Год Волка

Императорская Академия Наук
Навеки утраченные древности

A. Gendoht Hommer Dreiwolf Wolfling
Jahr des Wolfes


Гэндальфъ Э;меръ Тр;воръ Вольфлингъ
Годъ Волка



Вольфлинг Гэндальф Эомер Трувор
Н 63 
Год волка: фантастический роман. – Ямбинск-Ухарский: «Перевал мантикоры», 2022. (сер. «Возрожденный Романтизм», Издание второе) – 416 с.
©Вольфлинг Герман
©перевод с нем. Никора Валентин
Это душераздирающая история о безответной любви мертвого колдуна к погибшей, но прекрасной принцессе, которая, в свою очередь, увлеклась вполне живым студентом-ловеласом. Действие романа разворачивается в современных реалиях одного из российских мегаполисов.  Вокруг героев не только сгущаются черные тучи, но ещё и увиваются злобные демоны и прислуживающие тьме гомункулы.
Перед принцессой стоит сложный выбор: добиться от любимого передачи магического артефакта, необходимого, как ей кажется, для спасения брата, или рассказать своему избраннику, кто она на самом деле. В романе разворачивается удивительная история: романтическая, нереальная, волшебная. Она и об очищении любовью, и о прощении тем, кто этого совсем не заслуживает.
 

От издательства
Для нас особая честь вернуть просвещенным читателям те удивительные книги, которые, казалось, навсегда сгинули в пожарах войн и революций, но вдруг, чудесным образом, объявились вновь, доказывая тем самым, что рукописи, в самом деле, не горят.
Впервые роман Германа Вольфлинга «Год Волка» был найден в 2003 году, при сносе ветхого дома в Екатеринбурге. Однако, судя по выходным данным, отпечатан он был в Одессе в 2029 году, что вызвало лишь улыбку. Тогда списали всё на типографскую ошибку. Набор был современный, русский, что позволяло предположить издание книги именно в послереволюционное время, к примеру, в 1929 году.
Собственно, до этого момента о Германе Вольфлинге ничего никому не было известно. Ученому совету при УрГУ (ныне – УрФУ) томик показался забавным курьезом, анекдотичным случаем, глупым розыгрышем; и самому факту обнаружения томика, о котором никто никогда не слышал, не придали особого значения.
Однако, спустя три года, уже в Краковской публичной библиотеке обнаружена рукопись того же самого Вольфлинга, но уже на украинской мове «Рiк Вовка».
Удивительно, что эти, аккуратно сшитые в единый блок тетради, исписанные округлым почерком старательного семинариста, действительно, оказались калькой… с, украшенного уникальными гравюрами, солидного варшавского издания «Rok Wilka», обнаруженного месяцем позже, в Жешуве – столице польского Подкарпатья.
Обе эти иностранные вариации книги – были довольно удачными переводами найденного в Екатеринбурге, и высмеянного профессурой, уникального раритета.
Еще год спустя, в 2007 году, в Мюнхене, в обширном архиве покойного ныне Леопольда фон Шрайбикуса – всем известного и неподражаемого коллекционера древностей, – нашелся увесистый том «Jahr des Wolfes». Это был, как не сложно догадаться, немецкий вариант все того же романа.
Затем, в 2012 году, в маленьком зауральском городке, в рамках сокращения активного фонда, библиотекарями был извлечен из подвала неплохо сохранившийся четырехтомник поэтических трудов вкупе с эпистолярным жанром всё того же загадочного автора.
Такая географическая разбросанность трудов Германа Вольфлинга не могла не удивлять, словно весь мир прошел мимо уникальных трудов или откровенно саботировал, словно бы даже отменял сам факт культурного наследия и существования самобытного, хотя и весьма едкого, порой даже желчного автора.
Когда же нам принесли «Ночные бдения кота Мурра» – изумлению редакции не было предела! Осмелев, мы начали переписку со всеми музеями и библиотеками на предмет наличия у них трудов Германа.
Откликнулись многие. Оказалось, что этого автора знают: как в Европе, так и в Америке. Единственная странность: Вольфлинга ценили по одной, но переведенной на многие языки, книге, а именно по «Году Волка». Почему иные труды остались не известными – предстоит выяснить следующему поколению исследователей его творчества.
Предметом особой гордости наших изысканий является то, что по запросу из Ватикана, пришел ответ, что в их библиотеке тоже имеется оригинальный труд господина А. Г. Э. Т. Вольфлинга «Anno Lupus», являющийся в свою очередь переводом с утраченного греческого свитка «;;;; ;;;;».
Такая европейская известность трудов Германа Вольфлинга, надо сказать, весьма озадачила наших лингвистов. Некоторые академики даже высказали экспертное мнение, что издательская группа «Перевал Мантикоры» была втянута в широкомасштабную мистификацию, а на самом деле, Вольфлинга никогда не существовало.
Собственно, странная история о воскрешении в конце ХХ века поэта, погибшего в Гражданской войне, была центральной осью, на которую были нанизаны все стихи найденного «Собрания сочинений» Гэндальфа Эомера Трувора. Так что, принимая во внимание темпоральную экзальтацию автора, как творческий принцип, скачки господина Вольфлинга по времени могли быть чем-то больше одного только популярного нынче литературного приема «попаданства».
Хотя, по разумному рассуждению, нам представляется, что имя Германа Вольфлинга, трансформируясь в сказочные и ветвистые псевдонимы, обрастая мифами, могло быть и общим – передавалось от учителя – к ученику или, скажем, от отца – к сыну, как единый творческий герб гильдии уникальных поэтов-фантастов.
Возможно, имя Вольфлинга было ступенью посвящения в писатели некоего закрытого литературного кружка, являлось скорее титулом, нежели фамилией; следовательно, оно накладывало определенные обязательства следовать древним традициям мистиков.   
Такое видение проблемы постоянно возникающих временных парадоксов, как в самих текстах книг, так и в обстоятельствах их обнаружения, многое бы упростило и расставило на свои места. Проблема в том, что у нас нет никаких обоснованных подтверждений ни одной из выдвинутых гипотез.
Доподлинно, в результате долгих лингвистических изысканий, удалось установить, что А. Г. Э. Т. Вольфлинг оставил после себя обширное литературное наследие, несомненно, принадлежащее перу одного и того же автора.
Совместное творчество всегда проявляется в кусках разделов и глав, носящих характерные личностные употребления тех или иных слов и фразеологических оборотов. Автор лучше всего проявляется в своих заблуждениях: как в мелких, но типичных ошибках, так и в отстаивании близких ему теорий социальной справедливости и государственного обустройства.
Центральная идея всех обнаруженных нами произведений Вольфлинга – неистребимый романтизм, вера в окончательную победу сил добра, впрочем, изрядно сдобренную схоластическим пессимизмом и приправленную готическим отчаянием.
К примеру, события в романе «Ночные бдения кота Мурра» обрываются смертью мастера и его возлюбленной. Их земной путь завершился. Капельмейстер Крейслер попал в лечебницу для душевнобольных. С точки зрения справедливости – добро потерпело крах. Однако, за гранью романа, зреет заря нового возрождения. По сути, эта книга выдержана в Клюевской «теории зерна», которое должно попасть в землю, умереть, чтобы дать росток новой жизни.
Все книги Вольфлинга – это путь сквозь сгущающуюся тьму отчаяния. Это романы пятого часа утра, когда мрак дрожит и готов сдать свои позиции, но солнце еще не появилось над кромкой земли и оттого кажется, что утро никогда не настанет.
Автор словно теряет надежду, падает израненным гладиатором в пыль арены, умирает, но так и не видит первых лучей солнца. Однако, он твердо убежден, что день непременно настанет, что химеры отчаяния с криком разлетятся прочь! Однако, Вольфлинг не скрывает того, что горгулии, гомункулы и прочая нечисть не сгинет, а рассядется по крышам и нишам соборов, прикинется статуями, в ожидании наступлении новой кошмарной ночи.
Если применить к творчеству Вольфлинга гоголевские метафоры, то Вий, которому старательно поднимают веки, – это наша безумная реальность. Еще секунда – и все демоны демократии ворвутся в Европу «миротворческими» легионами и раздавят всякую свободу мысли, а последних честных людей разорвут в клочья.
Более того, этот Вий, по сути своей, – диктатор американской толерантности, и он уже явился на призыв. Еще немного, и этот демон узурпирует все сферы науки и искусства. Никакой круг, очерченный мелом культуры – не спасет от этого глазастого чудовища!
Вольфлинг, в каждом своем романе, показывает засилье глупости и заискивающей верноподданности звездно-полосатой диктатуре, которая цементирует европейское сообщество гораздо сильнее и профессиональней социалистических кружков выдуманного Федором Достоевским господина Ставрогина.
Темы, поднимаемые Германом Вольфлингом, не являются новыми, но, на удивление, остаются актуальными и злободневными. И не имеет значения, кто марширует по миру: Наполеон, Гитлер, миротворцы НАТО – суть происходящего от этого не меняется.
Нам нужно отбросить ходули идеологических систем: капиталистических, либеральных, коммунистических, демократических, которые трактуют любые события в свою пользу, непременно оправдывают свои военные преступления, да еще выставляют право других наций на свободу и самоопределение именно как международный терроризм.
Удивительно, как при такой злободневности, романы Гэндальфа Эомера Трувора так долго оставались в тени, прошли мимо всех российских и китайских издательств, оказались обделены вниманием: как критиков, так и троллей на просторах интернета.
Можно предположить, что за автором велось негласное наблюдение, осуществлялся контроль, не мешающий Герману творить, но препятствующий продвижению его книг и в печати, и в сети. Иначе сей парадокс, вообще, трудно объяснить. Однако, у нас нет доказательств и этой, такой красивой, но конспирологической теории.
Думается, все было гораздо прозаичнее. Книги Вольфлинга просто никого не интересовали. Возможно, в этом виноват и сам автор, ибо любой маломальский успех в современном мире без громкого пиара, без постоянного мелькания в СМИ – невозможен.
А кто такой Гэндальф Эомер Трувор – не ответит ни один интеллигент, не говоря уже о студентах или школьниках! В мире, где всем заправляет реклама, нельзя пренебрегать средствами продвижения книг в соцсетях. А ведь не существует ни единой страницы в интернете, посвященной этому загадочному автору!
Обращаясь к мифологии произведений Германа, стоит отметить, что автор явно вдохновлялся не дошедшими до нас древними легендами. Некоторые намеки Вольфлинга провисают в пустоте, ибо не всегда ясно: выдуманные события легли в основу его текстов или, все-таки, реальные.
Сказать, к примеру, откуда взялись гомункулы в «Годе Волка», каким образом их создали – сегодня не представляется возможным.
В легендах малых народностей необъятной России нет никаких намеков на то, какой именно злой бог имел облик волка, и был ли такой, вообще.
Трудно сопоставить со славянским пантеоном и семиликого, четырехрукого духа, сбежавшего из недр Земли. Конечно, в сказах есть упоминанье о дивьих людях и о подземном царстве, но это совсем не тот ад, который рисуется в сознании современного читателя.
Стоит отметить, что языческая славянская демонология кардинально отличается от европейской. Если в Европе жгли ведьм, ходили крестовыми походами освобождать Гроб Господень, то и образы кровожадной инквизиции в их литературе – закономерны.
Восточнославянская и русская традиция восприятия потусторонней силы более миролюбива. От Литвы до самых окраин Великороссии – леших, баенников и прочих падших ангелов бесами не звали, а жалели и старались с ними договариваться.
Можно предположить, что Вольфлинг, в течение всей жизни, (или, если угодно – ряда своих инкарнаций) кропотливо создавал свой собственный бестиарий. По крайней мере, причудливое переплетение западного и восточного подхода к иножитию в трудах Вольфлинга создает яркий и неповторимый сюжетный рисунок событий и нетипичных характеров его героев.
Удивительно, что нечисть в книгах часто оказывается раздираема противоречиями даже больше, чем живые люди. Видимо, Герман считал, что перевоплощения не стирают памяти о прошлом, и души продолжают эволюционировать в темных или в светлых духах.
Идея метафизической тюрьмы – Земли – проскальзывает во всех известных книгах Гендальфа Эомера Трувора. Тех, кто проходит круги жизни, да еще при и этом учится, поднимают в ад, но не в рай. 
Вольфлинг предлагает космогонию мира в непривычном для нас виде: реальность существует – под властвующей над ней тьмой, мгла ходит под дозорами духов, дозоры – под патрулями ангелов. Ангелы – под смотрящими херувимами. И так до мастеров, которые образуют совет.
Бог, сотворивший всю эту систему, несомненно, есть, к нему можно обратиться напрямую, минуя все эти инстанции, но получается это только у тех, кто просто и безоговорочно верит в добро.
Таким образом, Вольфлинг пропагандирует давно и всем известные ценности, но смотрит и на них, и на весь мир под непривычным для обывателя углом зрения. Он словно принадлежит к невозможному градусу посвящения.
Создав собственную космогонию, автор вплетает в нее реальную историю, вплавляет в свое видение неоспоримые факты, ставя под сомнение правоту всех современных аксиом.
Сегодня доподлинно известно, что автор использовал для создания своих героев реально существующих прототипов. Однако, исторические лица, часто мелькающие в его книгах, порой не совершали приписанных им поступков. Авторское допущение настолько велико, что, иногда, кажется весь текст – это головоломка, ребус, который ещё предстоит разгадать.
В заключение хотелось бы затронуть еще один любопытный вопрос: как именно эта книга (явно созданная в наше время) очутилась в Ватикане? Кто и зачем переводил роман на латынь, переписывал текст от руки, искусственно старил листы? Если это была именно мистификация, то не будь нас, о ней никто бы никогда и не узнал!
В наше время перевести любую книгу с помощью электронного переводчика, а потом выправить неточности вручную – может каждый. И искусственно состарить листы тоже не сложно. Но вот подкинуть гримуар в закрытый архивный фонд Ватикана – задача не тривиальная.
Предположить, что в Риме находится древняя рукопись, конечно, можно, но поверить в это еще сложнее, чем в подделку любого артефакта.
Теоретически можно представить, что некий забывчивый путешественник во времени взял с собой на работу (в прошлое) томик своего современника и забыл его там. Однако даже само это предположение вызывает усмешку. А наше издательство оперирует только научными, неопровержимыми фактами, предоставляя читателям самим строить разные оригинальные гипотезы.
Впрочем, если предположить, что Вольфлинги были всегда, и один из них творил уже в XII веке, а между ними существовали и другие, то это значительно проясняет ситуацию.
Однако, как объяснить полную идетинфикацию сих опусов, точное их смысловое совпадение? Неужели речевые обороты и сама стилистика книги из современного мира просто перескочили в прошлое и свили там себе гнездышко в единственной книге? Маловероятно.
Уместнее считать, что автор был, все-таки, один. И жил относительно недавно. Остается неясным, как он смог распространить сие творение задолго до своего рождения. Это – самое фантастичное в истории появления всех этих опусов.
С другой стороны, об авторе не было вообще никаких упоминаний вплоть до волшебного появления его книг в нашем издательстве. Эта завеса секретности, вероятно, возникла неспроста. Словно иная цивилизация, наблюдая за тем, как мы, семимильными шагами, движемся к собственной гибели, посылает нам отчаянные сигналы. Словно кто-то там, наверху, хочет, чтобы мы остановились, отложили свои гаджеты и задумались: куда же отчаянно несется человечество, не замечая самой жизни?
Чудеса превратились в обыденность. Может, оттого мы и теряем свое человеческое лицо, превращаясь в придатки для планшетов и сотовых телефонов?
Но, как бы там ни было, а «Год Волка» нужно именно читать, как в старые добрые времена. И не с мониторов, а с бумаги. Желательно, при свечах или в ротонде жарким летним днем.
В конце концов, писатели для того и работали, чтобы мы могли в любое время окунуться в плод их фантазии и на время забыться в их волшебных историях.
Издательство «Перевал Мантикоры», все наши сотрудники счастливы, что мы оказались сопричастны благому делу возвращения удивительных миров Германа Вольфлинга человечеству.

 

Текст печатается в последней авторской редакции.
Все манускрипты, шифрограммы и клинописи, проливающие свет на описываемые события, несомненно, относящиеся к созданию этого романа – хранятся в архивном отделе Имперской Государственной библиотеки. Ознакомление с оными возможно лишь в читальном зале в присутствии Старшего Библиотекаря, курирующего Отдел Сакральных Рукописей.

Anno Lupus (Год Волка)

СВИТОК ПЕРВЫЙ
Lusus ingenii

И будто мне кто-то шепнул: «Не гляди!
Мы будем с двуногими холодно строги».
Но бьётся безумная злоба в груди:
Да где же вы раньше-то были, о боги?!

Стихии Миров, Колесницы Времен,
Мы все здесь – заложники боли и гнева…
Пусть плох мертвый волк, но зато – окрылен;
И помнит одно: Притяжение Неба.
Валентин Волчонок «Песня под пулями»
                24 апреля 1996 (Чистопрудное)



В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина – в вине.
Александр Блок «Незнакомка»
                24 апреля 1906 (Озерки)



Мелодии тьмы. Проявление

Все здания в Екатеринбурге обладают особой историей; они разнятся между собой по темпераменту; и даже судьбы у них, точно у людей, – причудливые.
Центр нашего мегаполиса не спутать с другим городом. Все в нем кричаще, вычурно и помпезно до неприличия. Нет ни чувства меры, ни эстетического чутья, словно возводили его «быкующие» дельцы, решившие, во что бы то ни стало перещеголять друг друга.
Дома, во все времена застройки, появлялись, точно после дождичка в четверг и возводились не на фундаменте, а на одном лишь честном слове. Оттого архитектурные ансамбли, в массе своей, оказались незавершенными, а некоторые «долгострои», как печально известные телевышка и гостиница, устарели в процессе их создания. Новые модные высотки тупо лепили к практичным хрущевкам, нарушая и смысловое, и визуальное единство мегаполиса.
Но главная проблема города заключалась в том, что этот строительный хаос начался вовсе не с развалом Советского Союза, а возник именно с появлением первых коммунистов на Урале. И потому пошлое безвкусие победившего пролетариата за истекшее столетие стало для горожан нормой.
Для люмпена всегда главным было выделиться. И если раньше гопоте и всяческим уголовным элементам для самоутверждения достаточно было разрушить церковь или убить человека, то демократический период нашей истории заставил «новых русских» созидать. Впрочем, в меценатстве всех этих переобувшихся «коронованных» и прочих бандитов ничего, кроме «понтов дешёвых», ничего разглядеть так и не удалось.
Главным, по-прежнему, оставалось – выпендриться!
Влепить в центр города высотку имени Высоцкого, может быть, и мегакруто, но только кому и зачем это нужно? Какая острая необходимость была в этой нелепой каланче? Музей и памятник барду можно было соорудить и без этой помпы.
Близость Исети от небоскреба заставила интеллигенцию задуматься о вменяемости и архитекторов, и отцов города, разрешивших строительство именно здесь, а не, скажем в Академгородке. Впрочем, чего еще ожидать от «вора на доверии», и от всей его кодлы, который, находясь на посту мэра, разговаривал, не просто как недоучившийся ушлёпок, а именно как дегенерат-отсидок? Собственно, интервью оного мэра без литературной обработки ужасали своими речевыми оборотами и зловещей образной системой.
Но очередным управленцам мало было заполонить наш город высотками, им драйв подавай! Теперь вполне легитимное развлечение молодежи – организованный забег по лестнице «Высоцкого» до самой крыши на скорость. Пусть дебильно, но креативно!
Собственно, тяготение граждан к высоте привело к тому, что на крышах многих высоток ныне процветают летние кафешки, вырастающие каждую весну, точно опята.
Дома, как люди, хотят перещеголять друг друга своими формами и раскраской, они завидуют друг другу, но при этом надменно держат марку «особенности и неповторимости». Каждая задрипанная хрущевка пытается выделиться: если не гигантской трещиной в стене, так обилием кондиционеров или разнообразием форм пластиковых окон и балконов.
Те дома, которые ниже шестнадцати или даже девяти этажей – еще как-то соперничают друг с другом, но что делать двухъярусным карапузам, чтобы их заметили?
К примеру, можно ненароком наткнуться на спрятавшийся между бывшими общагами, круглый двухэтажный особнячок. Он, словно гриб, взирает на мир из-под квадратной шляпки и надувается от важности: вот, мол, я какой – особенный! Мал золотник, да дорог!
Или вот, недалеко от купола Цирка, назло новым строениям, мрачными стариками, год за годом, врастают в землю заброшенные купеческие усадьбы – они огородились от мира забитыми окнами, слоем дорожной пыли и всем своим видом презирают суету летящей мимо них жизни. Они, эти покинутые «дворянские гнезда», помнят балы и мазурки, подлетающие к парадному крыльцу блестящие экипажи, лихих кавалеров. Им снится стон клавиш, мучимых гимназисткой, боящейся признаться самой себе, как понравился ей юный корнет.
Деревянные особняки по ночам скрипят своими резными ставнями, мучаются, ждут жалости от современников, чтобы их добили и снесли навсегда. Об этих зданиях в городе тоже помнят.
Наш дом был просто двухэтажным. Его намертво зажало среди высоток, и оттого строение походило на нищего, умостившегося на тротуаре просить милостыню. В нем, вообще, ничего примечательного не было: ни ворот кирпичной кладки, ни огороженного двора, ни первого каменного этажа, наполовину провалившегося под землю. Здание стояло безликим, возведенным в период безвременья, одиноким, словно старик, который пережил всех родных и друзей. А еще строение напоминало прокаженного: облезлое, неухоженное, ненужное.
Три подъездных двери сиротливо поскрипывали на ржавых петлях и жалобно стонали на ветру. От стен отваливались куски замазки, порой вместе с кирпичами, да так и лежали на земле, видимо, уже не первый год. Ядовито-оранжевый цвет штукатурки, с поздними, зелеными заплаточными мазками, довершал жалкое впечатление. Возможно, именно так и выглядят дома, окончательно выжившие из ума.
Изнутри тянуло затхлостью, помоями и мочой, но там, определенно, кто-то жил. Зарешеченные провалы в стенах, прикидывались окнами и всегда были наглухо задернуты выцветшими шторами, а иные даже заклеены газетами, на которых явственно читались советские лозунги.
Не удивительно, что вспышка зеленого цвета за подобным окном не привлекла внимания. Как всегда, случайные прохожие автоматически ускоряли здесь шаг, дабы быстрее миновать сей притон нищеты, они стыдливо уводили глаза в сторону, мол, нет этого позорного пятна в их любимом городе.
Но вспышка света возникла не из-за перепадов электричества.
Это в подвале сработал хроноскоп, замурованный здесь по особому распоряжению городского Исполкома в далеком 1925 году.
Механическое сие сооружение, некогда располагавшееся в подвале, залитое ныне бетоном, было советской разработкой, которая своей эффективностью напугала не только чекистов и пламенных борцов за мировую революцию, но даже и масонскую ложу восточного окна «Аврора».
А теперь, спустя целую эпоху, когда о проекте все давно позабыли, чудовищный аппарат пробудился и заработал. Сам.
Конечно, ему помогли. Извне. При помощи чар.
Мало кто из современников понимает, что животный магнетизм, статическое электричество и биополя живых существ, собственно, при взаимопроникновении и создают тот разряд, который в состоянии запустить старые, обесточенные механизмы. Магией всегда называли физические процессы, которые люди, в силу своей ограниченности, просто не смогли уяснить и подчинить своей воле.
В реальности все выглядело так, точно в одной из пустых квартир дома, в той, под которой сама включилась адская машина времени, в районе кухни взвилась черная воронка, искрящаяся зелеными цифрами и символами, которые кружились в зловещем танце и испускали маленькие фиолетовые молнии, бьющие во все стороны.
Раздался щелчок, словно агрегат поглотил всю электроэнергию, выбивая пробки и выводя из строя бытовые приборы. Явственно потянуло горелой проводкой.
Вращение воронки остановилось, но, перед тем как цифры провалились сами в себя, поглощая собственные молнии и окончательно исчезая, раздался противный старческий смешок.
В ванной комнате, сами по себе, открылись краны; затикали, забытые прежними жильцами, напольные часы.
А потом, стремительно набирающаяся, вода всколыхнулась и над пенной шапкой показалась довольная человеческая физиономия.
Великий обманщик, мистификатор, шарлатан и чародей, сумевший пройти Воротами Мертвых, очнулся в полузаброшенном доме Екатеринбурга. На губах злодея застыла блудливая улыбка. Борода его была всклокочена, патлы волос свисали сальными прядями вдоль больших желтых ушей.
Колдун вернулся, как и обещал. Правда, сто лет спустя после своей гибели. Так что мстить, собственно говоря, было некому. Все уже умерли до него.
На табуретку, где проявилась одежда, неожиданно запрыгнул толстый жирный кот, и настойчиво замяукал.
– Граф? – обратился человек к зверю. – Ты ли это, душа моя? Мин херц! Ах, как это мило. И как же тебе, поди, сердечный, тошно сейчас! А вот: не рой герою яму – сам в ней сгниешь!
Кот зло зашипел, ощерился, но вдруг неожиданно прижал уши. Шерсть его стала дыбом.
Напугал зверя вовсе не человек: в проеме дверей появился отчетливый черный силуэт – огромный туманный волк. Монстр зловеще скалился.
– Я уже принес жертву! – закричал колдун, вскакивая на ноги, прикрывая рукой самое ценное, что имел. – Пощади!
Туманный силуэт колыхнулся.
Кот ошалело мявкнул и мгновенно забился под ванную, отважно шипя из укрытия.
– Я сам, лично, его убью! – вопил человек. – Дай еще один, самый последний, шанс! Завалю гниду! Клянусь!
Зеленые глаза призрачного зверя светились раздражением и голодом.
– Смотри, не заиграйся! – это сказал вовсе не волк, но выдохнули стены дома, и смрад разложения пронесся по квартире. – Мир не должен потерять равновесие. Разбудишь меня, когда все ваши мерзкие боги ослабнут. Ясно?
– Сделаю, Владыко! – колдуна била дрожь, он не знал, за что ухватиться, чем отстрочить неминуемую гибель.
– Лжешь. – теперь звук шел не отовсюду, это усмехнулся именно призрак. – Что ж, это правильно…
А потом раздался приглушенный взрыв, которым чародея отшвырнуло к зеленому кафелю стены. Плитка от удара посыпалась в воду. Человек с шумом плюхнулся обратно в ванну, разбрызгивая пену и воду.
– Спасибо, Владыко! – кричал волшебник, непроизвольно облизывая прокушенную при падении губу.
– Не обляпайся! – донеслось в ответ. – А, чтобы не было так мучительно больно за бесцельно истекшие годы, оставлю тебе помощников. Твоих старых знакомых.
Человек мотнул головой, не в силах больше говорить.
Туманный силуэт в дверях дрогнул и пропал. Запах гнили – остался. 
Потом колдун несколько минут тупо сидел в воде и нервно икал. Снова появился черный кот: он заметно увеличился в размерах, ибо шерсть его торчала во все стороны, словно бедолагу пытали на электрическом стуле. Глаза зверя – круглые от ужаса – напоминали человеческие: они были осмысленными и глубокими.
Кот боком пробрался к дверям и выглянул вглубь квартиры, проверяя, не притаился ли там враг. Призрака нигде не было. Кот неуверенно мявкнул и вопросительно посмотрел на колдуна. Это привело человека в чувство. Книжник еще раз икнул, вылез из ванной, растерся ветхим полотенцем, затем им же обернул свои бедра и неуверенно шагнул в зал.
По квартире разгуливали карлики. Их было пятеро. Колдун сразу их узнал. Это были гомункулы из Лихтенштейна: маленькие, ростом с пятилетнего ребенка. Глаза их светились дьявольской, интеллектуальной ненавистью.
Эти маленькие бесята с жидкими волосами на головах, в ожидании своего предводителя, хихикали и швырялись подушками. Пока всё выглядело вполне безобидно.
Одеты демоны оказались современно: в джинсы, куртки и кроссовки. Если не обращать внимания на их старческие глаза, сошли бы за первоклашек или выпускников подготовительной группы детского сада.
Увидев голого человека, гномы синхронно поклонились, и хором пропищали:
– З-з-здравствуй, З-з-зотов!!!
Человек промолчал.
– Ребята, мы обознались! Он не Зотов. – пискнул один из гомункулов. – Он К-к-кротов!
Гномы противно засмеялись.
– Великий мессия прибыл в Ё-бург! Второе пришествие началось! – прогундосил еще один.
– Прекратите скалиться! – прорычал волшебник.
– А то что? – спросил очередной гомункул. – Ты уже один раз пытался от нас улизнуть. Видишь ли, наивный ты наш, одного желания исправиться – мало. Не поможет тебе показуха! – вот тебе наш сказ.
– Цепные псы! – презрительно скривился колдун, нервно подергивая левым глазом. – Ещё смеете поучать меня, узника?!
– Поглядите-ка, страдалец! – один из гномов схватился за живот. – Бонапарт Наполеон в изгнании. Ой, держите меня.
– Ага, – поддакнул другой карлик, – гордый Байрон, мятежный лорд.
– Нет, ребята! Это же – Оливер Кромвель! Убийца королей. Чу! Слышите, как он раскачивается над городскими воротами! А смердит-то как!
– «Настанет год, России черный год, когда царей корона упадет!»  – запели разом двое гномов, приплясывая так, словно им срочно приспичило по малой нужде.
Человек огляделся. Гомункулы явно появились из магического круга, начерченного самим колдуном в ином измерении, но проявившегося на полу заброшенной квартиры.
Беглец тоскливо посмотрел на все еще колышущееся пламя черных свеч, расставленных по углам пентаграммы. Нет, не помогла магия, не защитила.
Этих вредных гомункулов книжник когда-то создал сам, а теперь они стали его вечными конвоирами.
Всё повторялось. Всё возвращалось на круги своя. К ожившему вновь приставил почетный эскорт именно тот бог, которого маг больше всех и боялся, именем которого творил свои черные знамения и чудеса…
– Давай уже, облачайся. Нечего тут вонючими нетленными мощами трясти. – пропищал тем временем один из гномов.
– Вот именно: швидче, панове! Нас ждут великие дела!
Двое коротышек прекратили танцевать и скроили физиономии кающихся грешниц, а один из них, отводя глаза в сторону, – чисто девственница на уроке анатомии – залепетал:
– Мы тут в ожидании Вашего Вашества пошалили немного. Скучно, знаешь ли, болтаться по времени, точно гривна в проруби.
– Таки: да! – важно надулся второй танцор. – Размышляли о том, как тебе пособить: гвоздь в твой мозжечок вколотить, чтобы жить стало веселей; или лучше ногу отпилить, чтобы ты не так резво от нас бегал. К единому мнению не пришли, но вот по пути видели нового владельца атаме. Это просто пьяный мальчик. Собственной тени боится. А ножичком размахивает налево и направо.
– Вечно молодой. – согласился первый гном. – Вечно озабоченный. Дон Жуан нервно курит в сторонке, прикинь!
– Это вы, братие, от зависти напраслину на святого человека возводите! – вмешался третий гомункул. – Мы все парнишу в наступающем будущем видели. Это же великий воин. Богатырь Емеля Щучий сын! Ему что священный атаме, что вилка – един чёрт. Он даже успел хулиганов нашим ножиком поранить. Мы впечатлились.
– Не то слово! – запищал новый карлик. – Мы в восхищении! Борька свое на троне отсидел, и хватит с него. Не любит Русь Борисов, вечно оных пинками из Москвы выгоняет. Звать на царство Григория Гореносца!
– Заткнетесь вы когда-нибудь? – вздохнул колдун. – Голова от вас пухнет.
– Если мы замолчим, заговорят пушки. – обиделся один из лилипутов, надул губы, сложил руки на груди и отвернулся.
– Да пушки – это ерунда, а вот если заговорит Пушкин. Бронзовый. Тот, который стоит в Литературном квартале, вот тогда всем, даже нам, мало не покажется! – топнул ногой другой карлик.
– Всё, решено! – тот, который дулся, развернулся обратно и просиял, точно ему на голову шмякнулось яблоко, да тотчас и осенило божественное прозрение. – Если мы замолчим, то непременно уступим место шизофрении, ибо никак нельзя человеку, просвещенному одному жить, без живого-то общения. Так и зачахнуть можно.
– Вашу мать! – отчаянно завопил колдун и швырнул старым сапогом, подвернувшимся под руку, в одного из гомункулов.
Карлик, в которого попали, отлетел в сторону, стукнулся затылком, и, удивленно потирая пятую точку, сказал:
– Ни хрена себе! Мы, можно сказать, его от происков врагов оберегаем, от всяких тамплиеров и масонов, от коммунистов и демократов, а он в нас сапогами кидается. Дожили.
– Да, он нас из грязи сделал, демиург хренов, а теперь чего-то не любит, потопом грозит, Армагеддоном стращает. Вот они, боги, все такие – эгоисты и моральные уроды. Сначала свободу совести и слова дают, а потом всё отнимают!
– Бить его, неудачника! Сломаем вражине бедро, чтобы он себя в полной мере ощутил Творцом. – закричал один из весельчаков, делая зверскую рожу.
– Грех это – на Господа нашего руку поднимать. – брезгливо проворчал тот, в которого прилетело сапогом. – Надо, братцы подставлять свои щеки и попы под удары судьбы в воспитательных целях!
– Мы все знаем, что демиург наш – трус и ябеда! – неожиданно вспылил гомункул, который до того то обижался, то выступал с пламенными речами. – Он ведь потом скажет, что мы по отношению к нему не соблюдали международных соглашений, что нас непременно нужно лишить статуса миротворческих сил, мол, мы – не вежливые люди, а вежливцы какие-то позорные!
– Молчать!!! – книжник рывком поднял стол над головой.
Гомункулы попятились.
– Говорить по существу, и по одному! – прорычал колдун, опуская стол на место, но, не отрывая при этом рук от столешницы.
– Так мы уже все сказали. – пожал плечами один из карликов. – Пока сюда летели, видели владельца атаме. Он был пьян. С ним еще девка прикруживала. Мутная какая-то, непонятная.
– И что? – человек гневно сорвал с чресл полотенце, швырнув им в одного из своих мучителей, и отправился в ванную, за одеждой.
Черный кот, по-прежнему, сидел в проеме дверей, не решаясь выходить. Гомункулы внушали зверю ужас.
– Докладываю, мой генерал! – вслед колдуну один из карликов вытянулся в струнку, прикладывая руку к пустой голове. – Мы хотели ножик тот отобрать, но явился Хранитель и стал нас обидными словами обзывать.
– Святая правда: так всё и было! Эта «жопа с метлой» просто вышвырнула нас, точно мы не твои помощники, а хулиганы, бычки по урнам тырящие! Срамотища! – опечаленно вздохнул один из лицедеев и даже смахнул настоящую слезу. – Никто нас не любит! Никто не приголубит! Пошли б мы на помойку, да червячков всех схавали до нас! Пе-е-ечаль!!!
– Ты уж этому Королёву непременно покажи, где прописана Кузькина мать! – жалобился новый гомункул. – А то нам за державу обидно!
– Королёв этот, не смотря на свою громкую фамилию – тот еще пройдоха. Он же, змей подлый, сам по временной петле метнулся, опередил нас на мгновение и не подпустил к пьяному мальчику. У-у-у, собака на сене: и сам не ам, и добрым молодцам не дам. – пояснил очередной болтун. – Собственно, нам поспешать нужно, пока кровь еще не пролили. Мы, конечно, Вашему Вашеству не указ, но у нас мандат имеется: срочно, вместе с Вашеством, поступить в распоряжение духа высшей магической категории.
– Сам магистр Кнехт  обещал, что встретят нас, Гриша, с помпой: с цветами, с овациями, с шампанским. Так что, торопись-ка, демиург. Опоздаем к раздаче халявы, век потом тебя укорять станем. Ну, ты нас знаешь!
Из ванной нерешительно, боком, подпрыгивая, вышел кот. При этом он злобно шипел и фыркал, словно готовился к обороне.
– О, какая киска! – неожиданно сменили тему гномы, давая человеку время одеться.
– Да это не кошка! И не мышка! Это – кот! Черный кот! – захохотал тот, который все не мог расстаться с прилетевшим в него сапогом. – Понятно вам?
– А можно его погладить?
– А он кастрированный?
– Братья! Нужно срочно сделать ему обрезание. – и гномы радостной толпой кинулись к зверю.
Кот, понимая, что ничего хорошего его не ждет, дико заорал, помчался по кругу, прыгнул на штору, вскарабкался на гардину, откуда и сверкал гневным взором. Хвост его распушился, да и сам он стал будто еще толще.
– Ничего, мы терпеливые, жрать захочет, сам слезет. – заметил один из гомункулов.
– А мы тем временем костерок разведем. – ехидно улыбнулся новый гном. – Кошатину, говорят, лучше прожаренной есть, а то от сырого мяса может случиться цирроз печени и кариес желчно-половых желез.
– А я слышал, что если шерсть попадает в рот славных гомункулов, то мгновенно происходит закупорка извилин головного мозга. И – все! Крындец. Приходится потом всю жизнь спинным мозгом думать.
Пока карлики измывались над зверем, книжник оделся.
– Эй, граф, прыгай на плечо. – насуплено проворчал колдун, обращаясь к коту. – Ничего тебе эти твари не сделают.
– А и то – правда! – сокрушенно повел плечами тот, у которого волшебник отобрал, наконец-то, сапог. – Увы, граф, нет у нас с собой бритвы. А, значит, мы уже больше и не котобреи. Сегодня мы – поводыри. Это наша почетная обязанность и священный долг.
– Вот именно. – буркнул колдун. – Ведите, сусальные Сусанины.
– Вау! – восхитился один из гномов. – Нас заценили!
– Наш пароход, вперед плыви! В Доме Скорби – остановка. Иного нет у нас пути. В руках у нас – иконка! – самозабвенно, прикрыв от усердия глаза, запел один из карликов.
– За Гапона сметем препоны!
– Господи, они молчат когда-нибудь? – задался риторическим вопросом человек.
– Только когда спим: зубами к стенке. – не полезли в карман за словом карапузы.
– А если на другом боку – то непременно разговариваем.
– И даже песни во сне поем, р-р-революционные! – уточнил еще один.
Кот дико взвыл, прыгнул на подставленную руку, и моментально вскарабкался на плечо, откуда и шипел на врагов.
Вскоре вся эта кавалькада шагнула из нехорошей квартиры в надвигающуюся ночь.
Город не спал. Он светился огнями. Во все стороны по улице Малышева, куда свернули злодеи, шли подозрительно покачивающиеся группы людей.
Колдун сейчас казался школьным учителем, окруженным детьми. Он смахивал на экскурсовода, прибывшего в город с небольшим опозданием.
Гомункулы не унимались, они непрерывно тараторили.
– Как всё здесь переменилось! – восхищался один из лилипутов. 
– Да ладно: всё плохо!!! – возмутился другой. – Вот взять воздух: был уральский, чистый, стал корпоративный и промышленный. Да у нас в аду так не смердит!
– Или вот: вода! – усмехнулся новый гном. – Бывало, выпьет дурачина из Исети – да и блеет потом остаток жизни козлом отпущения. А ноне – это же чистый яд! Вместо лебеди белой – бутылки пивные да испражнения плавают. Фу – глаза бы мои не глядели!
– Точно, ребята: берём-ка нашего пророка за шиворот, и – вон его из славного отечества!
Мимо проходили двое полицейских. Они покосились на колдуна и его гомункулов.
– Добрый вечер в хату! – не растерялся один из карликов. – А мы только что прибыли с нашим учителем истории из Тобольска. Поездка по памятным местам, знаете ли.
– Да, мы немного заблудились, но нам уже подсказали правильный путь. – поддакнул второй.
– Точно. Мы идем в гостиницу. – расплылся в улыбке третий. – А там нам покажут мультики.
– Вини-Пух – отстой! – закричал четвертый, выкидывая вверх зажатый кулак в знак протеста. – Даешь Гарри Поттера!
– Не надо Поттера. Он не наш чувак. Забугорный. Нам бы чего-нибудь патриотического, про царя-батюшку.
Колдун вымученно улыбнулся стражам порядка и пожал плечами: мол, дети, что с них взять.
– Вы, всё-таки, поосторожнее. – посоветовал один из патрульных. – Может, проводить? Или в автобус посадить?
– Этим сорвиголовам нужно больше двигаться, а то их потом в кровать не загонишь. – покачал головой книжник. – Но за предложение – спасибо.
– В кровать – это мы запросто. Только вот незадача: маленькие мы ещё. Ничего у нас не получается. Пробовали уже. Девки над нами только смеются! – один из гномов скорчил горестное личико.
Патрульные покраснели, крякнули, отдали честь, и торопливо удалились.
– Идите, идите. Нам покой нужен. – зло прошипел вслед один из карликов.
– Точно! Наш предводитель творит чудеса, только сосредоточившись, и вымывшись. Пот, он ведь всю магию, к чертям, губит.
– Григорий, Победоносец ты наш, можно мы тебя мессиром будем звать? Чем мы не свита? – побострастно поклонился очередной гомункул. – А граф за Бегемота сойдет.
– Почему за бегемота? – удивился книжник.
– Не разбирается наш творец в политической обстановке. – хмыкнул самый умный. – Булгакова не знает.
– Да он, вообще, читать не умеет. Он даже не ведает, что ери с ятями отправились к растакой-то ижице на вечный покой. Ему непременно нужно журнал выписать «Веселые картинки».
– Точно. Порнографический. А его самого – на обложку.
– Да уймитесь, бесы! – рявкнул волшебник.
– Бесы, это дьяволята без стыда и совести. Они без положительных черт в характере. А мы – в полном расцвете сил, в меру упитанные, образованные. И все при нас! – хихикнул первый. – Стало быть, мы – непорочные серафимы и непочатые херувимы!
– Как он, вообще, смеет сомневаться в нашей порядочности? Он, наш творец и, можно сказать основоположник. – продолжил второй.
– Истинный ариец! – подхватил третий и понеслось:
– Верный ленинец!
– Честь и слава Грише, повергнувшего на землю змия и аспида, грозно дымом пыхающего.
– Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя!
– Женить его на Аллилуевой – и делу конец!
– Кто нас слышит – молодец.
– А имеющий уши, да заткнет их!
Коту, похоже, было так стыдно, что он даже отвернулся от свиты черноризца.
Но вдруг рядом с гомонящими лихо притормозила «БМВ», из открывшегося окна высунулась белокурая девица:
– Не поздно ли детям гулять по улицам бандитского города?
– Хороший вопрос! – возбужденно загомонили гомункулы. – Где здесь дети? Немедленно отправить их спать!
– Мессир, а машина нам может пригодиться.
– И девушку мы по назначению используем.
– Попробуйте! – зловеще захохотала девица, и зрачки ее глаз неожиданно стали вертикальными.
– Виноваты, не признали! – хором пробормотали карлики и вмиг заткнулись.
– Садитесь, пионеры! И ты, полезай, греховодник. Что бы вы без Астарты делали?
– Сегодня ты Астарта, завтра – Венера, а на третьи сутки – Маргарита Вильгельмовна. – проворчал один из гомункулов. – Мы уж лучше будем звать тебя по старинке: Госпожа.
Остальные закивали головами и, молча, полезли в машину.
– Боятся, значит – обожают. – усмехнулась девушка, и, уже обращаясь к колдуну, добавила. – Сам-то как? Мозги не жмут? Долго план побега вынашивал? А пилочкой для ногтей инфернальные решетки пилить не пробовал?
– Спасибо, Госпожа, у меня череп просторный, есть, где моему махонькому мозжечку разгуляться. – вяло отшутился книжник.
– Ну что: все сели? – уточнила Астарта.
– Типа того. – проворчал один из гомункулов.
– Какой русский не любит быстрой езды? – девушка обнажила в улыбке идеально белые зубы.
– Мы!!! – в голос завопили карлики.
И машина резко сорвалась с места.




 
Летопись прозрений. Первая кровь

Обычно через Вознесенскую горку домой я не хожу. Как-то не с руки, крюк получается. А тут взбрело, что через железную дорогу будет быстрее. Все, наверное, оттого, что в голове моей витали винные пары и бродили воспоминания о приятно проведенном вечере. Я еще подумал, что не мешало бы просто прошвырнуться по городу, освежиться, вытрясти из головы всю Надькину романтическую лабуду.
Вообще, Надежда – девочка хорошая: не ворчит, не пилит, ничего не требует. Только чувствую, в последнее время: что-то не так. Хорошее отношение к моей персоне – это как наркотик, как трясина, в которой я медленно и безвозвратно тону.
И не то, чтобы я этого совсем не понимал. Отнюдь. Да и кому же не понравится, когда к тебе – с добром и ласкою? И ведь осознаю, что все это – только до свадьбы, а потом незамедлительно появятся и упреки, и претензии. А там и до «лучших лет, отданных тебе, скотина» –недалече. Аксиома.
Вот только кто сказал, что любовные отношения непременно нужно доводить до семейных цепей? Нас ведь ещё в школе учили: «Рабы – немы, мы – не рабы».
Хотя, с другой стороны: вдруг в жизни бывают исключения? Так хочется верить, что тебя любят. Просто так, без оглядок, без планов на твою перспективность и жилплощадь. Может, разок и стоит попробовать окунуться в любовную авантюру с головой, вдруг понравится? Поссоримся да помиримся. Лишь бы предательств не было.
Ой, чего это я, перепил что ли? Ну, зачем мне это? Нужно пожить для себя, разобраться в том, что, действительно, нужно. А свадьба – это не только медовый месяц, но и появление горластого наследника. А затем накроет ворох проблем, которых сейчас, слава богу, нет.
Бессонные ночи любовной лихорадки сменятся на такие же у детской кроватки. Начнется вечная работа в полуобморочном состоянии, когда тебя постоянно подташнивает от хронического недосыпа. И всё это в то время, когда друзья счастливо шастают по барам, по ресторанам, по девочкам. И у них – никаких проблем. Один ты – как лох печальный.
Да, похоже, очередной роман слишком затянулся. Нужно с этим завязывать! И чем быстрее, тем лучше!
И тут же, как назло, я поскользнулся, но удержал равновесие, выдохнул.
До чего же быстро темнеет весной. Да ещё эта гололедица.
Нет, все-таки чёрт дернул меня сюда идти! Срезал, блин. И воздухом подышал. Карабкайся теперь по обледеневшим ступенькам, как дурак! Нет, чтобы по освещенной улице идти, с комфортом. Там ведь даже асфальт уже подсох. Так нет, мы не выбираем легких путей!
Для полного счастья не хватало еще раз поскользнуться, шмякнуться да физиономию-то и раскроить. И вот как потом с фингалами жить? Все девчонки шарахаться будут, на пушечный выстрел не подпустят.
Это же только в любовных романах шрамы украшают мужчину, а в реальной жизни всем смазливеньких подавай: ровненько стриженных, чистенько умытых, без прыщей.
Ага, и главное, главное: чтобы у ухажера попка была круглая. Вот уморы! Я когда впервые об этом услышал, даже обомлел. Нет, ну когда я на девичьи фигурки пялюсь, тут все понятно, но что суперэротичного в мужской, с позволения сказать, заднице? Впрочем, наверное, и не надо мне этого понимать. Крепче буду спать.
И тут я расслышал женские всхлипы, приглушенный мат, возню, и глухие удары. Наверное, очередные разборки на тему: бьёт, значит любит. И место подходящее: подальше от любопытных глаз. Первые три секунды я даже хотел даже пройти мимо.
Конечно, спасти незнакомку, пусть от разъяренного мужа – это круто, хоть и глупо. Вот только, вдруг, это все-таки не супруг, а настоящие грабители или насильники?
Я притормозил.
Еще один глухой удар, и раздался отчаянный крик. Сейчас девушка уже звала на помощь. Нет, это был не пропитой голос какой-нибудь бомжихи. И это была не изнеженная «куколка» из разряда пустоголовых секретарш. Девушка не кричала: «Помогите, насилуют!» Нет, она вопила: «Пожар!»
И я сразу понял, что морду, все-таки, сегодня разобью. И, наверняка, не только свою. Интересно, сколько там этих уродов? Хорошо, если один какой-нибудь козёл, а если их банда, и все с ножами? Бр-р-р!…
Хотя, именно тогда, драться придётся. Вот если их, скажем, трое или пятеро, знаю, что озверею и в драку полезу. Была уже такая печальная история в моей жизни. И ведь не остановит, что в прошлый раз меня целый месяц потом штопали. Тут ведь особый кураж возникает.
Герой-то я, конечно известный, но, на всякий случай, оглянулся, оценил обстановку. Скверно: никого поблизости. Если меня, все-таки, подрежут, вызвать «Скорую» сам буду не в состоянии.
Но, с другой стороны: кто в такое время в парках тусуется? Одни дебилы и авантюристы. Я, если что, – из последних. Вот мы и пересеклись.
И все хорошо, только я, к сожалению, не Терминатор и даже не Джеймс Бонд. Так, Казанова недоделанный… А значит: драке быть!
Перекатываясь с пятки на носок, я двинул вперед, чтобы зайти со спины и ударить по подлому. Я ведь победить хотел, а не просто по морде схлопотать. Но хруст ледяной корки меня выдал. Манёвр не удался. Враги меня заметили.
Да, я оказался прав. Ублюдки, как шакалы: всегда сбиваются в банды, это только благородные дураки, как я, по одному ходят.
И все же первый удар злодеи пропустили. Воспользовавшись повисшей паузой, я успел одного ударить локтем правой, а другого – ногой с разворота.
Мышцы сразу взвыли. Все-таки прав был отец, когда сердился, что я бросил секцию каратэ и засел за компьютер.
Сейчас бы  кувыркнулся в воздухе, опустился на ноги, одному ботинком в рожу, другому подсечку, третьему в солнечное сплетение…
Увы, боевые фантазии куда как стремительнее истинных возможностей.
В реальности я встретил удар правой снизу. Отвел. Отклонился. Отпрыгнул. Всё не так уж и плохо.
Но где же девушка? Где-то за спинами врагов мелькнуло окровавленное лицо. Хоть бы догадалась убежать, пока они мной заняты!
Врагов оказалось пятеро. Как в воду глядел!
Я, конечно, зажрался в последнее время, но неужели вселенной нельзя было наставить меня на путь истинный менее кровавым способом? Тут, пожалуй, никакое боевое искусство не спасло бы.
Парни быстро пришли в себя и лихо прижимали меня к ограде. Пространство для маневров стремительно уменьшалось. Какой, к черту, честный бой, какая техника?
Во-первых, один раз я позорно промазал и осознал, что на трезвую голову драться, несомненно, легче. А, во-вторых, они навалились скопом и блокировали меня со всех сторон.
Удары посыпались градом. Я уже не успевал отбиваться. У меня-то две руки, а у них – десять!
Боль взорвалась в затылке. Похоже, приложили чем-то тяжелым.
Мне всегда казалось, что человек, огребший по черепушке, сразу шмякается без сознания. По крайней мере, когда в прошлый раз меня порезали, я этого уже не помнил. Очнулся лишь под капельницей. Похоже, тогда мне повезло больше.
Так или иначе, но я очень даже хорошо прочувствовал, как рухнул сначала на колени, а потом – и вовсе уткнулся лицом в грязное ледяное крошево. Я понимал что это, собственно говоря, финал. Спас девушку. Герой! Что тут сказать?
Человеческая глупость не знает границ. Но самое смешное в том, что силясь подняться, я осознавал, что повторись подобная ситуация в моей жизни, все едино, никогда мимо не пройду! Нет, жизнь авантюристов не учит. Только калечит.
Я отдавал себе отчёт в том, что надо сгруппироваться, чтобы ничего не переломали, но тело вдруг стало ватным. Сколько раз дрался, никогда такого не было. Хотя, это даже не драка – пятеро на одного – это беспредел!
Впрочем, никто меня сюда на аркане не тащил. Не виноватые они, я сам пришел…
Ребята тем временем «разошлись» не на шутку, раззадорились, начали пинать, словно я – мячик. Блин, ну хоть бы разогнуться и зашибить кого-нибудь перед такой позорной смертью!
Странно, но мне казалось, что лупили меня вполсилы, как-то слишком уж хило, тело не отзывалось обычной болью. Как будто на мне было надето сразу несколько ватников.
Эх, вот если бы эти уроды знали, как ничтожны для меня сейчас их удары, наверное, от злобы слюной бы подавились!
Да, хороша страна Россия, но живут в ней, почему-то, одни идеалисты да сволочи! Золотой середины нет. Хоть из дома не выходи.
Глаза я открыть так и не смог. Тело, вообще, больше не повиновалось. Может, такой он и есть – обморок. Валяется человек без признаков жизни. Все думают – без сознания. А он в это время всякую гадость про них думает. И вот что удивительно: это так радует! Словно это не они меня отметелили, а я их победил. Силой духа.
А потом перед мысленным взором вдруг качнулись синие водоросли.
Ну вот! Кажется, поймал «глюки». Хорошо, видать, отмутузили. Потом удары совсем прекратились. Или выдохлись голубчики, или подумали, что мне – хана – помер.
Не дождетесь!!!
Затем я услышал топот и неразборчивые крики. Похоже, кто-то пришел мне на помощь, пусть и с опозданием. Враги отступили. Видимо, с позором. Убегали, ломая кусты. Ох, ну и треск стоял! Так, наверное, мамонты сквозь заросли ломились за папонтами, когда, вернувшись с матриархальной охоты, находили в пещере бутылку водки, и мамонтшлюшек.
Я еще раз попытался пошевелиться. Нет, не получилось.
Обидно как-то. Мозги ещё работают, всё остальное – нет.
– Кажется, живой! – кто-то из моих невольных спасителей вынес безапелляционный вердикт.
Такая, видимо, у меня судьба: быть вечно живым, впереди, и на лихом коне! Жаль, что фамилия – не Чапаев.
– Надо же, как его под орех-то разделали! – второй мужик был даже немного расстроен. – Вот, твари!
Что ж, с этим я согласен. Эти козлы, что били меня, именно такие и есть, но дело ведь в незнакомке.
Я силился разлепить губы и сказать, чтобы нашли девчонку, ей, наверняка, нужна помощь, но водоросли держали мозг крепко. Мне даже казалось, что я рыба, бьющаяся головой об ледяной панцирь. Как там у Асеева? «Форели пробивают лед»…
Правда, я себя в те мгновения больше селедкой ощущал. Малосольной и малохольной. Но голоса спасителей слышал.
– Не-ет, это не твари, но гниды последние. – задумчиво пробасил тот, который решил, что я ещё жив.
– И что теперь? Так это он, или нет? – раздался второй голос.
Похоже, парни не просто так отбили меня у «беспредельщиков», они ждали здесь кого-то вместо меня. Но вот хорошо ли это?
Мне бы радоваться, что перепутали и оттого спасли, но я почему-то злился.
Что-то нехорошее, тягостное присутствовало рядом. Я не поручился бы даже, что это были именно люди.
Хоть бы глаза открыть. Удостовериться, что меня подобрали нормальные сапиенсы, а не зеленые инопланетяне.
Или что?… Или я уже, того? Помер? А это демоны между собой препираются, мол, такие, как я, никому и даром не нужны.
Да меня, как невинно пострадавшего, у ворот рая сам апостол Петр должен встречать, непременно с пальмовой веткой в руках!
Мысленно я улыбнулся. Ладно, я не привередливый. Пусть хоть мелкий бес встретит с солью без хлеба, но лучше бы он, рогатый, оказался с березовым веником да с запотевшим пузырем водки. Оно как-то душевнее бы вышло.
Мысли мои дурацкие и несвоевременные прервали тяжелые шаркающие шаги. Я почувствовал поднявшийся холодный ветер. Меня подняли и понесли. И это было последнее, что я помнил.
Потом просто вдруг вырубилось сознание, точно в моей голове вышибло пробки… 

Очнулся я, видимо, сразу. По крайней мере, очень на то походило. Ночь, по-прежнему, правила миром. Рассвета не предвиделось. Это утешало. Можно надеяться, что провалялся я на свежем воздухе недолго, и пневмония меня не догонит. Но на этом положительные эмоции и закончились.
Я проморгался и увидел огромное ночное небо. Так, наверное, себя Болконский ощущал на том злополучном поле под Аустерлицем. Лежал я себе, отдыхал, в небо пялился. И всё бы хорошо, но, ночной сумрак казался душным, а небо – полно незнакомых созвездий.
Ну, все, приплыли, суши весла. Крыша съехала.
Впрочем, я все прекрасно помнил: как строил из себя Робин Гуда, как меня били, как зачем-то спасли. И, даже, как оттащили в сторонку и уложили на скамейку возле церкви.
Всё так, но я определенно не узнавал ковшик Большой Медведицы. Мне почему-то казалось, что это созвездие какого-то тура или яка, или зубра. И стало откровенно страшно. Всего на долю секунды я испугался, что меня похитили инопланетяне или какие-нибудь монахи из «Аум-сенрикё», утащили на другую планету.
Я совсем не горел желанием стать подопытным кроликом. И всяческие позорные операции по смене пола меня не вдохновляли.
Ничего, главное, – жив остался. И не в «мойке», не на нарах, не в подвалах у беспредельщиков.
Грех сказать, но, окончательно очухавшись, я сначала ощупал лицо, руки и кое-что из жизненно-важных органов. Всё на месте. Уф, все-таки жизнь прекрасна! И дана она, чтобы полностью насладиться всеми шестью чувствами.
Я попытался подняться и заскрипел зубами. Вот оно – блаженство бытия. А как бы я еще узнал, что абсолютно живой? Вот и выходит, что боль – вселенная, данная нам в ощущениях.
Я чувствовал, что лицо моё вспухло. Похоже, скоро не увижу я ни Большой Медведицы, ни Малой. Веки становились свинцовыми. Прямо в Вия позорного превращаюсь! Нос, слава богу, уцелел: не сломан. А вот губы, похоже, раскроили основательно. Лишь бы зашивать не пришлось. Как потом целоваться? Хотя, это, конечно, не главное.
Вообще-то, я терпеть не могу врачей и больницы. Особенно после той, последней драки, когда меня порезали.
На всех этих больных насмотришься, пока три часа в очереди к терапевту простоишь, месяц потом ещё злиться будешь. Ну, его, это здравоохранение наше. Главное: руки, ноги на месте, а остальное – приложится.
Только вот на амурных похождениях в ближайшее время можно смело поставить жирный крест. Представил, как я, такой косорылый, являюсь к Надьке с букетом и приглашаю её в ресторан. Точь-в-точь, как в песне:
«Это я над тобою кружу.
Это я – фиолетово-черный» .
Ага, прямо про меня сказано. Попытался усмехнуться. Больно, черт возьми! Теперь лишний раз теперь и не улыбнуться.
Нет, в принципе, всё замечательно. Только надо как-то добраться до дома. Не лето красное, чтобы на скамейках валяться! Стиснув зубы, я перевернулся на бок, скатился на асфальт. Приземлился удачно, – на четвереньки.
Подождал, пока проплывут синие круги перед глазами, и сделал пару неуверенных шагов. Получалось не очень. Вот конь: у него тоже четыре ноги, а передвигается он быстрее.
Эх, несправедлива мать-природа, обделила человека. Ничегошеньки ему не дала: ни рогов, ни клыков, ни копыт, ни хвоста, ни жала ядовитого. Один только язык, который почему-то вечно опережает работу мозга. Да еще бесплатным довеском всучили нам пару извилин в голову, но обе оказались дефектные. Честное слово, незавидное наследство.
Конечно, никто не кинулся мне помогать. Не было рядом: ни спасителей, с кем-то меня попутавших, ни злобных хулиганов, ни страшных инопланетян.
Я сделал еще три лилипутских шага. Потом еще, еще…
Красота! Давно я на коленях не ползал.
Так я торжественно миновал ворота в парк. Там было-то нормальных шагов десять от силы.
Впереди показалась еще одна лавочка.
В нашем славном городе скамейки стоят вовсе не для отдыха пешеходов, измеряющих ногами гигантские пустыри и заброшенные парки. Отнюдь. Я шествовал в месте культурного досуга молодежи. А у нас подростки вечно сбиваются в стайки, ставят скамейки кругом и начинают тянуть жребий: «Кого гнать за «Клинским»». Кому выпадает – тот лох.
Но вот эта скамейка была одна одинешенька, словно в лесу – сосна. И никто на нее не позарился. То ли потому что она была целиком из цемента, то ли места здесь глухие да темные.
Впрочем, и вправду, жутко.
Найденная, методом научного хождения на четвереньках, лавка была, как уже упоминалось, полностью свободной. При ближайшем рассмотрении ни пустых «чебурашек» под ней, ни отдыхающих путников сверху, ни просто кочующих бомжей поблизости обнаружено не было. Впрочем, алкаши на улицах не спят. Они все давно на теплотрассах или в сухих подвалах обосновались. С комфортом.
В теории: конце концов, переползая от одной лавки до другой, я когда-нибудь попаду домой. Но дело это многотрудное, а тело мое незамедлительно требовало отдыха.
Я чуть ли не по-пластунски заполз на скамейку и блаженно растянулся. Нет, что ни говори, а в реальной жизни я – самый настоящий принц. Ну, не умею отдыхать ни на бобах, ни на горошинах. Мне удобства нужны. Хотя бы минимальные. Как сейчас. Я же не пёс Бобик, и на коврике, а тем более на промерзшем асфальте, лежать не умею. Да и не хочу.
Несколько минут я отдыхал с закрытыми глазами и думал: «Как это романтично вот так запросто посередине огромного промышленного мегаполиса найти островок первозданной природы и соприкоснуться душой с вечностью».
Еще судьбу поблагодарить надо, что накостыляли недалеко от парка. А то не вдыхал бы сейчас чистейшего кислорода. Опять бензинным перегаром дышал бы, как всегда.
Жизнь горожанина это – вечная погоня за призраком реальной жизни. И отдохнуть некогда. Отсюда высокая смертность и демографический кризис.
Честное слово, те, кто зарабатывает, старятся быстро! От чипсов и кофе теряют форму и, как следствие: не успевают сбежать от инфаркта.
А остальные государственные служащие, более мелкого пошиба – намертво вязнут в мелких бытовых проблемах. Вот и утеряна у всех связь с космосом, со вселенной!
Ну, вот где еще меня могут посетить столь высоконравственные мысли?
Вот он я: простой парень, может быть, даже талантливый. Но так и сгину в свои двадцать два года. Ни дерева не посадил… за решетку. Ни дома не построил… из кубиков. Ни ребеночка не завел из… пробирки.
На этой печальной ноте мои высокие размышления грубо оборвали. Что-то мокрое и шершавое коснулось моей щеки.
Ну, вот и все: инопланетяне таки нашли меня. Нужен я им: для опытов. Это потому, что я полностью из одних только положительных качеств состою! Непонятно только, откуда дерьмо берется.
 Нужно открыть глаза и улыбнуться широко так, по-гагарински, чтобы враги увидели мою широкую русскую душу, и без допроса жрать бы не стали.
Я с трудом разлепил спекшиеся губы:
– Кто тут такой добрый в восемь часов ночи?!
В ответ – тишина.
Пришлось открыть глаза. В голове всё поплыло.
Надо мной нависла собачья морда.
Нет, сегодня, явно, не мой день!
И, к тому же, я не был уверен, что это был именно пес. Почему-то пришло в голову, что это – волк. Или шакал. Или гиена.
Хотя: какие такие волки в городе? Они все обосновались в зоопарке: и красные, и серые. Сам видел.
Среди нас одни только акулы большого бизнеса и крутятся. Да еще я, тишайший раб божий, лежу себе на скамеечке, никого не трогаю. Даже зажмурился от смирения. Раз, два, три – видение сгори! Я собрал волю в кулак, снова открыл глаза и рывком приподнялся на локтях.
Никого.
Только ветер прошуршал.
Кажется, «глюки» не думали отступать. Надо срочно сдаться санитарам: они, может быть, помереть сразу не дадут, помучают еще немного.
Встать удалось только с пятой попытки. Но зато – на ноги. Вот могу же, если очень постараюсь. И я пошел. Сам. Конечно, земля качалась, уплывала из-под подошв, но я не падал. И мир был вполне осязаем. И ночная прохлада приятно бодрила тело.
Сбоку, темным исполином, возвышалась усадьба Харитонова. Вернее, сейчас в этом особняке находится Дом Пионеров.
Вознесенская староверская церковь взирает с другой стороны как старик-учитель, лишь головой в знак порицания не качает.
Люблю я эти места, в них есть древняя мощь, в них ощущается мифология не только ушедших времен, но чувствуется биение сердца города.
Конечно, до собственного дома мне еще топать и топать. Впрочем, тело движется само, по инерции, но отчего-то совсем не в ту сторону, точно у ног моих своё, особое мнение. Думаю, это мое состояние называется даже не «автопилот», а «сбой в программе передвижения».
Вот куда это я отправился? Даже самому интересно.
Я вышел из ворот усадьбы и двинулся туда, собственно, откуда и пришел, разве что забирая вбок, к памятнику. Каменные комсомольцы под развернутым знаменем бодро маршировали от Вознесенской церкви к часовенке и к строящемуся «Храму на Крови» на месте разрушенного Ипатьевского дома. От заутренней – к вечерней. Красота!
Именно этот мистический смысл, эта абсурдность, авангардность смысла зданий, собранных в одном месте Силы всегда и привлекала внимание.
Впрочем, аура волшебства распространялась аж до самой набережной, и всё здесь подчинялось негласному закону смешения высокой древности и урбанистического уродства.
Настоящие и воссозданные дома российских писателей, создающих ансамбль музеев «Литературного квартала», венчал не только строящийся «Собор на Крови», но и еще один «шедевр» – скульптура Пушкина. Высокое и комичное всюду сплеталось на этом пятачке земли.
Ну да, умом я понимаю, что Александр Сергеевич сильно смахивает на мартышку, а все поздние портреты были идеализированы для облегчения восприятия поэзии в институтах благородных девиц. Но зачем же так кропотливо восстанавливать никому не нужную «правду», коли прошла не одна сотня лет? И отчего бронзовый Пушкин в простыне? Во фраках Александр Сергеевич хаживал, как цивилизованный сердцеед, а не как любовник, обернувшийся в штору, и удирающий от вернувшегося из командировки рогатого мужа. Даже со знанием анатомии у скульптора и то – сильный напряг.
Сразу за «Литературным кварталом», обрамляя его, стоят склады и старый, но вполне жизнеспособный двухэтажный особняк, занятый туристической фирмой «Евразия», известный своим балконом, на котором может разместиться рота солдат. Дом примыкает к стихийному парку, тянущемуся до набережной. А среди тех диких деревьев: то труп найдут, то каркас обгоревшей машины ночью появится. Самое настоящее сказочное, пусть и темное, место!
Пока размышлял, не заметил, как дотопал до памятника энтузиастам-комсомольцам и оказался возле чугунной ограды. Тревожно огляделся.
Чтобы перейти дорогу и оказаться у строительной площадки «Храма на Крови», нужно спуститься вправо или влево по пешеходной обледеневшей дорожке (откуда я, собственно, и пришел), а прямо –дороги нет. Одна загвоздка: мне, вообще-то, в другую сторону.
Направо мне. Спуститься с холма, обойти дом Пионеров и ТЮЗ, и вперед, до самой железной дороги. А там, через мост и почти дома. Что ж меня ноги несут-то в другую сторону?
Но, с другой стороны, ведь где-то здесь всё ещё может прятаться девчонка, из-за которой и разгорелся весь сыр-бор.
Это что же получается? Я, на уровне подсознания, всё ещё стремлюсь спасти девушку? Только стал бы кто меня тут дожидаться? Небось, давно смоталась, как умненькая. Нет, не может её здесь быть: столько времени прошло!
Ну, зачем я сюда пришел? В таком состоянии недолго пошатнуться, кувыркнуться и всё: привет маме!
Башкой об асфальт – и обеспечено мне вечное царствие. Кажется, я начал догадываться, куда именно меня влекло. Прямиком – в ад! В комфортабельный ящик, обитый бархатом.
Интересно, каким местом я сейчас думаю? Нет, не тем, что диаметрально противоположно голове. Каким-то другим. Но, кажется, и не мозгами тоже. Уж не превратился ли я в зомби?
Впрочем, ходячие мертвецы – это в Африке. И потом, все эти воскресшие трупы работать должны, а не слоняться без дела.
Всё: надо разворачивать оглобли! Домой, спать! А то так, чего доброго, до белой горячки дотопаю…
И вдруг я, совершено отчетливо, осознал страстное желание  перемахнуть через оградку на дорогу. Прыгнуть, чтобы разбиться. Непременно сейчас, потому что потом – будет слишком поздно!
Да что же это?!! Я представил себя со стороны: ковыляет эдакий избитый придурок лишать себя жизни.
Не пойду!!!
Я же в полном сознании. И никакого сотрясения мозгов у меня нет! Это только в дурацких фильмах бывает: одержимость, непреодолимая мистическая тяга. Всему верить – себя не уважать.
Но ноги вели меня сами. Бездна тянула неудержимо.
Вниз. Вниз. Вниз!
Впрочем, если брошусь, – не убьюсь, лишь покалечусь. Здесь высота метра три, или чуть больше.
Наваждение какое-то.
И – тишина.
Уши словно ватой заткнуло. От этого, наверное, навалилось и ощущение фантасмогоричности происходящего. Да и о какой, к чёрту, реальности речь?!
Никогда я так глупо не дрался, спасая неизвестно кого. Никогда не видел волков посреди города. Никогда мои ноги не ходили сами по себе. И никогда еще не было так страшно!
Меня охватила паника. А впереди – обрыв. Я судорожно вцепился в чугунную оградку мертвой хваткой. Я словно пытался задержать самого себя!
Меня трясло, точно под напряжением.
Но я ещё мог думать, а значит – сопротивляться!
Вот что было до этого?
Меня разбудил пес, и я отправился искать свою смерть.
Собаки, волки… Что про них известно?
Ну, есть еще оборотни, но они не считаются.
Или меня вампир поцеловал?!
Снова мороз продрал по коже. Да что же это, в конце концов?! На кого я стал похож? Стою, как идиот, на вершине холма, а в голову всякая дрянь лезет.
Да ещё я вдруг представил, как должны выглядеть мои мысли в плане материальном. Лучше бы я этого не делал!
Воображение махом нарисовало толстых червей, которые копошатся в моих мозгах. Вот мерзость! От отвращения едва сразу не сиганул вниз.
Я всё понимал, но контролировать себя уже не мог.
Что со мной, черт подери?!!
Зачем люди прыгают из окон, или с обрывов? Когда хотят покончить с собой. Не подходит. Я очень даже хочу жить! И на подсознание нечего валить! Я ведь живучий, как кошка. Вон как в перила вцепился, будто примерз.
Руки мои тряслись всё сильнее. Я чувствовал, как капли пота ползут по вискам. Надо же: когда меня били, так не боялся!
К чёрту! Все – к чёрту!
Надо только не подчиниться злой воле. Ведь пока мысли бегают по кругу – я борюсь!
Из окон еще наркоманы прыгают. Но им-то всякая дребедень чудится, вот они и не понимают, куда лезут. Но я-то всё осознаю.
Ещё есть одержимые. Это хоть из области мистики, зато подходит. И сейчас, выходит, надо изгнать из себя дьявола, освободиться от навязанной бесами воли!
Что там, в таких случаях, экзорцисты делали?
Неделю назад, на спор с Костиком Меркуловым, после единственного прочтения, я запомнил ритуальную фразу изгнания сатаны, которую инквизиторы читали над ведьмами и бесноватыми. Ну, типа, друг не верил в мою способность, а я ему нос и утер. Вот сейчас оно, древнее заклятие, и пригодилось!
Я даже наморщил лоб, чтобы ничего не перепутать: «Deus qui tot periculis constitutos prae humana scis fragili¬tate non posse subsistere, da nobis salutem mentis corporis, ut qui merito pro peccatis nostris affligimus te ad juvante li¬beremur. Per Dominum nostrum Jesum Christum. Apage Satans, apage Ahasverus»  .
Кажется, ничего не перепутал. Что сие значит – я не удосужился выяснить, но не станет же в умных книгах папа Римский Гонорий всякую чушь писать! По крайней мере, хочется на это надеяться.
Слова отзвучали, но ничего не изменилось. Луна, по-прежнему, тупо таращилась, выглянув из-за облаков, словно пыталась подать тайный знак.
Ни единой машины не проехало по дороге. Птиц в небе не было. А вот фонари вдруг разом погасли. Похоже, я с этой латынью что-то напутал.
– Изыди, сволочь!!! – в отчаянии прокричал я на нормальном языке.
Игры в спиритизм закончились! Меня трясло, точно в лихорадке. Никогда еще страх не вползал в моё сознание так глубоко. Мне казалось, что даже вселенная в ужасе замерла, само время остановило бег, и мир ждет, когда я, все-таки, сигану через заборчик.
И я сделал бы роковой шаг вперед, но тут меня свернуло изнутри так, что я вмиг покрылся холодным потом от макушки до пяток. И это вернуло меня к реальности. Магия сработала!
«Я – сам отвечаю за всё, что со мной происходит! Я выживу! И плевать я хотел прямо с этой горы всем чертям на их лысины!»
Я сосредоточился и шумно выдохнул, представляя, как из меня вытекает всяческая астральная грязь и, навязанные мне, чужие мысли.
Заметного облегчения это, конечно, не принесло. Но желание бросится вниз, – резко ослабло. Я уже даже контролировал ноги. Но отойти от решетки не решался.
И вот тут увидел, как метрах в тридцати на чугунную оградку взбирается нечто несуразное, но, без сомнения, человекообразное, совершенно на демонов не похожее.
Пару секунд я тупо смотрел на это привидение, прежде, чем догадался, что передо мной та самая избитая девушка. Досталось ей, видимо, изрядно. Она, похоже, тоже очень туго соображала, или вообще не понимала, где находится. Она, покачивалась, точно сомнамбула.
Держась обеими руками за перила, девушка с трудом выпрямилась. Сильная. Мне это понравилось. Вот это воля!
Значит, нас обоих ведут к смерти? Зачем?
Незнакомка, тем временем, покачнулась. Я почувствовал, как шевелятся волосы у меня на голове, потому, что понял, что она сейчас сделает.
– Эй, ты! Стой! – я отчаянно рванулся к девушке, но почему-то шагнул не в сторону, на помощь несчастной, а вперед, придвигаясь вплотную к чугунной ограде, словно я тоже собирался кинуться вниз.
Холодная испарина покрыла лоб. Судорожно вцепившись в холодный витой чугун, проклиная себя и весь мир, я видел, как незнакомка медленно, точно при просмотре через стоп-кадр, наклонилась вперед. Секунды две она балансировала над пропастью, нависая над дорогой, а потом – рухнула вниз.
На мгновение меня охватил столбняк. А потом темная воля меня окончательно отпустила.
Я не сразу понял, что свободен. Никуда меня больше не влекло. Мир стал нормальным, осязаемым, вернулась боль во всем теле. И даже фонари зажглись. Или они горели всё это время, пока у меня приключилось помутнение рассудка? Я разжал ладони и отпрыгнул от ограждения назад. Пальцы всё ещё дрожали от перенапряжения. Меня знобило.
Да была ли девушка? Или это всего лишь шутки свихнувшегося разума? Нужно подойти да глянуть вниз. Но хотелось развернуться и бежать без оглядки. Забыть всё, как дурной сон.
Я сделал ещё один шаг назад, но не выдержал: обернулся и тут же увидел её. Она выжила. Она ползла через дорогу к зданию «Полярэкса». Холм был не очень высоким. Убиться, в принципе, не возможно.
Черт возьми! Что за фигня здесь творится?! Я же ради этой девушки жизнью рисковал, а теперь, как детсадовец, наслушавшийся баек про живую черную перчатку да про глаза, бегающие по стене, собрался подло слинять!
Поскальзываясь, и матерясь от боли, я побежал вниз, сначала к Филармонии, где можно было нормально перейти дорогу. Девушку необходимо спасти! И я это сделаю. Прямо сейчас. Зря я, что ли дрался, в конце концов?
Но, уже сбегая по ступенькам, услышал скрип тормозов.
Значит, машины на дороге, все-таки, есть.
Перила, наконец-то, кончились, я выскочил на трассу.
Меня обдало ветром. Это мимо пролетела машина. Водила мог бы сбить меня, ведь я появился перед ним, точно чёрт из табакерки! Но машину словно отвело в сторону.
Чудо? Или все это – хитрая дьявольская игра?
Лишь через мгновение я понял, что меня, вообще, не заметили.
А вот и ещё один автомобиль. Новый водитель, точно, не видел меня, но зато заметил ползущую на дороге девушку. Тот, кто промчал секундою раньше, не навредил ей, но и не остановился. Дай бог, чтобы и этот поступил бы также.
Новый шофер, явно испугавшись за себя, начал лихорадочно выкручивать руль. Думается, зря он паниковал, и если бы не истерил, то просто проехал бы, как и предыдущий лихач.
Манипуляции с баранкой привели к тому, что уйти от столкновения с девушкой чудак так и не смог. Он, безусловно, не справился с управлением, все-таки был гололед, но визга тормозов я так и не услышал.
А через секунду машина переехала девушку и безостановочно продолжила свой путь.
Это было как в кошмарном сне. Доли секунд растянулись в тягучие капли отчаяния. Я закричал, точно это меня самого намотало на колеса.
Забыв про боль, рванулся, подбежал к пострадавшей, перевернул ее к себе лицом. В неверном свете фонарей лицо незнакомки превратилось в какое-то серое месиво, а тело казалось кровавым куском мяса. Девушка лежала возле самого тротуара. На губах ее пузырилась темная пена. Глаза были закрыты. Я попытался нащупать пульс, но руки у меня дрожали, я ничего не чувствовал.
Как можно осторожнее оттащил тело с дороги. Еще один такой лихач – и хоронить будет нечего! А девушка вдруг пришла в себя и глухо застонала. Значит жива. Жива!!!
Что теперь делать? Ждать следующей машины? Но никто не остановится. Даже надеяться на это глупо. Эти гниды побоятся испачкать кровью салон!
Я пошарил по карманам. Вытащил телефон. Дрожащими пальцами попытался набрать номер, но на табло вдруг выскочила надпись: «Телефон разряжен». Хлоп, и монитор погас. В сердцах я едва не швырнул бесполезной игрушкой об землю.
Ладно, на симке деньги есть, нужно только добраться до розетки и найти подходящий зарядник.
В конце концов, можно воспользоваться стационарным телефоном. Но здесь и позвонить-то неоткуда. Рядом сплошь магазины да офисы – и всё закрыто.
Я перетащил незнакомку под фонарь, уложил на газон, и бросился за помощью. Перебежав наискосок перекресток, отчаянно забарабанил в дверь музея фотографии имени Метенкова. Должен же быть там сторож!
Вспыхнули окна, и из-за закрытых дверей послышался злобный окрик:
– От двери отойди! Ментов вызову!
– «Скорую»! – заорал я. – Вызови «Скорую»! Машина сбила девушку! Здесь, возле «Полярэкса»!
– Отвали, алкаш! – рассвирепел охранник.
Он мне не верил. Думал, что я пьян и ищу приключений. Хорошо, урод, сам напросился! Я схватил камень и запустил им в окно. Звон битого стекла стоял у меня в ушах как колокольный звон.
– Вот, собака! – вопил охранник, перекрывая рёв взбесившейся сигнализации.
Теперь, точно, всё будет: и полиция, и «Скорая». Ну и, слава богу! Пусть хоть так, но помощь поспеет.
Конечно, врачей я дожидаться не стал. Что бы я им сказал? А что прикажете врать ментам, когда они увидят меня такого красивого возле полумертвой женщины? Тем более, на ней – полно моих отпечатков. Хорошо ещё, что меня никто не разыскивает.
И если красота и спасет мир, то доброта – его погубит.
Оно даже ёжику понятно, что не с девушкой я дрался, не она меня так отделала, и не я её на машине переехал. Хотя, это ведь, как повернуть. У нас по-всякому умеют.
Ну, и свидетель из меня тоже никудышный. Номер я не запомнил. Да и цвет машины не разглядел: то ли темно-вишневый, то ли бардовый. В общем, «подстава» полная, классическая. Идиотом нужно быть, чтобы остаться. Посадить, может, и не посадят, но по судам затаскают, кровь попортят…
Так я плелся в сторону дома и сам себя убеждал, что сделал всё, что смог. И никто не виноват, что в итоге всё так плохо. Что же теперь: бросить всё, постичь восточные единоборства и всю оставшуюся жизнь спасать невинных? Чушь! Каждому – свое.
Однако, обмануть самого себя не получалось. В голове всё вертелось и смешивалось в громокипящий напиток: драка, странные спасители, волки, дикое желание кинуться вниз, истерика с изгнанием дьявола.
Если принять всё как данность, получается, что это именно я и убил девушку. Только чужими руками. Мы же вместе, почти одновременно, подошли к какой-то запретной черте. И, если бы я шагнул первым, то и под фонарем валялся бы, а она осталась бы жить.
Но, почему: я или она? Что это за выбор такой? И кто бог после этого? А главное: что дальше? Война добра и зла? Да на что она мне?
В гробу я видел всех этих вояк крылатых. Боги, демоны…
Вот пусть сами между собой и разбираются! Моё дело – сторона! Мне только двадцать два! И я хочу жить!!!
Я шёл и оправдывался сам перед собой.
Хотя, если разобраться, в чем же я провинился?
Но ощущение совершаемой подлости не оставляло меня.




 
Мелодии тьмы. Опаздуны

Иномарка неслась по ночному городу. Весенний ветер врывался в открытые окна машины и ерошил жидкие волосы на маленьких головах пятерых карликов, сидевших молча и сосредоточенно разглядывающих дорогу.
На первом же перекрестке «БМВ» вылетела на красный свет, чиркнула дорогущий мотоцикл так легко и непринужденно, словно за рулем сидела не богиня, а «блондинозавр».
Ревущий железный конь встал на переднее колесо, и, точно дикий мустанг, яростно скинул с себя лихого ковбоя. Бородатый мужик перелетел через руль и смачно шмякнулся о проезжую часть. Шлем треснул, кожаная куртка и штаны превратились в лохмотья. Байкер приподнял голову, но тут же потерял сознание.
Колдун нервно сглотнул.
– Упс! – сказала девица за рулем. – Экая неприятность приключилась. Вот, детки вам урок: чтите правила дорожного движения, как меня и господа творца вашего.
– Да мы завсегда согласные. – пролепетал первый гомункул.
– Да мы-то чо? Другие: вон чо! И то – ни чо… – горестно вздохнул второй.
– Да здравствует Астарта! – неуверенно сказал третий. – Самая справедливая богиня в мире. Она к каждому паршивому байкеру свой подход имеет.
– Да… – хмыкнул четвертый. – Вот только далека теперь дорога, Шумахер, твоя.
– Да чего он гнал-то? – резюмировал последний. – Вот всем говорено было: не гоните, да не гонимы будите! Так нет же: они все гонют и гонют. Никакого спокойствия от них нет!
– Гляжу: оживаете? – поинтересовалась женщина, не оглядываясь на пассажиров. – Только учтите: я вам не мамаша, у меня не забалуешь!
– Да мы сегодня уже нарезвились. – шмыгнул носом первый.
– Ага! – подтвердил второй. – Трех баллов по адской системе Единого Гадского Экзамена не хватило, вот и остались мы, сиротинушки, без образования, без работы, без хлебушка и даже без сырой водицы. Выставил нас вон Королёв – божий агнец. Вся надежда теперь на заступничество сильных мира сего.
– Но мы не виноватые! – сказал третий. – Мы за себя не в ответе. Нас Гришка создал, ему нас теперь и блюсти до скончания века, до дня Пересудного.
– Все высказались? – уточнила девушка.
Гомункулы вжали головы в плечи и тревожно замолчали.
Только черный кот отважно и дерзко мяукнул.
– Чья бы скотинка мявчала, а моя б промолчала. – проворчал колдун, поворачивая голову к своему питомцу. – Не дерзи высокому начальству, а то окажешься на месте байкера.
Девица хохотнула, сделала крутой вираж и проскочила мимо машин, точно угорь. Раздался глухой удар, послышался звон стекла и скрежет сминаемой обшивки. Две иномарки тюкнулись по вине лихой Астарты. Один водитель так и остался лежать на своем руле. Второй тяжело дышал и смотрел перед собой выпученными мутными глазами.
– Скучно с вами, господа! – крикнула в окно девица и звонко захохотала. – Улыбайтесь! Жизнь – подарок, а не работа.
– Это точно. – вздохнул колдун. – Но куда мы так спешим, сударыня? Неужели, опять: на тот свет.
– Да ладно вам! – женщина обернулась к пассажирам. – Чего носы повесили? Люди совсем забыли, что все здесь – гости. Зажрались. Сапиенсам кажется, что они творят судьбы. Они даже дерзко именуют себя царями природы и манипуляторами истории. Всем вам стоит напомнить, что ничто не происходит просто так, и каждый обязан отыграть свою роль, вложив в неё душу.
Так, как женщина не смотрела на дорогу, то нет ничего удивительного в том, что её машина вылетела на встречную полосу и встретилась в лоб с видавшей виды «Шестеркой», которую тут же и смяла в гармошку. «БМВ» пострадала значительно меньше.
Гомункулы побледнели. Колдун опять начал икать. Кот истошно вопил.
Одна дама не теряла присутствия духа. Она вела себя так, точно у нее всё под контролем. Астарта резво распахнула дверь и крикнула:
– Оказия, братцы! Срочно покинуть салон!
Уже через минуту, после того, как путешественники торопливо выскочили на волю, от искры аккумулятора рванул сначала бензобак «Шестерки», потом огонь перекинулся на иномарку, раздался второй, более мощный, взрыв и над столкнувшимися машинами взвился величественный погребальный костер.
– Красота! – нравоучительно воздела вверх указательный палец Астарта. – Страшная сила. Вы только посмотрите, как прекрасно очищающее инфернальное пламя!
Все подавленно молчали.
– Однако, неувязочка… – вздохнула женщина, печалясь, что никто не разделил с нею величие момента. – Сдается, теперь мы опоздаем. Вызвать вертолет нельзя – слишком приметно. А бег так унизителен для нас, особ высшего круга, но – ничего не поделаешь: вперед!
И группа безумных туристов рванула прочь с места преступления.
– Отчего гомункулы не голуби? – отпыхиваясь, задался риторическим вопросом один из гномов. – Сейчас взмахнули крыльями и полетели бы!
– Так я исправлю это упущение! – сказала леди, притормозила и дала болтуну такого пинка, что тот ласточкой пропорхал пару метров и при приземлении сорвал кожу с ладоней.
Это послужило остальным сигналом: с Госпожой шутки плохи! Молчание – не только золото, но еще и долгия лета.
В двух кварталах от бегущих, небо озарилось всполохами ледяного света, на которые никто из обычных людей не обратил внимания.
– Если бы кое-кто не отвлекал меня, мы были бы уже на месте! – Астарта зло обвела свою команду глазами.
Кот от страха чуть не свалился с плеча колдуна, вцепившись в рубаху так сильно, что на человеческом плече выступили капельки крови.
Гомункулы запыхались. На них жалко было смотреть.
– Граждане недоноски! – по возможности торжественнее изрекла командирша. – Есть ли желание исправить свои кармические грехи?
– Таки нету. – осторожно буркнул первый гном.
– Нам нельзя в рай. – вздохнул второй, тот которого Астарта пнула, и, протягивая ладони с ранами на общее обозрение, вздохнул. – Над нами святые потешаться будут. Стигматами обзываться станут.
Остальные благоразумно промолчали.
– Ну, вот как с вами тысячелетние царства строить? – засмеялась предводительница. – Осторожнее: впереди скользкие ступени.
Однако, предупреждение запоздало. Один за другим гомункулы взбегали по ступеням, нелепо взмахивали руками, падали и болезненно охали.
В отличие от людей, приличная нечисть, и, тем более, сотворенные из пробирки существа, никогда не матерятся без повода на глазах у высших демонов. Стукнут, бывало молотком по пальцу, заверещат от боли, а потом философски заметят: «Оконфузился малость». Вот и все их ругательства.
Сейчас, падая и поднимаясь, гомункулы сосредоточенно сопели, но ни одно проклятие не вырвалось из детских уст.
Астарта, с вершины своего положения, с верхней ступени, оглянулась на свою армию и покачала головой:
– Чую, у вашего демиурга руки из попы растут.
– Не спорим. – заявил первый поднявшийся. – Но нам-то от этого не легче.
– Гришкины инкарнации всегда злыми были! – буркнул второй.
– Ломать – не строить. – третий держался за глаз. – Убивать всяко легче, чем жизнь подарить.
– Чего на творца бочку катите? Вот не порешили бы нас в людском обличии, так и сгинули бы после смерти, а так нам даровано новое бытие. Ироды вы, а не собратья во грехе! – возмутился четвертый.
– Мы чтим отца нашего. – подвел итог пятый. – И мать вашу – тоже. Но дай нам судьба шанс вырваться из колдовского плена, ужо мы всё припомним! Отольются богам наши слезки!
– Как вы их, вообще, выносите, досточтимый? – Астарта изящным жестом откинула прядь волос, обращаясь к колдуну.
– Только вашими молитвами. – фыркнул книжник.
Тем временем взбодрившаяся толпа продолжила свои бега.
Впереди показалась группа гопников, самозабвенно избивающая кого-то ногами.
– А вот и работа! – женщина указала гомункулам на хулиганов. – Кусите их!
– Это мы завсегда! – обрадовался один из гомункулов.
– Ребята, еда!!! – заверещал другой. – Налетай, пока мясо свежее!
– Жри сам и дай вкусить другому! – крикнул третий перед тем, как, по-собачьи, жадно впиться зубами в ногу одному из нападавших.
– Чур, мне бёдрышко! – четвертый гомункул в прыжке открыл пасть и, действительно, укусил главаря за ляжку, причмокивая так, словно собирался сожрать бандита целиком.
– Гремлины! – заорал один из беспредельщиков. – Спасайся, братва!
– Тля, да сколько их здесь? – завопил другой бандит.
– Бежим! – заистерил кто-то. – Они всех сожрут!
И, стряхивая с себя гомункулов, перепуганные до смерти, гопники бесславно покинули место сражения.
Двое грабителей от страха так обделались, что в воздухе явственно запахло мочой.
– Фи, братцы! – сказала Астарта. – Что за топорная работа? В следующий раз постарайтесь обойтись без этой ужасной вульгарности и без амброзии. Здесь же, среди вас – Дама!
– Виноваты, Госпожа! – отрапортовал один из гомункулов. – В следующий раз мы прихватим столовые приборы и освежитель воздуха.
– Серебряными ножичками отрежем, с золотых вилочек вкусим животрепещую плоть врагов наших, которая единственно и приобщает нас к жизни вечной! – самозабвенно, выставив вперед левую ногу, продекламировал второй. – И так вокруг спрыснем, что на неделю фиалками пропитается всё на пару миль вокруг.
– Ну, хватит! – прервала бурные излияния гомункулов женщина. – Мы здесь ради мальчишки.
– Кажется, живой! – колдун тем временем склонился над избитым.
– Надо же, как его под орех-то разделали! – один из подбежавших гомункулов был даже немного расстроен. – Вот, твари!
– Не-ет, это не твари, но гниды последние. – задумчиво пробасил второй гном, выкоряв из носа козюлю и философски ее разглядывая.
– И что теперь, Госпожа? Так это он, или нет? – раздался третий голос.
– Великая Астарта! – возопил четвертый, падая на колени и стукаясь лбом о землю. – Не побоюсь этого слова «Нова Астра», над историей российской воссиявшая, осмелюсь осведомиться, что нам в этом недоросле? Ну, видели мы его раньше, если это кому-то интересно.
– Таки да. – вмешался пятый и чихнул. – Гомункулы в шоке!  Так спешить ради какого-то студентешки? Да у нас с ножиком любой гопник может разгуливать, а схлопотать по морде всякий интеллигент норовит за язык свой, мир обличающий. Но, кроме глупости людской, Госпожа, что с ним не так?
– В древние времена был такой роскошный обычай: хоронить слуг вместе с их хозяином. – сказала Астарта и хищно ухмыльнулась. – Впрочем, если демиург ваш «копыта двинет», то я дарую вам, недотыкомки, вольную и выделю пахотные земли под Чернобылем. Но если сей мальчик умрет – я всю вашу дружную компашку тут же в асфальт закатаю, чтобы на ритуальные службы не тратиться. Надеюсь, это ясно?
– Более чем. – сказал первый гном.
– Вот что страсть к молоденьким с величайшими правителями делает! – закатил глаза второй гомункул. – Стало быть, на клубничку даму потянуло. Ничто человеческое, так сказать, Темным силам не чуждо!
– Да ладно! – протянул третий. – Тоже мне, героя-любовника нашли! Перед нами типичный образец «лишнего человека» беспринципно-печоринского склада ума.
Астарта вдруг запрокинула голову и захохотала.
Гомункулы сбились в кучу и стали затравленно озираться, не зная, что смех этот страшный им готовит.
Всласть отсмеявшись, властительница утерла черным батистовым платочком проступившие слезы:
– Да-с, господа неудачники, с вами никаких книг не надо. Впервые в жизни испытала катарсис, не раскрывая томика маркиза де Сада. Прочувствовала, так сказать, глубокое аморальное удовлетворение от вашего безоговорочного дедуктивного дебилизма.
– Чего это? – хором изумились гномы. Обиду они испытали одну на всех, словно составляли когда-то единую личность, мысли которой волшебным образом смогли создать себе пять детских тел для комфортного своего пребывания в материальном мире.
– Он – этот мальчик – ключ. – сказала богиня.
– Прости, не понял. – пришло время удивиться и колдуну. – Что имеется в виду?
– На мальчишку пал выбор. Некий могущественный магический артефакт способен испытывать симпатии: любовь и ненависть, несмотря на то, что сам является формой неорганической, но структуризированной жизни. Он и решил, что хочет появиться в мире именно в связке с этим парнем. И артефакт этот жизненно необходим нам, хотя подчинится он только этому студентику. Мощь этой игрушки настолько велика, что сам Люцифер чуть не сдох от зависти, когда узнал об этом раскладе!
– Ну, если речь идет об исключительных побрякушках, то, сиятельная Астарта, равных вам здесь нет. – ехидно подначил книжник. – А ключик, стало быть, в конце истории, форму карбункула примет или бриллианта бесценного?
– Григорий, и ты туда же? – всплеснула руками госпожа. – Не разочаровывай меня! И, вообще, чего стоим?
Гомункулы переглянулись и один из них робко спросил:
– А чего надо?
– И как только таких тупых земля носит? – Астарта щелкнула пальцами, извлекая огонь безо всяких спичек. – Обыщите парня, ироды! У него должен быть ритуальный нож. Увидите – сразу поймете. За работу!
Карлики кинулись шарить по карманам бесчувственного человека:
– А найдем, так её нужно экспроприировать у экспроприатора?
– Если жить надоело, можете попробовать! – покачала головой женщина. – Нет, конечно. Просто нужно знать: передали ему оружие или еще нет!
– Осмелюсь доложить! – щелкнул каблуками один из гномов. – Во вверенном нашим заботам теле остаточных магических флюидов не обнаружено! Артефактов нет. Сознания нет. Предположительно, с мозгом тоже проблема. Мозг, в принципе, имеется, но в нем растет злокачественная опухоль. Так что: не долго мучиться мальчишке в высоковольтных проводах.
– Даже так? – брови Госпожи стали домиком. – Гриша, а Гриша, что ты в своих гомункулов воткнул: рентген или компьютер?
– Часть своей бессмертной души и волю к победе! – хмуро проворчал колдун.
– Великая Госпожа! – захихикал один из лилипутов. – А демиург-то наш – неуч, он и слов современных не знает. Его выдернули из могилы, и бросили на произвол судьбы.
– Вот-вот! – многозначительно воздел вверх указательный палец второй гном. – А нас сам Радзинский истории обучал, Валуев – кулачному бою, Зверев – вел кружок кройки и шитья. Сейчас – мы вмещаем столько знаний, что готовы от их объема взорваться нафиг!
– Кто бы сомневался? – усмехнулась женщина. – А теперь найдите мне ту шваль, что ножичек у нашего славного хоббита подтибрила. Ну, чего стоим, юродивые?
Гомункулы переглянулись. Один из них рухнул на колени, приложился лбом к земле и возопил:
– Не вели казнить! Вели миловаться… с девками!
– Ну-с? – госпожа сузила глаза. – В чем дело?
– Так мы же говорим, говорим, скоро языки смозолим, а никто наши откровения слушать не изволит! – робко подал голос кто-то из строя гомункулов.
– Ша, детки! – Астарта хищно раздула ноздри. – Я вам таких девок покажу, вы у меня сами на добровольную кастрацию отправитесь, причем с песнями и плясками! А слушать вас – себя не уважать. Но теперь-то я – вся внимание. Вещайте.
– Мы пребываем в некоем замешательстве. – подсказали тому, что все ещё стоял на коленях.
– И, вообще-то, не виноватые мы. – добавил другой. – Прибыли мы в назначенную точку, да Григорий – заячий хвост, успел защитный круг нарисовать, вот нас и выкинуло на пару дней вперед.
– Там-то мы этого вашего мальчишку и видели. И нож был при нём. – сказал, поднимаясь с колен тот, что подавал челобитную.
– И? – Астарта стала мрачнее тучи.
– Да мы кинжальчик-то признали. Инструкции ведь тоже получали. Ну, не вмешиваться. Да больно девка с тем балбесом была нехорошая. От нее мертвечиной тянуло.
– Вот мы и подумали, что нам дорогу конкуренты переходят. – всхлипнул самый дальний гном. – Мы бы их упустили, а та шалава понатешилась бы сначала с нашим мальчиком, бдительность бы его окончательно усыпила, да под утро его тем самым ножичком к праотцам бы и отправила. Ищи её потом! Вот мы и кинулись мужественно отбирать кинжал. Ну, чтобы никто не пострадал.
– Да! – заверещал очередной «борец за справедливость». – Кто молодцы? Мы – молодцы! А нехороший человек Королёв: вдруг как выскочит, как выпрыгнет, и давай нас поносить словами соромными, которые и вслух-то сказать стыдно. Время было упущено.
– А еще Королёв, жабу ему в печень, нас из будущего вытолкнул, и разлюбезно, на прощание, каждого персональным пендюлем одарил.
– Вот и выходит, Госпожа, – улыбнулся тот, у кого был фингал, – нет у бандитов ножика вашего. Он либо у мальчишки дома, либо ещё не нашелся.
– Раз такое дело. – Астарта переводила удивленный взгляд с одного гомункула на другого, словно увидела их впервые. – Слушай мою команду. Ни на кого не нападать! Бомжей не кусать! С проститутками о тарифах не препираться! Дистанционно следить за мальчишкой и докладывать мне обо всем по сотовому телефону.
– Всё будет в лучшем виде! – хором отрапортовали малыши. – Не извольте беспокоиться.
– А что такое: сотовый? – задался вопросом чернокнижник.
– Таки мы тебе всё потом объясним. – сказал один из гомункулов. – А сейчас – в бордель!
– Убью!!! – обернулась Астарта на гномов.
– Он хотел сказать: в бар. – моментально нашелся второй гомункул.
– А «сейчас» – это так, образно, имея в виду время, когда всех выследим.
– Да-да, Госпожа! Это ведь просто фигура речи. Не стоит придавать большого значения нашим словам.
– Ну, что ж, тогда я тоже навещу милейших евнухов из Лунного Братства, похлопочу там о пяти рьяных неофитах, которые из шкуры вон лезут, мечтая принять пострижение.
– Да что вы такое говорите? – забеспокоились разом все гомункулы. – Мы всё выполним в лучшем виде!
 – Ну-ну! – хмыкнула Астарта. – Старшим назначаю Гришу, как самого умного и молчаливого. Но если, господа хорошие, вы не сойдётесь между собой во мнениях, то помните: Лунное братство ждет вас!
И женщина ушла, оставив колдуна в окружении шумной кампании.



