Встречи с земляками в столице

Я родился в далеком 1947 году в поселке на севере Хабаровского края. В те годы добраться до ближайшего города Николаевска-на-Амуре было из нашего поселка непросто. Чуть попроще летом, в навигацию на реках. Но и с этим было не всегда так уж легко, все зависело от уровня воды в реке Амгуни, одного из крупных притоков Амура. Если уровень воды по каким-то причинам падал (малоснежная зима, засушливое лето), то единственное транспортное средство тех лет, грузо-пассажирский пароход «Комиссар», не мог пройти до наших мест из-за порогов на реке. И тогда приходилось искать другие варианты. Помню, как однажды мы с родителями плыли на барже с сеном, которую тащил на буксире мало-сидящий в воде катер. А было время, когда только на моторной лодке можно было доплыть до Амура, где плавали большие пароходы.

Зимой, когда лед на реках становился толстым, трактора делали зимники до райцентра.  Но это были опасные поездки, иногда машины с людьми и товаром проваливались под лед.  А вот во время ледохода и ледостава наш поселок был вообще оторван от мира, только по радио мы могли слушать, что творится в стране и в мире.  Почту в такое время доставляли на аэросанях и или сбрасывали с самолета.

Позже, в конце 50-х, к нам стали летать самолеты. Вначале совсем маленькие Як-12, которые брали 3-х пассажиров, потом самолеты Ан-2 с 10-12 местами для пассажиров в салоне.  На них можно было добираться весь год, главное, чтобы была летная погода и не очень низкая облачность.

Когда я родился, столицей был город Николаевск-на-Амуре, так как существовала Нижне-Амурская область. Потом она была упразднена, и столицей стал город Хабаровск.  Добраться до него тоже можно было по Амуру на пароходе, на дорогу уходило минимум 5-6 дней, или на самолете Ан-2 – 5-6 часов. Но далеко не все хорошо переносили болтанку на небольшом самолете и предпочитали ехать водным транспортом.

А вот из Хабаровска до Москвы самолеты практически не летали. На самолетах Ил-12 нужно было лететь с большим количеством посадок, и мало кто рисковал так ездить. Надежней было на поезде, но ехать проходилось больше недели.  Так что сами хабаровчане, где не было северных надбавок к зарплате и северных льгот (бесплатный проезд раз в 2-3 года),  в те 50-60-е годы редко бывали в столице нашей Родины Москве. Разве что ездили в командировки.

А вот мои родители имели северные льготы и в 1955 году ездили на Северный Кавказ,  в Ессентуки на курорт, и я ездил вместе с ними. Добираться пришлось через Москву. Это была моя первая поездка в столицу.  А вот второй раз и опять проездом я был в Москве в 1966 году, когда в составе сборной Хабаровского медицинского института ездил на республиканские соревнования по легкой атлетике студентов мединститутов в Ленинграде.  На следующий год опять проездом, но уже в Волгоград, на другие, более высокого ранга соревнования, но опять по легкой атлетике. Там был чемпионат ДСО «Буревестник» РСФСР.

Потом был большой перерыв в поездках в Москву. Думаю, если бы я работал врачом в поликлинике или небольшой участковой больнице, в столицу так бы и не ездил. Но я в 1977 году стал заведующим рентгеновским отделением крупной и клинической (были две кафедры местного мединститута на её базе) больницы, поэтому мне  в 1979 году представили курсы повышения квалификации в Центральном ордена Ленина институте повышения квалификации в Москве, на ведущей кафедре по рентгенологии в СССР. Одно время её возглавлял главный рентгенолог страны профессор Ю.Н.Соколов.  В 1979 году он работал профессором на этой кафедре, которой заведовал еще один профессор, Л.С.Розенштраух.

