать друзей, вернувшихся из летних путешествий с семьями, по Ливерпулю, и поездка перетекла в запоздалое празднование дня знакомства. Билли так вдохновился примером Америки, что по возвращении в Ньюкасл тоже стал брать уроки вождения.
В середине августа Стюарты пришли на ужин в дом на Ньюкасл-роуд, и Америка снова оказалась в лоне семьи. Рядом со Стюартом-старшим, похожим на большой пузырь, Наум казался подростком.
— Как забавно, столько лет работал в Ньюкасле и живешь на Ньюкасл-роуд! — пожимая руку хозяину дома, воскликнул лысоватый господин. Его серенькая жена рядом с Дороти вовсе обесцветилась. За ними возвышался светловолосый парень с редкой рыжеватой бородкой.
— Джеймс, поздоровайся, — напомнил мистер Стюарт, и Америка окаменела. Значит, сбывается то пророчество, услышанное июльским днем у Паддингтонского вокзала. Как бы Америка не старалась избежать его, расставшись с Джеймсом, рок обхитрил ее.
Две семьи устроились в гостиной за накрытым столом и завели пропитанные фальшью разговоры. Даже «передайте, пожалуйста, салат» звучало неестественно. Америка так умело подавляла в себе раздражение, что не испытывала не только его — она вообще ничего не чувствовала.
Отец и мистер Стюарт говорили об экономике, политике, о Берлинской стене, о космическом спутнике. Миссис Стюарт молчала, а Дороти вставляла свои бесценные комментарии, а точнее вторила репликам Наума. Джеймс постоянно выбегал в туалет и странно покашливал. Америка, разочаровавшись в представлении, погрузилась в свои мысли.
— Зачем тебе высшее образование? — вопрос потенциального свекра вынудил Америку вернуться в реальность и впервые в жизни сжать зубы от раздражения. — Оно ведь не способствует благополучному браку, скорее наоборот, мешает ему, — он склизко рассмеялся. — Вот моя супруга институтов не кончала и вполне счастлива со мной в браке вот уже тридцать лет!
Супруга даже не улыбнулась. Вопрос гостя не предполагал ответа Америки, и разговор продолжился сам собой.
— Симпатичная у вас девица, — резюмировал мистер Стюарт, надевая пальто уже на пороге, — мне даже не важно, что она еврейка.
«Антисемит поганый», — подумала Америка не по-доброму.
Воодушевленные итогами вечера отцы решили устроить молодым людям более близкое знакомство в дорогом ресторане. Возможности сбежать у Америки не оказалось, потому что отец не просто довез ее до дверей ресторана, но и проводил за стол, заблаговременно забронированный им и мистером Стюартом. Джеймс опаздывал, Америка ждала его четверть часа и готовилась через несколько минут уйти с чистой совестью, но жених объявился.
— Привет, — Америка впервые услышала его голос. В нос резко ударил запах блевотины.
— Привет, — ответила она. В следующий раз оба открыли рты только озвучивая официанту заказ, а потом только приступив к еде. Глаза Джеймса походили на две пустотелые бусины.
— Кем ты работаешь? — решила проявить инициативу Америка.
— Ну я так… иногда бывают халтурки… они меня как бы сами находят. Понимаешь, я свободный художник.
— Ты занимаешься творчеством?
— Ну не то чтобы так, если честно.
— А где ты учился? — Америка звучала заинтересованно, тогда как собеседник отвечал лениво и неохотно.
— В школе.
— И все? А колледж?
— Не-е, какой колледж.
— Что тебя интересует по жизни?
— Ну там… там… ну знаешь, как бы… много что меня интересует.
Джеймс налегал на вино, что не могла не отметить Америка. Когда она не задавала вопросов, юноша вообще не говорил, и Ами пришла к выводу, что так даже намного лучше.
Жизнь пропиталась абсурдом, бредом, ирреальностью, и Америка пыталась уравнять свои ощущения в пьесах абсурдистов Ионеско, Беккета, Мрожека, но это не помогало, и она посоветовалась с Омпадой и Мэри. Тетя, возившаяся с грудничком, не особенно проявляла эмпатию, дежурно сочувствовала и искренне ругала, а Омпада страстно убеждала Америку бежать в Израиль.
— Мне, конечно, будет грустно без тебя, но я предпочту твое счастье своему. Мы с верными товарищами Билли и Питом обязательно приедем тебя навестить!
В новом семестре после летних каникул Дэвида МакЛарена в группе не оказалось. Америка выяснила в деканате, что он уехал учиться в Глазго и, кажется, сменил специальность.
Америка часто фантазировала, что побудило Дэвида уехать в Шотландию, как там протекает его жизнь, как бы сложились их судьбы, если бы они все-таки стали парой, и о том, какой станет ее жизнь, когда она выйдет замуж за этого Стюарта. Скрещение этих фантазий побудило Америку написать ее первую пьесу, которую она назвала «Красный тартан».
Студенты факультета режиссуры стали каждый день ходили на репетиции в театр «Эмпайр», чтобы отследить этапы постановки спектакля от читки до премьеры. Америка, знавшая по работе в театре «Фортуна» все о выпуске спектакля, стала скучать и отвлекаться на другие дела: на стихи, на продумывание звучных диалогов для будущих пьес. На одной такой репетиции Америка услышала внутри головы музыку, подходящую к стихотворению “The Art In Myself”, а еще позже написала песню “Stained By Love” по мотивам своих размышлений, может ли любовь запятнать честь человека.
В учебном расписании находилось много окон, которые Америка заполняла чтением множества пьес от античных до современных драматургов. Особенную радость доставляла способность читать Мольера на французском, Шиллера на немецком. Америка жаждала большей занятости.
Пол-осени по субботам Стюарты и Зами ездили друг другу на званые ужины. усиленно делали вид, что счастливо живут вместе, хотя Америка каждый раз возвращалась в общежитие, а ее комнату уже переоборудовали в склад. Больше всего Америка терпеть не могла в этих приемах даже не водянистое ощущение от них, а то, что они мешали ей ездить в Лондон на спектакли. В октябре отцы условились на том, что все друг другу нравятся, и тянуть дальше смысла нет, и назначили свадьбу на первое января.
К концу декабря Америка собрала вещи, чтобы съехать из общежития после свадьбы. Будущее после этого дня было отгорожено кирпичной стеной, и Ами абсолютно не представляла, что ее ждет. Эта игра в невинность и благородство доводила ее до нервного истощения. Рождество праздновали вместе на Ньюкасл-роуд, потому что там стояло пианино, на котором Америку заставили играть всем известные песни. От несмешных шуток мистера Стюарта про еврейского мальчика, которому поклоняется весь мир и неестественного смеха Дороти у Америки пухла голова.
В ту ночь возвращаться в общежитие было поздно, и Америка переночевала дома. Несколько раз ее вырывали из полудремы судороги, и Ами так и не удалось уснуть крепко. Девушка встала пораньше и уехала, чтобы не пересечься с Дороти.
В опустевшем общежитии было тихо, и Америка сразу провалилась в глубокий сон.
Явственно пахло предстоящей грозой, дул холодный ветер. Вокруг простирался огромный, пахнущий жасминами, орхидеями и мальвой цветущий сад, казавшийся на фоне черных туч еще прекраснее.
— Не бойся, птичка, — произнес незнакомый юношеский голос, — это не тот Джеймс.
Америка впервые за много месяцев проснулась отдохнувшей и стала дожидаться вестей.
За два дня до свадьбы Америку позвали к телефону. На том конце провода был отец.
— Ты контактировала с Джеймсом в последние дни? — он звучал испуганно.
— Мы не виделись с Рождества. А что случилось?
— Он умер! — гаркнул Наум и бросил трубку.
Америка чувствовала одновременно удивление и облегчение, за которое себя ругала. Не успела она отойти от телефона, как ей вновь передали трубку, и голос Дороти стрелой устремился в барабанную перепонку Америки, чтобы пробить ее.
— Вот же ты сволочь! Ты не только шлюха, ты еще и гнусная убийца! Ты ведьма, рядом с тобой люди мрут один за другим! Будь ты вовеки проклята! Судьба тебя еще покарает, вот увидишь! — на этом Дороти бросила трубку, и в коротких гудках Америка слышала победные фанфары: больше она ничем не обязана своему отцу. Больше она никогда не пойдет навстречу ни ему, ни его истеричной жене.