 
Летопись прозрений. Атаме

В квартире было свежо, если не сказать – прохладно. Но с похмелья так даже лучше. Через распахнутую форточку доносились крики детворы. Где-то в ветвях, возле балкона, дрались воробьи.
Я сидел на кровати, привалившись спиной к стене, и ни о чем не думал.
Нет, не каждый день со мной ужасы приключаются. Вернее, никогда такого и не было! Это надо же: вообразил, что это я сам, усилием воли, столкнул избитую гопотой красотку под машину!
А еще, судя по всему, именно за эту девчушку я и дрался. Вот и зачем тогда мне всё это было нужно?
Нет, не мог я никого убить! И вещи я взглядом не передвигаю! В квартире предметы у меня не летают; вареники в сметану не макаются и в рот не стремятся; шторы, как у поэта Волошина, не самовозгораются.
Я – обычный парень, без всяких волшебных закидонов. Пусть маги и шарлатаны без меня огребают муки собственной гребанной совести. Я хочу жить нормально, без внутренней дрожи, без страха, без ночных кошмаров.
Та несчастная – сама бросилась вниз, не виноватый я!
Или, все же, нет?
Из приоткрывшейся двери бесшумно показался рыжий персидский кот. Меня дернуло, точно током. Ну, Бакс! Ну, животное! Нельзя же так людей пугать! Особенно, после вчерашнего.
Кот многозначительно обвёл стены ленивым взглядом, изогнул спину дугой, фыркнул, выказывая своё пренебрежение, и демонстративно продефилировал дальше.
– Брысь! – нервно отмахнулся я. – Не до тебя, блин.
Кот передернул ушами, на мгновение задумался, но на кровать все же запрыгнул. Вот нахал!
Мало того, Бакс сначала деловито обнюхал одеяло и поскреб по нему лапами, так через пару минут он и вовсе, точно человек, устроился головой на подушке. Ох, и избаловала его мама! Тоже мне: член семьи выискался! Лучше бы мышей ловил, а то отрастил пузо до пола!
– Вовка!!! Едрён батон! Выходи! – донеслось с улицы, через открытое окно.
Голос был знакомый. Внутри всё неприятно похолодело. Как будто сейчас поведут на высший суд и скажут: «Раб Божий Владимир, у тебя была возможность помочь невинному человеку, а ты погряз во грехе, и предпочел спасти свою шкуру».
Я теперь, что: собственной тени шарахаться буду? Так и состарюсь, сидя на кровати, переживая из-за какой-то эксцентричной дуры да водителя – козла?
И, потом: она, может быть, и не померла вовсе. Полежит в реанимации недельку, да и оклемается. А я тут насочинял с три короба, – роман писать можно. Про идиота.
Всё: встаю, начинаю полноценную жизнь!...
И, вообще, ненавижу, когда ко мне вламываются, особенно, когда я весь в депрессии, и собственный кот ведет себя как начальник Камчатки. Не готов я к подвигам: вся рожа у меня цветет и пухнет. Хорошо, что не пахнет.
– Вовка! Я знаю, что ты дома! – это, точно, Костин голос. А этот – не отстанет.
Я подошел к окну и осторожно выглянул. Не хватало ещё, чтоб меня приметила какая-нибудь бабуля – божий одуванчик, из породы доброжелательных соседок. Разохается, полчаса еще потом вопить будет, что жители-то раньше порядочные были, интеллигентные, не то, что нынешнее племя!
Бабки, заразы, видят только то, что им выгодно. Да еще потом и родителям бегают докладывать. Чисто, дети малые. И, вообще, хватит с меня тех записок, которые они в двери пихают после моих студенческих вечеринок.
Плохо жить в пятиэтажном доме, где каждый второй помнит тебя «еще вот-такусеньким ребёночком», и от всей души желает тебе одного лишь добра, при этом считает долгом твердо указать тебе на единственно правильный жизненный путь. Доброхоты хреновы! Их благими желаниями можно не просто дорогу, а центральный проспект в ад выложить!
Жили бы в шестнадцатиэтажке, знали бы в лицо соседей по лестничной площадке, а на остальных чихать бы хотели.
Эх, мечты…
Под окном, действительно, стоял Костя. Я придирчиво оглядел друга. Чего это он в такую рань? Хотя, если честно, для нормальных людей солнце давно уже светит.
Пожалуй, в самый раз проворчать: «Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро. Тарам-тарам, тарам-тарам, не зря вся рожа вспухла». Главное в таких внезапных походах: хозяина врасплох застать. Только вот Костик не был обычным, мудрым человеком. Ничего он в жизни не планировал, стратегия для него – это нечто красивое, но непонятное. Пофигист он обыкновенный.
Костик, обычно, в такое время отсыпается после трудов неправедных, да от кутежей своих загульных. За лишний час сна родину продаст. А тут, надо же: и поднялся, и приперся. Чудеса, да и только!
Вот он, весь тут, и все при нем. Невысокий, коренастый, плотно сбитый (хотя в детстве был полноват, за что и прозвали его Толстым), кучерявый, в потертых джинсах, в такой же поношенной кожанке, с непочатой бутылкой «Флагмана» в руке. А это уже серьезно. Костя с водкой, особенно утром – не к добру. Имеется такая примета.
– Чего тебе? – буркнул я.
– Дело есть! – Костя запрокинул голову, углядел меня в окне и присвистнул. – Мать моя женщина! Где это ты так славно огреб?
– Поскользнулся на ступеньках. – проворчал я. – Жди. Сейчас открою.
– Смотри, опять не поскользнись! – донеслось ехидное напутствие.
Через минуту мы уже сидели на кухне и закусывали, чем бог послал: картошкой в мундире, солеными огурцами, черным хлебом.
Впрочем, нашелся и сыр голландский и колбаса, и копченая грудинка. Но, все равно, мне было немного стыдно. Я ведь не бедствую.
Деньги у меня всегда водятся. Но вследствие последних кутежей я изрядно поиздержался. Поскрести по карманам: пару тысяч, может быть, и найдется. Но если учесть, что я жру, как лошадь, а пью как сивый мерин, то расклад получается грустный. Эх, не знаю я меры!
Впрочем, кто ее, эту меру, знает, пусть первым бросит в меня пустой бутылкой…
Костино дело оказалось обыденным до безобразия. Пока я, весь такой помятый: в спортивном трико и футболке с многозначительной надписью «BOSS», разливал водку по стаканам, Костя все и выложил:
– Ох, я чуть не пересрался. Знаешь, там ментов было, что собак нерезаных. Да все ещё, как на подбор, психованные! В эдакой заварушке: уши отстрелят, и не заметят…
– Что на этот раз? – я вспомнил свое вчерашнее приключение и почувствовал себя умудренным старцем, выслушивающим горести пятилетнего карапуза.
А Костик соловьем заливался:
– Я думал: всё, хана мне; живым не уйти. Одного только не понимаю: новую отмычку из скважины вытаскиваю, а она уже оплавлена. И не открывает больше ни фига. Вот же дерьмо! Я ведь в щеколду заглядывал: ни хрена там не было! Ни решеток на окнах, ни сигнализации. Одни бумаги, два чучела: филина и ворона, да пять баулов, видимо, со шмотками…
Костя вздохнул, помотал головой, точно разгоняя черные воспоминания:
– Ах, да, чуть главную хрень не забыл: там, реально, на столе чёрные свечи горели, а еще листы книги переворачивались сами, типа, от ветра. Падлой буду, коли вру. Я тогда прикинул: сквозняк не хилый, только позднее понял, что дело не чисто… И не хрен смотреть на меня, как на отморозка! Не ширяюсь я, и с «травкой» завязал. Меня, кстати, потому менты и не повязали, что внутрь я так и не зашёл. Прикинь: три отмычки там расплавил! Типа, стою, значит, никого не трогаю, а потом рукой толкнул, – дверь и открылась. И чего-то мне сразу так херово стало, точно я селедку не пивом козырным запивал, а кефиром позорным. Ну, типа, тормознул, шлагбаумом прикидываюсь. И такая фигня: зайти страшно, а уйти – впадлу. И тут вдруг: сирены, скрип тормозов, топот ментов по лестнице. Ясное дело, я – руки в ноги, – и наверх. А там, через чердак, да из другого подъезда и выплыл. Благо, замки на люках открыл заранее, не лох же последний, а за собой – всё защёлкнул. Хрена вам: не пойман – не вор! Обидно, если это был позорный плановый «шмон», типа учения в рамках «Город без наркотиков». Да как сейчас узнаешь? И, прикинь, меня вся эта тряхомудия проняла до самых печёнок.
«Вот дела! – подумал я. – Выходит, Костик в такую рань приперся, чтобы мне свои воровские байки травить? Отмычки у него плавились! И ведь сегодня – не первое апреля! Черные свечи днем горели. От облавы он через другой подъезд ушел. Сказочник! Выдумать всё это Костя, конечно, мог, ему не слабо. Только зачем?»
Ох, и подмывало меня рассказать про свои вчерашние подвиги, но, посмотрев на Костю, я вдруг понял: обсмеёт. Это он себе может позволить: чушь нести, а потом ещё и хохотать над собой. А меня все за интеллектуала держат. Я ведь не только джентльменскую латынь в форме крылатых выражений знаю, но и ерунду всякую про НЛО. Так сказать в житейских, прикладных целях. Девки такое часами слушают, а мне приятно. Вот все и думают, что я умный и благородный.
Но Костя моего истинного величия не понимает. Драться из-за незнакомой бабы с пятью мужиками, с его точки зрения, это – не подвиг. Может быть, так оно и есть.
– Ладно, сильно не грузись. – сказал я. – Давай накатим по маленькой.
Костя кивнул: мол, давно пора. И мы опорожнили стаканы.
– Завязывай ты с этим делом! – я состроил на лице подходящую философскую мину и засунул в рот солёный огурец. – Мы тебе работу найдем, девку подходящую. Женим. Заживешь как человек. А то: не урка, не лох, а не пойми кто.
– Ну, ты даешь! – восхищенно выдохнул Костя. – Блин, у тебя душа светлая! Тля, падлой буду! Всё дерьмо с меня смыл. Это ты прав. Чего-то я того: расстроился. Подумаешь, хату не подломил. Мало их что ли? На мой век еще хватит!
Но, судя по блеску в глазах друга, я понял: не отступится. Хорохорится. Что-то тянет его обратно, в ту заговоренную квартиру. Может быть, ему экстрима захотелось: романтики, погони, недельки в КПЗ. Или, правда, что увидел. Золото или деньги.
– Кто ищет, тому всегда нальют. – я наполнил стаканы. – Ты мне вот что скажи: чуешь, что дело с душком, так зачем на рожон лезешь? Не жаль тебе собственной шкуры, как я погляжу.
– Вот умру, похоронят меня… – самодовольно оскалился Толстый, – и никто не узнает, где могилка моя!
– Ну и дурак. – сказал я.
– Э, не скажи! Я с пустыми руками с дела не возвращаюсь. – Костя вытащил из сумки тряпичный сверток и демонстративно шмякнул его на стол…
Бакс, сидевший у ножки стола и бессовестно выпрашивавший кусочек сыра, аж подскочил: шерсть дыбом, глаза плашками. Чего это он?
Ну да, Костя-то сил не пожалел, штукенцией своей об стол брякнул так, что аж в серванте посуда зазвенела. И стекла в окнах дзынькнули. Всё так, но наш Бакс – это сама невозмутимость. Не цент ведь и не шиллинг. Какое имя, такой и кот. Нет, я серьезно.
Под ложечкой противно засосало: Бакс не ошибается. Даром что ли такую ряху отъел? Сам же я, чуть ли не каждый вечер, девкам байки травлю про инопланетян да про черных котов.
– Ты это… – я сердито уставился на собутыльника. – Не дерзи. И не буянь. Отец с матерью, все одно, через месяц-то вернутся. И мне лишних проблем с ними не надо.
– Как скажешь, командир! – ухмыльнулся Костик.
И снова я почувствовал себя не в своей тарелке. Не нравилось мне это. Вчера ведь тоже всё так замечательно начиналось: ттихий вечер, романтическая пешая прогулка. Идиллия… А чем все обернулось?
Смутные подозрения закрались в голову: «Чего это Костя ко мне свою добычу приволок? Ведь был же уговор: я краденого не скупаю. У него свои каналы давно налажены, а моя хата с краю».
Бакс продолжал шипеть и пятиться к выходу. Видимо, почуял запах от тряпки. Воняло не сильно, но неприятно. Не пойми чем. Но вот чтобы Бакс только из-за дурного запаха, отказался от сыра, нет, я такого не припомню.
– Брысь! – прикрикнул я на кота.
Бакса словно ветром сдуло. Хотя, обычно на слово «брысь» у него противоположная реакция. Он начинает спину изгибать, фыркать и всячески выражать свой гнев, а тут…
Кажется, от волнения у меня слегка задрожали руки, и я торопливо поставил стакан на стол.
«Ну, Костик, если ты меня во что-то втянуть хочешь!» – подумал я, но вслух сказал:
– Ты это… Не мудри. Чего у тебя там?
– А ты погляди. – прошептал друг, и в глазах его заплясали чёрные огоньки.
– Давай-ка, раз принес, сам и разворачивай. – слова вылетели раньше, чем я успел их осмыслить.
– Чего? – и Костя обидно рассмеялся. – Ты меня с кем-то перепутал! Не, бомбы я не тырю. И друзьям не впендюриваю.
Блин, до чего же глупая ситуация!
– Ладно, чёрт с тобой! – Костя демонстративно взвесил в руке сверток, ехидно так, с прищуром, посмотрел на меня. – Ты, чисто, глянь, что за пантовая вещь!
– Моем, моем трубочиста. Чисто-чисто, конкретно-конкретно. – я нашел в себе силы язвить. – Что там: канадское золото, запасы Третьего Рейха?
Костя молчал. Выдерживал значительную паузу человека, не желающего вот так запросто разглашать великие тайны. А с меня за эти мгновения семь потов сошло. Только бы это было что-нибудь нормальное, какая-нибудь золотая безделушка!
– Прикинь, мне, все-таки, в том грёбаном доме не хило подфартило! Маза конкретная! Типа, когда я на крыше чалился, споткнулся о балку, растянулся на керамзите, а эта цацка свалилась сверху, да еще и по затылку шарахнула. Ну, я и прибрал её, не пропадать же добру… – и Костя развернул сверток.
Комнату озарило мрачное сияние. Воздух наполнился вполне осязаемым дымом. Страх скользнул по спине холодной змеей. Возникло тягучее предчувствие чего-то очень нехорошего и неотвратимого.
Мгновение. Второе…
Уф, показалось! Нет никакого сияния. Лишь непонятный запах остался. Чего же это меня так колбасит? Вчера – обман зрения, сегодня – галлюцинации. Хотя, говорят, такое бывает с теми, кто головой сильно стукнется. А накануне мне по этой самой башке припечатали: будь здоров! Может, правда, не выпендриваться, подождать немного, пока синяки пройдут, и – к врачу? К невропатологу.
Я зажмурился, досчитал до трех. Сердце билось, точно я сдал стометровку. Надо же! А я думал, что смел, как Суворов, идущий через Альпы. Даже обидно как-то.
На Костиной ладони, на развернутой тряпице, по-прежнему, лежал нож. Судя по всему, ритуальный. Обоюдоострое лезвие из холодного черного металла блестело, как гематит.
Я нервно сглотнул. Почему-то разом припомнились вчерашние мысли о богах и бесах. Про выбор и самопожертвование. Словно кто-то добрый, Костиными руками, подсовывал мне сейчас последний шанс выйти живым из круговерти этой чертовщины. Мол, ладно, сразу струсил, но все ещё можно исправить. Бери, и вскрывай вены, или сразу – ударь себя в сердце, если сможешь.
И совершенно сумасшедшая мысль вдруг пронзила сознание: если я сейчас это сделаю, та девушка в реанимации очнется и пойдет на поправку.
Вот это бред!!!
Да, было дорожно-транспортное происшествие, но не более того! Оно не первое и не последнее в мире.
И все же…
Я поймал себя на страстном желании перекреститься. А Костя ехидно смотрел на меня.
Секунды бежали, ничего не происходило. Костя не превратился в рогатого демона. Никто не кинулся меня убивать, или покупать мою душу. И стало так стыдно перед другом. Хотя, он тоже хорош: понагнал страху! Игрушка, конечно, знатная. Только вот где он её, на самом деле, взял? И пусть не заливает, что такое можно найти на чердаке бомжатника! Музей ограбил что ли?
Несколько минут я тупо смотрел на нож.
Костя улыбнулся и протянул мне кинжал.
Сначала я отдернул руку, а потом понял, что похож сейчас на труса, и подставил ладонь.
Вещица была холодной, но приятной на ощупь. Видимо, старинной работы. Рукоять была особенной, в форме миниатюрного божества. Я держал в ладони тело неведомого языческого владыки, но не ощущал никаких неудобств. Непостижимо!
Идол был опоясан семью мечами, и еще четыре – держал в крохотных ручках. Однако эти аляповатые отростки, смахивающие на щипы роз, совсем не мешали, ибо ложились аккурат между пальцами, да еще при этом могли оцарапать противника во время драки.
Грозные лики бога смотрели во все стороны. Их тоже было семь, этих мордашек, растущих из одной шеи и находящихся под единым шлемом.
А я, почему-то, всегда думал, что славянские боги четырехлики. Или это какое-то неизвестное, скажем, иранское божество?
Грудь и спину идолу прикрывали щиты: круглые, с широкой каймой, а в центре – бычья голова. Какая-то правильно-геральдическая. И чуб похож то ли на барвинок, то ли на древний солярисный знак.
Резьба на одежде и доспехах бога была уникальна! Видны не только ромбы и круги на ножнах мечей, но – различима каждая бляха кольчуги! Нет, никогда я такой уникальной и тонкой работы не видел!
При ближайшем рассмотрении, глаза на лицах бога показались живыми. Я явственно различил, как двигались зрачки смотревших на меня голов, будто идол, и в самом деле, следил за мной. Я даже различил в белке тех глаз красную ломаную нить. У меня самого такое бывает, когда не высплюсь или мучаюсь с похмелья.
Я моргнул, наваждение пропало.
Все же надо, ой, надо, на досуге врачу показаться. И, похоже, одним невропатологом не обойтись. Лучше, сразу – к психиатру.
Костя смотрел на меня с нескрываемым любопытством. Чего он ждал? Восторгов, страха? Ишь, чего захотел! Облезет! Не доставлю я ему такой радости. То, что вещь антикварная, ещё ничего не значит.
Ну, люблю я старинные безделушки, но ворованное, всё равно, не возьму. Я же не помешавшийся коллекционер, готовый за эксклюзив душу продать!
– Ты ничего странного не находишь? – друг швырнул тряпку, в которой был прежде замотан кинжал, обратно в сумку.
– Нет. – я пожал плечами и аккуратно положил нож на стол.
Кажется, получилось не очень естественно. Ритуальный клинок поблескивал. Он словно жил своей, особенной жизнью. А я вдруг поймал себя на мысли, что мне уже хочется выяснить его истинное происхождение. Раскопать историю его появления и связанные с этим легенды.
Не может быть, чтобы такой артефакт не оброс суевериями! Странно даже само его существование. Какие мастера могли такое сковать, из какого металла? Мы ведь не Средиземье, где мохноногие малыши бегают до вулкана и обратно, чтобы расплавить кольцо Всевластия; это – реальная жизнь, а в ней нет места мистике и чертовщине.
А кинжал, уже одним фактом существования, насмехался над здравым смыслом.
«Стоп! – скомандовал я себе. – Хотя Костя и утверждает, что нашел нож, игрушка, точно, – ворованная. Не верится, что такое могло валяться на чердаке полуразрушенного дома! А по сему: посмотрели и забыли. Пусть сам это сбывает».
И все же оторвать взгляд от клинка было невозможно!
Более того, приглядевшись, я увидел, как из миниатюрных ладоней бога, сжимающих игрушечные мечи, потекли тонкие струйки настоящей крови.
Что за ерунда? Это же не Христос и не слезоточивая икона Богородицы. Это языческий ритуальный предмет! Или я чего-то не понимаю в религии?
Идолы не плачут. И даже не обижаются. Никогда из их рук не течёт кровь. Это, так сказать, эксклюзивное право Иисуса.
Кровь из ладоней должна уже охраняться законом об авторском праве. Это все священники выдумали. У них бизнес такой: Святые Писания толковать да пугать всех тайной истинного имени Иеговы.
Но при таком подходе, получается, нож – иудейский? Однако лики у бога родные, славянские.
Блин, всё смешалось в голове, всё перепуталось.
А, кроме того, я был готов поклясться, что и кровь – настоящая! Она была темная, венозная и даже характерно пахла.
Секунда, другая, и кровь вдруг перестала течь по бляхам божьей кольчуги, застыла на лезвии ножа странным руническим рисунком. Проявилась вязь незнакомых букв. Не иврит, не арабский, не санскрит, не древнескандинавский, не магические шрифты Моисея или какого-нибудь Нострадамуса.
Я, конечно, не дока, на этих языках не читаю, но в детстве, как и все в классе, переболел «Пляшущими человечками» Конан Дойля, а потому различить кое-какую простейшую тайнопись всегда сумею.
А кровь, точно, застыла не просто так! Это, определенно, были слова. Я не понимал послания, но осознавал мощь рун. От них веяло древностью, тайной и волшбой. Это завораживало.
Я еще подумал: «Может быть, пока не стоит бежать в больницу?» Так жить даже интереснее.
Ведь ничего страшного пока не происходит. Людей узнаю, бесы вокруг не скачут, инопланетяне из окон не лезут, и сам я на стены не кидаюсь. В общем, вполне вменяем. А если ещё и поднапрячь остатки не растрясенных накануне мозгов, то и вчерашние события вполне можно объяснить с точки зрения логики и разума, да и чудеса ножа – тоже.
Но, чёрт подери, как же всегда хотелось обыденность жизни разбавить чудом! А тут – вот оно, долгожданное, сказочное, необъяснимое. Так хотелось верить, что, на самом деле, я вижу нечто запредельное, недоступное смертным.
И это, само по себе, невообразимо круто!
Кроме того, будет, о чём на пенсии посудачить.
А ещё обладание этой игрушкой позволит демонстрировать её, делать многозначительное лицо и кидать загадочные реплики. Девчонки будут в восторге!
А то, как именно нож появился, никто, кроме Кости и не знает. Толстый – могила, никогда не сдаст. Вот и скажу, что на практике выкопал и припрятал.
А ещё лучше: привез его какой-нибудь гуру, или религиозный болтун. Типа, нужен этот кинжал для человеческих жертвоприношений. Ага, а я – тайный адепт и ученик. Здорово! Давно ведь замечено, что девки на мистику ведутся не хуже, чем на объяснения в любви.
Я снова потянулся за ножом.
– Посмотрел и буде, – ревниво проворчал Костя, накрывая рукой кинжал, – смотри, глазки поломаешь. Нож-то не из нашего села.
Нет, Костя иногда умеет быть невыносимым! Как мне хотелось в это мгновение заехать другу в челюсть! Он что, поиздеваться пришёл?! Я плеснул в рот оставшуюся в стакане водку, хлопнул по столу:
– Ну ладно! Какого чёрта ты тогда его притащил?
Костя как-то болезненно усмехнулся, словно ему было безумно жаль расставаться со своей находкой:
– Что, нравится?
Я кивнул.
– Тогда – забирай! – совсем уж неожиданно выдохнул Костя и тоже опрокинул в себя стакан.
– Сколько? – я вдруг испугался собственной дерзости. Никогда мы с Костей не вели подобных переговоров. И было в этом что-то противоестественное. Однако, всё когда-то случается впервые. Рано или поздно ему бы все равно попалась такая вещь, о которой я могу только мечтать. И даже хорошо, что он плюнул на наш уговор.
– Безвозмездно, то есть даром. – прогнусавил Костя голосом Совуньи из старого советского мультика.
– Что, вот так просто и отдашь? – не поверил я.
– Конечно. А на кой он мне? – искренне удивился Костя. – Я же всегда, типа, под занесенным мечом правосудия. Сам посуди: продать сложно – больно приметный, а если за эту хренотень заметут, впаяют по первое число. А ты всегда отмажешься – купил, и всё тут. На барахолке.
Я усмехнулся: вот зараза, всё-то у него гладко выходит! Однако, спорить не стал. Раз он мне его подарил, то, получается, что никак я к его бизнесу не причастен. Мало ли, что он мне мог отдать. Его право.
Я снова посмотрел на кинжал. Кровь из ладоней идола больше не текла. Надписи исчезли. Я повертел кинжал в руках, потрогал лезвие, и с удивлением обнаружил, что оно острое. Чуть не порезался.
– А ножны есть? – само вырвалось у меня.
– Знал, что спросишь. – Костя, самодовольно улыбаясь, достал то, что я просил.
Когда я вогнал лезвие в ножны, рукоятка из резного идола превратилась в обыденную. Вот это чудо! Я вытащил кинжал. Многоликий появился вновь.
– Забавно, да? – усмехнулся Костя. – Теперь просекаешь, что мне всё равно это никогда не продать. Такие фокусы показывать – себе дороже.
Костя наполнил стаканы. И мы выпили молча. Точно поминая кого.
– Да не грузись! – друг хлопнул меня по плечу. – Ты ведь у нас умный. Часом, не знаешь, что это за хрень?
– Думаю: атаме. – вздохнул я. – Священный нож. Двенадцать таких кинжалов нужно воткнуть в тело Антихриста. Возможно. По крайней мере, существует такая байка. Ну, или что-то вроде того.
– Вовка, ты, точно, чокнутый! – Костя хихикнул. – Игрушка это. Только редкая и, наверное, дорогая. Наливай, а то уйду. Надо же обмыть нашу с тобой сделку.
Что-то в этой фразе мне показалось неправильным, но что именно, сразу и не сообразил. Только потом до меня дошло, что никакой сделки не было, ведь он же подарил мне нож.
Я хотел возмутиться, но вдруг вспомнил, что Костя зачем-то рассказал мне, что хотел вначале выбросить атаме, закопать, утопить. И не смог. А вот подарить – получилось. Нет, это не сделка! Но обмыть, действительно, нужно. А то удачи не будет.
Костю охватила непонятная эйфория, и, вскоре, заплетающимся языком, он втолковывал мне:
– Ножик, так-то, классный. Я бы сам ещё поигрался, да страшно. Вначале, я вытаскивал его из ножен и представлял себя спасителем мира, гребанным человеком-пауком. Падлой буду, коли вру. Кайф от этого – не мерянный. Но потом появились сны. Баба какая-то, вполне симпотная, приказывала отдать тебе ножик. Я, типа, этого не хотел. Так та тварь кидалась и прокусывала мне горло. Как вампир. И так каждую ночь. Я не сыкло, но меня это проняло. Так что будь осторожней с цацкой. Ещё не ясно, почему она выбрала именно тебя. А, с другой стороны, ты же, Вовка, среди нас – самый умный. Ты точно знаешь, что теперь с ним делать, чтобы: и волки были сыты, и овцы целы.
Но в том-то и дело, что я не знал.



 
 Мелодии тьмы. Притяжение

За окном алел рассвет. Он напоминал разлитую акварель.
Черный маг сидел в кресле нехорошей квартиры у не зашторенного окна. Глаза его были закрыты. Ему снилась принцесса – сказочная, воздушная, далекая от мирских забот, не ведающая ни горя, ни войн, ни насилия. И вся жизнь её – была дыханием морского бриза.
Там, в замке, свесившимся над морем, точно «Ласточкино гнездо»: таком же игрушечном и неправдоподобно белом, принцесса пила чай, бросала на колдуна лукавые взгляды и непринужденно и задорно хохотала над неуклюжестью гостя.
А Гришке хотелось защитить эту девочку, стоящую одной ногой в могиле, но совершенно этого не понимающую. Книжнику не терпелось сорвать скатерть, перебить посуду, подхватить юную кокотку и на руках вынести ее из зачарованного замка.
Но колдун знал, что там, у дверей дворца, вместо перебитой стражи, ползали ядовитые змеи, изрыгающие синее пламя. Эти проклятые черви-мутанты захватили мир, отравили воздух, сожрали сначала эмоции и желания, а потом принялись и за самих людей.
И вскоре тьма окончательно упадет на мир, поглощая его, точно пирог. Сумерки надвинутся сначала на Могилев, поползут на Чернигов, на Смоленск. Ужас и смерть принесёт это облако.
Спесь и безумие посеяли, вместе с мировой войной, эти самые змеи, погубившие белого орла, выевшие птице сердце, лишившие мир последней надежды.
Они даже саму речь западных славян превратили в свое шипенье, они похищали у людей души! Добившись победы, они теперь с триумфом двигались во все стороны: и на Питер, и на Берлин, и на Вену.
Один Коктебель не был ещё захлёстнут безумием, но и там пучины яростного моря бились в истерике о берег последнего островка европейского света.
А принцесса смеялась, точно заводная кукла. И от этого было мучительно больно.
Колдун осознавал, что его обманули, использовали и вскоре сомнут и выбросят, оболгут и извратят даже саму память об этом волшебном царстве, которое всё ещё стоит, и самим фактом своего существования до смерти пугает змеёнышей да трупных червей.
Ах, если бы появился принц или богатырь, несущий на злого ворога меч-кладенец. Но здесь, в замке, никого не осталось: ни людей, ни героев.
– Что же вы ничего не кушаете? – принцесса в своей чистоте разрывала колдуну сердце. – Вы обязательно должны попробовать безе. Оно сегодня особенно удалось!
Книжник дернулся, как от пощечины.
Его прислали сюда лечить и оберегать, и он был уверен, что царь – толстый дурак, а дочь – тощее страшилище. И когда к нему приехал адъютант Его Величества с просьбой о помощи и лечении народными средствами, книжник ликовал. Он вступил в сговор с бунтовщиками и хотел дискредитировать царя, чтобы народ сам отвернулся от помазанника.
Колдун верил, что власть, перевороты и интриги всегда и всех перековывают в подозрительных и жадных барыг.
Любой правитель – это паук – ненасытный и беспощадный. Он годами опутывал паутиной королевство, дабы удобнее сосать кровь из простого народа. А придворные – это тарантулы в банке. Паутина им не нужна. У них: кто вперед успел, тот соперника и съел.
Но королевская семья оказалась вовсе не вместилищем порока. Царевич постоянно чувствовал настоящую боль. Принцесса была типичной гимназисткой: честной, наивной, умной. И даже легкомысленность её поведения была лишь детской игрой. Она разительно отличалась от светских девиц, которые, ради титулов, согласны были буквально на всё.
Маг чувствовал, что в глубине его огрубевшей души рождается симпатия к этим людям. Ему хотелось вывести их из-под удара народного гнева. Особенно принцессу.
Это была не влюбленность, а чувство более всеобъемлющее. Так оберегают родную дочь.
Да, впервые в жизни книжник испытывал ответственность за других. И это рушило его собственные планы. Он уже не хотел помогать бомбистам.
– Что с вами? – притворно всплеснула руками принцесса. – Вы куда-то торопитесь?
Девушка готова была расхохотаться, но в этом не сквозило намерение оскорбить, это были первые, неловкие попытки примерить на себя взрослую жизнь. Принцессе казалось, что в этом ребячестве и состоит основа ничего не значащего флирта.
Но колдун так не считал. Ему больно было видеть, что даже и принцесса пытается, пусть неуклюже, но шагнуть в его, полный смрада и предательств, мир, наивно полагая, что это и есть – хождение в народ.
Их всех обманули, обвели вокруг пальца, чтобы потом, когда наберёт силу людская ненависть и жадность, когда глупость восторжествует, когда весь этот спектакль недовольства будет уже не нужен, змеи могли выступить сами, и уничтожить страну. А пока вперед шли оболваненные студенты.
Вскоре революционеры убьют всех: короля с семьей, министров, помещиков, фабрикантов. Их цель – вовсе не счастье народа. Им просто хочется безнаказанно творить душегубство и прочие мерзкие злодеяния.
Колдун неуклюже вскочил, опрокинул блюдце с пирожным, покраснел и выбежал прочь из залы. Он пулей вылетел на балкон, на котором цвели желтые розы и с шумом вдохнул запах надвигающегося шторма.
Старого мира больше никогда не будет! Скоро змеи окончательно вырвутся на свободу и сокрушат то, что их сдерживает – церкви православные. Эти твари все ещё притворятся людьми, рептилии прикрываются щитом атеизма, чтобы не дразнить интеллигенцию.
Гришка должен был раньше поразить главного змия и всех гадов его: ползающих и летающих. Но страх перевесил на чаше весов. А теперь слишком поздно. Не быть колдуну Победоносцем, оступился он.
– Ах, какой вы, право смешной! – принцесса тоже вышла на балкон. – Бегаете от меня, словно я чумная. А ведь это не так! Я ведь хороша? Ну, скажите: хороша?
– Смута растет в королевстве. – сказал книжник, поворачиваясь к девушке. – Опричники не справляются. Нужно будить древних богов, иначе все костьми за землю свою ляжем.
– И ты – первый! – лицо принцессы вдруг неожиданно исказила гримаса ненависти. – Предатель!
В руках девушки блеснул стилет.
Маг закричал от ужаса… и проснулся.
Черный кот спал, свернушись в кресле. Разбуженный воплем колдуна, зверь потянулся, широко зевнул, показывая миру острый язычок и с укоризной посмотрел на Григория.
Гомункулов в квартире не было. Они всю ночь шлялись по питейным заведениям, сорили фальшивыми ассигнациями, абсолютно уверенные в том, что после встречи с Астартой Гришка снова сбежать не посмеет. Он втянут в такую игру, выход из которой означает остановку колеса кармы. То есть посмертия у беглеца уже никакого не будет.
А избитый хулиганами амбициозный студетишка – слишком мелкая сошка, чтобы над ним непрестанно бдеть. Мальчик настолько наивен, что даже не понимает нависшей над ним опасности. Он не отдает себе отчета в том, что его спасли именно тёмные силы. А еще: он просто балбес, не знающий, чего хочет. Выражаясь шахматным языком: парень – пока еще пешка, которой предназначено дойти до края доски и стать ферзем – могущественным серым кардиналом, который потом сможет гонять гомункулов: и в хвост, и в гриву; но до того момента еще нужно дожить. А пока и Астарта прекрасно справляется с ролью черной королевы. 
Под утро пятеро карапузов совсем лыка не вязали. Они сидели на лавочке, не в силах подняться, и молчали. Они знали, что человек, укравший атаме, на заре непременно вернется на место преступления. Они ведь заглядывали в ближайшее будущее, пусть даже и одним глазком да лишь на два дня вперед. Карлики совершенно не желали присутствовать при разборках своего шефа-книжника и дерзкого воришки.
Кто, вообще, осмелится тырить мистические артефакты из мест силы? Только идиот или наймит соперничающего бесовского клана. Похититель мог работать на любого из великих князей Тьмы. Адские бароны всегда грызутся между собой, отравляют ближайших родственников, подсылают всюду шпионов, в точности, как средневековые короли. Потому гомункулы справедливо полагали, что Гришка пусть сам разбирается во всех этих инфернальных интригах. Как ни поступи – вечно окажешься крайним. А виноватыми друзья быть не хотели…
Первые солнечные лучи разбудили Костю, они влекли вора обратно, в тот загадочный дом со свечами. Парень зевнул, тихо собрался, стараясь не шуметь, тенью выскользнул из квартиры друга, щелкнул дверным замком.
Где-то слышался колокольный перезвон. Но оборачиваться страшно: вдруг звук лишь чудится? И всё подстроено. А по пятам идет кровожадное чудовище. Как в детских кошмарных снах.
Мысли кружили, и все время возвращались к отданному «за так» волшебному кинжалу.
Костя отчаянно помотал головой, резко развернулся: монстров не было. Только кошка шмыгнула в подворотню.
Толстый успокоился.
Теперь, когда напряжение немного спало, неожиданно вспомнились последние прочитанные книги. Собственно их было не много, зато – впечатлялл объём.
Три недели назад Косте притащили затрепанные томики хроник Крина. Это были «Драконы: «Осенних Сумерек», «Зимней Ночи», «Весеннего Рассвета»». Парень тогда посмеялся над богатой фантазией заголовков, но книги ему понравились.
Впрочем, Толстый безнадежно увяз где-то в середине второго тома, чувствуя горячую симпатию лишь к одному герою – к кендеру Тасу. Вот у кого стоило поучиться ремеслу!
Тас умудрялся украсть не только то, что плохо лежит, но и то, что трепетно хранится. Причем всё это – с легкостью и невинной улыбкой: мол, я же не знал, что тебе это так дорого!
Вспомнилось, что книги эти ему Светка притащила. Говорила: «Там все, как у Толкиена». Ошибалась.
А вот раньше никогда не приходило в голову сравнивать себя с литературными героями. Сейчас же Костя был готов поверить, будто атаме само прилипло к его рукам, точно добро к лапам вымышленного кендера.
Но, как бы Костя не убеждал себя, что новый поход в злополучный, полузаброшенный дом – лишь его собственная похмельная прихоть, однако влекло его туда, как магнитом. И мысли об абстрактных вещах – не спасали.
Костя почти убедил себя, что свечи и прочая магическая атрибутика ему почудились. Ну, забрел он в старый дом, ну, нашел атаме. В этом ничего сверхъестественного нет! Вон, дед в саду каждый год царские монеты выкапывал, да не верил ни в бога, ни в черта.
Но на душе у Кости было тяжело. Он настолько раскис, расклеился, точно кисейная барышня, что даже отправился «капать на мозги» лучшему другу.
Толстому все время казалось, что теперь, без ножика, он остался наедине со смертью. Чудилось, что пришла его очередь встретиться с костлявой старухой.
От этих раздумий Костя очнулся лишь на «Плотинке». Ветер ласково ерошил волосы. От воды тянуло влагой и прохладой.
Толстый притормозил, постоял, оперевшись о чугунные перила, посмотрел вниз, где бурлил искусственный водопад. Брызги не долетали. Вода внизу шумела и пенилась. За спиной, по рельсам, громыхали трамваи, сновали машины. Город оживал.
Вдали высился хищный корпус цирка, напоминавший огромного железного паука. Маячила недостроенная и заброшенная телебашня, с которой, каждый год прыгали и разбивались любители экстрима.
Преследовало странное ощущение, что цирковой купол – центр притяжения всего аномального, что это – сердце безумного Екатеринбурга, а Исеть – это венозная кровь, стремящаяся обогатиться кислородом.
«Плотинка» всегда нравилась Костику: здесь вечно двигались толпы праздно шатающегося народа. Но сейчас почти никого не было. На лавочке целовалась парочка студентов, а на другом берегу – тинэйджеры пили пиво. Слишком рано, потому и пустынно.
Костя смотрел на город и не мог понять, почему ему так важно снова попасть в нехороший дом. Отчего же, прямо сейчас, не сесть на трамвайчик и не уехать домой?
Парень тряхнул головой, сбрасывая с себя магическую паутину, и решительно развернувшись, направился было к остановке. А с воровством пора завязывать, чтобы совсем умом не тронуться! Это как с курением, надо бросать сразу. А то каждая сигарета вечно будет «последней»!
Однако, уже на площади, Толстый внезапно осознал, что не может никуда вернуться, пока не навестит магическую развалюху.
Костя в задумчивости покачался на носках, развернулся и снова зашагал к проклятому дому. Теперь ему казалось, что он ведет себя, как трус, выискивающий любые лазейки, лишь бы не ходить в опасное место. А сама судьба ведет его за ручку, да удача шепчет на ухо: давай, «шоркнем по душе» – и на покой!
Редкие прохожие шарахались друг от друга. В проезжающих трамваях спали пассажиры, клевали носами кондукторши.
Свернув туда, куда десятилетиями тычет своим каменным пальцем идол Ленина, Костя опешил. Возле магазина стоял одинокий десятилетний мальчик и играл на флейте. Но зацепило другое: музыкант был негритенком. «Плохо. – решил Костя. – Дурная примета».
Однако ноги сами выводили к проклятому дому.
Потоптавшись подле проулка, Костя нырнул в арку ворот, скользнул мимо заброшенного детского сада, подле «сталинки», остановился. Старый дом невозмутимо стоял на месте.
Конечно, удивительно, как получилось, что в самом центре города, по соседству с фешенебельными зданиями гостиниц и частных элитных особнячков, рядом с массивными корпусами высоток приютилась эта развалюха.
Впрочем, ведь и все бывшие помещичьи усадьбы города тоже пребывали в запустении. Там обитали бродячие собаки и бичи. Но ни сносу, ни ремонту покинутые особняки не подлежали. А этот дом был хоть старый, но жилой.
Два подъезда находились в аварийном состоянии. Разбитые стекла обитатели затыкали изнутри тряпьем, чтобы не дуло. Кое-где мелькали тени, горел свет.
Окно загадочной квартиры оказалось единственным зарешеченным во всем доме. И когда успели? Не было раньше этой решетки, Костя мог поклясться в этом!
Более того, здание за эти дни стало еще более серым, и каким-то совсем чахоточно-больным. Солнечные лучи не могли пробиться к его вечно-влажным стенам: их не пускала тень высотки. Чахлые клены, из последних сил тянулись к окнам, словно надеясь получить порцию хотя-бы электрического света. Из подъездов тянуло плесенью и гнилью. Как тут можно было жить: оставалось загадкой.
Воровато оглядевшись, Костя нырнул в подъезд. Но не в тот, где была злополучная квартира. В соседний, из которого в прошлый раз он незаметно выбрался.
Здесь тоже все изменилось. Кто-то заколотил вход на чердак. Значит, пути к отступлению перекрыты.
В заброшенных квартирах гулял ветер. Пустые дверные проемы сиротливо пялились на лестничные ступени. Да, здесь было жутковато. Но ничего мистического пока не ощущалось.
«Что я здесь делаю? – подумал Костя. – Зачем хожу вокруг, да около?»
И Толстый решительно направился к выходу.
Выскочив на свет божий, Костя устыдился: ничего не происходит, а он в панике бежит прочь!
Во дворе никого не было: все спали. Ни одной машины не стояло поблизости. Даже городской шум – и тот словно отрезали.
Костя хотел уйти, но понимал, что тогда дурацкие страхи будут мучить его всю жизнь. Это как забраться в старый чулан, увидеть пыльный шкаф и, побоявшись открыть его, сбежать. А потом вечность гадать, что же там было: старое тряпье, скелет или пиратское золото и бутылка рома?
Взъерошив волосы, покачавшись на пятках, Костя, все же, зашел в нужный подъезд. Здесь пахло борщом. А еще сивухой и грязью, потом давно немытых тел.
Толстый, по старой привычке, решил проверить пути к бегству. Перепрыгивая ступеньки, быстро взлетел наверх, уперся в дверь, ведущую на чердак. Дверь та была хлипкой, со щелями, но – на замке. Похоже на чердаке кто-то поселился.
И, хотя лампочки здесь не горели, щели в крыше и в дверях давали хороший обзор. Были видны: обшарпанный деревянный стол, разломанная краюха хлеба на нем и пустой граненый стакан. А перед самой закрытой дверью валялись старые ватники и кофты, из которых сооружено что-то вроде гнезда. И ночевал здесь, однозначно, бомж.
Костю начало мутить. После вчерашнего подташнивало, а тут еще и запахи помойного быта.
С трудом сдерживая рвотные позывы, Костя вернулся на проем ниже, приблизился к знакомой проклятой двери и толкнул её. Тихо отворившись, она приглашала в комнату с горящими черными свечами.
Толстый отшатнулся. В панике парень метнулся на лестничную площадку, из окна выглянул во двор: никого. Один лишь черный уличный кот демонстративно вылизывал хвост. Увидев Костю в окне, зверь презрительно сощурил глаза и даже повернулся к человеку спиной, словно вор чем-то его обидел. Это показалось странным.
Но важным, все-таки, было совсем другое. Проклятая квартира сейчас определенно казалась живым, мерзким существом: она манила, гипнотизировала, звала. Стены отчетливо шуршали отклеившимися обоями, вдруг затрепетавшими на сквозняке. Нутро жилища казалось притаившейся мантикорой, занесшей свой ядовитый хвост для смертельного удара.
Несколько мгновений Костя отчаянно пытался заставить себя оторвать взгляд от зияющего дверного проема и сбежать. Но вместе со страхом в душе зазвучала музыка таинственного, чудесного, ужасного – да, но – великого!
А потом страх отступил. Желание войти нарастало.
Костя, стиснув кулаки, прикусив до крови нижнюю губу, отчаянно шагнул внутрь.
Бах! – дверь зловеще захлопнулась за спиной.
Отсюда не было выхода! Но, даже если сейчас вырваться, выбив окно, убежать, спрятаться, это ничего не изменит. Черные сны будут преследовать, догонять, искать – и так целую вечность, покуда не сломают окончательно и не притащат сюда на магическом аркане. Что бы Костя ни предпринимал, он непременно снова вернется! Это – предопределено.
Несколько секунд канули в тишине, и лишь потом дверь кухни плавно, без скрипа, приоткрылась. Из неё вышел сухой высокий человек с длинными темными волосами. Одет он был в черную рясу. Ни каких знаков отличия у монаха не было. Он мог оказаться служителем культа или фанатиком любого воинствующего Ордена. Вот только нательного креста на нем не было. Впрочем, он не держал в руках посоха или меча, что радовало.
Костя попятился, но уперся в захлопнувшуюся дверь.
Незнакомец криво усмехнулся:
– Сам пришел. Занятно. И предсказуемо.
Вор машинально перекрестился.
Лицо незнакомца презрительно скривилось:
– Не утруждайся. Я не Дьявол. Да и ты ведь, как погляжу, не крещеный. Так что проходи, присаживайся. В ногах правды нет.
Конечно, замечательно, что сразу убивать не стали. Впрочем, на то, что поговорят, да и отпустят – надежды тоже мало! Зря вернулся. А ведь чувствовал, что это – подстава.
Костя неотрывно глядел на необыкновенно большие уши, торчащие из-под сальных волос, на старомодный пробор от макушки до центра морщинистого лба, и думал, что такой тип никак не может оказаться призраком: слишком живой. Бомж или псих. А скорее: и то, и другое. Сбежал из дурдома, да и обосновался здесь. Лишь бы не оказался маньяком, специализирующимся на ворах.
– Кто ты? – выдавил Костя.
– Хозяин. – хмыкнул монах. – А ты, оглашенный, сам с ножом ко мне пришел. Стало быть, что?
Костя громко судорожно сглотнул.
– Правильно, малыш! – черноризец повернулся спиной, направляясь к креслу у окна. – Так от того ножа ты и погибнешь.
– Я не… – и Костя перебил сам себя, не зная, что сказать.
– Да ты не бойся. – маг уселся и потер переносицу. – Я никого не убиваю. Ты сам всё сделаешь.
– Я не… – снова попытался оправдаться парень. – Не брал ножа!
– Неужели тебе мама не говорила, что врать – не хорошо? – колдун щелкнул пальцами и в комнате сам собою зажегся электрический свет.
Да, здесь был стол, на котором стояли свечи, но сейчас они не горели. В старомодном серванте лежали черепа, но они могли оказаться бутафорскими.
И только черный кот, только что запрыгнувший и угнездившийся на кресле, не вызывал сомнений и в своей реальности, и в принадлежности этой квартиры к месту силы.
Это был не просто котяра, как толстопузый Бакс Володьки, это был настоящий черный зверь, прикидывающийся мягким и пушистым. Это животное, точно, не домашнее и раньше убивало ради еды. А еще глаза у кота были человеческими: осмысленными, страдающими и ненавидящими своего хозяина. Это был тот самый наглец, что вылизывался на улице. Он ведь всем своим видом показывал, что в тот дом ходят одни только волшебники да послушные их воле марионетки. Как же Костя сразу не понял этого намека! А теперь – слишком поздно.
– Мне бы выйти отсюда! – пролепетал Толстый. – Я ничего не сделал. Ошибся дверью.
– Ты попал, куда нужно! – нахмурился черноризец. – Сюда без надобности не входят! Сядь!
Костя подчинился: дошел до стула и плюхнулся на него, не отрывая взгляда от мага.
Колдун взирал властно и строго, но, в тоже время, в его глазах плясало безумное пламя веселья. Костя еще раз отметил, что черную ткань его одежды не украшала ни одна безделушка: ни крест, ни пантакль, ни козья морда. На руках не было: ни браслетов, ни магических колец. Это не сумасшедший, иначе он был бы обвешан, точно новогодняя елка. И не колдун, ибо в его руках не было: ни посоха, ни бубна. Но жилистые руки, покоящиеся поверх мантии не давали Косте покоя. Эти пальцы с большими ногтями, казалось, в любой момент могут сомкнуться на воровской шее. Это с виду хозяин не был атлетом, но сила жила в его зрачках, она таилась там, точно пригревшаяся на солнцепёке змея.
– Я бы с радостью поговорил с вами ещё, но мне, правда, нужно идти. – едва ворочая языком, выдавил Костя. Конечно, это был блеф. Вор ни на что и не рассчитывал. Просто тянул время.
– А, пожалуй, ты прав. – задумчиво покрутил локон своих волос незнакомец. – Ты не тот, кого я ждал.
Костя почувствовал, что сдавившая его грудь сила отступила и, хватая ртом воздух, он закивал:
– Вот видите, я не врал. Ошибся дверью. Ну, теперь-то я уже пойду?
– Идиот! – вдруг взорвался черноризец и вскочил со своего кресла.
Мгновенно вспыхнувшие свечи взметнули пламя чуть не до потолка. Это было завораживающе. По стенам пробежали тени. Казалось, колдун вырос.
– Отсюда нет выхода! Ты знаешь, о чем я! – колдун наклонился и заглянул Косте прямо в глаза. – Смерть всегда забирает лучших.
Кот согласно мявкнул из своего кресла и выпустил когти.
– Я не понимаю! – запротестовал Толстый, отодвигаясь вместе со стулом и вскакивая.
– Да, ты не понимаешь. И ни черта не чувствуешь. – раздраженно буркнул хозяин квартиры. – Но это – поправимо.
И в тот же миг с пальцев колдуна сорвались маленькие черные молнии.
«И все-таки, видеть негра – не к добру». – отрешенно подумал Костя, падая на деревянный пол.
Черноризец склонился над Костей. В его глазах показался кровавый отблеск. Прикоснувшись к телу обездвиженного вора, маг вдруг отскочил, и зашипел, точно бойцовский кот. На губах книжника появилась белая пена, левый глаз непроизвольно задергался. Колдун был в ярости:
– С-с-сука!!! – прошипел черноризец. – Солгал! Трижды солгал!
И, поддразнивая самого себя, книжник прошипел, почему-то обращаясь к коту:
– Вот тебе, Феликс: и сам пришел!
Костя лежал неподвижно. Он понимал, что человек, разговаривающий с котом, – скользит по грани безумия. Но, с другой стороны, здесь больше и обратится-то было не к кому.
Все, что Толстый мог, – это балансировать на грани сознания. Больше всего он боялся сейчас отключиться полностью, словно это и будет смертью.
Однако зверь, похоже, понимал человеческую речь. Возможно, он сбежал от местного Куклачева. Черный кот, в ответ на пламенное к себе обращение, вдруг прыжком покинул свое персональное кресло, с шумом запрыгнул на стол, изогнул спину. Он, явно, злился.
– Пшел прочь, князь! – буркнул черноризец и пренебрежительно отмахнулся от зверя.
Чуда не произошло. Кот не ответил, лишь оскалился в непривычной для кошек гримасе и зашипел.
– Да, я и без тебя понял. – проворчал колдун. – Мне опять решили подставить другого. С-с-сволочи!
Чёрный кот склонил голову и угрожающе взвыл, словно угрожая.
– А вот в этом, дорогой князь, ты не прав. – усмехнулся книжник и тряхнул сальными волосами. – Убивать я никого не собираюсь. Этот мальчик не так прост, как кажется. Ведь это он украл атаме. А эту вещицу мудрено взять, если она сама в руки не попросится. И, значит, рано или поздно, этот болван выведет нас на след. А, может быть, он сам все и сделает. Как знать?
Колдун склонился над Костей и выдохнул ему прямо в лицо светящийся шар:
– Так-то будет лучше. Надежнее.
Кот прижал уши и попятился. А колдун тем временем взял из темного угла посох, на вершине которого две переплетающиеся змеи со странными, драконьими ушами поддерживали хрустальный шар. Они смотрели друг на друга и касались магического шара своими жалами. Этот посох был похож на кадуцей.
Книжник воздел руки к потолку и обронил какое-то резкое, свистящее слово. Пыль взметнулась вокруг черных одежд. На месте человеческой фигуры появился ворон. Птица взъерошила перья и вылетела в форточку.
Костя обнаружил, что может двигаться, хотя мышцы повиновались с трудом. Он лежал на спине и несколько мгновений тупо смотрел в потолок, на котором, возле старой трехрожковой люстры, сновал жирный паук. Осознание происшедшего приходило медленно. Грудь жгло.
Костя вскочил и огляделся: пусто. Лишь чучела птиц, погасшие черные свечи на столе, да два пустых кресла с опрокинутым стулом говорили, что всё это не пригрезилось. На пороге кухни сидел черный кот со странным, сочувствующим, выражением на морде.
Дверь в коридор была распахнута! И Костя кинулся прочь. Он никогда так быстро не бегал. Сердце рвалось из груди! Воздуха не хватало. Но, все равно, казалось, что он едва двигается.
Уже вырвавшись на перекресток, Костя услышал пронзительный визг тормозов и громкий мат водителей, но не обернулся. Это было выше его сил! Он мчался прочь от дома. Ноги несли прямиком к реке. В груди жгло. Перекрестки сменяли друг друга, но невидимая сила берегла беглеца.
Выскочив на набережную, Костя не успел затормозить и с разбега плюхнулся прямо в воду. Громкий всплеск привлек внимание. Раздался смех. Зато в голове прояснилось.
Выбравшись на каменные ступени, Костя разделся, отжал брюки и рубашку, вылил воду из обуви, и обратно облачился в прохладную одежду.
Полиции поблизости не оказалось. Впрочем, Костя не сильно-то и боялся блюстителей порядка.
А на дереве, наблюдая за ныряльщиком, сидел одинокий ворон. Это была огромная черная птица с пушком на клюве. Но главное – это глаза птицы: умные, почти человеческие.
Костя почувствовал пристальный взгляд, поднял голову и обнаружил соглядатая.
Ворон встрепенулся и взлетел. Его прощальный крик не был похож на грай. Скорее, – на вопль обиды и досады, на старческий глухой кашель.
И в тот же миг набежали тучи. И, хотя дожди частенько обрушивались на город внезапно, на этот раз Косте стало жутко. Он ощутил связь между гневом птицы и разразившимся ливнем.
Почерневшее небо всклубилось мраком. Водяная стена, колышимая чудовищными порывами ветра, секла по лицу. Молнии вспороли набежавшие тучи как огненные стрелы. Грохот заложил уши, и Костя не сразу понял, что за спиной, с треском, рухнула увесистая тополиная ветка.
Конечно, почва в Екатеринбурге каменистая, корни держит слабо. Любой сильный ветер, не говоря о бурях, вечно ломает ветки, вырывает деревья целиком – к этому все привыкли. Но не каждый день это случается так близко. Костя отскочил. Мысли его заметались от недавней находки атаме – к стычке в странной квартире, к этому внезапному дождю.
Теперь события в голове пазлами сложились в безумную, но цельную картину. Что-то потустороннее явилось в мир вместе с этим ножом. И теперь сам ад будет следовать за Костей по пятам!
Толстый снова кинулся бежать, догадываясь, что от слежки – не уйти. Но на этот раз его побег выглядел вполне уместным: и без того промокший парень ищет убежище от разбушевавшейся стихии…



 
Летопись прозрений. Игры разума

Совсем не помню, как заснул. Впрочем, последнее время меня это не удивляет.
Перебрав пива, я просто отключаюсь, а потом вскакиваю, как ни в чем не бывало. Разве что жрать всегда дико хочется. Зато никакого похмелья, в традиционном его понимании.
А обнаружилась эта особенность, когда я ушел в свой первый великий загул – год назад. До этого я больше двух дней подряд никогда и не пьянствовал. Как-то не доводилось. Зато теперь – ни дня без спиртного!
Вот и сейчас я вырубился мгновенно.
Мгла клубилась вокруг меня ароматным дымом сигарет с ментолом. Ни верха, ни низа не наблюдалось – словно в космосе.
Я ощущал дыхание чей-то жизни прямо подле себя, однако, никого вокруг – пустота. Лишь я один в нигде.
А ещё, казалось, что вокруг толпятся бесплотные, но именно… ожившие слова. И было в этом что-то совсем сумасшедшее.
Я себя даже ущипнул, однако, ничего не почувствовал. И это совсем не радовало.
А потом проявилась моя комната. Как изображение на экспонированной фотобумаге, погруженное в реактивы. Сам я очутился на кухне.
Чудно ощущать себя вот так: как бы внутри волшебного пахучего дыма, и в своей квартире одновременно.
Конечно, я был пьян. Вдрабадан. Да и много ли мне надо, после вчерашней попойки и драки?
Но неприятное ощущение реального, пристального взгляда не давало покоя. Кто мог так бесцеремонно пялиться на меня сквозь миры? Где прятался этот наблюдатель?
Я напрягся и вспомнил, что кроме нас с Костей, в квартире никого нет. Толстый отрубился даже раньше меня. Он просто уткнулся мордой в столешницу. Мне ещё же пришлось, как заправскому грузчику, тащить его до кровати.
Сам-то я потом посидел на кухне, опрокинул в себя еще пару рюмашек. Лишь затем – и мне «моча в голову ударила». Решил вдруг поиграться, пока друг дрыхнет, да никто не видит.
Оглянувшись, точно творю что-то запрещённое, достал атаме из ножен, и представил себя горцем, спасителем человечества. «В живых должен остаться только один!»
Да, это круто!
Не смог удержаться: принял боевую стойку, кончиком кинжала начертил по воздуху магический круг, любуясь собственной игрой. Мне в те мгновения казалось, что из рукояти в пальцы мои вливается настоящая колдовская сила. Хотя, наверное, это просто водка в голове шумела.
Я взмахнул кинжалом, точно отрубая зло от мира, едва при этом не потерял равновесие. Вот тогда и понял, что нажрался основательно. Хорошо, что сам на нож брюхом не напоролся. Даже протрезвел.
Аккуратно убрал опасную игрушку, побрел в комнату, плюхнулся на диван. Все-таки, накачались-то мы изрядно.
И не успел я прикорнуть, как на меня обрушилось это странное погружение в миры. Меня тогда именно окатило, как будто ушатом холодной воды. Страха не было. Зато появилось предчувствие чего-то неотвратимого.
Теперь же, когда волшебные дымы и моя квартира окончательно соединились в единую наркотическую фантасмагорию, казалось, что из всех темных углов ко мне потянулся уже иной: ядовитый туман.
Нет, физически ничего не изменилось: я не заметил движения, не почуял запаха, но шестое чувство подсказывало: сейчас всё начнется! Но что именно: я не понимал.
Среди этих сизых, перекручивающимися восьмерками, наплывающих дымов пронеслось легкое дыхание сквозняка. Но вот откуда? Форточки-то закрыты.
– Вед-ды Дый! – звуки органично вписались в воздух вместе с пронесшимся ветром так же, как красная лента вплетается в девичью косу.
Я отчаянно пытался угадать, откуда ждать удара, но появившуюся черную воронку заметил только тогда, когда меня стало стремительно в неё затягивать.
Ясно же, что по ту сторону меня ждет нечто ужасное! Я отчаянно цеплялся за вещи, но пылесосная сила магической пропасти росла, меня неотвратимо тащило в эпицентр воронки. Мгновение, и я окунулся в магическую прорубь с головой, как в воду. И стало нечем дышать. Я захрипел, судорожно дернулся и снова… проснулся во сне.
В не зашторенные окна глазами любопытных звезд таращилась ночь. Это надо же, как меня выхлестнуло! День пролетел, а я и не заметил!
Но что-то с моей квартирой в этом волшебном сумраке изнанки бытия, куда меня втянула воронка, было не так. Более всего это напоминало магическое зазеркалье.
Глаза быстро привыкли к полумраку. Все теперь виделось в серых тонах, но вполне детально. Вон шкаф, журнальный столик, телевизор. Вон кресло, заваленное бумагами.
Внезапно почудилось какое-то движение. Я резко сел и оглянулся.
Прямо ко мне, медленно и осторожно крался Костя. Заметив, что я не сплю, он перестал таиться и подошел к дивану.
Что-то в этом было неправильное, но я никак не мог понять, что именно. Друг, например, вполне мог идти в туалет и просто не хотел меня будить. Увидев, что я не сплю, расслабился. Что может быть естественнее?
Однако Костя молчал и обеими руками держал мой атаме на уровне своей груди, острием вверх. И глаза его были мутными, точно он находился в гипнотическом трансе. Все это жутко напоминало шаманский, неправильный ритуал. Нет, в уборную с ножами наши люди не ходят!
С другой стороны, так нести оружие способен только совсем отмороженный балбес или религиозный фанатик во время своего грёбанного ритуала. При этом, я точно знал, что при жертвоприношении клинок держат острием вниз: смерть – земле, дух – воздуху.
Вот только Костя никогда не интересовался мистикой. Мог и перепутать.
Что же он задумал?
– Шутки у тебя, блин. – наконец выдавил я из себя, и не узнал собственного голоса. – Так ведь и заикой остаться можно!
– Ложись. – речь Кости казалась летящей из пустой бочки. – И расстегни рубаху.
– Чего?!! – я даже подпрыгнул от неожиданности.
Я чувствовал, что хмель ещё не вышел, и голова предательски кружилась. Да и сама комната, и Костя тоже были неустойчивы, они раскачивались в такт неслышимой музыки. Я хотел вскочить на ноги, но не смог.
– Чего ты от меня хочешь? – мне было все равно, что подумает друг.
Сочтет трусом, так и – флаг ему в руки! Больше всего в тот миг мне хотелось окончательно проснуться и выпрыгнуть из этого ужаса.
Я совсем не был уверен, что Костя сейчас вдруг прыснет, заржёт, предложит выпить, на этом всё и закончится.
Хотелось верить, что Толстому взбрело в голову приколоться. Додумался, придурок! Еще, поди, и атаме на барахолке купил, а мне лапши всякой про черные свечи навешал. Да только время для розыгрышей он выбрал не подходящее.
– Нужно вырезать защитные руны. – деловито и спокойно объяснил Костя. – Пока не поздно. Пять всадников уже пересекли волны забвения. Они пришли за черным магом. И сама тьма, обернувшись искусительницей, несущей яблоко и смерть, прорвалась в мир! Они пришли за тобой!
Похоже, насмотрелся друг фильмов, вон как его переклинило!
– Алё, гараж! – дрожащим голосом возразил я. – Ты ничего не попутал? Таки я не золотое колечко, а ты не кузнец из Мордора, чтобы наколками своими погаными мне прекрасную шею портить.
– Времени нет! – Толстый резко двинул кулаком мне в лицо.
От неожиданности я распластался на диване:
– Да не смешно уже! – закричал я.
Из разбитого носа потекла кровь.
– Никто и не смеется! – друг резким движением срезал пуговицы на моей рубашке и недвусмысленно направил острие кинжала в мою грудь. Он, что, всерьез, решил заняться резьбой по человеческой коже?
Я представил, почти физически ощутил, как холодное лезвие чертит на моей коже неведомые символы, как тонкие линии раны наполняются кровью. Внутри все противно заныло. Однако паника тут же сменилась яростью. Вот значит какие, друг любезный, у тебя теперь шутки!
Ну, что ж, весельчак, сам напросился! Я выгнул спину, подскочил, опираясь на руки, и от души заехал пятками по Костиной роже. Перекувыркнувшись через голову, опустился на ноги за диваном. Вот и пригодились и тренировки, и даже увлечение брейк-дансом!
Правда, я не совсем удачно грохнулся: на колени, ну не располагают наши квартиры к зрелищным трюкам.
Костя отлетел к двери, но кинжал не выронил.
Колени я, похоже, отшиб. Во рту почувствовался соленый привкус. Потрогал нос: не сломан, но болеть будет долго.
Костя моргнул, но глаза его не прояснялись. Друг глупо помотал головой, размазал рукавом кровь по разбитым губам.
Вот что теперь делать?
– Ну, поприкалывались и будет? – зло процедил я, поднимаясь на ноги и кривясь от боли.
Я прекрасно понимал, что нужно было говорить всё время, без остановки, именно так только и можно сдержать маньяка от решительного удара.
– Дурак! – спокойно ответил Костя. – Тебя без этих рун, точно, убьют. Ты – ненужный козырь.
Кто из нас идиот, так это Толстый! Ненужных козырей не бывает. Козыри всегда в цене! Или он хотел сказать что-то другое? Например: «пятый валет в колоде», или просто «крапленый туз»?
Я не нашелся, что ответить. А в следующее мгновение за моей спиной громко брякнула открывающаяся балконная дверь.
Похоже, у нас ещё гости!
Я обернулся.
У окна стояла девушка в длинной шелковой ночной сорочке. На мгновение мне показалось, что я хорошо знал эту незнакомку, но отчего-то никак не мог вспомнить ее имя.
– Вовка, мне холодно. – тихо произнесла гостья. – Вы уже между собой разобрались?
Мне вдруг стало стыдно. Господи, ну как я мог о ней позабыть?! Мне казалось, что пару минут назад я сам вытолкнул девушку своей мечты на балкон, чтобы поговорить с Костей по-мужски.
Или это были ложные, подсунутые, воспоминания?
Костя, увидев девушку сразу сдулся, точно это она и была всеми всадниками апокалипсиса, магами и ведуньями в одном лице. Друг сгорбил плечи:
– Доигрались. Вот теперь, точно: поздно.
Да что здесь творится?
Костя больше не двигался, он застыл в нерешительности.
Но мои отшибленные колени болели вполне реально. И пуговиц на рубашке не было.
Бред какой-то.
Какого черта мы, вообще, сцепились? Что за дичь с защитными рунами, которые вырезают на человеке? Откуда такой садизм в голове у Толстого? Почему появление незнакомки остановило друга?
Вопросы без ответов…
Я уверенно шагнул к своей спасительнице. Но, сколько не напрягался, никак не мог вспомнить её имени. Однако, гадать не решился.
– Прости. – прошептал я, привлекая ее к себе, но и держа Костю в поле зрения.
Толстый презрительно фыркнул. На его лице, как на транспорте, большими буквами было написано: «Друга на бабу променял».
– Иди отсюда! – закричал я на Толстого. – Видишь – у меня девушка.
– Ой ли? – хмыкнул Костя. – Да ты в том уверен? Нежить она, зомби!
– Изыди, Ирод! – рассвирепел я.
Не этому предателю учить меня жизни!
Толстый хотел еще что-то сказать, но вдруг обреченно махнул рукой, демонстративно швырнул атаме на стол и молча вышел из комнаты. Потом хлопнула и входная дверь. Наверное, друг обиделся.
Но, если начистоту, то у меня к Толстому тоже претензии имеются. Да еще какие! Чуть не зарезал, паразит, да еще жертву из себя строит!
Я сильнее прижал к себе девушку. Она была теплой, живой. Врёт всё Костя, мертвяки и колдуны – холодные и дурно пахнущие. Голову Толстому нужно лечить!
И всё же сомнения терзали меня. Средневековые сказки о суккубах и инкубах, о демонах, спускающихся на землю в человеческом обличии мне хорошо известны. Но ведь это – мифы, порождение людских страхов! Или нет?
Сквозь волосы девицы рога не проглядывали. Личико её было восхитительно. Копыт не наблюдалось.
Чего это я?
И, все-таки, вдруг что-то не так? Ведь я не знаю её имени, не помню, когда с ней познакомился. Что если она прилетела на балкон, обернувшись летучей мышью?
Нет, ну как об этом можно, всерьез, думать?
Я провел руками по девичьей спине, опустил свои ладони ниже ее поясницы. Сейчас станет ясно, в близких ли мы отношениях. И лучше бы было, чтобы она влепила мне пощечину или хотя бы подняла мои руки повыше.
Но незнакомка оказалась не против моих манипуляций. Это значит… Возможно, мы, действительно, давно знакомы, и притом очень близко. Возможно, не только у Толстого проблемы с головой, но и у меня самого.
Сгорая от стыда, я погладил красавицу по попе, якобы эротично с ней заигрывая. На самом деле я хотел убедиться, что и хвоста у нее тоже не было.
Она, точно, не была никакой представительницей преисподней. А вот я, похоже, далеко не в норме. Наверное, у меня провалы в памяти из-за драки на Вознесенской горке. Отходили меня там хорошенько. И девочку ту, сбитую машиной, жалко до слез, вот меня и перемыкает. Виноватым себя чувствую.
Я вздохнул:
– Он меня достал, этот Толстый. Сначала фэнтези читает, потом «гнать» начинает, как сегодня. Но ты не думай, он проспится, вернётся. Ещё прощения просить будет. Так-то он человек хороший.
– У тебя кровь. – девица приложила руку к моему лицу, и я поцеловал ее тонкие пальчики:
– А ты вся дрожишь.
– Так согрей меня. – прошептала она и сильнее прильнула ко мне.
Мелькнула мысль, что всё это – из какого-то пошлого женского романа, что такого со мной просто не может быть.
Однако горячая волна желания прокатилась по всему телу. Я осознал, что давно уже люблю её. Такая вот любовь без имени!
В голове все окончательно смешалось: и гибель незнакомки на Вознесенске, и подарок атаме, и Костя с его злыми шутками, и эта загадочная девушка.
Мир вокруг меня продолжал кружиться. Или это все ещё действовал алкоголь?
Я поймал себя на забавной мысли, что, на самом деле, я сейчас сижу в кинотеатре и смотрю какой-то нелепый фильм. Только в главной роли не смазливый красавчик, не двойник, не дублер, не актер под слоем грима, а именно я. Дурацкое ощущение. Так, наверное, с ума и сходят…
Наши губы встретились и мысли исчезли. Совсем.
Мы очнулись на полу. По всему ковру была раскидана наша одежда. Моя рубашка оказалась под нами. Штаны – на кресле. А розовые стринги висели на настольной лампе, выкинутые туда в порыве страсти. Мне было и стыдно, и сладко одновременно. Я гладил прохладный шелк задравшейся сорочки и чувствовал под ним жар ее тела.
– Я люблю тебя, Вовка! – простонала она, изгибаясь, как кошка. – А ты? Ты любишь меня?
– Угу. – я зарылся лицом в ее густые темные волосы и нашел губами мочку уха.
– Что это за ответ: «угу»?! – возмутилась она, отталкивая меня.
Я опрокинулся на спину:
– Слова ничего не значат, но, если хочешь, я могу повторять их всё время.
– Не надо! Если тебе это так трудно, то и не напрягайся! – она даже губки надула, а потом припала ко мне и жарко зашептала. – Способен ли ты ради меня на безумства?
– Это чего, как Мюнхгаузен, жареных куропаток настрелять? – хмыкнул я.
– Э, нет. Это слишком просто. А вот смог бы ты отдать жизнь за меня? За любовь?
– А оно тебе надо? Лучше уж тогда: жить вместе долго и счастливо. И умереть в один день, чтобы потом родственники с похоронами не маялись: кого пригласить, в какое бюро сунуться, кому взятку за место на кладбище всучить. – поёрничал я.
Ну, не люблю я пафоса и надрыва. А ей, похоже, нравятся все эти мыльные страсти. Не такой уж и великий порок, если вдуматься. Может быть, даже достоинство для девушки-то.
По крайней мере, когда всякие шалавы начинают говорить о любви в этом же ключе, от них цинизмом за версту несет. А тут, не поймешь, может быть, и правда, верит.
– А если от этого самопожертвования будет зависеть моя жизнь? – не унималась она.
Вот пристала! Когда это я уклонялся от спасения прекрасных девушек? Да вот совсем недавно…
Хотя это – совсем другая история.
– Ну, разве, что твоя жизнь будет висеть на волоске, то я поступлю как настоящий мужчина. – как можно тверже и увереннее произнес я, потом добавил. – Оборву тот волосок, и другую найду, помоложе.
– Отлично! – она резко отшатнулась, метнулась к столу, в руке ее блеснуло лезвие магического кинжала.
Я чуть не взвыл от досады. Да что они: сговорились все? Никакого чувства юмора!
И зачем Толстый бросил здесь свой проклятый нож?
– Ты готов? – спросила она, уверенно сжимая атаме. – Проверим, на что ты способен?
– Ты тоже собралась руны на мне вырезать? Или жаждешь меня сразу убить?
– Убить – да, но не сразу. – глаза девушки подтверждали ее решимость.
Как же мне это надоело! Сколько можно ходить по кругу?!
– Ну, все, хватит! Наигрались! – я резко прыгнул вперед, ударом кулака отшвырнул подругу, даже дальше, чем хотел.
Но сзади на меня кто-то накинулся, заломил мне руки, прижал к полу.
Заговор, да? Вдвоем на одного?
Я попытался вывернуться, но враг навалился сильнее. Девушка медленно прошла через комнату, уселась на меня сверху и, неожиданно крепко, придавила к полу. Откуда только в ней такая силища?
Разбуженный шумом с кресла, выныривая из-под моих штанов, спрыгнул Бакс и, презрительно чихнув, вышел в коридор.
Я еще пытался вырваться, но руки уже начинали дрожать от напряжения.
Любимая женщина склонилась надо мной. Подле нее лупал глазками Костя. Так вот кто напал на меня сзади! Предатель! Значит, он и не выходил, а лишь пафосно хлопнул дверью и все это время, пока мы занимались любовью, терпеливо ждал сигнала. Они заодно: Толстый и эта девка! Но что им нужно?
– Экий ты импульсивный! – проворковала красотка, и нож уверенно заскользил по моей коже. – Пожалуй, убить тебя – не самая удачная идея. Я тебя по-другому использую.
И девица полоснула ножом по моей груди.
Я отчаянно закричал и… вынырнул из адской воронки сна.
Судорожно глотая воздух, я подскочил и сел. На диване.
Было совсем светло.
В комнате никого не было, не считая Бакса, свернувшегося в кресле. Кот поднял голову, и удивленно посмотрел на меня. Я был одет. Никаких следов пребывания незнакомки не наблюдалось.
Неужели всё приснилось?
Кот облизнулся и требовательно мяукнул.
Нет уж, проглот, не до тебя. Я, пошатываясь, отправился будить Костю. Но вот в чем парадокс: друга не было. Он слинял по-английски. 
Но Толстый, хотя бы, точно, вчера был. Об этом свидетельствовали две стопки, пустые бутылки и бардак на кухне. А девушек никаких не было! От них остаются окурки в помаде, заколки для волос в ванной и раздражающий запах духов. А еще – они поголовно не пьют водку. С замиранием сердца я еще раз оглядел комнату, задержал взгляд на настольной лампе. Ничего розового нигде не было. Я поймал себя на мысли, что сон, до определенного момента, в целом-то был чудо, как хорош. Я даже ощущал себя опустошенным, словно любовь-то у нас, все же, была.
В растерянности я почесал в затылке и пошел в душ, смывать с себя кошмар. Контрастный душ мне в таких случаях всегда помогал.
Постояв и под ледяной водой, и под кипятком, я, действительно, взбодрился.
Вылез из ванной и долго рассматривал в зеркале помятую физиономию, надеялся увидеть следы страсти, но – увы. Только боевые синяки цвели буйным цветом, да опухоль немного сошла.
Я попытался обнаружить в своих зрачках зачатки сумасшествия или хотя бы какие-нибудь видимые последствия сотрясения мозгов, но ничего, кроме полопавшихся капилляров не различил.
Через полчаса, сидя на кухне и запивая пивом бутерброды с ветчиной, я убеждал себя в том, что визит к врачу неизбежен. И чем раньше, тем лучше. А то ведь «госы» на носу. Не хватало еще со справкой в большую жизнь вылететь. Родители этого не поймут. Мать удар хватит. Она так хотела, что бы у сыночка было высшее образование. А отец будет считать слабаком. Да и зря я, что ли пять лет оттрубил от звонка до звонка?
Завтра же с утра пойду в больницу. Все равно в таком виде в университет не покажешься. В любом случае, справка от терапевта не помешает. А там и к невропатологу заскочу.
Окончательно проснувшись, я позвонил нашему старосте Максу и сообщил, что захворал.
– Что, как обычно? – со смешком поинтересовался однокашник.
– Правда, заболел.
– Все равно, никто не поверит. Воскресный синдром он всегда рассолом огуречным лечится. – хохотнул Макс. – Кстати, Ленка говорит, сегодня на кафедре кое-кто ратовал за то, чтобы серьезно с тобой пообщаться. Мол, если так будет продолжаться, могут не допустить до «госов».
– Да ну, куда они денутся? Хвостов у меня нет.
– Ну да… – на том конце провода вздохнули. – Может, и не так страшен черт, как его малюют, но красные корочки, похоже, тебе уже не светят.
– А их и так быть не может. – я даже удивился неосведомленности Макса. – У меня же на первых курсах четверки есть и даже тройки. Да и зачем они мне сдались эти красные корки? Белоногов вон пускай из шкуры лезет, авось, прахфессором станет.
– Дурак ты, Вовка. Это я тебе как староста говорю. Ленка зря языком не чешет. Это ведь только ты у нас до сих пор не знаешь, какие из сессионных отметок идут в диплом, а какие нет.
– Слушай, да мне это не интересно.
– Врешь ты все! – вздохнул Макс. – Ну да черт с тобой. Валяй свою «легенду».
Я разозлился. Блин, да за кого они меня держат? Я холодно сообщил Максу, что завтра иду в больницу и непременно принесу больничный лист. Так что пусть там некоторые не надеются впаять мне прогулы. Макс, похоже, даже обрадовался. Оно и понятно: его ведь, как старосту, тоже трясут.

На следующий день пришлось «пилить» в клинику. А что делать, раз обещал?
Народу в больнице было немного, в основном пенсионеры. Они скапливались у определенных кабинетов и болтали, расположившись на кушетках, словно на лавочках подле своих подъездов.
Я сильно пожалел, что нельзя в помещении надвинуть на глаза козырек спасительной кепки. Не хватало еще на знакомых нарваться. Но бог не выдал.
В очереди в регистратуру я торчал не долго. Настоящие больные с семи утра двери больницы сторожат. А сейчас здесь остались одни лишь симулянты и хроники-садисты, которым больница – дом родной.
– С сотрясением мозга куда обращаться? – спросил я, подойдя к окошечку.
– К травматологу. – бесцветным голосом ответила пухлая дама пенсионного возраста. – Талоны выдаются с семи тридцати до восьми утра.
Я мельком глянул на часы, было уже десять.
– А если очень надо?
Бабуля открыла рот, подняла голову, посмотрела на меня и, подумав, сказала:
– Фамилия, улица, участок?
Я ответил.
Через пару минут бабулька вернулась с моей картой:
– В 243 кабинет.
– Спасибо. – я уж было обрадовался, что все так просто.
– Там тебе направление выпишут. – добавила старушка.
Настроение заметно ухудшилось.
На втором этаже очередь была ещё человек в двадцать.
Выстоял.
Приняла меня женщина весьма замученного вида и в очках:
– Студент?
– Да.
– Вы в курсе, что у нас услуги платные?
Для меня это было откровением. Вроде бы я в свою родную больницу пришел. В смысле, по месту жительства. И не на супернавороченную операцию, а к банальному травматологу. Хорошо еще, что я кошелек вечно с собой таскаю.
– Угу… – мотнул я головой. – Сколько?
Женщина оторвалась от бумаг, посмотрела на меня как на идиота, и вдруг улыбнулась:
– На улице был страшный гололед?
– Вроде того. – буркнул я.
– Деньги-то убери. Они тебе еще пригодятся. – и мне протянули новое направление. – В 101 кабинет. Там и заплатишь. А уже оттуда – прямиком к травматологу.
Я, видимо, выглядел немного потерянным, и женщина меня утешила напоследок:
– Тебе еще повезло. Завтра травматолог в отпуск уходит, а вторая – в декрете. Пришлось бы в двадцать первую клинику ехать.
– Ну да, – сказал я, – спасибо.
Хождение сие по мукам начало притомлять. Но назад пути не было. Я человек слова. Сказал, что принесу справку, значит быть по сему! Хотя, лучше бы, я ее просто купил.
Лифт не работал. Пришлось наматывать круги по коридорам да по лестнице.
И снова очередь. Кого здесь только не было: и те, кто проходил медосмотр, и направленные к разным врачам. Многих я запомнил еще ещё по первой очереди. Более того, почти все двадцать человек, что только что стояли передо мной, тоже перекочевали сюда. Еще целый час пришлось подпирать стенку. Эта очередь ползла медленнее, чем предыдущие.
И снова мне выписали какую-то бумажку, даже две. Макулатуры им не жалко.
Я вышел из кабинета злой и уставший. Ну вот, опять через все здание тащиться на первый этаж. А я ведь еще даже до специалиста не добрался!
Я повертел в руках направление. Вторым документом был полис.
Надо же! Это что же получается? Я сам отдал деньги на добровольное страхование? А кто меня спрашивал: хочу ли я? Страховая сумма – 50 рулей. Страховой платеж – 30.
И чего я, правда, справку не купил? Ведь там просто деньги бы отдал, а здесь ещё и своё время теряю!
Но голову проверить, всё же, нужно. Эх, если бы не позавчерашняя драка, ноги бы моей в этом заведении не было!
К травматологу снова вела внушительная очередь, состоящая все из тех же пенсионеров. Я, в который раз, пожалел, что не прихватил какой-нибудь журнальчик. Одно радовало: за эти два с половиной часа ожидания я узнал много интересного и про страну родимую, и про политиков, и про помидорную рассаду, и про какую-то Селесту, которой отчаянно не везло в любви с подлецом Родриго.
Когда передо мной оставалось только трое посетителей, конечно же, вышла медсестра:
– Очередь не занимать. Прием: до без пятнадцати час. В первую очередь пройдут те, кто по талонам.
Толпа возмущенно загудела. Несколько человек даже демонстративно ушли. Один старичок с костылями принялся сокрушаться. Но боевые бабули его быстро осадили, зашикали, зашипели.
– Ишь, расстонался тут! – особенно возмутилась одна. – И что за мужики у нас такие?
– Так ведь больно же, терпеть нет мочи! Да если не примут, хоть помирай! – жаловался дед.
– Больно ему! – не осталась в долгу бабулька. – Я от ногу сломала, да сама ишшо ко врачу пришла. И то эть не стонала…
Когда подошла моя очередь, меня мутило от всего этого «базара». Я глянул на часы: без двадцати час. Нет, я определенно, везунчик! Рядом со мной сидела грозного вида молодая пенсионерка и неодобрительно так на меня косилась. В ее взгляде ясно читалось, мол, нынешняя молодежь совсем от рук отбилась: морды друг другу бьют, да еще потом в очереди к травматологу штаны просиживают за халявной справкой, нет, чтоб пожилую женщину вперед пропустить! Однако, талона у нее не было, а до скандала она опускаться не захотела.
За время нашего героического стояния вот уж четверо человек подкатывало к дверям: «Мне только спросить», проходило и надолго пропадало в недрах кабинета.
Чтобы не рисковать, на всякий случай, я встал так, чтобы никого больше не пропустить.
Внезапно хлопнула соседняя дверь, я резко повернулся, и в голове у меня зашумело. Так иногда бывает, когда долго сидишь, а потом резко вскочишь. Ерунда, в принципе. Но я прислонился к стене и пару раз моргнул, пытаясь разогнать возникший перед глазами мрак.
Мне определенно показалось, что в коридоре стало темнее. Я огляделся. Так и есть! Однако, кроме меня, этого никто не замечал. Моложавый пенсионер: как читал газету, так и читает. Пятилетний карапуз продолжал играть пистолетом. Бабки трепались о рассаде.
Похоже, опять болезная моя головушка дает о себе знать. Ну, ничего, сейчас бабулька с внучкой выползут, и я сдамся вместе с потрохами. Пусть мне таблеток дадут или уколы назначат, или молотом по мозжечку пару раз стукнут, лишь бы помогло! А то надоело все до одури! Все эти: сумерки, видения и прочая дребедень!
Темнота, тем временем, сгущалась, почему-то, именно под потолком. Она клубилась там, точно сигаретный дым. Хотелось даже крикнуть голосом Фарады: «Горим? Не горим?»
Мрак густел и спускался, вот он уже черною тучей навис над очередью. И мне это очень не нравилось.
А потом из этого зловещего сгустка к людям потянулись серые бесформенные отростки. Стало тяжело дышать.
Да еще эта бабка с внучкой запропастились в кабинете! Вот уж не думал, что снять гипс ребенку такое долгое занятие! Небось, больше времени уходит на заполнение карточки и рецептов.
И когда уже в больницах введут компьютерные сети? Диагноз поставил, а рецепт уже из принтера ползет. Ведь какая красота бы была! А то эти врачи-умники придумали тайнопись, называемую латынью именно для того, чтобы простой смертный ничего не понял, но и подвоха не заподозрил. Как еще аптекари умудряются что-то понимать в этих каракулях?
Очередь вдруг разом, одновременно, притихла, люди словно почувствовали появление щупальцев мглы, они испуганно сжались, но не уходили. Видимой опасности-то не было.
И тут шумно вздохнула какая-то бабка:
– И чего вот людей маринуют? Совести у них, у врачей, нету! Хоть бы на то время, когда скользко, да людей много идет, по двое принимали бы!
Я почувствовал, что напряжение тут же и спало. Всё вернулось в норму. Но только я расслабился, как в тот миг старичок с загипсованной рукой, все время молча сидевший в конце очереди, запрокинул голову, стал хватать воздух ртом, и захрипел.
И только я один видел, как серая лапа тьмы дотянулась до бедняги, обхватила его голову и, как удав, постепенно заглатывала тело.
Меня бросило в жар: опять та же бредятина, что и на Вознесенской горке! Сейчас дедок рванет к окну и сиганет на улицу. Или просто окочурится у всех на глазах. И только я один буду знать, что его убили!
Все засуетились: кто-то кинулся на помощь деду, кто-то наоборот шарахнулся, прочь, как от чумы.
В этот же момент перед моим носом, как по волшебству, открылась дверь и я, оттолкнув тучную бабулю, за которой не видать было внучки, ввалился в кабинет.
Я просто не мог наблюдать больше всю эту фантасмагорию! Я ворвался к травматологу, видимо, бледный, как смерть.
Врачом оказалась женщина лет тридцати пяти. Санитарочка – и вовсе моя ровесница. Обе вопросительно на меня уставились.
– Там человеку плохо. – пояснил я. – Вызовите санитара что ли…
Они обе выскочили в коридор. Я плюхнулся на кушетку у стены и вытер взмокший лоб. Дышать стало легче. Облако осталось за дверями. Мне даже показалось, что эта мерзкая живая тьма отчего-то не смогла просочиться в кабинет сквозь неплотно прикрытую дверь. Она уже выбрала на сегодня жертву, и это был не я!
Вот так с ума и сходят.
И зачем только в больницу попёрся? Лежал бы себе на диванчике, телек бы смотрел…
Через пару минут врач с медсестрой вернулись. Они были раскрасневшиеся, видимо, от быстрого бега. А я себя чувствовал препаскудно. Это же я должен был тащить того деда. Я ведь в очереди самый здоровый. Я поднялся, виновато поправляя простыню. Надо же, не заметил, куда уселся. Хотя, вряд ли тут все стерильно, но все равно неудобно.
– Как он там? – спросил я.
– Ботинки, вообще-то, положено в коридоре снимать! – рявкнула медсестричка. Мне показалось, что голос у неё дрожит: скажи чего-нибудь, – психанет и разревётся. Такие впечатлительные не лезли бы в медицину!
– Света! – покачала головой женщина. – Вы, молодой человек, обувь снимите и проходите, вот сюда садитесь. Василий Филиппыч наш старый пациент. Сердечник он, инсульт у него… Уже в палате под капельницей.
Она помолчала, глядя в окно, пока я  устраивался на неудобном больничном стуле.
Света фыркнула, но реветь, похоже, раздумала. Обиделась.
– Красавец, нечего сказать. – глаза врача внимательно изучали мою многоцветную физиономию.
– У меня, похоже, сотрясение. – неуверенно начал я.
– Почему вы так решили?
– Да вот по башке недавно получил, и как-то странно себя чувствую. – я еще не решил, говорить или нет, насколько всё плохо.
– Конкретнее: на что жалуетесь?
Я сосредоточился на своих ощущениях. В голове был полный разброд. Не надо мне этого счастья: видеть, слышать, чувствовать запредельные вещи, пусть даже они десять раз существуют в каком-нибудь соседнем измерении. Я не охотник за привидениями, не оккультная полиция! Я не хочу, чтобы вокруг меня умирали люди!
Я хочу жить, как раньше: вечно-молодым и вечно-пьяным. Но раз уж пришел, то надо сдаваться. Сам-то я все равно ничего поделать с этим не могу. Пусть запишут в шизики, лишь бы помощь от них была!
– Да вот, постоянно бред какой-то вижу.
– Галлюцинации? – травматолог взглянула на меня с любопытством.
– Типа того. – согласился я.
– Какие?
– Обыкновенные. – я не понимал, чего от меня ждали. – Ну, иногда не могу понять: еще сплю или уже проснулся. Волка видел в центре города. Нет, не в зоопарке. Сейчас вот в коридоре мрак какой-то примерещился. Будто под потолком дым повис.
Врач с медсестрой многозначительно переглянулись. У девчонки глаза стали почти круглые.
– Нет, я не шизик. Я понимаю, что дыма-то и не было. Противопожарная сигнализация бы сработала.
– Все так говорят! – вынесла неумолимый вердикт медсестричка.
Отомстила за свое унижение. Фи, я здесь не за тем, чтобы с девчонками в интеллектуальные игры вступать! Я даже не повернулся. «Да что ты знаешь о жизни, студентка несчастная?!»
– Пожалуйста, по порядку. – попросила врач. – Что помните: как вас ударили, чем, сколько раз?
Я помялся, но решил сказать правду: мол, защищал девушку, на которую напали. А били меня: чем попало и так часто, что очнулся уже на скамейке. Эпизод с аварией я пропустил. К делу он не относился.
Медсестра демонстративно поджала губки: не верила. Решила, что заигрываю, на ходу выдумываю. Вот бабы – дуры!
– Это все замечательно, но что вас сейчас беспокоит? – травматолог тоже слегка улыбнулась.
Никто в святую правду не верит!
– Как что беспокоит? – взорвался я. – Голова все время чугунная, мозги не варят. И тошнит постоянно. За два дня меня четыре раза выполоскало, причем трезвого и в самых неподходящих для этого местах!
Практикантка хмыкнула. Похоже, ей не верилось, что я способен кинуться на защиту девушки. Чем-то я ей не нравился. Симулянтом считает, пигалица курносая. Думает, раз ровесник, значит: здоров как бык, пиво пью, морды бью, иногда и сам получаю. Господи, неужели, все так думают? Это что, пока старым маразматиком не станешь, тебя все за козла держать будут?!
– Света, пиши рецепт.
Я ядовито ухмыльнулся в сторону студентки: «Что, съела?»
– Глютаминовую кислоту и глицин. – женщина повернулась ко мне. – Ну и витамины группы «В» попить надо. Госпитализацию я вам не предлагаю. Все равно в больнице мест нет. Но дома посидите, по меньшей мере, недельку. Желательно соблюдать постельный режим. А там посмотрим. Вот вам талон на прием: придете в понедельник с десяти до одиннадцати. Уяснили?
Я кивнул головой.
– А еще я вам настоятельно рекомендую обратиться к психиатру. Возможно, у вас была скрытая форма болезни, и после сотрясения она обострилась. Потому что само по себе сотрясение галлюцинаций не вызывает.
Сказала, как отрезала. И направление выписала. К психиатру. Всё, похоже, доигрался.
Выйдя от травматолога, я ушел из больницы. Ну их всех к чертям! Умники выискались! Галлюцинаций у них от удара по черепу не бывает!
До самого дома я злился.
Это что же выходит, я сбрендил? Получается, что всегда шизиком был, а тут мне своевременно мозги вправили, и я занял свою социальную нишу? Вот и сходил в больничку. Подлечился.
Однако, в аптеку я, все-таки, зашел. Вдруг и, правда, полегчает от таблеток-то? Мало ли, чего эти врачи могут перепутать. Вон, дядьку Мишу три года от язвы лечили, а после УЗИ выяснилось, что у него камни в почках. Однако, он все время «колеса» глотал да довольный ходил.
Выкупил всё, что доктор прописал, заскочил в продуктовый магазин, «затарился» всем необходимым, отправился домой.
Всё смешалось в моей голове, перепуталось. Мне необходимо было побыть одному, обмозговать последние события, выбрать стиль дальнейшего поведения.
Я понимал, что вляпался в какую-то дурную историю, я чувствовал опасность, но не осознавал, откуда она исходит. От меня требовалась предельная осторожность. И я готов был к этому.



