За золотом колчака Ч. 3, гл. 4, 5

4.Покушение

Покушение на адмирала произошло прохладным и дождливым днём 25 августа 1918 года. В караульном помещении затопили печь – и заложенный в ней заряд снёс крышу, поднял столб из битого кирпича, деревянных балок перекрытий, щепы.  На несколько секунд на месте караулки как бы образовался вулкан. И даже, как показалось часовому в вестибюле ставки Верховного на миг воплотились вьяве персонажи брюлловского  «Последнего дня Помпеи»  , которых он мысленно  созерцал выстаивая  на посту: было дело , довелось служилому, благоговея, бродить по музейным залам, когда возвращался он через Санкт-Петербург с фронта.  Вот и теперь ему отчётливо привиделись  уже не на обрамлённом узорным золотом багета  холсте, а во дворе особняка купца Батюшкова с его, напоминающим астрономическую обсерваторию куполом над одним из флигелей и пиками ограды, словно это были пилумы ощетинившейся манипулы, – и излом Зевесовой молнии в небе, и путающихся в тогах, спасающиеся бегством римлян, и падающих с фронтонов дворцов статуй, и обнаженную грудь бездыханной римлянки , и выпавшего из её мраморной бледности рук младенца…Это было длившаяся лишь  краткий промежуток времени галлюцинация контуженного взрывной волной, следом на месте этого видения возникли груды тел в окровавленных шинелях, которые только недавно выдал каптенармус, извлекая их из недр вагона с присланным союзниками обмундированием. Солдатику бросились в глаза – и  чуть ли не завязанная в узел винтовка, и напоминающий штопор для откупоривания бутылки с вином или поросячий хвост   -штык, и оторванная рука с зажатой в ней краюхой хлеба, и нога -кочергою с размотавшейся обмоткой…
-Вот! Полюбуйтесь, штабс-  капитан, адъютант наиверховнейшего из Верховных!- ярился   начальник контрразведки  Павел  Петрович Лютов, сребровисочный усач в белоснежной черкеске с газырями во всю грудь, папахе и непременным Георгием  на левой грудине.- Что творят эсерики! Социалисты эти! Мечтатели…Утописты. Мстители народные. Робин Гуды…
   Он ступал своими надраенными до зеркального блеска сапогами между обломками погрома , цепляя шпорами и ветки с  росшего рядом с разнесённой в пух и прах караулкой расщеплённого тополя , и  изогнутую солдатскую ложку(взрыв прогремел в вечернее время, перед самым ужином, и печку затопили, собираясь разогреть на ней кашу и чаёк). Георгий мотался  туда -сюда. И никак не мог победоносно копьём поразить извивающегося под копытами коня Аспида. Лютов лягался, сбрасывая со шпор , цепляющийся за них хлам- и непонятно было -зачем ему эти дурацкие кавалерийские излишества? Приехали мы сюда с ним от здания контрразведки – этой омской Лубянки -на авто, а его не пришпоришь, как бывало любимого, чемпиона скачек, белого коня в яблоках, который сейчас лакомился овсом, стоя в ухоженной конюшне на заднем дворе здания контрразведки  с черкесским седлом на гвозде. Свисающая с другого гвоздя кусучей змейкой нагайка предназначалась , конечно же не для того, чтобы портить бронзовомускульный труп, а чтобы выбивать показания из подвальных узников, недостатка в которых не было и поэтому герой кавалеристских атак на окопы  австрияков мог отвести душу.
- Вот канальи! Мало им Трепова, Столыпина, Плеве, … Чокнутая Мария Спиридонова-была ведь и важной птицей в эсеровской верхушке…Вслед за Засулич, этой , понимаешь, Жюльеттой Корде либеральной интеллигенции стреляла в генерала* , голубка невинная! Мало её казачки во время ареста попользовали! Эту богородицу сибирских этапов! Но змея сама себя кусает за хвост -и пожирает…Замахнулась на большевиков! Подельничков своих. Пауки в банке! Передрались прошлым летом…И снова -в тюрягу…Мало мы этих жидовочек -Школьник, Фиалку по этапам гоняли!- выдавал на гора свой дежурный монолог начальник контрразведки , по-кавалерийски  косолап  разгуливая среди дымящихся ещё обломков…
