Я буду ждать на темной стороне. Книга 4. Глава 36

После удара Евангелина так долго не приходила в себя, что застывший напротив неё Лисов невольно заволновался. Не хватало ещё, чтобы она померла, свернув себе шею во время падения. Разве такого результата он добивался? Ему не нужна была её смерть. 

Попробовав отогнать от себя столь мрачные мысли, он подошел к кровати, и, опустившись на уровне её бледного лица с закрытыми глазами, приложил ладонь к её шее, пытаясь нащупать там пульс.

Евангелина лежала так, что со стороны казалось, будто она вовсе не дышала. Тогда поправив слегка её приятно пахнувшие локоны, которых он так любил касаться, когда лежали вдвоем в постели, отдыхая от любовных трудов, ещё раз сжал пальцами это место на её шее, пока не ощутил под ними слабую, но все-таки заметную пульсацию.

Лицо парня озарила радость. Она жива, просто находилась без сознания! Он не простил бы себе, если бы с ней что-нибудь случилось. По его вине. Она не должна была так скоро от него уйти, чтобы воссоединиться с душой Сильвестра!

Возможно Евангелина получила легкое сотрясение мозга, и ей придется подольше проваляться в таком состоянии, прежде чем она соизволит прийти в себя и понять, где находится. Поэтому все, что ему оставалось сейчас — это оставить её в покое, и ждать, когда она очнется, чтобы вынести ему окончательные вердикт.

Вволю полюбовавшись лицом, чьи черты были хорошо ему знакомы уже по тому, сколько раз ему приходилось осыпать их поцелуями, Лисов наконец выпрямился и расположившись на табурете, который стоял недалеко от кровати, где лежала Евангелина, принялся сторожить её сон, играя с оружием и бросая время от времени в её сторону настороженный взгляд. Словно опасаясь, что она могла впасть в кому и не проснуться вообще.

Патронов в нагане не было, поэтому ему нечего было опасаться. Только ставить об этом в известность саму Евангелину необязательно. 

Время шло, а она, между тем, не спешила просыпаться. И посчитав, что в этот раз он действительно перебрал с самообороной, ему пришла в голову идея привести её в чувство с помощью подручных средств: плеснув, к примеру, ей на лицо холодной водой или поднести к носу пузырек с нашатырным спиртом, в наличии которого на просторах этой квартиры он лично сомневался. Самому ему им пользоваться не приходилось, а Евангелина категорически отказывалась терять сознание… До сегодняшнего вечера. Правда, едва дрогнули её веки и она слегка пошевелилась, у него моментально отлегло от сердца.

Чудо таки произошло! Открыв глаза и посмотрев в потолок, Евангелина казалось пыталась угадать, где находится и почему у неё так сильно болит голова.

Сев на постель, она поднесла ладони к вискам, пытаясь столь странным способом унять головную боль.

Не проронив за это время ни слова, Лисов продолжал следить за ней исподтишка, не спеша ставить её в известность относительно своих дальнейших планов. В том числе, и на неё саму. И вместе с тем ему было любопытно за ней наблюдать, стараясь предугадать, как отреагирует она на его присутствие.

С растрепанными локонами, «енотовыми» глазами по причине испорченного макияжа и блуждающим взглядом как у страдающей на биполярное расстройство пациентки, Евангелина казалась ему сейчас даже более соблазнительной, чем в обычном своем состоянии, когда расхаживала по спальне в затянутом поясом халате цвета слоновой кости. Он едва сдерживался, чтобы не наброситься на неё прямо сейчас и безо всяких объяснений воплотить свой гнусный замысел, зная, что у неё не хватит сил с ним сладить.

Мало-помалу, Евангелина наконец все вспомнила, и только сейчас заметив, что в этой комнате она была не одна, невольно вздрогнула, останавливая свой взгляд на парне, с которым недавно поругалась.

Ситуацию усугубляло ещё то, что теперь она была полностью обнажена, понятия не имея, куда подевался её халат и кто стащил с неё нижнее белье. Лисов наверное раздел её, когда она находилась в отлючке. Это его рук дело! Этого больного на всю голову ублюдка! Поджав губы, она уставилась на него с присущей ей ненавистью.

