плечо

Балановский не был красавцем, но выделялся какой-то особой прочностью. Он был крепким, как стилобат. Стилобат – это подиум, на который древние римляне опирали свои колонны. Красоте необходима опора и Балановский всегда её обеспечивал.

Когда-то у каперанга Балановского была грозная подводная лодка. Она кралась под полярными льдами, выныривала в перламутровые полыньи, отражавшие мерцающие облака стратосферы и стойко серебрилась в инее арктического вихря и тисках пикового температурного градиента. Атомоход был крепким, как характер Балановского и это придавало облику обоих скромное мужское очарование.

У простоватого на вид Балановского была стройная и гибкая жена, мастер спорта по бальным танцам. Всегда ухоженная и загорелая леди в узком коралловом платье, вспененном кисеёй нижних юбок. Она выиграла чемпионат в модной категории бальных танцев - «американ смус» - увешанной ритмами джаза, фламенко и аргентинского танго. Получив «Гран при», жена ушла от Балановского к своему партнеру по танцам, свидетелю и поклоннику её успехов.  А капитан первого ранга Балановский во время бального чемпионата мира был на командно-штабных учениях и дальний поход его атомохода никак не являлся поддержкой для танцующей супруги. Балановский это всегда хорошо понимал и не запирал дверцу золотой супружеской клетки, продолжая отчислять упорхнувшей коралловой звезде половину своего командирского довольствия. 

Так уж вышло, что Балановский нес ответственность за все к чему прикасалась его стойкая душа. Подводная лодка умеет опреснять забортную соленую воду или вырабатывать кислород, увеличивая автономность своего плавания. И Балановский тоже умел опреснять разъедающую соль и вырабатывать не хватающий кислород, поддерживая автономность своей жизни. На пенсию Балановский вышел в пятьдесят, а мог и в сорок, законы позволяли. А мог, наоборот, и в семьдесят, но зачем? Он и сам был молодым командиром и сам когда-то с нетерпением ждал свою первую лодку, но настал его черед отдать лодку начинающим.

Пустая и просторная квартира Балановского не походила на привычную тесноту отсеков и казалась чужой.  Наскоро перекусив, Балановский уходил на бульвар и сидел на скамейке, слушая шум города и разглядывая людей, спешащих по делам.

- Ой, здравствуйте!  - услышал голос задремавший было Балановский. - А давайте с вами знакомиться?

- Что? – не понял Балановский и открыл глаза.

Перед ним стояла энергичная яркая девушка с фотоаппаратом на груди. Брюнетка, солнечные очки, красная помада, между зубов белеет жвачка, улыбчивая.

- Меня зовут Зоя, - сказала девушка, - а вас?

- А я Балановский!

- Жвачку хотите? – спросила Зоя. – У меня мятная!

-  Нет!

- Послушайте, я не с того начала, - сказала Зоя, - вы кем работаете, если не секрет?

- Не секрет, - сказал Балановский, - пенсионером.

-  Каждый пенсионер – это наш подписчик! – Зоя показала Балановскому обложку журнала «Осень нашей жизни». –  Мы издаём журнал для наших городских старичков, там про здоровье, таблетки, упражнения. И даже есть брачные объявления, представляете?

- Старички тоже люди, - сказал Балановский, отстраненно разглядывая журнал.

На обложке пожилой мужчина белозубо улыбался приятной на вид пожилой женщине с розовыми локонами.

- Готовим новый номер, - сказала Зоя, - а я фотограф, я хожу и ищу для обложки подходящих старичков. Со старушками проще, женщины умеют за собой ухаживать и держаться такими бодрыми стайками, а старички все одиночки, отглаженные  с паром и прокисшие.

- Вроде меня? – спросил Балановский.

- Нет, вы другое дело, - Зоя посмотрела на Балановского через объектив, - вы просто картинка, у вас лицо, как норвежский фьорд, такое обветренное и суровое.

- Обветренное и суровое – это шхера или иначе скала, - сказал Балановский, - а фьорд – это узкий залив.

- Неважно, главное, что вы меня поняли, - сказала Зоя, - и я рада, что мы так быстро договорились.

- О чем? –  не понял Балановский.

- О том, что завтра я приведу сюда старушку, - Зоя сделала отметку в крошечном блокноте, - у меня уже есть одна подходящая на примете. И вы с ней сфотографируетесь для обложки на этой скамейке, как пожилая и счастливая семейная пара.
 
- Но это не соответствует действительности, - сказал Балановский.

- Какой действительности? – спросила Зоя.

- У меня нет семьи, - сказал Балановский.

 - Для фотографии это неважно, - сказала Зоя, - важны только счастливые пожилые лица.

- Но вы сказали, что мы должны выглядеть как семейная пара, - сказал Балановский.

- Потому что у нас семейный журнал, - сказала Зоя.

- Вот и ищите семейных старичков, – сказал Балановский.

