808 - глава 2

      Райончик, в котором располагался теперь только мой и Князя дом, был весь из старых зданий, тёмных дворов и не очень приветливых людей (чем ближе к ночи, тем быстрее приветливость стремилась к нулю), но съезжать было некуда, хотя финансово было осуществимо — я решил, что для меня с собакой объём жилья был предостаточен, да и в других районах было примерно одинаково, — в общем, решил не тратиться на съёмное жильё, а копить. Учёба была, в основном, заочная — надо было иногда показываться в институте — как любил говорить староста — ”чтобы показать, что не сдох. Ухахахахааа”, поэтому я ещё, когда дедушка был жив, нашёл себе работу в интернете. Заработанные деньги я тратил немного и смог, в принципе, накопить достаточную сумму, чтобы самостоятельно оплатить похороны дедушки к тому моменту, когда у него случился инфаркт в лифте, но таинственные люди всё организовали сами, как будто знали точную дату, когда это случится.
      Не помню, с какого момента я стал их так называть про себя, но посланника от них я стал ждать со следующего дня после похорон дедушки. Сначала я вглядывался в лица каждого, кого встречал возле дома (Зяблик и соседка тоже были под подозрением, но недолго). Потом я подумал, что не обязательно в этой локации ко мне может обратиться посланник, и стал вглядываться в лица во встречающихся мне людей на улице и в транспорте. Я не знал, чем может себя выдать посланник, но однажды мне улыбнулась на улице идущая навстречу девушка. Я сначала от неожиданности прошёл мимо неё, потом остановился в задумчивости, чуть не упав на скользком тротуаре, резко развернулся и пошёл догонять её быстрым шагом. Она оглянулась на меня испуганно и побежала… Я остановился. Мне стало неимоверно стыдно, что я её так перепугал. От “провалиться под землю” меня спасло, что я подумал, что больше её никогда не увижу, и мне не придётся извиняться перед ней за … за то, что я обознался. Я рассердился на неё за то, что уже непроизвольно сформулировал в голове текст извинения с причиной своего поступка. Но я не мог её винить несмотря на то, что времени было мало, зимой темнеет быстро. Я видел, как она прилично пробежав по улице, остановилась, оглянулась и, убедившись, что её никто не преследует, продолжила свой путь шагом, ещё пару раз оглянувшись. Я зачем-то помахал ей, и она вроде ускорила свой пеший темп. Опустив неспеша руку, развернувшись и ругая себя теперь вдвойне, я поспешил домой, где верный Князь ждал свою вечернюю прогулку. В мои отсутствия выгулом Князя сначала занимался дедушка, а когда его не стало, то свои услуги предложил Зяблик. Ходить соседу было особо некуда — в магазин, да на почту, и поэтому проводить время на свежем воздухе, да ещё и в хорошей компании было за радость.
      Вокруг дома мало мест, где можно было бы погулять с собакой, чтобы она размялась — небольшой сквер за памятником Константина Эдуардовича (который сидит, сложив руки на своих трудах и задумчиво смотрит в красную стену, которая со своего берега канала смотрит на него — Фридрих Вильгельмович оценил бы) был практически единственным местом. Но сегодня Князь был не в настроении бегать за его любимым мячом, и поэтому мы, пройдя мимо памятника, перешили автомобильную дорогу и по берегу канала дошли до моста, под которым ещё оставалось место для уток, потому что из-за красной стены по трубе в канал сливали что-то тёплое.
