Вой волка

ВОЙ ВОЛКА

Как всегда, после школы делать оказалось нечего. В школе хорошо.
Можно на уроках с умным видом делать вид, что слушаешь Прасковью Антоновну, а самому вспоминать про приключения индейцев, прочитанных в одной из книг Майн Рида или Фенимора Купера или мечтать о чём-нибудь хорошем. Например, о прошедшей рыбалке, поездкой в горы с папиными друзьями или о том, как мы собирали грибы в Бадкинском ущелье прошедшим летом.
Хотя, если меня неожиданно спрашивали, о чём только что говорилось на уроке, я мог дословно всё пересказать, и Прасковья Антоновна всегда этому удивлялась.
Но, несмотря на такую мою особенность, она специально пересадила меня с Женькой со среднего ряда и передней парты, в первый ряд первой парты перед своим столом, стоявшим впритык к нашей парте. Это для того, чтобы я всегда находился у неё на виду и не натворил каких-нибудь пакостей.
Это произошло не просто так. Прасковья Антоновна с моей мамой очень озадачились моим поведением.
Многих осетинов оставили на осенние занятия по русскому языку и арифметике после первого класса, а меня…
Прасковья Антоновна сомневалась переводить ли меня во второй класс с таким поведением или оставить на второй год следующей учительнице.
Сейчас я понимаю, что это был один из воспитательных приёмов педагогов. Но этот приём на меня подействовал.

***

Мне в конце учебного года в первом классе оценку по поведению не поставили. Графа по поведению оставалась незаполненной. Это означало, что, если там появится двойка, то меня оставят на второй год в первом классе. А для того, чтобы исправить её, мне требовалось пройти специальное испытание по поведению. Перед занятиями перед школой. Если я покажу свою усидчивость, то меня переведут во второй класс. Ну, а если нет, то мне грозило стать второгодником из-за моего поведения. Но решение моего перевода во второй класс зависело только от решения учительницы. И об этом моя мама с папой очень серьёзно однажды с ней разговаривали.