- Зачем же так усложнять, Балановский?  - улыбнулась Зоя. – Побудьте актером две минуты, я сфотографирую вас и уйду. А за это получите хорошие денюжки.
 
- Я не актер, - сказал Балановский, - и наш разговор окончен!

- Ну и пожалуйста! -   фыркнула Зоя и отвернулась.

Они молчали на разных краях широкой скамейки. Старички на соседних лавочках кидали голубям хлебные крошки. Зоя крутила в руках фотоаппарат и не уходила.

- Горожане любят голубей, а я - полярных чаек, - ни к кому не обращаясь, сказал Балановский, - таких крупных, которых называют бургомистрами.
 
- Почему бургомистрами? – спросила Зоя.

- Потому что похожи на начальников, - сказал Балановский, - особенно когда складывают крылья за спиной и пристально смотрят на тебя с литорали.

- С чего смотрят? – не поняла Зоя.

- Литораль – это кусок морского дна, который заливается приливами, - сказал Балановский, - там частенько застревают крабы и бургомистры ими обедают.

- Ничего себе, - заинтересованно сказала Зоя, - а может вы нам статью для журнала напишите?

- Я не умею писать, - сказал Балановский, - просто иногда говорю вслух, это от одиночества.

-  Вы одиноки только от собственной вредности, - сказала Зоя, - с таким лицом как у вас все старушки на бульваре были бы вашими.

- Мне столько не прокормить, - сказал Балановский.

Зоя хмыкнула шутке и повернулась к Балановскому.

- Но сфотографироваться ради этих старушек вы же можете, правда? Они все хотят счастья, пусть на обложке, но обложка тоже греет душу, как вы не понимаете?

- Я не люблю притворства, - сказал Балановский, - тем более собственного.

- Приходите сюда завтра, ладно?  - Зоя поднялась с лавочки. – Я буду не одна, не пугайтесь и разговор наш не закончен.

Ночью Балановский спал тревожно, как спал обычно накануне крупномасштабных флотских манёвров. Утром он выпил чай «по-адмиральски», из тонкого стакана в серебряном подстаканнике, с тремя кусками рафинада и долькой лимона, долив его коньяком по «марусин поясок».

На скамейке рядом с Зоей сидела немолодая женщина лет за пятьдесят.  Балановский легко запомнил черты её овального лица скандинавского типа, с выраженными скулами и тонкими губами. Длина стрижки была до линии четко обозначенного подбородка.  Цвет волнистых волос Балановский определить затруднился и ограничился воспоминанием о пепельном цвете луны, составленного двойным отражением невидимого солнца. Глаза у дамы были темно-серыми, а брови заранее приподняты, словно в постоянном ожидании приятного удивления.

Женщина была одета в белую блузку с высоким воротничком, черный укороченный пиджак и черные укороченные по щиколотку брюки, белые туфли на каблуке. В руках плоская белая сумка-планшет. Балановский даже удивился своему интересу к облику случайной женщины.

- Здравия желаю! - сказал Балановский, ощущая в воздухе тонкий аромат цитруса и жасмина.

- Знакомьтесь, Нина, - Зоя повернулась к даме, - это Балановский.
 
- Очень приятно, - откликнулась дама, - я Нина.

- Она не просто Нина, - сказала Зоя, - она Нина Заречная, как в чеховской «Чайке», очень легко запомнить.

- Я запомнил, - сказал Балановский, - только не знаю для чего.

- Для знакомства, - сказала Заречная.

- Для знакомства, - согласился Балановский.

- Давайте сядем, - сказала Зоя и первой показала пример.

- С удовольствием, - сказала Заречная, - а то у меня ужасно болят ноги, ничего с ними не поделать, увы.

Зоя и Балановский посмотрели на ноги Заречной.

- Нет, с виду они в полном порядке, - сказала Заречная и переступила с ноги на ногу, -  это самые лучшие на сегодняшний день силиконовые протезы.
 
- Это протезы? – изумилась Зоя, глядя на туфли Заречной. – И на такой шпильке?

- Силиконовые ступни очень прочные, такие как у меня выдерживают десятисантиметровые каблуки, - Заречная осторожно и угловато опустилась на скамейку, - больно, если долго ходить, а с перерывами терпимо.  Я вижу, что Балановского я уже напугала, да?

- В своей жизни я видел, чего и похуже, - сказал Балановский.

- Зоя, я виновата, что сразу вас не предупредила, - Заречная посмотрела на ошеломлённую Зою, - но ведь вам нужно лицо, а не ноги. А лицо у меня собственное, не силиконовое.
 
- Нина, это и правда немного неожиданно, - Зоя обрела дар речи, - но самое главное, что вы согласны на фотографию. Осталось уговорить Балановского.

- А почему его нужно уговаривать? – поинтересовалась Нина.

- Он не хочет изображать семейную пару, - пояснила Зоя, - считает это обманом читателей журнала.