      Когда я зашёл за псом, Зяблик рассказал, что сегодня днём, проходя этим маршрутом с Князем, возле этого моста нечаянно испугал бомжа, который сидел и общипывал пойманного селезня. Испуганный бомж соскользнул в канал и, проломив лёд, практически сразу пошёл ко дну из-за намокшего тряпья, которое стало тяжёлое. Мобильного телефона у Зяблика не было никогда, и поэтому он попросил прогуливающуюся с романтическим настроем возле канала молодую пару позвонить в 112. Убедившись, что спасатели вызваны, он вместе с Князем ретировался домой. Зяблик клялся, что ушел потому, что ему стало нехорошо от увиденного в полынье — полуобщипанный селезень с неестественно вывернутой шеей единственным глазом смотрел на него и явно не благодарил за спасение. Вернувшись домой, он налил себе водки не в рюмку, а в стакан, в котором мирно покоилась ложечка, и залпом выпил, чуть не выбив ею себе глаз. Наливая трясущимися руками, он примерно пару рюмок разлил мимо стакана, хорошо, что тот стоял на блюдце. Образ искалеченного селезня стал постепенно выветриваться из его сознания. Вытащив ложечку и шумно грохнув её об стол, он перелил разлитое из блюдца в стакан и добавил из бутылки. Вторую порцию он выпил спокойнее и даже ощутил приятное согревающее тепло внутри. Но радость продлилась недолго, и на него снова нахлынуло осознание (в коем сейчас и пребывает) того, что видел селезня только он, та пара не видела, иначе, как минимум, кто-то один из них указал бы на бедную птицу, и его обуял леденящий ужас, что он сходит с ума. Я посоветовал ему перестать трястись из-за этого и выспаться, а сам ушёл с псом на улицу.
      Поскольку уже сильно стемнело и полынья была практически не видна, частично прячась под мостом, то оставалось лишь только догадываться смотрит ли на нас сейчас полуобщипанный одноглазый селезень или нет. Я и Князь не стали задерживаться и пошли дальше в сторону дома, надеясь на то, что хотя бы его спасатели спасли. Во время прогулки обойдя небольшой круг вокруг дома, мы зашли в него со стороны катера. Ещё открывая входную дверь, я услышал раскатистый храп Зяблика — неужели он прислушался к моему совету? Но когда заглянул в комнату, понял, чем он так себя утомил — на столе стояли две пустые бутылки водки и третья начатая. А также две рюмки и нехитрая закуска из хлеба и дешёвой колбасы — необщительная соседка согласилась для него побыть психиатром и даже принесла на всякий случай таз к изголовью его кровати. Кошка Маша вольготно разместившись на столе и, свесив через край одну лапу, до моего прихода, похоже, тоже спала, а теперь лениво щурилась на меня, пока я мысленно представлял, что происходило в моё с Князем отсутствие. Храповые раскаты Зяблика Машу абсолютно не беспокоили, а жрать дешёвую колбасу было выше её достоинства — кошка лежала и набиралась сил, она знала, что через час придёт её время, когда даже Князь предпочитает спрятаться. Поскольку она находилась в комнате, то я решил отменить её ночные гонки по коридору и, выйдя из комнаты, поплотнее закрыл дверь. Практически сразу из-за неё раздалась ругань на кошачьем, и похоже со стороны комнаты из-за работы когтей Маши она стала вполовину тоньше. Не искушая судьбу, я поспешил в свою комнату, где меня приветствовал Князь, виновато выглядывая из под кровати и барабаня хвостом об пол победный марш в мою честь.
      На ужин я решил сварить себе пельмени — на кухне я налил в кастрюлю воды, поставил её на зажжённую заранее конфорку одной из двух газовых плит, выключил свет и сел у окна ждать, когда вода закипит. Мне на глаза попался полуразрушенный снеговик под фонарём во дворе-колодце возле стоящей во дворе машины, куда выходили окна кухни. Маленький творец, похоже, не пожалел для него даже свои варежки, которые торчали из-под снега, раскинутые с разных сторон от отвалившегося куска снеговика. Глядя на снеговика, можно было подумать, что машина его сбила, хотя она явно заехала во двор задолго до него и своими силами никогда уже не выедет, а с помощью эвакуатора покинет двор не раньше весны, что было очень сомнительно — она была в чехле. Плотная, хоть и выгоревшая от солнца материя скрывала ото всех марку, цвет и внешнее состояние машины. Я решил, что хозяин машины и катера, стоящего с другой стороны дома, — это один и тот же человек. Своё предположение я попробовал как-то проверить у Зяблика и необщительной соседки, но оба ответили, что машина и катер появились то ли как-то внезапно, то ли вообще до их вселения в квартиру — для них они всегда стояли там, где стояли, — и хозяина этих двух моторов они возле них никогда не видали. Со временем и я привык к их присутствию. Но сегодня сидя у окна, в одном из тёмных окон дома напротив я заметил красный огонёк от сигареты, который был практически неподвижен, и я подумал — а не хозяин ли машины (и катера) наблюдает за мной, пока я смотрю на его машину в задумчивости — “Не замышляет ли этот в доме напротив, что-нибудь скинуть на крышу? Подожду-посмотрю…”. Я тоже замер, пытаясь безуспешно разглядеть лицо. Я очень надеялся, что и моё лицо для него остаётся в тени. Внезапно включился ещё один красный огонёк, который, скользнув болезненно по левому глазу, замер у меня на лбу. Я в ужасе отшатнулся от окна и упал на пол. Снаружи донесся приглушённый смех. Всё осознав, я встал, задёрнул плотно шторы и, включив свет, вернулся к плите, где уже закипела вода.
