Е. Л. Любарский по страницам биографии. Часть 3

ЕВГЕНИЙ ЛЕОНИДОВИЧ ЛЮБАРСКИЙ: ПО СТРАНИЦАМ БИОГРАФИИ. ЧАСТЬ 3

К БИОГРАФИИ ПРОФЕССОРА БОТАНИКИ КАЗАНСКОГО УНИВЕРСИТЕТА ЕВГЕНИЯ ЛЕОНИДОВИЧА ЛЮБАРСКОГО

Какие неожиданные нюансы узнаёшь из произведения Евгения Леонидовича! Двухэтажный троллейбус проходил по маршруту через Красную площадь в Москве в мае 1940 года. Да ещё я смогу к истории некоторых домов Казани добавить информацию, сославшись на этот источник!

Так, шаг за шагом путешествуя по страницам биографии выдающегося человека, можно дополнить историю Отечества не отходя от рабочего стола. Это прекрасно! Не правда ли, дорогой читатель? Ты ещё не захотел обратить внимание на людей, которые тебя окружают и поинтересоваться их биографиями? Присоединяйся! Одна я всё не осилю.

НА СТРАНИЦАХ КНИГИ. Любарский Е. Л. Начало пути // Наследие ботаников в Казанском университете. Т. 3. Евгений Леонидович Любарский: по страницам биографии / редактор С. В. Федорова. Казань: Казанский университет, 2021. 11-162 с.

3. ДЕТСТВО

3.3. КАЗАНЬ

В Казани я сначала жил вместе с мамой и бабушкой Юлией Терентьевной в доме на улице Университетской, 22, который стоял напротив ворот во внутренний двор университета. Дом был небольшой, хотя и трёхэтажный, белый по фасаду, с одной парадной входной дверью, от которой наверх на второй и третий этажи поднималась широкая лестница. До революции весь дом принадлежал моим дедушке Василию Дмитриевичу и бабушке Юлии Терентьевне Мишиным. Дедушку я не помню, возможно, я его и не видел, т.к. он умер или до моего рождения, или вскоре после моего рождения (предположительно в 1936 году). На первом этаже находилась их швейная мастерская, на третьем этаже жили рабочие мастерской, а весь второй этаж, состоявший из двух больших комнат, двери из которых выходили на площадку на лестнице по обе стороны от лестницы, был местом проживания хозяев. Бабушка и сама хорошо умела шить.

После революции через некоторое время дом был национализирован, швейная мастерская была закрыта, на первом и третьем этажах в комнатах с низкими потолками и маленькими окнами поселились разные люди. Только на втором этаже жили мои родные дедушка и бабушка Мишины, и их дети: Виктор, Александр, Евгений, Галина, Николай (в порядке от старших к младшим). Это были две большие комнаты с высокими потолками, с паркетным полом и с большими венецианскими окнами, выходившими на улицу Университетскую.

В 1938 году в правой комнате (№ 3), если подниматься вверх по лестнице, жили мы: бабушка, мама и я, в левой – мой дядя Женя со своей семьёй.

В доме на Университетской у меня появились новые друзья – ребята моего возраста. И опять это был второй интернационал: русский, татарин, еврей. Правда общались мы недолго, я даже не помню сейчас, кого из них как звали, одного, кажется, Аликом.

По улице Университетской в то время ходил трамвай № 2, далее доезжавший до кремля. Это был один вагончик, который каждый раз, поднимаясь по улице вверх или спускаясь вниз, гремел и извергал искры, так что вечером и ночью комната озарялась всполохами света.

Летом 1938 года некоторое время мы с мамой жили в деревне Матюшино на правом берегу Волги немного ниже Казани по течению Волги в деревенском доме, снимали дачу. Помню, как я знакомился с деревенской жизнью, впервые увидел кусты смородины, ездил с деревенским дядей на телеге на лошади в колхозный сад за яблоками. Братья мамы, мои дядя Женя и дядя Коля в это время жили у самого берега Волги во временном фанерном домике, рыбачили. Иногда мы все вместе переезжали на левый берег Волги, где были прекрасные песчаные пляжи, купались и загорали. Маленькая лодка, на которой мы переезжали Волгу и которую мои дяди называли душегубкой, была очень неустойчивой, и я боялся, что она может перевернуться.

