Не слышите...

 Агния прошлась по дому мечты  или по дому-мечте. Что с ней творится?! Так пусто внутри, до боли. А может болеть то, чего нет? Да, вспомнила, это фантомная боль.
Мама, с которой  Агния созванивалась куда чаще, чем навещала, слушала дочь молча. Неделю слушала, давала выговориться. В отличие от подруг, не выносила приговор: ерундой маешься от красивой жизни...Через неделю мама твёрдо сказала: "Займись делом, доченька. Не делами детей и не поддержкой мужа. Всё это - уже пройденный этап, и теперь они твёрдо шагают своей дорогой. А ты стоишь на обочине."

 Агния опешила от такой отповеди, теперь она молча слушала мать. А ведь про обочину  как точно! Стой, сколько угодно, а все мимо проносятся. Если и останавливаются муж или дети, то только по своим надобностям.  Она есть для всех, но её самоё и нет. Ходила в храм, молилась и говорила со священником. Уныние -грех, найди успокоение в молитве. Не находила.
   
Включила первое попавшееся. "Лунная соната". Перестала раскачивать нервы расхаживанием по дому. У них была достойная коллекция меломанов, и после знакомой сонаты Агния  поставила вторую часть. Здесь не было драматизма, наоборот, поднималось настроение через шутливые и жизнерадостные нотки. Агния сидела, как в концертном зале, выпрямившись, летя за ставшей тревожной партией. Смолк Бетховен, а лиричное рондо звучало внутри. Концерт, так концерт! Нашла третью часть сонаты. И отплакала вместе с этим потоком страсти, криком души композитора. Музыка пела и плакала, и сердце женщины не могло не откликнуться. Как очищение.

 Дальше Агния отправилась в музей изобразительного искусства на выставку, посвящённую юбилею Бетховена. Безотчётно она следовала сегодня за ним,  и название выставки подбодрило: Бетховен побуждает. Бетховен вдохновляет.
 
Здесь же полотна глухих художников, например, голландца Аверкампа по прозвищу Немой из Кампена. Всю жизнь он писал зимние пейзажи, не просто изображая это самое холодное в истории время, названное "малым ледниковым периодом", но и зашифровывал шутливые загадки в сюжет. И Агния понимала зашифрованную Бетховеном радость таланта в первых работах, когда молодой Бетховен творил здоровым, слышала тревогу в музыке периода, когда появились первые вестники болезни. Агния подбирала определение последней «Оды к радости», этой мощной музыки, написанной глухим человеком. Это ода к жизни,  благодарность за возможность творить для людей, не для себя.

Для того и представлены полотна глухих художников, чтобы сравнить с мироощущением композитора, для которого весь мир замолчал и остались только картинки. А Бетховен этот глухонемой мир озвучивал.

Вот рояль, подвешенный к потолку, призывает посетителей по-своему интерпретировать связь инструмента с образом композитора. Агния видела музыканта, который устаёт от изнурительной работы и должен перезагружаться.
 Но произошло важное для неё: она перезагрузила сознание. Сегодня не стала анализировать неразговорчивость мужа, его сидение перед экраном айпада во время ужина. Если ей самой с собой не о чем новом поговорить, то чего ждать от других? Сейчас Агния свои мысли направила на способы стронуться с обочины жизни. Уже это занятие наполняло предпраздничным подъёмом.

На краю постели сидел узнаваемый по густой копне волос и по неряшливому банту на шее Бетховен. Женщина не удивилась: она ждала этого визита. Им есть о чём поговорить. Хм, поговорить...Пока гость мерил спальню большими тяжёлыми шагами, просто отшвыривая всё, что ему мешало, хозяйка надела халат и пошла было за чаем. Но Бетховен жестом остановил её, усадил в кресло, сам встал напротив и стал говорить. При этом он не глядел на Агнию или по сторонам, а будто читал внутри себя, прикрыв глаза.
"Всех нынче почему-то больше всего интересует, кто же эта бессмертная возлюбленная, которой  я посвятил письмо: Джульетта или графиня Эрдеди. Слепцы! Только потому, что эти дамы оставили слезливые воспоминания обо мне в своих дневниках, и в моём столе завалялись их портретики, находить связь с моей Лунной сонатой и этими вертихвостками!»