      Пока я готовил себе ужин, Маша совершила ещё пару попыток взломать дверь, но потом затихла и поэтому поднос с едой в свою комнату я нёс под аккомпанемент могучего храпа от Зяблика в звенящей тишине коммунального коридора. В комнате Князь, пару раз поприветствовав меня хвостом об пол, продолжил свой сон, а я, расположившись перед телевизором, приступил к трапезе.
      Закончив ужин, я не стал сидеть допоздна, поскольку с утра надо было “показать, что не сдох. Ухахахахааа”, и с двенадцатым ударом старинных часов из квартиры сверху, к которым также успел привыкнуть, уже лежал, настраиваясь на сон. Но его пришлось отложить на час — из комнаты Зяблика раздалась внезапная какофония из грохота, воя и топота — таз гремел, вопили Зяблик и Маша. Топотали вопящие, совмещая оба шумовоспроизведения, но один был явно в ужасе и бежал в сторону моей комнаты, а Маша радовалась торжествующей справедливости — хоть и с задержкой, но священный тыгыдым не должен прекращаться ни на одну ночь. Зяблик то ли перепутал направления открывания моей двери, то ли забыл повернуть ручку, но приложился лбом и носом основательно. Хотя, возможно, болевой шок от удара вернул ему рассудок, да — не полностью, но что смог, и поэтому он рассказывал мне о том, что его так испугало, всего час пока мы ему останавливали кровь из носа и делали компресс на лбу.
      “Никогда не убегай от своего страха, а лучше разберись с ним, встретившись лицом к лицу!!!” — изрёк мудрый Зяблик и сразу покаялся — “Я не смог так поступить сегодня и попытался забыть про него — я сам себя споил и сам отдал себя на растерзанию своему страху — страху сойти с ума! Меня после твоего ухода с Князем так и не отпустил тот общипанный мистер кряк — он, как выходит, просто ждал — пока я вырублюсь. Когда я очнулся во сне, то увидел, что я сижу на краю канала и держу тушку селезня в одной руке и кусок перьев — в другой. В ужасе я его откинул и, не удержав равновесия, упал в воду, уйдя с головой в неё. Я стал изо всех сил грести вверх, и мне удалось всплыть. Но как только голова появилась над водой, в мой лоб стал долбиться клюв…” — Зяблик замолк, коснулся лба, вскрикнул и испуганно, слово повторно переживая, продолжил — “... а потом он широко разинулся и острыми зубами вцепился мне в нос, и я снова пошёл ко дну, возможно, потеряв сознание на пару секунд от происходящего. Придя в себя, я вскрикнул и, захлёбываясь, предпринял ещё одну попытку всплыть, но только уже не мог — не было сил, и я, смирившись с неизбежным, закрыл глаза и доверился движению своего тела. Но только движение оказалось вверх, а не ко дну. Открыв глаза, я увидел, что лежу на берегу. Селезня нигде не было видно, а рядом со мной стояли парень с девушкой, которых я просил вызвать спасателей для бомжа. Девушка нагнулась ко мне и сказала, что мне ещё рано умирать, и что я ещё пригожусь. А парень добавил, что я не схожу с ума, а просто стал уметь видеть мир иначе, и что мне с этим надо смириться, научиться пользоваться этим даром и не распространяться на каждом углу. Потом они ушли, растворившись в воздухе. Я как-то мгновенно совместил “дар” с “ещё пригожусь”, и мне стал сниться другой кошмар от которого я проснулся и прибежал сюда — мне приснилось, что кто-то целится тебе в лоб из снайперской винтовки с лазерным прицелом” — закончив говорить, Зяблик встал и поплотнее зашторил шторы у меня в комнате. А потом, отвернувшись от окна, он попросил выпить с ним хотя бы по одной, чтобы он успокоился, и я согласился. Когда соседские часы пробили час ночи, я повторно лежал, настраиваясь на отдых. Сначала мне показалось, что я буду полночи думать про сон Зяблика — “Как он узнал про происшествие на кухне?” — мучал меня вопрос, но, решив что шутник в доме напротив и его уже пугал лазерной указкой, я уснул быстро.