В сентябре 1938 года я поступил в 1-й класс, в школу № 1 им. Ленина. Это была образцовая школа, занимавшая большое двухэтажное здание на улице Пушкина, на каждом этаже которого находился большой холл с высокими потолками и паркетным полом, в который выходили двери классных комнат.

Моей маме становилось всё хуже. Никакие врачи и их консилиумы не помогали. Мама уже была лежачей больной. Бабушке было трудно ухаживать за мамой и смотреть за мной. Поэтому, меня в это время перевели на жительство к другой моей бабушке, маме моего отца Зинаиде Александровне Любарской в двухэтажный дом на Большой Красной, 68, кв. 19. В этом доме на втором этаже была коммунальная квартира. В общий коридор выходили двери отдельных комнат. Там же была общая кухня и общий туалет. В одной из таких комнат жили бабушка, её дочь, а моя тётя Марианна Вадимовна Любарская (тётя Мура), работавшая учительницей математики в одной из школ Казани. В соседней комнате жили мой дядя Павел (Павел Вадимович Любарский) – агроном, работавший в Наркомате сельского хозяйства ТАССР, его дочь Галя (моя двоюродная сестра, которая была младше меня на пять лет) и я. К маме и бабушке Юлии Терентьевне меня время от времени приводили в гости.

Мама умерла 3 января 1939 года. Хотя мне было 8 лет, я уже всё понимал, и это был для меня, конечно, тяжёлый удар.

Подробности о последних днях моей мамы я узнал недавно из письма моей бабушки Зинаиды Александровны моему отцу, написанного 4-6 января 1939 г., которое обнаружилось в семейном архиве. По просьбе мамы 31 декабря 1938 года её привезли из больницы домой. Перед тем, как маму привезли из больницы, бабушка Юлия Терентьевна привела меня от бабушки Зинаиды Александровны, и я несколько дней провёл в её доме вместе с мамой «… Она была слаба, но приятно ей было, что дома и на ёлку нарядную посмотрела (но не зажигали ещё) и своим сынкой полюбовалась. 1-го Янв. у нас была ёлка и Женя нарядился в длин. брюки и новую фуфаечку и Галя им всё любовалась, когда он пошёл к нам и велела всех с Нов. Год. поздравить».

День 1-го января я хорошо помню. Мама лежала на кровати. В этот день я видел её живой в последний раз. Помню, я пел ей модную тогда песню П. Арманд из кинофильма «Человек с ружьём», которую в те времена очень душевно исполнял Марк Бернес:

Тучи над городом встали,
В воздухе пахнет грозой,
За далёкою Нарвской заставой
Парень идёт молодой.

Далека ты путь-дорога,
Выйди ж милая моя!
Мы простимся с тобой у порога,
И быть может навсегда…

Мы простимся с тобой у порога,
Ты мне счастья пожелай…
И клянусь, я тебя до могилы
Не забуду никогда.

Потом меня увели на ёлку, на Большую Красную улицу к бабушке Зинаиде Александровне.

Как писала бабушка Зинаида Александровна в письме моему папе, 1-го же января ещё утром мама заметила, что у неё десны припухли и на них были гнойные нарывчики, а к вечеру у неё разболелись железы, которые в ночь на 2-е января сильно распухли. Возникли проблемы со зрением и с дыханием. Она мучилась от боли. Вызвали профессора Яхонтова, который сказал, что у мамы гнойное заражение от дёсен и её нужно везти в больницу. 2-го января в 11часов вечера её увезли в больницу. Собрались известные профессора: Терегулов, Соколов, Утробин. Врачи делали всё возможное. Но болезнь не отступала. Развилось общее гнойное заражение крови. 3-го января ещё до 12 часов дня мама была в сознании, обнимала и целовала свою маму Юлию Терентьевну, но говорить уже не могла.  Потом мама уже была без сознания. В 6 часов 45 минут вечера 3-го января мама скончалась. В это время рядом с ней были старшая медсестра и Зинаида Александровна. Они не успели даже позвать Юлию Терентьевну, которая в это время была в коридоре.