Чтобы найти жилье, Америка наняла маклера, и весь январь, иногда в ущерб занятиям, смотрела квартиры. Сначала маклер ее неправильно понял и показывал квартиры на съем, но после пары ошибок Ами сказала, что хочет именно купить жилье. «Вы очень молоды, поэтому, наверное, не понимаете, что покупать недвижимость дороже, чем снимать», — возразил маклер, и Америка ответила: «Вас, как маклера, должны интересовать другие цифры, нежели мой возраст». Тогда он показал ей с десяток квартир, среди которых была парочка вполне отвечающих желаниям Америки, но ее сердце требовало чего-то иного. Через три недели маклер осторожно преподнес Америке следующее:
— Не знаю, насколько вам это подойдет, но недавно на продажу выставили один неплохой дом чуть дороже того, какую сумму вы готовы заплатить. Есть один минус — он находится далеко, почти за пределами Ливерпуля.
— В любом случае, всегда можно посмотреть, — согласилась Америка.
Они ехали из центра семь-восемь миль в сторону Манчестера, пока не оказались в районе неподалеку от Хайтона, выглядящем не совсем по-ливерпульски: скромные двухэтажные дома не прижимались друг к другу плотно, стена к стене, а стояли на отдалении и были огорожены, как в богатых районах. Маклер провел Америку к забору, и она, увидев крышу этого дома, затрепетала всем нутром. Предчувствие обретения дома, даже Дома с большой буквы, которого она лишилась с уходом мамы, который пытался заменить дом Мэри и Роберта, усиливалось с каждым шагом.
Ворота открылись, и взору предстал весь двор с молодыми деревьями и пустым бассейном овальной формы, увенчанный аккуратным, совсем простым двухэтажным домиком.
Маклер показал Америке гараж-сарай, но ей не терпелось поскорее оказаться внутри домика. Только Америка оказалась на пороге совершенно не обжитого, но очевидно построенного по особенной задумке дома, ею овладело желание обустроить его. Она сразу представила, где поставит пианино.
— Похоже, будто бы кто-то строил это для себя, — сказала Америка после экскурсии. — Что случилось? Почему его решили продать?
— Хозяева переехали поближе к Лондону, — ответил маклер.
— Должно быть, жалко было оставлять только выстроенный дом, в который вложено столько сил и души… — вздохнула Америка. — Я беру его.
Америка попросила Мэри о помощи с оформлением документов. Узнав, где находится дом, Мэри изумилась:
— Нужно ли тебе жить так далеко? Может, стоило бы поближе к центру? Там и учеба, и работа, вся жизнь.
— Ты увидишь, — таинственно сказала Америка. — Это не я покупаю дом, а дом — меня.
После подписания всех документов, Мэри и Америка поехали в новый дом на такси.
— Настоящее логово затворника, — отметила Мэри, оглядев это место. — Зато неплохо для семьи. С заделом на будущее.
— Никакой семьи, — категорично сказала Америка. Семья, заключила она, приносит слишком много боли. — Только я и моя свобода.
Мэри обняла племянницу.
— Удачи, моя одиночка.
Америка одним днем перевезла пожитки из общежития в новый дом, и в первую же ночь ей приснился некогда многократно виденный сон. Он ничем не отличался от предыдущих разов, но теперь антураж стал Америке знаком: она спускается по лестнице и оказывается в незнакомом пространстве, ее ослепляет неестественно яркая, больно бьющая в глаза, как свет прожектора, холодная голубизна. Немного привыкнув, Америка узнает кухню в этом доме: стол, плиту, холодильник. Она снилась ей раньше! Спиной к Америке стоит незнакомый черноволосый юноша, выносливо глядя в окно. Америка вновь пытается всмотреться в него, кажущегося родным, и он начинает поворачиваться к ней, но свет становится невыносимо ярким, и Америке вновь приходится зажмуривать глаза. Она проснулась, теперь зная, что этот сон вещий, и он сбудется в этом доме.
Америка пригласила Мэри, мистера Рамона, Эллину с маленькой Фиби, а в другой день Омпаду, Билли, Пита и Крис, чтобы отпраздновать новоселье. Билли сразу определил, где они будут праздновать дни рождения, день встречи, Рождество и у кого будут останавливаться, и осадила его, конечно, Омпада: «Это не твой дом, чтобы ты им так свободно распоряжался, мистер Фуникулер». Новоиспеченная хозяйка в лице Америки внесла свою лепту: «Ты можешь обрести больше прав в этом доме, если поможешь наклеить обои». «Началось», — сказал Билли.
Америка стала обустраивать дом, но прежде она обзавелась машиной — подержанным черным «жуком» Volkswagen модели 1200 Limousine 1957 года выпуска, и добираться до центра Ливерпуля стало совсем легко. О внезапном обогащении Америки распространялись слухи. Она о них знала, но не обращала внимания, найдя отдушину. В первую очередь она купила печатную машинку, фортепиано, виниловый проигрыватель. Постепенно она приобрела пару ковров, шкафы, диваны, кровать, мягкое постельное белье, и в последнюю очередь телефон и телевизор; расставила по углам цветы, выискивала на барахолках занятные диковинки. Этот дом овеществлял ее душу, и она бережно заботилась о каждом его уголке. Когда она переступала порог, ей казалось, что в это мгновение она выворачивается наизнанку, и не душа сидит внутри ее тела, а тело внутри души.
В последний раз Америка оказалась в доме на Ньюкасл-роуд, чтобы забрать библиотеку и другие мамины вещи. Отец работал, Мия была в садике, а Дороти, изобразив глубоко обиженную, не произнесла ни слова, но Америка знала, что она рада только избавиться от последних напоминаний о первой жене Наума, а заодно и открыть для себя впервые за много лет наличие чердака, теперь уже свободного.
По весне парни и Омпада приехали помочь наклеить обои.
— Хоть они и в цветуечках, мне очень нравится, какие обои ты выбрала, — заявила Омпада.
— Дизайнер, ишь, — не мог не уколоть ее Билли.
Друзьям пришлось прожить у Америки несколько дней, и по окончании удавшегося ремонта, Билли подвел итог:
— Все у тебя прекрасно, Америка, но музыкальная библиотека нуждается в пополнении!
Когда Ами приглашала отдельно Омпаду, они подолгу рисовали акварелью, и потом их рисунки Америка заправляла в рамки и вешала на стены.
— Я и не замечал столько деталей раньше! — воскликнул Сэр Пол. — Но мне с самого начала нравился этот дом.
Легким сквозняком Америка-призрак благословила старика за искренность.
Прислушавшись к комментарию Кармелита, Америка решила пополнить фонотеку более современными исполнителями. Любой ливерпулец знал, что пластинки нужно брать в магазине знаменитой на весь город семьи Эпстайнов “NEMS” {?}[“North-End Music Store” (Северный музыкальный магазин)]. Эпстайны были потомками евреев–эмигрантов из Российской Империи и несколько десятилетий успешно держали сеть мебельных магазинов, а потом открыли еще один бизнес. С приходом молодого управляющего “NEMS” стал по-настоящему процветать, и около полутора лет назад они открыли на Уайтчепел второй филиал, занявший три этажа, а на запуске выступила сама дива Энн Шелтон. Оказавшись внутри, Америка обнаружила, что ассортимент предлагал не только грампластинки, но и музыкальные инструменты, и отчего-то пожалела, что не купила фортепиано тут. Первой пластинкой, пополнившей коллекцию в новом доме, оказался альбом The Miracles.
Америка регулярно возвращалась в “NEMS”. Она понимала, почему этот магазин имел репутацию лучшего из лучших: почти всегда можно было найти любую пластинку любого исполнителя, а если нет, то ее можно было заказать. Америка заметила хитрое приспособление, чтобы следить за количеством пластинок и своевременно пополнять их: края каждой папки с пластинками соединялись бечевкой. При заполнении раздела бечевка натягивалась, а в противном случае ослабевала. Изредка Америка видела самого управляющего, солидного и энергичного, одетого с иголочки парня лет двадцати пяти с красивым открытым лицом и темно-русыми кудряшками.
Когда солнце стало греть землю, Америка переключила внимание с домашних растений на сад, где уже росли яблоня, вишня и черешня, а за домом, чуть поодаль от ворот — терновник, ракитник, бузина, можжевельник и жимолость. Выяснив, кто есть кто, Америка училась за ними ухаживать. Втянувшись в садоводство, она посадила камелии, пионы и нарциссы, которым предстояло зацвести только через несколько лет.
