Остров жизни Роман продолжение 1

Она выбралась из палатки, когда ночь спустилась на лагерь. Даже луна не светила, но палатку Димы она нашла без труда.
– Дима, Димочка, ты спишь? – робким голосом спросила.
– Тоня, это ты? Ты палатку перепутала? Давай провожу, – сонным голосом заговорил Дима.
– Нет. Дима, давай выпьем. У меня вино осталось. Вот, смотри.
– Да не видно ничего. Как мы выпьем?
– У меня и фонарик с собой, – она включила фонарик.
Свет выхватил сонное лицо Димы. В руках он держал подушку и пытался ею прикрыть лицо от яркого света.
– Ну ты даёшь, Тонька, – подвинулся в глубь палатки вместе с подушкой.
Достал из кармана палатки кружку.
– У меня больше ничего нет, только кружка, – виноватым голосом начал оправдываться.
– А мы из одной, даже лучше. Правда, брудершафт не получится. Чокнемся бутылкой, конфетами закусим.
Она высыпала горсть конфет на постель Димы.
Отпили по несколько глотков, и Тоня обхватила Диму за шею, притягивая его лицо к своему.
– Брудершафт, целоваться положено, – скомандовала шёпотом.
Дима чмокнул Тоню в щёку.
– Давай уже допьём – и по палаткам.
Тоня выпила и дождалась, когда Дима допил остатки из бутылки.
– Дима, поцелуй меня по-настоящему.
– Да легко! – бравадно сказал и притянул к себе девушку.
Поцелуй длился непозволительно долго для друзей по группе и относительно спортивных достижений каждого.
Произошло всё быстро и стремительно. По-спортивному разделись и по-спортивному слились воедино.

Тоня слышала прерывистое дыхание Димы и никак не могла согласовать своё дыхание с его дыханием. Конфеты на простыне мешали двигаться, и она их пыталась выбросить из-под себя. Дима как будто ничего этого не замечал. Напористый и нетерпеливый, он не давал опомниться Тоне.

Собрали лагерь быстро. Дима с Тоней попадались друг другу несколько раз. Взглядами не встречались.
При построении Анатолий Васильевич вручил повестки нескольким ребятам. Речь не произносил, пожал каждому руку. И Диме тоже. Сказал одну фразу: «В учебном заведении вас торжественно проводят».
У Тони из глаз внезапно исчез дневной свет. Вот солнце, оно встало, оно всем светит, даже глаза сощурили, некоторые ладошкой прикрываются, а ей нет. Темно и беспросветно…
Бывают дни, когда ручейками, словно в реку, стекается всё хорошее. А бывает – наоборот: удары судьбы барабанными палочками выбивают дробь неудач и потрясений.
Тоня поняла, что всё хорошее как-то быстро закончилось. Что может быть хорошего без Димы? А его скоро не будет с ней. В сентябре.
С начала сессии Тоня каждый день видела Диму, но прежние отношения разрушились, а новые – не зародились.
И Тоня решила посоветоваться с матерью.
Она поехала домой. Как начать разговор, не знала, потому что поняла, что беременная.
Всё произошло как произошло.
– Антонина, мне с тобой поговорить надо, – первой начала разговор Анна.
– Говори, – коротко сказала Тоня. Глаза спрятала, губы растянула в подобие улыбки.
– Ты ничего мне сама не хочешь рассказать? – спросила, переставляя чайные чашки с места на место и пытаясь заглянуть дочери в глаза.
– Что рассказать, мама? – выдохнула Тоня. Села на стул напротив матери.
– Я думаю, есть что.
– А ты не думай!
– Тогда думай ты и рассказывай.
– О чём?
– Ты беременная? – смотрела на дочь пристально и терпеливо ждала ответа.
Тоня опустила голову. Молчала.
– Значит, беременная, – сделала заключение Анна. – Это Дима?
Тоню обдало жаром, лицо горело. Пальцы рук сцепились в замок.
– Да, Дима.
– Он знает об этом? – допытывалась Анна.
– Нет, мама, не знает, – громким шёпотом проговорила Тоня.
– Почему ты ему не сказала?
– Да он в мою сторону и не смотрит. Вот и не сказала.
– А в чью сторону теперь смотрит твой красавец? С Алевтиной он не встречается уже.
– Мама, да ни в чью, его в армию забирают.
Тоня уронила голову на стол и заплакала в голос.
Анна подошла к дочери, подняла её голову, прижала к себе.
– Не плачь, дочка, мы сейчас подумаем с тобой, пока отца нет, и решим, что будем делать.


И решили.
е от впечатлений и почувствовать себя любимой. Мечтала сказать в такой момент «Мой! Только мой!». Не сказала, потому что не успела. Дима неожиданно отодвинулся.
– Тоня, тебе лучше уйти, – глухо проговорил.
Утром, собирая с простыни конфеты, он заметил на ней пятна крови. «Попал, капитан!» – мелькнуло в голове.

***
Анна приехала в город вместе с Тоней. Помогла распаковать её вещи, убрала продукты в холодильник, взялась застилать кровать.
– Мама, я не маленькая, и сама смогу, – рассердилась на неё Тоня.
Анна держала в руках наволочку для подушки, отложила в сторону.
– Ты не мешай, мне легче так, когда руки заняты, к разговору готовлюсь. Лучше узнай, приехал ли твой красавец.
Тоня вышла из комнаты.
Вернулась быстро.
– Приехал.
– Вот и хорошо. Пока ты одна в комнату заехала, поговорим здесь. Зови.
– Прям сейчас?
– Ждать будем, когда в армию уйдёт?


Ждать было трудно. Анне казалось, когда ехали в автобусе, она знает, как будет разговаривать с Димой. Сейчас же ни одно слово не шло на ум.
Двери открылись внезапно.
Зашли Тоня и Дима. Анна сразу его узнала. Анна встала навстречу. Поздоровалась.
– Меня зовут Анна Александровна. Тоня – моя дочь.
Дима с интересом рассматривал Анну, прошёл на середину комнаты, уселся на стул.
– А я Дима, очень приятно, – проговорил чётко и напористо.