 
Мелодии тьмы. Консенсус мертвецов

Костя стоял в подъезде едва ли не единственного дома в городе, на дверях которого еще не установили электронные замки. И это было очень кстати, потому что, взломав электронный код и попавшись на глаза местным бдительным старушкам, можно было подставиться. А так всё чин чинарём: дождь застиг прохожего, тот и спрятался от непогоды. Вопросов не возникало.
Толстый глядел в окно на лестничной площадке, сидя на подоконнике между первым и вторым этажами. Мысли в голове путались, цеплялись друг за друга, свивались в клубок, точно потревоженные змеи. Казалось, само безумие призрачным вороном впилось в его плечи.
Костя физически ощущал эту мертвую хватку, он даже чувствовал пристальный взгляд. И все же, мир для него не рухнул. В небе ещё не появились головастые зеленые пришельцы. И плотоядные звезды не упали в Исеть. И всадники не проскакали над городом. Значит, не всё так уж и плохо!
Если разобраться: ровным счётом, ничего не случилось. Просто вылазка оказалась крайне неудачной: напоролся на хозяина квартиры, безусловно, сильного гипнотизера, вот и огреб целый ворох дешевых трюков и галлюцинаций. Но, судя по всему, неприятности только начинались.
Здесь, в чужом доме, скрытый и стенами, и ливнем от всех птиц мира, Костя отчетливо, предельно ясно, ощущал магический зов атаме. Все разворачивалось, как и предсказывал проклятый колдун. Стоит вернуться к Володьке – и мышеловка защёлкнется!
Нельзя выводить врага на своих друзей!
И если ты от ворона ушёл, то это не значит, что темные силы не найдут способа шпионить за тобой! И даже если у тьмы нет «жучков» и видеокамер, то всегда найдутся добрые люди: сами врагам рода человеческого всё расскажут и покажут.
Впрочем, возможно, гипнотизер вовсе не нуждается ни в чьих услугах. Он что-то сделал, и теперь Косте самому безумно хотелось выкрасть атаме, чтобы потом в зубах принести кинжал в нехорошую квартиру. А ведь этого делать никак нельзя! Таким ножом ничего хорошего не творят: игрушки из липы не вырезают, хлеб маслом не мажут! Атаме, несомненно, создаются лишь для одной цели: приносить жертву, проливать кровь, отнимать жизнь.
Но хуже всего, что, Костя физически ощущал, где именно хранится волшебный клинок. Он перемещен из платяного шкафа во второй выдвижной ящик письменного стола, он погребен под ворохом бумаг и мелких безделушек.
Нет, Костя не видел этого собственными глазами, он просто знал. И понимание этого приходило само по себе. Оно пульсировало в голове, точно навигатор, выстроивший кратчайший путь к проклятому ножу.
Костя непрестанно жалел, что, вообще, связался со всей этой чертовщиной, что у него хватило ума втянуть в это и лучшего друга.
Только что, сбежав от ворона и ливня, Костя принял звонок из больницы. Врач сухо сообщил, что Меркулов старший – единственный родной человек в жизни Толстого – умер. Смерть брата обрушилась внезапно и неотвратимо.
Костя мучился подозрением, что злые колдуны, захватившие Екатеринбург, банально перепутали парней. Им был нужен атаме, а кровь-то у близких родственников – одна. И даже группа – одинаковая.
Конечно, подтверждений тому, что чернокнижник послал по следу похитителя – заговор на смерть, а проклятие настигло не того парня, – нет, и быть не может. Но мысли постоянно к этому возвращались.
Собственно, вору и доказательств не нужно. Он уже решил, что виноват в гибели брата. Остальные события просто удачно укладывались в мистическую мозаику фатального предопределения.
Ощущение нависшей неизбежной гибели не отпускало. Хотя здесь, в подъезде чужого дома, никого не было: ни ворона, ни кошки, но страх нарастал. От этого во рту появился и сохранялся медный, солоноватый привкус отчаяния.

В это же самое время черноризец Григорий сидел в кресле своей комнаты и, впиваясь пальцами в подлокотники, морщил лоб. Вокруг его спутанных волос заметно сияло фиолетовое свечение.
Честно говоря, маг походил сейчас на сельского священника, даже на дьячка. Он был, как и они: высок, худощав, с сальными патлами. Зрачки его глаз были также прикрыты тяжелыми веками. Борода жидкая, козлиная. Но общее впечатление, почему-то, создавалось не отталкивающее, а завораживающе. Так, наверное, выглядели священники много лет истово веровавшие и молившиеся, возможно, совершавшие чудеса, но однажды возгордившиеся и променявшие истинного бога на славу. Именно так: не на дьявола, нет, а на желание стать известными.
Говорят, настоящий маг от колдуна отличается тем, что всегда точно знает, что творит; понимает, какие силы призывает в мир. Колдовство же – природный дар, не отягощённый образованием. Колдун делает то же самое, что и маг, но не может объяснить своих действий и совсем не контролирует процесс.
Григорий был одаренным колдуном. Он истово верил в бога, но при этом всегда был игрушкой тёмных сил. Он прекрасно понимал эту свою особенность, и даже нашел в том повод для гордости.
При жизни он мог убить или исцелить одним лишь взглядом, мог послать отчаявшихся солдат в последнюю атаку. Только вот силы, которыми он оперировал, которые он призывал в физический мир, давно вышли из-под его контроля. Более того, теперь его стерегли гомункулы, созданные им же. Так что колдун, не смотря на всё своё могущество, сам, в итоге, оказался пешкой в игре духов.
Из кухни выглянул черный кот. У кота были необычные, большие, почти человеческие глаза. А ещё казалось, что кот презрительно улыбался.
Повернувшись к книжнику, зверь вздыбил шерсть и яростно зашипел. Не любил питомец своего хозяина.
В комнате, порывом ветра, захлопнуло форточку. И сразу же серный, удушающий газ заполнил пространство. Кот попятился, а в глазах его застыли настоящие слезы.
Черноризец засмеялся.
– У нас снова гости! – старик казался довольным собой. Свечение вокруг его головы погасло. – Вот мы и свиделись.
Книжник трижды хлопнул в ладоши, и в комнате появились четыре прозрачные девушки, одетые старомодно и скромно. Все они были в низко надвинутых шляпах.
Кот жалобно, виновато, мявкнул.
Колдун же победно усмехнулся:
– Смотри, граф, смотри, падла. Ты во всем виноват! Я нёс с собой свет, а ты, сука, – посеял смуту.
Девушки же, по сигналу старшей, разом сняли шляпы.
Наголо обритые, точно после тифа, гостьи производили тягостное впечатление. И, если бы в их глазах не плясали задорные искорки веселья, то девиц можно было перепутать с «мотающими срок» зечками. 
А еще, несомненно, они были сестрами.
И весь этот спектакль был предназначен для кота.
– Гляди, тварь дрожащая, что из твоего славного угощения вышло! Я же вас, гниды, предупреждал: посягнете на меня – все сдохните! Так скажи же мне, граф, кто виноват в этих бессмысленных смертях? Не ты ли, собственными руками, отправил семью на заклание?
Кот возмущенно зашипел.
– Побухти еще, мохнатая рожа, хвостатым слова не давали! – усмехнулся колдун.
Кот окончательно обиделся, оскалившись, прыгнул на книжника, но, напоровшись на кулак, отлетел к стене, сполз по ней и отчаянно вереща, убежал прочь. Зверь спрятался под кресло, зло зыркал оттуда и молчал, словно вынашивал план мести. Впору было прятать от него обувь.
В дверях показались гомункулы:
– Чего это ты, Гриша, котика нашего обижаешь? Это – наша почётная обязанность.
– Да! – поддакнул второй гном, выглядывающий из-за плеча первого. – Распустился без нас! Одного ни на минуту оставить нельзя!
Карлики толпой вваливались в комнату. У них были опухшие рожи с темными синими кругами под глазами.
– Чревоугодие – грех! – с издевкой отметил третий колдун. – Что, по барам всю ночь шатались?
– Эх, – мечтательно протянул четвертый, – если бы по бабам! По лебедям страшным, непричесанным, на которых, без пяти литров пива, и взглянуть страшно.
– Вот именно! – встрял вдруг первый карлик и плюхнулся на диван, не снимая ботинок. – Мы просто адские муки приняли, дабы ты, дорогой, в тишине и спокойствии развлекался бы разбором защиты Лужина, подыскивал себе Лолиту, да бабочек ночных на иголки насаживал.
– Зацени, какие мы тактичные! – зевнул пятый. – Всю ночь глаз не сомкнули, лишь бы тебе, светоч ты наш, уютно было.
– Мы грудью заслонили тебя, о, великий, от пошлых посягательств местных шлюх. Если бы ты только знал, каких усилий это нам стоило! – гомункулы повели свою ученую речь по второму кругу.
 – Серьезно? – усмехнулся чернокнижник.
– Зуб даю. – сказал тот, что растянулся на диване. – А еще мы специально создали тебе рабочую обстановку. Кроме того, по просьбе Госпожи, мы с утра пораньше, буквально на магическом аркане приволокли подлого воришку, дабы ты с ним всё обсудил без лишних глаз и ушей. Ты нами доволен?
Григорий покачал головой:
– Стало быть, это вам я всем обязан?
– А что, были какие-то сомненья? – ещё один гомункул упал на диван и блаженно закрыл глаза. – Мы из последних сил выбиваемся, невыполнимую миссию проходим, а он тут и лавры пожинает, и нас не уважает! Фу, как не красиво!
Но колдун не рассердился. Его занимало другое:
– Слушайте, господа развратники, вы головой думать умеете?
– Сдается, нас здесь обидеть хотят. – уже третий гомункул рухнул на диван и свободного места там больше не осталось. – Только этим и занимается: высчитываем, как бы и удовольствие получить, и СПИД не подцепить. Оказывается, наука все эти годы не стояла на месте! Болезни, от любви приключающиеся, всё прибывали. В этом единственном историческом вопросе наблюдается явный прогресс.
Так как прилечь с удобством было уже негде, четвертый гном сел там, где стоял, зевая во весь рот:
– Скажи-ка, Гриша, на кой ляд ты вызвал сюда этих святош? Они же девственницы! Это ведь скука смертная – обучать подобных дур ухищрениям гейш высокомудрых.
Голограммы бритых сестер стояли, застывши, как фигуры на шахматной доске.
– А, можно, мы вздремнём? – спросил последний гном. – И через часок, все вместе, начнем мозговой штурм, тем более, что Госпожа раньше одиннадцати не появится.
– Тоже мне, конвой! – фыркнул колдун. – А ну, как засниму я ваше лежбище на кинопленку, да и покажу Астарте? И фильм сей назову «Записки из Мертвого дома» . Вот тогда всё веселье-то и начнётся!
– Нет! – вздохнул один из лежащих гомункулов, закрывая глаза. – На такую подлость тебе совесть пойти не позволит. Тем более, что у нас на всякий компромат всегда опровержение найдется.
– И угораздило же меня сотворить этих дебилов! – риторически воскликнул книжник, но в ответ послышалось дружное похрапывание.
Впрочем, самое обидное было в том, что эти недоноски правы. Это не колдун властвовал над ними, а они сторожили своего творца.
Кот, тем временем, тихонько прокрался из кухни. Уши его стояли торчком: зверек ловил каждое слово, точно понимал человеческую речь.
Чародей заметил диверсанта, откинулся на спинку кресла:
– Хороши чертовки, правда?! Что молчишь, тать? Стук твоего сердца не слышит разве глухой. Припёрся шпионить за мной? Балбес!
Зверь упорно молчал.
– А, как думаешь, граф, кто-нибудь из сестриц способен обмануть Харона? Вот они – стоят перед нами – тени былого. И ведь каждая камень за пазухой держит!
Кот чихнул.
– Вот и я думаю, что именно здесь собака порылась. Но только кто из них в игре? И кто ей в том помогает? Может, они все в сговоре?
Кот обошел призраков, обнюхал их и улегся у ног третьей девушки.
– Хитрец! – засмеялся колдун. – Так я тебе и поверил!
Кот презрительно сощурил глаза, всем своим видом показывая, что плевать он хотел на мнения волшебников.
– Как она будет действовать? Влюбит, окрутит, не даст? – вдруг захохотал черноризец. – Нет, я даже больше скажу: она использует всех нас, а потом выкинет, точно ветошь. И ты останешься с этим студентом – сопли на кулак мотать да стишки слезливые кропать. Она ведь не от любви к тебе границу пересекла, а за Алёшкой поперлась. Ну да, – это в их духе. Тоже мне, сестрица Алёнушка, выискалась… Только вот, досада: братец – давно в козла отпущения превратился.
Кот вдруг округлил глаза и стремительно юркнул под кресло, где и затих.
За окном бабахнул гром. Его зловещие раскаты отдались эхом. Стекла в окне жалобно зазвенели и, дзынькнув, вылетели прочь.
Колдун подошел к образовавшемуся провалу на улицу. Ливень был косым, тугие струи воды захлестывали квартиру.
Черноризец мгновенно вымок, но, похоже, это его не особо заботило. Он хмурил густые брови и вглядывался в бушующую стихию, точно мог разглядеть там, во мраке, что-то доступное лишь ему одному.
– Ну, хватит дурачиться! – буркнул колдун и взмахнул руками. – Сгиньте.
Видение девушек дрогнуло и рассыпалось.
Гомункулы же, утомленные ночью, так и не проснулись. Для них: что выстрел из пушки, что буря – как назойливый комариный писк.
В свете вспыхнувшей молнии появилась Астарта: блистающая и очаровательная. Она вышагнула из туч – стремительная и прекрасная. Черное платье ее, сшитое из сотен чешуек, удивительно имитировало змеиную кожу. Сейчас госпожа напоминала разъяренную кобру перед броском:
– Где эти бездельники? – не здороваясь, обронила женщина.
– Таки почивать изволят. Утомились, ходя дозором по питейным заведениям. – наябедничал колдун.
– Что? – Астарта выгнула спину и стала ещё больше похожа на змею.
Колдун испугался, что она сейчас сожрет беспутных гомункулов, и тогда боги приставят надзирать за книжником настоящих демонов:
– Пошутил я, Астарта! Они на лавке, в квартале отсюда, сидели. Воришку в дом приманивали.
– Он что, добровольно вернул атаме? – черная повелительница слегка успокоилась и зрачки глаза её из вертикальных снова начали превращаться в нормальные. – Удивил.
– Нет, госпожа. Его влекла жадность. Зато теперь он добровольно приведет нас к студентику и, при необходимости, убьет мальчишку. Мы же сами не можем этого сделать – я правильно понимаю?
Астарта усмехнулась:
– Да, но нам его смерть не выгодна. Атаме – живое существо. И капризное. Мы должны быть кристально чисты перед этим ножом, а вот друг, убивающий избранника – это символично. Очень по-христиански. И, главное – мы тут не при делах. Что ж, в целом, одобряю. Но кровопролитие пока преждевременно.
Астарта огляделась, заметила спящих гомункулов и, улыбнувшись, указала глазами на дверь. Колдун подчинился. Они вышли из комнаты и прикрыли за собой дверь.
– Благодарю. – сказал Григорий.
– Что, эти гаврики тебе уже весь мозг съели? – Астарта всё больше походила на роковую женщину, из-за которой хотелось стреляться на дуэлях, петь сонеты под её окном и купать, в её честь, лошадей в шампанском.
– Не то слово! – вздохнул книжник.
– Ты же сам их создал. Неужели так и не придумал никакого секретного оружия против их болтовни?
– Это у них благоприобретенное. И как бороться с этим – ума не приложу!
– Эх, Гриша! Зачем ты непрестанно врёшь? Кого ты пытаешься обмануть? Гомункулы твои всю ночь куролесили, а ты защищаешь их, потому что, в глубине души, привязался к ним, и уже не мыслишь без них будущего. И, заметь, я иду тебе навстречу, не призываю своих церберов. А всё потому, что когда ты окончательно отвернешься от своего шутовского добра, тот миг будет для нас долгожданной победой. Мы с шиком отпразднуем возвращение блудного сына. И не вздумай, между прочим, выгораживать свою принцессу.
– У меня и в мыслях не было!
– Тебя выдают сны, несчастный. – Астарта провела кончиком языка по своим губам, и улыбка ее стала двусмысленной.
Колдун помрачнел.
– Они тебе: и не любовницы, и не дети, Гриша. – дьяволица сделала шаг вперед. – Ты не виноват в их смерти. Никогда и никакой бог не отправит за тобой своих гонцов, потому что ты – наш с момента рождения. Прими уже это, наконец!
– Если, действительно, одна из сестер смогла прорваться в реальность, чтобы спасти брата, это достойно восхищения, что бы мы об этом ни говорили. – колдун старался не смотреть на свою повелительницу, но это у него плохо получалось.
Эта роковая женщина будоражила Григория, пробуждала его самые темные желания. Колдун хотел овладеть адской богиней, но не для того, чтобы отобрать её силу. Он понимал, что это невозможно; осознавал, что госпожа имела над ним полную власть. Он просто желал её. Но и убить Астарту тоже хотелось.
Вот только как потом жить, если эта бестия была идеальной во всех отношениях: красивой, умной, понимающей, беспощадной, стремительной и сияющей! Такой, каким хотел быть сам Григорий.
Кровь прилила к голове мужчины, страсть затопляла его, но от решительных действий удерживал – ещё больший страх. А, главное, Григорий прекрасно понимал, что бурю этих эмоций вызывает именно сама Астарта. Она просто дразнит, смеётся, издевается, демонстрирует силу.
Колдун, к стыду своему, неожиданно понял, что всё тело его напряглось, штаны оттопырились в самом неподходящем месте, как у школьника, впервые переживающего эротические чувства. Судя по всему, гостья добивалась именно этого результата.
Астарта бросила красноречивый взгляд на бедра собеседника и, точно гимназистка, округлила в притворном изумлении глаза:
– А почему ты считаешь, что именно Настя может преодолеть барьер? Ты не думал, что вместо княжны могла появиться я? Принять её облик, переспать с дурачком, чтобы он сам подарил мне атаме – да это первое, что приходит в голову. Эх, Гриша, до чего же ты наивен! Остается только обнять тебя да плакать.
Вот это был удар! Григорий даже отшатнулся, представив себе, как принцесса его снов оказывается похотливой демонессой, морочащей всем голову.
– Но ты же этого не делала? – прохрипел чародей.
– Отчего же?
– Оттого, что атаме до сих пор не у нас. – буркнул колдун.
– А ты, ничего, молодцом. – похвалила Астарта. – Фишку рубишь. Запомни, старый сводник: атаме перейдет в иные руки только по любви. Если твоя принцесса такая вся из себя жертвенная, ей придется наступить на горло своей гордыне и переспать со студентом. Причем не раз и не два, чтобы сформировалось устойчивое чувство симпатической привязанности. И вот чем она тогда будет отличаться от нас?
Колдун втянул голову в плечи:
– Она может найти иной путь.
– Странно, что именно ты не понимаешь очевидного. – Астарта похлопала Григория по плечу. – Знаешь, если любая из этих девиц заберет атаме у студентишки, при этом не запятнает свою честь, я в тот же миг отпущу тебя. Твой долг будет погашен.
Книжник сжался ещё сильнее. Он понимал, что дьяволица права, но отчаянно не хотел ей верить.
– Кажется, наш мальчик расстроен! – усмехнулась Астарта. – А какой был гусар! Всех покрывал: и графинь, и баронесс, и барышень-крестьянок – никого не пропускал, ни одной юбки! И вот, здрасьте, ему неприятно, что великая княжна с кем-то другим познает радости секса. Я тебя не узнаю, брат мой, Медрар!
Колдун насупился.
– Да черт с тобой! – захохотала богиня. – Примем твою теорию во внимание. Торжественно обещаю и клянусь: ничего твоей протеже не сделаю! Обратно за барьер не отправлю. Пусть резвится. А мы поглядим, как она у нас из-под носа постарается забрать артефакт. Ты ведь, Гриша, предполагаешь, что девица собирается принести кото-то в жертву в обмен на брата, так? А вот кишка у княжны не тонка? Как же христианские ценности: не укради да не убий? Не перемудрил ли ты, Григорий?
Колдун молчал.
– Ну, ладно… – согласилась Астарта. – Только ради тебя! Если твоя красотка прирежет кого – так и пусть. Она может даже своего Алёшку с собой увести – не жалко. В реальности этим двоим будет хуже, чем в аду. Но ножичек придется вернуть, ты ведь согласен, Гриша? Он нужен спящему.
– Договорились. – выдохнул книжник.
– Удивляешь ты меня, Гриша! Ты еще контракт со мной кровью своей мертвой скрепи.
– Надо будет – скреплю! – зло проворчал колдун.
– Красавчик! – засмеялась Астарта. – А теперь, в ознаменование нашего сговора: праздничный салют!
Человек покраснел, жилы на его шее натянулись, он схватился за пах и стремительно кинулся в ванную.
Дьяволица обидно расхохоталась вослед. А потом помрачнела, обернулась, пинком открыла дверь и закричала:
– Р-р-рота, подъем!
На этот раз гомункулы подскочили, как ужаленные.
– Это так вы пленника стережёте? – демонесса надвигалась на ополоумевших от страха карликов. – Бедный старикан заперся один в ванной, занимается позорным рукоблудием, а его свита не в состоянии привести ему для естественных надобностей девку красную?
– Да мы-то чего? – завопил первый гомункул.
– Так мы его с собой в бордель звали, а он упрямится! – поддакнул второй.
– Стыдно ему в нашем обществе перед дамами появляться, опозориться боится!
– А то, что с Гришей инцидент неприятный приключился, так в том нет нашей вины! – сказал четвертый. – Вот тебе истинный…
– Чего? – Астарта впилась в гомункула злобным взглядом.
– Перст. – выдавил испуганный карлик и поспешил спрятаться за спины товарищей.
– Ну что, стражники хреновы, вы тоже думаете, что за нами следом прошли не только демоны соперничающего клана, но и княжна?
– Я бы не исключал такой возможности. – осторожно сказал первый карлик. – А ещё Гриша при жизни симпатизировал Алёшке, он вполне может спасти принца.
– Нам это все равно. – пожала плечами демонесса. – Атаме достанется лучшему из нас, а именно – нашему владыке. Вот что важно! А все эти любовные интриги меня начинают утомлять. Однако, меры предосторожности стоит предпринять. Есть резон проверить и Гришкины фантазии. Поторопите своего узника, клоуны, да и сами собирайтесь. Нас ждут великие дела!
– Чур, мы едем на самокатах! – крикнул второй гомункул. – Ведь сейчас мы, точно, – не русские, и, совершенно не люди. Мы быстрой езды совсем не любим!
– Так надо себя заставлять! – Астарта воздела вверх указательный палец. – Нужно работать над собой. Будущее мира – это рабство, голод, нищета, плюс компьютеризация всех стран! Работы – непочатый край! Нам нельзя расхолаживаться.
– Так мы же целую ночь потели над асанами из «Тысячи и одной ночи»! – воскликнул третий карлик. – И над техникой своей работали и над девками падшими трудились. Умаялись! Окончательно разочаровались в чистой любви! А в последние, рассветные часы, в тоске и печали, топили горе свое в алкоголе. Нас ли укорять в расхлябанности?
– Экие краснобаи! – всплеснула руками госпожа. – Может, теперь каждому из вас орден на грудь повесить «За мужество»?
– Это было бы очень кстати, – заметил один из гномов, – чтобы все сразу видели, кто здесь альфа-самцы.
– Шабаш, господа содомиты и кобели! Пять минут на сборы! Берёте под белы рученьки Гришку – и на улицу! Вопросы? Предложения?
– Никогда не езживали мы, госпожа, в кабриолете! А очень хочется. – осторожно сказал первый гомункул.
– И чтобы там цыгане пели и на скрипочках своих пиликали! – поддакнул второй.
 – И водочку чтобы подавали холодную, а икорку – красную. – раздухарился третий.
– А баб толстых, распутных не позвать? – нахмурилась Астарта. – Любите русский колорит, ну, так медведя в кабриолете без намордника – это я вам устрою.
– Он же нас обидеть может!!! – отчаянно заверещал четвертый. – Зачем нам медведь? Нам медведь не нужен!
– Решено! – подвела итог госпожа. – Любите в кабриолетах разъезжать, придется и медведей развлекать. Дискуссия окочена.
– Ну вот! – вздохнул последний. – А у меня аллергия на шерсть.
Астарта вышла и хлопнула дверью.
Дождь мгновенно закончился, точно его ножом обрезали. В разбитое окно потянуло свежестью.
– А чего это, Гришка, в натуре, в ванной заперся, чтобы того… действительно, свою эротическую квалификацию не потерять? – проворчал первый гомункул.
– Да ладно! – возмутился второй. – Он же творец, а не подросток в период полового созревания!
– А колдуны тоже люди. Ничто похабное им не чуждо. – важно изрек третий. – Так вот, оказывается, откуда в нас такая неистребимая тяга к прекрасному! Особенно – к сексу.
– Демиург, творец наш, открой дверь, яви нам свое личико! – забарабанил в дверь четвертый гном. – Еще пару минут и Астарта вернётся, чтобы шкуры с нас спустить и использовать их как коврики! А ещё она нас кастрацией пугала. Будь милосерден!
– Прости нам грехи наши, ибо слабы мы в своей природе! – ударил лбом о пол подле ванной пятый лицедей. – Имени твоего ради, ради гомункулолюбства твоего и учености твоей великой, поспеши с нами разделить новую поездку, пока нас на куски не порвали! Свят сват и сватья распутные! Свят Гриша громоподобный! Яви нам милость лицезреть тебя, ибо минуты капают, Астарта сердится!
Дверь резко распахнулась. Колдун метал в охранников такие взгляды, от которых одежда карликов едва не дымилась.
– Чего это? – удивился первый гомункул. – Демиург не в духе, ох, горе-то какое!
– Нечуткие вы, неделикатные! – нахмурился второй. – Никак творцу своему кончить не дадите… многовеликого труда его.
 – Это всё потому, что пути, где он в очередной раз сховается от нас, воистину – неисповедимы! – хрюкнул от смеха третий.
Гришка схватил тазик и швырнул им в гномов. Карлики разбежались, смешно увертываясь и кривляясь.
– Убью! – яростно прохрипел Гришка.
– Не поможет! – захихикал четвёртый.
– Ибо сказано в святом назидании: «На третий день оные духи воскреснут и придут во славе великой обратно». – сказал пятый, но продолжить не успел, ибо в него прилетел ковшик.
Во дворе послышался шум подъезжающего кабриолета.
– Карета подана! – проворчал пятый, прижимающий ладонью свежий, набухающий фингал. – Покорнейше прошу всех на выход!
И гомункулы разом, церемониально изогнулись в куртуазном поклоне.
Григория это остудило. Он даже подавил едва заметную усмешку.

Пока гомункулы препирались со своим творцом, Астарта успела переодеться и опять выглядела сногсшибательно. Прохожие чуть не выворачивали шеи, оглядываясь на нее.
Прозрачная мини-юбка, которая могла по длине своей соперничать разве что с носовым платком, создавала иллюзию доступности ее хозяйки. Однако, мужики не могли оторвать взгляда и от блузки, умышленно подчеркивающей надетость её на голое тело. Во всем наряде явственно сквозил вызов и презрение к мещанским нормам морали.
Гомункулы дружно сказали: «Вау!», но от дальнейших комментариев благоразумно воздержались.
Колдун густо покраснел и крякнул от досады. Он думал, что богиня специально его злит, что эта игра доставляет ей особое наслаждение.
В машине с открытым верхом, на заднем сиденье, сидел настоящий цирковой медведь, пристегнутый короткой цепью к дверной ручке. Ни намордника, ни варежек безопасности на его лапах не наблюдалось.
Гомункулы заметно встревожились. Они нервно косились на зверя и не спешили занимать места.
– Чего ждём? – нахмурилась госпожа. – Особого приглашения?
Григорий оглянулся на своих подопечных: те трусили, прятались друг за друга и молчали.
– Далеко вам до Франкенштейна, любезные мои! – ухмыльнулся книжник. – Ему-то всего лишь нужно было, чтобы его любили. Именно из-за всеобщего перед ним страха он в убийцы и записался. А вы – ученые, прости Люцифер, мужи: и в чувствах искренних не нуждаетесь, и задушить врага голыми руками не можете.
В этот раз гомункулы спорить не стали, они как воды в рот набрали.
– Не обращай внимания, дорогой! – обронила колдуну женщина. – Они боятся, что медведь их порвет. Звери агрессивно относятся к злым духам, они чувствуют нас, оттого и нападают первыми.
Гомункулы окружили чернокнижника, упали на колени. На их глаза навернулись крупные, искренние слезы. Они заламывали руки и строили преуморительные рожицы.
Черный кот, сидевший, для собственной безопасности, на плече Григория, демонстративно закатил вверх глаза, всем своим видом показывая презрение к игре карликов. Зверь своими ужимками словно кричал: «Ну, кто так просит? Не верю!!!»
Медведь же, и в самом деле, повел ноздрями и рывком поднялся на задние лапы. Он угрожающе заревел в сторону «птенцов гнезда Григория», обнажая при этом острые желтые клыки.
Гномы в страхе облепили своего творца, они дрожали по-настоящему.
Астарта спокойно подошла к медведю, взяла с переднего сиденья корзинку, полную земляники, и подала ее зверю. Хищник повел ноздрями, успокоился, облапил угощение, зарылся носом в ягоды, сладко чавкая.
– Как она это делает? – пролепетал первый карлик.
– Она же, как и мы, из того же эфира слеплена! – удивился второй.
– Есть в госпоже дар убеждения. – высказал предположение третий. – Ко всем святым отшельникам звери приходят и едят из рук их. Вот и Астарта из того сонма, имя которому – Легион. А мы так – на подхвате.
– Отчего нас, разнорабочих, пролетариев, на чьем рабском труде зиждется блеск и величие ада, тоже клубничкой не кормят? – задался риторическим вопросом четвертый. – Как сладенького – так медведям. Несправедливо!
– В конце концов, это невежливо – ехать вместе с грубым, вульгарным, неотесанным деревенщиной, коим, вне всякого сомнения, является этот обжора. – подытожил общее впечатление последний.
– Мне забрать ягоды, любезные коротышки, чтобы передать их вам? – черная госпожа всплеснула руками и в удивлении надломила левую бровь.
– Нет!!! – хором завопили гомункулы.
– Чего же вы хотите? – Астарта подмигнула Григорию.
– Просим покорнейше медведя перед нашей посадкой в кабриолет – выдворить. – робко высказался первый.
– И на корзину мы его не претендуем. – добавил второй.
– Мы даже согласны страшно мучиться: молчать всю дорогу. – вздохнул третий.
– Хотя последнее дастся нам с величайшим трудом. – воздел вверх указательный пальчик четвертый.
– И в том наша благородная жертва! – резюмировал последний.
– Ну что, Гриша? – госпожа кокетливо поправила то, что, в её понимании, было юбкой. – Уступим просьбам трудящихся? Или проведем по этому вопросу пленарное заседание?
Карлики, как по сигналу, устремили просящие взгляды к своему творцу.
– Ладно, – сказал колдун, – мне и самому не очень хочется ехать вместе с диким животным. Я ведь тоже симпатии у зверей не вызываю.
Кот на плече победно поднял распушенный хвост вверх и призывно мявкнул, видимо, впервые соглашаясь с Григорием.
Женщина щелкнула пальцами – цепь с лапы медведя упала. Дверь машины сама собой распахнулась, приглашая лакомку на выход.
– Не-е-ет!!! – завопили в ужасе гомункулы и рванули прямо по проезжей части.
Кот, увидев такое безобразие, стартанул с плеча колдуна, на некоторое время даже вырываясь вперед.
Увидев убегающих, медведь удивился, отставил корзину, выпрыгнул на асфальт, приземляясь на все четыре лапы, и, издав рык, кинулся догонять бесов.
Астарта весело прыгнула за руль и крикнула колдуну:
– Не тормози! А то порвут наших крошек!
Колдун вышел из оцепенения, торопливо сел. Не успел Гриша захлопнуть дверь, как машина сорвалась с места, набирая скорость.
Гомункулы никогда не занимались спортом, не делали зарядку, не чистили зубы. Да что греха таить: умывались – и то по лишь праздникам. Поэтому они быстро выдохлись, вспотели и начали сбавлять темп. Медведь же, наоборот, почувствовав азарт погони, ускорился.
Хуже всех чувствовал себя кот. Не смотря на то, что у него было четыре лапы, в этом забеге он заметно отстал от ведущей группы. И медведь уже нагонял несчастного.
Но тут позади кота раздался шелест шин и крик колдуна:
– Граф, прыгай!
Кот оглянулся, увидел кабриолет и высунутую для его спасения Гришину руку. Кот изловчился, притормозил, прыгнул, и колдун поймал его на лету за шкварник. Если бы не удача, сопутствовшая коту, то его уже размазало бы колесами.
Глаза спасенного вылезли из орбит, сердце сумасшедшее колотилось.
Астарта, тем временем, нажала на старомодный клаксон, заставляя бегущих оглянуться.
Гомункулам особой команды не понадобилось. Они разом сиганули, повисли на дверях: взъерошенные, испуганные, счастливые.
– Своих – не бросаем! – ослепительно улыбнулась женщина и прибавила газу так, что усилившийся ветер мешал карликам перелезть в салон, они были вынуждены мертвой хваткой вцепиться в обшивку и хватать воздух ртом.
Минут через пять, когда медведь сдался, остановился и побрел обратно, машина свернула в переулок и резко остановилась. Гомункулы разжали пальцы и упали подле машины, точно созревшие кокосы.
– И долго вы прохлаждаться собрались, родимые? – свесилась к гомункулам Астарта. – Или вам напомнить, что в каждом английском учебнике по географии ясно сказано: «По всей Московии, по улицам городов ходят бесчисленные сонмы медведей, которые друг с другом по лапе здороваются»?
– Медвед съел мой моск! – пафосно заявил первый гном.
– Убила!!! – возопил второй из карликов и демонстративно, как усопший, сложил руки на груди.
– О рабах Астарты великой, в житии беспутном протухших, владыке Преисподней помолимся! – пропел архиерейским голосом третий.
– Дай нам, Сатана искушающий, побыть еще малость в грязи и распутстве, не призывай нас на путь многотрудный в машине с госпожой нашей немилосердной! – продолжил четвертый.
– Бросьте нас здесь, добрые архидемоны, умирать в одиночестве, ибо мы будем лишь обузой вам в пути вашем многотрудном! – сказал пятый и демонстративно закрыл глаза.
– Ой, – воскликнула Астарта, – медведь вернулся!
– Единожды солгавши, да кто ж тебе поверит! – философски заметил первый гном.
Однако кот на плече колдуна зло зашипел. А Григорий буднично сказал:
– Так, реально, он к нам идет.
Второй карлик томно приподнялся на локте, лениво огляделся, взвизгнул, подскочил как ужаленный:
– Полундра!
– Шухер! – заверещал третий, сразу прыгая в машину.
Остальные ничего сказать не успели. Они вскочили, точно ошпаренные и в срочном порядке заняли свои места.
– Мишка путешествует автостопом. – хихикнула Астарта. – Подбросим бурого хиппи?
– Не-е-ет!!! – гомункулы были единогласны в своем решении.
Медведь увидел знакомцев, страшно обрадовался, даже перешел на неуклюжий галоп.
– Гони! – не выдержал уже и колдун.
– Эх! – закричала черная богиня, поворачивая ключ. – Давай, залетная!!!
И кабриолет унес от разочарованного хищника дико орущую кампанию.
Поездка продолжалась недолго. Вскоре кабриолет уныло приткнулся в хвосте «пробки» и замер.
Началось томительное ожидание. Машины прибывали, зажимая путников в тиски с обеих сторон.
Гомункулы волновались, тревожно поглядывали назад: не идет ли следом медведь, пламенно желая поздороваться с каждым из них по лапе!
Астарта задумчиво барабанила пальчиками по баранке автомобиля.
Гриша сумрачно взирал поверх томящихся детских головок.
Богиня оглянулась, отметила про себя предельную сосредоточенность колдуна и сказала:
– О, великий распутник, пойманный в сети собственного беспутства, плененный своими же тварями, созданными в похмельном чаду, о мученик вечный, куда ты мчишься в мыслях своих? Где ты хочешь оказаться сейчас, вынужденно простаивая, теряя минуты свои? Молчит, окаянный. Не дает ответа!
– Не на того напала! – хихикнул первый гомункул. – Этот – промолчит. Сделает вид, что не слышал.
– Скажу больше: он не только кротко-безответный, но еще и подло-безответственный. – поддакнул второй.
– Да и знаем мы, о чём он думает! – покачал головой третий. – О бабах! О чём же ещё! В нем плещется нерастраченный потенциал. Он мог бы стихи писать! О том, как он доступных девок: и так, и эдак, со словами, и без слов! Он мог бы получить Нобелевскую премию мира за эту свою всеобъемлющую любовь.
Астарта посмотрела на гномов и по губам ее скользнула ядовитая усмешка.
– Да ладно, братцы! – перевел разговор на другую тему четвертый. – С печи вы рухнули? Нынче «Нобелевку» дают только неграм, воспевающим неестественную, полную трагических переживаний, однополую любовь. У нас даже вольнодумца Пушкина стошнило бы от сей толерантности! Да что там! Маяковский, потеющей на чужой, заметьте, жене, руки бы современным гениям не подал! Нет, не видать Гришке премии! Он, как и мы, специалист по дамской чести!
– Но, куда бы Гриша не нёсся, его всегда будет возвращать к нам. Ибо мы – центр притяжения. – подвел итог пятый. – Мы есть «альфа» и «омега», «ять» и «ижица». Мы для нашего создателя – священный Пентаграмматон.
Последнее замечание покорёжило колдуна, его глаз дернулся. Чернокнижник не выдержал и неожиданно для всех выдал странный, совершенно неуместный монолог: «Я не могу сказать, что сам город вызывает у меня какую-то особую симпатию. Нет, это не любимый мной город. Он довольно бесчеловечный. Он не только неуютен житейски, но и неуютен еще и по отношению к человеку в его пространстве. Он удивительно нелепо разбросан, он нелогичен по своей городской сути. Мегаполис, который состоит из хибар, которые лепятся рядом с приличными домами. У меня такое ощущение, что это город, который пережил громадное нашествие и постепенно восстанавливается. Громадные пустыри, заросшие каким-то бурьяном, прямо посреди города – как будто потому, что бомбили много. Мне даже немножко грустно от своих ощущений – я уже больше десяти лет сюда приезжаю: он не меняется. Не меняется к цивилизации. Он сопротивляется ей…»
– Вот оно что! – восхитился первый карлик. – Мы полагали, что он без нас жить не может, а этот диссидент-невозвращенец, оказывается, только тем и занимается, что бегает из ада в Екатеринбург, где его незамедлительно ловят и возвращают на нары.
– Демиург-то наш, совсем мышей не ловит! – возмутился второй гомункул. – Это же он, эзоповым языком не про Свердловск вещал, а про нас с вами, мол, плохие мы, нелогичные, безвкусно одеваемся и плохо пахнем!
– Великая госпожа наша, Астарта-заступница! – молитвенно сложил руки третий «правдолюбец». – Нас обвиняют во всех смертных грехах! И пуще всего, что мы, демократически прогрессивные товарищи, сопротивляемся поступи прогресса и цивилизации! Клянемся усами Иосифа Сталина, желчью Макса Горького, миллионами Демьяна Бедного – мы совсем не такие. Мы – хорошие. У нас о том даже бумага имеется. Гербовая, с печатью. Похвальная грамота называется!
– Вдохновленные нашим примером и романами Федора Достоевского, екатеринбуржцы, в едином порыве вместе со всей страной, сами разделили свой мир на «звездочки», «звенья» и «отряды». Никто, после Второй Мировой, никогда не бомбил наши поля, однако граждане ежегодно и плодотворно вели «битву за урожай». – сетовал четвертый карлик. – Даже в газетах «Правда» и «Известия» о сём факте постоянно писали. Как же можно нас огульно обвинять во всех грехах. И, потом, мы не бесчувственные, а совсем наоборот.
– Так что, сдается нам, – нравоучительно завершил обличительные монологи последний «философ», – демиурги, которые сначала из праха нас лепят, а потом извести норовят – сами скотины и есть! И нечего нас с какими-то там городами сравнивать! Мы – лучше. Мы дышим и говорим! А мегаполисы что? В них лишь дома да улицы – мертвое нагромождение камней и бетона, просто укрытия от дождей и холодов.
– Ну и самомнение у вас, любезнейшие! – не выдержал колдун. – Никакого второго смысла в моем монологе не было! Вы как те жалкие критики, что приписывают писателям то, о чём авторы не только не помышляли, но и банально не ведают. Собственно, вся литературоведческая критика заключается в кудрявом идеологическом выверте, в который необходимо вогнать данный конкретный отрывок текста.
– Да ладно тебе, Гриша! – вяло обронила чёрная богиня. – Они поднимают твой общий культурный уровень.
– Так я его и не ронял! – ощерился колдун.
– Вау! – восхитился первый гомункул. – На наших глазах, братья, происходит триумфальное единение автора и его творений. Таки мы проняли отца нашего до печёнок, и он стал разговаривать – как мы! Для тех, кто не в кабриолете, разъясняю особо: Гришка выступает в роли творца, мы – в качестве бессмертных его творений. Требую, чтобы в этом месте оркестр играл туш!
– Это очень трогательный эпизод! – заломил руки второй. – Многие должны заплакать от романтических чувств, которые в сей момент переполняют барышень и гимназисток. Предлагаю начать бесплатную раздачу носовых платков, пока слёзы не затопили мостовую!
– Злые вы! – надулся третий карлик, и, отвернувшись, проворчал. – С одной стороны госпожа наша ревниво обижает творца, точно они были когда-то любовниками, а он на ней так и не женился; а с другой – мы его третируем. Куда ж бедному податься?! Негде человеку голову преклонить! Вот доиграемся: сядет наш творец в электричку «Москва – Петушки», простудится там, как беглец от законной жены – Лев Николаевич Толстой, да и помрёт окончательно. Мы же тогда осиротеем!
– А с каких это пор, дорогие сограждане, мы стали сочувствовать преступникам, убийцам, прелюбодеям – законченным злодеям, коим, без сомнения, Григорий, точно – является? Я спрашиваю вас, братья: откуда в нашей груди взяться жалости, коли даже нас – венец своего творенья, он сляпал именно в пьяном угаре? Что нам его муки и даже само его бытие? Вспомните, друзья, куда послал Иисус Христос евреев, как он безапелляционно обзывал их лжецами. А Господь, между прочим, отличался от нашего демиурга высокими моральными качествами: развратничал не с кем попало, а только с Марией Магдалиной, от чьей дочери, собственно, и пошел род королей европейских. Давайте судить всех по делам их! Нет – сочувствию фашистским преступникам! Смерть нацистским палачам!
Григорий посмотрел на Астарту:
– Кто такие фашисты? Черносотенцы что ли?
– Требую соблюдать тишину! – завопил пятый гомункул. Он снял с левой ноги туфель и принялся колотить им, что есть мочи по обшивке автомобиля. – Я сейчас всех вас, демократы позорные, выдворю из зала суда – в каталажку. Цыц! Слово имеет господин прокурор. Просим…
И все гомункулы снова посмотрели на старца.
– Ну, уж нет! – взвился Григорий.
Колдун схватил последнего оратора за волосы, выдернул его из сиденья, точно репку.
Карлику было так больно, что он заверещал не хуже корня мандрагоры, который злодеи решили добыть в ночь на Ивану Купалу. От этого визга в машинах, стоявших в «пробке», повылетали стекла.
От неожиданности Григорий выпустил обидчика. И, в наступившей зловещей тишине, Астарта скомандовала:
– Всем покинуть кабриолет! Слава героям!
– Героям – слава! – дружно откликнулись карлики. – Гомункулам – незалежность! Агрессорам – позор! Наше дело – левое!
После этого нечисть бросилась врассыпную. Собственно, пока удивленные и оглушенные водители приходили в себя, пока открывали двери, чтобы выйти из салонов и наказать обидчиков, шустрые коротышки прыгали по крышам машин и, весело хохоча, разбегались в разные стороны.
Ещё минута – и вся свита оказалась на тротуаре по разные стороны от дороги.
– А теперь: бум! – сказала богиня и щёлкнула пальцами.
Раздался взрыв. Это рванул кабриолет. Его горящие части разметало по дороге. Следом прогремели ещё пять взрывов.
– Вот это веселье! – сказал первый гомункул. – Похоже, у нас был неисправен предохранительный клапан.
– Будем надеяться, что у госпожи в домике на крыше – тысячи таких кабриолетов. – вздохнул второй гном с другого конца улицы.
Они, эти карлики, слышали друг друга через взрывы, крики, пожары, словно обладали магической связью, телекинезом, будто думали, как единый человек, пораженный вялотекущей шизофренией, оттого, что ему, умному человеку, и поговорить-то в этом прогнившем капиталистическом мире – не с кем!
И только Гришка казался потерянным в бушующем хаосе огня и боли. Он лупал глазами, ошеломлённый размером катастрофы.
– А ты как думал, юродивый? – Астарта появилась перед колдуном, точно выросла из-под земли. – За каждое слово приходится отвечать. Каждый гневный поступок ведет к войнам и насилию. А теперь хватит рефлексировать! Вон и «Ночные волки» подоспели.
И, в самом деле, десяток «Харлеев» с рёвом подлетели к месту катастрофы. Байкеры были в черных шлемах, в кожаных куртках – крутые и бесстрашные.
– На абордаж! – скомандовала госпожа.
Каждый бес прыгнул на заднее сиденье проезжавшего мимо гонщика. Растерявшегося Григория Астарта схватила за руку, рванула так, что на мотоцикле они оказались вместе. Но, так как места на троих там не было, то байкер, точно рисованный юнит из компьютерной игрушки «GTA», вылетел вон, перевернулся, растянулся на дороге.
Мотоциклисты не оглянулись. Они были заколдованы и не ведали, что творят.
Гриша в ужасе смотрел на это кровавое шоу. Всё-таки он был больше ходок по женщинам, нежели подонок или бомбист.
Кот торопливо прыгнул Грише на голову и вцепился в его волосы мертвой хваткой. Зверь, не смотря на всю свою антипатию к колдуну, вовсе не хотел остаться один среди живых, в чуждом и совершенно безумном мире.
– Рули, ирод! – закричала на ухо колдуну Астарта. – Ты теперь – наш Рулевой!
Мотоциклы взревели, напоминая диких мустангов, которых изловили и оседлали ковбои.
Байкеры, возглавляемые Астартой да Григорием, с рёвом покинули место трагедии.


 
Летопись прозрений. Возвращение Натальи

Утро не задалось. Глаза продрал – день на дворе. Я валялся в кровати, голова тупо болела. Хоть не тошнило, и то – ладно.
Голодный Бакс, почувствовавший, что я уже проснулся, принялся выводить на кухне гневные рулады. Теперь эта рыжая бестия просто так не отвяжется! Поорёт, для очистки совести, а потом пойдет и в кроссовки пописает.
Пришлось выползать из-под одеяла.
Дойдя до кухни, с удивлением обнаружил, что вполне могу передвигаться и это даже не вызывает потребности бежать к унитазу.
Да, после побоев на Вознесенке, тошнило меня постоянно. Я начал подозревать, что виноваты в том вовсе не мои беспробудные пьянки. В беременности меня трудно заподозрить. Видимо, что-то все-таки отбили в той глупой драке.
К тому же, придя вчера домой, я, был так подавлен, что, точно заядлый наркоман, подлечил нервы горстью больших и маленьких таблеток. Не то, чтобы сразу полегчало, но вроде как выполнил свой долг перед врачами.
Настроение было паршивое, ни о чем думать не хотелось. Послонявшись по комнате без дела, зачем-то выглянув на улицу, словно ожидая прихода неутомимого Кости, я окончательно успокоился и плюхнулся на диван. Включил телевизор. А как еще можно соблюдать постельный режим? Или нужно создать видимость активной борьбы с недугами?
С полчаса тупо смотрел дурацкие программы, жевал бутерброды, и болеть мне уже нравилось.
Может быть, так и уснул бы, но чёрт меня дернул «лентяйкой» пощёлкать. Конечно, всюду незамедлительно началась вездесущая реклама. Эти прокладки и «твиксы» в печёнках уже сидят! И только на одном канале – вещали вчерашние новости.
Диктор был облезший, в странном пиджаке, жутко напоминал таракана, получившего ударную дозу дихлофоса. Этот красавец гнусаво перечислял неимоверное количество злодеяний, совершенных накануне в родном городе.
Вспомнились старые, ещё советские переводы голливудских видеофильмов в славные девяностые ХХ века, где мужики для искажения голоса специально нос себе прищепкой зажимали. А этот красавец и без всяческих приспособлений умудрялся зачётно гундосить.
Хотел уже обратно переключиться на демагогию об «обычном стиральном порошке», как диктор, захлебываясь собственными словами, сообщил, что, сбитая два дня назад на Вознесенской горке, девушка скончалась в реанимации, не приходя в сознание. И «Полярэкс» показали. А потом, для полноты картины, – ту самую незнакомку, истекающую кровью. Ошибки быть не могло!
Мысли закрутились в голове с такой скоростью, что мозги начали плавиться.
Я вырубил телевизор, вернулся на кухню и залпом хлопнул стакан водки.
Честно говоря, про выпитые таблетки в тот миг даже не вспомнил.
Было так хреново, что всерьез задумался: жить или подохнуть, прямо здесь и сейчас, без покаяния. Не знаю, сколько б меня мучила совесть, если бы не скрутило.
Сначала полыхнул жар во всем теле. Потом выполоскало в ванной. Затем я обмяк, покрылся холодным потом, и, обессиленный, рухнул, где стоял: на холодный кафель.
Как, вообще, не помер, не понятно.
Когда сквозняк сделал своё дело, и я окончательно пришёлл в себя, желудок настойчиво требовал еды.
Я смог подняться, пройти на кухню.
Открыв холодильник, глубокомысленно оглядел свои «закрома». Одних только кошачьих консервов «Васька» ещё штук двадцать. Благо, холодильник хороший, большой, много чего напихать можно.
Второй раз покормив, для очистки совести, бастующего Бакса, съел кусочек батона. Понял, что – зря. Открыл форточку, затянулся сигаретой.
Отчего же так плохо, будто в душу плюнули?
Нет, тот паскудный диктор вовсе не виноват. Ему деньги за то и платят, чтобы он откровенно радовался сводкам смертей и несчастных случаев. Раньше я как-то не обращал внимания на все эти дебильные областные новости, а тут – как ножом по сердцу. Сволочи, всё-таки телевизионщики.
Впрочем, а кто у нас хороший?
Как выборы, так хоть новости не смотри… 
Докурил.
Что-то надломилось во мне, треснуло, развалилось. Я чувствовал, что жизнь отныне разделилась: на ту – до драки; и на эту – после.
Правильно священники говорят: телевизор – сатанинское изобретение. Впрочем, весь технический прогресс от лукавого: и радио, и телефон, и интернет. А пуще всего – рекламные и агитационные листки. Ох, глазоньки бы мои эту мерзость не видели! Да не получается. Тогда ведь совсем ослепнуть нужно.
Вот раньше жизнь была: отломил от дерева дубину: воспитал оной сына, построил ею жену, настучал ею же врагам по кумполу, диктуя условия их капитуляции. Никаких тебе газет, рекламных щитов в шестнадцать этажей, никакой толерантности. Сущий рай. И ведь до всего приходилось самому доходить: и ногами, и мозгами. В этом: свобода выбора и право на ошибку.
А сейчас что? Залез в Яндекс, и думать больше не обязательно. Можно никаких правил не знать. Ошибайся на здоровье: исправят, вернут на путь истинный!
В теории, мы ещё можем решить: сожрать пиццу или гамбургер. Теоретически, нам милостиво разрешили ругать свергнутых коммунистов; но при этом нельзя осуждать настоящих военных преступников: как совершавших революции, так и развязавших все последние войны. Нам дали три волшебные кнопки: «Да», «Нет», «Отмена». Вот только не все понимают, что это обман. На самом деле, нет никакого выбора.
Конечно, можно спрятаться от мира в своей квартире и всю жизнь не отрывать задницу от кресла. Сеть уже сейчас предоставляет всевозможным трусам такую возможность. Интернет дарит вам целый мир иллюзий.
Жизнь в сети – это безумие, но именно это – и есть будущее. С голоду, при таком быте, помереть не дадут. Еду привезут, лишь стоит заказать её в интернет-магазине. И наличные гонцам не нужны, снимут виртуальные деньги с вашей банковской карты.
Для господ интеллектуалов найдутся: оцифрованные книги и фильмы. Для простых парней подойдут бесконечные игры и живое общение через веб-камеры. Превращайся, милый Незнайка, в барашка!
Дурацкий остров для нас, россиян, не только создан, но и активно заселяется. Ну и остальных гопников из развивающихся стран третьего мира мы к себе тоже пустим. Для всех, без исключения, найдется местечко!
Что будет дальше – не нужно гадать на кофейной гуще.
Горе-реформаторам нужно срочно увеличить пенсионный возраст, чтобы люди умирали на работе. А ещё это новшество удобно для искусственного роста безработицы.
Крайне полезно также постоянно повышать цены, даже если для этого избытки еды придется давить тракторами.
Люди должны находиться в состоянии постоянной истерики: на всех всего не хватит, напечатанные на принтере продуктовые талоны не помогут. Когда инфляция обесценит одни деньги, просто напечатают новые цветные «фантики».
Таким образом, не пройдет и четверти века, как сформируется тип мышления подонка обыкновенного, который перешагнет даже через труп, чтобы получить необходимую побрякушку.
Нужно также изменить систему образования, сократить набор в школы, чтобы улицы заполнились неучами и гопотой. А ещё лучше – сделать образование платным. Более того, просто необходимо совершенно и навсегда перекрыть обычным людям возможность высшего образования.
Затем неплохо бы выпустить в мир пару смертельных вирусов, чтобы подсократить население планеты. Не важно, что это будет: «Птичий грипп», «Свиная оспа», «Клещевая чума» или, скажем, «Комариная лихорадка», лишь бы колбасило от этого не по-детски!
Вне зависимости от урона, нанесенного искусственно выведенными инфекциями, стоит периодически и повсеместно раздувать панику. Это развивает и укореняет в сознании общества страх перед жизнью. Подростковый суицид – тоже в помощь.
Ну и, периодически стоит разжигать локальные военные конфликты. Как без этого?
Дальше, по дешёвому сценарию революций в банановых республиках, будет устроен переворот. И всё – сырьевой придаток с огромным потенциалом бесплатной рабочей силы у буржуев – в кармане.
Главнюки этого зловещего плана окапались на своем змеином острове и скалятся над миром, думая, как они ловко обвели всех вокруг пальца.
И ведь буквально все думают, что процесс этот не остановить! И никакого просвета, вообще, не предвидится.
Зверь Апокалипсиса пришел в каждый дом. Но мы ведь сами звали его, поголовно меняли: родные «Рубины» на заграничные «Самсунги»; первые «пеньки» – на четвертые. Мы добровольно втянулись в колесо нескончаемых развлечений. И нас несёт в этом азартном потоке бездумного наращивания электронных мощностей, которые не прибавляют ни радости, ни счастья…
В этом предательстве родины участвуют все. Даже я.
Это ведь именно я не дождался «Скорой» – испугался разборок с ментами.
Собственно, именно так нас всех и держат в рабстве. Просто страхи у всех разные…
На фоне этих зловещих и депрессивных раздумий, сам собою, всплыл и главный студенческий вопрос: «Зачем тогда в «альма-матер» ходить, и что там делать?»
Работы впоследствии никакой не будет. Еда и проезд, непременно, подорожают. Придумают новые налоги и поборы: за свет, за газ, за воду, за воздух. По-другому ещё ни разу на моём веку и не было!
А тем временем наши преподаватели, как тот диктор, с восторгом, доходящим до поросячьего визга, будут беспрестанно, как заводные, вешать нам лапшу на уши.
Но жизнь – не собрание скучных правил, а постоянное опровержение аксиом. Истину нельзя зафиксировать, ибо она постоянно находится в движении, меняет форму и цвет. Я чувствую всё это, но не могу выразить словами. А наши преподы – наоборот. Беда в том, что лекторы никому не могут объяснить даже элементарных вещей. Более того, наши учителя давно лишились своей педагогической функции. Они больше не воспитывают, лишь надзирают.
Всем известно, что знания, которые впихивают нам в университете, совершенно не пригодны в реальной жизни. По сути, это шлак, засоряющий мозги.
Ну, откопают археологи очередной черепок. Запишут, как он лежал, сфотографируют со всех сторон, утащат в лабораторию, изучат. Кто-нибудь напишет диссертацию о жизни древних племен. И какая от этого польза нам, ныне живущим? Только деньги потрачены, время и силы.
Или взять моих друзей. Того же Толстого, к примеру. Он, пусть и не нарочно, но втянул меня в историю с магическим ножом. А я ведь не маленький, знаю, для чего используют атаме: именно для ритуальных жертвоприношений, в том числе – и для человеческих.
В нашем мире из подобной информации сделать тайну просто немыслимо. Знал об этом и Костя. Однако он притащил ко мне свой артефакт, чтобы снять с себя ответственность.
И так всюду: все перекладывают на других свою ношу. А манипуляторы этим пользуются, да ещё всех нас и презирают…

Надя, от которой два дня назад я возвращался; незнакомка, погибшая на Вознесенкой горке; практикантка в больнице; Костя с ножом – все люди и вещи образовали в моей голове сложную мозаику, кроссворд, из которого половины слов я не знал и не мог угадать. Я физически ощущал затягивающуюся петлю на своей шее.
И даже атаме казался не просто магическим орудием, а живым существом. Не хомячком, конечно, но кем-то голодным и злым.
Вдруг он, правда, по ночам шастает по квартире: ищет, кого бы зарезать? Впрочем, это не столько страшно, сколько мерзко.
Да, абсолютно всё вокруг – противно!
Этот мир, который бог до ума не довел – уродлив. Люди – гады ползучие; на телевидении одни только продажные гнусавые ублюдки работают. И сам я – сволочь последняя. Ведь бросил девушку одну, а должен был «Скорую» дождаться!
Конечно, оправдать можно всех. И себя – в первую очередь. Но я не искал уважительных причин. И не упивался собственным горем. Мне, действительно, было очень плохо.

Так потянулась липкая, беспросветная череда дней: вторник, среда, четверг…
Время остановилось. Я механически кормил Бакса, что-то ел сам. И пил. От рассвета до заката.
Телевизор работал сутки напролет. Но я его не смотрел.
И радио не смолкало. Мне так легче, когда кто-то постоянно говорит.
Все это время я: то засыпал, то пытался читать, то, усевшись на подоконник, часами тупо смотрел во двор. Там постоянно ходили люди. Мамы выгуливали детей в колясках. Школьники появлялись после обеда и устраивали игры в «войнушку». Периодически шмыгали толстые полосатые коты. Но всё это казалось сном, фильмом, который я смотрел, отстранено, не испытывая эмоций.
Постоянно казалось, что это – не премьера, а бесконечная репетиция, бездарный прогон тривиального сценария. И было странно, как это бог-режиссер пустил меня за кулисы… Может быть, это и была та самая шизофрения, о которой мне деликатно намекнули в больнице.
Как бы там ни было, но несколько дней слились в мутный поток: непрекращающийся и кошмарный.
В это время меня преследовали странные мысли. Я, например, никак не мог убедить себя в том, что трагедия на Вознесенке – реальна. Мне периодически мерещилось, что окружающего мира не только нет, но и никогда не существовало. А я просто никак не могу проснуться.
Порой чудилось, что это именно я сотворил собственное тело тем, что придумал себя. Не понимаю, как такое может быть, но ощущал, что это – святая правда. При этом я не был богом. Но и полноценным человеком, составляющей частицей этого безумного мира, себя больше  не ощущал.
Откуда появилась вся эта дичь в моей голове – не понимаю.
Но как только я пытался анализировать мысли и ощущения, так сразу оказывался в пустоте. А слова и образы в панике разбегались из головы. И собрать их воедино оказывалось невозможным.
Ещё периодически казалось, что в мире произошел сбой: то ли на Уралмаше – выброс вредных газов, то ли люди – оказались юнитами в компьютерной игре, а меня, соответственно, поразил вирус дьявола.
Похоже, впервые в жизни, я допился до такой степени, что философские вопросы о добре и зле, о нравственности, об истинном строении мира вышли на передний план и стали жизненно необходимы.
Все духовные ценности, накопленные за двадцать два года, с треском летели ко всем чертям.
Каюсь, в волнах этой депрессии я не видел разницы между европейским фашизмом, американской демократией и английским конституционным монархизмом. Всё представлялось в чёрных красках.
Чудилось, будто некие дети, во время отсутствия сурового папы Яхве, взломали пароль компьютера, получили доступ к игре под названием «История Земли», и теперь пытаются менять свойства не только юнитам, но и целым странам. И меня, похоже, точно затронуло их вмешательство.
Не знаю, сколько продолжалось бы это безумие, но на четвертый день пришла Наташка.
Вот уж кого не ждал!
Я, вообще, никого не звал: ни ангелов, ни бесов, ни друзей, ни врагов, ни антивирусника. Лежал себе: небритый и голодный, медитировал сутки напролет, тупо глядя в потолок. Ничего у меня не болело: возможно, водка затягивала душевные раны лучше всяких таблеток.
Звонок проверещал так настойчиво, что Бакс прыгнул мне на грудь и ткнулся усами прямо в лицо, мол, глухой что ли, не слышишь, пришли к тебе. Это взбодрило, выдернуло из сонной хандры.
Лениво дотянулся до пульта, переключил канал. У нас родители встроили в дверной глазок камеру наблюдения. Мама год назад позаботилась.
Экран телевизора услужливо показал искривленное изображение площадки и хорошенькое Наташкино лицо.
Пришлось подняться.
Наташку я не мог не впустить, ни смотря даже на то, что мы расстались с ней три года назад. И, если, честно, я был даже немного рад, что кто-то обо мне вспомнил.
Значит: мир есть! И я – пошёл на поправку.
С Наташкой мы знакомы целую вечность: с первого класса. Даже жили когда-то в соседних домах, только потом они переехали. Я у неё математику списывал. А она на моём компьютере играла.
В старших классах, когда учились уже в разных школах, у нас случился бурный роман. Наташка потом даже пыталась поступать со мной на один факультет, но не прошла по конкурсу.
Разошлись мы с ней интеллигентно. Я тогда сильно переживал. Всё-таки она была моей первой девушкой. Я и сейчас точно не знаю, что именно мне нужно от жизни, а тогда в голове была одна романтика и студенческая гордость.
Моя мама от Наташки была в восторге. Они и сейчас лучшие подружки: сбегутся раз в полгода и трещат, точно ровесницы. Хоть святых вон выноси! До сих пор не могу понять, что у них может быть общего? Видимо, женщины – это другая раса. Женский ум – непостижим.
Так случилось, что от нашей безумной любви Наташка забеременела. Я себя в роли отца не представлял. Да и Наташка не горела желанием становиться матерью. Мы ведь тогда еще малолетками были. Хоть и отучились аж целый семестр, но, всё едино, нам только по восемнадцать стукнуло. В общем, мы решили, что дети нам пока не нужны. Я дал ей денег на аборт, и больше об этом мы старались не вспоминать.
Мы и дальше встречались, но уже как-то вяло. Я мучился и тем, что убил собственного ребенка; и тем, что не смог бы его воспитать.
Девицы тогда в мою постель не заглядывали, но в душе все перегорело. Сломалось что-то, когда Наташка тот злополучный аборт сделала. Я думал: она закатит истерику, швырнет деньги в морду, родит всем назло. А она и взяла, и согласилась.
Потом поползли слухи, что у Наташки завелся какой-то Радик. Впрочем, к тому времени я и сам святым не был. Так мы и разошлись. Глупо, в целом. И я даже временами жалел о той поре. Наверное, я и кутить начал именно от образовавшейся внутренней пустоты.
Наташка потом, время от времени, забегала к матери. Иногда мы сталкивались на улицах или в трамваях, лениво перебрасывались пустыми фразами. Но любви уже не было. И дружба как-то не сложилась.
А вот теперь я был рад её приходу.
Впрочем, за эти пять лет ничего не изменилось. Не успел я открыть дверь, а она уже тараторила:
– Володька! Как хорошо, что ты дома! Я уж думала: мне так и придется через половину города пилить! Меня сейчас на переходе окатили с ног до головы! Представляешь, вылетел кабриолет на красный свет, в нем какие-то вопящие дети, а за рулем – женщина-вамп! Волосы рыжие – дыбом, глаза – как у мартовской кошки! Как таким только водительские права выдают? Ну и, конечно, прицельно – в меня грязью! Ну, не свинство? А я только неделю назад плащ новый купила! Я же в него всю заначку вбухала. И вот: здрасьте. Обидно! И, главное, куда я теперь в таком виде?!
Наташка совсем не меняется! Как будто и не было размолвки. Словно нам опять по семнадцать.
Я помотал головой, сбрасывая романтические воспоминания. Нет, с Наташкой так нельзя: мигом возьмет в оборот! Ушлая она. Да и в сговоре с матерью. Был у неё Радик, не было – какая теперь разница?
– Конечно, куда ж ты можешь податься грязная и несчастная? Только ко мне. Естественно. – ехидно согласился я, пропуская ее в прихожую.
Думал, хамство меня защитит, но Наташка, действительно, оказалась заляпанной. Модный бежевый плащ был в безобразных кляксах. Правда, что ли, окатили? Или это она сама специально ждала рядом с лужей, чтобы потом сразу – ко мне?
С Наташкой никогда не знаешь, в чём скрыт подвох! Она всегда так искренне говорит, что ложь можно определить лишь по косвенным факторам. А вдруг, правда: шла вся в мечтах, а её разукрасили? Лицо вон какое обиженное!
Но тут Наташка разглядела мои увядающие синяки и ахнула:
– Это что?
Ну, прямо, как мама. До чего женщины любят задавать риторические вопросы!
– Где: что? Ничего тут нет. – ткнув себя пальцем в грудь, я насмешливо добавил. – Если ты имеешь в виду это, то это – не «что», а я. Кстати, ты кого-то другого хотела увидеть?
– Ой, Володька, ну как был невыносимым пижоном, так им и остался! Я спрашиваю: что с тобой стряслось?
– Понимаешь: дрался на дуэли и оступился. – я попытался за неуклюжими шутками скрыть смущение. – Да ты проходи. Чего уж теперь. Располагайся. Где ванная – знаешь.
– Володь, – Наташка сделала заботливое лицо, – я что, не вовремя? У тебя гости?
Я хмыкнул и подумал: «Ага, девка в кровати дожидается, томится, губы кусает, соперницу чует!» Но пришлось сказать:
– На мой вид не обращай внимания. Я один. Расслабился немного.
– Я же не нарочно. – Наташка начала нервничать. – Паренёк в твой подъезд заходил, вот я и решила, что это – судьба. А к домофону ты мог и не подойти.
Я почувствовал, как она судорожно сжала кулачки в карманах грязного плаща. Ну, всё: сейчас применит крылатую ракету с ядерной боеголовкой. Вон, слёзки уже заблестели.
Терпеть не могу, когда бабы ревут! Меня это не просто нервирует, а из себя выводит. Особенно, когда у них тушь течет, и им же в глаза попадает. Обычно в таких случаях я почему-то психую, и сразу на уступки иду, лишь бы заткнулись. Наташка прекрасно об этом знала.
– Да заходи уже, чего соседей развлекать? – я распахнул дверь пошире. – Родители в командировке, сам – на больничном. Никуда не спешу. И никого у меня нет. Ни друзей, ни бл… – я вдруг запнулся и понял, что хамство меня не спасает, а выдает с головой, – …так что ты не волнуйся.
Наташка смущенно улыбнулась:
– Ничего, если я посижу, пока плащ высохнет. Его ведь простирнуть придется. Просто так не оттереть. – и быстро добавила. – Я, вообще-то, в спортзал, на шейпинг шла. Тут не далеко, могу и добежать. Только не хочется в таком виде появляться.
Вот чего она добивается? Неужели чувствует, какой у меня в душе разброд? Да, у меня сейчас Надька есть. Хотя, опять же: старая любовь не ржавеет.
Я закрыл за Наташкой дверь.
– Да хоть ночевать оставайся, – мой голос предательски дрогнул, – вон – три комнаты пустые.
Наташка, привычным движением поставила сумочку на полку, скинула плащ мне на руки, и снова принялась болтать:
– Да знаю, что твои – в командировке. Я ведь твою маму месяц назад в магазине встретила. Она как раз к поездке туфельки подбирала под вечернее платье!
– Серьезно? У них же рабочая командировка. – удивился я.
– Ты разве не знаешь? Галина Тихоновна сказала, что, сразу после работы, они на пару недель в отпуск махнут. Оттуда ближе и дешевле. А, кроме того, ей что, на приемы в спортивном костюме ходить?
Так, похоже, в этом паскудном заговоре против моей свободы, замешана вся семья! Ох, не случаен этот визит! Я хмыкнул и отнес плащ в ванную. Включил воду.
Наташка возилась в прихожей. Видимо, пудрилась.
Тоскливо посмотрев в зеркало, нашел, что щетина удачно скрывает доцветающие синяки. Значит, можно не бриться. Перед Наташкой выёживаться не обязательно. А вот одеться, действительно, стоит. Что-то давно не навещал я тренажерный зал. Даже как-то неудобно. Раньше-то форму держал, а сейчас совсем обрюзг.
Застегнул все пуговицы, пригладил волосы и вышел к гостье.
Наташка торопливо убрала карандаш в косметичку и улыбнулась. Она явно ждала комплиментов. Вся ее фигура словно подалась ко мне в порыве: «Ну, похвали! Да скажи же что-нибудь! Я ведь прекрасна, правда?»
Она всегда была такой. И все эти женские хитрости у неё получались инстинктивно, ненавязчиво.
Я окинул Наташку изучающим взглядом. Интересно, если она в таком виде направлялась совсем не меня охмурять, то кого? Тренера по шейпингу? Тонкие колготки, короткая юбка, открытая полупрозрачная блузка, под которой просвечивает узорчатый лифчик. Нет, что бы я про Наташку ни думал, а она была хороша. За последний год, что мы не виделись, ее формы окончательно приобрели правильную, завершенную женскую округлость. Она буквально источала сексапильность.
Мне, конечно, все равно, но я с трудом оторвал от девушки взгляд. «Пусть тебе комплименты Рафики и Гарики делают!» – мстительно подумал я, но вслух добавил:
– Пошли что ли, чай попьём. Только у меня небольшой кавардак. Сама понимаешь: родителей нет, вот и отрываюсь по полной.
Наташка хмыкнула и двинулась за мной.
Оно, может, и хорошо, что она пришла. Пусть даже с корыстными целями, но – вовремя. Еще пару деньков – и меня можно было бы уже, готовенького, в психушку сдавать на полное государственное обеспечение.
Только вот угощать даму было нечем. Я сунулся в стол: какие-то макароны, приправы, мука, дурацкое печенье, чай высокогорный «Принцесса Нури» в пакетиках, самый дешёвый, купленный по случаю, и валяющийся больше года. Интересно, она такое, вообще, пьёт? От «Брук Бонда» осталась лишь смятая пачка. «Ахмат» она никогда не признавала. Зеленый чай я сам не хочу. Вот незадача!
С кофе тоже напряженка: шаром покати. Даже демократичного «Нескафе» не осталось! Я уж не говорю о каком-нибудь «Tchibo» или о чем-то более дорогом и изысканном.
Кроме того: ни абсента, ни мартини. Даже коньяка нет. Что-то я совсем в одиночестве от рук отбился!
Из алкоголя в холодильнике осталось только шампанское. Это мама фэн-шуем увлеклась. Говорит, что так привлекает изобилие в дом. Однако, у меня совсем не работала китайская магия. И я давно съел всё, что мог. И водку вылакал. Ничего у меня не привлеклось. Странно, что шампанское уцелело.
Наташка заглянула через плечо, пока я мучительно и печально медитировал над кошачьими консервами и засохшим кусочком сыра.
– Это ты так питаешься? – тон прямо как у мамы.
– Нет. Это тебе так не повезло! – огрызнулся я.
Впрочем, меня и раньше потряхивало от наставнических интонаций. Вот только второй матери мне не хватало! Живу, как умею, и нечего ко мне, в мужской монастырь, со своим бабским уставом ломиться!
– Если б только Галина Тихоновна узнала… – мечтательно и чуточку мстительно протянула Наташка.
– А вот это совсем ни к чему! – отрезал я, стараясь держаться в рамках приличия. – Меньше знает – крепче спит.
– Ладно, – вздохнула Наташка, кажется, поняла, что злить меня – себе дороже, но не удержалась, добавила, – мужики они и есть мужики. Что бы вы без нас делали? Я сейчас в магазин сбегаю. На скорую руку чего-нибудь сварганю, а там  – посмотрим.
Вот что мне в Наташке нравится, так это её наглость.
– А разве ты плащ уже не замочила? – я даже зевнул, причем получилось у меня это довольно естественно. – Не май месяц в юбочках по улицам шастать.
Вот так: тоже не лыком шит!
– А я курточку Галины Тихоновны возьму. – Не полезла в карман за словом гостья. – Она простит. А вот если ты от голода помрешь, то пощады не будет!
Я открыл рот, чтобы возмутиться, но Наташки уже не было.
Следом я не пошел. Сама разберётся, не маленькая. Вон, какая шустрая да деловая.
Через минуту, уже из коридора, донеслось:
– Ключи я взяла, можешь не беспокоиться.
Кто бы сомневался!
– Ты деньги возьми! – спохватился я, вовсе не желая быть позорным альфонсом.
– Сочтёмся! – хихикнула Наташка и хлопнула дверью.
Визит этот нравился мне всё меньше. То ли старая любовь не ржавеет, то ли приятно, когда о тебе кто-то заботится. Спору нет, осадить девку, которая вешается на шею, проще простого, но вот если и сам испытываешь к ней влечение, эдакую любовь-ненависть, то уже совсем не понятно, кто кого соблазнить хочет.
Да и не вешается она. Что я Наташку не знаю? Она всегда такая: милая да заботливая. Мужики на это западают. Пару раз мы с ней даже ругались из-за этой её доброты. Только почему же мне так хочется, чтобы всё это снова делали исключительно ради меня?
Я задумчиво побрел в зал.
Все-таки, хорошо, что она пришла. Я словно очнулся от тяжелого сна, вырвался из липкой паутины безумия. Теперь меня хоть покормят по-человечески.
Наташка всегда была очень хозяйственной: вышивала крестиком, вязала, вкусно готовила. Не девушка – мечта.
У меня в желудке заурчало. Вот уж воистину: путь к сердцу мужчины…
Бакс свернулся в кресле, но, видимо, мои шаги его разбудили. Перс потянулся, зевнул, показывая острый язычок. Мне на секунду показалось, что в кошачьих глазах блеснуло понимание: что, женщины одолели, весна кровь волнует?
И Бакс туда же!
Наташка вернулась минут через десять. Заглянула в комнату, увидела меня, лежащего на спине, заложившего руки за голову:
– Спишь?
Идиотский вопрос! С открытыми-то глазами. Ну, конечно, дрыхну без задних ног!
– У меня постельный режим. – буркнул я.
– У тебя вся болезнь на роже написана. Что все-таки произошло? – нахмурилась она. – Или ты всё врешь? Может, ты и не дрался вовсе, а с балкона упал в пьяном угаре?
– Ага. В детстве. С восьмого этажа. И только сейчас у меня сотрясение проявилось. Небольшое. Просто реакция медленная.
– Ну, раз такое дело, то ты тогда, правда, лучше, лежи. – насмешливо покачала головой Наташка. – У Юльки тоже было сотрясение. Она две недели провалялась.
– Похмелье у меня и депрессия. – пошел я на мировую. – Вот и все дела.
 – Да уж поняла! – хмыкнула Наташка, отправляясь на кухню. – Так и быть, тебя потом позову, когда всё готово будет.
И чего я такой вредный? Сам не понимаю. Меня собрались кормить, а я лежу тут, демонстративно в потолок пялюсь, силу воли воспитываю. Мол, не было в моей жизни никакой Наташки. Одноклассница – вон она на кухне у больного товарища суетится, а семнадцатилетней любовницы не было, и всё тут!
– Да, ещё, Володь, – Наташка не давала опомниться, – у нас горячей воды неделю нет, можно, я, заодно, в душ схожу?
И даже теперь не ясно: история с плащом – случайность, или военная хитрость. Глаза у Наташки чистые, светлые. Я вдруг поймал себя на том, что улыбаюсь до ушей. Это надо же: даже в таких мелочах Наташка знала меня, как облупленного. Догадывалась, что меня будет злить роковое стечение обстоятельств, а так: думай, мучайся, спланировано всё ради тебя или, действительно, перст Судьбы.
Вот теперь я уже понимал, что если Наташка захочет гордо уйти, то ничего у неё не получится. Не знаю, что на меня нашло. Я вдруг понял, что хочу обнять ее, как пять лет назад, погладить по пушистым волосам и иступлено целовать, как тогда, в вечерних подъездах.
Боже, о чём я думаю?
Где Наташка была все эти годы? С какими Радиками жила? Или не жила? Почему это мучительно осознавать: да, дурак; да, сам отпустил, но если сейчас Наташка останется, где гарантия, что завтра мы опять не разбежимся?
Годы изменили не только меня. Или постоянство есть только в настоящей любви?
Да есть ли она, эта наша любовь? Я прислушался к внутренним ощущениям. Было только безумное желание. Можно ли его назвать чувствами?
– Эй, ты живой? – снова донесся голос из кухни. – Так как на счёт душа?
– Ой, да делай, что хочешь! Разве я у тебя на дороге с наганом стою?
Лукавая Наташкина физиономия показалась в дверях. И она улыбнулась, точно довольная кошка:
– Ловлю на слове. У тебя еще прибраться не мешает.
В комнату стали долетать запахи еды. Бакс дернул усами, понюхал воздух, приглашающе посмотрел на меня, а потом спрыгнул с кресла и пошел клянчить вкусненького. Предатель!
Безучастно лежать я больше не мог. Вскочил, прошелся по комнате, отнес в ванную чистое полотенце и новый мамин халат. Чего бы ещё сделать? Нет, что ни говори, а здорово, что Наташка пришла. Как-то весь взбодрился, собрался, молодость вспомнил. Я усмехнулся своим мыслям: старик, блин, двадцатидвухлетний!
Не зная чем себя занять, ушел в зал смотреть телевизор, включил «MTV». Там никаких новостей не бывает, только музыкальные, и то редко. Хотелось на кухню: поговорить, вспомнить былое, но гордость не позволяла. К тому же Наташка уже плескалась в ванной. Я пялился в экран и вспоминал нашу первую ночь. Боже, какими мы оба были наивными! Мне тогда казалось, что мы связаны больше чем словами, что это навсегда, что я никогда не посмею предать наши чувства.
Почему-то в память навсегда врезались растрепанные Наташкины локоны и запах ее духов. Открытый в летнюю ночь балкон, звезды, и затихающий шум вечернего города. Да, я тогда был счастлив.
А потом всё завертелось…
Через полчаса Наташка, благоухающая лавандой, позвала меня обедать. Совместила приятное с полезным. Душ с готовкой. Это только женщины так умеют.
Если я иду мыться, то нужно ведь поваляться, книжку почитать. А в это время всё десятки раз пригорит. У меня, к примеру, чайник почти всегда полностью выкипает. Включу, и – забуду. Так мать специально целых два электрических купила: один на кухню, а второй мне в комнату. Для всеобщей безопасности.
Что можно приготовить за полчаса? По мне, так разве что яичницу. Но как при этом и вымыться – уму не постижимо!
Из кухни пахло не банальной глазуньей, а поджаристой мясной пиццей. Так ведь она еще и волосы успела феном подсушить, и даже макияж кое-какой опять на лицо накидала. Нет, определенно, все женщины – инопланетяне.
Держа фасон, я лениво побрел к столу. Посмотрев на румяную пиццу, с корочкой из расплавленного сыра и свежей зеленью, я сглотнул слюну и сделал вид, что такое мы и сами можем. Тут даже никакого умения, мол, не нужно.
Наташка добродушно усмехнулась и, изобразив поклон, пригласила:
– Вы уж отведайте, не побрезгуйте.
Халат, будто невзначай, соскользнул с левого плеча. Соблазнительно, но целомудренно. Или, правда, случайно? Это мне в Наташке нравилось больше всего: никогда не мог понять, где у нее грань между заученным кокетством и природной интуицией. Хотя, именно это и вызывало дикие приступы ревности, потому что Наташка была такой всегда, с любым мужчиной.
И, даже если это был просто женский инстинкт, я все равно бесился. Чувство собственника не желало слышать голоса разума.
– Ну ладно, попробую. – сказал я. – Вдруг это есть нельзя?
– Забыла предупредить: ты противоядие-то выпей, а то я для вкуса ударную дозу мышьяка добавила. – и лицо у Наташки стало обиженным.
Кажется, перегнул палку.
Ну и бог с ней, с Наташкой. Пусть себе дуется. Я её не звал, сама пришла.
Подвинул к себе самый большой кусок. Сколько дней я не пробовал горячей еды? Да вот у Надьки последний раз и ел по-человечески. А Наташка готовить умеет. Я это лучше других знаю.
Бакс лежал на полу: обессиленный и осоловевший. Мяса обожрался. Всё съесть, конечно, не смог. Так и упал, где жрал, но ревниво поглядывал на свою кормушку: как бы не отобрали!
Я снизошел до дегустации.
Наташка покусывала губы, точно школьница на выпускных экзаменах. Даже это у неё получалось эротично.
Вкусно. Уже через минуту я торопливо глотал еду. Наташка снисходительно, немного жалеючи, смотрела на меня, а я ничего не мог с собой поделать.
Действительно, не понимаю, зачем обрёк себя на это добровольное заточение? Лишил многих радостей жизни, опустился до уровня пещерного человека. Дурак, одним словом. Ну, погибла девушка под колесами, но в том – не моя вина. Я её от бандитов и насильников спасал, да видно судьба была ей в ту ночь умереть. На роду написано.
Наташка совсем оттаяла и уже смотрела на меня, не скрывая удовольствия. Она о чем-то весело болтала, но я не слушал, только изредка вставлял свое коронное «угу».
Насыщение пришло мгновенно. Я вдруг осоловел, почти как Бакс, и понял, что в меня больше не лезет. Ну, так я и не верблюд, горба у меня для хранения недельного рациона не предусмотрено.
Вот теперь-то до меня и начал доходить смысл Наташкиных тирад. Она хотела, чтобы я с ней тащился в «Норд» и присоветовал ей что-то стоящее. Деньги у неё были, но в технике она не разбиралась.
– Там же консультантов полно. – я вяло отбрыкивался.
– Ага, у них все «супер», лишь бы впарить. Я ведь даже не знаю толком, что мне надо. Хочется, чтобы это приставка была, а не компьютер, но чтобы она и диски проигрывала, и с флешки фильмы показывала, и чтобы радио гоняла.
– Бери с поддержкой звука МР-3, непременно с чтением форматов: avi, vob, divX, mov, wmv. – сказал я. – Проверь, чтобы были USB-разъемы, к ним можно будет не только флешку подключать, но и съемный жесткий диск и даже телефон.
– Чего?
Нет, все-таки Наташка великолепная актриса. Я все был готов отдать за это её: «чего»? Одним словом, она, по-прежнему, вдохновляла на безумства.
Ну, какой мужик после этого, не пойдет советовать? Ещё и до дома технику ту дотащит. Только за это наивное «чего».
Всё стало, как пять лет тому назад. Будто и не было размолвок. Стало легко и приятно. Я заглянул ей в глаза. Чего же хотела от меня эта хитрая девчонка?
Возможно, её, действительно, привело ко мне роковое стечение обстоятельств. Может быть, она поняла, что лучше меня никого не найти? Приятно тешить себя этой мыслью. Но хочу ли я повторять всё началось сначала?
Отношения в женском понимании: цветы, конфеты, ежедневное бритье, посещение ресторанов и кинотеатров – всего этого мне не надо. Кажется, я хочу только примитивного обладания этой женщиной, и ни о чем другом думать пока не могу. Прямо приворотная магия какая-то!
Я притянул Наташку к себе и слегка коснулся губами ее щеки. Боги, я терял голову, мне было уже плевать, как она там без меня жила, и с кем.
Наташкины руки обвились вокруг моей шеи. Красотка доверчиво уткнулась мне в плечо. Значит, она хотела того же, что и я. Этого было достаточно. Я подхватил её на руки и отнес на диван. Наташка, ни слова не говоря, прижалась сильнее. Я слышал, как ее сердце учащенно бьется. И мое дыхание тоже сбилось.
Что я делаю? Зачем? Кого хочу обмануть?
Это только в любовных романах пишут, что все случилось, точно по наитию.
Обычно, всё так и происходит, как сейчас. Но ещё можно остановиться. У меня был целый миг, чтобы поступить, как велит совесть: обидеть Наташку, обломаться самому и погрузиться в выяснение отношений.
Но секунда миновала. Моих волос коснулась Наташкина рука, а второй она уже расстёгивала пуговицы моей рубашки. Назад пути не осталось. Я поймал губами Наташкины губы, и мир закрутился с бешеной силой.

А потом мы пили шампанское. Прямо в кровати. Я не поленился, достал фужеры, но вот стрелять пробкой не стал. Это лишь второй раз в жизни было такое, чтобы алкоголь я пил после того, как у нас с девушкой всё уже случилось. Это было необычно.
Да, всё повторялось в деталях, как тогда, в семнадцать лет. И, в тоже время, сейчас сложилось по-иному.
Тогда я, как сумасшедший, твердил о любви. И даже не потому, что это нравилось Наташке, этого хотелось самому.
Сейчас слов не было. Наташка тоже молчала.
Я боялся, что она начнет предавать нашим отношениям словесную форму, а я не был к этому готов. Зато она щурилась и мурлыкала, как довольный котенок.
Я отставил бокал и рухнул на диван. И чего это я так устал? Меня буквально обволакивала приятная истома. И мыслей больше не было: ни плохих, ни хороших. Мне казалось, что меня несёт куда-то по течению, а впереди – маячит счастье. Я бы так и уснул, но почувствовал нежное прикосновение пальцев:
– А вот теперь будем тебя лечить.
– Это как? – вяло отреагировал я. – Вроде уже того, терапию прошли. Зачет.
– Сейчас я твои синяки кремом намажу.
– Нафиг нужно? – скривился я, но перевернулся на бок. – И зачем? Фингалы придают мне шарма и обаяния. И, потом, они уже почти не болят.
– Мужчину украшают шрамы, а не синяки! – наставительно произнесла Наташка, и тут же притащила какую-то баночку. – Это очень хорошая косметика. Любые раны затягивает. На себе проверяла, когда на кухне порезалась. Есть такая компания «Целебный Родник». Не слышал? Зря. У них классная лечебная линия. От ожогов здорово помогает. Завтра от твоей боевой раскраски следа не останется! Если бы после драки намазал, еще бы и опухоль сняло.
– Ладно, уболтала. – я протянул раскрытую руку. – Давай свой крем. Только без лекций об очередной оздоровительной компании, в которой все – просто улёт.
– Нет. – Наташке, похоже, доставляла удовольствие наша странная игра в собственную молодость. – Я сама. Его особенным образом втирать надо. Ты, все равно, не умеешь.
Наташка осторожно намазала мне лоб и под глазами:
– Вот же чудовище! Мог бы и побриться!
– Откуда я знал, что меня именно сегодня будут лечить?
Наташка глупо хихикнула. Мой намек попал в цель.
– Ну что, теперь тебе стало легче? – повелительно спросила Наташка.
– Разумеется. – я двусмысленно улыбнулся.
– Прекрати валять дурака! Я про крем спрашиваю.
– Так и я про него.
И не сговариваясь, мы засмеялись.
А потом мы лежали, обнявшись, как старые любовники и я машинально гладил ее волосы. Наташка пристроилась у меня на плече, и что-то ворковала о ценах на косметику.
Похоже, она совсем забыла про свою приставку. А я чуть было не заподозрил её в мелкой корысти. И оттого, что все оказалось игрой, на сердце было так легко, как не бывало с десятого класса.
Я лежал и думал о том, как, в принципе, глупо устроен человек. Пару дней назад я мучительно размышлял о том, смогу ли вырваться из Надькиных любовных сетей. Час назад меня мучили конспирологические проблемы мирового заговора. А теперь, хлоп – и я с другой женщиной, и мне плевать, есть ли в мире зло, и откуда оно берётся. И ни какие угрызения совести меня больше не мучили! Я даже радовался. Безумно, как дурак.
Я не виноват в гибели девушки подле дома Пионеров!
А ещё, похоже, Надька получила отставку.



