2045 поколение растаявших льдин. Ч 2 Курс

Милена Ириновна отправляет своего сына Абдуллу в лечебный центр-интернат, а отец малыша обещает помочь исправить ситуацию. Бабушка Аля рассказывает о событиях последних десятилетий. Соседка Пересвета Яровратовича помогает узнать, что за таинственный предмет Оюшминальд носит с собой повсюду в чехле.

Прочтите Ч. 1, прежде чем приступить к чтению Ч. 2. Иначе ничего не будет понятно.

В книге упоминается крайне неприятная вещь — зависимость от просмотра порнографии в интернете. Это не ерунда, а весьма серьёзная проблема. Если вы или ваши близкие столкнулись с подобным либо же с другим зависимым поведением — вы можете посещать встречи Смарт Рекавери. Чтобы получить ссылку на онлайн-встречу, напишите письмо на почту smartrecoveryinrussian@gmail.com

Сюжет этой книги полностью вымышлен и не основан ни на каких реальных событиях. Я надеюсь, что наше будущее будет хотя бы чуточку лучше.



***

К Милене Ириновне и Абдулле приехал автомобиль, за рулём которого сидела Инна Инновна. Виар-очки Абдуллы должны были оставаться дома — так просили воспитатели. Но Милена Ириновна их взяла — вдруг малыш разревётся. Выход из дома всегда был для них проблемой. Маленький Абдулла терялся во времени и в пространстве куда сильнее, нежели другие, якобы «нормальные» дети. Он мог в самый последний момент передумать выходить на улицу и спрятаться под кроватью и расплакаться, слёзно умоляя не доставать его. Но в этот раз он почему-то вышел из дома удивительно быстро и чётко.

Инна Инновна встретила их и посадила в машину: та самая работница психологического центра, которая встречала Милену во время прошлого визита. Она была в деловом костюме, с длинными ногтями, красиво струящимися волосами, экзоскелетом на руке и торчащей из живота трубкой, по которой в пластиковый мешочек стекала коричневая жижа. Её ноги были обуты в аккуратные маленькие балеточки, чтобы было удобнее жать на педали, а на переднем пассажирском сиденье валялись элегантные туфли на высочайших каблуках.

Автомобиль был настоящей редкостью, экологическим технологическим чудом. На его крыше стояли солнечная батарея и ветряк, внутри находился электродвигатель, но на всякий случай имелись педали, которыми можно было «накрутить» электричество. В салоне был кондиционер, и можно было находиться внутри без охлаждающего костюма. Владелец такого автомобиля мог считать себя сливками общества. Перед ним открывались все двери.

— Вам очень повезло. Вы избранные. — Инна Инновна стартанула, и автомобиль, тихо гудя, двинулся вперёд по дороге. — Государство оплачивает вам месяц пребывания в интернате для порнозависимых детей. На втором тарифе. Я собрала все необходимые документы для вас, направила рекомендательное письмо в Центр борьбы с детской порнозависимостью, получила отказ, написала жалобу, получила второй отказ, написала жалобу на жалобу, приехала лично в интернат, поскандалила, поехала в Центр, поскандалила там ещё раз, вырвала им с мясом электрические провода, кондиционер отключился…

Милена не верила своим ушам. «Зачем так стараться ради незнакомки? Ради какой-то уставшей мамы и её проблемного сыночка?» — вероятно, эта мысль была написана на лице Милены, потому что Инна Инновна ответила на незаданный вопрос:

— Я вам помогла, потому что у меня хорошее настроение. Завтра у меня будет плохое настроение, и я никому помогать не буду. Более того, у нашего центра (ну и от меня лично тоже) есть предложение для Милены Ириновны, и я его озвучу, когда мы завершим дела Абдуллы.
— Хорошо. Интересно, что это за предложение такое.
— Увидишь. Сначала малыш.
— Окей.

Инна Инновна вела машину, внимательно следя за дорогой и строго соблюдая все правила движения, но при этом двигаясь быстро. Абдулла заснул и лёг к маме на колени, она гладила его по волосам, всем своим материнским сердцем ощущая щемящую тоску. Абдуллу было очень трудно воспитывать в одиночку, но расставаться, пусть даже и на небольшое время, было не менее трудно.

— Ну всё, приехали. Кстати, охлаждающие костюмы надевать не надо. Я сейчас заеду в гараж, и вы выйдете из машины прямо в охлаждённое помещение. Всё продумано до мелочей. Угадайте кем. Мной.

Инна Инновна перед выходом из автомобиля скинула с ног удобные тапочки и надела туфли на каблуках. Она выставляла ногу из салона нарочито элегантно, словно рисуясь непонятно перед кем. Мешок с коричневой жидкостью смешно болтался у её бедра.

***

Оюшминальд и Пересвет вылезли из телеги с ослом, расплатились с извозчиком, который попытался вытрясти побольше денег и поскандалить, но не смог, после чего они подошли ко входу в подземное жароубежище.

Вход представлял собой маленькую будку, обшитую разноцветными термозащитными панелями. Их внешняя оболочка выгорела на солнце, истрепалась от времени, клочья полиэтилена реяли на ветру. Из яростно гремящего внешнего блока системы кондиционирования текла вода на маленькую клумбочку с базиликом, который был основательно погрызен насекомыми и напоминал крупнодырчатый сыр.

В будке сидел пожилой охранник, одетый в чёрную застиранную и заштопанную униформу. Его жилище было очень тесным, но выглядело уютным, на стене висела карта мира и фотография маленькой собачки в ярко-зелёной рамочке. Кондиционер работал на полную, внутри было прохладно. На столе стояла чашка с остатками зелёного напитка.

— Вы кто?
— Я сиделка, а это мой помощник.
— Тебя я помню, да. — охранник надел очки — а вот тебя не знаю. Ты откуда взялся?
— Мой старший брат. Приехал из США неделю назад. Решил посмотреть на сохранившиеся чудеса света. И заодно помочь мне с работой.
— Проходите.

Охранник нажал на кнопку под столом, и впереди открылись двери лифта, куда зашли Оюшминальд и Пересвет. Пересвет нажал на кнопку минус тридцать третьего этажа.

— Мы едем в самый низ.

«Интересно, насколько верным решением было подобрать на улице случайного человека и отвести его к себе на работу. Мало ли что. Вдруг он маньяк и убьёт старушку. Вдруг он что-то украдёт. А я буду отвечать. С другой стороны… Я очень хочу, чтобы кто-то помог мне с этой скотской работой. А желающих нет. Всё равно что если бы я продавал песок. Никто не купит песок в грёбаной пустыне, его везде навалом. И никто не будет помогать мне работать сиделкой. А этот согласился. Непонятно вообще, за что мне такое везение».

В лифте было темно, он медленно полз вниз, поскрипывая, и это ужасающе напоминало вход в царство Аида. На минус тридцать третьем этаже двери открылись, и в глаза Оюшминальду и Пересвету ударил яркий свет. Всё было выкрашено белым, а на стенах висели позолоченные светильники. Впереди красовался небольшой бассейн округлой формы, около которого в шезлонге лежала очень старая женщина. Её волосы были всклокоченными и седыми, глаза запавшими, она была одета в старомодное длинное домашнее платье в цветочек.

— Привет, баба Аля, давно тебя не видел, скучал, как здоровье? — спросил Пересвет.
— Привет и тебе. А где Миленочка? Я ожидала её сегодня увидеть.
— Мы вдвоём, это Оюшминальд, знакомься.
— Оюшминальд? Будем знакомы. Зови меня баба Аля. Я не люблю все эти приторные любезности с отчествами и матчествами, будь они неладны. Мы не потомственные князья, мы жители душного подвала… Здесь пуками пахнет.

