Пылесос

ПЫЛЕСОС


Путь до школы неблизкий. Надо пройти мимо нескольких двухэтажек, затем трехэтажек и стройки, огороженной высоким забором с колючей проволокой. У входа можно остановиться и поговорить с солдатами. Они зачем-то охраняли этот забор и дядек, что-то строивших внутри него.
Обычно, у двухэтажек меня ждал Ляжкин, которого его мама всегда провожала до выхода из подъезда.
Вообще-то он не Ляжкин. Он - Таймураз Катаев. Голова у него огурцом, что мне иногда даже бывало смешно смотреть на неё. Мы всегда с ним дружили. И в детском саду, и после него. На улице мы всегда играли вместе. В детском саду даже наши кровати всегда стояли рядом. Он осетин. Иногда он плохо говорит по-русски и тогда он учит меня говорить по-осетински. Вот поэтому для меня нет проблем, чтобы понять его, а ему - меня.
Его мама частенько передавала ему для меня всякие вкусности, а моя мама всегда напоминала мне, чтобы я угостил Таймураза бутербродами, которые она оставляла мне, если задерживалась на работе.
Таймураз повыше и посильнее меня. Поэтому мы с Черёмой никогда не боялись затевать потасовки с другими пацанами с улицы и из соседних дворов. Они всегда знали, что наша тройка неделима и мы вместе и сильнее их всех. Но иногда Жаронд, рыжий, хитрый пацан из соседнего подъезда вылавливал нас поодиночке и вымещал все свои накопившиеся обиды.
Но это ему редко сходило с рук. Возмездие всегда настигало его в лице нашей тройки. В конце концов, Жаронд от нас отстал и мы всегда спокойно играли или у нас во дворе, или в соседних.

