Такая непростая жизнь

Посвящаю светлой памяти бабушки и мамы


Не в этом ли величайшая сила и тайна художника – ткать время!
Терентiй Травнiкъ

 
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
 
Жизнь всё расставит по своим местам.
И каждый будет там, где должен быть.
А в памяти останутся лишь те,
Кого нам не дано забыть...
Автор неизвестен




Святки

Шел 1916-й. Зима в том году выдалась снежная. Сугробы намело по самую крышу, спасая от лютых морозов сколоченный из бревен небольшой домишко из четырех комнат. Напротив, через дорогу, барский дом. За сугробами не видно даже его высокого забора. Неугомонная сельская детвора, утрамбовав снег у этой изгороди, сотворила большую ледяную горку и, с наслаждением катаясь с утра до позднего вечера, оглашала окрестности радостным звонким смехом.
Незаметно подкрался Новый год, принеся с собой нескончаемый праздник Рождественских святок: колядок, песен и застолий. Поддавшись всеобщему праздничному настроению, тетушка Зима щедро одарила эти дни ярким солнечным сиянием, а дедушка Мороз расцветил снежные сугробы блеском изумрудов, сапфиров, золотой пыли и щедрой толикой серебра. От этого морозного подарка рябило в глазах, и радость закипала даже в самых заскорузлых сердцах. Но опускались сумерки – и гасли яркие краски, на сугробы ложились глубокие серые тени, и только неверный лунный свет освещал дома и дворы. Наступало время девичьих гаданий.
В один из таких таинственных вечеров, в полночь, трое сестер, кутаясь в шали, сбежали с высокого крыльца, встали в кружок и с замиранием сердца произнесли заклинание.
– Давай, Дарья, начинай ты, – прошептали сестры, устремив взоры на старшую.
Дарья, недолго думая, скинула с ноги валенок, покружилась и, размахнувшись, бросила. Валенок, перелетев через забор, упал на дорогу, указывая носком в сторону околицы.
– Ждать тебе, Дарьюшка, жениха из соседней деревни, – засмеялись сестры. – Теперь твоя очередь, Надежда. Бросай!
Как и полагается, Надежда покружилась и швырнула. Упал ее валенок в собственный огород. Сестры только развели руками.
– Давай, Анна, только уж постарайся.
Анна, несмотря на свой юный возраст, женственная, стройная, спокойная, ласковая. В уголках карих, цвета спелой ржи, глаз лучится улыбка.
– Сейчас, – завязала узлом концы шали сзади, сняла с ножки валенок и, покружившись, что есть силы, бросила.
– Ах! – сестры замерли от неожиданности.
Валенок черным росчерком, на фоне потерявших в лунном свете свою белизну и яркость сугробов, перелетел через дорогу, упал на высокий край ледяной горки и, побалансировав несколько секунд, скрылся за забором.
– Как же ты теперь его достанешь?
– Пропал валенок! Сидеть тебе дома всю зиму.
У Аннушки от отчаяния зашлось сердце, на глаза навернулись слезы.
Хозяин барского дома слыл человеком нелюдимым. Мало с кем общался. Жил со своей семьей особняком за высоким забором. А потому ходили по селу разные надуманные слухи о нем, рождая в умах и сердцах односельчан недоверие и непонимание.
 

Сон

Анюта проснулась. Не открывая глаз, прислушалась. Из кухни доносились голоса.
«Дарья и мама, – заключила Анна. – Интересно, чем они сейчас заняты?»
Вот звякнула заслонка, и комната наполнилась ароматом свежеиспеченного хлеба. «Пекут хлеб, – Анюта с удовольствием потянулась. – Пора вставать». Открыла глаза и обвела комнату взглядом. Кровати сестер, стол, несколько стульев, сундук в углу. Взгляд упал на окно. Сквозь толстую наледь пробился яркий луч солнца, прорисовав через всю комнату дорожку к полу. Внутри дорожки было видно, как в медленном танце кружится пыль. Слегка зажмурившись, девушка стала рассматривать заиндевевшее оконное стекло, любуясь изысканным узором, сотканным изо льда. Чуть повернула голову, и грани рисунка на стекле вспыхнули яркими красками. Душу наполнила радость. «Боже, как красиво!» – прошептала Анна. Поправила одеяло, закутавшись до подбородка. Перевела взгляд на солнечную дорожку и стала наблюдать за мелкими легкими частичками, невесомо парящими в воздухе.
«Неужели мне показалось?» – Анна приподняла голову в изумлении. Легко парящие частички, как оказалось, были и не частички вовсе. Это были маленькие живые существа, одетые в изумрудные костюмчики, на ножках у них такого же цвета туфельки с длинными закрученными носами, а за спиной прозрачные, переливающиеся перламутром крылышки.
– Кто вы? – мысленно спросила Анна.
– Мы эльфы, – послышалось ей в ответ.
Анна, устроившись поудобнее на подушке, принялась с интересом рассматривать их. Личиками, как успела она заметить, крохотные существа были, как две капли воды, похожи друг на друга.
– Тебе хотелось бы полетать с нами?
– Да!
– Тогда ступай в полосу света.
– А у меня получится?
– Попробуй.
Анна откинула одеяло, спустила ноги с кровати и шагнула в яркую, насыщенную солнцем полосу света.
– Смелее, смелее, – подбадривали ее эльфы, кружа роем вокруг ее головы. – Видишь лестницу? Поднимайся.
Анна опустила глаза и с трудом рассмотрела прозрачную, будто сотканную из воздуха, лестницу, полого уходящую в небо. Нерешительно поставила ногу на первую ступеньку. Ощутив мягкую, пушистую поверхность, стала не спеша подниматься.
– Смелее, смелее, – подбадривали эльфы, кружа вокруг нее.
Они заметно подросли. Легкий приятный аромат сопровождал каждое их движение. В душе Анны царили покой и любопытство. «Интересно, что будет, когда лестница закончится? Что меня ждет впереди?»
Впереди ее ждала небольшая площадка, а вокруг были только небеса. Подойдя к самому краю, Анна растерянно оглянулась на сопровождавших ее эльфов.
– Взлетай, взмахни крыльями и догоняй нас.
Стайка в изумрудных одеждах вспорхнула и стала быстро удаляться, растворяясь в безбрежной небесной синеве. Откуда-то издали, едва различимо доносился их звонкий, похожий на перезвон колокольчиков смех.
Недолго думая, поддавшись порыву, Анна расправила руки, взмахнув ими, всем телом подалась вперед и стала падать. Ужас охватил ее. Ночная сорочка, наполненная воздухом, вздулась на спине, слегка сдерживая падение. «Крылья, они говорили про крылья», – мелькнуло в голове. Забив что есть силы крылами, взмыла вверх. Не задумываясь, откуда они у нее, просто обретя уверенность и поверив в их силу, успокоилась. Неспешно, с ощущением радости и восторга, парила она в небесной лазури.


Встреча

Прекрасный полет неожиданно прервался.
– Анна, просыпайся скорее, – теребил ее за плечо брат. – Барин уехал со двора. В доме остался только сын его. Думаю, он поможет нам найти твой валенок. Просыпайся.
Анна неохотно открыла глаза. Ощущение полета еще царило в её душе.
– Вставай, вставай, – торопил Илья.
Анна вздохнула и неохотно сбросила одеяло. Накинув на плечи шаль, поспешила на кухню.
– Доброе утро всем!
– Доброе, доброе. Расскажи, лучше, как ты вчера угодила валенком в сад к соседям. Как его теперь получить обратно?
– Уже успела рассказать? – Анюта с укором взглянула на старшую сестру. – Сегодня схожу к ним. Дарья, не одолжишь мне свои?
– Одолжу, – сестра оглянулась, улыбаясь.
В кухне господствовали аромат свежеиспеченного хлеба и громкое тиканье часов с кукушкой. Анна присела к столу, надломила хрустящую хлебную корочку. Дарья придвинула стакан с молоком. Перекусив, девушка, подгоняемая братишкой, достала из сундука новое, подаренное ко дню рождения платье. Заплела косу. Накинула на голову шаль и, сунув ноги в Дарьины валенки, торопливо застегивая на ходу полушубок, выбежала на крыльцо.
– Знатный морозец, – следом спешил Илья.
– Застегнись, а то простудишься.
Они направились к дому напротив. Подойдя к калитке, остановились. Во дворе, завидев непрошеных гостей, взбунтовался огромный лохматый пес. Неистово лая, он подбежал к калитке, вернулся к крыльцу и вновь кинулся к калитке. Остановился, оскалив свои острые клыки, свирепо зарычал.
– Неужели нет никого дома? – тихо произнесла Анна.
В доме будто услышали ее. Дверь распахнулась, и на крыльцо вышел паренек лет двадцати. В добротной шубе до пят нараспашку, без шапки. Окликнув пса, спустился с крыльца и подошел к забору.
– Вам чего? – он оценивающим взглядом окинул стройную фигурку Анны.
– Мы пришли за валенком, – опустив глаза, пролепетала Анна.
– Гадали? – понимающе улыбнулся парень.
– Ну, да, – Анна зарделась от смущения.
Парень, ничего не ответив, все так же улыбаясь, вернулся к крыльцу и вошел в дом. Анна и Илья продолжали стоять по ту сторону калитки, выслушивая заливистую брань огромного пса в свой адрес. Немного погодя вновь скрипнула входная дверь. На этот раз парень вышел на крыльцо в телогрейке, ушанке, натянутой по самые уши, в огромных добротных валенках и с лопатой в руках.
– Где уронили?
– Вон там, у горки. Прямо с горки и скатился к вам в сад, – стал объяснять Илья. Анна молчала, наблюдая за происходящим.
Парень, разгребая снег, направился к указанному месту и пропал из виду. Пес перестал бушевать. Сел на задние лапы, пристально следя за непрошеными гостями.
Совсем продрогнув на морозном ветру, Анна прижалась к брату. Так стояли они в ожидании, переминаясь с ноги на ногу. Время шло.
– Может, он вернулся в дом, а мы этого не заметили? Давай еще раз потревожим пса. Пусть побесится. Напомним о себе, – не выдержал Илья.
– Потерпи еще немного. Как без валенка возвращаться? Если невмочь, ступай домой, погрейся. Я одна подожду.
– Вот еще. Ты права, без валенка нам возвращаться нельзя. – Илья покрепче обнял сестру.
Прошло еще немного времени. Со стороны сада послышались шаги.
– Этот?
– Да, да, – взволнованно воскликнула Анна.
– Я вижу, вы совсем продрогли. Может, зайдете в дом? Я угощу вас чаем, – не спуская с Анны глаз, предложил парень.
– Нет, спасибо, – Анна покачала головой.
– Соглашайся, – прошептал Илья и ткнул ее незаметно в бок, видя, как барчук не сводит с нее глаз.
– Почему так сразу нет? – настаивал на своем парень, все еще держа в руках валенок.
– Пса боюсь. Уж слишком злая у вас собака.
– Ах вот в чем дело? Это мы сейчас мигом исправим. Сиропко, фу! – Он взял пса за ошейник и повел к будке. Пес, не сопротивляясь, забрался в конуру и молча устроился там.
– Проходите, – парень махнул валенком, будто жезлом, приглашая продрогших гостей в дом.
Ребята, поглядывая с опаской на конуру, направились к крыльцу.
Просторная гостиная была заполнена добротной мебелью. У окна, мерно отстукивая время, стояли напольные часы в деревянной оправе. Рядом устроилась горка, заполненная расписным сервизом. В углу разместилось мягкое кожаное кресло. Посреди комнаты – длинный стол, накрытый скатертью, в окружении крепко сложенных стульев.
– Присаживайтесь, я сейчас, – паренек принял полушубки у гостей и вышел.
– Как хорошо, что я надела новое платье, – прошептала Анна, обернувшись к Илье.
– А то что? – Илья улыбнулся и подошел к окну. – Посмотри, какой большой сад. Летом, должно быть, очень красивый вид из окна.
– Да, красиво, – Анна подошла к брату.
– Если сбудется загаданное тобой, будешь жить в этом доме. – Илья обнял Анну за плечи.
– Скажешь тоже! – Анна зарделась, ощутив в душе надежду.
– Прошу к столу, – в гостиную вошел паренек и, отодвинув стул, предложил жестом Анне присесть.
Илья расположился рядом. Паренек сел напротив Анны. В дверях появились две женщины. Одна осторожно несла на вытянутых руках небольшой, пышущий паром самовар. Вторая – поднос с чашками, вареньем и сушками. Расставив приборы на столе, женщины вышли, затворив за собой дверь. «Наверно, прислуга», – подумала Анна.
– Давайте знакомиться. Меня зовут Алексей, а вас?
– Меня Илья, а это моя сестра, Аннушка.
– Анна, красивое имя, – не спуская глаз с девушки, произнес Алексей.
Анна, не смея взглянуть на него, улыбнулась. Воцарилась неловкая тишина.
– Как быстро бежит время. Когда я уезжал, ты была долговязым подростком. Помню, сидела на скамейке под окном, болтая ногами. Такой я тебя и запомнил, а сейчас – расцвела!
Анна смутилась, почувствовав себя неловко. Алексей привстал, наполнил ее чашку и придвинул блюдце с вареньем.
– Завтра уезжаю в Москву по делам отца. Нет желания полюбоваться золотыми куполами? – все так же не спуская глаз с Анны, поинтересовался Алексей.
– Хотелось бы, но меня не отпустят.
– Так мы и Илью с собой возьмем. С братом, думаю, отпустят.
– А как скоро вернемся?
– Добираться до Москвы будем недели полторы и там задержимся на неделю. Через месяц с небольшим будем дома.
– Поговорю с отцом и вечером дам ответ, – Илья решительно поднялся из-за стола. Анна последовала его примеру.
– Хорошо, буду ждать, – Алексей поспешил снять с вешалки полушубок девушки. Помог одеться. Протянул Илье валенок: – Держи.
У крыльца их поджидал хозяйский пес. Уставившись на гостей немигающим напряженным взглядом своих зеленых глаз, он, оскалив огромные клыки, тихо угрожающе рычал.
– Ой, мамочки, какой же он страшный! – Анна испуганно остановилась.
Алексей первым спустился с крыльца. Проводил пса до будки. Дождался, когда тот заберется в нее, заслонил будку собой, жестом показал: путь свободен.
Вечером, закутавшись в шаль и уткнувшись взглядом в книгу, Анна с замиранием сердца напряженно вслушивалась в голоса, доносившиеся из кухни. Там Илья настойчиво старался переубедить отца.
Наконец, дверь в комнату распахнулась.
– Анюта, отец дал свое согласие, – голос Ильи был взволнован. – Но мы едем не одни. Нас будет сопровождать Дарья. Отец настоял.
– Поспеши. Надо сказать об этом Алексею. Может, он будет не согласен и откажется брать нас с собой.


Путь на Москву

Раннее утро. За окном еще царит ночь. Подсвеченные луной узоры на окне отливают серебром. В течение всей ночи Анна так и не сомкнула глаз. Мысли гнали сон. Подложив под голову сложенные вместе ладошки, вглядываясь в хитроумные сплетения на стекле, перебирала в памяти события ушедшего дня.
– Анна, Дарья, пора! Собирайтесь! Скоро начнет светать. Перед дорогой необходимо перекусить, – Илья осторожно прикрыл за собой дверь.
Анна сладко потянулась. Откинула одеяло, взяла расчёску. Наблюдая, как Дарья собирает свой узелок в дорогу, стала одеваться.
– Не забудь надеть кофту, что я тебе связала. В дороге будет холодно. На улице мороз, – по-матерински заботливо Дарья погладила Аннушку по спине.
– Вы скоро? – слегка приоткрыв дверь, Илья зазывно помахал рукой, приглашая сестер следовать за ним.
В кухне Надежда хлопотала у печи. Сегодня был ее день дежурства хозяйкой по дому. Запах томленых щей и свежеиспеченного хлеба витал в воздухе, пробуждая аппетит.
Не успели ребята выйти из-за стола, как с улицы донесся топот лошадиных копыт, скрип полозьев.
– Пора, выходим! – тоном взрослого человека заключил Илья и спешно выбежал на крыльцо.
За ним, застегивая на ходу полушубок, вышла Дарья. Анна, подхватив свой узелок, сунула ноги в теплые, уютные валенки, накинула на голову шаль и, надев полушубок, поспешила вслед за сестрой.
В воздухе пахло морозом. Стирая серые тени и расцвечивая блестками пушистое снежное одеяло, загорался рассвет. Анна посмотрела в сторону дороги. Там, напротив калитки, от нетерпения перебирала копытами запряженная в крытые сани великолепная тройка лошадей.
– Боже мой! – происходящее напоминало прекрасный сон Золушки из сказки.
Анна остановилась на минутку на крыльце, любуясь великолепной тройкой.
– Анюта, скорее, скорее, не мешкай, – позвала Дарья.
– Дарьюшка, как это прекрасно! Как прекрасно! И сани, и тройка, и этот рассвет! – вдохновенно восторгалась Анна, устраиваясь в санях рядом с сестрой.
– Нравится? – улыбнулся Алексей. Достал из-под облучка огромное, сшитое из медвежьих шкур, одеяло. Накинул на сестер. Илья, завязав тесемки ушанки под подбородком, пристроился на облучке.
– Нет, нет, Илья, забирайся в сани. Досыпай. Заменишь меня, когда устану.
Илья нехотя устроился рядом с сестрами. Алексей забрался на облучок, взял в руки вожжи, слегка дернул. Лошади тронулись с места. Не спеша зашагали в сторону околицы. Юноша, причмокнув, слегка подергал поводья, лошади ускорили шаг. Неожиданно Алексей привстал, выхватив из-за пояса кнут, искусно щелкнул им над головами лошадей, даже не коснувшись их, и пронзительно свистнул, переполошив сельских собак, чуть натянул поводья. Тройка рванула галопом. Сани заскользили с невероятной скоростью. Ледяной воздух напором ударил в лицо. Анна закуталась в шаль, оставив только глаза, натянула медвежью шкуру до подбородка.
– Красуется! Не перевернул бы сани, – ворчливо заметила Дарья.
Алексей, будто услышав её, на секунду обернулся, сверкая белоснежной улыбкой, бросил взгляд на Анну. Крепко держась на чуть согнутых ногах, удерживая поводья в одной руке, другой еще раз щелкнул кнутом над головами лошадей и по-мальчишески звонко крикнул: «Эге-гей-й-й!». Лошади, рассекая мордами морозный воздух, расправив по ветру длинные, густые хвосты, пустились влет. Парнишка продолжая стоять, балансируя на расставленных, чуть согнутых ногах, залихватски правил лошадьми, искусно объезжая рытвины и канавы. Анна не спускала глаз с его ладной, по-юношески стройной фигуры. «А он, красив» – подумалось ей. Мимо с немыслимой скоростью проносились придорожные столбы.
Бескрайние поля и с одной, и с другой стороны дороги развернулись белоснежным сверкающим на морозном солнце покрывалом. То там, то тут по их краю проплывали серо-зеленым росчерком то леса, то деревни.
Вот и первый придорожный постоялый двор. Свернули на обочину, осторожно въехали в ворота.
– Надо бы лошадям дать отдохнуть, да и самим не мешает перекусить.
Илья помог сестрам выбраться из саней. Прихватив свои узелки, девушки зашагали вслед за братом к крыльцу. Встречать их вышел хозяин постоялого двора. Проводив Илью и сестер в горницу, прихватив попоны, поспешил вслед за Алексеем кормить лошадей. Вместе они по-хозяйски аккуратно, расправив на спинах животных одеяла, напоили коней, подвесили к их мордам мешочки с зерном и только после этого направились к крыльцу. Переступив порог, Алексей не торопясь снял полушубок, шапку, пригладил пятерней волосы и присел к столу. Обведя друзей, с наслаждением уплетающих борщ, взглядом, остановился на Анне. Девушка притягивала к себе, как магнит. Её молодое, с легким румянцем лицо, смеющийся взгляд, тонкие красивые пальцы, стройная с высокой грудью фигурка – все будоражило его воображение и не давало покоя. Заметив, что Илья с улыбкой исподтишка наблюдает за ним, потупился, сдвинув брови, взялся за ложку и сосредоточено стал есть.
– Ну что друзья, пора и в путь. Впереди нас ждет долгая дорога. Надо успеть засветло добраться до ночлега, – отодвинул пустую тарелку, вышел из-за стола, накинул полушубок и поспешил на крыльцо. Все дружно последовали его примеру и направились к саням. Устроились поудобнее. Отдохнувшие кони в нетерпении били копытами снежную наледь. Алексей подошел к возку со стороны, где сидела Анна, заботливо подоткнул медвежью шкуру. Закутал ей ноги. Его опека смущала девушку. Чувствуя на себе пристальный взгляд молодого человека, она, не смея поднять глаз, залилась румянцем.
– Едем? – сел на облучок, поправил вожжи – и сани тронулись с места.
Все так же мчатся навстречу полосатые столбы, отмеряя пройденный путь. Все так же белым, пушистым, бескрайним ковром расстилаются поля по обе стороны дороги. Все так же росчерком пера проплывают вдалеке деревни и леса. Однообразие пейзажа стало утомлять. Мерное покачивание саней убаюкивало. Анна не заметила, как уснула.
Проснулась, когда день стал клониться к закату. Сгущались сумерки. Серые тени легли на изгибы теперь уже не столь белоснежного полотна полей. Мороз усилился. Где-то вдали еле слышно выли волки. Алексей дернул поводья. Кони, почуяв опасность, ускорили бег.
– Только бы добраться невредимыми, – прошептала Дарья. В голосе её слышался страх. У Анны сжалось сердце.
– Доберемся. Илья, попробуй дотянуться до облучка. Под сиденьем два ружья. Там же и запас патронов. Достань, но не шали. Держи их в руках на случай, если волки решат приблизиться, – спокойно распорядился Алексей, не поворачивая головы. Его уверенный тон немного успокоил сестер.
– Вперед, залетные! Не подведите! – привстав, звонко по-мальчишески крикнул юноша, взмахнув кнутом. Громкий щелчок над головами заставил лошадей ускорить бег. Возок скользил, едва касаясь земли. Анна в испуге крепко вцепилась в его край. Сжалась в комок. От напряжения пальцы побелели. «Только бы не упасть, не вывалиться», – билась в голове мысль. Илья тем временем, поддерживаемый сидящей рядом Дарьей, осторожно дотянулся до облучка. Достал ружья и патроны. Устроившись поудобнее, проверил наличие патронов в затворе и, убедившись, что они на месте, положил ружья на колени так, чтобы в случае нападения можно было бы беспрепятственно стрелять.
Темнота сгущалась. Какое-то время, подлетая на ухабах, сани неслись в кромешной тьме, но вот из-за облаков выплыла луна, осветив темно-серый пейзаж. Вдалеке, на краю бескрайнего поля, в полосе леса, загорелось множество крохотных огоньков. Они неслись, казалось, с той же скоростью, что и тройка и в том же направлении.
– Боже, это же волки! – сдавленно прошептала Дарья. – Сколько их!
– Вижу, – мрачно пробубнил Илья и взял в руки ружье.
Анна и Алексей молчали. Анна молилась небесам. Алексей, собрав свою волю, сосредоточился на дороге. Он понимал – только он в ответе за жизнь молодых людей, доверившихся ему, за жизнь милой девушки Анюты, которая за это короткое время успела стать самым дорогим подарком в его жизни.
Было видно, как волки стремятся опередить сани. Вот серая стая отделилась от лесной полосы и длинной черной вытянутой тенью на грязно-сером снежном полотне поля, продолжая бежать параллельно дороге, потихоньку сокращая путь к возку.
– Стреляй, – прокричал Алексей. – Надо опередить, иначе беда. Лошади подустали.
Илья вскинул ружье. Прогремел выстрел. Потом еще и еще. Волки замедлили бег. Остановились, сбившись в кучу. Тем временем повозка вырвалась вперед. Вдалеке показались очертания строения.
Спустя какое-то время послышался приближающийся топот копыт. Прогремели выстрелы. Ребята заметили, как от строения отделились всадники и с криками и пальбой мчатся навстречу саням. Алексей, не зная, чего ожидать, остановил лошадей и оглянулся. Волки исчезли в сумраке леса.
Поравнявшись с повозкой, всадники успокоились. Стрельба прекратилась.
– Все живы? – переведя дыхание, спросил один из них, средних лет мужчина
– Все, – вытирая слезы, радостно подала голос Дарья и облегченно вздохнула.
– Волки объявились в наших краях. Вожак у них матерый, – старик, сидя по-молодецки в седле, покачал седой головой.
– Мы услышали выстрелы, – добавил молодой парень. – Кинулись вас спасать.
– Спасибо вам. Страху натерпелись! – Дарья поправила платок.
Анна только сейчас заметила, что все еще цепко держится за край возка. Алексей слегка дернул вожжи. Лошади тронулись. Все не спеша двинулись в сторону постоялого двора. Илья время от времени поглядывал в сторону леса, держа ружьё наготове, но волков и след простыл.
– Подозреваю, правит стаей опытная волчица, – продолжал старик начатый в дороге разговор, сидя за ужином на постоялом дворе. – Уж больно умна и хитра. Самцу такой ум не по зубам. Особо не балует. Но если стая голодает, жди беды. Я старый охотник. Много повидал на своем веку. Но такой смелости и хитрости еще не встречал. Уважаю! Приводит стаю ниоткуда и уводит в никуда. Сколько раз стремились выследить. Капканы ставили. Все впустую. Хитрая, как лиса. Путает след так, что ты кружишь, кружишь и в конечном счете оказываешься на том же месте, откуда пришел. Капканы обходит стороной. Ладно бы одна. Так ведь всю стаю водит за собой. А стая у неё немаленькая. Сами, поди, убедились. Пока не случалось, чтобы на людей кидались. Живности в наших лесах множество. Тут тебе и лоси, и олени, и кабаны в немалых количествах водятся. Есть чем прокормиться. Редко, когда корову либо козу задерут. На людей еще не бросались. Вы первые. Видно, туго приходится им в мороз, раз вас за добычу приняли.
– Да, дед Матвей, ты прав. Откуда будете сами? – глядя на Дарью, поинтересовался другой. На вид ему было лет сорок. Широкоплечий, высокий. Он приглянулся Дарье.
– Шатский район. Кулики, – уловив во взгляде интерес к сестре, насупившись, за Дарью ответил Илья.
– А, – понимающе улыбнулся мужчина. – Жених?
– Нет, брат, – Дарья зарделась.
– Понятно, а куда путь держите? – обратился он к Илье.
– В Москву.
– По делам или так, поглазеть?
– Кто по делам, а кто так.
– А обратно когда?
– Бог даст, недели через три.
– Ясно. Ну, с Богом. Доброго вам пути. Однако засиделся я. Пора и честь знать, – мужчина поднялся из-за стола. – Так ты выручишь меня, дед Матвей? – он обернулся к старику.
– Выручу, как не выручить, все мы под Богом ходим. Заходи завтра ближе к вечеру.
– Хорошо.
Мужчина попрощался со всеми и вышел.
– Жаль парня. Еще не стар, а уже вдовец. Жена умерла у него в прошлом году. Родила и представилась. Оставила ему четверых малышей и покинула. Замкнулся в себе. Ни на кого не смотрит. Сам справляется. Сколько соседушек услуги свои, сердобольные, предлагали. Все напрасно. А на тебя, молодушка, глаз положил. Видно, приглянулась ему. Не зря поинтересовался, где живешь и когда обратно.
– Скажете тоже, – смущенно ответила Дарья, затаив надежду.
– Ну, ну, поглядим, я-то его знаю, – улыбнулся старик. – Располагайтесь в той комнате, на скамьях. А я пойду, посмотрю скотину.
Старик вышел. Его внук проводил гостей в гостевую. Погасил керосиновую лампу. Сам ушел в хозяйскую половину и больше не показывался.
Анна и Дарья сдвинули в потемках две скамьи и легли, подложив под головы свои узелки. Накрылись полушубками. Илья присмотрел скамью под образами, а Алексей выбрал скамью напротив девичьей. Слышно было, как вернулся старик и, осторожно ступая, чтобы не шуметь, прошел в хозяйскую половину, плотно затворив за собою дверь. Какое-то время оттуда доносились приглушенные голоса. Потом все смолкло. Наступила звенящая тишина.
Шло время. Анна, успокоившись, уже стала засыпать, но послышался легкий шорох, и она вновь открыла глаза. Луна, сквозь покрытое наледью небольшое окно, освещала комнату неровным призрачным светом. Видно было, как поднялся Алексей и прошел в сени. Анна стала прислушиваться, но, кроме неровного дыхания Дарьи, ничего не было слышно.
Алексей накинул на плечи полушубок, вышел на крыльцо и направился в конюшню. Приоткрыв дверь, зажег лучину и осмотрелся. Просторная постройка была разделена на отсеки. В каждом закутке, довольно просторном для одного коня, на доброй соломенной подстилке расположились лошади. Их было шесть. Алексей обошел своих. Подойдя к каждой, с любовью потрепал холку, протянул пригоршню зерна. Лошади ответно тыкались мордами в его полушубок, вдыхая родной запах, и тихонько ржали. Касались теплыми мягкими губами его рук и лица. Так, приголубив и попрощавшись с каждой, паренек плотно закрыл дверь конюшни. Накинул засов, прошел к саням, достал медвежью шкуру и вернулся в комнату. Подошел к скамейке, где лежала Анна. Осторожно накрыл девушек ею и, встав на колени, аккуратно поправляя медвежье одеяло у лица Анны, наткнулся на ее смеющийся взгляд.
– Что, не спится? Хочешь, погуляем немного. На улице тихо и небо в звездах, – прошептал он еле слышно.
– Хочу, – так же тихо в ответ шепнула Анюта.
Было слышно, как Дарья задержала дыхание. «Не спит, – догадалась Анна. – Ну и пусть!»
Она тихо спустила ноги и сунула их в валенки.
– Анка! – неожиданно раздался строгий, с отцовскими нотками, голос Ильи из угла под образами. – Что выдумала?
Анна послушно юркнула под медвежью шкуру. Алексей, наклонился и нежно коснулся губами ее щеки. У Анны перехватило дыхание. Паренек поднялся с колен и прошел к своей лавке, лег. Анна, с тоской проводила взглядом его фигуру. Под ложечкой тоскливо засосало.
«Вернись, прошу тебя, вернись, я хочу, чтобы ты остался. Не уходи, пожалуйста, не уходи, посиди еще немного рядом…» – молила про себя Аннушка, глядя, как он ложится. Хотелось, не думая о присутствии сестры и брата, подойти и лечь рядом, прижаться всем телом к его крепкой груди, закрыть глаза и забыть обо всем на свете. Но она, сдерживая свой порыв, лежала и, улыбаясь, пыталась рассмотреть в полумраке комнаты его лицо. Мягкий лунный свет дарил ей только смутный образ его овала.
Незаметно для себя девушка уснула. И снится ей, будто летит она на тройке по широкой ровной дороге, а по обочине и с одной, и с другой стороны цветы, за ними колосится пшеница. Густая пшеница. А дальше полоса леса. Правит упряжкой молодой парень в неподпоясанной белой длинной рубахе, что вздулась от ветра на спине и бьет и трепещет. Что-то такое знакомое в чуть присогнутых, широко расставленных ногах, в широком развороте плеч, в крепких уверенных руках. Кто же это? Неужели это он? Сердце сладко замирает от посетившей ее догадки. Парень, будто подслушал ее мысли, оглянулся. Сверкнул на минуту белозубой улыбкой. Алексей! Боже, Алешенька! А он спешит, подгоняет лошадей, щелкает кнутом над их головами и звонко кричит: «Эге-ге-е-е-ей».
– Анна, Дарья, просыпайтесь, пора в путь, скоро рассвет.
Анна открыла глаза. В полумраке комнаты можно было разглядеть наклонившуюся над ней фигуру брата. Скамья Алексея пустовала.
– А где Алеша?
– Пошел запрягать лошадей. Вам надо успеть покушать и в путь. Завтрак на столе.
За ночь комната вымерзла. Анне совсем не хотелось выбираться из-под теплого медвежьего покрывала. Сделав над собой усилие, она скинула шкуру, достала из узелка расческу, распустила растрепавшуюся косу, аккуратно расчесала волосы и собрала их в пучок. Заколола. Приведя себя в порядок, направилась к рукомойнику. Дарья последовала ее примеру.
Наспех перекусив, Анна покрыла голову шалью и, на ходу застегивая полушубок, выбежала на крыльцо. От луны и снега, что бесформенными грудами теснился к забору, да притоптанным ковром укрывал двор, было светло, как днем. Только по углам обширного двора и за постройками притаилась мгла. Анна спустилась с крыльца. Подняв голову, взглянула на небо. Над ней, домом, полем, лесом, постройками раскинулся в своей безбрежности огромный купол, усыпанный миллиардами мигающих звезд. От небесной красоты перехватило дыхание. «И почему я не волшебница? Мне бы оторваться от земли и взлететь высоко, высоко…» Раскинув руки, девушка стала медленно кружиться на месте. В это время Алексей запрягал лошадей. Услышав шаги, обернулся и замер, любуясь ею. В неверном лунном свете девушка казалась ему богиней. Длинная юбка волнами стелилась по воздуху, а над ней тонкая осиная талия, подчеркнутая полушубком. Почувствовав, что за ней наблюдают, Анна остановилась. Поймав на себе взгляд Алеши, смутилась. Опустила голову и тихо засмеялась. Подошла к саням и попыталась сесть.
– Подожди, – рука Алексея легла на плечо. – Подожди. Надо постелить немного сена. Так будет теплее.
Алексей направился в конюшню. Вскоре вышел с огромной охапкой соломы. Разложил на сиденье и жестом пригласил Анну. Девушка повиновалась. Помогая устроиться поудобнее, Алексей задержал ее руку в своей, наклонился и нежно коснулся губами ее щеки, заглянул в глаза. Темный бездонный колодец его черных глаз приковывал и манил. Она чувствовала на своей щеке прерывистое дыхание. Пальцы ощущали тепло его ладоней. Его присутствие уже не смущало. Хотелось только одного, чтобы мгновенье замерло и длилось бесконечно.
В это время распахнулась дверь, и на крыльцо торопливо выбежал Илья.
– Анка! – голос его звучал раздраженно.
Алексей отстранился и, не произнеся ни слова, занялся упряжью. Следом за братом показалась Дарья. Улыбнулась, покачала головой и неспешно направилась к саням. Анна откинулась на спинку, прикрыла глаза, удерживая в памяти зовущий куда-то в неизведанное взгляд Алексея. Осознание себя, как королевы праздника, теплой сладкой волной растекалось по телу, кружило голову.
Сани тронулись. Скрип полозьев, скользящих по снежной наледи. Анюта приоткрыла глаза. Впереди, заслоняя лошадей, высилась фигура сидящего на облучке Алексея. В его позе уже не было той молодцеватости. Чуть сгорбившись, крепко держа в руках поводья, он молча правил лошадьми, время от времени подгоняя их, внимательно следил за дорогой. А мысли одна тревожнее другой не давали ему покоя. «Что это со мной происходит? Она еще совсем ребенок, чистый родник. Наваждение какое-то». Алеша, будучи связан обязательствами перед другой, был растерян и смущен. Он даже попытался найти оправдание своим поступкам: «Что, собственно, меня смущает? Она просто хороший друг». Но все его старания были тщетны. Юноша сознавал, что крепнущее к девушке чувство никак не похоже на дружбу, что это нечто большее, заставляющее при виде ее сладко замирать сердце. Каждый раз хотелось прикоснуться к ней. Просто быть рядом. Образ Анюты все больше овладевал им. Ему в ней нравилось все: и ее детская непосредственность, ее теплый доверчивый взгляд, тихая улыбка, плавный жест, каким она убирала с лица упрямую прядку. Все.
А тройка радостно неслась вперед, рассекая грудью морозный воздух под мерный перезвон колокольчиков, увлекая за собой сани. Над дорогой, полем, лесом неспешно, стирая серые безрадостные тени, занимался рассвет.
Впереди предстоял долгий путь до Москвы.


Москва

В Москву въехали уже за полночь. Узкие, темные заснеженные улочки пригорода были погружены в сон. Почувствовав, что опасность миновала, подуставшие лошади перешли на шаг.
– Едем до Китай-города. Там неплохой постоялый двор. Мы с отцом всегда останавливаемся в нем, когда бываем в Москве.
Все в согласии закивали головами. Вскоре сон как рукой сняло.
Алексей намеренно не подгонял лошадей, предоставляя друзьям насладиться видом ночной Москвы. Узкие, темные улочки остались позади. Лошади неспешно тянули сани по широким улицам, освещенным яркими разноцветными огнями. Мимо саней проплывали многоэтажные дома, похожие на сказочные дворцы, украшенные вензелями, балюстрадами, колоннами, мерцающей подсветкой. В ажурной глубине бульваров переливались огнями елки. Задумчиво кружились крупные снежинки, не торопясь упасть. Вся эта неописуемая красота искрилась и мерцала в глубокой тишине под мерный лошадиный шаг да еле слышный скрип полозьев.
Анна подалась вперед и замерла в восхищении. В широко распахнутых глазах застыл восторг. Она переживала сказку наяву. Привычное понятие о красоте: бескрайность полей, свежий, напоенный запахом свежескошенной травы воздух, что так пьянил и кружил голову, лесные трущобы, заполненные вековыми дубами и елями, стройными раскидистыми кленами, белоствольными березами, – все, чем прежде жила ее душа, померкло перед этим каменным великолепием и игрой света и тени.
– Дарьюшка, – еле слышно прошептала Анна. – Дарья, что может быть прекрасней! Мы с тобой в сказке. Ты слышишь меня? Мы в сказке!!! А тишина какая! Послушай, разве такое бывает наяву?
Сани свернули в переулок, въехали под арку и остановились посреди широкого двора. Алексей слез с облучка и, подойдя к двери, постучал. Подождал немного и постучал вновь. Слышно было, как кто-то сбежал со ступенек и спешно зашагал к двери. Проскрипел засов, двери распахнулись, пропустив друзей в длинный коридор, в царство тепла и полумрака. По левую руку убегала вверх, на второй этаж, лестница, по правую – вырисовывалось в полумраке несколько дверей. Алексей остался у саней в ожидании, когда предоставят место в конюшне.
Гостиный двор представлял собой двухэтажное здание с довольно просторным двором и пристройками.
– Следуйте за мной, – заспанным голосом произнес половой и стал подниматься по лестнице. Подойдя к одной из дверей и откашлявшись, произнес: – Дамы, это ваша комната будет. Располагайтесь. А ваша – напротив, – он обернулся к Илье.
Анна следом за Дарьей переступила порог. Через не зашторенные окна полная луна ярко освещала комнату, две кровати, стол и два стула. В комнате было довольно прохладно. От окон сквозило. Девушки, не зажигая лампу, разделись и забрались под одеяла. Студеные простыни неприятно холодили тело, не давая согреться. Анна свернулась калачиком.
– Дарьюшка, я сейчас превращусь в Снегурочку, никак не могу согреться, – стуча зубами от холода, прошептала Анюта, едва выговаривая слова. – Пожалуйста, погрей меня.
Дарья с радостью, закутавшись в свое одеяло, прилегла рядом и обняла сестру. Обе не заметили, как уснули.
Разбудил Анну колокольный звон. Могучий голос тысячи колоколов, переливаясь и искрясь, наполнял Москву невиданной яркой небесной мелодией.
– Дарья, ты слышишь? Что это? Откуда этот звон? Просыпайся скорее, – Анна соскочила с кровати и, как была босиком, подбежала к окну.
Чуть в стороне высилась над постоялым двором во всем своем великолепии церковь. Круглая маковка ее устремилась в небо золотым крестом. Видно было, как на звоннице монах, одетый в черный тулуп, осторожно перебирая веревками, управляет колоколами, создавая невиданной красоты музыку. Звонкие переливы небольших колоколов, оттеняемые басистым гулом массивного колокола, плыли в поднебесье, сливаясь с тысячью таких же звучаний. Дарья подняла голову и удивленно прислушалась.
– Одевайся поскорее. Позовем Илюшу и пойдем, полюбуемся Москвой, – Анна поспешно стала застилать постель. В дверь постучали.
– Вы уже встали? Нас впереди ждет замечательная прогулка! Спускайтесь вниз. Мы с Алексеем ждем вас на крыльце, – Илья прикрыл за собой дверь. Было слышно, как он спускается по лестнице.


Прогулка

Морозный воздух цепко хватал за нос и щеки. Под ногами было скрипучее месиво из снега.
– Я приглашаю вас на Пожар, – Алексей махнул в сторону арки рукой. – Но прежде зайдем в трактир. Негоже гулять по Москве на голодный желудок.
– А что интересного на пожаре? Стоило ехать в такую даль, чтобы полюбоваться на головешки, – Дарья, как всегда, была прямолинейна.
– Пожаром исстари называли Красную площадь и примыкающие к ней торговые ряды, – Алексей улыбнулся, посмотрел на Анну и взял ее за руку, будто только ей собирался поведать эту историю.
Илья заметил этот жест, насупился, но, промолчал. Все направились в сторону арки. Оказавшись на улице, свернули в проулок. Их взору предстала узкая прямая улочка со множеством небольших магазинчиков и харчевен. С одного и другого конца проулок заканчивался перекрестком дорог. С одной – на противоположной стороне перекрестка, возвышался огромный, сложенный из камня дом. А с другой, через дорогу, высился великолепный храм с колоннами и большими окнами. Тот, который Анна видела из окна.
– Нам сюда, – Алексей толкнул пронзительно взвизгнувшую дверь харчевни.
Переступили порог. Запах кислых щей ударил в нос, вызывая желание покушать. Ребята расположились за небольшим столом у окна.
– Челаэк! – Алеша негромко постучал по скатерти.
– Слушаю-с, – половой спешно подошел к столу.
– Нам щец, блинов и чаю.
– Будет сделано-с!
Тихий гул голосов присутствующих да звон посуды наполняли зал. Алексей посмотрел на Анну. Девушка, сидя к нему в пол-оборота, смотрела в окно, подперев одной рукой щеку. Вторая спокойно лежала на столе. Выбившаяся из-под платка прядка волос отливала золотом. Непреодолимое желание обнять ее за плечи и прижать к груди овладело всем его существом. Кровь ударила в голову. Отчаянно колотилось сердце. Алеша коснулся ее пальцев. Краем глаза он видел, как и Илья и Дарья устремили взоры на его руку. Прекрасно понимая, что ведет себя неприлично, почти вызывающе по отношению к Анне и ее родным, но остановиться уже не мог. Пальцы Аннушки дрогнули. Она повернулась к нему. Улыбнулась, но руки не отняла. Так сидели они какое-то время, глядя друг на друга. Илья и Дарья молчали.
– Прошу-с! – половой заученным движением, словно жонглер, снял с подноса тарелки. – Кушайте-с. Приятного аппетита-с.
Плотно перекусив, молодые люди вышли на улицу. Небольшая улочка была довольно оживленной. Куда-то, в том и другом направлении, спешили люди с озабоченными лицами.
– Посторонись, – громко крикнул извозчик. И мимо, обдав молодых людей комьями грязного снега из-под копыт, стремительно пронеслась подвода, груженная мешками.
Осторожно перейдя на противоположную сторону, ребята свернули за угол и, оказавшись на Варварке, пошагали в сторону Кремля.
– Мне рассказывал отец, – продолжал начатую историю Алексей, крепко держа Анюту за руку, – когда-то, очень давно, на месте этой площади были расположены обширные торговые ряды. Все сплошь деревянные. Это был не просто рынок. В древней Руси, наравне с земледелием, охотой, рыбными промыслами, была развита торговля. Со всех концов земли свозили товар в Москву. И продавали именно здесь, в торговых рядах. Каждый ряд имел свое предназначение. Были ряды, где торговали только рыбой или только медом. В других рядах торговали только овощами, фруктами или пушниной. А так как они были деревянными, то часто горели и вновь отстраивались. Вот и прозвал народ это место «Пожаром». Случился очередной пожар, как сказывал отец, в 15 веке при Иване Третьем. Великий князь приказал снести деревянные постройки, что ближе к Кремлю, и расчистить территорию. Так возникла Красная площадь.
– А почему она называется Красной? – Дарья поспешила поравняться с Анной и зашагала в ногу с ней.
– Красная от слова «значимый». То есть основное место в Москве. Посмотрите вон туда, – Алексей указал рукой на необыкновенной красоты купола, что высились над крышами домов. – Этот храм когда-то назывался Собор Покрова Пресвятой Богородицы, что на Рву. Теперь все его величают Храм Василия Блаженного. Но это все потом, а прежде… На его месте в те времена стояла церковь, посвященная Святой Троице. Так вот, расчищенная площадка при Великом князе Иване Третьем первоначально именовалась Троицкой.
Они вышли на Красную площадь и остановились напротив святилища.
– Он похож на большую, красочно расписанную игрушку, – Анна смотрела на храм, затаив дыхание.
– Эту красоту невозможно будет забыть! – Дарья склонила голову набок. – Как причудливо расписаны маковки. Сколько ярких красок! И крыльцо, как в тереме…
– А это сооружение похоже на подмостки, – Илья указал рукой на возвышение, окружённое каменной оградой.
– Это Лобное место. В переводе с еврейского – Голгофа.
– Оглянитесь, посмотрите, какое чудо! – Анна всплеснула руками. Все оглянулись.
Посреди площади возвышалась елка, украшенная разноцветными бумажными шарами, искусственными шишками, ангелочками из папье-маше и огромными, пышными бантами из красного атласа, расписанного золотом. От нижних ветвей стремительно по спирали взбиралась к макушке гирлянда крупных разноцветных лампочек, увенчанная остроконечной маковкой. Широко раскинула пушистые густые ветви лесная красавица. А у подножья ее расположился заполненный движущейся людской массой каток. Смех, крики, скрежет рассекаемого льда. Тут же, у обочины – прилавок, где усатый дядька в длинном тулупе и валенках предлагает за копейку коньки напрокат.
– Давайте попробуем прокатиться! – Анна направилась к прилавку.
– Подожди, не спеши, – попыталась остановить ее Дарья. – Это не так просто.
– Почему бы не попробовать? – Алексей последовал за Анной. – Помогу, поддержу.
Подойдя к прилавку, ребята заметили стоящие рядом с ним деревянные кресла на полозьях.
– А для чего эти кресла?
– Для тех, кто не умеет стоять на коньках, – улыбнулся в усы дядька, притоптывая на месте.
– Так это для нас с тобой, Дарьюшка! – Анна помахала рукой, подзывая Дарью.
Девушки расположились в креслах, а ребята, прикрутив коньки к валенкам, взялись за ручки спинок и, толкая кресла впереди себя, влились в общую человеческую карусель. Людской хоровод кружил, описывая круги вокруг елки, подгоняя вперед, вперед. Повсюду искрился смех, слышались шутки, кто-то натыкался на ребят, на кого-то натыкались они. Тихо звенела на морозе елка. Щеки горели румянцем.
– Я замерзла, – прокричала Дарья, когда кресла сблизились.
– И я, – откликнулась Анюта. Ребята распрощались с катком.
– А это что за здание?
– Это и есть Торговые ряды. Только теперь в камне, – Алексей водил Анну за собой, не отпуская ее руки, словно боялся, что она исчезнет.
– Давайте погуляем в Торговых рядах. Посмотрим, чем народ торгует, а заодно погреемся, – предложила Дарья и направилась в сторону здания. Все последовали за ней.
День уже клонился к вечеру, когда они покинули Торговые ряды. На площадь неспешно опускались сумерки. Яркими разноцветными огнями полыхали каток и елка. Густая человеческая масса кружилась вокруг нее, расплескивая на ходу веселый смех, крики, шутки.
– А что там? – Дарья показала рукой на кремлевскую стену.
– Там территория Кремля. Завтра я не смогу сопровождать вас. Займусь делами отца. Вы можете сами прогуляться по Кремлю. Дорога вам теперь знакома. Следующий день я с вами.
Ребята вернулись на постоялый двор. Войдя в свой номер Анна, не раздеваясь, подошла к кровати и села. Руки безвольно упали на колени.
– Дарьюшка, как я устала, одному Богу известно.
– Я тоже.
Щелкнул выключатель, и комната осветилась теплым спокойным светом. Дарья, сбросив полушубок, стала неспешно готовиться ко сну. Анна продолжала все так же сидеть, безвольно опустив руки.
– Какая прекрасная прогулка случилась сегодня!
– Да. Завтра встанем пораньше и в Кремль. А сейчас давай укладываться. Надо хорошенько отдохнуть.
– Дарьюшка, помнишь церковь, что напротив арки?
– Да.
– Мне так хочется посмотреть, как она выглядит внутри.
– Хорошо. Завтра зайдем и посмотрим.


Думы

Чем бы Алексей ни занимался: заключал ли контракт с заводчиком на поставку, подписывал ли бумаги в банке, спешил ли дорогою, мысли были только об одном – об Анне. Замечательная, тихая, мечтательная девушка из простой крестьянской семьи. Смотрит неотрывно своими огромными глазами цвета спелой ржи, заставляя сжиматься в сладкой истоме его сердце. Тревога, будто верный постовой, неотрывно следовала за девичьим образом.
В глазах ее, он ясно видел это, как гимн их чувствам, сияла любовь. Да и в непротивлении ее семьи он не сомневался. Не о том тревога эта. Его семья, его родня, отец, в конце концов. Что скажет отец? Как рассудят на семейном совете? Нет, он знает наперед, что скажет тот совет. Наследник. Не допустят, не позволят. Тем более невесту ему уже присмотрели. Яркая, как картинка, немного вздорная, немного капризная, как и положено девушке из богатой семьи.
Чем больше он об этом думал, тем ярче горел образ Анны перед его взором, тем сильнее стучало его сердце. Тем стремительнее был его шаг. Тем громче хотелось крикнуть: «Я люблю! Как вы понять не можете, это моя жизнь, моя судьба! Ради нее я готов отказаться и от наследства, и от родства, от всего, что потребуете взамен, как расплату…» И мечется мысль, и пылает голова. «Алеша, Алешенька», – звенит в ушах ее тихий милый голос.
Алексей остановился. Встряхнул головой. Тяжелые мысли клонили ее книзу. Устремил взор в небо. А там бездонный, залитый голубым прозрачным светом простор. И плывет над ним в этом безмятежье, сияя золотом, крест. Алексей даже вздрогнул. Огляделся. Перед ним храм. Поднялся по ступенькам. Потянул на себя тяжелую дубовую дверь. Шагнул через порог. Сдернул шапку и упал на колени перед образом Спасителя.
– Помоги, – шепчут невольно губы, – помоги…
О чем молитва та, самому еще не ясно.
– Освободи или дай напиться… Тяжко душе, тяжко...
Пахнет ладаном. Еле слышно потрескивают, сгорая, свечи. Молчит господь, устремив на юношу мягкий всепрощающий взгляд.
Стоит так Алексей, опустив голову, прислушиваясь к себе, а перед глазами – Аннушка, как Мадонна. Чуть тронуты губы улыбкой. Душу, не спеша, заполнила надежда. Она же подняла с колен. Осветленный, направился Алексей к выходу.
– Алеша, Алешенька?
Алексей вздрогнул. Голос Анюты. Занятый своими мыслями, не сразу понял, что это его зовут. «Это судьба! Спасибо тебе, Господи!» – мелькнуло в голове.
– А мы вот зашли взглянуть на убранство, – Дарья и Илья стояли чуть позади Аннушки. – Красиво-то как!
– Да. Это церковь святой великомученицы Варвары. Вон и икона ее. В честь нее и улица названа.
– А ты что-то знаешь о ней? Расскажи.
– Это случилось в давние времена. Была она единственной дочерью богатого и знатного горожанина. Всем известна была своей красотой и благочестием. Сколько не сватались к ней, всех отвергала. Приняла святое Крещение. Отец ее был разгневан поступком дочери, так как в те давние времена шло гонение на христиан. Варвару подвергли мучениям и издевательствам, и осудили на смерть. Отрубил ей голову её собственный отец.
Стоя у иконы, рассказывая историю о трагической судьбе девушки, ощущал Алексей смятение в душе, будто речь шла о нем самом, о его противостоянии отцу, родне. Обвел взглядом зал и остановился на Анне. Девушка стояла, прижав руки к груди. В ее огромных глазах бился страх.
– Да как же так, ведь он отец её? – тихо выдохнула она.
– Не всегда мы бываем благоразумны. Иной раз движет нами страх, иной – злость.
Алексей покачал головой, пытаясь разогнать тревожные мысли.
Анна подошла к иконе. Алеша проводил ее взглядом. Стройная девичья фигурка, затянутая в светло-бежевый полушубок. Темно-серая юбка, почти скрывающая валенки. Белый пуховый платок. Такие же варежки. Анна оглянулась. Улыбнулась, как умела только она. Улыбка чуть тронула ее губы, в глазах искорки. Из-под платка выбилась непослушная прядка и упала на лицо.
– Мы собирались в Кремль. Ты пойдешь с нами? – обратилась Дарья к Алексею и помахала Анне рукой, подзывая ее.
– Да, все вопросы, которые сегодня необходимо было решить, я решил. Так что я свободен.
Ребята направились к выходу. Илья уже намеревался взяться за ручку двери, как неожиданно дверь распахнулась, и в церковь в облаке морозного пара вошли двое. Пожилой мужчина и молодая девушка. Мужчина был одет в дорогое, черного цвета драповое пальто, подбитое лисой. Шею скрывал белый вязаный шарф. На девушке не менее дорогое пальто темно-синего цвета. Воротник, манжеты, низ пальто оторочены мехом норки. Маленькая норковая шапочка покоилась на пышных, цвета соломы, волосах. Девушка притопнула ногой, стряхивая снег с ботинок. Молодое румяное лицо. Мушка над верхней губой.
– Вот так встреча! – девушка подбежала к Алексею и взяла его за руки. – Алеша, я так рада вас видеть! Как вы здесь оказались? Папа приехал заключать договора, а я посмотреть на праздничный город. Вы тоже с отцом заключаете договора на поставку? – было видно, что она волнуется. – А это ваши друзья? Познакомьте.
Алексей растерянно оглянулся. Он был под стать ей, плечистый с копной каштановых волос, с черными, как омут, глазами.
– Нет, я здесь один. А это мои друзья. Познакомьтесь…
Девушка обвела всех рассеянным взглядом.
– Мы здесь уже давно. Скоро уезжаем. Не хотите погостить у нас? Приезжайте. Я буду ждать.
Алексей промолчал, будто не расслышал. Девушка отошла к отцу. Ребята вышли на улицу.
– Родственница? – Илья тронул Алексея за рукав.
– Нареченная, – Алексей отрицательно покачал головой и опустил глаза.
– Ты вот что, – Илья заставил Алексея остановиться, – не дури Анютке голову. Она еще почти ребенок. И о любви ничего не слышала.
Алексей поднял глаза и тяжело посмотрел на Илью, ничего не ответив.
– Не сердись, – Илья отпустил рукав его полушубка. – Она мне сестра. Я за нее переживаю.
– А я люблю ее, – неожиданно для всех прошептал Алексей.
– Что ты сказал? – Илья остановился.
– Ничего. Пошли. – Алеша собирался взять Анну за руку, но она отстранилась. Алексей подошел к ней вплотную, наклонился и произнес: «Я не мог иначе, пойми».
– Мне хочется домой, – глядя в сторону, тихо вымолвила Анна.
– Хорошо. Мне нужно только два дня, чтобы закончить дела. И тогда, обещаю, мы уедем.
– Так мы идем в Кремль или нет? – в голосе Дарьи послышалось нетерпение.
– Вы идите, мне хочется побыть одной.
Анна, не оборачиваясь, зашагала в сторону постоялого двора.
– Илюша, Алексей, идем.
Ребята направились в сторону Кремля. Аннушка, тем временем, поднялась в свой номер. Скинула полушубок, закуталась в шаль и присела у окна. Там, за окном, через дорогу, возвышалась церковь, которую они только что покинули. Бледно-розовые стены на изгибах были припорошены снегом. Высокие дубовые двери время от времени открывались, пропуская верующих. Вот, в очередной раз, двери натужно приоткрылись, и из храма в сопровождении отца вышла девушка, нареченная Алексея. Было видно, как она не спеша натянула на руки перчатки. Слегка поправила шапочку. Протянула отцу руку, и они зашагали к Гостиному двору.
Анна с замиранием сердца следила за ними, пока девушка и ее отец не скрылись из виду. «Какая она красивая! Нарядная, не то, что я, – на глаза навернулись слезы. – Он так смотрел на нее и руки не отнял… Как же это? Боженька, я так хочу домой!» Сердце больно сжалось. В этот момент Аннушке казалось, что, окажись она сейчас в стенах родного дома, боль потери отступит и придет душевное равновесие. И опять она будет ощущать себя легко и спокойно. Подперев щеку, не смахивая слез, Анюта смотрела в окно на прохожих, которые, увязая в снегу, пробегали под окном, на лошадей, спешно тянущих куда-то свои повозки. А слезы лились и лились, застилая глаза, мешая смотреть.


Объяснение

Выполнив все поручения отца, Алексей узнал у челяди в каком номере Милославские остановились. Постучал.
– Войдите, – послышался голос Валентины.
Алеша толкнул дверь и переступил порог. Девушка сидела в длинном роскошном халате перед зеркалом и укладывала волосы.
– Алексей! Как замечательно! Я знала, я знала, что вы непременно зайдете попрощаться. Или хотите с нами уехать? Я бы была очень рада…
– Простите, Валентина, я зашел сказать, что освобождаю вас от всех обязательств передо мной.
– Вы кем-то увлечены? Это не та ли простушка в серой юбке? – в голосе Валентины послышалась насмешка.
– Мне больше нечего вам сказать. Если вы не против, мы можем остаться друзьями.
– Уходите, всего вам доброго – девушка резко отвернулась.
Алексей толкнул дверь и вышел. Оказавшись за дверью, глубоко вздохнул, будто оставил за спиной неимоверно длинный путь. Он понимал, самое тяжелое впереди. Предстоял нелегкий разговор с отцом и не менее сложный разговор с Анной. Алексей решительно направился в сторону ее номера. Постучал. Дверь ему открыла Дарья.
– Алеша?
– Я бы хотел объясниться с Анной.
– Для этого есть повод? – Дарья стояла в дверях, заслоняя собой проход.
– Пожалуйста, я очень тебя прошу…
– Не знаю, нужно ли это вам…
– Пожалуйста, – Алексей решительно перешагнул порог, отстранив Дарью.
Анна сидела в пол-оборота к нему, наблюдая, как за окном, лениво кружа, падают снежинки, подперев одной рукой голову, другая покоилась на коленях. Юноша взял стул, поставил рядом, присел. Легко коснулся ее руки. Девушка продолжала смотреть в окно, но руки не убрала.
– Послушай, Анюта, что я тебе скажу, – Алексей продолжал держать ее руку в своей. – Эту девушку зовут Валентина (рука Анюты дрогнула). Мы встречались всего один раз. Это произошло в прошлом году. Наши отцы договорились поженить нас. Признаюсь, я не противился. Она девушка привлекательная, богатая, любому составит отличную партию, но сердце мое было спокойно. Я не задумывался. Надо, значит надо… Мне в голову не могло прийти, что я когда-нибудь испытаю то, что испытал, встретив тебя. Мы только что объяснились с ней. Впереди меня ждет еще разговор с отцом, – Алексей достал из кармана маленькую коробочку. Раскрыл ее. – А сейчас я прошу, будь моей невестой.
Анна повернулась к нему. В заплаканных девичьих глазах стояли слезы. Одна из них медленно сползала по щеке.
– Алеша, обсуди вначале этот вопрос с отцом, – Анна взяла в руки коробочку, закрыла, даже не взглянув, что в ней, и вернула Алексею.
– Хорошо, – Алексей машинально сунул подарок в карман. – Ты больше не обижаешься на меня?
– Нет, – Анна глубоко вздохнула и вытерла слезы.
– Погостим еще в Москве или домой?
– Мне хочется домой.
– Хорошо, тогда завтра рано утром выезжаем.
Все это время Дарья стояла у двери, прислонившись к косяку. Молчала.
– Напоследок я хочу сделать вам всем подарок. Собирайтесь. Зайдем в харчевню, перекусим и в путь. Мы с Ильей ждем вас внизу.
– Хорошо.
Алеша не услышал милых радостных ноток в ее голосе. Не было и блеска в любимых глазах. И это его огорчило.


Выставка

Мчатся сани по широкой улице. Проносятся мимо многоэтажные дома, окаймленные вековыми тополями и липами за резными оградами; витрины небольших магазинчиков, расцвеченные яркой рождественской рекламой; куда-то спешащие прохожие. Проносятся серой паутиной голых ветвей бульвары. Яркое, по-зимнему холодное солнце вспыхивает блестками на снегу. Пылают щеки на морозном ветру. Радостно, звонким переливом звенят колокольчики на лошадиной упряжи. Душе легко. Она ликует.
Залихватски остановилась тройка у четырехэтажного здания.
– Приехали!
Не спеша тянут лошади возок, огибая строение с огромными окнами. А на углу полукругом балкон на уровне третьего этажа. И поддерживают кровлю над ним массивные колонны.
– Красота-то какая! – шепчет Анна.
Вот и крыльцо. Потянул Илья на себя тугую дверь, и оказались ребята в довольно просторной комнате. С одной стороны по стенам развешаны огромные зеркала, где отражается гардероб, который расположился напротив. А в конце широкая каменная лестница, застланная ковром. Сбросили полушубки. Не спеша поднялись по лестнице и оказались в огромной зале. Огляделись. Необыкновенное множество картин: картины по периметру стен, картины на мольбертах, на столах, что расположены в центре. Народу немного. Прохаживаются любители искусства между столами, любуясь холстами, останавливаются у мольбертов, отступив немного от стены, внимательно рассматривают висящие полотна. Тихий гул голосов заполняет пространство, будто улей рядом.
Алексей взял Анну за руку и, не спеша, идет с ней от картины к картине. Илья с Дарьей чуть впереди. Не может сосредоточиться на полотнах Алеша, как ни старается. Взгляд его приковывают к себе хрупкие девичьи плечи. Украдкой наблюдает, как бьется и пульсирует под кожей тоненькая венка на ее шее. Мягкая, теплая ладошка и тоненькие пальчики доверчиво лежат в его руке. Алексея охватывает неимоверное чувство. Справиться с собой нет сил.
– Аннушка, – наклонившись, шепчет он. Анна отвела взгляд от картины и, улыбнувшись, взглянула на него. Алексей приблизился и крепко прижал к груди. Каждой клеточкой своей он ощущал ее: плечи, грудь, живот. Ощущал грудью ее горячее дыхание. Волна нежности и восторга залила сознание. Нет сил разомкнуть руки. В груди, будто огромный колокол, глухо стучит сердце, разгоняя дурную кровь по всему телу.
Очнулся, когда почувствовал, что кто-то тянет за рукав. Разомкнул руки. Оглянулся. Илья, не дав ему опомниться, с размаху ударил в лицо. От неожиданности Алексей потерял равновесие и упал. Из носа брызнула кровь. Зал ахнул. Со всех сторон, забыв об искусстве, спешили к ним люди. Илья, взяв Анну за руку, бросил на ходу: «Ждем в санях» и направился к выходу. Дарья достала платочек и протянула Алеше. Помогла подняться и повела к выходу.
Всю обратную дорогу молчали. И только у Гостиного двора, помогая выбраться Аннушке из саней, Алеша заметил слезинки на ее ресничках и багровое пятно на щеке. Ничего не сказав, отвел лошадей в конюшню и поднялся к себе в номер.
Анна с Дарьей, не спеша, собирали узелки в дорогу, когда из комнаты ребят послышалось, как рухнул стул, со скрежетом поехал стол, и что-то тяжелое упало, глухо стукнувшись о пол.
– Боже! Они, кажется, дерутся… – Анна, а за ней и Дарья кинулись разнимать. В комнате ребят царил погром. Валялись перевернутые стулья, стол накренился над кроватью, а посреди комнаты лежал на полу Илья, держа полотенце у носа. Огромное малиновое пятно обрисовало его глаз. Алексей протянул ему руку. Помог подняться. Илья прошел к своей кровати и лег, высоко запрокинув голову. Дарья смочила под рукомойником полотенце, приложила к его лицу. Алексей поставил стол на место и тоже лег, отвернувшись к стене. Девушки, убрав следы погрома, молча вышли. Войдя в свой номер, Анна присела на край кровати. Дарья села рядом, обняла за плечи.
– Он тебе нравиться? – заботливо спросила сестра.
– Я люблю его, – прошептала Анна.
Обе замолчали. Да и что тут скажешь.
Неожиданно в дверь постучали.
– Войдите, – Дарья поднялась и направилась к двери. Не успела она взяться за ручку, как дверь распахнулась и в комнату стремительно вошла Валентина. Как всегда, выглядела она эффектно. На ней была черная кофточка из тонкого батиста, широкие рукава которой заканчивались высокими манжетами. Воротник-стойка выгодно подчеркивал высокую стройную шею. Белокурые волосы были гладко зачесаны и собраны в тугой пучок. Черная плиссированная юбка на талии была перехвачена широким лайковым ремнем. Из-под юбки выглядывали носки кожаных ботинок. Тонкие пальцы ее, унизанные изысканными кольцами, нервно теребили платочек. Держалась Валентина высокомерно, почти заносчиво.
– Я бы хотела поговорить с тобой, – она посмотрела исподлобья на Анну. – Ты не могла бы оставить нас ненадолго? – она повернулась в сторону Дарьи, даже не взглянув на нее.
Дарья вопросительно бросила взор на сестру. Та равнодушно пожала плечами и кивнула головой. Дарья вышла и поспешила в комнату ребят. Тихо постучавшись, она вошла и растерялась. В комнате стояла гнетущая тишина. Оба лежали, отвернувшись к стене. Дарье даже показалось, что они спят. Подойдя к Алексею, девушка тронула его за плечо.
– Алеша, там к Анне пришла Валентина.
Парнишка резко повернулся и привстал на подушке.
– Зачем? Чего она хочет?
– Не знаю. Попросила меня выйти. Я решила, что будет лучше, если с ней поговоришь ты.
Алексей спешно поднялся и вышел.
А тем временем Валентина приблизилась к Анне.
– Если ты думаешь, что Алеша влюблен в тебя, ты ошибаешься. Это всего лишь увлечение новой юбкой. За ним водится такой грешок. Поэтому не рассчитывай на большее. Я слишком хорошо его знаю. Вот увидишь, пройдет немного времени, и он вернется ко мне, и тогда состоится наше венчание. Могу тебя пригласить, если захочешь. Посмотри на себя и на меня и задумайся, пока не поздно. Тебе ли со мной тягаться? – тон ее был резок и высокомерен. – Мы обручены!
Анна была раздавлена. Каждое слово Валентины болью отдавало в сердце. На протяжении всей своей коротенькой жизни ей не приходило в голову сравнивать себя с кем-либо. Девушке хотелось возразить: «Всегда найдется кто-то лучше, умнее, богаче любой из нас, но это еще ничего не значит…», но Валентина не давала ей опомниться и вставить хотя бы слово. Говорила хлестко, напористо. Анна слушала молча, опустив голову. Она ясно сознавала: соперница права. То, что Валентина прекрасна, как картинка, это несомненная правда. То, что семья ее зажиточна, и у девушки богатое приданое, сомнений не было. В горле стоял комок обиды… Слезы готовы были брызнуть из глаз. Девушка крепилась, как могла.
– А потом, у наших отцов общий бизнес. Кому ты нужна в его семье…
– А ты кому нужна? – Алексей неожиданно появился на пороге комнаты. – Ты кому нужна в моей семье? – повторил он, повышая тон. Помолчал и более спокойно добавил: – Валентина, я не ожидал от тебя. Зачем ты тут? И кто убедил тебя в том, что у меня появится желание с тобой общаться, а тем более пойти с тобой под венец? Прости за то, что обидел, но оставь всякую надежду.
Валентина резко повернулась к нему. Кровь отхлынула от ее лица. Губы дрожали. Ничего не ответив, она, гордо вскинув голову, молча вышла из комнаты.
– Прости. Она больше не будет тебе досаждать. Я обещаю. Поверь, – он взял Анну за руку. Анна судорожно вздохнула. В это время в комнату вошел Илья. За ним порог переступила Дарья.


