Перелетные ангелы гл. 4

На печке шкворчит яичница. Да, на печке, не на газу. Десять лет тому назад я покинул свой любимый город, пропитавшийся сыростью, постоянно чихающий мелким дождиком, с вечно скачущим куда-то Петром и мечтательно сидящим на скамейке в Летнем саду Пушкиным. На его каналах еще слабой стрункой слышался нервный голос Достоевского, но выходцы с Кавказа смело завоевывали эту старину. Дух Питера таял как вечно сырой грязный снег, разлетающийся под колесами нескончаемых верениц машин, тоже почему-то в основном серых. Хотелось солнца, много солнца, и вот я здесь.

Мишель настороженно поглядывает.
- Не пиши лишнего-то.
- Ладно, пропущу кое-что. Но ведь из песни слова не выкинешь.

... В стране приключился дефолт. Мои ученики, в основном заканчивающие школу, либо поступили по спортнабору в вузы, либо бросились зарабатывать.  Конечно, это было для меня ударом. Я ведь их берег для большого спорта, не форсировал нагрузки, все должно было произойти в сво; время.

Но не произошло. Да ещ; в спортшколе стали собирать взносы с каждого ученика, в то время это было дикостью. Разве можно платить за туалет, тренировку или какие- то обучающие курсы? Это сейчас плата за стакан воды в норме, а тогда просто изумляла.

Новую группу было уже не набрать, да и не любил я ходить по школам, где появлялись охранники и смотрели на тебя волком. Неужели я производил впечатление маньяка?

Цель жизни уплывала. Не радовало ничто. И моя Юка тоже стала приходить вс; реже и реже. Наверное, кого-то нашла в очередной раз, серь;зного, брутального, красивого, с деньгами...

И я уехал. Есть во мне такая экстремальная жилка. Сначала окунуться в самое невероятное пекло, а потом думать, а как можно здесь выживать. Так я оказался в лесах Карельского перешейка, где приятель-бегун работал лесничим.

Представляете, он подарил мне кусок леса! Не торта, и не какие-нибудь шмотки или деньги. Мой лес примыкал к дачам питерских артистов, где особенно красовался деревянный дворец Боярского в стиле барокко, а рядом такая же часовенка. Сейчас такой личной архитектурой не удивишь, а тогда это вызывало восхищение, только вот сам Боярский мне что-то не встречался. А жаль! С усами и в такой же шляпе (а она мне досталась от отца) я был очень даже похож на него.

Я жил в маленькой кладовке, рядом с конторой, среди разложенных на полу промасленных запчастей. Из мебели было только три пошатывающихся стула, на которых и спал.

Я конечно сразу стал сооружать на своем обходе хижину. Друг разрешил свалить для нее даревья. Инструменты - топор, ножевка и молоток. Бензопила в лесничестве была только одна, а денег нанимать на работу не было вовсе. Иногда помогал приезжающий бывший ученик, а так все сам.

Учился вырубать паз, сплачивать бревна, делать коробки для двери и окна. Размер моего домика составлял 2;2, 5 м, а больше я и не осилил бы. Поднимать сырые бревна было тяжело в одиночку. Я вспоминал "Труженников моря" Виктора Гюго и придумывал различные приспособления. Некоторые жерди мне все-таки распилили вдоль, они пошли на пол и кровать - как раз от стенки до стенки. Я привез старую разборную чугунную печку, которая почему-то называлась камелек катерный. И поплыл в новую жизнь.

В первый же день работы лесником на меня упало дерево. Подбежали мужики и, увидев, что я живой, выдохнули.
- Ты хоть скажи, как тебя зовут, а то не будем знать, кого хороним.
Но умирать я не собирался, и лес это знал. Рубить мне его вовсе не хотелось, но некоторые просеки делать пришлось.

Теперь секундомер я сменил на большой топор и часов шесть в день обрубал сучки. Валили огромные ели, сразу несколько. Определить последовательность рубки сучков тоже было искусством, и я гордился, что это у меня получается. А уж топор в моих руках летал играюче.