– Мне тоже было бы очень приятно, если бы не одно обстоятельство.
– Вы из-за вашего обстоятельства захотели встретиться со мной?
– Оно теперь и твоим будет. Я издалека заходить не буду.
Анна присела на кровать дочери. Тоня стояла у окна.
– Моя дочь беременная. Ребёнок твой, Дима. Как уж это у вас получилось, я пытать никого не собираюсь, но у ребёнка должен быть отец.
– А вы уверены, что это мой ребёнок?
– Дима, как ты можешь? Ты сомневаешься? – впервые заговорила Тоня.
– Ты хочешь сказать, что моя дочь беспутная, к любому может в постель залезть?
Дима выразительно посмотрел на Тоню, та потупила глаза и не смотрела ни на кого.
– Не знаю я, – задумчиво произнёс Дима. – Вот сейчас я знаю ваше обстоятельство. И что? Я служить отправляюсь через две недели. Вы в курсе? – Он встал со стула и заложил руки за спину.
– В курсе. За две недели вы должны пожениться, Дима.
– А если я жениться и не собирался, да ещё и до армии? Как с этим быть?
– Ты про себя одного думаешь. Подумай про Тоню. Как она с животом останется, да без мужа? Ты же обесчестил её! – повысила голос Анна.
– Это я её обесчестил? – возмущённым голосом задал вопрос Дима.
– Дима, остановись! Хватит! Я поняла. Ты не любишь меня! – кричала Тоня.
Дима ощутил острый толчок внутри – и, казалось, горячей волной окатило его с ног до головы.
– А я что, признавался тебе в любви?
Она пробежала через всю комнату, рванула дверную ручку.
Анна с Димой не успели её остановить.
– Дима, я боюсь за неё. Она молодая неопытная девушка. Что ей в голову придёт, одному богу известно, – прошептала с отчаянием в голосе Анна и вышла из комнаты.

 Тут же вернулась.
– Это ещё наш отец не знает ничего. Узнает, не сдобровать тебе. Вместо армии в другое место угодить можешь.
Двери закрылись.
Дима остался один. Пытался принять решение, ничего в голову не приходило. Постоял несколько мгновений и решительно открыл двери.

***
Солнце садилось, прощалось с прожитым днём, людьми, птицами. Небо расписано разноцветными всполохами. Так живописно и насыщенно, как всегда бывает перед разлукой.
Людей объединяет успех. Обиды разъединяют.
Тоню, Анну и Диму обиды свели для последней встречи.
Дима сам пришёл к ним утром.
– Анна Александровна, я всё решил. Вот мой паспорт. Мы с Тоней зарегистрируем брак. Пусть остаётся замужней женщиной без меня. Отслужу, но жить я с ней не буду, разведёмся.
– Да разве же можно так, Дима? Это жестоко! – всплеснула руками Анна. Посмотрела на дочь. Тоня еле заметно кивнула. – А свадьбу где гулять будем?
– Никакой свадьбы, никаких сообщений друзьям до моего отъезда. Это мои условия. Собирайтесь.


По лицу Димы было видно, что решения своего он не изменит. Колючий взгляд, резкие складки на лбу, крепко сжатые губы.
Процедура регистрации брака в восьмидесятые годы длительная даже для влюблённых. Особенно для влюблённых. Но Димина повестка на призыв, Тонина справка о беременности сделали своё дело. Расписали, вручили свидетельство о браке, штампом в паспорте скрепили новую ячейку советской семьи. Анна аккуратно вложила свидетельство в паспорт Тони и бережно положила в свою сумку.
Из загса вышли вместе, но Дима отделился и быстрым шагом направился к остановке.
Две женщины, мать и дочь, неподвижно стояли, провожая его глазами, пока он не скрылся за поворотом.


– Ну вот, доченька, ты теперь мужняя женщина. Довольна? Ты этого хотела? Я всё для тебя сделала, – печально сказала Анна.
– Я знаю, мама, ты расстроена, но у твоего внука будет отец. И вообще, поживём, увидим. За три года много воды утечёт, – успокаивала Тоня Анну.
– Где только ты со своей мудростью раньше была? Почему не по себе дерево-то рубила?
– По себе, мама, по себе. Дай только родить ему сына. Пойдем домой.
В этот же вечер Анна уехала домой.


***
Сбор новобранцев около военкомата. Вместе с Димой стояли и Миша с Лёней, друзья и одногруппники. Обнялись по-братски. Обрадовались.
После переклички построили и повели к вокзалу. Вся привокзальная площадь была заполнена народом. Оркестр, цветы, родные с сумками и сетками, из которых торчали свёртки, банки с продуктами в дорогу для сыновей.
Тоня тоже пришла. Она ни на что особенно не надеялась – ей хотелось просто попрощаться с Димой хотя бы взглядом.


И когда к парням разрешили подойти родственникам и друзьям, около Димы собралась толпа желающих проститься, пожать руку, обнять.
Здесь Тоня впервые увидела его родителей. Красивая пара! Молодые ещё, за руку держали девочку лет десяти, наверное, сестру Димы. Мама Димы и девочка – черноволосые и черноглазые, в нарядных платьях, с цветами в руках. Рядом стоял отец, блондин с проседью по вискам. Подтянутый, стройный, с косым разворотом в плечах, в руках – сетка с продуктами. Они не отводили взгляда от сына, сестра подпрыгивала, чтобы поцеловать брата. Дима поднял её, прижал к себе. Она обхватила ручонками его за шею, а ноги болтались, как у куклы. В длинные косы вплетены розовые банты. Мотылёк, а не девчонка. Тоня залюбовалась семьёй. Она ведь тоже сейчас их семья, тоже хочет обнять своего мужа, сказать, как будет его ждать, любить, беречь сына и надеяться на встречу. Слёзы мешали смотреть.
Все толкались. Вот с Димой разговаривает Анатолий Васильевич, тренер. Крутит головой, ищет глазами команду.