Дорога домой

Раннее утро. Ночь пока не спешит покинуть небосвод. Сестры, прихватив свои узелки, вышли на крыльцо. В полумраке морозного утра у крыльца их поджидали сани. Впряженные лошади били копытами. В свете утренних звезд возок казался сказочным. Илья и девушки устроились поудобнее. Тронулись. Вот уже и широкие улицы с их многоэтажными дворцами, парки и окутанные морозным инеем бульвары позади. Вскоре позади остались и узкие кривые улочки московского пригорода, с их высокими черными заборами да яростным лаем собак. Летит тройка по запорошенной снегом дороге. Отдохнувшие кони, радостно задрав высоко морды, мчатся, рассекая морозный воздух. Только пар из ноздрей. Пролетают мимо дорожные столбы и указатели. А на востоке светлой яркой полосой занимается заря. Девушки, прижав к груди свои узелки, закутавшись в медвежью полость, дремлют. Илья, переживая случившееся на выставке, рассеяно смотрит, как проплывают в серой мгле, разворачиваясь в своей бескрайности, поля. «Только тронь еще раз ее, убью, не задумываясь» , – стоит в ушах шепот Алексея. И столько в этих словах силы и убеждения, что было понятно – готов убить.
Постепенно мгла рассеивается. Все вокруг приобретает четкие очертания. Поднимается над горизонтом яркое зимнее солнце, зажигая мириады мерцающих снежинок. Ослепительный свет их заставляет Илью зажмуриться. Веки, отяжелев, смыкаются. Илья незаметно для себя засыпает. Летит тройка, мерно покачиваются сани.
Неожиданно на всем скаку кони шарахнулись в сторону, чуть не перевернув возок. Алексей чудом удержался на облучке, натянул поводья. Кони, приподнявшись на дыбы, остановились, захрапели, перебирая копытами. Ребята открыли глаза, с удивлением наблюдая, как Алексей спустился с облучка на дорогу и зашагал в обратном направлении.
– Что случилось? – Илья поспешил выбраться из саней. За ним последовали сестры. В нескольких метрах от них, чуть в стороне на дороге, лежала, уткнувшись мордой в ледяной настил и подогнув неловко под себя ноги, лошадь, впряженная в груженую телегу. На телеге восседал возница. Руки его, продолжая держать вожжи, были безвольно опущены. Голова понуро склонилась.
– Что случилось? – поравнявшись с телегой, спросил Алеша.
– Да вот, лошадь сдохла. Старенькая была, но держалась до последнего. А тут неожиданно ткнулась носом, и не стало ее, горемычной. Как теперь до дома добраться?
– Ну, это дело поправимое. Далеко дом то?
– Да нет. Верст пять будет в сторону Рязани.
– Так нам по пути. Сейчас что-нибудь придумаем. Распрягай покойную, а я подгоню возок.
Алексей зашагал в сторону саней, а мужик принялся хлопотать над мертвой лошадкой. Легко сказать, да трудно сделать. Рысаки, почуяв смерть, никак не хотели возвращаться. И сколько ни бился Алексей, пытаясь их успокоить, справиться так и не смог. Лошади, всхрапывая, становились на дыбы, нервно пряли ушами, сопротивляясь, били копытами. Пришлось отказаться от этой затеи. Тогда решили помочь вознице подтащить телегу к саням. Обхватили вожжами щиколотки околевшей кобылки и, напрягаясь изо всех сил, с великим трудом стянули ее на обочину. Передохнув немного, взялись за оглобли. Илья с одной стороны, Алеша с другой, пытаясь сдвинуть телегу с места.
– Погодите, я сейчас, – мужичок уперся ногами в дорогу, подставив плечо, стал натужно толкать ее сзади. Без особой охоты та тронулась с места. Скрипя и подрагивая, покатилась в сторону саней.
Подогнав телегу, с помощью вожжей прикрепили к возку и отправились неспешно в путь. Всю дорогу лошади дергали мордами, били нервно себя хвостами, сбивались с ритма. С трудом добрался лошадиный эскорт до деревни, где жил возница. Ребята помогли мужику втащить телегу во двор. На крыльцо, наблюдать, как возница с гостями тянут за оглобли злополучную телегу, высыпало из сеней пятеро ребятишек, мал мала меньше. Ватага, хлюпая носами, в огромных не по росту валенках, кутаясь в свои длиннополые шубы, замерла, не замечая мороза.
– Спасители мои, подождите, я сейчас, – возница направился к крыльцу. – Алена, Алена.
На крыльцо, кутаясь в шаль, вышла молодая женщина.
– Принеси головку сыра и хлеб ребятам в дорогу. Путь им предстоит долгий. Да, прихвати бутыль с молоком.
Женщина, не мешкая, вошла в дом и вскоре вернулась с довольно увесистым узелком в одной руке и огромной бутылью в другой. Спустилась с крыльца и протянула вознице.
– Что вы, в самом деле. Мы не возьмем, – запротестовал Алексей, и направился к саням.
– Берите, берите, не обижайте, – мужик догнал его и насильно вложил узелок и бутыль ему в руки. – Если бы не вы, погиб бы я там на дороге. А мне погибать негоже. Видите, какое потомство. Кто их без меня поднимет?
Илья и Алеша согласно кивнули и попрощались. Кони к тому времени успокоились. Возок тронулся, а в проеме ворот долго им вслед махал спасенный ими возница, окруженный своей большой семьей. Настроение у всех было прекрасное. На ходу жевали хлеб с сыром, запивая молоком, шутили, смеялись, забыв вчерашние разногласия. А над тройкой, санями, дорогой, бескрайними полями, что плыли в обратном направлении, ярко, радостно светило солнце, преломляясь в хрустале снежинок.
И полетели версты, отсчитывая однообразные дни и постоялые дворы.
Путешествие подходило к концу. До дома рукой подать. Мчится тройка. Звенят, переливаются бубенчики.
– Смотрите, впереди волки гонят лося. И мчится он к дороге. Илья доставай скорее ружья. Заряжай и мне одно передай. Быстрее, – Алексей мельком оглянулся. – Нет смысла разворачивать лошадей, обратно все равно будут преследовать. Волков немного. Постараемся прорваться.
Тройка мчится вперед, а ей наперерез, пересекая белое полотно поля, бежит к дороге лось-красавец, гордо неся свою голову. Кажется, его молодое сильное тело летит, не касаясь земли. За ним, вытянувшись струной, волки. Почти настигают. Самый матерый пытается на ходу запрыгнуть ему на спину, но получив копытом, переворачивается, отлетев в сторону. Встает и вновь продолжает погоню.
– Давай ружье, – Алексей, стоя, балансируя на расставленных ногах, чуть согнув колени, протянул, не оглядываясь, назад руку, другою крепко держа поводья.
Илья осторожно вложил в нее заряженное ружье. Алеша ловко вскинул ружье, прогремел выстрел. Волки в нерешительности остановились. Лось продолжал бежать, не сворачивая с пути. Будто сознавал, что только в этом его спасение. Перелетев через дорогу, чуть не сбив несущихся на него лошадей, он помчался дальше к лесной полосе, пересекая пространство полей. А волки, опомнившись, пустились догонять ребят.
– Ну, залетные, вся надежда на вас. Не подведите! – Алексей, бросив ружье в сани и подгоняя лошадей, достал из-за пояса кнут. – Заряжайте и стреляйте!
Волки, тем временем, выскочили на дорогу и неслись, пытаясь догнать возок. Вот вровень с санями, со стороны Анны, показалась голова вожака. Девушка уже видела желтые оскаленные клыки. Не раздумывая, размахнулась и ударила его узелком. Волк молниеносно повернул на ходу голову и, вцепившись в него зубами, дернул. Сила была такова, что узелок выскользнул из рук Анны.
– Боже, мои вещи, – сдавленно крикнула она, в страхе отпрянув назад и прижавшись спиной к саням. – Мои вещи!
Не раздумывая, Алеша, на секунду развернувшись, что есть силы хлестнул волка плеткой по голове. Тот, взвизгнув, отлетел в сторону. А в это время Дарья дотянулась до ружья, что бросил Алексей, и дрожащими руками попыталась вставить патрон в затвор. Сани сотрясались, подлетая на ухабах, саму Дарью била дрожь, так что стучали зубы, патрон никак не хотел слушаться.
– Помоги, – выдохнула она, повернувшись к Анне, – держи.
Аннушка прижала ружьё к ногам. Тряска уменьшилась и Дарье, наконец, удалось зарядить. Она протянула ружье Илье: «Возьми». Тот передал ей свое: «Заряди и это». Сам выглянул из возка и прицелился. Прогремел выстрел, следом еще один, потом еще. Девушки старательно перезаряжали ружья, а Илья, взяв на мушку, стрелял. Волки отстали.
– Ура, мы победили!!! – ребята ликовали.
А красавец лось, добежав до лесной полосы, скрылся из виду.


Возвращение

Ближе к полуночи въехали сани в село, переполошив местных собак. Что-то трогательное, будто давно забытое, отозвалось в душе, при взгляде на знакомую с детства улицу, на озаренные неровным лунным светом спящие соседские дворы, проплывающие мимо, на родное Болотинское крыльцо, на отца, что степенно шел к калитке.
– Папочка, папа, какая же Москва красивая! Спасибо тебе! – девушки повисли на его шее.
– Здравствуй, батя, – Илья протянул отцу руку.
– Как дорога, не утомила? А с глазом что? – Илья потупился и не ответил – Молчишь? Хорошо, потом разберемся. Скорее в дом. Голодные, поди? Мать сегодня пирожков напекла, будто знала, что вы приедете.
За столом собрались все домочадцы. Отец, довольно улыбаясь в усы, нежно погладил по голове Дарью, что присела рядом и прижалась к его плечу.
– Вы представить себе не можете, какой красивый город! А сколько пришлось пережить…
И полились воспоминания о Москве, о пройденном туда и обратно пути. Только об одном, о самом главном, не проронили ни слова, как сговорились. За рассказами не заметили, как пролетела ночь. К утру спохватились: пора вставать, а они еще не ложились.
А тем временем Алеша, распахнув ворота, ввел под уздцы свою тройку во двор. Сиропко, радостно повизгивая, кинулся ему под ноги.
– Ну, ну, уронишь, старина, – Алексей присел, обнял пса за голову, прижал к себе, ласково погладил за ухом. – Я тоже соскучился. Пообщавшись с собакой, проводил в конюшню своих рысаков. Не торопясь, снял с них упряжь.
– Мои хорошие, устали.
Взрыхлил в стойлах сено, наполнил зерном кормушки. Потрепав любовно коней за холки, отправился в дом. Осторожно вошел в сени, стряхнул снег. Открыл дверь в горницу. Тишина. Только слышно, как размеренно отмеряют время напольные часы.
– Странно, неужели батюшки еще нет? – Алексей разделся и прошел на кухню. Не торопясь, накрыл себе стол, присел. Где-то в глубине дома скрипнула половица. Послышались шаги.
– Вернулся? Как поездка? – отец прошел к столу, тяжело опустился на стул.
– Хорошо. Все бумаги подписаны. Они там, в чемоданчике, – Алеша продолжал, не глядя на отца, есть.
– Милославских встретил? Они тоже собирались в Москву.
– Встретил, – Алексей, уставившись в тарелку, кивнул головой.
– Как Валентина? Красавица! Вы прекрасная пара... – отец, будто чувствуя недоброе, продолжал развивать тему.
«Началось», – пронеслось в голове Алексея. Напряжение нарастало.
– Мне сказывали, ты не один туда ездил. Болотиным было по пути или Дарья приглянулась?
– Нет, Анна, – наступила неловкая тишина.
– Эта четырнадцатилетняя девчушка?
Алеша отодвинул тарелку, не поднимая глаз. Промолчал. Почувствовал, как засосало под ложечкой.
– Та-а-к, а Дарью и Илью, значит, просто решил покатать?
– Нет, Анне и Илье я предложил показать Москву. Но без Дарьи батюшка Анну бы не отпустил.
– Понятно, – голос звучал уже не так дружелюбно. – Валентина видела их? – В словах сквозило раздражение.
– Батя, – Алексей решительно посмотрел отцу в глаза, – я расторг помолвку.
– Повтори, что ты сказал? – Брови отца сошлись над переносицей. Лицо побледнело. Кулаки сжались.
– Я расторг помолвку с Валентиной, – тихо произнес Алеша, четко выговаривая каждое слово, и отвернулся. Тело его напряглось, ожидая удара.
– Что-о-о? Не бывать этому! – кулак отца с силой опустился на стол.
Стол содрогнулся. Посуда тихо звякнула.
– Пока я жив, не бывать! Слышишь! Завтра же отправишься к Милославским. Попросишь прощения. А на неделе сыграем свадьбу. Это мое последнее слово! И забудь об этой бесприданнице!
Алексей, собираясь возразить, повернулся к отцу. Лицо того было искажено гневом. В остром прищуре глаз застыла злоба.
– Поступишь так, как я сказал! – отец поднялся из-за стола, отшвырнул ногой стул и вышел из кухни.
«Неужели мне не сломить это сопротивление, неужели придется начинать все с чистого листа…», – Алеша опустил голову и уткнулся лбом в стол. Он уже не мыслил себя без Анны. А это означало разрыв с семьей, разрыв со спокойным, надежным прошлым. Страх и растерянность нахлынули волной.
«Ты уже мужчина, – всплыло в памяти. – Если тебе страшно, значит ты на правильном пути. Всегда иди только вперед и никогда не жалей о содеянном», – так когда-то напутствовал его отец. Алеша, вздохнул. Прохлада дубовой поверхности стола была приятна. Юноша посидел еще какое-то время, потом поднялся, прошел в свою комнату. Лег. Долго крутился с боку набок. Сон не шел. Было слышно, как грузно ворочается отец. Тихо что-то шепчет мать.
«Тоже не спят», – подумал юноша. Лег на спину. Заложил руки за голову. Уставился в потолок. Где-то в углу завел свою песню неугомонный сверчок. Перед глазами возник образ Валентины. Ее высокомерный взгляд. «Никогда!» – он передернул плечами.
Гнев отца гнетущим черным сгустком неспешно заполнял дом. Теснясь по углам, тяжким бременем лег на душу юноши, выжимая из глаз слезы. Алексей глубоко и нервно вздохнул. Понимал, разговор еще не окончен. Думы о милой четырнадцатилетней бесприданнице теплой радостной волной отозвались в груди. Вспомнилось, как стоя у иконы в храме, она обернулась и посмотрела на него, улыбаясь. Чуть левее горела, потрескивая, восковая свеча, освещая мягким светом ее лицо. И в этот момент ему казалось, что сама Мадонна смотрит на него с улыбкой. «Алеша, Алешенька», – чудилось ему, что он слышит ее голос.
Алексей широко улыбнулся. Он уже не мыслил себя без Аннушки. В его сознании судьбы их сплелись в нерушимый узел. В его думах, как само собой разумеющееся, она была земной, реальной, он ощущал ее почти физически. Всплыло в памяти ее милое заплаканное лицо, освещенное падающим из гостиничного окна светом, и незащищенный, как у обиженного ребенка, взгляд. Ему так хотелось в тот момент упасть перед ней на колени и поцеловать, но за спиной стояла, как грозный Херувим, Дарья. А история, что приключилась на выставке… Перебирая в памяти каждый миг происшествия, он заново окунулся во все оттенки ощущений. «Страшно подумать, как отреагировал бы отец, будь он свидетелем случившегося в тот день», – у Алексея перехватило дыхание.
Занятый думами об Анне, юноша не заметил, как пролетела ночь, комната стала наполняться светом. За окном просыпался новый день. Было слышно, как прислужница разжигает в печи огонь. Мать легкими быстрыми шагами прошла на кухню, спустя какое-то время, следом, тяжело ступая, прошагал отец. Дом неспешно оживал. Алеша продолжал лежать, наблюдая, как неясные тени рассвета блуждают по потолку. Послышались приближающиеся шаги. В комнату вошел отец.
– Не спишь уже? – отец взял стул и, придвинув к кровати, сел, ссутулившись. Он выглядел уставшим. Меж бровей залегла глубокая складка.
– Нет.
– Я нашел это в чемоданчике, – он разжал пальцы. На ладони лежала маленькая бархатная коробочка. – Ответь, ты часом не обидел девчонку?
– Как ты мог такое подумать! – Алексей приподнялся и сел.
– А что я должен был подумать, увидев кольцо? – отец продолжал держать на раскрытой ладони коробочку. – Собирайся, сегодня же отправишься к Милославским и вручишь этот подарок Валентине.
– Я не женюсь на Милославской. Это твой выбор! – юноша встал и прошел к окну. – Один вид ее вызывает у меня тошноту. Я не женюсь на ней! Можешь выгнать меня из дома, можешь лишить наследства, но под венец с ней я не пойду. Это не моя судьба! – стоя спиной к отцу, Алеша наклонился и коснулся разгоряченным лбом стекла. Губы его упрямо сжались. В голосе слышны были слезы.
– Ведь совсем недавно ты был готов к этой свадьбе? – удивленно заметил отец.
– Хорошо, что опомнился, – парировал Алексей.
– Подумай о детях своих. Не каждый день выпадает счастье заполучить такое приданое.
– Оставь его, вспомни, от чего ты отказался, когда меня повел под венец.
Оба вздрогнули. Мать тенью появилась на пороге комнаты. Видно было, что она тоже провела бессонную ночь. Лицо осунулось. Под глаза легли синие тени.
Отец поднялся со стула и направился в свою комнату. Мать последовала за ним.
Алеша продолжал стоять у окна, сцепив сзади ладони. Стоял и смотрел на запорошенный снегом сад. На едва видневшуюся сквозь густые ветви, потемневшую крышу дома Болотиных, на светлый дым, что струился ввысь из кирпичной красной трубы. Образ Аннушки возник перед глазами, ее нежный взгляд, тронутые легкой улыбкой губы, упрямая рыжая прядка, спадающая на милое лицо. Память отчетливо держала ощущение ее доверчивых плеч, груди, всего ее тела.
Черной крылатой отметиной прилетела и села на ветку ворона, встряхнув ее. Крохотный сугробчик, что так старательно намела с вечера зима на разлапистую ладошку березы, вздрогнул и осыпался нежно переливающейся серебряной занавесью. Деловито каркая и перебирая лапками, ворона прохаживалась по ветке туда-сюда. Под ее тяжестью ветка слегка покачивалась, приподняв вверх ладошку из разлапистых веточек-пальчиков в надежде, что зима вновь одарит ее снежным подарком.
«А ведь действительно батюшка взял в жены бесприданницу», – подумал Алеша, вспомнив рассказ матери о ее девичестве. Продолжая наблюдать за вороной, он обиженно перелистывал в памяти воспоминания о когда-то услышанном.
Яков, так звали отца, был из зажиточной семьи. Крепкий, видный парень. Он привлекал к себе внимание веселым, порывистым нравом. На посиделках всегда выделялся среди сверстников смешливостью. Смеялся открыто, заразительно, поднимая окружающим настроение. Девушки не обходили его своим вниманием, вздыхая о нем ночами, поверяли свою тайну подушке. Но ему приглянулась Алёнка. Славная, скромная девушка. Она редко посещала посиделки. А если приходила, садилась неприметно среди подруг, особо не привлекая к себе внимание. Одарит ласковым взглядом, улыбнется, и у Якова от этого взгляда закипает кровь. «Такую бы мне жену», – не раз мелькала мысль.
Решился поговорить с отцом. Тот на дыбы: «Одумайся! Не бывать этому! У нее семеро братьев и сестер, мал мала меньше. Всех кормить придется». Долго спорили. Яков маялся, но не терял надежду переубедить отца. Неизвестно, чем бы эта история закончилась, если бы не случай. Однажды решился юноша проводить Алёнку после посиделок. Она согласилась. Идут они, не спеша, мимо Яшкиного дома, а тут отец у ворот. Поманил их рукой и говорит девушке, не смущаясь: «Не по себе, красавица, сокола выбрала. Поискала бы что попроще». Залилась девушка краской и убежала. Несколько дней не выходила из дому, переживая позор. Не выдержал Яков, нарядился и отправился сам себе сватом в дом к любимой. Переступил порог, сел за стол, и пока девушка не дала согласия выйти за него замуж, не поднялся. Свадьбу сыграли скромно. Поселился Яков в семье молодой жены.
Долго отец делал вид, что не замечает сына. Да только однажды встретив невестку в сельпо, та уже была на сносях, сам пришел к молодым. Так вернулся Яков с женой к родителям. А вскоре Алёнка родила старикам внука. Отец, стараясь искупить свою вину перед невесткой, купил им в подарок массивные золотые обручальные кольца.
– Алешенька, пора завтракать. Отец уже за столом.
Алексей обернулся. Случайно взгляд его упал на кровать. Среди смятых белых простыней, на самом краю, выделялась темно-синим бархатным пятном его заветная маленькая коробочка. Алеша не поверил глазам. Дыханье перехватило. Он посмотрел на мать. Та, улыбаясь, утвердительно махнула головой. Юноша, в порыве нежности, подошел и обнял ее, прижав к груди. «Какая она стала маленькая и хрупкая», – пронеслось в голове.
– Пойдем, отец заждался, – торопила мать.
– Пойдем, – согласно кивнул Алеша и зашагал следом.
Отец сидел за столом и просматривал газеты.
– Спасибо, батюшка, – Алексей подошел, наклонился и поцеловал его в щеку. Отец свернул газету. Смущенно откашлялся.
– Да уж, что там. Её благодари. Стеной стоит за счастье своего сыночка, – кивнул он головой в сторону матери. Та, пряча улыбку, неторопливо накрывала на стол, помогая прислужнице.


Сватовство

Алексей вышел за ворота. Напротив, во дворе Болотиных, стояли украшенные лентами сани. «Сваты», – мелькнуло в голове. Он остановился и стал ждать. Вскоре на крыльцо, в сопровождении хозяина, вышли, чуть покачиваясь, трое мужичков. Что-то знакомое показалось Алеше в одной из фигур. В манере держаться прямо, высоко неся седую голову. Они о чем-то оживленно беседовали. До Алексея долетали только отдельные обрывки фраз, но разобрать слова было невозможно. Попрощавшись, мужички сбежали с крыльца и, подпоясывая на ходу полушубки, завалились в сани. Продолжая громко балагурить, тронулись в путь. Закрыв за ними ворота, отец Анны поднялся на крыльцо и вошел в дом, плотно прикрыв за собой дверь.
Алексей перешел дорогу и, подойдя к калитке, негромко позвал: «Анна». Немного постоял, прислушиваясь, и уже смелее позвал: «Анна, Анна». Входная дверь распахнулась и на крыльцо, набросив на голову шаль, выбежала его надежда, его любовь, его идеал.
– Алеша! – девушка, запахивая на ходу полушубок, подошла к забору.
– Здравствуй, стосковался я, – юноша коснулся ее руки.
– Я тоже очень скучаю, – не спуская с него влюбленных глаз, прошептала Анюта.
– Сваты приезжали?
– Да, к Дарье вдовец сватов прислал. Она на седьмом небе от счастья. Приглянулся он ей очень. Сговорились в марте свадьбу играть.
– А если я пришлю сватов, пойдешь за меня?
– Алешенька, Алеша, присылай. Я буду ждать.
– Анка! – Анна оглянулась. На пороге стоял отец.
– Смотри, какой мороз, простынешь. Домой!
– Я буду ждать, – тихо повторила Анна и спешно направилась к отцу. Вошли в дом.
– Сядь, – отец, присев к столу, указал Анне на стул рядом. – Ты еще так молода, доченька. Понимаю, он красивый парень и жених завидный, но, я слышал, он обручен и скоро свадьба. Забудь о нем, мое дитятко! В твоей жизни еще столько женихов будет! Подрасти немного. Не спеши. Заморочит…
Анна молчала. Сидела, положив руки на колени, опустив голову. В проеме девичьей теснились сестры, с любопытством прислушиваясь.
– Оставьте нас, – отец недовольно повел взглядом в их сторону. Девушки поспешно, прикрыв за собой дверь, скрылись в комнате.
– Подумай хорошенько. Где это видано, чтобы барчуки среди бесприданниц себе жен выбирали... – отец ласково погладил Анну по голове, поцеловал по-отечески в лоб.
Спустя несколько дней ворота барского дома распахнулись, и три рысака, гордо неся свои породистые головы, украшенные вплетенными в гривы лентами, лихо подкатили расписные сани к дому Болотиных. Возница соскочил с облучка и, как водится, постучал кнутом в ворота. Отец Анны вышел на крыльцо. С достоинством отворил ворота.
– Проходите, гости дорогие, – чуть дрогнувшим от волнения голосом, громко пригласил он.
Сани въехали во двор. К дому со всех сторон стали сбегаться односельчане.
– Проходите, – отец распахнул двери в сени. – С чем пожаловали? – проведя в горницу, расставляя стулья и усаживая гостей, махнул рукой матери. – Накрывай, хозяюшка, стол, да не скупись. Видишь, какие гости дорогие к нам нагрянули.
Гости сбросили свои дорогие шубы, присели к столу. Стали доставать из корзин все, что прихватили с собой: окорок, самогон, соленья.
– Сватами мы, Илья, в твой дом явились. Приехали доченьку твою, Анну, сватать. Орел наш в твоем доме горлицу присмотрел. Отдашь ее? Не откажешь?
– А вот у нее мы сейчас и спросим. Я дочерей своих не неволю. Пусть сами решают, – он кивнул головой матери, что стояла у дверей девичьей.
Та, смахнув краем платка непрошенную слезу, приоткрыла дверь, позвала: «Аннушка!». Анна поднялась со стула. От волнения перехватило дыхание. Казалось, сердце вот-вот выскочит из груди. Ноги не слушались. Кровь прилила к лицу. Вздохнув глубоко, девушка попыталась справиться с волнением, переступила порог.
– Анютка, – батюшка, заметив смятенье дочери, ласково поманил рукой. – Подойди. Вот сватать тебя приехали. Алеша замуж зовет. Согласна?
– Да, – выдохнула Анна.
– Это тебе, красавица! – один из сватов достал из кармана и протянул заветную бархатную коробочку, что когда-то в Москве, Анна вернула Алеше.
Анна, прикусив губу от волнения, взяла дорогой сердцу подарок. Прижала к груди и, окончательно смутившись, убежала в девичью. Села на кровать. Достала колечко. Надела на палец. Сверкнул крохотным глазком бриллиант.
– Красота-то какая! – сестры сгрудились над Анной, рассматривая кольцо.
За столом зазвучали тосты во славу молодых. Отец, заметно захмелев, превозносил до небес достоинства своей Анютки, как совсем недавно расхваливал свою старшую дочь, Дарью, ее сватам. Мать, молча слушая разглагольствования подвыпивших мужичков, улыбалась, прислуживая им за столом.
А в это время Алеша не находил себе места, дожидаясь сватов. Проводив сани, запер ворота и вернулся в дом. Из кухни доносился звон посуды и плеск воды. «Прислужница, должно быть, порядок наводит». Он прошел в свою комнату и подошел к окну. От волнения мысли путались. Сцепив, по привычке, сзади пальцы, он с тоской стал наблюдать, как за окном медленно и густо кружатся огромные снежинки, заметая сад и украшая белыми воздушными пуховичками голые корявые ветви деревьев. Ему казалось, что время остановилось. «Да, прав был тот, кто сказал, что нет ничего тяжелее ожидания».
Снег за окном продолжал безучастно укутывать землю.


Свадьбы

За хлопотами не заметили, как подкрался март, с его злыми метелями. Всю первую половину месяца мело, не переставая, заметая дома по самые крыши, превращая села в снежное царство сугробов, испещренное неширокими тропками-тоннелями.
– Доченька, Поповы передали корзину для тебя. Пойди, взгляни, что в ней, – мать растерянно развела руками.
– Где она?
– Там, в столовой.
Анна вошла в столовую и ахнула. Посреди комнаты стояла огромная корзина. Припорошенная снегом крышка ее была снабжена металлическим крючком, что зацепился за петлю и крепко прижимал крышку к краям корзины. Подтаявший снег насыщал краски плетения, и те яркими пятнами выступали среди тонкого снежного покрова. Анна аккуратно протерла полотенцем крышку, опустилась на колени и попыталась откинуть крючок. Но сцепление оказалось настолько тугим, что справиться с ним было ей не под силу.
– Я не могу совладать с крючком, – девушка поднялась с колен. Поправила юбку.
– Сейчас. Давай помогу, – над корзиной склонилась Дарья.
Заинтересовавшись происходящим, из девичьей выглянула Надежда.
Наконец, крючок натужно сбросил петлю, крышка легко откинулась. Показалось аккуратно уложенное грубое полотно. Анна достала сверток. Положила на стол. Развернула. В свертке оказалось белое шифоновое платье. Длинные узкие рукава его заканчивались широкой вышивкой из белого бисера. Такими же узорами был украшен лиф платья и ворот. Во втором свертке лежала воздушная фата, увенчанная маленькой короной, расшитой белым жемчугом. Все замерли в восхищении. Анюта аккуратно завернула опять в полотно подвенечное платье и фату. Уложила все в корзину и отнесла в девичью.
– Осталось только Дарье сшить наряд.
– Завтра же поедем на ярмарку выбирать ткань и ленты.
Не успели оглянуться, как подошел канун праздника. Весь день провели в хлопотах. Сам Болотин и его оба сына были заняты мужским трудом: подгоняли и собирали в горнице специально сколоченные по такому случаю столы и скамьи. Женщины были заняты стряпней, и только невесты были предоставлены себе и своим свадебным нарядам. Ближе к вечеру затопили баньку. А на дворе зима продолжала неспешно наметать сугробы.
В день венчания, будто осознав важность происходящего, Зима успокоила Метель. Небо очистилось от туч. Выглянуло долгожданное солнышко. Заискрились, заиграли разноцветьем крошечные хрусталики снежинок.
С раннего утра в доме Болотиных царит суматоха. Кто-то помогает невестам. Кто-то наряжает сани. Кто-то расчесывает гриву лошади, вплетая туда ленты. Ближе к полудню все, кроме Надежды и Федора, неспешно устроились в ярко украшенной повозке, и та торжественно направилась в сторону церкви. Федор, младший из братьев, закрыв ворота, поспешил на помощь Надежде. Вместе принялись застилать столы выбеленным полотном, расставлять тарелки, кружки, наливки, квасы, самогон, с вечера заготовленные салаты. В печи томились молочные поросята, гуси, да куски мяса молодой телочки.
– Надюша, Надюша, смотри. Поповы спешат в церковь, – услышав звон бубенчиков, Федюшка выбежал на крыльцо, провожая взглядом тройку. Гордые красавцы рысаки, играя мышцами, легко несли запряженные сани. На облучке восседал сам хозяин. Следом промчались еще одни, переполненные родственниками. Слышны были смех, возбужденные голоса, кто-то затянул песню, остальные подхватили.
Спустя какое-то время стали подтягиваться во двор разодетые селяне. Потоптавшись на крыльце, проходили в горницу и неспешно рассаживались за столы. Федор разносил наливку, старательно наполняя кружки. Надежда раскладывала куски мяса по тарелкам.
– Едут! Едут! – в горницу вбежал соседский мальчонка. Федор кинулся отворять ворота. Только мальчишки распахнули обе створки, как на всем скаку во двор влетела тройка вдовца. На облучке, лихо осадив разгоряченных коней, восседал старик. По-молодецки соскочив с саней, он сдернул с головы шапку и, тряхнув седой, как лунь, головой, неспешно направился к крыльцу. Из саней показался вдовец.
– Лебедушка моя, – тихо молвив, он осторожно помог сойти Дарье, взял ее под локоть и повел к дому.
Во двор, так же лихо, влетела еще одна разгоряченная тройка. Из саней выпрыгнул Алеша. Полы его шубы метнулись в разные стороны. Следом показалась Анна. Алексей нежно обнял свое бесценное солнышко за талию и, приподняв, поставил на снег. Взял ее лицо в свои ладони и, приблизив, заглянул в глаза. Взгляды их встретились. Анна обвила руками его шею и прильнула всем телом. На пальце блеснуло обручальное колечко. Юноша наклонился и коснулся губами ее губ.
Чаша его счастья была наполнена до краев. Наконец-то судьба одарила его возможностью попробовать волшебный напиток любви. Будто томимый жаждой, он не мог оторваться от губ любимой. Истосковавшийся, как хмельной, неистово, жадно целовал свое долгожданное счастье. А в это время во двор въехали одна за другой еще две повозки. Прибывшие неторопливо поднимались по ступенькам и, переступив порог горницы, рассаживались за столы. Входная дверь захлопнулась. Молодых окутала непривычная тишина. Слышно было только, как всхрапывают лошади, еще не остывшие от быстрой езды. Подхватив Анну на руки, Алеша направился к крыльцу. Тонкий подол кисейного платья белым крылом затрепетал на ветру.
– Уронишь, – держась за мужнину шею, засмеялась Аннушка.
– Золотко мое! – шептал Алексей, прижимая к груди свою драгоценность.
Не успели они подняться на крыльцо, как дверь в сени распахнулась, и на пороге показалась Надежда.
– Скорее, скорее, вас уже заждались гости!
Алеша помог Аннушке раздеться, аккуратно поправил коронку на ее голове. Передал свою шубу Надежде и, взяв Анну за руку, распахнул дверь в горницу. Нестройный гимн восторженных голосов встретил их появление. Все обернулись в сторону молодоженов. Анна была прекрасна: яркие от поцелуя губы, румяные с мороза щеки, зажженные счастьем глаза, а рядом Алексей в белой косоворотке, подпоясанный красным кушаком. Молодые прошли к столу. Чуть захмелевшие гости не скупились на похвалы новоиспеченным женкам. Новобрачным наполнили кружки квасом.
– Горько!!! – грянул хор присутствующих.
Грянул так, что на полке зазвенела посуда, а в приоткрытой печи вспыхнули и занялись ярким пламенем, в последнем своем издыхании, тлеющие угли. Обе пары поднялись. Вдовец неспешно обнял Дарью и нежно поцеловал. Алексей обхватил Аннушку обеими руками и крепко прижал к груди. Тело его напряглось. В висках стучало. Опьянев от нахлынувших чувств, жадно прильнул к милым губам. Гости рукоплескали. Кто-то вздумал отсчитывать секунды, остальные подхватили. «Скорее бы все закончилось», – мелькнуло в голове. Алеша разжал руки. Анна вздохнула полной грудью. Молодые сели.
Застолье продолжалось. То и дело звучали тосты. Изрядно подвыпившие гости горланили песни. Пришло время плясок. Дружно сдвинули столы и скамейки, прижав их к стене. В освободившийся круг, под звуки баяна, белоснежными лебедушками выплыли молодицы, следом, утверждая свое право на них, дробя поступь, вышли мужья. Чуть погодя, не устояв, пустились в пляс один за одним и гости.
– Давай уйдем, – Алеша потянул Аннушку из круга.
– Давай.
В суматохе, казалось, никто не заметил их исчезновения. Молодые осторожно выскользнули в сени. Алеша, стараясь не шуметь, распахнул ворота. Вывел лошадей на дорогу. Анна, заперев за ним, проскользнула в калитку. Ведя под уздцы тройку, новобрачные направились к дому Поповых. А у Болотиных гости в пьяном угаре продолжали старательно отбивать чечетку под звуки расходившейся гармони.
– Мамочка, Аннушка с Алексеем ушли. Нам тоже пора. Дорога дальняя, а на дворе уже вечер, – Дарья подошла к матери. Поцеловала.
– Отец знает?
– Да.
– Остались бы до утра.
– Нет, малыши его у чужих людей на руках остались.
– С Богом! – мать перекрестила обоих. Проводила до дороги. И долго еще, оглядываясь, Дарья видела ее одинокую фигурку на белоснежном полотне дорожной колеи.


Новобрачные

Алеша помог Анне снять полушубок. Неспешно развязал концы ее шали. Достал домашние тапочки и, усадив на табурет, как малого ребенка, переобул. Поднял на руки и медленно, любуясь ею, понес в свою комнатку. Переступил порог. Его внимание привлек тонкий аромат. Оторвав взгляд от Анны, с удивлением осмотрелся.
Комната преобразилась. Повсюду: на столике у изголовья, на подоконнике, на комоде – в огромных вазах стояли розы. Охапки роз. Их крепкие большие бутоны, цвета слоновой кости, благоухая, радовали глаз своею свежестью. Даже пол был густо усыпан лепестками. Особенно поразительно смотрелись живые цветы на подоконнике, рядом с заиндевевшим, украшенным резной морозной наледью, стеклом. Кто-то старательно потрудился и над кроватью. Спинки ее были в огромных воздушных бантах. Белоснежное постельное белье утопало в рюшах. Рядом, в изголовье, горела кем-то предупредительно зажженная, под пышным абажуром, лампа, придавая комнате уют.
– Женушка, женушка, женушка, – вдыхая запах ее волос, тихо шептал, будто колдовал Алеша.
Сознание, что она теперь принадлежит ему, немного успокоило разгоряченную кровь. Нежно коснулся губами ее шеи. Нащупал и расстегнул первую пуговицу на ее подвенечном платье, заглянул в глаза. Анюта продолжала улыбаться. Но в широко распахнутых глазах, где-то в самой глубине, затаился страх. Каким-то шестым чувством уловил, она напряжена. Его это обескуражило.
Он прошел и сел на край кровати, утонув в перинах. Притянул за руку девушку к себе. Посадил на колени и стал нежно целовать глаза, лоб, щеки, шею, продолжая нашептывать, как заклинание: «Женушка, женушка, женушка…». Анна успокоилась. Обняла его за шею. Нежно коснулась губами его губ. Алеша стал медленно расстегивать оставшиеся пуговицы. Мелкие и тугие, они, сопротивляясь, выскальзывали из рук. Наконец, справившись, потянул ткань с ее плеча. Так же, не торопясь, продолжая целовать, расшнуровал корсет. Тот беспомощно упал на пол, раскинув криво, будто змейки, тонкие свои шнурки. Лицо Анны вспыхнуло. Она инстинктивно прижала руки к груди.
– Прошу, не надо, – он развел ее руки в стороны. – Я очень люблю тебя, – наклонился и нежно коснулся губами ее груди.
Алеша еще никогда не видел так близко обнаженное женское тело. Ощутив на губах тепло и нежность кожи, прикрыл глаза, сдерживая свой животный порыв. Запах ее тела дурманил, торопил, затмевая разум желанием. Сознание диктовало: «Насладись!!!». На лбу от напряжения выступил пот. Чтобы скрыть терзающую его страсть, он медленно стянул с себя рубаху. Сбросил штаны. Анна закрыла лицо руками. Замерла. Алексей откинул набитое пухом одеяло, поднял на руки свое долгожданное счастье и положил на кровать. Длинные рыжие волосы веером раскинулись по подушке и белоснежной простыне, как бы прорисовывая контур юного девичьего тела. Её очарование в этот момент было достойно кисти художника. На какое-то время Алеша замер, любуясь красотой.
– Как ты прекрасна! – прошептал он. – Я все еще не верю, что моя мечта сбылась, – он прилег рядом. – Я так люблю тебя... – продолжая целовать, шептал он, погружаясь в пучину чувств.
Как сквозь сон, погруженный в дурман, услышал: «Я тоже».


Пробуждение

Тихий стук в дверь разбудил Анну. Она открыла глаза, натянув одеяло до подбородка. Прислушалась. Комната была наполнена ровным светом дня. Букеты роз, источая нежный аромат, радовали глаз, восстанавливая в памяти незабываемые впечатления ушедшей ночи. Анна, ощущая прильнувшее к ней горячее тело спящего мужа, улыбнулась. Осторожно, чтобы не потревожить, приподнялась, опираясь на локоть, запрокинула голову и посмотрела в окно. Там, буйствовала природа, засыпая все вокруг снежной мелкой крошкой, будто за пределами поднебесья кто-то неосторожно тряхнул старое ветхое одеяло. Стук в дверь повторился.
– Алешенька, пора вставать, – голос свекрови прозвучал еле слышно. Были слышны чьи-то приближающиеся шаги. Шепот.
– Алешенька, – уже настойчивее позвала свекровь.
– Алеша, – Анна, наклонилась и коснулась губами губ мужа. – Слышишь, мама зовет.
Алексей улыбнулся, не открывая глаз, крепко обнял ее, уронив на спину и придавил всем телом.
– Алешка, просыпайтесь, – слышно было, как отец подошел к двери. – Успеете еще намиловаться. Целая жизнь впереди!
– Встаем, – отозвался Алексей.
Он соскочил с кровати. Поднял с пола и натянул штаны и рубаху. Взглянул на Анну.
– С вечера тебя ждет мой подарок.
– Подарок? – удивилась Анна. – Подай, пожалуйста, мое платье. Я не могу дотянуться, – Анна продолжала сидеть, прикрываясь одеялом.
– Ты все еще стесняешься меня? Прошу, откинь этот пуховик. Мы ведь теперь одно целое, нераздельное – ты и я. У нас не только радости и горести – судьба одна. Не только души едины – тела слились в одно целое. Как ты этого все еще понять не можешь!
Он подошел и, потянув Анну за руку, помог ей сойти с кровати. Анна, незаметно поведя плечами, постаралась прикрыть свою наготу распущенными волосами. Взгляд ее упал на стул, стоящий в углу. На нем лежал, перехваченный лентой из белоснежного атласа, большой сверток. Алексей развязал ленту и рванул бумагу. Перед Аннушкой во всей своей красе развернулась лисья шуба. Ярко-рыжая, переливаясь мехом, с черными подпалинами. Огромный воротник заканчивался капюшоном. У девушки от неожиданности увиденного закружилась голова.
– Это мне?
– Иди, скорее, примерь, – лицо Алеши сияло.
Аннушка подошла и надела дорогой мужнин подарок. Атлас подкладки непривычно холодил неприкрытую кожу. Девушка зябко повела плечами. Запахнулась. Алексей отошел и окинул ее взглядом. Босиком, в шубе до пят, с взлохмаченными волосами Аннушка выглядела трогательно.
– Вам баньку затопили. Поспешайте. Скоро гости нагрянут. Отец уже послал за Болотиными, – на пороге показалась свекровь.
– Идем, – отозвался Алексей.
Подхватив свое сокровище на руки, он направился в прихожую. Сунул ноги в валенки и, выйдя за порог, как был в одной рубахе с драгоценной ношей на руках, направился в баню. Наблюдая за ним в окно, мать всплеснула руками: «Боже! Он же совсем еще ребенок! Без шапки, раздетый! В такой снегопад!».
– Хорошо, что мороза сегодня нет.
– От счастья, видимо, с ума сошел! Да еще Анюту в новой шубе понес туда.
– Ничего, осталось недолго ждать. Скоро повзрослеет. Вот только дети появятся, дурь тут же из головы выветрит.
– Пойду, снесу им одежку, да шубу заберу. Испортится на пару. Как ты думаешь, подойдет Аннушке моя рубашка? Пока Болотины не принесли её вещи, пусть в моих походит.
– Пускай ходит.
– Алешенька, Алешенька, сыночек родной, дай Бог вам счастья! – причитая, взывая в молитве к небесам, она направилась за вещами в комнату.
А в ворота уже стучались первые гости.


Застолье

Спеша из баньки, пробегая под окнами гостиной, Анютка с Алексеем слышали: застолье в самом разгаре. От множества голосов дом гудел, будто пчелиный улей. Стараясь не шуметь, скинули в прихожей валенки, осторожно босиком прокрались в свою спаленку и замерли на пороге. Кто-то старательно навел порядок в комнате: смел лепестки и протер пол. На свежеубранной постели аккуратно разложил наряды. Переодевшись, ребята направились в гостиную. Перед дверью остановились. Перекрестились. Алеша распахнул дверь. Держа Анну за руку, переступил порог.
Первое, что бросилось в глаза – на видном месте, у окна, кресло накрыла мятая белоснежная простыня, беспомощно свесив свои не первой свежести рюши. В самом центре этого безобразия красовалось запекшееся кровавое пятно бурого цвета. Анну бросило в жар. Она где-то слышала об обычае выставлять напоказ следы первой супружеской ночи, но не готова была к увиденному. Продолжая машинально шагать за мужем, подошла к столу. Кто-то услужливо отодвинул ее стул, помог сесть. Присев, подняла глаза, разыскивая родных. Взгляд упал на свекра. Тот сидел, развалившись на стуле. Одна рука его опиралась на спинку, в другой он держал наполненную самогоном кружку и самодовольно улыбался. Напротив, не поднимая на Анну глаз, улыбался в усы отец. Надежда и братья тоже улыбались, с любопытством разглядывая ее, будто видели впервые. Девушка заметила, как мать украдкой кончиком платка смахнула слезу.
– За молодых! – свекор отодвинул стул и встал, подняв кружку.
– За молодых! – поддержали его гости.
Анна краем глаза видела злополучное кресло. От стыда ее начало подташнивать. Видимо, что-то подобное чувствовал и Алексей. Не выдержав, он резко поднялся и, со словами «Не могу больше смотреть на это», подошел к креслу, сдернул простынь, скомкал ее и вышел. Анна свободно вздохнула. Все замерли. Свекор продолжал стоять с поднятой кружкой. Ждал. Вскоре Алеша вернулся и молча сел на свое место.
– Ну что, продолжим? Горько! – провозгласил свекор.
– Горько!!! – грянул стройный хор голосов.
Алеша поднялся, положил руки на хрупкие плечи своей лебедушки, нежно коснулся ее губ.
– Горько! Горько! Что так вяло? Целуй, как полагается, – возмущенно протестовали захмелевшие гости.
Алексей, идя на поводу, по-мужски крепко прижал Аннушку к груди и неотрывно долго не отпускал ее губ.
– Один! Два! Три! Четыре! Пять... – довольно считали те.
Свадьба продолжалась. Только глубоко за полночь гости стали расходиться. Горланя песни, поддерживая друг друга, не очень уверенными шагами мерили они дорожку от крыльца до калитки. А с небес смотрела на них беспристрастная луна, облекая свой подлунный мир в призрачные тени.


Новая жизнь

Анна, потихоньку привыкала к своей новой семье. Тихая, ласковая свекровь ни в чем ей не перечила. Свекра, как и Алексея, занятых хозяйственными делами, редко можно было застать дома. Прислужниц в доме было две. Одну звали Василиса, вторую – Варвара, что выполняла работу по дому. Василиса же была прекрасной кухаркой. Обе предпочитали молчать.
Стремясь подружиться с псом, Анна каждый день тайком прикармливала его кусочками свежего мяса и рыбы. Мудрый пес, понимая, что она заискивает перед ним, несмотря на лакомство, продолжал еще какое-то время скалить свои огромные клыки и грозно рычать. Но время шло, и Сиропко незаметно для себя привязался к молодой женщине со всей присущей ему собачьей преданностью. Пес, как верный рыцарь, неотступно следовал за ней по пятам. Стоило Анне только выйти на крыльцо, он пулей мчался выполнять любую ее команду.
В апреле снег окончательно растаял. Весеннее солнышко не торопясь подсушило лужи во дворе. Вдоль забора и в саду выглянула первая робкая травка, радуя глаз своей нежностью. На деревьях набухли почки. Кое-где на яблоньках слегка проклюнулись первые соцветья. Сад запестрел белой дымкой. Наступило время работ. Трудились, не покладая рук, все, включая прислужниц, с ранней зари до первых сумерек. Рыхлили землю, подкармливали и опрыскивали деревья, удаляли старые омертвевшие сучья с яблонь. В мае огромный сад одарил за труды многоцветьем. Неожиданно, как-то враз, вспыхнул бело-розовым пышным цветом.
В один из солнечных дней, стоя у окна в гостиной, любуясь зачаровывающей красотой цветущих яблонь, Анна вспомнила слова брата: «Если сбудется загаданное тобой, будешь жить в этом доме». Улыбнулась – сбылось пророчество. Легкая тошнота напомнила ей: под сердцем живет новая жизнь.
Шло время. Анна редко выходила за ворота. Если только сестры позовут на прогулку в лес или на часок в родной дом, навестить родителей. Чаще, прислушиваясь к зародившейся в ней жизни, неспешно гуляла по саду, в сопровождении верного пса, либо, устроившись поудобнее в беседке, читала. В такие минуты Сиропко ложился у ее ног, положив на передние лапы свою большую лохматую голову, высунув язык, дремал.
Анне очень нравилась беседка. Расположенная в укромном уголке сада, защищенная со всех сторон старыми яблонями, с их густо разросшимися ветвями, она была похожа на маленькую хижину, затерянную в глухом лесу. Сюда не долетал шум поселковой жизни. Тишина и покой царили вокруг. По ажуру деревянных переплетений, что представляли из себя стены беседки, тянулся вверх вьюнок, украшая беседку со всех сторон зеленым ковром. По периметру стенок шла сплошная широкая скамья, усыпанная подушечками, плотно набитыми ватой, с большой любовью расшитыми руками свекрови. На них, в редкие свободные часы, любил возлежать Алеша с книгой в руках.
В такие минуты, Анна придвигала маленький столик, так чтобы мужу было удобно дотянуться, и, поставив на столик вазу с фруктами, тоже взяв книгу, усаживалась рядом. Это были счастливые моменты в их жизни. Тишина. Только слышно, как гудит в своем полете шмель, озабоченно спеша куда-то, либо беспечная яркая бабочка ненароком опустится отдохнуть, да время от времени вспугнет тишину шорох перелистываемых страниц.


Спасение воришки

Пришел август. Он принес с собой полуденный зной. От нестерпимой жары трава пожухла. Село опустело. Все взрослое население от мала до велика с раннего утра до темноты трудилось в поле, спеша до первых дождей убрать урожай.
Раннее утро. Проводив мужа, Анна в широкой, похожей на мешок, рубахе, туго натянутой на животе, и широкополой шляпе спустилась в сад. Сиропко неотступно следовал за ней.
«Они так похожи на меня, – неторопливо шагая по дорожке, думала Анна, глядя, как тягостно склонили яблони к земле свои ветви, обремененные плодами. – Я понимаю, как вам нелегко на этом солнцепеке», – мысленно, с сочувствием обращалась она к деревьям, проводя параллель со своей беременностью.
Стараясь держаться в тени, направилась к беседке. Вошла. Устроившись на подушках, подставив под ноги маленькую скамеечку, собранную руками Алеши специально для нее, молодая женщина взяла в руки пяльцы, придвинула корзиночку с мулине.
– Странно, куда это Сиропко исчез? – Анна оглянулась по сторонам. – Сиропко, – тихо позвала она.
Пес не отозвался. Анна пожала плечами и взялась за иглу. В этот момент где-то в саду раздался истошный крик. Кричал ребенок. Анна, отшвырнув ногой скамеечку, резко встала. Напряженно прислушалась. Крик повторился. Он летел над садом, перерастая в захлебывающийся визг. Анна, забыв об осторожности, выбежала из беседки и, не разбирая дороги, помчалась на голос. Зацепившись полями за ветку, шляпа слетела с головы, резко полоснула лентой по горлу. Рванув ее на ходу, Анюта услышала позади себя треск. В руках осталась только лента. Не оглядываясь, заслоняясь руками от путающихся перед глазами веток, продолжала бежать. Волосы, собранные в низкий пучок, рассыпались по плечам. Добежав до границы сада, осмотрелась.
Неподалеку, прижавшись спиной к забору, стоял босоногий мальчонка лет восьми. Вытянув обе руки вперед, как бы пытаясь защититься ладошками, он, крепко зажмурив глаза от страха, вопил что есть силы. Напротив, на некотором расстоянии, припадая к земле, оскалив свои огромные клыки, тихо угрожающе рычал Сиропко. Анна вздохнула облегченно. Подойдя к собаке, наклонилась и потрепала по холке. Взяла за ошейник и отвела в сторону. Присутствие Аннушки успокоило пса. Он перестал рычать, сел на задние лапы. Перестал кричать и мальчонка. Все еще боясь сдвинуться с места, он, насупившись, исподлобья наблюдал за Анной и собакой.
– Как ты здесь оказался? – переведя дыхание, Анюта с удивлением рассматривала сорванца.
– Через забор, – односложно бросил тот.
– За яблоками полез?
– За яблоками.
– Чей ты будешь? Я тебя не знаю.
– Мы тут недавно.
– О Сиропко, значит, не слышал.
– Не слышал.
– Хорошо, пойдем, я нарву тебе яблок.
Мальчонка, боясь сдвинуться с места, уставился на пса.
– Не бойся, теперь он тебя не тронет. Ты со мной.
– Нет, я боюсь. Не нужны мне ваши яблоки. Я хочу домой.
Анна рассмеялась, вспомнив свою первую встречу с зубастым сторожем. Пес, как бы понимая ситуацию, развернулся и, не оглядываясь, пошагал в глубь сада. Взяв мальчишечку за руку, Анюта направилась к дому. Навстречу им уже спешили домочадцы.


Преддверие

Жаркий сентябрь время от времени радовал кратковременными дождями.
По селу ходили слухи, похожие на холостые громовые раскаты, как предупреждение о приближающейся смуте. Односельчане то в одной избе, то в другой собирались в стихийные сходки. В жарких спорах судили о преобразовании старой жизни в новую. Порой доходило до оскорблений, а то и до рукоприкладства.
Свекру и Алексею было не до дискуссий. Занятые сбором яблок, их сортировкой и отгрузкой на завод, они лишь только прислушивались к доходившим до них разговорам. Отмалчивались.
Анна ничего не замечала. Жила своей сокровенной обостренной материнской любовью. Вслушиваясь в бушующую в ней новую жизнь, старалась, как могла, потакать юному созданию. Случалось, что кроха начинал безобразничать, толкаться что есть силы. В такие минуты на коже четко прорисовывались либо крохотная пяточка, либо кулачок. Анна, улыбаясь, нежно гладила эти выпуклости, успокаивая разбушевавшегося задиру. Много гуляла. Стремясь уединиться подальше от людских глаз, выбирала самые укромные уголки сада.
Там, в тиши, держа руки на уже огромном животе, мысленно часами вела беседы со своим первенцем. Но было время, когда они часами сосуществовали в унисон. Малыш безмятежно спал в утробе, а молодая мама, занятая вязанием пинеток, либо расписывая нитками созданные ее руками крохотные рубашечки и чепчики, терпеливо ждала его пробуждения.
Приближался октябрь. Полуденная жара спала. На смену ей пришли проливные дожди. Яркие, будто умытые, осенние солнечные дни жаловали все реже и реже. В один из таких погожих дней вся семья с раннего утра вышла собирать в саду последний урожай. Перемежая соломой, слой за слоем аккуратно укладывали яблоки в ящики. Ящики Алеша устанавливал на телегу, плотно подгоняя друг к другу. Поставив последний ящик, накрыл весь груз брезентом и перетянул толстой крученой веревкой. Отец, прихватив собранный Василисой узелок, ружье, патроны, прижал к себе жену. Будто прощаясь, долго не отпускал. Потом обнял Алешу, притянул к груди Аннушку.
– Ну, красавица, держись. Береги себя. По всему вижу, сына под сердцем носишь. Наследника! Не спеши рожать. Меня дождись, – взобрался на облучок.
– Батя, может, возьмешь меня. В дороге вдвоем веселее, – попытался в который раз настоять Алексей.
– Нет, сынок, сам управлюсь, а тебя за хозяина оставляю, непростое сейчас время, – он дернул поводья. Лошадь послушно потянула телегу за собой. Алеша закрыл ворота. Все дружно пошагали к крыльцу.
Какое-то смутное предчувствие не давало Алексею покоя. Прислушиваясь к себе, он никак не мог разобраться, за кого из родных тревога. Аннушка? Стараясь всячески оберегать ее, чаще оставался дома. В такие дни они вдвоем с Сиропко неотступно присутствовали рядом с ней.
– Моя молчаливая свита, – смеялась молодая женщина, упиваясь своим счастьем.
Время шло. Мать все чаще стала выходить за ворота. Ожидая отца, часами простаивала у калитки, вглядываясь в дорожную даль – пора бы уж вернуться. Отец не возвращался. Пряча ото всех тревожный взгляд, погружалась в хозяйство. То там, то тут мелькал ее белый платочек. В хлопотах не замечала, как бежит время. Алексей не выдержал. Послал людей на розыски.
И вот однажды, поздним дождливым вечером, закончив ужинать, как было принято, домочадцы, не выходя из-за стола, собрались почитать перед сном. Прислужницы поспешно убрали со стола. Алеша взял с полки книжку. Послышался собачий вой. Так обычно воют волки. Все прислушались. Было слышно, как за окном неустанно бьет по листьям дождь, яростно стучит по подоконнику и траве. Анна зябко повела плечами. Вой повторился.
– Волки? Откуда они здесь? Пойду посмотрю.
Алеша направился в прихожую. Натянул сапоги. Накинул широкий брезентовый плащ. Набросил на голову капюшон. Снял с гвоздя ружье.
– Я с тобой.
Свекровь, опираясь на стол, тяжело поднялась. Дрожащими руками отодвинула стул. В глазах ее билось отчаяние. Она накинула на плечи шаль. Василиса подала ей зажжённую керосиновую лампу. Не оглядываясь, мать протянула руку, взяла лампу и следом за сыном шагнула за порог.
Выйдя на крыльцо, Алексей остановился, вглядываясь в темноту. Частые сполохи молний урывками освещали двор. Можно было различить сидящего посреди двора Сиропко. Пес, несмотря на ливень, задрав высоко голову, выл. Вода потоками сбегала по его густой шерсти, приминая ее, делая силуэт пса непривычно стройным. Алексей остолбенел от дурного предчувствия. Никогда еще он не слышал, чтобы Сиропко так протяжно, будто оплакивая кого-то, скулил. В это время раздался стук в ворота.
– Алешенька, возьми, – мать, дрожащей рукой, протянула ему лампу.
Алексей машинально повесил ружье на гвоздь. Взял лампу и торопливо направился к воротам. Приоткрыл створку. За воротами стояла телега. Приподняв лампу, Алеша рассмотрел под низко надвинутыми капюшонами знакомые лица сыщиков. Распахнул ворота, пропуская телегу во двор. В свете лампы было видно, что на телеге лежит что-то, накрытое брезентом.
За спиной раздался вопль. Алексей оглянулся. Позади стояла мать. Лицо ее было искажено ужасом. Платок спал с головы, обнажив мокрые седые волосы. Выбившиеся из узелка на затылке белоснежные прядки беспорядочно свисали, придавая ей вид безумной. В широко распахнутых глазах стоял ужас. Холодные осенние струи дождя заливали лицо свекрови. Потоками струились по плечам и платью. Она стояла в домашних тапочках в центре огромной лужи, не замечая этого. У ног ее беспомощно валялась, почти сливаясь с грязью, шаль.
Алексей, забыв про телегу, подбежал к матери, обнял за плечи и повел в дом. Трое в плащах стянули с телеги брезентовый сверток и потащили следом. В прихожей их встретила Василиса. Она кинулась к матери. Алеша остановил ее жестом.
– Уведите Анну в комнату и не выпускайте! – резко произнес он.
Задержавшись, прижал мать к груди. Погладил по голове, успокаивая. Прислужница поспешила в гостиную. Анна продолжала сидеть за столом, закрыв лицо руками. Внутри нее все сжалось от страха. Ребенок замер. Почувствовав, что кто-то тянет ее за рукав, послушно встала и, ведомая под руку, направилась в спаленку. Легла не раздеваясь. Закрыла глаза, прислушалась. Вот Алеша провел мать в комнату родителей. Туда же спешно пробежала, тихо причитая, Василиса, закрыв за собой дверь. Из гостиной доносились обрывки фраз, чьи-то шаги. Было слышно, как втащили что-то тяжелое и положили на стол. Алексей поспешил туда.
Анна поднялась и направилась в спальню свекрови. Та безвольно стояла посреди комнаты. Лицо ее будто окаменело. С мокрого платья струями стекала вода. Волосы сырыми прядями облепили плечи и спину. Рядом суетилась Василиса. Анна кинулась к бельевому шкафу. Достала сухую одежду и платок.
– Скорее принесите самогон и кружку!
Отдав распоряжение, принялась переодевать свекровь. Занятая делом, почувствовала облегчение. Внутри отпустило. Вбежала Василиса. Пряча взгляд, поставила на столик у кровати бутылку с самогоном, кружку и ушла. Анна усадила свекровь на ее широкую супружескую кровать и, наполнив кружку самогоном, протянула.
– Пожалуйста, хотя бы отхлебните немного.
Та, как послушный ребенок, все так же глядя перед собой ничего не видящим взором, взяла в руки кружку. Коснулась края ее губами.
– Пожалуйста, сделайте несколько глотков, – настаивала Анна, тревожась за ее рассудок.
Присела рядом. Обняла, невольно прижавшись к свекрови животом. В это время, крохотный буян пнул Аннушку что есть силы. Этот толчок почувствовала свекровь. Как бы опомнившись, она повернулась к Анне, сделала несколько глотков и, уткнувшись ей в плечо, горько заплакала. Так сидели они, обнявшись, заливая слезами свалившееся на них горе. А в гостиной Алеша с прислужницами обмыли, переодели и уложили на столе, как полагается, тело покойного.
Прошло несколько дней после похорон отца. И село потрясла новость. Из области на сытых холеных лошадях, все в дорожной пыли, прибыли люди, затянутые в строгие военные мундиры. Их было четверо. Остановились на площади.
– Мы привезли вам постановление правительства. Собирайте людей, – громко провозгласил один из них.
Весть быстрокрылой птицей полетела от дома к дому, побуждая селян бросить все дела и спешить на площадь. Вскоре всадников окружила возбужденная толпа.
– Тихо! – один из них, возвышаясь над толпой, поднял руку и, раскрыв кожаную сумку, висевшую у него на плече, достал бумагу. Потряс ею над головой.
– Этот документ называется «Декрет о земле». Декрет был принят Вторым Всероссийским съездом Совета рабочих и солдатских депутатов! – громко провозгласил военный. – Он дает вам всем право распоряжаться землями в вашей округе по своему усмотрению, всем без исключения. Зачитываю!
Всадник развернул документ и начал читать, громко и четко выговаривая слова. Толпа притихла, внимательно вслушиваясь в каждое слово. Закончив читать, наклонился и передал бумагу председателю. Люди в форме тронули коней. Толпа расступилась, пропуская. Вскоре об их приезде напоминал только вчетверо сложенный листок у председателя в руках. Но какой листок!
Село гудело. Недолго думая, селяне, возбужденные радостной вестью, вооружились саженями и отправились перекраивать земельные участки, прибавляя к своим часть церковных. А вечером накрыли столы и до утра без устали отплясывали, отмечая это событие.
Вместе с Ленинским декретом, неся с собой большие перемены в жизнь села, пришла революция.


