Глава 30 смерть Мнимозины

                Мы предполагаем, а жизнь вносит
                коррективы, например: дарит смерть.
                Наблюдение

- Ты веришь в Бога?
- Нет!
- Ты атеист?
- Нет!
- Есть ли Бог?
- Не знаю.)



     Мнимозина машинально повернул ключ в замке зажигания и тупо уставился на свою руку, пытаясь сосредоточиться, найти точку опоры. Собрать вокруг нее мысли и поступки сегодняшнего бесконечного, насыщенного событиями дня. "Боль - сестра одиночества, и, если жить только болью, приходишь в вакуум и суицид. Надо обманывать, отвлекаться от боли," - перед глазами вновь и вновь падало большое тело Андрюхи Кастрата, и спокойно, без сочувствия смотрели глаза Гульфика, Коляна и Петровича.

- Они не пожалели Андрюху. Они не пожалеют меня, - решение пришло, и Мнимозина твердо выговорил. – Я не пожалею их.

     «Шестисотый» утробно заворчал мотором и, оставив на асфальте черные следы резины, сорвался с места и помчал вампира в Ряхино, к комнате с оружием.  Мнимозина, он же Никитенко, он же Лесничий, давя на газ, упивался мыслями о мести братьям по крови.

     Представил, как заполыхает после гранатометного выстрела матово-черный Лендровер Гульфика, как попытается выбраться через разбитое лобовое стекло разом растерявший глумливость вампир, как покривится от страха наглая рожа при виде встречающего автоматного ствола. Мнимозина возбужденно сглотнул и крепче сжал руль.

     Та еще картинка, когда Колян будет корчится у стены, не в силах упасть, пришиваемый к бетону бесконечными пулеметными очередями. "Очень длинные очереди. Я буду крепко давить на спусковой крючок, пока не отломлю, а потом добью гада ножом," - бормотал вслух Мнимозина, попеременно вытирая о брюки вспотевшие от возбуждения ладони.

     "А потом придет очередь насмешницы Джульетты. "Не мужчина! И поэтому можно не обращать внимания." Я вспомню эти слова, когда будешь ползать у ног, подобострастно заглядывая зелеными глазами в дырку глушителя, накрученного на ствол Стечкина." - Улыбка растянула красные, в синеватом налете губы Мнимозины, а нога еще придавила педаль газа.

- Оживаешь, - прокомментировал рядом скрежещущий бас.
      
     Мнимозина мгновенно втянул голову в плечи,  судорожно дернул рулем влево вправо, кое-как выправил машину  и, опомнившись, осторожно скосил глаза. В пассажирском кресле  вальяжно раскинулся Обломок.  Держал в правой руке зажженную сигарету и насмешливо пялился на Мнимозину.

- На дорогу смотри, - куражился, наслаждаясь растерянностью Мнимозины, Обломок. – Путь долгий. Хотелось бы доехать в целости. Тебя губит эксцентричность. Получать удовольствие от неторопливого вдумчивого созерцательного движения лучше, чем, истратив силы, добраться и увидеть, что в сущности ничего не достиг, но гораздо хуже кувыркнуться в дороге и не добраться даже до промежуточного финиша. Что ты болтал о страшной неотвратимой мести?

- Убью, всех и сразу, - зачастил, захлебываясь слюной, Мнимозина. – Гульфик насмехался, типа, самый умный, Джульетта-сука, Колян-сволочь! Почему его Андрюха Кастрат от твоей пули закрыл? Э… Это ты в Андрюху стрелял. И ты - гад!

     Мнимозина, отпустив руль, бросился на Обломка. Спинка сиденья не выдержала тяжести двух больших тел и опрокинулась назад, в глубину салона. Получив возможность широко размахнуться, Мнимозина принялся изо всех сил бить, хлестать, лупить кулаками, открытыми ладонями, локтями ухмыляющуюся навстречу ударам усатую рожу Обломка.

     Шестисотый Мерс продолжал мчаться, не сбавляя скорости, по асфальту, на повороте перелетел кювет и закувыркался, вырывая из земли целые пласты дерна и взметывая столбики пыли. Оставив позади исковерканный стометровый след, Мерс кувыркнулся последний раз и остался лежать вверх колесами.

     Ногами выбил дверцу и выбрался радостно скалящийся Обломок, следом показалась голова Мнимозины, но сильный удар носком ботинка загнал ее обратно в салон. Обломок открутил пробку с горловины топливного бака, полюбовался на струю вытекающего бензина и присел перед открытой дверцей.

- Помнится, ты продекларировал, что тебя не убьют. Типа, молодой, - Обломок изобразил мордой, слегка склонив ее набок, сочувствие. - А декларации всегда сбываются, точно наоборот. Поверь моему жизненному опыту. Если женщина на всех углах заявляет о своей верности, то, значит, голову ее мужа украшают развесистые рога; если мужчина доказывает вред алкоголя, готовься увидеть его пьяным «в дым», «в зюзю», «в соплю» и даже хуже. Спорят о свободе и запускают новую линию для производства наручников. Ваши депутаты клянутся бороться и победить   коррупцию, - и размер взяток подскакивает до беспредела, а президент кричит "держи вора!"

- Ты нечестно играешь, - донесся из машины голос Мнимозины. – У нас с тобой кровавый союз против Коляна.
- А брось, - Обломок притворно вздохнул. – Союзы великих держав распадаются. Зацикливаться на союзе двух вампиров смешно, тем более у меня к тебе счет: твой Никитенко закатал мне прикладом в грудь, ты не рассказал Коляну о моем существовании, и вот только что начистил лицо, нежное и чувствительное к грубым внешним воздействиям.

- Дай мне убить Коляна, потом убьешь меня.
- Точно придурок. «Белое солнце пустыни» смотрел? Классика жанра. Колян – мой! И Гульфик, который обещал тебе серебряную пулю, тоже мой. И, кстати, у тебя все одно ничего не выйдет: вымпиры не могут убивать друг друга. Как видишь, даже здесь ты бесполезен.

- Я могу заставить их мучиться, - Мнимозина лежал в салоне вниз головой. Ноги застряли в руле. Высвободить их мешала сработавшая подушка безопасности, но вампир еще пытался выбраться из передряги живым. – Я знаю их слабые места и болевые точки. Нажми пальцем…

- Даже не знаю, чем помочь. Лучше ты точно не станешь, нечего и упражняться в долголетии, - Обломок покосился на горловину бака. Бензин больше не лился. – Напомни, я назвал тебя сегодня тупым и ненужным? Назвал? Тогда ничего не могу поделать: у меня лицензия на отстрел именно таких.

     Макаров выплюнул серебряный слиток в переносицу Мнимозины.
- А роль контрольного выстрела сыграет огонь, - Обломок глубоко затянулся сигаретой и швырнул хорошо разгоревшийся «бычок» в напитанную бензином траву. - Прощай, брат.