О значении Боевого Духа

Из воспоминаний ветерана двух мировых войн, офицера Генерального штаба Российской империи А. А. Самойло. Господа офицеры.

Concordia parvae res crescent, discordia et maximae dilabuntur (1)

Важнейшей характеристикой состоянии армии противника, как преподавалось офицерам, обучающимся в Академии Генерального штаба Российской империи, являлся её моральный дух. Такому понятию, как моральный дух, традиционно придавалось большое значение именно в русской армии, по сравнению с австро-венгерской или немецкой.

Участник Великой Отечественной войны 1941-45 гг. генерал А. А. Самойло, через полвека после окончания Академии Генерального штаба Российской империи, так вспоминал защиту своей дипломной работы по теме «О значении на войне морального элемента».

« – Скажите, поручик, – обратился ко мне после моего доклада присутствовавший на нём крупный военный теоретик дореволюционной России Генрих Антонович Леер, – если бы при действиях на высоких, покрытых снегом горах вам предложили выбрать полк, натренированный в таких действиях, или полк без необходимой практики, но с высоким моральным духом, – какой бы полк вы предпочли?

– Предпочёл бы полк, сильный своим духом, – ответил я и сослался на переход через Альпы Суворова, войска которого, конечно, специальной подготовки не имели.

– Тогда я вам задам вопрос на примере более близком к вашей обычной обстановке,

– продолжал Леер. – Перед вами широкая и глубокая река, а у вас один полк из людей, умеющих плавать, а другой – из людей, не умеющих плавать, но сильных духом. Какой полк предпочли бы вы?

– Ваше высокопревосходительство, а полки какой национальности? – спросил я.

– Ну, положим, что полк, умеющий плавать, немецкий, а другой – русский.

– Я предпочту русский полк! – ответил я. – Потому что при некоторых местных условиях, например, в лесистой местности, смекалистые русские солдаты найдут возможность переправить через реку не только себя, но и пулемёты, пушки, обозы, а немцы, при такой неожиданности, возможно, и спасуют.

– Ну зачем же вы такого плохого мнения о немцах? – с оттенком некоторой обиды возразил Леер. Только тут я сообразил, что Леер-то – немец, и невольно смутился, ибо совсем не собирался своими ответами задевать его национальное достоинство. Я хотел только подчеркнуть своё убеждение в том, что наши русские солдаты по своим моральным качествам являются лучшими в мире». (2)

Законодатель военной науки в Академии Леер ограничивал область этой науки одной лишь стратегией. В этом он был единодушен с главным светилом тогдашней Германии – Мольтке Старшим, который утверждал:

 «Стратегия – больше, чем наука; это перенос знания в практическую жизнь, дальнейшее развитие первоначальной руководящей мысли в соответствии с постоянно меняющейся обстановкой. Стратегия – это искусство действия под гнётом труднейших условий».

Последователями Мольтке были военные мыслители Германии Шлифен и Людендорф. Преподавание военных наук находилось под сильным давлением западноевропейских и, особенно, германских доктрин.

Каждый выпускник Академии Генерального штаба Российской империи должен был уметь работать подолгу с подлинными документами Статистического управления, собирая точные материалы, составить план материального снабжения своих войск, разработать маршруты их сосредоточения для решающего боя и обеспечить ход сражения надлежащими оперативными распоряжениями. Вся эта работа должна была сопровождаться собственноручно составленными картами, схемами, расчётами.

В биографиях военачальников высокого ранга периода Второй мировой войны, причём воюющих по обе стороны фронта, например – маршала РККА Б. М. Шапошникова, командующего армией Финляндии Карла Маннергейма, генерала П. Краснова – в графе «образование» отмечена учёба в Академии Генерального штаба Российской армии. Ещё большее количество военных, учившихся в стенах Академии, было среди участников Первой мировой войны – Брусилов Алексеев, Марков, Каледин, Лебедев и др.

Учиться в Академии стремились офицеры из всех родов войск армии, казачества и флота, за честь пройти здесь обучение считали для себя представители императорской фамилии. Располагалась Академия на Английской набережной в Санкт-Петербурге, вблизи Николаевского или Благовещенского моста, который в наши дни называется «Мост лейтенанта Шмидта». Из выпускников академии формировался не только корпус офицеров Генерального штаба, перед ними открывалась широкая дорога на дипломатическом поприще, в ведомствах внутренних дел и даже народного просвещения.

