Гаррис Т. 2. Гл. 17. Мэтью Арнольд... Ч. 2

Уже через неделю я почувствовал, насколько был прав лорд Фолкстон, предупредив меня! Все вокруг меня стало ме-няться. Я увидел многое, на что ранее не обращал внимание. В частности то, что я толстею, становлюсь ленивым и самодо-вольным.

Тогда я поспешил заняться физическими упражнения-ми и поначалу обнаружил, что пройти пять миль мне уже чрезвычайно трудно, еще труднее пробежать четверть мили без последствий. Однако по ходу занятий ко мне начали возвращаться прежние силы и здоровье. За три-четыре месяца я обнаружил, что ко мне вернулась быстрота ума. Через три месяца я начал делать свою работу легче, а жир буквально свалился с меня. Я начал везде ходить пешком, вместо того чтобы ездить на машине, и совершал долгие прогулки по воскресеньям вместо ленивых променадов в экипаже.

Еще до конца года я сказал лорду Фолкстону, что обя-зан ему больше, чем кому-либо в мире, за его доброе преду-преждение.

— Прошло одиннадцать месяцев с тех пор, как вы обра-зумили меня. Теперь я решил прожить еще год без алкоголя.

Лорд был в восторге.

— Вы даже не представляете, насколько лучше выгля-дите, — сказал он. — Мы все отметили, что к вам вернулась прежняя энергичность. Я более чем рад, но мне было очень трудно начать тот разговор. Я так боялся потерять вашу друж-бу.

От избытка чувств я неожиданно для самого себя схва-тил его руку и поцеловал — единственный раз в жизни я по-целовал руку мужчине.

Жизнь в Лондоне скрашивали случайные встречи с Ос-каром Уайльдом. Как я уже рассказывал в своей книге о нем, меня познакомили с ним у миссис Джин. Я был удивлен доб-родушию его литературных и художественных суждений и не меньше — остроумию и юмору.

— Знаю ли я Фрэнка Майлза21? — спросил он как-то вскоре после нашей первой встречи. — Мы живем вместе. Он один из лучших художников нашего времени.
________________________
21 Фрэнк Майлз (1852—1891) — британский художник, специализировавшийся на пастельных портретах светских дам; архитектор; предприниматель. Главный художник жур-нала Life, иллюстратор журнала The Garden.

Я попросил, чтобы Оскар представил меня Майлзу как можно скорее. В начале восьмидесятых Фрэнк Майлз был очень приятным, красивым мужчиной, вернее, молодым чело-веком, который производил на всех самое благоприятное впе-чатление.

Я поехал к ним в Челси и купил портрет Лили Лэнгт-ри22 работы Майлза. Рисунок показался мне замечательным: одна и та же головка в натуральную величину: один раз в про-филь, другой раз — почти анфас. Что с портретом стало в дальнейшем, я не знаю. Через год или два я вдруг понял, что работа слабенькая, со всеми характерными недостатками Майлза как художника: это было красиво и хорошо нарисова-но, но едва ли больше.
___________________________
22 Лилли Лэнгтри, урожденная Эмили Шарлотта Ле Бретон (1853—1929) — британская актриса и светская львица. В истории известна отношениями с высшей аристократией — принцем Уэльским, графом Шрусбери и принцем Людвигом фон Баттенбергом.

Майлз заявил, что он открыл и увековечил миссис Лэнгтри, но Оскар тут же с самым серьезным видом вставил:

— Это более важное открытие, чем открытие Америки. Таково мое мнение. Сами посудите: Америка даже не была открыта Колумбом, она была просто открыта.

И мы все рассмеялись. Его шутки были презабавней-шими.

Отчасти благодаря апофеозу миссис Лэнгтри принц Уэльский стал частым гостем в их доме, и Майлз получал за-казы от всех хорошеньких женщин общества, включая знаме-нитую миссис Корнуоллис Уэст23. Какой это был очарователь-ный, творческий дом.
________________________
23 Мэри Аделаида Вирджиния Томасина Евпатория «Пэтси» Корнуоллис–Уэст (урожденная Фицпатрик) (1856—1920) — ирландская аристократка, знаменитая любовница бу-дущего короля Эдуарда VII.

Оскар и Майлз пригласили меня на чай. Нас обслужи-вала хорошенькая девушка лет шестнадцати, совершенно фан-тастически одетая, которую они называли мисс Салли. Салли Хиггс вскоре прославилась своей редкой красотой и послужи-ла моделью для картин Фредерика Лейтона, Маркуса Стоуна24 и многих других живописцев.
________________________
24 Маркус Стоун (1840—1921) — британский худож-ник, член Королевской академии искусств.

