Комбинированная техника

ARMARIUM BOHEMICA
Miscellanea
Литературные переводы Юрия Владимировича Мещаненко

Карел Матей ЧАПЕК-ХОД

              КОРОЧЕ!

Романетты, рассказы и очерки времен мировой войны

Издание второе
Издатель: Франтишек Боровы
Прага
1927

Страниц: 439

СОДЕРЖАНИЕ:

Хвойка  ............................................  7
Вариация Камила Свитенского  ..  47
Комбинированная техника  .........  61
Xn+Yn = Zn  .................................  69
"Душа обыкновенная"  ................  81
Недоношенный  .........................  123
Две вдовы  ..................................  187
Доченька Яирова   .....................  239


                КОМБИНИРОВАННАЯ ТЕХНИКА
               
                (стр. 61 – 68)

61

Мальва: Когда я думаю, что старопражские протесты против регулирования реки внутри города могли бы быть успешными, и что я потеряла бы возможность своего ежевечернего променада от моста Франтишка Фердинанда до Главкова моста и обратно, у меня сжимается сердце, потому что эта прогулка, это пешеходное изучение панорамы Новой Праги стало ежедневным делом моего сердца.
Я не могу даже заснуть без вечерней прогулки под Летной!

Сильва: Незнакомая ситуация, непознанная потеря; чего не видели глаза, того сердцу не жалко.

М.: Мне хотелось бы только подробно узнать отношение нехудожественных душ к этой несравненной красоте, какова дистанция между впечатлениями о ней простых людей и увлечением ею художников, я знаю и ощущаю это с радостью, потому что мы доказали, что мы являемся художниками, ибо ты снова вернулась к игле и латунной пластине и с честью заняла место нашего единственного «гравёра», в одиночку отстоявшего женскую честь на этом поприще, в этом я не сомневаюсь.

62

С.: Хочешь ли ты усомниться в том, что эти сотни и сотни людей, которых мы встречаем, принесли с собой лишь глухое внутреннее, не способное отозваться, что глаза их — лишь темные коморки, из глубинных зрительных колбочек которых никакое ощущение не ведет к душе?
Просто посмотрите на толпы людей, идущих в сторону Велких Бенатек, все они смотрят на левую сторону, а пешеходы, стоящие впереди справа, отдают дань уважения противоположной стороне проспекта.

М.: Я этого не говорю, для меня это лишь разница между впечатлениями художников и зрителей; в конце концов, они не могут быть одинаково влиятельными. Послушайте, я сама создала определение красоты в искусстве, особенно в изобразительном искусстве, для своей самой личной потребности...
Тебе недостаточно любопытно?

С. (вздыхает): А я нет, но слушаю я не скучая, тот, кто грустит, тому никогда не скучно...

М.: Ну, мое определение прекрасного в искусстве таково: это внезапное и чрезмерное осуществление страстного стремления к чему-то лучшему, а разница между художником и зрителем по отношению к этому «лучшему» состоит в том, что художник является ее первооткрывателем прежде всего ради своего единственного счастья, а затем и ради общей радости других, если они способны на стремление к прекрасному!

С.: Что ни говори, это не самое худшее.

М.: О, не думай, что мы, вышивальщицы по текстилю, проще говоря, вышивальщицы, не имеем своих представлений об искусстве, которое всё без различия имеет целью украшение жизни, иначе обыденного...

С.: Позвольте! Я думаю, что твоя сила и будущее в батиковании, этом искусстве украшения тканей и кожи, восходящем к яванским островитянам, их окрашиванию саронга.

63

М.: Ты неправа, как и все теоретики, которые забывают, что, например, народное искусство по раскрашиванию пасхальных яиц воском – это не что иное, как батикование.
Короче говоря, это декор с цветными участками, но я бы не батиковала ноктюрн Летны, например, а вышила бы его.
Просто посмотри через реку на склон холма — мы, вероятно, находимся прямо в центре панорамы.
В это время года он уже давно не зелен даже днем, тем более теперь, в едва намечающийся январский вечер, когда его обычно синевато-серый цвет превратился во что-то бурое, полное приглушенных и лишь чуть-чуть пренебрежимо-фиолетовых и пионовидных тонов; вся роща летенского склона похожа на облако, упавшее с неба на противоположный берег, собравшее все звезды первой величины, оно всё пронизано и густо ими усыпано, их столько же, сколько фонарей на парковых дорожках напротив.
Если бы мы не знали по опыту дня, как далеко оно от нас, то сейчас, в непрозрачной полутьме, мы бы не угадали расстояние.
Такую мягкую и неопределенную материю в перспективе, и в то же время восхитительный темный цвет и лишь намек на детали, нельзя было изобразить ничем более подходящим, чем бархатом, довольно мелко постриженным, в хорошо знакомом мне нюансе, нанесенном на иссиня-черный шёлк, который бы тонировал небо сверху, а снизу реку.
Фонарики — звезды в чаще деревьев — дали бы мне золотые круглые бусинки разной величины — но из настоящего золота, понимаешь? — чтобы растянуть бархат и разбудить ибиса в этой глубокой лесной чаще, освещенной огнями, которые смотрятся рождественским мотивом, как конус огромной елки с распростертой по всему склону холма мантией.