Одним из правил поведения в Академии, которое неукоснительно соблюдалось в учебном процессе, было недопущение недобросовестного отношения к своим обязанностям. Строго наказывались обман преподавателей и товарищей по учёбе. Рассказывали такой случай. Преподаватель – генерал, принимал у офицера зачётное задание, где докладчик должен был с помощью самостоятельно выполненной огромной топографической карты проиллюстрировать показатели по австро-венгерской статистике.

– Вы собственноручно начертили эту карту? – спросил генерал.
Офицер торжественно это подтвердил.

– Странно, – заметил генерал, – кажется, эта карта уже была представлена мне в прошлом году.

– Это, вероятно, оттого, что я перечертил её с карты моего товарища, – в некотором смущении оправдывался офицер.

– Вы можете дать мне слово, что перечерчивали сами?


– Конечно, Ваше превосходительство, – офицер приободрился, надеясь, что уже смог выпутаться из двусмысленного положения.

– В таком случае объясните мне, зачем вы перечертили вот этот маленький крестик, который я поставил здесь в прошлом году? – жёстко спросил генерал.

Это был удар, который определялся даже специальным термином времён Римской империи, который звучит – «Последний смертельный удар», связанный с обычаем в римском Колизее, где император, опуская большой палец руки вниз, тем самым давал позволение гладиатору – победителю – последним ударом оборвать страдания побеждённого.

Через два дня офицер был отчислен обратно в полк с формулировкой – «как человек, не дорожащий честью офицера». (3)

Любопытен своими подробностями об армии противника доклад А. А. Самойло по итогам его командировок в начале XX века, где ему была поставлена задача изучать не только технические возможности вооружений различных армий, но и традиции военного дела, а самое важное, боевой дух солдат разных стран. Он ездил в начале XX в Австро-Венгрию, в том числе на императорские манёвры в район озера Балатон, и на тирольские манёвры, в районе Боцен-Гриес, проводимые командующим австрийской армией Конрадом фон Гетцендорфом.

«Эта командировка стоила мне многих физических усилий», – вспоминал он через много лет в своей книге. «От конечной железнодорожной станции Bozen Gries до района манёвров в Альпах пришлось идти пешком по горам – 20 километров туда и столько же обратно, спать под открытым небом из-за невозможности с моими документами появляться в гостинице», – вспоминал спустя полвека бывший разведчик – царский генерал Первой мировой войны. (4)

Самой неоднородной по этническому составу была в Первую мировую войну Австро-Венгерская армия, что изначально определяло её слабость и внутренние противоречия.

«Один взгляд на этнографическую карту Австро-Венгрии начала XX века показывал, как остро сложилась здесь германо-славянская проблема. Большинство населения состояло всё же из славян. В 1906 году в Нижней палате австрийского рейхстага было 233 депутата от австрийских немцев и 259 депутатов славян. (5)

Признание австрийских немцев за господствующую национальность наталкивало на мысль об объединении их с немцами Германии, но сама Германия опасалась, что это усилит католический юг по сравнению с протестантским севером.

В Венгрии, где национализм мадьяр подавлял румын, хорватов и словаков, политическое положение мадьяр было прочнее, чем немцев в Австрии. Внешнее положение Венгрии определялось интересами аграрных групп, а для них была опасна конкуренция Сербии и Румынии.

Ещё большее осложнение представляло численное превосходство хорватов и сербов в землях к югу от Венгрии и вдоль Адриатического побережья, при Фиуме – единственном венгерском порте, лежавшем на Кроатском побережье. Южно-славянские чувства поддерживались расчётами на Сербию, а сербские победы во 2-й балканской войне сильно повлияли на Хорватию, особенно на Боснию и Герцеговину. Присоединение их к Австро-Венгрии в 1909 году было поражением политики России, заставившим Австро-Венгрию сильнее опереться на Германию.

Острота балканской проблемы особенно усилилась в последние предшествующие войне годы. Приём Италии в 1888 году в Тройственный союз, открыто предусматривавший взаимную помощь против России, служил противовесом союзу Франции с Россией, с которой, конечно, Австро-Венгрия не могла вступить в единоборство при своём непрочном политическом тыле. Мало этому благоприятствовала внешняя и внутренняя политика Австро-Венгрии, строившаяся на принципе divide et impera, т. е. "разделяй и властвуй".