Салли была удивительно хорошенькой и вдобавок оча-ровательной. Впоследствии я часто слышал о ней. Пару лет спустя она вышла замуж за парня, только что окончившего Итон, сына богатого человека. Папаша спровадил сына в Шта-ты и давал Салли пару фунтов в неделю в качестве утешения, но вскоре она нашла богатого покровителя и с того времени в течение всей счастливой жизни у нее не было никаких денеж-ных затруднений.

Салли, как я вскоре понял, была прирожденной богемой и не страдала никакими так называемыми моральными угры-зениями совести. Она всегда была веселой и беззаботной. Ме-ня девица уверяла, что Майлзу нравилось только ее лицо, а «мистер Уайльд говорит мне приятные вещи и ведет себя как настоящий джентльмен, вот и все».

Майлз был сыном каноника и сельского священника, который давал ему хорошее содержание и поначалу поощрял его близость с Оскаром, но позже до него дошли слухи о на-клонностях Уайльда, первая книга стихов которого подтвер-дила это. Тогда каноник настоял на том, чтобы друзья расста-лись.

— Мой сын не будет заражен этим пороком!

Против своей воли, как сказал мне позднее Майлз, он вынужден был сообщить о решении отца Оскару. Уайльд чуть с ума не сошел от ярости.

— Ты хочешь сказать, что мы должны расстаться после стольких лет совместной жизни, потому что твой отец дурак?

Майлз мог только ответить, что у него нет выбора.

Оскар тут же возразил:

— Хорошо, я немедленно уеду и никогда больше не бу-ду с тобой разговаривать!

Он поднялся наверх, собрал вещи и ушел. Уайльд был до крайности гордым человеком. Салли сказала мне, что он так и не вернулся. Почти сразу в Лондоне прошла мода на ху-дожника Майлза. Я видел его время от времени, но скоро он бросил светскую жизнь. Несколько лет спустя я с ужасом уз-нал, что он потерял рассудок и закончил свои дни в сума-сшедшем доме.

Когда я сказал об этом Оскару, оказалось, что он до сих пор хранил в душе обиду.

— Ему нечего было терять, Фрэнк, — заявил Уайльд. — Он был всего лишь моим творением, как и Лили Лэнгтри. Та-кие исчезают из жизни, как только возомнят себя самоценны-ми личностями.

Но в моем сердце навсегда сохранилась нежность к Салли. Я не сомневался, что Майлз был для нее больше, чем просто друг, и это защищало девушку от моих посягательств.

Талант восторженно восхвалять кого-то отличал Оскара Уайльда в те годы и создал ему блестящую репутацию. Я уже рассказывал об этом в своей книге о нем.

Мадам Лэнгтри, с которой я познакомился в Брайтоне и которую  учил кататься на катке на Уэст-стрит, даже не мечтала, что через год она станет блистать в светском обществе Лондона как несравненная красавица. Оскар и Майлз нашли ее, но именно восхищение принца Уэльского дало ей положение в обществе и породило моду на нее. Зато именно Оскар рассказал всем, что Лэнгтри являлась «самой прекрасной вещью, которую когда-либо произвела Греция». И когда кто-то поправил его, сказав, что не Греция, а остров Джерси, он тут же сориентировался:

— Лилия Джерси, пожалуй, идеальный цветок.

Юмор Оскара был его необыкновенным даром и прояв-лялся при каждом удобном случае. Всякий раз, когда я встре-чаю кого-нибудь, кто знал Оскара Уайльда в любой период его жизни, я обязательно слышу новую историю о нем — какую-нибудь его остроумную шутку.

На днях я видел человека, который познакомился с Уайльдом в Нью-Йорке после его первой лекции. Он сказал, что надеется на успех, и Оскар ответил вполне серьезно, но с искоркой смеха в глазах:

— Большой успех! Дорогой мой, у меня были два сек-ретаря: один отвечал на мои письма, другой посылал пряди волос моим поклонницам. Мне пришлось отпустить обоих. Бедняги: один лежит в больнице с судорогой в руках, а другой теперь совсем лысый.

Однажды мы с Оскаром отправились в Уайтчепел, что-бы послушать лекцию Мэтью Арнольда о картине Уоттса25 «Жизнь, смерть и суд».
______________________________
25 Джордж Фредерик Уоттс (1817—1904) — британ-ский художник-символист и скульптор викторианской эпохи. Прославился аллегорическими работами, вошедшими в цикл «Дом жизни», где эмоции и желания изображены с помощью универсального языка символов.

— Все англичане — пуритане, — сказал Оскар, когда мы уходили. — Песня Арнольда:

Я спал и видел во сне, что жизнь — это красота.
Я проснулся и обнаружил, что жизнь — это долг.

И все же он настоящий поэт, Фрэнк, английский святой с бакенбардами!

Это было неотразимо комично.

В другой раз мы отправились послушать лекцию Уол-тера Патера. Он говорил замечательно, но постоянно понижал голос.

