Дело Пушкина 2. Досье. Кой черт...

       Не на Гончаровой, а вообще. В отечественной литературе было два несчастливых брака: Пушкин и Толстой. Несчастливы были самый великий русский поэт и самый великий русский писатель не потому, что жены достались плохие. Нет.
«Гляделась ли ты в зеркало… а душу я твою люблю больше твоего лица»…
       Прекрасная, самоотверженная женщина Софья Андреевна – все в дом, все в семью…
       Есть убеждение, что творческий человек в сущности мало приспособлен к браку, к семейной жизни, к этой чертовой жизни вообще. Набоков, который, стоя рядом с женой, не мог вспомнить ее имени…
       Толстой – превосходный психолог (а иначе не получилось бы из него первоклассного литератора) – подметил некоторый эгоизм, присущий творцам: «Мой брат стал бы настоящим писателем, будь в нем побольше эгоизма», - сказал он как-то. Большой писатель – это фанатик. Его творения и его впечатления, без которых он не может существовать, для него на первом месте. Это наркотик, он погибнет без этого наркотика, неосуществленное душит, ломка, самая настоящая ломка… И вот он строчит, комкает, снова строчит, он косит, пашет, колесит по стране, играет, всхлестывая адреналин, а Софья Андреевна снова и снова трогает лоб простуженного ребенка, а детей этих много, ибо муж фанатично, как человек с убеждениями, не желает обычных людских сношений иначе, чем с последующим деторождением, а Наталья Николаевна ломает голову, где взять денег на хозяйство, и платье к балу справить хочется, и она, красавица, торгуется с книгоиздателем, как торговка на рынке… Конечно, с Ланским ей было проще. Не потому, что Пушкин плохой или не по зубам Гончаровой – потому что – на кой черт.
       Любой поэт – существо впечатлительное. Все страсти, кои человеки испытывают – бледная копия тех страстей, которые безумно, неистово переживают поэты. Отсюда та одержимость, с которой Толстой косил и пахал, а Пушкин дрался на дуэлях. Будь они другими, эти двое, - граф и 300-летний дворянин – не было бы ни «Онегина», ни «Войны и мира». Впечатлительность обостряет чувства, как опиум, толкает на крайности. Жизнь с большим поэтом – отнюдь не подарок. Из горнила, в коем перекипают страсти поэтовы, рождаются стихи, романы, оратории и картины. Рядом с кузницей – искрит.
       И все же есть немало примеров успешных браков среди талантливых людей: Фредерико Феллини и Джульетта Мазина, Капабланка и его русская жена Ольга, Черчилли – Уинстон и Клементина, Пьер Кюри и Мария Склодовская, Глеб Панфилов и гениальная Инна Чурикова, Уна и Чарли Чаплины… Список можно множить, а можно не продолжать; зачастую пример долговременного сожительства гения и его половины – это образец плодотворного сотрудничества; жена являлась и музой, и помощницей, а размолвки и непонимание не выносились на всеобщее обозрение и не доводили до бракокрушения тщательно сохраняемый союз. Если произвести статистику долговременных браков и разводов гениев и сравнить с той же информацией среди обычных пар, процентное соотношение условного «счастья-несчастья», я думаю, будет примерно одинаковым. Разница в одном: семейная жизнь простых людей не изучается под микроскопом, как жизнь знаменитостей.
       Собственно, как у обычных супругов, союзы гениев, если были счастливы, то по-толстовски - как все, а если неудачны, то, безусловно, по-своему. Конечный комфорт совместного сосуществования зависел, как и в обычной жизни, от многих обстоятельств, и от личностных качеств супругов в том числе. Если вторая половина готова служить, заботиться, оберегать – беззаветно, стушевавшись в огромной тени гения, - брак может быть вполне удачным. Анна Достоевская, Вера Набокова… список опять-таки можно продолжить. Насколько были счастливы эти женщины? А насколько счастливы со своими мужьями (или были счастливы, на дворе все-таки 21 век) миллионы обычных женщин?
       Увы, и женщина Пушкина, и женщина Льва Толстого были особами неврастеничного склада. Припадки Натальи Николаевны не добавляли покоя семье, истеричность Софьи Андреевны заставила идеалиста Толстого разочароваться в институте брака как такового. Обеим бы в мужья флегматичного Санчо Панса, а досталось по Дон Кихоту от литературы.

