Глава пятая

Я, НАВЕРНОЕ, ПТИЦА РУЧНАЯ, ТОЛЬКО ВОТ НЕТ РУК ДЛЯ МЕНЯ

    В пятницу погода слегка подпортилась: soleil скрыла плотная пелена туч, с океана подул пробирающий до костей ветер, и я, возвращаясь с завтрака, отметила, что народу на улице значительно поубавилось. Вытащив из шкафа купленное десять лет назад по случаю выпускного платье, похожее на перевернутый вниз бутон розы, где облегающая туловище зеленая ткань - стебель, а юбка. доходящая до колен, имитировала готовые вот-вот распуститься лепестки, я, еле натянув его на себя, убедилась, что не сильно растолстела с тех пор. Подобные фасоны, разумеется, шли в основном юным прелестницам, так что мне не помешало бы сменить стиль и начать выбирать что-то построже, соответствующее моему возрасту. Признаться, экстравагантной одежды в моем гардеробе висело не так уж много, однако порой на меня находило дурашливое настроение, и я, вырядившись во что-то броское, рисовала на лице узоры яркими красками и прогуливалась по улицам, ловя на себе восхищенные взгляды прохожих. Внимание абсолютно незнакомых людей и торопливо высказанные комплименты нивелировали гложущее чувство тотального одиночества, терзающее corazon de temps en temps и, пожалуй, это был мой способ борьбы с soledad, и если я доживу до преклонного возраста и останусь старой девой, никто не запретит мне шататься по Сиэддлю в расшитых пайетками шмотках и кайфовать от завистливого шипения тех, кто полагает, будто old women обязаны утратить стремление нравится и облачаться в бесформенные балахоны невнятного колера.
    Этот наряд мама купила мне в бутике дизайнерши Фаустины Лавуазье за громадную по тем меркам сумму, поэтому я до сих пор бережно храню его и дважды в год «выгуливаю», чтобы миссис Хэвенсберд не жалела о покупке, из-за которой нашей семье до следующей зарплаты родителей пришлось перебиваться макаронами и рисовой похлебкой. Джексон, обожавший тушенную в сметанном соусе кенгурятину, впал в неистовство, когда parents объяснили ему, почему мы не в состоянии позволить себе meat до конца месяца, и я, видя его пунцовую от едва сдерживаемой агрессии физиономию, посмеивалась про себя. Богачами назвать our family нельзя, - как и большинство населения Гомерики, мы жили в довольно просторных апартаментах, не брезговали продуктами с заканчивающимся сроком годности по скидкам, выбирались на природу, разбивая палаточный лагерь в горах, заказывали торты на дни рождения, но иметь более двух платьев от именитого дизайнера for me было непозволительной роскошью и, невзирая на то, что творчеством госпожи Лавуазье я восхищалась и даже получила ее автограф на обороте полароидного снимка, где мы с Фаустиной стоим перед витриной ее магазина в даунтауне, жаба душила меня всякий раз, когда я листала каталог и качала головой, глядя на пятизначные цены. Если параллельные измерения существуют, то в какой-то из бесконечного множества альтернативных реальностей я - внучка президента, секретничающая с самой Рафаэллой Бруно и выбрасывающая сумочки сразу же после выхода с ней в свет, но конкретно в этой системе координат я благодарна уже за то, что не скопытилась от неизлечимой болезни и не стала героиновой наркоманкой, торгующей за гроши собственным телом.
    - You are beautiful! - восторженно пробормотала сменившая свою мать за стойкой администратора семнадцатилетняя Аврелия, захлопав в ладоши. - Это же творение Фаустины из коллекции «Сады сокровенных желаний», выпущенное бог знает сколько лет назад!
    - Отдам его тебе в качестве благодарности за комплимент, как только вернусь с прогулки, - пообещала я, послав девчонке воздушный поцелуй. - Все равно оно жмет мне в груди. Не выбрасывать же сей шедевр на помойку!
