Два друга

Никогда не получается расстаться с гаджетом надолго; он всегда с нами, и мы видим его чаще, чем родственников или каких бы то ни было людей вообще.  Необходимо уметь отвлечься от гипнотического воздействия техники и бесконечного потока информации и отложить технику в сторону. Телефон показывает довольно неоптимистичный прогноз погоды: сегодня ветрено, хотя и в ближайшие дни не лучше. Уши задувает, не заработать бы отит, если, конечно, им из-за этого начинают болеть. То, о чем будет мой рассказ я видел совсем недавно, буквально сейчас. Только мне нужно на чем-то это записать, чтобы не забыть, а то память — вещь специфичная, вроде помнишь, а на следующий день не знаешь, о чем думал. Да как обычно! Ручек, фломастеров у меня нет, блин, да даже карандашей нормальных — и тех нет, зато я нашёл очисток от карандаша — огрызок, который 3 см в длину и изломал не одну хорошую точилку. Надеюсь он не треснет, буду давить не так сильно.
Стоит месяц весенний. Невероятные красоты представляются глазу во время пробуждения от зимы природы; весенняя природа прекрасна: птицы поют свои подбадривающие песни, деревья и кажется даже небо становится добрее. И на душе всё будто отлегло. Ну и как следует из этого: выброшенные в кучу шапки и, распахнутые на полную, куртки, если, конечно, кто-то еще не догадался переодеться во что-то более подходящее, — с шиком и мелкой частичкой выпендрежа, по погоде и, так сказать, настроению этой самой погоды. Столичным модникам и модницам остаётся лишь завидовать находчивости и умелости городских. Одними из таких умельцев были и Глеб, с его другом Никитой... О, а вот, кстати, и они, идут. Вдвоём они были закадычными друзьями. Опять куда-то шагают, топчут выступившее из-под недавней зимы поверхность асфальта, как лилипуты по брюху гиганта, но это со стороны внешней, как видят их проходящие мимо люди; что же насчет самих Глеба и Никиты? Проследуем же вместе с ними. И ведь тогда я реально погнался за ними, но так, чтобы меня не было видно, а потому шел я в 60 метрах за их спинами. По-настоящему они меня и разглядеть не смогли, иначе бы остался сейчас не с интересной историей, а с фингалом от этих быков.
Никита вышел из большого ТЦ (торгового центра) с упаковкой томатного сока на плече, потому что он не предусмотрел рюкзак. Ему было неудобно, и долго простоять на месте не мог. Оборачиваясь и время от времени меняя плечо, он ожидал Глеба. Я тогда зашел в магазин, не обратив особого внимания на парня с соком. Мне срочно нужно было снять денег, а ближайший работающий банкомат оказался именно в том месте.
Черная бесформенная шапка не шла ему, из-за чего складывалось впечатление, что он носил её как-то неправильно. Черный шарф-снуд, куртка из синего полиэстера, джинсы, обувь не по размеру большая, зато дешевая, перчатки на руках, одной из которых он обхватывал сок. Полный, обрюзгший, с лицом, обезображенным шрамами после воспалений и игнорировавший всякую заботу за собой, он ругал других в недостаточной гигиене. Голос его был не то что неприятный, скорее самый обыкновенный, но вынести долгой беседы с ним вы бы не смогли. Он был невыносим. Видя, что пришелся кому-нибудь не по нраву, подходил чаще, заговаривал чаще, пытаясь вывести человека из себя. Если удавалось, он ликовал и продолжал с бОльшим рвением всячески отвлекать или мешать человеку, если нет — просто уходил. От него пахло луком, знал ли он то или нет. Но, кажется, это играло ему только на руку.