Во главе монархии стоял император Франц-Йосиф, наследовавший свою власть в политической обстановке насильственной германизации страны. В то время, о котором идёт речь, он был уже 84-летним старцем, осуществлявшим свои империалистические полномочия в Австрии через министров, им назначаемых и не зависимых от рейхстага. Другим было его положение как короля Венгрии, строго выполнявшего под наблюдением венгерского парламента свои конституционные обязанности.

Франц-Йосиф был немец, консерватор, потомок гордых Габсбургов, представитель господствующей немецкой национальности. Новых потребностей жизни не признавал, идее федератизма был чужд, военного дела не понимал. Союзником императора Вильгельма его сделала политическая необходимость. Атмосфера лести, окружавшая пруссака Вильгельма, не заражала Франца–Йосифа. В отношениях со своими приближёнными как военными, так и гражданскими сановниками, он свято хранил свой традиционный природный этикет.

Наследный эрцгерцог Франц-Фердинанд был тоже немец, но с горячим, упрямым и резким характером и солдатскими чувствами. Он являлся ярым представителем агрессивного австрийского милитаризма, хотя министр иностранных дел Австрии Чернин утверждал, что Франц-Фердинанд искал примирения с Сербией и Румынией.

Несмотря на внешнюю дружбу с императором Вильгельмом, Франц-Фердинанд не был склонен идти на поводу у последнего. Общим австро-венгерским министром иностранных дел был граф Берхтольд. Он считался бездарным дипломатом в противоположность предшественнику, даровитому Эренталю, инициатору аннексии Боснии и Герцеговины и постройки Санджакской железной дороги через Боснию и Сербию, способствовавшей сильному сближению Австро-Венгрии с Германией.

Начальник генерального штаба Австро-Венгрии генерал Конрад фон Гетцендорф считался выдающимся военачальником. Его авторитет признавался даже и всей военной Германией. По мнению Людендорфа, он был искусным вдохновителем всех операций во время войны. Но, к несчастью для себя, стоял во главе армии, не способной осуществлять эти операции. Конрад считался особым знатоком горной войны, опыт которой он приобрёл, командуя дивизией в Тироле. Конрад придавал, однако, большое значение итальянскому фронту, даже в ущерб русскому, в чём сильно расходился с начальником германского генерального штаба Фалькенгаймом.

В 1916 году в целях обеспечения итальянского фронта Конрад снял часть сил с русского участка, чем облегчил Луцкий прорыв войсками нашего Юго-Западного фронта. Это катастрофическое для Австрии поражение подорвало престиж Конрада в глазах капризного и малоопытного в военных делах императора Карла, и Конрад был уволен со своего поста.

Император Карл – молодой, недалёкий, неопытный политик, маловыдержанный, беспокойного эгоистического характера – много способствовал разрушению империи.

Главой венгерского правительства являлся граф Тисса, упорный и сильный сторонник мадьярского главенства в дуалистической Австо-Венгрии. Он стоял за союз с Германией, был ярым сторонником революции и стремился к присоединению Сербии. В отставку он ушёл из-за столкновений с Карлом.

 После убийства Франца-Фердинанда высказывался за простую карательную экспедицию в Сербию, но не за войну с ней. Любопытно отметить, что к самому акту убийства наследника престола Франца-Фердинанда отнеслись совершенно равнодушно и император, и австрийский совет министров, и тем более венгерское правительство в лице графа Тиссы.

Ультиматум Сербии был поэтому скорее делом рук императора Вильгельма. За это говорило и то, что Германия объявила войну России на пять дней раньше Австро-Венгрии, а также и нерешительность последней, ждавшей с ультиматумом целый месяц.