64

Но самая большая сенсация еще впереди — река! Посмотри-ка!
Из самых ярких фонарей прямо напротив нас, самых близких, уже совсем береговых фонарей, огненное лезвие пылающего двуручного меча отразилось в ночную реку, твердая грушевиднная рукоять — светильник на берегу, пламя лезвия в реке не погасло, а его живой конец сияет движением ряби по всей реке.
Эти пылающие мечи, Сильвиночка, я нарисовала бы всё-таки на шёлке, и они были бы серо-желтыми, ритмичное движение отражающей ряби должно было бы получиться изумительным.
Но для этого я бы вышила эти более далекие, спокойные, неподвижные отблески других береговых фонарей, настоящим золотом, вышила бы их, потому что они уже не лежат на поверхности реки и не движутся по волнам, а потому что они в перспективе ныряют по кратчайшей прямой в черную глубину реки, как огненные сваи ко дну плотины, удерживая снизу противоположный берег и бок плотины, или вон к мосту, как узор из протянутых золотых нитей на ткацком станке, по которому туда-сюда проплывает лодка, когда в ту или другую сторону береговой электротрамвай несет свои электрические лампочки.
За пешеходным мостом справа видятся эти, и без того тончайшие отблески очертаний портика, похожи на подводный золотой дворец и виллы, облицованные пластинками из влтавина*.

*Влтавин – минерал таинственного, возможно неземного, метеоритного происхождения, может иметь зеленый цвет разной интенсивности, от бледно-зеленого до темно-изумрудного. Необработанные минералы имеют «гофрированную» поверхность, с выпуклостями, впадинками и морщинками. Своё название получил по имени крупнейшей чешской реки Влтавы; второе название – молдавит. Молдавой называли Влтаву немцы в годы несамостоятельности чешского народа. Этот полудрагоценный минерал люди наделяют магическими и целебными свойствами, потому что он имеет зеленый цвет – особый цвет для колдунов и гадалок. Маги и астрологи считали, что обереги из влтавина помогают открыть у человека божественное око, позволяют заглянуть в будущее и помогают войти в контакт с высшими силами, поэтому производили амулеты с влтавином. В средние века появилась традиция, когда жених должен был подарить невесте украшение с влтавином, дабы оно оберегало девушку и давало ей силы, веря не только в магические, но и в лечебные свойства минерала. (Прим. переводчика)


65

Для этого должна быть использована длинная золотая строчка, но не нитками, а золотой лионской нитью, в нескольких толщинах, местами спутанная, чтобы передать неяркость светлого мазка - и это была бы, как видишь, комбинированная техника, которую нужно использовать – ну как, Сильва?!

С.: ?!

М.: Но ты не видишь того, что я тебе показываю, и не слышишь, что я говорю, а сама ты похожа на затуманенного тонущего, утонувшего в самом себе!

С.: Ну что я могу сказать на все это? — Восхищаться твоим богато развитым воображением, твоим арсеналом образов, одним лишь описанием уже таких живописных...?

М.: Знаешь, чего я ожидала? Взрыва смеха с твоей стороны, что ты схватишься за голову — ты, художник тончайшего искусства под солнцем, луной и звездами, даже когда их нет на небе, ты, мастер цветной гравюры превыше всех мужских коллег, которая управляет таинствами бесконечной ночи, стрелами света и смутными силуэтами в таинственных массивах на горизонте!

С. (после короткого молчания в унынии): Ты пригласила меня сюда погулять, Мальвочка, потому что ты должна мне сказать что-то очень важное, я поэтому пришла и слушаю!

М.: Я написала тебе, чтобы кое-что показать и рассказать.
Думаю, что показала и рассказала. Ты же с восторгом смотрела на других, сама не всматривалась и не прислушивалась, и в конце концов окаменела, как памятник самой Меланхолии.
Я думала, что при моей невозможной фантазии о сложной технике на фоне чудеснейших пражских мотивов, природы и людей, написанных прямо для цветной гравюры, в тебе проснётся искра былой силы, что ты пожмёшь мне руку и начнешь работать прямо завтра. Начнёшь?

