Караван не прошел

Рабочий день подходил к концу, когда тревожно заверещал внутренний телефон. Начальник провинциального отдела ХАД майор Зайнулла Тарази поднял трубку, и устало спросил:
- Ну, что там еще случилось? – в трубке послышалось вежливое покашливание, затем вкрадчивый голос начальника охраны сообщил:
– Товарищ майор, к вам пришел какой-то дехканин, он говорит, что из одного с вами кишлака Торпакту, хочет повидаться.
– Впустить, – приказал майор. Положив трубку, он неторопливо убрал рабочие документы, зашторил карту.
Вскоре послышался неуверенный стук в дверь. Зайнулла, выйдя из-за стола, подошел к двери, открыл ее. На пороге стоял невысокого роста, со смуглым лицом мужчина с вьющейся из-под видавшей виды тюбетейки смолью волос и задорными, чуть прищуренными глазами человека, познавшего многое в жизни. Одежда гостя состояла из белой пропыленной домотканой рубахи и широких, подвязанных веревкой штанов. На ногах блестели, видимо только что протертые от пыли, резиновые чеботы.
Отступив на шаг, майор еще раз оглядел гостя. Что-то знакомое было в этом задубевшем на солнце лице. Только заметив набухший синевой, наверное, от волнения, рубец от уха до щеки, Зайнулла узнал своего давнего друга, с которым в детстве делил все, даже оплеухи кишлачного старшины.
– Махмуд, дорогой, какими судьбами тебя занесло в такую даль? Как там поживают мои старики? – И, не дожидаясь ответа, троекратно расцеловал его.
 – Да что это я, – смущенно промолвил Тарази, – садись, сейчас попьем чай, а потом ты будешь пресыщать мое любопытство. Ты, наверное, не поверишь, но я уже больше месяца не имею из дома никаких вестей.
Махмуд основательно, с чувством собственного достоинства уселся в кресло и только после этого, немного растягивая слова, сказал:
– А я думал, что такой большой начальник просто не узнает меня и вытурит в шею, недаром люди говорят: «Каждому свое: ровня с ровней, а кизяк со своим мешком», но ошибся и, Аллах тому свидетель, очень рад такой встрече. Зайнулла, можно, я, как и раньше, буду называть тебя своим братом.
Вместо ответа Амин порывисто встал и, подойдя Махмуду, крепко пожал протянутые навстречу руки.
Подав пиалу с крепко заваренным ароматным чаем гостю, Зайнулла, откинувшись на спинку кресла, внимательно рассматривал его. Он помнил Махмуда мальчишкой, потом юношей, теперь же перед ним сидел солидный мужчина с огрубелыми руками землепашца, обветренным, морщинистым лицом. Только по-прежнему доверчивые глаза его, да рубец на щеке – след удара байской камчи – говорили, что перед ним друг детства, которого Зайнулла не видел с того самого дня, когда, не выдержав непосильного труда на бая, сбежал в поисках новой жизни куда глаза глядят. Заметив, что Тарази за ним наблюдает, Махмуд, допив чай, поставил пиалу на столик и, повернувшись к нему всем корпусом, так, что  скрипнуло кресло:
– Посоветуй, брат, как мне жить дальше – раньше я половину урожая отдавал баю и сельскому духанщику, да еще немного мулле, оставшегося хлеба только-только хватало, чтобы не умереть с голоду. Потом что-то произошло в Кабуле, кишлачные богатеи стали более сговорчивыми, льстиво улыбались, но о том, что же произошло, молчали. Только много позже мы узнали от приехавшего из города молодого учителя, что произошла революция, Сахиб, так звали учителя, как только мог, разъяснил нам, какие блага ожидают бедняков и что необходимо делать, чтобы окончательно победила революции. Но однажды в кишлак пришли люди с гор, во главе с байским сынком и со словами аллаха на устах сожгли школу, до смерти замучили учителя, называя его не иначе, как вероотступником. Грабили и истязали дехкан, единственная вина которых – желание строить новую жизнь. Уходя в горы бандиты, вместе с награбленным, прихватили с собой и наших джигитов. Я хочу спросить тебя – почему бедняки, которые поверили в революцию, продолжают жить впроголодь, со страхом за свою жизнь ложатся спать, не уверенные, что встанут утром живыми? – Он замолчал, ожидая ответа.
Зайнулла, внимательно выслушав его, встал и задумчиво прошелся по комнате. Остановился у портрета в позолоченной деревянной рамке. С портрета на него внимательно и озабоченно смотрел вождь Апрельской революции Амин.
– Знаешь, Махмуд, – начал он, подойдя к другу, – я постараюсь объяснить тебе почему еще все так происходит и думаю, что ты меня правильно поймешь. Скажи мне, кто, по-твоему, руководит деятельностью банды, которая хозяйничает в вашем и других окрестных кишлаках?
– Ну конечно бай, вместе со старшиной кишлаков.
– А почему, ты как думаешь?
– Наверное, потому, что новая власть им хуже смерти, не дает им права грабить нас, издеваться над нами, как это безбоязненно делали они раньше.
– Вот-вот, – улыбнулся Зайнулла, – ты сам уже близок к ответу на свой вопрос. Скажи мне еще – кто из нашего кишлака был еще в банде?
– Кто же, как не сынки богатеев да десяток насильно угнанных еще давно дехкан. Было еще несколько сопляков, поддавшихся на уговоры богатеев, обещавших им золотые горы и звание защитников веры и Аллаха. И этот сброд бездельников, словно безмозглое стадо, носится в поисках наживы за блудной овцой.
