В одном окопе

               

     Коваленко, рядового российского добровольческого корпуса «Север» тяжело ранило в ходе штурма. Два украинских опорных пункта расположились в лесополосе на возвышенности. ВСУшники день и ночь, с упорством маньяков, обстреливали позиции «Севера». Поливали российские окопы из пулемётов, методично закидывали минами. Периодически пытались атаковать. Когда стало ясно, что ВСУшники хорошо пристрелялись и потери среди россиян стали расти, командир «Севера» и решился на контратаку.

     Память с трудом возвращалась к Коваленко. Разрыв гранаты крепко посек его осколками, к тому же бойца основательно контузило. Дым от гранат медленно уходил из атакованного блиндажа, но в помещении светлее не становилось. Шум боя затих где-то вдали, но за раненым Коваленко никто не вернулся. Штурмовики товарища в бою не бросают. То, что за ним никто не пришёл означало, что все полегли в схватке с врагом. Обиднее всего было осознавать, что пострадал, можно сказать, от своей руки. Он бросил в блиндаж к ВСУшникам одну за другой две гранаты. Но вторая сработала значительно позже первой. Аккурат, когда он ворвался в блиндаж с автоматом наперевес.

    Коваленко застонал от боли и досады, что так глупо получилось.

     – Помогите! – вдруг услышал он сдавленный, натужный возглас из дальнего темного угла. – Помогите!

     – Кто ты? – спросил он, превозмогая острую боль со стороны лопатки.

     – Я Иванов. Свой. Русский. Мобилизованный из Харькова. Умираю! Кровь хлещет из бедра! Наложи жгут, прошу тебя! Не могу пошевелиться!

     - Дурить не будешь? А то смотри, я хоть и ранен, но вмиг кончу тебя если что.
     – Друг, я ж говорю – свой я. Как попал на передок, всё искал случая сдаться к вам в плен.

     Коваленко достал из кобуры трофейный Глок и передернул затвор. Не выпуская его из рук, он подполз к ВСУшнику. Похоже, у того было серьёзное кровотечение. Всё вокруг было залито кровью. Он наложил Иванову кровоостанавливающий жгут на ногу и ввёл промедол. Второй шприц-тюбик с промедолом он вколол себе. Когда отполз от Иванова на пару метров, сделал и себе перевязку. Несколько ранений, похоже, были сквозными  и ватных подушечек из аптечки едва хватило. Потом замер, лёжа на боку. Но пистолет держал наготове. ВСУшникам он не доверял. Иванов тем временем успокоился и перестал стонать.

– Как тебя зовут? ¬– спросил он своего спасителя.
– Коваленко.
– Ты что, хохол?
– Да нет, русский. Из Белгорода.
– Почти земляки, – сказал Иванов. –  Каких-то полсотни километров от меня. Твои-то скоро вернутся за тобой? Скажешь, что я добровольно сдался, ладно? Если б не твои гранаты…

   Иванов умолк.

     Не из интереса, а просто, чтобы проверить, не помер ли ВСУшник, Коваленко спросил:

    – А ты откуда из Харькова? С какой улицы?
    – С Тракторостроителей.
      У Коваленко сестра жила на Тракторостроителей. Иногда он заезжал к ней на своём стареньком Форде. Правда, всякий раз, когда машина на разбитых харьковских улицах норовила развалиться, он обещал себе, что это его последняя поездка к родственникам. Ему нравилось рыбачить с зятем Василием на их даче под Харьковом, а потом вместе париться в баньке. Но в последние годы он реже навещал украинских родственников. И дело было не только в сложностях на границе. Зять становился невыносим после нескольких рюмок водки.

     – Вот скажи, – говорил он, когда они выходили покурить на балкон, – по какому праву Россия отжала у нас Крым? Ты же юрист. Обоснуй. До 14-го, значит, Россия признавала за нами Крым, а потом раз – и отжала. В наглую.

     – А ты будто не знаешь. Переворот в Киеве и незаконное смещение Януковича. Референдум. Считай, как в Косово. Ты же сам замполитом был. В Афгане воевал. Что тебе объяснять.
     – Да, был офицером в Советской Армии. Ордена имею. И что с этого? А вот пойдёт Россия войной на Украину – возьму в руки автомат. Возьму, несмотря на свой возраст!

    – Так Россия итак уже воюет против нас на Донбассе! – Нина, накрыв стол в гостиной, не сдерживалась и присоединялась к разговору. – Запросто так обстреливает украинские города и сёла! А потом обвиняют нас, что это мол мы обстреливаем Донецк и Луганск!

     – Россия обстреливает Донецк и Луганск? Или это кондиционеры там взрываются и у мирных людей ноги и головы отрывает? Вы уж определитесь!
     – Да, Россия стреляет по Украине. Но её старые ракеты летят плохо и падают в Донецке и Луганске.  Россия обстреливает нас, наплевав на всё международное право!