Что за болезнь погубила маму? Я смутно помню из разговоров взрослых, что у мамы была какая-то болезнь почек и сильная гипертония. В конечном итоге её погубило общее заражение крови. К сожалению, в то время не было возможности очищать кровь с помощью «искусственной почки» и не было антибиотиков. Если бы тогда был сегодняшний уровень медицины, маму, я думаю, можно было спасти.

Папа не смог приехать из Хабаровска на похороны. Пассажирских авиаперевозок тогда ещё не было, а поездом пришлось бы ехать не менее недели. Он прислал телеграмму о скорби. В телеграмме же он просил бабушек всё же устроить мне дома ёлку. Но какая уж тут ёлка!

Похоронили маму на Арском кладбище в начале 7-й аллеи в общей ограде, где сейчас покоятся также: дедушка Василий Дмитриевич и бабушка Юлия Терентьевна Мишины; сестра бабушки Федосия Терентьевна Мишина с мужем; первая жена дяди Жени Мишина тётя Маруся с маленьким сыном Юрием; тётя Тамара (жена дяди Вити Мишина); дядя Женя; его жена тётя Валя (родители моего двоюродного брата Валерия); и моя жена Ляля – Ольга Дмитриевна Любарская.

Красивый гроб несли все четыре брата мамы Виктор, Александр, Евгений и Николай.

У меня хранится написанное от руки карандашом на пожелтевшей бумаге завещание мамы: «22 ноября 1938 г. Завещание. Деньги, находящиеся в сберкассе на книжке №… на имя Любарской Галине Васильевне в случае моей смерти, прошу перевести моему сыну Евгению Леонидовичу Любарскому. Г. Любарская». Рядом приписка чернилами: «Данное завещание гр. Любарской заверяю, т.к. завещание я читала при её жизни в больнице. 10/11–39 года. В. Орлова». Ниже этой записи слева печать Областной советской больницы ТАССР с подписью на её фоне: «Подпись Любарской удостоверяю» и неразборчивая подпись видимо главврача больницы. Я ничего об этом не помню и обнаружил это «Завещание» недавно, разбирая семейные архивы: документы и фотографии.

Папа прислал мне из Хабаровска, написанное крупными чёткими буквами (чтобы мне легче было читать) письмо от 22 января 1939 года: «Милый, дорогой мой сыночка! Нет больше у нас с тобой нашей дорогой Пицциньки – нет мамы Гали, – умерла она бедненькая. Остались теперь мы с тобой  – двое мужчин. Я ведь тебя дорогой сыночка очень люблю и никогда не оставлю. Жить мы с тобой будем вместе. Ты должен, мой родной, стараться хорошо учиться. Слушайся бабушку. Когда ходишь на улицу теплее одевайся. Весной сыночка я к тебе приеду, и мы с тобой посоветуемся и решим как нам дальше жить. Ты Женечка пиши мне письма чаще, а то мне одному здесь сейчас очень тяжело и тоскливо. Передай привет бабушкам: моей маме и Юлии Терентьевне, всем дядям и тётям. Целую тебя крепко, крепко. Твой папа. Получил ли ты новые валенки с галошками? Я их послал тебе пятого декабря».

Что означает «Пиццинька», я не помню, но думаю, что папа называл маму цыпонькой, а я в раннем детстве переиначил это слово в пицциньку.

В первый же приезд после этого в Казань моего отца на могиле моей мамы поставили памятник с фотографией мамы и надписью: «Любарская Галина Васильевна. Сконч. 3 января 1939 г. в возрасте 27 лет. Студентка – отличница V курса Дальневосточного медицинского института. Последний подарок любимой Галинке от матери, сына и мужа», а в ограде папа посадил несколько привезённых из Хабаровска саженцев ильма. Там и сейчас сохранилось одно огромное дерево.