На первой лекции, которую нам читал Соколов, запомнились его слова о том, что многие из нас, курсантов, впервые приехали в Москву, столицу белокаменную, и поэтому он, профессор, советует нам  не корпеть на конспектами лекций и учебниками после занятий, а совершать экскурсии по городу.  Правда, время для таких экскурсий, и главное, погода, были не очень подходящие – ноябрь и декабрь, и временами морозы под 20 градусов. Но я, дальневосточник, да еще уроженец северного района, был привычен к морозам, поэтому следовал советам маститого и опытного профессора, и часто после занятий шел то в музей, по вечерам в театр, но чаще – в магазины, ведь у меня был целый список заказов для всех членов семьи.

Конечно, я был в  ГУМе, ЦУМе, в «Детском мире, в фирменных магазинах соцстран «Белград», еще каких-то, названия уже забыл. Вот в одном из этих магазинов нос к носу столкнулся со своим соседом по комнате в студенческом общежитии института Борей Толчинским. Он учился на два года младше курсом, и попал в комнату с двумя третьекурсниками и одним второкурсником совершенно случайно. Обычно селили в одну комнату сокурсников, как меня на первом курсе. Правда, дедовщины у нас в комнате не было, но Боря, как более младший, сам вызывался поставить чайник на плитку в кубовой, сходить в буфет за чем-нибудь. Взамен мы с моим сокурсником, грузином Бичико Цалугелашвали, взяли над ним шефство по части развития его физических качеств.

Парень был из еврейской семьи военного врача, служившего в Комсомольске-на-Амуре, после рождения жил в нормальной пятиэтажке со всеми удобствами. Это я до окончания школы жил в поселке, в деревянном доме с удобствами на улице, где летом могли закусать комары, и зимой что-нибудь отморозить.  Поэтому мое пребывание в туалете продолжалось максимум пару минут. А Боря привык в туалете читать, и, хотя туалеты в общежитии были без унитазов, где можно сидеть, Боря умудрялся и сидя на корточках, прочитать целую вырванную страницу из книги.

Но зато он с неменьшим упорством стал заниматься с гантелями, которые были в нашей комнате. Причем гантели были действительно классные, разборные, с максимальным весом в 10 кг.  Их сделали по заказу на заводе «Энергомаш» для Бори Шапиро, с которым я жил на первом курсе.  Но тот Боря их только перекатывал с места на место, когда мыл пол в комнате. Он был маленький, тщедушный, гибкий. Его любимым занятием было обкусывать ногти на… ногах.  Я был в той комнате самым младшим, но самым сильным, и поэтому частенько давал Борису по затылку, когда видел, что он под одеялом занимается любимым делом. Но потом Шапиро уехал во Львов, откуда он родом, и следы его потерялись. Один сокурсник сказал, что он уже давно перебрался в Израиль. А гантели так и следовали за мной из одной комнаты другую.

И вот этот Боря три раза в неделю занимался с гантелями. Я дал ему комплекс, который нашел в спортивном журнале, и Боря упорно следовал ему.  Одно было плохо – после занятий Бориса с гантелями комнату надо было основательно проветривать. Пот у этого, никогда не занимавшего спортом парня, был такой вонючий, просто ужас.  Я много тренировался в разным спортзалах, но такого пота не ощущал.  Но в  этом был и свой плюс – после проветривания в комнате был  свежий воздух.

Вот с этим Борей я и встретился в каком-то магазине. Он тоже был в Москве на курсах усовершенствования, но по какой специальности, я не помню. Он знал, что я после окончания института служил во флоте, но что стал врачом-рентгенологом, потом заведующим отделением, да еще парторгом крупной клинической больницы, не знал. Поэтому с некоторым почтением разговаривал со мной. Но это характерно для представителей этого народа – уважать старших по званию или должности.

Почти через 4 года я снова оказался в Москве и снова на курсах повышения квалификации. Но если в предыдущий раз это был официальный курс, на которым было почти полсотни курсантов со всего Союза, то на этот раз я приехал в НИИ имени Склифосовского проходить усовершенствование на  рабочее место. Была такая форма повышения квалификации врачей в те годы. Через несколько лет я также ездил в НИИ фтизиопульмонологии в Ленинград и тоже на месяц.