    – Международное право? – не выдерживал Коваленко. – Какое сейчас может быть международное право, когда США, НАТО, нарушив все договоренности, прут и прут к российским границам! О каком международном праве можно говорить, когда они запросто разбомбили Югославию? Когда запросто уничтожили Ливию? Ирак? Можно перечислять и перечислять этот ряд!

     – Так это с одобрения ООН, – говорила сестра.
     – Не было никакого одобрения.
     – Было! Было!
     – Мандат ООН был на всё это, – подтверждал Василий.
     – И вообще Белгородская, Воронежская, Курская области – это всё наши, исконно украинские земли! Царская Россия аннексировала! – горячилась сестра.
     – Ростовская еще область, – поддерживал жену Василий. – Не говорю уж про казацкую Кубань и Ставрополье. Так вот взяли в своё время и нарезали границы по-живому, без учёта исторических реалий.
     – Постой, постой! – говорил Коваленко.– Это у кого царская Россия аннексировала эти области? У Польши? Или у самой себя что-ли?
     – Ну, у нас.
     – Так ты загляни в интернет и узнай, когда образовалась Украина. В 1917 году, сестра ты моя образованная. Там же в интернете заодно узнаете, давала ли ООН мандат на бомбёжку Югославии или нет!
     – В интернете, что угодно могут написать, – говорил Василий.
     – Петро, братец, – говорила сестра, – а то ты не знаешь, что в ООН правит бал мировая еврейская закулиса. Да, очнитесь вы, наконец! Россияне! Жиды давно поняли, что Израилю в мусульманском окружении никак не уцелеть. Да и Штаты против латиносов не потянут. Уже на колени встают перед неграми. Вот жидовская мировая коалиция и собралась устроить Еврейское московское государство. Они будут править, а вы на них горбатиться.

     – Смотри-ка, Нина, у тебя и терминология бандеровская какая-то: жиды! Ты ещё скажи, что бандеровцы герои! – говорил Коваленко. – И никогда не совершали своих злодеяний против мирного населения и не прислуживали Гитлеру!
     – Так оно и есть, – отвечала сестра. – Не совершали. Они были патриоты. А вам коммунистическая пропаганда основательно промыла мозги. Вы элементарно зомбированы. Вот и повторяете как мантру эти коммунистические штампы.
     – Ну ты, Нина, говоришь, как селянка какая-то необразованная! Ты же учительница! Василь, что? И ты так думаешь?

     – Ну, Петро, всё не так просто с этими повстанцами.
Зять бросал с балкона рассыпающийся яркими искорками окурок, туда где уже белели снежной горкой старые окурки, обнимал Коваленко за плечи и увлекал к богато накрытому столу.

     – Не будем же про политику. Не хватало ещё родственникам рассориться из-за этого...

   Промидол освободил раненого Коваленко от боли, но и одновременно усыпил его. Глубокий сон сменялся грёзами, кошмары сменялись реалистическими воспоминаниями. Украинские, упертые в своём заблуждении родственники, товарищи-отставники по следственному управлению, ушедшие добровольцами на войну. Он ушёл бы с ними, но не мог оставить больную жену. А со смертью супруги он запил и вмиг опустился на самое дно. Но мозг и душа его тем не менее продолжали свою работу даже в алкогольном плену. Выбравшись усилием воли из синей запойной ямы, он собрал вещи и явился в военкомат. Несмотря на свой достаточно безобидный позывной «Юрист», он довольно быстро завоевал авторитет среди новых товарищей.
–Ты чем у себя занимался-то? – спрашивал его «Винчестер», Лёня из Якутии, получивший свой позывной за то, что в совершенстве владел стрелковым оружием. Особенно трофейным американским Барретом, из которого подбил несколько легких ВСУшных бронетранспортеров.  – Ты дела уголовные расследовал или уголовников отстреливал? Да тебе тут сэны нет!

     Лёня, как и другие парни из Якутии не выговаривал звук «Ц», и у него вместе «Цены» получалось смешно «Сэны».
Нет, уголовников, конечно, Коваленко не отстреливал. Просто добросовестно со всем следственным управлением посещал ведомственный тир. Да и оружие любил. В квартире у него было несколько сейфов с гладкоствольным и нарезным оружием. И неоднократно поощрялся руководством за победы на ведомственных соревнованиях по стрельбе из табельного пистолета.

     – Эй, друг! Коваленко! Ты живой? Слышишь? Коваленко!

     Он не сразу понял, что это ВСУшник из своего угла настойчиво окликал его.
     – Живой, живой. Что тебе?

