Ангел Таша. Часть 12. Румяная Масленица 1831 г

               
                Начало: Часть 1. http://proza.ru/2023/09/11/1413   

          Попытка субъективно-объективного исследования.
            
       «Между ними царствует большая дружба и согласие; Таша обожает своего мужа; 
     дай Бог, чтобы их блаженство и впредь не нарушалось». 
 
                Дмитрий Гончаров, брат Наташи, 1831 г.         
                (Из письма деду Афанасию)
               
                А мы Масленицу встречали,
                Повстречали, душа, повстречали,
                На горушке побывали,
                Блином гору выстилали,
                Сыром гору набивали,
                Маслом гору поливали,
                Поливали, душа, поливали.
      
               
         Наконец-то госпожа Судьба после стольких мучительных лет неопределённости и душевных страданий  обратила к влюблённым своё улыбающееся лицо, ибо следом за Венчанием пришло восхитительное  торжество – честнАя да разгульная, широкая да весёлая  сударыня  Масленица со всеми её забавами и  потехами.
 
      Прогулки по Тверскому бульвару, санные катания, ледяные горки, качели, дружеские и семейные обеды, визиты, балы… Дни, наполненные безоблачно-румяным счастьем!
   
      Бесшабашно-вольно разгулялись в Москве последние перед  Великим постом масленичные забавы 1831-го года! Есть где было и себя показать, и на других посмотреть, и душеньку потешить!      

        Александру вдруг вспомнилось недавнее... Присел рядом с Ташей на кушетку. Голубые глаза разгорелись лукавым задором.

     Смеясь, рассказывал о псковских «ярмонках», о кулачных боях, о толпах странников... Представил себя в красной рубахе и соломенной шляпе, с тяжёлой тростью в руке и как хотел его арестовать капитан-исправник.

      Удивлялась Ташенька, прислонясь головой к плечу мужа, перебирала кудрявые пряди – ах! да ох! в ответ. Маменька  Наталья Ивановна  воспитывала дочерей  в большой строгости – никакие забавы не поощряла. А ныне всё по-другому! Своя семья – свои законы.  В этой уютной квартирке царствовал  один единственный – Закон любви. 

     С любовью пришла к ним в гости с дочерью Катенькой, сверстницей Таши,  и Анна Петровна Малиновская, бывшая посажёной матерью на венчании. 

    Морщинками разбежалась на полных щеках её ласковая улыбка при взгляде на любимицу:

   –  Касатка моя, ласточка, душенька-голубушка, расцвела-то как маков цвет! – И, обнимая, приговаривала:  – Вижу, вижу, счастлива. Берегите счастье, милые мои, а пуще всего любовь берегите. Любящих и Бог любит!

   Перекрестила обоих. Таша увела подругу к себе. Анна Петровна  осталась на радость Александру.  Осанистая, дородная,  она служила ещё при  Екатерине Великой, почти десять лет вела  деловую переписку Президента Академии наук и разделила с княгиней Дашковой ссылку при Павле I.  Александр не преминул расспросить и с удовольствием слушал рассказы о жизни при екатерининском дворе.

     Таша с не меньшим удовольствием болтала с подругой. Обсуждали Масленицу. У каждого дня Сырной седмицы свои названия и развлечения. Завтра уже – понедельник, «Встреча»! 
                ***

      … За завтраком поприветствовали «государыню-обжорку» блинами гречневыми, пышными, маслом политыми.

      Прасковья со двора заскочила раскрасневшаяся:

   - Тепло ноне-то как! Уж не весна ли пожаловала?

     Таша – к окну, а там снежинки тихо вспархивают, через часок и солнышко засияло. Разве можно дома сидеть? Пока не пришли знакомцы, хитренькая жёнушка  оторвала Александра от бумаг, увёртываясь от поцелуев, растормошила, уговорила, вывела на прогулку. Оказывается, так приятно – подчиняться жене, думал Александр, вдыхая свежий, с лёгким морозцем воздух.

    Поскрипывает снег под её сапожками, руки спрятаны в меховой муфточке, шубка длинная, капот тёплый,  локон непослушный скользит по румяной щёчке, а уж как радостно блестят глаза – ни в сказке сказать, ни пером описать!
 
     - Ах, смотри, Саша, иней на ветвях – пух райской птицы! А  во-он та-ам ряженые, смешны-ые! – и серебристым смехом заливается, оборотясь к мужу. 

    Любуются прохожие, любуется Александр, поддерживая жену под локоток,  сердце выпрыгнуть готово из груди, словно райская птица из клетки.  А Таша вперёд увлекает… 

    Посмотрели, как на площади строят снежные горки да балаганы, увидели, как везут по улице огромное  смешное соломенное чучело, выпили горячий сбитень в торговой палатке…

     Было, что рассказать гостям – без них ведь ни один вечер не обходился.
                ***
      
     Масленичный  вторник «Заигрыш» называется. Радуйтесь, холостые, неженатые:  ждут вас смотрины, а может, и сватовство – сговор на будущее.