– А здесь ты не прав, – прервал  Махмуда майор,  – если бы дело было в «блудной овце», то с бандитами было бы легко покончить, но в том-то и дело, что во главе банд стоят люди, прошедшие специальную подготовку за границей. Оттуда же они получают инструкции и оружие, даже специалистов-диверсантов.
– Но неужели у революции нет сил, чтобы защитить бедняка, ведь он кормит  всю страну. А что получится, если все наше зерно заберут душманы или сожгут его, как это они уже делали раньше?
– Я знал, что рано или поздно ты задашь мне этот вопрос. И потому скажу тебе откровенно то, что никогда, никому не говорил. Советские войска, которые помогают нашей революции стать на ноги – явление временное. Придет время и они уйдут к себе домой. Вот почему уже сегодня, сейчас каждый дехканин, каждый ремесленник должен понять, что это его власть и это его кровное дело – встать с оружием в руках на ее защиту, ведь байские прислужники не пойдут защищать народную республику, они с помощью богатеев других стран сделают все, чтобы вновь возвратить страну в черную ночь средневековья. Трудно, очень трудно сейчас новой власти, но я верю и хочу, чтобы верил и ты, что скоро, очень скоро настанет время, когда не надо будет афганцу стрелять в афганца, когда долины запестреют разноцветными кабинами тракторов и улыбками дехкан, когда нестройные детские голоса будут распевать песни о новой родине в красивой белокаменной школе.
У Махмуда от этой картины навернулись на глазах слезы, и он, чтобы Зайнулла не заметил, стал смотреть в окно. Майор продолжал:
– У меня к тебе просьба: успокой дехкан, объясни им положение дел и скажи, что наша народная власть победит тем скорее, чем дружнее и активнее все будут помогать ее становлению…
Зайнулла Тарази, говорил убежденно, нисколько не сомневаясь в том, что говорил, хотя в глубине души  понимал, что не все так ясно в этой новой, тревожной жизни. Он представлял себе, как разнородно афганское общество, которое делится не только на богатеев и бедняков, но и имеет значительную прослойку довольно состоятельных земледельцев, которые революцию не поддерживают, а напротив всячески помогают боевикам. Вот их-то убедить в необходимости новой жизни будет труднее всего…
Отогнав подальше нахлынувшие внезапно мрачные мысли, Зайнулла взял гостя за локоть и подвел к окну, выходящему на шумную, разноликую городскую улицу. Рабочий день кончился, и по улице – кто на велосипеде, кто пешком – спешили рабочие и работницы хлопкоперерабатывающей фабрики. Через открытую настежь форточку до них доносились голоса что-то рьяно обсуждающих рабочих, смех, приветствия и добрые пожелания. Народ валил на улицу из проходной, но не растекался, как раньше, по своим, огороженным прочными дувалами, дворикам, а, наоборот, все старались побыть вместе, чувствуя свою силу именно в сплочении, в единстве. По улице гордо шли истинные хозяева города, всей страны. Новые перемены угадывались и в походке женщин, гордо выпрямился стан, а из-под шелковой накидки нет-нет да и стрельнет любопытный озорной взгляд горянки.
- Смотри, Махмуд, – вот она, новая жизнь, и на досуге еще раз подумай, стоит или не стоит бороться с оружием в руках за нее.
Махмуд стоял, задумчиво, уставившись в окно. Мысли его были далеко в горах, в родном кишлаке, зажатом с двух сторон скалистыми горами. Он старался представить себе, каким будет Торпакту, когда революция победит полностью. В радуге мыслей вырисовывались знакомые и незнакомые контуры: на берегу горной речушки, в саду бывшего кишлачного богатея, – большая, чисто выбеленная школа, вокруг которой шумная ватага ребятишек гоняет мяч, запускает змея, кувыркается, смеется и поет на все лады. Все опрятно одеты, вымыты и причесаны. Вот один черноглазый сорванец, сломя голову несется по дорожке, спотыкается и падает, встает на колени и, горько, плачет. К нему подбегает красивая молодая женщина, утирает ребенку нос, успокаивающе гладит по курчавой головке. Что-то до боли знакомое чудится ему в фигурке и жестах женщины – да это же Зухра, ну конечно, самый дорогой для него человек. Ребенок перестает плакать и, повернув свое милое личико к матери, радостно смеется. Мальчонка похож на него, или это только кажется, наверное, у них с Зухрой был бы такой же парнишка. От этого лицо Махмуда озаряется счастьем, в глазах предательски заблестели скупые мужские слезинки.
Зайнулла, видя на лице друга мимолетную радость, радуется сам. Ему хорошо сегодня, просто хорошо без всяких причин. Он смотрит за расписным автобусом, который медленно катит по уже опустевшей улице. В салоне автобуса чинно сидят старики, увенчанные большими белыми тюрбанами – там царит мудрость и спокойствие, на крыше же, зацепившись за поручни, праздно галдя и махая руками, сидит самая пестрая публика.
 Махмуд, очнувшись от своих радужных дум, рассеянно улыбнувшись другу, отошел от окна, сел в кресло. В комнате воцарилось напряженное молчание. Гость ждал и в то же время боялся вопроса друга о семье, он просто не представлял, как будет рассказывать ему о злодействе. Ночью жители кишлака были разбужены визгом и лаем собак, криками людей, стрельбой. Внезапно на краю кишлака запылал огонь. Когда Махмуд с другими дехканами прибежал к месту пожарища, все уже было кончено. Спустившись с гор, душманы вырезали всю семью Зайнуллы Тарази. Нарушив затянувшееся молчание, майор спросил:
– Как там мои старики поживают, что-то давно от  них никаких вестей, все собираюсь их навестить, да времени никак не выберу.