Рождение первенца (Павла)

Бежали дни, складываясь в недели. Жизнь в доме Поповых шла своим чередом. Однажды, неожиданно для всех, вернулся жеребец. Все в семье считали его потерянным. Исхудавший, со спутанной гривой, конь, сильно прихрамывая, появился у ворот рано утром и стал терпеливо ждать, когда ему откроют. Первым его почуял Сиропко. Он кинулся к воротам и неистово залаял. Продолжая громко лаять, помчался к крыльцу и принялся царапать входную дверь.
Из конюшни раздалось конское ржание. В доме переполошились. Алексей, накинув телогрейку и сунув босые ноги в сапоги, выбежал во двор. Сиропко, завидя его, опять помчался к воротам. Остановился и посмотрел на хозяина.
Алексей подошел, открыл калитку. Выглянул на улицу. За воротами стоял их конь, мирно пощипывая жухлую траву, слегка припорошенную первым снежком. Алеша не поверил своим глазам. Распахнув ворота, он ввел коня во двор.
Жеребец еле держался на ногах. Вид у него был измученный. Некогда красавец с гордо поднятой мордой и стальными мышцами, сейчас он выглядел жалко. Бока ввалились, обозначая ребра. Их можно было пересчитать не напрягаясь. Голова низко опущена. Шкура местами свалялась и выглядела нездоровой. Тело, ближе к передним ногам, было перехвачено туго скрученной толстой веревкой, которой Алексей когда-то перетянул ящики с яблоками, чтобы укрепить их на телеге. Местами под веревкой виднелись воспаленные раны. Они сочились, причиняя коню нестерпимую боль при каждом шаге.
К веревке под грудью лошади был привязан небольшой узелок, что когда-то Василиса собрала в дорогу хозяину. На ткани виднелись бурые пятна. «Кровь», – мелькнула мысль. Алеша развязал узелок. В нем оказались деньги. «Значит, яблоки отец все же продал», – подумал Алексей.
– Алешенька, это что же? Конь сам вернулся или кто привел? – на крыльцо вышла мать.
Алеша быстро сунул деньги и перепачканный платочек за пазуху. Ему не хотелось показывать матери платок со следами крови.
– Выходит сам, – пожал плечами. – Пойду свожу его на реку, помою. А вы, мама, приготовьте мазь и марганец. У него раны. Веревкой натерло.
Принялся развязывать тугой узел веревки. Справившись с узлом, прошел в конюшню. Закопал в сено деньги и платок. Взял скребок, теплую попону и повел коня к реке.
Когда они вернулись. Мать с разведенной в большом кувшине марганцовкой, баночкой мази и марлей в руках ждала их на крыльце. Вместе они подлечили лошадь, промыв раствором марганца раны, смазали их густо мазью. Алексей взбил подстилку, добавил нового сена, наполнил кормушку зерном. Мать стояла в сторонке и, тайком вытирая слезы, ждала. В конюшню вбежала Василиса.
– Началось! – выдохнула она.
– Что началось? – спокойно переспросил Алеша, взглянув на нее удивленно, еще не понимая, о чем идет речь.
И тут его осенило. Он сорвался с места и кинулся в дом. Пробегая под окнами, Алексей услышал истошный крик, приглушенный стенами дома. Распахнув входную дверь, как был, в телогрейке и сапогах, помчался в спальню. На пороге растерянно остановился. На кровати, обезумев от боли, запрокинула голову Анна. Одной рукой зажав простынь в кулак, она тянула ее вниз, как бы пытаясь оттолкнуться, другой – крепко держалась за спинку кровати.
– За доктором, срочно беги за доктором, – мать вытолкала его из спальни, прикрыла дверь и занялась роженицей.
От увиденного у Алексея перехватило дыхание. Оказавшись за дверью, он какое-то время растерянно прислушивался к происходящему в спальне. Вопль повторился. Протяжный, долгий, исходящий мукой. Алексея бросило в дрожь. На лбу выступила испарина.
– Ты еще здесь? Ты хочешь, чтобы она умерла? Срочно беги за лекарем! – и чуть слышно сокрушенно добавила: – Эх, не успели мы, как полагается, соломку подстелить.
Мать приоткрыла дверь на минутку, пропустив Василису с тазом горячей воды. В руках, как успел заметить Алеша, она держала полотенце с грязно-бурыми пятнами крови. И он побежал.
Дом лекаря стоял в конце деревни, на отшибе. Дорога показалась Алексею бесконечной. Добежав, постучал в ворота, невыносимо долго ждал, когда доктор соберется. На ходу отвечая на вопросы, поспешил обратно. Дальше все как в тумане. Слушая наполненные мукой крики, внутренне сжавшись от ужаса, нервно ходил из угла в угол по гостиной. Ему казалось, что время остановилось.
Неожиданно крик оборвался. На миг наступила глубокая звенящая тишина. И в этой благодатной тишине раздался голос младенца. В нем слышалась все: и возмущение, и беззащитность, и требование вернуть его обратно, в тот рай, где он пребывал все это время. Алексей вздохнул с облегчением. Улыбаясь, скинул сапоги, телогрейку и босой, без рубахи, оставшись в одних портках, направился в спальню. Навстречу ему шла, улыбаясь, мать. На руках она держала сверток из пеленок.
– Алешенька, у тебя сын!
Алексей подошел и заглянул в пеленки. Маленькое краснолицее существо, прикрыв глазки, сосало свой большой палец. Пушок коричневых волос покрывал его головку. Крохотный вздернутый носик, крохотные ушки, мизерные пальчики – все вызывало в душе неописуемый восторг. И чем больше Алеша вглядывался в красное личико новорожденного, тем больше ему казалось, что он видит черты отца. Алексей протянул руки и принял сверток. Осторожно прижал к груди. Смотрел на родные черты и не мог насмотреться. А в это время врач и Василиса суетились вокруг роженицы. Из спальни донеслись тихие вымученные стоны. Алексей повернул голову в сторону спаленки, напрягся, прислушиваясь.
– Алешенька, самое страшное уже позади. Потерпи еще немного. Скоро все закончиться, и ты увидишь свою Анну. Позволь, я возьму малыша.
Мать осторожно взяла из рук сына завернутого в пеленки внука и направилась к Анне. А Алексей вернулся в гостиную, сел на стул. «Когда же ее мукам придет конец?» – думал он с отчаянием, ощущая себя виноватым.
Вскоре показался доктор в сопровождении Василисы. Прошел на кухню. Смыв с рук кровь, с полотенцем в руках показался на пороге гостиной.
– У вас замечательный сын. Богатырь! Крупноват, правда, для такой хрупкой роженицы, но ничего. Главное, все здоровы. Какое-то время вашей жене нужно будет соблюдать постельный режим. Через пару дней я навещу ее, – с этими словами лекарь вернулся в спаленку, собрал свои инструменты, сложил их в чемоданчик и, попрощавшись, ушел.
Алексей проводил его до калитки и, волнуясь, поспешил к жене. Анна лежала на высоко взбитых подушках, держа на руках сына. Не спуская с него счастливых глаз, улыбалась. На одном плече ночная сорочка ее была приспущена, оголяя набухшую грудь. Малыш, припав к груди, жадно сосал, причмокивая. При появлении Алексея Анна подняла голову.
– Сын! – произнесла она тихо.
Алексей подошел к кровати, наклонился и поцеловал Аннушку в голову, вдыхая родной запах.
– Спасибо. Я очень люблю вас.
Присел на постель, устроившись в ногах и, переполненный любовью, стал наблюдать. Послышался стук входной двери. Из прихожей донеслись голоса, сопровождаемые каким-то движением. Дверь в спаленку распахнулась. Со словами: «Аннушка! Внучек!» порог переступили тесть и теща. Алеша поднялся и придвинул к кровати стулья. Родители жены сели. Не решаясь оторвать внука от серьезного занятия, которым он был занят, с умиление наблюдали, как малыш ест. Гости прибывали. Вслед за родителями спешили взглянуть на племянника сестра и братья Анны.
Ближе к вечеру накрыли стол в гостиной. Под мерное постукивание дождя со снегом о карниз начался праздник. Собралась вся большая семья, где и центром вселенной, и связующим звеном являлся маленький человечек, пришедший в этот непростой, огромный мир. А виновники торжества мирно отдыхали за закрытыми дверями спаленки, каждый в своей кровати.


Проводы

Недели неприметно формировались в месяцы. Наступил июль. Вопреки людским страстям, природа жила своей полнокровной размеренной счастливой жизнью. На смену сырым предутренним туманам, что наполняли окрестности мимолетными призрачными видениями, не торопясь, торжественно всходило над горизонтом жаркое солнце, оживляя все вокруг яркими красками. Птицы с раннего утра до поздних сумерек, радуя дивной музыкой жизнь, неугомонно пели. Яблони по-прежнему, как и много лет назад в этот период, низко склоняли свои обремененные плодами ветви.
Малыш окреп и подрос. Он уже устойчиво стоял на ножках. Цепляясь ручонками за мебель, старательно пытался делать первые шаги. Встречая родное лицо, радостно улыбался, разводил в разные стороны ручки, будто желая обнять мир, тянулся всем телом навстречу, чем приводил в восторг окружающих. В напряженные дни 1918 года он был отрадой для всей семьи. Часто, восседая на руках тетки, похожий на маленького ангела в своей белой рубашонке, путешествовал несколько раз на дню из дома Поповых в дом Болотиных и обратно.
Полдень. Солнце покинуло свой зенит, склоняясь к закату. Но в еще жарком мареве, лениво пролетая, жужжат шмели. Порхают бабочки. Где-то в траве мирно стрекочут кузнечики. Анна со спицами в руках устроилась в беседке. Подставив под ноги скамеечку, спокойно вяжет. У ног, как всегда, положив свою большую лохматую голову на лапы, дремлет Сиропко. Рядом, в манеже, любовно собранным Алешей, в белой длинной рубашонке, прильнув ушком к пеленке, подсунув под себя согнутые ручки и согнув ножки в коленках, задрав попку, будто к чему-то прислушиваясь, крепко спит кроха, напоминая страусенка.
– Аннушка, вот вы где, – Илья поднялся по ступенькам, шагнул в беседку и присел на скамейку. – А я в дом – вас нет, прошелся по саду – нет, и Сиропко не видно. Ну, думаю, наверно на ярмарку подались, – вздохнул, расстегнул верхнюю пуговицу у косоворотки. – Жарко! Я ведь пришел попрощаться.
Анна оторвала взгляд от вязания, с любопытством взглянула на брата.
– Вчера председатель депешу получил. Приглашают вольнослушателей на курсы молодого бойца. Вначале курсы, а потом в войска. Можно на флот, можно в сухопутную армию. Решил в войска податься.
– Илюшенька, это ведь война…
– Что же ждать, когда белые сюда нагрянут?
– А как же страда?
– Дома батька и Федор остаются. Да и Надежда поможет.
– Илюшенька, а как убьют? Не страшно?
– Кто смерти не боится? Страшно, но коль суждено умереть, то смертушка и дома тебя отыщет. Куда от судьбы денешься?
Помолчали. Только тихое стрекотание кузнечиков, да легкое мелодичное касание спиц.
– Алеша скоро вернется. Не хочешь подождать?
– Я еще вечером к вам загляну. Пойду собираться.
– Как батюшка принял твою весть?
– Вначале ни в какую. «Не пущу» – кричит. Потом махнул рукой.
– А мама?
– Матушка плачет.
– Может, передумаешь, останешься.
– Нет, решил уже. Негоже мужику пересматривать свое решение.
Илья поднялся. Поднялась и Анна. Обняла брата.
– Я буду молиться за тебя. Бог милостив.
Илья вышел из беседки и направился в сторону калитки. Анна подняла руку и перекрестила его несколько раз.
– Господи, спаси и сохрани!
Рано утром, оставив малыша на попечение свекрови, Алеша и Анна переступили порог дома Болотиных. Несмотря на ранний час, вся семья была в сборе. Отец сидел за столом, понурив голову. Большие жилистые руки его лежали на столе ладонями вниз. Рядом пристроился Федор. Он с мальчишеской завистью посматривал в сторону брата. Мать, стоя у притолоки, тихо плакала. Надежда, прижавшись к ее плечу, казалась растерянной. В углу, притулившись к печке, лежал на полу собранный вещевой мешок. В воздухе витало напряжение. И только Илья, расположившись напротив отца за столом, улыбался. Его беспечный вид не вписывался в общую картину отчаяния. Облокотившись на стол, подперев приподнятую голову рукой, упершись взглядом в угол, будто пытался что-то разглядеть там, заложив ногу за ногу, он выглядел наивно вызывающе. Его по-юношески еще тонкая шея, увенчанная большой головой, беспомощно выглядывала из-за ворота косоворотки.
Анна подошла к матери. Надежда посторонилась. Анюта обняла мать за плечи и принялась успокаивать, тихо гладя ее руку. Алексей прошел и присел на скамейку под образа.
– Ну, что ж, накрывай, мать, на стол. Скоро повозка за новобранцами приедет, – отец поднял голову и посмотрел в сторону Алексея. – Присаживайся к столу, Алеша.
Женщины принялись суетно накрывать на стол.
– Они за мной заедут, – высокопарно заявил Илья. Отец молча покачал головой.
– Ох, Илюшенька, Илюшенька, – мать вздохнула, – не думаешь ты о нас, сынок.
– Почему не думаю? – не меняя позы, удивленно заявил Илья, покачивая ногой. – Просто, в этой жизни у каждого своя дорога.
– Романтики захотелось? Сынок, пойми, война – это не романтика, слезы и боль, – отец внимательно посмотрел на сына, пытаясь донести до него смысл сказанного.
– Быстрее повзрослею, – неожиданно по-мужски серьезно заявил Илья, повернувшись к столу всем телом, опустил ногу и взялся за ложку.
Все с удивлением оборотились к нему. А он, не глядя ни на кого, продолжал есть, уставившись взглядом в тарелку.
– Илька! – донеслось со двора.
– Это за мной. Пора, – как-то обыденно произнес Илья и, встав, подошел к печи.
Следом за ним, оставив ложки, вышли из-за стола остальные. Илья поднял свой вещевой мешок, вскинув его на плечо, направился к выходу. Все последовали за ним. За калиткой, прислонившись к забору, стоял молодой паренек, друг Илюши, с таким же вещевым мешком.
– Илюшенька! – мать обняла сына и прижала к себе. – Не пущу, – безнадежно прошептала она.
– Ну что вы, мама, – Илья осторожно высвободился из ее объятий и подошел к отцу.
– Сын, – отец крепко прижал его к своей груди, потом отстранился и, окинув Илью взглядом, тихо произнес. – Будь достоин своей мечты, мальчик. А уж если суждено погибнуть, то только с высоко поднятой головой! Помни всегда об этом!
– Спасибо, батя.
Пришла очередь сестер прощаться. Не сдерживая слез, каждая, прильнув к нему, будто стараясь запомнить этот миг, крепко поцеловала его в щеку.
– Ну, пострел, дай-ка и тебя обниму на прощанье, – Илья повернулся к Феде. Тот радостно подбежал к брату. – Ты теперь остаешься за старшего. Следи, чтобы никто ненароком не обидел маму и сестер. Отцу помогай, что есть силы. Страда на носу. Вернусь, спрошу по полной!
– Буду стараться, – Федька светился, гордый тем, что на него, как на взрослого, возложена ответственность за семью.
– Прощай, Алеша, даст Бог, свидимся еще. А урок твой московский я запомнил на всю жизнь. Береги Аннушку. Другой такой тебе не найти.
Они обнялись.
– Дальше не провожайте. Не люблю долгие проводы, – Илья направился к калитке.
Закрыв ее за собой, обернулся, помахал рукой и зашагал в сторону сельской площади.
– Совсем как отец, – тихо произнесла мать.


Отпуск

Алексей открыл глаза. Позднее утро. Комната наполнена солнечным светом. Рядом, прижавшись к нему всем телом, крепко спит Анна. На милом его сердцу лице ее блуждает улыбка. Реснички слегка подрагивают. Еле слышное дыхание, слегка приподнимает непослушную прядку волос, что легла на лицо легкой вуалью. Из колыбельки, что рядом с кроватью, послышалось тихое причмокивание. Алеша повернул голову. Малыша не видно, но ровное посапывание говорит о том, что ребенок спит. «Должно быть, скоро проснется», – улыбнувшись, подумал Алеша.
Уже прошло два года со дня свадьбы, а ему все не верится в свое счастье. Мерещится, что это дивный сон, стоит только проснуться – и исчезнет видение. Боясь неловким движением потревожить Анну, он продолжает лежать на спине. Из кухни доносятся тихие голоса. Слышно, как мать спрашивает совета у Василисы, которая, несмотря на перемены в жизни села, осталась жить в их семье. Переполненный ощущением благополучия и покоя, Алеша незаметно для себя уснул.
Разбудил его скрип колыбельки и еле слышный лепет ребенка. Алеша, не открывая глаз, прислушался. Скрип повторился.
– Алешенька, держи его, сейчас упадет, – тревожный голос Аннушки окончательно разогнал дремоту. Алеша приподнялся на локте.
Малышу недавно исполнился год. Крепкий, не по годам смышленый мальчишка, он все еще был не против утром полакомиться материнским молоком. Вот и сегодня, вцепившись ручками в край кроватки, расставив для устойчивости ножки, кроха усердно пытался раскачать свою колыбель, повторяя в такт движениям: «ма-ма-ма-ма».
– Богатырь! Проснулся уже? Ну, иди ко мне, – взяв Павлушу на руки, Алексей поднял его над собой.
Держа на вытянутых руках, слегка встряхнул. Кроха залился счастливым смехом.
– Уронишь! – укоризненно заметила Аннушка и забрала ребенка.
Приложив к груди, склонилась над ним. Малыш, обхватив ручонками материнскую грудь, принялся с жадностью сосать молоко.
А за окном холодное зимнее утро утопало в щедрых солнечных лучах.
Послышался стук в ворота. Было слышно, как скрипнула входная дверь, быстрые шаги от крыльца к калитке и, чуть позже, обратно.
– Феденька прибегал. Сказывает, Илья вернулся с фронта. Якобы отпустили погостить, – свекровь показалась на пороге спаленки.
– Илюша приехал? – Анна поправила ночную сорочку. – Возьмите, он сыт, – протянула свекрови сына.
Та, любовно прижав внука к груди, поспешила с ним в свою комнату, где недавно установили детский манеж. Алексей продолжал лежать, запрокинув руки за голову, любуясь женой. Анюта встала и направилась к комоду, расплетая на ходу косу. Попав в полосу света, батистовая рубашка приобрела прозрачность, обнажив стройную, слегка располневшую фигурку. Во всем ее облике уже не было прежней девичьей хрупкости. Бедра заметно округлились. Из-под поднятой руки выглядывала высокая полная грудь с упругим соском.
– Анюта, – негромко позвал Алеша.
Жена оглянулась. Обнаженное женское тело в лучах солнечного света, облаченное тонким белоснежным батистом… Желание тугой волной ударило в голову, помутив на секунду разум.
– Подойди, – сдавленно прошептал он и протянул руку. Аннушка улыбнулась и шагнула к нему.
– Там родные ждут…
– Подождут, – шептал Алексей, погружаясь в пучину чувств.
У Болотиных суматоха. Федьку отправили за Дарьей. Женщины суетятся у плиты.
– А где Илюша? – Анна, переступив порог горницы, осмотрелась.
– С отцом в бане парятся.
Заметив на скамье под образами сложенные ремень, портупею и гимнастерку Ильи, направилась к вещам. В комнате к запахам кухни примешивались незнакомые, резкие запахи кожи и пота. Ярким пятном на сером фоне гимнастерки выделялся орден Красной Звезды. Анна подошла и, протянув руку, коснулась его кончиками пальцев. Желтый металл, покрытый эмалью, приятно холодил.
– Надолго Илью отпустили?
– Сказывает, на неделю приехал. Поощрение получил за заслуги.
– Надо бы простирнуть гимнастерку.
– Завтра займемся.
Анна сбросила с плеч шубку и передала Алексею. Тот, приняв шубу, наклонился и коснулся губами ее шеи. Этот его порыв заметила Надежда. Кровь бросилась ей в лицо. Девушка резко отвернулась, делая вид, что всецело поглощена чисткой картошки. Анна, накинув на плечи фартук, включилась в работу. Прошло чуть более часа, хлопнула входная дверь, и порог горницы переступил Илья. Следом, широко улыбаясь, показался отец.
– Илюшенька, – Анна бросилась брату на шею, – как ты возмужал! Уходил совсем мальчишкой, а сейчас налюбоваться не могу – муж!
Илья крепко прижал сестренку к груди.
– Я очень соскучился.
– Страшно там? – Анна побоялась произнести вслух слово «война».
Как бывает страшно в детстве в темноте спаленки вспоминать о привидениях.
– Страшно только перед боем.
– Анка, дай парню отдохнуть с дороги. Еще успеет поделиться страстями. Присаживайтесь к столу, Илья, Алексей. Надежда, принеси нам холодненького кваску.
Надежда метнулась в кладовку. Вернулась с большим кувшином. Поставила его на стол и потянулась за кружками.
– Я помогу, – Илья приподнялся и, сняв с полки кружки, наполнил их квасом.
– Мать, скоро на стол подавать будете? Парня долго голодом морить собираетесь?
– Сейчас, сейчас.
– Ну, давай, сынок, рассказывай, как там, на войне…
Поднялись из-за стола глубоко за полночь. Анна с Алешей попрощались и заспешили домой.


Потеря

Пришел 1919 год. Время гаданий, колядок, зимних праздников. От двора ко двору, как встарь, с песнями, шутками, прибаутками разгуливали ряженые, заражая своим весельем даже дряхлых стариков.
Время обеда. В семье Поповых все собрались к столу, когда послышался нетерпеливый стук в ворота.
– Алешенька, пойди, открой, да захвати пряники на кухне. Колядовать пришли, видно, – свекровь открыла супницу и взяла в руки половник.
– Хорошо, – Алексей встал из-за стола, прошел на кухню, взял приготовленный по такому случаю мешочек с пряниками, набросил на плечи полушубок и вышел. Было слышно, как во дворе зашелся в лае Сиропко. Хлопнула входная дверь.
– Что-то песен не слышно, – заметила свекровь, разливая суп по тарелкам.
В дверях показался Алексей, держа в руках мешочек. Не снимая полушубок и валенки, подошел к столу.
– Аннушка, ты только не волнуйся. У меня плохая весть, но прошу, очень прошу, – произнес он растерянно.
Анна побледнела, сняла с колен и передала свекрови сына и, не произнеся ни слова, посмотрела на мужа.
– Не томи уж, что случилось? – свекровь прижала внука к груди, положив руку ему на головку, как бы пытаясь заслонить от дурной вести.
– Ильи больше нет, – выдохнул Алеша.
– Как нет? – Анна подняла удивленно брови.
– Убит.
Анна вышла из-за стола. Как во сне, прошла в прихожую. Накинула шаль на голову. Алексей, шагая следом, помог ей надеть полушубок и валенки. Вместе вышли за ворота и направились к дому Болотиных. Еще во дворе услышали, как заходится в плаче мать. Анна распахнула входную дверь и переступила порог. За столом сидел отец, опустив лицо в ладони согнутых рук. Спина его содрогалась от молчаливых рыданий. Рядом, прислонившись к его плечу, сидел Федор, вытирая рукавом слезы. Из спаленки доносился плач матери и всхлипывания Надежды.
– Алешенька, ступай, оденься потеплее и поезжай за Дарьюшкой, а я к маме.
Алексей поспешно вышел, а Анна направилась в девичью. Мать сидела на кровати, раскачиваясь и закрыв лицо руками.
– Мамочка, мама, – Анна присела рядом, обняла за плечи и, как ребенка, стала гладить по голове.
Мать резко отстранилась и, заливаясь слезами, громко позвала:
– Илюшенька, Илюша!
Платок съехал с ее головы и упал на плечи, обнажив растрепанные седые волосы.
– Илюшенька, Илюша, где ты, сынок? – кричала она, захлебываясь в плаче.
Анна попыталась ее успокоить, смахивая ладонью слезы. Вдруг мать перестала причитать и, чуть повернув голову, искоса, будто прислушиваясь к чему-то, глядя перед собой, заговорила. Она говорила спокойно, тепло, как в детстве, когда кто-либо болел из детей.
– Как ты? Тебе там не холодно? Как я могу не волноваться, сынок? – обращалась она к кому-то, кого не было в комнате.
Надежда перестала всхлипывать, замерла. У Анны от страха перехватило дыхание.
– Мамочка, Илюши тут нет, – сдавленным голосом прошептала она, пытаясь обнять ее.
– Как же нет? – спокойно произнесла та, указывая рукой перед собой. – Вот же он. Ты что, не видишь? – и в который раз высвободилась из объятий Анны. – Пусти!
Анна замерла. Не зная, что делать, просто сидела рядом и слушала тихий голос матери. «Может, она сошла с ума?» – мелькнуло в голове. Сестры сидели рядом и, как зачарованные, смотрели в пустоту, куда указывала мать. А та продолжала общаться. Время шло. Неожиданно мать смолкла. Обвела всех спокойным взглядом и промолвила: «Все, он ушел». Помолчав немного, спросила: «А где Дарья?».
– Мамочка, Алеша поехал за ней. Не волнуйся, скоро привезет. Путь ведь неблизкий, – Аннушка в который раз обняла мать за плечи и прижалась всем телом к ее руке.
Так сидели они, чуть покачиваясь, провожая длинную зимнюю ночь.


Новая жизнь (Максим)

Сентябрь. Клены яркими пятнами выделяются на фоне белоствольных берез. С речки доносятся звонкие детские голоса. Раскаленный полукруг заходящего солнца застыл на горизонте, прочертив в небе оранжевые дорожки. В воздухе крупными снежинками медленно кружит тополиный пух, укрывая землю легким белым одеялом. Страда на исходе.
Анна, опираясь спиной на высокие подушки, кормит новорожденного сына. Влажная от пота непослушная прядка волос прилипла к щеке. Меж бровей еще лежит морщинка от пережитых страданий, но глаза уже наполнены счастьем. Ноги слегка прикрыты скомканной периной. В спаленку вошла свекровь и присела на краешек кровати. Наблюдает, улыбаясь.
– Скорее бы Алешенька вернулся, – Аннушка поправила грудь, чтобы малышу было удобно сосать. Улыбнулась и тепло добавила: – Какой жадный!
– Богатырь будет! Вылитый Алешка! – свекровь протянула руку и погладила младенца по головке.


Болезнь

В хлопотах не заметили, как пролетела неделя. А Алексей все не возвращался. Вечереет. Уложив детей, Анна подошла к окну и стала наблюдать, как разгулявшаяся с раннего утра непогода, барабаня по карнизу и гальке под окном, швыряет пригоршнями крупные капли дождя в стекло. Те, замерев на секунду, жирными водяными мазками спешно сползают вниз, заливая раму. На душе неспокойно.
Не в силах справиться с тоской, Аннушка прошла в прихожую, натянула сапоги, сунула в рукава брезентового дождевика руки, накинула на голову капюшон и вышла на крыльцо. Огляделась в нерешительности. Затянутое набухшими черными тучами небо старательно заливало водяными потоками сад и двор. Вздохнув глубоко, гонимая тоской, наклонив голову, спустилась с крыльца и направилась к калитке. Сиропко высунулся из будки. Холодная струя больно ударила по носу. Пес тихо взвизгнул, тряхнул головой. Неспешно, прижав к голове уши, выбрался под ливень и, поджав хвост, пошагал за Анной.
– Сиропко, посмотри, что творится! Ступай обратно в будку, промокнешь, – Анна наклонилась и, коснувшись намокшей шерсти, чуть оттолкнула его от себя.
Пес будто не заметил и продолжал следовать рядом. Аннушка открыла калитку и встала у ворот, зябко кутаясь в плащ, с тоской вглядываясь в сторону околицы. Рядом остановился Сиропко. Редкие прохожие, пробегая мимо дома Поповых, спеша укрыться от непогоды, с удивлением посматривали на заливаемую густыми струями дождя одинокую женскую фигурку и сидящего рядом на задних лапах огромного пса. Тьма сгущалась. Улица постепенно тонула во мраке. Когда уже совсем ничего невозможно было рассмотреть, Анна вернулась домой.
Отправив Сиропко погреться к теплой печке на кухню, сама прошла в спаленку и, дрожа всем телом от холода, забралась под одеяло. Долго не могла согреться. Свернувшись калачиком, не смыкая глаз, лежала, вслушиваясь в музыку непогоды за окном, и думала о муже. Тревога не отпускала. Вспомнился вечер, когда привезли тело свекра. Потом в памяти всплыл образ матери, оплакивавшей смерть Ильи. Слезы непрошенно заструились из глаз. Анна, размазывая их по лицу, продолжала лежать, не меняя позы. К утру не заметила, как уснула.
Разбудил плач малютки. Молодая женщина приподнялась, чтобы взять его на руки, и тут же медленно опять опустилась на подушки, потеряв сознание. Услышав несмолкаемый плач младенца, в спаленку заглянула свекровь. Удивившись, что Анна продолжает лежать, не реагируя на крик, подошла к кровати. Наклонилась. Анна лежала на подушках, странно запрокинув голову. Бескровное лицо ее с серыми кругами вокруг глаз казалось безжизненным. Свекровь отпрянула. Позвала Василису. В детской заплакал Павлуша. Достав из колыбельки младенца, прижав его к груди, свекровь кинулась в детскую.
– Что случилось? – на пороге детской показалась прислужница.
– Присмотри за детьми, я к Аннушке.
Василиса приняла на руки младенца и, присев на край детской кроватки, прижала к себе плачущего Павлушу. Стала укачивать обоих. А тем временем свекровь пыталась привести в чувство Анну. Наконец Анна открыла глаза. Еще с трудом понимая, что происходит, с удивлением посмотрела на свекровь. Та вздохнула с облегчением.
– Слава Богу, жива. Василиса, беги за доктором и позови кого-нибудь из Болотиных.
– Что случилось? – тихо прошептала Анна, постепенно приходя в себя.
– Лежи, лежи, – свекровь поправила подушку, подоткнула одеяло и, отведя в сторону взгляд, добавила: – Тебе надо немного отдохнуть. Поди, ночь не спала.
– Где мальчишки? Алешенька еще не приехал? – все еще еле слышно прошептала Анна.
– За мальчишек не беспокойся, постарайся уснуть.
Анна прикрыла глаза и окунулась в небытие. Вскоре со двора донеслись быстрые шаги. Кто-то почти бежал, не разбирая дороги, время от времени попадая в лужи. Хлопнула входная дверь, и порог спаленки переступила мама Аннушки. Она метнулась к кровати. Отодвинув колыбельку, опустилась на колени перед постелью.
– Солнышко мое, да ты вся горишь. Уксус! У вас есть уксус? Несите скорее и прихватите полотенце.
Свекровь поспешила на кухню. Из-за закрытой двери детской комнаты доносился детский плач. Плакали оба взахлеб. Прихватив бутыль с уксусом и полотенце, свекровь в спешке столкнулась с Надеждой, которая, влетев в дом, на ходу скинув сапоги, устремилась к детям. А тем временем мать откинула пуховое одеяло, подняла сорочку, оголив тело Анюты, и размахивая краем одеяла, старалась охладить его. Получив бутыль, смочила полотенце уксусом и начала спешно протирать им грудь, живот, конечности. Анна стала приходить в себя. Открыла глаза.
– Мне холодно, мама, – тихо прошептала она. – Укрой, пожалуйста.
– Ничего, доченька, потерпи немного, – мать продолжала старательно растирать.
Анна прикрыла отяжелевшие веки. Замерла.
Когда порог переступил доктор, Анюта уже лежала, укрытая легким одеялом, с холодным полотенцем на голове. Посмотрев больную, доктор заключил: «Дыхание жесткое с задержкой. Это воспаление легких. Температура будет держаться несколько дней. Тяжелый случай. Дай Бог, чтобы выкарабкалась. Завтра еще зайду проведать. А сейчас главное – сбить температуру».
Проводив врача, свекровь занялась внуками. А мать осталась у постели дочери, прикладывая холодное полотенце к ее голове. Анна лежала в забытьи. Густой румянец полыхал на щеках. Отекшие веки плотно прикрывали глаза. Время от времени, не приходя в сознание, она тихо звала сыновей и мужа. Потом успокаивалась и засыпала.
Первая тревожная ночь позади. Утро не принесло облегченья. Температура продолжала ползти вверх. Ни чаи из трав, ни примочки, ни уксус, ни молоко с медом – ничего не спасало. Дыхание стало жёстче. Появился кашель. Ближе к обеду зашел посмотреть больную доктор. Поправив пенсне, покачал головой. Сделав укол, ушел.
Следующие сутки оказались тяжелее первых. Всю ночь Анна металась по подушке, бредила. Звала в голос мужа и сыновей. Никого не узнавала. Пришедший проведать ее с вечера лекарь остался дежурить у кровати больной на ночь. Утром на какое-то время болезнь отступила. Но к обеду жар усилился. Мать не отходила от кровати ни на минуту.
Ближе к полуночи со двора донесся скрип открываемых ворот. Было слышно, как во двор въехала повозка. Радостно заскулил Сиропко.
– Алешенька приехал, – свекровь бросилась в прихожую, выбежала на крыльцо.
Алексей, подтянув повозку к конюшне, распрягал лошадь. Оглянулся, улыбаясь.
– Мама? Почему вы не в постели? А где же женушка? Почему не встречает? Ох, и соскучился я.
– Алешенька, сынок, беда у нас. Аннушка слегла. Не смогли уберечь.
Алексей не дослушал, забыв о лошадях, кинулся в дом. Мать, торопясь за ним, продолжала причитать.
Вбежав в дом, как был в телогрейке и кирзовых сапогах, поспешил в спаленку. Распахнул дверь. Мать Анны, сидя на стуле у изголовья кровати, повернула к нему изможденное, потухшее лицо. Две глубокие морщины, что пролегли от крыльев носа до опущенных уголков губ, выдавали внутреннюю боль. Потемневшие, почти черные, глаза были наполнены отчаянием.
– Как она? – Алексей бросился к кровати.
Анна лежала на спине. Глаза ее были закрыты. На лбу и щеках крохотными капельками выступил пот. Пересохшие, неестественно ярко-красные губы чуть приоткрыты. Дышала она поверхностно, тяжело. Алеша склонился над подушкой, вглядываясь с тревогой в родное лицо. Сердце больно сжалось.
– Пойди, сними телогрейку, Алеша, – услышал он уставший тихий голос.
С трудом оторвав взгляд от Аннушки, он медленно пошагал в прихожую. Разделся. Прошел на кухню. Подошел к рукомойнику, вымыл руки, умылся.
– Алеша, кушать будете? У меня все готово, – Алексей оглянулся. За спиной стояла Василиса, протягивая полотенце.
– Нет, спасибо. Пожалуйста, распряги и покорми лошадь. Она там, у конюшни.
– Хорошо, иду, – Василиса скрылась за дверью.
Было слышно, как она, набросив плащ, вышла. Алеша вернулся в спальню.
– Прошу вас, мама, пойдите отдохните, а завтра вернетесь. Я побуду с Анной. Обещаю, если что, я тут же пришлю за вами Василису.
Мать согласно кивнула и, тяжело поднявшись со стула, не оглядываясь, направилась в прихожую. А Алексей, смочив в тазу полотенце, осторожно промокнул Аннушке щеки и лоб. Еще раз сполоснув и хорошо выжав, свернул неширокой лентой и положил на разгоряченный лоб жены. Прошел на кухню. Наполнил кружку клюквенной настойкой, прихватив тонкую салфетку, вернулся в спальню. Окунув салфетку в настойку, промокнул влагой запекшиеся губы жены. Придвинул поближе к кровати стул. Сел, склонившись над ней, и стал прислушиваться к прерывистому дыханию, время от времени смачивая ее губы влажной салфеткой.
Дом спал. Спали дети. Проводив в конюшню и накормив лошадь, Василиса закрылась в своей комнате. В спальне родителей стояла глубокая тишина. Даже сверчка не было слышно. Только поскрипывание стула под Алешей, да прерывистое дыхание жены. Время шло. В доме царил покой. Голова Алексея, помимо его воли, стала клониться к груди. Веки отяжелели. Давала знать о себе накопившаяся за долгий без отдыха путь усталость. Чтобы не упасть со стула, Алеша нагнулся, уперся локтями в собственные колени и положил голову на сжатые кулаки. Тишина укачивала. Он задремал.
– Алешенька, мальчики, – где-то совсем рядом прозвучал тихий родной голос.
Алексей вздрогнул. Открыл глаза. Анна лежала все так же, не меняя позы. Выбившиеся из косы волосы веером покоились вокруг головы. По щеке из-под ресниц к уху сползала крупная слеза. Алеша, ласково приговаривая: «Мое солнышко, моя красавица, мы все рядом с тобой», легким движением промокнул ее салфеткой. Аннушка замерла. Смочив в очередной раз жене губы, он принялся гладить ее по голове, с тревогой всматриваясь в лицо. Было слышно, как мать быстро прошла на кухню. Спустя какое-то время появилась на пороге.
– Попробуй попоить, – она подала ему кружку.
Алеша заглянул в нее. Дно кружки прикрывала оранжевая жидкость.
– Что это? – Алексей с удивлением взглянул на мать.
– Алеша, не мешкай. Это свежий морковный сок. Я только что приготовила, – свекровь протянула ему ложку.
Незаметно приближался рассвет. За окном серой дымкой затянуло сад. Сквозь закрытую раму донеслись первые трели птиц. Туман неторопливо оседал на ветках, листьях и траве крохотными жемчужными капельками. Не прошло и часа, взошло солнце. Умытая листва с новой силой заиграла красками, придавая осеннему саду яркий колорит.
Дом оживал. Было слышно, как на кухне возится Василиса. Мать, заслышав детский плач, поспешила к малышам. Хлопнула входная дверь, и порог спаленки переступила теща. Алексей поднялся со стула, уступив ей место.
– Алешенька, мама, – тихий голос Аннушки прозвучал, как гром среди ясного неба.
Повернув голову, молодая женщина смотрела на них. Слабая улыбка освещала ее лицо. Ввалившиеся глаза, обведенные серыми тенями, смотрели с любовью.
– Как мои мальчики?
– Доченька! – мать склонилась над подушкой и поцеловала дочь в голову. – Пришла в себя!
– Радость моя! – Алексей взял горячую руку жены и, встав на колени перед кроватью, прижался к ней щекой.
Ближе к обеду заглянул проведать больную доктор.
– Ну, самое страшное позади. Теперь можно с уверенностью сказать – жить будешь, красавица.
– Доктор, если есть самое эффективное лекарство для Аннушки, выпишите. Я заплачу, сколько бы оно ни стоило.
– Есть, но оно дороже денег!
– Что это за лекарство такое?
– Любовь и забота! – улыбнулся врач
– А если этого окажется недостаточно? – расплылся в улыбке и Алексей
– Удвойте дозу! А еще настои, что я рекомендовал и строгий постельный режим. Завтра загляну.
Врач ушел. Чуть позже вошла Василиса, неся на подносе кружку теплого парного молока и мед. Алеша, взбив подушки в изголовье Аннушки, стал поить ее. Дверь спаленки распахнулась и в комнату вошла свекровь, неся на руках Максимку. Впереди радостно бежал Павлуша. В вязаных башмачках, в такой же безрукавке и штанишках малыш был похож на маленького вязаного медвежонка. Добежав до порожка, малыш осторожно переступил его. Алексей, смеясь, подхватил сына на руки и посадил на кровать, в ноги матери. Малыш быстро прополз по одеялу к животу Анюты и устроился там, свернувшись калачиком, замер. Алексей потянулся, чтобы снять шалуна, но Анна остановила его.
– Не нужно, Алешенька, лучше положи рядом со мной Максимку.
Она высвободила из-под одеяла руки. Алексей опустил ей на руку кроху, придерживая край подушки, чтобы тот не скатился. Так лежала, улыбаясь, молодая женщина, окруженная самыми дорогими ей людьми. Одна рука ее гладила по головке шалунишку Павлушу, на второй лежал спеленутый Максимка и радостно улыбался.
– Пойду я, пожалуй, – мать поднялась и, поцеловав Аннушку и внуков, ушла.
– Пора перекусить, – Василиса опять появилась в спаленке с подносом.
На этот раз на подносе стояла чашка с пюре светло-бежевого цвета с оранжевыми вкраплениями.
– Что это? – Алеша удивленно посмотрел на нее.
– Это перетертое яблоко с морковью.
Алексей, аккуратно расстелив салфетку под подбородком Аннушки, стал неспешно кормить ее. Павлуша поднял головку и тоже потянулся к ложке. Пришлось угостить и его.


Ярмарка

Серой неприметной дымкой опустилась действительность на село, вторгаясь в дома, порождала в семьях настороженность, недоверие, недопонимание. Но внутренняя непосредственная чистота, смирение перед чем-то неизмеримо высоким, впитанное с молоком матери, передаваемое из поколения в поколение, сдерживало негативные порывы. Помогало подавлять в себе чуждое русской душе. Все так же в красном углу теплились лампадки перед образами. Все так же в сочельник, прихватив огромный мешок, с песнями и плясками путешествовали ряженые от дома к дому, а молодежь, претерпевая волнение юности, все так же с замиранием сердца гадала, спеша приоткрыть тайну своей судьбы.
Анна накинула на плечи полушубок. Взяла в руки корзину и вышла на крыльцо. Зажмурилась. По-весеннему яркое солнышко, играя в лужах, щедро поливало озябшую землю лучами. Теплый ветерок, окутав ароматом весны, мягко коснулся лица. Переполненная радостью, Анна, широко улыбаясь, легко сбежала со ступенек и направилась к калитке. Заслышав ее шаги, Сиропко высунул нос из будки. Не спеша, лениво потягиваясь, выбрался на свет и, осторожно обходя лужи, пошагал следом.
– Я иду на ярмарку. Ты хочешь проводить меня? – обернувшись к псу, Анна потрепала его по холке. – Ну что ж, пойдем.
Небольшая площадь была запружена народом. По периметру стройными рядами расположились длинные столы, заполненные всякой всячиной. Ярмарка гудела, как потревоженный улей. Каждый стоящий за прилавком на все лады расхваливал свой товар, стараясь перекричать остальных. Между столами неспешно прогуливались селяне: кто присматриваясь к товару, кто торгуясь, кто ругаясь, чтобы сбить цену. В ярмарочный водоворот затянуло и Анну. Рядом, терпеливо снося толкотню, шагал, поджав хвост, Сиропко.
– Красавица!
Анна оглянулась. Неподалеку, у прилавка, стоял молодой парень и, улыбаясь во весь рот, смотрел на нее. Статный, высокий, в полушубке нараспашку и кирзовых сапогах. Под полушубком видна военная форма. Верхние пуговицы гимнастерки расстегнуты, щегольски выставляя напоказ белоснежный воротничок. Портупея наискось перетягивала его ладную фигуру. На груди, отражая бликами солнечные лучи, красовалась медаль. Анна смутилась и поспешила затеряться в толпе. «Нездешний», – мелькнуло в голове.
– Красавица, – раздалось за спиной. – Куда ты так спешишь? Еле догнал. Постой! – парень потянул ее за рукав.
– Оставьте, – Анна одернула руку. Окликнула Сиропко и направилась к выходу.
– Постой, я не кусаюсь, – парень неловко дернул ее за край воротника, пытаясь остановить.
– Что вам нужно? – Анна подняла руку, чтобы поправить платок. На солнце блеснуло обручальное кольцо.
– Так ты молодица, оказывается. Вот почему так спешно покинула ярмарку, – меряя дорогу широкими шагами, парень продолжал шагать рядом.
– Сиропко! – в отчаянии позвала Анна.
Сиропко неспешно семенил впереди, помахивая хвостом. Почуяв тревогу в ее голосе, обернулся, прижав к голове уши, оскалился и угрожающе зарычал. Парень остановился. Анна поспешила уйти.
– Еще увидимся, – послышалось позади. От этих слов тревога коснулась души. Молодая женщина почти бежала, пытаясь защититься от этого прикосновения. Вот и калитка.
– Что с тобой? На тебе лица нет, – свекровь встретила ее на крыльце.
– Не знаю. Что-то тревожно мне. А где мальчики?
– Надежда приходила. Забрала. Да ты ничего не купила, – свекровь взяла из ее рук пустую корзинку.
– Я схожу за малышами. Соскучилась.
– Хорошо, – свекровь удивленно посмотрела ей вслед.
Анна вышла за ворота и направилась к Болотиным. Сиропко последовал за ней. Перебегая дорогу, пес неожиданно остановился и злобно зарычал, глядя в сторону площади. Анна удивленно посмотрела на пса, потом повернула голову и замерла от неожиданности. Ей навстречу неторопливой походкой шел все тот же военный. Молодая женщина ускорила шаг. Добежав до калитки, позвала Сиропко и поспешила на крыльцо.
Откуда эта тревога, она не могла объяснить даже себе. Какое-то смутное предчувствие. «И Алешенька не скоро вернется», – подумалось с грустью. Анна, скинув полушубок в сенцах, распахнула дверь в горницу. В столовой никого не оказалось. Тишина. Слышно только, как об оконное стекло бьются мухи, пытаясь вырваться на волю, да размеренный ход настенных часов. Из девичьей донесся ласковый говор Надежды и заливистый смех Павлуши.
Анна пересекла столовую и приоткрыла дверь в девичью. На кровати, обложенный со всех сторон подушками, мирно спал Максимка. Надежда и Павлуша сидели на полу, на разостланном стеганом одеяле, и строили из кубиков башню. В тот момент, когда заглянула в комнату Анна, малыш пытался осторожно опустить последний кубик на высокую неустойчивую конструкцию. Миг, и башня рассыпалась на множество разноцветных самодельных кубиков, что привело Павлушу в неописуемый восторг, а Надежде дало повод всплеснуть в очередной раз руками и воскликнуть: «Ай-яй-яй…».
– Мои хорошие, – Анна подхватила сына на руки и закружилась с ним по комнате. – Как вы тут?
– Хорошо. Я покормила обоих. Максимка, видимо, устал. Стал капризничать. Я его уложила, а Павлуша отказался отдыхать. Зато с удовольствием играет. Что-то случилось? – Надежда внимательно посмотрела на Анну. – Мне кажется, ты взволнована.
– Да, даже объяснить не могу, что меня так расстроило. Будто предчувствую что-то. И почему-то за Алешу тревожно. Я сегодня на ярмарке видела молодого военного. Ты, случайно не знаешь, кто это может быть?
– Молодой, высокий такой, симпатичный, в портупее и медаль на груди?
– Ну да
– Так это наш председатель. Недавно объявился. Трактор пригнал.
– Ясно.
– А почему ты спрашиваешь?
– Да так. Любопытно.
Анна посадила на одеяло Павлушу. Собрала в кучку кубики. Присела рядом. Началась игра. Ребенок старательно строил башню, увлеченно устанавливая кубик на кубик. Молодая женщина рассеянно следила за его движениями. Вернувшись мысленно к встрече на ярмарке, пролистывая шаг за шагом происшедшее, пыталась разобраться, что же так напугало ее. Проснулся и заплакал Максимка.
– Пора домой, мои милые, – Анна поднялась.


Гость

Душный июль иссушил траву на обочине. Порыв ветра, пробегая горячим дыханием, поднимал легкую пыльную вуаль над окаменелой дорогой. Деревня, как это бывает всегда в страдную пору, вымерла. Только дряхлые старики кое-где, да малые детки под их присмотром, прячась в тень от палящих лучей, оживляли дворы.
Анна, покормив детей, посадила Максимку на руку и прижала к себе, вторую протянула Павлуше. Тот с радостью уцепился за ее палец. Так втроем они осторожно спустились с крыльца и направились сквозь сад к беседке. Сиропко, изнывая от жары, опустив голову и свесив на сторону язык, последовал за ними. Усадив малышей в манеж и обложив их подушками, Анна устроилась рядом на скамье. Пододвинула ногой скамеечку под ноги и взяла в руки пяльцы. Горячей волной тянул ветерок. В траве стрекотали неугомонные кузнечики. Где-то высоко над крышей беседки время от времени стремительно проносились ласточки. Солнце старательно прорисовывало на полу беседки, манеже, подушках, яркую резную тень листвы. Сухо пахло корой. Карапузы, что-то лопоча, увлеченно возились с игрушками.
– Анна, там вас спрашивает председатель, – Василиса в ожидании застыла.
Анна подняла на нее глаза.
– Что ему нужно? – голос предательски дрогнул.
Ощущение настороженности тенью коснулось сознания, будто что-то ненужное, нежеланное навязчиво пытается войти в ее жизнь, и спастись от него невозможно.
– Не сказал.
– Хорошо, присмотри за детьми, где он? – Анна неохотно отложила в сторону шитье, встала.
– Там, у калитки, – Василиса поднялась по ступенькам беседки, смахнула фартуком невидимую пыль со скамьи, присела.
Анна, раздвигая в стороны ветви яблонь, прямиком через сад направилась к воротам. Еще издали сквозь ажурное кружево листьев она разглядела маячившую над калиткой военную фуражку с кокардой над отливающим лаком козырьком.
– Вы хотели меня видеть? – подойдя к калитке, Анна зябко повела плечами.
– Вот мы и встретились, – председатель широко и, как ей показалось, радостно улыбнулся.
– Вы что-то хотели? – опустив глаза, повторила свой вопрос Анна, чувствуя, как краска заливает лицо.
«Зачем мне это? Зачем?», – билась в голове мысль.
– Приходи сегодня за околицу, как стемнеет.
– Вы за этим сюда пришли?
– Придешь? – будто не расслышав ее вопроса, продолжал настаивать парень.
На этот раз он был без гимнастерки. Серая тонкая рубаха, заправленная в форменные штаны, была испещрена на груди влажными пятнами от пота. Обнаженные по локоть жилистые руки отливали бронзой. На ногах все те же кирзовые сапоги. Лицо его, освещенное улыбкой, было спокойно, только пальцы, что нервно теребили колосок ржи, выдавали волнение.
«Представляю, как ему жарко в сапогах», – подумала Анна. Она стояла, не поднимая глаз, чувствуя неловкость положения.
– Уходите сейчас же!
За спиной послышалось глухое рычание.
– Приходи. Я буду ждать, – парень оттолкнулся рукой от калитки и, бросив на землю истерзанный колосок, пошагал в сторону полей.
Анна обернулась. Поодаль, оскалив свои клыки, стоял Сиропко. Он еще какое-то время продолжал рычать вслед удаляющейся рослой фигуре председателя.
– Сиропушка, что же это такое! – Анна присела на корточки и обняла голову пса.
Пес замер, укрывшись от нещадно палящего солнца в тени ее широкополой шляпы.
– Пойдем, посмотрим, как там наши мальчики, – она тяжело поднялась, будто на плечах держала непомерный груз, и направилась в сторону беседки.
Сиропко, семеня по-стариковски, последовал за ней.
– Василиса сказывала, председатель днем заглядывал, – прошептал Алексей.
Приподнявшись на локте, он шероховатой ладонью нежно ласкал ее обнаженное тело, любуясь в легких сумерках, заполнивших комнату, матовыми изгибами. Анна лежала на животе, подложив под голову руки, повернув к нему лицо, улыбалась.
– Тебя спрашивал, – так же шепотом ответила она, чувствуя, как от лжи кровь ударила в голову.
«Хорошо, что сумерки», – мелькнула мысль.
– В страду? Днем?
– Я прошу тебя, не придавай этому значения. Какое мне дело до него или до кого-то там еще. Кроме тебя, мне никто не нужен. Ты и наши мальчишки, большего счастья я не желаю, – Анна повернулась набок и, прижавшись всем телом к мужу, обхватив его голову руками, крепко прильнула к его губам.
Забыв обо всем на свете, растворяясь в желании, Алеша тяжело навалился, опрокинув ее на спину, вдавив в набитую пухом перину, вдыхая родной запах, стал исступленно целовать губы, глаза, щеки, шею, плечи, грудь. Над супружеской постелью, исходя жаркими объятиями и неистовым слиянием тел, властвовала любовь.
В распахнутое окно, мигая звездами, смотрела на этот праздник жизни душная июльская ночь.


Первая весточка

Все время у Анны было заполнено детьми: покормить, погулять, поиграть... Незаметно пролетела неделя. Сегодня, как и всегда, Анна, накормив детей, устроилась с ними в беседке. Посадив малышей в манеж, выдвинула из-под скамьи коробку с игрушками. Выбрала те, что детям нравились больше всего, и началась игра. А вокруг беседки кипела жизнь. Хор птичьих голосов наполнял сад многоголосьем. Перебирая лапками, суетливо бежали по своим делам муравьи. Легкий ветерок игриво путался в листве. По-прежнему стремительно проносились над беседкой ласточки. И где-то совсем близко искристо заливался соловей.
Дети, наконец, угомонились. Уснули. Анна осторожно выбрала из манежа все игрушки и сложила их на скамью. Взяла в руки вышивку. Осталось вышить бережок, да несколько камышинок. Увлеклась работой и не заметила, как к беседке подошла Василиса. Та поднялась по ступенькам и присела рядом, сложив руки на фартук.
– Опять председатель вас спрашивал. Собралась я на скотный двор, птицу покормить. Выхожу на крыльцо и вижу, кто-то у калитки стоит. Тихо так стоит, спрятался за ворота, только козырек выглядывает. Подхожу, спрашиваю: «Вам кого?» – «Анну позови» – «Нет ее», отвечаю. Ушел не оглядываясь.
– Спасибо, Василиса. И откуда эта напасть!
– Надо бы Алексею сказать.
– Нет, нет… Страшно представить, во что это выльется. Походит, походит, да и угомонится. А я пока дома посижу.
Василиса ничего не ответила. Молча поднялась и ушла. Анна закончила работу. Завязала последний узелок. Открыла пяльцы и разложила полотно на столике. На полотне вышитая ее руками картина. Сидит на огромном валуне Аленушка из сказки. На ней ярко-синий сарафан. Алая лента вплетена в косу. По обеим сторонам камня перешептываются с ветром камыши. Сидит она, прижимая колени к груди, обхватив руками ноги. Склонила голову набок. Смотрит с грустью на воду. А та стремительно течет мимо. «Вот так и вся жизнь наша», – прошептала Аннушка.
Следующий день выдался такой же погожий, как и все предыдущие. Солнце нещадно заливало землю горячим маревом. Страда продолжалась. Все село от мала до велика работало в полях, убирая урожай. Ни ветерка.
Наигравшись вдоволь, дети уснули. Анна присела на скамью, придвинула скамеечку под ноги и взяла в руки книгу. Послышались шаги. Анна прислушалась. Кто-то, тяжело ступая, пробирался к беседке. Отложив книгу, молодая женщина привстала, всматриваясь вглубь сада, пытаясь разглядеть, кто это. Сердце тревожно забилось. Она замерла, ожидая. Было слышно, как мужской голос тихо и хрипло выругался. Вскоре, раздвигая густо переплетенные ветви яблонь, показался Алеша. Надорванная на груди рубаха вся перепачкана землей. Один рукав почти оторван. Сквозь дыры видны на теле кровавые ссадины и отливающие синевой кровоподтеки.
– Алешенька, что с тобой? – Аннушка кинулась навстречу мужу.
– Тебя не поделили, – Алексей криво улыбнулся уголком разбитой губы.
– Меня? – Анна замерла.
«Неужели Василиса все же рассказала ему?» – с досадой подумала она, стараясь не смотреть на мужа. Растерянность, неловкость и отчаяние овладели ею одновременно. «Как все глупо, – думала она, помогая мужу сесть. – Как все глупо». Алексей тяжело опустился на скамью.
– Я жду, – он, поморщившись, поправил разодранную на груди рубаху.
– Чего? – Анна, стараясь не причинять ему боли, помогла ее снять.
– Расскажи, как вы познакомились.
– Алешенька, ты о ком ведешь речь?
– О председателе.
– Вот в чем дело… – Анна, опустив голову, зажав меж колен сложенные ладошка к ладошке руки, начала повествование.
– Как видишь, нет моей вины, – закончила она свой печальный рассказ.
– Почему же сразу не открылась?
– Зная твою горячую голову, боялась того, что произошло сегодня. Думала, походит-походит, да и отстанет. Вон сколько девок на селе красных.
В это время Павлуша, неловко повернувшись, задел Максимку. Тот спросонок заплакал. Следом, окончательно проснувшись, баском подхватил и Павлуша. Анна, успокоив детей, сложила игрушки в коробку и задвинула ее под скамью. Подхватив детей на руки, направились к дому. На пороге наткнулись на Василису. Та, увидев Алешу, всплеснула руками:
– Боже, как же это!
«Вот так! Просила ведь», – подумала Анна, проходя мимо, не удостоив ее даже взглядом. Передав детей пришедшей в ужас от увиденного свекрови, Анна, прихватив чистое белье, повела мужа в баньку. В жарко натопленной Василисой бане усадила любимого на полати. Сбросила сарафан, оставшись в длинной исподней рубахе. Придвинула таз с горячей водой. Добавила в воду настойку ромашки. Вымыла родному голову. Мягкими движениями умыла лицо, смыв кровь с разбитой губы. И принялась осторожно, боясь причинить боль, намыливать его тело. Алексей сидел, посмеиваясь, держась руками за край доски.
– Сними рубаху, – неожиданно попросил он, потянув подол вверх, оголяя ее тело.
– Алешенька, да ты посмотри на себя. Живого места ведь нет на тебе.
– Сними и дай мне мочало, – с придыханием, как мог только он, попросил муж.
У Анны сладко засосало под ложечкой. Она протянула ему намыленное мочало и послушно сбросила рубашку…
Опомнились, когда в печи догорели угли, и банька наполнилась прохладой. Смыв остатки мыла чуть теплой водой, поспешили одеться и направились к дому.
Свекровь их встретила в прихожей.
– Алешенька, Аннушка, стол уже накрыт. Кушать будете?
– Ух, как я проголодался! – Алексей опустился на стул. Анна, заколов влажные волосы, присела рядом.


Второй звоночек

– Анна, Анна, – Василиса, как вихрь, ворвалась в беседку, разбудив детей. Те расплакались.
– Что случилось?
– Там Алешу привезли.
У Анны зашлось сердце, от испуга перехватило дыхание. Она побледнела.
– Что значит привезли?
– Нет, нет, он жив. Его только ранили.
– Побудь с детьми, – бросила Анна через плечо и побежала к дому.
Алексей сидел в кресле. Белый, как полотно, он одной рукой прижимал полотенце к ранам, вторая безжизненно свисала. Рубаха на боку была пропитана кровью. Ярко-красное пятно продолжало расползаться. Рядом суетилась, обливаясь слезами и причитая, свекровь. Казалось, она обезумела от горя при виде крови.
– Мама, там в беседке Василиса с мальчиками. Срочно отправьте ее за доктором, а сами останьтесь с детьми. Мешкать нельзя. Пусть бежит бегом.
Анна, приложив усилие, вывела свекровь на крыльцо и, захлопнув за ней дверь, вернулась к мужу. Сменив пропитанное кровью полотенце, помогла мужу подняться и повела в спаленку. Уложила на кровать. Алексей закрыл глаза и замер, впав в беспамятство. Его бледность соперничала с белизной наволочки. Губы посинели.
– Алешенька, Алеша, потерпи еще немного, скоро доктор придет. Василису за ним послали, потерпи, – приговаривала Аннушка, присев на краю кровати и нежно гладя мужа по щеке.
Казалось, прошла целая вечность, когда вдруг послышались быстрые шаги. Кто-то бежал через двор к крыльцу. Дверь распахнулась, и в спаленку спешно вошел лекарь.
– Придвиньте столик к кровати, – распорядился он.
Склонился над Алексеем и стал осматривать раны. Поставив на тумбочку свой чемоданчик, он раскрыл его и, никого ни о чем не спрашивая, быстро прошел на кухню. Тщательно вымыл руки под рукомойником и вернулся в комнату. Анна, пока он мыл руки, принесла стул и поставила его у кровати. Сама встала у изголовья.
– Уберите стул, пожалуйста. Принесите емкость с теплой водой и чистое полотенце, и подождите за дверью, – распорядился доктор.
Анна покорно исполнила все, о чем просил доктор. Вышла, захватив стул. Поставила его у двери и присела. Она слышала, как звякали инструменты. Было слышно, как доктор общается с мужем. Прислушалась, пытаясь разобрать слова. Сдавленно застонал Алексей. Не выдержав, она в отчаянии зажала уши и зачем-то зажмурилась. Начала молиться. Время шло. Наконец, дверь спаленки распахнулась, и на пороге показался доктор. Он вытирал руки о сухой край насыщенного алой кровью полотенца.
– Жить будет. Надо обратиться в уезд. Сообщить о случившемся. Пусть поищут стрелявшего.
– Не надо сообщать. Я знаю, кто стрелял, – тихим прерывающимся голосом попросил Алеша.
Он лежал на боку. Грудь его была перетянута бинтами. Влажные волосы прилипли ко лбу. Лицо все так же бледно, но губы уже порозовели.
– Сударь, тот, кто стрелял в вас, слегка промахнулся. Пуля, задев ребро, прошла навылет. Вам просто повезло, что вы живы. Благодарите своего ангела. Завтра проведаю.
Доктор попрощался и вышел. Анна, проводив его, вернулась к мужу.
– За что, Алешенька?
– Все еще тебя делим, – грустно улыбнулся Алексей.
– Я сама к нему пойду. Выскажу все, что думаю. Это надо остановить, – негодование переполняло Анну.
– Оставь, – Алексей устало закрыл глаза. – Принеси лучше воды. Пить хочется.
– Я сейчас, – Анна метнулась на кухню. Наполнив стакан, добавила в воду немного лимонного сока. Алексей с жадностью выпил.
– Отдыхай, Алешенька, а я схожу за мальчиками. Они с мамой в беседке.
Анна укутала мужа простынкой и распахнула окно. Горячей струей ворвался свежий воздух в комнату, растворяя сладкий запах свежей крови и лекарств. Июльское солнце проложило яркую дорожку через всю комнату к комоду. Алеша прикрыл глаза и забылся спокойным сном. А Аннушка поспешила к беседке.


Встреча

Ночь прошла без сна. Была наполнена тревогой за мужа. Только к утру, когда забрезжил рассвет, Аннушка, сидя на стуле у кровати, склонилась ниц и, прислонившись головой к подушке, задремала. Стон мужа привел ее в чувство. Спросонок Алексей неуклюже опустился на рану и застонал. Открыв глаза, Анна в тревоге прислушалась. Подняла голову. Поправив подушки, помогла Алеше поудобнее лечь. Дом еще спал. Спали дети. За плотно прикрытой дверью почила глубоким сном свекровь. Ни звука не доносилось из кухни, а это означало, Василиса еще в постели.
– Пить, – Алексей попытался встать.
– Нет, нет, прошу тебя, лежи. Я сейчас принесу.
Анна поднялась и направилась на кухню. Проходя мимо зеркала в прихожей, остановилась на минутку и, приблизившись, внимательно взглянула на свое отражение. Синие тени под глазами. Потухший взгляд. Усталость бессонной ночи стерло румянец. Лицо осунулось и приобрело сероватый оттенок. «Это не важно, лишь бы Алешенька был жив и детки не болели», – с грустью подумала Анна, разглядывая себя в зеркале, и, вздохнув, отправилась дальше. Войдя на кухню, достала баночку с медом. Наполнила кружку водой. Все это поставила на поднос. Туда же приобщила ложку и вернулась в спаленку. Алеша лежал с открытыми глазами. При ее появлении улыбнулся.
– Ложечку меда обязательно. Нам необходимо поправиться, – приговаривала она, потчуя мужа.
– Ты, я уверен, всю ночь провела на стуле, приляг, отдохни немного, – Алексей потеснился к стенке.
– Не надо Алешенька, не тревожь рану. Пусть затянется поскорей, – запротестовала Аннушка
– Приляг, – настойчиво возразил Алексей.
Анна послушно прилегла на край, стараясь не касаться мужа. Как только голова ее коснулась подушки, веки сомкнулись и она уснула глубоким сном. Алеша лежал не шевелясь, пережидая боль, что мучила потревоженную рану. И как-то незаметно для себя тоже уснул.
День был в самом разгаре, когда Анна открыла глаза. В доме стояла звенящая тишина. В открытое окно со скотного двора доносился говорок Василисы. Ни свекрови, ни детей слышно не было. «Наверно в беседке», – подумала Анна. Неожиданно где-то далеко за околицей глухо прогремел гром. В окно пахнуло свежестью и дождем. «Боже, гроза!» Анна осторожно поднялась, чтобы не потревожить мужа, и поспешила к беседке. Как она и предполагала, свекровь, посадив внуков в манеж, увлеченно играла с ними.
– Мама, скорее, гроза приближается!
Не успели они добежать до крыльца, как тяжелая клубящаяся туча с лиловым отливом затянула все небо, сгустив сумерки. На землю пали первые крупные капли дождя. Рванув пространство, ярко блеснула молния. Спустя секунду раскатом прогрохотал гром. Оставив детей на попечение свекрови, Аннушка прошла в спаленку проверить мужа.
– Гроза? – Алеша осторожно опустился на спину, слегка поморщившись.
За окном сплошной стеной лил дождь. Комната наполнилась свежестью.
– Прохладно. Закрыть окно?
– Нет, не надо.
– Хорошо. Я сейчас укрою тебя одеялом. Спи.
Анна осторожно накинула на мужа пуховое одеяло. Поправила подушки и вышла из спаленки, тихо прикрыв за собою дверь. «Думаю, самое время», – решила она и направилась к Василисе. Та возилась у плиты, готовя обед.
– Василиса, пожалуйста, посматривай время от времени за Алешей. Я отлучусь ненадолго.
– Вы куда в такой дождь? – Василиса удивленно подняла брови.
– В правление.
– Вы сказали кому-нибудь об этом?
– Нет. Алеша не должен знать, ему нельзя волноваться. А поэтому ты никому не скажешь, – не столько попросила, сколько внушительно посоветовала Анна. – Так будет лучше. Расскажу, когда вернусь.
Анна повязала на голову черный платок. Сунула ноги в сапоги. Накинула на плечи дождевик, надвинув на глаза капюшон, и направилась к калитке. Из будки высунул нос Сиропко.
– Пойдем со мной, – позвала Анна пса.
Тот, тихонько заскулив, выбрался под дождь и пошагал за ней, поджав хвост. Миг, и его напоенная влагой шерсть беспомощно обвисла, обрисовав контуры тела. Закрыв за собой калитку, Анна решительно направилась к сельсовету.
Небольшой, недавно построенный домик радовал глаз резными наличниками и чистыми стеклами. Дом был разделен на две половины. В нем одну часть занимал сельский совет, во второй жил председатель.
Анна, стряхнув с сапог налипшую грязь, решительно распахнула дверь и вошла в правление. Комната была заполнена табачным дымом. Вокруг стола сгрудились, дымя самокрутками, мужики. Обсуждая текущие проблемы, они увлеченно жестикулировали. В тот момент, когда Анна переступила порог, все, как по команде, обернулись к ней и замолчали. Наступила тишина. Председатель приподнялся на стуле и в напряжении замер.
– Вы хотели меня видеть? – как бы никого не замечая, Анна, откинув капюшон, направилась к столу, гневно глядя на председателя. – Вот я. Скажите мне, за что вы преследуете моего мужа? Может, я дала вам повод поджидать меня в страду у наших ворот? – не давая ему опомниться, напористо продолжала. – Или вселила надежду, что брошу детей и мужа вам на потеху?
Председатель, не спуская с нее глаз, медленно опустился на стул. Видя его растерянный вид, Анна вдруг вспомнила, как высокомерно и больно хлестала ее словами Валентина. Уверенность в своей правоте придавала ей силы и смелость. Косынка сползла на плечи, упрямая прядка, выбившись, упала на лицо, с дождевика продолжала капать вода.
– Если вы не оставите мою семью в покое, я буду жаловаться в Москву.
Почему в Москву, а не в Рязань, она и сама не знала. Просто в тот момент ей казалось, что ничего значимее этой угрозы и быть не может.
Выплеснув накопившееся негодование, Анна опомнилась. Обвела присутствующих взглядом, призывая в свидетели и, неожиданно осознав происходящее, смутилась. Добавила уже не так уверенно: «Я все сказала» и вышла, намеренно хлопнув дверью. Дождь нескончаемо продолжал поливать окружающий мир. Сиропко, мелко дрожа, стоял у крыльца, терпеливо поджидая ее. Вода потоками стекала с его промокшей густой шерсти. Увидев Анну, радостно тявкнул и подбежал, заглядывая в глаза. Анна поправила платок, накинула капюшон на голову, погладила пса по морде и, переполненная смущением от произошедшего, зашагала домой по враз размокшей, вязкой дороге.
А дома был переполох. Первым спохватился Алексей. В открытое окно, сквозь шум дождя, ему послышалось, как Анна кому-то предложила сопровождать ее. «Сиропко, наверно», – сквозь дремоту подумалось ему. Послышалось, как хлопнула калитка. Сон как рукой сняло.
– Анна, – громко позвал Алеша.
Пытаясь встать, он облокотился на локоть. Боль жгучей стрелой полоснула по груди, заставив его опуститься на подушки.
– Анна!
– Что случилось, сынок? – в спаленку, прижимая к себе Максимку, вошла мать.
– Мама, позовите Аннушку.
– Сейчас.
Мать вышла. Медленно потянулись минуты ожидания.
– Алешенька, нет ее в доме. Может, вышла куда?
– Спроси Василису.
– Спрашивала. Она не знает.
– Значит, это она.
– Что значит, она?
– Я слышал, как хлопнула калитка. Вчера она грозилась поговорить с председателем.
– Боже мой! Что же теперь будет! – мать, продолжая держать на руках Максимку, присела на край кровати. – Я сейчас пошлю Василису за ней.
– Не надо. Подождем, – Алексей прикрыл глаза.
В комнату, хныкая, вбежал Павлуша. Подбежав к свекрови, уткнулся ей в колени.
– Малыш, я совсем о тебе забыла. Пойдем в детскую, поиграем.
Они ушли. Алексей лежал и ждал, прислушиваясь, а за окном, время от времени постукивая по карнизу, лил дождь. Какое-то время спустя вновь стукнула калитка. «Наконец-то». Алеша облегченно вздохнул. Расслабился. Из прихожей донеслись голоса. Алексею показалось, что он слышит мужской голос. Минуту спустя порог переступил доктор.
– Как дела, молодой человек? – врач присел на стул, что следом внесла Василиса.
– Отлично, – хмуро отозвался Алеша.
– Так, позвольте взглянуть на ваше «отлично», – врач помог Алексею сесть и стал осторожно разматывать бинт.
Алеша поморщился от боли.
– Потерпите немного. Я сейчас обработаю раны. Так. Дайте время, все заживет, и вы забудете об этом досадном недоразумении, – приговаривал врач, меняя повязку. – Ну, вот и все, – заключил он, захлопывая свой чемоданчик. – Завтра приду проведать. Ждите.
Врач ушел.
Опять медленно потекли минуты ожидания. Наконец, сквозь шум дождя послышались быстрые легкие шаги от калитки к крыльцу. Алеша напрягся, прислушиваясь. Было слышно, как скрипнула входная дверь, и Аннушкин голос спросил: «Как Алешенька?». Алексей облегченно вздохнул и, расслабленно откинувшись на подушки, повернул голову к проему двери. Спустя минуту порог переступила Аннушка. Лицо ее было бледно. Знакомая до боли улыбка тронула губы. От нее пахло свежестью и дождем. Присев на стул, взяла его руку и прижалась к ней щекой. Бархатная кожа ее была влажной и прохладной.
– Тебя долго не было. Я заждался.
– Алешенька, кто тебе сказал, что я ушла?
– Я слышал.
Анна бросила взгляд на окно.
– Да, я ходила в сельсовет. Он был там. Я высказала прилюдно ему все, что думаю. Пригрозила, что напишу в Москву.
– Почему в Москву?
– Не знаю, это первое, что пришло мне в голову, – Анна рассмеялась.
Следом, сдерживая себя, тихо засмеялся Алексей.