Так как все решалось между двумя лечебными учреждениями, и можно было выбирать, когда ехать, то я выбрал май месяц.  Со мной был еще один слушатель, рентгенолог из военного госпиталя в Наро-Фоминске. Конечно, нас с ним был трудно сравнивать по квалификации. Он все время работал в госпитале небольшого гарнизона, где лечили самые простые заболевания, и мало что видел. А квалификация врача-рентгенолога растет через зрительный анализатор.  Чем больше ты видишь разнообразной патологии или на экране аппарата, или рентгенограмм на негатоскопе, тем быстрее растет твоя квалификация. Я в своей клинической больнице насмотрелся очень много разнообразной патологии, и поэтому считался высококвалифицированным рентгенологом в городе Хабаровске.  К этому времени я был уже внештатным главным рентгенологом города.

Но, сами понимаете, это не имеет отношение к встречам с земляками.  А вот этому невольно поспособствовала моя кузина Наташа. В это время она была в Москве, училась в аспирантуре и работала над своей диссертацией по фармакологии. Будучи очень симпатичной женщиной, она очень хотела найти в столице человека, с которым бы могла вступить в брак, имея на руках уже подрастающую дочь.  Наташа любила покрасоваться на публике и считала, что самым подходящим местом для этого могут быть театры. Не знаю, как ей это удалось, но она познакомилась с молодым человеком, у которого можно было покупать с умеренной переплатой билеты на модные спектакли, куда не просто купить билеты и надо стоять за ними несколько часов в очереди.  А так как я приехал в Москву с некоторой суммой денег (ну кто же едет в столицу на последние деньги?), то мог себе позволить покупать билеты для себя и кузины у этого «жучка».  Поэтому по вечерам мы ходили с Наташей в различные театры – Большой, МХАТ, имени Вахтангова. Театр оперетты. Вот именно в последнем и состоялась встреча с землячкой, коллегой, которая какое-то время назад работала в стоматологическом отделении нашей больницы.

Немного напомню об этом. Когда я в 1974 году пришел в «гражданское» здравоохранение, то не знал, какую специальность выбрать. Меня не очень привлекали клинические дисциплины, а из диагностических была в то время только рентгенология.  К тому же я знал, что советские евреи предпочитают работать там, где выгодно. В то время это была стоматология, дерматология и гинекология. Чтобы вылечить или поставить зубы, сделать без очереди или без шума аборт, вылечить тайно вензаболевание, люди готовы переплачивать.  И еще много евреев работало рентгенологами.  А так как для стоматолога надо иметь специальное образование, а заниматься лечением мне не нравилось, я и пошел в рентгенологи. И вот то, что я попал работать в городскую больницу, тоже поспособствовали евреи. Главный рентгенолог края  А.В.Розмарин и главный рентгенолог города Хабаровска  Э.Г.Филимонов, за что я им благодарен по гроб жизни. Потому что я попал в учреждение, где смог быстро набираться знаний и опыта. Ведь чтобы поставить сложный диагноз, надо много читать, видеть и знать.

Как человек, который по своему состоянию здоровья мог служить на подводной лодке, я не мог жаловаться на него. Пока учился в школе, вообще ни на что, в институте впервые заболели зубы. Чтобы они меня не беспокоили во время плаваний, я просанировал полость рта сразу после  прихода в бригаду подводных лодок.  Именно тогда стоматолог, к которому я регулярно показывался, говорил, что у меня очень быстро образуются зубные камни, хотя я очень тщательно чистил зубы. Много позже я  узнал, почему так, но об этом чуть ниже.

