Я буду ждать на темной стороне. Книга 4. Глава 37

Железо наручников впивалось в запястья, до боли натирая кожу, но обращать на это внимание Евангелина не спешила.

Лисов оторвался от неё ненадолго и лишь для того, чтобы слегка развести её плотно сжатые бедра, и, ухватив её за лодыжки, забросить стройные ноги себе за талию, заставляя её их  там сомкнуть, после чего пробежавшись пальцами по её талии вверх и коснувшись рукой её подбородка, со словами: «Я люблю тебя», попробовать себе её подчинить, наваливаясь на неё всем своим телом и целуя её в висок.

Прерывисто задышав, Евангелина попыталась вырваться, словно желая показать, что больше никогда не будет ему принадлежать, но стоило ему сделать одно движение вперед, подминая её под себя, как довольно скоро физиология её тела дала о себе знать. И только он попробовал немного ускориться, как вновь уступив плотскому желанию, она сильнее обхватила бедрами его спину, кусая губы, чтобы не застонать во весь голос.

Упиваясь своими действиями и тем, что она сопротивлялась уже не ему, а собственным желаниям, Лисов больше себя не сдерживался. И продолжая одаривать её тело бесстыдными ласками, сделал все возможное, чтобы она прочувствовала его ещё больше.

Сходя с ума от его прикосновений, Евангелина бормотала бессвязные слова, потеряв всякую надежду достучаться до его сознания. И будучи в который раз вынуждена терпеть его необузданную напористость, уже не уворачиваясь ни от его рук и губ, скользивших по её телу так, будто она давала на это разрешение.

— Ну, же, любовь моя, прекрати себя сдерживать! Продолжай стонать как умеешь только ты! — с издевкой отозвался Лисов, сконцентрировав внимание на её губах. — Здесь только я и ты. Так что никто тебя больше не услышит.   

Брошенные им наобум слова произвели на неё впечатление, нарочно в ней разбередив. Потому что скоро её еле слышные ругательства, направленные в его адрес, сменились стонами удовольствия, и рассеянно прислушиваясь к её дрожащему голосу, он не думал останавливаться, пока не получит удовольствие.

К тому времени они уже оба стонали как истязаемые в глухой камере заключенные, — длинными непрерывными выдохами. Приступы боли одной смешались с бесконечными наслаждениями другого. И едва мрачная тишина помещения наполнилась звуками интенсивного скрежета спинки кровати о стену, сопровождающего стоны обоих — на грани нарастающей агонии, их одержимые голоса и вовсе слились в одно. Теперь любопытные соседи знали, что этой ночью Евангелина была точно не одинока.

Неудержимая дрожь, близкая к экстазу, внезапно охватила все её существо и закрыв глаза, чтобы не видеть ни Лисова, ни этой спальни, Евангелина попыталась сосредоточиться на своих ощущениях, не скупясь больше на эмоции.

Каждое её движение было пронизано нетерпеливой требовательностью, которое она демонстрировала только ему одному. Все, что имело для неё значение — это его горячее тело, прижимавшееся к ней и дарившее ей чувство наполненности. Казалось она упивалась его властностью, готовая пойти на все, лишь бы хаотичная последовательность их животных движений никогда не заканчивалась.


Её тело уже сводило судорогой её тело, когда находясь вся в предвкушении экстаза, она вдруг подалась вперед, пытаясь сильнее насадиться на него. Но внезапно остановившись и не дав ей возможности достичь апогея, как иногда любил он делать, чтобы продлить момент наслаждения более сильными ощущениями, Лисов вдруг выскользнул из неё, и отцепив её наручники от перекладины, потянулся к прикроватному столику, ища там что-то среди небрежно разбросанных упаковок с презервативами, пока ему не посчастливилось отыскать такой, чья поверхность была покрыта мелкими шипами, которые при трении о внутренние стенки в несколько раз усиливали ощущения партнерши.