  Он то и дело наклонялся, подымая с земли, и отшвыривая в сторону, то погнутый котелок , то чайник с отвалившимся носиком, то обрывок бумаги - и то и дело поправляя на поясе огромный черкесский кинжал в богатой оправе, говорил…
- Прокламации эти!- вытирал  письмом любимой служивому из охраны Верховного Лютов руки от каши из тщательно обследованного котелка, налипшей к холёным пальцам с золотой печаткой.-  Ну и вонь! Как они это жрут и не давятся? Сочинения Льва Николаича Толстого! Поэты эти! БальмОнт! «Я ненавижу человечество , я от негу бегу спеша. Моё единое отечество-моя пустынная душа!». Савинков -варнак, метки ставить негде, а туда же -писатель! Почти что пророк. А благодаря этому писателю разорвало в клочья великого князя Сергея Романова, и сердце его нашли на крыше кремлёвского строения…Дачу Столыпина вот так же разнесло, -ткнул он пальцем в остатки руин караулки.- …Я выезжал на место со следственной комиссией,-Лез он уже в развороченное зевище печки, -…Там ведь тоже народу положило! Дочери его превосходительство ноги изуродовало. Сына посекло. Двое в жандармской форме всё это учинили…Сами правда тоже-того - смертники. В жертву себя принесли. На алтарь, стало быть, революции! Может , и среди вот этих ,-проводил он взглядом очередной вынимаемый из -под обломков труп для того, чтобы пополнить штабель тел возле фасада с античными колоннами. – тоже фанатик какой, борец за народное дело… И что характерно…В таких происшествиях как бы всегда незримо присутствует кто-то из иного мира. Ангел Хранитель. И Ангел-Губитель. -суетливо перекрестился Лютов.-Они как бы   противоборствуют…Вот Петра Аркадича дубовый стол в тот раз спас…Верховного нашего на месте не оказалось. Инспектировал войска…А вот Александру освободитель не повезло…Во што карета-то его превратилась…И всё это в газете , на первой полосе! Изучал-с…Что вот тот вонючий котелок с кашей…Каша -из государя императора! Бррр…Вот тебе и идеалисты! Всё такое возвышенное!Замки рыцарские. Прекрасные дамы. И -на тебе. Ну и масоны, конечно…Как это понимать?- магистр розенкрейцеров  наивысочайшего градуса посвящения  приставляет шпагу к портрету сановника и произносит заклинания на его погибель…Инфернальная казнь! Ага! Вот такой иллюзион! Правда  пока высокопревосходительство в полном здравии…
  -А вот и улика! – вынул он из мусора двумя пальцами слегка погнутое кольцо гранатной чеки.- Ну что ж! это кое что проясняет…
 Омск потихоньку приходил в себя после взрыва. Столяр вставлял стекло в раму , освободив её от щерящихся осколков. Накапав в чай валерьянки, домохозяйка наблюдала в это самое пока не запертое на щеколды и не задраенное ставнями окно, как  телегами вывозят от ставки Верховного на телегах груды тел и мусора, как под холмом, на которым высится   замком дом купца Батюшкова, по синей ленте Иртыша ползёт белый пароход, оставляя за собой чёрный шлейф дыма, как парят следом за ним чайки…
….
- Вот! -положил на стол  Верховного исписанный листок Лютов.-Найден в руинах. Среди возможных версий , а версии таковы: мина заложенная в печь, ящик с гранатами, который по неосторожности поставили на раскалённую печь ,сброшенная с аэроплана бомба, -и вот эта!-в охрану затёрся поэт -идеалист. Один из тех что , как сатирик  Антон Кукушкин выступают в «Летучей мыши», в газетёшках стишки тискают -и вот результат.
 Колчак ознакомился с содержанием листка, хмыкнул и протянул писанину мне, буркнув:
-Почерк похож на ваш! Да и тема и стиль…Не иначе-полярный исследователь писал!
Я взял листок и прочёл.
ГЕЙЗЕР
Не свет далёкой Бетельгейзе
и не Полярная Звезда.
Меня манил камчатский гейзер,
что бросил вызов царству льда.
Его дыхание весеннее,
дерзнув  через снега пробиться,
сулило вечное спасение,
как бы Евангелья страница.