Папа рассказывал мне, что мама любила Неаполитанские песни и особенно одну. В Хабаровске у нас сохранялась пластинка с этой песней:

Скажите, девушки, подружке вашей,
Что я ночей не сплю, о ней мечтая,
Что всех красавиц она милей и краше.
Я сам хотел признаться ей, но слов я не нашёл.

Очей прекрасных огонь я обожаю,
Скажите, что иного я счастья не желаю,
Что нежной страстью, как цепью я окован,
Что без неё в душе моей тревога и печаль…

Я продолжал жить у бабушки Зинаиды Александровны. А в комнату к бабушке Юлии Терентьевне переехал дядя Витя Мишин с семьёй (по-моему, перед этим они жили где-то в районе, где дядя Витя по работе был связан с лесом).

Впоследствии в начале 50-х гг. ХХ века бабушка Юлия Терентьевна переехала к своему сыну и моему дяде Шуре в Ижевск, а ещё позже дядя Женя с семьёй переехали в новую квартиру на улице Большой Красной, находившуюся во вновь построенном доме рядом с одним из зданий Казанского авиационного института (КАИ). В то время дядя Женя имел звание доцента и работал в КАИ заведующим кафедрой металловедения и рентгенографии металлов.

Поскольку школа, где я учился в первом классе, находилась далековато от моего нового местожительства, во второй класс меня перевели в другую, более близко расположенную, школу. Если мне память не изменяет, эта школа, возможно, начальная, находилась в деревянном здании на улице Большой Галактионовской (ныне улица Горького) где-то рядом с перекрёстком с улицей Толстого.

Во время моего проживания на улице Большой Красной во дворе нашего дома у меня появился новый приятель – еврей Алексей Спориус (Лёля), который был на год с небольшим старше меня. Позже он окончил Казанский строительный институт, был известным в Казани архитектором и художником, Заслуженным деятелем искусств Республики Татарстан, участвовал в проектировании многих знаковых зданий Казани, неоднократно организовывал выставки своих картин, в основном, акварелей, какое-то время был Главным художником города Казани. Лёля, Алексей Андреевич  Спориус скончался в 1999 году.

Помню, я водил мою двоюродную сестру Галю в детский сад, расположенный в квартале от нашего дома на улице Комлева (теперь это улица Муштари) вблизи перекрёстка с улицей Большой Красной. Кажется, до школы меня и самого какое-то время водили в этот же детский сад. Дом этот и сегодня стоит на своём месте – красивый оригинальный особняк.

С Галей в сопровождении бабушки или тёти Муры мы ходили гулять в соседний парк (теперь это территория Суворовского училища). Иногда я брал с собой мой детский двухколёсный велосипед. Я даже помню, какие цветы росли вдоль дорожек парка – ромашки и колокольчики. Однажды мы с Галей катались на моём велосипеде. Она сидела впереди на раме. Я при этом напевал песню «Я аккуратный почтальон...» из шедшего в то время кинофильма, где эту песню пел почтальон, развозивший почту на велосипеде. В какой-то момент переднее колесо вдруг резко застопорилось (не помню, в чём было дело) и мы с Галей вместе с велосипедом перевернулись через руль вперёд. Но вроде бы отделались небольшими ушибами. Ещё помню, как однажды тётя Мура, вернувшись из отпуска с юга, открыла чемодан, достала из него большую спелую грушу и разделила её мне и Гале. 

В новый год у нас с Галей дома всегда стояла наряженная ёлка, и собирались дети. Конечно, были чаепития, песни, подарки.

У меня сохранились несколько красивых открыток, на обороте которых крупными буквами написано «Жене от Гали».

В то время я много читал. Сестра Василия Михайловича Аристовского, мужа моей тёти Нины, Антонина Михайловна давала мне для чтения много интересных книг: «Том Сойер», «Гекльберри Финн», «Хижина дядюшки Тома» и другие.