      Сутра я не успел добраться до института, как в общем чате замстаросты выложил сообщение о том, что “сегодня в соседнем от института реставрируемом доме рабочими найдено тело старосты, надетое на арматурину”. Чуть позднее он добавил просьбу — “Пожалуйста, придите все. Директор устроит сбор. Мать старосты будет находиться в институте, пока следователи работают и не отдают тело, и будет присутствовать на собрании. Ведите, пожалуйста, себя нормально”.
      Когда я приехал в институт, мне сразу сообщили секрет, о котором я должен молчать, но, естественно, все уже знали, что некто нечаянно услышал, как директор разговаривая с кем-то по телефону, сказал что он не удивлён, что такой неприятный человек, как староста, кого-то сильно расстроил, что тот его прибил, и спасибо, что случилось это не на территории института. Однако, сформировалось коллективное мнение учащихся (и, скорее всего, к нему склонялся и педагогический состав, включая, конечно, и директора) по расположению места преступления, что прибил старосту кто-то из отчисленных, которым тот поспособствовал отчислиться, или тот, кто находится на волоске от этого сейчас, и, в связи с этим, если до этого додумается милиция, то на территорию института она всё же ступит.
      Всех, кто выпускался в этом году, директор собрал в актовом зале перед обедом (по-моему, он откладывал это до последнего) и затянул нудятину про то, каким молодым и перспективным ушёл староста, и про то, сколько хорошего тот сделал для института, и про то, как нам необходимо держаться друг друга — времена нынче тяжёлые. Директор прекрасно знал, как многие относились к усопшему, но присутствовала мать старосты, и он достойно выдержал, произнеся речь, и мы стойко выслушали.
      Закончилось тем, что кто-то ступил на территорию института из милиции, чтобы сообщить, что тело можно забирать, и что с каждым в ближайшее время пообщаются по данному вопросу. Выходя в проход в центре актового зала, разделяющий ряды сидений пополам, я нечаянно столкнулся спиной с кем-то. Обернувшись, я застыл от удивления — передо мной стояла моя недавняя беглянка… Девушка меня тоже узнала, но в этот раз не пыталась сбежать. Стоять и глазеть нам друг на друга, однако, не дали, и поток сокурсников спешащих в столовую, нас то и дело толкал — то скрывая нас друг от друга, то максимально прижимая нас.
      — Пойдём выйдем из зала? — предложил я, и она согласилась.
      Выйдя из зала, мы как-то не сговариваясь, свернули направо и оказались в коридоре, которым редко пользовались студенты по своей воле — тут были кабинет директора и медпункт. Коридор заканчивался окном с видом на железную дорогу,  под которой был небольшой тоннель с реверсивным движением. Возле окна были с двух сторон лавочки для ожидания очереди в медпункт, но сегодня он был закрыт, и мы сели на одну из лавочек. Первым разговор начал я, извинившись, что испугал её тогда обознавшись, а она призналась, что в больший ужас пришла, когда я ей помахал, чем когда пошёл за ней. Разговор с дня первого знакомства плавно перешёл на другую тему — почему мы ни разу не встречались, если учимся в одном месте — она с родителями и с младшей сестрой недавно переехала и перешла в мой институт — а потом на третью, на четвертую, на пятую... Обед в столовой института мы, конечно же, пропустили, и поэтому я предложил сходить в кафе, расположенное недалеко от института. Девушка с явным сожалением сказала, что у неё ещё дела в институте по учёбе. И, внезапно рассмеявшись, добавила, что ей нужно потом ещё в библиотеку, чтобы помочь сестре, которая учится в школе — надо написать пересказ близкий к тексту стихотворения Александра Блока “Рождество” за то, чтобы та не выложила в свою группу в соцсети, где она себя позиционирует как начинающая талантливая писательница, пересказ истории с преследованием и побегом, которую девушка ей поведала, чтобы поднять той настроение. Она на одном выдохе это настолько беззлобно на маленькую сестру выговорила, что я не удержался и рассмеялся. Достигнутый эффект её обрадовал и она звонко присоединилась. Я пообещал написать так, чтобы и в классе оценили, и чтобы было выложить не стыдно, поскольку изначально именно я создал всю эту глупую ситуацию. Разумеется, я не считал, что ситуация глупая, в чём, конечно же, сразу сознался и покраснел. Она положила свою руку на мою, лежащую рядом на лавочке, и сказала, что будет ждать меня с шедевром возле гардероба через полтора часа. Получив от меня утвердительный ответ, она поспешила по своим делам. Я глядя, ей вслед, задумался — а работает ли библиотека, раз не работает медпункт в связи с происшествием? Библиотека оказалась закрыта, и я вернулся на лавочку, нашёл с телефона в интернете стихотворение и стал его вдумчиво читать. Когда появилась первая светлая мысль, то я обнаружил, что мне негде её записать. Снова на помощь пришёл телефон — открыв на нём блокнот, я предался сочинительству. Я настолько увлёкся, что не заметил, как к своему кабинету подошёл директор.