Махмуд срывающимся голосом чуть слышно промолвил:
- Всех твоих родных уже нет в живых, так же как и твоего родного дома…
На немой, полный отчаяния  и муки вопрос:
- Кто? – он, с трудом, разжимая непослушные губы ответил:
- Разбойники из банды Мавлави Кеши, три дня назад, - услышав трагическую весть, Зайнулла тяжело опустился в кресло и, сдавив виски руками, обречено повторял:
– Я так и знал, я так и знал… Я так и знал, что это рано или поздно произойдет. Хотел их в город забрать, но отец наотрез отказался отрываться от своего дома и хозяйства…
Внезапно он умолк, уставившись перед собой, ничего не замечая. Махмуд, подойдя к нему, положил на плечо руку. Зайнулла вздрогнул и, повернувшись к гостю, посмотрел на него полным муки взглядом. Постепенно он успокоился и попросил подробнее рассказать, как все произошло. Свалившееся внезапно горе прибавило морщин на лице Тарази. За считанные минуты он, казалось, постарел лет на десять.
- Все в руках Аллаха, - произнес он привычную в горе и радости формулу. Я не имею права отдаваться личному горю, потому, что на войне надо больше думать о живых…
Зайнулла, стирая с побледневшего лица  горечь утраты, еще решительнее и тверже зашагал по комнате, взгляд стал таким же, как и раньше, сосредоточенным и пронзительным, только в самой глубине угадывалась сдерживаемая усилием воли, саднящая боль.
В комнате стало совсем темно, когда Махмуд прервал затянувшееся молчание:
– Твое горе – это мое горе, брат, той страшной ночью я поклялся аллахом, что отомщу за кровь и муки твоих родителей, или не жить мне спокойно на белом свете. То, что я тебе скажу, будет лишь частицей в выполнении священной моей клятвы. Из банды Мавлави Кеши сбежал, насильно угнанный в горы, мой племянник Казимулла. В свое время, несколько лет назад, он  прислуживал мулле, и тот обучил его грамоте. Поэтому, когда Казимулла попал в банду, главарь приблизил его к себе, поручив ведение походной канцелярии. Так вот, с неделю назад в родовом кишлаке Мавлави было небольшое сборище, на котором присутствовали члены исламского комитета, главари крупных банд и какой-то нездешний старец с большими полномочиями. Казимулла в это время был в охране дома и видел, как готовились к встрече старика. Подождав, пока пришелец пройдет в комнаты, племянник притаился у освещенного окна и услышал только концовку их разговора, когда гость говорил, что через две недели люди Мавлави должны встретить в урочище Тахтауз большой караван. Казимулла утверждает, что караван с оружием моджахеды ждут из-за границы уже давно. За все эти сведения я ручаюсь головой…
Простившись с Махмудом, Зайнулла еще раз перечитал донесение, поступившее от его агента из-за границы. Тот утверждал, что  в одном из приграничных городов соседней страны снаряжается большой караван с оружием и группой специально обученных к ведению минной войны, диверсантов.
- Все сходится. Информация, полученная от Махмуда, подтверждает не только существование каравана, но и напрямую говорит о конечном месте его движения, - довольно потирая руки, подумал он. Значит у меня в запасе есть почти две недели.
Зайнулла тут же наметил ряд оперативных мероприятий по наблюдению за формированием каравана, и возможным маршрутом движения. Полученные  данные позволили бы ему «вести» караван до самой встречи с душманами.
- Скорее всего, караван пройдет через перевал Ак-Булак, и двинется по высокогорной долине Тогуз - Булак или по урочищу Токтауз, - думал он, пряча оперативную тетрадь с набросками плана предстоящей операции в сейф.
Только после этого Зайнулла вызвал своего заместителя, в общих чертах обрисовал положение дел, предложив собрать сотрудников отдела ХАД, которые будут принимать участие в операции, чтобы уже до мелочей доработать намеченный им план.
Наиболее вероятным для  движения «каравана смерти» майор считал второй маршрут, проходящий по урочищу Токтауз.  После недолгого обсуждения было решено, что руководство операцией в урочище, будет осуществлять его заместитель по оперативной части туран (капитан) Салим Бакши, тем более что он уже успел побывать в  урочище Токтагуз, где совместно с подразделением советского командира Каленова проводилась «зачистка» кишлаков, находящихся под властью Мавлави Кеши. Для захвата второго каравана, направленного заграничными эмиссарами, возможно для отвлекающего маневра,  в  долину Тогуз-Булак, Зайнулла Тарази предложил использовать, по договоренности с начальником оперативной группы, осуществлявшей взаимодействие с афганскими подразделениями - мото-маневренную группу пограничных войск, начальника которой, майора Бруснецова он хорошо знал по нескольким совместным операциям.
Попрощавшись с товарищами, Зайнулла ненадолго остался в кабинете. Он задумчиво смотрел в окно, за которым уже забрезжил еще пугливый, но неотвратимый рассвет. Мысленно Зайнулла еще и еще раз перебирал в памяти план операции, все ли они предусмотрели, ничего ли не забыли. Совместно разработанный план операции был без изъянов, до последней детали отработан, оставалось в кратчайший срок претворить его в жизнь.
Начинался новый день, и начинался совсем неплохо.
Зайнулла Тарази был в особенно приподнятом настроении. Во-первых потому, что был удовлетворен всей проделанной сегодня работой, а во-вторых от предвкушения встречи со своим верным другом Махмудом, которого, зная, что совещание сильно затянется, он заблаговременно отправил к своему родственнику, Исмаилу-аке.
 Напевая про себя любимую мелодию, он спустился в фойе, растормошил водителя и вместе с ним зашагал к машине. У машины их поджидал царандоевец, который, увидев приближающегося майора, стал по стойке смирно.