От меня требовалось приходить в школу в девять часов утра и сидеть спокойно за партой четыре часа, пока все осетины не выучат арифметику или русский язык.
И вот так на первой паре в третьем ряду мне приходилось проводить четыре часа.
Конечно, после окончания таких занятий, меня у ступеней школы ждал Таймураз, а иногда и Женька. И мы вместе убегали в ущелье и носились там по лугам.
Какие же трудности я испытывал, чтобы высидеть эти четыре урока с второгодниками, которые не могли понять объяснений Прасковья Антоновны!
Я, иногда пытался им помочь, но вездесущее око нашей учительницы не позволяло мне этого сделать, пригрозившей мне выгнать с занятий. Ну, а если она меня выгонит, то придётся мне снова идти в первый класс. А мне этой ой как не хотелось…
Поэтому поняв, что лучше спокойно отсидеть и получать за каждый отсиженный день пятёрку, я смирился. На каждый вопрос, заданный второгодникам, я уже заранее знал все ответы. Ведь мы их уже проходили в первом классе. Мне казалось странным, почему мои одноклассники не поняли всё это во время школьных занятий. Ведь объясняли же всем одинаково. По какой-то причине они ничего не поняли и теперь доучиваются, чтобы перейти во второй класс. А меня за что тут держат? Чему меня учат? Смирению, что ли?
И я, как мне приказали, молча сидел в стороне от своих одноклассников на дальней парте в крайнем ряду.
Руки под партой. Ни слова не скажи. Это таким образом я исправлял свою двойку по поведению.
Но у парты есть крышка. Она поднимается. А между партой и крышкой всегда остаётся щель.
Первые дни я в эту щель разглядывал только свои руки. Через неделю я начал приносить в карманах солдатиков, привезённых мне папой из Москвы.
С виду я сидел спокойно, понурясь. Но мои руки воевали. Иногда с двумя солдатиками, а иногда и с четырьмя сразу.
Главное, ничем себя не выдать учительнице и сдерживать себя, чтобы не сделать подсказки особо «одарённым» одноклассникам, когда они «тормозили» от вопросов учительницы.
Если я не сдерживался, то Прасковья Антоновна сразу прерывала меня:
- Макаров, сиди спокойно, - прикрикивала она на меня.
- Ой, Прасковья Антоновна, я совсем забылся, - и я делал скорбную физиономию, вновь утыкаясь взглядом в парту.
После этого учителка про меня забывала, а я мог спокойно продолжать играть в солдатики.
Но вчера Таймураз принёс мне патрон от мелкашки. И сейчас я держал его в руках. Под щелью я его разглядывал и так заинтересовался им, что потерял бдительность.
Надо мной возвышалась Прасковья Антоновна. Она с треском откинула крышку парты и перед её всевидящим оком предстали мои шаловливые ручонки с неразряженным патроном в руках.
Прасковья Антоновна медленно изъяла патрон из моих рук, прошла к столу, сняла очки, спокойно выдохнула и тихим голосом произнесла:
- Макаров, марш отсюда. Чтобы я тебя больше здесь не видела до первого сентября.
От её приказа меня смыло из класса с оставшимися тупариками, как волна прибоя смывает пену с береговых камней.
На улице меня ждали Таймураз и Женька. Мы долго смеялись и не жалели о потере утраченного патрона. Потом сорвались и с криками и гиканьем побежали вверх по дороге, вдоль по речке Бадке к Поляне Растерях, второму мосту, на альпийские луга, где было так хорошо и свободно.
А вечером …
Папа с мамой разговаривали со мной целый вечер. Больше, конечно, говорил папа, объясняя мне всю недостойность моего поведения.
А для того, чтобы показать, что их сын не такой уж и безобразный хулиган, я стоял перед ними, слушал их правильные слова и из моих глаз градом лились правдивые слёзы, чтобы действительно доказать, что я и вправду всё сказанное осознал и собираюсь в кратчайшее время исправиться.
После долгих нравоучений мама взяла меня на ручки и, наговорив ласковых слов, уложила спать. Слушая её успокаивающий голос, я заснул с одной мыслью, чтобы все отстали от меня и быстрее бы наступило завтра, когда снова можно побегать и поиграть с друзьями.
А что я мог поделать с собой? Если мне так хотелось выяснить из чего же состоит этот патрон. И не виноват я в том, что Прасковья Антоновна обнаружила его в моих руках. Ну, просто так получилось. Зато мы провели после этого замечательный день в горных лугах вместе с Ляжкиным и Женькой.

***

Теперь, по просьбе моей мамы меня пересадили, и я всегда находился под наблюдением у Прасковьи Антоновны. Мама радовалась, что из школы ей больше не звонили о моих нарушениях, и что я всегда приносил только хорошие отметки. Женькина мама тоже осталась довольна, что её дочь учится хорошо и что она с Лёнькой больше не бегает в горы.
А эта тростиночка Женька постоянно косила глазом в мои тетради, и я специально отодвигал руку, чтобы она лучше видела правильные ответы в них. Я ей старался так показывать свои тетради, чтобы и Прасковья Антоновна не видела этого и её сынок Свисток, который сидел на второй парте за нами, тоже ничего не разглядел.
У Свистка не работала правая рука после полиомиелита. Он всегда писал левой рукой, но если что и успевал заметить, то сразу же на перемене закладывал об этом своей маме.
Но когда я подставлял Женьке для списывания свою тетрадку, Свисток тоже старался списать с неё. И тогда он маме уже не рассказывал, что я помогаю Женьке. Поэтому Прасковья Антоновна была уверена, что и её сынок, несмотря на атрофированную правую руку, всё равно самый умный мальчик.
Тогда я решил, что пусть так оно и будет, лишь бы Свисток не мешал мне и Женьке. А то иной раз этот, толстопузый задавака на переменках предлагал Женьке то пирожок, то чебурек. А Женька, как мне казалось, всегда сторонилась Свистка. Но если мама давала мне в школу бутерброды с колбасой, а иногда и с ветчиной, то Женька никогда не отказывалась от них. Мой друг Ляжкин и Женька всегда находились на переменках со мной. Если требовалось запить бутерброды, то Ляжкин бегал за водой, а Женька оставалась рядом. Мы ни о чём с ней не разговаривали. Просто красота её карих глаз всегда обвораживала меня. Я всегда хотел поделиться с ней всем самым своим лучшим, что имел.
Моя мама знала о нашей дружбе, и всегда давала мне бутербродов на троих. Когда уже у нас стала жить домработница тётя Глаша, то она всегда, как правило, спрашивала меня:
- А Женька с Таймуразом тоже покушают не переменке?
В моём портфеле всегда оставлялось место для этих бутербродов.