 
Мелодии тьмы. Столкновенье

«Ночные волки» лихо свернули к «Литературному кварталу» и остановились, высаживая седоков.
Астарта, Григорий, кот и пятеро гомункулов ступили на землю. Они оказались у символического верстового столба, напротив ворот дома-музея Фёдора Решетникова – старого особняка со внутренним двором, спрятанным от посторонних глаз за высокими воротами.
Остальные мотоциклы группы невольного сопровождения прощально взревели. Байкеры, повинуясь черной магии, скрылись за поворотом, оставляя после себя клубы дыма и удаляющийся рокот.
Один из карликов демонстративно смахнул воображаемую пылинку со своего плеча и философски заметил:
– Стоило ли, вообще, так торопиться?
– Вот чего мы здесь забыли? В квартале отсюда – музей камнерезного искусства. Вот куда стоит сходить! А здесь что? Одни дома писателей. Тьфу! – второй паяц демонстративно плюнул себе под ноги.
– Истинно говорю вам, братья! – воздел вверх указательный палец третий балабол. – Лучше еще раз перечитать откровения сапожника Якова Бёме или философские притчи Пера Лагерквиста, чем позариться на очередную вампирскую истерию современных литераторов, вышедших стройными колоннами из обоих позорных Союзов Писателей, имя которым – Легион Самовлюбленных Павлинов!
– Согласен! – важно кивнул головой тот, что был с фингалом. – В России и без графоманов тьма людей, которые ничего ни руками, ни мозгами делать не умеют! Административно-управленческий корпус и так раздут до небес! И всем нужно привилегий. Но чиновники хотя бы подворовывают: то там миллион-другой у ЖКХ подтянут, то тут пару тонн кедового леса без пошлины вывезут, то вдруг несколько цистерн с бензином к себе на дачу подгонят; но они-то – в трудах коротают свой век! Воровство – тоже работа! А писатели – ручки совсем не пачкают, лишь ноют сутки напролет, что государство, такое-сякое, больше не содержит этих наглых бездельников! Литераторы сии только развлекаются, верят в собственный талант, всяческие «Сатанинские стихи» сочиняют, на хороших людей литературные карикатуры рисуют, да ещё требуют, чтобы всю эту макулатуру непременно бы издавали, да денежки на водочку с черной икоркой им бы платили! Не хотим смотреть, как раньше дармоеды рефлексировали, пока нормальные люди хлеб в поте лица зарабатывали!
– Не желаем, чтоб нам привалили проклятые «Приваловские миллионы»! Хотим благословенное золото Колчака! – завопил пятый болтун. – Подгоните нам пару вагонов со слитками, а дальше мы с ними и сами управимся!
– Гляжу, ожили? – нахмурилась Астарта. – Однажды дошутитесь, господа хорошие, вас снова в пробирку засунут, зальют сначала ртутью, затем – жидким азотом, запечатают пробирку Меркурием быстроногим, да философским камнем сверху присыплют.
– Да что вы такое говорите, госпожа?! – возмутился первый гном. – Неужели мы гримуаров никогда не читывали? Вы просто обидеть нас норовите! Несправедливо, между прочим, ибо в основе нашего творения – сера да души людей погибших. Зеленый Лев – да, Меркурий и Плутоний – нет! Мы – существа возрожденные, а не вновь созданные, ибо творение – удел богов и демонов, но никак не Гришкин!
– Мы, можно сказать, из последних сил выбиваемся, ночей не спим, дабы демиургу нашему отдыхалось сладко, а нас поносят в хвост и в гриву! – возмутился второй карлик. – Всюду идем за богом своим, поём «Осанну!» ему в сердцах своих, златым Тельцом не прельщаемся – и где же нам за то благодарность? Приходят верховные демоны, обижают нас, а демиурги стоят в сторонке и лыбятся, как идиоты! Некому нас защитить, сиротинушек! Вот как поднимем мы красный флаг, как покажем миру «фаг», как раздуем, назло всем либеральным демократам, мировой пожар, вот уж тогда масоны на нашей сковородке попляшут! Всех убьём! И отправим нечестивых садомитов и геев – в гиену огненную.
Но тут, возле соседнего музейного здания, – дома Александра Блока, – показался девичий силуэт. Незнакомка шла навстречу гомонящей адской делегации.
– Ша, детки! – прикрикнула черная богиня.
Гомункулы заткнулись и разинули рты. Гришка нервно икнул.
– Да, недоноски, это она – Вечная Женственность! – зло бросила Астарта. – Где же ей проявляться, как не здесь? Очередное воплощение Мировой Души! Жаль, что нельзя просто придушить эту безумную курицу!
Гришка покраснел и повернулся к своей повелительнице:
– Ты нарочно меня мучаешь?
– Молчи, старый козёл! – зашипела богиня. – Если ты сейчас всё испортишь – верну, тебя, пёс шелудивый, обратно – на цепь! Люцифером клянусь!
Девушка приближалась. Она уже могла слышать разговор, потому все разом замолчали.
Гомункулы надули щеки, для важности; привстали на цыпочки, чтобы казаться выше ростом; пучили глаза от страха.
Гриша сделал шаг назад и смахнул предательскую слезу. Нет, не так он представлял встречу с той сказочной принцессой, что снилась ему каждую ночь последние семьдесят три года! И теперь, когда они, наконец-то, встретились, даже не поговорить по-человечески! Они опять – по разные стороны баррикад. И это – никогда не кончится! Хорошо, что девушка никого не узнает.
– Можно к вам обратиться? – Астарта сделала шаг навстречу незнакомке.
Девушка шарахнулась в сторону, вынула левый наушник и вопросительно уставилась на черную властительницу:
– Простите, что вы сказали?
Из крохотного динамика лилась песня, заставившая Гришку вздрогнуть:
 «Что бы ни делала ты,
Всегда под пристальным взглядом,
Хвостом заметая следы,
Мысленный волк бежит рядом» .
Колдун сразу вспомнил призрака, испугавшего его до смерти, когда только был совершен переход между реальностями. Мысленный волк – точнее не скажешь! Гришу преследует и сторожит именно он – призрак дьявола, мертвый демон, который может ожить только при его помощи.
Конечно, что ещё может слушать принцесса из снов, воплотившая в себе все лучшие черты своих сестер? Она – выдумана, она – собирательный образ, компилятивное представление об идеальном человеке. Её нет. Это, действительно, Вечная Женственность, которую трижды видел безумный идеалист Владимир Соловьев.
– Простите, вы – местная? – спросила Астарта и в глазах ее мелькнула издёвка, словно отрицательный ответ был всем известен.
Девушка удивленно моргнула и помотала головой в разные стороны.
– Жаль! – притворно вздохнула чёрная богиня. – Мы тут с детишками из интерната экскурсию проводили, да заплутали маленько. Сами понимаете, времена нынче тяжелые, а сироткам тоже необходимо приобщение к прекрасному! Вот и экономит страна на гидах. Самим, как видите, всё приходится делать. Так сказать: «Я – и баба, я – и бык». Все сама, на вот этих хрупких плечах и волоку.
Гомункулам не терпелось вставить словечко, их прямо подмывало, но они мужественно терпели.
– Вам, вероятно, нужна карта. – сказала девушка. – У меня ее нет. А вот вывести вас к площади и к остановкам – это – пожалуйста!
Гриша подошел к Астарте и зло процедил ей на ухо:
 – Что ты творишь? Ты же обещала!!!
Богиня мрачно улыбнулась своему «коллеге» и пояснила незнакомке:
– Вожатый у нас новенький, первый год с детьми работает. Стесняется страшно. Не обращайте на него внимания.
Вдруг калитка дома-музея Решетникова скрипнула, из неё показался невысокий коренастый мужчина. Одет он был как учитель пения на пенсии: клетчатая рубаха с коротким рукавом, классические отутюженные брюки, кепка на курчавой голове.
Он сложил руки на груди, усмехнулся и сказал, обращаясь ко всем сразу:
– «Почто аз не прежде вас умрох, да бых не видел смерти вашея, а своея погибели. Не слышите ли бедных моих словес жалостно вещающа? О земля, о земля, о дубравы поплачите со мною! Како нареку день той, или како возпишу его, в он же погибе толико господарей и многие узорочье резанское храбрых удалцев. Ни един от них возвратися вспять, но вси равно умроша, едину чашу смертную пиша. Се бо в горести души моея язык мой связается, уста загражаются, зрак опусмевает, крепость изнемогает».
Девушка попятилась, думая, что перед ней городской сумасшедший.
Богиня опешила.
Гомункулы сдулись, точно проткнутые воздушные шарики. Они спрятались за свою госпожу и выглядывали из-за нее, точно цыплята.
Гриша насупился.
– Вы что себе позволяете? – окончательно помрачнела Астарта, поворачиваясь к незнакомцу.
– Беги, девонька! – крикнул кудрявый и тут же встал на пути черной богини.
– Это он! – заверещали осмелевшие карлики, указывая на мужчину. – Королёв, етить его в дышло!
Незнакомка моргнула, мотнула головой, развернулась и побежала.
– Да как ты посмел, смерд, встать у меня на пути? – вспыхнула Астарта, делая шаг вперед, но упираясь в невидимую стену. – Ах ты, тварь!!!
– Мало каши ела? – усмехнулся Королёв, снял с головы кепку и повертел её в руках. – Я бы вас шапкой закидал, да головного убора на вас, беси, жалко.
– Достаньте мне этого умника! – крикнула Астарта.
– Не можем, Госпожа! – пискнул первый гном. – Не в нашей это компетенции!
– Это страшный человек! – упал перед богиней на колени второй карлик. – Он такие слова знает, что мы – пылинка перед ним!
– А еще он пинается! – проворчал карлик с фингалом. – И больнее Гришки, между прочим!
– А, главное – делает это без всякого удовольствия, отчего пендюли выглядят в тысячу раз обидней! – поддакнул четвертый.
– И потому: уступаем мы вам, великая Астарта, пальму первенства. Бейте его сами! А мы так, на подхвате, запинаем потом, когда вы его с ног собьёте. – пообещал пятый герой.
– Гриша! Ты что стоишь? Продырявь этот купол! – богиня обернулась к своему подельнику.
Но колдун отрицательно покачал головой:
– Я ещё три года обещанного вами нейтралитета подожду. Отправляйте меня обратно, воля ваша, но с девицами и хранителями я не воюю.
– Тоже и мы говорим! – завелся было первый гомункул. – Женщин любить надо! Утром и вечером – вместо зарядки!
Астарта наградила наглеца таким взглядом, что бедняга едва не подавился собственным языком:
– Идиоты! Она – мертвец! Проклятая душа, увязавшаяся за вами. Ей нужен Алёшка. Она не понимает, что его здесь нет, а значит, ею управляет конкурирующий клан! Но атаме достанется лишь одному из великих баронов!
Гришка сделал шаг назад, всем своим видом выражая непокорность. Колдун не верил госпоже. Гомункулы дружно завизжали, как побитые щенки, но не двигались с места.
Астарта закричала надсадно, как раненный зверь. Платье ее треснуло, тело начало видоизменяться. Вместо ног появились две черные, извивающиеся змеи, тело расширилось, руки обратились в клешни, кожа превратилась в зеленую чешую, лицо вытянулось вараньей мордой, раздвоенный язык выскользнул из пасти.
– Мамочки! – пискнул один из гомункулов и прикрыл голову руками. – Страх-то какой!
– Эллои, эллои! – пискнул второй гном, явно кого-то пародируя. – Ламма савахвани!
Астарта ударила грудью по пульсирующей сфере, отделяющей мир Королёва от нечисти. Раздался звук сминаемой стали.
Она ударила снова и снова, поранилась, остановилась.
Глаза богини светились ненавистью, напряженные мускулы сочились зеленой кровью.
– Ребята, давайте жить дружно! – спокойно усмехнулся мужчина без кепки.
– Я достану тебя, холоп! – зло пообещала Астарта. – Это наша земля!
– Ite in расе ad loca vestra et pax sit inter nos et vos, parati sitis venire vocati. In nomine Patris, Filiyj!  – с усмешкой парировал Королёв.
– Сволочь! – вынесла вердикт Астарта.
Змеиная голова богини дернулась и изрыгнула дым. С отчаянным воплем Астарта рванулась на защитный купол, пробила его грудью, образовав брешь в радужной оболочке, прорвалась к Королёву и занесла зеленую клешню для смертельного удара.
– Оси, оси, оси-и-и!!! – вдруг властно прошипел мужчина, глядя богине в глаза.
Вертикальные зрачки Астарты затуманились, она упала на правый бок, прижимаясь к асфальту ухом, змеиными хвостами обеих своих ног – затыкая левое ухо. Казалось, она боится звучащего слова. Это было так необычно, что у Григория отвисла челюсть. А гомункулы начали хрюкать от страха, пятиться, прячась уже за своим создателем.
– Вы вторглись в зону моего комфорта, мракобесы! Убирайтесь! А за девочкой теперь я сам пригляжу. – сказал смотритель музея и, развернувшись, насвистывая, ушел обратно, в дом Решетникова. Защитный купол поплыл следом за своим создателем.
Гомункулы робко вышли из-за Гришки, подбежали к бесчувственной госпоже, начали охать и теребить ее.
Вдруг Астарта резко распахнула глаза, приняла человеческий облик и, поднимаясь на ноги, ехидно бросила:
– Смерть, где жало твое?
– Может, нам стоить покинуть «Литературный квартал»? – спросил Гришка. – Здесь обитают такие молодцы, что и Цербера не надо.
– Мы проиграли битву, – процедила богиня, – но не войну!
– Нам нужен атаме. – покачал головой Гриша. – Ножик – в подарок. Пусть мертвецы сами заботятся о своих мертвецах! Ну, прошла за нами следом ставленница другого клана, что с того? Вон как ставленники Света её защищают! Налицо сговор. Мы просто первыми всё получим и свалим по-тихому.
– Золотые слова! – поддакнул первый гомункул. – С этим Королёвым что-то нечисто. Нормальным людям, не эфирным саламандрам, невозможно знать столько вредных слов! Но, помяните моё слово: «Подальше от говна, поменьше пахнет!»
– Думается, он крут только на этом пятачке, в радиусе жертвоприношения царской семьи, а за пределами этой зоны мы его и подкараулим. – высказал предположение гном с фингалом.
– В конце концов, есть же пакт о перемирии. Мы здесь представляем светоносного Люцифера и весь двор его, а потому вред нам юридически приравнивается к оскорблению лорда тьмы. – подбоченился третий. – Не убьем Королёва в городе, натравим на него наших адвокатов. Возьмем его: не мытьём, так катаньем!
– А сейчас давайте уже покинем это страшное место! – заныл четвертый.
– Сдается мне, – философски заметил последний, – попортит нам ещё кровушки этот пижон в кепочке. Ну, нет у нормальных экзорцистов такой силы над нами, не обладают они таким беспощадным и изуверским знанием нашей психологии и анатомии! Боюсь, мы столкнулись с врагом не просто равным по силе, но именно с падшим ангелом, с таким же демоном, как и наша Астарта. И в этом случае наша вражда будет лишь помехой. Как бы Королёв окончательно не встал на сторону девчонки, не подговорил бы её сунуться к студентику. Любовь ведь творит чудеса! Наш хлыщ сам всё отдаст смазливой бабёнке, тем более – какой-то там волшебный ножик! Вот если бы речь шла о дарственной на квартиру – тут любой бы заерепенился, а так – для нас всё очень плохо.
– Сама знаю! – прикрикнула Астарта. – Убирайтесь все с глаз долой! Отправляйтесь домой. И, пока мы с вашим хозяином не вернемся, – не пить, девок в хату не тащить! До пятницы – никаких оргий! Валите!!!
Гомункулов и кота точно ветром сдуло.
Григорий выглядел постаревшим, его радужные мечты обрушились, оголяя непристойную, отвратительную реальность, в которой он вовсе не спасал принцесс, а губил людей и страны.
– Только не говори, что этот фанфарон тебя, действительно, нагнул, как глупышку. – вздохнул Гриша. – Никогда в это не поверю.
В глазах Астарты заплясали насмешливые огоньки:
– А помучайся, бедненький, посомневайся! Но, в целом, гомункулов мы припугнули – ещё пару часов после возвращения молчать будут в священном трепете. Ты рад?
– Безумно! – фыркнул колдун.
– Я знала, что тебе понравится. – в улыбке богини мелькнула жалость. – А теперь давай прогуляемся по набережной. Мы заслужили этот моцион, не находишь?
Колдун и его госпожа свернули в переулок, вышли на набережную Исети. Река плескалась внизу, билась о каменную мостовую, ластилась о ступени спуска, находившегося совсем рядом.
Астарта облокотилась о перила, отделяющую реку от пешеходной дороги, вьющейся вдоль реки. Григорий, набычась, смотрел на барашки волн и молчал.
– Знаешь, отчего в Питере, каждого молодого человека романтической внешности, задержавшегося на мосту и засмотревшегося на воду, немедленно подозревают в суицидных настроениях?
– Какая мне разница? – буркнул колдун. – Я думал, что сбегу от вас, мучители, затеряюсь среди людей, заживу спокойно. Но от демонов даже смерть защитить не может!
– Правильно. – усмехнулась богиня. – Меня всегда умиляла человеческая глупость. Вы две тысячи лет трещите, что Иисус пришел, дабы народы выкупить у бога, но не понимаете, что ничего у самого себя выторговать нельзя! Вы как быки, из-за красной тряпки не видите тореадора, который ей размахивает. Вам же ясно сказали: хотел Сын божий смертью своей спасти пропавших, да не смог. Временная победа – и всё тут же вернулось на круги своя! Вы не допускаете мысли, что мессия приходил от одного бога, но на землю – совершенно другого. И совсем не добрый демиург сотворил вашу отсталую землю, на которой все друг друга убивают и съедают, а именно дьявол. Жизнь ваша и есть тот ад, которым вас стращают. И возносятся из жизни только те, кто это понял и принял: безропотно, как есть.
– Ты лжешь, как всегда! – Гриша сплюнул в Исеть. – Вы всегда пытаетесь обвести нас вокруг пальца! Но близится эпоха Водолея. Кали-Юга – время вашего триумфа, клонится к закату. Еще немного, и вы облажаетесь, потому что единый царь для всей Земли, Антихрист несокрушимый – идея неподъемная для тьмы. Каждый из баронов захочет сам быть на этом месте. Вам никогда не договориться. Именно поэтому человечество и не погибнет.
– О чём ты говоришь, Гриша? О каких народах ты рассуждаешь? О тех баранах, которые отарами идут на скотобойню войн и революций? Ты вещаешь о тех, кто пламенеет от своей ненависти, но при этом ничего не создает: лишь убивает и разрушает? Люди примитивны. Ими даже манипулировать скучно.
– Я не заметил, что ты заставила Королёва сделать то, что тебе нужно! – фыркнул колдун.
– Разве? – засмеялась Астарта. – Ты тоже повелся на этот спектакль, как и твои гомункулы, как и сам этот напыщенный индюк Королёв? Да, старик знает мощные заклятия. Я в этом убедилась, но это нам на руку. Кроме того, я ведь обещала тебе, что не трону девицу, шныряющую за нами в потоках времени. Я сдержала слово. Теперь ей заинтересуется и добровольно станет приглядывать сам Королёв. Твоя же принцесса, после такого эффектного заступничества, увидит в Королёве союзника и защитника, который посрамил меня, она ему доверится… И, вот, как ты думаешь, кому отдаст девчонка, мучимая душевными терзаниями и поисками братца, на временное хранение магический артефакт? Правильно, тому, кто не пустил на свою территорию тёмных духов. А дальше – дело техники. Там, где закрыт путь мне, пролезут твои малыши. Вот увидишь: старый маразматик сам не поймет, как подарит мне атаме.
– Не верю я в твой заговор. – покачал головой Григорий.
– И это прекрасно! – просияла Астарта. – Значит всё разыграно, как по нотам. Но ты, все-таки, не ответил, знаешь ли ответ на вопрос о взаимосвязи романтиков с реками?
– Ты просто меня троллишь. – вздохнул колдун.
– О! – брови богини стали домиком. – Так гомункулы, всё же, потихоньку, приобщают тебя к современной культуре! Это хорошо. Без знания современных реалий тебя плохо примут в Свете; на тебя косо и с чёрной завистью посмотрят из Тьмы…
Гриша хохотнул: шутка про то, что ему можно сбежать в Свет – пришлась по душе.
– Вода, будь она в ванной или в озере, или даже в унитазе, когда человеческие мысли стремятся к ней, зачастую создают эффект магического зеркала. – невозмутимо продолжила богиня. – Вот отчаявшимся недорослям и кажется, что это открывается портал в иные миры. Но это иллюзия. На самом деле, пока наивные романтики любуются волнами, мы вытягивает из них ментальную силу. Не гляди, Гриша, в воду без нужды, а не то мы и тебя выпьем до дна.
– Болтовня! – хмыкнул колдун, но взгляд от Исети отвел.
– Ну что, любезный мой пленник, а не поиграть ли нам сегодня в женщину-вамп и её раба? Ты как, плети любишь?
– Когда вы оставите меня в покое?
– Когда выжму из тебя все соки! – захохотала демонеса. – А сейчас я гулять хочу! В нумера, Киса Воробьянинов, немедленно!
– Сдается мне, – философски заметил Григорий, – это был сарказм.
– Вовсе нет! – усмехнулась богиня. – У нашей элиты, у всех, кто приближен к баронам, кто имеет настоящую власть, интуиция развита особо сильно. Я точно знаю, что к нашему юному герою прямо сейчас явилась некая дама в образе его первой любви. Шаг, надо отметить, тривиальный, но действенный. Проблема лишь в том, что людям нравится все новое, они не любят возвращаться назад, и терпеть не могут признавать свои ошибки, а, уж тем более, ненавидят просить прощения. Разрыв любовных отношений всегда связан с негативом. Это основа человеческой психологии. Делать ставку на то, что старая любовь не ржавеет – наивно.
– Да что же вы все такие зацикленные? – пожал плечами Григорий. – Неужели нельзя заставить мальчишку просто отдать ножик?
– Серьезно? – Астарта покосилась на собеседника. – А разве ты сам всех своих просительниц не ставил в известную позу? Вот ты лично сделал для кого-то из своих баб что-то просто так, без выгоды? То-то же! Все спецслужбы четырех равновеликих баронетов действуют сейчас на территории врага. И ты хочешь, чтобы мы быстро вернули свой артефакт, не прибегая к самому простому и действенному способу? Да ты, как я погляжу, глуп. Правильно тебя отравили, за дело.
– И, все-таки, я не понимаю, зачем мы тебе? – не сдавался Григорий. – Ну и охмурила бы этого «ходока» первой, забрала бы свой переходящий приз и – дело в шляпе!
– У атаме – душа обиженного, брошенного родителями ребёнка. И вот здесь таится самая большая опасность. Этот дурень Володя может подарить клинок, но нож чувствует, обманывают ли его хозяина, или любят по-настоящему. Боюсь, что ни одному нашему резиденту не удастся разыграть спектакль с чувствами так, чтобы атаме не уловил фальши. Мало отдать кинжал, нужно еще, чтобы клинок сам захотел поменять хозяина. Так что прыгать к мальчику в койку – не самый удачный метод.
– Демоны любить не могут? – покачал головою колдун. – Так?
– Разучились. – уточнила Астарта. – За ненадобностью. Но далеко не все находят силы признать это. Именно поэтому мы делаем ставку именно на твою миленькую принцессу. Вот у кого всё может получиться!
– Анастасия никогда не станет торговать собой ради какого-то паршивого ножика! – Григорий отвернулся от реки.
– Ради ножа – нет. – Астарта тоже развернулась, взяла Григория под локоть. – Ради братца – да. Это, милый ты мой Августин, и есть настоящая жертвенная любовь.
– А, по-моему, это – скотство! – проворчал колдун и покраснел.
– Судя по всему, ты так и не понял, кто именно из сестер вернулся в город? – насмешливо уточнила Астарта. – Не разглядел. И, потом, время-то прошло, они все подросли. В теории, это может оказаться совсем не та, о которой ты думаешь!
– Считаешь? – луч надежды мелькнул в глазах мага. – Вот и Феликс указал на другую, но я ему не поверил. Да и как можно слушать убийцу и предателя?
– Знаешь, а ведь есть мнение, что твоя Настя жива. – Астарта увлекала Григория за собой. – Говорят, ей чудом удалось избежать смерти. Ходят, также, слухи, что и Алёшка скрывается где-то в лесах.
– А я чуть было тебе не поверил! – обиделся колдун. – Сказки будешь рассказывать гомункулам на ночь.
И Григорий быстро зашагал прочь.
Астарта смотрела ему вслед и коварно улыбалась.
 
Летопись прозрений. Появление Ольги
Вот так всегда и бывает. Ведь зарок давал: из дома целую неделю не выходить. Сидеть и бояться. Как же!
Еще я восемь раз бросал курить, три раза божился не знакомиться с девушками, и один, – можете себе представить?! – совершенно искренне собирался закодироваться. Да бог уберег.
Жизнь – это бесконечный повод чего-нибудь обмыть, кого-нибудь проводить: то в армию, то в семейную жизнь, то в последний путь. Радость, горе: любые эмоции – все они на дне бутылки. Давным-давно!
В общем, не успела, на следующий день, бывшая девушка за порог шагнуть, а мне уже Костя названивает. Выпить ему приспичило. Я сначала запирался, типа у меня депрессия. Но Костя хитро так проворчал:
– Не держи меня за лоха позорного! Чувак, которому всё обрыдло, трындеть со мной не станет! Да ты же только с бабы слез, а загибаешь мне про депресняк.
И откуда у этого старого лиса такое чутьё? Как он, вообще, догадывается, что у меня кто-то был? Может быть, именно поэтому Костя и вор? Это ведь он так тонко намекает, что я мужскую дружбу на девку променял! Родину за панночку продал.
Нет, не смог я снести такого оскорбления! Это когда же я за бабскую юбку цеплялся?
– Приходи, искуситель.
– Не свисти. – хохотнул на том конце провода Костя. – Я твой ангел-хранитель, таки борец с вирусами всяческими. А дезинфекция без алкоголя – развод на бабки.
– Не дерзи!
– Ладно, ладно. – Костя вдруг превратился в саму любезность. – Не кипятись. Сегодня – суббота. Сам бог выпить велел.
– Что-то не помню я такой заповеди. А вот: «плодитесь и размножайтесь» – это было.
– Так я иду? Или ты опять плодиться собрался?
– Чего сразу в бутылку лезешь? Проблемы у тебя что ли?
– У меня, Вовка, три пузыря водки.
– Жду. – я повесил трубку.
Костя появился мигом, точно звонил из соседнего дома. Я даже не стал отвечать на вызов домофона, просто нажал на кнопку, чтобы дверь внизу открылась.
За эти дни Костик сильно переменился. В глазах его стоял лихорадочный блеск человека, который не спал несколько суток. Губы его растрескались. Пальцы были содраны, возле ногтей виднелась запекшаяся кровь. В общем, такое впечатление, что не срослось у него где-то, даже драться пришлось. А теперь – Костя ударился в бега. Как не вовремя-то! Мы с Наташкой только вроде бы на мировую пошли.
Впрочем, далась мне эта Наташка!
Я закрыл за гостем дверь:
– Теперь моя очередь вести допрос. Что, тать, бессонница тебя мучит, «мальчики кровавые в глазах» пляшут?
– Чего ты мне лепишь, начальник? – Костя подмигнул. – У меня по жизни – всё на мази.
– Ага, – согласился я, – украл, выпил, сел. Романтика. А мы, обыватели позорные, золотой середины придерживаемся, сплошная пошлость: налил, выпил, закусил. Приземленные мы субстанции.
– Типа того. – согласился Костя и громыхнул бутылками. И было их далеко не три.
– Куда же нам столько? – я чуть не сел, где стоял.
Костя подозрительно покосился на окно и сказал:
– Я чего спросить хотел: у тебя проблем нет?
– Откуда у честного студента могут быть деньги и проблемы?
– Да я серьезно. – Костя прошел в комнату, поставил свой пакет, забрался в кресло с ногами и откинул голову на спинку. – С ножиком все нормально? Ну, типа по фене не ботает, на мокруху по ночам не подбивает?
Я даже поёжился: вот фантазия у парня, даром, что вор.
– Ножи – не разговаривают. Лежит он себе спокойно. Что ему будет?
– А мне вот кошмары снятся. Вовка, знал бы ты, как мне хреново! И голоса по ночам зовут.
– С каких это пор ты работаешь в светлое время суток?
– Не выёживайся! – вяло отмахнулся Костя. – Днем меня тоже плющит, но ночью – хуже всего. Ни работы, ни покоя. Сижу как чмо, без света, а мне вставляет. Типа: кайлом по черепушке!
Я пододвинул журнальный столик. Свинтил с бутылки крышку, разлил водку. Принес из кухни злосчастный подсохший сыр и хлеб с солью. Заодно и остатки вчерашнего пиршества.
Костя хлопнул полстакана и заплакал. Как ребенок, всхлипывая. Видать, всё это время, с тех пор, как мы расстались, он из запоя не выходил.
– Вовка! Это, ять, – Сатана! И он зовёт меня! Он хочет, чтобы я тебя замочил, как козла позорного! Типа, во искупление грехов! Ох и стрёмно же мне!
– Как агнца. – поправил я.
– Чего? – не понял Костя.
– Козлов приносят в жертву за определенный грех. А агнца – за все человеческие прегрешения разом.
– Чего, правда, козлов в жертву приносят? – улыбка скользнула по искривленном губам.
Я несколько раз коротко, но хлестко ударил друга по лицу. Костя уставился на меня. Постепенно взгляд его обрёл осмысленное выражение.
– Ну, всё! Кончай истерику! – потребовал я. – А то распустил нюни, как красна девица. Что там у тебя стряслось? Выкладывай!
Костя, стараясь унять дрожь в руках, обхватил стакан ладонями и залпом допил:
– Братана у меня подстрелили.
Я немного опешил. Такого поворота событий никак не ожидал. Думал, что случилось нечто, связанное с атаме.
Костиного брата я знал плохо. Ну, виделись пару раз у Костика. В памяти всплыло добродушное лицо тридцати семилетнего управляющего банка. Всегда чистенького, подтянутого, с галстуком и с модной стрижкой. Обаятельного и ненавязчивого.
– Когда? – тупо спросил я.
– Четвертый день пошел.
– С чего вдруг?
Костя внезапно двинул кулаком по столику, так, что звякнула посуда и рявкнул:
– В том-то и дело, что ни с чего! Он же всем «отстегивал». У него, вообще, всё всегда нормально было. Ни скандалов, ни врагов. Его все любили. Даже со своей Веркой не цапался. И Маринка с Юлькой никогда не болели.
Я снова налил:
– Земля пухом.
Выпили. Костя как-то затравленно посмотрел на меня:
– Знаешь, Вовка, это всё из-за ножа нашего сраного.
Ну, вот и приехали! Как он быстро параллели провел:
– С чего бы это?
– Да так, – Костя запнулся, – жопой чувствую.
– Ты ещё недельку погуляй – не то выяснишь! – усмехнулся я.
– А тебе что, на самом деле, по хрену? Вдруг он живой? – встрепенулся друг.
– Кто? – опешил я.
– Ножик!
– Ну почему, всё равно? Экспонат, надо сказать, классный. А на счёт остального – пить надо меньше!
– А ты попробуй скинь свой драный раритет! – вдруг взорвался Костя. – Хотя бы в мусоропровод!
– Ты что, сдурел? Чего бесишься? Зачем я буду его выкидывать? Ты мне его для этого дарил? Или для того, что бы потом измываться? Дался тебе этот нож!
– А, давай дёрнем ещё разок за Серегу, за память. – Костя резко сменил тему и сам наполнил стаканы.
Выпили. Помолчали. Я жевал бутерброд. Костя не закусывал:
– Я ведь с ним чуть не разосрался, когда у нас последний раз сходняк был. Чуть стрелку ему не забил, а ведь он меня в люди хотел вывести. Человеком нормальным сделать. По-доброму, по-отцовски. А  мне-то, прикинь, казалось, будто он борзеет. До мордобоя тогда не дошло, но дверью я хлопнул. На следующий день он звонил: приходи, дело есть. Да, собственно, это после нашего последнего базара с тобой, Вовчик, и было. Но у меня в тот день дельце провалилось, от «хвоста» я избавлялся. Не мог же я брата подставить. Лишь к вечеру окончательно убедился, что меня «не пасут», а тут – звонок из морга. Ну, я, конечно – к нему на хату, а Верка встречает меня уже в чёрном. – Костя снова выпил. – Вот веришь, Вовка, человека вот так, ни с того, ни с сего, в центре города расстреляли! Сволочи!
Я промолчал.
– А я тебе говорю: кончилась наша маза! – не унимался Костя. – Они меня, типа, опустили, за то, что я тебе ножик задарил. И как, ять, всё складно получается: всё кучно легло! С этим старпером, требовавшим нож обратно, я чуть не побакланился, едва ноги унес, так эти гниды враз братана моего вычислили и порешили.
– Ты что, встречался с хозяином атаме? – у меня даже в горле пересохло.
Толстый мигом протрезвел, очень внимательно посмотрел на меня и покачал головой:
– Не, то – другой базар, отвечаю. Просто, тварь одна меня подставила.
– Ты это, если что, давай атаме вернем.
– Не ссы, Володя! – Толстый помрачнел. – Им сам ножик по барабану. Они что-то другое мутят. Им важно, чтобы я их на тебя вывел. По ходу, в этом кинжале напиханы нано-технологии и всё такое, типа микрочип ищет самых клёвых пацанов и заставляет простых корешей передавать нож в руки избранных. Ну, это как поиск детей индиго, чтобы потом зачётная братва им, говнюкам, служила бы. Так, что, Володька, ты, ять, этот, мессия. Не отдавай им ничего, слышишь? А лучше зашухерись, чтобы не отсвечивало!
Я вздохнул. У Толстого, конечно, большое горе, это надо понимать. Кроме брата, у Кости никого из родных. Родители умерли совсем молодыми. Косте тогда было 11 лет. И Серега остался ему и за брата, и за отца. Толстый боготворил старшенького. Все говорил: «Серега – голова. Серега настоящий чел, не то, что я». Понятно, почему теперь друг слетел с катушек.
Только вот история с кинжалом, похоже, не вовремя приключилась. Костя и раньше был продвинут на мистике. Приметы всякие знал, про ритуалы почитывал. Самый любимый сериал его – «Секретные материалы».
И если сейчас он окончательно свяжет воедино факты смерти брата и появления атаме, чёрт знает, чем это всё может закончиться!
Придется разбираться, откуда у него такие мысли берутся. Вытаскивать надо друга! Жаль, что я не психолог.
Но самое плохое в том, что Толстый отчаянно врал, возможно, думая, что этим уберегает меня от неприятностей. Если он пил несколько дней кряду, то реальные события и домыслы слились в его голове в такой коктейль, что вытянуть из него настоящие факты не представлялось сейчас возможным.
Я даже не мог понять, нашел он атаме или украл, встречался с прежним владельцем или придумал это, мучимый угрызениями совести, что не помирился с братом перед смертью. Это же – Толстый – врун, болтун и хохотун!
– Костя, давай по порядку. С чего ты взял, что Серегу из-за тебя убили? Тебе этот ножик передали сотрудники ФСБ или из Центра Паранормальных Явлений? А может, к тебе приходили иные, инопланетные «люди в черном»? Или ты атаме подтянул у богатеньких масон? А, может, авторитета какого обчистил и на тебя теперь идёт охота?
– Да нет же! – отчаянно замотал головой Костя. – Христом богом клянусь: я его нашел! Не было там никого.
– И что дальше? – я гнул свою линию.
Костя опять сам себе налил и выпил. Потер виски, словно раздумывая, стоит ли рассказывать.
– А дальше, Вовка, как раз и началась хрень. Нет, типа чашки у меня дома не летают. Но вот голоса теперь слышу. Падлой буду, если вру. А еще: одна и та же муть всё время снится. Что-то про волков, воющих на луну, про горбатых старух, про войну. Ну, про древнюю, когда ещё на мечах дрались. Римляне, наверное. Или викинги – хрен бы их разбирал… Типа, дома горят, люди орут, и всюду этот звук противный, – как ногтями по стеклу. А из пылающих руин этот идол, что на ручке кинжала. Ну, типа божок – Смотрящий у них. И так при этом жутко, так убить кого-нибудь хочется! А в голове как пластинка: мол, пришить надо молодого чела. Прикинь, типа это жертва, во имя будущей всеобщей любви и справедливости. И, по ходу, валить они, Володька, собрались именно тебя. Я, собственно, нож тебе и отдал, чтобы ты мог бы от нечистых отмахаться. Клинок, конечно, клёвый, не без этого, тебе он, реально, по ходу, нужнее.
– Подожди, это всё у тебя – когда началось? – нужно быть с Толстым помягче. – Сны появились в тот день, когда ты атаме нашел или когда мне его отдал?
– Не-е-е... – помотал головой Костя. – Посередине. Ну, типа в первый раз – за сутки до нашего разговора, я уснул тогда. Было минут пятнадцать – двадцать двенадцатого. Я тогда сразу смекнул: если ты нож возьмешь, я, типа, благое дело сделаю, и ничего мне не будет.
– Погоди. – я даже напрягся от нехорошего предчувствия. – Первый твой сон был именно накануне того, как ты ко мне пришел. Всё верно?
– А что такого? Ножик у меня, так-то, неделю чалился. Но потом мне котяра черный привиделся. Здоровый, как твой Бакс. На грудь мне уселся, чуть не придушил. И сбросить я его не мог, руки словно отнялись. А он мне, типа, и говорит, что если я не исполню, что велено, будет совсем худо. А мне такого дерьма, сам понимаешь, даром не надо. Но и выкинуть ножик я не смог.
Меня как обожгло: значит, и с моими снами – тоже правда, а я ведь все за пьяный бред принимал.
Получался странный фокус! Я тогда, накануне, у Надьки сильно засиделся. Я от нее без пятнадцати одиннадцать вышел. Покурил, и потом только домой отправился.
А перед тем, как подниматься на Вознесенскую горку, я еще на часы посмотрел. Было одиннадцать часов одиннадцать минут. Мне это еще так забавно показалось. Четыре единицы. Одиннадцатое число. Жаль, месяц не ноябрь.
Выходит, примерно в одно время меня и Толстого посетили «глюки», и именно тогда меня с кем-то перепутали. Возможно, и те, кто мутузил девочку, и те, кто отбил меня у подонков, были уверены, что нож уже у меня. Я пустил бы клинок в ход. Пролилась бы кровь. От ритуального оружия. На священном месте.
Это же получается черный ритуал в классическом его исполнении. Не хватает только козлиных масок, черных плащей с капюшонами и магического гримуара на мертвом языке!
Я бы тогда за колдунов их главную работу сделал. И магический удар, отраженный от того, кого хотели убить, прилетел бы в меня, как в инициатора преступления. И, раз я держал нож, то им, получается, принес бы, в пылу драки, кого-нибудь из нападавших в жертву. С меня потом и спрос был бы.
Грамотная подстава.
Получается, мой удар убил бы и того, на кого он был направлен, ну и меня, как его совершившего. А злодеи остались бы в белых перчатках.
Однако, при таком раскладе, нужно точно знать, что атаме уже у меня. А вот тут у темных сил неувязочка вышла. Целую неделю Толстый хранил ножичек, околдованный его прелестью, а должен был через пару дней с ним расстаться! От этого ничего у волшебников и не получилось. А читали бы умные книжки, так знали бы, каково это – расставаться с любимым артефактом!
– Сволочь же ты, Костя! – рассердился я. – Не мог сразу, в тот же день, сообщить, какие именно у тебя неприятности?
– Да я, вообще-то, говорил! – обиделся Костя. – А ты мне, чисто как лоху, принялся втирать, что найдена антикварная вещица. На рукоятке, мол, идол, которому поклонялись темные крестьяне. Вроде, ты его где-то даже в книгах видел. Ну, мне и в падлу стало, что я цацки испугался. Пришлось заткнуться.
– Ну, ладно. – я поймал себя на том, что механически убрал со столика пустую бутылку и открыл новую. – После того, как ты мне нож отдал, ещё что-то было?
– Именно тогда-то совсем плохо и стало. Хоть спать не ложись! Да и теперь всякая лабуда мерещится. Кот этот черный все время попадается, будто шпионит. Я его в подъезде один раз догнал, хотел об угол башкой треснуть. Да соседка выскочила, заорала благим матом. Это её кошак оказался. Сам я потом разглядел, что тварь совсем другая. Даже пятно белое на лапе заметил…
Мы помолчали.
– Но пуще всего ножа мне жалко. Знаешь, порой кажется, за эту игрушку я бы не только тебя пришил, но и собственной матери не пожалел бы. И вроде: то отпустит, а потом раз – и накроет. Вот в таком я дерьме…
– Ладно, не грузись. По большому счету, это всего лишь цепь случайных совпадений. – вздохнул я.
Костя возмущенно замотал головой.
– Вот не надо! – остановил я праведный гнев. – В жизни и не такое бывает. Как тебе, например, совпадения с «Титаником»: за 14 лет до появления этого корабля некий автор написал книгу, в которой гигантский корабль «Титан» разбился об айсберг. Между прочим, перед катастрофой у одного из пассажиров была замечена именно эта книга. К твоему сведению: реальный корабль столкнулся именно с айсбергом и затонул в том же районе, который был заранее описан. Но это не всё! В том же году, там же, ночью проплывал другой корабль, называвшийся «Титаниан». Неожиданно рулевой остановил машину. А когда капитан пришел его отчитывать за самовольство, из темноты появился айсберг и треснулся в борт. Так что совпадения бывают весьма зловещими.
Костя, тем не менее, ещё пыхтел.
Мы оба уже были «тепленькие», и, не ровен час, схватим друг друга за грудки, пытаясь доказать, кто тут главный. Поэтому я сразу пресёк попытки Кости продолжить разбирательство:
– Согласен, может, тут не всё чисто. Я тебя понял, обмозгуем потом ещё разок, на трезвую голову. Пороюсь в книгах, может, правда чего найду про этот нож. А сейчас, пошли, проветримся. А то ты на себя не похож.
– Да не хочу я. – отмахнулся Костя.
– Ну, так надо же себя заставлять, батенька! – авторитетно заявил я. – А то совсем зачахнешь, и того…
– А туда мне и дорога, волку позорному! Если уж таких, как Серёга, на тот свет забирают, то мне уж, точно, здесь делать нечего.
– Э-э-э, так не пойдет! – я разлил остатки из бутылки. – Пошли-ка в общагу. Будем тебя лечить от хандры. Я даже средство знаю хорошее.
– Видали мы твои средства. Баба, баба и еще одна баба. – проворчал Костя, но возражать не стал.
Студенческий я с собой не взял: только выпивку и деньги. А еще, достал атаме и спрятал его во внутренний карман джинсовой куртки, сам не знаю зачем.
На входе в общежитие получилась заминка. Я как-то не учел, что Костик, отродясь, документов с собой не носил. А вахтерша попалась вредная. Ни в какую пускать не хотела. Вроде как она очень правильная, закон блюдет. На самом деле: просто не с той ноги встала.
Но мы уже были хорошие: весь мир любили и, если собирались бороться с порождениями тьмы, то завтра, с утра, как похмелимся. Потому мы собрались, культурно вышли и решили отрепетировать штурм обители зла на том подручном материале, что имелся в наличии.
В общем, твердыню женских сердец взяли приступом. Среди бела дня. Нам тогда море было по колено. Гусарская отвага так и перла из обоих метра на полтора во все стороны. Как только прохожие ментов не вызвали?
В общем, агенты «007» из нас бы получились.
Сначала мы подтянулись на трубе, потом повисли на решетках, цепляясь за них, точно обезьяны в летних вольерах. Наверное, выглядели мы смешно, но, на счастье, не сорвались. До третьего этажа балконы были в решетках. Видимо, от таких вот гостей, как мы с Костиком. Я еще тогда самодовольно подумал: «Не порядок! До крыши надо было заваривать! Русские – везде пройдут»!
В общем, подтянулись мы на тех решетках, и вывалились на балкон четвертого этажа. Радостные: ни одной из вновь приобретенных бутылок не разбили. Асы! Настроение – отличное. Времени – умотаться. Я верил, что в общаге демоны позорные никого искать не станут. Кажется, Костя тоже сильно на это надеялся.
Но не пить же нам вдвоем на подоконнике! Пошли к девчонкам, с которыми учусь. Не все ведь по субботам по домам разъезжаются. А уж общаговские не выдадут: ни коменданту, ни какому другому зверю в полицейских погонах. Жалеют нас. Обоих.
Раньше Костя Меркулов учился вместе с нами, но бросил. Полтора года назад. Ладно бы, задолженности вниз тянули, «хвосты» по сессиям, так нет же: смысл жизни ему подавай, муки творчества! Не мог он, видите ли, днем на «парах» томиться. Втемяшилось ему в голову, что он хуже всех и не имеет морального права быть среди нас. Неописуемая глупость! Но девчонки у нас хорошие, Костю до сих пор своим считают.
Вломились мы в хорошо знакомую комнату, а там уже дым коромыслом. День рождения у Таньки.
Таня – девка видная, пока без бой-френда, потому прилаженных парней было человек восемь. Впрочем, студенток – тоже за десяток переваливало. Так что было с кем потрепаться.
Костя расслабился, забыл на время про своих козлов, про брата и про нож. Вот ведь, фантазер! Ему бы рассказы писать: страшные. Вместо Стивена Кинга.
На празднике сразу: и места нашлись, и стаканы, и закуска.
И понеслось: «Как на Танин день рожденья испекли мы каравай»…
В общем: это мы удачно зашли. Тёпленькие – к тёпленьким. Подобное, как говорится, притягивает бесподобное.
Вообще, мне в компании много пить не стоит. Пьянею быстро. А потом начинаю умничать. Книги на память цитирую. Это мне обычно потом рассказывают, на следующий день. Но сам-то я потом ничего не помню: ни геройства своего, ни фиглярства. Я, если честно, даже не уверен, что тома, на которые я, пьяный, ссылаюсь, вообще, когда-либо существовали. Кстати, именно поэтому меня считают гением.
А что они ещё могут подумать? Я ж на экзамены трезвым не хожу: боюсь. Не знаю ведь ничего. А пьяным я вроде как на студента похож, причем на грамотного. Главное, чтобы запаха не было.
Нет, я человек культурный: всегда закусываю. Накачиваюсь не только водкой, но и пивом, и джиником. Жвачку с собой ношу. Но сокурсники думают, что я крутой. Грех разубеждать.
Они, наивные, полагают, что ежели я пьяный много чего рассказать могу, то уж с трезвым со мной и Цицерону не тягаться. Я этим и пользуюсь. А что делать? Раз бог меня таким создал, значит это кому-нибудь нужно!
В общем, не успели мы «дернуть» и пару рюмашек, чувствую: хорошо. Ещё немного – и совсем «до кондиции» дойду. Вот и язык уже во рту зашевелился.
А самому спорить-то не охота. Вдруг чушь всякую буду нести? Глянул на друга. У Кости на коленях уже минут десять Юлька дыру вертит и трещит, как сорока. Что тут говорить? Всё ясно.
А я остался не у дел. Даже тоскливо стало. А ещё я понимал, что рассуждать о чём-либо, доказывать что-нибудь такое незначительное, о чем завтра и не вспомню, ещё не хочется, но сделать умное лицо – уже подмывает. Да и от собеседницы я бы не отказался. Потому как, где они: Надька, Наташка, черт в драповом пальто? Далеко. А я – здесь. И жить нужно сейчас, в это самое время.
К сожалению, всегда и везде происходит одно и тоже! Стоит кому-нибудь у меня под носом юбкой вертануть, и, считай, пропал я. На всю ночь и пропал. Ну, ни какого разнообразия в личной жизни. Пойти, что ли, с Толстым, морду кому набить?
Впрочем, Костю сейчас от Юльки за уши не оттянешь, как ребенка – от сладкого. А одному драться скучно. Не интересно. Может быть, я и вправду интеллектуал, только какой-то странный, подпольный?
Впрочем, кто их знает, какие они, истинные интеллигенты, должны быть? Я в жизни ни одного не видел. Как напьются – все свиньи. Это только у меня – всё наоборот.
Я встал из-за стола и вышел в коридор. Здесь курили и трепались:
– Нет, ты не прорубаешь, Чубайс – такой же олигарх. Они же все – заодно.
– Зато Ельцин – демократию спас. Он же страну из-под красного террора вытянул!
– Дурак ты, как я погляжу. Ельцин – такой же партийный номенклатурный работник, как и Горбачев. На нём тоже – грехов не меряно. Он начинал карьеру с того, что Ипатьевский дом снес. Сделал стойку, как пёс, и выполнил приказ. Собственно, Ельцина вашего просто продвинули заморские дяди Сэмы, которые сейчас вопят, что их капиталы до России доходят, но благополучно оседают в кармане вашего хваленого Ельцина. По мне так: ты у буржуев-то воруй, но экономику своей страны под откос не пускай!
– Да нельзя же: ни сейчас, ни раньше ничего сделать! Все уже до него было развалено.
– Ложь! Вранье, рассчитанное на таких, как ты! При коммунистах не было такого, чтобы кровно заработанные деньги приходилось бы выбивать из государства! Почему на заводах зарплату не платят, ответь? Ведь люди работают прямо сейчас. Значит, и прибыль есть. Твое хваленое правительство наши денежки проворачивает, наращивает на них проценты в швейцарских банках, а нам потом, через полгода, когда инфляция сжирает рубль, только тогда и платят. Заметь: без учета этой самой инфляции. Ты же государству даже не двойной налог, получается, платишь, а находишься в рабстве. А тебя даже не кормят за работу.
– Да мне по фигу! Я всего лишь детский сад по ночам сторожу.
– Вот видишь: у тебя незаконченное высшее, но ты так никогда никем и не станешь! Даже с аспирантурой за плечами мы все обречены: торговать или сторожить. Это наш удел: пополнение рядов обслуживающего персонала. Мы сейчас даже не лакеи Запада, а его крепостные. О какой свободе вы все говорите? Вот объясни мне, темному, зачем ты Ельцина на второй срок посадил? Голосуй: а то проиграешь. Голосуй, не голосуй, все равно получишь…
– Так ведь нет достойных кандидатур!
– И не будет! Ельцин уйдет – посадят другого, третьего. Сделают обязательным знание английского языка. Снова вытащат на свет норманнские теории, мол, русские – отстой, а англо-саксы – рулят. И наши президенты будут говорить, что американцы и европейцы – лучше нас. А еще – позволят развалить армию, угробят сельское хозяйство, чтобы мы без подачек не могли бы сами себя прокормить. А потом, вот увидишь – начнется давление на Россию. Все это уже было не один раз. И всегда это кончалось походом на русского медведя. Смута 1612 года, когда поляки нас грабили, война с общеевропейской армией Наполеона, Первая Мировая, Вторая – поползновения в нашу сторону не прекратятся никогда. Англов жаба давит, они просто нас ненавидят. Но если индейцев им удалось вырезать, то с нами это у них не прокатывает.
– И что ты предлагаешь? Сбросить этот режим, поставить нового царя?
– А смысл? Пока народ сам не поднимется – ничего не изменится.
– Но это же кровь и насилие!
– Какая разница, как наш народ будут истреблять: войнами, голодом, эпидемиями? А вернем коммунистов – порядок будет. И уважение к себе вернется, и зарплата появится, и бесплатное образование, и медицина. Всё то, что сейчас уничтожается вашими славными демократическими реформами.
Я смотрел на парней, и старался сделать вид, что меня это совсем не задевает. И все же, прислушивался, прокручивал в голове фразы спорящих, искал в них огрехи. Ну, что за искушение, господи?! Нет, я сюда вовсе не о политике спорить пришел! Тем более: толку от пустого сотрясания воздуха – ноль!
Как же это нам обустроить Россию? Да никак! Бесполезно всё. Придет тракторист Вася Петров, и всё испортит. Уж лучше оставить, как есть. Но поговорить об этом хотелось! Руками помахать, депутатов с землей сравнять. Всласть выматерить власть. Это ведь особый вид удовольствия – поносить сильных мира сего. Сам себе кажешься крутым. Опять же: полезно иногда пары выпустить…
Нет, не хотел я ввязываться в пьяные дискуссии. Я точно знал: не удержусь, опять меня «занесет». И начну, как пенсионер на завалинке, всерьез разглагольствовать о политике и о ценообразовании. О том, о чём никто у нас не имеет ни малейшего понятия: ни мы, ни депутаты.
А ведь это всё игра: кто больше произведет впечатления на хорошеньких девушек. В том вся и суть. Все споры, в конечном счете, ведутся для создания имиджа рейтингового самца. Важно ведь не страну из кризиса вытащить, а чтобы девки сами на тебя вешались. В кровать затащить – дело не хитрое, но вот чтобы девицы табунами за тобой ходили, это – высший пилотаж. В том и – правда. Противно, конечно, но притворяться одухотворенным бледным юношей – ещё тоскливее.
Да ну их всех, надоели!
Я ушел от спора на балкон, подышать. Сел на перила, свесил ноги на улицу и поболтал тапочками. Прикольно. Нет, прыгать я не собирался, не до такой же степени нажрался, чтобы представлять себя птицей. Просто, нравилось сидеть вот так: между небом и землей. Есть в этом какой-то кайф, и даже тайный эзотерический смысл.
Ведь вся наша жизнь, если вдуматься, проникнута явным или скрытым символизмом. Каждое действие, всякое слово из чего-то вытекает, за что-то цепляется, на что-то намекает. Мир – ребус, разгадать который не хватает жизни.
Свежий ветер шевелил волосы. Наверное, здорово быть адептом какого-нибудь тайного Ордена, знать обо всех правду. А еще интересно входить в тайное мировое правительство. Все думают, что я – студент, а, на самом деле, от меня зависит когда придет конец нашей истории. Я вот попляшу где-нибудь на кладбище в полнолуние, ударю атаме по черному надгробью, и придет в мир какой-нибудь Навуходоносор. Или Голиаф, или еще какой-нибудь, прости господи, злодей.
Или, ещё лучше: ножиком взмахнул, и колеса цивилизации покатили по другой колее.
Классно, наверное, быть богом!
Если вдуматься: люди глупы. Причем: поголовно. Кому они молятся, зачем?
Допустим, я – бог: спаял, от нечего делать, вселенский компьютер, программу системную прописал. А хакер Ванька Иванов – демон позорный – в железе ничего не понимает, свой личный комп собрать не может, вот и лезет своими лапами в мой мир.
Этот злой вражина ночей не спал, чипсы жрал, и в итоге – разработал вирус позорный, из-за чего вся моя божественная система сефирот заглючила и упала: ну там, Советский Союз развалился, к примеру. Или Шотландия вышла из состава Великобритании, или Украина раздробилась на незалежние княжества, или Казахстан распался на джузы, или Мексика отжала назад у США свой Техас. Вариантов – тьма. И потому Иванов – это дьявол.
А земные маги – это уверенные пользователи. Только программу лузеры изменить не в силах, да и священники-администраторы, на самом деле, – ламмеры, люмпены-недоучки. Они способны только свойства файлов подправлять.
Теперь представим, что на компе открыта стратегическая игра. А чтобы юниты не догадались, что они – лишь винтики большой машины, впихнем им в голову примитивный набор страстей: любовь, ненависть, добро, зло, друзей, врагов.
Вот пусть они там, внутри программы, молятся: псалмы и жалобы пишут да скидывают электронные письма на ящик «www.Yahwe.om».
Но мне-то когда читать их излияния? У меня сотни таких миров и системы постоянно сбои дают. Не до игровых персонажей!
Да и о чём может просить юнит? Денег побольше, машину получше, девок почаще, водки навсегда, да изредка – бессмертия.
Одного все эти писаки никогда не могут понять. Я – бог. Программист. Создал одну игру. Создам и другую. Более совершенная версия программы, рано или поздно, заменит предшествующую. Ресурсы памяти моего компьютера не безграничны. Через время я сотру всё, что наскучило. Выкину в корзину. И тогда умрут люди. Сгорят планеты. А я еще и дефрагментацию им устрою: чтобы никаких воспоминаний ни у кого не всплыло, да начну писать новую программу.
Жаль, что никто, кроме фантастов в Голливуде, не догадывается о том, что так может быть.
А ещё никто не подозревает о существовании атаме. Далеко не всякий может похвастаться, что держал в руках магическую вещь. За такое убивают, не раздумывая.
Я оглянулся: те двое, что увлеклись спором, видны через стекло, им не до меня. Да и окно грязное, нужно напрягаться, всматриваться.
Я здесь, на балконе, как на ладони: идеальная мишень. Вот только люди курят: и снизу, и сверху. Убить меня могут, но такая шумиха поднимется – мама не горюй!
Да, посылать киллера в общагу, где сотни любопытных глаз – верх глупости. Да и кто может предположить, что я нож с собой таскаю?
Если враги что пронюхали, они уже переворачивают в моей квартире всё вверх дном. А, кроме того, даже если они и напали на наш магический след, им нужен именно артефакт, а не моя жизнь.
Классно осознавать сопричастность свою к великой, непостижимой тайне. Жизнь наполняется смыслом. Это удивительное ощущение, непередаваемое!
Единственный минус: так хочется похвастаться, что мочи нет! А ещё: все время тянет потрогать волшебный ножик, погладить его.
Да, у меня сложилось стойкое, ирреальное ощущение, что клинок наш – живое существо, которое дышит, пьет кровь поверженных, болеет. Но атаме так высокопарно и постоянно молчит, что я придумываю фразы за него.
А ещё у клинка, точно, есть душа: насупленная, обиженная на весь мир.
Мне кажется, атаме не нужны убийства, ему хочется вернуться туда, откуда его похитили злые люди.
Понимаю, что такие мысли не красят нормального студента, но гребанный материализм настолько пропитал собой всё вокруг, что смертельно хочется верить в сказки из одного лишь противоречия, из желания не подчиниться всеобщему разумному началу!
Вот как там себя чувствует мой атаме? Доставать клинок глупо, но скрыто потрогать-то его можно!
Я нащупал в глубоком внутреннем кармане джинсовой куртки рукоять кинжала и улыбнулся. Я и сам толком не понимал, зачем, тайком даже от Кости, взял с собой атаме.
Нет, что ни говори, а, все-таки, здорово ощущать себя приобщённым к страшной тайне! Это щекочет нервы, греет душу. Сразу чувствуешь себя другим, отстраненным от этих глупых споров о добре и зле.
Вот парни сейчас: галдят, сорятся, щеголяют умными фразами. А у меня есть не только ответы, но и магическая сила! И ей всё равно: коммунисты у власти или демократы. Для артефактов мир не делится на черное и белое. Это вопрос софистики, как именно назвать силу. Она просто есть. И в этом заключается особый род удовольствия, сродни интеллектуальному опьянению.
– Хорош загорать! – вдруг раздался пьяный бас за моей спиной.
Я вздрогнул и оглянулся.
Кажется, покачнулся, потому что меня незамедлительно подхватили, дабы я солдатиком не вылетел с балкона. За доли секунды сердце упало в пятки и подскочило до самой макушки. Напугали, гады!
Это были – наши парни, в смысле из танинной комнаты. И как только они незаметно подкрались, не брякнув дверью?
– Ты это, завязывай тут выяснять, отчего люди не летают. – сказал один из собутыльников, но голос его заметно дрожал.
– Протестую. – прохрипел я, однако с перил слез. – У нас свобода слова, мыслей и передвижений.
– Прокурору расскажешь. – хихикнул один из моих спасателей.
Парни достали сигареты. Пришлось стоять со всеми, глотать горьковатый дым и кивать головой, а потом, со всей толпой, – вернуться в душную комнату. Меня больше одного не оставляли. Боялись. Собственно, я тоже понимал, что это – правильно.
В это время за столом, в центре всеобщего внимания, блаженствовал, прибывший, пока меня не было, Николай: кучерявый сухопарый паренёк с умными бусинками черных глаз и щегольскими юношескими усиками. Гусар, одним словом! Говорил он громко, размахивая руками, чем и привлекал к себе всеобщее внимание. Откуда только такие балаболы берутся?
То ли я здорово перебрал, то ли и вправду внезапно поумнел, но, стоило лишь взглянуть на этого Колю, так становилось ясно, что он – не студент. Парень лишь прикидывался «своим». Было в нем что-то подленькое, нечто от шпиона позорного.
Вот оно! Началось! Они нашли нас, вычислили! Теперь будут следить за каждым нашим шагом! Сдается, на самом деле, этот Николай – «подставная утка». И, может быть, даже и не человек вовсе, а чудовище: рептилии или инопланетянин, охотящийся за нашим атаме. За моим, между прочим!
Я начал злиться.
– В мире давно не существует понятий чистого добра или абсолютного зла. – разглагольствовал тем временем Коля, явно распуская свой хвост перед девками.
Юноша ловко, даже артистически, опрокинув в себя стопарик, а потом широким жестом изящно пригласил нас, только что вошедших, присесть. Убедившись, что мы плюхнулись: кто на стулья, кто на кровати, Коля, обворожительно улыбнувшись, сверкнув идеальными зубами, продолжил речь:
– В каждом из нас: притаился и зверь, и ангел.  Битвы за наши души идут вовсе не на небесах, не в заоблачных далях, а здесь, на земле, прямо на наших пьянках. Вот я говорю, а внутри меня – бойня. И каждый наш поступок буквально вопиет о том, какая сила перевешивает в нас именно сейчас. Вы меня слушаете, а тем временем в ваших душах разгорается пламя священной войны. И так длится почти семь тысяч лет подряд. На западном фронте без перемен, так сказать. И потому нужно лавировать между добром и злом, и получать от этого материальную выгоду. Это ведь тоже работа – слушать пророков и лжецов, и она должна быть оплачена. Отчего бы не взять мзду и с ангелов, и с демонов, да и выдворить их всех оптом из своих душ? Зачем нам какие-то духи? Нам приживалы не нужны! И потому лучшая идея бытия – Серая – универсальное и полное смешение тьмы и света. Собственно, такая теневая мысль и есть наше земное бытие. Давайте оставим ангелам биться с бесами, а сами примем дары – с обоих враждующих сторон.
Не нравился мне этот умник! Чего он, собственно, добивается? Явился закадрить кого-то? Так флаг ему в руки, барабан на шею и попутного ветра в затылок! Но зачем же общее веселье портить? Выискался, блин, гусь залетный!
Эффект от речи был ошеломляющим.
Парни смущённо отводили глаза. А ведь сами не так давно с пеной на губах решали, кого бы им на царство позвать, чтобы жить стало и легче, и веселее.
Да и девочки как-то поутихли, присмирели. Не хохочут, как заводные. Сидят – глаза в тарелки. И чего это они?
Из блатных, что ли, этот пижон? Или стукачок? И все, кроме меня, это знают?
Ой, да подумаешь, Николаша с Уралмаша!
Самые крутые в нашем городе – это «афганцы», которым мэр сначала квартиры обещал, а потом дулю скрутил. Ну, так ребятки новые дома сами и заняли. А куда им деваться с семьями? Они тогда «Калашниковы» достали и заняли круговую оборону. И ведь по сей день живут. Не по закону, зато по совести. Вот они – достойны восхищения! А этот красавчик, что сейчас сказки травит, кому он в жизни помог? За что он боролся? Трепать-то мы все горазды!
В голове подозрительно зашумело. Собственно, зря я не закусывал.
Впрочем, если бы не выступление Коли, то меня и не захлестнула бы волна глухой ненависти. А так меня прорвало. Я ещё соображал, но «словесный понос» начался. И остановиться я уже не мог. Скверно вышло.
– Ну, конечно, весь мир – сплошная серость! Слышали уже. – я дерзко уставился на оппонента. – И где же ваш хваленый Мерлин? Баба его вокруг пальца обвела! А почему? Потому что маг тот: ни нашим, ни вашим. Двум хозяевам служил, а мог бы стать правителем мира! Что, думаете: Аттила и Чингисхан, Наполеон и Гитлер совсем дураками были? Нет, они понимали, что когда служишь Чистой, абсолютной Идее Власти, то автоматически уходишь под защиту эгрегора Силы, и становишься практически неуязвимым. А ты, любезный Николай, предлагаешь нам: принять и добро, и зло, и тем самым стать вдвое слабее? Лучше оставаться или белым, или черным, но не размазней! Даже Христос ученикам своим пенял: ты не холоден, мол, и не горяч!
Да, я понимал, что откровенно хамил, но остановиться уже не получалось. Конечно, это всего лишь пьяный треп об абстрактных понятиях, но я так увлекся, что не заметил, как повысил тон, словно здесь собрались глухие. Определенно, этот самоуверенный наглец меня завел!
– Нет, это ты послушай! – Коля раскраснелся. – Добро может быть только с кулаками. В этом Тальков оказался прав. Ну, вот что с того, что граф Лев Толстой гнул свои пальцы, кричал о непротивлении злу насилием? Где он, ваш беллетрист? Сбежал от жены и помер. Вот и всё непротивление. Что он мог противопоставить революционным матросам в октябре семнадцатого? Да через него, в лучшем случае – просто бы перешагнули. Или вот Христос, как реально существовавшая личность, о котором трещат все неудачники, чего он добился? Его победа над адом оказалась временной, и быстро всё вернулось на круги своя. Так стоило ли, вообще, огород городить? Видишь: они были за чистую Идею Добра. И где они теперь? А пошли бы на компромисс, на обман, воспользовались бы оружием врага, глядишь: и победили бы.
– Но ведь, причиняя боль, мы не разрываем цепь страданий, а лишь увеличиваем её, сами становясь новыми звеньями. Зло всегда порождает зло. – самое смешное, что смысл сказанного мной, доходил до меня самого с большим запозданием. – Ленин бодро восстал на многовековую империю, а смог создать лишь новое жандармское государство. Борющийся с драконом сам становится таким же крылатым гадом. И мы уже доживали до абсурда, когда президент просился на второй срок, аргументируя доводы в свою пользу тем, что он, хоть и зло, но меньшее и более предсказуемое, нежели его конкуренты. Вот она – Серая идея в действии! Нами уже в девяносто шестом мог править или сильный реформатор, или безжалостный диктатор на выбор, но в любом случае жить стало бы легче, особенно в плане материальном. Но мы предпочли серую идею. Пожалуйста: кушать подано!
– Да, Ельцин – и есть воплощение Серой Идеи! – просиял Николай. – Вот ты на него наезжаешь, а он страну от коммунизма спас.
«Да что они все: зомбированы? Такого бандитизма и беспредела, как в девяностые, у нас с самой революции и не было. Бог мой, спасли их, неразумных, от гидры коммунизма! А вот мне вовсе не мешал развитой социализм. Если голова на плечах есть, можно жить при любом строе».
– Чушь собачья! – мне хватило ума говорить не всё. – Коммунизм сам рухнул, никому даже пальчиком пошевелить не пришлось. И потому Союз не выжил, что не служил: ни Добру, ни Злу, но обоим одновременно. Фигаро, одним словом. Именно старый социалистический режим и был серым насквозь: он насаждал христианские доктрины под видом «Кодекса строителя коммунизма», он воспитывал патриотов, желающих победы Мировой Революции. Но патриотизм и интернационализм – это антагонисты. Весь наш строй был насквозь серым, лоскутным. Ну да: с миру по нитке, Советскому Союзу – идеология. Вот оно – ваше хваленое Добро с кулаками, доведенное до логического абсолюта. Никогда не сможет устоять Серая Идея, ибо она противоречит сама себе. Она сама себя гробит! Русская демократия – это очередной призрак, что вызрел в головах европейцев, но он – недееспособен. Наша демократия, рано или поздно, непременно выльется в авторитарную диктатуру. И мы снова вернемся к централизации власти. Вернем монархию или тиранию – суть от этого не меняется. Разница будет лишь в том: с богом будет эта обновленная империя или с дьяволом: белой или красной, но никак не серой!
– Слушай, дружище, а ты фильмец про Дэмьена видел? – Николай вдруг резко изменил тактику спора, видимо, он был более трезвым.
Но именно это его преимущество выводило меня из себя. Ах, значит так вот: до сарказма дошли, выпендриваться начали. Типа, с нами, с лохами, только на языке дебилов и можно объяснятся! Ладно, мы тоже не лыком шиты!
– Это по Жозефу Ховарду что ли?
В комнате повисла напряженная пауза.
А чего я особенного сказал? Он ведь сам первый начал!
– Да, по нему. – Коля буквально буравил меня взглядом, точно пытался проникнуть в мои мысли.
Нет, определенно: пора завязывать! Мне бы как-то из этого спора с честью выпутаться и нужно валить отсюда. А то, похоже, намечается драка. А двумя этажами ниже мент живет. И он меня не знает.
– Мальчики! Мальчики! Прекратите ругаться. У нас дружеское застолье, а не митинг перед городской ратушей. – очень кстати защебетал чей-то красивый, немного детский голос и на колени Николаю плюхнулось симпатичное создание с голубыми глазами и в узкой мини-юбке.
– Никто и не думал ссориться. – добродушно пожал плечами Коля. – Обычный спор.
Уел. Ох, как он меня сейчас опустил! Я открыл рот, но тут же получил от Кости пинок по ноге. Больно.
Прикусил губу и вдруг понял, что веду себя, как полный кретин. Ну что мне даст ругань или драка? Действительно: чего я так распалился? Пусть бы пижон и дальше выкобенивался. Он свой приз уже получил. А я-то сюда пришел, чтобы друга поддержать да водку кушать!
– Да, мы просто мило беседуем. – сказал я и, насколько мог галантно, улыбнулся незнакомке.
– Учтите: я начеку! – девушка, встрявшая в наш спор, облегченно вздохнула, вспорхнула с коленей Николая и зачем-то отправилась на кухню.
Коля подмигнул мне и пересел поближе:
– Видимо, ты и есть легенда курса: Владимир Красно Солнышко.
Я аж поперхнулся: нет, конечно, лестно, но – неожиданно. Какое из меня, к чертям, солнце?
– А ты, стало быть: Николай Чудотворец? – в отместку я дерзко уставился на собеседника.
Но Коля лишь засмеялся:
– Вот и познакомились! Слушай, а ведь ты не прав. Помнишь, Дэмьена можно было убить, лишь воткнув в него двенадцать ритуальных ножей. Видимо, по числу апостолов или месяцев. Но ведь, заметь: подвижник Абсолютного Добра убить не может, пусть даже и Антихриста. Но и Абсолютное Зло не поднимет руку на своего верного последователя. Значит, чтобы избавить мир от скверны, должна явиться третья сила, Серая Идея.
– Она уже являлась. – проворчал я, откусил огурец, сосредоточено его разжевал и проглотил. – И в феврале семнадцатого года, и в октябре. Но все революции всегда поглощают своих родителей. Так было и с Маратом, и с Лениным. Со всеми. Серая Идея тем и опасна, что несет в себе силу камертона. Ты убиваешь – тебя убивает. Серая Идея, сильнее прочих, возвращает тебе все твои же поступки и мысли.
– И, все же, кто-то должен воткнуть в демона атаме, иначе ведь зло побеждает автоматически. – Николай оставался непреклонен.
– Что? – вот теперь я испугался по-настоящему: неужели он про нож разнюхал?
Наверное, у меня даже выражение лица изменилось, потому что Николай тут же пояснил:
– Да это из того же «Дэмьена», помнишь?
– А, ну да… – я даже протрезвел.
Откуда, вообще, этот Коля слышал про атаме? Впрочем, само слово, как и имя жезла Моисея – Кадуцей – общеизвестно. Это элементарно. Но вдруг это не просто совпадение?
– Я скоро вернусь. Мы еще продолжим. – и Николай как-то странно усмехнулся, поднимаясь и выходя из комнаты.
А я вдруг запаниковал.
Боги, да что же творится? Мир всё больше стал походить на мозаику, на пазлы символов и намеков. Собираемый мной рисунок судьбы уже обретал реальные очертания. И это мне сильно не нравилось!
Откуда он взялся, этот Коля? Надо же было столкнуться с этим хлыщом именно сегодня! Небось, за девкой побежал, той, что ему на колени подсаживалась. Кобель!
И вот чего я на него так злюсь? Ну, поспорили, ну посидели.
Но чувство, что меня осквернили уже одним лишь разговором, так и не проходило.
Мне упорно казалось, что Николай этот – подлый демон-искуситель. Но чего он хочет?
Чтобы я воспользовался атаме и… И что? Убил дьявола? А зачем? Чтобы к власти пришел демон поменьше?
Только вот таких проблем мне сейчас и не хватало! Отдохнул, называется.
А, может быть, меня, таким образом, пытаются предупредить, что атаме всегда берет вверх над своим владельцем и делает из любого человека – маньяка и религиозного убийцу? Ведь и сон мой, когда явилась незнакомка, дабы принести меня в жертву, по сути, всё о том же!
Но такое ритуальное преступление возможно лишь в кино или в книгах.
А вдруг – это такая же реальность, как и икающий сейчас у стенки Костик? И что тогда делать?
Застолье шумело, ликовало, пело. Меня же уносило, тащило сквозь голоса с невероятной силою.
Пьяные лица начали превращаться в блеклые огни, словно люди сняли с себя маски. Это было не страшно, но как-то противно.
Казалось, весь мир в сговоре с чернокнижниками. Масоны, иезуиты, тайное мировое правительство – все кружились вокруг меня в мистериальном танце.
Чудились летающие собаки, но не смирные, как в зоопарке, а буйные, летящие на меня со всех сторон. Даже кказалось, что это раскричались вокруг каменные химеры Нотр-Дама.
А ещё: поднялись покойники из могил кладбища Сен-Женевье-Бенуа. Я кожей ощущал туманные фигуры, похожие на серые облака, которые двигались ко мне со всех сторон.
Я понимал, что этого быть не может. Но все это было так реально!
Это надо же было так напиться! До белой горячки!
Нет бы, как обычно: наклюкался – и на боковую! Нас ведь высокие материи волнуют! Без спора мы не можем! 
А гости, мирно жующие за столом, казались разлагающимися трупами. Я даже слышал монотонный гул мух, вьющихся над мертвецами. А еще слышался характерный перестук: «То кости бряцали о кости» . Так в книгах описывают спиритические сеансы.
Читал бы меньше – фантазия сейчас бы не шалила! В том моя беда. Причем, сам не всегда понимаю, откуда они, все эти образы в моей голове берутся!
Не был я в Париже. Никогда. А словечки чужие из меня так и прут.
Наверное, сам себе хочу казаться белой костью, раз уж места Конана, Ильи Муромца и Александра Невского прочно заняты. Ну, не получился из меня дикий мужчина! А кем-то стать, все равно, хочется…
– А давайте выпьем за объединяющую и спасающую любовь! – я говорю на «автопилоте», слышу свой голос, но суть собственных слов мне не очень ясна.
Гомон стих. Все чинно встали, чокнулись.
– Не-е, за любовь надо наливать по полной! – я ещё не начал буянить, но не далек от этого.
Неужели здесь нет ни одного настоящего мужчины, который бы сказал: «Вова, пора освежиться»! Неужели никто не видит, что я – полностью готов к приему в психиатрическом диспансере?
Впрочем, раз мыслю, значит – существую.
А стало быть: нет туманных мертвецов! Вернее: их и не было. Просто, пить нужно меньше и не выделываться.
Ну, почему нормальные люди после водки танцуют, гопники – дерутся, а шизофреники вечно ищут: кто бога, кто прекрасную незнакомку, кто чертей, кто инопланетян, в зависимости от фантазии и образования?
Отчего не получается нажраться до положения риз, да и уснуть, как алкаш, на коврике? Кто сказал, что я не способен на безумства? Просто меня расшевелить нужно. Дать пищу для чувств и ума. И тогда я еще – ого-го-го!
Таня – именинница – налила мне. До краев. Полный стакан. От души.
Я выпил. Вот блин: весь мир, всё-таки, в сговоре!
– Что ж ты меня водой поишь? – неужели это я говорю? Голос какой-то незнакомый: хриплый, чужой.
Однако, именно мне отвечают:
– Помилуй, Вовка! Нормальная водка. Да ты сам понюхай. – и девушка протянула мне бутыль.
Я осторожно понюхал: вода! Обычная, из-под крана: пропахшая хлоркой и ржавыми трубами. Они что, издеваются? Шутки у них такие, да?
– Ладно, пусть будет водка. Ваша взяла. – язык мой уже катастрофически опережал работу ума, как будто за меня говорил кто-то другой. – Пойду-ка, я, в самом деле, проветрюсь.
– Ты куда? – Толстый отвлекся от своей девицы, икнул и уставился на меня мутным глазом. – Хрен с ним, с этим Колей.
– Не, спорить не собираюсь. Я, это… блевать. – и ведь почти не соврал.
Во-первых, где я буду искать это Николая? А во-вторых, да ну его в пим!
– А-а-а… – Костя разочарованно пожал плечами, икнул в очередной раз, сотрясаясь при этом всем телом, а потом привалился к стене и смачно захрапел. Умаялся, видать.
Я кинул на друга грустный взгляд. Вот мало же человеку нужно. Почему у меня так не получается? 
А вдруг мир, и правда, находится только в моем воображении? Или существует лишь шахматное поле идей, и чей-то разум двигает людей, точно пешки, дергает нас за нити событий, а мы – лишь марионетки, только куклы в этом большом театре жизни? Вот потому все живут, что-то чувствуют, один я – не пришей к кобыле хвост!
Ну, вот и нюни пошли. Жизнь не удалась! Пойду, застрелюсь лет на семь через повешение солеными огурцами!
Я, определенно, захандрил.
Но не выдумал же я этого Колю! Он сам пришел! Ага, и атаме Костик добровольно мне притащил. Как-то все ладненько складывается, все само собой! Они везде меня находят, эти молодые люди на букву «Ко»: Костя, Коля…
Бог любит троицу, глядишь: скоро еще один тип нарисуется. Кондратий, например.
Похоже, нет у меня никакого выбора: или катиться, точно шар в лунку, или помереть прямо здесь, в общаге, чтобы всем богам и чертям порушить их вонючие планы!
Я вышел на кухню и уставился в окно. Темнело.
Похоже, солидный кусок дня просто вывалился из моей памяти. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Надо же. Как-то время прошло незаметно. Или я очень долго спорил?
Интересно, а за ересь на том свете индульгенции дают? За катарскую, например?
Я провел пальцем по пыльному стеклу. И отчего всё так плохо?
Хитросплетения огней распластавшегося внизу города  вгоняли в транс. Казалось, живые огоньки медленно удаляются, уплывают в другую реальность, перестают быть светом фонарей и окон.
Я глядел на эту мигающую мозаику огней и судеб, и казалось, что, при желании, могу дотянуться до любого из этих магических светлячков.
Я потерял чувство реальности и времени. Я уже собирался схватить один из этих огоньков, как меня из «штопора» вывел приятный женский голос:
– Разрешите?
Магическое очарование вечернего городского пейзажа мигом рассыпалось.
Да, наверное, это смешно: пьяный студент, задумавшийся у пыльного окна.
Вот чего ей здесь надо? Пришла полюбоваться на шута, который воду от водки отличить не может? Неужели в стакане действительно была водка? Я уже ни в чем больше не уверен.
– А если я того: не разрешу? – это была дерзость, причем глупая. Эх, язык мой – собутыльник мой.
Хотя, кто знает, что это за фифа? Вдруг это и есть тот самый третий тайный агент. Третья «Ко». Какая-нибудь Констанция.
Впрочем, даже если так, все равно, нельзя хамить людям! Я, на всякий случай, локтем через куртку прижал нож поближе к телу. Стало спокойнее.
Зря я девушку обидел:
– Вы уж извините. Негде было хорошим манерам учиться. Раскаиваюсь. Готов простоять перед вами всю оставшуюся ночь на коленях и на соли. Да вы присаживайтесь. В ногах правды нет.
– Так ее нигде нет. – девушка, изящно одернув длинную юбку с глубокими разрезами по бокам, присела на подоконник. – В мире правды нет. Правда – только в голове.
Забавная собеседница, ничего не скажешь.
Я остался стоять. Жестом джентльмена предложил незнакомке свою, слегка помятую пачку «Честерфилда». Девушка покачала головой:
– Спасибо, не курю.
Вообще-то, на кухню ходят специально, чтобы никотину глотнуть. Видать, не у меня одного проблемы в жизни. Ну, что ж: не курит – это плюс, но то, что села – это минус.
И, вообще: кто такая, почему не помню?
Во взгляде девушки скользнуло что-то смутно знакомое. Где я её мог видеть? В метро, в трамвае? В институте? На обложке журнала?
В этот момент где-то совсем рядом внезапно каркнула ворона. Я даже вздрогнул от неожиданности.
Почему-то припомнился тот проклятый вечер, когда я шел домой от Надьки. И ворона. И «Полярекс». И промчавшаяся иномарка. И погибшая девушка.
Холодок пробежал по спине: «Не может душа мертвеца вернуться! Так бывает только в голливудских ужастиках. А еще подобное встречается в книгах Плеханова, в его сериале про Коробова. Но в жизни эта бутафория не уместна! И, потом: я видел погибшую очень близко. Ночная гостья совсем на неё не похожа».
И, вообще, я её не убивал!!! Что я мог тогда сделать? Кинуться за перила, остановить машину, запомнить номер? Я же не супермен какой-нибудь. Да я сам едва ноги передвигал.
Я втянул голову в плечи, словно пытался спрятаться от собственных сомнений, но краем глаз отметил за окном взметнувшуюся птичью тень.
Вот он: романтизм в действии! Просто с соседнего балкона в небо взмыл ворон, вестник Одина.
Впрочем, что в этом удивительного? Наверняка, это и не ворон вовсе, а ворона. Помойщица. Она триста лет не живет, колдунам злым не служит. Просто птица, как голубь или грач.
Однако странно, что девушка и ворона явились одновременно. Почему меня это пугает?
– Кто вы? – мой голос дрогнул. Ну, ничего, спишем на зарождающуюся страсть. – Почему я вас раньше не видел?
– Здравствуйте, я ваша тетя! – шутовски раскланялась девушка. – Ольга я. Домрачева. Мы вместе изволили уже почти полгода на одном курсе отучиться. Я после зимней сессии переводом из Кургана оформилась. Да вы же, батенька, всё в трудах, всё в заботах, вот и недоглядели. Что ж, бывает. Особливо если учесть, что весь университет только и трещит о вашей гениальности.
Я хохотнул.
Девушка ехидно прищурилась:
– В смысле: такой талантище, но все время находится в загуле. Пропадает достояние факультета!
– Согласен. – пришлось принять правила игры. – Пропащий я тип. Да только мы, вообще, как за стол садимся, так сразу в трезвые уже и не годимся. Се ля ви. «Я пригвожден к трактирной стойке», на ней, собственно и распят
– In vino veritas . – в тон усмехнулась Ольга. – Твоя зацикленность на Блоке тоже всем известна. Можешь сильно не стараться: полиглоты меня не впечатляют… Одного только не могу понять, почему ты на филфак не пошел? Чем тебе история-то приглянулась?
– Ну, уж… – я развел руками. – Извиняйте, барыня! Языкознание – наука точная. А математику я с детства не люблю. Мне от уравнений плохо становится. Иксобоязнь, так сказать. А история – другое дело! Врать, врать и еще раз врать, как завещал великий Аристович. История – это изнанка мифа. Никто не может доподлинно утверждать, что Гай Юлий Цезарь не был, к примеру, марсианином. У нас же каждая очередная формация переписывает учебники заново. А это так увлекательно! Мы из сегодня вечно пытаемся править вчера! Вся цивилизация Земли – это сплошные апории Зенона. Летящая ядовитая стрела покоится, говорящий правду – устает и молчит. В реку реальных событий нельзя войти ни дважды, ни единожды – обязательно снесет в сторону субъективизма.
Ольга резко отвернулась и невнятно пробормотала:
– Тебя, кажется, зовут.
Я оглянулся: никого не было.
Что за шуточки? Новые правила игры?
Ладно, пусть будет так:
– И кто же это меня позвал?
– Её величество История Российская! – захохотала Домрачева.
Нет, эта девушка мне определенно нравилась. По крайней мере, с ней не соскучишься.
– Да ладно! История – не волк, в лес не убежит.
– История никого долго ждать не может.
Вроде шутим, дурачимся, так почему же опять вспомнилась проклятая иномарка, переехавшая избитую девицу на Вознесенской горке? Наверное, это всё – проклятая ворона, надо же ей было появиться так не вовремя!
Но что же мне теперь: всю жизнь от всех шарахаться, знамений черных искать? Да тьфу на всю эту абракадабру!
– Не ждет, говоришь? – я не удержался и украдкой окинул взглядом ладненькую фигурку девушки.
А, очень даже – ничего. Хорошенькая. Еще и умная. И манерная. Не в джинсах, как все:
– А ты мне не составишь компанию? Скучно как-то в истории одному входить.
– Но меня-то туда не звали! – засмеялась Ольга.
И снова перед глазами качнулось здание «Полярэкса», автомобиль, ползущая через дорогу девушка. Вот же привязалось!
– А я приглашаю! Входи вместе со мной. Должен же я как-то загладить перед тобой свою вину. Ума не приложу, как мог не замечать тебя целых полгода!
– Тебя никто за язык не тянул. – помрачнела Ольга. – А вдруг я приму твоё предложение?
Это чего: она за меня замуж собралась что ли? Вот так, с кондачка? Или шутить изволит?
Впрочем, какая разница?!
За разговорами я и не заметил, как черной кошкой на карниз окончательно шмыгнула ночь, как желтый абажур луны повис за окном. В свете запылившихся лампочек Ольга казалась мне особенно очаровательной. Её глаза блестели странным, неземным светом.
Смешно сказать, но мне отчего-то казалось, будто Ольга – заколдованная принцесса из Десятого Королевства, которую похитил злой дракон и спрятал в подземелья нашей действительности.
Ах, какой это был мерзкий, скользкий и подлый змей!
Но, может быть, своим некрасивым поступком он спас принцессу от неминуемой гибели там, в сказочном мире?
Я вдруг поймал себя на том, что никогда не любил романтические слюни с сиропом, а тут вдруг расчувствовался. Даже стыдно стало.
Да, что ни говори, а пьяные мысли текут по-особенному, и очень уж извилисто.
– Знаешь, Ольга, а в тебе что-то есть. Нечто обворожительное, чарующее. – я совсем не врал, но чувства мои метались.
Домрачева – это Та, которую я искал? Или передо мной – зомби с душой давно погибшей женщины? Не настиг ли меня призрак прошлого?
Боги, какой бардак царит в моей голове!
Мертвые не возвращаются!
И, все же, я не мог избавиться от тени сомнений. А вдруг: это – судьба. Та самая, которая ведет одних – на эшафот, других – под дуло пистолета. Кто-то же, все-таки, когда-то жил в этом мире – душа в душу. Ага, чтобы однажды умереть в один день.
– Нет, правда, почему у меня такое чувство, будто мы знакомы уже тысячу лет? – я сам не заметил, как опустился до пошлостей, но в тот миг я, действительно, так и думал.
– Если сможешь, это повторить ещё после трёх стопок, – улыбнулась Ольга, – пожалуй, даже поверю.
Я воспринял это как вызов.
– После трёх? Легко!
Ольга наклонила голову, точно синичка и подмигнула:
– Проверим?
– Это вызов?
– Разумеется.
И мы вернулись в комнату.
Не откладывая в долгий ящик, я намахнул разом три стопки. И совсем потерял тормоза. Я уже совершенно не был уверен, говорил ли я это или только думал:
– Ольга, ты, наверное, инопланетянка. Ну, правда: чем ты меня зацепила? Никак не могу этого понять! Может быть, ты колдунья?
А Ольга только смеялась. Но как-то не обидно. Даже заразительно.
Женский смех всегда вызывает во мне противоречивые чувства. Чаще всего мне неприятно, пока не пойму, что именно этот смех напоминает.
Когда кто-то ржет, как лошадь, я бегу от такой красотки, сломя голову. Не нравится мне и глупое хихиканье «девиц на выданье». Раздражает.
Ольга смеялась отлично от всех. Я никак не мог понять, что же напоминал этот смех. Наверное, – перезвон серебряных колокольчиков в поле, музыку ветра, нечто странное и до боли знакомое, родное, забытое.
Я не заметил, как девушка оказалась рядом. Нет, не на моих коленях, а именно рядом. Я чувствовал её тепло и таял.
Потом Ольга кормила меня с ложки каким-то салатиком. Это получилось само собой. Я даже и не думал сопротивляться.
Вообще, это она здорово придумала, потому что я уже начал терять координацию движений. Не знаю, бросалось ли это в глаза.
Впрочем, многие гости уже спали вповалку, там, где их сморило. За столом оставались только пятеро самых стойких. Но и они клевали носами. А я ещё пытался доказать, что русские после первой, а так же второй и третьей – не закусывают. Я что-то пробубнил с набитым ртом – и, наконец, окончательно сдался. Ладно: пусть кормит. Нашим легче.
Прямо как в детстве: ложку за маму, ложку за папу. Смешно.
И немного грустно. Впрочем, мне вторая мама не нужна. Мы это с Наташкой уже проходили.
Ольга, похоже, уловила моё изменившееся настроение, и тут же отложила ложку:
– Интересно, история всё ещё нас ждет?
Вопрос поставил меня в тупик.
Меня спасла музыка, которая в следующее мгновение буквально взорвала и смяла пьяное царство общаги. Это местные умельцы из соседней комнаты прямо на общей кухне подключили к магнитофону «самопальную» цветомузыку и устроили настоящую дискотеку с топотом и визгом.
Гулять – так всем миром!
Пробудились почти все и разом. Ходячие поспешно выползали из-за стола, стремясь в коридор секции.
Вот она: мощь русского народа! Похмельная его соборность, так сказать.
Вскоре мы с Ольгой остались одни, если не считать тех, кого так и не пробудили вопли танцующих. Собственно, от тех, кто лежал в этой комнате я мало чем отличался.
Я точно знал, что на танцы меня уже не хватит. Моя спутница, похоже, понимала это даже лучше меня.
– А тебя в школе не доставали? – Ольга решила поддержать угасающий разговор.
Я уставился на девушку, как баран на новые ворота:
– А чего это ко мне бы стали прикапываться?
– Ну, как же, – улыбка Ольги снова показалась мне очень знакомой и чуточку лисьей, плутовской, – «честный Володя сливу сожрал, а косточку выкинул прямо в ведро». Об этом каждый октябренок знает. Или это: «Маленький Вовка по стройке гулял. Рядом работал башенный кран»… Да еще анекдоты все, как на подбор, про Вовочку-матершинника.
Перед глазами почему-то опять качнулся «Полярэкс».
– Да, именно так всё и было. – я с трудом отогнал трагические воспоминания. – Такое вот тяжёлое наследие: трудное детство, деревянные игрушки, к полу приколоченные. А что делать? Судьба-с!
А потом, неожиданно даже для себя, добавил:
– Я в школе очень положительный был, поэтому, наверно, с Вовочкой-матершинником меня никто не сравнивал. Им это даже в голову не приходило. А вот чистоплюем звали, но тоже недолго. У меня всегда карманные деньги были, со мной выгодно было дружить.
Девушка прошлась по комнате, остановилась у дверей. Она смотрела на меня удивленно и недоверчиво.
Что: опять ляпнул что-то не то?
Да, тяжела и неказиста жизнь советского чекиста. Я хотел сказать что-нибудь нежное, но язык уже не ворочался. А ещё я поймал себя на мысли, что исподволь наблюдаю за Ольгой, но зрение подводило, выхватывало только: чуть прикушенную нижнюю губку, точеный, но нежный подбородок и небольшой кулон в разрезе ворота блузки.
Так, похоже, у меня проблемы. Пора домой, баинькать.
– Знаешь, я устала от этого бедлама. – Ольга словно угадывала мои желания. Впрочем, это меня больше не шокировало, но всё ещё приятно удивляло.
Да, таких девушек – поискать: днём с огнём!
Дверь распахнулась и теперь Ольга вглядывалась в бурлящую, подсвеченную разноцветными всполохами, темноту коридора.
И снова перед моими глазами мелькнула, скрипя тормозами, темная машина. Вот привязалось же, как банный лист!
– Иногда неустроенность быта и этот сумасшедший мир так достают, что в пору совсем отказаться от борьбы за место под солнцем. – Ольга походила сейчас на ожившую Галатею, на спустившуюся с небес богиню.
В мелькании световых пятен девушка чудилась ангелом. Но, кажется, она собиралась распрощаться.
– Что, молодёжь выталкивает на обочину? – я не знал, как удержать её, но, как назло, ничего не приходило в мою отуманенную голову, одни только гадости. – Вроде лета ещё не те.
– Когда тебя вышвырнет от мамы с папой, помотает по белу свету, когда годы разобьют твою холеную мордашку, вот тогда я на тебя и посмотрю, гений ты наш недоделанный. – Ольга грациозно вскинула голову и с видом оскорбленной королевы шагнула из комнаты.
– Извини! – закричал я ей вслед.
Какой же я дурак! Кто так соблазняет девушек, а? Ну, кто так соблазняет?!
Она не оглянулась.
Ну, зачем я так напился? И как прикажете жить дальше? Ничего, сейчас, не предпринять; чтобы, лет через пять, жениться на какой-нибудь грымзе, и вечно потом сожалеть, что так и не остановил волшебное мгновение, не вернул девушку?
Я попытался встать, но накатил предательский ком тошноты. И накрыли черным покрывалом воспоминания о Вознесенской горке.
Всё смешалось в зловещий громокипящий коктейль: Ольга, ночной парк, общага, иномарка, атаме, «Полярэкс»…
Вот так с ума и сходят!
Я всё же вскочил на ноги, выбежал из комнаты и штопором ввинтился в шумную пеструю толпу.
Наверное, времени прошло пару секунд, потому что я увидел Ольгу, идущую прочь сквозь поток танцующих студентов.
Я кинулся следом, стараясь не упустить из вида безупречно уложенные в высокую прическу каштановые локоны. Но, если перед Ольгой люди расступались, уступая ей дорогу, то на меня, наоборот, всё время натыкались чьи-то руки, мне наступали на ноги. Чертыхаясь и бормоча невнятные извинения, я выскочил на лестницу. Пролет, второй, третий.
Ольга свернула в полумрак. Я хватал воздух ртом и остановился на последней ступеньке, чтобы отдышаться, как вдруг услышал из-за поворота голос Юльки из параллельной группы:
– Ой, Олечка, а я ведь к нам Верку пустила! К ней её Пашечка пришел. – тут Юлька глупо хихикнула. – Сама понимаешь, трудно отказать, у неё ведь такая любовь, такая любовь… Знаешь, ты Ксюху поищи, у нее комната на пятом, тихо там. А то ведь это у них надолго. Возможно, на всю ночь. Верке мешать не хочется…
Я облизнул пересохшие губы: это уже интересно. И даже очень! Похоже: судьба ко мне благосклонна.
Через мгновение Юлька, шмыгнула мимо меня вверх по лестнице. Похоже: даже не заметила. Мало ли кто там стоять может, привалившись к стене. Не трогает – и ладно.
Сверху долбила музыка. Я шагнул в полумрак секции. Осторожно, боясь спугнуть, удачу, я приблизился к опустившей голову Ольге:
– Пошли ко мне. У меня тоже тихо. Родители в командировке. Только кот, но он почти не шумит.
Ольга усмехнулась:
– А подслушивать – не красиво.
– Но зато так удобно! – возразил я.
– Ну да: пофигизм – это мировоззрение.
Что она хотела этим сказать? Впрочем, это уже и не важно. Главное, что этой фразой она дала согласие.
«Пофигизм – это мировоззрение». Кажется, где-то я это уже слышал… или видел. На рекламных щитах что ли?
Нет, на растяжках у нас другое, там известная строительная компания с сомнительным слоганом: «Кладу на совесть». Впрочем, до вывески: «Вы всё ещё бедны, тогда и хрен на вас!» – пока еще никто не додумался.
Пофигизм – доля неудачников, прячущихся от осознания своего статуса социально презренных.
Пофигисты не революционеры духа, а просто лишние люди. Они выпячивают свою никчемность, как стяг. По сути, это отверженные, которым совсем нечем кичиться.
Нормальный человек имеет убеждения и ценности, и если он проигрывает, то имеет мужество признать это. А пофигисту прощается всё: трусость, предательство, побег. Хотя именно фигляров и не жалко. 
Обидно, что Ольга причисляет и меня к этому клану дармоедов, но в ее устах титул этот не совсем безнадежен.

 



СВИТОК ВТОРОЙ
Non datur terium

Мы крепко связаны разладом,
Столетья нас не развели.
Я волхв, ты волк, мы где-то рядом
В текучем словаре земли.

Держась бок о бок, как слепые,
Руководимые судьбой,
В бессмертном словаре России
Мы оба смертники с тобой.
Арсений Тарковский, 1960

Одинокий волк – это круто!
Но это так, сынок, тяжело.
Ты владеешь миром как будто,
И не стоишь в нём ничего.