– Ты ждешь кого-то, Ахмед? – удивленно спросил у него Зайнулла.
– Мне поручено сопровождать вас, – в другой раз майор, как это уже было не раз, отослал бы телохранителя спать, но сейчас что-то заставило его согласиться с инструкцией, которой предписывалось при передвижении по городу обязательно иметь с собой  охрану.
– Поехали, – сквозь зевоту промолвил майор, облегченно откинувшись на сидение. Машина с места рванула в предрассветные сумерки городских улиц. Подслеповатые фонари тускло освещали узкие коридоры проезжей части, обрамленные высокими дувалами и тополиной порослью. Свернув с накатанной дороги, «УАЗик» на скорости проехал мимо соснового парка, мужского лицея и поравнялся с высоким дувалом, огораживающим развалины дома сбежавшего за границу директора лицея.
Внезапно из-за угла раздались автоматные очереди, звякнуло, рассыпаясь вдребезги, лобовое стекло, и машина начала писать восьмерки, водитель, навалившись грудью на руль, не подавал признаков жизни. Видя это, Зайнулла, выхватил пистолет, и крикнул опешившему телохранителю:
– Садись за руль, гони впе... – но так и не договорив до конца, осел под градом пуль. Видя, что водитель и майор убиты, охранник выскочил из машины и, незамеченный бандитами, перекатился в ближайшую канаву. Машина, врезавшись в дувал, остановилась. Сквозь проблески ранней зари царандоевец различил несколько силуэтов крадущихся к машине.
– Получайте, сволочи,– сквозь зубы процедил он, плавно нажимая на спусковой крючок.
Тра-та-та-та-та-та, заговорил автомат. Ошеломленные бандиты закрутились на месте, попадая под смертоносный град пуль. Они залегли, было слышно, как за дувалом яростно о чем-то спорят. Гул, нарастающий со стороны советской военной базы, прекратил препирательства в стане врага. Прекрасно понимая, что в город движется  колонна «шурави», душманы кинулись врассыпную.
Вскоре к месту трагедии подъехал комендантский патруль и несколько боевых машин пограничников. Царандоевец, плача и хрипя что-то невразумительное, бросился к стоящему невдалеке «УАЗику», с трудом открыл заклинившуюся дверцу, вытащил из машины безжизненное тело начальника  ХАД и осторожно уложил на забрызганную кровью дорогу…
На следующий день после произошедшей трагедии в кабинете Зайнуллы Аимна собрались офицеры ХАД, и командиры подразделений советских войск, которым предстояло принять непосредственное участие в операции по захвату каравана с оружием.
- Враги делают все, для того, чтобы дезорганизовать жизнь нашей страны, - начал свое выступление Салим Бакши, - но они ничего не добьются, потому, что, правда, на нашей стороне. С помощью наших советских братьев по оружию мы уничтожим душманов и начнем строить новую жизнь. За смерть Зайнуллы Амина мы ответим своими успешными действиями по уничтожению баз бандитов и их пособников. Да, и их пособников, - повторил он. Мне, как контрразведчику нелегко признать то, что среди сотрудников провинциального отдела ХАД есть предатели…
В кабинете воцарила глубокая тишина. Все изумленно переглянулись.
-   
Командир десантно-штурмовой группы, капитан Коваленко, вместе с замполитом, недавно прибывшим из госпиталя старшим лейтенантом Сергеем Илларионовым, обходили только что отрытые бойцами укрепления, проверял маскировку, надежность огневых позиций и ходов сообщения, связывающих их с командным пунктом. По ходу движения Коваленко ставил боевую задачу каждому солдату и сержанту в отдельности. Сергей если видел в глазах некоторых из бойцов нескрываемое беспокойство, успокаивал их, а кого надо подбадривал.
Высокогорное ущелье Тогуз-Булак, по которому должен был пройти караван с оружием, с высоты сопки, на которой располагалась ДШГ, было словно на ладони.
Караванный путь просматривался от узкого скалистого ущелья, где буравил камни, глухо урча, горный поток и до самого подножия их высоты. Дорога, попетляв по берегу речушки, которая терялась среди садов, виноградников и тополиных рощиц в долине,  сворачивала в горы, где за горным хребтом проходила граница. Караван, по данным хадовцев, должен был перейти  границу ночью и быть в зоне видимости ДШГ к обеду. В долине, казалось, все дышало миром и согласием. Вдалеке возделывали нивы дехкане. Мирно дымили в кишлаке очаги.
Но Сергей не верил в эту обволакивающую тишину и спокойствие, которые окружили их с того момента, как растаяли в голубизне неба  вертолеты. По опыту он знал, что все здесь, на чужой земле обманчиво и непостоянно. Ощущение этого особенно обострялось, когда операции проходили в «зеленке». Тогда он будто кожей ощущал десятки, а то и сотни ненавидящих, пылающих ненавистью и злобой глаз, то ли боевиков, то ли местных жителей.
- Со стороны границы в долину спускается караван. Сергей услышав от наблюдателя это сообщение, тут же направился к КНП. 
- Что будем делать? – встретил его вопросом капитан.
Сергей мельком взглянул на часы. Было всего лишь одиннадцать часов пятнадцать минут. До прибытия вертолетов, которые должны били обеспечить огневую поддержку ДШГ, оставалось еще почти два часа.
- Майор Бруснецов ясно сказал, что по данным хадовцев, караван должен быть здесь только к часам к тринадцати, не раньше. Может быть это какой-то другой?
- Что они, по твоему, каждый день здесь проходят?
- Не знаю, не знаю, - задумчиво произнес капитан, внимательно рассматривая в бинокль вереницу навьюченных тяжелой поклажей  животных.