Оюшминальд просиял, ведь подобная позиция была ему невероятно близка. Пересвет же спешил улизнуть:

— Так, баба Аля, вы знакомьтесь, а я пойду посмотрю, не нужно ли в комнате прибраться. Кушать изволите?
— Да, ты вовремя пришёл, милок, я как раз невозможно голодна. И ногти мне надо постричь на ногах. Выгляжу как чумичка, эх, старость не радость.

Пересвет скользнул в одну из дверей, а бабушка продолжила вещать:

— Что с Миленочкой-то случилось-приключилось?
— Её сын заболел, пришлось срочно везти ко врачу.
— Эвона как! Бедная Миленочка, бедная девочка, ну что же за оказия. Это далеко не первый раз. Я видела её сына. Он приходил сюда плавать в бассейне. Только вот я на дух не переношу этого проказника. Терпела я его, терпела, а потом надоело — попросила больше его сюда не приводить.
— Что же он делал такого?
— Верещал как резаный, житья не давал, меня дёргал за подол. Если я упаду с шезлонга, то умру, старость не радость, кости картонные. А потом малец снял штаны и начал гадить посреди комнаты. Без всякого горшка. Она смутилась, рассыпалась в извинениях, мол, не с кем ребёнка оставить. А знаешь почему? Дураков нет потому что. Абсолютно дикий, невозможный ребёнок.

Услышанное побудило Оюшминальда проникнуться сочувствием к бедной женщине. Но одновременно с этим он чувствовал какое-то ехидство. «Хорошо, что у меня нет детей. Я и сам ещё ребёнок. И вряд ли когда-нибудь смогу повзрослеть».

— А отец есть у этого ребёнка? Где папа-то?
— Миленочка рассказывала. Папа уехал бороться за независимость Гренландии. Тебе сколько лет-то, милок?

Оюшминальд почуял, что сейчас будет длинный разговор.

— Мне двадцать пять лет. Я родился в две тысячи двадцатом году. Мои родители сидели на карантине вдвоём в одной квартире-студии. Вот я и получился. Помните первый коронавирус, баба Аля?
— Конечно помню. Ты хоть понимаешь, насколько обидно всё помнить, но ничего не мочь? Я с трудом могу шевелиться. Порой просыпаюсь в луже собственной мочи. А по ночам мне снятся кошмары. Про войны всякие дурацкие, про первый коронавирус, про второй коронавирус, про то, как я на самолёте последний раз в жизни летала перед запретом самолётов — много про что. Так вот. Гренландия. Её хахаль — язык не поворачивается называть его отцом — уговорил родить, она не хотела. Ну куда ей рожать? Я очень давно не была на поверхности, потому что боюсь попросту окочуриться от жары. Могу выходить на улицу в середине зимы по ночам. И то. Это целое приключение, в котором участвует вся семья. Но я помню город. Если выйти из убежища, то к дому Пересветика нужно идти налево. А её дом — направо, на улице Александрийской. Район намного хуже, жить труднее, люди воду из кондиционеров воруют, представь себе? Она живёт на пятом этаже в доме без лифта, куда карабкается каждый раз по лестнице, а в подъезде охлаждения никакого нет. Только окна для продува, от которых проку мало, когда на улице пятьдесят. У неё суперстудия. Что это значит — ты в курсе? Это значит, что там есть входная дверь, кондиционер и окно. И унитаз стоит посередине. То есть в одной комнате и кровать для сна, и кухонный стол для готовки, и унитаз с душем. Без перегородок. Ну она вроде намастерила перегородку. Из пакетов сшила, рукастая девчонка. Многие так живут, но далеко не все в таком жилье рожают детей. Сейчас вообще очень мало детей. Раньше их было гораздо больше. Чем дольше я живу, тем в большую, извините, задницу катится мир. И поэтому люди стараются всё меньше и меньше рожать детей. Какой в этом смысл? Что они будут кушать, чем будут заниматься — непонятно.
— Личиночный бургер с червячным паштетом. Еда как еда.

Бабуля нахмурилась.

— Ты молодой, другого не знаешь и не видел. А я знаю и видела. Очень и очень многое. Поверь. Только вот что. Про еду я тебе рассказывать не буду. А то ты решишь, что я завралась, с ума сошла и специально тебя дразню.
— Да, бабуль, вкус еды не передать на словах. Я охотно верю, что еда была раньше вкуснее. Но я в еде не особо притязателен. Мне без разницы. Главное, чтобы желудок был полон, чтобы не тухлое было, не отравленное. Расскажи мне лучше про исторические события, которые у тебя получилось застать. Но сперва закончи про папу, а то мы куда-то в сторону ушли.

Бабушка Аля передразнила смешным голосом слово «папа», посмеялась, после чего продолжила рассказ:

— Давай я буду называть его «спермодонор гренландский», хорошо? Он вообще из местных. Точнее его родители из местных. Они попёрлись в Гренландию, он родился там, и на этой почве у него бзик. Он верит, что его Гренландия превыше всего, хотя это ржака полная. Знаешь, сколько государств я пережила? Так вот, он уговорил её родить ребёнка в крошечной квартире, а потом поехал воевать. Говорил, что нужен наследник. Они путешествовали вместе по миру, но она взяла кредит на своё имя, и несколько лет не может выехать отсюда. Он по закону может валить на все четыре стороны. А она обязана здесь сидеть, пока не выплатит кредит. Он помогает ей выплачивать, присылает деньги, но там огромная сумма, он столько не зарабатывает. Он воюет, это его волнует, работает кем-то, не знаю кем. Вроде бы валит лес, но не уверена. Давно очень ребёнка не видел. Говорит, что ему здесь жарко. А ребёнка сделать жарко не было. Можно ведь зимой приехать — нет. Наследника клянчил, а потом усвистел.
— Ладно, бабуль, я понял. Что отец у него был да сплыл. Интересно, что в голове у этого малыша, раз он такие фокусы вытворяет.

Оюшминальд решился на отчаянный шаг:

— Бабуль, мы с тобой какие-то сплетники беспонтовые. Давай я лучше тебе кое-что покажу. Ты такого не видела очень давно. Я тебя уверяю. Только — во имя вкусной еды из прошлого — молчи. Никому не говори. Никогда. Здесь нет камер?
— Нет конечно. Это мой дом. Я здесь главная. Я ненавижу камеры всей душой. Была моложе — клюкой их лупила и камнями кидалась.

Оюшминальд снял с плеч длинный чехол, расстегнул его и достал содержимое. Бабушка охнула и не поверила своим глазам.

— Сынуля, я сплю или нет? Это действительно гитара?
— Да, бабуль. Это настоящая акустическая гитара. Я даже умею на ней играть. Это настолько ценная вещь, что приходится спать с ней в обнимку, носить её с собой, никогда не разлучаться и никуда не отлучаться.

Оюшминальд сильно рисковал, показывая бабуле гитару. За ним следили, гитару пытались отнять, нейросетевая корпорация была могущественной и жестокой. Но интуиция подсказывала, что он поступает правильно. Бабушка Аля чуть не расплакалась от счастья:

— Поиграй мне, милый, пожалуйста. Любую песню, хоть самую простую. То, что пишут нейросети — это дешёвая подделка. Это не музыка, это хлам. Я всей душой ненавижу то, что льётся сейчас из колонок.