Ах, как много выпало снега,
Да как же когти рвать по утру?
Одиноким я волком бегал,
И одиноким волком умру.
Александр Розенбаум «Одинокий волк»



 
Мелодии тьмы. Второе пришествие

Гомункулы притащили откуда-то круглый, облупленный стол и несколько таких же обшарпанных табуреток. Теперь карлики сидели, как заправские гангстеры, и резались в подкидного дурака на раздевание.
Один из гномов был облачен в спортивную шапочку, в семейные трусы и в дырявые розовые носки. Второй – красовался в малиновых штанах и в белых перчатках. Третий одет был полностью, а выигранные им вещи лежали подле него стопкой. Четвертый сумел сохранить не только свои ботинки, но и курительную трубку, пусть даже уже и без табака. Лишь последний карлик удачно отыграл все свои шмотки назад. И аабсолютно каждый гомункул был полностью поглощен созерцанием своих карт.
Черный кот благоразумно залез на вершину спинки свободного кресла и сосредоточенно следил оттуда за игрой. Это был единственный независимый наблюдатель. Однако, зверь следил не столько за картами, сколько за движением рук, словно хотел поймать игроков на жульничестве, и в глазах кота светилась снисходительная насмешка, словно сам он мог играть гораздо лучше.
Колдун Григорий спал рядом на диванчике, положив под голову свой огромный кулак.
Во сне колдуна – светало. В серых лоскутьях облаков прятался бледнеющий белый месяц. Солнце таилось за горизонтом, хотя алая дымка ширилась, обещая скорый восход.
Весна вступила в свои права. Ледовый панцирь реки ещё не был взломан, но заметно посерел, обещая скоро превратиться в жидкое месиво.
Мир, с высоты птичьего полёта, казался кукольным.
Гриша разглядывал ленту реки и ощущал себя птицей, пристально следящей за вереницей тарантасов и подвод, сопровождаемых конным эскортом. Колёса телег вязли, проваливались, наполовину тонули в воде; но упорные фигурки солдат, с окаменевшими лицами, непрерывно понукали коней. В этом механическом движении: и люди, и лошади были похожи на заводные игрушки.
Впрочем, охрана и арестанты мало чем отличались друг от друга. Более того: провались они сейчас под лед, судьба была бы для всех едина.
Гриша понимал, что приблизиться и изменить что-либо в этих снах, да и в реальности, ему мешает живое идолище змея, то самое, которое когда-то приказал отлить Моисей. Статуэтка не только спасла когда-то древний народ от укусов гадюк, но, впоследствии, выкопанная тамплиерами в тайнике Храма Соломона, сокрушала целые империи. И делала это фигурка самостоятельно, не подчинясь злой воле людей.
Во сне изображение золотого гада было не просто символом, оно оказалось живым, оставаясь при этом литой статуей. Более того, волшебная сия тварь вошла в полную свою силу: она опечатала своим хвостом Книгу Судеб, позволяя её только читать, но не вносить правки!
Гриша даже и не сомневался, что все гадюки мира – у этого идолища на посылках! И они проникли всюду, источили: и Явь, и Правь.
И теперь, кто рожден в стане Белого Орла или Черного Льва, кто имел вольную душу – все в ужасе бежали далеко за Карпатский хребет.
Впрочем, змеи пока боялись открыто убивать соперников, они опасались народного бунта. Им нужно было закрепить свою победу.
Главная гадина, извивающаяся по конгревному рельефному тиснению на обложке, беспрестанно обвивала Книгу судеб, отравляла слова, меняла их смысл и значение.
Истина на магических пожелтевших страницах не искажалась, но отражалась в кривых зеркалах, вставала с ног на голову; и читатели видели реальность, такой, какой хотелось представить её змеям.
Царство Лжи, империя обмана выросла из этих строк. И только один Григорий понимал, как незаметно подменили все человеческие ценности. Впрочем, в этом не было откровения, потому что сам Гриша и в этой реальности, и в этом времени был: и мертвецом, и магом – чёрным и отчаявшимся. Ему одному позволяли видеть реальность такой, какой он и боялся. В этом была часть его наказания.
Григорий догадывался, что страдания заключены внутри его головы, что никто не мучает его, что за ним просто присматривают – не более того. Однако осознание того, что каждый именно сам загоняет себя в клетку собственного отчаяния, чтобы потом мужественно вырываться из нее всю оставшуюся жизнь, понимание этого процесса вовсе не освобождало от боли, а только усиливало её…
Узники, перевозимые в поле, тоже были обречены, они и сами прекрасно понимали, что эта дорога – в один конец, что змеи хотят запутать все следы, убить пленников, но выдать это за священную казнь, совершенную с революционной непримиримой яростью. И, в целом, это было не сложно, потому что многие матросы, опоённые кровью братьев, неистово бьющихся за змеиное царство во всём мире, действительно, свято верили, что строят первое в истории государство справедливости.
Среди арестантов, сидевших в первой телеге, хорошо просматривались: подтянутый генерал в гимнастерке, его дочери, облепившие жену обреченного, и угрюмый подросток. На соседних подводах сгорбились слуги и личный доктор семьи. В этом был сарказм победителей: они непременно хотели убить врага бодрым и в здравой памяти.
Гриша догадывался, кого именно везут по бездорожью, но хотел приблизиться, чтобы окончательно убедиться в своей правоте. Однако, ветер неожиданно взвихрил, отшвырнул Гришу прочь от обоза. Колдун щурился, но что-то мешало, не давало рассмотреть путников.
Вдруг от реки, навстречу обозу, взметнулось черное облако, и изображение окончательно исчезло, точно на глаза колдуну накинули платок.
Потом Григорий почувствовал жар во всем теле, услышал треск танцующего вокруг пламени.
 Через мгновение из мрака, прорезая тьму, выросли оранжевые языки всепожирающего огня. Оттуда, прямо из вселенского пожара, шагнула дымчатая человеческая фигура в чёрном плаще, с надвинутым на лицо капюшоном. Костлявые кисти рук незнакомца судорожно сжимали кадуцей – древний жезл, перевитый двумя живыми змеями.
Гадюки на набалдашнике посоха держали на своих жалах хрустальный шар с выгравированными на нем материками и океанами. Глаза рептилий, подёрнутые сонной паволокой, казались влажными, живыми. Лунное серебро, неземной металл кадуцея переливался всеми цветами радуги. Он: то светился, как гематит; то блестел, как золото.
Вдруг змеи встрепенулись и неожиданно отвернулись друг от друга. Однако, лишившись поддержки, магический шар не упал, а продолжал висеть. Змеи злобно зашипели, хрусталь налился кровью. Над кадуцеем вспыхнула огромная чёрная радуга, повисшая в воздухе арочными воротами, она хорошо виднелась в свете бушующего пламени.
Под капюшоном у незнакомца не было лица – только клубящийся туман, – это придавало происходящему мистический смысл. Непрошенный чародей взмахнул жезлом и запел на чуждом, непонятном языке.
В левую, раскрытую, ладонь мага, откуда-то сверху упало оружие.
Гриша различил обоюдоострый кинжал с выемкой посередине для стока крови. На лезвии, возле рукояти, выполненной в форме семиликого языческого божества, закольцованные в мрачный пантакль, застыли загадочные руны. Да, это было то самое атаме, хотя во сне оно и казалось другим.
– Вед-ды Дый! – выдохнул окончание жуткого заклинания чернокнижник, и сам рассыпался серым пеплом, рождая после себя чёрного рогатого дракона, пышущего клубами дыма, яростно скребущего по камням чудовищными желтыми когтями.
Над миром, в зареве кровавых пожарищ, поднималось чёрное солнце.
Зверь повернулся к Грише и изрыгнул пламя. Боль обожгла все тело. Спасения не было! Гриша закричал, прикрываясь руками, и… проснулся.
– Что, Великий Творец, нечистая совесть спать не дает? – участливо поинтересовался первый гном, отвлекаясь от игры.
– Да ты бы, красавец, – проворчал второй карлик, тыча пальцем в первого, – на ночь ноги бы свои мыл, а то от твоего амбре не только кошмары приличных людей мучают, но даже и мухи на лету дохнут!
– Много вы оба понимаете! – фыркнул третий гомункул и пустил такую струю газов, что от вони защипало в глазах. – Пардон, господа, несварением желудка от местных харчей маюсь, оттого и дока стал знатный в запахах неприятных… А ты их, демиург, балбесов, не слушай! Нет ничего естественного, природного запаха! Вообще, вся эта парфюмерия выдумана для трусов, стыдящихся своего тела. А кошмары – это пустяки, дело житейское.
– Таки мы были бы премного благодарны, если б ты, эпикуреец хренов, вместе со своим бесстрашным бесстыдством, пердеть бы вон из дома выходил! – проворчал четвертый, скривившись в сторону третьего. – Мы личности утонченные, самой Астарте служим.
– Сдается мне,  – почесал нос пятый болтун, – демиург наш хитро уходит не только от ответственности, но и от ответа на чётко поставленный вопрос: «Что тебе снится, грозный Гришуля, в час, когда бесы играют отбой?»
Колдун потер макушку и сплюнул.
– Таки мы ждем! – снова напомнил о себе последний карлик.
– Трепещу! – фыркнул Григорий. – Нет тварей, страшнее вас! 
– Оп-паньки! – мгновенно подался вперед первый изумленный лилипут. – Что за дела? Когда нас лепил из того, что было, мы, значит, тебе глаз радовали, а теперь презираешь нас, оборотень?!
– И, вообще, это что за инсинуации? Тебе напомнить, как ты нами гордился, как таскал за собой по всей Швабии, точно мы ручные мартышки? Ты ведь нас за деньги показывал, а кто за погляд уродства свои деньги отдаст?
– Люди только за это и платят! – захохотал колдун. – Неучи! А еще меня переговорить пытаетесь!
– В самом деле? – изумился третий гном. – Уродливое притягательнее прекрасного? Отчего же все народы не поклонились тогда нам, очаровашкам?
– Потому как: молчание – золото. – усмехнулся колдун. – А вы все свои капитали промотали, растранжирили. И, если вначале было слово, и слово было у бога, то пятеро гомункулов из Лихтенштейна слово то сперли, до трех букв сократили, на печатном станке размножили, и выдавали потом: то за ассигнации, то за революционные листовки.
– Это поклеп!!! – возмутился четвертый карлик. – Не было такого! Деньги мы сами не печатали, только экспроприировали у бессовестных фабрикантов.
– Тише, братья! – прикрикнул пятый. – Вы что, все мозги проиграли? Да он же стебётся над нами!
– Объявим ему бойкот! – заверещал первый гном. – Как можно над своим детищем измываться?
– Пусть у него язык отсохнет, чтоб больше он им не брякал о нас гадости по всему свету! – второй карлик подскочил от возмущения и выпятил нижнюю губу.
– Слишком суровы вы, любезные! – возмутился третий бес. – Отсохнет орган его подлючий, да и отпадет. А нам нужно, чтобы Григорий осознал грех свой, раскаялся, чтобы наказание ему от сердца шло. Через страдание одно только и способен человек поумнеть, больше – никак. И чем сильнее боль физическая, тем лучше очищается страдалец от скверны своей. Потому предлагаю избрать для демиурга иную меру пресечения: типун ему на язык!
– Язык без кости. – согласился четвертый. – Что хочет, то и мелет. Потому незамедлительно требую выполнить пророчество аса Пушкина. Давайте вырвем Грише грешный и паскудный его язык!
– А жало мудрыя змеи у Астарты выклянчим? – насмешливо уточнил пятый. – И если над нами сейчас одна госпожа верховодит, то после такого варварского акта они же с демиургом объединятся против нас, ибо станут – одной крови.
Тут дверь спальни распахнулась и на пороге  показалась обсуждаемая черная богиня. Радужки ее глаз были круглыми и насыщенно-зелеными. Локоны волос свободно струились по оголенным плечам. Черное платье ниспадало до пола, обволакивая, подчеркивая идеальные формы своей владетельницы.
– Ты прекрасна! – воскликнул первый гном. – Ты, как эта весна, врываешься в наши сердца и стучишь в них трелью соловья!
– Стучат только дятлы! – хихикнул в кулак второй гомункул и все разом прыснули.
Не засмеялся только один.
– Прости пижонам глупость эту! – воскликнул третий, вскарабкавшийся на стул, словно ребенок, собирающийся рассказать стишок деду Морозу. – Ты вся – дитя власти советов, ты – Люцифера торжество!
– Ну и подлизы же вы! – изумился Гриша. – Мне в жизни слова доброго не сказали, а тут прямо мелкими бесами рассыпались.
– Не завидуй. – усмехнулась Астарта. – А, кроме того, ты, мил человек, думаешь, что один во всем городе испытываешь платоническую любовь. И это, мол, возвышает тебя над всеми.
– Это не так! – запротестовал колдун, но при этом густо покраснел.
– Нет, ну видали демиурга? – заверещал четвертый гомункул. – Мы тут одна команда, бьёмся за переходящий вымпел лучшей бригады братвы года, а он во врага нашего заклятого, в соперницу втюрился! Да они даже не целовались, рук другу не пожимали, не сидели рядышком в сладостном томлении. И это – наш племенной воспроизводитель, улучшатель рода человеческого! Позор!!!
– Хватит! – повысила голос Астарта.
Воцарилось молчание.
– Я собрала вас вместе, в сей нехорошей квартире, вовсе не для того, чтобы вы свары на пустом месте устраивали.
– Так мы же: с любовью и благодарностью. Без всякого камня за пазухой, без злого умысла. – сказал первый гомункул.
– Да-да! – поддакнул второй. – Мы несем богу, творцу нашему, страдание порционно, строго дозировано и чисто в педагогических, терапевтических целях.
– Вот именно! – воздел вверх палец гном с фингалом. – Испытуемый не только почувствует боль, но поймет, что с Христом – терпеть ему до самой своей смерти, а с нами – можно вообще не напрягаться, а – радоваться жизни. На Грише мы просто оттачиваем своё мастерство. Чисто научный эксперимент. За основу мы взяли труды Бехтерева и Павлова. А что? Дарвин был идиот, Фрейд – сексуальный маньяк. Мы не можем равняться на дураков! Мы же серьезные гомункулы, мы – за науку!
Четвертый только открыл рот, как его властно оборвала Астарта:
– Господа, вынуждена сообщить вам пренеприятнейшее известие!
– Колобок повесился? – предположил первый гомункул.
– Буратино утонул? – задался риторическим вопросом второй.
– Русалку заставили сесть на шпагат? – хмыкнул третий.
– Слушая вас, любезные, падаван Чебурашка от горя совсем оглох. – отрубил четвертый.
– Неужели, к нам, всё-таки, едет ревизор? – почесал в затылке пятый. – От самого барона?
Гриша при этих словах напрягся.
Астарта обвела всех пристальным взглядом и усмехнулась:
– Уже прибыл!
В тот же миг комната озарилась фиолетовым сиянием. От стены отделился туманный призрак волка. Зверь был матёрым – до метра в холке. Такому – в одиночку задрать бизона – плёвое дело.
– Меня разбудили! – голос летел из ниоткуда, рот призрака оставался закрытым. Говорите последнее своё желание: одно на всех.
– Желаю личный кабриолет!!! – истошно, закрыв от усердия глаза, завопил первый гомункул.
– Мисс Вселенную хочу! – встрял второй. – А лучше – двух!
– А к этому – ещё и бесконечные запасы провизии и алкоголя! – мечтательно вздохнул третий балбес.
– К чёрту всё! – нашелся четвертый. – Дайте нам бессмертия и выгоните со службы – век на вас молиться станем!
– Сразу не убивайте! – склонился в куртуазном поклоне последний. – Дайте нам шанс понять глупость свою, осознать степень падения своего и всё исправить!
На последнего все взглянули с изумлением.
– Что? – обалдел от всеобщего внимания карлик. – Что не так?
– Мне сообщили со двора нашей незабвенной Великой Мухи, Непобедимого Овода, очень интересные новости. – теперь призрак зверя говорил своею пастью. – Так что вы мне скажете в свое оправдание?
Гомункулы растерянно переглянулись. Они пребывали в замешательстве. Гриша вжал голову в плечи, глаза его тревожно и пытливо бегали во все стороны. Лишь Астарта оставалась спокойна:
– Не извольте волноваться, Великий Канцлер, мои помощники посмертие свое отдадут за барона. Наше дело – левое! Нож вернется к истинному владельцу! Соперничающие дворы будут посрамлены. Победа будет за нами!
– Серьёзно? – удивился призрак. – Ну, так покажите атаме. Или у вас его нет?
– Его нет у Ольги! – вдруг шагнул вперед Григорий. И это точно, чем бы там не хвастали ваши рубероиды и смотрящие за котлами.
– То есть вам известно, кого именно от других баронетов уполномочили забрать наш приз? Может, вы скажете и имена лазутчиков всех дворов? – тяжелый взгляд волка остановился на колдуне.
Астарта заслонила собой помощника и спокойно сказала:
– Мы работаем над этим.
Взгляды верховных демонов скрестились. Удивление мелькнуло в глазах волка:
– Ну, предположим, вы на шаг впереди. Но это ничего не меняет. Мои требования остаются в силе. И ставка прежняя: бытие или полное развоплощение и беглеца, и всей его октябрятской звёздочки.
– Взаимоотношения и жизнь бойцов вверенного мне отряда – моя прерогатива вплоть до конца операции. – холодно сказала Астарта.
Гомункулы разинули рты, застыв в безмолвном ужасе. Гриша понял, что в цепи его больше никогда не посадят – развоплощенным страдания ни к чему.
Призрак оскалился, показав желтые клыки, а потом вдруг согласно кивнул и исчез.
 – Сдается, это и были те самые пренеприятнейшие известия. – сказал пятый гомункул. – Ревизор нечаянно нагрянул, выявил нарушения, назначил срок исправления и отбыл.
Остальные болтуны подавленно молчали.
Гриша по-новому взглянул на свою госпожу:
– Сдается мне, великая богиня, ты не совсем Астарта. По крайней мере, не та Астарта, которую мы видим.
– Даже если и так, Гриша, неужели ты в ногах у меня валяться станешь, умоляя спасти свою тупенькую и прямолинейную принцессу? Она ведь уже начала свою собственную игру, не сомневайся. Скажу больше: четыре двора – четыре обольстительницы. Или ты, наивный, всё ещё полагаешь, что мальчишка способен передать атаме бородатому мужику? Это, милый мой, не конкурс евровидения, не обольщайся.
– Тогда зачем мы тебе, Астарта? – вырвалось у колдуна. – Ты ведь – одна из этих четырех искусительниц!
– А вдруг вы – моя истинная любовь? – захохотала богиня.
– Я согласен быть первым! – закричал один из гомункулов.
– Второй!
– Так не честно!
– Третий!
– Ну, я так не играю!
– Хватит! – оборвала веселье госпожа. – Ваши малые размеры меня совсем не интересуют.
– Это у нас рост малый, а там, где надо – мы гиганты! – возразил пятый, но богиня лишь покачала головой, и гомункулы расстроились.
Тот, что был с фингалом, даже заплакал, тыкаясь личиком в ладони.
Гриша занервничал, прошелся взад-вперед по комнате:
– Ну, хватит уже! Мы всё поняли. Вы не будете балластом, малышня.
– И этот туда же! – фыркнул первый гомункул.
– У нас всё большое: и мысли, и души, и самые важные органы в жизни настоящего мужчины! – возмутился второй.
 – Потому, правильнее к нам обращаться: половые гиганты! – прокричал гном, так и не слезший со стула, демонстративно при этом сложивший руки на груди.
– Да ладно, чего уж там скромничать! – четвертый карлик ударил себя кулаком в хилую грудь. – Гении мы, чего уж тут скрывать!
– А теперь поговорим о делах. – Астарта села в кресло и закинула ногу на ногу. – Вы же понимаете: главное в нашем деле – врага на свою сторону переманить. Соблазн – наше всё. Искомый объект – тот ещё «ходок», что существенно облегчает задачу. Проблема только в том, кто же окажется той первой, которой прекрасный вьюноша передаст дар свой бесценный. Задача Гриши: не допустить грехопадения Ольги. Я бы даже разрешила отдать ей, в качестве бонуса, братца Алёшеньку, ибо он никому не нужен. Проблема в том, что его здесь нет. Надо как-то донести до Ольги эту аксиому. Надеюсь, Королёв нам в этом поможет.
– Госпожа! – первый гомункул выковырял из носу козюлю, рассмотрел ее со всех сторон и, с громким чавканьем, съел оную. – Смею предположить, что в любой игре принимают участие приблизительно равные силы. Если с нашей стороны пришли вы, неподражаемая, погибший человек да мы (как подсобные рабочие, разумеется), то что мешает остальным дворам также выставить по команде суперменов? Отчего не предположить, что Королёв – тоже демон, прикрывающий Ольгу?
– Серьёзно? – усмехнулась богиня. – Дух прожил земную жизнь, состарился, нас поджидаючи?
– Однако, как бы там ни было, а ведь мысль дельная. – вздохнул Григорий.
– Слава аду родному! – воскликнул второй гном. – Нас сам творец похвалил!
– Вау! – закричал третий. – Это дело нужно отметить. И немедленно выпить!
Колдун закатил к небу глаза, однако на болтунов это не подействовало.
– Братья, такими темпами, мы через год вольную получим! Давайте напряжёмся и начнем мозговой штурм! Люциферу – ножик, Гришке – двухкомнатную квартиру в центре Екатеринбурга, нам – свободу и девок!
– А, может, хватит уже визжать? – почесал в затылке пятый. – На голодный желудок к нам вечно такие идеи приходят, что потом самим стыдно бывает. Госпожа, а угостите, для начала, галантных кавалеров обедом из Метрополя.
– Костями из Некрополя обойдетесь! – захохотала Астарта.
– Да как же можно-с? – возмутился первый гомункул. – Мы, племенные воспроизводители, джокер в колоде барона нашего великого! Мы, способны переключить похотливое внимание вражеских лазутчиц на себя, выдержать этот шквальный огонь их нерастраченной любви! Так неужели нас кормить не станут? А ну, как мы обессилим в самый неподходящий момент – и вся наша диверсия – полетит в тартарары!
– Истинный специалист по любви и дамский угодник здесь один, а вы, друзья, как не рядитесь, в герои-любовники всё не годитесь. – вынесла безжалостный вердикт богиня.
– Вот оно чо! – возмущенно закричал второй карлик. – Оказывается, именно Гриша нужен для устранения соперниц. Ай, ловко! А если демиург троих не охмурит, то тут мы и выйдем во всей красе: отряд быстрого реагирования.
– Сказочно быстрого. – кивнула головой Астарта. – Такого, что ни в сказке сказать, ни сопернице пожелать.
– Да это дискриминация по этническому признаку и разжигание межгомункуальной вражды! – встал в новую позу на стуле третий гном, потрясая кулаком. – Гомункулофобия запрещена в Инфернальной Федерации!
– Вот видите, как вам повезло! – вздохнул колдун. – Остается только иск в суд подать – и победа будет за вами.
– Да знаем мы те руки искусного кукловода, которые дёргают за леску судьбы. – ощерился четвертый. – А имя ему…
– А то есть тайна великая, за семью печатями, за тремя ящиками пива на брата. – резко перебил пятый, уводя подельника со скользкой дорожки. – Надо демонессу соблазнить, навку какую, зомбячку – мы на всё согласны. Только не заставляйте нас вступать в противоестественные и постыдные связи с особями мужеского полу!
– А чего так? – хихикнула Астарта. – Боитесь уронить рейтинг альфа-самцов?
– Тьфу! Тьфу! Тьфу! – заплевали карлики разом. – Лучше жабу поцелуем, землю жрать будем, посмертия лишимся, но оставим сей грех европейским содомитам. Мы – слуги Люцифера Сиятельного, а не извращенцы позорные!
– Ну что ж, раз задачи поставлены, приоритеты выявлены, пора, братцы, за работу! – завершила производственное совещание Астарта. – Один – следит за Королёвым. Второй – за Ольгой. Третий, вкупе с подельником, ходит за воришкой, и как только Костя Меркулов встречает своего друга – четвертый махом переключается на того, кому атаме досталось. Всем всё ясно?
– А как же я? – удивился пятый.
– А ты у Гриши на посылках, ибо у нас остаются не найденными еще две особы женского полу, до нашего добра зело падкие.
– А что же будешь делать ты, Астарта? – Гриша задал вопрос, волновавший всех присутствующих.
– Как всегда: осуществлять общее руководство.
– Вот этого я и боялся… – вздохнул колдун.
 
Летопись прозрений. Бисер судьбы
Холодало. Асфальт покрылся хрустящей корочкой. Морозный воздух студил хмельную голову. Реальность стремительно обретала очертания, жизнь – смысл. Улицы были пустынны. Редкие фары машин, вспарывая сгущающиеся сумерки, стремительно уносились обратно, во мглу.
Ночная жизнь тем и манит, что даёт ощущение истинной свободы. Город сбрасывает с себя мантию благопристойности, перестает дежурно улыбаться и становится самим собой: неуправляемым, голодным хищником. В тот миг кажется, что луна – вовсе не небесное тело, не спутница старушки Земли, а гигантский глаз ожившего мегаполиса.
Екатеринбург – это дракон. Днём он спит, позволяя людишкам пыжиться и считать себя венцом творения. Но с наступлением сумерек всё кардинально меняется и проявляется истинная сущность города. И сразу становится отчетливо видно, что нет в Е-кате никакого бюргерского среднего класса, а есть лишь противостояние бандитских группировок. И над всем этим плывет тоска заброшенных домов, которые, точно язвы, не зарастают, а лишь ширятся очагами проказы.
Однако, именно ночной город так близок моему сердцу, так очарователен. Может быть, потому что только в это время не нужно никем претворяться.
Я покосился на Ольгу. Она куталась в тоненький плащ. Видимо, теплую одежду уже увезла домой. Общаговские вечно так: уедут в одном, приедут в другом, чтоб не таскать лишнего, а погода в наше время, как в затасканном анекдоте про «хреновое лето». Снег летом и дождь зимой – давно обычное явление.
Раньше кому-то вечно «чего-то не хватало: зимою – лета, осенью – весны», вот, по просьбе тех романтиков, последние десятилетия так и живём: никогда не знаем, что день грядущий нам готовит.
Впрочем, если начистоту, то это Юлька о верхней одежде для Домрачевой позаботилась. Видимо, предполагала, что без прогулок на свежем воздухе никак не обойтись. Когда Ольга вставала из-за стола в Таниной комнате, – в руках у неё ничего не было. Когда же я догнал её в секции коридора, – плащ уже висел на руке. Прямо бытовая общежитская магия в действии!
И чем женщины думают – не понятно. Но ведь угадывают! Мне бы так, а то бывает, полгода строю коварные замыслы, изыскиваю пути любовного совращения, а все эти хитросплетения рассыпаются в одно мгновение, точно карточный домик. Обидно бывает до одури! А женщина не думает, не сомневается, но, следуя природной интуиции, просто совершает правильные поступки. Блин, хотел бы я знать, как это у них получается!
Ольга мерзла. Надо бы предложить ей свою джинсовую куртку, но в ней спрятан атаме! Как там у нас дальше отношения будут складываться – вилами по воде писано, а вот за ношение холодного оружия – светит небо в клетку. Зачем афишировать собственную глупость? Ножик я брал не для защиты, а из страха, что его украдут. Вот изымут его полицейские, и останусь я, как мерзкий Горлум, причитать: «Прелесть, ах, прелесть моя! Пошто покинула меня?»
К тому же, джинсовая ткань – самая непрактичная. Летом – в ней жарко, зимой – холодно. Никакого толка, понты одни.
Поёжившись, я ощутил, что в левом боку скапливается странное, покалывающее тепло. Это ожил атаме, почувствовал, видать, что я про него гадости думаю.
Вот так-то, понюхай настоящей жизни, кинжальчик!…
Ой, чего это я сам с собою разговариваю, когда рядом со мною идет красивая девушка? Вот знал же: не надо столько пить!
В общем, я на минутку задумался, и не заметил главного…
А они вынырнули из арки соседнего дома. Их оказалось трое. Обычные гопники: ничего примечательного. В мешковатой реповской одежде, в забавных штанишках, в которых, при желании, можно вынести весь Париж. Свои вязаные шапочки подонки натянули аж до бровей. Их пухлые губы кривились в неестественно паскудных ухмылках:
– Эй, мухомор, хуле тут тусуешься, чисто с нашими девками?! –крикнул один из парней. Видать, уроки эстетики он яростно прогуливал. Да и в глазках у него, похоже, двоилось. Домрачева – она в одном экземпляре!
Я сделал вид, что не расслышал. Ольга вздрогнула, и поспешно подхватив меня под руку, потащила к перекрестку, освещённому фонарями. Я не сопротивлялся. Драки не боялся, но девушку лишний раз травмировать ни к чему. Тем более, у меня предыдущие синяки едва сошли. Как-то не хотелось снова морду подставлять.
– Ну, ты чо, мурло, глухой что ли? – разозлился другой бандит. – Ишь, корчит из себя! А ну-ка, парни, поднавалим!
– Беги! – теперь я решительно толкнул Ольгу и развернулся навстречу воодушевившимся бандитам.
– О-па-на! – сделал пальцы веером заводила. – А слона-то мы и не приметили! Так это же не просто лох позорный, но и чисто защитник слабого пола.
– Это потому что сам он – пола деревянного. – к месту вспомнил заезженную шутку подельщик, беззубо ухмыляясь.
Третий просто оскалился.
Сказать, видимо, больше им было нечего, – даже зачатки интеллекта не отягощали прыщавых лиц.
Я спрятал правую руку под джинсовую куртку. Нож не должен достаться врагу! И усмехнулся: вот он – час триумфа!
На благородного Роланда напали злые вороги. Осталось обнажить Дюрендаль и пасть в честном бою.
Хотя, лучше, конечно, выжить, как де Бюсси, чтобы увидеть оживший портрет графини де Монсоро.
Впрочем, тоже не совсем удачное сравнение. В первый-то раз де Бюсси, конечно, выжил, но вот потом…
Парни кинулись на меня, метя, кто в живот, кто в лицо.
Мои пальцы судорожно сжались на рукояти атаме. И мысли внезапно изменились. Меня неожиданно захлестнула яростная жажда крови. Я совершено расхотел романтически умирать.
Более того, вдруг отчетливо понял, что передо мной – отбросы общества, шваль, недостойная коптить небо. Мне захотелось немедленно наказать этих самодовольных уродов. Из этих шавок, всё едино, людей никогда не получится! А вот чучела набьют – вполне колоритные.
Я выхватил кинжал из внутреннего кармана, на ходу извлекая его из ножен, и зло прохрипел:
– Ну, кто первый?
Зрачки заводилы расширились от ужаса. Он мигом понял, что шутки кончились. Избиение пьяного студентика оборачивалось поножовщиной, а это не входило в планы босоты.
Я ощутил себя аггелом, чёрным вестником смерти. И это было приятно. В этом заключалось странное упоение.
В следующий миг на меня кинулся один из бандитов – молчун, за что и получил скользящее ранение от кисти до локтя. Я без усилий распорол: и курточку, и руку. Кровь хлынула, как в дешевых вестернах. «Как из поросенка!» – злорадно отметил я и усмехнулся раненому в лицо:
– Продолжим?
Это я так брякнул, для бравады. Нужно же было выдержать величие момента, а в голову, как назло, ничего не приходило.
Наверное, я задел вену. Но пока до этих гавриков дойдет, пока они просекут, что я вдюпель пьяный, они уже кварталов за семь отсюда будут. У страха глаза велики. И ноги быстры.
– А-а-а!!! – заорал раненый. – Подрезал, падла!
– Конечно. – спокойно ответил я. – Я всегда таких козлов резал.
– Су-у-ука!!! – новый яростный вопль пострадавшего послужил сигналом к отступлению. Все трое, точно сговорившись, ринулись врассыпную, топая и подвизгивая, как стадо потревоженных кабанов.
Я нервно икнул. Чего это я все хряков поминаю? Вчера, сегодня…
Как там, в Евангелии, сказано? «Не мечите бисер перед свиньями». Так я, вроде, не особо-то и старался. Все ценности при мне, а одного поросенка даже порезал. Жаль, что царапина заживет на бандюке, как на собаке. Таким тварям нужны: проказа, чума, холера, тиф сибирский, чтобы гнили заживо! Может быть, тогда и думать бы научились. Страдание облагораживает. Изредка.
Я сплюнул вслед убегающим. По инерции сделал несколько шагов и остановился. Да ну их!
И тут только понял, что рукоятка ритуального ножа жжет ладонь. Атаме пульсировал, бился в пальцах частыми ударами моего сердца. Казалось, нож в тот миг был продолжением моей руки. А мысли, вроде бы, оставались моими, но, в то же время, они откровенно навязывались извне.
Впрочем, меня, действительно, взбесили эти самонадеянные шакалы, способные ради развлечения ограбить, изнасиловать, убить. Эти пентюхи вечно уходят из своих семей с надутыми от обиды губками: никто, де, нас, подростков не понимает, не любит, не уважает.
Боги, как же хотелось догнать этих сволочей, всадить сверкающее лезвие в их холеную плоть по самую рукоять.
С трудом подавил я в себе это дикое желание. Нож заставлял злиться, он руководил эмоциями. Но отбросить атаме, как гремучую змею, избавиться от этого темного влияния я не мог. Что-то с этим ножом не так. Нет, не «заливал» Костя про зависимость.
Атаме, в самом деле, нельзя ни отдать, ни отшвырнуть. Это как в детстве: моё, и все тут! Хоть трава не расти! И у остальных не может быть такой игрушки! Вот как только Толстый сам смог отдать нож? Ведь я, точно, никому его не передарю!
Я нервно отер лезвие о весьма кстати подвернувшийся дранный полиэтиленовый пакет, и бережно спрятал атаме сначала в ножны, а потом – и во внутренний карман.
Да, похоже, без оружия нынче по ночам стало совсем опасно.
– Ну, ты даёшь… – прошептала Ольга, подошедшая сзади. – Не ожидала.
– Так получилось.
– Ну да. – грустно улыбнулась девушка. – Ты злой и страшный серый волк. Ты в поросятах знаешь толк. Р-р-р!!!
Проклятье! Она мысли мои читает? И, главное: опять про свиней! Что-то тут не чисто!
А, если серьезно, как там было написано? «Бесы вышли из страждущего и вселились в стадо свиней»…
Что же я всё по кругу хожу, точно заколдованный!
Не было ничего на Вознесенке, не было!!! Ни бесов во мне, ни изгнания, ни аварии. Я всё это выдумал!
А Ольга просто выдает общепринятые фразы. Такие типические-типические, прямо как в «Чародеях». Остается только найти ту ревнивую колдунью, что вложила в мое сердце зиму лютую, и как-то переубедить её всё исправить.
И опять зарядила заезженная пластинка: свиньи, «Полярэкс», пофигизм – это мировоззрение.
Странно всё это. Даже немножко жутко. Но я не могу стоять, разинув рот, точно даун. От меня ждут ответа. Любого.
– А что мне: смотреть? – я выдохнул обиду. – Меня, значит, должны кровью умыть, с тобой на троих потешится; а я – сопли на кулак мотай?
«Никто не даст нам избавления: ни чёрт, ни бог и ни герой. Все мы получим, без сомненья, пинок божественной ногой!» – ехидно крутилось при этом в моей голове.
И тут только до меня дошло, что руки мои, по-прежнему, мелко трясутся. И пьян я, действительно, встельку.
Не мечите бисер!
Так ведь свиней уже изгнали. На сегодня закатилась их позорная звезда. Побежали они с обрыва прыгать. Вместо той, погибшей девушки.
А вот Ольга – хороший человек. С ней можно поиграть в бисер. Но не сейчас, позже.
Дальше мы шли молча. И это было странно. Девушек в пути развлекать полагается. Но сейчас было не до болтовни. И что обо мне подумают, вдруг стало не важно.
Удивительно, что я всё ещё мог идти, хотя уже практически не отражал реальности.
Вскоре показался мой двор.
Да, Казанова сегодня из меня получился хреновый. Сейчас бы умыться, кофейку тяпнуть, а то глаза слипаются. Наверное, переволновался. Но теперь, когда страх отступил, навалилась нечеловеческая усталость.
Только бы до кровати дотащиться. Девушку пристроить.
Хоть в одном повезло: она – не Ксюша какая-нибудь, юбочка из плюша.
Да, это чрезвычайно важно, что её имя не на «Ко», значит: она не от них, не от бесов позорных.
Интересно, а демоны, и, правда, бессмертны?
Вот мы и на месте. Я нащупал в кармане электронный ключ-таблетку, приложил его к замку подъезда. Моргнула красная надпись: «Open».
Опять какой-то кретин переколотил все лампочки в подъезде. Вот так всегда!
Я почувствовал женскую ладонь в своей руке. Ну, хоть что-то приятное.
Мрак вокруг был тревожным, пугающим. Хотя: что может тут случиться? Разве что споткнемся об отдыхающего наркомана… Хотя, тоже не особо приятно.
Мы медленно поднимались по ступеням. Дурацкие мысли назойливо лезли в голову. Меня, как назло, заклинило, зациклило на какой-то нудной цитате: «Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и, не находя, говорит: «Возвращусь в дом мой, откуда вышел»; и, придя, находит его выметенным и убранным; тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и, войдя, живут там, – и бывает для человека того последнее хуже первого». Эта фраза, как молитва, звучала во мне, закольцовывалась и опять начиналась по новой.
Интересно, откуда это, вообще, взялось в моей голове? Из Библии, похоже. Уж больно слог высокопарный. И чего это, правда, тоску такую припомнил? Нет бы: что приятное, фантастическое, типа: «С завтрашнего дня цены на пиво и хлеб упадут, а курс рубля станет стабильным».
«Когда нечистый дух…». Это, точно, из какого-то «Евангелия». Зуб даю.
Что же, в итоге, получается?
Выпендрежной латынью на Вознесенской горе я изгнал из себя демона, который до этого, лизнув меня в волчьем своём обличии, подло подселился к моей душе. Видимо, если бы я тогда погиб, бес выполнил бы адский заказ и получил награду, но я, такой-сякой, своим заклятием его этой возможности лишил. 
Конечно, выставленный вон, лукавый страшно обиделся, да в отместку, в избитую девушку и ворвался. В ближайшую, оказавшуюся поблизости, в ту самую, за которую я и дрался. Интересно получается.
Помнится, в «Библии» изгнанные бесы входили в стада свиней, и потом обезумевшие животные прыгали в пропасть. Девушка, конечно, поинтереснее хрюшки, но принцип, думается, тот же.
Понятно ведь, что незнакомка через заборчик не сама полезла. Вели её, как и меня, словно тёлочку на верёвочке. 
Получается, демон, которого я из себя выгнал, вовсе не погиб с той девочкой, а кровью её купил временное, возможно – иллюзорное, но непременно телесное воплощение.
По сему выходит, бес тот прячется сейчас в чужой личине, но понять к кому он подселился в третий раз, могут лишь настоящие экзорцисты, а не такие алконавты, как мы с Костей. И в свой ад злобный дух, естественно, провалив операцию, возвращаться не желает. Он теперь где-то рядом ошивается! Реванша жаждет.
Рогатый непременно улучит момент и свернет меня в жгут, будет терзать за унижение, которое я причинил ему своим заклятием. Теперь я для беса – не просто проигранная битва, но еще и пощечина. Демон жаждет мести.
Блин, как всё это надоело! Бесят уже: догадки, дьяволы, драки. Да, к тому же, всего колотит, адреналин в крови хлещет. Но, в тоже время, дико хочется спать! Со мной такого раньше никогда не было.
Наконец, я нащупал в темноте дверь, попал ключом в скважину.
Вот мы и дома, слава тебе господи! Нашарил выключатель:
– Ванная, туалет – направо. Кухня – прямо. Комнаты – налево, выбирай любую. – я едва ворочал языком, но оставался кавалером.
Сам же сел на тумбочку прямо в коридоре и почувствовал, что голову кружит. Непонятно, как я, вообще, дрался в таком состоянии?
Ольга засуетилась: включила воду, нашла полотенце. Она совсем продрогла. Надо бы её согреть. Ну, хотя бы чайник поставить. Но что-то джентльмен из меня сегодня совсем никакой. Даже смешно. В кои-то веки встретил интересную девушку, а ничего не могу. И как тяжело, оказывается, снова подниматься на ноги!
Последнее, что я подумал: «Господи Иисусе, спаси мя, грешного! И: да пошло оно все!»

В чувство меня привело холодное полотенце. Вода каплями стекала с лица, щекотала уши и шею. Я лежал в кровати, на голове был компресс. В комнате – светло. Кажется, день в полном разгаре.
– Ну, как ты? – надо мною участливо склонилась Ольга. – Жив ещё, курилка?
– Угу. А где мы?
– Приехали… – усмехнулась девушка. – У тебя дома, если судить по тому, что ты меня сюда привёл, открыл дверь ключом и велел располагаться. Впрочем, если ты квартирный вор, то самое время уносить ноги.
Я тактично промолчал, хотя так и подмывало сказать: «Нет, я не мошенник, вот Костя, – он вор». И что ж я так препаскудно устроен? Чуть друга не выдал. Да еще девчонке малознакомой.
– Ты хоть помнишь, что дрался из-за меня?
– Да? – я поморщился. – Бывают же в жизни неприятности… Я, конечно, биться не мастак… О, нет, только не это! Значит, ты меня защищала, а я, как последний альфонс, бегал и прятался за твою, пардон, юбку. Тьфу, даже слушать противно! Лучше бы я так до пенсии и дожил в блаженном неведении!
– Не всё так плохо. – засмеялась Ольга. На её бледных щеках прорезались симпатичные ямочки, такие, от которых я всегда сходил с ума, с самого детского садика. – Ты вёл себя как настоящий мачо: всех победил, а одного даже ранил.
– Это хуже… – я усиленно старался припомнить драку, но в голове плавал лишь сиреневый туман.
Да, кого-то ножиком я порезал, но лицо врага было просто жёлтым пятном. Неужели она и атаме видела? Я нервно огляделся. Сейчас я лежал на диване в зале. Куртки на мне не было, как и ботинок. Видимо, Ольга меня в коридоре раздела. Вот это вляпался: по самое «не хочу»! А сам – тоже хорош. Чего геройствовал? Блин, вот давал же себе зарок: много не пить! Ладно, еще хоть имя дамы помню.
– Не расстраивайся, они сами напали. – тряхнула волосами Домрачева, видимо, по-своему поняв мою заминку.
– Вот именно! – мне пришлось импровизировать. – Я лежу тут весь такой в беспамятстве, а они-то меня хорошо запомнили. Теперь придется ждать удара из каждой подворотни. Чёрт! Только этого, для полного счастья, и не хватало… О, небо, за что мне такие муки?
Ольга скроила пренебрежительную физиономию.
Понятно: романтизм, в духе «Кровь, любовь, морковь», – отменяется. Эту девочку на мякине не проведёшь.
– Ладно. – вздохнул я. – Проехали и забыли. Дай лучше сухое полотенце, оно в шкафу на третьей полке. Наверное.
– Ну и хам! – отозвалась Ольга, но в её голосе сквозила ласка.
– Зато жив остался. – пробурчал я и поймал себя на мысли, что пытаюсь заглянуть Ольге в разрез блузки. Вот, блин: чуть не подыхаю, а о женщинах думаю.
Ольга швырнулась в меня полотенцем. Это хорошо. Боевая девка: коня на скаку остановит…
– Слушай, а, может, ты и готовить умеешь, а то так есть хочется, что переночевать негде. – увы, я нахал. Но, говорят, таких больше и любят. Вот и поверим. В очередной раз…
– Ну, я не только полотенца подносить умею! Я ещё на машинке шью; гладью и крестиком вышиваю… – усмехнулась девушка, и демонстративно отправилась на кухню.
Я поднялся. И тут мне стало плохо. Во всех смыслах. Во-первых, затошнило. Во-вторых, голова закружилась с бешеной скоростью, так, что даже пришлось схватиться за стену, чтобы не упасть. Хорошо, Ольга этого уже не видела!
Доплелся до ванной и засунул голову под струю холодной воды. Отпустило.
«Что, собственно говоря, стряслось? – думал я, обтираясь по пояс. – Ну, привел девушку, спас ее от серости общаговских буден. Это не преступление. Не красиво, конечно, что накануне как-то всё завертелось с другой женщиной, но мы с Наташкой ничего друг другу не обещали. В верности до гроба не клялись. Да и не было у нас, похоже, с этой Ольгой ничего. Пока…»
Через несколько минут я жадно рвал зубами батон, соскребая со сковородки глазунью и, запивая горячим кофе, покачивая головой в такт «Нашего радио». Жизнь повернулась ко мне лицом, и так хотелось удержать эти мгновения, растянуть их до бесконечности. Ведь давно замечено, что счастье скоротечно и обычно сменяется долгой, как зима, полосой неудач.
– Ну вот, – осторожно произнес я, допивая кофе, – средь шумного бала случайно… А потом еще и от хулиганов спас… По-моему, это – судьба. Мы теперь должны любить друг друга долго и счастливо и умереть в один день. Ну, хотя бы попробовать стоит…
– Попробовать что? Умереть в тот день, когда вернутся твои родители? – усмехнулась Ольга, но глаза её сразу сделались отрешенными.
Блин, вот же я трепло! Убей: не помню, что про командировку родителей заикался! Похоже, увяз я вчера в романтических чувствах, как муха в банке с вареньем…
И тут воспоминания обрушились на меня со скоростью падающего самолета.
Ну да: это – Ольга, которую перевели из Кургана. И ей негде было ночевать. А я… Ну, понравилась она мне. А тут, как на грех, воры и грабители.
Если есть судьба, то ничего лучше она и придумать бы и не смогла. Вот он я: герой во всей красе. Я еще что-то на тех бандитов тянул, свиньями, кажется, обзывал. Бисер не хотел перед ними метать. Да, колбасило меня вчера, не по-детски. Ну, ничего. Девушку-то я в этот раз, всё-таки, спас. Жаль только, что потом уснул на самом интересном месте. Но, главное: неотразимое впечатление благородного рыцаря – произвел.
Я с большим трудом вернулся к действительность, но нить разговора, как это ни удивительно,  не потерял:
– А чего родители? Как я скажу: так и будет. Они же мне добра желают. Наверное. А ежели им чего не понравится, то придется нам с тобой строить хижину в прямо в Разливе. Ты как: на счёт шалаша?
Ольга рассеянно теребила ложкой в стакане пакетик чая. Лицо у неё было такое, словно её внутренний голос отчитывал на тему: «Знала ведь, что этим закончится, зачем шла?» Что это с ней: тоже плющит после вчерашнего?
– Эй, – я помахал рукой перед лицом девушки, – ты чего?
– В конце концов, почему бы и нет? – задумчиво пробормотала Ольга, и губы ее тронула чуть заметная улыбка. – Может быть, так и надо?
Ох, не нравится мне это! Разговоры вот эти умные про фатум всякий, про судьбу, которую на телеге не объедешь, и по-пластунски не обползёшь…
– Не бойся, – я допил и отставил кружку, – я не насильник. Только учусь. Просто ты мне понравилась. Считай, что неудачно пошутил.
– Зато я не шучу!
Ольга сидела, по-королевски выгнув спину, и слегка вздернув подбородок. Нет, не надменно, но с достоинством.
Женщины, вообще, народ странный. Их понимать – чревато не только инсультом, но и вялотекущей шизофренией. Как знать, может, это – знак согласия. А, может, она просто считает себя обязанной расплатиться. И ведь тогда она отдастся именно с таким же несмываемым выражением собственного достоинства. Принцесса, блин.
Мысли мои снова метнулись к драке.
Свиньи… Это надо же! Бисера для гопников пожалел. Тоже, Герман Гессе выискался!
А что, если судьба передо мной самим прямо сейчас просыпала тот самый бисер? Нужно просто собрать его и стать счастливым.
Но есть ещё и Наташка. Остаются и бандиты из подворотни. С ними-то что делать?
Впрочем, не смотря ни на что, фортуна повернулась-таки ко мне лицом: мол, ты-то уж, Володенька, точно, не свинья, вот тебе сокровище: соберешь эти пазлы – получишь Ольгу. Не сможешь – по шее получишь.
– Ладно, оставим эту тему! – решительно обрубил я собственные дурацкие мысли. – Ты мне ничего не должна. Тем более, я обещал ночлег. Если по совести, так это я тебе должен. Один бы я просто не дошёл до дома. Так что живи безвозмездно, то есть даром. Я смотрю тебе в общаге не очень-то было в кайф. А родители мои, действительно, вернутся недели через три, не раньше. Вот там и видно будет. В конце концов, у нас одна комната пустая стоит.
Ольга даже бровью не повела. Молча убрала посуду, прошла мимо, в коридор. Гордо оделась. Я в каком-то странном оцепенении следил за ней.
Никогда ещё девушки со мной себя так не вели! Я не понимал, чего она хочет, что я сделал не так? Ольга оказалась той ещё штучкой! И это заводило.
– Так и уйдёшь? – спросил я, подавляя желание схватить ее за руку.
Она глянула мне в глаза – колючий весенний лед:
– Так было бы лучше.
И все. Никаких объяснений. Щёлкнул замок, скрипнула открываемая дверь. Секунда – и она исчезнет из моей жизни.
Нет, так нельзя! Какая разница, что она обо мне подумают! Я кинулся следом, поймал Ольгу за руку в самый последний момент. Я словно удержал её не только рядом с собой, но совершил нечто недозволенное, магическое. Я никогда ещё не бегал за женщинами! Что со мной творится?
– Подожди! Если чем обидел, ну, прости. Это не со зла, а по скудоумию. Тебе ведь, правда, не место в общаге. Комнату снять не так-то просто. Если на то пошло, мать ничего с тебя не попросит. Она всех жалеет. Да я к тебе даже подходить не стану, если уж так противно! Просто жить будешь по-человечески.
– Мне есть, где жить!
Опять эти царские замашки! Она, что, дочь какого-нибудь бедного, но очень гордого профессора?
Ольга выдернула руку. Не резко, но настойчиво.
– Ты не виноват, Владимир. – она произнесла это как будто через силу, так, что я не сразу даже понял, что это моё собственное имя. – Это я ошиблась. В общаге мне «не в кайф», тут ты прав. Но я там живу, не потому, что больше негде. Просто не хочу стеснять тетю. А пользоваться добротой твоей мамы, вламываясь в жизнь вашей семьи, как-то мелочно. Осталось-то доучиться всего-то полтора месяца.
– Хорошо! – я начал «заводиться». – Давай, плюнь на всё с высокой колокольни и делай дальше вид, что ты такая гордая и правильная! Замечательное оправдание для трусости!
Точеный подбородок чуть приподнялся, серые глаза обожгли гневом. Неужели зацепил?
– Причём здесь трусость?
– Если человек чего-то боится, он всегда старается найти себе оправдание. И не простое, а золотое. Дескать, он такой благородный, честный, праведный, что просто не может снизойти до простых смертных. Но, на деле, ему – слабо. Таких оправданий за историю человечества придумано – тьма. И талантливо это делалось, с огоньком. Так, чтобы не подкопаться. Потом этот сборник оправданий человеческой трусости узаконили, отшлифовали и назвали моралью общества. На неё не у всякого рука поднимется! Так вот, что бы ты ни говорила, тебе просто легче забиться в угол в общаге, чем попытаться решить свои проблемы. Пусть даже ценой удобства других людей. Ведь тогда у тебя не останется щита праведности!
– Да что ты обо мне знаешь, психолог доморощенный? – как-то проникновенно поинтересовалась она. – А вдруг я воровка и мошенница? Поживу на всём готовеньком, вытяну из тебя последние деньги, а перед приездом родителей неожиданно пропаду, прихватив золото, бриллианты, волюту.
– Ну и хрен с тобой! Подумаешь, бриллианты она стибрит. – ох, умела эта чертовка играть на нервах! – Мне тут подарили неразменную штуку баксов. Сколько я вечером не трачу, утром – она у меня всегда в кармане. Так что грабь: не жалко.
– Так и попадаются доверчивые дурачки! – не унималась девушка. – Если бы все мошенники изначально внешне выделялись, то воры исчезли бы как популяция. В этом деле важно знание человеческой психологии. Вот ты же сам меня оставляешь в своей квартире. Сам всё предлагаешь.
– Да ну тебя! – я даже обиделся. – Если хочешь, валяй: забирай золото, драгоценности, и канай отсюда! Но вот только не надо меня пугать. Я, может быть, впервые в жизни хочу бескорыстно помочь!
Ольга загадочно улыбнулась. Как же бесит подобное поведение! Но вот в чём загвоздка: Ольге я прощал эту всезнающую лисью улыбку. Не могу понять, почему. Наверное, оттого, что это у неё получалось естественно.
И, ещё: Ольга не была высокомерной, не бравировала, она просто так жила. Мне даже казалось, что если бы она родилась в девятнадцатом веке, то, наверняка, была бы какой-нибудь Наташей Ростовой. Бегала бы по балам, кокетничала с Болконскими.
– Ой, ли? Прямо-таки: бескорыстно? – хмыкнула Домрачева. – А, впрочем, неважно. Я могу сама, кому угодно, помочь! На меня одну, между прочим, записана трехкомнатная квартира в Кургане. Это потому, что родители погибли в автокатастрофе. Мы все тогда были в одной машине, но я выжила… Я просто пока не решила, что делать дальше. Я и перевелась, чтобы всё хорошо обмозговать. Там я жить не могу. Но и продавать квартиру, бежать в иные города – это предательство.
– Прости. – пробормотал я. – Я ведь не знал. И, тем не менее, моё предложение остается в силе.
– Хочешь трудностей? Хорошо. Я к тебе перееду. Сегодня. А сейчас, прости, я на пары опаздываю.
Дверь хлопнула перед моим носом. Жалобно звякнула музыка ветра. Мама считает, что эта китайская игрушка должна отгонять от дома злых духов.
Ну, вот и зачем мне это было нужно? Из спортивного интереса: смогу – не смогу? Смог, получил. Что теперь? Да, меня к ней тянет. Но, похоже, она та еще феминистка. Надо же, на «слабо» повелась. Как пацан.
Я взъерошил волосы, тряхнул головой. Похоже, проблемы у меня только начинаются. Причем, я сам их и призвал. На этот раз без волшебной латыни.  Силой мысли, так сказать.
Вернулся на кухню, поставил чайник. Вспомнил, что сегодня понедельник: в больницу надо топать, честно заработанную справку получать.





 
Мелодии тьмы. Лазутчики

Черный колдун Григорий Ефимович, предпринявший дерзкую попытку побега из адской исправительной колонии, всё ещё находился среди живых. После столкновения с родной сестрой принцессы своих снов, волшебник пребывал весьма в растрёпанных чувствах.
Чародей при жизни никогда не испытывал влечения ни к Насте, ни к Ольге, он рассматривал их как расходный материал до тех пор, пока не умер и не осознал, как его самого жестоко обманули. К тому же, раньше Григорий предпочитал знаться с дамами опытными, знающими точно, что именно от них требуется.
Увидев Ольгу среди живых, Гриша, наконец-то, признался самому себе, что вовсе не романтические чувства одолевали его: и во снах, и прямо сейчас, а давило ощущение вины за то, что не смог защитить их, невинных.
И, по чести сказать, что за Алексеем явилась не Настя – было и обидно, и, в тоже время, хорошо. Так легче было бы принять известие о том, что не сама принцесса, а лишь её сестра отдалась за чертов ножик! Нет, вовсе не раскаяние терзало колдуна, а обида, что его провели на мякине, заставили сделать чужую и грязную работу.
Да, Гриша не раз видел обряды торжественного жертвоприношения черной курицы, дабы все подлости мерзавцев переходили на людей невинных, ибо кармический закон воздания не разбирает прав ты или виноват, а лишь уравновешивает силы.
Присутствовал книжник и при человеческих жертвоприношениях, завязанных не столько на страхе смерти, сколько на извращенном сексуальном влечении адептов левого пути.
Сталкивался колдун и с фанатиками, которые истово верили в свое мессианство. Для этих важно было следовать букве закона. Мироздание и познание истины их совершенно не заботили.
Главное, что вынес Григорий из темного знания: богам, на самом деле, всё равно, кого убить; им безразлично, кого оболгут; им все едино, запомнят вас душегубом или героем; им важно лишь соблюдать правила своей игры. И если есть над этими игроками настоящий Творец вселенной, создавший и самих богов, то он никогда не вмешивается, а просто наблюдает.
Победители и побежденные – это не люди, и не это даже не судьбы, а карнавальные маски, созданные вселенной в ограниченном количестве, а уж кто их на себя наденет – никого не волнует.
Если убийца считает себя святым, то наказания за все его преступления автоматически переходят на другого, более совестливого, повинного, лишь в той интеллигентщине, которая и позволяет ему не только примерять на себя чужое страдание, но и нести его по жизни. Счастье и боль перераспределяются среди людей не сообразно их поступкам, оно притягивается их мыслями о справедливости.
Волшебника злило, что он позволил себе роскошь жалости, чем и навесил на себя чужие грехи. А то проклятие, которым он хотел защититься, связало его самого по рукам и ногам, оно, собственно, и утащило когда-то Гришу в ад.
Книжник не умел любить. Подозрительность порождала неверие и сарказм. Цинизм он воспринимал как щит от романтизма. Но он понимал жалость. И теперь свой долг Гриша видел в том, чтобы помочь тем, кто из-за него когда-то погиб.
Собственно, кто бы ни прошёл следом за колдуном с изнаночной стороны реальности – не имело значения. Но чародей счёл своим долгом облегчить страдания всем членам проклятой им же семьи. В конце концов, заговор на смерть Григорий, пусть и под давлением, но прочитал сам!
Это сейчас было ясно, что, сотворив завязку своего бытия на жизни смертельных врагов: бомбистов и анархистов, колдун совершил роковую ошибку. Революционеры позднее, с особой циничной радостью, избавились одновременно и от обманутого чародея, и от опостылевшего царя-идеалиста, которого они так ловко выставили в народном мнении кровожадным диктатором.
Уроки истории людей ничему не учат! Всё это было, и уже не раз.
Российского императора Павла Первого, в приступе безумной дьявольской ярости, растерзали собственные гвардейцы, объявив правителя сумасшедшим. Однако, это именно лейб-гвардейцы оказались невменяемы, ибо просто убить и неистово колотить мертвеца – вещи несоизмеримые.
Кроме того, реформы Павла не были идиотскими, какими их потом выставляли победители. Убиенному не хватило министров, которым нужно было направить реорганизацию армии в нужное русло. Но смерть решает все проблемы. Царь – идиом – и все дела!
Самого известного немецкого короля-романтика Людвига II Отто Фридриха Вильгельма Баварского утопили, распространив слух о его безумии. Но до сих пор нет ответа на вопросы: почему одежду короля сразу же сожгли? Почему часы короля остановились на 11 часов раньше, чем часы, сопровождавшего и умершего вместе с ним, врача? Отчего тело короля сначала спрятали в доме лодочника, а затем этот дом сразу же снесли? И уж совсем странно, что в свидетельстве о смерти, подписанном фон Гудденом, отсутствует медицинское обоснование причины смерти.
Убийство неугодного царя, в совокупности с формированием отрицательного общественного мнения о его политике, – прием банальный, но действенный. В конце концов, не обязательно объявлять короля безумцем. Можно назвать тираном, деспотом, кровавым маньяком. И доказывать потом ничего не придется. Нужно просто правильно оперировать фактами, раздувая скандалы, старательно заминая события, освещающие благодетельность, сострадание и такт правителя.
Собственно, такая же история произошла и с российским императором Николаем Вторым. Сотни русофобов раздули трагедию на Ходынском поле до таких размеров, что обвинение в шизофрении стали уже и не нужны.
Когда алгоритм свержения сработал, возникла иная задача: физическое устранение всех возможных претендентов на освободившийся престол. Но красноармейцам мало было убить помазанника, его жену и детей, его братьев, кузенов и племянников, важно было предать тела погибших жертвенному огню.
И, следуя давно устоявшимся традициям, даже спустя годы, заговорщики снесли и дом, где расстреляли Романовых. Хотя никакой необходимости в том уже не было.
Православная церковь по сей день призывает русский народ покаяться в убийстве своего монарха. Но правда ещё и в том, что социалистическая революция совершалась не просто чужестранцами, но именно иноверцами.
Впрочем, с убийствами королей всегда не так просто. Убиенные, обычно, ещё и сами виноваты в том, что с ними так поступили.
Разве не с молчаливого согласия сына Александра был убит его отец Павел Первый? Романовы, по сути, сами создали себе медвежью услугу. Они были великими и деяния их не умалить, да. Но, в конечном итоге, именно царское правительство и допустило революционные брожения.
И Людвиг Второй – тот еще дебошир – сам настроил против себя дворцовых деятелей, входил в растраты, возводил прекрасные, но не нужные в тот момент Баварии замки, чем вгонял народ в нищету.
Иное поведение королей не позволило бы заговорщикам достичь успеха. Это – тоже горькая правда.
А вот сценарий по физической и идеологической зачистке памяти об идеальных королях во всех странах один и тот же, он никогда не отличается изысками и детективной сложностью. Тупость исполнителей всех этих исторических злодеяний зашкаливает именно потому, что только идиоты соглашаются отяготить свою душу подобными, пусть ритуальными, но убийствами. Преступление всегда остается таковым, как бы его не превозносили потом сонмы победителей…
Григорий сидел в кресле нехорошей комнаты, жалел себя, пил из горла дорогой коньяк и хлюпал носом.
Единственный гомункул, приставленный Астартой для стражи книжника, понуро лежал на диване и листал екатеринбургский мужской журнал, с трудом скрывая зевоту. Гламурные красотки не вдохновляли карлика. Более того, страж клевал носом и пару раз уже просыпался от собственного раскатистого храпа.
Григорий хлебнул в очередной раз и забылся тяжелым, пьяным сном. Впрочем, облегчения это не принесло.
Во сне книжник, по-прежнему, ощущал себя сидящим в кресле, словно ничего не переменилось. Момент, когда им завладела дрема, проскочил незаметно. Поэтому колдун встрепенулся, когда комнату вдруг заволокло дымом, но не древесной гарью, а особенным: отдающим и смрадом разложения, и, почему-то, речной тиной.
Гриша тяжело поднялся на ноги, оглянулся на храпящего гомункула и вдруг подумал, что это – идеальный момент для побега. Прирезать во сне коротышку – не представлялось сложным. Проблемы начались бы потом, когда в погоню отправились бы остальные карлики.
Помотав головой, чтобы сбросить желание убийства, колдун прошелся по комнате и уставился в треснувшее настенное зеркало. В отражении – стены дома за спиной вдруг зазмеились глубокими, ветвящимися трещинами, и красное кирпичное крошево посыпалось вниз. Казалось, что дом умер, кровь его высохла и на глазах превратилась в алую, марсианскую пыль.
Гриша растерянно моргнул. Наваждение не спало. Более того: зеркало растворилось в стене, расползлось, точно гнилая тряпка.
Комната внезапно превратилась в застенки. Из возникшего огромного разлома потянуло плесенью заброшенного подвала с характерным запахом прорвавшей канализации.
В этот образовавшийся проход потянуло с невероятной силой.
Стиснув зубы, отчаянно сопротивляясь наваждению, колдун сделал шаг вперед. Из дыры, навстречу, с хриплым граем, взметнулась стая. Это были огромные черные птицы с блестящими пуговицами глаз. От них веяло древней магией. Книжник хотел уклониться, защитить лицо. Пол под ногами дрогнул, и Гриша, со свистом, ухнул в бездну.
– Вед-ды Дый! – радостно выдохнул мрак.
Срываясь во мглу, книжник ухватился за спасительный выступ, удержался, подтянулся и даже выпрыгнул обратно, но не в квартиру.
Секунда – и Гриша понял, что попал совершенно в иное, неприветливое место. Колдун очутился прижатым к вагону. Пути назад не было!
Как только завершилась магическая переброска, поезд, на подножке которого повис колдун, тронулся, а вся земля вокруг, и даже шпалы, – вспыхнули. Огонь стеной поднялся до самых небес!
Мелькнула ехидная мысль, что темные духи хотят приготовить из Гришки шашлычок с дымком. Не хватало только шампуров, на которые оставалось насадить книжника. 
Языки пламени яростно танцевали, жадно лизали состав, раскачивающийся на рельсах в нигде.
Судорожно вцепившись руками в поручни, Гриша, рванулся вперед, но дверь была закрыта, а ручки снаружи не оказалось.
Ноги и спину начало припекать. В любой момент волосы могли вспыхнуть, словно спичка. Прекрасно понимая, что огонь – любимая стихия адского барона, Гриша предпринял совсем уж отчаянный шаг, он зашептал «Девяностый псалом».
Слова, слетая с губ, превращались в серебристые колечки пара, которые, при столкновении с дверью, вспыхивали холодным бенгальским огнем, прожигая металл насквозь.
А когда запахло горелым, когда кончики волос противно затрещали, молитва всё же прожгла дверь, и колдун, вместе с куском оплавленного железа, провалился внутрь вагона. Огонь, остался позади, но он, по-прежнему, неотступно сопровождал состав.
Гриша поднялся и огляделся. Он понимал, что его привели сюда не просто так. И это не колдун сбежал от смерти, а черные боги решили показать что-то очень важное.
Чародей метнулся к дверям, ведущим внутрь вагона, прислушался, осторожно повернул ручку и, стараясь не выдать себя, заглянул внутрь. Стены вагона оказались обитыми зеленым шелком. Это показалось смутно знакомым.
Сухой желтовато-седой мужчина с аксельбантами стоял у стены и смотрел сквозь Гришу. Это был офицер дореволюционной российской армии. Колдун застыл от неожиданности.
Позади хлопнула дверь. Отскочить книжник не успел, и прямо сквозь Гришу прошли двое людей.
Волшебник сначала содрогнулся от ужаса, и только потом осознал, что он – фантом, иллюзия, вставка из иного времени.
Тихо открылась и другая, противоположная дверь. Из неё появился бородатый мужчина с лихо закрученными усами. Он был в серой черкеске. Что-то очень знакомое сквозило в его облике.
Вошедший поздоровался с гостями за руку, широким жестом пригласил присесть за маленький четырехугольный столик. Присутствующие подчинились.
Один из тех, что прошел сквозь колдуна, волнуясь, начал говорить. Человек в черкеске – хозяин – слегка оперся о шелковую стену и отрешённо смотрел перед собой. Лицо его было непроницаемо, словно маска.
Гриша пприсмотрелся внимательнее. Всякие сомнения отпали: человек в черкеске – был царь Николай Александрович. Характерный профиль, знакомое печально-аристократическое молчание. И эти глаза невозможно перепутать! Нельзя подделать взгляд излечившегося князя Льва Мышкина! Да, образ императора был навеки отпечатан не только на монетах, но и в сердце распутного колдуна.
Чернокнижник приметил в углу еще одного генерала, сидевшего отдельно от остальных. «Пятеро. – отстраненно подумал Гриша. – Магическое число, соответствует лучам пентаграммы. Так они вовсе не борются за права народа, а выполняют ритуал».
Снова хлопнули двери. Вошел еще один генерал с белыми погонами. Тряхнув черными волосами и поклонившись, прибывший молча сел за столик. Этот шестой, казалось, соединял в себе добро и зло. Но от него пахло чудовищной смесью духов и пыли.
В воздухе повисла безнадега.
Все замолчали. Заговорил император, но смысл слов Гриша не понимал. Он словно провалился в себя, спрятался в своем теле и выглядывал оттуда, точно ребенок – из-под скатерти обеденного стола. Чародею показывали страшную сказку, ставшую былью из-за его собственной глупости.
Когда колдун взял себя в руки и смог победить нарастающую панику, всё уже закончилось.
– Надеюсь, вы поймёте чувства отца. – донесся до Гриши последний обрывок речи, и пламя, прорвавшееся сквозь обшивку, охватило вагон изнутри.
Однако, никто этого не видел.
Стены содрогнулись от зловещего хохота:
– Сам пришел! Он сам пришел!!!
Зеленая обшивка скатывалась со стен, бархат превращался в змей, которые падали на пол и заполоняли всё вокруг. Они шипели, извивались, сплетались в клубки, но не нападали. Казалось, они считали Гришу – своим.
И тут только чародей осознал, что происходящее – сон. Долгий, тяжелый кошмар с продолжением.
Вагон, тем временем, превратился в место казни.
Гриша теперь стоял на площади. Змеи сновали всюду. На расколотом троне, свиваясь кольцами, грелась огромная анаконда с козлиной бородкой. Рядом с ней притулилась изумрудная ящерка, исполненная грации и величия. Ветер трепал незнакомые черно-красные штандарты рыцарей, стоявших плотным кольцом вокруг плахи.
Слуги тьмы вели к лобному месту уже самого колдуна. Гремя кандалами, Гриша неожиданно осознал, что латы сопровождающих его рыцарей – пусты. В них нет: ни людей, ни змей, а вместо сердец – бьется черное пламя.
Процессию поджидал палач, походивший более на любителя пива и сплетен.
Конвоиры, лязгнув железными сапогами, толкнули Гришу на плаху. Толстый, потеющий палач, занес топор.
Гриша отчаянно закричал, пол под ним проломился. Падая, маг слышал, как лезвие топора рассекло воздух и чиркнуло его по макушке.

Колдун проснулся от собственного крика. Этот дикий, звериный вопль пробудил и гомункула, уткнувшись носом в глянцевый журнал.
– Эпическая сила!!! – закричал с перепугу малыш, подскакивая, точно ужаленный. – На хрена же так орать?!
Черный кот потянулся на диване, но шерсть его поднялась дыбом, а глаза округлись от ужаса.
Гриша несколько секунд щурил глаза, пытаясь понять, проснулся он, или провалился в очередную серию кошмаров.
– И как ты только спокойно спишь, Феликс, после своего преступления? – в отчаянии спросил колдун кота.
Животное зевнуло, показав острый язычок, словно дразнясь, и положило голову на передние лапы.
– Отвечай, граф, когда с тобой приличные люди разговаривают! – закричал Гриша, вскакивая с кресла. – Отчего ты, убийца, живешь, пусть в теле твари, но с комфортом, а меня мучает прошлое, не отпускает? Чем ты лучше меня?
– Вы бы, батенька, поменьше горячительного принимали, так и спали бы себе, ровно как тот кот, – сутки наполет. – укоризненно заметил гомункул. – А не то пойдем, лучше, к барышням гулящим. Они такие проказницы! И выслушают, и накормят, и ублажат. От их сервиса у нас еще ни разу плохих снов не приключалось, скорее – наоборот – одни лишь приятные неожиданности. Знаем мы тут один весьма приличный бордель. Вот куда вам непременно нужно попасть, для поправки душевного, так сказать, здоровья.
В этот момент дверь распахнулась и в квартиру ввалилась толпа пьяных гомункулов. Перегаром от них разило так, слово они искупались в бочке с первачом.
– Где это вы, братцы, изволили так набраться? – с завистью спросил тот, кому выпал жребий: в полном одиночестве и в скучной трезвости сторожить Гришу. – Уходили каждый со своим заданием, а возвращаетесь вместе, да ещё «вечно молодыми, вечно пьяными». Я тоже так хочу!
– Успеешь! – на пороге показалась Астарта. – Да вы все там ещё будете.
– Ясен перец! – вздохнул страж Гриши. – Так вас пригнали сюда посохом железным. Вопросов больше не имею.
– Итак, господа, свершилось! – богиня плюхнулась в кресло и, с наслаждением скинув туфли, протянула натруженные ноги.
– Поздравляю! – буркнул трезвый гомункул. – При вашей красоте, о великая, соблазнить какого-то там студентишку – как два байта переслать. Жаль, что на том и кончилась наша экскурсия по живым мирам.
– В самом деле? – Гриша потер пальцами виски. – Что стряслось на этот раз?
– Пазлы судьбы складываются стремительно и впечатляюще красиво! – сказала Астарта. – Мало того, что наш недоделанный воришка Робин, который совсем не Гуд, без всякого давления, сам отдал атаме избранному, так наш новый, прости Люцифер, мессия успел вкусить плодов запретных со всеми ставленницами Дворов. Одна распутница прельстила его в образе бывшей подруги, другая инкубом проникла во сны. А скромница Ольга, вообще, – переплюнула всех.
– И только наша Астарта не запятнала семью позором. – скептически усмехнулся колдун.
– И это, Гриша, благодаря тому, что, в отличие от всех вас, я думаю мозгом, отличаюсь интеллектом и люблю шахматы.
Гомункулы сели там, где стояли – вдоль стеночек, свесили головы и прикрыли глаза. Они работали, они устали.
– Не завидуй. – покачал головой книжник, обращаясь к трезвому гомункулу. – Первые станут последними. У нас с тобой – всё ещё впереди.
– Я тебя умоляю! – Астарта покрутила шеей, раздался зловещий хруст позвоночников. – Оставим страсти дилетантам. Тут важнее другое. Теперь все знают, что искомый нами Андреев Владимир Александрович: великовозрастный болван, недоросль: и, по сути, и по призванию. В свои двадцать два года он ничего не совершил. Родившись под знаком Овна, он и толерантен, как баран; и скромен, как Вавилонская блудница. В общем, нашелся наш мальчик. Рост: 176 сантиметров, волосы светлые, глаза голубые. Получившему от него в подарок старинный ножик ручной работы, гарантируется вознаграждение.
– Ты врешь. – устало сказал Гриша. – Ты специально дразнишь меня. Не верю, что Ольга могла потерять девичью честь ради корысти!
– В самом деле? – усмехнулась Астарта. – А тебя, как я погляжу, только это и занимает, да? Переспала ли умершая девица со взбалмошным живым повесой? Но, отчего же, Ольге не жить по своим правилам? Кроме того, девочка при жизни так и не познала радости любви, она вполне может верить, что у нее сейчас вспыхнули чувства и завязались отношения.
– Какая же ты стерва! – яростно прошипел колдун.
– На том и стою. – Астарта закрыла глаза и подозвала трезвого гомункула, стоящего навытяжку. – Эй, недомерок, подь сюда!
Страж Гриши сделал вперед робкий шаг:
– Да, хозяйка.
– Если вернем атаме, я разорву все магические обязательства, навсегда освобожу от Гриши и отпущу вас на все четыре стороны. Я так решила. А сейчас: разомни мне плечи. Устала я за твоими товарищами приглядывать.
Гомункул тревожно переглянулся с колдуном. Поведение Астарты было странным. Карлик сделал еще один шаг вперед, но Гриша предупреждающе покачал головой в разные стороны: мол, не двигайся. Лилипут так и замер: в полушаге.
– Заклинаю тебя, великая посланница дружественного двора неизреченным именем святым истинного правителя вселенной, взываю к правде колесниц и стихий, к духам и гениям, прорвавшимися со мною в мир живых, к смотрителям подземным и верхним, не причини вреда мне и гомункулам моим! Изыди из эфирного тела, сотворенного ложью и обманом!
Раздался хохот. Астарта не изменилась, лишь глаза её полыхали незнакомым, но инфернальным пламенем:
– Ну, вы как дети, ей богу! Как можно на вас делать ставку? Ты, Григорий, еще перекрестись!
Но колдун бы непреклонен. Он рванул с плеча котомку, выдернул из нее флягу. Трясущимися руками книжник отвинтил крышку и крикнул:
– Нежданчик!!!
Богиня с иронией следила за этой суетой, её даже веселило происходящее.
Колдун плеснул из фляги в Астарту:
– Гори в аду!
Вода, полетевшая каплями в лицо властительницы, при столкновении с кожей, вспыхивала, точно порох. Через секунду Астарта походила на голограмму, продырявленную компьютерными червями.
– В самом деле, неожиданно. – хладнокровно сказала богиня и вдруг опала к своим ногам черной лужей. Пришедшие с дамой гомункулы тоже подернулись дымкой, их образы стали оплывать и таять, точно утренний туман в первых лучах солнца.
Пятый гомункул, тот, что охранял Григория, попятился, плюнул через правое плечо и выдохнул:
 – Ох, ничего себе, сходили братцы на задание!
Колдун отбросил флягу, точно ядовитую змею. Вода продолжала течь из неё, образуя лужицу. На пальцах, там, где капли пролились на руки чародея, образовались ожоги.
Гомункул открыл было рот, чтобы съязвить, но, встретившись взглядом с колдуном, замолчал и опустил взгляд.
В этот момент дверь распахнулась и на пороге снова показалась Астарта. И эта богиня тоже была в окружении болтливых малышей.
– Кажется, – проворчал гомункул-охранник, – у меня дежавю.
– У меня – тоже. – Григорий смотрел на вошедших с подозрением.
Астарта оглядела сернистые кучки пепла, оставшиеся после непрошенных гостей, пнула флягу со святой водой и покачала головой:
– Да ты, Гриша, страшный человек! Что, мог бы вот так и меня, не задумываясь, прикончить?
– Вас? – и колдун плотоядно усмехнулся. – С особым удовольствием!
– Только не берет верховных демонов святая вода, правда, Гриша? – Астарта подняла флягу, плеснула её содержимое себе в лицо. – Свежесть раннего утра и здоровый заряд энергии несет в себе любая жидкость, прошедшая дезинфекцию серебром! Попробуйте, мальчики, вам понравится.
Гомункулы в ужасе отступили.
Гриша поднял для демонстрации поврежденные руки:
– Издеваешься?
– Вовсе нет! – Астарта стала мрачнее тучи. – Вам неслыханно повезло, что для астральной разведки соперники прислали лишь морок. Будь это реальные представители Домов, они эту воду залили бы вам во все непотребные места с изуверской, с садисткой жесткостью.
– А еще бы видос запили на телефоны! – осторожно вякнул первый гомункул.
– И выложили бы на Рутубе, дабы всё демоническое сообщество потешалось над нами! – проворчал второй.
– Я думал, телефон придумали для разговоров на расстоянии. – заметил Гриша. – Выходит, революции так мозги прочищают, что потомки телефонами: и рубят, и пилят, и пиво из них пьют.
– Да я больше скажу! – вздохнул третий карлик. – В телефоне сейчас полно программ по виртуальному блуду. Собственно, женщина больше не нужна, она – пережиток развитого социализма! В новой эпохе нанотехнологий кроме удовольствий человечеству ничего не останется, прикинь!
– Так что, братцы-кролики, пришло видно, время менять для вас нору обитания? Или мы бедные, но гордые? – Астарта покачала флягу в руке.
– Негоже слугам того, Кто Несет Свет, бегать от лазутчиков Великих Домов. – сухо сказал Гриша. – Меня ведь не просто так сюда забросило, верно? В подвале или даже под фундаментом, наверняка, есть хитрое механическое приспособление для переноса тел во временном потоке в разные его витки. Или я не прав?
– Именно за твою сообразительность мы и проявляем лояльность ко всем твоим сумасбродным выходкам, Гриша. – Астарта откинула пустую флягу. – Даже удивительно, как у такого талантливого затворника такие недалекие гомункулы получились.
– Да ладно! – взмутился четвертый гном. – Нам тоже про машину времени рассказывали. И про профессора Федора Лосева, который украл чертежи у комиссара Остапа Ориненко, который, в свою очередь, экспроприировал оные у самого Якова Трубецкого, после того, как самолично расстрелял истинного ученого в его же собственном доме.
– Вот! – воздела вверх указательный палец Астарта. – Вас целый век учили, но предопределено судьбой вам дураками помереть. А творец ваш – интуитивный сенсорик. Он ничего не знает, зато все чувствует.
– Сомневаюсь, что это комплимент. – вставил шпильку последний карлик. – Но демиург и должен быть умнее, а то богоборческие мотивы охватят весь контингент подчиненных, и вспыхнет всемирная гомункуальная революция!
– Так что, Гриша, нуждаешься ли ты в моей мистериальной печати на доме своём временном или будешь держать осаду сам, точно красноармейцы Брестской крепости? – спросила богиня.
– Не знаю, что ты имеешь в виду, Госпожа, но я привык полагаться только на себя.
– Смело. – сказал тот гомункул, который до этого охранял колдуна. – А можно мне сменить место службы? Нет ли какой другой вакансии?
Астарта захохотала:
– Ну что же, Гриша, твой жребий брошен. Рубикон перейден. Отступать некуда! А ты, достойный гомункул, дитя своего племени, храбрейший из всех, что из пробирки созданы, вынужден будешь сложить голову свою за демиурга своего.
– Ох! – глаза маленького стража покраснели, на них выступили настоящие слезы. – Да что же это такое?! Что я вам сделал?
– Каждый сам виноват в том, что с ним происходит. – Астарта цокнула языком. – Окружающая среда, социум, весь мир – всего лишь кубики, из которых сознание лепит себе ту биографию, которая ему нравится. А если душа – одна на всех, то идите, голубчики, на Майдан, скачите там, избирайте главнюков из своей среды, да с них и спрашивайте, отчего это древнему народу великих гомуков на свете жить не хорошо.
– Все-таки, змеюка ты, Астарта. – мрачно бросил Гриша. – Люди – не демоны. Они не могут без надежды.
– Да ладно! – возмутился первый гомункул. – Вот мы всегда можем. И хотим. И потому вам, творец, никогда не понять нашей загадочной души.
– А оно мне надо? – возмутился Гриша. – Вы ведь сволочи и предатели! Вам не дано постичь: ни любви, ни жалости!
– И чем же мы, в сущности, отличаемся от тебя, демиург? – прыснул гомункул с фингалом. – Из любви ты мучаешь нас, из жалости обрек на смерть миллионы людей, из принципа погубил последнюю империю света.
– Ша, детки! – вдруг вмешалась богиня. – Не доводите до предела!
Колдун же побледнел, упал в кресло, всхлипнул, закрыл лицо руками и плечи его судорожно дернулись вверх.
Больше никто ничего не сказал.




 
Летопись прозрений. Под одной крышей

За окнами трамвая схлестывались людские и автомобильные потоки. На одном из перекрестков, выскочившая на красный свет, замызганная «шестёрка» чиркнула джип по двери, и скрылась за троллейбусом. Водитель иномарки выскочил, забегал по перекрестку, замахал руками и заматерился.
Но все это было настолько обыденным, скучным и утомительным, что, когда подъезжали к Оперному театру, я, задумавшись, чуть не остался сидеть на месте. Опомнившись, толкнув плечом какую-то бабулю, пулей вылетел из лязгнувших за спиной дверей.
Мимо просвистела «Волга», едва меня не задела.
Нет, всё-таки моральные уроды проектировали остановки прямо посередине дороги.
Вместе с толпой я пересек дорогу.
На пороге универа оглянулся, подмигнул памятнику вечно падающего Свердлова, обильно убелённого голубиным помётом.
На входе ткнул вахтерше раскрытым студенческом, показал свою заветную книжицу и настороженным мордоворотам, стоящим уже на лестнице, взбежал по ступенькам «Alma Mater», отправился на третий этаж, как обычно.
Вошел со звонком. Удачно.
Увидев скучающего Макса, торжественно вручил ему больничный лист. Жаль, фанфаров не было. Макс не ожидал от меня такого подарка, он расцвел, точно девка на выданье. Видать частенько его за нас «песочат». А у меня все чин-чинарем. Комар носа не подточит.
Тут вошла Людмила Александровна.
Мне захотелось прогнусавить: «Здравствуйте дети!» Еле сдержался.
– Ну? – у Александровны был своеобразный юмор. – Граждане алкоголики, тунеядцы, готовы к круговой обороне?
Аудитория наряжено промолчала.
– Понятно. – учительница вздохнула. – Как всегда, значит. Но лабораторную писать придется. Шмалько, Дериглазов, Заболотная, ко мне. Разнесите распечатки. В конце пары покорнейше прошу сдать тексты с заданием. Особенно это касается тех, кто больше медитирует, чем записывает лекции.
– Людмила Александровна. – это подняла руку Марина.
Как школьница, ей-богу!
– Чего тебе, Звягинцева?
– А саму лабораторную, если не успеем, можно после третьей пары сдать.
Все замерли: если разрешит, то за две следующие пары можно всё доделать. Проверено.
– Сегодня я должна получить все ваши работы. – Людмила Александровна понимающе улыбнулась. – После третьей пары я задержусь на десять минут. Не более!
Все оживились и радостно загалдели.
– Тихо! Лабораторную никто пока не отменял.
Я уткнулся носом в лист с заданием. Похоже, в университете сложилось неверное впечатление о наших знаниях и возможностях.
А, может, прав был Костя, когда «забил» на учёбу? Ну, чему и у кого можно здесь научиться? Я, вот, к примеру, всего сам достиг, без репетиторов, без взяток. После школы просто пришел и сдал экзамены. Так и потерял пять лет жизни.
Повертел в руках текст с заданием и оглянулся:
– Светик, выручишь?
– Раздолбай! – презрительно фыркнула отличница.
– Ну, Светочка. – я постучал пальцем по почти сошедшему фингалу. – Видишь, пострадал во имя великих идеалов любви. Некогда было готовиться.
Светка неопределенно хмыкнула и сказала:
– Ладно, только не мешай. У тебя второй вариант?
– Разговорчики в строю! – повысила голос Людмила Александровна. – Вам бы только водку пьянствовать да безобразия нарушать. Ох, доиграетесь с огнём! У меня ведь пока тоже своя голова за плечами имеется!
Аудитория прыснула.
– Ну, ладно. – тон преподавательницы стал серьезным. – Шутки в сторону. За работу.
Все склонились над тетрадями. Как умненькие.
Я рисовал ромбики и думал об Ольге. Она отправилась в общагу за вещами. Я, конечно, горел желанием поехать вместе с ней, но Ольга была непреклонна:
– У нас, все равно, вместо второй пары – «окно». Тем более, у меня шмоток на одну дорожную сумку только и наскребается. Так что придумай другое оправдание для своих прогулов.
Эк, уела! Пришлось отступиться. Главное: Ольга всё-таки согласилась переселиться ко мне. На время.
Но, все же, меня мучило, что Ольга вскоре могла уехать навсегда. Одна ночь, проведенная вместе, – ещё ничего не значит. Мы же, в конце концов, не в викторианской Англии. Ольга в любой момент могла уйти и не вернуться.
Я вздохнул и написал на вырванном из тетради листке свою фамилию, вариант работы, переписал условия первого задания. На этом работа застопорилась.
Мало того, что я был катастрофически не готов, так ещё и мысли постоянно возвращались к Ольге.
Интересно, что она обо мне думает? Ведь, все-таки, согласилась переехать. Неужели только из упрямства?
Ну, какая может быть лабораторная, если в голове – одни женщины?
Впрочем, списывать пока не у кого: Светка не закончила. А самому напрягаться не удавалось. Да и зачем полтора часа мучиться, если можно списать за десять минут?
Мысли снова вернулись к Ольге.
Уж не влюбился ли?
Ага, все бы так и делали: сначала бы нажирались до поросячьего визга, а потом «амуры» разводили бы!
Но, все-таки, Ольга классная. Вот нравилась она мне!
Конечно, я на многих заглядываюсь. Закадрить симпатичную девушку всегда приятно, но тут другое. Единение душ.
Впрочем, представляю, что скажет на подобные заявления Костя: «Проспись, охламон! Вся страсть твоя – на дне бутылки!»
Но вот в чём беда: я совершенно не хотел ни трезветь, ни просыпаться. Меня всё устраивало.
Минут за пятнадцать до звонка меня пихнули вбок. Я обернулся.
– Живи и помни о моей щедрости. – сказала Светка, протягивая тетрадь.
– Век не забуду. – я усмехнулся ей в тон.
Лабораторную успел списать до звонка. Наверное, будет «трояк». Вернул Светке тетрадь.
– Успел? – Светка была явно озадачена.
– Ага. – ответил я, поднялся и сдал работу не менее удивленной Людмиле Александровне.
Ольги в коридоре не оказалось. Вот она: женская необязательность. Но чего я, собственно, дергаюсь?
Пятикурсники лениво выползали следом за мной и толпились у дверей новой аудитории. Лабораторные всем курсом не пишут. Нас для этого разбивают на подгруппы.
Теперь, когда нужно ппоменяться кабинетами, в коридоре собралась вся наша 502 группа, почти в полном составе. Я мучительно вспоминал, кто из девчонок живет в общаге.
Юльки и Таньки, как на грех, не видно. Видимо, после Днюхи у них наметилось продолжение банкета. А у Сашки спрашивать не хотелось. Вредная она. Считает, что у нас с ней, на первом курсе, случился роман, длившийся две с половиной недели. Там на поцелуйчиках всё и закончилось, но разругались мы с ней тогда основательно. Она такой яростной феминисткой оказалась, что я до сих пор при её виде вздрагиваю. После скандала мы так ни разу и не поздоровались. Глупо, конечно. Но первым на мировую я не хожу! Из гордости. Вот кому надо, тот пусть и извиняется! И, вообще, уже столько лет прошло. Мне давно – до фени. Только досада и осталась.
Ольга так и не показалась. Может, передумала? У неё хватает оценок и без лабораторных. Ну, не хочет сегодня объявляться, не больно-то и надо!
Грянул звонок. Началась лекция. Пустая и нудная.
Валерий Степанович – седой профессор в пыльных очках, увлеченно жевал слова, точно баран капусту. Это были одни общие фразы: экзистенциональный модернизм, постсоветское пространство, эмпирический подход к сакральному и сакраментальному, крушение коммунистических идеалов и реанимация евхаристических методов осмысления действительности.
Вот кому это нужно? Неделю назад мне набили морду, вчера я познакомился с интересной девушкой, скоро вернутся из командировки родители, а через пару месяцев получу диплом. И чем мне поможет весь этот экзистенциональный модернизм?
В дверь аудитории постучали. Это оказалась Ольга с увесистой дорожной сумкой. Она тихонько прошмыгнула, пристроилась за ближайшим столом. Опоздала, видите ли! Золушка!
Вот что за демонстрация? Все, конечно, подумают, что после занятий Ольга рванет на электричку. Это для них очевидно, а вот мне от этой конспирации стало немного обидно.
Честно поднимая взор на Валерия Степановича, я, как обычно, рисовал в тетради чертиков, машины, звезды и прочую ерунду. Меня же влекло к Ольге.
Интересно, можно ли влюбиться в человека за сутки? Девчонкам такое нравится: ах, любовь с первого взгляда! Их хлебом не корми, лишь бы всё было, как в дамских романах. «Поющие в терновнике», «Унесенные ветром», «Разбуженные страстью», «Ослепленные сексом» – вот и всё, что им надо. А я просто мудро потакаю их прихотям.
Но, если честно: ни об одной из своих подружек я не вспоминал уже через пару дней. Лица и имена терялись в тумане. В голове застревали лишь скачки на диване, музыка да забытые дамочками вещицы.
А профессор тем временем распинался у доски. Он был высоким, седым и весьма основательным в талии. Он артистично размахивал руками и сотрясал воздух банальностями про масонов и про их вредное влияние.
Вот, дескать, проклятые чернокнижники захватили мир. Мол, на любой долларовой купюре есть масонские знаки: весы, треугольник, ключ, глаз рептилоидов, латинские заклятия; и даже год их печати – 1789 – имеет тайное магическое значение. Да еще и деньги в Америке – все зелёные. В этом, дескать, заключена страшная тайна рептилоидов.
Может быть, так оно и есть, но всем известно, что дед профессора был вольным каменщиком. Вот где собака порылась: теперь ученый борется с тенью великого предка. Распространенный, кстати, глюк. Самоутверждение через отрицание ближайшего окружения.
Но в основе всех псевдопсихологических демаршей всегда лежит тонкий расчет. Врага эти гореборцы всегда выбирают правильно, так, что даже сама тень противника делает их самих заметными.
Я зевнул.
История, конечно, предполагает место для манёвров, но когда «преподов» заносило в дебри их частной жизни, мне всегда становилось нестерпимо скучно.
Мне, как нормальному человеку, глубоко наплевать на мысли всех учителей в мире. Я точно знаю: заблуждаются все. Кто-то – в большей степени, кто-то – в меньшей.
Но больше всего веселило, что на экзаменах профессор требовал от нас реальных знаний, а не пересказов его откровений. Так что присутствие на лекциях вовсе не было жизненной необходимостью, скорее, даже – наоборот.
Тем временем на подоконник, с той стороны окна, уселся наглый, нахохленный, очень сердитый воробей, и пару раз дерзко клюнул стекло. Я посмотрел на пернатого и понял, что и сам похож на этого бедолагу. У меня тоже – всё плохо.
Во-первых, кончались деньги, а родители должны были вернуться только через три недели.
Во-вторых, холодильник был уже не просто чист, но и с сегодняшнего утра отключен.
В-третьих, в доме появилась женщина, а это сродни пожару и потопу одновременно…
– Вовка, очнись. «Пара» уже закончилась! – я почувствовал на плече руку Женьки – однокурсника.
И тут только услышал, как звонким, счастливым смехом заливается звонок.
«Пить надо меньше», – в который раз дал себе зарок. И с обидой отметил, что Ольга опять куда-то ускользнула. Что это с ней? Неужели меня стыдится? Ну, передумала, сказала бы сразу, чего в кошки-мышки играть? Ох, уж мне эти роковые женщины!
Но в коридоре Ольга нашла меня сама и, отводя глаза, тихо попросила:
– Ты не мог бы мне сейчас ключи отдать? На третью пару я не пойду. Что мне теперь: на лавочке сидеть? Вещи-то из общаги я уже забрала. Не обратно же топать.
Я скептически посмотрел на набитую сумку и покраснел. Какой же я идиот! Мог бы и сам догадаться. Послал девушку за вещами, а ключ отдать забыл. Еще и злился, что шляются тут всякие с рюкзаками.
– Какие проблемы? – я постарался изобразить из себя рубаху-парня и переменить тему. – Бери, конечно. Только чего ты от меня шарахаешься?
– Я девчонкам не сказала, что к тебе ухожу. – пробормотала Ольга. – Будет лучше, если пока никто об этом знать не будет. Не хочу, чтоб сплетничали, как про Сашку.
Вот это называется: стратегическая ракета дальнего прицела. Я даже покраснел. Да, женская разведка – пстрашнее ФСБ. Я открыл рот и тут же его захлопнул. Да и что я мог сказать?
Ольга тем временем ловко спрятала ключи в карман и быстро, не оглядываясь, побежала по лестнице. Я несколько секунд так и стоял, точно получил полновесную пощечину. Ощущения были почти реальные, даже щеки пылали.
Интересно, на что еще способна эта девушка?
Вчера она казалась таинственной Блоковской незнакомкой, утром обернулась ехидной пересмешницей, сейчас играла роль невинной жертвы, которую соблазнил матерый ловелас. Что день грядущий мне готовит?

Нервно прохаживаясь по «курилке» перед последней «парой», неожиданно наткнулся на Костю.
– Ч-чёрт косолапый! – я даже вздрогнул от неожиданности. – Ты здесь откуда?
– Тебя жду. – мрачно известил друг. – Проблемы у меня. Неотложные. И, думаю, всё это из-за нашего с тобой тесака.
– Ты полегче на поворотах! – я набычился. – Чуть что, сразу кинжал виноват!
Про себя я ещё мстительно добавил: «И не наш, а мой. Было ваше, стало наше». Но вслух, разумеется, не сказал.
– В общем, слышь, когда мы в «общаге» разминулись, мне, типа, объяснили, что ты тёлку снял и свалил. – Костя даже не заметил моего напряжения. – Не успел я потом и пары стаканов раздавить, как в хату ввалился козёл в костюмчике от Версаче, и в ботинках от Юдашкина. И сразу ко мне: «Выйдем, дело есть». Ни хрена себе, думаю, что за ботва? Сидел себе, шлагбаумом прикидывался, никого не трогал, не отсвечивал, а тут такие предъявы кидают. Тоже мне, «центровой» выискался. Сморчок какой-то смазливый! Ему только мальчиком по вызову и работать. Но за дверями не успел я ему в морду двинуть, а он – меня носом в «ксиву». Он, блин, мент оказался. Из «Шестого отдела». И всё нашим ножичком интересовался. Типа, у него информаторы имеются. Ты, Володь, по-пьяни ничего не сболтнул?
– Может, блеф? – предположил я. – «Шестой отдел», по-моему, только с организованной преступностью борется. Ты для них – тьфу, мелкая сошка, к тому же – совсем не организованная!
– Я сначала тоже так думал, послал того пижона на хрен и сдернул. Они там, в ментовке, дохлые. Бегать ни хрена не умеют. – Костя воровато оглянулся, понизил речь до шепота. – Все бы тип-топ, только у меня дома шмон был. Не знаю: «Шестой отдел», ФСБ или просто гастролёр залётный, но перерыли всё. Короче, выяснять мне ни фига не хочется. Я, как только эту хрень просёк, так сразу – в бега. А что делать? Я иногда сам себе не доверяю!
Я затянулся сигаретой и задумчиво оглядел собеседника. В моей голове пронесся вихрь сумасшедших мыслей. Последние события рассыпались передо мной пазлами, которые предстояло сложить в единую картину.
Сначала был запой; и из алкогольного тумана неожиданно вынырнули две девушки: одна за другой. И с обоими все складывается по-взрослому.
Теперь вот – обыск в Костиной квартире.
Несомненно: эти события связаны. Но затянулся этот гордиев узел именно в тот момент, когда я принял Костин подарок. А, может быть, чуть раньше: во время драки на Вознесенской горке. Там тоже девица присутствовала…
– Да чего ты, Толстый, трясёшься, точно заячий хвост! – разозлился я не столько на Костю, сколько на себя. – Подумаешь: в квартиру залезли. Сам-то ты, чем занимаешься?
– Не сравнивай! – закипятился друг. – Я заимствую у зажравшихся «новых русских». Я поддерживаю баланс справедливости! Я, если хочешь, – санитар города.
– Ладно. – я докурил и погасил бычок. – Как говаривали древние греки, – ближе к телу.
– Помоги! – заискивающе улыбнулся Костя. – Сам понимаешь, если это спецслужбы, то из дома мне уже не выйти. Никогда. По крайней мере, – на свободу. Пусти пожить. Уж у тебя-то я ничего не сопру. Клептоманией не страдаю.
– Зато всерьёз болен пофигизмом.
– Ну и что?
– Да так… – усмехнулся я. – Девушка у меня появилась, понимаешь?
– Да хрена ли мне в твоей бабе? – вздохнул Константин. – Не до жиру.
– Ладно. – я кинул бычок в урну. – Поболтайся где-нибудь полтора часика. Эту «пару» я, никак пропустить не могу. «Препод» у нас дюже вредный. Перекличку устраивает перед концом пары. А потом встретимся у памятника Свердлову. Ну, понимаешь, запасные ключи я девушке уже отдал.
– Ясно. – Костя заметно повеселел, и глаза его зажглись. – Я всё понимаю. Без тебя мне в квартире делать нечего. Любовь – дело такое, не по моему профилю. Ну, учись, прахфессором станешь.
– Нет, – мрачно пошутил я, – только доцентом. Зато потом из пруда буду доставать не пятаки позорные, а одни только центы.

На улице серебристо-грязными плетями лупцевал весенний дождь. Вода шумно журчала, собиралась в ручьи и стремилась вниз говорливыми потоками. Под карнизом «хрущевки» жалась влюбленная парочка, и когда мы с Костей, изрядно промокшие, влетели в подъезд, то чуть не сшибли целующихся.
– Нашли место и время. – буркнул Толстый, жадно глянув на пейджер, блеснувший на поясе неизвестного.
– Не бухти! – урезал я Костика. – Сам не лучше.
– Я, по понятиям, девок на хату вожу. – зло обронил друг, но дискутировать не стал, а молча взбежал за мной вверх по лестнице.
Ольга была дома. Она плескалась в ванной. Звуки медитативной музыки заглушили для нее скрип открывающейся двери и шорох наших шагов. Быстро же она освоилась! Что-то общее есть в поведении всех женщин.
– Ладно, беженец, пошли на кухню. – пригласил я Костю. – Слышишь: дама марафет наводит.
Толстый равнодушно мотнул головой: его не удивить очередной красоткой в моей квартире.
Поставив чайник, я обнаружил на плите горячую кастрюлю с супом. Вот это да! Девушка и вправду не только крестиком вышивать умеет.
Оставив Костю поедать первое, я вернулся к ванной. Дверь оказалась не запертой, только прикрытой. Из щели к розетке тянулся магнитофонный шнур. Конечно, в ванной ведь розеток нет.
Я скривил губы: это что, вызов? А ну как я ворвусь и учиню насилие? Воображение тут же нарисовало соблазнительную картину. Струи воды сбегают с прекрасного тела, обвивают торс и ноги тоненькими змейками; капли блестят на шее и груди маленькими звёздочками.
Впрочем, я ни минуты не сомневался, что даже в подобной ситуации Ольга будет держаться, как королева. Хотя особой красотой, на которую так падки мужчины, она не обладала. У неё вовсе не фигура манекенщицы, и ноги из шеи, к сожалению, не растут, но нечто особенное сквозило в её облике. Было в ней что-то подкупающее, до боли знакомое, родное. Её обаяние не укладывалось в обычные рамки. Оно просто было.
Я тряхнул головой, разгоняя соблазнительные видения, и деликатно постучал. Музыка смолкла:
– Через пару минут я освобожу ванную!
– А вдруг это пришли вооруженные грабители? – удивился я.
– Или насильники. – усмехнулась Ольга. – Воры в такое время дома сидят, в карты режутся, водку с огурцами трескают.
– Вообще-то, у нас гость. Мужеского полу. И он будет у нас жить несколько дней, может быть, даже до приезда родителей. Естественно, в соседней комнате.
– Ну вот… – из-за двери послышался смех. – Из одного общежития попала в другое! Хотела как лучше, а получилось, как всегда!
– Прости. – сказал я. – Ему некуда идти. У него проблемы, а я у него в неоплатном долгу.
– А американские спецслужбы тобой не интересуются? – дверь открылась, и Ольга предстала передо мной в длинном махровом халате. Влажные волосы рассыпались по плечам. Я ощутил тепло ее тела и почувствовал трепет желания.
Да что же я за кобель такой?! Скоро буду кидаться на все, что шевелится!
– Обсудим это позднее. – с моей стороны получилось довольно грубо.
– Как вам будет угодно. – улыбнулась Ольга.
Кажется, мои похотливые мысли от неё не укрылись. Ну что ж, пусть празднует победу. Хотя это, во всех смыслах, удар ниже пояса. Ну, ничего, я быстро обучаюсь. И у нас впереди целых полтора месяца!