– Ребята, идите сюда. Мы здесь! Голос перекрывал духовой оркестр, но команда окружили Диму, своего капитана. Хлопали по плечам, пожимали руку. Мишу и Лёню тоже не забыли потискать в спортивных объятиях.
– Тоня, ты чего, как сиротинушка, стоишь? – услышала Тоня голос тренера, – подходи, спортсменка.
 Увидела, как Дима напрягся, как исчезла улыбка с его лица.
Тоня попятилась.
– Тонька, ты чего? – толкали её девчонки. – Друг же твой уезжает!
Она вышла из толпы.
– Переживает, не трогайте её! – выкрикнул Миша.
Это было последнее, что услышала Тоня с площади.
Она бежала в общежитие.


Скорее! Скорее! Найти это проклятое свидетельство о браке и порвать. На мелкие кусочки! Нет, лучше сжечь, чтобы и следов не осталось! Не хочу я быть мужней женой! Никогда меня Дима не полюбит.
 Не знала, что мама всё предусмотрела, когда увозила с собой такой важный и такой печальный документ.


***
Шесть суток на поезде – и вы во Владивостоке, портовом городе. На побережье Японского моря.
Так и случилось. Дима с друзьями и другими новобранцами прибыли во Владик, как они в дороге уже научились его ласково называть. Красот города, им, конечно, не показали, высадили из катеров на остров с самым русским названием – Русский – самом крупном в Приморье.
Чайки, тягуче причитая, сновали низко над водой, задевая её крыльями. Солёный привкус моря окатывал воздушными волнами. У берега прозрачное дно моря высветлилось, исчезла синева. Разноцветные камешки, водоросли поблёскивали на солнце, красуясь друг перед другом, меняли цвет вместе с водой и играющими лучами.


Остров в заливе Петра Великого оказался большим: цифры в голове уже сложились, когда ехали. Восемнадцать километров – длина, тринадцать – ширина.
Сейчас с интересом рассматривали широколиственные деревья. Ещё обратили внимание на разнообразную береговую линию. Все другие впечатления от дубов, кленов, липы, ореха манчжурского, диких груш и абрикосов, аралии, лимонника, от отвесных обрывов, от горы Русской, от сопок и холмов будут потом, трёх лет хватит на всё.
– Красота-то какая, – уже в который раз повторял Лёня. – Русский остров! Неправильно это, не такое название должно быть!
– А какое? – удивился Дима.
– Остров жизни!
– Почему? – не выдержал Миша.
– Жизнь здесь интересная, загадочная, похоже,
неизведанная.
– Романтик ты, Лёнька. Поживём, увидим, изведаем, – заключил Дима.
– Если бы точно знать, почему так назвали, по-разному толкуют командиры наши, сами слышали. То ли в честь России, то ли по фамилии моряка, – продолжил своё рассуждение Лёня.
– Послужи сначала, точнее скажешь, – поддержал Диму Миша.


Потекли будни службы – подъем, зарядка на плацу, учеба, политподготовка, шифровальное дело и десятки других строевых дел. День молодого матроса в учебке так построен, что не то что заметить его скоротечность, но и подумать о чем-то гражданском некогда. И девять месяцев в такой круговерти пролетели как одна неделя. После окончания – на подводную лодку в бухту Золотой Рог.
А на гражданке тем временем жизнь тоже шла своим чередом.


***
В октябре все в группе заметили беременность Тони. Она и не стала скрывать, не перевелась в другой университет или институт, не взяла академический отпуск – принесла свидетельство о браке. В душе не раз благодарила мать за то, что увезла тогда от неё этот важный документ. И показала всем. Реакция была разная: от радостной до завистливой, но удивлены были все.
– А почему вы с Димой скрыли от всех это событие? Не по-товарищески как-то, – заявила Валентина, капитан команды по баскетболу.
– Да и Димыч хорош, – возмутился кто-то из парней.
– Свадьба-то хоть была? – не унимались девчонки.
– Мы так с Димой решили, – твёрдым голосом отрапортовала Тоня.– Всё! И хватит об этом!
К Тоне подошли подружки по команде.
– А как доучиваться будешь? Когда рожать-то?


– В январе на каникулах рожу, мама будет жить у родственников с ребёночком, а я доучусь, бросать не собираюсь.
Вечером, вглядываясь в темноту за окном, гладила свой живот, мысленно разговаривая со своим сыночком. Была просто уверена, что родит Диме сына. Пыталась представить его службу, но ничего не получалось. Плакать себе запретила: вдруг сыночку плохо от этого сделается.


***
В положенный срок у Тони родился сын. Назвала Тимой. Белый и кудрявый. Самый хорошенький! Самый миленький! Радость, нежность переполняли душу молодой мамы. Ей хотелось, чтобы её мальчика увидели родители Димы. Она была уверена, что он бы им понравился. Да и как такое чудо может кому-то не понравиться?
Вот он глазки открыл, смотрит, губки то сжимает, то растягивает, пуская пузыри. Улыбается, наверное, ей, мамочке своей. Ничего, Тимочка, ты только расти побыстрее, твой папа полюбит тебя.


Она наклонилась над кроваткой, чтобы проверить пелёнки. Вошёл отец и встал в дверном проёме. Исподлобья разглядывал дочь.
– Эх вы, женщины! Сколько же вы тайн всяких можете хранить и в себе носить! – смотрел обиженно и сердито. – А я вам кто? Тебе – отец, матери твоей – муж, а вот ему, – он махнул рукой в сторону детской кроватки, – дед. А вы меня к своим разговорам не допускали даже. Шушукались да переглядывались.
Тоня слушала и чувствовала в его голосе обиду.
Молчала.


– Доучиваться тебе надо обязательно, мы с матерью поможем, – продолжил свою тираду. – Посоветоваться бы, Антонина. Скоро занятия начнутся. Какие-никакие родственники в городе имеются у нас. Анна может у них пожить, пока молоко у тебя будет для мальца, а потом будешь к нам на выходные приезжать.
Он приблизился к кроватке, заглянул в неё.
– Чего молчишь-то? Согласна?
Тоня разогнулась, отступив на шаг в глубину комнаты.
– Хорошо, папа, посоветуемся.


Анна с внуком поселилась в городе у своей двоюродной сестры. Хоть и не были они близкими родственницами, но схожесть во внешности не могла ускользнуть от любого взгляда. Тётя Люда, так звала её Тоня, впустила их пожить в отдельную комнату-пристройку в своём доме.
Тоня не могла принять решение, где ей жить – в общежитие вселяться или с матерью и сыном. Кормление грудью малыша решило всё: надо жить с ними. Академический отпуск брать не хотела: боялась расслабиться и совсем оставить учёбу.
Тётка посоветовала написать в деканате заявление на неполный учебный день, указать уважительную причину – грудной ребёнок. Тоня так и сделала.


