32 Зависть

ЗАВИСТЬ

Уже не один десяток лет мы живём в деревне, и все эти годы находятся завистники, хотя завидовать, вроде, и нечему, живём, как у Пугачёвой:

Так же, как все, как все, как все
Я по земле хожу, хожу –
и так далее.

Утром мы вставали, деревня ещё спала, а мы уже часа два как на сенокосе.
В девяностые годы, в годы инфляции, нужно было отправлять детей в школу: нам пришлось хоронить свёкра. После похорон не было денег даже на буханку хлеба – по всем карманам прошлись – пусто. Не плакали, работали.
Жили по совести, пришлось забить часть скота и продать в деревне мясо. Продавали дешевле, чем на базаре, и то нашлась бабуля: "Дайте-ка мне мясца подешевле, да без косточек, на котлетки, я косточки не люблю…". Это та, которая говорила, что в своём хозяйстве убытку не бывает, правда, говорила она чисто не о своём хозяйстве, а о нашем.
Я не удержалась и ответила, что мы тоже кости не очень любим, а мясо дети сами съедят. Помню, читала я в журнале "Крестьянка" один поучительный рассказ о том, как жили рядом две женщины в послевоенные годы. Одна – жадная, завистливая; сажая огород, никогда не делилась посадочным материалом, хотя было его в достатке, но родила у неё картошка мелкие, неприметные клубеньки. Вторая же, отрывая от себя, делилась последним, а картошку очистками садила. Благодаря труду и тщательному уходу пашня плодородила каждый год. У первой – чертополох и сорняки – лебеда.
Никогда мы не получали для своей семьи ни льгот, ни поблажек. А первые годы мы ходили к своему бате на сенокос так: в коляске – малявка, средний на руках – старшенькая за юбку держится. А дети-то: год, три и четыре.
На сенокосе прямо на земле одеяло, и бог уберёг от злых людей и от змей, которых было в то время немало. Дети только подросли, вкалывали покруче взрослых и привыкли не завидовать другим, зарабатывали на жизнь сами.