Мы с Костей сидели на кухне, пили чай. Ольга закрылась в комнате, которую, как я мельком заметил, уже немного обустроила. И чего не захотела в гостевой поселиться? Постеснялась, или из вредности? Ну, да самой же хуже. А Костику вот – лучше. Он со всеми удобствами квартировать будет.
За окном навзрыд рыдал ливень, и в распахнутую форточку влетали редкие брызги.
Кот важно прохаживался подле миски, всем своим видом показывая, кто в доме хозяин. Ему надоели кошачьи консервы «Васька», закупленные сердобольными родителями на весь период командировки. Уж кто-кто, а мать знала, что её чадо вполне может отправиться в загул, напрочь забыв про то, что он в доме не один. А после Наташкиного кулинарства Бакс вообще обнаглел и требовал мяса. Правда, от Ольгиного супа тоже не отказался.
Эх, Бакс, какие-то мы с тобой недоделанные! Кто кормит, у того и едим; кто приласкает, с тем и спим. Надо как-то с этим бороться. Превозмогать себя… Хотя, с другой стороны, гордостью сыт не будешь.
Перекинувшись ещё парой ничего не значащих фраз, Костя извинился и отправился спать. А ведь не было и семи! Он не стал стелить постель. Просто доплёлся до дивана и рухнул на него, в чём был. Сон поглотил его мгновенно. «Мне бы так». Но мне, похоже, такая радость не светила.
Я вернулся на кухню и закурил. Хотелось водки. И это мне сильно не нравилось.
Вообще, в последнее время – все мои недостатки вылезли наружу. Чувствовать себя марионеткой, пусть даже собственных страстишек, мерзко.
Сколько, вообще, можно бражничать? Вот так, наверное, люди и спиваются, бодро шагая от веселого загула к бесконтрольному падению в бездну.
Новую бутылку я ни достать, ни распечатать не успел. В комнате сначала застонал, а потом совсем не по-человечески взревел Костя. Послышался стук, звон бьющегося стекла. Я в два прыжка оказался в комнате, включил свет.
Толстый сидел на полу, и ошалело озирался. Рядом валялись сброшенные с журнального столика газеты, телефонный аппарат, осколки стакана и опрокинутая медная ваза с искусственными розами.
– Кошмары? – я кивнул головой в сторону беспорядка.
Костя проморгался, потёр лицо и тяжело вздохнул:
– Я честно думал, хоть у тебя эта хрень от меня отвяжется.
Из своей комнаты выглянула Ольга:
– Что там у вас?
– Видишь, человека совесть мучает. – огрызнулся я. – Спать не дает.
Дверь тихо закрылась.
Пока Костя умывался, я замел осколки, спрятал газеты. Переставил от греха подальше телефон и вазу. Принес водку, отвинтил крышку и разлил по стаканам.
– Знаешь, – пожаловался Костя, – я уже давно спать не могу, если только вдюпель не нахрюкаюсь. Мерещится дрянь всякая. И, главное, так натурально! Вот сейчас, глаза закрыл, и вижу вырытый в земле коридор. Стены там склизкие выпуклые, полная ж…па, короче. И кровь из стен течет. Думаю, по понятиям, это вода вымыла глину, но проверить, так ли это – страшно. А на душе стрёмно! Ну, почесал я куда-то в этой пещере. А за спиной слышу: хрямсь – обвал! Камни и крупная галька сыплются с потолка. Типа, не смертельно, но напряжно! Понимаю, что от топота может начаться камнепад – и тогда – крышка. Но остановиться не могу! Из-под ног так, ять, и летят эти кровавые брызги. А воздух пропитан вонью, плесенью и гнилью. Дышать, блин, нечем…
Костя замолчал, уставился в пустой стакан. Я поспешно плеснул ещё. Себе не стал. Но Костик этого даже не заметил:
– Я такими себе подземелья Мордора представлял. Того и гляди, со всех сторон зашипят твари хаоса, а за одним из поворотов покажется гребанная паучиха Шелоб! Бред, конечно, но, реально, именно так и казалось. Может оттого, что «Властелина Колец» недавно перечитывал…
Мы помолчали. Толстый продолжил:
– Вот реально, изгибы тоннеля напомнили паутину вен, окутавших чьё-то огромное сердце. И стены там тоже ритмично содрогались, и земля под ногами ходила ходуном, точно, в самом деле, сокращались мышцы сосудов. Слава богу, что широким потоком крови не снесло куда-нибудь в отстойники клоаки!
Костя резко выпил и выдохнул:
– Веришь, Вовка, это даже не страх, а чувство вины. Даже хуже! А ещё, трындец, как чётко там казалось, что от моей скорости что-то зависит. Типа, судьбы мира могут направиться в иное русло. Трах! – и вдруг стены тоннеля прекратили своё покачивание. И жидкость под ногами всколыхнуло и погнало прочь, в обратную сторону. Мне тогда песня вспомнилась:
«Моё сердце остановилось,
Отдышалось немного
И снова пошло.» .
Я недоверчиво хмыкнул.
– Да не смешно! – набычился Костя. – Может, это и чушь собачья, но пробрало, ять, до костей!
Я опять подлил, и друг снова «накатил»:
– А потом меня резко и внезапно вынесло наверх, прямо на улицы Ё-бурга, и я увидел машину, бешено мчащуюся по улице. Из окон торчали детские, но бородатые лица. Раздалась пальба. Тачка простучала по бордюрчику пробитыми шинами, смачно врезалась в стену жилого дома, растопорщилась дверями и выпустила из себя карликов. А над машиной тучей взвилось, что-то чёрное. И все это – в центре города, напротив Универа! А бородатые мальчики, мало того, что даже не поцарапались, так ещё окружили меня и нож в руки суют.
Я посмотрел Косте в глаза: в них уже не плавал сонный туман, взгляд был вполне осознанным.
– Да, ты всё правильно понял! Это был именно наш с тобою атаме. И я отчетливо понял, что должен кого-то завалить. Иначе – всем крышка! Бог наш с рукояти спрыгнул, все свои головы повернул, поднял игрушечные мечи и со всей злости – всеми своими зубочистками хрясь мне в живот. Боль такая, будто брюхо кортиком вспороли! До сих пор кишки свои развороченными ощущаю. И во рту – горечь осталась.
– Это у тебя от водки. – мрачно констатировал я. – И кошмары, возможно, тоже. Смотри, до зеленых чертей допьешься.
– Едрит твою медь! – вспыхнул друг. – Можешь считать меня шизиком, но, зуб даю, все наши проблемы из-за тесака! Надо его зарыть! Вовка, давай его закопаем, или на помойку выкинем? Прямо сейчас, а?
– Ты, я смотрю, совсем с катушек слетел! Это же антикварная вещь! Мог бы не дарить, если так жалко. А теперь – поздно метаться.
Костя сник. Я оставил ему бутылку и вышел из комнаты. Надоели мне эти мистические слюни с сиропом. У меня были дела поинтереснее. Меня ждала девушка, с которой у меня пока ничего не было. А в искусстве обольщения я получаю удовольствие от всего. От разговоров ни о чем, от совместного дурацкого просмотра сериалов, от романтических поцелуев в холодных подъездах. Жить и радоваться – вот мой принцип.
Однако, мистическая круговерть мешала дышать полной грудью и с головой погрузиться в очередной роман.
Впрочем, с Ольгой и начиналось странно: чувства мои к ней горчили налетом чертовщины. Нет, не так, как у Мастера и Маргариты. Не выскакивала на меня любовь из-за угла. Может, и не было её, любви этой. Но что-то запредельное, точно, было.
Никогда я ещё не чувствовал рядом с собой более родной души. Даже родители – и те казались более далекими, нежели Ольга. Вот ведь в чем загвоздка!
Вечер обещал быть интересным. Пусть Костя глушит водку и снова падает в объятия Морфея. В его душе сейчас безраздельно властвовал страх: и перед атаме, и перед ликом смерти, забравшей его брата, и перед всесильным ФСБ. А я и не могу, и не хочу так жить!
Помявшись, постучал к Ольге.
– Кто там?
– Почтальон Печкин. Принес заметку про нашего пьяного мальчика. Нельзя ли теперь бедному сиротинушке заглянуть к вам на огонёк?
– Вот так сразу? – Ольга открыла дверь.
Она была при параде. Я скользнул по девушке взглядом. Ага, и кое-какая боевая раскраска наблюдалась. Это очень хорошо! Черные колготки – значит, у меня есть шанс. Пояс перетянут на талии – есть ли в этом какой-то намёк?
– Может, погуляем?
– Да меня мама не пускает.
Я вздрогнул. Была в этой заезженной шутке какая-то двусмысленность. Снова напахнуло мистикой. Налет нереальности покрыл всё вокруг.
– Тогда мы сами придем к вам в гости. – я сделал шаг вперед.
Удивительно, но в тот миг показалось, будто в проеме двери мерцает прозрачная липкая паутина, в которую я вляпался головой, и которая не пускала меня внутрь. Необычное ощущение. Слегка жуткое.
– Что же ты топчешься? – Ольга захохотала. – Я тебя сейчас с папой познакомлю, с сестрами и с Алёшей.
– С кем? – я, наконец-то, прорвал невидимую паутину и шагнул внутрь комнаты.
На меня сразу обрушились запахи лака для ногтей, духов.
– С братом. Да я тебе же говорила о своей семье.
– Ну, если с братом, тогда ладно. – я поёжился, припоминая, что все, с кем якобы собирается знакомить меня Ольга – погибли в автокатастрофе.
В живых из всей её родни осталась только тетка из Кургана.
Вот тоже имечко выбрали для города областного значения! Курганы насыпали над мертвыми вождями, а теперь, стало быть, в них живут. Некрофильство какое-то, ей-богу!
Ольга села в кресло. Я следил, как она поправляет чёлку, и чувствовал, что всё это где-то уже видел. Да, это когда-то происходило! Со мной и с ней. Именно с Ольгой. Только очень давно. Наверное, в прошлой жизни.
Потом мы пили вино. Я об этом позаботился, когда с Костиком домой ехали. Не поить же Ольгу водкой.
Телевизор бубнил. Мы болтали о фильмах, о книгах. И было так легко.
Время от времени я наведывался к Костику. Друг спал тревожно. Он бормотал, метался из стороны в сторону, но больше не просыпался. Однако, его, по-прежнему, мучили кошмары.
Уже за полночь я вышел от Ольги на кухню за новой бутылкой. В незашторенное окно удивленно смотрел месяц. Я загляделся на ночное небо и неожиданно понял, что бог, если он есть, подает мне сейчас отчаянные знаки.
И эта моя заминка в дверях, когда я словно переходил из одного мира в другой; и эти мгновения, когда я стоял с бутылкой у раскрытого холодильника и смотрел на звездное небо – всё это было подсказками. Только я никак не мог понять, совершаю ли я сейчас роковую ошибку, или иду по колее судьбы?
Я должен совершить поступок. Только какой? Сделать Ольге предложение или сбежать от неё?
А, может быть, я обречен убить кого-то своим атаме?
Кто свел нас под одной крышей: меня, Костю, Ольгу и этот ритуальный кинжал?
Внутренний голос твердил, что всё это не случайно, что сложилась какая-то звездная мозаика, что прямо сейчас исполняется некое древнее пророчество. Но я не понимал, какое именно.
Мотнув головой, разгоняя черные мысли, я вернулся к Ольге. Она стояла у окна. Я положил ей руки на плечи. Она не сопротивлялась.
Я повернул Ольгу к себе лицом. Мне показалось, что она светится отраженным лунным светом. Она улыбалась. И мне вдруг стало всё равно, совершаю ли я ошибку или нет. Жить нужно настоящим, чтобы потом не жалеть об утраченных возможностях.
Мы стояли, обнявшись, и смотрели друг другу в глаза. Мне казалось это каким-то ритуалом. Потом я притянул Ольгу к себе и ощутил её дыхание. В её глазах сиял звёздный свет далеких галактик, в них жила тайна.
Женщину, как и Европу, нельзя победить, разрубая Гордиев узел. Её можно только покорить. Обладание не даёт: ни привязанности, ни мимолетной власти.
На самом деле, никогда не нужно спешить. Это касается всего на свете. Излишняя страсть, одержимость чем-то бы ни было, всегда создает непреодолимые препятствия.
Кто придумал платоническую любовь, длительные ухаживания, долгое воздержание был не так уж и глуп, как может показаться. Это ведь даже не пресловутая проверка чувств. Это – иная реальность, доступа к которой у меня до сих пор не было.
Сейчас я прикоснулся к иной вселенной.
Ольга была родом оттуда, из сказки для девочек. Но вот что удивительно: почему-то вовсе не хотелось разрушать её иллюзий, словно Ольгины убеждения – не просто идеализм, а некий физический пласт бытия, недоступный уже потому, что мы просто разучились дышать чистотой, жить и верить, а не искать повсюду козни врагов.
Я сделал шаг назад. Мы поняли друг друга без слов. Мы были в сговоре. Мы решили попробовать посмотреть на мир одними глазами на двоих. И я вдруг физически почувствовал идущую от Ольги волну благодарности. Нет, не за то, что преодолел животный позыв страсти, а за то, что дотянулся до её уровня восприятия мира, не оттолкнул иной реальности, принял условия её игры.
На следующее утро мы не поехали в Универ. Вышли из дома и, словно сговорившись, бросились бегом в противоположную сторону от остановки.
– И не боишься убегать из дома с первым встречным? – хмыкнул я. – Вчера, помнится, тебя мама не пускала.
– Какой же ты прекрасный незнакомец? – засмеялась Ольга. – Очень даже известный болтун, дебошир, похититель дамских сердец и ярый поклонник Бахуса. Вот Костя – он реально случайный встречный!
– Может, он ещё и лучше меня?
– Всё может быть! – Ольга закатила к небу глаза. – Но раз уж я с тобой сбежала от твоего Толстого, то развлекай меня теперь!
Я прожил целую жизнь, но никогда ни с кем не гулял ранним утром по Дендрарию, уминая мороженое в вафельных стаканчиках. Мы просто наслаждались молодостью и жизнью.
Однако, смутное предчувствие, что скоро всё это может внезапно закончиться, периодически накатывало и накрывало.
Мне казалось, что магическая круговерть уже затянула нас в свои жернова. Теперь: либо нас прирежут, либо увезут в психушку, либо собьют на перекрестке. Что-нибудь нехорошее обязательно и очень скоро произойдет!
Я ощущал, что нам дали глоток чистого воздуха, перед тем, как придется нырнуть в чёрный омут. И нужно побольше вдохнуть, ведь неизвестно, сколько придется плыть там, во тьме, наугад.
Мы остановились у маленького пруда, посередине которого на маленьком, абсолютно круглом островке, росло шароподобное, дерево. Вода была прозрачной, но, кое-где у берега, прибило пустые пластиковые бутылки, куски коры деревьев, обрывки использованных пакетов. Однако, это была не грязная лужа. Здесь присутствовало что-то волшебное, нечто притягательное.
Пруд казался мне символом собственной жизни. С первого взгляда: всё благополучно, всё как у всех. Но что скрывает тёмная вода? Чтобы понять, нужно нырнуть в глубины подсознания, ибо там, на дне лежат все ответы и все ключи.
Но, дабы найти клад, необходимо достигнуть дна. А в иле притаились призраки несбывшегося. Они караулят, чтобы схватить за ноги, чтобы оставить в своей мутной пучине навсегда.
А Ольга – это «немного света в холодной воде», она – «луч света в тёмном царстве» моего явно помутившегося разума.
Мы сидели на скамейке и смотрели на пруд. Странно, но здесь не было суеты города. Чуть подальше от нас, вперемежку с дубами, высились голубые ели. Они казались грозными часовыми покоя.
А по дорожкам медленно прогуливались редкие молодые мамаши с колясками.
– Слышь, Володя, а кто, в конечном счёте, твой Костя? – спросила Ольга, задумчиво надкусывая мороженое. – Странный он какой-то. Не стоит ли заказать на твоего друга «Сорокоуст»? А там, бог даст, всё и образуется.
– «Сорокоуст» – это чего?
– А ты разве не крещён?
– Не знаю, надо у родителей спросить. Как-то не задумывался.
– Ну, молиться-то ты умеешь?
– Ну, вот откуда ты, Ольга, выпала? Не умеем мы в городах молиться! В принципе. А вот ты сама, часом, не из староверов ли Поморского Согласия?
– Нет. – засмеялась Оля. – Тутошние мы, православные.
– Зато мы: тамошние. – буркнул я. – Ничего мы в вашей схоластике не понимаем. А про Костю и так всё ясно. Болван он. Вор из принципа. Говорит, что вокруг столько жулья, которое не хочет делиться с бедными пенсионерками. Иногда он, действительно, легко отдает какой-нибудь бабульке пару десятков тысяч. Ради собственного удовольствия.
Мы помолчали. Ольга ждала от меня ещё чего-то. Я расценил это по-своему.
– Видишь ли, у каждого из моих друзей есть пунктик, слабое, уязвимое место. У Костика это – стремление помочь ближнему… Раньше мы вместе учились. С первого класса. Он – свой, как часть жизни. В конце концов: вор – это не навсегда. Я Костика знаю. Он просто хороший актер. Ему нравятся разные роли. Два года назад он играл в алкаша. Убедительно так, что даже я чуть не поверил. А вот с воровством – всё оказалось серьёзнее. Нет, он не входит в группировки и не имеет «крыши», но деньги у него всегда есть.
Ольга по-кошачьи сощурила глаза:
– Ну-ну…
«Где же я видел это лицо раньше? – задумался я. – Странно, но оно мне знакомо очень давно. Нужно как-нибудь перетрясти альбомы».
– Ты ведь понимаешь, – я повернулся к Ольге, – Костя обречен вечно искать приключения на свою голову. Ему бы сейчас затаиться, да разве ж он послушает?
– Значит: импульсивен. – Ольга покачала головой. – Это не плохо, но в некоторых ситуациях – смертельно. И раз его с нами нет, может, ему и противопоказано возвращаться в тот волшебный дом, про который он бредил вчера?
– Ты предлагаешь отнести атаме без Толстого?
– Не знаю. – Ольга улыбалась хитро, по-лисьи. – Мой внутренний голос молчит по этому поводу.
Я задрал голову в небо. Кучевые облака были похожи на белогривых лошадок, и, как в детской песенке, они резво скакали прочь. Мне было легко с Ольгой. Рядом с ней меркли все заботы и проблемы. Я даже поймал себя на мысли, что хочу, чтобы родители подольше застряли в командировке.
– Ну, так давай сходим на разведку. – лениво протянул я. – Из рассказа Кости я понял, где должен находиться тот чёртов дом. А ещё мы можем утопить ножик в Исети.
– И тебе не жалко?
– Да ладно! – я нервно засмеялся. – У меня, и, правда, никогда в жизни не было такой офигенной игрушки. Но я все отдам, чтобы только ты всегда осталась со мной.
– Подхалим. Причем, мелкий! – зажмурилась от удовольствия девушка.
– Дипломат. – поправил я.
– Ах, какие мы скромные! – всплеснула руками Ольга.
– Это есть, да, грешен. – я доел мороженое и облизал липкие пальцы. – Может, горло промочим? А то я осип с тобой душевные разговоры вести. Что желает прекрасная дама? Чай? Кофе? Сок?
– Молоко? Кефир? Простокваша? – передразнила Ольга. – Пива. Самого дешевого, чтобы пахло хмелем. И воблы сушеной.
– Да ладно! – захохотал я. – А, может, без великосветских выкрутасов? По-нашему, по-студенчески. Просто возьмём «Клико» или мартини?
– Фи, это пойло потаскушек и итальянских мафиози! – жеманно скривилась Ольга.
– Так ты, правда, хочешь пива? – удивился я.
– А что, от него сильно полнеют? Ну, так я же только сегодня.
Я промолчал. Действительно, получалось, что это именно я квасил беспробудно. Но также не всегда было! В душе-то я: добрый, язвенник, трезвенник, романтик.
Мы пересекли улицу, зашли в кафе. За столиками стояло трое небритых мужиков, которые, молча, тянули пиво, и обдумывали своё бытие. На испитых мордах сияло удовольствие: дорвались! Видимо, троица была с глубокого перепоя.
Я покосился на алкашей: они на нас не обращали внимания, а медитировали над своими кружками. Больше никого здесь не было.
Я заказал «Невского» и с кружками вернулся к столику. Ольга накручивала локон на палец, о чём-то думала. Я отметил, что она очень обаятельна, когда не знает, что за ней исподтишка наблюдают.
– Девушка, а который час? – я поставил пиво и чипсы на столик.
– А я на улице не знакомлюсь. – усмехнулась Ольга.
– А если я вас угощу рыбкой? – я усердно помахал воблой.
Мужики на нас подозрительно покосились. Мы явно не вписывались в их уютный мир.
– Так я не кошка, чтобы рыбой прельщаться! – насмешливо промурлыкала Ольга. – Хотя, да, я гуляю сама по себе.
– Это мы сейчас проверим! – и я разорвал упаковку. – Можно ли вдохновение за воблу продать?
– Дёшево ты меня ценишь. Мы – девушки благородных кровей! Едали икру заморскую, баклажанную. Воблой нас не удивить.
– Да ну? – я хлебнул холодного пива. – Поди, еще икру и вы в отрочестве трескали серебряными ложками? И фамилия ваша – Рюриковичи.
– Нет, мы, определенно, другого рода. – засмеялась Ольга.
– И падежа. – добавил я.
Ольга вдруг помрачнела:
– Падёж бывает только у скота.
Я даже поперхнулся:
– Так чего я сказал? Ведь: род, число, падеж – этому в первом классе учат. А еще «жи», «ши» пиши с буквой «вши».
Ольга помрачнела ещё больше и яростно отпила из бокала:
– А ты их видел, чтобы шутки шутить?
– Кого? – я даже опешил. Это был стандартный малый юмористический набор джентльмена. Этими кондовыми шутками нынче даже и бестселлеры пишут.
– Вшей! – припечатала Ольга.
– Нет, конечно. – я растерянно почесал в затылке.
– А я – видела. И корью мы переболели. Нас даже обрили наголо. Это было унизительно.
– Ну, дак. – я совсем растерялся.
Где, вообще, в Кургане можно подцепить корь или вшей? Приходилось срочно исправлять ситуацию.
Но сказать я так ничего не успел. За окнами кафешки мгновенно, как по заказу, померк солнечный свет. Мрак обрушился клубящейся серою тучей. Поднялся шквальный ветер. И тут же хлынул косой ливень. Несколько оторванных внушительных веток швырнуло прямо в окно кафешки. Мы даже вздрогнули от неожиданности.
– Ты, Оля, часом не колдунья? Как кто тебя обидит, так тут же катаклизмы случаются. Хоть на улицу без зонта не выходи!
– «Видно в жизни довелось мне выпить грешного вина». – девушка остыла так же внезапно, как и вспыхнула.
Мы стояли за своим круглым столиком и смотрели, как ливень колотится в толстые стекла, как порывы ветра яростно раскачивают провода, как искрят синими вспышками столбы.
Вдруг где-то окончательно замкнуло, по проводам побежал сиреневый шар, вспыхивающий, потрескивающий и зловещий.
Ветвистая молния появлялась и исчезала, пугая своей беззвучной внезапностью. Гром, как всегда, запаздывал.
– Ох, и вымокли бы сейчас. – покачала головою Ольга. – Нет, удача, явно на нашей стороне.
– Может быть. – согласился я. – Дождь – это судьба.
Ольга засмеялась. Тихо, но красиво, заливисто, чуть запрокидывая голову и прикрывая глаза. Её смех был удивительно мелодичен: он походил на перезвон колокольчиков, на шелест июльских некошеных трав. На мгновение даже почудился запах фиалок. Но не духов, а настоящий цветочный аромат.
Мужики почувствали это, встревожено обернулись, но, встретившись со мной взглядами, угрюмо вернулись к своим кружкам.
– В самом деле, – я был рад, что бомжи не вклинились в наш разговор, – когда в моей жизни происходит нечто важное, всегда идет дождь. Просто, климат здесь такой. Наверное.
– «Где бы я ни был, что бы я ни делал, все судьбоносные встречи и события происходили во время дождя». – неожиданно поддержала Ольга и улыбнулась. – Ты это уже написал.
– Да? – усомнился я. – Что-то не припомню.
– Пить надо меньше, надо меньше пить. – посоветовала девушка.
– А больше я там ничего не настрочил? Может быть, какие-нибудь государственные тайны раскрыл, нет? Жаль. А то узнал бы про себя много нового и интересного.
– Ещё узнаешь. – ласково пообещала Ольга. – Придёт время.
Я вздрогнул. На мгновение показалось, что я стал маленьким испуганным мальчиком. А Ольга привиделась мудрой и сильной, как мать, как старшая сестра. Захотелось, самым постыдным образом, спрятаться в её девичьих руках. Но это был мгновенный порыв. Я тряхнул головою, и наваждение исчезло.
А ливень лупил по стеклам. Огненная змея, ползущая по проводам, корчилась и шипела, но вода гасила её бессильную ярость. И было в этом что-то символичное.
Да, я понимал, что обрывающиеся провода под напряжением – это не мистика, а грустная реальность. Но, все-таки, не каждый день видишь, как корчится смертельное пламя под дождем.
Мы, молча, допили пиво. Ливень стих. Мы вышли на улицу и отправились в кинотеатр. Пару кварталов топали по лужам и смеялись. Шли мимо Суворовского училища. Потом прыгнули в красно-жёлтый старенький трамвай и покатили в центр.
Омытый город казался необыкновенно чистым, обновленным. Даже тень под мостом, по которому прогрохотала электричка, была светлее, чем обычно. И городской гул казался тише. И спешащие люди улыбались. Они, эти прохожие, казались необыкновенно красивыми. Все, без исключения. Наверное, это просто дождь согнал с мостовых цыганских детей и охотников за пустыми бутылками. Обычный мерзкий фон нищенствующей братии отодвинулся на второй план. Мир выглядел как на старой размытой фотографии: он казался элементом настроения, в нём не было ни резких, ослепительных красок, ни четких деталей. Так, наверное, видит мир человек, снимающий очки.
Трамвай брякнул. Мы с Ольгой вышли на улицу и направились к кассам кинотеатра. Людей было немного. До начала сеанса оставалось три минуты.
– Как по заказу. – хмыкнула Ольга. – Неужели это я опять постаралась, наколдовала?
– А то нет? – я подмигнул. – Мир без волшебства просто невыносим!
Мы едва успели прошмыгнуть на второй этаж. Контролеры в черных пиджаках зевали в кулаки, но при нашем виде мгновенно выпрямили спины и натянули на лица дежурные улыбки. Проверив билеты, один из этих людей сделал приглашающий жест и сразу как-то поскучнел.
Не успели мы сесть, как погас свет. Появилась реклама.
Я механически смотрел, как голливудские красавцы прыгают, бегают, дерутся, выносят из пламени девушек, как слюноточивые пасти чудовищ оскаливаются в зал, и думал о том, что скоро каникулы и можно будет смотаться куда-нибудь из города. Туда, где горячий песок и море. То, что на это потребуются деньги и не малые, как-то не думалось. Здесь, в мягком полумраке, хотелось помечтать. В конце концов, родители помогут.
«А, может, жениться? – подумал я, гладя девичью ладонь. – Поставить предков перед свершившимся фактом. Да и на юг будет проще уехать. Свадебное путешествие – это святое. Мать не устоит, раскошелится».
И все же я лукавил. Я уговаривал самого себя, но в сердце была червоточинка.
Самое смешное, что до драки на Вознесенке я тоже думал о женитьбе. Наверное, мой ангел-хранитель старается меня обезопасить, чтобы по вечерам дома сидел, а не искал приключений.
Похоже, накануне грандиозных событий я всегда собираюсь вступить в брак, но никогда этого не исполняю. И, в конечном счете, меня это устраивало.




 
Мелодии тьмы. Передел сферы влияний

Дул холодный, пронизывающий ветер. Ночь вступила в свои права, дневная оттепель уступила место заморозкам. Лужи подёрнулись корочкой льда, грязь затвердела. Газоны покрывали, серые, основательно просевшие сугробы.
Фонари в Литературном квартале раскачивало так, что свет метался по улице подраненными сумасшедшими привидениями. Тени шастали по ночному городу.
Вырвавшихся из ада демонов притягивал этот полуночный парк: запущенный и чахоточный. А над хилыми деревьями висела луна.
Дождь со снегом почти иссяк. Капли и градинки все еще барабанили по обледеневшим веткам.
Здесь и сейчас всё казалось значимее, весомее. Время танцевало на тонкой линии, разделяющей мегаполис на реальный и призрачный.
Тайный ночной город высился серыми громадами строений. В пульсирующем свете фонарей магическими зеркалами блестели на асфальте застывающие лужи. Некоторые здания были подсвечены. В ярко-красных лучах прожекторов, выхватывающих из мрака колонны и пилястры, Оперный театр и Университет казались нависающими хищными птицами.
Страх, как весенний туман, наползал отовсюду, опутывал собою парк, он гнал припозднившихся людей прочь из этих мест.
Объединенный музей писателей Урала – это пять зданий в одном месте, в центре города. Дома: Блока, Решетникова, Мамина-Сибиряка, а также Музей кукол и Камерный театр – все они, вместе с летней эстрадой и парком, где каждый год давались бесплатные концерты духовой музыки, образовали так называемый Литературный квартал.
На каменных лестницах парка днем толкинисты ведут битвы на мечах. Добро и зло, эльфы и орки буквально сталкиваются в этом месте. А когда затихают бои, молодежь бренчит на гитарах и пьет пиво. По вечерам здесь шастают поэты в сиреневых шарфах да шныряют одухотворенные писательницы, сочиняющие романы, как за их годовалыми детьми приглядывают шибко умные коты. Это – место притяжения.
Но «Литературный квартал» – это не столько лицо города, сколько отражение души Екатеринбурга.
Не случайно здесь возвышается пять зданий – магическое число.
А для снобов-материалистов через дорогу, на особку от «Литературного квартала», как могила самоубийцы, за церковной оградкой кладбища, – возвышается еще один, второй дом – Мамина-Сибиряка, купленный оным для любовницы. Такие вот они, писатели, на самом деле, зажравшиеся жлобы. Им нужно, чтобы всё рядом было, в двух шагах, чтобы лишний раз не отрывать свою гениальную задницу от письменного стола. Вышел за сигаретами – и – шасть к любовнице.
Бесспорно, по городу раскиданы и другие музеи, которые функционируют вне «Литературного квартала». Но это никогда не имело значения для местного бомонда.
Апофеозом безвкусия местной окололитературной тусовки стал единственный памятник Литературного квартала. Безобразный и в эстетическом, и в анатомическом смыслах, несчастный Пушкин высится во мраке, подобно пещерному троллю.
Многие острословы утверждают, что сия скульптура символизирует то время, когда Александр Сергеевич учился в лицее. И ужас, застывший на лице поэта – это осознание, что Царскосельский маньяк, или как сейчас модно говорить: серийный убийца Сазонов приходит с заточенным «чижом» за каждым талантливым человеком.
Сейчас парк был пуст. И только на скамейке, подле памятника, рядышком, точно влюбленные, сидели Григорий и Астарта.
Богиня словно шагнула в наши времена прямиком из опиумных снов поэтов декаданса. Она была натянутой, как струна, грациозной, точно пантера перед прыжком.
Колдун казался разуверившимся мастером. Он даже надел круглую шапочку, на которой заботливые гомункулы вышили букву «G». Поношенный черный плащ мага трепетал за его плечами, точно крылья. Казалось, Григорий в любой момент может оттолкнуться от земли и улететь от своих мучителей.
Вокруг этой парочки носились гомункулы, визжа от радости, швыряясь грязными снежками.
Со стороны казалось, что многодетная семья, возвращаясь домой, решила передохнуть.
Вдруг из кованных решетчатых ворот, распахнувшихся, точно от порыва ветра, порывисто вышла другая дама в манто и в шляпе со страусинными перьями. Её сопровождали пятеро телохранителей, одетых во все черное.
Девица курила трубку с длинным мундштуком, изящно отгибая мизинец в сторону. На длинных белоснежных перчатках не было следов табака или огня.
– Ну, здравствуй, сестра моя, Моргана! – встрепенулась Астарта, завидев послов иного баронета.
Григорий молча повернул голову, но не привстал. Он ждал нападения, экономил силы. Это явилась та самая колдунья, что присылала на разведку в «нехороший дом» двойников Астарты и гомункулов.
Гостья в шляпе хмыкнула и даже слегка кивнула головой в знак приветствия.
– Может быть, нам пора угомониться, сестра? – продолжила светскую беседу Астара.
– Да ладно! – скривила губы Моргана. – А какие у тебя для этого имеются веские аргументы? Ты же была любимицей отца, окружала себя юродивыми, прямо, как сейчас, да ещё позволяла волочиться за собой сразу двум, а то и трём красавцам. И ничего ведь в твоей жизни не изменилось! Если ты никак не можешь повзрослеть, то с какого рожна мне идти на уступки?
– Сдается, нашу Госпожу обидеть хотят? – насторожился первый гомункул.
– Вот именно! Явилась тут с мордоворотами, и воображает о себе! Да катали мы ваших Джеймсов Бондов! – храбро выкрикнул второй.
– И, вообще, засуньте-ка своих долбанных агентов обратно в «Матрицу»! – возмутился третий. – Вот скажите, какой идиот, вообще, станет драться в плаще?
– А если коротко, – запыхтел четвертый, подбирая с земли пустую бутылку из-под пива, – это – наш Пушкин, и мы его охраняем!
Моргана зло сощурилась и кивнула телохранителям. Мужчины синхронно выхватили из-под плащей автоматы Калашникова.
– Эффектно. – вздохнул Григорий, устало поднимаясь со скамейки. – А пули-то хоть серебряные? Не поскупились ваши казначеи, не?
– Всегда мечтала это сказать. – Моргана смаковала каждое слово. – Убейте её!
И люди в черном одновременно разрядили магазины, расстреливая Астарту в упор. Богиня побледнела, покачнулась, но устояла. Ее буквально изрешетили.
Григорий спокойно разминал шею, ни одна шальная пуля не задела его, хотя он стоял рядом с Астартой.
Гомункулы, пораженные, стояли, открыв рты и выпучив глаза так, точно их поразила базедова болезнь.
– Ты же знаешь, что у нас такая регенерация, что это больше похоже на бессмертие. – прохрипела раненная, сплевывая кровь на снег.
– Но попытаться-то стоило! – хмыкнула Моргана. – А, кроме того, давно ты, сестрица, не испытывала настоящей боли. Это тебе за Елисея!
Григорий вопросительно приподнял бровь.
– Долго объяснять. – бросила Астарта изумленному подельнику. – Ты, Моргана, говори уже, зачем пришла. Ведь не за тем же, чтобы любоваться моими мучениями?
– В точку! Именно за этим.
Астарта закрыла глаза, и над головой ее взвихрилось черное облако. Секунда, и пули выпали из её тела. Под одеждой не было видно, но все знали, то смертельные раны затягивались на богине сейчас стремительно, как и всегда.
– Может, всё-таки, поговорим? – Астарта предприняла новую попытку.
– О чём, сестрица? – захохотала гостья. – Или ты решила уступить атаме? Может, и любовниками поделишься?
– Если ты про Гришу, – забирай! Вместе с гомункулами, если хочешь. Такого добра – не жалко.
– Вот это поворот! – удивилась Моргана. – И в чём подвох?
– Ну, уж нет! – прошипел колдун. – Триста рокив в неволе не затем проводят, чтобы снова свою незалежность всяким прохвосткам с косой под ноги стелить!
– Смешно. – согласилась Моргана. – А теперь – петушиные бои! Ату их!
Телохранители отшвырнули автоматы, скинули плащи, под которыми оказались кривые палаши. Выхватив тесаки из ножен, боевики с криком ринулись в атаку.
Однако, гомункулы оказались не лыком шиты, хотя и из пробирки рощены. С визгом отличниц, которых мальчишки застали в момент переодевания для занятий физкультурой, они самоотверженно кинулись на врага, норовя укусить побольнее.
Гриша сжал кулаки, и вокруг его пальцев полыхнуло зеленое, магическое пламя, сгустком которого колдун тут же и залепил ближайшему врагу в лицо. Наемник заорал, кожа с его щёки слезла, обнажая розовую плоть. Противно запахло горелыми волосами.
Однако другой камикадзе уже подсек первого гомункула так, что тот отлетел, зажимая рану руками, да и остался лежать на снегу, ввсхлипывая от боли.
Второй гном подпрыгнул, точно мячик, впился зубами в плечо врага, но черный человек оторвал малыша от себя, точно тот был репейником, и, не задумываясь, ударил наглеца мечом по голове. По счастливой случайности палаш опустился плашмя на затылок. Впрочем, этого было достаточно, чтобы карлик потерял сознание.
Еще один телохранитель сделал прыжок и оказался у Гриши за спиной. Сталь сверкнула, чиркнув колдуна по левому плечу. Чародей взвыл, уронил шар зеленого пламени и заскрипел зубами. Боль мешала сосредоточиться и снова разбудить волшебный огонь. Вторым ударом наемник намеревался снести колдуну голову, но Моргана вдруг крикнула:
– Хватит!
Человек в черном застыл с занесенным палашом и вопросительно уставился на повелительницу.
– Мы не убийцы, а учителя. – хмыкнула Моргана. – Мёртвые – не боятся. Ко мне, верные стражи!
Солдаты подчинились. Двое из них были покусаны, третий лишился половины лица.
Однако армия Астарты выглядела совсем потрепанной, она была жалкой, побитой, униженной. Гриша стоял насупившись, пытаясь сдержать кровотечение и не упасть в обморок. Гомункулы были в синяках. У одного – появился кровоточащий шрам через всё лицо, другой всё ещё валялся без сознания. Третий зажимал рану и, в прямом смысле слова, истекал кровью. Четвертому выбили свистящий зуб. Лишь один оказался без травм.
– Ну что, сестрица? – Моргана покачала головой. – Теперь ты знаешь, что нельзя брать чужого? Да, преподать тебе урок – это многого стоит! Уйди с моей дороги! Не смей прикасаться к моему артефакту! Ясно?
– Более чем. – сказала Астарта, смиренно склоняя голову. – Тем более, что Евстафий мне, точно, не по зубам. А ведь это именно его протеже вьется сейчас подле Володи, не я!
– Конечно! – победно усмехнулась Моргана. – Любимчики привыкли к помощи. Они уверены, что всегда найдутся дебилы, которые всё за них сделают, принесут им славу и победу на блюдечке с голубой каемочкой.
– Может, ты и права, сестра моя. – сказала Астарта. – А теперь будь великодушна, позволь моей прислуге вернуться домой, зализывать раны?
Моргана торжествующе вздернула нос:
– Лежачих – не бьём!
– И не тревожь пока больных своими инспекциями. – сказала Астарта. – Позволь моей свите исцелиться в покое. Они это заслужили.
Моргана презрительно скосила взгляд на Гришу и гомункулов:
– Хочешь совет? Меняй своих хоббитов на настоящих бойцов!
– Я подумаю.
– А теперь, – Моргана сделала шаг вперед, – не загораживай мне свет луны, любезная!
– Как скажешь, сестра. – и Астарта освободила дорогу.
Моргана с черными людьми важно прошествовали мимо, кидая на гомункулов взгляды, полные презрения.
Когда победители удалились, Гриша с шумом рухнул на лавочку. В его голове мутилось, но он успел озвучить вопрос, мучавший всех:
– Госпожа, что это было?
– Ход конем, Гриша. Я не хочу, чтобы наш дом превратили в осаждённый замок. Моргана удостоверилась в вашей небоеспособности, её распирает триумф. Мы выиграли время. Конечно, она опомнится, опьянение исчезнет, но атаме, к тому времени, будет уже у нас.
Затем тёмная богиня щелкнула пальцами и из воздуха материализовался кабриолет.
– Ну, чего ждем? – осведомилась Астарта. – Выносите уже раненных с поля боя.
– Точно! – засуетились гомункулы, подхватывая сначала своего бесчувственного собрата, а потом возвращаясь за потерявшим сознание колдуном. – Давайте уже поедем до хаты!
– Быстро? – уточнила богиня.
– Да по фигу. – сказал за всех пятый, единственный, не пострадавший. Потом гомункул яростно погрозил кулаком вслед удаляющимся врагам. – Мы уходим, но я обещаю вернуться и жестоко отомстить за товарищей! Часа не пройдет, накажем мы наглецов, на честь нашу посягнувших!
– Аминь. – сказала Астарта.
Потом бесы расселись, и машина сорвалась с места.





 
Летопись прозрений. Петля затягивается

Меня разбудил звон посуды и дразнящий аромат кофе. Разлепив глаза, нашел на столе будильник и с трудом разобрал стрелки на циферблате: полседьмого. Уж думал, всё проспал! Можно ещё целый час валяться. Хотя, какой теперь отдых? Ничего, на парах отосплюсь.
Ольга, к удивлению, была при полном параде. Свежа, причесана, накрашена, в строгом костюме и в белой блузке. Я поймал себя на том, что стою в дверях кухни и глупо улыбаюсь.
– Доброе утро. – помахала рукой девушка.
– Таки: ага. – буркнул я.
– Разбудила? – поинтересовалась Ольга.
Я промолчал.
– Прости. Хочу выйти пораньше. Не представляю, на чём отсюда быстрее добраться до Универа. Хочу прогуляться пешком, осмотреться.
– Зачем же обувь стаптывать? Я, вот, на трамвае катаюсь. Он, конечно, кругаля дает, но автобуса можно и не дождаться. Да я сейчас соберусь, вместе и поедем.
– Нет, спасибо, я сама! – категорично отрезала Ольга, но тут же примирительно спросила. – Кстати, я могу оставить себе ключи?
– Конечно. У меня завсегда два лишних комплекта найдётся.
– Благодарю. Надеюсь, твои родители это поймут?
Ольга тщательно вымыла за сбой кружку, вытерла руки и решительно отправилась в коридор.
Я чуть не кинулся за ней следом. А вот это никуда не годилось! Дожили: скоро без неё жить не смогу, заскучаю и засохну во цвете лет. Тьфу на такую зависимость!
Пусть себе идет, раз такая упрямая. Я, всё равно,  увижу её на парах, а вечером сама придет. Последняя фраза прозвучала в моей голове, как музыка, словно Ольга уже была моей девушкой или даже невестой. Через минуту за Ольгой хлопнула дверь.
Я медленно протопал на кухню, обнаружилл кофе в турке, глотнул терпкой жидкости и блаженно зажмурился от удовольствия. Много ли человеку нужно для счастья?
Вот так бы и сидел вечность в сладком предчувствии того, что Ольга вернётся, сбросит сапоги, проскользнет в свою комнату. Нет, есть, все-таки, в ожидании любимого человека особый вид удовольствия! 
Я, не спеша, допил кофе. Проглотил пару бутербродов. Жизнь налаживается!
Вот только Костя со своими проблемами – очень не кстати. А, может, отдать ему кинжал, да и пусть катится на все четыре стороны?
Впрочем, так нельзя! Толстый, хоть и балбес, но друг. Своих не бросаем!
Да и клинок, по правде, жаль. Ведь Костик непременно продаст его. А когда ещё мне улыбнется такая удача? Надо бы на днях, всё-таки, порыться в старых книгах. Посидеть в архивах. Впрочем, Костя слишком  много плёл про интерес ментов к этому делу. Может, с поисками не усердствовать?
Да и, вообще, есть дела поважнее! Надо срочно со счета деньги снять. Пожалуй, сегодня, после занятий, забегу в банк. А то девушку в дом привел, а у самого – ветер в карманах. Не красиво получается. С этими мыслями я и отправился в университет.
Но, только вышел из подъезда, как ко мне, словно чёрт из табакерки, подскочила Наташка. И это совсем не походило на случайную встречу. Ясно, что сидела, ждала. Как бы ни с самого вечера! Девушка была растрепанная, помятая, явно не в себе.
– Привет. – растерянно буркнул я, лихорадочно соображая, что же теперь делать.
Но объяснения Наташке оказались не нужны. По крайней мере, не в первую очередь. Она подлетела ко мне, коротко размахнулась и залепила пощечину. Не больно, но щека вспыхнула.
– Сдурела? – я перехватил вторую её руку.
– Ты скотина, Вовка! – Наташка ещё раз попыталась дотянуться до моего лица, но уже как-то вяло.
– Да что случилось, чёрт возьми?
– Это ты у меня спрашиваешь? – Наташка начала всхлипывать, видимо, запал её иссяк. – Меня?!! Это я должна знать? Я должна объяснять? – и слезы покатились по щекам.
Наташка оттолкнула  меня и демонстративно плюхнулась на скамейку. Ну вот, теперь я уже не мог просто уйти. Наташка всегда пользовалась слезами, как оружием. Но сегодня она, кажется, рыдала по-настоящему.
– Да  прекрати истерику! – я осторожно присел рядом. – Можешь внятно объяснить: что произошло?
– Я думала ты, мы… А ты… – Наташка закрыла лицо руками и выпалила. – Я ждала тебя вчера. А она пришла и дверь открыла. С вещами. С продуктами.
Наконец, до меня дошло. Глупая сложилась ситуация, как в мыльных операх. И что же треплют в таких случаях: ты всё неправильно поняла, это совсем не то, что ты подумала? Чушь какая-то. Но сказать что-то надо!
– Наташка, это была моя сокурсница. Ей жить негде. Она не местная. Я её на квартиру пустил. Госы на носу, готовиться надо. Что ей теперь, диплома лишаться?
– Да? Какой ты добрый! А платит она тебе натурой?
– Что за чушь? – я начал злиться, потому что мыслишки такие, к сожалению, закрадывались и в мою голову. – У нас полквартиры пустует. Что, не имею права помочь человеку? А, кроме того, раз ты тут в засаде сидела, то должна была видеть, что ко мне вчера и Толстый заявился. Или ты считаешь, что я на собственной квартире оргии устраиваю? Не находишь, что это уже перебор! Я собственник и консерватор до мозга костей. Где я, а где шведская семья?!
Но Наташка ничего, кроме обиды, знать не хотела. Есть у некоторых людей такая особенность: как вобьют себе что-нибудь в голову, хоть заобъясняйся потом, они упрямо твердят свою личную правду, как глухие. Только я всегда думал, что этот недуг людей в возрасте поражает. Сплетниц-пенсионерок. Оказывается, вирус сей зловредный давно до молодых добрался.
Правду говорят: болезни «молодеют»! И ведь не скажешь: «Наташа, пойди, подлечись», крику еще больше будет. Вот влип!
– Как ты мог, Вовка? Я же тебе верила. Я же думала… А ты… Не успела наша постель остыть, а ты в неё других тащишь! А, может, ты и раньше с ней спал, а со мной замутил так, по старой памяти? Секс по дружбе, да? Ну ты и сволочь!
Я схватил Наташку за плечи:
– Слушай, я не собираюсь оправдываться! Тем более, что не было ничего. Хочешь выдумывать – флаг в руки! Это твои проблемы. Я всё объяснил, хотя и не обязан. Я тебе – не муж! Клятвы верности не давал.
Наташка вытерла слезы, удивленно распахнула глаза и проговорила:
– Я думала, ты меня любишь. Как раньше. Если ничего не чувствуешь, то зачем…
– Что зачем? – взорвался я. – Ты сама этого хотела! Я тебя в постель силком не тащил! Ты взрослая девочка, знала, что делала!
– Ты с ума сошёл… – прошептала Наташка, отодвигаясь. – Ты никогда таким не был. Это из-за неё, да? Ведь ты бы не стал просто так… Для тебя это всегда что-то значило. Ты всегда говорил…
– Я тебе давно ничего не говорю. У нас всё было пять лет назад! Ты сама после жила чёрт знает с кем! Чего же ты хочешь? Верности призраку пятилетней выдержки? Любовь, знаешь ли, – не коньяк, консервация её губит, а вовсе не раскрывает букет новых ощущений. Мы взрослые люди. Ну, встретились, вспомнили былое, но, заметь, я ничего не обещал. Откуда мне знать, что ты себе навоображала?!
– Это все не правда, Вовка! Ты не можешь меня вот так бросить! Ну, понравилась тебе девка, ну, переспал ты с ней… С кем не бывает? Я прощу. Только выгони её. Сегодня же! Ведь я из-за тебя от Радика сбежала, а мы уже даже заявление в ЗАГС подали, но я – вернулась к тебе!
Вот это заявочки! Я-то, наивный, думал: у девушки сиюминутный порыв. А ей, и, правда, лечиться пора. Она, видите ли, из-под венца сбежала, а меня спросили, хочу ли я с ней жить?
– Радик твой обо мне знает? – как можно спокойнее спросил я.
– Нет. Он мне на пейджер все время сообщения шлёт, а я не отвечаю. Верит, дебил, что я ночую у подружки. Но, если хочешь, я ему прямо сейчас всё и выложу? Только выгони эту дуру!
– Ты успокойся. И вали к своему Радику! Если бы сразу всё объяснила, то, вообще, ничего бы не было. Я не собираюсь с тобой жить!
Глаза Наташки стали круглыми от удивления, она с расстановкой и очень уверенно произнесла:
– Это не правда.
– Я всё сказал! – я поднялся и, не оглядываясь, пошел на остановку.
Наташка снова начала всхлипывать.
День, который так замечательно начинался, был окончательно испорчен. Конечно, я не первый раз расстаюсь с женщинами, но Наташка была не просто подружкой на одну ночь.
Но будь она когда-то хоть трижды любимой, сейчас этого не вернуть! А претворяться – себе дороже. Вот чёрт дернул меня с ней переспать! Мог бы и сдержаться…
Подходя к остановке, глянул на часы, понял, что безнадежно опаздываю. Одна надежда: какой-нибудь бомбила подбросит.
Шагнул к краю дороги, поднял руку. Через пару минут возле меня остановилась новенькая темно-синяя «Ауди». Правда, «шашечек» на ней не было. Не особенно надеясь, я открыл переднюю дверцу, и сказал:
– До УрФУ подкинешь? Только денег мало.
– Садись, Вовка, а мелочь оставь себе на сигареты! – донесся смех из машины.
Я с трудом узнал одноклассника Сашку Булатова. Прежними остались только темно-карие глаза и добродушная улыбка. Все остальное: модную стрижку, дорогой костюм, рубашку и галстук – словно слизали с обложки глянцевого журнала. Вот только кто бы мне сказал, что Булатов будет носить галстук, я бы долго хохотал.
– Едва тебя узнал. – честно признался я. –  Просто новый русский какой-то!
– Зато я тебя углядел сразу. – хохотнул Сашка. – Всё учишься?
– Не без этого. – кивнул я. – Через пару месяцев получу диплом, и: «Земля прощай! В добрый путь!»
– Ну ты и упертый. Меня только на год и хватило. А потом женился, не до того стало. Надо: либо учиться, либо деньги зарабатывать. Вместе не получается. Хорошо, дядька к себе позвал. Отец, опять же, помог. Мать сначала хаяла, мол, куда лезешь, дурак недоученный? Сначала, мол, профессию получи. А на фига «корки», если и без них нормальные деньги «поднять» можно? У нас полстраны сторожей и дворников с двумя высшими образованиями. Да вот Паша Лапа – уже кандидат наук, а встретил я его вчера за сбором пустых бутылок. Нет, он не бомж, чистенький, но тощий и несчастный. Щеки впали, глаза лихорадочно горят. Так что, вовремя я Универ бросил. Мать, конечно, немного пошумела, да и успокоилась, особенно, когда я отстегивать начал на шмотки, да на фрукты-ягоды… Вот так и живу. Набираюсь опыта руководящей работы, как говорит дядя Миша. А ты как? Женился на Наташке?
Я даже поперхнулся от неожиданности:
– Нет. Мы с ней разбежались.
– Вот ведь. – хмыкнул Сашка. – А все девчонки в классе вам завидовали: мол, настоящая любовь. Да ладно, хомут на шею всегда успеешь одеть. Ты вот, лучше, скажи, чем заниматься думаешь?
– В худшем случае: в школу подамся, историю преподавать. – без особого энтузиазма признался я. – Но, надеюсь, что до этого не дойдет.
Сашка удивленно приподнял бровь, потом понял:
– Думаешь, в армию загребут? Неужели не отмажешься?
Я пожал плечами.
– И стоило ради этого лучшие годы псу под хвост спускать? Может, ко мне метнёшься? Ты обмозгуй, как следует. Мне толковые, тем более, свои пацаны нужны. Звёзд с неба не обещаю. Сам понимаешь, в соучредители не возьму. Но посодействую. Сначала проведем тебя агентом, потом менеджером… А там: как пойдет.
Время за разговором пролетело незаметно. Сашка высадил меня возле университета. Мы обменялись телефонами. Но когда Булатов уехал, я облегченно выдохнул: не нравилась мне эта встреча. Вроде бы: всё нормально, даже приятно, но что-то не так. Искренности между нами не было. Мы когда-то разошлись, а дружбы почему-то не осталось.
На пары я успел до звонка, но на лекциях думалось совсем не о науках. В голове все смешалось в громокипящий клубок: Костины проблемы, грядущая сессия, загадочная Ольга, Наташкина блажь. А ведь не за горами диплом и, Сашка прав, надо решать, куда двигать дальше.
Я пытался понять, как сам отношусь к происходящему, что мне, действительно, необходимо? Но, как ни верти, а получалось, что проблемы я создаю себе сам.
Костю, конечно, можно выставить из квартиры в любой момент. Но чем он помешал? Придёт, поест, выпьет, потреплется, выспится и уйдет. А в тюрьму ему нельзя! Там он окончательно себя потеряет. Да и не проживет он у меня больше недели. Не тот человек.
С экзаменами, пожалуй, тоже справлюсь. Память и джиник выручат. Вот только надо хотя бы раз прочитать материал, а то, если не знал, да еще забыл, совсем грустно может получиться.
С Ольгой, вообще, раздул проблему из пустого места. Сам привёл, сам уговорил переехать. Зачем? Этого я не знал.
Но в чём был абсолютно уверен, так в том, что из всех «проблем» именно от присутствия Ольги избавляться совсем не хочется.
А вот второе Наташкино пришествие сильно раздражало. Зачем, скажите на милость, ей всё это понадобилось?
Я знал, что женщины порой непредсказуемы и поступки их не поддаются здравому смыслу, но не до такой же степени!
Во время перемены, когда я возвращался из курилки, на меня наткнулась замдекана и, мило улыбаясь, сообщила, что если я хочу получить диплом, то пора немедленно браться за ум. В противном случае некоторые педагоги будут безмерно рады не допустить меня до государственных экзаменов. Прямо вот так и сказала. Она всегда любила попугать, особенно первокурсников. Но, с другой стороны, многих после таких предупреждений, все-таки, отчисляли. Пришлось клясться и божиться, что за неделю подберу «хвосты» и буду паинькой.
Из-за этого разговора я опоздал к началу последней пары. Впрочем, дополнительным бонусом явилось то, что открыв тетрадь для конспектов, я обнаружил в ней записку от Ольги.
Вау! – началась конспирация. На листочке в клетку ровным каллиграфическим почерком было аккуратно выведено: «Если хочешь вкусно ужинать, по дорог; домой – идемъ въ магазинъ. Встр;чаемся черезъ пятнадцать минутъ посл; звонка съ лекцій, возл; памятника Жукову».
Меня умилила эта невинная шутка. Писать записки, стилизуя их под дореволюционные, – такое даже мне в голову не приходило.  В этом было особое изящество.
Радуясь новой игре, я даже не возмутился тому, с какой легкостью она начала командовать. Это даже нравилось.
Но больше всего поразил даже не текст с «ерами» и «ятями», а почерк. Это сколько же надо учиться, что бы вот так писать? Маленькие, абсолютно ровные и одинаковые буквы. Либо Ольга – ужасная зануда, либо у неё талант от бога.
Конечно, после занятий, мы отправились в супермаркет.
Магазины меня утомляют. Я всегда просто брал, что нравилось и побыстрее продвигался к кассе.
Женщины же ходят кругами, мучительно выбирают. И шопинг для них сродни медитации. Пришел, увидел, купил – это не про них.
Вот и сейчас, входя в магазин с девушкой, я заранее настроился на изнурительное ожидание. Но Ольга и тут поразила. Она не бегала по десять раз от одной полки к другой, сравнивая цены, а спокойно брала продукты, словно подбирая их по заранее заготовленному в голове списку. Никогда с таким не сталкивался! Это не женщина – мечта!
Дома, с чувством выполненного долга, я развалился на диване, включил телевизор. Кости не было. Он отоспался и давно свалил, захлопнув за собой дверь. Но то, что он непременно сегодня заявится было очевидным.
Диктор в телевизоре, тем временем, заикался и бледнел. Он не очень успешно пытался скороговоркой вычитать сенсационное сообщение: «Только что поступила свежая информация о чрезвычайном происшествии! В самом центре нашего славного города совершено новое зверское убийство».
Я зевнул и нажал на пульт. Диктор пропал, уступая место «Ментам», которые опять донимали своего «Мухомора». Телесериал смотреть было веселее.
– Зачем ты его убрал? – удивилась Ольга, заглядывая в комнату. – Пусть бы бухтел. Хоть узнали бы, что в мире творится.
– Да осточертели уже запинающиеся недоучки! – вздохнул я. – Знаешь, в застойные годы всё было плохо, но только книги с грамматическими ошибками не печатали, а дикторы были эталоном правильной и хорошо поставленной речи. Раздражает всеобщий упадок. Особенно в культуре.
– Ну, ты даёшь! – всплеснула руками Ольга. – Ворчишь, как коммунисты, которых сам же и критикуешь.
– Это – священная злость! – усмехнулся я. – Мне за державу обидно!
– На обиженных, между прочим, воду возят. – ненавязчиво напомнила Ольга и переключила обратно.
«Мужчина со множеством ножевых ранений был выкинут из автомобиля, мчавшегося по улице Шарташской по направлению к Карла Либкнехта. – продолжал мучительно заикаться диктор. – После получасовой гонки за машиной преступников, отряд ОМОН перегородил дорогу и открыл огонь на поражение. Но злоумышленникам удалось скрыться. Как утверждают очевидцы, это были люди небольшого роста во главе с экзальтированной дамой.
– Чёрт! – воскликнул я. – И вот это ты хотела услышать? Что за жизнь пошла? Хоть новости не смотри!
Я пытался хохмить, но что-то меня тревожило. Мозг лихорадочно работал.
С каких это пор в городе лилипуты стали в банды сбиваться? И откуда только современные Соньки Золотые Ручки выползают? Белоснежка и гномы – новый Синдикат Урала!
А еще: по улице Шарташской, по направлению к Карла Либкнехта, это, как раз, – в сторону Вознесенской горки. И все вместе эти «случайности» сильно напрягали. Как ни крути, но прослеживалась отчетливая закономерность.
А вдруг это ожила та самая девушка, которую сбили в роковую ночь? Нашла своих убийц, при помощи проклятия уменьшила их и теперь вместе с ними занимается разбоем?
Или же, наоборот, воскресшая мавка вступила в шайку с реальными беспризорниками и теперь мстит своим убийцам. Стала, так сказать, призраком справедливости.
Глупо, конечно, но, почему-то, совсем не смешно.
И вдруг стало трудно дышать. Взгляд намертво приклеился к экрану. Изображение диктора неестественно дёрнулось, развалилось на части. Из остановившегося кадра, прямо из телевизора, вырвалось чёрное облако. Стало так темно, что я потерял из виду сидевшую рядом Ольгу. В клубящемся мраке затанцевали тени.
– Вед-ды Дый! – неожиданно раздалось отовсюду.
Тьма сгустилась. Из нее родилось новое, уже фиолетовое свечение. Оно имело четко выраженные паучьи очертания.
Колышущийся туман казался реальным, живым. От него смердело. А потом это облако открыло круглые кровавые глаза, пылающие адским огнём.
– Вот мы и встретились! – прошелестело облако. – Думаешь, незаменимых у нас нет? Ошибаешься. Вместо тебя мне скормили другого. Ну, ничего, я подожду… А ты живи и помни: твоя душа сродни моей, и ты мне нужен живым! Но пока ты не придешь сам, по доброй воле, другие будут умирать за тебя! Так мучайся же, сгорай на огне собственного стыда. «Нельзя человека так унижать! Всякий солдат до последнего мига надеется выжить. Но, ежели поставить его перед пушкой, и приговор зачитать – заплачет. Уж лучше муки физические, чем такая нравственная боль!»  Кхе-кхе…
Оцепенение не отпускало. Туманное видение немного помолчало и добавило:
– Впрочем, мне весьма полезен ваш Достоевский: он призывал страдать и сам превратился в символ безволия и бессилия. Время игр кончилось. Я оставляю только два пути: либо ты приползешь ко мне, либо – подохнешь от душевных страданий. Слабаки и трусы не нужны никому.
Я молчал.
– Вот вы добровольно поклонились еврейскому богу. И что? Много он для вас сделал? – продолжало разглагольствовать видение. – Да он только и умеет, что требовать жертв и вопить на каждом углу: «Бойтесь меня, трепещите, испытайте Страх Господень! Я, дескать, ревнитель». Вся ваша культура – культ насилия и жестокости. А Иегова сидит на фальшивых небесах и в ус не дует. Посылает на землю чужих сыновей, а сам палец о палец не ударил. Тоже мне – ловец душ выискался! Все мы горазды чужими руками жар загребать. Ты попробуй сам докопаться до истины! Возьми Библию и прочти, как ваши ветхозаветные лицемеры всякий раз трусливо подставляли своих жен и детей. И Петр ваш – этот камень, на котором стоит ваша церковь, трижды отрёкся, ибо туповат и непоследователен.
– Сгинь! – закричал я.
Вернее, мне казалось, что я надрываю голосовые связки. На самом деле не издал ни звука.
– Дурачок! – усмехнулось облако. – Твои слова не имеют силы хотя бы потому, что бог твой мёртв. Да, я сам видел, как его распяли, и как он воскрес. Ну и что? Зомби, он и в Африке – зомби. А я даю своим апологетам истинное бессмертие. Мучиться, страдать, умирать и воскресать не обязательно. Ты только оцени мой безвозмездный дар! Мне не нужно славословий. Мне плевать на ваши жертвоприношения. Мне не требуются ни бараны, ни козлы. Убить на алтаре ягненка или беременную женщину – это важно для слабых богов. И даже «дух сокрушен» мне от вас не нужен. Рабы – это политика Яхве. Я предпочитаю сильных, способных бросить вызов и миру, и мне. Я возглавляю равных. Они признают мое лидерство вовсе не потому, что я их создал. А еще я способен подарить вечность. Присоединяйся. Ты силен, но ты один. Твой разум спит, убаюканный чушью о загробной жизни. Но рая не существует. А то, что вы называете адом – и есть реальность. И только я могу помочь тебе подняться над всем этим.
– Ты чего? – из расколовшегося колдовского тумана проступило озабоченное лицо Ольги.
На мгновение почудилось свечение над волосами девушки. Я мотнул головой, и разом всё пропало: и туман, и голос, и нимб.
– Выключи этот чёртов ящик! – отчаянно прохрипел я, опасаясь, что галлюцинации спровоцированы именно телевизором. – Слушай, загляни в холодильник. Вдруг там осталась водка?
– Опять? – в глазах девушки застыл немой укор. – А как же клятвы, которые ты сегодня давал Людмиле Александровне?
– Ты о чём? – насторожился я.
– Я сидела на кафедре и всё слышала. Перегородка там тонкая. – Ольга щелкнула пультом. – Так что иди-ка и выполняй свои обещания. А то, не ровен час, останешься без диплома.
– Ладно, не учи меня жить. – буркнул я. – Кстати, из кухни горелым несёт.
– Как вы любезны, сударь! – парировала Ольга. – Так ненавязчиво указать даме её место – это верх куртуазности! Я просто таю.
И мы на время разошлись: девушка – к плите, я – в свою комнату.
Впрочем, ни о какой учёбе, конечно, речи быть не могло. Я нервно вставил в проигрыватель диск. Зазвучали знакомые аккорды.
«Мне снятся собаки, мне снятся звери,
Мне снится, что твари с глазами, как лампы
Вцепились мне в крылья у самого неба
И я рухнул нелепо, как падший ангел» .
Нет, это не совсем то, что сейчас надо.
Поменял диски. Уселся с ногами в кресло и придирчиво оглядел комнату. Все было до боли знакомо, обыденно. Кровать, шкаф, книжные полки. Стол с компьютером. Привычный беспорядок. На столе покосившаяся гора учебников и тетрадей. Под кроватью пивные бутылки. На подушке, свернувшись клубком, вытянув когтистую лапу, дрыхнет Бакс. Всё нормально. Стены не трескаются, волшебный дым из телевизора не валит, призраки не летают.
Клянусь, что вменяем и адекватен!
Хотя, обычно именно сумасшедшие считают себя самыми нормальными… 
Я с беспокойством припомнил другую разговаривающую мглу – ту, которая напугала меня в больнице. Увы, бесовской телевизор – не первое предупреждение.
Ну вот почему я не сошел с ума на почве длинноногих блондинок?!! Это было бы гораздо приятнее.
Я обхватил голову руками.
Нет, я со своими проблемами совершенно не готов идти к психиатру. Но как избавиться от навязчивых видений? Это ведь не насморк, народными средствами их не победить.
Я демонстративно вскочил на ноги, порылся в стопке тетрадей с конспектами и книгами, попытался даже почитать учебник. Ничего не выходило. Никак не мог сосредоточиться, строчки казались нелепицей. Отшвырнул книгу, отодвинул конспекты и с тоской уставился в окно. Хоть бы пришел кто в гости, появилась бы причина ничего не делать.
Во дворе незамедлительно показался Костя. Не знаю, где носило друга весь день, но сегодня он явился весьма кстати.
Увидев из окна литровую бутылку «Флагмана», зажатую в его руке, я понял, что если «приму на грудь», то уже не остановлюсь. И завтра стану таким же, как Толстый: с красными глазами, с лохматыми сальными волосами, и с помятым опухшим лицом.
Да, я всегда любил выпить. Именно отдохнуть, а не нажраться. Проблемы надо решать на трезвую голову.
Я нажал кнопку у домофона, впустил Костю в подъезд.
– Ты в зеркало иногда заглядываешь? – спросил я друга через минуту на входе.
– Чур меня! – вздохнул Костя. – На фига? Они же там в первую очередь меня и выследят.
– Кто? – опешил я. – ФСБешники или демоны позорные?
– Те, кого нельзя называть, блин! – при этом Костя как-то вяло махнул рукой.
Мы вошли в квартиру. Толстый повесил куртку поверх Ольгиной:
– Твоя новая пассия уже, гляжу, обжилась?
– А что?
– Да это даже хорошо. – Костя чихнул. – Нам с тобой вовсе не помешает трезвомыслящий человек в доме.
Понятно, что друг планировал снова «трещать» про свои кошмары, строить предположения о потусторонней связи атаме со смертью своего брата.
Конечно, грешно судить Костю за то, что он не может смириться с потерей родного человека. Но снова выслушивать пьяный бред – тоже не особо улыбалось.
Мы уединились в моей комнате. «Дернули» по стопарику, и я пошёл в зал за сигаретами. Но в коридоре меня ждал сюрприз. Ольга торопливо застегивала плащ. Под ногами у нее недвусмысленно топорщилась дорожная сумка.
– Ты куда? – задал я совершенно дурацкий вопрос.
И получил соответствующий ответ:
– На кудыкину гору!
Больше всего хотелось брякнуть: «Ну и вали!», а потом пойти и помириться с Наташкой, или утешиться с какой-нибудь милой девочкой жаждущей романтики. Вот зачем мне эта строптивая дура?
Но, как ни странно, впервые в жизни, я отчетливо осознавал, что если сейчас оставить всё как есть, второго шанса не будет. За воплощение своих желаний надо бороться! Не стоять столбом и не ждать, что кто-то придёт, отечески потреплет по голове и скажет: «Ладно, уж, возьми, раз так сильно надо».
Через пару минут нашего разговора на повышенных тонах, прояснилось, что Ольга решила, будто мы специально каждый вечер надираемся; что она понимает, как это увлекательно, но участвовать в этом не желает.
Перед любой другой девушкой я бы просто упал на колени, прошептал пару ласковых слов, полным раскаянья взглядом заглянул в глаза, и проблема была бы решена. С Ольгой этот номер явно не пройдет. Это я прекрасно понимал, поэтому не нашел ничего лучше, как рассказать всё, как есть. Про Костю, про Наташку, про атаме.
Не знаю отчего, но я был уверен, что Ольга меня не продаст, и смеяться не станет. Может, мне просто надо было с кем-то поговорить, потому что, держать в себе – не было больше сил.
Из комнаты, тем временем, осторожно высунулся заскучавший Костя, посмотрел на нашу «семейную сцену», и деликатно скрылся обратно. Он даже телевизор включил, чтобы не мешать нам «выяснять отношения».
Я не рассказал Ольге только о галлюцинациях. Сказал лишь, что испытал бред, после драки на Вознесенке, но потом это прошло.
Ольга слушала внимательно, иногда в её глазах проскакивали ехидные искорки. Мол, мели, Емеля, твоя неделя.
Тогда я достал атаме.
Домрачева видела, как я им орудую, но – и только. Сейчас девушка повертела клинок, вынула его из ножен. Больше всего я боялся, что она сейчас хмыкнет, и скажет, что ничего сверхъестественного в этой вещице нет. И тогда станет ясно, что мы с Костей просто рехнулись. Однако, Ольга замерла и прошептала:
– Занятно…
Значит, она видела то же, что и мы: появляющегося идола. Я подивился её выдержке. Другая бы завопила, отшвырнула смертельную игрушку подальше. А Ольга только на зуб лезвие не попробовала. Вертела и осмотрела со всех сторон. Видимо искала механизм, с помощью которого удаётся этот занимательный визуальный трюк с появлением идола на рукояти.
– Это им ты шпану порезал? – наконец уточнила Ольга.
– Я защищал тебя, между прочим! – возмутился я.
Ольга задумчиво вернула нож и напомнила:
– Тебя, вроде, как друг ждет.
– Ничего с ним не случится! – махнул я рукой. – Так ты не уйдёшь? Останешься?
– Да. – кивнула Ольга. – Но сейчас я хочу оставить вас наедине с вашими проблемами. Прошвырнусь по магазинам, посижу у подружек. К девяти вернусь. Устраивает такой расклад?
– Вполне. – у меня отлегло от сердца.
– Вот и договорились. – за Ольгой хлопнула дверь.
Я отнес её сумку назад, в комнату, вернулся к другу:
– Ну, Толстый, давай, бухти, как космические корабли бороздят…





Мелодии тьмы. Стычка с Кали

Ветер разогнал тучи. В небе стали различимы далекие звезды. Полная луна приблизилась настолько, что мир казался сказочным, зачарованным королевством из фэнтезийного романа.
Григорий открыл глаза и, впервые за все время пребывания в Екатеринбурге, улыбнулся.
– Мессир очнулся! Заводи снова свой кабриолет, великая Астарта! Ярость кипит в наших душах! Пора выплеснуть её на мостовые! – завопил гомункул со шрамом. При этом он яростно бил себя в грудь, чем раздражал кота, шипящего на карлика и лупящего при этом самого себя по задним лапам распушившимся хвостом.
– Братья, Творец и Астарта! Товарищи! Мордобой, которого так долго боялись гомункулы, свершился! Хватит отсиживаться в этой дыре! Пришло время наказать распоясавшееся зло, и явить-таки миру своё истинное лицо! – завопил второй карлик.
– Оскалим же свои клыки, резцы и прочие крепкие зубы без единого пятнышка кариеса! – бодро добавил третий.
– В поход! На Моргану! – поддержал четвертый.
– Айда, братья, перед последней битвой, мыть красные сапожки в Исетском океане! – заключил последний, вскакивая с дивана и размахивая советским флажком.
– Это в той городской луже, что запрудой зовется? Фи! – проворчал первый карлик. – Да и было бы ещё, что мыть! Вот в чем мы здесь ходим? Практически – босиком! Босяки мы и есть. Ни сапог не выдали, ни лаптей, ни черевичек, которые носила бы сама императрица. А мы натуры чувствительные! Вот пойдем на дело, промочим свои дешёвые кроссовки, заболеем и умрём. Так пусть будет стыдно всему баронету за то, что верные слуги отправились с тайным, государственным поручением, в оплот греха и разврата без подходящего обмундирования!
– Точно! – второй гном размял пальцы, хрустнул шейными позвонками, усердно наклоняя голову в разные стороны. – А те из нас, кто выживет после пандемии глупости, после тифа, а также: чумы и ветрянки, того поразит иная напасть. Чую, гибель нас всех ждет! От плоскостопия.
– Нет, ну, в самом деле, у нас, у гомункулов от сидячего образа жизни развивается подагра да геморрой. – отважно выкрикнул третий малыш. – Болезни, конечно, благородные, приличествующие дворянскому сословию, но мы, можно сказать, – стоики, а не параноики. Мы родились для великих побед! Но, к сожалению, мы не можем одни выйти на улицу ночью, мы же – свита!
– Ага. – поддакнул четвертый. – Скажу больше: мы – бригада! С первого своего класса и до класса люкс!
– Мессир не отдай нас Моргане и её дуболомам на поругание. – молитвенно заломил руки пятый пройдоха. – Нам противопоказано побои принимать! Мы ведь тогда впадаем во вселенскую грусть, плавно перетекающую в лютую ипохондрию. Мы же, побитые, от тоски той там же и удавимся.
Гомункулы давно хотели обрести индивидуальность, они уже пятьдесят лет искали себе подходящие имена, рисовали заграничные паспорта, выдумывали красочные судьбы, но пока так и оставались даже не братьями-близнецами и не командой, а единым целым организмом. Они чувствовали друг друга, словно грибковая плесень. А им хотелось любить и быть любимыми. Они мечтали завести семьи, нянчиться с детьми. Они грезили о том, чего у них никогда не было. И вся их циничная бравада, всё их хамство и ехидство порождены были не столько их паршивыми характерами, сколь тоской по недоступному.
– Хочется на улицу! – басом запел первый карлик, вскочив на табуретку, прижав правый кулак к сердцу. – Астарта не пускает! Все люди ходят парами, а мы, …ять косяками!
– Вот именно! – почесал нос второй гном. – Мы – жертвы человеческого разгильдяйства! Вот Франкенштейн – шасть от своего творца – да и был таков. А мы с Гришенькой как ниточка с иголкой – всюду за ним, точно приклеенные. Никакого личного пространства нам не оставили, изверги!
– Судьба-с! – горестно вздохнул третий, повесив голову на грудь. – Представляете: полового сторожим, чтобы не сбег в другой трактир. Нынче ведь в России каждый мелкий бес – трактирщик. Работать никто не хочет, все только деньги горазды грести.
– Точно! – добавил четвертый, поднимая вверх указательный палец. – Лопатой.
– Лопатой на Руси деньги только один Лопатин и лопатит! – возмутился последний карлик. – Нормальные бизнесмены их сгребают бульдозерами, прямо с асфальта.
– Молчать! – рявкнула Астарта.
Гомункулы угомонились.
– Кто за кем отправится, кто кому люлей навешает – это только мне решать. – сказала богиня.
– А я бы тоже прогулялся. – усмехнулся Григорий. – Даже интересно, как там себя твоя сестричка чувствует после судьбоносной встречи с хранителем?
– Вот мы с Григорием и отправимся на разведку. А мелкие пусть дома сидят. – решила Госпожа.
– Так ведь не сможет без нас, демиург-то! – нашелся первый гном. – Его же моментально поразит ностальгия, да так сильно, что он в больницу загремит! Мы никак такого допустить не можем!
– Как пить дать: не сдюжит! – подтвердил второй. – Гришу ни на минуту одного оставить нельзя! Он же чисто дитя малое. Если не философский камень искать отправится, так пойдет шататься по монастырям.
– Ага, по женским! Грехов всем понаотпускает, да и шасть – к распутным девкам, стресс снимать. Страдает он, бедный, неимоверно! Выполняет подвиг христианского подвижничества через лишение невинности всего движущегося в округе. Не каждому святому такое под силу. Вот даже преподобный Нестор и Серафим Саровский не могли, а Гриша – могёт!
Колдун засмеялся.
– Чего это он? – обиделся один из гномов. – Мы свой священный долг выполняем, человечество от его безумного гения оберегаем, а над нами потешаются.
– Нехорошо это, некрасиво! – возмутился пятый. – Если мы недоделанные, то, значит, нас и обижать можно?
– Сироты, мы! Сироты казанские! – пошёл по новому кругу первый гомункул. – Пожалейте нас, отпустите с Гришенькой-батюшкой посетить поле битвы великое. Вдруг что ценное найдем?
– Поздно уже. – сказал Астарта, помогая колдуну встать. – Зато вы можете обжаловать моё решение в судебном порядке.
– На кого ты нас, кормилец, поилец, веселилец покинул? – запричитал второй гном, скорчив печальное личико. – Ох, горюшко-то горькое, тоска тоскливая! Выпить, что ли, братья?
– Ну что вы, боги, все такие бессердечные? – задался риторическим вопросом третий балабол. – Грише-балбесу, значит, вечно прощение с барского плеча прилетает, очищение от грехов через мученическую смерть, а нам, несчастным, неужто так вечно и болтаться между мирами, как хризантемы в пруду?
– А действительно! – упер руки в бока четвертый краснобай. – Почему нам за темы и вариации – хрен с пастернаком, а Пастернаку – за то же самое – Нобелевскую премию?
– Да им, богам, всё как с гуся вода! Им что грех, что сто огрех – одна забава. – торжественно подвел резюме пятый.
– Забава Путятична. – уточнил первый.
– Нет, нынче она – Ольга Николаевна. Мир явилась красотой своей окаянной спасать. – буркнул второй.
– Вот только красивостью она всех и погубит! – фыркнул третий.
– Возьми нас, демиург, снова себе в услужение, не пожалеешь. – смиренно попросил четвертый. – Среди прочих наших достоинств есть осознание того, что молчание – золото. Хотя, опять же, всё зло из-за денег. Хоть и не молчи совсем!
Астарта захохотала.
Гомункулы прижали уши и боязливо покосились на богиню.
– Ладно, – изящно вытирая слезы, выступившие от смеха, сказала темная Госпожа,  – пойдемте, клоуны.
– Вот что язык животрепещущий, бескостный и гомункуальный делает! – сделал философский вывод последний гном.
И вся компашка вывалилась из «нехорошей квартиры».
У подъезда стояли спортивные велосипеды.
 – Я чего-то не понял? – возмутился первый гомункул. Как наш воспроизводитель, раненный, между прочим, в руку, на сём двухколесном чуде ехать будет?
Астарта хмыкнула.
– Да и нас не лаптем делали! – возмутился второй. – Пусть лохи позорные да спортсмены тупые на великах гоняют! Желаем загрязнять воздух, не напрягаться, и получать при этом удовольствие.
– На фиг велосипеды! – закричал третий карлик. – Даешь вертолет с лазерной пушкой и ядерной базукой? Рожденные доминировать, ногами крутить не будут!
– А я бы на трамвайчике покатался! – вдруг улыбнулся четвертый. – Сидишь себе, в окошко пялишься, а вагончик покачивается, плывет по городу. Красота!
– Так, малышня, совсем берега попутали? – из-за угла дома показались пятеро качков. Мышцы мужчин бугрились под спортивной формой. На груди у каждого красовалась двуглавая красная птица. И это был скорее феникс, чем орел. Надпись под геральдическим изображением гласила: «Я – строитель вселенной».
Гомункулы переглянулись и противно захихикали:
– Гастробайтеры приехали! – закатил вверх глаза первый карлик.
– Они в своем Адастане всё уже починили. За Русь-матушку, поганцы, принялись. – поддакнул второй. – Крыдец Ё-бургу! Никакой поднявшийся вор на доверии город теперь не спасёт! Эти всё сломают ручками своими мастеровыми.
– Ага! – прыснул третий. – У них ведь: выше градус – меньше мозг. Покорители империй, можно сказать, явились!   
– Вам, убогие, что, подаяние требуется или подойдет и госпитализация  в травматологии? – помрачнел один спортсменов. – Кыш отсюда юродивые демократии ради, а то за базар ответить придётся!
– Вот именно. – поддакнул другой мужик. – Это наш дом, мы его купили со всеми жильцами. И это наши велики, мы на них ездим. Всосали?
– Оказия вышла! – ехидно ойкнул пятый карлик. – Прощения просим.
С другой стороны дома вышла женщина в открытом платье с блиллиатовым колье на белоснежной шее. Ее сопровождали еще один, только одетый в черный костюм. Телохранитель был в шляпе и в черных, зеркальных очках, что смотрелось особенно комично ночью, в свете старого, мигающего фонаря.
Из дверей «нехорошего дома» показались Григорий с котом на плече и Астарта  красном платье с открытыми плечами. В руках у богини, впервые за все время пребывания в Екатеринбурге, появилась бардовая сумочка.
– Здравствуй сестра моя, Кали. – Астарта сделала шуточный реверанс.
Но гостья не настроена была на веселье:
– Нет, ты это серьезно? Кали? Я? Впрочем, хоть горшком назови.
– Так что, сестрица, ты, стало быть, мухам нынче прислуживаешь? Не ожидала, зная твою брезгливость. Я тут нашу младшенькую видела. Она к рептилоидам переметнулась. Нашла себя. Тоже с командой поддержки ходит, боится, что её люди обидеть могут. Отправилась на разборки к местному Хранителю Евстафию. Видимо, на музей посмотреть, себя показать.
Дама в колье усмехнулась:
– Дура ты, хоть и старшая. – Нам телохранители по статусу положены. Понимать нужно! Окружить себя скоморохами и безумцами – тоже, знаешь ли, не показатель ума! Мы ведь обе с тобой понимаем, что атаме – вещь, безусловно, знатная, но бесполезная, как золотой ключик, если только вовремя не совершить рейдерский захват каморки святого Папы Карло. Что, собственно, если смотреть в корень, мы и провернули. Ты, сестрица, никак не можешь здесь находится по той простой причине, что холст с дверей волшебного театра должен сорвать только тупой чурбан Буратино, сбежавший из божественного театра одного из баронов. У тебя есть говорящее полено? Нет? Тогда – с вещами на выход!
– Так ты, сестрица, тоже поучать меня явилась? – Астарта всплеснула руками. – Сказочница! И у тебя, стало быть, дубоголовый актеришка не просто есть, но и на посылках ходит? Уж не самого ли Николая Васильевича, ты, сестрица, в гробу вертела-вертела, выколупала да с собой на аркане и приволокла?
– Я бы даже сказала: на Старшем Аркане, который вполне себе живая весталка мне и разложила. – обнажила зубы Кали. – Так что: уступи дорогу мудрейшей! Я пришла забрать своё!
– Я бы с радостью. Да видишь ли, какая оказия приключилась. Из темницы нашего баронета сбежал: и умный, и талантливый, и в меру упитанный пророк. А меня послали схватить супостата, что я с блеском  и выполнила. Однако, первым человеком, не воспользовавшимся нашими услугами, но ступившим на территорию этого дома оказался именно Гриша. Он совершал свой собственный, настоящий побег. И всё это легко проверить. Так что, если не хочешь попортить свою шкурку, советую самой убираться подобру-поздорову.
– Лжёшь! – зашипела Кали. – Последнее условие активизации ключа вскрылось во всех баронетах одновременно, три минуты назад. А ваш Гриша ошивается на Земле уже не первый день.
– Как же мне неслыханно повезло, сестра! – Астарта раскрыла сумочку и достала из нее небольшую книжицу в медном окладе, с застежками в форме дракона. – Ознакомься: Акт купли-продажи души означенного Григория. Сертификат на право владения той недвижимостью, где Григорий провел хотя бы сутки.
Кали взяла книгу, раскрыла ее и побледнела:
– Сожалею, что наша мать родила тебя живой.
– Ты плохо подготовила речь, любезная. Ты не помянула всех наших родственников до седьмого колена. Да ты просто дурно воспитана!
Кали ринулась было в атаку, меняясь в прыжке и раскрывая пасть, полную клыков, но ударилась в невидимую стену и отлетела в сторону.
– А ведь я предупреждала: мой дом – крепость моего барона! И у меня к своему господину воистину вассальские чувства!
– Не радуйся раньше времени, курва! – Кали поднялась, снова приняла человеческое обличие.
Разорванное во время мутации вечернее платье превратилось в жалкие лохмотья, колье порвалось и бриллианты просыпались на асфальт. Тяжело дыша, Кали откинула челку назад:
– Что, рада, да?
Но Астарта отрицательно помотала головой.
Гриша задумчиво гладил кота, а зверь впервые не шипел на хозяина, не норовил его укусить и выглядел обалдевшим.
И только балаболы-карлики не теряли присутствия духа.
– И сказано в «Акте купли-продажи» от Иоанна Златопупса: «Не мечите бриллианты свои, боги, перед гомункулами, – осмелел первый карлик, – ибо последние камни те соберут и отнесут на алтарь Бахуса вечно молодого и  возложат ценности к ногам Венеры из пены пивной шагающей».
– О, братья мои во грехе, оставьте брюлики – дурикам! – продолжил глумиться второй малыш. – Ищите царствие барона в сердцах ваших и в помыслах! Магические ножи приходят, дразнят недостойных, но уходят всегда с избранными, то есть, с нами, в обитель вечности, дабы в праздности и в веселии духа проводить там оставшиеся столетия.
– Что я могу сказать неудачливым конкурентам? – задался риторическим вопросом третий. – Только в Империи Зла было всеобщее бесплатное образование. В остальных баронетах и государствах знание получали лишь за звонкую монету. Вот вам и результат. Мозги не купить, увы. Они либо есть, либо их нет. Читайте, господа агрессоры, больше! Осильте хотя бы азбуку и «Курочку Рябу», а то так и будете вечно садиться в лужу.
Качки, по ту сторону защитного круга, скривились. Кали усмехнулась, но лицо её было растерянно.
– Только наши люди были самой читающей, самой умной нацией в мире! – подхватил и начал развивать тему четвертый болтун. – Вы, господа хорошие, под свои нищебродские ценности уже прогнули все живые и мёртвые миры, но простых вещей не знаете. Еще Александр Невский, вам, баранам, сказал: «Не ходите, гости дорогие, в нашу землю с мечами! А то дороги у нас скользкие, не асфальтированные. Но поляки и немцы, шведы и монголо-татары – все кому не лень по чужим странам шляться, вечно себя самыми умными считали, да всегда на собственные же клинки и напарывались». А умели бы читать, так не позорились бы.
– Пойдемте уже отсюда! – хмыкнул пятый философ. – Частное охранное предприятие «Свинкс» во главе со своей девицей обязуются всю ночь ходить дозором у нашей Астарты под забором. Нечего нам здесь больше делать. А я хочу ещё одно показательное выступление посмотреть.
Кали скрипнула зубами, мотнула головой своим телохранителям и те, забрав велосипеды, поплелись прочь, следом за хозяйкой.
– Это ведь начало спектакля? – уточнил Григорий. – Что ты задумала, Астарта?
– Много будешь знать – жить перехочешь. – обнажила в улыбке идеальные зубы черная богиня.
А к подъезду, тем временем, выруливал знакомый кабриолет – машина с открытым верхом. В ней был только водитель, который, припарковав авто, выскочил и открыл дверь, изогнувшись перед Астартой в подобострастном поклоне.
Медведя, на этот раз, в салоне не было.
Гомункулы так обрадовались этому факту, что кинулись на радостях обниматься и пожимать друг другу руки, возбужденно поздравляя всех с послаблением тоталитарно-демократического режима.
И только кот пребывал в растрепанных чувствах: он не шипел, не злился, не мявчал, а удивленно разглядывал всеобщее веселье и едва заметно осуждающе покачивал головой. Он чувствовал приближающуюся смерть.
– Ну, так как, малый наш Мессир? – поддел Григория первый гомункул, приплясывающий у кабриолета. – Мы с тобой уже все штаны просидели до дыр. Мочи нет совсем! Грузись скорее, шевели уже кеглями!
– Что за тон?! – буркнул чародей. – Меня задолбали ваши постоянные надо мной «перемоги». Может, мне вас в унитазе утопить?
– Таки ничего оскорбительного мы за пазухой не имели! – пришел на выручку второй гном. – Мы же своего горячо любимого пламенного учителя, душегуба Зотова отпустили в ад котлы чистить, и почти по нему не скучаем. А тебя, родненький, нам будет очень не хватать.
– Да, жаль, что напоследок, мы Зотова не заставили сплясать «камаринского» на углях! – поддержал трёп третий. – Месть – дело благородное… Предлагаю, за эти заслуги перед отечеством, оставить нас среди живых, положить нам пенсию в пятнадцать минимальных окладов. Это – самое правильное решение!
– Согласен! – завопил четвертый. – Если же вам для нас денег жалко, так мы отработаем! Урал такое место, где в каждой заброшенной шахте есть личное привидение. Мы их будем инспектировать, собирать с них дань.
– Святая правда! – утер слезу чистого восторга пятый. – Привидений на Урале развелось, что уж честного гомункула и писарчуком от адского департамента приткнуть некуда! Мертвяки все важные посты заняли! А всем известно, что демократическими республиками должны управлять живые кровавые клоуны, дебильные шуты и их военная клика. Мы согласны прислуживать и даже лаять у любых дверей. У нас на то верительная грамота от самого Папы Римского имеется.
– Что вам, неуловимые мстители, – удивилась Астарта, усаживаясь за рулём, – на Земле медом помазано? Вам-то сюда зачем?
– Мы просто очень верные! – первый запрыгнул на заднее сиденье.
– Да, мы за Госпожу и мессира всех порвем! – плюхнулся на сиденье второй.
– На гренки! – уточнил третий.
– Нам бы еще Королёва за жабры взять. – проворчал четвёртый, многозначительно потирая фингал. – Когда уже этой, прости Астарта, кошке отольются наши слёзки?
– Да вздернуть потом Евстафия на дыбе, чтобы не мешал вершить судьбы мира! И всех делов. – Григорий расположился рядом с богиней.
– А в Ипатьевский дом-то ты как войдешь без Королёва-то? – поинтересовался пятый. – Он ведь слово волшебное знает.
– Да мы тоже знаем, – противно захихикал первый. – «Спасибо» и «Пожалуйста».
– Сам пожалуйся! – проворчал второй. – Не действует больше это колдунство! Мы уже всю известную вежливость испробовали, а только по мордасам за ласковые слова огребли. Лучше нам, как и раньше, нормально разговаривать – матом. Чтобы всем всё было понятно.
– О, великая Астарта, нам очень-очень хочется немного пошалить! Разреши нам хоть глазком подсмотреть, чем занимаются сбежавшие на волю призраки. – заканючил третий. – Нас ведь туда не пускают, обижают, хоббитами обзывают. А мы не такие! И ноги у нас не волосатые. Мы их бреем.
– Да мы, в конце концов, и службу можем сослужить. – четвертый гомункул растянул в зловещей улыбке рот до самых ушей. – На шухере постоять. Нет, ну подслушивать мы, конечно, будем, не без этого, но можно же нам простить маленькие слабости, тем более, что прочих пороков у нас и нет.
– В конце концов, – задумчиво почесал затылок пятый карлик, – если другие Великие Дворы призвали Ольгу, то нам тоже следует притащить сюда Столыпина, например. Этот никакой революции здесь больше не допустит. Уж он-то свернет Королёва в бараний рог!
– Точно! – обрадовался первый. – Он торжество демократии на Урале допустит только через свой труп.
– Ага! – кивнул головой второй карлик. – А потом опять придут красные маги и переступят через трупы трупов и Столыпина, и Королёва.
– И через труп Труппа тоже. – добавил третий. – И через…
– Довольно! – осадила Астарта. – Предложения по существу будут?
– Так мы, почитай, после физической смерти Гришки, никого не знаем, ничего не видим, молчим в тряпочку. – поёрзал на месте четвёртый карлик.
– Ну… – помялся пятый. – Нам тут стало известно, что, в общем, Ольга была в чём-то права. Алексей Николаевич сейчас здесь, в Екатеринбурге. После физической своей смерти он вернулся к месту гибели и наотрез отказался подниматься в верхние миры.
– Увы, – осторожно заметил первый, – то, что из Ипатьевского монастыря вышло, в Ипатьевский же особняк и вернулось. Теперь Королёв, в сговоре с серафимами, хочет на престол Рюриковичей посадить. Ему преемственность нужна. Мы сами это слышали ночью, когда случайно мимо Литературного квартала прогуливались.
– Что ж вы, собаки, до сих пор молчали? – Астарта гневно обернулась к гомункулам.
– Мы не собаки! – возмутился второй карапуз. – Собаки не мы! Они все – в НАТО. Это слово ругательное, и попрошу к нам его не применять!
– Да, госпожа, не ругайтесь. – отвесил шутовской поклон третий паяц. – Это не к лицу сиятельной даме! Лучше скажите: «Псы смердящие». Это гораздо лучше. Душевнее. И много древнее. Таким титулом сам Иоанн Васильевич Грозный диссидента Курбского жаловал.
– И где же он? – Гриша тоже повернулся к гомункулам.
– Кто: Рюрикович или Курбский? – переспросил четвертый карлик.
– Князь Милославский, блин! – рассердился колдун. – Алёша, конечно!
– Да рядом ошивается. – понизив голос до шёпота, заявил пятый гомункул. – Это тайна Королёва, но Лёшка сейчас в Ипатьевском доме, книги вслух читает.
– Но ведь особняка давно нет! – удивился Гриша.
– Это как посмотреть. – пожал плечами первый гном. – Реальный Ипатьевский дом, конечно, в прошлом. Алеша пришёл в него из будущего, а попал в плен бумажного макета. Очень хитрая магия востока. Королёв здесь затем и обосновался.
– Вы что-то ещё знаете! – покачала головой Астарта. – Выкладывайте!
– Мы же сказали: вызвать нужно того, кого Алёшка помнит. – сказал второй карлик. – Столыпин в этом деле хорош. Можно Николашку. Здесь нужен верный династии человек. А главное: мертвый.
– И – непременно болтающийся между небом и землей, чтобы его через Ворота Смерти не вытягивать. – поковырял в ухе третий шалопай. – То бишь: убиенный или убийца.
– Точно! – поддакнул четвёртый. – А то они потом вечно назад не хотят возвращаться!
– Вы тут поумничайте ещё! – Григорий погрозил гомункулам пальцем. – Вы в теме, что плюете сейчас мне в душу? Ведь это я – и лучший друг семьи, и невинно убиенный!
– Да неужто мы обидели кого? – заегозил первый гомункул. – Мы, слабые, недоразвитые: и физически, и умственно.
– И морально. – взвыл второй.
– И материально. – добавил третий.
– И трансцендентально. – округлил глаза четвертый.
– В общем, полные уроды! – подвёл итоги пятый. – Юродивые смеха ради.
– Ладно. – засмеялся. Григорий. – Вы посовещались, и мы с Астартой решили поддержать ваше начинаниее. Зовем на Русь варяг!
И кабриолет, наконец-то, рванул с места.



 
Летопись прозрений. За нашу победу!