Формально зачинщиком войны всё же осталась Австро-Венгрия, что и дало Румынии повод не включаться в войну. Германская армия, кичась своей военной подготовкой, относилась свысока к австро-венгерским вооружённым силам. По союзническому долгу и в своих собственных резко эгоистических интересах немцы нередко выручали австро-венгров, но при этом не упускали случая третировать их». (6)

Оценка не только боеготовности, но и морального духа армии неприятеля приобретала важное значение по мере приближения вооружённого конфликта. Характеристика армий различных стран накануне Первой мировой войны раскрывает причины итогов многих сражений. Офицер Генерального штаба, вспоминая в 1915-е годы свои служебные зарубежные командировки на рубеже XIX–XX веков, понимал, что его впечатления могут представлять интерес и для будущих поколений:

 «Я считаю не лишним поделиться с читателями впечатлениями, вынесенными мною из этих поездок. Речь пойдёт главным образом о французской и германской армиях. Меньше я буду касаться армии итальянской, а особенно – английской.

Во время моих поездок во Францию на меня большое и неожиданное впечатление произвели деловые качества французского офицерства и вообще весь облик французских войсковых частей и их оснащённость высокой техникой.

Любовь к родине, аккуратность, организованность, даже дисциплинированность – не в нашем, однако, смысле старой вымуштрованной дисциплины, – вот характерные черты французского офицерства. Бодрость духа, весёлость, жизнерадостность – эти типичные черты нации проявились и в чертах армии. Здесь так же, как и всюду в стране, не скрывались нелюбовь к немцам, скептическое отношение к англичанам, симпатия к нам, русским. Все отмечаемые мною достоинства французская армия проявила и в боевой обстановке, на войне.

К сожалению, на французской военной доктрине очень отзывалась боязнь людских потерь, как результат сильного сокращения народонаселения. На парижских улицах офицеры встречались реже, чем на берлинских и венских, и они отнюдь не имели того надменного вида, который так характерен для немецких, а особенно прусских офицеров.

Что касается итальянской армии, то ознакомление с ней считалось необходимым лишь поскольку она была частью вооружённых сил Тройственного союза. Мнение об итальянской армии, составленное на основании короткого наблюдения её в мирное время некоторыми экспертами, а также из близкого знакомства с итальянскими офицерами, было не из лестных.

Во время войны итальянские войска отличались малой устойчивостью и слабой дисциплиной. Этот мой взгляд подтвердился не только ролью итальянской армии в Первую мировую войну, но и в период Великой Отечественной войны 1941–1945 гг., участием её совместно с немецкими фашистами в боях против Советского Союза. Впрочем, когда дело касалось непосредственной защиты своей страны, то итальянцы нередко проявляли организованность, мужество и даже героизм.

С особым уважением итальянцы относились к "берсальерам", составлявшим двенадцать полков, это были отборные части. По своей организации они отличались от других родов пехоты, резко выделяясь натренированностью в ходьбе. Они могли развивать беглый шаг, делая по 140 шагов в минуту и выдерживали этот темп без заметной усталости на протяжении целых часов. Я был свидетелем того, как они в обычных условиях проходили по 40 километров за 8 часов.

Необходимыми чертами офицерского состава считались преданность правительству и своей профессии, выдержанность и такт. Офицеры жили в дружбе между собой и пользовались симпатиями населения.

Особый род военной, или, точнее, военно-полицейский службы лежал на так называемых "карабинерах". В карабинеры подбирались красивые и статные молодые люди. Ходили они попарно по дорогам, по оживлённым местам; находились на железнодорожных станциях и пристанях как представители государственной власти. Наряду с наблюдением за общественной безопасностью в качестве местной полиции карабинеры выполняли и военные обязанности, сообразно чему подчинялись и министерству внутренних дел, и военному командованию. Карабинерам была присвоена особая форма одежды с эполетами и аксельбантами.

Примечательный факт, что с помощью аксельбантов карабинеры связывали руки арестованным лицам. Карабинеры отличались вежливостью и охотно давали тем, кто к ним обращался, разного рода советы и указания. Вообще вежливость – отличительная черта итальянца, выказываемая им повсюду: в домах, в общественных местах, на улицах. К этому надо присоединить весёлый нрав, чем итальянцы не упускают случая похвалиться, ссылаясь на пословицу: Uomo allegro il ciel l,aiuta или Chi ride leva i chiodi dalla bara, – что переводится, соответственно, "Весёлому помогает Бог" и "Смехом можно вытаскивать гвозди из гроба".

 Обращают на себя внимание приветливый вид и жизнерадостность населения (чему немало способствует природа и климат), прирождённая грация и физическая стройность итальянцев. Чтобы просуществовать, неаполитанский бедняк должен был трудиться с утра до ночи, а значительная часть бедноты – lazzaroni – была совсем бездомной. Столь низкой заработной платы, как в Италии, не знала, кажется, ни одна страна в Западной Европе.