Америка очистила бассейн и наполнила его водой, и в этом акте она видела символ заполнения своей жизни смыслом. В конце мая, когда все кусты друг за другом зацвели, сад совершенно преобразился. Америка пригласила Омпаду на пленэр, а она заметила, что летом можно будет отпраздновать первый урожай ягод.
По вечерам Америка подолгу читала и до поздней ночи сидела за печатной машинкой. В перерывах между заданиями по морфологии и фонетике, садоводством и другими занятиями, заполнившей ее жизненное поле, этой весной она читала все пьесы живого классика Сомерсета Моэма и переосмыслила его творчество в пьесе «Фантазия по Моэму».
Лето промчалось, как обычно, быстро. С верными друзьями Омпадой, Билли и Питом они не просто отметили свое знакомство, а растянули празднование на целый месяц, прожив его под одной крышей: выносили в сад проигрыватель, подолгу нежились под солнцем, лежа на траве, или собирали поспевающие друг за другом черешню и вишню. Яблоня, плодоносящая раз в два года, пока отдыхала. Омпада и Америка мариновали мясо или рыбу, а Билли и Пит пекли их на гриле во дворе. Иногда на машине Америки они ездили на пляж и проводили в воде много веселых часов. После этого было особенно приятно засыпать крепким сном под пение цикад, влетающее в открытые окна. Больше всего времени друзья уделяли музыке: Билли и Пит вооружались гитарами, Америка — саксофоном, если они занимались на улице, а ночью или в дождливые дни она садилась за фортепиано, и они часами джемили; Омпада зарисовывала их или фотографировала на фотоаппарат Америки, а Билли иногда пел, импровизируя с текстом. В импровизациях родилось множество экспериментальных песен и две серьезные: “We’re not wolves, we are owls” и “Dark Gold” {?}[«Мы не волки, мы совы» и «Темное золото»].
Во время одного из таких джемов Америка едва расслышала стук в глухую калитку.
— Стойте, — окликнула она совершенно увлекшихся парней. Прервав музыку, они услышали повторившееся торопливое постукивание.
— Кажется, нашим музицированиям конец, — с паническими нотками в голосе произнес Билли.
— Да подожди ты нагнетать, — нахмурила брови Омпада.
Америка отворила калитку. Билли, Омпада и Пит осторожно выглянули из сада, чтобы разглядеть пришельца, а точнее пришелицу: молодо выглядящую, но все же намного старше них женщину с изящно заплетенными, длинными, карамельно-белыми волосами и лучистыми голубыми глазами. Она держала обеими руками нечто круглое, накрытое полотенцем.
— Здравствуйте! — воскликнула она звенящим голосом. — Не хотела прерывать вашей вдохновенной игры, но не хотела упустить возможности с вами познакомиться и заодно угостить черничным пирогом! Уже две недели думаю, кто же там так чудесно играет? Думала, вот бы посмотреть на них!
Омпада и ребята подозрительно переглянулись.
— Здравствуйте, — ответила Америка несколько сконфуженно. — Проходите, пожалуйста.
Америка заварила чай, вынесла во двор чайник, и друзья приступили к поеданию еще теплого пирога, оттого вкусного, что состоял больше из ягод, чем из теста, и явно обошлось не без особого ингредиента — частички огромной души его создательницы. Ее звали Лией, по образованию она была актрисой и много лет до позапрошлого года служила в театре. В первую очередь ее привлекли звуки саксофона, так как ее первый муж был профессиональным саксофонистом. Ее журчащая, напевная речь, заливистый смех, солнечность, даже инопланетность мгновенно покоряли сердца. Подозрение первых минут быстро сменилось безоговорочной симпатией. В следующий раз она удивила друзей тем, что привела своего мужа, двадцатипятилетнего парня по имени Макси, младше Лии почти на четверть века и ненамного старше Америки и ее друзей, но смотрелись рядом и взаимодополняли друг друга удивительно гармонично, особенно когда сами пели дуэтом. Лия стала частой гостьей во дворе Америки.
Под конец пребывания друзей Америка стала чаще замечать химию между Омпадой и Питом: как будто случайные прикосновения, переглядки и улыбки. По утрам вторая половина кровати, где ночевала подруга, пустовала. Спускаясь, она слышала за закрытой дверью маленькой комнаты их смех. Оба делали вид, что ничего не происходит.
— Омми, — шептала Америка в темноте, обняв подругу со спины, — куда ты сбегаешь от меня по ночам?
— Ами, ты взрослая и необыкновенно умная женщина. Не делай вид, что ты не догадалась, — ответила Омпада вслух, поворачиваясь к подруге лицом. Она взяла руку Америки в свою и прижала к груди. — Я его очень люблю. И он сказал, что любит меня, даже такую ветреную и взбалмошную.
— Я так счастлива… — сказала Америка, растрогавшись.
После того, как в начале августа друзья разъехались, Лия снова зашла к Америке, но, застав хозяйку в одиночестве, пригласила к себе. Жили они в не вполне благополучной деленке с непредсказуемыми соседями. Америка познакомилась с восьмидесятивосьмилетней Вероникой, мамой Лии. Она уже не могла ходить, но прекрасно разговаривала, а ее познания во всевозможных науках поражали воображение.
Америке казалось, они с Лией могли поговорить о чем-то большем, чем только о саксофоне и театре. Типаж внешности Лии напоминал Америке ее покойную маму, но общались они именно как подруги, так же, как и некогда с мамой. Оказавшись с Америкой наедине, Лия раскрылась еще глубже: она обладала тончайшим мировосприятием и улавливала даже малейшие движения далеких планет и галактик. Они подолгу говорили о многослойности мироздания, об энергии поступков, слов и особенно — снов.
— Я чувствую, — сказала Лия, — скоро произойдет очень важное. Такое важное, что изменится не только твоя жизнь, весь мир изменится, вся история пойдет по-другому. Но если что-то будет не получаться, ни в коем случае не сопротивляйся. У всех препятствий есть сакральное значение. Без страха, без трепета, без волнения, просто иди вперед, и все случится как надо.
Начался третий курс, и студентов режиссерской программы уведомили о том, что теперь они располагают достаточными знаниями для самостоятельной постановки первого курсового спектакля. Этим уведомлением и ограничились.
Выйдя погожим осенним деньком из университета, Америка накинула куртку на одно плечо: в ней было жарко, а совсем без куртки — холодно. Ей хотелось пройтись по центру, и она сама не заметила, как подошла к клубу “Cavern”. Соскучившись по сошедшим на нет походам на концерты с Крис, Америка по старой памяти спустилась в подвал.
Америка раньше будто не замечала, каким неприятным местом был “Cavern”, ко всему прочему, забитым намного большим количеством людей, чем раньше. В прокуренном, плохо пахнущем, душном клубе гремел рок-н-ролл.
Четыре парня в сценическом свете блестели кожаными куртками, выступившими на лбу капельками пота, набриолиненными волосами и гитарами. Уверенно и осторожно пробираясь через возбужденно раскачивающуюся публику, Америка медленно и ненасильственно отвоевывала место поближе к сцене, чтобы разглядеть выступающих получше, и по перевернутой гитаре стала узнавать их: мальчики из школы “Quarry Bank”! Вот справа рыжеватый, не изменяя себе, рычит и гримасничает. Вот парень с милым лицом, искусно ведущий басовую партию на леворукой гитаре, а с ним делит микрофон тот, третий, с особенно длинными и музыкальными, созданными для струн пальцами.
Их снова было четверо, но один играл уже на барабанах. Америка подсчитала, что слышала их на первом курсе, значит, два года назад, за которые они значительно возмужали и не казались зажатыми, как раньше. Наоборот, они были явно закалены выступлениями — эту грань Америка различила совершенно точно.
— А как называется эта группа? — спросила Америка.
— Ты что, не знаешь? Это ж «Битлз»! — пристыдил ее парень рядом. — Ты не уходи, они еще будут вечером выступать.
К вечеру клуб набился еще плотнее, пахло сигаретами, алкоголем, потом и еще чем-то органическим и не особенно приятным. Перед «Битлз» выступала другая ливерпульская группа, Gerry & The Pacemakers, которая звучала даже профессиональнее и стерильнее, но после того, как этот квартет покинул сцену, и вернулись «Битлз», стало ясно, что предшественникам недоставало шарма.