Усевшись подле него, Евангелина следила за его действиями, не понимая, почему все так резко прекратилось и чего хотел от неё теперь. И пока он возился с упаковкой, оценивая на глаз его размер, освободив наконец свои запястья от наручников, Евангелина принялась растирать кожу, пытаясь наладить кровообращение.

Она и не думала, что железо оставит на них следы, которые ещё не скоро сойдут. Жаль, что Лисов так и не довел её до экстаза, все прекратив, пусть она и не напрашивалась на секс. Тогда откуда это негодование насчет того, что все так резко прекратилось?! И почему этот извращенец так долго возиться с упаковками? Опять что-то задумал…

Не в состоянии до конца преодолеть собственную стыдливость, Евангелина старалась не смотреть в его сторону, уже не думая никуда бежать. Стоило ему заключить её в объятия, довести до состояния, предшествовавшего экстазу, как она была готова пойти на что угодно, забыв о мерах предосторожности.

А ведь каких-то полчаса назад её поведение кардинально отличалось от того, как вела она себя сейчас. Но не факт, что этих пару секунд свободы ей хватило бы для того, чтобы одеться и покинуть спальню. С Лисовым это сделать было нереально.

Он все равно бы её догнал и снова затащил в постель. А сама? Разве не хотела того же, что и он, находясь с ним в разлуке каких-то пару дней?! Наверное нет. И причиной тому была её скорбь о Сильвестре, но благодаря вмешательству Лисову все изменилось. Теперь её разгоряченное тело требовало продолжения ласк. И пока она не получит упущенное, ни за что не оставит его в покое.

— Ну, же, иди ко мне! — нежно позвал он её, снова укладываясь на постели и приглашая её сесть ему на бедра. Тем более она любила жестко. Ей должно было понравится.

Евангелина была бы рада, чтобы все происходило в полной темное, только её любовник был категорически другого мнения о ситуации, отказав ей в просьбе отключить ночник, озарявший комнату мягким светом.

Лисов хотел видеть её выражение лица в момент экстаза, особенно после всего того, что она успела ему наговорить, обвиняя его невесть в чем. Прощать такое он не собирался, намереваясь вырвать у неё сегодня признание касательно одной деликатной ситуации.

Слегка залившись румянцем, Евангелина заупрямилась, сделав вид, будто не понимает, чего он хочет от неё. Но опасаясь, как бы её пыл не остудился и она не передумала ему во всем потакать, (в противном случае ему придется заново уламывать её на постельные утехи, включая предварительные ласки), не собираясь попусту терять свое время, Лисов бесцеремонно схватил её за руку, и потянул к себе.

Поправив свои локоны, Евангелина выпрямилась, и только она хотела сделать попытку к нему подползти, как подхватив её обеими руками за талию, Лисов притянул её к себе, жадно приникая к её локонам.

Потеряв равновесие, Евангелина упала прямо на него, обдав его на миг ароматом своих привычных духов, которые любила она иногда наносить на свою шею, ключицы, кисти рук и внутреннюю часть бедер перед сексом. И не дав ей возможности снова сползти на постель, разведя по сторонам её ноги, толкнул слегка вперед, заставляя её выпрямиться и сесть на его бедра, удерживая её при этом за руки.

Его расчет оказался верным. Потеряв равновесие, Евангелина плавно приземлилась туда, куда он хотел, сделав по возможности это приземление более мягким. И только сейчас догадавшись, что Лисов хотел, чтобы в этот раз она была сверху, испытывая странное волнение, Евангелина слегка вскрикнула от боли, когда в неё воткнулось что-то твердое, чуть ли не пронзая её насквозь, и моментально заставляя её выпрямиться, а также держать соответствующую осанку.

Не двигаясь, Лисов какое-то время просто смотрел на неё, любуясь её фигурой, в целом, и грудью. И ощущая, как от созерцания всего этого у него снова закипает в жилах в кровь, устроив свои ладони на её бедрах и тут же их сжимая, он сделал движение, словно подзадоривая Евангелину и заставляя её немного прогнуться. Издав вопль, который она была не в силах удержать в себе, Евангелина непроизвольно потянулась к нему, упираясь ему в плечи, чтобы уменьшить угол проникновения и смягчить боль от впивавшихся в нежные стенки её самого уязвимого места шипов.