Оюшминальд начал играть первую песню, которая пришла ему в голову — «Heaven is a place on Earth». Блаженно прикрыв глаза, бабуля откинулась в шезлонге и начала помахивать руками в такт.

Пересвет Яровратович услышал какие-то звуки из комнаты, но его нетренированный слух не мог отличать звук игры на гитаре от обычной музыки, написанной нейросетями, которую включали через блютус-колонку. Он был несказанно рад тому, что бабушка вспоминает далёкое прошлое подальше от его ушей. В комнате нужно было делать уборку, менять простыни и наволочки, собирать разбросанные по полу вещи. Нужно было найти бабулин маникюрный набор, чтобы постричь ей ногти. Короче говоря, обыкновенные рабочие задачи сиделки. «Первым делом нужно положить простыни в стиралку и запустить её, а потом уже заниматься поиском еды для бабушки и сервировкой стола. От голода она не умрёт. Пускай послушают музыку, расслабятся, весело же. Экий я молодец! Вин-вин ситуация. И бабуле хорошо, и этот чел чувствует, что отплатил мне по счетам — совестливый какой! А мне меньше работать».

Оюшминальд был невероятно счастлив. «В яблочко. Что-то мне подумалось, что надо показать гитару бабушке. Я оказался прав. Надеюсь, что бабуля поможет мне. Я безумно устал от скитаний и прятаний».

— Хорошо, бабуль. Только мне нужна твоя помощь. Раз меня пытались ограбить — значит я кому-то нужен. Молчи, никому не отдавай меня, умоляю.
— Я предупрежу охрану, чтобы не пускали никого без моего ведома. А ты сам как сюда попал?
— Бабуль, я ведь уже сказал. Пересвет наврал, будто бы я его родственник из США, прилетел посмотреть на достопримечательности и заодно зашёл помочь с работой.
— Надо бы и охраннику сделать втык, и Пересвету. Но ты принёс мне то, о чём я даже и мечтать не могла. Благодаря тому, что на входе сидит растяпа, и в комнате возится наивный дурачок. Хочешь в бассейне поплавать?
— У меня плавок нет.
— Мне сто двадцать лет. Я видела письку. Купайся голый.

Оюшминальд заботливо спрятал гитару обратно в чехол, потом разделся и спустился в бассейн по лестнице. Вода была идеальной температуры, не холодная, не слишком тёплая, то, что надо. От неё пахло морем.

Бабуля продолжила вещать.

— Не знаю, помнишь ты или нет. Дурацкие нейросети захватывали наш мир постепенно. Сначала они были тупыми как пробка и никого не интересовали. Потом они становились всё изощрённее и изощрённее. И где-то в конце тридцатых годов самая крупная компания, владевшая огромной мощной нейросетью, внезапно подала в суд на множество художников и музыкантов. Дескать они забирают у нейросети работу, отчего прибыли компании падают. Это было абсолютным абсурдом, потому что нейросеть на чём-то учится. Ей нужны миллионы картинок, которые рисуют люди, чтобы создать нечто своё. Правда это напоминает человеческий организм: на входе еда, на выходе какашки. Нейросеть кормили красивыми картинками и приятно звучащей музыкой, а на выходе получались жуткие кривые изображения и музыка… ну такая. Некоторые жанры нейросеть умеет делать, а вот пронзительное, эмоциональное пение под гитару ей не даётся ни в какую. Рождённый ползать летать не может! Представители компании собирали повсюду и сжигали музыкальные инструменты и художественные принадлежности, разоряли школы искусств, а учителя пения и рисования подозрительно часто умирали от несчастных случаев. А кому-то ломали пальцы. Ты говоришь, что на тебя напали — вот похожее было. Пальцы разбивали молотками в мясо. Люди собирались в музыкальные кружки, играли тайно, учились играть ногами, зубами, но их единицы. Фирмам, делающим протезы, запретили пришивать музыкантам руки — вот до чего дошло. Художники громче музыкантов воняли, что нельзя так с ними. Петиции писали. Но музыкантам было тяжелее. Музыканты оказались более уязвимы перед мегакорпорацией, а знаешь почему? Генерация музыки приносила больше бабла.

Оюшминальд продолжал плавать, нарезая круги по бассейну. «Бассейн не очень чистый, а бабуля дело говорит» — подумал Оюшминальд, а затем сказал:

— Бабуль, я этот момент помню. Причём довольно хорошо. Я тогда уже жил на свете и был достаточно взрослым.
— Для меня всё с конца двадцатых смазывается в одно большое серое пятно. Началось глобальное потепление, льдины потаяли, начались ураганы, грозы. У нас дождей не бывает, но вместо этого пошли песчаные бури. Море стало вонючим, жара наступила, передохли кораллы. И что же? В этот момент я была уже старой развалиной и окончательно переехала в подвал. Была книжка такая — «Дети подземелья», уже не помню про что, но на обложке испачканная девочка с жалобным лицом. Вот я стала дитём подземелья. Выхожу отсюда очень редко. И умирать не хочется, и жить надоело. Этот «папа» из Гренландии неплохо устроился. Его родители назвали себя климатическими беженцами и укатили жить на остров, который в мою молодость был покрыт коркой льда, а потом растаял. И им повезло больше, нежели россиянам.
— А что именно случилось в России?
— Везде всё начало таять где-то в конце двадцатых. В начале тридцатых практически не осталось льда нигде. Канаде повезло, Гренландии повезло. На субантарктических островах начался настоящий праздник жизни. А вот в Сибири в середине тридцатых из вечной мерзлоты вылез мерзопакостный вирус, который начал всех мочить. Добрые соседи попросту Россию обнесли стеной по периметру. Люди, наученные горьким опытом ковида, никого не стали пускать из России никуда. Стреляли на поражение. Построили вышки. Топили лодки. Чтобы никто не пролез. Вирус удалось сдержать. Потом от него сделали вакцину, которая довольно быстро сработала. Ну и сам вирус оказался дурным: от него все умирали слишком быстро, не успевая никого заразить, и симптомы были слишком заметные.


В комнату с бассейном зашёл Пересвет, а затем закатил сервировочный столик на колёсиках, на котором стояли тарелки с едой, чашки и чайник, графин воды.

— Я разрешила ему поплавать голышом. Он ещё и симпатичный, оказывается… Ну вот, опять жучками прессованными давиться. А вот в моё время…
— Бабуля, кушай. Оюшминальд, тут и для тебя еда есть.
— Кстати, он теперь тоже здесь работает. Будет работать, пока я не сдохну. Но. Если кто его искать будет — ты ничего не видел.
— Не понимаю прикола, но ладно. Бабуль, это твой дом. Делай что хочешь. Ты здесь главная.
— Полотенце принеси.
— Бабуль, ну не напрягай Пересвета лишний раз. Он трудится в поте лица.
— А я ему деньги плачу. Пересвет, ты привёл сюда хорошего человека. Я не знаю как тебя благодарить. Он скрасит последние мои деньки. Стара я стала, песок сыплется из меня… Давай тебе премию выпишу. В размере одного миллиарда. Потрать с умом только. И детей не заводи, пожалуйста. Человечеству надо вымирать, причём поскорее. Мы губим всё, к чему прикасаемся. Вот я помру — ещё одним человеком станет меньше. Я не призываю самоубиваться или убивать кого-то. Просто дожить свой век потихонечку и не плодиться. Не пакостить планете и самим себе.
— У меня тоже детей нет. И не планирую. — ответил Оюшминальд из бассейна, надул щёки воздухом, перевернулся в воде и поплыл на спине.
— Молодец! Вот бедная Миленочка родила и мучается. А папаша гренландский… Медвежатину небость ест сушёную... Пересвет, милый, извини, что я так мало тебе платила. Вот я сука старая, да? Как ты меня терпишь… Принёс чаю?
— Принёс. Всё как вы любите. Оюшминальд, я сделал тебе обычный чёрный чай. В комнате оказалось много работы.