      — Негде в телефоне посидеть? — устало спросил он.
      — Да я тут Блока читаю, — ответил я и повернул к нему телефон.
      — А я-то думал, что тяжёлый день только у меня… — протянул он, не веря глазам, вглядываясь в экран, и сел на лавочку напротив.
      — Милиция замучила расспросами? — сочувственно поинтересовался я.
      — Не то слово! Эти коз… — он осёкся, поднял указательный палец — “Ты ничего не слышал!” — и, тяжело вздохнув, посоветовал мне особо не переживать, если дойдёт моя очередь с ними разговаривать. Я сказал, что мне скрывать нечего, поскольку я со старостой не общался, а ограничивался только прочтением новостей от него в общем чате. Мой ответ директора устроил, и он, пожелав мне успехов с Блоком, ушёл к себе в кабинет. Перечитав ещё несколько раз стихотворение, я закончил изложение за десять минут, а потом ещё минут двадцать его полировал — уж как мне не хотелось упасть в грязь лицом. Мне казалось, что я нашёл новый смысл прочтения стихотворения (хотя больше склонялся к тому, что я просто понял настоящую мысль автора), а ещё я очень гордился тем, как удачно я его смог обактуалить, в связи с приближающимся новым годом и обпетербужить, всвязи с разговорной особенностью жителей моего населённого пункта страны.
      К гардеробу я пришёл в просто очень хорошем настроении и, не обнаружив её, испугался, что наша сегодняшняя встреча в зале — всего лишь фантазия. Я даже подумал — не Зяблик ли вчера ночью заразил меня своим сумасшествием с паранойей? Через пять минут из гардероба вышла она, я не смог сдержаться и продекламировал —
“Как прозрачен, белоснежен
Блеск узорных окон!
Как пушист и мягко нежен
Золотой твой локон!
      (“Молодец! Мужик!” — поддержал меня тихим шёпотом проходивший мимо директор.)
Как тонка ты в красной шубке,
С бантиком в косице!
Засмеешься — вздрогнут губки,
Задрожат ресницы.”
      Дослушав, она рассмеялась и заметила, что в принципе почти подходит, но только нет узоров на окнах, да и бант она зимой не носит — под шапку не лезет. Я подтвердил, что всё написал, как и обещал, и что Сан Саныч гордился бы тем, насколько близко к тексту я изложил, то, что он в 1906 года сочинил.
      Поскольку ей уже не надо было готовить пересказ, да и обеда ни у кого из нас не было, то мы всё же пошли в кафе. В нём оказалось на удивление малолюдно, и мы разместились за дальним ото всех присутствующих столиком. Сделав заказ, мы друг другу улыбнись — нам без слов был понятен смысл этой прелюдии. Она театрально откинулась в кресле напротив, широко открыв глаза в ожидании удивительного действия. Я сидя принял позу, готовясь выдать настолько нечто прекрасное, что наверное, если бы это был аргумент лично высказанный Клеопатре почему, меня нельзя убивать после ночи с ней, то она бы прислушалась и попросила бы заходить ещё. Вот такие мысли навеяла на меня она, развалившись в кресле, и чтобы не испортить никому настроя, начал читать наизусть, изредка заглядывая в телефон, чтобы не смотреть на неё.