– Судя по всему,  верблюды несут на себе достаточно тяжелый груз, уж больно медленно движутся.
– Именно это наблюдение и наводит меня на мысль, что, это и есть караван с оружием, – уверенно сказал Сергей. – Наверное, у разведчиков ошибка со временем вышла.
– Что ж, вполне может быть, вполне может быть, – еще ничего окончательно не решив, сказал капитан.
Сергей не торопил события. Честно говоря, он не горел особым желанием раньше времени ввязываться с боевиками в драку. Чмсленный перевес  был явно на стороне душманов, да и местность они знали лучше. «Даст бог, пронесет», – подумал он, разглядывая в бинокль, извивающийся по долине  змеей, караван.
Не хотел ввязываться в бой и капитан. Чисто по человечески не хотел. А вот как начальник штаба подразделения должен был ввязаться. Совсем не потому, что в этом караване были его кровные враги и недруги, совсем не потому, что он горел желанием подставить под огонь своих солдат, и не потому, что у него чесались руки кого-то убить. Просто этого требовала военная машина, в которой он должен быть всегда заменимым и оттого очень послушным винтиком. Военная машина хотела огня, крови и жизней, и он, как дисциплинированный винтик, должен был кормить ее этими деликатесами, иначе без еды, без смазки машина просто-напросто могла рассыпаться, развяться по миру тлетворным пеплом.
– Будем выполнять приказ, – тоном, не терпящим возражений, сказал капитан.
– Как только голова каравана поравняется с бродом через речку,  огнем правого фланга отсекаем голову и долбим со всех видов оружия, не давая противнику скрыться в ущелье. Я беру на себя хвост колонны. Огонь открывать по моей команде. Если что, остаешься за меня, – капитан невесело усмехнулся и, пожав Сергею руку, склонился над планшетом, что-то записывая.
Через полчаса, когда голова каравана, растянувшегося метров на триста перед позициями ДШГ, поравняется с переправой, Сергей скомандовал:
– Огонь!
И сразу же заухал автоматический гранатомет, швейными машинками застрочили пулеметы и автоматы. Со своих позиций ударили станковые гранатометы. Началась самая настоящая бойня – это Сергей понял только спустя минут десять после начала боя. «Какой же это, к черту, душманский караван, ни одного выстрела в ответ не прозвучало», – зло думал Сергей, наблюдая за тем азартом, с которым его солдаты кромсали людей и животных.
– Прекратить огонь! – запоздало, хриплым от волнения голосом прокричал замполит, но солдаты не сразу поняли, чего хочет от них офицер, и продолжали стрелять по мечущимся в панике людям. Некоторые из раненых афганцев пытались уползти подальше с дороги, спрятаться в какую-нибудь расщелину или промоину, но солдаты весело, встав в полный рост на краю окопов, расстреливали их, словно на стрельбище. Вскидка, совмещение прицела с живой мишенью, короткое нажатие на спусковой крючок, и жертва навечно замирала, уткнувшись лицом в иссушенную зноем землю.
– Что вы делаете! – срывающимся голосом кричал Сергей, но расстрел уже закончился. Десятки трупов людей и животных уже не шевелились. Сергей кинулся к капитану, чтобы высказать ему все, что о нем думал, но, встретив настороженно-насмешливый взгляд, передумал.
– Ты что, старлей раскричался, нервишки, что ли, расшатаны?
– Это же не тот караван, – тихо сказал Сергей.
Капитан пожал плечами.
– Ну уж кого бог послал... Выбирать нам было не из чего.
Сергей вышел с КНП, словно побитая собака. Поплелся в свой окоп. Упал на дно и затих.
– Товарищ старший лейтенант! Товарищ старший лейтенант!
Сергей очнулся от мрачных дум, распирающих голову. Взглянул на солдата.
– Что случилось, Степа? – медленно выговаривая слова, спросил он.
– Нас «духи» окружили!
– Как «духи»? Почему «духи»? – Сообщение солдата было до того неожиданным, что Сергей только и смог задать эти бессмысленные вопросы.
Эго удивило то, что обратно Степан пополз к своей огневой позиции почему-то по-пластунски и, особо не задумываясь, с чего бы это, он выпрыгнул из своего окопа и, не хоронясь, направился на КНП.
Сергей уже сделал несколько шагов по твердой, как камень, земле сопки, пока по ушам не резанул крик:
– Ложись!
Падая на землю он скорее почувствовал, чем услышал, как над ним со свистом пронесся рой пуль.
Сергей, сжался в комок. Следующая очередь прошла немного впереди. Его задело лишь кусочками глины да пылью. Он не стал ждать третьей очереди, а, быстро работая руками и ногами, пополз к спасительному окопу, где его уже ждал капитан.
Боевики обложили их со стороны гор. Единственно свободным путем оставалась дорога в ущелье. Только со стороны долины душманов не было видно, но это ни о чем не говорило. Они могли схорониться в любом саду или рощице.
– Может быть, пока «духи» не нападают, уйти в ущелье, там, километрах в десяти, афганские подразделения, помогут, – предложил Сергей.
– Я уже обдумывал этот вариант. Он не самый лучший. Давай подумаем вместе, – капитан взглянул на часы.
– Немногим более часа осталось до прилета «вертушек», – задумчиво сказал он.
– Так стоит ли выходить из укрытий на голое место, где эти гады могут нас в два счета перещелкать?
– Я думаю, что нет.
– Значит, будем обороняться здесь. До прилета вертолетов продержимся. Боеприпасы есть, укрепления более или менее надежные.
Сергей, пригнувшись, дошел по ходу сообщения до позиции автоматического гранатомета.