Оюшминальд вылез из бассейна и взял тарелку с котлетой и пюрешкой.

— Это что, настоящее мясо?
— Сегодня — нет. Настоящее пополам с личинками. Настоящее закончилось, я не успел проследить, чтобы его купили.
— Милок, я хочу настоящее мясо из животных, а не из личинок. Такое разве что в соусе топить.
— Бабуль, куплю всё завтра. Не волнуйся. Я просто не успел. Твой дом — твои правила.

Оюшминальда же всё устраивало:

— Вкусные котлетки! Умеешь ведь ты готовить! И соус недурён.
— Грибной соус. Шампиньоны с домашней грибофермы. А грибоферма живёт на листьях из моего сада. А листья растут на деревьях. А деревья на ослиных и лошадиных какашках, золе и компосте. Круговорот всего в природе.
— Спасибо тебе, — ехидно произнёс, жуя, Оюшминальд, — ты не стал трижды произносить слово «какашки». Я завидую людям прошлого, которые вообще не знали как выглядит курица и какие звуки издаёт осёл.

«Я долго жил странником, привык к скитаниям и лишениям, кочевой жизни. Я стирал носки в воде из чужого кондиционера, ночевал на полу круглосуточных супермаркетов за банками зелёного горошка, тусовался на складах и автомойках, жил в подвалах полузаброшенных домов вместе с бездомными, но главное — гитара на месте. Интересно, сколько времени я здесь пробуду. Здесь есть охрана, пускай и не самая надёжная. В жароубежище просто так не попасть. Это не самое очевидное место для поисков, и с минус тридцать третьего этажа случайные уши не услышат звук гитары. Правда… Здесь может крыться какой-то подвох. Бабуля подозрительно щедрая, но с другой стороны, это легко объяснить. Где она достанет другого музыканта с руками? Нигде. Сколько ей лет? Много. Надо будет выведать невзначай, откуда у неё столько денег, но на данном этапе это меня не касается. Вдруг она бандитка… И пусть!» — ехидно подумал Оюшминальд — «Пускай грабит всех, кроме меня».

Пересвет Яровратович не ел вместе с ними, он дождался, пока эти двое покушают, после чего собрал всю посуду и удалился. «Старая ведьма как будто специально ест так, чтобы тарелки было сложнее мыть, размазывает соусы по стенкам, крошит хлеб, плохо размешивает сахар в чае. Ну ничего. Моет всю эту пакость посудомоечная машина, а вода с остатками еды идёт по специальному трубопроводу в общественное хранилище грязной воды. А Оюшминальда жизнь не балует, судя по всему. Он ест нарочито аккуратно и не оставляет ни крошки. В чай сахару не кладёт — насыпает сахар внутрь лепёшки, к соусу и овощам, эдакий бутерброд с сахаром, очень элегантно. Видно за версту человека, который привык полагаться только на себя. Только вот в чём вопрос. Чем это ей он так понадобился? Почему, увидев впервые этого Оюшминальда, она сразу же решила оставить его себе в услужение и выписала мне целый миллиард премии? Да я могу не работать до конца жизни ни дня с этим миллардом. Могу второй сарай купить! Они явно что-то от меня скрывают».

*** 


Таисия Марловна больше всего на свете любила сигареты, одиночество и свою собаку Плюшу. Подобранная на улице Плюша была научена находить на свалке различные типы предметов, чем помогала своей хозяйке жить и существовать. Мало кто знал, насколько сильно Таисии Марловне хотелось курить. Единственный в городе магазин сигарет находился очень далеко. В автомобильную эпоху туда можно было доехать за час. Но теперь… Туда приходилось тащиться целую вечность, поездка туда-обратно занимала практически весь день с учётом остановок на поение лошадей или ослов.
Таисия могла бы попросить автомобиль у Инны Инновны, но туда ни за что не пустят с Плюшей. Инна Инновна — тот человек, с которым всегда можно договориться, но её «нет» означает «нет». Получив однажды отказ, Таисия Марловна навсегда закрыла эту дверь.

Таисия Марловна, поколебавшись, всё же достала из заначки последнюю пачку «Л&М» красных, выудила из пачки одну сигарету, затем достала из холодильника зажигалку,  подожгла и затянулась. По телу разлилось приятное тепло, прошла дрожь, наступило расслабление. Мир вокруг стал более мягким, плюшевым и уютным.

Пересвет Яровратович решил зайти к Таисии Марловне, к своей соседке, и постучал в дверь. Она крикнула «щяс», после чего открыла дверь.

Таисия Марловна жила в подвале, будучи единственным жильцом в пятиэтажном недостроенном доме. Первый этаж был полностью сделан из переработанного и прессованного мусора, соединённого во множество слоёв. Самый верхний слой был оклеен светоотражающей плёнкой, и светился издалека, словно танжерский маяк. Другие слои были заполнены специальным материалом. Внутри первого этажа было темно и всё ещё жарко, но можно было открыть люк и спуститься вниз по стремянке в подвал, где была комфортная температура.

— Таисия Марловна, здравия вам да прохлады вашему дому. Как поживаете?
— У меня в зубах первая сигарета из последней пачки. Да, в этом доме не осталось сигарет. Почти. — Таисия Марловна затянулась. — Нужно ехать в Какаусер в магазин «Настоящие курительные сигареты, которые надо поджигать». А мы с Плюшей как назло не нашли на свалке ничего интересного, что можно было бы кому-то предложить.
— У меня к тебе очень серьёзный вопрос. Дело в том, что я теперь богач.
— Серьёзно? Не верю.
— Мой рюкзак набит деньгами. Я чуть не умер от страха, когда сюда ехал.

Пересвет Яровратович молчал о том, что на его счету лежало ещё больше денег, а в рюкзаке была лишь малая часть. Он доверял Таисии, но доверять полностью кому угодно — всё равно что выйти на жаркую улицу голым и сесть на железную скамейку.