    - Шутишь? - округлила глаза шокированная моей щедростью Роулинг-младшая. - Господи, мои подруги с ума сойдут, коль я заявлюсь на осенний бал в сшитом мадам Лавуазье костюме, а Тревор стопудово захочет со мной потанцевать!
    Улыбаясь, я зашагала в сторону пляжа, который обещал быть пустынным в столь ненастную погоду. Примроуз не сомневалась - this dress достанется ей. Ушлая малышка открыто заявляла, что выклянчит у меня жемчужину коллекции, едва вступит в возраст, когда сей предмет гардероба придется ей впору. Я, поначалу считавшая, что не comme il faut переносить ненависть к брату на его daughter, впоследствии убедилась, что пословица не врем, и от осинки мандаринки не рождаются: моя племянница, наглая, думающая только о себе, лишенная напрочь эмпатии, точная копия своего бесстыжего папочки, чьи закидоны я терпела большую часть своего детства, и относиться к ней со снисхождением лишь потому, что она - ребенок, к тому же близкая родственница, я не собиралась, особенно после того, как сия мерзавка прокралась в мою спальню, пока я принимала душ и покромсала мою любимую блузку, чтобы сшить плащ для своей куклы.
    - Ты что натворила? - поинтересовалась я, застав мелкую дрянь сидящей на диване с ножницами. - Кто тебе позволил рыться в моем шифоньере?
    - Я сама себе разрешила, - ответила, картавя, Примроуз, высунув от усердия кончик языка. - Ты же моя тетя! Не жадничай! Купишь себе другую кофточку! У тебя и так весь комод забит всякими  тряпками, и ты их редко носишь!
    - Вот оно что, - протянула я, осторожно забирая scissors и щелкая ими в воздухе. - Тогда, пожалуй, сегодня ночью, когда ты заснешь, я отрежу твою косу и присобачу себе на макушку в качестве шиньона. У тебя слишком густые волосы, отрастишь новые, не правда ль? You are my niece, so, keep calm и не закатывай истерик, когда проснешься похожей на страшилу.
    - Баба-а-а, - заверещала малявка, всерьез восприняв мой саркастический тон. - Ди угрожает мне!
    Примчавшаяся из кухни мама, всплеснув руками, повела захлебывающуюся от истерического плача проказницу умываться, а я, покромсав безнадежно испорченную блузку так, чтобы племянница не могла соорудить накидку для своей Синди, всю ночь писала тексты, ожесточенно тарабаня пальцами по клавиатуре, а утром невыспавшаяся и дерганая Примроуз закатила вернувшемуся из командировки daddy скандал, топая ногами и крича, что больше ни минуты не проведет in this terrible flat.
    - С тебя двести баксов за испорченную вещь, - фыркнула я, продемонстрировав Джексону пакет с тем, что осталось от рубашки из тончайшего шифона.
    - Ну и сука же ты, - не выдержал hermano, выковыривая из портмоне четыре сиреневые купюры номиналом в пятьдесят таллеров и швыряя их в меня. - She’s just a kid!
    - Хорошая отговорка, - парировала я и без раздумий влепила ему смачную пощечину. - Однако я больше не дам себя в обиду ни тебе, ни твоей придурковатой дочурке.
    Брат, хлопнув дверью, убрался восвояси, таща за собой демонстрирующую мне средний палец негодницу, а я, подняв с пола деньги, закрылась в своей комнате и долго разговаривала со стенами, представляя себя знаменитостью, у которой берут интервью. Объясняя невидимой Таре Джонс, сочувственно поддакивающей, почему права именно я, а не Джексон, я, выговорившись, успокоилась, хотя в груди меж ребер свербела застарелая обида, оставшаяся inside и после ежевечерних символических самоубийств, потому что новая я возникала не на пустом месте вместо отправляющейся в coffin Дикси Хэвенсберд, а нанесенные brother травмы, как горько мне ни давалось сие признание, являлись несущими конструкциями, избавит от которых способна лишь всесильная Смерть. Вся соль заключалась в том, что когда мне минуло двенадцать, этот остолоп, решивший заделаться блогером, вздумал снять пранк и, установив в моей комнате камеру, дождался когда я лягу спать и обрил мне голову папиной машинкой for shaving. Да, я сама неоднократно заявляла о своем желании коротко постричься и мечтала пощеголять с торчащими во все стороны прядями как моя кумирша Лесли Осборн, звезда телешоу, снискавшая популярность после того, как призналась, что родители заставили ее стать спортсменкой, и ей пришлось заявить на них полицию за моральное насилие, но одно дело, когда ты сам идешь в парикмахерскую и просишь квалифицированного специалиста кардинально поменять имидж, и совсем другое пробудиться от назойливого тарахтения бритвенного прибора, раздающегося прямо возле уха, обнаружить разбросанные по ковру волосы, взревывающего аки орангутанг идиота, тычущего камерой прямо в лицо и, проведя ладонью по затылку, ощутить колючую щетину намного короче той длины, которую планировала оставить.