Игорь и Степан, окончив снаряжение автоматных рожков патронами и коробок для гранатомета гранатами, о чем-то тихо переговаривались.
– Игорь, остаешься здесь, а ты, Степан, бери автомат, лопату и дуй на противоположную сторону сопки, там дополнительные позиции будем рыть.
– Есть, товарищ старший лейтенант, – недовольно проговорил солдат и, попрощавшись с другом, пополз на противоположную сторону сопки, туда же Сергей направил и других бойцов, оставив  на основных огневых позициях только дежурные огневые средства. Душманы, заметив движение на сопке, начали интенсивнее обстреливать ее из автоматов и винтовок.
Неприцельный огонь моджахедов вреда особого не приносил, но и не позволял рыть дополнительные огневые позиции, открыто.
Неожиданно тишину гор, изредка обрываемую автоматными очередями, прорезал грохот минометов. На сопке одна за другой разорвались три мины. Одна из них угодила в окоп пулеметчика, и в воздух вместе с черным дымом и кусками ссохшейся глины полетели первые кровоточащие человеческие ошметки.
– Так, ребята! – обратился замполит к сгрудившимся вокруг него перепуганным солдатам. – «Духи» быстро пристреляют нашу траншею, они ее уже взяли в вилку,  так что теперь броском выдвигайтесь к своим позициям. В окоп перейдем, как только они попытаются нас атаковать. Ждите команду.
Через несколько секунд в траншеях уже никого не было.
Запоздало ухнули минометы, и вновь три мины одна за другой взорвались за траншеей.
– Теперь жди прямого попадания, – сказал Сергей, вжавшись вместе со Степаном и Игорем в землю на дне окопа.
Снова громыхнули три взрыва. Сергей осторожно приподнял голову из-за бруствера. «Вовремя смылись», – радостно подумал он, но тут же понял, что для особой радости оснований мало.
Боевики продолжали методический обстрел сопки.
Сергей видел, как несколько мин распахали позицию станковых противотанковых гранатометов. Кинулся туда.
Вслед ему запоздало резанула длинная очередь из крупнокалиберного пулемета.
– Шу-шу-ть, – тревожно прошуршали где-то сзади пули.
Когда он рухнул на дно неглубокой воронки, на голову посыпались закаменевшие на солнце кусочки глины, завизжали срикошетившие о край воронки пули. Сергей вжался что было сил в землю и, казалось, лежал бы так  долго-долго, до тех пор, пока не пришли бы спасительные «вертушки».
Все его существо противилось тому, что требовал мозг, и он разжигал в себе злость, зачем-то кусая губу.
Наконец тело с трудом оторвалось от такой мягкой и спасительной, хоть и чужой, земли, и, стремительно подавшись вперед, Сергей выскочил из воронки и броском, чуть ли не сливаясь с землей, кинулся в траншею гранатометчиков. Из четырех человек в живых остались двое.
Один с перебинтованной головой и рукой злобно ругался, кусая от боли губы. Сергей достал пластмассовый «портсигар», вынул оттуда тюбик промедола и, не говоря ни слова, ловко всадил иголку в ягодицу раненому, тот резко дернулся, в глазах солдата блеснул ненавидящий огонек, он обложил матом офицера и тут же замолк, постепенно приходя в себя. Второй из оставшихся в живых в это время откапывал из земли своего товарища. Делал он это как-то вяло, чисто механически.
–  Сержант Громов,– крикнул Сергей,– что с гранатометом?
Сержант продолжал копаться в земле, словно ничего не услышал.
– Контужен, – сразу догадался Сергей. Уложив сержанта на дне окопа, он принялся раскапывать других. Торчащие из земли ноги и руки солдат были неподвижны, и, несмотря на стоящее в зените солнце, от них веяло неземным, вселенским холодом вечности.
Сергей, в который уже раз с надеждой посмотрел на часы.
До вертолетов осталось еще целых восемнадцать минут.
– Товарищ старший лейтенант, – падая Сергею на голову, прокричал посыльный. – Командира ранило осколками в ногу, он не может передвигаться. Сказал, чтобы командовали вы.
– Какие у нас потери?
– Пять человек убито, шесть ранено, один из них – тяжело.
Сергей, пользуясь затишьем, осторожно высунулся из-за бруствера, оглядел позиции, половина окопов была полузасыпана землей, вершина сопки была сплошь покрыта воронками. Достав бинокль, навел его на высотки, о которых говорил капитан, но моджахедов там почему-то не увидел. Те или попрятались, или замышляли какую-то новую пакость.
– Давай, пробеги по окопам, все, кто держится на ногах, пусть переходят на запасные позиции, раненых вынести на КНП. На прежних позициях остаются только второй расчет противотанкового гранатомета и вы, – сказал Сергей, обращаясь  к   Игорю со Степаном.
– Ваша задача не дать «духам»  зайти с тыла,– добавил офицер, когда посыльный скрылся из виду.
Сергей, зная, что моджахеды ни за что не оставят их в покое и будут атаковать до тех пор, пока не перебьют их всех, принял решение все оставшиеся силы кинуть на запасные позиции, так как основного удара  душманов ждал именно там.
Во-первых, потому, что, используя складки местности, душманы могли скрытно выйти к их позициям на расстоянии 500 – 600 метров, а во-вторых, потому, что склон с той стороны был намного положе, чем со стороны основных позиций. Все это главарь моджахедов не мог не взять в расчет.
Сергей уже не раз испытал на себе хитрую и в то же время напористую тактику афганских боевиков и потому готовился к последнему бою тщательно. Приказал собравшимся в запасной траншее бойцам углубить и удлинить траншею, сделать дополнительные позиции для пулеметов. Лично проверил состояние оружия, наличие патронов и гранат, еще раз уточнил задачу каждого солдата.