       У Натальи Николаевны была еще одна ахиллесова пята – пресловутая красота.
Настоящая красота – это дар, разновидность таланта; красивым людям прощают многое и любят авансом. Будь Гончарова невзрачной толстушкой, а Дантес плюгавым коротышом, возможно, меньше ломались бы копья в полутора-уже-столетнем споре, кто прав, насколько прав в этой злосчастной дуэльной истории.
       Червивое яблоко раздора – Жорж Дантес.
       У колыбели самой прекрасной литературной жены во всей мировой истории (как в анекдоте: наша – лучше всех), стояли феи, не меньше. И каждая преподнесла подарок: несказанную прелесть, обаяние, благоразумие, знаменитого мужа, мировую славу, - ибо кто знает Пушкина, тот знает и его жену. Как звали супругу Набокова, надо еще потрудиться припомнить, а вот о Гончаровой слышали все, кто хоть как-то интересовался русской литературой. Феи были щедры… но вот одна, - та, что пришла позже всех, - подтвердив легитимность даров, подняла палец и сказала: да, но… - и показала: кровь, снег, убийца с опущенным пистолетом…
       Дар бесполезный – красота сгубила женщину. Слишком яркой птичкой она была, слишком много слеталось охотников за оперением. Свой талант жена поэта протанцевала на балах, как другие его пропивают. И обвинить бы ее – да рука не поднимается. Юная, нежная, глупая. Светские залы были ее театром, а она в них – актрисой: общее восхищение, взгляды, внимание, поклонение – у красавиц свой опиум. И когда Пушкин, который не в состоянии был работать (домашние хлопоты, раздоры с властями, забота о хлебе насущном, разорительное и расточительное хозяйство, которое его жена героически (ну, как умела) вела, многочисленные домочадцы (и семья с каждым годом росла), необходимость шататься за женой по балам), Пушкин, которому как воздух нужно было уединение, просил жену: уедем в деревню, - она и представить себе не могла, как можно отказаться от этого наркотика. Не танцы, не посиделки в золоченых залах – общее восхищение, признание было необходимо ей как актеру, вкусившему славы. Тщеславие, трижды тщеславие. Когда царь отказал поэту в отставке, он кинул жене: а ты, небось, рада… После смерти мужа родные ее жалели: Наташа несчастна, она привыкла к поклонению, а вынуждена прозябать в деревне… Чрезмерная красота послужила во вред. Будь избранница поэта попроще, Пушкины, скорее всего, наезжали бы в столицу время от времени, проживая в деревне, как тот же писатель и землевладелец Лев Толстой.

       Надо сказать, отношение к Наталье Николаевне вот уже полтора столетия колеблется от полного неприятия (из-за нее погиб поэт) до обожествления (она идеальна, и так же идеальна была ее с мужем любовь). Сторонники Гончаровой игнорируют любые замечания, принижающие косую мадонну, противники – все, что рисует Наталью Николаевну с привлекательной стороны.
       На самом деле истина посередине. Была она обыкновенной женщиной, брак ее был самым обычным земным союзом, и бог знает, как бы он закончился, проживи они вместе немного больше. Кто знает, возможно, Пушкин сбежал бы в конце концов от жены, как сбежал создатель «Крейцеровой сонаты» от Софьи Андреевны. Как менялись отношения в семье Толстого – от умилительного восторга к неприятию брачных отношений в принципе, - можно проследить по его произведениям. В недолгом браке Пушкина и Гончаровой к последнему году совместной жизни наметились разногласия, которые, собственно и подтолкнули к трагедии. Для него важнейшим в жизни было творчество, она не могла обойтись без своего театра. По сути, у нее была своя профессия – Наталья Николаевна по нынешнему жаргону была светской львицей.
Браки, как и люди, меняются в течение отпущенного им времени. По любви ли свершился пушкинский брак?
       Пушкин не первый год искал жену, искал с присущей ему страстью: одна невеста, другая, третья... Во всех влюблялся, но влюблен был, в сущности, в будущую женитьбу, как Левин у Толстого в определенное семейство, где и окольцевался в конце концов. Любую претендентку Александр Сергеевич принимал заранее, но Наташа Гончарова сама по себе была прелесть – по-гоголевски – во всех отношениях.
       Удивительное лицо – на многочисленных портретах она разная. Но пристально вглядываться мы сегодня не будем, подойдем к самому знаменитому. Портрет Александра Брюллова стал визитной карточкой Натальи Гончаровой – как фото на паспорте. Облик несказанной прелести: гладкий овал, тонкий нос, изогнутый маленький рот – в соответствии с модой тогдашнего времени. Слегка притянуты к вискам косоватые и словно заплаканные глаза. Мадонной ее прозвали не только за библейскую красоту, но и за общее выражение лица – «я страдаю», - как у девы Марии.