      “Шли последние приготовления к Рождеству. Стояла хорошая зимняя погода с бодрящим морозным воздухом, серебрился лёгкий иней возле парадной, окна домов были украшены разнообразными узорами. Девочка с золотыми волосами и с бантиком в косе, в красной шубке пошла с мамой покупать подарки для братьев и сестёр. Она радовалась предстоящему празднику и поэтому шла, улыбаясь встречным прохожим, которые удивлялись, но улыбались в ответ. Но придя в магазин, они увидели, что там почти всё распродали – остались только звёзды и хлопушки. Но девочка из-за этого не расстроилась, потому что для неё важнее, чем подарки, было быстрее начать украшать ёлку. Вернувшись домой, девочка стала наряжать её самостоятельно золотыми звёздами и большими яблоками. А когда она накинула на ёлку золотую нить гирлянды, случилось чудо. «Посмотрите!» — крикнула девочка, позвав родных. Когда те собрались возле ёлки, она подняла нижнюю ветку, и все увидели смеющегося Деда Мороза с белыми усами и красным мешком. В большом мешке нашлись подарки для каждого – куклы для сестёр, пушки для братьев, красивые часы для мамы и плюшевый дракон для девочки”.
      “Конец” — выдохнул я, и она зааплодировала, разразившис похвалами. Из-за поднятого шума на нас повернулось пара голов. “Извините” — сказали мы, сделав глаза спаниеля. Одни нам кивнули, другие просто отвернулись и занялись едой. Поднявшись со стула от ближнего к нам столика, где сидела пожилая пара, по ходу направления в туалет, проходя мимо нас, мужчина сказал, что Блока лучше читать в оригинале, чем в новомодном кратком пересказе для ленивых. Я уже собирался с мыслями возразить ему, тая обиду, когда понял, что он узнал автора по моему тексту, поскольку мы его не называли, и это значит, что за мой труд только что была озвучена самая высокая оценка. Я не знаю, что у меня за гамма красок была на лице, но похоже, она всё поняла и в довершении “пятёрки от деда”, положила снова свою руку на мою, добавив к оценке плюс. “Спасибо”, — сказала она… “Пожалуйста”, — сказала официантка, вернув нас в реальность — на столе был расставлен наш готовый заказ, и мы вспомнили, что хотим есть.
      Понятное дело, что мы засиделись, и я вызвался её проводить. До её дома мы добрались без приключений и немного постояли у парадной. В кафе было настолько приятно и весело, что только возле парадной мы обменялись номерами телефонов, и я скинул ей в мессенджере текст с блокнота. Завтра в институт нам не надо было идти и на беседу в милицию нас не приглашали, поэтому мы решили созвониться и, если не будет домашних дел, то куда-нибудь сходить.
      Добраться до своего дома я планировал быстро и тоже без приключений, поэтому спешил как мог на последний автобус. Стоя на остановке, я почти отчаялся его дождаться, но он пришёл через десять долгих минут строго по расписанию. За эти десять минут мимо меня проехали скорая и милиция с сиренами, а с противоположной стороны дороги меня обматерил какой-то алкаш за то, что я не курю, и продолжил это делать до прихода автобуса, держась за знак пешеходного перехода. Наверное надо было ему не отвечать, когда он заорал — “Есть сигарета?”, — но я решил, что лучше ответить, а то припрётся к остановке повторить вопрос. Зайдя в салон автобуса, я сел на противоположное от двери место — и выходить ближе, и будет видно, что происходит перед подворотней, ведущей в двор-колодец моего дома, когда автобус будет подъезжать к нужной мне остановке. Когда автобус отъезжал, я помахал в окно алкашу, тот что-то проорал и попытался что-то прожестикулировать, отпустив столб, но поскользнулся и упал на спину — я прямо-таки услышал насколько, смачно чавкнув, в его затылок вгрызся поребрик. Наверное, если притянуть за уши мотив (он меня обижал, и я, возможно, подсознательно желал, чтобы он заткнулся навсегда) и состав преступления (довёл до суицида, помахав), то это была моя вторая жертва в жизни (оставление в опасности не рассматривалось, поскольку к трупу это было неприменимо), поэтому я поудобнее устроился на сидении и стал смотреть на проплывающие мимо дома со светлыми окнами, сквозь которые я видел люстры. Когда-то я придумал свой “люстровый маджонг”, но всего один раз собрал одну минимальную группу из 3 повторов — вернее, собрав эту минимальную группу, я и придумал эту тайную свою игру. Правда меня потом долго мучал вопрос — а у живущего человека в той квартире все остальные светильники по три одинаковые? Особенно мне нравится смотреть в окна старых домов с высокими потолками, я конечно же понимаю, что в них никогда не найду даже пары похожих люстр, но в таких домах они были особенно шикарны.