Начались занятия. Все дни слились в один большой и неделимый отрезок времени. Картины жизни повторялись изо дня в день. Проплывающие улицы за окном автобуса два раза в день, преподаватели за кафедрой или столом, тетрадь с ручкой, некоторые практические занятия, доступные в её положении и, наконец, самая желанная картинка – Тимочка. Он рос как будто не по дням, а часам. Осмысленно останавливал взгляд на Тоне, улыбался и взмахивал пухленькими ручками.
Тоня с книжкой в руках часто засыпала над кроваткой сына.
Анна забирала книжку и укладывала обоих спать.
Так и дожили до лета. А на лето уехали к родителям.


Мать с отцом почти всё своё время проводили в заботах и делах. Большого хозяйства не держали, но курочки расхаживали по двору, петух исправно будил всех по утрам. Тоня подолгу гуляла с Тимой, катала коляску по просторному двору, по улице, два раза умудрилась дойти до опушки леса. Навстречу ей во второй раз повстречался Андрей (она его сразу узнала). Поравнялись.
– Тонька, привет. А кто в коляске? – говорил, будто вчера последний раз виделись.


– Не Тонька я, запомни, Антонина, а скоро и по отчеству звать будешь, Андрюха.
– Тогда и я не Андрюха,– обиделся он.
– Был бы не Андрюха, в армии бы служил, а ты в деревне ошиваешься.
– Так плоскостопие у меня, вот и не взяли. В деревне я на каникулах, в техникуме учусь. А ты, похоже, отучилась уже? – прищурился хитро.
– На каникулах, два года – и диплом мой будет.
– Вот твой диплом, в коляске. Что-то папку я у этого диплома не зрю,– подмигнул лукаво.
– И не узришь, во Владивостоке наш папка служит, не тебе чета. Могу свидетельство о браке предъявить, там про всё прописано. А вот около тебя не вижу твоей красавицы ненаглядной, убежала от такого завидного жениха!
Андрей нахмурился, брови опустились, взгляд в сторону отвёл. Взялся руками за ручку коляски. Тоня сдвинула его руки, будто смахнула, и стала разворачивать коляску в другую сторону.


– Да подожди, не зли меня и сама не злись. Ты же училась с ней, куда она уехала? Ты знаешь, скажи, – он внимательно всматривался в лицо Тони и разворачивался вслед за коляской.
– Знала бы, сказала, – не поворачиваясь лицом к Андрею, будто спиной, сказала и покатила впереди себя в коляске своего сына Тоня.
– Кто у тебя родился-то? – крикнул Андрей ей вслед.
Развернулась резко, проговорила отчётливо и громко:
– У нас с его папой – сын!
Лето заканчивалось. Нужно переезжать в город продолжать учёбу. Уехать все вместе не могли: в сентябре ещё оставалось много работы в огороде и по хозяйству.
– Вот что, дорогие мои женщины, я вам скажу, – первым начал разговор глава семейства. – Мать и ты, Антонина, поживёте в городе, пока Тимке материнское молоко не надоест, а я один управлюсь.


– Один? Да не получится у тебя одного картошку выкопать, помидоры, капусту засолить, да ещё куры на тебе, – протестовала Анна.
– Выходной же будет один в неделю у нашей дочери, приедешь, поможешь, подскажешь. Я же мужик, справлюсь. А как бабы в войну всё сами делали? И справлялись. Сестре моей в сорок первом одиннадцать лет было и ещё три брата. Двух старших на фронт отправили. Яков без вести пропал, второй, Михаил, инвалидом вернулся. Мать моя без мужа войну проживала, отца в тридцатом из деревни выселили с семьёй как кулака, укрывшего излишки хлеба. Он в городе эти излишки на одежонку ребятишкам поменял, посадили в тюрьму. Пришёл больной да немощный и вскоре умер. Она одна новый дом строила для троих детей, как раньше говорили, три половины.
Анатолий замолчал, отошёл к окну и руками упёрся в подоконник, постоял с минуту, развернулся.
– Сначала даже корову держала, куры были, огород большой. Потом запрет вышел на коров в городе. Жила, детей подняла. Вы бы руки её видели и ноги, синими узлами закрученные. Всех внуков потом вынянчила и выходила. Мужик я, справлюсь.
Анна эти рассказы слышала от мужа, но ни разу не перебила: понимала – с горечью и страданием пересказывает историю своей семьи.
– Да мы же верим, что получится всё у тебя, Толя, так и сделаем. Вернёмся в город к сестре, поживём сколько, а потом Тимочку к себе привезём, а Тоня пусть учится.


– Вот так-то лучше будет, – подвёл итог Анатолий и облегчённо выдохнул.
Лёг на кровать, закрыл глаза. Мысленно вернулся в тот день, когда мать узнала, что коров надо отдать государству. Говорили, что дадут какие-то деньги за корову, как за мясо. Все подозревали, что деньги будут смешные и своих коров сами забивали на мясо. Сосед дядя Стёпа с тётей Клавой – женой, корову не стали забивать – он лесником работал, ему разрешили держать. Анатолий видел, как мать переживает, ночью слышал, как она плакала. Не удержался и сам заплакал, когда представил, как они будут забивать любимицу Бурёнку, ласковую да послушную. Вспомнил, как она тёплым шершавым языком по утрам слизывала с поднесённой им горбушки хлеба соль, а потом втягивала языком хлеб и жевала, пуская слюни, тёрлась головой о его рубаху, принюхивалась, будто выпрашивала ещё хлеба. Он было разворачивался бежать за новым куском, но раздавался голос матери:
– Не балуй Бурёнку, хватит ей, вечером дашь.