Мне стало интересно, и я начал следить за двумя юношами, которые на вид были друзьями. Там было два друга. Был и третий, такой же молодой парень, их ровесник. Он все время стоял возле них и наблюдал за ними. Он говорил тихо и редко, потому его часто перебивали и не слушали. Они не считали его своим другом, однако он, судя по интонациям и живому выражению, открывался душой и всячески старался быть для них полезным. Несмотря на оскорбления и глумления над собой, юноша считал их самыми близкими для себя людьми, это были его два друга. В наше время у каждого есть много друзей и в то же самое время может не быть даже одного друга. Он рассказывал с радостным увлечением о мечтах и планах, с сожалением о наболевшем, но как произносил вслух, тут же его выставляли дураком, слепо игнорируя, что он пытался донести и с чем так откровенно делился. Этих насмешек он в упор не замечал, не замечал так же, как не замечали его искренность и доброжелательность. Только в редкие минуты быстро сходящей грусти бессознательно чувствовал выкрики, звучавшие в передышке от смеха над ним.
 Клоун! — прозвучало и угасло.
Мечтатель! — прозвучало и угасло.
Дурачок! — прозвучало и угасло.
Втроем они стояли, смотря друг на друга. Один из них что-то задорно и выражением рассказывал.
—...а ещё я рад, что могу с вами общаться, друзья! — сказал молчаливый юноша
— Виктор, может ты домой пойдешь? — холодно спросил слушавший.
— Да, Витя, иди домой, уже поздно...и холодно. Поздно и холодно — поддержал другой.
Виктор, ничуть не изменив беззаботного лица, радостно смотрел на "друзей". Они все стояли на месте, но ждали пока он уйдет, чтобы начать обсуждать что-то важное. Он пошёл домой, оставшись с собой наедине, но задумываясь о своих "друзьях". Снаружи было темно. Он шел домой, бесследно пропав с глаз.
— Спровадили додика, теперь можно нормально поговорить.
—Ага-а, "очень рад, очень рад", тьфу...!
—Некит, слышь, меня-то на вписку пригласили: оторвусь, напьюсь там; весело время проведу, чтоб не скучать, вот отвечаю.
— Понимаешь, — начал было Никита, ни с того, ни с сего дребезжащим голосом, — это, ну как бы, — тут он оборвался подыскивая более-менее, походящее, встающее в пробел слово, а после едва ли чуть приподнявшись, продолжил развивать свою мысль — фигня такая; там тебе и делать-то нечего; вот правда, чего ты так на меня смотришь, ты там лишний будешь; (Никита почесал голову, загоняя и шурудя волосы под шапкой) ты не пьешь же... — сказал Никита, на что Глеб тотчас возразил, словно отшвырнув всё сказанное в сторону.
—Б****, тебе-то какая еще разница: хочу — бухаю, и в подъездах, как убитый, буду лежать убитый в хламину, или, — хочу — пойду в тренажёрку: спортом буду заниматься. А вообще... — начал было Глеб, поднял и махнул бровями — предпочитаю совмещать: от перемены мест, слагаемых сумма не меняется! Сегодня напя...сегодня напю, да *нецензурное слово*! —не мог никак произнести это чертово слово; так это забавно выглядело со стороны, что Никита, даже с каким-то недоумением и, что вполне возможно, непониманием на лице, перевёлся на Глеба. Глеб же продолжил.
—... Сегодня пью, а завтра занимаюсь спортом, — говорю, ха-х, что с у тебя с рожей, а-ха? Так вот, про что я: говорю же – лучше совмещать. — окончил свою очередь "говорить" и, как и при активной беседе, уперся взглядом в землю, на которой, во время говорения, натыкался и на раскатанные по асфальту перья и какое-то очертание голубя – всё это Глеб то ли от брезгливости, то ли от страха, переступал и обходил стороной.
Никита как для вступления харкнул в сторону на клумбу сквозь низкое, почти на уровне коленей, ржавое ограждение.
—Думаешь, тогда спорт чё-то даст; ну-у, если ещё и пьешь?
—Конечно, я же тебе и говорю, золотая середина; тем более там все свои, — с пойлом не кинут — наострив глаза, шмыгнул носом так, что, казалось, все в районе услышали его, а возможно кто-то где-то чихнул в ответ — И мне же с тобой идти, да? — спросил Никита.