Ночью пришлось изрядно повозиться с Костей.
Толстый, с завидным упрямством, вскакивал и шёл, точно лунатик, с закрытыми глазами. Это было страшно. И в первый раз он напугал меня до коликов.
Ольга вернулась с прогулки и я, естественно, сидел с ней на кухне. До этого мы с другом перебрались сюда же, но Толстый быстро, еще до возвращения Домрачевой, буквально после пятого стакана, уснул на стуле, привалившись спиной между холодильником и окном. Нам он совсем не мешал.
Но вдруг друг вскрикнул, рывком поднялся на ноги. Глаза его оставались закрытыми, но уголки рта нервно подрагивали. Он ничего не сказал, но целенаправленно шагнул к окну.
У меня волосы стали дыбом! От испуга я закричал. Толстый не проснулся, но обернулся на голос, хлюпнул носом, словно потерял ориентиры и направляющую его невидимую руку, скорчил жалостливое личико и тут же, не осознавая происходящего, рухнул на пол.
Мы перенесли Толстого в кровать, сели рядом, чтобы предотвратить новый «сонный побег».
Через час, когда оба уже «клевали носом», Костя опять подскочил, точно ужаленный, и снова ломанулся к окну.
Теперь Ольга, в отличие от меня, не закричала, а резко хлопнула в ладоши и велела проснуться. Толстый остановился и захрапел на месте. Но не упал.
Наверное, Домрачева проходила курсы лечебного гипноза. Или просмотрела учебную программу в интернете. По крайней мере, то, как она ловко остановила беглеца, выглядело впечатляюще. Мы взяли друга под локти и медленно отвели на диван.
В любом случае, оставлять Толстого одного стало опасно.
И, хотя Костя больше не бегал, но мы, всё равно, дежурили и спали по очереди. Я притащил в комнату раздвижное кресло, разложил его, кинул одеяло с подушкой; и пока один из нас спал, другой мужественно пучил глаза.
Утром я и Ольга мало чем отличались от Кости: сонные, уставшие. После появления солнечных лучей, Толстый перестал метаться во сне. Похоже, кризис миновал.
Проснувшись от запаха кофе, друг, естественно, ничего не вспомнил, но клятвенно обещал не спать, пока мы не вернемся. Он даже божился не пить в одно горло, чтобы морда его наглая не треснула. 
Из квартиры мы вышли с Ольгой вдвоем: зевающие и пошатывающиеся. Не смотря на бессонную ночь, впервые за последние дни я чувствовал себя счастливым.
Да, мы дежурили до утра, но это была восхитительная, волшебная ночь. Это отдаленно походило на мандраж перед экзаменом. И то, что у нас ничего пока не случилось, казалось даже неким бонусом. Мы стали с Ольгой духовно ближе, а это многого стоит!
Костю я закрыл на все замки и забрал с собой все ключи. Правда, из квартиры можно уйти, захлопнув дверь. Но, почему-то, я был уверен, что сегодня от своего непоседливого постояльца нам так просто не избавиться.
В холодильнике оставалась бутылка виски. Нализаться, не выходя из дома, при желании, можно. Однако, я впервые был полностью уверен в Толстом…
После лекций мы с Ольгой, как и накануне, вышли из «альма матер» по раздельности, как заправские конспираторы, и встретились, опять, у памятника Жукову, чтобы, заскочив в магазин, отправиться домой. Похоже, этот забавный распорядок стал нашим личным ритуалом.
Костя терпеливо ожидал нас, но не в квартире, где мы его оставили, а в подъезде, возле входной двери. Значит, не сдержал слова – отлучался. Он сидел, обхватив руками колени и слышно было, как он непроизвольно стучал зубами: то ли от страха, то ли от холода.
Я даже спрашивать не стал, по какому срочному делу он выбирался из дома, но злость меня так и распирала.
– Ну, друг любезный… – проворчал я, даже не принюхиваясь, – и где ты только деньги на пойло свое берёшь?
– Да трезвый я, как и обещал. Всё по понятиям. За свой базар отвечаю. – глухо пробормотал Костя. – Тут другая тема. Манило меня опять в проклятую квартиру, тащило, словно пса на поводке. Не удержался я.
– В какой такой квартире ты опять был? – не понял я.
– Слушайте, может, всё-таки сначала зайдем, – насупившись, предложила Ольга, – чего соседей развлекать? Дома и пообщаетесь.
Друг согласно кивнул, молча поднялся и жалостливо посмотрел на меня, точно был потерявшимся щенком, не знавшим, куда ему идти.
Однако, когда дверь за нами защелкнулась, Костя начал чудить. Он сразу прошел на кухню. Зачем-то закрыл форточку, а потом потребовал, кивнув на Ольгу:
– Пусть она выйдет. Пожалуйста! Очень нужно.
– Я-то – запросто! – фыркнула Ольга, и демонстративно удалилась, закрылась в своей комнате, включив музыку.
– Ладно, – решил я, – пошли, лучше, в мою комнату. Кухня, в самом деле, не место для серьезных разговоров. Вентиляционная шахта – мечта шпиона.
Толстый перевел взгляд с меня на вытяжку над плитой и нахмурился, переваривая информацию.
Потом Костя послушно поплелся за мной, но что-то ему не понравилось. Он вдруг остановился в середине коридора и тяжело вздохнул. Глаза его лихорадочно заблестели.
Я начал подозревать, что Костя нюхнул или укололся чем-то поубойнее алкоголя. Нервный срыв был налицо, а что делать в таких случаях я не знал.
Но Костя так же внезапно успокоился, прошел за мной, уселся на диван, сцепил руки в замок, и стал рассказывать, на удивление, подробно и связанно:
– Понимаешь, какая фигня… Мне теперь такая ботва снится: типа махач идет за руины какого-то города. Ну, реально древнюю крепость осаждают. На холме. А защищает её король-маг. Он уже смертельно ранен. Но это тебе не «Warcraft» какой-нибудь. Это песец, как страшно. Фраера отовсюду так и прут, точно саранча. С баллистами. Конница туда-сюда тусит. Но атакуют почему-то, в основном, пешие.
Тут Толстый нервно сглотнул и шмыгнул носом.
Я терпеливо молчал. Друг продолжил:
– Я всегда думал, что всадникам удобнее топтать лохов позорных, но во сне, по ходу, наличие коня – как звезды на погонах. В общем, рыцари, выходит, и не бакланились, а больше красовались. Для понтов их, видно, и держали… Защитники замка были квёлые. Рожи такие, точно они уже неделю ни хлеба, ни воды не видели. Ну, типа, веселья, и правда, мало: город-то в кольце, отступать не куда.
– Ну и что? – мое терпение подходило к концу и я начинал закипать. – Такое ты сто раз в любом кинотеатре мог увидеть. Тоже мне: эксклюзив!
– Ни фига. Там четкая фишка была. Крепость защищали чернявые и голубоглазые мужики. Прикинь! В реале так ведь почти не бывает. А ещё, не поверишь: они умирали с улыбками на лицах. Голливудским киношникам до такого не додуматься! Да ты же знаешь этих доморощенных супергероев. Янки в каждом блок-бастере мир спасают: в крови, в соплях, и как бы на последнем издыхании, а потом – вуаля – и победа. Но здесь такой лабуды совсем не было.
Я не знал, что ответить, лишь пожал плечами.
– Ещё одна хрень: никаких крестов или бурбонских лилий ни на ком из воюющих не было. Но дело, по любому, развернулось в Европе. Я видел, как умирающие брали в горсть землю. Прикинь? Вот ты: подыхаешь от ран, что бы сделал? В лучшем случае – помолился, в худшем – просто орал бы от боли. И не свисти, что это не так.
– Умирать с горстью родной земли. – я растерянно покачал головой. – В первый раз о таком слышу, но обряд достойный уважения.
– Ну, в целом, хреначились чуваки по понятиям. Всё больше мечами да пиками. Атаки шли одна за другой. В итоге, стены не выдержали, от ударов осадных орудий обрушились в трех местах. Поднятый над воротами мост сорвался и упал. – продолжал Толстый. – И, главное, прикинь, я всю эту бойню вижу с высоты птичьего полета. Типа, как ворон. Да, по ходу, еще и кружу над побоищем.
– И чего? – меня одолевала зевота, пришлось сконцентрироваться на том, чтобы не обидеть друга.
– Так самое эпичное только начинается! – возмутился Костя. – Король такой весь гордый стоит на самой крыше последней башни замка, «втыкает», что обречён, но его конкретно «штырит». Он, типа, как «Варяг» врагу не сдаётся! Колбасится царь в черном плаще и с офигенным мечом. Весь в кровище. Доспехи пробила стрела, но её просто обломили… Прикинь: у чувака палка из груди торчит, а он не упал, ещё и руководит. И знамя над чудаком развивается странное. Никогда таких не видел.
Я всё-таки зевнул, но ловко прикрыл рот рукой.
– Последние солдаты бегут к своему пахану, пытаются прикрыть его щитами и телами, хотя ясно, что спасения нет. Закат империи, блин. – Толстый искренне вздохнул. – И вот вдруг главный просто швыряет в сторону меч, а ему подают посох. Короче, это – высокая такая палка, а вместо набалдашника – две перевивающиеся змеи оплетающие красный камень, типа рубина. Гадюки там друг на дружку скалятся, показывают почему-то растроенные языки. Падлой буду, там именно по три жала из каждой пасти торчало! И, типа, между этими языками постоянно голубая молния пробегала, вроде как электрический разряд. Ну и король, не будь лохом, тем жезлом замахнулся и врагов позорных проклял. Зашибись, правда?
– Нет, тебе, Толстый, точно больше фэнтези читать нельзя! У тебя, похоже, у самого башню напрочь снесло. – покачал я головой.
– Да нет! Это же сон. Просто охренительно реальный. – Костя не смутился. – Ну вот, король жезлом махнул, чего-то крикнул, а враги, которые окружали со всех сторон, превратились в волков… Вот такая красота.
Слышал я про оборотней, которые рыщут ночью в полнолуние, знаю о крестьянских колдунах, которые, чтобы перевоплотиться, в диком лесу прыгали через пень с воткнутыми в него ножами. Но чтобы вот так: помахал посохом – и перед тобой сразу стая – до такого додуматься надо!
– Ну, допустим… – меня всё сильнее утомляли откровения друга. А Ольга сейчас была совсем одна, в своей комнате. И, вместо того, чтобы закрепить свои романтические победы, я слушал бредни и тактично кивал головой.
– В общем, – вздохнул Толстый, – в каждом сне защитники города всегда проигрывают. В короля попадают отравленной стрелой, а потом добивают мечами. Ну, те, кто не успел в зверями обернуться. А волков тех свои же легионеры, те, кто чудом избежал проклятия, начинают рубить налево и направо. Полное скотство, скажу я тебе! И тут ещё поворот: всех околдованных в башне перебить не успели, часть их вырвалась из горящего замка и сбежала в лес. Такая хренотень.
– Подумаешь! – я даже вздохнул от облегчения. Я ведь, действительно, ожидал чего-то ужасного, а тут детские страшилки.
– А у короля этого… – и Костя снова воровато покосился на шторы на окнах.
Он что, у меня «жучки» ищет? Английский шпион Джеймс Бонд, так сказать, прячется сейчас в унитазе с аквалангом и гарпуном? Японские тараканы незаметно снуют по квартире с видеокамерами на спинах? Патриотически настроенные пауки, состоящие на службе в ЦРУ, со своими прослушивающими устройствами прячутся за шкафом, не показывая носа, предпочитая воевать дистанционно? И буквально всем резидентам интересен шизофренический бред пьяного вора! Ох, и самомнение у Кости!
– Ну, Вовка, ты только не смейся…
Да тут уже только обнять и плакать!
– Короче, у того чувака – твоё лицо.
– Ой, боюсь, боюсь, боюсь! – засмеялся я. – Дурак ты, Костя, и не лечишься. Мы ж с тобой друзья. Вот во снах меня и видишь. Кстати, а сам-то ты, ворон наш чернокрылый, защищал город или нападал?
– Меня там, вообще, не было. – поморщился Костя. – Что, не догоняешь? Я видел чужими глазами.
Похоже, у нас алкоголический синдром вырисовывается. Не было его там! Понятненько. Ох, Толстый, а я уж чуть было не поверил, что пенсия твоя, по инвалидности ума, подкралась незаметно.
– Чёрт с тобой, Костя! – сказал я. – Раз чужими глазами, да ещё и без рук оказался, а с крыльями, то, ладно, прощаю, что не спас меня.
– Все смеёшься? – Костя хотел возмутится, но от волнения икнул. – Из сна никого вытащить нельзя!
Ну как я сразу не заметил, что он просто не контролирует свой поток сознания? Он же невменяем, а я уши развесил. Странно, что про зеленых человечков не вспомнил, про инопланетян высоколобых, про агента Малдера. Истина, так сказать, где-то – там.
Мы помолчали.
– Я знаю, о чём ты думаешь! – глухо проворчал Костя, не дождавшись от меня никакой реакции. – Я не сумасшедший.
– Ладно, – вздохнул я, – есть только один способ расставить точки над «и». Давай, я схожу с тобой в этот дом. Заодно сразу станет ясно: связаны твои сны с этим местом или нет. Ну, так как? Вот завтра, с утреца, и сгоняем.
– Не думаю, что это удачная мысль. – раздался с порога голос Ольги.
Костя, разглядывавший свои носки, встрепенулся. Я обернулся. У двери, прислонившись к косяку, стояла Домрачева.
– Ты что, подслушивала? – покраснел Костя.
– И подглядывала. – съязвила Ольга. – Сами даже дверь не потрудились закрыть. Заговорщики, блин. Собственно, я пришла вас на ужин звать. Но, гляжу, у вас тут судьбы мира решаются. Если что, разогревать по новой – не стану. Вы уже большие мальчики. Мир вот от проклятий собрались защищать. Об одном слёзно молю: не надевайте на себя перед битвой красные колготки, да маечку в обтяжку, не ведитесь на образ Человека-паука! А то вас самих потом придется вызволять… из сумасшедшего дома.
Толстый моргнул от неожиданности, а потом захохотал.
– Ну, гляжу, лед тронулся. – Ольга повеселела. – А теперь: марш руки мыть!
Пришлось подчиниться.
На столе, в тарелках, дымилось разогретое картофельное пюре с печенью. Там же стояли бутылка кагора и три кружки. Одно лишь странно: не было вина в доме – это я знал точно. Но, сколько ни старался, так и не смог припомнить, когда же это Ольга успела его купить. Бутылка появилась, точно по волшебству.
Во мне тогда щелкнуло: «Мы окончательно пересекли границу волшебной страны! Стоит пригубить магического напитка, которого нет, и возврата в реальность – не будет!»
Я даже удивился самому себе: только что высмеивал друга, а сам-то ничуть не лучше. Такой же сказочник!
– Ну, разливай! – подмигнула Ольга гостю.
Костя вопросительно посмотрел на меня. Я пожал плечами, мол, раз она сама просит, то всё в порядке.
Однако Толстый почему-то медлил, словно его тоже посетила моя безумная мысль.
– Ну, чего застыл? – хмыкнул я. – Ты же – профессионал. Приступай к своим прямым обязанностям. Будешь у нас сегодня главным виночерпием.
Толстый скептически покачал головой, словно разгоняя последние сомнения и, дрожащими руками, отвинтил крышку.
– Из всех красных вин только кагор, согласно учению, на церемонии Евхаристии превращается в кровь Христову. И только причастие дает силу для решительной битвы с тьмой. – неожиданно сказала Ольга.
У Кости отвисла челюсть.
Я закашлялся. Ольга стукнула меня пару раз по спине и закончила:
– Так выпьем же за наших ангелов-хранителей!
Странный это был тост, больше похожий на обережный заговор.
– Лихо. – одобрил друг. – С такой девушкой и тамада не нужен. Ну, значит, вздрогнем…
– Стало быть, за хранителей? Да легко! – сказал я. – Для тебя, Ольга, – всё, что пожелаешь. Вот только, давайте, чокаться не будем. И так давно уже все здесь – чокнутые.
И мы выпили.
Мне вдруг показалось, что внутри проснулась дремлющая мистическая сила. Я физически ощутил, как моя кровь побежала быстрее. Захотелось сделать что-нибудь хорошее, доброе.
А потом время словно ухнуло в пропасть, увлекая и меня куда-то через мистические тоннели небытия.
И увидел я сон наяву. Жуткий, невозможный. Мне ещё тогда показалось, что это вовсе не видения, а некая искаженная реальность, магическая ловушка, в которой нас всех троих и захлопнули.
Я упал лицом на стол и буквально вышел из себя. В прямом смысле этого слова. Я стоял над своим безвольным телом и с ужасом думал, что проклятие кинжала окончательно лишило меня разума.
Потом я решил, что умер и стал бестелесным.
Смущало только одно: мы все лежали на столе, но ни Ольга, ни Толстый в эфирных своих телах ко мне не присоединились. Они, в отличие от меня, или крепко уснули или окончательно и бесповоротно умерли.
Я метался от любимой к другу. Тормошил их, звал. Но это не давало результатов. Всё было тщетно!
Я уж отчаялся, как вдруг Костя вдохнул, точно вынырнул из глубоко омута. Он подскочил, открыл глаза, посмотрел сквозь меня. В его взгляде читалось безумие. Это был совсем не тот Толстый, которого я знал! Из тела друга таращилось незнакомое и злобное существо. Оно было или тем самым демоном, которого мне удалось победить на Вознесенской горке, или одним из его соратников. Странно, что этот бес совсем не ощущал моего фантомного присутствия.
Я попятился.
Костя не стал тормошить нас с Ольгой, проверять пульс. Это, определенно, был не совсем Толстый. И у него намечались свои, тёмные планы. Друг странно повел носом из стороны в сторону, точно принюхиваясь, и заскулил.
От неожиданности я вздрогнул.
Однако, вскоре существо, что вселилось в тело моего друга, взяло себя в руки и тенью метнулось к окну.
Что там, в метели, увидел или почувствовал Меркулов – сказать трудно, но глаза его округлились от ужаса, зубы застучали от страха и Толстый незамедлительно ломанулся в коридор.
Это был самый настоящий побег.
Я вышел следом, но дверь за другом уже хлопнула, и я слышал лишь торопливые шаги по лестнице.
Досчитав до десяти, я попытался взять себя в руки и понять, что происходит.
Стоит отметить, что Толстый явился к нам явно под какой-то наркотой. Может быть, его до сих пор преследуют глюки, видения, от которых он и удрал.
Но, более реальным казалось другое. Проснувшись и увидев нас на столе, Костя мог решить, что мы траванулись тем самым загадочным кагором, а он – выжил! И теперь именно на него падёт подозрение в отравлении! От этого запаниковал бы кто угодно!
Я сел возле наших с Ольгой тел и заревел от отчаяния и одиночества.
Весь этот апрель, да вся весна – была пропитана чертовщиной, и моя смерть казалась вполне естественным венцом всех подвигов. Не утешало даже то, что, хотя бы, Толстый остался жить.
Была надежда, что и Ольга вот-вот очнется, запаникует, вызовет скорую. И всё кончится хорошо.
А если нет? А вдруг Домрачева предаст так же, как и друг. Соберет шмотки – и слиняет, оставив меня одного гнить в квартире до приезда родителей?
А если это именно Ольга нас отравила? Сейчас притворяется, проверяет, подох я или нет. А на Толстого яд подействовал странно. Вот закончится время, я не поднимусь, тогда Домрачева торжествующе вскочит, обчистит квартиру – и свалит!
Грех, конечно, такое думать. Но как, вообще, запретить себе сомневаться?
Ведь, если разобраться, то ничего я о ней не знаю!
Возможно, Ольга – совсем не та, за кого себя выдает! Думаю, по чести: нет, и не было в Кургане никакой её семьи. И квартира родителей – стандартный воровской миф, да и наличие тетки – может оказаться легендой. Знакомимся, флиртуем, вынюхиваем, травим, обчищаем – и привет маме! Задурить парню голову не так уж и сложно. Мы познакомились случайно? Не факт. Она давно уже ошивалась на параллельном потоке, выжидала время, когда родители уедут.
Но, между прочим, и Наташка появилась в самый подходящий момент. Она тоже могла попытаться отомстить, нанести удар в самое сердце, но тут явилась Ольга и всё испортила. Ведь Наташка куда-то исчезла, как по мавению волшебной палочки! А вдруг они договорились? Отравление – чисто бабская месть.
Господи, неужели всё может оказаться банальной аферой?!
Только не это!!!
А потом меня посетила совсем уж безумная мысль: «Может быть, и самой Домрачевой физически, реально нет? А есть лишь призрак былого. Навка. Мертвец».
И это именно злые демоны много дней подряд планомерно вовлекают меня в свой шабаш, в этот безумный Черный вальс мертвецов! Вот меня и затянуло между ними! Я заигрался до того, что стал как они: даже умер! И совсем скоро мою неприкаянную душу навсегда перемелет адскими жерновами!
Я понял, что схожу с ума и закричал точно так же, как перед этим – Толстый. Теперь я окончательно понял странное поведение друга. Не было в нём никакого беса. Это выходили из нас обоих отчаяние и безнадёга.
Вдруг, словно услышав мой вопль, в квартиру ворвались люди в масках. Они не вышибали двери. Вообще, не представляю, как они просочились, но они казались вполне материальными.
Я заметил, что у каждого из бойцов была нашивка на левом плече «Охранное предприятие «Цербер»». Красная песья пасть скалилась с обмундирования бойцов. В этом, как раз, не было ничего странного. Дури в России хватает.
Но вот потом начались настоящие чудеса.
Домрачева неожиданно вздрогнула и, действительно, очнулась. Как и Костя, она судорожно вдохнула, схватила бутылку и неожиданно плеснула вином в солдат. Двое, в кого попало, заорали, точно их полили серной кислотой. Они бросили оружие, пали на пол и начали корчититься в муках. Я еще подумал: «И эту дрянь мы пили!»
Но солдат было четверо. Я слышал, как щелкнули затворы. Теперь Ольгу не пощадят! Обиделись!
Понимая, что Домрачеву сейчас убьют, забыв, о том, что стал прозрачным, я выскочил вперёд, пытаясь прикрыть девушку своим телом.
«Спасибо!» – услышал я Ольгин голос за своей спиной.
Но потом, когда обернулся, девушки нигде не было. Ни живой, ни фантомной! Никакой! Я едва не поседел от ужаса.
Почти ничего вокруг не изменилось, только на столе, вместо закуски появилась огромная картонная модель дореволюционного дома, выкрашенная в грязно-зеленый цвет.
Солдаты растерянно переглядывались. Они тоже потеряли Домрачеву из виду.
А потом в мою квартиру ворвался офицер с пистолетиком в руке:
– Не стрелять!!!
Бойцы опустили автоматы.
– Кто дал команду? – неистовствовал капитан. – Все под трибунал пойдёте!
Я с удивлением узнал в командире того самого Николая, что не так уж и давно спорил со мной в общежитии на том самом Танюшкином Дне рождения.
Коля даже в форме выглядел чопорным пижоном. Не понимаю, как это у него получалось!
Вот, значит, как всё было на самом деле! Этот субъект, получается, всё время приглядывал за моей Домрачевой. Вот только куда же она подевалась? Вызвала своей магией бумажный домик и спряталась в нём? Сейчас подует волшебный ветер, подхватит макет и переместит его прямо на голову зловещей колдуньи?
– Забирайте раненых и грузитесь! – приказал Коля и снял фуражку. – Всё-таки упустили!
Солдаты не оправдывались. Молча выполняли приказы. И выглядело это зловеще. Я к такому в своей разгульной студенческой жизни совсем не привык.
Когда бойцы невидимого фронта покинули комнату, Николай склонился над моим бесчувственным телом, которое лежало на столе, приподнял его, отвалил на спинку стула и трижды хлестнул ладонью по щекам.
Я вдруг почувствовал боль и ощутил, как меня всасывает обратно, в то самое многострадальное тело, с которым я уже успел попрощаться.
Раз – и я вдохнул так, словно впервые. Воздух ожёг легкие, прояснил сознание.
– Ну, Вовка, здравствуй! – Николя сел напротив меня. – Теперь ты всё знаешь.
– Серая идея на службе государственной безопасности! – я мотнул головой. – Мог бы и раньше догадаться.
– И сказать ты мне ничего не хочешь? – капитан смотрел в глаза, точно пытался загипнотизировать.
– А что я должен говорить Службе неизвестно чьей Безопасности, которая без спросу ворвалась в мою квартиру?
– Для начала хотелось бы услышать «Спасибо». Ведь ещё пару минут – и мы с тобой бы больше о всяких Дэмьенах никогда бы и не поболтали. Ловко тебя опоили. Яд-то известный. Ты бы поднялся через сутки, вот только мозг твой превратился бы в кашицу. Из тебя собирались сделать настоящего зомби. Ты бы не умер по-настоящему, просто остался бы навсегда дебилом, пускающим слюни. А ведь тебя хотели просто попросить отдать что-то очень ценное. Жестоко. Не находишь?
– Какие ваши доказательства? – проворчал я.
– Ну, не в гордом же одиночестве ты попивал красное винишко. Тут, однозначно, замешана дама. – Николай усмехнулся. – Или я ошибаюсь?
– Даже если и так? – набычился я. – Что с того?
– Именно так, дорогой ты мой человек! – капитан поправил чёлку. – И я скажу больше. Гражданин Константин Иванович Меркулов похитил у иностранного подданного дорогой ритуальный кинжал с целью перепродажи. Но, столкнувшись с рядом проблем в реализации товара, подарил свою добычу тебе, Володенька. А Ольга Николаевна Домрачева втёрлась к тебе в доверие с целью похищения этого артефакта. Ведь ты же, наверняка, хвастался своим оружием. Разве нет?
Этот ФСБешник мог быть прав. Это всё лежало на поверхности! Мне стоило лишь протрезветь, подумать не о бабах, как всегда, а головой, и я сам пришел бы к такому же неутешительному выводу. Мне стало нестерпимо стыдно.
– Вот и макета дома, я так понимаю, у тебя никогда не было? – продолжал допрос безопасник. – По нашим сведениям вы пили втроем. Так куда подевались Меркулов и Домрачева?
Я открыл рот, чтобы уличить капитана во в том, что он-то видел, куда подевалась Ольга! Более того, нет никаких сомнений, что спецназовцы просто выпустили Костю из подъезда. А теперь на меня хотят повесить убийство двух людей. И тут я осознал, чего именно от меня добиваются.
– Чего же вы хотите?
– Что-то мне подсказывает, что твой друг, находясь в наркотическом состоянии, непременно попадёт в беду. Да еще и Ольга твоя волшебным образом исчезла… – сочувственно протянул Николай. – Сейчас мы тебя задержим. А утром отвезём уже на опознание тел. Как тебе такая перспектива?
– Да что тебе надо? – меня затрясло от страха и бешенства. – Нужно арестовать – флаг в руки! Чего тянешь?
– Твоим друзьям не обязательно умирать. – Николай достал сигарету и закурил. – Стоит отдать приказ, и Меркулова с Домрачевой задержат живыми, пока они сами в речку не свалились или под машину не попали. И мы даже успеем вывести их из того зомбирующего состояния, в котором они и пребывают, так же, как это проделали с тобой. А ведь если они не погибнут этой ночью, то следующим же вечером их закроют в сумасшедшем доме. Неужели ты не хочешь им помочь?
– Куда вы дели Ольгу?
– Мы? – усмехнулся Коля. – Не исключаю, что ты убил в приступе ревности: и сожительницу, и друга. Вот если мы поищем, то найдем: и трупы, и улики. Но можно ещё всё переиграть. Что-то мне подсказывает, что оба они в таком состоянии не могли далеко убежать.
– Да чего вы добиваетесь? – я совершенно запутался.
– Нужно вернуть нож его иностранному владельцу. Только и всего. И все будут счастливы.
Я испытал ярость.
Вот же гниды канцелярские! Чего захотели! Как же я сразу не догадался?! Им всем только кинжал и нужен.
Не отдам!!!
А потом я подумал, что слова Коленьки – не пустые угрозы. Они, действительно, всех убьют, лишь бы получить свою игрушку. Только одно не понятно: нож могли бы выкрасть по-тихому. К чему этот спектакль?
– Вы же всё равно его отберете. – я посмотрел в глаза офицеру. – При аресте или при обыске. И статью впаяете за хранение ворованного. Вдогонку к тем убийствам, которые уже вешаете. 
– Нужно, чтобы ты передал нож мне в руки и не испытывал бы ко мне неприязни. Что бы ни произошло потом, клянусь, вас троих не коснётся наш карающий меч правосудия!
В этом, точно, был обман.
Но никакое атаме не стоит человеческой жизни.
Я, молча, достал и принес кинжал капитану.
 – Скажи: «С любовью и благодарностью я передаю этот предмет на хранение». – подсказал Николай.
Наверное, капитан был сумасшедшим. Но, раз ему так надо, то я повторил ритуальную клятву.
Как только Николай спрятал атаме во внутреннем нагрудном кармане, тут же связался по рации со своими:
– Третий! Где Меркулов?
– Около «Литературного квартала»… – раздалось сквозь шипение и треск в трубке.
– Задержать немедленно! Силу не применять! Ждать меня. Выезжаю.
Капитан подмигнул мне.
– А Ольга? – вырвалось у меня.
– Она здесь! – Николай ткнул в бумажный макет дореволюционного особняка. – И достать её оттуда я не в силах. У неё слишком высокие покровители.
– Ты же обещал! – упрекнул я офицера.
– Так я ведь не поджег твою игрушку. – улыбнулся Николя. – Ольгу теперь назад может вытянуть только сила любви. Ты попытайся. Авось, получится. Вдруг она тебе, в самом деле, нужна?
– Гнида! – буркнул я себе под нос.
Но Коля услышал и захохотал, поправляя меня: «Мудрый!» – и дверь за непрошенным гостем захлопнулась.





 
Мелодии тьмы. Жертвоприношение

Снег шуршал за окном. Белые хлопья валились с весенних небес, танцевали свой последний вальс. Это была агония зимы.
Костя проснулся внезапно, в звенящей тишине. Он оторвал своё лицо от стола и увидел Вовку и Ольгу, заснувших также нелепо, как и он сам. Осторожно, чтобы не скрипеть, Толстый подошел к окну и выглянул наружу.
Ночь вступила в свои права. Метель заметала следы, словно пыталась что-то скрыть. Свет фонарей в снежной пороше был расплывчат, сюрреален. Немного жутко, но завораживающе. Это особый, болезненный вид красоты.
Сквозь вздохи ветра доносились детские голоса, призывающие украсть атаме. Эти речи походили на собачье тявканье, на грай воронов, на визг тормозов.
Костя вздохнул. Страха не было. Ни капельки. Толстый был пьян и понимал это. А, кроме того, гул голосов, будь он реален, переполошил бы всех. Значит, это – просто его личные «глюки».
Перед глазами возникло видение ночного парка. Деревья казались живыми. Кроны тихо шуршали в лунном свете. Осины склонялись друг к другу, образовывали арку над странной дорогой в никуда.
В голове шумело. Казалось, где-то в  метели, кружит черный ворон. И жуткий колдун из странной квартиры тоже не выходил из Костиной головы. Костлявый, с грязными сальными волосами, косматыми бровями и страшными, нечеловеческими глазами. Так, наверное, должны смотреть мертвецы: безучастно, просчитывая каждый твой шаг!
За окном раздалось зловещее карканье.
Неожиданно вздрогнула, поднялась Ольга. Лицо всё еще спящей девушки озарилось черным сиянием. И вдруг её глаза внезапно и резко открылись. Вертикальные зрачки глядели прямо в душу. Костя моргнул от неожиданности. Ему показалось, что человеческое лицо перетекло в волчью морду: оскаленную и недовольную, с застывшей каплей крови на черном носу.
Костя заорал, ринулся вон из квартиры, хватая на бегу одежду и обувь. Он выскочил на лестничную площадку и бежал в носках по ступеням до самого выхода. Его колотило. Во рту пересохло, дышать было нечем.
И только задержавшись у входной двери, Костя опомнился, оглянулся. Никто его не преследовал. Но вернуться назад – было выше его сил! Всхлипывая от ужаса, Толстый обулся, выскочил на улицу, застегивая куртку.
Мир сошел с ума!
Да как же случилось, что чернокнижники захватили всё, и бедному вору негде больше голову преклонить? Со всех сторон, из всех щелей доносились карканье и вой. Чудилось, что подворотни домов ожили, открыли зловещие окна глаз и следят отовсюду! Многоэтажки больше не казались надёжными. Они все были предателями! Они только прикидывались домами, а на деле – высасывали из своих жильцов энергию во время сна! Они жадно чавкали, глотая осколки человеческих снов. И переубедить себя в том, что этого не может быть – никак не удавалось!
Костя рванул и побежал не оглядываясь. Скорее! Еще быстрее!
Костя чувствовал, что опаздывает. Он только не знал: куда и зачем? Подворотни, подворотни, подворотни. Плотинка. Каменная мостовая гулко стучит под ногами и отзывается ударами сердца где-то в голове. Черная гладь реки похожа на огромное магическое зеркало, отражающее звездное небо.
Костю вела не паника, но надрывная, истеричная вера в чудо: ещё немного, и всё станет на свои места! И вся эта чертовщина сгинет! Пропадут колдуны, вороны. Провалится в ад вся нечисть, связанная с Костей невидимой цепью!
Когда Толстый приблизился к «Литературному кварталу», снегопад, как по сигналу, прекратился. Луна выглянула из облаков и ехидно прищурилась. Городской парк переменился. Он словно ожил, обрел плоть. А деревья превратились в ровные ряды осин.
Мир зыбился, тонул в молочном тумане. Но Костя сразу узнал дорогу, что примерещилась ему до побега. Эта манящая, ведущая в никуда тропа, эти смыкающиеся над ней зловещим живым шатром кроны осин, это небо, разорванное тучами, – это всё просто не могло быть реальностью! Мир походил на зловещую картину символистов-готов.
Ловушка захлопнулась!
Что-то привело Костю именно сюда, для того, чтобы поглотить его целиком, навсегда. И это что-то было голодным и злобным. Эта тьма, которая тянула вора внутрь себя, испытывала необычайное наслаждение моментом своего несомненного триумфа. Она была здесь и сейчас всесильной вершительницей судьбы. И никто не мог встать у зла на пути.
Ужас окутал Костю точно саваном, он не отпускал, мешал думать.
Понимая, что движется прямиком к собственной смерти, вор не мог остановиться. И притягивал его не колдун из нехорошей квартиры, а нечто большее, несоизмеримо опаснее.
Время стало другим. Вязким, тягучим, приторным. Толстый семенил вперед, не в силах остановиться. Он слышал приближающиеся шаги и понимал, что развязка близка. Шарканье приближалось, точно зачарованные зомби брели внутри гигантского колеса. В той вечной темнице, на пороге которой, из последних сил, пытался остановиться Меркулов.
Фонари подернулись сиреневой дымкой и истаяли, словно их никогда и не существовало. Воздух всё сильнее клубился наползающим сизым туманом. Над «Литературным кварталом» раздался вой. Может быть, собачий.
И вдруг из реального мира к Толстому, словно прорывая гнилую ткань магического купола, точно из небытия, кинулась Ольга. Она спешила на помощь.
Домрачева увязалась-таки за парнем, чтобы вытянуть его из этого мрака! Но при этом холодный, мистический огонь фанатично полыхал в её зрачках, ставших вертикальными. Луна высветила необычную бледность и заострившиеся уши. Но в остальном девушка оставалась человеком.
В голове Кости разом всё прояснилось: никому нельзя доверять!
Из дороги в никуда послышались голоса и раздался треск ветвей. Черные ангелы, падшие твари спешили утащить Меркулова. Толстый был законной добычей бесов. Он был настоящим вором. И этим всё сказано.
Наверное, Домрачева, всё-таки как-то была во всём этом замешана. Возможно, она прислуживала демонам или была с ними в союзе – не всё ли равно! Она и выглядела как настоящий упырь, как поднявшийся из могилы мертвяк.
Костя стоял между магической дорогой в никуда и девушкой своего друга, которая, определенно, была человеком лишь наполовину. И разницы: кто и как его прикончит – вор не видел. Ему вдруг стало всё равно. Его плечи безвольно опустились.
Поняв, что проигрывает, что тьма уже проникла в душу Меркулова, Ольга зарычала, точно зверь, изготовилась к смертельному прыжку. Костя не отшатнулся, не закрылся рукой. Он полностью потерял контроль над своим телом.
Нет, Ольга не превратилась в волчицу, не кинулась Толстому на шею. Не обернулась она и летучим вампиром. Нет, она совсем не была оборотнем, но что-то с ней было не так! Возможно, её странный облик был платой за что-то в прошлом.
Теперь в голове Кости всё связалось в единый узел! Атаме и Ольга появились одновременно. Они были составными чего-то чёрного, всепоглощающего, непостижимого. Пришло время жертвы. Это его, Толстого, решено кинуть на алтарь будущего. Это было неправильно, но парень ничего не делал, чтобы спастись. Он просто стоял и смотрел.
Где-то совсем рядом трижды каркнул ворон. Это был сигнал к началу действа! Мозг перестал отделял реальность от алкогольного бреда.
Костя с трудом обернулся в сторону дороги в никуда.
Оттуда, по тропе, шёл бронзовый Пушкин, этот бездарный памятник нашему равнодушию. Улыбка литого поэта походила на оскал. Губы Александра Сергеевича оказались перепачканы кровью! И это чудовище всё ещё не насытилось! Вот кто привел Меркулова в это место, вот кто во всем виноват – Пушкин!
Костя ощутил дрожь в коленях. Ольга за спиной Толстого отчаянно крикнула:
– Беги! Беги, придурок!!!
Однако, от страха, ноги приросли к месту!
Тогда девушка отчаянно вскрикнула, прыгнула, сбила Толстого на землю, пытаясь хоть как-то уберечь Костю, но это не помогло.
Пушкин, всё-таки, обрушил на вора свой кулак. Перед глазами вспыхнуло так, словно замкнуло электрическую проводку.
 В тот же миг поэт-убийца заскрежетал своими тролльими зубами. Так скрипят тормоза иномарки. «Твою мать»! – донеслось из тьмы. Но голос, почему-то, был женским.
А ещё Костя готов был поклясться, что это сказала вовсе не Ольга. Наверное, и у забронзовевших поэтов в голове водятся свои, безумные, музы. Возможно, эти крылатые девицы шныряют в голове, как тараканы, не дают спать, заставляют пить шампанское, стреляться на дуэлях, шастать по ночам к замужним красоткам. Музы всегда ведут по узкой тропе преступлений. И только гении, такие, как Достоевский, умеют противостоять чёрному вдохновению.
Поэты – против воров.
Идолы – против живых.
Демоны – против балбесов.
И кто же из них лучше?…
Мысли застопорились, подвисли, точно, перегруженная выполняемыми процессами, операционная система. И что-то окончательно поломалось. Навсегда.
Всё! Теперь младший Меркулов опоздал везде! Костя вдруг осознал это совершенно чётко: явилась смерть.
Так виделось вору в наркотическом пьяном угаре…
 
На самом же деле Домрачева так и осталась лежать в квартире родителей Владимира Андреева. А Костю… сбила машина.
Вернее, даже не так. Автомобиль с открытым верхом, внутри которого горланили гомункулы, тронулся от «Литературного квартала».
Выскочивший из парка психически неуравновешенный молодой человек кинулся наперерез. Он вопил, размахивал руками и беспрестанно оглядывался на статую Пушкина. Больше там никого не было.
Приставленный к Меркулову шпион наблюдал с другой стороны улицы. Более того, служивому в этот момент пришел вызов и он, прикрывая ладонью лицо, слушал приказ по рации. Агент ФСБ никак не успел бы вмешаться в происходящее и спасти парня. Так что нет ничего странного в том, что они нашли друг друга: вор-романтик и капот дьявольского авто.
Из кабриолета, сбившего парня, незамедлительно выскочили гомункулы, которые отчаянно принялись заламывать руки и посыпать головы друг другу болгарским табаком за неимением под рукой благородного пепла. Они делали это молчаливо, словно разыгрывали пантомиму. Их представление осталось неоценённым. Астарта нахмурилась. Гриша побледнел.
Бесенята же, отметив, что их демонстративное молчание совершенно не привлекает внимания, вновь принялись беспрестанно тараторить.
– Ну что, други, всем ли сестрам мы сегодня роздали по серьгам? – хмыкнул один из гомункулов. – Сдается, Евровидение скоро выпишет нам «банн» за то, что мы дамские цацки раздавали исключительно лицам женского пола и обделили юродивых пола ради общего, неопределенного!
– Эх, вот бы настоящим братьям демонесс настучать по их золоченным рожкам! – поддержал второй. – Сбить бы нам насмерть не фраера лоховатого, а настоящего буржуа или какого бы захудалого Рокфеллера. И чтобы кровища всюду расплескалась, да вопли бы со всех сторон. Вот было бы для пролетарского люду веселье! А мы, похоже, (стыд и позор!) честного вора сбили, нищую, прости Дый, крысу. Шелупень подзаборную. Срамотища!!!
– Зато с этого жмурика всё только и начинается! – завопил третий. – Мы же сейчас принесли жертву на алтарь наших желаний. Раньше мы были просто недоумками, а теперь стали – гончие волки самого Волха! Слава гомункулам!
– Гомункулам слава! – ударил себя в грудь четвертый. – Смерть дуракам! Горилку – алкашам! Сало – голодным! Ведь недотыкомками мы росли, не понимали, тёмные, что «Симфонии» Андрея Белого, на самом деле, есть позорная какофония идиота Бореньки Бугаева.
– Немедленно души свои прекрасные порывы! А то твои прекрасные порывы передушат нас насмерть! – пятый гном схватился руками за свое горло и немедленно изобразил, как именно будут мучить его эти самые порывы. – Знаем мы вашего брата, жрущего суп гороховый без меры и устали! И даже не заикайся о душах неправедных и духе, прости, Астарта, своём неистребимом!
Гриша тоже вышел из машины, склонился над парнем, проверил пульс:
– Да ведь это тот самый охламон, что стащил атаме! Или я не прав?
Астарта пожала плечами:
– Выходит, свершилась космическая справедливость. Плохой человек, вор, между прочим, напился, как свинья, попал под машину. Мы очистили мир ещё от одного подонка. Сделали услугу светлым силам. Невинно убиенные ведь сразу наверх уходят. Тебе ли, Гришенька, не знать? Вот будет хохма, когда этот толстяк стибрит у апостола Петра его ржавые ключи!
– Как вы так можете? – шумно выдохнул колдун. – Ну, засранец этот мальчишка, так давайте всех неугодных пришибём! Оставим на Земле ваш паршивый золотой миллиард истинных подонков, а остальных – нормальных людей – в топку, чтобы не мешали избранным говнюкам жить на широкую ногу! За что вы, Астарта, убиваете оступившихся детей? Вся ваша гребанная цивилизация покоится на обмане и грабеже. История Европы – это колониальный и позорный грабеж прочих стран мира. Вы же, ушлёпки, и Русь святую хотите извести! Вам ведь даже не мировое господство важно, а именно унижение и непременное уничтожение и меня, и моей страны, и православия, которое режет вам глаза, Ироды!
–  О-о!!! – ойкнул первый карлик. – Ты бы, Гриша, поосторожнее на поворотах. Гегемон баронета как услышит, как обидится! Нас всех, с тобой вместе в землю втопчут!
Богиня тоже изумленно приподняла бровь, всем своим видом показывая, что удивлена эмоциональному порыву товарища. Но Гриша не верил в случайную гибель парня.
Гомункулы виновато и тревожно переглянулись.
– Наша Госпожа не сделала ничего предосудительного. – осторожно сказал второй гомункул. – Однозначно, это – несчастный случай. И оживлять нам никого нельзя – ведь есть свидетели! Вон – стоит, шпик позорный, таращится.
Гриша поднялся с колен и обронил:
– Да вы и не можете! Вы не способны дарить жизнь. Вы всегда только отнимаете! – и, не оборачиваясь, словно пьяный, колдун побрел прочь.
Гомункулы вопросительно посмотрели на хозяйку. Астарта задумчиво покачала головой, запрещая следовать за книжником.
Эта ночь явилась истинной расплатой Григорию за побег. Колдуна впервые оставили без надзора. Одного, наедине с совестью. Колдуну дано было осознать, что все, кто входит с ним в контакт, непременно погибают насильственной смертью. И это стало откровением. До сего момента можно было думать о нелепых совпадениях, но смерть Константина Меркулова чётко обозначила Грише, что теперь он – вестник смерти.
Растерянный, растрепанный деревенский мужик шёл, не разбирая дороги, мечтая о том, чтобы его поразил молнией Илья-пророк, чтобы земля под ним разверзлась и поглотила бы его уже навсегда. Он не хотел больше свободы от своих мучителей. Он жаждал забвения и небытия.
Собственно, сама смерть воришки не имела значения, но её гротескный, пафосный символизм сводил Гришку с ума. Колдун догадывался, что ему никогда не сбежать из адского плена, но в нем всё это время жила маленькая, тонюсенькая надежда. Казалось, что вода и камень точит. А теперь он уразумел окончательно: выхода нет!!!
Когда книжник, шатаясь от обрушившегося на него груза безысходности, свернул в переулок и исчез с глаз, гомункулы требовательно уставились на Астарту.
– Что? – изумилась Астарта.
– Свободу Константину Меркулову! – прижал кулак к груди третий гомункул.
– Таки настоятельно требуем воскрешения невинно убиенного! – поддакнул четвертый. – Мы же идейные! Мы – за справедливость!
– Что-то в нашей истории пошло не так! – задумчиво почесал нос пятый. – Гриша-то ведь, сердцем – с нами! И вдруг такой кульбит! Как бы он нас всех под монастырь не подвел. Под женский.
– Гляжу, гомункулы, нынче шибко подкованные пошли! – сузила глаза Астарта. – Вы, щенки, ничего не попутали?
– А ты нас не пугай! – вдруг заерепенился первый гном. – Что ты ещё сделаешь мертвым, бездушным и всеми отверженным?
– Это бунт? – изумилась Астарта.
– Таки: да! – закричал второй карлик и стал бить себя в грудь. – Это был наш бог! Пусть дрянной, но – наш! А мы своих богов не бросаем! На вулканических нетопырей – не меняем! Мы делим с ними радости и горести. Мы без Гришки – пыль, носимая ветром!
Глаза Астарты полыхнули гневом.
– А давай! – выступил вперёд третий и обиженно выпятил нижнюю губу. – Накажи нас! Спали, к чёртовой матери! Сдери с нас шкуру! Тебе ведь не впервой! Сволочь бессмертная! Да положили мы и на Бафомета твоего рогатого, и на Люцифера хвастливого, и на Дьявола позорного! Хотите мук своих тысячелетних, так хрен с вами – получите, да и валите отсюда в свой грёбанный ад!
– Чего бельма свои вытаращила? – четвертый сжал кулаки, насупился и двинулся на женщину. – Какая нам разница, когда ты нас обратно утащишь? Но отнимать надежду у бога мы никому не позволим!
В руках Астарты зажглись два шара, размером с волейбольные мячи.
 – Так и кончилось хождение в народ гомункулов-освободителей! – пискнул пятый перед тем, как потоки огня обрушились на карликов.
Пламя взметнулось выше деревьев. Малыши завизжали: противно и резко.
Агент ФСБ остолбенел от увиденного, а потом кинулся прочь, спасая свою жизнь.
– Помойтесь-ка, ребятки! – кричала Астарта, и над головой ее рождался черный смерч, свивающийся в воронку. – Окунитесь-ка в очищающее пламя ада!
Это была не просто вспышка ярости, и не только дерзость слуг привела к этому. Богиня на то и сверхъестественное существо, чтобы чувствовать и знать о свершающихся судьбоносных событиях! Астарта наказала подельников не оттого, что те окончательно оборзели. Да богиня никогда и не испытывала такой злости, чтобы терять над собой контроль. Просто Астарта внезапно поняла, что представитель другого Дома обошёл их. И эти пройдохи гомункулы, сами того не подозревая, в ночном кабаке, слили все адреса, пароли и явки. Они предали дело баронета. Собственно, в компании бесов верить никому нельзя, и Астарта сама виновата в том, что расслабилась, не доглядела. Теперь же было поздно.
Гомункулов необходимо было наказать. Кроме того, корежащиеся в пламени карлики эффективно отпугнули тайного агента ФСБ, который кабанчиком метнулся в ночь.
Гришка же проревётся, да и приползет обратно. Он ещё будет умолять забрать его отсюда! По-другому с людьми не бывает. Народы вечно бьются за свободу, но как только её получают, тут же добровольно переходят под власть кровавых узурпаторов, потому что свершено не представляют, что им делать дальше.
Маги и колдуны уверены, что ищут философский камень, что желают жить вечно, что всего в своей жизни добились сами, но, на деле, они всегда выполняют социальные заказы духов, даже не понимая этого. Иллюзия власти и всемогущества настолько пленяет мозг, что действует потом как наркотик. Чернокнижник не в состоянии отказаться от того, что кажется ему могуществом. Оставшись без своей магии, он уже не может просто жить. Собственная значимость перевешивает в голове абсолютно все прочие радости жизни. И, в целом, это не волшебники повелевают стихиями, а демоны управляют марионетками колдунов, позволяя несчастным думать, что что-то в этом мире зависит от их человеческой магии.
Гриша вернётся. И сам, без всякого принуждения, проследует обратно, в миры мёртвых. Сомневаться в этом не приходилось.
А вот бесценный, древний атаме уносил с собой проклятый соперник, перехитривший и Астарту, и обеих её сестер.
И вскоре Волк узнает об этом грандиозном провале. Тогда уже самой богине не поздоровится! Игры закончились. Началась настоящая война!   
Астарта ещё раз, с насмешкой, посмотрела на своих слуг, которые протягивали к ней руки, умоляя вытащить из инфернального пламени. Огонь плясал в идеальном кругу, который стал узилищем бесов.
– Ну и как оно, ваше ничего? – спросила гомункулов богиня.
Карлики благоразумно молчали. Вернее, им было не до разговоров. Они вопили так, что перебудили бы пару кварталов, если бы это случилось в спальном районе города.
– Ладно. – вздохнула Астарта. – Приняли огненные ванны и баста. А теперь пошевеливайтесь, нас ждут великие дела!
Пламя исчезло. Гомункулы – жалкие и потрепанные – пытались растянуть губы в улыбке, но это у них плохо получалось.
– Вам что, мало? – ухмыльнулась богиня. – Добавки желаете?
Карлики мигом бросились в автомобиль. Один из карапузов подхватил возмутившегося черного кота.
Через мгновение кабриолет растаял в ночном городе.




 
Летопись прозрений. Рождение легенды

Я склонился над картонным макетом екатеринбургской усадьбы горного инженера Ипатьева. И как, прикажете, попасть внутрь? Забор на заборе. В прямом смысле. Видно даже, как клеили второй настил, удлиняя нарисованные доски. Окна закрыты. А одно почему-то даже замазано краской. Вот не думал, что раньше в сортирах окна прорубали!
Фигурки красногвардейцев с винтовками расставлены вдоль забора и у ворот. Забавно.
Может, ключ к макету – и был атаме? Только где здесь волшебная скважина?
Или нужно было отрезать волшебным ножиком головы игрушечным солдатикам?
Хорошо бы, конечно, не мучиться, а просто выпить волшебный уменьшающий эликсир, да где ж его взять?
Я еще раз осмотрел макет, простучал его, перевернул – картонная основа. Разве что дыру прорезать… И что потом? Посмотреть в пустоту?
Сказано, что Ольга сбежала внутрь этого игрушечного домика. Не знаю, как это ей удалось! Сам этого не видел. Но не слышал и реального хлопанья дверями или оконными рамами. Так что попытаться проверить слова Николая не помешало бы. Хотя, конечно, это – полная дурь!
Увы, весь апрель превратился в сплошное месиво пьяных фантасмагорий. И единственным светлым пятном в этом засасывающем омуте безумия была именно Домрачева. Вот уж воистину – луч света в тёмном царстве!
Похоже, мой разум уснул, а из темного леса подсознания явились тёмные боги, волшебные предметы и даже принцесса из Универа.
Хотя, больше на правду походило именно то, что мозгов у меня совсем не осталось – все пропил да по девкам растряс. И вскоре останемся мы в этом мире вдвоём: я и шизофрения.
Такая вот радужная перспектива.
Молиться не получается. Нет во мне должного смирения. Одно ехидство осталось.
Значит, нужно искать другой путь… 
Если нельзя зайти в домик снаружи, значит, найдется дверь изнутри. Стоит покопаться в душе, и решение непременно выплывет на поверхность.
Дом Ипатьева, как и Ипатьевский монастырь – это точка отсчета, альфа и омега, начало и конец династии Романовых.
Дом, наверняка, открывается если не утраченным атаме, так волшебной серебряной печаткой. Вот только никаких артефактов у меня больше нет.
Если представить, что Ольга – засланный казачок, шпион чёрных магов, то её появление в моей жизни очень даже уместно и своевременно.
Погибшие родители – первая непроверяемая легенда. Квартира в Кургане – вторая сказка. Миф третий – перевод из одного учебного заведения в другой.
Я не удосужился проверить слова Ольги и теперь, чтобы доказать, что Домрачева – нормальная, живая девчонка – не хватает фактов. Не на что опереться! Смешно сказать, у Ольги даже нет страниц в соцсетях!
В открытую форточку, словно смех, ворвался хриплый вороний грай. Это прозвучало как оплеуха, как насмешка. Из моей квартиры, прямо за моей спиной, пропал человек, а я малодушно помышляю о том, что Домрачева могла оказаться гостем из другого мира.
Мне стало стыдно. Я демонстративно отвернулся от ноутбука. Более того, чтобы не думать ерунды про Ольгу, я вообще ушёл из кухни, растянулся на диване в своей комнате и щелкнул пультом. Экран плоского телевизора ожил.
Известный своей скандальной любовью к чёрному юмору знаменитый шепелявый Шеремет в  начавшейся информационной программе заявил:
«А теперь – «Молния» в номер! Новость только что сообщили наши информированные источники из сферы государственной безопасности». 
Я зевнул.
«В нашем криминогенном городе, в последнее время, наблюдается тенденция к выяснению отношений в сфере культуры. Для тех, кто не в теме, разъясняю: молодежь нынче предпочитает и «ширяться», и резать друг друга именно в «Литературном квартале». Умереть в этом месте – модный тренд».
Шеремет – он такой, он везде грязи найдет; а если нет её нигде, то – с собой в кармашке притащит!
«Костя Меркулов – обычный уральский парень, совершал сегодня ночной моцион, естественно, в нетрезвом состоянии. С собой он не нёс: ни мольберта, ни томика Лермонтова, ни дуэльного пистолета. Романтики поставят диагноз: трагическая, безответная любовь. Прагматики сделают вывод, что город скоро будет не только без наркотиков, но и без молодежи».
Услышав знакомое имя, я прибавил звук.
«Что забыл, в богемном месте, сей юноша останется загадкой, но нельзя, в этой связи, не припомнить наши городские мифы. Ибо сказано: «Пушкина – пристрелили, Есенин повесился, Гаршин бросился в лестничный проем, значит: всех гениев убьют, одни либералы останутся! И, стало быть, не фиг и нашим ё-буржцам, даже если они стихов не пишут, шляться по «Литературному кварталу» после полуночи».
Меня пробил холодный пот. Куда вёл Шеремет – ясно! Костя сбежал от нас – и вот его нет. И, мало ли, что мне обещал фальшивый тайный агент! Наверное, он тоже бандит. А нож ему нужен, чтобы просто его продать. Жизнь устроена гораздо проще, чем я себе навыдумывал!
«Смерть встретила Меркулова случайно. Она выскочила из тёмных кварталов в виде блондинки за рулем. По свидетельствам очевидца, именно девица (эта крашенная обезьяна с гранатой!) в сопровождении бомжеватого старика и неустановленных лиц, не достигших совершеннолетия, хладнокровно сбили юного романтика».
Как же так? В него не стреляли бандиты! За ним не гнались чёрные маги. Его просто сбила какая-то дура, которой богатый «папик» купил водительские права?
Я почувствовал, как слёзы текут у меня по щекам, но я не утирал их. Мне стало всё равно.
«Удивительный факт: машина остановилась, из неё вышли убийцы. Но вместо того, чтобы вызвать полицию и медиков, эти ублюдки начали издеваться над погибшим. Характерно, что хладный труп оного Константина найден был именно подле дома-музея имени Блока. В опасной близости от Храма на Крови, который обещают возвести на месте разрушенного Ипатьевского дома. Напомню, что не так давно именно там, только с другой стороны «Литературного квартала», тоже ночью, насмерть сбили девушку. Сдается, что «новые русские» нынче плавно переходят из разряда тупых «быков» в просвещенных европейских серийных маньяков».
Я с ужасом подумал, что, действительно, моя незнакомка упала на дорогу и была добита машиной в нереальной близости от места гибели Меркулова.
Шеремет, конечно, гнида, но тут он попал в точку! Эти убийства – связаны. Костя поддался под демонические чары и, в отличие от меня, с ними не справился!
«Если раньше над бардовыми пиджаками и золотыми цепями наших дубоголовых дегенератов можно было смеяться, то теперь на смену «беспредельщикам девяностых» пришли безликие «Люди в чёрном». Боюсь, что новорожденная русская интеллектуальная мафия – та сила, от которой содрогнется весь мир».
Теперь я остался совсем один. Без любимой женщины. Без друга. Без артефакта. Впору удавиться!
«Учтите, почтенные граждане, если вы отправляетесь подышать ночным воздухом, то в «Литературном квартале» любого из вас могут запросто замочить. И вот каково теперь любителям изящной словесности? Писатели, вроде бы, несут в мир добро, но, во время такого бесбашенного пути, живое Слово никак не может подрасти, а только лишь усечься до трех, всем известных, букв. Если так пойдет и дальше, то наш город из культурного центра превратится в бандитскую столицу. Пора бы администрации предпринять хотя бы видимость деятельности!
К слову сказать, это уже второе убийство Меркуловых на этой неделе, совершенное в общественном месте, в самом центре города. Кстати, брата Константина расстреляли не так далеко от «Литературного квартала», по сути, под самым носом у уполномоченного президента по Уральскому Округу! Нужно быть слепым, чтобы не видеть в этом вызов не только мэрии, но и плевок в сторону Москвы. Напомним, старший брат Константина был убит автоматной очередью, днём, на глазах сотен людей».
А ведь действительно! Пока Шеремет носом не ткнул, я не связывал эти три смерти. Тьма накрыла наш город! Екатеринбург проваливается в настоящий ад!
«В этих мерзких, заказных убийствах нам видится бандитский передел сфер влияния. Раньше вопрос шёл о том, кто останется нас «крышевать»: уралмашевские или челябинские братки? Сейчас же, явно, встает вопрос о том, что победившие «Уралмашевцы» не поделили уже в собственных рядах?
Пусть бы бандиты и дальше очищали наш мир от собственной плесени, но кому помешали простые люди?
Хотелось бы задать этот вопрос правительству».
Я выключил телевизор. И что теперь? Как жить дальше?
Сжечь макет дома? Или, наоборот, плясать вокруг него с бубном?
Но делать что-то нужно! Если просто сидеть, то можно и с ума сойти!
Я заставил себя собраться, вернулся к компьютеру, залез в «Yandex».
Попробуем размотать эту безумную историю!
Что, допустим, известно о «Вознесенской горке»?
Место намертво связано с «Приваловскими миллионами». А возле «Полярэкса», в доме Ипатьевых, расстреляли когда-то царскую семью. Там сейчас часовенка стоит да храм возводят.
Проблема в том, что вся эта мистическая муть закрутилась по ту сторону дороги, возле Дворца Пионеров. И все убийства совершались на небольшом, по меркам города, пятачке земли!
Наш «Дворец Пионеров» изначально был имением Харитонова.
Это всё не то!
В 1824 году в этой усадьбе останавливался путешествующий по России император Александр I. А через год он скончался в Таганроге. Получается, наш Екатеринбург как-то плохо на царей действовал. Смертелен он для самодержцев!
Я полистал страницы сайтов, чтобы подтвердить свою страшную догадку.  Но – увы! В 1837 году в Екатеринбурге побывал будущий правитель России Александр II Николаевич. Но жил он потом ещё долго.
Закономерностей нет. Вот если подправить царское имя, то получится, что цесаревич, только Алексей Николаевич, был расстрелян в нашем Екатеринбурге вместе со всей семьей. Но это – притянуто за уши!
И почему гибель неизвестной девушки и обоих Меркуловых произошли именно здесь?
Факт, что девица, которую я так и не спас, ползла от дома Пионеров к месту расстрела царской семьи. Предположим, что она искала защиты у духов погибших. Но Романовы её, почему-то, не защитили. А ведь, казалось бы, – могли. Ведь их даже канонизировали!
Всякая история не возникает сама по себе, из воздуха. Я решил копнуть глубже.
Вскоре выяснилось, что «Дом Харитонова» заложил Лев Иванович Расторгуев, происходивший из поволжских старообрядцев, купец второй гильдии, поверенный винного откупщика Василия Злобина.
В 1808 году, после двенадцати лет строительства, здание сдано в эксплуатацию. Я отметил эту цифру.
Кликнул новую ссылку.
Итак, старообрядец Расторгуев – темная лошадка – строит лучшую усадьбу в городе. Дом возводился на стыке эпох. Значит, если следовать этой логике, и на стыке ещё чего-то. Магнитных полей? Природных аномалий? Почему выбрана «Вознесенская горка», если она в те годы не считалась престижной?
С властями тоже вырисовывается интересная картина.
Александр Первый появляется у нас в 1824 году, а Александр Второй – в 1837. Передвигаем историю ровно на сто лет вперед: в 1924 году – умирает Владимир Ленин, в 1937 – начинается вторая волна репрессий. Может быть, Сталин знал что-то магическое и тёмное? И массовая бойня затеяна именно в тридцать седьмом не случайно, а чтобы выкупить Иосифа Виссарионовича у тьмы?
Далее: Расторгуев покупает заводы в 1805 году и строит особняк. Снова проведем параллель с двадцатым веком. И увидим «Кровавое воскресенье»!
Любопытна мистика имён в этой истории! Лев Расторгуев – откупщик Василия Злобина. Уж больно фамилии говорящие. Будто кто-то всё это специально выдумывал.
Дальше – больше.  С появлением в доме Расторгуевского зятя Петра Яковлевича Харитонова (того самого!) тихая жизнь и закончилась. День и ночь здесь играла музыка, шла крупная карточная игра, пьяные ватаги гостей мыли лошадей шампанским.
Харитонов обожал кутежи и развлечения, часто стоившие жизни его дворовым. На этой почве он сдружился с новоявленным родственником – Григорием Зотовым, прозванным в народе Кыштымским Зверем. Вдвоём они расправлялись с непокорными, прятали концы в воду. И в землю. Финал их известен: осуждённые на вечное поселение в Кексгольм, они оба там и умерли.
И всё это про наш «Дом Пионеров»! Про то место, где на меня напали, а невинная девочка – погибла. И как после не верить, что есть особые зоны: как святые места, так и точки притяжения зла?
Опять же: Зотов – не от слова ли «зов»? Кто его призвал, красавца такого?
Как чёрт из табакерки выскакивает в этой истории мутный Гришка Кыштымский Зверь. Проведем параллели с двадцатым веком. Про Гришку Распутина только ленивый и не слышал. Веселые получаются аналогии. Занимательные.
Итак, в XIX веке, в Екатеринбурге, у нас имеется два негодяя, которым нужно было выносить из дома трупы. Им жизненно необходим подземный ход, чтобы отвести подозрение от собственного дома. Иногда можно выкидывать тела за пределами усадьбы. Изредка стоит топить в Исети, но их туда еще нужно пронести! Однако, мертвых можно ночью переправлять в храм. А потом выносить их легально, типа – отпетых. Главное: не засветится. Как ни крути, а у этих подонков должны существовать подземные ходы!
Да, собственно они и были.
В 1924 году перед парковым входом в зловещий дворец произошёл провал, открывший тоннель, ведущий из «дома Харитонова» к ротонде в парке. Земля, пропитанная кровью божьих помазанников, так сказать, сама разверзлась. 
Но это не всё. Примерно посередине от дома до ротонды из тоннеля найдено ответвление в подземное помещение размером примерно четыре на шесть метров со сводчатым потолком. Это помещение, никак не проявляющее себя на поверхности земли, открыли геофизики с помощью приборов.
Кроме того, из ротонды выходили ходы ещё в двух направлениях: один – в восточную часть сада к куполообразному помещению, имеющему также и наземный выход. Это помещение, условно называемое «купол», вероятно, служило складом. Другой ход спускается по рельефу к пруду и далее, проходя под ним, попадает в подвалы беседки на острове.
Есть свидетельство некоего Фелицина, который в 1924 году работал заместителем заведующего Екатеринбургской биржи труда, располагавшейся тогда в Харитоновском доме. В том году силами безработных проводилась чистка пруда. После спуска воды в склоне северо-западного берега открылось отверстие, в которое можно было войти согнувшись. Фелицин лично прошёл по этому ходу около двадцати метров, пока дорогу не преградил завал.
Удивительно, но ни один из этих тайных лазов не вел в сторону Ипатьевского дома. Почему же девица стремилась именно туда? Да и меня, помнится, тащили в том же направлении.
Увы, здесь, в этой точке города, жили самые настоящие маньяки. Они весь холм изрыли своими подземными ходами. Как кроты. Они шастали по ночам в церковь. Доказано, что они – убийцы, так почему бы им не совершать и человеческие жертвоприношения?
Возможно, злым духам только и надо, чтобы никогда не пресекалась череда бесконечных и таинственных убийств. Власти вполне могли скрывать то, что здесь творилось ранее. А Шеремет – он же «чернушник», но кто к его мнению прислушается?
Похоже, весь наш «Литературный квартал» с примыкающим парком «Харитоновского дома» и впрямь – настоящее лобное место!
Но, если сегодня все тоннели, по-прежнему, завалены, то почему? А вдруг они вели не просто в парк да на улицу? Возможно, был среди них и лаз вниз, в саму преисподнюю.
Подземные ходы. Исторические параллели. Макеты несуществующих особняков. Ритуальные кинжалы. Вереница зловещих смертей. В этой неистовой пляске смерти что-то спрятано. И находилось это прямо на поверхности. Однако отчаяние, по-прежнему, затуманивало взор.
Кажется, я окончательно запутался.
Я обхватил голову руками. Сидел и думал. Можно было прямо сейчас всё спустить на тормозах.
Толстый погиб как же, как и та незнакомка, которую я не спас. Ольга пропала. Мне подсунули картонный домик, утверждая, что Домрачева спряталась именно там. Этого не может быть, но нужно во что-то верить, чтобы окончательно не сойти с ума! Пока мой мозг занят – он борется. Я отдавал себе в этом отчёт.
Ответы – совсем рядом! На расстоянии вытянутой руки.
Может, что-то не так с храмами?
Итак, первая церковь на «Вознесенской горе» была поставлена в мае 1770 года и освящена 19 сентября того же года.  А заложили её, на месте построенного много позднее крыла Ипатьевского дома, где 18 июля 1918 года и произошло ритуальное цареубийство.
Вот это да! Кто бы мог подумать! Я вскочил и нервно прошелся по комнате. Вот чего я совершенно не знал! Получалось, что Романовых расстреляли именно на месте бывшей церкви. Как ни крути, а это самое настоящее жертвоприношение! Тут ведь не Романовы важны, а именно их социальный статус. И такое убийство, действительно, необходимо при закладке империи дьявола!
С чего бы вдруг нормальным рабочим и, тем более, крестьянам вешать на шпили Кремля красные пентаграммы? Зачем превращать Красную площадь в погост? Романовых, опять же, убили именно после отречения, когда от них отвернулись даже монархисты!
А вдруг наша Уральская земля изначально была под гнетом демона? И тогда, получается, что Вознесенская церковь была построена вовсе не случайно. Старообрядцы противостояли здесь злу, и храм этот – истинный пограничный столб между территорией добра и зла.
Нынешнее же здание Вознесенской церкви заложено было в 1792 году, в трехстах метрах к востоку от прежней, в самой высокой части горы, на месте бывшей усадьбы основателя города В. В. Татищева. Получается, что наша Вознесенка – это главный оберёжный храм города.
А что касается места расстрела царской семьи, то только в 1975 году Ельцин, бывший в ту пору первым секретарем Свердловского обкома, отдал приказ взорвать дом «в порядке плановой реконструкции города». Назло ЮНЕСКО.
Странно, что заодно и дворец Харитонова, и Вознесенскую церковь тогда же не снесли.
Удивительно, что, даже спустя десятилетия, черные маги боялись разоблачения, тщательно заметали следы. И всякий, кто помогал им в этом, стремительно взлетал по карьерной лестнице.
Получается, что за сто лет до расстрела царской семьи, революцию пытались предотвратить: то ли старообрядцы, то ли масоны – кто их разберет, но – так и не смогли.
Что это: печать сатаны или метка бога?...
Одни вопросы! И они растут, как летящий с горы снежный ком. А ответов – нет!
Всё, баста карапузики! Надоело.
Я выключил компьютер.
Мы столкнулись с настоящей тьмой. Смерть прибрала Костю. Хочется верить, что Ольга – жива, ведь тела её я так и не видел!
Атаме на каждом из нас поставило свою печать, и мы стали стаей. Волчьей. Семьей, повязанной мистической чертовщиной.
Бог не дает человеку больше испытаний, нежели тот может вынести. Ольга непременно найдется. И, хочется верить, непременно – живой.

 


СВИТОК ТРЕТИЙ
Natus et denatus

Чтобы жизнь улыбалась волкам, – не слыхал, –
Зря мы любим её, однолюбы.
Вот у смерти – красивый широкий оскал,
И здоровые крепкие зубы.

Улыбнемся же волчьей ухмылкой врагу –
Псам еще не намылены холки!
Но – на татуированном кровью снегу
Наша роспись: мы больше не волки.
Владимир Высоцкий. «Охота с вертолетов», 1968

Волки уходят в небеса.
Горят холодные глаза.
Приказа верить в чудеса
Не поступало.
Но каждый день – иная цель:
То стены гор, то горы стен,
И ждет отчаянно гостей
Чужая стая…
БИ-2



 
Мелодии тьмы. Бесогон

Коренные горожане повально уверенны в том, что именно Екатеринбург – третий по величине город в России. Это – самый устойчивый и неистребимый местный миф. Но удивительно другое: люди так искренне гордятся своей землей, однако, при этом, совсем не чувствуют древней магии мегаполиса!
Река Исеть, разделяющая город, в списке сказочных явлений Урала, вообще, уникальна. Она тянется через всю Свердловскую область, захватывает Зауралье, пересекая, заодно и область Курганскую. Раньше по ее волнам ходили пароходы! Но это время безвозвратно ушло.
Да, на Городском пруду ещё можно увидеть алые паруса. Но эти яхты и мальчишки в беретах Крапивинского клуба – лишь отголоски былого величия. Водного пути между городами давно нет. Во многих местах река обмелела настолько, что ее можно перейти вброд. И, тем не менее, именно Исеть по своей культурной и исторической значимости для региона претендует на неповторимость.
Помимо того, что граница между Европой и Азией пролегает по самой окраине мегаполиса, существует ещё и Исетский водораздел между Сибирью и Уралом. И, хотя водная эта граница ярко выражена разной флорой и фауной по противоположным берегам ближе к Каменск-Уральскому, но сути это не меняет. Исеть буквально соединяет разные миры, на ней узлом завязаны все местные магические истории.
Екатеринбург раскинулся внутри водного треугольника. Два Верхне- и Нижне-Исетских пруда, соединенных между собой рекой, и наособку – Шарташское озеро – вот что образует его углы.
И нет ничего удивительного в том, что дом с замурованным в подвале хроноскопом, находился на западном берегу знаменитой Плотинки, а «Литературный квартал» и «Вознесенская горка» – на восточном.
В этом не было противостояния. Но для бесов, явившихся из ада, такое положение дел было крайне удачно. Невольно им постоянно приходится пересекать Исеть в обе стороны. Мертвецам очень полезно нарушать природные границы – это дает им жизненную энергию. 
Открытый автомобиль мчался по ночному весеннему городу. Снег еще не сошел, хотя и изрядно просел. По утрам он все ещё выпадал редкими хлопьями, часто вперемежку с промозглым дождем. Потому только совсем уж безбашенным типам могло прийти в голову гонять в такую погоду без крыши над головой.
В кабриолете, размахивая: как монархическими – бело-желто-чёрными, так и советскими – серпасто-молоткастыми, знаменами, вопили от восторга мелковатые, но очень брутальные гомункулы. Они были в обгоревшей одежде, перепачканные в саже, точно вырвались из пожара. Их самоотверженные и ехидные лица светились праведным гневом и решительной несгибаемостью. Их жидкие мышцы казались рельефными. Сейчас это были истинные бойцы незалежности одного из адских баронетов.
За рулем восседала девица, а рядом с ней притулился насупленный бородатый чудак с котом на плече. Глаза колдуна были красными от слёз.
Книжника подобрали сразу после краткого, но весьма поучительного урока взбунтовавшимся гомункулам в пяти кварталах от места, где до этого сам Григорий сначала бился в истерике, а потом, в слезах, бежал, куда глаза глядят.
Теперь машина возвращалась назад, в «Литературный квартал». В то магическое место, где всё должно закончиться.
Колдовская ночь очистила мост и дороги от знаменитых «пробок», предоставив посланцам тьмы возможность наслаждаться скоростью и ветром, запутавшимся в растрёпанных волосах.
Демоны, после пережитой взбучки переживали истинный духовный подъем, эсхатологический восторг, опьяняющий ужас бытия. Им очень хотелось остаться в Екатеринбурге навсегда, но История была не на их стороне. 
– Вот она: наша победа! – осторожно озираясь на Астарту, лепетал один из гномов. – И Гриша наш истинный герой!  Архиважно, чтобы вожди всегда предавали союзников, а не свой народ и не духовных детей! Гомункулы и Гриша – едины! Мы говорим – глупость, подразумеваем – Гришка. Говорим – гомункулы, подразумеваем – мудрость! Наш Демиург так героически убёг от ответственности, что мы его едва нагнали! Это очень мудрый, восхитительный план – послать всех на фиг, и дерзко смыться с места совместного преступления! А, главное, как это оригинально и неожиданно! Сим беспрецедентным поступком божественный Гриша не только нам, но и всему демократически настроенному человечеству показал, что только он один и есть во всем свете – истинный защитник свободы!
– Однако, не смотря на то, что толстого воришку Меркулова мы все вместе раздавили насмерть, но в геенну огненную почему-то макали только нас одних! – обиженно ворчал второй, потирая фингал под глазом. – Считаю, что именно это и есть истинное торжество нашего темного духа над светлой материей. А что? Боги – они такие! Они всегда в белых перчатках и фартуках. Чистюли и педанты!
Астарта повернула голову и в глазах её плясала насмешка: зловещая, не предвещавшая ничего хорошего. Гомункулы съежились под этим взглядом и решили срочно поменять тему своего словоблудия.
– Боги, боги мои, как прекрасна вечерняя Уральская земля! – осторожно закатил глаза третий балабол. – Как полыхают её закаты, как счастлив дивий народ под началом мудрого и всесильного Гриши и куратора его – Астарты Благословенной! Как же чудно наслаждаться красотами природы, но без всяких позорных черных котов, которые не разделили с нами выволочку, которых кормят просто так: за то, что у оных есть: усы, лапы и хвост! Так доведем же, братья, эту томную ночь до совершенства и явим презренному миру истинную красоту!
Кот не просто что-то заподозрил, но яростно зашипел и стремительно взлетел Грише на голову.
– Ребята, хватайте графа! – обрадовано закричал четвертый карлик. – Сделаем из него дофина и засунем в графин. Восстановим справедливость! Все нечистые народы – равны перед наказанием! В шею – избранных котов! Сбросим Феликса с парохода истории, вышвырнем оного супостата из кабриолета цивилизации – на свалку разбившихся надежд! И подадим подаяние на пропитание злодею графу мышами, фаршированными цианистым калием! Ибо чистого кальция он не достоин!
– Да что на него добро переводить? – лицо пятого озарила сардоническая ухмылка. – Мы его и так, ручками своими, задушим.
Кот понял, что дело плохо, дёрнулся было, чтобы выпрыгнуть из автомобиля на ходу, но ловкие гомункулы успели перехватить его.
Кот шипел и изворачивался. Он плевался, царапался и, судя по всему, был дико напуган.
– Фи, Феликс Феликсович, это не эстетично, визжать, точно алкоголичка и истеричка! – усмехнулся первый садист. – Мы еще вопрос о кастрации на голосование не ставили, а ты уже орешь, как резанный. Какой урон ты наносишь канонизированным мироносицам, зоофобам имени святой Джавелины! Они же теперь не смогут кошечек живьём кушать, без всяческой термической обработки! А ведь свари кота – и все витамины в том кипятке погибнут! Где твоя, граф, любовь к пищеварению братьев твоих названных?!
Кот оцарапал лицо говорящего и плюнул ему в лицо.
– А, может, нам его, для начала, побрить? – задался вопросом второй наглец. – Сами-то мы уже прошли огонь и бойню. И медными трубами по голове нас тоже били. И – ничего. Р-р-разговариваем! А этот симулянт только жрёт да гадит! Вот как остальные борцы за счастье народа смогут понять, что и Феликс страдал, что и он сновал из огня да в полымя? Ведь нет тому никаких доказательств! А лысый котик – это не просто очаровательно, но и показательно. Мол, граф сил не жалел, шерсть свою бесценную в борьбе с врагами опалил. Сделаем из отщепенца египетскую кошку – вот всем будет радость!
Да, в посмертном бытии графа Юсупова за долгие десятилетия так ничего и не поменялось. Служить своему заклятому врагу и не иметь возможности что-либо сказать, каждый день видеть, как бесноватый «лекарь» распутничает, колдует, убивает – это было изощренным наказанием!
Феликс всё чаще склонялся к мысли, что истинный бог уснул. И нет теперь даже лучика надежды!
– Да ты, брат мой во грехе, просто король поэтов! – третий гомункул пафосно обратился к первому. – Боги!!! Во имя всего святого, этот кот не может больше быть графом! Нам срочно нужен новый марионеточный кот!!! И вообще, Игоря Северянина – на севера, Феликса Юсупова – в фиалковый суп! И всем нам потом – по ложке супа с котом!
– Ищите топор, господа! – закричал четвертый. – Суп из Феликса кишок будет явненько жидок. Для навара нам любое топорище мистера Раскольникова сгодится! Нам ведь за вредность положено молоко выдавать, которое, всё без остатка, нагло пожирает вражеский мохнатый агент! Вот мы навсегда маленькими и остались! А ведь всем известно, что для правильного роста калории нужны! Вдруг, ещё не всё потеряно?
– Что вы к страстотерпцу привязались? – неожиданно заявил пятый гном, громко чихая при этом. – Мы с вами посетили все святые места, всех благочестивых девок прощупали, причастились во всех злачных местах. А кот даже в марте молча жрал «Китекет», полуночные серенады не орал, по кошечкам с низкой социальной ответственностью не шастал и спал в ногах бога нашего Гриши.
При этих речах все остальные гомункулы разинули рты от изумления. Зверь воспользовался заминкой, вырвался из рук супостатов, пулей вылетел из машины и метнулся в сторону пешеходной дорожки. Он бежал со всех ног, распушив хвост, отчаянно воя, словно предчувствуя неизбежную смерть.
– И что теперь, недотыкомки? – задался Гриша риторическим вопросом.
– Мы думали, вам, богам виднее. – буркнул тот, кто упустил кота. – Мы наивно надеялись на вашу божескую мудрость и милосердие.
– Зачем нам гомункулы без милого котика? – Астарта ударила по тормозам возле памятника Пушкину, в метре от того места, где был сбит Костя Толстый, и повернулась к расшалившимся карликам.
Гомункулы встревоженно переглянулись.
– Ох, не оставляйте нас здесь одних, сиротинушек! – затянул причитания второй. – А то мы совсем нездешние! Нам никак нельзя за Феликсом по помойкам гоняться! Мы можем испачкаться! Знаете ли вы, как пахнут бомжи? Нет, вы не знаете того чудного амбре, которым окутаны бывшие интеллигентные люди!
– Всё, что угодно с нами делайте за провинность нашу! – взмолился третий ухарь. – только не бросайте нас одних в публичном доме! Местные дамы легкого поведения нас еретиками обзовут, в позорную одежду обрядят, на костре сожгут!
– Да, а мы будем плакать и кричать, что «Она – вертится».
– Точно. Потому что Она – вертихвостка и кокетка.
– Достаточно! – насупилась богиня. – Вы котика обидели, вам перед ним и челом бить. Кому-то что-то не ясно?
– Заступись за нас, о, сын Ефима Вилкина, творец наш, Григорий Новых! В четвертой ипостаси своей – бесподобный Зотов – справедливый ликвидатор лишних людей! Ибо боги всяческие в последний миг всегда жалели нас, горемык несчастных. – заламывая руки, завопил первый гном.
– Напомню, что все боги прошлого доподлинно знали, что убившему паука, простится сорок грехов, а пожалевшему одного гомункула – спишется аж целых восемьдесят! – заскулил второй хам. – Примите во внимание нашу численность! Это же четыреста грехов – как корова языком!
– Ты на ус-то мотай, мессир! – подбоченился третий. – Мы дурного не посоветуем! Ну, разве что пошутим иногда. А вот греха никому никак не избежать! Ты вон и сам почти спасся в яме от беса, да «дуры скакнули сверху, будто лягухи поганые. Всю святость, какая была, поломали, стервы»! Так вытаскивай нас, родненький! Сгинем ведь мы в этом порочном городе, за зомби-котом гоняясь!
– Чу, слышишь: трещит огонь! – приставил к уху руку четвертый клоун. – Это трещит адский огонь под котлом! А в котелке варятся грешники. И самое место там нашему Феликсу Феликсовичу! Пусть подрумянится чуток! Ведь, если мы его вернем, его опять, заразу, станут сливками потчевать! А нас – снова огненными розгами! Где справедливость?
– Григорий Ефимович, заступись за сиротинушек! Не дозволь верным рабам твоим ножки запачкать, за котами бегаючи! – резюмировал пятый. – Да и что с ним, с окаянным графом станет? Жрать захочет – сам вернется.
– Да вы всем осточертели! – потянулся Григорий. – Сказано за котом, значит – за котом!
Гомункулы озадаченно переглянулись.
– И без животинки не возвращаться! – прикрикнула Астарта.
Карлики потоптались на месте, пытливо глядя на своих вождей, потом, со вздохом глубокого разочарования, отправились в погоню, всем своим видом показывая, как резво они кинулись выполнять ценные указания наставницы своей. Хотя спешить было некуда. Кота давно и след простыл.
Когда гомункулы скрылись из виду, Григорий вопросительно посмотрел на Астарту.
– Все только начинается. – пожала плечами богиня. – сейчас твои стражники будут только под ногами путаться. А вот ты мне пригодишься.
Гриша зябко повел плечами. Откровения Астарты не предвещали ничего хорошего.
– Так это ты сама подбила гомункулов третировать кота? – удивился колдун, но зачем?
– Феликс – балбес! – засмеялась Астарта. – Пока он искренне верит, что гомункулы на него взъелись, его мозг будет занят игрой в прятки. И это лишит его истерических фортелей, которые только помешают святому делу гегемонии нашего Двора.
Больше Гриша ни о чем спросить не успел.
Из поворота, на огромной скорости, вылетела машина. В ней находился фальшивый представитель тайной сыскной службы – демон, известный всем под именем Николая – мистика, философа, бражника, шатающегося по всем женским общагам и пьянкам, в поисках приключений и артефактов.
Раздался визг тормозов. Кабриолет и «Вольво» едва не тюкнулись.
Парень с щегольскими черными усиками, что сидел за рулем, побледнел, выдохнул, выскочил из машины и, с места, заорал матом, что он думает о блондинках и их умственных способностях.
Астарта поднялась в полный рост и похлопала в ладоши, оценив выступление Николая.
Демон замолк, зачарованно глядя на свадебные перчатки темной богини. Он был не таким сильным демоном, как Астарта и белый цвет действовал на него, как взгляд удава на кролика.
– Это нечестно! – всхлипнул похититель ножей. – Атаме – наш! Мы – избранный баронет!
Григорий уже понял, что от него требовалось. Он вышел из кабриолета и двинулся к «Вольво».
– Вы не посмеете! – завизжал Николай. – Вы не возьмете его! Он спалит вас! Мне его передали добровольно! С любовью и благодарностью! А вас я проклинаю! Не отдам! Моё!!!
Гриша оглянулся на Астарту. Богиня только усмехнулась, но выражение её глаз не понравилось черному магу. Повелительница словно прощалась со своим протеже.
– Вам не простится! Никогда! – истерил демон. – Нельзя отнимать чужое!
– Вот и я о том же! – неожиданно хихикнула Астарта. – Ты у бедного мальчика и ножик отобрал и любви его высокой лишил. Ай, как не красиво!
Гриша вздрогнул и развернулся:
– Вы убили Ольгу? Ещё раз?! С-суки!!! Не прощу, гниды!
Астарта отвлеклась, Николай вырвался из магического плена, метнулся обратно, но налетел на грязный мужицкий кулак. Упав, Николай увидел небо в алмазах.
– Сволочь! – хрипел Григорий, молотя Николая, словно боксерскую грушу. – Ты не имеешь права существовать! Сдохни! Сдохни!!!
Астарта вышла из машины, поправила челку и триумфально улыбнулась. Она была в шаге от победы.
Но в этот миг из-за поворота показались велосипедисты. Они не держались за руль, а руки их были заняты крупнокалиберными снайперскими винтовками. За ними, на мопеде, ехала их повелительница. Та, которую звали Морганой.
Пятеро качков, не сбавляя темпа гонки, выстрелили. «Вольво» и «кабриолет» разорвались одновременно. Жадное пламя метнулось к ночному небу.
В спину Гриши прилетел кусок капота, воткнулся, точно алебарда, да так и застрял. Маг захрипел и, истекая кровью, упал на избиваемого им демона.
Николай откинул коченеющего врага, зло пнул застрявшую металлическую часть, рассекшую Грише спину так, что от удара та вылетела, и из открывшейся раны хлынула кровь. Демон кинулся в свою пылающую машину, выхватил с переднего сиденья атаме и метнулся в сторону, но налетел на пятерых мрачных людей в черных костюмных пиджаках, появившихся так внезапно, словно они, и в самом деле, выросли из-под земли.
Расшвыряв охрану, Николай увидел еще одну демонессу. Кали.
Четыре дьявола в женских и в мужском обличиях сошлись в единой точке города. И каждому из них нужен был кинжал, найденный воришкой Меркуловым на чердаке проклятого дома.
Все телохранители каждого из демонов разом отступили назад, оставляя своих боссов наедине выяснять, кто же из них круче.
Николай, как самый слабый в этой стае, шипел, скалил клыки, обнажил атаме и размахивал священным клинком в безумии берсерка.
Дамы заходили со сторон. Они всё еще были в человеческих телах: в платьях, обвешанные драгоценными бирюльками. И смотрелось это несколько комично, словно обманутые и брошенные любовницы поймали Казанову и решили его проучить раз и навсегда.
Над демонами неожиданно вспыхнул большой лиловый купол, накрывший место схватки прозрачным туманом. Это отделило демонов от слуг. Внутри осталась только элитная нечисть, да ещё истекающий кровью Гришка.



 
Летопись прозрений. Внутри усадьбы

Пластмассовые бойцы Красной армии, купленные в советское время, приклеенные подставками к картону, на котором высился бумажный дом, стояли перед входом в предполагаемый подвал. Мимо никак не просочиться, даже если удастся уменьшиться волшебным образом! Возможно, эта тюрьма выглядит так насмешливо бутафорской, оттого, что кому-то, все-таки, удалось, внутри макета, изменить пространственные отношения?!
Даже само предположение о такой магии, с помощью которой можно запихнуть живого человека в игрушку – дышит нафталином и безумием, но что ещё мне оставили?
Сказано же: Ольга там, в доме! И я почему-то верю в эту чушь. Отчаянно трушу, да, но именно вера в то, что всё ещё можно изменить – именно это сумасшествие и дает силы жить дальше!
Я не хочу знать, что это – невозможно. Я потерял друга и возлюбленную, и не могу отбросить пусть призрачную, но – надежду!
Вот только как попасть в бумажный дом?
В раздумье я снял нательный серебряный крест и приложил его к красногвардейцу. Просто так, из одной только природной вредности. Из принципа, что все революционеры – атеисты. Я не ожидал никакой реакции, но фигурка вдруг отчетливо, хотя и тихо, вскрикнула, уронила винтовку, упала.
Я испугался даже больше, чем игрушечный человечек!
Вот уж не думал, что пластмасса умеет и двигаться, и чувствовать! Я завизжал, понимая, что сошел с ума уже окончательно и бесповоротно.
Тем временем другой охранник, как на грех, тоже ожил и выстрелил в меня. Пуля комариком просвистела над ухом.
Нервно припечатав крестом и второго солдатика, чтобы тот не шалил, я случайно задел нарисованные двери дома. Раздался скрежет ржавых петель. И намалёванное акварелью вдруг стало реальным. Картинка превратилась в модель, распечатанную на 3D-принтере!
От восхищения и ужаса я затаил дыхание и не верил глазам своим. Возможно, я допился до чёртиков. До белой горячки, но как же это было восхитительно – хотя бы раз в жизни соприкоснуться с настоящим чудом!
Неведомые, скорее всего, тёмные силы, приглашали войти. Я купил себе право на посещение темницы тем, что пусть, случайно, но убил двух пластмассовых солдатиков. Кто бы мог подумать, что детские игры вовсе не безобидны!
Похоже, я, случайно совершил акт жертвоприношения. Чернокнижного! Не имеет значения, что бойцы были куплены когда-то в магазине игрушек. Я совершил непростительный грех. Двери ада передо мной открылись! Теперь нужно проникнуть внутрь, чтобы вызволить оттуда Ольгу или остаться там, в небытии, навсегда!
Я нагнулся над макетом, торопливо надевая крест на шею. И как же теперь самому туда провалиться?
…Хлоп – и я уже падал с огромной высоты.
От ужаса я зажмурился, но успел сгруппироваться и приземлился на ноги. Однако устоять не смог: рухнул и покатился по крыше. Все произошло так стремительно, что я едва не сорвался вниз. Пальцы сами сжались, удержав меня на мгновение от падения в бездну. Но не долго длилось торжество. Секунда – и раздался зловещий хруст. То, во что я вцепился, не выдержало моего веса и оторвалось.
Однако, мне повезло: траектория падения изменилась, и меня вышвырнуло под углом – прямо в окно. Звон битого стекла на мгновение оглушил. Если бы меня, при этом, развернуло боком, простым ушибом было бы уже не отделаться: меня распластало бы на части. Но – повезло! Рухнув на пол, я тут же вскочил на ноги.
– Лихо, молодой человек! – раздался восхищенный голос за спиной.
Я развернулся и, наверно бы, ударил, но сумел сдержаться. Передо мной был не очередной красногвардеец. Незнакомец – мужчина, лет пятидесяти, с роскошной бородой – улыбнулся в усы. У невольного свидетеля моего трюка были слишком добрые, даже глуповатые глаза.
– Ольгу Николаевну видели? – вопрос вылетел из меня до того, как я успел подумать.
– В старые времена кавалеры именно так к своим возлюбленным и проникали! – хмыкнул хозяин. – Но ноне сия экзальтация может стоить жизни. За ваши художества теперь моим девочкам, непременно, ужесточат режим. Эх, вы! Вот чем вы все думаете?
Я не нашел ничего лучше, как, сдуру, всё сразу и вывалить:
– Я это… Я просто хотел поговорить с Ольгой.
По лицу  мужчины скользнула понимающая улыбка:
– Любовь – тоже понятие старорежимное. Комиссары нынче не могут совершать безумства ради прекрасных дам. Женщины у них – общие. А, кроме того, революционеры служат своей красной богине.
– Кали? – почему-то уточнил я.
Незнакомец даже крякнул от неожиданности:
– Вы еще скажите: Молоху, молодой человек! Думаю, нет. Да отчего это наши солдатики задерживаются? Или вы с ними, вьюноша, в тайном сговоре? Геройствуете, так сказать, с ведома новых властей?
– Я сам по себе! – обиделся я. – Свой собственный мальчик.
– Забавно. – кивнул головой мужчина. – Ну, что ж, пойдёмте. Раз уж вы тут, вас, непременно, обнаружат. Теперь нам ещё припишут участие в сговоре, и это, с точки зрения советской жандармерии, – вполне логично. Вот так всё грустно, молодой человек. Была могучая Российская империя. Она стояла оплотом православия и традиций Византии. За это Европа ненавидела нас да величала варварами. А теперь всюду – разброд да анархия.
Я отправился вслед за хозяином. Удивительно, но пленник игрушечного картонного дома не боялся удара в спину. Он шёл так, будто за ним следовал старый друг.
– Стоять! – раздался громкий окрик.
Я обернулся. В меня целился красногвардеец, живой, совсем не игрушечный.
– Ребята, давайте жить дружно! – я отступил, поднял руки и сказал первое, что пришло в голову. – Я уполномоченный член Реввоенсовета.
– Рот закрой. – посоветовал второй, тот, что уже смотрел мне в лицо.
Сзади подошел еще один солдатик и прохлопал меня по карманам:
– Ничего. Похоже, правда, фраер попался.
– Не эсер, а иезуит какой-то. – хихикнули за спиной.
– Где лапти свои посеял, кулёма? – меня толкнули в спину.
– А в сапогах был бы краше. – крякнул другой. – Без обуви и в носках – да он из студентов-символистов. Или поп спятивший. 
– Нет, точно, не монах, – покачал головой тот, что смотрел в лицо, – просто старорежимный. Вон: и крест на шее, и документов нет. Видать: эсер или кадет позорный. Но кто же в одиночку царя освобождать кинется?
Меня ткнули дулом винтовки в спину:
– Шагай, уполномоченный. Не вздумай шалить. Мы тут не в игрушки играем. Мигом на небесах у бога своего очутишься. Всё ясно?
– Чего же тут не понять? – вздохнул я.
– Вы с ним помягче. – сказал Николай. – Он мне ничего плохого не сделал.
– Это Быкову решать. – с сожалением протянул тот, кто произвел арест. – Ладно, пошли, член Реввоенсовета.
Меня привели в прокопченную каморку. Стол был захламлён, завален посудой. На стуле покачивался чернявый мужик, перетянутый ремнями:
– Что за птица? – ткнул в меня пальцем начальник.
– Сами не знаем. Вломился через окно. Назвался членом Реввоенсовета.
– Серьезно? – засмеялся Быков и вскочил на ноги. – Москва прислала наблюдающего за наблюдающими? И, конечно же, Кремль забыл предупредить нас! Хороша сказка. 
Солдаты топтались у входа. Похоже, они не поняли иронии. Просто ждали приказа.
– Ладно, – уже обращаясь ко мне, главный зевнул, – как звать?
– Владимир. – пожал я плечами.
– Не Ленин ли часом? – Быков посмотрел мне в глаза.
Я усмехнулся. В зрачках Быкова таилось сомнение. Не верил он Москве, допускал, что могут прислать человека с мандатом. А еще в глазах революционера пылала яростная ненависть, но не к старому режиму, а к миру вообще. Он способен был разрушить вселенную до основания. Но на этом бы и остановился. Новый мир строить он не собирался.
Я лихорадочно перебирал фамилии известных мне большевиков, но ни одна не подходила для роли инспектирующего комиссара. В конце концов, я просто ляпнул:
– Да Шарапов я.
– Не слышал. – сухо обрезал Быков. – Ладно, с тобой мы позже разберемся.
Солдаты молчали.
– Я на телеграф. – Быков неестественно повел шеей в сторону. – А этого самозванца запереть до моего возвращения.
Красногвардейцы не выразили ни удивления, ни досады. Им было все равно.
Но тут в комнату, без стука, ворвался еще один солдат.
– Что у тебя? – Быков навис над столом, опираясь на кулаки.
– Там это… Степка за сердце схватился и упал на мостовую. Вроде еще дышит пока.
– Пост оставил, сволочь?
– Нет, меня сменили. – рассеянно пожал плечами красногвардеец.
– Значит так: Шарапова в кутузку. – Быков надел картуз, и ткнул пальцем в вошедшего. – А ты дуй за врачом. Ясно?
Никто не сказал: «Есть!» Никто не взял под козырек. Это была странная армия. И команды исполнялись здесь равнодушно.
Меня вывели и заперли в комнатушке с зарешеченным окном. Я сел на пол, уперся спиной в холодную стену, задумался. Что же получается? Я рвался сюда из всех сухожилий, и вот теперь, как загнанный волк, тупо встал у красных флажков. А всё для чего?
Я провел пальцем по стене. Ладонь стала влажной от маленьких капель пара, осевших везде. Во снах так не бывает. Нет такой остроты чувств. И внутри бумажного дома так тоже быть не может.
Вот что теперь делать?
Осознание, что вернется комиссар Быков, и меня незамедлительно расстреляют, накрыло волной страха. Запертый в доме, которого нет, ждущий расстрела, которого не может быть; я лихорадочно искал путь к спасению. Так бывает лишь во снах, когда действуешь, не отдавая отчета в том, возможно происходящее или нет.
Я неожиданно подумал, что время неоднородно, что оно, подобно реке, может петлять, возвращаться, образовывать воронки. Время может не только бежать, но и застывать, как лёд, превращаться в пар, и тогда мы оказываемся одновременно везде и нигде. Время застывает в наших головах, оно становится частью наших душ, как одежда самосознания. Нам страшно увидеть себя вне времени, мы боимся, что это будем уже не мы.
Но, если я провалился в иную, альтернативную историю, то здесь запросто могут «пустить в расход». А это меня категорически не устраивало.
Кроме того, моей Ольги здесь, похоже, никогда не было. Значит, нужно бежать.
Царь явно спутал мою девушку со своей дочерью. Ничего странного в этом не было, имена-то сходятся. Вспомнились записки Ольги с «ятями». Что-то общее у Домрачевой и у арестантов, всё-таки, было.
Я прошелся по комнате. Можно, конечно, ложками выкопать тоннель в сад. Или лобзиком перепилить петли. Только ни лобзика, ни ножика, конечно же, нет.
От отчаяния я заколотил по двери. Просто так, от безысходности. И, о чудо, дверь открылась. Но на пороге стоял не очередной красноармеец, а тот самый бог, что волшебным образом сошёл с лезвия утраченного волшебного атаме. Это, точно, был он! Ну, хотя бы потому, что я никогда не видел живых людей, у которых было бы восемь рук, да ещё семь лиц на одной голове. Просто магический гость увеличился до нормальных человеческих размеров. Или это я в игрушечном домике стал маленьким, как та фигурка…
– Спасибо. – неожиданно сказал мне бог и подмигнул. – Благодаря твоим действиям, я вышел из многовекового плена. Хочу отблагодарить тебя. Ты всё ещё хочешь спасти свою Ольгу?
Я недоверчиво, но энергично кивнул.
В коридоре, в распахнутую форточку, сразу же потянуло свежестью. С улицы донесся умиротворяющий шум дождя. Как такое могло происходить в бумажном доме?
– А ты знаешь, что она была сосватана за румынского принца? – спросил бог и хитро прищурился. Его пытливый взгляд напомнил мне Танин День Рождения в общаге и пьяные споры с тем самым злодеем Николаем, якобы случайно забредшим на нашу веселую пьянку, чтобы всё вынюхать и позднее эффектно отнять у меня атаме.
Я начал подозревать, что все происходящее – иллюзия, тяжелый сон. Домрачева – и румынский принц. Нарочно не придумаешь! Где моя Ольга, а где короли?!
– Ну, ведь она не вышла замуж! – зло возразил я.
–  Верно. – засмеялся семиликий. – Шаришь!
Во всем происходящем был обман. Боги так не разговаривают! Люди с семью лицами и восьмью руками – не живут! Их убивают в детстве, чтобы и сами не мучились, и остальных бы не пугали.
– Девушку нельзя запихать в домик, который меньше её самой! – неожиданно сказал бог и вдруг икнул, прямо как Толстый, когда он надирался до положения риз. – И ты тоже убирайся отсюда, покуда не поздно! И не верь никому!
Вот что он этим хотел сказать? Что моей Ольги здесь нет – я уже понял. Но как отсюда выбраться?
– Выйди так же, как и вошел! – мутант хлопнул в ладоши. – И поторопись! Быков уже вернулся.
С содроганием сердца я услышал шум. На первом этаже раздались топот и бряцание дверей, гневные окрики и приглушенный мат.
Да! Теперь я и сам понимал, что глупо проникать в бумажные дома! И я рванулся на шум дождя, отчаянно надеясь вылететь в распахнутое окно и приземлиться не на мостовую, а на ковер в собственной квартире. Это было бы логично! Да!
– Держите Шарапова! – раздалось вдруг за спиной. – Уйдёт, гад!
Щелкнули затворы. Я похолодел от ужаса.
– Не стрелять! Брать живым!!!
Ну, хоть тут повезло! Они думают, что я не прыгну! Наивные!
Приближающееся единственное окно в конце коридора густо замазано краской. Ветер рвется в распахнутую форточку. Но нет такой силы, кроме смерти, которая может меня сейчас остановить!
Уже в прыжке я увидел, что окна с внешней стороны заколочены досками. Это – западня. Но теперь не свернуть, не притормозить. Всё здесь – иллюзия и миражи!
Удар был сокрушительным. Звон стекла, треск ломающихся досок заполонил вселенную. Впрочем, это могли крошиться мои собственные ребра… 
Очнулся я на полу. Подле стола с макетом особняка Харитонова. Так это всё приснилось? Я выдохнул с облегчением. Слава богу!
Над городом, тем временем, разразилась ночная весенняя гроза. Ветвистая молния сверкнула огненной дорогой в небеса, полыхнула жидким пламенем, изогнулась рогатиной вниз, и заскользила к земле двумя десятками багрово-жёлтых змей. На мгновение мир выхватило из темноты и тут же всё опять погрузилось во мрак.
Я поднялся и осторожно подошел к настоящему окну своей кухни.
Там, за стеклом, тускло мерцали огни фонарей и рекламных вывесок, проглядывающие кое-где из-под рваного покрывала непогоды. И, точно из зеркала, на меня смотрело нечёткое, сюрреальное отражение.
Мой двойник был таким же лобастым, сосредоточенным и злым. Давно не стриженные русые волосы, разделенные пробором, придавали треугольному, скуластому лицу налет интеллигентности. Тёмные провалы глаз матово поблескивали, и поэтому отражение казалось вышедшим из мира духов.
Шарахнул запоздалый гром. Я дернулся, и отражение в окне истаяло. Гремело раскатисто, басисто, точно это каменный великан хохотал за кружкой эля. И тут же хлынул дождь: неистовый, неудержимый, злобный.
Ливень затанцевал по крышам домов, захлестал по стеклам. Он шуршал, словно крылья летучих собак, шипел как змей Нааш. Дождь стоял непроницаемой серебристо-грязною стеною, и нашептывал заклятия.
Казалось, там, по другую сторону жизни, что-то происходило. И предчувствие неотвратимого висело в воздухе. Оно было разлито по небу и пахло горечью полыни.
Тьма приближалась.