А сегодня, когда закончились уроки, я вернулся домой. Поел и сделал уроки на завтра. Что делать дальше? Эта мысль меня терзала больше всего.
Отрезав от булки кусок белого хлеба и намазав его маслом, я посыпал его сахаром и решил выйти во двор. С таким богатством во дворе всегда кто-нибудь да встретится. Обязательно попросит «сорок», то есть откусить кусочек. Но сегодня во дворе я никого не увидел, поэтому откусил кусок от бутерброда и заорал во всю глотку:
- Черёма!!
Через некоторое время на его балконе открылась дверь и с перил свесилась Черёмина голова:
- Чего надо? - полушёпотом спросил он. - Бабка только заснула, - пояснил он свой шёпот.
Я так же шёпотом позвал его:
- Спускайся, дело есть, - и показал ему на бутерброд.
Черёма облизнулся и удовлетворительно кивнул, что понял меня.
Через несколько минут он сбежал вниз, и мы вместе с ним доели этот огромный бутерброд, а когда он закончился, то в нерешительности посмотрели друг на друга.
- Ну, и что дальше? – уставился на меня Черёма.
Вопрос его озадачил меня и я, задрав голову посмотрел на уходящие круто вверх склоны гор. И тут мне в голову пришла неожиданная мысль.
- Смотри. Видишь вон ту старую грушу на горе? – показал я пальцем на распадок между двух заросших деревьями склонов гор.
- Ну, вижу, - осторожно посмотрел на меня Черёма. Он как будто предвидел какую-то очередную пакость.
- Так вот, слушай, - с жаром, продолжил я. - Она настолько старая, что груши с неё не падают летом. А падают они только после первых холодов. И мы будем первыми, кто соберёт их. Мы их соберём и отдадим их нашим родителям. Они, знаешь, как будут от этого рады? Ты даже себе не представляешь!
У Черёмы и в самом деле в глазах появилась какая-то мысль.
- Точно. А давай и вправду их соберём, пока бабка спит, - бодро отреагировал он на моё предложение.
Меня его решительность подзадорила, и мы, сорвавшись со скамейки выбежали со двора. Зашли к нам в сарай, где квохтали две курицы-несушки, взяли по пустому мешку, и медленно начали карабкаться в гору.
Папа мне объяснил, что при подъёме в гору надо ступать на полную ступню и идти не торопясь, а то можно быстро устать и сил добраться до вершины не останется.
Поэтому мы двигались неспеша.

Старая груша росла у ручья. Под её тенью всегда хорошо полежать летом и отдохнуть после подъёма. Под ней всегда спокойствие и уют, а в ручье, бьющим из-под скалы рядом, всегда можно набрать холодной воды.
Но ствол груши очень толстый и на неё невозможно взобраться, чтобы набрать плодов. Они всегда так заманчиво манили к себе, но из-за толщины ствола оставались недоступными, зато после первых заморозков они сами падали на землю. А так как первые заморозки в горах уже прошли, то, чтобы набрать сладких и сочных плодов надо только забраться на гору.
Весной эта груша на горе выделялась своей белизной при цветении, а осенью – желтизной от плодов и пожухлых листьев. Из-под неё многие жители нашего посёлка собирали урожай.
Вот и сейчас я надеялся, что и мы тоже соберём последние плоды.