На момент прихода на работу в городскую клиническую больницу № 11 в ней был стационар на 300 коек, три поликлиники, травматологический пункт и стоматологическое отделение, которым заведовал Самуил Яковлевич Гриншпун.  Он был еще и многолетний парторг объединения. Он сразу обратил внимание на меня, тогда еще кандидата в члены КПСС, как на потенциальную  себе в качестве парторга.

Однажды во время приватного разговора с ним я сказал про свою проблему с зубами.  Он выслушал, и пригласил к себе в кабинет молодую женщину, сказав, что она занимается пародонтозом и может мне помочь.  Та пригласила меня к себе в стоматологическое кресло, посмотрела и предложила раз в три месяца ходить к ней и снимать зубные камни. Так я стал у неё постоянным пациентом.   

Рядом с ней работала такая же молодая и похожая на грузинку или еврейку женщина, и, как я понял из разговором между ними, подруга моего лечащего врача.  Так что хотя мы и не были знакомы, но при встречах улыбались друг другу и здоровались.  Потом в Хабаровске началось возведение стоматологических поликлиник и женских консультаций модельного типа.  Было построено такое здание в Южном микрорайоне города, население которого обслуживала поликлиника нашей больницы. Городский отдел здравоохранения решил объединить стоматологическое отделение нашей больницы и коллектив поликлинике в новом здании, а Гриншпуна сделать главным врачом стоматологической поликлиники № 18, нового лечебного учреждения города.  И мой лечащий врач, и её подруга стали работать на новом месте, расположенном весьма далеко от нашей больницы. Так я потерял своего персонального стоматолога, что весьма негативно повлияло на состояние моих зубов.

И вот через года четыре после того, как образовалась стом. поликлиника № 18, в которой уже вместо Гриншпуна, ушедшего на пенсию, работал новый главный врач,  вдруг я встречаюсь в московском театре оперетты с той самой подругой моего лечащего врача.  Мы сразу узнали друг друга, и хотя наше знакомство было шапочным, обнялись  на глазах моей кузины, которую весьма озадачили. Но я удовлетворил её интерес, и пока не прозвучал звонок занимать места в театре, мы обменивались новостями. Я узнал, что дамы так и не вышли замуж, и мне было удивительно.  Такие видные, молодые, хорошие специалисты, и незамужние. Впрочем, именно такие, по моему мнению, задают такую высокую планку для своего избранника, что не могут найти нужного человека. Именно так сложилась жизнь и у моей кузины, очень красивой и умной женщины. Первый муж её был музыкант вокально-инструментального ансамбля, часто гастролировал,  а сами знаете, какую жизнь ведут они ведут во время гастролей, и поэтому брак распался.

Теперь два слова о зубах и деснах. Уже много позже я узнал, почему меня выпадали зубные пломбы и образовывались зубные камни у корней зубов. Причиной тому моя врожденная магниевая недостаточность. Магний – минерал, который участвует в работе сердечной мышцы и помогает всасываться кальцию. А кальций – это крепкие кости и зубы. Недостаток кальция приводит к разрежению косной ткани челюстей, и поэтому пломбы выпадают, причем самые современные. А вот недостаток магния приводит к образованию камней в почках и зубным отложениям. Когда я об этом узнал, стал пить препараты магния, камни перестали образовываться, но вот новые зубы уже не выросли.

В этой же поездке в Москву состоялась еще одна встреча с землячкой, которая к моему удивлению, оказалась и дальней родственницей.  Впрочем, не такой уж и дальней. Сделаю небольшое пояснение. Моя мама родилась в многодетной семье, в которой  было четыре сестры и три брата.  Мама была старшей, вышла замуж за моего отца, у которого в семье были  шестеро детей – три сестры и три брата. Поэтому родственников у меня хватало, и далеко не всех я знал. Поэтому дама, совсем еще молодая женщина, было дочерью брата мужа одной из моих теток, маминой сестры. Но я о ней слышал, причем при весьма интересных обстоятельствах.