 — А-то, а как же (он чуть было не усмехнулся, от глупости заданного вопроса), мы-то разъедемся, нажрёмся, и ты с нами же будешь и это не обсуждается! —утвердил Глеб, начав было шепотом –может там, потом ещё покруче будет.
На их молодых лицах выступал интерес к неопознанному, ещё такие молодые кирпичные лица, но уже держащие дружбу то ли от честности, то ли от хитрости. Они так рады были с каждым шажком, словно и не передать вовсе, словно видели чего-то больше нашего. Эх, нечего им там делать вообще; прав был Никита, а я, впрочем, продолжу.
Дойдя до указанного адреса, который был у Глеба на телефоне всё то время, что шёл, держа его, как указывающий путь компас, они спохватились, зайдя, в подъезд, перед этим протрезвонив весь подъезд по домофону, не то балуясь, не то просто из желания нагадить, они нажимали на все лифты, но ни один так и не приехал. «Видать сломались» — подумали они. Поломка заставила их подниматься на восемнадцатый этаж, пешком. Пойдя на поводу у первобытного желания оставить знак о своем присутствии, Глеб взял свои ключи и нацарапал что-то на стене. После он взял пустую стеклянную бутылку, которая аккуратно стояла в углу. После он швырнул стеклянную бутылку и алюминиевые банки из-под энергетиков. Бутылка глухо разбилась об стену без звука. Звук шел только от маленьких стекол, рассыпавшихся на полу.
Поднимаясь, друзья испытывали усталость, не так как раньше, и с каждым следующим этажом подниматься становилось тяжелее.
—Глеб, ты чего в сумку лезешь?
—Да писец совсем, пить хочу, сушняк жёсткий –на тот момент, находившись уже между десятым и одиннадцатым этажами
—А бутыль может обратно заки... (Глеб просто-напросто кинул бутылку куда-то в сторону)
— Чё говоришь?
— Да-а не; проехали.
— Ты морочишься, что я бутылку оставил тут, да?
Глеб положительно буркнул, от усталости не сумев сказать ни слова.
—Так, ведь, это ничего, ты же знаешь, что у них, в таких домах уборщицы ходят и убирают; они ж должны же за что-то зарплату получать, туда же одни старухи старые идут работать, надо давать им занятие, чтобы постоянно не отдыхала; мы...я им помогаю. Уберут они всё, поэтому и беспокоится не о чем, тем более никто не заметит, нам-то ничё с этого не будет, так что – успокойся! Всё нормально — произнес он с долей самонадеянности и усмешки в голосе.
—Понял, тогда пошли дальше.
Все оставшееся время они подымались молча, ожидая этого "проклятого 18 этажа" , но т.к. какие-то "малолетки" разрисовали всю лестницу, то и номера этажей так же пострадали не менее самой лестницы, а и, иногда, и еще хуже: везде вместо, как и положено обозначению номера этажа, соответствующего оному, было прорисовано школьным карандашом, реже – черными спиртовыми маркерами –"18 этаж", так, что разобраться нельзя было, где какой этаж есть, и на каком находишься сам.
—Б####! Малолетки – всё перекрасили; вот не стыдно им подъезд портить, руки бы им поотрывать!
—Да, некому!
—Не то слово, реально же; ну так, если нарисовали везде, так придите и уберите за собой; так? –спросил Никита, на что Глеб одобрительно, хорошо заметно, качнул головой. Далее не последовало чего-то удивительного: грубое, местами диковатое, общение и много "веселья", "свободы" и "прочего", то чего хочется будучи молодым, хотя без прикрас это была просто попойка, под музыку и танцы. Не такое уж это принципиально новое. Осовременившееся старое.