Взбираться на гору очень трудно и долго. Уж очень отвесные горы окружали наш посёлок.
Если мы с папой летом, когда ходили за грибами добирались туда почти час, то сейчас я решил сэкономить время и мы карабкались до груши наикратчайшим путём. Черёма пыхтел, но полз за мной.
Однажды дед Геор показал мне эту тропу. Но он тогда сказал, чтобы я никогда больше этой тропой не пользовался. Она, по его мнению, очень крутая и опасная. С неё легко можно свалиться вниз на острые камни, нагроможденные под обрывами.
Но сейчас я хотел срочно добраться до груши, и нарушил своё обещание, данное деду Геору.

Вот мы и добрались до этой груши! Хотя земля уже и холодная, но мы легли на мешки и долго смотрели в небо, стараясь отдышаться после подъёма.
Рядом журчал ручей. Вокруг тишина, только последние листья старой груши трепетали над нами, нарушая её своим шелестом. Мы лежали и не думали ни о чём. Мы хотели только передохнуть, чтобы с новыми силами собрать плоды и вернуться домой.
Отдохнув, я огляделся. Вокруг лежал множество опавших жёлтых груш!
Зачерпнув из ручейка вкуснейшей воды, я напился и посмотрел на притихшего Черёму:
- Ну, что? Давай собирать, предложил я ему.
Тот нехотя поднялся, взял в рот, лежащий рядом с ним жёлтый плод и с вожделение впился в него зубами, но тут его глаза округлились, и он застыл.
Откуда-то сверху донесся протяжный волчий вой, а потом ещё один и ещё…
У меня у самого всё обмерло внутри и непроизвольно вырвалось:
- Нас сейчас сожрут, - и я с ужасом уставился на Черему.
Нас пронизал такой страх, что мы оцепенели. Протяжный волчий вой, о котором мы слышали только по рассказам, холодил кровь, заставляя сердце сжиматься и отбивал напрочь все мысли, кроме одной – бежать, бежать и бежать. Драпать как можно подальше и как можно быстрее.
В страхе переглянувшись и забыв про мешки и урожай, за которым взобрались на такую высоту, мы сорвались с места и помчались вниз, что было сил к посёлку. Мозг сверлила только одна мысль:
- Подальше, подальше от этих пр;клятых мест. Подальше от этой груши, от этого жуткого воя, от этого гиблого места, - и это мысль гнала нас только вниз к дому.
- Мамочка, дорогая, спаси и защити меня. Я больше никогда ничего плохого делать не буду, - при каждом шаге и прыжке только и приговаривал я. – Я всегда тебя буду слушаться. Только люби и сбереги меня.
Черёма орал в голос то же самое, и мы неслись вниз с воплями:
- А-а-а-а-а.
На очередном повороте, я заметил, что Черёмы нет. Он исчез. И, как бы мне ни было страшно, я остановил бег и заорал:
- Черёма, ты где?!!!
В ответ ни звука и только тишина. А откуда-то сверху продолжал нестись страшный заунывный волчий вой:
- У-у-у-у.
Нет! Без Черёмы я не мог бежать домой! Поэтому я повернул назад и всё время орал, кричал и взывал:
- Черёма, Черёма, Вовка! Где ты, нас же убьют, сожрут! Появись. Ты где? Ты куда пропал? – от страха мне казалось, что Черёму уже сожрали и я его больше никогда не увижу.
Я бегал кругами по склону и звал Черёму, а он неожиданно появился откуда-то из-под земли.
- Лёнька! Ты чё орёшь? Иди сюда. Быстрее! Вытащи меня отсюда, - прокричала мне его голова, торчащая из-под земли.
Глаза на голове Черёмы круглые от страха, а щёки бледные и перемазанные грязью.
- Там мертвецы, скелеты. Там темно, - в страхе кричал он и протягивал мне руки. - Быстрее бежим отсюда.
Я подал ему руку и помог выбраться из ямы. В руках Черёма держал какую-то короткую палку, на которую опирался, разгребая себе дорогу.
Черёма с моей помощью выкарабкался из ямы, и мы вновь рванули вниз подальше от этого страшного волчьего воя.