Беженцы

Раннее утро. Мир неторопливо просыпается. Солнце еще прячется за горизонт. Предутренний туман стелется между деревьями. В траве крупными жемчугами разбросана роса. То тут, то там слышны первые робкие трели птиц. Ветерок слегка колышет занавеску, наполняя комнату легкой утренней прохладой.
Аннушка, принарядившись в грубую полотняную юбку и кофту, перед зеркалом туго заплела косу и по-бабьи повязала платок, надвинув его по самые брови.
– Ты это куда собралась? – Алеша, склонив голову набок, наблюдает за ней.
– В поле, Алешенька. Там ведь еще рожь не убрана. А ты лежи, отдыхай. За меня не беспокойся. Двое работников, да отец помогут.
– Нет, Анна, не пущу. Нечего тебе в поле одной делать. Много все равно не наработаешь. Работники нас покинули, как только увидели, что со мной приключилось. Потребовали расчет и ушли, а у твоего отца свое поле не убрано. Так что помочь тебе некому. Возьми Василису, она в таких делах хваткая, да ступайте к правлению. Там, что ни день, беженцы прибиваются. Выберите кого покрепче и пригласите на работу. Пообещайте хорошую плату, стол, постель.
– Хорошо.
Накинула Аннушка кофточку на плечи и отправилась на кухню за Василисой. Та, ни слова не говоря, сбросила фартук, сунула ноги в разношенные старенькие туфли и пошагала за Анной. Во дворе, виляя хвостом, их приветствовал Сиропко. Видя, что женщины направляются к калитке, молча увязался за ними. Утренняя прохлада зябко холодила лицо. Проходя мимо дома Болотиных, Анна заметила на крыльце отца. Улыбнулась и помахала ему рукой.
– Анюта, куда это вы с утра пораньше? – отец, не торопясь, спустился со ступенек.
– Идем наемных работников искать.
– Понятно. Как Алешка?
– Температура еще держится, а так ничего.
– Лекарь навещает?
– Да, каждый день приходит раны перевязать.
– Понятно, ну, удачи вам, – отец обернулся в сторону дома и позвал. – Бабы, вы долго еще копошиться будете? Скоро солнце взойдет!
– Спешим, спешим, – послышался голос матери из-за приоткрытой двери.
Еще издали Анна приметила на скамеечке у сельсовета несколько человек. Почувствовав себя неуютно, глубоко вздохнула. Это заметила Василиса. Посмотрела на Аннушку и, улыбнувшись, пробурчала: «Так и знала, что придется общаться самой». Когда женщины подошли ближе, дверь сельсовета распахнулась, и показался председатель. Серая знакомая рубашка, обтягивая его крепкий торс, была заправлена в форменные штаны. Рукава по локоть засучены. Ворот расстегнут, обнажая бронзовую от загара грудь. На ногах все те же кирзовые сапоги. Анну так и подмывало сказать: «Лучше уж босиком в такую жару».
– Вам чего? – председатель окинул пришедших напряженным взглядом.
– Беженцев ищем, – Василиса вызывающе посмотрела ему в глаза. – Рожь не убрана, а хозяин болен.
– А вот вам и беженцы, – председатель указал рукой на четырех человек на скамейке, что напряженно вслушивались в их диалог.
Анна обвела сидящих взглядом. Перед ней на скамейке сидели, спасаясь от утренней прохлады, прижавшись друг к другу, четверо человек – трое мужчин и женщина. Похоже, это была семья. Пожилая пара и два сына. Одному на вид можно было дать лет пятнадцать, второй был немного старше, лет так семнадцать-восемнадцать. Потухшие равнодушные лица, одинаково у всех голодный взгляд. Дорожная пыль покрывала тонкой паутиной их одежду, стоптанную обувь, волосы, лица. Особенно бросались в глаза нечистые руки с черным от грязи ободком под ногтями.
– Так, – Василиса подошла поближе к бедолагам. – Вам нужна работа?
«Можно было бы и не спрашивать», – подумала Анна, рассматривая с сочувствием несчастных.
– Да, – подал голос мужчина. Остальные согласно закивали головами.
– Тогда слушайте внимательно, что я могу вам предложить, – чеканя каждое слово, будто учитель перед нерадивыми учениками, продолжала Василиса. – Жить будете во флигеле, столоваться у нас, разносолы не обещаю, – тут же поправилась она, – но борщом и кашей накормлю от пуза. Парное молоко будете пить каждый день, это факт.
При упоминании о еде лица ребят оживились. Оба судорожно сглотнули слюну. У родителей потеплел взгляд.
– Что требуется от вас, – все так же наставительно продолжала Василиса. – Убрать урожай ржи, накосить траву в поле, что под парами, собрать в стога сено, собрать яблоки в саду и помочь мне доставить их на завод. Одним словом, – подытожила она, – работы невпроворот. Будете стараться, зиму переждете у нас, а по весне, как Бог даст. Все.
Наступила пауза. Переполненные свалившимся на них везением беженцы какое-то время молчали. Первым опомнился глава семейства. Поднялся, взволнованно прижал руки к груди и, чуть картавя, воскликнул:
– Ну, конечно согласны! Спасибо вам за вашу доброту.
– Спасибо, спасибо, – подхватили остальные.
– Пока не за что, – буркнула себе под нос Василиса и пошагала к дому.
За ней потянулись остальные. Вереницу замыкала Анна. Сиропко бежал рядом, задрав хвост крючком.
– Анна!
Анюта оглянулась на голос. На крыльце правления все так же стоял председатель и смотрел им вслед. Он что-то добавил. Анна не расслышала, но переспрашивать не стала. Отвернулась и поспешила догнать остальных.
– Вот наш дом, – Василиса толкнула калитку. – Располагайтесь здесь, – она указала на скамью под яблоней. – Первым делом – баня. Пойду растоплю. На смену подберем что-нибудь из хозяйской одежды. Да, – уходя, обернулась. – Не шалите, Сиропко этого не любит, – она кивнула в сторону пса, который опустился на землю чуть в стороне от беженцев и, положив морду на лапы, внимательно следил за ними.
В доказательство ее слов пес, прижав уши, слегка оскалил свои клыки и тихо зарычал. Мальчишка, тот, что был постарше, было потянулся за яблоком, но увидев клыки, отдернул руку и сел.
Взошло солнце, омывая жаркими лучами двор, дом и пристройки. Укрывшись в тени, беженцы терпеливо ждали, когда Василиса позовет их мыться. А та не спеша, по-хозяйски занялась баней. Анна, тем временем, старательно подбирала одежду для новых работников. Пригодилась одежда покойного, аккуратно сложенная в сундук.
Уже сидя за столом, еще с взлохмаченными влажными волосами, в чистых хозяйских рубахах и портках, беженцы с удовольствием уминали наваристый Василисин борщ. Смешно было наблюдать за молодыми, полными сил ребятами. Рубашки свекра на худеньких их плечах висели мешком, портки, чтобы не потерять, пришлось перетянуть на талии веревкой. Хозяину семейства одежда пришлась впору. Его жене Аннушка подарила свой сарафан и легкую кофту.
Победив голод, новые работники во главе с Василисой отправились в поле. Анютка принялась наводить порядок во флигеле. Павлуша в легких полотняных штанишках и в беленькой, расшитой красным шитьем косоворотке, прикрывавшей ему коленки, помогая матери, старательно водил веником по половице, крепко держа его в крохотных ручках.


Выздоровление

Шло время. Новые работники оказались на редкость добросовестными. Трудились от зари до зари не покладая рук. Перекусив в полдень, вновь дружно принимались за работу. Домой возвращались, когда сумерки покрывали поля и дорогу. Василису это приводило в восторг. Всякий раз, при случае, она старалась незаметно подчеркнуть, что они – ее выбор.
За каждодневной суетой незаметно пришел октябрь. Уже покосы убраны в стога, яблони вздохнули облегченно, сбросив груз своих плодов, закрома заполнены зерном, собран мед, освободив соты для нового наполнения.
Беженцы прижились легко, незаметно войдя в семью Поповых. Обустроили флигель к зиме, соорудив в нем двухэтажные крепкие полати для ребят и просторную кровать для родителей, добавили табуретки, стол, законопатили окна на зиму. Юноши с удовольствием возились с лошадьми. По-хозяйски чистили конюшню, выгуливали коней, водили на речку купать. Мать их заботливо следила за птичником. Каждое утро, прихватив корзинку, отправлялась опустошать куриные и гусиные гнезда, кормила птиц, отгоняя назойливых галок и ворон.
Помогала Василисе и Анне с заготовками к зиме. Отец семейства, вооружившись метлой со стальными прутьями, старательно сгребал во дворе и саду первые опавшие листья в кучки. Эти кучки сносил на задворки и поджигал. Осенний знобкий ветерок, раздувая костер, подхватывал наполненный ароматом осени дым и окутывал им дом, заполняя через приоткрытые форточки комнаты напоминанием грусти уходящих дней.
Алешины раны затянулись, приобретя вид рубцов с синюшным отливом. Вспоминая ушедшую, как он считал, в небытие историю своего ранения, искренне посмеивался. «Ранен в бою за свою лебедушку. Отстоял таки!» – приговаривал он, ласково прижимая Аннушку к своей широкой груди. Анна в ответ только грустно улыбалась, старательно отгоняя назойливую тревогу.
Малыши под неусыпным контролем бабули неприметно подрастали, сознательно проявляя себя, копировали поступки взрослых, и этим несказанно удивляли и радовали окружающих.
В большом доме, как и во флигеле, в это непростое для села и его жителей время, царили согласие, взаимопонимание и любовь. Вечерами в столовой, как было исстари заведено, убрав остатки ужина со стола и застелив его белоснежной скатертью, зажигали керосиновую лампу, погасив яркий свет, снимали с полки книгу, устраивались поудобнее.
И начиналось книжное повествование о далеких мирах, о грустных и веселых историях чужой жизни. Отзываясь душой, сопереживали героям, печалились или радовались за них. Иногда от души смеялись над их нелепостями, а бывало, женщины украдкой смахивали слезинки кончиком платка, а мужчины с грустью опускали глаза и поджимали губы.
Часто на огонек керосинки заглядывали Болотины всей семьей. Столовая оживала, заполняясь многоголосьем и серебристым детским смехом. Казалось, она сжималась в объеме, а когда гости покидали ее, расправляла свои углы, становилась вновь просторной и опустошенной.
Гасили лампу, и в полумраке рассеянного лунного света, окруженный роем стульев, застывал посреди комнаты своей затененной белизной стол, загадочным темным пятном чернело кожаное кресло в углу, а в простенке окон, неясно отражая мебель своими стеклами, замирала горка с посудой. Старинные напольные часы, прячась в тени сгущающейся тьмы, таинственно отсчитывали время.
Жизнь в доме засыпала, и только хранитель домашнего очага, крохотный неугомонный домовой, нет-нет, да еле слышно скрипнет где-то половицей или, потревожив задремавшего сверчка, безмолвно, неприметной тенью промелькнет в потемках. А на дворе, уютно расположившись в своей утепленной на зиму собачьей будке дремлет Сиропко, чутко прислушиваясь к привычным неугасимым ночным звукам.


Пропавшие

Лениво скользят первые крупные снежинки, совершая свой замысловатый танец. Неожиданно порыв ветра подхватывает их и подбрасывает вверх, возвращая небесам. Снежинки хаотично взметаются, но, описав невероятную дугу, успокаиваются и продолжают с прежней невозмутимостью скользить по касательной вниз. Упав на землю, застывают, дополняя легкое пушистое зимнее покрывало. Начало зимы. На дворе вечереет, но еще достаточно светло. Анна стоит у окна, держа Максимку на руках, наблюдает за этим кружением.
Натужно открылась и хлопнула входная дверь.
– Чувствуется морозец! – поеживаясь и потирая руки, в столовую вошел Алексей.
– Зима, Алешенька, зима, – улыбнулась Анна, отходя от окна.
Повторно хлопнула входная дверь, и в столовую стремительно вошла беженка. Теплая шаль ее сползла с головы. На взлохмаченных волосах неспешно тают снежинки, а на измученном лице печать страха, в широко распахнутых глазах слезы.
– Петенька пропал! Все село обежала, нигде нет!
– Как пропал? – Анна интуитивно крепко прижала к груди Максимку.
– Вчера вечером ушел куда-то и не вернулся.
– Так это дело молодое! – Алексей ухмыльнулся.
– Алеша, как ты можешь сейчас шутить! – Анна с упреком посмотрела на мужа. Передала Максимку подошедшей свекрови и, обняв беженку за плечи, подвела ее к стулу. – Расскажите все по порядку. Может, Алеша прав, и Петр у какой-нибудь вдовушки борщом угощается. Сколько их сейчас на селе! А парню уже девятнадцать скоро стукнет. Может, познакомился с кем. Гриша ничего не сказывал?
Петр был старшим сыном в семье беженцев, что прибились к Поповым. Григорий младше его на два года.
– Я не спросила. Боюсь, кинется искать и сам не воротится, – мать понуро опустила голову.
– Напрасно. Наверняка он что-то знает. Василиса сходи, приведи Григория.
Василиса все это время стояла в дверях столовой со сложенными на груди руками и, слушая повествование беженки, сокрушенно качала головой.
– Сейчас, – она спешно накинула телогрейку и выбежала, громко хлопнув дверью, но тут же вернулась. За спиной у нее стоял Григорий. Оба прошли в столовую и присели к столу, не снимая ватников.
– Гриша, ты знаешь, куда мог пойти Петр? – спросила Анна.
– Да, знаю, он с вашей Надеждой дружит. Они договорились вчера встретиться за околицей.
– С Надей? – Анна улыбнулась. – Надо же, а она мне ничего не говорила. И давно у них завязалась дружба?
– Да с осени. Он ее увидел на покосе. С той поры и встречаются тайком ото всех.
– Почему же ты молчишь? Матери ничего не говоришь.
– Он взял с меня слово.
– Зачем из этих встреч надо было делать тайну? Может, он обидел Надежду?
– Нет, нет. Мы беженцы. Угла своего не имеем. Боится, что батя ваш запретит им дружить.
– Ясно, – вставил Алексей. – Ждите меня здесь, схожу к Болотиным. Может, они что знают.
– Я с тобой, – Анна накинула полушубок и поспешила за мужем.
В доме Болотиных они застали всех в слезах – пропала Надя. Решено было обойти каждый дом. Поговорить с селянами, а с утра искать за околицей.
Уже глубокой ночью возвращались Аннушка и Алексей домой. Растерянные и уставшие, так ничего и не прояснив. Ночные улицы села, огороженные с обеих сторон заборами, были пустынны и черны. Мелкие лужицы, прихваченные заморозками, отливали серебром. Легкое покрывало первого снега, укрывавшее дорогу, зияло рваными темными дырами. А над головой перемигивались яркие, будто кем-то тщательно протертые звезды. В воздухе пахло легким морозцем, и от этого дышалось легко, полной грудью.
Еще с улицы было заметно, в окнах горит свет.
– Нас ждут, – вздохнул Алеша, закрывая калитку.
И действительно, в доме спали только дети. Уложив малышей, взрослые в ожидании собрались в столовой. Стоило Алексею с Аннушкой переступить порог, как все взоры были обращены на них.
– Ничего, – Алексей сокрушенно развел руками. – Ни-че-го.
– Что же теперь делать?
– Завтра соберем народ и пойдем осматривать окрестности.
Воцарилось молчание. Медленно текли минуты, еще медленнее – часы. Все продолжали сидеть за столом в ожидании рассвета.
– Может, они просто уехали из села? – предположил Гриша.
– Куда они могли уехать? Да и разговоров на эту тему не было. А тут еще муж куда-то запропастился, – как-то безнадежно, глубоко уставшим голосом закончила беженка.
– Не было, – подтвердил Григорий, – разговоров не было, а решение приняли. Могло такое быть?
– Возможно, но обойти окрестности, думаю, необходимо.
Медленно приближался рассвет. Первыми о его приходе оповестили вороны. Перелетая в сереющей мгле с ветки на ветку, они громким карканьем приветствовали наступление нового дня. В птичнике прокукарекал петух. За окном неспешно зажигалась заря.
– Прежде чем идти на поиски, необходимо перекусить, – Василиса поднялась со стула и направилась на кухню.
Было слышно, как она разжигает плиту, наполняет водой самовар, гремит кастрюлей.
– Я, пожалуй, пойду во флигель. Соберетесь, позовите меня, – беженка тяжело поднялась со стула и направилась к двери. За ней последовал Григорий.
– Нет, нет, – запротестовала свекровь, – так нельзя. Вы вчера ничего не ели. Где же взять силы на сегодняшний день? Останьтесь и хоть немного перекусите. Я уверена, ребята найдутся. Присядьте, – она догнала беженку и, стянув с ее плеч пальто, настойчиво подвела к столу.
Григорий сопротивляться не стал. Не говоря ни слова, вернулся, выдвинув стул, сел.
В глубине дома скрипнула дверь, и вскоре на пороге столовой появился Павлуша. В своей белой до пят рубашечке, босиком, с взлохмаченными волосами и ярким ото сна румянцем на щеках, он был похож на маленького ангелочка, спустившегося с небес. Аннушка подхватила сына на руки и устремилась с ним в детскую. Свекровь вызвалась ей помочь.
Из кухни потянуло блинами. Вскоре Василиса внесла самовар и поставила его в центре стола. Не спеша стала расставлять чашки, тарелки, принесла сметану, варенье из крыжовника, мед, для детей в маленькой кастрюльке манную кашу. В очередной раз ушла на кухню и вскоре вернулась, неся на вытянутых руках большое блюдо с аппетитно пахнущими горячими блинами. Все поспешно собрались за столом. Покормив детей и перекусив сами, каждый занялся своим делом. Свекровь уединилась с малышами в спальне. Василиса принялась за хозяйство, а Алеша, Аннушка, беженка и ее младший сын направились к Болотиным, чтобы приступить к поискам пропавших.


Нашлась пропажа

Долго блуждали по еще вязкой, не успевшей закаменеть земле околицы вкруг села. Проваливаясь по щиколотки в холодную, мерзлую жижу камышовых зарослей, терпеливо осматривали каждый прибрежный метр. Дойдя до границы леса, решили углубиться в чащу. Кричали, звали по имени, внимательно осматривая окрестность. Голоса тонули в бесконечности, и только глухое равнодушное эхо возвращало приглушенные осколки слов.
Без Сиропки не обошлось. Деловито задрав хвост, он суетливо бегал впереди, напряженно принюхиваясь. Не уловив знакомый запах, бежал дальше, потом вдруг возвращался, повторно принюхивался и убедившись, что ошибся, продолжал свой бег. День стал клониться к вечеру, когда, еле переступая тяжелыми от налипшей на сапоги пудовой грязи ногами, измотанные и охрипшие, приняли, наконец, решение вернуться домой.
– Завтра объеду все ближайшие постоялые дворы. Порасспрошу там. Может, кто видел или слышал о них. Вы мне только опишите, в чем они ушли из дома, – Алеша нагнулся, чтобы помочь Анютке соскоблить с сапог прилипшую грязь.
– Я с вами, – вызвался Григорий.
– Ты поезжай в сторону Рязани, а я в обратной стороне поищу, – откликнулся Анин отец.
На том и порешили. Переступили порог родного дома, когда уже ночь полновластно вошла в свои права. Наскоро перекусив, в полудреме добравшись до постели, забылись до утра. Только беженка не сомкнула глаз. Не раздеваясь, она сидела у окна во флигеле, молча вытирала текущие из глаз слезы и ждала рассвета…
Следующий день выдался на редкость ярким, солнечным. Алексей проснулся рано. Аннушка еще крепко спала, набираясь силы после вчерашних волнений. Алеша, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить жену, оделся и подошел к окну. Деревья сада под порывом ветра вразнобой трепетали своими уже по-зимнему оголенными ветками, приподняв их вверх, будто выпрашивая толику тепла у небес. Сквозь хор этой неслышной молитвы просматривалась темная крыша с красной трубой Болотинского дома. Небо было высоко и прозрачно, как случается в погожую позднюю осень.
Волнения ушедшего дня напомнили о себе. Перед глазами возник образ безутешно плачущей беженки. Тряхнув головой и зябко поведя плечами, Алеша глубоко вздохнул, подошел к кровати, наклонился, чтобы поцеловать жену, но передумал, боясь вспугнуть ее сон. Выпрямился и с любовью какое-то время смотрел на Анну. Раскинувшись на постели, усыпанная бронзовым золотом волос, она улыбалась во сне. Лицо было светло и спокойно. Одна рука целомудренно прикрывала выглядывающую из разреза ночной сорочки грудь, вторая лежала вдоль тела поверх одеяла. «Что ж, пора запрягать лошадей. Время не ждет». Алеша, осторожно ступая, направился на кухню, где уже с ранних сумерек суетилась Василиса.
– Доброе утро, Василиса, – Алексей прошел к столу и сел. – Покормишь? Решил выехать пораньше, чтобы вернуться засветло.
– Сейчас, сейчас. Гусь уже готов. Пройдите в столовую. Я накрою вам там.
Алексей послушно встал и прошел в столовую. Следом за ним, держа в руках тарелку с кусками гусиного мяса, источающими аромат, вошла Василиса. Поставив тарелку на стол, вернулась на кухню, и вскоре на столе перед Алешей уже лежали домашний горячий хлеб, нарезанный большими ломтями, в небольших мисочках малосольные огурцы и помидоры, сыр, вареные яйца.
– Василиса, уж не на убой ли ты решила меня отвести? Так откармливаешь, – рассмеялся Алексей.
– Ешьте, ешьте. Путь вам предстоит долгий, и кто знает, когда еще придётся присесть к столу.
– Так ты лучше собери мне что-нибудь в дорогу.
– Уже корзиночка ждет вас в прихожей. Я вам там и гуся, и разносолов положила, и сыру, и яиц. Всего понемножку. Голодным не останетесь.
– Ну, вот за это большое спасибо!
Алексей плотно позавтракал, оделся и, прихватив корзинку, поспешил на конюшню. Лошади, завидя его, приветствовали тихим ржанием. Прихватив для лошади овса в дорогу да ружье, он, по-хозяйски привычно разместив все в телеге, занялся упряжью.
– Доброе утро!
Алеша оглянулся. От флигеля к нему спешил Григорий.
– А, проснулся. Как мама? Плачет?
– Плачет. Всю ночь просидела у окна в слезах.
– Со мной собрался?
– Так вы же обещали вчера…
– Хорошо. Пока я запрягаю лошадей, беги на кухню. Василиса тебя покормит. Только не спеши, плотно поешь. Дорога дальняя. И оденься потеплее. Видишь, как похолодало. Я подожду.
– Ладно. Я мигом.
Не прошло и получаса, как они тронулись в путь. Подмерзшая колея еле слышно сотрясала телегу. Сытый конь, играя мышцами, резво бежал вперед, не ощущая ее тяжести. Цокот копыт, будоража тишину прихваченного морозцем раннего утра, был слышен далеко в округе. Природа еще спала. Вдруг высоко в поднебесье раздалось еле слышное курлыканье.
– Смотрите, смотрите, лебеди! – воскликнул Григорий, указывая вверх.
– Ух ты, что-то они припозднились. Успеть бы им до морозов в тепло добраться, – улыбнулся Алеша, всматриваясь в небо.
Там, в поднебесье, строго держа стройный клин, летели, широко расправив свои белоснежные крылья, прекрасные птицы. С земли лебеди были еле различимы. Мужчины, задрав головы, долго наблюдали за ними, пока стая не скрылась из виду.
Телега давно покинула село и теперь по краям ее развернулись в своей бескрайности поля.
– Людям нужны перемены, – лежа на подстилке из сена и глядя в небо, вслух размышлял Григорий.
– Что ты имеешь в виду? – Алексей продолжал править лошадьми, глядя вперед.
– Ну, например, как эти птицы, однажды уехать куда-нибудь далеко-далеко, а спустя какое-то время вернуться. Вернешься в далеко забытое прошлое, и так тепло душе! Плохое давно стерлось из памяти, осталась только радость прекрасных воспоминаний. Будто жизнь начинаешь сначала.
Григорий продолжал рассуждать, а Алеша под тихий его говорок думал о своем. Перед глазами встало заплаканное лицо беженки. Ее безнадежно опущенные руки. серое, подбитое ватой пальтецо, сползшая на плечи шаль. Неожиданно из памяти возник образ отца, вернее, его тяжелое безжизненное тело, перепачканное бурыми пятнами крови, уже опухшее, с синим отливом лицо, с трудом узнаваемые черты. Вспомнилась обезумевшая от горя мать. Ее худенькая фигурка под дождем, седые патлатые волосы, прилипшие к лицу, и черная, едва различимая в грязной луже шаль у ее ног. Алексей содрогнулся. Как давно это было и как недавно! Стереть бы из памяти эти жуткие воспоминания. Переполненный тяжелыми думами, он опустил голову, наблюдая, как уходит подмерзшая дорога под колеса телеги.
– Смотрите, Алексей, смотрите, там, впереди! – Григорий резко поднялся на ноги.
Телегу тряхнуло на очередном ухабе, и он, не удержавшись, упал на колени, вцепившись руками в сено.
– Смотрите, кто это там впереди?
Алеша поднял голову. Действительно, по дороге шли им навстречу двое. Но они были еще так далеко, что трудно было разобрать, кто это. Однако по одежде можно было различить, что это мужчина и женщина. Алексей дернул вожжи и причмокнул. Послушный конь прибавили шагу.
– Да это, кажется, Петька! Ну, да, Петька! – вглядываясь в приближающуюся парочку, взволнованно сыпал словами Григорий. Он приподнялся с колен и крикнул: – Петя-а-а!
Пара остановилась. Лошадь легко несла телегу, приближая момент встречи.
– Петька, Надя, откуда вы? Что случилось? Родные сходят с ума от горя, потеряв вас. Все уже решили, что вы погибли. Вчера весь день искали вас у речки, за околицей, в лесу, – взволнованно сообщил Григорий.
Он соскочил с телеги и бросился обнимать брата.
– Ну, рассказывайте, где вы были, куда ездили?
– Да что рассказывать. Обручились мы с Надеждой. Венчаные муж и жена. Теперь нас никто не разлучит, – оба, как доказательство, подняли правую руку и показали медные тоненькие обручальные колечки.
Алеша продолжал сидеть на облучке, наблюдал за происходящим. Когда напряжение встречи спало, и все забрались в телегу, Алеша достал корзинку с провизией и протянул ребятам:
– Поешьте. Поди, с утра маковки во рту не было.
Молодые радостно набросились на еду. К ним присоединился и Григорий. Алеша, сидя на облучке, повернулся к ним лицом и ждал, когда ребята утолят голод.
Так и стояла телега посреди дороги. А над ними в бездонном холодном небе ярко сияло солнце, заливая светом поля, дорогу, маленькую группку людей на ней. Вдалеке черным росчерком темнел лес.


Свадьба сестры

Проезжая по селу, Алеша намеренно не торопил коня. Ему хотелось, чтобы весть о том, что ребята нашлись, что они живы и здоровы, посетила каждый дом. Меньше будет вопросов и толков. Вот и ворота родного дома. Не торопясь, он спустился с облучка, распахнул ворота и, ведя лошадь под уздцы, вкатил телегу во двор. Заслышав стук открываемых створок, на крыльцо, спешно накинув на плечи одежку, выбежали все домочадцы. На пороге флигеля показалась беженка. Она остановилась в дверях. Увидев живым и невредимым своего сына, хотела что-то сказать, даже руки протянула в его сторону, но ноги ее подкосились, и беженка упала без чувств.
– Мама, – Петр соскочил с телеги и бросился к матери.
Подбежав, поднял ее на руки, внес во флигель и уложил на кровать. За ним, не говоря ни слова, последовали Гриша, Надежда и Василиса. Свекровь поспешила к внукам, которых оставила одних в манеже. Аннушка подошла к мужу.
– Родной мой, – она нежно погладила его по небритой щеке, – ты самый лучший на свете! Лучше тебя просто не бывает. Ты и представить себе не можешь, как я люблю тебя, – она взяла его лицо в свои ладони и крепко поцеловала в губы.
Алексей нежно прижал ее к груди. А за калиткой уже собралась кучка любопытных односельчан. Увидев это, Анна смущенно отстранилась. Алеша обернулся к зевакам и громко провозгласил: «Завтра ждем всех на свадьбу. Приходите к обеду, люди добрые, будет пир!».
– Алешенька, на чью свадьбу? Да еще, завтра?
– Аннушка, ребята обручились, – Алеша обнял жену за плечи. – Должен же у них быть праздник. Так что иди, женушка, наряжай невесту и жениха. Завтра в нашем доме будет праздник!
Анна рассмеялась:
– Ты правду говоришь? Обвенчались?
– Правду-правду. Обвенчались.
Анна поспешила в сторону флигеля, а Алексей, взяв лошадь под уздцы, направился в сторону конюшни. Аннушка уже ступила на порог, когда ей навстречу вышла Василиса.
– Как она, пришла в себя?
– Пришла. Бедняжка, ни кровиночки в лице, белая, как полотно.
– Пойду обрадую. Алешенька пригласил селян на свадьбу.
– На какую свадьбу? Где свадьба? У нас?
– Ну, да.
– Ничего не понимаю, а кто женится?
– Петр с Надеждой обручились. Должен же у них быть праздник…
– Ой-ей, побежала готовиться.
– И я, – Анна переступила порог флигеля.
Василиса поспешила к Болотиным. Объявила новость. И проснулась суета. К общим заботам присоединился и Григорий. Началось великое переселение: от Болотиных к Поповым переезжали скамейки, столы, посуда, поросята, наливки. Из погреба Поповых на кухню: медовуха, соленья, копченья. На кухне царствовали гвалт и суматоха, дружно смеялись, шутили, нарезая в большом количестве салаты, замешивали тесто на пироги.
Петр и Надежда, чувствуя себя виноватыми, остались с беженкой. Ее уложили в постель, напоили горячим молоком с медом и принялись рассказывать о своих приключениях. Как приняли решение обвенчаться, как торговались на ярмарке, покупая кольца, как добирались пешком до церкви, какой длинной казалась ночь на постоялом дворе. Как рано поутру, пустившись в путь, повстречали одинокого волка, наблюдавшего за ними. Как пришлось уговаривать батюшку обвенчать их без свидетелей, а когда возвращались обратно, опять провели ночь на постоялом дворе, как наутро вновь встретили того же волка-одиночку. Сложилось впечатление, что все это время он незаметно следовал за ними до той поры, пока не появился Алеша со своей телегой.
А тем временем Анна прошла к себе в спаленку. Открыла сундук. Аккуратно выложила на пол сложенные вещи и с самого дна достала заветную корзинку. Сбросила крючок, откинула крышку и достала полотняный сверток. Развернула. Очаровательное подвенечное платье тускло блеснуло крупным жемчугом. Анна поднялась с колен. Разложила его на широкой кровати, расправив складки. Сама присела на краешек и, водя рукой по расшитому лифу, улыбнулась.
Вспомнилось, как, целуя ее, Алеша пытался справиться с мелкими тугими пуговицами, которые, как могли, сопротивлялись ему. Справившись, дрожащими от волнения руками расшнуровывал корсет, запутался в шнурках, затянув их в узел, потом долго возился, распутывая этот узел, а она сидела, сгорая от стыда, закрыв лицо руками. Вспомнились его обжигающие тело, поцелуи первой ночи и медленный тихий протяжный стон. А позже бесстыдно выставленная на всеобщий показ простынь. И уже спокойные уверенные руки мужа на второй день праздника.
 «Принеси и моей сестренке счастье», – попросила Аннушка платье, бережно, с любовью раскладывая на покрывале его рукава. Привстала, полюбовалась еще немного и позвала Надю.
Надежде платье пришлось впору. Та долго не хотела его снимать. Крутилась перед зеркалом, любуясь собой. Примерила фату и, радостно смеясь, крепко обняла Анну и поцеловала в щеку: «Спасибо, сестренка!». Петру Алешины штаны и рубаха оказались велики. Алексей был значительно шире в плечах и выше ростом. Вооружившись иглой и ниткой, молодые женщины принялись подгонять.
Уже к вечеру возвращался домой Болотин, уставший, печальный, с низко опущенной головой, потеряв всякую надежду отыскать свою дочь. Подъезжая к воротам, растерянно остановил лошадь и с удивлением стал наблюдать, как ему навстречу Надежда и Григорий выволокли со двора длинную скамью и потащили ее в сторону дома Поповых. Первая тревожная мысль: «Что случилось?». Сердце зашлось от страха. Но услышав звонкий заливистый смех дочери, окликнул ее. А узнав радостную весть, буркнул: «Как-то все не по-людски получается. Ну и учудила же Надька!», – улыбнулся и с легким сердцем, забыв тревоги и усталость, вкатил телегу во двор, распряг лошадь, засыпал овса в кормушку и отправился к Поповым. Выяснять отношения времени не было. Включился в работу.
Ближе к ночи порог флигеля переступил муж беженки. Вид у него был удрученный. Сапоги и штаны заляпаны грязью. Оставляя на полу шмотья глинозема, пройдя к столу, присел и устало спросил у жены: «Что это за суматоха в доме?»
– Где ты пропадал все это время? – вопросом на вопрос ответила та. Приподнялась и села на постели.
– Даже не знаю, как тебе сказать, – начал он издалека. – Ты только не волнуйся. Прошу, не волнуйся, – он сделал предупреждающий жест рукой. – Парень уже большой, не скандальный, что с ним может случиться? – немного помолчал и сокрушенно добавил. – Я так и не нашел Петра. Завтра опять займусь его поисками. А почему ты в постели? Тебе плохо?
– Нет. Теперь замечательно! У нас всем новостям новость! – беженка светилась.
– Что за новость?
– Петенька наш обвенчался.
– Как обвенчался? С кем? Когда? Так он нашелся? – муж привстал.
– Садись и слушай. Все по порядку.
И беженка рассказала ему все, что услышала от ребят.
– Вот это новость!!! Новость, так новость! Ну, жена, умеешь ты порадовать. Пойду подсоблю, чем смогу, – и он направился к выходу.
– Ты бы сапоги помыл, прежде, чем идти. Посмотри сколько на них грязи, – напутствовала жена.
– Непременно, – отозвался муж, улыбаясь, и вышел.
На следующий день с раннего утра отправили Федьку с приглашениями к соседям. Ближе к обеду появились первые гости у калитки. Сиропко встречал их заливистым лаем, оповещая домочадцев – гости уже на пороге! Встречать их вышла Анна.
– Проходите, гости дорогие, – приветствовала она. – Мы так рады вас видеть! Спасибо, что пришли.
Проводив односельчан в дом, поспешила в спаленку, где ее ждали молодожены.
Она уже успела принарядиться сама и теперь помогала Надежде и Петру. А селяне все шли и шли, спеша на праздник жизни. Когда в столовой стало тесно от присутствующих, на пороге появились молодые в сопровождении Анны. Они смущенно прошли к своему месту. Сели.
– Горько! – Алексей поднялся из-за стола и, держа в приподнятой руке кружку, еще раз провозгласил: – Горько!
Гости подхватили. Молодые встали, неловко поцеловались и сели.
– Давай целуй, как полагается! – запротестовали односельчане. – Что это за поцелуй!
– По-хозяйски!
– Да, как положено! Чтобы детишки плодились здоровые!
– Петр, не позорь свою кровь, целуй! – не унимались гости.
Молодым пришлось опять подняться. Петр, обняв залившуюся краской от смущения Надежду, прижал к себе и крепко поцеловал в губы.
– Вот это я понимаю! – довольно заметил кто-то.
Праздник продолжался. Молодожены от волнения почти не притронулись к еде. Сидели, крепко держась за руки под столом, и смотрели, улыбаясь, как гости пьют и закусывают за их здоровье. Время от времени они вынуждены были подниматься и под громогласное «Горько!» захмелевших гостей прилюдно прижиматься друг к другу, ощущая тепло родных губ.
Болотин, поглядывая в их сторону, улыбался в усы. Мать Анны, слегка захмелев, светилась изнутри. Оба были довольны происходящим. Братишка Федька молча, с аппетитом, поглощал угощения, прислушиваясь к порой не слишком целомудренным разговорам старших. Родители виновника торжества, забыв все горести, сидя рядышком, скромно молчали. Как и все пили и ели за здоровье молодых. Свекровь и Василиса, посидев какое-то время со всеми, ушли к малышам.
До глубокой ночи в доме Поповых звучали песни, заливистый смех, в пьяном угаре гости отбивали чечетку, неистово кружились в танце. Сиропко, отужинав от души томленой в печи поросятиной, распластался в своей будке и удовлетворенно дремал.
Уже глубокой ночью, скользя по припорошенной первым снежком дороге, гости нетвердыми шагами прокладывали себе путь от крыльца Поповых до собственного порога.
Молодожены поселились в доме Болотиных.


Продналог

Калейдоскопом короткометражных фильмов пронеслись зимние праздники. Пришел март. Сугробы съежились и почернели, истекая весенними ручьями, что, искристо сверкая на солнце, прозрачными небольшими потоками устремились в сад. С легким шуршанием время от времени сползали остатки подтаявшего снега с крыши, задержавшись на карнизе, сочились вниз звонкой капелью, либо с неистовым грохотом устремлялись к земле по водосточным трубам.
Радуясь солнцу и грея спину, Сиропко неспешно слонялся по двору.
Прислонившись к старой яблоне, Анна наблюдала, как сыновья дружно ковыряют детскими лопатками маленький подтаявший сугробик. Заприметив неподалеку крохотную лужицу, Павлуша бросил лопатку и устремился к ней. Подойдя к краю, малыш осторожно ступил в воду, добравшись до середины, что есть силы топнул. Лужица отреагировала фонтаном радужных брызг. Услышав заливистый смех брата, оглянулся Максимка. Понаблюдав какое-то время за Павлушей, решительно шагнул к нему, но, не устояв на ножках, плюхнулся на землю и заплакал.
– Радость ты моя, – Анна подхватила плачущего сына на руки и ласково прижала к груди. Максимка успокоился.
Сидя на руках матери, развернулся и потянул ручку в сторону Павлуши.
– Нравится, как братик балуется? Павлуша, нам пора обедать. Все уже, наверно, за столом. Выбирайся из лужи. Нас бабушка ждет, волнуется. Пойдем!
Малыш, звонко смеясь, еще раз с азартом топнул ножкой в высоком резиновом сапожке. Холодные брызги, переливаясь на солнце, разлетелись в разные стороны. Анна осуждающе покачала головой, спустила с рук Максимку и, взяв его за ручку, направилась в сторону дома. Павлуша озорно взглянул на мать, но, заметив ее укоризненный взгляд, поспешил выбраться из лужи и пошагал следом.
Они уже подходили к крыльцу, когда мимо, заходясь в яростном лае, промчался в сторону калитки Сиропко. Анна оглянулась. У ворот стояла группа людей во главе с председателем. Анна не успела отреагировать. Послышался скрип входной двери, и на крыльцо, накинув ватник, вышел Алексей. Он неторопливо спустился с крыльца и направился в сторону калитки.
– Вам чего? – подойдя к воротам, заметил пустую телегу с впряженной в нее лошадью.
«Продналог», – мелькнула мысль. На телеге сидели двое незнакомцев в военной форме. У ворот топтались в ожидании еще трое. «Сельские активисты», – догадался Алеша.
– Продналог. Слышал, поди, о нем? – медленно, чеканя каждое слово, произнес негромко председатель. – Открывай ворота!
Алексей послушно распахнул обе створки. Крепко сложенная лошадка втянула телегу во двор.
– Давай, как положено, по списку, – председатель раскрыл портфель и достал сложенный вчетверо листок бумаги.
В это время на крыльцо вышли, накинув на плечи шали, свекровь и Василиса. Из флигеля показались беженцы.
– Так, – председатель, обведя всех взглядом, замешкался, но, справившись с волнением, продолжал. – Значит так! Лошади три на двор? Оставляем одну. Две забираем.
– Почему две, – неожиданно подал голос беженец старший. Двор то один, да семьи в этом дворе две.
– О какой семье ты говоришь? Наемный ты, беженец.
– Мы, значит, с моей женой и сыном не семья? Не смотрите, что живем во флигеле. Я не одной сходки не пропустил. И в выборах участвовал! Такой же селянин, как и все остальные. А вы хотите меня без лошади оставить? В этом дворе две семьи живут!
В запале беженец подошел почти вплотную к председателю. Тот мельком бросил взгляд на Анну, что стояла у крыльца, прижимая к юбке сыновей. Напряженно прислушиваясь, Анюта не сводила с председателя глаз.
– Хорошо, – уступил председатель, – забираем одну.
– Нет, – и ту забрать нельзя, – продолжал перечить беженец.
– Это почему же? – подал голос один из военных.
Он лениво спустился с телеги и вразвалку подошел к беженцу, держась за кобуру. Жена беженца, заметив этот жест, поспешила к мужу и заслонила его собой.
– Не слушайте его, берите все, что хотите, только не трогайте мужа, – в голосе ее звучал испуг и слышались слезы.
– Подожди жена, не вмешивайся в мужской разговор, – повысил голос беженец. – Негоже бабе в мужские разборки встревать.
Он осторожно отстранил ее и повернулся к военному.
– Третья принадлежит моему старшему сыну. Живут они, правда, в доме Болотиных, но хозяйство их все здесь. Председатель знает моего Федьку. Жена его под сердцем ребенка носит. Неужели оставите их без лошади и припасов? Все добро, что на этом дворе, наработано честным трудом трех семей. К тому же Петька не так давно вступил в партию. Партийный он. Свой человек.
Председатель, заметив насмешливый взгляд Анны, потупился.
– Да, это так, – откашлявшись, добавил он.
Прибывшие переглянулись.
– Хорошо, учтем, что на этом дворе добро трех семей, – военный вновь взгромоздился на телегу. – Продолжай, – кивнул он в сторону председателя. И начался продовольственный дележ всего, что осталось от зимы.
Когда гости покинули двор, Алексей подошел к беженцу и крепко обнял.
– Спасибо тебе!
– Долг платежом красен, – спокойно ответил тот.
А в сторонке, все еще всхлипывая, стояла беженка, смахивая кончиком платка слезы пережитого страха за жизнь мужа.


Эпидемия

Неожиданно нагрянула в село беда. Будто черным саваном накрыла она дома и улицы. Плач и стенания были слышны почти в каждом доме. Страх сковал людские души.
Неожиданно слегли один за другим беженцы. Разом слегли и разом ушли в небытие. Было решено сжечь флигель вместе с их трупами. Долго полыхал, уже не в диковинку селу, яркий костер строения.
Не пощадила страшная непрошенная гостья и дом Поповых.
Далеко за полночь, а в спальне родителей, за закрытой дверью, горит на ночном столике лампа. На широкой супружеской кровати мечется в бреду свекровь. Жаром пылают еще не тронутые глубокими морщинами, щеки. Седые волосы влажными прядями хаотично раскинулись по подушке. Анна, по рекомендации врача, надев пропитанную самогоном повязку на лицо, сидит у кровати больной. Только, что ушел врач. Провозгласил страшный диагноз – чума! – и ушел, предоставив Анне одной сражаться со смертью. Детей забрали Болотины.
Опустевший без малышей дом время от времени с тоской поскрипывает половицами. Алеша и Василиса, намаявшись в саду, спят непробудным сном. Полная круглая луна, проложив широкую бледную дорожку к двери, зависла над окном. Аннушка пристально вглядывается в лицо больной. «Боже, да она далеко не старуха! Как я раньше не замечала этого? Несмотря на седину, еще очень привлекательная женщина». Откинувшись на спинку стула, Анна устало прикрыла глаза. Где-то натужно скрипнула половица. Не открывая глаз, Анюта прислушалась. Было слышно, как под полом скребется мышь.
– Пить, – прошептала свекровь запекшимися губами.
– Сейчас, сейчас, – Анна, привстав, взяла с ночного столика стакан с водой, выжала в него несколько капель лимона и, зачерпнув маленькой ложечкой содержимое, аккуратно поднесла к губам свекрови. – Попейте, мама.
Почувствовав на губах влагу, свекровь сглотнула, медленно вздохнула всей грудью, открыла глаза и посмотрела на Анну, будто прощаясь, долгим неотрывным взглядом.
– Мама, как вы? Может, что-то еще хотите? Вы только скажите.
Свекровь, ничего не ответив, тяжело опустила веки и впала в забытье. Анна, постояв в ожидании какое-то время над ней, сняла с ее лба горячее полотенце, сполоснула в тазу, что стоял тут же у кровати, немного помахала им из стороны в сторону, чтобы получше остудить, и вновь, сложив аккуратно, опустила на разгоряченный лоб свекрови. Лицо той казалось безжизненным. Ввалившиеся глаза были очерчены серой тенью, впалые щеки и лоб приобрели цвет воска и только запекшиеся губы полыхали нездоровой яркой краснотой.
Анна придвинула стул поближе к изголовью кровати и села. Усталость сковывала движения. Молодая женщина, как могла, боролась с сонливостью, но наступил момент, когда веки, помимо ее воли, сомкнулись и Анна незаметно для себя погрузилась в сон.
Снится ей, будто вокруг расстилается бескрайним морем ковыль. Тонкие длинные стебли его переливаются на ярком солнце атласной поверхностью. Вцепившись в ее юбку своими крохотными ручками, прижались к ее ногам сыновья. Анна подняла голову и из-под руки смотрит в бездонное небо, наслаждаясь его синевой. На душе покой и нескончаемая радость. Вдруг черной тенью, откуда ни возьмись, широко расправив крылья, с гортанным криком нависла над ними огромная птица. Не то старый ворон, не то орел. От испуга и неожиданности у Аннушки сжалось все внутри.
Не раздумывая, молодая женщина наклонилась, нащупала в траве толстую сучковатую палку и, замахнувшись ею, попыталась отогнать непрошеную гостью. Но не тут-то было. Птица, расправив когтистые лапы, сделала круг над ее головой и, молниеносно спустившись, попыталась схватить Максимку. Получив удар палкой, взмыла вверх. Не торопясь, повторила полет и нападение. Так боролись они какое-то время. Анна продолжала размахивать палкой, пытаясь сбить черное чудовище, защищая детей, а та, в свою очередь, пыталась на лету ухватить свою добычу. Вдруг сзади послышался приближающийся голос свекрови. Держа птицу под контролем, Анна на мгновенье оглянулась. Вдалеке к ней на помощь, что-то крича и размахивая руками, спешила свекровь. Еще мгновенье – и птица исчезла, исчезла и свекровь. Наступила тишина, нарушаемая только тонкой, стрекочущей еле слышно, песней ковыля.
– Я иду к тебе, милый. Потерпи немного.
От услышанного Анна вздрогнула. Голос прозвучал так неожиданно близко и так не вязался с увиденным во сне, что Анна на какое-то время растерянно задержалась на грани реальности.
– У тебя кровь на щеке. Подожди, не отворачивайся, я ототру ее.
Анна, окончательно проснувшись, открыла глаза. Свекровь, приподнявшись и протянув руку перед собой, продолжала шептать, общаясь с кем-то невидимым: «Не будь таким нетерпеливым. Уже скоро… И тогда нас уже ничто и никто не сможет разлучить». На восковом ее лице блуждала радостная улыбка. Взгляд широко распахнутых глаз черен. Седые волосы спутанной массой обрамляли лицо. Что-то отрешенно неземное было в ее облике. Животный страх приковал Анну к стулу, сжав в железные тиски нутро. Дыхание перехватило.
– Мама, – еле слышно прошептала молодая женщина.
Ответа не последовало. Анна с трудом сдерживала желание покинуть комнату. Хотелось закрыть лицо руками и раствориться. В памяти Анны всплыла сцена прощания ее матери с убитым сыном. «Я поняла! Это тоска! Она все это время тосковала по мужу и сейчас не хочет противиться смерти! Ждала случая уйти? Наверно, потому и за беженцами так истово ходила, когда те слегли. Ждала, когда сама сляжет, и слегла». Анна с ужасом, замерев, наблюдала за свекровью. А та вновь опустилась на подушки и впала в забытье.
В который раз Аннушка сполоснула в тазу полотенце. Осторожно промокнула лицо и шею больной. Наложила на лоб ей холодную повязку. Вернулась к стулу, стараясь не шуметь, устроилась поудобнее и замерла в ожидании.
Незаметно подкравшийся сон смежил ей веки, и Анна опять оказалась среди безбрежности ковыля, окруженная своими малышами. Вернулось ощущение полноты покоя и радости. И опять, заслонившись от солнца рукой, Анна впитывала в себя небесную синеву. «Мама!» – послышался откуда-то издалека детский радостный крик. Аннушка оторвала взгляд от неба. Распахнув в стороны крохотные ручки, радостно сотрясая коротенькими рыжими косичками, бежала к ней девочка лет пяти. Из-под недлинной юбочки мелькали загорелые коленки. «Мама!» – «Доченька?» Сердце Анны радостно забилось. Она протянула навстречу нежданной гостье руки: «Дочурка!». С тревогой окинула взглядом небеса – нет ли поблизости беды, и опять с радостью устремила взор на спешащую к ней малышку, ощущая рядом своих сыновей.
Тихий шепот страшной реальности не дал ей досмотреть этот прекрасный сон. Анна открыла глаза. Свекровь, лежа на высоких подушках, смотрела перед собой ничего не видящим взором. Крупные капли пота медленно сползали с воскового лица, обрамленного влажными взлохмаченными седыми прядками. Руки с крупно выступающими из-под кожи венами покоились поверх одеяла. Тонкие длинные пальцы, перехваченные узелками сухожилий, медленно перебирали складки пододеяльника. «Как я по тебе скучала, мой родной!» – еле слышно шептали ее губы. Легкая улыбка освещала лицо. Анна привстала и наклонилась над больной, пытаясь разобрать слова. Свекровь, продолжая смотреть перед собой невидящим взором, неожиданно как-то странно потянулась и замерла. Теперь уже навечно.
– Мама, – позвала Аннушка. – Мама! – Анна повысила голос и коснулась ее безжизненной руки.
Сердце сжалось от страха. Никогда еще так близко она не видела смерть. Анна с ужасом замерла над кроватью, не спуская глаз с лица свекрови. Сзади послышались тихие шаги. Из-за спины показалась рука Алеши. Анна вздрогнула. Нервы ее были на пределе. Алексей спокойным жестом смежил веки матери. Обнял Анну за плечи и вывел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. Неспешно снял с лица Аннушки повязку, откинул в сторону и крепко прижал жену к груди. Мелкая дрожь сотрясала все тело Анны.
– Она тосковала, ты понимаешь, она все эти годы тосковала по мужу, – шептала Анна, делясь с мужем впечатлением, пережитым этой страшной ночью.
– Я знаю, я все знаю, – Алексей, крепко прижимая одной рукой родное тело жены к груди, другой, как маленького ребенка, гладил ее по голове, пытаясь успокоить.
– Я слышала, как она говорила с ним перед смертью. Искренне радовалась их встрече. Вспомнила кровь на его щеке. Мне страшно, Алешенька. Мне страшно! – всхлипнула Анна.
– Я с тобой, я всегда буду рядом, – Алексей продолжал гладить ее по голове, успокаивая.
В доме поселилось напряжение. Малыши вернулись в свою комнату. Переживая за родных, Анна с утра до позднего вечера каждый день, как заводная, все терла, мыла, стирала, меняла всем нательное белье и кипятила постельное. Баню топили через день. Парились с травами, настойками, квасом все без исключения.
Чума отступила от села так же неожиданно, как и пришла. Мало кто выжил. А на тех, кто выжил, навалилось новое испытание – голод.
Но недаром сказывают старые люди: беда сближает. Выживали всем селом, поддерживая друг друга, как могли, делясь последними крохами в этот непростой 1921 год.


Нежданный гость

Незаметно бежит время. Вступил на порог 1927 год. Кутая в огромные сугробы село, щедро засыпая снегом околицу и окрестные поля, привольно бесчинствует метель. От лютых морозов на деревьях с треском лопается кора. В домах, спасаясь от стужи, сутками топят печи. Редким долгожданным гостем, с трудом пробившись сквозь плотные тучи, время от времени выглядывает солнышко, преломляясь яркими сполохами в морозных узорах окон.
Анна сидит у окна. Любовно прикрывая огромный живот пуховой шалью, накинутой на плечи, иногда сквозь шаль ощущая упругий толчок новой жизни. Улыбка освещает ее лицо, в глазах вспыхивают искорки счастья.
А за окном пурга неистово то закручивает в тугие жгуты, то рассыпает фейерверком мириады послушных снежинок. Стекла в рамах под напором ветра слегка подрагивают, издавая еле слышный мелодичный звон. В доме знобко. Проникая сквозь неприметные щели в деревянных рамах, непогода в холодном потоке растворяет тепло уютных комнат.
Пошла третья неделя, как муж уехал в Москву заключать договора. Пора бы уже вернуться. А его все нет и нет. Анна с тоской прислушивается к каждому непривычному звуку во дворе. Слышно, как в сенцах копошится и вздыхает, слегка поскуливая, старый Сиропко, перекочевавший из-за сильных морозов и непогоды из будки в дом. Видимо, тоже соскучился, ждет. На него вся надежда. Уж он-то обязательно оповестит всех неистовым лаем: «Хозяин вернулся!».
Почему-то вспомнилась девичья поездка в Москву. Всплыли в памяти залитые солнцем широкие улицы центра в ослепительно ярком зимнем одеянии, темные убогие с покосившимися заборами узкие улочки пригорода. Возник образ Валентины в миниатюрной, подбитой мехом шапочке, кокетливо расположившейся на взбитых в пышную прическу светлых волосах, ее красивые руки с длинными тонкими пальцами, обремененные массивными кольцами. Как ей живется в Париже? Поговаривали, что спустя год после свадьбы Алеши и Аннушки Валентина вышла замуж за белого генерала и последовала за мужем во Францию. Туда же перебрались всей семьей и Милославские. Как удивительно складываются судьбы. Создается впечатление, будто кто-то невидимый, властвуя временем, пишет сценарий, заранее распределяя роли. И благодаря его капризу все живое на земле воплощает свою роль в жизнь.
Из детской послышался плач Максимки. Молодая женщина тяжело поднялась и, кутаясь в шаль, поспешила к ребенку.
Детская представляла довольно просторную комнату с двумя окнами, выходившими в сад, разделенную на две части высокими комодами. Одна половина являла собой спальню Павлуши. Здесь уютно, в углу под образом Пресвятой Богородицы, расположилась кровать сына. Под окном устроился стол со стопкой книг с яркими картинками. Рядом вплотную к столу детский стул с подушкой на сиденьи. У двери открытый деревянный ящик, наполненный до краев игрушками. Все свободное пространство занимал толстый, сплетенный из пестрых тканевых лоскутков, палас.
Вторая половина комнаты, принадлежавшая Максимке, была так же уютна и одна в одну повторяла половину брата. Комоды, разделявшие комнату, были повернуты лицом каждый в сторону своего хозяина.
Осторожно приоткрыв дверь, Анна неслышно переступила порог. Первое, что бросилось в глаза, торчащая из-под пухового одеяла, рядом со спящим Павлушей, головенка крохотного котенка, прибившегося к дому глубокой осенью.
Вспомнилось, как однажды, ярким промозглым по-осеннему утром, когда она с сыновьями играла в беседке, сад неожиданно огласился пронзительным мяуканьем. Голос котенка, казалось, заполнил собою все пространство, вспугнув стаю ворон, устроившихся уютно на уже оголенных ветвях. Оставив малышей в беседке под присмотром Сиропко, молодая женщина поспешила на голос. Вскоре наткнулась на забравшееся на разлапистую у самой земли ветку старой яблони, прижавшееся к корявому стволу маленькое белое в крупных рыжих пятнах существо, которое, дрожа всем телом, отчаянно звало на помощь. Это был котенок. Он походил на крохотный скелетик, обтянутый мехом и увенчанный большой головой. Огромные зеленые глаза, как два фонарика, не мигая, с испугом уставились на нее. Прижав бедолагу к груди, Аннушка поспешила к дому. На крыльцо в это время вышла встревоженная Василиса.
– Что случилось?
– Да вот, прибился. Хорошенько вымой и покорми, а я побегу. Там малыши одни в беседке.
Так появился еще один член семьи в доме Поповых.
Анна бережно, чтобы не разбудить сына, извлекла теплого ото сна пушистого нахала, опустила его на палас и поспешила к Максимке. Тот, разметавшись на постели, спал, время от времени всхлипывая во сне. «Что-то приснилось», – подумала молодая женщина, успокаивающе коснулась его головки и поправила одеяло. Максимка, почувствовав присутствие мамы, притих. Постояв какое-то время рядом, Анюта на цыпочках направилась к двери, бросив на ходу взгляд в сторону кровати старшего сына. Улыбнулась, покачав головой.
На пуховой подушке, рядом с головой спящего Павлуши, свернувшись клубочком, дремал котенок. Ушки его были настороже. Он явно не спал, прислушиваясь к происходящему в комнате. Подойдя, Анна аккуратно сняла сладко потянувшегося плутишку и, не выпуская из рук, вышла, плотно прикрыв за собою дверь. Прошла на кухню. Достала крынку с молоком и наполнила маленькую мисочку, предназначенную для кота. Опустила Тошку на пол. Разноцветный пушистый клубочек не заставил себя упрашивать, мгновенно забыв про тепло пуховой подушки, с большим удовольствием принялся лакать жирное молоко. Оставив лакомку наслаждаться, Аннушка прошла в столовую, взяла со стола книгу и вернулась к окну. А за окном продолжала бесчинствовать зима.
Вылакав все молоко, в комнату вошел, облизываясь, котенок. Прошагав к окну, присел на задние лапки у ног Аннушки и стал усердно намывать себя. «К гостям», – вспомнилась примета. Неожиданно из сеней донеслось поскуливание Сиропко. Было слышно, как пес скребется, пытаясь открыть входную дверь. «На улицу просится», – подумала Анна. Поднялась, придерживая живот и кутаясь в шаль, направилась в сени. Сиропко действительно стоял у входной двери. Заслышав шаги, повернул в ее сторону свою большую лохматую голову, завилял хвостом. Анна подошла к двери и приоткрыла ее.
– Иди, – не договорив, замерла в изумлении.
В проеме приоткрытой двери стоял ее Алешенька. Впереди его стоял мальчонка, закутанный в протертую до дыр женскую шаль.
– Что, женушка, замерла, не ожидала? – Алексей, улыбаясь, потянул дверь на себя и, распахнув ее, легонько подтолкнул малыша в спину, следом переступил порог сам. – Ух-х, мороз! Не чаяли, когда доберемся до дома.
– Алешенька! – Анна бросилась мужу на шею. – Родной мой! Как долго тебя не было! Стосковалась ожидаючи. Где же лошадь, где сани? Как случилось, что мы не слышали, как ты приехал? – тараторила она, прижавшись к мужу всем телом и обвив его шею.
– Не волнуйся, лошадь уже в стойле. Я покормил ее. Сани накрыл брезентом и оставил во дворе. Намело-то как! Ни проехать, ни пройти, – Алексей, улыбаясь, прильнул поросшей щетиной щекой к нежной коже жены, обхватив ее за раздавшуюся талию двумя руками. – Ты не спросила, кто это со мной.
– Да, Алешенька, кто этот малыш? – опомнилась Анна. Она отстранилась от мужа и внимательно посмотрела на мальчонку.
Тот стоял чуть в стороне, мелко дрожа от холода, и равнодушно наблюдал за ними. Одет он был в легкое, видавшее виды, не по росту ему пальтецо. На голове вязаная шапочка, едва прикрывавшая уши, поверх этого ветхого наряда шаль, перехваченная на груди и тугим узлом завязанная на спине. Сквозь протертые на коленках штаны просвечивала с синюшным отливом от холода кожа ног. Обут малыш был в старые стоптанные легкие туфли на босу ногу.
– Кроха, да ты замерз не на шутку. Попарить бы тебя как следует с травками, отогреть… – Анна принялась развязывать узел на шали. – Проходите скорее в горницу. Погрейтесь.
На пороге своей комнаты показалась Василиса.
– Василиса, пойди, истопи баню, я сама накрою на стол.
Василиса поспешила в сени. Анна взяла малыша за руку и, проводив в столовую, усадила за стол, а Алексей направился в детскую, к сыновьям. Вскоре вернулся, бросив на ходу: «Еще спят», и тоже присел к столу.
– Я мигом, – Аннушка торопливо стала накрывать на стол, расставила тарелки, принесла хлеб, супницу, источающую аромат борща, маленькое блюдце с чесноком.
Бросила взгляд на малыша. Легкая потрепанная рубашонка едва прикрывала худенькое истощенное тело, на котором под четким рядом ребер круглым мячиком выделялся живот. «Боже, да у него рахит! Видно голодал, бедняга, все это время. Нельзя ему много есть». Анна машинально отодвинула тарелку от ребенка. Тот поднял на нее тоскливый взгляд. Алексей, все это время молча наблюдавший за ней, тоже удивленно поднял бровь.
– Как зовут тебя, малыш?
– Тёма, – еле слышно прошептал малыш и опустил головку.
– Тёмочка, я сейчас принесу тебе молоко. Нельзя тебе так сразу много кушать, как бы худо не было, – Анна кинулась на кухню, и вскоре перед Тёмкой стояла кружка, наполненная теплым молоком. – Пей.
Малыш не заставил себя упрашивать. Ухватив двумя руками кружку, стал жадно поглощать содержимое. А Анна и Алексей с грустью смотрели на него. Тёма, допив молоко, поставил кружку на стол и поднял глаза на Анну, вся его худенькая фигурка замерла в ожидании, как бы вопрошая: «Могу я еще посидеть за столом?».
Алексей не выдержал:
– Аннушка, я его не ограничивал в еде на постоялых дворах, и, как видишь, он жив и здоров. Корми.
Анна наполнила тарелку мальчонки борщом, мелко покрошив туда чеснок и добавив сметану, придвинула к нему: «Ешь, Тёмочка». Тот взялся за ложку. Тоненькая ручка робко потянулась за хлебом. Заметив это, Анна пододвинула хлебницу поближе к крохе. Алексей тоже принялся с аппетитом есть. Хлопнула входная дверь и в столовую заглянул Федька.
– Сестренка, я не рано? Мальчишки еще спят?
– Еще спят, но вскоре встанут, пора уже. Проходи, присаживайся. Борщ будешь?
– Нет, я только из-за стола. Алеша, с возвращением! А это что за гость нежданный?
– Да, вот под Москвой на постоялом дворе подобрал. Сказывали, отец привез и оставил. Мать от тифа померла еще весной, сам на заработки подался. Попросил присмотреть, мол, заплачу потом. Обещал осенью вернуться за сыном, да не вернулся. Пропал, а хозяин расчетливый попался, своих семеро по лавкам, а тут еще найденыш. Вытолкать за порог решимости не хватило. Оставил, да, только измываться стал. Кормил мало, в основном объедками со стола. Работать кроху заставлял. За любую провинность бил нещадно. У малютки все тело в синяках. Как ему удалось выжить, ума не приложу. Случилось, что при мне на кроху руку поднял. Вот я и не выдержал, забрал мальчонку. Адрес оставил, где его найти, если вдруг отец объявится.
Анна, подперев голову рукой, не спускала с мужа влюбленных глаз. В столовую вошла Василиса.
– Баня готова. Как же метет на дворе! Головы не поднять…
– Василиса, пожалуйста, отнеси в баню и сожги все тряпье Тёмы. Завтра в сельпо купим, что-нибудь добротное, а сегодня подберем из своего.
– Хорошо, – Василиса собрала в охапку ветхое пальтецо, шаль, стоптанные легкие туфли малыша и вышла.
– Ну, женушка, добавь-ка борща, да чесночок еще принеси.
– Сейчас. Тёмочка, а ты будешь добавку?
– Не-е.
Тимофей отодвинул от себя пустую тарелку и благодарно посмотрел на Анну. Взгляд его потеплел. Рот растянулся в радостную улыбку. «Дети, как ангелы, зло не вольно властвовать над ними. Безгрешные души!» – подумала Анна и отправилась на кухню за чесноком.
Провожая мужа с Тёмкой в баню, напутствовала: «Побрей его там наголо, чтобы от вшей избавился».
Не успел Алексей захлопнуть за собой дверь, как из детской комнаты донесся плач. Федор поспешил к племянникам, а Анна принялась готовить полдник сыновьям.
Спустя час на пороге столовой появился побритый наголо Алексей с кулём из теплого одеяла, завернутого в ватник: «Ну, хозяюшка, принимай, как просила, бритый подарок». Куль отнесли в спальню свекрови и развернули. Завернутый в простынку, Тёмка лукаво улыбался. Тонкая, по-лебяжьи длинная шейка поддерживала его лопоухую, выбритую наголо голову. Тело было испещрено синяками. Анна вздохнула и принялась подбирать наряд малышу. Достала из сундука свекрови теплую фланелевую с глухим воротом рубаху. Надела на малыша. Хрупкое тельце потерялось в обширных складках. Вооружившись ножницами, молодая женщина решительно обрезала подол и рукава. Получилась теплая до щиколотки размахайка. Отойдя чуть в сторону, Анна удовлетворенно кивнула головой. Натянула на него теплую кофту свекрови, застегнула на все пуговицы и засучила рукава.
– Посиди на кровати, я сейчас принесу штанишки.
Тёмка молча качнул головой и присел. Ждать пришлось довольно долго. Перебирая Максимкины вещи, Анне никак не удавалось подыскать что-то более-менее подходящее для мальчонки. Наконец, на самом дне сундука она наткнулась на старенькие полотняные штанишки. Прихватив теплые вязаные носки, она вернулась в спальню свекрови. Тёмка продолжал сидеть в той же позе, терпеливо поджидая ее. Нарядив малыша в обновки, Анна взяла его за руку и повела в комнату сыновей, где малыши под руководством Феди увлеченно раскрашивали картинки. Когда порог их комнаты переступил Тёмка в своем сногсшибательном наряде, ребята, забыв про рисунки, с интересом стали рассматривать его.
– Тёмка, проходи. Будешь с нами раскрашивать картинки? – позвал Федор.
– Буду, – качнул головой насупившийся Тёмка.
Анна легонько подтолкнула его вперед. Вскоре вся ватага, во главе с Федюшкой, с увлечением творила, склонившись над столом. Анна вышла из детской и наткнулась на Алексея. Тот нежно обнял жену.
– Я так соскучился, – тихо прошептал он, вдыхая запах ее волос.
– Я тоже, – сладко замирая в его объятиях, прошептала Анна.
– Давай убежим в баню. Думаю, она еще не остыла. Нас там никто искать не будет.
– А как же Федя, малыши?
– Они заняты своим делом. Им не до нас.
– Давай, – с радостью согласилась Анна.
Они осторожно прошмыгнули мимо кухни, где Василиса возилась с посудой. Накинув ватники, сунув ноги в теплые валенки и нахлобучив ушанки на головы, открыли входную дверь и окунулись в метель. Василиса, наблюдая в окно, как они, низко склонившись, наперекор непогоде, шагают в сторону бани, только покачала сокрушенно головой и вздохнула.
На село уже легли легкие сумерки, когда дверь в сенцах распахнулась, пропуская в тепло две смеющиеся, запорошенные снегом фигурки. Федька к тому времени уже ушел. С детьми занималась Василиса.
– Мы, кажется, припозднились, – тихо шепнула Анна и чмокнула мужа в щеку.
Тот расцвел в улыбке и шагнул в детскую. Павлуша, а следом и Максимка, с криками радости кинулись к отцу. Тёма продолжал сидеть на стуле, наблюдая спокойно, как умел только он, за всплеском неописуемой радости двух своих новых товарищей. А мальчишки, повиснув на шее отца, взахлеб смеялись. И счастью их не было предела. Анна прислонилась к косяку двери в ожидании, когда схлынут первые эмоции и можно будет включиться в общение. Василиса отправилась готовить ужин.
Вскоре по дому поползли ароматы запекаемого мяса и ванили, что заставило Тошку, задрав хвост, припустить на кухню в надежде получить лакомый кусочек. Недолго думая, следом за котом там появился и Сиропко.
– Ах, вы, попрошайки! Нет сил дожидаться, когда все сядут за стол? – беззлобно ворчала Василиса, скармливая им требуху гусыни.
После ужина пришло время сказок. На этот раз читала мама. Сыновья, сидя на коленях отца, прижавшись к нему, привычно замерев, слушали. Тёмка, подперев свою бритую лопоухую головку кулачками, уставившись, не мигая, в темнеющий просвет окна, увлеченно мысленно путешествовал по сказке. А за окном резвилась, завывая, метель, швыряя время от времени пригоршни снежинок в стекло.