Рядовой итальянец вынослив, нетребователен к пище, привычен к скромному образу жизни, стоек в борьбе с бедностью – этим обычным уделом рабочего класса и крестьянства в буржуазных странах. Нельзя было, разумеется, не заметить огромной, бросающейся в глаза разницы между имущими классами и беднотой. Это всюду в тех крупных городах Италии, которые мне пришлось посетить, как в центре их, так и на окраине.
               
На улицах Лондона редко можно было встретить офицера в начале века. Очевидно, английские военные предпочитали появляться в штатской одежде. Военная профессия не в почёте у населения. Нередки взгляды на офицеров, как на людей, лишённых порядочности (джентльменства).

Со своей стороны, офицеры не пренебрегают заниматься торговлей, как почётной профессией. Впоследствии во время интервенции 1918–1920 гг. я наблюдал эту склонность у английских офицеров в Архангельске.

 На окраинах Лондона царила нищета, выделявшаяся особенно резко по сравнению с роскошными зданиями в центре и в фешенебельных частях города и богатыми особняками среднего сословия, населяющего предместья. Познакомившись с одним английским офицером в отеле, после осмотра магазина Офицерского потребительского общества, мы посетили Вестминстерское аббатство и могилу Ньютона, на которой я прочёл надпись на латыни: Sibi congratulentur mortals tale tantumque exstigisse humani generis decas, – что в переводе звучит: "Пусть гордятся смертные люди, что существовало такое украшение рода человеческого".

Пристально интересуясь всесторонним развитием своего компаньона офицера, я затронул однажды и вопрос о его, по-видимому, крепком физическом здоровье. Я сказал при этом, что немцы недостаточное физическое воспитание английской молодёжи приписывают географической оторванности их страны от континента, обусловившей скорее торгово-индустриальное развитие народа, чем военно-физическое, господствующее на континенте с его непрерывными войнами.

Самодовольно смеясь, офицер ответил, что это было, но прошло. Опыт Крымской войны, а особенно недавней южноафриканской, уже понудил английское правительство резко изменить такое положение. "Как раз, – сообщил он, – в прошлом, 1907 году, по примеру Германии, приняты меры по усилению школьной медицины", а заботы по физкультурному развитию страны, особенно в школах гражданских и военных, принятые с 1899 года, уже дали большие положительные результаты.

В течение двух недель, проведённых в Англии, я, конечно, лишь весьма поверхностно мог выполнить поставленную себе задачу. Надо сказать, что с посещением Англии связана моя последующая работа по составлению аэрологического обзора Британских островов. Известно, что с появлением авиации изучение климатических особенностей различных стран приобрело весьма существенное значение». (7)




Источники.

1 - В согласии и дружбе растут малые государства, в несогласиях и ссорах разрушаются и величайшие. – Перевод с лат.

2 - Самойло А. А. Две жизни. – С. 64–65.

3 - Самойло А. А. Две жизни. – С. 55–60.

4 - Самойло А. А. Две жизни. – С. 118.

5 - Цифры народонаселения Австро-Венгрии периода Первой мировой войны: в Австрии 9 миллионов немцев; 6 миллионов чехов и словаков; 4 миллиона поляков; 3 миллиона русских; 1 миллион словен; 700 тысяч сербов и хорватов; 700 тысяч итальянцев и 200 тысяч румын. В Венгрии 10 миллионов мадьяр с 1 миллионом евреев; 2 миллиона немцев; около 2 миллионов словаков; почти 3 миллиона румын; около 3 миллионов сербов; 400 тысяч русских. (Самойло А. А. Две жизни. – М.: Военное издательство Министерства обороны Союза ССР. 1-я типография им. С. К. Тимошенко, 1958. –  С. 120. – 275 с.).

6 - Самойло А. А. Две жизни. – М.: Военное издательство Министерства обороны Союза ССР. 1-я типография им. С. К. Тимошенко, 1958. –  С. 119-126. – 275 с.

7 - Самойло А. А. Две жизни. – М.: Военное издательство Министерства обороны Союза ССР. 1-я типография им. С. К. Тимошенко, 1958. –  С. 100-102. – 275 с.