В тот день мать исчезла и до обеда не появлялась.
– Мам, ты где была? – встретил её вопросом.
Она не ответила, а вечером собрала всех детей во дворе.
– Как стемнеет, я со двора уйду, приду утром. Бурёнку убить на дам. Вы молчите, если спрашивать будут, сама буду выкручиваться. Никуда не ходите, ни с кем не разговаривайте.
Бурёнку все жалели, никто и не собирался никому ничего рассказывать.
Анатолий открыл глаза, почувствовал, как они повлажнели. И снова окунулся в прошлое.


Мать вернулась утром без коровы. Вовремя вернулась, потому что вскоре в ворота постучали. Она не успела переодеться, и пыльная одежда бросилась в глаза пришедшим, когда они обнаружили, что коровы в стайке нет.
– Искала я её почти всю ночь, потерялась она.

С неделю походили, пошумели, и дело с концом, как говорила потом часто мать.
Как же радовалась семья, когда у ворот остановился грузовик, и из него вышла тётка Матрёна, жена маминого брата, с тремя дочками. Они внесли в дом сумки и стали выкладывать из них бутылки с молоком, творог, завёрнутый в холщовые мешочки, банки со сметаной и даже
масло.
– Это вам подарочки от вашей Бурёнки! – улыбалась тётка Матрёна.
«Надо же, приехала и привезла, – удивился про себя Анатолий. – Раз в месяц точно приезжала».
***
Осенне-зимний семестр тянулся нудно и долго для Тони, хотя и скучать-то особо некогда. Учёба, заботы о сыне, бессонные ночи. Ей хотелось, чтобы Тима рос побыстрее, чтобы семестр тоже закончился побыстрее – созрел план и требовал исполнения.


Любовь и счастье – родственники… И человек лечится любовью интуитивно во всех её проявлениях. Но счастье и горе из одной коробочки человеческого бытия – всегда рядом. За горем не ходят, а за счастье ещё побороться нужно.
Тоня решила, что такой момент наступил. Тимочке исполнился год, и она с мамой и сыном решила навестить родителей Димы.
Родители Димы, Светлана Никитична и Николай Степанович, младшая Димина сестренка Валентина, жили в большом доме пригорода дружно и открыто.


И когда постучали в ворота усадьбы, открыли сразу, даже не спрашивая, кто к ним пришёл. Увидели двух женщин, у молодой на руках ребёнок в зимнем комбинезончике. Ротик прикрыт пушистым шарфом, чтобы не надышался морозного воздуха.
– Вы к кому? – Светлана Никитична запахнула шубку на груди и поправила пуховый платок на голове.
– Если вы родители Димы, то к вам, – Анна стояла с сумками в руках.
– Родители, – басовито проговорил Николай Степанович – Что-то с Димой не так? – обеспокоенно добавил.
Женщины промолчали и прошли в дом. Разделись и раскутали малыша.
Светлана с Николаем увидели примерно годовалого мальчика в матросском костюмчике. Его поставили около стула, за который он держался ручками.
– Давайте знакомиться, – взяла инициативу в свои руки Анна.
– Давайте, – дрогнувшим голосом произнесла Светлана.
Это заметил Николай, приобнял жену.
– Ты чего разволновалась-то, мать?
– Вы не волнуйтесь, всё хорошо, мы ваши ближайшие родственники, – с достоинством высказалась Анна. – Это Тоня, моя дочь и жена вашего сына Димы. Это Тима, сынок Димы и Тони, ваш внук. А кто я, вы уже и так поняли. Вас мы знаем, Светлана и Николай.


Светлана попятилась и плюхнулась в кресло. Николай строго посмотрел на Анну.
– Наш сын не женат. Какая жена? Какой внук? Вы ошиблись, женщины!
Анна достала из сумки свидетельство о браке и протянула Николаю. Он внимательно начал изучать документ.
Малыш отпустил ручки от стула и маленькими шагами направился к креслу, где сидела Светлана. Не дойдя до кресла, присел и начал озираться по сторонам. Заплакал.
Тоня подхватила сына, прижала к себе.
– Когда же это случилось? Почему мы об этом ничего не знаем? – задавал вопросы Николай. – И где вы были целый год?
Светлана, прижав руки к груди, переводила взгляд с одного на другого.


Рассказывали долго. Не утаили ничего, даже последний разговор с Димой.
Николай не присел ни разу, он методично ходил по комнате, сцепив руки за спиной. Наконец, взглянул на мальчика. На него смотрели голубые глазёнки с коричневыми кружочками внутри, как у Димки и как у него самого. Мальчик сидел у Тони на коленях, размахивал ручонками и улыбался. Тоня заметила этот взгляд.
– Тимочка, это твой дедушка. Ты на него похож, смотри. – Она приподняла малыша.
Этого уже выдержать Николай не мог. Он подхватил мальчика на руки.
– Вот и хорошо, вот и познакомились, – примирительно сказала Анна и заплакала.
Светлана и Николай накрыли стол, накормили обедом новых родственников. Малыша друг другу передавали из рук в руки. Спросили адрес Анны, обещали навещать, приглашали к себе. На том и расстались.


Нет ничего более неопределённого, чем жизнь.
И если совсем недавно Тоне казалось, что жизнь её кончена, то сейчас она поняла, что всё только начинается.
Она сделала первые шаги нового отрезка жизни. Стала писать Диме каждый день, но не отправляла: ждала, когда его родители подготовят почву для их новых отношений.
И они подготовили. Объяснили в письмах сыну, какая Тоня хорошая мать, какой сынок растёт у Димы красивый и кудрявый мальчик, как он похож на него маленького и на деда. Просто чудо их внук Тимочка!
***
Родители беспокоились – от Димы писем не было уже две недели.
За три месяца, что прошли после окончания учебки, такое было только однажды, когда их подводная лодка пошла в первый поход. В течение месяца родители писем не получали. Неужели и сейчас Дима с ребятами на задании?
Светлана перечитывала несколько раз письма Димы. Вот одно из первых. Он в нём рассказывал, как их посвящали в подводники, как предложили выпить из железной кружки морской воды. И никто не имел права отказаться.
А сейчас случилось непредвиденное. Одна лодка лежала на дне, а вторая, на которой находился Дима, погрузилась на триста метров и не могла подняться на поверхность.


