Живые картинки воспоминаний. 2. Ничего не вернуть

Ничего уже не вернётся, ничего уже не исправить.
Почему я не записал рассказы деда Фёдора о его дет-
стве и молодости? Служил в пехоте, принимал участие
в Галицийской битве против австро-венгерских войск. В
1914 году, по рассказам деда, когда он ночью стоял на по-
сту, внезапно появился генерал Брусилов со свитой, дед
отдал, как положено, честь и отвечал на вопросы коман-
дующего фронтом. Какие это были вопросы? Известно,
что генерал Брусилов заботился о солдатах, интересо-
вался — обеспечены ли они питанием? Впоследствии он
принял революцию, в 1919 году даже вступил в Красную
армию, служил при Реввоенсовете. Полководец поль-
зовался уважением у Советов, после смерти в 1924 году
был похоронен с почестями на Новодевичьем кладбище.
А вот мой дед Фёдор похоронен в 1964 году в селе До-
лочье, на своей и моей Родине. Как раз я приехал на по-
бывку после Одесского мореходного училища. Помню,
дед лежал на кровати, хворал. Я не так часто, как сейчас
представляется мне, сидел с больным дедом. Ожидалась
поездка на Сахалин, и я в мечтах уже видел себя этаким
бравым штурманом на мостике красавца-парохода. Бегал
в клуб на танцы, встречался с ребятами, а к деду изредка
забегал поговорить, посмотреть на него, на свои черты в
нём. Недавно брат рассказал мне, что он хорошо помнит
деда, как дедушка, уже болея, подзывал его, пацанёнка,
к кровати и пел ему старинные песни. И я помню, что
любимой песней дедушки была народная «Когда б имел
златые горы…» Хоронили дедушку за несколько дней до
моего отъезда на Сахалин. Пройдёт более сорока лет, и я
напишу строки-воспоминания об этом зимнем дне моей
печали:

Было стылое небо огромно,
Растворялось в безоблачной сини,
И ползли бесконечные дровни,
На ресницах нетающий иней,
И безмолвные чёрные птицы…
Невозможность раскисшей дороги,
И сельчан моих скорбные лица
В единенье с собою и с Богом…
Не забуду я плачущей сини –
Дед в гробу и нетающий иней.

На сельском погосте стоит обелиск-памятник деду. Я
запоздало шепчу ему какие-то слова. Рядом лежит ба-
бушка. Чуть поодаль — мама, Елизавета Фёдоровна, смо-
трит на меня, как мне кажется, с укором. Нет, вряд ли с
укором. Она всегда была открытой, справедливой, всег-
да смотрела на брата и на меня с любовью. Но почему, с
какого бы края я не подходил к могилке, взгляд мамы
устремлялся в мою сторону? Иллюзия фотографии? Но
я сам себя корю за то, что был недорослем с бабушкой, а
к деду, к маме — невнимателен… Эх, если бы вернуть всё
назад!? Но ничего уже не исправить.


* * *

Я знал, что мой отец Иван Матвеев, уроженец дерев-
ни Сутчево на Волге, служил пограничником на за-
ставе, что находилась на берегу реки Вилии, за нашим
селом Долочье. Вместе с погранотрядом сгинул солдат
Иван Матвеев в той мясорубке. Я тайно мечтал, что отец
вернётся с фронта. Ведь у моего дружка Бориса Пелы-
ха батько вернулся, вернулся без ноги, ну и что? Он
есть — и всё тут! А вдруг и мой где-то за границей мается
и тоже мечтает приехать домой и увидеть меня, своего
сына? Когда мне было двенадцать лет, к нам приехал в
гости младший брат отца — дядя Зиновий, он тогда, по-
сле смерти Сталина демобилизовался из армии; приехал
посмотреть на меня, племянника, задержался да вдруг
женился на моей матери, остался на всю жизнь в селе и
в моей жизни. Неординарная личность. Замечательный
музыкальный слух, тенор. Как он пел! За это умение ду-
шевно петь его любили в нашем селе и во многих окрест-
ных сёлах. И женщины его любили. Как в нём уживалось
столько хорошего и ещё сверх «хорошего», что я до сих
пор не могу понять. Мог вспылить и накричать. Но мог и
последнюю рубаху снять и нуждающемуся отдать. Когда
я уезжал поступать в мореходку, дядя вручил мне свой
единственный, почти новый костюм! Хотя зачем мне ко-
стюм в мореходке, где курсанты были на полном госу-
дарственном довольствии?

Ушёл из жизни Зиновий Матвеевич через год после
своей жены, моей матери. Жил противоречиво и ушёл
в мир иной как-то загадочно… В застолье не раз заяв-
лял, что «старость его дома не застанет». И правда, он
исколесил на велосипеде не только нашу Хмельницкую
область, но и соседние — Ровенскую, Тернопольскую.
После падения социализма что-то покупал, что-то про-
давал, может, к кому-то в гости ездил. После похорон
мамы, стоя у её могилы, вдруг он возьми и скажи:

— Через год Лиза меня к себе заберёт. Похороните
меня справа от могилы.
— Тебя в селе не один молодой не догонит! Зачем та-
кое говоришь, Тарасов? — неодобрительно покачал голо-
вой его друг Степан.
— Так и будет! Спойте, мужики, над моей могилой
песню «Вечер на рейде»!

Примерно через год он зачем-то полез на чердак, ког-
да в хате были гости. Говорят, вспомнил, что луковицы у
него там сушатся, поворошить их надо. Свалился с вы-
соты головой вниз на бетонный пол. Как? Почему? Кто
мог подумать?

Похоронили Матвеевича во второй половине авгу-
стовского дня. Помянули. А через девять дней сельские
мужики встали у могилы и спели:

Прощай, любимый город!
Уходим завтра в море,
И ранней порой мелькнёт за кормой
Знакомый платок голубой.

Как этот эпизод лёг мне на душу! Брат Владимир мне
рассказал эту историю. Я часто воображаю себе, как му-
жики из села, далеко не сентиментальные, собрались на
кладбище, чтобы исполнить последнюю волю покойно-
го. Представляю, как они пели нестройными голосами.
Не раз Зиновий Матвеевич при жизни пел эту песню,
да так пел, что все разговоры за столом мигом смолкали.
Вижу не повидавших моря ни разу мужиков, нескладно
поющих в свете закатного солнца, и думаю, что всегда ли
мы справедливы к своим родным и близким, к товари-
щам своим?

Но ничего нельзя вернуть, ничего нельзя исправить.