    Шок, в котором я пребывала, отнял все силы. Вскочив на ноги, я уставилась в пространство перед собой, не имея возможности пошевелиться, выразить обуявшие меня эмоции, словно my brain окаменел, а тело заточила в глыбу льда Снежная Королева. Теплившихся in chest всполохов слабой энергии хватило ровно на то, чтобы ровно, поверхностно дышать, пока heart остервенело качало кровь, готовое взорваться водородной бомбой и разнести ко всем чертям не только Сиэддль с его вечно пасмурным небом, но и соединенные штаты Гомерики, омываемые Великим и Пангейским океанами. Уже тогда из подсознания на поверхность полуразложившимся и распухшим от газов утопленником всплыло понимание того, что my tears вряд ли что-то изменят. Джексон - полнейший психопат и не осознает, что совершил дурной поступок, даже если небеса воззрятся на него в немым упреком. Ему неведомо такое понятие как «личные границы», посему сотрясать воздух криками - затея такая же бессмысленная, как и потуги вычерпать воду из пруда с помощью дырявого ведра.
    - Do you like my new haircut? - орал, прыгая на одной ноге брат и, повернув айфон так, чтобы в кадр поместились мы оба, скорчил забавную рожицу и прокомментировал: - Теперь тебя не отличить от милашки Осборн, которой ты так восхищаешься. Можешь не благодарить!
    Родители, прибежавшие на шум, среагировали моментально. Отец отобрал смартфон с навороченной камерой, продал его и, вручив хулигану старый кнопочный телефон, заверил, что summer vacation Джексон проведет в лагере для трудновоспитуемых подростков среди подсевших на кокаин малолеток. Мама, дозвонившись до одной из своих подруг, попросила ее дать координаты лучшего стилиста, который приведет мою внешность в более-менее презентабельный вид. Просвечивающая сквозь блестящие, походившие на шерстку бульдога hair кожа придала мне схожести с плешивой обезьяной, подравшейся с сородичами за банан, ушные раковины, не скрытые ниспадающими на плечи локонами, торчали безобразными локаторами, а лицо приобрело форму ромба из-за скул, резко обозначившихся on my face. Несколько ночей я проплакала в подушку, разыгрывая перед членами семьи стойкого оловянного солдатика, не сгибающегося от вражеских ударов. Во-первых, я не хотела расстраивать и без того пребывающую в перманентном стрессе мать, работающую и одновременно занимающуюся хозяйством, а во-вторых, на плаву меня держало нежелание доставить удовольствие брату, ожидавшему от меня неоднозначной реакции. Пускай до него с опозданием дойдет, что играть по его правилам я не стану никогда, и вероятность того, что our planet сойдет с орбиты, столкнется с Аресом, Афродитой или вовсе улетит за пояс астероидов, гораздо выше, чем риск нашего примирения в любой из существующих вселенных. Я не святая дева и забывать обо всех испытаниях, которым меня подвергли против воли, не собираюсь.