— Интересное кино. Может со мной поделишься, раз уж ты такой успешный? А с чего бы вдруг? Марафон успеха прошёл?
— Нет, баба Аля меня наградила. Но я не понимаю сам, почему и за что.
— Продолжай. Кстати, у меня собачьей мочи накопилось порядочно. Заберёшь?
— Конечно. Ну вот, вернёмся к нашим баранам. То есть к ослам. Вчера я шёл по улице и увидел умирающего человека. Непонятно, как его сюда занесло. Я решил рискнуть и подошёл к нему, увидел, что на нём нет охлаждающего костюма, отвёл его к себе домой, там помог помыться, охладиться, водой напоил, дал вчерашней еды.
— Ты благородный, но безрассудный человек, Пересвет Яровратович! Он мог охладиться, умыться, а потом хладнокровно тебя убить, просто зарезать и выкинуть из твоего же дома бродячим стаям на корм. Сейчас бы собаченьки играли твоими кишками, перетягивая их как канат.
— Всё обошлось — можно не париться.
— Ты дурачок. История ещё не кончилась. Никто не знает, что выкинет этот пришелец.
— Слушай дальше. Я решил рискнуть второй раз и привёл его к бабушке Але. Его пустили в жароубежище, предварительно не обыскав до трусов, не померив пульс и не сохранив отпечатки. Я задолбался слушать бабкины россказни про прекрасный мир прошлого, когда можно было летать на самолётах, есть мясо и купаться в не воняющем тухлятиной море. Он согласился послушать. А потом… Потом я отлучился собрать им покушать, вернулся и стал богачом. Они чем-то таким занимались, что её обрадовало до невозможности. Она решила его поселить в жароубежище, а он и рад. Ему жить негде, он скиталец. Не знаю, как он выжил. Сейчас трудно жить на улице.
— Это его проблемы. Дела индейцев шерифа не волнуют. Смотри, они вдвоём чем-то таким занимались, что её несказанно обрадовало, и она решила поселить его в жароубежище? В первый день знакомства?
— Да…
— Очень и очень удивительно. Когда я пыталась работать на неё, она кидалась в меня предметами, орала и называла меня словами, которые стыдно подумать. Я поняла, что сиделкой быть — ну вот ни разу не мой путь, и пошла дальше заниматься сбором лута на свалке. Кстати, на прошлой неделе я нашла одежду неплохую вроде и починила. Надо?
— Ты уже предлагала. Тогда я отказался, а теперь соглашусь. Могу выкупить у тебя вообще много разных предметов. Но мы опять отвлеклись. Бабушка Аля не будет просто так давать людям деньги и своё расположение. А тут… Растаяла, словно кубик льда.
— Совершенно не свойственное ей поведение.
— Возможно, дело в том, что у этого Оюшминальда с собой какой-то странный мешок. Он длинный и неудобный, в таком не будешь носить вещи, ну кто так делает.
— Что за мешок? Можешь нарисовать?

Таисия Марловна жила в очень красивом и интересном месте. Это был подвал с шершавыми серыми стенами. Под потолком крутились три вентилятора, в углу комнаты гудел кондиционер, включенный на эко режим, чтобы потреблять поменьше энергии. В углу стоял диван с самосшивным чехлом, столик был накрыт сшитой из кусков ткани скатертью, на стенах висели пожелтевшие картины из донейросетевой эпохи — настоящие картины, нарисованные людьми. Она находила на помойке всё, что было её имуществом. Часть комнаты была кухней, и у Таисии Марловны имелось очень много кухонной техники: тостер, несколько электрочайников разного размера и формы, несколько электроплиток, плитка с газовым баллоном, несколько холодильников, электродуховка, газовая духовка со вторым баллоном, несколько кофеварок и ещё какие-то непонятные приборы… Над плитами возвышались трубы сверхмощной вытяжки, отремонтированные специальной клейкой лентой и множеством заклёпок. Домашнюю технику она сдавала в аренду любителям готовить, взимая дополнительную плату за пользование духовками. Другая часть комнаты была мастерской, и там стояли огромные столы, собранные из частей, на них: швейная машинка, иголки с нитками, стаканы с ножницами и отвёртками, что-то раскроенное лежало на поверхности. В шкафах и на полу валялись ворохи ткани, какие-то мешки, манекен для примерок.

— Нарисуй.

Таисия Марловна дала Пересвету Яровратовичу белый камешек. Он был приспособлен для рисования на стенах. Серые стены были покрыты рисунками и надписями на множестве языков, возможно, их оставляли гости.

Пересвет Яровратович немного призадумался, а потом начал рисовать.

— Смотри. Вот толстая часть. Она как бы пошире. Вот тонкая часть. Она смотрит вверх. Она длинная и поуже, причём сильно поуже. Лямочки крепятся к толстой части, он носит её как рюкзак. Дурацкий рюкзак, если идти с ним по помещению, то тонкая часть выше головы и задевает дверные косяки.

Таисия Марловна побледнела.

— Ты не знаешь? Ну да, логично. Ты мог застать гитары только в детском возрасте. Если бы твои родители играли на гитаре, то ты помнил бы, что это такое. И был бы сиротой… Приятного мало… А я помню гитары. Ну не то чтобы очень. Когда я училась в школе, то мой сосед по парте играл. У него была целая группа. А потом он оказался в убежище для сумасшедших, потому что всех, кого он учил играть на гитаре тайком, убили и стопочкой сложили ему под дверь. Он ходил с точно таким же чехлом. Скажи, вот когда Ою… как его зовут?
— Оюшминальд. Это расшифровывается как...
— Мне плевать как это расшифровывается. Когда Ою… пофигу вообще... Когда он ходит, встаёт, садится. Ему тяжело с этим чехлом?
— Нет, он ведёт себя так, будто бы внутри что-то лёгкое. И он говорил, что осёл может не бояться везти тяжести.
— Ну точно гитара. Процентов восемьдесят вероятности, что это гитара.
— Теперь я понял. Оюшминальд сказал, что его ограбили на улице. Он был без охлаждающего костюма. Я решил, что он врёт насчёт ограбления. А он был прав. Его реально могли пытаться ограбить люди, которые хотят тоже гитару.
— Либо нейросетевая корпорация его пыталась убить. Отобрать на улице днём аккумуляторы холода — попросту сварить заживо. Вот что. Надо уговорить бабулю усилить охрану. Раз эдак в сто.
— Да. Скажи, ты на чьей стороне?
— Ээээ… Почему надо выбирать сторону так рано?… Вот что… Ты мой сосед и мой друг. У нас взаимовыгодные отношения. Ты очень общительный и помогаешь продавать то, что я нахожу на свалках и чиню. Кстати, надо будет следующий раз сходить к лодочникам, когда они приедут. Ты находишь мне клиентов, которым я сдаю в аренду кухню, чтобы они могли готовить. А я снабжаю тебя вещами, иногда бесплатно, иногда за деньги, но с других беру больше. Ремонтирую твой дом. А главное, что ты один из немногих, с кем мне не противно находиться в одном помещении. Друзей у меня мало. Ты любишь бабушку Алю, ты хочешь, чтобы ей было хорошо. А Ою…
— Оюшминальд.
— Оюшминальд — тёмная лошадка. Но в наших интересах его спрятать. Он нужен бабуле, которая платит тебе деньги. И не только тебе, ещё много кому. Он не сделал ничего плохого ни тебе, ни мне, никому. Хотя вполне мог бы злоупотребить доверием. Я готова всегда помочь тебе, а значит, что и Оюшминальду нужно обеспечить достойную жизнь. Ситуация вин-вин. Ты озолотился. Он нашёл дом. Бабка слушает музыку, ей супер. Кому от этого плохо? Никому. Нейросетевая корпорация может умыться. Они ничего не теряют. Бабка не слушает музыку, написанную нейросетями. Один-единственный музыкант на весь город никак им не навредит. И даже если бы мог навредить. Они вытерпят. Только вот если в ситуации откроется двойное дно и окажется, что он плохой человек…
— Поживём — увидим.
— Выживём — учтём. Вот что. У меня к тебе просьба. Давай Плюшу дома оставим, а сами позвоним Инне Инновне, попросим автомобиль, доедем в мой магазин, ну ты знаешь где.
— Давай. Я оплачу это удовольствие из своего кармана.
Пересвет Яровратович достал склеенный телефон из кармана и набрал Инне Инновне. Она взяла трубку.
— Я занята. Перезвоню сама, когда освобожусь.
Она повесила трубку.