Больше всего из экзаменов в медицинском институте я боялся экзамена по фармакологии. Со школы терпеть не мог зубрить, когда логику нельзя включить, а без зубрежки все эти многочисленные лекарства, тем более с которыми не сталкиваешься, запомнить невозможно. В ту летнюю сессию 1968 года в институте решили провести эксперимент.  Каждый студент заранее записывался сдавать экзамен на то число, на какое хотел. Причем мог сдавать с любой группой, главное, чтобы было место.  Я решил сдать другие экзамены по-быстрому, чтобы оставить побольше времени на зубрежку фармакологии.  И решил этим заняться у родителей в родном поселке. Тебя будут кормить, не надо ходить в столовки, учи себе и учи. Тем более что лететь на самолете к нам из Хабаровска часа 4-5.  И я полетел. Но мы долетели лишь до райцентра – села имени Полины Осипенко.  Осталось менее часа лета, но впереди низкая облачность, а лететь надо над высокими сопками, и поэтому объявляют - нелетная погода.  Часов до 6 вечера я просидел в аэропорту в надежде, что погода улучшится.  Но потом аэропорт закрыли, и я пошел в гостиницу.  Гостиница небольшая, но слава богу, место мне нашлось. С утра я зубрил весь полет фармакологию, и пока сидел в аэропорту, тоже, так что к вечеру смотреть на учебник не мог.  Перекусил в буфете гостиницы и пошел в кино.  А после кино были танцы.  Я любил танцевать и умел это делать, все же месяца три меня в школе учили бальным танцам.

Я никогда не комплексовал с девушками. Парень я был видный, модно одетый, да еще хорошо танцевал, так что выбрал себе девушку посимпатичней и с ней танцевал, пока танцы не закончились. После танцев пошел провожать.  Не будешь же идти молча, вот кое-что я и узнал о девочке. Оказалось, она сдает выпускные экзамены,  потом собирается поехать в Хабаровск поступать в институт.  На следующий день я улетел до родного поселка, упорно зубрил, но опять испортилась погода, и к назначенному сроку к сдаче экзаменов опоздал. Хорошо, друг, которому позвонил, перенес сдачу экзамена на следующий день (какая демократия была в то время, обалдеть). 

Экзамены я сдал, перешел на четвертый курс, летом у нас была сестринская практика в больницах.  Жить я продолжал в общежитии, оттуда проще добираться до краевой больницы, где я был на практике. В выходной день поехал к бабушке с дедушкой, которые жили в пригороде Хабаровска. Жили они в частном доме, и на лето к ним приводили много внуков и внучек. Я сам не одно лето в школьные годы провел в этом доме по адресу:  улица Тракторная, дом 19.

Открываю высокие ворота во двор и нос к носу сталкиваюсь с той девочкой, с которой танцевал в райцентре. Вот тогда и оказалось, что мы родственники. А вот её старшая сестра и была той самой землячкой, с которой мы встретились в Москве и гуляли в парке имени Горького.

Я уже писал, что во времена существования Советского Союза уделялось большое внимание квалификации врачей, во многих институтах были факультеты повышения квалификации, как в моем родном Хабаровском.  В нем обычно проходили курсы первичной специализации по нескольким врачебным дисциплинам, в частности, по рентгенологии. Я, будучи главным рентгено-радиологом Хабаровского края, преподавал на этих курсах. Но были на этой кафедре и курсы усовершенствования, где в основном повышали свою квалификацию врачи городских и центральных районных больниц. А вот врачи областных больниц и крупных клинических больниц направлялись на курсы повышения на центральных базах – Москва, Ленинград, Киев, Минск, даже Тбилиси.  Но по рентгенологии лучшей кафедрой была та, куда я ездил в 1979 году, к профессору Л.С.Розенштрауху. К чему я это пишу? Просто в советское время врачи могли посмотреть столицы многих республик, так сказать, на халяву, им еще платили командировочные, да и попутно они повышали свои знания по выбранной специальности.