Во время боевого похода подводная лодка практически всё время находилась на глубине, всплывала только один раз в сутки на короткое время, для сеанса радиосвязи. Возможности глотнуть свежий воздух морякам не представлялось.
Четвёртые сутки команда по техническим причинам находилась без связи. Чтобы её восстановить, нужно было сделать подзарядку от дизель-генератора, а для этого нужен открытый воздух. Сегодня всплыть не получилось – дизель молчал.
Подводник – это не профессия, а судьба и вера! Лодку можно либо полюбить, либо возненавидеть.


Каково это быть подводником? Это не просто трудно, а подчас невыносимо. Человек не может жить без пяти составляющих: воздуха, солнца, земли, воды и огня. А подводник во время похода практически всего этого лишен.
Воздуха в отсеках хватало, а вот запас пресной воды регламентирован. Команда это знала и надеялась на чудо.
Стал резко расти объём углекислого газа, значит, произошёл сбой в системе очистки воздуха. Только четверо суток можно продержаться без всплытия с дизельным двигателем, подзаряжаясь от аккумуляторов. Команда понимала, что капитан с помощниками предприняли всё возможное для изменения ситуации.
Матросы сидели в молчании, не пересекались даже взглядами. Дима с друзьями находились в отдельном отсеке.


Сидели полураздетые, хотя одеждой трудно было назвать одноразовые марлевые тряпки, они прилипли к телу, и казалось, что это от них исходит такая жара. Полотенцами вытирали обильный пот с лица и головы. Непривычная тишина угнетала.
– Полундра! Я не подписывался заживо быть погребённым в отсеке этого гроба! – услышали ребята голос матроса Влада. Лицо его было перекошено гримасой отчаяния и безысходности. – Димыч, ты у нас шифровальщик или как? Вместе с капитаном в каюте ночуешь. Узнай, что не так!
– Совещаются они, я пока им не нужен. Пригласят, не гунди только! Не подписывался он. А кто подписывался? Это служба! – выкрикнул Дима.
Влад хлопнул себя по коленям и вскочил резко с постели.
– Чёрт тебя дери, комод, ты один здесь правильный такой? Спасай тогда нас всех! Четвёртые сутки сидим без связи! – не унимался Влад.
– Ты один про это знаешь? Спасибо за информацию! – не удержался Лёня. – Или мы все что-то пропустили? Ты что думаешь, командир наш не знает, что делать в такой ситуации? Нам не говорят, но дело делают! Надо верить! Брось мандраж! Море не любит хлюпиков. Если бы мы находились метрах в двенадцати от поверхности, засовцы, секретные радисты, короткими шифровками передали бы сигнал. Такими короткими, что никто и не понял, и не сумел нас засечь. Так, Димыч?
Дима промолчал.


– Где они, кому я готов верить? – Влад обмотал полотенцем шею. Слезящимися глазами выхватывал то одного, то другого из ребят. На полусогнутых ходить не устали?
– Аккумуляторы работают пока, – подал голос Миша. – И время ещё есть! – на вопрос отвечать не стал.
Неожиданно раздался сильный хлопок, и все оказались как будто в невесомости. Затем – сильный удар. Попадали. Получилась свалка.
Внезапно всё стихло. У ребят заложило уши. У Влада тонкой струйкой из уха стекала кровь. Лёня и Миша ладонями прижимали глаза. Диму отбросило в дверной проём.


Все поняли одно: они на поверхности, и лодка движется. Дизель заработал.
– Ура! Море на замок! Лаперузы нас сейчас попросят! – радовался за всех Миша, прижимая ладонями глаза. – Братва, резкость не могу навести.
– Каштан заработает, попросят, – Влад стирал кровь с шеи.
В госпитале оказалось много ребят – во время резко всплытия лодки, у многих полопались сосуды глаз, ушные перепонки, кто-то получил различные травмы. Восстанавливались медленно и болезненно.


***
Дима понял, что лодка подходила к владивостокской бухте, родной и знакомой. В памяти всплывала картина залива Петра Великого, спокойного и величавого. И если смотреть с мостика рубки, можно увидеть, как мягкая и ленивая зыбь ласково хлопала и ворошилась за бортами. Слева по триверсу аморфно и загадочно приближались обрывистые сопки Русского острова. Пахнуло принесённой ветром свежестью и прохладой. Он впервые смотрел на остров со стороны моря.


Тело Димы содрогалось, внутри появилась паника. В трясучку, казалось, пришли все внутренности. Он ухватился трясущимися руками за живот и сдавил его, насколько мог. Где-то глубоко в подсознании мелькнуло – это море зовет. Спасение невозможно. Хотя… Надо идти туда, куда зовёт голос – в море.
И он решил действовать. Оглянулся, никого не увидел, значит, все уже ушли. Почему его не разбудили? Толчков он не ощущал, значит, лодка на глубине более пятидесяти метров. Оставаться в ней опасно для жизни. Сначала разорвутся кровеносные сосуды, затем остановится сердце. Воздух в отсеке стал почти негодным для дыхания, он жадно хватал его ртом, но продышаться не мог. Один дыхательный аппарат и гидрокостюм удалось отыскать, они завалились под рундук Мишки. Надел и стал подниматься в шлюз.

 Долго подтягивал крышку люка, поставил на защёлку и задраил кремальеру. Шлюз стал заполняться водой, давление поползло вверх и внезапно остановилось. Две атмосферы мало, твою мать! У Димы начался второй приступ паники. Клапан к хренам полетел, – подумал сквозь начинающееся забытьё. Надо выпустить воду! Она давит на крышку люка… Вот она кремальера, сейчас, сейчас крутну…
Дима потерял сознание. Очнувшись, с отчаянной яростью навалился на запирающее устройство – и стальной шток согнулся. Открылся люк, но Дима этого не увидел, его с хлынувшей массой воды отбросило вниз. Почувствовал сильную боль от удара в голову.


Он открыл глаза. Сколько пролежал в беспамятстве, не знал. Увидел, что гидрокостюм в нескольких местах порвался.
Надо начинать всё сначала, – мелькнула мысль, – иначе конец. Тряска тела не давала сосредоточиться. В море, скорее в море, только в нём моё спасение. Нельзя ослушаться зова моря.
Ввести в строй клапан. Вот так, получилось! Кое-как отыскал новый гидрокостюм, переоделся. Подобрался с трудом к нижнему люку и закрыл его. Наблюдал, как прибывает вода. До колен, до пояса, выше... Только бы не началась новая тряска… Когда вода поднялась до подбородка, переключился на дыхание в аппарат и стал ждать.