***

Инна Инновна недоговаривала важную вещь. Да, ей действительно было жалко Милену Ириновну и её непутёвого сына. Но были и другие причины поторопиться с тем, чтобы определить Абдуллу в интернат.

 Васисуалий Антонинович, Сильвия Васильевна и Инна Инновна единогласно решили, что Абдуллу необходимо как можно скорее отправить в интернат, где он получит лечение. Это оптимальный вариант, чтобы в лучшем случае — вылечить, в худшем — переложить ответственность за провал на лечебный центр-интернат. Маленький Абдулла Махмудович вызвал и у врача, и у других сотрудников психологического центра невероятный ужас. Они приложили усилия, чтобы устроить его в интернат как можно скорее.

С этими мыслями Инна Инновна открыла дверь автомобиля, чтобы выпустить пассажиров, а потом закрыла за ними дверь. К счастью, ребёнок не обкакался в машине — сиденья были идеально чистыми. В кондиционируемом гараже их встретили двое: молодой парень и женщина постарше, похожая на стереотипную учительницу из старых фильмов.

— Добро пожаловать в лечебный центр-интернат для детей с расстройствами сексуального поведения и потребления контента. Мы рады вас видеть. Для начала мы хотим предоставить вам экскурсию по центру. Либо только маме, а ребёнка оставить в игровой комнате, либо вдвоём. Как вам удобнее.
— Давайте я одна схожу.
— А Инна Инновна посидит в игровой с ребёнком. — сказала Инна Инновна.
— Да, давайте. — ответила Милена.
— Вы знаете что делать. Действуйте.

Инна Инновна была в лечебном центре-интернате далеко не в первый раз и отлично знала расположение комнат. Она отвела малыша в игровую комнату, которая была увеличенной копией игровой комнаты из её психологического центра. Абдулла Махмудович сначала посетил туалет и тщательно вымыл руки, а потом, не мешкая, сразу же залез в огромную игровую трубу, лёг, закрыл глаза и начал мечтать. Он фантазировал о сказочном мире, где взрослых нет, где людей вообще нет, где все люди бывают только нарисованные. Где не надо быть вежливым, удобным и слушать раздражённые крики. В его маленьком воображаемом раю не надо мыться, рано вставать, чистить зубы. Всё делают роботы, а человек может целыми днями смотреть видео, слушать музыку, играть в компьютерные игры.

Тем временем двое сотрудников общались с Миленой Ириновной.

— Я надеюсь, что вы доверите нам своего ребёнка. У нас уже есть позитивный опыт, но, к сожалению, лечение требует времени и сил. Вам следует настроиться, что изменения не дадутся просто.

Милена Ириновна изо всех сил старалась не скорчить рожу. Подобные «психологические» фразочки её уже непомерно достали. Она выслушала миллион умных слов от умных людей. Деньги, время и силы безвозвратно уходили, и надежда с каждой следующей попыткой всё сильнее угасала.

В переводе с психологического на нормальный оно звучало так: «Мы не гарантируем вам результат, но деньги с вас возьмём. И если не получится, то перенесём ответственность на вас. Ведь вы плохая мать».

Милена Ириновна почувствовала какой-то слом в самой глубине своего сердца, резкую, жгучую боль, раздирающую внутренности. Она задумалась и отвлеклась.

— ...прощу прощения? — её резко одёрнули за плечо. — Вам плохо? Давайте начнём экскурсию со столовой и выпьем чай.

Милену Ириновну отвели в небольшой коридор, рядом с которым очень близко оказалась дверь в столовую. Там её усадили на маленькую банкетку.

Столовая выглядела очень по-казённому, и запах висел соответствующий. Молодой парень остался около Милены и приговаривал что-то типа «посчитайте до пяти, медленный вдох, задерживаем дыхание, видим...», а женщина принесла для Милены Ириновны стакан чая.

— Попейте, пожалуйста… Я понимаю, что вам сейчас непросто…
Через примерно пять-десять минут Милена действительно пришла в себя. Её дали чай и пару простейших бутербродов. Они были суховатыми и нарочито пресными.

— Вот, здесь мы кушаем. Есть разные варианты меню. Вы заполните анкету и расскажете о том, что привык есть ваш ребёнок, и мы подберём диету в зависимости от вашего тарифа. Все дети будут сыты и накормлены.
— Я надеюсь. Мой сын привык питаться скромно, не притязателен в пище, он отрешённо поглощает её, не смакуя. Он маленький монах-отшельник.
— Личностные тесты мы будем делать позже. Компоту?
— Да, пожалуй.
— С сахаром или без сахара?
— Без.

Милене принесли чашку с ярко-красным содержимым, которое было кисловатым, но достаточно вкусным. Она нервничала и волновалась. «Это на время» — успокаивала она себя. «Если папаша не появится на горизонте, то через какое-то время заберу его обратно. Можно будет продать квартиру, отдать кредит, переехать отсюда куда подальше. Не знаю, я только мечтаю сейчас. О прекрасной жизни будущего, которая может наступит, а может и нет».

— На всех столах стоят вазочки с сахаром и двумя видами сахарозаменителя. Мы прививаем детям идеи о здоровом питании. По понедельникам не едим мясо. Сколько лет вашему сыну?
— Пять.
— Пятилетние дети пока что малы для работы на кухне. Но по мере взросления дети начинают потихоньку выполнять разные кухонные дела. Нам важно, чтобы они не привыкли к обслуживанию и выросли в самостоятельных взрослых.

«Наверняка вы заставляете детей вкалывать на кухне сверх меры».

— Мы говорим о еде? Мой сын. Он вам недорого обойдётся. Однажды мама принесла домой настоящее мясо, и застывшие глаза убитого кролика навсегда запомнились ему. С тех пор он предпочитает есть жуков, червей, личинок, яйца кур и уток, иногда что-то рыбное, а не млекопитающих. Питается очень скромно. Я буду скучать.
— Я напоминаю ещё раз. У нас не детский дом. У нас интернат. Вы можете прийти в любое время дня или ночи и забрать своего сына. Его никто не будет здесь удерживать.
— Спасибо.
— Не надо беспокоиться.

«Вы тупые. Либо же у вас нет своих детей. Как я могу не беспокоиться?»

— Вы готовы идти дальше?
— Да.

Милена Ириновна посетила: спальный блок с душем и туалетами, учебные комнаты с партой и доской, игровые комнаты с кучей игрушек, диванами и коврами, кабинеты для групповой и индивидуальной терапии, бассейн с гидромассажем, маленькую оранжерею с самыми простыми растениями.

«Они могли показать не всё».

Милена Ириновна оставила им ксерокопии «бумажного» свидетельства о рождении своего сына и подписала контракт, в котором внимательно перечитала каждое слово. Она сфотографировала всё на телефон, каждую мелочь, каждую деталь. Но самое главное — ей выдали пластиковый пропуск на верёвочке.

— Это ваша карточка родителя. В любой момент вы можете войти в интернат и либо же проведать своего сына, либо же забрать его отсюда. Проверьте, пожалуйста, её работоспособность и распишитесь о получении в нашем журнале.

Милена удостоверилась, что карточка родителя работает, и только после этого оставила свою подпись в журнале, предусмотрительно сфотографировав на телефон и это. После завершения всех формальностей Абдуллу забрали воспитательницы, которые оставили Милене свой номер телефона и добавили её в родительский чат.

Инна Инновна посадила Милену в машину и переобулась в балетки.