Уже внизу, почти у самых домов, сели за сараями, чтобы перевести дух и смотрели друг на друга ошалелыми глазами.
Такого страха я ещё не испытывал никогда. Но, посмотрев друг на друга, на свои испуганные лица, перепачканную одежду и руки, мы долго-долго смеялись. Потому что волчий вой мы уже не слышали и находились в безопасности. Вон он наш дом. Вон там уже люди. И нет нигде этих страшенных волков. Мы от них убежали. Но наш смех от пережитого страха, невозможно было унять.
Только потом, успокоившись, мы поподробнее осмотрели себя. Как говориться, начали зализывать раны.
И тут обнаружилось, что в руках у Черёмы не палка, а железяка.
Мы попытались отчистить её от грязи, и очень удивились ей.
Это оказывается не железяка, а настоящий кинжал. Ножны, хоть и грязные, но в некоторых местах, они поблескивали серебром. Лезвие кинжала, покрыто лёгкой ржавчиной, но притягивало своей красотой. Рукоятка кинжала покрыта какими-то рисунками. Мы с восхищением рассматривали находку Черёмы.
- Ты где это взял? – я с удивлением уставился на Черёму.
- Откуда я знаю, - так же непонимающе смотрел он на меня. - Я провалился в яму. Что-то свалилось на меня. Я как заору. А на меня только скелеты смотрят. Страшно. Жуть! Я давай выкарабкиваться от них, а они за мной. Я орать, а один протянул мне палку, и махнул в сторону света. Я туда на четвереньках и выполз. А потом ты помог мне выбраться от этих смертей, - с ужасом рассказывал Черёма.
Я посмотрел на него и только сейчас понял, какой страх он испытал, пообщавшись с этими мертвецами, которых увидел в яме.
- Что будем делать с кинжалом? – вертел я в руках старинную вещь. - Нам же всё равно попадёт. – И в заключение решил: - Лучше уж сразу во всём сознаться.
Черёма понимающе посмотрел на меня и невольно почесал зад.
- Чего ты его чешешь? Всё равно влетит! Давай сознаваться, - накинулся я на Черёму, стараясь побороть его нерешительность.
Черёма недовольно согласился, и мы уже через несколько минут подошли к нашему дому. А там, на наш невезучий случай, моя мама с тётей Галей уже ждали нас. По их озабоченным лицам мы поняли, что они уже оббегали весь посёлок, потому что уж очень растрёпанный вид они имели.
Нас не лупили, а только схватили на руки и обливали слезами, обнимая и расцеловывая.
Несколько недель назад со скалы свалился и погиб Тутик, пацан из нашего дома. Его хоронили из нашего двора. Мамы с нас тогда взяли обещание, что мы никогда не будем ходить в горы одни. Мы тогда им всё это обещали. Но сегодня так получилось, что мы нарушили свои обещания.
Меня мама сразу посадила в ванну и отмывала от грязи тёплой водой. Она всё боялась, чтобы я не простудился. Потом, укутанного в тёплые полотенца, она поила меня чаем с малиной.
Вечером пришла тётя Галя с этим злосчастным кинжалом и они с мамой держали совет. Что же с ним делать. Решили сдать его в музей.
Такое решение меня несказанно обрадовало. Отлично! Завтра не надо идти в школу!

Утром к дому подъехал дядя Лаврик (папин шофёр) и мы все вместе поехали в Тамийск. Там находился музей.
Черёма имел очень важный вид, когда отдавал кинжал директору музея. Он чувствовал себя абсолютным героем. Обычно, после наших похождений его лупили, как сидорову козу. Но сегодня он светился от гордости, и тётя Галя выглядела счастливой. Ведь её сын сделал такую важную находку.

На гору, в обнаруженную могилу, родители нас не пустили, когда приехали люди из музея. Занимался этим дед Геор. Он и раньше знал про этот склеп. Но где он, так и не мог найти, а по нашим рассказам он его нашёл.
И теперь частица истории осетинского народа находится в музее. Наш класс как-то привозили туда. Мы с интересом рассматривали уже очищенный кинжал, газыри и одежду людей, живших задолго до нас.

Владивосток март 2013

Рассказ опубликован в книге «Детство»: https://ridero.ru/books/detstvo_3/