Один, два, три, четыре…пять… как медленно тянется время. Ну, твою же мать, давай! Открывайся! Открывайся! Открывайся! – закричал. Наконец-то ты открылся, верхний люк! Вперёд, вперёд к морю!
– Димыч, Димка! Ты чего орёшь на всю палату? Сдурел на фиг! Проснись! – склонился над ним Миша, – разбудишь всех.
Дима с трудом открыл глаза.
– Сон мне приснился про голос моря, – полушёпотом оправдывался Дима.
– Наслушался баек от годков.
– Не скажи, как нас выбросило из пучины, тоже будут рассказывать потом.
– Не будут, Димыч, нам рты заткнули сразу, и ты забудь.
Дима прикрыл глаза.


Можно забыть, если хорошо постараться. А как быть с ночными кошмарами, с бессонницей, с мыслями из прошлой жизни? Одолевают, дышать не дают. Сил не остаётся на физическое восстановление.
Дима в своих мыслях уносился в тот день, когда расстался с Алей. Сомнение было запущенным, застарелым и безнадёжным: оно грызло его уже несколько месяцев и давало осложнения. Почему я не дал возможности Але ничего сказать в своё оправдание? Раньше сомнение он чувствовал только ночью где-то в области живота, когда не мог уснуть или когда просыпался среди ночи, а сейчас даже днём ощущал его в сердце, на коже, во рту. Казалось, в каждом кусочке пищи сидит это сомнение. И как съесть этот кусок, он не знал.


Иногда Диме удавалось заснуть на короткое время. И тогда ему снился один и тот же короткий сон. Он стоит на земле, но опоры под ногами не чувствует. Стоит и немножко мёрзнет. А потом откуда-то возвращается, из глубины, тёмной и плотной, как кисель. Смотрит на снег, на фигурки людей, спешащих и не замечающих его, и ощущает лёгкость, невесомость и бесконечность. Поднимает голову и видит одну-единственную звезду на небе. Под ней простирается Земля, а на Земле – дом, в котором он родился и вырос.


Через месяц им вручили накопившиеся письма от родных. Каждый получил по несколько сразу. Дима тоже.
Только что он прочитал все письма. Пять писем от родителей и три – от сестрёнки. Сначала писала мать Димы, далее приписки делал отец. Перечитал несколько раз. Лежал, уставившись в потолок. В руках держал фотографию сына Тимки. Подносил её к лицу, рассматривал внимательно и отводил руку в сторону. Парни не мешали, они всё узнали от Димы, молчали. В голове звучал голос матери. Эти слова она повторяла из письма в письмо: «Сынок, не сердись на Тоню, она девушка хорошая и мать тоже хорошая. Тебя любит очень, это мы с отцом поняли сразу. Вы же муж и жена, и жить вам одной семьёй». У отца одна фраза особенно запомнилась: «Если ты мужчина, то за свои поступки должен отвечать по-мужски».
Когда разрешили отправлять письма, Дима всем написал. Родители выискивали строчки, которые их интересовали относительно Тони и Тимы. Нашли всего одну: «Поживём, увидим». И даже эти два слова вселяли в них надежду.


***
Дмитрия, Михаила и Алексея отпустили домой на десять суток без учета времени на дорогу. Когда родители узнали об этом, начали готовиться к встрече. Сообщили Тоне и Анне. Обещали позвонить, как приедет Дима.

Дмитрий появился во всей красе моряка-подводника. Так ладно на нём сидели форменная рубаха, тужурка и брюки, будто выдали не стандартную форму, а пошитую на заказ. Фуражка подчёркивала возмужалость и гармонию цвета глаз. Поясной ремень с сияющей бляхой и чёрные ботинки заканчивали новый образ сына.
Машина Николая с Тоней и внуком подъехала к дому. Дмитрий во дворе чинил садовый инвентарь, когда открылись ворота, и он увидел Тоню. Стройная, высокая с затейливой причёской коротко стриженых волос. Чёрные брови и яркие глаза подчёркивали смуглость кожи на лице. Летнее платье сидело ладно и кокетливо. За её руку держался Тима. Дмитрий с удивлением и интересом разглядывал их. Тоня улыбнулась и подтолкнула сына к Диме. Он побежал по дорожке, запнулся, Дмитрий быстрым движением подхватил малыша и не дал ему упасть.


– Здравствуй, Дима. С приездом тебя, – произнесла Тоня, с трудом скрывая волнение.
– Здравствуй…те.
За столом Дмитрий поглядывал на Тоню. Он узнавал и не узнавал её: расцвела, похорошела. От Тони эти взгляды не остались незамеченными. В душе она радовалась и надеялась на примирение. Тима подошёл к Дмитрию: дя-дя-дя. Взял его за руку.
– Папа это твой! – сказал Николай. – Па-па!
Мальчик повторил: па-па.
Дмитрий смотрел на малыша и не знал, что сказать и что сделать. Николай подхватил внука и посадил на колени сына. Так и сидели весь обед. Тоня не скрывала своей радости: распахнутые глаза, улыбка в уголках губ, румянец на щеках.


Постель Светлана приготовила для сына и снохи в маленькой комнате, Тиму взяла к себе. Мальчик был спокойный и не капризничал.
Вместе зашли в свою комнату. Тоня скинула с плеч красивую шаль, которую ей дала Светлана, повесила на крючок за дверью. Дмитрий сдёрнул через голову олимпийку и пристроил рядом с Тониной кофточкой. Одежды их соприкоснулись, тесно прильнув друг к другу, как будто только этого и ждали.