А сейчас мы идём вместе с Таймуразом в школу. Черёму уже отвели в детский сад. А мы уже взрослые первоклассники, поэтому идём самостоятельно. Ведь мы уже учимся целую неделю в первом классе. И все премудрости этой школы нам знакомы, и мы их легко преодолеваем.
Подошли к стройке. Поглазели на солдат с настоящими автоматами и на злобных овчарок. Чуть что не так, они сразу же начинали лаять. Но с солдатами мы уже познакомились. Овчарки слушались их и только недоверчиво косились в нашу сторону и, порой, только рычали.
Нас так и тянуло поглядеть в щели в заборе. Что же там делают люди, которых так строго охраняют? Но долго задерживаться около него нельзя. Можно опоздать на уроки.
Рядом со стройкой находился мой бывший детский сад с длинным зелёным забором. Проходя мимо него, мне иногда становилось грустно, что я больше никогда не вернусь назад в свою группу и к своей воспитательнице.
Но ничего. Вечером, когда Черёмина мама пойдёт забирать его из садика, я обязательно пойду с ней и попаду в такую знакомую и добрую обстановку.
Но вот забор детского садика закончился и сразу открылся вид на школу. Она находится за небольшой речкой Бадкой.
Сейчас Бадка быстро катит свои прозрачные воды в бушующий Ардон. Это она сейчас такая мирная. А весной, когда тает снег, она бешеная. Её тогда уже уважительно называют Баддон. Она даже может катить огромные камни и вода в ней тогда очень грязная и чёрно-коричневая. Родители всегда предупреждают нас, чтобы мы близко к ней не подходили в этот период. А сейчас с берега на берег можно перебраться по обнажённым гладким камням, что мы иногда и делали летом.
Но сейчас нам не до этого. Надо учиться. Надо идти в класс и постараться всё делать так, как говорит Прасковья Антоновна.
Школа большая и двухэтажная. Наш класс находится на первом этаже. У него очень большие и высокие окна. В нём с утра всегда светло, потому что в них всегда светит яркое утреннее солнце.
Я устраиваюсь со своей соседкой Женькой на первой парте, а Таймураз уходит на задние парты. Он ведь высокий и ему определили место там.
Женька на меня больше не обижается. Она знает, что я не со зла макнул её косу в чернильницу. Она смотрит на меня большущими карими глазами и улыбается.
Но мне сегодня не до её улыбок. Папа вчера вечером сказал, чтобы я внимательно слушал учительницу и впитывал в себя все её слова, как губка. Вот этим я и собирался сегодня заняться с полной серьёзностью.
Вынув чернильницу и ручку, я разложил тетрадку на парте и слегка залез на Женькину половинку. Та вызывающе глянула на меня:
- Не лезь на мою половину парты, - ехидно прошипела она.
Я послушно отодвинулся. Всё-таки я ещё чувствовал себя виноватым, но она тут же задвинула свою тетрадь на мою половину.
Нет! Такого я стерпеть не смог. Я моментально смёл её тетрадь в сторону. Заодно на пол полетели её и мои ручки. Чернильницы чудом задержались в лунках.
Прасковья Антоновна сразу же заметила нашу потасовку.
- Макаров, ты опять принялся за старое! – грозно прикрикнула она, когда я полез под парту за утерянной ручкой.
- Ничего я не начинаю, - пропыхтел я из-под парты. - Она сама всё начала.
Но когда я вылез, то у парты уже стояла Прасковья Антоновна. Она строго смотрела на меня и от её взгляда я невольно содрогнулся. Ну вот, опять всё началось заново.
Из громадных Женькиных глаз катились слёзы. Она с такой обидой смотрела на меня, что мне вообще стало плохо. Предчувствие наказания нависло надо мной.
- Ну, сколько можно издеваться над нами, Макаров? – громыхал голос Прасковьи Антоновны. - Ты постоянно мешаешь мне проводить уроки. – И строгим голосом приказала: - Выйди из-за парты и встань в угол.
Пришлось подчиниться, выйти и встать в угол около учительского стола лицом к стене.
Обида глодала меня. Собирался ведь с утра впитывать все знания. А тут как их впитаешь, когда сам стоишь в углу, а весь класс сверлит твой затылок глазами? В голове не проскользнуло ни единой нормальной мысли до самого звонка. Только обида терзала меня, да иногда предательские слёзы сами выкатывались из глаз.
Зазвенел звонок. Все задвигались в классе и захлопали крышками парт. Прасковья Антоновна подошла ко мне и развернула лицом к себе.
- Ну что? Понял свою ошибку? – грозным голосом вопросила она и смотря в мои глаза немигающим взглядом.
Какую ошибку? Что за ошибку? Но я смекнул, что надо соглашаться, а то потом неизвестно что ещё будет.
Хлюпнув носом для большего эффекта, я кивнул и без того понуренной головой. Наверное, моё раскаяние понравилось учительнице.
- Ладно. Иди, погуляй на переменке, - подобревшим голосом, разрешила она.
Я поплёлся к двери. За дверью меня ждали сочувствующие друзья. Таймураз похлопал меня по плечу:
- Не реви. Всё уже прошло. Училка больше тебя не накажет.
Другие пацаны тоже с сочувствием смотрели на меня. Они понимали, что наказали меня несправедливо. Я перестал хлюпать носом, вытер его кулаком и огляделся.
В другом конце коридора стояла группа девчонок. Они окружили Женьку и о чём-то шептались.
Какая сила потянула меня туда, я не знаю. Но мы всей ватагой грозно приблизились к этой группке беззащитных одуванчиков. Я выдвинулся вперёд и зловеще пообещал, вытянув вперёд кулак:
- Ну, всё! Хана вам пришла. После уроков встретимся.
Побледневшие девчонки только плотнее сгрудились, но тут раздался звонок, помешавший мне высказать накипевшие обиды. Все помчались в класс и уселись за парты.
Я тоже занял своё место. Но какое уже тут было впитывание знаний? Какая учёба? Голова переполнялась коварными замыслами о предстоящей расправе. Все переменки мы с пацанами обсуждали нашу предстоящую месть вообще всем девчонкам. У всех пацанов тоже имелись к этим задавакам свои претензии.
Так прошло ещё два урока и наконец-то прозвенел долгожданный звонок.
Наша банда гурьбой выбежала из школы. Мы быстро перебежали мост и спрятались за дровяным сараем школьного сторожа Геора, построенный около зелёного забора детского садика.
В засаде пришлось сидеть довольно долго. Уже прошли все первоклассники из других классов, но наши девчонки из школы не выходили.
Но вскоре они показались на мосту. Осторожно оглядываясь, они группкой перешли мост.
И вот настало наше время!
Место для отступления противнику мы отрезали и с тыла неслись на врага с криками и воплями, грозно задрав портфели над головами.
Я, Таймураз, Икаша, Козёл, Пигич, Созий, Свисток, полные решимости отомстить за нанесённые обиды, мчались на перепуганных девчонок. Расплата казалась неминуема. Но тут раздался грозный окрик, и мы увидели хромого сторожа Геора. Он выскочил из-за моста и быстро приближался к нам, грозно сотрясая палкой над головой.
Конечно, силы оказались не равными, и наша ватага изменила направление набега. Скорее всего, он напоминал побег от разъярённого Геора.
С криками:
- Мы ещё встретимся, - мы быстро удрали за детский садик и стройку, где обсуждали дальнейшие планы нашего мщения. И довольные разошлись по домам.
Вечером мама меня ни о чём особом не расспрашивала, она только просмотрела мои тетрадки и отправила спать.