Хорошо, что она до сих пор была возбуждена и ей не потребовалась смазка. В противном случае они не только бы ей все там натерли, но и травмировали её, усилив её чувствительность. Тогда бы ей пришлось выждать время, чтобы там все зажило, и только потом подпустить к себе Лисова снова.

Она не любила новшеств в любовных играх и «игрушки», но он не оставлял ей выбора. Хотя конкретно сейчас она была не против пойти ему на уступки. Плюс её саму снедало любопытство, и хотелось проверить некоторые вещи на личном опыте.

Поначалу они использовали презервативы как средство контрацепции, а потом уже для усиления ощущений. Чем бы не была покрыта их внешняя сторона, и какую форму они не имели, так иначе Евангелина испытала все это на себе, когда предварительно напоив её чем-то крепким, чтобы снизить порог стыдливости и сделать её более развязной, Лисов заваливался с ней в спальню. А там, раздеваясь на ходу, швырял её на постель, задирая ей чуть ли не до ушей платье и овладевая ею без всякой подготовки, — так сильно порой он её хотел. Евангелина потом долго не мог вспомнить, что именно он тогда с ней делал, рывком стягивая с неё нижнее белье, и в каких позах её брал, не считаясь с её желаниями, но ощущения от пережитого каждый раз были разные, зато болезненные ощущения внизу живота после почти всегда одинаковые, не считая головной боли по причине утреннего похмелья.

При этом стонала она от чувственного наслаждения так, что опасаясь, как бы в ответ на её страстные возгласы к ним не нагрянули сердобольные соседи, Лисову то и дело приходилось прикрывать её рот ладонью, не в состоянии унять эту знойную недотрогу другим способом. 

Теперь пришел черед испытать в деле ещё одно изобретение. И ощущая, как эти мягкие шипы буквально впиваются в неё в процессе трения, растягивая её изнутри и почти доводя до исступления, подождав, когда боль немного утихнет и ей на смену придут более приятные ощущения, перехватив вспыхнувший взгляд Лисова, Евангелина наконец рискнула пойти ему навстречу, сделав ещё пару движений, с трудом сдерживая стон.

Не давая ей возможности выскользнуть обратно и тем самым ослабить внутреннее давление, он сильнее сжал левой рукой её бедро, надавливая правой на её поясницу, и насаживая ее на себя до упора.

Выпрямившись так, что теперь она могла прочувствовать его в себе так, как никогда ещё, Евангелина вновь закрыла глаза, и словно стремясь насладиться этими острыми ощущениями наедине с собой, покачнувшись, сделала ещё пару движений, не собираясь больше останавливаться, пока не достигнет предела. 

Пользуясь моментом её полузабытья, теперь Лисов не просто изучал её тело визуально, но почти исследовал физически, сжимая её бедра, жадно скользя по её ягодицам, а потом переходя к её груди, до которой никогда не мог толком добраться в других позах.

Теперь она была в полном его распоряжении. И прекрасно осознавая, что находясь в столь неоднозначной позиции, Евангелине будет неудобно от него закрываться, он скользнул руками к её груди, сжимая её ладонями и натирая пальцами соски, что у Евангелины захватывало дух, и сама она становилась ещё более податливей, отбрасывая прочь последние остатки робости и стеснения. И вместе с тем поджимая слегка бедра, он делал все возможное, чтобы она не смогла остановиться и соскользнуть в сторону.

В мягком свете ночника её кожа сверкала особым отливом. И продолжая одарять её поцелуями всякий раз, как только Евангелина теряла бдительность, он пожалел, что не проделал с ней всего этого раньше. 
Эти поступательные движения творили с ней что-то невообразимое. Так что потеряв в какой-то момент равновесие, Евангелина уперлась ладонями в его плечи, словно пытаясь найти в них для себя опору, пока наконец Лисов не подхватил её за руки, помогая занять вертикальное положение. 