— Говорите громче! Говорите громче, пожалуйста! Громче! Мы ничего не слышим! — снова и снова раздавалось по всему залу.

Наконец, Патер закончил и спустился к нам. Конечно, мы оба превозносили его выступление до небес, и действи-тельно, оно было чрезвычайно хорошим с точки зрения мысли, от начала до конца мудро и отлично сформулировано. Но Патер был встревожен частыми выкриками из зала.

— Боюсь, меня не очень хорошо расслышали, — сказал он, пытаясь оправдаться. Мы успокоили его, но он снова пере-спросил. — Меня слышали?

— Время от времени подслушивали, — ответил Оскар со смехом. — Но главное, это было невероятно интересно.

«Подслушивали время от времени», несомненно, было самым остроумным и очаровательным описанием той лекции.

Меня часто просили сравнить юмор Оскара с юмором Шоу. Я никогда не считал Шоу шутником. Уайльд пришелся на определенный исторический момент, когда его шутки представлялись публике игрой свободомыслия, и именно эта непосредственность делала его таким замечательным собеседником. Юмор Шоу исходит из мысли и интеллекту-альной игры ума. Он смотрит на вещи и дела со стороны, как бы ненароком высвечивает наши человеческие слабости.

Если вы хвалили кого-то с энтузиазмом или переоцени-вали его, юмор Оскара становился более острым. Помню, поз-же я похвалил кое-что, написанное Шоу в те годы, и добавил:

— Любопытно, что у него, похоже, нет врагов.

— Просто Шоу еще недостаточно заметен для этого, Фрэнк, — сказал Оскар. — Враги приходят с успехом. Но се-годня вы должны признать, что никто из друзей Шоу не лю-бит его.

И он восхитительно рассмеялся.

Ах, милые лондонские дни, когда встреча с Уайльдом производила впечатление солнечного света в тумане!

Успех пришел ко мне, и, должен признаться, он пришел благодаря духу азартных игр, столь сильному в Англии. В тот вечер я быстро научился использовать азарт англичан. Лон-донская публика, которая хотела знать результаты тех или иных великих скачек, была завоевана мною гораздо легче, чем любая другая. Просто я был вынужден изучать конный спорт, который мало привлекал такого ужасно близорукого человека, как я. Заинтересовавшись этим, я пришел к выводу, что про-гноз ставок на лошадиных гонках был главным фактором в азартных играх.

Однажды, кажется, это было в 1885 или 1886 году, я ус-лышал, что шел большой спор о ставках на ипподроме. Утрен-няя газета «Спортивная жизнь» давала один прогноз ставок, а дневная газета «Спортсмен» давала другой прогноз. Я сразу же позвонил одному редактору и предложил опубликовать его прогноз ставок в специальном выпуске «Вечерних новостей», который запускался в печать в одиннадцать или двенадцать часов дня. Конечно, редактор должен был снабдить меня ма-териалами загодя. Он согласился сразу и с радостью, даже ста-рался изо всех сил хвалить «Вечерние новости». Расставшись с ним, я поспешил в редакцию его конкурента и заставил его тоже пообещать давать мне их прогнозы ставок как можно раньше. С обоими редакторами я подписал контракт, по-моему, на два-три года.

На следующее утро, когда вышел дневной выпуск «Ве-черних новостей» с обоими прогнозами ставок, моя хитрость полностью себя оправдала. В тот раз вместо трех или четырех тысяч экземпляров, мы продали двадцать тысяч. За неделю проданный тираж дневного выпуска оказался больше, чем все остальные выпуски вместе взятые, а наш доход от рекламы более чем удвоился за месяц.

Было ясно, что с хорошими печатными станками наш доход мог бы резко возрасти. Но для технического переосна-щения мне требовалось 15 000 фунтов стерлингов или даже 20 000 фунтов стерлингов.

Примерно в это время из Бирмингема приехал некий молодой человек, который предложил мне основать еще одну утреннюю газету — за полпенни. У него было всего 5000 фун-тов стерлингов, но он решил, что этого должно хватить для запуска нового дела, и пришел ко мне, чтобы договориться об условиях организации и печати его детища.

Я выставил самую низкую цену из возможных. Она оказалась ниже его ожиданий. Однако парню очень хотелось знать, не стану ли я задирать цену впоследствии. Я уже давно хотел начать издавать утренний выпуск «Вечерних новостей», и решил обсудить этот вопрос с ним. Он загорелся моей идеей и под конец спросил, не помогу ли я ему с редактированием. Я сказал, что с удовольствием, но сомневаюсь, что 5000 фунтов позволят изданию развернуться по-настоящему. Он же заявил, что этих денег хватит на пару месяцев, а к тому времени можно поднять тираж до 50 000 экземпляров номер. Тогда ему помогут из Бирмингема дадут еще 50 000 фунтов.