Тех, кто мог держать в руках оружие, осталось человек двадцать. Шестнадцать – на запасных позициях, ставших к началу боя основными, четверо прикрывали тыл. Раненые вместе с капитаном тоже готовились к обороне. Они, по мере возможности, снаряжали патронами магазины к автоматам, ленты к пулеметам.
И все, в то же время, то и дело задирали головы вверх, чутко прислушивались к навалившейся на сопку тревожной тишине.
До прибытия вертолетов оставалось одиннадцать с небольшим минут, когда наблюдатели доложили, что две группы моджахедов, стремительно вынырнув из-за кромки оврага, ускоренным шагом движутся к позициям.
- До «духов» метров шестьсот, – на глаз определил Сергей и, заметив, что кое-кто из солдат уже торопливо целится, крикнул:
– Без моей команды не стрелять. Патроны беречь.
Навел бинокль на идущих впереди  отрядов фанатиков, которые личным примером воодушевляли остальных, выбрал для наблюдения высокорослого, крепкого парня. Несмотря на то, что боевикам пришлось выдвигаться по горам со своих прежних позиций не менее двух-трех километров, Сергей не заметил у них особой усталости.
Попавший в перекрестье бинокля афганец, держа в руках автомат, шел довольно ходко, с каждым шагом все больше и больше опережая своих товарищей. Изредка останавливаясь на короткое мгновение, он с тревогой и любопытством, как казалось Сергею, глядел на сопку, потом кричал что-то подбадривающее и торопливо шагал дальше.
– Товарищ старший лейтенант, – оторвал Сергея от будоражащих душу мыслей один из бойцов.– Метров четыреста осталось, разрешите «Огонь»?
– Нет, рано еще, – прохрипел от жары и волнения офицер, хотя рассудок говорил, требовал открывать огонь. Еще несколько минут, и душманы с криками «алла» кинутся в атаку, и что будет дальше одному богу известно. Но в душе он противился этому до самой последней возможности. В душе он даже не хотел смерти того молодого, крепкого афганца, который, борясь со страхом, с каждой секундой все ближе и ближе подходил к границе жизни и смерти.
Перед тем, как дать приказ на открытие огня, Сергей еще раз с надеждой взглянул на горизонт. Вертолетов не было.
– Огонь! – крикнул он, что было мочи, и сразу же отметил, зафиксировал, сфотографировал, как дернулся  афганец, словно наскочил на невидимую стену, как, бросив недоуменный, обиженный взгляд на сопку, неуклюже упал на свою родную, иссушенную зноем землю.
Сергей смотрел на молодого моджахеда и ничего больше вокруг не замечал, словно и не колотили по перепонкам частые автоматные и пулеметные очереди, словно и не раздавались из уст наступающих холодящие душу крики:
– Ал-л-ла.
Словно в ответ им, навстречу душманам неслась отборная, охрипшая, осипшая матерщина. Это продолжалось недолго, минуту-две, но Сергею показалось, что был он в оцепенении целую вечность.
Несмотря на плотный, слаженный огонь обороняющихся, несколько боевиков прорвались к позициям на дальность броска гранаты. Один из них, в огромной белой чалме, вскинул вдруг руку и швырнул что-то на сопку.
Сергей запоздало схватил автомат и, почти не целясь,  полосанул по боевику. Тот упал и, помогая себе руками и ногами, начал сползать вниз. Но ему не повезло. Граната, которую он кинул на сопку, до позиции не долетела, а покатилась обратно. Поравнявшись с раненым афганцем, она глухо взорвалась.
Из уст моджахедов вырвался вопль ужаса, некоторые из них начали откатываться назад, но большинство залегли и начали обстреливать позиции.
Видя, что штурм захлебнулся, душманы вновь открыли минометный огонь. Сергей быстро обнаружил позиции минометов, да моджахеды их и не скрывали, они, видимо, рассчитывали на быстрый успех и потому вытащили свои орудия из-за укрытия.
– Оставить наблюдателей, остальные – на дно траншеи, – приказал он, а сам, прыгая от воронки к воронке, кинулся к позиции автоматического гранатомета.
– Ну, ребята, теперь ваша работа, – с ходу бросил он Игорю и Степану, вваливаясь в окоп.
Сергей указал Игорю ориентиры, дал бинокль, чтобы тот сам внимательно осмотрел позицию афганских минометчиков.
– Расстояние тысяча метров, – уверенно сказал Игорь, отдавая бинокль офицеру.
Сергей проверил дальность с помощью бинокля, показания почти совпадали.
– Ставь тысячу, – приказал он.
Игорь развернул свой гранатомет, навел его на позицию «духов» и, навалившись на ручки всем телом, нажал на гашетку.
– Та-та-та, – загрохотал гранатомет.
Сергей навел бинокль на сопку с минометами и через несколько секунд зафиксировал три белых дымка позади позиции моджахедов.
– Ставь девятьсот и давай длинную очередь, – уверенно сказал Сергей.
– Та-та-та-та-та-та, – заговорил гранатомет, выплевывая в воздух свой смертоносный груз, и вся позиция минометчиков покрылась всполохами разрывов. Через несколько минут вместо трех, по позициям обороняющихся долбил лишь только один миномет, да и то редко и не прицельно. Оставшиеся в живых душманы стреляли скорее для острастки, стремясь поддержать боевой дух своих собратьев залегших перед последним броском.
Сергей взглянул на часы, было уже тринадцать, а вертолетов все не было и не было.
Отчаяние охватило его. Ведь и он, и все здесь держались одной только надеждой, что придут вертолеты и освободят их от этого смертельного ада.