Возбужденная и никогда ранее не испытывавшая такого давления внутри, Евангелина была готова пообещать ему все, что угодно, лишь бы это продолжалось подольше. Когда сделав пару толчков, в следующий момент её накрыло сокрушительной волной сильных ощущений, с такой силой пронзивших её изнутри, разливаясь по нервам в виде сладкой истомы, что судорожно выпрямившись в ответ, она вцепилась в плечи Лисова так, будто наступил последний миг на земле и закричала, никогда ранее не испытывая столь мощного по накалу страстей экстаза, как в эту ночь. 

Немного позже, когда приняв душ и приведя себя немного в порядок, они снова лежали на постели. Евангелина была в прежнем своем халатике, а Лисов, тоже переодевшись и смыв с лица свой жуткий макияж, держал перед ней коробочку с кусочками лейкопластыря, пытаясь наклеить один из них на скулу Евангелины, где красовалась ссадина, предварительно обработанная прозрачным гелем для заживления.

Но если с гелем ему удалось найти компромисс и даже уговорить Евангелину довериться его врачебным методам, пусть она и не желала, чтобы он лишний раз касался места удара, то с лейкопластырем дело пошло не так быстро как хотелось.

Его кусочки то и дело приклеивались к его пальцам и он ничего не мог с этим поделать, сопровождая свои действия насмешливыми комментариями; Лисов не в состоянии удержать на привязи свой язык даже в столь чуткие и нежные моменты их взаимодействия.

Все это выглядело довольно занимательно: сначала медицинскую помощь оказывала ему Евангелина, теперь же наступил черед проделать что-то подобное по отношению к ней и ему самому. Так, отрывая от ленты один кусочек лейкопластыря за другим, ему наверное лишь с пятой попытки удалось приклеить так, чтобы  его поверхность полностью захватывала ссадину.

— Ты меня совсем замучил, — протянула Евангелина, касаясь пальцами места на своей скуле, где красовался приклеенный белый квадратик, ничуть не портивший её внешний облик. — Сколько лейкопластыря зря перевел…

— Ничего страшного, новый куплю, — усмехнулся Лисов, приглаживая его пальцами, чтобы придать ему более-менее нормальный вид.

Полюбовавшись поделанной работой в маленькое зеркало, Евангелина отложила его на прикроватный столик. И все ещё пребывая в ожидании невесть чего, перевела взгляд на Лисова, не решаясь поблагодарить его за оказанную услугу.

Эх, если бы можно было повернуть все вспять и стереть из памяти детали его разоблачения, а потом жить как раньше! Словно ничего не было.

Жаль, их отношения не будут такими как прежде. Она так и не примирилась с его новым амплуа, какие бы требования он ей не выставлял. Хотя возможно он всегда таким был, просто она сама разглядела в нем это только сейчас, сознательно закрывая глаза на негативные стороны его личности. И как относиться теперь к нему после всего пережитого, она не знала, не уверенная, что подобные моменты можно было вынести за рамки и никогда к ним не возвращаться.


Заметив, что Евангелина опять погрузилась в невеселые думы, пусть его это и не должно было касаться, Лисов подсел к ней поближе, и, устроив свою руку у неё на плече, попытался вновь завладеть её вниманием, переводя все стрелки на свою персону:

— Эй, а мне за это ничего не будет? Я так старался для неё, а она…

Выскользнув из пелены накрывших её противоречивых мыслей, Евангелина повернулась в его сторону, и моментально забыв обо всем, о чем думала только что, улыбнувшись, подалась навстречу, складывая коленки и протягивая вперед свое лицо для поцелуя.

Предвосхитив её намерения, Лисов схватил её в охапку, и завалив её набок, поцеловал её сначала в висок, а потом, приблизившись ко рту, скользнул языком между её губ, с удивлением отмечая, что она не только не сопротивляется, но ещё и отвечает ему с несвойственной ей страстью, обхватывая руками его за плечи, и упираясь левой ладонью ему в затылок. Как будто будущие их поцелуи могли не состояться и им надо было срочно наверстать упущенное.