— Хорошо, — сказал я, — если вы получите дополни-тельную помощь, мы сможем поднять тираж новой газеты до 50 000 экземпляров за три месяца.

Так началась «Утренняя почта». В течение двух месяцев мы подняли ее тираж до 50 000 экземпляров. Но вскоре пришло уведомление из «Таймс» о том, что у них есть еженедельная газета под названием «Почта» и что наша «Утренняя почта» нарушает их авторские права. Они подали против нас иск с требованием возмещения ущерба в размере 20 000 фунтов.

Я отправил своего молодого друга в Бирмингем, а сам пошел к Артуру Уолтеру и указал на нелепость иска: «Утрен-няя газета» — лондонское издание за полпени, ни коим обра-зом не напоминающая еженедельный выпуск «Почта» газеты «Таймс». Уолтер согласился, но признался, что его отец силь-но разозлился по поводу нашей газеты и что он ничего не мо-жет поделать.

Через неделю мой друг вернулся из Бирмингема и зая-вил, что иск от «Таймс» воспрепятствовал ему в получении субсидии, и теперь придется закрыть газету, если я не смогу ее финансировать. Я поговорил об этом с лордом Фолкстоном и убедил его, что утренняя газета за полпенни должна вытес-нить с этого поля все газеты за пенни. Успех и огромное со-стояние были почти в наших руках. Он загорелся при мысли о консервативной утренней газете за полпенни, которая могла бы иметь тираж в миллион экземпляров и оказалась бы такой же влиятельной, как «Таймс». Фолкстон пообещал перегово-рить об этом с лордом Солсбери, но для начала, повинуясь своей врожденной преданности, он захотел предложить этот план Кольриджу Кеннарду.

Кеннарда пригласили на совет. К тому времени я уже довольно хорошо знал всю семью Кеннардов. Мадам Кеннард была высокой, красивой женщиной без особых индивидуаль-ных черт. Сын их Хью служил в гвардии и вскоре должен был жениться. Дочь Мэри была очаровательна, добра, ласкова и очень хорошенькая.

Однажды вечером Хью доверился мне. Он хотел узнать, будут ли «Вечерние новости» иметь финансовый успех. Я за-верил его, что это неизбежно, но для достижения его потребу-ется год или около того. Теперь я снова увидел Хью и еще раз развеял все его сомнения, но Кольридж Кеннард, его отец, ка-зался мне раздраженным. Он заявил, что не нуждается в до-полнительном состоянии, но желает прекратить лишние траты.

— Это дорого стоит, и надежды, которые вы возлагаете на новую газету, вряд ли оправдаются!

Вскоре он дал мне понять, что надеется стать бароне-том.

— Мне плевать на титул в моем-то возрасте, — сказал он. — Но я мечтаю о титуле для своего сына и уже потратил 70 000 фунтов, чтобы получить его, хотя в самом начале мне сказали, что титул будет стоить не более 40 000 фунтов.

Таким образом, я впервые напрямую столкнулся лицом к лицу с фактом торговли аристократическими титулами, ко-торые дарует заслуженным людям английский монарх. Коль-ридж Кеннард категорически отказался вложить деньги в «Ут-реннюю почту».

20 000 фунтов срочно требовались для обновления пе-чатных станков. Мне удалось убедить Фолкстона обратиться за помощью к лорду Солсбери, лидеру консервативной пар-тии. Если быть точным, я просил позволить мне встретиться с премьер-министром.

Через день или два лорд Солсбери принял меня. Я за-шел к нему на Арлингтон-стрит, и беседовали мы в течение часа. Я говорил о целесообразности снизить цену газеты с трех пенсов до одного пенса, а еще лучше до полпенса. Тогда консервативные идеи станут доступны для гораздо большего числа англичан. Я показал расчеты, свидетельствующие о том, что достичь столь важных целей можно всего лишь организо-вав систему печатных станков. Их нехватка стояла на пути миллионных тиражей. А на создание такой типографии требо-вались деньги и самое большее месяц или два времени.

Лорд Солсбери заинтересовался и стал задавать мне на-водящие вопросы. В молодости он был беден, и даже после женитьбы на богатой невесте вынужден был зарабатывать на жизнь журналистом в «Сатердэй Ревью». Когда же я рассказал ему о моем опыте организации «Утренней почты» и сказал, что свободно мог бы за полгода довести тираж ее до миллиона экземпляров одного номера и получать чистого дохода до чет-верти миллиона фунтов стерлингов в год, лорд Солсбери при-знал, что мои расчеты весьма интересные, но мой энтузиазм порождает «эффект ракурса»26. Он уверен, что потребуется не один год для достижения миллионного тиража, но все же по-старается помочь мне. На этом разговор был закончен.
____________________________
26 Выражение «эффект ракурса» означает, «каждый ви-дит проблему со своей точки зрения».