 
Мелодии тьмы. Останется только один…

Екатеринбург – город спящего дракона. Не случайно же все штрих-коды трех районов города, образующих зловещее кольцо вокруг черного алтаря, во все стороны от места ритуального убийства царской семьи, в современной России начинаются именно с пресловутых трех шестёрок.
В этом мегаполисе совершались невероятные мерзости и подлые убийства, но в нём жили и такие гении планетарного значения, как, к примеру, Владислав Крапивин.
Город контрастов – это и есть Ё-бург. Из него вышли и скандальные, но знаковые: Ельцин да Славникова, прогремевшие на всю Россию. Здесь сказочником Щуповым был создан знаменитый «Холод Малиогонта». Впрочем, трясли у нас своими грамотами и самонаграждённые бездари из «Аэлиты».
Горожане любят свою родину, гордятся достижениями своих героев и даже снисходительны к собственным злодеям. Вот только этот местечковый патриотизм иногда прорастает в напыщенную самоуверенность индюков. И так было всегда.
Сплав невозможного, карнавальность жизни – вот что притягивает в город силы зла.
Екатеринбург веками манил к себе демонов, обещая им власть над человеческими душами, а потом смеялся над обманутыми бесами. В этом заключается особое, мистическое таинство мегаполиса. Екатеринбург – это, воистину, «город-сказка, город мечта».
Николай – один из тёмных агентов, дух, которому удалось заполучить мистический нож, оказался в окружении кровожадных соперников.
Магические силы самого Николая были крайне скромными: он баловался гипнозом, практиковал ритуальные убийства, но к настоящей боевой магии был не способен. И это обстоятельство было ему дополнительной защитой, потому как делало его неуязвимым перед любым колдовством. Собственно, Коля был скорее шулером, жуликом, нежели настоящим бесом, и его забавляла не магия, не растерянность обывателей перед необъяснимым, а именно торжество разума, хитросплетение интриг. Облапошивание глупцов – вот что доставляло этому нечестивцу удовольствие, вот что питало его самолюбие.
Конечно, будучи бесом, Николай умел трансформироваться, убивать и даже пить кровь поверженных, но обычно он этого не делал, что и позволяло ему дольше других демонов разгуливать среди людей и не быть пойманным.
Осознав, что попал в ловушку, Николай попятился, выхватил из кармана рацию и призвал на помощь… отряд быстрого реагирования. Конечно, это был акт отчаяния, ибо тёмную силу пулями не остановить.
Демонессы стояли перед отступающим красавцем, одинаково скрестив руки на груди, и презрительно ухмылялись. Не прошло и пары минут, как вдали раздался вой сирены. Это отряд быстрого реагирования спешил на помощь.
Вскоре из-за поворота вылетела бронированная машина, исторгнувшая из своего чрева солдат в бронежилетах, которые яростно сжимали в руках автоматы и мгновенно рассредоточились по улице. Бойцы эффектно направили дула автоматов на прозрачный лиловый купол, по краю которого пылали дорогие автомашины:
– Не двигаться!
Астарта вяло усмехнулась и указала пальцем на бледного, трясущегося Николая:
– Это, часом, не ваш мальчик? Ему бы только эту ночь продержаться, и мы подарили бы ему целое буржуинство! Но никак не может мелкий бес устоять во лжи! И не выживут солдатики, на темный зов явившиеся! Бес – что? Плюнь – и нет его. А вот истинный друг – он завсегда предать может! Вот вас, ребятушки, и продали за дружбу – оптом. Отныне вы больше не боевая группа, а кочегары дьявола. Поздравляю!
Солдаты переглянулись и разом открыли огонь на поражение. Но пули отскакивали от магического купола, точно резиновые мячики.
– Упс! – засмеялась Астарта. – Да был ли здесь мальчик? А, может быть, мальчика-то и не было?
Другие две злобные богини, окружавшие парня с кинжалом, зловеще захохотали.
Ошеломлённые спецназовцы, не прекращая огня, попятились. К Николаю, как к офицеру безопасности, кинулись было на выручку четверо бойцов, пытаясь проникнуть за завесу купола, но у них ничего не получилось.
Астарта резко запрокинула голову и всем показалось, что волосы её ожили, закачались сотнями гадюк.
Представительницы других Домов: Моргана и Кали – тоже стали видоизменяться. Тела женщин увеличивались, прорастали костяными наростами и хитиновыми пластинками, образуя тела неведомых чудовищ.
Спецназовцы снова открыли огонь на поражение. Но пули, по-прежнему, отскакивали от прозрачной завесы.
Бойцы отступили, залегли за бронированной машиной, вызвали подкрепление. Спецназовцы не думали отступать. Но демонов это не занимало. Ставки были слишком высоки, чтобы размениваться на каких-то там людей!
Поверженный Гришка не поднимался. Лужа крови под колдуном ширилась и росла.
В полуночи вдруг проснулась Вознесенская церковь. Колокола подняли тревогу. Где-то глубоко под землей что-то зашевелилось. Квартал даже тряхнуло. Как при землетрясении.
Демоны окончательно перевоплотились. Хитиновые тела источали зловоние, хвосты, яростно бьющие по земле, были увенчаны ядовитыми шарами, глаза – вертикальные, полные ненависти, горели холодно и зло.
Николай, среди этих змееподобных мутантов, оказался единственным крылатым демоном. Ростом он уступал остальным, окраска его была менее ядовитой, нежели у его соперниц. Враги походили на пауков, закрытых в одной банке. Они готовились сожрать сначала самого слабого – самца, а потом – и друг друга. И уже не важно, что Николай никому бы не передал атаме по собственной воле. Перестало иметь значение, что демоны служили разным Домам, что занимали высшие посты каждый в своём баронете.
Столкнувшись вместе, они, по-прежнему, люто ненавидели друг друга и мечтали сожрать своих соперников да станцевать на их костях!
Выйти из магического купола мог только один – остальных надолго утянет в глубины ада – это знали все, находящиеся под магическим чернокнижным колпаком.
И демоны ударили одновременно. Замелькали клешни, пасти, хвосты – бесы впились друг другу в глотки с единственным желанием: повергнуть остальных. Владение атаме отодвинулось на второй план. Речь шла о том, кто выскочит из этой передряги, а кого скрутит на столетия боль и холод. Никто не хотел в адскую тюрьму!
Крылатый демон попытался взлететь, но его сбили и начали топтать. Николай не выпускал ножа, словно тот мог защитить его в этой потасовке. Сестры, пиная общего соперника, вгрызались и в плоть друг друга. В этот миг все хотели не просто низвергнуть врагов в глубины многолетнего страдания, но уничтожить всех навсегда, без права на воскрешение! Жажда убийства заполонила сердца!
И вдруг, в стороне от потасовки, у самого края купола, Григорий вздрогнул. Тело колдуна выгнуло дугой, затрясло, как в приступе падучей. А потом колдун поднялся на ноги. Чародей выжил. И сейчас он тоже хотел убивать.
Секунда и Гришка с криком кинулся к крылатому дьяволу с намереньем отобрать волшебный нож. В конце концов, атаме – это переходящий приз, за который многое может проститься! Григорий был единственным чужим в этой семейной сваре нечисти. Он не имел той ненависти, которая мучила демонов, он хотел просто вырваться из плена и исчезнуть уже навсегда, насовсем, чтобы не мучиться, не помнить, не страдать!
Ударом кулака снизу-вверх, Гриша повредил челюсть того существа, что до бойни было Николаем, перепачкался в зеленой, травянистой крови, но и собственные костяшки отшиб и ободрал о серебристую чешую змеиной морды
– Да сдохнешь ты когда-нибудь? – в отчаянии закричал крылатый мутант.
Странно было видеть, как из вараньей головы вылетал раздвоенный язык и бился о клыки, издавая членораздельные звуки.
Крылатый бес прекрасно видел, что колдун – мертвый человек, а не бессмертная гадина, и оттого, что под этим защитным куполом оказалось существо, слабее его самого, чувство гордости вспыхнуло в его сердце. В подлости и мести скрыто истинное удовольствие мелких бесов, которые не дотягивают до господ, но уже возвышаются над простыми мужиками. С особым злорадством крылатый дьявол воткнул в Гришку атаме, вогнал его по самую рукоять. Удар пришелся в сердце, в самую его сердцевину, но колдун продолжал стоять.
Черная кровь запузырилась на губах человека. Жизнь отчаянно цеплялась за худое, жилистое тело великого грешника.   
 Николай всматривался в лицо врага и не видел в нём ненависти. Колдун хотел лишь забрать атаме – и всё. Он не желал врагу, своему убийце, смерти. Осознание человеческого превосходства в этом маленьком, ничтожном, ничего не значащем пунктике приводило Николая в иступлённую ярость.
Главное чувство бесов – зависть, и оно заставляет страдать и мучиться, изводиться и исходить желчью там, где хороший человек просто пройдет мимо, не заметив источника вечной боли!
Демоны злятся на людей за то, что те могут просто жить. Бесы никогда не могут простить людям этого качества! Даже, если эти люди – беспринципные подонки, не позавидовавшие своему соседу единственный раз в жизни, потому что тогда были слишком пьяными!
Гришка не боялся Николая, не считал его представителем высшей расы, не преклонялся перед ним – и это было в глазах демона величайшим преступлением! Бес с ненавистью трижды повернул атаме в теле мага. Просто так, чтобы сделать больнее.
В пылу битвы никто не услышал вздоха облегчения.
Григорий Ефимович Вилкин, более известный в истории под прозвищем Распутин, мучившийся более ста лет после своей смерти, выдохнул последний раз и умер, теперь уже навсегда. Его душа выскользнула за магический купол и рванулась вверх, навстречу звездному небу. Гришка окончательно закрыл счет своих многочисленных грехов.
Тело черного мага упало к ногам победителя.
Но восторжествовать демон не успел, потому что Астарта проткнула Николаю горло острым щупальцем, которое было у нее вместо ноги, и зеленая кровь из змеиной шеи хлынула, как из прорвавшей канализационной трубы.
Николай разжал клешни рук, вцепился в своё горло, в надежде остановить кровотечение. Но было поздно. Сзади ударила другая сестрица, Кали, метя в сердце. И она его вырвала, с торжеством поднимая над головой.
Атаме валялся у ног крылатого беса, задыхающегося, пучащего глаза, понимающего, что он проиграл. На лезвии ножа больше не было фигурки многоликого бога.
Сестры одновременно схватились за нож, вцепились друг в друга мертвой хваткой, вырывая бесценный приз. В пылу схватки, увлеченные, поверившие в то, что они – в шаге от победы, демонессы забыли про главную свою соперницу.
И Астарта незамедлительно нанесла обеим разом смертельный удар.
Миг – и на змеиных, извивающихся ногах осталась стоять единственная теперь богиня. Она наклонилась, подняла атаме, увидела, что фигурки на лезвии больше не было, и издала такой истошный вопль, что звук прорвался за тающий магический купол, перевернул бронированную машину, за которой укрывались спецназовцы, и ещё две подъезжающие, с пополнением. Спецтехника смялась, превратилась в саркофаг для ехавших в ней солдат. В живых не осталось никого.
Охранников представителей Баронетов: что в спортивных костюмах, что в черных пиджаках одинаково расшвыряло во все стороны. Некоторых прислужников демонов развешало по деревьям, словно они были перезрелыми фруктами.
Бог с лезвия атаме сбежал!
 


 
Летопись прозрений. В ловушке

Когда-то я очень любил рассматривать старые фотографии. Год назад я сидел в библиотеках, ходил по музеям, всматривался в черно-белые лики вождей революции, в красных палачей, в лица белых офицеров, умиравших за Учредительное Собрание, в снимки яростных анархистов, во главе с Махно.
Тогда я отметил странную закономерность. Мир начала ХХ века отражался только в трех цветах. Он был черно-белым, контрастным, непримиримым. Тьма и свет боролись в душах людей. Но, кроме этого, лица всех, без исключения, участников Гражданской войны были отмечены кровавой печатью безумия. Над черно-белым миром безраздельно властвовал Красный Смех.
«В красном венчике из роз – впереди – Иисус Христос». О ком писал Блок? О боге или о растерзанном Столыпине? Но,  (и я впервые подумал об этом только сейчас), может быть, Блок думал именно о Распутине, действительно, при жизни поэта, поднявшемся из могилы, когда его мертвое тело торжественно сжигали большевики? Этот намёк прекрасно поняли в Добровольческой армии, но не приняли, отвергли даже саму мысль об этом. Может, потому белое движение и было обречено.
Вот оно, нащупал!
Тогда, на заре русских революций мы видели мир глазами проснувшегося волка. Но мы не поняли, что оказались в заложниках у Фарнира! И вот теперь – всё заново! Зверь еще не проснулся, но время его близится. Мы снова на пороге мировой войны!
И только от нас зависит, удержимся ли мы от гражданской войны. Ведь тогда, в начале XX века, нас предали. А сейчас, на изломе, в другой эпохе, когда события, словно заколдованные, ходят по кругу, хватит ли у нас сил остаться верными своей истинной идее, своей вере, своей любви?
Конечно, я всегда любил сказки и удивительные истории. Собственно, мои взаимоотношения с Домрачевой были глотком чистой воды в том океане распутства, куда я плюхнулся по собственному желанию. И теперь, когда я остался совсем один, меня нагнали и накрыли сентиментальные воспоминания. И это, оказывается, совсем не противно. В этом есть горчащий, миндальный привкус навсегда уходящего детства. Кажется, я, наконец-то, по-настоящему, повзрослел. Правда, я не думал, что это окажется так больно. 
Ольга! Имя птицей встрепенулось на губах. Только сейчас я, по-настоящему, понял, как плохо человеку в реальном мире, как в нём безумно одиноко.
Три недели беспробудного пьянства – и вот ожидаемый результат. Возможно, явление Домрачевой – моя белая горячка. Но это уже и не важно. Лишь бы очнуться когда-нибудь потом, после того, как всё закончится, и снова найти Ольгу. Настоящую, не сбежавшую через временные протуберанцы! Не мог же я всё это придумать! Да у меня бы и фантазии не хватило!
Реальные конспирологи и заговорщики никогда не смогли бы запихнуть живого человека в бумажный домик! Я, наверняка, под каким-то наркотиком, вот и не помню, куда и почему ушла Ольга. Возможно, у меня «сорвало крышу», я её обидел – и вот результат. Плохо лишь то, что ничего не вспоминается!
Мы, в своей любви, были похожи на бабочек, летящих на свет фонарей. Мы тянулись друг к другу, словно, и впрямь, вышли из разных миров.
– Жизнь под конвоем! – накануне сказала мне Ольга. – Для тебя это в новинку? А ты смотри глубже, в суть вещей. Разве ты был когда-нибудь абсолютно свободен? Мы ведь живем в социуме, мы зависим от общественного мнения, за нами всегда следят чьи-нибудь глаза: мамы, друга, врага, конкурента, жены, любовницы. Одиночество – это дар, груз которого в состоянии вынести только гений…
Кто-то долго и упорно хотел доказать мне, что Ольга – мертвец, упырь, явившийся в наш мир с особой миссией. Меня склоняли к мысли, что Ольга вовсе не Домрачева, а великая княжна, дочь Николая Второго, проскочившая сквозь время прямо в мои объятия. Это было бы даже красиво. Но умом я прекрасно понимал, что этого просто не может быть! Она училась со мной в Универе. Она была всегда. Просто раньше я её не замечал.
Впрочем, если на минутку представить, что это, действительно, Ольга Николаевна Романова вернулась к месту своего расстрела, то ради кого? Уж не брата ли Алёшу она собиралась вернуть?
И не мою ли это Ольгу избили тогда, в самом начале, на Вознесенке? Возможно, это именно её не хотели пускать в мир живых, но тут вмешался я – герой-любовник!
Бред? Да!
Но тогда и второе воскресение, после того, как её сбила машина, – уже и не чудо, а закономерность.
Верю, что мою Домрачеву никто не сбивал. И авария, в которой погибли её родители, была.
Но если этот миф был придуман для меня, если Ольга – Романова, то и заточение прекрасной принцессы в домике Ипатьева не выглядит столь уж абсурдно.
Остается только понять: что, действительно, нужно Ольге в мире живых? Уж не тот ли самый атаме, что у меня отняли? Но зачем? Чтобы принести кровавую жертву?
Но Ольга Домрачева, как и Ольга Романова на это просто не способна. Или нож – это некий магический ключ, открывающий волшебные двери? Это – больше похоже на правду!
А я профукал не только лучшую в мире девушку, но и артефакт. Неудачник!
Что, вообще, хорошего было в моей жизни?
Школьная любовь к Наташке? Возможно, да. Но чувства давно перегорели.
Были другие женщины, куда ж без этого, но я совершенно не помню их лиц, они все слились для меня в единую, безликую и пьяную личину. Только появление Ольги встряхнуло меня, вывело из сонного оцепенения. И вот её нет. А я сижу у окна и сам себе напоминаю черно-белую фотографию прошлого века.
Фотки!
Точно! Запечатленные, пригвожденные к бумаге мгновения жизни! Фотки и записи! Вот где ключ к происходящему!
Хватит киснуть! Еще не всё потерянно!
Ольга вела дневник! У нее была смешная общая тетрадь с котятами на обложке. Я её даже видел. Вот где ответы на все вопросы! Нужно убедиться, удостовериться, что Ольга – это Домрачева, живой человек, что она просто попала в беду, а не украдена демонами! Дневник – это доказательство, что Ольга – человек, а не фантом, не призрак былого!
Идея взбодрила меня. Это было намного лучше, чем просто тупо смотреть в ночь и жалеть себя!
Воодушевившись, я принялся действовать. Сначала я тщательно перерыл вещи Ольги и вскоре нашел, то, что искал.
Первые мгновения я боялся открыть тетрадь и увидеть только чистые листы. Это был бы самый большой ужас в жизни!
Но я смог взять себя в руки. И судьба возблагодарила меня. Правда, прочитав Ольгины заметки, я запутался ещё больше.
Вот он, этот дневник:

23 ноября. Тетя Надя купила машину. Она такъ давно объ этомъ мечтала. Говоритъ, это какъ подарокъ къ Новому Году. Она, конечно же, сразу по;хала къ намъ въ гости, чтобы обкатать покупку.
Мама сказала, что она съ ума сошла: гнать по такой погод; изъ Екатеринбурга въ Курганъ! Но тетя Надя очень довольна. Зовётъ насъ всей семьей покататься и отм;тить это событіе.
Отецъ говоритъ, что ему некогда. А мама не противъ. Мн; тоже врод; бы некогда, конецъ года, надо подбирать «хвосты» въ институт;. Но отдыхать тоже когда-то надо. Отъ работы кони дохнутъ.
Тетя Надя погоститъ у насъ нед;ли дв;, потому что у нея отпускъ. Мама говоритъ, что ей пора замужъ и д;тей побольше, чтобы её энергія нашла себ; достойное прим;неніе. А тетя Надя говоритъ, что въ её годы уже поздно думать о замужеств;, да и времени на это почти не остается, вс; д;ла.
Иногда я ей завидую: такая ув;ренная, стильная, энергичная! А иногда понимаю, что на это надо тратить всю свою жизнь безъ остатка. Могу ли я такъ? И главное: хочу ли?
Да и будущее мое образованіе къ подобной жизни мало располагаетъ. Историческій факультетъ это вамъ не финансы и право.
10 февраля. Я думала, что никогда не буду писать дальше. Трудно и тяжело. Что-то изм;нилось во мн;. Словно предыдущія страницы писалъ совс;мъ другой челов;къ. Въ другой жизни.
25 ноября. Мы по;хали съ тетей Надей въ ресторанъ. Мы не усп;ли ничего понять. Я очнулась только въ больниц;. Въ машину вр;зался на полномъ ходу джипъ. Какой-то малол;тка, сынъ новыхъ русскихъ, праздновалъ день рожденія, перебралъ и не справился съ управленіемъ. Всё остались живы, кром; моихъ родителей! Он; сид;ли какъ разъ сзади.
Тетя Надя забрала меня съ собой. Квартиру я продала. Деньги полежатъ въ банк; у тети Нади. Мн; пока ничего не хочется. Оформили переводомъ меня на истфакъ въ УРГУ.
Понимаю, что надо жить дальше, но въ голов; всё путается. Часами сижу и тупо смотрю, сама не знаю, куда. Врачи говорятъ, что это посл;дствія травмы головы и шока.
20 февраля. Можетъ быть, я уже сумасшедшая, но мн; всё время кажется, что эта жизнь не реальна. Я её совс;мъ не знаю. Меня удивляютъ самыя обычныя вещи. Какъ будто, я про нихъ забыла, или даже никогда не знала. Возможна ли такая амнезія?
Тетя Надя говоритъ, что мн; надо больше общаться, не думать, жить дальше.
Знала бы она, о чёмъ я думаю!
Родители и вся моя прошлая жизнь какъ будто стирается ластикомъ. Очертанія ея съ каждымъ днемъ всё мен;е реальны.
25 февраля. Была у врача. Выписали какіе-то таблетки. Говорятъ, что такъ бываетъ, ничего страшнаго. Пройдетъ. Д;йствительно, стало легче.
30 февраля. Я р;шила пере;хать въ общежитіе. Мн; легче, когда много людей. Тетя Надя противъ, но не настаиваетъ. Ей хочется, чтобы я скор;е всё забыла. А мн; кажется, что нужно, наоборотъ, что-то вспомнить. Важное. Чтобы занять себя ищу работу. Стыдно брать деньги у тети Нади. Она считаетъ себя виноватой. Но такъ было угодно Богу, намъ же не дано знать его помыслы.
3 марта. Отм;нили философію. Забол;лъ преподаватель. Почему нельзя держать запасныхъ преподавателей на такой случай? Прі;зжала тетя Надя. Меня взяли уборщицей въ офисъ турфирмы её знакомой, Св;тланы Васильевны. Работать нужно вечеромъ или рано утромъ, около часа. И главное, это въ двухъ шагахъ отъ общежитія.
Мн; показалось, что зарплата слишкомъ высока для подобной работы. Тетя Надя сказала, что я просто не знаю расц;нокъ.
5 марта. Мн; всё въ новинку, но немного странно. Я всё время перечитываю предыдущія записи. Я часто бывала въ общаге у подруги. Почему мн; удивительна эта жизнь?
И еще странный интересъ къ учеб;.
Судя по записямъ, я никогда не была отличной студенткой. Теперь же мн; всё интересно, я запоминаю всё съ перваго раза.
И еще всё время думаю, сопоставляю, анализирую. Сильно меня всё-таки треснуло. Что будетъ дальше?
Таблетки пью, но не проходитъ ощущеніе, что я кого-то потеряла и должна найти. Можетъ, у меня былъ знакомый въ Екатеринбург;?
Въ дневник; объ этомъ ничего н;тъ, а сама я не помню.
9 марта. Вчера бурно отм;чали женскій день. Я никакъ къ этому не привыкну. Хотя раньше нравилось (судя по записямъ). Въ коридор; столкнулась съ парнемъ съ нашего курса. Неожиданно. Испугалась, и в;сь вечеръ было безпокойно. Не помогли даже таблетки.
Что со мной? Неужели отъ шока челов;къ можетъ стать совс;мъ другимъ? Хотя, были случаи, что посл; удара по голов; люди начинали говорить на иностранныхъ языкахъ.
10 марта. Нев;роятно. Ради шутки р;шила пров;рить, знаю ли я теперь какой-нибудь языкъ. Англійскій, понятно, я учила со школы, хотя очень плохо это помню. Но главное: я понимаю (и даже немного говорю) по-н;мецки и по-французски. Никто не пов;рилъ, что я никогда не учила этихъ языковъ. Мн; страшно.
13 марта. Тянетъ меня въ паркъ Харитоновской усадьбы. Врод; ничего особеннаго: маленькій прудъ, ротонда на остров;, но всё это такъ напоминаетъ былое, что слезы наворачиваются на глаза! На внутренней сторон; колонны обнаружила надпись углемъ:

«Хочешь, подарю теб; себя,
Хоть ц;ны тому подарку мало,
И влад;ть имъ бол;е пристало –
Ненавидя, нежели любя.

Мн; ль своей свободой дорожить?
Къ одиночеству приговоренъ судьбою.
На кол;няхъ я передъ тобою –
Обреченный жить и не любить.

Волчій ликъ, оскалъ, повадки – маска,
Чтобъ прожить еще хоть пару дней.
Только съ каждымъ часомъ всё больн;й...
Кто сказалъ, что волкъ не знаетъ ласки?

И, въ бреду отчаянно скрипя,
Вс;ми уц;л;вшими зубами, –
Волкъ я, волкъ! Но капля точитъ камень.
Хочешь, подарю теб; себя?»

Мн; показалось, что это – про меня, про мое будущее зд;сь. Въ этомъ город;! Странное ощущеніе!
15 марта. Теперь всё время испытываю безпокойство при вид; того парня, который испугалъ меня 8 марта. Когда онъ проходитъ рядомъ, внутри у меня холод;етъ. Онъ даже не запомнилъ меня, тамъ было темно. Если бы не страхъ, можно вообразить, что это любовь съ перваго взгляда.
16 марта. Всё какъ всегда. Была на занятіяхъ. Читала. Въ университет; зам;чательная библіотека. Юлька звала на дискотеку, я отказалась.
18 марта. Была на занятіяхъ. Отм;нили третью пару. Дала Инн; списывать лекціи по соціологіи. Аня пригласила меня на репетицію студенческаго театра. Почему-то мн; очень понравилось. Я даже вспомнила что-то изъ Мольера и тутъ же изобразила. Всё сказали, что мн; самъ богъ вел;лъ быть актрисой.
Почему Мольеръ? Неужели я помню его со школы?
19 марта. Купила новую тетрадь для дневника. Она мн; сразу понравилась: черная, кожаная, безъ модныхъ бирюлекъ, строгая и стильная. Эта всё равно уже заканчивается…

На этом записи обрывались. Другого, уже апрельского, дневника в сумке Домрачевой не оказалось.
Эти записи ничего не проясняли! Более того, вычурная орфография только усиливала подозрения. Но я ведь не сумасшедший! Люди с того света не возвращаются! А, кроме того, Романова – мне в прабабушки годится! Не мог я влюбиться в мертвую принцессу! Или мог?
Похоже, я сам себе придумал миф, в который и врос всем своим существом. Чтобы избавится от необоснованных подозрений, необходимо сконцентрироваться и посмотреть в глаза чудовищ, которых породило мое спящее сознание. Ольга меня любила – в этом нет сомнений. Только почему же она пропала? И куда?
Её телефон не отвечает – он вне зоны доступа. Глупо, конечно, но я почему-то не ощущаю её среди живых. А так хочется всё вернуть и навсегда забыть: и о своих глупых подозрениях, и о дурацком сне, где я бегал от красногвардейцев внутри бумажного особняка.
Но выхода-то у меня нет! Нужно понять, зачем Ольга могла приходить в наш мир, и тогда я смогу ей помочь достать необходимую вещь или спасти брата. Если это атаме, то я отберу его у ФСБешника! Если – Алексей, то вытяну его с того света!
На мгновение промелькнуло подозрение, что Ольга затем и отправилась в будущее, чтобы спасти того, кого любила. Я испытал укол ревности.
Я пытался успокоить себя тем, что если бы Ольга кого-то любила, то путешествовала бы в прошлое, а не на сто лет вперед, когда все, кого она знала, были уже, несомненно, мертвы.
Всё это – безумие! И нет выхода из этого порочного круга!
Вдруг у меня хлынула носом кровь, словно это сама душа рванулась из тела.
– Ч-чёрт! – я подставил ладонь под тонкую алую струю и кинулся в ванную.
Перепад артериального давления? Может быть, но что-то во всем этом было не так. На несколько мгновений я физически ощутил на себе взгляд из другого мира. Но страха не было, не возникало и истеричного желания зарыться в подушки или выскочить на улицу.
Мне показалось, что в центре моих ладоней и в самых кончиках пальцев пульсировало моё живое сердце. Казалось, что именно там, в подушечках, в нервных окончаниях кистей рук и находились вживлённые в плоть  тонкие электронные нити, на которые воздействовал разрядами тока умелый кукловод.
По комнате пролетел могильный ветер разложения, в нос ударил запах гниющей прошлогодней листвы. Губы сами собой зашептали молитву. «Отче наш… – оотстукивали зубы. – Иже еси на небесех»…
Когда, запинаясь и заикаясь, добрался до «прощения должником», наваждение спало.
Однако за эти секунды рубашка прилипла к телу, взмокшие волосы – ко лбу, на висках дрожали холодные капли пота. Меня знобило.
Окровавленный и потный, пошатываясь, я прошёл в ванную, умылся, вытер лицо, швырнул полотенце в угол.
Меня отвлекают от неправильных мыслей! Ещё чуть-чуть – и я постигну истину! Тогда всё станет на свои места!
Определённо, (я понимал это всё время) в облике Ольги было что-то древнее и ужасное, но одновременно притягательное и колдовское! Такими, наверное, были ведьмы на Украине: красивыми и дерзкими. Из-за таких панночек предавали родину.
Неожиданно вспомнилось стихотворение настоящей дочери Николая II:

«Владыка міра, Богъ вселенной,
Благослови молитвой насъ.
И дай покой душ; смиренной
Въ невыносимый страшный часъ.

И у преддверія могилы
Вдохни въ уста Твоихъ рабовъ
Не челов;ческія силы –
Молиться кротко за враговъ».

Как они, однако, похожи, эти две Ольги! Я вспомнил, как мы впервые шли с Домрачевой к нам домой и как на нас напали подонки из подворотни. И как мы с Ольгой караулили Толстого, когда у него случился приступ лунной болезни. И как мы говорили всю ночь до утра. И как гуляли по городу.
Теперь это всё никогда не повторится! Костя мертв. Ольга исчезла. А я бы всё отдал, чтобы вернуть этот безумный апрель, да так в нем навсегда и остаться!
Нет, не могла Ольга просто уйти. С ней стряслось что-то очень нехорошее!
Нужно её найти! Спасти! Потому что, никто, кроме меня, на это безумие больше не способен!
Ольга – это заколдованная ледяными ведьмами девушка грядущей весны! И уже не важно, что я не смогу на ней жениться и жить с ней долго и счастливо. Ольге угрожает смертельная опасность, а она заслуживает жизни, даже если она, в самом деле, удрала из самого ада! Она должна быть! Её нужно вернуть, во что бы то ни стало!
В коридоре вдруг задорно запел звонок.
Это Ольга! Я всё себе напридумывал! Она вернулась! Мне всё приснилось! Это просто – пьяные глюки! Боже, какое счастье!!!
Я метнулся в коридор, распахнул дверь, и улыбка увяла у меня на устах. На пороге стояла незнакомая женщина в окружении пятерых насупленных карликов.
– Нам нужно поговорить! – заявила незнакомка.
Мужчины, доходящие даме до талии, таращились на меня как бродячие псы на крепкую палку. Они мне совершенно не нравились. Было в них что-то безумное.
Обычно я отношусь к уродцам вежливо, но эти карлики внушали отвращение и ужас, словно они целую вечность сидели химерами на стенах древнего костела, но черная магия вдохнула в них жизнь и ненависть к настоящим живым людям. Это ощущение возникло и пропало. В конце концов, в последнее время я чего только себе не напридумывал! Любой, на моём месте, давно бы уже отдыхал в сумасшедшем доме, а я – ничего, бодрячком, сопротивляюсь, бьюсь с ужасами собственного разума!
Ночь на дворе и впускать чужих, подозрительных людей было, конечно, глупо. Но, с другой стороны, добрые солдаты Николая, явившиеся ко мне ранее, уже вышибли все замки. Даже если демонстративно захлопнуть дверь перед непрошенными гостями, ничто не помешает им насильно войти в квартиру.
Я ещё раз посмотрел на женщину. Она моргнула и, клянусь, на мгновение я увидел, что зрачки её глаз стали вертикальными.
Значит, ничего тогда, там, на Вознесенской горке, не закончилось! Зло вернулось и нашло меня. Эта история пришла из той, из другой жизни, в которой ещё не было Ольги! Видимо, нечисти у меня мёдом помазано. Душа моя имеет особый вес в их глазах. И они очень хотят, чтобы я бросился вниз и разбился. Ну, что же, мне вдруг стало всё равно.
– Входите, раз пришли. – обреченно вздохнул я и пошире распахнул двери. – Гости, блин, дорогие!
Карлики недоумённо переглянулись, словно не ожидали такого, словно с ними впервые говорили не на сакральном мате или на позорном латинском, а вполне по-человечески, даже – по-доброму!
Даже женщина, молча, склонила голову в знак благодарности.
Какая нынче нечисть вежливая пошла! Вот просто: умереть – не встать!
Из глубины подъезда дохнуло прорвавшимся ветром, внизу, под нами, брякнули рамы распахнутого окна.
Злыдни переступили мой порог.



 
Мелодии тьмы. Крах миропорядка

Всё смешалось в Доме сиятельного Люцифера!
В высоком замке Лихтшварцшлосс , что, как утверждают древние легенды, построен внутри нашей полой земли, шпилями к пылающему ядру планеты, начался хаос!
Все шестьсот шестьдесят шесть часов в обители зла разом остановились. Такого не случалось никогда!
Паника охватила не только бесов, но и демонов. Рогатые бросали работу, бежали из коптилен и из душеварочных заводов, даже не погасив огня.
Дворянское хвостатое сословие хватало украденные друг у друга ценности и, в панике, бежало, надеясь выскочить в реальность до того момента, когда границы Прави навсегда схлопнутся перед агонизирующим адом.
Слуги, мучаясь диареей, заняли все дворцовые туалеты и издавали там такие утробные звуки, что волосы у брошенных без присмотра грешников, в одиночестве жарящихся на бесовских сковородках, встали дыбом!
Душа одного отпетого мерзавца, вырвавшаяся из пут исправительной адской системы, не только освободила от рабства древнего бога, но и сокрушила вековое господство тьмы над всеми духовными уровнями планеты.
Эпоха Водолея, о приходе которой так долго и нудно говорили священники, вступила в свои права!
Реальность вторгалась в Навь, нарезая ее пластами, перемешивая с Правью. Истинная фантасмагория хаоса и краха Вселенской Лжи рождалась из этого громокипящего кубка!
Паника росла ещё и из-за того, что преданный всеми, заточенный в самом сердце планеты, бог противоречий, явившийся в мир вместе с демиургом, отчаянный искатель правды, божок третьего плана неожиданно обманул всех доминирующих демонов, обольстил черных магов, смог покинуть свою темницу. Он больше не был навеки прикованным к магическому клинку.
Атаме, в который был впаян древний дух, раньше мог открывать все двери, ибо ум его пленника, хоть и злой, но стремился к постижению вселенной, а не её к разрушению. За это неестественное свойство божка, собственно, когда-то и отправили отбывать наказание в ядро Земли.
Исполняя темные желания алчных колдунов, божок сумел однажды, в начале XX века, оставить вместо себя в аду того чародея, который возомнил себя всемогущим повелителем духов. Бестолковые бесы не заметили подмены.
Однако, божок, выползая из трещин горных хребтов, в районе венгерского холма Геллерт, что издревле разделяет Буда и Пешт, был насильственно втянут в электрическое и магическое поле пресловутой машины синхронного генератора Николы Теслы.
Соединение физического электричества и магических инфернальных токов создало удивительный эффект, который и впаял бога в лезвие ножа, случайно оказавшегося неподалеку. Так появился любопытный артефакт.
Магия очень часто обусловлена физическими законами, давшими единичный сбой. Впрочем, на схожих принципах была построена и машина времени, похороненная в подвале «нехорошего» дома в Екатеринбурге.
Всплески одновременного излучения, как электрических волн, так и магических колебаний, порождают необычные, неожиданные эффекты, непредсказуемые, и потому непостижимые.
Распутин – мерзавец и подонок, на котором клейма негде ставить, смог вырваться из цепей зла и поднялся в недоступные для него высшие сферы.
Окончательная смерть чернокнижника Гриши Вилкина всколыхнула весь тонкий тёмный мир, встряхнула его основательно, запустила необратимые процессы.
Именно на этом необычном фоне ещё и убийство, пусть слабого, но демона явилось тем фатальным спусковым крючком, породившим черные чудеса нашего времени.
При повышенном уровне инфернального вмешательства, при работавшей в режиме ожидания машине времени, жертвенная кровь дьявола, которым оказался болтливый Николай, смыла магические оковы, помогла многоликому отделиться от клинка и шмыгнуть прочь от яростной схватки тёмных сил.
Атаме, конечно, потерял свои магические возможности, превратившись в пустой сосуд, из которого порабощенный сумел улизнуть. Отныне кинжал становился бесполезен для всех баронетов.
Кроме того, гибель в схватке за артефакт посланцев темных Домов могла привести к войне.
Астарта отдавала себе отчет в том, что виноватой в развернувшемся катаклизме назначат именно её, выжившую в этом «замесе». Единственным шансом для богини выйти живой из ситуации было – незамедлительно поймать божка, выдать его на суд высших сил, использовать беглеца вместо щита от ярости демонов.
Уж кто-кто, а Астарта прекрасно понимала психологию отбывающих наказание. Общение с Гришкой и его оболтусами научило богиню чувствовать мысли и желания пленников, просчитывать их шаги на воле, чтобы вовремя расставлять силки. 
Многоликий непременно должен явиться к тем, кто, в последнее время, разделял с ним бытиё в форме истукана. Заключенные всегда отличаются излишней сентиментальностью.
Освободившись, зеки непременно сначала посещают все знаковые для себя места, словно расплачиваются за привалившую удачу.
После этого ритуала налёт интеллигентщины с них смывается, и они снова становятся теми мерзавцами, коими являлись до отсидки. Никакая тюрьма не в состоянии что-либо перевернуть в сознании людей. Человек способен измениться только сам.
Константин Иванович Меркулов – человек, присвоивший волшебный нож, – трагически погиб.
Демон, известный под именем Николая, случайно освободивший, божка, в реальности тоже мертв.
Ольга Николаевна Домрачева загадочным образом исчезла.
Только Андреев Владимир Александрович – «ходок», любитель выпить и покутить – всё ещё жив.
Астарта имела реальный шанс подловить бога-беглеца именно в квартире влюбленного студента, куда он, непременно должен был заявиться, чтобы расплатиться за удачу.
Астарта пошла ва-банк. Выдернув свою гомункульскую свиту, которая так и не нашла черного кота и, поначалу, даже препиралась с госпожой о необходимости дальнейших поисков Феликса, богиня отправилась в гости к Володе.
Это был единственный, экстренный случай, когда промедление было смерти подобно, и потому дьяволица не воспользовалась услугами прогресса, а неслась по небу, как какая-то заправская ведьма.
Подхватив гомункулов за шиворот, точно котят, пролетая в ночном городе, Астарта производила на случайных полуночных зевак неотразимое впечатление.
Сейчас же, усевшись напротив Володи, черная богиня закинула ногу на ногу и с разочарованием отметила, что потерянный мальчишка не оценил её манерных, изысканных движений. Парень был в глубокой прострации, словно и мыслями, и всем своим существом, находился совершенно в другом месте, в спешке забыв в этой квартире своё бестолковое тело.
– Чем обязан? – спросил Володя.
– Гляжу, ты совсем один! – усмехнулась Астарта. – Ни родителей, ни любимой девушки. Лишь Бакс один дрыхнет на диване без задних лап.
Кот открыл зелёный глаз, зевнул, показал богине острый язычок, но не поднялся с места. Это было удивительно. Бакс всегда реагировал на гостей. На живых, по крайней мере.
– Так что же вам от меня, всё-таки, нужно? – Володя скрестил руки на груди.
Астарта перевела взгляд с юноши на бумажный макет усадьбы Ипатьева, что всё так же стоял на столе:
– Тебе ведь сказали, что Ольга – там, спряталась в домике.
Володя встрепенулся:
– Откуда вы знаете?
– Мне это один интересный тип рассказал. – притворно вздохнула богиня. У него куча лиц и четыре руки. Урод – одним словом.
– Вы тоже его видели? – надежда погасла в глазах юноши. – Он мне, собственно, назад, в реальность путь и указал. Сейчас ваш уродец всё ещё в усадьбе. По крайней мере, кроме меня, оттуда никто не выходил. Проблема в том, что в домике нет Ольги. Там, насколько я понял, заточено само время. И это – последние дни династии Романовых. Такая вот ирония судьбы. 
– Етить-колотить! – робко вставил один из лилипутов. – Так это же – золотая жила! Можно устроить экскурсии в прошлое! Отбоя от клиентов не будет!
– В самом деле, юноша! – Астарта прогнулась вперед, чтобы парню лучше было видно её декольте, однако и эта хитрость не увенчалась успехом. – А продайте нам свою игрушку за дорого. А мы уж с ребятами бизнес развернем – мама не горюй!
– Да я бы даром отдал. – махнул рукой Володя. – Но, вдруг меня обманули, и Ольга, действительно, где-то там. Ведь не могла же она просто исчезнуть!
– Ты же понимаешь, что тот, кто прячется в усадьбе, на самом деле, не человек вовсе, что он отделился от хорошо известного тебе жертвенного ножа? – Астарта оглянулась на свою свиту и вдруг подмигнула. – И ни к чему хорошему хранение этого нового артефакта, в котором присутствует сей мерзавец, привести не может!
– Я уже догадался. – вздохнул хозяин квартиры. – Но не продам. Когда у меня забрали нож – исчезла Ольга. Я не понимаю, как именно это взаимосвязано, и потому не могу допустить ещё одной ошибки.
– Ну ты тупой! – схватился за голову другой карлик. – Тебя ведь развели, как лоха! Сам подумай: зачем порядочному джентльмену четыре руки? Чтобы удобнее ими душить свои жертвы! А семь лиц, чтобы убивать и стоять на стрёме одновременно! Эта гнида на рукояти атаме ведь изначально с мечами была, верно? Не с розами! Он же кровавый маньяк, мстящий всему миру за свое уродство! А Ольга – всё еще там, в его лапах! Он заточил её, а тебя выпроводил, и вход твой теперь надежно запечатан. Балбес, ты, юноша прекрасный!
Володя перевел взгляд с одного гомункула на другого. Карлики, казалось, верили в  то, что говорили.
– Вот именно, парниша! – подскочил на месте третий врун. – Он же только самых лучших девушек ворует, а потом убивает их изощренными способами. Он их режет на лоскуты, заковывает в цепи, стегает плетьми, в общем, использует весь средневековой арсенал, ненавистной и презираемой всеми просвещенными людьми, инквизиции!
Парень вздрогнул.
– Но не это самое страшное! – выпучил глазёнки четвертый. – Этот религиозный извращенец считает, что Христос не умирал вовсе, а некая девственница, непременно с именем Ольга, студентка, спортсменка, активистка – должна родить от этого чудища настоящего мессию, который придет вместо Иисуса и займет трон на небесах и на Земле. Ты ведь не спал с Ольгой. А она – девственница! Можешь нам поверить! Мы в этом понимаем! Сами хотели быть чистыми да непорочными, но не смогли…
Володя ошарашено моргнул.
– Вот ты тут сидишь, глазками лупаешь, а твой четырехрукий дружбан всеми изощренными способами уже насилует очередную Ольгу. И что-то мне подсказывает, что сейчас это именно твоя девушка! – подлил масла в огонь пятый. – Но, так как этот гад импотент, то никого от него родить нельзя! И вскоре твоя Ольга тоже отправится кормить рыб в мутные воды Исети!
– Врёшь! – Владимир вскочил, схватил последнего карлика за горло и в ярости приподнял беса над стулом.
Гомункул захрипел, вывалил синеющий язык и обмяк, словно задохнулся. Это отрезвило юношу, он разжал кулак, и гном с грохотом рухнул вниз. 
– И не зачем так кипятиться! – пролепетал пятый болтун, быстро, на четвереньках, отползая от человека как можно дальше. – У нас, в стране, свобода слова! Слава богу, не в Европе позорной живем, лиц еретической внешности на кострах по пятницам не сжигаем!
Андреев покраснел.
– Не принимайте близко к сердцу трепотню моих кузенов. – Астарта хитро усмехнулась. – Сестра у меня совсем дурочка была, вот и нарожала дебилов. Что с них взять-то? Даже анализы, и те – дефектные.
Малыши обиженно засопели, но спорить не решились. Они прекрасно помнили учебу адским пламенем и хорошо усвоили урок.
– Вы тоже думаете, что этот тип похитил Домрачеву? – парень обернулся к Астарте, и все его тело выражало мольбу опровергнуть его страшное предположение.
– Собственно, мы затем и явились, чтобы потактичней предупредить тебя об этом. – Астарта задумчиво накручивала локон на указательный палец. – Но, детки, всё испортили.
– И, как видно, мы опоздали. – вякнул первый гном. – Первый секс – это навсегда! Теперь уже ничего не поделать!
Володя сжал кулаки. Он чувствовал, что его обманывают, но на кону, действительно, стояла жизнь Ольги! В словах нечисти просматривалась хоть какая-то определенность.
– Ты зря долго раздумываешь! – подговорился второй коротышка. – Мы этого красавца хорошо знаем! Он же, как паук. Ему не надо всё сразу! Он любит предвкушение. Если вломиться прямо сейчас, то, может быть, все вместе, отобьем девицу. Она нам самим без надобности, а к подлому насильнику у нас свои: и гамбургский, и лихтенштейнский счета имеются.
– Так ты разрешишь нам взять на время твой кукольный домик? – Астарта резко поднялась.
– Нет! – закричал Володя и загородил собою стол. – Вы не вынесете его отсюда! Делайте свои дела, не сходя с места, у меня на глазах!
Гомункулы изобразили на лицах свирепую решимость берсерков, готовых вступить в свой последний и решительный бой. Но их предводительша покачала головой, и карлики разом отступили.
– Я понимаю твои опасения. – сказала Астарта. – И я принимаю твои условия, ибо цели у нас одни: спасти невинную жертву и наказать злодея, посягнувшего на устои мира.
Гномы одновременно хмыкнули, словно в речах женщины скрывался циничный подвох.
– Ольга не умрет? – зачем-то уточнил юноша.
– Нет. – пообещала богиня.
Парень вдруг вспомнил свои терзания по поводу того, что Домрачева могла быть Романовой – давно погибшей принцессой исчезнувшей империи.
– И она будет дальше жить в нашем времени? – Володя понимал, как выглядит его вопрос, но он отдавал себе отчёт в том, что он связался с самой настоящей ведьмой, если вовсе не с дьяволом.
Гомункулы озадаченно переглянулись.
– Если наш подлый злодей смертельно ранит человека, то спасти его может только один чародей на свете. – насупилась Астарта. – Но он скрывает от всех свои способности. И он мой заклятый враг. Ты хочешь знать, где его найти?
Володя кивнул.
– В «Литературном квартале», в почтенном ранге сантехника, служит некий Королёв Евстафий Алексеевич – маг высшей категории: целитель и признанный мольфар. Раны, наносимые любыми запредельными существами, в вашем Екатеринбурге исцеляет только он. – богиня глянула парню прямо в глаза. – Проблема лишь в том, что он не может выйти из своего «Литературного квартала». Но для тебя это сущие пустяки! А я – всего лишь потомственная колдунья. И у нас с тобой совершенно нет времени на пустые разговоры. Так ты даешь разрешение на обряд экзорцизма в твоей квартире?
– Да! – мотнул головой Андреев.
 – Оставайся на месте! – приказала женщина парню.
Гомункулы знали, что им нужно делать без всяких указаний. Они мгновенно, а главное – молча, рассредоточились по кухне, так, что образовали углы невидимой звезды, в центре которой оказался бумажный дом и Астарта, вместе с понурым студентом. 
Богиня вскинула к потолку длинные, красивые руки и запела на древнем языке. 
Володя машинально снял с шеи крест и зажал его в кулаке, точно это был заговоренный амулет, защищающий от тьмы.
Вдруг у стены туманным облаком вырос волк. Огромный, серый. Глаза его были человеческими: округлыми, карими, умными. А нос заляпан кровью.
– Волх! – отзвучало в воздухе заклятие Астарты. – Вед-ды Дый!
Волк, тем временем, рос прямо на глазах.
Над миром разлилась тишина: сладкая, липкая, точно патока, дурманящая, словно хмель.
– Как ты позволила ему сбежать? – сказал хищник, обращаясь только к богине.
Гомункулы тряслись от страха, стучали зубами, но стояли на краях пентаграммы. Богиня коварно улыбалась:
– Которому из них, дорогуша?
– Что мне твой Гриша? – загрохотал верховный демон. – Тоже мне, Фауста выискали! Ты прекрасно знаешь, о ком я!
– Он здесь, в этом бумажном домике! Он прячется среди мертвецов. Более того, он их, паскуда, похоже, оживил. Но войти туда я не могу!
– Он закрыл дверь простым православным крестом? – удивился Волк и повернул свою морду в сторону Володи. – Что же ты не воспользовалась этим глупым мальчишкой?
– А ты догадайся с трех раз. – Астарта знала что-то очень нехорошее.
Володя запоздало догадался, что его могли убить, отобрать крест и проникнуть в дом Ипатьева, но, почему-то не сделали этого.
«Они не могут! – осенило парня. – Это ведь нечисть! Крест для них ненавистен и опасен!»
– Да ладно! – засмеялся Волк. – Ты морочишь мне голову. Этот сопляк не может быть наследником. Такое от нас не скрыть!
– У кобеля, покрывающего всё, что шевелится, может быть вполне достаточно бастрюков.
Володя понял, что ему заговаривают зубы, что его сейчас торжественно принесут в жертву на капище тьмы. И, на самом деле, весь этот спектакль служил лишь для увеселения бесов. 
Парень прыгнул, как в прошлый раз, надеясь провалиться в бумажный домик. И в этом была ошибка.
Астарта мгновенно выхватила из сапога атаме и, присев, ударом снизу-вверх проткнула юноше живот.
Кровь обожгла руки Астарты. Туманный силуэт Волка удивленно моргнул, грузно просел, обмяк и стал таять.
Боль, пронзившая Володю, не смогла перекрыть понимание, что его, всё-таки, обманули.
Это только хорошие парни запирают магические двери крестами. А плохие вечно открывают их кровью и пожарами! Мог бы и догадаться!
А потом Володя рухнул на драгоценный бумажный дом, смяв его своим весом, заливая его остатки собственной кровью. И сам в особняк не вернулся, и навеки запечатал магический портал. Вот что теперь?
Уже, теряя сознание, юноша увидел, как из ниоткуда, рядом со столом появились туманные облики Ольги и того самого пресловутого четырехрукого бога с ручки атаме. Они не делали ничего плохого: не целовались, не держались за руки. Демоны всё наврали. Беглец и Домрачева просто проявились из небытия – и всё.



 
Летопись прозрений. Расплата

В детстве мне часто снился один и тот же сон: лето, жара, пыль. И я лечу над этим сонным миром, который, вроде бы и есть, и, в тоже время, давно исчез, растаял, как призрачное видение.
Там, в этом сне, я знал, что у меня есть дом; и там меня ждут. Проблема в том, что видел я почему-то не свою «хрущевку», а Екатеринбургский дом-музей Александра Блока. Было в этом что-то в высшей степени символичное, сюрреалистичное и чуточку скоморошечье. Ведь Блок не бывал в Свердловске…
Это полукруглое окно, эти мещанские шторки и герань на подоконнике – всего этого никогда не было в моем настоящем детстве, но именно эти сонные образы были более глубинными, возникающими из другой, предыдущей жизни.
Вот и сейчас, проваливаясь в омут забытья, я летел именно в это, волшебное, незабываемое место. Туда, где мне рады.
И вот я уже стоял на каменной мостовой. Меня отделял шаг от дома, в котором защищали даже стены!
А там, по другую сторону бытия, где-то в другой, в неудавшейся жизни, раздавались крики, звуки борьбы, выстрелы.
Но теперь та реальность, в которой я был распутным студентом, да и, вообще, сказочным балбесом, казалась тяжелым сном, выдумкой, дочитанной до конца повестью. И меня уже не трогало, что, по всей видимости, именно в эти мгновения там, в зловещем Екатеринбурге, по которому шастают богини и карлики, четырехрукие пленники ада, где погибли и любовь, и друг; там, в весенней круговерти безумных дней, я тоже умирал.
Возможно, только блоковский дом всегда и был моим личным, персональным раем, куда я никак не мог попасть живым. И бумажный макет усадьбы Харитонова, над разгадкой тайны которого я провел последние свои часы, была лишь указующей стрелкой к тому, единственному, по-настоящему единственному Дому, вернуться в который было смыслом моего физического бытия. Так мне казалось.
Звон битого стекла раздался далеко из-за грани реальности, теряющей надо мной всякую власть.
Похоже, кто-то там, в моей бывшей квартире, попытался выброситься в окно. Нет, это физически невозможно! Стекла из европакета вот так просто не разбить. Безумца уже, наверняка, повязали. Возможно, упаковали в смирительную рубашку, но – все живы: и бог с ножика, и Ольга – все целы! И это – главное.
Возможно, я затем и прожил свои беспутные годы, чтобы своей гибелью спасти, вернуть из параллельной реальности свою Домрачеву. Удивительную, загадочную и невероятно непорочную девушку! И этим единственным честным поступком в своей жизни я и заслужил Дом из детских снов!
На высоком крыльце скрипнула дверь, появилась дама в старинном пышном платье. Так люди в нашем времени не ходят. Как, вообще, в двадцать первом веке, можно надеть дурацкий костюм, собирающий с дороги всю пыль да шляпку с бумажными цветами? Ведь засмеют же! Станут показывать пальцами. Но женщина, похоже, об этом совсем не думала. Возможно, она артистка.
– Ah, mon dieu! C'est vous, Volodenka!  – воскликнула незнакомка, сживая в волнении руки.
Я уловил обращение к себе. Голос был удивительно знакомым. Сердце моё екнуло, и я растерянно поднял голову.
Женщина сняла шляпку и помахала мне. Теперь я различил, что это была именно моя Ольга, и она была рада встрече со мной.
Сердце моё забилось так, будто готово было выскочить из груди! Я хотел закричать от счастья, но вдруг понял, что не могу издать ни звука.
Наверное, здесь, в сонном «Литературном квартале», правят другие законы. Мистика и символизм обретают явно выраженное значение. И Домрачева, шпарящая по-французски, совсем не смущала меня. Ведь меня и раньше не удивляли ее шутки с записками на языке, который давно упразднили большевики.
Ольга радостно вспорхнула со ступенек, приблизилась, и вдруг, вместо объятий – влепила мне звонкую пощечину:
– Ne meurs pas, petit! Je ne te laisserai pas faire ;a!
Я ничего не понял, но подумал, что эта, новая, и в тоже время старая, Домрачева, шагнувшая из моей детской сказки, так смешно сейчас картавила, словно играла роль знаменитого шалопая Вертинского, облаченного в знаменитый костюм Черного Пьеро.
Я с удивлением поймал себя на мысли, что Ольга должна сейчас читать что вроде:
«Я не знаю, зачем и кому это нужно,
Кто послал их на смерть недрожавшей рукой,
Только так беспощадно, так зло и ненужно
Опустили их в Вечный Покой!»
И именно в этом декадентском надломе, в этой выспренной пафосности, в этом лицедействе спрятана настоящая боль целого поколения, к которому Домрачева, несомненно, принадлежала в духовном плане.
Ольга, являющаяся во снах и настоящая – я уже не мог отделить одну от другой. И подозрение о том, что, чисто гипотетически, она могла быть великой княжной, шагнувшей сквозь время, чтобы помочь мне вернуться к детскому чуду, перестало меня смущать.
Я еще не верил в это чёрное чудо, не сулящее мне ничего хорошего, но внутреннее как-то с ним смирился. Это означало, что даже если я найду Домрачеву, её, всё равно, у меня отнимут. Мертвые не возвращаются! Это противоестественно.
Но я мог ошибаться. Меня могли обманывать бесы. А еще, где-то в глубине души, теплилась надежда, что сила любви сильнее кровавого колдовства.
Ольга хотела ещё что-то сказать, но дом Блока дрогнул, точно прерывающаяся телетрансляция, засбоил, пошел рваными полосами. И облик Домрачевой задрожал вместе с волшебным миром. Значит, не важно, кто такая Ольга на самом деле.
Сон – обманка, истерика разума, не желающего принять очевидных фактов. Похоже, я давно галлюцинирую. И Домрачевой здесь нет. И никогда больше не будет.
Осознание этой простой истины надломило меня.
Иллюзия расползалась, словно утренний туман. Я пытался ухватить исчезающий мираж, но вокруг не было ничего материального. Это было настоящей пыткой!
А потом всё окончательно пропало, и я ощутил острую боль в животе.
Надо мной хлопотала живая, не фальшивая Ольга. Говорила она нормально, по-русски, не картавила, не ломалась, представляя себя девицей ушедших эпох. И это было хорошо.
В углу, на стуле, сидел хорошо мне известный понурый семиликий человек с четырьмя руками, в наручниках и с разбитой головой. Рана была в темечке. Кровь ползла сверху мелкими красными змейками.
Я чувствовал к пленнику жалость. Его снова прикуют к кинжалу или превратят в статую собора – это не имело значения, но судьба его предрешена.
Та дама, что пожаловала ко мне со своим выводком болтунов-недомерков, в раздумье сидела напротив арестанта, выпрямив спину так, точно кол проглотила. Она курила нечто ароматное, сжимая в руках длинный мундштук.
– Да помогите же мне! – взмолилась Ольга, обращаясь к Астарте. – Как там вас? Ведь мы уже встречались! Вы же не позволите Володе умереть?
Темная богиня повернулась и пробормотала:
– Вот, видимо, именно это в тебе наш шалопай Гришка и нашел. Русский характер. То, чего у него самого и не было. А ведь тебе, Ольга, выпадал блестящий шанс сбежать. Мы бы даже не стали тебя преследовать. Мы – своё вернули. И если бы ты скрылась от нас в результате этой нашей операции – ущерба нашему Дому в том бы не было.
Ольга покраснела: то ли от обиды, то ли от гнева:
– Так ты поможешь?
– Изволь. – пожала плечами Астарта. – Но ты ведь не примешь исцеление своего ярого защитника и поклонника из моих нечистых рук?
Ольга насупилась.
– Да я и не прошу. – усмехнулась богиня. – Эй, малышня, немедленно украдите для прекрасных дам и для раненного вьюноши машину! Ну, что стоите? Бегом!
Двое гомункулов ехидно хихикнули и выскочили на улицу, где, со двора, незамедлительно завопила противоугонная сирена.
Трое оставшихся карликов сильнее сдвинули брови, всем своим видом показывая усердие, с которым они собирались и дальше караулить адского беглеца.
 – Бездари! – ухмыльнулась Астарта, резко поднялась, щелкнула пальцами.
Сигнализация вскрытой гомункулами машины заткнулась на полувсхлипе, точно собака, получившая пинка.
Богиня подала одному из гномов свою сигару:
– Угощайтесь, господа. Только пленника мне не проспите! Вы живы до тех пор, пока этот господин от вас не сбежал. Всё ясно?
Трое карликов вытянулись в струнку. У среднего из них от усердия так раздулся живот, что пряжка ремня с хрустом разломилась пополам и широкие штаны рухнули вниз, обнажая семейные трусы с игривыми рыжими котятами на них, гоняющих клубки голубых ниток.
Ольга не смогла скрыть улыбки. Карлик боялся подтянуть штаны и смотрел прямо перед собой, словно часовой на посту у Мавзолея.
Богиня ничего не сказала.
В это мгновение в квартиру вбежали «умельцы по вскрытию замков». Они лучились оптимизмом и держали в руках украденные носилки:
– Карета для транспортировки раненого подана! Госпожа желает сама сидеть за рулем?
– Естественно. – кивнула богиня. – Пакуйте объект. Но осторожно! Все-таки наследник.
Ольга нахмурилась и перевела настороженный взгляд на Астарту:
– Что имеется в виду?
– А разве твой Володя не единственный ребенок в семье? – ухмыльнулась богиня. – И разве мы уже не торопимся?
Пока женщины разговаривали, воришки держались за животики и сотрясались от беззвучного смеха, указывая на товарища без штанов. Оконфузившийся бес стушевался, сгорбился, торопливо подтянул портки, да так и держал их в руках, обижено моргая.
Потом двое гомункулов перестали кривляться и подбежали ко мне. Один схватил меня за руки, другой – за ноги. Я приготовился испытать болевой шок, но ничего не почувствовал, а меня уже забросили на носилки и бодро тащили по ступеням вниз.
– Куда везём страстотерпца? – пыхтел гном впереди меня. – Самолётом – в «Кащенко» или обойдемся местным Моргом?
Меня даже и тащили вперед ногами, как покойника, но никто не успел опротестовать эту зловещую выходку. Мне было тяжело говорить, а Ольга застряла где-то позади и ничего не видела.
– К Королёву! – крикнула нам вслед тёмная богиня. – Мы, всё-таки, едем в гости.
От этих, вполне невинных слов, руки моих спасителей так задрожали, что меня чуть не уронили вместе с носилками прямо в лестничный пролет.
– Так он же нас размажет по асфальту! – всхлипнул тот, что был у моей головы. – А нельзя ли изменить маршрут следования? Давайте отнесем его в стриптиз-бар. Ему нужны положительные эмоции. А что может быть прекраснее гейш и вина?
– Да! – подговорился другой малыш. – Мы совсем не подписывались к врагам рода гомункульского наносить визиты вежливости! Вот жги нас снова, на куски режь, вышли с богом нашим Гришей Трижды Праведным сортиры в аду чистить, но не отправляй на растерзание Евстафия жестоковыйного!
Пока гномы изысканно пререкались, лестница закончилась и меня с разбегу внесли в салон маршрутной «Газели», поставили носилки на пол, в проходе между сиденьями. Сами мои санитары уселись рядом. У одного из них, что нёс меня со стороны головы, оказался заплечный рюкзак, из которого гном вытащил две большие пачки чипсов и поделился своим пищевым стратегическим запасом с товарищем. Гомункулы разом вскрыли пакеты и захрустели жареной картошкой, словно приготовились смотреть шоу.
Астарта заняла место водителя. Ольга зашла в машину последней и сразу склонилась надо мной:
– Ты как?
– Бывало и лучше. – хмыкнул я.
– Терпи!
Я промолчал. Но было приятно, что Домрачева так обо мне заботится.
Машина резко рванула с места.
Гомункулы оживились. Глаза их заблестели. Они вдруг запели, совершенно не попадая в ноты:
«Я мог бы выпить море,
Я мог бы стать другим,
Вечно молодым,
Вечно пьяным!!!»
До конца исполнить песню гномам не удалось. «Газель» не просто сшибла кого-то, она еще и переехала через тело.
Ольга побелела от ужаса и закричала:
– Остановитесь! Нельзя же бросать пострадавших!
Богиня послушно ударила по тормозам.
Гомункулы недоверчиво покосились на девушку.
– Таки вам ехать или шашечки? – отчаянно почесывая в затылке, осведомился первый. – Попой чувствую, что это именно Феликс Феликсович бросился нам под колеса! Он всегда стремился перейти нам дорогу! А теперь, когда служба его у Гришки закончилась, в виду убытия оного пакостника и великого чародея к месту дислокации адских сил в гребанном раю, ничто не мешает князю покончить с собой.
– Он затем от нас и бегал, что думал, будто насильственная смерть поднимет его в горние выси. – хмыкнул второй гомункул. – Но практика показывает, что это – напрасные надежды. Да и зачем нам, милая барышня, к грузу «триста», еще и «двухсотого» прибавлять?
Ольга сузила глаза:
– Вы – нелюди!
– Святая правда! – захохотал первый.
– От мертвячки слышу! – крикнул второй.
Сбитым, действительно, оказался черный кот, тот самый, что таскался повсюду с Григорием Вилкиным.
Он лежал, словно уснул. Крови не было. Создавалось впечатление, будто зверь и не сдох вовсе, а претворяется.
Гомункулы, что выкатились из салона, скалили зубы в усмешке. Им было весело. Они искренне радовались тому, что Феликс, на какое-то время, сбежал от деспотии зла, что он получил передышку, ту крупицу свободы и покоя, которая только снилась карликам. А ещё бесы завидовали мертвяку. Но по светлому, без злобы. Впервые, за всю свою жизнь.
– Чего стоим? – Астарта сузила глаза. – Или мним, что в этом мире бывают случайности?
– Никак нет, госпожа! – рявкнул первый. – Ничего мы не думаем! Нечем!
– А, все-таки, нам приятно. – усмехнулся второй. – Что от вас и Гришка ушёл, и Феликс свалил, да и мы скоро отчалим.
– А вот это – вряд ли! – с притворным разочарованием вздохнула богиня. – Питомцев Зотова велено вернуть в целости и сохранности. Выражаясь вашим солдафонским языком, вы – для нашего Дома – груз «четыреста». А теперь – взяли падаль, закинули её в машину!
– Всё-таки, обидно такое слушать! – буркнул первый карлик, надув губки. – Вот что она этим хотела сказать, что мы на всю голову контуженные что ли?
Второй же, торопливо схватил кота за хвост и мгновенно раскрутил его над собой:
– Всегда об этом мечтал!
– Прекратите! – устало сказала Ольга.
И гомункулы её послушались. Паскудные улыбки сползли с их лиц. Первый быстро нырнул назад, в «Газель». Второй прекратил глумиться нам мертвецом и, взяв кота за загривок, пронес животное в салон, швырнув через меня, точно это была какая-то ветошь для затирки полов. Дальше ехали в гробовой тишине.
Вскоре машина лихо припарковалась у того самого дома музея Александра Блока, который когда-то снился мне в детстве. Я в этом уже не видел никаких особых указаний судьбы. Я просто понимал, что всё так и должно быть. Но что-то в происходящем сильно меня тревожило.
Гномы вытащили меня из «Газели» и принялись топтаться на месте, явно опасаясь переступить некую невидимую красную линию.
– Позови Королёва. – сказала Астарта Домрачевой, тоже не решаясь ступить на запретную для неё территорию. – Мы враги, и на нас он нападёт без предупреждения. Ты – другое дело!
Ольга оглянулась, пытаясь разгадать, в чём скрыт подвох. Но, видимо, желание спасти меня пересилило, и Домрачева взбежала вверх по ступенькам, дернула входную дверь. Та оказалась закрытой.
Ольга вопрошающе поглядела на богиню. Гномы не сдержались и захихикали.
– Отмеченные печатью смерти не могут войти! – сказала Астарта и улыбка тронула её уста. – Но ведь есть же еще и черный ход, для черни, так сказать. Тебе подойдет. Ты ведь прибыла с нами, запачкалась.
Ольга ничего не сказала и метнулась к кованой калитке. Петли были смазаны, узорчатая дверь легко распахнулась внутрь. Бесы тревожно напряглись, с любопытством вытянули шеи.
Ольга пробежала внутрь двора, спустилась по крутым ступенькам. Железная дверь в подвал оказалась приоткрытой. Оттуда тянуло лавандой и ромашкой. Я ощутил, что там нас с Ольгой уже ждали. Высшие силы приглашали войти.
Гомункулам было очень интересно, они таращились вслед девушке, но сделать шаг без приказа не решались. И их госпожа надменно, но встревожено надзирала за всеми. Возможно, я мог совершить нечто такое, что совсем не входит в планы богов, что нарушит все их хитросплетения. Иначе, зачем они все здесь собрались?
– Евстафий Алексеевич! – закричала Ольга в сумрак подвала. – Разрешите войти! У меня к вам срочное дело!
– Ну заходи, тетушка, раз пришла. – раздался старческий смешок из недр дома.
– Какая она ему тетка? – фыркнул первый гомункул. – Да не тронулся ли старик умом?
– Всё нормально! – подговорился второй карлик. – Чувак уважение проявил. В наше время это многого стоит!
– Я и вас слышу, прихвостни. – снова раздался голос из мрака. – Уж пожалуйте все. Сразу не убью, обещаю.
– Благодарствуем!!! – хором крикнули гомункулы, поклонившись так, что чуть не опрокинули меня на землю.
Потом гномы оглянулись на госпожу и хором спросили:
– Огонь?
Я не понял, что они имели в виду, возможно, это был их тайный язык, понятный лишь посвящённым.
– Нет. – хмыкнула Астарта. – Моё очищающее пламя припасено для слуг, но не для равных!
Гномы на мгновение стали серьезны.
Астарта кивнула головой, подавая знак слугам к спуску. Гномы сжались, напружинились, вытаращили от испуга глаза и засеменили к подвалу.
Когда мы все вошли внутрь, неожиданно и повсеместно вспыхнул свет. Оказалось, здесь можно было ходить в полный рост. Две комнаты подвала до потолка были завалены старыми книгами и журналами, которые лежали стопками прямо на цементном полу.
Подвал дома-музея Блока был удивительно большим. Здесь были не только три смежные комнаты, но ещё и шесть дверей вели в маленькие кладовочки. У стены, помимо макулатуры, стояли зловещего вида топоры, из-под брезента выглядывали токарный станок и верстак, заваленные всяким хламом.
В третьей зале обнаружилось некое подобие уюта. Под ногами здесь были домотканые истертые дорожки. Стояли обшарпанные кресла, несколько столов, больше напоминавших верстаки, также заваленные железками.
Хозяин – небольшой, плотный мужичок в клетчатой рубашке и в потертых джинсах – развалился в одном из кресел. Он отложил книгу на стол, насмешливо оглядел нас.
– Все болтуны в сборе? – Евстафий потер виски. – Казалось, раньше вас было больше. Дверь за собой прикройте.
Меня опустили на пол. Один из освободившихся гомункулов тут же выполнил просьбу Королёва и вернулся.
– Ты слышал, мальтиец? – тёмная богиня достала из сумочки атаме. – Твоя служба окончилась. Тебе больше некого оберегать, нечего хранить. Негодяй, как видишь, сбежал, улизнул от твоего сурового правосудия.
Евстафий покачал ногой и лукаво прищурился:
– Тебе ли рассуждать о том, кто кому и что должен?
Астарта подошла вплотную и положила нож перед Королёвым:
– Ты же был против контрабандного вывоза артефакта за пределы яви. Теперь эта безделушка никому не нужна. Мы, так сказать, «возвращаем ваш портрет».
Евстафий взял атаме, извлек его из ножен и, с трудом сдерживая гнев, бросил нож на стол:
– Это он. И чего ты от меня хочешь? Вы ведь заявились торговаться, не так ли? Даже поврежденные магические артефакты никто и никогда не возвращает безвозмездно. И зачем ты приволокла с собой Ольгу и ее парня?
Домрачева ахнула от изумления. Похоже, за её передвижениями в этом мире следили многие.
– Ольга Николаевна самолично пришла просить тебя спасти жизнь этому юноше. – сказала богиня, делая шаг назад, не сводя глаз со своего заклятого врага. – Я здесь – по её просьбе.
– Ой, ли?! – усмехнулся Королёв. Он внезапно вскочил и схватил обычную палку, стоящую рядом, у стены. Вокруг старика вспыхнуло зловещее синее пламя. – У вас нет надо мной власти!
– Ой, дурак! – простонал один из гомункулов. Прячась за госпожой. – Вот учишь этих религиозных фанатиков, тратишь на них силы, а в результате – на правду всегда одна и та же реакция!
– Точно! Вечно они поют одну и ту же богатырскую песню: «О-е, о-е, о-е, о-е! Спартак – чемпион»! – буркнул второй, тоже уже из-за спины богини.
– Ага, а про то не ведают, юродивые, что Спартак их хвалённый гладиатором был, рабом, а вовсе не чемпионом! – поддакнул снова первый. – И про самую волшебную игру в мире – квидд… Тьфу ты, про футбол ничегошеньки не знал. Люмпены, что с них взять?
– Госпожа, мы уже проникли в самое логово разврата! – захихикал второй. – Да вышвырните отсюда старого невежу! Он и ножик свой профукал, и Алёшеньку не спас, и Ольге не помог. Неудачник, одним словом! Как его только святая земля носит?
– Да скажи уже ему! – Астарта обратилась к Домрачевой.
– Мне передали, что только вы лечите от магических ран! – Ольга прижала руки к груди. – Умоляю, помогите! Он – ни в чём не виноват! Он не должен умереть!
Я смотрел на этот спектакль и думал, что всё это мерещится в бреду. Что ж, я заслужил подобную смерть. Ведь я не спас девушку на Вознесенской горке. Не уберег Костю. Отдал атаме, из-за которого перегрызлись все демоны мира.
– Ольга Николаевна! – с горечью воскликнул старик. – Вы, действительно, просите за этого паскудника? Он стольких девиц обманул! Он не совершил ничего хорошего! Более того, он – наследник. И я должен исцелить это ничтожество? Я не ослышался?
Домрачева рухнула на колени.
Мне показалось это перебором. Не стоит так унижаться перед всеми этими бесами! Они все – одним миром мазаны! Я рывком сел на носилках, чтобы встать и защитить свою любовь, но в глазах вдруг резко потемнело. И я почувствовал, что заваливаюсь на бок: позорно, словно опрокинутый мешок с картошкой. Но больше всего меня в этой ситуации мучило, что Ольга тоже видела мой позор.
 



 
Мелодии тьмы. Круг замкнулся

В эту последнюю, зловещую ночь над «Литературным кварталом» рыдала вьюга. Мокрый снег кружил, бесновался, танцевал в хаотичной истерике и тут же, обессиленный, таял, соприкоснувшись с землей. Это была агония зимы. Весна окончательно победила. Но какой ценой! Череда смертей легла в основу светлого апреля, так же, как в эпоху мрачного средневековья в фундамент любого европейского замка прятали кости невинно убиенного.
Призраки этого апреля: гомункулы, ведьмы, чернокнижники и коты – долго потом ещё будут являться во сны тем случайным свидетелям, кому удастся пережить эту страшную весну.
Но это будет потом, а сейчас, возле дома музея Александра Блока, стояла брошенная распахнутая «Газель», в чреве которой сиротливо лежал мертвый кот, и было в этом что-то запредельное, словно и не зверя убили, но человека.
Рядом, на высоком деревянном крыльце музея сидели темная богиня Астарта и два гомункула. Они смотрели вперед, на старинный двухэтажный особняк, закрывавший им вид на Исеть, и молчали. Казалось, бесам было невыразимо грустно. Они не досаждали госпоже своим нескончаемым трёпом, они со страхом и трепетом ожидали конца магической операции по спасению двадцатидвухлетнего шалопая Владимира Александровича Андреева. Никто не был уверен, что всё получится.
Астарта умела наносить смертельные удары. Этот же случай был особенным. Богиня не промахнулась. В этом был свой резон. Но и живой мальчишка ей бы не помешал.
Гомункулы уже догадывались о том, какую значимую роль мог сыграть в их дальнейшей судьбе фаворит самой Ольги Николаевны, посмевшей в одиночку прорваться через все магические границы! Карлики слушали шелест мокрого снега и думали о том, что когда-нибудь их служба закончится, и можно будет обосноваться где-нибудь у моря, где будут цвести виноградники и праздно шататься счастливые люди.
Идиллию бесов нарушил ревущий и кашляющий шум мотора. Из припарковавшегося такси вывалили три карапуза, которые вели на цепочке, словно пуделя на прогулку, семиликого уродца с четырьмя руками. Обалдевший шофер пучил глаза, но сказать что-либо не решался. Видимо, решил, что это циркачи забавляются. Расплатившись с водилой фальшивыми долларами, отпустив желтую машину, наглая малышня присоединилась к своим унылым товарищам, уселась рядом, посадив на ступени и своего несчастного пленника.
Все торжественно ждали чёрного чуда. И только бог горестно вздохнул, понимая, что теперь ему, точно, не сбежать.
Астарта, как истинная ведьма, поймала двух зайцев – и кровь на кинжале, оставшуюся при ударе, приводящем к фатальному концу; и, как это ни парадоксально, еще и чудом выжившего мальчишку. Далеко не всякий демон способен заставить мир вращаться вокруг себя. И почти никто не получает от яви всё, что желает.
Евстафию Королёву совсем не хотелось возвращать к жизни юного повесу и ловеласа, но он не мог устоять перед мольбой Ольги Домрачевой, имевшей над ним противоестественную, даже магическую власть.
Старик тщательно зашил смертельную рану, накрыл Володю тогой, возложил на него руки и весь подвал озарился таким невыносимым сиянием, что вся нечисть предпочла спасаться бегом, а Ольга от перенапряжения нервных сил, потеряла сознание прямо на затоптанных дорожках подвала. Такой расклад, похоже, устраивал всех.
Ночь была на исходе. Небо румянилось, обещая новый день.
В подвале музея вспыхивали и гасли разноцветные огни. Они озаряли всё вокруг, словно некий безумный алхимик в эту ночь выпаривал философский камень, а получил ртуть, которым вскоре все и отравятся.
Обряд был завершен. Огни погасли. Бесы поднялись.
Владимир вдруг вдохнул, сорвал с себя ткань, сел:
– Где я?
– В аду. – сказал Королев, и устало опустился на кресло. – По мне, так лучше бы дали тебе умереть.
Парень увидел лежащую на полу Ольгу и кинулся к ней:
– Что с ней?!
– Нервишки слабые. – пожал плечами старик и отер проступивший на лбу пот тыльной стороной ладони. – Ничего страшного. В обморок грохнулась. У них, у принцесс, это в порядке вещей.
Андреев остановился и повернулся к Евстафию:
– Говори!!!
– Так всё уже и сказал. – хмыкнул дед, потянулся за сигаретами, прикурил. – Да ты и сам, наверное, давно обо всём догадался. Не быть вам вместе, парень. Она же, сердечная, за Алёшкой сюда сбежала.
Владимир покраснел. Старик, перехватив пылающий ревностный взор собеседника, покачал головой, уточнил:
– За младшим братом своим явилась. Не досчитались его там, наверху. Он ведь выжил. Это был мой отец. Так что Ольга – мне самая настоящая тётка… Ты как, не передумал еще со столетней старухой роман крутить?
– Врёшь ты всё! – не выдержал Андреев. – Все это чушь! Мертвые не возвращаются!
– Верно. – затянулся Королев. – Но могут позаимствовать на время чьё-нибудь тело. Она ведь тебе, наверняка, рассказывала, что попадала в автокатастрофу, в которой погибли её родители. Но правда в том, что настоящая Домрачева сгинула вместе со всей семьей. А мифическая тетка, принявшая Ольгу к себе – моя сестра. Вот так всё тесно переплелось в доме Романовых.
Парень склонился над своей возлюбленной, прощупал пульс: биения не было. Это означало… что Ольга не в обморке. Володя сжал кулаки и поднялся:
– Что за шутки?
– Ты ещё не всё знаешь. – Королев снова затянулся и выпустил к потолку кольцо дыма. – По какой-то роковой причине, именно ты из всей плеяды наследников оказался тем злосчастным байстрюком, в котором проявилась вся сила Распутина. Ты, выходит, прямой наследник его дара. Возможно, потому Ольга и тянулась именно к тебе, а не, скажем, к твоему другу. Ведь судьбе едино, кто именно добровольно передал бы Ольге атаме.
– Что вы все заладили: Распутин – то, Распутин – сё. Не человек, а панацея от бед. Жулик он и конокрад. Да ещё и козел похотливый. Вот и весь сказ. Не было в нём никакой силы. И наследство такое мне даром не нужно! – обиделся Владимир.
– Ну, не скажи! – Евстафий виртуозно выпустил три кольца, которые соединились друг с другом на подобие плетения кольчуги. – Распутин в этой истории очень нужен был бесам, именно потому, что Гришка – единственный, кто мог отобрать атаме у любого и при этом не погибнуть. Это ведь именно Распутина обманул когда-то семиликий бог, чтобы сбежать из ада. Демоны сами инсценировали побег Гришки, запустили машину времени – в общем, сильно заморочились. Очень уж хотели заполучить этот ножик. А Распутин бы за свободу мать родную продал, не то, что какое-то там атаме… И это, увы, так и есть. У меня было много времени, чтобы всё тщательно проверить. Только теперь демоны в смятении: облапошили их. Нож оказался бракованный. В общем, как видишь, это – грустная история о любви, в которой все, в конце, умерли. Вот такая черная сказочка на ночь. Как вы там поёте: «А тем, кто уснул – спокойного сна».
– И что? Ничего сделать нельзя?
– Вернуть Ольгу Николаевну к жизни, жениться на ней, нарожать с ней детишек? – старик ехидно прищурился. – Надеюсь, ты об этом?
Володя растерянно пожал плечами:
– Получается, что – да. О том.
– Экий ты неугомонный, право слово! – Королёв потушил сигарету и насмешливо сощурился. – Ты – наследник дара Распутина. Твоя кровь может вернуть бога назад, в заточение. Вот тогда-то бесы и разгуляются! Начнется у них по всей планете праздник человеческого идиотизма и торжество сатанинских учений по всему свету. И ты надеешься прожить среди этой вакханалии тихо и счастливо? Да ещё и в браке? Наивный. Тебя уже не отпустят. Никогда. Ты принадлежишь им. Бесам. А Ольга останется среди нас. Её просто опять убьют. Если не гомункулы, так более серьезные парни. Можешь не сомневаться, Ольга погибнет в тот миг, когда у тебя только возникнет выбор между любовью и долгом. Но, впрочем, есть и варианты. Ты можешь остаться с Ольгой в этом доме-музее навсегда. Вам нельзя будет выходить за пределы сада. Поверь мне, это – тюрьма.
Володя нахмурился:
– Так ты можешь её оживить?
Я? – усмехнулся Королёв. – Конечно – нет. Но ведь сказано тебе, голова садовая, что Николаевна пребывает в обмороке. Ну, чтобы я, значит, по условиям жанра трагедии, мог тебе открыть глаза на правду. Согласись, в этом что-то есть будоражащее.
– Иди ты к чёрту! – в сердцах бросил Володя.
– Совершенно не имею такого желания. – глаза старика смеялись. – Да и черти, вот оказия, совсем мне не рады. Ты – другое дело. Фигаро от зависти удавился бы… Да ты хорошо ли пульс-то щупал. Уверен, что не ошибся?
Андрееву не нравилось, что над ним откровенно смеются. Но в этом стёбе не было злости, он был добродушным.
– Да ты Пушкина вспомни, бестолочь! – Евстафий потер переносицу. – Целуйся, пока не слишком поздно! Глядишь, всё и образуется! Мертвая принцесса – не лягушка, не люсь!
Володя метнулся было к девушке, потом покраснел и сказал сам себе:
– Да что я теряю?
Когда губы парня прикоснулись к коже Ольги, девушка вдруг открыла глаза и подмигнула:
– Сам как? Жив, курилка?
Андреев от неожиданности отпрыгнул в сторону.
Старик и Ольга засмеялись.
– Похоже, тётушка, мы ещё повоюем! – утер слезы Королёв. – Все только начинается. Я своё, похоже, отжил. Экого человечища с того света вернул! Правда, жизни его не завидую. Но зато теперь моя роль выполнена до конца. Можно умывать руки.
 – Да объяснит мне кто-нибудь, что здесь происходит? – взорвался парень.
На крик вбежали Астарта и все её гомункулы. Один из карликов держал труп кота за шкирку и зажимал пальцами нос, изображая презрение, хотя никакого запаха разложения не было. Двое других держали в цепях семиликого пленника и хмурились.
 – Ну, вот и развязка! – Астарта кинулась к столу, схватила забытый всеми атаме, извлекла его из ножен. – Финита ля комедия!
– Я бы даже сказал: «Божественная комедия»! – хмыкнул первый гном. – Никто не ждал, а мы приперлися! Вот это поворот сюжета! Данте Алигьери – нервно курит в сторонке!
– Добро опять посрамлено! – насмешливо скривил губки второй карлик и кинул к ногам людей кошачий труп. – И Феликса вашего тоже забирайте! Давайте отделим истинных правителей мира, то бишь нас, от дохлых князей и всех их выродков!
– Борщ, так сказать, отдельно, а мухи – на фиг! – подговорился третий шут. – Родственничек ваш успел нам порядком поднадоесть! Мы через него даже муку адскую приняли, так что больше нам такого питомца не надо!
Астарта тем временем пела тягучее заклятие, от которого у всех, кроме самой богини, волосы на голове стали дыбом. Воздух вокруг демонессы сгустился.
Четырехрукий бог вздохнул так, словно это было его окончательным поражением, крахом всех надежд.
– И вот чего стоят, малохольные? – удивился четвертый гомункул. – Их сейчас выкинут в адские темницы, а они только глазками лупать горазды! Эй, мертвяки, ну вы чего, в самом деле? Это же просто скучно! Эй, Хранитель! Наследник! Ну, вы-то ещё не сдохли, давайте, защищайтесь! Или хотя бы: бегите, глупцы! Сейчас явится наш повелитель и тогда поздно будет булками шевелить!
Владимир сжал пальцы Ольги. Он не хотел дальше жить без этой странной девушки. Он столько наворотил в своей жизни: совращал и бросал девиц, брал у Кости краденые вещи, неделями пьянствовал и дебоширил, дрался и даже порезал напавших бандитов – и ни о чём он не жалел. Не раскаивался. Это была его, пусть маленькая, но честная и яркая жизнь.
Враги – вот они – стоят и потешаются. Они всё просчитали, они – правители и в реальности, и в аду; все подчиняются демонам или исчезают из жизни навсегда.
Но это не может продолжаться вечно! Кто-то должен первым броситься на дот, в котором рогатые надсмотрщики, прикованные цепями к своим пулеметам, следят за порядком в концлагере, который мы наивно считаем свободной планетой Земля!
Воздух в подвале наэлектризовался. В углу появился туманный пока облик волка: огромного, ощерившегося, голодного. Глаза его горели адским огнем. Загривок встал дыбом, отчего зверь казался ещё больше.
Семиликий бог отчаянно и истошно заверещал. Черный, ослепительный свет сорвался с клинка, спиралью метнулся к проклятому четырехрукому и начал втягивать пленника в себя.
Волк зарычал. Это была угроза.
Студент Андреев разжал пальцы любимой, шепнул: «Прости, иначе – нельзя!», и неожиданно для всех, кинулся к четырехрукому. Человек яростно оттолкнул древнего бога так сильно, что сам оказался на его месте. Володя просто заменил его – собой. И это нарушило планы тьмы. Семиликий вдруг захохотал и метнулся прочь из подвала.
А Володя закричал от боли, свившей его тело в жгут, вывернувшей наизнанку всё его существо. Андреев не знал, что существует такая боль!
Волк проявился окончательно, но он так и застыл на месте.
Астарта удерживала бич черного света, который втягивал юношу внутрь волшебного клинка и по щекам её катились кровавые слёзы.
Гомункулы, осознавшие, что они опростоволосились, начали истошно, по-собачьи выть, задирая морды к цементному потолку.
Евстафий, Ольга, мертвый кот подернулись серебристой дымкой, и исчезли, оставив после себя легкий запах жасмина.
Астарта удерживала атаме, но её била дрожь, словно через тело пропустили хороший электрический заряд, для бодрости. Зубы богини отстукивали чечетку, над головой – летали синие молнии, но она не выпускала из рук проклятое оружие.
Минута – и всё закончилось. Астарта упала на домотканые дорожки без чувств. Атаме выскочил из ее рук, отлетел к лапам волка. Верховный демон молчал. Он с любопытством рассматривал серебряную фигурку человека, распятого на лезвии, в четырех руках которого щетинились мечи, не толще иголки. Лица пленника были молодыми, искаженными болью и ненавистью. Это был выпускник исторического факультета, друг Кости Меркулова, поклонник Ольги Домрачевой, наследник темного распутинского дара – Владимир Александрович Андреев.
Теперь мир ждали сильные, невиданные потрясения. Волк смог вернуться в явь. И уже ничто его не сдерживает.
Мир оказался на пороге войны.

 

«Все демоны демократии»
статья доктора социологии и профессора геополитики,
члена-корреспондента Академии Наук,
лауреата премии «Длинный Нос Германии»,
номинанта на премию
«Лучший исследователь тенденций современной немецкой прозы»,
обладателя «Ордена Дружелюбного Облака третьей степени»,
Франка Герберта Адольфа фон Драйшвайне
Не перестаю удивляться недальновидности нашей цензуры в деле изданий никому не известных авторов! Как, вообще, можно было подписать такой роман в печать?! Читать сей зловредный, саркастический и совершенно невозможный опус образованному европейцу категорически противопоказано!
Господин Вольфлинг, несмотря на то, что он, несомненно, «учился понемногу чему-нибудь и как-нибудь», проявляет вопиющую безграмотность в вопросах и выбора тем, и в построении сюжета! Угораздило же писателя с любовью создать роман о зловещей, тёмной и агрессивной России! И речь здесь идет даже не о коррумпированной Москве, а о варварской Сибири, вкупе с таким же диким Уралом. Да ведь там же люди Оленю Серебряное Копытце поклоняются! Об этом вполне недвусмысленно писал когда-то, широко известный среди фольклористов, мистер Бажов.
Понятно, почему в романе «Год Волка» по улицам шастают демоны, гомункулы и коты.
Впрочем, к чести автора, гомункулы у Германа Вольфлинга получились особенно хорошо, они напомнили мне едкое замечание Бернарда Шоу, который называл незабвенного Шерлока Холмса «наркоманом, не имеющим ни одной положительной черты характера». Они, гомункулы, именно такие: подлецы и подонки, но нечто притягательное, завораживающее в них, всё-таки присутствует!
Скажу больше, мне было забавнее следить за проделками этих мелких бесов, нежели за нравственными страданиями толстого обжоры и вора по совместительству – Кости (по кличке Толстый) и его друга – студента и ловеласа – Владимира Андреева, вокруг которых, собственно, и закручивается сюжет.
Если смотреть в корень вещей, то ничего нового Вольфлинг читателю не предлагает. Писатель настолько классичен, что даже непонятно, как сам этот типаж графомана обыкновенного, вообще, смог так хорошо сохранится в современном мире!
Поднимаемые автором вопросы настолько широки, что неподготовленный читатель может прийти в восхищение, но именно здесь и кроется главный подвох.
Вольфлинг только задает вопросы! Да, возможно, он имеет собственные ответы, но это совершенно не понятно из текста! Интрига держится в течение всего повествования и нарастает к концу. От этого напряжения концовка кажется смытой, хотя и естественной, но, в тоже время, – она неожиданна.
Честно говоря, исчезновение и возвращение главной героини обставлено так странно, что сложилось стойкое впечатление, будто автору просто так было надо. Однако, при внимательном прочтении, я увидел скрытый подтекст, который можно трактовать, как душе угодно. И вот эта многополярность, многовариантность Вольфлинга – особо опасны для непросвещенного читателя!
Мало того – автор совершенно политически не корректен! Как можно было накатать целых четыреста листов приключенческого текста, на которых вы не встретите ни единого представителя ЛБГТ, ни одного, самого завалящего негра! Это как-то даже не прилично.
Удивительно также, что в Екатеринбурге, вроде бы – миллионом городе, никто ни разу не обмолвился о руководящей роли Соединеных Штатов в деле отстаивания демократии во всем мире! А ведь это – архиважная и наиглавнейшая идеологическая фишка современности!
К сожалению, современный читатель несколько простоват и если не объяснить ему всей сути прочитанного, то он, порой, может вывести из книги совершенно не адекватные и даже ошеломительные выводы. Моя задача в том и состоит, чтобы правильно расставить акценты на восприятии художественного текста, защитить благородного европейца от разлагающего действия, как русской культуры, так и всего, что её, так или иначе, касается. 
Книга сия дурна ещё и тем, что её вполне могут прочесть.
Сатира основ миропорядка, сама по себе, не является конструктивной, но ирония над демонами демократии: жесткая и беспощадная, накануне глобальных вселенских потрясений может явиться роковой спичкой на пороховом складе. Той самой последней спичкой великого сказочника Ганса Христиана Андерсена!
Пиротехнический роман «Год Волка» – это игра с огнём. Сам автор совершенно не боится обжечься, ибо он всё про свой вымышленный мир знает, а вот, закипающий праведным гневом, мозг читателя может и не выдержать накала страстей!
В романе, совершенно не детском, гибнут ни в чем не повинные люди, прямо как в реальной жизни. Умирают и третьестепенные, случайные герои; и те, кому начинаешь сопереживать. Этот литературный трюк, призванный, якобы, к развитию утраченного у людей сочувствия, настолько кульбитный, что может вызвать жажду активных действий. А это – совершенно недопустимо! Литература должна развлекать! Но книги Германа Вольфлинга заставляют думать. И это необычайно скверно. 
Истинные социологи и непримиримые геополитики должны объединиться и выступить единым фронтом против распространения и самого романа «Год Волка», и любых рецензий на данное произведение!
Не читайте, любезные мои, книг Германа Трувора Вольфлинга, это приводит: и к нарушению зрения, и к расстройству сна!
Не существует никаких демонов и бесов, которые целыми отрядами проникают в нашу реальность и устраивают между собой кровавые разборки! Нет волшебных ножей. Никогда не существовал печальный древний бог, заточенный в глубинах ада. Скажу больше – даже зомби не существуют, что бы вам ни рассказывали компетентные товарищи!
Будьте бдительны! Не верьте Вольфлингам, в дом ваш дары приносящим!!
Но если вы, все же, решитесь на чтение «Года Волка», задайте себе вопрос: «Не является ли вся эта странная, романтическая история – пустотой авторской души и ее люмпенским, крайне поверхностным, скольжением по избитым сюжетным линиям?»
В Германии эта книга особо не уместна, ибо напоминает народам о решающей роли российских: газа, угля и даже дров в судьбе Европы! Такая постановка вопроса может пошатнуть аксиому о русской угрозе, что приведет к расколу внутри общества.
Главный герой, Владимир, совершает подвиг, сопоставимый разве что с запуском газопровода «Северный поток-2». Он, словно Данко, вырывает своё сердце, чтобы осветить путь тем, кого любил, и даже тем, кого просто пожалел. Русское национальное самопожертвование многих может повергнуть в шок, ведь давно уже Европа не сталкивалась со злом в чистом виде, а герой романа не просто противостоит тьме, но и, в некоем аллегорическом понимании, выходит нравственным победителем из этой схватки над бездной.
В целом, «Год Волка» – оставляет долгое и странное послевкусие: с одной стороны – слава богу, этот клубок ужаса автору удалось разрубить, а с другой, захлопывая книгу, – испытываешь светлую грусть, что больше никогда не встретишься с полюбившимися героями. Ведь совершенно ясно, что Вольфлинг поставил в своей истории жирную точку и возвращаться к теме не намерен. И это – тоже злостное нарушение сложившихся традиций!
В конце концов, если разбавить этот, слишком сконцентрированный роман, разбить его на десяток, связанных между собой повестей, то выиграл бы и читатель, привыкший годами жевать свои сериалы, да и сам автор, который, по имеющейся у нас информации, бедствует в нищенских кварталах.


Содержание:
От издательства 6
СВИТОК ПЕРВЫЙ 18
Lusus ingenii 18
Мелодии тьмы. Проявление 19
Летопись прозрений. Первая кровь 33
Мелодии тьмы. Опаздуны 52
Летопись прозрений. Атаме 62
Мелодии тьмы. Притяжение 75
Летопись прозрений. Игры разума 90
Мелодии тьмы. Консенсус мертвецов 110
Летопись прозрений. Возвращение Натальи 134
Мелодии тьмы. Столкновенье 156
Летопись прозрений. Появление Ольги 168
СВИТОК ВТОРОЙ 204
Non datur terium 204
Мелодии тьмы. Второе пришествие 205
Летопись прозрений. Бисер судьбы 217
Мелодии тьмы. Лазутчики 232
Летопись прозрений. Под одной крышей 246
Мелодии тьмы. Передел сферы влияний 271
Летопись прозрений. Петля затягивается 278
Мелодии тьмы. Стычка с Кали 293
Летопись прозрений. За нашу победу! 306
Мелодии тьмы. Жертвоприношение 321
Летопись прозрений. Рождение легенды 332
СВИТОК ТРЕТИЙ 342
Natus et denatus 342
Мелодии тьмы. Бесогон 343
Летопись прозрений. Внутри усадьбы 352
Мелодии тьмы. Останется только один… 360
Летопись прозрений. В ловушке 366
Мелодии тьмы. Крах миропорядка 377
Летопись прозрений. Расплата 387
Мелодии тьмы. Круг замкнулся 399
«Все демоны демократии» 407




Год Волка
Фантастический роман

Литературные Памятники
серия «Возрожденный Романтизм»

Текст - Вольфлинг Герман
пер. с немецкого Никора Валентин
Рисунки – взяты из открытых источников
Верстка - Неизвестный Андрей