Веточка

Ярко светила луна, и лес чернел по обе стороны от шоссе, безмолвный и таинственный, как ночной океан. Мелькали, проносясь мимо, светлые березовые стволы, окутанные прозрачным туманом, как невесты – фатой. И темные, кряжистые – дубовые. И разлапистые силуэты молодых елок. И черные островки кустарников. Деревья подступали почти к самой дороге, словно готовясь поглотить ее. Лес – стихия грозная и древняя. Но я его не боялся. Мой дедушка был лесником, и сколько тропинок исходили мы вместе, забираясь в самые дикие чащи – не счесть.
Я расслабленно вел машину, придерживая руль одной рукой. А другой – крутил настройку приемника, надеясь поймать какую-нибудь музыку. Но радио молчало. В ветровое стекло лилось призрачное, серебряное сияние и сверкали россыпью звезды. Отчего казалось, что я не еду по ночной дороге из гостей, а лечу на ракете сквозь открытый космос. Видение, мелькнувшее в свете фар, заставило меня ударить по тормозам раньше, чем я сообразил, в чем дело. Я съехал на обочину и включил аварийные огни.
Маленький синий форд врезался в дерево на полном ходу. Обойдя его полукругом, я заглянул в машину – и меня затрясло. Даже не проверяя пульс, я видел, что водителю – молодой женщине – уже не помочь. Но все-таки прикоснулся к ее холодному запястью – и отпрянув, растерянно огляделся. Чуть поодаль, похожий на сломанную куклу, лежал ребенок. Мальчик лет пяти в шерстяном костюмчике. Больше я ничего не заметил, кроме его неестественной позы. Но ребенок был жив и даже слегка постанывал, а может, тихо плакал.
Вообще-то, я из тех мужчин, которые при виде крови падают в обморок. Но сейчас я не мог себе такого позволить. Пока я дрожащими руками доставал из кармана телефон, пока набирал номер службы спасения и, запинаясь, объяснял оператору, где нахожусь и что случилось – драгоценные минуты утекали. Пока бегал в свою машину за аптечкой и – очень осторожно, потому что ребенок был, казалось, весь переломан – пытался оказать первую помощь – из маленького тельца уходила жизнь. Каким-то обостренным чутьем я это ощущал – что еще чуть-чуть и будет поздно. Вероятно, уже поздно...
И тогда я сделал нечто странное. Нечто такое, чего сам от себя не ожидал. Я отломил веточку от ближайшего куста и зажал ее в зубах.
Как будто повторялся тот далекий вечер, без малого двадцать лет назад, когда мы с дедом шли вдоль такого же темного шоссе, и так же резко выделялся в небе белый круг луны, и, словно политый рыбьим жиром, серебрился асфальт. Лисенка сбили на наших глазах. Все произошло в один миг – на огромной скорости навстречу нам пронеслась машина, и маленький зверек отлетел на обочину. У меня в ушах еще долго стоял его жалобный визг. Мы с дедом приблизились. Малыш умирал, его задние лапки были полностью раздавлены, а рыжая шерстка, мягкая, как пух, намокла и потемнела от крови. Он как-то странно корчился и, поскуливая, крутил головой.
- Скорее! – я ухватил деда за рубашку и потянул так сильно, что чуть не оторвал рукав. – Надо отнести его к врачу.
Но дедушка только грустно покачал головой.
«Он уже не жилец», - означал этот жест.
Я не хотел верить. Хотя в глубине души поднималось отчаяние – и страстное желание хоть как-то прекратить страдания крошечного существа. Я видел, что и дед раздумывает над этим. Ружья у нас не было. И все, что он мог сделать – это поднять с дороги большой камень и... Но я не успел додумать эту страшную мысль до конца, потому что со стороны окутанного  темнотой леса послышался какой-то шорох. Мы торопливо отступили за ближайшие кусты.
Из-за деревьев на освещенную луной обочину вышла взрослая лиса. Посмотрела на малыша и, пригнув морду к земле, подхватила с лесной подстилки веточку. Короткую, с двумя резными листьями – я почему-то запомнил ее отчетливо. Так и стояла с веткой в зубах, глядя на детеныша немигающим взглядом. 
Вдруг как будто из-под земли вырос столб яркого белого света. А может, он спустился с неба. Я едва успел моргнуть. Он казался живым, этот свет, переливался и тек, и медленно перемещаясь, направлялся к лисенку. Добрался – и окутал его целиком. На мгновение сияние сделалось голубым, вспыхнуло так, что я зажмурился – и пропало. А лисенок вскочил на все четыре лапы и, как ни в чем ни бывало, потрусил вслед за мамой-лисой обратно в лес.
Наверное, час спустя я вновь обрел дар речи. К тому времени мы с дедом уже вернулись домой и пили горячий чай на терраске.
- Дедушка, что это было? – спросил я. – Там, в лесу.
- А, - он задумчиво пожевал губами, - это... Это такая лесная магия. Я наблюдал нечто подобное пару раз. Веточка, свет – и умирающий зверь как новенький. Один раз олень спас таким образом другого оленя. Вернее, олениху. Ее ранили охотники... тяжело ранили...  и она лежала как мертвая. У нее уже мухи ползали по глазам. В другой раз... ты удивишься, Марек... но заяц вылечил кабанчика. Его тоже сбила машина на дороге. Совсем небольшой полосатый кабанчик, еще сосунок, месяца полтора, не больше.
Потрясенный услышанным, а главное – недавно пережитым, я забросал его вопросами.
- А как они это делают, дедушка? Читают какое-то заклинание? О чем они думают? Какая нужна веточка?
Но дед лишь пожимал плечами.
- Не знаю. Как делают... А вот так, берут и делают. Кто ж их, зверье лесное, разберет? Какие еще заклинания? Звери не умеют говорить. Думать они тоже не могут. Мысли состоят из слов. А как раз слов-то у них и нет. А с какого дерева ветка? Да вроде с любого. Олень в тот раз откусил ее с орешника. А лисица подобрала дубовую. Заяц... не помню. Да зачем тебе?
А я и не знал зачем. Так, любопытство. Дети – да в общем-то, и взрослые – жадны до всего необычного. А сейчас я сам стоял над телом умирающего ребенка, сжимая веточку в зубах и умоляя неизвестно кого спасти жизнь несчастному мальчику и, если это возможно, оживить его мать. Пусть я человек, а не зверь лесной, но разве не все мы вышли когда-то из леса? Разве не сохранили его в наших сердцах, может быть чуточку, в самом потайном уголке, но сберегли?
Конечно, мне не узнать, о чем думали эти животные. Скорее всего, ни о чем. Но они верили – а точнее, доверяли – Богу, лесу, самим себе. Их наивная молитва творила чудеса исцеления. И усилием воли я отключил разум. Осталась только вера. Слепая, глупая вера в доброе волшебство.
И взметнулся у моих ног столб ослепительного белого огня...