На следующий день первый урок начался как обычно. Но, вместе с тем и необычно.
Прасковья Антоновна, медленно осмотрев весь класс пронзительным взглядом, зловеще произнесла:
- И что же это вы сотворили вчера? Позор! Стыд какой! Нападать на девочек! Да разве я вас этому учу? Встать всем участникам! – грозно приказала она.
Под её тяжёлым взглядом волей-неволей пришлось встать. Вся наша банда стояла, потупив головы.
- Хорошо, хоть смелости хватило признаться в своём безобразном поведении, - так же грозно рокотал голос учительницы. - Хорошо, что мне не надо вас об этом допытывать, и вы в этом сами сознались. И поэтому мне не надо об этом безобразии ставить в известность директора школы.
От этих слов невольный холодок пробрался по спине и мурашки пошли по коже, но училка оставалась непреклонной:
- Всем нарушителям порядка! Немедленно принести и положить свои дневники мне на стол, - и с невероятным треском она ладонью обозначила место на столе, куда именно надо принести и положить дневники. - Я напишу вашим родителям о ваших героических похождениях. Пусть они с вами сами разбираются.
У меня не только холод пронизал всю спину, а начали трястись коленки, когда я представил, что случится с моей нижней задней частью тела, когда папа прочтёт такую запись в моём дневнике.
Медленно, с явной неохотой, преступники несли свои дневники на стол. Кроме меня.
Я тоже сделал вид, что ищу дневник в портфеле, но незаметно перепрятал его в мешок, где лежал мой завтрак и поглубже засунул его под парту. Женька вопросительно глянула на меня. Я прижал палец к губам. Молчи мол и она утвердительно кивнула головой.
Прасковья Антоновна, грозно глядя на меня, медленно произнесла:
- А тебя, Макаров, что, моё приказание не касается?
Хоть поджилки и тряслись у меня, но я, не моргнув глазом, соврал:
- А я его дома забыл.
Прасковья Антоновна не поверила мне. Она подошла ко мне, открыла парту и, достав мой портфель, заглянула в него. Дневника там не было. Она удивлённо перевела взгляд на меня:
- Ну, что же. Значит, ты принесёшь его завтра. - Решительно произнесла она. - Но запись я тебе всё равно сделаю, - и начала урок.
Я благодарно посмотрел на Женьку. Но та только дёрнула плечиком. Мол. Подумаешь. Но я всё равно был ей благодарен. Эта не Валька Бекузарова. Она Таймураза сразу заложила учительнице в прошлый раз.

На следующий день урок начался точно так же. Прасковья Антоновна первым делом спросила у меня:
- Ну, что, Макаров? Ты принёс дневник? – вопрос прозвучал так же грозно, как и вчера.
Но дневника у меня в портфеле сегодня на самом деле не было. Я его дома засунул глубоко под тумбочку, на которой стоял радиоприёмник.

Это было самое новое и интересное приобретение моих родителей. Если поднять верхнюю лакированную крышку, то там находился патефон для проигрывания пластинок. А на шкале приёмника обозначались названия городов всего мира и располагалось с десяток клавиш под ней, которыми переключались радиоволны. Короткие, ультракороткие, длинные. От этих названий кружилась голова. Мы с Черёмой и Таймуразом подолгу щёлкали ими. Ловили музыку всего эфира, всей Земли.

- Нет, я его не смог найти. Он куда-то неизвестно куда задевался, - невразумительно лопотал я.
У Прасковьи Антоновны от удивления поднялись брови:
- Как это неизвестно куда задевался? У него что, есть ноги или крылья, что он сам может деваться, куда ему захочется? – так же удивлённо произнесла она. - Очень даже странно. Придётся мне с тобой вместе пойти к тебе домой и попытаться разыскать его.
Вот те раз! Меня, как молнией пригвоздило к парте. А вдруг найдут!? Вот тогда мне уже точно попадет.
- Да нет, Прасковья Антоновна, вы даже и не пытайтесь его искать, - с безразличием махнул я рукой. - Его даже с помощью пылесоса невозможно отыскать так глубоко он задевался, - я всё пытался избежать неизбежно приближающейся порки и поэтому придумал про пылесос.
Папа недавно привёз его из Москвы. Такого в нашем посёлке ещё ни у кого не было, и я подумал, что учителка и не догадывается о существовании такого агрегата. Но, я тут же понял, что ошибся.
- Странно, - произнесла в очередной раз Прасковья Антоновна. - Но домой мы к тебе всё же сходим после уроков, - многообещающе огорошила она меня и начала урок.
Какой тут урок! Какие тут знания! Я сидел, как на иголках с одной мыслью, как бы успеть перепрятать дневник и избежать предстоящего раскрытия преступления.