Сценическая этика уменьшилась за два года на столько же, на сколько увеличилось мастерство «Битлз»: если солирующая вокальная партия отсутствовала, они могли закурить и, держа сигарету во рту и роняя на себя пепел, параллельно играть на гитаре и даже подпевать вокализ. Пока кто-то один пел, остальные могли болтать между собой или со зрителями и в голос хохотать, поворачиваться спиной к публике и даже жевать сэндвичи.
Америка ушла из клуба, не дожидаясь выступления третьей группы, Mark Peters & The Cyclones. В ней нешуточно разгоралось желание чего-то неопределенного, необъяснимого. Выйдя, она жадно вдохнула свежий, холодный воздух и, напившись им, впервые за долгое время закурила. Бросив сигарету, она пошла к машине, оставленной у университета, а сев за руль, долго плутала по городу. На подъезде к своему повороту она поняла, что не накаталась, и поехала дальше, к Манчестеру. У нее были капитал, иностранные языки, музыкальное образование, режиссерские способности, теоретическая подкованность в искусстве, вкус. Она зачитывалась книгами и статьями о том, как Мольер управлял своей актерской труппой, как создавали частный театр Станиславский и Немирович-Данченко, как Сергей Дягилев открыл Европе русскую культуру, как Сол Юрок возил по всей Америке и строптивую Айседору Дункан, и огромный коллектив Игоря Моисеева, договариваясь с концертными площадками, ловко решая возникающие проблемы, иногда кажущиеся неразрешимыми. В теории Америка понимала, как работает антрепренер, не хватало только практики. Она посчитала, что могла бы быть им полезной: не хватало лишь подправить их сценический имидж.
На следующий день Америка, облачившись в строгий брючный костюм и завязав тугой хвост, вернулась в “Cavern”. Отворив дверь, она спустилась по узкой лестнице с кривыми ступенями и увидела мужчину, подметающего пол.
— Мы еще закрыты! — строго произнес он.
— У меня только один вопрос, — сказала Америка, остановившись.
— Какой? — недоверчиво спросил мужчина.
— Мне нужно связаться с группой «Битлз», — Америка держалась по-деловому, но это не сработало:
— Девушка, если бы мы выдавали их адреса каждой поклоннице, парней уже не было бы в живых, — мужчина продолжил мести.
— Я не каждая поклонница, а журналист и театральный режиссер, и у меня есть деловое предложение. Хорошо, когда они выступают в следующий раз? Я подойду и познакомлюсь с ними сама.
— А как убедиться в том, что вы не врете?
Америка пошла ва-банк:
— Спросите о мисс Зами в газете “The Liverpool Echo”, в театре «Фортуна», в Ливерпульской филармонии…
— Достаточно, — вовремя прервал ее мужчина, потому что больше перечислять было нечего, — Боб!
— А? — раздался вдалеке голос Боба.
— Дай девушке адрес Леннона, — подозрительно косясь на Америку, сказал мужчина.
— Насколько я знаю, он занят, — выходя из темноты, ответил Боб и оглядел Америку. — Здравствуйте, мисс.
— Не в этом смысле. У нее какое-то предложение.
— И какое предложение? — поинтересовался Боб.
— Деловое, — сказала Америка.
— Это все существенно меняет! — ерничал он. — Ладно, договоритесь с Джоном сами. Это та еще задачка. Вот и проверим вашу состоятельность.
Америка записала в блокнот адрес лидера группы, Джона Леннона: Менлав-авеню, 251. Это было в Вултоне, недалеко от дома, где выросла Америка. Вернувшись домой, она стала сочинять письмо. Америке никогда прежде так трудно не давалось написание текста:
«Уважаемый мистер Леннон,
Меня зовут Америка Зами.
Мы с вами не знакомы лично, но мне доводилось бывать на концертах The Beetles {?}[англ. “beetle” — «жук»] еще два года назад в клубе “Касба”. Кажется, тогда вы назывались Quarrymen.
Я хочу предложить свою кандидатуру в качестве вашего антрепренера.
Я возьму на себя все заботы по организации выступлений и гастролей по Англии и за рубежом, ведение финансовых, юридических дел и логистики, переговоры с прессой и лейблами, расширение публики. Вам останется лишь делать то, что у вас получается лучше всего — прийти, выступить, получить гонорар.
Вам больше не придется думать о своей востребованности. За это я прошу лишь долю с выручки в качестве вознаграждения за работу.
Предлагаю встретиться и обсудить условия подробнее.
С уважением,
Америка Зами»
Ответа от Джона не было около трех недель, и Америка уже поставила на всей затее крест. Ехать на Менлав-авеню и караулить его, по всей видимости, женатого человека, у порога дома, ей казалось неэтичным. В то утро, когда она обнаружила в ящике письмо, она проспала и опаздывала на режиссерскую мастерскую в университет. Прихватив конверт, она прыгнула в машину.
В этот день им распределили пьесы для спектаклей, которые они должны были поставить за почти пять месяцев, к началу пасхальных каникул, то есть 20 апреля. Америке досталась не самая любимая ею пьеса Оскара Уайльда «Как важно быть серьезным», однако еще хуже этого оказалось расписание репетиций постановки, и, если суммировать их с академическими часами на факультете лингвистики, выходило, что Америка была занята шесть дней в неделю с восьми утра до восьми вечера. Деятельность, о которой она мечтала в тот период, когда расписание было полупустым, свалилась на нее так не вовремя! Очевидно, при таком раскладе она физически не успеет заниматься «Битлз», если они вообще отреагируют на ее предложение. Выйдя из аудитории после семинара, Америка решила раскрыть конверт, внутри которого лежала записка на огрызке бумаги:
«Привет, Америка!
Очень круто, что ты хочешь стать нашим антрепренером
Только мы не “Beetles”, а “Beatles”
Давай встретимся и обсудим
Джон Леннон»
Америка вчиталась в это причудливое, непривычное глазу слово “Beatles”, содержащее название жанра «бит». По ответу Джона сложилось впечатление, что он даже не понял, какого она пола.
Муки, связанные с написанием предыдущего письма, оказались цветочками. Стоило честно отозвать свое предложение, но Америка слишком стыдилась своей поспешности. Закрутившись в вихре нового расписания, Америка пользовалась любой свободной минутой, чтобы сформулировать письмо Джону. Так пробежали две недели, пока одним воскресным утром она не увидела в почтовом ящике конверт с логотипом магазина “NEMS”. Он стал для Америки спасением.
На плотной, ароматной бумаге, строгими буквами печатной машинки, было выведено следующее:
«Здравствуйте, мисс Зами,
Меня зовут Брайан Эпстайн. Как Вы могли догадаться по конверту, я управляю магазинами “NEMS”.
Наши интересы пересеклись на четверых парнях, называющих себя “The Beatles”.
Я заинтересовался тем, чтобы стать менеджером группы, и направил официальное обращение Джону Леннону. Однако он ответил, что не так давно Вы озвучили ему аналогичное предложение и добавил, чтобы мы договорились между собой. Мне кажется, нам есть что обсудить.
Если это удобно, позвоните мне в любое удобное для вас время.
С уважением,
Брайан Эпстайн»
Это был тот самый молодой управляющий музыкального магазина. Америка смотрела на его подпись под машинописным текстом. В появлении Эпстайна она видела свое спасение от позорного бегства. Внизу стоял номер телефона, и Америка решила безотлагательно позвонить и сказать, что уступает ему дорогу.
— “NEMS” слушает. Доброе утро, — деловито звучал мягкий мужской голос.
— Доброе утро. Я бы хотела услышать мистера Эпстайна, — вежливо сказала Америка.
— Кто спрашивает?
— Америка Зами.
— Здравствуйте, мисс Зами! — голос зазвучал более воодушевленно. — Скажите, пожалуйста, будет ли вам удобно подъехать сегодня в магазин на Уайтчепел?
— Мистер Эпстайн, я была рада с вами заочно познакомиться, но к сожалению, в нашей встрече нет необходимости: я отказываюсь от работы с The Beatles.
— Мисс Зами, не бойтесь, пожалуйста, того, что я управляю магазином. Как импресарио я тоже новичок. Я бы не хотел давить на вас авторитетом. Я уверен, что нам обязательно нужно встретиться. Мы могли бы быть интересны друг другу как деловые партнеры. Если вам не понравится, вы можете просто отказаться.
— В какое время вам было бы удобно? — поинтересовалась Америка, прикидывая, сколько всего предстоит сделать за день.
— В любое удобное вам.
— Подойдет через час?
— Отлично. Приезжайте, буду рад вас видеть. Уайтчепел, 12-14.