Тем более это был единственный способ ненадолго примирить их, а для ранимой Евангелины — возможность выразить ему свои чувства, которых она уже не скрывала и даже боялась, узнав о нем горькую правду.


Она где-то читала, что пары, которым была уготована участь рано или поздно разойтись, в конечном счете переставала целоваться, зацикливаясь только на мимолетном перепихоне. У них же с поцелуями пока что было все нормально. Как и со всем остальным. А это значило, что как бы они не ссорились, по пустякам или не очень, поцелуи вряд ли исчезнут из арсенала их чувственности. Стало быть и до настоящего разрыва им было далеко.

По правде говоря, ей не хотелось его терять. Евангелина не видела пока рядом с собой никого, кто мог бы превзойти её нынешнего любовника, благодаря которому не превратилась в «переходящее знамя» и не пошла по рукам, перебирая парнями в поискам ТОГО САМОГО. Что ж, тем сложнее ей будет сделать выбор между правосудием и собственной личной жизнью, понимая, что на чем-то придется поставить крест.


Она не знала готового ответа на свой вопрос, но должны была осознавать, на что шла, связываясь с таким как он, чьи проделки пока сходили ему с рук. Тем хуже. Ей требовалось больше времени для обдумывания ситуации перед тем как принять окончательное  решение. Причем сделать это так, чтобы он не мог на неё повлиять, склоняя все доводы в свою пользу.

Таким образом, временно лишенная какого-либо пути отхода и продолжая демонстрировать ему свою лояльность, Евангелина следовала зову своей чувственности, отодвинув на задний план логику и закон. Сейчас для неё существовали только его руки и губы, уже начавшие заходить слишком далеко, и вновь пробудившие в ней желания, что она ощутила по легкой пульсации в месте, где касались её накануне шипы.      

— Погоди… Хватит! По-моему ты и так уже выполнил свою норму за сегодня, — почувствовав его ладони уже под своим халатом, гладивших её обнаженную грудь, Евангелина попыталась от него отстраниться, опираясь его развязным движениям, но втайне мечтавшей о повторении, не совсем, правда, уверенная, что сможет выдержать такие нагрузки повторно. — Думаешь, я так быстро тебя прощу? Ты плохо меня знаешь.

Игнорируя её доводы, Лисов снова обхватил её за талию, и притянув к себе, снова впился в её губы, зная, что не получит отпора, когда она находилась в таком состоянии. Евангелина могла упираться ему в плечи сколько угодно, но он чувствовал, что она ломается перед ним лишь для вида, боясь выглядеть слишком легкомысленной девицей. И когда ему показалось, что их сплетенные друг с другом языки наконец пришли к всеобщему консенсусу, и теперь можно переходить к следующей фазе их чересчур тесного взаимодействия, он вдруг уловил за окном странный звук за окном.


Так обычно летит в воздухе что-то сферическое, с огромной скоростью рассекая атмосферу. Этот звук сливался с привычными звуками городской среде, и в то же время чем-то отличался, вызывая смутные подозрения у такого очевидца как он.

Не понимая, что происходит и почему он замер, Евангелина тоже слегка напряглась, испытывая смутную тревогу. И до последнего надеясь, что услышанное являлось всего лишь иллюзией и игрой воображения, доверившись инстинкту сохранению, он оторвался от уст Евангелины, напрягая свой слух и пытаясь найти в памяти ассоциации, с чем можно было сравнить этот звук, пока его голову не озарила нелепая, но более чем реальная догадка.

Прошло наверное каких-то пару секунд с того момента, как почувствовал что-то неладное, и поддавшись снедавшего его мрачному предчувствию, внезапно столкнул Евангелину с кровати и подхватив её за руку, выскочил вместе с ней в коридор. Это было самое относительно безопасное место в квартире во время прилетов, если по каким-то причинам не удалось своевременно её покинуть и сбежать в более надежное укрытие.

И только они успели до него добежать, как в следующий момент за пару кварталов от их района послышался взрыв и весь дом пошел волной, заставив почувствовать его жильцов пассажирами корабля во время шторма.