Цветок расцветший раньше срока,
форель в оттаявшем ручье-
ни преступленья, ни порока,
и всё что есть вокруг-ничьё.
И видел я -    над грязью вязкой
среди  миражных клубов пара
людей в набедренных повязках,
как бы Адам и Ева, -  пара.

И кроме -ничего не надо
им, как плодов на тучных ветках,
и от Аляски до Канады-
сплошь царство Нового Завета.
Смеются радостные дети
и птицы с тёплых рук едят…
Да. Есть Земля такая где-то,-
ни войн, ни пушек, ни солдат.

Это было одно из моих стихотворений цикла «Северное сияние». Отпираться -бесполезно. Так что и без ран на спине от нагайки я мог констатировать:
-Да, Александр Васильевич, моё!
-И как это понимать -в набедренных повязках?-улыбнулся диктатор своей младенческой улыбкой.-Адам и Ева…
- А так и понимайте!-пожал я плечами…-Аллегория…

5. Ковчег


Гружёные вооружением и войсками эшелоны двигались по Транссибирской магистрали в каком-то сомнамбулическом трансе. Когда вьюга гигантским белым кашалотом тёрлась о стены и стекла вагонов ,казалось, что это мины-рогачи скребутся в днище нашего эсминца "Рюрик" на Балтике - и вот-вот мы взлетим на воздух.Но наш Ной -капитан 2-го ранга -Александр Колчак умело и уверенно огибал минные заграждения. Вот и теперь железнодорожные составы и ощетинившиеся пушками бронепоезда были как бы досками нашего Ноева Ковчега, совершающего плавание по заснеженной степи. В скрываемых мутным маревом бурана Кулунде и Барабе* мерещились всадники чингисхановых туменов, дружинники Ермака гнали очумелых от напора удалых казачков кучумовичей, но то были не воображаемые картины седого прошлого, а реальные бои- нам то и дело приходилось отбиваться от бандитов и нагоняющих наши вагоны красных. Конские морды и припавшие к гривам всадники , норовящие всадить пулю в окно, чтобы разнести его вдребезги, то и дело возникали по ту сторону борта нашего ковчега. Некоторые из выбитых окон мы уже задраили листами снятого с крыши какого-то вокзала кровельного железа-и от этих покрытых инеем квадратов разило могильным холодом. Даже нам, закалённым полярным исследователям, трудно было согреться у притулившейся в углу штабного вагона буржуйки. И не признававший папахи, на любом морозе щеголявший в фуражке Колчак, дышал на окоченевшие пальцы и ругался по поводу того, что в чернильце чернила превратились в лёд. Для того чтобы они оттаяли и не превращались в кристаллы ,подобные торосам на нашем пути к острову Бенигсена, Анна Тимерёва накрывала её своей песцовой муфтой и поэтому на её белизне образовывались напоминающие очертания Новосибирских островов пятна.


Избы проплывавших за окнами деревень казались беспомощно хлопающими по льду ластами тюленями и моржами, подходи -всаживай пулю-и вот тебе- и сытное житие на несколько дней , и жир для освещения в плошке. Ну а тюлений клык - сувенир, который украсит твой кабинет в санкт-петербургской квартире на Мойке , подобно тому, как фигурки из слоновой кости украсили письменный стол Николая Гумилёва, за которым он написал и "Жирафа", и "Конквистадора" , и африканскую поэму "Мик". Да ведь и бивни мамонтов, которыми мы укрепляли свои палатки, напоминающие шатры Моисеева племени , сорок лет водившего иудеев по пустыне, недвусмысленно намекали нам на то, что мы совершили кругосветное путешествие во времени-оказавшись в краях, где бродили гиганты, на которых охотились наши добиблейские предки. Мы искали настойчиво и упрно, но на острове Бенигсена мы барона Толя так и не обнаружили. Оставив записку и материалы проведённых исследований, учёный и его спутники покинул остров, не дождавшись нас.