Собравшись, Америка села в машину и ровно через час вошла через стеклянные двери магазина не в качестве покупателя, а как потенциальный партнер большого бизнесмена Брайана Эпстайна. Только Америка готовилась отказать этому влиятельному человеку.
В воскресенье магазин лопался от посетителей. Америка подошла к прилавку и попросила господина Эпстайна.
Не вспомнить этого аккуратного, статного молодого человека всего на несколько лет старше Америки с голубыми глазами и крупными кудрями она не могла. Сама Америка в своем козырном брючном костюме мало ему уступала по виду.
Легкий шлейф парфюма, исходящий от Брайана, вынуждал память возрождать фантомные воспоминания, которых жизнь еще не породила.
— Здравствуйте, мисс Зами, — он протянул ей руку. Америка, освободив правую руку от клатча, ответила ему. — Вы очень пунктуальны. Пройдемте.
Брайан провел Америку мимо в офисную часть здания, закрытую от глаз обывателей, но все же многолюдную.
— Мисс Зами, это мой ассистент, Алистер Тейлор, — представил Брайан молодого человека в очках.
— Здравствуйте, очень приятно, — произнес он с явным почтением.
Они вошли в его кабинет, скромный и аккуратный, как и его владелец.
— Чай, кофе? — предложил он.
— Чай, пожалуйста, — ответила Америка.
Брайан попросил у ассистента два чая, и тот ретировался.
— Вы очень смелая личность, мисс Зами. С моей стороны это не очень честно, но я навел о вас справки и пришел к выводу, что мне нужны такие люди, как вы. Вдвоем мы очень многое можем сделать для The Beatles. Как минимум, я знаю лейблы, а у вас есть связи с прессой.
Алистер принес чай и снова удалился.
— Мистер Эпстайн, не хочу вас расстраивать, но у меня физически не получится участвовать в делах. Как ни прискорбно, мое предложение оказалось поспешным. Говоря начистоту, я учусь в университете, и уже после того, как я отправила письмо, стало известно, что мне предстоит поставить спектакль, и единственным свободным днем в расписании оказывается, как видите, воскресенье.
— Нас очень многое объединяет, — меланхолично отметил Брайан, пробудив в Америке отголоски родственного чувства. — Мы оба театральные люди. Я ведь мечтал быть актером, в школьные годы участвовал в театральном кружке, полтора года учился в Королевской академии драматического искусства. Мой отец этого не одобрял, и я стал бизнесменом.
Америка чувствовала, что Брайан был не склонен делиться такими вещами с первым встречным.
— У меня тоже сложные отношения с отцом, — Америка открыла свое сердце навстречу Брайану.
— Извини, это не по-деловому поспешно. Давай на ты и просто Брайан.
— С удовольствием, — откликнулась Америка. — Как ты узнал про The Beatles?
— Долгая история. Я никогда не следил за ливерпульскими группами. Мой любимый композитор вообще Сибелиус.
— А я люблю джаз, — встряла Америка, и оба рассмеялись.
— Так у нас стали спрашивать их пластинки, а я и понятия не имел, кто они такие. Я не мог позволить, чтобы в моем магазине не оказалось того, что интересует хотя бы одного человека. Если пришел один, значит, придет второй, третий и десятый. Когда у нас заказывают одну пластинку, мы ставим на полку три, если две — то шесть. Я стал искать и оказалось, что они записались в ФРГ на лейбле “Polydor”, поэтому я решил, что это немецкая группа. Но потом мне сообщили, что они ливерпульцы, и играют буквально тут, за углом, в “Cavern”, — Брайан показал на окно. — Я сходил проведать раз, два. Клуб ужасен, они ведут себя прескверно, но какие они! Они завораживают, они зажигают.
— Я не знаю, чем, но они определенно цепляют, — согласилась Америка. — Даже когда я увидела их пару лет назад в совершенно захудалом клубе, по сравнению с которым даже “Cavern” — сказочный дворец, в них уже был магнетизм.
— Ты их так давно знаешь? — удивился Эпстайн. — Они меня покорили, — Брайан помотал головой, — но с ними надо что-то делать. Они же неопрятные, небрежные. На них одновременно и приятно, и неприятно смотреть. Хочется их умыть, причесать, принарядить…
—... и перевоспитать, — заметила Америка, и Брайан рассмеялся.
— Да, да, точно.
Они разговорились и перестали замечать время. Договаривая друг за другом фразы, они обсудили все, что касалось группы, которая еще даже никак к ним официально не относилась. Когда собеседники приходили к очередному консенсусу, Брайан записывал его в блокнот, пока вдруг оба не осознали, что стемнело. Брайан взглянул на часы:
— Так, я должен ехать, — сказал он серьезным тоном. Америка вздохнула, поняв, что часть запланированного на сегодня закономерно перенеслась на неделю вперед. — И все же было бы лучше, если бы ты стала моим компаньоном, Америка. Ты же не будешь ставить спектакль всю жизнь?
— Во всяком случае не планирую. Я с радостью возьму на себя часть обязанностей, которые могу выполнять дистанционно, но я хотела бы сохранить свое имя и присутствие в тайне до тех пор, пока не смогу полноценно приступить к делам. Как серый кардинал.
Брайан улыбался.
— Я благодарен тебе за это решение. Тогда я передам все эти условия юристам, и они составят договор.
Америка продолжала ставить свой первый студенческий спектакль. Завершился так называемый застольный период, когда режиссер разбирает с актерами пьесу, вытаскивая из него самое насущное, перешли к репетициям отдельных сцен, которые в конце предстояло соединить в единое полотно, но до этого оставалось еще несколько месяцев.
В первых числах декабря дело Брайана двинулось, и он пригласил Америку в офис. В воскресенье их встреча сорвалась, поэтому пришлось встречаться после репетиций в понедельник вечером.
— Как вчера прошла встреча? — поинтересовалась Америка, пока они шагали через темный холл закрывшегося на ночь магазина.
— Если честно, это был сущий кошмар, — признался Брайан, обернувшись на Америку. — Они едва не вывели меня из себя. Я знал, что днем у них было выступление, поэтому ждал их к половине пятого. Их должны были торжественно встретить и с почетом провести через весь магазин в мой кабинет, — в этот момент Эпстайн и Зами как раз вошли в упомянутый кабинет и сели на кресла. — Только в половине шестого, когда рабочий день кончился, пришел Джон с Бобом Вулером из “Cavern”. Еще зачем-то наплел, что Боб его отец, одурачил меня… Оба были пьяны. К шести появились Джордж и Пит, — увидев непонятливое выражение лица Америки, Брайан поспешил объяснить: — Джордж — это гитарист, самый младший из них, а Пит — ударник. Пола, басиста, не было. Говорить о чем-то без него было бессмысленно. В результате Полу позвонили домой, и знаешь, что оказалось? Он принимал ванну. Если честно, когда я его впервые увидел, то подумал, что он зациклен на своей внешности. Я рассердился, а эти еще и насмехались: зато Пол будет чистый. Мы дождались Пола уже в молочном баре. И знаешь… они согласились, чтобы я стал их менеджером.
— Было бы ошибкой тебе отказать, — заключила Америка. — Но, судя по характерам, работка нас ожидает та еще.
— Очевидно, — Брайан протянул Америке бумаги.
Америка внимательно прочла контракт о партнерстве с Брайаном Эпстайном, который отображал все оговоренные прежде аспекты в первозданном виде. Америка перечитала его еще два раза. Что-то толкнуло ее со спины в грудь: это, по всей видимости, и был тот момент, после которого изменится не только ее жизнь — весь мир изменится, вся история пойдет по-другому. Америка кивнула себе и подтвердила отсутствие замечаний подписью.
Новоиспеченные партнеры, устало, но счастливо улыбаясь, потянулись пожать друг другу руки. Яркая вспышка и звук затвора заставили Брайана и Америку застыть в вечном рукопожатии на черно-белой фотографии.
— А все, что случилось дальше — это уже история, — подытожила Америка-призрак, и кадр переключился.
Серое, холодное январское утро первых дней нового десятилетия. Ставшая за многие годы родной вторая студия «Эбби-роуд». Как и ровно год назад, The Beatles собрались в студии, чтобы доработать две песни Джорджа и одну Пола для альбома “Get Back”, выпуска которого требовал контракт. Только уже втроем.