Вздрогнув, Евангелина прижалась к нему, дрожа от ужаса как осиновый лист. Значит, вот что означал столь странное выражение лица Лисова, умудрившегося каким-то образом расслышать  полет снаряда к их району задолго до самого взрыва.

Она, к примеру, вообще ничего не слышала. Как и большинство живших в этой высотке жителей. Для них этот взрыв, а также последовавшие  за ним, но уже в более отдаленных районах, стали настоящим неприятным сюрпризом.

Успокаивало то, что в момент прилета их дом не сложится вдвое подобно панельным домам. И ничего удивительного здесь не было, ведь он заранее проектировался так, что был способен в случае чего выдержать даже землетрясение в девять баллов.


Сирена завыла лишь после начала серии взрывов. Её протяжный вой было слышно с ближайшей улицы, где перекликаясь с сиренами из других районов, он тонул в этой палитре разрозненных звуков разной тональности, образовывая невообразимый «оркестр».

Как бы страшно ей не было, Евангелина здорово держалась, привыкшая в иное время истерить по пустякам. Либо она была до такой степени напугана, что не могла уже эмоционировать сверх меры, не замечая того, как впивается своими пальцами в ладонь Лисова, который прислушиваясь к звукам взрыва, не обращал никакого внимания на боль в руке.

Её сердце колотилось в груди как бешенное, а в висках стучало. Она как будто снова вернулась на миг в первые дни их переезда за город, где их тоже чуть не настиг снаряд. Другие сентиментальные девицы на её месте уже б десять раз упали в обморок, а ей хоть бы хны. То ли она успела уже ко всему привыкнуть за это время, (что было, в принципе, невозможно), то ли на неё так действовало присутствие Лисова, чье внутреннее спокойствие невольно передалось и ей, унимая её панику. Такой ночи она не пожелала бы даже врагу.

Сбежать в укрытие они уже не успевали. А это значило, что пережидать непростые минуты им придется здесь, под сенью двух стен, которые не всегда спасали в случае прямого прилета. Но это было все же лучше, чем оказаться приваленным во дворе деревом или травмироваться в момент падения на голову строительного мусора.

В такие моменты быстро про
исходила переоценка всех ценностей. Исчезло все напускное и ненастоящее, и над всеми остальными эмоциями довлел только один животный страх и желание выжить. Но если оцепеневшая от ужаса Евангелина не могла тогда думать больше ни о чем, кроме как о прекращении этого беспредела, то не умевший долго концентрироваться на чем-то одном, Лисов вскоре заметил, что его страх давно отошел на задний план, перестав играть для него ключевую роль, сменив место любопытству.

Теперь ему хотелось выйти из своего укрытия и полюбоваться ночным видом города из балкона, рискуя при этом получить серьёзные ранения от осколков стекла в случае обрушения окна. В происходящем он видел возмездие за все его предыдущие деяния. Одна только мысль успокаивала дерзкого парня: если им с Евангелиной и суждено было умереть в этот вечер, то в случае прямого попадания для них все разрешиться довольно быстро и без лишних мучений.

Ничего не скажешь, достойное завершение существование для столь «любящей» пары после горячего вечера. Взрыв и уход в небытие как итог их непростой, но наполненный запретной страстью жизни. Вот только у самого Провидения на них двоих были другие планы. И так быстро вычеркивать их из жизни оно пока не собиралось, даровав им шанс на спасение.

В ту ночь на город было выпущено до сорока штук снарядов, часть из которых попала куда надо, остальное сбило ПВО. Ещё пару штук упало недалеко от района, где находился жилищный комплекс, в котором обитал сам Лисов. Каким-то чудом ударная волна обошла стороной его дом, зацепив стенку соседнего жилья. Как будто его вправду берегла необъяснимая сила, разворачивая снаряды в другую сторону и направляя их туда, где от было меньше разрушений.

— Ты разве не слышишь? — неожиданно обратилась к нему Евангелина, разговаривая полушепотом в перерывах между обстрелом. — Твои дружбаны передают нам «привет».