Моя тётя Кира (сестра моего отца) с мужем Александром Александровичем Горн и сыном Юрой (моим двоюродным братом) жила в то время в посёлке на железнодорожной станции Юдино. Мы нередко летом ездили к ним в гости (родственники по папиной линии: тётя Нина, тётя Мура, дядя Павел, я, мои двоюродные сёстры Ира и Галя, а также мой папа, когда он ненадолго приезжал в Казань). Помню, тётя Кира угощала нас в числе прочего тонко нарезанными ломтиками помидоров с луком с подсолнечным маслом. Потом мы все шли гулять в луга в пойме Волги. Для этого сначала приходилось переходить по длинному пешеходному мосту над многочисленными железнодорожными путями. Я этого перехода очень боялся, под нами иногда гудели и выпускали пар паровозы. Зато, какие прекрасные были в то время Волжские пойменные луга с высокотравьем и яркими красивыми цветами! Радовали глаз и многочисленные голубые пойменные озера.

В этот Казанский период моего детства мы с папой часто переписывались. Письма писались крупными буквами, часто печатными. Я часто посылал ему в подарок свои рисунки.

В январе 1940 года мой дядя Коля прислал мне из Кисловодска, где он был на курорте, 6 забавных чёрно-белых с последующей раскраской фото-открыток с разными зверюшками (кошки играют в футбол и т.п.) с надписями: «Привет Женечке», «Привет из Кисловодска», «Тоже футболисты», «Тоже курортники» (про медведей) и т.п. На обороте двух открыток: «На память Женечке от дяди Коли из Кисловодска, 12140» и «Дорогому племяннику Жене от дяди Коли. Кисловодск 12I40».

Весной 1940 года отец приехал в Казань за мной. Поскольку я хорошо учился, он договорился с руководством школы, и хотя учебный год ещё не закончился, мне за некоторое время до окончания учебного года выставили оценки, и я был переведён в 3-й класс.

И мы выехали в Хабаровск через Москву. В то время поезда из Москвы в Хабаровск ходили уже, по-видимому, не через Казань, как ранее, а по более северной дороге через Ярославль.

В Москве папа сводил меня в мавзолей Ленина. Тело мёртвого Ленина произвело на меня плохое впечатление, потом вечером я много ревел. Выйдя из мавзолея, мы перешли через Красную площадь и прямо напротив кремля у ГУМа на остановке ждали троллейбуса. Подходили все одноэтажные, а мне хотелось проехать на двухэтажном троллейбусе. Через некоторое время к нам подошёл  человек в штатском, спросил, почему мы здесь стоим, и сказал, что здесь долго стоять нельзя. Отец объяснил ему причину нашего стояния. Вскоре подошёл двухэтажный троллейбус, и мы на нём уехали.

В поезде я с учётом расписания движения поезда по карте-схеме железных дорог прослеживал наш маршрут, рассматривал меняющийся за окном пейзаж и с интересом рассматривал на станциях паровозы. Основные паровозы были, по-моему, серии «Е» или что-то в этом роде. Ещё были маневровые паровозы серии «О» – «овечки», как их называли, но наибольший интерес у меня вызывали новые мощные паровозы серий «ИС» («Иосиф Сталин») и «ФД» («Феликс Дзержинский»).

Особенно интересен был, конечно, Байкал. В то время поезда шли от Иркутска вдоль Ангары до её истока у станции Байкал, а далее был самый красивый и самый опасный участок железной дороги вдоль берега Байкала до станции Слюдянка длиной около 80 км, на котором мы насчитали около 50 тоннелей. Поезда здесь медленно ползли, извиваясь  вдоль береговой линии, чтобы не сотрясать нависшие над путями высокие скалы. А напротив был обрыв к озеру. От Слюдянки поезд ещё долго шёл вдоль пологого берега Байкала, пока не повернул вдоль реки Селенги в направлении к городу Улан-Удэ. На прибайкальских станциях пассажиры покупали байкальского омуля. Особенно вкусен омуль горячего копчения. И сейчас, проезжая Байкал, я всегда покупаю на станции Слюдянка омуля горячего копчения. Это действительно настоящее лакомство!

К Хабаровску подъезжали поздно вечером, проехали Волочаевку, большой мост через Амур, туннель. И вот он вокзал.

                Евгений Любарский, Казань, 14 сентября 2021 г.
                Светлана Федорова, Казань, 26 декабря 2023 г.