Джона, находившегося в Дании, формально пригласили на записи, но он не преминул возможностью напомнить, что больше не состоит в группе. Журналистов накормили тем, что Джон просто отдыхает, и на этом этапе работы его участие не столь необходимо. Освободившись от постылых «Битлз», Джон в авангардно-миротворческом угаре колесил по миру с любимой Йоко, давал интервью, проводил перформансы и выставки, записывал песни.
Выздоровев, Америка ставила в «Донмаре» пьесу Ортона «Развлекая мистера Слоуна». В середине января Мийами дебютировала с альбомом, названном иронично “Miyami not Miami” {?}[англ. «Мийами, не Майями»]. Альбом Америки “Young Life” наряду с битловским “Abbey Road” был номинирован на «Грэмми», а «Жизнь Клэр» попала сначала в лонг-, а затем и в шорт-лист премии «Оскар».
Часть альбома Пол решил доработать в студии и для конспирации зарегистрировался как Билли Мартин. В частности он хотел записать втайне от Америки песню, посвященную ей. За эти полгода, что он снова обрел Америку, он не переставал восхищаться ей и ее успехами все больше и больше. Она дарила ему нежность и поддержку, хотя его боль все никак не утихала. Прощаясь с The Beatles, он был благодарен группе за то, что именно благодаря ей встретил Америку.
Maybe I'm amazed at the way you're with me all the time
And maybe I'm afraid of the way I leave you
Maybe I'm amazed at the way you help me sing my song
You right me when I'm wrong
Maybe I'm amazed at the way I really need you. {?}[англ. «Может, я поражен тем, что ты все время со мной, и может, я боюсь того, что я тебя покину. Может, я поражен тем, как ты помогаешь мне петь мою песню, ты поправляешь меня, когда я неправ. Может, я поражен тем, что я действительно нуждаюсь в тебе»]
В эти же дни состоялась очередная премьера Америки. Зрители шли на диковинное сочетание «Зами+Ортон». После премьерного показа на сцену вышел Дональд и поделился воспоминанием о том, как ровно три года назад в доме Америки и ее мужа Пола они виделись с Брайаном Эпстайном и Джо Ортоном, и что в тот же год оба молодых человека ушли из жизни. «Я рад, что мы почтили память этого талантливого парня таким спектаклем», — завершил свою речь мистер Албери.
Пол придумал дату релиза своего дебютного альбома со скромным названием “McCartney”: 17 апреля 1970 года. Работа над пластинкой, наполовину состоящей из инструментальных композиций, уже практически завершилась в середине марта. В первые солнечные деньки Пол и Америка сели на кухонном подоконнике, поедая неожиданно добытую черешню, и вдруг одна ягодка упала на белую поверхность. Они достали из миски оставшиеся черешенки, оставив сосуд с красной водой, стекшей с ягод, и разложили по подоконнику. Так они сделали фотографию для обложки.
Не все было идеально. Настроение Пола омрачилось с осознанием прошествия полугода с момента, когда Джон заявил о выходе из группы. Все меньше казалось, что он вернется, и Пол злился, осознавая неизбежность финала. Буквально через неделю, в конце месяца, Америка принесла домой первый сольный альбом Ринго, названный “Sentimental Journey”, и осторожно предложила Полу послушать.
— А он-то куда полез? — возмутился было Пол. — Не буду я его альбом слушать! Какой из него автор песен? За него все Джордж только и делал, — долго плевался и отпирался Пол, но любопытство пересилило. Альбом Ринго оказался набором перепетых песенных стандартов. — Любимые песенки его маменьки Элси. Старушачье дерьмо, как сказал бы Джон.
Не будь Пол в воспаленном состоянии, он бы не говорил ничего плохого про выбранные Старром песни, которые любил и сам.
Вскоре сам Старр пожаловал к дому МакКартни. Когда он пришел, супруги завтракали, и Пол долго отпирался, прежде чем открыть. Америка выглядывала в проем.
— Привет, Пол. Привет, Америка, — Ринго помахал ей, выглянув из-за плеча Пола. Америка грустно улыбнулась в ответ.
— Чего пришел? — спросил Пол быковато.
— Тут это… это от нас троих. От Джона, Джорджа и меня.
Ринго протянул Полу письмо. Он развернул его, и через минуту взорвался:
— Что за самодеятельность? Отложить выпуск альбома? То есть сам выпустил, а Пол подожди, да? А остальных чего здесь нет? Нашли козла отпущения? На бедного Ринго Пол ругаться не будет? Иди ты к черту, идите вы все к черту! — Пол бросил письмо к ногам Ринго и стал закрывать дверь. — Проваливай немедленно!
Америке было больно наблюдать за этим. Обозленный Пол ушел в туалет. В щель под дверью протиснулось письмо.
«Дорогой Пол,
Мы долго думали про альбомы, твой и «Битлз», и решили, что это тупо выпускать два больших альбома в такой короткий промежуток (тут еще альбом Ринго), поэтому мы подали “EMI” просьбу отложить выход твоей пластинки на 4 июня, а альбом «Битлз» выйдет, как и предполагалось, 24 апреля. Извини, ничего личного. Любим, Джон, Джордж и Ринго. Харе Кришна»
Утром девятого апреля офис “Apple” в лице Дерека Тейлора опубликовал заявление, что Пол МакКартни, вопреки слухам, не покидал группу. Он также заявил, что The Beatles приступят к записи нового альбома осенью, после каникул. Пол был разъярен этим враньем.
— Америка, — Пол выдохнул и вновь набрал в легкие много воздуха, — мне понадобится твоя помощь. Я хочу публично заявить о выходе из «Битлз».
Америка никогда не думала, что именно она станет автором статьи, заявляющей о прекращении существования The Beatles Воспользовавшись давними навыками и связями первого пресс-секретаря группы, она отправила газете “The Daily Mirror” статью под названием «Пол МакКартни покидает The Beatles. Группа официально прекращает свое существование».
До умиротворения было далеко. Густая, как кровь, темнота продолжала густеть. Америка стиснула зубы в ожидании чего-то очень трудного. Она еще не знала, что скоро ей придется вытаскивать самого дорогого человека из бездны, как и он ее когда-то.
Семнадцатого апреля, через полторы недели после заявления, вышел дебютный альбом Пола “McCartney”. Восьмого мая многострадальный альбом The Beatles, финальный хронологически и предпоследний записанный вместе — фактически, начавшийся как “Get Back” и в конце концов названный “Let It Be”, увидел свет. Музыкальный продюсер Фил Спектор, воспользовавшись безразличием битлов к проекту, почувствовал полную вседозволенность и, по мнению Пола, надругался над альбомом, а по мнению Джона, «сделал конфетку из говна и палок». Почти неделю спустя, тринадцатого мая, состоялась премьера фильма Майкла Линдси-Хогга. Никто из теперь уже бывших The Beatles не явился на премьеру. Критика в унисон назвала картину «картонным надгробным памятником» и «печальным финалом уникального музыкального коллектива». Но как бы то, в чем все определенно видели жирную точку, после которой немыслимо примирение, при ближайшем рассмотрении не оказывалось всего лишь запятой…
Обессиленный после самого длинного забега, Пол лег и почувствовал, как хороша и мягка постель после утомительного дня. Он до сих пор так и не понял, что он делает во время этих путешествий: стоит, сидит, лежит? Последний вариант он отбросил сразу. Если бы он несколько часов подряд лежал, то точно не почувствовал бы, как тело расслабляется и будто... растворяется.
Настала эйфория дремоты. Пол в полусне вошел в черную комнату, подсвеченную кроваво-красными лампами. Он озирался по сторонам, ожидая ответа на вопрос, где находится.
— Помнишь тот сон, про падение с неба, про тебя, про Линду? — прозвучал вопрос, который МакКартни уже где-то слышал.
— Ну да, — повторил он.
— А замечаешь, что тебе часто снятся сны не от твоего лица?
«Это уже было!» — вновь подумал он.
— Эти сны: и про кровавый потоп на улицах Ливерпуля, и про силуэт мужчины, — мои. Мои вещие сны.
— Ну, ясно, я же уже это говорил!
— И про Линду...
— Да! — проорал уже он. — Потому что она — моя жена, и мы поженились 12 марта 1969-ого года, тогда, когда тебе этот сон приснился, я уже запомнил.
— И я твоя жена...
— Я тебе не верю!
Голос Америки начал звучать зловеще, грозно, не в ее манере. Он прозвучал как из рупора:
— И это можно объяснить. Ты такой самовлюбленный, и Линда просекла это. Тебе нужна была поклонница, а не ровня и соперник.