Уловив в её голосе иронию, Лисов еле слышно вздохнул, не спеша покидать коридор, несмотря на мнимую тишину за пределами квартала, где только что все грохотало, а их дом ходил ходуном; скрипели каркасные швы и перегородки, а с потолка все время что-то сыпались. Особенно хорошо это ощущалось на высоте двадцать пятого этажа. Казалось, ещё пару таких прилетов рядом с домом, и из этой квартиры вылетят окна вместе с балконом.   

— Это не мои дружбаны, — прикрывая глаза, сухо ответил Лисов. — Я никогда не был с ними знаком. — И только стоило ему произнести эти слова, как в доме потух свет. Как выяснилось позже его не было по всему городу, так что дальнейший диалог им пришлось вести в кромешной темноте. 

Когда все более-менее устаканилось и им даже показалось, будто обстрелов больше не будет, Лисов предложил провести ночь в квартире. Но немало натерпевшись за эти пару минут, Евангелина была категорически против подобной идеи.

Таким образом, все ещё опасаясь повторного прилета, им пришлось переодеться в более теплую одежду и захватив с собой телефоны, покинуть квартиру, решив впервые за все это время наведаться в ближайшее бомбоубежище. У Лисова не было никакого желания покидать насиженное место, но все-таки он был вынужден пойти на этот шаг ради неё. Заодно можно было прогуляться по округе, изучая окружающую местность: что пострадало, а что нет.

Свет был только в коридоре. Благодаря генераторам работали лифты. Так что без проблем спустившись вниз, они вышли на улицу, освещаемую время от времени луной. Узнаваемые утром дома, чьи силуэты вырисовывались на фоне лунного света, в условиях блэкаута казались совсем незнакомыми.

Вздрогнув, Евангелина поплотнее запахнула свою легкую куртку, оглядываясь по сторонам. В воздухе витал запах пороха.

Она приблизительно помнила адрес этого убежища. Найти его днем не представляло особой проблемы. Чего нельзя было сказать об этом в ночную пору суток. Но не сдаваться же им на полпути? Так, переходя от одной улицы к другой, в конце концов, им удалось найти искомое.

Замешкавшись, Евангелина остановилась посреди пути, проверяя правильность координат по телефону, пока ещё работал интернет, которого тоже могло не стать через каких-то полчаса. На миг луна снова вышла из-за облаков, осветив подбитую опору ЛЭП в стороне проспекта. Возле этого места красовался приличный котлован, а вокруг была разбросана земля, часть которой попала на магазины и жилые дома.

Повиснув на проводах, которые чудом не оборвались под весом металла, она висела так до самого утра, накренившись над проезжей частью улицы подобно Пизанской башне.

С благоговейным трепетом уставившись на неё, Евангелина ещё долго не хотела уходить с места, завороженная этим зрелищем. Подхватив её под локоть, Лисов потащил свою спутницу за собой. До укрытия оставалось всего ничего. Преодолев ещё один участок проспекта, они свернули к какому-то дому и ориентируясь по вывеске, где был изображен номер этого укрытия, вздохнули с облегчением, упершись в него со двора.

Как выяснилось позже, Евангелина оказалась не единственным в этом районе паникером. В убежище набилось столько людей, что им практически не находилось места. А ведь в таких помещениях ещё надо было как-то поместить по пару овощерезок, электросковородок и барабанов из натуральной кожи для детей для так называемой «психологической разгрузки». Все это собиралась закупить в будущем местная власть, растрынькивая бюджет направо и налево. Одних только барабанов планировалось приобрести в объеме триста штук, не говоря уже об остальном товаре.

— Надеюсь, следующую партию барабанов сделают из кожи тех, кто собирался их «закупить», — обращаясь к Евангелине, мрачно заключил Лисов, не имея ничего против приобретения лампы для рабочего стола, чей абажур был бы сделан из кожи самого дядюшки Лисовича. 

Книга 4. Глава 38

http://proza.ru/2023/12/26/964