- Ах, вот как, – сказала Заречная, - а разве читателям журнала интересны наши анкетные данные?

- Дело не в них, а в нас, - сказал Балановский, - обман остается с нами.

- А как же фильмы, спектакли, книжки? А актеры, писатели, художники?  - сказала Заречная. – Любое хорошее искусство – это обман!

- Вот!  - поддержала Зоя.
 
- Я живу по уставу, - сказал Балановский, - в нем нет обмана.

- Вам не нравится слово обман? – сказала Заречная. – Замените обман на мечту, это нетрудно.

- И что от этого изменится? – спросил Балановский.

- Вся ваша жизнь, - сказала Заречная. –  Послушайте у Чехова «надо изображать жизнь не такою, как она есть, и не такою, как должна быть, а такою, как она представляется в мечтах» В мечтах, Балановский! Мы все мечтаем, разве нет?  И счастливая пожилая пара на обложке – это тоже мечта для многих!

- Нина, лично я ни о чем не мечтаю, - сказал Балановский, - и если нет семьи, значит нет семьи.
 
- В таком случае, - сказала Заречная, - я тоже обманщица.

- Почему вы обманщица? -  удивилась Зоя.

- Потому что, выставляя читателям лицо, - сказала Заречная, - я прячу от них протезы.

- Но про ваши протезы можно сделать сноску, - сказала Зоя, - в конце журнала.

- А под нашей семейной фотографией можно сделать сноску в конце журнала? – спросила Заречная.

- Даже если можно, эти сноски никто не заметит, - сказал Балановский.

- Ну, если вы такой щепетильный, - сказала Заречная и быстро обмела пуховкой лицо, - давайте мы просто поженимся, а после фото разведемся.

- Вас снова Чехов надоумил? – спросил Балановский.

- Естественно, - сказала Заречная, - «женщине, Костя, ничего не нужно, только взгляни на неё ласково. По себе знаю». Балановский, взгляните на меня ласково!

- Ради этого фото с подставным мужем?  - спросил Балановский.

- Да, ради этого фото с подставным мужем, которое я покажу всем своим родственникам и друзьям, - сказала Заречная, - чтобы они, наконец-то, перестали жалеть калеку. Другого такого шанса у меня не будет! Вам этого мало?

- Он не женится, Нина, – Зоя повернулась к Балановскому, - он за своё имущество переживает, которое при разводе разделят.

- Хватит, милые дамы, отставить разговоры! – сказал Балановский. – Мне пора, честь имею кланяться!
 
- Прощайте, Балановский, – сказала Заречная, - с женщинами всегда невыносимо трудно иметь дело.

Возникла пауза. Балановский оставался на скамейке и, закрыв глаза, смотрел в свое прошлое. И видел море и всплывшую из глубин лодку. И над ней всегда кружили чайки. И не улетали, пока лодка вновь не уходила на глубину. А потом снова и снова встречали её радостными криками, за многие-многие километры от прежнего расставания. Они словно всегда знали о месте встречи и никогда не ошибались. Вот и сейчас рядом одиноко витала чайка, она ждала его появления из темной глубины и он появился, а если он уйдет, то увидятся ли они снова?

- Нина, а вы замужем? – спросил Балановский, открывая глаза.

- Я? – на мгновение задумалась Заречная. – Нет, мы не оформляли отношения, он был моложе меня и все время твердил, что будет со мной всю жизнь. Потом ему стало казаться, что он ничего не добился в жизни только по моей вине. Он был уверен, что тратит на меня слишком много сил, ничего не получая взамен. Наверное, он был прав. Я вздохнула с облегчением, когда он ушел.
 
- Я тоже был женат, – сказал Балановский. – Жена от меня ушла и тоже по моей вине. Если вы свободны, выходите за меня!

- Поверьте, это мимолетность, Балановский, - сказала Заречная, - я вызываю у вас жалость своими протезами, но это пройдет, и вы раскаетесь.

- Признайтесь мне прямо, Нина, – сказал Балановский, - я вам не нравлюсь?

- Вы мне нравитесь, - сказала Нина, - при встрече с вами я испугалась, что влюблюсь, я не доверяла самой себе, поэтому тут же выдумала эти дурацкие протезы, я не калека, но я выдумала эту калеку, просто чтобы вас оттолкнуть!
 
- Ну, ничего себе, старички, вы жару даёте, - Зоя даже выронила жвачку, - первый раз вижу таких приколистов! Так, если вы все уладили, чего медлить?  Садитесь, я вас сфоткаю! Меня же из редакции выпрут, им фотография позарез нужна!

Заречная вопросительно посмотрела на Балановского и ответно улыбнувшись, легко опустилась на скамейку. Балановский встал за её спиной и старомодно положил руку на плечо Заречной, показавшееся ему таким же хрупким и нежным, как у кружившей над его душой полярной чайкой.