      Изучая иллюминацию чужих потолков, я чуть не проехал свою остановку и, переезжая перекрёсток со своей улицей, не посмотрел, стоит ли кто перед подворотней у моего дома. На улице начиналась ночная метель, и поэтому возле неё вряд ли кто-то был, а вот внутри — вполне возможно. Я решил пойти по длинному и относительно безопасному пути — со стороны катера. Подойдя к парадной, я прислушался, за дверью звякнули двери лифта, закрывшись, и послышались два незнакомых мне сиплых голоса. Неровная поступь шагов с переходами на шарканье отдалялась — кто-то шёл в сторону двора-колодца. Хлопнула входная дверь парадной с той стороны, и я потянул дверь со своей стороны на себя, но она не поддалась — примёрзла к косяку из-за выходившего сквозь щели парового тепла, да и сама по себе она висела не совсем ровно. И только я настроился ещё сильнее её дёрнуть (мне совсем не хотелось обходить дом), как дверь с той стороны парадной снова хлопнула, а потом ещё, ещё, ещё… Замерев, держась за ручку, я понял, что ту дверь гоняет сквозняк — кто-то зачем-то открыл окно на лестнице. Ещё раз настроившись, я дёрнул дверь, и она поддалась. Я вошёл в подъезд и аккуратно стал продвигаться к лестнице по коридору. Где-то на его середине я сквозь хлопающую дверь увидел компанию человек из пяти, которые курили во дворе и что-то нервно обсуждали про детское тело под полуразрушенным снеговиком. А потом одного, похоже, выбесила хлопающая дверь, и он её с силой пнул. К несчастью, в процессе он меня заметил и, заорав своим про шпиона (меня), резко открыл дверь. Мне ничего не оставалось, как развернуться и побежать обратно, надеясь, что дверь не заклинит вновь. Подбегая к двери, я прыгнул на неё плечом и она настолько легко поддалась, что я вылетел из парадной и больно боком упал. Предатель-снег не смягчил падение и, естественно, сдаст меня преследователям, предоставив им следы моего отступления до единственного места, где я мог быстро спрятаться — до мусорных контейнеров. Поэтому я, морщась от боли во всей правой стороне тела, поднялся, бросил ледыху в мусорку для отвлечения внимания и взошёл на борт рядом стоящего на прицепе катера, возомнив себя капитаном Смолеттом (да и имя процентов на пятьдесят совпало). Вбегая в тёмную каюту, я увидел огни подъезжающей машины милиции. «Катер на сигналке – вот секрет его неприкасаемости!» — осенило меня, но вдруг в голове загудело, в ушах зазвенело, и перед глазами засверкали звёзды, а ногу прострелила острая боль, когда колено, ударившись об пол, впечатало в себя то ли шуруп, то ли саморез, то ли гвоздь (и тд), а по лбу к глазам стал стекать липкий занавес. Я не сразу понял причину своего внезапного падения, ощупав лоб, понял, что если бы я был чуть ниже ростом то снял бы с себя об металлический косяк двери в каюту скальп, а так отделался резаным самоударом лба. Освободив радиус закрытия двери от себя, я её аккуратно закрыл. Я стал со страхом ждать поднимающихся шагов, сидя на полу каюты. Но они только приближались и удалялись где-то, как море (так говорят – я там не был, а река или озеро звучат иначе), в такт моим вдоху и выдоху. В каюте было тепло — я конечно этому факту удивился, но был рад, что не замёрзну, если нагромождение звуков (топота, мата, лая и, вроде, даже стрельбы) не стихнет до утра. Со временем я почувствовал, что головная боль начала стихать, и страх быть пойманным рассеялся. Потом взошло солнце, настолько яркое, что мне пришлось зажмуриться, чтобы привыкнуть к нему. Когда я открыл глаза, то обнаружил, что куда-то иду по траве в приятной компании — домашних дел не было, и мы созвонились…