— Хватит! — Пол упал на пол и свернулся в комок, закрыв руками уши. — Это не голос Америки!
Все стихло, и в ушах повис писк. «Депрессия», — прочитал Пол с внутренней стороны век, и снова оказался в мягкой постели.
А над головой словно невинно заиграла музыкальная шкатулка. Вальс прекратился, и кукольный голос продекламировал: «Спокойной ночи, Пол МакКартни».
5. Тара. Возлюбленная Короля
Наш дом в Майами. Мы продали его в девяностом, и с тех пор я его не видела, но хорошо помню. В общем-то мы и переехали туда из-за меня: когда мама была беременна, папа решил расширить недвижимость, а заодно переехать в более теплый климат. Я и мой брат Дэйв родились в Майами.
Я сижу на диване в гостиной и смотрю через огромное окно в сад, то изнывающий от зноя, то подтапливаемый тропическим ливнем. Мама ставит на журнальный столик кружку какао, и я тянусь к ней резким, жадным движением. Пока я делаю несколько медленных, смакующих глотков, она смотрит на меня, а я закрываю глаза от удовольствия. Как же я скучала по этому вкусу!
— Эстер осталось жить почти два с половиной месяца, — говорит мама, когда я отставляю кружку на столик, прогоняя по рту послевкусие. — На тебе ответственность важной миссии. У меня есть небольшая инструкция для тебя.
— Я вся внимание.
— Первое. Дневник. Читай его не торопясь. В идеале — не каждый день. Больше уделяй внимания Эстер. Помоги ей по дому, выводи ее гулять, всячески развлекай. Это второе. Третье. Ни под каким предлогом не рассказывай ни одной живой душе, у кого и зачем ты здесь находишься. Не бойся соврать. Даже братьям и сестре. Почему так, я расскажу тебе потом. Ты справишься.
С последними словами Тара проснулась. Еще во сне она понимала смысл маминых слов, наяву же приходилось восстанавливать его заново. Тара села и закрыла руками глаза. Два с половиной месяца… Без мужа и детей… Тара решила не вдумываться в значение этих сроков. Одно обнадеживало — определенность.
За дверью шипело раскаленное масло. Спросонья обоняние работало с трудом, и Таре пришлось приложить усилия, чтобы понять, что пахнет блинами. Одевшись, она вышла из комнаты, и Эстер сразу подняла на нее глаза.
— Привет! Проснулась? Я думала тебя попозже разбудить, — Эстер посмотрела на напольные часы в гостиной.
— Доброе утро! Эти умопомрачительные ароматы подняли меня с постели! — воскликнула Тара, и Эстер рассмеялась. После утренней гигиены Тара сервировала стол, достала из серванта купленную вчера «нутеллу», подходящую к блинам, заварила чай, и они с Эстер принялись за завтрак.
— Как это называется? — Переспросила Эстер, намазывая шоколадную пасту на блинчик.
— «Нутелла». Ее производит та же фабрика, что и «киндеры». Жаль, что их не продают, привожу их дочкам из Европы.
— Вкусно, хотя и очень сладко. Хорошо, что я делаю пресное тесто. И с медом вкусно, и с красной икрой. Жаль, что ее тоже почти не найти.
Тара подметила про себя, что нужно достать красную икру.
— Эстер, не хотите ли выйти на небольшой променад, подышать? Хоть немного, по ближайшему скверу.
— А что, хорошая мысль! — Оживилась Эстер. — Я давно не выходила на улицу. Одной тяжело, а девушек надо либо сильно заранее предупреждать, либо ждать, пока освободятся, если внезапно решишь пройтись.
Тара собрала посуду и пошла ее мыть. Эстер предлагала отложить это на потом, но Тара, зная, что потом Эстер будет корячиться над раковиной сама, возразила, что им будет приятно вернуться в чистоту.
Эстер неторопливо собралась, тепло укутавшись не по погоде. Они с Тарой вышли из комнаты и заперли ее на ключ. Мисс Гольденберг крепко-крепко обхватила локоть внучки, и они пошли по коридору. Шаги немолодой женщины были маленькими, очень осторожными и медленными, и Таре пришлось приноравливаться к этому непривычному, тяжелому для нее темпу. Иногда она забывалась, делала пару больших шагов, и руки начинавшей отставать Эстер тянулись за Тарой, оттягивая ее назад. Поздоровавшись с персоналом в холле, Тара и Эстер вышли на улицу. Дул небольшой ветер, из-за облаков периодически выглядывало ласковое солнце, и погода стояла вполне весенняя.
Они молча сделали круг по скверу и буквально через двадцать минут Эстер попросилась домой. Так же неспешно вернувшись, Эстер похвалила Тару за мудрые мысли о чистоте, высказанные до ухода на прогулку, и пригласила попить чай.
— Спасибо тебе, Тарочка, я хоть воздухом чистым подышала, — сказала Эстер и прихлебнула чай из сервизной чашки.
— Давайте практиковать это каждый день? — Предложила Тара.
— Будем смотреть по моим силам, дорогая. Это отнимает столько сил, хотя и приносит много радости, — Эстер улыбнулась. — А расскажи мне про свою семью, о муже, о дочках.
— С чего бы начать… — задумалась Тара. — Моего мужа зовут Марк, Марк Левив. Он композитор, музыкант, всего на четыре года меня старше. Мы с Марком вместе уже двенадцать лет. Мы друг друга заметили на репетициях мюзикла, который так и не выпустили, но инициатива была за ним.
— Извини, я тебя перебью, а почему Левив? Сколько слышала еврейских фамилий, а такой еще никогда.
— Его прадед эмигрировал из Российской Империи до революции. У него была фамилия Левинзон, и он решил укоротить ее до «Левин». А «н» получилась похожая на «в», и он стал Левивом. Это ему даже понравилось, и он решил оставить так.
— Интересно, — резюмировала Эстер.
Тара рассказала про Джим и Агнесс и достала телефон, чтобы показать фотографии девчонок и их рисунки, видео, как они резвятся в парке развлечений в боксе с шариками, как Джини играет на фортепиано и учится кататься на велосипеде. Сердце снова защемило: да, она регулярно уезжала на гастроли или на съемки, но ни разу не расставалась с дочками дольше чем на неделю, а сейчас ей предстоит прожить два с половиной морально тяжелых месяца рядом со смертельно больным человеком.
Эстер почувствовала себя неважно, извинившись, ушла прилечь. Тара тоже ушла в другую комнату и легла поверх покрывала, уткнувшись в телефон. Она пересматривала фотографии с мужем, с детьми, приближала их лица и любовалась ими, пока ее не придавила тяжеловесная, бесцветная дремота.
Тара открыла глаза на закате и почувствовала накативший голод. В комнату зашла Эстер.
— Спишь? — спросила она.
— Немного подремала, — ответила Тара, садясь.
— Будешь ужинать?
Тара поняла, что невероятно хочет пиццу.
— Не готовьте ничего, я угощу вас кое-чем.
На лицо Эстер легла тень какой-то неопределенной эмоции: детского ли предвкушения лакомства, облегчения ли от отсутствия необходимости готовить ужин, радости ли от инициативы гостьи.
Поужинав сочной римской пиццей, Тара и Эстер снова разошлись по комнатам, и Тара позвонила мужу.
— Слушай, — сказал Марк после обмена новостями, хотя, скорее, у него их было больше, — приходит много писем, звонят, приглашают тебя на съемки, на какое их время сориентировать?
— Нет, никому ничего не озвучивай. Я и сама не знаю, сколько здесь пробуду. Если кто-то будет уговаривать, предложи повторить запрос после нового года. Если я действительно им нужна, два месяца они подождут.
Положив трубку, Тара заглянула в электронную почту. Ей никогда не приходилось жаловаться на невостребованность — предложения всегда сыпались градом. Тара понимала, что этому поспособствовало наследие ее родителей, но хотела надеяться, что остается на плаву благодаря тому, что достигла и умеет сама. Это время в Норфолке, подумалось Таре, нужно еще и для того, чтобы замедлиться, сделать паузу в сумасшедшем ритме этих двадцати лет записей, съемок, поездок, камер, вспышек, папарацци и интервью, пересмотреть планы на жизнь и обратить внимание на то, что действительно важно. Тара метнула взгляд на лежащую на столе книгу, но поняла, что уже слишком устала.