Тёмка уезжает

Тёмка легко и непринужденно вошел в семью. Его беззлобный, уступчивый характер, умение бесконечно ждать и природная смекалка помогали легко находить выход из любой ситуации. Вскоре ребята сильно привязались к нему. Стоило кому-нибудь оторвать голову от подушки утром, он тут же бежал в спальню свекрови, забирался под Тёмкино одеяло и вновь засыпал. Следом туда же отправлялся второй. Нередко Аннушка заставала всех троих спящими под одним одеялом. Вначале пыталась объяснять малышам несерьезность их поступка, но со временем смирилась, махнула рукой и по утрам уже шла будить ребят не в их спальню, а в комнату напротив. Алексей, выслушивая сетования жены, только посмеивался.
А тут еще одна забота не давала покоя молодой женщине. Глядя на себя в зеркало, Анна вздыхала: «Точно будет дочь. Сдается мне, сон в руку. Я где-то слышала: девочки забирают материнскую красоту».
– Посмотри на меня, – делилась она с Василисой своей тревогой. – День ото дня я становлюсь все безобразнее и безобразнее. Без слез в зеркало не глянешь, а впереди еще месяц до родов. Что останется от меня прежней?
– Радуйтесь, – успокаивала та, глядя на Анну и улыбаясь, – разве можно сокрушаться, что дитя под сердцем! Осталось не так много времени.
В ответ Анна только расстроенно качала головой.
Время шло. Оставив морозы в феврале, зима не торопилась сдавать свои позиции, посылая время от времени метели проведать сельские окрестности. А те на радостях спешили старательно укутать село пушистым белым саваном по самые крыши. Но все чаще, разгоняя порядком надоевшие тучи, выглядывало солнышко. Безмерно радуясь ему, воробьи стряхивали с себя дремоту и, оглашая воздух звонким чириканьем, радостно приветствовали первое робкое весеннее настроение.
В один из таких солнечных дней, рано-рано утром, к дому Поповых подъехала повозка. Тянула ее за собой непомерно уставшая, изможденная долгим путем, худощавая лошаденка. Остановив лошадь, возница соскочил с облучка и концом кнута постучал в ворота. В это самое время Василиса, распахнув дверь, выпустила погулять Сиропко. Пес, почуяв незнакомца, оскалил свою клыкастую пасть и, заливаясь лаем, ринулся к калитке. Василиса, заслышав стук, поспешила за ним.
– Вам чего?
– Алексей Попов тут проживает? Это его дом?
– Ну, здесь. А почто он вам нужен?
– Дело есть к нему важное.
– Тогда ждите. Сейчас покличу, – с этими словами Василиса направилась к дому. Подойдя к дверям спаленки, женщина тихо стукнула.
– Алеша, – позвала она.
– Да, – послышался хриплый ото сна голос Алексея.
– Там вас спрашивают.
– Кто в такую рань?
– Мужик какой-то. Говорит, издалека приехал.
– Сейчас, иду, – с этими словами Алеша осторожно снял со своей груди руку спящей жены.
Неохотно поднялся и, натянув, зевая, штаны, пошагал в прихожую, приглаживая пятерней спутанные волосы. Там, накинув ватник и сунув ноги в сапоги, распахнул входную дверь. Сенцы заполнились неистовым лаем Сиропко. Крепкий бодрящий утренний ветерок дохнул в лицо, заставив окончательно проснуться. Алексей сбежал с крыльца и пересек двор. Подошел к Сиропко, почесал ему за ухом. Пес успокоился, сел на задние лапы и замер, наблюдая своими мудрыми глазами за происходящим.
– Вам чего? – Алеша окинул незнакомца взглядом. Тот, прислонившись к телеге в ожидании, играл с кнутом.
– Вы будете Попов Алексей?
– Ну.
– Я сына ищу. Мне сказывали, вы мальчонку забрали. Тёмкой его кличут.
– А вы кто ему будете?
– Отец я его.
– Хорошо, – Алексей неспешно распахнул ворота, – въезжайте во двор.
– Да нет, – запротестовал приезжий, – если сын у вас, приведите. Я его тут подожду.
– Нет, нет, въезжайте во двор. Мальчонка еще спит. Куда его будить в такую рань! Да и вы с дороги устали. Отдохнете малость, тогда и в путь, – с этими словами Алексей взял мужицкую лошадку под уздцы и потянул за собой.
Мужик пошагал следом. Подведя лошадь к конюшне, Алеша предложил мужику ее распрячь. Тот недоверчиво искоса посмотрел на него.
– Если уж я приютил твоего сына, то горемычную я без пучка соломы не оставлю. Распрягай, – Алексей широко и добродушно улыбнулся. Мужик послушно принялся снимать с коня сбрую. Отведя лошадке место в стойле, оба направились к крыльцу.
– Проходи, присаживайся, – Алексей провел незнакомца в столовую и усадил за стол. – Василиса, что у нас к завтраку? Покорми гостя, – с этими словами опустился на свое излюбленное место.
– Сейчас, – Василиса поспешила на кухню.
Было слышно, как она гремит посудой. Из кухни потянуло борщом. Вскоре перед гостем уже стояла полная тарелка, несколько ломтей хлеба в хлебнице и небольшая чаша со сметаной.
– Перекуси. Поди, голоден.
– С удовольствием. Сутки прошли, как крошки во рту не было, – мужик улыбнулся и взялся за ложку.
Ел он, не торопясь, сосредоточенно глядя в тарелку. Алеша молча наблюдал. «Как он похож на Тёмку», – мелькнула мысль. И действительно, манера держаться, спокойный рассудительный взгляд голубых глаз, готовность уступить и согласиться – все живо напоминало мальчонку.
– Спасибо за хлеб и за соль, – незнакомец отодвинул от себя пустую тарелку. Рукой провел по усам.
– Может, добавки? – заглянула в столовую Василиса.
– Спасибо, хозяюшка, все было очень вкусно. Давно я не вкушал домашней пищи. Спасибо. Я сыт.
– Как хотите, – Василиса принялась убирать со стола.
– Может, отдохнете, пока Тимофей спит? – подал голос Алексей.
– Я бы не против. Скучая по сыну, всю ночь гнал лошадь без передышки. Да обременять вас не хочу.
– Вот с сыном рядышком и приляжешь.
– Хорошо, – просто согласился мужик.
Алеша провел незнакомца в комнату матери. Бережно перенеся спящих Павлушу и Максимку в их кроватки, предложил мужику прилечь рядом с сыном. Того долго уговаривать не пришлось. Согласно кивнув головой, незнакомец расшнуровал портянки, сбросил рубаху и портки и, осторожно устроившись рядом с мальчонкой, обнял его одной рукой. Тёмка продолжал беспробудно путешествовать во сне. Только легкая улыбка внезапно осветила его детское личико. Алеша удовлетворенно качнул головой и, тихо прикрыв за собой дверь, направился в спаленку. Анна лежала на спине, смотрела в потолок и напряженно прислушивалась к тому, что происходит в доме.
– Алешенька, почему ты так рано поднялся? Что произошло, и кто у нас в такую рань в гостях?
Устроившись рядом с женой, прижавшись к ее раздобревшему горячему телу, Алексей тихо поведал о случившемся.
Ближе к полудню, когда все уже собрались за столом в столовой, из спальни свекрови послышался звонкий, счастливый Тёмкин смех. «Папочка, папа, как ты меня нашел? Я так скучал, так скучал по тебе…» – звенел колокольчиком голос мальчишки. Низкий мужской баритон что-то бубнил в ответ. Лица всех присутствующих в столовой осветились улыбками. Василиса поспешила на кухню за новыми столовыми приборами. Не успела она расставить их на столе, как на пороге показался Тёмкин отец. Он был бос. Выпущенная из штанов мятая рубаха чуть дотягивала до колен. На одной руке его сидел Тёмка, в другой он держал не первой свежести портянки. Мальчишка, как обезьянка, обхватив отца своими худенькими ножками за талию и сцепив на его крепкой шее ручки, прижимался к нему всем телом. Повернув к сидящим за столом искрящееся счастьем личико, мальчишка твердил: «Мой папка, это мой папка! Он нашел меня!». Голубые, бездонные глаза его светились, заполняя комнату лучезарным светом. В глазах его отца стояли слезы.
Вместе с ощущением безграничной радости в комнату ворвался затхлый запах немытого тела и грязного белья. Аннушка, из-за своего положения остро реагирующая на запахи, резко поднялась и поспешила на крыльцо. Алеша, проводив жену взглядом, улыбнулся.
– Василиса, а не затопить ли нам баньку для гостей?
– А почему бы и нет, – отозвалась та и тоже спешно покинула столовую.
– Присаживайся, – Алексей, гостеприимно описав рукой полукруг над столом, указал гостю на стул.
– Спасибо вам большое, – все еще крепко прижимая сына к себе, твердил тот, подходя к стулу. Скупая слеза предательски поползла по щеке.
– Ну, вот и ладно, – заключил Алеша, делая вид, что не замечает его слез и добавил: – поживите с недельку у нас. Отдохните с дороги, а там и в путь. Путь-то тот где кончается?
– Комнатка у меня в Москве. Да вот лошадку приобрел недорого. Думаю извозом заняться.
– А то оставайтесь у нас в селе. Посевная не за горами. Что-нибудь придумаем.
– Нет, спасибо, в город подадимся. Не привычны мы к сельской жизни.
– Ну как знаешь. Если что, теперь знаешь, где нас найти.
– Банька готова, – заглянула в столовую Василиса.
Она подошла к Павлуше и Максиму, которые, пользуясь невниманием взрослых, водили ложками по дну тарелки, рисуя незамысловатые узоры на поверхности манной каши.
– Какие же вы озорники, – Василиса осуждающе покачала головой, – и что мне с вами делать!
Помогла ребятам выйти из-за стола и, взяв за руки обоих, отправилась в детскую.
– Не спешите, ешьте, а потом я покажу вам, где банька, – Алексей, чуть отодвинувшись от стола, продолжал терпеливо дожидаться, когда Тёмка и его отец насытятся.
А вечером, когда после ужина семья собралась, как всегда, послушать сказку на ночь, Алексей не выдержал и задал долго мучивший его вопрос.
– Как же случилось, что ты кроху своего на этого злодея бросил?
– На заводе, где я работал, сменилось начальство. Сказывали, прежний хозяин продал свой заводик и за границу подался. А новый не справился, все прахом пустил. Оказался я на улице. Никак работу найти не мог. Скитался с утра до вечера в поисках. Помню, ноги домой не шли. Там ждали голод и слезы. Веру стал в себя терять. В довершение, жена от чахотки слегла и вскоре померла. Нелегкое было время. Все, что можно было продать, продали, чтобы как-то питаться. А тут, путешествуя по окрестностям Москвы в поисках работы, забрели мы с Тёмкой на постоялый двор. Хозяин показался мне добродушным, душевным. Своих у него семеро было. Вот и пришла лихая мысль оставить сынишку. Пусть хоть сыт будет. Хозяин согласился за плату до весны подождать.
– Туго твоему крохе у этого ирода пришлось. Диву даюсь, как он выжил?
– Да уж, добрые люди сказывали, почему ты Тёмку забрал. Как отвесил этому вурдалаку, когда тот пнул малыша за безделицу. Говорят, здорово напугал, пригрозив сжечь все его добро, включая его самого, если еще раз на кого-либо из детей руку поднимет. Так напугал, что, увидев меня, тот трястись начал. Видимо думал, я тоже добавлю. Да я не драчливый. Но подумываю поджечь на обратном пути его постоялку.
– Не стоит. Все мы под Богом ходим. Каждому воздастся по делам его. Не бери грех на душу. Тёмка, слава Богу, жив и здоров. Видимо, в рубашке родился.
В столовой воцарилась тишина, провожая прошлые обиды в небытие.
Прошла неделя. Начались Темкины сборы в дорогу. Алексею раньше времени пришлось вскрыть припрятанное для посева зерно.
– Чтобы было чем мальчишку кормить, – отсыпал четверть мешка в старый сундучок и запер. Ключ повесил Тёмке на шею. – Береги пуще глаза. Это твой хлеб.
Василиса уложила в корзину отварные яйца в дорогу, запеченную молодую гусыню, пару караваев, бутыль с молоком, четверть куска домашнего сыра. В старый потертый чемоданчик сложили нехитрое Тёмкино добро. Присели на дорогу. А за окном март разлил яркое, еще по-зимнему холодное утро.
– Спасибо вам за доброту вашу, за сынишку, что сберегли. Счастье вашему дому и достаток! Нам пора. Дорога дальняя предстоит.
С этими словами мужик решительно поднялся. Взял сына на руки и направился в сени. За ним потянулись остальные. Во дворе его дожидалась такая же терпеливая, как он, лошаденка, впряжённая в сани. Темка, прижавшись к отцу, будто в страхе, что опять разлучат, обхватив его одной ручкой за шею, другою махал провожающим. Максимка и Павлуша, прильнув к матери, в ответ махали ему. Алексей распахнул ворота, лошадка тронулась и неспешно засеменила по еще не вязкой дороге. Тёмка уезжал в Москву, оставляя на селе своих верных друзей, прихватив в дорогу воспоминания о крохотном отрезке своей прожитой нехитрой жизни в гостеприимном доме.


Самый важный МАРТ в жизни потомков

Поздний вечер. За окном сумерки. Уже не слышно дневной капели. Промозглая по-весеннему мгла окутала село.
– Алешенька, затопи баньку и отнеси туда чистые простыни и про солому не забудь. Кажется, начинается, – Аннушка тяжело поднялась и, чуть согнувшись в пояснице и поддерживая руками опустившийся живот, направилась в прихожую.
За столом на мгновенье воцарилось тишина. Замерли и мальчишки, почувствовав напряжение, удивленно проводили мать взглядом. Алексей, оттолкнув стул, резко поднялся из-за стола и поспешил вслед за женой, помог Аннушке обуть сапоги, накинул ей на плечи попавшееся под руку свое пальто и, поддерживая под локоть, аккуратно повел в баньку. Краем глаза он видел, как Анна, раздираемая болью, закусив губу, пытается сдержать стон. Из губы показалась алая капелька крови. Расползаясь ярким пятном, окрасила рот жены кровавой краской. Анна остановилась и судорожно сглотнула. Как всегда, в такие моменты, не то от жалости, не то от страха, наблюдая страдания жены, Алексей ощутил острое чувство вины. Дрожащими руками он отпер баньку. Распахнул дверь. В нос ударил запах пропитанного влагой дерева. Алеша, всматриваясь в черноту помещения, с трудом разглядел в сгущающихся сумерках светлым пятном выделяющуюся скамью. Подвел к ней жену и усадил. Нащупал на стене выключатель. Вспыхнул неяркий свет, осветив содрогающуюся от боли Анну, широкие полати, тазы, развешанные по стенам березовые веники, мочалки. Скинув ватник, Алексей стал спешно раздувать огонь в маленькой печи. Вскоре яркие языки пламени, исходя дымом, ласково облизывали круглые поленья. Алексей метнулся в дом. Оставляя ошметья весенней грязи на полу, поспешил в спаленку. Рванув на себя верхний ящик комода, достал несколько простыней и, прихватив пару широких полотенец и тонкое одеяло, помчался обратно. Выбежав на крыльцо, замер прислушиваясь. До него донесся истошный крик. Алексей, не помня себя, крепко прижимая к груди свою ношу, скатился со ступенек и помчался к баньке. В спешке распахнул дверь. Анна сидела, полулежа, на полу, опираясь спиной на скамью. Глаза ее были прикрыты. Рот искажен болью. Алексей спешно расстелил одеяло на полатях, пнув ногой дверь, кинулся к небольшому стожку, припасенному заранее у порога баньки, сгреб в охапку сено, стремительно вернувшись к скамье, кинул махом и набросил на него простынь. Повернулся к жене.
– Давай, родная, давай помогу.
Анна послушно, опираясь на его руку, поднялась и направилась к ложу. Алексей чувствовал, как тело ее время от времени содрогается от боли. Подведя ее к полати, он помог снять пальто, усадив, нагнулся и осторожно потянул на себя сапог, затем второй.
– Ложись.
Анна посмотрела на него ничего не видящим, направленным в себя, полным муки взглядом. Послушно легла. С ее губ сорвался вымученный стон.
– Я сейчас, – Алексей подхватил пустые ведра и поспешил к высокому колодцу, что когда-то с отцом обустроили на задворках усадьбы. Вернувшись, наполнил водой до краев бак, что стоял на маленькой печке в отведенном для него месте, и вновь к колодцу. Бегом туда, бегом обратно, расплескивая в спешке по пути воду.
Анна лежала, отвернувшись к стене, и стонала. Голова ее беспомощно запрокинулась. «Что-то нужно под голову подложить. Так ей неудобно», – мелькнула мысль. Алексей оглянулся, ища глазами, что именно можно подложить, но не найдя, помчался в дом. Как был в сапогах с налипшей грязью, вбежал в спаленку. Схватил с кровати обе пузатые, старательно взбитые руками Анны подушки и поспешил обратно.
– Приподнимись, я помогу тебе, – Алеша осторожно приподнял напряженную и от этого казавшуюся неимоверно тяжелой голову жены и подсунул подушку.
– Так лучше?
Анна кивнула. Приоткрылась дверь баньки. В проеме показалась Василиса.
– Дети уснули. Я побуду с Анной, а ты беги за доктором. Время терять нельзя. В любой момент может понадобиться его помощь.
Алексей согласно кивнул головой. Накинув телогрейку, почти бегом направился к конюшне. Вывел крепкого мерина за калитку, молодцевато вскочил ему на спину, ткнул грязными сапожищами в бока и, вцепившись в гриву, пустил, что есть духу, галопом.
– Что-то случилось у Поповых. Алешка на коне, без седла помчался куда-то на ночь глядя, – понеслось ему вслед со двора Болотиных. С этими словами Петр взбежал на крыльцо и толкнул дверь в горницу.
– Ах, видимо Анна рожает, – засуетились женщины. Прикрыв головы платками, накинув на плечи пальто, почти бегом пересекли улицу. Во дворе Поповых их, напряженно поджав под себя хвост, встретил Сиропко. Он непривычно суетно засеменил к баньке. Женщины, не обращая на него внимания, направились к дому. Они уже поднимались на крыльцо, когда со стороны задворок послышался лай. Мать Анны оглянулась и, заметив дым, что вился над банькой, воскликнула: «Они все в бане». Она торопливо направилась к задворкам.
А Надежда осторожно приоткрыла входную дверь дома, прислушалась и переступила порог. Стараясь не скрипеть половицами, осторожно ступая, прошла в сторону детской. Остановилась у двери, прислушалась еще раз, – тишина.  Слегка толкнув дверь, вошла. Мальчишки спали, каждый в своей кроватке, укутанные до подбородка заботливыми руками Василисы. Надежда подошла к Павлуше, постояла немного, поправила слегка сползшее у ног одеяло и направилась в сторону крепко спавшего Максимки. Присев на стул рядом с его кроватью, взяла в руки детскую книжку и, медленно перелистывая страницы, стала рассматривать картинки.
А в это время в бане женщины суетились вокруг Анны.
– Тужься, тужься, – то и дело требовала Василиса, склоняясь над исходящей мукой Анной.
– Не останавливайся, – вторила ей мать Аннушки.
Не прошло и получаса, как дверь баньки скрипнула, и порог переступил доктор. За ним, стянув с головы ушанку, показался Алеша. Скинув пальто, доктор достал из чемоданчика халат, надел его и повернулся спиной к женщинам: «Завяжите тесемки, пожалуйста». Василиса принялась аккуратно завязывать бантиками тесемки халата.
– Полей мне на руки, – обратился он к Алеше.
Тот зачерпнул ковшом теплую воду из бака и тонкой струйкой стал лить на руки доктора. «Как долго он моет их», – раздраженно думалось Алексею. Внешне он пытался скрыть свое раздражение и даже улыбнулся слегка, но тревога за жену и ребенка, которого столько ждали, быстро стерла улыбку с губ. Доктор это заметил.
– Алексей, вам лучше уйти. Поверьте, мы справимся. Я вас позову, когда это будет возможно, – бросил он через плечо, направляясь к полатям, где страдала Анна.
– Да, да, – поддержала лекаря мать Анны, – ступайте, Алеша, к ребятишкам. Проснется какой ненароком, перепугается, не найдя никого в доме.
Алексей послушно шагнул к двери. Взявшись за ручку, оглянулся, но за спинами окружавших ее женщин Анну не было видно. Алексей осторожно приоткрыл дверь, впустив в помещение промозглую сырость весенней ночи, шагнул за порог и так же осторожно плотно прикрыл ее за собой. Но уходить не хотелось. Он прислонился спиной к косяку, прислушался. Очередной, наполненный мукой крик жены заставил содрогнуться. Внутри похолодело. Алексей отстранился от двери и, тяжело ступая, не торопясь, направился к крыльцу. Поднялся по ступенькам, толкнул входную дверь.
– Пожалуйста, снимите сапоги, я протерла полы, – встретил его тихий голос Надежды. От неожиданности Алексей вздрогнул.
– Хорошо.
Он снял и повесил на гвоздь телогрейку. Скинул сапоги. Аккуратно прислонил их к стенке в прихожей. Прошел в столовую. В комнате царил полумрак. Керосиновая лампа слабо освещала стол и небольшое пространство вокруг, отражаясь ярко мерцающим светлячком в стеклянной дверце шкафа. По углам густо теснились черные тени. Алеша подошел к столу, выдвинув стул, сел и замер, положив, как в детстве, руки на колени. Какое-то время сидел так, бездумно уставившись перед собой. Казалось, время остановилось. Еле слышно, поскрипывая половицами, призрачной тенью промелькнула Надежда, направляясь в прихожую. Приглушенно хлопнула входная дверь. Вздохнув, Алексей поставил согнутые руки на стол и опустил лицо в ладони. Тревога ни на минуту не отпускала. Перед глазами всплыла беспомощная фигурка Анны с огромном животом, в добротном Алешином пальто, не по росту для нее, и высоких резиновых сапогах. Наполненный болью, и от этого кажущийся черным взгляд ее больших глаз породил в его душе ощущение беспомощности. Подол ее шерстяной юбки, зацепившись за широкое голенище сапога, приподнялся, оголив колени. Дрожащие руки поддерживали снизу огромный живот. Ее еле слышное: «Алешенька, мне так больно» резануло память. Алексей вздрогнул, будто его стегнули плетью, поднялся и подошел к окну.
За стеклом, на фоне темно-серого неба, еще голые корявые ветви яблонь подрагивали под напором ветра. Накрапывал дождь, оставляя на стекле четкие мелкие прочерки. Время ожидания текло нескончаемо долго. «Как она там?». Ему хотелось вернуться в баньку, постоять рядом с женой, подержать за руку, но доктор, очевидно, был прав, сейчас он там лишний. Алексей сцепил руки за спиной и принялся мерить комнату шагами, прислушиваясь к мелодичному поскрипыванию половиц. Бездумно шагая вокруг стола, нервно ждал. Казалось, время остановилось. Напряжение нарастало.
Неожиданно с улицы в звенящую тишину дремлющего дома ворвались чьи-то быстрые шаги. Было слышно, как кто-то спеша поднялся по ступенькам крыльца, бегом подбежал к двери и рывком распахнул ее. Алеша замер. Развернувшись в сторону прихожей, стал ждать. Сердце ухало в груди, как молот. Еще секунда, и в столовую влетела Надежда. Широкий плат ее сполз с головы и неровными бугорками осел на плечах, кутая шею. Туго сплетенная коса темно-каштановой змеёй, выбившись из-под плата, пересекая полную грудь, зацепилась лентой за пуговицу передника и повисла, беспомощно подрагивая при каждом шаге. Румяное лицо восторженно улыбалось.
– Алешенька, у вас с Аннушкой дочь! ДОЧЬ!!!
Алексей, машинально сунув ноги в сапоги, забыв про ватник, как был, в одной рубахе, выскочил на крыльцо. В лицо пахнуло промозглой сыростью. Ночной ветер надул пузырем рубаху на спине. Не замечая ни холода, ни накрапывающего дождя, Алеша помчался к баньке. Сапоги скользили на размокшей дорожке. Время от времени балансируя руками, чтобы удержать равновесие, он спешил. Еще издали услышал, как плачет младенец. От восторга перехватило дыхание. Вот и дверь. Остановился на минутку, глубоко вдохнул чистый, пропитанный влагой воздух и, потянув дверь на себя, переступил порог.
Неяркий свет одинокой лампочки под потолком накладывал на лица и фигуры присутствующих серые тени. Первое, что бросилось в глаза Алексею, довольно увесистая связка потухших свечей в ногах жены. Анна лежала на полатях, обнимая сверток из простыней. Чуть в стороне Василиса поливала доктору на руки из медного ковшика.
– Алешенька, у нас девочка, – сияя от счастья, Аннушка подняла на него глаза.
Алексей, затаив дыхание, шагнул к полатям и протянул руки. Женщины, суетясь, приняли сверток из рук Анны и передали ему. Прижав осторожно сверток к груди, Алексей заглянул внутрь. На него ярко-голубыми глазами, не мигая, смотрело маленькое существо. Крохотное личико его было красно, будто малышку хорошо попарили. Что-то неуловимо знакомое в лице притягивало взгляд. Чем больше Алексей вглядывался, тем яснее видел черты своей матери. «Удивительное сходство!» – мелькнуло в голове.
– Вашей жене лучше какое-то время не вставать, – доктор коснулся руки Алексея. – Вы меня слышите?
Алексей утвердительно кивнул головой.
– Тогда я с вами прощаюсь, – доктор снял свой белый халат, клеенчатый фартук, заляпанный яркими кровяными разводами, аккуратно сложил их и убрал в чемоданчик. Натянул пальто и, сопровождаемый тещей, вышел.
Алексей передал сверток подоспевшей Василисе и нагнулся над Анной. Помог ей сунуть руки в рукава своего пальто. Запахнул его, укутав жену, поднял на руки и понес к выходу. Надежда забежала вперед, открыла и придержала дверь. Растущий яркий серп луны, разогнав тучи, воцарился в поднебесье, освещая Алеше путь. Тот какое-то время потоптался на пороге, чтобы привыкнуть к сумеркам ночи, а потом, осторожно ступая по размокшей от дождя дорожке, направился к дому, прижимая к груди дорогую ношу. Аннушка, обхватив его шею руками, прильнула к щеке и затихла. Он ощущал ее теплое дыхание, легкое прикосновение израненных губ, чувствовал ее улыбку. Было слышно, как след в след шагает за ним кто-то. «Наверно Василиса с ребенком», – мелькнула догадка.
– Василиса, это ты? – не оборачиваясь, спросил он.
– Я, я, – отозвалась та.
– Мы все идем следом. Смотри не споткнись. Тяжко, поди? – вторила ей Надежда.
– Своя ноша не тянет, – парировал Алексей.
Он шел, улыбаясь, не чувствуя тяжести. Накачанные работой мышцы легко несли дорогое его сердцу тело. Где-то глубоко в подсознании возродилось и крепло ощущение властелина всего, что принадлежало ему. И этот сад, и конюшня, и дом, и жена, и мальчишки, и даже крохотное существо с очаровательно красным личиком и, столь любимыми с детства, чертами лица матери – все было подчинено его власти. В душе воцарился покой. К нему вновь вернулась уверенность, непоколебимое чувство хозяина, защитника.
Вот и ступеньки крыльца. Алексей, осторожно нащупывая ногой следующую ступеньку, шаг за шагом стал подниматься на крыльцо. Здесь, на дощатых половицах, он чувствовал себя увереннее. Подойдя к двери, наощупь нашел ручку и потянул дверь. Помог себе ногой приоткрыть ее пошире и переступил порог. В памяти промелькнула картинка, как совсем недавно Анна, содрогаясь от боли, одной рукой придерживая низ живота, другой – тяжело оперлась на его руку, чтобы преодолеть этот порог.
Дом встретил их безмолвием. Осторожно ступая, боясь спугнуть тишину, Алеша направился в спаленку. Подошел к кровати и опустил Аннушку, закутанную в пальто, на белоснежное покрывало.
– Ой, мамочки, как непривычно без подушки!
Анна повернулась набок и, подложив согнутую руку под голову, засмеялась счастливым смехом. Рукава пальто были ей велики, и рук не было видно. «Как много ей пришлось пережить только что, и где она находит силы радоваться жизни?» – подумал Алеша, глядя на ее счастливое лицо с покрасневшими от слез глазами, обрамленное взлохмаченными влажными волосами. Ощущение безграничной любви захлестнуло горячей волной. Не в силах справиться с нахлынувшими чувствами, он нагнулся и осторожно прильнул к ее израненным и от этого чуть припухшим губам.
– Я сейчас, мигом, только принесу подушки, – он повернулся к двери и столкнулся с входившей в комнату Василисой.
– Замри!!!
Остановившись, еще не переступив порог, Василиса машинально вытянула вперед свободную руку, заслоняя малютку, что держала на руках. Алексей посторонился, пропуская женщину в комнату, а сам отправился за подушками. Когда он вернулся, Анна уже полулежала под одеялом, опираясь на локоть. Рядом, припав к ее груди, с наслаждением чмокая и сопя, лежала укутанная в детское одеяльце малютка, пряча под чепчиком свои редкие волосики. Комнату наполнял мягкий запах женского молока и удивительный аромат присутствия грудного ребенка.
«Наверно, так пахнет в раю», – подумал Алексей, вдохнув всей грудью запах кристальной душевной чистоты. Он осторожно присел на край кровати, продолжая прижимать к груди подушки, и с улыбкой стал наблюдать, как кроха пьет молоко.


Крестины

Раннее утро. Сегодня особый день – Крестины. Дети еще спят беспробудным сном, а взрослые уже погрузились в суету.
Василиса ни свет ни заря замесила тесто на пироги, поставила подходить, а сама принялась потрошить кур. На такие значительные праздники, как этот, гостей не зовут. Селяне собираются без приглашения, всем селом. Так уж повелось. А это значит: нет времени даже передохнуть.
Алексей возится в конюшне. Готовит лошадей для праздничного выезда. Благодаря приоткрытой форточке доносится до Василисы его песня. Женщина улыбнулась: «Душой поет».
Аннушка накормила малютку, уложила в колыбельку и, стараясь не шуметь, принялась укладывать с любовью расшитые своими руками наряды для крещения крохи в глубокую корзину. Достала и разложила на кровати пиджак мужа, белоснежную косоворотку, брюки, костюмчики для сыновей. Аккуратно расправила. Улыбнулась. На фоне Алешиного широкоплечего пиджака костюмы для мальчишек напоминали одежду для кукол из детства. Присев на край сундука, стала задумчиво перебирать свои сарафаны и платья. Многое из вещей хранится еще с девичества. В этом сером платье, подаренном сестрой, она впервые увидела Алексея. Теперь его не надеть – мало. В этой юбке она совершила путешествие в Москву. Почему-то вспомнилась голова волка, что поравнялся с санями, его с желтым налетом крепкие зубы в оскале и налитый кровью злой, косящий в ее сторону, глаз. Если бы не плеть мужа, неизвестно, чем бы эта встреча с диким зверем для нее закончилась.
Со двора донеслись веселые голоса. Осторожно прикрыв дверь в спаленку, Аннушка быстро прошла по коридору к прихожей. Распахнула дверь на крыльцо, прижав палец к губам. Шорохом тихих голосов наполнив дом, сияя улыбками, одна за другой переступили порог женщины Болотиных. Скинув с плеч свои пальтецо, прямиком направились на кухню, и закипела работа.
В суматохе незаметно бежит время. Пришла пора собираться в церковь. Алексей, как в прежние времена, вывел под уздцы тройку откормленных холеных скакунов во двор. Подоспела Надежда с лентами и бубенцами.
Медленно из-за крыш поднимался ослепительный солнечный диск, отражаясь в лужах яркими сполохами, под серебристый хор птичьих голосов.
Церковь. Невысокие сводчатые потолки расписаны фигурами ангелов и архангелов. Поднимешь голову, и создается впечатление, будто замерли они в полете на мгновенье, расправив свои мощные крыла, спускаясь к тебе с небес. В стенах приходов расположились маленькие, стянутые толстыми железными прутьями, небольшие оконца. Льющийся из них свет освещает скромное убранство храма. В простенках между окнами застыли фигуры монахов в длинных рясах, подпоясанных крученой веревкой, прижимающих к груди Библию. Заполняя собою свободное пространство, сценки из жития непорочных волнуют воображение, возвращая в тысячелетнее прошлое. С иконостаса, как живые, искусно выписанные рукой художника, в нимбе собственного ореола, в ярких богатых одеждах, смотрят испытывающим взглядом на присутствующих святые. Там же, возвышаясь над ликами безгрешных, уверенно восседает Христос. За спиной его парят шестикрылые Серафимы. В благословляющем жесте замерла рука. Всем своим видом говорит его образ: «Любите друг друга, люди, и живите по Заповедям моим, стремясь к счастью». Жарко горят свечи. Огромная медная чаша на высокой подставке, наполненная освященной водой, отливает золотом по бокам.
Аннушка в белом платочке, в окружении родных, волнуясь, сжала опущенные руки. Василиса украдкой смахивает слезу кончиком платка. Рядом стоит Алеша, положив руки на головы сыновей, что прильнули к нему с обеих сторон. Их крохотная сестренка в длинном теплом, прикрывающем ноги халатике, лежит, улыбаясь и пуская пузыри, на руках Надежды. Что-то приглянулось ей в монотонном напеве старого батюшки. А тот, держа в руках священный молитвослов, обходит кругом купель, ведя за собой вереницу, состоящую из крестного и крестной, что с любовью прижимает крестницу к груди.
– Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли, – взволнованно, возвышенным голосом тянет батюшка.
– Гр-р-р-р, – подпевает ему малютка, пуская булькающие пузыри и суча ножками от удовольствия.
Влажные редкие волосы после купания в купели потемневшими прядками прилипли к лицу. Старания Надежды прикрыть головку крестницы тщетны. Легкий поворот, и сырая макушка опять на свободе. Видя это, Анна тревожно вздыхает. В церкви, несмотря на обилие присутствующих, довольно прохладно – не простыла бы. Крестины продолжаются.
Обойдя три раза чашу, батюшка предлагает всем присутствующим родственникам приложиться к кресту. Касается влажной головки крестницы, благословляя ее на долгий жизненный путь. Улыбнувшись, вздыхает.
– Батюшка, ждем вас сегодня, – взволнованно произносит Анна, приглашая старца на праздник.
– Может нам подождать вас? – предлагает Алеша.
– Нет, нет, езжайте, а я следом…
Веселым поездом, с песнями и шутками выезжают за церковную оградку, восседая на телегах, родные и близкие маленькой виновницы торжества. Спешат к дому. Сама кроха, укутанная в ватное одеяльце, крепко спит на руках у Аннушки. Утомилась. Маленькое личико, обрамленное воздушными кружевами, спокойно.
Праздник в разгаре. Заставленная столами столовая едва умещает всех присутствующих. Селяне, прихватив скромные подарки, продолжают прибывать. Василисе и Аннушке некогда даже присесть, мечутся от плиты к столу и обратно, подавая угощения и чистую посуду. Надежда на подхвате, то посуду помыть, то хлеб, то мясо и овощи нарезать.
Кто-то затянул очередную песню, гости охотно подхватили. И плывет, заполняя весенний промозглый сад, вырвавшийся из приоткрытого окна пьяный напев. Неожиданно песня оборвалась, и наступила тишина. Аннушка удивленно выглянула из кухни и замерла. На пороге столовой, к ней спиной, в полумраке коридора, обрисованная светом, падающим из столовой, возвышалась фигура председателя. До Аннушки донесся скрип отодвигаемого стула, и Алешин голос мирно произнес: «Что ж, проходи, коль пришел. Гостем будешь. Потеснитесь селяне, пусть присядет к столу. У нас с Аннушкой сегодня большой праздник: дочку Бог послал. Вот, крещение ее празднуем». Фигура председателя молча шагнула в комнату.
Судя по голосам, гости опять ожили. Зазвучали тосты, прибаутки, смех, глухой стук сталкивающихся друг с другом кружек. Аннушка облегченно вздохнула и вернулась на кухню к столу – наполнять угощением тарелки для гостей.
– Председатель-то, председатель наш пьет, не закусывая, – Василиса, качая головой, внесла и протянула Надежде очередную стопку грязной посуды. – Прими, девочка, помой.
– Хорошо, сейчас.
Надежда подхватила озябшими от холодной воды руками тарелки и сложила их в таз. Плеснула туда из чайника кипяток, добавила родниковой и принялась тщательно намыливать. А Аннушка, не справившись с любопытством, спешно составив на поднос приготовленные для гостей салаты и мясо, направилась в столовую.
Председатель сидел на краю скамейки. Одной рукой опираясь о стол, он другой, зажав в ладони горлышко бутылки с самогоном, наполнял свой стакан, залпом выпивал содержимое и вновь наполнял. Рядом, склонившись к его плечу, разводя руками, что-то рассказывал ему захмелевший сосед. Председатель время от времени согласно кивал низко склоненной головой. Чуб его льняных волос растрепанной прядью упал на лицо, прикрывая глаза. Проходя мимо, Анна нечаянно зацепилась о его колено юбкой. Председатель резко поднял голову, взмахом головы откинул волосы со лба и проводил ее долгим тоскливым взглядом. Поймав на себе напряженный взгляд Алеши, потупился, вновь опустил голову и потянулся к стакану. Замолчавший было хмельной сосед опять принялся что-то нашептывать, помогая себе руками.
«И что ты нашел в ней? Баба, каких тысячи… Да и бабой то ее не назовешь. Другая произведет на свет одного, заматереет, любо дорого глядеть. Эта троих родила, а все такая же», – рассуждал про себя председатель, наблюдая исподтишка, как Анна предлагает гостям мясо. Поймав на себе его взгляд, Аннушка смутилась, щеки вспыхнули румянцем. В груди председателя проснулась боль. Будто открытая рана, боль разрасталась, не давая глубоко вздохнуть. «И самогон слабенький, – председатель почему-то заглянул в кружку, как будто желал удостовериться, что она пуста. Сколько выпил, а голова чиста и мысли ясные».
– Все, – произнес он вслух, – пора и честь знать!
Сосед от неожиданности замер на полуслове и удивленно посмотрел на него. Председатель резко поднялся и расправил плечи. Но в этот самый миг, выбивая опору из-под его ног, пол, будто палуба корабля в шторм, качнулся, резко накренив столы с захмелевшими гостями. В голове помутилось. Председатель, едва удержавшись на ногах, осторожно сел. «Вот тебе и ёжика мама», – подумал он и склонился над столом, подперев голову руками.
– Вам плохо? Нужна помощь? – раздался над ним до боли знакомый тихий голос. Председатель, не поднимая головы, скосил в сторону взгляд. Рядом стояла Анна.
– Нет, – грубо бросил он и отвернулся.
– Простите, – все так же тихо произнесла Анна и отошла, унося с собой нежно-сладкий запах грудного молока.
«Так пахло от мамы когда-то», – подумал председатель, уловив подаренное памятью воспоминание. Ему захотелось во что бы то ни стало остановить молодую женщину, приблизить к себе. Теряя над собой контроль, он пьяно качнулся в сторону уходившей Анны, пытаясь поймать ее за подол, но потерял равновесие и едва не упал на пол. Помог сосед. Подхватив его за руку, что есть силы дернул на себя.
– Если бы не я, лежал бы ты сейчас под столом. Сиди уж, – заметил заботливо.
– Тебя никто не просил помогать мне, – резко оборвал председатель.
– Делай что хочешь, но не забывай: ты в гостях, – парировал сосед и отвернулся.
Председатель осторожно поднялся, поблагодарил за хлеб и за соль. Пошатываясь, ушел, провожаемый от крыльца до калитки настороженным Сиропко.
А маленькая виновница застолья, утомившись от насыщенного событиями дня, в это время крепко спала в своей колыбельке.
 

Возвращение Тёмки

Весна плавно преобразовалась в лето. На смену обильным весенним дождям пришел летний зной. От палящего солнца закаменела и покрылась трещинками земля, а дороги превратились в кузницу пыли. По обочинам привычно заколосился сухостой. Жизнь в селе замерла. Спасаясь от жары, жители прятались за закрытыми окнами. И только неугомонная детвора нет-нет да пронесется к речке, либо затеет какую игру, оглашая округу звонкими голосами.
Вечерами, на закате, когда огненный шар уже клонился к горизонту и жара спадала, Алексей брал в руки шланг, подключал его к насосу, что постоянно стоял у колодца, и старательно поливал в саду каждое дерево. Максимка и Павлуша дружно ему помогали, повисая на лопастях насоса, как на качелях, приводя его в работу. В ответ яблони благодарно наполняли сгущающиеся сумерки тонким ароматом созревающих яблок.
Вот и сегодня, как учил в детстве отец, Алеша до глубоких сумерек возился в саду, заботливо поливая деревья в это жаркое лето. Аннушка с Василисой в это время, на радость мошкаре и мотылькам, зажгли керосиновую лампу на веранде и принялись старательно накрывать стол к ужину, расставляя столовые приборы. Принесли в мисках свекольный салат, соленые помидоры и огурчики, отварной картофель, обильно посыпанный притомленным в сливочном масле луком, припущенную рыбу, что днем ребята наловили в реке. Во главе стола, как обычно, поставили большой кувшин с квасом. А крохотная Лидочка, так назвали малютку, лежала в своей колыбельке, увлеченно наблюдая за суетой кружащих вокруг лампы мотыльков.
Неожиданно Сиропко, который прикорнул тут же у колыбельки, по-стариковски неспешно поднялся и, виляя дружелюбно хвостом, скрылся в сгущающихся сумерках.
– Куда это он? – заметив, как пес засеменил в темноту, удивилась Василиса.
– Должно быть, кто-то из соседей прошел мимо, – откликнулась Аннушка, не оборачиваясь. – Василиса, слышишь, Алешенька с ребятами уже идут к столу.
Не успели все взяться за ложки, как со стороны калитки послышался радостный лай Сиропко.
– Кто это к нам в столь поздний час? – Алексей поднялся и, выйдя из-за стола, поспешил на голос пса.
Все сидящие за столом замерли, прислушиваясь. Вскоре из темноты донеслись радостные возгласы. Среди мужских голосов звенел заливистый детский смех. Было слышно, как открыли ворота, и кто-то, понукая, ввел во двор лошадь, что тянула за собой поскрипывающую телегу.
– Да это же Тёмка! – с этими словами Павлуша скатился по ступенькам веранды и исчез в темноте.
Следом кинулся Максимка. В колыбельке заплакала Лидочка, напуганная резким скрипом отодвигаемых стульев. Анна поспешно взяла дочурку на руки и, присев, приложила ее к груди. Кроха успокоилась и принялась усердно поглощать материнское молоко.
Вскоре послышались приближающиеся голоса, и из полумрака показался Алексей с идущим рядом Данилой, отцом Тёмки. А за ними Павлуша, Тёмка и Максим. Ребята шли, держась за руки. Звучные голоса их будоражили ночную тишину. Завидев гостей, Василиса, по-стариковски шаркая ногами, направилась спешно в дом за дополнительными тарелками.
– Ну-ка, мальцы, помогите старушке и прихватите из столовой два стула для гостей, – обернувшись к ребятам, Алексей кивнул в сторону дома.
Ребята наперегонки помчались вслед за Василисой.
– Мы очень старались с папой. Работали даже по ночам, – насытившись, заговорил Тёмка.
– Но задолжали за два месяца, и хозяин попросил освободить комнату. Так мы оказались на улице, – подхватив разговор, по-свойски делился Данила своими мытарствами. – Долго искали комнату подешевле, но так и не нашли. Дешевыми были только ночлежки. А там грязь, вши и пьянь. Ночами на улице слышны выстрелы. Человеческая жизнь ничего не стала стоить. Вот мы и решили податься к вам, в село. Здесь спокойно, – Данила замолчал.
Его лицо и одежду покрывал тонкий слой дорожной пыли. Улыбка скрашивала усталый вид. Понурив взлохмаченную от грязи голову, Данила уставился в тарелку. Опущенные плечи говорили за него краше слов.
– Друзья, а не хотите ли в баньку после долгой дороги? – Алексей, чтобы разрядить обстановку, широко улыбнулся.
– Мы бы с радостью, да ночь на дворе, вам отдыхать пора.
– Я пойду затоплю, Аннушка постелет вам в комнате родителей, где спал Тёмка, а дальше вы сами. Тём, помнишь, где жил. Не перепутаешь комнаты?
– Не-е, – ожил Тёмка.
– Ну вот и хорошо, а утром что-нибудь придумаем. Чума в свое время много оставила осиротевших домов. Люди все еще их стороной обходят. Да только, думаю, напрасно. Сколько с той поры воды утекло! Ребятки, вы помогите Василисе навести порядок здесь и на кухне. Я в баню, а уж потом лошадку твою, Данила, в конюшню пристрою, – с этими словами Алексей поднялся и вышел из-за стола.
За ним следом подскочили мальчишки и принялись дружно складывать стопкой грязную посуду. Данила ушёл распрягать изрядно подуставшую, как и он сам, лошаденку, а Аннушка направилась в спаленку укладывать разгулявшуюся малышку.


Новоселы

С утра зарядил долгожданный, хоть и мелкий грибной дождик. Поднимающееся над землей солнце, огибая тучку, переливами разноцветов расцветило падающие с неба капли, а над лесом изогнулись коромыслом две радуги, одна больше другой. Повеяло прохладой. Аромат дождя и ожившей зелени пропитал воздух.
Поднявшись спозаранку, Алеша натянул рубаху и портки и вышел на крыльцо. Разведя в стороны руки, будто желая обнять весь мир, радостно глубоко вздохнул. Постоял немного, опершись на перила, окинул любовно взглядом двор, сад, хозяйские постройки, прищурившись, полюбовался радугами и, тихо напевая, направился в конюшню. Вскоре к нему присоединился Данила. Несмотря на накрапывающий дождик, они вывели лошадей под уздцы и пошагали к реке.
– Твою лошадку надо бы подковать. Смотри, прихрамывает на заднюю ногу, – заметил Алеша. – У нас знатный кузнец на селе есть.
– Знаю. С самой Москвы хромает, бедолага, – посетовал Данила. – Все копыто сбила.
– Сегодня же покажем кузнецу, – успокоил Алеша.
А над ними небо неспешно сеяло водяную пыль, прибивая пыль дороги, поило влагой деревья и травы. Подойдя к реке, сбросили оба влажные рубахи, засучили портки и принялись усердно намывать лошадей.
– Ба, да ты, оказывается, воевал!
– С чего ты это взял?
– Как с чего? Вижу, ранен был навылет.
– А, это… Нет, бытовые разборки. Честь семьи защищал.
– Да ты, как я погляжу, отчаянный. С виду будто выдержанный, спокойный.
– Будешь отчаянным, когда самое дорогое пытаются отнять.
– Ну-ка, расскажи.
– Не люблю об этом вспоминать, – Алеша грустно улыбнулся.
– Ну не хочешь, как хочешь.
Данила ступил на берег, сорвал изрядный пучок мать-и-мачехи и стал им старательно натирать бока своей лошадке, соскабливая дорожную грязь и приговаривая:
– Родная моя, красавица. Накошу тебе свежей травки сегодня. Дай только солнышко выйдет, да трава подсохнет. Накормлю вволю.
Слушая его, Алеша молча улыбался.
Искупав лошадей и оставив их пастись на взгорке, оба, как в детстве, сбросили портки и с разбегу кинулись в реку. Рассекая воду сильными взмахами, поплыли, пересекая ее. Доплыв до противоположного берега, немного постояли на мелководье, отдышались и отправились обратно. К этому времени дождик закончился. Вновь засияло солнышко, согревая своими жаркими лучами сырую землю. Пора возвращаться домой. Мужчины, неохотно натянули промокшую под дождем и от этого неприятно холодившую тело одежду.
– Ты посмотри, я весь трясусь от холода, а лошади хоть бы что, – стуча зубами, удивленно заметил Данила. – Слаб человек.
– Да уж, – поддержал разговор Алеша. – От холода даже челюсти сводит. Одно хорошо, солнышко пригревает.
Но пока добрались до своего двора, разогрелись. Рубахи и портки подсохли прямо на них.
– Надо ребят сегодня в ночное сводить, порадовать.
– А я в ночное не ходил ни разу. В городе вырос и всю свою жизнь до этого дня там прожил. Да и Тёмка у меня к городской жизни приучен. Вот радости будет, когда узнает, что это такое! – вспомнив о сыне, Данила широко улыбнулся.
«Как же они похожи, отец и сын», – подумал Алеша, исподволь наблюдая за Данилой.
Вот и родное гнездо. Открыв ворота, мужчины ввели во двор своих коней.
– Папка вернулся! – от крыльца, пересекая двор, к ним что есть духу мчались мальчишки. Павлуша подбежал первый и, ухватившись за повод лошади, деловито, как отец, повел ее в конюшню.
– Пап, почему ты нас не взял с собой на реку? – шагая рядом с отцом и заглядывая ему в лицо, вопрошал Максимка. – Я тоже хотел бы покупать коней.
– Не хотелось вас будить. Вы так сладко спали. Но не расстраивайся, сегодня пойдем в ночное, а сейчас помогите Василисе накрыть стол к завтраку.
– Ура-а-а!!! – Максимка и Тёмка кинулись к дому.
За завтраком наметили план сегодняшнего дня: прежде всего, необходимо заглянуть в кузницу, показать Данилину лошадку кузнецу, чтобы подковал. Затем обойти брошенные в год нашествия чумы дома и выбрать один, подходящий для новоселов, а ближе к вечеру – сборы в ночное. На том и порешили.
Долго ходили по заросшим сорняком и малиной дворам и огородам покинутых в лихолетье домов. Заглядывали в окна, проверяли, насколько прочны ставни, двери и полы. Наконец, приглянулся один, что стоял на откосе, над кручей, у самой реки. С виду красивый, аккуратный домик, с резными наличниками. Чуть покосившиеся двери с трудом удалось открыть. В доме, как оказалось, были две приличные комнаты и не очень большая кухонька. Зато прямо из сеней можно было попасть в сарай, где сохранились с тех страшных лет стопкой сложенные поленницы дров, и где был обустроен загон для скота. Домик пришелся по душе еще и тем, что имел достаточно свободное помещение на чердаке, смотревшее единственным окошком на простор речной излучины и лес.
– Это будет моя комната, – мечтательно прошептал Тёмка.
– Хорошо, сынок, будет твоя, – Данила ласково погладил сына по голове. – Жаль только мать не дожила до этих пор, – в его голосе были слышны слезы.
«Незаживающая рана в его душе», – подумал Алеша.
– Ну что, будем обустраивать. Малыши, бегите домой за ведрами и попросите у Василисы побольше старых тряпок. Наведем тут порядок. Да прихватите молоток и гвозди.
И закипела работа. Прежде всего, вынесли во двор всю мебель. Матрасы, одеяла, подушки и прочие вещи прежних хозяев тут же предали огню, от греха подальше. Оставшийся деревянный скарб обдали кипятком. Воду кипятили на жарко горящем костре. Особенно обильно и тщательно поливали кровати и лавки. Солнце еще стояло в зените, жарко прогревая землю, когда мальчишки домывали полы с ядреным соком полыни. Полынь же развесили и по углам в доме. Поправили наличники, подогнали рассохшиеся от многолетней заброшенности и в жару, и в лютый мороз двери. По пустым, чисто вымытым комнатам разгулялось гулкое радостное эхо голосов присутствующих. Через распахнутые окна полуденный зной наполнил дом жаром летнего дня. Оставив мебель сохнуть во дворе, отправились наводить порядок в сарае и хлеву. Провозились до глубоких сумерек. Голодные, засыпая на ходу от усталости, брели домой, с трудом передвигая ноги. О ночном никто уже не вспоминал.
Наутро, прихватив ведерко с известью и огромный амбарный замок, что Павлуша отыскал в чулане, вновь отправились обновлять приглянувшийся домик. На этот раз расставили по углам нехитрую мебель, прочистили и побелили известкой на кухне почерневшую и облупившуюся от времени печь. Дом радостно оживал, сверкая вымытыми стеклами окон. У покосившегося забора стали останавливаться, любопытства ради, проходившие мимо селяне. Никто уже не спешил с опаской обойти стороной этот домик. В хлеву обустроили стойло для лошадки. Сделали ей подстилку из свежескошенной травы, в только что сколоченные ясли насыпали немного зерна. Лошадка, ухоженная, с новой подковой, будто поблагодарив, радостно заржала, войдя в свой новый угол. Осталось Тёмке с отцом перевезти сюда свой сундук, да одежонку. Присев на чистую скамью, обсудив произошедшее, решили, что окончательно новоселы переберутся в свое новое жилище на следующее утро. А в это время Василиса и Аннушка старательно шили для новоселов подушки и штопали старые простыни.
Незаметно пролетел еще один день. Как было заведено летом, отужинав на веранде, все разошлись по спальням, и Алешин дом устало погрузился в сон.


Великое переселение

Следующее утро выдалось такое же жаркое, как и в предыдущие дни. Собирали новоселов всей семьей. Уложили их сундук на телегу, туда же сложили спальные принадлежности, кое-какую домашнюю старенькую утварь и отправились всей семьей к новому Тёмкиному дому. Подъезжая, услышали, как где-то совсем близко жалобно скулит собачонка. Вот из-за угла показался чисто подметенный двор, потом выплыло крыльцо, а на крыльце дрожал всем телом от страха крохотный щенок. Тыкаясь подслеповатой мордочкой в перила, он вперевалку подошел к краю ступеньки и кубарем скатился на землю.
– Папа, смотри, нам кто-то подбросил щенка!
Тёмка отворил калитку, подбежал к малышу, поднял его на руки и прижал к груди. Тот, почувствовав тепло рук, доверчиво зарылся холодным влажным носиком в его рубашку, успокоился и притих.
– Наш первый гость, – улыбнулся Данила. Открыл замок и, распахнув дверь, добавил: – Проходите, гости дорогие! Чувствуйте себя как дома.
Не спеша переступили Поповы порог Тёмкиного дома. Женщины тут же принялись за дела. Бросили на кровати принесенные матрасы. Застелили постели, повесили старенькие, но еще крепкие занавески на окна. Растопили печь и принялись готовить угощения к столу. В узком семейном кругу отметили новоселье.
Так началась для Тёмки и его отца сельская жизнь в собственном доме.


В ночное

Как и обещал Алеша сыновьям, после Тёмкиного переезда стали готовится к ночному выгулу лошадей. Запаслись кремнем, теплым бельем, провизией, достали ружья, патроны и топорик. Как только солнце перевалило свой зенит и стало клониться к закату, оседлали лошадей и отправились на дальние пастбища. Проезжая Тёмкин двор, остановились, подождали, когда малец с отцом оседлают свою кобылку и дружно тронулись в путь. А путь предстоял неблизкий. Надо было засветло успеть пересечь еловый бор, а дальше через глухой овраг выйти на обширные поляны, где колосилась густая сочная трава.
– Не отставай, ребята! Нам бы успеть до ночи одолеть овраг, а там рукой подать до пастбища.
Все дружно слегка сжали бока своих коней, заставляя тех двигаться быстрее. Выехали за околицу. Обогнули золотисто-колосящееся ржаное поле и, приблизившись к кромке леса, ступили на тропу, что уводила в глубь густых зарослей. Над ними нависла священная лесная тишь, нарушаемая только звонкими переливами птичьих голосов, шуршанием травы, да дятловой наковальней. Сюда не доносилось ни единого звука из жизни деревни или проезжего тракта. Это был иной мир, заботливо создаваемый самой матушкой-природой, далекий от житейской суеты, людских радостей и печалей. Мир девственной чистоты.
Шагая в тени разлапистых еловых веток, Алеша и его попутчики радостно вдыхали аромат хвойной смолы. Яркие солнечные лучи, пробившись сквозь переплетение зелени, высвечивали яркой кисейной занавесью то тут, то там.
– Как радостно тут, как спокойно! – тихо прошептал Тёмка, боясь вспугнуть вековой покой бора.
– Да, хорошо-о-о, это тебе не в городе бродить по грязным улочкам. Очаровательно и чисто, а дышится-то как легко! – так же тихо вторил ему Данила.
Любуясь красотами леса, не заметили, как подъехали к глубокому оврагу, сплошь заросшему глухим ельником. На крутом его краю тропа оборвалась. Неожиданно где-то вдалеке зарычал медведь. Лошади испуганно запряли ушами.
– Ну, ну, не бойся, он далеко.
Алеша нагнулся в седле и успокаивающе потрепал своего красавца по холке. Тот нетерпеливо стал перебирать копытами. Тронулись неспешно дальше, выискивая удобное место для спуска.
На пастбище прибыли, когда в небе зажглись первые звезды. Первым делом сложили набранные по пути сухие ветки в кучку. Разожгли небольшой костер и, стреножив лошадей, оставили их пастись неподалеку. Тёмке и Максимке досталось поддерживать огонь в костре, а Алеша, Данила и Павлуша, прихватив ружья, ушли за дровами. Впереди предстояло пережить сумрак ночи и холод предутреннего тумана.
Вернувшись с огромными охапками наломанных сучьев заварили чай из листьев и ягод черники, что собрали по пути к пастбищу. Плотно поужинали и, расположившись поудобнее вокруг костра, принялись рассказывать друг другу удивительные истории.
К тому времени ночной небосвод уже раскинул над землей зачаровывающее черное покрывало, усыпанное миллиардами ярких звезд. И за кругом света закипела ночная жизнь: что-то тихо и быстро либо тут, либо там неожиданно прошуршит в траве; невдалеке глубоко и радостно вдруг вздохнет лошадь; где-то в глубине леса нежданно-негаданно ухнет своим глухим голосом филин, вспугнув тишину; вторя ему, закричит, заплачет навзрыд сыч, да так, что сожмется все внутри от жуткого страха; или внезапно вскрикнет и затрепещет крылами потревоженная во сне птица.
К утру опустился на землю туман. Густо клубясь, рождая мифические  образы, застилая видимость в пределах вытянутой руки, лег белесым полотном на поляну. Заметно похолодало. Все сидящие у костра, стараясь согреться, поплотнее придвинулись к огню. У Максимки за спиной послышалось чье-то тяжелое дыхание. Все напряглись, а малыш, от страха низко склонив голову, уткнулся носиком в коленки. Сидящий рядом Данила осторожно потянулся к ружью. Неожиданно из тумана вынырнула голова лошади.
– Тьфу ты, нечистая, напугала-то как. Думал, мишка в гости пожаловал.
Данила расслабился, обнял Максимку и Тёмку, что сидели рядом, притянул к себе, согревая. Павлуша поплотнее запахнул на груди телогрейку, лег набок, повернувшись лицом к костру, сжался в комочек.
– Пойду еще принесу дров, – поднялся на ноги Алексей. – А то, неровен час, погаснет костер.
Он шагнул в полосу тумана и исчез за дымной завесой, растворившись в его клубящемся котле. Стало светать. Над ровной линией горизонта вспыхнул ярким светом оранжевый кант восходящего солнца.
Когда Алеша вернулся с охапкой новых веток, туман уже почти рассеялся, оставив после себя на траве и листьях крупные жемчужины росы. Открылись глазу изумрудные просторы пастбища с пасущимися на них лошадьми. Темно-зеленой, почти черной стеной по краю оврага поднялся лес. Воздух наполнился радостным щебетом птиц.
– Пора в обратную дорогу собираться. Заварим чаек, перекусим, да и в путь.
Уставшие после бессонной ночи, но счастливые, возвращались домой той же дорогой. И опять, тесня грудь и сдерживая дыхание, расцветала пышным цветом в душах радость бытия. И опять от восторга у Тёмки на глаза наворачивались слезы, а Данила еле слышно вздыхал, восхищаясь лесной красотой.