После уроков Прасковья Антоновна не дала мне даже приподняться с парты, пригвоздив к ней строгим взглядом, поэтому я молча сидел и покорно ждал, когда она закончит проверку наших тетрадей.
Перед выходом из школы Прасковья Антоновна зашла в учительскую. Я слышал, как она что-то говорила по телефону. Но и без всяких пояснений я понял, что звонила она моей маме и о чём-то её просила.

Вот мы и вышли из школы. Ни яркое солнышко, ни нежный осенний ветерок, ничто не радовало меня. Я плёлся рядом с учительницей и однозначно отвечал на её вопросы. Никогда ещё дорога домой не казалась мне столь длинной.
Но вот мы и перед дверью нашей квартиры. На стук в дверь её открыла мама. Ну, ничего себе! Так и папа оказывается дома?! Он обычно приходил только поздно вечером, а тут в середине дня и он дома. Всё это показалось мне очень странным. Под ложечкой противно заныло.
Родители гостеприимно встретили Прасковью Антоновну. Усадили её в гостиной за круглый стол, накрытый белой скатертью, а меня поставили перед своими очами и начали допрос.
Меня, как вражеского агента, всячески допытывали о столь злостном событии, как о потере дневника. Но, оказалось, что это только вершина айсберга. Тут выявилось моё главное преступление - заговор по нападению на девчонок, мерзкая мстительность моего характера и моё злостное враньё. Все мои преступления одно за другим выплыли наружу.
По мере выявления истины, голос папы становился всё более басовитым. Я знал, что при появлении таких ноток в голосе папы, пороть меня будут нещадно. Требовалось как можно быстрее и искреннее во всём сознаваться.
Поэтому я разрыдался, наверное, вполне естественно, потому что мама схватилась за грудь и жалостливо смотрела на меня. А я с рёвом полез под тумбочку за этим злополучным дневником.
Предмет преступления изъяли и выставили на всеобщее обозрение.
Прасковья Антоновна сидела довольная. Свою воспитательную миссию она выполнила, поэтому быстро засобиралась домой, а родители, проводив её, вернулись в комнату, где оставили меня в гордом одиночестве.
Папа выглядел очень недовольным и заметно нервничал.
— Это же надо додуматься! Пылесосом не достать, - грозно возмущался он. – Это же надо такое придумать! И что же мне с тобой делать с таким умным и сообразительным? – и его рука непроизвольно потянулась за ремнём.
По моей спине прошёл смертельный холод, рыдания переросли в нешуточный вопль, слёзы градом потекли из глаз, как из брандспойта. Я так старательно орал в надежде на родительское сострадание, что первой не выдержала мама и присела около меня на корточки.
- Ну, успокойся, ну, не плачь, - уговаривала она, прижимая меня к груди и нежно гладя по голове.
А когда я увидел, что папина рука оставила ремень, то понял, что наказание миновало, но для убедительности в своём раскаянии, мои рыдания стали ещё громче и слёз покатилось в десять раз больше.
Я долго ещё не мог успокоиться от рыданий. И даже, когда мама поила меня чаем, всхлипывания то и дело сотрясали мои плечи.
Папа ходил мрачнее тучи. Он всё ждал, когда же я перестану рыдать. Он так больше сегодня и не пошёл на работу.

А вечером началась экзекуция. Я стоял между папой и мамой, которые пытались достучаться словами до моих мозгов. Нет, они ничем мне не угрожали, они разговаривали со мной и всячески пытались мне объяснить то, где я оказался не прав, и как надо поступить в создавшейся ситуации.

***

Последняя такая беседа со мной проводилась в мои семнадцать лет. Но, видно их слова слишком долго идут до тех, кому они предназначаются. И, только сейчас, когда мои мама и папа смотрят на меня с небес, я могу осознать, как же они правы, и насколько они хотели поселить добро в мою юную голову.

***

А наутро в школе от «подельников» только и слышалось:
- Ну, что, отлупили? Ну, что сказала учителка? Что, зад болит? – ехидничали мои «друзья» по банде.
Их всех не пожалели дома и нешуточно отделали ремнём. Даже Таймураз пожаловался.
- Мама долго, долго меня бил.
А я фертом прошёлся перед ними.
- У вас у всех есть красная запись в дневнике. А мой, так и остался чистым, - я вынул дневник из портфеля и помахал им перед их лицами.
Вот тут-то я впервые и увидел завистливые и злобные взгляды своих «друзей».
Ох, и сколько подлостей они сделали мне в моей юношеской жизни. И Козёл и Икаша и Пигич. Все кроме Ляжкина.
Только Таймураз навсегда остался мне моим самым лучшим и преданным другом, наверное, потому что он именно сын своих гор, алан.

Владивосток 2012

Рассказ опубликован в книге «Детство»: https://ridero.ru/books/detstvo_3/