Пасынок

 Иногда судьба не желает повторяться. Но и здесь  однообразна —  проявляет свою изобретательность  с особыми душами.
Было – жил мальчик в доме большом, у маленькой речки. Все он имел - сестры, брат, мать, отец. Все. Еще – лес.
 Этот удивительный мальчик имел свой лес.
 Знал, где прячутся ландыши первые, знал, что ни один орешек, подобранный им не бывает, не может быть пустым и плакал он, когда подснежников, особо им любимых накрыло однажды снегом. Думал, что замерзли они навсегда и плакал удивительный мальчик.
Утром прибежал к ним – среди синих один белый, белый.
-Если вы сорвете меня, то станете подснежником – услышал он голос. Голос со льдинкой, а льдинка теплая. 
Мальчик хотел стать речкой, птицей, лошадью, подснежником — нет, но голос со льдинкой, а в льдинке просьба, в льдинке согласие с ним.
И удивительный мальчик закрыв глаза протянул руку и увидел девочку. На самом деле увидел девочку и запомнил ее.
 Он мог долго смотреть на два обнявшихся дерева – одно звенело высокомерием, тревожило недоступностью.
Другое – нелепое, приземленное, суетливое.
Самое высокое и прямое, единственное дерево в лесу, на которое мальчик не захотел залезть, наверное, смог бы, но не стал нарушать веры его в неприкасаемость  свою, жило рядом с искривленным, низким и удивительный мальчик хотел понять почему лес столкнул их так близко и так навечно.
Было – однажды он ушел далеко, задумался и упал в глубокую яму, сделанную так, что из нее не выбраться. Яма-западня, яма-последняя дверь.
 Упал на комок спящих змей, смертных змей – блеск ярости, щепящий звук  ненависти к чужому, неясному. Миг, миг и один, конечно, один, все бы не сумели разгадать вздох мальчика, не крик, не ужас, а вздох – сейчас увижу подземелье, миг, и приказ одного – не трогать, не сметь трогать...
 Семь дней искали мальчика, семь дней змеи помогли ему жить. Они указывали на камушки мелкие, которые надо положить в рот и в них влага, вкус, сила такие, что голод его и терзал...
Удивительный мальчик не удивился, когда в том месте где он проходил речку перекинулось дерево, протянулся выгнутый мостик.
Дар щедрый, но не принять нельзя.
Никто по нему пройти не мог, а он шел как по тропинке.
Сядет в середине – свесит ноги, вглядится немного в воду и поплыли далеко, далеко поплыли.
Не заметил мальчик,когда заболела мать. Подозвала его и впервые испугался он, такое новое лицо смотрело на него.
-Ты старший, ты самый любимый, нельзя эту тяжесть на тебя обрушивать, но некому больше.
Мальчик мой, умру я скоро и отец женится на Нафи, скоро сгорит и его ты не суди.
Одни вы останетесь, ясный мой, – но тут вошла соседка. Мать смотрела на него далекими глазами и трудными, виноватыми  движениями гладила его руку, гладила. И больше чем слов и глаз мальчик испугался этой нежности, этой вины, этого прощания в ее прохладных, слабых пальцах. И выбежал.
Бежал он в лес, бежал по привычке, бежал за ним зверь, растопчет, проглотит надо остановится, посмотреть, увидеть.
Мальчик оглянулся – пустые улицы. У забора стоял Азнор, приемный сын Нафи. Как всегда, нарядный, как всегда один…
Впервые в лес мальчик не вбежал, а медленно шел и впервые ему стало страшно, когда сумерки стали накрывать его...
Отец женился скоро и женился на Нафи.
Улица прослышав про это растерялась – ведь сколько раз она могла выйти и уйти, удачливо, понятно. Нет, каждый раз только отворачивалась, усмехалась…
Однажды привезла мальчика из города. Пухленький, улыбчивый он никак не походил на ненужного и сиротство не было в его глазах – оно появилось позже.
 Ни у одной матери не могло быть такой любви, не любви – а слепого неизбывного инстинкта, как у Нафи.
Все годы – рядом новорожденный.
 Когда зажила пуповина и сделаны ребенком первые шаги, шаги в другую сторону приходит другое чувство – оно слабее и правильнее. А у нее связь не обрывалась, не ослабевала и каким бы глубоким сном не спала, стоило ему, уже 15-летнему, шевельнуться, тут же просыпалась.
 Ни каприза иметь платок с блестящими цветами, ни смятение перед своим крепким, свежим телом  – ничего.
Сама выгружала дрова и колола их, сама вырывала подвал и прибивала к нему дверцу, все сама.
А смех сочный, в осанке, прямой спине  – все имею. И вдруг покинула свой двор и куда ушла – большая семья и слабый отец с бледной мукой на лице – не кормилец, не любовник, да и не жилец.
Растерялась улица. Правда, все имелось в этом доме. Все и еще белая машина, какой ни у кого в селе не было.
Но ведь не в люстрах звенящих, не в машине разгадка – это понимал каждый.
Неужели только в них, неужели все так просто удивлялись люди после, когда через два года, похоронив мужа, Нафи вернулась к себе, а следом пригнали и праздничную машину, которую  она высидела в бессловной комнате под взглядом пасынка.
Этот взгляд пугал и леденил как невиданный и видимый зверь, прыгающий вокруг – она не пугалась.А стоило. 
Да, удивительный мальчик рано или поздно должен был стать пасынком в этом мире, но это произошло слишком рано. 
Он смотрел на мачеху и не просто ее ненавидел и вот здесь дело было не в люстрах.
Пасынок объяснил себе, что отец и мать исчезли только от того, что эта женщина улыбается.
И дышал он только терпеливым ожиданием – угадать, не упустить час, после которого она никогда не улыбнется.
И вот в доме Нафи свадьба. Она женит своего приемного сына, тихого, испуганного юношу.
-Такой красивой невесты мы еще не видели и такой свадьбы тоже не видели,– услышал пасынок и почувствовал, как рассыпался внутри камень, как ежик на сердце убрал свои иголки.
Пришла ночь и не ночь – слишком ясной, сильной была луна, одна на небе, накрыла, отодвинула все звезда, одна – властно решила она не впускать на землю темноту в эту ночь.
Пасынок не смотрел на небо – луна глядела на него, умоляя, лаская, больно напоминая лицо матери.
 «О чем она просит, зачем просит, не остановиться ведь!»
Он взял кухонный нож, обычный нож и не оглядываясь, не прячась пошел к дому Нафи. Подошел к окну Азнора, не торопливо и умело снял раму. В крепком сне, в свете луны лицо юноши было красивым, измененном… « Прости меня. Не к тебе я пришел » – сказал пасынок, удивляясь, что Азнор молчит. На белом проступала кровь.
Рядом лежала юная жена, вся в луне, – сквозь слезы удивительный мальчик посмотрел не нее.
 – Где же я тебя видел? Где?
 Она открыла глаза и вопрос, сквозь сон, отсутствие – где я видела тебя ?
Голос со льдинкой, а льдинка теплая. После крик ее, Нафи, ее чернеющее лицо, ее вой после.
Сколько лет прошло, никто около нее улыбнуться не смеет.
Когда , через годы мальчик вернулся, его узнал только лес, неузнанный мальчиком.