День рождения Лидочки

Быстро бежит время, не остановить. В суете дневных забот незамеченными проносятся вереницей дни. Вот отшумела багрянцем Осень. Следом, накрыв пушистым знобким покрывалом по самые крыши дома, пожаловала в гости Зима. Но и ее время, время метелей, беспечных гуляний, свадеб, колядок, подошло к концу. С солнечным теплом, криками журавлей и суетой ласточек заглянула в село Весна. Заглянула робко, вначале нескладно, заливая размякшие дороги и дворы потоками воды, оставляя лужи по колено. Но, собравшись с силами, разогнала тяжелые тучи, дохнула теплом. И набухли почки на деревьях, несмело проглянула, радуя глаз изумрудом, первая зелень. Вспыхнули малиновым светом вишни, следом белым кружевным узором дружно зацвели яблони.
Совсем уж старенькая Василиса, пряча седые волосы под белоснежным платочком, все также трудится не покладая рук. То на птичьем дворе слышен ее голос, то мелькнет под окном, заботливо спеша накормить подрастающего щенка, что пришел на смену почившему Сиропко, то спозаранок на кухне нет-нет, да громыхнет кастрюлькой. Со времен свекрови считают ее родной. Сама не заметила, как проросла душой и в этот дом, и в эту семью. Да только силы уже не те, и память подводит.
На Аннушке теперь лежит полная ответственность и за дом, и за семью, и о Василисе не забывает. Все чаще отводит старушке присмотр за детьми, а сама трудится за двоих. Хозяйство большое. Пригласить бы еще кого в помощь, да времена не те. И так на селе косятся. За спиной иной раз грубо кто-нибудь бросит: «Поповна вон пошла». Сделает вид, что не слышит, улыбнется приветливо. И мужу не пожалуешься. Душа и за него болит. Трудится не покладая рук с утра до вечера, а молва завистливо знай свое: «Кулак, сыто живет».
Еще осенью проводили отца Аннушки в последний путь. Мать надела черный саван, повязала черный платочек. Так и ходит, не снимая. Повзрослевший Федька, да муж Надежды, Петр, заступили на место хозяина. Надежда занята своими заботами. В гости заглядывает только по большим праздникам.
Вот и сегодня с раннего утра в доме суматоха. Надежда пришла помочь. Василиса занята детьми, а молодые женщины на кухне, засучив рукава, делясь сельскими новостями, готовят угощения для гостей. В этот особый день Аннушка принарядилась с утра в яркую широкую юбку, подарок мужа, да в любимую батистовую кофточку с тонким бархатным бантиком под воротничком и широкими манжетами, отороченными такой же бархатной ленточкой. Высоко заколола рыжие волосы, кокетливо убрав за ушко непослушный локон. Крохотной дочурке сегодня исполняется годик. Малютка удивляет всех своим жизнерадостным характером, вся в деда. Чрезмерно подвижная, не успеешь оглянуться, а она уже наперегонки с Тошкой, заливисто смеясь, устремилась на четвереньках в другую комнату, оттуда на кухню или в спальню. Василиса только руками разводит – не догнать. А то надумает играть в прятки, прихватив в попутчики любимого плюшевого медвежонка. Заберется под широкую родительскую кровать, забьется в дальний угол и притихнет, прислушиваясь, как няня, сбившись с ног и божась от испуга, разыскивает ее. Посидит тишком какое-то время, а надоест, дождется, когда Василиса шагнет за порог спаленки и неспешно выползает на коленках из своего укрытия. Вначале из-за низко опущенного покрывала выплывает ее детская, в фланелевых штанишках кругленькая попа, затем, чуть в стороне, покажется плюшевый медвежонок, а следом и сама Лидочка. Встанет на ножки, цепляясь за кровать, прижмет к груди любимую игрушку и бегом вперевалку из спаленки. Рыжие, как у мамы, коротко подстриженные прямые волосики разлетаются на лету.
– Ах ты, проказница! – укоряет, вздохнув облегченно, Василиса. Подхватит ее на руки и в детскую, где мальчишки затеяли игру в войну. Посадит на колени, откроет детскую книжку с яркими картинками, а так как грамоте не обучена, заведет свою сказку. Мальчишки, забыв про игру, пристроятся рядом, слушая рассказ.
Вот и сейчас, пока мама с тетками возятся на кухне, устроилась Лидочка на коленях у Василисы и увлеченно рассматривает яркие картинки в новой детской книжке, слушая очередную историю про Зайку, что отправился разыскивать провизию для своей семьи.
Ближе к обеду постучались в ворота первые гости – Тёмка с отцом и мачехой.
Недолго сельские красавицы позволили Даниле кручиниться в одиночестве. Отличался он от местных мужиков спокойным нравом, да рассудительностью. А одиноких вдовушек в это неспокойное время на селе хоть отбавляй. Большей частью ушли мужья отстаивать новую жизнь, да так и не вернулись. То в одном доме плач – похоронка пришла, то в другом. Вот и вдовеют молодухи, тоскуя по мужскому крепкому плечу, взвалив на себя непосильную ношу, надрываются. А что поделаешь, детей поднимать надо.
Приглянулась Даниле одна. С виду неброская, улыбчивая и рассудительная, как и он. Раз встретил ее у колодца, перебросились парой слов и разошлись. Второй раз, по осени, приметил ее у кузницы, топор принесла точить. Разговорились – поленья собралась колоть, да топор затупился. Решил, недолго думая, помочь. А как наколол, в дом пригласила, обедом накормила. С той поры и запала в душу. Стосковался он по теплу бабьей души, да и Тёмке материнская ласка не помешает. Решился, наконец. Однажды зимним вьюжным вечером, когда за окном поземка пучками снега в окошко бросаться начала, а в трубе будто орган разместили, уселись они с Тёмкой ужинать. Данила, как бы невзначай, у сына и спрашивает: «Тём, как ты думаешь, нужна нам в доме хозяйка?». Тёмка смекнул, что неспроста отец этот разговор затеял, без улыбки, серьезно так, отвечает: «Хорошо бы. А что, есть кто на примете?». «Пока не думал», – смутился Данила.
Спустя несколько дней Тёмка сам затеял этот разговор. Слышно ему было в своей комнатке на чердаке, как отец ночами долго не ложится, бродит по дому, будто ищет чего.
– Па, а как тебе Любава, соседка? Правда, малышей у нее трое. Недавно похоронку получила. Так кричала, так кричала! Сам слышал, как убивалась по покойному.
– Нет, сынок, я бы в дом Алену пригласил, что тремя домами от нас в сторону околицы живет. Одинокая, спокойная, и на руки мастерица.
– Вот и ладно. По мне лучше мамы никого нет, да ее не вернешь уже. А ты сам решай. Дом у нас просторный, места всем хватит.
В середине февраля сыграли скромную свадебку. Пригласили только Поповых, да родных Алены. И зажили тихо и дружно. Отец перестал ночами скрипеть половицами. Успокоился. Тёмке казалось – помолодел. Разгладились морщинки на лбу. Чаще стал улыбаться. Взгляд посветлел. Правда, спустя какое-то время мачеха подурнела. Все чаще на тошноту стала жаловаться, есть почти перестала. Да то дело житейское.
Следом за Тёмкой и его родными вошла в калитку бабушка Лидочки. Быстрыми шагами пересекла двор и поднялась на крыльцо. Переступила порог и поспешила в детскую к внукам.
– Бабуля!!! – внуки повисли у нее на шее.
– Родные мои, а я вам подарочек принесла.
Развернула сверток, а там для мальчишек увесистая коробка с железной дорогой. Тут тебе и рельсы, и паровозик с вагончиками, и шлагбаум с водокачкой, и крохотная будка с оловянным железнодорожником. У Павлуши с Максимкой захватило дух от такого подарка. Тут же принялись налаживать железную дорогу.
– А тебе, моя внученька, – она приняла из рук Василисы свою любимицу, – моя ты красавица! Что я тебе принесла…
Она развернула сверток поменьше. В нем оказался небольшой, из жесткой резины, пупсик. Разукрашен он был в яркие полосатые штанишки и в такую же яркую курточку. На ногах его красовались рыжие тапочки. Нос украшала гроздь крупных веснушек. Огромные голубые глаза смотрели перед собой, не мигая. Лидочка, забыв про своего неразлучного друга, потянулась к новой игрушке.
– Вот и ладно, – произнесла Василиса, положила книжку на стол и отправилась на кухню.
За ней следом туда же пошагал и Тошка, прикорнувший было на коврике подле стула, но потревоженный возней мальчишек.
Так, не спеша, дом стал наполняться родными и друзьями. Неожиданно для всех приехала погостить Дарья со всей своей семьей. Подгадала прямо к празднику. Лидочка, не понимая, что происходит, безмерно купалась в ласке и подарках. Но, устав от чрезмерного внимания к себе, раскапризничалась, плотно покушала и уснула крепким детским сном. Аннушка уложила ее в кроватку в спаленке и плотно прикрыла дверь. А в столовой до глубоких сумерек гости праздновали ее рождение.


Летний полдень

Алексей вместе с сыновьями решили посадить у колодца и вдоль яблоневого сада елочки. Привезли из ближайшего лесочка несколько молоденьких, трогательно корявых, совсем не пышных красавиц. Старательно выкопали для каждого деревца ямку, опустили туда хвойную молодушку и засыпали землей вперемешку с навозом. Полили. Радости у мальчишек не было предела. Сознавая важность момента, каждый чувствовал себя повзрослевшим.
– Главное теперь, чтобы прижились, – закончив работу, подытожил Алеша. – А, чтобы окрепли, необходимо с ними общаться по-доброму, когда поливаешь. Деревце, что малое дитя, любви к себе требует. И чем больше душевного тепла отдашь, тем краше вырастет. А когда вырастет, то и боль успокоит, и глаз порадует.
Мальчишки, слушая отца, согласно кивали головами.
– Пап мы на речку. Жарко.
– Хорошо.
Ребята с криками радости пересекли двор и исчезли за калиткой.
А в беседке Аннушка, покормив и уложив спать Лидочку, принялась за шитье. Рядом у ее ног пристроился щенок. В память о старом псе его тоже назвали Сиропко. Положив ему на мягкий бочок свою откормленную мордочку, сладко вздремнул многоцветный пушистый Тошка.
Сложив лопаты в сарай, Алеша подошел к колодцу, набрал воды в ведро, вымыл руки, умылся и направился к беседке. Поднялся по ступенькам, подошел к жене.
– Как вы тут?
Аннушка подняла на него глаза. Алеша наклонился, коснулся губами ее губ, присел рядом.
– Спит.
– Молодец! Как аппетит?
– О, аппетит у нее отменный!
Алексей, приподнявшись, заглянул в манеж. Вся в тонких кружевах, любовно нашитых мамой на тонкую батистовую рубашечку и чепчик, Лидочка радостно улыбалась кому-то во сне.
– Даже во сне смеется, – Алеша удовлетворенно кивнул головой. – Отдыхайте, а я пойду в дом, жарко здесь.
Он коснулся губами щеки Аннушки, вышел из беседки и пошагал к дому. Войдя в столовую, прошел к креслу, прихватив со стола газету, удобно расположился в нем, поймав себя на мысли, что повторяет отца. В памяти всплыла картинка:
Погожий весенний день. Мать склонилась над пяльцами. Её силуэт четко прорисован солнечным светом. Волосы убраны в высокую прическу. Теплая телогрейка темно-синего цвета облегает ее тонкую фигурку. В руках игла с нежно-голубой ниткой, а на полотне уже радует глаз зеленью высокая, стройная сосна. Две прислужницы старательно намывают окна. Их только что открыли после зимних холодов. Убрали вату, что закладывали на зиму между рамами. Соскоблили узкие листы порыжевшей бумаги, что хранили тепло, закрывая щели, в период зимней стужи, и теперь старательно намыливают мыльным раствором стекла. В столовой знобко. В приоткрытые окна тонкими струйками вливается свежий, пахнущий нераскрывшимися почками терпкий аромат весны. В противоположном конце столовой с газетой в руках уютно устроился отец в любимом кожаном кресле. У ног отца тогда совсем еще маленький он, Алеша, в стеганой телогрейке, вязаных штанишках и валеночках, занят новой игрушкой: деревянным конем с расписной сбруей и настоящей густой гривой. Чутко прислушиваясь к весенним ощущениям: запаху подсыхающей земли, яркому согревающему солнечному свету, душевному покою, царившему в комнате, мальчик старательно вплетает в гриву красавца тонкую ленточку.
«Как быстро бежит время! Еще совсем недавно я крохотным мальчонкой любил играть у ног отдыхающего в кресле, вот так, как я сейчас, отца. Теперь же я в роли хозяина дома, а мои сорванцы помогают мне сажать деревья», – думал Алексей, листая «Ведомости».
Из кухни, наполняя дом волнующими ароматами, потянуло ванилью. «Василиса решила испечь пирог. Интересно, с чем?» Словно подслушав его мысли, в столовую, шаркая тапочками, вошла Василиса. В руках она держала маленькую леечку. Подойдя к окну, принялась поливать цветы, что стояли в горшках на подоконнике.
– С чем сегодня пирог? – Алексей оторвал взгляд от страницы.
– С черникой. Ребята вчера набрали в перелеске.
– Присела бы на минутку, отдохнула.
– Еще успею отдохнуть, не за горами вечность.
– Ну как знаешь, – Алексей вновь принялся просматривать газетные страницы.


ЧАСТЬ ВТОРАЯ


Воспоминания – это не так уж плохо.
Прекрасное странствие в былое…
Там все подчинено нам, это почти рай,
откуда нас не могут изгнать.
                Эльчин Сафарли


На пороге взрослой жизни
 
На широкой лестнице, у входа в институт, стоит молоденькая девушка. Чуть завитые на концах волосы, отливая золотом в лучах полуденного солнца, аккуратно собраны в прическу. Темно-синее шелковое платье, усыпанное крупными черными розами, приятно оттеняет белый цвет кожи. В руках она держит диплом. Твердый переплет небольшой книжечки пахнет типографской краской.
– Моя выпускница, мое золотое солнышко! – ласково приговаривая, спешит к девушке еще не старая женщина.
На вид ей можно дать лет сорок. Но, несмотря на ее моложавость, прическу уже украшает седая прядь, а между бровями заметна глубокая морщинка. Строгость воздушного, мышиного цвета платья подчеркивает белоснежный воротничок.
– Мама, мама, я уже взрослая! Я дипломированный специалист! – молоденькая девушка легко сбегает со ступенек навстречу женщине.
– Да, доченька, ты уже взрослая. Жаль, отец не дожил до этого дня, – женщина прижимает девушку к груди. В голосе слышны слезы.
– Ну, как можно, мама! Сегодня такой радостный день, а ты плачешь!
– Это слезы радости, моя ласточка, – женщина достает из небольшой сумочки, что держит в руках, платочек и прикладывает к глазам. – Ты уже знаешь, где будешь отрабатывать практику?
– Да, мы с тобой едем в Ташкент! Завтра получу направление, а сейчас идем упаковывать вещи. Вечером обязательно поблуждаем по улицам.
– Хорошо, – женщина привычным жестом поправляет непослушную прядку, что высвободилась из прически и легла на лицо, протягивает девушке руку. Они направляются в сторону общежития.


Воспоминания

Несмотря на привычку к скитаниям по чужим углам за свою недолгую жизнь, Лидочка с сожалением прощается с городом. За пять лет оседлой жизни во Львове девушка всем сердцем прикипела к уютному, утопающему в зелени городку. Благодаря ежедневным вечерним гуляньям с мамой по его улицам и переулкам она изучила за эти годы каждый его закуток.
Вот и сегодня, упаковав нехитрый скарб, Лидочка и Анна, как всегда, взявшись за руки, отправились на прогулку. Привычно пересекли площадь и неспешно направились вдоль бульвара.
– Анна! Лида!
Женщины оглянулись. Стремясь догнать их, мужчина лет пятидесяти почти бегом пересек улицу. Легкий ветерок, играя его волосами, создал на макушке маленькую стриженую коронку. На нем была рубашка в мелкую полоску с коротким рукавом, заправленная в легкие брюки. Чуть приспущенная, она искусно скрывала небольшой животик. Приподняв над головой видавший виды портфель из мягкой кожи и слегка размахивая им, мужчина пытался привлечь к себе внимание.
– Мамочка, да это же Владимир Владимирович! Как непривычно видеть его таким, – Лидочка смущенно улыбнулась.
В институте все с большим уважением относились к Владимиру Владимировичу. Всегда серьезный, выдержанный, он всем своим видом и поведением исключал фамильярность. Преподавал Владимир Владимирович русский и литературу. Предметы в институте торговли, казалось, не столь обязательные, но, тем не менее, пропустить его лекцию было делом невозможным. Искусный рассказчик. Его лекции завораживали, волновали, будили в душах сопереживание. В аудитории, где он читал свою лекцию, трудно было найти свободное местечко.
– Лида, Анна, какой значительный сегодня день для вас! Прощаетесь с городом? – Владимир Владимирович, поравнявшись с женщинами, пошел рядом, сопровождая их.
– Да, завтра утром уже в путь, – Анна слегка повернула голову в его сторону, улыбнулась и кивнула.
– Мамочка, я совсем забыла, у меня не все учебники еще сданы в библиотеку. А она скоро закроется. Вы погуляйте пока без меня, а я потом присоединюсь к вам, – Лидочка коснулась губами материнской щеки и поспешила в обратную сторону.
Владимир Владимирович проводил ее благодарным взглядом. Он-то знал, что не сдай Лидочка хоть один учебник, не видать ей диплома.
– Анна, вы уже знаете, что Лидочка получила распределение в Ташкент?
– Да, знаю.
– Значит, эта прогулка последняя?
– Последняя.
– Вот что хочу предложить: я часто бываю в Ташкенте по делам института, мог бы навестить вас там. Скажем, передать весточку из Львова, – он протянул Аннушке листочек в мелкую клеточку, где четким красивым почерком был выведен его адрес. – Как доберетесь до места, напишите мне, где остановились, как вам город. Может, понадобится какая помощь. Пожалуйста, не стесняйтесь, пишите.
Его давно волновала Анна. Еще с той поры, когда она впервые появилась в их институте. Это было пять лет назад. Они столкнулись в коридоре. Анна, растерянно озираясь, пыталась угадать, в какой стороне приемная комиссия. Рядом, крепко держась за ее руку, смущенно улыбалась семнадцатилетняя Лидочка. Тогда еще ему бросилась в глаза седая прядь в волосах этой милой женщины. Он помог зачислить Лидочку на первый курс товароведения и устроиться тут же, при институте, Анне. Благодаря его стараниям, им выделили небольшую комнатку на двоих в общежитии.
Шло время. Лидочка училась старательно. Улыбчивая, смешливая, всегда в кругу подружек. Изредка встречая его в коридорах института, Анна благодарно улыбалась, тепло здоровалась и неизменно проходила мимо.
Вот и сегодня она идет рядом, но здесь ли она сейчас в мыслях? Ему так не хочется расставаться, поэтому он продолжает развивать тему о выпускниках, делясь смешными и интересными историями институтской жизни. Яркое летнее солнце, путаясь в широких листьях каштанов, разлапистыми тенями разукрасило дорожку. Остроконечными свечками держат строй платаны. Теплый ветерок легко играет подолом платья, путаясь в его складках.
«Судя по всему, адрес он подготовил заранее, значит, искал встречи, – Аннушка слегка улыбнулась. – И за эти пять лет он ни разу не покинул институт. К чему эта выдумка?» – пустотой отозвалось в душе.
Воспоминания неизменно переносили Аннушку в незабываемое прошлое. В груди отозвалось болью. Она не слышала его слов. Его рассказ тихим фоном сопровождал ее мысли.

С трескучими морозами и вьюжными метелями пришел в село 1930 год. Как всегда, в одночасье, намело сугробы по самые крыши. Разгулялась зима, засыпая густым снегом всю округу.
Нежданной бедой ворвалась эпидемия. «Скарлатина», – констатировал врач. Сколько бессонных ночей провели они с мужем у постели своих сыновей, пытаясь спасти, но не смогли. Один за другим ушли в небытие их сорванцы. Защитил Аннушку от безумия только страх за дочерей. Лидочке тогда пошел третий годик, а только что родившейся Машеньке не было еще и месяца.
Ближе к весне постучалась в ворота еще одна беда. Поздно ночью взошли на крыльцо трое в полушубках, перетянутых портупеей, с ружьями за плечами.
– Одевайся, быстро! – прозвучало, как гром, над Алексеем. Помнится ей, успел Алеша только накинуть полушубок, нахлобучил шапку, сунул босые ноги в валенки, вышел, окруженный этими тремя за ворота, и растворился в ночной мгле.
Всю ночь не сомкнула глаз. Прислушивалась к каждому шороху. Казалось, вот-вот скрипнет калитка, и зальется в радостном лае Сиропко. Но с надрывными криками ворон пришел блеклый рассвет, а Алексей так и не вернулся. С трудом дождалась, когда займется день, побежала к председателю, разузнать о судьбе мужа. Тот пожал равнодушно плечами: «Увезли в Рязань», и отвернулся. На вопрос: «За что?» отмахнулся: «Кто-то донос написал, будто о власти он отзывался плохо». Возвращалась домой, не замечая ни поземки, ни трескучего мороза. А дома малышки требуют внимания.
Потянулись тоскливые дни ожидания. Руки опустила, покормит детей, да к окошку, что выходит во двор. Так и стоит часами, глядя, как за окном бесчинствует зима. А по ночам злое одиночество пристраивается на Алешиной подушке. Мает, не дает уснуть до утра.
В одну из таких ночей припомнилась свекровь. Как изматывала она себя работой, ожидая мужа, – будто подсказала. «Спасибо», – прошептала Аннушка в ночной сумрак и впервые крепко уснула. С той поры погрузилась целиком в работу по хозяйству. То в хлеву порядок наведет, то конюшней займется, то в доме ни пылинки не оставит.
Незаметно пролетел месяц. Приближался март. На удивление потянуло теплом. Мороз да метели отступили. Все чаще радовали душу погожие деньки. Вот и сегодня выглянуло яркое солнышко. Зажглось разноцветными искорками в белоснежных сугробах. Анна только-только искупала детей. Одела во все чистое. Передала Лидочку Василисе, а сама села в спаленке кормить Машеньку.
Неожиданно послышались тяжелые шаги на крыльце. «Должно быть, Петр», – мелькнула равнодушная мысль. Было слышно, как распахнулась входная дверь, кто-то, недолго повозившись в прихожей, прошел в столовую. Ахнула Василиса. Засмеялась Лидочка. У Анны перехватило дыхание. Тяжелым колоколом затрепетало сердце. Не успела она отнять малютку от груди, только чуть привстала, дверь в спаленку распахнулась, и порог стремительно переступил ее Алешенька. Аннушка чуть не выронила свое дитя. Оторвав от груди ребенка, положила на кровать и кинулась мужу на шею. «Мой долгожданный!» Прижалась всем телом, замерла. Так бы и стояла вечность неразлучно! Родные руки крепко обняли ее и прижали к широкой груди. А на кровати зашлась в крике обиженная Машутка: недокормили и забыли в перине. На помощь ей, по-стариковски шаркая тапочками, уже спешила Василиса, держа за руку Лидочку.
– В баньку? – не замечая и не слыша ничего, тихо выдохнул Алеша.
– В баньку, – эхом отозвалась Аннушка.
Ближе к обеду, оба обновленные, сияющие и счастливые, с еще влажными волосами, переступили порог столовой.
Шли дни. Как всегда, шумно, по-семейному, отпраздновали трехлетие Лидочки.
А в начале апреля, когда весна потоками талого снега вздумала заливать дворы и дороги, вновь появились в селе трое с ружьями. Позвали Алексея к председателю. Вернулся домой Алеша сумрачным. Плечи заметно опустились, будто на них возложили тяжелую ношу.
С той поры замкнулся. Большей частью отмалчивался. Приветливая улыбка покинула лицо. Часто часами проводил время в конюшне, занимаясь лошадьми, а ночами заложит руки за голову и лежит, не смыкая глаз. Тоской исходила Аннушка, глядя на мужа. Боясь потревожить неосторожным словом, заботливо ухаживала, как за больным.
Пришел май. Растопив все сугробы еще в апреле, теплом каждый день радовала весна. Зацвели пышным цветом, невзгодам наперекор, яблони и вишни.
Только в семье Поповых будто ждали чего-то неотвратимого. Алеша все чаще стал посещать родные могилки. Присядет на скамеечку в оградке и, опустив голову, мысленно ведет долгие разговоры.
В начале июня вновь постучались в ворота. Их было много. Аннушка даже считать не стала. Скрутили за спиной мужу руки и увели. На следующий день пришли к ней, даже не дав собрать узелок, грубо выставили за порог с малыми детьми и Василисой. «Конфискация!» – это слово до сих пор звучит в ушах жутким отголоском тех невзгод.
Какое-то время ютилась Аннушка с детьми и Василисой в доме родителей. От пережитого пропало молоко. Быстро угасла Машенька, а следом, не пережив смерть малютки, преставилась и старенькая Василиса. Аннушка будто окаменела от горя. Сутки просидела она, не поднимаясь, над могилками своих детей. Тогда-то и появилась эта седая прядь в волосах.
Боясь за ее здоровье, родные не выдержали, послали на кладбище Надежду. Та подошла, присела рядом, обняла за плечи и промолвила: «Аннушка, там тебя твоя дочурка ждет. Тоскует». Встрепенулась Аннушка и почти бегом кинулась к дому. А на другое утро поднялась спозаранок, еще раз навестила детские могилки, простилась, взяла узелок, приготовленный ей в дорогу родными, Лидочку за руку и отправилась пешком вначале в Рязань, разузнать о муже, а оттуда в Москву. С той поры много воды утекло.
Думает о своем Аннушка под тихое повествование Владимира Владимировича, не замечая, как бежит время. Уже сумерки протянули длинные темные тени. А они все кружат по городу вдвоем. Он плетет рассказ за рассказом, не желая расставаться. Аннушка, под музыку его слов, с тоской вспоминает ласковые руки любимого.


Ташкент

Огромный город с его широкими улицами в центре, где кипит людской водоворот, с шумными, купающимися в изобилии фруктов и овощей базарами и узкими, напоминающими седое средневековье, улочками окраин, с их глухими глинобитными ограждениями дворов, за которыми струятся кристальные родники, цветут, благоухая, фруктовые деревья и невиданной красоты цветы, а маленькие фонтанчики напоминают о рае, где царит покой и безмятежность. Сюда не долетает гул городских улиц, не слышно криков зазывал. Маленькие глинобитные строения дарят благодатную прохладу в знойный день.
В одном из таких крохотных домишек и разместили нового молоденького товароведа, прибывшего на практику по распределению, и ее маму.
Встретила их у ворот старая узбечка, поразив Лидочку пестротой своей одежды. Яркое прямое шелковое платье почти до пят, с длинными рукавами и глубокими разрезами по бокам. Из-под платья выглядывают широкие шаровары из такого же шелка. Черные, как смоль, волосы собраны в тугой пучок сзади и убраны под большой плат. С густым загаром лицо, а на лице, обрамленные длинными ресницами, миндалевидные глаза, напоминающие взгляд восточных красавиц на старинных гравюрах.
– Проходите и располагайтесь, – на ломаном русском с мягким акцентом произнесла она и улыбнулась.
– Как хорошо у вас здесь! Спокойно, – проходя сквозь сад, восхищенно воскликнула Лидочка.
Откинув тяжелый полог, что заменял дверь в дом, вошли внутрь. Их глазам предстала просторная, чисто убранная комната. Две кровати, стол и три стула, полка для книг, да сундук в углу – составляли ее убранство.
– Готовить будете во дворе, под навесом. Идите за мной, я покажу, – с этими словами Фатима, так звали старую узбечку, вышла, по узкой дорожке обогнула глинобитный свой домик и оказалась во дворе, где под навесом, на грубо вытканном старом ковре разместился низкий стол, обложенный маленькими, с таким же ковровым покрытием, подушками. Тут же под навесом, чуть в стороне, расположилась глинобитная маленькая печь.
Впитывая новые впечатления от чужого уклада жизни, восхищаясь красотой маленького садика перед домом, обрамленного густо проросшими кустами роз и жасмина; с очаровательным ангелочком из белого мрамора в центре фонтанчика, окруженного пышно цветущими ярким красным цветом гранатовыми деревьями, Лидочка прошептала: «Мамочка, мы с тобой будем жить в раю!». Аннушка согласно кивнула головой.
Полетели дни за днями. Лидочка, распахнув дверь во взрослую жизнь, с присущей ей решимостью смело принялась познавать свою профессию на практике. Получив от отца и деда такое удивительное качество, как целеустремленность, она, не смущаясь допущенных ошибок, вникала во все тонкости работы. Если в том была необходимость, засиживалась до поздних сумерек над документами. И время вознаградило ее за трудолюбие. Спустя шесть месяцев она уже не только дипломированный специалист, но и старший товаровед. Внешне строгая, с подругами все та же звонкая, легкая, жизнерадостная девчонка. В свободное от работы время в стайке ровесниц гуляет по городу, стремясь познакомиться с ним поближе, а вечерами спешит в клуб. Но как бы ни было хорошо с друзьями, к десяти часам торопится домой, к маме.
Так прошел год.


Нежданный гость

Август – месяц изобилия.
Полдень. Уютный дворик заполнен легким ароматом цветущих роз и терпким запахом жасмина. Еле слышно журчит в саду никогда не смолкающий маленький фонтанчик. Аннушка только что старательно протерла мраморного ангелочка, смахнув опавшие листочки гранатового дерева. Отошла в сторонку, полюбовалась, как играют солнечные лучи на его беломраморной влажной ладошке, и направилась во внутренний дворик готовить обед.
Кто-то громко постучал в калитку. «Наверно, Фатима пришла проведать», – мелькнула мысль. Подошла и, сняв засов, отворила. На залитой полуденным солнцем узкой улочке стоял, улыбаясь, Владимир Владимирович.
– Вы? – растерянно произнесла Анна. – Заходите. Как вы нашли нас?
– С трудом. Через институт.
– Проходите, – она провела его к фонтанчику, в тень гранатовых зарослей и указала рукой на скамейку. Присели.
– Я долго ждал вашего письма, а когда стало ясно, что вы не напишете, решил сам отыскать вас. И вот я тут.
«Зачем?» – равнодушно проползла мысль. Но вслух Анна этого не сказала, промолчала, опустив глаза.
– Анна, мне вас так недостает, вашего голоса, улыбки. Приехал, чтобы сказать вам об этом, – и, чуть помедлив, решительно добавил: – Я хочу, чтобы вы стали моей женой.
Анна подняла на него глаза. Внимательно, чуть с прищуром, посмотрела.
– Не надо было этого делать. Мне неприятно вам это говорить, но вы напрасно проделали весь этот путь. Меня нет, я осталась в прошлом.
– Но прошло уже столько лет! Если за это время ваш муж не объявился, значит, его давно уже нет в живых.
– Я в это не верю.
Анна поднялась. За ней следом встал Владимир Владимирович.
– Тогда, я, пожалуй, пойду, – он медленно направился к выходу.
Вышел за калитку, плотно прикрыв ее за собой. А Аннушка, откинув полог, прошла в домик, присела на стул, сложив на коленях руки, склонила голову и замерла, как это делал ее Алеша. Спохватилась только, когда уставшее от дневных трудов солнце стало медленно клониться к горизонту. «Боже, скоро Лидочка прибежит и, скорее всего, не одна, с подружками, а у меня еще ничего не готово». Аннушка торопливо направилась на задний дворик к плите.
Но сегодня Лидочка не спешила домой. Часы пробили девять, а ее еще нет. Не пришла и в десять. Анна стала волноваться. В половине одиннадцатого Аннушка в тревоге вышла за калитку и стала ждать, как когда-то ждала мужа. Ночные тени сгущались. Узкая улочка неспешно погружалась во тьму. В небе зажглись яркие звезды. «Доченька, – с тоской мысленно звала Анна, – где же ты?» Не выдержав неизвестности, Анна, всматриваясь в конец проулка, начала молиться. Наконец, в сумерках послышались голоса. Подходили двое. Анна прислушалась. Ей показалось, она слышит голос дочери.
– Лида! – громко произнесла она в сумрак надвигающейся ночи.
– Мамочка?
Послышались приближающиеся скорые шаги, и перед Анной предстала дочь. За ее спиной стоял высокий молодой человек. Он улыбнулся и поздоровался. Анна облегченно вздохнула.
– Почему ты стоишь здесь?
– Тебя встречаю.
– Прости, что заставила волноваться. Это Николай, мы только что познакомились в клубе.
– Проходите в дом.
– Нет, нет, – запротестовал молодой человек, – мне пора.
Он попрощался и быстро ушел в ночь, наполняя улочку эхом своих шагов.
Женщины, закрыв калитку на засов, прошли на задний дворик. Дотянувшись до лампочки под пологом, Анна зажгла ее, надела фартук и направилась к плите. Лидочка привычно расположилась за маленьким столиком на ковровых подушках. Откинулась мечтательно.
– Мамочка, как он тебе?
– Приятный молодой человек.
– Я не ожидала, что он пригласит меня на танец. Весь вечер провели вместе. А какой он восхитительный рассказчик! Говорит, будто речка журчит. Не могла наслушаться! Любопытно, навестит меня завтра или нет...
– А тебе хотелось бы?
– Да, он мне очень понравился, – Лидочка звонко рассмеялась и взялась за ложку. – Ух, как я проголодалась!
– Кушай, кушай, – Аннушка поставила перед ней тарелку с пловом.


Будни

Короткая летняя ночь сменилась рассветом. В раскрытое окно дохнуло прохладой.
Аннушка, запахнувшись в стеганый халат, осторожно, чтобы не разбудить дочь, разожгла печь и поставила на плиту чайник.
– Доброе утро, мамуль.
Анна вздрогнула от неожиданности.
– Ты уже встала?
– Ой, мамочка, не спится. Еле дождалась утра. Как ты думаешь, он сегодня придет навестить?
– Поживем, увидим, – Аннушка неспешно стала накрывать стол к завтраку.
Оживляя краски лета, поднималось солнце, согревая озябшие за ночь предметы. Хор птичьих голосов радостно приветствовал наступающий день. В этом многоголосье потерялся нежный шепот струящейся в фонтанчике воды. Как будто издалека донеслось характерное поскрипывание проезжающей по проулку арбы и цокот копыт ослика.
– Мне пора, мамуль. Хочу пройтись пешком до работы. На небе ни облачка. Похоже, сегодня опять на улице пекло.
Лидочка подошла к матери, чмокнула ее в щеку и поспешила к калитке. Аннушка, проводив дочь, опустила засов и направилась к дому, где ждали каждодневные дела и заботы.
В хлопотах незаметно пролетает время. Думы о прошлом стирают память о событиях не столь отдаленных, не оставляя следа. Ее будто нет в настоящем. Продолжая мысленно жить в том, уже давно минувшем, среди милых ее сердцу теней, она просто затерялась во времени. Не уйдя оттуда, не пришла сюда. И кажется, если бы не дочь, взмахнула бы крыльями и растворилась в небытии мироздания.


Первое свидание

Рабочий день подошел к концу. Сослуживцы шумно покинули кабинет. Лидочка, теперь начальник отдела, закрыла папку, не спеша поднялась из-за стола, взяла в руки сумочку и подошла к двери. Оглянулась. Сегодня первый день в роли руководителя. Непривычно и страшно, но, кажется, справилась. Вздохнув облегченно, вышла и, заперев дверь кабинета, подошла к лестнице. Украдкой осмотрелась – никто не видит? Присела на перила, закусив губку, озорно улыбнулась и съехала вниз. Спрыгнув с перил, одернула платье. В этот момент кто-то натужно потянул на себя входную дверь. «Успела!» – промелькнула мысль. Довольная собой, Лидочка, стерев улыбку с лица, деловито направилась к выходу.
– Николай?
В проеме распахнутой двери, в ореоле яркого солнечного света, падающего с улицы, с огромным букетом в руках стоял высокий молодой человек.
– Как ты нашел меня? Как ты узнал, где я работаю? Ты волшебник? – от неожиданности Лидочка растерялась.
– Все очень просто. У нас много общих знакомых. Это тебе, – молодой человек шагнул ей навстречу. Лидочка смущенно потянулась к букету.
– Спасибо, – она опустила лицо в цветы, вдохнула аромат.
– Я купил два билета в кино. Пойдем?
– Пойдем, – она кивнула головой.
– А потом погуляем по городу. Ты не против?
– Нет, только надо будет предупредить маму. Иначе она начнет волноваться.
– Хорошо.
Он протянул ей руку. Так, взявшись за руки, они направились к кинотеатру.
Летнее солнце продолжало безжалостно палить с небес, подогревая и без того раскаленную мостовую. Прозрачное, без единого облачка небо было глубоким и бескрайним. Знойный ветерок то игриво старался приподнять тонкую ткань подола платья, то неистово трепал маленькие рюши на девичьих плечах и ленточку букета.
– Ты знаешь, мам, мне он очень нравится. Скромный, застенчивый, внимательный, – уже глубокой ночью, лежа под тонкой простыней, заложив руки за голову и глядя на призрачное очертание дерева за окном, негромко делилась Лидочка первыми впечатлениями.
– Что ты знаешь о нем? Например, кем он работает? – так же тихо вторила ей Аннушка.
– Он учитель. Преподает в школе математику и физику.
– Он намного старше тебя?
– Нет, на четыре года.
– Завтра опять встретитесь?
– Да, он зайдет за мной после работы.
– Ну, дай Бог, только будь осторожна, не позволяй лишнего.
– Хорошо, мам.
А за распахнутым окном, прислушиваясь к их беседе, бесстрастно клонила ветви старая арча, наполняя комнату непередаваемым ароматом горного леса.


Зарождение мечты

Бежит время, торопится, будто вечность имеет конец.
К концу подходит третий год их жизни в Ташкенте. Много событий произошло за этот срок в жизни Лидочки и ее мамы. Аннушка нашла работу. Теперь они вдвоем, наскоро перекусив, спешат по утрам. Завязались новые знакомства, крепче стали старые. В кругу друзей ярче отмечаются праздники.
За окном ночь. Еще не развеялась дневная жара. Душно. Не до сна. Как повелось, обе делятся друг с другом впечатлениями уходящего дня.
– Мамочка, Николай сегодня познакомил меня с молодой семьей. Замечательные люди. А какой забавный малыш у них! Болтает без умолку. Лопочет что-то свое, не разберешь. Знаешь откуда они? Никогда не угадаешь!
– Интересно, откуда?
– Из Москвы!
– Из Москвы? И что же они делают в Ташкенте?
– Приехали погостить к друзьям. Решили здесь провести отпуск.
– Понятно.
– Но это еще не все.
– Что же?
– Они оба работают в Министерстве торговли. Я рассказала им, что здесь прохожу практику после института. Не за горами дата окончания.
– И что же?
– Разговорились. Они поведали мне, что на востоке нашей страны есть остров. Называется тот остров Сахалин. А знаешь, откуда произошло это название?
– Откуда? – Аннушка с интересом повернула лицо в сторону дочери.
– Удивительная история! Слушай. Там на Востоке есть большая река, что зовется Амур, от маньчжурского «сахалян-улла», в переводе «чёрная река». У устья этой реки и находится тот остров. Благодаря этому соседству назвали его Сахалян анга-ата, что означает «скалы черной реки». Со временем это название переросло в Сахалин. Недалеко от этого острова японские острова, да и сам остров когда-то принадлежал Японии. Сказывают, что в ясную погоду с этого острова можно увидеть те японские острова. А знаешь, как японцы называют этот остров?
– Интересно, как?
– Дай вспомнить, – Лидочка замолчала, пытаясь припомнить название, – вспомнила! Сахалия Карафуто или Кабафуто, что означает «березовый остров». Это название восходит к айнскому «камуй-кара-путо-я-мосир», что означает «земля бога устья».
– Удивительно! Ты права, они действительно интересные люди. Есть что послушать. Они были там?
– Да, говорят, что ездили туда в командировку.
– И чем же тебя заинтересовал этот остров?
– А еще они говорят: на том острове есть замечательный небольшой уютный городок. Он расположен в живописной местности. Знаешь, как его называли японцы?
– Как?
– Томариору, что значит «в заливе», а с айнского языка Томари переводится как «бухта», «пристань» или «гавань».
– Интересно.
– Расположен он в горной приморской долине реки Томаринка. Основан был, якобы, еще в одна тысяча восемьсот семидесятом году.
– Как много ты узнала и об этом острове, и о его городке. Скажи, почему тебя это заинтересовало?
– Дело в том, что там сейчас нуждаются в таких специалистах, как я. И тем, кто отважится туда поехать, дают подъемные. Представляешь, целых три тысячи рублей! Согласись, нам с тобой такие деньги и не снились!
– Да, немалые деньги. Но стоит ли так рисковать? Не лучше ли нам остаться здесь? Все как-то неплохо складывается: у нас с тобой есть работа, у тебя – хороший друг. От добра добра не ищут. Не забивай себе голову ненужными мечтами.
– Мамуль, здесь мы живем на съемной квартире и получаем копейки, а там предлагают свою жилплощадь и такие деньги!
– Утро вечера мудренее, – Аннушка вздохнула. – Не спеши, подумай, взвесь все хорошенько. Как решишь, так и поступим.
– Я люблю тебя, мамуль, спокойной ночи!
– Спокойной ночи, мое солнышко.
А за окном огромный диск седой луны, с трудом пробившись сквозь густые ветви старой арчи, с любопытством прислушивался к их беседе.


Сборы

Загорелась надежда в Лидочке найти свое место в этом огромном мире. И сколько ни старалась Аннушка отговорить дочь, желание поскорее отправиться на Сахалин у Лидочки только крепло день ото дня. Ночами, заложив руки за голову и глядя в окно на косматую старую арчу, мечтала о казавшемся ей сказочным городке.
Поделилась той мечтой и с Николаем. Молодой человек отреагировал неопределенно. Первое время пытался переубедить, а когда понял, что это бесполезно, махнул рукой: «Будь что будет».
Остался позади август. Пришел сентябрь. Жара немного спала. Стало легче дышать. Засобирались москвичи домой, а с ними и Лидочка стала снаряжаться в дальнюю дорогу. Уволилась с работы. Привела в порядок документы. Не торопясь стала собирать чемодан, готовясь к отъезду. Аннушке впервые предстояла разлука с дочерью. Наблюдая за сборами Лидочки, она тосковала. Впервые за долгие годы вернулся страх потери.
– Не печалься, мама. Я буду тебе часто писать, – успокаивала Лидочка мать.
– Дочурка, может мне с тобой поехать? Вдвоем сподручнее, – предлагала та, лелея надежду, что дочь не откажет.
– Нет, мамуль, я остановлюсь в Москве у чужих людей. Сколько там пробуду, пока будут оформлять документы, неизвестно. Если ничего не получится, вернусь, а если получится, как только устроюсь, пришлю вызов, и ты приедешь ко мне.
– Хорошо, – с грустью в голосе уступила Аннушка.


Проводы

Наступил день отъезда. Все собрались на перроне. Подали поезд. Николай помог внести чемодан в купе. Аннушка не спускала глаз с сияющего счастьем лица своей дочурки, крепко держала ее за руку, будто надеялась отдалить разлуку. Пробил второй раз станционный колокол. Лидочка крепко прижалась к матери и прошептала: «Не тоскуй, мамуль, обещаю часто писать». Подала, прощаясь, руку Николаю.
– Пиши, – задержав ее руку в своей, попросил тот.
– Буду, – пообещала Лидочка и тихо добавила: – Пожалуйста, навещай мамочку.
Шагнула на ступеньку вагона, поднялась в тамбур. Оттуда прошла к своему купе и остановилась напротив. Опустила оконную раму и выглянула наружу. Глухо прогудел колокол третий раз. Разорвав пронзительным гудком воздух, откликнулся поезд. Поплыл, ускоряясь в своем движении, перрон в обратном направлении. Высунув руку с платочком из окна, долго махала Лидочка всем, кто остался на перроне. А за окном уже проносились, огражденные глухими заборами, домики пригорода. Постояв еще какое-то время, Лидочка вошла в купе. Присела. Крохотный сынишка ее попутчиков, недолго думая, забрался к ней на колени и протянул любимую книжку с яркими картинками. Будто хотел сказать: «Не грусти, я с тобой».
А Аннушка, вернувшись домой, прошла к фонтанчику и, присев на скамью, задумалась. Впервые она осталась одна. Пролистывая свою жизнь, страницу за страницей, думала о родных и близких, что ушли безвременно из жизни, о Лидочке, о ее стремлении вырваться из дома и окунуться в новую жизнь, полную приключений.
Так сидела она, глядя, как струится вечно живой искрящейся струей, переливаясь с тихим шепотом, вода.
Взошла и повисла над садом огромным стальным диском луна, преобразовав окружающий Аннушку мир в сказку. Нестройным многоголосьем приветствовали ее цикады. В мгновенье ока протянули свои длинные ноги призрачные тени. В гуще благоухающих роз и истекающего нежностью жасмина затаились жуткие страхи. Иллюзорно выросли до небес гранатовые деревья, изображая косматых чудовищ. Аннушка зябко повела плечами. «Дочь выросла. Пора привыкать к одиночеству», – подумала она и, поднявшись, направилась к домику. А над ней и маленьким садиком все еще парили незабываемые образы ушедших из этой жизни родных.


Весточка

Первое письмо пришло от Лидочки спустя неделю. «У меня все хорошо, не волнуйся, – писала она. – Написала прошение и заполнила анкету. Жду ответа. От москвичей в восторге. Замечательные люди! Сплю в детской. Дни напролет, от нечего делать, блуждаю по Москве. Вчера всей семьей ходили в гости. Не скучай. Передавай привет Николаю и девчонкам».
Аннушка прижала письмо к груди. Легко вздохнула. А за окном радостно трепетала листвой старая арча, играя яркой тенью на стене, над Лидочкиной кроватью.
Ближе к вечеру, когда жара угомонилась и солнышко собралось на покой, в калитку постучался Николай.
– Добрый вечер! Вот, пришел навестить вас.
– Замечательно! Проходи, проходи, – Аннушка проводила его к фонтанчику и усадила на любимую скамью.
– Есть какие-нибудь вести от Лидочки?
– Есть, конечно есть, как раз сегодня получила письмо от нее, – Анна протянула ему заветный конвертик. – Давай, я угощу тебя чаем, если ты не спешишь.
– Не откажусь.
Они прошли на задний дворик. Николай расположился на самотканом ковре в куче ковровых подушек. А Аннушка поспешила к плите. До глубоких сумерек вели они беседу, вспоминая маленькие смешные истории, связанные с милой и тому и другому Лидочкой.


К мечте

Незаметно пролетел месяц ожидания. Наконец, пригласили Лидочку в Первый отдел. Вернули документы, выдали направление, билеты и подъемные.
Замирая от страха перед неизвестностью, юная девушка начала упаковывать свои вещи. Провожать ее отправились москвичи всей семьей на собственной машине. Огромный аэропорт встретил их дорожной суетой. Перекрывая гул людских голосов, доносился время от времени из репродукторов строгий девичий голос, оповещая присутствующих о прибытии, отлете или задержке того или иного рейса. В разных направлениях перемещался людской поток. Он, осторожно лавируя между чемоданами и баулами, спешил, направляемый голосом из репродуктора.
– Лидочка, это твой рейс! Нам в тот терминал.
Подхватив чемодан девушки, хозяин семейства направился к месту посадки. За ним гуськом потянулись его жена с сыном на руках и Лидочка. Короткое прощание, и вот уже Лидочка в самолете. Удобное мягкое кресло у иллюминатора. Тихий гул мотора. Время от времени, как на качелях, салон мягко проваливается вниз и тут же взмывает вверх. В животе от этих ощущений все сжимается и еле заметно начинает сосать под ложечкой. А за стеклом проплывают воздушные замки, будто рыхлый лед на вздувшейся реке весной. А на самом дне той реки еле заметны остроконечные верхушки гор, затянутые седым туманом.
– Красноярск! Начинается посадка. Просьба пристегнуть ремни, – пронеслось по салону.
Лидочка разволновалась: «Пересадка. Не потеряться бы!». Самолет резко пошел на снижение, слегка приподняв девушку над креслом. Сделал круг, второй. Неожиданно содрогнулся, коснувшись земли, и помчался по взлетной полосе, теряя скорость. Остановился. Подали трап. Пассажиры засуетились и нетерпеливо стали продвигаться к выходу. За стеклом иллюминатора виднелось здание аэропорта.
Лидочка, стараясь держаться в центре спешащей к аэропорту группы, старательно прислушивалась к коротким отрывкам фраз идущих рядом. Переступив порог здания, группа начала таять. Кто-то тут же попал в объятия встречающих, кто-то поспешил в буфет, кто-то к кассам. Осталось несколько человек. Лидочка стала неторопливо прогуливаться среди оставшихся, надеясь найти попутчиков. «Ой, ой, – металась мысль, – не пропустить бы свой рейс». Неожиданно за спиной прозвучало знакомое слово: «Томари». Лидочка оглянулась. Чуть в стороне двое молодых людей о чем-то оживленно беседовали. Оба статные, высокого роста, подтянутые. Одеты были молодые люди в ветровки и хорошего кроя брюки, чуть прикрывавшие начищенные до блеска туфли. Тот, что стоял к ней спиной, еще раз произнес: «Томари». Лидочка, делая вид, что что-то ищет в сумочке, подошла поближе, прислушалась.
– Мне дали два месяца отпуска и направили в этот маленький городок. Рассказывают, он расположен в живописном местечке.
– Приедешь, сам оценишь. А я получил распределение в Корсаков.
– Простите, я случайно услышала, что вы направляетесь в Томари, – Лидочка тронула молодого человека за рукав.
– Вы тоже?
– Да, возьмите, пожалуйста, меня в попутчики. Я боюсь потеряться, – Лидочка улыбнулась. – Я впервые лечу самолетом и плохо ориентируюсь.
– Возьмем? – лукаво спросил тот, что направлялся в Корсаков.
– Обязательно возьмем.
Молодой человек оценивающе окинул взглядом стройную фигурку девушки, задержав взгляд на высокой груди. Лидочка, заметив это, смутилась.
– Может, пройдем в буфет? Надо бы подкрепиться. Впереди три часа лета, – предложил тот, что следовал в Корсаков.
– Пожалуй ты прав. Да, и до посадки еще далековато.
Молодые люди направились в сторону буфета. Лидочка с тоской посмотрела им вслед.
– А ты что же? – оглянулся ее попутчик.
– Я вас тут подожду. Вы только не забудьте обо мне, – Лидочка зарделась от смущения.
– Еще чего! Идем с нами. Вместе так вместе, а то потеряешься.
Долго упрашивать не пришлось. Тронув сверток с деньгами, что был привязан к животу под одеждой, и убедившись, что он на месте, девушка поспешила за молодыми людьми.
Буфет встретил их оживленной толкотней. Практически все столики оказались заняты. Многие просто беседовали за чашкой чая. С трудом отыскав свободный столик, молодые люди усадили Лидочку сторожить и, вооружившись подносами, направились к стойке. Вскоре все трое с удовольствием уплетали парную рыбу с картофельным пюре, запивая сладким компотом.
– Давайте знакомиться. Меня зовут Евгений, а моего попутчика Максим, а как зовут тебя?
– Лидочка, – выдохнула девушка.
– Лидочка, Ли-ди-я, какое замечательное имя, – протянул Евгений, задержав взгляд на ее лице. Лидочка смущенно потупилась.
– Если я правильно понял, ты не знакома с Томари.
– Правильно понял, – Лидочка, не поднимая глаз, кивнула.
– В гости или работать?
– Работать, а ты?
– Мы по распределению.
– Надолго?
– Предположительно, лет на пять, а там видно будет.
Объявили посадку. Молодые люди поднялись и поспешили к пропускному пункту.
Ребята прошли в ВИП-салон, а Лидочка устроилась в кресле, предназначенном для нее. За стеклом иллюминатора стали сгущаться сумерки. Девушка прикрыла глаза, воссоздавая в памяти образ мамы, сидящей на их любимой скамеечке у фонтана, дорожку, что вела к домику, силуэт старой арчи в окне, стол, обложенный ковровыми подушками под навесом. От этих воспоминаний стало тепло и спокойно.
Кто-то осторожно тронул ее за плечо. Лидочка открыла глаза. Над ней, чуть склонившись, стоял Евгений.
– У нас совершенно пустой салон, – сказал он тихо, – идем к нам.
– Нет, неудобно. Я лучше останусь здесь.
– Мы договорились со стюардессой. Не волнуйся, неприятностей не будет. Иди за мной, а то можем потеряться.
«Можем потеряться» сыграло решающую роль. Лидочка подхватила сумочку и решительно пошла за Евгением.
ВИП-салон, не считая Максима, действительно оказался пустым. Евгений пропустил к иллюминатору Лидочку, сам устроился рядом. Максим сел напротив. За разговорами незаметно пролетело время.
– Самолет прибыл в Южно-Сахалинск. Начинается посадка. Просьба всем пристегнуть ремни, – раздался голос из микрофона. Слегка покачиваясь, то набирая высоту, то тут же резко падая вниз, медленно описывая большие круги, устремился самолет к земле. Молодые люди притихли, прислушиваясь к ощущениям. Вот и земля. Самолет замер. Смолкло мерное урчание мотора. Подали трап.
Ступив на его площадку, Лидочка зябко повела плечами. Сахалин встретил ее пронизывающими порывами ветра и мелким дождем. В лицо пахнуло лесной свежестью. Смутно, насколько можно было различить в ночи, вдали чернели горбатые сопки.
Получив багаж, молодые люди отправились разыскивать машину.
– Вам куда, – равнодушно произнес водитель желтого автомобиля с надписью «Такси» заученную фразу.
– На железнодорожный вокзал.
Евгений распахнул заднюю дверцу, помог Лидочке устроиться поудобнее и сел рядом. Максим расположился впереди. Машина тронулась с места, пересекла парковочную площадку и нырнула в темный проулок. Водитель выключил неяркую лампочку, и салон погрузился во тьму. Лидочка припала к стеклу дверцы, пытаясь разглядеть проплывающие мимо небольшие домики пригорода, с их огородами и подсобным хозяйством. Подпрыгивая на ухабах расхлябанной дороги, машина мчалась вперед. Незаметно маленькие домики сменили двухэтажные дома с детскими площадками во дворах и здания с огромными стеклянными витринами магазинов. Дорога стала ровнее, исчезли ухабы. Машина пересекла развилку и выехала на площадь. В глаза бросилось здание, на фасаде которого красовалась огромная надпись «Гостиница».
– Кажется, мы подъезжаем, – негромко промолвил Евгений, указав рукой в лобовое стекло автомобиля. Лидочка, чуть наклонив голову, стала всматриваться. Действительно, за густо растущими деревьями, что окаймляли площадь, виднелось длинное одноэтажное строение с ярко подсвеченной надписью: «Железнодорожный вокзал».
– Приехали, – все так же флегматично проронил водитель.
– Выходим, – в тон ему отозвался Максим.
Ребята расплатились и вышли из такси. Подхватив чемоданы, направились к зданию вокзала. А там, несмотря на поздний час, кипела жизнь. Среди чемоданов, дорожных сумок и огромных хрустящих пакетов, под пристальным присмотром взрослых играли чумазые дети, суматошно суетились старушки, с утомленными лицами дожидалась своей очереди к кассам молодежь. Зал был наполнен затхлым запахом паровозной гари. Лидочка растерянно огляделась. Среди этого гама и вокзальной суеты выделялись только две статные фигуры ее попутчиков. Оба высокие, подтянутые, спокойные. Они притягивали к себе взгляды окружающих.
Послышался пронзительный гудок и всё заглушающий стук колес приближающегося поезда. Двери на перрон распахнулись, впустив клубы паровозного дыма. Зал ожидания вскипел. Суетливо похватав свои чемоданы, присутствующие, толкая друг друга, ругаясь и крича, ринулись к вагонам. Вновь ночную мглу взбудоражил пронзительный свист и стук колес, на этот раз удаляющегося поезда. Зал опустел и притих. Молодые люди облегченно вздохнули и присели на скамью.
– Надо познакомиться с расписанием, – Евгений поднялся и направился к огромной доске объявлений.
– Пойду и я взгляну, – Максим последовал за Евгением.
Лидочка осталась сидеть, предоставив хлопоты попутчикам. Ей уже не хотелось никуда спешить. Сказывалась усталость. Долгий перелет, волнение. От увиденного закрались сомнения. Где-то в душе промелькнуло разочарование. Стало клонить в сон. Веки отяжелели, и незаметно для себя девушка уснула. Проснулась от того, что кто-то коснулся ее головы. Открыла глаза. Перед ней на корточках сидел Евгений. Смотрел на нее и улыбался.
– Просыпайся. Скоро продолжим наше путешествие.
– А где Максим?
– Он уже уехал.
Лидочка обвела взглядом зал. Полупустой, он был заполнен тихим гулом людских голосов. Девушка широко улыбнулась. В душе воцарился покой. Судьба подарила ей доброго, заботливого, надежного друга.
– Ой, мы забыли про билеты, – вдруг спохватилась она.
– Не волнуйся, билеты уже у меня в кармане.
– Какой же ты умница! – Лидочка потянулась к Евгению и чмокнула его в щеку.
Шалость девушки смутила юношу. На скулах выступил еле заметный румянец. Евгений поднялся, расправил плечи. В этот момент громкий пронзительный гудок и ритмичный стук колес оповестили ожидающих о прибытии поезда. Лидочка потянулась к ручке своего чемодана.
– Я возьму его. Держи билеты, – Евгений предупреждающим жестом отвел ее руку и протянул два маленьких прямоугольника из красного картона. Лидочка крепко зажала их в кулаке. Молодые люди поспешили на перрон. Пыхтя и извергая клубы густого пара, огромный паровоз натужно тянул за собой ярко-зеленые вагоны.
– Где здесь плацкарт? – подойдя к вагону, спросил юноша у распахнувшей двери в тамбур проводницы.
– Здесь, – ответила та и легко спустилась с высоких ступенек. – Ваши билеты?
Лидочка протянула к ней руку, разжала кулак. Проводница внимательно посмотрела картонные прямоугольники и кивнула головой.
– Проходите, ваша дверь вторая по ходу.
Первой в тамбур поднялась Лидочка. Евгений последовал за ней. Дойдя до своей двери, девушка потянула ее в сторону. Затхлый запах пропитанного паровозным дымом купе ударил в нос. У девушки перехватило дыхание. Стало подташнивать. Евгений внес чемоданы и поспешил к окну. Опустил раму. Свежий воздух упругой волной наполнил маленькое помещение. Лидочка вздохнула полной грудью.
Не успели они разместиться, как раздался пронзительный гудок, вагон резко дернулся и медленно пополз, набирая скорость под ритмичный перестук колес.
– Чай? – в купе заглянула знакомая проводница. Она держала в руках поднос с наполненными янтарной жидкостью стаканами в подстаканниках. Легкий их звон сопровождал каждое ее движение. Евгений вопросительно взглянул на Лидочку. Та отрицательно качнула головой.
– Нет, спасибо, – обернулся он к проводнице.
– Сейчас принесу постель.
Прошло минут пятнадцать, прежде чем та вновь появилась на пороге. Положила на край нижней полки два пакета с постельным бельем и, выходя, оглянулась:
– Вам еще что-нибудь нужно?
– Пожалуйста, разбудите нас, когда будем подъезжать к Томари.
– Хорошо, – кивнула проводница и прошла к следующему купе.
– Устраивайся поудобнее, нам предстоит дальняя дорога, – Евгений приподнял нижнюю полку и достал свернутые рулоном матрасы.
– Как долго?
– Почти семь часов.
– Боже!
– Что поделаешь. Я, пожалуй, вздремну немного. Только надо переодеться.
– Да, конечно. Пока ты переодеваешься, я постелю тебе постель.
Лидочка расправила простынь, завернув края под матрас, засунула подушку в наволочку, слегка взбив ее, спрятала легкое, не первой свежести, одеяло в пододеяльник.
– Все. Готово. Можешь ложиться.
– Спасибо.
Лидочка обернулась. Юноша, пока она стелила постель, успел переодеться в темно-синий спортивный костюм. «Он неотразим!» – отметила про себя девушка. Евгений прилег, закрыл глаза и тут же погрузился в сон, а Лидочка, застелив свою постель, присела к окну и, положив руки на маленький столик, с любопытством стала наблюдать, как за окном разгорается день.
Миновали последние жилые домики с их обширными огородами, обнесенными покосившимися заборами. Мимо проносились, спеша куда-то в обратном направлении, белоствольные березки, разлапистые ели, разросшиеся привольно кусты черники, небольшие полянки, заросшие клевером. На них среди яркой зелени красными пятнышками радовали глаз огоньки. Взошло солнышко, отражаясь яркими брызгами на влажной широкой поверхности листьев лопуха. От сопричастности к этой непритязательной красоте в душе девушки пробудилось ощущение безграничного счастья. Хотелось смеяться, кружиться, обнять весь мир. Глядя в окно, она радостно улыбалась.
Показалась страна гор. Паровоз, неимоверно дымя, тащил вагоны между сопками. Теперь березки, ели, небольшие полянки и огромные лопухи, как бы пытаясь спастись от его колес, взбирались по пологому откосу возвышенности, рассыпаясь в разные стороны. Чем быстрее стучали колеса, тем стремительнее вырастала за окном возвышенность. В купе посветлело. Загорелась лампочка под потолком. «Странно, – удивилась Лидочка, – на улице солнышко, а они свет зажгли». Не успела она осознать это, как за окном воцарился мрак. В открытое окно дохнуло едким паровозным дымом. Стук колес громогласным раскатом оглушил ее. Девушка поспешила поднять раму и оглянулась. Евгений продолжал безмятежно спать, уткнувшись в подушку. Лидочка успокоилась, села и стала рассматривать свое отражение в оконном стекле. Вскоре по ту сторону окна тьма начала редеть. Все четче проступала за окном скальная поверхность, и вновь яркий свет солнечного дня ворвался в их купе, на мгновенье ослепив девушку. Лидочка привстала, опустила раму и, овеваемая теплым ветерком, принялась вновь любоваться меняющимися красочными картинами.
Миновали еще ряд туннелей. Теперь паровоз тащил вагоны по краю скального откоса. Внизу плескалась, пенясь и облизывая гористые уступы, морская волна. Казалось, гонимая непреодолимым желанием взобраться на откос, она, шурша, отползала от обрыва, обнажая берег, и, набравшись сил, бросалась вперед на камни, взбивая пену.
Лидочка никогда еще так близко не видела море. Затаив дыхание, она, как завороженная, всматривалась в бескрайность изумрудной поверхности.
День был в самом разгаре, когда вновь в купе заглянула проводница.
– Через полчаса будет Томари. Поезд будет стоять семь минут, – сообщила она и скрылась за дверью купе.
– Женя, просыпайся, мы подъезжаем, – Лидочка потормошила юношу за плечо.
– Что? – спросонок сиплым голосом спросил он, не открывая глаз.
– Вставай, скоро Томари, – Лидочка легонько погладила его по спине.
Евгений открыл глаза.
– Пора?
– Да.
Юноша резко поднялся и прошел к двери, пошатываясь спросонок, пятерней приглаживая взъерошенные волосы. Пока Лидочка складывала постельное белье, он переоделся.


Город мечты

Город их встретил ярким солнечным днем. Маленький перрон был пуст. Лидочка огляделась вокруг.
– Первое, что нам нужно: найти гостиницу, – деловито заметил Евгений.
– Давай заглянем в зал ожидания. Там наверняка кто-то есть.
– Ты права.
Они направились к небольшому одноэтажному каменному зданию, на карнизе которого большими буквами было выведено «Томари». Неожиданно входные двери здания распахнулись, и на перрон вышла молодая девушка. Приветливо улыбнувшись, она поспешила им навстречу.
– Лидия Попова? – поравнявшись с ними, спросила она, обращаясь к Лидочке.
– Да, это я, – Лидочка с удивлением взглянула на девушку.
– Я пришла встретить вас, чтобы проводить на вашу квартиру.
– На мою квартиру?
– Да, вам, как молодому специалисту, выделили жилую площадь, – девушка, улыбаясь, кивнула головой, – и моя задача проводить вас туда.
– Так идемте же скорее, – все еще не веря в услышанное, с сомнением произнесла Лидочка. – Женя, вы с нами?
– Хорошо, я провожу вас, а потом – в гостиницу.
Они обогнули здание вокзала и ступили на прямую, уходящую чуть влево, довольно широкую улицу, что заканчивалась перекрестком. Пройдя ее, свернули налево и вышли на такую же не менее длинную, дошли до площади, в центре которой возвышалась трибуна. Пересекли ее и оказались в проулке, что вел к реке.
– Вот это ваш дом, – девушка указала на двухэтажное деревянное строение, расположенное в конце этого проулка, почти на берегу, – ваша квартира на втором этаже. Лидочка в изумлении покачала головой.
– Вот ключи. Сегодня отдыхайте, а завтра утром я зайду за вами и провожу в Рыбкооп.
Девушка достала из кармана ключи, передала их Лидочке и, попрощавшись, ушла. Лидочка и Евгений вошли в сумрак довольно просторных сеней. Осмотрелись. Слева виднелась обитая дерматином дверь. За дверью были слышны голоса. Запах наваристого борща кружил голову. Поднялись по крутой лестнице на второй этаж. Лидочка вставила ключ в замочную скважину, отперла дверь и переступила порог. Просторная комната была заполнена солнечным светом. «Предположительно, гостиная», – подумала девушка. Два огромных окна слева и маленькая кухонька справа, а впереди дверь в спальню, небольшую комнату с одним окном, выходившим на речной изгиб.
Из мебели в квартире находились только стол и два стула, что стояли в гостиной, и кровать в спальне.
– У нас с мамой никогда не было своего дома. Мы всю мою сознательную жизнь скитались по чужим углам, сколько я себя помню, а тут такой простор! Представляю, как она будет рада, – Лидочка всплеснула руками.
– А теперь пойдем разыщем гостиницу.
– Пошли.
Ребята оставили в доме свои чемоданы и отправились знакомиться с городом. Дойдя до перекрестка, они осмотрелись.
– Нам надо пройти в сторону центра города. Там, как правило, сосредоточены и рестораны, и магазины, и кинотеатры.
– Вот только где он, этот центр? – Лидочка растерянно развела руками.
Перед ними справа лежала длинная прямая улица, уходящая вдаль с одной стороны и заканчивающаяся проулком с другой. Лидочка и Евгений, поразмыслив, направились вдоль этой улицы. Дойдя до перекрестка, остановились и осмотрелись.
– Посмотри, там вдалеке, мне кажется, то здание похоже на кинотеатр. За мной, – Евгений призывно махнул рукой.
Ребята перешли дорогу и быстрым шагом направились к строению, на которое указал Евгений. И не ошиблись. Первое, что им попалось на пути, был ресторан. Довольно просторный зал с огромными окнами заполняли расположенные в шахматном порядке столы. У стены небольшая барная стойка. Чуть левее створчатая дверь на кухню. Негромко играет музыка. Ребята вошли и сели за столик. К ним тут же подошел официант и предложил меню. Спустя какое-то время подошел вновь.
– Что будете заказывать?
Плотно покушав, ребята отправились дальше. Долго блуждали по городу, пока не вышли к морю.
– Море! – Лидочка скинула туфли и вошла в воду.
Легкая волна ласково омывала ей ноги, присыпая песком по щиколотки. Евгений последовал ее примеру. Так, держа обувь в руках, они шагали вдоль побережья, оживленно беседуя, а морская волна старательно закапывала неглубокие отпечатки их следов в песок.
Оставив позади город, что тянулся вдоль берега по левую руку, молодые люди поднялись по насыпи, перешли железнодорожный путь, обогнули небольшое болотце, заросшее камышом, пересекли внушительных размеров поляну с кустами черники и дикой малины и стали подниматься по пологому склону сопки к ее вершине. Теплый ветерок ворошил им волосы, ласково обвевая лица, нежарко пригревало солнышко. Дойдя до вершины, осмотрелись. Сопки, сопки, сопки, поросшие лесом и от этого казавшиеся бархатными. Вдалеке виднелась темно-синяя полоска морской глади. А у их ног, как на ладони, раскинулся небольшой городок, залитый яркими солнечными лучами. Прямые, четкие улицы, обозначенные каменными домиками. В центре ярко-зеленым пятном выделялся небольшой парк с белоснежной беседкой и двумя каменными львами-сторожами при входе. Слева, за белокаменным красивым мостом, перекинутым через реку, виднелся пирс, далеко уходящий в море. Справа, тесно прижавшись к речному берегу, возвышались серые трубы комбината. Долина, где расположился городок, была с трех сторон окружена сопками. Подножьем городок выходил к морю.
– Давай поищем мой дом.
– Смотри, вон там, впереди, левее от производственных труб, у реки.
– Да, вижу.
– Может, присядем.
Ребята чуть спустились по склону и сели на траву.
– Женечка, этот городок будет моим! Он такой красивый и уютный. Я хочу здесь жить!
Евгений обнял Лидочку за плечи и улыбнулся:
– Поживем, увидим.
До вечерних сумерек сидели они так, наблюдая за неспешной жизнью городка и любуясь красотой окружающего их мира.