    Тратить внутренние ресурсы на месть - тоже не тот путь, по которому я пошла, став старше и набравшись ума из книг по психологии. После той выходки я воспринимала brother исключительно в качестве надоедливой мухи, влетевшей в дом через распахнутое настежь окно: не отвечала на заискивающее «good morning, sis», вела себя так, будто ничего криминального не произошло, но как только поведение hermano выходило за рамки приличий, я, размахиваясь, била его ладонью по лицу, чтобы у него, как у подопытного кролика, выработался рефлекс, сигнализирующий, что slap in the face светит ему в случаях, когда он перегибает палку.
    - Ай! - воскликнул он, впервые заработав оплеуху, попытавшись съесть мой кусочек кекса с грецкими орехами. - Больно! Разве ты не на диете? Тебе не помешало бы сбросить пару кило!
    - It’s not your business, moron, - отчеканила я, испепелив Джексона полным презрения взглядом. - Держи свои грабли подальше от меня и моих вещей.
    Конечно, далеко не сразу this stupid fool сложил два и два и уразумел: вторжение in my bedroom без предварительного стука, пощипывание за складки на боках и распевание похабных песен неостроумных рэперов чревато расцветающими под глазами фингалами, а иногда, если он начинал вести себя как распоследний мудак и обзывал беспокоящуюся за нас маму кудахтающей клушей, я, надев на все пальца правой руки тяжеленные кольца, поворачивала их узорами вниз и оставляла на щеке не просто крошечный синячок, а рану с рваными краями, по заживлению трансформирующуюся в едва заметный, похожий на червячка рубец. Я никогда не унижала себя объяснениями, не предпринимала попыток перевоспитать мудака, просто защищала себя и то, что было мне дорого, и очень скоро у hermano стало дергаться веко при моем появлении, он начал возвращаться в квартиру как можно позже, чтобы не сталкиваться со мной лишний раз. Полагаю, его пугало то, с каким равнодушием я лупила его - аки выносящий приговор судья, не позволяющий личным мотивам возобладать над торжеством of justice. Parents же не вмешивались в наши выяснения отношений, а отец как-то, думая, что их никто не слышит, намекнул супруге, что дочерью им следует гордиться, когда как из сына получился охламон, перебивающийся нерегулярными заработками и прожигающий vida на тусовках, где помимо льющегося рекой алкоголя змеятся по стеклянным столешницам белые дорожки влияющих на психику веществ.
    Справив совершеннолетие, Джексон женился на Келли Уолбридж, фитнес-тренерше, больше похожей на силиконовую утку, нежели на человека, и когда та, разродившись Примроуз и мертвым мальчиком, едва восстановившись, захомутала какого-то богача и скрылась в неизвестном направлении, brother остепенился, устроился на одобряемую обществом работу, приносящую стабильный доход, но я продолжала настаивать на том, чтобы он нанимал для своей дочурки сиделку и не смел обременять перенесшую на ногах микроинсульт маму бесконечными просьбами позаботиться о дурно воспитанной внучке, разрушившей половину гостиной, еще недавно пахнущей ремонтом. Скорее всего, кто-то посчитает меня мелочной сукой и злопамятной стервой, но я решительно не желала, чтобы шикарное платье перекочевало в алчные ручонки племянницы, не заслуживающей снисхождения с моей стороны, так что я с радостью презентую детище гениальной Фаустины Лавуазье доброжелательной Аврелии Роулинг и не без удовлетворения понаблюдаю за катающейся по полу капризулей, когда та, лет эдак через пятнадцать бесцеремонно вломится к нам и тоном спесивой инфанты потребует предоставить для своего выпускного наряд из коллекции «Gardens of secret desires» и узнает, что я оставила его маминой подруге из Маусвилля в далеком 2103 году, и ей придется довольствоваться сшитым в ателье из куска атласа костюмчиком, потому что ни я, ни мои родители не будем вскладчину приобретать дизайнерские шмотки для неблагодарной злючки, а мой братюня - какая досада! - не имеет машинки, печатающего таллеры, стоит лишь нажать на красную кнопочку. Пожалуй, ради вытянувшейся от ярости мордашки Примроуз стоит дожить до сорокачетырехлетия, если не произойдет чуда, и эта несносная паршивка не переменится в одночасье, в чем я, учитывая подходы Джексона к education, очень сомневаюсь.