     – Коваленко, ослабь жгут на ноге! Боюсь, конец ноге будет.
Коваленко ослабил жгут на ноге Иванова. Ему показалось, что вся земля под ВСУшником пропиталась кровью. Она стала густой и липкой. «Не жилец», – подумал он. Ему уже приходилось убивать врага. Но это было несколько обезличено. Он стрелял как в компьютерной игре, в силуэт, и как правило, не особенно различая лица. И это происходило в горячке боя. Сейчас убитый им человек имел имя, он слышал его голос, интонации. И жил этот человек даже на одной улице с его сестрой. И кто знает – может быть даже на одной лестничной площадке.  На которой такие же незамысловатые запахи жилья, как и в его пятиэтажке в Белгороде. Приезжая к сестре, он, может быть, проходил мимо этого Иванова, скользил взглядом по его лицу…

 «А, может быть, и выживет ещё», – успокоил он себя.
     – Знобит, падла! – дрожащим голосом пожаловался Иванов. – Крови, видать, много потерял.
Он примолк. Но стоило Коваленко погрузиться в свои мысли, Иванов снова окликнул его:
     – Слушай, Коваленко, помру, я, наверное. Ты если выберешься, зайди к моим в Харькове. Тракторостроителей, 17. Квартира 24. Запомни, пожалуйста: 17-24. Ох! Что же это! Меня прям колотит! Коваленко, есть у тебя вколоть мне что-нибудь ещё, а? Колотит – не могу!

    – Глотни! ¬– Коваленко поднёс к его губам фляжку с водкой. – Глотай! Глотай ещё! Не бойся, хуже не станет.

   Сам тоже сделал несколько глотков.

Стало легче. Даже в голове прояснилось. Прояснились, похоже, мозги и у ВСУшника. Он оживился.

     – Послушай, Коваленко. Чего мы ждём? Твои уже не вернутся. Надо выбираться отсюда. Иначе сдохнем. Во всяком случае, мне кирдык скоро придёт. Надо выползать. Ты-то можешь передвигаться, помоги мне!
Коваленко молчал.

     – Слушай, Коваленко, – не унимался ВСУшник. – Я тебе наврал. Я не мобилизованный. Я полковник второй механизированной бригады из «Таврии». Если вытащишь меня к нашим, получишь награду за спасение офицера и гражданство Украины. Наши позиции ближе, надо туда ползти. И побыстрее. Ночью мороз усилится, окоченеем мы тут. А я просто кровью истеку.

     – Потерпи, Иванов. Мои скоро вернутся и вытащат нас. Наши своих не бросают.
Он дал Иванову отхлебнуть водки из фляжки, остатки допил сам. И вскоре забылся.
Очнулся от криков ВСУшника.

     – Я Иванов! Полковник второй бригады! Я пораненный сильно! Рятуйти! Хлопци! Тут засел москаль недобитый! Осторожней!

     Коваленко схватил Глок, его глаза привыкшее к темноте различили силуэты людей в касках и разгрузках. Трое.

     – Полковнику, де ви? Оддай свой голос. Есче рас. Зжёбы ми разумели, где вы есть. Мы с Польски. Волонтёры. Есть тут российские? Яки нумер? Сколько их?
По бревенчатым стенам блиндажа заскользили лучи фонариков.
     – Тут  я, хлопци, тут! А москаль недобитый причаився в кутку. Стрильните туда з автомата. Убейте его!

Упреждая расправу, Коваленко открыл по наёмникам огонь из Глока. Всаживал пули одну за другой, нашпиговывая свинцом всех троих. Луч одного из фонариков, упавших на землю, упёрся в испуганное лицо полковника. Тот часто и испуганно заморгал. Поляки, похоже, были мертвы. Коваленко переполз в другой угол, под развороченный стол. И правильно сделал. В блиндаж залетели одна за другой несколько гранат. Коваленко оглушило и засыпало щепками и землёй. Но не поранило. Столешница приняла на себя смертоносные осколки. Наступила тишина. Но Коваленко не обманывался. Он понимал, что наёмники пробрались сюда, чтобы забрать полковника, и просто так не уйдут. Вскоре тишину нарушило какое-то движение на верху, у входа в блиндаж. Приглушённо переговаривались поляки.

     – Полковник скончился! Мортвий! Барзцо точно!

     – Есть розсказ командира, спровадить його живого либо мёртвого. От и спровадим змёртвого.

     – Думаешчь, и российский змёртв?

     – Францишек, вот ты и дашь знать. Иди туда шибко. Не бойся. Он есть мёртвый. Ты только подтверждашь.

Францишек беспорядочно, гуляя лучом фонарика по углам блиндажа, высматривал Коваленко среди трупов. Но поравнявшись с перевернутым столом, упал, сраженный пулей из Глока.

     – Францишек, що там стало? Эй! Ты живый? Матка Боска! Ну есть ясно. Российский! Курва! Приготовьсща на смерть!

Осталось непонятно, что имел ввиду поляк. За его словами ничего не последовало. Коваленко услышал только сдавленный крик и падение тела на дно окопа.
    – Коваленко, живой? Это я, Винчестер. Не стреляй.

Коваленко с облегчением опустил пистолет. Свои!

Бойцы погрузили раненого на носилки. Когда его выносили из блиндажа, кто-то высветил среди тел наёмников полковника. Словно извечное недоумение обманутого хуторянина застыло в его остекленевших глазах: «А меня-то за что?»

     – Я же тебе говорил, – произнес едва слышно Коваленко. – Наши своих не бросают. 

 И уже мысленно добавил: «Ну, что? Помогли тебе твои ляхи?»