48. Liberte, Egalite, Fraternite. Священная война

 
 Остановив экипаж на углу улицы Сен-Жак, Лафоре некоторое время  неуверенно и грустно смотрел на золотящиеся живым теплом в вечернем полумраке окна своей квартиры, ведь обычно они были темны и мертвы, в постоянном отсутствии хозяина.

 Зашел тихо, стараясь даже не стучать каблуками. Неприятно удивила тишина, почему на его появление никак не отреагировал Анри? Который остался при Карфадеках за охранника для его невольных гостей... Так быть не должно...

  На кухне горел свет и Жан-Пьер сразу прошел туда, молодой человек одиноко сидел за столом, уставившись отсутствующим взглядом в окно, в темноту улицы...увидев хозяина дома, он отодвинул полупустой стакан и откинулся на спинку стула:
- Гражданин...- взгляд молодого человека был немного мутным и мрачным.

- Ты почему один сидишь здесь, они не желают с тобой общаться, в чем дело? А главное, почему не среагировал на открывающуюся дверь?! Ведь это мог быть не я, не хозяин, а люди Луше! Уверен на девяносто девять процентов, что они не рискнут вломиться ко мне, но всё же риск есть всегда!
 Именем Революции, встать! Ничего личного, гражданин Марэ! С дисциплиной у вас... бывших эбертистов всегда было скверно! Чёртовы анархисты!

- Отчего же они не желают со мной общаться... - молодой санкюлот медленно и чуть пошатываясь, поднялся из-за стола - гражданка Карфадек так очень добра ко мне... а ее отца раздражает... что она   запросто со мной разговаривает... совсем не так, как подобает говорить аристократке с санкюлотом, революционной "чернью"... А чего не оказался у двери... так выпил лишнего... виноват...

  Эбертист? Да, не скрываю и ты, Жан-Пьер ...вы... это отлично знаете, большинство санкюлотов Парижа были эбертистами, а то еще и за "бешеных"... Хотя... несмотря на расправу над Эбером... лично мы остались товарищами...вы предоставили мне работу...Ведь так?
 А вот выходя из общей комнаты...я слышу который раз...уже надоело это слышать... как он постоянно настраивает дочь против вас... говорит,  что все мы "кровожадные чудовища, которым никогда нельзя доверять", а ей говорит, что она... "глупая доверчивая девочка"...говорит еще, что ты...вы непременно станете ее домогаться, потребуете "плату за спасение"... А Мари не верит отцу...говорит, что вы благородный и честный человек... В этих спорах проходит время...
  Этот Карфадек меня утомил, так и хочется треснуть это сиятельство по макушке... а нельзя... И я ушел сюда...

- Ладно, ты настоящий друг, Анри... - Лафоре положил руку на плечо Марэ - ведь мог бы и умолчать о том, что говорит Карфадек за моей спиной... Но будь осторожен и запомни, беспечный гражданин подарок для шпионов и роялистов...
...

 Появившись на пороге гостиной, Лафоре прервал своим появлением какой-то оживленный разговор между отцом и дочерью.  Их реакция на его появление была очень разной.

 Мари оживленно приподнялась с кресла:
-Жанно... то есть гражданин Лафоре! - под строгим взглядом отца девушка вернулась к формальному обращению, но радости всё же скрыть не смогла - наконец-то! Мы уже переживали, почему вас так долго нет...

 Граф де Карфадек вежливо, но едва заметно склонил голову в сторону республиканца, он сидел в кресле с бокалом вина в руке, заложив ногу на ногу.

  Граф де Карфадек заметно изменился в лице и поднялся с кресла:
- Вот и я говорил с дочерью о судьбе несчастного Жюльена д, Орсанваля, о том, что она отвергла достойного юношу, друга детства, который наверняка уже погиб или ожидает своей участи в тюрьме...и всё ради...

- Отец! - в голосе Мари звучало искреннее возмущение - я люблю Жюльена, как друга детства, в моих глазах он был старшим братом, о котором я ребенком всегда мечтала, меня беспокоит его судьба...
 Но, отец...ради Бога! Я устала от безразличия к моему мнению и чувствам, к тому, что в ваших глазах я навечно бессмысленный ребенок, судьбой которого можно распоряжаться...