— Успокоилась? Или продолжим развлекаться? — небрежно осведомился у неё Лисов, любуясь её беспомощным состоянием. — Мозги не губы, Геля, — не накачаешь…

Прислушиваясь к тону его голова, Евангелина только сейчас осознала, в какую передрягу угодила, переоценив свои силы по обезвреживанию противника. Тот оказался намного хитрее, и, чего уж скрывать, куда дальновиднее её самой.

По крайней мере, сейчас это понимание отражалось в её глазах, проникая в само сознание. И поскольку она, погруженная в собственные мысли, так и не соизволила проронить за это время ни единого слова, поигрывая наганом, Лисов продолжил ломать комедию, следя за как неодобрительный огонек в её глазах сменяется страхом.

— Послушай, может мне и тебя грохнуть за компанию? — прикинул он, миролюбиво улыбаясь и в то же как бы ненавязчиво направляя на неё его дуло. — Ты единственная, кто в курсе всех моих, так сказать, злоключений. Почему бы тебя тоже не отправить к праотцам как ненужного свидетеля, чтобы ты не выдала меня?! Должен же я как-то себя обезопасить, пока ты не доложила обо всем Терехову… 

Перехватив его торжествующий взгляд, Евангелина ощущала, что он не шутит. Тем более сейчас ему ничего не мешало привести в действие свой план. И в который раз проклиная собственную самоуверенность, от мысли, что её могли убить прямо сейчас, она чуть заново не потеряла сознание.

По её телу расползались мурашки, но все, что могла она сделать, так это сохраняя спокойствие, просто ждать, чем все закончится. Как знать, возможно это был просто глупый розыгрыш, и Лисов отпустит её, когда ему надоест над ней насмехаться? Возможно ей даже удастся отсюда сбежать и укрыться в своей квартире, от которой у него до сих пор не было ключа.   

Она даже не пыталась от него как-то скрыться, со страхом глядя на наган в его руках. Этот парень настолько хорошо изучил её тело, что снова корчить из себя недотрогу было бессмысленно. В какой-то момент ей показалось, будто он принял для себя решение, и действительно сделает так, как обещал, когда в его взгляде промелькнуло что-то издевательски насмешливое. Улыбнувшись, он убрал оружие в сторону:

— Да ладно, я тебя разыграл... Думаешь, мне действительно хватило бы наглости тебя грохнуть?

Евангелина оторопело уставилась на него, не веря своим глазам. 

— Мне нельзя уже пошутить? — добавил он, с умилением отмечая про себя, как её ранее бледные щеки окрасил лихорадочный румянец. — Особенно после всего, что пришлось нам пережить за этот вечер. Какая же ты все-таки наивная! Я поражен.

В его голосе послышался какие-то бархатистые нотки, некая завораживающая сладость, словно он хотел усыпить её бдительность, но она не спешила поддаваться этому яду, пусть её нервное напряжение достигало пика. Она сама не понимала, каким образом ей удавалось выглядеть такой спокойной, сохраняя бесстрастное выражение лица.

На самом же деле она старалась не показывать своего страха перед ним, совсем забыв, каким опасным может быть этот человек, лишь с виду казавшийся всем душкой. Подобно тому как невообразимой красоты хищное растение пыталось привлечь к себе дурманящим ароматом недальновидное насекомое, чтобы поразив его своим ядом, выпить из него все жизненные соки, пополняя, таким образом, свою энергию и силы.
 
— Я понимаю, вы с Тереховым всегда держали меня за идиота, — отозвался Лисов, перехватывая её взгляд. — Думали, что я ни о чем не догадаюсь, да не тут-то было.

Евангелина слушала его как громом пораженная. Его зловещее выражение лица наводило на определенные мысли. Словно напротив неё был вовсе не Лисов, а просто похожий на него человек. Как же получилось так, что вместо того, чтобы стать единым целым, их союз оказался на грани развала? Где и что они сделали не так? И так ли уж он был виноват, рискнув отомстить Сильвестру?