       … А ведь эта свадьба – удивительная свадьба, где окружающие один за одним отмечали роковую несчастливость на лике жениха, - могла и не состояться. Неординарный, темпераментный, бьющий через край – невесты отказывали одна за одной - и рассудительная Ушакова, и насмешливая Оленина… Девочки колебались, папеньки указывали на дверь… как расстроились предыдущие женитьбы, так должна была расстроиться и эта. Маменька невесты крепко сомневалась в состоятельности жениха. Да и сам Пушкин то ли хочет, то ли не хочет, он преувеличивает серьезность момента: перед ним словно маячит призрак – узкое лицо блондина и пистолет в опущенной руке… Основные его сомнения: необходимость взять на себя ответственность за другое существо. Да-да, - «мы в ответе за тех, кого приручили». Он боится не за себя, поэт, как он говорит, не хочет стать причиной страданий вверившейся ему женщины.
       Пушкин сомневается; колеблется та, другая сторона. Малейший ветерок – и он улетел бы за новой прелестницей. Но чем ближе наступал решительный момент, тем реальнее становились очертания мадонны, и тем сильнее, надо полагать, влюблялся поэт.
       Небезразличен был и жених невесте. Пусть там было больше девичьего восхищения, чем собственно страсти, и Пушкин, как хороший знаток души человеческой, чувствовал… очень уж осторожны были его письма невесте и будущей теще…и сильно невеселы – вплоть до беспощадного автобиографического отрывка о женитьбе. Однако примем во внимание крайнюю молодость девушки, ее застенчивость и церемонность мужчин по отношению к юным девицам в те времена. Учтем сей момент.
Пушкин, кстати, отнюдь не был уродлив, как полагают, отплясывая от канонов красоты позапрошлого века. В нашу, более снисходительную эпоху, когда впервые за всю историю белой расы идеальным стало считаться лицо полукровки: полуазиатский тип с примесью европеоидной и негроидной крови, - Александра Сергеевича, возможно, нашли бы весьма недурственным. Автор Обломова, например, отмечал скорее некоторую невзрачность, обыкновенность пушкинских черт; по его мнению – мнению очевидца – художники, живописавшие Пушкина, делали поэта чрезмерно носатым и пучеглазым. На самом деле его лицо было куда пропорциональнее. Отметил Гончаров и необыкновенное обаяние, сильно красившее поэта. Обаяние, заразительный ребячий смех подмечали многие современники Александра Сергеевича, как и мускулистую фигуру, отточенную продолжительными прогулками со стальной тростью в руке. Этот дурняшка умеет нравиться, - отзывались о нем – и отзывались женщины. Дамы, со скепсисом взиравшие на поэта в первые минуты знакомства, разговорившись с ним, таяли. А когда сплетничают, что Наталья Николаевна вышла замуж за нелюбимого и некрасивого взрослого мужика по безысходности, поскольку была бесприданницей, хочется напомнить, что приданое у этой девочки было – ее удивительная красота, обаяние и тактичность. Она сумела выйти замуж вторично, будучи тридцатилетней вдовой с четырьмя ребятишками на руках, причем выбирала из нескольких претендентов. Откажи третья барышня Гончарова в свои 18-ть лет Пушкину (ах, как хочется закричать: что же не отказала!), вряд ли она засиделась бы в девках.

       Хочется закричать…

       Ее баловал дед, ее отец был сумасшедшим и пьяницей, одарившим дочь неврастенией, так запугавшей Пушкина, что тот и на смертном одре боялся вздохнуть, чтобы не вызвать припадка у чувствительной женщины. Припадки крутили ее регулярно; дама впечатлительная, она могла впасть в истерику после церковной службы. Во время болезни Пушкина друзья не знали, то ли умирающим заниматься, то ли выхаживать его жену, которую так ломали судороги, что ноги у нее – по признанию вездесущей Вяземской – доходили до макушки.