      У Таши и Александра, слава Богу, все волнения позади! Они дедушке Афанасию Николаевичу письмо вместе сочиняли. 
   
     Да брат Дмитрий в гости пожаловал, приглашение от Натальи Ивановны принёс: ждём завтра к нам на блины.

     Ах, как Таша братцу обрадовалась! Бросилась обнимать Митеньку!  А он важный такой, серьёзный, лицом – ну, дед вылитый.

      Шурин Александра окончил университет, ныне чиновник МИДа, был он с  русской миссией в Персии, где разбирали вещи погибшего А. С. Грибоедова. Вернулся недавно, помогал в сестрицыных свадебных хлопотах.

     Поведал подробности, как в Тегеране два года назад был растерзан толпой Грибоедов. Александр припомнил памятную встречу на Кавказе:

      – Я переехал через реку. Два вола, впряженные в арбу, подымались по крутой дороге. Несколько грузин сопровождали арбу. «Откуда вы?» — спросил я их. «Из Тегерана». — «Что вы везете?» — «Грибоеда». Это было тело убитого Грибоедова, которое препровождали в Тифлис.

       Дмитрий рассказал и о визите в Россию внука Фетх Али-шаха, принца Хозрев-мирзы.

    – Много шума в обществе наделал этот визит!
 
     – Изрядно шума было, - согласился Дмитрий, -  принц посетил госпожу Грибоедову,  просил от имени своего народа прощения за смерть сына. Свидание их было, как сказывают, очень чувствительно. Разумеется, она как мать не могла быть равнодушною,  увидя единоземцев народа, погубившего её сына. Принц со слезами спросил, в чём он может ей быть полезен, жал ей долго руку, и в это время слезы катились по лицу  его.
 
     Из глаз Таши тоже катились слёзы. Александр, чтобы отвлечь, припомнил забавный анекдот князя Юсупова,  угощавшего персов у себя в Архангельском:
    
   – Принц за обедом не показал замешательства, но на свиту смешно было смотреть.  Они, не зная ножей и вилок и что чем брать должно, от многих блюд отказывались, а их Главнокомандующий, разрезав жёсткий артишок и не очистив, клал частями в рот и жевал… с каменным лицом, однако.
 
       – Хозрев-мирза поднёс императору  подарки от персидского шаха, среди которых главный –  в 88,7 каратов бриллиант Шах.

     – Откупились, - вздохнул Александр. - Не хочет Персия новой войны с Россией.
 
     – Да,- согласился  Дмитрий, - Аббас-мирза  жестоко наказал восставших: им отрубали уши, носы, руки, голову. Первого министра Аллаяр-хана палками били по пяткам.

      Таша слушала, от ужаса замирая и прижимаясь к мужу. И, даже расставшись с братом, долго не могла успокоиться.

     Александр чувствовал, как вздрагивают под его горячей ладонью хрупкие плечи. Прижимая к себе, шептал успокоительно нежные слова, целовал влажные от слёз ресницы. Страдание и со-страдание – как родственно близки эти слова, но не всякое хрустальное сердце способно вместить великую боль и не разбиться…

     Он видел, что с каждым новым днём всё лучше понимает чуткое сердечко избранницы, и всё больше убеждался: нет, не ошибся он в выборе! Так много общего было в их понимании мира, в отношении к событиям и людям!         
                ***

    А наутро настала середа «Лакомка», - о-очень  важный день для Александра: тёща ждёт зятя на блины. Таша принарядилась, зная, что три пары родственных женских глаз будут смотреть на неё ох! как придирчиво!

     С  укоризною вздыхала, слыша недовольное  ворчание мужа. Не хотелось, ох! не хотелось ему видеть тёщеньку. Укрылся в кабинете с журналами да книгами – занят, дескать!

    Да Таша пришла, обняла буйну головушку, прижалась щекою к шёлковым кудрям... Как устоять тут? Никак не устоишь против елейной женской ласки!

     «А! – махнул рукой. – Бог не выдаст, свинья не съест, на всё воля Божья. Вообще-то, - усмехнулся иронически, - кому свинья, а нам семья. И живёт тёща  рядышком, на соседней улице: пятнадцать минут в карете. Едем!» 

     Были только свои. Чинно, мирно посидели, по-домашнему, без мясных блюд, неделя-то мясопустная, а Наталья Ивановна все каноны строго соблюдала. Николай Афанасьевич, было, разговорился, пошутить хотел: «Пришёл зять, где сметаны взять?»,  да под строгим взглядом жены осёкся, смолк, словно съёжился…

     На столе – яйца, пироги, сыры, обилие блинов - чай с блинами и мёдом откушали. Хозяйку да повара нахваливали. Слава Богу, обошлось без эксцессов и ссор. 

     Однако Александр видел, как критически осматривала Наталья Ивановна Ташин наряд, что-то шептала ей по секрету, зыркая глазами в его сторону!