Бетховен стоял перед ней, как исполин, только теперь по его жёсткому лицу бежали слёзы. Он  уловил выражения сострадания на лице женщины, горько усмехнулся, сел устало. Теперь голос звучал глухо. Мастер опустил голову и читал в своём сердце:
"Джульетта! Это не шекспировская героиня, нет! Как она гордилась знакомством со знаменитым музыкантом Бетховеном, как позволяла ухаживать за собой, и как великолепно объяснила мне в письме, почему бросает меня: "Я ухожу от гения, который уже победил, к гению, который борется за призвание. Я хочу быть его ангелом- хранителем."  Я перестал верить женщинам, но не переставал верить в любовь. Это к ней, моей не встреченной любви, это письмо. Ангел! Этот падший ангел через двадцать лет просил у меня милостыню. И смела при этом поминать: ради нашей любви! Ни один нищий в Вене не мог упрекнуть меня в жадности, но Джульетте я не дал ни гроша. "
Агния слушала исповедь и слышала, как в композиторе звучит музыка. Как музыкальное сопровождение к истории: то лирично, то тревожно, то падала тяжело. И он не просто слышал эту музыку, он носил её мучительно, это было видно по болезненным гримасам, по покачиванию головой из стороны в сторону, будто от головной боли хотел избавиться. А музыка, умолкая, рождалась заново. Некоторые симфонии Агния узнавала, и теперь она становилась  свидетелем рождения гениальной музыки и очевидцем физических мучений гения. Всплыло прочитанное в выставочном проспекте: "Пусть страдалец утешится, видя такого же страдальца, как и он  сам, который, вопреки всем преградам, воздвигнутым самой природой, сделал всё, что было в его силах, дабы стать человеком, достойным этого имени."

Людвиг ван Бетховен снова стал ходить по комнате, наверное, так ему было легче нести груз звуков. Хозяйка смотрела на его расхристанный халат, вечность не стиранный, на шёлковые шаровары и домашние туфли, и от мужчины снова не укрылся её жалостливый взгляд. Он впервые прямо посмотрел женщине в глаза: "А вы бы приняли предложение от такого, как я?" Видя замешательство, расхохотался саркастично и оборвал свой больной смех: " И они отвергли меня!" Он кивнул наверх и замолчал, а Агния слышала идущее то ли из сердца, то ли из головы Мастера:"Вы настолько безобразны во внешнем виде и столь странны в своём поведении!.." И издевательский женский смех. Агния уже не понимала: она слышит рассказ самого композитора или это прочитанное ею проходит через сознание. Но она видела и венскую оперную диву, и пианистку, убегающих от Бетховена с оскорбительным смехом.

А он сидел в кресле, опираясь локтями о колени, и глухо взывал к своему ангелу. « Это моя матушка Мария-Магдалена, похоронившая детей больше, чем нас выжило. Как она закрывала собой меня от тумаков отца, от вымоченных в солёной воде розг! Отцу казалось, что если я буду сидеть за инструментом по десять часов, то стану вторым Моцартом. Мой ангел матушка видела во мне только ребёнка. Как она нас с братьями баловала!
Как поздно я понял, почему она повторяла, что её брак с отцом - это цепь горестей! Как мы, малыши,  могли защитить мать от пьяного отца? Я уехал в Вену, чтобы со временем перевезти сюда и матушку. Не успел!" Бетховен  уловил сочувственный жест слушательницы и посмотрел так, будто только что заметил:" А Вы, мадам, похожи на Марию-Магдалену. Такое же тонкое лицо, светлые серьёзные глаза. Я успел побыть с ней последние дни болезни, но не успел сделать её счастливой. На похоронах  все говорили, что никогда не видели Марию-Магдалену смеющейся."
Откуда-то лилась светло-печальная мелодия. Молчали.  Агния думала о своей маме. Счастлива ли она? Говорит ли она, Агния, своей матери, как она её любит?
Снова зазвучала музыка, не концертная - будильник. Муж сидел одетый у кровати и сразу закидал вопросами:"Что с тобой? Ты так кричала во сне, мать звала, какого-то мастера. Как ты? Что ты озираешься?"

 Агния мотала ставшей тяжёлой головой, как Бетховен.
- Давай пригласим на выходных  наших друзей. Пообедаем, как ты любишь.  Но сначала я вас всех поведу в музей. 
 - В какой музей? Все вместе  - в музей?
- В гости к Бетховену. - Агния встала, закончив разговор.
И была выставка с её личным  рассказом о Бетховене - человеке. И друзья мужа, и их спутницы дали волю фантазии и под висящим роялем, и у полотен художников. И все слушали Агнию, потому что было интересно.
 А по залам металась рослая фигура в шлафроке, косматая голова с надеждой устремлялась к новым посетителям - и горько опускалась. «Глупцы! Не сейчас меня нужно жалеть, когда я оглох. Наконец-то меня не мучают ни варварский хохот, ни вульгарное хихиканье, ни грохочущие улицы. Теперь я слышу только музыку. Когда же вы меня услышите!..»