Прошла ночь, наступило утро, и все начали расходиться по домам, кто группами, кто парами, кто одиночно, но все шли к себе по домам; идущие впереди, спустившиеся за это время ниже, двое ребят; назовём их No1 и No2.
Глеб и Никита проснулись от шагов и голосов снизу, убедившись на своем опыте в невероятной силе веселья забрасывать людей в различные места. Они обнаружили, что спали на лестнице, каждый постелив под себя пакет. За попыткой вспомнить вчерашнее последовала головная боль. Притаившись, "друзья", насколько позволяло похмелье, слушали, что говорят те двое юношей, спускавшихся.
No1 и No2 увидели разбросанные ранее железные банки и вдребезги разбитую по этажу стеклянную бутылку.
—Б####! Свиньи какие-то, вот действительно, — найти бы уродов этих, руки попереломать, предварительно вправив мозги — сказал No1
—Да. Даже гадко тут просто находиться — подтвердил No2
—Глянь ещё, видишь?
—Что "вижу"...? А-а, да, я вижу.
Юноши присмотрелись и в тусклом свете заметили накарябанные ключами непристойные надписи на стене.
—Они же ещё, по-любому, не отсюда, но, ведь вчера такого не было.
— А это; это да, я согласен с тобой; найти бы их и...—No2 приблизил лицо к No1, расширив глаза и всё это делалось, не торопясь.
У наших двух "друзей", лежащих на ступенях, всё будто посыпалось внутри.
No1 и No2 уже ушли и было слышно, как хлопнула дверь на первом этаже.
Подождав пока гул шагов полностью стихнет, они начали вставать, но тело ужасно ломило. Еле-еле стоя на ногах, они спускались по ступенькам, как по счету: раз, два...девять, п-о-в-о-р-о-т, новый пролет и с начала, и т.д. От этого счета у Глеба закружилась голова, и он держался двумя руками за перила, так как был к ним ближе. Никита, с легкой насмешкой смотрел, затянулся розовым hqd и, начав невыносимо громко кашлять, припал к стене, но осознав, что держатся там не за что, схватился одной рукой за перила, а другой за кофту Глеба в ожидании, когда друг выведет его из этого страшного места. «Что там за уроды-то раскидали хлам какой-то. Не пониманию... Как так можно?» — будто что-то осознавал Глеб, но не желая признавать, отнекивался. «Неужели это мы...?» — молчал Никита.
No1, No2 уже шли где-то на улице, и Глеб с Никитой дошли до 11-10 перехода между этажами, и, вытаращив глаза, то один на другого, то перехода долго и бесчувственно смотрели друг на друга, словно в душу, а после 1-2 минутного молчания, сейчас они мгновенно отрезвели, покачали головой. Но только не смотрите в их лица с ненавистью или враждой, иначе же померещиться, лица без признаков жизни, от страха и безмолвной паники.
Карандаш, который оказался слишком мягким, и пока я писал историю на бумаге часть слов смазалась, пальцы испачкались грифелем, а сам белый лист простой А4 от простых карандашей, стал похож на черно-белый закат.
Всё, конец, заканчиваю историю тут, потому что место на листе начинает заканчиваться, а других листов у меня поблизости нету.
Теперь-то точно было всё. Прошло всего полгода, а изменения, к которым автор листа стремился, могли удивить любого, знавшего и помнившего его совершенно другим человеком ещё каких-то полгода назад. На это надо было смотреть лично, тут так на слово не поверить.
Светлое место. Виктор покашлял, прочищая горло, волнуясь и не зная куда посмотреть, чтобы не испытывать волнения. Стоя перед дверью с надписью "психолог", он вытер ноги об ковер, лежавший перед кабинетом. После Виктор посмотрел на потертую светлую железную ручку от двери. Наверное, сюда часто ходят, раз она так стерлась, подумал Виктор. С боязливой кротостью он вытер ноги об коврик, случайно сдвинув и вернув его ногой на место. Он постучался и из кабинета послышался громкий, но спокойный голос. "Войдите" – сказали за дверью.