   «Ох, - вернувшись на Арбат, вздохнул невольно, - был у тёщи, да рад утёкши».
                ***

     В четверг пришло ненастье, но непогода народ не испугала: валом валили все  на улицы и площади: началась широкая масленица – «Разгуляй». Ветер вздымал длинные полы пальто и шуб, заставляя прохожих сгибаться или в толпе прятаться,  глубже натягивая шапки на лоб. С ямщицким гиканьем проносились сани, возки, кареты тех, кто побогаче.

       В гостиной прохладно. Таша грелась у расписного кафеля, когда пришёл Алексей Николаевич Верстовский, замёрзший, с пылающими ушами и щеками, но, как всегда, неунывающе шустрый. Подбежал к печи, обдав волной холода.

     Целуя Ташины пальчики, посетовал, вспомнив знакомые строки:

     –  Ну, уж  истинно: «Вихри снежные крутя…». Лучше не скажешь. Так и просятся строки на музыку!

      В его руке – тонкая журнальная книжица трубкой  свёрнута.

  – Пушкин, где ты? – кричит. – Наконец-то опубликовали твои вирши.

      Александр показывается из кабинета, торопливо-радостно листает «Денницу на 1831г.»:

    – И даже эпиграмму на Булгарина напечатали, вот спасибо! А это что? Ноты?! Ты положил на музыку «Певца»?!
               
   – Мой свадебный подарок, друг мой! Тебе и Наталье Николаевне!

    Он ещё раз нежно целует ей руки, спешит к фортепьяно, и Таша за ним следом. Гармония звуков наполняет комнату, завораживая, звучит негромко приятный баритон гостя:

                Слыхали ль вы за рощей глас ночной
                Певца любви, певца своей печали?
                Когда поля в час утренний молчали,
                Свирели звук унылый и простой
                Слыхали ль вы?

       Ах, как дивно!  «Ещё, ещё!» – просит Таша.

      Как можно отказать этим умоляющим прекрасным глазам?!  Алексей вновь склоняется над клавишами.

       Задорная «Гишпанская песня»…
       Протяжно грустная  «Ложится в поле мрак ночной»…
       Ах, «Чёрная шаль», сводящая с ума романтические сердца!

                Когда легковерен и молод я был,
                Младую гречанку я страстно любил…

     Бездна любви и страсти! Таша готова слушать бесконечно! Но Александр, обняв её, ласково целует в плечико и, отрывая от фортепьяно, отдаёт журнал, а сам тем временем уводит гостя в кабинет.

     Она перечитывает стихи мужа, и так тепло становится на сердце, когда видит строки, присланные С.П.Шевыревым из Рима:

         Ты – русских дум на все лады орган,
         Помазанный Державиным предтечей,
         Ты – колокол во славу россиян!

    Конечно, гордость переполняла её сердце. Кто бы что ни говорил, я убеждена, что Наталья Николаевна понимала, с каким необычным человеком отныне связана её судьба! 
             ***

      Ну вот, наконец, и пятница – «Тёщины вечёрки», 27 февраля. В этот день ритуал Масленицы требовал приглашения родных к себе на блины и на веселье. У наших  молодожёнов – импровизированный бал.

      Первыми пришли друзья. За ними – семейство Гончаровых. Снаружи свиристела  вьюга, обжигал мороз, а в зале, освещённом множеством свечей, тепло, уютно. Небольшие столики с блинами, медовыми пряниками, другими угощениями и напитками в простенках меж окон. Нанятый музыкант за фортепьяно.
 
      В шуршащем облаке розового шёлка встречает гостей и хлопочет  очаровательная хозяйка. В пылких глазах мужа нескрываемое обожание, в её застенчивой улыбке заботливая любовь.

      Танцевали с удовольствием, да и шарады удались. Разошлись далеко за полночь. «Вечер чудесный!» – восклицали гости.

     Самый почётный из них – екатерининский вельможа князь Николай Борисович Юсупов, в напудренном парике с косичкой. Его надменно-любезное лицо контрастно смотрелось рядом с брезгливо-недовольной физиономией Натальи Ивановны.

    А он всё на Катрин да Азю поглядывал, ручки им целовал, одаривал комплиментами, танцевать порывался. Сестрички, косясь на строгую маменьку, хихикали…

    Не обошлось, естественно, без Александра Яковлевича! Он, надо сказать, сам напросился, да и слава Богу! Потому что подарил потомкам, на удивление, тёплые  картины:

    «Пушкин славный задал бал. И он, и она прекрасно угощали гостей своих. Она прелестна, и они как два голубка. Дай Бог, чтобы всегда так продолжалось.
 
     Много все танцевали, и так как общество было небольшое, то я тоже потанцевал и по просьбе прекрасной хозяйки, которая сама меня ангажировала, и по приказанию старика Юсупова.  «И я бы танцевал, если бы у меня были силы», - говорил он.
 
      Ужин был славный; всем казалось странно, что у Пушкина, который жил все по трактирам, такое вдруг завелось хозяйство.

     Мы уехали почти в три часа. Как рад я был, что это близехонько от нас, что можно было отослать карету домой часов на шесть. Был холод и вьюга, которая и теперь продолжается».   

           Иллюстрация из интернета

                Продолжение на  http://proza.ru/2024/01/02/1442