Летом занимался лишь рубкой ухода, наводя красоту в своем лесочке, да менял квартальные столбы.

Домик за полгода уже оформился, и я ловил кайф, уплетая кашу из котелка, сидя на пеньке. Однажды ко мне приехала даже мама. Я уже приготовился выслушивать ее нравоучения, а ей неожиданно понравилось у меня.
- Как же хорошо у тебя, просто душа отдыхает, - сказала она, прислонившись к сосне.

Приезжали и друзья-ученики, взрослые ведь не бросили спорт, а у меня условия были шикарные для бега - холмистый рельеф, сосны, только воды маловато для купания, всего лишь маленький ручеек.

Нашла меня и Юка. Она появилась с обгрызанной буханкой круглого черного хлеба. Везла мне в подарок, да не удержалась. Глазки по-прежнему светились, но в них появилась еще какая-то загадочность. Мы никак не могли наговориться. Слова, казалось, вылетали сами, и тут, неожиданно для себя, я произнес:
- Ставь здесь пианино и приезжай.

Она смерила взглядом пространство, где и присесть-то вдвоем едва удавалось, и отвернулась. Наверное для начала надо было сказать, как я скучаю без нее, как люблю, какие мы одинаковые, словно дети, и как радостно будет вместе тренироваться, идти к заветной цели... А может и родить ребеночка.

А что я мог предложить конкретно? Давай, я буду жить у тебя? Но лес уже стал таким родным.

Постепенно я изучил все его уголки: темные жуткие заросли ельника, полянку на холме с оставшимся гранитным финским фундаментом, на ней всегда росли рыжики, а елочки на свободе расправляли свои лапки так ровненько, словно на поздравительной открытке. Я знал, где под тяжестью красных ягод рябины наклоняются ветки, где ночами шуршат ежики, а уж веселое щебетанье птиц было везде.

И все это бросить? Вы наверное никогда не жили в природе, если думаете, что это легко. Нет, тогда для Юки я не был тем единственным, ради которого можно пойти на безрассудные поступки. Или плакать от безысходности. Или мечтать, что когда-то случится это чудо, это пересечение множества дорог и тропинок, когда свернуть в сторону просто никак. И ты идешь в объятия.

А тогда она лишь слегка прикоснулась ещ; неиведанными мной губами к моей щеке и прошептала:
- Я подумаю...

Зимой я жутко мерз по ночам. Мой хилый спальничек советских времен годился разве что защищать от комаров. Я одевал на себя все, что было в моем доме, и наматывал еще какие-то тряпки.

К тому же, начитавшись книг, решил постепенно перейти на сыроедение, что тоже не согревало. Заливал в термосе с широким горлом крупу и брал с собою в лес. А овощи ел сырыми, это была лишь капуста да морковка. Иногда крупа не разваривалась, и я хрустел твердыми зернами, уж не знаю, что я мог усвоить от такого блюда. Но лес давал силу.

Постоишь у костерка, а костерок из еловых лапок доходил до четырех метров в высоту, и впитаешь в себя столько энергии, что хватало до вечера. Какие-то реальные деньги мы зарабатывали только перед Новым годом, когда приезжали машины за ;лочками. Платили наличными. Елочек вдоль лесных дорожек хватало на несколько грузовиков.

Иногда еловые лапки для укрывания роз забирали машины из городских парков, и мы узнавали, что в Питере вовсе не голодают. Я конечно иногда скучал, ведь друзей здесь не было совсем. Только летом подхалтуривал один с дачи, с которым хоть немного можно было поговорить.

Я всего лишь запомнил его кота, сидящего на стуле за обеденным столом. Тот клал на него передние лапки и аккуратно откусывал в своей тарелке все, что ели остальные.
- Слышишь, Мишель, вот как надо. А не возить рыбью голову по всему полу.
Мишель отвернулся и, наверное, подумал:
"Пиши, пиши, вспоминай как было. Теперь-то я от тебя не уйду".