       Для справки: Истерический припадок представляет собой вид невроза, для которого характерны показательные эмоциональные состояния (крики, слезы, громкий смех, выгибание и заламывание рук), судорожные гиперкинезы, периодические параличи и пр. Истерический припадок у мужчин развивается гораздо реже, чем у женщин.
       Данная патология свойственна людям, имеющим определенный склад личности: подверженным приступам истерии, внушаемым и самовнушаемым, склонным к фантазиям, неустойчивым в настроении и поведении, привлекающим к себе внимание экстравагантными и «театральными» действиями.
       Психические нарушения связаны с желанием больного находится в центре внимания, его избыточной эмоциональностью, плаксивостью, психотическим ступором, заторможенностью, склонностью к преувеличению. Его поведение становится демонстративным, театральным и в некоей мере инфантильным.

       Трудное детство под надзором суровой матери, с извечным страхом перед сумасшедшим отцом сделало из нее молчальницу, Наташа Гончарова была крайне застенчива. При первой их встрече она совершенно потерялась. Пушкин ее не только ее хотел – он жалел эту девочку, как и он сам, недолюбленную в детстве. При всей застенчивости была она весела, со своими общительна и смышлена. Из тщеславия (тщеславие и сыграло с ней злую шутку), подражая звездному мужу, графоманничала, от чего Пушкин быстро ее отучил. Женщины отказывали ей в уме – возможно, из зависти, а может - по причине хронической молчаливости. Однако жена Пушкина (как говорят) прекрасно играла в шахматы. Данное умение было в те годы нередким для женщины, но Гончарова – вроде бы - считалась первоклассным игроком, загоняя в угол самых титулованных в шахматном мире мужчин.
       К шахматному умению мы еще вернемся, а пока - головокружительный успех в высшем обществе стал для нее своего рода компенсацией за нерадостное детство и польстил Пушкину (о, поэт был дюже тщеславен – как все поэты). Была в ней милая простота, прямота, отмеченная многими, она кокетничала по-своему – вот этой очаровательной простотой. Лермонтов, питавший к вдове Пушкина острую неприязнь, долго присматривался к ней издали, потом отмяк; единственный их разговор – перед его последним – смертельным - отъездом на Кавказ, был вполне дружелюбным; преемник Пушкина, этот злой, желчный человек, проявил к его вдове почти нежную участливость. Да, феи одарили ее вторым талантом - способностью нравиться людям. Ее приметил и император, пригласила ко двору императрица; Наташа по первости испугалась, чуть было не спряталась, мать говорила, что ей очень не хочется являться на божий суд…

       А когда вошла во вкус и распробовала - у жены поэта голова закружилась. В омут ее затягивала не столько жажда развлечений, сколько желание снова и снова чувствовать себя любимой. Корни кокетства уходят в эту же почву. Очаровать. Покорить. Вскружить голову. Изголодавшись в детстве по любви, она никак не могла насытиться, ела, ела и ела, временами теряя чувство приличия. Этот голод по вниманию (о, вполне невинный!) и привел ее к беде…

       Как некогда дед, муж балует юную Наташу, деньги летят без счета, он для нее ничего не жалеет, молоденькая Пушкина еще только учится быть хозяйкой. Поначалу она отчаянно скучает, поэт работает, дела, приятели, и на утро после свадьбы он о ней позабыл (о, Пушкин! как тут не вспомнить Фрейда…) и с ламповщиками мог махнуть в Петербург, не сказавшись… Пушкин, Пушкин, что же было у тебя в голове – умнейшего мужа России? Или же, как графа Толстого, с первых дней ударило вот это безнадежное осознание, что рядом – это не всегда вместе, что двое – не совсем целое, и что женщина - какими шаманскими церемониями не обставляй процедуру – все-таки не ты сам?..
       После встречи с императорской четой она нашла для себя занятие. Бесконечные рауты, балы, флирт с кем попало, где попало, друзья сетуют, что жена Пушкина выезжает даже в одиночку… Пошли дети, хозяйство ширилось, ей уже некогда было скучать. Его письма первых лет полны заботы и ласки; он мягок, он подтрунивает над женой, любуясь ею, как собственным ребенком… Своих посланий жена поэта потомству (в прямом и переносном смысле этого слова) не оставила.

       …Ах, Пушкин, Пушкин! нашел ли ты тихую гавань? или тебе, видевшему, в общем-то, немного любви в своей непродолжительной жизни, не из чего было выбирать?..