От осознания всего этого Евангелина чувствовала себя скверно. Теперь это был не просто страх, а животный ужас, который пробирая её тело, парализовал способность думать и трезво оценивать ситуацию. Лисов занимал сейчас более выгодное положение, и словно намереваясь преподать ей хороший урок, от которого она вряд ли останется в восторге, продолжал над неё подрунивать, прохаживаясь по её внешнему виду.   

— Если бы я не питал слабость к такой как ты, то давно бы свернул тебе шею, — признался он, выставляя эту правду в таком свете, что нельзя было однозначно понять, шутит он или говорит всерьёз. — Так что даже если бы мне пришлось тебя убить, я все равно не смог бы этого сделать.

Скользнув руками по своим ногам, словно ей было холодно, Евангелина повернула на миг к нему свое лицо, словно спрашивая причину такого его поведения и тут же отвернулась.

— И ты прекрасно знаешь почему, — чуть тише добавил он, будто ему было трудно признаться в свои чувствах натрезво. — Так что я никогда не откажусь от тебя, даже если ты соизволишь меня однажды предать…  И потом я не могу всерьёз обижаться на тебя. Это как-то не в моем духе. При всем моем уважении к тебе, ты принадлежишь к тому типу девушек, что обычно думают извилиной, которая у них не в мозгу, а между ног, так что делай выводы. Да, есть женщины, чья логика и рациональность зашкаливают порой даже мужскую, что позволяет таким личностям принимать нестандартные решения в непростые времена. Но таких единицы. И ты точно не входишь в их число.

Насторожившись, Евангелина сделала вид, будто не услышала его последней фразы, задевшей её самооценку. Но довольно скоро ей пришлось пожалеть о собственной рассеянности, когда отодвинув наган в сторону, Лисов поднялся с табуретки и принялся расстегивать ремень на своих брюках, намекая на продолжение их «веселья».
 
— Что ты делаешь? — встрепенувшись, осведомилась у него Евангелина, заметив, как что-то вспыхнуло в его потемневших глазах. 

— Думаю получить некоторое удовольствие от твоего тела, прежде чем решусь тебя грохнуть, — объявил он, с такой дерзостью дернув застежку на ремне брюк, что мгновенно отвалившись от этой вещи, та врезалась в стену, тут же от неё отскакивая.

— Я не собираюсь спать с таким подонком как ты, — убрав со лба локон, категорическим тоном заявила Евангелина, тут же отползая назад и хватаясь за одеяло.

— Я с тобой тоже спать... Не собирался, но придется, — честно признался Лисов, будто вправду сожалея, что все сложилось именно так, а не иначе, как будто у них оставались ещё какие-то варианты. — Что бы я не совершил и на какую глупость бы не пошел, ты должна принимать меня любым.

— Неужели?

— Ты думаешь, все будет иначе? Сейчас мы это проверим. Так что не вижу смысла тебе спорить со мной.
 
Потянувшись к «молнии» на брюках, он уже хотел было её расстегнуть и избавиться наконец от одежды, когда застыв в таком положении, вдруг что-то задумал, ринувшись к великому ужасу и сожалению Евангелины к столику, где хранилась её косметика, после чего выдвинув оттуда какой-то ящик, принялся там что-то судорожно искать. 

— Что ты задумал? — спросила она, с недоумением наблюдая за его действиями.

Проигнорировав её вопрос, Лисов без лишних слов продолжил свои поиски, пока ему не посчастливилось наткнуться на коллекцию её новой косметики, которую она купила совсем недавно через интернет.

Вытащив на свет божий её темную помаду, тушь и черный карандаш, он перевел взгляд на зеркало, будто вправду собирался сделать себе макияж. А что? У него были правильные черты лица, почему бы не попробовать?

Жаль, Евангелина будет категорически против его затеи. Но кто она такая, чтобы он интересовался сейчас её весьма «ценным» мнением? Особенно сейчас, когда ему хотелось наказать её за былые угрозы.

— Верни на место мою косметику! И ничего не трогай! — закричала она, догадавшись наконец, что собирался он сделать со всем её добром, корча перед зеркалом неузнаваемые рожи.