За завтраком Тара вновь предложила Эстер прогуляться, но она отказалась, сославшись на боль в суставах. Тара уже собралась уединиться в комнате, но увидела, как Эстер скрылась в кладовке и начала там что-то перебирать. Тара последовала за ней и удивилась, застав Эстер взбирающейся по шаткой стремянке.
— Эстер, — тихо сказала Тара, — давайте лучше я. Как вы будете с больными суставами?
Эстер попыталась обернуться, и стремянка зашаталась. Тара крепко схватилась за нее.
— Да ничего, я справлялась тут всегда, — ответила Эстер придавленным от испуга голосом.
— Эстер, но сейчас же здесь я! Слезайте, пожалуйста, — настаивала Тара.
— Придержи меня, пожалуйста.
Тара усадила Эстер на стул и начала выполнять указания. Вскоре мисс Гольденберг расчихалась от взлетевшей пыли, и разбор кладовки решили прервать. Эстер прилегла, а Тара решила почитать. Найдя последний прочитанный абзац, Тара продолжила:
Вскоре сосватали Абигаиль за благочестивого юношу Беньямина К***, что означает «счастливый сын», сыграли они свадьбу, народили двадцать детей, из которых двенадцати Господь даровал милость остаться в живых и обзавестись своими семьями и детьми, и все они жили в одном большом гостеприимном доме. Муж Абигаили слыл очень уважаемым раввином, к кому стекались с окрестных деревень за советом и исцелением, да и сама Абигаиль была не меньшего авторитета.
Но умер Беньямин, и стала Абигаиль вдовой. Не иссякал поток людей, посещавших их дом в поиске ответов. Заблудшие просили мудрых слов, а хворые просили врачевания. Не забыла Абигаиль уроков лесной колдуньи и стала промышлять знахарством и зельевареньем. Стали приезжать к Абигаиль из других городов.
Тара оторвала глаза, устающие от мелкой вязи почерка. Разбирать этот интересный текст все еще было трудно. Тара сделала что-то наподобие зрительной гимнастики и продолжила читать, потирая виски:
Так минули десятилетия. Надвигались черные времена, видела уже пожилая Абигаиль. Не раз говорила ей в юные годы Колдунья, что есть у нее особые способности, и вот провидение подсказывало ей: смертельная угроза нависнет скоро над евреями, заселившими Иберийский полуостров. Чувствовала Абигаиль, что нужно спасать ей свой род.
Собрала она за одним столом всех детей своих и потребовала, чтобы все до единого приняли они крещение. Благочестивая Абигаиль была праведной иудейкой, преданной Ему искренне и самоотверженно, как мало кто другой. Сыновья и дочери не решались спорить с матерью, но наказ ее они нашли небогоугодным. Тогда Абигаиль добавила: «Так нужно, чтобы спасти внуков».
Так дети Абигаили стали марранами — номинально крещенными евреями, соблюдающими иудейские законы. Прошло совсем немного времени, и король Фердинанд издал эдикт, согласно которому евреи изгонялись из Испании, если отказывались принять христианство…
Тара перечитала последние два абзаца, чтобы удостовериться, правильно ли она все поняла, после чего забила в поисковую строку запрос «изгнание евреев из Испании». Тара прочла об Альгамбрском эдикте, изданном в марте 1492 года, и уставилась в окно, задумавшись. Она знала о Холокосте, об изгнании евреев из Египта, мама много рассказывала об еврейской истории, но Тара не придавала этому особое значение. Удивительно, сколько несчастий пережил их народ, сколько еврейских судеб перемолотила в труху история, ведь не у всех в роду была такая ясновидящая Абигаиль, да и была ли? Тара пока не поняла, художественный или документальный текст перед ней. Если художественный, то способности автора потрясают. Если документальный, то потрясают способности Абигаиль.
В дверь постучала Эстер и предложила чаю. Увидев на столе печенье, Тара почувствовала себя голодной и решила приготовить сырно-овощной крем-суп.
— Как же ты вкусно готовишь, Тара! — Хвалила Эстер, отставляя тарелку после добавки. — Твои дочки всю жизнь будут помнить вкус твоих блюд. Моей мамы нет на этом свете уже тридцать лет, но я до сих пор помню вкус ее борща.
Эстер посмотрела на лампу, и Тара увидела, что она пытается задержать слезы.
— Ведь знаешь, моя мама родилась в Одессе, и научилась готовить его там. Моя бабушка Мирра родилась во Франции, выросла в Англии и тридцать лет прожила в Одессе. Мой дедушка, ее муж Натан Фельдман, был коренным одесситом. У них родились три дочки: Элла, Циля и Серафима. Элла — это моя мама, а Серафима — это твоя прабабушка, мама Мерлин, бабушка твоей мамы… Родились они все в Одессе и жили там мирно и счастливо, пока не наступил 1917 год. Мирра, как и многие, испугалась революции и предложила семье уехать к ее родственникам в Англию. Натан отказался, Циля колебалась и надеялась присоединиться позже, а Серафима собиралась выходить замуж и уезжать к жениху подо Львов. Мирра и Элла добрались до Севастополя, сели на пароход и отплыли в Константинополь, а оттуда до Ливерпуля, а оттуда до Лондона.
В дороге маме исполнилось двадцать пять лет. В Лондоне они с бабушкой устроились хорошо, через год родственники Мирры познакомили мою маму с моим папой, его звали Марк Гольденберг. Поженились они довольно быстро, и в девятнадцатом родилась моя сестра Сара, в двадцать втором — я, в двадцать третьем — Ева, в двадцать седьмом — Малка. Все, все живы. Между Сарой и Малкой восемь лет разницы, в юности они ощущались довольно сильно, а когда всем перевалило за шестьдесят, стали говорить друг про друга: «Ну бабка и бабка!», — Тара и Эстер рассмеялись. — Вот Малке в следующем году девяносто, а Саре через два года стольник минет.
Эстер долго рассказывала о родителях, образованных людях, любивших друг друга и своих детей, о своих сестрах, зятьях, племянниках, внучатых племянниках, но всех Тара не запомнила. Стал накатывать сон, но Тара не смела прерывать рассказ, пока сама Эстер не начала путаться в словах. Они обнялись на прощание и пожелали друг другу сладких снов.
Утром Тара проснулась с мыслью, что очень хочет узнать продолжение истории об Абигаили, и думала немного почитать до завтрака, но зашла Эстер. Они позавтракали омлетом, Тара вновь предложила пройтись, но Эстер сказала, что сегодня ее сильно дурманит, она едва приготовила завтрак, и кладовкой они заниматься не будут. Тара укорила Эстер в том, что она не поручила эту заботу Таре, на что та сказала, что не хотела ее будить. «Отдыхай», — бросила Эстер и ушла в свою комнатенку.
Тара вернулась к книге. Ее взгляд цепляли предыдущие строки, пока она не нашла абзац, посреди которого прервалась:
Так дети Абигаили стали марранами — номинально крещенными евреями, соблюдающими иудейские законы. Прошло совсем немного времени, и король Фердинанд издал эдикт, согласно которому евреи изгонялись из Испании, если отказывались принять христианство. Потомки Абигаилевы выдохнули спокойно, поняв, что меры предосторожности приняты. Но Абигаиль продолжала остерегать: «В Испании будет опасно!»
Одна из самых младших внучек, девочка по имени Эстер, питала особую тягу к бабке. Абигаиль узрела в ней достойную наследницу всех ее тайн. Одним июльским вечером Абигаиль поведала маленькой Эстер первую и самую главную тайну, которую она пронесет через всю жизнь: «Много веков потом, в тяжелые, грозные, черные времена, когда мир сойдет с ума, и брат пойдет на брата, когда небеса смешаются с землею, в заточении, в нашем роду родится чистою душой дева, которой придется хлебнуть и страданий, и счастья, но станет она женою Короля, которому будут поклоняться люди со всего света. Станет она могущественнее самых сильных из нашего рода. И соединит она в своем имени семь имен праматерей, начиная с Абигаили Испанской».
«Интересно, сбудется ли предсказание? — подумала Тара — Если да, то как?»
А следующие строки оглушили ее:
В ту же нощь дом переполошил погром: в поисках вдовы раввина и знахарки Абигаиль К*** нагрянула инквизиция, намереваясь казнить ее. Но нигде не нашли они старой женщины. Абигаиль Испанская бесследно исчезла.
Конец книги первой.
Тайна Чёрного Дрозда. Книга первая
© Copyright: Софья Лорес-Гурфинкель, 2023
Свидетельство о публикации №223122100975
Свидетельство о публикации №223122100975
Рецензии