Среди дальневосточных институтов наибольшим авторитетом и знаниями отличались выпускники Хабаровского меда.  Он был самый старый среди вузов, Благовещенский и Владивостокский открылись много позже и не имели такой профессорско-преподавательский состав, как в моем родном институте. Поэтому многие наши выпускники сделали хорошую карьеру и на административном поприще, и на научном. Причем не только на Дальнем Востоке, но и в Москве и Подмосковье.

В конце 1989 года я, в то время уже первый заместитель заведующего отделом здравоохранения Хабаровского крайисполкома, поехал в ЦОЛИУВ (Центральный ордена Ленина институт усовершенствования врачей) на 2-х месячный цикл с громким названием «Курсы резерва руководящих кадров Минздрава СССР».  На занятия приехали представители в ранге заместителей министров союзных и автономных республик, заместители заведующих крайоблздравотделами, т.е. весьма солидная публика. Поселили нас в районе метро «Речной вокзал» в относительно новом общежитии ЦОЛИУВ в комнатах с двумя кроватями, но по одному.  На две комнаты был один санузел и туалет.

Учитывая это обстоятельство, я связался с земляком, почти родственником, который в свое время был главным акушер-гинекологом города Комсомольска-на-Амуре, но уже давно переехал в подмосковный город Клин, где заведовал местным роддомом.  В 1979 году я ездил к нему в гости в Клин, а на этот раз решил пригласить его в Москву, у меня же в комнате была свободная койка. Володя Голубин, как звали этого моего земляка и коллегу, с удовольствием согласился.  Приехал он на пару дней на выходные. И в субботу предложил мне пойти в театр имени Владимира Маяковского. Я, зная, что в театральный сезон попасть в любой московский театр, тем более такой, где  ведущими актерами Армен Джигарханян и Наталья Гундарева, да еще в субботу, невозможно. Но, оказывается, я плохо знал Володю Голубина. Он уверил меня, что билеты будут и мы поехали.  В фойе он подошел к окошку билетной кассы, которое было открыто, но возле неё никого не было, ибо на видном месте висело «Извините, билетов нет».  Володя о чем-то негромко поговорил через окошко, протянул деньги и через минуту вернулся ко мне с билетами на первый ряд в самом центре. 

Шел спектакль на античную тему, на сцене блистал Джигарханян в роли Нерона, в тунике на голое тело, и все этой действо происходило буквально  рядом с нами. На обратном пути Володя рассказал, что билетерша - мать одной женщины, у которой были сложные роды и Володя, по сути дела, вытащил её и ребенка с того света. И поэтому это такая мелочь, снабдить спасителя парой билетов на первый ряд.  Володя еще днем связался с дамой, которую спас, и попросил о такой услуге. А та передала его просьбу матери.

Наш цикл был уникальный, ни до, ни после такого не было. Нет, было такое название цикла и на следующий год, но все два месяца слушатели занимались только на кафедре организации здравоохранения и социальной гигиены под руководством профессора Симоняна. На этих курсах была заместитель заведующего нашего отдела Валентина Ивановна Сысоева, которая все мне и рассказала. А вот мы месяц занимались на этой кафедре, потом полмесяца на кафедре зарубежного здравоохранения изучали западный менеджмент, а потом еще 2 недели стажировались в Минздраве СССР.  И мой диплом по окончанию курсов подписан не только ректором ЦОЛИУВ, но и министром здравоохранения Е.И.Чазовым.

Вот во время этой стажировки в Минздраве у меня состоялась еще одна неожиданная встреча с земляками.  Ветераны здравоохранения должны помнить, что в конце существования СССР в здравоохранении хотели внедрить элементы рыночных отношений. Многие медицинские учреждения работали по так называемому «новому хозяйственному механизму». Хабаровский край благодаря своему заведующему отделом здравоохранения крайисполкома Анатолию Ивановичу Вялкову (позже работавшему в Минздраве России начальником Лечебного Главка, заместителем и первым заместителем министра) был в числе передовых, у нас уже все лечебно-профилактические учреждения работали так.  А вот даже в Подмосковье очень редкие, и одним из них была Ногинская центральная районная больница.  Вот в неё и направили нас, слушателей курсов, знакомиться с НХМ.