— «Не трогать?» — насмешливо бросил Лисов, поворачиваясь к своей «ясочке», с демонстративным видом вынимая из флакончика пушистую щеточку для нанесения туши. — А можно нескромный вопрос? Для кого ты все время прихорашивалась? Для меня или Сильвестра? Хотя зачем я вообще спрашиваю? Ясное дело, что ты никогда не скажешь мне полной правды.

Пока Евангелина, невероятно прелестная в своей уязвимости, с оторопевшим видом следила за его новой выходкой, впервые пользуясь косметикой, Лисов подкрасил себе сначала ресницы, после чего выбрав помаду ярко-красного оттенка, нанес её на губы, небрежно зайдя за их контуры, благодаря чему походил сейчас лицом на потасканную шлюху «бальзаковского возраста».

Завершая  макияж, он воспользовался подводкой для глаз, несколько переборщив с нанесением темной краски на верхнее века, из-за чего его и без того удлиненные глаза стали совсем азиатскими. 

— Нравится?! — поворачиваясь к Евангелине, осведомился он у неё, когда с нанесением макияжа было покончено.

И оставшись доволен тем впечатлением, которое произвело на неё его декоративное «искусство», сложив косметические принадлежности обратно в ящик, он потянулся вдруг за вазой, где стояли цветы, и едва Евангелина успела опомниться и убедить его не совершать ещё одной глупости, выложив оттуда букет, опрокинул содержимое этой вазы себе на голову, тут же размазывая по лицу поплывшую косметику.

— Теперь я достаточно привлекателен для тебя? — уточнил Лисов, взъерошив свою влажную челку и швыряя пустую вазу о стенку, где она тут же разбилась, разлетаясь по комнате на мелкие кусочки. — Или надо добавить к моему образу что-то ещё?

Огонек безумия играл в его глазах. Оцепенев от ужаса, Евангелина смотрела на него как на умалишенного, не в состоянии ничего ему ответить.

— Ты вроде не извращенец, но это уже смахивает на патологию, — процедила она, именно так охарактеризовав его нынешнее поведение, от которого за версту отдавало чем-то ненормальным.
 
— Тогда я патологически болен, — согласился Лисов, подходя к кровати и любуясь её телом. — Давно и безнадежно.

И только сейчас осознав в полной мере, что собирался он с ней сделать, забравшись так, что теперь она упиралась спиной в прикроватную стенку, повернувшись к столику, Евангелина принялась швырять в него все, что попадалось ей под руку, пытаясь обезопасить себя, и заодно отомстить за Сильвестра. 

— Тебе надо было захватить с собой монтировку, — спокойно отозвался Лисов, увернувшись сначала от запущенного в него тюбика с кремом для рук, а потом зарядного устройства для телефона. — Тогда бы у тебя было больше шансов убить меня.

Не дав своему телу толком просохнуть от воды, он одним прыжком оказался на постели, застыв перед Евангелиной на расстоянии вытянутой руки.

— Не смей ко мне прикасаться! — воскликнула она, резко подаваясь назад.

— А где твой хваленый кузен? Почему не защищает тебя от посягательств такой мрази как я? — издевательским тоном проронил Лисов, погладив пальцами её слегка припухшую от удара скулу. — Забился тараканом под стол? 

Подсев к ней поближе, ему удалось наконец заключить её в объятия. Извиваясь, Евангелина брыкалась, лягалась, не в состоянии высвободиться из цепкой хватки его рук. Ей было неприятно ощущать на себе прикосновения его прохладного тела, но успев за время борьбы с ней здорово «воспламениться», быстро ухватив её за запястья, Лисов попробовал завести их ей за спину, тут же прижимаясь к ней всем телом и запечатлевая на её шее горячий словно дыхание пустыни поцелуй. Чудом вырвавшись, Евангелина хотела вскочить с кровати, и броситься прочь, когда снова оказалась опрокинутой им на постель.

Мысль о том, что между ними сейчас должно было произойти то, в чем она вчера ему отказала, приводила её в негодование, потому что теперь она знала Лисова с другой стороны. Знала, что он мог быть даже хуже, чем был ранее. А больше всего её бесило то, что с подобными метаморфозами ей придется как-то мириться, куда больше переживая за собственную благоустроенность, чем за погибших людей.