Знакомство

Следующее утро встретило Лидочку дождем и прохладой.
Не успела девушка привести себя в порядок, прозвучали быстрые шаги по лестнице, и в дверь постучалась вчерашняя незнакомка.
– Перекусим в столовой. Она находится у здания Рыбкоопа. Там неплохо готовят. А потом я представлю вас руководству, – щебетала она без остановки.
Девушки, спрятавшись от дождя под зонтами, пустились в путь.
Двухэтажное деревянное здание Рыбкоопа, с крутой лестницей внутри, ведущей на второй этаж к просторным кабинетам, расположилось на небольшой зеленой улочке и было окружено со всех сторон магазинами. Напротив, через дорогу, смотрела огромными окнами на фасад его центрального входа столовая.
Перекусив, девушки поднялись по скрипучей лестнице на второй этаж и вошли в кабинет с табличкой «Секретарь». Напротив виднелась еще одна дверь с надписью «Председатель». Лариса, так звали щебетунью, постучалась в эту дверь и вошла. Почти тут же вышла и предложила жестом Лидочке войти. Лида смущенно переступила порог кабинета, плотно прикрыв за собой дверь.
Посреди комнаты стоял длинный стол в кругу многочисленных стульев. На нем, кроме хрустального подноса с графином и стаканами, не было больше ничего. Поперек стоял еще один, не столь большой, поверхность которого была заполнена письменными принадлежностями, папками и стопкой чистой бумаги. Рядом глубокое кожаное кресло. Над креслом, в оконном проеме, висел портрет вождя. Напротив двери, вдоль стены, открытый стеллаж с книгами по руководству. На противоположной стене, в деревянных рамочках грамоты и сертификаты качества. В кресле, за столом восседал средних лет мужчина. Одет он был в пуловер серого цвета. Из прорези горловины выглядывал накрахмаленный воротничок белоснежной рубашки. Большая голова была увенчана шапкой коротко стриженых густых каштановых волос. На приятном лице выделялись крупные губы. Большие глаза смотрели открыто и тепло.
– Добрый день, Лидия Алексеевна, присаживайтесь, – председатель дружелюбно улыбнулся и пригласил Лидочку к длинному столу. – Я рад видеть вас. Как долетели?
– Спасибо, хорошо, – испытывая смущение вперемешку со страхом, проговорила девушка.
– Как вам ваша квартира?
– Я довольна. Хочу вызвать сюда маму.
– Замечательно! Вы писали в анкете, что у вас есть практика по товароведению?
– Да, после института я работала три года в Ташкенте, в торговом отделе.
– Хорошо. Пойдемте, я покажу вам ваше рабочее место. Коллектив у нас молодой, дружный. Надеюсь, мы сработаемся.
Он поднялся из-за стола. «Немного грузный», – отметила про себя Лидочка. Они вышли из кабинета, миновали комнату секретаря и прошли в другой конец коридора. Председатель остановился перед дверью с табличкой «Торговый отдел». Распахнул ее. Просторную светлую комнату заполняли четыре стола с грудой папок. Вдоль стен стояли шкафы с такими же папками из мягкого картона, перетянутые веревками. За столами, склонившись над документами, сидели три молоденькие девушки. Примерно того же возраста, что и Лидочка.
– Это будет ваш стол, – председатель подвел Лидочку к столу у окна и обернулся к присутствующим. – Познакомьтесь, наш новый сотрудник, Лидия Алексеевна. Прошу любить и жаловать.
Девушки подняли головы, заулыбались. Познакомив Лидочку с каждой поименно, председатель вышел, оставив шлейф приятного аромата.


Прощание

Закончился рабочий день. Девушки стайкой поспешили к выходу. Выйдя на улицу, Лидочка простилась со своими новыми подругами, спасаясь от дождя, раскрыла зонтик и не спеша направилась домой по уже знакомой дороге.
Открыла входную дверь. Вошла в сени. У соседей слышны были приглушенные голоса. Девушка поднялась по лестнице и вошла в свою квартиру. Ее окутала тишина. Было слышно, как за стеклом мерно стучит дождь по карнизу. Лидочка прошла в спальню. Подошла к окну, остановилась и стала наблюдать, как разгулявшийся дождик пузырями бороздит поверхность мерно текущей полноводной реки. Послышались быстрые уверенные шаги. Кто-то взбежал по лестнице. Лидочка прислушалась. Раздался негромкий стук в дверь. Девушка поспешила открыть. Порог переступил Евгений.
– Женя? Я так рада тебе! Проходи.
Прислонив к косяку свой большой черный зонт, Евгений прошел к столу и сел.
– Какие новости? Как тебя встретили на работе? Ты довольна?
– Ой, Женечка, мне повезло! – Лидочка села напротив. – Коллектив молодой. Девчонки все моего возраста. Какие новости у тебя?
– Не очень хорошие. Меня перевели в Невельск. Теперь я долго тебя не увижу. Ты уже знаешь свой адрес? Напиши. А я пришлю свой, как только узнаю.
– Мне будет грустно без тебя, – произнесла Лидочка, опустив глаза. – Я остаюсь совсем одна.
Сейчас ей казалось, что нет никого на этом свете ближе этого молодого человека.
– Не грусти, – Евгений протянул руку и накрыл своей широкой ладонью ее ладошку. – Как только смогу вырваться, я обязательно приеду навестить.
– Когда ты уезжаешь?
– Глубокой ночью. У меня уже билет на руках. Не хочешь немного погулять по городу?
– В дождь?
– Ну и что?
– Пошли.
Лидочка накинула кофточку, взяла в руки зонтик, заперла дверь, и они, спрятавшись под Жениным зонтом, отправились блуждать по промокшему городу. А дождь, вызвавшись сопровождать их, продолжал ритмично колотить по мостовым, домам, заборам, по дороге, растворяясь разводами в лужах.
Поздние сумерки окутали улицы. Зажглись фонари. Город будто опустел. Только шорох шагов да мерное постукивание падающей с небес воды.
Проводив до дома Лидочку, Евгений вернулся в гостиницу. Сложил в чемодан вещи. Лег на кровать. Заложив руки за голову, прикрыл глаза. Память не отпускала образ девушки. Ее заразительный смех, голос, лукавый взгляд – все живо отзывалось в нем. Пересматривая мысленно каждый миг их общения и прислушиваясь к себе, вдруг осознал, что Лидочка для него значит больше, чем случайная попутчица. «Пять лет – это так много!» – с тоской подумал он.
А в тишине комнаты громогласно отстукивал секунды маленький дорожный будильник.
Лидочка, простившись с Евгением, поднялась по скрипучей лестнице в свою квартиру. Достала конверт, чернильницу, ручку, чистый лист бумаги и села писать письмо. Описывая в подробностях весь путь от Москвы до Томари, рассказывала маме о встрече с Евгением и его другом, Максимом, о том, как приняли ее на работе. Описала квартиру, что выделил ей Рыбкооп, о том, какой прекрасный вид из окна их спальни на местную речку. Поделилась своими ощущениями, поведав о своей прогулке по окрестным сопкам и берегу моря. В заключение пообещала, что как только получит отпуск, тут же заберет маму к себе.


Будни

Начались рабочие будни. Выручал опыт, полученный в Ташкенте. В благодарность за теплый прием Лидочка очень старалась. Бралась за любую работу, понимая, что только трудолюбие поможет ей стать успешной. Никогда не отказывалась принять пришедшие в выходной или праздничный день либо в ночное время грузы, если кто-то из подруг просил подменить. Безотказно участвовала в ревизиях складов.
К новогодним праздникам, подводя итоги, ее усидчивость и работоспособность отметили повышением по службе и премией. Так незаметно пролетел год, следом ушел второй. Канула в Лету память о первых днях ее пребывания. Она давно уже стала считаться своей в этом огромном рабочем коллективе.
Каждую пятницу, вернувшись с работы домой, Лидочка садилась писать письмо маме. Делилась думами, описывая все, что произошло за минувшую неделю. А получив заработную плату, спешила в магазин, стараясь создать в квартире уют к ее приезду.


Ночной вызов

Зимний воскресный вечер. За окном бушует разгулявшаяся метель. Бьет порывами неистового ветра в оконные стекла. Еле слышно дребезжат те под его напором. В Лидочкиной квартирке тепло. Уютно потрескивают дрова в печи. Сидя за столом на кухне, девушка пытается читать. Но мысли далеко. На душе тревога. Давно нет писем от Жени. Что-то мамочка молчит, и Николай не пишет.
Неожиданно натужно открылась и хлопнула внизу входная дверь. Кто-то, потоптавшись, стряхнул с обуви снег и, тяжело ступая, стал подниматься по лестнице. Придавленные тяжелыми шагами ступеньки особенно громко поскрипывали. Послышался стук в дверь. Лидочка, тая надежду, что это Женя, подбежала и распахнула ее. Удивлению не было предела. Порог переступил председатель.
– Николай Николаевич? Что-то случилось? Присаживайтесь.
Председатель, как был, в валенках, оставляя на полу влажные следы, прошел к столу. Сел.
– Да, с материка пришел вагон с товаром. Сообщили, что сорваны пломбы. Очевидно, хищение. Кому-то надо принять груз.
– Хорошо, я сейчас, – Лидочка скрылась в спальне. Натянув теплый свитер, шаровары с начесом, сунув руки в рукава шубы и натянув шапку-ушанку по самые брови, Лидочка сняла с печки теплые валенки.
– Я готова.
Они вышли на улицу. Метель тут же, с разбегу дохнув холодом, швырнула ей в лицо пригоршню колючих снежинок, рванула за подол шубы и с напором ударила в грудь, пытаясь сбить с ног. Лидочка, задыхаясь, цепко ухватилась за рукав председателя, шагнула вперед. Так, прижавшись друг к другу, плечо к плечу, низко склонив головы и спрятав лица от разъярённого ветра, дыша в воротники и увязая в сугробах, шагали они по направлению к железной дороге. А вокруг, взвивая снежную простынь и застилая им путь, неистово бесилась разъяренная не на шутку метель, на пару со штормовым ветром.
Ближе к утру, когда Лидочка закончила работу, метель угомонилась, укутав городок пушистыми девственными сугробами, отражавшими искорками свет уличных фонарей.
Николай Николаевич вызвался проводить девушку. Шли обратно, еще в сумерках, пугая тишину спящих улиц приглушенным хрустом своих шагов.
– Сегодня отсыпайся, а завтра подсчитаем убытки. Я тоже чертовски устал. Пойду отдохну.
Он повернулся и пошагал в сторону площади, растворяясь в сумерках. Лидочка, взявшись за ручку входной двери, оглянулась и посмотрела ему вслед. Огромная фигура в длинном зимнем пальто и высоких валенках четко выделялась на фоне белоснежных сугробов.
За годы работы в Рыбкоопе она успела привязаться душой к этому добродушному, спокойному, внимательному человеку. Ее, хохотушку и проказницу, восхищало его удивительное свойство преображаться в дни праздничных застолий в непосредственного шалуна, фантазера и тамаду, заражая своим весельем даже самых заядлых пессимистов. В душе девушки зародилось и крепло день ото дня к нему двойственное чувство. Она, не знавшая с детства отцовского присутствия, с малых лет остро ощущавшая свою незащищенность, нашла в нем и отца, и друга. А его необъяснимая привязанность к ней только укрепляла это чувство.


Морская прогулка

Пришла весна. С первым теплом полноводная речка Томаринка быстро избавилась от сковывавшего ее ледяного панциря, смыв его в море. Оглашая окрест звонким щебетанием, радостно купались в лужах воробьи. Терпкий аромат созревающих почек и оттаявшей хвои дурманил и кружил головы горожанам. Неторопливо подсыхала земля, впитывая влагу растаявших сугробов. Кое-где стала пробиваться на свет первая робкая травка. Все длиннее становился день.
Лидочка, радуясь теплу, в воскресные дни уходила к морю или подолгу блуждала в одиночестве по лесу.
В один из таких выходных, проснувшись спозаранку, она, перекусив, как всегда собралась на прогулку. В окно заглянуло яркое солнышко. На небе ни тучки. «А почему бы не пройтись до пирса? – подумала Лидочка. – Я в той стороне еще не была». Она натянула теплый свитер, накинула пальто, сунула ноги в резиновые сапоги, повязала на голову косынку и вышла на улицу. День обещал быть теплым. С моря тянул легкий прохладный ветерок, неся с собой запах морской волны. Вдохнув с упоением этот аромат, девушка, сунув руки в карманы пальто, направилась в сторону белокаменного моста. Остановилась на мосту, облокотилась на перила и стала наблюдать, как вдалеке упругим рукавом Томаринка вливает свои воды в морское пространство.
– Лида, доброе утро! – Лидочка обернулась.
– Николай Николаевич! Доброе. Вы куда в такую рань?
– Да вот решил порыбачить. А тебе почему не спится?
– Гуляю.
– Не хочешь прогуляться по морю?
– Замечательно! Не откажусь.
– Тогда пойдем со мной, – Николай Николаевич, призывно мотнув головой, пошагал в сторону пирса. Лидочка устремилась за ним.
Подошли к причалу. В глаза бросилась большая моторная лодка. Привязанная к чугунному столбику, похожему на низкорослую «Т», она чуть покачивалась на воде. Аккуратно ступив на дно лодки, Николай Николаевич помог Лидочке устроиться поудобнее. Сам встал к рулю. Включил зажигание. Тихо содрогаясь и урча, лодка начала отдаляться от причала, потом развернулась, набирая скорость и взбивая за собой в пену морскую гладь, помчалась к удаляющемуся горизонту. Холодный встречный ветер резко приподнял и скинул с головы Лидочки косынку. Попытался забраться между пуговицами под пальто. Завязав потуже платок и прижав пальто к груди, Лидочка оглянулась. Ее взору предстал милый сердцу городок, уютно разместившийся на маленьком плато. Крохотные домики, ровные линии улиц, зеленое пятно городского парка – будто видение из детской сказки. Лодка, накренившись, на большой скорости стала описывать дугу. Лидочка опустила глаза. За бортом бирюзового цвета вода стремительно проносилась мимо, оставляя позади белые пенящиеся завитки. Чуть приподняв рукав пальто, девушка коснулась воды. Студеные струи упруго потекли между пальцами. От холода свело руку. Выдернув пальцы из воды, Лидочка поежилась.
– Замерзла?
Девушка взглянула на Николая Николаевича. Тот в пол-оборота наблюдал за ней.
– Да, очень.
– Тогда возвращаемся?
– Хорошо бы, а то я совсем продрогла.
Вот и причал. Николай Николаевич помог Лидочке выбраться из лодки.
– Удачного улова вам! – Лидочка, помахав прощально рукой, поспешила домой.
Дрожа от холода, почти бежала. Взлетев по скрипучим ступенькам, распахнула дверь и ступила в уютное тепло своей квартирки. Скинув пальто и сапоги, накинула на плечи пуховую шаль и, забравшись на кровать, устроилась с книгой среди подушек.


Июнь

Июнь. Месяц яркого солнца, сочной зелени, поздних сумерек и коротких теплых ночей.
В Рыбкоопе любили дружно справлять праздники. Молодежь охотно развлекалась в тесном кругу своего коллектива, бывало, без всякого повода.
Вот и на этот раз, под выходные, сложились вскладчину, арендовали на вечер ресторан, заказали меню и под звуки живого оркестра от души веселились. Поднимали тосты за коллектив, успех, удачу. У Лидочки от радости и шампанского кругом шла голова. Мир был наполнен любовью.
– Можно пригласить тебя?
Лидочка обернулась. Перед ней Николай Николаевич.
– Конечно!
Он отодвинул ее стул, бережно поддерживая под локоть, помог выйти из-за стола. Оркестр заиграл вальс. Легко и свободно закружилась девушка, доверившись сильным рукам.
Незабываемый вечер!


Дорога в отпуск

– Ты уже оформила отпуск?
Они столкнулись в коридоре у лестницы.
– Да.
– Когда уезжаешь?
– Завтра, ночным поездом.
– Счастливо отдохнуть!
– Спасибо.
Николай Николаевич прошел в свой кабинет, а Лидочка поспешила в кассу за отпускными.
Сутки пролетели незаметно. И вот она уже у окна, в плацкартном вагоне, наблюдает, как за стеклом, спеша куда-то в обратном направлении, проносятся черным сгустком сопки, деревья, кусты, призрачными пятнами мелькают поляны. Всплыл в памяти образ спящего Жени. «Попробуй уснуть», – сама себе посоветовала Лидочка, легла и, прикрыла глаза.
– Южно-Сахалинск, – проводница тронула ее за плечо. – Просыпайтесь, подъезжаем.
Калейдоскопом суеты остались позади: железнодорожный перрон с его привычной суматохой, автовокзал с толкотней при посадке в автобус и нескончаемая воздушная дорога с пересадками и тревогой: «Не перепутать бы рейс». В конце пути под крылом самолета раскинулся, радуя глаз яркой зеленью, огромный город с крохотными домиками, скверами, минаретами.


Долгожданная встреча

Ташкент. Жаркие солнечные лучи нещадно поливают город, отражаясь яркими брызгами в окнах домов. Прозрачным бездонным куполом взметнулся небесный простор. Поднимая клубы пыли, спешат куда-то автомобили.
Желтого цвета такси мчит Лидочку по большому проспекту к знакомой узкой улочке. «Ничего не изменилось, пока меня не было», – отмечает про себя девушка. Благодаря опущенному стеклу дверцы машины, ветер горячей упругой волной обвевает ей лицо, треплет, играя, прядь волос.
– Высажу тебя здесь. Машина не пройдет в проулок. Если хочешь, могу помочь донести чемодан, но за отдельную плату, – водитель вышел и приподнял дверцу багажника.
– Нет, спасибо. Я сама.
Лидочка расплатилась и, подхватив свою поклажу, направилась в проулок.
– Вы позволите? – прозвучал за спиной знакомый голос, и крепкая мужская рука легла на руку девушки и потянула чемодан к себе. Лидочка оглянулась.
– Николай! Вот так встреча! Ты будто из-под земли вырос!
Они остановились.
– Я решил навестить твою маму. Она знает, что ты приехала?
– Нет. Пусть это будет для нее сюрпризом.
Николай подхватил чемодан, и они зашагали вглубь улочки. Вот и знакомая калитка. Лидочка постучала. Послышались торопливые шаги. Звякнула щеколда, и калитка распахнулась.
– Лида? Девочка моя! – Анна всплеснула руками и, подавшись вперед, притянула дочь к себе, крепко обняла и прижала к груди. – Ласточка моя! Почему не сообщила, что прилетаешь? Я бы встретила тебя.
Аннушка, продолжая говорить, повела Лидочку в дом. Николай, не выпуская чемодан из рук, опустил засов у калитки и пошагал следом.
Переступив порог, девушка огляделась. Бросая густую тень, в окно заглядывала старая арча. Над кроватью, как и прежде, с журнальной вырезки, восхищая изумрудом своих огромных глаз, смотрел маленький пушистый котенок. На столе лежала недочитанная ею книга.
– Я ничего тут не трогала, чтобы не спугнуть память о тебе, – Аннушка вздохнула и обернулась к молодому человеку. – Оставьте чемодан, Николай, и присаживайтесь. Вы встретили Лидочку в аэропорту?
– Нет, случайно столкнулись у вашего дома, – только сейчас Николай заметил, что продолжает держать чемодан в руках.
– Мамуля, я вам обоим привезла подарок.
Девушка раскрыла чемодан и достала огромный сверток, туго перетянутый тонким шнуром. От него исходил немного резкий запах.
– Что это? – Аннушка чуть отстранилась и удивленно посмотрела на дочь.
– Это рыба сырого копчения, мамочка.
Лидочка положила сверток на стол, развернула. Глазам Анны предстала, блестя и переливаясь чешуей в полосе солнечного света, стопка аккуратно сложенных рыбьих тушек.
– Дочурка, это же дорогое удовольствие! – Анна всплеснула руками.
– Мамочка, мне эта рыба ничего не стоила. Нашему Рыбкоопу принадлежит небольшой рыбоперерабатывающий заводик. Это награда за труд.
– Спасибо, малыш, – Аннушка, как в детстве, ласково погладила Лидочку по голове и поцеловала в щеку. – Умница моя! Очень хочется попробовать ее прямо сейчас. Идем на кухню. Заодно покормлю вас.
– С удовольствием!
Ребята гуськом последовали за Анной.


Свидание

Душная июньская ночь раскинула над городом свой черный шатер, густо усыпанный яркими мигающими звездами. Огромный лунный диск, прикрыв наготу прозрачной редкой вуалью, мягко освещает садик. Тонкие струи фонтанчика, напевая нескончаемую поэму о Любви, отливают искорками серебра. О чем-то еле слышно шепчутся плотно сплетенные ветви гранатника. Звонко вторят им цикады, наполняя округу плотными яркими звуками.
На мягкой, радующей глаз атласной поверхностью траве расположились двое. Заложив руки за головы и всматриваясь в бескрайний простор чернеющего над головой неба, Лидочка и Николай тихо повествуют друг другу о прожитом в разлуке времени. Чутко вслушиваясь в бесцветный рассказ однообразных будней молодого человека, расцвеченных редкими неяркими событиями, и в восторженное Лидочкино описание изумрудной зелени лесов, окружающих крохотный городок с его аккуратными домиками и чистыми ухоженными улочками, и насыщенного бирюзой, оттеняющей белизну взбитой пены, морского прибоя, замирая время от времени, сад творит свою сказку.
– Ты надолго к нам?
– До конца месяца. Там необходимо отработать без перерыва три года, чтобы получить отпуск. А потом можешь гулять три месяца. Таковы условия.
– А почему тогда решила уехать не в августе, а непременно в конце июня?
– Хочется, пока мама не освоится на новом месте, побыть рядом. Думаю, двух месяцев будет достаточно, чтобы она привыкла к Томари.
– Может, ты все же останешься здесь? Я очень скучал по тебе, – Николай придвинулся ближе к Лидочке, привстав на локте, приподнял ей голову и осторожно подложил на свою согнутую руку. Наклонился к ее лицу. Девушка подняла брови и удивленно посмотрела на него, но не оттолкнула.
– Нет, лучше ты к нам приезжай. Тебе, как специалисту, выделят квартиру в вечное пользование и предоставят работу.
– Надо подумать, – Николай откинулся на спину, не убирая руки. Вторую подложил себе под голову. Немного помолчал и продолжил. – Я скоро тут получу свою квартиру, да и к городу привык.
– Что тебя связывает с ним?
– Друзья, например, ученики. Живые люди, что меня окружают.
– Но и там можно обрести новых друзей. Ты даже представить себе не можешь, какие радушные и отзывчивые люди проживают в Томари. Я думаю, их такими воспитывает окружающая природа, а возможно, вдали от цивилизации они просто забывают о дурных поступках.
– Хорошо, я подумаю, – всматриваясь в густоту мигающих звезд, тихо произнес Николай.
– Уже поздно, – Лидочка приподнялась и села, потянулась. – Я-то высплюсь, а вот тебе завтра рано вставать.
– Может, завтра сходим в кино, а потом опять так же поваляемся на траве? – предложил молодой человек.
– Понравилось? – Лидочка засмеялась.
– Ну, да, понравилось, – широко улыбнулся Николай.
– Хорошо, поваляемся.
Они встали и направились к выходу. Опустив засов, Лидочка прислонилась к калитке и стала вслушиваться в удаляющиеся шаги, пока их звук не угас. Её окружила тишина.
Сказка летней ночи, неясные очертания сада, еле различимые загадочные звуки будоражили душу, рождая необъяснимую тревогу и, в то же время, светлый восторг в молодой душе. Память ясно хранила теплые, нежные прикосновения его рук. От этих ощущений хотелось кружиться и петь.


Проводы

Шли дни. Каждый вечер Николай спешил в милый сердцу проулок к заветной калитке, где его с нетерпением поджидала Лидочка. Перекусив, молодые люди торопились в кино либо клуб, или неспешно гуляли по широкому проспекту, взявшись за руки, а вернувшись, до глубокой ночи проводили время в беседах в маленьком садике, на отливающей атласным покровом траве у фонтана.
Незаметно пролетел июнь, приближая день отъезда. Пришла пора собираться в дорогу.
Все длиннее становились их посиделки ночами в саду. Все чаще стали они встречать зарю у калитки. «Я обязательно приеду», – неустанно повторял Николай, подолгу удерживая Лидочкину руку в своей. «Хорошо», – эхом отзывалась та, доверчиво подставляя губы для поцелуя.
Настал день отъезда. Оставив Фатиме все, что было нажито ими, прихватив только чемоданы с одеждой, Аннушка и Лидочка попрощались с хозяйкой и поспешили в конец проулка, где их поджидало такси.
Неугомонный людской поток будоражил аэропорт. От духоты кружилась голова. До вылета оставалась еще уйма времени. Аннушка с дочерью выбрали скамью неподалеку от стойки с надписью «Справка». «Так спокойнее», – решили они. Длиннющая очередь к этому окошку, извиваясь разноцветной змейкой, уходила глубоко в зал. Из рупора над их головами то и дело раздавался женский голос, покрывая все прочие голоса, оповещал присутствующих о прибывающих либо отбывающих рейсах.
– Мамочка, жарко очень. Схожу-ка я за соком. Тебе взять?
– Доченька, смотри не заблудись!
– Не волнуйся.
Переступая через чемоданы, расставленные в беспорядке в проходе между скамьями, Лидочка направилась сторону буфета.
– Лида! Лидочка!
Девушка оглянулась. Спотыкаясь о чьи-то узлы и баулы, пересекая поток света, бьющего из огромного окна, ей навстречу спешил Николай.
– Коля? А почему ты не на работе?
– Думал, не успею! Отдал свои пары. Завтра отработаю.
– Как здорово, что ты приехал проводить нас!
– А где Аннушка?
– Вон, видишь надпись «Справка». Мы там расположились. А я решила заглянуть в буфет. Ты со мной или пройдешь к маме?
– Я с тобой.
Молодые люди устремились к буфету.
– Как приедешь, напиши.
– Непременно.
– Я не хочу расставаться с тобой, – Николай остановился и взял Лидочку за руку.
– Приезжай. Будем жить долго и счастливо! – Лидочка лукаво посмотрела на юношу.
– Тебе бы только посмеяться! – Николай притянул девушку к себе и обнял.
– Коля, мама может, не дождавшись меня, отправиться на поиски, и нам придется ее искать. – Лидочка чуть отстранилась. Взявшись за руки, они продолжили путь.
А Аннушка в беспокойстве, что дочь может не найти дорогу назад, поднялась и стала наблюдать за Лидочкой. «Когда моя малышка успела вырасти? Только бы у нее все сложилось», – с грустью думала Анна. Она быстрее, чем дочь, заметила спешащего к Лидочке Николая. Видела, как они, взявшись за руки, отправились разыскивать буфет. Анна улыбнулась, вздохнула и опустилась на скамью в ожидании.


Благая весть

Вот и третий месяц отпуска Лидочки подходит к концу. Скоро на работу.
Аннушка вполне освоилась в Томари. Впервые за многие годы боль от потерь, что сковывала душу, отпустила. Помогло осознание того, что крохотная квартирка, в которой они живут, это их собственный угол. По привычке, просыпаясь спозаранку, Аннушка первым делом подходила к окну. Любуясь мягким течением Томаринки, благодарила судьбу, что так щедро одарила их жильем, и, стараясь не шуметь, плотно прикрыв за собой дверь спальни, отправлялась на кухню. Заботливо готовила завтрак, а потом терпеливо ждала, когда дочь проснется. Неизменное: «Доброе утро, мамочка» и появление в проеме кухонной двери заспанного родного лица с взлохмаченными ото сна волосами и смеющимся взглядом приносило несказанную радость ее материнскому сердцу. Позавтракав, независимо от погоды, они отправлялись на прогулку по городу.
Аннушке очень нравились эти прогулки. Каждый раз, наблюдая, с каким уважением горожане раскланиваются с Лидочкой, она испытывала гордость за дочь.
Очень часто они, прихватив корзинки для грибов, уходили в лес. Блуждали в чащах, забираясь без боязни в самые укромные уголки лесных владений или поднимались на вершину одной из сопок, присаживались на траву и оттуда подолгу наблюдали за жизнью города. Случалось, спускались к морю, скинув обувь, шли по кромке морского прибоя, утопая в мелком песке, оставляя глубокие следы.
День ото дня Аннушка оживала. Как-то незаметно зарубцовывались истекающие кровью душевные раны. Окружающая природа постепенно возрождала в ней ощущение беспечной молодости. Ни с чем не сравнимые ароматы леса, будь то запах прелой лежалой листвы в овраге или еле ощутимый дух лопухов и папоротника; иногда щедрый аромат нагретой солнцем ягодной поляны или терпкое благоухание и тихий шепот берез и кленов; особый запах ели, напоминавший о новогодних рождественских песнях колядок, – все будоражило душу, дарило абсолютный восторг и вселяло покой.
Вот и сегодня Аннушка и Лидочка, не торопясь, шагая друг за другом по узенькой тропинке, обогнули сопку и поднялись к ее вершине. Выбрали местечко среди мелких зарослей клоповника и присели на траву. Яркое августовское солнце слегка припекало. Легкий ветерок, позаимствовав у моря чуть горьковатый запах, щедро делился им, теребя концы их косынок.
– Малыш, ты в последнее время выглядишь больной. Я заметила, у тебя пропал аппетит. Тебе нездоровится? Может, стоит обратиться к врачу?
– Мамочка, мне не нужен врач. У меня для тебя нежданная новость. Только не знаю, как ты к этому отнесешься…
– Что случилось, девочка моя? – Аннушка с любопытством взглянула на дочь.
– Я беременна.
Наступило великое молчание. У Аннушки от неожиданности перехватило дыхание. Лидочка, обхватив колени руками, склонила к ним голову и замерла, ожидая ответа.
– Солнышко, может, это просто недомогание? – тихо промолвила Анна.
– Нет, мамочка, это подтвердил врач.
– Когда же ты успела показаться врачу?
– Вчера.
– То-то я тебя так долго ждала. Подумала, товар какой привезли или очередь большая в магазине.
– Так как тебе моя новость? Ты, наверно, теперь перестанешь меня уважать?
– Как ты могла такое подумать! Конечно, прозвучало неожиданно, но это же замечательно! Я рада! Я очень рада! Ты даже представить себе не можешь, какое великое счастье быть матерью!
– Ты не спросишь, кто отец?
– А это имеет какое-то для нас с тобой значение?
– Мамочка, я тебя очень люблю!
Девушка притихла. Занятая своими мыслями о зародившейся в ней жизни, вслушиваясь в себя, пыталась сердцем уловить ее мотив.
Перед взором Аннушки всплыли незабываемые родные личики безвременно ушедших ее мальчишек. На глаза навернулись слезы. Отвернувшись в сторону, она осторожно, чтобы не заметила Лидочка, тыльной стороной ладони коснулась глаз, вытирая слезы, и вздохнула, возвращаясь из воспоминаний. Тут взгляд ее упал на довольно толстую и длинную, покрытую, как ей показалось, мхом палку, что лежала почти рядом. Концов палки не было видно. Они прятались в траве. В диаметре не менее десяти сантиметров с темными грязными пятнами, она резким диссонансом выделялась среди яркой зелени. Аннушка машинально потянулась рукой к палке, чтобы отбросить подальше, но та неожиданно ожила и, извиваясь, быстро скрылась в густых зарослях черники. От неожиданности Анна на секунду замерла. «Змея», – мелькнуло в голове.
– Змея! – повторила она вслух чуть слышно.
– Где? – встрепенулась Лидочка.
– Я чуть было не взяла ее в руки, – с содроганием произнесла Аннушка. – Бежим, тут змеи!
И они побежали. Мчались, не останавливаясь, под гору, с испугом продираясь сквозь заросли черники, стремглав проносясь мимо густых низкорослых елочек. Животный страх в образе змеиного клубка преследовал их по пятам. Опомнились только тогда, когда оказались за пределами леса. Остановились и расхохотались. Смеялись над собой до колик.
– Что это с нами? – Аннушка еле выговаривала слова сквозь смех. Успокоившись, добавила. – Как же мы раньше блуждали с тобой без испуга? Ну я ладно, а ты чего испугалась? Ты ее тоже видела?
– Не знаю. Нет, не видела. Но так стало страшно, когда ты произнесла «змея», – вымолвила сквозь смех Лидочка.
Окончательно придя в себя, они взялись за руки и направились к дому.


Нежданные гости

Время не остановить. Не успели оглянуться, как оказался позади сентябрь, быстрокрылыми птицами пронеслись друг за другом октябрь и ноябрь. С суровыми морозами и снежными вьюгами явился декабрь. Обосновался по-хозяйски: упрятал Томаринку под толстый лед, завалил городские улицы белоснежными сугробами, одарил по-царски пуховыми шапками вершины сопок, щедро пустил в плаванье по морскому простору огромные льдины-корабли.
Тихо и буднично, без пересудов ушла в декретный отпуск Лидочка. И опять они с матерью возобновили свои неспешные прогулки по городу. Часто спускались к морю. Стоя на откосе, подолгу наблюдали, как горделиво покачиваются на волнах припорошенные снегом льдины. Возвращались домой умиротворенные, с ярким румянцем на щеках. Лидочка устраивалась на кровати среди подушек с книжкой, а Аннушка, гремя на кухне посудой, стряпала обеды, пекла пироги для любимой дочурки. Отобедав и убрав со стола, присаживались, открывали полюбившуюся книгу. Лидочка читала вслух, а Аннушка, подперев голову рукой, вслушивалась в повествование, наблюдая, как за окном кружатся в своей беззаботности снежинки.
Канун Нового года. Незаметно подкрался праздник. Вспыхнули и заискрились разноцветными искорками окна домов. Неустанно устремляясь ввысь, помчались, перемигиваясь, огоньки на елках. Аромат мандаринов и хвои наполнил дома.
Позднее утро
– Мама, – Лидочка, открыв глаза, прислушалась.
Никто не откликнулся. Не было слышно привычного звяканья посуды на кухне. «Мама», – еще раз позвала Лидочка. Тишина. Молодая женщина, накинув на плечи халат и сунув босые ноги в тапочки, прошла на кухню – никого. Зачем-то приоткрыв входную дверь квартиры, выглянула на лестницу – никого. Пожав плечами, Лидочка в растерянности остановилась посреди гостиной.
– Мама, ты где? – произнесла она тихо и подошла к окну.
На улице метель правила свой бал, заметая следы и прихорашивая улицу к празднику. Было слышно, как тонко позвякивают оконные стекла под напором ветра.
Внизу натужно открылась входная дверь. Послышалось странное продолжительное шуршание, и дверь, взвизгнув, захлопнулась. Лидочка напряглась, прислушиваясь. Следом старый деревянный дом наполнили тяжелые неспешные шаги и беззащитный скрип ступенек. Кто-то поднимался по лестнице. Было слышно, как этот кто-то тянет за собой что-то тяжелое. «Что это может быть?» У Лидочки перехватило дыхание. Она подошла к двери и замерла. Шаги и шуршание все ближе и ближе. Не выдержав, Лидочка резко распахнула дверь. Прямо перед ней, упираясь верхушкой в потолок, возвышалась лесная хвойная красавица, запорошенная снегом, источая тонкий аромат праздника. Из-под нижних разлапистых веток выглядывали большого размера валенки.
– Принимай, красавица, – голосом Николая Николаевича хрипло проговорила ель.
Лидочка в испуге отпрянула. Запахнула едва сходившийся на животе халат. Завязала пояс.
– Николай Николаевич, это вы? – зачем-то уточнила она и отступила от двери.
– Я, моя хорошая, я.
Ель, пружинно цепляясь пушистыми ветками, втиснулась в дверной проем и накренилась.
– Ну-ка, посторонись, – натужно попросила она.
Лидочка отошла к окну.
– Вот так, – выдохнула ель и легла на пол, раскинув свои роскошные ветви.
Показалась спина Николая Николаевича. Председатель распрямился. Снял рукавицы, сунул их в карман и потер затекшие руки.
– С праздником, хозяюшка! – он широко улыбнулся. – Чаем угостишь?
– Конечно, да вы раздевайтесь.
Лидочка поспешила на кухню. Председатель скинул полушубок. Повесил его на вешалку и следом за Лидочкой переступил порог кухни.
– Сказывай, как ты тут? – Он присел на стул. Тот жалобно скрипнул.
– Спасибо, ничего. Много гуляем с мамой.
– Читаешь? – Николай Николаевич взял лежащую на столе книгу, раскрыл.
– Да, мы любим проводить вечера за чтением. Читаем вслух перед сном. Мама рассказывала мне, когда я была совсем еще маленькая, да и задолго до моего рождения, наша семья, отужинав, каждый вечер дружно, включая прислужниц, собиралась за столом и проводила время за чтением книг. На эти посиделки с удовольствием заглядывали родственники и друзья.
– Ты говоришь: наша семья… Что случилось с родными? Почему вы вдвоем?
Лидочка замолчала. Наполнила стакан душистой заваркой, поднесла его к самовару, открыла краник. Густой струей, исходя паром, весело хлынул кипяток.
– Пейте, – она поставила стакан в подстаканнике перед Николаем Николаевичем. Придвинула блюдце с кусками колотого сахара. Достала печенье и конфеты.
– А ты что же?
– Сейчас, – Лидочка, не торопясь, налила и себе.
В это время снизу донесся стук входной двери. Послышались женские голоса, звонкий девичий смех. Радостно заскрипели ступеньки под множеством легких шагов. Входная дверь в квартиру распахнулась, и в гостиную многоголосой гурьбой влетели девчонки из торгового отдела. За ними, прикрыв за собой дверь, вошла Анна. Оставив у двери коробки и свертки, что держали в руках, скинув с плеч шубки, подружки дружной стайкой вспорхнули на кухню.
– Ой, девочки! – Лидочка радостно всплеснула руками. – Как я вам рада! Располагайтесь. А я сейчас. Чуть приведу себя в порядок.
Она закрылась в спальне. Спешно натянула чулки, накинула платье, прихватила лентой волосы.
– Как здорово, что вы вспомнили обо мне! Я вам так рада, так рада!
– Мы пришли тебя проведать и помочь елку нарядить.
– Спасибо, девочки, только наряжать ее нечем. У нас игрушек нет.
– Не волнуйся, мы все принесли с собой.
И началось застолье. Аннушка на скорую руку замесила шарлотку. За чаем с вареньем, печеньем, пирогом, конфетами, вспоминали смешные и курьезные истории. А насидевшись вдоволь, принялись дружно за оттаявшую лесную красавицу. Николай Николаевич укрепил в крестовине ствол, спрятав его под высоким сугробом из ваты. Девчата опутали ель гирляндой, обсыпали конфетти, развесили шары, банты, мандарины и картонных белоснежных ангелочков с нежными кисейными крылышками. На макушку водрузили остроконечную звезду. Пустили по веткам серебристым редким плащом тонкие нити «дождя». Зажгли гирлянду. И вспыхнула, восхищая всех радужным переливом, лесная красавица, источая запах праздника: оттаявшей хвои и мандаринов.
– Как в детской сказке! – Лидочка в восхищении приложила ладони к щекам.
– Жаль, что тебя не было вчера с нами на празднике.
– Ну, какой праздник в моем положении!
– Напрасно ты так думаешь. Но, как бы там ни было, нам пора, – девчонки и Николай Николаевич засобирались.
– Спасибо вам большое! Большое спасибо! – не уставала повторять растроганная Лидочка, провожая гостей.
Было слышно, как кубарем, под топот множества ног скатился по лестнице девичий смех. Взвизгнув, хлопнула входная дверь. Наступила тишина.
– Мамочка, давай приготовим праздничный ужин и посидим под елкой.
– Давай. Я протру полы, а ты займись ужином. К празднику как раз управимся.
Так они и поступили. Пока Лидочка возилась на кухне, Аннушка протерла полы, смахнула пыль и принялась помогать дочери. Часы пробили одиннадцать, когда они, расстелив плед у стены под елкой и бросив на него подушки, обозначили скатертью стол.
– Ну, скатерть-самобранка, покажи нам, на что ты способна! – воскликнула Лидочка, простерев руки над импровизированным столом. При этом нечаянно задела зеленую красавицу. Та, будто тоже вопрошая, тихонько зашелестела игрушками.
– Сейчас, сейчас, – отозвалась, выручая скатерть, Аннушка. – Только подожди немного.
Она поспешила на кухню и вскоре вернулась, торжественно неся на вытянутых руках большое блюдо с запеченным гусем, украшенное зеленью с ярко-красным вкраплением брусники.
Лидочка засмеялась и принялась помогать матери. Вскоре скатерть заполнили блюда с салатом и икрой. На маленьком блюдце желтым квадратиком красовалось сливочное масло. С краю стола скромно приютилась бутылка шампанского и два хрустальных фужера (подарок сослуживцев ко дню рождения Лидочки), рядом небольшая хлебница с горкой хлеба.
Аннушка помогла дочери устроиться поудобнее среди подушек, присела рядом.
– Мое солнышко, – глядя на дочь, улыбнулась. – Проводим прошлое в воспоминания и, чтобы ему не было обидно, пообещаем, что непременно будем время от времени навещать.
– Ой, подожди, мы же не открыли шампанское, – спохватилась Лидочка.
– Боже, как же я забыла о самом главном, – Аннушка легко поднялась и поспешила на кухню.
Справившись с пробкой, наполнили фужеры. Погасили лампу. Квартира погрузилась в сумрак. Тут же в черный бархат укутались дверные проемы, серым пятном вспыхнуло во мраке заиндевевшее окно, где за стеклом металась и билась непогода, подчеркивая уют и тепло их жилища. Лидочка подняла взгляд на елку. А та, весело играя переливом красок в отражениях зеркальных шаров, куда-то ввысь спешащих разноцветных огоньков, завораживающе развернула свою искрящуюся палитру, и поплыли по стенам и потолку яркие цветные пятна.
– Милое прошлое, мы прощаемся с тобой, но обещаем, что непременно будем возвращаться к тебе в воспоминаниях, – торжественно произнесла Лидочка. Обе рассмеялись. Под чуть слышный звон фужеров пригубили игристый напиток.
Послышался бой часов.
– С Новым годом, дорогая! Пусть этот год подарит тебе великую радость – счастье материнства, а твоему малышу крепкое здоровье и долгие годы жизни! Поднимем за это бокалы, моя Ласточка. – Аннушка коснулась губами щеки дочери.
– Спасибо, мамочка! – отозвалась Лидочка, положив руку на живот, добавила: – Если бы ты только знала, с каким нетерпением я жду появления на свет этого малыша, как я его люблю.
Будто в подтверждение, что услышал ее слова, малыш слегка развернулся и уперся крохотным кулачком в ее руку.
– Мамочка, он пошевелился! Дай скорее руку, послушай, вот его кулачок! Чувствуешь?
Аннушка прикоснулась к ее животу и ощутила под ладонью косточки крохотных пальчиков.
– Это он поздравляет нас с праздником, мое солнышко!


Рождение первенца

Говорят, если цветы долго не увядают, значит дарящий преподнес их с легким сердцем и большой радостью.
Так и с елью случилось. Уже половина февраля позади, а лесная красавица все так же, как и в первые дни, красуется своей стройностью. Только чуть суше и бледнее ее острые иголки. Нежнее смолистый запах. Стоит, расправив густые ветви, постепенно сбрасывая, как ненужный груз, лишние иглы и радуя хозяюшек длинными зимними вечерами игрой красок.
С первого дня в новом году любимое место отдыха Лидочки и Аннушки – под елью в гостиной. Часами проводят время на разостланном пледе среди подушек, вдыхая терпкий смолистый аромат, читая книги и беседуя. Потому и избавляться от загостившейся красавицы не спешат. Наполняет она их души покоем и радостью.
Со дня на день ждут женщины с нетерпением самого важного – пополнения в своей маленькой семье. Уже и спальня преобразилась. Появилась там маленькая люлька с украшенным рюшами постельным бельем для малыша, стопка детских вещей в комоде. Аннушка, как в прежние времена, не выпускает из рук пяльцы, иглу и спицы. Слушая книжные повествования либо расшивает нежными красками распашонки, либо с любовью вяжет крохотные пинетки. А за окном, неистово завывая, взметая вверх снежные хлопья и пригибая деревья к земле, мечется между домами по улицам маленького городка февральская непогода.
В очередной раз ушла Лидочка на прием к врачу и не вернулась. Напрасно прождала ее Аннушка до позднего вечера. Не выдержала и ближе к ночи накрутила на голову шаль, сунула руки в рукава пальто, теплые валенки на ноги и отправилась в больницу. Знобко поводя плечами от страха, прикрыв лицо варежкой, спешит она, стараясь не оглядываться, по темным пустынным улицам, спотыкаясь и утопая по щиколотки в снегу. Редкие фонари, как тусклые маяки, раскачиваясь на пронизывающем ветру, дружелюбно помогают ей не сбиться с пути. Вот и забор местной больницы. Аннушка, не зная, как попасть на ее территорию, решила идти вдоль этого забора. «Где-то же он должен закончиться», – думала она, стараясь держаться обочины. И действительно, вскоре впереди из снежной метельной занавеси показалась красная крыша небольшого строения. Подойдя поближе, Аннушка разглядела обитую дерматином дверь. Потянула ее на себя. Открыла. В лицо дохнуло теплом. Аннушка, потоптавшись на крылечке, чтобы смахнуть с валенок снег, переступила порог и оказалась в приемной скорой помощи.
На вопрос, как узнать, поступала ли в родильное отделение ее дочь, услышала: «Да, уже родила девочку». «Когда же?» – «Еще днем» – «А я могу ее сейчас увидеть?». На решительное: «Нет. Приходите завтра» – кивнула головой и вышла в метель. Огляделась. Впереди, за зданием, заметила широкие ворота. Одна створка их была чуть приоткрыта. Вьюга успела намести небольшой сугроб между створками, и это мешало плотно закрыть их. Притоптав ногой снег вокруг этой створки, Аннушка чуть сдвинула ее в сторону и, с трудом протиснувшись в образовавшуюся щель, оказалась на территории больницы. Обходя по еле заметным тропочкам между сугробами отдельно стоящие здания, она поднималась на крыльцо каждого из них и читала вывески. «Терапевтическое отделение», «Хирургическое отделение», «Инфекционное отделение», «Морг» – Аннушка содрогнулась. Внутри что-то сжалось, противно засосало под ложечкой. Она сбежала с крыльца и поспешила вглубь больничного городка. Ощущение, что кто-то преследует ее, шагая сзади след в след, призывало оглянуться. Аннушка остановилась и решительно обернулась, но никого, кроме бесшабашного ветра, крутящейся поземки, да одноэтажных зданий с темными проемами потухших окон не было видно.
Она постояла так какое-то время, успокоилась и продолжила свой путь. Впереди из снежной суматохи показалось еще одно здание. Аннушка поспешила к нему. «Детское отделение» – прочла она на табличке. Вздохнула, сошла с крыльца и огляделась. «Куда же теперь», – подумала с тоской, ощущая себя потерянной в этой снежной пустыни. Чуть впереди ее взгляд привлек огонек. Анна направилась в его сторону и вскоре сквозь метель увидела впереди освещенное окно. Она побежала, утопая в снегу и путаясь в полах своего пальто. Добежала и встала напротив. Подойти ближе мешал огромный сугроб. В окне горел свет, но разглядеть что-либо было невозможно. Виден был только белый потолок и лампочка под матовым абажуром. Постояв так какое-то время, пошла вдоль здания, разыскивая крыльцо. «Родильное отделение» – прочла она на табличке и несмело постучала в дверь. Никто не отозвался. Анна решительно стукнула еще несколько раз. Послышались шаркающие шаги, щелкнул замок, дверь приоткрылась, и в проеме показался женский силуэт. Из-за падающего со спины света лица разглядеть было невозможно.
– Добрый вечер, – Аннушка решительно приблизилась к двери.
– Добрый. Что вам угодно? – произнес женский силуэт напряженно.
– Сегодня к вам в отделение поступила моя дочь, Попова Лидия. Мне сказали, что она родила. Если можно, я бы хотела увидеть ее хотя бы одним глазком.
– Нельзя, все уже спят. Приходите завтра, – строгим голосом заявил силуэт.
– Пожалуйста, я вас очень прошу! Мы живем на другом конце города. Я проделала такой путь! Позвольте только взглянуть, и я уйду, – и тихо, почти безнадежно, добавила. – У меня больше никого нет на этом свете, кроме нее.
– Хорошо, – смягчился женский силуэт. – Впустить я вас в отделение не могу. Подойдите к третьему окну по правую руку. Я разбужу вашу дочь, и вы ее увидите.
«Третье окно по правую руку. Так это то окно, что светится!» – радостно подумала Аннушка, а вслух воскликнула: «Спасибо!!! Большое спасибо!» и сбежав с крыльца, поспешила к окну. К ее радости, в освещенном проеме окна, держа на руках сверток из больничного одеяльца, стояла Лидочка и махала рукой. Дочь развернула сверток лицом к Аннушке, пытаясь показать личико малышки, но против света его не было видно. Аннушка замерла, чуть склонив голову, любуясь дочерью. Слезы радости текли по щекам, застывая морозными льдинками, но Анна этого не замечала. Не замечала беснующейся метели, темноты и одиночества. Она была наполнена жизнью.
Дорога домой ей уже не казалось такой страшной. Наклонив голову, пряча лицо от ветра и прикрыв его варежкой, шла она темными безлюдными улицами и улыбалась.


Свидание

Тщательно укутав еще горячие пирожки с рыбой и картофелем, Аннушка уложила их в корзинку. Добавила туда немного яблок и мандаринов, бутылку кефира и вышла на улицу. Огляделась, радостно улыбаясь. Слева, под окнами соседей, чуть припорошенная снегом, красовалась, раскинув свои все еще пушистые зеленые ветви их елка, что она ночью воткнула в сугроб. Тонкие блестящие ленточки «дождика» радостно трепетали на морозном ветру. Холодное зимнее солнце, щедро заливая ярким светом белоснежную улицу, играло искорками в сугробах. День был в самом разгаре.
Поправив на голове шаль, Аннушка, сияя от счастья, сопровождаемая громким скрипом своих шагов, направилась в сторону больничного городка. Несмотря на бессонную ночь, спать совсем не хотелось. Встречные прохожие, видя ее улыбку, радостно улыбались в ответ и кивали в знак приветствия головами. Улицы, что казались ночью бесконечно длинным черным коридором, теперь, сияя яркой девственной белизной, радовали глаз.
Вот и забор больницы. Аннушка, не колеблясь, направилась к воротам. Обе створки их были широко распахнуты, сугроб, что мешал их отворить вчера, убран. Аннушка ступила на территорию больницы и решительно пошла уже знакомой дорогой. Было слышно, как впереди, скребя лопатой, дворник старательно расчищает дорожки между корпусами. Поравнявшись, Аннушка поздоровалась и, достав из корзинки яблоко, протянула ему. «Спасибо, молодушка, не рановато ли пришла?». Дворник сунул яблоко в карман тулупа. «Молодушка, как ласково звучит», – подумала Аннушка, шагая вперед, оставляя неглубокие следы на еще не расчищенных и от этого еле заметных тропках между сугробами. Вот и знакомое крыльцо. Аннушка постучала. Послышались шаркающие шаги. Дверь распахнулась.
– Опять вы? – знакомым голосом произнесла акушерка и улыбнулась.
Теперь Аннушке ничего не мешало разглядеть ее. Перед ней в проеме двери стояла пожилая женщина. На вид ей можно было дать лет семьдесят. Одутловатое лицо с морщинками на лбу и вокруг глаз. Глубокие носогубные складки и чуть отвисшие щеки говорили о проведенной без сна беспокойной ночи. Волосы были зачесаны назад и убраны под косынку. Чуть примятый халат был тщательно застегнут на все пуговицы. В руках она держала стопку белоснежных пеленок.
– Добрый день! – Аннушка достала из корзинки отдельно сложенный пакетик, что приготовила специально для нее. – Это вам, – она протянула пакетик акушерке. – Спасибо, что вчера позволили мне увидеть дочь и внучку.
– Ну, что ж, пожалуйста, – женщина взяла свободной рукой сверток. – Вы пришли слишком рано. Скоро начнется обход. А у нас встречи с родными до обхода запрещены, но для вас я сделаю исключение. Подойдете к окну. Подозреваю, вчера вам не удалось разглядеть внучку. Сейчас мы ее вам покажем. А сейчас стойте тут, дождитесь, когда я верну вам вашу корзинку.
С этими словами она сунула пакет под мышку, взяла из рук Аннушки корзинку и, прикрыв ногой дверь, ушла. Аннушка осталась ждать на крыльце, растирая прихваченные морозом щеки. Вскоре акушерка вернулась. Протянула Аннушке пустую корзинку.
– Там дочь записку вам оставила. А сейчас шагайте к окну. Она уже ждет вас.
Аннушка поблагодарила и, осторожно спустившись с заиндевевших ступенек крыльца, побежала к окну. Лидочка, действительно, уже стояла у окна, прижимая к груди упрятанное в серое больничное одеяльце свое сокровище. Завидя спешащую к окну Аннушку, радостно помахала ей рукой. Развернула малышку личиком к окну и, чуть наклонив, приблизила к стеклу. Стекла были слегка прихвачены морозной наледью, и Аннушке вновь не удалось рассмотреть малышку. Она жестами дала Лидочке это понять. Постояла еще какое-то время у больничного окна, любуясь дочерью, и помахав на прощанье рукой, пошагала обратно к воротам. А Лидочка, продолжала стоять с малышкой на руках, провожая ее взглядом.


Прощай роддом

Радостная мысль о том, что Лидочку выписывают, разбудила Аннушку, когда ясная зимняя ночь еще заглядывала в изукрашенное ледяными узорами окно, перемигиваясь яркими, будто кем-то тщательно протертыми, звездами. Молодой месяц изогнутой косой в собственном ореоле повис над Томаринкой.
За ночь сквозняк успел выгнать тепло, и поэтому в квартире было довольно прохладно. Укрывшись до подбородка, Аннушка какое-то время, расслабленно нежась в постели, вприщур любовалась небесным красавцем, но, вспомнив, сколько дел впереди, решительно откинула одеяло и поднялась. Поеживаясь от холода, быстро оделась и принялась за работу. Растопила печь, замесила тесто, налепила пирожков, поставила их выпекать в духовку и принялась готовить борщ. В суете не заметила, как занялась заря. За окном не спеша разгорался солнечный, морозный февральский день. С нетерпением поглядывая на часы, мысленно подгоняя время, Аннушка начала укладывать вещи для малютки. Расстелила на постели толстое ватное детское одеяло красного цвета, сложила на него несколько новеньких пелёнок, тонкие и теплые распашонки и чепчики, украшенный рюшами уголок. Свернув из одеяла, с его содержимым, рулон, перевязала розовой лентой. Оделась и вышла на улицу.
Был обычный будничный день. Яркое зимнее солнце, выглядывая в просвет между облаками, заливало светом город. Легко и медленно кружились редкие снежинки. Колючий морозный ветер, насыщенный запахом моря, румянил щеки и студил до иголок кончики пальцев, Дворники, старательно скребя лопатами, убирали дворы и улицы от снежных сугробов. Куда-то спешили по своим делам редкие прохожие.
На территории больницы многолюдно. Аннушка, прижав к груди сверток из одеяла, взбежала на крыльцо родильного отделения. Потопталась, чтобы стряхнуть с валенок снег. Постучала. За дверью послышались быстрые шаги. Дверь приоткрылась, дохнув теплом, и глазам Анны предстала молодая женщина.
– Вы к кому? – она выжидающе посмотрела на Анну.
– Сегодня выписывают мою дочь, Попову Лидию, – для пущей убедительности Аннушка указала на сверток, что держала в руках. – Я не рано пришла?
– Проходите, – молодая женщина посторонилась, пропуская Аннушку в тепло коридора. – Подождите здесь, – она, захлопнув за Анной входную дверь, прошла вперед и распахнула дверь в небольшой кабинет. – Присядьте и ждите, – с этими словами вышла, оставив Аннушку одну.
Анна огляделась. Большой, сияющий белой, тщательно вымытой поверхностью стол у окна и две скамьи – это все, что составляло убранство комнаты. Было довольно тепло. Аннушка скинула с плеч пальто, развязала концы шали и замерла. Откуда-то из глубины коридора донесся крик, переходящий в визг. На какое-то время он завис в воздухе, наполняя помещение страданием. Потом неожиданно оборвался на высокой ноте и наступила тишина. Аннушка зябко повела плечами. Послышались приближающиеся шаги, и в комнату вошла, улыбаясь, Лидочка, прижимая к груди сверток из серого одеяла. Следом за ней порог деловито переступила уже знакомая Аннушке молодая женщина, неся в одной руке выписку из Лидочкиной истории, в другой ее одежду. Положив документ и одежду на скамью, взяла у Лидочки сверток. Заученными движениями, положив сверток на стол, развернула одеяло и пеленки.
– Мамочка, подойдите, пожалуйста, и внимательно посмотрите на свою малышку. Есть какие-либо претензии к роддому?
– Нет, спасибо, – Лидочка склонилась над дочерью и нежно поцеловала.
Аннушка следом за Лидочкой поспешила к столу. Заглянула в пеленки. Распахнув свои глазки, смотрела на нее голубым немигающим взглядом, напоминая большую куклу из детства, кроха. Видимо радуясь, что её освободили от тугих пеленок, малышка улыбалась беззубым ротиком. Крохотные ручки и ножки ее были в постоянном движении.
– Давайте ваше одеяло, – как-то буднично, по-деловому попросила акушерка.
Аннушка, с трудом оторвав взгляд от внучки, суетливо протянула ей сверток, что принесла с собой. Развязав ленту, женщина расстелила одеяло, пеленки и принялась одевать малышку. Справившись с распашонками и чепчиками, начала пеленать кроху. Той, видимо не понравилось, что ограничивают ее свободу. Сморщив носик-пуговку, малышка зашлась в крике, пытаясь высвободиться из сковывающих движение пеленок. Но не тут-то было. Акушерка, не обращая внимания на ее возмущенный вид, умело спеленала малютку и сунула ей в рот соску, надетую на бутылочку с материнским молоком. Кроха, забыв о свободе, успокоилась и принялась с аппетитом поглощать молоко.
– Подержите так, – предложила акушерка Аннушке, указывая на бутылочку. – Подождем, когда мамочка оденется, а уж потом завернем в одеяло.
Аннушка охотно приняла из ее рук бутылочку и, любуясь малышкой, склонилась над ней.
– Я готова, – Лидочка застегнула последнюю пуговицу на шубке.
– Хорошо, теперь одевайтесь вы, – обернулась акушерка к Анне. Та спешно завязала концы шали и сунула руки в рукава пальто.
– Ну, а теперь пришла наша очередь, – улыбнулась акушерка малышке. Вынула соску и быстро упаковала кроху в одеяло. Перевязала лентой, красиво расправив розовый бант.
– Получай, бабушка, свою внучку, – протянула она Аннушке сверток из одеяла.
Аннушка приняла его и прижала к груди. Попрощавшись, женщины вышли на крыльцо.
Все так же спокойно парили в морозном воздухе редкие снежинки, колючий ветер обжигал щеки, холодные яркие солнечные лучи преломлялись в хрустале белоснежных сугробов.
Накинув на головку малышке уголок одеяла, Аннушка, осторожно ступая, спустилась со ступенек крыльца и направилась к воротам. За ней след в след шагала Лидочка.
– Мамочка, что у нас сегодня на обед? Я такая голодная!
– Замечательно! Придем, увидишь, – Аннушка шла и счастливо улыбалась.


Знобкие нотки шелка

Небо с самого утра заволокло белой плотной пеленой. Густая снежная крошка засыпает город. Обжигающий морозом ветер теребит оконные стекла, проникая ощутимой холодной струей сквозь неприметные расщелины в рамах. От пеленок и постельного белья, что Аннушка принесла с улицы, исходит, наполняя дом, запах морозной свежести. Сложив заиндевевшую охапку на стол, Анна повесила пальто на вешалку, развязала шаль, скинула валенки, сунула ноги в уютные домашние тапочки и, потирая замерзшие руки, заглянула в спальню. Лидочка сидела на кровати. Простенькое домашнее платье было приспущено на одном плече. Пуговицы застежки расстегнуты и наполненная молоком грудь освобождена от плена одежд. Поставив одну ногу на крохотную скамеечку, чтобы было удобно держать малышку у соска, Лидочка склонилась к ней, наблюдая, как та с жадностью припала к груди. Услышав шорох открывающейся двери, подняла голову.
– Мамочка, я хочу дать ей имя – Наташа. Ты только прислушайся: Наташенька, Натальюшка, Натуля, можно просто, Тата.
– У нас в роду никого так не звали, – Аннушка присела рядом. – Почему ты выбрала именно это имя? Может, в чью-то честь?
– Безо всякого повода. Мне слышатся в нем знобкие нотки шелка и, в то же время, мягкость и тепло пуховой шали.
– Фантазерка моя, – Аннушка улыбнулась. – Хорошо, пусть будет – Натальюшка.
Будто подслушав их разговор, кроха напряглась, развернула плечики и, высвободив одну ручку, кулачком прижалась к материнской груди.
– Как же она любит свободу! – засмеялась Аннушка.
– Ой, и не говори, пеленать ее – мука. Сопротивляется, как только может. Каждый раз соревнуемся с ней, кто быстрее, я спеленаю или она высвободится. Не успеешь глазом моргнуть, ее руки на свободе.
В этот момент малышка отпустила сосок и, отвернувшись от материнской груди, вытолкнула язычком тонкую струйку оставшегося во рту молока. Крохотным ручейком та устремилась по щеке и коснулась маленького ушка.
– Ты посмотри, что делает, – Лидочка, покачав головой, потянулась за пеленкой, что лежала чуть в стороне.
Нежно коснулась личика дочери, промокнув молочный ручеек. Вытерла грудь и, спрятав ее под платье, застегнула пуговицы на груди.
Обе поднялись.
– Я ее уложу, а ты ступай, пообедай.
Аннушка приняла на руки улыбающуюся малютку и, потихоньку укачивая, стала ходить с ней по комнате от окна к двери, пока та не уснула. Опустила спящую кроху в люльку и осторожно, чтобы не спугнуть ее сон, покинула спальню.