66

С.: Работать? Даже в мыслях нет! Воодушевление?
Все источилось и исчезло из раны в моем сердце! Если б ты только знала!

М.: Все еще — спустя год?! Оставь мёртвых в покое, Сильва!
Если бы ты не подпитывала своё несчастье намеренной грустью, она бы уже давно замолчала. Божественное преимущество искусства, и это правда, состоит в том, что оно в конце концов преодолевает всякую боль.

С.: Послушай, дорогая... это хуже, чем боль... кажется, это незаживающая рана... Я тебе признаюсь в том, о чём даже сестре не говорила: да, прошло уже больше года с тех пор, как он пал... В Карпатах.
Я была так уверена в его возвращении, что не поверила первым сообщениям о его гибели. Не о безмерной любви, ведь я слишком холодна для эмоциональных проявлений, и не могу сказать, что он просто забрал мою душу с собой на войну; но если это случилось, я скрыла это от себя.
Наши дружеские отношения продолжались с момента его первого доклада о моих офортах, выставленных в Обецним*, но там он не признался, а сделал это только во время прощального визита, перед отъездом на фронт, это был его первый визит в мою мастерскую и единственный. Я обещала ему прямой ответ, когда он вернётся. Сказала, что, если дам ему слово, то буду ужасно страдать, зная, что мой жених на фронте, я не смогу прикоснуться к начатой работе, и, даже когда он вернется счастливым, он должен быть готов к тому, что моей наивысшей любовью останется моё искусство, и поделиться ею с ним я смогу в самом благоприятном случае только потому, что оно так близко и ему.

*Имеется в виду Обецни Дум – городской культурно-просветительский центр. (Прим. переводчика)

67

Он был в восторге от этого весьма условного обещания, которое, однако, раскрыло больше, чем мне хотелось. Поцеловал мне руки, это все, что я позволила ему. Ушел...
Достоверное и неопровержимое известие о его смерти я получила в прошлом году в горах, катаясь на лыжах.
Мне это рассказал действующий старший лейтенант, который чуть ли не стал свидетелем а может быть, и жертвой «в том же деле», по его словам, он прибыл туда через полчаса...
Он, Владимир, пал в должности командира разведывательного дозора лыжников. Как это произошло, мне подробно рассказал старший лейтенант Немерны, ему показалось очень символичным, что и мы оба были на лыжах.
Труп унесли люди из дозора Владимира. Немерны, нашел после Владимира только две лужи крови – Владимира насквозь прокололи русским штыком.
Я никогда не знала такого сожаления, как в тот момент.
Однако, поскольку ни один мужчина до сих пор не видел, что я плачу, я старалась скрыть свои эмоции даже от Немерны, закрывая от него лицо плечом...
В эту минуту, однако, на западе разверзлась туча, и между двумя ее крыльями ослепительное зимнее солнце осветило так яростно и так ослепительно, прямо мне в глаза, высушило мои слёзы, так что я не выдержала и двух морганий.

68

Я не плакала, но когда повернула голову назад, на голубом снегу мне показались два больших пятна крови — куда бы я ни посмотрела — везде я видела две больших лужи крови.
Знаю, что ты хочешь сказать – знакомое явление и так далее.
Но послушай, Мальво, эти два кровавых пятна меня так и не покидают!
Я лечусь уже год, и болезнь только усилилась до такой степени, что я могу видеть только два пятна крови, когда пристально смотрю на одно место, особенно когда пытаюсь работать; как только я хочу провести первую линию, перед глазами взрываются два синих колеса и медленно краснеют, и тем краснее, чем упорнее я хочу работать.
Это продолжается уже год.
Профессор дает мне надежду на выздоровление, но у меня самой ее не так много.
Так подавленная любовь отомстила искусству; его полным шоком.

М.: И всё же нет, Сильва, ты ведь сама сказала, что он не забрал с собою твою душу!

С.: Я была слишком жестока.
После того, как я отказала ему в поцелуе, мне не следовало делать одну вещь.
Я разрешила ему писать мне с войны, но с условием, чтобы даже ни слова о любви...
Однако он писал, но писем не отправлял, говорил, что доставит в счастливый момент встречи.
Об этом я узнала из первого из них.
Я получила все письма после его смерти.
Их принёс его ординарец.
Думаю, что слезы, которые я уже пролила над ними, ранили меня больше, чем солнце, которое в то время не дало мне пролить и двух слезинок.

M.: Бедняжка!