Силы практически оставляли её, когда повторно перехватив её запястья и зафиксировав их так, чтобы она не смогла вырваться и выцарапать ему глаза, Лисов надел на них наручники. Но одно дело — проводить подобные манипуляции с девушкой, когда все происходит по взаимному согласию, и совсем другое — когда она вертится волчком, кусается и царапается, пытаясь вырваться из ненавистных объятий.

Впрочем, энергии для борьбы с ним Евангелине было не занимать. И отчетливо осознавая, что надолго её не хватит, он просто ждал, когда она выдохнется, и смирившись с неизбежным, покориться ему.

— Убери от меня свои руки! — прикрикнула на него Евангелина, тщетно пытаясь его пнуть.

— Просто отдайся мне, — прошептал он ей в плечо, оставляя на нем след от помады в прямом смысле этого слова. — И когда мы будет яростно заниматься с тобою любовью, возможно я постараюсь простить тебе выходку с покушением.

Ограничив её движения, он посмотрел ей в глаза. Горевший в них огонь ярости только больше его раззадорил. И восприняв этот её взгляд за сигнал к действию, потакая во всем своей пылкой натуре, он вдруг схватил её за подбородок, и, уставившись на её плотно сжатый рот, который раздражал и притягивал одновременно, приложился к нему губами, только больше размазывая помаду, надавливая ей на челюсть, и разжимая её стиснутый рот.

Закрыв глаза, Евангелина хотела увернуться, чтобы не соприкасаться с его размалеванными чуть ли не до ушей губами, но хорошенько зафиксировав перед этим зафиксировав ладонью её подбородок, Лисов снова и снова продолжал целовать её надменный рот, заглушая её стоны.

Окончательно выбившись из сил, Евангелина начала заметно ослабевать, и воспользовавшись этим моментом, он вдруг толкнул её на постель, после чего вытянув над головой её руки, пристегнул её запястья к перекладине, сосредотачивая свой восхищенный взгляд на её груди. 

— Ты ещё об этом пожалеешь... — срывающимся голосом прошептала Евангелина, едва он отпрянул от неё, чтобы раздеться.

— Можешь угрожать мне, сколько душе угодно, меня уже это вряд ли остановит, — в каком-то порыве проронил он, не спуская с неё глаз.
 
Довольно скоро на пол полетели его брюки, а потом и нижнее белье. И снова вернувшись к "красе" очень своих, он принялся покрывать её плечи поцелуями, совершенно не считаясь с её скверным настроением. Сколько грезил он о ней в свободные от работы минуты, когда не имел возможности все бросить и приехать к ней, лишь бы удовлетворить свои желания! А теперь, когда она оказалась перед ним как есть: беспомощная и сопротивляющаяся, он наконец мог сделать с ней все, что угодно, не переходя определенных границ.

— Не смей ко мне прикасаться! — Евангелина как могла уворачивалась от его пылких поцелуев, вызывавших у неё омерзение и трепет одновременно.

Но вместо того, чтобы оставить её в покое, он вдруг уткнулся носом в её горло и, дотронувшись до него языком, сделал парочку вращательных движений, слегка надкусывая столь пленительную кожу.

Еле слышно застонав, Евангелина продолжала извиваться, стараясь показать, настолько были ей отвратительны эти беспардонные действия, на проявление которых он не скупился. И привыкшая позиционировать себя особой весьма спокойного нрава, сегодня в ней было что-то надрывное, эмоциональное, обидчивое и атакующее подобно взрывной волне.

Целуя ей шею и ключицы, постепенно спускаясь к её трепетной груди, он чувствовал как сильно бьется её сердце. И по мере того, как его поцелуи становились все более яростными, превращаясь в укусы, как ни старалась Евангелина сосредоточиться на своей ненависти к нему, все его прикосновения, носившие оскорбительный характер, вызывали у неё теперь одно лишь возбуждение наряду с желанием отпустить тормоза, и испытать наконец долгожданное наслаждение.

Книга 4. Глава 37

http://proza.ru/2023/12/25/1018