Утром все вышли к завтраку. Светлана постаралась на радостях. А как же? Семья! Большая, да дружная. Весёлые, улыбчивые и помирившиеся сели за стол Дмитрий и Тоня. Николай тоже нарадоваться не мог: полотенце сыну подал, когда тот умывался, домашний спортивный костюм положил рядом. Тима сразу же пристроился на колени к отцу. Тот его усадил бережно, помогал завтракать, подавая хлеб, кусочки отварной курицы, пельмени в ложке. У Тони от радости разлилось по телу такое тепло, что щёки загорелись румянцем. Светлана с Николаем потихоньку переглядывались, молчали. Светлана боялась, что расплачется, не сдюжит такое счастье и изо всех сил улыбалась.


Весь отпуск супруга Тоня с сыном прожили в доме его родителей. Тоня частенько просила мужа рассказать про службу, про Мишу, Лёню, тот всячески избегал этой темы. Но Тоня не унималась.
– Тоня, он же на военной базе, не забывай. Как он нам будет рассказывать про то, что является секретным? – не выдержал однажды Николай.
– Папа (Тоня сразу стала называть родителей по старинке «папа и мама»), не всё же там секретное.
– Хорошо, вот вам несекретное. Каждое утро у нас была зарядка, как только мы прибыли на место службы. И знаете, какая она была? Отгадайте, – заулыбался Дмитрий.
– Бег, наверное, – сказала Тоня.
– Спортивные снаряды, – добавил Николай.
– Просто спортивные упражнения, – подыграла Светлана.
– Прыжки в высоту, – дополнила сестрёнка Валентина.
– Никто из вас не отгадал, – радостно заключил Дмитрий.
– Тогда сам расскажи, – предложила сестра.
– Рассказываю. Вы не поверите, но придётся. Нас каждое утро приводили к каменному завалу, мы брали по огромному валуну и тащили его для укладки дороги. И так полчаса по утрам.
– Вот это зарядка. То-то, я смотрю, у тебя бицепсы подросли, сынок.
– Подросли, – сказал вслух. А про себя подумал: «Там и уши могут даже подрасти, не только бицепсы».


Отпуск пролетел как один день. При расставании Тоня, не стесняясь родителей, обхватила шею мужа, доверчиво прижалась и несколько раз поцеловала в губы. Дмитрий такой активности не проявил, но брови не хмурил и не отвернулся. Сынишку, радостно верещащего, несколько раз подбросил над головой, ловко подхватывая и целуя в щёчки.
После возвращения дочери домой, Анна поняла, что между дочерью и Дмитрием всё сложилось хорошо. Порадовалась. Она специально не поехала с ними к сватам, чтобы не спугнуть счастье и радость встречи. Теперь она понимала, что сделала правильно.


После отъезда мужа Тоня часто погружалась в
воспоминания.
То одна картинка, то другая появлялись перед глазами: Тима идёт навстречу Диме, Тима сидит у него на коленях, Дима кормит за столом их малыша, Дима внимательно разглядывает её... И отдельно: Дима обнимает её крепкими руками, прижимает к себе, целует мягкими губами, нежно гладит её тело, не знающее по-настоящему мужской ласки и не познавшее любовной страсти. Она в первый раз почувствовала себя с ним настоящей женщиной. Какое это счастье! Никому никогда не отдам его, своего единственного. Слов любви Дима не говорил, ему, наверное, было достаточно Тониных. Она не скупилась на них.


***
Последний год учёбы Тоня прожила без сыночка. Он находился с её родителями в деревне. Анне пришлось уволиться с работы окончательно – денег не хватало. Тоня это понимала, надо что-то было менять. Решение пришло неожиданно. В университет пришёл методист из районо, чтобы с четвёртого курса набрать для городских школ недостающих учителей по некоторым дисциплинам. Для продолжения учёбы составили для таких студентов специальный план индивидуального обучения. Администрация института пошла навстречу производственной необходимости города. Желающих оказалось много, но при рассмотрении заявлений учли, что Тоня воспитывает сына, а муж служит в армии.


Тоня отвезла документы в районо, и её приняли в городскую школу учителем физкультуры. Где жить – долго решать не пришлось. Можно было остаться в общежитии института, но тогда придётся каждый день подолгу добираться до школы и обратно в переполненном городском транспорте. Такой вариант Тоню не устраивал. И тогда нашли выход – на третьем этаже школы маленькую раздевалку переоборудовали под жилую комнатку, и получилось вполне комфортабельное временное жильё. На выходные дни Тоня уезжала к родителям.


Организаторские способности у Тони не только сохранились, но и крепли с каждым днём. Её высокая фигура мелькала во всех уголках школы. Дети её любили, слушались и побаивались. Уроки физкультуры никто не пропускал, как у других учителей. Директор школы не один раз на педсоветах ставил её в пример. Это не всем нравилось – появились завистники.
Зависть – плохое чувство, часто переходит в ненависть. Завидуют успешным людям. Завистникам сопутствуют горечь, раздражение и досада.
Они думают, что у них жизнь складывается хуже, чем у других.
Тоня с этим чувством была знакома, когда завидовала своей подруге Алевтине. Сейчас завидовали Тоне.


В педагогических коллективах школ очень трудно встретить настоящих мужчин – они быстро перенимают особенности женского поведения. А женские коллективы – самые трудные, это знают все. Зачастую наушничают, сплетничают, язвят и ловко ставят подножки.
Таким человеком оказался учитель физического воспитания Юрий Петрович. В этой школе он отработал десять лет и возглавлял небольшое, из пяти человек, методобъединение учителей физкультуры. Должность небольшая, в большинстве школ не оплачивалась. Директор изыскал средства, и доплата, хоть и маленькая, всё-таки была. Но не столько доплата его влекла на эту должность, сколько ощущение власти над другими, ему подобными. Да и директор немолодой – на пенсию уйдёт, и чем чёрт не шутит…


Все понимали, что работу учителя в школе адекватно оценить очень сложно – нет чётких критериев, поэтому любое поощрение со стороны администрации школы большинством воспринималось болезненно. Вот и подумал Юрий Петрович, что со временем Антонина Анатольевна вполне сможет его заменить, а ему этого вовсе не хотелось. Он знал, что муж Тони служит в армии, на выходные она ездит домой к родителям и сыну. План созрел пошлый, но надёжный.
Юрий Петрович высокого роста, спортивного телосложения. Русые волосы и тёмные глаза являли породистость и незаурядность. Брутальный имидж дополняли усы. Казанова педагогического разлива.