Нас привезли на автобусе, представили главному врачу, который мне показался знакомым.  Но он разговаривал с нами не очень долго, потом предоставил слово своему заместителю, который внедрял новый хозяйственный механизм в ЦРБ, и ушел.  В перерыве я пошел в приемную главного врача, которая была рядом с аудиторией, где нам рассказывали о рынке в медицине, и посмотрел фамилию главного врача.  И понял, откуда я его знаю. Он старший брат моей сокурсницы из 6-й группы Маши Лифшиц. Однажды он играл в нашей комнате 15 в студенческом общежитии в преферанс вместе с Борей Шапиро, о котором я писал выше немного, Аликом Хелимским и Вовкой Поляковым. В преферанс тогда играли немногие, и найти партнеров было непросто. Тем более, если игра шла на деньги. На шелобаны и я играл.

На занятиях ничего нового я не узнал.  Иногда задавал вопросы, на которые я знал ответ, а лектор – нет. Оказалось, он военный врач в отставке, а как тогда бытовало мнение, военный врач - это не врач и не военный.  Поэтому, когда я попросился сходить к главврачу, он меня с радостью отпустил.  Я зашел в кабинет к Лифшицу, представился и сказал, что я его знаю, и рассказал, откуда и почему.  Он тут же куда-то позвонил и велел прийти к нему, секретарше дал указание ставить чай и готовить печенье. Когда я кабинет зашла женщина в белом халате, я тут же её узнал. Это была Маша Лифшиц. Она тоже  малость обалдела, увидев меня. Я учился в 7-й группе, а она в 6-й, а иногда на занятиях наши группы объединяли. К тому же мой сосед по комнате в общежитии, солист студенческого ВИА Вадик Гондуренко, тоже учился в 6-й группе и иногда Маша вместе с другими приходила к нам в комнату на посиделки.  Мы обнялись и потом все втроем долго разговаривали. Маша была в ЦРБ заведующей отделением переливания крови. ЦРБ была большой, стационар под тысячу коек, как в городе, поликлиника с приемом врачей по всем специальностям. Лифшицы уже дано покинули Хабаровск и им было интересно, что и как там.

Наш разговор прервал тот самый лектор, который пришел и сказал, что занятие закончил. Поинтересовался у меня, откуда я знаю новый хозяйственный механизм, и я пояснил, что в нашем крае он внедрен во всех крупных больницах. Лифшицы заявили, что они хорошо знают Хабаровский край, а я сокурсник Марии. Лектор присоединился к нашему чаепитию, и рассказал, как он был в Чехословакии в 1968 году, когда туда были введены войска стран Варшавского договора. Чехи встречали наших «коктейлями Молотова», а немцы вошли под звуки марша, с развернутыми знаменами, и чехи, как крысы, прятались по домам. Вот как засела в них память о немецкой оккупации. Я о таком никогда не слышал.  Потом вернулись из столовой больницы мои коллеги по курсам. Мы немного пообщались с главным врачом,  поблагодарили за науку, и поехали в столицу.

Это была еще одна встреча с земляками из Хабаровска.  Я часто ездил потом в Москву, ходил в магазины, где частенько встречал знакомые по Хабаровску лица. Мы улыбались друг другу, кивали головами в знак приветствия, но не разговаривали. Столица огромный город, встретить знакомого труднее, чем найти иголку в стогу сена. Особенно если не знаешь, где искать.

На заставке наша с Володей Голубиным фотография, но в другое время, когда я снова приезжал в Клин к нему в гости.  Увы, несколько лет назад он покинул этот мир.
;