— Я могу просто довезти тебя до твоего дома обратно. Но вообще я хотела бы вручить тебе подарок. Я могу отвезти тебя на озеро Саван. Ты была там когда-нибудь?
— Да, была, но очень давно. Ты предлагаешь мне поехать на озеро вдвоём? Сегодня?
— Сейчас.
— Поехали.

Машина выехала из гаража.

— Можно я позвоню отцу ребёнка?
— Нет. Я ненавижу телефонные звонки. Напиши сейчас, позвони потом.
— Ладно.
«НАШ сын в ИНТЕРНАТЕ, козлина!!!! Месяц впереди!!! ОТСЧЁТ ПОШЁЛ… тащи свой зад СЮДА!!!! выручай, КРЕТИН!!!» — именно такое сообщение Милена отправила отцу-неудачнику.

Милена выдохнула. Инна Инновна вдавила педаль.

— Музыку включить?
— Да, и желательно погромче.
— Не вопрос.

Инна Инновна включила первое попавшееся радио, на котором играла какая-то инструментальная нейросетевая музыка, имитирующая фортепиано. Милена Ириновна откинулась на заднем сиденье и закрыла лицо руками.

Автомобиль выехал из городской гущи на абсолютно прямую дорогу. Спереди, сзади, слева и справа не было ничего — только пустыня с кучей мусора. Ветер трепал полиэтиленовые пакеты, налипшие на редко встречающиеся колючки, на земле между камней валялись банки и бутылки, где-то встречались крупные предметы, занесённые песком. Мусор плохо различим по отдельности, но понятен как явление, если смотреть на него издалека.
Обилие мусора поражало воображение, он напоминал одновременно болезнь вроде грибка или псориаза, какие-то пятна и вкрапления, но и вместе с этим мусор был похож на волну, неукротимую стихию, которая готова поглотить всё своей лавиной, на библейские полчища саранчи, пожирающие всё подряд. Солнце медленно начинало садиться, свет его становился менее жёлтым, более оранжевым, небо едва заметно темнело. Между пальцами рук Милены проступали слёзы. Инна Инновна давила на газ, наслаждаясь поездкой на высокой скорости. Ветер из окна трепал её волосы.

«Эх» — произнесла Инна Инновна, но никто не услышал. Какая-то до боли бессмысленная музыка, написанная нейросетью, была сильно громче.

***

Махмуд Исмаил думал о том, как ему добраться и забрать сына. Он написал рапорт об увольнении и отнёс его командиру роты.

— Мне нужно уехать с базы. Я заберу сына и вернусь обратно. Пожалуйста, отпустите меня.
— Конечно же я тебя отпускаю. Только вот что. Ты настолько плохой отец, что оставил ребёнка с матерью, а сам уехал на войну? Поздравляю, ты конченый кретин. Гренландия — это не кусок земли, самое главное — это наши люди.
— Ты знал, что я женат. Ты знал, что у меня есть сын. Тебя всё устраивало.
— Я рад, что ты наконец-то одумался и взял себя в руки. Сколько лет уже идёт эта война? Она началась в тридцать пятом году. То есть война идёт уже десять лет. Сколько лет твоему сыну? Есть шанс, что твой сын вырастет, а война будет идти. Как он сможет стать патриотом? Кто научит его быть мужчиной и любить Гренландию? Твоя несчастная жена? Воспитатели?
— Хватит меня ругать.
— Я не должен переходить на личности. Да, действительно. И я даю тебе увольнение. Возвращайся с сыном! Иначе никак! Я приказываю тебе. Вырастить воина прекрасной независимой Гренландии, который встанет в наши тесные ряды.
— Есть!

Махмуд Исмаил отправился в город Нуук через длинный подземный тоннель. Он соединял линию фронта с мирным городом. В Нууке Махмуд Исмаил купил билет на подводную лодку. Это было дорого, быстро, но весьма опасно. Дело вовсе не в атомном двигателе — он весьма надёжен. Проблема состоит в другом: от долгих путешествий психологически неподготовленные люди сходят с ума и причиняют вред окружающим. Поэтому на подводной лодке всегда есть психиатры, которые усыпляют либо же привязывают буйных пассажиров. 
Подводно-лодочная станция была похожа на железнодорожный вокзал: там было несколько залов ожидания, огромное табло, ларьки с чипсами и кроссвордами, растения в кадках, всюду спешили и суетились люди с чемоданами. Махмуда провожали двое его сослуживцев. Они обнялись на прощание.

— Давай, вперёд. Возвращайся со своим сынулей. Он должен быть истинным гренландцем.
— Я обязательно вернусь. До встречи.
— До встречи!

Махмуд показал документы контролёрам, залез внутрь лодки и занял своё место. Оно представляло собой невероятно узенькую полку, приделанную к стене. Из потолка донёсся металлический голос, который на нескольких языках повторил одну и ту же фразу: «Добро пожаловать. Вы находитесь на территории государства Тувалу. На связи капитан корабля Александр Александрович Иванов. Ваша подводная лодка называется «Альбатрос». Конечная точка вашего маршрута — город Суэц, Египет. Будет несколько остановок, схема маршрута и расписание неизвестны. Тувалу делает всё возможное, чтобы обеспечить вашу безопасность, но сейчас по всему миру идут военные действия. При первых признаках психического нездоровья у вас или ваших попутчиков немедленно обращайтесь к судовому психиатру — его можно вызвать по красной кнопке. Счастливого пути!» — прослушав это сообщение, Махмуд лёг и съёжился под тоненьким одеялом.

Вскоре Махмуда потревожила проверяльщица билетов, одетая в тёмно-синюю с красными полосками униформу. Она была высокой, полноватой, с опухшими красными щеками и каким-то замыленным взором, какой бывает у долго сидящих на нейролептиках людей.

— Билетно-паспортный контроль. Покажите ваш билет и паспорт.
— Вот оно всё. Держите.

Махмуд протянул паспорт и билет, который представлял собой кусок пёстрой, словно дискотечная подсветка, кусок бумаги. Девушка посмотрела билет и сверила данные из него с какой-то своей папочкой, одобрительно кивнув, после чего поставила галочку на билете и в папочке у себя.

— Вы гражданин Гренландии, верно?
— Да.
— Вас приветствует служба безопасности подводного флота Тувалу. Билет полностью в порядке, но ваши документы… Поскольку вы гражданин Гренландии, которую не все государства мира признают, на некоторых остановках вам нельзя будет выходить. Я вас заранее предупрежу, и ваша задача — ни в коем случае не нарушать наших правил.
— Хорошо. То есть плохо, что Гренландию не все признают. Плохо, что мне придётся сидеть взаперти. Но я сделаю всё, что скажете. Я хочу спокойно и безопасно добраться.
— Маску для сна надели?
— Конечно.
— Шумозащитные наушники нужны?
— Нет, спасибо, у меня свои имеются.
— Доступ в интернет настроили?
— Да, подключился к вашему интернету. Работает нормально. Спасибо вам огромное.
— Пользуйтесь на здоровье.

Проверяльщица билетов вернула Махмуду документы и билет, после чего продолжила свою нудную проверку со скучающим видом. Её лицо выражало отрешённость и отсутствие эмоций, а из уголка рта медленно подтекала слюна. Лодка отправилась, чему Махмуд был несказанно рад. Он слушал в своих старых наушниках очередной обучающий подкаст по военному делу, но информация плохо усваивалась, тягуче вползая в одно ухо и спешно вылетая из другого. Махмуда мучали весьма неприятные мысли. «Что же я за человек-то такой, а? Бросил ребёнка, своего же сына взял и бросил. Милене помогал кое-как. Не спас папу с мамой от дрона — это полная стыдоба, когда твоих родителей убивает жалкая летающая пластмасса. Пишу с ошибками. Целый год жизни пришлось потратить, сидя на острове в глуши, чтобы избавиться от порнозависимости. Хорошо, что у меня получилось, хорошо, что я не покончил с собой как Фёдор Михайлович. Да и Абдулла вполне мог подсесть на пиписечные картинки из-за меня… Мог увидеть что-то на моём телефоне. Мог застать меня за этим занятием… А потом процесс пошёл, и его было уже не остановить...».

