Садись, покурим. Володя
- Ну что, нарисовался, не сотрешь! – а глаза совершенно голубые и улыбка открытая, добрая.
- Сегодня три хлыста привезу.
- Что?
- А, не понимает! Три ствола березовых. Дрова то нужны?
- И почем?
- Так бутылку за хлыст. Считай!
Между тем утром девяносто четвертого и прошлым годом пролегло большое тире, вместившее целую жизнь Мухина вместе с Володей Сайгаковым, жизнь, в которой на вид хрупкий мужичок из Ивашкова чинил печь, окультуривал вагонкой и камином чердак, оборудовав его под мастерскую, прорубил окна, настелил пол, обшил потолок и стены в хоздворе, превратив хлев в веранду, построил мостки и перголу в купальне на пруду, всего и не перечесть, еще и между делом чинил холодильник, телевизор, машину, приговаривая: «всё, что руками сделано, ими же и починить можно», частенько «нарисовывался» спьяну, клянчил деньги.
- С людьми бывает, не только с нами, - уточнял Володя, - садись, покурим!
И, как всегда, забирал с собой заранее припасенную Мухиным пачку Примы и пару сотен рублей.
Всяко бывало.
- Завтра трубу доделаю, - ты ж меня знаешь, - и пропадал на пару недель. «Эх, ну зачем я, дурак, опять заранее авансировал? Ведь говорил же себе не раз!» А тут холода заворачивали. Хорошо, обогревателем запасся.
- Ну, ты понимаешь. А, наплевать, - только и отвечал на все упреки Володя, улыбаясь.
По домам дачников Сайгаков не лазил. Совестлив был, из города, Рыбинска. Потому и косить не любил, не деревенский же. Просто по случаю женился на Зинке из деревни. Прибился.
Привез как-то Мухин Володе кассету со своим фильмом про туманы и красоты деревенские, под Баха. Так Сайгаков, посмотрев, чуть не прослезился.
- Красота то какая! А я дурак, хожу тут каждый день, и не вижу.
Как-то возил Мухин приболевшего после отлежки в канавах Володю в больницу, но тот вскоре сбежал, как без выпивки? Оклемался.
- Как чувствуешь себя?
- Хорошо! Меня же там таблетками лечили!
В том году зашел, сел, как всегда, за стол у дома.
- Садись, покурим!
«Постарел Володя, но взгляд тот же, смеющийся, открытый.» - отметил Мухин. «Давно не был. Как будто прощается, трезв, и денег не просит.»
Поговорили ни о чем. Мухин даже вышел проводить и долго смотрел на тощую фигурку, размахивающую руками, пока она не скрылась за поворотом. «Эх, Вовка-морковка!»
Унылым осенним вечером, слушая шелест дождя за окном, Мухин долго рылся в папке, достал старый портрет Сайгакова, поставил на мольберт у стола, зажег свечу и выпил рюмку водки. Молча.
- А, наплевать - сказал бы сейчас Володя, - садись, покурим!
Свидетельство о публикации №223122201304