- "Благородный спаситель" перед нами... - с долей горькой иронии произнес де Карфадек - но жив ли еще месье д,Орсанваль?! Ответьте же нам, гражданин Лафоре или я был прав в своем мрачном, но реалистичном предположении и он уже находится в тюрьме и ожидает вызова в ваш трибунал?! Или его уже...- де Карфадек слегка ударил себя ладонью по шее и бросил на дочь взгляд полный мрачного упрека.

- Мари... гражданка Карфадек... - Жан-Пьер протянул к ней на ладони маленький мешочек - ЭТО передал мне...гражданин д,Орсанваль...мы можем поговорить об этом без свидетелей?  Гражданин Карфадек... ничего личного...

 Лафоре чувствовал острую неловкость, он лишний в этой семейной сцене между отцом и взрослой дочерью и тем решительнее вложил в руку девушки заветный мешочек.

  После  чего, подавив вставший в горле от  обиды и гнева комок, холодно и спокойно обратился к графу де Карфадек: 
- Д,Орсанваль  жив... я видел его всего пару часов назад... и он мне передал это для вас... Где он сейчас, я не знаю, честное слово... научитесь доверять мне... я не собирался за ним следить... И да... извините... сегодня мне уйти заночевать некуда... я останусь дома... в своей дальней комнате...я уйду... и не буду вам мешать...

 Между тем, Мари распотрошила мешочек, откуда выпало кольцо и записка... В ярких синих глазах показались слезы:
- Всё так, как я и думала...Бедный Жюльен... не вышло у нас по-людски... обсудить все лично с глазу на глаз...

  Объяснение прервал шорох в коридоре, Лафоре решил, что это оживился подвыпивший Марэ, но  дверь открылась резким толчком. На пороге гостиной появился Жером Бланки, при входе он усталым жестом снял шляпу с трехцветной революционной кокардой:
- Привет и братство! - энергично кивнул Жан-Пьеру, на находившихся в помещении "аристо", отца и дочь лишь метнул быстрый взгляд. 

  Граф де Карфадек мягким жестом привлек к себе испуганную дочь, оба мерили республиканцев озабоченными взглядами. 

  Между тем, Бланки устало оперся рукой о косяк, выражение темных глаз менялось ежесекундно,  страстная энергия и ожесточение сменялось безнадежностью и затравленностью загнанного зверя...

  - Беда, Жан-Пьер! Это не преувеличение, поверь мне! Заговорщики решительно переходят от защиты к нападению.  Они называют ЕГО "тигром"... ну что ж, шакалы и гиены, кажется, заключили союз и объединились против одного тигра...
  Огюстен в общих чертах рассказал смысл речи, которую завтра произнесет Максимильен в Якобинском клубе... Тебе НАДО это услышать, тебе НАДО там присутствовать...
  Нас за спиной называют со злобой и страхом "лейб-гвардией Неподкупного"... пусть так... Либо мы свалим их, либо... Мы делили с Робеспьером славу и успех... если нужно... разделим и его судьбу...
  Что скажешь Жан-Пьер?

- Я с вами, завтра я буду в клубе... - глухо сорвалось с побелевших губ Лафоре - в этой борьбе третьего фронта нам не дано...

  Когда за Бланки закрылась дверь, граф де Карфадек решился обратиться с республиканцу, от волнения его рука невольно потянулась к пышному галстуку:
- Произошло что-то очень серьезное? Мы с дочерью остаемся здесь или...нас ждет тюрьма?

  Лафоре бросил на Мари взгляд, полный тщетно подавляемой страсти  и острой волчьей тоски, вырвался вздох, взял себя в руки и  ответил Карфадеку:
- Думаю, что вам обоим вряд ли что-то угрожает... кто бы не одержал верх, объявит амнистию... 

- А ты... Жанно... что будет с тобой?! Почему, отец, мы говорим всё время только о нас и о нашей судьбе?! - Мари, проигнорировав недовольство отца, подошла к Лафоре и осторожно коснулась его руки.

- Со щитом или на щите, как говорили древние воины... -  по горлу Жан-Пьера прокатился тяжелый комок...