Не найдя ни Толя , ни миражно-легендарной Земли Санникова, мы нашли в северных морях нечто манившее нас сиянием недостижимого идеала: подтверждение того, что мы можем совершить невозможное. Мы прошли туда и обратно на тех же собачьих упряжках и байдарах там, где многоопытный полярный исследователь Эдуард барон фон Толль, по всей видимости, канул в полынье вместе с проводниками, нартами и собаками. По руслам Лены и Ангары , мы возвращались в Иркутск триумфаторами. Отложенное венчание наконец-то произошло.
-Венчаются раба божия и...- блуждал в подкуполье храма Михаила Архангела голос батюшки. Стоя рядом с как бы закованным в латы усыпаннлго орденами и медалями вицмундира отца Александра Васильевича и крестясь, я наборматывал стихотворение, которое допишу лишь много лет позже, когда замкнётся круг Судьбы, когда словно вернувшийся бумеранг с очертаниями острова Новая Земля, всё возвратится на круги своя.

ВЕНЧАНИЕ
Вы стояли у амвона
королевою метельной.
Вы -в фате. А он в погонах.
Вырез платья. Крест нательный.
Это свадебное платье!
Шлейф фаты - замёрзшей Леной.
Ангара - перчаткой. В латах
он. Вы двое во Вселенной.
Мыс Софии. Остров Беннета.
Шхуна. Мачты шпажный выпад.
Крикнуть бы Судьбе :"Не та
всем нам участь могла выпасть!"
Только-холод. Стынут губы.
Только губит нас случайность.
Палуба. Форштевень. Трубы.
Вот и островок нечайный.
Словно девы в дивном Смольном-
Генриетта и Жанетта*
выступают в танце сольном
разодеты для балета.
В снежных пачках, бриллиантясь
льдов сверкающих колье,
инеем дохнув на ванты
ближе -ближе-лье за лье.
Взять за талию и руку ,
закружить в метельном вальсе,
чтоб спознать любви науку,
словно парус в резком галсе
развернувши-не по ветру
а наперекор всему...
Чтоб вершинами Ай-Петри
в жарком, пальмовом Крыму
выплыл остров тот неведомый,
что никем ещё не познан,
но накатывает бедами
будущее. Слишком поздно!
Кольцами ли обручальными-
заполярные широты...
И глаза Ваши печальны.
И измят рыданьем рот.
Эти бугорки сугробные-
в пламени свечном-отдельные,
и два крестика надгробные-
словно крестики нательные.
Только лишь на карте точки-
две невинные малышки,
Ваши дочки-ангелочки,-
упокойные молитвы.
Сын. В Париже эмиграция.
Те же очи. Те же локоны.
Та же прелесть. Та же грация.
Но глаза уже проплаканы.
Он навеки упокоится
там же, где венчался с Вами,
Знать начертано такое
кем-то в небесах- словами.


Но пока ещё бумеранг, кувыркаясь, возвращался -нас уносил по кровавому морю наш железные ковчег. И Анна Тимерёва, совсем как воскресшая под паровозными колёсами толстовская Анна, бросив мужа и сына, согревала своим дыханием окоченевшие пальцы Колчака. И писала оттаявшими чернилами.


Каждый день я думаю о гибели,
Что меня за сопкой стережет.
Первый снег плотину ярко выбелил,
И мороз огнем холодным жжет.


Меж камней колосья в хрупком инее.
Нежные,как белая сирень,
Небо цвета горла голубиного,
Желтой степи жесткая постель…

Я была всегда такой любимою
Я была жена,сестра и мать-
Это все давно промчалось мимо,
Надо молча смерть свою принять.


Она появлялась в штабном вагоне ангелицей в одеждах сестры милосердия с красным крестом во лбу пропахшая лекарствами, с пальцами обожжёнными йодом и марганцовкой.
-Сегодня сделали два десятка ампутаций и перевязок без счёта!- грела она обмётанные морозом губы в трещинках, грея их о край стакана с горячим чаем. Она -ожившая фотография с его стола в капитанской рубке: русская красавица в кокошнике.Княжна!
Не знаю, оставались ли у них в эту пору время и силы для физической близости -или она укладывалась с ним под одеяло лишь как Агарь, предназначенная для того , чтобы согреть угасающего Давида?



______


*Острова восточнее острова Беннета.