– Смотрите здесь повнимательней,– сказал он и, по-пластунски пополз на КНП.
Здесь Сергея застала ужасающая картина. Несколько мин упали вокруг КНП и от взрывов обрушились края окопа, засыпав раненых землей. Только из хода сообщения слышался чей-то глухой стон. Сергей кинулся на голос. Увидел полузасыпаное туловище капитана, его окровавленную, дергающуюся из стороны в сторону голову.
Сергей начал руками разгребать осыпь, освобождая командира от земельного плена. Когда обнажились перебинтованные ноги, капитан застонал еще громче, затем открыл глаза.
– А-а, это ты, Сережа, – спокойно, словно ничего и не было, сказал он. – Сделай мне обезболивающее, мочи нет, как больно, вот голову еще зацепило.
Сергей разорвал свой индпакет и торопливо перевязал рану.
А бой только набирал темпы. К моджахедам прибыло подкрепление, еще человек двадцать, и бойцы теперь уже с большим трудом отбивали вражеские атаки.
Заканчивались боеприпасы. Осталось по одной гранате на человека.
Моджахеды, лишившись артиллерии, с нечеловеческим фанатизмом лезли под пули, заставляя своими предсмертными воплями сжиматься сердца солдат.
– Был бы у меня станковый пулемет да коробки три патронов в придачу, я б им показал кузькину мать! – прохрипел капитан, застонав больше от бессилия, чем от боли.
- Слушай Серега! Дай мне свой пистолет. Ты понимаешь, не привык я сдаваться в плен, - командир улыбнулся сквозь стиснутые, покусанные в кровь губы.
 
- На, возьми, мне он ни к чему, - сказал он и крепко стиснул на прощание его пылающую ладонь в своей. Чтобы капитан ни в коем случае не заметил предательски выступивших слез, Сергей резко развернулся и, пригибаясь, направился к траншее, где  обливаясь кровавым потом, из последних сил сражались его бойцы.
Дождавшись, когда на высоту хлынула новая волна душманов, Сергей скомандовал:
– Гранатой! Огонь!
С десяток гранат брызнули стальными осколками, впиваясь в тела моджахедов.
Атака захлебнулась, и душманы, уже в который раз, повернули  назад.
Пользуясь небольшим затишьем, Сергей пересчитал бойцов. Из двадцати боеспособных осталось лишь человек пятнадцать. Два солдата навечно уткнулись в бруствер, еще двоих накрыло миной. Пятый, сержант Шушарин, не выдержав напряжения боя, выскочил из окопа и, строча из автомата, побежал навстречу моджахедам. Труп его лежал метрах в двадцати ниже по склону.
Душманы, перегруппировавшись, вновь полезли на сопку. Одновременно с их атакой по позициям десантно-штурмовой группы начал бить крупнокалиберный пулемет.
- Всем на дно окопа. Игорь и Степан ваша задача вести наблюдение за противником. Как только «духи» приблизятся метров на двести, открывайте огонь, мы поддержем.
 Моджахеды в это время заняли соседнюю высотку и теперь беспрепятственно обстреливали позиции ДШГ из пулеметов.
– Нам, во что бы то ни стало, надо еще хоть немного продержаться, – крикнул Сергей, – ну где же эти чертовы вертолеты, – зло процедил он сквозь зубы скорее для себя, чем для окружающих, и отчаянно выругался.
Солдаты, экономя патроны, лишь изредка огрызались на плотный огонь душманов.
Сергей с упорством утопающего, хватающегося за соломинку, вглядывался в небесную синь, надеясь увидеть спасительные «вертушки», но все было напрасно. Он уже отчаялся, когда почудился сквозь грохот боя, нарастающий рокот моторов, привиделись две медленно плывущие у горизонта точки. «Наши, это наши», – подумал Сергей и, не соображая, что делает, вскочил во весь рост и радостно закричал:
– Ребята, наши, наши летят! - в этот момент над его головой с шорохом пронесся рой пуль. Это был последний шквал вражеского огня. В следующее мгновение грохот разрывов НУРСов, запущенный с вертушек, перекрыл собой всю канонаду затихающего боя. Увидев приближающиеся вертолеты, боевики в ужасе заметались под сопкой, пытаясь укрыться от смертоносного огня всевидящих машин в многочисленных расщелинах и оврагах.
После того, как вертолеты наполовину уничтожили, наполовину разогнали по норам весь отряд боевиков, в долину медленно вползла колонна боевых машин. Несколько бронетранспортеров и БМП, свернули с дороги и, надрывно урча, двинулись в сторону так и не захваченной моджахедами сопки.
 Навстречу прибывшему подкреплению вышли те немногие, которые еще нашли в себе силы подняться. Оборванные, измазанные глиной и пороховой копотью солдаты, отвергнув помощь санитаров, дотащили-таки до санитарного бронетранспортера  своего командира. И лишь потом, передав его с рук на руки военврачу, они словно подкошенные обессилено рухнули   под колеса боевой машины. Игорь и Степан, несмотря на ранения, доплелись до санитарного бронетранспортера самостоятельно.  Замполит подошел к командирской машине последним, только после того, когда из траншей и воронок был извлечен последний солдат.
Медленно, с трудом переставляя ноги, Сергей подошел к полковнику, руководившему  совместной операцией вплотную, и вместо того, чтобы, как это положено, обстоятельно обо всем доложить, резко вскинул руку и со всего размаха врезал ему по лицу. Это было последнее, на что у него хватило сил, ибо в следующий момент, он уже бесчувственным чурбаном лежал на опаленной зноем и войной, проклятой и чужой, афганской земле.