Кажется, сон

        Я поднимался по лестнице старого дома на второй этаж, в мастерскую. Подвывал холодный февральский ветер. Камин зажигать не стал, просто плюхнулся в кресло посреди комнаты, налив себе полстакана пуаро, закутавшись в плед.  Звали меня тогда Жаном Пьером, я помню двух женщин, с которыми жил поочередно в Нанте, в низовьях Луары, за замком герцогов Бретонских, на улице Сюли. Дети разъехались. И мы с женой Мари остались одни. Меня окружали полотна, на полу и стеллажах. И всё раскрывалось в образах и звуках города, порта, наполненного торговыми парусниками, в запахах моря, пирогов, моллюсков, любимого белого вина гро план.  Потом успокоилось, смолкло. Перед глазами медленно проплыли картины раннего детства, моей мамы, удушающей отца, мягкого и доброго человека, вспышки её ревности и последние бормотания о собственном величии, смерти отца, лежащего около кровати с пустым стаканом в руках. Себя помню плохо, женился рано, много писал, но никому это было не нужно. Любимые модели, Даниэль и Бабет, позировавшие мне, исчезли в пространстве, как и первая жена Сесиль с дочерью. Кажется, они перебрались в Париж.
        В середине ночи я увидел себя со стороны, сверху, сидящим в кресле. Стакан с недопитым пуаро лежал на полу. Февраль тысяча восемьсот сорок второго. Шестьдесят два года. Столько я еще не жил! Нужно запомнить. Первая растерянность, блуждание вокруг, и эти полеты над городом, островом, дальше, к океану! Всё хорошо. Но я не чувствовал запахов и вкуса любимого мюскаде, щекочущего язык, и крепов с начинкой, рыбы, аккомпанирущей винам, как ни пытался.
          Как добрался до Дома, помню смутно, ушло около года по земному времени. А Там, – время вообще иное, круглое, или спиральное, сложно. И не встречал меня никто, - как оказалось, я никуда и не уходил. Мне просто приснился сон, про Нант, про то, что я художник, что держу лавку, торгую продуктами и вином из своего муската, что у меня пятеро детей и дом на правом берегу Луары, и больное сердце и пора уходить.  Вокруг – двадцать многомерных звезд, и все они - ты и не ты одновременно, и все исполняют космический танец Соцветия, одного во множестве, и Соцветий таких не счесть, и все они переплетены. Ты есть То. И всем – тебе порою снятся эти сны, такие нужные, без которых Сон остановится и исчезнет.
           Я поднимусь по лестнице в мастерскую в холодный февральский вечер. Сяду в старое кресло, налью пуаро и закутаюсь в плед.