Тошка

На дворе в разгаре жаркое лето. Ослепительное солнце правит свой бал. Заметно обмелела Томаринка, оголив крутые берега. Замер в изнеможении окружающий город лес. Теплой волной, радуя шумную детвору, ласкает морской прибой песчаный берег.
Напротив их дома, через дорогу, строители возводят новый жилой корпус. Запах свежей древесины через распахнутые окна наполняет комнаты. Сегодня выходной. Ничто не нарушает тишину улицы. Не слышно ни скрежета пил, ни стука молотков.
– Малыш, сегодня нас с тобой ждет удивительная прогулка, – Аннушка помогла выбраться из детского стульчика внучке. – Давай наденем твое любимое платьице, панамку и спустимся к морю.
– Да, да, – Наташенька радостно захлопала в ладошки.
Нарядившись, они вышли на улицу.
– Ой, подожди меня здесь, никуда не отходи от крыльца, я сейчас, – неожиданно спохватилась Аннушка и поспешила обратно.
Когда стих скрип ступенек под ее ногами, Наташенька услышала жалобное мяуканье. Малышка оглянулась по сторонам. Прямо перед ней, через дорогу, прижавшись к нижнему оголенному бревну нового дома, на нее смотрел в серой от грязи шубке с черными пятнами крохотный котенок.
– Кис, кис, – позвала его Наташенька, присев на корточки и вытянув вперед ладошку.
Котенок доверчиво приблизился и дал себя погладить.
– Какой ты хороший, – девчушка взяла его на руки и прижала к себе. – Пойдем к моей маме. Она тебя накормит.
Котенок замер в ее руках.
Малышке, в ее четыре года, крутая, резко уходящая вверх лестница с высокими ступеньками внушали страх. Каждый раз, оказавшись один на один с этим старым, скрипучим гигантом, перед тем как подняться, она какое-то время останавливалась перед первой ступенькой и, только набравшись мужества, решительно ставила на нее свою ножку. Цепляясь за следующую ступеньку, зажимая в тиски свой страх, упрямо карабкалась вперед.
Вот и сегодня, подойдя к лестнице, остановилась, посмотрела вверх и решительно шагнула. Прижав одной рукой мяукающий грязный комочек к груди, второй цепляясь за верхнюю ступеньку, Наташенька стала медленно карабкаться, побеждая ступеньку за ступенькой. Это значительно позже котенок будет стремглав преодолев высоту, дожидаться Наташеньку на верхней ступеньке. А сейчас ему крепкие объятья девочки, видимо, пришлись не по вкусу. Цепляясь своими коготками за подол платьица малышки и нещадно кромсая его в клочья, он пытался вырваться. Наташенька же, сжигаемая страхом и гонимая стремлением достичь верхней ступеньки, все крепче и крепче прижимала его к груди.
Долгожданный конец мученью! Крутая лестница позади. Обхватив двумя ручками найденыша, Наташенька подбежала к двери квартиры и, прислонившись спиной, стукнула по ней несколько раз ножкой.
В рваном платьице, с исцарапанными в кровь руками и ногами, с замызганным комочком в руках кроха предстала перед мамой.
– Боже правый! Где ты его нашла? – изумлению Лидочки не было предела. – Посмотри, на кого ты теперь похожа! Давай отнесем его обратно к маме. Она, наверно, горько плачет, ищет своего малыша, – Лидочка попыталась высвободить из объятий дочери чумазое создание. У Наташеньки на глаза навернулись слезы.
– Нет, не дам. Там нет мамы. Он один, – малышка крепче прижала котенка к груди.
Тот, бедолага, задыхаясь в ее объятьях, засучил задними лапками.
– Хорошо, – уступила Лидочка.– Верю, мамы нет. Только не сжимай его так сильно, иначе задушишь. Давай его искупаем и покормим. Слышишь, как он жалобно просит молочко.
– Давай, – Наташенька, вздохнув облегченно, доверчиво вложила в мамины руки свое сокровище.
– Вот и погуляли, – Аннушка, наблюдая за происходящим, только покачала головой.
Котенку устроили хорошую баню. Намылив, долго терли, смывая въевшуюся грязь и паразитов. Дважды меняли горячую воду в тазу. Тот стойко терпел, не сопротивляясь, только чуть слышно время от времени испуганно мяукал. Сполоснув в последний раз, завернули в полотенце и вручили Наташеньке. Малышка радостно прижала его к испачканному, разорванному в нескольких местах кошачьими коготками платью и стала укачивать, шагая из комнаты в комнату. Котенку, надо заметить, было не до сна. Потерпев для приличия какое-то время полотенце, он выскользнул из него и вприпрыжку помчался на кухню, где его уже ждала миска с молоком.
А Наташеньку посадили в детскую ванну. Теперь она терпеливо ждала, когда закончат намыливать ее и тереть.
С этого дня кошечка и малышка стали неразлучны. Дома Тошка, так назвали котенка, неотступно следовала за девочкой по пятам. Когда кроха была занята игрушками, кошечка садилась рядом и с интересом наблюдала за ее игрой. Если вдруг улыбалась удача, и Наташенька приглашала ее погулять, они с азартом бегали по двору друг за другом или сидели рядом на лавочке под окнами соседей. Случалось, Наташеньки не было дома, тогда Тошка садилась на подоконник и терпеливо ждала ее появления. Стоило только заслышать любимый голосок на улице или несмелые шаги на скрипучей лестнице, она стремглав мчалась к двери, встречать. Ночью Тошка, свернувшись клубочком, устраивалась в уголке ее кроватки или, вытянувшись во весь свой маленький рост, расстилалась на самом краю.
Аннушка и Лидочка, наблюдая эту кошачью привязанность, только улыбались.


Тяжелые думы

Полумесяц, будто подсвеченный изнутри матовым светом, замер в ночи над четко очерченной черным контуром вершиной крутой сопки. Приближается рассвет. В предрассветной мгле, незаметно теряя яркость, тают звезды. Клубящийся, будто пар в огромном котле, туман повис над обмелевшей рекой.
Не спится. Натянув одеяло до подбородка и запрокинув руки за голову, Лидочка рассеянно следит за еле заметным скольжением луны. Комната наполнена сном. Слышно тихое ровное дыхание малышки. Едва различимый силуэт спящей Аннушки напротив. Змеиным клубком роятся мысли в голове, отгоняя сон. Казалось бы, нет причин для беспокойства. В рабочем коллективе – уважение. В семье – все здоровы. День ото дня наполняя их маленькую квартирку радостью, звенит детский голосок, то перетекая в звонкий смех, то принимая капризные нотки, радуя своей говорливостью. Да и мама ожила. Помолодела лицом. Менее заметна морщинка меж бровей. Улыбка не покидает губ. Что же тогда? Лидочка прислушивается к себе, пытаясь найти основание для беспокойства. «Одиночество, женское одиночество», – вдруг четко для себя осознает молодая женщина. Вот что выжимает беспричинно слезы из глаз. Вот почему все чаще навещает грусть. А вопрошающий взгляд Наташеньки: «Где мой папа? Он скоро приедет?» когтистой лапой тоски сжимает сердце. Как отыскать решение этой очередной жизненной задачи?
За окном ярким светом загорается день. Первый солнечный луч растворил туман. В мягкие зелено-коричневые тона приоделась полуголая сопка над речным изгибом. В ярком ореоле упрямо замер над ее вершиной полумесяц, не желая покидать небосвод.


Не ждали

Как-то малышка и Тошка, нагулявшись во дворе вдоволь, возвращались с прогулки. В открытую настежь дверь дома заглядывало солнышко, освещая струящимся светом старые, только что вымытые мамой ступеньки.
Кошечка стремглав взобралась по лестнице и присела на самом верху, поджидая Наташеньку. Та, как всегда, пытаясь подавить в себе страх перед крутой высотой, остановилась на первой ступеньке, набираясь решимости. Неожиданно луч солнышка померк. Его закрыла чья-то тень. «Так, кто это у нас такой смелый?» – прозвучал над девчушкой мягкий бархатный голос. Наташенька подняла головку. Перед ней, широко улыбаясь, стоял незнакомый ей человек. «Домой? Давай я тебе помогу». Крепкие руки подхватили малышку и прижали к груди. Приятный аромат окутал девочку. Мужчина, поскрипывая ступеньками, стал быстро подниматься вверх по лестнице.
– Женя?
На верхней площадке их встретила Лидочка. Мужчина опустил Наташеньку на пол и радостно протянул руку ее маме.
– Да, я в Томари.
– Проходи, проходи. Я так рада тебя видеть.
Воспользовавшись моментом, что взрослые не обращают на нее внимание, Наташенька вбежала в квартиру, сбросила сандалии и поспешила в спаленку, где ее ждали любимые игрушки. Тошка, задрав хвост, вприпрыжку последовала за ней.
– У тебя отпуск или ты решил нас проведать? – Лидочка жестом указала на стул у стола в гостиной.
– Я теперь буду работать здесь, в Томари. А ты, я вижу, вышла замуж?
– Почему ты так решил?
– Нет?
– Нет.
– Это твоя дочурка?
– Да, – Лидочка тепло улыбнулась и посмотрела на дверь спальни, откуда доносился детский голосок.
– Вы живете вдвоем?
– Нет, я привезла маму, так что нас теперь трое. А где остановился ты?
– Пока в гостинице, но обещают выделить небольшую квартиру.
– Я так рада тебя видеть. Давно не получала твоих писем.
– Да, работа...
Помолчали.
– Отобедаешь с нами?
– Может, пойдем, как в первый день нашего приезда сюда, погуляем по городу?
– Хорошо. Подожди немного, мы сейчас…
Вскоре втроем, оставив позади белокаменный мост, миновав ряд старых японских домиков с их чисто вымытыми двориками и аккуратно подстриженными деревцами в огромных кадках, они, не спеша, уже поднимались в гору, к воротам тории, остаткам синтоистского храма. Дующий со стороны моря влажный ветер, навевая прохладу, беззаботно играл широким подолом Лидочкиного платья, то пытаясь, потеряв всякий стыд, оголить ей ноги, то целомудренно плотно укутывая их в тонкий шелк, при этом неугомонный задира успевал теребить за широкие ленты её соломенную шляпку. Не замечая его проказ, Лидочка увлеченно слушала рассказ Евгения о его жизни в Невельске. Они шли по широкой тропе, повествуя друг другу о прожитом и насущном. А маленькая Наташенька, занятая своими детскими фантазиями, шагала рядом, срывая по пути и складывая в букетик скромные незабудки.


Предложение

Все чаще на пороге их маленькой уютной квартирки стал появляться уже знакомый Наташеньке дядя. Девочка перестала сторониться его. Стоило только услышать знакомые шаги на лестнице, малышка вскакивала и бежала к двери. Вместе с ней, не отставая, спешила туда же Тошка. Едва переступив порог, Евгений подхватывал кроху на руки и, подняв над головой, кружил. А та заливалась счастливым смехом. Тошка, скромно присев в сторонке, ревниво наблюдала за своей подругой. Иногда, не выдержав эмоционального накала, начинала нервно намывать свою мордашку или причесывать шерстку, будто желая сказать: посмотри на меня, ну чем я хуже?
Лидочка преобразилась. Исчезла возникшая с рождением ребенка еле заметная морщинка меж бровей, что придавала ее еще юному лицу налет тревоги и озабоченности. Ожил взгляд – наполнились внутренним светом глаза. Вновь зазвучал счастьем смех.
В выходные дни, взяв с собой Наташеньку, Лидочка и Женя совершали длительные прогулки по окрестным местам. Возвращались уставшие, но довольные. Или спешили вдвоем в кинотеатр на последний сеанс, а позже до зари блуждали по городу. Все чаще, оставив малышку на попечение бабушки, покидали город, проводя весь день в лесу.
Вот и сегодня еще заполняет белым воздушным молоком овраги туман, а с разлапистых еловых веток пестрыми гирляндами свисают, нежась в рассветной мгле, змеи. В чащобе еще гнездится сумрак, и бисерным влажным ковром покрыты ягодные поляны и кусты, а Лидочка и Евгений уже шагают полюбившимся маршрутом к небольшому озеру, расположенному в глубине сопок. Там берет свое начало «Аллея любви» – длинный, довольно просторный живописный коридор, созданный самой матушкой природой, где высокие белоствольные березы и раскидистые клены стройными рядами окаймляют широкую тропу, убегающую вдаль к морскому побережью.
– Тебе не холодно? – Евгений заботливо поправляет заломившийся воротничок теплой Лидочкиной кофточки.
– Нет, – улыбается та.
– Ты не устала? Может, хочешь немного отдохнуть?
– Оглянись вокруг, все в росе. Давай подождем, когда взойдет солнышко и подсушит траву.
– Хорошо, – соглашается Женя, обняв подругу за плечи и слегка притянув к себе, вдыхает аромат ее волос. Они не спеша огибают сопку и шагают дальше.
Под первыми солнечными лучами волшебно оживают краски леса. Пропитанный морской влагой утренний ветерок зябко обвевает лица. Поднявшись на вершину одной из сопок, молодые люди любуются распахнувшимся простором. Покрытые зеленью лесов сопки волнами разбегаются вдаль. Где-то там, позади, в одной из бархатных впадин затерялся покинутый ими городок. Впереди крутой высокий спуск и долгожданное лесное озеро. Редко посещаемое охотниками и никогда не привлекавшее рыболовов. Окаймленное густой лесной растительностью с пологими широкими берегами, отражая спокойным водным зеркалом небесную синеву и яркую зелень окружающих его деревьев и кустов.
– Присядь вот тут, а я схожу, соберу сучья и разожгу костер.
– Нет, нет, позволь, я помогу тебе, – Лидочка чмокает его в щеку. Волна нежности захлестывает разум. Повинуясь ей, Женя легко подхватывает девушку на руки и кружит. Та, откинувшись и расправив руки, будто крылья, парит в крепких надежных его объятьях. Оба смеются, вспугнув счастливым смехом дремлющую тишину.
– Выходи за меня замуж, – неожиданно произносит юноша, не разжимая объятий. – Я не хочу больше существовать без тебя.
– Женечка! – девушка обхватывает его лицо ладошками и нежно касается губами его губ. – Ты даже представить себе не можешь, как я люблю тебя, – добавляет она, заглядывая ему в глаза.
А вокруг разгорается, набираясь сил, под нестройный хор птичьих голосов, жаркий погожий летний день. Стрекочут старательно кузнечики, то тут, то там, мелькая нежданными прочерками в густой траве. О чем-то своем, насущном, задумавшись, тихо и мелодично шелестят деревья.


Второй дом

Отшумел свадебный переполох. В подарок от Рыбкоопа молодые получили квартиру попросторнее. Распрощались с прежними крохотными комнатками. Деревянный дом, где находились новые апартаменты, был разделен на две половины. Предполагалось, что в нем будут проживать две семьи. Нашим новоселам достался довольно обширный двор и такой же огород, принадлежащий их половине. Строения с прилегающей землей были обнесены новеньким забором.
Первое, что бросилось в глаза, как только молодые переступили порог, широкий коридор. По правую руку, чуть в глубине, виднелась дверь, что вела в жилое помещение. Прямо перед ними – еще одно небольшое помещение, отгороженное от сеней наполовину разобранной стеной. Вход в то помещение ограничивался небольшой дверцей. Там же была установлена деревянная лестница, ведущая на чердак. Ребята распахнули дверь, что находилась справа, и оказались на кухне. Из кухни они прошли в большую комнату, предположительно – гостиную. За дверью гостиной располагались две спальни. Одна наполовину больше другой. Обе смотрели окнами в огород.
– Здесь мы посадим несколько кустов сирени. У нас под окнами будет свой маленький садик, – мечтательно произнесла Лидочка, подойдя к окну и окидывая взглядом обширную территорию.
– Хорошо, – согласно кивнул головой Евгений, обнимая ее за плечи сзади.
– Пора заносить и расставлять вещи, – раздался за спиной голос Аннушки, скоро начнет смеркаться.
– Мама, мама, а где будет стоять моя кроватка? – вслед за Аннушкой переступила порог Наташенька.
– Пойдем, покажу, – Евгений подхватил кроху на руки и направился к вещам и мебели, сложенным в кучу посреди двора. – Помогай папе, – он протянул девочке ее коричневого плюшевого медведя с черными пуговицами вместо глаз и затертым до маленьких дырочек лоснящимся носиком. Поднял с земли детскую кровать и понес ее в дом. Следом, прижав к груди любимую игрушку, пошагала малышка. Так начался новый этап в жизни Лидочки и ее семьи.


Гладиолусы

Август. Раннее одинокое утро. Женя в командировке. Пора собираться на работу. Лидочка открыла глаза и прислушалась. Из кухни доносился легкий запах манной каши и выпечки. Усилием воли заставляя себя подняться с постели, молодая женщина подходит к окну и распахивает створки. Терпкая утренняя свежесть забивает ароматы кухни. Под окнами спален несмело ветвятся еще робкие тоненькие четыре кустика сирени. За ними ровными рядами красуются первыми всходами небольшие грядки с зеленью, то, что удалось посадить в июле. Ставшая привычной тошнота комком подступает к горлу. Лидочка машинально, в который уже раз, подсчитывая срок рождения малыша, спешит в туалет. На обратном пути подошла к суетящейся на кухне Аннушке и коснулась губами ее щеки.
– Не спится, мамуль? Понежилась бы еще. Жени нет. Наташенька спит.
– А ты?
– Что я? Видишь, что творится со мной. Не иначе опять девочка. На еду смотреть не могу.
– Пополнение в семье – радость в дом. Скоро пройдет. Потерпи немного. А кушать понемногу надо, чтобы ребенок хорошо развивался.
Лидочка согласно кивнула головой и прошла к умывальнику.
Работа, как всегда, безоглядно втянула ее в круговорот повседневных забот. День пролетел одним мгновением. Опомнилась, когда натужно приоткрылась дверь, и порог опустевшего кабинета переступил Николай Николаевич.
– Как ты? Как Наташенька? Как мама?
Он прошел, взял за спинку подвернувшийся под руку стул, повернул его, поставив напротив ее стола, сел.
– Все, слава Богу, в полном здравии, – Лидочка тепло улыбнулась.
– Как тебе в замужестве твоем? Все гладко?
– Мне не на что жаловаться, спасибо.
– Что-то муж в последнее время не встречает с работы…
– Он в командировке.
– Вид мне твой не нравится. Подурнела лицом.
– Как не подурнеть, беременность не красит.
– Значит, не за горами декретный отпуск?
– Да.
– Ох уж эти женщины. Только, казалось бы, наладил работу предприятия, а тут, как снег на голову: беременна. Кем мне тебя прикажешь заменить?
– До замены еще дожить надо. Что-нибудь придумаю.
– Хорошо. Доброго вечера, – председатель, сокрушенно покачав головой, тяжело поднялся и направился к двери.
– Спасибо. Взаимно, – произнесла вдогонку Лидочка.
Провожая его взглядом, подумала: «Тоже устал».
Хлопнула дверь кабинета. Лидочка аккуратно закрыла огромную разлинованную тетрадь. Собрала со стола папки и убрала в шкаф. Наведя на рабочем столе порядок, подошла к небольшому зеркалу, висевшему на стене, внимательно всмотрелась в свое отражение. «Подурнела. Он прав», – подытожила с грустью. Тронула расчёской волосы. Достала подаренный мужем маленький флакончик духов. Слегка коснулась духами волос. Еще раз придирчиво окинула взглядом свое отражение в зеркале. Поправила воротничок платья и вышла из кабинета. Заперла дверь, спустилась по скрипучей лестнице на улицу. Яркое солнышко, обдав жаром, ослепило. «Как же хорошо!» – зажмурившись и подставив жгучим лучам лицо, подумала Лидочка. Наслаждаясь мгновеньем, постояла так какое-то время, но, заслышав приближающиеся шаги, открыла глаза и от неожиданности вздрогнула. Прямо перед глазами, радуя взгляд своей пышностью, источая тонкий аромат, замер огромный букет гладиолусов.
– Моя родная, это тебе.
– Женя? Женечка! – Лидочка обвила шею мужа руками и прильнула всем телом. – Родной мой! Когда ты вернулся?
– Часа два назад, – Евгений поцеловал жену.
– А гладиолусы откуда? Только не говори, что с нашей клумбы…
– Каюсь! С нашей, – как-то безнадежно развел руками Евгений. – Но, поверь, я срезал не все. Оставил немного.
– Пожалуйста, не смотри на меня так пристально, – Лидочка смущенно опустила голову.
– Почему?
– Я знаю, что выгляжу дурно…
– Кто тебе это сказал? – Евгений удивленно поднял брови. Лидочка ничего не ответила. Только вздохнула.
– Поверь мне, я в своей жизни не видел краше женщины, чем ты сейчас.
– Никогда-никогда?
– Никогда-никогда.
– Милый мой, если бы ты только знал, как я тебя люблю!
– Я сегодня заказал столик на двоих в нашем ресторане. Идем?
– У тебя хорошие новости?
– Я получил повышение! – шепотом пафосно произнес Евгений, указывая пальцем в небо. – Но это большой секрет, – добавил он вслух, лукаво улыбаясь, и приложил палец к губам.
Оба рассмеялись. Обнявшись, направились в сторону ресторана.
А на втором этаже, в кабинете руководства, слегка колыхнулась штора.


Новое пополнение

1957 год. Дружно стучит по ту сторону больничного окна капель. И если чуть повернуть голову, можно заметить, как она искрится, преломляясь в лучах яркого апрельского солнышка.
Только что Лидочка оторвала от груди ненасытную дочурку и передала ее акушерке. Та положила сверточек из старенького больничного одеяльца на каталку, где уже довольно посапывали такие же сверточки, уложенные рядком, и повезла малышей в отделение новорожденных.
Молодая женщина откинулась на подушку и, прикрыв глаза, замерла. Осторожно, на цыпочках, впорхнула в палату дремота, но неожиданно тихий свист за окном вспугнул ее, и она, раздосадованная, покинула палату. Лидочка приподняла голову и, опершись на локоть, прислушалась. Тихий свист повторился. Сунув ноги в больничные тапочки и накинув халат, молодая мамочка подошла к окну. Под окном с букетом хризантем и полной авоськой стоял, улыбаясь, ее Женечка. Рядом, держа Наташеньку за руку, махала приветственно Аннушка. Наташенька, опустив головку, увлеченно ковыряла ботинком еще мерзлую землю. Лидочка видела, как Аннушка, заметив это, склонилась над внучкой и указала рукой на окно. Малышка подняла головку, увидев в окне маму, радостно запрыгала на месте, хлопая в ладоши. Плотно запечатанные от морозной стужи окна не пропускали звуки с улицы. Картинка за окном, как в немом кино. Лидочка прильнула к стеклу, какое-то время любуясь родными. Потом жестом попросила подождать и помчалась к акушерке. Получив заветный сверток, поспешила обратно. По ту сторону окна милая ее сердцу тройка замерла в ожидании. Лидочка, прижимая сверток к груди, приблизила личико малютки к стеклу. Радостные улыбки и жесты дали понять мамочке: все хорошо видно.
Постояв еще немного под окном, родные, попрощавшись, гуськом направились в сторону крыльца. «Передачу хотят оставить», – догадалась Лидочка, провожая их взглядом, прижимая заветный посапывающий сверток к груди.


Весенняя капель

Отшумели торжественными парадами, с транспарантами и воздушными шарами, первомайские праздники. Жизнь шагнула в привычную колею.
На двое суток, согласно графику, покидал семью Евгений, пропадая на работе. Аннушка с раннего утра до позднего вечера хлопотала по дому. Наташеньку определили в садик, а Лидочка всецело была занята малюткой.
Погрузившись в повседневную круговерть, не замечали, как бежит время. А оно стремительно неслось вперед.
– К тебе можно? – Лидочка, уложив заснувшую дочурку в колыбельку, подошла к импровизированной фотолаборатории, закутку, глухо огороженному в углу спальни.
– Подожди, дорогая, проявляется пленка.
– Хорошо. Позови, когда проявится.
– Я тоже, я тоже хочу посмотреть, – в спальню родителей вбежала Наташенька и встала рядом с мамой. Сегодня, потакая капризу, ее оставили дома.
– Малыш, пленка только начала проявляться. Папа нас позовет, когда будет можно. Пойдем, лучше поможем бабушке лепить пирожки, – Лидочка взяла дочурку за руку, и они направились к Анне на кухню, откуда по всему дому растекался аромат печеной сдобы.
Спустя какое-то время туда же заглянул и Евгений.
– Все. Фотографии готовы. Я их повесил сушиться. Можете посмотреть, если хотите.
Наташенька, забыв про пирожки, помчалась в фотолабораторию.
– Тата, только не трогай их руками, – беспокойно воскликнул Евгений и поспешил следом. За ним, смеясь, направилась Лидочка.
Евгений много и увлеченно фотографировал, заставляя родных подолгу позировать перед фотоаппаратом. Разнообразию его фантазии не было предела. Часами просиживал в своей маленькой мастерской, придирчиво выбирая самое лучшее. Тщательно отобранные снимки были великолепны. На них не было безликих фигур, пустых взглядов. В каждом звучал, как на полотне художника, характер, подчеркивался смысл.
Особой любовью, как модель, пользовалась Наташенька. Девочка, прихватив любимого, изрядно потрепанного мишку либо новенькую празднично разодетую куклу, часами могла ходить за Евгением, стоило ему только взять фотоаппарат в руки. Они совершали длительные прогулки к берегу моря или беспрепятственно пробирались в заросший и давно ставший диким сад у дома Николая Николаевича, где стоял сложенный из белого мрамора памятник японским солдатам. Малышка часами с детской непосредственностью красовалась перед объективом.
За окном вечереет. Только что отужинали. Аннушка смахнула крошки с белоснежной скатерти и, аккуратно сложив, убрала ее со стола. Наташенька сползла со стула и в сопровождении Тошки помчалась в детскую комнату к затосковавшим без нее игрушкам. Лидочка, перепеленав малютку, присела к столу и приложила ее к груди. Евгений, не выходя из-за стола, углубился в газету.
– Мама, – окликнула возившуюся на кухне с посудой Аннушку Лида. – Пожалуйста, присядь. Я сейчас покормлю и помою. Аннушка вошла, вытирая руки о полотенце, и села на стул.
– Скоро исполнится месяц нашей красавице. Как назовем ее?
– Может, Надежда? – Аннушка улыбнулась, неожиданно вспомнив сестренку.
– А что думаешь ты? – Лидочка повернулась к мужу.
– Не знаю. Какое имя тебе по душе? Я бы назвал ее: Галчонок.
– Галчонок, – эхом повторила Лидочка, прислушиваясь. – А что? Мне нравится. Мне слышится в нем весенняя капель.
– Красивое имя, – соглашаясь с молодыми, кивнула Аннушка.
– Галина, Галочка, Галчонок – звонко и мелодично, – Лидочка улыбнулась. – Решено, так и назовем.
А за окном через дорогу, сквозь листву соседского сада, густым малиновым светом полыхал закат, проложив от окна через всю гостиную три трепещущие яркие дорожки.
 

Домик на высокой сопке

– Солнышко, я иду навестить папу. Не хочешь пойти со мной? – обратилась Лидочка к увлеченно возившейся с игрушками Наташеньке.
– Хочу, хочу, – малышка поднялась с колен.
– Но прежде давай уберем игрушки в коробку, чтобы бабушке не пришлось возиться с ними.
– Давай, – согласно мотнула головой малышка и начала собирать с пола и укладывать в огромную коробку свои игрушки.
– Можно, я помогу тебе?
– Можно.
Летнее утро радует своей пригожестью. Яркое солнышко заливает жарким светом прямые улицы маленького городка. Беспечный ветерок легким дуновением приподнимая пыльную вуаль над дорогой, мчится, не разбирая пути. Воробьиные стайки, деловито выискивая что-то в траве по обочинам, оглашают окрестности громким чириканьем.
Лидочка с дочуркой миновали молодые елочки, посаженные на границе городской черты, и ступили на тропу, уводившую вглубь леса. У Лидочки в руках объемная сумка с термосом и тщательно укутанными, чтобы не остыли, двумя плотно закупоренными банками. В одной только что приготовленный Аннушкой борщ, в другой еще горячие домашние котлеты с картофельным пюре. Перекладывая время от времени сумку из одной руки в другую, она, сойдя с тропы, неспешно поднимается в гору по крутому склону. Дочурка следует рядом, держа в руках небольшую авоську с хлебом и пирожками.
– Тебе не тяжело, малыш?
– Не-е-е, – тянет напевно Наташенька.
– Только, пожалуйста, не отставай. Держись рядом, – просит Лидочка, заметив, что дочь остановилась и с интересом рассматривает в траве кузнечика.
– Хорошо, – вспугнув стрекочущее насекомое и проследив за его полетом, малышка, размахивая на ходу авоськой, спешит вперед.
А вокруг уже сгрудились кусты черники. Впереди стеной встали деревья и разлапистые ели. Под ногами раскинулся клоповник. Выискивая взглядом его ягоды, Наташенька, замирает на секунду над зеленым плотным ковром, найдя, срывает на ходу и, сунув ягоду в перемазанный черникой рот, спешит за мамой. А та, не выпуская ребенка из поля зрения, торопит: «Солнышко, нам бы успеть к папиному обеду».
Одинокий маленький домик на вершине голой сопки виден издалека. Над ним хороводом столпились высокие антенны. Светлые, побеленные известью стены, черепичная крыша и отражающие солнечный свет окна прячут небольшую комнатку, заполненную аппаратурой с мерцающим экраном, кучей всевозможных кнопочек и звонко щелкающих крохотных ручек. Малышке строго-настрого запрещено прикасаться к ним. Так что, войдя в домик, девочка робко устраивается, свесив ножки, на жестком, довольно просторном ложе, накрытом старым толстым ватным одеялом. Замирает, наблюдая, как отец, расположившись за маленьким столиком у окна, с аппетитом поглощает содержимое маминых банок, а мама, подперев руками голову, смотрит на него, не отрываясь, забыв обо всем на свете.
Путь домой налегке гораздо интереснее. Теперь можно, сколько душе угодно, копаться в листьях клоповника, поглощая румяные твердые ягоды. И не важно, что от кислоты порой сводит челюсти. Или не спеша наслаждаться сладостью спелой крупной черники, прямо с куста горстью отправляя ее в рот. Или, отыскав среди колючей упругости хвойных игл маленькую, еще зеленую шишку, с наслаждением ощущать во рту ее вяжущую терпкость. Склонившись с мамой, голова к голове, над огромным ажурным кругом тонюсенькой паутины, рассматривать в центре ее тучного паука, на рыжей спинке которого четко просматривается черный жирный крест. Собирать в букетик желтые пушистые одуванчики и ярко-красные огоньки, потом, присев на траву рядышком, плести из них веночки, а водрузив готовый венок на голову, ощущать себя коронованной принцессой.


За трудовые успехи
 
Вечереет. За окном сплошным потоком льет холодный осенний дождь. В опустевшем кабинете тихо. Только слышно, как время от времени стрекочет, подсчитывая, «Феликс», да поскрипывает ластик, стирая труды карандаша. Под потолком, ярко озаряя кабинет, повисла на коротком черном шнуре лампочка.
Не отрывая голову от разлинованной огромной толстой тетради, Лидочка прислушивается. Где-то за дверью скрипнула половица, и наступила звенящая тишина. Боязнь пробегает мурашками по спине и слегка перехватывает дыхание. Воображение рисует огромное, покинутое всеми деревянное здание со множеством темных пустых комнат. «Интересно, кто-то еще есть на этаже? Пойду, посмотрю». Молодая женщина, чтобы прогнать страх, решительно поднимается из-за стола и, распахнув дверь кабинета, выходит в коридор. Перед ней, слева, чернеет своей бездонностью лестничный пролет, справа – три двери. Приоткрыв первую, Лидочка заглядывает в отдел кадров – никого. Идет дальше. Вторая дверь заперта. Подергав ее за ручку и убедившись в этом, направляется к третьей. Почему-то от того, что дверь заперта, становиться спокойнее. У секретаря горит свет, но ни души.
– Лидия Алексеевна, все уже давно ушли. Только вы, как всегда, до полуночи. Можно подумать, ни детей, ни мужа.
Лидочка, вздрогнув от неожиданности, оглянулась. Позади с полным ведром воды и шваброй в руках уборщица. Пожилая женщина. Лицо испещрено морщинками, из-под платка выбились две грязные прядки и повисли вдоль щек. Бросив на Лидочку утомленный взгляд и покачав укоризненно головой, уборщица направилась в кабинет председателя.
– Работы много, – тихо произносит Лидочка и, облегченно вздохнув (все же не одна), возвращается к себе.
Подходит к столу. Взгляд останавливается на почетной грамоте в скромной деревянной рамке, что висит на стене за спинкой ее стула. «За трудовые успехи», – машинально читает Лидочка. «Кто бы знал, каким трудом мне достаются эти успехи», – устало вздыхает она, присаживается к столу и склоняется над толстой тетрадью. Медленно пролистывает последние длиннющие листы, внимательно вглядываясь в цифры. «Где же закралась ошибка?» И начинает поиск. Вновь затягивает, складывая и умножая, свою ритмичную песню «Феликс», да поскрипывает ластик.
А дома, в шкафу, под стопкой постельного белья – небольшая заветная, из алого бархата коробочка. В ней хранится медаль. Она тоже досталась «За трудовые заслуги».
Помнится, случилось это прошлой осенью. Лидочку в срочном порядке вызвали в Южно-Сахалинск в Облпотребсоюз. На днях она отправила туда свой отчет. «Что в отчете не так?» – беспокоилась Лидочка, собираясь в командировку.
Заседания в Облпотребсоюзе проводились, как правило, в огромном актовом зале при большом стечении народа. И мужчины, и женщины в строгих костюмах и белых сорочках. Сиденья и спинки стульев покрыты темно-бордовым бархатом. На сцене – трибуна из мореного дуба. Лидочку, как первоклашку, всегда охватывала робость, стоило ей только переступить порог.
Вот и сегодня, забрав в отделе статистики свой отчет, она направилась в актовый зал. Так как до заседания оставалось уйма времени, зал выглядел полупустым. Лидочка вошла и скромно присела на крайний стул в предпоследнем ряду. Принялась перелистывать свою работу на тему «Отчет работы Томаринского Рыбкоопа», пробегая глазами цифры для памяти. Прозвенел первый звонок, приглашая всех занять свои места. Зал стал наполняться людьми. Тихо переговариваясь, приезжие входили и рассаживались. После второго звонка закрыли двери. Умолк гул голосов. На трибуну поднялся председатель. Высокий, с густой седой шевелюрой, немного грузный в свои шестьдесят с лишним лет, но все еще привлекательный мужчина. Слегка откашлявшись, он произнес вступительное слово и занял свое место за столом, покрытым темно-бордовым сукном, где разместилось все руководство Облпотребсоюза. Согласно строгому регламенту, один за другим на трибуну стали подниматься представители районных отделов. Зачитав доклад о работе своего района, чинно возвращались на место. Лидочкин доклад был последним. Закончив читать, она прошла и села.
– А теперь, товарищи, подведем итоги и отметим лучших из лучших, – председатель вышел из-за стола.
Подошел к краю сцены, держа в руках список награждаемых. Рядом с ним встал начальник отдела кадров.
– За трудовые заслуги, – торжественно и четко выговаривая слова, произнес председатель, – награждается почетной грамотой и медалью Виноградова Лидия Алексеевна!
Зал взорвался дружными аплодисментами. Начальник отдела кадров быстро взял с темно-бордового сукна маленькую, алого цвета бархатную коробочку и протянул председателю.
Лидочка не поверила услышанному. Затаив дыхание, сдерживая подступившие от волнения к глазам слезы, она поднялась по ступенькам на сцену, пересекла ее и остановилась перед председателем. Тот крепко пожал ей руку, открыл заветную коробочку, торжественно приколол к лацкану ее пиджака новенькую, сверкающую ярко-красной лаковой поверхностью медаль и по-отечески обнял. «Так держать!» – сквозь гром рукоплесканий донесся его баритон. Лидочка повернулась лицом к залу, от волнения растеряв слова, низко склонила голову в поклоне и вернулась на свое место.
«Нашла! Нашла!» – ликуя, шепотом, чтобы не спугнуть покой старого здания, воскликнула молодая женщина. Подбив окончательно итоги в своих подсчетах, она стала собираться домой. Скинув туфельки на шпильках, с наслаждением натянула на ноги коротенькие резиновые сапожки. Сняла с вешалки свой плащик и подошла к окну. Прильнула к стеклу.
В ночной мгле напротив мерно раскачивался на ветру уличный фонарь. В ярком пятне его света косыми линиями поблескивали струи дождя. Светлое пятно, повторяя ритм своего создателя, так же ритмично скользило туда и обратно по поверхности огромной лужи. На улице ни души. Лидочка застегнула плащ на все пуговицы, кокетливо приподняла его воротник, затянула поясок, взяла в руки зонтик и сумочку.
– Вы еще здесь? – возмущенно проговорила уборщица, переступив порог кабинета.
– Уже ухожу, – ответила Лидочка, уловив в собственном голосе почему-то виноватые нотки. – А вам не страшно оставаться совершенно одной в этом огромном здании?
– Милая, я привыкла. Вот уже почти пятнадцать лет, как я намываю здесь полы. Можно сказать – ветеран. Я тут и поломойка, и сторож, – смягчилась уборщица.
– До свидания, – Лидочка понимающе кивнула головой и стала осторожно спускаться по темной, скрипучей лестнице.
В самом конце ее горела неяркая лампочка, слабо освещая только нижние ступеньки. «Об этой лампочке вспоминаю, только когда ухожу, – с досадой подумала Лидочка, вглядываясь в сумрак под ногами. – Надо будет завтра обязательно поговорить с завхозом, чтобы заменил. Ничего не видно».
Оставив позади скрипучую лестницу, подошла к входной двери и распахнула ее. Громовым раскатом на нее обрушился шум дождя. Раскрыв зонтик, молодая женщина шагнула под его упругие струи. Дождь, будто только этого и ждал, весело забарабанил по натянутому полотну зонта, звонко выстукивая ритм.
Обходя осторожно лужи, спешила Лидочка по темным улицам городка к дому.


Виденье

Вьюжит над городом неугомонная поземка, застилая видимость. Стучится в окно резкими порывами ветра. Бросается тучными снежками в стекло. Те, распластавшись один за другим, неохотно сползают к карнизу.
Несмотря на лютый мороз, в квартире тепло. Уютно потрескивают дрова в печи. Над столом горит лампа, чуть притушенная абажуром. Из детской доносится Аннушкин голос, читающий на ночь сказку Наташеньке. В своей колыбельке, в спальне родителей, крепко спит малютка.
Лидочка сидит в столовой за столом и, раскрыв книгу, пытается сосредоточиться, но ей это плохо удается. Все мысли о муже. Тревога сжимает сердце. Сегодня заканчивается его смена. Только бы не вздумал возвращаться в такую круговерть. Замирая при каждом шорохе за дверью и на крыльце, приподнимает голову и напряженно прислушивается, но кроме завывания вьюги и размеренного хода часов с кукушкой на кухне ничего не слышно. Внезапно кукушка приоткрывает механическую дверцу и, чуть наклоняя свою медную головку, задрав кверху хвостик, кукует девять раз и вновь прячется в свой домик. Лидочка, подождав еще какое-то время, поднимается из-за стола и направляется в спальню. Уже десятый час. «Скорее всего, остался там, – успокаивает себя молодая женщина. – Ну и правильно». Но тревога не покидает. Лидочка раздевается и забирается под пуховое одеяло. Слышно, как в детской Аннушка, отложив книгу, разбирает свою постель. «Значит, Наташенька уже уснула», – мелькает мысль.
– Лида, ты спишь? – в проеме приоткрывшейся двери показалась мама.
– Нет, не сплю.
– Запереть входную дверь? Женя, вероятно, остался на работе.
– Нет, мамуль, не надо. Может, он все же придет. Я еще подожду немного.
– Хорошо. Я ложусь.
– Спокойной ночи!
– Спокойной, моя ласточка! Не тревожься, все будет хорошо.
Она ушла, тихо прикрыв за собой дверь. Было слышно, как осторожно скрипнула пружинка ее кровати. Дом погрузился в дремоту. В темноте комнаты таинственным светом замерцало окно, подсвеченное снаружи через белое мятущееся покрывало выглянувшей в прорезь туч луной. Лидочка продолжает лежать, повернувшись к окну, наблюдая пляску пурги. Перед глазами неожиданно возник образ идущего через лес на лыжах мужа. В утепленной военной куртке, унтах и плотно прилегающем к голове лётном шлеме, туго затянутом ремешком под подбородком. Склонившись вперед, пытаясь время от времени рукой защитить лицо от колючего снега, он, оттолкнувшись лыжными палками, легко скользит по снежному настилу. Вокруг довольно светло от снега. Сквозь прозрачную снежную занавесь просматривается, как мимо проплывают трепещущие оголенными ветками деревья и ели, склонившие свои густые разлапистые ладони под тяжестью снега, что горкой покоится в них. Лидочка, как бы чуть свысока, настолько ясно видит эту картину, будто присутствует рядом. Пытаясь угадать, что это за место в лесу, она боится пошевелиться, чтобы не спугнуть видение. Интуитивно, стараясь мысленно помочь любимому, напрягается внутренне. Сколько продолжалось это, трудно сказать, но образ неожиданно исчез, и перед глазами вновь возникло окно с мятущейся поземкой. Не находя себе места от тревоги, в попытке повторить увиденное, Лидочка поднялась и, накинув на плечи одеяло, присела на край кровати. Сосредоточилась. Но кроме вихрями закрученного снега за окном ей больше ничего не видно. Молодая женщина опустила лицо в ладони. Плечи поникли, и Лидочка замерла в ожидании. Шло время, а она продолжала сидеть, не отрывая рук от лица.
Еле уловимым шёпотом прозвучал натужный скрип открывающейся наружной двери и послышалось осторожное притопывание сапог, сбрасывающих снег. Лидочка, забыв о тапочках, как была босиком, в одной ночной сорочке, тенью промелькнула через погруженную в сумрак ночи гостиную и кухню, распахнула дверь в прихожую и замерла на мгновенье на пороге. Перед ней, в свете яркой лампочки под потолком, еще держа в одной руке лыжные палки, в другой – лыжи с налипшим на них снегом стоял ее единственный и неповторимый.
– Женечка! – Лидочка кинулась к нему и прижалась всем телом к запорошенной снегом куртке. – Родной мой.
– Подожди, моя хорошая, подожди, а то простынешь. Видишь, я весь в снегу. Позволь, я разденусь.
– Если бы ты только знал, как я стосковалась, дожидаясь тебя, – все крепче и крепче сжимая кольцо объятий, не замечая ледяного холода тающего снега, что влажным пятном расползался по ночной сорочке, она целовала и целовала без разбора его лицо, шлем и вновь лицо.
Жаркой волной, затмив рассудок, нахлынула нежность. Бездумно выпустив из рук с грохотом упавшие на пол лыжи и палки, забыв про незапертую дверь, все больше погружаясь в пучину чувств, Евгений легко подхватил свое сокровище на руки и, как был в куртке, шлеме и унтах, понес в спальню. Переступил порог, не зажигая света, осторожно опустил свою любовь на кровать. Оторвавшись от груди мужа, Лидочка остро почувствовала холод остывшей спальни. Молодую женщину стал бить озноб. Черной влажностью обрисовала ей грудь и живот сырая сорочка. Она попыталась скинуть ее, но намокший рукав плотно прильнул к руке. В этот момент Евгений, сняв унты, обернулся к жене.
– Снимай, скорее снимай свою рубашку, – он помог Лидочке скинуть мокрое бельё и закутал ее в пуховое одеяло. – Я сейчас, только разденусь.
Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить малютку, расстегнул ремешок, стянул с головы шлем и опустил его тут же у кровати на пол. Принялся за молнию на куртке.
– Ну, ты посмотри, заело, – с досадой прошептал Евгений, пытаясь сдвинуть бегунок с места еще скованными холодом и от этого почти деревянными пальцами. Тот стойко замер, не желая сдаваться.
– Давай, я помогу тебе, – прошептала Лидочка и придвинулась к краю кровати, завернув на груди потуже одеяло. Евгений оставил непослушный бегунок, приблизился к жене и, расправив плечи, предоставил ей возможность обуздать строптивца. Немного повозившись, Лидочка все же справилась с бегунком, и куртка, упав к ногам Евгения, накрыла своим мехом и унты, и шлем. Быстро сбросив все остальное, Женя скользнул под одеяло и прижался к горячему телу жены.
У кровати в своей колыбельке, сладко чмокая во сне, крепко спала Галчонок. В детской комнате мерно дышала глубоким сном тишина. А за окном разгульно и широко, заметая огородные грядки, развешивая снежные пушистые простыни вдоль забора и старательно укутывая тонкие прутики сирени, справляла свой лютый праздник зима.


Третья внучка

Июль 1959 года, сбивая жару, радует теплыми дождями. Весело шлепая по лужам, звонко смеётся детвора. В небе, над лысой горой многоцветной дугой повисла радуга. Аннушка, спрятавшись от дождя с детьми в столовой, читает им сказки. Время от времени отрывая взгляд от детской книжки, бессознательно посматривает на часы. Лидочку еще рано утром Женя отвел в роддом и пока не вернулся. «Как она?» – тревога за дочь мешает сосредоточиться. Аннушка обводит взглядом малюток. Наташенька, слушая сказку, замерла, прижав любимого мишку к груди. Галчонок, поникнув головкой, уснула. «Боже ты мой!» – спохватывается Аннушка. «Подожди, я только уложу Галину в кроватку и вернусь. Видишь, уснула, кроха», – шепчет она Наташеньке. Та согласно кивает головой. Аннушка поднимается и, осторожно ступая, чтобы не спугнуть сон малютки, уходит в детскую. Вскоре возвращается и вновь берется за книжку. Наташенька, чуть повозившись, устраивается поудобнее на стуле и вновь замирает, прижав к себе мишку. Раскрыв свои объятья, сказка уносит их в свой сказочный мир. Идет время. За окном, не переставая, накрапывает мелкий грибной дождик.
– Как вы тут? – сияя улыбкой, входит в столовую Евгений. Вид у него взъерошенный.
– Мы читаем сказки. А как Лидочка? Все позади? – завидев его улыбку, в ответ улыбается Аннушка.
– Да, все позади, – облегченно вздыхает Женя. – У вас, Аннушка, третья внучка. А где Галчонок?
– Уснула. Спит в своей кроватке. Давай я тебя покормлю. С утра ничего не ел.
– С удовольствием, – Евгений присаживается к столу, потирая руки.
Наташенька встает и, придумывая на ходу конец недочитанной сказки, направляется в спальню к игрушкам.


Хорошая новость

Август. За окном спальни зеленым веером покачиваются упругие ветви сирени, создавая на белом потолке игру серых трепещущих красок. Заслоняя яркость солнечного дня, отражаются легкой тенью на покрывале и ковре. Сквозь листву просматриваются ровные огородные грядки с аккуратными кустиками картофельной ботвы. Лидочка стоит у окна, пытаясь успокоить плачущую малышку. Дочурке вчера исполнился месяц. Зажмурив глазки, обрамленные длинными черными ресничками, сморщив свое личико, кроха старательно и однообразно выводит: «У-а-а, у-а-а, у-а-а». Лидочка незаметно для себя включается в ритм этого крика, продолжая равномерно покачивать ее на руках, прижав к груди. Наконец, малышка, наплакавшись вдоволь, успокаивается и засыпает. Дом наполняется тишиной. Лидочка осторожно опускает малютку в колыбельку и, подойдя на цыпочках к окну, распахивает обе его створки. В комнату с теплым ветерком врывается мелодия улицы: далекий заливистый детский смех, воробьиный гомон, тихое поскрипывание проезжающей за огородом телеги. Лидочка на минутку замирает, затаив дыхание. Прикусив губу, бросает взгляд в сторону колыбельки. Прислушивается. Ровное детское дыхание успокаивает ее. Осторожно ступая, Лидочка покидает спальню, плотно прикрыв за собой дверь.
Женя на работе. Аннушка, усадив в легкую летнюю коляску Галинку, отправилась в детский садик за Наташенькой.
«Какая благодать!» Ощущая беспредельный душевный покой, Лидочка остановилась на пороге гостиной и, подняв руки, медленно и мягко, по кошачьи потянулась. Глубоко вздохнула полной грудью и направилась на кухню. Пересекая гостиную, на ходу заглянула в висевшее на стене зеркало. Улыбнулась своему отражению и подмигнула. С рождением дочери она похорошела. Пропала угловатость в лице. Щеки заметно округлились. Во взгляде затаились веселые огоньки. Переполненная любовью к своей семье, добившись самостоятельно всего, что составляло ее счастье, она обрела безграничную уверенность в завтрашнем дне.
Кто-то постучал во входную дверь. Лидочка, минуя кухню, поспешила в прихожую.
– Светлана? Проходите.
– Я к вам с хорошей вестью, – секретарша, молоденькая девчушка, лет девятнадцати, в легком шелковом сарафанчике и соломенной шляпке, повисшей широкими лентами на ее загорелых плечах, немного робея, прошла в гостиную и присела к столу.
– Интересно. Что за новость? – Лидочка устроилась напротив.
– В Рыбкоопе разыгрывают в лотерею квартиры в новом доме. Николай Николаевич просил вас прийти и поучаствовать в розыгрыше.
– Зачем? У меня уже есть квартира.
– Ой, вы даже представить себе не можете, как хороши те. Я сама вчера ходила смотреть. Огромные комнаты, необыкновенно длинные коридоры, ванная комната и санузел раздельные, огромная кухня, – принялась восхищенно описывать увиденное Светлана.
– Да? – Лидочка задумалась. – Что, и ванная комната есть?
– Да, да, и ванная комната с огромной ванной! Все, как положено! Дом трехэтажный. Балконы на втором и третьем этажах имеются! Квартир немного, а желающих их заполучить видимо-невидимо! Даже одинокие и бездетные записались. А у вас трое малышей, вот Николай Николаевич и прислал за вами.
– Хорошо, когда разыгрывать эти квартиры будут?
– Приходите завтра к двенадцати часам. Он просил передать, что розыгрыш состоится в актовом зале. Придете.
– Скажи ему, я обязательно приду. Вдруг повезет.
 – Хорошо, передам, – Светлана поднялась и направилась в сторону прихожей.
Лидочка, проводила девушку. Вернулась в гостиную и закружилась вокруг стола, раскинув руки. «Как все же хорошо!»
Вечером после ужина, уложив детей, как всегда, собрались в гостиной за столом. Евгений принялся просматривать газетные страницы, Аннушка взяла в руки вязальные спицы. Лидочка, домыв посуду, тоже присела к столу.
– Нашей малышке пошел второй месяц. Пора подыскать ей имя. Давайте назовем ее Оленька. Женечка, что ты скажешь?
– А что, мне нравится, – свернув газету и отложив ее в сторону, откликнулся Евгений. – Аннушка, а вы что думаете?
– Я не против, – оторвав взгляд от спиц, улыбнулась та.
– Замечательно! И еще, у меня для вас есть хорошая новость!
Все с интересом посмотрели на нее. Лидочка, чуть помолчав, принялась пересказывать то, что услышала от секретарши. Женя и Аннушка заинтересованно слушали, не перебивая, а дослушав, долго обсуждали эту новость.
На следующий день, как и обещала, Лидочка пришла к двенадцати часам в Рыбкооп и сразу прошла в актовый зал. Кругом знакомые лица, ставшие уже почти родными.
– Лидия Алексеевна!
Лидочка оглянулась.
– Пройдемте в мой кабинет.
Николай Николаевич, протиснувшись сквозь толпу желающих, подошел, качнув головой в сторону двери, пошел вперед. Лидочка последовала за ним.
– Я вытянул счастливый билетик за тебя. Получи, – он протянул ей аккуратно сложенный листок.
– То есть это моя новая квартира?
– Разумеется, – Николай Николаевич широко улыбнулся.
– И я могу начать оформлять прописку?
– Да, можешь, – утвердительно мотнул головой Николай Николаевич.
– А как же розыгрыш?
– Ты обратила внимание, сколько желающих собралось в актовом зале? Думаешь, у тебя есть шанс выиграть?
– Да, шансов никаких, – задумчиво произнесла Лидочка и, прижав руки к груди, добавила. – Спасибо, большое спасибо!
– Как твои малыши?
– Подрастают незаметно. Наташеньке уже семь. Галочке – два, а самой младшей позавчера исполнился месяц. Я, пожалуй, пойду. Там мама одна осталась. Боюсь, не управится.
– Ступай, ступай. На работу когда выходишь?
– У меня еще в запасе два месяца, но я постараюсь пораньше.
– Постарайся, пожалуйста.
Лидочка попрощалась и поспешила к выходу. А дома, изводя Аннушку своим криком, требовала материнскую грудь маленькая Оленька.


В новой квартире

Переезд – хлопотное, но вместе с тем приятное событие. Вымыв до скрипа оконные стекла, тщательно протерев полы, внесли и расставили мебель. Комнаты радовали глаз своим простором и белизной. Особую радость вызывал балкон. Так как дом находился на возвышенности, из окон гостиной открывался вид на старый район.
Надо заметить, что благодаря развернувшемуся строительству город постепенно менялся. Теряя свои прежние очертания, неспешно поднимался на одну из сопок, формируя новый район со своими детскими садами, школой, магазинами и жилыми многоэтажными постройками, оставив в лощине уютные домики, окруженные садами и огородами.
А уж как радовалась новому жилью Тошка, не описать. Путешествуя, задрав хвост, из комнаты в комнату, пролетая стремглав длиннющие коридоры, с разбегу ныряла в кухню и, забравшись под кухонный стол, замирала там на какое-то время.
Не дожидаясь окончания отпуска, Лидочка вышла на работу. Галчонка отдали в садик. У Наташеньки первые в ее жизни каникулы. А Оленька теперь подрастала под присмотром Аннушки. Жизнь вошла в привычную колею.
Как-то вечером:
– Лида, я получил письмо от родителей, – Евгений, поймав проходившую мимо Лидочку за руку, притянул к себе и усадил рядом на диван.
– Что пишут? – Лидочка подобрала под себя ноги и устроилась поудобнее, прижавшись к плечу мужа.
– Мама с папой, желая нам помочь, решили забрать к себе Наташу. Во второй класс пойдет там, в Москве. Старики скучают в одиночестве. Может, рискнем? Как ты на это смотришь?
– Она еще такая маленькая.
– Ты не права. Она уже достаточно большая. Думаю, справится. А потом, мы отправляем ее не в интернат, а к маме и отцу. Если что-то не сложится, заберем.
– Девочка без нас будет скучать.
– Не волнуйся, будем почаще писать, пока не привыкнет. Да и Аннушку жалко. Умаялась с тремя. Ты на работе с раннего утра и до позднего вечера. Иной раз и в выходные тебя дома не застать. Я тоже работаю. А она, бедняжка, и дом и заботу о детях на себя взвалила.
– Надо подумать.
– Подумай, до сентября еще есть время.
Поздний осенний вечер. За окном треплет молодые клены и осины задира ветер.
Все собрались в гостиной и присели перед дорогой. В прихожей, у двери, ждут два упакованных чемодана.
– Я еду к бабушке и дедушке в Москву, – прощаясь с Тошкой, Наташенька посадила кошечку на колени и проводит рукой по ее мягкой шерстке. – Не скучай без меня.
– Ну, все, пора, – поднимается Евгений с дивана и направляется в прихожую. За ним следуют остальные.
Недолгие проводы на вокзальном перроне, и мчится паровоз под ритмичный стук своих колес, спеша распахнуть перед малышкой новую страничку ее жизненного пути.


Колесо фортуны

Ноябрь – строптивый месяц. То вдруг потянет теплом, и тонкий снежный налет начинает таять, образуя вязкие лужицы. То, ударит морозцем, и покроется все вокруг колючей коркой льда. Волнуется, взбивая ледяную пену, морской прибой. День за днем все быстрее спешит на покой холодное солнце, уступая дорогу ясной звездной ночи.
Неожиданно заболела Оленька. Ближе к ночи поднялась температура. Обычные домашние средства оказались бессильны. Столбик термометра, нагоняя страх на Аннушку и Лидочку, медленно и неуклонно продолжает ползти к отметке сорок градусов. Дыхание ребенка все учащеннее.
– Мамочка, вызывай неотложку, – отчаянию Лидочки нет предела.
– Сейчас, сейчас, не волнуйся, – Аннушка спешит к телефону. Дрожащими руками набирает «02». Занято. Повторяет набор и вновь занято. Наконец, с четвертой попытки в трубке послышался мелодичный женский голос: «Скорая. Я слушаю вас…»
Дыхание малышки все тише и тише. Глазки прикрыты. Малиновый багрянец покидает детские щечки. Сменив его, серый налет покрывает личико.
– Потерпи родная, потерпи, мое солнышко, – шепчет Лидочка, шагая из угла в угол по детской с малюткой на руках. – Скоро тетя приедет и поможет тебе, – не столько обращаясь к малышке, сколько пытаясь заглушить собственный страх.
Как назло, время почти остановилось. Замерло в ожидании неизбежного.
– Мамочка, она почти не дышит! – страх сжимает тисками Лидочкино сердце.
Аннушка вновь набирает «02». В ответ на отчаянную мольбу о помощи, слышит: «К вам выехали. Ждите».
Звонок в дверь. «Ну, наконец!» – Аннушка спешит в прихожую. Входит пожилая женщина в белом халате и такой же белой шапочке.
– Где малышка?
– Сюда, – Аннушка торопливо проводит врача в детскую комнату.
– Срочно ребенка на кровать.
Лидочка с трудом разжимает скованные отчаянием руки.
– Мамочка, отойдите! Вы загораживаете свет.
Лидочка, не спуская глаз со своей дочурки и женщины в белом халате, с трудом передвигая ватные ноги, отходит от кровати.
– Что вы хотите сделать? – тихо шепчет она и поддается вперед, наблюдая, как врач, набрав в тоненький шприц лекарство, решительно нащупывает венку на лбу малютки.
– Не мешайте мне! Я пытаюсь сохранить вашей крохе жизнь, – строго и буднично отвечает доктор, предупредительно свободной рукой делая останавливающий жест.
Аннушка кладет руки на Лидочкины плечи и прижимает к себе. Обе замирают, затаив дыхание. Доктор, нащупав, наконец, венку, осторожно вводит в нее иглу. Медленно выдавливает содержимое шприца. Все замирают, не спуская глаз с крохотного личика. Минута, другая… И тут ребенок глубоко вздыхает. Еще закрыты глазки, но уже наполняются жизнью покрытые налетом синевы щечки. И неожиданно детский надрывный крик разрывает тишину. Все облегченно вздыхают.
– Собирайтесь, мамочка, поедем в больницу, – лицо врача светлеет и озаряется улыбкой.
– Да, конечно, сейчас, – Лидочка наклоняется над дочерью.
– Лида, я соберу Оленьку, – Аннушка легко отстраняет дочь, – а ты иди, одевайся.
Проводив их до машины, Аннушка возвращается в квартиру и, пройдя в детскую комнату, присаживается на край кроватки, где только что умирала маленькая Оленька. Устало опустив руки на колени, отчаянно взывает к небесам: «Господи! Храни их всех!».
– Бабушка, – Галчонок, забытая всеми, все это время тихо сидевшая в углу своей кроватки и молча наблюдавшая за происходящим, теперь осторожно сползла на пол, подошла к Аннушке и уткнулась личиком в ее колени.
– Девочка моя, как же это мы забыли про тебя! Иди ко мне, – все еще переполненная тревогой, Аннушка взяла малышку на руки и, пытаясь справиться с волнением, стала тихо укачивать внучку, прижав к груди.
Огромный, под самый потолок, фикус, заслонив своими широкими листьями балконную дверь, замер, сопереживая. А по ту сторону этой двери ноябрь прилежно устилал балкон снежным пушистым одеялом.


Письмо

Лидочка опустила руку с листом на колени. Слезы застилают глаза. Вторая рука прикрывает чуть приоткрытый, сведенный судорогой рот. «Мамочка, я так по тебе скучаю! Мне очень грустно без тебя. Вчера ходили с дедушкой в кино. Он смотрит сказку, улыбается, а я думаю о вас, и мне грустно. Часто вижу тебя во сне. Ты стоишь на сопке и радостно машешь мне, а я бегу к тебе, бегу и просыпаюсь…». Сжавшись внутренне, чтобы не разрыдаться, Лидочка с тоской посмотрела в окно, повторяя про себя в который раз прочитанное.
– Что случилось? Почему ты плачешь? – Евгений вошел в гостиную и опустился рядом на диван, обнял жену и прижал к груди. – Что тебя так расстроило? Покажи.
Он протянул руку и осторожно взял у Лидочки тетрадный листок, испещренный корявым детским почерком. Пробежал глазами написанное.
– Да, не следовало нам навещать их в этом году. Надо было дать еще немного времени Тате, чтобы привыкнуть к старикам.
– Я не могу, Женечка, я заберу ее, прости! – Лидочка, справившись с собой, глубоко вздохнула.
– Пожалуй, ты права, надо привезти ее сюда. Тоскует девчонка. Стариков жалко. Как они без нее? Привыкли уже. Дед писал, что души в ней не чает. Судя по письмам, балует как только может. Пишет: «Радуюсь жизни, как ребенок. Вместе в Детский Мир, в зоопарк, все детские спектакли пересмотрели». Это он-то!
– Прости… – слезы вновь непрошенно полились из глаз. – Моя девочка.
– Не плачь, – Евгений, стараясь успокоить жену, обнял покрепче и стал тихо покачиваться. – Поезжай. Не забудь заглянуть там в Детский Мир. Купи ей какой-нибудь подарок. Только не показывай раньше времени. Вернетесь как раз ко дню ее рождения.
– Хорошо, – Лидочка, прижавшись к его груди, притихла.
А за окном, мятежно закручивая сотни снежинок в завитки, играла непогода.
На следующий день, ближе к вечеру, Лидочка стала собираться в дорогу. Достала с антресолей небольшой чемодан. Уложила в него все необходимое. Подошла к платяному шкафу. Выдвинув нижний ящик, достала довольно увесистую, празднично упакованную коробку.
– Мама!
– Да, мое солнышко! – откликнулась из кухни Аннушка и поспешила на зов.
– Это подарок для Жени ото всех нас, – Лидочка протянула коробку Аннушке. – Скоро 23 февраля, он дома. С девчонками поздравьте его, как только проснется. А к вечеру пригласи наших друзей и накрой праздничный стол, пожалуйста.
– Хорошо. А что в коробке?
– Фотоаппарат. Очень дорогой. Специально просила девчонок заказать хорошую марку. Пока спрячь, чтобы случайно не увидел.
– Не волнуйся. Едешь сегодня в ночь?
– Да, только дождусь Женю. Поужинаем и на вокзал. Тебе что-то помочь на кухне?
– Нет, сама управлюсь.
– Тогда пойду, поиграю с девчонками. Что-то они притихли.
Обе вышли из комнаты. Аннушка направилась на кухню, готовить ужин, а Лидочка в детскую комнату, к своим малышкам.


Его больше нет

В этот год март выдался на удивление солнечный. Отступили мятежные метели. Небо над городком и окружающими его сопками очистилось от туч. Бездонный небесный купол поражал своей голубизной. По-зимнему холодное солнце заливало окрестности ярким светом, преломляясь в снежных хрусталиках. Казалось, пахнуло весной. Но еще не слышно птичьего щебета, и повисшие сосульки не готовы лить свои весенние слезы. Город, укутанный по самые брови белоснежными сугробами, испещренный пешеходными тропками, пока лениво дремал.
Аннушка поставила подходить тесто и принялась за посуду. В кухонное окно заглянул солнечный луч и заиграл яркими сполохами на изогнутой спинке крана. Аннушка повернула ручку. Холодная вода обожгла руки. Звонок в дверь. Было слышно, как хлопнула входная дверь. Продолжая намыливать тарелки, Аннушка прислушалась. Прошуршала комнатная дверь. Быстрые Лидочкины шаги по коридору. Хлопнула входная дверь. До Аннушки донеслись тихие голоса. Слов не разобрать. Аннушка подняла руку и тыльной стороной ладони убрала упавшую на лицо прядку. Говорившие прошли в комнату Лидочки. Воцарилась гнетущая тишина.
Аннушка вытерла и положила на полку последнюю тарелку, когда опять прозвучали в коридоре шаги. Кто-то быстро прошел к входной двери и вышел из квартиры. Аннушка вытерла руки о фартук и поспешила в комнату дочери. Приоткрыв дверь, замерла на пороге. Лидочка сидела за столом, опустив лицо в ладони согнутых рук.
– Солнышко мое, что случилось?
– Жени больше нет, мама, – не поднимая головы, прошептала дочь.
– Как нет? – еще не осознав услышанное, переспросила Аннушка.
– Больше нет, – повторила Лидочка, не меняя позы.
Далекое прошлое всколыхнуло сознание Аннушки черной тенью, больно сжав грудь. Задержав дыхание, Аннушка замерла, пережидая, когда отпустит. Глубоко вздохнула.
– Может, это ошибка? Такое бывает, – Аннушка подошла и обняла дочь за плечи.
– Нет, мама, это не ошибка, – Лидочка отняла руки от лица и, повернув к ней голову, посмотрела растерянным, беззащитным, как у маленького ребенка, взглядом.
– Доченька моя, – Аннушка в порыве нежности притянула к груди дочь.
– Пора идти за детьми в садик, – будто вспомнив о чем-то не столь важном, бесцветным голосом произнесла Лидочка.
– Куда же ты с температурой, моя милая, – Аннушка всплеснула руками.
Прозвучал звонок в дверь.
– Ой, – спохватилась Аннушка, – это Наташенька вернулась из школы.
Она поспешила в прихожую.
– Мама, – остановила ее Лидочка. – Детям пока ничего не говори. – Я сама решу, когда будет можно.
– Хорошо, не волнуйся, моя дорогая, – согласно кивнула головой Аннушка и вышла из комнаты.
Лидочка, тяжело по-бабьи опершись о стол, поднялась. Обвела комнату взглядом и вновь опустилась на стул. В прихожей зазвенел радостный голосок ребенка. Было слышно, как Аннушка, ласково приговаривая, помогает внучке снять шубку. Распахнулась дверь. В комнату вбежала Наташенька, подошла к матери и коснулась губами ее щеки. Губы молодой женщины дрогнули. Застилая взгляд, хлынули слезы. Лидочка закрыла лицо руками.
– Мама, почему ты плачешь? – отступив, Наташенька удивленно посмотрела на нее.
– Мне больно, – сквозь слезы только и смогла выговорить Лидочка.
– Ты ударилась? Покажи, где? – обескураженная Наташенька начала осторожно гладить ее по голове.
– Пойдем, я покормлю тебя, – Аннушка взяла внучку за руку и повела на кухню. – Оставим маму одну. Дадим ей время успокоиться.
Наташенька послушно, то и дело оглядываясь, пошагала за Аннушкой.
– А как мама ушиблась? Где у нее болит?
– Сердечко у нее болит, моя ласточка.
Аннушка налила в тарелку борщ и поставила перед Наташенькой, придвинула хлебницу.
– Пора за сестренками в садик. Не хочешь пойти со мной? – наблюдая, как внучка с аппетитом поглощает борщ, спросила Аннушка.
– Пойдем, – кивнув головой, откликнулась та.
– Ты кушай, кушай, а я пойду собираться, – Аннушка тяжело вздохнула и направилась в детскую комнату.
«Не суждено Лидочке насладиться любовью», – с тоской подумала про себя она.
А в кухонное окно заглядывало яркое зимнее солнце, заливая кухню своими лучами.