Вскоре Махмуд заснул, и ему приснился пренеприятнейший сон. Во сне Махмуд пытался посмотреть порно, но потерял телефон и искал его в огромном пыльном доме, похожем на мрачный лабиринт из онлайн-игры. И лишь стоило отыскать телефон в куче ржавого металлолома, как пробуждение вытолкнуло Махмуда в суровую реальность путешествия на подводной лодке.

Махмуд почувствовал, что проснулся от духоты. Было абсолютно непонятно, сколько времени он проспал, ведь на подлодке нет естественного света. Воздуха не хватало, и голова несильно, но ощутимо болела, создавая ощущение затуманенного разума. К счастью, Махмуд полежал так немного, а потом снова заснул.
***

Маленький Абдулла остался один, без мамы. С одной стороны, это было для него привычно. Отец уехал, когда ему было меньше годика, поэтому маме приходилось много работать и постоянно оставлять сына с кем-то, например с няней или знакомыми, которые соглашались помочь. Бабушек и дедушек у Абдуллы не было. Он привык к тому, что вместо мамы остаётся с другими детьми, воспитателями, нянями или вообще непонятными людьми. Но сейчас разлука обещала быть более длительной, а обстановка была совершенно непривычна.

— Привет, Абдулла. Меня зовут Арина Дарьевна. Я твоя воспитательница. Завтра придёт Татьяна Галиновна, а послезавтра — опять я. Давай покажу тебе твои шкафчик и кроватку. Теперь ты будешь жить с нами. Не беспокойся, мама вернётся за тобой, когда ты пройдёшь курс лечения.

Абдулла понуро молчал, уставившись в пол. Ему совершенно не хотелось говорить. Он чувствовал себя растерянным и одиноким.

— Давай выберем картинку для твоего шкафчика и кроватки. Эта картинка будет обозначать все твои вещи и твоё место. Это как аватарка в Бесконечной ленте. Давай выберем для тебя аватарку.
— Давай. Обычно в Бесконечной ленте я генерирую себе новую аватарку каждый день с помощью нейросети. Хотите вас научу?
— У нас так нельзя. У нас есть несколько категорий с картинками. «Люди», «Природа», «Геометрические фигуры», «Животные», «Еда», «Техника», «Игрушки», «Домашние вещи», «Оружие», «Одежда».

Арина Дарьевна знала, что выбор картинки — это хитрый тест на определение характера. Абдулла, не особо долго раздумывая, посмотрел две категории — «Природу» и «Технику», после чего выбрал картинку серой тучки с молнией.

— Красивая картинка! Ты молодец, Абдулла. Завтра я сделаю наклейки с твоей картинкой, и мы их наклеим. Но шкафчик уже твой. Давай разберём твои вещи, а потом пойдём кушать и знакомиться с другими детишками.

Зубную щётку, синюю пластмассовую кружечку с кривым котиком и детскую зубную пасту со вкусом финика они поставили на полочку в огромной ванной комнате. Охлаждающий костюм и часть одежды убрали в шкафчик, а любимую мягкую игрушку Абдуллы — застиранного плюшевого медведя — посадили на его кровать.

— Ну всё. Твоя мама позаботилась, сложила тебе вещи аккуратненько. И ты будь прилежным.

Абдулла ненавидел быть прилежным, и поэтому он заплакал. Воспитательница рванулась его успокаивать, но внезапно у неё зазвонил телефон.

— Алло, добрый день, Васисуалий Антонинович.
— Это кто у нас тут плачет? — врач, очевидно, услышал детский рёв и среагировал на него.
— Вы присылали мне материалы для этого ребёнка. Его зовут Абдулла. Я всё прочла, ознакомилась.
— Какую картинку он выбрал?
— Тучку с молнией.
— Ну что же, всё не настолько плохо. Я боялся, что будет хуже. Но и не сказать, что всё очень хорошо.
— Дети, у которых всё хорошо, здесь не оказываются.
— Я в курсе. Но вообще… Я хотел тебя позвать на небольшую тусовочку.
— Я за. Пришли информацию — посмотрю, а то сейчас невовремя.
— Давай, хорошо. Ну пока. Отвлекать не буду. До связи.

Арина Дарьевна убрала телефон в карман. «Смысл звонить по такому ерундовому поводу. Мог бы попросту написать, старый осёл. Не то чтобы мне очень хочется идти на эту вечеринку, но надо сходить. Это нужно для целей моей миссии».

— Абдулла, теперь давай пойдём столовую посмотрим. Ты хочешь кушать?
— Хочу пить. Дайте пить.

В столовой было тихо, спокойно, потому что никого не было. Абдулле приготовили одну порцию, чтобы он мог покушать по приезду. Он странно чувствовал себя, сидя в одиночестве за длинным огромным столом.

— Кузнечиковые котлеты, картофельное пюре, тушёная капуста с морковью и горошком, салат из огурцов и помидор, компот. Мама сказала, что ты такое любишь.
— Ням-ням.

Абдулла послушно доел всю предложенную ему пищу. Посуда здесь отличалась от той, что была дома: тарелка была железная, кружка — пластмассовая, вилки не было, только ложка. Несмотря на то, что Абдулла был очень проблемным ребёнком, ел он хорошо, оставляя после себя чистую тарелку.

— Сейчас ты ешь один, но потом вы будете кушать все вместе. Отнеси, пожалуйста, посуду в окошечко. Оно находится вооон там.

Арина Дарьевна боялась произносить слова вроде «чистота» или «порядок», чтобы не растревожить малыша. Ей не хотелось, чтобы он снова заплакал, поскольку им предстояло самое трудное на сегодня — знакомство с группой. От этого сильно зависел успех дальнейшего пребывания в интернате.

— Теперь будем знакомиться с другими детишками. Абдулла, ты готов?
— Да.

Арина Дарьевна отвела Абдуллу в игровую комнату, где сидели другие детишки. Появление Абдуллы не вызвало у них никакой реакции. Кто-то сидел, уставившись в стену, двое детей прятались, одна девочка тихо плакала, закрывая лицо руками. Двое детей смотрели в окно, один рисовал каракули мелками на огромных листах бумаги.

— Эй, что ты делаешь? Пожалуйста, прекрати.

Арина Дарьевна отобрала мелки у ребёнка, в рисунках которого чётко угадывались какие-то порнографические сюжеты. Спустя секунду по всей комнате раздался пронзительный рёв, громкости и силе которого не было равных. Услышав это, Абдулла тотчас же спрятался в игровой трубе, с которой уже давно был знаком. Снаружи доносилось эхо противного, режущего слух ора, который всё никак не умолкал. Абдулла закрыл уши руками и начал покорно ждать, когда звук исчезнет. Абдулла тоже сильно хотел посмотреть порно, но понял, что не знает, где лежат его виар-очки. Он не знал, что делать. Обычно виар-очки просто лежат рядом, они всегда под рукой, но не сейчас…

Продолжение следует... Ждите часть 3